|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 5. Вагон самонубийц
Самый любимый тост у Сашки Черкашина "с добрым утром!" Это когда человек с кровати встаёт, а у него есть, или вдруг откуда-то привалило. В этот раз привалило не то. Не успели заснуть, по радио:
— Р-рота подъём!!!
Выскочили в коридор, туда-сюда спотыкаемся. Строиться надо, а где, перед кем, не у кого спросить. Каюта у несралей открыта, но там никого нет. Сашка с Тэтэ этот момент молча переживают. Я же, когда подпрыгивал, башкой приложился к верхней багажной полке. Злой, моченьки нет. Тут ещё в соседнем купе как кто-то храпел, так и продолжает давить на массу. Пофиг ему. Дверь на защёлке.
Ах ты ж, думаю, гад! Приложился ногой, а оттуда:
— Пошёл на!
Вцепился я в ручку — нет, падла, не поддаётся! Насилу меня от неё вдвоём оттащили, зазвали на перекур в маленький коридор, где ящик для мусора. Ну, тот, что напротив сортира.
— Отсюда, — сказал Бугор, — всё насквозь просматривается. Начнутся какие-то шевеления, мы на товсь.
Расположились рядком, курим, решаем, как быть. Попробовать пройтись по вагонам, чтоб разыскать какое-нибудь начальство, или сидеть и ждать? С одной стороны, без начальства как-то спокойней, а с другой, нет у нас даже ключа, чтобы наружную дверь открыть и выйти из тамбура на перрон за хлебом насущным.
В общем, сидим хорошо. За окном полоска рассвета. Колёса на стыках стучат. Сушняк не успел, как следует, придавить. Чуть что, под столом ещё есть. Я, было дело, намерился прогуляться в конец коридора, ознакомиться с расписанием, чтобы узнать в какую хоть сторону едем? Тут, как гром среди ясного неба, бабахает дверная защёлка, и под фоновый рёв унитаза, в глубине полумрака сортира, проявляется красноглазое нечто. Сделало оно к выходу робкий шаг, постояло, подумало и назад! Первое, что запомнилось — кальсоны от комплекта "белуха", волосатая грудь и глаза.
Понятное дело, никто никуда не ушёл. Ещё бы, такая интрига! Черкашин за бутылкой слетал. У него это вместо попкорна. Сидим, ждём.
Долго ли, коротко ли, только выползло это чудо на свет божий.
Подняло страдающие глаза, спрашивает:
— Вы-то чего всполошились? Команда "подъём" давалась для неписей.
— А мы кто?
— А вы нубийцы.
— В том смысле что негры? — хотел уточнить Бугор, не зная, обижаться ему, или радоваться.
— Хорош, мужики! — отмахнулось чудо, как мне показалось, с досадой. — Время нашли шутки шутить. Угостили бы водочкой с солью, пока оно снова не началось.
— Где ж мы тебе, мил человек, солонку найдём? — завёл свою старую песню Терентий Тихонович. (Он, как увидит новую рожу, так и начинает прикидываться сельским неотёсанным простачком). — В старом вагоне была у меня майонезная банка. А поутру нынче проснулись, кисет с табаком, и тот куда-то запропастился...
"Мил человек" что-то буркнул, верней, как я понял, буркнуло у него в животе и, как чёрт в сувенирную табакерку, втянулся спиной в замкнутое пространство сортира. Дверь только "щёлк!" — и под замком полукругом — уже не "свободно", а "занято".
— Неписью, товарищ Черкашин, геймеры называют неигровой персонаж, — менторским тоном выдал Парнокопытный, и полез в мою пачку за папиросой. — Что есть этот непись, что нет, для дела без разницы. То есть, по сути, он часть окружающей обстановки. С виду живой человек, а некоторым... пых, пых... даже говорить не дано...
У Сашки округлились глаза. Я тоже с изумлением ждал, когда, наконец, этот тихарь прикурит. Вот сволочь! Прикидывался серым солдатским сидором, а на проверку вышло, что мы без него никуда. Даже Арсений не смог в двух предложениях объяснить глубинную суть понятия "непись", да так, чтобы я понял.
— А нубиец... пых, пых... это уже... пых, пых...
— Издеваешься, падла? — вставил своё слово Бугор, вкрадчиво и на распев.
— А нубиец... пых, пых... что-то не тянется ни хрена... это уже производное от английского термина "newbie" в русской армейской трактовке. Если дословно, то нуб — не имеющий опыта новичок, а если по нашенски — чайник, — победно закончил Тэтэ и выдохнул дым тоненькой струйкой, настолько же долгой, как и его монолог.
— И ты это, падла, знал?! — возмутился Черкашин. — Бог мой, с кем приходится пить!
— Я ж, мужики, до пятидесяти восьми контрабасил, — начал оправдываться Парнокопытный. — Трёх лет ещё не прошло. Успел довести до пятого уровня группу стажёров категории "А" по новой засекреченной методичке. От них и нахватался верхушек. А потом меня дембельнули за лишнее любопытство. Теперь дую на молоко и прикидываюсь дураком. Кто знает, что в нынешней армии можно, а что нельзя...
Мы крепко плеснули на старые дрожжи. Меня из-за этого стало клонить в сон, Терентия пробило на многословие, а Сашка пришёл к состоянию, когда на потребу души ему не хватало какого-нибудь начальства, чтоб было с кем обсудить целый ряд текущих проблем. Это его раздражало. Так раздражало, что будь он немного пьяней, дело могло закончиться дракой. Тут, как нельзя вовремя, открылась заветная дверь и страдающий голос сказал:
— Мужики! Соль у меня в купе. Была где-то пачка. Найдите, а то помру!
— Ладно, — сказал Бугор, сплюнув под ноги Парнокопытному, — живи. А нам надо человеку помочь. Погнали, Профессор...
За окном занимался день. Всё чаще начали появляться отдельно стоящие домики, гаражи, акведуки, мосты, глухие каменные заборы с торчащими из-за них крышами станционных ангаров и открытых навесов. Налицо была близость компактного человеческого жилья.
Сашка шагал впереди с решимостью молотка, нацеленного на шляпку гвоздя. Возле купе с храпящими постояльцами тормознул, изобразил неуклюжую "ласточку" и громко сказал:
— Бэ-э-э!
— Бэ-э-э!!! — повторил далёкий локомотив.
Поезд дёрнулся, встал.
— Посторонись! — гаркнули прямо над ухом, и я распластался спиной по бежевой переборке, подальше от Сашкиной, согнутой в колене, ноги.
Лавируя между двумя телами, мимо пронёсся обладатель белых подштанников.
— Шумиха! — выкрикнул он на ходу. — Вас, мужики, только за смертью и посылать!
— Эй! — подхватил Бугор, нацелившись взглядом в сторону тамбура. — Ты что, не расслышал?! Поступила команда "шумиха": водку тащи!
Ему по идее больше не следует наливать, но Сашка такой кадр, что не успокоится, пока не увидит у четверти дно. Расшибётся, на молекулы изойдёт, но отыщет повод поднять стакан. Он товарищу из сортира потому и ринулся помогать, чтобы потом чокнуться за знакомство. Тот не успел ещё толком соль в ложку наковырять, а у Сашки уже налито всем четверым:
— Сыпь, сыпь, не боись! Водка лишнего не возьмёт! — и через каждое слово "гы-гы". — Трое пьют, остальные лечатся!
Апартаменты проводника (а кто, не считая Бугра, здесь может распоряжаться?) это вам, не чета барским покоям брошенных нами несралей. Ни тебе телевизора, ни холодильника. Рядом с багажной полкой вчетвером и не встать. Хлопнули — разошлись. В смысле, я разошёлся, встал у двери, расписание изучаю. Сашка балагурит о промежутке между первою и второй, а когда полилось в стаканы, тут уже Парнокопытный проявил интерес:
— Я, — говорит, — дико извиняюсь, но хотел бы спросить как профессионал: что это за команда такая "шумиха"?
Проводник:
— Да какая же это команда? Это город в Курганской области и железнодорожная станция. Мы вот, на перегоне стоим, пропускаем встречный состав, а через пять минут прибудем в Шумиху. Стоянка по расписанию всего две минуты. Я бы и дверь не стад открывать, да пассажира одного надо принять, нашего, из нубийцев. Вот ключ. Подстрахуете, если что?
Я по написанному глазами вверх, вниз — и в купе:
— Слышь, — говорю, — Василь Николаевич, (это проводника так зовут, знакомились, когда чокались). Ты, — говорю, — в Орске мясо с картошкой не покупал?
Тот:
— Ты-то откуда знаешь?
А Бугор за своё "гы-гы":
— Да он сутки назад и сам таким был. Угостился у бабушки, а то оказалась не бабушка, а засланный казачок, террорист!
И тут наш вагон "дёрг!", стаканы на столике "звяк!", Сашка:
— Ты посмотри, они и без нас чокнулись! Это знак! Подымай, мужики, пока не прокисло!
Ну их, думаю, нафиг. Пьют, как пожар тушат. Сашка ладно, его уже не исправить, а вот от Тихоныча я такого не ожидал. Не иначе, заглаживает вину. Перед кем?! Плюнул на них, снял со стены ключ и в тамбур пошёл, отрабатывать алгоритм действий по посадке на борт нового пассажира. Ничего там сложного нет: поднял с палубы рифлёную секцию, закрывающую парадный трап, зафиксировал её на стене, откинул дополнительную ступень. А дверь отворить и ума не надо: где треугольная скважина — там и замок.
Постоял ещё, выкурил последнюю "беломорину", ещё больше расстроился. Подчистую обнесли меня неписи... то есть, мать иху, нубийцы. Вернулся в купе за вонючими палочками, которые сейчас называют сигаретами "Тройка", оделся теплей — и на вахту. Зябко там. Котёл едва теплится. На улице вообще колотун. Стёкла между решётками в инее и снегу. И не видать ни хрена. Если когда-нибудь спросят, какая она, Шумиха, честно отвечу, не видел, но люди там очень нетерпеливые. Вагон ещё движется — снаружи уже стучат.
Был бы там кто-то из наших, другое дело, а неизвестно кому я не стал потакать. Техника безопасности, она не нубийцами писана. Висят ведь плакаты в общественном транспорте, что до полной его остановки, посадка и высадка пассажиров запрещена.
А в дверь уже чуть ли не кулаками колотят. Кто ж, думаю, там настолько борзой?
Открываю, стоят! Тот самый полковник из свиты Пашки Грача, с которым я схлестнулся в военкомате по поводу раскладушек и его папаня. Судя по схожести рож, такой же кугут и жох. Сынок своего старика поддерживает под локоток, на чемодан — мечту оккупанта бросается как под танк. Поднимает глаза и узнал! Я бы даже сказал, удивился:
— Во, — говорит, — непись!!! А почему это я не видел тебя на утреннем построении?!
Я как положено проводнику дедушкин багаж принимаю, обоим по очереди клешню подаю и вежливо так, отвечаю, что никакой я уже не непись, а самый натуральный нубиец.
У того и глаза на лоб:
— Кто, — спрашивает, — назначение подписал?
А мне то, откуда знать?
— Наверное, — говорю, — САМ, имея в виду Пашку Грача.
Вот тут из него слюна и попёрла.
— Это что же, — орёт, — ты сам себя назначил на должность и перевёл в другое подразделение?! А я тогда кто и где? Самонубиец, мать твою так!
Папаня евоный стоит рядом со мной, с гордостью смотрит как сыночек его родной, желваками на шее играет да бога благодарит, что достойного человека вырастил!
На крик от середины состава прапор какой-то на полусогнутых прибежал. Повязка на рукаве "Дежурный по поезду". Докладывает: диспетчер ругается матюками, требует освободить путь.
А он:
— Да насрать! Сколько надо, столько и буду стоять, покуда не разберусь, кто без моего представления, присвоил этому неписю внеочередной уровень!
И мне сквозь губу:
— Ну-ка, старшего сюда позови, как его, — достал из кармана пейджер типа смартфон, брезгливо смахнул снежинки с экрана и фамилию зачитал, — Лукин!
А у меня, как жена говорит, ум за разум зашёл. Как, думаю, ему отвечать, если Лукин это я?! Папа евоный тупо смотрит то на меня, то на него и вдруг говорит:
— Сынок, не журись! Может, он и в правду ничего не писал. — Мощный старик, слил, так слил!
Тут, как нельзя вовремя, вся гоп-компания из служебного купе подтянулась. Услышали кипиш. Полкан то умудрился перекричать самого Бугра, когда тот в ближнем бою.
Осмотрел он наш контингент, Парнокопытного с Сашкой тоже узнал, рукой отмахнулся:
— Э-э-э, да тут целый вагон самонубийц! Лукин, что за херня? Откуда взялись, кто такие?
Я только "ыть", а Василь Николаевич за спиной:
— Так это Сергей Сергеевич, из вагона СВ к нам в Медногорске пересадили. Все трое участники спеоперации, кандидаты на первый уровень. Боевые качества соответствуют, а теорию не дотягивают.
— Позже не мог доложить?
— Хотел, да картошечку с мясом в Орске купил...
— И ты?! Пайка, что ли, не хватает?
— Домашнего захотелось, товарищ полковник, — виновато потупился проводник.
— Дома, Лукин, у тебя персональный сортир, а на службе один на всех! — Начальственный перст вознёсся под потолок и маячил там сломанным метрономом энное время, которого хватило бы для того, чтоб любой желающий успел записать в блокнот его афоризм. — Ладно, проехали, — смилостивился полкан и указал на отца. — Введёшь его курс дела, а этого... ну ты понял, после обеда ко мне! — Спрыгнул наземь и оттуда уже, — водки с солью выпей, вояка!
— Есть!!! — заорали три глотки.
А я себе думаю, чего это ему так полегчало? Криком кричал, а потом шутки начал шутить?
Тут папаня его:
— Помогить чемойдан занести. Заодно покажить купе.
И повёл его Василь Николаевич туда, где с утра посылают. А нам интересно, что же там за мурло? Столпились у двери: тук-тук, а оттуда опять:
— Пошёл на!
— Сидоров! — орёт проводник, — после обеда тебя на ковёр к Фантомасу!
— С вещами?
— Да хрен его знает!
— Лады!
А дедушка с интересом:
— Ребят! Скажить, а кто тут у вас Фантомас?
Василь Николаевич:
— Упс!
— А я:
— Это прапор-каптёр. Вы его видели, он сегодня дежурный по поезду.
Проницательным оказался старик. Сделал вид что поверил, сам подбородком повёл, зыркнул белками глаз, и сказал:
— Давайтя на ты! Меня, мужики, Карпом зовут!
Мы тоже по очереди отстреляли свои имена. Поручкались. А Сашке Черкашину только того и надо:
— За что, — говорит, — за что, а за знакомство не выпить грех.
И что ты ему, подлецу, возразишь?
Я-то свою норму знаю, башка соображает. А неписи, в смысле, нубийцы давно развязали мешки. Никто даже вопросом не задался: у какого Сергея Сергеевича может в папашах числиться Карп? Он ведь, я сам слышал, называл полкана сынком.
Запёрли мы "мечту оккупанта" в наше купе (не из опаски, что кто-то упрёт, а чтоб "чемойдан" половину прохода не занимал), а сами в служебку, к проводнику. Хоть там впятером негде присесть, зато стаканов невпроворот.
Я Сашку ещё в коридоре предупредил, чтобы мне наливал на палец, или никак. Три раза сказал. А он мне набухал как всем, по тёщин поясок. Я уже начал слова подбирать, чтоб отчехвостить его по взрослому, да Василь Николаевич перебил. Снял у меня с языка заветный вопрос:
— Слышь, — говорит, — Карп, — мы с тобой теперь как нитка с иголкой, потому что напарник это больше чем сослуживец. Один другого подменять будем, и выручим не по одному разу. А в чём-то друг дружку подозревать да оглядываться, ожидая подлянки, — это вообще последнее дело. Раз уже так срослось, никаких недомолвок меж нами быть не должно. Скажи мне на людях глаза в глаза, кем тебе приходится полковник Калюжный?
— Серёга? — уточнил отец Фантомаса, будто Калюжных, а тем паче, полковников, как минимум, двое. — Кем может приходиться родной племянник? — им и приходится. А ты, как я понял, что-то другое подумал?
Ответ показался мне слишком расплывчатым и неконкретным. Поэтому я поддержал сторону обвинения:
— Ты же его сынком погонял!
— А по-другому как? — Почуяв что на кривой козе истину не объедешь, подозреваемый ударился в лирику. — Сестрёнка моя лет сорок как овдовела. Я от природы бездетный. Семейная жизнь не задалась, три раза разведён. Мы с Надькой хоть через стенку, а под одной крышей живём. Вот и привязался к мальцу. Скажу, мужики, как на духу, что от такого сына я бы не отказался, только не сын он мне, а племяш. Порода наша, Артемьевская! Что меня деревенские пацаны в детстве Фантомасом дразнили, что его до сих пор дразнят. Как всё равно по наследству передалось. Я ж потому и спросил вас за Фантомаса...
Говорят, мысли материальны. И мне показалось, что в голове у Бугра что-то чуть слышно щёлкнуло. Будто на игрушечных счётах сдвинулся влево ряд белых костяшек, и отложился чёрный десяток.
Сам виноват, — злорадно подумал я, имея в виду рассказчика. — Кто тебя тянул за язык?
Не нравилась мне его рожа, и всё! Хотел откланяться и уйти, да наш проводник взглянул на часы:
— Шабаш, мужики, наша смена. На завтрак опаздывать нельзя, будут цэу.
Тоненькой струйкой все потянулись к переходному тамбуру.
— Может этого, как его? — Сидорова сходить да позвать? — спохватился Тэтэ.
— Не надо, всё равно не откроет. Он как про дембель узнал, так
спирта баклагу купил, склеил на станции какую-то бабку, заперся с
ней, и даже поссать ни разу не выходил.
— Сколько ж ему лет?! — в один голос воскликнули мы.
— Как мне, шестьдесят четыре...
В столовой похожей на вагон-ресторан пахло кислой капустой. Не считая нубийца Сидорова, было нас таковых больше тридцати рыл. Несколько неписей из суточного наряда суетились в проходе. Одни протирали влажными тряпками выцветшую клеёнку столов, другие разносили жратву: блюда с нарезанным хлебом, тарелки с брикетами масла, расчерченные ножом по поверхности на шесть равных долей и закопчённые чайники с мутноватой коричневой жидкостью, которую Василь Николаевич опознал как "какаву". Хлеб был подсохший, а масло крошилось.
— И всё? — возмутился Тэтэ, вспомнив про наш рыбий хвост.
— Идёмтя отседова, — поморщился Карп, сделав один глоток из алюминиевой кружки. — Мне Надькя жареного гуся завернула в фольгу. Пусть они бутерброды в одно место себе засунут и какавой зальют.
— Смирно! — донеслось из рабочего тамбура.
— Та-там, та-та-там! — зазвучали в моей голове звуки забытой мелодии.
— Через несколько минут вас посетит Фантомас! — утробным басом провозгласил Бугор.
За соседним столом шутку поняли и оценили, хоть и ошибочка вышла. На камбузе появился не полковник Калюжный, а давешний прапор с большим фолиантом грязно-зелёного цвета в правой руке. В промежуток нужных страниц, вместо закладки, был вставлен его указательный палец. С ним ещё был здоровяк в чистеньком белом халате с причёской как у дедушки Ленина, но без бороды. Судя по брезгливой ухмылке застывшей на небритом лице, не повар, а врач. Его я, как следует, рассмотреть не успел.
— Лукин! — провозгласил дежурный по поезду, найдя нужную строчку всё тем же указательным пальцем.
— Я!!! — рявкнули мы с проводником.
Прапора это смутило. Он тщательно сверил то, что записано, с количеством Лукиных, подумал и уточнил:
— Вас двое?
— Так точно!
— Ну, пусть будет двое. Курган. Стоянка шестнадцать минут. Погрузка угля. Обеспечивающие...
— Суконный!
— Я!..
* * *
Сколько ни путешествуй по железной дороге, а что-то когда-то обязательно происходит впервые. Вместо вокзала, поезд загнали в узкий проезд между двух высоких платформ, на участок выгрузки мусора и загрузки угля, мрачное место продуваемое всеми ветрами. Что касается наших обязанностей, Василь Николаевич их объяснил по-армейски кратко:
— Следить, чтобы нас не "нае", по возможности "нае" самому. Проверено: дальше столбика на один, таблицу умножения не знает никто.
Так и сказал, "нае" — женщины, вдруг, да услышат?
Как подтвердил Суконный, бочкообразный дедок с лоснящейся рожей и весом под сто килограммов, я загремел в наряд по причине своей фамилии. Он писарь при штабе и знает, что наша группа там ещё не оформлена. Я ему, как называется в тему, рассказал анекдот про солдата Зозо, которого старшина называл "рядовым три тысячи тридцать". Он сразу же попросил себя называть "просто Пашей", и вскоре достал. С криками "вот ещё вспомнил!" стал бегать со своей платформы на нашу, по открытому настежь тамбуру и рассказывать такое старьё, что сам удивляюсь, как я его не убил.
Работа была у него проще, чем вспоминать анекдоты. Старший по наряду следил, чтобы бригада неписей не просыпала мусор под вагон, на подъездные пути. Ну, там кроме Пашки соглядатаев было, судя по голосам, не менее четырёх. И все вредные тётки. Особенно строго спрашивали за осколки стекла. Чуть что — сразу хай, совок с веником в зубы — и под пайола.
Нас плотно не опекали. Здесь знали, что проводники уголь не просыпают, а если найдут ничейную кучу, выметут всё до крошки, будь она даже под локомотивом.
"Нае" легко. С таблицею умножения калькулятор компьютера справился. Но то, что сначала нужно выполнить действия в скобках (умножать и делить), и только потом складывать, ему не сказали. В итоге у нас получилось на 600 килограмм больше, чем я посчитал в уме, а по таксе проводников РЖД — полтора ящика водки.
Мастер, чо! Советское образование не пропьёшь. Что супротив него многочисленные инструкции и таблицы?
— Девочки, тише, вы мне мешаете! — возмущалась старшая по участку, чтоб докричаться до бабушки-трактористки. — Тёть Мань, "на пятнадцать процентов больше" это прибавить или умножить?
— Остальное уже посчитала?
— Я же здесь не для мебели!
Из меня чуть сопля не выскочила. Закашлялся я, отвернулся, а Василь Николаевич пихнул меня локтем в бок. Он в угольном деле собаку съел, привык ко всему. Знает весь контингент от Адлера до Владивостока. Не стал я вносить разнобой в отлаженные процессы и тихо ретировался.
А из-за колонны Суконный. Как ждал:
— Чё ржёшь?
— Да вот, — говорю, — слушай.
А там диалог креативного руководства с работницей низового звена:
— Ты как посчитала, в ящиках или тоннах?
— Не помню, сейчас уточню!
Он:
— Та! Что ты от неё хочешь? Это ж дочка начальника станции,
золотой медалист, индиго на всю голову. Я тут анекдот вспомнил. Слушай сюда: встречаются в сорок пятом три солдата: англичанин, американец и русский. Джон говорит: "Я прошлой ночью видел во сне, как будто фельдмаршал Монтгомери назначен командующим всеми войсками союзников". Янки: "А мне приснилось, что генерал Эйзенхауэр назначен главнокомандующим над армиями всех стран нашей планеты". Русский Иван: "Я час назад вздремнул на посту, и как наяву видел нашего старшину Григоренко. Был он с похмелья, небритый, злой и все эти назначения не утвердил".
Посмеялся я для приличия.
— Ну, — говорю, — ты и выдал! Как у тебя получается столько фамилий запоминать, и ни разу не ошибиться?
— Работа такая: всё обо всех знать, но держать язык за зубами. Иначе б давно вылетел. Если проводники не знают как, усидеть, то на мой-то оклад желающи-и-их! — Пашка присвистнул и сплюнул.
Опа-чки! Сам того не желая, писарь затронул актуальную тему. Глупо бы было не зацепиться.
— Я намедни товарища одного на борт принимал...
— В Шумихе?
— Угу.
— Знаю. Это дядька Калюжного.
— Он его и сопровождал...
— Ты хочешь узнать, за что дембельнули Сидорова? — опять перебил Суконный, скучнея лицом.
Он смотрел так, будто я собираюсь украсть самое дорогое, что ещё оставалось в его жизни. Если б не моё "нет", ушёл бы к чертям собачьими и начал точить зуб.
— Нет, — говорю, Паша. — Перемены в судьбе Сидорова мне фиолетовы, если, конечно, ты имеешь в виду человека, что заперся сцуко, в купе и оттуда всех посылает. Интересует другой момент. И чисто в психологическом плане...
Обрисовал я в общих чертах все обстоятельства знакомства с полковником, и более развёрнуто, в лицах — о том, что в Шумихе произошло.
Писарь слушал, как будто стенографировал. Ни разу не перебил очередным анекдотом, только что пришедшим на ум.
— Так ты, получается, тоже Грача знаешь, — мрачно сказал он, — В штабе болтают, что хреновые у него времена, долго не усидит. А под сурдинку, родственников и хороших знакомых приобщают к военному ведомству. С пятнадцати тысяч государственной пенсии, сразу на сто. Вот Фантомас и подумал, что кто-то успел пристроить своего блатника на место его дядюшки. Ты ж натурально выглядел заправским проводником. Он-то не знал, кто там кого подменяет, и откуда ты вообще взялся, если я вас ещё не оформил? Естественно, спустил Полкана. Потом разобрался, повеселел.
— Думаешь, не узнал?
— Ха! Был бы ты начальством над ним, тогда без вопросов. А так... видел где-то, а где? Может вчера, на утреннем построении? Я тут, кстати, анекдот вспомнил. Почти в тему...
— Суконный! — закричали с соседней платформы. — В штаб! Сам вызывает!
— Вашу группу по месту прописывать, — на ходу пояснил тот. — Ладно, покедова... вскорости загляну...
Под сводами склада было всё так же весело. Гулкое эхо искало свободный угол. Трактор стоял под погрузкой, а Василь Ниолаевич — под раздачей.
— Вы дедушка обижайтесь не обижайтесь, но в следующий раз проедете мимо, — возмущалось креативное руководство. — Это не требование, а чёрт знает что и печать. Как представитель сторонней организации, арендующей собственность РЖД, вы должны были не ссылаться на внутренние приказы, а вписать то количество ящиков, которое ваше ведомство намерено нам оплатить. Вспомните школу, математику, арифметику. Купите тетрадь в клеточку. Там для таких как вы, таблица умножения проштампована...
— Сука! — возмущался потом проводник, — единственный раз вышла из-за стола, отлучилась на пять минут, и успела-таки у кого-то проконсультироваться. Всё теперь. Воду сливай! Уже и Курган вычёркиваем из списка. Если так дальше пойдёт...
— Зачем тебе левый уголь? — перебил я из чистого интереса.
Не думал, что Василь Николаевич так резко отреагирует:
— Тебе за секретность платят?
Я ещё "зряплату" не получал, только аванс. Поэтому и ответил без армейской конкретики:
— Сказали, что да.
— Мне тоже! — отрезал он. — Вопросы ещё есть? Нет? Тогда проследи за возвратом пустой тары. И перед начальством меньше отсвечивай. Особенно перед этой... зуб у неё на тебя.
Сволочь ты, думаю, Васька! Пусть теперь с тобой волки пьют! Мысленно сплюнул и отошёл. А то ещё люди подумают, что я его знаю.
И надо же, как бывает! Шага ступить не успел, и боженька его покарал. Огромная тётка возрастом за полтос схватила беднягу под локоток, и ну словесно казнить:
— Ты что вертухай творишь? Куда ты меня припёр?! — и через слово "мать-перемать!"
Членораздельно орёт, по дикции не скажешь, что пьяная. Синяк у неё на скуле — давнишний, отдаёт желтизной. Так он, как каретка у печатной машинки — вверх-вниз.
А этот в ответ что-то гундит, оправдывается. Так ему, гаду, и надо!
Ходил я, короче, по этой технологической площадке свадебным генералом. Неписи попались смышлёные. Что у меня, что у Васьки. Они разобрались без нас, что надо делать и как. Сами разбились на пары, распределили обязанности. По быстрому раскидали по сорок контейнеров в каждый тамбур, а всю "неучтёнку" — к штабным.
Этот момент меня удивил. Как, думаю, наш проводник будет её пропивать? Хотел было дело вмешаться в этот процесс, да вовремя передумал. Зол ещё был на него, и опять же, Суконный нарисовался с очередным анекдотом. Стал что-то буровить про русского, хохла и американца.
Я делаю вид, что слушаю, а сам Василь Николаевича взглядом ищу. Чтобы пришёл, разобрался. А он, значит, на прежнем месте с бабушкой-гренадёром толковище ведёт. И тут она ему с левой, да в рыло. И наповал! Ажник кроссовки рубчатой подошвой сверкнули, а писарь нить повествования потерял:
— О чём, — говорит, — я тебе только что рассказывал?
Я наобум:
— По-моему, что-то про инопланетян.
Он:
— Да? — и завис.
А их проводник:
— Мужики, помогите, пожалуйста, уголь в склад занести. Один не успею, напарник в наряде, а неписям сюда не положено.
Складом у нас служил переделанный почтовый вагон. Двери в него были заперты на сотню замков, столько же раз опечатаны, а на станциях следования, около них всегда выставлялся нуб с кобурой.
В общем, где-то конструкторы не рассчитали, где-то начальники не додумали, и ящики пришлось загружать через смежный переходной тамбур. Если б не мы, не знаю, что бы бедный проводник делал. А так встали цепочкой, и понеслась! Василь Николаевич подтянулся, Фантомас из укрытия вышел, взял на себя общее руководство:
— Работайтя, мужики, ить для себя стараетесь. В учебке уголёк пригодится. Учебка это не то, что вы думаетя. Это ещё хуже...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
