|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
18.01.1727. Санкт-Петербург.
Меншиков вспоминал. Тогда, ровно три года назад, ничто не предвещало беды. Он, во всяком случае, ничего такого не предчувствовал — день как день. Ближе к вечеру явился к государю, как обычно влетел в кабинет...
"И чего он взбеленился? — в который уж раз за эти годы, подивился про себя Александр Данилович. Ну ведь ничего ж не было! Ничего же этакого вот, особенного! К бабке не ходи — снаушничал кто-то. Знать бы кто..."
Князь встал с удобного, оставшегося в доме еще с тех, доопальных времен, кресла, зябко передернул отвыкшими от Петербургских холодов плечами, подошел к камину и протянул к решетке руки.
"Ведь как я зашел — немедля начал тростью охаживать, мин херц вражий. Только от тумаков оклемался — за воротник и казнокрадом да мерзавцем честить, потом матерно облаял".
В душе Светлейший, с "казнокрадом" в общем-то, соглашался. Но вот остальное его удручало и посейчас. Нет, прости его тогда Петр, как нередко за многие проведенные рядом годы прощал, избив и облаяв сгоряча — Александр Данилович забыл бы услышанные оскорбления через час. Или будь государь жив, чтобы можно было как в молодости — доложить о лихой авантюре и услышать заветное: "ах ты ж архиплут, но ведь молодец, Алексашка!"
Но Петр I, прозванный еще при жизни Великим умер год назад, и простить бывшего при нем с юных лет Алексашку уже не мог. И это князя злило больше всего, получалось, что все подвиги последних трех лет, а было нынче Меншикову пятьдесят три года, не оголец босоногий — напрасны. Некому ими похвалиться, некому преподнести достигнутое.
"Некому... — подумал князь. Да и незачем теперь, теперь уж минувшего не воротишь. Был бы жив мин херц, за таковское удальство — все бы вернул. А нынче..."
Мысли снова сбились на воспоминания.
"Всех же чинов, имений, всех наград лишил, а? И ведь сразу же я беду почуял, сразу. Как увидел, что Алексеич после лая, вместо буйства своего обычного, вторую трость, с каменьями зелеными, эдак вот вертит, смотрит — аж лед по костям, и говорит негромко, так, задумчиво:
— Станок, слышь, у меня токарный сломался.
Стано-ок... Никогда он так до того не разговаривал. Вот если бы второй тростью колотить начал — то понятно, привычно. Кричал бы, собачился. А то спокойный такой, рассудительный. Думал, смерть уж моя пришла — ан нет..."
Он поднял прогревшиеся ладони от огня, поднес к лицу, зачем-то посмотрел на узкие, все еще сильные пальцы, и вернулся за стол. Вспоминать дальше. Время у него еще было, встреча была назначена на поздний вечер.
"Остров этот придумал. Ну, при чем я к Магада... Магда... тьфу! До сих дней выговорить не могу это слово проклятое! Ладно хоть, возглавить поход поручил. Мог и на плаху — у него оно быстро выходило".
Светлейший князь, в прошлом фельдмаршал и президент Военной коллегии, кавалер орденов, владелец поместий и десятков тысяч крестьян, ближайший сановник и друг императора так никогда и не смог узнать причину своей жесточайшей за всю проведенную рядом с Петром I жизнь опалы. Наушники тут были почти ни при чем — так сложилось. Или звезды сошлись, или карты упали, или просто — судьба. Как говорят встречавшиеся Александру Даниловичу в странствиях индусы — карма.
В тот печальный для Светлейшего день, 18 января 1724 года, у российского императора действительно сломался станок. Петр Алексеевич и под старость забавы токарной не бросал, и поломка препаршивейшее настроение на весь день ему обеспечила. Когда же час спустя, царь прочитал доклад Тайной канцелярии о том, что императрицу Екатерину Алексеевну и Меншикова связывают отношения более чем дружеские — он пришел в совершеннейшую ярость. Повелев Алексашку, паче явится, звать немедленно, самодержец принялся за следующую депешу... и ею оказалось донесение шаутбенахта (контр-адмирала) Якоба Вильстера, посланного осенью с двумя фрегатами в Мадагаскарскую экспедицию, приводить остров под российский скипетр и искать "пиратское царство", которое по слухам, на острове том существовало и даже несколько лет тому отряжало послов в соседнюю Швецию, просясь к тамошнему королю Карлу XII под покровительство. Адмирал, появившийся в Санкт-Питербурхе три года назад, воевал и на стороне шведов, и против них, бывал на русской службе, ходила молва — не преминул погулять и флибустьером под вольным флагом — в общем, был моряком опытным, и человеком многознающим. Он, кстати, и поведал первые подробности о неудавшихся шведских путешествиях к Мадагаскару. И описал Петру обстановку в тех краях, насколько сам знал. Знал, впрочем, немало, знакомцев среди джентльменов удачи у голландца хватало. Написанный шаутбенахтом экстракт, посвященный пиратам Индийского океана и их связям со шведским двором, император прочитал внимательно.
— В Индию нам путь нужен! — объяснял он осенью президенту Коллегии иностранных дел Головкину. Через Хиву Бекович пробовал — не вышло, в Джунгарию ты посылал, в Персию — везде афронт. А как англичане с голландцами делают?
— Как?
— А морем, Гаврила. Морем! Вокруг Европы с Африкой. Вот тут нам Мадагаскар и потребен! Там фортецию заложить, да губернию заморскую основать. А уж с острова сего, где у нас порт и магазины для войска будут — можно и к Индии дорожку торить...
Теперь же, поставленный во главе похода к далекому острову, Вильстер сообщал о том, что отплытие срывается. Петр еще раз яростно пробежал глазами послание. На словах: "а выделенные для сего авантажа фрегаты отправлены из Ревеля в великой конфузии, трудно и поверить, что морской человек оные отправлял..." — он прервался, отшвырнул документ и... и вот в этот момент в кабинете появился Меншиков. Одно из прогневавших государя обстоятельств, вполне могло сойти ближайшему, самому давнему другу с рук. И даже два. Но все три вместе, да еще так не вовремя...
Экспедиция была собрана и отправлена им, Меньшиковым, уже через две недели. Прощальный рев Петра: "а паче Мадагаскара на шпаге не привезешь — под топор ляжешь!" стоял у бывшего фаворита в ушах до сих пор. Адмирал Вильстер диву давался — до приезда князя сборы шли неторопливо, а тут... С тех пор к заставившему забегать как пришпоренных всех — от юнги до капитана порта князю Александеру, голландец относился с большим почтением.
"Думали — сгину? — продолжал вспоминать вернувшийся недавно в Россию светлейший, разъяряясь мысленно на неведомого наветчика, вызвавшего три года назад гнев царя (а в том, что без наушничества не обошлось, он не сомневался) — ан не вышло! Не такой человек Александр Данилович Меншиков!"
Он знал Петра отлично, и тогда, в императорском кабинете, явственно уразумел — плавание к Африке единственный шанс на жизнь... а удачное — и на возвращение близости к государю. Он как когда-то в залихватской молодости, твердо постановил себе пройти любые океаны, но заслужить прощение Петра Великого. Выход князь знал один: поклониться царю этим бесовским островом Мадагаскаром.
Оба корабля, выделенные эскадре еле дошли до Голландии, в Амстердаме от начальных команд осталась хорошо, если половина, но он смог сделать все, что требовалось. Меншиков купил на собственные деньги (крутилось у него кое-что на голландской бирже) два новых фрегата, названные им "Надежда" и "Индия", добрал команду из голландцев, немцев и нескольких датчан, добрался до Мадагаскара, где заложил русский форт, названный пышно "град Петрополь".
Но успокоения основание колонии, губернатором которой он назначил капитан-лейтенанта Мясного, не принесло. Меншиков был умным и опытным человеком, и еще в самом начале понял — сам по себе заложенный форт на далеком острове долго не протянет. Людей, которых можно было бы там поселить, у него практически не было, рассчитывать на помощь из России не приходилось. И вернуться, преподнести Петру заморские земли, а после плавания следующей экспедиции узнать о разорении крепости, он не хотел.
Светлейший был уверен: вернись с победой, распиши свои успехи как следует (а это он умел, да и царя понимал лучше всех других) и прощение обеспечено. Даже если следующее плавание покажет, что удача была призрачной — не важно. К тому времени все успокоится. Но... Меншиков, при всем своем своекорыстии, расхищениях казны, мошенничествах и мздоимствах, был человеком государственным, преданным Петру I и России беспрекословно.
Такое уж было время — верность родине и государю, беззаветная отвага и доблесть в сражениях, отлично сочетались в "птенцах гнезда Петрова" с корыстолюбием и казнокрадством. Впрочем, когда и где они не сочетались?
Задумываться над решением этой головоломки Александр Данилович стал еще в Ревеле, лишь поднявшись на борт и переговорив с Вильстером. В Амстердаме он нашел и сманил в команду двух немцев-рудознатцев (один, правда, оказался шарлатаном из студентов-недоучек, что не помешало ему сначала стать судовым врачом на одном из новых судов, а еще позже — получить смертельный удар ятаганом в абордажной свалке на арабском доу), мастера-оружейника, поклявшегося, что сумеет наладить починку, а если найдется железо — так и изготовление ружей, троих подмастерий-строителей.
Но все это было лишь началом. Меншиков не очень верил в "пиратское королевство", а расспросы Вильстера и других знающих офицеров-иностранцев его в том сомнении лишь укрепили. Но в Голландии князь узнал и другое — время действительно было выбрано Петром удачно.
Он снова прошелся по комнате, пододвинул к камину кресло, раскурил набитую слугой-негром трубку и снова погрузился в прошлое:
"Голландия... — он помнил, как в припортовом "чистом" трактире с простым названием "Под якорем", где собирались солидные купцы и капитаны кораблей, старый компаньон, служивший доверенным лицом в его денежных делах за границей, Ван Койперс, свел князя с капитаном одного из только что вернувшихся из Индии кораблей. Ван Койперс затею с плаванием русских к берегам Африки не одобрял, но привычен был к тому, что все затеянные Меншиковым предприятия оборачивались недурственными комиссионными. И в надежде на свои проценты помогал со всем усердием...
— Я слышал, есть неплохие стоянки на острове Мадагаскар? — поинтересовался тогда у приведенного компаньоном капитана Светлейший. Но, кажется, там грозит опасность от лихих людей?
— Вы правы, герр Александер — отозвался пятидесятилетний Ван Винк, последние семь лет проплававший в тех краях. На Мадагаскаре полно удобных бухт, есть даже несколько поселений. Но и пираты там встречаются. Англичане и испанцы вытеснили их с Карибов, и многие ушли в Индийский океан.
Капитан пригубил очередную кружку с глинтвейном, хмыкнул, и добавил:
— Однако с вашими фрегатами опасаться нечего. У флибустьеров в южных морях редко бывает больше одного корабля, это не Береговое братство Тортуги. На вас они нападать не станут — тут Ван Винк ухмыльнувшись, подмигнул Александру Даниловичу, которого уважаемый Амстердамский делец Ван Койперс представил ему как русского командора, и доверительно добавил:
— Ну, разве что захотите отнять добычу.
Капитану казалось, что он делает правильный вывод: два хорошо вооруженных русских фрегата, команда, в которую прекрасно известный ему Вильстер вербует отборных головорезов, расспросы об Индии.
"Кажется, русские решили погулять на юге — подумал голландец. Не сомневаюсь, что в сундуке у этого "командора Александера" — явно вымышленное имя, лежит и каперский патент. А заодно — и разведать новые земли, лавры Дампира покоя не дают, поди. Но коль уж за него интересуется Койперс — знать и наши тут в доле, наши купцы — они своего не упустят. И то верно — пусть московиты там пощиплют. От того нам хуже не станет".
Меншиков на подмигивание внимания не обратил. Он был уверен: Ван Койперс свое дело знает, болтуна не приведет и сведения, услышанные сейчас — наиболее свежие и точные во всем Амстердаме. Про то, что на юг подалось немало вольных охотников из Карибского моря, он уже знал, сейчас его интересовал именно Мадагаскар.
— И все же, герр Винк — вернул он собеседника к предмету разговора: мне хотелось бы узнать...
— Да чего там знать! — перебил его морской волк. Ваш Вильстер знает все не хуже меня. Извольте: как Лондон назначил губернатором Багамских островов Вудса Роджерса, тот начал давить флибустьеров. Человек пять сдались под амнистию, с командами, а остальные отправились кто куда. Это лет шесть тому было. Тогда многие в Индийский океан ушли. Ле Буше, Инглэнд, еще другие. Вот с тех пор все и идут. В основном все стремятся к Красному морю, там ходит много индусов и арабов — нетрудная добыча для тех, кто брал на абордаж испанские галеоны. Но в тех краях на островах либо нет воды... либо есть французы — капитан раскатисто захохотал своей шутке, и продолжил:
— Ну, иногда не французы, а воинственные дикари с копьями... впрочем, по сути, это одно и то же — и он снова залился смехом. Отсмеявшись, заговорил серьезно:
— Иногда пираты останавливаются на Сокотре, Коморах, Сейшелах — но это неудобно. Выгодней спуститься к югу и обстоятельно отстояться на интересующем вас острове. Там, конечно, не Порт-Роял, но есть поселки с белыми, да и прибрежные племена спокойно относятся к торгу с моряками. Можно и отремонтироваться и набрать воды, купить провиант. Да и немного погулять на берегу, мальгашки конечно, несравнимы с француженками, но после долгих месяцев в море — сами понимаете.
— А туземцы как на это смотрят? — заинтересовался Меншиков.
— Как заплатишь — так и посмотрят — снова заржал моряк. Хороший нож — и муж туземки будет охранять, чтоб вас с ней никто не потревожил в хижине, все время стоянки.
— А откуда там белые? — спросил до того молчавший Ван Койперс. Там ведь нет ничьих колоний?
— Так и белые те ничьи — пожал плечами капитан. Люди с Карибов пришли на Мадагаскар еще лет десять назад, и там, по слухам, уже были вольные стоянки. Да в тех водах еще Эвери с Киддом, да Миссоном ходили, сколько уж лет прошло? Кроме того, там плавает достаточно англичан и наших — голландцев, которые поменяли карьеру служащих Ост-Индских компаний на свободную охоту. Вы же знаете, Компания платит немного, а жизнь в колониях не сахар. Ну, а промысленный прибыток надо ведь где-то обменять на монету, не так ли? Да и припас прикупить — порох, ядра, другие вещи. То есть, нужно место, которое известно и охотникам за удачей, и не очень деликатным купцам. Хотя где вы чересчур деликатного купца видели?
— И это место — Мадагаскар? — спросил русский. Но ведь тогда, получается, о том, что там собираются разбойники, должны знать многие? Иначе как купцу и пирату встретиться?
— Конечно — охотно согласился Ван Винк. Все знают. А чтобы встречаться на острове как раз несколько факторий есть. Таких, знаете, своеобычных. Без флага. Через них можно весточку передать, о рандеву сговориться. Иной раз и товар какой хранят, но это редко — опасно без присмотра оставить. Года три уж как поселения ожили, дома строят, крепостцы. Торговлишка идет — и не только христиане, и с Занзибара приходят, и из Персидского залива, и с Маскарен.
— Но если все знают — не понял Александр Данилович, — почему ж им до сих пор укорот не сделали? Хоть английский флот, хоть другие короли? Ежели там гнездо разбойное, изведанное? Ведь купцам, небось, убыток?
Голландцы несколько удивленно переглянулись, Ван Койперс слегка улыбнувшись, пожал плечами, но ответил капитан:
— Вы, герр русский, не понимаете. Купец он ведь тоже, иной раз, если скажем, в море одинокого индийца встретит, или там... — он прервался, пожевал губами, и выговорил обтекаемо: или там еще кого. Вот, если, скажем, такая встреча выпадет, то может так закончиться, что встречник ко дну перейдет, а груз его, напротив, к купцу. Но такой груз ведь тоже надо продать не в своем порту, разумеете?
— Понимаю — согласился Меншиков. Дело обыденное. Но...
— Да и деньги там большие ходят — не дал себя прервать голландец. Очень большие — недавно Ле Буше и Тейлор взяли семидесятипушечный линейный корабль португальцев, а на нем плыл бывший вице-король Гоа, Эришейра, вез казну и камни. Последнему палубному матросу при дележе досталось не меньше тысячи фунтов стерлингов, вообразите!
— Славный куш — задумчиво кивнул князь.
— Ну а где такие деньги — там купцу никак убытка не может приключиться. Только наоборот.
— Ну, это ладно — логику моряка Меншиков понял великолепно. Как золотые кружочки избавляют от необходимости соблюдать законы, он знал куда лучше рассказчика, мог бы и поучить при случае. Но сомнения оставались, и он спросил снова:
— То купцы. А короли-то?
— А чего короли? Про эскадру Мэтьюза слыхали?
— Нет.
— Самое вот то, о чем вы и спрашиваете. Два года назад, англичане послали Томаса Мэтьюза, он был в вашем чине — тоже командор, с четырьмя кораблями на помощь Ост-Индской компании. Уничтожить пиратство на Мадагаскаре, Бурбоне и в Красном море. Я тогда как раз ходил из Капштадта в Сурат и знаю все не понаслышке. Думаете, Мэтьюз объявился на Мадагаскаре? Он что, дурак, по-вашему? Не-ет, он немедленно пошел в Бомбей! Там поучаствовал в экспедиции против Ангрии, попытался перехватить торговлю Сурата с Кантоном — да не вышло, хе-хе.
Капитан, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям, раскурил принесенную трубку, но углубляться в интригу не стал, а повел повествование дальше:
— На Мадагаскаре он все же потом появился. В бухте Сент-Мари как раз пираты посадили на мель несколько призов, тащили с кораблей кому что нужно и спешили обратно в море — сезон в разгаре. Англичане, увидев на берегу фарфор, пряности, шелк — поставили рядом белый флаг в знак того, что воевать с пиратами не будут, и включились в грабеж.
— А пираты на это что сказали? — не понял Светлейший.
— А что тут скажешь? Да там и оставались-то немногие, остальные уже ушли. Это земли Плантена, он вроде как присматривать за складом должен был. Только что он сделает, на самом берегу-то? Плантен пригласил британцев в гости, пир устроил. Мэтьюз ему даже запасы одежды продал, ром, вино.
— Кто такой Плантен?
— Бывший пират. Ходил с Инглэндом, болтали даже, чуть ли не с Эвери. Потом у мальгашей участок купил и в бухте поселился. Для пиратов и купцов он как раз служит почтовым ящиком, арбитром и советчиком. Его там называют "король бухты".
— Король? — не утерпел Меншиков. А там есть какое-то пиратское королевство? Или община какая, сплоченная?
— Нет — пожал плечами капитан. Откуда? Вольные корсары меж собой сходятся редко.
— Я слышал, какие-то тамошние моряки посылали к шведам, просились под руку их короля?
— А-а, знаю — кивнул пожилой моряк. Каспар Морган измыслил. Это капитаны флибустьеров лет десять назад собрались, и хотели новую Тортугу устроить. Отдаться под флаг шведам — они далеко, но король у них был воинственный, мог при случае в Европе за них слово молвить, грамоты каперские выдать... да мало ли пользы? Ну а проверять их не мог — из Стокгольма-то. Только подношения посылай иной раз. Неплохая задумка, но сорвалось почему-то.
— А почему?
— Не ведаю. Карл-то, король, он же вроде с вашими воевал тогда? Может, не до того было, может еще почему.
"Не до того" — подумал, внутренне усмехаясь Меншиков. Он-то знал, что после разгрома под Полтавой, в 1709 году, Карл бежал к туркам, и в Швецию вернулся лишь через пять лет. В Стокгольме посланник пиратов, тот самый Морган, появился в 1718 году, Карл успел подписать ему грамоту на чин шведского наместника, но дальше дело не двинулось — в ноябре того же года Карл XII погиб.
— А что, задумка-то эта, она и впрямь могла солидным делом обернуться? — полюбопытствовал он.
— Пожалуй, и могла — рассудил Ван Винк. Почему нет? А что?
— Да так, интересно. Я же сам со шведами воевал, и под Полтавой был, когда их разбили — ушел от разговора князь. А что там с Мэтьюзом дальше было?
— Дальше просто — не стал настаивать капитан. После пира Мэтьюз с Плантеном повздорил, даже стычка была. Ну а потом эскадра ушла в Калькутту. Что было дальше, не знаю, я отплыл в Амстердам. Но вот примерно так с пиратами борьба у всех и идет — подытожил рассказчик. Кто за ними гоняться будет, когда вместо этого разбогатеть можно?
Меншиков задумался. Сведения были интересными, и сулили его экспедиции главное — людей, корабли, деньги. И рассказ о том, что сражений с военными кораблями других стран можно практически не опасаться, его порадовал.
Светлейший князь не знал, и не мог знать, что ситуация складывалась еще лучше. Как раз в то время, что он собирал сведения в Амстердаме, Мэтьюз, разбогатевший к тому времени больше самого удачливого пирата, отплывал в Англию. После его возвращения на британское адмиралтейство обрушится поток жалоб, коммодор будет отдан под суд, отведет почти все обвинения, но все же будет приговорен к штрафу в огромную сумму — двадцать пять тысяч фунтов стерлингов. Мэтьюз выплатит ее, по слухам — выплатит столько же судьям и лордам адмиралтейства, чтобы уйти от более серьезных обвинений, на все это его добычи хватит, после чего продолжит службу во флоте. Но директора Ост-Индской компании рейд его эскадры запомнят надолго, и в течение следующих двадцати лет будут наотрез отказываться от посылки королевских кораблей в Индийский океан. В следущий раз, Адмиралтейству удастся заставить компанию согласиться с прибытием королевского военного флота лишь в 1744 году, после начала войны с Францией. И то — с огромным неудовольствием. Торговцы Ост-Индской компании предпочтут опасность пиратских нападений, для них это окажется куда менее разорительным.
Тогда, в Амстердаме, Александр Данилович этого знать не мог. Но и полученных известий ему хватило. Заручившись несколькими рекомендациями, он отплыл к Мадагаскару.
Уже выходя из голландского порта, князь примерно представлял надлежащие действия. Меншиков задумал не просто плавание. Нет, он мыслил шире, в стиле начинающегося авантюрного века. Князь собирался преподнести выгнавшему его из России царю сильную и богатую колонию.
Сейчас, три года спустя, в Петербурге, он вспоминал свои тогдашние думы и был уверен — он все сделал правильно. Петр бы одобрил:
"И ведь получилось все. Прав был Петр Алексеевич, ан и я прав вышел. Воровские моряки истинно те края насмотрели. Грабить там есть кого — и Африка рядом, и басурмане плавают, и португальцы, голландцы, англичане, французы... Вот королевства у них не оказалось, это действительно. Это я угадал. Но под русский скипетр их справить не трудное дело оказалось. Как Ван Винк и говорил: русский флаг и каперские патенты, да еще и крепость заложили, порт для стоянки и ремонта появился. Да купцам для встреч и амбаров место почитай, нашлось. Все же в остроге, иной раз и постоянный склад ставить можно. Комендантом Мясной дельным оказался, враз понял — тут строгости законов и быть не может, тут вольница. Запорожская сечь, только морская".
Именно Мясной, первым вникнув в мысль командующего экспедицией, предложил брать под покровительство не только европейских флибустьеров, но и местных — арабских, индийских. Светлейший помнил, как тот горячился на совете:
— Да ведь на Руси-то — и татар, и башкир, и ногаев с якутами зачисляем! Те же ведь басурмане некрещеные, даже и куда как дикие. А к нам сейчас и с Малабара самого под руку просились, и с Маската два гораба разбитых дошли. Почто не принять?
— Да ты не горячись — усмехнулся тогда Александр Данилович. Не горячись, можно и принять. Только как они с англичанами теми ж в одном порту будут?
— А что в порту? Пусть даже и подерутся матросы — обычное дело.
Меншиков согласие дал, наказав лишь "язычников и исламов, в подданство российское перейти желающих, к принятию веры Христовой склонять неустанно, но не неволить, а токмо ласкою да уговорами сей дискурс вести".
Князь еще в самом начале, разобравшись в том, что представляют собой Ост-Индские компании в Англии, Голландии, Дании, оценил выгоды, открывающиеся от учинения такой же русской. Разумеется, в числе главных пайщиков он видел себя, и откровенно говоря, в тот момент еще не решил — будет ли то действительно работающее предприятие, или лучше собрав под сулимые барыши капитал, прикарманить деньги без долгих затей. Но он четко понимал — в любом случае, требуется привезти на родину не просто описания мадагаскарских земель, но золото. Да, Светлейший верил в прощение Петра. Но видел и другое — за время отсутствия все его имения раздадут, и пожаловать их назад не сможет даже царь. А вернуться следовало в блеске не только славы, но и состояния — иначе нельзя, по-иному он, один из тщеславнейших людей своего времени, не желал. Мадагаскар в этом помочь не мог. А вот два новых фрегата...
Первый раз он запомнил навсегда, в подробностях. Через два дня после выхода из голландского Капштадта, где взяли провиант и воду, в каюту ворвался ставший за время плавания задушевным другом и верным собутыльником Вильстер:
— Парус на горизонте!
Александр выскочил на палубу, схватил подзорную трубу, углядел в волнах сначала две мачты с прямыми парусами, а потом и флаг.
— Португал — бросил он столпившимся вокруг офицерам.
— Как есть португал — согласился штурман, взятый в Амстердаме голландец, приятель Вильстера.
Меншиков обвел своих людей взглядом, и вдруг почувствовал, что окружающие его моряки, включая, что странно, даже отправившихся в экспедицию русских, до того дальше Готланда не выходивших, чего-то ждут. Что-что, а распоряжаться людьми князь за свою нескучную жизнь научился отменно, и потому не вполне еще понимая, в чем дело, вновь — выигрывая секунды на размышление приложил трубу к глазу, а потом изрек в пространство:
— Нашим курсом идет, португал-то.
Подождал, не дождался ничего кроме согласного сопения, и продолжил:
— Куда ж его, болезного, ветром влечет, любопытно?
— Так известное дело — мгновенно ответил штурман. Коли бриг, так не иначе к Берегу Индиго идет, на форт Мозамбик. За черным деревом.
Рассказы голландцев в памяти всплыли мгновенно. Князь помнил, что "черным деревом" называли негров, обращенных в рабство. Но помнил он и другое:
— А почему он на восток идет? Рабов ведь на западном берегу берут?
— Это в Америку на западном — охотно разъяснил другу Вильстер. А с восточного берега в Ост-Индию. А может в Бразилию — там, чай, португальцы те же.
— Ромом, верно, загружен — мечтательно произнес штурман.
— Ромом? — Светлейший вспомнил, что в Африке за рабов расплачиваются чаще всего оружием и спиртным.
— Ружья и ром нам, несомненно, не помешали бы — протянул Вильстер.
Меншиков понял. Голландцы были с Лиссабоном на ножах издавна, и команда, часть которой уже погуляла по морям, а другая — наслушавшись их повествований, не видела ничего странного в том, чтобы прибрать португальца к рукам. Тем более, за южной оконечностью Африки.
"А что? — загорелся мыслью Александр. Проверим, на что мои молодцы способны, а? Да и — коль уж решил на воровских моряков опираться, надо чай, и самому ремесло попробовать... да и скучно в этом море чертовом!"
— Передайте на "Индию" — атакуем — приказал он Вильстеру, и, убирая трубу, рявкнул повеселевшим голосом:
— Орудийную палубу к бою! Мушкетеров — на реи, как сойдемся — огонь по палубе!
Бриг догнали быстро — куда ему от новых фрегатов уйти? Дав пару пушечных залпов по рангоуту, приблизились с двух сторон на мушкетный выстрел, потом абордаж...
Когда все было закончено, и квартирмейстер, обследовав захваченный корабль, доложил, что гружен он и впрямь ромом, фузеями, табаком, а також железом и порохом — по-видимому, для Мозамбика, и гружен неплохо — тысяч на сорок ефимков, Меншиков, распорядившись оставить призовую партию на судне и вести бриг в составе эскадры, впервые почуял: будет дело. Первый успех не то чтобы вскружил ему голову — нет, опальный вельможа отлично понимал все сложности своей задачи. Но, обладая превосходной интуицией, оттачивавшейся долгие годы рядом с совершенно непредсказуемым Петром, он без участия рассудка, неизвестным науке до сих пор чувством ощутил приближение успеха.
С тех пор, это ощущение его не покидало. Именно этим ощущением, наделявшим его неудержимой, яростной уверенностью, он объяснял свою удачу в переговорах с упоминавшимися в Амстердаме Плантеном и Ле Буше, в прошлом именитым вожаком пиратов, после ограбления вице-короля Гоа решившим отойти от дел и поселившимся на французском острове Бурбон.
Впрочем, объяснить согласие влиятельного и знаменитого экс-пирата перебраться на Мадагаскар, в чине вице-губернатора российской колонии и привлекать к чаемому порту своих былых знакомцев, проще, пожалуй, тем, что французские власти, опасаться Ле Буше к тому времени переставшие, посматривали на поместье и круглое состояние бывшего предводителя джентльменов удачи с вполне понятным чувством зависти и вожделения. И не зайди на Бурбон русская эскадра, предводитель которой имел к бравому французскому искателю приключений рекомендательные письма — быть отставному корсару арестованным и повешенным, а имуществу его — оказаться в руках островных чиновников.
Потом был переход к цели плавания — Мадагаскару, переговоры с "пиратским посредником" Плантеном, основание в бухте Сент-Мари крепости Петрополь. Были рейды в Красное и Аравийское моря, к берегам Африки к Индии, штурмы прибрежных городов и абордажи, переговоры с вождями мальгашских племен, туземными купцами и европейскими колониальными чиновниками, выдача каперских и офицерских патентов "воровским морякам" разных национальностей и цветов кожи... Пожилой сановник улыбнувшись, вспомнил первый разговор с тем самым Плантеном:
— ...титул? — удивился тогда старый головорез. Вы говорите о дворянском титуле?
— Сие возможно — пожал плечами Меншиков. Я сам из семьи торговца, а поглядите — светлейший князь Ижорский и князь Римской империи. Российское дворянство и чин маеора я вам могу обещать непреложно, а вот кавалерство и титул повыше следует, как вы понимаете, заслужить.
— Черт, это звучит привлекательно! Вы слышали о Моргане? Не Каспаре, он погиб у Маската, другом — Генри?
— На Карибах? Да, слышал.
— Он получил рыцарский титул и назначение вице-губернатором Ямайки... ну что ж, пожалуй, я приму предложение императора Петра.
От Плантена он получил разъяснение и по интересовавшему бывшего владельца тысяч крепостных вопросу о работорговле:
— Рабы? Да, это хорошее занятие.
— Но негров надо ловить? Уходить от корабля вглубь континента?
— Вовсе нет — захохотал бывший пират. Торговцы покупают "черное дерево" у туземных вождей на берегу, в обмен на ром, порох, табак и другие товары. Можно торговать в факториях, это Аккра, Лагос, Луанда, Малембо, Кабинда, Бенинский залив. Или с корабля, но тогда нужно ждать самое меньшее три месяца, рейдируя вдоль побережья пока вожди захватят нужное количество. Конечно — въедливо отметил Плантен, — и цена тут выходит поменьше. Коли уж негра схватили, чем его к рынку тащить, лучше на месте продать, а то вдруг помрет по дороге.
— То есть, это предприятие выгодное?
— И да, и нет. Корабли идут из Европы к Африке, потом, уже с невольниками, к американским берегам, и оттуда — обратно в Европу. На Африку берут товар для обмена, на вырученные за негров деньги покупают сахар, патоку, кофе и прочее колониальные товары — и скидывают их дома. На нашем, восточном побережье плотно сидят арабы и португальцы. Тут другие пути: в Индию, Персию, Турцию, Левант. С Мадагаскара французы на свои острова возят, кстати. Но нужны большие корабли, фрегаты тут не подойдут — загрузка малая.
— У меня есть бриг и галеон.
— Тогда можно. Прибыток от пятикратного. Но дело рисковое — перехватить могут, испанцы и англичане считают, что возить невольников можно только им, а других топят. Да и португальцы тоже соперников не любят. Или шторм. А то, бывает, невольники передохнут. Ну и с острова — не советую. Загребете какого-нибудь родственника одного из вождей — и обретете пару племен под стенами острога.
— А французы? — насторожился князь.
— А аборигены их ненавидят.
— Гм — задумчиво протянул Светлейший. Ежели мы французов от острова отгоним — мальгаши пойдут к нам под руку?
— Пожалуй, пойдут — согласился британец. Но французы будут недовольны.
— А мы их убедим — хищно улыбнулся Меншиков. Их острова я видел — не сильно укреплены.
— Ссориться с ними не следует — возразил плантатор. Я думаю, можно будет договориться — за счет арабов и португалов...
Спустя полтора года, Плантен и Ле Буше действительно смогли столковаться с французами. Предварительно продемонстрировав выросшую к тому времени до семи кораблей российскую эскадру. А сам Светлейший предпочел соглашение с туземцами...
Покидая полгода назад Петрополь на пяти кораблях, Александр Данилович оставлял за собою строящийся порт, разведанные залежи железа, два форта закрывавшие подходы к бухте, двенадцать каперских кораблей, только из числа официально поднявших российский флаг и оживленный торговый перекресток, уже начинающий обрастать славой новой Тортуги. В городе строились кабаки, вокруг, по соглашению с туземцами уже возникали плантации. Теперь следовало поклониться доставленным России далеким островом Петру... Вот тут князя ожидало разочарование.
Петр I, Великий, друг и повелитель с юности — умер двадцать восьмого января 1725 года, спустя год после отплытия Мадагаскарской экспедиции. Наследовал ему коронованный под именем Петра II десятилетний внук, тоже Петр Алексеевич. Правил, разумеется, не малолетний преемник. Власть перешла в руки Верховного Тайного совета, из петровских сановников, во главе с давним недругом Светлейшего — Гавриилом Головкиным.
Вернувшегося в Россию Меньшикова при новом дворе приняли холодно. Россия готовила наступление на Крым, армия штурмовала Очаков, и верховников далекий Мадагаскар интересовал мало. А вот врагов Светлейшего князя среди нынешних придворных хватало. И давнишние обиды ему никто не забыл. Нет, остров, заморскую губернию и град Петрополь Петр II под свой скипетр, несомненно, принял. Но чинов и званий князю не вернули. Да и не нужны ему были теперь эти звания — захандрил Александр Данилович. Это ведь когда в столице, при дворе, каждый день встречаясь с царем, он относился к Петру Великому хоть и с почтением, но и как к суровому повелителю. А в странствиях образ сюзерена и друга, наложившись на тоску по родине приобрел черты величественные и породил чувство преклонения. Которое теперь становилось ненужным. Пусто стало на душе у князя, уныло. Вдруг, неожиданно для самого себя, все чаще стала приходить мысль: "скучно жить".
Продолжалось сие состояние, впрочем, не долго — спасибо Головкину, супротивнику заклятому. Канцлер затеял ворошить прошлые разбирательства, намереваясь окончательно покончить с былым соперником. Но прогадал. Меншиков, кроме недругов сохранивший и приятелей, узнал об интриге Головкина немедленно. И эти сведения его встряхнули. Внука "своего" царя он не знал, и служить при его дворе, тем более — при наличии Верховного совета, он не намеревался. Вдова императора, Екатерина Алексеевна, входила в число верховников, но ни настоящей властью, ни амбициями не обладала. Светлейшего сие не устраивало. Он придумал себе новую цель — исполнить до конца замысел Петра I, и укрепив Мадагаскар, проложить России морской путь в Индию. Кроме всего прочего, в южных морях он теперь чувствовал себя лучше, чем в сановном Петербурге.
"Однако, для исполнения сего намерения, потребно сначала от происков избавиться, а после и внимание да подмогу Мадагаскару заморскому обеспечить — вновь подумал князь, просматривая наброски карт. Ох Гаврила-Гаврила, и надо бы тебе сала за шкурку залить, надо бы... ан не судьба в этот раз".
Меншиков в сановных кознях чувствовал себя как рыба в воде. То обстоятельство, что интриговать при этом вот, новом дворе, ему просто не хотелось, совсем не помешало князю сразу по прибытии в столицу разобраться в сложившихся партиях и интересах. Светлейший являлся, пожалуй, единственным человеком, который мог в этой ситуации сохранить для России Мадагаскар. Других людей имеющих такой опыт и мастерство придворных интриг, при этом видящих в далеком острове пользу просто не существовало.
Три дня назад, князь впервые открыто вмешался в петербургскую политику. Два дня назад — по столице поползли слухи о складывающейся "партии Меншикова", делающей ставку на один из кланов в Верховном совете — Долгоруких. Вчера он договорился — уже не с позиции полузабытого-полуопального выскочки из времен прежнего царствования, но как полноправный участник событий, о встрече с двумя верховниками. Этой встречи он и ждал, коротая минуты за воспоминаниями.
Граф Петр Андреевич Толстой, глава тайной канцелярии, один из самых близких и доверенных лиц Петра I, добрый приятель Меншикова, а ныне один из семи членов Верховного тайного совета, и злейший враг Александра Даниловича — канцлер Головкин. Именно с ними князь и встретился двумя часами позже, подъехав в раззолоченной, прождавшей хозяина три долгих года, карете к дворцу Толстого.
Разговор начинался сложно. И Толстой, и Головкин были выдающимися дипломатами и политиками своего времени, и плести словесные кружева умели преотличнейше. Первым надоело канцлеру:
— Данилыч — буркнул он, хрустя моченым яблоком — давай прямо толковать. Мы тут все посольствам обучены, и про друг друга осведомлены. Чего кота за яйца тянуть?
— Можно — пожал плечами Светлейший, допил перцовую, и начал:
— Сейчас в силе Долгорукие. Ты, Гаврила, и ты Петр тоже — к царю редко попадаете, а Катерина по вдовству своему вообще от дел отрешена.
— Тебе что за горе?
— Гаврила — Меншиков сделал вид раздраженный и рассерженный — ты мне крови, сколько попил, а? Ох через край! Хочешь, нынче я тебе попью? Долгорукие мне не враги, я с ними распрей не заводил. А сейчас и подавно не стану...
— Александр Данилович! — прервал его Толстой. Не будем старое вспоминать, мы ведь сговариваться собрались, а не прошлые обиды тешить!
В итоге, Светлейший разыграл единственное, что у него оставалось — имя. Имя былого ближайшего фаворита Петра Великого, наделенного когда-то почти державной властью, все еще внушало если не уважение, то опаску. Внушало всем — взбудоражив за пару дней столичные верхи, старый волк показал зубы. А потом немедленно обменял волнение властей на преимущества для себя лично. Он предложил вождям "партии Екатерины" свое самоустранение из российской политики и вообще из России. Навсегда. Подкрепив это предложение хорошим презентом в золоте и камнях Толстому и Головкину. Но не только подношением:
— А ведь ерунду взамен прошу — выбирая из миски соленый огурец, пояснил князь. Чин генерал-губернатора Мадагаскара, да дозволение русскую Ост-Индскую кумпанию основать. На паях. И пайщики — тут он, прервавшись, пристально посмотрел на собеседников, — пайщики неплохие барыши получат.
Александр Данилович знал, что делал. Остров Мадагаскар России был не нужен. Не имелось сейчас, сию минуту, никаких государственных оснований для удержания острова. Планы предыдущего царствования отошли в прошлое вместе с покойным государем, и заморская губерния стала никчемной игрушкой. Для всех, кроме него. Но... если дальняя колония не нужна стране, это вовсе не значит, что она не может понадобиться некоторым высшим чинам этой страны, верно? Тем нескольким, которые станут получать из-за моря доход. Особенно, если этим нескольким как раз безотложно требуются деньги для борьбы за власть внутри правящей коалиции. Головкин и Толстой с таковыми суждениями согласились. Они не очень боялись интриг самого Меншикова, пусть даже объединившегося с проигравшим в подковерной борьбе, обвиненным в заговоре, но все еще сильным вице-канцлером Остерманом. Однако ж, возможность того, что отвергнутый ими князь пойдет с тем же предложением к конкурентам, вкупе с получением осязаемых, звонких подтверждений выгодности лично для них Мадагаскара... Да и отдавали они должное противнику, оба понимали — лучше Меншикова с обустройством кумпании в Индии никто не справится.
Светлейший, как за ним часто водилось, поставил на скорость. Понимая, что все его потуги предстать главой "третьей силы" в игре вокруг трона припугнут верховников не надолго, он начал переговоры об отступлении практически сразу, не дав опомниться и просчитать обстановку. Теперь у его конфидентов сложилась уверенность, что князь желает получить кроме безумно прибыльного предприятия (а о доходах английской, голландской, датской Ост-Индских компаний они были наслышаны) еще и положение почти бесконтрольного правителя немаленького, хотя и далекого края. Это была понятная цена изгнания, которую они готовы были уплатить... вернее, вложить в качестве своего пая в торговое товарищество.
Светлейший выиграл схватку — уже через два дня, на заседании Верховного Тайного совета, двенадцатилетний император твердо заявил по поводу Мадагаскара:
— А где российский флаг поднят, там спускать его не должно!
Предыдущий вечер он провел в обществе Меншикова, чьи рассказы, подтверждаемые диковинами из южных морей, произвели на мальчика оглушающее впечатление.
Спустя полгода, из Ревеля вышла Мадагаскарская флотилия. Кроме приведенных Светлейшим трех фрегатов и двух купеческих бригов, в эскадре шли два линейных корабля и два сорокачетырехпушечных фрегата, оставшихся со времен прошлого царствования, да еще три "купца" набитых не столько товаром, сколько людьми. Верховники, согласившись на посулы князя, воспользовались его отплытием в полной мере. Кроме самого Александра Даниловича с семейством, на остров отправились опальные Остерман, Абрам Петрович Ганнибал и несколько гвардейских офицеров рангом поменьше, показавшиеся власть предержащим в России лишними. Кроме них за море плыли и охотные люди разных сословий, рота солдат и набранные на юге казаки.
А с мостика флагмана, без сожаления смотрел на уплывающий берег генерал-губернатор острова Мадагаскар, генерал-адмирал (ордена князю вернули, а чин решили пожаловать сугубо морской, без восстановления армейского) Александр Данилович Меншиков. Человек, в одиночку завоевавший, а после и сохранивший Мадагаскар для России.
* * *
ВМЕСТО ЭПИЛОГА.
18.01.1745. Западный берег острова Мадагаскар, устье реки Велибука.
Куренной с неохотой отнял подзорную трубу от глаза. Труба в золотой инкрустации, с пластинками слоновой кости, ему нравилась давно, и отдавать ее хозяину — лежавшему справа Ахметке не хотелось. Однако пришлось. С неудовольствием поглядев, как прибившийся год назад к куреню бусурман аккуратно прячет инструмент в футляр, атаман вздохнул, и вопросительно посмотрел налево. Удобно залегший под кустом третий казак, бывший боцман с брига английской Ост-Индской компании, сбежавший на Мадагаскар после ссоры с капитаном и последовавшей порки, в ответ на взгляд флегматично пожал плечами:
— Два фрегата. Королевский флот, по шестьдесят пушек. Похоже те, что датчан позавчера на берегу пожгли.
Про датчан в станице знали с вечера, когда прискакал взмыленный Юргенссон, тамошний голова, рассказавший, что подошедшие с моря два британца расстреляли деревню из орудий.
— Давно Кнуту говорено: нечего на самой кромке село ставить — буркнул Игнат. Кто ж так делает — подходи с моря, бери что хочешь.
Бывшим морякам датской компании, потерявшим корабль в шторм, спасенным русским фрегатом и не пожелавшим возвращаться на родину, куренной такое опасение и вправду высказывал. Ан вот — не убедил.
— Они рыба любят, рыба ловят, а носить рыба далеко не хотел — весело ухмыльнулся Ахмет. А кораблик, слушай, хороши, да-а?
— Гут корабел — согласился бывший боцман. Надо гонцов в волость слать, атаман. Одни не сдюжим.
— Какой волость? — взвился араб. Бачка атаман, волость пошли — войска прислали, наша без дела совсем останется! Сам большой фрегат возьми — золото купаться будем!
Как обычно, от волнения бывший аденский пират начинал коверкать русский язык все сильнее. Атаман же размышлял. Месяц назад он выдал замуж старшую дочь, дав немалое, годами набегов скопленное, приданное. Выдал удачно — зять, городской врач-голландец был человеком рассудительным, небедным и при казачьей непредсказуемой жизни чрезвычайно полезным. Однако у Игната Чернозуба имелась и вторая дочь — погодок. Как раз на выданье. Так что, поправить денежное положение не мешало. С другой стороны, рисковать, бросаясь на великолепно выглядевшие фрегаты, представлялось опасным. Ахметке что? Убьют и убьют, никто и не вспомнит. А тут семья... Он перекатился к краю холма, за которым казаки устроили себе ухоронку, взглянул на море, и поинтересовался у Стэмпа, давно прозванного Стопковым:
— Слышь, Джо, а людишков-от, на кораблях по скольку наберется?
— Человек по четыреста — прикинул тот. Считай — из Англии идут, полный экипаж.
— Восемь сотен — разочаровано протянул куренной. А нас в станице мужиков всего восемь десятков...
— Так можно мальгашей позвать — мгновенно придумал Ахмет. Сакалавы ж вчера только на торг приходили? Они стрелки отменные, да и подраться любят. И из добычи ружьями возьмут, на золото не польстятся. Человек триста будет.
— Откуда там золото — отмахнулся Чернозуб. Из дома идут. Вот сами корабли — да-а... А что если...
План, придуманный куренным, исходил из надежды на жадность британцев и их неискушенность в местных обычаях. Как и ожидалось, переночевав на корабле, утром флотские спустили четыре шлюпки, на которых послали дозорных обследовать берег. Там их ждали: на высадившихся моряков налетели два десятка конных, среди которых выделялся разодетый "по-восточному" и обвешанный золотыми побрякушками Ахметка. Золотые украшения собирали по всей станице, надо было произвести впечатление. Англичане, как и ожидалось, растерялись ненадолго, и быстро перестроившись, начали отвечать на выстрелы, однако налетчики тут же скрылись. При этом с разукрашенного "предводителя" слетела притороченная к седлу сумка, похоже, сбитая пулей. Сумку с содержимым представили командующему эскадрой, который, обнаружив внутри кроме десятка золотых монет карту, пришел в восторг...
— ...не поверит — твердо заявил Игнат. Ну вот скажи — ты б сам поверил?
— А и поверил бы — шепотом огрызнулся Ахмет. Чего такого? Карта на датском языке, недалеко от берега — город. Написано — с храмом и дворцом раджи. Чего подозрительного? Датский — не английский, но буквы одни. Разберут, коли захотят.
— Захотеть — захотят — согласился атаман. Но послать отряд далеко от кораблей? И потом — ну откуда тут, на Мадагаскаре, раджа?
— А если про раджа не писал — не клюнут. Раджа — золото. Нет раджа — золото может, тоже нет. А так — точно есть...
Препирались они, лежа в засаде уже давно, и скорее от скуки. Но увлеклись, и потому отваливающие от фрегатов шлюпки с десантом первым увидел Стопков. Атаман не ошибся, командир британцев не стал упускать возможность немного подзаработать. Ведь Мадагаскар, известно, остров пиратский, и местный раджа — явная и законная добыча честного английского офицера, правильно? Правильно. Но не в этот раз.
Колонну моряков в четыреста человек перехватили в самом удобном, отмеченном на подброшенной карте как окрестности города, месте. Узкая пустошь перед каменистыми пригорками, поросшими местным, жестким кустарником — что может быть лучше? Растянувшегося неприятеля оглушили внезапным залпом с трех сторон, выбившим четверть отряда, после чего пошли на сшибку. Английские моряки, будь они на привычной орудийной палубе, или хотя бы в строю — представлялись бы противником нешуточным. Но вот так — после шестичасового марша по жаре, после косящего ряды мушкетного залпа почти в упор, да против восьми десятков провоевавших "за царя и Мадагаскарскую кумпанию" с малыми перерывами никак не меньше, чем лет по пять казаков, и двух сотен воинственных туземцев? Нет, так подданные Георга II сражаться не могли. Во всяком случае, долго.
Под утро, часовые на королевских фрегатах могли бы расслышать тихий плеск воды под палубами, но... волнение, хоть и небольшое, на море наличествовало, и звуки плескавшей в борт ряби сделались, за время вахты привычными. Никто не помешал подплывшим казакам подняться на палубу, прирезать бодрствующих, а затем и дать сигнал ждущим в отдалении главным силам. По сотне человек на каждый корабль, против спящей команды — итог, думается, понятен... О том, что посланные в Индийский океан два фрегата теперь входят в состав русского Индийского флота и называются "Петр I" и "Петр II", британское адмиралтейство узнало лишь полгода спустя, после того, как упомянутые фрегаты были отмечены среди обстреливающих Калькутту... но это уже совсем другая история. Славная история осады Порт-Петрополя и Форт-Александра, походов русско-французской эскадры Сюркуфа — которая требует отдельного повествования.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
