сказки участкового

Сказки участкового.

История первая.

О вкусной и здоровой пище.

Зовут меня Емеля. Да. Вот такое имечко. Наверное, папа в детстве сказок перечитал. Я его как-то раз спросил — за что? На что он ответил, что, мол, Емельян для нас, Удальцовых, это самое правильное имя.

Ну, папа! Сам-то, поди, просто Николай.

Сейчас я думаю, что именно имя и определило всю мою жизнь и все те события, которые в ней происходили. Началось всё с детсада и со школы. Дразнили меня нещадно все, кому не лень, на что я постоянно отзывался кулаками, а поскольку ростом я всегда был невелик, то и доставалось мне куда как чаще, чем моим обидчикам. Папа посмотрел на мои синяки, похмыкал, да и отвёл меня в секцию самбо. Тренером в ней работал наш сосед и бывший участковый, дядя Степан. Не тот, про которого были стихи, ростом тренер не вышел, но тоже очень хороший и душевный человек. Вот с подачи дяди Стёпы я и решил стать милиционером.

Про учёбу в институте МВД рассказывать не буду. А начну я... тьфу! Как-то "по-книжному" получается.

Итак, докладываю. Лейтенант милиции Емельян Николаевич Удальцов, двадцать два года отроду, не женат, в данный момент направляюсь к первому месту службы. В славный город Засарайск, где ждет меня "не пыльная" работёнка в должности участкового уполномоченного. А что, неплохое начало будущей карьеры. Понимаю — звучит не ахти, но что поделать. Так сказать, едет молодой специалист, дабы "потоптать землю-матушку".

Родители мои на итоги распределения отреагировали по-разному. Папа, как обычно, хмыкнул и полез за атласом, а мама, только услышав жутко провинциальное название городка, едва не залилась слезами.

А я не могу, когда моя мама плачет! Пришлось дать обещание звонить каждый день, писать письма (тоже каждый день) и не связываться с хулиганами.

Папа в этот момент укоризненно посмотрел на маму, но промолчал. А потом отыскал моё будущее место службы на карте. Увидев, что Засарайск находится не в Сибири, а по эту сторону от Урала, мама приободрилась, а папа вооружился лупой и сделал несколько замечательных открытий.

Во-первых, железная дорога до данного городка не доходит, а заканчивается на станции Вявь.

Во-вторых, через эту станцию протекает река под названием Зязь, на берегах которой, заодно, и стоит мой (мысленно он уже был моим!) Засарайск.

И, в-третьих, пристальное разглядывание карты показало, что оная речка, петляя, тянется ещё на тысячу километров и впадает... куда бы вы думали? Правильно. Прямиком в Ледовитый океан. И никаких городков за, простите за тавтологию, за Засарайском больше нет!

Э-эх! Занесло вас, товарищ лейтенант, в настоящий медвежий угол.

Пригородный поезд неспешно ковыляет по рельсам и, останавливаясь у каждого столба, скрипит старыми ободранными вагонами, битком набитыми разношерстой толпой, неохотно постукивая колесными парами на стыках рельс. Народ сидит на лавках, толпится в проходах. Кого только здесь нет. Дачники с корзинами, и ведрами, рыболовы-любители и просто любители активного отдыха на лоне дикой природы. Студенты, едущие домой на выходные, веселой компанией занявшие две последние плацкарты. Дембеля, пьяные до изумления и бесчувствия, бережно упакованные добросердечными гражданами на багажные полки и регулярно, при каждой остановке состава с жутким грохотом, падающие с них на головы этих самых граждан.

К счастью мне удалось вовремя оккупировать вторую полку и потому путешествую с некоторым подобием комфорта. Подо мной, на "боковушке" пристроились трое рыбаков, решивших не терять времени даром и начавших процесс, едва поезд отошел от вокзала. Однако, пьют они довольно умеренно, за три часа это всего лишь третья бутылка и восьмая или девятая по счету, безусловно, правдивая рыбацкая история.

Впрочем, старая кожанка, новенькие джинсы, туристический рюкзак и большая дорожная сумка, никоим образом не выдают моей принадлежности к "внутренним органам" и окружающие граждане присутствия в своих рядах свежеиспеченного сотрудника доблестной милиции совершенно не стесняются.

— Через пять минут станция — зычным голосом оповещает пассажиров крупногабаритная проводница.

Похоже, никого во всем вагоне факт приближения к вышеозначенному населенному пункту не волнует. Хотя нет, где-то в середине вагона начинается шевеление, сопровождающееся совершенно нецензурной (как будто бывает еще и цензурная) бранью. Маленькая, худенькая старушонка божий одуванчик в огромных резиновых сапогах и канареечно-желтом китайском пуховике невозмутимо и неторопливо продвигается к выходу и народ перед ней почтительно расступается. Причина столь уважительного отношения к старшим, однако, кроется отнюдь не в хорошем воспитании граждан, а в широких деревянных граблях кои бабуся тащит на плече, совершенно не обращая внимания на то, какой эффект производит ее сельхоз инвентарь на зазевавшихся пассажиров.

— Мать — ты бы грабли как-нибудь по-другому взяла — подает голос высокий, сухощавый мужик в старом солдатском камуфляже.

— Ась? — старушка резко разворачивается, почему-то совершенно в противоположную сторону, пригнуться мужик просто не успевает — чего сказал то, сынок?

— Ничего мать — бормочет камуфлированный, потирая ушибленный затылок — говорю, хорошо еще ты косу с собой не везешь.

Народ в бабусином кильватере снова торопится занять освободившееся пространство, и вскоре вагон вновь забит до отказа.

Локомотив дёрнул состав, старый плацкартный вагон заскрипел, а я только плотнее закутался в тощее казённое одеяло. После областного центра пассажиров, что ехали со мной в этом, развесёлом вагоне, резко поубавилось. Исчезли пьяные дембеля, потом пропали дачники с граблями и тяпками и даже проводница — толстая, неопрятная и громогласная баба, перестала появляться. Только горячий титан у её купе свидетельствовал о том, что она ещё здесь. А после этого полустанка, как его... Мозь, я тут, похоже, остался совсем один.

Вагон прогромыхал на стрелке, тусклый свет лампочки пару раз мигнул и отключился. Холодно, неуютно и, почему-то, страшновато. За окном так и вовсе серо, мрачно и туманно, а развалины, которые по какому-то недоразумению, именовались полустанками, навевали мысли о войне.

Вот так, под ритмичный стук колёс я и заснул.

— Молодой человек, просыпаемся, просыпаемся! Подъезжаем, конечная.

"Поезд дальше не идёт"

Ещё не успев открыть глаза, сострил я и проснулся.

— А-ах!

Контраст со вчерашним вечером был потрясающим. Яркое утреннее солнце заливало светом вагон, отчего он казался новее, целее и блестящее, да и проводница выглядела милой женщиной, слегка за пятьдесят.

— Доброе утро, молодой человек. Поднимайтесь, через полчаса Вявь. Я вам сейчас чайку принесу.

Настроение от таких слов стало ещё лучше, а когда я посмотрел в окно, все былые тревоги рассеялись окончательно. Угрюмые тёмные ельники и тоскливые туманные болота, сквозь которые вчера весь день пробирался по одноколейке наш поезд, исчезли, уступив место светлому березняку.

— А зелень то, зелень!

Несмотря на начало мая, снега здесь, на севере, почему-то не было, и вовсю зеленела молодая свежая листва. Списав это дело на глобальное потепление, я засвистел весёлую мелодию и, выудив из сумки, полотенце, вприпрыжку поскакал в туалет.

— Эге-ге-гей! Берегись, преступность Засарайная! Я еду!

Я успел выпить два стакана чая, поболтать с проводницей о том, о сём и угостить добрую женщину московскими конфетами, два кулька которых в мой, битком набитый тёплыми вещами рюкзак, положила мама. Про город проводница не знала ничего, сказав, что она не местная и добавила, что сюда, в Вявь, скоро поезда могут совсем отменить.

— Очень мало пассажиров. Вот ты, служивый, да у бригадира в купейном, ещё трое. Пьяные лежат.

Я подобрался. Похоже, у меня намечалось первое дело. Позволить пьяным хулиганам (ну кем они ещё могут быть!) безобразничать на перроне в такое славное утро, я не мог. Проводница заулыбалась.

— Да они смирные. Это командированные, они сюда на завод часто ездют.

"Всё-таки зря я разболтал ей о том, что я сотрудник в штатском!"

Итак, в семь часов тридцать две минуты утра по местному времени я упруго спрыгнул со ступеньки вагона на дощатый перрон станции Вявь. Русский север встретил меня первым тёплым ветерком, вкусным запахом леса и последними остатками утреннего тумана над луговыми низинами. Для полноты картины, мне коренному столичному жителю в ннадцатом поколении не хватало пасущихся коров, стогов сена и, естественно, косарей в алых косоворотках. На этом мои познания о жизни русской глубинки заканчивались.

Проводница пожелала мне удачи, помахала рукой и заперла дверь. Вдалеке послышались пьяные песни и клятвы в вечной дружбе. Молодой парень в спецовке, брезентовой куртке с надписью НТЦ и резиновых сапогах, бережно утрамбовывал пьяненьких мужичков в костюмах и с портфелями в старенький "Москвич". Я решил, что транспорт мне не помешает и пошёл к машине.

Парень мне понравился сразу. Мой ровесник, хотя и с бородой. Лицо открытое, взгляд прямой, глаза серые, нос картошкой, губы тон... тьфу ты!

— Доброе утро! У вас, случайно, места в машине не найдётся? Да Засарайска. — Я полез во внутренний карман за бумажником, — я заплачу.

Парень улыбнулся, показав тридцать два великолепных белых зуба, и виновато развёл руками.

— Никак, извините. Директор ещё.

В это время бригадир поезда, совместно с толстеньким лысым "директором" выволакивал из вагона огромные чемоданы командированных. Директор, несмотря на то, что было совсем не жарко, утирал платком лысину, суетился и умоляюще просил.

— Осторожнее, ради науки! Там же оборудование на миллионы рублей!

Проводник бурчал, что-то про слишком умных, что с собой такую тяжесть "возют", а сами-с ни бэ, ни мэ и ворочал чёрные ящики довольно небрежно. Пришлось бросить сумку и помочь ему с чемоданами. С другой стороны, в действительно тяжеленный груз вцепился бородатый и, неожиданно мне подмигнув, представился.

— Пашка.

— Емельян.

Вопреки ожиданию Пашка не стал переспрашивать моё имя, а лишь уважительно цокнул языком.

— Уважаю. Надолго к нам?

— Надолго к вам.

Мы загрузили бедную машину так, что она почти легла на брюхо. Директор, тоже извиняясь, что не может меня подвезти, пожал мне руку и предложил запросто заходить к нему "на чай". "Москвич" очень тихо завёлся и почти бесшумно выехал с привокзальной площади, оставив меня в некотором обалдении. Я-то был уверен, что это чудо советского автопрома будет рычать, кряхтеть и вонять сгоревшим маслом. Ничего подобного! Единственным шумом, исходящим от автомобиля, была народная песня, которую пьяно горланили командированные научные работники.

А люди то, люди! Если в Засарайске все такие, то — да здравствует провинция! Настроение моё из просто хорошего стало прекрасным.

Оглядевшись по сторонам, я обнаружил, что сама станция тоже деревянная. Построена в виде теремка и вся покрыта ажурной резьбой. Ещё на станции нашлась старинная водокачка из тёмно-красного кирпича и, на приличном отдалении, заведение, обозначенное буквами "мэ" и "жо". На лавочке, стоявшей у входа в теремок, расположились два примечательных старичка и с интересом за мной наблюдали.

— Доброе утро! Вы не подскажете...

— Доброе! — Дедок в фуражке железнодорожника хитро меня осмотрел с ног до головы и выдал. — В милицию?

— Да, а как...

— Э, — протянул дед, — поживи с моё.

Дедок нахлобучил фуражку на сонного соседа в телогрейке и в валенках, поднялся на ноги и осведомился.

— Звать то тебя как?

Пришлось предствиться. Старичок задумчиво покачал головой.

— Емельян. Стариннное русскооеее имяяяя... Серафим Феофилыч, — он протянул руку, — иной раз люди просто Феофилычем кличут. В город? А звание у тебя какое, Емельян? Лейтенант? Ну, слушай, лейтенант.

Старик схватил меня за рукав куртки и потащил за угол здания. Вот не люблю я когда кто-то меня куда-то тащит! Я уж совсем было хотел возмутиться, как увидел транспорт и позабыл обо всём. Под навесом, пристроенном к теремку со стороны водокачки, стояла чёрная лакированная бричка! И впряженная лошадь тоже имелась! Низкорослая, крепенькая, непонятно-пегого окраса кобылка, лениво помахивающая черным, тщательно расчесанным, заплетенным в косичку хвостом, аппетитно с хрустом жующая что-то из повешенной на морду, полотняной торбы. Такое я видел только в парке отдыха в далёком детстве.

Серафим Феофилыч наслаждался произведённым эффектом.

— Милицию возим бесплатно!

Я с клацаньем захлопнул рот. Ещё чего не хватало! Наше начальство все годы обучения вдалбливало нам одну простую мысль — не принимайте подарков, в любом виде, от незнакомых людей. Вот потом, когда, обживётесь и узнаете жизнь..., на этом месте преподаватели обычно многозначительно замолкали, но и так всё было понятно. Я выдрал локоть из цепких пальцев Серафима и вежливо поинтересовался.

— А другого транспорта здесь нет?

Ответ был краток.

— Нет.

— Сколько?!

Дед вздохнул.

— Полтинник. Едем?

Отказать себе в таком удовольствии было выше моих сил.

— Серафим Феофилыч, (вот ведь! Это ж куда круче Емельяна Николаевича будет!) а почему железная дорога до городка не доходит?

— При царе ещё строили, — Серафим пожал плечом, как-будто это было при нём, — хотели дотянуть, да запросили с купцов наших такую взятку, что те отказались, мол, рекой, да обозами обойдёмся. Вот так всё и заглохло.

История города Засарайска была мне хорошо известна, перед отъездом я посидел в интернете и выяснил, что некогда богатый купеческий городок, занимавшийся перекупкой пушнины, после того, как дорога его обошла стороной, совсем захирел и пребывал с тех пор в сонном состоянии классического захолустья.

"Мда!"

Я сидел, словно барин на красном бархатном диванчике и вертел головой во все стороны. Посмотреть было на что, за небольшой рощицей, что отделяла станцию от одноимённой деревеньки, обнаружился колодец, куча сараев и три бревенчатых дома колоссальных размеров. Со ставнями, резными наличниками и коньками на крышах. Брёвна были почти чёрные на вид, а дворы этих усадеб были скрыты монументальным частоколом из тонких брёвен. В душе ёкнуло.

— Не думал, что сейчас так строят.

— Ай, милок, — Серафим причмокнул и стеганул вожжами, — этим домам лет двести уже. Кабы не больше.

Я не поверил.

— Двести?

— Двести. Не сумлевайсси.

Возок свернул с разбитого асфальта в небольшой проулок и повёз меня прямиком в лес.

— А так короче. — Серафим уловил моё недоумение и пояснил. — По асфальту крюк до моста километров пятьдесят, а напрямик всего-то пять вёрст.

— А...

— На лодке. Там завсегда есть, кому перевезти. Н-но! Пошла, родимая!

Вот уж, братцы не думал, что к месту службы я буду добираться по просёлочной дорожке, петляющей по весеннему лесу. На бричке! Под местный фольклор кучера и птичий гомон. Берёзы сменяли ели, ели — осины, за осинами — снова берёзы и всё это великолепие было пронизано лучами солнца, свежим ветром и звоном бубенцов.

Не знаю, братцы-сокурсники, что меня ждёт дальше, но служба моя, в отличие от вашей — в больших, серых городах, начиналась красиво.

Дед извлек из кармана измятую пачку папирос, закурил. Покосился на меня, немного поколебался, совесть боролась с прижимистостью, но видно все-таки совесть одолела, и он предложил:

— Будешь?

— Нет, спасибо, не курю.

Феофилыч довольно крякнул и спрятав курево в карман, ни с того ни с сего заявил:

— А раньше у нас и мебельная фабрика была, и даже механический завод. А сейчас...

Я приготовился выслушать банальную историю о всеобщей разрухе, но дед меня ошарашил.

— ... понастроили! Институт открыли научный, электростанцию поставили. Всё им неймётся.

Экипаж миновал небольшой подъёмчик, проехал через просеку, вырубленную в густом кустарнике, и я ахнул. С высокого берега открывалась замечательная панорама города Засарайска.

Через речку меня перевёз (хотите верьте — хотите нет!) тип, как две капли воды смахивающий на актёра Бориса Новикова. В такой же шапке-ушанке и с такой же присказкой "это самое". С трудом подавив желание протереть глаза и умыться ледяной водой из речки, я решил более ничему не удивляться, принимая провинциальные нравы и типажи как должное.

Не то чтобы я был таким уж гламурным столичным жителем, но...

Среди моих знакомых, людей, носивших валенки, ушанки и управлявших лошадьми, отродясь не бывало! Рыбак всего за десять рублей переправивший меня на другой берег не широкой, но быстрой и очень холодной реки, показал "куды мне топать-та" и отвалил назад, к своим удочкам. С жалостью посмотрев на свои новые кроссовки, я взялся за вещи и почапал вверх по раскисшему от грязи склону. Фантазия у меня всегда была богатая, и пока я пёр, словно танк в гору, в голове у меня возникали картины, одна печальнее другой. Сначала я подумал о том, что когда я выберусь наверх, то увижу иллюстрацию к Гоголевскому "Ревизору". Со статуей посреди необъятной лужи, в которой блаженно спят хрюшки. Затем, едва не проехавшись пузом по влажному склону, я решил, что "свиньи — это слишком, но грязь — это святое".

Ерунда это, братцы! Е-рун-да!

Я, как распоследний бомж, перелез через старенькую, но очень опрятную балюстраду и оказался на замечательной набережной. Щёки мои горели от стыда. Взгляды, которые на меня бросали изумлённые обитатели Засарайска, степенно прогуливающиеся среди клумб, ясно сообщали — "а, это ещё один лох, которого привёз Феофилыч". Пришлось вытереть подошвы об асфальт и бегом покинуть место отдыха горожан.

— Дяденька, дяденька, а зачем вы тут лезли, вон тама лестница есть.

Я побежал во весь опор.

Вот что я вам скажу, братцы, врут всё про провинцию. Врут. Как есть врут! Городок мне очень понравился. Тихий, спокойный, уютный и какой-то основательный, что ли. Одно слово — купеческий. Почти весь центр Засарайска (а весь Засарайск из одного центра и состоял) был застроен капитальными кирпичными особняками в псевдорусском стиле, который так любили зажиточные горожане в конце девятнадцатого века. Пробежка по дощатым тротуарам показала, что с тех пор в городе вообще ничего не строили. Исключением было огромное здание из стекла и бетона, которое торчало на дальней от реки окраине городка. Ни свиней, ни коровьих лепёшек я тоже не обнаружил, а асфальт на центральных улицах приятно порадовал своим состоянием.

"Цивилизация, блин!"

На центральной площади стоял кинотеатр "Победа" где в режиме 3-D показывали "Аватар". Я лишь нервно хмыкнул, подражая отцу.

"Видели уже!"

Бабуля, сидевшая в киоске Роспечати, была столь любезна, что, бросив свой киоск незапертым, два квартала провожала меня к горотделу милиции.

"О, святая простота! Попробовала бы она провернуть этот трюк в Златоглавой!"

* * *

Горотдел размещался в большом деревянном доме, стоявшем в маленьком переулке. Двери в доме были нараспашку, окна, несмотря на весеннюю свежесть, тоже, а на резном крыльце вместо служебной овчарки, дрыхла маленькая дворняжка. Засигналила машина. За спиной, в двух метрах от меня, обнаружился тот самый "Москвич", из открытого окна которого мне белозубо улыбался Паша.

— Нашёл уже? Молодец! Ты извини, что я тебя насчёт Феофилыча забыл предупредить...

Мне стало неловко. Столько заботы о незнакомом человеке...

Пашка вдруг хлопнул себя по лбу и оживился.

— А знаешь, что? А давай я тебя здесь подожду? А? А потом отвезу, куда надо.

Мне почему-то стало совсем не по себе. Захотелось шаркнуть ножкой и сказать, "ну что вы, право, к чему такие сложности", но вместо этого я вдруг кивнул и просто сказал.

— Ага.

Пашка просиял.

— Через Узюма так иди. Он добрых людей за версту чует.

Я посмотрел на "дворянина". Он в ответ внимательно смерил меня подозрительным взглядом, потом зевнул, разрешающе махнул хвостом, со стуком опустил голову на доски крыльца и закрыл глаза. На мохнатом, черном боку животного белыми буквами было написано "Узюм".

"Перекись" — подумал я и, воспользовавшись приглашением, шагнул вперед, переступая через собаку.

Внутри меня встретила прохладная полутьма. В застекленном окне с надписью: "ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ" маячила круглая и сияющая как полная луна физиономия дежурного в чине старшего лейтенанта.

— Куда? — с лаконичностью достойной уроженца древней Спарты поинтересовался "луноликий".

— К начальнику, я по поводу...

— По коридору, направо — старлей вальяжно, с истинно королевской грацией великого начальства махнул рукой указуя нужное направление и, похоже, моментально утратил ко мне всякий интерес, тем более, что нашелся предмет, более достойный августейшего внимания. На газетке перед ним лежал огромный шмат хлеба аккуратно, по всей площади, застеленный пластиками розового сала и не менее чем полулитровая кружка с кофе.

Очевидно, в качестве охранника пес пользовался у здешних обитателей полным доверием и непререкаемым авторитетом, иначе объяснить столь легкомысленное отношение к пропускному режиму было просто невозможно. У меня ведь даже документы не спросили, а между тем точно помню, Узюму я их не показывал.

Оббитая черным дерматином дверь с табличкой, утверждающей, что за ней обитает "НАЧАЛЬНИК ГОВД тов. Иванов И.И." нашлась быстро.

— Разрешите?

— Да

— Товарищ майор, лейтенант Удальцов прибыл для дальнейшего прохождения службы!

Я стоял навытяжку, по уставу, преданно "ел глазами" своего первого начальника. Тот не спеша обошёл меня со всех сторон, оглядел с ног до головы и резюмировал.

— Удалец, Молодцов!

Этот прикол я слышал уже тысячу раз.

— Я — Удальцов, товарищ майор.

"А ну?"

Иванов И.И. усмехнулся и не оправдал моих надежд.

— Вольно, Удальцов. Значит, направлен на должность участкового?

— Так точно! — снова рявкнул я.

— Не шуми — седовласый майор устроился в большом кожаном кресле, сделал рукой жест, приглашающий меня присесть на стул напротив — как звать?

— Емельян, товарищ майор.

— Хорошо Емельян. Давно тебя ждем. Читал твое личное дело. Характеристики с места учебы положительные, ну а как трудиться будешь, поглядим. Здесь добрым людям рады. И земля рада и люди.

Иванов И.И. сначала задумчиво поизучал потолок, а затем вернулся на службу.

— Почему не по форме одет?

— Не успел переодеться, товарищ майор, только с поезда и прямо к вам. Да собственно и негде переодеваться было-то.

— Ясно — начальник снял трубку и нажал одну из кнопок на панели телефонного аппарата — Муромцев? Илья зайди ко мне.

Появившийся через пять минут в дверном проеме парень столь звучной имени и фамилии, на мой взгляд, совершенно не соответствовал. Среднего роста, сухощавый, жилистый и огненно рыжий на былинного богатыря, он ну никак не тянул.

— У тебя квартира свободна?

— Какая?

— Та самая.

— Ну, это... — замялся рыжий.

— Не понял? — правильно истолковав сомнения подчиненного, неожиданно грозно взревел Иванов И.И. — товарищ старший лейтенант. Взыскание захотел?

— А, так вы про ту квартиру — опомнился Муромцев — конечно свободна. Я же ее исключительно по назначению...

— Смотри мне, доиграешься. А то я не знаю, какие там у тебя назначения. Значит, отдашь ключи новому сотруднику и проинструктируешь, как положено. А ты, сегодня устраивайся, завтра чтобы на службу как штык понял? И не забудь фотографии в отдел кадров. Все свободны.

— Так точно — я подскочил со стула и покинул кабинет начальника.

— Новый участковый? — выйдя в коридор рыжий, внимательно оглядел меня с ног до головы и протянул руку — Илья.

— Емельян — я пожал протянутую ладонь.

— Пойдем — Муромцев увлек меня за собой по коридору. У дверей с надписью: "ОТДЕЛЕНИЕ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА" он остановился, покопавшись в кармане, извлек связку ключей, отомкнул замок — заходи, гостем будешь.

Как и следовало ожидать, роскошью кабинет оперативника не блистал. Суровая, рабочая обстановка. Письменный стол со стулом, несгораемый сейф в углу и, обтянутая коричневым кожезаменителем, металлическая скамейка.

— Присаживайся — кивнул Илья — я тебе сейчас адресок набросаю и ключи найду.

— А это еще зачем? — я попинал прикрепленную намертво к полу ножку скамьи.

— Что? — поднял голову от стола опер — а это. Да был уже инцидент. Привел как-то подозреваемого, соленья из погребов воровал. Самое обидное я его и пальцем трогать не собирался, так, попугать хотел, взял дубинку шарахнул ей по столу, колись, говорю, а то.... Ну сам понимаешь. Так он гад — здоровый, с перепугу, что ли, схватил эту лавочку и давай меня ей по кабинету гонять. И на помощь звать не могу, стыда потом не оберёшься, и скрутить его не получается. Еле одолел. Вот с тех пор и предохраняюсь. Это тебе сейчас смешно, а мне тогда не до смеху было.

А чего? Бывает и такое. Дальше меня с размаху окунули "в службу".

— Удальцов, ты приказ об ОРД изучал?

Тут до меня, наконец, доперло, куда меня собираются заселить — я, конечно, возгордился, но Устав взял вверх.

— Не положено.

В ответ "Муромец" рассказал мне короткий стишок про "не положено" и успокоил.

— Да ты не бойся, веришь — нет, пять лет тут служу — ни одного проверяльщика не было. Предшественник твой Митрич так вообще с семьей там жил, никто ему слова не сказал. А потом на пенсию ушел, съехал куда-то и исчез.

— Как это исчез?

— Да так, словно испарился вместе со всем семейством. Никто их больше с тех пор и не видел. Он последнее время вообще странный какой-то был, задумчивый, замкнутый. Ладно, пойдем — Илья хмуро потёр тощий живот, — пирожков по пути купить надо. Да!

Однако, кулинарным планам оперативника сбыться было не суждено.

— Муромцев, ты куда собрался? — остановил его уже у выхода оклик дежурного.

— Сейчас приду.

— Какой: "сейчас приду", за тобой задержанный в КАЗе сидит, у него уже время истекло. Смотри, мне проблемы с прокуратурой не нужны, отпущу, будешь опять по всему городу за ним бегать — не унимался старлей.

— Кулебякин, совесть имей, я же еще не обедал... — принялся увещевать Илья.

Однако грозный "повелитель КАЗа" был неумолим и в итоге на освещенном солнцем, резном крыльце я оказался в гордом одиночестве, если конечно не считать бдительно похрапывающего Узюма.

* * *

Пашка посмотрел в клочок бумаги с адресом и расхохотался как пират.

— Хо-хо! Пойдём!

Он подхватил мой рюкзак и пошёл по тротуару, позабыв о машине. "Москвич" хоть и стоял напротив милиции и под охраной Узюма, но с заведённым же двигателем!

Нет, братцы, периферия — это что-то!

— А городок сей был основан в тысяча пятьсот... — бородач остановился и принялся загибать пальцы, — да. Девяносто втором году. А вон там...

Пашка обогнул близлежащий дом, прошёл неогороженным огородом к здоровенному оврагу и показал.

— Вперёд! О, доблестный сотрудник милиции!

На той стороне торчало два десятка домов. До работы было ногой подать, но, блин, опять через грязные буераки.

В процессе спуска и подъёма, я выяснил, отчего так жизнерадостно ржал научный работник.

— А ты не в курсе? Это же секретная квартира!

Здрасьте, приехали. Об этом, что, весь город знает?

— Об этом же весь город знает. Но молчит....

— ...?

— Жалко Муромца — Пашка задрал бородатый подбородок в небо, прочитал скороговорку, три раза плюнул через левое плечо и пошёл дальше — рано не женись.

Да я, собственно, пока и не собирался...

* * *

— Всё ходють и ходють, житья никакого нет. Сказано вам — нет Илюшки. Не пришшол ишшо!

Мы стояли перед монументальными деревянными воротами и не могли вставить ни слова. Бабуся ругалась, грозилась жаловаться в мэрию и обещала нам....

В общем, много чего она нам обещала. Наконец бабуля выговорилась, затихла и, видя, что два обормота за воротами никуда не уходят и ведут себя тихо, приоткрыла калитку и поинтересовалась.

— Кто таков?

Помог мне Паша. Он вежливо кашлянул, поздоровался, пожелал доброго здоровьичка старушке и отрекомендовал меня, как нового, "теперь постоянного, бабакула, постоянного квартиранта".

Как он её назвал?! "Бабакула"?

"Бабакула" расцвела. Видимо постоянного жильца она ждала уже очень давно.

Я нейтрально вякнул "здрассьти" и вошел в гостеприимно распахнутую калитку. Ого! Вот это двор! От ворот до крыльца дома бежала дощатая дорожка длиной метров в тридцать, не меньше!

Ну, братцы, мои... это я вам доложу — не папина дача с курятником вместо дома и на шести сотках.

За домом, на приличном расстоянии, виднелись сараи, за ними был свежевскопанный огород немыслимых размеров, а за ним — лес.

Нормаааально. Это чего? Квартира мало того, что известна всему городу, кроме супруги Ильи, так она что? Всего лишь комнатка в доме этой..., этой... бабакулы?

Я оглянулся. Бабуля стояла за спиной и по-доброму улыбалась. Я, почему то, сразу решил, что она прочла все мои мысли и смутился. Рядом с хозяйкой стоял Пашка и тоже смущённо пялился в землю.

— Акулина Васильевна я. А ты — Емелюшка, мне уж Паша рассказал. Ступай в дом — Бабушка упругой походкой, которая никак не вязалась с её внешним видом, прошла мимо меня и легко взбежала на высокое резное крыльцо.

Кстати, довожу до вашего сведения — резьбой в этом городе покрыто всё, что только можно было покрыть. Например, ворота, через которые я только что прошёл, были настоящим произведением искусства.

А с квартирой мне повезло! Разве что "удобства" во дворе. Вопреки моим ожиданиям, "явка" была самой настоящей отдельной двухкомнатной квартирой, занимающей половину дома. Во второй половине дома жила Акулина Васильевна. Самым интересным было то, что вход в квартиры был один. Бывшая прихожая старого дома была перестроена в самый обычный подъезд.

Я вынул из кармана ключ и отпер массивную филёнчатую дверь.

Ага. Так. Понятно.

Нет, я конечно согласен, когда говорят, что зрение мужчины так устроено, что он не видит, такую мелочь как слой пыли толщиной с палец, сам в принципе такой, но это ж, когда с палец. О настоящем, первозданном цвете подоконников и всех прочих горизонтальных поверхностей оставалось только догадываться. В общем, в комнатах царил страшнейший бардак, и только холодильник был девственно пуст и чист. Из съестного в доме имелось три засохшие рыбьи головы на столе.

Ага. Понятно. Дубль два.

Возле чистой белёной стены на специальных подставках рядом стояли... раз, два... восемнадцать удочек! А возле печки валялись резиновые сапоги.

Пашка затащил мои вещи, поставил их на лавку и снова хохотнул.

— Ну, мужики не обрадуются. Конец клубу!

Ну а что — жить в бывшем клубе, где суровые мужики пили пиво, рассказывали рыбацкие истории и играли в дурака, куда приятней, чем жить в чьём-то любовном гнёздышке.

Следом за нами в комнату просочилась баба Акула. Старушка брезгливо сморщила нос и скомандовала.

— Пашка! Отведи Емелюшку перекусить, а то ж я, старая, не готовила ничего. И город ему покажи. А я покуда уберу тут всё. Ступайте с Богом!

Вот интересно, с каких это пор я у неё стал "Емелюшкой"?

— Добрым людям, Емелюшка, в чистоте и порядке жить должно!

Да кто бы с этим спорил...

Только вернувшись к "Москвичу" я с запоздалым раскаянием сообразил, что даже не узнал у Паши, кто он и чем занимается. И не отвлекаю ли я его от дел...

— А я сегодня выходной.

Я удивился.

— Среда же?

— Ты певцов видел? Вот то-то! Шефу сейчас не до меня. — Мой бородатый спутник огляделся. Ветерок был тёплым, небо — голубое, а дороги сухими. Было видно, что лезть в машину ему не хочется.

— Пошли пешком?

— Пошли.

И мы пошли пешком.

"Певцы", оравшие русские народные песни на станции были очень важными гостями местного отделения Института. Я поднял глаза — пятиэтажную громаду здания было, наверное, видно из любой точки города.

— Это у вас отделение такое?! А...

— А сам институт в Питере. В два раза меньше.

Дальше Пашка честно мне признался в том, что делать ему сегодня нечего, потому что заезжий москвич (о! земляк!) и двое коллег из Германии, изучающие природу севера, привезли новое оборудование и пока Афанасий Егорыч его лично не обмусолит, ему там...

— Погоди! — Я обалдело затормозил. — Как это, из Германии?

"Вдоль по Питерской" это трио исполняло как родное. Ну ладно, москвич...

Пашка ухмыльнулся.

— Вот что значит, мой юный друг, напиться до потери языкового барьера.

Я расхохотался, а потом шутливо ткнул приятеля (уже приятеля! Ну и ну!) кулаком в бок.

— Самому-то сколько, борода?

Пашке оказалось двадцать три, и он был аспирантом, самым младшим научным сотрудником Института и, по совместительству, подай-принеси у Афанасия Егорыча, человека сурового, но справедливого. Большоооого и широко известного авторитета в узких научных кругах. Вот так болтая о том и о сём, мы неторопливо подошли к "Москвичу". Прогулка по-местному МКАДу заняла у нас тридцать три минуты.

Я почесал макушку.

— Теперь куда?

Стало понятно, почему коренной питерец Пашка отыскал меня возле отделения. Городок был немного скучноват, если честно. Всю прогулку я не забывал крутить головой, профессионально пытаясь отметить возможные будущие трудности. Ну, там... э... бомжей. Или...

Я снова почесал макушку. Пьяные под заборами не валялись, подростки пиво на лавках не пили и даже бабушки на центральной площади сигаретами поштучно не торговали. Мда. Подождём. Ещё не вечер.

Пашка распахнул дверцу машины.

— Как куда? Бабакула велела тебя покормить. Поехали.

Все пять улиц, шедших с севера на юг и три, которые тянулись с запада на восток, были одинаковыми до безобразия. С капитальными домами из красного кирпича или огромных брёвен, с тротуарами и с молодыми мамашами, которые по этим тротуарам важно возили в колясках своих детей. Что-то родное привычное появилось лишь на дальней окраине городка, возле института. Среди панельных двухэтажных домов стояла типовая трехэтажная школа, за ней был детсад и маленький скверик. Здесь было шумно, пыльно и гораздо веселее. По площади с памятником (сами догадайтесь кому) носились дети, где-то сигналили машины, а рядом со зданием городской администрации было припарковано несколько заляпанных грязью грузовиков.

Время было обеденное и в столовой было яблоку негде упасть. Мы немного потолкались с подносами, взяли себе котлет, компот и вдоволь хлеба. Я хотел ещё взять борщ, но Борода меня отговорил, сказав, что бабакула обидится.

— Она же сейчас нам обед готовит!

— Нам?

Пашка уверенно кивнул.

— Нам!

Я восхитился. Похоже, местная простота нравов уже успела въесться в Пашку. Дела, братцы, дела! Человек всего полгода как из Питера приехал — и на тебе. Я тихо ужаснулся — а чего ж то со мной через полгода произойдёт?

После основательного перекуса, мой спутник "зацепился языком" с одним из своих коллег, но мне их научная беседа показалась несколько скучноватой. Воспользовавшись возможностью ненадолго остаться одному, я вышел на улицу. У большой застекленной витрины с надписью: "УНИВЕРСАМ" на лавочке расположился некий гражданин довольно помятой наружности. Моя скромная персона, бесцельно стоящая на крыльце столовой, вызвала у него явно нездоровый интерес. Глаза "мутного" гражданина загорелись "неугасимым пламенем" словно у охотника завидевшего долгожданную добычу, и он устремился ко мне, едва не влетев под колеса проезжавшего мимо "жигуленка".

-Товарищ! Товарищ! — заголосил он на бегу, старательно размахивая руками с целью привлечь моё внимание — одну минуточку.

— Вы мне?

— Да вам — гражданин выглядел запыхавшимся, и то и дело хватался за сердце, хотя расстояние, осиленное "бегуном" едва ли составляло десяток метров, но выглядел он так, словно оно было ну как минимум раз в пятьдесят больше — ведь вы наш новый участковый?

— Да.

— В таком случае я незамедлительно должен сделать заявление — в категоричной форме объявил гражданин.

— Э-э — замялся я — ну, видите ли, я еще не приступил к своим обязанностям. Вы не могли бы подойти завтра в городской отдел милиции.

— Завтра может быть поздно. Готовится страшное преступление и мой гражданский долг помочь нашим доблестным внутренним органам — громким, трагическим шепотом сообщил заявитель.

Оп-па, а это уже интересно в первый же день и такой шанс. Раскрыть тяжкое преступление в самом начале карьеры, да об этом можно только мечтать!

— Какого характера преступление? Где? Когда?

— Очень страшное, очень — затряс головой сознательный гражданин — и я готов, не щадя себя проникнуть в преступную среду, все досконально выяснить и завтра же сообщить вам. Но, для этого мне тоже необходима ваша помощь. В пределах э-э— двадцати, нет даже тридцати рублей.

Ха, да за такие смешные деньги и получить ценную информацию. Без долгих раздумий я отсчитал своему потенциальному осведомителю требуемую сумму. Купюры исчезли в его кармане с молниеносной быстротой, и клятвенно заверив меня, что завтра ровно в десять ноль-ноль он будет у меня с подробнейшей информацией о готовящемся преступлении, гражданин скрылся за ближайшим углом.

А... как вас, собственно?

* * *

— Даааа, — протянул Пашка, — это тебе не столовские котлеты!

Ответить у меня не получалось. Рот у меня был забит едой. Кушал я, как говорится, так что "за ушами трещало". Нет, вы не подумайте, родители вложили в моё воспитание массу сил и, честно говоря, не зря, но... как же вкусно готовит Акулина Васильевна!

На противоположную, от института, окраину Засарайска, к моей новой квартире, мы с Пашей прогулялись пешочком, чтобы, так сказать, нагулять аппетит. Расстраивать добрую старушку я не хотел, но две котлеты и хлеб — это две котлеты и хлеб! Уже стоя перед резными воротами, я решил так.

— Паша. Сейчас чуть-чуть и...

Младший научный сотрудник ухмыльнулся.

— Конечно.

Круглый стол на веранде ломился от разносолов, при одном только виде бардового, исходящего ароматнейшим паром борща, запросто можно было захлебнуться слюной, а в центре стола стояла запотевшая бутылка.

"Таааак!"

— Акулина Васильевна! Я на службе. Грхм. Уберите, пожалуйста.

Бабакула всплеснула руками и, о чудо, вместо самогона на центре стола оказался кувшин с молоком. Я такие, только в рекламе и видел. Глиняный кувшин (я пригляделся, по-моему, он был самодельным) с молоком. Я застыл столбом у стола и осмотрелся новым взглядом.

"Хорошо иметь домик в деревне!"

И дом и сама Акулина Васильевна как две капли воды напоминали персонажей известного рекламного ролика.

Бррр!

— Садись, Емельян!

— Кушай, Емелюшка.

Бабуля умилённо смотрела, как два молодых организма перемалывают мощными челюстями приготовленный ею обед. Сначала я смущался и всё порывался пригласить бабулю разделить с нами трапезу, но Акулина Васильевна заявила, что она "уж сыта".

— Ты ешь, Емелюшка, ешь.

И пододвинула мне тарелку с пирожками.

Боже мой! Я такого борща не ел ни-ког-да! Даже мамина еда (прости, мамуля) ни шла ни в какое сравнение с тем, что подала на обед хозяйка дома.

— Вот, — Пашка говорил с набитым ртом, невнятно и с огромным удовольствием, — у нас такое не попробуешь. Экология!

Потом мы, уже втроём, долго пили ароматный и душистый чай из самовара. С ватрушками и шанежками. Я рассказывал о своей жизни, Паша — о своей, а бабакула просто сидела, уперевшись локтями на стол, и слушала.

В свою комнату я вполз уже за полночь, осоловевший от немыслимого количества, съеденного и выпитого.

Нет-нет! Только чай. Никакого спиртного, братцы. Завтра же первый день на службе.

Кстати, где-то здесь я видел... а вот он!

Я завёл будильник, поставил звонок на семь утра и, оглядев сверкающую чистотой комнату, рухнул в кровать. Последней мыслью было — как же хорошо, что этот день закончился!

* * *

— Малакооооу! Малакооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!

Меня, братцы, просто выбросило из кровати. Не люблю я, когда меня так будят. Не люблю. И побудку в институте я тоже, как и все нормальные люди терпеть не мог, но я же уже не в институте!

Будильник показывал честные пять утра. Я ошалело потряс головой. С улицы доносилось птичья возня и... всё.

Я проморгался.

— Померещилось.

Я лёг, закрыл глаза и...

— Малакооооу! Малакооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!

За окном орали так, что в ушах звенело.

"Ах ты сволочь!"

Я подскочил к окну. Из-за тёмной стены ельника, начинавшегося сразу огородом, лезло солнце, по двору бегал бабкин Бобик, а из-за ворот снова заорал продавец.

— Картооошк, маааааркофк, лук, яйца берёоооум!

Злость у меня, братцы, разом пропала. Появилось изумление — это ж каким Шаляпиным надо быть, чтобы за полсотни метров, сквозь закрытое окно...

В доме хлопнула дверь и на крылечке с авоськой появилась Акулина Васильевна. Бабакула, мелко семеня и зябко кутаясь в платок, шустро добежала до ворот и исчезла за ними. Я посмотрел на будильник. Пять утра. Я подумал, что сейчас то "Шаляпин" заткнётся и поплёлся назад, в постель. Но стоило мне только прилечь и закрыть глаза, как...

— Малакооооу! Малакооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!

— А!

Я тут милиционер и где? Ну всё, гад! Держись!

В спортивных штанах, шлёпанцах и в фуражке я выскочил из дома.

Ух! Ах!

Я выдохнул мощную струю пара. Май на севере, однако.

— Всё равно не уйдёшь! — Злобно процедил я и, звонко шлёпая тапками по дощатому тротуару, понесся к воротам. Я почти достиг калитки, и уж совсем было собрался её открыть...

Бам!

— Емелюшка! Ох ты ж, покалечила мальчонку, дура старая, — бабакула бросила туго набитую авоську и принялась кудахтать вокруг меня, — Емелюшка, как ты?

— Мм?

Перед глазами летали красные и зелёные мошки.

— Всё хорошо, Акулина Васильевна, чесслово.

Я с трудом поднялся на ноги. Потом навёл резкость, а потом вспомнил, зачем, собственно, я сюда так спешил. Продолжать погоню уже не хотелось.

— Вот и хорошо, что хорошо, — облегчённо затараторила старушка, — а чего-й то ты не спишь? А, — лицо Акулины Васильевны просветлело, — молочка свежего захотелось? А и молодец. Хороший ты человек, Емелюшка. Парное, свеженькое...

Я скрипнул зубами, обошёл добрую женщину и решительно выбрался за ворота. В проулке было пусто.

— ... а и уехал он уже.

"Сам вижу".

А всё-таки здесь хорошо. Воздух здесь, братцы, такой вкусный, что хочется вдыхать-вдыхать и совсем не выдыхать. Знаю-знаю, о чём вы подумали, а я — про воздух.

Я постоял за воротами, посмотрел направо-налево, и уж совсем было собрался вернуться в дом, как до меня донеслись звонкие мальчишечьи крики. Это настораживало. Дети (а кричали явно дети) кричать в пять утра не должны. Они должны спать дома, в своих кроватках.

— Пас, пас, давай!

Бум. Бум. Удары были глухие. Очень похоже, что били по мячу.

— Гооол!

Не веря свои ушам, я добежал до оврага. Точно, на школьном стадионе куча мальчишек весело гоняла мяч. Издалека рассмотреть подробности я не мог, но и того что увидел, хватило на маленький культурный шок.

Братцы! Хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь видел, чтобы двенадцатилетние мальчишки в пять утра, за три часа до школьных уроков, играли в футбол?! Лично я видел, как в пять утра некоторые компании ещё допивали пиво в парке на лавочке, но, чтобы физкультура...

В глубокой задумчивости, не обращая внимания на утреннюю прохладу, я поплёлся домой. Спать мне уже не хотелось. Пришлось умыться, выпить кружку молока и отправляться на службу.

* * *

— Ну вот, теперь на человека стал похож — довольно проворчал Иванов И.И., окинув меня придирчивым взглядом.

По-видимому, Узюм придерживался того же мнения, поскольку, увидев меня в новенькой, тщательно отутюженной милицейской форме пес улыбнулся, весело тявкнул и приветливо помахал мохнатым бубликом хвоста, всем своим видом показывая величайшие приязнь и радушие.

Несмотря на ранний час, а на службу я заявился задолго до начала рабочего дня, начальник РОВД и штатный сторож отдела встречали меня на залитом утренним солнцем резном крыльце.

— А это что у тебя — при виде солидной шишки на моем лбу настроение начальства заметно испортилось, и его указующий перст уперся в поврежденный орган — не асфальтная ли болезнь часом настигла? А? не с того начинаешь Удальцов, ох не с того.

— Да что вы товарищ майор — моему негодованию не было предела — я же совсем не употребляю. А это так, несчастный случай.

Очевидно, возмущение, написанное на моей физиономии, было столь естественным, что недовольно нахмуренный лоб майора сам собой разгладился.

— Ох, смотри мне — больше для порядка, чем из необходимости пригрозил он — как кадры придут, зайдешь, выправишь удостоверение, а потом в канцелярию я там вчера тебе материал отписал, посмотришь.

— Товарищ майор, а оружие?

— Ишь ты, оружие — хмыкнул Иванов — после обеда сдашь мне зачеты, тогда закрепим. Все понял?

— Так точно — я вытянулся, козыряя, как учили в институте МВД, чем заслужил недовольный гав очевидно недолюбливающего церемонии пса и очередную ухмылку начальника.

— Ты Удальцов церемонии брось, не на плацу. У нас нормальная рабочая обстановка, для тебя я Иван Иванович. Вопросы есть?

— Никак нет — снова вытянулся я, но встретив укоризненный взгляд Узюма, тут же поспешил исправиться — нет вопросов Иван Иваныч.

— Ну ладно, иди, осваивайся.

* * *

Кабинет, выделенный для меня, находился в самом дальнем конце коридора. Довольно просторный, с большим канцелярским столом, очень древним компьютером и полудюжиной стульев, платяным и книжным шкафами. На стенах стенды, с образцами документов предназначенные главным образом для приходящих на прием граждан, но думаю, и мне кое-что подсмотреть будет не зазорно. Теория, знаете ли, теорией, но как говорится, без практики он мертва. За стеклянными дверцами книжного шкафа аккуратные стопки бланков и томики Кодексов, в пыльном нутре шифоньера пустые плечики и огромные "болотные" сапоги, очевидно оставленные моим предшественником. Пока я изучал нехитрую обстановку доставшихся мне апартаментов, дверь распахнулась, на пороге появился "Муромец".

— Здорово Емеля, с новосельем!

— Спасибо — кивнул я.

— Вот познакомься наш эксперт, и вообще ученейший человек.

— Семен Исаакович ... — церемонно шаркнул ножкой "ученейший человек", оказавшийся невысоким худощавым мужичком лет под сорок в огромных очках — фарах с пышнейшей, кудрявой шевелюрой.

— Емельян — вежливо кивнул я.

— Хм, не Соломон, даже не Моисей, но тоже хорошее имя — резюмировал эксперт, пытливо разглядывая мой лоб.

— Ого — хохотнул Илья — а ну покажись красавец. Наверное, неплохо вчера посидели.

— Ты, о чем? — не понял я, а когда, наконец, дошло несколько смутился — да нет это так, несчастный случай.

— Позвольте-ка молодой человек — Семен Исаакович принялся внимательно изучать шишку — вы ночью на школьный двор часом не захаживали?

— Да нет, а что?

— Да есть одна странность — озабоченно почесал затылок опер — уже несколько человек обращались с подобными телесными повреждениями, и что характерно все они получены в ночное время на школьном спортгородке при нападении неизвестных. А самое странное ни одного факта утраты имущества, со стороны потерпевших нет. Кто-то нападает на прохожих, не говоря ни слова, бьет в лоб и исчезает. Вот такие вот дела. Я уже и засаду там устраивал, все бесполезно, темно там, освещения никакого.

— Может маньяк, какой ни будь? — сказать, что рассказ Ильи меня заинтриговал, значит, ничего не сказать. Вот оно настоящее дело, достойное дипломированного специалиста.

— Кто его знает, если маньяк, то очень странный. Женщин и детей не трогает. Нападает только на мужиков и то выборочно, директор институтский каждый вечер этой дорогой ходит, и ничего. Короче запутанная история. Ну ладно — "Муромец" дружески лопнул меня по плечу — работай, не будем тебе мешать.

Гости ушли, а я остался обустраиваться в кабинете и изучать полученный в канцелярии материал проверки. К слову сказать, дело оказалось до зевоты скучным и рутинным, я бы даже сказал очень обыденным. Гражданка Смирнова..., проживающая по адресу.... В общем, жаловалась данная гражданка на соседскую козу, систематически уничтожающую сельскохозяйственную продукцию в ее огороде. Причем к самой соседке, гражданке Сидоровой, претензий-то, собственно и не было, а вот злокозненое копытное, как явственно следовало из заявления, я должен был всенепременно привлечь к суровейшей ответственности. Внимательно изучив изложенные на двух листах беды и невзгоды потерпевшей Смирновой, отложил бумаги в сторону, про себя решив, что займусь этим завтра с утра. На сегодня планируем подвиги, рутиной будем заниматься позже.

Первым пунктом в моем героическом плане была назначенная на 10.00 встреча с потенциальным информатором и раскрытие "очень страшного преступления".

Увы, стрелки часов давно уже миновали назначенный рубеж и неумолимо приближались к обеду, а ревнитель гражданского долга так и не появился. Меня стали терзать сначала смутные сомнения, постепенно переходящие сначала в подозрения, а после в твердую уверенность. Я даже встал и подошел к зеркалу, дабы посмотреть, не появилась ли у меня на лбу надпись "ИДИОТ" сделанная большими и яркими буквами. К счастью кроме шишки никаких других явных следов собственной глупости я не увидел. Впрочем, где-то в глубине души еще теплилась надежда, что мой осведомитель героически погиб во время выполнения опасного задания, но почему-то верилось в это очень слабо.

Значит, первый подвиг отменяется. Меня банально обманули. Ну, что же земля круглая. В голове один за другим возникали планы ужасной мести. Если бы вчерашний помятый гражданин смог прочесть мои мысли, думаю, он скорее предпочел бы героически погибнуть, нежели попасться мне на глаза.

Весь остаток дня я пребывал в отвратительнейшем настроении, которое не могли исправить ни вкуснейший обед, приготовленный заботливой Акулиной Васильевной, ни успешная сдача зачетов и получение табельного оружия. Но близился вечер, а вместе с ним и вторая часть моего плана. Едва дождавшись сумерек, я отправился к трехэтажному зданию Засарайской средней школы, ловить "странного" маньяка. Ха, как будто бывают нестранные. Маньяки они потому и маньяки, что психика у них нарушена, нам про них на лекциях по психологии все рассказали. Самый действенный метод, решил я — ловля на "живца", а поскольку другие кандидатуры отсутствовали, то кто будет исполнять роли приманки и охотника? Правильно, ваш покорный слуга. Переодевшись в "гражданку" я бодро и беззаботно (чтобы не вызвать подозрений у потенциальной добычи) зашагал на встречу опасности. Вообще-то к парадному входу в школу вела хорошо освещенная, аккуратная асфальтовая дорожка, но местное население, предпочитало сокращать путь по тропинке, ведущей через спортгородок. Именно здесь свои жертвы и поджидал коварный преступник.

На городок тихо спустились сумерки. В окнах окрестных домов зажглись огоньки. Граждане, вернувшись, домой после трудового дня, предавались заслуженному отдыху, а мое предназначение стоять на страже их покоя.

Занятый столь высокими мыслями о собственном предначертании я шагал вперед по уже упомянутой тропинке, выбрав за ориентир одиноко горящее окошко на первом этаже школы. Прохладная майская ночь дышала миром и спокойствием, я немного продрог и невольно ускорил шаг, как вдруг....

От искр, посыпавшихся из глаз, наверное, можно было прикуривать. Да что там прикуривать, костер можно было развести. Утреннее соприкосновение с бабакулиной калиткой было ласковым поглаживанием в сравнении с ударом, обрушенным подлым злоумышленником на мою многострадальную черепушку. Некоторое время я сидел на "пятой точке" ошеломленно тряся головой, но вскоре пришел в себя и заорал что было сил: "стоять милиция!".

Впрочем, "заорал" это слишком громко сказано, со стороны это больше походило на жалобный стон. Впрочем, как бы то ни было, ответом мне была полная тишина. То есть вообще полная. Преступник как сквозь землю провалился. Мистика какая-то.

До своей квартиры я добрался без приключений. Не обращая внимания на расспросы и жалостливые охи-вздохи Акулины Васильевны, отказался от ужина и кое — как доковыляв до кровати, упал и уснул, не раздеваясь.

Утро выдалось дождливым и ненастным, под стать настроению. На крыльце горотдела, на этот раз меня никто не встречал. Даже Узюм решил, что в такую погоду приличным собакам на улице делать нечего и предпочел убраться в помещение, где и дремал, растянувшись прямо под окошком дежурной части. Дежурный тоже был другой, вместо жизнелюбивого, круглолицего Кулебякина, за столом восседал незнакомый худощавый капитан, кончики его длинных гусарских усов на вытянутой, грустной физиономии уныло повисли, словно в знак солидарности с моим подавленным состоянием.

Внутренне порадовавшись отсутствию начальства, я постарался быстро и незаметно проскользнуть в свой кабинет. Объяснятся с Иван Иванычем по поводу резкого увеличения количества не предусмотренных природой выпуклостей на собственном лбу совершенно не хотелось. Впрочем, неприятного разговора избежать не удалось. Не успел я устроиться за рабочим столом, как на пороге нарисовалась неразлучная парочка.

— Здорово Емеля — жизнерадостное настроение "Муромца" резко контрастировало царящим вокруг всеобщим унынием.

— Здравствуйте молодой человек — физиономия зашедшего следом эксперта была как всегда невозмутима.

В ответ на приветствия коллег я лишь молча кивнул.

— О, таки он там был — бросив на меня пытливый взгляд поверх очков, грустно покачал головой Семен Исаакович, обращаясь к своему спутнику — а что я вам говорил? Эх, молодость, молодость. Да кстати Ильюша, когда долг отдать планируете? Учтите, конфискованный вчера самогон, полноценной заменой пятизвездочному армянскому коньяку служить не может по определению.

— Исакыч, побойся Бога — взмолился опер — какие пять звезд. До зарплаты еще неделя. Да и чем самогон плох?

— Илья, вы делаете мне больно — категорично заявил эксперт — никто не сказал, что самогон плох. Но он не армянский. Ну, хорошо, я согласен, пусть их будет три, и помните мою доброту.

— Ладно, уболтал красноречивый, будет тебе армянский, три звезды, но только завтра — махнул рукой "Муромец" и обернулся ко мне — чем планируешь заняться?

— Вот — я нехотя выудил из ящика стола "козий" материал.

Опер быстро пробежал глазами заявление гражданки Смирновой. Хмыкнул.

— Ну, это не к спеху. Тем более со вчерашнего дня фигурантка в розыске.

— Кто? Сидорова? — я даже подпрыгнул на стуле.

-Тьфу, типун тебе на язык — суеверно сплюнул Илья — коза! Короче, хорош тут тоску нагонять, поехали лучше к школе. Место происшествия осмотрим. Может в этот раз, что-нибудь найдем.

Сборы, как пелось в любимой дедовой песне, были не долги, и оседлав новенькую оперативную "ниву" мы втроем, практически полной опергруппой, отправились совершать процессуальные действия.

Быстренько удалив с места происшествия всех посторонних, то есть, просто напросто выпроводив со спортплощадки занимавшихся на ней школяров, мы принялись осматривать место преступления.

— Ну, покажи, как ты шел — Илья упер "руки в боки" и окинул местность орлиным взором, словно полководец поле боя перед генеральным сражением. Кутузов блин, рыжий.

— Вот так и шел — я, не торопясь, прогулочным шагом продефилировал по знакомой тропинке, между сваренных из стальных труб и окрашенных в веселенькие цвета брусьев и гимнастических лестниц, автоматически поднырнул под турник.

— А ударили тебя где? — не унимался опер — сориентироваться сможешь?

— Где? Интересный вопрос. Трудно сказать. Ночь ведь была. Темно. Помню, мимо брусьев точно проходил. Вот может быть где-то здесь? — я наклонился, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь на плотно утоптанной тропинке и в растущей по ее обочинам изумрудно-зеленой траве. Так ничего не найдя, резко выпрямился....

Очнулся от резкого запаха. Наклонившийся надо мной Семен Исаакович участливо качал головой, и старательно тыкал мне в нос, мерзко воняющей ваткой.

Морщась от боли, я провел ладонью по затылку и застонал от досады, и обиды, нащупав огромную шишку. Третью за неполные двое суток! Да сколько можно! Гостеприимный городок нечего сказать! И ведь никому же ничего плохого не сделал.

— Ах— ха -ха — рядом чуть ли не катался по земле, корчась от смеха, "Муромец".

— Чего ржешь! — моему негодованию не было предела. Товарищ, можно сказать, едва не погиб, при исполнении, а этот.... Смешно ему гаду! — ты его поймал?

— Поймал, поймал не переживай — утер слезы Илья — да он и не пытался убежать.

— Где эта сволочь? — опираясь на заботливо подставленное плечо эксперта, мне удалось подняться, и даже оглянуться в поисках пойманного злоумышленника.

— Вот он, гад — фыркнул Муромцев похлопав ладонью по вытертой до блеска множеством рук, перекладине турника и снова жизнерадостно заржал — задержан на месте преступления. Поздравляю, только, что ты раскрыл пять "висяков". Нет, даже шесть, вместе с сегодняшним эпизодом.

Некоторое время я тупо взирал на веселящегося опера и злокозненный спортинвентарь. Мысли с трудом шевелились в поврежденной голове. Наконец медленно и неумолимо до меня стал доходить смысл происходящего. Бли-и-н, как стыдно. Шерлок Холмс, доморощенный, взялся раскрывать преступления. Стыдно за свою непроходимую глупость и смешно.... Ну потому, что действительно смешно. Ну ладно я лопух неопытный, а эти-то двое. Целый месяц не могли справиться с одним турником. Клоуны блин.

Очевидно рыжую голову "Муромца" посетили те же самые мысли, потому, что он вдруг замолчал и задумчиво почесал затылок.

— Ты не обижайся — заметил он после недолгого, но весьма задумчивого молчания — мы конечно тоже, сыскари еще те. Все по земле лазили, следы искали, а голову поднять никто не догадался. Ты это, если хочешь, иди, отлежись, а мы перед Иванычем словечко замолвим. И в рапорте я отражу, твое непосредственное участие в раскрытии, хм..., преступлений.

Учитывая мое нынешнее состояние, работник из меня, прямо скажем, был никакой, поэтому надо ли говорить, что за заманчивое предложение опера я ухватился обеими руками. Капризничать не стал, позволил товарищам усадить себя в "ниву" и со всем бережением был доставлен до дому и отдан на сохранение в надежные и заботливые руки Акулины Васильевны. И вот, не прошло и часа, как сытно накормленная, облепленная какими-то целебными примочками и напоенная успокоительными травками, гроза засарайской преступности, презрев служебный долг, сном младенца дрыхла в своей кровати.

* * *

— Малакооооу! Малакооооу! Малако-малако-малакоооооу! Творог берёооооум! Сметана берёооооум!

Как ошпаренный я подскочил на своей кровати, бросил взгляд на мирно тикающий на тумбочке в изголовье будильник, и путаясь в одеяле, метнулся к окну. Пять утра. Это, что? День сурка? Дежавю? Словно подтверждая мои подозрения, во дворе хлопнула калитка, и на дорожке показалась хозяйка с неизменной авоськой в руках. Увидев в окошке мою ошарашенную физиономию, она светло так улыбнулась и следующей фразой добила меня окончательно:

— молочка свежего захотелось? А и молодец. Хороший ты человек, Емелюшка. Парное, свеженькое...

— А-а-а! — наспех натянув джинсы и попавшуюся под руку фуражку, я как был, босиком выскочил за калитку, услышав вслед

— ... а и уехал он уже.

Переулок был отвратительно пуст и безлюден и лишь на школьном стадионе раздавались глухие удары по мячу.

— Г-о-о-л.

Нет, это уж слишком. Не хватало еще раз калиткой по лбу получить для полноты картины. Так, лейтенант Удальцов, куда же вас все-таки занесло? Чертовщина какая-то творится. Надо же, а с виду такой тихий — мирный городок.... Ясно одно, тут дело нечисто и надо разобраться. В чем, пока не знаю, но определенно надо разобраться.

Приняв решение, я напустил на себя самый, что ни на есть беззаботный вид и вернулся в дом. На кухонном столе меня уже ждала стопка блинов, миска густой настолько, что ее можно было резать ножом, домашней сметаны и кружка свежего, парного молока.

— Садись Емелюшка — хлопотала вокруг меня "бабакула" — позавтракай. Да ты никак на работу собрался? Картуз то нацепил.

— Служба, Акулина Васильевна, служба — с набитым ртом многозначительно прочамкал я.

— Да какая ж служба Емелюшка — всплеснула руками старушка — или забыл совсем? Суббота сегодня. Выходной. Повалялся бы еще или сходил, погулял, успеешь чай еще наработаться то.

А ведь и правда, сегодня же выходной. Причем честно заработанный. Нет, в институте, конечно, говорили, что рабочее время участкового ненормированное, и он тем и отличается от своих коллег из других подразделений, что постоянно находится на службе. Но с другой стороны, срочных дел нет, и ничего страшного, если я появлюсь в отделении, ну скажем, после обеда. А сейчас можно заняться своими делами. Например, разобраться с утренним крикуном. Нет ничего противозаконного, просто вежливо намекнуть, что орать во всю глотку в пять утра под окнами мирно спящих граждан нехорошо, совесть надо иметь. Да что там нехорошо, прямо скажем, налицо состав административного правонарушения, квалифицируемого как мелкое хулиганство. И если горластый гражданин голосу совести не внемлет, то его и привлечь можно, к ответственности. Но сначала конечно надо с человеком по-хорошему. Как там говаривал один из известных киногероев: "В наше время с людьми надо помягше и на жизнь смотреть ширше", вот. Короче ничего личного. Все в рамках закона. В конце концов, участковый я, или где?

Обуреваемый жаждой деятельности и безудержным стремлением к справедливости, я даже не успев толком прожевать, выбрался из-за стола, поблагодарил хлебосольную хозяйку и уже через пятнадцать минут полностью одетый в штатское вышел за ворота.

Где искать крикливого молочника ваш покорный слуга естественно не знал, опрошенная по данному факту бабакула, ничего, как говорится в милицейских протоколах, пояснить не смогла. Ну и не надо. На что нам спрашивается дедуктивный метод? Будем рассуждать.

Перетаскивать на себе свой достаточно громоздкий товар наш горластый коммерсант не может. А значит, у него должно быть транспортное средство. А какое транспортное средство не ревет двигателем и не воняет бензиновым или солярным выхлопом? Правильно — непарнокопытное и травоядное. А вот, кстати, и следы этого транспорта. Довольно пахучие, надо сказать следы, но явственно указывают направление.

Весело насвистывая, я бодро зашагал по неширокой асфальтовой дорожке, время от времени перескакивая через так и норовящие попасть под ноги вещественные доказательства.

— Эй, лейтенант! Емельян! — знакомый голос заставил остановиться и оглянуться — здравствуй!

У забора одного из частных домовладений на резной лавочке сидел мой давешний (ну вот, и говорить то уже начинаю как местные) "таксист" — Феофилыч, с неизменной папироской в зубах.

— Куда путь держишь? — приветливо улыбнулся он.

— Утро доброе, Серафим Феофилыч — откликнулся я — вы молочника тут случайно не видели?

— Это Карена то? Видел, как же не видать. С полчаса как мимо проехал. Да ты присядь, потолкуем, его уже все одно не догонишь. Он то, на четырех ногах, а ты на двух, никак не поспеешь.

Словоохотливому старику видимо было скучновато, а тут как раз свободные уши. Впрочем, мне это только на руку.

— А вы его знаете? — я уселся на лавочку рядом с Феофилычем, с удовольствием вытянул ноги, зажмурился от приятно греющего лицо по утрени ласкового солнышка.

— Знаю, как же не знать. Да мы с ним почитай, что родственники.

— Вот как?

— А то, евоный мерин, моей кобыле родный брат. Старшой. В аккурат год промеж ими разница.

Столь необычное толкование родства, честно говоря, немало позабавило.

Но смех смехом, а вопросы к деду у меня еще остались.

— А не подскажите, где живет ваш родственник?

— Эт, который? Кум Никодим, аль племяш Андрюха?

— Да нет, Карен.

— А, этот. Да Бог его знает. Никто не знает. Вроде в лесу где-то. Должно ферма у его там.

— Как в лесу?

— Да так. Кажное утро по энтой дороге ездит. А она в аккурат в лес ведет — пожал плечами Феофилыч, и плавно перешел на интересующую его тему — а ты у Васильевны поселился? Хороша женщина. И хозяйка знатная. Тож ведь одна век векует.

При упоминании моей домовладелицы лицо старика приняло эдакое мечтательно-романтическое выражение.

— Ну, так и сошлись бы — осторожно заметил я — вы ж вроде тоже один?

— Эка, сошлись — хмыкнул дед — кабы все так просто было. Вона Никодим, кум мой, он ить тож того, вдовый уже лет пять как. Вот и порешил, мол я не я буду, а Акулину сосватаю. Упертый ведь хрыч старый. Она один раз ему отказала, все чин чином по-людски. Так он сначала. Другой раз она его предупредила, не ходи мол, худо будет. Не внял. Ну а на третий раз ничего говорить не стала, зыркнула глазом не добрым, побормотала что-то, и все, спекся жених.

— В смысле спекся? Помер что ли?

— Да ну тебя. Скажешь тоже, помер. У Никодима то ряха знашь какая? Оглоблей не перешибешь. Здоров, что твой битюг. Вот только икота его одолела. Ни есть, ни пить, ни слова молвить не может. Все ик, да ик. День маялся, другой, третий. На четвертый в полуклиннику пошел. А там его фершал уж и лекарствами какими-то пользовал, с полкило, наверное, пилюль да порошков сожрал и гимнастику хитрую делать заставлял, даже шприцом колол, аж три иглы изогнул говорят об его, да только все без толку. Да и то смешно, кумову корму и иголкой, там шило то не враз проймет...

— Так и не помогло? — поинтересовался я больше для приличия, история кума, надо сказать меня не очень заинтриговала. Нет во всякие там порчи, сглазы и прочую экстрасенсорику я не верю, точно говорю. В наш-то век нанотехнологий и вдруг какие-то сказки. По-моему, ерунда все это — вот и дедову рассказу наверняка есть свое объяснение. Может, напугался мужик, суеверный слишком и всего делов-то.

— Не-а, не помогло — усмехнулся Феофилыч — пошел он тогда к Акулине, в ноги бухнулся, да прощения попросил. В раз, как рукой все сняло.

— Интересно.

— А то — согласно кивнул старик — ясно дело интересно, чего она на него ну скажем, понос не наслала. Глядишь, побегал бы пару деньков, посидел бы орлом в нужнике, так и вовсе бы поумнел. Не проста Васильевна, ох не проста. А ты говоришь: "сошлись". Слухай, а может ты словечко замолвишь. Ты ж ведь теперь у нас власть. А она, власть шибко уважает.

— Замолвлю — с ходу, не подумавши, пообещал я и стал собираться — ну пойду я Серафим Феофилыч. Будьте здоровы.

— А и тебе не хворать Емельян. До свиданьица — степенно попрощался старик и напоследок предупредил — ты в лес то не ходи. Он у нас хоть и не велик, а заплутать, запросто можно.

Хорошо, не пойду — беззаботно откликнулся я и зашагал дальше по дорожке с твердым намерением найти ферму крикливого торговца.

Довольно скоро обывательские заборы, тянущиеся вдоль асфальтовой дорожки, закончились. Да и асфальтовое покрытие тоже исчезло, плавно превратившись в пыльный проселок.

Шел я уже долго, даже честно говоря, притомился немного, жарковато все-таки. И куда иду? Чего к человеку прицепился? Ну, нравится ему орать по утрам, пусть себе орет. Бизнес у него такой. Не поорешь, не продашь. Но стиснув зубы я все же отбросил в сторону не достойные мужчины и сотрудника милиции мысли и продолжил свой путь. Вокруг зеленел и щебетал по-весеннему шумный и нарядный лес, и от проселка остались лишь заросшие травой колеи. Так и куда же я зашел? Хотя вон впереди за деревьями вроде какая-то постройка виднеется.

Постройка оказалась большими резными воротами. Мало того, что резными, еще и украшенными слегка поблекшими цветными изображениями каких то диковинных птиц с круглыми, вполне себе человеческими головами. На головах короны, а на лицах эдакие издевательские улыбочки. Но самое интересное заключалось в том, что ворота стояли себе посреди леса в гордом одиночестве. Ни забора вокруг, ни ограды, вообще ничего.

Я обошел ворота вокруг и остолбенел, за ними были густые и колючие кусты и глубокий овраг. То есть никакого намека на дорогу или хотя бы тропу.

Что за чертовщина? Не бывает такого. Если дорога есть, то она должна куда-нибудь привести. Так ведь? Хотя, как раз куда-нибудь она вас Емельян Николаевич и привела, к воротам вот. А куда ведут ворота? В овраг? Бред какой.

Я осторожно приоткрыл створку, и о чудо! Дорога нашлась. Две теряющиеся в траве колеи петляли между деревьями и вели куда-то дальше в лес, и никакого оврага.

Это уже даже интересно. Так ведь не бывает, правильно? Может галлюцинации? Пришлось даже ущипнуть себя за руку. Наваждение не прошло. Ну что ж, раз есть загадка, должна быть и разгадка. Остается только пойти и найти эту разгадку.

Окончательно приняв решение, я бодро зашагал дальше. И ничего необычного не произошло. Так же шумел молодой листвой лес, на разные голоса весело пересвистывались какие-то пичуги. Пушистая белка некоторое время разглядывала меня блестящим глазами — бусинками, а потом недовольно зацокотав махнула рыжим хвостом и исчезла, словно растворившись среди мохнатых еловых лап.

Хорошо-то как, вот так бы и шел, наслаждаясь тишиной, запахом молодой листвы. А воздух какой. Чистый, свежий, дышать, не надышаться.

Благостные мысли нарушил громкий треск. А потом... Волосы на моей голове в буквальном смысле встали дыбом. Прямо передо мной, с треском ломая ветки кустарника, на дорогу выскочило нечто огромное, поросшее длинной бурой шерстью.

Как я бежал. Куда там прославленным олимпийцам. Просто летел, не чувствуя под собою ног, петляя между деревьями, перепрыгивая через ямы и коряги и слышал за собой тяжелый топот и пыхтение настигающего чудовища.

На одиноко стоящий посреди обширной поляны огромный дуб, не взобрался, просто взбежал, и только оседлав толстую, могучую ветвь, смог перевести дыхание.

— Здра-а-авствуйте — протяжно-вкрадчиво промурлыкал кто-то у меня над ухом.

— Ик — ответил я, судорожно вцепившись в дерево, ошеломленно взирая на огромного, ростом с хорошую овчарку, черного котяру вальяжно усевшегося на моей ветке на расстоянии вытянутой руки и с живым любопытством, разглядывающим меня огромными зелеными глазищами.

— Хорошо бегаете, сударь — на чистейшем русском языке похвалило меня животное — пожалуй, один из лучших результатов.

— А-а-а — я осторожно вытянул руку и потыкал пальцем в теплый, мохнатый бок очередной, кстати, оказавшейся вполне живой и материальной, галлюцинации.

— Но, но. Попрошу без рук — котяра отодвинулся подальше и принялся тщательно вылизывать и без того гладкую и лоснящуюся шерсть.

— Впрочем, вполне ожидаемая реакция — добавил он, закончив устранять вызванный моим прикосновением непорядок.

— А-а-а? — снова промямлил я, на сей раз с вопросительной интонацией.

— Ах да, разрешите представиться — учтиво поклонился мой более чем странный собеседник — Баюн, кот Баюн.

— А-а-а? — я ткнул пальцем в бесцельно слоняющуюся под деревом мохнатую бурую тушу.

— Чудо-Юдо. Или если по латыни Veprus Gromadnus — с видом профессора, читающего лекцию бестолковому студенту, пояснил Баюн — водится в нашем лесу в единственном экземпляре. Питается исключительно женщинами и курами, и обладает весьма скверным характером.

— А я-то тут причем? Я же не то, и не другое? Чего он за мной то...?

— Перепутал — флегматично заметил кот — глазами слаб бедолага, вот и бросается на все, что движется. Да вы не переживайте еще полчасика он покараулит, а потом забудет и уйдет. Память у него тоже неважная.

Да уж про характер это он точно заметил. А вот насчет вепруса, пожалуй, можно поспорить. Больше смахивает на крупного, поросшего шерстью носорога. Хотя если честно как выглядят Чуды-Юды, я понятия не имею, может именно такими они и должны быть?

Только тут до меня дошло, что я сижу на ветке огромного дерева, под которым мирно щиплет травку доисторическое чудовище, и беседую с котом. Очень большим и говорящим котом. Нет, видимо все-таки три столкновения с твердыми предметами не прошли бесследно для моей бедной головы. Наверное, лежу сейчас себе в больничной палате, упакованный в смирительную рубашку и все вокруг мне только кажется, в порядке бреда. Мда, успешное начало карьеры, ничего не скажешь.

А, впрочем, пусть будет бред, все равно ничего изменить нельзя. А так даже интересно. Говорящие коты, вепрусы — носороги. Посмотрим, чем все закончится.

Я окончательно пришел в себя, если подобное вообще применимо к моей ситуации, и разместившись поудобней на своем насесте, приготовился поддерживать светскую беседу.

Повествование Баюна, слушал с открытым ртом, как чудесную сказку. Уж, что-что, а говорить складно этот парень был мастер. У него и имя-то, (или это фамилия такая? До конца еще не разобрался) от слова "баять", то есть рассказывать.

В общем, место в которое меня занесло, называлось — нет, не Лукоморье, я сперва тоже так подумал, а Тридевятое царство, Заворотное государство или если по-простому — "Заворотье". Вот, вот не удивляйтесь про существование ворот, а соответственно и нашего с вами мира местные жители, оказывается, прекрасно знали. И работал этот пункт пропуска в обе стороны, как часы. Но, не для всех. Как пояснил котяра, хороший человек волшебные ворота видел, и проходить сквозь них мог смело в любую сторону. А вот плохой. Плохой, тоже мог пройти, но только в сопровождении хорошего. Откуда это произведение деревянного зодчества взялось, и по какому критерию делило путников на своих и чужих, остается только догадываться. Кот об этом ничего не знал. Мол: "стояли тут всегда", и все тут, понимай как хочешь. Хотя то, что вашего покорного слугу оно записало в "хорошие" это конечно лестно.

Царство было не велико. Единственный более или менее крупный населенный пункт, по совместительству, выполнял роль столицы. Он собственно так и назывался — Стольный Град. Правил там царь Кощун, нет, я не оговорился, и описки никакой нет. Не Кощей, а именно Кощун. И над златом он вовсе не чах. Проблемы у него со златом были. Спер кто-то весь золотовалютный запас сказочного государства самым злодейским образом. Осталась у пожилого самодержца одна только радость — дочка Забава. Да, да так и зовут Забава Кощуновна, восемнадцати лет отроду. Да-а-а, ну и имечко для молодой девчонки. А я еще комплексовал по поводу своего.

Жили себе здешние сказочные жители, не тужили, когда вдруг объявилось, откуда не возьмись, Чудо-юдо.

— Уважаемый Баюн — как можно вежливей прервал я рассказчика — вы вот сказали, что питается эта животина женщинами и курами. Так ведь?

— Точно — важно подтвердил котяра — научно доказанный факт.

— А почему тогда — тут я носком ботинка указал в сторону невозмутимо хрумкающего молодой зеленью "вепруса" — он траву жрет?

— А вот это, науке не известно — почесал затылок мохнатой лапой Баюн — но куры же пропадают. Раньше не пропадали, а сейчас пропадают.

— Ага — тут до меня допрело, что все научные доказательства, заключаются лишь в голых предположениях и неверно сопоставленных фактах — а может их лиса съела, или хорек.

— Мда, они могут — задумчиво подтвердил собеседник — ну а мельничиха? Ее то, хорек сожрать не мог.

Тут пришла моя очередь соглашаться, хорьков я видел только по телевизору, ну еще в зоопарке и точно знал, мельничихами они не питаются. Очень интересная загадка.

— А знаете уважаемый — обратился я к замолчавшему коту — вы расскажите-ка мне про мельничиху поподробней. Дело в том, что я как раз и обучен распутывать всякие запутанные истории.

— Так вы сыщик — обрадовалось животное.

— Ну, в некотором роде да.

— Что-же молодой человек, тогда слушайте. Наш мельник, мужчина не молодой, но как говориться еще в соку, два года назад женился. Жену взял молодую, в Стольном Граде первая красавица. Роскошная женщина. Но, увы, характер у нее... — Баюн осуждающе покачал головой — скверный я вам доложу характер. Такой скверный, что еще поискать надо.

Кот степенно откашлялся и заговорщицко — трагическим шепотом продолжил: "вы представляете, молодой человек, люди поговаривали, что она занимается колдовством! Да, да, самым настоящим черным колдовством. Ужас!"

— Что же тут удивительного? — пожал плечами я — да в вашем сказочном царстве, поди каждый третий — волшебник или маг.

-А вот и нет — возразил мой пушистый собеседник — всякое неофициальное занятие волшебством запрещено царским указом.

— А официальное?

— А официального, у нас нет. Была одна ведьма с лицензией, да и та к вам жить переехала.

Тут пришла уже моя очередь ужасаться. Это что же получается? В тихом, мирном, ничего не подозревающем Засарайске занимается темными делишками самая настоящая, лицензированная ведьма? Это ж, каких она дел натворить может!

— Ну, что вы молодой человек — поспешил успокоить меня Баюн — она женщина добрая, тихая. Маленьким котеночком в лесу меня нашла, выкормила, вырастила. Можно сказать, родной матерью мне стала и вот, уехала.

В голосе животного прозвучала такая невыразимая тоска, глаза подернулись влагой, и сам он стал похож на беззащитного, брошенного на улице котенка, полтора метра в холке.

— Один-одинешенек остался — тяжело вздохнул он — сиротинушка.

Некоторое время кот предавался грустным воспоминаниям, а ваш покорный слуга не мог придумать, как поделикатней их прервать.

Наконец решившись, я слегка прокашлялся, чтобы привлечь к себе внимание собеседника.

— Так, о чем мы говорили? — вернулся на грешную землю Баюн.

— О мельничихе.

— Ах да, мельничиха — мой собеседник потер мохнатой лапой нос, чихнул и продолжил — пропала она.

— Когда? При каких обстоятельствах? Расскажите поподробней. Может быть, есть очевидцы исчезновения? Какие-нибудь улики остались?

— Увы, молодой человек, подробности сии есть тайна покрытая мраком — покачал головой кот — пошла в город, на ярмарку и пропала, никаких улик. А свидетели — птицы да белки, народ легкомысленный, глупый и бестолковый. Если чего и видели, все равно ничего не скажут.

— Но позвольте, уважаемый, а почему ее исчезновение связали именно с этим животным? — я ткнул пальцем в сторону бесцельно слоняющегося по поляне и откровенно скучающего "вепруса".

Словно поняв, о чем идет речь, Чудо — Юдо подошло поближе и с любопытством уставилось на нас.

— Ишь, прислушивается — подозрительно покосился на него кот и шепотом продолжил — так ведь не было раньше такого, чтобы кто ни будь, пропадал. А как этот появился и вот нате вам, пожалуйста.

— То есть исчезновение потерпевшей произошло одновременно с появлением этого монстра? — уточнил я.

"Вепрус" негодующе фыркнул и затряс башкой, словно отрицая все эти нелепые обвинения в свой адрес.

Кот говорил долго, велеречиво, то и дело перескакивая с одного на другое и периодически переходя то на бюрократически протокольный, а иногда и вовсе на церковно-славянский язык, а потому приведу его рассказ в несколько урезанном виде.

Чудо-юдо объявилось в сказочной стране примерно полгода назад и сразу стало создавать проблемы мирному населению Заворотья. Начало оно свою преступную деятельность с наглого и беззастенчивого пожирания капусты в огородах обывателей. Хлипкие жердяные и прочные — дощатые ограды проламывались им с одинаковой легкостью, при этом всякие возражения хозяев уничтожаемой сельхозпродукции приводили животное в неописуемую ярость и с негодованием им отвергались.

Утолив голод физический, чудище возжелало развлечений, для чего повадилось пугать проезжих на дорогах, имея наглость периодически появляться даже ввиду городских стен. Дошло до того, что путники вовсе перестали посещать Стольный Град.

Вы спросите, почему же местные власти не приняли никаких мер? Законный вопрос. Выяснилось, что человека, способного справиться с монстром во всем Заворотье просто не нашлось. Сам Кощун, цитируя классика: "страдал желудком и астмой, только кашлем сильный страх наводил...". Единственный штатный богатырь как на грех незадолго до этого по какой-то причине разругался с начальством в пух и прах и ушел в отставку, убыв на постоянное место жительства в Засарайск. Все остальные царевы слуги в герои не годились в виду крайней ветхости и немощности. Сорокалетний казначей — единственный среди них, кто хоть как-то еще мог тянуть на почетное звание "Добра Молодца", ни за какие коврижки выходить на честный бой с чудищем категорически не желал. Ни уговоры, ни угрозы на него не действовали.

На спешно созванном совещании царской думы, дабы справиться с невесть откуда свалившейся напастью, было принято решение пригласить специалиста со стороны. Пригласили. Вот только в цене не сошлись. Помимо материального вознаграждения иноземный наемник потребовал не много, ни мало — руку царской дочери. И хотя Кощун уже давно был озабочен поиском подходящей партии для царевны, этот кандидат ему, что называется "не глянулся". Да и сама Забава — девица, по словам кота весьма самостоятельная и непокорная на новоявленного ухажера даже смотреть не стала, дала ему от ворот-поворот. Отвергнутый жених отбыл восвояси в неизвестном направлении, а проблема чудища так и осталась нерешенной, хотя надо сказать со временем несколько утратила свою остроту. Смекалистые мужики-селяне в свою очередь собрались гуртом, дружно почесали в затылках, и порешили, если извести демона силовыми методами не удается, надо его задобрить. Сказано, сделано. Они дружно собрались и построили для прожорливого животного кормушку, куда периодически по очереди возили огородную продукцию. При всей своей внешней туповатости, Чудо-Юдо быстро сообразило, что скитаться по огородам и ломать заборы больше не надо и условия мирового соглашения приняло. Да и путникам на дорогах полегче стало. Казалось бы, жизнь Заворотинцев стала налаживаться и входить в мирное русло, но вдруг одна за другой стали наваливаться новые напасти. Сначала, со дворов стали пропадать куры. Потом ушла на ярмарку и не вернулась мельничиха. Соседи, с которыми потерпевшая конфликтовала с завидной регулярностью, поискали ее конечно, но без особого энтузиазма, так больше для приличия, а потом, облегченно вздохнув, разошлись по домам. Безутешный супруг три дня пил, пел, наконец, порвал гармонь и тоже смирился с потерей.

Все пропажи недолго думая списали на проделки Вепруса и успокоились. А через некоторое время новая неприятность. Неизвестные обчистили царскую казну. Всех подробностей этого происшествия кот не знал. Видимо при дворе решили скрыть факт кражи от широкой общественности, предоставив рядовым обывателям довольствоваться слухами и сплетнями. Передаваемые из уст в уста слухи эти расползались по всему Заворотью, обрастая причудливыми деталями и подробностями. Кто-то на полном серьезе утверждал, что сокровища были похищены с использованием колдовства, и грабители прошли прямо сквозь стену, поскольку ни один их замков не был вскрыт или поврежден. Другие рассказывали леденящие кровь истории о нападении целой армии разбойников в масках, которые сломали все двери, намяли бока стражникам, оскорбили нехорошими словами казначея и скрылись в неизвестном направлении, прихватив казну и напоследок спалив половину дворца. В общем никто, ничего толком не знал, но все были твердо уверены, без Чуды -Юды и здесь не обошлось, хотя если честно, никаких доказательств причастности монстра и к этому преступлению, равно как и к двум предыдущим, тоже не было.

Слушая Баюна, я вдруг поймал себя на мысли, что больше не воспринимаю все случившееся со мной как бред и галлюцинации. Видимо все-таки не малую роль в моем примирении с действительностью сыграли читанные мной еще в Москве фантастические книжки, в которых герои то и дело попадают в другие миры, а то и вовсе, шастают между этими мирами как к себе на кухню.

Почему им можно, а мне нельзя, спрашивается? Я, что, хуже других? А раз не хуже, значит тоже, имею полное право попасть в параллельную реальность. Рассудив подобным образом, ваш покорный слуга постановил считать все случившееся явью со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Тем более что от долгого сидения на ужасно неудобной ветке, тело мое порядком затекло и хм... скажем так, в нижней его части, начало ощущать некоторый дискомфорт. Да и есть хотелось, по-настоящему. Шутка ли, солнце уже перевалило за полдень, и начало клонится к закату, а завтракал я рано утром, еще шести не было. Прогулка на свежем воздухе, знаете ли, вызывает нешуточный аппетит.

Вепрус, которому все эти кошачьи бредни порядком надоели, куда-то ушел. Меня тоже, собственно говоря, ничего не задерживало, потому я отказался от великодушного предложения кота разорить для меня парочку птичьих гнезд или наловить полевок, слез с дерева и стал собираться в путь. Правда, перед уходом, пришлось клятвенно пообещать вернуться в самое ближайшее время и разобраться в этой мутной истории. Хотя если честно обещание это я дал с огромным удовольствием. Еще бы, в сравнении с ждавшими меня в Засарайске "козьими" разборками гражданок Смирновой и Сидоровой, здесь наклевывалось настоящее дело. Самому интересно, вот честное слово.

Однако возвращаться домой я тоже не торопился. Баюн любезно подсказал мне дорогу на ферму Карена, до которой отсюда было, что называется рукой подать, и я сначала не смело, оглядываясь и прислушиваясь, но постепенно все больше уверяясь в собственной безопасности, отправился в указанном направлении.

Дальнейшее мое путешествие протекало без всяких приключений. И Карена я нашел довольно быстро, кстати, душевнейший человек оказался. Очень радушно меня встретил, накормил приготовленным женой обедом. Я не знаю, может у здешних хозяек умение отлично готовить в крови? Но обед был великолепен, и пока я отдавал должное угощению, хлебосольный хозяин поведал мне свою историю. О том, как приехал в Засарайский НИИ младший научный сотрудник из Закавказья. Как однажды, гуляя по лесу, набрел на ворота-портал, и недолго думая, движимый стремлением к познанию неведомого, открыл створки и очутился во владениях царя Кощуна. Как прикипел душой к сказочной стране и населяющим ее людям, особенно к одной статной, голубоглазой селяночке. Плюнул на науку уехал сюда насовсем. Построил дом, женился, обзавелся детьми — двумя забавными сорванцами-близняшками, и с тех пор фермерствует понемногу, снабжая Засарайцев экологически чистыми продуктами со своего хозяйства и между прочим (обратите внимание товарищ милиционер) за весьма умеренную цену.

Пребывая под обаянием этих добрых, работящих людей, ваш покорный слуга настолько растаял, что ни слова не сказал о том, что привело меня в Заворотье, желание разобраться с крикливым торговцем-фермером. В конце-концов, решил я, пусть кричит, как-нибудь привыкну. Да и на торговлю без разрешения тоже можно закрыть глаза, ведь свое продает. А продукты, между прочим, высочайшего качества. Сам проверял. Не обижать же действительно, из-за подобного пустяка, такого хорошего человека.

Пробыл я на ферме бывшего младшего научного сотрудника до самого вечера, а потом он запряг в телегу родственника Феофилычевой кобылы и любезно подбросил меня до самых Ворот.

На этом и заканчивается история о вкусной и полезной пище и начинается другая.

История вторая.

О непереносимой тяге к прекрасному, или страсти по купцу Калашникову.

Разбудил меня.... А вот и не угадали. На этот раз это был звонок моего мобильника. За все время своего пребывания в Засарайске я разговаривал по нему только с родителями и то всего один раз. Конечно, моя мама хотела бы звонить почаще, и думаю, будь ее воля, раз по пять на день я бы отвечал на бесконечные вопросы о своем здоровье и самочувствии и выслушивал длиннейшие советы и нотации, но отец был непреклонен. Он твердо решил дать сыну, то есть вашему покорному слуге, возможность устроить свою жизнь самостоятельно и ограничил переговоры одним разом в неделю.

Так вот все остальное время мой телефон лежал себе тихо — мирно, где-то в дальнем кармане куртки и смиренно помалкивал. Но сейчас он надрывался длинной не прекращающейся трелью, не люблю, знаете ли, ставить в качестве звонка всевозможные треки, как это сейчас модно. Ну, вот такой вот я не современный ничего не поделаешь.

А будильник, между прочим, показывал ровно 4.50. и поднимать меня ранее семи часов не собирался. До появления моего нового знакомого, да что там теперь можно сказать даже приятеля — молочника оставалось еще минут десять. Безобразие в общем.

До конца еще не проснувшись, я словно на автопилоте, неохотно выбрался из-под одеяла и проковылял в прихожую. Некоторое время копался в карманах, мучительно пытаясь нащупать вредоносный аппарат. Наконец нарушитель спокойствия был обнаружен, схвачен и поднесен к уху.

— Удальцов? — поинтересовался прибор строгим голосом Иванова И.И.

— Так точно — весь сон мигом слетел, и я привычно вытянулся по стойке смирно.

— Давай быстренько собирайся и бегом в отдел — тоном, не терпящим возражений, заявил начальник и отключился.

Вот так-то братцы, гражданским людям, это, наверное, трудно понять и принять, но приказы не обсуждаются, а выполняются причем быстро и четко.

Времени на то, чтобы наспех умыться, натянуть форму и выбежать во двор, ушло минут десять не больше. У калитки уже на бегу поздоровался с мирно о чем-то беседующими Кареном и Акулиной Васильевной. Избегая лишних расспросов, пулей пролетел по улице, проскакал по оврагам и буеракам, сокращая дорогу и вскоре, даже не запыхавшийся, (сказалось спортивное прошлое) стоял у крыльца гор отдела.

Вот интересно они, что никогда отсюда не уходят? Ну ладно пес, ему может и идти то некуда, ну а начальник? Тоже здесь живет?

— Неплохо — подытожил Иван Иваныч, бросив короткий взгляд на часы.

Сидящий, рядом с ним на ступеньках Узюм по своему обыкновению не сказал ничего, только одобрительно махнул хвостом.

— Пойдем Емельян, дело есть — шеф не стал тянуть кота за хвост (да простит меня Баюн) и шагнул в прохладное нутро милицейского здания, жестом призывая следовать за собой — кража у нас.

— Ого, это, что-то новенькое — подумал я — судя по реакции Иваныча дело из ряда вон выходящее, или я все-таки что-то про тихий захолустный Засарайск не знаю?

— Муромцев позавчера отпросился на пару дней, на рыбалку — между тем продолжил начальник горотдела — поэтому вместо него в группу включаю тебя. Сейчас подъедут эксперт и дознаватель и выдвигайтесь к музею. Там вас встретит заведующая Галина Андреевна и введет в курс дела. Ты ее сразу узнаешь, выдающаяся женщина, между прочим, заслуженный деятель культуры. Бюст у нее пропал, представляющий высокую культурную ценность. Короче, действуй, как учили: осмотр места происшествия, сбор улик и вещьдоков, установление и опрос свидетелей, ну и обход прилегающего жилмассива. Все как положено. Понятно? Ах да, оружие не бери. Ни к чему. Стрелять там все равно не в кого.

— Понятно.

Чего уж тут непонятного, да все пять лет своего обучения, курсант института МВД Удальцов буквально спал и видел, что окажется в подобной ситуации. Жаль только пистолет с собой брать не велено, а то так и представляю: милицейская машина под спецсигналом, летит на место преступления, и мы такие суровые и не покобели..., тьфу, то есть непоколебимые. Я весь вооруженный и решительный, обязательно седой, мудрый дознаватель и деловитый эксперт-криминалист с чемоданчиком. Эх, романтика!

Впрочем, открывать начальству свой романтический настрой я не торопился, вместо этого напустив на себя деловой вид, зашагал в свой кабинет. Извлек из ящика стола кожаную планшетку, оставшуюся от предшественника, сдул с нее пыль. Вот это я вам скажу Вещь! Знаете, в фильме "Хозяин тайги" главный герой-участковый Сережкин, с такой ходит, видели? Вот! Не то, что эти новомодные папки и органайзеры.

Укомплектовавшись всем необходимым, вышел на улицу. У крыльца уже погромыхивал движком серо-синий милицейский УАЗик под открытым капотом, которого возился неразговорчивый плечистый мужик лет тридцати пяти — сорока, с погонами прапорщика.

— Ну и где группа?

Наконец-то вот и она. Ну, эксперт понятно — Семен Исаакыч, приветливо поздоровался за руку со мной и водителем, закинул на заднее сиденье чемоданчик, уселся сам, нахохлился и кажется, даже задремал.

А вот дознаватель оказался мало того, что женского пола, так еще и примерно одного со мной возраста. Невысокая, стройная, даже хрупкая, с коротко остриженной, кудрявой, огненно рыжей шевелюрой и огромными, зелеными как у Баюна глазищами. Вместо формы на ней были сильно обтягивающие симпатичную фигурку джинсы и какая-то легкомысленная кофточка. Мда, вот тебе и старый — мудрый руководитель опергруппы.

Девица окинула меня оценивающим взглядом, фыркнула как кошка и повернувшись к вышедшему следом шефу, бросила: "Иван Иванович, а, что поопытней никого нет?"

— Оля — Иванов погрозил ей пальцем и грозно нахмурил брови — а ну марш в машину, поговори еще мне.

— Младший лейтенант Муромцева — представилась мне нахалка и полезла в машину.

— Удальцов — буркнул я в ответ и разместился рядом с действительно задремавшим экспертом. Слова девушки меня сильно задели, а потому особо любезничать не хотелось. Тоже мне королева. Сама то, поди еще моложе меня. И вообще, какое она имеет право.... Хотя надо сказать мне такие вот девчонки нравятся, не такие вредные конечно, внешность имеется ввиду. Муромцева значит, ну конечно, а я-то думал, кого она мне напоминает?

— Саша, мы едем или нет? — продолжала вредничать угнездившаяся на переднем сиденье дознавательница — сколько можно ждать?

Прапорщик Саша с грохотом захлопнул капот, ловко запрыгнул на водительское сиденье, УАЗ рыкнул движком и покатил по еще сонным улочкам Засарайска, навстречу новому дню и моему первому настоящему делу.

Городской музей располагался минутах в десяти неспешной езды от отдела, на центральной площади города в старинном особняке. До революции как любезно пояснил мне окончательно проснувшийся к этому моменту эксперт, в этом здании размещалось не то дворянское, не то купеческое собрание.

Галина Андреевна размещалась рядом с музеем. Вот уж действительно, выдающаяся женщина. Если уж, какой-то бюст у нее и пропал, то явно не тот, каким наградила ее мать природа. Этот точно был на месте и сразу бросался в глаза. При виде такой красоты, наш водитель ударил по тормозам, восхищенно крякнул и пригладил пальцем пшеничного цвета усы, а Семен Исаакович запнулся на полуслове, восторженно уставившись на культурную деятельницу.

К счастью ни на меня, ни на дознавателя монументальные прелести заведующей музеем особых впечатлений не произвели, так что, по крайней мере, пятьдесят процентов опергруппы остались в работоспособном состоянии.

Мы дружненько выскочили из машины, и не сговариваясь приступили к своим обязанностям. Пока Муромцева копалась в папке, выуживая протокол осмотра места происшествия, и изучала фронт работ, я незамедлительно приступил к первичному опросу потерпевшей.

Увы, особых результатов опрос не дал. В перерывах между рыданиями стенаниями и хватаниями за сердце, расположенное где-то глубоко под вышеупомянутой выдающейся частью могучего тела, научной работницы, мне было поведано следующее.

Вчера в 19.00 заведующая музеем по совместительству являющаяся: экскурсоводом, бухгалтером, архивариусом, и всем прочим, кому там еще положено работать в подобных учреждениях, гражданка Борисюк (в миру именуемая Галиной Андреевной), как обычно закрыла дверь, закрывалась она на навесной, "амбарный" замок, и передав ключи сторожу-кочегару гражданину Горынычу (Федору Абдурахмановичу), обитающему здесь же в небольшом флигельке-котельной, отправилась домой. На мой вопрос о сигнализации заведующая ответила недоуменным взглядом, мол про такое чудо техники она конечно слышала, но здесь этого нет, да и не было до сиих пор необходимости. Вот так-то граждане, воистину права народная мудрость: "Пока гром не грянет, мужик (как оказывается и баба тоже) не перекрестится".

Разбудил ее, как и меня, телефонный звонок. Странный голос, очень похожий на человеческий, но какой-то замогильный, как будто с того света, промычал нечто нечленораздельное, и на этом общение заведующей с загробным миром, прервалось. Движимая нехорошими предчувствиями дама наспех собралась, (некий беспорядок в одежде и прическе, потерпевшей действительно присутствовал, не думаю, что она всегда ходит по улице в домашних тапочках) и поспешила к музею. К ее величайшему ужасу, входная дверь в особняк была распахнута настежь. Отсутствовала главная достопримечательность — семидесятикилограммовый бронзовый бюст отца-основателя города купца Калашникова (да, да не удивляйтесь молодой человек, того-самого о ком упоминает в своем нетленном произведении великий М.Ю. Лермонтов), отлитый в 18... году, знаменитым скульптором Щукиным-Осетровым и подаренный оным ваятелем городскому собранию города Засарайска в день его двухсотлетия.

В этом месте собственно рассказ был закончен, плавно перейдя в бурные продолжительные рыдания, и я принялся вдумчиво "переваривать" полученную информацию.

Так, вопрос первый, каким образом злоумышленник открыл дверь? Эксперт нужен!

К счастью, Семен Исаакович уже пришел в себя и развил бурную деятельность, старательно пытаясь привлечь внимание рыдающей Галины Андреевны и периодически ревниво косясь на выбравшегося из машины, лихо по-гусарски подкручивающего усы, принимающего геройские позы, прапорщика Сашу.

С его слов выяснилось, что замок не был взломан, а выдернут вместе с пробоем, причем самое странное никаких следов воздействия фомкой, топором или чем-нибудь подобным не было и в помине.

Вопрос второй, где был сторож? И самое главное, где он сейчас? И вообще жив ли? От последнего вопроса меня бросило в пот, позабыв обо всем я бросился во флигель — кочегарку, ожидая увидеть там самое страшное.

В сторожке никого не было, ни сторожа, ни его трупа, ни следов борьбы. Следы застолья были, а следов борьбы не было. Но пиршество, судя по всему, было бурным и обильным, хотя не очень разнообразным. Валяющихся под столом пустых бутылок я насчитал две штуки, на столе два стакана и наполовину опустошенная трехлитровая банка маринованных огурцов, очевидно использовавшихся в качестве немудрящей закуски.

Пока рыжая дознавательница описывала царящий в каморке беспорядок, водитель утешал рыдающую на его широком плече музейщицу, а эксперт, тихо страдая, старательно осыпал все вокруг специальным магнитным порошком, собирая отпечатки пальцев на всевозможных пригодных для этого поверхностях, я приступил к поиску тела гражданина Горыныча.

Поиски продолжались недолго. Стоило только обойти флигель с другой стороны, как искомое тело было обнаружено вольготно возлежащим лицом вниз в подзаборных лопухах. В правой руке сторожа, был крепко зажат мобильный телефон, в левой — непочатая бутылка водки. У изголовья бдительными сфинксами восседали два донельзя грязных и ободранных бродячих кота, с совершенно бандитскими мордами лица, нет, точнее, просто мордами. При виде сотрудника милиции хвостатые уркаганы, недовольно фыркнули и поспешили скрыться, оставив охраняемый объект в полное мое распоряжение.

Аккуратно взяв безвольно обмякшую тушку Федора Абдурахмановича за плечо, я развернул его физиономией к бездонно — синему небу и ....

"Вот ты где мне попался рыбий глаз". Передо мной лежал, сладко причмокивая во сне губами, мой должничок. Ага, тот самый "помятый гражданин", обещавший помочь мне раскрыть "очень страшное преступление".

Вдвоем с водителем мы ухватили так и не проснувшегося музейного сторожа под белы рученьки и за грязны ноженьки (угадайте кому досталось последнее), доволокли его до УАЗика и раскачав как следует (каюсь по моей просьбе, не мог отказать себе в маленьком удовольствии) зашвырнули в "кандейку". Опрашивать его на месте, сами понимаете, занятие бесперспективное, а вот как протрезвеет тогда другое дело. Уж очень много вопросов к этому типу должно быть у дознавателя, да и я, честно говоря, хотел бы поинтересоваться на каком основании он оставляет в дураках молодых, начинающих сотрудников милиции.

* * *

Надо ли говорить, что опрос свидетелей ничего не дал? Да и откуда им взяться свидетелям. Между прочим, удовольствие то еще, в воскресный день ходить в шесть утра по домам мирных, ничего не подозревающих граждан и задавать глупые вопросы: "А сегодня ночью вы ничего подозрительного не видели? А может быть слышали? Ах, нет, ну извините". Столько нового о себе узнаешь. Нет, открыто в глаза конечно никто ничего не говорил. Ну как же, власть все-таки, человек при исполнении. Но представляю, какими нелестными эпитетами награждал разбуженный ни свет, ни заря в свой законный выходной обыватель всю милицию вообще и меня как ее представителя в частности, возвращаясь обратно в кровать. Кое, что все-таки удалось расслышать.

В общем, пока я. облаиваемый всеми окрестными псами и наверняка обругиваемый их хозяевами, таким образом, совершал подворовый обход, младший лейтенант Муромцева успела закончить осмотр места происшествия, принять решение о возбуждении уголовного дела, признать гражданку Борисюк потерпевшей и допросить ее в этом качестве. Короче сделала все, что требовал от нее УПК. Больше нас на площади ничего не задерживала и наша опергруппа, загрузившись в УАЗик, покатила обратно в отдел.

Сидя на заднем сиденье рядом с грезящим о чем-то большом и прекрасном Исакычем, и не без некоторой доли злорадства, слушая как на поворотах за спиной, с грохотом перекатывается по тесной "кандейке" бесчувственное тело гражданина Горыныча, я размышлял. О чем размышлял? Спрашиваете тоже, да о преступлении конечно, о чем же еще.

По моему скромному разумению раскрыть это дело было, ну скажем так раз плюнуть. Всего и делов, дождаться пока сторож протрезвеет и обретет человеческий облик, а с ним и возможность более — менее внятно излагать свои мысли. А там уже все станет на свои места. С кем-то же он пил? Стаканов на столе было два? Два. Вот собутыльник, скорее всего и украл бюст купца Калашникова. Одно только непонятно, зачем злоумышленнику семидесятикилограммовый кусок бронзы, представляющий ценность разве, что для какого-нибудь краеведа. Хотя... Потерпевшая говорила помниться, что ему триста, нет вроде как около двухсот лет. Так, может, я ошибаюсь, и он действительно представляет величайшую художественную ценность. Черт, надо было поподробней расспросить Галину Андреевну об этом Щукине — Осетрове, вдруг действительно какой-нибудь великий ваятель и его произведения где-нибудь на аукционе в Солсбери с молотка за миллионы уходят? К стыду своему должен признаться в скульпторах и художниках я слабовато разбираюсь. Если уж закрашенная черной краской геометрическая фигура огромных деньжищ стоит, а тут бюст. Хм, так это ж тогда почти преступление века получается, ну хорошо пусть не века, но все равно, дело очень резонансное. А если мы его раскроем.... Это ж ого-го! Может даже орден дадут. Посмертно. Не, ну че сразу посмертно — то. Да и пусть даже не орден. Хотя бы почетная грамота, тоже неплохо.

Мои тщеславные мечтания были грубейшим образом прерваны визгом тормозов. Приехали. Легко выпорхнув из УАЗа, Муромцева скрылась в здании гор отдела, предоставив нам самим выволакивать из машины пьяного сторожа. Исакыч тоже ловко отмазался, мол, не экспертское это дело всяких алкашей на себе таскать. Да и вообще, где вы видели еврея — грузчика? Вот и пришлось нам с Сашей вдвоем вынимать уже начинающего подавать первые признаки жизни, но все еще неспособного передвигаться самостоятельно Федора Абдурахмановича из кандейки и волочь его в дежурку.

Дождавшись, пока недовольный Кулебякин, которого наш приезд, видимо, отвлек от очередного бутерброда, под опись примет у нас недвижимое (тело) и движимое (содержимое его карманов) имущество гражданина Горыныча, ваш покорный слуга направился в свой кабинет. Ближайшие пятнадцать минут были посвящены составлению, как, по-моему, так совершенно бесполезной, но жизненно важной, по мнению нашей дознавательницы, справки о подворовом обходе.

А сразу после этого мне представилась "уникальная" возможность изложить свои "гениальные" соображения начальству. В том смысле, что Иван Иваныч вызвал к себе "на ковер" всю нашу группу, практически в полном составе.

Вопреки опасениям мою версию преступления и план его раскрытия товарищ Иванов высмеивать и критиковать не стал, выслушал внимательно и несколько раз даже благосклонно кивнул, в знак одобрения и согласия. В отличие от него дознаватель была настроена более скептично, по крайней мере, в части касающейся мотивов преступления, о чем она не преминула заявить во всеуслышание.

— Пф-ф-ф. Ерунда это все — самым, что ни наесть издевательским тоном фыркнула эта рыжая "заноза" — может нам еще погранцов и таможенников ориентировать, чтобы на границе перехватили? Тоже мне, великий шедевр нашел. Из банальной кражи цветного металла, преступление века решил сделать. Тоже мне сыщик. Наверное, сторож его и пропил, этот бюст.

Я почувствовал, как мое лицо наливается краской и уже мысленно подбирал слова, чтобы поставить нахалку на место, но зарождающуюся перепалку в корне пресек начальник.

— Так! — хлопнув ладонью по столу, негромко, но веско заявил он — Емельян, остынь, а то красный как помидор, от лица вон прикуривать можно. А ты Ольга скажи-ка мне, сколько в нашем городе пунктов приема лома цветных и черных металлов?

— Ну, э-э-э... — замялась Муромцева.

— Вот то-то, что э-э-э. Так я тебе докладываю. Ни одного. Последний в прошлом году закрыли потому, что не-рен-та-бель-но. Понятно? Нерентабельно. Вывозить не на чем. Автомобильного сообщения как ты знаешь, у нас с областью нет, а если по железной дороге так это должен быть как минимум вагон. Такого количества металлолома во всем нашем Засарайске не наберется. Так, что товарищ младший лейтенант, прежде чем выдвинуть версию надо ее хорошенько проработать. Теперь Удальцов, то — что касается твоих предположений. В принципе, мыслишь ты в правильном направлении. Но... — Иван Иваныч выдержал эффектную паузу — насчет великого шедевра я тоже очень сильно сомневаюсь. Так что мотивы преступления для меня пока загадка. Думайте! И работайте со сторожем.

Легко сказать, "работайте со сторожем", а как с ним работать то, если он не то, что слова сказать, глаза открыть не в состоянии. Минут десять я безрезультатно крутился возле решетки, за которой покоился нетрезвый организм гражданина Горыныча. Затем, решив, что есть время позаботится о собственном организме, и отпросившись у начальства, отправился домой, завтракать.

Акулина Васильевна встретила меня горячим чаем с медом и пирогами. Она внимательно выслушала недлинное повествование о сегодняшнем происшествии, посокрушалась и жалостливо поохала, сочувствуя страданиям несчастной музейной работницы, и даже обещала помочь, чем сможет в моем нелегком труде по восстановлению правопорядка на вверенной территории. Впрочем, этим ее обещаниям я тогда не придал никакого значения. Ну, сами посудите, чем может старушка — "божий одуванчик" помочь в раскрытии преступления? Так разве, что где-то, что-то услышит и мне расскажет. Старушки они ведь такие, целыми днями сидят на лавочках и сплетничают между собой, а вдруг среди этих сплетен и перессуд и проскочит маленькая крупица полезной информации. Еще на лекциях в институте, наш преподаватель криминалистики иногда любил задать вопросец с подковырочкой, типа: "кто лучший друг толкового участкового?". И окинув взглядом безмолвствующую в ответ аудиторию, сам себе отвечал: "лучший друг настоящего участкового — бабушка — пенсионерка на лавочке у подъезда. Она все видит, все слышит, все помнит. Надо лишь только уметь найти к ней правильный подход".

А тут и подход искать не надо. Акулина Васильевна ко мне как-то сразу с первого дня стала относиться как к родному. Настолько сильна в этой доброй, одинокой женщине потребность о ком-то заботиться.

И не надо думать, что я вот такой вот беспринципный тип, цинично пользуюсь добрым расположением старушки. Ничего подобного. Просто я тоже к ней очень хорошо отношусь, ну вроде, как будто это моя родная бабушка. Вот честное слово не вру. И объедать небогатую пенсионерку тоже не собираюсь. Наоборот, мы договорились, что со своей зарплаты буду отдавать ей деньги необходимые для моего прокормления. Она конечно и слышать об этом сначала не хотела, пришлось пойти на шантаж, пригрозить, что совсем откажусь от ее угощений.

В общем, на работу ваш покорный слуга вернулся часа через два, и был встречен радостным известием. "Клиент" созрел и был готов давать показания. Оставалось лишь извлечь его из КАЗа и придерживая, поскольку ноги слушались Федора Абдурахмановича весьма неохотно, привести к себе в кабинет.

Пока я рылся в планшетке в поисках ручки и чистого листа бумаги, музейный сторож скромно сидел на стуле напротив и с неизбывной тоской и скорбью взирал на стеклянный графин, стоящий на моем рабочем столе. Увы, сосуд был пуст, если не считать паутины на дне и деловито снующего по ней паука.

Ход беседы с гражданином Горынычем пересказывать не буду, поскольку процедура эта была до ужаса нудной и протокольной, и что хуже всего совершенно бесперспективной. Скажу только одно, никаких подробностей вчерашнего вечера вытрясти из него мне не удалось. Сплошные "тут помню, тут не помню". Если уж совсем коротко, поведанная сторожем история выглядела так: вечером, в субботу, Федор Абдурахманович находился на своем рабочем месте и страдал от страшнейшего похмельного синдрома (надо сказать, что состояние это, последнее время, было для него делом обычным, но от этого не менее мучительным). И вот на пороге сторожки появился — ОН. Спаситель! С тремя бутылками "лекарства" и банкой соленых огурцов. На этом связные воспоминания гражданина Горыныча заканчивались. В памяти остались лишь их жалкие обрывки. Помнил лишь частично начало самого процесса "лечения", и тот ужасный момент, когда вдруг обнаружил открытую дверь охраняемого объекта. Он успел лишь набрать номер своей начальницы, рассказать ей обо всем (именно этот его монолог Галина Андреевна приняла за зов потусторонних сил), и очевидно от сильных переживаний лишился чувств. Увы, ни имени, ни фамилии неизвестного "спасителя" я от него так и не добился. Тщетно допрашиваемый старательно морщил лоб, вспоминая (ну, или, по крайней мере, делая вид, что вспоминает) ничего у него не получалось. Кстати про нашу с ним предыдущую встречу и тридцать рублей полученные за помощь в раскрытии "страшного преступления" Федор Абдурахманович тоже благополучно "позабыл". В ответ на все мои намеки он лишь удивленно хлопал честными глазами и уверял, что ничего подобного не было, да и быть не могло, поскольку видит меня сегодня в первый раз.

В общем, когда спустя два часа подолбных переливаний из пустого в порожнее, в кабинет заглянула дознаватель, в деле раскрытия кражи из музея я не продвинулся ни на шаг.

Оставив музейного сторожа по его обыкновению мучаться похмельем, любоваться пустым графином и размышлять о своей дальнейшей судьбе, мы вышли в коридор и устроили коротенькое совещание.

— Ну и что теперь делать? — выслушав мой рассказ о ходе расследования, тряхнула кудрявыми локонами Муромцева — надо, чтобы еще посидел, может чего вспомнит всетаки, хотя бы приметы какие — нибудь. Отпускать его нельзя, он же опять нажрется, а мне его еще на протокол допрашивать.

— Так давай его обратно в КАЗ закрою — предложил я — а мы пока пообедаем сходим.

— Да ты, что. Его Кулебякин обратно не примет. Больше трех часов прошло. По закону неположено. Он же знаешь, как прокуратуры боится?

— Вот блин. И как быть? Не могу же я с ним до вечера здесь сидеть, мне еще в музей надо с заведующей переговорить. Может, к себе его пока заберешь? Допросишь как раз.

— О чем допросишь? Чего он мне скажет: "тут не помню, там забыл"? — недовольно фыркнула Ольга — есть другая идея, получше. Есть у нас на первом этаже каморка, там уборщицы свои швабры, ведра и все такое хранят. Она снаружи на ключ закрывается. Вот туда его и спрячь, а мы через пару часов придем и продолжим работать.

— Это мысль! — не знаю почему, но предложение этой рыжей авантюристки на тот момент мне показалось очень удачным — а где ключи?

— В дежурке на гвоздике висят. Я отвлеку дежурного, а ты потихоньку их заберешь. А потом обратно повесим. Сможешь?

— Смогу, конечно! Чего тут не смочь!

Операция по изъятию ключей прошла "на раз". Пока Ольга что-то мило щебетала и строила глазки совершенно растаявшему, от внимания красивой девушки, Кулебякину, я бочком-бочком протиснулся в помещение дежурной части и незаметно снял связку с гвоздика, благо висели они у самого входа. Ну а дальнейшее было делом техники. Мы отвели Горыныча в каморку уборщиц, пообещав, что вернемся через пятнадцать минут, благополучно заперли его там и с чистой совестью отправились обедать.

* * *

Акулина Васильевна налила мне огромную тарелку ярко красного, с вкраплениями свежей зелени, островками мясных кусочков и янтарными кружочками жира, одуряюще ароматного борща, щедрой рукой бухнула туда добрых полстакана густейшей сметаны, и дав возможность проглотить пару ложек вкуснейшего варева, прямо в лоб огорошила неожиданным заявлением: "кушай Емелюшка, да пойдем. Нашла я твоего супостата".

— Кха. Гхм — обжигающе горячая вкуснотища комом встала у меня в горле, вызвав приступ мучительного кашля.

— Вот дура старая! — всплеснула руками Бабакула — едва не угробила мальчонку! Ты сынок не спеши так, ешь с расстановкой, никуда он от нас не уйдет.

— От нас? — я снова поперхнулся и закашлялся — кто не уйдет? Куда пойдем?

— Пока все не сьешь ничего больше говорить не буду — безаппеляционно завила старушка, и действительно не смотря на все мои попытки, вытянуть из нее хоть слово, до самого конца обеда ничего не сказала.

Надо ли говорить, что тарелка борща была проглочена моментально и уже через пять минут, я был готов следовать за своей домовладелицей. Однако Бабакула была непреклонна, и пришлось еще выпить пару чашек чая с ватрушками, прежде чем мы, наконец, вышли из дома.

— Поспрошала я значитца у соседок своих — рассказывала мне по пути Акулина Васильевна — а Митрофановна и говорит, так и так, мол, видала его, окоянного. Под самое утро уже. Бессоница у нее, понимаешь, встанет ранехонько, еще до петухов, и сидит бывало-че у окошка, ночи то нонче белые. А тут как раз энтот с мешком...

— А кто такой?

— А про то Емелюшка, она тебе сама расскажет. Вот почитай пришли уже. Только ты громче говори, а то слухом она слаба стала, и с чего бы это? Всего-то сто восемь годочков ей, Митрофановне-то.

Угу, правда, что. И счего бы это? Всего сто восемь лет. Молодуха. Практически невеста.

Рубленный из потемневших от времени круглых бревен домишко, к которому мы пришли, был не велик и далеко не молод, наверное, даже постарше своей хозяйки, но всетаки выглядел ухоженным. Аккуратно крашенный, не высокий, штакетниковый забор, смазанная не скрипучая калитка, и расписанные ярким узором ставеньки на окнах, придавали ему очень даже нарядный вид. Ни дать, не взять, сказочный теремок. И сама хозяйка была под стать своему жилью, опрятная пожилая женщина которой с равным успехом можно дать и шестьдесят, а можно и все сто. Помните бабушку — расказчицу из сказок режиссера Роу? Вот. Значит, можете ее себе легко представить. Точная копия. Даже говорит также.

— Вот Митрофановна, привела я к тебе участкового нашего. Не смотри, что парень молодой, хватка у его знашь какая, у-у. Ни один бандит не сбежит. Ты расскажи Емельян Николаичу, чего видала — после недолгих приветствий, начала "допрос" Акулина Васильевна.

— Ии, милай! Дык я много чего видала. Вот помнится, в двадцатом годе приезжал к нам... — нараспев начала излагать свежеобретенная свидетельница и мечтательно улыбнулась — эх молода я была, ядрена. Кровь с молоком. Постой, а ктож-то был? Дай Бог памяти....

Нее, граждане, мне так далеко не надо. Интересно конечно, кто там приезжал в двадцатом годе и насколько "ядрена" была глубокоуважаемая рассказчица, но все-таки, дело, прежде всего.

— Бабушка, бабушка — вынужден я был прервать предавшуюся игривым воспоминаниям Митрофановну — вы меня, конечно, извините, но давайте лучше про сегодняшнее утро поговорим.

— Сегодня? А чего сегодня то было? — свидетельница поглядела в потолок, пожевала губами и без подготовки выдала — так, то Ондрюшка был.

— Стоп. Какой Андрюшка? Куда он шел? У него при себе, что-то было?

— Какой Ондрюшка? Да вестимо какой — непутевый. Матвей Феофилыча сынок. А шел он к лесу. И мешок при ем был. Да мешок был.

— Тяжелый мешок-то?

— А Бог его ведает, тяжелый аль нет. Ему шалопуту, что легкий, что тяжелый все одно, как пушинку взял да понес. Силушкой то Господь не обидел, весь в родителя свово. Матвей то мущщина виднай, по молодости бывало-че для шутки ради коня на скаку за задню ногу хвать, да и держит. А у их вся порода почитай такая. От деда, прадеда повелось, телесами велики, да умом просты. Один Серафимушко видать не в мать, не в отца, а заезжего молодца удался, сам хлипкой, а умом востер....

Вот как! Значит, в Европе все дороги ведут в Рим, а у нас в лес. Очень интересная история. Кажется, даже догадываюсь, куда направился злоумышленник. Вот только зачем он бюст туда поволок? Надо сначала во всем самому разобраться, а потом уже начальству докладывать. С этими мыслями я быстро распрощался с бабулями и бросился к выходу.

— Емеля постой, ты куда так быстро? — уже у самой калитки меня окликнула Акулина Васильевна.

— Сейчас в отдел, пистолет возьму и в лес.

— Свят, свят — всплеснула руками старушка — а это то зачем? Нешто Андрюшку стрелять будешь? Он виноватый конечно, только зачем же так, строго-то. Он парень тихий, безобидный, а ты стрелять его. Да и не пустят они тебя с пистолетом.

— Кто они? — я резко "тормознулся" и удивленно уставился на Бабакулу.

— А то, ты не знаешь — хитро улыбнулась она и тут-же перешла на деловой тон — ты вот, что. Одному тебе там не управиться. Я с тобой письмецо передам, найдешь там Митрича, отдашь ему. Чай мне-то не откажет, подсобит тебе по старой памяти, он ведь из ваших.

— Э-э-э. А каких наших?

Но Акулина Васильевна уже меня не слушала, что-то бормоча себе под нос, она быстро засеменила вперед.

* * *

Уже через полчаса ноги послушно несли меня по знакомой дороге к волшебным воротам, а голова между тем обрабатывала полученную сегодня информацию. А уж тут было, что обрабатывать, поверьте мне. Ведь, что мы имеем на текущий момент. Некий житель Засарайска по имени Андрей, зная слабости гражданина Горыныча и умело на них играя, выводит музейного сторожа из строя, затем путем взлома запоров, проникает в охраняемое им помещение, тайно с непонятной, но явно корыстной целью похищает бронзовый бюст купца Калашникова и зачем-то тащит его в лес. Куда именно? Да в Заворотье конечно, больше некуда. Зачем? Понятия не имею. Стоп! Отчество папаши этого Андрея как? Феофилыч! И Серафимушка, который не в мать, не в отца.... Так вот оно значит, что! "Племяш Андрюха"! Нет, в этом городишке мне определенно нравиться. Такое ощущение, что здесь все жители друг друга знают, и как минимум половина из них состоит друг с другом в родственных связях. Но самое забавное даже не это. Самое забавное, в том, что в кармане у меня лежит записка, которую моя домовладелица Акулина Васильевна передает в Заворотье некоему Митричу. Который "из наших". Что бы это все значило?

Мучимый вопросами я сам не заметил, как добрался до ворот. Произведение деревянного зодчества оказалось на месте и пропустило меня беспрепятственно. Вот тоже, кстати, интересно. А если бы я с табельным оружием был, как бы они меня не пропустили? Обыскивать что ли будут? И откуда Бабакула знает про такие подробности? Вот тоже еще вопросы без ответов. Да ладно с этим потом разберемся, сейчас главное на Вепруса опять не нарваться. Да и Митрича надо как-то найти. Его точного адреса старушка не сказала. Впрочем, есть у меня здесь пара друзей — приятелей, может они подскажут.

Первым решил навестить Баюна. К сожалению, его на месте не оказалось. Минут пятнадцать я стоял под дубом, звал мохнатого по имени, даже кис-кис кричал. Все бесполезно. Ушел кудато по своим кошачим делам. Может мышей ловить, а может в библиотеку, кто его знает?

Зато Карен был дома, копался потихоньку на своих грядках. Моему приходу он обрадовался. Усадил за стол, накормил до отвала. Я в принципе и не голодный был, но перед неумолимым напором кавказского гостепримства устоять не смог. Хорошо хоть дальше идти пешком не пришлось, довезли со всем комфортом прямо до ворот нужного мне хутора.

* * *

Телега, погромыхивая на кочках и ухабах, подкатила к запертым воротам Стольного града.

— Ну, вот и приехали. Тпру-уу, милая — Митрич натянул поводья, останавливая колымагу, спрыгнул на землю и огляделся — чего тут стряслось то опять? Эй, служивые отворяйте! Чего заперлись среди бела дня.

Знакомство с этим не разговорчивым, серьезным дядькой лет пятидесяти, произошло просто и буднично. Жил он как я уже говорил на небольшом хуторке, километрах в пяти от здешней столицы. Оглядев мою новенькую форму, прочитав Бабакулину записку, и выслушав рассказ о случившемся в Засарайске происшествии, он хмыкнул, сочувственнно покачал головой и ни слова не говоря, отправился собираться в дорогу.

Во время недолгого путешествия со мной он почти не разговаривал, на вопросы отвечал односложно, а то и вовсе отмалчивался. Да и мне, честно говоря, разговаривать не особенно хотелось. Разморенный от обильного угощения у Карена и уставший от беспрерывной беготни, (шутка ли, с пяти часов утра на ногах) я вскоре задремал и проснулся, только когда наше немудренное транспортное средство подкатило к бревенчатой городской стене.

Вот только ворота оказались заперты изнутри. На громкие призывы моего спутника появилась пара седобородых стражников с угрожающего вида секирами на длинных древках. Впрочем, надо отдать им должное узнав Митрича, в город нас запустили без задержек.

Они же и поведали нам о том, что неуемное Чудо Юдо совершило очередное преступление. На сей раз оно окончательно перешло все границы дозволенного, похитив царскую дочку и сейчас на главной городской площади донельзя возмущенный такой наглостью Вепруса, царь-батюшка готовиться покарать монстра. Ну не сам конечно карать будет, а руками своего верного слуги — казначея Митрофана, коего в данный момент обитатели Стольного града всем миром провожают на честный бой с чудищем.

Заправлял на площади высокий, худой старик с длинной окладистой бородой и в царской короне, криво сидевшей на лысой голове. Завидев нас, он совершенно по-свойски кивнул моему спутнику: "Здорово Митрич". — Здравствуй царь батюшка — ответил мой провожатый и поинтересовался — никак воевать собрались? А я вот тебе специалиста привез.

— Энтот что ль? — Кощун окинул меня скептическим взглядом и категорично заявил — не, не пойдет. Хлипкай больно. Тут стать мужеская нужна, мощща, силищща, а ентот видно каши мало ел. Так, что Митрофанушка как не крути, а акромя тебя на супостата идти, да Забавушку выручать, некому. На тебя одного надежа.

Честно говоря, даже обидно стало. Нет, конечно, обряжаться в средневековые железяки, идти на какого-то там супостата и кого-то там выручать у меня не было никакого желания, но столь низкая оценка моих бойцовских возможностей задела за живое.

Я критично оглядел "счастливого" соперника.

Мда, что вам сказать? Кроме огромного, объемистого живота никаких других признаков "мощщи" и "мужеской стати" я в нем не разглядел. Ни одна из доброго десятка принесенных слугами кольчуг на это пузо не налезла.

Ха, еще бы, с таким багажом не на честный бой, а на почетен пир хорошо выходить.

Некоторое время заворотный царь с досадой наблюдал за безуспешными попытками придать казначею более или менее воинственный вид, сплюнул почесал затылок, хлопнул себя по лбу и велел "принесть латы, давеча заморским рыцарем оставленные".

Несколько слуг бросились в оружейную, приволокли оттуда кучу всевозможного железа и стали суетиться вокруг будущего непобедимого воителя, цепляя на него словно украшения на новогоднюю елку, самые разнообразные элементы защитного снаряжения. Прошло минут десять, по истечении которых, "храбрец" стал похож на надраенный до блеска пузатый самовар, вместо заварочного чайника почему-то увенчанный плешивой, щекастой, испуганно хлопающей глазами, человеческой головой.

Внимательно обозрев получившееся сооружение, Кощун довольно крякнул и потер руки.

— Ну, такому богатырю и конь нужен богатырский — молвил он, и хлопнув в ладоши провозгласил — эй там! Сивку ему приведите.

Сказано, сделано. Пара седобородых дедков с неожиданной для их возраста прытью метнулись в конюшню и вывели коня. Нет, не так — КОНЯ! Честное слово, я таких только на картинках видел! Высокий, могучий, с гладкой, лоснящейся и какой-то светло-серой шкурой, под которой при каждом движении словно перекатывались стальные жгуты крепких мышц. Вот если бы лошади занимались культуризмом, этот точно был чемпионом, Шварцнегером среди коней, точно говорю.

Обозрев с высоты своего роста собравшихся зевак конь — бодибилдер, жизнерадостно оскалился, озорно подмигнул почему-то сильно побледневшему Митрофанушке и тут же попытался ухватить его зубами за ухо.

Дело оставалось за малым, соединить доблестного рыцаря и боевого коня в единое целое, создать, так сказать, единый, могучий, боевой механизм. Произвести эту операцию удалось с помощью перекладины, пары надежных веревок и десятка крепких мужиков — добровольно вызвавшихся помочь.

Весело и азартно ухватившись за концы переброшенных через перекладину веревок, они разом дернули и несчастный казначей, жалобно взвизгнув и лязгнув, взмыл в воздух, где и повис, беспомощно растопырив закованные в латы руки и ноги. Минут пять он так болтался, пока под него подводили упирающегося жеребца, а затем со всем бережением опускали в седло. Перепуганная физиономия скрылась за забралом нахлобученного на голову шлема, и герой отправился навстречу своему подвигу, сопровождаемый ликующими воплями сопровождающей его толпы болельщиков, заранее предвкушающих интересное зрелище.

Надо сказать, что идея личного участия в назревающих боевых действиях так не понравившаяся Митрофанушке, у его коня тоже особого понимания не вызвала. Судя по всему, борьба на любовном фронте, прельщала жеребца куда больше. Все время пока его готовили к смертному бою, этот непарнокопытный ловелас, самым наглым образом строил глазки Митричевой кобыле. "Дама" не оставалась безучастной к знакам внимания столь блестящего кавалера. Она фыркала, хлопала ресницами, переступала с ноги на ногу и интенсивно крутила крупом, в общем делала все, что делает женщина, пытающаяся завлечь в свои сети понравившегося ей мужчину.

Увы, два престарелых конюха, ведущих ее избранника под уздцы, были неумолимы. Сопровождаемые толпой обывателей, они вывели коня вместе с громоздящимся на его спине сооружением за городские ворота и только там отпустили. Увидев, что объект ее воздыханий скрылся из вида, раздосадованная кобыла обиженно заржала, и этот отчаянный призыв не остался неуслышанным. Уныло бредущий навстречу геройскому подвигу Сивка вдруг встал на дыбы, развернулся и во всю прыть помчался обратно, задорно взбрыкивая задом и весело погромыхивая по кочкам, вылетевшим из седла и зацепившимся ногой за стремя Митрофаном. Спасающиеся из-под конских копыт зеваки, как зайцы резво порскнули в разные стороны. Рассевшись на деревьях и заборах, они оттуда, испуганными и сердитыми воплями, приветствовали возвращение героя.

В общем, когда взбеленившегося жеребца, наконец, удалось отловить, несчастный казначей в измятых, изломанных и запыленных доспехах надпоминал самовар, перееханный танком. Раздосадованный Кощун даже не стал дожидаться, когда потерпевшего выковыряют из-под груды металлолома. Он в очередной раз плюнул, замысловато выругался, и безнадежно махнув рукой, печально удалился восвояси, сопровождаемый толпой придворных.

Представление закончилось, и нам с Митричем пора было вспомнить о цели своей поездки в Стольный град, тем более на площади делать было больше нечего. Оставив лошадь и телегу под присмотром одного из стражников мы нааправились искать похитителя купеческого бюста, тем более, что, судя по его уверенному поведению, мой спутник совершенно точно знал где находится злоумышленник. Совершенно безошибочно он привел меня к одному из обывательских домов, казалось бы, внешне мало чем отличающемся от других деревянных теремов, которыми был застроен город. Как пояснил мне Митрич, здешняя хозяйка славилась на все Заворотье искусством квасить овощи, до которых был весьма охоч искомый нами гражданин.

Мда не удивительно, что семидесятикилограммовый кусок бронзы он нес как пушинку. Я думаю, при желании он и в два раза больший вес унес бы так же легко. Огромный, выше двух метров ростом и широченный в плечах детинушка лет двадцати сидел на ступенках крыльца, печально склонив кучерявую, русую головушку и угрюмо жевал соленый огурец.

Скрипнула калитка. Детинушка поднял голову и увидел входящего во двор милиционера, тоесть вашего покорного слугу. Что было дальше? Да ничего хорошего. Парень словно узрел привидение. Он испуганно охнул, вскочил на ноги, и запустив в меня огуречным огрызком, в два прыжка заскочил в дом заперев за собой дверь.

Ну и что теперь прикажете с ним делать? Ломать запоры и врываться в чужое жилище? Ага, как-же. Вы ту дверь видели? Толстенные дубовые доски и железные петли, все такое добротное, что я даже боюсь представить какой там засов внутри. Ну, ладно проникнуть в дом можно и через окно, благо оно не закрыто, а дальше, что? Я так понимаю сдаваться добровольно "тихий и безобидный Ондрюшка" не собирается в принципе. Мой тренер по самбо не раз говаривал: "чем больше шкаф, тем громче падает". Но это когда шкаф. А пытаться "уронить" пятиэтажку? Вот, вот, а в моем случае это почти одно и то же. Надеяться на помощь Митрича не приходиться, он хоть дядька на вид и крепкий, но всетаки возраст у него уже не тот, да и вряд ли он захочет вмешаться. Значит остаеться один вариант — переговоры, вот с них, пожалуй, и начнем.

— Гражданин, откройте. Милиция! — постучав в дверь, потребовал я громко и твердо, как учили.

— Не открою! — приглушенно донеслось изнутри — нашел дурака! Вам только открой!

— Андрюха, не дури, отворяй — подключился к переговорам Митрич.

— Неа, Митрич не отворю. Знаю я их. Он опять меня к этому злыдню рыжему отведет. А он током бьется ни за что, ни про что. Больно!

— Каким еще током? Гражданин вы чего-то путаете — снова вмешался я — никто вас не тронет, обещаю! Бюст где?

— Ага, обещает он. Не верю я вам, ни капельки — не сдавался подозреваемый — какой-такой бюст? Не знаю я ничего.

— Из музея, который ты спер, гад! — не выдержав такой наглости, взорвался я — нет, ну каков нахал, он еще и отпирается.

— А этот болван бронзовый чтоли? Да здесь он, вота в сенях стоит. И не нужон он мне вовсе. Хотите, забирайте. Тока я вам дверь не открою.

Мда, задачка. Я отошел от двери сел на ступени крыльца и сбив на затылок фуражку в задумчивости потер лоб. Вот как его оттуда выцарапывать?

— Ты вот, что скажи Емельян, чего с Андрюхой делать собираешься? — подсев ко мне, негромко поинтересовался Митрич.

— Ну, по-хорошему его задержать надо как подозреваемого и доставить в отдел для допроса — ответил я — а там уж как дознаватель решит. Тут ведь не просто кража, а со взломом получается, вторая часть, отягчающие обстоятельства. Могут на подписку о невыезде до суда, а могут и в камеру закрыть. Он же скрывается от следствия.

— Да знаю я — досадливо махнул рукой мой добровольный помощник — только так ведь можно и всю жизнь ему сломать. А парень то ведь не плохой, и бюст этот проклятый, скорее всего по глупости украл.

— И как-же быть?

— Давай так. Я его уговорю, отдаст он эту железяку чертову. Купца ты в музей вернешь, начальству доложишь, мол, в лесу нашел. А парня не трогай. Понимаю, "висяк" будет и все такое. Но с другой стороны, сам посуди: ведь ущерба то никому не нанесено, экспонат на месте. Все довольны и тебе плюс. А, что "глухарь", так поверь мне, нашему отделу он статистику не испортит. Там за последнее время раскрываемость почти стопроцентная, одна завешенная стопятьдесятвосьмая погоды не сделает. А за парнем я здесь присмотрю, чтобы глупостей не наделал.

Честно говоря, от подобного заявления, я даже опешил вначале. Ну, сами посудите, откуда у простого "заворотного" хуторянина такие познания? И, что значит "нашему отделу"? Но потом вдруг вспомнились бабакулины слова о том, что Митрич "из наших" и Ильюхины, про моего предшественника-участкового, тоже, кстати, Митрича, который ушел на пенсию и пропал со всей семьей и все встало на свои места.

Раздумывал долго. С одной стороны, конечно, мой сопровождающий прав и ломать жизнь молодому парню не хочется, но с другой стороны, получается, что начинаю службу с покрывательства преступника, нарушаю закон, который призван защищать. Впрочем, было еще одно, что подтолкнуло принять окончательное решение. Я чувствовал, вот не знаю почему, но чувствовал, что если задержу Андрюху, то потеряю ту только начавшую налаживаться связь со своими новыми друзьями и знакомыми в Засарайске и в Заворотье. Нет, меня наверняка будут бояться, возможно, даже уважать, но доверять перестанут. Своим для них уже никогда не стану, а для моей работы, это очень плохо.

— Хорошо — наконец решившись, я хлопнул себя по колену и поднялся — не трону его. Только пусть вернет Калашникова, пообещает, что больше воровать и вообще ничем подобным заниматься не будет и объяснит, для чего он в это все затеял. Слово даю, что не трону.

— Ну, вот и ладушки — бывший участковый подошел к двери несколько раз бухнул в нее кулаком — эй балбес, ты все слышал?

— Слышал — после недолгого сосредоточенного сопения пробурчал в ответ горе-злоумышленник — правда, не буду больше воровать. Честно, я не хотел, просто подумал, что он там стоит и не нужен никому, пылиться только. А она очень просила принести.

— Кто она? Зачем ей бюст нужен?

— Кто не скажу. Она не велела говорить. Зачем, не знаю, сказала: "принесешь железного болвана, замуж за тебя пойду". Я принес, а она только смеялась. Не нужен мол такой, без рук, без ног.

Час от часу не легче. Одни загадки просто тянут за собой другие. Вот кто такая она? Зачем ей "болван железный", да еще с руками и ногами?

Однако придеться откладывать решение всех этих задачек на потом. Дело к вечеру, а мне еще домой возвращаться.

К слову сказать, в Засарайск я в тот день не вернулся. Слишком долго провозились с розысками и изъятием бюста. В общем, когда мы, наконец, добрались до хутора бывшего участкового, этот бесконечный, наполненый беготней и суетой день подошел к концу. О том, чтобы добираться до ворот ночью не могло быть и речи, Чудо-Юдо шарахался где-то рядом в лесу и встреча с ним в сумерках, в наши с Митричем планы по вполне понятной причине ну никак не входила, так, что пришлось заночевать в гостеприимном доме моего бывшего коллеги.

Зато утром, только рассвело, лошадь была запряжена в телегу, и уже через пару часов я был на дороге, ведущей в Засарайск. Митрич доехал до места, где лесная грунтовка заканчивается и начинается асфальт, здесь мы сгрузили многострадальный купеческий бюст. Мой спутник ни за, что не хотел появляться в городе, и потому дальше мне пришлось тащить произведение искусства на своем хребте. Похорошему, конечно, надо бы оставить вещдок в кустах, вызвать опергруппу, произвести осмотр, изъятие, но при ближайшем рассмотрении эту идею отмел сразу. Во-первых, не хочется оставлять "купца" без присмотра, мало-ли вдруг он опять кому-нибудь понадобиться? Бегай за ним потом. А во-вторых, при осмотре будет присутствовать эксперт, следы искать и все такое. Ну и чьи следы он там найдет? Правильно только участкового Удальцова, и неизвестного, гужевого транспортного средства, приехавшего откуда-то из леса, сами понимаете, при этом вся моя легенда может пойти насмарку. Так, что лучше уж я сам как-нибудь потихоньку. Тяжело. Ну ничего до Феофилычева дома не далеко, всего километра полтора будет, как-нибудь с передышками донесу, а там попрошу до отдела довезти. Думаю, старик не откажет в помощи. Блин, надо было заставить этого бугая самого тяжести перетаскивать, но нет, пожалел парня, вот и страдаю теперь за свою доброту.

К счастью долго изображать из себя вьючного осла мне не пришлось. Прошел всего метров триста, когда услышал урчание автомобильного двигателя и о чудо вскоре из-за поворота мне навстречу выкатил уже знакомый "Москвич". Машина остановилась и из открытого окна высунулась бородатая, улыбающаяся во все тридцать два зуба физиономия младшего научного сотрудника.

-Здравствуй Дедушка Мороз! — весело приветствовал он меня — тебе бороды и посоха не хватает.

— Мне много чего не хватает — буркнул я, сбрасывая со своих плеч тяжеленный мешок — здорово! Ты как здесь очутился?

— Меня Акулина Васильевна прислала. Еще вчера вечером позвонила и говорит, утром езжай, мол, помоги Емеле, у него груз тяжелый будет. Кстати, чего у тебя там? По грибы, вроде рано еще. Клад, что ли откопал?

— Ага, клад. Бери выше! Это друг мой, похищенная вчера из нашего музея главная городская достопримечательность — бюст отца основателя города Засарайска гражданина Калашникова. Между прочим, того самого, о котором писал где-то там в своих произведениях сам Лермонтов. О как!

— Да ну! А ты, значит, его нашел? Ну, ты брат крутой сыщик! — восхитился Пашка — не на полном серьезе! Всего неделю в городе, а уже вон какие дела ворочаешь. Уважаю!

— Да ладно тебе. Давай лучше помоги в машину загрузить, да в отдел отвезем, а то взмок уже его на себе переть.

Вместе мы закинули музейное имущество на заднее сиденье и уже через пятнадцать минут, скрипнув тормозами машина остановилась возле здания горотдела.

Оставив приятеля охранять вещдок я приветственно помахал рукой дремлющему на крыльце Узюму и вошел внутрь. Что меня поразило с первого взгляда, так это бледный и взволнованный, я бы даже сказал испуганный вид обычно вальяжного и меланхоличного Кулебякина. Даже предстваить себе не могу, как что-то могло до такой степени напугать доблестного сотрудника милиции. Оказалось, могло. Возле кабинета начальника на меня словно налетел рыжий, стремительный вихрь. Ухватив меня за руку и не давая прийти в себя, Муромцева поволокла меня на выход. Выскочив на крыльцо, она остановилась, покрутила головой и, узрев пашкиного "Москвича" рванула к нему, запрыгнула на заднее сиденье, зашипела: "чего стоишь? Быстро залезай, поехали!"

Мы отъехали метров сто, свернули в какой-то переулок и там дознавательница, приказав остановиться, не обращая внимания на ошарашенного Пашку, буквально накинулась на меня с распросами и упреками.

— Удальцов! Ты чего творишь? Где пропал? Тебя Иван Иваныч ищет везде, звонил на твой мобильник, телефон не берет никто, соседка только плечами пожимает, мол, ушел пропажу музейную искать. Шеф уже собрался личный состав подымать на твои поиски! В отделе вообще дурдом. Кулебякин уверяет, что там призрак завелся, всю ночь выл и грохотал. Дежурную смену перепугал до полусмерти.

— Какой еще призрак? — я просто ошалел от такого натиска — их же не бывает. Или я чего не знаю?

— Какой, какой. Он еще спрашивает! — взвилась Ольга — тень отца Федора, блин! Ключи где от кандейки?

— Кандейки? — промямлил я и тут вспомнил. Мама дорогая! У нас же гражданин Горыныч, запертый в темноте со швабрами и тряпками почти сутки сидит! А ключи вот они, у меня в кармане! Конечно, взвоешь тут и загрохочешь. И Кулебякина можно понять, жуткое дело, наверное, среди ночи такое услышать.

— Вспомнил, наконец! Надо выпускать его срочно, так, чтобы никто не видел и придумывай, что ты Иванову говорить будешь.

— Ну, это-то как раз не проблема — хмыкнул я открывая мешок — вот он родимый.

— Нашел? — и без того огромные зеленые глазищи Муромцевой стали еще больше — как ты умудрился? А вор, ты его установил?

— Нет — стараясь не глядеть в глаза Ольге, честно соврал я — в лесу нашел.

— Мда-а — разочаровано протянула дознавательница — чудес на свете не бывает. Висяк нам не нужен. Надо Илье звонить, может он чего-нибудь придумает.

Строго настрого приказав слегка опешившему от такого поворота дел Пашке стоять на месте и никуда не уезжать, Муромцева вылезла из "Москвича" и пару минут разговаривала по телефону, а потом уселась обратно, безапелляционно заявив: "все, сидим, ждем".

— А как же Горыныч — спохватился я.

— Ничего страшного посидит, еще немного. Ему полезно будет, в порядке лечения от алкоголизма. Илья сказал его пока не выпускать.

На некоторое время в машине воцарилось гробовое молчание. Даже обычно разговорчивый младший научный сотрудник, очевидно проникшись серьезностью момента, не проронил ни слова, только барабанил пальцами по "баранке" руля.

Наконец в конце переулка показалась оперативная "Нива", Лихо затормозила. Из-за руля выбрался Муромец, пожал руки мне и Пашке и усевшись на капот своей машины, сложил руки на груди приготовился слушать.

Ольга, вкратце ввела его в курс дела, а я поведал придуманную заранее историю, как отрабатывая лесной массив, случайно наткнулся на лежащий в кустах злополучный бюст и взвалив его на собственный хребет героически тащил его в отдел, пока не встретил Пашку. Тот в свою очередь подтвердил, что именно так оно и было.

— Угу — кивнул головой опер — значит в кустах лежал.

— Ну да, в кустах — глядя на него честнейшими глазами, подтвердил я.

— И где именно ты конечно не помнишь?

— Не-а. А чего там помнить, кусты и кусты. Все одинаковые.

— Ну, а в лес то тебя, чего понесло?

— Я же говорю, отрабатывал лесной массив.

— На будущее запомни — строго сказал Муромцев — если ты вдруг, случайно, в кустах находишь похищенное имущество, или другой, какой вещьдок, в этом случае, вызываются эксперт и дознаватель, и составляется протокол изъятия в присутствии понятых. А на месте обнаружения необходимо оставить засаду, на тот случай если преступник вернется забрать похищенное. А ты просто так схватил и понес? И чему тебя только учили в этом, вашем институте?

— Да знаю я все это, только пока я за экспертом и понятыми буду бегать вещьдок опять спереть могут. А засада бессмысленна, если похищенное имущество злоумышленник попросту выкинул. Правильно?

— Ну, вообще-то ты прав. Ладно. Нашел и нашел — махнул рукой Ильюха — сейчас это даже к лучшему, что изъятие официально не проводили. Оля ты мне скажи, дверь как была вскрыта?

— Путем выдергивания пробоя навесного замка.

— А ключи где были?

— В лопухах валялись рядом со сторожем, а что?

— Так, это уже хорошо — проигнорировав вопрос сестры, продолжил Муромцев — а сарайчик на заднем дворе музея? Там вы конечно осмотр не делали?

— Нет, а зачем?

— Замечательно! — окончательно повеселел опер — так, все в машину и поехали. Куда! Не в эту машину! Нечего мою "Ниву" там светить. Паша заводи "москвича", окажешь помощь следствию.

— Интересно вы живете ребята — ухмыльнулся уже совсем "выпавший в осадок", но не потерявший чувства юмора, наш "добровольный" помощник — может ну его институт этот. Пойду к вам в милицию. Возьмете?

— Легко! — уверенно пообещал опер — запрыгивая на переднее сидение — нам такие люди нужны. Значит, слушаем план действий...

* * *

Минут через двадцать наш "экипаж" высадив Ольгу и отправив ее заговаривать зубы выдающейся культурной деятельнице, объехал музей по кругу и затормозил в конце переулка. От злополучного музейного двора, тех самых лопухов, в которых я обнаружил Горыныча, нас отделял двухметровый дощатый забор. Вокруг было тихо и пустынно.

— Так, посмотрим — Муромцев ловко подпрыгнул, подтянулся, обозрел поле нашей дальнейшей деятельности — никого. Выгружайте купца.

Втроем мы выволокли увесистое творение Щукина-Осетрова из салона легковушки и кряхтя, перекинули его через забор.

— Порядок — подытожил Илья, снова обозрев окрестности — Емеля, давай теперь ты.

С помощь друзей я легко взлетел на самый верх ограды и уже собирался ловко, как в боевике про спецназовцев, спрыгнуть, как вдруг, она предательски затрещала, накренилась, и ваш покорный слуга сверзился с нее головой вниз. Ну, как-то совсем не по-суперменски.

-А-а-а! Только не на бюст, только не на бюст! — зажмурившись завопил я. Естественно, чтобы не нарушать конспирацию, вопить пришлось шепотом.

Уф-ф! Повезло! Очевидно, свой лимит на шишки и синяки я уже выбрал, а потому жесткого столкновения с изделием великого ваятеля не состоялось. Густая трава смягчила падение. Открыл глаза и первое, что перед собой увидел, издевательскую ухмылку на бронзовой физиономии засарайского отца-основателя.

— Емеля! Ты как? Живой там? — над забором появилась рыжая шевелюра "Муромца" и его озабоченная физиономия.

— Живой, живой — проворчал я, понимаясь на ноги.

— Давай на "шухер"! — свистящим шепотом распорядился опер — а ты, подсади.

Пока я, спрятавшись за углом, наблюдал за входом в музей, Илья перебрался через ограду и помог перелезть младшему научному сотруднику. Затем мои "подельники", подхватив бюст, поволокли его к небольшому дощатому строению, хлипкая дверь которого была подперта куском доски.

Шедший первым Пашка, руки которого были заняты, ногой отбросил в сторону подпорку, и пятясь задом, шагнул в открывшуюся дверь...

— Хрясть. Ай! Бум. Оу-о-о! — донесшиеся из темного нутра сараюшки звуки заставили меня оглянуться.

Как удалось выяснить позже, сначала пострадал наш добровольный помощник. Пятясь в темноте, он наступил на стоящие у стены грабли, а они в свою очередь, в полном соответствии с народной приметой ощутимо приложили его по макушке. От неожиданности и боли младший научный сотрудник выронил свою ношу, грохнувшуюся прямиком на ноги Муромцеву. В общем, когда оба пострадавших снова выбрались на улицу, видок у них был еще тот.

— Валим отсюда и побыстрее — махнул мне, хромающий на обе ноги Ильюха, и обернувшись к Пашке, ехидно поинтересовался — ну как? К нам еще не передумал?

— Передумал. Да ну ее вашу милицию — пробурчал потирающий затылок Паша — я молодой еще, пожить хочу.

— Ну да, наша служба, она и опасна, и трудна — согласился Муромцев, а затем, оглянувшись, добавил — и надеюсь, что на данный момент, никому не видна...

Долго рассказывать не буду, ну а если коротко покинули музейный двор мы тем же путем, то есть через забор. Без приключений загрузились в "Москвич" и подобрав по пути Ольгу покатили в отдел. А еще через два часа товарищ Иванов И.И., скептически хмыкая, изучал материалы уголовного дела.

— Это, что такое? — сдвинув на кончик носа очки, он "наградил" нас грозным взглядом и потряс протоколом допроса злосчастного гражданина Горыныча — я вас спрашиваю?

— Протокол допроса свидетеля — счел нужным пояснить я.

Надо сказать, бушующая здесь гроза действовала на меня довольно пугающе. Нет, конечно, не до дрожи в коленках, но все-таки было несколько неуютно. Да чего уж там, неуютно! Больше всего на свете мне бы хотелось сейчас оказаться подальше отсюда. В более безопасном месте. Например, в Заворотье, на одной тропинке с вепрусом.

— Вижу, что не счет из ресторана! — взревел Иван Иваныч, и читая поверх очков принялся цитировать — "... в ходе распития спиртных напитков у меня возникла безотчетная тревога от одной только мысли, что представляющий огромную культурную ценность бюст может быть похищен с охраняемого объекта. Находясь в состоянии сильнейшего душевного волнения от подобного предположения, я решил перепрятать данный экспонат в дровяной сарай, расположенный на заднем дворе, посчитав его более безопасным местом...". А дальше вообще шедевр милицейского творчества! "... поскольку ключи были мною утеряны, мне пришлось взломать дверь...". О как!

Обстановка в кабинете была напряжена настолько, что казалось, еще немного ив воздухе начнут проскакивать синие, потрескивающие искры.

— Муромцева! — начальственный гнев обратился на старательно пытающуюся сделаться невидимой, ну или хотя бы спрятаться под стол, дознавательницу — Как это понимать? Где логика? Что это за бред! Да за эдакую ересь вас в средние века инквизиторы давно бы уже на костре сожгли!

— Иван Иванович — глядя на начальство большими и жалобными глазами мультяшного кота, робко принялась оправдываться Ольга — ну какая логика может быть у пьяного Горыныча? Он и трезвый то с ней не очень....

— А, кроме того, есть же протокол изъятия — пришел я на выручку — все официально, в присутствии понятых. И заметьте, именно там, где указывает свидетель.

— Мда, действительно — Иванов задумчиво потер подбородок, внимательно изучая указанный мной документ — не подкопаешься.

— Бюст изъят, приобщен к делу и возвращен потерпевшей под расписку в целости и сохранности — почувствовал поддержку "перешла в наступление" Муромцева — а в отношении сторожа дело прекратим. За отсутствием состава преступления. Иван Иванович, потерпевшая довольна, ни к кому претензий не имеет. Все же хорошо закончилось. И висяка не будет.

— Висяка не будет — уже несколько смягчив тон, передразнил ее шеф — ваше счастье, что экспонат нашелся. Ладно, деятели, будь, по-вашему. Но, смотрите у меня. Еще один такой "шедевр", и я вас так накажу, что никаким инквизиторам не снилось. Ну, чего встали? Заняться нечем? Идите с глаз моих.

* * *

— Уф-ф. Похоже аутодафе мы на этот раз избежали — выдохнул я, когда, наконец, оказался в коридоре — и как только Горыныч этот бред согласился подписать?

— Не читая — улыбнулась Оля — да он бы и свой собственный смертный приговор не глядя, подмахнул. Только бы сбежать отсюда быстрее. Кстати все твердил про какие-то тридцать рублей. О чем это он?

— Да так, не важно — отмахнулся я — как говорил наш старшина курса: "ничто так не лечит память, как несколько часов проведенных в обществе ведра и тряпки". Правда, он немного другое имел ввиду, но в нашем случае тоже помогло.

— Юморист — снова рассмеялась Муромцева и упорхнула к себе на второй этаж, уже совсем по-дружески кивнув напоследок — ну ладно, Емеля, пока.

Вот как, значит уже "Емеля", а не "Удальцов". Ну и ну. И прозвучало это у нее, ну не знаю как-то... ласково, что ли. И очень приятно. После такого прощания, знаете ли, хочется снова встретиться. А ведь, в сущности, не такая уж она и вредная, и очень красивая. А смех у нее такой.... Ну, в общем, не важно.

Не знаю почему, но настроение у меня резко поднялось, а на лице сама собой появилась глупая улыбка. Казалось бы, чему улыбаться? Преступление раскрыл, похищенное вернул, а вместо заслуженного поощрения получил нагоняй от начальства. Ну и где, я вас спрашиваю, справедливость? А с другой стороны я сам принял решение отпустить Андрюшку, и мне за него отвечать. К тому же решение это было, по-моему, правильным. Так, что обижаться не на кого. А в общем, хорошо, то, что хорошо заканчивается. Хотя, насчет "заканчивается", тут еще бабушка надвое сказала. Ведь так и осталась не установленной заказчица преступления. А самое главное, зачем ей это было надо? В общем, загадок хватало. А значит, надо будет вернуться в Заворотье. К тому же, царскую дочку надо выручать. Обидно конечно, что от моей помощи Кощун так небрежно отмахнулся, но я все-таки милиционер, а значит должен помогать людям, хотят они этого или нет.

Вот тут собственно и заканчивается эта история и начинается следующая.

История третья.

О Чуде — Юде и Сидоровой козе.

А начиналась эта история, точно так же, как и это утро, светло и радостно. Солнце заливало ярким светом комнату, пылинки весело прыгали в его лучах. В приоткрытое окно приятно тянуло свежестью и запахом цветущей рядом с домом старой черемухи, на толстых ветках которой щебетали какие-то пичуги. Где-то далеко прокричал петух, радуясь наступлению нового дня.

— Хорошо-то как — губы сами собой расползлись в улыбку. Потянулся до хруста в костях, бросил взгляд на неторопливо тикающий будильник, нажал кнопку, отключая ненужный сигнал. Без пятнадцати минут пять. Наверное, ранние пробуждения у меня уже входят в привычку. Ну а почему бы и нет. Все, решено с этого момента начинаю новую жизнь. Буду поддерживать физическую форму, а то разжирею так, на Бабакулиной то кормежке.

Подскочил с кровати. Быстренько оделся, натянул кроссовки и вышел на улицу, вдохнул прохладного утреннего воздуха, пожелал доброго утра Акулине Васильевне. У ворот помахал рукой подъезжающему Карену и побежал.

Легкие добросовестно качают прохладный, свежий воздух, ноги отмеряют метры и километры. Хорошо! Бежишь себе да бежишь, ни о чем плохом не думаешь. Неторопливой рысцой протопал по деревянным тротуарам, на набережной Зязи вежливо раскланялся с несколькими незнакомыми мне бегунами. Что мне нравится в нашем городке, так это то, что совершенно посторонние друг другу люди всегда здороваются при встрече. А может это потому, что незнакомых друг другу людей здесь попросту нет?

Закончил пробежку на школьном стадионе, где под любопытными взглядами юных футболистов сделал зарядку, отжался на брусьях, подтянулся на своем старом знакомом — турнике и отправился обратно.

Еще через полчаса свеженький и умытый, одетый в чистую и отутюженную форму, я восседал за накрытым вкусным и сытным завтраком столом, уплетал за обе щеки молочную кашу с пирогами и пытался выведать у своей соседки, что она знает про Заворотье. Увы, все мои "сыщицкие" уловки пропали впустую. Бабуля держалась как шпион на допросе. Только загадочно улыбалась и уверяла, что и понятия не имеет, о чем речь идет. Вот зачем спрашивается? Ведь я-то точно знаю, что она знает.... Тьфу ты! Ну, вы поняли, о чем я.

Ладно, в другой раз попробую. Сыто отдуваясь, встал из-за стола поблагодарил расцветшую от моих похвал, Акулину Васильевну и отправился на работу.

Времени в запасе было еще полным-полно, а потому до отдела шел не торопясь. Сокращать дорогу через овраг не стал.... Да, кстати, я вам не рассказывал еще о Засарайском овраге? Нет? О, это отдельная история. Я ее как-нибудь в другой раз расскажу.

Так вот шел я, как уже и говорил, не торопясь. А куда спешить? Солнышко светит, птички поют, граждане встречные здороваются, а девушки и молоденькие женщины улыбаются. Две хохотушки даже песенку напели про младшего лейтенанта, мальчика молодого.

Настроение просто замечательное. Почему спросите? А просто потому, что день хороший, вот сейчас приду на любимую работу, а может быть увижу.... Хм, короче, много хороших людей увижу и нечего тут ехидно хихикать, многозначительно подмигивать и пальцем показывать.

Вот в таком прекрасном расположении духа ваш покорный слуга и добрался до места службы. Легко взбежал по ступенькам крыльца, почесал за ухом блаженно щурящегося Узюма, в дежурке поинтересовался нет ли информации или срочной работы для меня, и получив отрицательный ответ насвистывая прошагал к своему кабинету. Кстати мог бы и не спрашивать, дежурил сегодня Давид Зурабыч, это капитан такой, усатый. Ну, помните, я вам про него уже рассказывал? Длинный такой, худой. Так вот, усы у него как барометр. Когда все хорошо и происшествий в городе нет, их кончики весело и задорно торчат вверх, а если случилось чего, или Иван Иваныч за что-нибудь нагоняй устроил, то уныло висят, вместе с внушительным носом их обладателя.

Вообще отдел у нас маленький, на весь город милиционеров человек двадцать всего. Начальник, трое дежурных, двоих я вам уже представил, а третий это Виктор Федорович, или как его все молодые сотрудники здесь называют — дядя Витя — майор пожилой, очень его в отделе уважают, потому как, он человек справедливый и сотрудник опытный, и, если что, молодежь к нему за советом и защитой от начальственного гнева, бежит. Раньше, говорят, опером был, вместе с Ивановым работать начинали. Только Иваныч был, как и я, участковым. До сих пор дружат, на рыбалку вместе ездят, в гости друг к другу семьями ходят. Веселый дядька, вечно у него для всех шуточки и подколочки находятся. Особенно Кулебякину достается, ну кто же виноват, что старший лейтенант юмора совсем не понимает. Единственная кого дядя Витя откровенно побаивается, так это супруга его — Зинаида Пална, бухгалтер наш. Очень строгая дама.

Есть еще несколько прапорщиков и сержантов из патрульной службы и даже один, единственный на весь город экипаж ГИБДД, но они в отделе редко появляются, с ними, кроме водителя Саши, я пока еще не сталкивался.

Ну, вот собственно и весь личный состав. Ах да чуть не забыл. Ниночка из отдела кадров. Скромная, тихая девушка. Очень доброжелательная, но, на мой взгляд, совершенно некрасивая, такая незаметная, серая мышка. Толи дело..., впрочем, ладно, хватит лирики.

Так, на чем я остановился? Ах да. Зашел в свой кабинет, уселся за рабочий стол и стал ждать. Сегодня у меня по графику до обеда приемный день. Это если кто из граждан вдруг захочет заявление какое-нибудь написать или охотники придут оружие регистрировать, или за разрешением. Работа с ними тоже ведь входит в мои обязанности. А пока ждал посетителей, думал. Ломал голову над тем, как помочь попавшим в беду жителям Заворотья. Ну а о чем еще думать-то? Не о козе же гражданки Сидоровой? Тем более, что эта коза, (я имею в виду животное, конечно, а не гражданку, как вы вообще могли про меня такое подумать) тоже куда-то пропала, но ее розысками Ильюха занимается, чего я у него хлеб отбирать буду.

В общем, полдня я добросовестно ждал, как то не особенно горящих желанием посетить участкового граждан, и напрягал извилины, но ничего так толком и не придумал. А чего тут придумаешь при таком мизерном количестве исходной информации? Ясно одно надо идти на место преступлений и уже оттуда начинать поиски. Потолковать с мельником, с обитателями дворца, осмотреть там все повнимательней, глядишь, и нащупаю какую-нибудь ниточку. Только в одном можно был уверенным с практически сто процентной точностью: в пропаже принцессы, мельничихи и царского клада есть что-то общее. И уж кто-кто, а Чудо-Юдо в этом точно не виноват. Вепрус, конечно скотина порядочная, но приписывать ему чужие преступления тоже не надо. Он, как я понял, животина травоядная и принцессами не питается, и золото ему совершенно ни к чему. Мало того все эти безобразия как-то связаны с попыткой кражи бюста из музея. Как связано? Пока не знаю, не спрашивайте, но вот чувствую на уровне интуиции. Решено, значит, сейчас иду обедать, а потом в Заворотье, а Иванычу скажу, мол, пошел с участком знакомиться. А, что это ведь тоже мой участок, правда, я сам себе его назначил, но там ведь тоже люди живут и они нуждаются в моей помощи и защите. С этими мыслями я вышел из кабинета и заперев дверь направился к выходу.

— Здрасте — поприветствовал я мирно дремлющего за стеклом дежурного — для меня ничего не было?

— Здорово, юноша бледный, со взором горящим. Работу ищешь?

— Э, ну...

— Не торопись, надо будет, она тебя сам найдет — философски напутствовал меня дядя Витя — хочешь, я тебе притчу расскажу? Сразу поймешь, как работать надо.

— Конечно, хочу.

— Так вот, слушай. Вызвал как-то начальник отдела к себе ОМОНовца, опера и участкового и поставил им задачу, срочно найти лося. Первым справился ОМОНовец, уже через пару часов привел лося, только без рогов и хромого на все четыре ноги. На следующий день опер привел зайца и ежика, которые в один голос утверждали, что они — лоси. А через три дня участковый принес объяснения от медведя, волка и лисы о том, что никаких лосей в здешних местах отродясь не было. Вот так. Принцип работы понятен?

— Понятен — отсмеявшись, отмахнулся я — да ну вас, научите меня плохому. Дядь Вить, если Иванов меня искать будет, я на участке, на телефоне.

— Так и запишем, растворился в оперативном пространстве — ухмыльнулся дежурный — ладно уж, иди, нужен будешь, найдем.

На крыльце Илья и Узюм уплетали по-братски поделенный на двоих пирожок.

— Здоров Емеля — прочамкал набитым ртом "Муромец" — как дел?

— Нормально, Ильюх ты козу не нашел еще?

— Не — а, как сквозь землю провалилась зараза зловредная. Ты кстати с материалом своим еще не разобрался?

— Ума не приложу, что с ним делать — пожал я плечами.

— Да там все просто, иди к Смирновой, поговори с ней. Посочувствуй, пообещай, что виновные будут наказаны и все такое, и она сама тебе в объяснении напишет, что претензий ни к кому не имеет. Ей просто общения не хватает. Только не затягивай с этим, а то она женщина склочная, обязательно жаловаться побежит. Ей, то ведь все равно с кем общаться с тобой или с прокуратурой, главное, было — бы кому душу излить.

— Час от часу не легче. Ладно, я пошел.

— Давай.

Ну, что же, предупрежден, значит вооружен. Так ведь говорится? Заворотинцам придется немного подождать. Первым пунктом моего плана будет посещение Смирновой, а заодно и Сидоровой за компанию, от нее ведь тоже надо объяснение отобрать. Так, что там у нас с адресом?

Обе вышеуказанные гражданки, как следовало из заявления, проживали по улице Старокупеческой где-то в частном секторе, а вот где ее искать я понятия не имел. Недолго думая, я извлек из кармана "сотик" и набрал номер дежурной части.

— Алле — вальяжно отозвалась трубка — милиция слушает.

— Виктор Сергеич! Это я Емельян. Ну, Удальцов.

— А это ты, начинающий бездельник! Чего хотел?

— Какой же я бездельник? — возмутился ваш покорный слуга — тружусь вот в поте лица! Пашу не покладая рук. Кстати, не подскажете, где у нас Старокупеческая улица?

— Вон оно, что. А я-то думаю, чего это вокруг отдела кони дохлые валяются и плуги переломанные, а это ты у нас пашешь, оказывается. А Старокупеческая, это легко. Значит, слушай: найдешь Заовражинскую, но по ней не ходи. Ходи по Кавалерийской, до Тракторного переулка. В сам переулок не сворачивай, туда тебе не надо, а то заблудишься еще. Проходи мимо до следующего перекрестка там будет улица Космонавтов вот на нее повернешь и пойдешь пока не увидишь дом с табличкой, на которой написано "Новопролетарская". Вот это и есть то, что ты разыскиваешь. Как видишь, все просто. Ну, дерзай, труженик.

На этой фразе майор, очевидно, решил, что выдал мне исчерпывающую информацию и телефон разразился короткими гудками, оставив меня в полном недоумении переваривать услышанное.

Вот шутник! Помог, называется! А еще главное заботливый, какой: "смотри не заблудись". Ха, ха да если следовать его советам, то, как раз и не выйду из этих лабиринтов до конца дней своих. И что теперь делать? Звонить переспрашивать? Нет уж, увольте, не хочется в самом начале карьеры прослыть бестолковым балбесом. Хотя, есть один вариант!

Довольный своей находчивостью я вышел на центральную площадь и в киоске с надписью: "Роспечать" у знакомой уже старушки — киоскера за вполне приемлемые двадцать рублей приобрел карту славного города Засарайска и его окрестностей. А дальше, все уже было делом техники. Минут сорок, то и дело сверяясь с творением неведомых мне топографов блуждал между заборами и сараями пока к собственному величайшему изумлению не оказался перед знакомым крыльцом. Сидящий на нем Узюм приветствовал меня радостным тявканьем и махнул пушистым хвостом.

— Привет. Давно не виделись — не разделил я восторгов пса — ну и как это понимать? Колдовство прямо какое-то!

— О! Емельян, ты уже вернулся, или еще не уходил? — на крыльцо вышел Муромцев и удивленно уставился на мою ошеломленную физиономию.

— Ага, не уходил — буркнул я — благодаря некоторым товарищам. Уж очень они дорогу хорошо подсказывают.

— А, вон в чем дело — понимающе усмехнулся опер — Сергеич как всегда в своем репертуаре. Не может ближнего своего не подколоть. Ты на него не обижайся, это не со зла. Он так новичков проверяет на сообразительность и наличие чувства юмора.

— Ну не знаю, как на юмор, а на сообразительность тест ты парень прошел — в дверном проеме "нарисовался" донельзя довольный майор — карту вон купил. Не всякий догадается. Еще бы компас приобрел, вообще бы цены тебе не было. Кстати, для общего развития, адрес нашего отдела — переулок Тракторный, дом три, а выходит наш переулок как раз на улицу Кавалерийскую. Ну, это так на всякий случай, если вдруг у тебя карты под рукой не окажется. А если серьезно, то пройди вон в ту сторону до следующего поворота это как раз и будет Старокупеческая, на табличку внимания не обращая, это от прежних времен осталась.

Бли-и-ин! Вот тут мне действительно стало стыдно. Ведь дежурный давал подсказку. Нет, кое-что позапутал конечно не без того, но если бы один молодой балбес, возомнивший себя великим сыщиком, в свое время удосужился узнать адрес места прохождения своей службы, то никаких проблем бы не возникло.

Смущенно пробормотав какие-то слова благодарности, придавленный осознанием собственной бестолковости я побрел в указанном направлении.

— Емеля, погоди! — догнал меня Илья — вместе пойдем, мне с Сидоровой поговорить надо, может, что-то новое узнаю.

Ну, что вам сказать дорогие граждане? Искомая улица действительно находилась буквально в нескольких шагах от нашего отдела. И будь я чуть посообразительнее, то был бы на месте меньше через десять минут. Именно столько понадобилось времени, чтобы добраться до дома гражданки Смирновой.

Сама потерпевшая оказалась высокой, полноватой женщиной лет так за сорок.

— Ага, вот и органы, наконец, пожаловали — уперев кулаки в упитанные бока, громогласно встретила она нас, у широко распахнутой калитки обращаясь большей частью к соседке, стоящей рядом у окрашенного в нарядный, салатовый цвет забора — не прошло и полгода! Ты Никитишна только посмотри на них! Да мы, можно сказать нашей милиции как себе самой верим, на нее надеемся, днем и ночью за нее только и молимся и к нам же такое отношение! Да я жалобу на вас напишу, вот, что я сделаю! Коллективную!

Меня, честно говоря, столь воинственный настрой потерпевшей ввел в ступор, а вот Илья, смутить которого оказалось не так-то легко, сразу перешел в контрнаступление.

— Тихо, тихо Зоя Гавриловна — безапелляционно прервал он тираду Смирновой — и как же вам не совестно на милицию то напраслину наговаривать? Как только поступило ваше заявление, так сразу на него и откликнулись. Вот прошу любить и жаловать, ваш новый участковый. Между прочим, дипломированный специалист из Москвы.

— Это он, что ли новый участковый то? — недоверчиво смерила меня взглядом гражданка — это который у Акулины Васильевны соседствует? Музейную пропажу говорят, быстро отыскал. Ишь ты, специалист! Неужто, из самой Москвы? А молоденький какой.

— А то! Вы на возраст не смотрите, молодой, да ранний — серьезно подтвердил Муромцев — и вот этого ценного сотрудника руководство оторвало от других важных дел и поручило ему работать по вашему заявлению. А вы к нам с упреками. Жалобу писать собираетесь. Да еще и коллективную.

— Да я, что — пришла очередь смутиться скандальной гражданке — да какое-то там у меня дело? Салат животинка подъела, редиску пощипала? Да тьфу на них. Они ж путем и не взошли еще. Я ж не за себя, за Никитишну вон переживаю. Вот у кого горе, так горе. Кормилица то пропала! Какой день уже. Может, ее сердешной и в живых то нет. А какая скотинка то была, добрая да ласковая. А красавица какая. Растащили теперь по лесу белы косточки серые волки-и-и. Осиротела подруженька, моя-а-а.

При этих словах стоящая рядом Сидорова начала жалобно всхлипывать, шумно высморкалась в платочек, а потом и вовсе завыла в голос.

— Э нет, так дело не пойдет — возмутился "Муромец" — а ну гражданочки прекратите сейчас же сырость разводить. Почвы у нас и без того болотистые.

— А не могли бы вы рассказать, при каких собственно обстоятельствах пропало животное? — в попытке остановить этот ниагарский водопад и перевести опрос в более конструктивное русло, поинтересовался я.

— Да как — пожала плечами незадачливая козовладелица, утирая слезы — я ее, сердешную вон там, на лужайке, под заборчиком привязала к колышку, а она веревочку то возьми, да и оборви.

— Так, так — оживился наш рыжий сыщик — а веревочку то не выкинули, Тамара Никитична? Взглянуть на нее можно?

— А чего ж нельзя-то? — всплеснула руками Сидорова — кто же такую полезную в хозяйстве вещь, выбрасывать будет? Сейчас быстренько принесу.

Впрочем, поиски вещьдока вопреки оптимистичным заявлениям его обладательницы, несколько подзатянулись. Я уже успел переговорить с не собиравшейся никуда уходить соседкой и отобрать у нее объяснение для отказного материала, по ее заявлению, когда, наконец, появилась потерпевшая с искомым предметом в руках.

Повертев в руках довольно приличный кусок веревки "Муромец" нахмурился, многозначительно присвистнул и ни слова не говоря, протянул ее мне.

Мда. Что вам сказать? Тут и без всякого эксперта было понятно, ни о каком обрыве и речи быть не может. Она была перерезана, острым ножом, оставившим после себя совершенно ровный, не разлохмаченный срез.

— А скажите, Тамара Никитична — вкрадчиво поинтересовался Илья — может недруги какие-нибудь вас есть? Может, поругались, повздорили с кем недавно?

— Да какие, такие недруги? — влезла в разговор помалкивавшая до тех пор соседка — Томочка у нас добрейшей души человек. Слова плохого никому, никогда не скажет...

— А я пока вас гражданка Смирнова не спрашиваю — строгим голосом прервал ее оперативник — с вами отдельный разговор будет.

— А чего я, то? Чего я молчать должна? Да неужто Ильюшенька на меня думаешь? — затараторила, перепугавшись не на шутку, скандалистка — Да, что ты! Да разве-ж, я когда могла?

— Ну могла, не могла, это все лирика — нахмурился "Муромец" — а факты, вещь упрямая, и говорят они против вас, гражданка. Сами говорите, врагов нет ни с кем не конфликтовала, значит либо на мясо увели, что мало вероятно такого в нашем городе на моей лично памяти еще ни разу не случалось, либо помешала скотинка кому-то. А из вашего же собственноручно написанного заявления следует, что?

— Что следует? — растерянно промямлила женщина, подавленная строгими логическими построениями сыщика.

— А то, что зуб у вас на козу был. Вот и мотив для совершения преступления.

Куда Маньку дели, Зоя Гавриловна?

— Это что же получается? — слезы на лице Сидоровой высохли сами собой, она с подозрением уставилась на побледневшую и схватившуюся за сердце соседку — да неужто это ты, подруга кормилицу мою со свету сжила?