Дама инкогнито

Она вошла в тёмный зал. Её шаги были слышны, наверное, по всему дому. Шаг. Другой. Третий...

В любом другом доме слуги бежали бы впереди неё и зажигали бы свечи или газовые лампы. К газовым лампам она ещё не привыкла. В её доме... Слуги... ох.

Слуги расступались перед ней неслышным шагами, осторожные как кошки и такие же гибкие.

Словно в насмешку она — единственная из всех людей — видела их такими, какими они были на самом деле.

Она предпочла бы не смотреть.

Не видеть.

Окна в зале выходили на улицу столицы. Там горели газовые фонари, не смолкала жизнь. Топот копыт, шум колёс, крики...

Она остановилась у окна, высокого, в высоту стены. Остановилась и стала смотреть на улицу. На жизнь, шумящую у самого дома.

Мужские руки мягко легли ей на плечи. Помедлили... сжали сильнее, обжигая даже сквозь одежду.

— Нет, — бросила она через плечо.

Руки ослабли. Прикосновение стало почти неощутимым.

Потом вернулось.

— Нет, — повторила она.

Безнадёжно.

Но... иногда он слушался.

Иногда.

Он принялся — сперва мягко, потом всё настойчивей и настойчивей, — разминать ей плечи. Сильные руки и такие бережные прикосновения. Он словно обещал отдых после трудного дня... покой... радость... блаженство...

— Нет, — резко сказала она. За спиной послышался смешок.

Ну да.

Всё правильно.

Её желание ничего не значит.

Отдыха не будет.

Не будет и блаженства.

Только выматывающая страсть, от которой утекали силы.

Сколько ещё таких ночей она выдержит?

Руки скользнули по шее, коснулись волос. Он принялся вынимать шпильки, шиньоны, расплетать сложные косы.

Невесомые движения.

Пока наконец чёрные волосы не окутали её покрывалом.

— Да, — прошептал он настойчиво. Она не шевелилась и тогда он обошёл вокруг неё, опустился на колени. Она видела при свете из окна его фигуру, а вот крючка для пуговиц — нет, не могла разглядеть, как не могла разглядеть, как он медленно, пуговка за пуговкой освобождает её ноги из тесного плена. Ещё одна... ещё... У неё вырвался вздох облегчения, когда он снял тесный ботинок с её ноги и несколькими точными движениями разогнал кровь. Теперь вторая нога.

Она едва не потеряла равновесие и была принуждена коснуться его плеча, чтобы не упасть. Коснулась обнажённой кожи, горячей, прямо-таки пышущей жаром. А он не спешил. Движения сделались ещё медленнее.

Пуговица за пуговицей. Неторопливо. Она закусила губу. Одно прикосновение было для неё пыткой. Внизу живота расцветала боль. Расцветало желание, которое она гнала. Но вот и вторая её нога очутилась на свободе. А он уже скользил руками выше, под её шуршащие слои нижних юбок.

Надо было отдёрнуть руку, но мышцы налились тяжестью. Мужское плечо, мускулы, напряжённые даже в покое. Вцепиться в него, сжать, вонзить ногти...

Нет.

Да.

Нет.

Мужские руки скользили по ноге вверх, лаская сквозь тонкий чулок. Выше... выше... Её дыхание участилось.

Эта пытка надолго.

Вот он коснулся панталон. Она бесполезно сжала колени. Он — она чувствовала кожей — сдержал смешок.

Это было её условие — не смеяться.

Ни в коем случае не смеяться.

Это было единственное, что он обещал всерьёз.

Его руки скользнули ещё выше, к корсету, а после ниже, к отходящим от него лентам, которые удерживали чулки. Щелчок, который она скорее уловила, чем услышала. Второй, третий.

И вот он скатывает с её ноги чулок, теперь уже неприкрыто лаская обнажённую ногу.

Так же не торопясь он обнажает и вторую.

Вот и всё.

Она босиком.

Ноги ощущают холодноватую гладкость паркета.

Ей жарко, и эта прохлада приятна.

Надо сказать спасибо.

Перебьётся.

Он поднимается с колен и заключает её в объятья. Она покорно расслабляется, прячет лицо у него на плече, позволяет его чутким пальцам перебирать волосы у неё на затылке. От его нежных касаний по шее бегут мурашки.

В его взгляде горит адское пламя.

Она знает это.

Знает, что и сама проклята.

Не раздалось ни звука, но он поднял взгляд. Теперь он смотрел на дверь поверх её плеча.

— Леди, — даже не пытаясь изобразить почтительность, сказал бесшумно вошедший слуга. — К вам посетитель.

Она молчит.

— Это детектив из уголовной полиции, — добавил слуга.

— Я не принимаю, — наконец, отзывается она.

— Он уже вошёл, — поясняет слуга. — Я сказал, что вы примете его в библиотеке.

Слуга вышел, оставив их вдвоём.

У неё раздаётся мученический вздох.

— Террелл... — жалобно стонет она.

Он улыбается. Отстраняется, нежно целует её в лоб.

— Я не хочу, — шепчет она.

Кого волнуют её желания?

— Закрой глаза, — приказал он.

Она подчинилась. Что-то дёрнулось, словно пол ушёл из-под ног, она на мгновение стала невесома, а потом...

Она открыла глаза.

Теперь она сидела в кресле в библиотеке. Тяжёлая юбка надёжно скрывала босые ноги. А дверь как раз открывалась.

Подниматься она не стала.

Невзрачный человечек в потрёпанном сюртуке не прошёл — просочился в приоткрытую дверь.

— Миссис Дженкинс?.. — спросил он.

— Да, это я, — кивнула она. — Чему обязана?

— Энн Дженкинс? — не унимался человечек.

— Да.

— Ваш муж был...

— Мистер Дженкинс, эсквайр. Артур Дженкинс.

Человечек просиял.

— Вы позволите? — спросил он и, не дожидаясь разрешения, сам подвинул стул и сел.

Она сложила руки на коленях и выжидающе посмотрела на человечка.

Что-то в нём такое было, что слуги его впустили.

Что?

Выгода?

Угроза?

— Вас, конечно, удивил столь поздний визит... — начал было человечек.

Энн пожала плечами.

— У вас, разумеется, были причины. Надеюсь, это не касается моих слуг?..

— Как раз касается, мэм, — покачал головой человечек.

В его руках сами собой появились блокнот и карандаш.

Ах, вот оно что.

Да, этого следовало ожидать.

А она так устала...

— Я нанимала их через агентство. Вполне довольна их работой. Чем они занимаются в свободное время — не знаю. Они представили вполне удовлетворительные рекомендации. А что они натворили?

— Нет-нет, они ничего не натворили. Но вот в Лидсе...

Энн нахмурилась.

— Лидс? Не помню, чтобы я там бывала. Я приехала сюда из Бирмингема.

— А перед этим?..

— Перед этим я отдыхала в Бате. А до того снимала поместье в Суррее. Врачи прописали мне провести лето на свежем воздухе. Простите, я не понимаю, чем вызван ваш интерес.

— Когда вы уехали из Лидса...

— Повторяю, я никогда не была в Лидсе.

— Прошу прощения. Когда женщина, похожая на вас, уехала из Лидса, родные хватились одного из её слуг, Билла Джонса. Его видели после её отъезда, а потом он исчез...

— Это, разумеется, очень интересно, но я не понимаю, какое отношение имеет ко мне.

Человечек не слушал и продолжил зловещим голосом:

— А потом под домом, который она снимала, нашли человеческие кости.

Энн поморщилась, подняла руку ко рту. Её замутило, но леди, конечно, не показывает своих слабостей.

— Какой ужас, — холодно произнесла она. — Я могу вас попросить, инспектор...

— Хилл. Томас Хилл к вашим услугам, мэм.

— Инспектор Хилл. Когда вам придёт в голову снова рассказывать мне подобные ужасы... заходите, пожалуйста, с утра. Я теперь не усну, а завтра я встречаюсь с леди К

* * *

, она ждёт моего участия в подготовке благотворительного базара.

Энн встала. Человечек тоже поднялся на ноги, но не спешил уходить.

— Вы не хотите узнать, почему я пришёл именно к вам, мэм?

— Уверена, у вас были на то причины.

— Я думаю, вы всё-таки были в Лидсе, мэм. Только вас тогда звали Элеонор Морган и вы были вдовой адмирала Моргана, баронета.

— Меня никогда не звали Элеонор Морган, инспектор, — вежливо улыбнулась Энн. — И я никогда не была в Лидсе.

Она протянула руку и позвонила. Вошёл слуга, ради гостя безупречно вежливый и непроницаемый.

— Вас проводят, — сказала Энн.

Человечек сдался.

— Вам что-нибудь говорит имя Этельред Мур? — спросил он в дверях. Энн покачала головой.

— Ровным счётом ничего, инспектор. Прощайте.

— До свидания, миссис Дженкинс, до свиданья, — улыбнулся человечек.

Энн упала в кресло.

— Родные! — раздражённо произнесла она, обращаясь к пустоте библиотеки. — Почему у этого болвана были родные?! Ты же обещал мне!

Прямо из воздуха перед ней соткалась мужская фигура. В библиотеке были зажжены свечи и ничего не скрывало от глаз Энн бесстыдной обнажённости её собеседника.

Террелл был красив. Красив как бог, как герой античности, красив как демон.

Он и был демоном.

Сейчас он улыбался.

— Нас тринадцать, — напомнил он.

Энн грустно улыбнулась. Ей ли не знать!

— Мы нашли пятерых, у которых не было никого в Лидсе. Шестого найти не удалось.

Энн отмахнулась.

Там, под её домом в Лидсе, нашли свою смерть шестеро мужчин и шестеро женщин. Слуг и служанок. Демонов было тринадцать. Из них только Террелл когда-то был человеком и поэтому предпочитал оставаться мужчиной. Остальные... Остальным было всё равно. Им нужны были личины, лица настоящих людей, людей, имеющих имя, прошлое, биографию. Они находили их. В каждом городе, графстве, в каждом месте, где они поселялись. Находили дюжину слуг, а слуги находили смерть. Демоны притворялись людьми, пока это было несложно, а потом — переезжали. Энн меняла имена, одежду, биографию. Меняла всё, только лицо оставалось прежним.

И Террелл.

— Нэнни, — ласково позвал он её.

Это было что-то новое.

Ему не нужно было быть ласковым. Нежность, забота — к чему они, когда в твоих глазах горит адское пламя? Ему даже не нужно было выполнять обещания.

Он и не выполнял.

Энн не двинулась с места.

Как будто это что-то меняло.

Террелл шагнул к ней. Свечи погасли. Его руки легли на её грудь. Энн усмехнулась. Сквозь плотную ткань платья, нижние сорочки, корсет — она не чувствовала ничего. Руки Террелла переместились на маленькие перламутровые пуговки. Это было красиво — тёмно-синее платье, лиф которого украшен только косым рядом белых пуговиц. Террелл расстёгивал их не торопясь. Одну за другой, медленно и расчётливо. Остановился, привлёк Энн к себе и коснулся горячими губами нежной гладкости её кожи. Энн зажмурилась. Террелл целовал её глаза, щёки, виски, прошёлся поцелуем до шеи. Распахнул платье и коснулся впадинки у ключицы. Энн застонала.

— Да? — спросил Террелл. В его голосе звучала усмешка.

— Нет, — нашла в себе силы Энн.

Террелл отстранился и продолжил расстёгивать пуговицы. Вот последняя. Энн дышала так тяжело, что, казалось, скоро начнёт задыхаться. А Террелл не торопился, о, нет, только не он!

Сорочек было три. Самая верхняя застёгивалась на потайные пуговицы, и Террелл принялся расстёгивать одну за другой. В темноте Энн не видела его лица, но знала, что он улыбается. Руки Террелла скользнули по её талии и он расстегнул юбку. С шуршанием поднял её вверх. Сердце Энн бешено забилось, но это было только начало. Вот застёжки второй сорочки. И яркая нижняя юбка из зелёной тафты. Террелл снова опустился на колени, чтобы развязать завязки, которые скрепляли слои юбок. Благодаря этим завязкам юбки так плотно обтягивали ноги спереди. Энн опустила руки Терреллу на плечи. У неё были холодные пальцы: в библиотеке царила прохлада. Террелл повернул голову и поцеловал её в запястье. Движение невинное, но на коже как будто распустился огненный цветок. Террелл поцеловал ещё раз. Лизнул место поцелуя. Энн одёрнула руку, и Террелл поднялся на ноги. Поймал её запястье, поднёс к губам и принялся целовать её пальцы. Один за другим, так же неторопливо, как расстёгивал сорочку. Сначала мизинец, потом указательный палец, потом безымянный и средний. Нежно, чуть посасывая, а потом дразня языком. Кожу покалывало от таких прикосновений, и Энн задыхалась в своём тесном корсете.

— Не надо, — простонала она. Слабели ноги и она была принуждена ухватиться за его обнажённое плечо.

Террелл выпустил её руку и вернулся к одежде. Он снял ещё одну нижнюю юбку и после неё отцепил от талии cage, ту конструкцию, которая помогала дамам образовывать модный силуэт. Требовательно сжал ягодицы, прижимая женщину к себе. Энн не сопротивлялась, она послушно ухватила его за плечи. Руки-предательницы скользнули по широкой спине мужчины. Он принялся оглаживать Энн сзади, и у неё перехватило дыхание.

— Прошу тебя, — простонала она, задыхаясь.

Новый смешок.

Он же обещал не смеяться!

Он отстранил её и стащил через её голову последнюю надетую поверх корсета сорочку.

— Пожалуйста, — простонала она.

— Да?.. — с еле уловимой усмешкой спросил он.

— Пожалуйста.

— Да?

— Да!

Он распустил завязки на последней нижней юбке. Она была тонкая, нежная, украшенная вышивкой и кружевными оборками. Юбка упала к босым ногам женщины и Энн переступила через неё. Положила руки на плечи Терреллу и требовательно посмотрела ему в глаза. Вернее, направила взгляд туда, где были его глаза. Видеть в темноте она так и не научилась.

Террелл взялся за бюск на её корсете, сжал. Она подавилась стоном и тут же его перекрыл вздох облегчения. Тиски, которыми было сковано её тело, наконец-то распались. Она казалась себе моллюском, которого извлекли из раковины. Нежное тело не могло держать само себя. Вот-вот она упадёт к ногам...

Энн сделала шаг вперёд, начала падать и Террелл подхватил её, прижал к себе. Сквозь тонкую ткань нательной сорочки его тело обжигало. Правой рукой Террелл продолжал удерживать женщину от падения, левая скользнула по тонкой ткани панталон, нашарила разрез внизу... Энн зажмурилась, вжимаясь в плечо своего мужчины. Это было — как будто там пробился родник и от него по телу расходились волны почти невыносимого наслаждения. От этого слабели и подгибались ноги.

И вдруг пол снова ушёл из-под ног. Энн подумала, что ей это кажется, но Террелл отстранился и по обнажённому телу (когда он успел?) скользнула прохладная ткань. Энн узнала свою сорочку. Террелл перенёс её в спальню.

— У тебя завтра встреча с леди К

* * *

, — напомнил демон, подталкивая женщину к кровати. — Тебе надо выспаться.

Тяжело дыша, Энн протестующе взвыла. Тело скручивало нестерпимое желание. Уснуть после этого?!

Террелл мягко опрокинул Энн на кровать. Она попыталась удержать его, но демон струйкой дыма выскользнул из её объятий и подоткнул одеяло.

Энн попыталась высвободиться, но демон прижал одеяло с двух сторон и заставил её лежать неподвижно.

— Пожалуйста! — взмолилась женщина, но Террелл только усмехался.

— Тебе не говорили, что смирение желаний возвышает душу?

Спорить было бесполезно. Это Энн поняла с самого начала их... знакомства.

В их местности в графстве Л

* * *

всё было как у всех, кроме одного. Проклятого дома возле болота. Детям запрещалось о нём расспрашивать. Нельзя было смотреть туда, подходить близко. Заглядывать в окна. Мальчишки на спор подбегали и стучали в его двери. Если кто-то пропадал, то говорили, что он пропал в Доме, что нахальный паренёк не в добрый час постучался в дверь, она открылась и высоченный дворецкий с мёртвым голосом затащил несчастного внутрь.

Это была неправда.

Некоторые пропавшие мальчики сбегали во флот, другие тонули в болоте. Одного до смерти забили бродяги.

Тайну дома знали девушки, да-да, приличные девушки из хороших семей. Они шептались об этом перед зваными вечерами, обсуждали, что там происходит, в комнате для рукоделия, делились тайнами Проклятого дома перед сном. Секрет состоял в том, что раз в сколько-то лет — когда вокруг луны три дня держится дымка, — всегда летом, всегда в ясные ночи, двенадцать девушек и ещё одна тайком покидали свои дома. Никто им не мешал: родители, слуги, все спали. Они собирались у Дома. Исчезали доски с заколоченных окон, горел свет, звучала музыка, но музыкантов нигде не было видно. Зато были кавалеры, и их было всегда двенадцать и один. Одетые по последней моде, галантные и приветливые, они ждали девушек, чтобы пригласить их танцевать.

Волшебный бал, из тех, о котором мечтает каждая.

Музыка, улыбки, танцы...

Сказка, которая случается только раз в жизни. В следующий раз сюда придут другие.

Правил всего два. Первое простое: ничего не есть и не пить. Даже если проголодалась. Даже за весь день во рту и крошки не было. Даже если разгорячилась от танца. Второе... второе было сложнее. Ровно в полночь часы начинали бить. Тогда умолкала музыка, стихали разговоры, распадались пары. Надо было простоять, пока не пробьют все двенадцать ударов и тогда — бежать. Бежать со всех ног. У девушек была всего минута, чтобы выскочить за дверь. Удрать и тогда всё будет хорошо. Проклятый дом останется запертым и сохранит свои тайны. Девушки вернутся домой и никто не узнает, куда они ходили. Всё будет хорошо, надо только дождаться двенадцатого удара и пуститься бежать.

Энн — её действительно звали Энн — нарушила правило.

Она пришла последняя, едва не опоздав. Ей было дальше всех добираться.

Для Дома это не имело значения.

Если бы у тринадцатого кавалера не было бы партнёрши, они все вырвались бы наружу, не дожидаясь полуночи.

Но Энн всё-таки пришла.

Её кавалер был прекрасен.

Они все был прекрасны, но этот — лучше всех.

Хотя, быть может, так считала каждая девушка.

Танец сменялся танцем. Кавалер — один и тот же, что было бы невозможно на обычном балу — что-то шептал ей на ухо, приближая свои губы так близко, что это было неприлично. Энн не слышала, что он говорил, она наслаждалась одним только звуком его голоса, волнующим ощущением его дыхания на груди и шее. Его горячий взгляд будоражил, и Энн отводила глаза. Один только раз, когда смолкли звук вальса и кавалер, закрутив, прижал Энн к себе крепче, чем должен был бы, она, не удержавшись, заглянула ему в глаза. Там полыхало адское пламя. Взвизгнув, Энн вырвалась. Раздавшийся в тот же миг бой часов ударил по нервам, и Энн кинулась бежать, не дожидаясь, когда бой смолкнет. Погас свет. Праздничный зал заполнился женскими воплями и жутким злорадным хохотом. Сильные руки удержали Энн за талию, прижали к горячему мужскому телу. Девушка закричала от ужаса...

И проснулась.

Она спала в своей постели.

В доме было тихо.

О таком не принято было говорить после того, как всё случилось, и Энн молчала. Та ночь тяжело далась ей, она слегла в нервической лихорадке. Такая же лихорадка трепала и её подруг. А потом у одной из них, самой младшей, голубоглазой Лиззи, начались загадочные припадки. О них говорили шёпотом, выставив незамужних барышень из комнаты. Лиззи пыталась раздеться посреди гостиной. Лиззи говорила мужским голосом на латыни, которую не знала. И изрыгала на этом языке ужасные непристойности, о которых тоже ничего не могла знать. По ночам Лиззи билась в судорогах и выкрикивала чьё-то имя.

А потом заболела и Мэри.

Страшная болезнь поражала девушек одну за другой.

Не помогали ни холодные ванны, ни обливания, ни молитвы сельского священника.

Поговаривали, что в Лондоне будто бы есть какой-то специалист, который может остановить загадочную напасть.

Простые люди в округе заговорили о дьяволе, ведьмах и сглазе.

Девушек даже водили к деревенской ведьме, но и она не могла помочь.

А потом умерли Лиззи, Мэри, Джейн и Кэти. Девушки, заболевшие первыми.

И Шарлотта, Эмили, Джоана и Люси начали кричать на четыре голоса каждая. Свой собственный, два мужских и... один женский. Со слезами родные погибших узнавали в воплях безумных девушек голоса своих дочерей.

Эти умерли ещё быстрее.

И тогда четыре из оставшихся стали кричать на три мужских и три женских голоса. Потом умерли и эти...

Девушки таяли.

Не спасали никакие лекарства.

Не спасали воды, на которые их возили. Море тоже не помогало.

Родные отказались отправлять несчастных в сумасшедший дом и девушки угасали в родном краю. Их осталось всего двое, когда в графство Л

* * *

приехал доктор Мур, назвавшийся специалистом по душевным болезням.

В ту ночь Энн сбежала из дома.

Никто, конечно, не знал, что она тоже была в том доме. Но она была знакома с заболевшими девушками, одного возраста с ними... конечно, к ней присматривались. И всё ждали — когда? Иногда мать заводила разговоры. Мол, ты скажи, доченька, ты признайся, может быть, это лечится... Энн качала головой. С ней всё было в порядке.

Почти.

Он появился в первую же ночь. Соткался из ничего в полумраке её спальни. Одетый в старинный наряд, ещё более бесстыдный, чем нагота. Энн хотела кричать, но от страха у неё перехватило дыхание. Она натянула одеяло до самых ушей, а он... он посмотрел на неё своими пугающими глазами... и исчез.

Потом он появлялся не раз. Ночью. Она даже попросилась ночевать в комнате старшей сестры, но он пришёл и туда, а сестра спала так крепко, что её не удавалось добудиться до самого утра. Иногда он был одет в старинный наряд, иногда наряжался как джентльмен, приехавший из столицы. Когда она привыкла и перестала натягивать на себя одеяло, он стал приходить обнажённый. Энн никогда не видела мужчин не то что голыми, а даже в одном белье и не сразу поняла, что же такое она видит и почему оно так устроено. Небрежно присев на край постели, он объяснил. К концу его объяснений Энн была пунцовая от стыда и ужаса. Никто никогда не рассказывал девушкам об... об этом. Всё, что знала сама Энн о строении человека, ну, в этой области, это не очень внятное объяснение матери, что ежемесячные кровотечения и боль — знак того, что её тело постепенно готовится к будущему материнству.

Он, однако, говорил отнюдь не о детях.

Не о детях, не о браке, не о приличных для разговора с девушкой вещах.

Говорил он с такой откровенностью, что Энн снова свалила нервическая лихорадка. Три дня опасались за её жизнь, три дня ждали припадков вроде тех, которые поразили остальных девушек.

И... ничего не произошло.

Энн поправилась.

Всё изменилось, когда умерла первая из девушек. Разговоры тогда пошли такие, что скрыть их от Энн было невозможно. Благодаря Терреллу — она уж и не помнила, когда он открыл ей своё имя — она знала, что за странные припадки были у её несчастных подруг, какие судороги их терзали и чьи имена они выкрикивали в ночи. И всё ждала. Когда?

Когда с ней произойдёт то же самое?

Или всё начнётся только когда умрут остальные?

Или Терреллу нужно от неё что-то другое?..

А может?..

- Что тебе нужно? — спросила она следующей ночью. Террелл, по-прежнему обнажённый, обворожительно улыбнулся и накрыл её руку своей. Энн попыталась отдёрнуть руку, но Террелл легонько сжал пальцы. От них расходилось будоражащее тепло, и Энн стало неуютно под тяжёлым одеялом.

- Ты знаешь, — ответил он. Голос у демона был глубокий, чуть-чуть хрипловатый, завораживающий.

Энн попытался отползти на другой край постели, но Террелл держал её крепко.

- Тогда почему... — краска залила её лицо и шею, — почему ты не... ну, не трогаешь меня?

Террелл выпустил её руку так резко, что Энн чуть не скатилась с кровати. Надо было, наверное, вскочить, но ведь на ней была только сорочка, а задрапироваться в одеяло она, наверное, быстро не сумеет.

Одеяло отлетело в сторону. Террелл подтолкнул Энн подальше от края и накрыл её своим телом. Она натянула сорочку пониже на ноги, но демон бережно взял её за запястья и завёл за голову.

- Я закричу, — прошептала Энн. Террелл довольно улыбнулся.

- Хочешь, чтобы в округе судачили ещё и о твоих припадках? Могу устроить.

Он склонился над ней и коснулся губами её губ. Энн зажмурилась, но... ничего не произошло. Не загремел гром, не ударила молния и вообще не произошло ничего такого, что в сказках происходит после первого поцелуя. Мягкое прикосновение мягких губ — и ничего больше. Сердце Энн билось, казалось, у неё в горле, но ничего не происходило. Девушка рискнула открыть глаза. Демон мирно лежал рядом с ней и улыбался.

- Не всё сразу, — пояснил он. — Я хочу, чтобы ты прожила долго, очень долго. В моих объятьях ты сгоришь слишком быстро.

Энн сглотнула.

- Но почему?

- Узнаешь. В своё время ты всё узнаешь. Нам ведь с тобой некуда торопиться, а?

Он протянул руку и осторожно снял с её головы ночной чепец. Придвинулся ближе и второй рукой принялся очень медленно комкать и задирать её сорочку.

- Н-н-некуда, — согласилась Энн, как зачарованная глядя в огненные глаза демона.

Энн проснулась вскоре после рассвета. Ещё в детстве она привыкла вставать рано и с тех пор ни разу не изменила этому правилу. Ещё не открывая глаза, она ощутила запах свежего кофе. Улыбнулась. Служанка, которой удивительно не шло строгое платье, принесла ей поднос с яичницей, горячими тостами с мармеладом и чашечкой кофе, в которой было ровно столько сахара, сколько Энн любила. Женщина села в постели. Отворилась дверь и вошёл Террелл, одетый в пунцовый домашний халат. Он привычно подоткнул Энн подушки и служанка поставила перед ней поднос. Окинув их обоих зазывным взглядом, таким привычным, что Энн даже не обратила внимания, служанка вышла за дверь.

— От леди К

* * *

прислали записку, — небрежно сообщил Террелл. — Она придёт около одиннадцати часов. Можешь встречать её в утреннем платье.

Энн не ответила. Всё внимание её занял завтрак.

Террелл уселся на диван и развернул газету. Энн расправлялась с мармеладом и тостами, искоса поглядывая на демона. Тот скинул домашние туфли и уютно шуршал утренней газетой.

— Однажды я попробовал создать газету, как создаю одежду, — сообщил Террелл. — Если бы мне удалось зафиксировать страницы хотя бы на сутки, мы бы озолотились. Там были все события Лондона в день прибытия Великой армады.

Он вздохнул и снова зашуршал.

— Гладстон всё твердит о равенстве наций, — вздохнул он. — Стремление к свободе — такие красивые слова. Что скажешь, дорогая?

Энн закатила глаза. Политика её не интересовала.

Террелл отложил газету и встал, скидывая с себя халат. Тот пунцовой лужицей стёк на пол... и исчез. Демон остался в одной ночной рубашке, которую тут же снял с себя через голову.

— Умывайся, — приказал он и щёлкнул пальцами.

На нём появились кальсоны и белоснежная рубашка. Чуть позже к этому добавились полосатые сине-красные носки.

Энн отодвинула поднос, выбралась из постели и отошла к умывальнику в углу комнаты. Наполнила раковину из кувшина и в самом деле умылась. В чём демонам не откажешь — они умели нагреть воду до точно такой температуры, которая нравилась их хозяйке.

Когда она повернулась к Терреллу, он как раз прицеплял подтяжки к мешковатым, по нынешней моде, брюкам, и морщился: эта одежда оскорбляла его чувство прекрасного. В его юности штаны плотно обтягивали ноги. Энн сняла ночную сорочку и потянулась за дневной, нательной, а после за панталонами.

Террелл отвлёкся от своей одежды и подошёл к Энн с чудесным, серым с серебристыми розами корсетом. Женщина покорно выдохнула, и демон принялся затягивать шнуровку. На этот раз он не слишком усердствовал и вскоре набросил на плечи Энн её любимое бежевое в крапинку с оборками утреннее платье. Женщина села к трюмо. Демон за её спиной материализовал на своём теле роскошный бордовый жилет с золотой вышивкой.

— Куда ты так наряжаешься? — спохватилась Энн.

— Тебе нужен секретарь, — заявил демон. Энн не сдержала смешок.

— А не камеристка? — уколола она. Демон бросил на неё разъярённый взгляд.

— Нет, моя дорогая, не камеристка, — ледяным голосом отозвался он.

Как и все демоны такого рода, Террелл мог становиться как мужчиной, так и женщиной, но его человеческое прошлое подчас играло с ним дурные шутки. В юности он играл в театре женские роли и как-то подзабыл, что с тех пор его лицо утратило мягкость, плечи стали шире, а голос грубее. Он, конечно, прекрасно понимал, чем мужчина отличается от женщины, но кроме самого необходимого, не потрудился никак изменить своё тело. Камеристка из него, помнится, вышла страхолюдная: широкоплечая дылда с резкими движениями, низким голосом и тяжёлой квадратной челюстью.

— Зачем мне секретарь? — спросила Энн устало.

— Должен же кто-то был вести дела твоего покойного мужа. — хмыкнул Террелл.

Дальше спрашивать не имело смысла. Если Террелл хочет встретиться с человеком, он знает, что делает. Лучше не уточнять, сон будет крепче.

— Если ты представишься секретарём моего покойного мужа и вместе со мной встретишься с леди К

* * *

, она решит, что ты мой любовник, — откровенно заявила Энн.

— А так? — спросил Террелл и немедленно постарел лет на тридцать. Энн закатила глаза.

— На что ещё рассчитывать бедной вдове? — отозвалась она.

— Не такой уж и бедной, моя дорогая, — засмеялся Террелл, стремительно молодея. — Юнец... сирота... без видов на будущее... безнадёжно влюблённый в жену своего покойного патрона? А?

Он бросил на неё пылкий и одновременно застенчивый взгляд. Энн поперхнулась. Это был взгляд юнца до того стеснительного, что над ним смеялись даже проститутки.

— И ты собираешься изображать его в этом жилете? — подняла брови женщина.

— Ах да, — спохватился демон. — Убогий век. Сплошная серость.

Жилет немедленно выцвел и превратился в чёрный со светло-серой вышивкой. Энн кивнула. На демоне сама собой появилась застёгнутая на все пуговицы строгая чёрная визитка, а под ней на шее сам завязался галстук. Энн снова кивнула.

— Туфли! — спохватилась она. Домашние туфли поменяли свой вид.

— Посмотри на меня, — приказал демон. Энн повиновалась, и Террелл покрутился перед ней как перед зеркалом, придирчиво разглядывая свой внешний вид. В зеркалах он, к сожалению, не отражался.

— Не забудь, в прихожей пальто, цилиндр, перчатки и... наверное, трость, — напомнила она. — И тебе, наверное, понадобится портфель для бумаг.

— Спасибо, моя дорогая, — кивнул демон и подошёл к ней, чтобы заняться её причёской.

Энн слегка откинулась на спинку стула — мама бы никогда этого не допустила! — и позволила себе насладиться ощущением невесомых прикосновений его искусных рук.

— Что ты скажешь об Эдварде? — небрежно спросил демон, расчёсывая её длинные волосы.

— А? — спросила Энн, почти загипнотизированная его плавными движениями.

— Моё имя.

— Я думаю, тебе больше пойдёт "мистер Вилсон", — отозвалась Энн.

— Эдвард Вилсон. Или даже Тэд Вилсон.

— Ты собираешься знакомиться с леди К

* * *

настолько близко? — хмыкнула Энн.

— Там видно будет, — легкомысленно отозвался демон.

Энн внезапно спохватилась.

— Волосы! Мои волосы! Ты же распустил их вчера, а потом пришёл тот детектив! Что он мог подумать?!

Скрипнула дверь.

— Я сказал ему, мэм, что к вам приходил фотограф, запечатлеть ваши прекрасные волосы, — кашлянув, сказал вчерашний слуга, заглядывая в комнату.

— Ночью?!

— Фотограф испытывал особую чувствительную плёнку, — пояснил слуга.

Энн махнула рукой. В фотографии она ничего не понимала, но не сомневалась, что детектив видел в библиотеке и фотоаппарат, и всё, что к нему обычно прилагается. Может быть даже фотографа.

Леди К

* * *

была немолодой женщиной, одетой в тёмно-зелёное платье с немодными рукавами-пагодами. Ни её лицо, ни фигура ничем особенным не выделялись, а вот голос поражал своей звучностью и властностью. Террелл утверждал, что её можно использовать вместо походной трубы в войсках Её Величества.

Несмотря на безобидный вид секретаря, леди К

* * *

(ничего не подозревающая о его мнении о своей персоне) была недовольна присутствием мужчины на сугубо женской встрече. Леди была из тех дам — каких очень много на белом свете, — которые твёрдо уверены, что мужчины всего лишь большие дети. Конечно, дамы редко в этом признаются, но, по их мнению, для всех будет лучше, если мужчины останутся играть со своими игрушками где-нибудь подальше от взрослых людей, к которым леди относила в первую очередь самоё себя. Муж её был членом парламента от консерваторов и целыми днями просиживал или в парламенте или в клубе. Благотворительность жены полностью устраивала сэра Джеймса К

* * *

, она придавала ему политического веса. Приехав в Лондон, Энн нанесла визит почтенной леди, сославшись на общих знакомых в Суррее. Хотя Энн и подчёркивала, что никого не хочет видеть, она сумела намекнуть, что смерть мужа и связанные с ней грустные чувства обращают её мысли к помощи ближнему, и что, мол, в леди К

* * *

она надеется найти единомышленницу и даже наставницу. И вот леди пришла к ней домой — обсудить благотворительный базар.

Энн приняла её в утренней комнате — небольшой светлой гостиной на втором этаже. Террелл в своём образе юнца вытянулся у неё за спиной и бросал на леди уважительные и опасливые взгляды. Присесть он не смел, о, нет, только не он. Энн покосилась на своего "секретаря". Костюм был ему чуть-чуть маловат и Террелл очень естественно поводил плечами, так, словно ему было в нём неуютно, и то и дело ёрзал шеей в слишком тесном воротничке. Террелл был великолепен и леди К

* * *

вскоре перестала на него обращать внимания.

— Я уверена, состояние моего покойного мужа позволит мне принять участие... — немного робко проговорила Энн, выслушав свою гостью. — Кроме того, у меня остались некоторые редкости, которые собирал мой дорогой Артур... Ах, я ничего в них не понимаю! К тому же они напоминают мне о том, что уже не вернуть. Мистер Вилсон...

Запинающимся голосом Террелл принялся перечислять индийские редкости, будто бы привезённые мужем Энн, и их примерную стоимость.

Стоимость была чудовищная.

— Дорогая моя! — перебила секретаря леди К

* * *

. — Я не могу принять...

— Но я прошу вас, леди К

* * *

! — взмолилась Энн. — Я вполне обеспечена, а все эти языческие божки... я уверена, держать их в доме кощунственно! Если они могут помочь бедным сироткам...

Леди К

* * *

похлопала Энн по руке.

— Ну-ну, дитя моё. Я уверена, мы что-нибудь придумаем!

— Подумайте, леди, на эти деньги вы могли бы перекрыть крышу в приюте! Вы ведь только что говорили мне, что она протекает и в некоторых комнатах невозможно спать! Когда я думаю, что приют вынужден отказывать несчастным сироткам из-за того, что у них не хватает помещений...

Энн умолкла, как будто у неё перехватило дыхание.

— Что ж... — сказала леди. — Если вы так настаиваете...

Она поднялась, и карандаш скатился с её коленей на пол. Террелл подался вперёд и нагнулся чуть позже, чем это сделала гостья. Их пальцы соприкоснулись, встретившись на гладких гранях карандаша. Террелл тут же мучительно покраснел и отдёрнул руку.

— Прошу прощения, мэм, — пробормотал он, изнывая от смущения. — Мне не следовало... Я не хотел... Прошу простить мою дерзость...

Он повернулся к Энн, которая тоже поднялась на ноги.

— Мэм, вы позволите мне?..

— Мистер Вилсон, посмотрите мои бумаги в бюро в библиотеке, — попросила Энн. Террелл поклонился, едва не потеряв равновесие, и поспешил покинуть комнату. Дамы с усмешкой посмотрели ему вслед.

— Вы напрасно принимаете у себя дома этого юношу, — сказала леди К

* * *

. Энн развела руками.

— Артур верил ему и хотел помочь бедному юноше в его первых шагах... Но, к сожалению, не успел. Не судите по первому впечатлению, Те... мистер Вилсон очень толковый юноша. Он держал бумаги Артура, а теперь и мои, в образцовом порядке.

Леди К

* * *

покачала головой.

— Как зовут этого милого юношу? — с улыбкой спросила она.

— Эдвард... Тед, — "призналась" Энн, проклиная себя за неосторожность. — Мой... Артур всегда называл его Тедом, ведь мистер Вилсон попал к нему совсем ещё мальчиком.

— Не следует допускать фамильярности, — покачала головой леди К

* * *

. — Вам следует помочь мистеру Вилсону устроиться на место, которое будет больше соответствовать его талантам.

— Да, но я никого не знаю... — промямлила Энн.

Леди К

* * *

покровительственно улыбнулась.

— Если мистер Вилсон хорошо себя проявит при подготовке базара, я похлопочу за него перед своим мужем. Ему как раз не помешает толковый секретарь.

— О, вы так добры! Я не знаю и как благодарить вас! Признаться, меня и саму смущало... но Артур так хотел помочь мистеру Вилсону...

— И ещё я чувствую себя обязанной вам сказать, — прервала её излияния леди К

* * *

. — В вашем положении вам не следует принимать у себя мужчину в утреннем платье... да ещё и такого цвета. Пока не закончится траур, это может показаться неприличным тем, кто не знает вашего нежного сердца.

Энн оглядела свой светлый наряд.

— О, — рассеянно сказала она, — вы правы. Но его подарил мне Артур... ему так нравилось, когда я его надеваю...

— Я понимаю, дитя моё, но не все на это способны.

— Да-да. Вы правы.

Едва за почтенной леди закрылась дверь, Террелл спустился по лестнице в прихожую. Он был снова одет в свой бордовый жилет и по-домашнему набросил поверх пунцовый халат.

— Старая корова, — вульгарно высказался демон. — Подумать только, образец нравственности! Представь себе, Энн, она специально уронила карандаш.

Энн вздохнула.

— Она настояла на отдельной комнате сразу после того, как родила мужу наследника, — доверительно сообщил Террелл. — Но мальчик родился таким слабым, что мужу пришлось уговаривать её повторить это снова и снова. Сейчас у них четверо детей, но ещё один сын получился только в последний раз. А старший, представь себе, выздоровел.

— Очень интересно, — съязвила Энн.

— Очень, — улыбнулся ей демон. — Ты не представляешь, какие ей сегодня будут сниться сны...

Энн содрогнулась.

— Как ты собираешься представить все эти редкости на базар? — спросила Энн. Леди К

* * *

, видимо, под впечатлением от старательного секретаря, не стала на них смотреть, вполне поверив описи. Беда в том, что никаких редкостей у Энн не было. Рано или поздно это вышло бы наружу.

— Слепим из чего-нибудь, — пожал плечами демон. — Наведу иллюзию — даже в Британском музее не отличат. Главное, чтобы в церковь не потащили.

Он выдержал паузу и добавил:

— Католическую.

Энн поморщилась. Как большинство англичан своего времени, она была невысокого мнения о католиках.

— Это так важно? — спросила она.

— Если демонов призывает католик, то и прогнать их может только католик, моя дорогая. А мой учитель был католиком.

Едва в её округе прозвучало имя доктора Мура, как Террелл показал настоящее лицо. Из обольстительного демона он вдруг сделался тем, кем он был на самом деле — очень испуганным и очень молодым человеком. Века призрачного существования не в счёт. Он ничего не объяснил девушке, просто занял её тело, занял грубо, насильно и страшно. Как опытный вор, выгреб все украшения матери Энн и те деньги, которые держал дома её отец. Украл платье горничной и пустился в бега. У Энн не было выбора, следовать за ним или нет. Пленницей в собственном теле она покинула родной дом. Той же ночью умерли последние из двенадцати девушек. Демоны, вселившиеся в них, не желали встречаться с доктором Муром.

Поначалу им пришлось туго. Террелл знал о времени, в котором оказался, не больше, чем юная девушка. Он прекрасно говорил по-испански, знал латынь и древнегреческий, умел фехтовать и драться на ножах, был умелым вором. Но ничего не знал ни о дилижансах, ни о кэбах, ни о лондонской подземке, никогда не видел газет и не имел ни малейшего представления, сколько стоит снять комнату в приличной гостинице. Женское тело, хозяйка которого беззвучно билась в созданных им оковах, стесняло демона. Его не принимали всерьёз, подозревали в воровстве и проституции, гнали прочь. Террелл даже подумывал, не заняться ли ему в самом деле древнейшей профессией, но Энн в глубинах его сознания закатила такую истерику, что демон испугался, как бы их общее тело не слегло в новом приступе лихорадки после первой же попытки. Он перестал выжимать из Энн последние силы, умудрился украсть приличное платье и показал новый трюк. Именно тогда он в первый и последний раз попробовал себя в роли камеристки.

Положение их немедленно улучшилось. Барышня из хорошей семьи, сопровождаемая служанкой, была принята гораздо лучше, чем одинокая девушка в бедной одежде.

Энн вспоминала то время как непрекращающийся кошмар. Она даже не знала, что её тело способно на такие трюки, как лазанье по стенам, бегство от погони и опустошение чужих карманов. А однажды Террелл даже ввязался в драку. Он вырвал у одного из напавших на Энн нож и пустил его в дело. Всё закончилось быстро. Тогда он впервые за долгое время уступил девушке её тело и она обнаружила, что стоит на коленях возле убитого им человека и впивается зубами в его горло. Её вырвало кровью и желчью там же, в той же мрачной подворотне, а после Террелл вернул себе контроль над телом и увёл его прочь.

Они пробыли в роли приличной барышни и её камеристки около месяца. Конечно, их искали, но никому в голову не приходило, что обокравшая родителей Энн могла нанять такую страхолюдину в служанки, а потому обходилось без подозрений.

А потом Террелл умудрился найти миссис Купер, одинокую вдову, чем-то похожую на Энн и одного с ней возраста.

И с этого дня всё пошло по-другому.

Это была первая смерть в длинной череде ей подобных. Терреллу приходилось торопиться: его товарищи по несчастью, другие вырвавшиеся из Проклятого дома демоны, проявляли всё больше беспокойства. Они не могли свободно существовать в человеческом мире, им требовалось к чему-то прицепиться. Со дня на день они могли вселиться в Энн, и тогда девушку ждало бы скорое безумие. Это в планы Террелла не входило. И тогда он указал им другую цель. Познакомиться с несчастной вдовой не составляло труда. Муж её был капитан военного флота Её Величества, погибший во время шторма. Энн представилась горничной и не без помощи Террелла сумела получить место в доме миссис Купер. Она кое-как справлялась со своими обязанностями, опять-таки не без помощи Террелла. А когда хозяйка к ней привыкла, Террелл спустил на неё своих демонов. Миссис Купер видела во сне своего мужа, что может быть естественней?.. Сны были сначала грустные, потом романтические, а потом...

Она сгорела быстро. Энн пришлось забрать её одежду, деньги, кое-какие бумаги и, главное, имя. И уехать на другой конец страны. Она надеялась — это будет последний раз.

Теперь уже ничего не мешало им с Терреллом вести достойную жизнь... хотя бы внешне. Но у них было двенадцать демонов, которые требовали пищи.

И тогда Энн дала объявление, что миссис Купер хочет нанять слуг.

А спустя год Террелл нашёл другую вдову, побогаче, нашёл к ней подход и...

Террелл вернулся в библиотеку, где принялся просматривать биржевые сводки. Его очень увлекали новые способы создавать деньги из ничего, он находил это по-настоящему демоническим. Не то что в прошлые века, когда демон, обещавший озолотить человека, принуждён был разыскивать для него клады, а их ещё поди найди, да и выкапывать надо.

Энн остановилась в дверях.

— Тебя так заинтересовала леди К

* * *

? — спросила она.

— Меня так заинтересовал её приют, моя прелесть, — ответил Террелл, не поднимая головы.

Энн хмыкнула. Террелл прочитал про леди в газете, когда они выбирали, куда податься после Лидса. Тогда демон провернул не слишком законное дело, позволившее Энн снять на год дом в Лондоне, и рвался развернуть свои способности в столице. В приюте леди К

* * *

держались не дети, а юные девушки из бедных семей, не только сироты, но ещё и те, кто надеялся приобрести кое-какой лоск и вырваться из беспросветной нищеты.

— Целый приют девушек, которых с утра до ночи муштруют, заставляют молиться и вышивать какие-то дурацкие подушки, — облизнулся демон. — Представляешь, как нас ждут в этом благословенном местечке? Если для этого надо очаровать одну глупую титулованную корову — пожалуйста, я готов.

— Если ты явишься ей в соблазнительном сне, она откажется с тобой разговаривать наяву, — заметила Энн. Демон закатил глаза.

— Уговорила. Раз ты такая зануда, в первый раз она увидит меня стоящим над пропастью, — раздражённо заявил он. — Я буду протягивать к ней руки и молить её взглядом. Так лучше?

— Гораздо лучше, — одобрила Энн. — Хотя бы на первый раз.

Ревновать ей даже не приходило в голову. Иногда они с Терреллом были врагами, иногда друзьями, часто — сообщниками и всегда — любовниками. Но чувства между ними не было и, откровенно говоря, Энн только радовалась, если демон находил себе кого-то ещё. Сама она была лишена этой возможности. В отношении неё Террелл был человеком своего времени и делить любовницу не собирался ни с людьми, ни с демонами.

Их пикировку прервал стук дверного молотка, от которого сотрясся весь дом от подвала до чердака.

— Лакей, — определил демон. — Как интересно.

Слуга впустил чужого лакея в дом и вскоре Энн принесли записку, исписанную мелким почерком леди К

* * *

.

"Моя дорогая, — значилось в ней. — Я говорила с сэром Джеймсом и он сообщил мне, что его секретарь предупредил об уходе. Через две недели его место будет свободно. Я упомянула мистера Вилсона и сэр Джеймс сказал мне, что юноша должен показать себя в деле. Если это не помешает Вашим планам, я бы попросила Вас передать мистеру Вилсону моё приглашение. Проявив себя при подготовке базара, он может рассчитывать на место секретаря у сэра Джейсма. Будет лучше, если он явится тотчас же, как Вы передадите ему моё приглашение. Остаюсь искренне Ваша и т. д."

Энн растерянно смотрела на записку. То, что в ней предлагалось, было невозможно, немыслимо. Террелл выхватил бумагу у Энн из рук, быстро пробежал глазами и издал ликующий вопль.

— Мне начинает нравиться эта леди! — торжествующе заявил он.

— Ты хочешь пойти к ней?! — изумилась Энн.

— Тотчас же! — пропел Террелл.

— Ты сошёл с ума!

Демон подхватил Энн на руки и закружил по комнате.

— Разве это не прекрасно? — засмеялся он. Энн заколотила его кулаками по плечам.

— Как ты намерен выйти из дома? — не поддавалась его веселью она. Террелл мог являться людям и без украденной личины, в своём собственном облике, мог ходить, разговаривать, даже есть и пить, мог прикасаться к людям — но только когда рядом была она, та, к которой он был привязан из-за того, что Энн разрушила чары Проклятого дома. Иногда Энн казалось, что Террелл ненавидит её за узы, приковавшие их друг к другу.

— Ах, это, — легкомысленно улыбнулся демон, поставив женщину на место. Он наклонился к ней и коснулся губами её губ. Касание было мимолётным, едва ощутимым, но...

Когда-то в детстве, давным-давно она поспорила с кузеном Чарльзом, гостившим тогда в их доме, что залпом выпьет стакан отцовского виски из буфета, ключи от которого Чарльз умудрился украсть. По правде сказать, она была безнадёжно влюблена в своего озорного кузена и с готовностью залезла бы на крышу, если бы он это предложил. И в тот раз без колебаний поднесла стакан к губам.

Страсть ударила ей в голову, как когда-то ударил в голову крепкий шотландский виски. Вчера Террелл, вдоволь налюбовавшись её метаниями, таким же поцелуем выпил всё наведённое желание. Сейчас он вернул его обратно. Одним махом, без подготовки и перехода. У Энн подкосились ноги, она ухватила Террелла за плечи, с которых мгновенно исчезла одежда. Женщина поддалась вперёд и впилась губами в его губы. Поцелуй больше всего походил на укус. С трудом оторвавшись от Энн, демон принялся целовать её глаза, щёки, волосы, шею, распуская в то же время сложную систему завязок, удерживающих утреннее платье. Одним движением расстегнул бюск корсета. Энн бездумно подставлялась его губам, рукам. Мыслей не было, не было сомнений и колебаний. Остался только мужчина перед ней, его сильное тело, ласковые руки, жадные губы, крепкие бёдра. Он усадил её на бюро, задрал сорочку и принялся покрывать поцелуями грудь. Энн поторопилась избавиться от одежды и притянула Террелла к себе, торопясь скорее прижаться к нему обнажённым телом. Кожей почувствовать кожу. Он вошёл в неё. Энн застонала и принялась двигаться в такт его движениям, ускоряясь, подталкивая, вжимаясь в его тело, торопясь слиться с ним в одно целое.

Когда всё закончилось, Терреллу пришлось подхватить её, чтобы она не упала. У Энн не оставалось сил не то чтобы стоять на ногах, но даже сидеть прямо. Демон, напротив, лучился украденной силой.

— Тебе надо принять ванну, дорогая, — с деланной заботой произнёс Террелл. — Я недавно читал в медицинском журнале, что это прекрасное освежающее и тонизирующее средство.

Энн не могла даже улыбнуться в ответ.

В комнату вошла горничная, вызывающая даже в строгом наряде служанки.

— Если понадобится, я буду говорить, что у хозяйки мигрень, — пообещала она и потянулась к Терреллу. Он ловко увернулся.

— Э, нет, моя милая, — засмеялся он. — Мне понадобятся все силы. Повезёт, поделюсь, а если нет...

Горничная улыбнулась в ответ и легко, как ребёнка, подхватила Энн на руки.

Энн провалялась в постели весь остаток дня, всю ночь и с удовольствием не вставала бы следующий день. Но это ей, естественно, не удалось. Было без четверти двенадцать, когда в спальню вошла горничная и сообщила, что к миссис Дженкинс пришёл инспектор Хилл и хочет её видеть.

— У меня мигрень, — слабым голосом напомнила Энн.

— Я так и сказала, мэм, но он сказал, что готов просидеть здесь хоть до самого вечера. Мне кажется, вам лучше принять его, мэм.

Энн сдалась. Передёргиваясь от отвращения, она позволила горничной поднять себя и помочь одеться. Прикосновения прислуги ей были отвратительны, было в них что-то липкое, грязное. Но Террелл был далеко, а инспектор Хилл близко. Пришлось смириться. На этот раз она надела простое чёрное платье, доставшееся ей "по наследству" от настоящей Энн Дженкинс.

— Мне казалось, позавчера я ответила на ваши вопросы, инспектор, — холодно заявила Энн после приветствий. Она с трудом удерживалась, чтобы не откинуться на высокую спинку кресла и прижимала ко лбу смоченную в уксусе тряпку.

— Прошу прощения, мэм, — без тени смущения ответил полицейский. — Мне хотелось бы кое-что уточнить.

— Я вас слушаю.

— Когда вы были в Ньюкасле...

— Теперь уже в Ньюкасле? — подняла брови Энн. — Очень интересно.

— То есть вы не были в Ньюкасле, миссис Дженкинс?

— Никогда в жизни, инспектор.

— У меня есть показания молочника...

— Нисколько не сомневаюсь, инспектор, — устало произнесла Энн. — Молочника, мясника, старьёвщика...

— Нет, старьёвщика как раз нет, мэм, — улыбнулся Хилл.

— Мне было бы приятно считать себя исключительной, инспектор, но в Англии много женщин, похожих на меня, инспектор. Некоторые из этих женщин вдовы.

— Молочнику показывали вашу фотокарточку, мэм.

— Вот как? — подняла брови Энн. Она точно помнила, что никогда в жизни не делала фотокарточек.

— Вы там сняты вместе с вашим покойным супругом, — напомнил инспектор. — Одна карточка осталась в фотостудии.

— Каким супругом, инспектор? — уточнила Энн. — Артуром? Или вы имеете в виду... простите, не помню его имени... как его... Морганом?

— Освальдом Уильямом Кингом, мэм.

— Не имею чести быть знакомой с этим джентльменом.

— Он умер, мэм.

— Очень жаль, инспектор.

Энн поднялась и инспектору пришлось тоже встать на ноги.

— Вы когда-нибудь слышали о Мэри Энн Коттон, мэм?

— Не имела чести, инспектор. Полагаю, она служила горничной у мистера Рэббита, об этом писал мистер Кэррол, насколько я знаю. Надеюсь, она в добром здравии?

— Её повесили, мэм. Она убила больше двадцати человек, в том числе собственных детей и мать. А также нескольких супругов.

— Какой ужас!

Энн отложила тряпку и поглядела на Хилла со всей серьёзностью.

— Инспектор, мне очень жаль, но я не так умна, какой вы меня, по-видимому, считаете. Все эти намёки на незнакомых мне женщин, убийства, кости, молочники... Возможно, будь я той, за кого вы меня принимаете, я бы поняла вас лучше. Прошу меня извинить.

Инспектор протянул Энн визитную карточку, но она не стала её принимать и инспектор положил карточку на стол.

— Доктор Мур просил передать, что вам, возможно, нужна помощь. Он будет рад её оказать.

— Я не имею чести знать доктора Мура и не нуждаюсь в его помощи, инспектор.

— Доктор Мур — специалист по нервным болезням, мэм. Он занимается случаями, при которых человек забывает о том, что он делал. Вы никогда не замечали, что просыпаетесь в незнакомых местах, мэм?

Постоянно.

— Иными словами, не сумасшедшая ли я, инспектор?

Голос Энн сделался ледяным.

— Мне кажется, на этом лучше закончить разговор, инспектор.

— А вы всё-таки подумайте, мэм.

Энн позвонила. В библиотеку вошла горничная, которая выглядела просто возмутительно вызывающим образом. Поделать с этим ничего нельзя, так выглядела настоящая Джейн Смит, при крещении названная Джеральдиной. Не то правы были её прошлые хозяева, которые все, как один, возмущались слишком пышным для служанки именем, не то было в ней от рождения что-то порочное, но только Джеральдина Смит была вызывающе вульгарной и распущенной девицей. Работа на Энн была её последней надеждой. Из предыдущего дома её выкинули, когда хозяйка заметила заигрывания горничной со своим старшим сыном. Террелл говорил про неё какую-то вульгарную гадость, мол, девочке понравилось умирать от любви. Разумеется, эта распущенная девица была давно мертва, но демону достались все её раздражающие повадки.

— Джейн, проводи инспектора, — попросила Энн. Горничная подошла вплотную к полицейскому, призывно заглянула в глаза. Энн осуждающе кашлянула. Горничная отстранилась и распахнула перед инспектором дверь.

Он ушёл. Энн обессиленно опустилась на стул.

— Вам надо прилечь, мэм, — продолжая строить из себя горничную, заявила вернувшаяся Джейн.

Энн кивнула и пошла в спальню. Разговор отнял у неё последние силы. Голова в самом деле раскалывалась и в висках стучало: "Он знает! Он знает! Он вышел на след!"

Горничная принялась помогать хозяйке снять платье. Её ловкие пальчики расстёгивали пуговицу за пуговицей, и Энн снова морщилась от её прикосновений. Избавив Энн от сорочек и нижних юбок, Джейн занялась шнуровкой корсета.

— Вам не нравится, мэм? — шепнула горничная в самое ухо хозяйки. Энн поёжилась. — Прикажите, я займусь этим человеком. Он может быть опасен для всех нас. Слишком много знает. Разнюхивает.

Энн покачала головой.

— Это слишком опасно. Если он связан с Муром...

Горничная, не слушая, притянула к себе плечи Энн и лизнула хозяйку в ямку между шеей и ключицей. По спине Энн пробежала сладкая дрожь.

— Отпусти! — потребовала Энн, безуспешно пытаясь вырваться из рук горничной. Ответом был будоражащий нервы смешок.

— Не нравится? — с придыханием шепнула Джейн.

Энн рванулась сильнее и всё-таки высвободилась. Развернулась к Джейн. Та усмехалась. Лицо горничной пошло рябью.

— Думаешь, тебя защитит Террелл? — смеялась она. — Он далеко, ему не до тебя. Он так жаден, наш Террелл, так редко делится добычей. А мы должны изо дня в день сидеть в этом унылом доме и всё ждать, ждать и ждать!..

Она шагнула ближе. Энн подняла, защищаясь, руки.

— Террелл отдал вам тех людей! — взмолилась Энн. — И он собирался поделиться... там. В приюте... вам надо только немного подождать!

— Ты думаешь, он показал тебе всё? — продолжала, не слушая её, горничная. — Каждый раз одно и то же, уныло и скучно, всё то же самое, что он делал несколько веков назад.

Рябь усилилась и вместо Джейн появился кузен Чарльз. Такой же, каким он был в их последнюю встречу.

— Так тебе понравится больше? — выдохнул демон и взял женщину за руки. — Что ты захочешь? Я всё могу. Твоя первая любовь, наследник престола, благородный дикарь, итальянский разбойник, может быть, пират? Или ты предпочтёшь увидеть приходского священника? Или Джейн тебе больше нравилась? А, может, тебе хочется, чтобы тебя отшлёпали? Женщины так редко в этом признаются.

Он взял её руки в свои и по телу Энн пробежала мучительная дрожь. Демон провёл пальцем по её запястью и женщина застонала от нестерпимого желания.

— Или, — интимным шёпотом, который щекотал кожу Энн, продолжил демон, — ты предпочтёшь взять в руки плётку сама? Террелл на это никогда не согласится, о, нет, только не Террелл. Скажи, мы всё исполним. Или хочешь, я позову остальных?..

Энн содрогнулась от странной смеси ужаса и предвкушения. Остальные демоны... хватит одного, чтобы выпить все её силы. Два сведут её в могилу. А ведь их двенадцать.

— Я подарю тебе ласки, о которых ты даже не подозреваешь, — посулил демон, становясь то кузеном Чарльзом, то священником, то принимая облик размалёванного дикаря с перьями в волосах. Это было жутко, но Энн едва замечала гротескный ужас его превращений. Демон наклонился и медленно провёл языком по её уху, и Энн застонала громче прежнего.

— Не надо, — выдохнула она из последних сил.

— Это говорит твоё воспитание, моя сладкая, не ты. Твоё тело взывает ко мне. Оно знает, что со мной ты испытаешь...

— Уходи! — закричала Энн, зажав уши. — Иди за этим полицейским, если так хочешь!

Демон исчез, как будто его и не было. Из последних сил переодевшись в ночную сорочку, Энн рухнула в постель.

Террелл появился поздно ночью, почти под утро. Присел на край кровати и нежно провёл пальцами по щеке женщины. Эта нехитрая ласка заставила Энн, не просыпаясь, потянуться всем телом и потереться щекой о руку любовника. Террелл улыбнулся и запустил пальцы в уложенные на ночь волосы женщины и легонько подул Энн в лицо. Она открыла глаза и сонно сощурилась.

— Я так понимаю, Джеральдина-Джейн нас покинула, — проговорил демон, превращая свой наряд в ночную рубашку. Подумав, он щёлкнул пальцами и на его голове появился старомодный ночной колпак.

— Террелл, я...

— Т-ш-ш, дорогая, тише, успокойся. Ты ничего не могла поделать. Эта дурочка сама торопилась погибнуть. Спасать демонов — неблагодарная задача.

— Погибнуть?!

— А ты что думала? Такая детская ловушка, даже смешно. Надо быть полным болваном, чтобы попасться на такую удочку. Уверен, этот твой Хилл прямо от тебя пошёл к доктору Муру, а уж тот знал, что делать, кого ждать и как с этим кем-то поступить.

— Доктор Мур, — повторила женщина. — Мы переезжаем каждый раз, когда слышим это имя. Кто это такой?

Демон улёгся в постель и притянул к себе Энн так, чтобы её голова лежала у него на груди.

— Много-много лет назад, — неторопливо начал он, перебирая её волосы, — жил на свете чернокнижник, который пытался достичь бессмертия. Ты не представляешь, сколько таких было в моё время. Он искал ответ на земле и на небе, составлял гороскопы, разгадывал древние письмена, прибегал к алхимии... всего и не упомнишь. Звали его Этельред Мур. И был у него ученик, которого он — чего почти не бывало в то время, — сманил из актёрской труппы. Он посвятил ученика в свои самые страшные и самые загадочные тайны, научил всему, что знал. И обещал, что они достигнут бессмертия вместе.

— Он тебя обманул? — спросила Энн, чуть повернувшись, чтобы ему было удобней её ласкать.

— Нет, почему? Он сдержал слово. Я сам виноват, что не обратил внимания на его слова. Он обещал мне, что моё существование продлится тысячу лет, и вольно же мне было решить, что существование и жизнь — это одно и то же!

— М-м-м?..

Энн заворочалась, чтобы сбросить руку Террелла с своей головы на плечи, которые демон принялся оглаживать.

— Он предложил мне участвовать в ритуале, который принесёт нам обоим бессмертие. Обещал подчинить мне дюжину демонов... любовь самых прекрасных женщин... И сдержал слово. Занятия магией не терпят лжи, весь фокус в том, чтобы правильно подать правду.

Второй рукой демон провёл по спине Энн, сжал ягодицы, заставляя прижаться к нему всем телом, спустился ниже и принялся задирать край сорочки.

— И что было дальше? — поторопила его Энн, опасаясь, что так и не узнает, как Террелл стал демоном. Его ласки сегодня были непривычно человеческими, ничуть не похожими на обычные жгучие прикосновения.

— Дальше? Я дал согласие. Он провёл ритуал. И отдал меня дюжине суккубов. Умирал я долго. Можешь мне поверить, я наслаждался каждым мгновением своей смерти!

Энн попыталась себе это представить, но воображение ей отказывало. Двенадцать демонов! Где они там помещались?!

— Он запер нас в том доме, — продолжил Террелл, ласково целуя Энн в висок, и женщина зажмурилась от удовольствия. — Можешь себе представить, в какой ярости были мои товарищи! Несколько веков им не доставалось ничего, кроме танцев с унылыми пресными девицами! Немножко снов, может быть, но это — такая малость! Учитель хорошо всё рассчитал. Никакие заклинания не удержали бы дюжину демонов в полной силе. А так... достаточно, чтобы сохранить своё существование в мире людей, но слишком мало, чтобы разбить оковы. А потом пришла ты, моя прелесть.

Он провёл рукой по внутренней поверхности её бедра, и Энн содрогнулась от предвкушения. Это было так непохоже на нечеловеческое наслаждение, которое давеча обещал ей демон-Джейн. Так... мимолётно и нежно, словно в их распоряжении было всё время мира. Сжав её чуть сильнее, Террелл перекатился вместе с ней и устроился сверху.

— Ты представить себе не можешь, — прошептал он в зажмуренные глаза любовницы, — моё спасение, моя надежда, моя любовь. Ты освободила меня, дала мне новую жизнь, дала мне возможность расквитаться с врагом... Ты моя душа, моё тело, моё счастье.

Медленно, очень медленно он принялся целовать её лицо, шею, спустился на грудь, задирая при этом сорочку, обнажая тело своей любовницы. Энн потянулась к нему навстречу, ловя губами его губы.

— Ничего не бойся, — выдохнул демон, когда поцелуй прервался. — Послезавтра будет благотворительный базар, а до того тебе ничего не грозит. Слышишь меня? Ничего.

Энн почти не слышала его слов. Террелл бедром раздвинул её ноги и вошёл в неё, мягко и неторопливо. Всё время мира. До благотворительного базара. Энн приподняла бёдра и задвигалась в такт своему любовнику. Ей ничего не грозит. До послезавтра.

С утра Террелл поднял Энн даже раньше обычного и лично, не доверяя слугам, помог ей одеться. Его ждала леди К

* * *

и вожделенный визит в приют.

Ровно без четверти полдень явился инспектор Хилл, и Энн пришлось принять его. Он вошёл, с интересом всматриваясь в её лицо. Что он там искал? Удивление? Ужас? Вопрос, мол, почему же ты жив, когда я натравила на тебя демона?

— Я надеюсь, что вы пришли по действительно важному поводу, — заявила Энн вместо приветствия. — Вам, кажется, говорили, что я не совсем здорова и не способна принимать гостей.

— Вы болеете, мэм? — вежливо спросил инспектор. — Почему бы вам не пригласить врача?

— Например, доктора Мура? — ядовито подхватила Энн.

— Почему бы и нет?.. Мэм, послушайте, доктор Мур заверил меня...

— Вы так настойчиво упоминали этого человека, что я попросила моего секретаря навести справки, — сообщила Энн. У неё разламывалась голова и женщина с трудом сдерживалась, чтобы не удерживать её двумя руками.

— Вы хотите сказать, секретаря леди К

* * *

? — перебил её ухмыляющийся полицейский.

Чего он ждал? Возмущения, стыда, ревности?

— Мистер Вилсон любезно выделил время, чтобы ответить на мой вопрос. Он сообщил мне, что доктор Мур в прошлом году был лишён врачебной лицензии за... ах, да, за нарушения врачебной этики.

— У вас очень умный секретарь, мэм, — ответил ничуть не смущённый инспектор. — Но тем не менее, доктор Мур мог бы помочь от вашей болезни. Он любезно описал симптомы, если хотите, я мог бы оставить здесь...

— Спасибо. Меня это не интересует, — отмахнулась Энн, но Хилл всё равно оставил бумагу на столе. — Что-нибудь ещё? С каких пор полиция навещает больных, инспектор?

— Вы знаете, мэм, что объединяет всех женщин, так похожих на вас? Кроме того, что все они вдовы?

— Разумеется, я этого не знаю, инспектор.

— Они всегда нанимают двенадцать слуг. Не больше и не меньше, всегда двенадцать.

— Вот как? — подняла брови Энн. — Очень интересно.

— Дюжина человек нужна, может быть, в загородном имении, но не в таком доме, как этот, мэм. Где вы берёте деньги, чтобы заплатить им жалование?

Энн вспыхнула.

— Я должна отвечать на такие вопросы?! Кто ваш начальник, инспектор? Я сегодня же напишу ему письмо и попрошу избавить меня от неуместного интереса с вашей стороны.

— Уверен, вы этого не сделаете, мэм. Могут всплыть неблаговидные подробности о ваших поступках, мэм. Я наводил справки... у миссис Артур Дженкинс из Бирмингема было не так-то много денег и она, разумеется, не могла позволить себе снимать такой большой дом, как этот.

Энн недобрым словом помянула Террелла, который после недолгого времени, проведённого на дне общества в её теле, поклялся сделать, что угодно, но окружить свою хозяйку-любовницу всей возможной роскошью.

— Думаю, вы наводили справки о какой-то другой миссис Дженкинс, — тем не менее ответила Энн.

— В Бирмингеме была только одна Энн Дженкинс ваших лет и с вашим цветом волос, мэм.

— Полагаю, я не пользовалась большой известностью, инспектор.

— Так откуда у вас средства на аренду дома, на жалование слугам? Мэм?

— Если вам так необходимо это знать, то вот — по моей просьбе мистер Вилсон написал биржевому маклеру в Лондоне и купил для меня ценные бумаги.

— И вы можете назвать имя этого маклера? — не унимался полицейский.

Энн порадовалась, что Террелл любил поболтать по утрам по поводу своих биржевых успехов.

— Вас это совершенно не касается, инспектор, но — мистер Грин. Полагаю, вы сможете найти его в справочнике.

Она встала. Инспектор был вынужден подняться тоже.

— Кстати, мэм. Мы получили сведения о мистере Артуре Дженкинсе. У него никогда не было секретаря. Что вы на это скажете?

— То, что повторяла и прежде. Вы перепутали моего мужа с другим человеком. Пожалуйста, уходите и не приходите больше!

— Мэм, доктор Мур думает, что вы больны, и берётся вас вылечить. А я вот думаю, что вы с вашим сообщником совершили много преступлений, и берусь это доказать. С вашего позволения, мэм!

Он вышел, не поклонившись и не дожидаясь появления слуги.

Оставшись одна, Энн рассеянно проглядела список симптомов, присланный доктором Муром. Потеря сознания, нарушения памяти, усталость, тревожные сны... да, если бы она не знала, что с ней происходит, она ухватилась бы за этого доктора Мура как за спасение. Случись с ней такое, она думала бы, что медленно сходит с ума.

Может быть, она уже сошла.

Она отложила список... вдруг заметила, что на обратной стороне что-то написано. Вгляделась. Странно. Итальянский? Испанский? Точно не французский. Может быть, немецкий?

— Это испанский, — сказал Террелл вечером. — Вот мерзавец!

— Объясни, — попросила Энн, морщась и прижимая руки к вискам. — Зачем он прислал мне записку по-испански? Или это для тебя? Но зачем?

— Моя бабушка по отцу была испанка, — пояснил Террелл. Энн кивнула. Это объясняло и внешность Террелла, и его характер. Ну, и, конечно, знание языка. — А это старинный рассказ о девушке, которую насильно отдали в монастырь. К ней явился дьявол и совратил. Сперва он являлся в облике прекрасного юноши и его ласки были приятны девушке. Постепенно он повадился принимать облик чёрного поросёнка.

Энн поперхнулась.

— Кого?!

— Чёрного поросёнка, моя дорогая. Разумеется, он склонял её к любви в таком виде. Она убила собственного отца, сошла с ума и была сожжена на костре. Типично для того времени.

— Чёрного поросёнка?! — не успокаивалась Энн.

— Кому что нравится, — подмигнул ей демон. — Не смотри на меня так. Суть этого рассказа в том, что те, кто продают душу дьяволу, рано или поздно вымазываются в грязи и крови.

— Зачем он послал мне это?!

— В случаях одержимости демоном жертва получает его знания. Помнишь, девушки в твоей деревне начинали кричать на латыни и греческом? Так что ты вполне могла бы прочесть этот рассказ. А, может, это намёк мне.

Энн вскочила на ноги.

— Почему ты так спокоен?! Почему мы остаёмся здесь?! Почему ты ничего не делаешь?!

— Т-ш-ш, моя дорогая, тише, — обнял её Террелл. — Я делаю. Всё будет хорошо. Ты же помнишь, завтра благотворительный базар.

— Но...

— Лучше прислушайся, — перебил её демон.

— К чему?

— К тишине. Мы одни, моя дорогая. Впервые с самого первого дня — одни.

— А где... ну, они?

— Полагаю, в приюте, — пожал плечами Террелл. — Впрочем, их наверняка переловил доктор Мур. Уверен, он давно к нему присматривался. Видишь ли, демоны не очень умны, зато всегда голодны. Как только я открыл им путь, они и думать забыли об опасности. Мы свободны, моя дорогая, свободны! Больше нам не придётся искать одиноких людей, которых мы могли бы скормить демонам. Уедем отсюда. Хочешь, поедем на континент? Увидишь Францию, Италию, а, дорогая? Уедем вдвоём, только ты и я. Начнём новую жизнь. Никаких больше костей и трупов. Никаких вдов и благотворительности. Никаких тайн. Теперь мы свободны, моя милая.

Энн слушала его слова как дети слушают волшебную сказку, доверчиво прижимаясь к своему мужчине. То, что он говорил, походило на сон. Ей не хотелось просыпаться.

Для Энн установили прелестный киоск в виде китайской пагоды в самом центре базара, устроенного на Сохо-сквере. Она изящно расставила по прилавку многоруких божков с драгоценными камнями вместо глаз, украшения в виде птиц, которые, по словам Террелла, цеплялись на тюрбаны, кинжалы с причудливыми каменными рукоятями и многие другие прелестные вещи. Рядом с киоском дежурил констебль, очень уж дорогими были товары. Другие дамы представляли вышивку, ажурное вязание, акварельные картины, восковые цветы, эмалированные табакерки и другие подобные безделицы. У них торговля шла бойко, к Энн же подходили только для того, чтобы полюбоваться её редкостями. Её это не огорчало, она знала, что Террелл что-то задумал, а остальное Энн не волновало.

Сам демон держался очень скромно, за спиной леди К

* * *

, которая расхаживала по базару с видом королевы. Всё было организовано прекрасно, именно так, как полагалось приличному базару. Секретарь оказался настоящей находкой, леди К

* * *

не жалела о том, что взяла его в помощники.

Всё шло отлично.

А потом к киоску Энн подошёл инспектор Хилл и вместе с ним благообразный джентльмен, одетый в серую визитку.

— Позвольте вам представить, миссис Дженкинс, доктор Мур, — изображая светскую любезность, сказал полицейский. — Доктор Мур — миссис Дженкинс.

— Очень приятно, — подавив вздох, ответила Энн. Подавать руку незнакомому человеку она не стала.

— Доктор Мур очень интересуется индийскими редкостями, — пояснил Хилл.

— Прелестная вещица, — заявил доктор Мур, взяв в руки кинжал, чья ручка из белого камня была украшена головой тигра. — Ещё и украшена надписью на санскрите. Вы позволите?

Энн беспомощно кивнула и оглянулась по сторонам.

Террелл незаметно отошёл от леди К

* * *

и делал Энн знаки.

Она коротко пробормотала извинение и поспешила к нему. Доктор Мур тем временем, не обращая на неё внимания, принялся зачитывать вслух надпись. Его тихий голос разорвал гомон базара, перекрывая все звуки.

Террелл схватил её за руку.

— Бежим отсюда! — приказал он. — Скорее!

— Но...

— Это не санскрит, дура! Это арамейский!

— Что?

— Язык, на котором говорили в Иудее во времена Христа. Мур всегда им пользовался для своей магии. Это заклинание! Бежим!

Увлекаемая демоном, Энн оглянулась назад.

Под звуками забытого языка плавились золотые и серебряные изделия, блекли драгоценные камни, всё превращалось в бесформенные комки глины.

— Скорее! — прокричал Террелл, запихивая любовницу в оставленную кем-то возле площади двуколку. — Держись!

Он прыгнул следом, схватил поводья и лошади понесли двуколку по лондонским улицам. Вскоре они попали в уличный затор и Террелл выскочил из двуколки, выдернул Энн и потащил её, держа за руку, по каким-то немыслимым переулкам и подворотням. Она еле успевала переставлять ноги, задыхалась в своём тесном корсете, несколько раз падала — тогда Террелл вздёргивал её за руку и заставлял бежать дальше. Куда — она не знала и удивилась, когда демон втолкнул её в двери их дома.

— Террелл! — простонала она, прислоняясь к двери. — Я больше не могу. Я вся грязная, я задыхаюсь, я...

— Отдыхай, — бросил демон. — Осталось недолго.

— Что... что ты имеешь в виду? — встревожилась Энн. Она огляделась и в полумраке прихожей увидела то, чего утром ещё не было. Всё пространство было забито тюками с соломой. — Что ты задумал? Террелл!

— Ничего, — медленно улыбнулся демон. — Ничего особенного, моя девочка.

— Этот человек — твой учитель — он догнал тебя? Нам надо снова бежать? Что ты молчишь?!

Террелл покачал головой.

— Нет, моя сладкая, нам уже никуда не нужно бежать. Скоро он придёт сюда. Соврёт что-то этому твоему Хиллу, тот соврёт остальным и уведёт погоню. А Мур придёт сюда.

— И ты так спокоен?! Террелл! Ты же всегда убегал!

— Убегал, — подтвердил демон. — А сейчас не буду. Видишь ли, моя дорогая, когда учитель запер нас в том доме, он перестал стареть. Почти всё, что мы отбирали, доставалось ему и продлевало его жизнь. Когда мы вырвались... Видела, как он постарел? Он проживал каждый год за два, а ещё, что приятно, пока он не может вызывать демонов себе на службу. Думаешь, почему он так рьяно нас искал?

— Не понимаю...

— Волшебник не может удерживать под контролем столько демонов за раз, — пояснил Террелл. — А без демонов он не так-то много мог. Муру надо было поймать нас, подчинить и запереть в новом доме. Тогда он мог бы снова вызывать демонов и заставлять выполнять свои желания. И, конечно, вернул бы себе вечную молодость.

— Но почему ты не удержал демонов, когда они бросились в приют?! Ты же говорил, Мур ждал их там!

Террелл покачал головой.

— Он подчинил их мне. Без меня он не может им приказывать, только удержать, да и то ненадолго.

— Но тогда...

Террелл грустно улыбнулся.

— Милая моя. Я дал тебе всё, что мог. Деньги, драгоценности, красоту, молодость, слуг, готовых исполнить любое твоё желание, красивые наряды, вкусную еду...

Он наклонился к Энн и женщина попятилась под его пристальным взглядом.

— Я научил тебя наслаждению, моя сладкая, — шепнул Террелл, подходя к ней вплотную. Его глаза горели лихорадочным огнём и Энн подняла руки в бесполезной попытке защититься. Террелл бережно взял её руки в свои, поцеловал каждую, потом стиснул сильнее, поднял наверх и прижал к запертой двери.

— Террелл, — пролепетала Энн. — Что... что ты хочешь?

Демон высвободил одну руку, пошарил у себя за спиной... там стоял столик для визитных карточек. Энн с содроганием увидела кухонный нож.

— Что ты дрожишь, моя девочка? Боишься? Правильно боишься. Мне было хорошо с тобой, очень хорошо, но всему приходит конец. Ты готова умереть, моя хорошая? Я думал об этом всю ночь. Сегодня мы расстанемся с тобой. Ад для англикан, наверное, отличается от ада католиков. Останусь ли я там гореть за все мои грехи? Или Дьявол приставит меня к делу? Что бы ни было, знай, Нэнни, никто никогда не будет для меня значить столько, сколько ты. Никто.

Он поцеловал её в губы — нежно и бережно, как будто не стоял над ней с острым ножом.

— Что ты так смотришь, Энн? Нож? Глупенькая! Это не для тебя, не бойся. Зачем мне портить твоё тело?.. Оно мне ещё пригодится. Нет, Нэнни, ты умрёшь иначе. А нож... не бойся. Пока ты со мной, ничего не бойся.

Он ловко подцепил ножом плотную ткань жакета, надетого поверх платья, и разрезал его сверху донизу.

— Вот так, — прошептал он. — Вот так. Долой ненужные тряпки! Не дрожи, Нэнни, не надо. Твоя смерть будет сладкой, Энн, как была сладкой моя. Вот так...

Нож прорезал надетую на Энн одежду до самой нательной сорочки и чудом не коснулся кожи.

— Вот так.

Энн застыла в ужасе, глядя, как демон нарезает на лоскутки её одежду. Он был осторожен и острое лезвие ни разу не коснулось её кожи.

— Видишь ли, моя дорогая, пока они были у меня, Мур не решался явиться сам. Я мог бы сразиться с ним. Двенадцать демонов! Что он мог противопоставить этому? Поэтому он таился, хитрил... подбрасывал приманки, ждал... Я не сомневался, что это он дал совет леди К

* * *

устроить приют. Он понимал, что с каждым годом мне сложней и сложней держать своих слуг в узде. Он охотился на меня, а я на него. Но теперь охота подошла к концу.

— Террелл, — совладав с собой, взмолилась Энн. — Я прошу тебя! Не надо! Что бы ты ни задумал... я помогу тебе, я всё сделаю, я выполню любое твоё слово, только пожалуйста...

Её голос прервался.

— Не надо!..

— Ш-ш-ш! Тише, моя сладкая, ничего не говори.

Он отложил нож и взял Энн за подбородок, заставляя её поднять лицо. Поцеловал — нежно и трепетно, как первый раз.

Он никогда не целовал её так.

Даже в первый раз.

Особенно в первый раз.

— Всё будет хорошо, моя девочка, — прошептал он и снова поцеловал её, поцеловал грубо, насильно, до крови прикусив ей губу. Одежда с него исчезла.

— Террелл...

— Я мог бы сказать, что тебя никто не услышит, — доверительно сообщил демон. — Это неправда. Может, и услышат, только это неважно, моя хорошая. Но ты кричи. Кричи. Вот так. Громче. Громче. Никто не поможет, никто не придёт на помощь. Есть только ты и я. Пока. А потом никого из нас не останется. Кричи, Нэнни, кричи.

Он целовал её исступленно, страстно, как будто пил и не мог напиться. Нож выпал из его руки и Террелл прижимал Энн к двери, не давая ей увернуться от своих поцелуев. Энн задыхалась. Ей казалось, что поцелуи обжигают её, что под его губами на её коже расцветают огненные цветы, что всё её тело горит от чего-то, больше похожего на боль, чем на страсть.

Не выпуская её рук, Террелл свободной рукой подхватил любовницу под бедро, открывая себе дорогу. Вошёл резко, жёстко, заставляя Энн подавиться криком.

— Вот так, — задыхаясь сам, сказал демон. — Вот так. Жизнь прекрасна, моя сладкая, особенно когда она кончается.

У Энн вырвался хрип. Демон двигался быстро, прерывисто, не давая ей поймать ритм, подстроиться, понять его. Недолго она боролась, пытаясь вырваться, пытаясь что-то сказать — тогда он закрывал ей рот поцелуями. Что-то страшное происходило с ней, будто с каждым движением демона её вытесняло, выдавливало из собственного тела. Смерть не была сладкой, как не бывает сладкой никакая смерть. Поняв это, Энн закричала, но голос ей уже не принадлежал и из горла не вырвалось ни звука... Дрожь наслаждения смешалась с агонией.

Террелл в последний раз содрогнулся, замер, прислушиваясь к ощущениям чужого тела. Впервые он владел им единовластно и теперь привыкал. Женщины ощущают наслаждение иначе, чем мужчины, и последние его капли будоражили демона. Энн было жалко — в ушах ещё звенел её последний, так и не вырвавшийся из её горла крик. Жалко, но отступать он не желал. Террелл отпихнул ногой тряпки, в которые сам недавно превратил её — свою — одежду. Оставалось последнее перед приходом дорогого гостя. Террелл занялся газовой лампой, освещавшей прихожую. Когда он закончил, помещение залил яркий свет. Он отступил к лестнице, в тень, и принялся ждать.

Вскоре запертая дверь осветилась мертвенно-синим светом и сама собой распахнулась. Террелл не двинулся с места.

— Простите, сударыня, моё вторжение... — начал было вошедший доктор Мур, но разглядел обнажённое тело в глубине прихожей и хмыкнул. — Здравствуй, мой мальчик. Не удержался?

— Здравствуй, учитель, — отвесил Террелл глубокий старинный поклон.

— Заставил ты меня побегать.

Этельред Мур снял перчатку с правой руки и показал ученику перстень с рубином. Камень имел старинную гладкую огранку и в нём таинственно мерцала звезда.

Террелл попятился. Его глаза ясно видели внутренний свет этого камня и демон с трудом сопротивлялся его зову.

— Прячься сюда, — предложил Мур. — Это тело ждёт виселица или сумасшедший дом. Ты убил слишком многих. Сбежать не получится. Я понимаю, ты очаровал знатную леди, надеялся вернуться к человеческой жизни... Обидно, конечно, проигрывать. Выбирай. Или сейчас я выйду с чёрного хода и вынесу тебя в этом камне. Или позже, через виселицу. Ну?

Террелл покачал головой.

— Умирать больно, — хрипло сказал он.

— Хороший мальчик. Я так и знал, что ты решишь правильно.

Чернокнижник шагнул ближе к исцарапанному женскому телу, но Террелл попятился. Совсем как Энн недавно, мелькнула непрошеная мысль.

Если бы не желание расквитаться, если бы не сжигающая его много веков жажда мести, он никогда бы не стал её убивать.

Если бы.

— Последнюю просьбу осуждённого, учитель, — взмолился Террелл.

— Ты не осуждённый, мой мальчик, — удивился чернокнжник. — Я выполняю своё обещание, которое дал тебе когда-то.

— Мы будем жить вечно, вы и я, учитель, и ни один не умрёт прежде другого, — криво улыбнулся Террелл. В исполнении женского тела это выглядело уродливо. — Но я прошу вас. Мне так давно этого хотелось...

Доктор Мур достал из жилетного кармана часы, щелчком открыл крышку и посмотрел на циферблат.

— Если это быстро.

— Вы курите?

— Что, прости?

— Энн не курила, с людьми я мало общался, — торопливо объяснил Террелл. Тело Энн идеально подходило для того, чтобы разыграть наивность. — Мне так хотелось почувствовать...

Чернокнижник рассмеялся.

— Такая нелепая, такая человеческая просьба.

Он достал трубку, кисет и принялся неторопливо набивать трубку табаком.

Ученик жадными глазами следил за каждым действием учителя. Сердце — человеческое сердце, не принадлежащее ему, на которое он не имел права, — бешено билось в груди. Если он проиграет...

Вот учитель набил трубку, достал спичку и...

Террелл не успел покинуть захваченное тело и ему досталась вся его последняя боль. Громкий звук, вырвавшийся огонь...

Демон ещё до прихода учителя испортил трубку, по которой газ подавался в лампу в прихожей, и тот потихоньку наполнял помещение. Когда чернокнижник зажёг спичку...

Этельред Мур умер от своей собственной руки, попавшись в ловушку, подстроенную преданным им учеником.

Проваливаясь в ад, Террелл успел подумать, что с соломой он, наверное, перестарался. Дом вспыхнул как спичка. Сгорали все вещи, которыми он так любовно окружал свою женщину. Сгорали останки тел двух самых важных для него людей: его любимой и его врага. В аду он будет вместе с Муром и никогда не увидит Энн — какая ирония!

Пожар потушить не удалось. С большим трудом ему не дали перекинуться на другие дома и распространиться по Лондону. Когда пламя угасло, в доме нашли обгоревшие останки мужского и женского тел, а в подвале обнаружили кости двенадцати убитых слуг.

Инспектору Хиллу удалось доказать, что женщина по имени мисс Энн Томпсон, сбежавшая когда-то из дома, была убийцей и мошенницей, истребившей около сорока человек с помощью неизвестного яда. Доктор Мур был изобличён как шарлатан.