Поворот

Поворот

Часть 1

Глава 1

Апрель 1855 года выдался на редкость теплым и солнечным. Ранняя весна гоняла по обнажившимся из-под снега полям и пустым лесам свежие и чистые весенние запахи, навевала сонливость и при этом странное, только ей свойственное возбуждение в теле и мечтательность в душе. Хотелось всего и казалось, что все возможно. Князь Андрей Дмитриевич Львов шагал по краю дороги по еще не просохшей траве из своего поместья в соседнее село Будеево, и пребывал именно в этом духоподъемном состоянии. Хорошее настроение не могли испортить даже унылые сельские пейзажи на горизонте. Расхристанные покосившиеся овины, неказистые крестьянские избушки, крытые соломой и метляком. Впрочем, такое зрелище было не везде. Ближе к центру села, по краю мощеной камнем дороги стояли крепкие дома-пятистенки. Новые строения радовали глаз аккуратным квадратом сруба, свежей золотистой древесиной и резными наличниками на окнах. Особо выделялись крыши, крытые коричневой черепицей. Завидев барина, крестьяне ломали шапки и гнули спины.

— Здравия желаем, Ваш Сиясь.

— Батюшка, благодетель наш — вторили им бабы.

— Хватит уже — еле слышно проворчал князь. Не любил он такие вещи. Тем более, что 'отцу и благодетелю' было всего лишь тридцать с небольшим лет.

Вдоль улицы навстречу князю спешил деревенский староста, Пахом Егорков.

— Здравия желаю, ваше сиятельство.

Князь вздохнул, постучал тростью по дорожному камню и пошел прочь от толпы. Староста поспешил за ним.

Они остановились на пригорке, и отсюда князь Львов смог осмотреть все село. Да, неказисто. Примечательное зрелище представляла лишь центральная улица и несколько домишек по краям, но он был рад и тому, что уже сделано. Раньше здесь вообще никакой центральной улицы не было. Дома располагались как попало, будто их высыпали на землю из гигантского мешка, а сейчас все приобрело аккуратный пристойный вид. Даже такая малость представляла в этих краях диво дивное, и посмотреть на это чудо приезжали соседние помещики и приходили крестьяне из ближайших сел.

— Пахом, я же говорил, зови меня по имени-отчеству. Тебе можно.

Пахом взглянул на барина с хитрым прищуром и недоверчиво покачал головой.

— Ежели так пойдет, то ты, Андрей Дмитрич скоро и меня начнешь по имени-отчеству величать. Не порядок это.

— Придет время, буду и величать, но для этого тебе сначала нужно постараться — строго сказал князь и добавил — рассказывай, что тут у вас, как дела, как зиму пережили? Осмотр дворов провел?

— Провел Андрей Дмитрич. Все нормально перезимовали, у Алтуфьевых только голодно было. Но тут уж, что с ними сделаешь, голытьба.

— Помогли?

— Как же ить, помогли, чем могли. Обчество как-никак.

Пахом смотрел на барина с довольной улыбкой, радуясь тому, что в разговоре

может употреблять умные хозяйские слова. Князь знал, что всю зиму староста и его домашние брали уроки у управляющего.

— Вот и хорошо — князь Львов был доволен — скоро начнется сев, люди будут заняты, но отряди кого-нибудь на кирпичный завод и лесопилку, всем заплачу. Как закончат сев, пусть соберут с полей камни и продолжат класть дорогу до имения.

Пахом согласно закивал.

— Понял Андрей Дмитрич, сделаем.

Князь закончил разговор.

— Ладно, Пахом, иди. Мне нужно подумать.

Староста повернулся и степенно зашагал по мощеной улице в сторону новых домов, а князь Львов остался один. Он снял с головы шляпу-цилиндр и подставил лицо свежему весеннему ветру. Тепло, вокруг простор, а ветер такой густой и пахучий, без малейших признаков бензиновой цивилизации, что натурально пьянит.

Сколько он здесь? Скоро будет четыре года, а он до сих пор не может привыкнуть, и это не смотря на то, что прошлое уже почти стерлось из его памяти. Все его глупые стремления, мечтания и смешные поиски смысла жизни. Все это закончилось хмурым, дождливым сентябрьским днем, когда он, Андрей Земнов, пошел на ту глупую охоту. В тот раз он приехал к своему другу, Антону Бердышеву в Калугу погостить, развлечься и тут подвернулась охота, и их компания из шести человек выехала в окрестности Тарусы.

Охотничья избушка на окраине леса за глухим забором из профнастила, тут же рядом банька и погребок. Хозяином был знакомый Антона по имени Сеня. Да, просто Сеня. Ни фамилии, ни отчества Андрей не помнил. Не до этого им было. После короткого знакомства сразу последовала хорошая пьянка. Местная водка, потом коньяк, потом самогон, потом опять водка. К вечеру все они уже были друзьями — не разлей вода, хотя никого по имени Андрей так и не запомнил. На охоту друзья-собутыльники выбрались лишь ближе к вечеру следующего дня. Все подшофе, и в весьма помятом состоянии. Андрею определили место у старой лесной дороги, и он с Сайгой в руках стоял на стреме, а в двадцати метрах, в кустах, сидел Антон. Страховал. Предполагалось, что на этом участке леса где-то бродит кабанье стадо. Сеня был в хороших отношениях с лесником и считал информацию верной. Этому и вправду стоило верить. По крайней мере, Андрей явственно слышал хрюканье поблизости. Было пасмурно и сыро, холодный косой дождь сыпал порывами через каждые пять — десять минут. В общем, та еще была охота.

Падающее дерево он увидел мельком, краем глаза. Внимание отвлек бегущий сквозь кусты в их направлении кабан, или целое кабанье стадо. Он так и не успел понять. Внезапно старая сухая сосна под порывами ветра стала крениться, и вдруг резко пошла вниз. Андрей дернулся в сторону, да только не в ту. Опасность пришла, откуда он не ждал. Сосна опустилась на поваленное дерево, и оно пошло вбок на Андрея. Он ощутил страшный удар в грудь и полетел в пустоту.

А дальше он помнил лишь сон. Странный сон. Очень яркий и детальный. Детство в двухэтажном доме с колоннами у небольшого пруда, где незнакомый мальчик в чудной одежде и большом картузе, бегал с ивовым прутом за гусями. Вот этот мальчик уже юноша. Сидит вечером на скамейке у того же пруда и мечтательно смотрит на лунный серп. А вот он рядом с симпатичной чернявой женщиной в пышном платье. Яркие чудные картины чужой прошлой жизни проносились перед его глазами как в хорошем кино. Или не совсем чужой? Совершенно странным, непонятным образом с этим мальчиком, а потом юношей и мужчиной он ассоциировал самого себя. И это было в странном сне самое удивительное.

Внезапно сон ушел на край сознания, Андрей почувствовал тяжесть в груди и открыл глаза. Его взору предстал высокий белый потолок в лепнине, затененный серой вечерней темнотой. Сквозь открытое окно доносился шум листвы, а комнату наполняли свежие запахи природы. Он вздохнул и глухо охнул от боли. Грудь словно сдавило обручем. Похоже, стукнуло его прилично, повезет, если ребра целы. Он осмотрелся. Комната была незнакомой, хотя кто его знает, может, есть в Сенином доме и такие комнаты. По — пьяни он мало чего помнил. Некоторое время Андрей просто лежал и смотрел по сторонам. В голове был какой-то сумбур из воспоминаний. Как своих, так и чужих, не знакомых. Сквозь неприкрытую дверь доносился приглушенный разговор, и он сосредоточил внимание, прислушался.

— Все так и было, матушка барыня — печально вещал скрипучий голос — на Егоркиной горе мы барина нашли. Там, где Егорка-убивец позапрошлый год повесилси. Ехали в Кудькино к Ерофею-старосте сено на холстину сменять, а тут смотрим — барин лежит, ружо его и сук сосновый рядом. Ветер сильный был, и сук гнилой с сосны сорвало, суком этим его и стукнуло. Жонка моя послухала князя то, и говорит — дух из него вышибло, к Богу отошел барин.

Рядом всхлипнул женский голос — Господи, что за напасть — то такая.

Старик помолчал и продолжил.

— На телегу мы его положили, да в имение повезли, а жонка к батюшке Симеону побежала. Батюшка вечерял как раз, посмотрел барина, да только перекрестился. Не живой барин был. Пошли мы в имение, а как батюшка его по дороге отпевать стал, барин и очнулся.

Снова всхлип и долгие женские рыдания. Наконец неизвестная барыня успокоилась, и старик продолжил рассказ.

— Метался он на телеге, в бреду был, ну мы сразу на конюшню и за дохтуром, Хуставом Карлычем бричку послали.

Снова всхлипы.

— Уверяю Ваше Сиятельство, ихь Сиятельство, князь Андрей Дмитриевич здороф. Пульс ровный, дыхание ровное, внешних повреждений нет. Как только придет в себя, я мог бы осмотреть их Сиятельство подробнее — жесткий голос выговаривал слова медленно и грамматически правильно, но в его речи явно слышался акцент.

— Что вы, Густав Карлович — возразил густой бас — истинно чудо случилось, Катерина Павловна, истинно. За такое век Господа нашего Спасителя молить нужно.

Снова всхлип.

Что это? — сам себя спросил Андрей и ужаснулся первой, пришедшей в голову мысли. Он это не он, а сон был не такой уж и забавный. Нет, этого просто не может быть. Скорее всего, вчера перебрали лишнего, вот он ничего и не помнит. Или ребята пошутить решили. Однако тут на него нахлынули воспоминания из чужой реальной жизни, и Андрея пробил пот от подступившего ужаса. Он знал эту комнату, знал и людей, которые стояли за дверью. Накатило отчаяние, и он против своей воли глухо застонал. За дверью замолчали, потом створка двери тихо открылась и в комнату осторожно вошла женщина в пышном платье и чепце на голове. Подошла к кровати и заглянула ему в лицо.

— Матушка? — неуверенно, чужим голосом пробормотал Андрей, подчиняясь неизвестно откуда нахлынувшим незнакомым воспоминаниям.

Она прижала ладонь ко рту и негромко всхлипнула. Да что же это такое? Андрей через силу откинул одеяло, вскочил с кровати, и шатаясь, пошел прочь из комнаты. За дверью были незнакомые люди, он молча их миновал и пошел по узкому коридору, подсвеченному свечами в настенных светильниках. За коридором открылся просторный зал с широкой лестницей, ведущей на второй этаж. Рядом с лестницей в полутьме блеснуло большое зеркало на стене. Он встал перед зеркалом как вкопанный. Оттуда, из стеклянной глубины, на него смотрел незнакомый человек. Худое лицо в косматой шевелюре и бакенбардах, причем явно нездоровое лицо, или опухшее от усиленного употребления алкоголя. Да, скорее второе, потому что сейчас он чувствовал запах. На теле серая куртка, расшитая спереди синими шнурами и узкие штаны на босых ногах. Он долго смотрел в чужое лицо, трогал его руками. Все было чуждо. Что же это такое? На него снова накатил ужас. Как свой, так и поднявшийся из сознания, незнакомый.

— Ыыыы, Господи — прорычал Андрей и кинулся к двери.

Он выскочил в серую вечернюю темень, шатаясь, пробежал мимо пруда, и бросился вверх на пригорок, где одиноко стояла часовня. Чье сознание вело его туда, он не знал. Наверное, в этот момент это была их общая с предшественником потребность, потому что только там можно было успокоиться и разрешить все загадки. Только Всевышний может такое, больше некому. Он упал на колени перед иконами и в горячечном бреду, при свете одинокой лампадки непрестанно молился до утра. Молитвы возникали в сознании сами собой и слетали с губ непринужденно. Временами на него накатывали воспоминания из прежней жизни, он прерывался и плакал от отчаяния. Но потом снова в голову приходили молитвы, и Андрей вставал на колени на холодный каменный пол. Этой ночью перед ним предстала вся его прошлая жизнь и чужая, но тоже уже прошлая.

А в это время у пруда стояли три человека и смотрели на часовню. Женщина тихо, едва шевеля губами, читала молитвы, и раз за разом накладывала на себя крестное знамя. Рядом с ней молился дородный батюшка в рясе и приговаривал густым басом.

— Истинно чудо, матушка-княгиня. Сами Господа Бога молили, вот и милость вам. Молитесь, молитесь шибче, знак это божий.

Недалеко от них молча стоял местный доктор, Густав Карлович Плутвиц. Он жил в России давно и уже ничему не удивлялся, но все равно его рациональное мышление пребывало в ступоре от всего, что он увидел и услышал.

* * *

Первую неделю Андрей находился в какой-то прострации. Просыпался ближе к обеду, одевал халат и шел в зал. Там его уже ждали. У большого стола хлопотали дворецкий Семен и кухарка Настасья. На столе аппетитно возлежали жареная курочка в сметане с пареным рисом, моченые яблоки, морс, вино и водка. Причем водка как он понял, местного производства.

— Извольте, Ваше сиятельство — неизменно предлагал Семен.

— Откушай, Андрюша — заботливо вторила 'матушка'.

Андрей ел. Первое время через силу. Пил морс, немного дрянного вина, но к водке не притрагивался. После всех передряг как отрубило. Из-за этой глупой пьянки там, в прошлом, он и проморгал падающую сосну, да и у его предшественника с водкой что-то нехорошее было связано. Если говорить прямо — князь Андрей Дмитриевич Львов, помещик Калужской губернии, тридцати одного года от роду, крепко пил в последнее время. Из-за этого и угодил под сосновый сук. Вот такая была у них общая беда. А дальше начинался маскарад. Он всеми силами пытался делать вид, что совсем не удивляется своей новой жизни. Переодевался в сюртук, шел к пруду и там, на знакомой его предшественнику скамейке, смотрел на горизонт и размышлял о превратностях жизни. Бывает же такое. Если бы Андрей сам сейчас не сидел у двухэтажного дома с колоннами, а около него не расхаживали крестьяне в рубахах и крестьянки в сарафанах и повязанных на голову платках, он бы в такое не поверил. Но дом был, одетый весьма узнаваемо народ ходил, и это не было розыгрышем или театральным представлением. Оставалось только принять как данность, смириться и искать выход.

Интересно, где сейчас сознание настоящего князя Андрея Львова? В его теле, или его тело там, в далеком будущем, лежит бездыханным? А если князь Андрей Дмитриевич Львов очнулся в его теле и с его воспоминаниями, как ему там сейчас? Андрей горько усмехнулся. Да уж, не позавидуешь. Пожалуй, от такого, с весьма приземленным мировосприятием его предшественника, можно и в психушку угодить. Очень даже вероятно. Интересно, как он будет разбираться с его делами, на что жить? Знания, благодаря памяти у него будут, но кроме знаний нужно еще иметь навыки и характер. Андрей хмыкнул — скорее всего — никак. Впрочем, деньги не проблема. Он конечно, не князь, но кое-какие сбережения у него есть. На первое время хватит, а если не транжирить, то не только на первое время. Опять же есть хороший дом. Все не так плохо, если у князя Львова хватит ума и желания воспользоваться ситуацией. Особенно желания, потому что, заглянув в воспоминания предшественника, Андрей начал понимать слова батюшки Симеона — 'молитесь, матушка-княгиня, вот и знак вам'. И княгиня Екатерина Павловна Львова, в девичестве Донцова, молилась как могла, так как у ее сына после смерти жены совсем пропало желание жить. Он забросил свои дела, которые и до этого вел неохотно и губил жизнь алкоголем. Без малого уже почти год. Не то, чтобы князь сильно любил свою жену, но прервалась последняя ниточка, которая хоть как-то держала его в этой жизни. И она молила Господа, чтобы сын изменился, чтобы стал другим, занялся делами. Интересно, если бы она знала, к чему приведут ее молитвы, обрадовалась бы этим изменениям? Андрей считал, что вряд ли, и поэтому благоразумно помалкивал, а княгиня смотрела на него, качала головой и знакомо прижимала ладонь ко рту. Может, догадывалась, но ничего не говорила.

Удивляло Андрея и сходство их с князем судеб. Нет, с жизнью расставаться он не собирался, да и с алкоголем проблем не было. Выпивал, конечно, по нужде, но не более. К сорока годам потерял к таким развлечениям интерес. Опять же жизнь он любил и всегда находил повод порадоваться своему обитанию на планете Земля. Жены, до его попадания в этот мир, тоже пребывали в добром здравии. Правда обе уже бывшие, и если первую он вспоминал, как счастливое приключение молодости, да и расстались они хорошо, то вторая будила в нем злость и ярость. Во всей прочитанной им литературе, увиденных фильмах, да и просто рассказах друзей и знакомых, не было большей стервы, изводившей его на протяжении пяти лет. Не было такого кидка, обмана, скотства, которое он не испытал на себе. Имелись у нее также и свои ноухау. Особенное, нигде не попадавшееся свинство, про которое Антон Бердышев как-то сказал.

— Разводись Андрей скорее, а то сядешь за решетку. Я бы такую давно пристрелил.

И они развелись, после чего Андрей испытал необыкновенную эйфорию. Как будто ему отменили уже объявленную казнь. Но что дальше? Ему стукнуло сорок лет, нет семьи, и после всех передряг нет желания ее иметь. Пусто все было. Последние два года он работал без интереса, просто чтобы иметь деньги, бесцельно существовал, и внутренним чувством сознавал, что так продлится до конца его жизни. Логику своего бытия он понял много лет назад и никогда не ошибался. Поэтому происшедшее сейчас воспринималось неоднозначно. Может это шанс? По крайней мере, до того, как он найдет способ попасть назад. Если найдет. Андрей впервые за последнее время улыбнулся.

— Вот и хорошо, Андрюша. А то ты всю неделю смурной какой-то. Занялся бы делами? — сразу обратила внимание 'матушка'. Последнее время она не отходила от преобразившегося сына ни на шаг.

— Пожалуй, пора бы и заняться — согласился Андрей — только сначала пусть Семен насчет баньки распорядится.

Княгиня радостно кивнула и пошла в дом. Действительно пора. Нужно осмотреться и начинать жить. Может, здесь не так уж и плохо?

Баню приготовили быстро. Семен доложил и поинтересовался у барина.

— Одне будете или Нюрку с Танькой позвать?

Нюрка с Танькой, две разбитные деревенские девки, с детства охочие лазить с парнями по овинам, были отправлены крестьянами в поместье прислуживать и заодно ублажать барина, поскольку шансов выйти замуж в деревне у них не было никаких. А там может, расстараются, барин куда-нибудь пристроит. Андрей, копаясь в воспоминаниях князя, усмехнулся хитрым крестьянским расчетам, но сейчас брать с собой девок не стал. Сейчас ему нужно было осмотреть новое тело и принять кое-какие решения. Однако позже все пошло по накатанной колее. Вариант с дворовыми девками оказался самым приемлемым. Иначе только проститутки в губернской столице или судьба провинциального ловеласа с флиртом на балах, склоками, дуэлями и тайным поцелуем в качестве вознаграждения. Все любовные романы здесь именно этим и ограничивались. Разве что женитьба. Однако это уже другой уровень. Жениться он пока не собирался.

Тело оказалось крепким, жилистым, каким вероятно были все тела обитателей этого времени. Хоть дворян, хоть крестьян. Эту особенность местного быта Андрей уже приметил. Рост — метр семьдесят восемь, метр восемьдесят. Для этого времени он был достаточно высок. Кстати, нужно разобраться с мерками. Какими здесь реально пользовались? В доме имелись в наличии и дюймовые и знакомые сантиметровые.

М-да, хорошее тело, и это несмотря на неумеренные возлияния и наплевательское отношение его предшественника к своему здоровью. Это отношение чувствовалось даже сейчас — от него и от его нижнего белья пахло натуральным козлом. Он принюхался. Пожалуй, еще конским потом и псиной.

Андрей долго парился, а потом брился перед зеркалом. Носить усы ему не полагалось по статусу, да он и не горел желанием, поэтому сбрил всю растительность на лице, оставив короткие бакенбарды. Теперь можно было осмотреть физиономию князя подробнее. Из зеркала смотрело молодое худое лицо. Для тридцати лет, пожалуй, даже слишком молодое, и без признаков долгого употребления алкоголя. Неужели хватило недели, чтобы восстановиться? Если так, то организм действительно здоровый и крепкий. Лицо выдавало породу его обладателя, и скупую мужскую красоту. Андрей довольно хмыкнул, но удивился не сильно. Он и в прошлой жизни уродом не был. Что-то в лице было странным, неестественным. На него накатило короткое видение. Глаза. Глаза его предшественника постоянно, с самого детства выражали какую-то тоску, потерянность и обреченность. Сейчас ничего этого не было и в помине. Взгляд был умный и жесткий, очень знакомый взгляд. Ну, хоть это при мне. Андрей улыбнулся, переоделся в чистые одежды и пошел заниматься делами.

В кабинете было прибрано, но как-то не уютно. В последнее время князь Львов его не жаловал, да и до этого не особо. Секретер заполнен стопками бумаг. За окном полдень, через большое окно солнечный свет заливает стол, полки на стенах и домотканый ковер на полу. Все условия для работы в наличии, ну с Богом. До вечера должен успеть.

Должен, но не успел. Разбор и счет закончил при свечах и пришел к удивительному открытию — его управляющий, Адам Казимирович Беловецкий его обманывал. Нет, удивительным являлся не сам факт обмана. Здесь как раз, ничего удивительного не было. Все помещики были убеждены, что их управляющие воруют. Это даже было каким-то тайным, не писанным и не обговариваемым соглашением. Те, кто хотел показать себя практичными, деловыми людьми уверяли окружающих, что знают, сколько конкретно ворует их управляющий. Естественно знал о таких вещах и князь Львов. Поражала сумма украденного. По документам, например, выходило, что винокуренный завод продавал втихаря водку водочным откупщикам себе в убыток. Это была даже не наглость, а нечто невообразимое. Документы были сляпаны кое-как, многие цифры по ходу дела подтирались и переписывались. С управляющим нужно было решать. Кстати, где он?

— Уехали по делам, завтра будут — просветил его Семен.

— Когда уехал?

— А как прибежал малец с вестью, что Ваш Сиясь в лесу пришибло, так и уехал сразу. Мне сказал — ну вы тут разбирайтесь, а я через неделю буду. Дела у меня.

Может, свалил с деньгами? — мелькнула мысль.

Однако, на следующий день, к обеду управляющий появился в поместье. Со скорбной миной пошел к княгине, но увидев чисто выбритую физиономию подошедшего Андрея, уронил челюсть и замер как вкопанный. Перед ним стоял человек, которого господин Беловецкий никогда прежде не видел, а он служил в поместье уже три года. И уж совсем князь Львов не походил на князя Львова, которого он видел последний год. Перед ним стоял красивый ухоженный молодой человек в отлично сидящем сюртуке и странно повязанном галстуке. Сюртук, пожалуй, был слишком притален, что не соответствовало последней моде, но на князе выглядел очень ладно. Однако самым удивительным были глаза, которые смотрели на мир веселым и уверенным взглядом. Князь улыбнулся.

— Простите, что занимаю вас сразу с дороги, Адам Казимирович, но пожалуйте в кабинет. У нас есть дела.

В кабинете князь Львов наполнил рюмку управляющего вишневой наливкой, улыбнулся и взял стопку бумаг.

— Знаете, пока вас не было, я решил немного разобраться в делах, и представьте, был удивлен. Очень большие суммы не учтены. Думаю, минимум тридцать тысяч. Как вы это объясните?

Адам Беловецкий заерзал в кресле. Андрей внимательно за ним наблюдал. Ростом невелик, полноватое тело, на круглой черепушке затейливая прическа с сальным коком. Одежда мешковатая и какая-то неопрятная, хотя это ничего не значит. Может быть, просто с дороги. Глаза же смотрели нагловато.

— Сами знаете, как плохи дела. Откупщики ведь покупают водку незаконно, вот и приходиться чуть ли не в убыток продавать. А ну как заявят.

Андрей достал из пачки старый мятый листок.

— Пожалуйте, вот здесь указана цена трехлетней давности. Сумма вполне определенная, тем более, что по последующим плохим урожаям цена на зерно только выросла, следовательно, должна была вырасти и на водку.

Управляющий заерзал в кресле, наглость в глазах потухла, появился испуг, но сразу пропал. Взгляд стал еще более нагл, а на толстых губах блуждала усмешка. Князь Львов с интересом наблюдал за его эмоциями и вспоминал все, что подсказывала услужливая память предшественника об этом человеке, но выводы делал свои.

Беловецкий утверждал, что он шляхтич, очень возможно, но тогда только остается удивляться, до чего измельчала шляхта. Обычный слизняк и вор. Вор из породы трупоедов, живущий на слабостях и доверии людей. При этом нагл и мстителен. Только Андрею это было без разницы, отдавать деньги Беловецкому он не собирался. Там, в прошлом, были случаи, когда он благоразумно уступал перед опасным противником, но это в молодости. К сорока годам он мало чего боялся, а управляющий чувства опасности у него вызывал. Скорее презрение и эстетическое неудобство от созерцания чего-то гадкого и неприятного.

Управляющий тем временем нагло улыбнулся.

— Да, Ваше Сиятельство, промашка вышла. Но что уж с этими откупщиками поделаешь. Они цену назначают, какую хотят, а если что и письмецо написать могут, про незаконную-то торговлю. Представляете, какой скандал? Я конечно, всецело за вас выступлю, но скандал будет, да и денег не вернуть, документов-то нет.

Андрей хмыкнул и управляющий напрягся. Да уж скандал. Вот, наверное, помещики удивятся. Тюфтя, князь Львов, оказывается хитрый оборотистый жук.

— Полноте, по приходным документам, деньги эти где-то у вас должны быть. Я еще не все бумаги смотрел, но тут мне кажется, все довольно ясно. Конечно, я и сам виноват, Да-с не мог уделять должного внимания делам в последнее время — и про себя добавил — да и до этого князю Львову дела были по барабану — думаю, вы должны вернуть мне определенную сумму. Двадцать тысяч.

Адам Казимирович дернулся, вскочил с кресла и зашелся в крике.

— Да как вы смеете, сударь меня обвинять в таком. Это оскорбление. За такие слова, можно и на дуэль-с.

Андрей удовлетворенно кивнул.

— Как изволите. Я вас, конечно, убью. Знаете, есть уверенность. До увольнения считался в своем полку хорошим стрелком. Денег в этом случае я не получу, но вы как дворянин понимаете, что сатисфакция тоже кое-чего стоит. Правда сначала мне нужно обратиться к предводителю дворянства, чтобы они сделали запросы и подтвердили ваше дворянское происхождение. Вы здесь человек новый, неизвестный, при встрече сказали, что вы шляхтич, и я вам поверил, но для дуэли нужно подтверждение. Сами понимаете, я князь, и дуэль с простолюдином это нонсенс.

Лицо управляющего сразу посерело, а из его тушки словно выпустили воздух. Он глубоко вздохнул, как рыбешка, которую выхватили из воды и растерянно опустился в кресло. Андрей внимательно наблюдал за его эмоциями. Даже так. Что же это многое упрощает. Вряд ли Беловецкий был шляхтичем и велика вероятность, что он вообще не Беловецкий. Между тем управляющий выпил рюмку наливки и промямлил.

— Но право. Дуэль — это я так, вспылил. Прошу прощения Ваше Сиятельство. Все так неожиданно. Деньги я, возможно, найду, но тогда все вскроется. Да-с все вскроется — закончил он опять с нагловатой ухмылкой.

Шантажировать надумал — хмыкнул Андрей.

— Что же вскроется? У вас есть договор с откупщиками от моего имени?

— Какой договор? Дело то незаконное — Беловецкий начинал понимать, куда клонит странный и такой незнакомый князь Львов.

— Вот именно. Выходит, что вы, мой управляющий, ради своей выгоды продавали водку откупщикам, обкрадывая меня. Я здесь пострадавшая сторона, Адам Казимирович, а вы виновны.

Беловецкий был растерян, но мысль его лихорадочно работала. Он с подозрением посмотрел на князя Львова. Да, перед ним был князь. То же лицо, то же тело, голос тот же и те же движения, но это был явно другой человек. За три года таким князя Львова он не видел ни разу и даже представить не мог, что он может так преобразиться. Однако сейчас этот ловкий, улыбчивый молодой человек медленно затягивал на его шее удавку и выхода он не видел.

— Что же, как изволите. Буду разорен, но ущерб отдам, хотя убежден, что вы ошибаетесь. Я знаю, что служил вам верно — управляющий вздохнул и добавил — десять тысяч.

Андрей про себя хохотнул. Он еще и поторговаться желает. Ну что же поторгуемся.

— Поверьте, эта сумма не окончательна, но она может меняться только в сторону увеличения. Я еще не смотрел по торговле зерном. Там немного, но уверен, там тоже непорядок с деньгами. Знаете, я рассчитывал, что у меня с вами не будет хлопот. Вернете деньги, и мы полюбовно расстанемся, однако что-то не получается. Так что двадцать пять тысяч. Принимайте предложение, уверен вы и так будете не в накладе, и при этом на свободе.

Беловецкий сжал губы и кивнул.

— Деньги при вас?

— Нужно отъехать на два дня.

— Хорошо. Буду ждать вас через два дня и... — на этот раз князь Львов смотрел на Адама Казимировича строго и без улыбки — без фокусов. Если не приедете, я подам на вас в гражданский сыск, как на пропавшего при неизвестных обстоятельствах, а когда вас найдут, то и уголовное дело земский суд заведет. Тогда молитесь Господу, чтобы это были ваши единственные прегрешения и до этого вы вели честную жизнь. В ином случае сами знаете — лишение дворянского достоинства и каторга.

Беловецкий кивнул и был серьезен.

— Я вас понял, но где гарантия, что вы не подадите на меня в суд после?

— Никаких особых гарантий дать не могу. Скажу лишь, что мне неинтересно продолжать это дело, у меня сейчас есть и другие дела. Если хотите, пригласим стряпчего, и я напишу в нашем договоре, что он расторгнут, и я к вам претензий не имею.

Управляющий еще раз кивнул, повернулся и пошел прочь из кабинета.

Он действительно приехал через два дня вместе со стряпчим. Андрей внимательно пересчитал кипу банкнот, осмотрел едва ли не каждую бумажку. Когда имеешь дело с такими людьми, никакая предосторожность не лишняя. Деньги были на месте, он подписал отказ от претензий и Адам Казимирович Беловецкий, в подлинности личности которого у Андрея были большие сомнения, уехал. Больше он его не видел.

Постепенно округу накрывал прохладный осенний вечер. Андрей сидел на скамейке у пруда и смотрел на сумерки вдали. К нему подошла матушка. Последние дни он произносил для себя это слово уже без мысленных кавычек. Она, действительно, была здесь самым близким для него человеком.

— Ну что, прогнал Ирода?

— Прогнал.

Недолюбливала она управляющего. Видимо догадывалась обо всем, но терпела. Андрей совсем дел не вел, а управляющий худо-бедно с делами разбирался. Он протянул ей стопку банкнот.

— Возьмите, матушка. Здесь двадцать пять тысяч.

Екатерина Павловна удивленно охнула и взяла деньги. Давно она не держала в руках таких сумм.

— Нового найдешь?

— Сначала сам разберусь, а там уж станет ясно, кого и для чего искать.

Она поглядела на него внимательно. Да, знак божий. Не зря Бога молила, вот какой он стал. Теперь все будет хорошо, но в душе снова зародились сомнения.

— Прости, Андрюша, но какой-то другой ты стал, совсем незнакомый.

— Хуже?

— Ну что ты. Просто раньше потерянный был, а сейчас молодец молодцом.

— Я и есть другой. Тот я, что был, там, в лесу остался, а уж когда Господь вернул меня, то другим, как вы и молили. Я и в церкви, когда молился, много нового увидел, так что если приметите чего, то не удивляйтесь. Теперь все будет по-другому.

Она его перекрестила.

— Вот и хорошо Андрюша.

И они пошли в дом.

Глава 2

На следующий день он сходил на могилу жены князя Львова, Веры. Постоял, вспоминая ее образы и гадая о превратностях жизни и странности человеческих судеб, а потом занялся делами и начал с винокуренного завода. Невеликое это было предприятие, если мягко сказать. Три помещения из крепких старых срубов и одно каменной кладки. Три работника, отобранных из крестьян ближайшего Будеева за природную трезвость и старший винокур Ерофеич, похожий на гриб-сморчок, из-за малого роста, ветхой одежонки, и рваной крестьянской шапки, закрывавшей его спитое, морщинистое лицо по самые глаза.

— Здравствуй, Пахом Ерофеич — Андрей улыбнулся старику.

— И ты будь здоров, Андрей Дмитрич. Давно ли ты меня просто Пахомом называл? — Ерофеич улыбался, и было видно, что под хмельком. Обычное для него состояние. Винокуренный завод поставил еще отец князя Андрея Львова, Дмитрий Петрович и по детским воспоминаниям предшественника, Ерофеич всегда работал старшим винокуром при заводе, и как ни странно даже тогда Ерофеич выглядел так же. Ну, может, немного моложе, но всегда пребывал в легком подпитии. Горькая совсем не брала его тщедушное тело. Хорошие это были воспоминания. Старший винокур угощал барыча и крестьянских детей медом, вишневой вываркой и сладкой патокой. У всех в усадьбе, от князя до конюха, Ерофеич пользовался большим уважением, что было не удивительно. Горькую он чувствовал нутром, и разные спирты у него выходили на удивление крепкими и легкими на вкус. А какие он делал водки и наливки. Спотыкачи, ерофеичи, рябиновки, ратафии. В доме, в отдельной комнате хранилась целая 'библиотека', где на каждую букву алфавита имелся свой напиток, название которого начиналось с этой буквы. Впрочем, библиотека за прошедший год была изрядно прорежена его предшественником, так что нужно будет восстанавливать.

— Не так давно, Пахом Ерофеич, да только и я уже не Княжич.

Пахом пустил пьяную умильную слезу.

— Видел бы тебя, батюшка твой, покойный князь Дмитрий Петрович. Молодцом-то каким стал.

Андрей похлопал старика по плечу.

— Ну, полно Пахом, какие наши годы — подождал, пока Ерофеич успокоится, и продолжил — я по делу к тебе. Управляющего я уволил, так что сам буду дела вести. Показывай свое хозяйство.

Они вошли в полутемные помещения, пропитанные специфическим терпким запахом. Здесь стояли три стареньких клепаных медных перегонных куба, бродильные и варочные чаны. Рядом, в большом, похожем на склад помещении солодовали рожь, ячмень и пшеницу. Процесс шел, работники работали. Ерофеич налил из штофа в рюмку прозрачной жидкости.

— Угостись Андрей Дмитрич — и пояснил — полугар.

Андрей не стал обижать старика, опрокинул рюмашку. Однако хорошо. Спирт легкий, а напиток отдавал тонкими ржаными нотками. Может из-за ржаной соломы, через которую вперемешку с древесным углем его очищали. Он усмехнулся — так и вправду спиться можно.

— Сколько в день выходит полугара?

— С трех кубов обычно десять ведер.

Десять ведер по цене в пять рублей за ведро. Если продавать готовыми водками, то семь или десять. В целом неплохо, особенно при копеечной стоимости сырья и дармовой рабочей силе.

Князья Львовы торговали именно готовыми водками, для торговли спиртом или просто полугаром объемы не те, а объемов не было, потому что не было в достатке зерна. Такие малые объемы закупок казенных поверенных — откупщиков не интересовали. Другое дело если это качественно изготовленные водки, для клиентов высокого уровня, а не для кабаков. А еще лучше, если они не проходят по документам и откупщик не платит по ним комиссионный сбор. Это конечно, не законно, но, увы, обычная практика. Андрей не удивлялся особенностям ведения отечественного бизнеса там, в прошлом, и не собирался удивляться здесь. В конце концов, не он придумал эти правила. Однако корни российского бизнеса не скроешь — он улыбнулся, посмотрел на Ерофеича. Что-то совсем старик себя не бережет, а ведь он в поместье самый ценный рабочий кадр. Неужели этого не понимают?

Через несколько дней появились представители откупщиков. Два дородных господина за пятьдесят в сюртуках. Андрей пригласил их в кабинет, угостил ратафией и с интересом наблюдал, как солидные господа с удивлением пялили на него глаза. Видимо репутация князя Львова была им известна, и она мало соответствовала тому, что они увидели.

Странные здесь отношения с откупщиками. Перед встречей Андрей попытался как можно подробнее прояснить этот вопрос. Интересовался у матушки и даже ездил к соседу, помещику Лишину. Тема была актуальная и среди местного дворянства обсуждалась активно. Мнения сходились на том, что все откупщики беспринципные барышники, хуже некоторых купцов. Вместе с тем, они уже стали составной частью государственного аппарата и хотя, власти вели с ними непримиримую борьбу, но обойтись без них не могли. Винный откуп составлял одну из основных статей бюджета империи. Власти иногда даже были вынуждены уступать и возмещать откупщикам убытки, лишь бы налоги исправно текли в казну. Последний раунд такого противостояния завершился недавно, и казенным поверенным снова удалось прогнуть финансовое ведомство.

Андрей начал разговор с похвалы работе казенных поверенных за их весомый вклад в финансовые дела империи, и едва скрыл улыбку, когда челюсти представителей заняли крайнее нижнее положение. Подождал пока они пришли в себя и убедились, что странный князь над ними не смеется. Таких слов господа откупщики никогда не слышали.

— Да, именно так господа, и это нужно признать. Возможно, когда-нибудь казенное ведомство найдет другие источники дохода, но сейчас это именно так.

Они растерянно кивнули и посмотрели на князя Львова с интересом. Представители провели множество переговоров с поставщиками из помещиков-дворян, и всегда отношение варьировалось от неприязни до заискивания. Уважительно и на равных с ними никто не разговаривал.

Между тем князь Львов протянул листок с ценами, они взяли и с интересом посмотрели. Цены были прежние, помня терки откупщиков с правительством, Андрей решил цены не поднимать. Откупщики и так были под сильным давлением, теряли доход. Его самого цены вполне устраивали.

— Условия прежние? — спросил один из представителей, намекая на отсутствие договоров.

Князь стал серьезен.

— Несомненно. Я прекрасно осведомлен, господа, о том, какие вам приходится нести расходы, и думаю, в данном случае мы должны учесть и свои интересы.

На том и порешили. Представители рассчитались за последнюю партию водок и отбыли довольные и немного озадаченные. На прощание, старший из них сделал неожиданное предложение.

— Ваше Сиятельство, если надумаете расширять производство, и вам будет потребен кредит, обращаетесь в Тарусский откуп к господину Зартлеху.

— Благодарю, пока не планирую, но в дальнейшем, все возможно.

Вечером этого же дня Ерофеич удивленно мял в руках принесенную ему Настасьей обнову.

— Вот же ить, Княжич-то уважил. Какие наши годы говорит, что ж поживем — бормотал он и утирал выступившую слезу. Слаб стал Пахом в последнее время.

В это время Андрей сидел за столом, и при тусклом свете свечи разбирал дела. Кипы бумаг разложены стопочками на столе. Бумаги на поместье, закладные, ревизские списки. Постепенно вырисовывалась хозяйственная жизнь поместья князей Львовых. Две с лишним тысячи душ согласно последней ревизской сказке, которая официально прошла в этом 1851 году. Две деревни, два села и два десятка выселок. Прибыльность всего этого хозяйства была практически нулевая, если не считать винокуренного завода, однако учитывая труды господина Беловецкого, то и здесь все было по нулям. Основные оборотные средства поместья и финансы князей Львовых составляли ссуды в Государственном заемном банке, при этом имение закладывалось несколько раз. Обычная для этого времени практика. Ну что же, такие вещи Андрею по силам исправить. Он уже видел несколько вариантов. Интересно было бы узнать мнение помещиков по этому вопросу.

Возможность пообщаться появилась уже на следующий день. Прознав о необычайном происшествии с князем Львовым, к воротам усадьбы потянулись брички местного поместного дворянства. За следующие две недели Андрей увидел многих его представителей. Персонажей произведений Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Такими они показались ему в начале, пока позже он не узнал некоторых ближе, и не изменил своего мнения.

Филатьевы, Алтуховы, Халецкие, Труневы и многие другие. Иногда они представляли паноптикум из персон 'времен Очакова и покоренья Крыма', в основном пожилые, тертые жизнью мужики, одетые по моде начала века в панталоны и длинные фраки, с обязательным коком волос на голове. Иногда это была непонятно во что одетая молодежь. Сюртуки самых немыслимых форм и расцветок, чудные галстуки и при этом длинные неухоженные волосы. Волосы — это такая особенная фишка, форма протеста против дремучих нравов отцов и отсталой политики государя императора Николая Первого. С ними всегда приезжали дамы и барышни в пышных платьях, на головах аккуратно уложенные прически с ниспадающими на плечи завитыми локонами.

Сначала все с любопытством смотрели на едва не убиенного князя Львова, а потом за столом пытались вести умные разговоры на тему нелегкой помещичьей жизни. Андрей задавал наводящие вопросы, пытался прояснить некоторые особенности ведения дел и уже по ответам мысленно делил помещиков на Собакевичей и Маниловых. Именно таким в основном было их отношение к делам. От использования любой возможности содрать копейку с нищих крепостных до фантастических прожектов, в которых получение прибылей не просматривалось даже в дальней перспективе, и видимо было не главным.

Попадались среди помещиков и по настоящему деловые люди. Позже свои первые ответные визиты Андрей совершил именно к ним. Как ни странно, эти люди принадлежали как раз к поколению ретроградов, молодежь предпочитала витать в мечтах о счастливом будущем или волочилась за богатыми невестами, у которых в приданом имение с приличным доходом. Последняя категория считалась практичными людьми с большими планами на будущее.

Андрей охотно общался со всеми, и среди молодых даже слыл прогрессистом и англоманом, но позже, на балах и приемах предпочитал проводить время со своими деловыми партнерами — стариками. Сидел в гостевой комнате около бальной залы и под разговоры резался в вист. Рядом пары кружили под музыку оркестра в мазурке и новомодном вальсе. Андрей в танцах не участвовал. Не потому, что не умел танцевать, а просто не понимал. Он еще не скоро научился без скрытой улыбки смотреть на сорокалетних и пятидесятилетних дядек, лихо отплясывающих около молодых и не очень дам. Возникало ощущение, что кто-то заигрался на утреннике в детском саду.

Куда больший интерес представляли разговоры за столом. Перед игроками ставили графинчик с наливками и иногда с коньяком, легкие закуски, сигары и специально для князя Львова кофейник с кофе. Весьма дорогой для этого времени напиток. Ничего крепкого Андрей не употреблял. Вначале на этот казус смотрели недоуменно, но потом смирились. Когда заканчивались обязательные разговоры о непременно выгодных прожектах, в которые ему, князю Львову, нужно обязательно поучаствовать, игроки принимались обсуждать действительно животрепещущие вопросы. Стоимость зерна, закладные на имения и возможную скорую отмену крепости для крестьян. Здесь Андрей с удивлением узнал, что это было очень ожидаемое помещиками событие. Все ждали денег, которые правительство обязательно выплатит за лишение привилегий и возможности наконец-то избавится от ответственности за крестьян, в том числе и финансовой. На помещике лежала обязанность помогать своим крепостным в трудные годы, и многих это ставило на грань разорения, особенно если учесть плохие урожаи последних лет. К этому добавлялась обязанность присматривать за крестьянами и судить за правонарушения, что обычно выражалось в порках провинившихся на конюшне. В исторической литературе все помещики представали садистами-самодурами, которым истязать крепостных доставляло великое удовольствие, и такие, наверное, где-то были, но среди своих знакомых Андрей самодуров не знал. Наоборот, все здесь понимали, что это пережиток и откровенно тяготились такими обязанностями.

Самым главным был вопрос о земле. Землю крестьянам предполагалось не давать вообще, или за очень хороший выкуп. Также многие были убеждены, что оставшись без земли, крестьяне с радостью будут работать на бывшего барина за еду. Вариант, когда крестьяне пойдут из деревень и сел на заработки в города рассматривался немногими. Куда там идти-то?

Были среди помещиков и ретрограды, руками и ногами цепляющиеся за старые добрые времена, но их оказалось немного. Когда позже, Андрей построил кирпичный завод и стал платить крепостным за труд, на него смотрели как на святотатца, однако доходность предприятия и способность князя Львова извлекать из своих начинаний доход, многим заткнули рты и заставили задуматься о наступавших интересных и непростых для помещичьего дворянства временах. За заботами и визитами прошла осень, за ней зима и к весне Андрей уже плотно вписался в местное общество, обзавелся знакомствами. Хотя дворяне иногда казались ему чудаковатыми, но он не плохо понимал этих людей. Понять крестьян было гораздо труднее.

Покопавшись в бумагах, Андрей быстро пришел к двум выводам. Первый — большинство крепостных князей Львовых мужеского полу, носило имя Пахом. Второй — со списками из ревизских сказок надо что-то делать. Оказалось, что фамилий, а иногда и отчеств, крестьяне не имели. Обычным было прочитать 'Степан кузнец, Анкифия пчельника сын'. Вместо фамилий писались уличные прозвища, часто похожие на ругательства. Вести нормальное управление при такой регистрации не представлялось возможным. Он вызвал Будеевского старосту Пахома, и велел провести во всех деревнях и селах поместья перепись дворов и людей. Причем всех крестьян писать непременно с именем, отчеством и фамилией. Пахом стоял и удивленно моргал.

— Ваш Сиясь, зачем же с отчеством и фамилией — то писать? Мы не баре — сказал он испуганно, подозревая, что за всем этим кроется барская причуда.

— Нужно Пахом. У меня две тысячи душ на руках, не хочу голову ломать, кого тут Степан Кривой зовут, а кто Семен, Свирьки глухого сын. Так что определите себе фамилию, и подберите что-нибудь по — приличнее. По этим фамилиям потом ваших детей звать — величать будут. Отправлю с тобой Семена, он грамоте обучен, да и пишет красиво.

Пахом ушел озадаченный, а на следующий день крестьяне его сел и деревень пришли в необычайное возбуждение. Скандал от этого решения вышел приличный, так что к нему даже приезжал с приставом предводитель уездного дворянства Бахметьев и требовал объяснений. Андрей тряс перед ним бумагами с ревизскими списками и выражал свое возмущение.

— Сам я делами не занимался, их вел управляющий, но сейчас управляющего нет, заглянул в бумаги и вот, посмотрите господа, у меня не крепостные, а сущая разбойничья шайка. Одни клички собачьи, да такие, что у меня и собак приличней зовут. Какое тут возможно управление?

— Но это обычное дело — Бахметьев удивленно смотрел списки — такие списки, Андрей Дмитриевич у всех помещиков есть. Да-с обычное дело и никому не мешает.

— Как у других не знаю, но я не вижу никакой причины людей, даже если они в крепости, прозвищами называть.

Предводитель уездного дворянства пожал плечами, и они с приставом удалились. Вопрос был исчерпан, тем более что и сам Бахметьев был в некотором роде прогрессист и князя Львова понимал. Да-с все верно, сущая глупость и ненужное унижение. Надо менять дело, но не так же явно.

Пахом принес списки и Андрей долго и с интересом их изучал. Это куда лучше, совсем другое дело. Нашел Пахома.

— Значит ты теперь Пахом Алексеевич Егорков?

— Егорковыми нас всегда в селе называли — пояснил староста, опасливо огляделся по сторонам — только Ваш Сиясь не надо по имени — отчеству называть, Пахомом зовите.

Однако после этого отношение крестьян к барину изменилось, появилась заинтересованность. До этого Андрей наблюдал за крестьянами, пытался понять их отношение к князю Львову. Отношение в связи с их зависимым положением, ведь перед ним была большая часть русского народа, а точнее сам русский народ. Именно потомки этих крестьян, а не графов-князей будут составлять Россию будущего. Но каких-то особых чувств не было. Лишь безразличие с недоверием, причем без всякой робости и заискивания. Они были не довольны своим положением, но не считали себя униженными. Эта странная загадка разрешилась на втором году его пребывания в роли князя Львова.

Наступал конец августа, тяжелые крестьянские работы закончены, и Андрей напросился к Пахому на поездку в соседние села и Тарусу.

— Крестьянскими дорогами поедем — с сомнением предупредил Пахом.

— Знаю, потому и прошу.

Он одел сюртук по — проще, на голову шляпу-боливар и верхом на коне пристроился к веренице крестьянских телег. Конец августа выдался жаркий, они ехали низинами долов, по краям оврагов и вдоль рек. Ночевали на речных берегах или в оврагах у костров под шум листьев, обдуваемых ночным ветром деревьев. Это действительно был свой мир. Даже эти дороги мало пересекались с официальными путями.

— Разбойники здесь бывают? — спросил он Пахома Егоркова.

— Бывают, да только нас они не трогают, а то и проводят и оборонят в дороге. Татям, им тоже без православного люда нельзя. А здесь не только мы, но и калики перехожие и старцы святые ходят. Путя здесь помечены, есть места, где отдохнуть можно. Татей нам нужды бояться нет, они на больших дорогах разбой ведут, а в хрестьянском мире все едины.

— Что же это за мир такой?

Пахом посмотрел на барина, вздохнул и начал свой рассказ, а Андрей слушал и дивился странному 'крестьянскому миру'. Оказывается, все гораздо сложнее, чем он представлял ранее, здесь была целая философия. Крестьяне воспринимали себя большим божьим племенем, живущим по христианским законам. Работали на земле не ради богатства, а на хлеб насущный, как велел Христос, ходили на службы, как положено праведным христианам и молились. Авторитетом для них были старцы праведной жизни и деревенский батюшка, да и то не всякий. Над ними царствовал поставленный богом царь-государь. В этом мире дворяне-помещики уважением не пользовались и представлялись крестьянам трутнями, пригодными лишь пить водку, проигрывать нажитое чужим трудом богатство, да портить девок. Все это потому, что учатся баре в городах господской науке и господским законам, которые противу божьих. Впрочем, даже дворянам Господь нашел применение. Судить крестьянские споры и наказывать неразумных, чтобы сами крестьяне этот грех на душу не брали.

Андрей слушал его рассуждения, и едва скрывал удивление. Вот что оказывается в голове самого угнетаемого сословия Российской империи, которое только недавно получило право на неприкосновенность личного имущества и которое совсем недавно запретили продавать в имения к безземельным дворянам. А ведь крестьяне правы. Они и есть основа империи и как завещал Христос — кроткие наследуют Землю. Действительно наследуют, Андрей это мог подтвердить. Тогда же он заметил странное отношение крепостных к нему, князю Львову. Они воспринимали в Андрее хозяина, а не барина — никчемного человека, живущего барской жизнью. Пляшущего на балах, играющего в карты и бездумно проводящего свои дни.

И у них имелись все основания так считать. Он стал платить работникам на винокурне, платил деньги за строительство дороги от Будеево к поместью. Немного, но теперь, работники, которых отвлекали от крестьянского труда, могли прокормить свои семьи. Позже он построил кирпичный завод и там тоже платил за работу. Крестьяне это оценили и смотрели на Андрея как данного Богом правильного барина — хозяина. Несмотря на то, что к работникам князь Львов был строг, а они привыкли работать на барских работах спустя рукава. Помогла и история его чудесного воскрешения. После всего, что с ним произошло, Андрей представлялся крестьянам отмеченным Господом человеком.

Он объехал поля, деревни, выселки и заметил, что свои пять десятин крестьяне обрабатывали куда лучше, чем господские уделы. Выход представлялся один — платить за работу, но подумав, Андрей решил, что платить тоже не выход. Привыкнут к деньгам, будут плохо работать и за деньги. Поэтому он обещал долю с урожая. Немного, но это великое пополнение для скудного крестьянского хозяйства. За свои средства стал перестраивать крестьянские дома в Будеево, чтобы дать этим людям пример другой, более качественной жизни. Нашел он и нового управляющего, Андрея Семеновича Лисовского, сына состоятельного московского купца. Несколько лет назад купец решил заняться хлебной торговлей, а поскольку ко всему подходил основательно, то поручил сыну учиться нелегкой аграрной науке. Андрей Семенович изучал аграрную экономику в России, ездил за передовым опытом в Англию и вот сейчас решил поработать у прогрессивного помещика. Вместе с ним приехала его жена, Мария Семеновна. Ей Андрей с удовольствием поручил учет всего обширного хозяйства, кроме винокуренного завода. Деликатные дела с откупщиками он вел сам. Молодую пару поселили во флигеле, и его матушка, Екатерина Павловна, глядя на них, часто корила сына.

— Хватит уже Андрюша, Верочки два года как нет, пора бы и тебе жениться. Вон у Коротневых дочки на выданье, или у Лопухиных, говорят, дочка чудо как хороша.

Андрей помалкивал. Жениться в его планы пока не входило, еще от прежних женитьб не отошел.

Весной он начал строить кирпичный завод, и концу осени завод уже производил кирпич и черепицу. Товар пошел на ура, и Андрей надеялся за год окупить все вложения. Но самым главным приобретением стала находка нового начальника винокуренного производства. Когда он сказал Ерофеичу о том, что ему нужно бы поискать замену, старик опечалился.

— Дык, можно и найти. Вон Семен хорошо в гонке соображает — он указал на дюжего работника — да только все одно не то. Не пьет он, а горькую нужно нутром чуять.

— Поищи. Сам не беспокойся, от дел не уйдешь, за молодыми присматривать тоже кому-то нужно. Да и горькой можешь пить сколько хочешь.

Ерофеич повеселел.

— Поищу. Можа, и найду кого.

Осенью он привел молодого парня и представил.

— Пахом — Андрей едва не рассмеялся. Ну конечно кто еще как не Пахом. В Будееве две трети села Пахомы, а Ерофеич уважительно продолжил — Ляксеич Краснов. Проверял, нюх у него есть. Потребляет, но немного и пить умеет.

Вот и хорошо. На том и порешили.

Вывод о результатах трудов его первого года сделала подруга Екатерины Павловны, Анна Семеновна Лопухина, которая горевала о непутевостях своего сына.

— Может, скажешь, где та сосна растет, что твоего Андрея стукнула?

А осенью настали перемены, которых он совсем не ожидал. Из Тарусы привезли распоряжение, запечатанное вензелями Его императорского Высочества наследника Александра Николаевича. Князю Андрею Дмитриевичу Львову надлежало прибыть к наследнику престола в Петербург в Гатчинский дворец. Андрей задумался. За последнее время он уже заглянул во все закоулки памяти своего предшественника, но оставалось два места, к которым он не мог пробиться. Какая-то неприятная история, произошедшая с князем Львовым в полку, из-за которой он был вынужден оставить службу. Настолько неприятная, что предшественник предпочитал о ней не вспоминать. Другая была из его юности, учебы в Первом кадетском корпусе в Петербурге. Воспоминания о нудной муштре на плацу, о веселых кадетских забавах, и печальные воспоминания о смерти отца, а далее все как отрубало. Была там какая-то тайна, которую предшественник никому не доверял, а между тем она являлась для него светлым пятном в невеселой жизни. Даже от попыток раскрыть секрет тело охватывала сладостная дрожь возбуждения. Что-то хорошее, окрашенное в розовые цвета надежд. Разгадка странного вызова кроется там, решил Андрей. Он собрался и выехал в Петербург.

* * *

События, послужившие причиной данного письма, произошли несколькими месяцами ранее. Был жаркий и влажный июнь 1852 года и над Гатчиной парил душный летний день. Солнце еще ярко светило, но воздух уже насытился влагой, запахами свежести, а серые тучи на ярко-синем небе набухали свинцовой темнотой. Намечалась гроза. Обычная для июня погода. В приемных покоях наследника престола Александра Николаевича в Арсенальном каре Гатчинского дворца за непринужденным разговором сидели два человека. Один из них сам наследник, а другим был чиновник Министерства внутренних дел Павел Петрович Хрулев. Разговор протекал в веселом радостном тоне, чему способствовал сам характер Павла Петровича. Редко какой человек обладал таким даром располагать к себе других. Из-за этой, данной ему природой способности поддерживать любую светскую беседу, он был любезно принят во всех петербургских салонах, где с удовольствием делился любопытными и пикантными новостями. Однажды был рекомендован наследнику, чтобы прояснить один деликатный вопрос и с тех пор регулярно по пятницам был гостем в Арсенальном каре. Александр Николаевич оценил его таланты, способность слушать и запоминать множество разных историй из жизни света и общества в целом. Сам Павел Петрович был несказанно горд вниманием наследника, а его начальство, зная об этом внимании, отмечало услужливого чиновника, и его карьера шла в гору.

Только что они задорно смеялись над рассказом о приключениях двух кавалергардов из очень известных фамилий. Так задорно, что заглушили смехом раскаты грома на улице. Да-с очень смешная история. Смешная и пикантная. Павел Петрович утер выступившую слезу и продолжил.

— А вот, Ваше Императорское Высочество, тоже любопытная история. Недавно в доме у Слепневых рассказали.

Александр Николаевич немного успокоился, раскурил сигару и с интересом приготовился слушать, предвкушая очередной любопытный рассказ. Господин Хрулев продолжил.

— Случай был в прошлом году. Один из князей Львовых, кажется Андрей Дмитриевич, жил в своем поместье, пребывал в душевном расстройстве после смерти своей супруги и пил горькую. Говорят, сильно пил и без малого год почти. Соседи — помещики уже и не чаяли, что князь в разум войдет, да только пошел он однажды на охоту, и на него в лесу сук с дерева упал.

— Сук? — переспросил Александр Николаевич, вдохнул ароматный дым сигары и в ожидании дальнейшего рассказа его губы непроизвольно расплылись в улыбке.

— Да-с сук. Князя нашли крестьяне и определили, что он не живой, однако когда несли в усадьбу, он по дороге очнулся, и представьте Ваше Императорское Высочество, стал совсем другим человеком. Ведет хозяйство другим на зависть, совсем не пьет, стал набожен, строит кирпичный завод и церковь и говорят, что прогрессист и англоман.

— Строит церковь, живет в поместье и англоман? — переспросил наследник престола.

— Так точно-с — Павел Петрович понял, куда клонит Его Императорское Высочество и приготовился к новому веселью.

Александр Николаевич зашелся в хохоте и Хрулев тотчас присоединился к нему. Когда они отсмеялись, наследник сделался задумчив. Курил сигару и что-то вспоминал.

— А князь, из каких Львовых, тамбовских или коломенских?

— Калужских, Ваше Императорское Высочество.

— Скольких лет?

— Вроде тридцати.

Наследник престола задумался еще больше.

— Знавал я одного Львова в давние времена, и звали его Андрей, а отчество не помню. Ваш князь в юности случайно не был кадетом в Первом кадетском?

Павел Петрович наморщил лоб, вспоминая рассказ.

— Да-с, Ваше Императорское Высочество, упоминали об этом. Там еще какая-то неприятная история у него в полку была.

Александр Николаевич покивал головой, но ничего не сказал. Они поговорили еще немного, и Павел Петрович Хрулев ушел, а наследник престола долго задумчиво смотрел в окно на плац, где косые струи дождя водили замысловатые хороводы по пузырящимся лужам.

Выходит это тот князь Львов. Вот ведь бывает. Внезапно нахлынули воспоминания. Начало апреля, 1837 год. Жаркий сухой день. Они вдвоем с покойным Иосифом Виельгорским приехали на охоту в Гатчину. Спешились на лесной тропе, кругом егеря, да и другого народа полно, а им с Иосифом нужно поговорить. Да, было о чем поговорить. Даже сейчас, сквозь года, Александр Николаевич ощущал остатки любовной истомы, которая его тогда охватывала, а ведь он даже не помнит имен и фамилий тех фрейлин. Лишь только Олечку Калиновскую вспоминает иногда. Хорошее было время. Егеря ушли, а они с Иосифом остались беседовать тет-а-тет. Потом появился один из егерей и сообщил любопытную новость — недалеко бродит медведь, уже послали за загонщиками, так что их Высочеству и его товарищу нужно остеречься. Александр с Иосифом пришли в великое возбуждение, никто из них на медведя еще не ходил, но между тем разговор шел интересный, и молодые люди снова отвлеклись. Вскоре привели загонщиков и троих кадет из Первого кадетского в оцепление. Кадеты рассредоточились на тропе, так что ближайший стоял с ружьем в тридцати шагах от них. Разговору ничего не мешало, и они снова погрузились в обсуждение прелестей фрейлин.

Медведь появился неожиданно. Зашуршали сухие прошлогодние листья на земле, затрещали кусты и вот на них уже летит бурая туша. Летит молча, без единого рыка. Когда Александр осознал, что происходит, зверю до них оставалось пять шагов. Иосиф успел вскинуть, ружье, но за разговором забыл взвести курок. Александр начал поднимать свое, и понял, что не успевает, а также понял, что это конец. В этот миг грохнул выстрел, и медвежья туша рухнула к его ногам, а потом Александр выстрелил сам. Просто так, с испуга в пустоту. Он обернулся, и увидел озадаченное лицо кадета у кустов. В руках ружье, а вокруг оседает пороховой туман. Выстрел был редкий, какой возможно случается у хорошего стрелка раз в жизни. С тридцати шагов медведю в ухо. И тут запоздало его охватил страх, какого Александр не испытывал ни до, ни после, и который потом долго изживал на многочисленных охотах. К нему уже бежали. Егермейстер Филонов, белый как мел, причитал.

— Ваше Высочество, Александр Николаевич, целы? Слав Бог. Не погубите. Батюшка ваш, государь, узнает, про такую оказию, с должности погонит.

Другие подбежали позже, восхищались, хвалили удачный выстрел. Лишь Иосиф подошел к кадету, и Александр услышал разговор.

— Как зовут?

— Князь Андрей Львов — хриплым голосом ответил кадет.

— Вот что Андрей Львов, обо всем молчок. Их Высочество позже с тобой поговорит.

А после подобрали медведя, и пошли во дворец. Лишь позже, ближе к вечеру, когда он окончательно пришел в себя, то понял, что произошло. Этот кадет спас ему жизнь. Да-с именно так, а если смотреть из сегодняшнего дня — спас все что у него есть сейчас. Его Мари, его детей. Тогда он тоже порывался найти и отблагодарить кадета, но было уже не до этого. Готовились к путешествию по России, а потом было и само путешествие. 'Обручение с Россией'. Потом поездка за границу, женитьба и много других дел. Иногда он вспоминал о князе Львове, но всегда дела отвлекали, и вот теперь судьба напомнила ему о долге так явно. Все — таки нужно проверить тот ли это князь Львов. Может Дубельту поручить? Нет, слишком деликатное дело. Все можно выяснить другими путями.

Глава 3

В приемную наследника в Арсенальном каре Гатчинского дворца князь Львов вошел ближе к обеду. Перед этим была церемония представления, где ему определили очередь среди других посетителей. Ожидание оказалось недолгим, и вскоре Андрей стоял посреди обширной комнаты со сводчатым потолком, отделанной зелеными обоями. На стенах множество картин на военную и охотничью тему, мебель вдоль стен. Обычное для этого времени оформление, которое он часто встречал ранее в других домах. Рядом с обширным столом, недалеко от окна, стоял сам наследник престола. Андрей поклонился и только после этого обратил взгляд на Александра Николаевича. Цесаревич стоял в потоке льющегося в окно солнечного света, и он не смог его сразу хорошо рассмотреть. Было лишь видно, что наследник престола высок. В это время Александр Николаевич тоже с интересом рассматривал князя Львова.

Да, несомненно, перед ним стоял тот самый князь Львов. Конечно, годы изменили мальчишку кадета и превратили его в молодого мужчину, но черты были те же, а памятливость на лица являлась фамильной особенностью семейства Романовых, и Александр Николаевич обладал ей в полной мере. В облике князя все было удивительно. Короткая стрижка с зачесанными на сторону волосами с боковым пробором. Короткий однобортный сюртук из очень дорогой, выглаженной ткани и странный галстук из серого шелка в тон сюртуку. Галстук без булавки и прочих украшений. Все это выглядело на князе очень дорого и ладно. Пожалуй, не врут, и вправду англоман. Дэнди, который не следует моде, а делает моду сам. Однако мода не плоха, того гляди и при дворе будет популярна. Цесаревич указал на кресло.

— Присаживайтесь, князь.

Андрей сел, вслед за ним занял свое место и наследник. Некоторое время Александр Николаевич внимательно рассматривал князя Львова. Спокойные уверенные движения, уверенный взгляд, в котором чувствуется любопытство. Видимо, не знает, зачем его сюда пригласили. Возможно, даже забыл тот случай.

— Помните князь, случай на охоте, когда вы были кадетом?

У Андрея все поплыло перед глазами, блокиратор пропал. Видение прошлого пронеслось в сознании в одно мгновение.

Жаркий, сухой день. Начало апреля. Кадет впервые вывели за город на полевые занятия. Все довольны. На улице весна, позади остались надоевшие за зиму казармы и плац. Они отрабатывают стрельбу по подвешенным к кольям мешкам, набитым сухой прошлогодней травой, отрабатывают артикулы, ходят строем, да и просто дурачатся. Ближе к обеду занятия окончены, и строй кадет потянулся в город, но недалеко от дворца их остановил подъехавший на бричке придворный в чине егермейстера. Позвал их взводного дядьку, фельдфебеля Куролесова.

— У государя императора охота проходит, нужны люди в загон. Отряди троих с ружьями, чтобы если нужда будет, зверя выстрелом шуганули.

Куролесов с сомнением осматривает строй и выбирает троих самых лучших стрелков. Андрей среди них. По строю проносится вздох огорчения. Посмотреть царскую охоту желают все. Они кое-как взобрались на бричку и поехали к лесу. Там их распределили по тропе, и опять удача, его поставили недалеко от наследника престола. Тот стоит с молодым человеком по виду из Пажеского корпуса и о чем-то с ним живо беседует. Потом шум, медведь, и его выстрел. Право, очень удачный выстрел, хотя Андрей тогда не удивился. Он с детства хорошо стрелял, как и отец. Это наследственное. А дальше все пронеслось словно в тумане. Его просили молчать и кадет Львов молчал. Не знал в чем дело, но понял, что это важно. Наследник с ним так и не поговорил, хотя у его предшественника была на то великая надежда. У него тогда было много надежд, но не случилось. Бывает. Он не сильно расстраивался, потому что это и так был хороший день, один из редких хороших дней, которые случались у него в жизни.

— Помню, Ваше императорское Высочество — подтвердил князь Львов.

— В тот раз я не смог с вами встретиться и поблагодарить, поэтому, князь, прими сейчас — Александр Николаевич достал из шкафа табакерку и подвинул ее Андрею.

Андрей бросил взгляд, оценил. Дорогой подарок. Золото с эмалью и ажурным рельефом со сценами охоты. Поверху табакерка обильно украшена бриллиантами. По качеству работы видно, что это изделие талантливого ювелира, стоимостью в целое состояние. Но ценность не только в этом. Это была не обычная подарочная табакерка, которые императорская канцелярия держит про запас, для разных дарений. Это была личная табакерка наследника, причем пользовался он ей часто. Об этом говорили вензеля и внешний вид. На крышке аккуратно прикреплена табличка с дарственной надписью 'Князю Андрею Дмитриевичу Львову от Его императорского Высочества цесаревича Александра Николаевича, в благодарность за удачный выстрел'. Кроме этого удивило и фамильярное обращение на 'ты'. Что тоже было своего рода высочайшим благоволением. Андрей взял табакерку.

— Благодарю, Ваше императорское Высочество.

Цесаревич внимательно за ним наблюдал и делал для себя выводы. Интересный тип, этот князь. Табакерку оценил, все правильно понял, но в глазах ни верноподданнического воодушевления, ни банальной алчности, которые он часто встречал в подобных случаях. Просто обычная человеческая благодарность.

— Это был хороший выстрел, князь. Выдающийся. Ничего подобного позже я более не встречал. Желал бы видеть вас у себя на охоте в Гатчине — улыбнулся сквозь усы Александр Николаевич.

Андрей поклонился и тоже улыбнулся.

— Весьма благодарен, Ваше императорское Высочество, но боюсь вас разочаровать. Я более стрелок, чем охотник. Это у нас фамильное.

— Разве у вас в имении нет охоты? Чем же вы занимаетесь, когда свободны от дел?

— Это случается не так уж часто, Ваше императорское Высочество.

Александр Николаевич посмотрел на него с интересом и продолжил — я слышал, вы образцово ведете свое хозяйство, так что прошу поделиться советом, как помещик помещику.

— Как угодно.

Андрей задумался, помолчал и начал рассказ. Рассказывал об урожаях, о ценах на зерно, о кирпичном заводе, о переписи и присвоении отчеств и фамилий крестьянам, тоже рассказал. Благоразумно умолчал лишь о винокурне. Цесаревич слушал с интересом. Не часто перед ним представали люди, действительно разбирающиеся в делах. При этом князь Львов говорил о делах основательно, приводя конкретные цифры. Любопытно также было отношение князя к вопросу отмены крестьянской крепости.

— Так вы считаете, что отмена крепости будет поддержана помещиками?

— Все давно уже ждут и считают вопрос решенным, конечно при условии финансовой компенсации — Андрей улыбнулся и добавил — что же касается крестьян, то этот вопрос волнует немногих.

Александр Николаевич заинтересовался.

— Они не хотят воли?

— Они не против воли, но хотят больше земли, чтобы прокормить свои семьи. Я думаю, Ваше императорское Высочество, если бы у них был выбор между справедливым хозяйственным барином и волей без земли, многие бы выбрали барина. В своем имении я знаю лишь несколько крестьянских семей, способных к самостоятельному хозяйствованию.

— Мда-с, необычное мнение — только и нашелся сказать наследник.

Интересный разговор продолжался дольше обычного, а за стеной уже ждали другие посетители, но Александр Николаевич был заинтересован и разговором и князем. Он вызвал Андрея Львова, чтобы отблагодарить за спасение, посмотреть на него, и если окажется дельным человеком, пристроить на место в Петербурге. Сейчас он видел, что князя нужно оставить при себе обязательно, но для начала проверить делом. Благо дело было.

— Не желаете ли вернуться на службу. По гражданской линии? — спросил наследник в конце визита.

Князь Львов был немного удивлен.

— Рад быть полезен Вашему императорскому Высочеству и их Величеству государю Николаю Павловичу.

— Тогда прошу ко мне в следующую среду. В министерстве внутренних дел у Дмитрия Гавриловича Бибикова есть место для вас. В отделе по приказам общественного призрения.

— Премного благодарю, Ваше императорское Высочество — Андрей поклонился и вышел. На этом визит был закончен.

Вскоре закончился прием других посетителей, и Александр Николаевич остался в приемной зале один. Мари ждала его на обеде, но он еще никак не мог отойти от беседы с князем Львовым. Несомненно, дельный человек и держится очень уверенно. Уверенно, и при этом со всем, положенным уважением. Очень редкое качество. После того, как дядя написал отречение, и отец стал императором, Александра сразу начали воспитывать как будущего наследника престола. Его братьям и сестрам запрещали с ним играть и вообще вести себя фамильярно. Они должны были с детства помнить, что перед ними их будущий государь. С тех пор Александр видел по отношению к нему лишь подобострастие среди большинства, и отчужденность с легким налетом фамильярности среди царской фамилии и представителей самых знатных семей. Это был такой способ показать принадлежность к кругу своих. Он понимал правила игры и не обижался, но князь держался особенно.

Александр Николаевич вспомнил облик князя Львова и опять подивился. Слишком молодо выглядит для тридцати лет, и при этом говорят, что пил. Опять же интересно, как можно выгладить сюртук, чтобы так ладно сидел. Он всегда отдавал предпочтение военному платью перед гражданским, но такой сюртук заказал бы себе сам. Нужно будет спросить Львова о портном. Нет, конечно, одевать такой в свет он не будет, а то еще скажут, что взял моду с князя Львова. Однако удивить Мари за обедом было бы очень любопытно. Александр Николаевич рассмеялся и пошел в столовую комнату.

* * *

Результатом поездки в Санкт-Петербург стало то, что он получил место. Нет, не просто место, а МЕСТО. В данном случае каждая буква имела право быть заглавной. Место чиновника в отделе Приказов общественного призрения, Хозяйственного департамента Министерства Внутренних Дел по протекции Его императорского Высочества цесаревича Александра Николаевича. То, о чем так мечтали его знакомые помещики в беседах за картами на различных собраниях. Место являлось источником стабильного дохода в виде жалования и неофициального в виде различных подношений, о чем говорилось вполне открыто. Если рассматривать его место с этой точки зрения, то оно было идеальным. На самом деле мест оказалось два. Об этом Андрей узнал во время визита к недавно назначенному министру Дмитрию Гавриловичу Бибикову.

Для представления министру, в здание Министерства Внутренних Дел на набережной Фонтанки, он отправился ближе к обеду. Здесь тоже шел прием, но ждать пришлось совсем недолго. Дмитрий Гаврилович сидел за большим столом, и с интересом смотрел на посетителя.

— Имел беседу с Его императорским Высочеством цесаревичем Александром Николаевичем по поводу вашей персоны, князь. Очень любопытно на вас посмотреть. Пожалуйте, присаживайтесь.

Андрею тоже было любопытно. Он бросил на министра мимолетный взгляд и сделал первые выводы. Шестьдесят лет, редкие волосы на округлой голове зачесаны спереди в кок. Одет в темный фрак старого покроя, левый рукав пуст. Последствия давнего ранения. Смотрит колючим и вместе с тем благодушным взглядом. Дмитрий Гаврилович сразу напомнил Андрею его деловых компаньонов, старых калужских помещиков. Тертых жизнью дворян николаевской эпохи, прошедших не одну войну, водивших в атаки на противника колонны под картечью и пулями. Может они не знали будущего и были чужды прогрессу, но по морально-волевым качествам Андрею до них еще расти.

— Их императорское Высочество сказали, что вы можете быть полезны отечеству, надеюсь так и есть. Не обманите его ожидания.

— Буду всемерно стараться Ваше Высокопревосходительство — заверил Андрей министра.

А дальше пошел разговор о делах министерства и предстоящей работе. Ему предлагали на выбор должность в штате в чине коллежского секретаря, то есть с повышением на два чина от чина поручика, с которым он уволился из полка, или должность чиновника по особым поручениям вне штата, так же в чине коллежского секретаря, но с повышением чина через полгода до титулярного советника. Второй вариант предполагал постоянные разъезды и то, что он должен за эти полгода войти в курс дел. Андрей без раздумий выбрал второй. Разъезды его не пугали, к тому же появлялась возможность посмотреть страну. Оказалось, что он очень удачно приехал в Петербург, а может, наследник специально выбрал момент. До этого министерство внутренних дел пережило сокращение, которое правильнее назвать чисткой, а потом пришел новый министр. Так что свободные вакансии имелись, была и потребность в новых людях.

Перед этим у него состоялась еще одна беседа с наследником престола. На этот раз Андрея проводили в гостиную комнату в покоях цесаревича, и беседа проходила в приватной обстановке. Александр Николаевич курил сигару и неспешно вел разговор. Интересовался делами князя Львова, провинциальной жизнью и как бы между делом спросил.

— Скажите князь, ваш сюртук, это губернская мода? Очень необычно. Не зная вашу историю, я бы мог подумать, что вы завсегдатай Английского клуба.

Андрей был удивлен вопросом, хотя и не показал вида.

— Можно назвать моей личной модой, Ваше императорское Высочество. Заказал у портного в Калуге, когда захотел, чтобы сюртук выглядел нормально — он рассмеялся — в уезде и вправду думают, что князь Львов англоман.

Цесаревич тоже рассмеялся.

— Кто же ваш портной? Было бы любопытно заказать такой для дома.

— Калужский портной, из жидов, по фамилии Либхер.

Александр Николаевич посмотрел на него с интересом.

— И хороший портной?

— Весьма хорош. Если угодно, Вашему императорскому Высочеству, по дороге в имение, я бы мог заехать к господину Либхеру и сказать о вашем желании. Думаю, он был бы счастлив и выехал тотчас.

— Пожалуй, пусть приедет. В приватном порядке — согласился цесаревич.

— Будет исполнено — кивнул князь Львов.

Они поговорили еще немного о делах Хозяйственного департамента, и визит был окончен. Андрей покинул Гатчинский дворец озадаченный так неожиданно повернувшейся историей с костюмом и просьбой наследника престола. Насколько он знал, императорскую семью обшивали придворные портные, которых правильнее назвать по-французски 'кутюрье', тем более, что они по большей части являлись французами.

Приталить сюртук князя Львова он решил сразу, как только его одел. Впечатление от носки сюртука было как от рабочей спецовки. Мешковатый, пошит из мягкой ткани, которую невозможно выгладить. Благо под рукой оказалась Настасья, а у Настасьи золотые руки. Позже, Андрей решил пошить новый, и пошить его более похожим на привычный для себя костюм. Для этого он обратился к профессионалам. Его профессионала звали Иосиф Либхер, немолодой калужский портной в ярмолке, представленный ему по рекомендации одного из деловых партнеров, и наблюдая за работой портного, Андрей понял, что рекомендация хороша. Господин Либхер являлся мастером своего дела.

— Ваше Сиятельство действительно, хочет такой странный сюртук? — спросил он с сомнением.

Перед этим Андрей долго объяснял ему идею костюма из будущего. Тонкая качественная ткань на гибкую подкладку, чтобы полы сюртука не мялись. Вискозы здесь конечно не было, но можно же подобрать что-то подходящее. Постепенно портной идею понял, проникся.

— Такую ткань можно найти только в Москве. Хороший английский люстрин. Это будет стоить Вашему Сиятельству — Иосиф закатил глаза, что-то подсчитывая — семьдесят два рубля ассигнациями.

Сумма приличная, но Андрей не стал торговаться. Лишь бы все получилось как надо. Сюртук вышел на загляденье, а Иосиф Либхер приобрел состоятельного клиента с новыми неожиданными идеями. Однако после этого за князем Львовым прочно закрепилась репутация модника и англомана.

М-да, странно все с этим костюмом получилось, а еще чуднее, если наследник престола введет новый сюртук в моду. Уж чего, а становиться законодателем мод в планы Андрея не входило. Однако теперь Либхер перед ним в долгу.

В имение он возвратился триумфатором. Откуда местное общество прознало о его приключениях в Санкт-Петербурге, осталось тайной, но отношение к князю Львову изменилось. Высочайшее благоволение здесь рассматривалось гораздо больше, чем просто удача, это была своего рода отметка судьбы. Забавно было наблюдать удивление и растерянность матушки, когда он передал ей подаренную наследником табакерку и полуобморочное состояние Иосифа Либхера, когда тот узнал о высочайшем пожелании.

— Я вас рекомендовал самым лучшим образом, не подведите меня, господин Либхер — Андрей перефразировал Бибикова.

— Всемерно благодарен, я ваш вечный должник, Ваше Сиятельство — расчувствовался Иосиф.

А дальше началась его работа в Министерстве внутренних дел, в отделе по приказам общественного призрения, который здесь по старинке называли присутствием. Несколько первых месяцев он просидел за разбором бумаг поступающих из губернских приказов. Стопки отчетов исписанные убористым разборчивым почерком, колонки цифр примитивной бухгалтерии. Изучить все это оказалось не сложно, и постепенно у Андрея сформировалась картина деятельности различных учреждений относящихся к деятельности приказов. Школ, богаделен, тюрем, больниц. Разобраться с финансовой стороной деятельности оказалось куда сложнее. Приказы призрения имели право принимать деньги на хранение, так и давать их в качестве ссуд. Причем суммы фигурировали очень приличные. А там, где крутились деньги, их обязательно воровали. Здесь вообще очень много воровали. Причем воровали весьма примитивно, без всяких хитрых схем. Просто брали доверенные средства и расхищали, имитируя хозяйственную деятельность подложными бумагами.

Поражало также и отношение к этим кражам. Воришки не прятались, а наоборот, на украденные деньги устраивали гуляния в ресторанах, куда приглашали сослуживцев, и открыто хвастались перед ними удачей. Даже Андрей один раз ходил на такую пирушку, пока не разобрался в чем дело. Вначале от всего этого он приходил в состояние легкого обалдения, но потом привык. Наглость доходила до того, что обокрали самого императора Николая на ремонте Зимнего дворца. Дело подрядчика Политковского втихаря обсуждалось всем Петербургом. Говорят, что император от этого пришел в большое расстройство, что отразилось на его здоровье. Особенно неприглядным было то, что на пирах у Политковского гуляло высшее петербургское чиновничество. По сути, на украденные царские деньги, и поговаривали что там даже присутствовали люди из Третьего отделения. При этом, как ни странно, высшие чиновники, приближенные к императору были известны своей неподкупностью. Паскевич, Меньшиков, Орлов, тот же Бибиков, ни в казнокрадстве, ни в мздоимстве, замечены не были. Впрочем, все они и без этого были богаты. Однако уровнем ниже, кражи уже являлись обычным делом. Князь Львов денег не брал, и на него смотрели косо, но помалкивали. Как-никак князь, в фаворе у наследника престола, видимо на высокие верха метит.

В нехитрые чиновничьи дела он вошел за три месяца, а далее последовали командировки. Разъезды по губерниям, проверки работы губернских приказов. Поездкам Андрей был рад, поскольку Петербург его быстро утомил. В связи с переездом в столицу он лишился многих удобств, которые успел организовать себе в усадьбе за лето. Гимнастический зал, пристрой к бане, в котором имелась такая диковинка как душ. Здесь же в его распоряжении небольшая квартира в двухэтажном доме на Крестовском острове. Несколько комнат с мрачными обоями и старой мебелью, стоимостью двадцать рублей в месяц, но даже за сотню, нельзя было снять что-то, что подходило под его стандарты. Если только купить и перестроить какой-нибудь дом. Но заходить так далеко Андрей не собирался.

Также вводили в уныние присутственные места, где первые месяцы ему приходилось сидеть целый день. Крашеные в серое стены, пыльные окна и кипы бумаг в шкафах и на полках. Вот и весь интерьер. Рядом с ним такие же страдальцы чиновничьего труда, а недалече, в уголке, скрипят перьями копиисты, которым классный чин редко светил даже в перспективе.

Проверки показали, что деятельность губернских приказов призрения, хотя и имела нарекания, но в целом была положительной. Да, крали, но не так часто, и сами учреждения содержались весьма прилично. Каждый раз по приезду в губернский город, перед надворным советником, князем Львовым накрывали 'поляну', причем в сем действе часто принимал участие и сам губернатор, который по статусу возглавлял губернскую комиссию. Когда узнавали, что приезжий петербургский чиновник крепкого не употребляет и денег не берет, то приходили в великое душевное расстройство, предвидя большие беды. Все это напоминало сюжет ревизора, разве что не в таком комичном стиле, Прав был классик, прав. Напоминало также и приемы проверяющих в далеком двадцать первом веке. За столетия мало что поменялось. Взятки ему тоже пытались дать регулярно. Причем даже не за то, чтобы он закрыл какие-то прегрешения, а просто так, по привычке, от греха подальше. В целом учреждения функционировали вполне пристойно, нарушения были в основном в финансовой сфере, но это уже выходило за уровень его компетенции.

Через восемь месяцев после начала работы он получил следующий чин коллежского асессора и ему передали в руководство весь отдел. Негласно, на правах временно исполняющего обязанности. Занимать руководящие должности чиновникам вне штата не полагалось. Чтобы прояснить сей казус, Андрей навел справки, и узнал, что его готовят к переводу в штат, но не для руководства присутствием, а в качестве директора Хозяйственного департамента, с повышением чина до надворного советника и в будущем, даже возможно до коллежского советника. Оказалось, что в карьере князя Львова заинтересована высшая власть, в лице наследника престола Александра Николаевича. Для родовитой знати повышения в чине без соблюдения сроков выслуги были обычным делом, но даже на этом фоне его карьера развивалась стремительно и причина этого крылась в частых визитах князя Львова в Гатчину и Царское село к наследнику.

Со времени последнего визита к наследнику престола прошло два месяца и его снова вызвали во дворец. На этот раз в Зимний. Пригласили приватно прояснить один вопрос, но разговор шел в основном о делах в министерстве внутренних дел, а позже постепенно перешел и на другие темы. Александра Николаевича интересовало многое. От мнения князя Львова, по вопросам местного управления и борьбы с мздоимством, до модных сюртуков и улучшений военного костюма. По всем этим вопросам у Андрея имелось свое мнение, причем достаточно оригинальное, отличное от установившихся здесь представлений, но при этом подтвержденное жизненной практикой, про которую здесь пока не знали. Александр Николаевич внимательно слушал, прояснял непонятные вопросы, дивясь над странными суждениями князя Львова. Впрочем, странными в меру. Пугать или озадачивать наследника престола знаниями будущего Андрей не собирался и для объяснения всегда старался подобрать подходящий пример из этого времени, а еще лучше из древнего прошлого. Времени странного и загадочного.

За этим визитом последовали другие, и случалось, он бывал у цесаревича раз в неделю. Вначале вполне официальные, постепенно визиты приобрели неофициальный характер, пока однажды наследник престола не предложил.

— Давайте князь, без церемоний, обращайтесь, как и положено в дружеском разговоре. Зовите меня Александр Николаевич.

В этот миг Андрей опешил. Разрешение на подобное обращение к особе императорской фамилии означало как минимум высочайшую милость и высочайшее благоволение. Но тогда он не рассыпался в благодарностях, понял, что это не нужно, просто кивнул и продолжил разговор. Для самого Андрея эти беседы тоже значили много, потому что наследник был единственным человеком, с кем он мог говорить так откровенно. Пожалуй, еще его управляющий, господин Лисовский живо интересовался политическими и экономическими вопросами, но в последнее время возможности часто бывать в поместье у него не было. Цесаревич был не силен в науках, хотя имел большой кругозор, не имел той уверенности в себе и твердости характера, что его отец, но умел слушать и располагать к себе людей и в целом Андрею нравился. Результатом частых посещений стало то, что в окружении наследника его постепенно стали воспринимать как своего. Он был представлен цесаревне Марии Александровне, и даже неофициально императору Николаю, удостоившись при этом лестной рекомендации.

— Слышал от Бибикова, дельный чиновник.

Потом начались события на юге. Посольство Меньшикова в Турцию для урегулирования вопроса святых мест. Неудача посольства, захват придунайских княжеств, Синоп и наконец, война с Англией, Францией и Сардинией. Первые победы на Кавказе и первые поражения, Альма и осада Севастополя. В обществе царило необычайное возбуждение, предлагали различные прожекты спасения, проекты новых ружей, пушек и всего, что могло способствовать победе. Даже его охватила эта истерия и Андрей, воодушевившись другими проектами, нашел слесаря и сделал многозарядный штуцер. Но это больше для себя, чтобы узнать возможности. Он понимал, что такие вещи в настоящий момент здесь никому не нужны. Да, Андрей, конечно, переживал поражения русской армии, но знал исход войны и знал, что с этим ничего не поделать. Причины поражения — отсталость, развал управления и всеобщий пофигизм он видел сам. Теперь вся надежда оставалась на скорый подъем страны после окончания войны. Здесь он был готов поучаствовать, и мог сделать многое.

А пока шла война, жизнь тоже шла. Визиты к наследнику престола хоть и стали реже, но были более дружескими. В сентябре 1854 года он получил чин надворного советника и ему реально светило место директора департамента. В поместье дела тоже шли хорошо, Лисовский с обязанностями управляющего справлялся отменно. Отремонтировали дом в усадьбе, построили лесопилку на речке, и она сразу стала приносить приличный доход. Несмотря на войну местный мир жил, как и раньше. По улицам ездили извозчики, прохаживались барышни и кавалеры, горожане шли в лавки за покупками, а чиновники спешили в присутствия. Известие о смерти императора Николая застало Андрея в Воронеже, где он находился с проверкой. Князь Львов отправил наследнику письмо с соболезнованиями и, хотя это была большая наглость, по-другому он поступить не мог. После проведения ревизии в Воронеже у надворного советника предполагался отпуск, и он поехал к себе в усадьбу. Начиналась весна.

В тот солнечный апрельский день 1855 года Андрей еще долго стоял на пригорке около Будеева. Вспоминал три с небольшим года, проведенных в этом времени, и гадал, какие испытания еще подкинет ему судьба. После ушел в ближайший лесок, откуда не видно ни домов, ни вообще каких-либо свидетельств человеческого бытия и можно было представить, что если он перейдет луг и поле и выйдет на дорогу, то сможет поймать идущий по ней автобус или автомобиль. Мечты. Асфальтной дороги не было, не было автомобиля, а когда ближе к вечеру он пришел в усадьбу, там его ждал фельдъегерь. Запечатанное еще вензелями наследника престола, послание гласило — князю Львову срочно прибыть в Петербург и явиться в Гатчинский дворец без представления, сразу по прибытии. Что означал этот вызов, Андрей не знал, но интуитивно понял — начинается новый, неожиданный этап его жизни.

Глава 4

В покои наследника в Арсенальном каре он вошел, когда на улице уже начинало темнеть. В комнатах и коридорах гнетущая тишина, некоторые предметы в траурном убранстве. Всюду ощущалась тягостная атмосфера скорби. Андрея встретил камер-юнкер Шебунов и проводил к рабочему кабинету наследника престола, а теперь уже императора Российской империи, отворил дверь.

— Проходите, Ваше Сиятельство. Их императорское Величество ждут.

Андрей кивнул и вошел в кабинет. В свое время он здесь уже бывал, и теперь пытливым взглядом осматривал убранство, ища изменения. Нет, изменений не было. Зеленые обои на стенах, увешанных множеством картин и литографий в рамках. Шкафы, буфет, диван, стол со стульями, кресла. Сквозь приоткрытую форточку, разгоняя табачный дым, дует свежий весенний ветерок, постепенно наполняя комнату запахами оживающей после зимней спячки природы. На столе два подсвечника и один горит на стене, отчего помещение наполнено неярким блеклым светом. Александр Николаевич вышел из тени со стороны книжного шкафа. Одет в военную форму, но без кавалерии и воротник по-домашнему расстегнут.

— Ваше императорское Величество ... — начал представляться Андрей.

— Садись князь — прервал его император, указал на кресло около стола и позвонил в колокольчик для вызова слуг.

Молча зашел шенк, разлил кофе по чашкам, поставил на столе пузатый кофейник и удалился. Андрей понял, что разговор предстоит долгий. Александр Николаевич тоже сел в кресло.

— Угощайтесь князь — предложил он, но сам пить кофе не стал, а с наслаждением затянулся сигарой и добавил — давайте без церемоний, как у нас уговорено. Для вас я по-прежнему Александр Николаевич.

Андрей, в ожидании разговора, молча потягивал горячий ароматный напиток, а император смотрел на него сквозь сизые струи дыма и вспоминал то недолгое время, что знал князя Львова.

Всего два с половиной года, но казалось, что знал гораздо дольше. За это время Александр Николаевич много раз дивился обширности познаний князя и логике его сужений. Необычных суждений, но всегда находящих подтверждение в последующем развитии событий. Обо всем в этом мире князь Львов имел свое мнение, не скрывал его, хотя и не выпячивал. Очень редкое качество. Еще с молодости цесаревич, несмотря на превосходных учителей так и не постиг тонкости наук, знал о своих невеликих способностях, и поэтому всегда был готов слушать людей, знающих более него, и более способных. Только вот донести свои мысли до императора было непросто. Если цесаревич, а сейчас уже император замечал бравирование собеседника ученостью, или желание в чем-либо убедить, он раздражался и переставал его слушать. Князь Львов никогда знаниями не бравировал, и никогда на своей правоте не настаивал. Просто подавал свои знания как данность, известную ему и возможно не известную другим. Князя всегда можно было спросить без ущерба для самолюбия, и он отвечал собеседнику как равному по уму и способностям. Императору, а тогда еще наследнику престола это импонировало. Однажды он спросил князя Львова о природе его обширных знаний. Ведь кроме Первого кадетского он нигде не учился.

— Александр Николаевич, я не одаренней других, просто так судьба распорядилась. Однажды чуть не погиб, а когда пришел в себя, то стал по-другому смотреть на вещи. Многое что прежде считалось важным, предстало незначительным. Различные мечты, стремления и желания человеческие. Но зато стало возможным видеть вещи, которые в обычной жизни человек не замечает за обыденными делами. Отсюда и все мои знания.

— Право, но как же можно без стремлений — только и удивился тогда наследник престола, однако позже понял, что князь говорит правду.

За эти два года он совсем не проявлял страстей, которые легко можно заметить в обычных людях. И самое главное, что кроме практичных суждений, князь оказался еще и деятельным человеком, способным свои мысли претворять в жизнь. А еще главнее, что его политические прогнозы сбылись все полностью.

В последнее время советы князя часто помогали Александру Николаевичу в делах, и вот сейчас он вызвал его, чтобы получить еще один совет и не только совет.

— Благодарю за письмо, князь. Очень человечно, подобное слышал лишь от близкого мне круга — обратился он к Андрею.

— Покойный государь, был великий человек. Когда я ехал из Воронежа, то видел много скорби в народе — печально сказал Андрей.

Действительно, скорби было много. Как ни странно, Николая здесь любили, или как минимум уважали, и никто из его знакомых не называл покойного царя Палкиным. Хотя, были и такие, кто откровенно радовался кончине государя Николая Павловича. Андрей сам не видел, но слышал рассказы, о том, как некоторые даже праздновали это событие. Повальное взяточничество, казнокрадство и всеобщий надзор достали многих и все это связывали с личностью царя, но это не умаляло его заслуги. Несмотря на ошибки, при нем Россия держала в руках политику большей части Европы, и Андрей знал, что такое наступит еще не скоро. Александр Николаевич покачал головой.

— Да, великий. А теперь его нет, и нам, простым смертным, предстоит разбираться с бедами, которые выпали на долю России — император помолчал и продолжил — вы помните наши разговоры и знаете, что я всегда был против этой войны, но теперь война мне досталось по наследству и нужно решать, что делать дальше. Мне нужен ваш совет, князь. И не только совет.

— О чем же совет, Ваше императорское величество? — в разговоре на такие темы Андрей счел официальное обращение гораздо более уместным.

— Вы знаете, в Вене проходит конференция между послами воюющих сторон. Они выдвинули нам условия, а неделю назад мы отправили фельдъегеря с нотой князю Горчакову в Вену. В ноте сказано, что их условия считаем неприемлемыми и отвергаем. Так что, война продолжится дальше.

— Каковы же были условия? — князь Львов стал весь внимание.

— Мы теряли право иметь флот на Черном море, к этому еще разоружение Севастополя как его базы.

Андрей задумался. По сути, условия похожи на те, что Россия получила по Парижскому мирному договору. Тоже самое, только без жертв, смертей и гигантских расходов. Может, следовало принять условия? И хотя, он сразу нашел множество возражений, все равно спросил императора.

— Мы рассчитывали на большее? Может, следовало принять условия?

Александр Николаевич встрепенулся от неожиданного предложения. Кого-нибудь другого он бы непременно отправил вон из комнаты, подумать над своими словами, но с князем Львовым привык беседовать откровенно и на более щекотливые темы. Однако не удержался, встал из-за стола, и поспешно ответил, при этом слегка картавя и шепелявя, как у него случалось, когда был взволнован.

— Это не шутки князь. Это невозможно — он подошел к отрытой форточке, постоял, немного успокоился и продолжил — я не могу начинать царствование с проигранной войны. Тем более такой, где мы ушли с поля боя, не дав решительного сражения. Никогда не смогу этого объяснить армии и народу — помолчал и добавил — и если есть возможность, я бы хотел отомстить за отца. Всем этим австрийским иудам, для которых отец столько сделал, этим лживым Эбердинам. Это они потакали войне своими заверениями, обманом и хитростью. Довели государя, прямого человека, до смерти. И вот в этом деле прошу вашего совета и помощи.

Андрей слегка опешил от такого проявления эмоций, но вида не подал. Да, император прав, об этих доводах он и сам думал. Стоит сейчас отступить, и все эти Палмерстоны с Наполеонами будут использовать любую возможность для политического давления. Однако сказал о другом.

— Прошу прощения, Ваше императорское величество, я лишь хотел узнать серьезность намерений и готов исполнить любой ваш приказ. К тому же, я считаю, что отказ правомерен. Это ведь были первые условия, которые они озвучили?

— Первые. Что вы хотите сказать, князь?

— Если бы Ваше императорское величество согласились на эти требования, они бы выдвинули другие. Союзники слишком вложились в эту войну, а пока у них лишь одни траты и никаких приобретений. Нейтралитет Черного моря, слишком маленький кусок мяса для их голодных желудков. Уверен, они между собой и наши губернии уже поделили — Андрей улыбнулся, впервые за этот серьезный разговор — Простите, Ваше императорское Величество, но наши враги — обычные торгаши, они мыслят именно такими категориями. Пожалуй, кроме турок.

Александр Николаевич тоже улыбнулся, раскурил от свечи еще одну сигару.

— Так и есть, подмечено верно.

— В чем же моя задача? — поинтересовался Андрей.

— Вам нужно будет выехать в Крым, в действующую армию, следить за обстановкой и при необходимости понуждать воинское начальство к действию. При этом надеюсь на вашу предусмотрительность, и способность видеть суть событий. Уже имел возможность убедиться в этих ваших качествах. У меня сейчас под рукой нет ни одного человека, чьим суждениям я мог бы довериться полностью, поэтому очень на вас надеюсь — подумал и продолжил — так как гражданские чины в армии не пользуются должным уважением, вас снова переведут на воинскую службу с повышением в чин полковника. Также в вашем распоряжении будут подписанные мной бумаги, чтобы ни у кого не возникало сомнений, что вы выполняете высочайшую волю.

Андрей кивнул.

— Все понял, Ваше императорское величество. Есть подозрения в бездействии начальства?

— Давно уже не подозрения. Видно по рапортам, да и подчиненные Дубельта доносят вполне ясно. К тому же там мой младший брат, Михаил. Хотя он молод и восторжен геройствами нижних чинов, но окопную правду и все неприглядности в письмах не скрывает. Покойный батюшка отстранил Меньшикова и поставил Горчакова, но боюсь толку от этого немного. Ни от него, ни от Остен-Сакена. Разберитесь, князь. У вас есть опыт в ревизских проверках, поэтому если вскроются злоупотребления интендантов, то поступайте по нужде. Полномочия будут — закончил император, затянулся сигарой и смотрел, как князь Львов задумчиво наблюдал за танцем отражения пламени свечи в оконном стекле.

М-да, подкинула ему судьба задачу. А он надеялся после войны спокойно заняться сколачиванием бизнес империи, благо знания и возможности были. Сейчас же ему предлагают принять участие в уже фактически проигранном деле. По этому поводу возникало сразу несколько вопросов. Первый — нужно ли все это? Положим, они выкинули союзников из Крыма, что дальше? Что будет, если предположить невероятное, и они победят в этой войне. Как это ни печально, но надо признать, что у англичан есть повод для уверенности в своих силах и своей непогрешимости. Наступал капитализм, их время. Время торгашей, банковских спекулянтов и промышленников. Если обратится к Хантингтону, время торговой цивилизации, в которой новый Карфаген — это Англия. Это их время и они постоянно будут идти на острие прогресса. Чем будет Россия, если победит в этой войне? Во главе капиталистического развития она точно не встанет. Ничего для такого развития Андрей здесь не видел. Но все — же смысл был. Можно навсегда отбить охоту влиять на политику России, и впутывать ее в различные разборки в чужих интересах, давить ее развитие. В политике можно будет идти вслед за Англией, чтобы в нужный момент, когда наступит время, может даже через столетие, спихнуть ее с дороги и выйти вперед. Возможно, тогда не будет жертв двух мировых войн и одной гражданской. Людей, брошенных в топку разборок больших денежных мешков. Это того стоило.

И тогда вставал второй вопрос — зачем это нужно ему? Хотя правильнее сначала ответить на вопрос — зачем он здесь? До этого Андрей полагал, что его перенесло в это время мольбами матушки Екатерины Павловны, но когда перебрался на службу в Петербург, эта версия стала вызывать сомнения. Матушке было бы гораздо приятней, если Андрей остался в поместье. И вот сейчас перед ним представала новая цель, которая вполне могла быть причиной его нахождения в этом времени. Но можно ли изменить историю? Задача предстояла такая, что даже от одних мыслей, мурашки по коже, но как ни странно, он ни на одну минуту не усомнился в своих возможностях.

Там, в уже тускнеющем в его памяти прошлом-будущем он ограничения возможностей чувствовал. Всю жизнь перед Андреем Земновым был предел, который он не мог переступить. Во всех делах. Сначала он считал, что этот предел обусловлен его способностями, но со временем понял, что это не так. Предел был поставлен жизнью, и бесполезно пенять на себя, или на козни других. Тогда он понял мудрость еврейской поговорки — глупый винит других, умный винит себя, мудрый не винит никого. Есть где-то промысел божий, обстоятельства или матрица — как хотите. Андрей научился чувствовать эти ограничения и жить с ними. Здесь ограничений не было. Наоборот, перед ним сейчас открыты все пути, и все возможно. Да, князь Львов готов взяться за это безнадежное дело. Только, Господи, как мало у него времени. Все должно решиться в августе, а значит, меньше четырех месяцев. Да и одним понуканием и контролем над начальством крымской армии здесь не обойтись. Нужно было подумать.

Все эти мысли пролетели в несколько мгновений. Андрей отвлекся от огонька в стекле и словно очнулся.

— Ваше величество, я должен буду только наблюдать за действиями армии, и понуждать начальство к активной деятельности?

Император удовлетворенно кивнул.

— Я вижу, князь, у вас появились какие-то мысли о предстоящих событиях. Считаете, у нас есть шансы победить в этой войне?

— У такой страны как Россия всегда есть шансы победить и в этой войне и в других — начал осторожно Андрей — у нас бывали и худшие времена, но мы всегда побеждали. Для этого нужно лишь напрячь все силы государства.

Александр Николаевич положил в пепельницу недокуренную сигару и печально вздохнул.

— Как Петр, рубить головы и колокола переливать в пушки?

Андрей мысленно чертыхнулся. Да, не готовы здесь впрягаться. Даже когда государство в опасности. Александр просто не желает идти на крайности, а другим и работать из последних сил не за что, нет идеи. Никто не будет стоять ночи у станков, чтобы делать штуцера для армии и студиозы не пойдут проситься добровольцами. Все держится на упорстве армии, которая не желает быть побежденной. Ну, что же, есть и другие варианты.

— Есть и другие возможности, Ваше Величество. Позвольте, изложу?

— Пожалуйте, князь, я слушаю.

— Наше положение не такое критическое, как во времена государя Петра Алексеевича, поэтому нет нужды переливать колокола на пушки — и про себя добавил, а вот по поводу рубки голов, пожалуй, следовало бы — наши враги едины, пока они надеются на скорую победу. Будут ли они так же едины в случае поражений? У нас плохо с финансами, но финансы — это проблема побежденного. Если удастся вывести из войны, скажем Турцию, то контрибуции на какое-то время закроют этот вопрос. По поводу предстоящих действий, то полагаю — одного контроля мало. Наши поражения имеют и другие, естественные причины. Плохое оружие и снабжение. Если бы армия имела возможность биться с врагом на равных, результаты были бы другие, даже при нынешнем руководстве. Считаю, что нужно подготовить сколько-то войск, хотя бы небольшое количество, вооруженных штуцерами и использовать в решающий момент.

Император обдумывал сказанное, и то, что говорил князь, вселяло надежду. Здравые и оптимистичные рассуждения, а насчет подразделений штуцерников первая разумная мысль, которую ему высказали в последнее время.

— Это возможно сделать, однако у нас недостаток штуцеров, и обычных то ружей не хватает. Скольких вы полагали бы вооружить?

— Хотя бы полк.

Александр Николаевич кивнул.

— Полк можно. И какой же? — он посмотрел на Андрея с интересом, видимо считая, что у него есть предпочтения.

— Думаю, кадровые части трогать нужды нет, в них и так скоро будет потребность. Можно вооружить полк из ополчения, например московского подвижного. А лучше отобрать хороших стрелков и из других ополчений. С ними можно отработать новые артикулы, у нас все равно никто не обучен воевать массовой стрельбой на большие дистанции, кроме егерей. Но у них другие задачи.

Император довольно покивал головой. Идея обретала зримые очертания.

— Разумно, а полковником пойдешь ты, князь. Так я буду уверен, что полк зря не пропадет, а ты будешь полковником с полком. Там это важно.

Постепенно разговор перешел на обсуждение подробностей предстоящего предприятия. Они поочередно предлагали идеи, но без дальнейшего развития. Идеи предстояло еще предварительно обдумать. Разговор подходил к концу, однако у Андрея имелась одна мысль, и он не знал, как о ней сказать императору. Слишком уж все походило на прожектерство. Но сказать было необходимо, потому что по порядку, заведенному еще Николаем, все, что касалось армии, от пушек и ружей, до формы барабана, рассматривалось и вводилось в обиход непосредственно императором. Наконец он решился.

— Есть еще одно предложение, Ваше императорское величество. Недавно, я по собственному почину изготовил несколько многозарядных штуцеров. Один из них у меня здесь, в Петербурге, я бы мог представить его на рассмотрение. Если бы удалось вооружить полк такими штуцерами, то это стало бы большой неожиданностью для нашего противника в Крыму.

— Многозарядные штуцера? Такое возможно?

— Да-с. Все прошли пристрелку, надежны и отлично стреляют.

Император только наморщил лоб, и устало вздохнул.

— Пожалуй, на сегодня достаточно, привозите свои штуцера завтра к полдню, я с удовольствием посмотрю. И обдумайте князь все, что мы сегодня обсудили. Позже соберем совет, на котором нам предстоит принять решения о вашей миссии.

На этом они расстались. Андрей пошел к подъезду, где его ждал экипаж из царской конюшни, а император направился в опочивальню. Он устал, но настроение было хорошим. Наконец-то он нашел человека, готового двигать дело. Андрей же сидел в экипаже по дороге в Петербург и гадал, во что он ввязался. Получиться ли у него, сможет ли он совершить поворот?

* * *

Утром прошел дождь, и когда князь Львов вышел из экипажа у подъезда к Гатчинскому дворцу, то сразу окунулся в атмосферу сырости и весенней свежести. Все вокруг источало пряные запахи подгнившей прошлогодней травы и свежие, от едва пробивающейся новой, изумрудно-зеленой. Андрей подрядил Прокопия, работника из его дома на Крестовском, поднести вещи, но когда тот увидел, куда собрался князь-барин, то стал бел лицом и наотрез отказался идти дальше.

— Хошь казни Ваше сиятельство, а далее не пойду, а надо и деньгу отдам.

Андрей махнул рукой.

— Жди здесь — взял в руки парусиновый мешок со свертком и пошел по дороге в сторону Арсенального каре. В таком виде его и застал император. Александр Николаевич удивился, позвал в помощь слуг и егерей и нравоучительно заметил.

— Так не хорошо князь. Съезжайте с квартиры, возьмите в наем дом или флигель, и заведите, наконец, приличный обиход с прислугой. Вам нужно выходить в общество и принимать гостей. Мари и ее фрейлины желают непременно вывести вас в свет, так что как уладим дела, ждите приглашения.

Князь Львов удивился, но совсем немного и на очень короткое время, поклонился и подобающим образом ответил.

— Непременно, Александр Николаевич. Сам думал об этом, но характер службы не способствовал планам о приличном доме.

— Теперь необходимо и готовьтесь к визиту, приглашение непременно последует, иначе Мари и Тютчева меня в покое нипочем не оставят — император рассмеялся и они вместе с егерями пошли в глубь парка.

За дворцом, у обширного пруда, было устроено импровизированное стрельбище. На столах разложены ружья, пули и пороха в коробках, а далее, примерно в ста шагах знакомые мишени из подвешенных к столбам мешков. Андрей уже знал, что Гатчина или как здесь часто говорили, Гатчино, являлась для императорской фамилии своеобразным охотничьим домом. С началом весны начинались охоты, двор перебирался сюда и пребывал с перерывами до глубокой осени. А поскольку на охотах здесь делались дела, карьеры и политика, то обычно дворцовый парк всегда был полон. Однако сейчас кроме егерей и стоящих в карауле гвардейцев на стрельбище никого не было.

— Ну что, князь, показывайте.

Император с интересом наблюдал, как князь Львов разворачивает парусиновый мешок и раскладывает на столе незнакомые предметы. Лишь один из них походил на штуцер, причем на странный штуцер, поскольку курка у него не было. Он обернулся к князю, ожидая пояснений.

— Позвольте, отвлекусь и расскажу немного о самой придумке — спросил Андрей и, получив разрешение, начал рассказ.

Вкратце описал саму идею, опуская предысторию изготовления штуцеров, которые правильнее было бы назвать винтовками, но этот термин здесь еще официально не прижился. Желание возникло после знакомства с чиновником военного ведомства по инженерной части Росляковским. Познакомились они совершенно случайно, во время визита чиновника в здание на набережной Фонтанки и уже через полчаса живо беседовали на темы новинок инженерного прогресса. Особенно его интересовали новинки вооружения, в частности, поступавшие от различных подданных империи чертежи на новое оружие, прожекты об улучшениях существующего вооружения, а также новые изобретения. Господин Росляковский начальствовал на Сестрорецком заводе над выпуском ружей, и ружейная тема интересовала его как по службе, так и в частном порядке. Он был ярым фанатом оружейных новинок, особенно казнозарядных ружей и штуцеров. Жалел лишь о том, что наладить производство изобретений не представлялось возможным. Шла война, и армии требовались уже проверенное и зарекомендовавшее себя оружие.

Тогда Андрей и подумал, что с его знаниями технологий будущего изготовить казнозарядный штуцер проблем не составит. Тем более, что в Петербурге имелось большое количество слесарных и столярных мастерских, особенно в Каретной части. Он нашел людей, готовых исполнять заказы на детали, но вскоре понял, что сделать что-то приемлемое при существующем уровне развития технологий очень сложно. Все упиралось в унитарный металлический патрон, которого еще не существовало, не существовало и индустрии его изготовления. Без этого обеспечить нормальную скорострельность не представлялось возможным. Но Андрей уже закусил удила, напряг извилины и вскоре решение нашлось. Отпилил казенную часть ствола, и использовал ее в качестве своеобразного патрона. В донце сделал отверстие, куда вставлялся капсуль. В патрон набивалась стандартная порция пороха, и вставлялась остроконечная пуля стандартного веса. По сути, этот примитивный унитарный патрон был продолжением ствола. Вся конструкция запиралась поворотным затвором. Единственным недостатком здесь был сам заряд. Отстрелянную гильзу не выкинешь, слишком накладно. Так возникла идея соединить патроны в прошитую парусиной ленту, наподобие пулеметной. Лента подавалась сквозь проем в ложе снизу, а после выстрела часть ленты с отстрелянным патроном выходила на бок. После изготовления ружья и испытаний, был изготовлен усовершенствованный вариант со стволом меньшего диаметра.

И вот сейчас Андрей объяснял императору принцип действия многозарядного штуцера.

— Ствол в четыре нареза, изнутри размером в шесть линий, изготовлен по моему заказу. В предыдущих образцах я использовал ствол от стандартного пехотного нарезного ружья в семь линий, но мне представляется, что семь линий излишни. Пуля остроконечная, цельная весом в десять золотников. Как я уже говорил, Ваше императорское Величество, патрон заранее снаряжен, и является, по сути своей, разъединенной казенной частью ствола.

Император взял в руки одну из патронных лент и с интересом ее осмотрел.

— Любопытно.

Андрей привел затвор в крайнее заднее положение, сдвинул заслонку внизу, и вставил в открытую прорезь кончик патронной ленты.

— При отводе затворной части назад, лента с патронами подвигается вверх качающейся скобой на пружине, но чтобы сначала заправить ленту, необходимо отжать скобу назад. Верхний патрон доводится до уровня ствола затворной частью и запирается поворотом рукояти — он подал вперед затвор и повернул рукоятку вправо вниз — после этого штуцер готов к стрельбе.

— А где же ударный курок?

— В самом устройстве затвора есть ударный боек. При подаче затвора назад взводится пружина и освобождается нажатием спускового курка. Позволите?

Император кивнул. Андрей прицелился, выстрелил, мишень вдали дернулась.

— Следующая зарядка происходит повторительным движением — он повернул рукоять вверх, откинул затвор назад и отстрелянный патрон с лентой вышел направо, а его место занял другой.

Снова подача затвора вперед и поворот рукояти направо, выстрел, перезарядка, выстрел и так далее, до тех пор, пока лента с отстрелянными патронами, дымя сгоревшим порохом, не упала на сырую траву. Перед стрелком образовалось облако густого порохового тумана, которое легкий ветерок постепенно уносил к пруду. Вокруг стало тихо. Андрей обернулся, и заметил, что на удивительное зрелище молча смотрели егеря и стоящие у тропы караульные гвардейцы. Император тоже был удивлен и озадачен.

— Позвольте, Андрей Дмитриевич.

Князь подал ему винтовку и Александр Николаевич долго ее рассматривал. Потом отжал подающую скобу, вставил новую ленту с патронами, подал вперед затвор и повернул рукоять на право. С интересом посмотрел, как выступы на затворе вошли в пазы в стенках направляющей рамы. Резко вскинул винтовку, прицелился, выстрелил, передернул затвор и снова выстрелил. Стрельба прекратилась, только когда был отстрелян последний патрон, и дымящаяся лента сползла на землю.

— Однако — только и нашелся сказать император.

Повернулся и внимательно посмотрел на князя Львова. Видимо и вправду тогда князя Господь посетил. Такие таланты есть не у всякого. Иногда, во время общения с князем, у Александра Николаевича возникало ощущение, что он беседует с человеком старше себя и более умудренным жизненным опытом, а ведь князь младше его на два года. Настолько князь Львов уверенно держался, и настолько разумны были его суждения. Однако сейчас он выглядел как мальчишка. На лице довольство и озорство. Александр Николаевич подал князю винтовку.

— Продолжайте.

Андрей подошел к странной конструкции на столе и стал давать пояснения.

— Приспособление для зарядки патронов. Сначала удаляются отстрелянные капсули, потом гильзы чистятся ершом — он быстро и ловко очистил патроны в отстрелянной ленте и продолжил — далее ставятся новые капсули и следует зарядка порохом. Обычный заряд весом в золотник штуцерного пороха, или в золотник с небольшим ружейного пороха, насыпается мерным стаканом в патрон через воронку. Далее порох уплотняется — Андрей поочередно уплотнил порох в патронах странным устройством, состоящим из прикрепленной к станине, длинной рукояти со штырем внизу — таким же образом вставляется пуля. На снаряжение одной ленты в десять патронов уходит чуть более пяти минут.

— Сколько полагаете патронов на стрелка?

— Пять лент по десять патронов, выходит пятьдесят. Для уменьшения веса снаряженной ленты, количество патронов в ней можно уменьшить.

Император еще раз взял в руки винтовку, подробно ее осмотрел и начал засыпать князя вопросами.

— Зачем проточные бороздки по краям патронов?

— По краю патрон сточен в паз, в казенной части ствола такой же вырез. Для лучшего примыкания. При выстреле железо в патроне на соединении со стволом немного раздается в стороны и сцепляется. В крышке имеется зацеп и при отводе затворной части он задевает бороздку и отсоединяет патрон.

— Подвижная крышка для предохранения от выхода пороховых газов.

— Так точно. В первых образцах были плохие соединения между патроном и стволом, и я установил крышку. Сейчас все нормально, но крышку оставил, она легко снимается при откинутой назад затворной части.

— Какова стоимость вашего штуцера?

— Заказывал в разные мастерские в Каретной части, и в целом вышло в сорок три рубля ассигнациями — Андрей на мгновение замялся — позвольте Ваше императорское Величество объясню подробнее.

Получив разрешение, он занялся разборкой винтовки. Разложил на столе части и стал объяснять.

— Как изволите видеть, деталей здесь не более чем в ударном ружье или штуцере, а мелких и подавно меньше. Самая дорогая часть — ствол. Но оружейники меня заверили, что изготовить сквозной ствол проще, чем ствол вместе с казенной частью. Здесь потребен хороший металл и специальный станок. Патроны дешевы и просты в изготовлении. Их можно делать из рядового железа, только нужно увеличить толщину стенок. Так даже лучше, поскольку недорогое железо мягче, и лучше примыкает к стволу. Следующей по сложности и цене затворная часть, но ее тоже делают в частных мастерских, следовательно, и для завода она не сложна. Все остальное дешево и в изготовлении не сложно. Полагаю, если наладить производство, можно снизить цену до двадцати пяти рублей.

Император только кивал, удивляясь тому, что у князя все продумано и обсчитано.

— Какие же полагаете преимущества и недостатки?

— Преимущества исходят из его скорострельности. Если взять правильную дистанцию хотя бы со второго выстрела, то к тому моменту, как противник перезарядит свои штуцера, будет уже полностью перебит. Недостатком можно считать обилие порохового дыма от частых выстрелов. Здесь, вероятно, строю при каждом залпе нужно будет делать несколько шагов вперед. Опять же лента в десять пуль весом в два с лишним фунта. На стрелка выходит более десяти лишних фунтов. Для солдата лишний вес. Да-с — Андрей помолчал и добавил — полагаю такой штуцер, вариант временный. Если найдут способ улучшить единый патрон, который сейчас готовят в бумаге, то для стрельбы будет использоваться он, потому как более удобен. Но для нас сейчас многозарядный штуцер был бы лучшим выходом. У противника ничего подобного нет.

— Полагаю, здесь вы правы, князь — задумчиво кивнул император — собирайте штуцер и идемте в комнаты. Штуцер я отдам в инженерную часть, чтобы завтра же проверили на кучность на больших дистанциях.

Александр Николаевич смотрел, как князь ловкими движениями собирает свой странный штуцер и пребывал в большой задумчивости. Он ожидал, что ему представят что-то вроде более совершенного ружья. Такие часто дарили. Самозарядный штуцер? Бред, даже при всех талантах князя. Но вот штуцер перед ним, и князь Львов в очередной раз его удивил. Все в этом штуцере было чуждо, и император испытал непонятный холодок в груди, как это было, когда ему в первый раз показали ударное ружье. Оно удивило его своей грубостью и некрасивостью, в сравнении с хорошо знакомыми старыми добрыми кремневыми ружьями. Однако этот штуцер был чужд вообще всему. Простое эффективное орудие убийства, без всякой красоты, предвещавшее впереди наступление жестоких и грубых времен. Однако самое главное, что эффективное и к тому же ясно показывающее, что его ближайшие планы по войне начали претворяться в жизнь. Даже вот таким, странным образом. Он повернулся в сторону купола домовой церкви в Кухонном каре и мысленно прочитал молитву — Помилуй нас Господи.

Князь тем временем собрал штуцер и стоял в ожидании.

— Вы оформили привилегию?

— Пока не представилась возможность, Ваше императорское Величество.

— Сделайте.

— Позволено ли мне спросить, об одном деликатном вопросе? — Обратился Андрей к императору.

— Спрашивайте, князь.

— Я слышал, что в Пруссии изготовили ружье с подобным затвором, но никто его не видел, потому что это государственная тайна. Хотел бы узнать, как у нас обстоят дела с вопросом секретности. Наши враги дали бы многое за сведения о новом оружии.

Александр Николаевич печально покачал головой.

— Считайте, что никак. Перед смертью государя был прескверный случай, который не разглашается, но вам скажу — В Михайловском замке в строжайшей тайне, под караулами хранится макет Севастополя. Так вот, покойный отец совершенно случайно узнал, что туда подошли какие-то люди и делали зарисовки с макета. Был большой скандал, но тут отец скончался и далее дело не пошло.

Андрей внутренне охнул. Он уже начал привыкать к местному бардаку, но это выходило за рамки разумного.

— Кто-то был наказан?

— Над комендантом фон Фельдманом проведено расследование, но никто не наказан, не до этого было.

— Ваше императорское Величество, может нам сократить круг посвященных лиц ради секретности предприятия — осторожно предложил Андрей.

Александр Николаевич задумался. Да, пожалуй, надо. Да и проще так будет. Пригласить Орлова, Долгорукова, Бибикова в кабинет. Все, что нужно, до подчиненных они после донесут сами. Может еще министра финансов Берга? Нет, Берга не нужно. От него толку как от Вронченко. Денег все равно не найдет. Если понадобятся расходы, возьму просто так, как батюшка делал.

— Пожалуй, вы правы князь. Завтра в полдень прошу ко мне в кабинет. Прибудут князь Орлов, ваш начальник Бибиков и военный министр, князь Долгоруков. Все приватно обсудим, в узком кругу — и они пошли в сторону дворца.

Глава 5

Совет собрался на следующий день в кабинете императора в Арсенальном каре, и Андрей, вероятно, был единственным из приглашенных, кто знал причину столь интимного собрания. Хотя перед этим все они присутствовали на своеобразной презентации его винтовки, проходившей на том же стрельбище у озера, недалеко от дворца. Испытатели постарались на славу, но все-таки оставили небольшое количество пуль, которыми можно было снарядить пару патронных лент. Андрей с интересом наблюдал, как приглашенные сановники отнеслись к новому оружию. Самое большое воодушевление испытал его начальник, Дмитрий Гаврилович Бибиков. Жалко только, что отсутствие руки не позволило ему произвести хотя бы несколько выстрелов. Начальник третьего отделения собственной Его императорского Величества канцелярии князь Алексей Федорович Орлов осмотрел винтовку с интересом, внимательно изучил механизм, и даже несколько раз пальнул по мишени. После этого его лицо стало задумчиво, словно он просчитывал возможные варианты развития событий, возникающие от появления нового оружия. Однако более всего Андрея удивила реакция военного министра князя Долгорукова. При виде винтовки тот словно встал в ступор, а после лицо министра отобразило разом целую гамму чувств. От брезгливости до откровенного неприятия. Будто перед ним лежала причина всех его будущих бед и несчастий. Винтовку он взял в руки как ядовитую змею, и сделав несколько выстрелов поспешно положил на стол. Тяжело им будет с таким-то военным министром. Вероятно, слухи о его недалекости имели под собой вескую основу. Андрею вспомнились высказывания князя Долгорукова о револьверах, как о бесполезной игрушке и он только вздохнул.

Позже, Андрей наблюдал, как рассаживаются в креслах виднейшие сановники империи. Смотрел на их озадаченные лица, вспоминал утреннее представление, и пытался угадать — о чем они думают. А самое главное, что они думают о нем? За время пребывания в этом времени, а особенно за несколько последних лет вращения в чиновничьих кругах и окружении наследника, Андрей пришел к выводу, что хотя, в Российской империи не было разделения властей, но три различных власти существовали. Это двор, армия и чиновничья вертикаль. Причем, каждая власть имела свое влияние, и пользовались разным уважением в обществе. Служба при дворе, несомненно, была почетной и достаточно влиятельной, но в обществе большим уважением не пользовалась. Армия пользовалась уважением во всех кругах, но особого влияния не имела. Чиновники обладали большой властью, особенно на местах, однако Андрей знал очень мало людей, которые сказали о них хотя бы одно доброе слово. В этом ракурсе стоило подумать о весе его персоны в глазах сидевших напротив него людей.

Его гражданский чин надворного советника не являлся чем-то выдающимся, таковых в империи было предостаточно. Не впечатляла и военная карьера князя Львова. Отставной поручик, вдруг ставший полковником, и при этом ни разу не воевавший и не имевший наград, для таких людей, как Бибиков, Орлов и Долгоруков особого значения не имел. Все они начинали воинскую службу с низших офицерских чинов, и пробивались наверх показывая доблесть в битвах и служебное рвение, поэтому получивший чин переводом с гражданской службы полковник, представлял для них одно недоразумение. Другое дело его придворная карьера. Хотя, никакого придворного чина у Андрея не было, его частые визиты к наследнику, а теперь уже императору давно секретом не являлись, и получение придворного чина представлялось в данном случае лишь вопросом времени. Любой человек в короткие сроки ставший своим в окружении императора, вызывал у этих людей интерес. То, что при этом он старательно исполнял обязанности чиновника, только делало ему честь. Разговор начал Александр Николаевич.

— Итак, господа, позвольте представить вам, князя Андрея Дмитриевича Львова. Хотя, Дмитрий Гаврилович его давно хорошо знает, ввиду того, что он служит под его началом — он посмотрел на Бибикова.

— Знаю, Ваше императорское Величество, и если будет позволено, могу отрекомендовать самым положительным образом — Дмитрий Гаврилович склонил голову, повернулся, посмотрел на Андрея довольным взглядом, и даже казалось, подмигнул.

— Вот и хорошо. А теперь господа позвольте, я посвящу вас в свои планы. Я знаю князя уже более двух лет и за это время много раз убеждался в его практическом уме и деятельном характере. Поэтому ввиду непростого положения, сложившегося в Крыму, имею намерение послать его представителем моей персоны в южную армию. Вас же прошу оказывать все возможное содействие благополучному осуществлению его миссии. По своим ведомствам разумеется. Считайте, что его просьбы и требования подчиненным вам лицам, будут требованиями от лица моей персоны — император осмотрел сановников.

Они слушали молча. Возможно, приказ был в некотором роде удивительным, но общение с покойным императором Николаем отучило их обсуждений приказов. Надо, значит надо.

— Кроме того, я намерен сформировать полк из дружин ополчения, вооружить его показанным вам многозарядным нарезным ружьем и отправить под командованием князя Львова в Крым для усиления южной армии и использования в решающих сражениях. По этому вопросу тоже прошу вашего полного содействия просьбам князя Львова. Особенно вашего, Василий Андреевич — обратился он к князю Долгорукову.

Долгоруков многозначительно прокашлялся.

— Позволено ли мне спросить Ваше императорское Величество?

— Я слушаю.

— В чем будет миссия князя Львова? — Долгоруков вежливо склонил голову в сторону Андрея и продолжил — Сейчас при командующем, князе Горчакове находится генерал-адъютант барон Вревский, посланный еще покойным государем. Как бы не пересеклись они делами?

— Покойный батюшка посылал барона наблюдать за ходом кампании, но не вмешиваться в приказы командующего, во избежание нарушения субординации и управления. Однако я решил вмешаться. Последние события и письма командующего подвигли к этому. Скоро господа нам в этой войне уже совсем нечего будет терять, поэтому вмешаться самое время. Генерал-адъютант Вревский тоже будет полезен. Он находится при армии давно, знает о происходивших событиях и окажет князю Львову неоценимую помощь.

Долгоруков медленно склонил голову в сторону государя, посмотрел на Андрея и глубоко задумался. Так выходило, что все вышесказанное сулило заботы в первую очередь ему. Ох уж эта война, не ожидал он такого. Как хорошо было в его молодые годы. Лихая конная атака, когда через строй врага пробиваются с саблей в руке, или бросок в штыки после залпа. Честь, доблесть или красивая смерть. Не то, что сейчас, когда солдаты не могут добраться до противника без того, чтобы их всех по пути поубивали, или лежат под обстрелом на земле как свиньи. Князь Меншиков Александр Сергеевич писал про такую войну. Дал же ему Господь испытание быть в такие времена военным министром. Василий Андреевич старался, но понимал, что не соответствует новому времени. Опять же и Меншиков подвел. Сколько писал в реляциях, что сдержит супостата без труда, но не сдержал. Князь Долгоруков докладывал с его слов государю о положении дел и выходит только выставил себя на посмешище. Меншикова из командующих убрали и теперь князь Горчаков ему голову дурит. По всему видно, что воевать не хочет и это понятно. Кому же радость на себя проигранное сражение вешать, на старости лет карьер ломать. Ведь, хотя и не говорят государю Александру Николаевичу, но все понимают, что война то проиграна. Опять же, как быть ему? Пойдет Горчаков на генеральное сражение, или замириться решат, да только все одно быть ему, князю Долгорукову военным министром, при котором войну проиграли. Не хорошо-с.

Он еще раз мельком бросил взгляд на князя Львова и подивился тому, как он ладно выглядит в своем сюртуке. Держится скромно, но вид спокойный, уверенный. При этом готов взяться за проигранное дело, которого даже князь Варшавский сторонится. Далеко Львов пойдет. А ведь получается, что надо помочь князю, это и будет хороший выход. Как бы там дело не окончилось, а его всемерное участие и помощь, государь, свет, да и общество, а сейчас это тоже важно, помнить будут. Ну что же, поможем. Может в нарезных многозарядных ружьях и револьверах князь Долгоруков понимал мало, но военные министерские дела знал хорошо.

Он вздохнул и снова обратился к императору.

— С какого же ополчения, полагаете набирать полк, Ваше императорское Величество?

Александр Николаевич повернулся в сторону князя Львова.

— Вот князь полагает из московского подвижного.

Долгоруков потеребил короткий ус и обратился к Андрею.

— Прошу прощения, князь, не имел чести знать вас ранее. Вы из каких Львовых будете, коломенских?

— Калужских, Ваше высокопревосходительство.

— Тогда почему же из московского ополчения собираетесь готовить полк?

— Полагал, что в крупном городе проще людей набрать и снабжение лучше. Опять же железная дорога в Петербург. Новые штуцера придется по ней получать.

Военный министр кивнул и начал говорить спокойным уверенным голосом, словно объясняя очевидные вещи несмышленому ребенку.

— Ежели вы из Калуги, то полк нужно там набирать. Московское ополчение по росписи на западную границу пойдет, а калужское как раз в Крым. Ополчение готовят и снабжают местные власти, так что вам, как калужскому там проще будет, а потребное количество нужных людей можно и из других ополчений отобрать. Опять же ружья нужно не из Петербурга ожидать, а из Тулы. У нас все штуцерные стволы наперечет, так что могу точно сказать — в Сестрорецке за весь прошлый года тысячу сто одиннадцать штук сделали. Если станут работать без роздыху, а они сейчас так и работают, то успеют вам за два месяца самое большее триста, четыреста штук ваших ружей изготовить. Здесь вся надежда на Тулу. Им за это время и восемьсот и тысячу по силам сделать. Поэтому советую сразу вести ваш полк из Калуги к Туле и там становиться лагерем в ожидании оружия. Туда и будем все свозить. Урядниками и офицерами мы вам поможем. В Калужской губернии ополчением командует генерал-лейтенант граф Толстой, я ему отпишу — задумался на короткий миг и снова обратился к Андрею — Вы из какого уезда?

— Из Тарусского, Ваше высокопревосходительство.

— В Тарусской дружине, как и в других, девятьсот человек будет. Вот на ее основе и набирайте людей.

— Я полагал, что ввиду скорострельности ружья и того что оно нарезное, сразу отобрать хороших стрелков из других дружин и ополчений, чтобы можно было использовать все преимущества оружия.

Василий Андреевич удовлетворенно кивнул.

— Дельная мысль. Отдам распоряжения, стрелков отберут и к вам пошлют. Уже решили, как воевать будете? С новым оружием новые артикулы и построения нужны.

— Нужны. Артикулы придется отрабатывать, но не ранее, чем новые ружья поступят. Начать хотя бы с роты, а там и далее дело пойдет. Тут толковый боевой полковник или майор потребен и урядники ему под стать — закончил Андрей и вопрошающе посмотрел сидевших перед ним сановников.

Потребен толковый боевой полковник — подразумевало, что сам он пока не боевой и не толковый, но как ни странно скромность князя произвела на присутствующих положительное впечатление. Даже хмурый начальник третьего отделения князь Орлов улыбнулся, а Андрей пояснил.

— Моя главная задача, присутствие в южной армии по поручению Его императорского величества, и для этого придется выехать в Крым немедля, сразу после назначения начальных лиц по полку. Поэтому заниматься сбором и обучением я не смогу.

— Что же, в этом помочь не трудно — заверил его Долгоруков

— Благодарю, Ваше высокопревосходительство — Андрей был удивлен. Советы военного министра действительно были разумны и по делу, а он то ожидал, что князь Долгоруков станет вставлять ему палки в колеса.

Далее разговор перешел к министру внутренних дел. Дмитрий Гаврилович обещал всякое содействие чиновников на местах и в конце разговора лишь только расстроено сказал.

— Все понимаю, государь, но жаль отпускать князя из министерства. Место директора хозяйственного департамента под него держал, теперь придется другого человека искать.

Князь Орлов также получил указания всячески содействовать миссии князя Львова. С ним у Андрея должен был состояться позже отдельный приватный разговор, но сейчас было важно, что начальник третьего отделения получил личный приказ от императора. Постепенно его миссия приобретала реальные очертания, и когда визит подошел к концу, Андрею лишь оставалось гадать, как он все это успеет сделать. Впереди предстояла полная забот неделя. Совещание закончил император.

— Ну что же, господа, в целом мы со всем разобрались, а мелочи после решите сами. Надеюсь, далее последует только дело и не будет писаний между министерствами пустых бумаг. На том и порешим.

* * *

Все-таки ранняя весна в Петербурге — чудесное время. За годы чиновничьей службы Андрею ни разу не удавалось бывать в столице в начале весны, и вот сейчас он наслаждался. Наслаждался нежной теплой погодой, свежим морским ветром с залива и ветром с Невы, насыщенным запахами пробуждающейся природы, часто перемешанным с амбре конского навоза и печного дыма. Жаль, только прочувствовать весну по-настоящему у него не получалось. Слишком много дел предстояло совершить за неделю. Нужно было решить вопрос с оружием, посетить еще раз Долгорукова, переговорить с Бибиковым, но сначала визит в знаменитый дом на Фонтанке, наводивший испуг на всех обитателей столицы. Там его ждал главный начальник третьего отделения Его императорского Величества собственной канцелярии князь Алексей Федорович Орлов. Разговор между ними предстоял весьма деликатный и для шефа жандармов неожиданный.

Андрей прошел в кабинет Орлова через коридоры наполненные людьми в голубых мундирах, и застал князя за разбором бумаг.

— Присаживайтесь, Андрей Дмитриевич. Ждал вас. Государь мне сказал, что у вас будут ко мне необычные просьбы и вопросы, так что я признаться уже устал гадать.

Князь Львов улыбнулся белозубой улыбкой и последовал просьбе хозяина кабинета. Обращение начальника третьего отделения было дружеским и неформальным. Что же, принятый тон разговора Андрея вполне устраивал.

— Вопросы будут, будут и просьбы — заверил он.

— О чем же? — Алексей Федорович загадочно улыбнулся в усы — Ей богу, любопытно. Не часто чиновники и офицеры обращаются с просьбами в третье отделение. По правде говоря, совсем редко.

— Видимо считают, Алексей Федорович, что нужды нет.

— Да уж, разве что из-за этого — Орлов рассмеялся.

Андрей его охотно поддержал, а потом стал серьезен.

— Уж простите, Алексей Федорович, но у вашего ведомства репутация такова, что многие полагают, будто сюда можно придти только в сопровождении жандармов, или для сикофантских дел. Однако я думаю по-другому. Несомненно, польза отечеству и государю от работы третьего отделения большая и мне просить у вас совета и помощи совсем не зазорно, а в свете поручения государя, необходимо и желательно.

Это была в некотором роде дерзость, но Орлов лишь хмыкнул, и посмотрел на князя Львова с интересом. Он, конечно, после той встречи поручил подчиненным навести о князе справки, и полученными сведениями был весьма озадачен. Жил-был князь — никчемный человек, каких в империи достаточно. Потом едва не погиб, но выжил и прытко пошел вверх. Да так, что говорят и государю советчиком выступает. Известен как законодатель новой моды, популярной при дворе среди штатских. Ходят слухи, что по убеждениям либерал, только чиновники в министерстве говорят об обратном. Заинтересовал его князь. Особенно после беседы с Леонтием Дубельтом, который сейчас исполнял у Бибикова обязанности товарища министра. Тот о делах князя Львова знал не понаслышке и был высокого мнения о его усердии и неподкупности.

— Что же это хорошо, что вы такого мнения, Андрей Дмитриевич. Я слушаю.

— Позволите ли сначала Алексей Федорович, прояснить один вопрос.

— Да, разумеется.

— Государь рассказал мне историю, которая приключилась с макетом Севастополя, и я хотел бы узнать о результатах расследования, если таковое конечно, проводилось.

Орлов на короткое время уставился на Андрея удивленным взглядом. Осведомленность князя Львова в делах поражала. Причем в секретных делах. По расследованию он делал доклад лишь только государю Александру Николаевичу, и вот сейчас этот вопрос. Нужно ли знать князю о таких тайных делах? И можно ли? Приказ императора о всемерной помощи прозвучал вполне определенно, а раз спрашивает, то выходит, что нужно и понятно, почему нужно. Если на нем такое поручение, то необходимо знать, являются теперь укрепления Севастополя секретностью или нет. Но это наводило и на другие мысли. Широко Андрей Львов забирает и его цель не просто представление интересов государя в южной армии. Алексей Федорович только подивился и стал продумывать ответ.

— Сведения эти секретные, однако, просьбе государя я отказать не могу.

— Алексей Федорович, не знаю порядков, принятых в третьем отделении, но ежели требуется, то готов подписать соответствующую бумагу о моей ответственности за разглашение секретов.

— Ну что вы Андрей Дмитриевич, вам доверяет государь, а это лучшая рекомендация — успокоил его князь Орлов, однако для себя сделал заметку — мысль о специальной бумаге 'об ответственности' — дельная. А то болтают вокруг много, и потом ни с кого не спросишь, да и для серьезного отношения к делу полезно. Позже Алексей Федорович узнал от князя Львова много других мыслей, полезных в работе его ведомства — Расследование показало, что комендант фон Фельдман отношения к происшествию не имеет. Караульная служба велась как положено, а старшему караула были предъявлены документы на офицеров инженерной службы, отправленных для работы с макетом.

— Документы были поддельными?

— Скорее всего. Офицеров инженерных служб в Петербурге не так много, мы всех проверили по описанию и приметам — никто не подходит.

Андрей задумался.

— Это подданные империи? Они разговаривали между собой?

Алексей Федорович Орлов удовлетворенно кивнул.

— Говорил один, остальные, которые чертежники, молчали. Вы, верно, предположили, скорее всего, они были иностранцы.

— А что сами господа инженеры? Ведь кто-то знал о макете и документы готовил.

Начальник третьего отделения еще раз отметил кивком головы догадливость князя Львова.

— Проверили и это, только тут искать без толку. Господа инженеры, даже те, кто в больших чинах, по своим делам довольно часто с иностранными подданными общаются. К тому же большие деньги. Ими можно прикрыть что угодно, а они здесь обязательно замешаны. Однако сейчас уже нет нужды беспокоиться о макете. В Севастополе возводятся новые редуты и люнеты. Линия обороны изменена и частично причиной тому данное происшествие. Охрана же макета сейчас усилена, хотя, наверное, это уже не имеет такого значения.

Андрей задумался. Неплохо было бы как-то эту ситуацию использовать.

— Может, заменить макет на подложный, пустить слух о новых укреплениях и подождать, пока кто-нибудь подойдет. Если все получится, сможем предоставить неприятелю ложные сведения и выйти на след их шпионской сети.

— Дело уже закрыто, но мысль хорошая. Я подумаю.

Князь Львов согласно кивнул. Большего от Орлова он не ожидал и решил перейти к основной теме разговора.

— Я полагаю, у нас за границей есть своя осведомительская сеть, и я бы желал получать оттуда сведения.

Алексей Федорович едва скрыл удивление. Просьба мало того что была необычна, но еще и выходила за рамки полномочий князя, как он их представлял. Пожалуй, позже нужно будет все-таки уточнить этот вопрос у государя. К тому же внешняя разведка относилась к личному ведению начальника третьего отделения. Цензурой и внутренними осведомителями он не занимался, передавал эти дела Дубельту.

— Это очень деликатный вопрос, Андрей Дмитриевич.

— Знаю, но меня, Алексей Федорович, не интересуют личности этих людей. Мне нужны лишь сведения о внутренней обстановке у нашего противника, а также сведения об отправке транспортов. Все что выступит против нас в Крыму, прибывает оттуда, и я хочу, чтобы войска имели преимущество перед неприятелем.

Орлов подумал и кивнул.

— Что же, это возможно.

— К тому же мне потребуются люди в сопровождение и для охраны в Крыму. Дельные люди, способные вести разведку и исполнять деликатные поручения. К тому же у них должны быть полномочия для связи с агентами в Крыму и Севастополе. Я полагаю, такие агенты там есть.

Князь Орлов стал совершенно серьезен и смотрел на князя Львова уже другими глазами. Князь собирался залазить в такие дела, что назад ему ходу не было, и похоже он это понимал. Ответственность, которую брал на себя Андрей Львов, выходили за рамки всего, что он видел ранее, и вызывала как минимум уважение.

— Такие люди там есть — ответил Алексей Федорович после некоторого раздумья — у господ англичан имеется совсем не джентльменская привычка шпионить за противником, поэтому и мы держим своих людей в городе. К тому же государь, ждет от нас точных сведений. Требуемых вами людей тоже могу предоставить. Только, Андрей Дмитриевич, не забоитесь среди армейских в сопровождении жандармов то появиться?

Андрей улыбнулся краем губ.

— Ну, они же поедут со мной не в голубых мундирах. Мне понадобятся секретари и шифровальщики для связи с государем, военным ведомством, а также с вами, Алексей Федорович. Так что, кроме тайных обязанностей у них будет и официальная служба.

Он помолчал и продолжил.

— Я понимаю, что эти люди будут сообщать вам сведения о моих делах — Орлов пытался что-то возразить, но Андрей поднял руку, и прервал невысказанные возражения — Понимаю, Алексей Федорович, и не вижу здесь никакого неуважения или недоверия. Дело таково, что всемерный контроль пойдет лишь на пользу. Однако я желаю, чтобы данные мне люди собирали сведения также и для меня и были в полном моем подчинении.

— Мда-с — только и сказал начальник третьего отделения, и при этом многозначительно прокашлялся — Просьбу вашу исполнить можно, и хорошо, что вы все правильно понимаете.

Их разговор продолжался около часа, а когда князь Львов ушел, Алексей Федорович еще долго не мог успокоиться и расхаживал по кабинету. Пожалуй, не все Дубельт про князя Львова выяснил, да только все разве узнаешь. Теперь становилось понятным, почему государь Александр Николаевич его к себе приблизил. Да такой и в третьем отделении быстро бы карьер сделал. Много нового и полезного узнал он сегодня от князя Львова. Понравились и взгляды князя на жизнь, и щекотливую ситуацию с обращением в третье отделение. Взгляды реальные, без дворянской щепетильности и сантиментов. Говорят, что князь — либерал. Да, Господи, какой он либерал? Такой либерал, за отечество, глядишь, и сам головы карбонариям рубить будет. Однако ситуация в южной армии теперь становилась интересной, так как основательный подход князя Львова к делу вселял надежду. Что же, посмотрим, как там все повернется. Он довольно хохотнул и позвонил в колокольчик. Вошел его адъютант, майор Слащев.

— Как только Леонтий Васильевич Дубельт прибудет, пригласи его ко мне. Скажи — по важному делу.

Визит в канцелярию военного министерства, что на Исаакиевской площади, принес неожиданные, и весьма положительные результаты. К приходу князя Львова там подготовились, и некоторое время один из чиновников в присутствии князя Василия Андреевича Долгорукова выкладывал перед Андреем листы документов, которые постепенно собирались в объемную стопку. Приказы, распоряжения, указания, и как вишенка на торт, личные письма князя Долгорукова к знакомым и влиятельным военным чинам о всемерном содействии полковнику князю Львову. Да, уже полковнику. Среди документов имелся указ о производстве в чин, подписанный императором Александром Николаевичем. Когда стопка перестала расти, и чиновник вышел, военный министр обратился к Андрею и продолжил разговор без посторонних.

— Здесь все, что могу дать вам, князь во исполнение возложенного на вас поручения. Как прибудете на место, вам пришлют в сопровождение казачью сотню. Нечего вам, одному, без сопровождения, по Крыму разгуливать. Туда же прибудет и ваш интендант, снабжением в вашем полку будет он заведовать — Андрей озадаченно посмотрел на Долгорукова, но тот продолжил — Также он будет вам помогать по расследованию преступлений интендантов. Сами знаете, такими делами в военном ведомстве мы занимаемся сами, но если государь вам поручил, то готов содействовать. Полковник Добрынин один из немногих, кому я в таких делах доверяю. Так что считайте — как от сердца отрываю.

— Благодарю, Ваше высокопревосходительство.

Долгоруков махнул рукой, мол, полно не стоит.

— По поводу ваших ружей и прочих задумок, если таковые будут, пожалуйте к полковнику Росляковскому. Он сейчас заведует приемкой ружей на Сестрорецком заводе, так что не чинитесь и не медлите, езжайте к нему. Изготовлением образцов и ружей займется он.

Андрей обрадовался. Семен Васильевич Росляковкий был ему знаком, собственно он и подвиг его к изобретению многозарядного ружья. Хорошо, что изготовление винтовок поручено человеку, разбирающемуся в таких вопросах.

Он уже собирался уходить, когда Долгоруков ему напомнил.

— Перед отъездом зайдите за дорожными. Со средствами у нас сейчас не густо, в основном расписками платим, но вам велено выделить на расходы пятьдесят тысяч рублей.

Андрей взял стопку документов и откланялся.

— Благодарю за все Ваше высокопревосходительство.

Князь Львов скрылся за дверью, а Василий Андреевич лишь покивал головой ему вслед. Ступай, ступай, голубчик. Большие заботы у тебя впереди, да и у меня тоже.

Ближе к обеду следующего дня Андрей стоял посреди одного из полутемных цехов Сестрорецкого оружейного завода и всматривался в серую темень, ища знакомую фигуру Семена Васильевича Росляковского. Вокруг раздавались гулкие удары молота, мерно гудели станки, а под потолком стелились струи сизого дыма. Не важно здесь с вентиляцией, да и вообще цех производил впечатление преисподни. Несмотря на то, что на улице ярко сиял солнечный весенний день, сквозь мутноватые окна свет проникал очень скупо, и Андрею в поисках полковника пришлось долго всматриваться в фигуры людей в цеху. Но вот Семену Васильевичу доложили о госте из военного министерства, и он уже спешил навстречу.

— Андрей Дмитриевич, какими путями?

Полковник был удивлен, Андрей тоже. В прошлую встречу он не знал, что инженер в чине полковника, но и сейчас определить это было сложно. Поверх потертого мундира на Семене Васильевиче одета рабочая куртка весьма затрапезного вида, да и внешний вид производил впечатление сугубо штатского человека.

— По государственному делу, Семен Васильевич — Андрей протянул ему бумаги из военного министерства.

— Тогда пожалуйте.

Через некоторое время полковник Росляковский с интересом вертел в руках принесенную Андреем винтовку.

— Говорите, сами придумали?

— Сам.

— Недурно. Как в стрельбе?

— Кроме этого образца, есть еще один в имении. Испытывал и брал на охоту, в стрельбе штуцер показал себя превосходно. Также по поручению государя проверяли на кучность — кучность на больших дистанциях хорошая.

— Что же идемте на стрельбище, посмотрим.

Патроны в ленте Семен Васильевич снарядил самостоятельно, зарядным устройством, которое привез Андрей. Потом с интересом наблюдая за работой механизмов, откинул затвор, отжал скобу, вставил первый патрон и медленно запер его поворотом затвора. Выстрелил, перезарядил, снова выстрелил. Отстрелял ленту и задумчиво посмотрел на винтовку, а потом на князя Львова.

— Недурно — повторил он — Как только такая придумка пришла вам в голову? При нашей встрече вы не говорили, что имеете инженерное образование.

— Инженерного образования у меня нет, а на изобретение винтовки, Семен Васильевич, вы меня сами подвигли. Рассказами о ваших делах-заботах. Решил тоже попытаться принести пользу отечеству и как видите, пригодилось.

Семен Васильевич только хмыкнул, и провел рукой по небольшой остроконечной бородке.

— Да у вас талант, Ваше сиятельство. Сколько же нужно изготовить винтовок? В бумаге написано — 'в короткие сроки, возможное количество'. Что это значит?

— По вашей службе вы предупреждены о сохранности секретов, поэтому могу сказать — Для отправки в южную армию готовится полк, вооруженный новой винтовкой, и я там буду полковником. Новое оружие нужно в кратчайшие сроки, а в эту неделю мне нужны образцы для Тулы и Ижевска.

Андрей видел, как на лице полковника промелькнул интерес. Он удовлетворенно кивнул.

— Что же, это дело, а то меня признаться, сильно расстраивали рассказы, как наши солдаты противу нарезных штуцеров с фузеями времен Екатерины в бой идут. Против англичан и французов одной доблести мало.

— Семен Васильевич, у вас опыта в использовании оружия более моего будет, скажите — есть какие замечания к винтовке?

— Замечания есть, пройдемте Андрей Дмитриевич.

Они снова оказались на заводе, но на этот раз не в громыхающих полутемных цехах, а в чистом светлом помещении, заставленном различными инструментами и чертежами. Винтовку разобрали, разложили на столе, и Росляковский с интересом изучал отдельные детали.

— Подающая скоба на пружине — указал он — изготовить сталь нужной степени упругости сложно, поэтому предлагаю делать ленту в пять патронов и прошивать ее двойной тканью. Подача станет надежней, и если солдат потеряет ленту, то лишь из пяти патронов — он посмотрел на Андрея и хитро улыбнулся — уж поверьте, знаю, что говорю. Солдаты обязательно терять будут, так что пусть урядники ваши ходят и перед сном проверяют наличие патронов у солдат. С палкой ходят, и если заметят пропажу, то нерадивым в разум старательно вбивают. Ведь если потеряют патрон, им там найти другой негде. Все остальное изготовить не сложно.

— А ствол? В петербургских мастерских мне говорили, что поскольку ствол короче то и в изготовлении проще.

Семен Васильевич хмыкнул.

— В чем-то проще, но с вашей винтовкой есть своя хитрость. Мы сейчас планируем наладить производство в армию винтовки в те же ваши шесть линий. Да-с именно винтовки. В бумагах она теперь будет так прописана. А знаете, как дело вышло? Нарезное ружье, которое высочайше принято к изготовлению, в семь линий. Да только при нарезе стволов брака много выходило, и было принято решение делать стволы в шесть линий. Если выходит брак, то растачивать до семи и нарезать по-новой. Ружей стали делать больше, а пули в ротах все равно сами льют под свои калибры. С вашей винтовкой такого не получится. А так да, должно быть проще.

Полковник Росляковский посмотрел на князя Львова и стал серьезен.

— Не беспокойтесь, Андрей Дмитриевич, сделаем. К концу недели будут образцы, а к образцам я письма напишу своим знакомцам в Тулу и Ижевск. Там тоже медлить не станут. Дело государственное — это всем понятно. Что-то еще?

— Мне нужно будет одно ружье лично для меня.

— Само собой.

— И еще одно в более качественном исполнении и если можно с патронами из латуни.

— Хотите кому-то подарить?

— Государю.

Полковник понимающе кивнул.

— Сделаем в лучшем виде.

— И еще, Семен Васильевич, посмотрите вот это — Андрей достал из холщевого мешка сверток чертежей и расстелил на столе. Полковник Росляковский внимательно всмотрелся в рисунки и на некоторое время впал в ступор.

Вчера, после визитов в третье отделение и министерство, Андрей вернулся в свою квартиру на Крестовском ближе к вечеру. День выдался насыщенный, и от множества мыслей болела голова. Ему нужно было успокоиться и привести мысли в порядок. Слишком многое произошло за последнее время. Андрей заказал кофе, и принесла его лично Эмма Леопольдовна, хозяйка дома, где он снимал квартиру. Она уже знала, что титулованный постоялец скоро съедет, и была этим немало расстроена. Князь отличался примерным поведением, за квартиру платил аккуратно, при этом не забывая щедро платить прислуге. Хотя в квартире проживал не часто.

На первом этаже был какой-то шум и Андрей поинтересовался.

— У вас новый постоялец?

— О да, Ваше сиятельство, генерал — она всплеснула руками.

— И вправду генерал? — с сомнением спросил Андрей.

Генерал вполне мог оказаться средней руки чиновником. В военных, да и гражданских чинах Эмма Леопольдовна разбиралась плохо.

— Это точно. В подъезде у его двери сразу встали часовые. Несомненно, генерал.

— И надолго?

— На неделю.

Андрей кивнул. Еще по приходу он заметил, как напротив подъезда околачивались два странных типа, которых здесь сроду не было, теперь часовые в подъезде. Похоже, Орлов не стал откладывать дело в долгий ящик, и взял князя Львова под присмотр или вернее под охрану. Если так, то придумано не плохо, а ему пенять нечего. Можно сказать сам напросился. Хозяйка ушла, а Андрей выпил чашку кофе и погрузился в раздумья.

Да, неожиданно все получилось. Когда он выехал в Петербург, то предполагал, что впереди будут перемены, но не ожидал, что такие кардинальные. Столько всего разом навалилось, да и сроки напрягали. Они были вполне приемлемы, если бы Андрей решил просто присутствовать в Крыму при южной армии, но желание влиять на ситуацию и эта идея с полком и новой винтовкой сразу ставили его в цейтнот. Все следующие шаги и поездки ему предстояло совершать, фигурально выражаясь — 'с секундомером в руках'. Иногда Андрея посещали сомнения в успехе его миссии, совсем небольшие сомнения, но они были. В самом деле, почему в прошлом оказался именно он, а не какой-нибудь военный, желательно ветеран, с большим опытом участия в различных операциях. Такой бы точно пригодился. А еще лучше, если бы этот военный являлся историком, специализирующимся на этой эпохе. Андрей рассмеялся — тогда уж до кучи еще и инженер-изобретатель во всех областях. Нет, такого не бывает. Господь Бог вероятно, большой шутник, но это уже игра в поддавки.

Он вспомнил прошлую жизнь Андрея Земнова. Обычная жизнь. Школа, учеба, армия, работа. Два образования. Строительное, которое ему пригодилось позже и юридическое, кормившее его в непростые годы непонятно куда идущей страны. Позже, когда Андрей организовал фирму по поставке строительных материалов, пригодились оба. Он не достиг больших высот, но так получилось, что пробовал себя во многом и многим интересовался. Обладал знаниями по различным вопросам, от устройства пулемета, до процессов изготовления сыра. Про вопросы бизнеса и говорить нечего, это был его хлеб. Опять же история — она интересовала Андрея собранным фактическим материалом, что давало возможность отследить развитие различных событий и тенденций человеческого бытия. Здесь это пригодилось ему в первую очередь. Стоп. Пулемет. Он вспомнил слова Долгорукова — 'насчет ружей и прочих задумок пожалуйте к господину Росляковскому'. Другие задумки. Что же, если сделать пулемет, это будет неплохая задумка. Но возможно ли? И если возможно, не рано ли? По срокам выходит, что если и рано, то совсем чуть-чуть. Митральезы появятся сразу после этой войны, пулемет Гатлинга через семь лет, Максим создаст образец своего пулемета через двадцать с небольшим. Так что по срокам он просто идет в русле развития прогресса, немного впереди. Единственное несоответствие в том, что вряд ли пулемет появился бы в России. Сейчас здесь это никому не нужно.

Можно ли сделать? Вот этот вопрос вызывал большие сомнения. И даже не технической сложностью. Детали здесь могли изготовить. Может не массово, но изготовить несколько штук в качестве опытного производства, вполне реально. В этом времени не было легированных сталей, но Андрей уже видел, как здесь умеют работать с обычными углеродистыми, используя различные методы плавки и закалки. Проблему составляла сама идея нового оружия. Ведь то, что для Андрея было очевидным, для других являлось незнакомой идеей, которую еще предстояло осмыслить. Даже его винтовка, которая по сложности недалеко ушла от школьных пугачей, была здесь откровением. А уж пулемет... Ну что же хуже все равно не будет.

Он взял стопку листов и стал рисовать чертежи. Первый — с лентой из патронов от его винтовки. Здесь вариантов оказалось немного, подача ленты валками, которые делали оборот при ходе затвора. Перезарядка за счет отдачи патрона, двигающего вместе с лентой затвор после выстрела. Решение не очевидное и возможно, даже не рабочее. На доведение конструкции до ума нужно время, которого у Андрея не было.

Он взял другие листы и стал вспоминать конструкцию пулемета Максима. Постепенно на столе возникали рисунки деталей. Приемник ленты, замок, ствол и кожух. Возвратная пружина с одной стороны коробки и рукоять с другой. Патроны предполагалось вытачивать из латуни и тоже снаряжать в ручную, а при выбросе гильз собирать их в мешок. К утру чертежи были готовы настолько насколько возможно. Андрей помнил, что Максим состоял из более трехсот деталей, а в той схеме, что нарисовал он, их было чуть больше сотни. Может, первоначальная схема была проще или он что-то забыл. Выяснять это предстояло полковнику Росляковскому, потому что на работу с образцами и доработку у Андрея уже не было времени.

Семен Васильевич долго изучал схемы и чертежи, иногда просил пояснения, а когда закончил, то неприлично долго смотрел на князя Львова и наконец, спросил.

— Полагаете, механизм будет работать?

— Полагаю, должен, но нуждается в доработке. У вас на заводе есть опытное производство, попробуйте изготовить и проверить на практике. Если результат будет приемлем, то сделайте хотя бы в четырех экземплярах и пришлите мне. Привилегию мы с вами оформим совместно.

Андрей видел, как глаза полковника мгновенно загорелись, толи от возможности заняться технической новинкой, толи от возможности получить совместную привилегию, и он снова вернулся к чертежам.

— Поясните еще раз.

Андрей удовлетворенно кивнул.

— Начнем с того, что устройство будет стоять на лафете шестифунтовой пушки, а далее спрашивайте, все поясню — и они снова склонились над чертежами.

Глава 6

Церемониймейстер открыл дверь, сделал несколько шагов в сторону и ударил тростью по мраморному полу.

— Их императорское Величество император всероссийский — и далее пошла долгая и сложная титулатура российского императора.

Строй представляющихся подтянулся, а Александр Николаевич вошел и начал обход. Официальное представление персоне государя императора началось. Во главе шеренги стояли высокие чины в расшитых золотом мундирах. Среди них выделялись представители иностранных государств, особенно поражали варварской роскошью и чудным кроем одежд посланники азиатских правителей. Александр Николаевич останавливался около каждого, приветствовал лично, российским подданным жал руку и со всеми вел короткую беседу. С иностранными представителями на их языках, или через переводчика. Церемония была выверена до мельчайших деталей и производила неизгладимое впечатление своей безупречностью и театральностью. Андрей стоял во второй половине шеренги, и император добрался до него не скоро. После ритуального представления Александр Николаевич пожал князю Львову руку.

— Поздравляю вас полковником, Андрей Дмитриевич, и как наши дела?

— Все что мог, подготовил, Ваше императорское Величество.

— Это хорошо. Я отбываю в Гатчину и жду вас там сегодня вечером для завершающей беседы.

— Непременно, Ваше императорское Величество.

Император обернулся к сопровождающему придворному чину.

— Сделайте полковнику князю Львову представление ко двору.

Тот молча раскланялся, и Александр Николаевич перешел к следующему представляющемуся. Когда церемония завершилась, к Андрею подошли и проводили к чиновникам министерства двора. Здесь он получил инструкции, и ему сообщили о возложенных на него обязанностях. Непременно явиться с представлением к министру двора Адлербергу, по прибытии в Петербург нужно было сообщать в министерство двора о своем местонахождении, чтобы получать вызовы на придворные мероприятия, балы и приемы, на которых ему надлежало быть по первому требованию. Андрей молча выслушал и удалился из зала.

Он вышел из Царскосельского дворца в парк, немного прошелся по аллее, остановился и в сердцах чертыхнулся. Новые придворные обязанности совсем не радовали, а скорее наоборот. Петербург и так ему не особо нравился, теперь желания приезжать сюда будет еще меньше.

Андрей уже имел возможность присутствовать на придворных приемах, и хотя остался под большим впечатлением от их помпезности, но пользы для себя не видел. Не его это. Для того чтобы жить придворной жизнью, нужно погружаться в нее полностью, тогда есть смысл. При этом придется существовать в постоянном театральном действе, проходящем под руководством церемониймейстеров и министерства двора. Здесь у каждого своя роль и свое место. От императора до любого приглашенного. Нужно стоять там, где положено по статусу или где укажут и говорить, то, что положено. Придворные жили, исполняя свою роль, от первого представления ко двору, до своей кончины, становясь отменными лицемерами. Такой же путь предстоял бы и ему, если погрузиться в придворную жизнь с головой. Дружеское общение с Александром Николаевичем нравилось Андрею куда больше. Он вспомнил рассказ Анны Тютчевой о недавнем пасхальном приеме, когда императору и императрице пришлось христосоваться в течение нескольких часов с придворными и прочими чинами. Дохристосовались до такой степени, что у Александра Николаевича лицо сделалось черным, от многочисленных прикосновений подкрашенных усов, а у Марии Александровны распухли руки от поцелуев. М-да, ритуал. Даже императору нельзя дать себе послабление и выйти за рамки положенных церемоний. Андрей слышал от знакомых придворных, что двор покойного императора Николая по организации напоминал военный лагерь, может его сын изменит дело к лучшему. Теперь, когда представление уже состоялось, оставалось только найти способ извлечь выгоды от придворной жизни, не утруждая себя ее рутиной.

Андрей прогулялся немного по парку и снова пошел во дворец. Ему предстояло еще одно представление, на этот раз императрице Марии Александровне.

В Царском селе князь Львов бывал редко, а в самом Екатерининском дворце всего несколько раз и сейчас с интересом наблюдал, как в Арабесковом зале двигалась очередь представляющихся. Сначала к императрице подходили дамы, причем было видно, что многие из них не составляли цвет петербургского общества. Мария Александровна принимала всех с учтивым видом, и представляющимися интересовалась не формально. За дамами пошла очередь мужчин. Несколько чиновников, гвардейские офицеры, и несколько раненых военных в повязках. Андрей подошел одним из последних. В данном случае представление было по случаю 'получения чина полковника и представления ко двору'. Вот так нелепо звучало, каша масляная с маслом. Разговор прошел в официальном учтивом тоне и состоял из обязательного обмена любезностями. В конце Мария Александровна заметила.

— Рада, князь, что теперь вы не станете избегать нашего общества, и придворные дамы смогут видеть вас на балах и приемах.

Князь Львов склонил голову.

— Также несказанно рад этому Ваше императорское величество.

На этом представление было закончено, а Андрея и двоих офицеров проводили в другую комнату. Там, в просторной светлой зале, за длинным столом, сидели несколько фрейлин и сосредоточено щипали корпию. Мешочки с ветошью по левую руку, а по правую горка выщипанных из нее ниток. Мужчин усадили напротив дам за другой край стола и заняли светской беседой. Вопросы в первую очередь предназначались раненому военному. Сразу было видно, что усатый майор чужд светского общества, прибыл из действующей армии и на высочайшем приеме чувствовал себя не в своей тарелке. Но фрейлины были участливы и настойчивы и майор постепенно разговорился.

— Да-с, несомненно. Дело при Силистрии было жарким. Нижние чины и господа офицеры жизней своих за государя императора и отечество не жалели. А дело то было так — и он сначала нехотя, но потом все больше войдя в раж, живописал кровавые подробности сражения. Причем так ярко, что юные фрейлины разом побледнели и смотрели на раненного майора полными ужаса глазами.

Потом беседа перешла на гвардейского капитана, родственника одной из фрейлин и возможно даже военного министра, поскольку капитана звали князь Семен Петрович Долгоруков. Здесь уже беседа приобрела витиеватую вязь светского разговора. Шутки понятные узкому кругу, намеки на известные этому кругу события. В общем, скукота.

Андрей молча сидел, и наблюдал за юными барышнями, старательно теребящими нитки из лоскутов ткани. Изредка они отрывали взгляд от своего занятия и бросали на него любопытные взоры. Он был единственным из приглашенных в гражданском платье, хотя, несомненно, для данной ситуации больше подходил черный мундир полковника ополчения. Тогда бы юные девы провожали будущего героя, оставившего гражданские труды ради защиты отечества. Так, наверное, и предполагалось, к тому же мундир у него был. Либхер постарался.

Иосиф Либхер, а сейчас уже Иосиф Самуилович неплохо устроился в столице после первого визита к наместнику престола. Сшитый по моде князя Львова сюртук Александру Николаевичу понравился, а после понравился и двору. Особенно тем, кто по должности не мог блеснуть на светских приемах военным мундиром или шитым золотом мундиром высокого гражданского чина. Чтобы быть ближе к новым клиентам он оставил свое дело в Калуге на попечение братьев, а сам снял небольшое помещение во дворе особняка на Невском проспекте, почти напротив Зимнего дворца. Здесь и принимал своих клиентов, а ко многим приходил сам. Особенно к таким важным как канцлер Нессельроде. Новая мода дошла даже до таких верхов. Ее уже подхватили многочисленные петербургские портные, и пытались развивать по своему разумению. Андрей часто встречал на улицах вариации на тему своего костюма и на многие не мог смотреть без улыбки. Пиджак будущего в исполнении петербургских кутюрье выглядел как помесь фрака и крестьянского зипуна. И вот здесь Иосиф Либхер осознал, что титулованный клиент и законодатель новой моды князь Львов ему нужен как воздух. Мало шить популярную модную одежду, мода должна развиваться, а развивал ее один человек — князь Андрей Львов.

Так что Иосиф Самуилович был связан с князем не только благодарностью за представление наследнику престола, а теперь уже императору, но и деловыми отношениями. Потому что только у Иосифа Либхера можно было заказать сюртук, который недавно сшил себе князь Львов. Кроме того, теперь многие стриглись как князь Львов, носили такие же галстуки и многое другое. В качестве благодарности Андрей получал практически бесплатное и скорое исполнение своих заказов, а также новости о жизни петербургского общества, причем самых разных классов. А знал портной много. Особенно удивил Андрея их недавний разговор, состоявшийся при получении им полковничьего мундира.

Иосиф Самуилович долго смотрел, как князь примеряет перед зеркалом ладно сшитый мундир, который самому князю казался нелепым, и решившись, спросил.

— Ваше сиятельство отправляется на войну?

— На войну, господин Либхер.

Портной вздохнул.

— Очень жаль Ваше сиятельство. Боюсь, эта война не сулит победы.

Андрей заинтересовался.

— Вы сомневаетесь в победе русского оружия?

— Не сомневался, если бы все решало оружие. Но здесь все решают деньги. Вы и не представляете, сколько люди с деньгами заплатили за победу наших врагов в этой войне. Там — он махнул в сторону Финского залива, показывая, что разговор идет о загранице.

Андрей был озадачен. Либхер что-то знал, или может, знала еврейская община, но сейчас выпытывать из него сведения он не стал, вопрос требовал предварительного осмысления. Поэтому он просто напомнил Иосифу.

— И все-таки я еду не просто воевать, а попытаться победить в войне, поэтому если есть что-то очень важное для победы, мне надо это знать. В том числе, если это касается денег. Я надеюсь, вы найдете способ мне сообщить.

Либхер посмотрел на него задумчиво и покачал головой.

— Непременно, Ваше сиятельство.

Молодая фрейлина, которая была представлена как Екатерина Чижова, бросила на него любопытный похотливый взгляд, и Андрей оторвался от воспоминаний. Однако, нагловато для двора, особенно для двора Марии Александровны. Взгляд ему что-то напомнил из далекой, уже почти забытой прошлой жизни. Такими взглядами его часто одаривала вторая жена, Елена в начале их бурного романа. Сразу стало как-то нехорошо на душе и дискомфортно. Он, конечно, предполагал, что все это представление ко двору устроено не случайно. Императрица и фрейлины хотят принять участие в устройстве его личной жизни. Здесь это обычное дело, а сам факт такого участия открывал большие перспективы для выгодной женитьбы, поскольку ставил на женихе своеобразный знак качества. Но неужели этих соплюшек пригласили на смотрины, чтобы они могли лицезреть здесь своего будущего мужа. Только этого не хватало. Он еще раз бросил взгляд на невинные лица юных фрейлин и на короткий миг ощутил себя развратником-педофилом. Нет, все это выглядело несерьезно. Фрейлины слишком молоды, а их лица в локонах и завитушках навевали воспоминания из какого-то детского фильма. Буратино, например. Хотя, та, что Чижова, похоже, не так уж невинна, к тому же вторые браки здесь очень часто заключаются между мужем в возрасте и молоденькой женой. Ох, не хорошо все это.

Подошли фрейлины Анна Тютчева и Александра Долгорукова, с которыми он уже был знаком, сели за стол и завели соответствующий обстановке разговор.

— Вы отбываете в действующую армию князь? Это так возвышенно, когда лучшие люди в трудный для отчества час отставляют гражданское поприще и идут на войну — начала беседу Анна Федоровна.

— Это наш долг перед Россией и государем. Любой поступил бы также.

— Скромность вас украшает князь, однако, все-таки не все сейчас в Крыму и на Кавказе.

— Поэтому я несказанно рад возможности послужить отчеству.

В таком духе беседа продолжалась еще некоторое время, но постепенно обмен высокопарными славословиями закончился, а вслед за этим закончились и светские посиделки. Уходящие на войну убедились, что высочайший двор трудится для фронта, для победы, и удалились из комнаты.

Андрей вышел в парк слегка озадаченный приемом и беседой. За всем этим скрывалось нечто ему непонятное, на что он за последними делами не обратил внимания. Только сейчас он озадачился вопросом — а что вообще думают в обществе и при дворе об интимной жизни князя Львова? Петербург не такой уж и большой город и при нужде о человеке здесь можно все выяснить в короткие сроки. Внешне его жизнь выглядела вроде бы благопристойно. Любящий муж, скорбящий по умершей жене, но так он думал до этого приема. Сейчас же появились сомнения. А что если придворные дамы узнали о его близком общении с крепостными девками? То, что для калужского помещика было делом вполне обычным, для высшего света могло выглядеть по-другому. Узнать же о таком не сложно. Та же Анна Тютчева могла написать письмо своей родне в Москву, а там и до Калуги не далеко. Он чертыхнулся. Только этого не хватало.

За такими размышлениями его и застала Анна Федоровна. Андрей издали увидел, как к нему по аллее приближается невысокая фигурка в пышном платье. Лицо у фрейлины серьезное и можно даже сказать хмурое. Здесь считали, что не красивое лицо, но Андрей так не думал. Возможно, оно не соответствовало канонам красоты светского Петербурга, но лицо было милое, одухотворенное, и на нем без труда читались ум и прямой характер его обладательницы. Этот характер, а также острый язык, многих раздражали, но только не князя Львова. Он то как раз был рад возможности поговорить с женским полом без иносказаний и недомолвок, почти как в двадцать первом веке.

А на счет красоты... По канонам времени, откуда от пришел, здесь мало кого можно было считать красивым. В том числе местных записных красавиц.

— Рада поздравить вас с назначением, Андрей Дмитриевич. Зная ваши таланты, уверена, что вы принесете пользу отечеству — она еще раз напомнила их разговор в комнате.

Андрей улыбнулся.

— Полноте, Анна Федоровна. Мы одни и больше нет нужды для высокопарных славословий. Я и так прекрасно знаю, что иду на войну.

Тютчева вскинула голову и ответила прямым взглядом. Вот опять он начинает разговор в вызывающем тоне и в конце они опять поругаются. Она уйдет сердитой на себя и на князя, а его это лишь позабавит. Необычный человек. Самый необычный из всех, кого она знала, и несмотря на колкости разговаривать с ним было очень интересно.

— Вы так не любите условностей, что я уже сейчас вижу, как вам будет скучно при дворе.

Андрей хмыкнул.

— Зачем же вы настояли на моем представлении?

Анна Федоровна на короткий миг смутилась.

— Не я. Государыня великодушно изволила принять участие в вашей судьбе. Полно скорбеть Андрей Дмитриевич, мы тоже печалимся о вашей покойной супруге, хотя ее и не знали, но нужно продолжать жить дальше.

Андрей про себя усмехнулся. Так я и поверил, что императрица затеет такое. Скромной и флегматичной Марии Александровне подобные вещи были чужды, в отличие от ее предприимчивых фрейлин.

— И кто же мне предназначен в будущие супруги? Эта востроглазая Чижова?

На этот раз Анна Тютчева вспылила. Глаза ее метнули молнии, и голос зазвенел искренним возмущением.

— Уж всяко она не хуже девок, с которыми вы живете в преступной связи.

Вот оно что. Значит, угадал, попал в точку. Действительно выясняли и все выяснили.

— В моей связи нет ничего преступного. А девки, можете мне поверить, в одежде Евы ничем не отличаются от титулованных дам — при этом он скользнул взглядом по ее фигуре, чего делать не следовало, потому что Анна Федоровна на короткий миг потеряла дар речи.

Некоторое время она сверлила его взглядом, гадая что бы такого сказать обидного, но видимо ничего подходящего не нашла и лишь печально вздохнула.

— Как грустна несправедливость судьбы, когда умные люди в некоторых важных делах бывают так глупы и недалеки. Вы и не понимаете, как вас компрометирует эта связь. Государь питает насчет вас большие надежды, но даже он не сможет вас защитить от пересуд в обществе, когда все прознают, что такое важное лицо, каким вы возможно станете, живет такой низкой жизнью. Вам нужно это изменить, хотя бы ради государя и государыни, которые искренне к вам благосклонны.

Андрей выматерился про себя. Только этого не хватало. Похоже ситуация была действительно щекотливой, если уж в дело вмешались такие люди. Он обернулся к Тютчевой и смотрел на нее без раздражения и насмешки.

— Благодарю вас Анна Федоровна за откровенность. Я действительно видел все по-другому, и был глуп. Спасибо что предупредили — он помолчал немного — мне нужно спешить. Государь ждет в Гатчине — потом губы снова расплылись в хитрой улыбке — и давайте договоримся, чтобы больше не было представлений разных Чижовых. С такими делами я сам разберусь, а если увижу, что мне опять кого-то прочат в жены, на всех светских приемах стану волочиться за вами. Представьте себе такое.

Она представила, и ее лицо стало вмиг пунцовым от смущения. Когда Андрей быстро уходил по алее, на его губах блуждала улыбка. Такой растерянной Тютчеву он не видел.

* * *

Весенний закат над Гатчиной окрасил темнеющее небо неровной малиновой полосой, словно кто-то мазнул по небосклону кистью. Было ветрено и свежо, листья деревьев в дворцовом парке мелко дрожали, а птицы заливались причудливым многоголосьем. Все говорило о том, что завтра предстоял погожий солнечный день, и это было замечательно. Хотя, согласно примете, начинать путешествие в дождь к удаче, Андрей предпочитал хорошую погоду. Камердинер проводил его в кабинет, где князь Львов еще некоторое время сидел за столом в ожидании императора и наблюдал в окно за разводом караула на плаце. Привычное, и вместе с тем волнительное зрелище для всякого военного.

Александр Николаевич не заставил себя долго ждать и вскоре они сидели в креслах за столом и обсуждали предстоящую миссию князя Львова в южную армию. Как обычно подали кофе и сигары. Император закурил, а Андрей сделал несколько глотков ароматного напитка и приступил к рассказу о прошедших приготовлениях. А рассказать было о чем. Остаток недели оказался чрезвычайно насыщенным.

Полковник Росляковский уложился в срок и лично привез образцы винтовок, а также некоторые детали пулемета. Андрей все с интересом осмотрел и остался доволен. Винтовки, изготовленные промышленным способом, были более массивны, добротны, но вместе с тем удобны и производили впечатление законченной вещи, чего нельзя было сказать о его образцах. Умельцам частных мастерских в Каретной части было далеко до мастеровых Сестрорецкого завода. Подарочный вариант изготовили выше всяких похвал, и сейчас он стоял в императорском кабинете у окна. Александр Николаевич уже несколько раз с интересом осматривал винтовку, пробовал работу механизмов, и с видимым сожалением снова ставил ее к окну. Императору не терпелось опробовать подарок в действии, что навевало князю Львову некоторые опасения насчет вопросов секретности. Хотя, может, обойдется? Лишь бы не на охоте в присутствии представителей дипломатического корпуса.

Самого Семена Васильевича Росляковского интересовало мнение своего титулованного компаньона-изобретателя о деталях пулемета. Изготовлено было немного. Короб, в котором двигался замок с замочным рычагом. Как это будет соотноситься с остальными деталями пулемета пока представить было сложно, но механизм походил на знакомый Андрею, и он одобрил. Семен Васильевич воодушевился.

— Что же, раз считаете, что детали верны, тогда продолжу. Право, Андрей Дмитриевич, мне и самому интересно. Бывает, ночью не сплю, гадаю, как все должно работать — он достал из папки письма — Это лично передадите начальству Тульского завода. Там мои знакомцы служат, так что вашим заказом займутся без промедления. В Ижевск образцы пойдут с курьером, письма я с ним отправил.

Некоторое время полковник Росляковский молчал, смотрел на князя Львова и теребил бородку, потом пожал Андрею руку.

— Желаю удачи и победы, Ваше сиятельство. Бейте супостата крепко и себя берегите — на этом они простились.

Андрей положил письма в походный сундучок, и добавил к тем, что дал военный министр Долгоруков. В тот же день он снова посетил ведомство графа Орлова. Здесь писем не было. Все, что нужно, полковник князь Львов услышал на словах. Здесь же ему представили старшего над выделенными для сопровождения сотрудниками третьего отделения. Дородный благообразный господин звался Тихоном Андреевичем Шептуновым. Был он в цилиндре и сюртуке, так что определить чин не представлялось возможным. Господин Шептунов снял цилиндр и совершенно по-штатски раскланялся.

— Премного рад знакомству Ваше Сиятельство.

Алексей Федорович Орлов при этом смотрел на Андрея хитрым взглядом, пряча улыбку в пышных усах. Момент общения титулованной особы с чином из третьего отделения вызывал у него интерес щепетильностью момента. Но князь Львов удивил его в очередной раз. Улыбнулся и склонил в приветствии голову.

— Тоже премного рад, Тихон Андреевич, простите, не знаю вашего чина.

— Коллежский асессор, Ваше сиятельство.

Андрей кивнул.

— Будут ли готовы люди к отъезду?

Господин Шептунов сразу стал серьезен.

— Непременно. Нужные люди уже отобраны. К отъезду все будет готово.

Эта короткая беседа озадачила Андрея, а особенно озадачила личность самого Тихона Шептунова. Интересный тип. По виду и повадкам типичный чинуша средней руки. Во время поездок по России, Андрей встречал таких предостаточно. Однако на благообразном улыбчивом лице изредка появлялся спокойный внимательный взгляд хладнокровного убийцы. Этот взгляд Тихон Андреевич старательно прятал, но Андрей заметил. Опасный человек, нужно будет присматривать за ним очень внимательно. Кто знает, какие поручения в третьем отделении он выполнял?

Далее был еще один визит в канцелярию военного министерства. Как и говорил князь Долгоруков, здесь его ждали дорожные в пятьдесят тысяч рублей, а также адъютант, поручик Стрешнев. Ладного молодого человека перевели в ополчение из лейб-гвардии Финляндского полка. Очень хотел повоевать и отличиться. Андрей посмотрел на него с сомнением. Нет, вида поручик был самого положительного, а голова, наверное, забита будущими подвигами и геройствами, но не будет ли он путаться под ногами? Не хватит ли удар, если прознает, с кем ему придется служить, и кем являются его коллеги, подчиненные Тихона Шептунова? Однако князь Долгоруков намекнул, что должность при полковнике Львове поручик получил по протекции одной влиятельной персоны, и Андрей согласился. Не стоило без нужды обижать неизвестную влиятельную персону, тем более, что адъютант ему, так или иначе, положен по штату.

Когда поручик удалился, полковник князь Львов обратился к военному министру с необычной просьбой.

— Ваше высокопревосходительство, поскольку к отъезду все готово, у меня просьба. Желал бы посмотреть положение на театрах боевых действий на картах. Самые последние данные. Если такое возможно, конечно.

Долгоруков заинтересовался.

— Конечно, возможно. Дело не сложное Андрей Дмитриевич, идемте в картографическую комнату, я вам сам все покажу.

В обширном, светлом помещении, стены были сплошь завешены географическим картами. Множество карт лежало на столах. Военный министр подвел князя Львова к огромной карте Российской империи занимающей всю правую стену.

— Давайте начнем с ситуации на дальних границах — Василий Андреевич указал на Тихоокеанское побережье, где расположились Аляска и Камчатка, а ниже странный остров Сахалин, почему-то соединенный с материком — вот отсюда. Наш неприятель придает серьезное значение восточному побережью империи, а у нас там достаточных сил нет, да и флота тоже, считай нет. В конце прошлого августа англо-французская эскадра атаковала Петропавловск превосходящими силами, но благодаря талантам губернатора Завойко, доблести гарнизона и гражданских подданных империи нападение удалось отбить, причинив неприятелю большой урон. Сильно они оконфузились. Имеем сведения, что неприятель пылает местью и подготовил новую эскадру для реванша. Это нападение нам уже не отбить и принято решение об эвакуации к Амуру.

Они перешли к другой части карты.

— Также имеем сведения, что на севере, как и по прошлому году, тоже готовится нападение. Укрепляют Соловецкий монастырь, посланы дополнительные воинские команды, и канонерские лодки. Про Петербург вы и так хорошо знаете, поэтом перейдем к Крыму, это можно посмотреть на другой карте.

Василий Андреевич подвел Андрея к столу и начал неспешные пояснения, сообщая сведения, которые он и так знал из утренней беседы с князем Орловым.

— Все идет к тому, что союзная коалиция желает решить дело в ближайшее время. Теперь к ним еще и сардинцы присоединятся. Неприятеля будет очень много, а мы дополнительных сил выделить не можем. Оттого и созывают ополчение, чтобы хоть как-то высвободить войска. Так что ваша идея с полком не глупа-с, и к тому же своевременна — похвалил его Долгоруков и продолжил пояснения.

Андрей слушал рассказ военного министра, смотрел на расположение войск на карте, и постепенно у него складывалось понимание ситуации. Отличное от того как он ее видел раньше.

Когда Василий Андреевич закончил пояснения, он поблагодарил его за потраченное время. Князь Долгоруков отмахнулся и с интересом спросил.

— Ну, что скажете?

— Думаю, вглубь России они не пойдут. Англичанам нужен Севастополь или весь полуостров, чтобы обозначить здесь свое присутствие, наподобие Гибралтара. Тогда они возьмут под контроль побережье, прикроют Турцию и свою торговлю на востоке, а нас запрут вдали от торговых путей.

Василий Андреевич задумался и кивнул.

— Очень может быть.

И вот сейчас Андрей сидел напротив императора, рассказывал о посещении канцелярии военного министерства и положении дел, а также о своих выводах. Александр Николаевич слушал его очень внимательно. Иногда переспрашивал, уточнял, а под конец рассказа озадачил вопросом.

— Что же предлагаете делать? — император смотрел на князя Львова с интересом, зная, что у того всегда после обозначения проблемы есть и пути ее решения.

Андрей на мгновение задумался. Решения были, но исходя из существующих возможностей, малореальные. Хотя, кое-что сделать все-таки можно и нужно.

— Полагаю, что неприятель имеет намерение закрепиться на побережье, чтобы оставить Черное море за собой. Силы у них есть, и если Севастополь пока не доступен, то появляются другие возможности. Следует ожидать нападения на Керчь, Тамань, возможно даже на Одессу и Николаев, хотя это все же маловероятно. По крайней мере, пока они не возьмут под контроль Кинбурн. В поход вглубь империи я не верю, у них просто нет на это сил. Да и цели в войне другие. Так или иначе, но сил в Крыму мало, нужны дополнительные войска, нужны пушки большого калибра. Союзные армии укрепились на высотах под Севастополем не хуже, чем наши войска в городе.

Александр Николаевич задумчиво смотрел на князя Львова. Верно князь говорит, да только не все так просто.

— Многое нужно, Андрей Дмитриевич, но возможностей нет. Сейчас войска можно лишь с Запада взять, да только и там не спокойно. Я даже не говорю о политике Австрии и Пруссии как государств, которую может повернуть наше министерство иностранных дел. Все гораздо хуже, поскольку имею сведения об их намерениях из самых верхов. По семейной линии. Опасность там очень велика. Пока их держит страх перед генерал-губернатором Паскевичем, непобедимым князем Варшавским, но если уберем оттуда войска, одного страха может не хватить. Хотя снять пушки с западных крепостей можно — император задумался, что-то для себя прикидывая — да и сколько-то войск снять тоже можно. Я поговорю об этом с Долгоруковым.

— Ваше величество, полагаю, в Крыму выстоять сейчас главное. Наглость Австрии и Пруссии имеет своей основой нахождение союзной коалиции в Крыму. Если нанесем противнику поражение или даже просто устоим, воинственности у них сильно убавится. А если устоим, то уже у англичан и французов будут проблемы. Вести осаду Севастополя несколько лет, как греки под Троей, они не могут.

Император улыбнулся.

— Тоже так полагаю, а в осуществлении этих планов полагаюсь на вас. И раз уж здесь все готово, то каковы ваши дальнейшие действия?

— Сначала Калуга, возьму руководство местным ополчением и отправлюсь к Туле. Там по совету князя Долгорукова стану лагерем. Назначу старших по полку, а сам не мешкая отправлюсь в Крым. Ознакомлюсь с ситуацией и отправлюсь в Керчь. Мне представляется, что атаки на побережье нужно ждать в первую очередь.

Александр Николаевич согласно кивнул.

— Поступайте по усмотрению. Если нужно, возьмите сколько-то войск у Горчакова. У него пока никаких действий не предполагается. Сейчас уже поздно, но вслед за вами отправлю курьера с письмами по этому поводу. Оцените обстановку и сразу сообщайте. Хочу знать ваше мнение и понять, наконец, как у нас действительно обстоят дела.

— Будет непременно исполнено, Ваше императорское Величество.

Император задумался на мгновение и продолжил.

— И раз уж вы имели возможность оценить обстановку в целом, то мне интересны ваши мысли также и по другому поводу. Помните наши разговоры об устройстве империи, о внутренней и мировой политике?

Андрей кивнул.

— Помню, Александр Николаевич.

— Обдумайте все и позже изложите ваши мысли. Если в ближайшее время не будет личной встречи, то письменно.

Мысли были, и было их очень много. Особенно в сложившейся в государстве критической ситуации, однако момент для разговора получался не самый подходящий. Андрей все же решился и продолжил.

— Некоторые вещи могу сказать уже сейчас. Много ездил по стране по делам службы, и сложилось определенное мнение.

— Говорите, Андрей Дмитриевич. Говорите как есть, без иносказаний.

— Наши проблемы не только в плохой организации, бездействии властей, да и всеместном стяжательстве, чего уж говорить. Сама система власти плохо работает. Нужен постоянный контроль и понукание, иначе никто ничего не хочет делать. Империи нужны реформы.

Александр Николаевич затянулся сигарой и долго с интересом смотрел на князя Львова, гадая — князь что-то прознал, или сам все понял.

— Реформы необходимы и будут проведены. Покойный отец умел подбирать верных людей и имел талант ко всемерному контролю, хотя и у него не все ладилось. Мне же подобные умения недоступны, да и нужды в них нет. В Европе нет всемерного контроля, и во внутреннем управлении дела у них идут лучше — он рассмеялся — матушка настаивает, чтобы я слушал советы Клейнмихеля и Нессельроде, людей, которые завели нас в этот тупик, но это невозможно. Я то прекрасно знаю, что и сам отец их не слушал, а уж советоваться с ними...

Андрей тоже улыбнулся. Про Клейнмихеля он ничего сказать не мог, но в последнее время авторитет Нессельроде в обществе был на абсолютном нуле. За связи с австрийцами его подозревали в измене, и ни для кого не было секретом, что император советы канцлера игнорирует, а чиновничья вертикаль саботирует его распоряжения. В городе шутили, что у дворника власти больше, чем у канцлера империи.

— Знаю, Андрей Дмитриевич, что скоро у вас будет много забот, но если будут какие-то мысли по управлению, пишите.

— Непременно, Ваше Величество.

Вскоре разговор подошел к концу и уже перед уходом Андрей задал вопрос, который относился к компетенции императора даже больше, чем принятие образцов нового оружия. Это новая военная форма. Тема щекотливая, потому что Александр Николаевич любил заниматься такими вещами лично, это была маленькая царская слабость. И вот здесь Андрей предвидел проблемы.

— Ваше Величество, есть вопрос по форме для полка в связи новым оружием. Боюсь, что принятая форма будет неудобна в боевой обстановке. Нужно куда-то крепить снаряженные ленты, к тому же полагаю, необходимы изменения для удобства ношения. Мое личное мнение, но и военные чины тоже советуют.

Александр Николаевич задумался, потом вздохнул и махнул рукой.

— По вашему усмотрению, князь. Здесь я вашим талантам доверяю полностью. Сам позже посмотрю с интересом — он с чувством пожал Андрею руку — Удачи, жду от вас сообщений.

Последней за этот день была встреча с Дмитрием Гавриловичем Бибиковым. Он застал его в министерстве перед самым уходом. Министр положил перед Андреем увесистую стопку бумаг.

— Здесь письма чиновникам на местах. Многие именные, но некоторые без обращения. Вы, князь, наши чиновничьи дела знаете, такая бумажка для многих важнее будет, чем далекое начальство.

Андрей бумаги взял, и понял, что теперь в его походном сундучке свободного места уже не останется.

Дмитрий Гаврилович расчувствовался и обнял его здоровой рукой.

— Ну, князь, воюй честно, как мы воевали, не посрами. С Богом.

Утром он уже сидел в вагоне поезда Петербург-Москва и смотрел, как мелькают пейзажи за окном. Здесь же, в вагоне, ехал его штаб. Недалеко от него сидел со своими людьми флегматичный Тихон Шептунов, а напротив поручик Стрешнев. Адъютант время от времени подозрительно озирался вокруг, видимо начинал понимать, в какое странное окружение он попал. Андрей внутренне потешался над его сомнениями. Сам он был спокоен. Наконец-то нервотрепка двух последних недель улеглась. Все прояснилось, и у него появилась ясная цель, от которой аж дух захватывало. В организме было легкое возбуждение и нетерпение от предстоящих дел, а натренированный мозг обдумывал планы и прикидывал варианты. Что же, как говорил, Дмитрий Гаврилович — С Богом.

Часть 2

Глава 1

Первые дни мая выдались в Лондоне на редкость ветреными. Плотный, порывистый воздушный поток шел со стороны Ист-Энда и разносил по городу чистые весенние запахи сельской округи, хотя бы на время разгоняя стелящуюся по улицам утреннюю гарь и смрад нечистот большого скученного города. Именно по этой причине форточки в кабинете премьер-министра Генри Джона Темпла третьего виконта Палмерстона были слегка приоткрыты. Весенний ветер хоть немного, но освежал пропахший дымом кабинет. Чертов камин дымил, но премьер-министр по-старчески не мог отказать себе в тепле. В этом глупом доме ничего не работало как положено. Неудивительно, что все премьер-министры после назначения на должность не торопились занять свое место на Даунинг-стрит 10. Однако принимать толпы посетителей в своем доме не было ни желания, ни возможности.

Столько всего на него свалилось сразу после назначения кабинета. Даже при деятельном характере и крепком, несмотря на возраст, здоровье премьер-министра, времени на все не хватало. Нужно было привести в боевой порядок поредевшие за зиму крымские войска, организовать рекрутский набор, и наконец, взять этот проклятый Севастополь. Набор провалили. Подданные королевы Виктории не торопились умирать на далеком востоке под саблями диких казаков. Также потерпела неудачу попытка нанять шведскую, испанскую армию и армии германских княжеств. Пришлось рекрутерам снова идти по кабакам и борделям, по-честному и обманом собирая войско для решающей битвы. Хорошо еще, что предыдущему кабинету удалось уговорить сардинцев. Однако Кавур наниматься не стал, и пошел на войну на правах союзника, а это говорило о том, что Сардиния не повиснет на британском денежном крючке и попадет под влияние Франции. Генри Джон Палмерстон вспомнил об императоре Наполеоне Третьем и в сердцах чертыхнулся. Тот еще прохвост. Столько забот, что Эбердин наверное, над ним сейчас потешается. Скинул на дурачка все проблемы и ушел в оппозицию.

Джордж Гамильтон-Гордон четвертый граф Эбердин сидел сейчас здесь же, в кабинете, недалеко от лорда Палмерстона и казалось, действительно потешался. Губы на его породистом старческом лице кривились в легкой ухмылке. Премьер-министр даже позавидовал — хорошо сейчас ему. Несмотря на то, что с Эбердином они постоянно соперничали в парламенте, общие дела связывали их крепко. Даже после отставки кабинета лорд Эбердин имел в парламенте большое влияние, и его фракция пилитов могла сильно испортить кровь Палмерстону. Могла, но пока не портила. Они все же делали общее дело, для которого сам Эбердин, занимая кресло премьер-министра, потрудился не мало. Именно он несколько лет пудрил мозги царю Николаю, уверяя, что сочувствует его политике в отношении Турции и даже намекал на возможность участия Англии в ее разделе. Именно он позже выкручивал руки европейским правительствам, понуждая их выступить на стороне Англии и Франции.

Эбердин много сделал для победы в восточной войне, но все же Палмерстону удалось перехватить инициативу и сместить кабинет своего противника. Все было проделано изящно. Рассел поехал репортером в пропахшие гноем и мочой лагеря воинов Ея величества в Крыму и оттуда разразился гневными репортажами в Таймс. Общественное мнение возмутилось, а Палмерстон в знак протеста покинул кабинет Эбердина, представ перед общественным мнением выдающимся патриотом. Это позволило ему после отставки кабинета самому возглавить правительство. Обижался ли на него Эбердин? Вряд ли. По крайней мере, Генри Джону хотелось так думать. Иметь личным врагом лорда Эбердина, который был советчиком королевы, и к тому же гораздо умнее его самого, лорду Палмерстону нужно было меньше всего.

Он перевел взгляд на третьего человека, сидевшего в кабинете. Его звали Джеймс Гордон-Хантли и он приходился дальней родней лорду Эбердину. Именно Джеймс Гордон был причиной того, что все эти столь разные люди собрались вместе в кабинете премьер-министра на Даунинг-стрит 10. Среди двух старых волков британской политики он смотрелся юным волчонком. От него веяло молодостью, весной и жаждой деятельности. Джеймс Гордон не спеша вел рассказ, а Эбердин и Палмерстон внимательно слушали. Это внимание было вызвано тем, что Гордон недавно вернулся из России, где пребывал более года с секретной миссией. Изредка он прерывал рассказ, и поправлял свой странный сюртук, плотно сидящий на его ладном теле. Удивительная русская мода, которой лондонский дэнди заразился в Петербурге. Сюртук был гладкий, из дорогой ткани и выглядел весьма достойно. Образ завершала белоснежная рубашка с плотным шелковым галстуком, повязанным незнакомым узлом. Свой рассказ Джеймс завершил описанием неожиданного окончания его миссии.

— Я получил срочное сообщение из Лондона, и выехал в Гельсингфорс, а оттуда кораблем в Стокгольм.

Эбердин медленно склонил голову. Приказ об отъезде был его инициативой. Операция с макетом прошла хорошо, но потом наступило затишье. Вроде бы повод успокоиться, но старый лис уже знал методы работы царской секретной службы. Этот момент был самый опасный. Если нет широкого официального расследования, велика вероятность, что виновные уже определены и с ними решили разобраться неофициально. Тогда жизнь Джеймса Гордона стоила бы не дороже пенни.

Палмерстон похвалил рассказчика.

— Все прошло великолепно. Мы вам очень благодарны Джеймс. Рисунки уже в Париже — он вздохнул — чертовы союзники перехватывают у нас инициативу в этой войне, но ничего не поделаешь, нужно было вести войну интенсивней — Генри Джон вставил шпильку Эбердину.

— Думаю, те, кто не попал в крымские окопы, с вами не согласны. Русские оказались крепким орешком — улыбнулся Эбердин.

Палмерстон вспомнил свое письмо Расселу о целях войны, где обещал в кратчайшие сроки разгром Российской империи и предлагал раздать ее провинции всем участникам коалиции, и его настроение слегка испортилось. Зря он тогда так, мог бы быть и скромнее. Теперь многие над ним смеются, тот же Эбердин.

— Признайтесь Джордж, вы жалеете о смерти царя Николая?

Эбердин вздохнул.

— Конечно, жалею. Любой джентльмен должен об этом жалеть. Русский царь был последним истинным правителем волей божьей, предводителем благородного сословия. Теперь нас стало меньше, и торгаши будут наглее.

Премьер-министр печально покачал головой. Здесь Эбердин был прав. Конечно, Палмерстон был настроен прогрессивно и либерально, но наглость простолюдинов, особенно простолюдинов с деньгами его бесила. Он снова обратился к Джеймсу Гордону.

— Скажите, как обстановка в Петербурге? Неужели развал в управлении настолько велик, раз эта история с макетом стала возможной?

Гордон на короткий миг задумался, гадая, как ответить премьер-министру, и все же решился сказать непростую правду.

— Развал велик, но они этого не замечают, потому что и раньше у них дела велись подобным образом. Однако до краха управления далеко. Система государственного управления в России воровата, неповоротлива, но вместе с тем самодостаточна и из-за этого прочна. Очень многое решают знакомства. Именно это и помогло мне устроить проход чертежников в Инженерный замок.

— Но ведь они взяли деньги — Палмерстон напомнил его недавний рассказ.

— Взяли. Русские чиновники устраивают свои дела также как наши — Джеймс позволил себе легкую улыбку и продолжил — но при этом считают себя верноподданными царя, причем искренне. Мне приходилось убеждать, что их услуга просто услуга, и не направлена против службы царю.

— А как простолюдины?

— Все считают, что война ведется слишком вяло, и много измены. Требуют от правительства побед.

Генри Джон пожевал старческими губами и сказал совсем негромко.

— Никогда не понимал этого народа. Они же обычные сервы, не джентльмены и не наемники. Как они могут добровольно воевать за своего царя? Что за рабская покорность?

На вопрос ответил лорд Эбердин.

— Они считают эту страну своей и царя тоже. Я бывал в России. Действительно странное государство. Современная высшая власть, государственные институты и при этом отношения между ленлордами и пейзанами, как у нас при Эдуарде Третьем.

Сказанное всех озадачило, и на некоторое время в кабинете воцарилась тишина, нарушаемая лишь негромким треском дров в камине. Молчание прервал хозяин кабинета. Он снова обратился к Джеймсу Гордону.

— А этот ваш, князь — лорд Палмерстон хмыкнул — никак не могу привыкнуть к их громким титулам. Он действительно настолько близок новому императору, как вы говорите?

— Мне рассказывали, что князь был знаком с императором еще в юношеском возрасте и теперь тот продвигает его как своего человека.

— Между ними действительно, такие близкие отношения?

— Говорят, он часто бывает во дворце, и император с ним постоянно советуется.

— Я не об этом — Палмерстон смотрел на Джеймса очень внимательно и до того только сейчас дошел смысл вопроса. Для двух старых интриганов британской и международной политики, привыкших по делам службы копаться в грязном белье иностранных правительств и царствующих домов, подобные вопросы были обыденным делом, но юного Джеймса Гордона вопрос поразил, он не к месту заморгал и поспешно ответил.

— Нет, я точно знаю, что между князем и императором нет никакой неприличной связи.

Премьер-министр огорченно вздохнул и снова с надеждой спросил.

— Вы видели его в Английском клубе? Он действительно англоман?

— Князя я видел, но не в Английском клубе. Он англоман больше по названию, потому что подобно денди не следует местной моде, а одевается согласно своей — при этом Джеймс Гордон поправил свой петербургский костюм.

Палмерстон еще раз посмотрел, оценил.

— Что же мода не плоха. Куда лучше того, что носит наша молодежь. Надеюсь, кто-нибудь из лондонских бездельников последует за вами.

Гордон хмыкнул в ответ. Желающие уже были, но он ничем не мог им помочь. Правильные костюмы шил только один хитрый еврей в Петербурге на Невском проспекте.

— И что же ваш князь, тоже служит в каком-нибудь министерстве или постоянно при царе?

— Когда я уезжал, ходили слухи, что ему предложили возглавить полк в ополчении.

Генри Джон Палмерстон задорно рассмеялся.

— Да, это их ополчение, джентльмены, это очень хорошо — слово 'ополчение' он старательно выговорил по-русски, вспоминая литографии времен войн с Наполеоном — эти мужики с косами и топорами, похоже все, что осталось у императора Александра. Нам нужно заканчивать эту войну — премьер-министр посмотрел на лорда Эбердина, потом на Джеймса Гордона — вы хорошо справились в Петербурге. Не желаете ли исполнить поручения нового кабинета в Константинополе и Крыму?

Предложение было неожиданным, но молодой организм Джеймса жаждал деятельности и приключений и он кивнул в знак согласия.

— Ну что же, пусть поможет нам святой Патрик и Боже, храни королеву.

* * *

Над весенними полями и лугами царила почти летняя духота. Плывущее по горизонту марево смешивало нежную зелень оживающей природы с белесой голубизной весеннего неба. А какие в воздухе витали запахи... Голова шла кругом. Солнце уже стояло в зените, когда Андрей спешился на пригорке недалеко от своего дома. Отсюда имение князей Львовых производило впечатление античной виллы случайно заброшенной на поля Среднерусской возвышенности. Вдали, сверкая ослепительной белизной, выделялся господский дом. Ремонт пошел ему на пользу. Все выглядело новым и чистым. Аляповатые античные колоны были доработаны умелым скульптором, приглашенным из Калуги. Теперь их капители украшали искусно выполненные завитушки ионийского ордера. Даже после постройки дом не выглядел так хорошо. За домом хозяйственные строения, за ними яблоневый и сливовый сады. Издали видно, что деревья подернулись молодой зеленью. Но самое главное, в ворота упиралась мощеная тесаным камнем дорога. Доделали все-таки. Ну, Пахом, ну молодец. Нужно будет проставиться работникам полугаром, да и деньжат подкинуть. Андрей взял лошадь под уздцы и пошел по дороге домой. Издали ветер доносил сладковатый банный дымок, а это значило, что Семен уже успел всех предупредить и дома его ждали.

Поездка до Москвы заняла менее суток. Поезд пришел на вокзал рано утром и до отбытия в Калугу Андрей успел провести во второй столице несколько деловых встреч. Ближе к вечеру они наняли два дилижанса и отправились в путь. Наем обошелся в сотню рублей, так как желающих ехать в ночь оказалось немного. Однако деньги сейчас были не важны, важным было время. Андрей не знал, успеет ли он, но любой сэкономленный день и час мог пригодиться ему в будущем.

До Калуги добрались ближе к обеду. Здесь он разместил людей в гостинице, а сам привел себя с дороги в порядок, надел полковничий мундир, достал из походного сундучка письма военного министра князя Долгорукова и отправился к губернатору генерал-лейтенанту графу Егору Петровичу Толстому.

Как ни странно, но губернатор был уже осведомлен о его поручении по гражданской линии и принял сразу.

— Присаживайтесь, Андрей Дмитриевич — граф Толстой посмотрел на князя, на его полковничий мундир, и только подивился тому, как быстро князь Львов идет в гору — получил указ о наборе вашего полка, но все равно в замешательстве. А как же Тарусская дружина? Может, проясните мои сомнения.

— Полагаю, что Тарусская дружина пойдет к месту службы, как и положено по росписи. Мне нужны только хорошие стрелки, а таких, дай бог, с дружны сотня наберется. Впрочем, может письмо военного министра прояснит ваши вопросы — он передал губернатору письмо и тот долго и старательно его изучал.

О чем написал в письме князь Долгоруков, Андрей мог лишь догадываться, но по тому, как менялось лицо графа Толстого, было ясно, что министр нашел нужные слова. Наконец, Егор Петрович закончил чтение и задумчиво произнес.

— Дело ясное, высочайший указ. Что же, Андрей Дмитриевич, губернские власти окажут вам всемерную помощь. Да и так обязаны, как земляку то — он коротко рассмеялся, отложил в сторону письмо и деловито поинтересовался — Так какие у вас потребности?

— Все нужно. Для начала люди. В Тарусской дружине хороших стрелков я сам отберу, но нужно и в других губернских дружинах людей отобрать. Деньги, провиант. Мундиры для полка будут особые, поэтому я их закажу сам. Сколько-то ружей тоже нужно, остальное мне дадут в Туле.

Губернатор задумчиво кивал.

— Что же, все будет. Подготовим быстро, насколько возможно. Вы надолго задержитесь в Тарусе?

— Надолго не могу, Егор Петрович, время торопит.

— Ну, так уж и торопит — граф Толстой улыбнулся в усы — Тарусские вас просто так не отпустят. Непременно проводить захотят. Бал будет. А бал, сами знаете, два-три дня готовить надо. Рассчитывайте на неделю. Здесь, кстати, господин Бахметьев был. Может, увидите, он вам все объяснит.

Предводителя Тарусского уездного дворянства Алексея Аркадьевича Бахметьева Андрей действительно встретил на выходе из губернаторского дома, и его планы поменялись.

Увидев князя Львова в новеньком полковничьем мундире, Алексей Аркадьевич только удивленно повел бровями. В последнее время, князь в уезде был самой популярной фигурой, и хотя в Тарусе появлялся редко, слухи о его петербургских похождениях были любимой темой разговоров на балах и приемах. Шутка ли, лично знаком с наследником престола, а теперь уже и с государем императором, имеет немалый чин и в чинах растет так, что рассказчики уже не поспевают. Да и эти его сюртуки. По правде говоря, сейчас в Калуге и Тарусе модников больше, чем в Петербурге. Только намедни, в доме городничего Владимира Платоновича Ломачевского, его супруга сказала — быть непременно князю Львову полковником, а потом и генералом, и вот, пожалуйте, стоит перед ним полковник. В последнее время Алексей Аркадьевич князя Львова несколько робел, поэтому обратился немного скованно.

— Андрей Дмитриевич, вы уже полковник. Поздравляю.

— Благодарю, Алексей Аркадьевич.

— Какими путями?

— Государево дело. Назначен командовать ополчением. Вот прибыл за людьми, однако скоро отбываю.

Господин Бахметьев несколько растерялся.

— А как же господин Миллер? Насколько мне известно, в Тарусскою дружину командовать поставлен он.

— Действительный статский советник Миллер так и будет командовать Тарусской дружиной. Мне велено формировать отдельную часть. Возьму людей и отбуду в Тулу?

— И когда же?

— Как только отберу солдат. Через два, три дня.

— Что же так скоро? Помилуйте, Андрей Дмитриевич. Неужели нельзя задержаться на день на два? Обязательно задержитесь. Как хотите, но своих земляков, мы всяко проводить обязаны. В дворянском собрании будет бал — Бахметьев был настойчив, чувствовал себя правым и робость перед князем Львовым пропала.

Да, действительно, по местным понятиям прав и обижать тарусских Андрей не собирался.

— Хорошо, Алексей Аркадьевич, но постарайтесь подготовить быстрее. Дело срочное и времени очень мало.

— Да, да конечно. Через три, четыре дня все будет готово.

Бахметьев ушел, а Андрей отправился к своей команде. Задержка вызывала досаду, но с другой стороны, в этом были и положительные моменты. У него в Тарусе имелись дела, да и времени на отбор кандидатов в полк будет больше. А это важно, ввиду того, что процедура отбора не отработана. Однако имелось дело, которое не терпело отлагательств. Это изготовление винтовок. Он поспешил в гостиницу и вызвал Тихона Шептунова.

— Тихон Андреевич, собирайтесь. Едем в Тулу.

В Туле они оказались уже вечером, но застать начальство оружейного завода все-таки успели. Андрей снова открыл свой волшебный сундучок и в ход пошли письма полковника Росляковского, а так же куда более важные и весомые распоряжения военного министра и министра внутренних дел. Однако и сама винтовка вызвала у господ инженеров живейший интерес. Образец сразу разобрали на детали, детали смотрели, смотрели чертежи, документы по винтовке и прикидывали где и какими силами ее производить. Здесь же управляющий посвятил Андрея в особенности местного производства.

— Дело, господин полковник, не сложное, но требует времени. Навыков работы с новыми деталями у работников нет, поэтому сначала винтовки изготовят мастеровые на опытном производстве. После мы их испытаем и если все нормально, то уже передадим в цеха.

— Сколько это займет времени? — поинтересовался Андрей.

— Детали достаточно просты, образец хорошо проработан, так что опытные будут готовы через неделю. Через месяц изготовим двести-триста штук. На следующий, возможно еще пять сотен. Может больше.

— Сколько можете дать мне через неделю?

Управляющий удивился.

— Через неделю? Нисколько. Через десять дней, возможно, смогут изготовить двадцать штук. Опять же, если все пойдет хорошо — увидел замешательство полковника Львова и добавил — Больше не могу. Ваш заказ и так все планы на производство ломает. Если бы не письмо Семена Васильевича и распоряжение начальства, я бы и не взялся.

Андрей кивнул. Двадцать, так двадцать. Нужно исходить из возможного.

Далее снова была Калуга, потом Таруса, где он встретил дворецкого Семена. В Тарусе Андрей оставил своих людей на отдых, а сам отправился в поместье и вот сейчас был уже у цели.

Ближе к вечеру следующего дня на веранде дома в поместье князей Львовых за дружеской беседой сидело несколько человек. День выдался солнечный, сквозь приоткрытые окна дул теплый пахучий весенний ветер, и отдыхать при такой погоде было одно удовольствие. Только что состоялось чаепитие, и после него у стола хлопотала Настасья, а рядом в креслах сидели князь Львов, его управляющий, Андрей Семенович Лисовский и жена господина Лисовского, Мария Семеновна. Между мужчинами шел любопытный разговор, а Мария Семеновна слушала и дивилась тому, сколько же всего помещается странно устроенных мужских головах.

— Так вы полагаете, Ваше сиятельство, что освобождение крестьян не принесет пользы? — задумчиво, сквозь дым сигары спросил князя Андрей Семенович.

— Андрей Дмитриевич — напомнил князь — Мы же уговорились без титулов — задумался на миг и продолжил — Я не против свободы, да и батюшка мой покойный освобождал, если у крестьянина была большая нужда. Только куда их освобождать-то? Как они жить будут?

— Вопрос земли — покивал господин Лисовский.

— Земли — согласился Андрей — и не только. Крестьяне, в большинстве своем, хозяйствовать не умеют. Обрабатывают свои пять десятин для пропитания и хорошо, если делают это искусно. Я на первом году пробовал давать им в аренду свою землю, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Едва не загубили севооборот. Не говоря уже о продаже зерна. Этим навыкам еще нужно развиться. Если дам землю, то кто-то ее потеряет через пару лет за долги, немногие приспособятся и смогут улучшить свою жизнь, остальные пойдут в города работать, нищенствовать. А скорее всего многие умрут с голоду.

— М-да, вздохнул — Андрей Семенович — когда я был в Англии, то наблюдал много любопытного. Там вопрос с арендаторами урегулирован по-другому.

— Скажите, много ли арендаторов у ленлорда с землей, похожей на мою?

Господин Лисовский задумался.

— Право, даже не знаю, что подобрать подходящего. У всех кого я знал, земель было меньше. Ну, если брать грубо, то сто, сто пятьдесят человек. С домашними пятьсот, шестьсот будет.

— Не две тысячи душ? — уточнил Андрей.

— Не две тысячи — рассмеялся Андрей Семенович.

— У нас еще не изменился хозяйственный уклад, когда на земле остается только то количество работников, которое необходимо для экономической выгоды. Освобождение крестьян от крепости, несомненно, будет, Андрей Семенович. И будет в ближайшее время. Правда случится все не так прекрасно и замечательно, как у нас полагают. В Европе это произошло еще пятьсот лет назад. Столетняя война, чума. Людей осталось мало, и спрос на крестьянский труд возрос. Феодалы стали освобождать их от личной зависимости, потому что так было выгодней. У сервов появлялся интерес, и они лучше работали. Представляете, сколько лишних людей нашли тогда свою тяжелую долю? И после так продолжалось пару сотен лет. Еще в шестнадцатом веке английский король Генрих Восьмой повесил за бродяжничество семьдесят тысяч человек. Все это были пейзане, согнанные ленлордами со своих земель из-за перевода пашен под пастбища. Нужно ли нам подвергать своих людей такой судьбе?

Господин Лисовский задумчиво курил сигару. Мда-с, не просто.

— Что же полагаете делать?

— Строить. Лесопилки, заводы. Те, кто хорош в крестьянском труде, будут обрабатывать землю, остальных туда пристрою. Своих людей я просто так не оставлю.

Да, не оставлю, и у меня есть возможности. Но как решить эту проблему на государственном уровне? В исторической литературе, с подачи советской историографии проблемы освобождения крестьян решались просто — нужно было раздать земли помещиков крестьянам, и было бы всем счастье. Ну, может, кроме кровопийц-помещиков. Да только как раздашь. Помещики имели право владеть землей, закрепленное службой или купчими. По какой причине они должны были этого права лишиться? Даже если правительство все-таки примет решение выкупить у помещиков землю и отдать ее крестьянам, то толку от этого будет немного. Мало кто из крепостных мог самостоятельно вести хозяйство. Результаты такого ведения он только что описал управляющему. Так что вводимое по истории вместе с реформами земство и община были способом хоть как то контролировать жизнь крестьян и ведение сельского хозяйства. Смена уклада неминуемо должна была привести к падению производства, а в этом случае была слабая надежда удержать ситуацию под контролем. Пожалуй, именно община на первом этапе, верный вариант — решил Андрей. Реформаторы совсем не глупы. Только нужно все это разумно устроить. И вот здесь следовало подумать. А дальше? А кто знает, что будет дальше. Если все получится, история пойдет другими путями и ее придется писать заново. Здесь возможно все, что реально решит проблемы. Может, даже колхоз какой организует... Как вариант. По своей сути колхоз, ничто иное, как дальнейшее развитие общины.

Мария Семеновна посмотрела на задумчивый лик князя Львова и в очередной раз украдкой вздохнула — до чего же красив. От его облика так и веяло какой-то загадкой, чем-то недоступным и возвышенным. Царскими балами и приемами, обществом государя императора, и конечно же прекрасными придворными дамами. Всеми этими графинями и княгинями. На короткий миг она испытала приступ ревности и сразу устыдилась. Грешно это. На князя она не имеет никаких прав, а рядом, в комнате, сидит супруг. Но все равно ничего поделать с собой не могла, хотя понимала, что такая ревность глупа. Да и придворные дамы были далеки и не так уж и неприятны. Имелись и другие поводы — девки Нюрка и Танька. И если от Нюрки князь избавился, выдав замуж за шустрого тарусского приказчика, то Танька была на месте и никуда уходить не собиралась.

Все-таки, не понятные существа, эти мужчины. Как можно в таких делах между мужчинами и женщинами отдавать предпочтение обычным дворовым девкам, которые не умеют ни читать, ни писать и не имеют вообще никакого образования? Неужели плотское так важно, и князю не противно? Если так, то какой смысл быть дамой из общества? Все знатные женихи на крестьянках поженятся.

Она снова себя одернула за нехорошие мысли. Но ведь это просто мысли же... Нет, о таком даже думать грешно. Господь и за грешные мысли наказывает.

Ближе к вечеру, когда все ушли в залу, в доме появились другие посетители. В прихожей зашуршали кринолины, и взору Андрея предстали две юные барышни. Причем облик одной из них заставил его отложить в сторону газету и внимательно всмотреться в тонкие чувственные черты лица. Девушка была чудо, как хороша. Мягкий овал лица, чувственные губы, высокий лоб. Редкая для этих мест красота. Лицо обрамляли густые пряди черных локон. Андрей уже понял, что различные стили одежды обычно подходят под каноны красоты данного времени. Все эти локоны, кринолины очень подходили к одухотворенным простоватым лицам обитательниц этого времени, но девушке куда лучше подошла бы стрижка каре и одежда двадцать первого века. Настолько ее красота здесь чужеродно смотрелась. Он бросил взгляд на другую. Та, по странной природе женской дружбы, была как водится не красива.

Он перевел взгляд на Семена и дождался представления.

— Наталья Петровна Лопухина и Анна Егоровна Листвицкая — солидно произнес Семен, прокашлялся и добавил — барышни-с.

И вызвал этим улыбки у присутствующих.

Та самая Наташа Лопухина, которую ему сватала матушка Екатерина Павловна. Действительно, чудо, как хороша. Андрей на правах хозяина представился первым, а после представил других присутствующих в зале. Барышни сели в кресла и завели пустую светскую беседу, при этом поочередно бросая любопытные взгляды на князя. Пришли по мою душу — понял Андрей. Он вспомнил вчерашний разговор с Густавом Карловичем Плутвицем и начал догадываться о цели их визита.

Доктор прибыл в усадьбу вчера вечером. Прибыл очень удачно, потому что у Андрея имелся к нему разговор и важное предложение. Вопрос организации медицинской службы в полку стоял очень остро. Если офицерские кадры в дружины ополчения собрать кое-как удавалось, то медицинских специалистов брать было негде. В последнее время Густав Карлович был в усадьбе частым гостем, с интересом наблюдал за преобразившимся князем Львовым и даже описал этот феномен одному из своих знакомых — светил берлинской медицины. Оказалось, случай не такой уж уникальный. Изменение поведения после пережитых трагических событий происходило часто. Плутвиц был этим несколько расстроен, но все равно, посещал поместье князей Львовых при каждом удобном случае. Изменившийся князь Андрей был ему интересен не только как перспективный клиент. Давно он не встречал человека с такими необычными знаниями и способностями. И вот сейчас с интересом слушал его предложение.

— Солдатами и снаряжением меня обеспечат, обещали и офицеров найти. Вот только ни фельдшеров, ни докторов нет. Даже для действующей армии не хватает. Так, что я предлагаю вам поступить на службу хотя бы на период войны. У меня есть полномочия на прием в полк доктора в чине губернского секретаря. Сразу по приему отправлю представление на коллежского. Подумайте.

Густав Карлович задумался, смотрел на князя и что-то для себя прикидывал. Предложение с финансовой стороны было малопривлекательным. Медицинская практика давала ему куда больше, но с другой стороны, чин. Князь Львов знал, где находится чувствительное место уездного доктора. Как и всякий пруссак, Плутвиц испытывал непреодолимое почтение перед чинами. В Пруссии чин всегда обеспечивал положение в обществе и здесь, в России, все было похоже. Густав Карлович никогда не жаловался на отсутствие уважения среди помещиков, но медицинская практика это просто практика. Получив чин, он становился равным им.

— Слушба на период войны? — уточнил доктор с едва заметным акцентом.

— Да, именно так, Густав Карлович — Андрей улыбнулся — куда мы здесь без вас — потом снова стал серьезен — поскольку вам придется принимать непростое решение, то скажу сразу и надеюсь, это останется между нами — Мой полк, хотя и называется ополченческим, но будет боевым и создается именно для боевых действий. Так что повоевать придется. К тому же вы нужны мне, не для проведения операций в госпиталях, а для организации медицинской службы по полку.

Плутвиц слушал внимательно и был заинтересован.

— Как вы полагаете организовать слушбу?

— Пока не знаю, но у вас будут свои штаты и подчиненные. Думаю, вы сами решите, как лучше. Если согласитесь, конечно — добавил Андрей, хотя видел, что доктор уже согласен.

— Я подумаю, нушно посоветоваться с супругой — все же сказал Плутвиц.

— Конечно. Если у вас есть на примете дельные доктора, с которыми вы хотели бы служить, укажите. Я с ними поговорю.

Густав Карлович весело рассмеялся.

— Представляете, Ваше сиятельство, один кандидат есть.

— И кто же?

— Намедни, приходила ко мне дочь помещика Лопухина и убеждала поступить доктором в армию, а она будет при мне сестрой милосердия.

Андрей тоже рассмеялся.

— Что же вы ответили?

— Сказал, что нушно сначала поговорить с ее отцом. Она повернулась и ушла.

— Говорят, барышня хороша собой?

Доктор согласно покивал головой.

— Пусть простит меня супруга, но я за всю жизнь красивее фройлен не видел.

И вот сейчас Наталья Петровна сидела за столом и бросала на князя Львова нетерпеливые взгляды. Вскоре разговор перешел на местные дела, события двух последних недель. Некоторое время Андрей с интересом слушал, а потом вышел на веранду подышать чудесным вечерним воздухом. Шуршание кринолинов и легкие шаги за спиной он услышал почти сразу, обернулся. Перед ним стояла юная барышня Лопухина. Глаза сияют, а поджатые пухлые губы говорят о решимости начать разговор.

— Ваше сиятельство, князь — начала она.

— Для вас Андрей Дмитриевич, Наталья Петровна. Так будет удобнее, мы ведь уже представлены друг другу.

Она поспешно кивнула.

— Андрей Дмитриевич, вы что-нибудь слышали о Флоренс Найтингейл?

— Слышал об этой достойной леди.

— Тогда знаете о той помощи, которую она оказывает раненым английским солдатам, нашему неприятелю.

— Газеты об этом пишут.

— Как это не справедливо, когда о солдатах неприятеля есть, кому позаботиться, а наши раненые не имеют такого ухода.

— Это не так — возразил Андрей — я слышал, в Севастополе имеются команды сестер милосердия из местных жительниц.

— Да, да — поддержала она — я о том же. Мы. Я и госпожа Листвицкая желали бы тоже облегчить страдания наших раненых и стать сестрами милосердия. Я слышала, вас поставили командовать полком в Крыму, и прошу взять нас в Крым. Мы не будем в тягость.

Андрей внимательно смотрел на ее смущенное и вместе с тем, решительное лицо. Девушка была искренна, такие вещи он научился различать еще там, в будущем. Однако все это вызывало подозрения и настолько выходило за рамки местных правил, что он спросил.

— Зачем вам это нужно?

Наталья Петровна на миг растерялась. Она же все объяснила. Чего тут непонятного?

— Помогать докторам, лечить раненых.

— Вы хоть понимаете, куда собираетесь? Даже при всем несомненном подвиге миссис Найтингейл, отношение к ней в английском обществе неоднозначно. А ведь она долго готовилась к этому, можно даже сказать, посвятила всю жизнь и много чего повидала.

Наташа Лопухина обиженно поджала губы.

— Если она смогла, то и мы сможем.

Андрей выматерился про себя и вспылил. Очень редкий для него случай, но наивность и упрямство девушки его разозлили.

— Да вы хоть представляете, куда собираетесь ехать? Так кругом будут мужчины. И не светские кавалеры, а простые солдаты. Там будет много такого, от чего барышни в обморок падают. Вы хоть раз в жизни видели мужское исподнее? Да что там исподнее, там и кроме исподнего много чего незамужней барышне придется повидать. Я уж не говорю про кровь, зияющие раны и прочие неприглядности.

Он смотрел, как ее лицо заливал румянец обиды и возмущения. Она хотела сказать что-то резкое, но не стала. Хотя разговор и перешел рамки приличий, но Наталья видела, что князь не хотел ее оскорбить и над ней не смеется. Он разговаривал сочувственно и серьезно, как со взрослой дамой. Как иногда случалось, разговаривал с ней отец.

— Я знаю, что война это не красиво, но не отступлюсь, чтобы вы об этом ни думали — ее голос приобрел твердость и как ни странно при этом звучал чарующе.

Князь Львов только вздохнул. С таким-то голосом, внешностью и напором у девушки большие перспективы. Наверное, от кавалеров нет отбоя, вьет из них веревки и привыкла, что все в этом мире вертится вокруг нее.

— Знаете, что я думаю? Я думаю, какой-нибудь гусар вскружил вам голову и отправился на войну. А вы решили идти вслед за будущим героем. Мечтаете — его ранят не сильно, он будет бледный, в повязке лежать на кровати, а вы станете поить его микстурой из ложечки. Только война, Наталья Петровна — дело грязное, тяжелое и совсем не романтичное. Особенно для красивых барышень.

Она бросила растерянный взгляд, и Андрей понял, что где-то угадал. Некоторое время девушка смотрела на него озадаченно. Не привыкла она, чтобы ей отказывали, а то, что князь откажет, было уже понятно. Любопытный человек этот князь. Уездное общество много о нем говорило, хотя появлялся князь Львов в Тарусе не часто. На балах она его не видела, да и возрастом князь был тридцати лет. Почти старик. Сейчас она видела, что совсем не старик, но уже и не юноша, какие часто посещали с визитами их дом и старались завоевать ее внимание. Он смотрел на нее без иронии, благожелательно, но исполнять просьбу не собирался. И все же Наталья спросила.

— Так вы нас возьмете?

Андрей улыбнулся краем губ.

— Про госпожу Листвицкую ничего не скажу. Она ко мне не обращалась. По поводу вашей просьбы, мне нужно поговорить с вашим батюшкой, Петром Семеновичем — он стал серьезен — ваш порыв вызывает всяческое уважение и восхищение, но мы отправляемся на очень важное дело, и брать с собой лишних людей не планируем. Вы должны еще подумать.

— И все же я не отступлюсь — сказала Наталья со всей решимостью.

Кто бы сомневался — добавил про себя Андрей.

Она поклонилась и вышла в залу. Внутри клокотало возмущение, но Наталья не привыкла к отказам, и ее мозг лихорадочно искал варианты настоять на своем. Ведь, все же это был не совсем отказ. Придется просить батюшку. Наталья Петровна пребывала в расстроенных чувствах. Этого ей хотелось меньше всего.

Петр Семенович Лопухин приехал к нему на следующий день, перед самым отправлением в Тарусу. Только что Андрей отдал указания управляющему, старосте Пахому Егоркову и готовился к отъезду. Время торопило, да и дело звало. Оно уже захватило его полностью. Планы на ближайшее время определились, и нужно было их выполнять.

— Была? — только и спросил Петр Семенович.

Андрей кивнул.

Господин Лопухин растерянно вздохнул.

— Право, Андрей Дмитриевич, даже не знаю, что делать. Всем Наталья хороша, но уж слишком упряма. Вся в супругу пошла. Если что-то возьмет себе в голову, то не отступится.

Андрей смотрел на озадаченного Петра Семеновича и не знал, чем его утешить. С Лопухиным он был знаком достаточно хорошо и знал его с самой лучшей стороны. К тому же деловые отношения. В поместье Лопухиных имелся хороший лес, и Петр Семенович был постоянным клиентом его лесопилки. По внешнему виду он походил на Сергея Есенина, если бы судьба позволила поэту дожить до пятидесяти лет. Глядя на его благородный облик становилось понятно, что красота Натальи Петровны, это наследственное.

— Велел бы ей выкинуть дурь из головы — продолжил Лопухин — да только боюсь, хуже будет. Может, возьмете с собой? — с надеждой обратился он к Андрею — Мне бы всяко спокойнее было, если она при вас и Густаве Карловиче находилась.

Князь Львов был озадачен — только этого не хватало. И так дел полно, теперь еще романтические особы будут путаться под ногами. Однако прямо отказать Лопухину он не мог.

— Давайте, Петр Семенович, будем надеяться, что увлечение подвигом у Натальи Петровны пройдет, а с ним и ваши заботы. Ну, а если не пройдет, то, что же, просьбу вашу исполню. Завтра отбываю в Тулу, там встану лагерем и буду набирать полк. Вероятно, до июня. Она может прибыть туда. Определю помощницей при Густаве Карловиче. Только предупредите — никаких послаблений ей не будет.

— Вот и хорошо — Лопухин улыбнулся — как камень с души сняли. Опять же, может и вправду одумается. Ей Богу, совсем сегодняшнюю молодежь не понимаю. В наше то время барышни Байрона читали, о гусарах и замужестве мечтали, а что сейчас... Посмотрел я у Наташи книжки. Диккенс какой-то, и книжка про сироту. Из таких вот книжек все эти мысли и берутся.

Он расстроено покачал головой, поблагодарил еще раз и удалился, а вскоре отбыл в Тарусу и князь Львов. Провожать его вышли все домашние. Матушка утирала скупую слезу.

— Береги себя Андрюша, мы будем ждать.

А когда Андрей проезжал Будеево, то видел, как вдоль дороги стояли крестьяне, крестились и кланялись ему вслед.

— Убереги Господи, раба своего, князя Львова Андрея Дмитрича. Убереги, ради нас грешных — шептали молитвы бабы.

Глава 2

— Рота стой. Раз, два. К стрельбе готовсь — зычным голосом подал команду фельдфебель, посмотрел, как первый ряд занял положение с колена, второй слегка присел, а третий остался стоять — пли.

Послышались щелчки курков, и снова последовала команда.

— Заряжай, три шага вперед.

Строй слитно сделал три шага и снова команда фельдфебеля.

— К стрельбе готовсь. Пли.

Андрей некоторое время наблюдал за эволюциями роты, а затем пошел в палатку. Тренировка проходила хорошо, солдаты-ратники действовали слаженно и делали все как надо. Так, как они планировали с полковником Епанчиным. Прогресс был на лицо, а вот правильна или нет сама тренировка, можно было проверить лишь только войной. В палатке он снял фуражку, положил на стол рядом с увенчанной шишаком каской, сел в кресло и задумчиво глядя на этот странный головной убор, стал вспоминать события прошедшей недели.

Уездный бал особого впечатления на князя Львова не произвел. Подобные мероприятия и раньше не вызывали у него интереса, а после Петербурга смотрелись убого, подкупая заезжих гостей лишь особой провинциальной атмосферой. Однако даже из этого мероприятия Андрей смог извлечь пользу. Перед началом бала выступил перед присутствующими с речью.

— Господа, у меня есть просьба к высокоуважаемому собранию. Как вы знаете, воинство наше ведет кровопролитные бои за государя и отечество. Бои жаркие и продолжительные. Следствием чего стала недостача пороха для армии, а особенно учебных команд ополчения. Знаю, почти у каждого из вас есть запас для охоты и прочих нужд, поэтому прошу пожертвовать часть для тарусской дружины, и если возможно, для моего полка в Туле.

Послышался одобрительный гул.

— Непременно, Андрей Дмитриевич. Все, что можно сделаем.

Андрей поблагодарил. Сделают, он не сомневался. Он хорошо знал этих людей, они знали его, а помогать своим здесь было обычным делом.

Идея просить помощи пришла ему в голову после отбора ополченцев в полк. Пришла, глядя на угрюмое лицо командира тарусской дружины действительного статского советника Миллера. К концу отбора дружина расстреляла почти все имеющиеся у нее в наличии скудные запасы пороха, хотя пострелять пришлось не так уж и много.

Андрей прибыл в Тарусу ближе к полудню и сразу отправился к месту расположения дружины. С момента январского манифеста о наборе дружин ополчения дворянское собрание произвело назначение офицеров, гарнизоны выделили ружья и унтеров, а сама дружина была набрана на половину состава. Лагерь ополчения находился на окраине Тарусы и от обычных армейских лагерей отличался лишь большим беспорядком. Палатки поставлены посреди поля как попало, караулов считай, что нет, а вокруг сновали ратники в серых мундирах и картузах на головах, где вместо армейской кокарды был вырезанный из жести крест. Сами ополченцы своей выправкой производили впечатление сугубо гражданских людей, причем многие были бородаты. За лагерем находились импровизированный плац и стрельбище, где проходила тренировка. Судя по количеству палаток, в лагере постоянно жило не более половины от дружинного воинства. Остальные квартировали по домам или гостиницам.

Полковник Львов прошел вдоль строя и внимательно всмотрелся в лица ополченцев. Разные лица. Молодые и в возрасте. Крестьяне, лавочники, приказчики. Серая ополченческая форма сидела на них мешковато. Андрей уже знал, что серый цвет ополченческого мундира часто означал, что ткань не крашена. Это ему пояснили в Москве, во время встреч с купцами по поводу обмундирования для его полка. Что же, это тоже было не плохо. Андрею, как выходцу из двадцать первого века было прекрасно известно, что яркие цвета мундиров большого значения для боеспособности воинских частей не имеют, скорее наоборот. Экономия же на окраске позволяла закупить более качественную ткань. Он осмотрел ружья ратников и увидел то, что и ожидал увидеть. Фузеи времен войн с Наполеоном с раздолбанными стволами, списанные в гарнизоны на хранение. Такие у Андрея висели в доме на стене, как напоминание о боевом прошлом рода князей Львовых.

— По указу государя императора я набираю людей в полк и мне нужны хорошие стрелки. Полк, также как и ваша дружина идет в Крым, но ни к кому не приписан, и возможно придется повоевать — он посмотрел на строй, наблюдая за реакцией ратников. Все слушали молча, затаив дыхание и полковник Львов продолжил — Набор пойдет и по другим дружинам, но среди своих, тарусских, я пока отбираю только добровольцев. Так что, ежели кто желает по доброй воле, два шага из строя вперед.

Строй зашевелился и по нему пронесся шепот. Андрей ожидал, что добровольцы найдутся, но не ожидал, что так много. Желающие выходили из строя, становились в плотные ряды, и скоро перед ним стояло больше сотни людей. А еще через полчаса стрельбище окутали густые клубы сгоревшего пороха. Там ударными темпами шла проверка на меткость кандидатов. Андрей отобрал два десятка кремневых ружей, находящихся в более-менее приличном состоянии, дал каждому стрелку по пять выстрелов, и с интересом наблюдал за результатами. Кандидаты подходили, снаряжали ружья и уже по тому с какой сноровкой они действуют, становилось понятно, является стрельба для них делом привычным или нет.

Залп. В трехстах метрах от них, в стороне от мишеней, специально приставленные люди наблюдают за промахами и попаданиями. Если мешок на колу дернулся, вверх взмывает флажок. За первым следует второй выстрел, за ним третий и далее. Те, кто попал три раза из пяти, приняты в полк и становятся по правую руку от князя. Вот к рубежу подошла новая шеренга. Зарядили ружья, и один из стрелков привычно упер приклад в плечо, прижал к щеке, но при этом отвернул лицо в сторону, как бывает у новичков, которые берегутся, боясь, что неправильно рассчитанный заряд пороха на полке, их покалечит. Выстрел. Андрей посмотрел, как вдалеке взвился вверх флажок. Попал. Значит не новичок. Скорее всего, когда-то поранил лицо при стрельбе, и теперь застарелый страх мешает стрелять нормально. Такое тоже бывает.

Андрей искал среди ратников знакомые лица, и одного увидел. Приказчик Альберта Зартлеха. Значит, не стал казенный поверенный отмазывать своего подчиненного. Хотя, раз вызвался добровольцем, то такого отмазывать не нужно. Не боялись ратники идти на войну. Вот солдатчины на двадцать лет боялись.

Последними шли ополченцы из крестьян. Они вызвались добровольцами, но стрелять до этого им не приходилось, и Андрей видел в их облике нерешительность и растерянность. Ничего, справятся. Он уже знал, что в крестьянах скрыто много талантов. Позже, из разговоров Андрей узнал, что желание крестьян идти в ополчение подпитывали слухи о том, что все воевавшие получат вольность, а при наборе его полка сыграла роль и личность самого князя Львова. Рассказы о правильном тарусском барине ходили уже не только по Калужской губернии, но и за ее пределами. Все знали, что князь всегда заботится о своих людях. Если уж довелось служить, то под началом такого человека. Уж такой-то в беде не оставит. Они выходили, неумело заряжали ружья, и перекрестившись стреляли по мишени. Первые выстрелы редко были удачны, вторые лучше, последние почти все в цель. Удивительные нераскрытые навыки таятся в этих людях. Андрей взял их всех. Знал, вернее людей ему не найти.

После стрельб он отобрал шесть десятков человек, пятерых унтеров и в командиры отряда отставного тарусского штабс-капитана. Других офицеров и унтеров оставил Миллеру, и так вид у действительного статского советника был весьма удрученный.

Ближе к вечеру у него состоялась беседа с казенным поверенным Зартлехом, где он надеялся многое прояснить о финансовой стороне этой войны, и беседа оправдала ожидания. Однако для окончательного прояснения ситуации князь Львов ждал от Зартлеха в ближайшее время письма. Далее был бал, на котором Андрей по большей части скучал. Единственным возможным развлечением могло бы стать появление Натальи Лопухиной в бальном платье. Очень Андрею было любопытно посмотреть на это зрелище, но Наталья так и не появилась.

* * *

Они встали лагерем в нескольких верстах от Тулы, между речкой Упой и Киевским трактом. Хорошая, чистая площадка на холме. Рядом обширный выпас, который можно было использовать как стрельбище, даже глубокие овраги в низине пришлись к месту. В Калуге и по дороге к Андрею присоединялись команды из отобранных стрелков, и ко времени прибытия в Тулу его воинство выросло до четырех сотен человек. В самой Туле тоже собралась пара сотен. Долгоруков не обманул, ему помогали всем, чем могли и с расторопностью, которой князь Львов ранее в этом времени не видел.

На холме разбили правильный квадрат, очерченный небольшим рвом и валом. Ополченцы старательно обустраивали лагерь, а офицеры и унтера гадали о причудах своего полковника. Пересуды продолжались целый день, пока Андрей их не собрал и доходчиво объяснил — разбивать принятые здесь бивуаки он не собирается. По воспоминаниям его предшественника армейские летние лагеря представляли из себя кучу палаток, поставленных как удобно, охраняемых патрулями и секретами. Это было царство унтеров, поскольку офицеры обычно жили на съемных квартирах. Хорошо они жили в лагерях. Кутежи, офицерские забавы, после которых господ-офицеров часто невозможно было собрать и к обеду. Обеспечивать такую службу у Андрея не было ни возможности, ни желания. Как не было и времени для отлучек офицерского состава. Поэтому вечером все должны находиться в границе очерченной зоны, которую теперь и будут охранять патрули. Увольнительные только с его прямого разрешения.

Ополченцев распределили по ротам, нашли барабанщиков, горнистов и вскоре лагерь наполнился гулким барабанным боем.

— Как учить будем, ваше высокоблагородие? — поинтересовался фельдфебель Плещеев, первый из команды присланных ему строевых унтеров.

— Пусть пока поучатся строю, чтобы в ногу ходили, и команды не путали. А как получим винтовки, построения уже будем с ними учить. Оружие будет новое, поэтому артикулы и построения придется самим отрабатывать — Андрей посмотрел на фельдфебеля, улыбнулся и добавил — А пока строевая, и не жалей их. Чтобы через три дня как у государя императора на плац-параде ногу тянули.

— Через три дня — удивился Плещеев, но тут же исполнительно рявкнул — Слушаюсь, ваше высокоблагородие. Выучу их так, что аки механизм единый по полю порхать станут.

Около рва зачистили от кочек и ям площадку, и с тех пор понеслось. Барабаны без устали гулким рокотом разносили по окрестностям дробный стук, перекрываемый громкими окриками унтеров. Этот бой начинался с раннего утра и не умолкал до самого вечера и уже так прижился у Андрея в голове, что откуда-то из воспоминаний прошлого всплыла немецкая песенка. Навязчивая мелодия соответствовала барабанному бою, и полковник Львов ходил по лагерю и мурлыкал песню под нос.

— Барабанный бой дон-дири-дон.

Пару раз его слышал Густав Карлович Плутвиц, застывал на месте и удивленно смотрел на командира, но тот не обращал внимания. Шел дальше и напевал.

— Ратаплан дон-дири-дон.

Среди ополченческого воинства доктор знал князя Львова лучше других, но даже его эта прусская военная песня озадачила, хотя и соответствовала лагерной обстановке. Хорошая песня, да и все здесь было хорошо. За эту неделю доктор словно помолодел. Он вставал рано утром, задолго до сигнала горна, с первыми криками петухов из соседней деревни, с удовольствием вдыхал прохладный утренний воздух, и шел гулять по центральной лагерной улице. Потом наблюдал за побудкой, построением, приемом пищи, разводом. На ротные и батальонные эволюции тоже смотрел с удовольствием. На третий день, когда количество ополченцев приблизилось к семи сотням, Густав Карлович занялся своими прямыми обязанностями — созданием медицинской службы в полку. Ходил по ротам опрашивал унтеров и подбирал толковых людей на должности санитаров, а вечером садился за письма. Князь выделил ему приличную сумму на лекарства, корпию и перевязочный материал, но доктор надеялся все это получить по умеренным ценам у проверенных поставщиков. Дел предстояло много.

Пожалуй, больше всех лагерной жизни был рад его адъютант, поручик Стрешнев. Наконец-то он оказался в своей стихии. Лагерная жизнь захватила его полностью, так что даже ушли на задний план нехорошие подозрения в адрес его попутчиков. Все здесь было необычно и ново, особенно удивительные порядки, заведенные полковником Львовым. Пока офицеров было мало, Николаю Стрешневу приходилось целый день метаться по лагерю, исполняя поручения полковника, но он был доволен. Жизнь снова стала простой и ясной, а впереди поход в Крым и война — венец его ближайших планов.

Единственными, кого военная подготовка оставила равнодушными, были подчиненные Тихона Шептунова. Для них поставили палатку недалеко от командирской, где они и пребывали все время, изредка выезжая из лагеря в Тулу. На непонятных господ в штатском иногда подозрительно косились, не понимая обязанностей возложенных на этих людей, но помалкивали. Хорошо, что не понимали, иначе у полковника Львова появились бы большие проблемы.

Первые несколько дней Андрей наблюдал за воинскими упражнениями, не отходя от подчиненных ни на минуту, но быстро убедился, что дела с шагистикой идут хорошо. Прогресс ополченцев был на лицо. Хватило пары дней, чтобы вчерашние мещане и крестьяне научились ловко ходить строем, не путая ногу, да и выправка кое какая появилась. Фельдфебель Плещеев народ не жалел, но и сам показать мог многое. Андрей успокоился. На этом этапе проблем с обучением не предвиделось, и он отправился на Тульский завод. Прежде всего, нужны были винтовки.

Оказалось полковника Львова там уже ждали. Андрей был уверен, что наводили справки, получили ответы и сейчас относились к его проблемам со всем вниманием. К тому же слухи о воинской части, которая встала на обучение около города уже пронеслись по округе и любопытные потянулись смотреть за воинскими учениями. Иногда они приезжали целыми экипажами, обустраивались на соседних холмах и наблюдали издалека через подзорные трубы. Андрею такое докучное внимание не нравилось, однако никого прогонять он не собирался.

Винтовки были еще не готовы, но в глазах господ инженеров светился неподдельный энтузиазм.

— Винтовки уже прошли опытное производство. Все нормально, господин полковник. На днях получите первую партию. Мастеровые расстарались, так что получите тридцать штук вместе с лентами и зарядными приспособлениями.

Андрей был доволен.

— Благодарю господа. Буду писать отчет военному министру, непременно отмечу.

Господа инженеры рассыпались в любезностях. Винтовки он получил через день. В тот же день, ближе к полудню по уже накатанной дороге со стороны Тулы запылила бричка, и перед воротами лагеря с нее соскочил пожилой военный в полковничьем мундире и парадной каске на седой голове. Заплатил извозчику.

— Благодарю любезный.

— Благодарствуйте ваше высокородие — извозчик церемонно склонил голову, прихлопнул вожжами, и бричка отправилась обратно по пыльной дороге.

Полковник же посмотрел на лагерный вал, плац рядом с ним, стрельбище, где изредка громыхали залпы, и пошел к караулу.

— Служивый, проводи-ка меня к полковнику князю Львову, или пошли за кого-нибудь за ним. Скажи — прибыл полковник Епанчин по поручению военного министра.

Так в полку появился полковник Алексей Петрович Епанчин, и у Андрея отлегло от сердца. Наконец-то у него был тот самый 'толковый полковник или майор', на которого он мог оставить дела по организации полка и отправиться в Крым, исполнять поручение императора. Тем более, что время поджимало.

Епанчин встретил князя Львова посреди лагеря, у командирской палатки.

— Прибыл по поручению военного министра, его высокопревосходительства князя Долгорукова в ваш полк — Алексей Петрович протянул бумаги, и Андрей их мельком посмотрел. 'По вашей просьбе... Недавно вышел в отставку... Принимал участие в следующих кампаниях...' Все ясно. Подробнее письма он прочитает вечером, на досуге. Сейчас Андрея интересовала сама личность полковника Епанчина. Он еще раз внимательно посмотрел на него. Лет пятидесяти с небольшим. Вид спокойный, уверенный. Поверх полковничьего мундира сабля на перевязи, на голове каска с шишаком. Первое впечатление было самым положительным, а дальше посмотрим.

— Что же, будем знакомы Алексей Петрович и несказанно рад вашему прибытию. Полк готовить я уже начал, но мне нужны ваши советы, да и времени на полк не остается. Поручение государя императора торопит.

Епанчин многозначительно понимающе кивнул.

— Тоже несказанно рад.

Пока Андрей читал письмо, полковник Епанчин с интересом наблюдал за своим новым командиром и вспоминал суматошные события двух последних недель. Очень удивился, когда курьер из военного министерства принес письмо от его старого знакомца военного министра князя Василия Андреевича Долгорукова, но еще более удивился тому, что в письме было написано. Его вызывали из отставки и назначали вторым полковником в ополченческом полку при протеже нового государя, князе Львове. 'Известная персона при государе Александре Николаевиче' — так было написано. Что значит 'помощником при полковнике' и 'известная персона'? Чем известная? Алексей Петрович от придворной жизни был далек и в сердцах вспылил. Еле-еле супруга успокоила, но прочитав письмо второй раз, он понял, что все не так, как полагал ранее. Во-первых письмо написано со всем положенным уважением, во-вторых этот неизвестный 'известный' князь Львов отмечен вниманием самого государя и исполняет его личное поручение, а в третьих, самое главное, полк хоть и назывался ополченческим, но шел в Крым на войну. Он не стал медлить и выехал тотчас.

И вот сейчас с интересом смотрел на полковника Львова, гадая, чем он так отличился при дворе молодого государя и что за поручение исполняет. Внешне князь выглядел вполне пристойно. Лицо волевое, не испорченное пороками, да и на столичного хлыща не похож. Движения уверенные, без суетливости, а мундир сидит очень ладно. Примечательный мундир, сразу видно, шил талантливый портной. Такой и в гвардии, на плац-параде, показать не стыдно. Произвели на него впечатление так же порядок и организация в лагере. Однако это навело и на некоторые сомнения. Не было в русской армии таких полевых лагерей, что говорило о причудах молодого полковника. Алексей Петрович кивнул на ровные ряды палаток и обратился к Андрею.

— У вас тут порядок, как в римском войске.

Полковник Львов улыбнулся благожелательной улыбкой.

— Верно заметили, Алексей Петрович. Старался сделать похоже. Времени нет на бивуаки и квартирмейстеров. Учеба, учеба, учеба. Отлучки запрещены, офицеры здесь же в палатках квартируют. Не могу себе беспорядок позволить.

Полковник Епанчин удивился такому серьезному подходу.

— Где же мне прикажете квартировать?

Андрей указал на командирскую площадку и весело рассмеялся.

— Раз уж зашел разговор про римлян, то ставьте палатку рядом с моей, будем командовать нашим войском как два консула.

Смеялся князь Львов так беззаботно и задорно, что даже Алексей Петрович улыбнулся в усы. Между тем, Андрей указал рукой на свою палатку.

— А пока ставят вашу палатку, пойдемте в мою. Отобедаем вместе, а после сходим на стрельбище, и я вам покажу, зачем все это затевалось.

На стрельбище было тихо. Всех лишних людей Андрей отправил маршировать на плац. Утром доставили первую партию винтовок, и сейчас взвод, отобранный из лучших стрелков, снаряжал незнакомое оружие. Здесь же присутствовали несколько офицеров, старшие урядники и фельдфебель Плещеев, на которого Андрей собирался возложить обучение. Фельдфебель оказался талантливым учителем, и если что-то понимал сам, мог легко донести до любого. Все ждали полковника и удивились, когда полковников явилось двое. Андрей представил Алексея Петровича офицерам.

— Господа, по делам государевой службы, мне придется часто отсутствовать в полку, поэтому имею честь, представить моего заместителя, полковника Алексея Петровича Епанчина.

Офицеры вышли из строя и церемонно представились.

А далее состоялось представление новой винтовки.

— Итак, господа, данная винтовка является моей придумкой и нашим новым оружием. Высочайше рассмотрена и утверждена для нашего полка. Имеет преимущество перед другими штуцерами и передельными ружьями в том, что многозарядна. Оружие новое и опыта его использования нет. Артикулы, построения, эволюции рот и батальонов нам предстоит разработать самим.

Все слушали молча. В последнее время они уже много увидели необычного. Странный лагерь и изнурительные тренировки. Не так господа офицеры представляли себе ополчение. Удивительной была также и личность самого полковника, так что новая винтовка лишь вписывалась в этот странный образ. Андрей позвал Плещеева. Фельдфебель с устройством винтовки был уже ознакомлен и поначалу сильно озадачен. Однако людей отобрал и даже успел объяснить, как заряжают новое оружие.

Андрей некоторое время подержал винтовку на вытянутых руках, проверяя ее вес. Кажется, немного легче, чем сестрорецкая. Каким-то образом умудрялись в этом времени делать разным способом стандартные вещи. Кроме веса имелись и другие отличия. Немного другой приклад, пожалуй, даже более удобный, да и выглядела винтовка как-то изящнее что ли. Он снарядил винтовку лентой, подошел к рубежу и не спеша отстрелял пять патронов по мишени-мешку.

Пороховой дым уходил с поляны долго. День выдался совсем безветренный, и пока медленно рассеивалась белесая взвесь, вокруг царило молчание.

— Ну что господа, я думаю, теперь понятно, к чему были те перестроения, что мы пытались отработать — он обратился к Плещееву — Винтовку все изучили? Стреляли?

— Так точно, ваше высокоблагородие.

— Тогда строй взвод в три линии в сорока шагах от огневого рубежа. После каждого залпа три шага вперед.

Взвод построился, наблюдатели удалились в сторону мишеней, на этот раз поставленных в пятистах шагах от рубежа, в самом конце стрельбища. Прозвучала команда фельдфебеля, и прогремел залп. Вдали взмыли вверх флажки. Снова команда, строй слитно шагнул в пороховой дым, вышел из него, перезарядил винтовки и изготовился к стрельбе. Залп. Снова команда и шаг вперед. Представление закончилось с последним отстрелянным патронов в ленте.

— Взвод, стой, ружья к ноге — скомандовал Плещеев.

На стрельбище снова воцарилась тишина. Вопросы у офицеров были, но они благоразумно молчали, ожидая пояснений полковника.

— Итак, господа, стрельбу из новых винтовок вы видели. Этому вам и придется учить нижних чинов. Скоро поступят и другие винтовки. Полагаю, что к середине июня полк должен быть вооружен и подготовлен. Командирам батальонов и рот вечером собраться на стрельбище, я лично покажу новые винтовки и объясню особенности стрельбы — Андрей обернулся к фельдфебелю — продолжай учебу, и пороха не жалей.

Снова послышались команды, взвод развернулся и пошел к огневому рубежу, а князь Львов с полковником Епанчиным отошли в сторону.

— Что скажете, Алексей Петрович?

Епанчин удивленно покачал головой.

— Право, даже и не знаю, что сказать. Всего ожидал, но не этого — он задумчиво посмотрел на взвод стрелков — это все меняет. Хотел бы посмотреть вашу винтовку подробнее.

— Идемте, у меня в палатке есть мой личный образец. Я вам все покажу.

В палатке Алексей Петрович долго разбирался с механизмом винтовки. Заряжал патронную ленту, смотрел, как затвор ставит первый патрон в боевое положение, как при отводе затвора подвигается вверх и направо лента.

— Хитро придумано — он с уважением посмотрел на князя Львова.

Неизвестно, чем князь отличился перед государем, но талант. Да-с. Что же, теперь служба в полку представлялась полковнику Епанчину куда как интересней. А также появились догадки про государево поручение для князя Львова. Говорите, полк идет в Крым? Ну что же господа англичане и французы, ждите сюрпризов.

— Так значит, боевые построения с новой винтовкой еще не отработаны?

— Только сегодня получил первую партию с Тульского завода, так что сегодняшнее представление, это лишь мои предположения. Завтра опрошу фельдфебеля — хорош ли строй? Полагаю, боевые построения с новой винтовкой нужно опытным путем отрабатывать.

— И много полагают вооружить новой винтовкой полков?

— Наш будет один. Как обстоят дела в армии, вы не хуже меня знаете? Так что дай нам Бог, хотя бы наш полк подготовить. К тому же полк будет не полный.

Епанчин посмотрел на него удивленно, ожидая пояснений.

— Полк полного состава, в четыре тысячи человек из тысячных батальонов, я набирать не буду. Винтовок не хватит, да и подготовить не успеем. Решающие сражения в Крыму планируют на середину лета. К этому времени полк должен быть на месте, в боевых порядках.

— Какой же тогда будет полк?

— В три, четыре батальона по четыре сотни человек в каждом. Тысяча двести, полторы тысячи солдат. Именно столько отобранных стрелков мне предоставят. Под такое количество выделено довольствие.

Епанчин подозрительно на него посмотрел, потом хитро ухмыльнулся и расправил ладонью пышные усы.

— Половинные батальоны? Очень когорты напоминают. Да вы поклонник римлян, Андрей Дмитриевич.

— У римлян тоже есть чему поучиться — улыбнулся князь Львов.

О том, что образец батальона он брал из совсем другого времени, благоразумно промолчал.

— Все будут вооружены новой винтовкой?

— Все — подтвердил Андрей и добавил — Есть ли какие-то соображения по тактике? Из вашего опыта. Я читал в письме, вы командовали Симбирским егерским.

Епанчин задумался.

— Вначале тоже полагал, что егерские навыки и построения будут здесь полезны, но увидел вашу винтовку и уже не знаю, что сказать. С такой винтовкой неприятеля можно легко и на больших дистанциях подавить и истребить. Может, здесь построения линейной пехоты лучше пригодятся? Вы до этого где-то служили?

— В Вологодском пехотном полку, в чине поручика. Потом отставка, статская служба и теперь вот полк. Так что видите, опыт мой не велик, и здесь я на вас полагаюсь. Тем более, что скоро должен отбыть по делам. Время торопит.

— Мда-с — только и сказал полковник Епанчин — и как скоро?

— Завтра должны прибыть приказчики от московской мануфактуры с образцами мундиров для нашего полка — Андрей прочитал во взгляде Алексея Петровича незаданный вопрос и добавил — мундиры у полка будут особенные, я уже заказал в Москве. Там же для нас изготовили несколько образцов знамен. Нужно будет выбрать один и отправить на утверждение государя. Так же жду интенданта, полковника Добрынина. Как только прибудет, оставлю полк на вас. Но даже если он не успеет вовремя, мне придется отбыть через два дня.

— Слышал о полковнике Добрынине — удивленно подтвердил Алексей Петрович.

Он слушал командира внимательно, все больше и больше проникаясь необычностью предстоящей миссии, и важностью персоны князя Львова. За свою жизнь Алексей Петрович Епанчин много чего повидал, но никогда не встречал, чтобы дела делались настолько против принятых правил. Ведь мундиры и утверждение знамен, это такие особенные дела, что бывает, месяцами и годами согласовывались в Петербурге. Причем все это рассматривалось особой самого государя императора, а князь, получается, делает такие вещи сам. Опять же Добрынин был известен как доверенное лицо военного министра по инспекциям полков на предмет хищений и злоупотреблений интендантов.

После разговора Епанчин отправился в палатку и прилег отдохнуть. Дорога уморила, да и чудес на сегодняшний день для него было достаточно.

Обмундирование привезли на следующий день. Перед Андреем разложили комплекты мундиров, шинелей, сапог, ремней и он принялся придирчиво разбирать привезенную обнову. Проверил качество ткани. С этим все обстояло хорошо. Ткань хорошая, прочная, серовато-коричневого цвета. Не крашеная, но было видно, что материал чем-то обработали. Он осмотрел швы — все сделано аккуратно. Впрочем, Андрей ничего другого не ожидал. Ткани и обмундирование заказывал у знакомых купцов-деловых партнеров, и толкать фуфло князю Львову они бы не стали.

Он отдал распоряжение адъютанту Стрешневу, и вскоре перед ним стоял десяток солдат-ополченцев, переодетых в новое обмундирование. Позвали полковника Епанчина. Алексей Петрович подошел, удивился, и стал с интересом рассматривать странные новые мундиры. Солдаты действительно выглядели чудно.

Вместо высоких ополченческих картузов с крестом, приземистые фуражки с большими козырьками. Мундир на пять пуговиц с небольшим стоячим воротником и накладными карманами на груди сидел на теле свободно. По мнению Алексея Петровича, уж слишком свободно. Поверх мундира портупея из широкого кожаного ремня на поясе, и пары ремней на оба плеча, пропущенных под погонами. Капсульной сумки на ремнях не было, не было и патронной. Брюки, вместо принятых в обиходе, белых из фламандского сукна, были изготовлены того же материала, что и мундир и внизу заужены под сапоги. Сапоги самые обычные, разве что выглядели они как то более аккуратно, и у этого была причина.

Сапоги здесь делали хорошие, не убиваемые, служившие солдатам годами. Однако по размерам не подгоняли, а разделение сапог на 'правый' и 'левый', было своеобразной причудой заказчика, которая интендантскими службам игнорировалась. Андрей же заказал различные размеры, на правую и левую ногу.

Епанчин попробовал ткань на ощупь, осмотрел швы, удивленно крякнул и обернулся к полковнику Львову.

— Отменное качество. Как вам удалось Андрей Дмитриевич? И солдат не всяких так одевают, а уж во что одевают ополченцев и сказать не прилично.

— По хозяйственным делам поместья имею знакомства с московскими купцами, так что знал, у кого заказывать. Ну и деньги конечно. На полк выделены средства и помощь от военного министерства.

Алексей Петрович в очередной раз удивился, хотя, казалось бы, куда дальше, а князь продолжил.

— Что скажете по поводу новых мундиров?

Епанчин еще раз осмотрел служивых.

— Необычно. Ну что же, начнем с фуражек. Козырек на фуражке к месту, но зачем такой большой? С французских образцов брали?

— Думал об удобстве. При прицеливании козырек защищает от солнечного света и дождя, а стрельба наше главное преимущество. К тому же, почему французский? Еще у светлейшего князя Потемкина гренадеры на киверах имели большие козырьки.

Между тем Алексей Петрович продолжил.

— Уж очень мундир не привычен и портупея вместо плечевых ремней. Экономили на коже?

— Мундир в обиходе удобен, а солдаты наши все же ополченцы, им на плац-парадах не хаживать. Закончим войну, по домам разойдутся. По поводу кожи, то дело здесь не в экономии. При новых ружьях отпадает необходимость в капсульной сумке, да и ремень для тесака и штыка не нужен. Штык будет крепиться на самой винтовке.

Епанчин удивился.

— Так выходит вам и патронная сумка не нужна? Как же солдаты будут ленты носить?

— Полагаю, что сумка нужна, и сумки есть, но где их солдатам носить удобнее, я не знаю. Выяснять это придется опытным путем уже вам, после моего отъезда.

Обсуждение продолжалось еще долго, и в конце Алексей Петрович лишь озадаченно покачал головой.

— Воля ваша, Андрей Дмитриевич, но уж слишком необычно все. Высочайше принятая форма ведь тоже не просто так утверждалась. Много пота на учениях и войнах пролили, пока поняли, как солдату удобнее. Однако раз государь вам поручил... — он замялся на мгновение и продолжил — да и разумного много, это верно. Что же, начнем с Богом, а там посмотрим.

Начали они резво. Плещеев отвел на стрельбище опытный взвод, вооруженный новый винтовкой, а теперь еще и переодетый в новое обмундирование, и залпы там громыхали непрерывно, а густой пороховой дым полз по долу, спускаясь в ложбины и овраги. Слава Богу, недостатка пороха у них не ощущалось. Припасы подвозили регулярно, да и призыв князя Львова был услышан. Брички с тарусскими помещиками подъезжали к воротам лагеря едва ли не каждый день. Сгружали короба и бочонки с порохом, свидетельствовали почтение и отправлялись обратно.

Приехал к нему и Петр Семенович Лопухин. Передал порох и некоторое время смотрел на князя с интересом и хитрой улыбкой.

— Наталья Петровна передумала? — поинтересовался Андрей.

— Даже не знаю, что сказать — Лопухин был весел — Сказал ей о вашем разрешении, так она — 'Не нужна мне его милость'. Совсем не пойму, сама ведь просила — он рассмеялся и шутливо погрозил Андрею пальцем — Чем-то задели вы ее, Андрей Дмитриевич. Ну и то хорошо. Наталья о себе слишком уж большого мнения. Пора ей спуститься на землю.

Андрей только пожал плечами и рассмеялся.

Полковник Иван Матвеевич Добрынин прибыл через два дня. Также буднично, как и до этого Епанчин. Со стороны Тулы запылила коляска, и с нее сошел совершенно по-штатски одетый высокий худой господин с дорожным сундучком в руках. Его сопровождал военный в капитанском чине. Это и был будущий интендант полка. Для Добрынина же у Андрея имелась другая задача, и его прибытие означало, что пора ехать в Крым.

Глава 3

В тот же день они сидели в палатке князя Львова и живо обсуждали свои дела. Полковник Добрынин был в дорожном сюртуке, подобно мундиру высоко застегнутом на все пуговицы. Это, а также прямая посадка и строгий вид выдавали в нем военного, и смотреть на сей казус было забавно. Иван Матвеевич был худ, серьезен, а жесткие усы на его лице намекали на принятую здесь моду, введенную покойным императором Николаем. Разговор у них шел дружеский, даже в чем-то профессиональный, поскольку полковник, так же, как и совсем недавно Андрей, занимался инспекциями и пребывал в постоянных разъездах.

— Так, когда же полагаете отправиться в поездку? — Добрынин смотрел на князя Львова с интересом.

В письме, много чего понаписали, однако все-таки куда любопытнее было видеть князя вживую.

— Завтра. Это возможно организовать?

Иван Матвеевич задумался.

— Возможно.

— Мне бы хотелось прибыть в Крым как можно скорее, не подскажете, как это лучше сделать? Может на дилижансе?

Добрынин удивился.

— Я полагал у вас здесь все продумано, да и опыт в разъездах есть.

— Опыт мой маловат, а на юг дальше Воронежа и не ездил.

Иван Матвеевич кивнул.

— Дилижансом не получится. Дилижанс ходит лишь от Москвы до Харькова. Ходит через день, так что если будем ждать, только время потеряем, опять же свободных мест может не оказаться. С вами сколько человек поедет?

Андрей мысленно прикинул. Шептунов с людьми — семь человек, адъютант Стрешнев, сам Андрей и его денщик Скоморохов. Выходит десять.

— Вместе со мной десять человек.

— Со мной тоже будут пятеро, в Туле оставил. Значит шестнадцать. Как у вас со средствами?

— Средства имеются, главное время.

— Тогда не откладывая еду в Тулу и договариваюсь на извоз. За время разъездов я здесь всех владельцев извоза знаю. Может не дилижанс, но хорошие крытые дорожные коляски на шесть человек нанять можно. Сотню на экипаж положите, до Мариуполя за девять — десять дней довезут.

— Дело. Положу еще сотню сверху, если довезут как надо.

— Вот и хорошо.

Добрынин уже собирался откланяться, когда Андрей поинтересовался.

— Иван Матвеевич, вы вероятно проводили проверки армейских магазинов, не подскажете, где они располагаются.

— Вдоль побережья по Азовскому и Черному морю, и далее в тыл — интендант едва заметно улыбнулся — имеете какие-то намерения?

— Хотел бы осмотреть магазины по дороге, это можно организовать?

Иван Матвеевич задумался и посмотрел на князя с интересом.

— Осмотреть на предмет хищений?

— Желал бы составить свое мнение о ведении дел.

Полковник Добрынин задумался еще больше, стал серьезен и смотрел на Андрея с сомнением.

— Вам действительно срочно нужно в Крым?

— Действительно.

— Тогда смотреть магазины нет смысла. Уверен, там беспорядок и на любом складе есть нарушения, но выявить мы их сможем только после тщательной проверки, которая займет самое меньшее месяц, а некоторые вещи вскроются только по прошествии года. Но основные хищения не там, а в действующей армии. Как говорят в народе — кому война, а кому мать родна. Там сейчас любые недостачи скрыть можно, и скрывают. У тыловых же другие заботы. Я вам так скажу, Андрей Дмитриевич — беда наша не в том, что интенданты крадут, а в том, что им скоро красть нечего будет. Снабжение очень плохое. Впрочем, если есть намерение осмотреть магазины, осмотрим их под Мариуполем. Это по дороге, а мариупольские магазины ни хуже, ни лучше других, так что составить представление о состоянии дел можно.

Андрей согласно кивнул, а Иван Матвеевич откланялся и отбыл в Тулу.

В тот же день у полковника Львова состоялся разговор с Алексеем Петровичем Епанчиным, фактически передача дел перед отбытием в Крым. Они остались в командирской палатке вдвоем, и Андрей долго отдавал инструкции и распоряжения. Рассказать и объяснить требовалось многое. От деталей экипировки и вооружения, до планов подготовки. Полковник Львов показал Епанчину короткую саперную лопату, изготовленную по его заказу, и пояснил.

— Тесака в солдатском снаряжении не будет, а солдатам, для обустройства и саперных работ, заказал вот это.

Епанчин с интересом осмотрел лопату, потрогал остро заточенное лезвие — и бросил задумчивый взгляд на командира. Тем временем Андрей продолжил.

— К лопате прилагается чехол из парусины для ношения на поясном ремне. Заказано полторы тысячи лопат и скоро все будут доставлены из Москвы. Мы, Алексей Петрович, благодаря промыслу божию, имеем преимущество в знаниях о месте предстоящих боев. Имею сведения о планах на кампанию этого года, и вестись она будет в том же месте, вокруг Севастополя, а там холмы да овраги. Неприятель полно окопов построил, так что возможно и нам придется окопы рыть. А в таких делах эта лопата куда как полезней тесака будет. Хотя, сами видите, отточена отменно, можно и как тесак использовать — Андрей задумался на короткий миг — Есть еще одно дело, пойдемте, выйдем из лагеря.

Вскоре они оказались за лагерным валом и некоторое время с интересом наблюдали за частыми залпами на стрельбище. Сегодня с Тульского завода получили еще пятьдесят винтовок, и теперь людей у Плещеева стало больше, а учеба пошла интенсивней. Андрей уже был у своей ближайшей цели — вооружить хотя бы роту. Тогда с построениями все станет куда понятней. Однако Епанчину сказал о другом.

— Видите, за стрельбищем овраг, называемый местными Симухиным, а за ним холм, который зовут почему-то Седой горкой. По описанию так же выглядят позиции наших войск и неприятеля в Крыму. Действовать придется на похожей местности, поэтому полагаю, что было бы неплохо, хотя бы раз в неделю устраивать учения по штурму оврага и холма за ним. Как все будет проходить не знаю, тактику придется отрабатывать вам, но полагаю, что переход оврага и штурм холма должны вестись под огневым прикрытием. Скорострельность нашего оружия это позволяет — Андрей посмотрел на Алексея Петровича.

Тот согласно кивнул и ответил долгим задумчивым взглядом, поражаясь тому, как у князя все продумано. Это было странно, удивительно и наводило на подозрительные размышления.

Действительно, откуда все это у князя? Эта странная винтовка, странные и не глупо придуманные мундиры, где наличию каждого элемента есть свое объяснение. Даже тактика уже была проработана. Князь все предусмотрел. Человек, конечно, бывает в чем-то талантлив. Например, изобретет ту же винтовку, однако вряд ли он при этом будет придумывать мундир, солдатское снаряжение и все остальное. У князя же все было именно так. Потому что за два прошедших дня Алексей Петрович увидел много чего удивительного, и все это логично ложилось в общую картину. Словно полковник Львов просто создавал свой продуманный мир. А ведь действительно, все у князя продумано. Взять хотя бы полевые кухни, которые вчера доставили из Тулы. Кухонь пока было немного, но прием пищи нижними чинами это изменило. Теперь вдоль лагерной улицы выставляли в ряд столы, за которые садилась вся рота сразу. Унтера следили за порядком, смотрели, чтобы кашевары клали всем равные порции и сами степенно пробовали солдатскую кашу.

— Хороша — хвалили они — налегай служивые. Не торопись, да и не мешкай, другие ждут.

Алексей Петрович тогда попросил у князя пояснений и тот охотно ответил.

— В походе кухня сэкономит нам много времени, да и в Крыму будет полезна. С провиантом там проблемы, так что постараемся все возить с собой. Да и проще кормить солдат ротами всех разом, чем артелями.

Тогда же полковник Епанчин имел возможность увидеть еще одну придумку князя Львова — полевую офицерскую столовую, организованную в отдельной палатке.

Чудно все это. Нужно позже поговорить с полковым доктором Плутвицем, тот вроде знавал князя ранее — сделал заметку Епанчин. Он озадаченно покивал головой и обратился к полковнику Львову.

— Когда ехал в полк, мне все по-другому представлялось. А теперь вижу, у вас все предусмотрено, Андрей Дмитриевич. Столько сил и средств вложено, что просто удивительно. Может, все же было бы лучше подготовленный полк взять?

— Нет сейчас свободных полков, Алексей Петрович. Да и чем лучше? Солдаты наши почитай все добровольцы, ведь ежели кто не хотел в мой полк попасть, мог бы выстрелить мимо мишени и остался в своей дружине. К тому же большинство ратников люди степенные, в возрасте, а с рекрутской молодью сами знаете, как бывает. Случается, из петли приходится вытаскивать.

Епанчин встрепенулся.

— А чем рекруты плохи? Конечно, всяко бывает. И про петлю, вы верно говорите. Да только это значит, что слаб человек. Такой, и без государевой службы в петлю полезет, или в кабаке сгинет. А рекруты привыкнут, будут солдатскую лямку тянуть, и глядишь, год-другой прошел, стали молодцы хоть на загляденье. Обуты, одеты, накормлены, напоены. Да так, как до этого их и не кормили. Ведь вы как помещик должны знать, как крестьяне то живут. Служить все лучше, чем побираться или голодать. Служивые хоть и копеечку получают, да всегда найдут возможность рубль скопить. Некоторые солдаты при себе денег носят больше, чем приказчики. Я уж про унтеров и фельдфебелей не говорю. Опять же солдату почет и уважение. Если же про воинские опасности говорить, то на все воля Божия. Только ведь и без государевой службы люди гибнут. У меня в Вологде за пять лет ломовых извозчиков погибло больше, чем солдат в моем полку.

Андрей слушал знакомые рассуждения на тему старых добрых порядков с серьезным видом и лишь в конце позволил себе едва заметную улыбку.

— Все так, Алексей Петрович, да только у нас нет года-другого, чтобы рекрутов готовить и солдат переучивать. Всего-то два месяца на подготовку осталось. Так что будем исходить из того, что имеем. К тому же, вроде неплохо получается.

Епанчин кивнул.

— Неплохо. Видно, что люди стараются. Но уверенным можно быть только после первого дела. Хотя, здесь вы тоже правы, Андрей Дмитриевич, люди все степенные, добровольцы и много чего повидали, так что есть надежда, что и перед лицом неприятеля не стушуются.

В тот же день у Андрея состоялась беседа с интендантом, капитаном Синицыным. Он вкратце описал ему ситуацию с обмундированием и снаряжением. Оставил данные по заказам и суммы денег, которые причитались на выплаты поставщикам. Оставил также и на содержание полка. Всеми полковыми деньгами по заведенному здесь порядку распоряжался сам полковник, и часто содержание солдат и офицеров зависело персонально от его личности. Сейчас Андрею это было на руку. Капитан деньги взял, проникся оказанным доверием, смотрел на командира внимательным серьезным взглядом и все аккуратно записывал в большую тетрадь. Иногда распоряжения начальства его поражали, и тогда он удивленно вскидывал брови, переспрашивал, а потом снова невозмутимо скрипел пером.

Утром следующего дня у ворот лагеря стояли три крытых экипажа, и около них суетливо сновали люди, готовясь к дальней дороге. Вскоре был погружен провиант, дорожные вещи. Ценный сундучок с документами Андрей взял с собой в экипаж. Провожать его вышло все полковое начальство во главе с полковником Епанчиным и доктором Плутвицем. Пожелали счастливого пути, взяли под козырек, и экипажи запылили по проселочной дороге в сторону Киевского тракта.

Алексей Петрович долго стоял и смотрел, как вдали вился пыльный след, а после обернулся к стоявшему рядом капитану Синицину.

— Что скажете по снабжению полка?

— Нужно готовить обоз.

Епанчин удовлетворенно крякнул. Про обоз полковник Львов ему ничего не говорил. Забыл, наверное. Ну это ничего, для того и нужны такие старые служаки как он, чтобы обо всех мелочах помнить.

— Верно. Займитесь — и они пошли к штабным палаткам.

* * *

Пыльная дорога серой змейкой вилась между полей и лугов, иногда выходя на обширные безлесые, почти степные пространства. Потом снова луга, поля, перелески. Вдали мелькали сероватые домишки деревень и выселок, изредка попадались украшенные церквями большие села. На всем лежала какая-то благость и свежесть ранней весны. Мерное покачивание экипажа расслабляло, прогоняло напряжение из тела и мысли из головы, так что скоро все спутники Андрея откинули головы на спинки сидений и погрузились в расслабляющую дрему. Дольше всех сонному наваждению сопротивлялся поручик Стрешнев, проявляя недюжинную силу воли и упорство, но потом сдался и он. Андрею же сон не шел. Он приоткрыл узкое окно в стенке коляски, чтобы бодрящий весенний ветер освежал лицо и погрузился в раздумья.

Последняя неделя пролетела незаметно, хотя у князя Львова возникало ощущение, что прошел целый месяц. Настолько она оказалась насыщенной трудами и заботами. У него совсем не было времени отвлечься и сосредоточиться на чем-то, кроме полка. Однако вчера вечером в лагерь прибыл фельдъегерь, и он впервые за последнее время окунулся в дела большого мира.

Сначала Андрей получил конверт, запечатанный вензелями канцелярии Александра Николаевича. Он отложил его в сторону, оставил так сказать, 'на десерт'. Потом пакет с письмами из военного министерства. Министерские бумаги он просмотрел быстро. В основном ничего важного. Сообщения о посланных ему ополченческих командах и отправленных в его распоряжение офицерах, большая часть которых уже была в полку. Но три письма выделялись особо. Одно, об обстановке в Крыму, Андрей отложил в сторону — почитает по дороге. Другое было приказом князю Горчакову об отправке воинских частей на Керченский полуостров. Приказ подписан лично военным министром князем Долгоруковым. Андрей внимательно прочитал письмо и удовлетворенно положил в свой походный сундучок. Замечательно. Что же с этого и начнем.

Следующее письмо было от Семена Васильевича Росляковского. Инженер сообщал, что основные рабочие детали пулемета изготовлены, собраны и устройство опробовано, но не работает. Делает первый выстрел, однако дальнейшего извлечения патрона и подачи следующего не происходит. Сам Семен Васильевич уже ломал голову над этой проблемой, но может и у князя Львова, как автора придумки есть какие-то мысли по данному поводу? К письму приложены аккуратные чертежи с пояснениями.

Андрей отправил фельдъегеря отдыхать, а сам погрузился в технические проблемы работы пулемета. Смотрел чертежи, искал ошибки. Схема работы пулемета Максима и детали его конструкции были достаточно простые, так что ошибка, скорее всего, крылась в исполнении самих деталей, а если все изготовлено и собрано нормально, то выходило, что проблема или в замке, или в возвратной пружине, или в соединяющих детали шарнирах. Он набросал несколько вариантов решения проблемы, и предложил все их опробовать. Сложно разбираться с такими вещами, не видя предметно самой ошибки. Здесь он все же больше надеялся на инженерные навыки полковника Росляковского. Андрей изложил свои соображения отдельным письмом, в котором благодарил за письма к начальству Тульского оружейного завода, вкратце описал ситуацию с изготовлением ружей и обучением полка. К письму приложил чертежи, запечатал конверт, а потом сел за отчет военному министру с подробным описанием последних событий и вопросов организации полка. Когда и это письмо было закончено, он, наконец, распечатал конверт из императорской канцелярии. Прочитал и охнул от удивления.

Мало того, что письмо было написано дружеским, почти домашним слогом, с передачей пожеланий от самого императора и императрицы, к письму прилагался документ, который по ценности превосходил все, что было в его походном сундучке. Андрей еще раз внимательно вчитался в текст письма —

'Приказы о переводе части Крымских войск в Керчь посланы вам через военное министерство. Ввиду особого характера возложенных на вас обязанностей и представительства моей персоны, а так же того, что дальнее нахождение театра военных действий от Петербурга не позволяет нам правильно и вовремя оценивать ситуацию, высылаю вам высочайший указ, который вы можете использовать в критической ситуации. В использовании сей бумаги полагаюсь на свойственные вам предусмотрительность и благоразумие'.

Андрей взял лист бумаги превосходного качества с гербовой печатью, заполненный по всем правилам канцелярией государя императора. На нем вместо старательно выписанного текста приказа было пустое место. Пиши, что хочешь. Однако, это нечто. Он отложил в сторону пустой приказ и впал в глубокую задумчивость. Ни разу Андрей не слышал о чем-либо подобном, и данный документ можно было воспринимать как великую милость и доверие. Может, проще было бы написать что-то вроде — 'Податель сего, князь Львов действует от имени персоны государя императора и его распоряжения следует исполнять как распоряжения самого императора'. Он рассмеялся. Нет, это наглость и нарушение субординации. Тогда и император не при делах, не говоря уж о князе Горчакове. Однако это письмо открывало большие возможности и об этом стоило подумать.

Андрей еще раз вспомнил события последних недель и сел за ответное письмо. Писал об организации полка, о новых ружьях, о тактике. Все это с описанием бытовых подробностей. Знал, Александру Николаевичу будет интересно. Напомнил об отправленных на утверждение знаменах, образцах солдатских мундиров, и элементах экипировки. Письмо заканчивалось в принятом самим императором дружеском тоне с многочисленными пожеланиями.

Он закончил дела глубоко за полночь и еще долго сидел в раздумьях. Фельдъегерь отбыл с ответными письмами рано утром перед самым отъездом, а Андрей до сих пор пребывал в глубокой задумчивости.

Однако вскоре кучера затянули песню, и пассажиры очнулись от дремы. Все с интересом смотрели в узкие окна за проносившимися мимо пейзажами. Они выехали на большую дорогу, и теперь за окнами коляски калейдоскопом проносились небольшие провинциальные городки, похожие друг на друга как братья-близнецы. Центральная площадь с присутственными заведениями, рынком, редкими каменными строениями и деревянные дома с палисадами, в которых буйным белым цветом подернулись яблони, черемуха и сирень. Их путь лежал на Орел и возчики уверяли, что успеют туда к вечеру. Через тридцать верст заехали в большое село, поменяли лошадей, и дальше снова в путь. На каждой коляске по паре кучеров в чудных картузах, вели между собой оживленную беседу на сельском говоре, и чтобы пассажирам было не скучно, периодически затягивали какую-нибудь песню. Различных 'Эй ямщик не гони лошадей' здесь не пели, но песни все были хотя и незнакомые, но душевные. Так что послушать было приятно. Коляска мерно вздрагивала и качалась, бубенцы звенели, а зычные голоса выводили на всю округу — 'Эх травина-мурава... Моя буйна голова'.

Оказавшиеся в одном экипаже пассажиры, с интересом присматривались друг к другу и постепенно завели непринужденный разговор. Помалкивали лишь поручик Стрешнев и денщик полковника Львова, Платон Скоморохов. У первого от неприятного соседства со штатскими испортилось настроение, а второй так и не мог освоиться с ситуацией, когда едет в одной коляске с важным начальством. С денщиком Андрей определился перед самым отъездом. Дюжий бывший приказчик уже устал раздавать тумаки своим соседям по палатке за насмешки над его фамилией, так что этой проблемой даже озаботились унтера. Дело дошло до полковника. Андрей вызвал Скоморохова, переговорил с ним, и взял к себе денщиком. Бывший приказчик оказался человеком образованным, оборотистым и в его непростом предприятии мог быть полезен.

Возчики не шутили, к вечеру они действительно, прибыли в Орел. Переночевали в недорогой гостинице, в комнатах с юркими тараканами, а утром, позавтракав чаем с пирогами, отправились в путь. Снова звенел колокольчик, над округой разносились песни, а коляска неслась дальше, к Курску. На этот раз в повозках стало оживленнее. Во время редких остановок, вызванных сменой лошадей, подчиненные Тихона Шептунова и полковника Добрынина перезнакомились и теперь вели в коляске неспешную беседу. Как ни странно, неприязни к непонятным штатским господам интенданты не испытывали, и были рады поболтать о том, о сем. Видимо так сказывался на интендантах совсем не военный характер их работы. Во время очередной смены лошадей на постоялом дворе у Андрея появилась редкая возможность поговорить с полковником Добрыниным приватно, и он этой возможностью воспользовался. Разговор этот был необходим. За несколько последних дней он узнал своего интенданта достаточно хорошо, и считал, что может обратиться к нему за советом.

— Что скажете, Иван Матвеевич, успеваем?

Добрынин согласно кивнул головой.

— Пока все нормально, Андрей Дмитриевич, даже запас по времени имеется.

— Замечательно — Андрей был доволен.

Добрынин кивнул головой еще раз и с интересом посмотрел на князя Львова. Понятно, что князь пришел не для того, чтобы узнать насколько соблюдается расписание их пути. Андрей тоже не стал темнить.

— Желал бы приватно поговорить о предстоящих делах. Имеете такую возможность?

— Конечно, Андрей Дмитриевич.

Они отошли в сторону от своих людей, и Андрей озадачил полковника Добрынина прямым вопросом.

— Я полагаю, вы уже думали об исправлении дел со снабжением войск. Не могли не думать. Даже если бы не было поручения начальства, должны были размышлять над этой нашей бедой. Поэтому скажите — можно ли наладить снабжение армии и что для этого нужно делать?

Иван Матвеевич от неожиданности даже на миг потерялся, но только на миг. Посмотрел на князя серьезно и задумчиво ответил.

— Это не простой вопрос, Андрей Дмитриевич.

Андрей согласно склонил голову.

— Знаю, что не простой, но желал бы услышать ваш ответ. Ехать нам еще долго. Обдумайте по дороге, позже поговорим.

Беседа состоялась уже после Курска. Они проехали Обоянь и до Белгорода оставалось совсем немного, когда случилось первое непредвиденное обстоятельство в их поездке. У одной из колясок лопнул стальной обод на колесе. Кучера остановили движение, и некоторое время с расстройством рассматривали поломку.

— Исправлять надобно на месте, ваше высокородие — обратились они к Добрынину — без обода далеко не уедем.

— Так что же и ночевать здесь придется?

— Придется, но может не всем. Остальные-то коляски целы.

Иван Матвеевич вопросительно посмотрел на князя Львова и тот ответил.

— Раз уж кому-то нужно остаться, то останемся все. А вы берите коляску и езжайте до ближайшей деревни или хутора. Делайте колесо, а нам доставите мяса, хлеба и вина к столу.

Он позвал Скоморохова.

— Платон, поедешь с ними.

Такие поломки на дорогах Российской империи были не редки, и раз уж выпал случай, то можно неплохо отдохнуть на природе. Три дня тряски в коляске и две ночевки в провинциальных гостиницах не очень-то способствуют полноценному отдыху. В стороне от дороги развели костер, и вскоре вокруг него шла оживленная, перемежаемая хохотом беседа. Спиртное нашлось в багаже, а когда уже затемно приехали возчики с отремонтированным колесом и с ними денщик Скоморохов с припасами, то веселье поднялось на новый уровень. Все-таки ничего так не сближает русского человека, как совместная пьянка. Тихон Шептунов предстал перед честной компанией завзятым балагуром и весельчаком и сыпал шутками не переставая. Так что даже принявший на грудь чарку настойки поручик Стрешнев оживился и рассказал пару историй из столичной жизни. Историй действительно пикантных и смешных. Все дружно хохотали.

— Право, поручик, такое только в Петербурге возможно. Столица-с.

Полковник князь Львов и полковник Добрынин смотрели за весельем у костра с пригорка, где они устроились, чтобы начальственным присутствием не мешать людям отдыхать. Андрей вина и водки не пил, лишь умял на ужин кусок копченой свиной лопатки, а Иван Матвеевич принял чарку и теперь сидел на поклаже, задумчиво курил трубку и наблюдал за окрестностями. Местность здесь была почти степная, с небольшими лесочками и оврагами. Теплый пахучий ветер шевелил траву, прогонял комарье, и располагал к беседе.

— Думал над вашими словами Андрей Дмитриевич, и признаться, не знаю, что вам ответить. Ежели я правильно понял, вас интересует не пресечение хищений провианта и имущества, а только улучшение снабжения армии?

— А что, эти вопросы не пересекаются друг с другом? — Андрей был удивлен.

— Пересекаются, конечно, но если пути улучшения снабжения найти можно, то путей искоренения хищений я не вижу. Особенно, ввиду войны.

Андрей с интересом посмотрел на Добрынина. М-да, не прост человек, умен, много знает и честен.

— Слушаю, Иван Матвеевич.

Добрынин пыхнул трубкой и начал свой долгий рассказ.

— Интенданты ведь не просто так крадут, тут считай, целая система сложилась. А начинается все в полках. Как вы знаете, деньги на снабжение полка получает полковник, да только так уж повелось, что многие из них считают, будто это их собственные деньги. А если судить по спросу с них, то так и есть. Желает полковник, кроме трат на полк, что-то оставить на свое содержание, то выправляет у интендантов бумаги на не потраченное, а у господ интендантов свой интерес. Желаешь получать все вперед других и бумаги, то изволь оставить и им процент. Касается это в первую очередь денег, которые всегда выдают с задержкой и всего, что можно продать. Порох, например. По документам же получается, что хищений никаких нет. Разве что солдаты кормятся впроголодь, да на учениях по одному патрону стреляют.

— И каков процент?

— Разный бывает. Сейчас и до тридцати берут.

— Однако — удивился князь Львов. Размер процента поражал.

Полковник Добрынин печально усмехнулся в усы.

— С началом турецкой кампании они как с цепи сорвались, только проверками и удается в рамках держать.

— Неужели никто не боится наказаний?

— А кому бояться? Интендантам? Так ведь никто не позволит такой мелкой сошке на магазинах богатеть и на полковых деньгах наживаться. Над ними покровители стоят, которые тоже с этого мзду имеют. Вы и не представляете, Андрей Дмитриевич, как бывает сложно следствие вести. Люди в больших чинах палки в колеса вставляют. А с армейских вообще спроса никакого нет. Бывает, если уж в каком полку совсем плохи дела, то полковника полка лишают. Но это совсем редко.

Андрей задумался. Он, конечно, знал, что дела со снабжением армии плохи, но не знал, что плохи до такой степени. А то, что все выглядит так печально, подтверждало расстроенное из-за неприятного разговора лицо полковника Добрынина. За короткое время знакомства с ним, Андрей понял, что тот душой переживает за порученное ему дело.

— И все же, Иван Матвеевич, вы говорили, что улучшить снабжение армии возможно. Какими же путями?

— Вижу только два пути. Нужно увеличивать само снабжение, и сокращать количество магазинов и чинов при них. Красть будут меньше, а от большего снабжения и солдатам больше достанется — Добрынин задумался на короткий миг и продолжил — ежели просто следствия проводить и виновных искать, то только время потеряем и налаженную систему разрушим, а каков выйдет результат, непонятно. Пока же все налажено и худо-бедно работает. Основная беда наша, сам недостаток снабжения.

— Интересная мысль — только и нашел, что сказать князь Львов.

Действительно, менять людей в этой системе бесполезно. Да и где найдешь, этих верных, честных людей. Андрей таких не знал, а понадобится их много, очень много. Есть лишь один способ — напугать тех, кто есть сейчас. Тогда воровать станут меньше. Полномочия у него были, и он обязательно ими воспользуется, да только не привыкли здесь к репрессиям, не верят в них и как следствие, не особо испугаются. Скорее возмутятся.

Между тем Добрынин курил трубку и с интересом наблюдал за его размышлениями.

— Что скажете, Андрей Дмитриевич? Вижу, у вас тоже есть какие-то мысли по этому поводу. Как бы поступили, ежели имели бы все полномочия исправить ситуацию?

Андрей улыбнулся.

— Есть одна мысль. Провел бы большую проверку, поймал с десяток откровенных ворюг, потом судил их, не взирая на чины и заслуги. Судил, учитывая критическую военную ситуацию. А потом на плацу расстрелял под бой барабанов и объявил, что этот ритуал будет приключаться со всяким, кого поймают на воровстве. После этого хищения сразу бы сильно сократились.

Иван Матвеевич от удивления вынул трубку изо рта, и некоторое время озадаченно смотрел на князя, а потом робко улыбнулся.

— Полно, Андрей Дмитриевич, вы шутите? Разве такое возможно? Дикость какая. В наш-то просвещенный век. Натуральное средневековье.

— Полагаете, это наследие прошлого, а в будущем такое не возможно?

— Конечно — убежденно продолжил Добрынин — да вы и сами видите, как прогресс идет. Мир гуманнее становится. Я по полкам уже не помню, когда солдаты через шпицрутены ходили. Даже если сравнить с временами Александра Павловича, сейчас нравы куда мягче, а в будущем смягчатся еще более.

Андрей лишь рассмеялся. Нет, Иван Матвеевич, очень даже возможно. Не просто возможно, а так и будет.

— Вы слишком оптимистичны насчет будущего.

Разговор продолжался еще долго, но далее шел на отвлеченные темы. Полковник Добрынин рассказал о том, как стал заниматься интендантскими ревизиями.

— Будучи поручиком, служил в Олонецком полку и, случалось, закупал лошадей для ремонта. Нареканий по этим делам ко мне не было, и вот однажды полковник Дек Егор Аркадьевич послал меня за полковыми деньгами. А там такая же история со мной приключилась. Требуют чернильные души процент от денег или жди. Только я решил, что уж лучше пнем врасту у них, а денег не отдам. И представьте, получил таки деньги целиком. Приехал в полк, а мне давай пенять — Долго ждали, лучше бы процент отдал. Дело то обыкновенное. А Егор Аркадьевич мне сказал — Правильно сделал поручик, только непросто тебе будет в чинах расти с такой-то честностью. Ничего я тогда ему не сказал, а сам подумал — ведь и начальству кто-то должен правду говорить, иначе совсем никакого порядка не будет. Так и случилось. То дело огласку получило, и потом генерал-губернатор меня к себе взял, проводить ревизии в полках, а там и до министерских дел дошло.

Душевно они в ту ночь с Добрыниным поговорили, а далее ехали в одной коляске и болтали о том, о сем. Белгород проехали утром, за ним был Харьков, а там уже пришлось решать, что выбрать — Екатеринослав и через него дорогу на Мелитополь и далее в Крым, или через Изюм на Мариуполь. Второй путь предполагал по времени два лишних дня, но давал возможность осмотреть магазины на побережье Азовского моря. После беседы с Добрыниным Андрей уже понял, что осмотр складов ничего не даст, но все же выбрал именно этот путь. Нужно было наглядно увидеть, что из себя представляло снабжение войск.

* * *

Через три дня они с Добрыниным бродили по причалам Мариупольского порта. Основные склады были здесь, в порту. День выдался солнечный, над головами кружили чайки, и совершив круг, падали в сторону рыбацких лодок в надежде ухватить мелкую рыбешку из улова. Приятный город, очень похожий на все города империи. Домики с палисадами, площадь, собор и присутственные места. Из отличий разве что порт. В городе проживало много греков, но на его облике это никак не отражалось.

Склады они осмотрели, и внешне склады были в полном порядке. Крепкие строения под завязку заполненные мукой и зерном. Мариупольский порт использовался в основном для поставок провианта. Перед этим, по дороге, они осмотрели несколько магазинов, расположенных за городом, или как их назвал Добрынин 'подвижные магазины'. По сути, времянки, дощатые сараи окруженные навесами. После похожего на бегство отвода южной армии из Придунайских княжеств тылы перемешались, и создание таких подвижных магазинов стало обычной практикой. Они располагались по всей Таврической губернии, вдоль побережья Азовского моря и дальше в тыл. Генерал-интендант барон Федор Карлович Затлер пытался довести нити снабжения до Крыма и южной армии, но что-то не очень у него получалось. Куда надежнее была ветка, идущая из Ростова на Дону через Таганрог. Основные магазины, запасы провианта и имущества были там.

Все это Андрею рассказал полковник Добрынин во время обсуждения сложившейся ситуации, которое состоялось как раз перед самым Мариуполем. Они подъезжали к городу, когда вдоль дороги, на краю небольшого селения возник придорожный трактир. Белый, крытый соломой, одноэтажный домик с коновязью и столами на открытой веранде, откуда шел божественный запах заваренного кофе. Такой случай Андрей пропустить не мог. Он приказал остановиться на короткий отдых, заказал у старого грека напиток и подошел к Добрынину.

— Иван Матвеевич, хотел бы поговорить с вами о предстоящих событиях.

Добрынин согласно кивнул. За время поездки господа полковники прониклись друг к другу доверием и уважением, и часто беседовали на очень щекотливые темы. Пожалуй, только с императором Андрей разговаривал столь же откровенно.

— Слушаю вас, Андрей Дмитриевич.

— Не знаю о том, какие сведения о моей миссии вам сообщил военный министр, но скажу, что имею поручение государя императора разобраться с ситуацией в Крыму, в том числе и со снабжением. Благодаря вашим откровениям ситуация мне более-менее ясна, ясны и ваши предложения. Обо всем этом будет доложено государю. Однако, кроме ваших, у меня будут и свои предложения — Добрынин подобрался и смотрел на князя Львова с удвоенным вниманием.

— Вы правы — продолжил Андрей — Ворошить эту систему бесполезно, нужно создавать другую. Пока у нас такой возможности нет, но мы вполне можем создать еще одну интендантскую службу, в которой провиантское и комиссариатское довольствие будут поступать в войска по первому требованию, без задержек и воровства. Скажите, возможно ли это сделать, и готовы ли вы возглавить такое дело?

Добрынин бросил на князя внимательный взгляд и глубоко задумался. Да, сообщал ему князь Долгоруков о миссии князя Львова и его персоне, а также просил присмотреть за князем, чтобы тот не наломал дров. Протеже государя императора особого ущерба от чудных решений не будет, а ему, военному министру потом расхлебывай. Однако за время поездки, полковник убедился, что все, что говорили о необычности князя Львова, было правдой. Поражали его знание, глубина и откровенность суждений. Вот и сейчас, мысль с созданием особой интендантской службы удивляла своей новизной. А предложение возглавить дело сулило генеральский чин, до которого простому полковнику дорасти ох как не просто.

— Как вы видите новую службу?

— Ежели говорить о настоящем положении, то нам необходима служба, на которую мы можем положиться в критической ситуации, зная, что там есть все необходимые средства и то, что эти средства будут доставлены, куда нужно вовремя. Как это все организовать уже ваша забота, как и набор подходящих людей. Вашему разумному отношению к делу я доверяю полностью — Андрей перефразировал императора в письме — а ежели смотреть на дело с прицелом на будущее, то я бы желал, чтобы данная служба исполнила свою миссию как можно успешней и стала образцом для будущих реформ снабжения армии.

Иван Матвеевич с сомнением покачал головой.

— И все же, еще одна служба. У нас и так беспорядок в снабжении.

— Именно — подтвердил князь Львов — нужно чтобы хоть где-то был порядок. Остальные интенданты будут снабжать войска так, как у них получается, но надежды, что генерал-интендант Затлер наладит снабжение, никакой нет.

— А как же само снабжение? Служба должна иметь на складах провиант и припасы, а у нас и так их недостаток.

— Я отпишу предложение государю, и если будет принято решение, то припасы на склады найдутся. Это не ваша забота. К тому же, общее положение со снабжением скоро должно улучшиться. Мы не были готовы к такой войне, а потом эти передислокации дунайской армии. Однако меня заверили в военном министерстве, что уже с весны в тылу идут накопления припасов и провианта.

Добрынин задумался еще глубже. Генерал-интендант Затлер был креатурой командующего южной армией князя Горчакова и им обоим вряд ли понравится новая неподотчетная им служба. У командующего армией в южных губерниях и так влияния никакого, хотя формально они в его подчинении. Однако, каковы же полномочия князя, если он считает возможным делать такие предложения? Даже для протеже государя императора это слишком. И, тем не менее, князь впечатление шутника не производил. Иван Матвеевич подумал и согласился.

— Если будет принято решение, то я готов его исполнить.

Князь Львов удовлетворенно кивнул.

— Вот и хорошо. Сами понимаете, положительного решения не обещаю, но хочу, чтобы вы были осведомлены, поскольку кроме вас другой кандидатуры на это место не вижу — он улыбнулся и словно ответил на внутренние сомнения полковника Добрынина — Об интендантах и господине Затлере не переживайте. Если у них и будут проблемы, то не из-за вас. А главные проблемы начнутся после войны, когда армейские и общественность начнут искать виновных и не трудно догадаться, кто станет козлом отпущения.

Иван Матвеевич задумчиво кивнул. В этом князь Львов был прав.

И вот сейчас Андрей стоял на причале мариупольского порта, смотрел на чаек и чиновника-интенданта, гадая, знает тот о его миссии или не знает. Интендант стоял в сторонке, и периодически бросал на важного полковника внимательные взгляды. Знает, понял Андрей. Оповестили нужные люди. Ну да Бог с ним.

— Много ли войска в городе? — обратился он чиновнику.

— Постоянно была казачья сотня, но ушла в Крым. Сейчас лишь местная милиция и две казачьи сотни приписаны, но в разъездах.

Андрей повернулся в сторону моря и отрешенно смотрел куда-то вдаль. Он не слышал ничего. Ни криков чаек, ни разговоров Добрынина с интендантами за его спиной. Мир словно ушел куда-то на задний план, а его мысль лихорадочно работала.

Все не так, как он предполагал ранее. Керчь им не удержать. Бумага у него есть, но что может дать ему Горчаков? Полк, вряд ли больше, а если больше, то ненамного. Союзники же готовили нападение долго и силы скопили не малые. Корабли и многотысячный десант, а у нас там укреплений считай, никаких нет, с суши все открыто. Долгоруков говорил, что строят в проливе запруду и в критической ситуации планировали затопить там небольшой азовский флот. В Севастополе помогло, может помочь и здесь. Однако Андрей знал, что не поможет, потому что после Керчи были нападения на побережье и атака на Таганрог. А здесь никакой защиты нет. Однако на Керчь идти нужно. Может, удастся удержать пролив хотя бы пару лишних дней и помочь эвакуировать население.

Не так он предполагал свою миссию. Думал, приедет в Крым, разберется и там уже начнет принимать решения. Но выходит, что решения, меняющие историю, придется принимать здесь и сейчас. От этих мыслей по телу пошли мурашки, а плотный морской ветер, казалось, превратился в неизвестную субстанцию, проходящую сквозь его тело, будоража его и наполняя энергией. Состояние было незнакомое и приятное. Вот оказывается, что ощущаешь, когда прикасаешься к тайне изменения хода истории. Но самое главное, ушли одолевавшие его всю дорогу сомнения в своих возможностях. Андрей обернулся к интенданту.

— Возможно нападение неприятеля на город. Нужно срочно эвакуировать магазины с припасами за город и обеспечить их защиту, а также подготовить к эвакуации население.

Тот недоуменно похлопал глазами и робко возразил.

— Ваше высокоблагородие, имею приказ его превосходительства генерал-интенданта Затлера о хранении провианта в порту.

— Понимаю — полковник Львов позвал денщика Скоморохова — Платон, принеси мой походный секретер.

Искать нужные бумаги пришлось не долго. Из стопки, данной Долгоруковым, пригодилось письмо, о всемерном содействии полковнику князю Львову в делах снабжения армии, и исполнении его поручений. В этой же стопке находилось письмо генерал-губернатору Таганрога Георгию Петровичу Толстому, его он тоже взял. В письмах Бибикова ничего подходящего не нашел, поэтому просто взял письмо без обращения, чтобы вписать туда фамилию местного городского головы. Письмо о содействии и исполнении поручений протянул интенданту.

— Пожалуйте. Этого достаточно?

Интендант долго читал важную бумагу, подписанную самим военным министром, а потом вопросительно посмотрел на Добрынина, которого здесь хорошо знали. Тот молча кивнул.

— Достаточно, Ваше высокоблагородие.

— У меня есть еще письмо к гражданским властям, не подскажете, как правильно обратиться.

— Непременно, Ваше высокоблагородие — интендантский чиновник немного помялся и продолжил — Я говорил, что к нам приписаны две казачьи сотни под командованием подполковника Кострюкова. Сейчас они в разъезде по побережью и селам, но намедни подполковник был в городе и рассказывал, что отправил к Перекопу по поручению военного министра казачью сотню для сопровождения важного полковника из Петербурга. Ежели это для вас, Ваше высокоблагородие, то сопровождение будет ждать вас на Перекопе.

— Благодарю — сведения действительно были важные.

Он устроился за пустой бочкой, которую приспособил в качестве стола, и сел за письмо генерал-губернатору Толстому. 'По имеющимся сведениям (не важно, откуда имеющимся) неприятель готовит большую операцию по захвату Керчи и городов на Азовском побережье и в первую очередь Таганрога. Сообщаю Вашему превосходительству, чтобы вы имели возможность заблаговременно подготовить силы для обороны, и эвакуации припасов и населения'. В письме было много чего написано, но само письмо писалось ради этих двух предложений. К нему прилагалось для большего веса письмо с рекомендациями военного министра. Доставку письма полковник Львов поручил Тихону Шептунову.

Когда важные дела были завершены, Андрей некоторое время стоял и смотрел на море. Что же, с почином. Он почти физически ощущал, как из-за его распоряжений начали проворачиваться жернова истории, меняя события и судьбы людей. Кого-то спасая, а кого-то губя. Странное ощущение. Рядом стоял полковник Добрынин. Все это время Иван Матвеевич наблюдал за действиями полковника Львова молча, с опасливым интересом и, наконец, спросил.

— Если позволите Андрей Дмитриевич, откуда сведения о нападении?

— В Петербурге получил некоторые данные, а сейчас увидел положение дел на месте, и все стало ясно.

Вряд ли ответ удовлетворил Добрынина, но он ничего не сказал.

— Иван Матвеевич, нам нужно ехать дальше. Сегодня переночуем, а завтра поедем к Перекопу, там нас должны ждать. Начальство в Бердянске и Геническе, я, конечно, предупрежу, но тут надежда больше на генерал-губернатора Толстого. Проверять магазины на побережье не имеет смысла. Скоро сюда прибудет неприятель, и сохранность складов будет уже зависеть не от честности интендантов, а от расторопности и доблести нашего войска.

— Пожалуй, что так — только и сказал полковник Добрынин, и они отправились на базарную площадь в гостиницу.

Глава 4

Около небольшого двухэтажного дома в поместье Лопухиных стоял снаряженный в дорогу добротный экипаж. Лошади нетерпеливо перебирали копытами, а провожающий народ суетился около двух отъезжающих. Красивой юной барышни и пожилого седого генерала от инфантерии. Около них хлопотали хозяева поместья. Анна Семеновна Лопухина утирала платком не к месту выступившую слезу, а Петр Семенович спокойным голосом произносил наставления и пожелания. Все были возбуждены, на нервах. Даже дворовые девки пустили плаксивую слезу и желали юной барышне доброго пути и удачи. Как-никак отъезжающие отправлялись на войну.

— Полно матушка, я же не с ружьем буду там воевать — наконец сказала Наталья, расстроенная причитаниями родителей.

— С тебя станется, только попробуй что-нибудь выкинуть — строго произнес Петр Семенович и обратился к генералу — Ты уж присмотри за ней Александр Ильич, а то не приведи Бог, вздумает Наталья геройствовать.

— Непременно, Петр Семенович, не беспокойся. Как приеду в Симферополь, сразу докторам передам помощницу, и чтобы оттуда ни ногой.

Наконец проводы были окончены, и коляска, медленно покачиваясь, поехала к воротам по липовой аллее. Наталья, довольная тем, что все так хорошо сложилось, устроилась удобнее на сиденье, и предалась воспоминаниям.

В тот, очень памятный вечер, после визита к князю Львову, она приехала домой поздно. Уговорить князя не удалось, и впереди предстоял непростой разговор с отцом. Отступать Наталья не собиралась. Услышав просьбу дочери, Петр Семенович был озадачен, и некоторое время молчал, а потом дал волю гневу.

— Наталья, хватит уже, одумайся. Тебе пора женихов, а не подвигов искать. Побереги наши нервы, а то дождешься, под замок посажу.

Но упреки и угрозы не произвели на Наталью Петровну ни малейшего впечатления, и Петр Семенович это ясно видел. Его дочь обладала удивительным даром убедить кого угодно, в чем угодно и настоять на своем. При этом понукала не только своими ровесниками мужского и женского пола, но даже умудрялась озадачивать просьбами первых лиц уездного дворянства. Сейчас же она чувствовала себя правой, невинно оскорбленной и усилила напор.

— Батюшка, какие женихи? В такой-то час для отечества? Да и что они за женихи, если сейчас не на войне? Пусть другие дома сидят и среди трусов женихов ищут, а я хочу быть там, среди лучших людей.

Перепалка продолжалось долго, и в конце Петр Семенович, как уже не раз случалось в таких спорах, сдался и пообещал сходить к князю Львову. Он ушел к себе в кабинет, в сердцах чертыхаясь. Одарил же Господь такой упрямой дочерью, точно вся в супругу. Наталья же, довольная удачно завершившимся делом, отправилась спать.

Она проснулась незадолго до рассвета. За окном по земле стелилась редкая туманная дымка, а сквозь молодые листья лип едва пробивались отблески зари. По аллее, в сторону ворот, покачиваясь, проехала коляска, и Наталья сразу поняла, что это батюшка отправился к князю. Она накинула на плечи шаль и села у окна. Как хорошо все получилось, отцу князь вряд — ли откажет. Наталья вспомнила удивительно молодое, чисто выбритое лицо князя, его ироничную улыбку краем губ и удовлетворенно хмыкнула.

— Так то, Ваше сиятельство, а то — мы попутчиков не берем? Возьмете, как миленький. Еще не известно, кто на войне полезней будет.

Все-таки необычный человек, этот князь Львов. Их матери были подругами, но князь ни разу не посетил дом Лопухиных с визитом. Да и местное общество князь Львов не сильно жаловал. Как-никак важная птица — живет в Петербурге, представлен государю, теперь вот и полковником стал. Она еще раз вспомнила его облик. Не так она представляла князя Львова. Думала, приедет из Петербурга скучный манерный тип, а каким может быть человек чурающийся общества? Лицо, как и положено в усах и бакенбардах. А вместо этого стройный мужчина в ладном сюртуке. Держится спокойно, уверенно, на мир сморит все понимающими, умными, карими глазами. Таких людей она еще не видала. Умен, несомненно. Вот и про Сашу Завьялова угадал. Лицо Натальи сразу стало пунцовым против ее воли. Нет, не угадал. Разве возможно угадать такое? Это ведь тайна, которую она от всех скрывала. Рассказал кто-то. Но кто мог рассказать? Даже подругам свои сердечные дела Наталья не доверяла.

Она вспомнила молодого корнета Ахтырского гусарского полка в коричневом доломане, которого к ним привез непутевый братец Николай и представил, как своего хорошего приятеля. Гусар был молод, красив, и загадочен. Хорошо играл на гитаре и пел романсы. Умел вести с барышнями и дамами такие разговоры, которые в местном обществе ни один мужчина не вел. И самое главное, Саша, а после трех дней знакомства она его именно так называла, гостил у них проездом в Южную армию, на войну. Кроме разговоров у них ничего не было. Даже невинного поцелуя, хотя Наталья о нем втайне мечтала, и Саша уехал, оставив ее в противоречивых чувствах и недосказанности. Никого похожего в местном обществе она не знала и позже, разобравшись в своих чувствах, решила тоже ехать в Крым. Туда, куда едут защищать отечество такие люди.

Но как об этом мог догадаться князь? Как такое возможно? Наталья еще раз вспомнила его спокойный, все понимающий, с легкой иронией взгляд, и поняла — возможно. От этого ей стало страшно. Неужели она для князя как открытая книга? Это было возмутительно и как-то даже неприлично. Как же она будет с ним в полку находиться? Ну, ничего, лишь бы до Крыма добраться, а там найдет какой-нибудь госпиталь, не с ополченцами же ей в тылу сидеть.

Постепенно Наталью снова стало клонить ко сну, и она прилегла на кровать. Однако спала не долго. Внезапно, сквозь дрему ее мозг пронзила ужасная мысль. Нельзя было напрашиваться к князю. Что он теперь про нее подумает? Она вскочила с кровати и нервно заходила по комнате. Какая же я дура, пришла сама напрашиваться, а он еще ухмылялся. В Петербурге вряд ли так делают. Эх, жалко батюшка уже уехал, нельзя его остановить. Теперь вся затея с просьбой князю представлялась Наталье сплошной глупой ошибкой. Мысль о том, что раньше она не была такой застенчивой, пришла позже. В самом деле, ну что ей до мнения князя. Нужно было для важной цели, вот и попросила. Ранее чужое мнение ее не особо интересовало. Но в тот же момент в памяти всплывал облик князя, стоящего на веранде в лучах заходящего Солнца, и Наталья Петровна кусала губы — ну что я за дура?

Батюшка приехал ближе к обеду и застал дочь в полном расстройстве.

— В чем дело Наталья? Я князя просил, он согласен — и был удивлен, когда его дочь возмущенно фыркнула.

— Согласен он. Не нужна мне его милость.

Петр Семенович удивленно повел бровью, но ничего не сказал, а лишь задорно рассмеялся и пошел в кабинет.

С тех пор для Натальи Петровны начались сладостные и мучительные дни переживаний, которых она до этого никогда не испытывала. Загадочный образ Саши Завьялова лишь изредка возникал в ее сознании. Его полностью вытеснил стройный и подтянутый облик князя Львова. Она думала о нем постоянно, так что иногда даже пугалась этого наваждения. На уездный бал Наталья не поехала, потому что боялась встречи с князем, а еще больше того, что он подумает, будто она на балу из-за него. Хватит с нее одной глупости. Хотя увидеть князя Львова ей хотелось больше всего.

На следующий день она отправилась к своей подруге Анне Листвицкой узнать о князе подробнее. У розовощекой толстушки Ани имелся несомненный талант собирать различные сплетни и сведения. Она знала о местном обществе практически все, и уж про князя всяко успела выяснить. Действительно, сведения были. Из продолжительного и эмоционального рассказа Наталья Петровна узнала, что князь является в уезде популярной и влиятельной фигурой, причем не только из-за его петербургской карьеры.

Во-первых — князь если не богат, то достаточно состоятелен. Имение выкуплено из залога, имеется хороший доход и деловые связи. Многие помещики теперь ведут дела через князя Львова, его управляющего Лисовского или тарусского казенного поверенного Зартлеха, делового партнера князя.

Во-вторых — крестьяне на князя разве что не молятся. За все работы в поместье и на своих заводах он платит деньги, и по крестьянским меркам деньги не малые. Всех крестьян величает с отчеством и фамилиями. Вот такой прогрессивный господин.

В-третьих — самое важное и интересное. В обществе говорят, что у князя нет предмета обожания ни здесь, ни в Петербурге, а для плотских утех он использует крепостных девок. При упоминании о девках Анна Листвицкая вместо того, чтобы смутиться, прыснула в кулачок. Вот такой князь завидный жених. Для местных дам можно сказать, что чистый лист и лакомый кусок.

Много еще чего было рассказано по мелочи. Например, то, что князь хороший стрелок, хотя и не любит охоты, что в имении у него устроены целые римские термы. О том, что, не смотря на прогрессивные взгляды, князь набожен, а так же то, что одевается по своей моде.

Но это, пожалуй, было уже лишнее. Наталья Петровна и так вернулась домой под впечатлением от услышанного. После этого образ князя засиял еще ярче, и Андрей Львов теперь представлялся ей человеком без пороков, легко ступающим стопами по грешной земле. От этого стало только хуже, поскольку наваждение усилилось. Но один недостаток все же имелся. Это девки, с которыми живет князь.

Вначале она не придала такой малости значения, ведь это было то самое, грубое, низкое, которое присутствует в нашей несовершенной жизни и на что не обязательно обращать внимания. Совсем не имеющее никакого отношения к тонким, возвышенным чувствам дам и кавалеров, про которые пишут в романах. Матушка рассказывала ей о плотском и наслаждении, которое получает от этого замужняя женщина, но при этом непременно говорила, что главное это любовь друг к другу, а плотское необходимо лишь для того, чтобы зачать детей. Возможно это так. Раз уж мужчины так слабы до плотского, то пусть забавляются с девками. Любви ведь за этим все равно нет.

До недавнего времени Наталья Петровна не придавала большого значения таким вещам, потому что любой барышне ясно — сначала любовь, потом первый поцелуй, а за ним уже счастливое замужество и все остальное. Она, конечно, представляла себе, что такое плотские утехи. Один раз, когда гуляла со своей служанкой, Глашей, видела, как миловались за овинами парень и девка из соседней деревни. Он грубо мял ее груди, а глупая девка при этом стонала.

— Милаютси они, любовь у них — пояснила Глаша недоуменной барышне.

Наталья тогда лишь фыркнула — тоже мне любовь. Ничего из известной ей любви в этих стонах и возне не было. Больше походило на случку собак. Вот такая у крестьян любовь — сделала она вывод.

Теперь же ее саму каждую ночь одолевали сладостные и беспокойные сны, где князь Львов то грубо, то нежно трогал ее за всякие неприличные места. Она просыпалась и долго не могла заснуть. Ходила по комнате или сидела на кровати, пытаясь понять, что с ней происходит. Все это было так стыдно и непристойно, но вместе с тем хотелось снова почувствовать прикосновения князя, пусть даже во сне. Наталья была не глупа и сразу поняла, что это и есть любовь. Только не та, про которую пишут в книгах, а самая настоящая. Неужели он все это проделывает со своими девками — тут же посещала ее вредная мысль, и от этого настроение сразу портилось.

Утром она выходила к столу с печальным лицом, на котором под глазами лежали тени от бессонной ночи и переживаний. Матушка и батюшка понимающе переглядывались, но каждый думал о своем. Анна Семеновна грешила на гусара Завьялова, а Петр Семенович думал о князе Львове и едва скрывал улыбку. Наконец-то его любимая дочь повзрослела.

Вскоре Петр Семенович съездил в лагерь ополчения в Тулу, и по приезду долго рассказывал, как у князя все ладно и разумно устроено, отчего Наталья испытала непонятную гордость за князя, а потом в дом приехал сосед, помещик Лепешков. Он тоже возил в лагерь порох, но князя уже не застал, а за обедом поделился слухами, которые ходят в Туле. Говорили, что полк князя Львова самый, что ни есть боевой. И пойдет не в тыл, а на войну. От такого известия Наталье Петровне едва не стало плохо прямо за столом. После обеда она ушла в парк и дала волю переживаниям. Натурально ревела, чего с ней ранее никогда не случалось. Положение стало совсем невыносимым. Сидеть дома и ждать непонятно чего, было выше ее сил, тем более, что Аню Листвицкую родители от греха подальше отправили в Москву. Однако и в полк ехать не имело смысла, князь уже отправился в Крым. Наталья, до этого не особо набожная, пошла в церковь и долго молила Господа, чтобы уберег князя Львова и как-то помог ей в этой ее беде.

Через день в их доме появился гость, и Наталья Петровна поняла, что ее молитвы услышаны. Бывший товарищ ее отца по службе, генерал от инфантерии Александр Ильич Стешин был вызван из отставки и направлен в Крым, принять под свое начальство тыловые батальоны под Симферополем. По дороге из Петербурга он решил навестить старого боевого товарища. Такой случай она упустить не могла, да и родители уже были согласны, и смирились с причудой дочери. Слишком уж их расстраивал ее удрученный вид. К тому же генеральское сопровождение вызывало всяческое доверие и уверенность, что с Натальей по дороге ничего не приключиться.

И вот теперь она сидела в экипаже, смотрела в окно и гадала, что скажет князю, когда его увидит. В том, что увидит, никаких сомнений не было. Ведь помог же Господь с поездкой, значит и с остальным поможет. Свою встречу с князем Львовым она представляла много раз, но никогда не могла представить до конца. Смущалась даже от мечтаний. Нет, пусть все будет так, как получится.

* * *

Пассажирский пакебот отшвартовался у пристани Галаты ближе к полдню. Джеймс Гордон Хантли сошел на берег на нетвердых, после корабельной качки ногах, посмотрел на бирюзовое небо над головой, устало вздохнул, и побрел в сопровождении слуги и носильщиков по узким улицам в сторону английского посольства, или как его здесь называли Инглиз сарайы — Английский дворец. Джеймс еще ни разу не был в столице империи османов и теперь по пути с интересом рассматривал странную смесь из строений Италии, Византии и Востока. Улицы, иногда довольно широкие, выходили на великолепные площади, с которых змейкой плутали в узкие закоулки. Четырех, пятиэтажные дома глухими стенами возвышались над мощеной древним камнем мостовой, а витавшее в душном воздухе амбре могло возмутить обоняние даже самого неприхотливого европейца. Попадавшиеся по пути люди удивляли странным кроем восточных одежд, хотя среди толпы изредка попадались и европейцы. Увидев незнакомого человека в европейской одежде, они здоровались, приподнимая над головой край шляпы-цилиндра. Это было удивительно, но Джеймс отвечал на приветствие. Все-таки принадлежность к цивилизованному миру сближает его представителей в чужих, нецивилизованных краях.

Однако вскоре классическое двухэтажное здание посольства, построенное в итальянском стиле, показалось за приземистой зеленью небольшого дворика. Джон Гордон с облегчением вздохнул. Он был почти дома.

Наконец-то можно было принять ванну, сменить белье и отдохнуть после долгого пути. Совершить все те приятные ритуалы, созданные для комфорта цивилизованного человека, и показывающие преимущества европейского быта перед азиатским образом жизни.

Ближе к вечеру Джеймс уже сидел в кабинете посла и читал позавчерашнюю Таймс, с описаниями происшествий в далеком Лондоне, в мире и сведениями о последних движениях в кабинете лорда Палмерстона. За соседним столом сидел посол при Блистательной Порте знаменитый Чарльз Стрэтфорд Каннинг первый виконт Стрэтфорд де Рэдклифф. Виконт внимательно читал привезенные ему Джеймсом Гордоном письма и при этом старчески жевал губами. Джеймс вспомнил Эбердина и Палмерстона, и с удивлением для себя сделал вывод, который до этого не приходил ему в голову — а ведь они все старики. Кто-то после этой войны должен прийти им на смену.

Между тем, Стрэтфорд де Рэдкдифф дочитал бумаги и с интересом посмотрел на Джеймса Гордона.

— Здесь пишут — вы недавно из Петербурга. И как там обстановка?

— Достаточно спокойная. Недовольны ходом войны, но в целом, живут обычной жизнью. Так же как и в Лондоне — Джеймс Гордон позволил скромную улыбку.

Посол тоже хмыкнул.

— Здесь, в Константинополе, также. Как все же люди не хотят жить войной и думать о войне — он замолчал, положил на стол письмо и продолжил — вы были в Петербурге, когда скончался император?

— Был.

— Что там произошло?

Джеймс Гордон устало вздохнул. Отвечать не хотелось. Этот вопрос ему часто задавали в Лондоне, но он не мог удовлетворить людское любопытство, потому что и сам знал лишь придворные сплетни. К тому же после разговора в кабинете лорда Палмерстона на Даунинг-стрит 10 у него сложилось впечатление, что в правительстве знали о кончине императора Николая больше него. А уж Стрэтфорд Каннинг, как доверенное лицо Палмерстона, знал об этом не меньше. Однако вопрос был задан, и он ответил.

— Мне рассказывали, что проводили смотр, и император, который был чем-то до этого расстроен, вышел к строю недостаточно тепло одетым, простудился и скончался через два дня в горячке.

Посол задумчиво пожевал губами и вздохнул.

— Печально все это. Когда-то в молодости, у меня была ссора с покойным императором, но меньше всего я бы желал его смерти.

Что же там у них случилось? Историю ссоры и неприязни между императором Николаем и молодым Чарльзом Каннингом Джеймс слышал. Она была популярна в свете, хотя, никто не мог сказать, что там точно случилось. В данном случае важны были последствия этой ссоры. После назначения Каннинга послом в Петербург, император наотрез отказался принимать у него верительные грамоты. Не помогли даже увещевания лорда Палмерстона, бывшего тогда министром иностранных дел. Случай вышел скандальный и исключительный. На незаданный вопрос посол отвечать не собирался, помолчал и спросил сам.

— В письме написано, что вам поручено отбыть с миссией к северному побережью?

Джеймс кивнул.

— В Лондоне возлагают большие надежды на рейд к Керчи, Таганрогу и Ростову на Дону. Силы для этого подготовлены достаточные и если удастся перекрыть русским снабжение через эти порты, то Севастополь падет быстрее. К тому же движение угнетенных горцев на Кавказе. Они ждут нашей помощи. Севастополь это всего лишь точка опоры в Крыму и на побережье, главный приз этой войны — Кавказ. Мы снова загоним русских в степи и сможем держать под ударом правительство русской империи даже после завершения войны и заключения мира.

Стратфорд де Рэдклифф рассмеялся невеселым старческим смехом.

— Кавказ — главный приз? Про раздачу провинций премьер-министр выходит уже забыл. Только вот что скажу вам, мой юный Джеймс — нам бы Севастополь взять. Боюсь, что все остальное нам не по зубам. Вы и не представляете, что здесь творилось прошлой осенью и зимой. Большие потери экспедиционной армии, потерянный флот. Едва удалось наладить эвакуацию раненых из Крыма. Даже здесь, в Константинополе, наше положение все хуже и хуже. Турки постоянно мне жалуются на презрение английских офицеров к их армии, и многие думают, что мы втравили их в большую беду.

Джеймс Гордон посмотрел на посла с крайним удивлением.

— Но ведь мы спасли их. После Синопа русские вполне могли бы захватить Константинополь. Неужели они этого не понимают?

— Все они понимают — Стратфорд де Рэдклифф смотрел на Джеймса снисходительно, и тому стало на миг неуютно в этом кабинете — понимают также и то, что это мы уговорили их отвергнуть притязания русских на Святые места и не подписывать фирман, и фактически уговорили вести дело к войне — помолчал и добавил — я сам их уговаривал.

— Но император Николай вел политику по разделу Турции и говорил это нашим послам вполне открыто — возразил Джемс Гордон.

— Он мог и передумать. К тому же было бы ошибкой считать, будто у русских здесь нет влияния. Оно есть и достаточно сильно, сами турки не видели ничего плохого во влиянии царя Николая.

— Настолько велико?

Посол согласно покивал головой.

— Даже сейчас. Когда царь помогал Дивану в войне против Али-паши Египетского, его посол обращался с турецкими генералами и губернаторами так, как царь обращается со своими, и знаете, им это нравилось. Они охотнее подчинялись царю, чем султану. Это сильно отличается от того, как относимся к туркам мы.

Джеймс Гордон некоторое время молчал. Настолько удивительным было то, что он сейчас услышал. Однако тут же его рациональное мышление заработало, и последовал вывод.

— Это помогло нам настроить султана против царя?

Стратфорд-Рэдклифф удовлетворенно кивнул.

— Вы догадливы, Джеймс. Абдул-Меджид и его двор испугались потери влияния. Это был хороший ход, но теперь ситуация становится все хуже и хуже. Туркам не нравится эта война, а все наши тылы здесь. К тому же у них начинают появляться опасения, что после войны им опять придется остаться с русскими один на один. Поэтому нужно брать Севастополь как можно скорее. Пусть везут в Крым все пушки, которые найдут, всех солдат, интригуют в Европе против царя, однако Севастополь должен быть взят.

Джеймс задумчиво потер висок.

— А что нам даст взятие этого города? Думаете, это будет концом войны?

— На это есть надежда, а также на то, что после падения Севастополя наша позиция на переговорах будет достаточно сильной. Если не возьмем Севастополь до зимы, то скорее всего, кабинет Палмерстона падет. Войска придется частично эвакуировать в Турцию, а новому правительству искать денег на продолжение войны, а это, поверьте мне, будет не просто.

Джеймс вспомнил свои встречи в Петербурге. Слухи, которые он старательно собирал, и обнадежил Стратфорд-Редклиффа.

— Хорошо, что в Петербурге нет ни одного человека из окружения царя, который бы видел ситуацию также.

Посол удовлетворенно кивнул.

— Если так, то хорошо. Но этого все — равно не достаточно. Если они простоят еще год, то такие люди найдутся. Тогда у них появится уверенность в своих силах и нам придется очень тяжело.

— Вряд ли экономика позволит русской империи вести многолетнюю войну — с сомнением сказал Джеймс Гордон, но сам уже осознал, что Стратфорд-Редклифф прав.

Посол ответил.

— То же и я говорил в Лондоне, да и в правительстве в этом убеждены, но сейчас вижу все по-другому. Сейчас русские ведут войну по-старому, не привлекая большие силы и не осознавая, что мир со времен Венского конгресса сильно изменился, но что будет, если они почуют нашу кровь?

Джеймс ничего не сказал, лишь задумчиво покивал головой. Действительно, что будет, если русские увидят реальный шанс на победу? И сам себе ответил — тогда людей и деньги они найдут. Как находили раньше, в критические для их империи времена. Посол понял, что его юный собеседник осознал опасность ситуации и мягко продолжил.

— Поэтому жду от вас положительных сообщений о нашей Азовской экспедиции, а когда возьмем Ростов, то и секретных депеш о переговорах с вождями горцев. Все же надеюсь, что наши лондонские стратеги все просчитали. Вы правы, происходящее на Кавказе очень важно.

Джеймс Гордон улыбнулся белозубой улыбкой и жизнерадостно ответил.

— Мне сказали, что корабль отплывает через два дня. Как только возьмем Керчь, отправлю первое письмо.

Стратфорд-Редклифф благожелательно улыбнулся. Боевой настрой юного Гордона Хантли произвел на него положительное впечатление. Он вспомнил себя в молодости. Очень похож. Эх, давно это было.

* * *

После утренней охоты Александр Николаевич вернулся в Гатчинский дворец уже ближе к полдню, немного расстроенный. Охота не задалась. Еще до рассвета зарядил нудный весенний дождик, методично стуча по молодой листве, пропитывая сыростью и свежестью лесные чащи и поляны, обостряя и без того яркие запахи витавшие в округе. Они с Александром Ольденбургским вышли на охоту с рассветом и полдня прождали в засаде загон, разбавляя светскую беседу коньяком, но зверь так и не появился. В конце концов император решил прекратить это бесполезное занятие и поехал во дворец, досадуя из-за потерянного времени. Охота это хорошо, но сейчас его занимали дела куда более важные, и в последнее время этих дел было много. На задний план ушли балы, придворные церемонии и развлечения, участие в которых теперь представлялось не нужной, нудной обязанностью. Он начал понимать князя Львова, который смотрел на придворную жизнь с едва скрываемой усмешкой. Князю все это было просто не интересно.

Еще будучи наследником престола Александр Николаевич прикладывал все силы, чтобы самому разбираться с государственными делами, но в конце концов всегда следовал советам людей, которые понимали в делах больше него. Однако теперь перед ним было дело, которое захватило его полностью, и в котором он хотел разобраться сам. Этим делом была война. Благо у него под рукой имелся человек, всегда готовый помочь ненавязчивым советом, имеющий мнение отличное от других и вместе с тем, мнение, полностью раскрывающее дальнейшее развитие событий. Только сейчас, отправив князя Львова в Крым, Александр Николаевич понял, как его не хватает здесь, в Петербурге, и он ждал писем князя.

В приемной сидел фельдъегерь, и увидев императора, встал во фрунт. Вот и письма доставили, и не только письма. На столе лежали аккуратно упакованные свертки. От князя Львова. Что же, это замечательно. Александр Николаевич прошел в кабинет, и в первую очередь занялся письмами. Это настраивало на деловую обстановку, да и было очень любопытно узнать о делах князя.

Письмо начиналось, как водится, пожеланиями, а далее следовали подробности и описания в свойственном князю Львову стиле. Император раскурил сигару, и не спеша погрузился в подробности путешествия князя, его дел и лагерной жизни новообразованного полка.

Главное здесь, конечно, полк, хотя и само путешествие описано любопытно. Память императора отмечала имена и фамилии задействованных в деле лиц. Хорошая фамильная память, не раз помогавшая ему в делах. Любопытно была описана организация самого полка, да и то, что князю удалось так быстро наладить незнакомое дело удивляло и вселяло надежду. Из докладов Орлова и Дубельта Александр Николаевич знал, как туго делаются в империи дела, даже освященные вниманием и личным интересом государя. Да и отец много рассказывал о таких казусах. Однако набор практически завершен, и тульские винтовки пошли в полк. Князь пишет, что есть надежда уложиться в срок. Далее многочисленные пожелания. Как вполне верноподданнические, так и в принятом дружеском тоне. Каких-либо советов и предложений по управлению и развитию военной ситуации не было, хотя император на это надеялся. Впрочем, это понятно, не до советов сейчас князю Львову. Столько сделано, что даже удивительно, как ему удалось. Пожалуй в следующем письме нужно обратится с вопросами самому, пусть пока размышляет. Вопросы были, но время пока терпело.

Александр Николаевич отложил в сторону письма и с интересом посмотрел на свертки, а потом позвонил в колокольчик и позвал слуг. Вскоре свертки были распакованы, и их содержимое лежало на столе. Мундиры сероватой ткани, амуниция, знамена. Очень любопытно. Позвали караульных гвардейцев, и те первым делом развернули знамена. В комнате блеснул на изгибе красный бархат и взору императора предстал штандарт. Красное продолговатое полотнище на перекладине, расшитое золотой и серебряной нитью. От обычных дружинных ополченческих знамен оно отличалось аккуратным исполнением и своим внешним видом. Ополченческий крест был вышит золотом в правом верхнем углу и окружен серебряной вязью лаврового и дубового листа. Вместо обычного для дружинных знамен девиза 'За веру, царя и отечество' в нижней половине надпись — 'ТАРУССКИЙ ПОЛК ГОСУДАРСТВЕННОГО ПОДВИЖНОГО ОПОЛЧЕНИЯ'. Вся надпись выполнена заглавными буквами в римском стиле, да и сам внешний вид производил впечатление римского штандарта. Особенно тем, что древко венчал отлитый из бронзы двуглавый орел.

Достойно, весьма достойно. Кроме этого штандарта было еще несколько знамен, более похожих на обычные дружинные, но Александр Николаевич отметил именно этот. Немного смущало чистое поле в верхнем левом углу. Нет, штандарт и так смотрелся весьма достойно, но все же должно же быть у этого поля предназначение. Он посмотрел сопроводительное письмо, и прочитал объяснение — 'для дарственных надписей, ежели в ходе боевых столкновений с неприятелем, полк будет иметь отличие'. Что-же, разумно.

Перешли к мундирам. В кабинет был вызван караульный офицер и ему передали комплект формы с портупеей, сапогами и сумками. Ко всему этому прилагался рисунок из письма.

— Посмотрите, поручик, кому из солдат подойдет, пусть оденется и в кабинет.

Ждать пришлось не долго, и вскоре перед императором стоял молодцеватый крепыш-семеновец в новом с иголочки сером мундире. Фамильная память подсказала императору как зовут гвардейца — Обносов. Александр Николаевич с интересом потеребил ткань. Хороша, однако. Неужели у князя весь полк так обмундирован? Сам мундир смотрелся непривычно и необычно. Так же необычно, как и изобретенная князем винтовка. Пошит слишком свободно, чтобы соблюдать каноны парадной военной красоты, введенные в обиход его отцом, но вероятно удобен в ношении и в практическом применении на войне. Если винтовка была простым, эффективным орудием убийства, то мундир был одеждой для солдат отправленных это оружие применять. Вместе с тем, была в этом мундире какая-то законченность. Как завершенность образа, так и практическая проработанность. Когда он давал разрешение князю на самостоятельное изготовление мундиров, то прежде всего предполагал, что тот введет что-то новое на примере своего сюртука, а то офицеры уже начинали завистливо коситься на статских. Однако больших изменений в солдатской форме не ожидал. Может сумки по другому приладит. Чего ту менять-то?

Александр Николаевич осмотрел портупею. Портупея вместо плечевых ремней, непривычно. Он протянул гвардейцу подаренный князем штуцер и приказал сделать несколько артикулов. Тот все проделал с четкостью автомата и стал во фрунт.

— Ну как солдат, удобно?

— Все удобно, Ваше Императорское величество — отчеканил тот.

— Как фуражка?

Гвардеец ловким отработанным движением снял фуражку, причем взял ее не по-офицерски, за козырек, а как привык, за тулью. Повертел в руках и с интересом осмотрел. Фуражка была сделана из той же ткани, что и мундир, с небольшой тульей и большим козырьком. Он снова привычным движением водрузил ее на голову.

— Удобна, Ваше императорское величество.

Император еще раз с интересом осмотрел на гвардейца.

— Ну что-же, ступай к пруду.

Здесь переодетый в ополченца гвардеец произвел несколько выстрелов из привычного ему штуцера, а Александр Николаевич задумчиво смотрел. Выстрел стоя, с колена, лежа. Движения гвардейца Обносова были ловкими, уверенными и новый мундир ему никак не мешал. Скорее наоборот. После стрельб император еще раз спросил служивого.

— Что скажешь, удобен ли мундир?

— Удобен, Ваше императорское величество — подтвердил гвардеец.

— Что же, хорошо. В ближайшие три дня будешь ходить в нем. Если будут какие-то неудобства и неполадки, примечай. Скажешь старшему караула, чтобы через два часа отправил тебя ко мне в кабинет.

— Так точно. Ваше императорское величество.

Александр Николаевич повернулся и направился во дворец. Скоро должен прибыть военный министр князь Долгоруков, было бы любопытно узнать его мнение и удивить изобретенным князем мундиром.

Василий Андреевич прибыл как положено, через два часа и некоторое время дожидался императора в кабинете, а после долго с интересом рассматривал гвардейца Обносова, одетого в форму полка Тарусского ополчения. Мундир и снаряжение его удивили и заинтересовали. В конце концов это были не револьверы и многозарядные винтовки, а то, что всегда интересует военное начальство в первую очередь — новые мундиры. Гвардеец за короткий срок освоился с ополченческим мундиром и теперь выглядел в нем даже молодцевато. Василий Андреевич с интересом смотрел ткань, ремни, сумки. Особое внимание обратил на необычную фуражку, где вместо креста матово сияла армейская кокарда. Потом еще некоторое время задумчиво смотрел на странно одетого гвардейца.

Нет, он не считал, что мундир красив, как и не считал красивыми бывшие в обиходе в настоящее время мундиры. Каноны красоты, которым он поклонялся, остались в благословенном царствовании покойного императора Александра, про которого в обществе поговаривали, что он не покойный. Офицеры в строгих мундирах и эполетах, солдаты в высоких киверах. С тех пор, по мнению Василия Андреевича мир совсем не улучшился. Передельные ружья были ничем не лучше кремниевых ружей, а уж про мундиры и говорить нечего. До недавнего времени так и было. Теперь вот штуцера с новыми пулями, винтовка князя Львова, и новые мундиры ей под стать. Наступало новое, совсем ему непонятное время. Однако если смотреть на мундир с точки зрения его назначения, то надо признать, что лучшего и ожидать нельзя. Таким ополченцам еще и солдаты завидовать будут.

— Право, Ваше императорское величество, не ожидал, что у князя ополченцы будут так ладно выглядеть. Очень достойно. Непривычно, но достойно. Так пожалуй, и армейские, такие мундиры захотят — обратился он к императору.

— Непривычно, Василий Андреевич, но любопытно. Посмотрю еще немного, удобен ли мундир в обиходе, и ежели все хорошо, пожалуй, подпишу на утверждение — Александр Николаевич обернулся в сторону стоящих у стены знамен — а теперь посмотрите вот это. Нужно утвердить один штандарт, любопытно ваше мнение.

Знамена военный министр рассматривал даже с большим интересом, чем мундиры, и его внимание сразу привлек один. Тот, что с орлом. Красный бархат, ополченческий крест в венке из дубовых и лавровых листьев, строгие буквы надписей. Такой и в гвардейский полк было бы не зазорно утвердить.

— Этот — он уверенно указал на штандарт с двуглавым орлом — совсем не плох.

Император улыбнулся столь скромному утверждению.

— Тоже так полагаю.

Они еще немного постояли около знамен и перешли к делам.

Доклад военного министра длился не более получаса. Составлял его Василий Андреевич исходя из донесений подчиненных, поэтому выводы были неоднозначные и осторожные. В первую очередь в докладе указывались мнения командующего Южной армией князя Горчакова и губернатора царства Польского, а заодно и командующего западным направлением Паскевича, князя Варшавского. Помня старые ошибки, доклады военный министр не приукрашивал, но все равно, описание военной ситуации получилось какое-то невнятное. Вроде опасности нет, все необходимое для победы делается со всевозможным усердием, но нет и успехов, а отчеты с мест пронизаны предчувствием грядущих неприятностей. Александр Николаевич уже знал цену таким докладам и еще раз вспомнил о князе Львове. Поскорее бы прибыл в Крым, разобрался в обстановке и отписался. Принимать решения на основании таких вот докладов он не желал. Однако письма князя пока не было, а вопросы с усилением Крымской армии нужно было решать сейчас. Император раскурил сигару, затянулся и задумчиво посмотрел на военного министра.

— Что у нас с усилением Крымской армии, Василий Андреевич?

— Четвертая и пятая пехотные дивизии готовятся к переходу в Крым, Ваше императорское величество. Провиант и припасы для них также готовят к отправке в Крым — военный министр немного замялся — правда пока не знают, как лучше доставить чтобы решить вопросы со снабжением. Горчаков в письмах жалуется на плохое снабжение и недобросовестное отношение к делу интендантов.

Сказал бы уж прямо, кражи — заметил про себя Александр Николаевич и вздохнул.

— Будем ждать реляций от князя Львова. Может он подскажет что-то дельное по этой нашей беде.

— Полагаете, князь может с этим разобраться?

— Полагаю, что может. Знаю его давно, и успел убедиться в его способностях — император задумчиво посмотрел на окно сквозь вьющийся дым сигары — Четвертая и пятая дивизии это хорошо, но мало. Крымскую армию нужно усилить дополнительными войсками. Подумайте над тем, что мы можем снять с западного направления и из-под Петербурга.

Василий Андреевич Долгоруков на некоторое время замолчал, переваривая услышанное. Неужели император действительно собрался дать решительное сражение в Крыму, оголив для этого другие направления? Он вспомнил о князе Варшавском. Ох, не просто это будет.

— Сколько же полагаете направить дополнительно войск, Ваше императорское величество?

— Сколько сможем собрать. Если получится, отправить одну-две дивизии полного состава, и сколько-то вывести беря из дивизий полки и батальоны. Хорошо бы получить дополнительно двадцать-сорок тысяч войска. Нужно также снять с крепостей и отправить сколько-то пушек большого калибра.

Военный министр только растерянно вздохнул и сказал осторожно.

— Это будет не просто, государь.

— Знаю, Василий Андреевич, обдумайте этот вопрос.

Долгоруков согласно склонил голову.

— Пока вижу лишь одно препятствие — князь Варшавский будет не согласен, а ведь от него зависит безопасность западных рубежей.

Александр Николаевич хотел вспылить, но сдержался. Упорство генерал-фельдмаршала Паскевича, князя Варшавского вскрылось лишь ближе к кончине отца, из донесений осведомителей Дубельта. Не хотел князь войны, да и исход войны на юге его не слишком беспокоил, главным считал стояние западной армии против австрийцев и пруссаков. Из-за этого своего убеждения, он позволял себе такие вольности, о которых другие и не помышляли. Натурально дурачил покойного государя, в письмах сообщая о маневрах армии в ответ на движение австрийских войск у границы. Объясняя этим невозможность передачи части войск в Южную армию. Император успокоился, вздохнул, вспомнил разговор с князем перед отъездом, и стал объяснять ситуацию военному министру словами князя Львова.

— И что же князь Варшавский? Ведет бои с неприятелем? Или опять будет рассказывать сказки про маневры, как это было со вторым корпусом Панютина? Давайте, Василий Андреевич, уже прекратим эту комедию. Мой отец имел возможность милостиво относится к таким выходкам, но у меня возможности нет. Дела слишком серьезны. Мы сейчас держим много войск для противостояния нападению, которое может и не случится, в то время, как кровавые бои у нас идут в Крыму и на Кавказе. Армии там истекают кровью, а мы не хотим оказать им помощь, даже имея для этого силы. Может лучше направить войска туда, где действительно идет война?

— Но попытка нападения на Петербург уже была, опасность и сейчас реальна — осторожно возразил Долгоруков.

— Реальна — согласился император — но до такой ли степени? Способны ли сейчас союзники на десант, подобный крымскому под Петербургом? Осведомители в Европе доносят князю Орлову, что свободных сил и средств у них на это нет. Все идет на юг. Поэтому посмотрите какие части возможно перевести в Крым и заместите их ополчением. С осторожностью берите только из Средней армии, граница там почти открыта.

Василий Андреевич возражать больше не стал, только склонил в согласии голову.

— Будет исполнено Ваше императорское величество.

Военный министр удалился, а Александр Николаевич стоял у открытой форточки, откуда в комнату дул сырой весенний ветер и сквозь окно задумчиво смотрел на пасмурное небо.

Он не был удивлен отношением Долгорукова к своему приказу, хотя неприятное ощущение недопонимания осталось.

Еще при его отце по отношению к войне негласно существовали три партии. Первая хотела немедленного выхода из войны на любых условиях и скорейшего заключения мира, поскольку победы в войне не видела и не желала. Вторая состояла из царедворцев старой закалки, выдвиженцев отца. Они войне не противились, многие ее хотели, но когда все пошло не так, стали проявлять благоразумную осторожность. В победу уже не верили и даже к ней не стремились. Считали выходом из ситуации накопление войск и упорное сопротивление, в надежде, что измотанный противник пойдет на мировую. Больше всего боялись побед над неприятелем. Особенно легендарный генерал-фельдмаршал Паскевич. Считали, что раздраженные поражениями союзники, подгоняемые общественным мнением своих стран, соберутся с силами и ударят со всех направлений. И у них были основания так полагать. Третья партия состояла из славянофилов, единомышленников фрейлины Тютчевой. Здесь тоже в победу верили мало, но были готовы идти до конца.

После вступления на престол Александр Николаевич решил продолжить политику покойного батюшки и вести войну не помышляя о позорном мире, но тут столкнулся с тем, что высшие сановники, доставшиеся ему от отца не верили в победу. А как победить с таким отношением? Для победы благоразумия недостаточно, оно в такой ситуации даже вредно. Он вспомнил Меньшикова, Горчакова, Паскевича и сделал вывод — старые они уже. Чинами и наградами отмечены так, что и стремиться больше не к чему, можно только терять. Однако других у него нет. Либералы и славянофилы, люди больше идей, а не дела. Единственным человеком дела которого он знал, и кто имел оригинальное мнение об этой войне, был князь Львов. Тогда он вызвал Львова, и после той, памятной беседы понял, что надежда если не на победу, то на мир без позора, есть. После этого планы на войну поменялись.

Долгоруков ушел озадаченный приказами, поскольку отправка князя представителем императора это одно, а отправка дополнительных войск, это совсем другое. Ну ничего, пора старикам встряхнуться и доказать, что не зря покойный отец осыпал их чинами и наградами. Придется, ведь других генералов у него пока нет, да и солдатам и офицерам уже надоели невнятные наступления с отступлениями после достигнутых успехов. Это подрывает веру армии в начальство и его императорскую персону как высшую власть.

Александр Николаевич досадливо покачал головой. Жаль, что рядом нет князя Львова. Сейчас очень нужен его совет.

Глава 5

Полковник Добрынин постучал в номер князя Львова ранним утром, когда над Мариуполем едва забрезжил рассвет.

— Андрей Дмитриевич, вставайте, нам пора.

Андрей через силу поднялся с кровати, плеснул из кувшина в ладонь воды, умылся, и посмотрел сквозь окно на розоватую небесную пелену. Действительно, им уже пора.

Ночь выдалась тяжелой и большую ее часть он провел за составлением писем и отчетов. Сначала императору, потом военному министру. Составил отчет о путешествии и положении дел с хранением провианта на тыловых складах. Отдельно предложения Добрынина по снабжению, а также его собственные по созданию особой интендантской службы, и в завершении, как здесь принято, пожелания. Заснул Андрей уже ближе к рассвету, так что сейчас пребывал в самом скверном физическом состоянии. Но нужно было ехать, на улице их уже ждали несколько легких колясок, с владельцами которых договорились еще вчера. К его удивлению на улице ждали не только коляски. У дверей гостиницы стояла небольшая группа степенного вида штатских в добротных сюртуках. От нее отделился один, видимо представитель, и робко подошел к князю Львову. Андрей едва скрыл улыбку, когда услышал его фамилию — Деспот, купец первый гильдии. На деспота благообразный степенный господин похож не был. Доброе с хитринкой лицо в окладистой бороде излучало настороженность и интерес.

— Ваше высокоблагородие, позвольте обратиться.

— Слушаю.

— Извещены о нападении неприятеля на город, и не знаем, что делать. Всю ночь интенданты эвакуировали военные склады из порта, но как быть нам? Есть ли опасность для коммерческих товаров?

Андрей посмотрел на него с любопытством.

— А вы как полаете?

— Даже не знаю, что думать. Англичане торговая нация, приватную собственность не трогают, а с другой стороны, на этой войне про неприятеля о таком наслышаны, что остается самое худшее предполагать — Деспот смотрел на него внимательно, ожидая ответа.

— Я бы советовал эвакуировать ваши товары. Непременно увезите куда-нибудь. Англичане могут перепутать или просто разорят все, что попадет им под руку, невзирая на то, чей товар.

Купец расстроенно кивнул, вздохнул и спросил.

— А что делать с кораблями?

Андрей с сожалением покачал головой.

— Даже не знаю, что сказать. В таких делах я разбираюсь плохо. Могу лишь дать совет. Те корабли, которые возможно увести, уводите в устье Дона. Неприятель доберется туда не скоро.

Деспот откланялся и пошел к своим озадаченный намечающимися заботами. Пока укладывали багаж, Андрей некоторое время стоял и смотрел, как местные купцы что-то живо обсуждали между собой, а потом он и его подчиненные сели в экипажи, и отправились в Бердянск.

День выдался жаркий и ветреный. Утренняя свежесть быстро прошла и вскоре над весенней степью порывами подул густой теплый поток, далеко разнося облака пыли, вьющиеся за колясками. Весь путь до Бердянска Андрей, как и остальные, дремал убаюканный мерной тряской и сладкими запахами пробудившейся степной природы. В город прибыли ближе к полдню и здесь их уже ждали. Полковника Львова встретили местные власти и воинское начальство. Хотелось бы сказать, что слава идет впереди нас, но в данном случае впереди шли посланные из Мариуполя гонцы с сообщением о возможном нападении и прибывшем начальстве из Петербурга. Никаких бумаг предъявлять не пришлось, все и так смотрели ему рот. Здесь уже шла эвакуация складов. Доложили, что курьеры в Геническ и на Арабатскую косу отправлены.

Смена лошадей и дальнейший путь на Мелитополь, куда они прибыли ближе к вечеру. Сразу по прибытии Андрей передал Тихону Шептунову письма, написанные прошлой ночью в мариупольской гостинице.

— Нужно отправить в Петербург государю императору как можно скорее. Как скоро это возможно сделать?

Тихон Андреевич письма взял, понимающе кивнул.

— Доставим по нашей линии. Десять — двенадцать дней. Быстрее только фельдъегерем, и то не всегда.

— Что же, очень хорошо.

Сроки казались приемлемыми. В Мелитополе переночевали и утром отправились к Перекопу. Однако круговой дорогой, через Каховку, не поехали. Проехав несколько верст по каховской дороге, свернули на едва заметный степной шлях и отправились на юг. Возчики уверяли, что так быстрее и обещали до вечера доставить пассажиров до места назначения. Это было рискованное предприятие. Местность вокруг лежала пустынная, с редкими признаками человеческого бытия. Балки, редкие леса, и совсем не часто попадались хутора и селения. Не приведи Бог, случится поломка, помощи искать придется долго. Но Господь был милостив, и ближе к вечеру они выехали на дорогу из Каховки в Перекоп, по которой в сторону Крыма медленно двигались вереницы телег. Везли провиант, сено, дрова. Проезжая последние версты до Перекопа Андрей мог наглядно видеть, что представляло из себя снабжение Крымской армии. В Перекопе их уже ждали.

Бивуак казачьей сотни наши быстро. Ушлые возчики расспросили знакомых и скоро их коляски стояли перед небольшим лагерем из старых палаток. Рядом стреноженные кони флегматично жуют сочную весеннюю траву. Казачьему сотнику в чине поручика были предъявлены документы и тот представился.

— Поручик Золотов Антон Георгиевич. Отправлен подполковником Кострюковым по приказу военного министра для вашего сопровождения.

— Давно здесь?

— Уже неделю ожидаем.

Выглядел поручик молодцевато, но несколько устало. Синий мундир, папаха, брюки с широкими красными лампасами. На молодом, чисто выбритом лице выделяются короткие вислые усы. Андрей кивнул.

— Хорошо поручик. Завтра нужно быть готовым к отъезду.

А далее, пока не стемнело, они занялись тем, что представляло для полковника князя Львова и полковника Добрынина самый большой интерес. Осмотрели расположенные в Перекопе и за городом склады и госпитальные бараки. И то, и другое произвело на них удручающее впечатление. Тем более, что строения мало чем отличались друг от друга. И госпитальные бараки и склады были обычными полуземлянками, стоявшими рядами, а часто и без всякого порядка на огороженных площадках. И если для складов такие строения более-менее подходили, по дороге они видели и хуже, то для госпиталей были явно непригодны. Около госпитальных бараков лежали или сидели раненые, сновали фельдшера и санитары. Над всем царил тяжелый запах лекарни, перемешанный с резкими запахами аптеки. Даже свежему морскому ветру было не под силу прогнать эти ароматы. Андрей осмотрел госпитальные полуземлянки и поинтересовался странным устройством строений у местного начальства. Седой доктор в военном мундире пожал плечами.

— По другому строить здесь не получится. Недостаток леса. Да-с. Хорошо хоть так обустроились. Вы и не представляете, господин полковник, что здесь было зимой. Не знали где раненых и больных размещать. Случалось, под открытым небом днями держали.

Андрей только расстроенно покачал головой. Почему-то вспомнилась Наталья Лопухина с ее стремлением к подвигу. Желание похвальное, но сколько она протянет в таком аду? И это ведь не самые плохие условия. В Симферополе вероятно еще хуже. Он обернулся к Добрынину и по задумчивому лицу полковника понял, что все виденное его тоже расстроило.

— Что скажете, Иван Матвеевич?

Тот лишь покачал головой.

— Боюсь, это еще не самое плохое. Плохое мы увидим дальше.

Их отряд выехал в Симферополь рано утром. На этот раз все ехали верхом. Впереди авангард сотни во главе с есаулом Золотовым, в середине его отряд, и замыкали колонну казаки с запасными лошадьми. Долгая дорога притомила спутников князя Львова, поэтому ехали молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Однако казаки были веселы. Недельное сидение им уже надоело, и походу были рады. Андрей ехал рядом с Добрыниным и молча осматривал окрестности. Ему нужно было подумать. Все, что он увидел в Перекопе, требовало корректировки планов.

Да, перекопские склады и лазареты представляли неприглядное зрелище, но не это его озадачило. Нечто подобное он и ожидал увидеть. На раздумья князя Львова навели вереницы телег по дороге к Перекопу и те, что шли дальше, в Симферополь и Крымскую армию. Именно они были нитью жизни для бьющегося с превосходящим противником войска. Очень тонкой и не надежной нитью. Ведь если подумать, в Крыму же практически нет ничего. Ни дерева, ни провизии, ни фуража для лошадей, и все сюда везут морем на кораблях или сушей на этих самых лошадках. Значит кроме фуража для армейского конного парка, нужен фураж для ломовых лошадей. По другому доставить все необходимое не получится, и это первая проблема. К тому же вероятно самая главная. Даже не наличие провизии и фуража, а просто возможность их доставить. Хотя, Добрынин не упоминал об этой проблеме отдельно, когда соглашался на его предложение по организации еще одной интендантской службы. Может только Андрей, как сторонний человек, считает это проблемой, а другие уже нашли решение? Вот только, если учесть все, что он видел собственными глазами, это представлялось маловероятным. Нужно переговорить с полковником Добрыниным по этому поводу. Благо полковник ехал рядом и задумчиво осматривал зеленое раздолье вокруг. Только что они проехали Армянск и впереди опять лежала степь, покрытая молодой волнующейся травой. Андрей прервал его размышления.

— Иван Матвеевич, устали?

Добрынин кивнул.

— Есть немного. В разъездах постоянно, но так скоро и долго никогда не ездил. Только усталость, не велика забота. Вот, все думаю над делом, которым вы меня озадачили, Андрей Дмитриевич.

— Я тоже, и знаете, есть вопросы.

— О чем же?

— О возах и телегах, что мы видели на пути к Перекопу. Как то несерьезно все выглядит. Оттого и сомнения. Возможно ли доставить провизию и боеприпасы даже если будем иметь их достаточно количество?

Добрынин задумчиво кивнул.

— Это тоже беда. Плохо здесь все, Андрей Дмитриевич. Вопросы доставки к моим делам не относятся, но я интересовался по случаю, и знаю, генерал-интендант Затлер очень озабочен этим вопросом. Даже подрядили крестьян из Таврической губернии на подвоз. Только думаю, это вряд ли делу поможет. Достаточное количество припасов таким образом не поставить.

— Что-же предлагаете?

— Вижу только один выход — доставку вести моей службой и выделить под это достаточное количество людей, телег и подвод. Лучше воинские команды или ополченцев. От Перекопа до Армии организовать склады по типу военных лагерей, до Перекопа можно кого-нибудь подрядить. Только лучше не крестьян, а ломовых извозчиков. Так есть какая-то гарантия, что провиант и воинские припасы будут под постоянной защитой и контролем. По-другому только железной дорогой, но это сами понимаете, не возможно. — Добрынин рассмеялся, и с интересом посмотрел на полковника Львова, ожидая услышать его мнение.

Андрей кивнул. Все сказанное представлялось разумным, а уверенность полковника Добрынина в том, что он сможет все воплотить в жизнь, вселяла надежду. Однако Иван Ильич его разочаровал.

— Надо понимать, Андрей Дмитриевич, что мы сможем лишь улучшить снабжение, но определенная недостача припасов будет всегда. Эта война особенная, мы к такой не были готовы.

Да, особенная. Хорошее определение нашел полковник. По сути прообраз войн будущего, когда большие армии месяцами и годами стоят на стационарных позициях, а службы снабжения организовывают логистику и доставляют туда все необходимое. Наступления готовятся минимум за месяц и начинаются тогда, когда готовы провиант и боеприпасы, а заканчиваются, когда припасы иссякают. В такой войне все необходимое доставляется по железной дороге или автотранспортом, а здесь ничего этого нет. Союзники не замечают особенностей войны, потому что снабжают свои войска по морю. В этой ситуации остается лишь имитировать снабжение войск будущего и то, что предлагал Добрынин, было похоже.

С другой стороны, это объясняло передвижения армий союзников. Они привязаны к портам и побережью и не пойдут вглубь полуострова и самой России, потому что бояться оторваться от снабжения. Ведь тогда они не смогут удержать ни одной захваченной позиции. Объясняло это и некоторые моменты сложившейся в настоящее время диспозиции и отношение к ней начальства Крымской армии. На побережье под контролем неприятеля находится Евпатория и после неудачного февральского штурма все о ней забыли, хотя от Евпатории до дороги из Перекопа в Симферополь, по которой идет снабжение Крымской армии, не более сорока верст. Скорее всего местное воинское начальство уже поняло, что рейды вглубь полуострова союзникам не по силам и решило, что для охраны дороги достаточно казачьих разъездов. Однако с Евпаторией рано или поздно придется что-то делать.

Добрынин, наблюдавший за его озадаченным лицом, наконец решился.

— О чем размышляете?

— Да вот, напомнили мне об особенной войне. Действительно, какая-то особенная, несерьезная война получается. Этой зимой генерал Хрулев пытался отбить Евпаторию, и после недолгого штурма и потерь отступил. Сейчас имеем на фланге неприятеля, который может в какой-то момент решиться выступить, и прервать наши линии снабжения. Можно ли представить, чтобы ранее после первой неудачи войска отступили не достигнув цели, и более не предпринимали попыток? Было ли такое во времена фельдмаршала Суворова, во время войн с империей Бонапарта или даже во время недавней венгерской кампании? Читали реляции в газетах про Балаклаву и Инкерман? 'После достигнутых успехов войска отступили на исходные позиции'. Представляю, что творится в головах офицеров и нижних чинов от такой войны.

Добрынин усмехнулся в усы и ответил.

— Вы правы, хотя говоря, что война 'особенная' я имел ввиду другое. А об остальном вам, Андрей Дмитриевич, должно быть виднее. Вы в Петербурге в высокие кабинеты вхожи.

— Я понял, что вы хотели сказать, и насчет высоких кабинетов все верно. Высоких кабинетов это тоже касается. Оттуда все идет. Только воля Государя императора не в высоких кабинетах исполняется, а на местах. Сейчас вот через нас.

Андрей еще много хотел сказать по этому поводу. Было, что сказать, но промолчал. Решил, что еще не время для разговоров на эту тему. Однако, по поводу доставки припасов ответил.

— А ваше предложение по подвозу разумное, только нужно все хорошо обдумать.

Они ехали споро, лишь изредка останавливаясь на короткие привалы. Проезжали редкие татарские села и расположенные вдоль дороги полевые склады. В этот день они проехали более сорока верст и заночевали в степи, недалеко от дороги, а на следующий, уже затемно, въехали в Симферополь.

* * *

Над Бельбекской долиной парила знойная жара, хотя до полдня было еще далеко. Лишь изредка с моря задувал ветер и шевелил колыхающееся тепловое марево. Андрей с полусотней казачьего сопровождения устроился на склоне невысокого холма в центре обширного бивуака, напротив ставки командующего армией и пил заваренный денщиком Скомороховым кофе. К этой процедуре были также приобщены поручик Золотов и поручик Стрешнев. Для Стрешнева полковничий кофе стал уже привычен, и ароматный напиток он пил с наслаждением, мелкими глотками. Золотов же время от времени подозрительно посматривал в чашку. Все ждали командующего Крымской армией, генерал-адъютанта князя Горчакова. Рано утром командующий отбыл на Инкерманские высоты для осмотра передовых позиций армии и возможных изменений диспозиции неприятеля, и прибыть должен был только к обеду. Как ни странно, но сейчас Андрей был рад, что не застал в лагере Горчакова. Появилась возможность хоть немного прийти в себя и собраться с мыслями. Это путешествие его порядком утомило.

Симферополь удалось увидеть лишь мельком, с утра. Не город, а какой-то сплошной лазарет. Едва нашли квартиру на ночлег. Впрочем, Тихон Шептунов его успокоил. Ночлег, это временное, днем он обустроит людей на квартире по их ведомству. Андрей только кивнул. Здесь их пути временно расходились. Шептунов налаживал связи на местах и собирал сведения, а Добрынин со своими подчиненными занимался проверками состояния снабжения в Крымской армии. Перед отъездом Андрей ему напомнил.

— Я знаю, что военный министр наделил вас полномочиями, но Иван Матвеевич, помните — у меня есть предписание государя императора по нашей миссии. Если возникнут какие-то препоны, или полномочий окажется недостаточно, обращайтесь немедля.

Добрынин согласно кивнул.

— Непременно. Сначала осмотрю все, что находится здесь, в Симферополе, а потом вслед за вами в Бахчисарай и Бельбек.

День скорой спешки с ночевкой и вот он здесь, в Бельбекском лагере. Вскоре у штабных строений показалось движение, а это означало, что командующий прибыл. Андрей оправил мундир, надел на голову каску и взял на заметку, что ни в Перекопе, ни в Симферополе, ни здесь, в Бельбеке, касок на офицерах он не видел. Все носили фуражки. Фуражка у него была и даже не одна, но для представления командующему он решил все-же прибыть при полном параде. Ждут человека из Петербурга, значит будет такой человек. В новенькой каске, новом мундире, начищенных до блеска сапогах.

После приезда командующего начался прием посетителей, и Андрей спокойно ждал пока подойдет его очередь. Он знал, что если обратится напрямую к адъютанту, то его примут вперед других, но не обращался. Идет война и возможно эти люди сейчас решают важные и срочные дела.

Однако вскоре очередь прошла и князь Львов предстал перед адъютантом, передал ему сопроводительные документы. Тот некоторое время удивленно смотрел на залетную петербургскую птицу в новом ладном мундире и каске с шишаком, но прочитал документы, и сразу стал серьезен.

— Ваше сиятельство, его высокопревосходительство ждут вас.

Да, ждут. Андрей это уже понял. Бумаги пришли, и опять как говорится — наша слава идет впереди нас.

Горчаков встретил князя Львова стоя у стола. Андрей сделал несколько строевых шагов в его сторону, отдал честь и представился.

— Полковник князь Львов по поручению Его императорского величества государя Александра Николаевича — он вручил князю Горчакову пакет, и с интересом наблюдал, как командующий внимательно читает поданные бумаги.

Ростом он был чуть выше среднего, небольшая залысина спереди, коротко стриженные волосы и уже привычные усы в николаевском стиле. Выглядел князь совершенным стариком и Андрей заметил, что был растерян. Читал медленно, периодически поднося документы к лицу или поднося к бумаге лорнет. Вероятно, близорук. Наконец он положил бумаги на стол, устало вздохнул, и пригласил к столу Андрея.

— Присаживайтесь, князь — Горчаков помолчал немного, и продолжил сначала слегка невнятно, но потом все более уверенным тоном — Всемерно рад тому, что государь решил сам разобраться в сложившейся у нас непростой обстановке, и полагаю, что вы донесете до него все правильно. Да-с. Уверен в этом — он вздохнул и озадаченно посмотрел на полковника Львова — Но все же, князь, есть вопросы. Может, поясните, как далеко простираются ваши полномочия. Представлять персону государя императора — что это значит? Что вы собираетесь делать, полковник?

Андрей с интересом смотрел на Горчакова и вспоминал все, что говорили о князе в Петербурге. Не самостоятелен, не решителен, но всяко лучше Меньшикова, который уже всех достал. Князь очень долго служил начальником штаба при фельдмаршале Паскевиче, человеке властном и не терпящем чужих мнений. Видимо это и сказалось на его характере. Хуже того, Паскевич и сейчас формально является начальником Горчакова, и вероятно донимает его своими инструкциями. С одной стороны Паскевич, не желающий войны и напрасного, по его мнению, кровопролития, с другой Николай, требующий побед. А крайним здесь выходит командующий Крымской армией князь Горчаков. Михаил Дмитриевич, наверное, чувствует это отношение и вряд ли оно ему нравится. Возможно, только сейчас, когда императора Николая не стало, он начал ясно понимать, что ответственность за поражения в этой войне возложат и на него. Обществу мало того, что он старательно исполнял высочайшие приказы, обществу нужны победы.

Андрей доверительно склонил голову.

— Поражения армии, Ваше высокопревосходительство. Из-за них мы попали в очень трудное положение. Неприятель хочет решительно закончить войну и у нас есть лишь один шанс исправить ситуацию. Государь император желает во всем разобраться, получать скорые сведения от лица, мнению которого он доверяет. В данном случае это я, и таково высочайшее поручение. Также имею сведения о том, что принято решение об усилении Крымской армии для решительного сражения с неприятелем. Всячески способствовать подготовке к этому сражению, тоже является моим поручением.

Горчаков оживился.

— По этому поводу поступили сведения от военного министра, но все слишком обще. Может скажете, когда возможно усиление и каково оно будет? Будут ли дополнительные провиант и припасы?

— Слышал, что решительные действия планируют на вторую половину лета. Провиант и припасы обещали. С целью проверки вопросов снабжения со мною прибыл полковник Добрынин.

— Даже так — Горчаков неподдельно воодушевился — Признаться, очень рад это слышать. Просил военного министра о таком человеке, а то уж и не знаю, что делать. О беспорядке со снабжением и злоупотреблениях интендантов даже в Петербурге наслышаны.

Командующий смотрел на князя Львова с интересом. Князь начинал ему нравиться. Нет, конечно, некоторое расположение к князю Львову, посланнику императора, он испытывал изначально. Михаил Дмитриевич имел странное представление об организации общества доставшееся ему со времени воспитания в молодости и юности. Последующая военная служба с ее жестким подчинением только укрепила это представление. В его понимании знать составляла высшую касту людей, одаренных господом Богом великими дарами и способностями. К этой касте принадлежали государь император, правящие семьи Европы, титулованные фамилии, он сам, и несомненно, сидевший перед ним князь Львов, отмеченный расположением особы государя императора. Да, ему уже надоели постоянные одергивания и понукания, различные люди, пытавшиеся влезть в командование армией. Тот же барон Вревский, например. Однако в отличие от барона в глазах князя Львова было понимание и где-то даже сочувствие.

— Что же хочет знать государь?

— Все, что поможет составить мнение о положении дел — Андрей достал письмо об отправке войск к Керчи и протянул командующему — и еще вот это поручение.

Михаил Дмитриевич склонился над протянутой бумагой, а когда поднял голову, было видно, что он расстроен и озадачен.

— Неужели все так серьезно? До меня дошли сведения об эвакуации складов по северному побережью Азовского моря, но я полагал, что это опасения местных властей.

Андрей внимательно посмотрел на командующего.

— Это было мое распоряжение.

— Получили сведения о нападении?

— Не совсем — Андрей указал на лежащее на столе распоряжения об отправке войск в Керчь — В Петербурге возможность нападения рассматривали как очень вероятную, когда же посмотрел ситуацию на месте, то для меня многое стало ясно. Так что действовал в исполнении данного приказа.

Командующий стал серьезен и задумчив. Внимательно смотрел на князя Львова почти не моргая. Показалось и счел возможным объявить эвакуацию. Каковы же полномочия князя? Вероятно, у него есть не только те бумаги, которые он предоставил.

— Отчего же считаете, что нападение возможно в ближайшее время?

— Им нужно как можно быстрее отрезать нас от снабжения пока не начались основные бои за Севастополь. Боюсь, я уже опоздал.

Горчаков задумался.

— Ежели желаете успеть как можно скорее, то следуйте обратно в Симферополь и берите под командование резервные батальоны Подольского и Тарутинского егерских полков. Для сопровождения возьмите несколько эскадронов Рижского драгунского полка. Всего с драгунами три с половиной тысячи наберется. Бумаги я напишу. Не знаю, сильно ли это поможет делу, но большего дать не могу. Войск ни в тылу, ни на позициях не хватает, да и не успеют они.

— Благодарю, Ваше высокопревосходительство.

— Не за что, князь. Силы не велики, неужели полагаете удержать неприятеля?

— Видно будет. Может удастся хотя бы задержать на день-другой и эвакуировать гражданских. Будем надеяться, что Донское казачье войско успеет за это время провести мобилизацию и защитит побережье.

Горчаков по старчески глухо вздохнул.

— Будем надеяться, что они вообще не решатся на это предприятие. У нас и без этого забот полно — он подошел к столу у окна на котором лежали карты — вот извольте посмотреть. Вам ведь нужно будет писать доклад государю.

Андрей подошел и углубился в чтение карт. Здесь был тот же Севастополь, что он видел картографическом кабинете военного министерства, но более подробный. Позиции противника помечены датами и часто знаками вопроса. Дивизии, корпуса, батареи. Многие воинские части подписаны фамилиями. Командующий водил по карте карандашом и давал пояснения.

— Ближе всего к северной стороне и северному укреплению стоит Боске. Сущий дьявол, смею заметить. Атаки ведет с напором и неизвестно куда пойдет. Сейчас его держат Селенгинский, Волынский редуты и Камчатский люнет. Они сейчас все держат. Полагаю, следующей целью неприятеля будут они. Пока эти укрепления не захвачены, взять Малахов курган им будет трудно.

Михаил Дмитриевич вел карандаш по дуге вокруг Севастополя поочередно перечисляя силы неприятеля. Андрей улучил момент, когда командующий на некоторое время замолчал, и задал вопрос.

— Какова же общая численность союзников?

— Точных данных нет, но мы полагаем, что тысяч сто пятьдесят будет, вдвое больше, чем есть у нас, и силы их продолжают увеличиваться. Пелисье, сменивший на днях Канробера намерен приступить к решительным действия в ближайшее время. Вот гадаем куда он пойдет. На Севастополь, или через Черную речку атакует наши позиции на северной стороне. С их силами имеют много возможностей — Горчаков прервался и подслеповато с интересом смотрел на князя Львова. Понимает ли, что это значит.

Андрей понимал. Союзники могут ударить в двух направлениях, и успех на любом из них будет означать поражение русской армии. Из-за этого Горчаков вынужден держать силы и в городе и на позициях вдоль речки Черной, и не может оказывать Севастополю действенной помощи. Михаил Дмитриевич удовлетворенно кивнул. Понимает князь Львов, и это хорошо.

— Положение наше серьезное. Сами видите не до наступления сейчас. Будет большим успехом если удастся позиции на Черной и под Севастополем удержать.

Андрей это уже понял. Задумчиво покивал головой и тут его взгляд уперся в подписанные карандашом номера частей обозначенных на карте вдоль Черной. Части располагались вдоль реки по правому берегу, и лишь некоторые стояли за рекой. Там, на неправильном овале холмов, было четко прописано 'Федюхинъ'. Федюхины высоты пока наши. Он указал на карту.

— Ваше высокопревосходительство, высоты на том берегу мы удерживаем?

— Высоты наши. Там несколько батарей стоит, но уже принято решение вывести их за реку. Боске атакует холмы, и рано или поздно захватит, а силы нам сейчас и самим нужны. В городе большие потери и есть нужда в подкреплениях.

Андрей задумчиво смотрел на карту. Выходит, Федюхины высоты пока наши. Неплохо было бы их удержать, но возможно ли? Он вспомнил о приказе императора с пустым местом, что лежал в его походном сундучке. Вписать приказ об удержании позиций и отдать Горчакову. Пусть ищет возможности удержать высоты. Если удастся удержать, то их позиции в предстоящем сражении будут куда более выгодными, чем это было в истории, которую он помнил. В том предприятии, что ему предстояло, любая мелочь была подспорьем. Андрей чувствовал, что вот такими небольшими изменениями, как эвакуация азовских складов, захват позиций в предстоящих сражениях, он и должен начинать изменение истории. Менять, наблюдать за тем как идут события, и снова вмешиваться. Дело-то незнакомое.

Однако за бумагой не побежал. Он ясно видел, что дела здесь идут совсем не так, как их представляют в Петербурге, и не так, как их представлял он. Непросто здесь все. Он глубоко вздохнул, словно принимая для себя непростое решение, и обратился к командующему.

— Ваше высокопревосходительство, есть ли возможность удержать высоты?

Горчаков замер от удивления и озадаченно смотрел на князя. Андрей не стал выдерживать паузу и быстро пояснил.

— Решение о сражении принято, и исходя из диспозиции войскам нашим наступать придется через Черную. Если высоты будут в руках неприятеля, они станут препятствием для любого наступательного маневра. Большой крови будет стоить их захват.

Сквозь очки во взоре Михаила Дмитриевича вспыхнуло мгновенное раздражение. Тоже мне нашелся советчик. Однако он ничего не сказал, и склонился над картой. Верно все говорит полковник Львов. Высоты будут нужны, если в Петербурге действительно принято решение о сражении, только откуда силы взять.

— Говорите подкрепления будут в июне?

— В июне, начале июля.

Командующий стал серьезен, и продолжил внятным, размеренным тоном.

— Очень мало свободных войск. Части с высот планировал в город вывести. Если оставим на позициях, то лишим город поддержки, а людей там и так не хватает. К тому же тогда здесь тоже усиление понадобится — он ткнул пальцем в извилистую полосу реки — Защиту линий снабжения придется обеспечивать — Горчаков покачал головой — Озадачили вы меня князь, но раз решение о сражении принято, я подумаю, что можно сделать и отпишусь военному министру. Надеюсь и вы в докладе государю опишите нашу непростую ситуацию. Если оставим высоты за собой, то при такой диспозиции подкрепления нужны в кратчайшие сроки. Хотя бы сколько-то, иначе высоты не удержим.

Князь Львов согласно кивнул.

— Непременно опишу, Ваше высокопревосходительство.

Горчаков отдал распоряжение подготовить бумаги о передачи резервных батальонов под командование князя Львова, и некоторое время они обсуждали поход к Керчи. Михаил Дмитриевич выражал надежду, что в Петербурге все же ошибаются, атаки на город не последует, и князь вскоре вернется назад.

Андрей не стал развеивать его надежды, уже для себя зная, что надежды напрасны. Успеть бы вовремя. Мысли были только об этом. Князь Львов ушел, а командующий долго задумчиво сидел за столом. Потом достал бумагу и принялся писать письмо генерал-губернатору Царства Польского фельдмаршалу Паскевичу князю Варшавскому.

'Милостивый государь Иван Федорович, довожу до Вашего сведения ...'. Перо замерло над бумагой оставив кляксу, и Михаил Дмитриевич после некоторого раздумья бросил перо в чернильницу, а бумагу скомкал и швырнул под стол.

— Хватит уже — едва слышно, для самого себя прошептал он — все одно, за все самому отвечать придется.

Глава 6

Из Бельбекского лагеря выехали уже далеко за полдень. После получения бумаг последовал визит к командиру Рижского драгунского полка полковнику Врангелю. Четыре эскадрона должны были прибыть в Симферополь завтра к вечеру. Андрей закончил дела, и их отряд быстро тронулся в путь, однако проехав несколько верст по пыльной дороге в сторону Бахчисарая князь Львов приказал остановиться на отдых. Отряд свернул к предгорьям и на небольшой поляне казаки спешились. Времени с недавнего отдыха в Бельбеке прошло немного, люди еще не устали, и были озадачены неожиданной остановкой. Однако понимали, что в ставке командующего их начальство получило какие-то важные указания, и теперь сами ждали распоряжений. Князь Львов же погрузился в раздумья и молча смотрел на дорогу вдали.

Отсюда, со стоянки, было видно, как в обе стороны неторопливо передвигались небольшие группы людей. Организованные команды военных, группы штатских, и телеги везущие раненых. По сравнению с прошлым годом, когда весь путь от Бельбека до Севастополя был забит людьми и повозками, дорога почти пустовала. Тогда здесь царил настоящий бардак с признаками большого человеческого бедствия. Повозки двигались медленно, люди ночевали здесь же, на обочинах под дождем. Раненые в телегах, а сопровождающие под телегами, или наоборот. Об этом ему рассказал по пути в Бельбек урядник Самохвалов, когда во время неспешной беседы вспоминал события прошлого года.

— Дюже много пораненых было, а какие и умирали здесь. Татары опять же разбой чинили.

— Часто татары нападают?

— Как случается. Сейчас уже не так часто, и все по ночам боле. Ночью по дороге этой не ездит никто. Если уж срочно нужно и под большой охраной, или с командой военной.

Андрей вспомнил разговор, и снова вернулся к тем решениям, которые ему предстояло принять. Визит к командующему оставил у него впечатление какой-то недосказанности. Он ожидал, что Горчаков воспротивится решительному сражению, тем более, что причины для этого у него имелись. Все говорило о том, что ситуация не располагает к каким-либо атакам и наступательным действиям. Мог воспротивиться, но не стал, а высказал всяческое расположение и содействие. Выходило, что партия войны в Петербурге взяла верх и командующий узнал об этом, а может просто решил исполнять все распоряжения из Петербурга.

До этого ему приходилось лавировать между приказами и пожеланиями императора Николая и фельдмаршала Паскевича, который в военных делах был едва ли не авторитетней царя, поскольку его советы слушал сам самодержец. А теперь, новый император Александр решил взяться за дело сам, и все прежние расклады и авторитеты оказались под вопросом. Может и так. Об этом следовало подумать позже. Сейчас у него есть дела важнее.

Во время их спешной поездки на юг, Андрей часто листал календарь пытаясь понять, успеет он к высадке союзников в Керчи или нет, и сейчас, когда на руках были бумаги, выделены силы для операции и окончательный отсчет пошел, понял, что если и успеет, то к самому финалу событий. Что он знал в прошлом об этих событиях? Только то, что произошли они в конце мая, десант союзников был шестнадцать тысяч человек, город фактически не обороняли и в ходе оккупации он подвергся разграблению и пожару. Это все. Никаких точных дат он не помнил. Что же прикинем.

Сейчас седьмое мая по российскому календарю, или девятнадцатое по европейскому. В своих делах Андрей всегда пользовался привычным европейским календарем. Так что выходит, как раз конец месяца. Минимум сутки займет поездка до Симферополя, еще день на сбор войск, и четыре дня займет переход до Керчи. Это если повезет. Вряд ли он успеет, но можно предупредить начальство в Керчи. Послать прямо сейчас письмо командиру Керченского гарнизона генерал-лейтенанту Врангелю о возможной высадке неприятеля в самое ближайшее время, а далее спешить как можно скорее.

С другой стороны вставал вопрос — зачем ему нужен этот поход и нужен ли вообще этот поход? Вопрос о Керчи возник случайно в ходе беседы с императором в Гатчине, и он сам тогда вызвался возглавить войска. Однако по сути своей это была пустая трата времени, поскольку император ждал от него оценки ситуации и отчета. Поход вполне мог бы возглавить кто-то другой. Свободные полковые командиры в Симферополе найдутся, и будут они не хуже его. Ничего уникального как военачальник князь Львов пока не представлял, и прекрасно это понимал. Из Мариуполя должны были отправить предупреждение в Керчь, так что склады скорее всего уже успели эвакуировать, да и гражданское население предупредили. Может не так уж необходимо его участие в этом походе?

Да, все так, но Андрей уже понял, что должен идти в Керчь сам. И причиной этому было не только присутствие посланника императора на поле боя, что на самом деле было важно для его авторитета. Ему нужно было понять свои возможности. Бесполезно планировать изменения, пока собственными глазами не увидишь, как эти изменения реально происходят на местах. И сам поход тоже нужен. Андрей прекрасно знал, как сильно отличается реализация приказов на местах от того, что задумали высшие власти. В любом случае десант союзников будет неожиданным, и чтобы организованно отступить и эвакуировать то, что будут держать в городе до последнего момента в ожидании лучшего исхода, генералу Врангелю потребуется подкрепление.

Полковник Львов оторвался от приятного глазу зрелища лесистых холмов, достал из походного сундучка письменные принадлежности и сел писать письмо генералу Врангелю. Одно, написанное Горчаковым, уже лежало в сундучке поверх других бумаг. Письмо в сургучовых печатях, и что написал командующий Андрей не знал. Да и не его это дело. Его задача предупредить о нападении, если таковое еще не произошло, и о своем скором прибытии. Пусть соберут силы, может удастся занять выгодные позиции и продержаться до прихода подкрепления. Под командованием Врангеля на всем Керченском полуострове имелось около девяти тысяч войска и около трех из них в самой Керчи. Если Андрей успеет вовремя, то приведет еще три тысячи. Всего пять — шесть тысяч, укрепления в Еникале и голые тылы до самой Феодосии. Выстоять против шестнадцатитысячного поддержанного флотом десанта не реально, но сколько-то продержаться можно. Здесь важно время. К письму приложил бумагу подписанную Долгоруковым. Когда с письмом было закончено он позвал поручика Золотова.

— По прибытии в Симферополь будем готовиться к походу в Керчь, однако письма к генерал-лейтенанту барону Врангелю нужно отправить прямо сейчас. Отрядите десяток или сколько нужно, чтобы не мешкая ехали в Керчь и доставили письма.

Золотов осмотрел казаков и остановил взгляд на Самохвалове.

— Повезешь письма в Керчь. Отбери десяток, у кого кони резвее. Дорогу знаешь?

Урядник оскалился ровным рядом крепких зубов.

— Карая возьму, он там все знает.

— Как приедешь и передашь письма, посмотри обстановку и сразу назад. Мы пойдем в Керчь, встретишь по дороге и доложишь о том, что видел — добавил полковник Львов.

Самохвалов сразу стал серьезен.

— Слушаюсь, Ваше высокоблагородие. Непременно все исполним.

Десяток быстро собрался и сразу тронулся в путь, а они отдохнули и поспешили за ним. До Бахчисарая, где предполагали остановится на ночлег, оставалось совсем немного.

В Симферополь прибыли к полдню следующего дня, и город на этот раз уже не выглядел сонным тыловым гарнизоном, каким показался Андрею в его прошлый приезд. Узкие улицы были сплошь забиты обозными повозками, экипажами и ломовыми телегами. У Александро-Невского собора стояли в очереди похоронные процессии и все движение там стояло. Около гробов ходили батюшки, размахивали кадилами и отпевали убиенных за царя и отечество. Над всем этим царил колокольный звон, а густой южный ветер разносил по улицам запах ладана, смешанный с миазмами лекарен. Натурально не город, а лазарет. Нашли дом, где ночевали в прошлый раз и один из спутников Тихона Шептунова, специально оставленный дожидаться князя, проводил их к новому месту дислокации. Такому же дому, лишь немногим больше размером, который пришлось делить с несколькими эвакуированными семьями.

На поиски офицеров тыловых батальонов и полковника Добрынина был отправлен поручик Стрешнев, Андрей же сел за письмо военному министру и соответственно императору Александру, так как его послания в военное министерство и Третье отделение сразу попадали в Гатчинский дворец. Описал обстановку со слов Горчакова, необходимость обороны Федюхиных высот и срочных подкреплений для этой цели. Письмо передал Тихону Шептунову.

— Как можно скорее зашифруйте и отправьте военному министру.

Вскоре появился Стрешнев с офицерами резервных батальонов. Отдали честь, представились. Андрей ознакомил их с приказом Горчакова и пояснил.

— Нужно быть готовым выступить завтра с рассветом. Есть к этому какие-то препятствия?

— Много больных. Недостача припасов и провианта — ответил полноватый усатый майор.

— Провизии берите на десять дней, пороху и прочего как можно более — он обернулся к Стрешневу.

— Поручик, найдите полковника Добрынина. Передайте мою просьбу помочь подготовиться к походу — и снова обратился к офицерам — Неприятель планирует атаку на Керчь, и могу сказать точно — дело будет. Поэтому берите только тех, кто здоров и готов к походу.

До вечера он еще успел побывать в расположении батальонов, осмотрел солдат, их обмундирование и вооружение. Все сплошь из бессрочно-отпускных, мужики в возрасте, некоторые с сединой. Обмундирование старое, где-то после починки, но в целом приличного вида. Больше всего они напоминали ему виденных во время службы в армии в прошлом-будущем резервистов — 'партизан'. Полугражданские дядьки с округлившимися животиками. Вида степенного и боевого, однако в резерве их все же не зря держат. Ладно, посмотрим. Больше всего полковника Львова интересовало их оружие. Как и положено егерям вооружены штуцерами, некоторые даже дефицитными 'литтихами'. Только выглядели эти штуцера сильно изношенными. Андрей наугад осмотрел несколько штук и в целом остался доволен. Все в рабочем состоянии, а большего и желать глупо.

Ближе к вечеру вернулся Стрешнев с полковником Добрыниным. Коротко поговорили о предстоящем походе. Полковник выглядел устало, но слушал внимательно и в конце беседы заверил.

— Припасы и провиант найдутся — посмотрел на князя Львова и добавил — вам бы отдохнуть надо Андрей Дмитриевич.

Андрей лишь махнул рукой. Отдыха в ближайшее время не предвиделось.

* * *

Они встали на отдых у западных отрогов холма Митридат или как его здесь называли Митридатовой горы. Солнце палило нещадно и легкий ветерок с севера был не в силах разогнать стоящее над степью марево. Встретивший их воинство генерал-лейтенант барон Карл Карлович фон Врангель стоял напротив князя Львова и читал поданные ему бумаги иногда бросая взгляды на самого князя. Андрей же молча стоял в ожидании, смотрел на генерала и слушал как за спиной переговаривалось его усталое пыльное войско.

Этот поход дался им тяжело. Драгунские эскадроны подоспели как раз к выступлению егерей и в целом первый день можно было считать легким и удачным. К вечеру успели в Карасубазар и встали лагерем около города. На следующий день снова поход и лагерь около Джайлава — Цурихталя. Чудного селения, где немецкий говор звучал чаще, чем русский и татарский. К вечеру третьего дня они вышли на акмонайский перешеек и поставили лагерь недалеко от Парпача. Впереди была голая степь, пыльная Феодосийская дорога и прямой путь на Керчь. На следующий день оставили а Парпаче пару десятков больных и тронулись в путь. Здесь, на полпути, у Аргина, они встретили Самохвалова с десятком.

Казаки спешили, как могли.

— Ваше высокоблагородие, высадились супостаты — урядник успокаивал разгоряченного коня и вытирал рукавом пот с лица.

— Когда? Сколько?

— Сегодня утром, а сколь не ведаю, но много. Тыщи.

Андрей устало вздохнул.

— Докладывай подробнее.

Докладчик из Самохвалова был тот еще. Подробности приходилось вытягивать клещами. Казаки спешили как могли и в Керчь прибыли два дня назад. Письма вручили генералу сразу, а потом день были в городе, смотрели обстановку, как и велел полковник. Ситуация там беспокойная. По получении писем начальство объявило эвакуацию, а войска пошли к батареям и на холмы занимать позиции. Выезжать казаки собирались сегодня рано утром, но задержались и узнали о высадке союзников.

Все же не успели — констатировал Андрей. Несмотря на расчеты у него была на это надежда. Теперь оставалось лишь надеяться на разумные распоряжения военных властей в Керчи. Генерал Врангель был предупрежден.

Они ускорили шаг и к вечеру уже в сумерках вышли к Султановке. Здесь перед ними предстал обширный лагерь в огнях костров. Казачьи части, гусары, недалеко от селения расположились табором телеги со скарбом Керченских беженцев и они сами. Здесь их были тысячи. До Керчи оставалось немногим более десяти верст, но Андрей не бросился в ночной поход. Сил уже ни у кого не было, да и утро вечера мудренее. На следующий день встали рано и добрались до цели к полдню одним коротким переходом. Вдали виднелись строения Керчи, а рядом, у пологого холма и на самом холме уже стояли войска. Сборная солянка из драгун, пехоты и казаков. Прибытие подкрепления встретили с воодушевлением.

Барон Врангель дочитал бумаги и некоторое время озадаченно смотрел князя Львова. Потом расстроенно вздохнул и облек свои мысли в слова.

— С прибытием полковник, и пройдемте, нам нужно поговорить.

Они отошли в сторону и генерал Врангель осторожно начал разговор.

— Хотел бы поблагодарить вас за предупреждение. Ваше предупреждение нам сильно помогло, но что значит дать бой? Вы знаете сколько у нас сил?

— Имею общее представление, Ваше превосходительство. Был бы премного благодарен, ежели вы посвятите меня в последние события.

Карл Карлович вздохнул еще более печально и начал непростой рассказ, время от времени сдерживая себя от возмущения, ибо пребывал в расстроенных чувствах. Князь Львов стоял рядом и слушал со всем вниманием. Было видно, перед ним боевой генерал, и ему непросто сейчас выступать в непонятной роли.

— Обороной худо-бедно занимались здесь и до меня. Еще прежний командующий, генерал-адъютант Хомутов, предупреждал военного министра о слабости сил, но с тех пор мало что изменилось. Ни средств, ни войск для сих целей не выделено. Укрепили кое-как Ени-кале, поставили батареи, минировали, и это все. Средств нет. Даже то, что было, прошлой осенью забрали в Севастополь. Планировал при нападении отвести силы из города, а теперь этот приказ... Как прикажете оборонять?

Андрей ничего не ответил, да и не ждал генерал-лейтенант Карл Карлович фон Врангель ответа, просто хотел высказаться. Он немного успокоился и стал объяснять ситуацию.

— Павловскую и Ак-Бурунскую батареи вывезли на холмы и к Южной стороне. Те орудия, что вывести было невозможно, заклепали. Часть городских батарей сюда забрал. Удалось вывести припасы. Как получил ваше сообщение, вызвал подмогу из Аргина и из под Феодосии, но оттуда прибудут не скоро. С гарнизонными ротами имеем сейчас инфантерии около трех тысяч. Около тысячи гусар и столько же казаков. Ежели добавить ваши войска, то пехоты до пяти тысяч и конных три. Что делать с такими силами? Неприятеля противу нас в три раза более.

Полковник Львов спокойно выслушал генерала Врангеля. Он понимал его непростое положение, но помочь ничем не мог. Нет сил для обороны, да и ситуация щекотливая. Боевой генерал-лейтенант, командующий войсками на полуострове, вынужден следовать указаниям присланного из столицы полковника, у которого боевых заслуг никаких нет. Возмутительное положение, но поданные документы говорили именно об этом. Нужно было прояснить ситуацию, и Андрей начал объяснять спокойным тоном, который всегда хорошо действовал на раздраженных людей.

— Ваше превосходительство, ситуация очень непростая. По прибытии в Мариуполь послал письма об эвакуации складов по северному побережью. Объявлена мобилизация Донского казачьего войска для отражения неприятеля. Интендантам посланы приказы об эвакуации складов по керченскому побережью. Корю себя, что не послал ранее сообщение из Мариуполя по морю, но полагал, что в Мариуполе этим озаботятся. Прорвавшись неприятель непременно атакует побережье, чтобы захватить склады и прервать наше снабжение. Остановить его мы не можем, но можем эвакуировать склады, гражданское население, и организованно отступить. Может есть надежда продержаться пару дней?

Генерал Врангель задумался, что-то для себя прикидывая.

— Пару дней есть надежда, но все зависит от неприятеля. Сообщение о нападении мне отправили из Таганрога, так что считайте, предупредили. Склады, какие возможно было вывезти, мы вывезли в глубь полуострова. По получении вашего письма отдал приказ собрать документы и казну. Все вывезли. Баржи с провиантом, что были в порту, частью разгрузили здесь, частью отправили в Азовское море к Казантипу. Там разгрузят. Население тоже почитай все ушло. Так что все возможное сделано — он что-то вспомнил и досадливо покачал головой — Был недостаток подвод, не удалось вывести всех тяжелораненых. Ежели будем противу неприятеля стоять, пошлю за подводами. Заодно и остатки жителей из Керчи выведем.

Открывшиеся возможности немного взбодрили генерала. Он отдал распоряжения по прибывшему с Андреем войску и обратился к нему самому.

— Пойдемте полковник, покажу вам диспозицию. Идемте, князь — поправился Карл Карлович, подразумевая, что разговор идет с равным.

Они находились у небольшого прохода между западным окончанием Митридатова холма и цепи пологих холмов уходящих дальше на запад. Вдоль них, и под их прикрытием шла пыльная дорога в Султановку и далее в Феодосию, по которой прибыло его пополнение. Узкое дефиле между холмами являлось кратчайшим путем в Керчь и находилось под прикрытием батарей. Они обошли позиции и поднялись на холм. Здесь уже находились войска. На вершине холма петляла цепь окопов, в которых стояли наизготовку солдаты. Вторая линия расположилась немного позади первой. Солдаты там сидели просто на земле в ожидании атаки неприятеля. Отсюда было видно равнину внизу и за ней взгорье Ак-Буруна. Над долиной висело тепловое марево, но даже оно не могло скрыть большое скопление войск неприятеля. Сколько здесь? Шестнадцать тысяч, как он когда -то читал, или двадцать, как сказали генералу Врангелю? Определить было сложно, но союзное войско выглядело впечатляюще. Удержать противника два дня будет очень сложно.

— Вчера высаживали войска весь день и теперь, как сами видите, собрались у Амбелаки и гадают, как брать город — пояснил генерал-лейтенант. Он передал полковнику Львову подзорную трубу — Вон там, справа стоит Ниоль, в центре Лебретон, а здесь ближе к горе, турки расположились.

— Полагаете, пойдут через дефиле в обход Митридата?

— Самый близкий путь. Иначе только через Южную сторону. Но там, и на Митридате полковник Карташевкий укрепился с городскими батареями и проход между горой и морем очень узок. Вряд-ли неприятель решится. Здесь вероятнее всего. Они уже проводили разведку и поняли, что проход под защитой. Полагаю, попробуют произвести атаку, так что ваши штуцерники сейчас к месту.

Андрей задумался. Интересно, насколько союзники осведомлены о состоянии войск в Керчи?

— Ваше превосходительство, как полагаете, неприятель осведомлен о наших силах и планах?

Генерал Врангель невесело рассмеялся.

— Полагаю, что осведомлен. Это ведь не первые корабли пришедшие к Керчи. Их пароходы у Камыш-Буруна с весны стояли, за нами наблюдали. Да и народец к ним ездил. Так что ваше сообщение о нападении местных мещан не сильно напугало. Привыкли к союзникам. Те, кто поумнее сразу ушли, а остальные только после высадки в Камыш-Буруне хватились.

— Даже так — удивился Андрей — И не пресекали общение с неприятелем?

— Да, так. И пресечь невозможно. Суда флотилии нашей супротив их пароходов мало что могут, и пресечь тоже возможности нет. Куда уж тут. Конрабандистов отловить не можем.

Полковник Львов понимающе покивал головой.

— Тогда полагаю, что наше сопротивление и наши дополнительные силы стали для них неожиданностью. Возможно, сейчас гадают сколько у нас вообще войска.

Генерал Врангель посмотрел на полковника Львова с интересом и в его взгляде проскользнуло уважение. Не глуп. Может, и не имеет воинских заслуг, но не глуп, это точно.

— И такое возможно — подтвердил он — поэтому надежда на двое суток имеется.

Они еще долго обсуждали предстоящую баталию и дальнейшее развитие событий. Генерал Врангель полагал, что если неприятель не пробьется сквозь дефиле и холмы, то на следующий день двинется дальше на запад вдоль холмов в надежде обойти их.

— Холмы уходят за запад еще почти на десять верст, и мы можем их оборонять, но как только развернут войска на равнине, нам конец. Противопоставить им что-то в поле мы не сможем -Карл Карлович задумался на миг и продолжил — Хотя, до степи им еще надо добраться. Идти в степь на десять верст и отрываться от кораблей они вряд ли горят желанием. Особенно ежели не знают, сколько у нас войск. Так что, господин полковник, давайте так решим — я пока высоты буду оборонять, а вы возьмите батальон гарнизонных и езжайте в Керчь. Предупредите обывателей, может, кто еще не ушел, и возьмите командование над войсками в городе. Десанта в саму Керчь больше всего опасаюсь. Могут решиться, пока Карташевский ведет бой на Южной стороне.

Андрей уже хотел сказать 'Слушаюсь, ваше Превосходительство', но не сказал. Это был не приказ, а просто распределение обязанностей.

— Непременно — ответил он, и обернулся в сторону стоявших у холмов войск и проходящей в стороне от них дороги.

По ней все еще шли редкие группы керченских обывателей, ехали брички и телеги. Эвакуация еще не закончилась. Непростой им сегодня предстоит денек.

Вдоль прямых улиц Керчи шел плотный теплый ветер. Резкие порывы поднимали в воздух прошлогоднюю траву, рыжую пыль и клочья бумаги. Город пустовал. Лишь изредка попадались жители, бредущие из города с пожитками, да по пустынным улицам бродили ошалевшие от безлюдья стайки собак. Если не обращать внимания на эти признаки большой беды, то вокруг царила весна. Одно и двух этажные каменные домишки, деревья в зелени и свежие запахи южного моря поблизости. Они добрались до узкой длинной набережной и встали вдоль домов. Здесь уже в ожидании высадки неприятеля располагались две роты местного гарнизона и прибывшее пополнение встретили с воодушевлением. Высокий худощавый майор отдал честь и представился полковнику Львову.

— Майор Половинов, господин полковник. Согласно приказа командующего Керченским гарнизоном полковника Карташевского защищаем порт от высадки неприятеля.

— Полковник князь Львов — ответил на представление Андрей.

Он осмотрел позиции в порту и с удивлением понял, что никаких особых позиций не было. Несколько баррикад вдоль набережной из корзин с землей, у которых неспешно коротали время служивые. У набережной небольшие причалы, а за ними чудесное синее море и союзная эскадра на рейде. Грозные линкоры, пароходы, плавучие батареи. Присутствие такого противника навевало мысли о шаткости их диспозиции.

— Союзники предпринимали какие-то действия? — поинтересовался князь Львов.

— Пока нет, Ваше сиятельство — ответил майор— вчера вечером было дело между их судами и батареями на Ени-кале, неприятель отступил, но здесь пока спокойно. Полагаю, хотят войти в город с суши.

— Артиллерия у вас есть? — Андрей вспомнил о городских батареях.

— Если можно так сказать — майор невесело улыбнулся — пара орудий стоит на Биржевой площади. Пройдемте, Ваше сиятельство, покажу.

Биржевая площадь находилась совсем рядом. Небольшой выступ берега как продолжение Митридатова холма. За ним берег резко поворачивал на юг и вдоль него непрерывной линией тянулись строения Южной стороны. Удобная позиция, но против стоявшего на рейде союзного флота совершенно бесполезная. Те же корзины с землей и две легких пушки, которые сметет первым же залпом с неприятельских кораблей. Видя сомнение князя Львова, майор Половинов пояснил.

— Все орудия и основные силы полковник Карташевский забрал на Южную сторону. Пока там спокойно.

И почти сразу как опровержение его слов за холмом грянули дружные залпы, а вслед за ними послышался дробный треск выстрелов, но потом все стихло. Половинов кликнул адъютанта и стал сыпать приказами.

— Нужно быть наготове, Ваше сиятельство — пояснил он.

Андрей молча кивнул.

— Скажите, майор, в городе остались обыватели? Планируем оборонять позиции пару суток и есть возможность эвакуировать тех, кто не успел уйти.

— Полагаю, еще остались, и не мало. Были предупреждены, но многие откладывали до последнего момента, а некоторые совсем недавно спохватились.

— Выделите хотя бы полуроту, чтобы обошли дома и предупредили. Как скоро возможно это сделать?

— Город невелик, за час управимся — было видно, что майор не горит желанием отвлекать людей и недоволен приказом, но взял под козырек — Слушаюсь, Ваше сиятельство.

Они пошли вдоль набережной осматривая людей и позиции. Все те же укрепления из корзин с землей и солдаты около них. Правда теперь, с его пополнением, войска на набережной выглядели куда более грозно. Андрей задумчиво смотрел на позиции гарнизона и не понимал их смысла. Видя такие позиции, первое что сделают союзники перед высадкой, разметают баррикады залпами с кораблей, и все средства для этого у них есть. Майор скромно стоял в сторонке и почтительно поглядывал на князя-полковника. Хотел что-то спросить, но не решался. Однако пересилил робость и задал вопрос.

— Каково мнение о диспозиции, Ваше сиятельство?

Князь Львов невесело улыбнулся.

— Полагаю, ежели союзники захотят высадить десант, то первым делом сметут наши укрепления с берега парой залпов с кораблей. Я бы убрал эти корзины, они лишь провоцируют неприятеля на обстрел — он замолчал на миг и продолжил — однако, хотел бы знать мнение полковника Карташевского и его резоны по этому поводу.

Половинов понимающе кивнул.

— Баррикады ставили в начале весны, когда еще не знали, где высадится неприятель, да и не предполагали, что десант будет таким... — майор на миг замялся подбирая подходящее слово — чрезмерным.

Андрей рассмеялся.

— Чрезмерным. Это вы, майор, удачно выразились.

Постепенно перестрелка у Митридата затихла и войска, готовые по первому приказу отправиться на подмогу защитникам Южной стороны занялись своими делами. Майор выделил для обхода домов солдат, и полковник Львов отправился с казачьим десятком в город наблюдать за этим действом. Солдаты ходили, стучали в двери и зычным голосом извещали жителей.

— Господа офицеры предупреждают, что есть возможность уйти из города пока нет боя. Ежели есть кто желающие, то извольте скорее.

Процесс шел быстро, и вскоре на улице появились люди. Не так много, как ожидал Андрей, но желающие уйти из города все же были. Выносили вещи, те что можно было забрать с собой, собирали детей и неспешно брели по улицам прочь из города. Андрей смотрел на их растерянные лица, слышал глухие бабьи охи, плач детишек, вздыхал и шел дальше. Помочь этим людям он ничем не мог.

Многие дома пустовали, а в одном двери так и не открыли. Лишь в створках окна показалось худое бородатое лицо и сразу пропало.

— Жиды али татаре — пояснил солдат — Энти никуда не пойдут, а как французы с англичанами заявятся, еще и с хлебом-солью к ним пойдут.

Он плюнул на порог дома и пошел дальше по улице, стуча в двери прикладом, и зычно оглашая округу.

— Уходите люди добрая, супостат рядом.

На пороге дома, стоящего рядом с небольшой площадью вдоль набережной, сидела женщина с детьми. Андрей бросил на нее мимолетный взгляд и пройти мимо уже не смог. Дама была по виду из благородного сословия, в опрятном, но стареньком платье. Красивое лицо взрослой женщины с правильными чертами лица. Голова непокрыта и роскошные черные волосы рассыпались по плечам густыми прядями. Но не красота поразила его, а полный безысходности взгляд, которым она смотрела в пустоту. Дети, мальчик и девочка восьми — десяти лет сидели рядом и молчали, добавляя картине трагизма.

— Сударыня, что-то случилось? — спросил он как можно мягче.

Она едва подняла на него взгляд и снова уставилась в неизвестную точку в пространстве.

Со стороны набережной встал странный человек в картузе и хотел что-то сказать барину, Андрей увидел, подошел и спросил сам.

— Знаешь кто она?

Странный человек улыбнулся и закивал. Действительно странный был человек. Коричневое спитое лицо скрывало возраст и было сложно понять сколько ему лет. На голове сидел набекрень грязный помятый цилиндр похожий на перевернутый гриб. Старый сюртук, короткие штаны и стоптанные ботинки на босу ногу дополняли образ.

— Знамо. Савельева она. Анна Прокофьевна. Хорошая барыня, душевная и к нашему люду добрая. А вот муж ейный совсем плохой человешко был. Пьяница, игрок. Да и тот три дни как преставился. Теперь видать беда у ней. Дом на закладной, денег нет, а тут война эта.

Андрей задумчиво покивал.

— А ты кто таков?

— Пантилеем зовут, а Пантилешкой кличут. Здесь на море живу.

— Уходи из города. Союзники придут, всякое может быть.

— Куда идтить то? Здесь рыбка есть, вина завсегда найти можно, а там кому я нужон. Да и смерти православному грех бояться — он извлек из-за ворота грязной рубахи большой деревянный крест на шнуре — я завсегда готов. Вот и крест при мне.

Андрей кивнул, задумался.

— Подожди, пока не уходи.

Он снова подошел женщине, присел на колено и вкрадчиво, как можно спокойней и мягче обратился к ней.

— Сударыня. Анна Прокофьевна, вам нужно уходить. Здесь будет опасно.

В этот раз, когда он назвал ее по имени, она обратила на него внимание.

— Кто вы, сударь? Я вас знаю?

— Прощу прощения, что обращаюсь без представления. Полковник Львов. Вам нужно уходить, скоро здесь будет бой.

Она вздохнула обреченно.

— Мне некуда идти.

— Идите из города вместе с другими в Султановку. Там есть провиант — Андрей извлек из бумажника несколько банкнот в целом на сто рублей и протянул женщине — возьмите. Доберетесь до Симферополя, там как-нибудь устроитесь. Это вам на первое время.

Он увидел, как на ее лице в короткий миг сменилась гамма чувств. От недоверия и сомнений до надежды. Из глаз брызнули слезы и Анна Прокофьевна прижалась губами к его руке. Князь Львов от неожиданности опешил и быстро убрал руку от ее губ.

— Это не нужно. Собирайтесь, вам пора идти.

— Я отдам, непременно отдам — всхлипывала она.

— Отдадите, но позже. Сейчас идите и берегите себя ради детей — он позвал Пантелеймона и протянул ему рубль серебром — Это тебе. Даме нужна помощь, проводишь ее до Султановки.

Пантелеймон раздумывал недолго, махнул рукой.

— Провожу, Ваше благородие.

Некоторое время Андрей смотрел как они собирались, а потом шли по улице в толпе эвакуирующихся горожан. Анна Прокофьевна часто оборачивалась, смотрела на князя, и на ее губах появлялась улыбка. Он постоял еще немного и пошел на холм Митридат осмотреть позиции противника.