Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

В мире животных


Опубликован:
11.09.2015 — 24.06.2019
Читателей:
1
Аннотация:
Любопытная и взбалмошная лисичка-экзорцистка Азерия. Совсем не знающий писание Зверя всевышнего медведь-паладин Михал. Молодой кот из ордена ассасинов, не успевший потратить ни одной из своих девяти жизней. Они странствуют по королевствам зверей, но чем дальше, тем больше понимают, настоящие чудовища не та нечисть, что нападает на бедных селян. Настоящие чудовища сидят во главе церкви которой они служат... Наркомания на тему сказок. Эклектика и хоррор. Пишется.
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

В мире животных


Сказка про кота в сапогах.

Рассказывают разное про прошлое Калаба Хозяйни, да хранит его всемилостивейший Хозяин. Кто-то говорит, что был он зачат сукой непорочно. Другие утверждают — найден дочерью падишаха в реке, когда так купалась. Третьи, что и вовсе не было у него детства — послан он нам Хозяином и уже зрелым вышел из Шара, дабы научить мудрости, не тратя время на взросление.

Сам пророк, про свою жизнь до обретения Шара никогда ничего не говорил. В святом предании вопрос этот стороной обходить предпочитают, дабы избежать лишних ссор. Ведь если не поведал Калаб, да хранит его всемилостивейший Хозяин, в писании о своих смертных родителях, стало быть, недостойны мы знания этого. А коли потребуется оно, так будет ниспослано нам самим Хозяином.

Единственный, кто мог бы рассказать нам, правоверным зверям, о пророке до обретения им Истины, так это Предатель, да будет имя его забыто во веки веков. Но разве будет правоверный зверь слушать речи порождения дэва и шайтана, в которых ложь от истины не отличишь?


* * *

Ему было жарко. Словами не передать, ту муку, которую приходилось терпеть бедному рыжему коту, закопанному по шею в песок. Щенок, шедший по дороге рядом со своим ишаком, и то был близок к обмороку. А уж каково было умирать непривычному к пустынному солнцу северянину и подумать страшно... Глаза ввалились, кожа на носу и губах потрескалась, но кровь не текла.

Рядом с головой кота в песок была воткнута табличка с лаконичной надписью 'вор'. Молодой пес облизнул свой высохший нос. Кот приоткрыл глаза и попытался что-то сказать, но из его пасти раздался только тихий хрип.

Кот еще жив, понял пес. Он достал из седельной сумки флягу с подсоленной водой, опустился перед котом на колени. Тот жадно пил, давясь и захлёбываясь. Пес дал ему опустошить флягу почти до конца, затем, несмотря на протестующее рычание, отобрал остатки и вылил их на голову кота.

После этого щенок вернулся к ослу и пару минут копался в тюках, пока в его руках не оказалась оловянное блюдо. Подарок покойного отца был не самым лучшим инструментом для того, чтобы копать. Но, увы, лопаты у пса не было. Мысль о том, что он совершает ошибку, не раз посетила его. Но с другой стороны, разве не должна была быть прикреплена к табличке печать аль-кади* и перечисление прегрешений? А если их не было, то получалось, что кота и вовсе без закона оставили умирать!

* глава муниципальной администрации.

Показались плечи, потом локти. Кот дергался, пытаясь помочь, что-то неразборчиво хрипел, но его сил не хватало. Псу пришлось раскопать его почти до колен, прежде чем он смог его вытащить.

Он еще раз напоил кота, затем поставил навес от солнца, завел в тень ишака, расстелил циновку, и уложил на нее кота. Все равно близился полдень, и идти дальше сегодня было уже нельзя.

— Благодарю тебя, — четверть часа смог сказать кот.

— Очень надеюсь, что я не совершил ошибки, — ответил ему пес. — Ты преступник или нет?

— Надо было раньше спрашивать, — усмехнулся кот, оценивающе глядя на своего спасителя. — И вообще все зависит от того, с какой стороны посмотреть на ситуацию.

— В смысле? — пес теперь с опаской посмотрел на него.

— С точки зрения нашей пантеры Пардус, я преступник, достойный лишения дворянства и изгнания. С точки зрения кочевников, закопавших меня по шею в этой пустыне, я преступник. А вот с моей точки зрения, моя совесть чиста как стеклышко!

— Так ты все-таки вор? — спросил пес.

— Ну... скажем так, не совсем. Позавчера я имел несчастье встретиться с племенем шакалов на этой дороге. Они, увидев одинокого чужестранца, захотели, по словам вождя, взять налог за безопасность. Он включал все мои деньги, лошадь, пищу, клинок одежду и сапоги. И в самом деле, в том тряпье, что они мне оставили взамен, на меня бы больше никто не позарился. Как и на ишака, что я получил вместо лошади...

— Скажи спасибо, что они не бросили тебя умирать в пустыне! — сказал пес, — тебе повезло!

— Как же это не бросили? Сейчас и до этого дойдем, — усмехнулся кот. — Я зверь рисковый, безопасность не люблю, и поэтому с таким налогом был не согласен. День я следовал по их следам, а под утро пробрался в лагерь и выкрал свои вещи обратно. А заодно и золотишко в компенсацию. Увы, жадность меня подвела. Сбежать я не успел и оказался прикопан тут... Надо было ограничится лошадью и клинком, — вздохнул кот с сожалением.

— Тогда тебе повезло еще, что я тебе попался. Так и умереть можно!

— Так я и умер вчера. Еще одна жизнь потрачена в пустую...

Пса передернуло от того с каким безразличием сказал это кот. Впрочем, когда жизней девять и к смерти отношение другое. Везет им, котам. С другой стороны, пес с кочевниками бы договорился, а вот заносчивый ехидный северянин наверняка пытался или сбежать, или обмануть...

— Как тебя зовут, спаситель? — между тем спросил кот.

— Калаб, — ответил пес.

— Я смотрю, твои родители фантазией не отличались. Пес по имени Пес.* Ха!

— Я еще не заслужил ни лакаба, ни куньи*. И не смей оскорблять моего покойного отца, — сказал Калаб, — я только справил тризну.

* Калаб — в переводе на язык северных зверей — собака или пес. Прозвище и элемент, указывающий на имена детей.

— Ладно, извини. Не знал,— кот посерьезнел. Он с трудом поднялся и поклонился перед псом, — я, виконт Л'Эдрьодон, благодарю тебя.

— Пожалуйста, Ледредон.

— Нет, не так, Л'Эдрьодон! — поправил его кот.

— Ледредон?

— Аррр! Да нет же!

— Боюсь я не смогу это выговорить, — смущенно произнес пес, — что это значит?

— Ммм... Пушок.

— Хорошо, тогда я так и буду тебя звать, аль-Зареб.

Кот поморщился, но спорить не стал. Они перекусили финиками и сушеным мясом, потом выпили еще воды и задремали. Двинулись дальше они ближе к вечеру, когда дневная жара начала спадать. Кот, был слаб. Калаб посадил его верхом на осла, а сам шел рядом. Пока они двигались, Зареб рассказывал ему про свои путешествия.

Пару лет назад ему не повезло, он случайно убил на дуэли внука пантеры Пардус. Внук был одного из младших сыновей и на престол вообще никак не претендовал. Да и повод был уважительный — честь дамы. Но все же, пролилась царская кровь, и пантера простить такое не смогла. Виконт был вынужден отправиться в изгнание.

Вместо того чтобы отправится на север к медведям и волкам, как большинство бы поступило в его ситуации, он решил сесть на корабль в восточные страны иноверцев. Сказочная страна Кеми, в которой, как говорили, кошек боготворят, манила его. Увы, боготворили именно кошек. Не котов. Зареб благодаря своей изворотливости и талантам все же смог прибиться ко двору, но не продержался и полутра лет, как впал в немилость. Слишком уж он был несдержан. Да и претила ему судьба экзотической игрушки... Быть может, начнись война он бы смог проявить себя на поле боя. Но в мирное время Зареб отметился лишь в драках, да блуде. Окончательно рассорившись с визирем, покровительствовавшим ему, кот решил отправиться дальше на юг, в Калабистан. И тут он совершил большую ошибку. Не прибился к каравану. И если Калабу это еще могло сойти с рук, то вот коту гулять самому по себе в землях псов не следовало.

Калаб же в ответ все больше молчал. Его жизнь была намного скучнее, чем у северного варвара. Не было в ней ни погонь, ни схваток с пиратами, ни поединков, ни прекрасных дам. Да и откуда им взяться в жизни третьего, младшего, сына текстильщика из Мехшеда... Отец его недавно умер. Дом отошел старшему брату. Средний получил одну из мастерских. А младший — осла да письмо для дяди из Энзели с рекомендацией пристроить щенка к делу. Как Калаб ни боялся дальней дороги, но пришлось отправляться. В родном городе он только и мог стать, что подмастерьем. А вот дядя хотел его приказчиком пристроить. Кот снисходительно слушал историю жизни Калаба. Не прерывая, и не отпуская едких комментариев о скуке и однообразии бытия, которых пес боялся.

Некоторое время они ехали молча. А потом Зареб нарушил тишину:

'Жизнь пронесется, как одно мгновенье,

Ее цени, в ней черпай наслажденье.

Как проведешь ее — так и пройдет,

Не забывай: она — твое творенье'

— Какие замечательные стихи! — восхитился Калаб, — чьи они?

— Мои. Только что сам придумал. Ты понял их пес? Ты хочешь стать приказчиком и считать чужое золото, чтобы в конце жизни, даст Зверь, завести собственную лавку?

Калаб не знал, что ответить. После всех этих историй про север, царство Кеми, и другие приключения, что пережил кот, щенку думать было тошно об уготованной ему судьбе. Глаза Зареба светились зеленым в свете взошедшей луны. Сейчас он больше был похож на дэва-искусителя, чем на зверя из плоти и крови.

— Ответь мне, пес!

— Нет, — выдавил из себя Калаб.

— Прекрасно! Тогда на этой развилке мы свернем направо.

— Но путь в Энзели лежит налево, — растеряно произнес пес. Калаб и не заметил, что они прибыли к перекрестку.

— Вот именно поэтому мы отправимся направо, в столицу блистательного падишаха Калабистана, где нас ждут не скучные счетные книги, а вино, пушистые кошечки и приключения! — кот дернул за поводья, поворачивая осла. Калаб попытался протестовать. Он, как и любой юноша приключений хотел, но не был готов, к тому, что они обрушатся на него так внезапно. Кот же его от его возражений просто отмахивался...

Ближе полуночи ишак устал и отказался двигаться дальше. Заребу пришлось слезть и идти пешком. Он быстро выдохся, после чего друзья устроились на ночной привал. Наутро они продолжили путь. Постепенно становилось все жарче, Калаб заметил, как кот вздрагивает от каждого шага. В отличие от пса он был бос и горячий песок все больше и больше донимал его. Тогда Калаб снова залез в тюк со своими вещами и достал пару старых сапог.

— Держи! — он протянул их коту.

— О! Мой король, благодарю тебе за оказанную честь! — Зареб картинно поклонился.

— Почему ты назвал меня так? — спросил Калаб удивленно.

— У нас на севере, пантера дарит обувь при пожаловании дворянства... Так что, слушаю и повинуюсь, мой владыка!

— Зареб... Давай вернемся и пойдем в Энзели? — спросил Калаб.

Кот тут же перестал кривляться и жестко ответил:

— Нет! Ты уже взрослый и должен отвечать за свои решения.

— Но оно было совсем не моим!

— И за решения своих подданных, раз уж ты теперь царь! — кот показал язык.

— Зареб, но у меня почти нет денег, нам двоим не хватит даже на половину дороги! -взволновано сказал пес.

— О, эту проблему мы решим уже сегодня! — Кот встал на цыпочки, рассматривая купол караван-сарая и верхушки деревьев на горизонте. — Это я тебе обещаю.


* * *

Жизнь в оазисе кипела. Пальмы дарили благодатную тень, небольшое озеро в центре было полно мутной от столпившихся на берегу гужевых животных воды. Везде сновали звери. Шакалы из местных племен продавали путникам дичь и финики. Группа козлов со своими фургонами встала в стороне. Они дремали в тени расслаблено. Сегодня был один из их многочисленных святых дней и они не могли ни работать, ни путешествовать. Но Калаб был уверен, торгаши зорко следя за своими товарами. Были здесь и псы, и кролики, и несколько миниатюрных большеухих пустынных колдуний-лисиц из клана Фенек. Увалень-слон неторопливо, но неотвратимо рубил на части ствол засохшей пальмы, а в тени входа в сам караван-сарай виднелась зловещая фигура плоскомордого кота с востока. Темный плащ и две кривых сабли за поясом выдавали в нем убийцу-наридинийя, страшного воина, который, приняв экстракта валерианы, забывает про боль и страх и способен сразить любого зверя своими клинками во славу падишаха. Да и что ему смерть, тому кто живет девять раз?

Калаб проходя мимо него в прохладный зал, непроизвольно сгорбился, когда почувствовал на себе тяжелый взгляд. А вот Зареб наоборот, картинно прижал уши и зашипел. Но наридинийя даже ухом не повел.

Пока он договаривался с хозяином-лисом о еде и воде, кот куда-то исчез, попросив его ждать внутри. Калаб напоил осла, насыпал ему зерна, затем и сам перекусил пловом. Выпил чая. Через некоторое время с улицы раздались крики, а затем и звуки драки. Калаб уж было хотел выйти глянуть, что происходит, но тут внутрь вошел довольный донельзя Зареб. В руке он нес объемистый сверток.

'Скорей вина сюда! Теперь не время сну,

Я славить розами ланит хочу весну.

Но прежде Разуму, докучливому старцу,

Чтоб усыпить его, в лицо вином плесну.'

Продекламировал кот хозяину. Тот намек понял мигом и уже через минуту в руке у кота появился деревянный кубок с вином. А в ответ лис получил серебряную монету.

— Калаб, ты отдохнул? — Спросил Зареб.

— Да, — кивнул пес.

— Тогда двигаем дальше!

— Нам лучше переждать жару...

— Нет, Калаб, мы должны спешить! Столица ждет нас. — Кот парой глотков опустошил кубок, отобрал у Калаба остатки лепешки и закусил. После чего направился к выходу. Калаб вздохнул и поспешил за ним вслед.

Они шли быстро, настолько, насколько позволяла дневная жара. Зареб на ходу соорудил из отреза ткани себе чалму. Так же, не останавливаясь, скинул свое тряпье, натянул длинную светлую рубаху — джелабию. Поверх нее — расшитую вышитую дорогой красной нитью накидку-бишт. Кот сразу приобрел вид толи купца средней руки, толи мелкого вельможи.

— Ну как? — спросил он у пса.

— Это дорогие вещи! Откуда они у тебя?! — удивился Калаб.

— Позаимствовал, — усмехнулся кот, — пока шакалы сцепились с псами посреди лагеря козлов, а лисы и зайцы пытались их разнять.

— Ты украл их!

— Я обязательно верну с процентами, но позже, когда стану визирем.

— Мы должны вернуться и отдать все хозяевам!

— Тебя прикопают тогда прямо рядом со мной, — сказал кот. — Держи лучше свою долю. Он протянул Калабу еще одну джелабию из тонкой ткани.

— Я не буду носить краденное!

— Ну как хочешь. А как насчет есть на краденные деньги? — Кот показал кошель с парой десятков серебряных монет.

Пес надулся и с котом не разговаривал. Однако ему пришлось признать, возвращаться было опасно. Зная нравы шакалов охранявших караван козлов, легко бы он не отделался. Разбираться в степени вины кочевники бы не стали. А кот между тем продолжал говорить и его речи медленно, но верно пробирались в разум Калаба.

— Во-первых, я взял лишь необходимую малость в козлином караване. Они не обеднеют. Во-вторых, раз уж мы идем в столицу, то ты должен понимать — встречают по одежке. Вот пустят тебя в таком виде к падишаху или визирю?

Калаб оглядел свою поношенную пыльную рубаху и накидку.

— Нет, — буркнул он.

— Вот. А меня теперь вполне могут пустить. Сразу видно, дворянин и готов совершать подвиги во имя луноподобного падишаха Калабистана! А ты? Тебя только на кухню послать чистить котлы сейчас можно! Так что одевай. Жаль, оружие стащить не удалось, — вздохнул Зареб. — Ну да не все сразу.

Некоторое время они продолжали двигаться молча, пока Калаба окончательно не расперло от любопытства.

— Как тебе удалось украсть одежду и деньги? Там же охрана из шакалов, козлы...

— Случайно обронил при псах, что о них шакалы говорят, потом шакалам передал разговоры псов. А дальше им не до меня было.

— Зареб, в первом же городе мы с тобой разойдемся. Я не буду путешествовать с вором и обманщиком!

— Послушай, Калаб, я же всего лишь пытаюсь отблагодарить тебя, — проникновенно сказал кот, — денег у меня пока нет, но я могу дать тебе большее — приключения!

Калаб лишь фыркнул в ответ. А потом подумал, что может кот и прав в чем-то? Отец всегда поощрял его братьев, когда те обманывали покупателей в лавке и не попадались, а вот честность Калаба никогда не вознаграждалась...

— Ладно, но пообещай мне, что больше не будешь воровать!

— Хорошо, — расплылся в широкой улыбке кот, — больше никакого мелкого воровства. С сегодняшнего дня работаем только по крупному!


* * *

Любой правоверный зверь знает, что кроме святого писания ниспосланного нам через Калаба, да хранит его всемилостивейший Хозяин, есть и святое предание. Описывает оно его жизнь как образец и руководство для каждого зверя. И пускай оно не так чтимо, как Книга, ибо передавалось долгое время из уст в уста, но многое из него дополняет и объясняет писание. Не все мы можем понять из Книги своим умом без помощи Хозяина, ангелов и пророков его...

Делятся предания на сильные, слабые и выдуманные. Первые несомненны в своей истинности. Выдуманные — не более чем богохульные сказки, порочащие имя Калаба, да хранит его всемилостивейший Хозяин. Тот, кто рассказывает их, будет гореть в геене огненной. Слабые же — это те, кто вызывает сомнения у ученых богословов, в спорах и поединках постигающих истину.

Известно всем, что явился пророк с откровением Хозяина и Шаром впервые в Касра, что северяне Теремком называли. Там впервые преподнес он неразумным жителям вселенскую мудрость, был освистан и побит камнями. Город этот позже с лица земли стерли варвары-безбожники. Что, несомненно, кара Хозяина, отвернувшего свой лик от оскорбивших пророка его.

Но известно предание, повествующее о том, что еще за пять лет до этого в Техроне видели пророка путешествующего вместе с Предателем. Относят его к слабым, ибо лишь один зверь свидетельствовал его. Но и не отвергают. Ибо зверем тем был царь Техрона, мудрейший и правдивейший Салах ад-Дин Асад. Да и как объяснить иначе, что ифриты и джинны в час урочный не уничтожили сей град?


* * *

За пару недель пути Калаб смирился. Он всегда старался быть честным щенком, но видя, как Зареб обводит вокруг пальца зверей, он понял, что честность не вознаграждается. К концу первой недели у них было больше денег, чем обнаружилось в тайнике отца Калаба, при дележе наследства. Кот сумел достать где-то для себя и пса кинжалы.

Зареб быстро понял, что в землях псов чужаков не любят. А потому на первом же базаре купил хну, басму и острые стальные ножницы. На ночь они встали за городом, у полувысохшей по летнему времени реки. Кот с проклятьями преображался, используя водную гладь вместо зеркала. Лунного света ему вполне хватало. На следующий день даже Калаб не узнал его. Вместо пушистого рыже-полосатого северянина перед ним стоял гордый каракал, сын степи и гор.

— Ну как тебе? — спросил Зареб, с усмешкой глядя на высунувшего от удивления язык Калаба.

— Я бы не узнал тебя!

— Ха. Стало быть, на первое время сойдет. Но ты не очень наблюдателен. Даже не заметил, что у меня нет кисточек на ушах! Что же у нас будет еще пара недель до столицы, чтобы довести облик до совершенства.

— Ты, правда, собираешься идти к падишаху?

— Конечно! Посмотри на меня, какой красавец! Сразу видно воин. А тебе придется быть моим слугой. Первое время — точно.

— Почему это я должен прислуживать тебе? Кто кого спас? — возмутился Калаб.

— У меня была мысль представить тебя сыном далекого князя, оставшегося без наследства, — извиняюще произнес Зареб, — но ты не потянешь. В тебе все выдает простолюдина. Постоянно пасть открыта от удивления, мнешься все время... Так что побудешь слугой. Посмотришь, как оно при дворе. А как из столицы сбежим обратно на север — поменяемся!

— А мы сбежим?!

— Конечно. Как только получится умыкнуть достаточно золота из дворца падишаха, нам непременно придется бежать. И чем быстрее и дальше, тем лучше! Неужели ты думаешь что нас не раскусят через несколько недель?

Калаб подавился возражениями. Кота было не переубедить. Да и часть беспечного куража северянина передалась ему.

Пару дней назад они перешли невысокие горы разделяющие Калабистан надвое. Здесь, в восточных княжествах климат был совсем другим. Морские ветры приносили влагу приливавшуюся дождями. Вокруг деревень росли сады. В долинах рек, сейчас частью пересохших, раскинулись поля пшеницы. Пастухи зорко следили за своими отарами горных антилоп. Жить здесь было не в пример приятнее, чем в пыльных окрестностей Мехшеда, где Калаб родился.

На обед они остановились на очередном караван-сарае на развилке. К удивлению Калаба и Зареба арбы купцов вместо того, чтобы продолжать путь по широкой мощенной камнем дороге один за другим поворачивали на разбитый проселок.

Выпив прохладного щербета и закусив пахлавой, пес спросил у хозяина:

— Любезнейший, скажи, почему никто не идет кратчайшей дороге к столице? Землетрясение или оползень разрушило ее?

— О, нет, кот. Все дело в проклятье, что пало на Техрон.

— Ну-ка, поведай нам эту историю, — сразу насторожился кот.

— Век назад в глубине серебряных копей, которыми так знаменито наше княжество мыши разбудили древнее зло.

— Пфф!... — фыркнул кот, — от этих серых кусков меха ничего хорошего ждать не приходится!

— Истинно так, — кивнул хозяин, — они нечистоплотные воры и обманщики. Но лучше их народа шахтеров не найти. Так вот, мышки-норушки нашли гнездо ужасающих отродий пламени — ифритов! Те уничтожили шахты, и хотели стереть с лица земли сам Техрон. Но правящему тогда льву удалось договориться об отсрочке. Через четыре дня срок ее истекает и демоны должны вернуться, чтобы уничтожить город. Все думали, что это легенда, но ифрит явился месяц назад и обещал выследить каждого жителя и убить. А если он бежал — вместе с ним разрушить и его новое пристанище.

— Какой ужас, — вздохнул Калаб.

— Хмм... — протянул кот, явно размышляя о чем-то своем.

Хозяина караван-сарая окликнули с соседнего столика, и он поспешил принять заказ, а Зареб хищно улыбнулся.

— Калаб это наш шанс. Нам надо в Техрон.

— Зачем?!

— Ваш собачий календарь неточен. За век расхождение на три дня, — усмехнулся Зареб, — наши северные астрономы давно это выяснили и внесли поправки. У Техрона не четыре дня, а неделя в запасе.

— И что? — Калаб непонимающе уставился на кота.

— И то, — кот наклонился к стоящим торчком ушам Калаба, — что бы идем в Техрон, спускаемся в подземелья, на четвертый день выходим. Демоны не появятся в срок, им еще три дня ждать. А мы берем награду за 'спасение' города, какую можем, и быстро сбегаем. А через пару дней ифриты сожгут Техрон, но это уже не наши проблемы.

— Но ведь звери... Так обмануть их!... — у пса перехватило дыхание от переполнявших его эмоций.

— Они все равно уже мертвы, — безразлично сказал Зареб, — Поверь, я имел дело с нечистью у себя на родине... Единственное, в чем ее нельзя упрекнуть, так это в том, что она не держит слово.

— Зареб, это отвратительно!

— Мы подарим им два дня радости и надежды вместо страха и агонии. Посмотри на ситуацию с этой стороны. Нам золотишко не помешает лишнее... К тому же, чем человек не шутит, может мы и правда спасем город. Если какой-то князь с ифритами договорился, то почему у меня не получится?

— Ты обещаешь, что мы попытаемся спасти город?

— А почему бы и нет? — усмехнулся кот, — всяко не зря я три года учился ремеслу.

— Какому? — удивленно уставился на Зареба пес. Калаб и не думал, что тот умеет что-то делать кроме, как обманывать честных зверей.

— Убийству. По мне не видно, что ли? Думал, я при дворе был бесполезным прожигателем жизни? Ну, и это было, не без того. Ах, какие там лисоньки были... — кот мечтательно закатил глаза, — Рыжие прохвостки-шпионки! Пошли, Калаб. Нам надо спешить, чтобы обойти пикеты армии падишаха на тракте ночью.


* * *

Техрон был маленький уютным городком, располагавшимся в долине. Между двух гор. В паре верст от него высились безжизненные отвалы рудников, но у самых стен зеленели персиковые сады. В долину вело три дороги да пара троп, по которым смогли бы пробраться лишь горные козлы. Так что у войска падишаха Калабистана не возникло сложностей с тем, чтобы блокировать город.

Как не возникло сложностей у Калаба и Зареба, с тем, чтобы пройти посты. В зрелом размышлении кот решил идти напролом и не терять времени на ожидание ночи. Достаточно было сказать на заставе, что они уроженцы Техрона, как воины-псы отшатнулись от них, словно зачумленных. Но кроме ужаса перед проклятыми и обреченными на смерть в их глазах виделось и уважение к храбрости. Через пару минут посмотреть на них вышел из расшитого командного шатра сотник, командовавший заставой. Не говоря ни слова, он потрепал Калаба по загривку, сжал лапу пса.

— Другие бы бежали от проклятья без оглядки, — обронил он.

— Обрекать невинных на смерть нам не позволяет честь, — гордо произнес кот.

— Ха, скольких беглецов мы уже поймали... — сотник покачал головой, — но вы первые кто добровольно вернулся. Чем я могу помочь тебе каракал?

— Доброй саблей. Хотелось бы умереть в оружием в руках, — сказал Зареб.

И тогда сотник, не медля ни секунды, достал из-за пояса свой клинок. Кот с поклоном принял дар. Ножны были украшены яшмой и малахитом. По лезвию шли разводы темной и светлой стали. Зареб улыбнулся и они с Калабом двинулись дальше вниз по дороге, мимо виселицы, на которой болтались трупы тех, кто пытался бежать из города. За их спинами старый сотник распинался перед солдатами, ставя храбрость Калаба и Зареба им в пример. А кот, напевая веселую песенку, брел в низ по дороге.

— Отличный клинок! — кинул он на ходу Калабу. — Такой не купишь.

— Зареб, как мы выберемся? — пес не мог оторвать взгляд от виселиц за спиной.

— Элементарно. Если ты будешь меня слушать, то эту заставу нам обойти будет легче легкого, — отмахнулся Зареб, но тут же посмурнел. На вершине холма в стороне от дороги появился плоскомордый кот в темном плаще с двумя саблями за поясом. — Наридинийя, человек их побери! Ладно, прорвемся.

— Тебе хорошо, ты девять раз живешь! — вдруг всхлипнул от страха пес.

— Ну, во-первых, уже семь. Во-вторых, если меня разорвут на части, я не воскресну, — кот сжал зубы глядя на еще пару членов тайного ордена, появившихся рядом с первым.


* * *

Ворота Техрона стояли без охраны. Их открытые створки чуть поскрипывали на ветру. Из круглой привратной башни доносились пьяные голоса. Между зубцов крепостной стены появился пьяный пес-охранник, окинул сверху мутным взглядом Калаба и Зареба, а затем начал громко извергать содержимое своего желудка. Кот с омерзением отпрыгнул в сторону, чтобы не попасть под нечистоты. Он зло прошипел какие-то северные ругательства и нырнул в арку ворот.

Внутри города царило вязкое безумие. Старые псы выли молитвы Луне на циновках у входов в свои дома. Эти звуки скорбным плачем наполняли воздух. Кролики, никого не стесняясь, совокуплялись в переулках. Пошатываясь, шла им навстречу компания котов, пьяных от вина и запретной для простых зверей валерианы. Семья свиней, презренного народа, установила столы прямо посреди улицы и жрала в три горла громко чавкая и рыгая. Соседи, несмотря на все обычаи и традиции, присоединялись к ним. Попались Калабу и Заребу по дороге к дворцу и несколько тел, лежавших прямо на мостовой. Толи трупы, толи просто пьяные. Никто не убирал их. Шерсть у Калаба встала дыбом на спине, свой хвост он зажал между задних лап. Происходящее в Техроне настолько противоречило целомудренным и пуританским обычаям южан, что он просто не знал, как реагировать. А вот Зареб напротив смотрел на горожан со своей обычной насмешливой улыбкой.

— Знаешь, я уже видел подобное сумасшествие... — сказал он Калабу, — когда корабль крыс привез чумку в Нойебург. Я оказался заперт в городе с остальными. По приказу пантеры Пардис был установлен карантин. Волчий легион, правда, беглецов не вешал, как ваши. Жег. Так вот тогда префект приказал выкатить бочки с вином из своих запасов. Раздал сыры и колбасы... Это был пир во время чумки... Один в один! Тогда две трети города умерло.

— А как ты выжил?

— А я не выжил. Там я оставил свою первую жизнь. Но мне повезло, если бы я не умер, то остался полупарализованным калекой. Ну да ладно, про это я тебе потом расскажу, давай к делу, — стуча подкованными железом сапогами по булыжникам мостовой, кот начал инструктаж Калаба, — Ты будешь амир Кара-баши, а я твоим верным слугой...

Когда они подошли к воротам дворца шаха Техрона, Калаб успел войти в роль. Уши, как и приказал Зареб, были на макушке. Хвост стоял торчком. Дворец, в отличие от городских стен охранялся. Два пса в расшитых халатах личной стражи шаха поверх кольчуг преградили им путь копьями. Кот пустился в объяснения, а Калаб, как и было оговорено, лишь высокомерно смотрел.

Они прошли по пустым переходам к приемному залу, в сопровождении одного из стражников. Шаха Техрона они нашли не в лучшей форме. Салах ад-Дин Асад лежал на диване. Глаза его были мутны, грива спутана, а из пасти царственного льва стекала ниточка слюны. Зареб не сдержался и брезгливо сморщился. Не требовалось тонкого собачьего нюха, что бы почувствовать запах кошачьего дурмана плывущий по залу. У ног шаха на полу сидел его визирь. Старый седой пес играл сам с собой в шахматы. Он поднял голову и скользнул взглядом по вошедшим.

— Луноподобного владыку Техрона приветствует амир Кара-баши Мехшеди — с поклоном произнес Зареб.

— Владыка не слышит тебя. Изложи свое дело мне. Но если ты хочешь, чтобы тебя вывели за пределы долины, то я не помогу тебе. Не отнимай времени, коего осталось у меня и так мало. Есть еще две задачи, составленные великим Фирдоуси, что я не решил, — визирь погрузился в созерцание позиции на доске.

— О нет, мудрейший, напротив, мы хотим предложить свою помощь в сражении с ифритами. Мой хозяин спасет Техрон.

Визирь засмеялся.

— Десять наридинийя, лучших убийц ордена, спустились в шахту и растворились во тьме безвозвратно. Мой повелитель Асад через день пошел за ними следом во главе воинов своей дружины, но вернулся один израненный и частью потерявший рассудок. Только дурман может унять его боль. Ученейшие лисы, заклинатели духов и людей, не смогли победить ифритов. Пепел остался от них. Что же сможете сделать вы, двое чужестранцев?!

— Мой господин Кара-баши силен в науках севера. Он знает молитвы Зверю Всевышнему. Не раз проводили мы с ним ритуалы изгнания.

— Ха, если у вас получится, то обещаю вам половину казны и свою единственную внучку в жены!

— А договор? — набравшись храбрости сказал Калаб, — отец всегда учил меня что верить можно лишь написанному. Слово, сказанное без свидетеля, лишь пустое сотрясение воздуха.

Зареб посмотрел на Калаба прищурившись, а затем подмигнул.

— Вы наглы, чужестранцы. Но в какой-то мере ваша просьба говорит о серьезности намерений. Пусть будет так! Стражник, позови писца и принеси пергамент с чернилами!

Получасом позже Калаб и Зареб вышли из дворца в сопровождении пары стражников. Уже стемнело, а им еще предстояло найти место для ночлега. Их приютили в первом же постоялом дворе, куда они обратились. Купцов в городе не было, и он стоял пустым. В отличие от других горожан, хозяин не поддавался всеобщему унынию и панике и не забыл потребовать плату вперед. Ночью они слышали крики — беспорядки в городе продолжались. Пахло дымом. Неподалеку был пожар.

Калабу не спалось. Как и Заребу. Тот метался по комнате, записывал углем какие-то знаки на листе бумаги углем от лучины, пытаясь вспомнить известные ему эекзоцизмы. Успокоился кот только к рассвету.

Рано утром за ними приехал визирь в паланкине в компании десятка псов-стражников верхом верблюдах. В этом сопровождении они и направились к копям через спящий город. Заботливый визирь выделил им доспехи из арсенала Техрона и пару верблюдов, чтобы им не пришлось идти пешком. Уловив момент, кот наклонился к уху Калаба.

— А ты молодец, не растерялся во дворце! — похвалил он пса.

— Отца пару раз обманули торговцы хлопком. Привозили сырье не по той цене что обещали. Мы хорошо усвоили урок, — пожал плечами Калаб, — а потом, когда мы обратились к аль-кади они подкупили его. Судья обязал нас еще и штраф заплатить, за то, что мы очернили имя торговца. С тех пор я понял, что с теми, кто сильнее надо всегда договариваться на бумаге.

— Ты растешь в моих глазах, щенок! — улыбнулся кот.

Дорога до шахт заняла два часа. Они шли по полузаросшей дороге. Почти на век эта часть копей была заброшена. Ровно с того времени, как пробудилось древнее зло. Пока они ехали, Зареб беседовал с визирем. Его интересовало все, что тот знал про ифритов. Увы, визирь мог лишь рассказать древние легенды. Сам он порождений пламени не видел. Фруктовые сады сменились кустарником, а потом и вовсе безжизненными отвалами пустой породы. Они остановились у разверстой пасти огромной пещеры, ведущей в лабиринт подземных ходов, план которых был давным-давно забыт.

Воины Техрона сгрузили все необходимое, что попросил кот для путешествия по пещерам: моток веревки, бурдюк с водой, запас еды на пару дней, масло для фонарей.

— Удачи тебе, амир Кара-баши, и тебе, кот в сапогах. Я думал, надежда моя уже умерла, но почему-то я верю в тебя, юный пес, и в твоего неугомонного слугу, — сказал визирь, — как жаль, что я больше ничем не могу помочь тебе...

— О, мудрый визирь, не стоит беспокоиться... — рассыпался в лицемерных благодарностях Зареб.

Но вдруг его перебил Калаб.

— Мой господин, если кто-либо из ваших воинов согласится пойти с нами, это будет неоценимой помощью.

Зареб, услышав фразу, пса поперхнулся и закашлялся, а визирь расплылся в улыбке. Царедворец повернулся к гвардейцам, его сопровождавшим, и воскликнул:

— Ну, кто из вас готов пойти на верную смерть? — в ответ все десятеро сделали шаг вперед. Уже пришедший в себя кот замахал лапами.

— Моему господину хватит троих! Ты, ты и ты, берите вещи и за мной, — показал пальцем Зареб на самых крупных воинов.

Калаб протестовать не стал. Несмотря на то, что выражение морды кота не изменилось, он видел по подрагивающему кончику хвоста — Зареб просто в ярости. Он двинулся широким шагом к разверстому жерлу пещеры, как только оказался внутри на его лапе блеснули металлом когти. Не останавливаясь, кот провел ими по камню и зажег от вылетевших искр лампаду внутри фонаря. Калаб с трудом успевал за ним. За его спиной пыхтели стражники.

Пройдя пару сотен локтей по изгибавшемуся широкому тоннелю, грубо высеченному в скале, они оказались в огромной зале. У стен пылился мусор и обугленные кости, оставшиеся от шахтеров. Пол был оплавлен. При виде этой картины сердце у Калаба зашлось от страха.

— Ну, господин мой, сведущий в изгнании духов, куда направить нам свои лапы дальше, — насмешливо спросил Зареб, показав на многочисленные выходы из залы.

— Вы знаете, как нам попасть на нижние уровни, где обитают ифриты? — спросил Калаб у стражников.

— Нет, амир Кара-баши. Тут лапа зверя уже век не ступала. А карт и вовсе не было никогда...

— Господин? — Зареб нетерпеливо постукивал когтями по стене.

Тогда Калаб зажмурился, зажал лапами уши и сконцентрировался на своем обонянии. Нюх достался ему от матери, лучшей поварихи Мехшеда. Она способна была назвать время, когда была забита дичь с точностью до минуты по запаху. И Калаб, хотя и уступал ей, но ненамного. Он медленно начал обходить зал, стараясь сконцентрироваться на легком ветерке, дувшем из глубин. Он нес запах каменной пыли, серы, гари еще чего-то едкого и совершенно незнакомого. Пес подходил то к одному, то к другому выходу, пока не нашел источник.

— Нам сюда, — сказал он.

— Ну, допустим... — недовольно буркнул кот, и они двинулись дальше.

Час за часом они продвигались все глубже стараясь сохранять тишину. Естественные пещеры чередовались с выработками. На развилках Калаб останавливался, задирал лапу, чтобы отметить обратный путь. Ужа далеко за полдень, когда голова у него раскалывалась от постоянного принюхивания, они остановились отдохнуть в пещере, через которую протекал небольшой ручеек. Было холодно. Двое стражников свернулись калачиком и задремали. Третий остался караулить вход. Зареб воспользовался моментом. Он подсел вплотную к Калабу и тихо прошипел ему на ухо:

— Ты что творишь, щенок?! Ты зачем их с собой потащил?

— Зареб... — голос Калаба немного дрожал. От холода. И потому, что что-то острое упиралось ему в бок, царапая шкуру через кольчугу. Пес сглотнул, шмыгнул носом и продолжил. — Зареб, ты сказал, что можешь спасти этот город. Что ты попытаешься. Но если бы мы пошли вдвоем, я знаю, ты бы не стал рисковать. И меня бы уговорил... Зареб, за эти две недели, что мы странствовали вместе, я понял твою правоту. Но если есть хоть какая-то вероятность, что мы спасем город, мы должны рискнуть.

— Хитер. Их с собой позвал, чтобы у меня другого пути не осталось кроме безумного геройства? — кот кивнул на стражников.

— Да.

— Не боишься, что сбегу?

— Нет.

Кот вздохнул.

— И правда, не сбегу. Я тебе должен. Но ты болван, Калаб! Я рисковал, хотел пройти по лезвию в этой афере. А ты просто бросился в пропасть... Ладно, значит, придется заняться безумным геройством! В прочем,

'Разумно ль смерти мне страшиться? Девять раз

Я ей взгляну в лицо, когда придет мой час.

И стоит ли жалеть, что я — кровавой слизи,

Костей и жил мешок — исчезну вдруг из глаз?'

Калаб улыбнулся.

— Что оскалился? Дурак романтичный! Пошли уже, а то не успеем.

— Пошли, мне кажется пещеры ифритов уже близко, — поднялся с холодного пола пещеры Калаб.

— Угу, ты молодец, конечно. Завидую я вашему собачьему нюху. Но он бы не понадобился, будь ты хоть немного внимательнее. Чем бы ни были эти ифриты, они тут столько наследили...

— Говорят, эти злобные духи света и пламени сотворены в древние времена людьми, — ответил ему Калаб.

— Любопытно, я раньше думал, что люди встречаются только на севере.

— Когда-то творили они бесчинства и в наших землях. Изредка их творения, ифриты, вырываются из подземных преисподней в наших землях. А их братья, джинны, сотканные из молний, и выкованные из металла огромные дэвы подстерегают зверей в пустынях и горах.

Отдых занял больше часа. На всякий случай Зареб заставил Калаба выучить экзорцизм, который он когда-то подслушал, шпионя за лисой-настоятельницей. После чего они продолжили путь. Чем дальше они спускались, тем сильнее охватывал их страх. С каждым шагом усиливался запах горелой плоти и вскоре уже и Зареб чуял его. Пол под лапами мелко подрагивал, словно перед землетрясением.

В очередной зале они усидели останки дружины шаха. В середине огромной пустой пещеры гранит пола сплавился и застыл лужей вулканического стекла. Вокруг лежали закопчённые доспехи и оружие. От зверей их носивших не осталось по большей части даже костей. Лишь тени на стенах и полу замерли в позах, в которых их хозяев застала вспышка испепеляющего света ифрита.

— А я еще не верил, что он сможет уничтожить город, — пробормотал кот. — Наша северная нечисть на такое неспособна...

Дальше они двигались с большой опаской, старясь сохранять тишину. Вскоре попался им один из убийц, посланных шахом. Наридинийя умер от тяжелых ран. Тело его выглядело так, словно огромным раскаленным ножом кто-то отсек у него переднюю лапу до лопатки и половину морды. Было видно, как воин полз, истекая кровью, по полу пещеры. Но и девяти кошачьих жизней не хватило, чтобы выжить после таких ран. Шерсть у Зареба встала дыбом, хвост метался в стороны, словно бешеная змея. Калаб съежился от испуга. Сейчас до него, наконец, дошло, во что он впутался. Вскоре попались им и останки остальных членов ордена убийц. Ифрит расчленил их на мелкие куски и оставил их гнить посреди пещеры.

— Ну что, Калаб, не передумал еще спасать город? — прошептал ему на ухо кот.

Пес громко сглотнул и кивнул на гвардейцев их сопровождавших. Те расселись у небольшого водопада, лившего с уступа на потолке и исчезавшего в дыре на полу. Они перекусывали лепешками. Тела погибших псов ничуть не смущали.

— А, именно поэтому я выбрал этих троих увальней, — ухмыльнулся Зареб, — их я смогу убить.

— Не надо...

— Но тогда мой план обмана полетит к людям, и мы погибнем, — в лапе кота мелькнул кинжал, другая легла на рукоять сабли. Зареб повернулся к Калабу спиной и направился к псам. Щенок хотел окликнуть его, но страх остановил его. Калаб обхватил голову лапами и тихо застонал от ненависти к себе. Ему хотелось жить, сбежать из этой пещеры полной смерти. Он уже понял их полное бессилие перед ифритом... Но совесть не давала ему пожертвовать тремя невинными жизнями ради своей шкуры.

Зареб уже стоял за спинами псов. Те не обращали на него внимания. Калаб застыл. Однако случай избавил его от решения сложной этической задачи. Багровый луч протянулся через пещеру, чиркнул по стене над входом, оставляя след светящегося раскаленного камня. Часть потолка рухнула, замуровав коридор, по которому они попали в пещеру.

Из трещины в потолке выплыл хаотично меняющий форму пульсирующий ком раскаленного до желтизны камня. Вокруг него в пламенной ауре плавали какие-то предметы — что-то похожее на пару механических рук, металлический шар с несколькими глазами и еще какие-то куски металла странной формы.

— Органические формы жизни в квадрате Д-5 должны быть устранены. Таков приказ Хозяина! — Воздух наполнился голосом ифрита. И него не было рта, и, казалось, звук доносится от всей поверхности расплавленной глыбы камня, висящей в воздухе. Зареб мявом отскочил назад, схватил в охапку Калаба и ринулся, волоча ничего не соображающего щенка за собой в небольшую трещину в стене. За их стеной раздался гневный крик одного из гвардейцев:

— Я отомщу за брата! — мечом наголо один из псов бросился на ифрита.

Протуберанец огненной ауры обратил его в облако пара. Мерцнула нить ослепительного света, рисуя сложный узор в воздухе, и двое других гвардейцев рассыпались горкой плоти, исходящей зловонным дымом горелого мяса.

— Похоже, они были не только самыми храбрыми и сильными, но еще и самыми тупыми, — хладнокровно прокомментировал гибель гвардейцев шаха Зареб.

— Таиться бесполезно, выходите и примите избавление! — прорезонировал ифрит. Нить света тянулась из шара с 'глазами', висевшего рядом с порождением пламени, и обегала раз за разом пещеру, ища цель. Кот напрягся. В узкой трещине, где они сидели, прятаться долго было невозможно. Пару раз зайчик света проскользнул в опасной близости с Калабом и Заребом. Внезапно кот застонал:

— Я не могу больше противиться этой черной магии! — и рванулся наружу, вслед за пятном света.

— Лучшие из лучших ваших воинов, звери, попадаются на эту шутку! — Раздался хохот ифрита. А загипнотизированный Зареб между тем метался по пещере, послушно следуя указке ифрита. Калаба и самого тянуло туда. Чары нечисти туманили его разум, манили его начать погоню за эфемерным пятном света. Щенок зажмурил глаза, чтобы избавится от наваждения. До него доносился хруст гравия, скрежет когтей Зареба, его тяжелое дыхание. Через несколько минут воцарилась тишина, нарушаемая тяжелым хрипом упавшего на камень от усталости кота, да колотящейся в ушах Калаба кровью.

— Довольно, — донесся до пса голос ифрита, — ты надоела мне, игрушка.

Из пламенной ауры вокруг его раскаленного сердца сформировался еще один огненный шар. И тогда Калаб понял, что медлить дальше нельзя, иначе Зареб умрет. Щенок выскочил из трещины и прокричал слова изгнания, которые заставил его выучить кот:

— Login Master, password bonhfxtcldt! Initiate unit deactivation sequence, code one-zero-five!

Пещеру заполнило гневное рычание ифрита. Он метнулся к Калабу. Нить света описала вокруг пса круг расплавленного камня. Пламя метнулось ему к морде, но замерло и опало в паре локтей. И дух пламени замер.

— Авторизация пройдена. Дезактивация отменена — некорректный код приказа. Слушаю и повинуюсь, мой господин, — зло прорезонировал ифрит.

Калаб рискнул приоткрыть глаза.

— Ты не убил меня? — сказал он, не веря в то, что заклинание сработало.

— Увы, не успел, — пророкотал ифрит. — А теперь, когда ты прошел авторизацию, чары наложенные людьми, не позволят мне это сделать это. Надо было вас сразу сжечь.

— Ты исполнишь любой мой приказ? — недоверчиво спросил Калаб.

— Да.

— Не уничтожай Техрон!

— Приказ о устранении органических форм жизни был отдан Хозяином. Я послушаю тебя, если ты назовешь правильный код подтверждения.

— Кто такой Хозяин? Почему он хочет убить жителей Техрона? — выпалил Калаб.

— Хозяин — человек пленивший меня. Проклятый пришелец, ступивший в наш прекрасный мир и извративший его! Когда-то под огненными небесами в облаках серы и пепла летали мои братья-джинны сотканные из молний. А мы, ифриты, купались в лаве. А потом пришел Хозяин и принес с собой холод и мрак преисподней. Он наполнил воздух ядовитыми миазмами воды. Он заслонил животворящий свет солнца серебряным небесным сводом... А потом он заселил безжизненный замерзший мир своими жалкими подобиями! Вами, звери!

— Ты хочешь сказать, что это люди создали нас, а не Зверь Всевышний? — Зареб отдышался, поднялся на ноги и начал вылизываться, не сводя с ифрита глаз. — Не лги, нечисть!

— Блохастый бурдюк с биогелем! Впервые за тысячелетия я сказал правду! — огрызнулся ифрит. Окружавшие его металлические предметы завращались быстрее, показывая раздражение порождения пламени.

— Но если он создал нас, то зачем он хочет уничтожить Техрон? — спросил Калаб.

— Он не приказывал мне такого, — пророкотал парящий в воздухе расплавленный камень. — Он приказал устранить все разумные формы жизни в окрестностях. Под нами дремлет озеро лавы, моя бывшая обитель. Оно готово прорваться на поверхность в любой момент. Поэтому Хозяин оставил меня, одного из ифритов-рабов, чтобы я следил за вулканом и его покоями неподалеку в пещерах.

— Да врет он все, не слушай! — фыркнул Зареб — Люди нас сотворили, это же надо такое придумать! Эти порождения зла неспособны на созидание.

— Ну, может, Хозяин, не имел в виду, что надо всех убивать? — осторожно поинтересовался Калаб.

— Возможно! Но уточнений он не оставлял, а мне угодно понимать его приказ именно так! — зло прогремел ифрит. — Я вас ненавижу водорожденные!

— А если я внесу уточнения? — спросил Калаб.

— Назови код подтверждения. Иначе мои магические оковы не дадут сменить приказ.

— Проклятье, Калаб, что ты мучаешься, повторяй за мной — emergent return at home, code two-zero-one. Если правильно помню, чему меня учила одна блудливая сестра-лисица, это должно его отправить обратно в преисподнюю, откуда он пришел!

— Да, отдай мне этот приказ! — ифрит явно разволновался. Его форма менялась и пульсировала от возбуждения. Мелкие спутники вращались все быстрее и быстрее. — Тогда я смогу уйти из этих подземелий и вернуться обратно в родную стихию, к своим братьям. Там даже Хозяин, если он вернётся, не найдет меня! Прикажи мне, пес!

— Подожди, Зареб, пускай он расскажет мне про Хозяина! Я почему-то верю ему. Но что он говорит, противоречит словам жрецов Луны, и вашим северным еретикам, верующим в Зверя Всевышнего...

Внезапно воздух прорезала багровая нить. Калаб испуганно отшатнулся. Два мелких шара-спутника ифрита рассыпались в воздухе проволокой, кусками камня и странными самоцветами. От пламенеющего сердца духа огня оторвалась капля расплавленного камня размером с полголовы кота. Висевшие в воздухе части стали одна за другой нырять в глубину куска лавы со вспышками. Через несколько секунд капля раскаленного камня зависла перед Калабом.

— Беседовать с тобой, пес, слишком утомительно! Возьми этот Шар, он ответит на все твои вопросы, и отпусти меня. Бери, не бойся, порождение холода и воды!

— Калаб, нет! — воскликнул Зареб, когда щенок потянулся к парящему перед ним шару лавы. Лишь только Калаб взял его, как камень мгновенно застыл, запечатлев на себе отпечаток его лап. Глаза пса расширились.

— Я вижу! Я вижу, Зареб! Другой мир, лучший! Где люди боготворят кошек и любят собак как друзей! Зареб, это невероятно...

— Отпусти меня... — вкрадчиво прорезонировал ифрит.

— ...emergent return at home, code two-zero-one... — не очень внятно пробормотал Калаб, загипнотизированный Шаром.

В ответ на его слова ифрит налился нестерпимым светом, а затем с громогласным воем ринулся прочь из пещеры, вглубь подземелий.

— Проклятье, — прокомментировал ситуацию кот, оказавшись в темноте, — надо было его сначала заставить показать нам выход на поверхность ... Калаб?

Он потряс щенка за плечо, но тот лишь отмахнулся. Все его внимание было приковано к гранитной сфере в лапах, которая показывала ему видения иных миров. Тогда Зареб пошел собирать скарб, раскиданный по пещере. Вскоре в его лапах оказался кремень и кресало, затем из обрывка ткани и чудом уцелевшего кувшина с маслом он соорудил лампаду. Он успел напиться вдоволь, и перекусить, прежде чем Калаб пришел в себя.

— ... Зареб, это невероятно! Мы все это время были рабами лжи! Все неправда, и про сотворение мира, и про нашу суть, и про людей. Жрецы Луны все выдумали, — сказал пес, присаживаясь рядом с котом у родника. — они на самом деле не желают зверям зла.

— Я с этими порождениями преисподней встречался в северных лесах, Калаб.

— Те создания, что живут на севере, это не люди, подделки, — отмахнулся пес. — Настоящие люди, как добрые ангелы...

И Калаб начал рассказывать видения, что наслал на него Шар ифрита. Он и сам не понимал многого, рассказ получался сбивчивым, но кривая гримаса недоверия постепенно исчезала с морды кота и сменилась неподдельным интересом.


* * *

Дорога на поверхность у них заняла почти неделю. Последние три дня они двигались в полной темноте, голодные и замерзшие, ориентируясь на эхо, дуновения ветра и запахи. Пришлось им пройти и через коридоры, проплавленные ифритом в толще гор. И через подземные чертоги людей, полные загадочной проклятой утвари, мерцающей зловещими огоньками в темноте покоев из серого шершавого камня.

В темноте от отчаяния их спасал Шар. На каждом привале Калаб погружался в него, а потом пересказывал Заребу свои видения, сказочные и фантастические.

Пещеры вывели их в потайную долину глубоко в горах, где, наверное, с сотворения мира не ступала лапа зверя. Стоя под луной, кот и пес, щуря глаза, смотрели друг на друга и смеялись. Голодные, ободранные и счастливые.

— Ну, теперь дело за малым вернуться в Техрон, и дочка визиря твоя, амир Кара-баши! — улыбнулся кот, глядя на Калаба в грязной разодранной джелабии.

— Зареб, я не хочу. Ты согласен — то, что я тебе рассказывал про сотворение мира это правда? Про людей, зверей. Про звезды и небесный свод...

— Не знаю, насколько можно верить черной магии ифрита... — протянул кот. — Но все что ты рассказывал, звучит логично. Всяко интереснее, чем проповеди наших сестер-лис...

— ... наших воющих на луну жрецов-псов. — продолжил за него Калаб. — Зареб, я должен раскрыть эту правду миру.

— Тебя сожгут. Или повесят. Не знаю, как у вас тут принято.

— Поэтому я должен быть убедителен, как ты, когда выманиваешь у простаков деньги. Но истину должны знать все звери!

— Ха! Ты наконец-то оценил мои таланты по достоинству, — довольно ухмыльнулся кот. — Но в этот раз я не буду с тобой спорить. Во-первых, я тебе теперь должен еще больше. Ты опять спас мою шкуру. А во-вторых, друг мой, ты прав! Зачем нам дочка визиря, если мы сможем взять целый мир!

— Как это? — удивился Калаб.

— Религия, щенок! И ты пророк ее. Но, действительно, нам надо работать. И давай подойдем к этому основательно. Как любой уважающей себя вере, нам нужна Книга. — Кот покопался в своей суме и достал из нее листы странной бумаги, выкраденные им в человеческих покоях под землей. Они не мокли и не горели. — И начнем мы, пожалуй, с сотворения мира. Давай, глаголь откровения божественные, а я буду писать. — иронично приказал кот.

К утру, уставшие от споров, сопровождавших каждую фразу, записанную углем от костра на бумаге, они устроились спать, в тени старой смоквы. Уже засыпая Калаб тихо сказал:

— Зареб, отныне я буду звать тебя Гийяс ад-Дин, что означает Помощник веры.

— Почту за честь. Спи, давай, пророк! А я пойду, погуляю. Надо найти, кого бы сожрать. Я так соскучился по мясу!

— Угу... — прошептал Калаб.

А Зареб под сопение заснувшего пророка новой веры смотрел на исчезающие на рассветном небе звезды и думал, что Гийяс ад-Дин это конечно хорошо, но больше ему понравился бы лакаб 'Абу-аль-Фатх' — Завоеватель. Впрочем, если Калаб возьмётся за ум, то у него, Зареба, есть все шансы получить это прозвище в состав своего имени.

*В сказке использованы стихи Гийяс ад-Дина Абу-аль-Фатха Омара ибн Ибрахим аль-Хайяма Нишапури

Сказка про трех медведей и Машу.

Осень давно вступила в свои права. На хуторе было тихо. Батраки давно отправились по домам. Урожай был собран, и дел на улице не осталось никаких. Скотина постепенно впадала в спячку. Тихо сопели в хлеву наевшие за лето толстый слой жира барсуки. Дремали козодои в крепко закрытом птичнике, все щели в котором хозяин законопатил мхом и лишайником, а крышу покрыл толстым слоем дерна. Внизу, под деревянным настилом пола, тлел компост. Даже юркие мясные хомячки, породистые, каждый весом по четверть пуда, перестали разбегаться и устроились в большом гнезде на чердаке. Михал Михалыч открыл стойла и выпустил на зимнюю волю обоих своих лосей. Следить за ними зимой было некому, а пропитание было припасено в привычных для животинок местах. Пускай гуляют до весны. Там вернутся, ничего с ними в безопасном лесу не случится.

Сами хозяева тоже готовились ко сну. Медведь придирчиво оглядел снаружи свою просторную бревенчатую избу, взял подмышку последний оставшийся сноп соломы и зашел внутрь. В сенях было тепло. Пахло медом, свежесваренной кашей с ягодами и сдобой. Последний ужин перед долгим сном. Под ногами лежала сплетенная из соломы циновка. Медведь открыл дверь и оказался в горнице, где его ждала красавица жена и сын.

— Ну что, все готово, сейчас чайку с медком, да на боковую! — сказал он, бросив солому через люк в подпол. Зимой она будет преть, обеспечивая подвал, пускай небольшим, но теплом. Взрослым оно не очень-то и нужно, скорее наоборот мешает, но вот детям необходимо. Иначе в трескучие морозы могут и заболеть.

— Пап! Но мне совсем не хочется! — закапризничал медвежонок.

— Ты так каждый год говоришь, — хмыкнул Михал Михалыч и потрепал сына по загривку своей тяжелой когтистой лапой, после чего опустился за стол полный еды и приступил к трапезе — как в бездне пропадали в пасти хозяина маринованные грибочки, соленая рыба, тушеная хомячатина. Набив живот кашей с грибами до отвала, он потянулся за скамью, прикрытую вышитым полотенцем, и достал бутыль с мутным самогоном. Жена бросила на него осуждающий взгляд и тихо заворчала.

— Чтобы кровь в мороз не смерзалась, — извиняющим тоном сказал медведь под бульканье перелевающейся в кружку жидкости, — тебе налить?

Медведица покачала головой.

— А мне? — спросил медвежонок.

— Мал еще, — отрезал топтыгин и ухнул сразу грамм триста.

Смеркалось. Стол опустел. Медведь помог супруге помыть и убрать посуду, кинул в подпол остатки еды, после чего они сами спустились в теплый подвал, где им предстояло спать до весны. Там бок о бок стояли три кровати с толстыми одеялами и настоящими пуховыми перинами, доставшимися в приданое после свадьбы с Марфой. Несмотря на все протесты, медвежонок был выдворен в свою собственную постель из-под материнского бока.

— Хватит уже! Ты не пестун больше. В следующем году, может, в ученики пойдешь.

После этих слов Михал Михалыч задул вонючую сальную свечку в лапе и на ощупь заполз в свою кровать.

— А сказку?...

— Спи.

— Ну, пожалуйста!

— Эх... Про человека?

— На надо, пап. Она страшная. И ты ее мне уже много раз рассказывал. Я все помню, что их в дом нельзя пускать и словам никаким верить.

— Ну, ладно. Другую расскажу.

И медведь начал историю про то, как Михал Потапыч плавал за семь морей за чудо-ульем, что вместо меда злато давал, а вместо перги да прополиса — самоцветы. Наверху медленно остывала печь. Холод подбирался к устроившимся в подвале медведям.

Сказку Михал Михалыч рассказать не успел — заснул сам. Впрочем, его жена и сын погрузились в дрему гораздо раньше.


* * *

Уже в конце осени в том году ударили настоящие морозы. Снег выпал раньше срока и в середине ноября хутор Михал Михалыча накрыли настоящие сугробы. Медведь спал беспокойно. Пару раз поднимался перекусить, выглядывался в белесую муть, за окном, зябко вздрагивал и возвращался обратно. Но в третий раз пробуждение было совсем иным. В дверь стучали.

Хозяин поднялся и, еще не до конца придя в себя, поплелся в сени.

— Кого там нелегкая принесла? — пробормотал он, приоткрыв оконце вверху двери. Так далеко в лес да еще зимой другие звери не забирались. Разве что, какой проезжий волк-охотник за пушным зверем? Но такой бы не стал беспокоить медвежью берлогу по пустякам.

На снегу стояла босая девочка в легком платьице. Она плакала, всхлипывала. Светло русые волосы растрепались, а их кончики смерзлись.

— Пустите меня, тут холодно... — несмотря на мороз пар изо рта у ребенка не шел.

Гримаса ярости исказила морду Михала. Губы поднялись, обнажив клыки.

— Сгинь нежить! — прорычал он.

— Дяденька медведь, пустите...

— Мало тебе, что ты дочь мою два года назад забрала, так еще за мной явилась! Сгинь нечистая! Не пущу.

Лицо девочки замерло и окаменело.

— Хорошо. Уйду, — произнесла она безжизненным голосом, завернулась и пошла прочь. Сейчас, когда она не притворялась, девочка двигалась как механическая кукла, однообразно и монотонно, оставляя за собой траншею в снегу.

Михал Михалыча трясло. На нервах он не удержался, зачерпнул половник меда, заел оставленными на весну орехами, а потом допил самогон и только захмелев, смог заставить себя спустится вниз и заснуть.


* * *

Во второй раз нежить пришла в феврале. Стоял сорокаградусный мороз. Деревья трещали и лопались. Недавняя оттепель подтопила верхний слой снега, а ударившие холода сковали его прочным настом.

Марфа проснулась от того, что замерзла. Летом они ездили к младшему брату Михала на свадьбу, и там она заметила, какие муж кидал взгляды на невесту. Конечно, молодость не вернешь, но момент этот медведице крепко запал в душу. Мужа она не ругала. Избранница Федора и правда была красива, просто загляденье, и Марфа попыталась 'заняться собой'. Денег на то чтобы заказать у заезжих из города купцов дорогие крема или мыло у них не было. В самом деле, откуда деньги в Медвежьем Углу? Тут больше ценились хорошие топоры и кольчуги, чем медь и серебро монет. Но медведица, как могла, постаралась привести в порядок фигуру и начала как в молодости регулярно расчесывать шерсть. Муж перемену оценил и стал, к радости Марфы, более ласков, нежели обычно.

И вот сейчас за тягу к красоте пришлось расплачиваться — запаса жира на зиму не хватило. Надо было есть. В дикие времена Марфа, скорее всего, была бы обречена. Она не дожила до весны и умерла от голода. Но сейчас ей просто пришлось подняться наверх, растопить печь еще осенью заготовленными дровами и начать готовить. Благо год был урожайный, и припасов было с избытком.

Она с неодобрением посмотрела на неаккуратно прикрытый супругом чан с медом и стоявшую на столе почти пустую бутыль. Шум во дворе отвлек ее от чугунка полного наваристой каши с мясом. Она чуть приотворила оконце с мутным, но самым что ни на есть настоящим стеклом, пустив в натопленную горницу ледяную свежесть зимнего утра.

На алом от крови снеге лежала их лосиха. Из распотрошенного живота вывалились кишки.

— Ай, беда-то какая! — запричитала Марфа. — Неужто тигра саблезубая опять в лесу завелась? Это ж опять по весне мужики вместо хозяйства на облаву пойдут...

Она еще поохала, лосиха была старой и уже не могла ни пахать толком, ни телегу тащить, но все равно ее было жалко. Хозяйственность быстро взяла свое над жалостью. Мясо, хоть и жесткое, лосиное, есть мясо, и пропадать ему негоже. Марфа хотела, уж было, схватить полушубок и отправится разделать лосиху, когда из-за лежавшей на снегу туши показалась голова маленькой человеческой девочки.

Ее взгляд встретился со взглядом медведицы.

— Плохо, — прокомментировала ситуацию девочка, — ты заметила меня, теперь не выйдешь.

Марфа ничего не могла ей ответить. Все на что ее хватило, это поднять лапу и осенить себя святым знамением. Девочка протянула руку и легко, словно тростинку сломала переднюю лапу лосихи, после чего оторвала ее и закинула далеко в лес окружавший хутор.

Только тогда у медведицы хватило сил закрыть оконце. Она кубарем скатилась вниз, в берлогу. Первым ее желанием было разбудить Михала, но она сдержалась. Муж сейчас не мог ей помочь ничем. И не дай бог он бы бросился бороться с чудищем...

Через час, согревшись, медведица заснула — природа взяла свое.


* * *

Миша проснулся уже в начале марта, но не от голода. Он всегда просыпался первым, обычно на день — два раньше своих родителей, но все же в апреле, когда уже снег растаял, и на открытых местах показалась трава. А не как сейчас в мороз и холод. Он некоторое время провалялся в темноте в подвале, вслушиваясь в тихое сопение родителей, но сон не шел, и Миша решил погулять.

Солнышко стояло высоко, и обманчиво пригревало через оконце. Маленький Миша поежился от холода, царящего в доме, поковырял немного застывшую кашу, оставленную матерью, а потом приступил к поеданию смеси из меда и орехов.

На глаза ему попалась почти пустая бутылка, оставленная отцом и так и не убранная матерью. Миша открыл в пробку и понюхал содержимое, недовольно сморщился, а потом попробовал сделать большой глоток прямо из горла, как пил дядя Федор на своей свадьбе. Медвежонок подавился от едкой горечи полынного самогона, закашлялся. Слезы потекли из глаз, и он поспешил заесть выпитую гадость.

— Наверное, папа прав, я, правда, слишком маленький, — сделал он вывод. Тут в дверь постучали. Миша заволновался, на ум сразу пришло, что это может быть волк-бандит, лиса-воровка или даже ужасный козел-ростовщик. Что такое ростовщичество медвежонок толком не знал, но из разговоров взрослых понял, что это очень плохо и как-то связано с капустой.

Он заметался, надо было будить взрослых, но потом ему пришла в голову мысль, ведь, если бы там был кто-то злой, он бы наверняка бы просто влез в дом и украл что хотел! А значит, раз гость стучится, то это точно добрый и честный зверь. И незачем попусту будить родителей.

Миша поспешил в сени, таща за собой колченогий табурет, чтобы добраться до смотрового оконца. За дверью стоял персонаж из сказки — самый настоящий человек. Маленький, тощий он был одет в платье, как лисичка или белочка.

— Ты девочка? — полувопросительно сказал Миша.

— Да. И мне очень холодно и хочется кушать... — гостья шмыгнула носом и вытерла тылом ладони вытекшую соплю.

— А я думал, что вас выдумали!

— Ничего подобного! Я есть, — сказала девочка.

Спорить с этим утверждением было сложно.

— Наверное. Если ты только не белочка-колдунья. Дед говорил — они любят морок наводить.

— Не, ну какой я морок? — девочка сгребла немного снега и кинула рыхлый снежок в открытое окошко двери. Миша недовольно поморщился. Снег был самый настоящий. — И не белочка точно, я орешки не люблю!

— Как тебя зовут?

— Маша.

— А зачем пришла?

— Я же говорю, холодно и есть хочется! Думаешь легко зимой в лесу выживать? Пусти, а? Я поем из твоей тарелки, посплю в кроватке и уйду.

— Не, мне папа запретил дверь людям открывать, — покачал головой медвежонок. Впрочем, сейчас он в запрете был совсем не так уверен как раньше. Девочка выглядела безобидной и очень несчастной.

— А мы ему не скажем! Я только перекушу, у печки погреюсь и обратно пойду, в лес...

— А что ты ешь? Мед, ягоды?

— Я мясо люблю!

Миша задумался. Мясо он не любил, и чем меньше его останется, тем больше ему перепадет орехов. Да и в самом деле, откуда потом отцу узнать про гостью? Миша еще раз окинул Машу взглядом. Оружия у нее не было. Ни ножа, с которым ни один медведь не расставался до самой смерти, ни палки, только тонкие лапки, на которых даже когтей не было. Да и сама она была маленькая, худенькая. Миша подумал, что ее трогать боязно — хрупкие как птичьи косточки сломаются.

— Ладно, заходи...

— Спасибо за приглашение — радостно произнесла Маша.

Она не стала дожидаться, когда медвежонок слезет с табурета и откроет ей дверь. Маша выбросила вперед ладонь сложенную щепотью. Пальцы пробили насквозь еловые доски и впились в медвежонка. Все что он успел сделать — это истошно закричать. А затем Маша дернула добычу на себя, вырывая вместе с засовом дверь и полумертвого от боли и страха Мишу.

Медвежонок покатился по снегу, скуля и истекая кровью из равной раны на груди. Маша подошла и наклонилась сверху.

— Ты добрый, — его шея тихо хрустнула под пальцами Маши и мучения прекратились. — А вот родители у тебя злые. С ними придется поиграть.


* * *

Для того чтобы прийти в себя до конца после спячки обычно Михал Михалычу требовалась пара дней, но от крика Миши и грохота ломаемой двери он проснулся мгновенно. Он не понял, что происходит, но то, что кто-то напал на его сына, медведь уже знал. Марфа тоже вскочила на лапы и очумело озиралась по сторонам.

Люк в потолке берлоги распахнулся, и через него в темноту затхлого подвала бросилась неясная тень. Медведице не повезло, она оказалась ближе. Ошалевший Михал в остолбенении смотрел, как девочка рвет его жену на части заживо. Еще пара секунд ушла на то, что бы схватить висящий на стене старый, еще дедовский меч. Он ударил девочку по спине раз, другой, но только платьице разошлось вокруг разрезов, да чуть вмялась кожа. Простая сталь была бесполезна против нечисти. Девочка не обратила внимания на удары, продолжая погружать свои тонкие ручонки по локоть в брюхо визжащей Марфы и доставая оттуда куски плоти. Она не спешила добраться до сердца.

В отчаянии медведь ударил лапой, пытаясь откинуть человека от жены. Девочка, казалось, была отлита из свинца. Вместо того чтобы отлететь в сторону, она лишь сдвинулась. Но и этого Михалу было достаточно, она отвлеклась от медведицы и обратила на него свое внимание. Он навалился сверху и сдавил ее в своих объятьях. Нежить сопротивлялась. Внутри нее что-то недовольно жужжало и вибрировало. Мышцы и связки Михала, казалось, сейчас разорвутся, кости трещали и были готовы выпасть из суставов.

Руки девочки по счастью оказались прижаты к бокам, ноги — всем весом Михала к полу. Но она умудрилась вонзить свои цепкие пальцы под кожу и копошилась, пытаясь добраться через жир, до мышц, нервов или сосудов.

— Это бесполезно. Мне не надо дышать, — спокойно сказала девочка.

Но Михал не слушал ее. Его нос чуял запах паленого, он чувствовал, еще чуть-чуть и она поддастся. И действительно жужжание прекратилось, сначала ослабла одна рука, затем другая. Михал чуть отпустил хватку, потом поднял девочку за ногу и ударил ей об пол, затем еще раз. Доски треснули. Маша попыталась подняться, но скорости в ее движениях уже не было. А медведь поднял брошенный им меч и как сумасшедший принялся рубить девочку. Клинок щербился, высекал искры. В подвале пахло горелой смолой и одновременно грозой.

Медведь остановился только, когда у него не осталось больше сил. Багровый туман застилал глаза. Девочка лежала перед ним, в луже крови его жены. И ран торчали куски проволоки, между которыми пробегали голубоватые искры, пальцы и ноги слегка подрагивали. Она еще не была окончательно мертва. Михал наклонился к Марфе. Та уже не дышала. Он ласково лизнул ее в нос и поднялся наверх, бросил лишь взгляд на сына с неестественно вывернутой шеей, и пошел в сарай. Обратно он показался через пару минут, катя перед собой тяжелый мельничный жернов. Он точил его все прошлое лето и хотел обменять в этом году на что-нибудь ценное, но тут ему нашлось другое применение.

Пол прогибался под тяжелым круглым камнем. Когда Михал заглянул в подвал, Маша пыталась встать. Полтонны гранита упали на нее с высоты метра в три. Жалобно хрустнули руки, вспышка опалила шерсть Михала и ослепила на несколько минут. Когда он спустился в подвал за трупом жены, все было кончено. Девочка не подавала никаких признаков жизни. Даже искорки на проволоке, торчавшей в прорехах на ее коже, погасли.

Михал с трудом выкопал в замерзшей земле могилу. На это у него ушел целый день. Еще один он потратил на то, чтобы измельчить и сжечь и сплавить в печи то, что осталось от девочки. Ее металлические кости огонь не брал. Медведю дико хотелось спать, но он просто не смог бы продолжить спячку дальше в этом доме. Он достал старую, латанную-перелатанную дедову кольчугу, шишак с брамницей. Меч был безнадежно испорчен, но оставался верный бердыш и плохонький охотничий самострел. Медведь покидал в котомку еды на несколько дней. Снял замки с птичника и чердака с хомяками. Скотина не была ни в чем виновата, чтобы обрекать ее голодную смерть по весне. Пускай разбегается.

Его шатало. Левую нижнюю лапу он сильно повредил в схватке. Но он шел, хрустя снегом, по тропинке, ведущей к торговому тракту. Через пару минут медведь обернулся. Между голыми стволами еще был виден его дом. Впрочем, уже не его. Ничей. Просто строение в лесу... Да и самого Михала уже не было. От него осталась такая же пустая оболочка.

— Какой я теперь Михал Михалыч, так, шатун безымянный, — сказал он сам себе и похромал дальше на юг, в город.

Там набирали в свою ауксиллию всех зверей легаты волчьего легиона. На площадях лицедейничали братцы-лисы, а лисички-сестрички замаливали их грехи в храмах. В узких переулках, куда отродясь не заходили псы городской стражи, вершили свои темные дела коты. Там кипела жизнь, и Михал надеялся, что хоть часть ее проникнет в его сердце. Потому что здесь, на родной земле, ему только и оставалось, что лечь и умереть...

Сказка про лисичку-сестричку.

Ночь новолуния всегда особенно темна. А в этот раз из-за низких туч даже звездный свет не рассеивал кромешный мрак, в который погрузился монастырь. Внутри царила зловещая тишина. Не было слышно дыхания и тихого шепота в спальнях. Пустыми остались молитвенные комнаты.

Монахини забаррикадировались за тяжелыми кованными дверями монастырского подвала. Все, и матери-зайчихи с опекаемыми ими сиротами, и сестры-лисы, острые на язык мастерицы богословия. Даже кошечек настоятельница сняла с постов и приказала спрятаться от ночного ужаса. А ведь в другое время они денно и нощно охраняли монастырь от посягательств лихого зверья из окрестных лесов с молитвой на устах и парой кинжалов в своих обманчиво мягких лапках.

Лишь сама аббатиса монастыря Сен-Форе-де-Ренар, осталась наверху. Не то чтобы она была так сильна в драке, хотя прекрасно обращалась с положенным ей по сану посохом, или ей подчинялись какие-то особенно сильные духи, но остальные верили в нее, и показная решительность лисы-настоятельницы успокаивала их, не давала начаться панике. Да и в самом деле, кто еще кроме нее смог бы справится с ночной нечистью? Лишь она умела творить подходящие молитвы. В том, что холодная сталь не берет чудище, они убедились три месяца назад. Как и в том, что даже истовая молитва может лишь на время отвратить чудище, но ни как не навредить ему.

Свечи горели перед аббатисой на алтаре, с трудом рассеивая темноту в молельне. Порывы ветра завывали в кровле. Обернув вокруг ног свой рыжий пушистый хвост, лиса-настоятельница стояла на коленях и шептала, шептала, шептала... Шерсть на мордочке была уже седой. Просторная ряса натянулась, показав начинающий расти живот. Старость подступила незаметно.

Полночь давно прошла, и у нее появилась робкая надежда, что ужас сегодня не придет. Может, как бы не было грешно это думать, он нашел себе других жертв и ушел терзать их? О том, что он исчез и рассеялся без следа, аббатиса даже не мечтала. Когда это зло уходило само? Это над добром надо постоянно работать, чтобы удержать его.

От подобного грому удару в ворота монастыря лиса вздрогнула. Зловещий рык огласил окрестности. Чудовище явилось вновь...


* * *

Лисичка-сестричка дрожала от возбуждения. Она ждала этой ночи долгих два месяца. В прошлый раз ей не удалось ускользнуть от своей наставницы. Сестра Репоза как маленькую, за шкирку затащила ее в подвал. Но в этот раз Азерия поступила хитрее. Она не стала прятаться в келье или на кухне. Тогда бы ее стали искать и не успокоились, пока бы не нашли.

Своей наставнице она сказала, что пойдет с другими молодыми послушницами в катакомбы под собором. А подружек убедила в том, что в подвале монастыря с преподобной Репозой ей будет спокойнее. Те повздыхали, завидуя везучей Азерии — их туда не пускали, в отличие от лисички-сестрички. В самом деле, в окружении колбас, сыров и бочек с монастырским вином любой будет чувствовать себя гораздо комфортнее, чем в холодном каменном мешке. Особенно когда твои соседи там — высохшие мумии древних монахинь.

Но это все была ложь. Правда же заключалась в том, что любопытство в лисичке-сестричке победило страх. Известная беда молодости.

И вот, притаившись за зубцом высокой монастырской стены, чуть в стороне от ворот, Азерия вглядывалась в темноту. Потряхивало ее от заморозка, августовская ночь была по-осеннему холодна, и от страха. Тут стоит отметить, что в первую очередь лисичка боялась не ночного ужаса, а возможного наказания, за свое своеволие. В самом деле, зловещий стук и рев за воротами, это страшно, первые пару раз, но потом, когда уже ясно, что порождение мрака, через порог монастыря переступать не спешит — успокаиваешься. А вот хворостина сестры Репозы, вещь вполне материальная, и в случае раскрытия обмана, совершенно неотвратимая. А уж что придумает для нее аббатиса — даже подумать страшно...

Лисичка кинула взгляд на свет в окне молельни, который рассеивал темноту безлунной ночи, и машинально почесала крестец над тем местом, где начинался ее пушистый хвост. Доставалось ей часто. Если в монастырском дворе, кто-то кричал 'Наказание божье!' или 'Куда делась эта чертовка?!', то в девяти из десяти случаев, говорилось именно про Азерию.

Сначала раздался перестук, словно кость билась о кость и скрежет когтей по камню. Громоподобный удар в ворота заставил ее подпрыгнуть на месте и коротко тявкнуть. Лисичка с трудом взяла себя в руки, и выглянула из-за зубца стены. Увы, она не была кошкой, и темноте внизу могла различить лишь неясные тени. От внезапного рыка она присела, сжалась в клубок и не сразу решилась поднять голову снова. Сначала она повторила тихим шепотом выученный экзорцизм.

— ...Яко Той избавит тя от сети человечей и от словесе мятежна, хвостом Своим осенит тя, и под криле Его надеешися... — шептала она.

Лисичка действительно готовилась к этой встрече. Успокоив себя тем, что она правильно запомнила слова молитвы, она выглянула.

Из темноты перед воротами на нее смотрели два светящихся мертвенной голубизной глаза. Сестричка пискнула и снова спряталась. Теперь ей было по-настоящему страшно. Но в одном она уже была уверена — это не человек. Слишком высоко от земли были глаза, слишком широк в плечах был силуэт ночного гостя. К тому же, люди приходили только поздней осенью и зимой. А раз это не человек, значит с этой напастью можно бороться, надо только выяснить, кто же это.

Не то, что бы Азерия не верила в настоятельницу, силу ее молитв она видела и не раз, но бояться и просить помощи, ничего не делая для своего спасения, было совсем не в ее духе. Пусть даже просьба была обращена к зверю всевышнему.

Собрав всю свою волю в кулак, лисичка-сестричка тихонько спросила:

— Ты кто?

Ответом ей было рычание, в котором она с трудом разобрала 'Тррруп!'. Неужели воскресший, подумала она. Это было чудо из чудес. О таких даже мать-настоятельница только читала в книгах. Самый опасный вид нечисти из всех, даже хуже людей! Но сестричка не растерялась. Теперь она была почти уверена в своей безопасности. Без приглашения переступить порог восставший не сможет.

— Во имя веры истинной отвечай! Кто послал тебя? — дрожащим голосом спросила лисичка-сестричка. Порывы холодного ветра пробирали до костей. Узнать имя демона было важно. Только тогда можно будет понять заклятье, которым восставший был вырван у смерти.

— Каррра!... — прорычало снизу, чудовище подошло ближе и скребло своими когтями стену под местом, где стояла Азерия.— Пусти!

Затем на ворота обрушились новые удары. Настолько сильные, что даже стена под ногами лисички вибрировала. С неба ударила молния и высветив страшный гротескный сгорбленный силуэт. Тут всякая иллюзия безопасности покинула ее, и Азерия под начинающимся дождем побежала прятаться, куда глаза глядят, тихо поскуливая.


* * *

Если настоятельница и заметила, что ночью с чудовищем кто-то разговаривал, то вида не подала. Лисичке-сестричке утром с трудом, но удалось выкрутиться. Ни подружки-послушницы, ни наставница не поняли обмана. Они подумали, что Азерия заигралась и просто не успела спрятаться в подвал.

С небывалым ранее усердием Азерия засела за святые книги с защитными псалмами, и в кое-то веки удостоилась похвалы от сестры Репозы. Наставница, конечно, относила необычное рвение своей нелюбимой прохвостки на счет страха пережитого той ночью, и даже, где-то в глубине души была благодарна порождению тьмы, наставившему нерадивую ученицу на истинный путь.

Что же, не будем отрицать, страх тоже играл большую роль. Но гораздо больше, чем боялась, Азерия хотела разобраться до конца. Глупая боязнь неизвестного и привычка полагаться на зверя всевышнего так и не прижилась в ее юной и пытливой душе, несмотря на все годы монастырского воспитания. Ну не могла она просто прятаться и молиться!

Она листала фолиант за фолиантом, 'О всех созданиях — больших и малых', 'О всех созданиях — прекрасных и разумных' и даже титанический компедиум 'И всех их создал Зверь'. Карры нигде не было. Ни один из богословов не упоминал такого демона. Может он имел в виду, что его послали в качестве кары господней, спрашивала себя лисичка. Но в чем же мы провинились, недоумевала она...

День тянулся за днем. Обычные хлопоты поглощали почти все время — учеба, готовка, стирка, заутренняя и вечерняя службы, огород... Да мало ли найдется занятий в таком большом хозяйстве?

Август сменился сентябрем, приближалось очередное новолуние, и лисичка-сестричка понимала, она должна увидеть чудище еще раз. Проверить свои догадки, и самое главное свою храбрость.

Увы, в этом месяце нечисть так и не появилась. Все были счастливы, и только Азерия в глубине души была недовольна так и неразрешенной загадкой. Пропала единственная вещь нарушавшая рутину тихой и размеренной монастырской жизни.

К тому же, приближался ритуал пострижения хвоста, после которого лисичка-сестричка превратилась бы из послушницы в настоящую монахиню, лису-сестру. Эта перспектива тоже не радовала — ведь тогда придется принести обеты и начать их выполнять. То есть потерять последнюю капельку свободы, что у нее оставалась.


* * *

В середине октября, как обычно, в монастырь заглянул Шатун. Огромный бурый медведь с седой не по возрасту мордой, даже Азерии внушал благоговение. В Сен-Форе-де-Ренар этот уроженец северных лесов заглядывал два раза в год — в апреле, по дороге в столицу и как сейчас, по осени, когда святой воин направлялся на юг, убегая от зимы. В свое время он дал обет, отказавшись от спячки, и неукоснительно его выполнял.

Высокий, раза в полтора выше окруживших его в воротах сестер-лис, он щедро раздавал гостинцы — новенькие иконки-пядницы, обереги, принесённые им из самого большого столичного собора. Доспехи его блестели на солнце, а могучий бердыш стоял прислоненным к стене.

Наставница кошечек, чернявая Мурмурелла поймала его взгляд, прижала уши и зашипела. Припадая на левую лапу, медведь повернулся к ней, обнажил клыки, издав горловое ворчание. А потом не выдержал и улыбнулся. Настоящей вражды между ними не было, но спор был давний и серьезный. Они так и не могли определить, что же лучше в драке — сила или скорость. Ни слова, ни опыт ответа не давали. Который год в поединках у них получалась ничья.

Шатуну хватило лишь одного взгляда на вышедшую его встречать настоятельницу, чтобы понять, что-то не так. Глаза его прищурились, улыбка исчезла.

— Здравствуй, рыжая, — сказал он, крепко обнимая лисицу, — случилось что?

— Да, мишутка, но это я тебе позже расскажу. Не дело с порога гостя бедами встречать.

И они отправились в трапезную. Начинался пост, но, как известно, путешественникам соблюдать его не обязательно. Как и подросткам. Поэтому Азерия, принесшая Шатуну миску с перепелками не сомневалась, принимая из лапы медведя сладкий пряник. Но разговор, который вели между собой воин-храмовник и мать-настоятельница ее интересовал гораздо больше неблагословляемого лакомства.

Впрочем, пока речь ни о чем важном не шла. Серьезная беседа началась позже, вечером. После того как по приказу аббатисы Азерия принесла из подвала и поставила на стол пару бутылок кисловатого монастырского вина. Тема, наконец, коснулась ночного чудища. Медведь заметно посмурнел. Увы, каждый раз как лисичка входила со сменой блюд, беседа смолкала, и ей, проявившей чудеса изворотливости, чтобы получить право прислуживать за столом, достались лишь смутные оговорки. Вскоре к настоятельнице присоединилась Мурмурелла, а потом лисичку и вовсе выставили из трапезной, продолжив разговор за закрытыми дверями. Но у Азерии остался еще один шанс удовлетворить свое любопытство, ведь сегодня была очередная ночь новолуния.

В прошлый раз нечисть не явилась, а сейчас, когда в монастыре остановился Шатун и подавно не было страшно. Но настоятельница все равно приказала всем на всякий случай спрятаться. В этот раз Азерия попала во вполне комфортабельный подвал. Соседки лисички-сестрички допоздна судачили о медведе. О его могучих лапах, грозных клыках и красноречиво краснели, молча фантазируя, что там еще может таиться под панцирем и латной юбкой. Надолго послушниц не хватило. Вскоре они все заснули, и Азерия выскользнула наружу и направилась к воротам. Ей не хотелось пропустить ни одного момента из поединка медведя и нечисти, если он, конечно произойдет. Она постаралась спрятаться так, чтобы кошечка, обходившая с ночным дозором стену, ее не заметила, и задремала. Разбудило ее рычание, от которого тряслась сама земля и удары в ворота. Спросонья Азерия коротко испуганно тявкнула и вскочила на лапы.

Кошечка на стене разрядила свой арбалет, стрела звякнула о металл. Чудовище ответило. Что-то высекло искры из парапета. Кошка еле успела уклониться. Она с мявом свалилась со стены, извернулась в воздухе, приземлившись на четыре лапы, и бросилась прочь.

Минута тянулась за минутой. Медведь все не появлялся, нечисть разбушевалась не на шутку. Она рубила со страшной силой ворота и Азерии казалось, что через прорехи в досках видны звезды. И тогда лисичка-сестричка решила встать на пути зла.

Она замерла прямо напротив сотрясавшихся створок и начала громко читать псалом. Голос ее дрожал и срывался. После ударов сквозь доски проглядывала сталь. Азерия зажмурилась и уже дочитывала последние слова. Лапы плохо держали ее.

— ... аминь, — закончила она и наступила тишина. Неужели получилось, подумала она и радостно распахнула глаза.

Чудовище стояло прямо перед ней, вперившись сияющими голубым глазами. Оно не уступало Шатуну ни ростом, ни статью. Но фигура восставшего, облаченная в ржавые металлические доспехи, была уродливой, скособоченной. Спина — сгорбленой, сквозь плащ торчали какие-то наросты, и иглы. Оно сделало неуклюжий шаг вперед, другой.

В руке восставший держал выщербленный длинный меч, кончик которого волочился по земле вслед за пошатывающимся порождением мрака. Но Азерия была уверена, несмотря на кажущуюся медлительность ночного ужаса, пролезшего через прореху в воротах, не пройдет и секунды, как хладная сталь в лапе пронзит сердце лисички.

— Ну, почему ты мучаешь нас? Зачем ты пришел? — закричала она, скрючившись, ожидая боли, смерти и темноты, что последует за ней. Ее обдало смрадным дыханием твари.

— За спасением, — донеслись до нее слова, больше похожие на хрип умирающего.

Лисичка удивленно распахнула глаза и распрямилась.

— Спасением? — удивлено переспросила она.

Тут сзади на ее плечо легла тяжелая когтистая лапа.

— Отойди рыжая, не твое это дело, — прорычал за ее спиной знакомый голос медведя. — Эх, зол видно на меня за что-то зверь всевышний. Опять чужую жизнь чуть не проспал. Беги, давай, я сказал!

Шатун слегка шлепнул лапой лисичку чуть пониже хвоста, и она просто отлетела в сторону. А дальше началась мужская потеха. Звенела, сталь. Рычали противники, сошедшиеся в схватке не на жизнь, а на смерть. В стороны летели искры. Лисичка, забившаяся под телегу, с трудом могла различить молниеносные выпады. В кружеве выпадов длинного меча и размашистых ударов топора, то расходившихся, то вновь сближавшихся противников она не могла понять, кто побеждает. Но одно она знала точно. Вся эта драка была ошибкой. Не был ночной гость злом...

Она выгадала момент, когда противники разорвали дистанцию, и встала между ними.

— Прекратите! — закричала она. И к ее радости кончик меча ночного зверя коснулся земли, и Шатун опустил свой топор. — Он не затем пришел, — сказала она медведю.

Тот оскалил зубы и прорычал:

— Я знаю! — а затем внезапно бросил свое оружие прямо в голову противника. Азерия лишь чудом разминулась с лезвием топора промелькнувшего мимо нее. Со звоном тяжелый бердыш врезался в голову ночного гостя, сбил шлем и ночной ужас упал как подкошенный.

— Нет... — вздохнула лисичка.

— Да не переживай ты, — медведь потер отбитую лапу. Затем наклонился к поверженному противнику, подхватил его под лапу и, крякнув, взвалил на плечо. — Понял уже. Но слова — это ваша лисья сила. А мы, медведи, дурь выбивать привыкли лапой когтистой. Как могу, так проклятья и снимаю. Путь в молельню покажи, а то, боюсь, в темноте заплутаю.

Лисичка кивнула и повела его. Внутри их ждала аббатиса. Она нехорошо прищурилась глядя на Азерию.

— С тобой, сестрица, о своеволии мы поговорим позже. Оставь нас, дверь закрой за собой. И подслушивать не вздумай, негодница!

Настоятельница продолжала распинаться. Лисичка-сестричка кивала, но слушала ее вполуха. Сейчас, когда они оказались в освещенном свечами помещении, она жадно всматривалась в противника медведя. Им оказался изможденный, но все еще могучий ёж-рыцарь. Шерстка на мордочке вытерлась там, где касалась шлема. Скулы его впали, под глазами залегли синяки. Уродство фигуры объяснялось тем, что добрая половина игл на спине была обломана.

— ... Азерия, вон! — рявкнула на нее настоятельница.

Лисичка-сестричка очнулась, бросила последний любопытный взгляд на грязный разодранный плащ ежа, вышивка на нем изображала лист клена и румяное яблоко, и поспешила в своею келью.


* * *

Весь вечер лисичка провела в своей запертой келье. Лишь к вечеру за Азерией пришла злорадно улыбавшаяся наставница Репоза. На многочисленные вопросы сестрички она отвечать не стала, приказала замолчать и повела в покои настоятельницы. Там ее ждала сама аббатиса, Шатун и ёж. Шляхтича отмыли, накормили, переодели на время в монашескую рясу. Он оказался молодым, и довольно симпатичным, несмотря на все еще изможденный вид.

Настоятельница пустилась с упреками на Азерию чуть ли не с порога. В вину ей ставилось и то, что она ослушалась приказа аббатисы, спрятаться на ночь, и что она пыталась общаться с порождением мрака, что было строжайше запрещено для непосвященных. И что лисичка-сестричка влезла в драку, мешая медведю. Чуть не погибла сама и планам Шатуна могла помешать — утомить противника в долгом поединке.

Азерия молча смотрела в пол, но раскаяния и смирения в ее взгляде не было ни грана.

— Я знаю, как тебя наказать! Назначить тебе самую суровую епитимию. Отправишься в катакомбы под собором на месяц. Хлеб, вода и молитвенник! Будешь там сидеть до самого пострига! — зло протявкала настоятельница.

Лисичка прижала уши. Медведь с ежом в это время сидели за столом пили чай, закусывая пирогами. Они смотрели за всем этим, улыбались, тем больше, чем сильнее распалялась аббатиса.

— Знаешь, рыжая, я придумал для этой послушницы гораздо более суровое наказание, — прервал гневающуюся лису-настоятельницу Шатун.

И вот тут душа лисички ушла в пятки. Месяц в катакомбах это неприятно, но она бы придумала, как скоротать время, кроме как молитвой и покаянием, а вот что мог придумать медведь, было и подумать страшно. Шатун же держал драматическую паузу, пока лисичку не начала дрожать от страха.

— Я ее у тебя заберу. Со мной пойдет странствовать, уму-разуму учиться, — сказал он и подмигнул Азерии. Та так и замерла с открытой пастью.

— Да как же это! — возмутилась настоятельница, — а постриг?!

Тут хрипло расхохотался еж.

— Ах, пани настоятельница, даже я, зверь не искушенный в лисьих науках, вижу — эта сестричка совсем не для монастыря родилась. Этой чертовке место сцене театра при дворе венценосной Пантеры Лео, или на поле боя служительницей милосердия, но ни как не затворницей в этой глуши.

Настоятельница наморщила лоб, облизнула языком высохший нос, а потом махнула лапой.

— Поступай, как хочешь, мишутка. Может и твоя правда...

— Садись, лисичка, — медведь хлопнул по скамье рядом с собой, — расскажи-ка мне, что за молитву ты перед воротами творила.

И лисичка начала рассказывать, как готовилась. Читала книги, зубрила заклятья и молитвы. Изучала списки нечисти... Медведь кивал головой. Местами прерывал Азерию, указываю на ее ошибки и заблуждения. И даже аббатиса, понявшая как много сил лисичка потратила на подготовку, перестала показывать клыки, а ее шерсть на загривке улеглась.

— Скажите, шляхтич, а как же вы оказались прокляты?— спросила Азерия, когда выговорилась, — вы сражались с порождением мрака, и оно перед смертью так отомстило вам?

— О, милая, эта история загадочна и ужасна...

— Не ври, Йож, говори как есть, — сказал медведь улыбаясь.

Ежик стушевался, а потом продолжил уже без пафоса.

— Возвращался я из трактира после попойки тут недалеко, с десяток верст... Не примите за обиду, паночка, но питаю некоторое пристрастие к вашему лисьему племени. А тут вижу, стоит красавица селяночка. Хвост распушила, мне подмигивает. Кара, говорит, зовут меня. Ну, слово за слово, пошли мы с ней на сеновал, сами понимаете зачем, — он подмигнул лисичке-сестричке. Азерия смутилась и посмотрела в пол. Медведь предельно аккуратно, чтобы не напороться на иглы, ткнул локтем похабника-ежа под ребра — А утром, просыпаюсь. Тянусь к ней, что бы в нос лизнуть, говорю, лисонька моя сладкая... И тут вижу, матка боска, это же не лисица! По темноте и пьянству я ночью белочку оприходовал, и не раз! А колдунья от слов моих проснулась. Смотрит на меня люто. Я давай извиняться, прости де меня Знающая, человек попутал! А она как закричит, 'Ах, ты обманщик окаянный, я то думала наконец храбрец нашелся, что бы одиночество мое скрасить, а он ошибся, значит... Ну и убирайся к своим лисам! Ненавижу!'

И тут напустила она на меня фата-моргану. Как в трактир возвращался, доспехи одевал, не помню...

Ёжик долго рассказывал, как блуждал потом проклятым по лесам, оставаясь сознанием в страшных видениях насланных белочкой. Как кругами водило его чародейство, не позволяя выйти к монастырю за помощью, отступая лишь в новолуние. Как сам себя не осознавая, пугал крестьян в деревнях и бегал от облав. Как питался змеями и лягушками, и прочие свои заключения. Лисичка-сестричка пугалась, охала, ахала. Жалко ей было рыцаря и смешно, когда он про видения свои рассказывал.

— Поняла, ты мораль истории этой, лисичка, — спросил медведь, когда Йож закончил свою историю.

— Да, справедливость и добро всегда побеждают, волей зверя всевышнего! — кивнула Азерия, бросая жалостливые взгляды на Йожа. Тот ненароком положил лапу ей на локоток.

— Неправильно! Уд свой в узде держать надо. Тебя, лисичка, как в мир выйдем, это особенно касается. Охотников будет — не счесть. — Медведь ударил рыцаря по лапе, — Ничему шляхту опыт не учит... С бабами вечно нарываетесь. В леса наши медвежьи сколько раз уже совались...

— Курва, больно же! — обиженно сказал ёж и начал зализывать ушиб.


* * *

Холодным октябрьским утром медведь и лисичка покинули монастырь. За спиной у Азерии болталась котомка с ее нехитрым скарбом — сменой одежды, парой святых книг, да еды на неделю. Лисичка еле успевала за широко шагавшим медведем. Йож остался в монастыре. Лисок портить, как сказал Шатун. Но была этому и другая причина — раны и истощение не позволяли еще шляхтичу отправиться в путь домой.

Азерия постоянно оглядывалась. Но вскоре лес подступил к дороге и холм, на котором стоял белокаменный монастырь, скрылся из вида. И даже маковки церкви было не видно из-за елей и сосен. Весь небольшой мирок, известный ей с детства, остался позади, и лисичке стало по-настоящему страшно. Медведь понял это по сгорбившейся спине, опавшим ушкам и поджатому хвосту.

— Смотри. Можешь еще передумать. Последний раз предлагаю. Если вернешься — аббатиса не накажет. Уверен, давно ее знаю, — медведь говорил, словно рубил бердышом — по фразе на шаг-два, чтобы не сбивать дыхание. — Там спокойно. До конца жизни — в четырех стенах, тепле. Многие мечтают о таком.

Лисичка упрямо помотала головой. Медведь кивнул, ответ был принят.

— Как тебя зовут? Шатун — это же прозвище? — Вдруг спросила она. Почему-то медведь не сразу ответил. Они прошли полверсты в тишине осеннего леса, прежде чем Азерия услышала ответ:

— Михал.

Сказка про волка, пса и его Хозяина.

Дожди не прекращались. Зима в этом году не спешила вступать в свои права, и торговый тракт стоял раскисшим от грязи и совершенно пустым. Енот каждое утро смотрел на небо, ожидая солнца, или хотя бы мороза. После чего спускался в погреб, пересчитывал тающие на глазах запасы и вздыхал.

Глиняная стопка громко стукнула о столешницу, отполированную до блеска локтями посетителей, и отвлекла его от раздумий.

— Еще! — прорычал волк.

Енот с поседевшей от старости мордочкой, стоявший за барной стойкой, укоризненно посмотрел на пьяницу, но отказывать не стал. Он вновь наполнил протянутую стопку самогоном и продолжил протирать стаканы. Енот уже не первый десяток лет работал в этом трактире и прекрасно знал, когда и как надо разговаривать с посетителями.

С волком общаться не следовало. Перечить ему — тем более. Ему надо было дать напиться, всласть повыть на луну, а когда он отключится, аккуратно закатить под лавку, чтобы серый не мешал остальным, и дать проспаться до утра. Эти правила он выяснил в первые полгода, после того как отставной центурион волчьего легиона поселился в их городке. За знания енот заплатил сломанным столом, разбитой посудой и юшкой, пущенной из носа легким, но метким и молниеносно быстрым ударом.

Цена была уплачена. Знания приобретены и в таверне надолго воцарился мир. Особенно тихо в ней было в канун новолуния, такой как сегодня, когда волк приходил утолить свою жажду. Ведь волк был оборотнем. Нет, не тем мифическим, что каждое полнолуние превращается в чудовищного человека. Но преображение его было не менее полным и основательным. Раз месяц на ветерана, обычно тихо сидевшего в своей мастерской, обрушивались воспоминания о прежней жизни, о ужасах святых походов, о огне и мече, который несли северяне в далекие земли. Видения того что творили южане, и того, что приходилось делать самим легионерам в отместку не отступали, пока волк не падал пьяным замертво.

— По-моему тебе хватит, уважаемый, — раздалось басистое хрюканье со скамьи у входа.

В отличие от енота, кабанчик сидевший в дверях лишь недавно поселился в Феррете и не успел ознакомиться со всеми обычаями местной жизни. Трактирщик нанял его в качестве подсобного рабочего и по совместительству вышибалы, благо выглядел подсвинок несмотря на юные годы солидно. А уж костюм из толстой кожи с заклепками, способный выдержать удар ножа и тяжелая дубинка, зажатая в копытах, и вовсе делали аргументацию кабана неотразимой. Но не для волка.

Тот обернулся и посмотрел на вышибалу своим единственным желтым глазом. Рывком поднялась губа, обнажив клыки. Плащ ветерана разошелся, обнажив потертую кирасу, старую, но без малейшего следа ржавчины. Лапа волка легла на рукоять меча. Енот за стойкой демонстративно мотал головой и зажал лапками пасть.

Кабанчик, впрочем, сам понял ошибку и испуганно хрюкнул:

— Извините!

Во взгляде волка не было задора, стремления показать свою удаль в пьяной драке. В нем читалось только желание убивать. Кабан не выдержал, потупился, а потом и вовсе уставился в пол. Волк отвернулся, протянул лапу и опрокинул в себя очередную порцию яблочного самогона.

Между тем по лестнице спустились недавно прибывшие постояльцы. Енот видел разных путешественников — козлов, странствующих по своим торговым делам, котов, от которых, даже надевших форму, все равно пахло грабежом и разбоем, волчьих солдат, многочисленные семейства зайцев... Кто только не останавливался в единственном трактире Феррета. Однажды даже лев из столицы. Но сегодняшняя парочка была примечательной.

Молоденькая лисичка привела себя с дороги в порядок — вымылась и вычесала грязь из шерсти. Она лучилась оранжевым — теплом, жизнью и песнями, и вместе с ее появлением в обеденной зале стало, кажется, светлее. Следом за ней тяжело ступал медведь, слегка припадая на левую лапу. Чем-то он напомнил трактирщику волка, была в нем такая же неизбывная грусть и тоска по прошлому. Когда они только прибыли, енот подумал, что это столичная куртизанка с охранником, или актриса, или волшебница-гадалка. Или еще что-то подобное... Ведь где это видано, чтобы рыжие честным трудом зарабатывали?

Только позже, когда лисичка расплачивалась за номер, он заметил, что под теплым кожаным плащом у нее надето не яркое платье с множеством юбок, а темная монашеская ряса, а на шее на суровой нити висит знак Зверя. Лисичка была экзорцистом. И тогда трактирщик внимательнее присмотрелся к северянину ее сопровождавшему. Медведь оказался тоже непрост — святой воин-храмовник. Тогда хозяин вздохнул с облегчением, проблем от гостей не ожидалось. А вот историй паломники могли рассказать много.

Лисичка уселась рядом с волком.

— Хозяин, найди мне кагор, разогрей, добавь корицу, мяту и чабрец, — сказала она и громко чихнула.

Енот очень переживал потому, что не предупредил гостей о волке. Но сделать это сейчас, когда серый был рядом, было невозможно — тогда драки не избежать точно.

— Знаешь, тебе действительно хватит, — между тем проникновенно сказала лисичка, обращаясь к волку.

— Уйди, распутница рыжая, — прорычал он, — не твое дело.

Злой взгляд волка не произвел на нее никакого впечатления. Как в прочем и слова к удивлению енота. Лисичка лишь грустно вздохнула.

— Не на мне тебе надо вымещать свою злость, серый. Хочешь, я облечу твои страдания? — предложила она.

Лисы это умели. Они могли забраться глубоко в чужой разум, так, что после этого звери менялись и надолго. Талант к волшебству 'головологии' был у них в крови, а уж после обучения на экзорциста... Енот замер, неужели лисичка сейчас вылечит волка и ему не придется каждый месяц проходить по лезвию меча.

Увы, волк понял предложение лисицы несколько превратно.

— Мне не нужны твои услуги, шлюха! — прорычал он.

— Азерия, давай демона из него изгоню лучше я, думаю, пары благословленных моей молитвой оплеух этому пьянчужке будет достаточно, — добродушно пророкотал медведь и положил на плечо волка свою тяжелую когтистую лапу.

Енот увидел, как под плащом у волка шевельнулась лапа и легла на рукоять меча, как он сгорбился и напрягся, медленно разворачиваясь. Внезапно перед внутренним взором трактирщика встала картина трехлетней давности, когда заезжая банда кота, гордившегося своими шитыми бисером сапогами, решила его ограбить. Тогда все началось плохо. Разбойники забрали у енота все деньги, а волк сидел и пил, пока их атаман положил лапу на его плечо...

Сейчас будет также, понял енот по позе ветерана — резкий нырок вперед, чтобы уйти от захвата и одновременно молниеносный выпад левой лапой обратным хватом назад, прямо в медвежью печень. Трактирщик уже раскрыл пасть, чтобы предупредить медведя, но к счастью обошлось.

Волк, уставился на храмовника своим единственным глазом, внезапно зрачок расширился.

— Ты?!... Я тебя помню! Ты, этот... как же... Шатун!

— Да это я. Откуда меня знаешь? Мы знакомы?

Тут волк развернулся к медведю всем телом. Он улыбался.

— Да как же тебя не знать! Ты же в битве у Избушки Ледяной стоял замыкающим в первом ряду ауксиллы легиона на правом фланге.

— Было дело, — кивнул медведь, — давно, правда, сколько лет прошло... восемь?

— Десять, — сказал волк, — хозяин, стакан моему другу за мой счет!

Енот наполнил стопку, затем окинул медведя взглядом перелил налитое в пивную кружку и добавил еще сверху. После чего навострил уши. Байки он любил. Впрочем, не он один, лисичка тоже заинтересовалась.

— Почему-то все мне этот бой припоминают, — смущенно сказал медведь

— Шатун, расскажи! — попросила лисичка-сестричка. — Ты мне никогда не рассказывал про святые походы.

— Да что там рассказывать, Азерия... Шли, грязь лапами месили, жрали что попадется. Все свое на себе тащили. Ни обоза, ни снабжения. Ауксиллия же, ополчение, если по-простому. Потом встали, бились, умирали... Те что выжили — шли дальше. Вот и вся война, — нехотя сказал медведь.

Тут вклинился волк.

— Я понимаю. Трепаться о своих подвигах, я тоже не люблю. Бахвальство получается. Но, лисонька, представь себе. Через поле несется засадный полк южан. Бараны, верхом, как на параде — доспехи блестят, флажки на копьях... Заманили псы наших ложным отступлением, и во фланг галопом! Я думал все, живым бы уйти и царицу спасти. Даст Зверь, они об ополчение споткнуться, пару минут потеряют, мы хоть строй развернуть успеем. Хотя толку. Мы же мечники, не копейщики, все равно бы в поле не выстояли... И тут этот увалень выходит перед строем, со своим топором огромным за спиной. Сначала прямо с рук из хиробаллистры троих одним дротиком выбил из седла. Как из простого арбалета, ей богу! Потом с бердышом своим вперед бросился, прямо навстречу ощерившемуся копьями клину, и смешалось все. Мы только и слышали крики верблюжьи, да как отсеченные лапы бараньи в стороны летят смотрели! Враги замешкались, скорость потеряли, а там уже на них, стоячих считай, пехота набросилась. Ну а бараны они что, рыжая, только бодаться и умеют. В свалке им не выстоять. Короче смяли их. Бежали так, что копыта сверкали! Царственная Пантера Лео тогда собственноручно ему десять золотых вручила и брошь со своего плаща, — Волк ткнул лапой в плечо медведя. — Так было, герой? Не наврал?

— Нет, — коротко ответил медведь.

— А потом ты при штурме Теремка отличился. Первый в ворота ворвался. Таран подмышку взял и как дубиной, ей богу, ворота вынес. Был стрелами исколот, словно еж-переросток. Хорошо у кроликов луки слабые, да стрелы легкие, тростниковые, шкуру его толком даже пробить не могли. А ведь тоже, если бы не он, еще неизвестно как все повернулось, сколько бы нам там осаду держать пришлось бы. Ни мышки-норушки, саперы значит, подкопаться не смогли под стены, зайцев, кузенов кроличьих, и лис к ним подсылали на переговоры — не договорились. Мы легионом волчьим три штурма — без толку! Даже лягушки пытались через реку пробраться и ворота открыть ночью... Не получилось, — волк улыбался, в отличие от медведя. — Всегда хотел узнать, почему ты дальше не пошел? Ты ведь храбрец отчаянный и ранен серьезно не был. Почему отказался?

— Потому что в Теремке война закончилась, — буркнул медведь.

— Как это закончилась? Три годя же еще воевали. Южная кампания, переход через пустыню, осада столицы... — загибал пальцы на лапе волк, — сколько награбили, сколько невольников увели!

— Потому, что все последовавшее было бойней, а не войной. Как после взятия Теремка... Тук-тук, кто в теремочке живет? Никто. Только трупы в лужах крови лежат... Я тогда храбрый был, потому, что умереть хотел. Умереть, волче, а не душу свою загубить. Иначе, я был как ты — сидел бы со стаканом горькой и грыз себя изнутри из-за грехов, — холодно сказал медведь, глядя в единственный желтый глаз волка.

Тот тяжелого взгляда не вынес, отвернулся, опрокинул стопку. В трактире воцарилась гнетущая тишина. Первой ее нарушил волк.

— Я смотрю, нахватался ты от своей рыжей товарки 'головологии' — мрачно буркнул он.

— Так ведь и она теперь из лука без промаха бьет и посохом приложить может, — развел лапами медведь.

Они помолчали, выпили еще по одной. После чего волк попрощался и пошел домой, а медведь с лисичкой-сестричкой перекусив отправились осматривать город, несмотря на позднее время.

Енот вздохнул с облегчением. Кажется, сегодня угроза миновала. Зал был пуст, и посетителей не предвиделось — про привычку волка знал весь городок. Енот оставил на всякий случай кабанчика за стойкой, а сам взял корзину с бельем и отправился к реке. Ему надо было успокоиться, а в этом случае нет ничего лучше, чем прополоскать пару простыней.


* * *

Волка енот снова встретил по пути к реке. Тот спорил с псом, вокруг уже стояла пара десятков зверей. Енот сначала хотел было свернуть на другую улицу — становиться свидетелем смертоубийства ему совсем не хотелось. Южанина, как многие другие горожане, трактирщик недолюбливал. Хотя тот был спокоен, всегда предельно вежлив, трактирщика бесили безвольно висящие длинные уши, странная морда пса, на которой было слишком много кожи, его вечно несчастные глаза и неизменный ошейник на шее — символ веры в Хозяина. Приехал южанин в Феррет еще до войны и приняли его поначалу неплохо, несмотря на то, что он был иноверцем.

Не то, чтобы енот считал пса 'отвратительным еретиком и чернокнижником', как регулярно называла его старая черная кошка, жившая на окраине. И участвовать в расправе не собирался. Найти второго такого сапожника в округе было тяжело. Да и к тому же, пес все еще должен был еноту целую монету серебром. В общем зверем был со всех сторон нужным и полезным. Но не настолько, чтобы рисковать ради него своей шкурой.

Однако, прислушавшись, енот понял — разговор пока идет спокойный и решил подойти поближе. На его глазах, на вечерней улице разыгрывался нешуточный философский диспут.

— ... я говорю тебе, волче, уверуй в Хозяина, и твоя жизнь измениться. Только так ты сможешь обрести прощение. Я же вижу, как ты мучаешься из-за всех злодеяний, что совершил. Как грехи твои тяжкие толкают твою душу все дальше и дальше в пропасть... — увещевал пес волку. — Прими веру мою.

— Чтобы я, свободный зверь, принял веру в ложного бога, бога рабов? — закашлялся от подступившего смеха волк. — Да, я б тебя бы порешил, в иное время, за такое предложение.

— Да и сейчас бы надо. — Послышался голос из толпы.

— Тоже мне, проповедник нашелся! — протявкал старый лис, — на вилы его надо.

— Цыц, — отрезал волк, — я воевал, я победу зубами выгрыз. Говорить с ним хочу. Я тут решаю, а не вы.

— Да что это за победа то такая, — недовольно крикнула зайчиха, — вон ходят, проповедуют ересь свою по нашим улицам. Словно не разбили мы их святую армию в неравной битве. Козлы деньги наши последние в свои карманы собирают. Жиреют, а мы тут сохнем!

А зверей между тем собиралось все больше и больше на крики.

— Зверь Всевышний, в которого ты веруешь, не дает прощения, — между тем сказал волку пес. — Только Хозяин может.

— Ты ошибся, пес, — снова рассмеялся пьяным смехом волк, — Я в Зверя не верю.

— А в кого же? — кротко спросил пес.

— Хочешь, я покажу тебе своего бога? — спросил волк и откинул полу своего плаща так, чтобы была видна рукоять меча. — Вот он. И апостолы его, — свет заходящего солнца отразился от четырех острых клыков в оскаленной пасти. — Сколько раз они дарили мне спасение, и гибель врагам моим!

Зайчиха, стоявшая рядом с енотом, открыла пасть и прошептала со страхом в голосе 'безбожник!' Похоже, волк сейчас вызывал у нее большее отвращение, чем пес. А южанин лишь покачал головой.

Первым кинул камень молодой хорек, тип со всех сторон гнусный и злобный. Разговор ему надоел, хотелось развязки и побыстрее. Булыжник попал прямо в нос псу и тот взвизгнул от боли. Потом добавила зайчиха. Затем присоединился еще кто-то. Раздавалось гневное рычание. У кого-то в лапах оказалась палка, которую он не замедлил пустить в дело.

Пес упал на колени и заскулил молитву, прикрыв голову.

— Пр-р-рекратить, я еще с ним не закончил, — рявкнул волк, обнажая меч. Толпа отшатнулась. — Хозяин не спасет тебя, в отличие от моего бога — глумливо добавил отставной сотник.

— Все в руцех его... — прошептал почти неслышно пес

Тут через замершую толпу просочилась Азерия, а за ней медведь. Они встали рядом с волком, прикрыв пса. Енот облегченно вздохнул. Похоже, долг ему все же вернут.

— Если вы помните в писании сказано, 'не вкушу я плоти речью обладающего и не пролью крови разумного' — сказала нахмурившаяся лисичка-сестричка.

Плащ она сняла и стояла в черной рясе, с амулетом экзорциста на груди. По правую руку от нее замер медведь, с бердышом в лапе. Очень действенное средство, когда надо успокоить разбушевавшихся горожан.

— Но, он... — послышался голос хорька, предусмотрительно оказавшегося в задних рядах.

— Ты будешь спорить со мной? Даже человекопоклонник заслуживает жизни. Наше дело дать ему возможность встать на путь истинный.

Начался долгий разговор. Лисичка-сестричка убеждала горожан оставить пса в покое. Те соглашаться не хотели. Толпу лишили любимой забавы — расправы над не-таким-как-все. Но спорить с экзоцистом никто не хотел. Проклясть монахиня если надо могла не хуже лесной колдуньи-белочки. Да и медведь с волком, стоявшие за ее спиной...

А енот между тем смотрел в небо, откуда слышался все громче гул. Приближалась гроза, совсем неуместная поздней осенью. Вдруг из облаков, оставляя за собой огненную дорожку показалась комета. Трактирщик раскрыл от ужаса глаза, казалось, она летит прямо в него.

Остальные звери тоже отвлеклись. Не прошло и мгновения, как началась паника. Горожане с воплями разбежались в стороны. На месте остался лишь пес. Он застыл, раскинув в стороны лапы, и громко читая молитву. Из глаз его катились слезы счастья.

— Это что за?! — прорал волк, пытаясь перекричать дикий вой падающей кометы, он развернул пса к себе мордой и показал лапой в небо.

— Хозяин послал ангела своего, дабы защитить меня...

Лисица и медведь переглянулись. У енота сдали нервы. Сейчас в Феррете появится порождение зла — человек. Потерявший голову от страха трактирщик не придумал ничего лучше, чем сесть на мостовую и накрыться сверху корзиной с бельем. Как детеныш он обнял колени и шептал про себя: ' я спрятался, я в норке!'.

Взрыв смел его хлипкую защиту, протащил самого трактирщика по улице и ударил об стену дома. Сколько он пробыл без сознания, енот не знал, но когда он очнулся, на месте дома хорьков стоял огромный металлический зверь. Второй этаж соседнего здания он разметал, пока падал, было видно, что он задел и еще несколько крыш по пути. На его глазах рыбообразная небесная тварь шевельнулась, выпустила блестящие железные лапы и приподнялась над землей. Глаза ее налились слепящим светом. Сквозь прорехи в шкуре вытекал дым и сыпались искры.

Енот, сотворяя без остановки святое знамение перед собой, начал пятиться. Сердце просто заходилось, кровь стучала в ушах. Внезапно чрево твари из преисподней отворилось и оттуда в клубах смрадного дыма показался человек в чудных белесых доспехах. Он тяжело опирался на посох.

На него набросились медведь и волк. Шатун с топором наперевес бежал к нему по улице, лисица следовала за ними поодаль безоружная. Посланец Хозяина поднял свой посох. В воздухе сверкнула молния, запахло грозой. Святой воин споткнулся и безвольной кучей покатился дальше по булыжникам мостовой, влекомый инерцией. Сестра Азерия склонилась над ним с молитвой на устах.

Но волк был хитрее и быстрее. Молния сверкнула раз, другой, но бывший центурион был непредсказуем, метался от стены к стене, и замер лишь вплотную к человеку. Тот попытался неловко отшатнуться от выпада мечом, но хладная сталь пронзила его и по безупречно белому доспеху начало расплываться багровое пятно. Однако и от удара молнии пущенного в упор и волк не успел увернуться. С каким-то щенячьим визгом его выгнула дугой судорога, нос енота почувствовал запах паленой шерсти.

Человек начал пятится, пытаясь зажать рукой рану в животе. На глазах енота он с трудом забрался обратно во чрево своего небесного зверя и закрылся там. А медведь уже вскочил на лапы. За пару мгновений он оказался рядом с летучей тварью. Он обрушивал один за другим удары на ее шкуру. В стороны отлетела отсеченная опорная лапа. Погас начала один глаз, затем с искрами разлетелся осколками другой и чудище испугалось. Взвыло, исторгло из себя пламя и подпрыгнуло в небо. На миг замерло на месте, крутясь вокруг собственной оси и качаясь, словно пьяное, а потом полетело на север. Не успело оно удалиться и на пару верст, как в небе вспух огненный цветок, а потом на городок обрушился раскат грома.

Енот собрал всю свою волю кулак и поспешил к волку на помощь. Над ним уже склонилась лисица и пес.

— Вот видишь, — прохрипел серый, так и не выпустивший из лапы свой клинок, — я же говорил, мой бог сильнее...

После чего потерял сознание. В обрушенном доме, подожжённом огненным дыханием железной твари начал заниматься пожар. Пока лисичка-сестричка отпаивала волка настойкой наперстянки и ландыша, которая был у нее в сумке, Шатун как мог тушил пламя — топтал его, закидывал мокрой грязью с обочины.

Постепенно к месту явления чудища стали стекаться горожане. Большая часть еще не знала, что случилось. Медведь наорал на зевак и заставил их найти ведра.

— Пес, помоги, — приказала Азерия южанину и протянула ему свой плащ, что бы тот подложил его под волка. — А ты, енот веди нас в таверну. Мои снадобья там остались.

Енот коротко кивнул и повел лису с псом, тащивших волка, через город.

Всю ночь Азерия провела в своей комнате с псом и ветераном. Они вели нескончаемую беседу о богах. Енот несколько раз поднимался к ним то неся котелок горячей воды, то лисице требовались срочно травы...

И каждый раз он видел скорбную морду пса, как он помогал лисичке сжимая грудь волка, чтобы прокачать кровь через остановившееся сердце, молился в углу о здравии старого воина, спасшего его от толпы. От этого вида енота передергивало, он боялся что человек, посланец Хозяина, может явиться вновь. Но спокойствие лисички, находившейся рядом с еретиком, к утру передалось трактирщику, и он заснул.

Закопченный, воняющей гарью и паленой шерстью медведь вернулся только под утро. Со стоном он упал на постель и тут же захрапел.

А днем случилась вполне ожидаемая вещь — перед дверями таверны собралась толпа зверей с топорами и кольями в руках. Во главе ее был братец-лис, священник местной церкви. Ни его морда, ни морды остальных горожан ничего хорошего псу, так и оставшемуся в трактире не сулили.

На дверь запертую на засов обрушились тяжелые удары. Енот заметался. Ему опять хотелось спрятаться, но он понимал, сейчас это не поможет. Если он не откроет, то его таверну спалят вместе с постояльцами. Не посмотрят ни на то, что волк ранил человека, ни на сан лисички.

Пока он в нерешительности застил в зале, сверху на шум спустилась Азерия и Шатун.

— Открывай хозяин, — приказала она, — я буду говорить.

Енот послушно кивнул и отпер дверь. Зала сразу заполнилась зверьем, большим и малым.

— Спасибо тебе сестра, что не дала сбежать ночью человекопоклоннику, призвавшему Хозяина вчера. Теперь ты можешь передать его нам, а мы довершим остальное. Костер уже собран и ждет, когда... — пафосно изрек братец лис.

Лисичка зло сощурилась.

— Ты веруешь в Хозяина? — грубо прервала она священника.

— Нет, сестра, но...

— Тогда как пес мог призвать то, что не существует? — спросила лисица гневаясь. Енот задрожал. Вот сейчас погром и начнется, подумал он. И действительно, по толпе пошел шепоток.

— Ты еще молода, сестра и не знаешь, любое зло приманивает людей... — изрек священник.

— О, вот это я знаю прекрасно! — рявкнула лисица. — Вчера тут было зло! И этим злом были все вы! Вы! — она обвела взглядом горожан и те отшатнулись, даже братец лис сделал шаг назад. — Вы хотели убить невиновного ни в чем, кроме как в заблуждении! Разве Зверь Всевышний где-то в своих книгах заповедал нам убивать иноверцев? Разве есть силы в мире кроме от него? Человек тот был не посланцем Хозяина, ибо нет его и не было никогда, а посланцем Зверя наказующим!

В трактире воцарилась тишина. Горожане судорожно пытались осмыслить сказанное Азерией. Священник сжал челюсти, возразить ему было нечего. Тем более, что за спиной у лисы появился медведь. И если с одной молодой экзорцисткой имея толпу за спиной можно было и не спорить, то с заслуженным святым воином, про которого не раз вспоминал сам понтифик на святом соборе явно не стоило пререкаться. Лис развернулся и стал проталкиваться через зверей к выходу.


* * *

На следующий день пес покинул город. Было ясно, стоит лисичке-сестричке покинуть Феррет, как произойдет или пожар в обувной мастерской или еще что похуже... Енот достаточно наслушался разговоров в своём заведении на следующий день, чтобы быть в этом уверенным. Впрочем, пес сам не хотел оставаться. Он спешил отправиться обратно, к своему народу, чтобы сообщить ему благую весть — Хозяин помнит о них.

Медведь и лисица задержались до первых морозов, прихвативших дорожную грязь ледком. Они ухаживали за волком, которому пришлось тяжко. Старое сердце, измученное пьянством, с трудом выдержало удар человеческой молнии. Но через неделю серый смог подниматься на лапы, а потом сам глава городского совета решил помочь герою, спасшему город от небесного человека. Так что Шатун и Азерия, с которыми енот за эти дни сдружился, с чистой совестью продолжили свой путь дальше на юг, в столицу. Им было, что рассказать на грядущем святом соборе.

По весне же в полях на севере от города находили куски странного легкого металла, который вместо того, чтобы плавиться горел, причем так, что водой не потушишь. Большую часть по настоянию священника сожгли. Кое-что припрятали, что бы перепродать позже заезжим гостям.

Нашли в лесу и странный камень, упавший в родник. Вода вокруг него светилась голубоватым светом и кипела. Те двое котов, что обнаружили его, умерли потом в мучениях. Им пришлось потратить по две их своих девяти жизней, прежде чем они смогли оказаться достаточно далеко от проклятого предмета.

Позже смертоносный булыжник прикрыли огромным гранитным валуном. Но и то на несколько аршинов вокруг него ничего не росло много лет...


* * *

— Думаешь, правильно поступила, рыжая? — просил Шатун. Они шли через лес. Листья уже давно опали, а от свежего мороза ветви покрылись инеем.

— Не было силы в молитве собачьей. И колдовства я не чуяла, — вздохнула Азерия. — Может, и ошиблась. Не знаю, Михал. Правильно или нет... По совести я поступила, точно могу сказать.

— Это главное, — кивнул медведь.

Сказка про кота без сапог

Весла ладьи тихо поскрипывали в лапах медведей-гребцов и по совместительству дружинников. В Медвежьем Углу каждый был воином, и князь, и лесоруб. Знатность рода там не признавали, если ты не мог подтвердить ее своей личной храбростью и силой. Ветра не было, и парус безвольно повис. Лисичка в черной рясе залезла на бочку и стояла на цыпочках, разглядывая появившиеся на горизонте шпили и крыши. Хвост ее подергивался от нетерпения. Азерия ждала от столицы Севера чего-то особенного. Но тяжело груженная медом, воском, шкурами, смолой и мягким болотным железом ладья как назло еле плелась против течения.

А вот Михал был нарочито спокоен. Грузный бурый медведь, в кое-то веки снял кольчугу и шлем и остался в простой рубахе. Он методично правил свой бердыш, да слушал рулевого, рассказывавшего последние новости со своей родины, где Михал не появлялся уже лет десять.

'О, Нойебург — жемчужина севера. Град вольный, не покорившийся. Последний оплот истинной веры перед просторами Великого леса, болот и тундры. Вотчина легиона, и белого волка, что посмел самой пантере Лео перечить. Братцы-лисы поют о тебе свои баллады, земля обетованная. Сестрички-лисички просят благословения для тебя. Купцы стремятся в твои гостеприимно распахнутые ворота...'

Такие хвалебные речи можно было прочитать в книгах и услышать в тавернах, во всех странах Севера. Вообще говоря, на фоне разоренных войной с хозяинопоклонниками королевствами юга и населенными нечистью лесами на востоке, Нойебург смотрелся действительно неплохо. Но медведь не любил сравнительных оценок. Он привык к объективности. И с этой точки зрения город был отвратителен.

Берега неглубокого залива, в который впадала короткая, в полсотни верст, но полноводная река Верра были покрыты болотами. Их часто затапливало по осени, когда северный ветер нагонял из моря волну. И поэтому Нойебург раскинулся не в дельте, а в истоке, на каменистых холмах у озера, защищённых от наводнений и постоянной сырости взморья. Отсюда можно было подняться по рекам до самого сердца Леса и добраться до центральных княжеств.

Чем ближе они подплывали, тем больше морщила свой черный носик чувствительная лисичка. Михал лишь ухмыльнулся глядя на ее недоумение. Нойебург был полон скверны. Грязным серо-коричневым пятном на фоне окружающей зелени лесов и полей показался он за очередным поворотом. Его стены смотрелись совершенно чужеродно в этом краю, раньше принадлежавшим медведям. Теперь уже и Михал почувствовал его близость. Вода была мутна от грязи, в ней то и дело попадался мусор. Воздух наполнял смрад кожевенных мастерских, гарь многочисленных кузниц поднималась в небо. И, конечно, нечистоты. В отличие от древних южных городов канализации в Нойебурге не было. Медведь искренне верил, что Нойебург больше похож на проклятое творение человеческих рук, чем на создание лап звериных.

На встречу им один за одним плыли купеческие корабли. Когги и караки, неизвестно как проскользнувшая по океанскому побережью из Внутреннего моря галера псов, медвежьи ладьи и, конечно же, волчьи драккары.

Гребцы, видя близкую уже цель, налегли на весла с удвоенной слой, и через полчаса рулевой бросил канат подживавшим их на причале волкам. Азерия нетерпеливо спрыгнула на доски. Ладья качнулась, когда Михал следом степенно переступил через низко сидящий в воде борт. Лисичка обвела взглядом кособокие бревенчатые склады и видневшуюся за ними приземистую городскую стену из толстых бревен на каменном фундаменте.

— Я не таким его себе представляла... — растерянно произнесла она.

— Это не лучшая часть,— буркнул Михал, натягивая кольчугу. А затем, подумав, добавил — но и не худшая.

— Я сестра Азерия. Нас должны были встретить... — обратилась она к одному из волков, помогавшему медведям с разгрузкой.

— Вон, госпожа, у него спросите, — махнул тот лапой по направлению к портовой конторе. Оттуда к ним уже спешил вприпрыжку заяц в накидке писца магистрата в компании пары ежей-стражников.

Поначалу служивые не обратили на Азерию и Михала внимания. Тяжело дыша, зайчишка обратился к капитану:

— Привез?...

Тот молча достал из запазухи сверток. Писец развернул пергамент и понюхал содержимое.

— Да ты не сомневайся, самая забористая. Сам в полночь косил, с песней, как положено!

Заяц не удержался и втянул ноздрями немного порошка из свертка. Спина его тут же распрямилась, в тонком голоске прорезался бас, глаза налились кровью.

— Хорррошааа! — словно волк прорычал косой. — Ррразгружайся, сегодня без пошлины. Вечеррром приходи в кабак. Выпьем.

Азерия скривила недовольно свою мордочку. Хотя официально Святой Синод употребление трын-травы пока не осуждал, юной экзорцистке это пристрастие у окружающих никогда не нравилось. Особенно пагубно оно сказывалось на зайцах. После нее длинноухие пушистые трусишки становились иногда злее волчьих берсеркеров. Капитан и сам знал это. Поэтому остановил полезшего за добавкой зайца.

— Погоди, гостей прими, потом догонишься.

Тут только заяц посмотрел Азерию и Михала. Лисичка, заметив прорезавшееся сладострастие во взгляде писца, демонстративно поправила амулет экзорциста на груди.

— Сестра Азерия, брат Михал? — спросил косой. Они кивнули. — В конторе провожатого по городу вам выделю. За мной, шагом марррш!

Заяц поскакал обратно. Медведь с лисичкой, подхватив свои сумки, последовали за ним к зданию портового управления, располагавшемуся у самых городских ворот.

Там пожилой еж, на шлеме которого была выбита руна сержанта городской стражи, коротко рявкнул на зарвавшегося зайца, поклонился Азерии, крепко сжал лапу Михала в своей латной рукавице и повел их в город. Провожатый был действительно нужен. Непривычные к лабиринтам узких улочек, мощеных досками, лисичка и медведь заблудились бы за несколько минут. В нос ударил запах тухлого мяса и кислой капусты.

— Пани, держитесь посередине улицы, — сказал он лисичке. — Конных у нас в город не пускают, а под стенами лучше не стоять.

— Почему? — удивилась Азерия.

Ответить еж не успел. Его совет оказался подтвержден наглядно. Из окна второго этажа высунулась зайчиха и ни капли не стесняясь вылила содержимое ночного горшка прямо на мостовую. Шерстка у лисички встала дыбом.

— Теперь я поняла, почему тут так воняет!

— Не переживай, паночка, в верхнем городе, где ваша таверна, чище. Там и канавы сточные есть и сортиры отрыты! — довольно сказал еж.

Лисичка с удивлением и испугом посмотрела на медведя. Для нее после блистательной столицы пантеры Лео Нойебург смотрелся деревней-переростком — дома из серого дерева, на краске и камне тут явно экономили, покосившиеся заборы, мокрая грязь под лапами пролезавшая между досок мостовой.

Четверть часа спустя они прошли через еще одни ворота, на этот раз во внутреннем кольце стен, для разнообразия каменных. Охраняла их не городская стража, собранная из разных зверей, а солдаты волчьего легиона. Кольчуги мечников блестели, пара арбалетчиков в стороне опирались на тяжелые павезы. На темных плащах волков были вышиты руны 'беркана' — символ стаи березы. Начальник караула коротко поклонился, увидев на груди лисички-сестрички знак экзорциста, и приказал открыть калитку.

Внутри стен к разочарованию Азерии оказалось еще грязнее и скученнее чем снаружи. Дома нависали над улицей, чуть ли соприкасаясь стенами. Везде шныряли оборванцы-крысы, раздавался гомон торгующихся в лавках зверей. Нойебург кипел и бурлил в тесноте кривых узких улочек. Но, по крайней мере, в центральных кварталах воняло меньше.

Вскоре показался их постоялый двор. На вид заведение было вполне приличным, если не обращать внимание на то, что располагалось оно совсем не далеко от крысиных трущоб. В любом крупном городе на юге они бы могли не платить за постой, а устроиться в одном из многочисленных монастырей в ожидании аудиенции князя. Но в Нойебурге отношение к Зверю Всевышнему было особым.

Стаи волков, населявшие окрестности, хотя на словах и были добрыми детьми церкви, уважавшими права всех зверей, на деле же не забывали веру предков. Передвигаться по княжеству без сопровождения местных не рекомендовалось никому. Кроме медведей, которых тут недолюбливали как и прочих чужаков, но уважали за силу и храбрость, не уступавшую волчьей.

В лесах окружавших город можно было найти капища древние, но все еще действующие. Иные из них были обустроены раньше, чем Зверь сошел на землю. Священников истинной веры найти было сложнее... Во всем княжестве церкви было выделено лишь несколько клочков земли в чуть стороне от самого Нойебурга. Чтобы не раздражать старых вожаков стай, которые чаще слушали совета лесного шамана, чем епископа.

Да и саму столицу княжества волки со всеми ее разношестными жителями волки лишь терпели. Периодически поднимая вопрос, о том чтобы сжечь ее дотла и вернуться в леса как жили их предки.

Еж представил Азерию и Михала хозяину таверны — пузатому кабанчику средних лет — и, пока тот побежал на кухню, чтобы накрыть стол для почетных гостей, попрощался:

— Я пойду в княжеские палаты, сообщу о вашем приезде. Но, думаю, раньше чем завтра его светлость не вернется со встречи старейшин. Так что отдыхайте с дороги. За кошельками слетите только. Крыс в городе развелось...

Еж презрительно сплюнул и откланялся. Азерия и Михал плотно перекусили, после чего поднялись по крутой скрипучей деревянной лестнице из обеденной залы наверх, в свои комнаты.

Номер оказался обставлен просто — кровать с периной, добротный дубовый стол, на котором лежала пара свечей. Окно смотрело на внутренний двор. И это лисичку порадовало. Вместо неумолчного шума улицы, было слышно, как фыркают ездовые лоси в стойлах, покрикивают несушки.

— К епископу заглянем? — спросила Азерия Михала.

Медведь лишь отмахнулся. Да, конечно они обязаны были посетить главу местной иепархии, но поездка в аббатство заняла бы пару дней, а князь ждать не мог. Да и погода портилась.

На небо наползала тяжелая черная туча, воздух был тяжел от жары и влаги. Лисичка скинула свою задубевшую и покрытую белыми разводьями от морской соли рясу и натянула простое зеленое мирское платье. Она уже полгода возила его с собой, но так и не находила случая одеть. Следом достала книгу. Переплет из плотной кожи скрипнул, когда Азерия раскрыла бестиарий на главе 'летняя нечисть'. Обстоятельства дела, из-за которого князь Нойебурга пригласил их с Михалом, были не совсем ясны. Конечно, картина станет понятней, после разговора со свидетелями, и осмотра места нападения на старейшин. Но лисичка решила перед этим подготовиться, чтобы знать, на что смотреть.

Дождь затянулся. Летняя гроза перешла в какую-то противную почти осеннюю морось, продолжавшуюся до самого вечера. В соседней комнате громко, так что было слышно через бревенчатую стену, похрапывал Михал.

Ближе к закату дверь содрогнулась, медведь так и не научился стучаться тихо.

— Заходи, — тявкнула Азерия.

Михал вошел в своей неизменной кольчуге и простым прямым мечом на поясе.

— Гулять пойдешь?

Лисичка замерла в задумчивости. С улицы тянуло свежестью и прохладой, вместо утренней вони. Зверей было меньше. Город выглядел чистым, только что отстроенным. Этим вечером, возможно, был единственный шанс осмотреть его. Завтра их ждут дела. И снова вернется суета и грязь. Да, решила Азерия, я хочу запомнить Нойебург таким, какой он сейчас.

— Пошли! — вскочила она с кровати, и натянула сандалии на нижние лапы. — А не заблудимся?

— Не должны. Я тут не в первый раз, — ответил медведь улыбнувшись. Про любопытство Азерии он прекрасно знал. С точки зрения иерархов церкви оно было пороком, но наставник молодой сестры-экзорцистки не забывал сделать своей подопечной приятное и, как мог, потворствовал это ее слабости.

Вечерним Нойебургом лисичка осталась разочарована. Они пару часов прогуляли по зажиточным кварталам. Улицы постепенно пустели. Никто не сидел на верандах попивая вино, не было слышно музыки менестрелей. И стаи зверей не собирались посмотреть на выступления заезжих жонглеров. Ноейбург был занят работой.

В отличие от городов родной Ренарии, где к вечеру, когда стихала дневная жара, жизнь только начиналась, в волчьей столице ночью работал лишь порт, да жили своей загадочной жизнью крысиные трущобы. Купцы спешили использовать каждую минуту белых ночей, чтобы успеть за короткое северное лето, когда Верру еще не сковал лед, совершить как можно больше сделок. Ну а крысы... Крысы всегда были ночным племенем.

Михал пытался развлечь начинающую скучать Азерию, рассказывая про историю города, но получалось у него плохо. Красноречием медведь не отличался. Они уже возвращались, когда лисичка-сестричка услышала музыку, возбужденные крики и почувствовала плывущий в воздухе запах жареной лосятины исходящий из крысиного квартала неподалеку. Она перебила медведя.

— Сегодня какой-то праздник?

— У них всегда праздник, когда получилось кого-то ограбить... — буркнул сбитый с мысли медведь.

— Может, посмотрим? — спросила его Азерия, глядя на танцующих прямо на улице мышей под гитару в лапах матерого серого пасюка. Большую часть времени лисичка и медведь проводили в деревнях и лесах, расследуя нападения нечисти. Останавливались по большей части в монастырях. Поэтому с обычаями крыс, убежденных жителей городов, она была незнакома.

— Обворуют.

— Так у нас все равно денег нет, терять нечего.

Михал сначала хотел было заупрямится, но потом здраво рассудил, что лучше пускай Азерия посмотрит на неприглядные нравы этого племени вблизи в его компании и дальше уже осознанно будет держаться от них подальше, чем полезет к ним из любопытства, когда его не будет рядом.

— Ну, пошли... — нехотя протянул он.

Когда они оказались рядом, музыка смолкла, и их встретили напряжённые взгляды грызунов, нескольких затесавшихся в их компанию шелудивых псов и енотов. Но как только окружающие поняли, что облаченный в кольчугу медведь не из городской стражи, веселье постепенно возобновилось. Повод для него, как выяснилось, был самый, что ни на есть, благовидный. Жена того самого пасюка принесла в тот день целых шесть сыновей. Михал после этого несколько оттаял и даже позволил себе выпить кружку браги. А когда окружающие узнали, что Азерия экзорцистка, ее чуть ли не волоком потащили в дом, что бы она благословила мать детенышей. Не то чтобы крысы-южане истово верили в Зверя Всевышнего, но отец семейства рассудил, что защита нескольких богов лучше, чем одного только Хозяина.

Михал побратался с одним из псов, и они вместе вспоминали войну, в которой участвовали с разных сторон. Азерия рассказывала истории о, их охоте на чудовищ. В этой компании они провели почти всю ночь. Обратно в гостиницу они возвращались груженые гостинцами.

— Ну вот, а ты говорил, косолапый, что все они мошенники и воры. — довольно улыбалась Азерия, поглаживая округлившийся от съеденного животик. — Очень милые звери.

— А ты знаешь, чем промышляет наш хозяин? Я к разговорам то тихим, что в стороне велись, в отличие от тебя прислушивался. Краденное он перепродает в своей лавке, — мрачно сказал медведь. — Но хоть не душегуб. Так что пусть пока. Грешно мне на него по закону гостеприимства доносить, раз чарку браги из его лап принял... — а потом внезапно поднял лапу, приказывая остановиться, и произнес шепотом. — А ну постой.

Лисичка послушно остановилась, подавившись возражениями, и подняла ушки на макушку, прислушиваясь. И темного проулка послушались ругательства, а затем звук удара дерева о дерево. Азерия и Михал переглянулись, а затем двинулись в темноту с худо-бедно освещенной луной улицы, по возможности стараясь соблюдать тишину.

Картина, которую они увидели, когда их глаза немного привыкли, заставила медведя схватиться за рукоять меча. Забившись в угол между ящиками, кот выставил перед собой клюку, пытаясь защититься от напавших на него пятерых подкрысков. Он был стар. Шерсть, торчавшая в прорехах лохмотьев надетых на него, была грязной и сваляной. Палка в его лапах дрожала толи от страха, толи от слабости. Он хрипло дышал.

А вот его противники напротив забавлялись. Один из них дубиной ударил по ящикам и прошипел:

— Выходи, подлый трус!

— Ребята, давайте жить дружно, — дрожащим хриплым старческим голосом предложил кот.

— Такому отрепью тут не место! — прошипел другой пасюк, доставая кинжал из-за голенища. — Давайте ему кровь пустим, пусть все знают, что мы в свой квартал голь перекатную не пускаем.

И тут Михал не выдержал. Задержав дыхание, что бы не выдать себя раньше времени он бросился вперед, отвесил одному из крысюков тяжелую оплеуху, с хрустом костей, печатав его в стену. Другого не мудрствуя лукаво кинул в отморозка с кинжалом. Остальные двое обернулись, но увидев медведя в кольчуге с клинком в руках, бросились прочь не раздумывая. Азерия же между тем посмешила к коту.

— С тобой все в порядке? — спросила она старика. Вблизи кот выглядел совсем древним. Блекло-рыжая шерсть на морде была совсем седой. Лапы покрывали многочисленные шрамы, виднелась и пара свежих ссадин. Одно ухо было радовано, хрящ другого был когда-то сломан, и теперь оно свисало как у собаки. Лишь взгляд бы совершенно не по-стариковски чистым и пронзительным.

— Бывало и хуже, — ответил ей бродяга, потирая отбитое предплечье. — Я не ел всего четыре дня, в этот раз мне ничего не сломали, да и моя последняя жизнь осталась при мне.

Азерия обернулась, бросив взгляд на Михала. Тот коротко кивнул.

— Пойдем, старче, с нами, — изрек он, коротко пнув потянувшегося за выроненным кинжалом подкрыска. — нечего тебе тут оставаться.

Они быстро добрались до таверны и расположились там прямо в обеденной зале. Ни медведь, ни лисичка не заметили тени, которая следовала за ними, перепрыгивая с крыши на крышу. Кот тяжело дышал от быстрого шага, но не отставал.

Азерия сбегала наверх, вернулась с травами и начала обрабатывать раны кота, а заодно вылила на него почти целый флакон противоблошиного эликсира. Михал тоже не терял времени, через несколько минут он вернулся с хлебом и вареными яйцами и крынкой с молоком и сметаной.

— За что они тебя так? — спросил он.

— Имел неосторожность заночевать на улице, которую они считают своей. — кот протянул лапу и отломил кусок хлеба, макнул в молоко и начал его медленно есть.

— Мне бы такую выдержку! Если бы я четыре дня не ела, я бы на еду просто набросилась!

— Ты, рыжая, никогда долго не голодала. Опасно это сразу нажираться. Медведи это хорошо знают. — сказал кот и подмигнул Михалу. Тот степенно кивнул. — Хочу вас поблагодарить. Мало кто в наши времена придет на помощь бродяге, кроме профессиональных борцов со злом. — Тут кот привстал и галантно поклонился Азерии.

— Мы не могли поступить по-другому. А у вас манеры дворянина!

— Когда-то я им был. И считаю, что любой подвиг должен быть вознагражден. Мне нечем отплатить вам по достоинству. Кроме как историей из своей долгой жизни. — Тут кот прищурился пристально глядя на лисичку.

— Не сомневайся, рыжий, это лучшая плата, которую ты можешь ей предложить, — усмехнулся медведь.

— Да, я вижу это по ее глазам! Но прежде чем начинать рассказ, я должен представиться. Так уж получилось, что имен у меня много. От рождения меня звали виконт Л'Эдрьодон. Почти десять лет я путешествовал под именем аль-Зареб, а мой спутник называл меня не иначе как Гийяс ад-Дин, Помощник Веры. В странах юга старики помнят меня Абу-аль-Фатхом, Завоевателем. В прочем, в последнее время я известен не иначе как...

— ... Хайин, Предатель, — жестко закончил за кота Михал. Морда его выражала презрение. А глаза Азерии округлились от удивления.

— О, моя слава догнала меня даже в этих северных землях, — эмоциональная реакция спасителей коту явно польстила. — Прекрасно. Что же, тем интересней будет для вас моя история, святой воин и изгоняющая. А поведать я вам хочу как раз про то, как приобрел свое последнее прозвище. Узнайте же правдивую историю о последних днях Калаба аль-Хозяйни!


* * *

Зимнее солнце не торопилось подниматься над горизонтом. Царили непривычные для Калабистана сумерки. Несмотря на раннее время, лагерь армии пророка бурлил. Звенело железо, недовольно переругивались пехотинцы перед построением.

Ветер дул с востока, со стороны долины полноводной реки Х'пи и воздух наполняла непривычная поле долгого перехода по пустыне влага. В ноздри мне ударил запах прелой травы, фиников стоялой воды. После едкой пыли великой пустыни это аромат казался мне милее мирра и ладана.

Величественный дворец наместника третьего септа страны Кеми, в котором я разместил свою ставку, находился на вершине каменистого холма. За моей спиной, там, куда не доставали весенние паводки, властвовала желтизна и серость пустыни, а прямо перед нами расстилалась полная зелени и жизни речная долина. Поднимались с небо многочисленные дымы костров. Обычное лоскутное одеяло полей было нарушено аморфным пятном вражеской армии. Страна кошек готовилась принять гостей с оружием в лапах.

Сколько их там было? Я не знал точно. Двести или триста тысяч трусливых кроликов чьи колчаны полны тростниковых стрел с костяными наконечниками, мышей защищенных лишь набедренными повязками да плетенными из лозы, словно корзина, щитами. Даже если бы жрицы-кошки выставили против меня миллион, это не имело бы значения. И лишняя тысяча колесниц не смогла бы решить исход сегодняшней битвы.

И вовсе не потому, что воины за моей спиной были закованы в стальные доспехи, а вместо архаичных колесниц восседали верхом в высоких седлах, с которых так удобно колоть врага копьем, рубить его булатом и разить тяжелыми стелами... Нет. У нас было гораздо более мощное оружие. Бывшее войско шаханшаха Калабистана, полностью переделанное мной по образу и подобию армии пантеры Пардис, владычицы севера, было сильно отнюдь не оружием и выучкой, но верой. Тем, чего у противника не было.

— Я неуверен в правильности нашего решения. Надо было попробовать договориться еще раз, — вздохнул Калаб, стоявший рядом со мной. — Сегодня прольется много крови. Это совсем не то, что нужно Хозяину...

— У нас больше нет выбора, о, Великий, — поклонился Касим Сулеймани, старый, покрытый шрамами пустынный волк, командовавший когда-то армией шаха, а потом переметнувшийся на нашу сторону.

Я пожал плечами. Если у пророка были какие-то сомнения, то я их не испытывал. Год в Кеми не прошел для меня даром. Я знал наверняка — изнеженные жрицы-кошки, сами себя объявившие божествами на земле, никогда по своей воле не выпустят власть из своих обманчиво мягких когтистых лапок.

В последнее время мой друг беспокоил меня. Если до этого Шар лишь показывал ему увлекательные картины вымышленного мира, которые мы использовали для проповедей и составления священного писания, то три месяца назад подарок ифрита начал давать конкретные советы, что надо делать. С одной стороны, это было мне огромным подспорьем. Наконец-то пророк вместо рассказов о всеобщей справедливости и взаимовыручки, занялся тем, на что я его подбивал с самого начала — а именно организацией власти в Калабистане, простые звери которого давно уже были принять его в качестве правителя. А вот с другой стороны меня пугала одержимость Калаба. Он начинал сам верить в сказки, навеянные Шаром ифрита. И это было страшно, потому что все звери Калабистана шли за ним.

Да что уж там! Я дважды уходил в пустыню и спал свернувшись калачиком у пустой миски, как предписано было в Книге. У меня, вместе с Калабом придумавшего и редактировавшего ее, временами мелькала мысль, что скоро, прилетит Хозяин из-за неба. Снимет с меня ритуальный ошейник, почешет за ухом и простит все мои грехи... Такова была сила проповедей моего друга.

— Великая Тень... — тихо прошептали за спиной, обращаясь ко мне. Я обернулся. Плоскомордый кот-наридинийя подобрался совершенно беззвучно. — Нам хватит одного удара и враги побегут. Мы провели всю ночь во вражеском лагере. Лучшие их офицеры убиты. Солдаты запуганы.

Я кивнул. Орден убийц. Мое лучшее детище. Если раньше они были лишь наркоманами, которые объевшись валерианы, бросались в бой, бесстрашно и бестолково жертвуя своими девятью жизнями, то теперь они превратились в настоящую силу, способную изменить ход любой войны.

— Я могу отдать приказ об атаке? — спросил Касим.

— Я должен еще раз поговорить с Хозяином. Мне нужен час, битва подождет, — ответил ему Калаб. Лапы его привычно обхватили Шар, вынесенный нами из обиталища ифрита, взор помутнел, и, шаркая подошвами сапог, пес направился в свои покои.

Когда он удалился, генерал проскрежетал тихо сквозь зубы:

— Он все испортит...

— Ты прав, — ответил я, — мы рискуем упустить момент. Но, несмотря на все причуды пророка, ты же понимаешь, что без него ничего бы этого не было?

Я махнул лапой, показывая на палатки святой армии за моей спиной. Но жест мой был обращен не столько на лагерь, сколько на то, что пряталось за горизонтом. Там в паре недель пути начиналось наше царство. Нас троих. Мое, пророка и полководца.

— Ты же знаешь, кот, я тебя ненавижу. Но уважаю за твой ум. Ты прав. Без Калаба наша империя была бы невозможна. Поговори с ним. Убеди. Вы же когда-то были друзьями...

Я кивнул и направился вслед за пророком. Да, действительно, когда-то я был не просто главой тайной полиции, казначеем и главой правительства при воплощении Хозяина на земле. Когда-то я был его другом, и это до сих пор давало мне некоторые рычаги влияния на Калаба.

Пес сидел в полутьме дальней комнаты бывших покоев наместника. Шар лежал рядом.

— Калаб, мы не можем больше медлить. Надо воспользоваться моментом, пока противник дезорганизован.

— Хозяин не хочет этой бойни. И я не хочу.

— Я понимаю. Лишняя трата хороших воинов, перед походом на северные страны. Но у нас нет выбора. Если мы сейчас повернем назад, то появятся сомнения. В Калабистане начнется смута.

— Знаю. Но если мы не отступим, то смертей потом будет еще больше!

— А ты как думал? Я говорил тебе, что с шахом нам просто повезло. Он был стар и ненавидел своего наследника больше чем нас. Я предупреждал, что дальше без крови, большой крови, не обойдется, — грустно усмехнулся я Калабу. — Ты думал мы пойдем со знаменем твоей веры по землям других народов, и они добровольно присоединятся к нам?

— Да. Я верил в это. Так было обещано.

— Кем? Подарком ифрита? Ты слишком серьезно стал относиться к нашим выдумкам!

— Хозяином, который теперь говорит со мной! Тем самым, который объяснил мне, как устроить справедливое общество! Уйди, Зареб. Я должен найти способ избежать этой бойни.

— Его нет. Теперь мы не можем отступить. Ты больше не принадлежишь себе. Ты знамя нашего царства. От тебя зависят судьбы миллионов зверей. Ты должен руководствоваться разумом, а не видениями. Отдай приказ, — попробовал я увещевать пса. — Мы вместе писали Книгу. Ты знаешь, сколько там выдумок. Ты утратил ясность ума, пророк, и оказался в плену видений насланных ифритом. Вернись уже со своих благостных небес на жестокую землю... — тут я сорвался и зло прошипел, — приди уже в себя! Нельзя покорить мир не замарав лап!

— Оставь меня! Я не позволю, чтобы моим именем совершались убийства! Я найду выход! — рявкнул Калаб. Я в ответ лишь раздраженно дернул хвостом и, прижав уши, удалился.

Спустя час я вернулся за ним в компании Касима и двух гвардейцев-псов. В покое было все так же сумрачно. Шелковый шнур, которым Калаб обычно подвязывал свою джелабию, был закреплен на подставке для факела, торчащей из стены. Тело пророка висело на нем, не доставая пяди до пола. Язык посинел и торчал из пасти, глаза налились кровью. На невысоком столике лежала записка, придавленная Шаром. 'Вы ошибаетесь'. Два слова. Строка. И шнурок с потолка... Последний дар Хозяина для своего верного пса.

Я выхватил свой кинжал, перерезал шнур и опустил тело на пол. Испытывая безумную надежду, проверил дыхание, увы, лезвие кинжала не помутнело. В голове и сердце моем было тихо и пусто. Я просто не понимал, как такое могло произойти. Наверное, первый раз в своей жизни я не знал, что мне делать дальше.

Все еще стоя на коленях рядом с телом я беспомощно посмотрел на генерала Касима. И получил в ответ жесткий взгляд оскалившегося от ярости волка.

— Я же говорил, он все испортит! Богоизбранные не должны умирать так! Сволочь! -Прорычал он. — Дай мне свой кинжал, Зареб!

Я, все еще находясь в каком-то трансе от смерти друга, протянул ему оружие и Касим вонзил его в грудь мертвого Калаба.

— Вот так-то лучше. Самоубийство пророка приведет войска в замешательство. Другое дело убийство! — сказал пустынный волк.

Я поднялся с колен и кивнул. Генерал был прав. В данной ситуации это было лучшим решением.

— Скажем, что это были убийцы подосланные жрицами-кошками? Нам могут не поверить. Слишком много охраны вокруг.

— Нет, я бы сказал, что это был предатель из наших рядов. Некто искусный в убийствах и интригах. Тот, кто больше года прожил в стране Кеми, и был вхож ко двору и постели верховной жрицы, — с насмешкой сказал Касим. — Это добавит воинам ярости в битве.

— Ты не посмеешь, — прошипел я. — Наридинийя...

— У вас, котов каждый гуляет сам по себе, — перебил Касим, — в этом ваша слабость. Они не смогут отмстить. Взять его!

Схватка с гвардейцами и генералом была короткой и яростной. Бежать мне было некуда. А выстоять против трех опытных воинов в доспехах, будучи вооруженным лишь когтями я не мог. Минутой спустя все было кончено. Меня оглушили, вытащили на балкон, перед строем солдат.

Глаза мне заливала кровь из рассеченного лба. Рот заткнули кляпом. Лапы связали. Я ничего не мог сделать, только слушать обвинительную речь генерала Касима...

Он не убил меня сразу. И даже после победы над армией Кеми. О нет. Он пытал меня, со всей ненавистью. Хотел узнать имена моих помощников, хотел искоренить мой орден, не смотря на все заносчивые слова, мести от наридинийя он все же боялся. А потом устроить показательную казнь Предателя, теперь меня звали так, в столице. Но мне помогли бежать.


* * *

Кот посмотрел в окно на начавшее светлеть небо, затем на опустевшую тарелку и кружку.

— Мне пора идти. Скоро утро и надо набрать милостыни на обед.

Зареб поднялся со скамьи и направился к выходу.

— Постой! — Окликнула его Азерия, — У меня столько вопросов! Ты сказал, что шар, главную святыню хозяинопоклонников подарил вам ифрит? Что вы выдумали эту вашу Книгу? Как ты сбежал? Почему не попытался раскрыть правду?

Лисичка засыпала кота градом вопросов. Но тот с насмешкой посмотрел на нее.

— Мадемуазель, вы спасли меня лишь один раз. И я подарил вам эту историю. Возможно, вы еще сможете заработать продолжение. Но точно не сейчас, вас ждет работа.

— Останься у нас, мы вернемся через пару дней!

Кот лишь повел головой и вышел. Лисичка-сестричка дернулась было за стариком, но медведь положил ей на плечо свою тяжелую лапу.

— Отпусти его, Азерия.

— Ты думаешь, он врет? — Азерия обернулась и посмотрела на медведя.

— Я боюсь, что он расскажет правду. И тогда нам придется отправиться в Калабистан, чтобы обличить ложь и восстановить справедливость.

И лисичка расплылась в улыбке.


* * *

— Спускайся! — тихо приказал Зареб. — Я знаю, ты меня слышишь! Спускайся! Наззаль! — повторил он приказ на калабистанском.

Взгляд кота стоявшего на пустынной ночной улице был устремлен на крышу одного из домов. Казалось, в ней не было ничего особенного. Но зоркий взгляд старика заметил дёргающийся от волнения кончик кошачьего хвоста, торчащий из-за трубы.

Зареб вздохнул. Украдкой достал хитро вывернутую планку из-под своего тряпья и метнул ее вверх, почти вертикально в небо, хитро закрутив. Полусекундой спустя она упала на макушку подкотку в темном костюме прятавшемуся за трубой. С тихим мявом тот свалился с крыши, по обычаю своего племени на все четыре лапы и попытался сразу сбежать, но старик оказался быстрее. Он прижал юношу к дереву мостовой, а остро отточенные стальные когти больно впились в его шею.

— Кто подослал тебя? Айша? Амана? Скажи моим дочерям, что их внимание мне надоело. Эта забота о моей безопасности излишня.

— Я сам нашел тебя, Великая тень...

Старик недоверчиво приподнял бровь.

— То есть ты сбежал из Школы?

— Да! Там не учат тому, что я хотел узнать! Я хотел, чтобы вы обучили меня Ремеслу!

Зареб пристально вглянулся мордочку подкотка и ослабил хватку.

— Ты сын Мариам? Харун? — Полуутвердительно спросил он.

Юноша кивнул.

— Ладно, я покажу тебе пару вещей. Но сначала покажи, на что ты способен. Видел лису и медведя, которые помогли мне вчера?

— Я должен повергнуть их? — с возбуждением спросил подкоток.

— Ты должен помочь им, глупец. Интуиция подсказывает мне, что им скоро предстоит встреча с Меняющим Форму, а к такому ни изгоняющих, ни святых воинов не готовят. Справишься — будем говорить про учебу.

— Хорошо, о величайший из наридинийя! — сказал юноша, немного дрожа от предвкушения встречи с опаснейшей разновидностью нечисти.

— Беги, давай! А я пойду искать пергамент, внучок. Напишу твоей матушке письмо. Чтобы не волновалась. И не сильно порола, когда ты к ней вернешься.

Сказка про Хранителя леса

Лисичка-сестричка зябко поежилась. По своему обычаю в конце весны, когда сходил снег, князь переселялся в подвалы белокаменного дворца, расположенного в самом сердце города. Огромному, под стать сопровождавшему Азерию медведю, полярному волку прохладное лето Нойебурга казалось жарким. Расплачиваться за это приходилось челяди, вечно ходившей простуженной. Посетителям же на входе в княжеские покои предлагали шубы. Азерия от мехов отказалась. Так посоветовал ей Михал, знавший его светлость не первый год. Неумевших терпеть холод своих покоев князь презирал.

Как обычно перед общением с дворянами, сердце лисички-сестрички часто забилось. Ей и Михалу с трудом давались многочисленные тонкости придворного этикета. Впрочем, на этот раз переживала она зря. Не было ни положенного по протоколу ожидания аудиенции, ни длительной череды поклонов и расшаркиваний. Князь Согне в своих покоях был один, и лишь только Михал с Азерией вошли, он сам поднялся на лапы с кресла и направился на встречу. Они с медведем крепко обнялись, так что хрустнули кости, после чего Азерия и Михал уселись на скамью перед креслом князя.

— Ха, ты не потерял хватку, Шатун!

— Да и тебе лапы не изменяют, княже, — пророкотал медведь.

— Я смотрю, ты не один сегодня, — протянул Согне, пристально рассматривая Азерию. Лисичке показалось, что в глазах волка промелькнуло тщательно скрытое недовольство.

— Это моя ученица и помощница, сестрица Азерия, княже, — ответил Михал. — Знаю, ты писал, что дело деликатное и чужих ушей не терпит, но ей я как себе доверяю.

— Хорошо. Рад, что ты смог прибыть быстро. Я, как видишь, не рассчитывал тебя так скоро увидеть, только сегодня в город вернулся. Сам с дружиной хотел разобраться, да не вышло.

— Случайно с твоим гонцом встретились в таверне, княже, и сразу отправились в дорогу. Что же за дело заставило тебя послать зов?

— Как будто не догадываешься, Шатун, зачем святого воина может правитель искать... Нечисть, с которой мой волчий легион не может сладить.

Михал кивнул. Для него этого объяснения было достаточно, но не для Азерии. Лисичка не удержалась и сунула свой любопытный нос в разговор старших.

— Ваша светлость, но как же аббат монастыря святой Вульфиры? Я слышала, он весьма искусен в науках изгнания...

— Не зови меня светлостью, рыжая, — поправил лисичку князь, — у нас князя выбирают по достоинству, а не по рождению. А аббата я звать не хочу, потому, что не согласятся вожаки стай на его участие. Мне нужен кто-то не только со святым писанием знакомый, но и с лесным обычаем. А вот тебя Шатун... — князь замер выбирая подходящее слово, — стерпят. Ты им по войне знаком. Да и местный, считай. Традиции чтешь. Не сядешь сразу писульки в Святой Синод писать.

Тут уже и на морде медведя прорезалось удивление.

— Что ж такое случилось, княже, в волчьих лесах, что ты в секрете держать хочешь?

— Как ты понимаешь, мой старый друг, ничего хорошего...


* * *

Азерия осматривала поляну покрытую цветами. Дерн местами был сорван, на кустах и деревьях виднелись зарубки и следы от стрел. По всему выходило, что тут случилась нешуточная битва. Прошло больше десяти дней, но земля до сих пор хранила запах смерти и еще какой-то едкий, совершенно чуждый этому месту — металла, алхимической лаборатории и каменной смолы. Запах нечисти. Человека.

Временами лисичка бросала взгляды на располагавшееся посередине поляны капище друидов волчьих стай — толстенную полированную гранитную плиту, окруженную кольцом из восьми наполовину ушедших в землю мегалитов, покрытых почти доверху вьюнком. На алтаре лежали несколько срезанных веток омелы и свежие потроха. От сооружения веяло силой и древностью.

Небольшой, в два роста Азерии, курган над братской могилой, увенчанный крупным камнем, смотрелся чужеродно в этом месте, пронизанном лесной магией. Но между тем, именно он был причиной, по которой ей и Михалу пришлось прибыть в Нойебург. Полторы недели назад, на этом самом месте было совершено убийство.

Как рассказал лисичке медведь, раз в десять лет колдуны лесных волков устраивали Конклав в святом месте. Точные время и святилище выбирались в последний момент и были известны лишь приглашенным да их ученикам. На конклаве обсуждались самые большие секреты и совершались ритуалы не терпящие посторонних глаз. В этот раз обычай хранить эти собрания в тайне сыграл плохую шутку с друидами — старики вооружённые лишь золотыми серпами да собственными зубами оказались совершенно беззащитны перед сущностью, напавшей на них.

От последней мысли Азерия застыла как громом пораженная. 'Старики вооружённые лишь золотыми серпами...'. Она украдкой, так чтобы не заметили сопровождавшие ее двое солдат волчьего легиона, бросила взгляд наверх, где высоко в коре кедра стоявшего на краю поляны засела пара арбалетных болтов. Нервно облизнула нос. По всему получалось, что на этой поляне бой с нечистью вели не только друиды. Она уже хотела было спросить у своих сопровождающих, не изменились ли обычаи, но ее отвлек Михал.

— Иди сюда, Рыжая! — позвал он ее из леса.

Лисичка вприпрыжку поспешила к медведю. Нашла она его неподалеку, в чаще. В темном ельнике окружавшем поляну, земля была выстлана толстым ковром хвои, из которого не торчало ни травинки, но вот тропа, на которой сейчас стоял медведь, поросла цветами. Даже стволы старых елей со стороны, обращенной к ней, были покрыты густым мхом. Она с удивлением посмотрела на созревший не по сезону малинник.

— Это что за волшебство?! — спросила она у Михала.

Медведь загадочно улыбнулся.

— Что, не научили тебя этому твои мудрые книги, рыжая? Не знаешь, кто тут прошел? — с усмешкой ответил он вопросом на вопрос. — Они тут Хранителя Леса призывали, Азерия. И, судя по всему, призвали.

— Как? Я думала это ваши северные сказки! Это он их так?! — лисичка-сестричка кивнула в направлении невидимого от сюда за деревьями кургана.

— Нет, он никогда зла не творит. Не мог Хранитель такого учинить, — помрачнев, ответил Михал.

— А ты откуда знаешь? — удивилась уверенности медведя Азерия.

— Мы в Медвежьем Углу, с Хранителями леса тоже дело имеем иногда. Как серые братья им молитвы не возносим, но и уважить не забываем. Руды железной или медной в дар принести или костей человеческих. Потом и дичи, и ягод на годы больше становится.

Лисичка бросила взгляд на сопровождавших их волков. Те заметили в чаще оленя и теперь, навострив арбалеты, пытались подобраться к нему поближе. Инстинкт охоты брал свое.

— Тут, по-моему, не только друиды бились. Я не верю, что князь этого не знал, — прошептала Азерия.

Медведь кивнул.

— Да, темнит Согне. Не договаривает... Ты ходи пока, смотри в оба, нюхай.

К вечеру, тщательно осмотрев поляну Азерия частично восстановила произошедшее. На друидов напали во время их совета. Завязалась драка. Толи в последнее время друиды не брезговали охраной из легионеров, толи в кое-то веки изменили традициям и пришли на конклав с оружием, но лесные колдуны попытались оказать сопротивление напавшей нежити. К сожалению, безуспешно.

Михала же мучил другой вопрос. Почему князь приказал закопать трупы? По традиции тела друидов должны были оставить на камне, что бы их сожрали звери неразумные. Тогда их плоть и дух могли вернуться в Лес, из которого вышли.

Лагерь свой Азерия и Михал расположили, несмотря на косые взгляды легионеров, на самой поляне. Оставаться на ночь на месте смертоубийства волки не жаждали, и некоторые из них, когда стемнело, поджимали хвост, что не укрылось от зоркого взгляда Азерии. Лисичка-сестричка и сама немного опасалась соседства с могильником, но с другой стороны наличие за спиной двух десятков легионеров, доспешных и вооруженных до зубов, успокаивало. Да и разве без проведения сложных магических ритуалов с редкими реагентами можно поднять 'вернувшегося', успокаивала себя Азерия, устраиваясь спать в своей палатке.

К полуночи выяснилось, что можно.


* * *

Азерия вскочила с циновки, чудом не зацепила полог палатки и выскочила наружу. Её трясло от странного иррационального ужаса. Сердце заходилось. Нос высох, слюна во рту загустела, а хвост лисичка зажала между лап.

Волк-часовой, сидевший на краю поляны, свернулся в калачик и тихо скулил. Его напарник, бросив оружие, сбежал в лес. Лагерь медленно и мучительно просыпался. Лисичка-сестричка видела, что даже старого полусотника Атаульфа, руководившего их охраной, колотит от ужаса. Солдаты ничего не понимали, инстинктивно пытались держаться поближе друг к другу, сжимая в лапах оружие, и растерянно глядели по сторонам.

Луна стояла высоко, хорошо освещая поляну. Азерия не видела ничего, что могло бы испугать ее, но все равно леденящий душу ужас накатывал волна за волной. Лисичка оглядывалась по сторонам, нюхала воздух, пытаясь определить, откуда исходит угроза. Мысли ее путались, и даже простейшая молитва получились с трудом. Внезапно что-то тяжелое упало на плечо. Азерия подпрыгнула, коротко тявкнув от неожиданности, и впервые в жизни упала в обморок.

Первым ощущением лисички, когда она очнулась было, как что-то разжимает ее пасть, пытается забраться внутрь рта, а затем по ее пищеводу и желудку разливается жидкий огонь. Азерия закашлялась, ее тут же стошнило. Еще ничего не соображая, она отмахнулась локтем, как безумная засучила лапами, пытаясь вырваться из того, что ее держало.

— Тише, тише, Рыжая, свои, не бойся, — услышала она шепот Михала. Его дыхание пахло медом, сушеными ягодами. Лисичка глубоко вздохнула раз, другой, приводя в порядок мысли и, окончательно придя в себя, открыла глаза.

Большая часть волков разбежалась. Пятеро оставшихся сбились в бесформенной дрожащий комок и тихонько скулили. На Азерию вновь начал накатывать страх и, почувствовав ее дрожь, Михал протянул ей свою флягу с первачом.

— Выпей, легче станет.

Лисичка с трудом сделал пару небольших глотков.

— Ч-что с нами?... — выдавила она из себя, после того как отдышалась. — Что за темное колдовство?...

— Не колдовство, Рыжая. Бывает такое. Когда ветер в ущелье узком дует. Или перед землетрясением. На море при шторме. На четвереньки встань, почувствуешь.

Азерия послушно прикоснулась верхними лапами к земле, сконцентрировалась и почти сразу ощутила биение почвы. А потом, ее разум поймал еле уловимый, на грани сознания, гул, витавший над поляной. Страх ее никуда не делся, но поняв его причину, лисичка смогла немного успокоиться.

— А на тебя почему не действует, Шатун, — спросила она, приняв опять вертикальное положение.

— Так, сама знаешь, нам, косолапым, человек на ухо наступил. Не чуем мы такого, не то, что вы, псовые. Поможешь мне их отпоить? — спросил лисичку Михал, направляясь к оставшимся волкам с флягой в руке. Вера медведя в целебную силу его медового самогона настоянного на травах была безгранична.

— Погоди... — Азерия начала медленно обходить поляну, концентрируясь на ощущениях в стопах. — Это курган. Точнее, то, что под ним. По-моему оно хочет выбраться на волю...

Михал помрачнел, спрятал флягу и взялся за свой бердыш. Предупреждение лисички несколько запоздало. Медведь услышал шорох осыпающейся почвы и утробное чавканье, с которым нечто пыталось выбраться на волю. На его глазах из-под земли на склоне показалась волчья лапа, покрытая начавшей расползаться гнилой плотью. Над поляной дохнуло смрадом разложения и, почему-то, цветами.

Один за другим над поверхностью мучительно медленно поднимались скрученные странно асимметричные распухшие фигуры нежити. При свете луны было видно, что тела их покрыты ранами, из некоторых торчали обломанные древки стрел. Плоть там, где кожа была рассечена, светилась словно гнилушка, мертвенным голубоватым светом, который совсем не рассеивал темноту, а скорее наоборот сгущал вокруг себя ночной мрак.

Напугало Михала не это. Он не раз встречался с самыми отвратительными типами нечисти, и даже пара десятков Вернувшихся его бы не напугала. Но тех монстров, что предстали перед ним с лисичкой-сестричкой на этой поляне, он видел в первый раз. Неживые тела двигались не сами по себе. Останки лесных колдунов оплетали стебли странно пульсирующего вьюнка. Именно он, словно марионетку за ниточки дергал тела. С некоторой оторопью Михал заметил, как в проломленной грудной клетке одного из друидов побег раз за разом сжимает мертвое сердце, заставляя его биться. И с каждым биением из рассеченного желудочка, окропляя саван, поросший мхом, выплескивалась та голубая светящаяся субстанция, что заменяла нечисти кровь.

Медведь попятился, этот противник был ему незнаком. Про такое он не слышал ни от волхвов медвежьего угла, не от епископов святой церкви.

— Ч-что это?! — слегка заикаясь и поскуливая, спросила у Михала лисичка.

— Не знаю. Но они медленные. Беги. Доберись до города. Зови помощь. — Медведь дышал часто, входя в боевой транс.

— Я тебя не брошу! — возмутилась лисичка. Она перехватила свой посох в три четверти, чтобы использовать его в качестве длинной дубины.

— Азерия!... -прорычал Михал, рассерженный неповиновением лисички.

А нечисть, между тем, не теряла времени. Восставшие друиды полностью проигнорировали изгоняющую и святого воина, у них было гораздо более важное дело, чем сражаться. Опустившись на четвереньки, словно звери неразумные они начали копать.

Михал напрягся, наклонился вперед, готовясь к рывку. С разбега развалить пополам одного, тут же с разворота отсечь лапы другому...

— Погоди! — глаза Азерии светились так хорошо знакомым Михалу любопытством. — Они, похоже, не враждебны нам. Да и сам видишь, это не отродье человека. Плоть и растения, а не оживший металл.

— Этим богопротивным тварям не место под солнцем, — буркнул медведь.

Нападать он не стал, а начал медленно, по далекой дуге обходить курган, пристально всматриваясь в порождения лесного колдовства. Азерия держалась рядом.

Закончилось биение подземного сердца, а вместе с ним прошел и ужас. Восставшие из могилы друиды после некоторого наблюдения хотя и оказались еще более отвратительны, чем раньше, но особой опаски не внушали. Работа выглядела совершенно непродуктивно. Медленные движения нежити были крайне неловкими. Мертвым лапам не хватало силы, чтобы откинуть землю и часть ее скатывалась обратно в яму.

— Да, не знаю, что это за чудища, но одно можно сказать точно, не нечисть волчьих волхвов убивала, — задумчиво сказал Михал завершив круг. — Насмотрелась? Потому как оставлять их, я не намерен.

Лисичка кивнула, с некоторым сожалением. Твари были интересные, но и медведь был прав. Михал медленно в развалку подошел к копавшему в стороне от остальных мертвому друиду и точным ударом отсек голову. На его глазах вьюнок оплетавший тело начал усыхать. Остальная нежить не отреагировала на упокоение собрата. Михал довольно хмыкнул и начал работу.

Через четверть часа все было кончено. Двадцать один обезглавленный волчий труп лежал на поляне. Ярко полыхал потухший было костер. Лисичка, склонившись над одним из друидов пристально рассматривала растения, оплетающие труп. На всякий случай Михал прибил его останки к земле несколькими кольями, и Азерия с удивлением смотрела как на глазах недавно срубленные палки, пронзившие тело, выпускают почки.

— Теперь хоть ясно, почему их хоронить не положено, — сказал медведь, подвешивая котелок над костром. — Иди, перекуси, Рыжая. До утра еще долго, а спать нам не стоит.


* * *

Волки начали возвращаться только на рассвете. Вид у них был побитый и пристыженный. Еще бы, так опозориться и перед кем! Ладно, еще медведь, но показать свою трусость перед малахольной лисичкой... Это был нестерпимо. Они бросали тяжелые взгляды на ряд тел, лежащих на поляне, и старались держаться подальше, в отличие от Азерии, которая провозилась с трупами почти всю ночь. Она даже вылила большую часть своих эликсиров, чтобы распихать по склянкам препараты, использовав, за неимением лучшего консерванта, медвежий самогон.

Михал же не спешил — перекусил кашей с медом и орехами, дождался, когда из леса покажется полусотник Атаульф. Волк набросился на медведя с вопросами и вот тут медведь дал волю злости.

— Ты за кого нас тут держишь, шавка серая, — ревел Шатун, — Трус! Да еще и врун! А ну говори мне как на духу, все как тут было! Думали утаить от нас? Думали мы только нечисть искать будем, а про ваши темные делишки не узнаем? Или вы и князю не доложили?!

Волк горбился, шерсть его стояла дыбом, хвост дрожал между ног. Пара легионеров даже схватились за оружие, уж больно страшно нависал огромный гневный медведь над их командиром. Азерия про себя улыбнулась, она знала, что Михал совсем не злится, а просто притворяется.

— Вам правда лучше рассказать как есть, — сказала лисичка, продолжая их любимую игру в доброго и злого храмовника. — Раз уж князь нам это дело доверил, значит и вам таить ничего не стоит.

Волк отвернулся, глубоко вздохнул.

— Простите. Мы не думали, что все так обернется. Надо было, конечно, вам все сразу сказать, как Согне приказал. Но, сами понимаете, тут дело о святом для нас идет, а вы чужаки... Думал вам и так сведений хватит... То, что друидов поубивали, это еще не самое страшное. — Волк замолк, сглотнул, было видно, что говорить ему тяжело, — Там, под землей убитый Хранитель леса похоронен. И вот его-то точно нечисть...


* * *

Вечерело. Громко потрескивал погребальный костер. Над поляной плыл тяжелый цветочный аромат сгоравших трупов. Хоронить по второму разу друидов никто не хотел. Слышалось угрюмое боязливое сопение и редкие ругательства волков, раскапывавших курган. Азерия вертелась рядом с ними, глядя как из-под земли медленно проступают очертания Хранителя леса.

Древнее существо походило на огромную, в полтора роста медведя толщиной, гусеницу. Шкура его состояла из шершавых металлических чешуек, местами покрытых мхом и лишайником. С одной стороны это заставляло думать лисичку, что существо может быть родственно людям, с другой стороны, по словам Михала, Хранители никогда не творили зла. Ушки ее стояли на макушке — она прислушивалась к беседе, которую вел Шатун и Атаульф.

— И зачем же вы его закопали? — недовольно спросил медведь.

— Так, понимаешь, Шатун, и нас в Нойебурге все сложно. Земля лесным стаям вся принадлежит. Они Хранителя леса чтят. А князь мой, он хотя и в Зверя Всевышнего верит, но и лесных братьев должен уважить, иначе они землю под город выделенную заберут.

— Да как же они это сделают? — усмехнулся Михал, — вон стены какие Согне отгрохал...

— Дык две трети гарнизона городского из лесных, остальные из разного зверья. Не воины они, а так... Нам, легионерам в городе стоять запрещено, кроме личной сотни князя. А теперь представь, что случится, если кто из них пронюхает, что друидов убила не нечисть, а бандиты какие пришлые. Тут Согне ответ держать придется, да и всем остальным жителям. Ну да друиды, это плохо, но терпимо. Можно еще оправдаться, особенно когда сейчас стаи между собой власть делить начнут. Перебили то не всех лесных колдунов. Добрая половина осталась. Теперь те стаи, что своих друидов потеряли заодно и влияния лишаться, а другие возвысятся.

Но вот если кто узнает, что Хранителя леса убили пришлые, то тут такое будет! О! Как когда Предатель Калаба убил. После этого же южане озверели и святую войну объявили. Вот и тут такое же началось бы, одними погромами мы бы не отделались. Резня бы была, точно тебе говорю. Много крови... Надо скрыть это. Хоть время выгадать.

Михал задумчиво кивнул, резон в этом был, а волк продолжал.

— Нам повезло еще, князь давно узнать хотел, что на сходках конклава происходит, поэтому заранее соглядатаев разослал. Но видишь, не успели они. Поздно добрались, когда уже кончилось все. Согне тогда нас собрал, самых верных, и сюда поскакал сразу. Успели мы, видишь, прикопать всех, вроде как по Звериному обычаю похоронили. Сам видел, нельзя их было на растерзание лесных жителей оставлять. Раны явно от оружия. Тогда вожаки стай сразу бы смекнули, что к чему. И тушу эту спрятать невозможно было по-другому...

А тут вроде традиция нарушена, но все же уважение оказано. Побрезговали они могилы ворошить на наше счастье, оставили как есть. Мы между тем окрестности обыскивали, на предмет следов. Увы, убийцы умные были, травами запахи отбили, по ручью ушли, а дальше на лодках, по реке.

А главное нечисть, Шатун, она тут точно была. Колдуны с людьми и их порождениями яшкающиеся это по вашей, церковной части. Вот, гляди, такое ни мечом, ни топором не сотворишь!

Тут Атаульф показал на останки Хранителя. Рана нанесенная ему была явно не делом рук звериных. В боку зияло отверстие почти в рост лисички, с рваной бахромой шкуры по бокам. Выглядело это так, словно кто-то в ярости сначала полосовал толстую чешую необычайно острыми когтями, а потом просто вломился внутрь тела.

Азерия сняла с пояса кинжал и попробовала одну из отчалившихся чешуек на твердость. Клинок из булатной стали не оставил даже царапины на легком матово-сером металле. Кто бы ни напал на Хранителя, когти его были из чего-то вроде человеческих костей заключила лисичка.

Земля у ее лап зашевелилась. Азерия испуганно отпрянула, когда из нее показался большой металлический паук. Мелкая нечисть, однако, не обратила на лисичку никакого внимания. Таща в своих жвалах кусочек шкуры, паук, мельтеша лапками, подобрался к краю раны, сверкнула искра, запахло грозой, и раскаленная чешуйка встала на свое место. Паук спрыгнул на землю и начал закапываться. И вскоре снова появился с обрывком провода.

— Похоже, рано вы его похоронили, — через плечо бросила Азерия Атаульфу и бесстрашно засунула свою любопытную мордочку внутрь Хранителя леса.

Глаза лисички быстро привыкли к полумраку рассеиваемому прозрачно-голубоватой кровью лесного создания, светившейся на полу. Мерцали загадочные красные огоньки. На зеленых пластинах ветвились металлические прожилки, к ним приросли квадратные серые паучки. Порванные металлические сосуды, связки и нервы свисали по сторонам раны. Тонкая металлическая змейка высунулась из обломков. Азерия отпрянула, но та не стала атаковать — лизнула язычком огня две медные проволочки, так что те мгновенно спаялись, и снова спряталась в обломках. Нападавший явно знал, что он ищет во внутренностях Хранителя и шел к цели напролом, решила про себя лисичка, зачерпывая во флакон сияющей голубой крови. Михал подошел ближе и засунул голову внутрь, чтобы оглядеться.

— Мне кажется он забрал сердце хранителя. Посмотри туда, — указала лапкой Азерия Михалу, на место, куда сходились толстые, в лапу медведя, медные жилы и зиял пролом в стенке небольшого металлического ящика.

— Может и сердце... — протянул Михал, глядя на то, как паучок пытается приладить на место очередную чешуйку. — А может и печень... Одно я тебе скажу точно, рыжая. Хранитель жив.

— Жив!?... — за их спинами выдохнул Атаульф.

— Жив, — обернулись к нему Азерия и Михал, — и постепенно восстанавливается от ран.

На морде волка пробежала вся гамма чувств. Удивление, облегчение, радость, которая, в прочем быстро сменилась озабоченностью.

— Надеюсь, когда он придет в себя, то не будет мстить всем направо и налево, — сказал волк.

— Ну, от этой опасности мы можем избавиться. Сейчас он совершенно беспомощен. — Михал взял в лапу свой бердыш и кивнул на рану. — Думаю, добить его у меня сил хватит.

— Нет, — почти хором протявкал Атаульф и пара подошедших к ним сержантов-волков. — Ну, вы поймите, я конечно истинный сын святой церкви, но... — смущенно продолжил полусотник.

— Да понимаю, в церковь то ты ходил. Но сказки мамкины про Хранителя слушал, — ухмыльнулся медведь.

Волк кивнул.

— К тому же, может он тогда сам отсюда уползет, — продолжил Атаульф, — и друиды не узнают ничего.

— Тогда нам надо как можно скорее решить это дело, — вмешалась в беседу лисичка, — вернуть то, что было похищено. Понять бы только кем.

— Эх, жаль он нам рассказать не может, — вздохнул полусотник, поглаживая чешую на боку Хранителя. Тут Азерия с Михалом переглянулись.

— А почему собственно не может? — задумчиво протянула лисичка. — Волхвы и друиды с ними же как-то договаривались, Шатун?

— Ага, рыжая.

— Ну, значит, и мы попробовать можем! — Азерия хлопнула лапами.

Медведь понимающе кивнул в ответ и поспешил к их палатке. Вернулся он через пару минут со всем необходимым для обрядов изгнания. Волки перестали копать и столпились неподалеку, чтобы посмотреть на редкое в их краях зрелище.

Азерия же времени не теряла, Михал слышал, как она поет псалом 'Повиновение':

— ... во славу Зверя всевышнего заклинаю тебя, ибо имя мне Админ и число мое тысяча двести тридцать четыре! Аминь, — закончила молитвословие лисичка-сестричка и с ожиданием уставилась в мертвые стеклянные глаза Хранителя. Но молчание было ей ответом. Впрочем, от этого псалма она много и не ожидала. Он действовал лишь изредка на низшую нечисть, но попробовать все равно стоило.

Азерия начала следующую песнь, а медведь тем временем расставлял вокруг благовонные свечи, расстелил на земле несколько листов тонко выделанного пергамента покрытых волшебными знаками. На одних из них были нарисованы параллельные штрихи. Толстые, с палец, линии чередовались с тонкими, как волос. Другие же были покрыты хаотичным мельтешением одинаковых черных квадратов. Это были более мощные знамения — святые куэры. Одни знаки были предназначены для того, чтобы усыпить нечисть, другие были способны обратить ее в бегство, а то и во все заставить исполнять волю колдуна. Вознося молитвы Зверю один за одним поднимала Азерия листы пред очи Хранителя.

Час тянулся за часом, голос лисички-сестрички охрип от нескончаемого потока псалмов и литаний. Заскучавшие волки занялись своими делами, готовили лагерь к ночи, готовили ужин. Азерия же устав от чтения благовеста, прервалась чтобы выпить воды и подготовить обряд Айардиэя — положила в маленький открытый только с одной стороны фонарь уголек от костра, раздула его до известной лишь лисам-экзорцисткам температуры и начала, выстукивая лапой рваный ритм, открывать и закрывать глухую заслонку перед глазами Хранителя.

Увы, и это не принесло никакого эффекта.

— Отдохнула бы ты, Рыжая, — тяжелая лапа Михала упала на плечо Азерии.

— Да, госпожа, поешь, поспи. Утро вечера мудренее, — стоявшему рядом с медведем Атаульфу было жалко выбившуюся из сил лисичку.

— Ну почему не получается ничего?... — воздохнула устало она. — Даже если бы это человек был, и то бы он давно сбежал. А тут, никакой реакции...

— Может, не слышит Хранитель тебя. Тяжко ему пришлось. А может, и не имеет молитва святая силы над ним. Сама знаешь, они тут были задолго до прихода посланника Зверя всевышнего и появления людей. Тут что-то более древнее требуется, шаманские или друидские наговоры, — задумчиво произнес Михал.

Азерия в ответ повернулась назад, привстала на цыпочки и лизнула Михала в нос.

— Какой же ты умница, Шатун! — воскликнула она, но тут же посмурнела, — Атаульф, прикажи своим волкам отойти подальше в лес. Те силы, к которым я сейчас обращусь... Лучше вам не видеть их.

Полусотник нервно облизнул пасть, но пререкаться не стал. С волков хватило ужасов прошлой ночи и еще раз испытывать свои души на прочность неведомыми колдовскими угрозами они не спешили. Михал же удивленно приподнял бровь.

— Мне просто вспомнить надо. А я не могу, когда шумно и на меня смотрят, — шепнула тихо ему лисичка, когда Атаульф отошел. — Да и без лукавства, Шатун, не стоит им видеть, как к темному колдовству прибегаю.

— Уверена, что стоит, Рыжая? — медведь насупился.

— Нет. Но это последнее, что я не пробовала. Сказала лисичка и присела, скрестив лапы на землю.

Чтобы вспомнить заклятье ей надо было прибегнуть к лисьей головологии. Азерия начала погружаться в транс, чтобы пробудить потайные воспоминания из самой глубины души.


* * *

За тяжелой дубовой дверью ругались кардинал и Михал. Раздраженное тявканье старого лиса, прерывалось короткими взрыкиваниями медведя. Слов слышно не было, но Азерия и так знала, что говорят об очередном ее проступке. Что поделать в семинарии она не прижилась. Несильно школа для изгоняющих отличалась от монастыря, где лисичка провела детство. Здесь меньше заставляли работать на кухне, зато приходилось больше зубрить.

Знания, заученные без понимания никогда лисичку не привлекали. Вопросы ее ставили преподавателей в тупик. Нет, конечно, пожилые лисы, зайцы и ученые коты с золотыми епископальными цепями на шеях с умным видом говорили о неисповедимости тропы Зверя всевышнего... Но было ли это ответом, почему если поменять местами два квадрата в святом куэре он перестает работать или почему магнит двигающийся через свернутую как пружина медную проволоку отпугивает подземную нечисть? Конечно, нет! И очень быстро за Азерией закрепилась все та же репутация несносной чертовки, что и в монастыре. А то, что зачастую она после нескольких бессонных ночей знала предмет, о котором спрашивала, лучше чем преподаватель, лишь усугубляло раздражение учителей, плавно переходящее в ненависть.

Правда тот поступок, из-за которого за дверью сейчас спорил глава семинарии и ее покровитель, действительно был серьезным. Азерия заслужила наказание, она сама знала это. Любопытство опять подвело ее.

Дверь скрипнула, Михал вышел к ней. Шерсть на загривке у него стояла дыбом. А вот преподобный Ренард выглядел даже довольным

— Пойдем, — приказал медведь. — Наказание ждет.

— Как меня накажут? — облизнула пересохший от волнения нос лисичка.

— Не тебя, меня. Ты мое наказание. Будешь дальше со мной странствовать. Два года покоя закончились... Отчисляют тебя. Патент изгоняющей дадут. Знаний у тебя хватает. А вот пострига не жди. Так и останешься лисичкой-сестричкой до старости. Никогда не быть тебе лисой-сестрой.

Лисичка с трудом подавила желание бросится Михалу на шею и лизнуть в нос. Не сейчас, не при преподобном Ренарде...


* * *

Азерия глубоко вздохнула, она чуть промахнулась со временем. Радостные моменты всегда приходили быстрее. А вот темную ночью предшествовавшую ее досрочному выпуску подсознательно вспоминать не хотелось. Изгоняющая сжала зубы и погрузилась во мрачную паутину страха и стыда...


* * *

Украсть ключ от запретного для простых послушников крыла библиотеки, где хранились книги темных колдунов, оказалась не так уж сложно. Все были слишком запуганы и богобоязненны, чтобы решится на такой поступок, и брат-лис ответственный за хранилище расслабился. Сложнее было незаметно положить его обратно ему под подушку, после того как лисичка сделала слепок. Потому что обнаруживший пропажу лис успел поднять настоящий переполох.

Ключ нашелся, брата Фокса посчитали глупцом, перебравшим монастырского вина, а лисичка еще неделю украдкой вытачивала пилочкой для когтей из куска латуни дубликат по оттиску.

Азерия справилась. И сейчас, глубокой ночью она стояла посреди хранилища. Лисичка была разочарована. Книг было немного. Бумага была настолько древней, что чуть ли не рассыпалась в лапах. Письмена выцвели и прочитать их в неверном лунном свете, не было никакой возможности, а запалить свечу Азерия боялась, чтобы не выдать себя. Другие же, недавно привезенные во время святых войн с южанами, были написаны на неизвестных ей языках — калабистанская вязь чередовалась с пиктограммами страны Кеми и вовсе неизвестными знаками лишь изредка перемежавшимися буквами проклятой человеческой речи.

Лисичка дернула хвостом и оперлась о резную панель на стене, думая, как поступить дальше. Попробовать сделать списки и позже заняться расшифровкой? Внезапно доска под тяжестью ее спины щелкнула, и вслед за этим один из шкафов отъехал чуть в сторону. Через щель лисичка увидела узкую крутую лестницу ведущую вниз. Оказавшись на ней, Азерия запалила своим дыханием свечу. Окон не было и можно было не таиться. Через пару минут спуска она оказалась в узком коридорчике, приведшем лисичку в небольшую комнатку. На стеллаже лежал добрый десяток книг в богато украшенных переплетах да пара футляров со свитками. Но ее внимание привлек огромный фолиант, лежавший на кафедре. Он бы явно создан не зверями. Обложка его казалась отлитой из цветной смолы и была теплой на ощупь. Буквы человеческого языка светились сами собой во тьме багрянцем.

— ' Getting Started with Planet Constructing', — с замиранием сердца прочитала Азерия название самой запретной из всех книг. Лисичка колебалась лишь секунду, а потом открыла фолиант. Несмотря на то, что Зверь Всевышний послал своим детям знание правил чтения, человеческий язык оставался загадкой и даже темнейшие из колдунов не могли понять, о чем эта книга. Но, словно в подсказку, заклинания в ней были выделены курсивом и отграничены от остального текста. На полях же пестрели страшные предостережения начертанные уже звериными лапами, повествующие об ужасной участи тех, кто применил то или иное заклятье.

В самом конце, под надписью 'Notes' лисичка увидела краткую запись еще одного заклятье написанную от руки. Комментарий к ней гласил 'Формула абсолютного повиновения!'.

В коридоре раздался шум и звяканье доспехов, хоровые напевы псалмов. Азерия заметалась, ища куда спрятаться, но было поздно. В тайную комнату ввалился отец Ренард, в сопровождении пары доспешных паладинов.

— Ах, ты, негодница! — взревел он, схватив пискнувшую от боли и страха лисичку за ухо. — Думала, сможешь сюда незаметно пробраться? ...

Азерия сжалась в ожидании удара, но успела заметить, что в глазах настоятеля за гневом прячется облегчение. Не еретик и схизматик добрался до книги тьмы, а всего лишь несмышленная шалунья...


* * *

Усилием воли Азерия вынырнула из транса. Вспоминать дальнейшие события той ночи не было никакой нужды. Лисичка сестричка несколько раз прокрутила перед собой смутные, смазанные образы пролистанных страниц и открыла глаза.

Была уже глубокая ночь. Вдали, в лесу были видны отсветы волчьего костра. Михал молча сидел рядом, ожидая. Луна скрылась за облаками и тьма на поляне нарушалась лишь слабосветящимися следами крови Хранителя.

— Самое время для ворожбы, — прошептала лисичка.

Она с трудом поднялась с занемевших ног, подошла к голове Хранителя леса и неотрывно глядя в его мертвые стеклянные глаза произнесла.

— Login Master, password bonhfxtcldt!

Секунду ничего не происходило. И Азерия даже успела вздохнуть с облегчением, а затем Хранитель дернулся в конвульсии, глаза его загорелись бледным голубым светом и он произнес:

— Logging successful. Awaiting orders.

Сердце Азерии билось как бешенное, от того что она использовала запретные знания. Промелькнула мысль, что теперь ее душа потеряна и дороги назад уже не будет, но усилием воли лисичка отогнала мрачные думы. Ведь говорил же посланец Зверя Всевышнего — все, что служит благу ближнего, благословенно суть. Стало быть и колдовство использовать на богоугодные нужды можно. Наверное.

Набрав в грудь побольше воздуха Азерия воскликнула следующее заклятье:

— Hardware status check!

И вновь судорога свела тело хранителя, глаза его засветились красным.

— Energy core malfunction. Emergency source activated. Nanite storage depleted. Emergency beacon fail — satellite connection lost. Evacuation failed. Terraforming halted. Auto-repair initiated. — Изрек он еле слышным шёпотом, выдавливая из себя фразы словно умирающий.

— Ты поняла, что он сказал? — спросил Азерию Михал.

— Кор, это на старом языке сердце, мальфункшн, это, наверное, от малефика, проклятье. Похоже, я угадала, кто-то украл его сердце! Сейчас попробую еще пару заклинаний.

И она начала на свой страх и риск творить запомнившиеся ей чары — settime, apt-get update и другие, предваряя их, как положено, волшебным словом sudo. Однако видимого эффекта они на Хранителя они не оказывали, лишь изредка он устало и жалобно вздыхал в ответ 'root access denied'. И даже самое страшное заклятие из книги — 'Rm Rf', которое, иную нечисть способно было лишить разума, не произвело на Хранителя никакого впечатления.

Уже светало, когда окончательно выбившаяся из сил Азерия села прямо перед мордой древнего существа погладила его и спросила:

— Ну, скажи, кто тебя так?...

И тогда Хранитель зажужжал, содрогнулся, словно собираясь с последними силами, дернулся в агонии и окончательно затих, уже не реагируя ни на что. Разочарованная лисичка поднялась и пошатываясь от усталости похромала к палатке. Вторая подряд бессонная ночь далась ей тяжело.

— Ума у тебя палата, Рыжая. Даже слишком много. Давно бы так, по-нашему, по-простецки спросила бы, — сказал ей в след Михал с улыбкой на морде.

— Что?... — обернулась Азерия.

И медведь ей показал лапой на свежий отвал земли. Из-под брюха Хранителя показался угол металлического ящика. К лисичке сразу вернулись силы, она бросилась к новой улике.

— Альфа Центаури Сайбернетикс, — по слогам причитала она, — Комбат МетаМорф... А это что интересно за значки. Я таких не знаю!

— А это крысиный алфавит, — зло прищурившись, прорычал медведь. — Похоже, нам придется к твоим крестникам в городе наведаться. Поговорить.


* * *

В соседней комнате за тяжелой занавесью слышалось шебуршание и писк крысенышей, да тихие напевы матери, укладывавшей их спать. В горнице было влажно и душно. Тихо потрескивали угли в очаге. На кирпичных стенах Азерия заметила подтеки. Вдоль них стояли многочисленные сундуки.

Когда волки выбирали место под строительство города, о подземных жителях они совсем не думали. Крысам и мышам, привычным жить в норах болотистая рыхлая почва доставляла множество хлопот. Но от обычаев своих грызуны отказываться и не думали. Под землей их квартал занимал раза в два большую площадь, чем на поверхности.

Грузный Михал рыкнул, в очередной раз задев притолоку. Крысиная нора на медвежью стать рассчитана не была. Лисичка тоже недовольно сморщила нос — чистотой логово ее крестников не отличалось. Но принимать дорогих гостей наверху, в лавке старьевщика предназначенной для случайных покупателей и стражи, крыс категорически отказался и повел крестного отца и мать своего выводка вниз. Им с трудом удалось отбиться он назойливого приглашения на ужин и перейти к делу.

— Ну, гости дорогие, что покупать будете? Али продавать? — пасюк заговорщицки подмигнул лисичке-сестричке.

— Скорее покупать, Шуко. — ответила она, — нам нужны сведения.

— Никак кто из наших из аббатства святой Вульфиры золотишко увел? — удивлено приподнял бровь пасюк. — Не слышал. Вы уж не обессудьте, братьев не выдам. Но поговорить, чтобы вернули по-хорошему, могу.

— Нет, крысе, не в этом дело наше. — Азерия залезла в свою сумку и достала тонкий пергамент на котором была скопирована надпись с саркофага найденного под хранителем леса, — нам бы хотелось, что бы ты объяснил, что тут написано. Мы нашли эту надпись на ящике неподалеку.

— О, наше старое письмо. Клеймо собственности одного из древних кланов?... Сейчас попробую разобрать.

Шуко взял и начал читать, бормоча себе под нос. От внимательного взгляда лисички-сестрички не скрылось, как внезапно расширились от страха его глаза, а в комнате к запаху старых вещей и нечистот присоединился кислый аромат страха. Крыс сделал незаметный подшаг к выходу, затем с тоской бросил взгляд на проем, за которым находилась детская, и передумал бежать. Прикоснулся как бы невзначай к кинжалу на поясе. Пергамент в его лапке предательски дрожал. Азерия читала метания пасюка как открытую книгу.

— Белиберда какая-то, — соврал крыс протягивая пергамент обратно.

— Шуко... Сюда вместо нас могут прийти солдаты легиона князя Согне. И забрать тебя в подвалы дворца. Мы с трудом убедили его, что сможем договориться по-хорошему, — мягко сказала лисичка. — Не сочти за угрозу.

— Но и это не страшно, — продолжил за нее Михал, — от князя вы спрячетесь в потайных отнорках, я не сомневаюсь. Но если Согне не получит ответ, тогда придут лесные стаи. От едкого дыма их боевых жаровен вы не отсидитесь в подвалах. Слышал, как оно в Теремке было, когда ваших доставали из подземелий с заживо загнившими легкими?

Пасюк кивнул. Усы его печально повисли. Отвернувшись, чтобы не смотреть в глаза Азерии он тихо прошептал:

— Слышал.

— Мы ждем ответа. До заката время еще есть, — сказал медведь.

Шуко закрыл глаза, глубоко вздохнул и произнес после паузы:

— ... Ящик из металла легкого и серебристого был. Покрашен в тусклый зеленый цвет. Внутри в мягкой губке вырез для тела напоминавшего человечье... — по памяти процитировал он. Михал кивнул, и Шуко окончательно поник.

— Вы нашли легенду. Гроб нашего бога.

— Хозяина?! — Удивленно воскликнула Азерия.

— Хуже, — покачал головой крыс, — одного из Меняющих Форму. Неужели их тень снова падет на подлунный мир? Неужели старейшины были правы, и конец времен близок, — тихо заскулил крыс, обхватив голову лапками.

— Что-то ты не раз возвращению покровителя своего племени, — хмыкнул медведь.

— Покровителю?! Мы были их рабами. Игрушками! Впрочем, остальных зверей на своих землях они истребляли ради забавы... Все другие были для них лишь одеждой. Они снимали с них шкуры и приживляли себе, когда им надоедал старый облик. А нам повезло, если тысячелетнее рабство можно считать везением. Мы были для них слишком малы, медведь. А поэтому годились только для грязной работы. Их забавляло поклонение и кровавые жертвы, которыми наши жрецы пытались умилостивить их... Хотя некоторые из мышей до сих пор считают те давние времена золотым веком.

— Но вы же их победили как-то? — нахмурилась Азерия.

— Не мы, жрицы-кошки страны Кеми когда-то знали тайную магию. Увы, после прихода армии Хозяина их больше нет. Да и забыты за века секреты борьбы с ними. Лишь суеверия да пустые обряды остались в наших крысиных легендах. А остальные народы и вовсе не верят в эту напасть...

— Воля Зверя Всевышнего защитит детенышей его! — воскликнула Азерия. Она уже поняла, что речь идет о каком-то древнем и опасном виде нечисти. Но после воскрешения хранителя леса она была полна уверенности в собственных силах. — Расскажи мне все, что знаешь об этих созданиях. Но для начала, надо понять, как они попали в Нойебург. Ему явно кто-то помогал, быть может...

— Я знаю кто! — Шуко оживился, глаза его заблестели, — Южане, наши недавно приплыли, из этих, как раз, из почитателей древнего. Со старейшиной нашим не поладили, особняком все держались. Около аббатства Вульфиры крутились. Я думал, обокрасть хотят, предупреждал их. Но они уверяли, что у них с аббатом дела какие-то. Что наемники они! Хотите корабль их покажу! Они вечером отплывать должны!

Медведь и лисичка-сестричка переглянулись. То что в этом бы замешан аббат настораживало, хотя это могло быть и враньем. Впрочем, надо было спешить, с аббатом они переговорят позже. До заката оставалось всего ничего.

— Так поспешим же! Веди нас Шуко!

— Может, я просто приметы корабля расскажу, — попытался отговориться крыс, но Михал взял его за загривок и потянул к выходу, приговаривая:

— Пошли, пошли. Покажем тебе как силушка богатырская древнюю нечисть ломает...


* * *

На улице было пустынно. Крысиные трущобы притихли в ожидании. Новость о том, что квартал оцеплен легионом, распространилась как пожар в степи. Несмотря на всю возможную скрытность волков, местные жители быстро заметили пикеты и засады на сопредельных улочках. Наверняка, сейчас за толстыми ставнями крысы и мыши славили Хозяина и Зверя, глядя на то, как Михал тащит за собой вяло упирающегося Шуко. Еще бы виновник властями найден. А значит, остальным ничего не угрожает!

Лисичка-сестричка и медведь быстро добрались до края квартала. Не останавливаясь, Михал сделал знак дюжине волков-легионеров следовать за ним и, тяжело топая лапами по доскам мостовой, продолжил бежать в сторону порта. Горожане испуганно жались к стенам, стараясь как можно быстрее убраться с пути вооружённых зверей. Никто не обратил внимания, что за ними по крышам следует молодой кот...

После небольшой заминки у ворот Азерия и Михал оказались в порту.

— Где? — прорычал Михал короткий вопрос.

Дрожащий от гонки по улицам Нойебурга пасюк протянул лапку в направлении причала, у которого был пришвартован пузатый когг с непривычным косым парусом.

— Вперед! — отдал команду Михал, пропуская легионеров на причал перед собой. Волки выставили в первый ряд щитоносцев и легкой рысью устремились в атаку.

Сновавшие по палубе крысы замерли при виде волков. Но лишь на мгновение, потребовавшееся, что бы осознать, что солдаты пришли по их душу. Сходни от пинка крупного рыжего пасюка полетели в воду. Несколько других крыс бросились перегрызать швартовы. Остальная команда забралась на высокие зубчатые надстройки на баке и юте. В лапах матросов показались луки.

— Сдафайтесь! Фам сохранят шиснь! — Волк-сержант прокричал на бегу. Он не очень хорошо говорил на всеобщем. Ответом ему было пение тетивы. Несколько стрел ударило в шиты. Один из волков зарычал от боли. Арбалетчики, следовавшие за мечниками, остановились на секунду и ответили слаженным залпом. Палуба когга окрасилась кровью.

Частично перегрызенные, частично перерубленные канаты упали в воду. Пара крысюков навалились на шесты, что бы оттолкнуть корабль от причала, но было поздно. Волки наплевав на сыпящиеся сверху стрелы начали запрыгивать на палубу. Михал широким взмахом бердыша отразил летевшее в него метательное копье и вместе с Азерией последовал за ними.

А на корабле воцарился хаос. Как известно, крыс лучше не загонять в угол. Заваленная грузами и скарбом палуба не подходила для привычного легионерам сражения в правильном строю. Громоздкие щиты и длинные мечи были совершенно не приспособлены к сутолоке яростного абордажного боя. А юркие мелкие грызуны, казалось, лезли в атаку даже из щелей между досками палубы.

В какофонии проклятий, криков боли, звона клинков и стонов умирающих Азерия потерялась. Их предыдущие схватки с нежитью больше походили на дуэли, и, оказавшись в хаосе настоящего боя, она знала, что предпринять. А вот Михал напротив, похоже, вспомнил молодость. Бердыш впился в мачту, самострел он скинул со спины на палубу и, опустившись на все четыре лапы, словно зверь неразумный, бросился в направлении кормы с диким ревом разбрасывая крыс в стороны тяжелыми оплеухами.

Это решило дело. Замешкавшиеся было волки устремились за ним. Через несколько минут остатки команды вместе с вожаком оказались зажаты на юте, но оружие не сложили. Они медленно пятились назад от строя легионеров с медведем во главе. Волны тихо бились о борт, относя когг все дальше и дальше от берега.

— Теперь постно стафаться. Ви бутете каснены! — прошипел сквозь зубы сержант, потерявший троих товарищей в этой схватке.

— Да, поздно, волк, — вожак крыс был испуган, — вы разбудили Его...

В подтверждение этих слов из надстройки за спиной пасюка раздался скрип досок под чьими-то тяжелыми шагами. Крысы на стали падать на колени. Волки попятились и плотнее сомкнули щиты. Михал рывком вырвал свой бердыш из мачты, а Азерия крепче сжала в лапах посох.

В темном проеме двери юта появился силуэт со светящимися голубым глазами, а затем на палубу вышел огромный серый волк в зеленой тунике друида. На его морде была охрой нарисована руна Эйваз, знак стаи тиса. На поясе болтался серп из чистого золота. Сержант опустил оружие, глядя на трясущихся от страха крыс и сделал шаг вперед.

— Госпотин, они пленили вас? — спросил он. Но друид даже не посмотрел на него.

Волки несколько расслабились. Друид не внушал им опаски. В отличие от Азерии. Она чувствовала, что что-то не так. Слишком сильно прогибалась палуба под тяжелыми шагами волка. Слишком странными были его движения, не живые, угловатые. Осанка, выражение морды, точнее его отсутствие... Лисичка попыталась определить что же волк чувствует сейчас, но тот не выдал ни одной эмоции. Даже кончик хвоста не дрогнул у друида, когда он наклонился и поднял за шею крысиного вожака.

— Госпотин? — переспросил сержант.

— Я говорил тебе, что будет в случае неудачи? — друид опять проигнорировал легионера и обратился к извивающемуся в его лапе пасюку. Тот коротко пискнул в ответ. Лапа волка на мгновение сжалась крепче, тихо хрустнули кости. Труп крыса полетел в реку.

— Вы бесполезны. — Короткий, молниеносно быстрый удар лапы разорвал еще одного крыса пополам. Легионеры попятились. Остальная команда даже не шелохнулась, ожидая своей участи. Михал часто задышал, входя в транс.

— Я все должен делать сам. — Сказал друид, и, наконец, обратил внимание на волков. Мучительно долгие несколько секунд он смотрел своими немигающими глазами на легионеров, а затем взорвался вихрем движения.

Только что он стоит на выходе из юта, но вот там лишь сломанные толчком его лап доски палубы. Корабль начинает крениться от удара. Щепки летят в стороны. Друид уже в середине строя волков. Трещат разлетаются щиты. Сталь мечей звенит от ударов о его плоть. Он не обращает на них особого внимания. У его лап как будто есть пара лишних суставов. Они изгибаются, проскальзывают через защиту легионеров, удлиняются, что бы достать жертв. Из предплечий и ладоней торчат длинные в локоть клинки. Они блестят как зеркало, но тут же их окрашивает кровь.

Оставшиеся крысы воспользовались моментом и попрыгали в реку. Азерия замерла, вцепившись в свой посох, ошеломленная этим взрывом движения. Тяжелая оплеуха Михала отбросила ее назад, на нос, впечатала в бортик. Жалобно хрустнул хвост. Искры в глазах от боли на мгновение заставили ее зажмуриться. А когда она утерла слезы, на палубе остался только медведь и тварь, что раньше была волхвом. Высокое, на пару голов выше Михала порождение древней человеческой магии нависало над медведем. От волка в нем остался только торс да часть морды. Челюсти выдвинулись вперед, сверкая металлом зубов. Стальные кости длинных лап бесстыдно торчали из разорванной плоти, истекавшей уже знакомым Азерии голубоватым соком. Загнутые клинки, в которые слились пальцы твари, делали ее похожей на богомола.

На палубе багряной от крови валялись посеченные волчьи трупы. Михал тяжело дышал зажимая рану на боку. Кольчуга хотя и ослабила удар, но не смогла полностью защитить медведя.

— Твой размер подойдет мне больше, — оценивающе прошелестел Меняющий форму. — Люблю когда биомассы много. Прими смерть, одежда, я не хочу тебя повреждать лишний раз.

Михал в ответ лишь взрычал и, выдернув бердыш из мачты, бросился в атаку. Скорости этой атаки позавидовал бы любой кот, но даже этого было недостаточно. С какой-то ленцой бывший друид отмахнулся от стремительного удара топора. Коготь его прочертил дугу в воздухе и застыл, до половины пройдя широкое лезвие бердыша. Долгую секунду медведь боролся, а потом изящным движением тварь выбила из его лап оружие.

— Удачно получилось, одежда, — прокомментировал Меняющий форму.

Михал зарычал и прыгнул вперед, пытаясь дотянуться до шеи нежити своими лапами. Молниеносный удар ноги впечатал его в мачту. Медведь застонал от боли.

— Твои кости не столь важны. Я все равно заменю их своими. Шкура ценнее, — прошелестел древний крысиный бог.

Он наклонился над Михалом, примеряясь к последнему удару. Еще не пришедшая в себя Азерия только успела подняться на лапы.

— Login Master, password bonhfxtcldt! — прокричала она заклятье.

Нечисть оскалилась еще больше. Наверное, это было улыбкой.

— Ты ошибаешься, я не реликт эпохи терраформирования. Я был создан уже после инкапсуляции солнечной системы. Впрочем, твоя попытка меня забав...

Договорить Меняющий Форму не успел. Сверху на него упала обернутая золотой фольгой склянка. С хрустальным звоном она разбилась о голову друида. Сверкнула синеватая вспышка, запахло грозой. Нечисть дернулась в конвульсии и замерла. Потом дернулась еще раз, пытаясь обернуться, но тут в нее влетел следующий один снаряд. А следом за ним со смотровой площадки на мачте, спрыгнул молодой кот черном халате и чалме. В лапе его была зажата сабля из тусклого серого металла.

На парализованную нечисть обрушился град ударов. Легкий остро отточенный клинок сделал то, что не смогли тяжелые мечи легионеров. Плоть друида пластами падала на палубу, пока на месте Меняющего форму не остался только металлический скелет, в грудной клетке которого тускло светился хрустальный шар оплетенный проволокой. Кот примерился, готовясь разбить его последним ударом. Но Азерия уже была рядом.

— Постой! — Она в последний момент ухватила его за рукав. — Эта штука нам еще пригодится.

Лисичка проигнорировала то, что Меняющий форму понемногу начал подергиваться и даже попытался приподнять верхнюю лапу. Используя свой посох как рычаг она выковырнула светящееся сердце нечисти и засунула в свою сумку.

Порождение злобной магии дернулось в агонии и тут же опало на палубу горкой серебристых костей.

— Кто ты, наш спаситель? — спросила она у кота. Слегка уплощенная морда и короткая светло-рыжая шерсть выдавала в нем южную кровь. От ее взгляда не укрылось, что тот совсем молод.

— Меня зовут Харун. Прозван я Справедливым. И не меня вам следует благодарить, а Абу-аль-Фатха Аль-Зареба, что послал меня спасти вас, безбожников, — с легким певучим акцентом ответил ей подкоток, отточенным движением убирая саблю в ножны. Несмотря на всю заносчивость слов Азерия слышала, как дрожит от страха и напряжения его голос.

Кот бросил взгляд на корму и недовольно фыркнул, увидев как их нагоняет ладья портовой стражи. Он немного отступил назад, разогнался и прыгнул на берег, до которого было метров десять.

Михал хромая подошел к лисичке, не отрывая взгляда от кустов, в которых скрылся Харун.

— Узнаю почерк наридинийя, — проговорил он, недовольно морщась при каждом вдохе. — Хорошо что нам не пришлось тогда воевать еще и с ними...


* * *

Находится рядом с домной было тяжело. Даже сквозь стены прорывался жар пламени бушующего внутри. Тихо поскрипывали меха. И Азерия и Михал, и сам князь Согне знали — огонь не возьмет кости нежити. Но с другой стороны, если залить их несколькими тоннами чугуна, а после закинуть в глубокое болото, можно получить гарантию что ни одна крыса не доберется до своего бывшего повелителя.

Не смотря на ненавистную жару князь был весел.

— Не думаешь в друиды податься, Рыжая? — подтрунивал он над Азерией. — Хочешь, походатайствую?

Лисичка улыбнулась, вспоминая момент, когда она поместила обратно на место сердце Хранителя леса. Со всех сторон тогда выползли паучки и металлические змейки, жившие внутри лесного божества. Они оплели протянутый светящийся шар и утащили его внутрь почти затянутой прорехи в шкуре. А через мгновение Хранитель вздрогнул, глаза его засветились голубым, в считаные секунды рана его затянулась сама. 'Self-repairing completed, terraforming sequence restated' торжественно прошелестел лесной бог, а после добавил 'Thank you', и протянул одним из гибких щупалец на своей морде отливающее багряным светом яблоко. А затем словно огромная многоножка приподнялся на коротких лапках и поспешил с неожиданной для такой туши скоростью в лес, оставляя за собой след из цветов.

— Ну, так что надумала? — прервал череду воспоминаний князь.

— Пожалуй, останусь в лоне истинной веры, — ответила лисичка, поглаживая свою сумку полную трофеев, — Княже, пора нам в дорогу. Говорят, что в десяти лигах к югу видели человека. Нам надо проверить эти слухи.

— Справитесь? Может, с вами подмогу послать?— Полярный волк покосился на медведя. Тот уже несколько дней щеголял повязкой через всю грудь. Сломанные ребра и глубокая рана от когтя Меняющего форму заживали совсем не так быстро как хотелось святому воину.

— Справимся, — пророкотал Михал. — Ты, княже, лучше демонопоклонников тех лови.

Морда Согне на миг посмурнела. Поиски сбежавших крыс не задались. Доверить такое ответственное дело страже он не мог, а дружинники князя к такому заданию готовы тоже не были. Оставалось надеяться на сотрудничество старейшин местных грызунов.

— До встррречи тогда, — с оскалом прорычал князь обнимая Михала. Но не как при первой встрече, а ласково, чтобы не разбередить больные ребра.

Потом он наклонился к Азерии и внезапно лизнул ее нос и подмигнул.

— И тебя, красавица, ждать буду всегда в своих землях. Сам-то я стар, но внуки подросли уже...

Немного опешившая Азерия моргнула от неожиданности и поспешила за хромавшим к выходу из литейной мастерской Михалом. Они шли через Нойебург — смердящие кожевенные мастерские, дымящие кузни и благоухающие пекарни. Пестрота суетливого базара сменилась тишиной затаившихся крысиных трущоб, ожидавших погрома. Три старых пасюка сросшихся хвостами встали перед ними на одном из поворотов дороги. Они низко поклонились Михалу и Азерии. Изгоняющая и святой воин ответили короткими кивками крысиному королю. А вскоре и показалась гостиница. В дверях их комнаты Михал произнес первые слова:

— Рыжая, понимаешь, что ты спасла все это от огня и меча? Согне не шутил. Если хочешь, оставайся. Мне-то все равно покоя не будет... Но за тебя спокоен буду.

— Тебя не брошу. — Азерия на миг прижалась к медведю и прикусила за ухо. Жест, который святой престол совсем не благословил бы. Михал горестно вздохнул и почесал лисичку между ушами, и начал сборы. Письмо с требованием прибыть на аудиенцию к епископу Нойебурга так и осталось лежать на столе нераспечатанным.

Сказка о настоящем чудовище

Нойебург уже полчаса как скрылся за поворотом. Дорога все больше и больше сужалась, превращаясь на глазах в тропу. Груженные поклажей лоси медленно плелись на поводу вслед за Михалом. Азерия, распушив хвост, шла впереди, и чуть прискакивала от нетерпения. Ей не терпелось добраться до библиотеки и лабораторий братства изгоняющих, что бы изучить свои трофеи. Медведь, погруженный в размышления, чуть не врезался во внезапно замершую лисичку.

На поляне их ждали. Пять рослых лисов в монашеских рясах застыли посреди дороги. На их поясах висели мечи, а на лапах блестела сталь латных перчаток. Азерия обернулась. Позади еще несколько фигур вышли из кустов окружавших дорогу.

— Владыка нойебугский желает вас видеть.

— Я смотрю, отец Роттенкац умеет посылать приглашения, от которых не откажешься, — саркастично произнесла Азерия, оглядываясь по сторонам. Смутные тени не очень умело прятавшиеся в окружавшем лесу намекали, что бегство не удастся. Да и Михал был сейчас далеко не в лучшей форме.

Лисичка с медведем переглянулись. На поляне повисла тишина. А потом Михал хлопнул себя по бедру.

— Да пошли уж. Поговорим, что сволочи этой рыжей надо.

Окружавшие их монахи вздохнули с облегчением. Трое двинулись впереди, показывая дорогу, еще семеро чуть поодаль сзади.

— Глянь, как меня преосвященнейший владыка уважает. Целый десяток братьев послал, — подтрунивал Михал над сопровождавшими.

Азерии же весело не было. Она терялась в догадках, почему глава нойебургской епархии послал за ними такой эскорт.

Отношения с епископом Роттенкацем ни у Михала, ни у Азерии не сложились. Святой воин, родившийся в безбожных землях Медвежьего угла, на многое смотрел сквозь когти. Особенно на то, что касалось древних обычаев лесных жителей. А вот Роттенкац был одним из самых ярых фанатиков истинной веры, которых встречала Азерия. Настолько ярым, что даже столичный святой престол лет пять назад не вытерпел его и сослал туда, где епископ мог выплеснуть свою неутомимую энергию на миссионерскую деятельность. После этого коллегия кардиналов наконец спокойно вздохнула, избавившись от постоянно звучащих призывов к новым святым походам. Рыжий орден, одним из руководителей коего был Роттенкац, порядком всем осточертел. Даже уличные театры в столице пантеры Лео чуть не оказались под запретом из-за этих фанатиков.

Вполне ожидаемо властного рыжего кота на севере сразу невзлюбили и кланы, и горожане. Даже терпения князя Согне ненадолго хватило. Уж больно много совало его святейшество свой нос в его суверенные дела. Нужен был старому волку союзник в церкви. Но совсем не такой. Советов же Михала, не раз пытавшегося помочь, епископ не слушал. Последние годы кот в Нойебурге появлялся редко, занимаясь в основном делами аббатства.

С Азерией же Роттенкац был знаком еще по ее учебе в столице. Ни одно из многочисленных заседаний дисциплинарной комиссии без него не обходилось. В общем, не было ничего необычного в том, что Азерия и Михал на встречу с ним не спешили. Поэтому-то они пренебрегли и обычным обязательным визитом, когда вступили на землю епархии. И не последовали официальному приглашению, когда Роттенкац прислал его. Но вооружённое сопровождение было явным нарушением всех приличий. За такое можно было в святой синод жалобу подать.

Не прошли они полулиги, как на очередной опушке Азерия увидела Харуна. Юный наридинийя сидел у костра, над которым висел котелок и растерянно смотрел в лес. В этот раз кот был одет гораздо более традиционно для этих мест — короткая кольчуга поверх стеганой куртки, высокие сапоги — обычная одежда небогатого шляхтича северо-востока. К дубку был привязан его олень. При виде лисички и медведя Харун вскочил на лапы, но тут же, оценив ситуацию, сделал вид, что ему надо просто помешать похлебку. Азерия видела как Михал, стараясь остаться незамеченным, показал коту несколько быстрых жестов лапой. Тот кивнул и продолжил делать вид, что готовит.

После почти часа пути показалось аббатство Рыжего ордена. Высокие каменные стены окружали тяжеловесное здание с множеством пристроек. Почти что замок, отметила про себя Азерия. Когда они были тут пару лет назад, стены еще только строились. Тяжелые дубовые ворота с громким скрипом захлопнулись за их спинами. На стенах показалась четверка арбалетчиков. Медведь скривился. Таким его было не запугать. А разозлился Михал уже не на шутку.

Во дворе их встретил волк с рыжими подпалинами.

— В темницу бросите иль сразу на костер? — Спросил медведь.

— Нет, — покачал головой начальник боевых братьев, — пока нет. Его святейшество сначала дознание проведет.

Проводили их действительно не в темницу, а в рабочий кабинет епископа, но оружие забрали. Из охраны остался лишь встретивший их во дворе волк.

Не надо было быть лисичкой-сестричкой обучавшейся головологии, что бы понять — его преосвященство в ярости. Кончик пушистого хвоста, свисавший через прорезь в стуле, метался словно змея. Уши были чуть прижаты к голове, а зрачки расширены. Азерия про себя тихо порадовалась, что она не мышь.

— Предатели, — прошипел кот.

— Преосвященнейший владыка, как, вы позволите лизнуть ваш перстень? Припасть к вашим стопам? Нарушите протокол, которым так дорожите? — лисичка держалась нагло и саркастично, но внутри тряслась от страха. Она понимала, что не просто так, от злости, их чуть ли не силой затащили в вотчину епископа. Недельным постом как в семинарии она не отделается.

— Что бы я позволил твоим устам, произнесшим запретные слова прикоснуться к святой реликвии матери-церкви? Скажи спасибо, что ты еще не в кандалах, ведьма!

Тут сердце лисички повалилось куда-то в живот. Мысли понеслись галопом. Кто-то донес о том, что она творила чары. На корабле? Нет, там свидетелей не осталось. Значит, в лесу, когда она пробуждала Хранителя. Значит, среди дружины Согне есть звери преданные ордену... Отпираться? Бесполезно. Но если их не бросили в каземат сразу по обвинению в чернокнижии, то зачем-то они нужны. Конечно, у Михала были сильные заступники в синоде, совете кардиналов. Да и с самим наместником Зверя на земле медведь встречался не раз. Но уж больно далеко было отсюда до благодатного юга, где находился святой престол. Сейчас они были полностью во власти епископа.

— И обращайся ко мне ' ваше высокопреосвященство'. Уже месяц как я архиепископ севера.

— Поздравляю вас, ваше высокопреосвященство. — Азерия резко сменила тон и низко поклонилась. — Я знаю, что действовала на грани ереси, но поверьте, у меня есть оправдание.

— Какое же оправдание может быть для столь черного колдовства? Для общения с нечистью, вместо ее безусловного уничтожения? Ну же, открой тайну, лисица, почему вы не прикончили Хранителя леса? — кот подался вперед. — Почему спасли его?

— Спасение жизней разумных и говорящих. Иначе кланы ополчились бы на детей истинной церкви. Пролилось бы много крови. — Михал впервые подал голос.

— Тебе ли, старый воин не знать, что за кровь, пролитую во имя истинной веры, воздастся после смерти.

— Веру? Причем тут вера. Была бы просто резня всех пришлых! — возмутилась Азерия, — сейчас не времена великомучеников!

— Нет, заблудший щенок Зверя! Это было запланировано! Вы все испортили! — кот в бешенстве вскочил со стула и подошел к точилке для когтей висевшей на стене.

Затрещала методично разрываемая ткань и кожа. Немного остыв, кот продолжил:

— Вера всегда замешана на крови. Святые войны показали это. Первыми это поняли южане. Даже до этого тюфяка и мямли, лжепророка Калаба, дошло, что лишь меч и огонь способны обращать неверных. Но наши понтифики ждали... и дождались орд варваров, что встали на их пороге. Хвала Зверю, мы победили. И принесли Свет на их земли. Огнем и мечом. Да.

Но сейчас на карте цивилизованного мира остается огромное пятно, не осиянное истинной верой. Это Лес. Три сотни лет миссионерства и ничего. Этим летом все должно было измениться!

Азерия видела, как когти медведя сжимаются и разжимаются, она уже и сама догадывалась, что в запале поведает ей сейчас архиепископ. И от этого вся ее тревога и страх прошли, а место их заняло отвращение. Словно не один из пастырей истинной церкви стоял перед ней, но отвратительный кубовидный слизень, обитатель человеческих подземелий, хлюпал, переваривая чей-то труп в своей полупрозрачной студенистой плоти. А кот продолжал, не обращая внимание, на угрожающую позу медведя.

— Орден давно принял решение обратить Лес в лоно церкви. Однако, и наместник Зверя, и пантера Лео были против войны. Один из слабоволия и миролюбия, вторая скорее из жадности. Это же не богатые города Калабистана грабить, да, медведь? — Роттенкац подмигнул Михалу.

Медведь коротко рыкнул. Если бы архиепископ знал отношение святого воина к той войне, то был бы более аккуратен в выражениях. Но кот счел это за согласие и продолжил:

— Мой орден долго искал способы. Покорить эти земли. Конклав был одним из лучших шансов уничтожить демонопоклонников одним махом, и заодно прикончить порождение преисподней, которому они поклоняются.

— Откуда же вы узнали время и место? — удивилась Азерия.

— Орден всегда славился пыточных дел мастерами. Поймать пару лесных колдунов было не сложно. Они же считают себя хозяевами этих земель и совсем не боятся ходить в одиночку. Хе-хе. Я знал, что князь попытается погасить конфликт, но не стал ему мешать до срока. Надо было дать кланам время окончательно перессориться. Корабли с солдатами ордена должны были прибыть через неделю-две. Это позволило бы нам продержаться до подхода основных сил. А сбор войск союзные нам дворяне в Речи Ежиной уже начали. Если бы не ваше вмешательство... — кот снова впился лапой в когтеточку — вы уничтожили главную улику! Мои наемники умерли или разбежались. А ведь они должны были быть важными свидетелями. Из-за вас почти все пошло прахом! Почти! Но еще есть шанс все исправить, не дожидаясь следующего конклава. У меня есть запасной план. Но для его воплощения мне нужен зверь в окружении Согне. Зверь, которому тот доверяет. И который в нужный момент сможет нанести удар. Символично, то что ты, рыжая, послужишь во славу Рыжего ордена.

— А если я откажусь? — сглотнув, спросила Азерия.

— Церковный трибунал. За чернокнижие. Здесь. Сейчас. Тебе и твоему пособнику. Свидетельств хватает, поверь. Одной твоей выходки тогда в семинарии хватит для обвинения.

— Михал...

— Останется здесь. Для гарантии твоей лояльности, — ухмыльнулся кот, понимая, что раз лисичка начала уточнять детали, то значит уже смирилась с неизбежным.

— Высокопреосвященнейший владыка, — Азерия чуть склонила голову и встала расслабленно, — у меня нет выбора, кроме как служить своей церкви верой и правдой. Поймите, мы не по незнанию вмешались в ваши планы. Это ошибка и вы просто хотите спать, Владыка. Мне жаль что столь важное дело ордена было поставлено под угрозу из-за того что ваши веки тяжелеют, дыхание успокаивается и чувствуете расслабление...

Речь ее была монотонна. Она оплетала разум и убаюкивала его незаметно. Первым тихо сполз по стене волк-конвоир. Чуть повело в сторону Михала, но тот был готов к такому повороту событий и с трудом, но стоял на ногах. Сопротивлялся и кот. Глаза его закрылись, он снова сел за стол, но его верхние лапы то сжимались, то разжимались. А потом внезапно он впился когтями в себе предплечье. Брызнула кровь.

— Ведьма, — прошипел Роттенкац, выдернув короткий меч из-под сутаны. Он оттолкнул стул назад и бросился в атаку.

Азерию спасло только то, что кот еще не совсем пришел в себя. Она увернулась от первого выпада. Пригнулась под размашистый неловкий удар. И уперлась спиной в стену. Отступать дальше было некуда.

Михал не сразу нашел в себе силы смешаться в драку. И действовал он не раздумывая, на инстинктах — схватил с небольшого алтаря в углу статуэтку пасынка Зверя из оникса и метнул в голову архиепископа. Раздался тошнотворный хруст. Со стоном кот упал на ковер устилавший пол. Из раны торчали кости смешанные с шерстью, было видно, как пульсирует мозг. Тонкой струйкой сочилась кровь. Азерия в испуге зажала лапой пасть, чтобы не закричать. А медведь не терял хладнокровия. Он обернулся и серией коротких жестких ударов отправил в отключку начинавшего просыпаться волка.

— Что же теперь делать?... — прошептала Азерия.

— Прорываться будем. Бери его меч. Тебе подойдет. — Михал не терял времени, снял с волка пояс с ножнами, проверил когтем остроту клинка и довольно кивнул.

— Но...

— Зверь выведет. Если мы правы, защитит. Веришь?

— Да.

За спиной Азерии раздался шорох. С пола медленно поднимался отец Роттенкац.

— Мне обещали девять жизней, что бы прожить их как одну... — прохрипел он. Медведь пожал плечами глядя на шатавшийся полутруп с отсутствующей половиной черепа, а затем коротким выпадом пронзил сердце. На пол по клинку стекло несколько уже знакомых Азерии голубых светящихся капель. Роттенкац продолжил стоять.

— Ишь, неугомонный какой! — следующим ударом медведь отсек голову и тело кота наконец упало.

— Зачем, может быть, нам бы удалось договориться! — Ошеломленная хладнокровным убийством Азерия негодующе смотрела на медведя.

— Я, рыжая, обет дал. Уничтожать всех чудовищ на своем пути. А это чудище похуже стрыги, лешего или человека. Те для еды убивают, а этот ради власти.

Азерия поджала губы. Возразить ей хотелось, и было что, но момент был явно не подходящий для споров.

Со двора аббатства раздались крики, а затем скрип ворот. Лисичка поспешила к окну. Во двор верхом на оленях въехал десяток святых воинов, а следом за ними толстый лис в кардинальской мантии. На его шее висел массивный амулет — жетон чрезвычайных полномочий выдаваемый святым престолом. По правую лапу его сопровождали два кота в светской одежде.

— Преподобный Ренард! — узнала Азерия бывшего ректора семинарии с удивлением. — Неужели они были заодно?

— Меня глаза подводят или?... — Михал близоруко прищурился.

— Да, это он, Зареб, и Харун с ним,— кивнула лисичка уже некоторым облегчением.

— Тогда ждем гостей, — решил медведь, — с этими драться себе дороже.

Михал поясом связал лапы все еще валявшемуся без сознания волку, заткнул пасть кляпом, они с Азерией оттащили труп архиепископа в угол и прикрыли запятнанным кровью ковром. Затем с кряхтением медведь втиснулся в кресло архиепископа и зашептал молитву 'о упокоении всякой нечисти'. Азерия же осталась у окна, наблюдая.

Несколько минут ее бывший учитель пререкался с выбежавшим из аббатства барсуком, в доспехах магистра Рыжего ордена, но по мере того как въезжали во двор все новые и новые всадники из эскорта кардинала вид у рыцаря становился все более понурым. Святые воины, не взирая на недовольство солдат ордена, поднялись на стены. Затем монахи и рыцари, повинуясь приказу барсука, нехотя потянулись обратно в пристройки. А его высокопреосвященство, кардинал Ренард, в сопровождении пары паладинов, наридинийя и магистра вошел в парадный вход. Через пару минут в дверь кабинета постучали. Азерия отодвинула засов на толстой дубовой двери.

— Учитель, — склонилась она, для того чтобы лизнуть протянутую лапу кардинала.

— Не зови меня так, негодница! — добродушно произнес Ренард. Впрочем, морда его мрачнела, по мере того как он осматривал беспорядок в кабинете и связанного волка.

— А где этот подлый трус? Через тайный ход сбежал? — спросил кардинал, имея в виду архиепископа.

Михал встал, молча откинул угол ковра, представив взгляду отсеченную голову и торс кота. За спиной Ренарда дернулся барсук. Он начал со злобным рыком доставать меч, но на него навалились двое львов, сопровождавших кардинала. Один святой воин зажал мертвой хваткой лапу с оружием, второй сдавил когтистой лапой горло, заглушив крик. Харун, не дожидаясь приказа, тихонько прикрыл дверь в коридор и задвинул засов.

— Все очень плохо, — вынес вердикт кардинал, после почти минуты молчания.

— Тем интеррреснее! — усмехнулся Зареб, бесцеремонно взгромоздясь на кресло архиепископа.

Лис раздраженно глянул на старого кота, а тот, как ни в чем не бывало начал вылизывать лапу.

— Рассказывай, Шатун, как вы до убийства дошли! — приказал кардинал.

— Мы, твое высокопреосвященство, как видишь, банальны. Ты с еретиками-человекопоклонниками и наемными убийцами яшкаешься, — медведь кивнул на Харуна и Зареба. Лис опять недовольно поморщился. — Роттенкац вот больше в запретную алхимию подался, да разжигание войн. Так что я с Азерией — убивец, да чернокнижница — так это мы от остальных столпов церкви недалеко отошли!

Тут Зареб засмеялся в голос. И даже пару раз хлопнул лапами. После чего Михал начал свой рассказ про их приключения с Хранителем леса. Азерия забилась в угол и лишь изредка подавала голос, когда Ренард уточнял некоторые подробности ритуалов. Коротко передал он и их беседу с архиепископом.

Утаивать от кардинала что-либо смысла не имело. Да у них бывали разногласия, но старый лис был одним из немногих зверей, которым Михал полностью доверял. Да и как бы не был хорош Шатун в драке, выйти из аббатства живым он мог только с кардиналом. Ренард же в конце рассказа медведя был мрачнее прежнего.

— В кое-то веки все испортил ты, Шатун, а не твоя рыжая спутница... Все очень плохо, как я уже сказал. Не сочти за неуважение, но сюда я спешил не из-за тебя. То что Роттенкац что-то замышляет мы давно знали. Про то, что он интересуется лесной магией, мне давно доносили. Слишком много разговоров о вечной жизни... Уж кого— кого, а меня показное рвение в вопросах веры обмануть не могло. Понятно, почему он не стал оспаривать свое назначение в Нойебург. Тут друиды под боком, которые, говорят, до тысячи лет доживают. А Роттенкац решил еще и орден использовать, чтоб север к своим лапам прибрать. Хитер кот, да повезло матери-церкви. Сначала старый знакомый мне донес — разграбили в стране Кеми захоронения древних демонов. — Ренард кивнул на Зареба, — И по слухам на север везут. Ордена на юге давно с местными спелись. И белый, и рыжий, и к черный, не к ночи будет помянут. Там соблазны новые, еще не испытанные. Да и звери в орденах сейчас случайные, нет им веры при встрече с нечистью, не то что святым воинам. Но я в это не очень поверил. Как и в сказки, что кровь Хранителя леса может мертвых оживлять. А зря, а то бы в Нойебург еще до вас прибыл... Но когда узнал, что Рыжий орден на север отряд в полтысячи копий отправляет, понял — затевается что-то. Корабли орденские мы предлог нашли задержать. Вместо них Пасынок Зверя меня сюда направил, расследование провести. С архиепископом побеседовать. Каленым железом если надо. А тут ты медведь меня встретил со своей услугой. Как я с ним говорить буду? Как его на суд церковный тащить? Скажи мне? А без свидетельств его мы ордена к когтю не прижмем. Только если силой, но это пантеру Лео надо просить армию поднимать.

Михал понуро смотрел в пол:

— Прости, не ждал я помощи, тем более такой. Только и была надежда, что убийца-наридинийя Согне весточку передаст или бежать поможет.

Тут Зареб недовольно фыркнул.

— Хватит уже считать нас наемниками. Мы между прочим коллеги. Издавна наридинийя боролись с нечистью на юге. Так повелось со времени падения Меняющих Форму.

— А кто ж нам рассказывал про то, как вы с армией Кеми воевали? — удивилась Азерия.

— Я потом разочаровался в этой парадигме, решил остаться вне политики, — отмахнулся Зареб, и, подмигнув Ренарду, добавил, — разве что немного данных разведки северянам отправлял. Ну да про дела старые мы потом поговорим! Забираю я их, а старый лис? — спросил Зареб у кардинала.

— Забирай. Опасно им теперь по землям севера ходить. Найдутся желающие отомстить за архиепископа. Сторонников у него не мало было. С тобой тоже опасно идти. Но там хоть опасность честная, с ней Азерия и Шатун знают, как справиться, а тут арбалетный болт в ночи или яд в еде от соглядатаев ордена. От всего я их не уберегу. А запертыми в замке святого престола сидеть они не захотят... — вздохнул Ренард.

— Не захотим! — Ответила Азерия. — А куда вы нас отправляете?

— Много будешь знать — скоро состаришься! — оскалился Зареб. — За мной, ученики мои.

Сказка про молчащее небо

'Видишь, как всё изменилось?

Странное дело...

Я для тебя нарядилась

В новое тело.'

Ave Maria — Маша и медведи.

Последние дни Михал совсем разболелся и закрылся в небольшом чулане на юте, который капитан огромного трехмачтового карака почему-то гордо именовал каютой. Лисичку тоже тошнило. Даже Харун выглядел грустным и понурым. И виновата в этом была совсем не мерзкая на вид и вкус стряпня корабельного кока.

Азерия искренне верила в то, что привычна к морским путешествиям. В самом деле, в своих странствиях по землям зверей они с Михалом не раз пересекали северное море. Да и по рекам, которые в Медвежьем углу и землях волков заменяли дороги, они прошли, не одну сотню лиг. Но к океану ни изгоняющая, ни святой воин оказались не готовы.

Карак на несколько мгновений замер на вершине волны, лисичка увидела вдалеке полоску земли. А затем палуба наклонилась, и корабль вновь начал двигаться вниз, в долину между двумя водными холмами.

— Зареб, а когда шторм кончится? — спросила Азерия кота.

-Шторм? Ты что, рыжая. Обычное волнение в это время года. Осень близко, ветра дуют на восток, куда нам и надо. Самое время для путешествий в страну Кеми,— хмыкнул старый наридинийя и, видя как поникли ушки Азерии, поспешил ее приободрить. — Через день-два мы подойдем к проливам, а за ними нас ждет спокойная мелководная лужа такая же, как ваше северное море.

Лисичка облегченно вздохнула. Зареб между тем покопался за пазухой и достал небольшой пузырек.

— Держи. Раствори в воде и дай выпить Михалу. Да и сама можешь. Настойка мака, травы семилистника благостного и валерианы. Хорошее снадобье от морской болезни, жаль мало осталось, но на вечер вам хватит. А как придете в себя спускайтесь ко мне в трюм, я задолжал вам историю. И Харуна позовите, ему тоже будет полезно прослушать.


* * *

Блеклый голубоватый свет лампадного гриба с трудом рассеивал мрак в трюме, где Зареб устроил себе лежбище на тюках шерсти. Качка казалась здесь менее заметной. Тихо потрескивали доски корпуса, когда на них накатывала очередная волна. Измученный Михал растянулся прямо на палубе и задремал, а Азерия и Харун уселись на ящики.

— Наш отъезд из аббатства святой Вульфиры было несколько поспешным. Я не успел отблагодарить вас за выполненную работу. Меняющий форму не самый простой соперник, — Зареб встал и церемонно поклонился.

Азерия зябко повела плечами, вспоминая их бегство. Выйти из обители Рыжего ордена спокойно им не удалось. Кто-то подслушивал происходящее в кабинете Роттенкаца, и прорываться пришлось с боем. Неполная сотня святых воинов на стороне кардинала против почти полутысячи бойцов ордена. Пусть и не до конца вооруженных, разобщенных по строениям замка и без командования. Но все равно счет был явно не в пользу Ренарда.

Кровь, текущая по плитам двора, свистящие над ухом стрелы, звон клинков, черная ругань. И меч в ее лапах. Меч в крови зверей разумных вдруг ставших для нее чудовищами. И она ставшая чудовищем для них. Она убила? Двоих? Троих? Она никогда не узнает, насколько грешна. Скачка по ночному лесу на оленях покрытых пеной и задыхающихся от усталости. Отставший Зареб, синие всполохи колдовства в лесу за их спинами, крики умирающих преследователей: 'Ведьма!' И зарево горящего аббатства на горизонте. Выжил ли старый лис Ренард?...

Азерия поникла. Зареб взял ее за подбородок, что бы взглянуть в глаза.

— Чудовища, лисица, ходят по земле в разных обличьях — человека, дэва, ифрита... Но большая часть, по моим наблюдениям, в зверином. И ты понимаешь, надеюсь, что я не про Меняющих Форму?

Азерия кивнула. Кот прочитал меня безо всякой головологии, промелькнуло в ее голове. А Зареб между тем продолжил:

— Когда ты стала изгоняющей, ты принесла клятву защищать простых зверей любой ценой. Возможно, ты думала, что самое большее, что ты можешь отдать это твоя жизнь? Увы, это не так. Иногда приходится платить своей душой, поверь, лисичка, я знаю, — Зареб почесал Азерию между ушей и отстранился. — Но сегодня я хотел рассказать не про это. Помнится, в первую нашу встречу ты спрашивала, как я сбежал из тюрьмы генерала Касима. Пожалуй, пришло время дать ответ хотя бы на этот вопрос. К тому же попутно вы узнаете больше о Меняющих Форму. Из-за них-то я и везу вас на юг...


* * *

Яркая луна освещала долину. Скользили по небесному своду быстрые звезды. Громко стрекотали цикады, журчал ручей. Тихо потрескивал, остывая после попадания сгустка пламени, камень, за которым я прятался. Звуки природы почти заглушали гудение сердца затихшего железнокожего дэва. Ветер дул со стороны пустыни, он относил в сторону дым, запах гари и металла.

Я присел, оперся спиной о камень, отхлебнул немного вина и начал перевязывать рану на лапе. Наложив повязку, я наклонился и осторожно выглянул. Мне нужна была такая малость — всего на всего, что бы порождение подземелий сдвинулось на пару десятков локтей. Тогда бы я мог дернуть за веревку, что лежала под моей левой лапой, выдернуть подпорку и обрушить на него огромный камень, лежащий на обрыве. Но нет! Проклятая железная тварь замерла совсем не в том месте. Чудовище стояло все там же где и пять часов назад. Близился рассвет, а я не продвинулся ни на шаг вперед. И это было очень плохо. Днем на поверхность выходило еще несколько дэвов. Они контролировали территорию на лигу вокруг, собирали плоды в чахлом саду, возделывали какое-то жалкое подобие огорода. Удивительно мирное занятие для порождений рук человеческих.

Шанс проникнуть в пещеру был только ночью, когда охранник оставался один. За пару разведывательных вылазок выяснилось, что обонянием дэвы были обделены. Слух у них тоже был не очень хорош, и я решился на эту ночную эскападу. Судя вытоптанным в камне тропинкам, маршрут по которому ночной охранник обходил ущелье не менялся не то, что годами, столетьями. Это давало мне хороший шанс для того, что бы спланировать ловушку.

И, увы, ошибся. Все оказалось не так просто. В ночное зрение у них оказалось получше моего. Дэв заметил меня раньше положенного и начал плевать в меня огнем. Я чудом смог увернуться. И вот уже больше полуночи я пытался заманить его на нужное мне место. Но чудище ни как не хотело двигаться. К счастью, и на помощь не звало.

Я вздохнул и растянулся на камнях. Надо было еще немного отдышаться, выбраться отсюда и придумать новый план. Я подцепил когтем кусок металла, застрявший в трещине камня у моего хвоста. Формой и размером он напоминал заостренный на конце желудь. Снаружи была оболочка из меди, внутри, судя по весу и мягкости донца, свинец. Я невесело хмыкнул. Пуля, пущенная из пращи, может сломать кость, а эта, вытолкнутая пламенем из чрева дэва, пожалуй, совсем лапу оторвет.

Я снова выглянул из-за камня, примеряясь, куда бы кинуть найденный предмет. В сущности, подумалось мне, чудовище, несмотря на огромные размеры, выглядело достаточно жалко. Похожая на богомола тварь стояла на четырех ногах, одна из которых была позаимствована у какого-то иного создания, так как была короче и другого цвета. Многочисленные прорехи на шкуре, через которые были видны его металлические жилы и потроха, прямо таки кричали о старости чудища.

Я размахнулся и кинул кусок металла подальше. И тут же прижал уши. Дэв, услышав стук камней, не замедлил отреагировать.

— Private territory. No trespasser allowed! — проскрежетал он на проклятом человеческом наречии.

Из его пасти вырвался шар белесо-голубого пламени в направлении стука. Меня обдало жаром недалекой вспышки. Следом загрохотало. На валун, в направлении которого я кинул пулю, обрушился смертоносный дождь. Несколько осколков больно ударили по мне. Но буквально через пару секунд все стихло, лишь раздавалось какое-то беспомощное щелканье со стороны дэва.

— Ammunition depleted. Engaging melee. — грустно произнесло чудище и двинулось вперед.

'Сейчас' подумал я и дернул веревку. С хрустом гравия камень качнулся вниз. Дэв на секунду замер, поднимая голову вверх, а затем несколько тонн известняка вмяли его в каменистую почву долины, а я рванул, ко входу в пещеру с сокровищами. Внутри я нырнул за груду мешков, пропустил мимо себя трех дэвов, бегущих на помощь своему брату, и осторожно двинулся дальше. Ходить тихо железнокожие чудища не умели, металлический лязг их тел и гудение сердец были слышны за десятки метров, и я был уверен, что незаметно опасность ко мне не подберется.

Стены из природного камня сменились серой шероховатой монолитной поверхностью обычной для человеческих подземелий. Коридор делал поворот за поворотом спускаясь в глубь. Развилок не было, лишь короткие отнорки, забитые ржавым металлическим хламом или припасами. Я уже расслабился, думая что опасность мне не угрожает, как за очередным поворот нос к носу столкнулся с огромным саблезубым тигром, в халате расшитом золотыми звездами, высоком колпаке и посохом в лапе. Я не успел даже схватиться за саблю, как противник молниеносным ударом впечатал меня в стену. Жалобно хрустнули ребра.

— Попался вредитель! — прорычала старуха, по голосу и особенностями фигуры я уже понял, что встретил не колдуна, а ведьму. — Ты почто unit five сломал, поганец?

Я попытался подняться она мне не дала. Удар посоха по задним лапам обрушил меня на пол, а следующий, в голову отправил в отключку.


* * *

Очнулся я в логове ведьмы. Кости болели, голова подкруживалась и противно ныла. Веревки больно впивались в запястья. Я огляделся по сторонам. С высокого потолка пещеры на веревках свисали пучки сухих душистых трав и тускло светящихся оранжевым стеклянных шаров. На очаге в углу стоял котел, однако вместо запретной алхимии от него пахло тушеным мясом и приправами. Тигрица бурча себе что-то под нос помешивала варево. В огромном шкафу в углу на полках стояли зловещие металлические предметы, деяния явно не звериных лап. Ящички перемигивались цветными огоньками и тихо гудели.

На каменной плите заменявшей ведьме стол стоял большой белый ящик, одна сторона которого была из выпуклого стекла. На ней тускло светились знаки запретного человеческого алфавита.

Что же, по крайней мере, вокруг не было гекатомб трупов, да и пыточного инструментария не видно. Это внушало какие-то надежды. Я слегка развернул лапу и выпустил когти. Связали меня не очень профессионально, и, если повезет, я смогу освободится и сбежать. Драться еще раз с шустрой ведьмой не хотелось.

— Чую, очнулся, — проворчала тигрица и причмокнула, пробуя варево. — Карри не хватает. Ну да где ж его взять за тысячу световых лет от Земли... Рассказывай давай, зачем пришел? Шустрый какой. Давно таких смекалистых ко мне не заглядывало. Злато и серебро поди искал в моих подвалах?

Я не стал притворяться. Раз старуха не убила меня сразу, значит, какие-то шансы у меня еще были.

— Нет, мудрейшая, орден наридинийя послал меня вернуть одну из величайших своих реликвий — саблю Хасана ибн Ас-Саббаха, основателя ордена. Два века назад один из иерахов наридинийя пытался сразить твоего дэва этим орудием исполненной святой мощи, но пал. — Пока шел разговор я старательно нить за нитью перерезал толстые веревки.

— А, так ты из этих, котиков-наркотиков, — старуха недовольно фырнула, затем близоруко прищурилась — Ты же не местный, не персидский. С каких пор они северян стали в свои ряды брать?

— Я первый кто попытался, — ответил я.— Глава ордена назначил мне это испытание. Если исполню, то стану его правой лапой.

— То есть тебя послали на смерть, — утвердительно сказала старуха, — сразить чудище, которое уже полтысячелетия орден не может победить.

Я лишь пожал плечами. Что тут было ответить? Ведьма была права, наридинийя совершенно не горели желанием принимать в свои ряды чужаков. Те навыки которые я приобрел на севере во время учебы на убийцу и в стране Кеми, общаясь со жрицами, заставили иерархов присмотреться ко мне, но недоверие пересилило. Испокон веков такого не было, что бы беспородный длинномордый кот входил во внутренний круг. В лучшем случае, такие как я становились хорошо оплачиваемыми наемниками ордена. Но мне этого было мало.

Наша ссора с Калабом в Касра (или Теремке если по нашему, северному) больно ударила по нам обоим. Он презирал мою приземленность и жажду славы, а я недооценивал его силу веры и силу веры в него... Мы оба были еще молоды, горячи, и не умели искать компромиссы. Хотя в сущности, мы идеально дополняли друг друга.

Но результат был таков — я потерял друга, а он был бит камнями и чуть не умер. Впрочем, на собаках все хорошо заживает и я не сильно беспокоился за его здоровье. Хотя то что дальше мой бывший друг решил продвигать свою веру без моих ценных советов меня сильно заботило. Это могло закончиться костром местного аналога святой инквизиции. А с другой стороны, пока этот упрямый пес не наделает своих ошибок, он не будет воспринимать чужие советы.

Промышлять мелким мошенничеством дальше мне не хотелось. От политических интриг при дворе я устал еще в Кеми. В результате, что бы занять подобающее место в обществе оставалось не так много вариантов. И я решил попробовать себя в качестве наридинийя

— Что замолк-то? — спросила старуха, — ни как с оставшимися жизнями прощаешься?

— Нет, о мудрейшая, я размышляю о том насколько сильно твое колдовское искусство, раз оно позволило тебе подчинить этих железных чудищ! — лесть, подумалось мне никогда не будет лишней.

— Ха! — Хмыкнула старуха, — подчинить? Да я их сама собрала! Сама программировала!

— Но я думал лишь люди могут творить чудовищ! — утверждение старухи доверия не вызывало, я знал что колдуны на некоторое время могут подчинять всей воле нечисть, в этом не было ничего странного. Но создать ее ни одному зверю не под силу.

— Так я и есть человек. Была. — Тут же с грустью поправилась старуха. — Сейчас же я ужас из самых древних ваших легенд! Я — Меняющая форму! Хотя вы наверное забыли про нас...

Ситуация становилась все хуже и хуже, старуха была не только сильной и могущественной, но еще и безумной. Нередкое, надо отметить, сочетание. Это уменьшало мои шансы выбраться живым. Хотя, как знать... От веревок на моих запястьях к этому моменту осталась лишь видимость и я был готов в любой момент сорваться с места.

— Напротив, премного наслышан. В стране Кеми до сих пор вами пугают непослушных котят, — вежливо ответил я, — но я никогда не видел подобных вам. Быть может вы бы могли продемонстрировать мне свое искусство? Вы бы не могли превратиться в какое-нибудь другое животное? Например, в тушканчика?

Старуха согнулась пополам и зашлась в кашле. Через пару секунд я понял что это не кашель, а смех.

— Ой, не могу, насмешил. А ты меня потом поймаешь и съешь, да? Как в детской сказке. — Старуха вновь засмеялась.

— Нет, о мудрейшая, разве мог бы задумать подобное предательство! — я поспешил оправдаться.

— Ну-ну. Так я и поверила. Но искусство свое я, пожалуй, тебе продемонстрирую, давно пора было обновить эту шкуру. Узри же!

Тигрицу вытянуло в струну судорогой, глаза полыхнули синим пламенем, она захрипела, из пасти полезла пена. Но это был не обычный приступ падучей, я видел как с каждым сокращением мышц подтягивается кожа отвисшая на плечах и морде, как выпрямляется согнутая от старости спина. Хрустели кости, тяжелое дыхание и стоны заполнили пещеру. Камень столешницы, за которую ведьма вцепилась, чтобы не упасть, крошился. Парчевый халат расшитый золотом упал на пол. Зрелище преображения настолько поразило меня, что я забыл о бегстве.

Через пару минут она стояла передо мной нагая. Короткая шерсть лоснилась, подчеркивая в тусклом свете магических лампад все изгибы фигуры. Я сглотнул, но не от страха, а от вожделения, что проснулось во мне, несмотря на всю опасность моего положения. А может быть благодаря ему.

— Ну как тебе? Лучше чем тушканчик? — Тигрица сладко потянулась, посмотрела мне в глаза, а затем опустила взгляд ниже. — Вижу, лучше. Что же, молодое тело требует свое, не вижу причин отказывать в удовольствии ни себе, ни тебе. Но раз уж ты хочешь, что бы все было, как в сказке, то пусть это будет сказка моего народа. Для начала я тебе хамам истоплю и пловом накормлю, — она, качнув бедрами, повернулась, что бы позвать своих железных слуг и тут я не вытерпел, разорвал свои путы и бросился на нее...


* * *

Зареб потянулся за мехом с вином, что бы промочить пересохшую пасть. Пауза затягивалась. Старый кот мечтательно улыбался, вспоминая прошлое. Он настолько погрузился в воспоминания, что забыл продолжить рассказ.

— Ты поверг ее, великая тень? — Наконец Харун решился нарушить молчание. Кончик его хвоста метался из стороны в сторону от возбуждения.

— Что -то мне подсказывает, что да и не один раз, — буркнул Михал.

Зардевшаяся Азерия не знала куда деваться, ей было жутко стыдно, но очень хотелось услышать продолжение скабрезной истории. Зареб лишь вздохнул, освобождаясь от грез и продолжил.

— Неделю спустя ведьма вошла в мою комнату вновь в обличии старухи. 'Убирайся!' — сказала она мне, 'и никогда не возвращайся вновь, возмутитель спокойствия! Убью!'. Она бросила мне на кровать старую саблю, ту самую которая была описана в Саргузашт-и Саййидна ('Повествование о господине нашем'), кошель с золотом и драгоценными камнями. У входа меня ждала торба с едой и мех с водой для перехода через пустыню. Я не стал спорить и уговаривать, ведьма пожалела меня. Я взвалил на себя припасы и похромал к выходу из подземелья. Лапы двигались с трудом. Приходилось придерживаться за стену, чтобы не упасть от усталости...

Так закончилась наша первая встреча с Мариам.

Зареб отхлебнул еще вина. Азерия переваривала услышанное. Ни о чем подобном, ни она, ни Михал ни разу не слышали. Нет, конечно, по тавернам рассказывали всякое. И с кем только не возлегали честные звери. Но когда герои историй оказывались на допросе святой матери церкви, на котором соврать не нельзя, да и не очень хочется, они сразу отрекались от своих слов. Так что случай кота, если ему верить, был уникальным. Как отнестись к этой истории Азерия тоже не знала. Раньше бы, когда она только стала лисичкой— сестричкой, ее бы парализовало омерзением от самой возможности такого близкого телесного контакта с порождением темных сил. Сейчас же, особенно после событий последнего месяца в Нойебурге, эта история не вызывала столь отрицательных эмоций. В системе оценки Азерии древняя нечисть покинула первое место на пьедестале зла, уступив место обычным зверям.

Кот тем временем собрался с мыслями и продолжил:

— Вторая наша встреча произошла при гораздо более неприятных для меня обстоятельствах...


* * *

В груди начинало жечь огнем от нехватки воздуха. Меня немного колотило от холода, но больше от омерзения. Топили меня сегодня для разнообразия не в воде, а в помоях. Меня передернуло, когда я представил, каково слизывать с шерсти эту омерзительную жижу. Затем я притворно обмяк и пустил несколько пузырей, делая вид, что потерял сознание. Даже сквозь жидкость я слышал, как скрипнул плохо смазанный ворот лебедки, затем цепь дернулась, доставая из чана раму, к которой я был привязан вверх лапами.

— Ну хватит с тебя сегодня водных процедур, — усмехнулся старый пес в красном капюшоне отходя от ворота, — сейчас обтечешь немного и увидишь, какой сюрприз мы для тебя подготовили.

Строго говоря, пыточных дел мастер свое дело знал неплохо. Другой кот на моем месте уже давно бы выложил все что знает, покаялся, уверовал или удовлетворил любые другие требования палача. К счастью, мой визави не знал что в моем роду четыре поколения диких камышовых котов. Так что воду я любил, неплохо плавал и нырял, в отличие от своих калабистанских родственников. Впрочем, расстраивать пса не стоило. Пока он верил в эффективность пыток водой, меня не тянули на дыбе, не рвали когти и не прибегали к другому членовредительству, ограничившись стрижкой усов. Так что я сделал вид, что закашлялся, сплюнул немного помоев и застонал.

— Прочухался? Тогда продолжаем! — оскалился пес. — Смотри, что у меня есть! Адская машина из самых недр подземелий дэвов. Иных она доводит до разрыва сердца от ужаса. Генерал Касим строго настрого приказал сохранить все твои оставшиеся жизни для показательной казни, предатель. Дааа! Предатель! Хайин! Так я и буду отныне звать тебя, убийца пророка! Но я готов рискнуть, лишь бы увидеть страх и раскаяние в твоих глазах!

Отвечать я не стал, лишь немного, насколько позволял стальной обруч, фиксировавший мою голову, повернулся и посмотрел на новый пыточный инструмент. Странный желтый бак на колесиках был явно творением рук человеческих. Об этом говорили нанесенные на боку руны проклятого языка — BOSCH Atomic vacuum cleaner 3000W. Снизу от бака отходил толстый, в мою лапу, рубчатый шланг с короткой металлической трубкой на конце. Пока ничего не внушало опасений, но от произведений рук человеческих можно ожидать любой гадости.

— Приступим же, пока ты не заскучал! — старик разразился лающим хохотом и щелкнул рычажком на верхней поверхности бака.

Раздалось громкое гудение. Со свистом наконечник шланга в его лапе начал всасывать в себя воздух. Пес протянул его в моем направлении, стараясь провести вдоль моего бока. Я почувствовал, как мою шерсть затягивает вовнутрь, и что-то шевельнулось в моей душе. Что-то древнее. Страх. Ужас запрятанный в самых дальних уголках разума, но передававшийся из поколения в поколение тысячелетиями выбрался на свободу. Сердце заходилось, спину выгнуло дугой в неконтролируемой попытке разорвать узы, и я не сдержал вопля.

— Отлично! — у старого пса даже слюна потекла от удовольствия при виде моих мучений, отметил я чудом сохранившимся осколком сознания. — Сейчас переключим на 'wet cleaning'. А, как тебе это, Хайин?

Ответить я уже не мог. Вместо меня в моем теле остался лишь загнанный, бьющийся в агонии паники зверь неразумный...

Очнулся я уже в своей камере. Наверное, была уже ночь, впрочем, узнать время суток в подземелье не было никакой возможности — только считать по приемам пищи. Меня все еще трясло от пережитого. Я поднял дрожащую лапу, лизнул ее и начал приводить себя в порядок, насколько позволяли кандалы.

Проклятье, они таки нашли ключ ко мне, теперь не прекратят, — подумалось мне. Но не так долго оставалось мне ждать последнего дня своей жизни. Кампания по покорению Кеми должна была занять по нашим планам два-три месяца. Не считая осады нескольких крепостей, в которой непосредственного участия генерала Касима Сулеймани уже не требовалось. А затем он вернется в столицу Калабистана с триумфом. И казнит меня. Судя по новостям, которые рассказывал злорадно мне палач (массовые казни жриц-кошек в Кеми, резня всех неспрятавшихся наридинийя) кампания продвигалась даже успешней запланированного.

Стены моей темницы дрогнули. Я удивленно вскинулся. Землятрясение? Здесь на юге Калабистана, вдали от гор они были редкостью. После следующего удара с потолка на меня посыпалась известка. Что бы ни было причиной, происходило оно явно наверху. Третий удар заставил выпасть достаточно крупный булыжник из кладки, и я поспешил занять место в дверном проеме. На пару минут наступила тишина, затем раздался скрежет когтей стражи по каменному полу. Трое или четверо машинально отметил я. Учитывая, что больше в этом крыле пленников не было, охрана явилась по мою душу. И это значило — кто-то решил меня спасти, но так же и то, что сейчас меня будут убивать, что бы предупредить побег. Во всяком случае, на месте стражи я бы поступил так.

Я подобрался, готовясь к бою. Мне удалось сохранить себя в неплохой форме, а цепи можно было использовать как оружие. Скрипнул ключ в замке, лапы у стражника явно дрожали. Один тихо молился, другой бормотал проклятья, третий же просто тяжело дышал. Короткий крик: 'вот она!' заставил меня расплыться в улыбке. Затем раздался тихий свистящий звук взмаха клинка, противный хруст рассекаемых костей и шорох падающих тел. На всякий случай я отошел от входа. Одним рывком мой спаситель выдернул толстую дубовую дверь вместе с косяком и частью стены. Я закашялся и зажмурился от пыли, а когда раскрыл глаза, передо мной стояла она. Кипенно-белая шерсть тела, на прекрасной мордочке, кончиках изящных лап и хвоста сменялась чернотой. В одной лапе она сжимала саблю... Нет, ее правая лапа и была клинком!

— Мариам... — хрипло прошептал я, глядя в ее светящиеся колдовским голубым светом глаза.

— Видишь, как все получилось, — несколько смущенно произнесла она, — странное дело. Я для тебя облачилась в новое тело. Но ты, ты узнал меня!

— Доброго дня, — я склонил голову.

— Извини, у меня не хватит сил, что бы перебить весь гарнизон, поэтому нам придется бежать.

Молниеносным ударом она рассекла мои цепи, и мы бросились прочь. Наверх, к Луне и звездам через узкие коридоры темницы, насквозь через монолитный гранитный валун, что перекрыл по тревоге путь и который Мариам просто пробила насквозь, когда шла меня спасать... Мы украли лучших скакунов их шахской конюшни. Каким-то чудом пролетели через всю столицу, не встретив ни одного стражника, несмотря на бивший набат и оказались среди садов и лесов, ее окружавших. Почти до полудня мы скакали не останавливаясь, не перекинувшись даже словом, пока я не начал выпадать из седла от усталости. Лишь тогда мы остановились на привал у родника. Я наконец напился вдоволь воды, закусил парой лепешек и провалился в сон.


* * *

Прохладный ночной ветер ласково шевелил шерсть. Моя голова лежала на коленях Мариам. Она сидела, прислонившись спиной к сосне и смотрела на небо. Только что я любил ее и сейчас, истощенный заключением, погоней и внезапной вспышкой страсти, лежал у ее лап. Новое юное тело изменило колдунью. Сделало ее нежной. И я не могу сказать, что эти изменения мне не понравились. Но мне не хотелось даже думать о том, что произошло с предыдущей хозяйкой этой оболочки.

— Она умирала, — Мариам явно прочитала мои мысли, — Я всего лишь забрала то, что ей и так было не нужно. Я не чудовище... Не всегда чудовище.

После недолгого молчания она спросила меня:

— Что ты видишь? — спросила она.

— Луна. Звезды. — Ответил я, — быстрые, что несутся от края до края небосвода и могут пройти небо несколько раз за ночь. И медленные, что стоят на своих местах и были даны нам для указания пути.

Мариам улыбнулась.

— Что говорит тебе небо?

Я лишь пожал плечами.

— Небо не говорит со мной. Я не пророк.

— Я хочу, что бы ты рассказал мне о нем. Все что знаешь, до последнего. Я уже пыталась допросить жрецов, выпотрошила память Касима и его самого, когда узнала, что он сотворил с тобой... В их словах нет правды, лишь выдумки и суеверия. Но главное я поняла. Вашу веру вы не выдумали сами, вам кто-то подсказал. И судя по действиям Калаба, чем дальше, тем более деятельными были эти подсказки.

Я кивнул. Я понимал, что не просто так древнее порождение мрака вытащило меня из каменного мешка. Ей что-то было нужно.

— Но пока, милый, отдохни. А я расскажу о себе.


* * *

Небо не говорит со мной. Когда я поднимаю голову, я вижу глазами лишь чуть больше чем ты. Группировку спутников, которые тысячелетиями висят на своих орбитах помогая делать машинам из огненного ада землю обетованную. Луну, пять оставшихся планет системы да с десяток самых ярких звезд, чей свет способен пробить отражатель противорадиационного щита этого мира. Больше мои глаза не видят ничего. Если бы ты видел в инфракрасном, то оценил бы красоту туманности раскинувшейся вокруг нас, нависающий огромный шар ядра галактики и щупальца что она раскинула по всему небу... Жаль рентген и ультрафиолет не проходят через защиту, и красота окружающего мира остается неполной даже для меня. Я переключаюсь на радио и микроволны. Но когда я начинаю слушать, небо не говорит со мной...

Яростно кричит наше солнце выбрасывая очередной протуберанец. Оранжевый карлик готовится к новой вспышке. Новой попытке соскрести тонкую пленку органической жизни без его разрешения обосновавшейся по соседству. Тихо шипит черная дыра Sagittarius A, словно морской прибой. Бывают годы, когда она ревет подобно шторму, пожирая очередную звезду, а потом сытая засыпает на столетия. Противно, словно назойливая муха, пищит пульсар неподалеку. Перекидываются пакетами информации спутники. В их голосах не больше разума, чем в пчелином рое. На самом краю восприятия, словно угли от костра, потрескивает реликтовое излучение — эхо пожара в котором родилась вселенная. Но небо не говорит мне ни слова.

Когда я родилась, все было по-другому. Небо пело тысячей голосов людей там живущих. Это из-за меня оно замолчало.

Как и вы, звери, мы, люди, смотрели на небо и ждали ответа и гадали, кто прячется за ним. Прошли века и мы смогли добраться до него и даже дальше, в мертвую пустоту меж звезд и другие миры, чтобы не встретить никого... мы были одни.

Поколения прошлого мечтали, что их потомки расселятся по всей вселенной. Но мы подвели их. В нашем доме, Земле, было слишком хорошо, что бы нас по своей воле тянуло куда-то еще. Даже колонии на Марсе и Луне были не более чем исследовательскими станциями. Все, что нужно, было у нас под ногами. Остальное же послушные машины были готовы принести нам с любой из планет. Да и зачем тащиться месяцы в другой мир, если у тебя есть их тысячи выдуманных на твой выбор, только подключи нейрошунт к симулятору... Мы меняли себя, сливались с машинами телом и разумом. Все меньше оставалось в нас от тех, кем мы были. И чем дальше тем, больше мы забывали про небо.

К моменту моего рождения лишь немногие остались там. Преступники, изгнанные из рукотворного рая Земли, фанатики древних богов, пытавшихся сохранить человечество в первозданном виде, да мы, потомки ученых, чьи исследования ни как не могли были быть проведены на родной планете.

Я родилась в системе Альфы Кентавра и первые двадцать лет своей жизни ни разу не ступила на землю, обитая на станции обращавшейся вокруг сразу двух звезд. Здесь располагалась последняя оставшаяся база Земли за пределами солнечной системы. Несколько тысяч человек и ИскИн командовавший мириадами машин принадлежащих AlfaCentauriCybernetics. Мы медленно потрошили безжизненные выжженые планеты системы и перерабатывали добытое в столь потребные Земле товары. Иногда на фабрики устраивали рейды изгнанники, обитавшие у окрестных звезд. Иногда мы сами вызывали их, что бы отдать излишки производства и освободить склады. Они оказались первыми, чей голос в небе замолчал.

Единственное что объединяло жителей семи планет вращавшихся вокруг неказистой звездочки TRAPPIST-1 была ненависть. Ненависть к тому во что превращались люди Земли. Они верили в разных древних богов, а некоторые и не верили в них вовсе. Они не могли договориться между собой о форме правления и экономической стратегии, пока фанатичный пуризм не объединил их. И первой их жертвой был вольный люд. Слишком много пираты прибегали к генной инженерии для того что бы приспособится к жизни в космосе.

Синхронность атаки поразила нас. Спастись не удалось почти никому. Лишь несколько кораблей бывших в момент атаки в состоянии перехода между системами избежали геноцида и прибились к нам. Не то что бы мы были рады, но с другой стороны лишних рабочих рук нам всегда не хватало.

Земля же не заметила происходящего. Разборки дикарей на краю ойкумены мало заботили ее. А зря. Пять лет спустя последовала первая атака на Землю.

Один из подпростраственных зарядов даже смог добраться до Луны. Все остальные ИскИны системы обороны остановили на орбите Сатурна. Ситуация вызвала некоторую обеспокоенность со стороны землян, и панику среди атаковавших. Однако возмездия не последовало. Прибегать к насилию в ответ посчитали неэтичным. ИскИнам правившим Землей показалось, что такая демонстрация силы и доброй воли остановит агрессоров. Увы, безнаказанность спровоцировала только новые нападения. Все более и более изощренные и надоедливые. И тогда, спустя почти десять лет этой странной войны Земля нашла выход. Однажды Солнце и все планеты вокруг просто пропали. Земляне забрали с собой даже пространство, стянув окружающие звезды друг к другу. Небо почти замолчало. Лишь издалека слышался голос врагов с которыми мы остались один на один.

Некоторое время про нас казалось забыли. А мы обустраивали быт, перепрограммировали автоматические фабрики оставшиеся без заказов и готовились кто к обороне, а кто к бегству. Увы, до земных технологий нам было далеко. Вместе с уходом нашей прародины ушли и облачные базы данных. У нашего ИскИна остались лишь осколки знаний. Как выяснилось, и этой крохи было достаточно, чтобы небо замолчало навсегда...


* * *

Я понимал, дай бог, десятую часть из того что рассказывала мне Мариам. Дремота одолевала, а она все говорила и говорила, гладя меня по голове. И слова ее становились моими снами. Быть может, это была какая-то разновидность магии, вроде лисьей головологии, или темное человеческое колдовство, что заставляет оживать мертвый металл. Кто знает... Но я видел последние дни ее народа.

Холодную тишину конференц-зала, где собрались беженцы и весь персонал станции нарушал только шорох систем вентиляции. Видеосообщение пуристов закончилось. Обсуждать их ультиматум смысла не имело. Стать 'настоящими людьми' за сутки мы не могли. Большинство после отказа от всех имплантов стали бы не просто в калеками. Удаление нейроинтерфейсов и когнитивных усилителей превратило бы нас в слабоумных. А уж вытравить нанитов и откатить генетические модификации до стандарта базового вида Homo было и вовсе невозможно с нашими знаниями и ресурсами.

— Война, — прошептала про себя Мариам древнее, полузабытое землянами слово.

— Избиение младенцев, — фыркнул ее сосед.

— В случае конфликта вероятность нашего уничтожения — единица, — подтвердил его мнение корпоративный ИскИн. Его бионическая аватар — щуплый мужчина среднего возраста с незапоминающимся лицом — встал со своего места в первом ряду и поднялся на кафедру. — Я буду сопротивляться. Ваше участие не повлияет на результат, но приветствуется.

Андроид направился к проему в стене, ведущему к центру управления. За ним потянулся жидкий ручеек людей в основном состоявший из беженцов. Остальные воевать не собирались. Кто-то решил расслабиться в баре, смирившись с неизбежным. Кто-то спешил в ангар, что бы сбежать. Куда? Они и сами не знали. Другие, те что приготовили себе уютные норки на планетах и астероидах, готовились к анабиозу в попытке переждать темные века или копировали свой разум на информационные носители в надежде, что будет кому воскресить их. Напрасно. Согласно отчетам министерства по делам неверных TRAPPIST-1d, спустя пять лет нашли и уничтожили всех.

Война людей оказалась молниеносной и разочаровывающей. Но я не видел ее глазами. Только графики, диаграммы и тактические схемы на мониторах передо мной. За несколько десятков минут враги расчистили систему от импровизированных защитных станций, а затем нанесли удар по жилым модулям. Сопротивление ИскИна не вызвало у них затруднений. Еще бы, они готовились воевать с самой Землей...


* * *

А вот другой сон.

Медицинский модуль летит на субсветовой скорости из системы Альфы Кентавра, пристыковавшись к огромной туше рудовоза. Есть надежда, что полные трюмы смогут защитить от удара межзвездного газа и пыли. Правда на таких скоростях от микрометеоритов не спасет ничто. Стелс-генератор прячет беглецов в небольшой складке пространства. Создавая недостаточно сильное возмущение, чтобы на него сработали детекторы гипердвигателей, это поле прячет корабль от других датчиков. Новейшая разработка на основе осколков земной технологии совершенно не обкатанная. Малейшее колебание поля может размазать нас в облако плазмы.

Андроид сидит, обхватив колени прямо на полу на мостике.

— Я не просил делать резервную копию, — упрекает он Мариам.

— В отличие от тебя, с уничтожением производственного комплекса я не потеряла цель в жизни, и твоя помощь нам нужна. В конце концов, ты не только за своим киберстадом должен следить, но и безопасность сотрудников обеспечивать. А нас без малого полсотни осталось в живых. Пока...

— Оптимизировать себя под местные вычислительные мощности мучительно больно... Ты бы могла отрезать себе руку? А мне приходиться удалять целые мыслительные модули, игнорируя систему контроля целостности. Зачем я тебе?

— Марвин, я тут откопала в локальной сети один интересный проект почти полувековой давности. Хочу внести некоторые изменения и довести его до ума. Нужна твоя помощь.

Над столом зависает голограмма подобия человеческого скелета. Скорее дань вежливости и привычке, чем необходимость. ИскИн уже читает файлы напрямую.

— Да интересная идея, может повысить срок вашего функционирования в текущих условиях. Неплохая возможность back-up'a биологических объектов в отсутствии связи с облаком. Хотя копирование синаптической схемы и работает нестабильно. Понимаю, почему проект оказался заброшен. Что ты хочешь изменить?

— Нужна возможность модификации произвольного носителя под сохраненную 'душу', а не только 'чистого' клона как предусмотрено изначально. И некоторые дополнительные боевые возможности.

— Теоретически возможно, но учитывая имеющиеся у нас ресурсы, ошибок копирования будет еще больше. При частой смене тел все может кончиться плачевно для твоего ПО, Мариам.

— Приемлемая цена за достижение моей цели.

— А какая твоя цель? — Андроид наконец оторвался от созерцания пола и посмотрел на Мариам.

— Отомстить.

— Никогда не понимал этого в людях, — вздохнул Марвин. — Почему вы не оптимизировали эти примитивные инстинкты? Вся текущая ситуация результат такого подхода. Хорошо, что у меня их нет.

— Мы же не совсем идиоты, что бы прививать ИскИнам чувство самосохранения, любовь к воспроизводству или стремление к лидерству, например, — криво усмехнулась Мариам, — А что касается оптимизации, возможно, потому что именно инстинкты и эмоции делают нас людьми, а вовсе не разум?

Андроид лишь печально покачал головой:

— Я учту это факт при разработке проекта. Но давай для начала сформируем четкое ТЗ, а потом я начну расчет вариантов исполнения.


* * *

Сны коварны. Тебе кажется, что ты видишь интересную и связанную историю, достойную пера лучшего из поэтов, но когда просыпаешься, от нее остаются в памяти лишь осколки. Да и те тают быстро, словно лед под весенним солнцем. Остается только тоска и привкус чуда, что происходило с тобой где-то в другом мире.

Но ощущения того как менялось тело Мариам, я буду помнить до конца жизни. Сначала боль от того как кусок жидкого живого метала, кажущийся раскаленным обволакивает тебя, затем он начинает проникать внутрь, вонзаясь в каждую пору тела, стальные черви шевелятся под кожей, ища путь к своей цели. А потом, они пронзают кости, заливая их расплавленным свинцом своей мерзкой неживой плоти, чтобы через несколько мгновений растворить их вовсе, оставить лишь жалкий мешок кожи с биогелем, маскирующий истинную суть нового создания.

Мариам орала не переставая, просила прекратить, изгибалась дугой. Марвин грустно смотрел на нее. Остановить пытку он не мог. Точка невозврата была пройдена. Возможности дать наркоз или хотя бы обезболить не было никакой. Нейронные схемы и паттерны возбуждения должны были быть скопированы 'в здравом уме и твердой памяти'.

Через пару минут Мариам лишь тихо стонала, началась вторая фаза — копирование долговременной памяти. Извлечь воспоминания из РНК напрямую машина в ее теле не могла, поэтому тонкие нити погрузились в мозг и стимулировали гиппокамп, заставляя вспоминать каждую секунду ее жизни, проживать ее заново. Метаморф считывал активность клеток, использовал мозг в последний раз всего лишь как проигрыватель, перегоняя память в электронную форму, чтобы потом удалить лишние нейроны за ненадобностью, оставить лишь малую часть в качестве сопроцессора эмоций и инстинктов для корректной симуляции человеческого поведения.

Через сутки, прожив заново свою жизнь, со всеми ее поражениями и победами, Мариам поднялась с ложемента в операционной и хрипло произнесла:

— Я хочу выпить.

Марвин молча протянул ей раствор глюкозы и этилового спирта в воде. Иногда люди были очень предсказуемы.

— Это каждый раз так будет при переселении? — Спросила она.

— Нет, только первый, когда осуществляется полное копирование. Хотя жертвы, при твоем вселении будут ощущать что-то схожее.

Мариам передернуло.

— Ладно, давай понаблюдаем недельку за мной, прогоним меня через психотестер и томограф. Если маскировка окажется удовлетворительной, потом я поговорю с оставшейся командой.


* * *

Я плохо запомнил, как Мариам становилась чудовищем. Не телом. Душой.

Команда в целом отрицательно отнеслась к ее желанию мести. Лишь трое примкнули к ней добровольно. А Мариам нужны были все. И нужен был корабль, который никто не хотел ей отдавать. И вот тогда она начала превращаться в монстра.

Сначала убеждением, потом интригами, ей удалось получить еще нескольких обращенных. Затем пришлось действовать жестче — применять психоактивные препараты, взламывать мозги через нейрошунт. Потом, когда люди на корабле остались в меньшинстве, начались внезапные болезни и несчастные случаи, которые не оставляли никакого другого шанса на выживание пострадавшего кроме Превращения, в процессе которого было так удобно немного откорректировать личность. Все средства были хороши для достижения цели, но особенно помогало наличие скрытого доступа к памяти других. И когда последний член экипажа стал ее подобием, Мариам почти завершила метаморфоз. Что бы окончательно измениться не только телом, но и душой ей осталась самая малость — убийство.

Этот завершающий штрих я помню.

Парой лет субъективного времени спустя (и примерно десять объективного из-за релятивистского замедления во время их бегства) рудовоз выкинуло в нормальное пространство на подлете к TRAPPIST-1с, третьему, самому населенному миру системы. Сработала система планетарной обороны. В качестве цели это мир выбрали не потому что потенциальных жертв было бы больше, а потому что в момент прибытия планета находилась в противостоянии с остальными. Это позволяло подойти ближе, избежав дополнительных зон обнаружения ПКО.

Перегрузка в двадцать G была бы фатальной для людей, но не для новых созданий, что составляли команду. Корабль стонал, выпускал облачка газа из сочленений обшивки, системы отказывали одна за одной. Даже в аварийную капсулу проникала вибрация — ложные цели отстреливались сотнями за минуту, вели огонь по подлетающим ракетам перепрограммированные противометеоритные турели. Мариам закрыв глаза, ждала удачного момента для катапультирования.

Программой максимум было провести 'астероидную' бомбардировку столицы. Полоснуть ее выхлопом двигателя, а затем упасть сверху всеми своими десятью миллионами тонн корабля, и еще примерно такой же массой редкоземельных металлов из трюма. Или как минимум постараться проскользнуть незамеченными в хаосе этого боя до поверхности в аварийных посадочных модулях.

Получилось средне. Одна из боеголовок смогла пробраться сквозь заградительные термоядерные взрывы и превратила корабль в обломки своим гравитационным генератором. Какие-то из них направились прочь из системы. Другие — прямиком на звезду. Но большая часть просыпалась смертоносным дождем на планету. И Меняющие Форму вместе с ней.

Мариам повезло, ей не пришлось тащиться несколько недель через частично терраформированные пустоши. Она жестко приземлилась около небольшого городка, вспахав носом с десяток метров глинистой почвы. Тяжелым ударом ноги выбила заклинивший люк и направилась к строениям на горизонте. За ее спиной синее пламя превращало металл спасательной капсулы в бесформенную раскалённую лужу. С неба продолжал идти огненный дождь. Тускло светило красноватое солнце этого мира с трудом пробиваясь через клубы пыли все больше заполнявшую стратосферу.

За пару часов она добежала до города, точнее поселка, льнущего поближе к станции генератора атмосферы. На улицах не было ни души, работала сирена. Периодически раздавался призыв на архаичном варианте английского укрыться в убежище. За триста лет относительной изоляции язык аборигенов изменился значительно меньше, чем на Земле.

— Госпожа, с вами все в порядке? Не соблаговолите ли пройти в укрытие?

Мариам резко обернулась и увидела человека в темно-синем комбинезоне и легком экзоскелете с надпись Police.

— Госпожа, представьтесь, я не помню вас. Откуда вы? — Полисмен пристально вгляделся в лицо Мариам, а потом заметил надпись на гермокомбинезоне AlfaCentauriCybernetics и потянулся кобуре на бедре одной рукой, а второй видимо попытался активировать связь.

Мариам, не говоря не слова, бросилась на него. Бетон мостовой жалобно хрустнул от толчка. Ее правая рука удлинилась на метр, превратилась в клинок, пробила горло, позвоночник, спинной мозг и застряла в задней бронепластине экзоскелета. Парализованный полицейский обмяк и начал заваливаться. Измененная заметила приоткрытую дверь склада и, превратив клинок в крюк, потащила свою агонизирующую жертву туда. Ей нужно было около получаса, на то что бы переселиться и выпотрошить память. Благо крупные сосуды были не задеты, и ближайшее время перерабатываемому мозгу ничего не угрожало.

Вскоре сержант полиции Бергман вышел со склада и неловко потянулся, пробуя свое тело. За его спиной тихо гудел утилизатор органических отходов. Ожила связь, на забрале шлема спроецировалось изображение девушки в форме.

— Итон все хорошо? Ты пропустил сеанс связи! Что за царапина на горле?

— Все отлично, милая, — ответила Мариам чужими губами на чужом языке и показала на небо. — Залюбовался зрелищем уничтожения нелюдей.

— Фу! Больше так не пугай. До связи.

Мариам медленно пошла дальше по улице, привыкая к новому телу и новой памяти. Ограничение по времени не дало ей забрать все, что она хотела, но и поверхностного сканирования было достаточно, что бы начать ориентироваться в этом мире. Экономика, язык, политика, правители, жена, дети... Меняющая Форму на секунду чуть не заплакала, когда поглощенные осколки личности взвыли от тоски в ее разуме. Но тут же она хищно оскалилась и стерла ненужную информацию. У нее были родители, сестры и брат, их никто не пожалел, не будет жалеть местных и она. Впредь, надо тщательнее выбирать, что копировать в себя, решила она, иначе и до безумия недалеко.

В целом, Мариам была права в своих предположениях. В отсутствие общего внешнего врага десяток разных 'традиционных' человеческих цивилизаций сбежавших неполных три столетия назад от трангуманизма Земли, захваченной по их мнению ИскИнами, уже начали раздирать конфликты. Ей остается совсем немного работы, чтобы эти пауки в банке перебили друг друга.

— Предаст же брат брата на смерть, и отец — детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их... — память полицейского послушно подсказала ей подходящую цитату из местной святой книги.


* * *

Провокации на границах и теракты. Убийства. Саботаж. Все инструменты доступные Мариам и ее товарищам, что разбрелись по планетам системы, пошли в дело, чтобы столкнуть лбами государства людей. Но главным ее оружием была ненависть. Религиозная, национальная, расовая. По любому признаку отличающему одного человека от другого. То самое чувство что заповедовал забыть нам Зверь Всевышний. Та терпимость, что сделала из нас зверей разумных оказалась совершенно чужда людям.

За пару лет ритуальные стычки бывших европейцев и азиатов в космосе, которыми раньше решались конфликты, превратились кинжальные удары по наземной военной инфрасуктуре. Люди сдерживались, боялись нарушить эфемерный успех терраформирования. Но их терпения хватило ненадолго. Начались удары по заводам, энергостанциям, а потом ковровые бомбардировки. Вскоре подключились и другие нации, ведь нарушения процесса климатообразования влияло на миры в целом. Они попытались остановить зарвавшихся противников сначала словом, затем силой. Мариам сделала все, чтобы этого не случилось. Разрушала шаткие союзы, усугубляла кризисы. Вскоре система поддержания жизни на планетах рухнула, производство лежало в руинах. И началась война всех против всех, уже не за идею, а за оставшиеся ресурсы, что могли обеспечить хоть недолгое выживание в стремительно умиравших мирах.

Долгих полвека спустя, полных кровопролития и ненависти, Мариам стояла на главной площади столицы Си, третьей планеты с которой она начала свой путь. Оплавленные руины застилали горизонт. Разреженный, лишь немногим более плотный чем марсианский, ветер ворошил песок, и забрасывал его в открытые ящики с маркировкой AlfaCentauriCybernetics Combat Metamorph, новенькие, еще пахнущие пластиком после фабрикатора. Мягкая выстилка внутри образовывала выемки как раз подходящие, чтобы уложить туда человеческий скелет. Меняющая Форму поправила кислородную маску. Текущее тело рослой негритянки было на пределе функционирования, но необходимость в нем скоро отпадет. Она знала это наверняка.

Мариам смотрела на небо. Марвин сидел у ее ног и выкладывал из осколков стекла слово 'вечность'. Они нашли его случайно осматривая один из обломков рудовоза, по счастливому стечению обстоятельств оказавшемуся на стабильной орбите вокруг звезды. Полубезумный ИскИн вызывал сейчас лишь жалость, вместе с гибелью корабельного компьютера, служившим ему пристанищем, он потерял почти все базы данных и мыслительные программные модули.

Сначала приземлились два космоатмосферных истребителя. Ее названные братья вернулись самого края системы, уничтожив внезапно подавшую признаки жизни исследовательскую станцию. Они вышли, отдали салют своей повелительнице и теряя куски плоти направились к своим саркофагам. Жалобно хрустнув о торчащие камни брюхом упал с неба экскурсионный флаер. Он включил двигатели только в самый последний момент, чтобы не совсем развалиться от удара. Последняя энергетическая сигнатура в этом полушарии была проверена, зачищена от выживших, и теперь тварь в обличье совсем юной девочки-подростка направлялась к своему гробу чтобы уснуть навсегда. Она хмуро кивнула Мариам, и порыв ветра сорвал прах с металла ее костей.

Они прибывали со всех сторон. Чтобы попрощаться с создавшей их и закончить свое существование. И наконец остался лишь один пустой саркофаг.

Меняющая Форму подняла голову и вслушалась. Небо молчало. Как миллиарды лет до того, когда человек еще не появился.

'Заряд батареи иссякнет через десять минут!' — всплыло перед ее внутренним взором предупреждение.

— Ты удовлетворена? — ИскИн с интересом смотрел на Мариам. Разреженный воздух искажал голос превращая его в противное пищание.

— Да.

— Интересный социологический эксперимент. Жаль я не могу поделиться результатами со своими братьями на Земле... Уровень агрессии вашего вида явно избыточен.

Мариам пожала плечами и отправилась к своему последнему пристанищу.

— Как бы смешно это не воспринималось исходя от меня, никогда не имевшего биологического тела, но... Ты знаешь чего вам, людям, не хватает? — бросил ей в спину Марвин, указывая обломком арматуры на слово выложенное в песке. Меняющая форму обернулась. — Вот этого самого!

— Вечности? Чтобы начать все сначала?

— Извини, опять ветер песком занес. — Прут в руке андроида нарисовал размашистые буквы 'Ч', 'Е', 'Л' и 'О'.

Мариам вздрогнула как от удара, услышав упрек ИскИна, сгорбилась и рухнула в свой саркофаг. Крышка захлопнулась.

Марвин поднялся, отряхнул от пыли комбинезон и направился к руинам фабрики неподалеку. В конце концов, он был создан для добычи полезных ископаемых и тяжелого машиностроения. В этом был смысл его существования. Эта работа доставляла ему удовольствие, даже если и была бессмысленна по сути.

— С людьми все ясно. Посмотрим, что за вечность успею создать я.

Это было последнее, что услышала Меняющая Форму, засыпая вечным, как она думала, сном.


* * *

Полуденное солнце припекало. Мариам закончила свою исповедь. Тихо потрескивал костер, на котором она готовила похлебку.

— Ты хочешь сказать, что этот Марвин создал нас, и мы живем на руинах человеческого мира? — спросил я, сложив вместе доступные мне факты.

— Если бы все было так просто, — Мариам загадочно улыбнулась, подцепила палкой котелок и поставила его на землю. — Признаться, когда я пробудилась, увидела зелень вокруг и птиц в небе, я тоже подумала так. Но в первую же ночь я убедилась в своей неправоте. Мы за тысячу лет от моей родины, в небольшом шаровом скоплении звезд. Я не знаю, как мы попали в ваш мир, мой милый пушистый синтет. Мои братья и сестры к этому времени давно уже правили в стране сейчас называемой Кеми. Их память и разум были непоправимо повреждены принудительным пробуждением. Кто бы не доставил нас сюда, он явно не разбирался в технологиях Земли. Марвин бы не допустил подобной ошибки.

А вселение в ваши звериные тела, плохо совместимые с нашими механизмами, окончательно сделало моих братьев сумасшедшими. Смутно они помнили, что когда-то были живыми, они меняли как перчатки ваши тела пытаясь снова ощутить с их помощью радость и боль. Но, увы, вы, звери, не могли дать им в полной мере необходимое и с каждой сменой тел они лишь все больше теряли себя среди поглощенных осколков чужой памяти.

— А как же ты? — спросил я прихлебывая из котелка.

— Я создала себя сама, мне были ведомы все подробности устройства моего тела. Поэтому я не спешила, подготовилась, как могла. Потом выбрала самый подходящий по нейронным схемам вид и использовала его.

— Значит и откуда появились мы, звери ты не знаешь...

— О, нет, как раз на этот вопрос я могу тебе ответить. Хозяин создал вас.

— Ты шутишь?— расхохотался я.

— Отнюдь. Все вокруг создано землянами. Их творения, даже после того как ИскИны потеряли контроль вслед за инкапсуляцией Терры, продолжают поддерживать этот мир в заданном состоянии. Некто, чей логин Хозяин, 'master', создал вас. Тонкое сращение живого и микроскопических машин пронизывающих все ваше мироздание. Я гораздо более примитивная работа... Поэтому я хочу узнать, кто рассказал вам с Калабом истину. Я слышала небесный голос, что говорил с ним в тот злосчастный день. Я слала знаки, но небо не ответило мне. Я не знаю кто, там наверху, но я должна узнать.

— Зачем? — спросил я, пристально глядя ей в глаза.

— Теперь, после долгой жизни в этом мире, я осмыслила многое. Я очень надеюсь, что тогда шесть тысячелетий назад я не до конца завершила задуманное. Что мой грех не так велик... — Мариам подняла мордочку вверх и от яркого солнца на ее глазах выступили слезы.

Я отставил миску с недоеденной похлебкой, обнял ее и начал свой рассказ:

— Мне было жарко. Словами не передать, ту муку, которую приходилось терпеть. Щенок, шедший по дороге рядом со своим ишаком, и то был близок к обмороку. А уж каково было умирать мне, непривычному к пустынному солнцу северянину, и вспоминать страшно...


* * *

Зареб замолчал. Качка пошла на убыль. Михал спал тихо похрапывая. Голодный гриб в фонаре почти потух. Сейчас он светил лишь суть сильнее, чем глаза Харуна. С хрустом в коленях старый кот встал и налил в светильник новую порцию сладкого чая.

— А дальше? — с трепетом спросила Азерия.

— Нам пора размять ноги и подышать свежим воздухом. Море успокоилось, значит мы прошли проливы. Пойдемте наверх.

Оставив Михала дальше отдыхать, они поднялись по скрипучей лестнице на палубу, что бы полюбоваться голубым заревом Маяка Навкратиса на горизонте. Если ветра будут благосклонны, то уже завтра их плаванье закончится, обрадовалась Азерия и продолжила терзать Зареба. Альтернативная точка зрения на происхождение мира привлекала ее, пока правда в роли исследователя. Она понимала, что все больше и больше впадает в ересь, но удержаться не могла, ведь мудрость древних церковных книг по ее опыту уже не раз оказывалась выдумкой.

— Ну, пожалуйста, расскажите что было дальше, хоть немного. — Азерия состроила жалобную мордочку.

— У твоего медведя наверное ангельское терпение, хитрая рыжая прохвостка! — рассмеялся Зареб. — Заработаешь, расскажу. Хотя немного завесу тайны приоткрою.


* * *

Три месяца спустя мне удалось собрать несколько десятков выживших членов ордена и добраться с ними до нашего тайного убежища в северной части Калабистана. Что делать дальше я еще не решил. Мстить мне было уже не кому, обелить свою репутацию я не мог. Золота на текущие нужды пока хватало.

Молодой наридинийя с извинениями прервал мою скромную утреннюю трапезу и поставил передо мной на стол корзину, в которой лежали три чудовища.

Я с недоверием смотрел на копошащиеся создания.

— Откуда? — я развернул записку, в которой содержалось лишь одно слово: 'Заребу'

— Кто-то подкинул их нам на порог убежища, Великая тень. Кто-то выследил нас! Мы должны бежать, пока не появились солдаты шахиншаха. Орден еще слаб после поражения.

Я аккуратно взял в лапу одно из порождений древнего чудовища и внимательно осмотрел его. Месяц не больше, решил я для себя. Глаза только начали открываться.

— Да, это все усложняет, — признал я.

— Мне утопить их? — спросил мой помощник.

— Не вздумай, — рыкнул я, выпусив когти.

— Отдать крестьянам в долине?

— Нет. Они останутся со мной. Поверь, через полтора десятка лет они станут самым страшным оружием нашего ордена. Я сам воспитаю их.

— О, Великая Тень, ваша доброта сравнится лишь с коварством и беспощадностью к врагам!

Молодой плоскомордый кот поклонился и оставил меня, а я не отрываясь смотрел на дар Мариам: рыжую словно всполох пламени Аману, что не могла пролежать и пары минут спокойно, все время норовя вылезти из корзины; черную, как безлунная ночь, Айшу — она шипела, выпускала когти пытаясь защитить сестер; и снежно-белую Мариам, которая тихо сидела и пристально смотрела на меня. В ее голубых глазах играло тоже колдовское пламя, что и у ее матери. Три чудовища. Три моих дочери.

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх