Глава 67

Глава 67: Иной взгляд

Утро для меня наступило через двое суток глубокой ночью, по устоявшейся привычке отмечаемой понижением яркости света в коридорах корабля да цифрами на хронометре на стене нашей каюты. Какое-то время я лежала без движения, вслушиваясь в сонную тишину, в звуки дыхания спящих мужчин, в шелест системы вентиляции и едва уловимый гул ядра корабля. Я слушала эти звуки умиротворенного покоя. Мне есть, о чем подумать.

Отдых и долгий сон пошел мне на пользу. Я это чувствую без всяких проверок и сканирований: каша в голове, что возникла после слома Цитадели, медленно распадалась на структурированные группы памяти. Это хорошо. Внешние проявления менталистики в виде воздействия на других мне пока ожидаемо недоступны, однако со своей головой работать я в состоянии: медитации, привычный гипнотический транс, и я оказываюсь внутри собственного разума. Те самые азы, с которых меня где-то учили.

Где?

Не знаю. Не уверена, что эти практики из Академии Разума. Там погружаться в себя учили иначе. Еще одна странность к общему списку.

Раньше я не пыталась восстанавливать параллели и не сверяла то, что помню с тем, что я знаю. Я верила своей памяти и себе самой. Как выяснилось — зря.

Рядом нервно завозился Гаррус: снится что-то... неприятное. Дыхание неровное и тяжелое, пальцы подрагивают, мышцы напряжены. Приподнявшись, я погладила его по плечу. Аккуратно, ласково, давая ощутить мое присутствие, но не нарушая сна.

Странное сейчас у меня состояние.

Разум работает четко и точно, сознание трезвое и холодное, эмоции довольно слабые и легко контролируются. Но даже сейчас я могу сказать, что нормальная для настоящей меня эмоциональная сфера... необычна. Слишком холоден и спокоен разум, слишком... специфический перекос у меня в чувственной области в сторону, далекую от той, какая должна быть у среднестатистического, психически здорового разумного. Причин подобному может быть много, и они не важны. Важен факт и понимание собственных особенностей.

Первые результаты моей... свободы, но далеко не последние.

Слом Цитадели дал фатальные последствия, полностью разрушив всё, что у меня было. Все связи, привязанности, сформировавшиеся эмоциональные базисы и триггеры. Всё. Включая то, что успело прорасти в душе по отношению к моим мужчинам.

Влюбленность. Обожание. Привязанность сродни зависимости, якорные связки... Это лишь привычка разума и устоявшиеся ассоциативные и эмоциональные базисы. Все они рухнули, позволяя мне смотреть на моих спутников трезвым холодным взглядом и... осознанно принимать решения в этот короткий период кристальной чистоты заново собравшегося рассудка.

Подобное состояние не исключительное и не уникальное, схожее с чистотой разума, пережившего амнезию. Но у меня-то память сохранилась. Я отчетливо помню всё, что было с момента моего первого пробуждения в этой реальности. Вот только память моя лишена эмоций. Так и должно быть. Эмоции не сохраняются в памяти, как бы ни пытались себя убеждать разумные. Эмоции всегда новые. Свежие. Они возникают естественным путем в ответ на воспоминания. Но у меня прямо сейчас эмоциональная сфера практически серая и неактивная: естественный механизм защиты рассудка, сработавший после грандиозного стресса. Эмоции не возникают при всплеске воспоминаний.

И это может привести к... неправильному пониманию.

Приподнявшись на локте, я устроилась полусидя, всё так же ласково оглаживая крепко спящего возле меня парня.

Пожалуй, впервые я смотрю на него полностью спокойно и отстраненно, и могу оценить его беспристрастно. Проснись он, начни что-то делать или говорить, и этот хрупкий момент утечет, меняясь под первыми впечатлениями, создавая новый эмоциональный базис наших отношений и моего восприятия молодого турианца. Любое слово, любой жест или взгляд начнет формировать моё к нему отношение. Но сейчас... Сейчас я могу сама это отношение составить. Не из-за всплеска эмоций или ностальгического образа из игрушки.

Осознанно.

Игровой образ развеялся. Несуществующая ностальгия испарилась. Пожалуй, впервые я увидела именно Его — настоящего, живого молодого парня по имени Гаррус Вакариан. Без ностальгии на напарника героя, без воспоминаний о том, чего еще не случилось и что только может произойти по воле сценаристов игры, легшей в базис эгрегора.

Можно долго перечислять его качества: в этом молодом турианце собралось удивительно много противоречивых и разносторонних черт характера, большая часть которых толком не проявилась и может никогда не проявиться. Как бы ни сложилась мозаика из его качеств, он будет великолепен. Если его поддержать и развить.

Если...

Самое страшное слово в его ситуации. Потому, что я могу его лепить под себя. Он способен приспосабливаться и подстраиваться под тех, кого считает родными и близкими. Он уже к нам приспосабливается и подстраивается, боясь нас потерять. Он уже меняется. И если раньше я не следила за проходящими в нем изменениями, то теперь...

Кривовато улыбнувшись, я легонько погладила парня по голове, ласково скользнув пальцами по мандибулам, крепко прижатым к щекам.

Знал бы он, насколько хрупок и уязвим... Насколько колкая у него уверенность в себе и как легко может рассыпаться личность, стоит лишь ударить в нужные места. Как легко он может уйти в чужую тень и в ней... потерять себя.

Отношение к кому-то формируется исподволь. Подспудно и незаметно. Даже если знать весь этот механизм, он всё равно имеет власть. Даже надо мной, отрабатывая прямо сейчас и восстанавливая то тепло, которое я всегда ощущаю при взгляде на Гарруса. Я легонько поцеловала спящего парня в нос, отчего он непроизвольно дернул носовыми пластинками. Он не единственное сокровище, которое у меня есть, но самое явное и самое хрупкое. Но другое мое сокровище, темное и скрытное, уже несколько минут как не спит, лёжа тихо и наблюдая за мной.

Повернувшись, я встретила взгляд непроницаемых глаз. Коротко кивнула в сторону двери. Зеленые глаза прикрылись в согласии.

Нам удалось встать, одеться и покинуть каюту не разбудив беспокойно спящего Гарруса. Уже в кают-кампании за чашкой ароматного эрга, удобно устроившись на мягких диванчиках, мы начали, пожалуй, самый тяжелый наш разговор. С простой нейтральной фразы Найлуса:

— Как твое состояние?

Голос тихий, спокойный, но взгляд — тяжелый и настороженный.

— Ожидаемое. — честно ответила я. — Память я сохранила. Но это единственное, что у меня сохранилось.

Он ждал продолжения, чутко вслушиваясь в мои слова, всматривался в мое лицо и, полагаю, вслушивался в то, чего во мне сейчас нет, судорожно пытаясь уловить хоть бледную тень былого.

— Разрушение Цитадели через негатор уничтожило все связи в моей голове. Всё распалось. Всё без исключений. Даже то, что, казалось, вросло в душу и личность.

Его лицо дрогнуло лишь на мгновение: крохотная судорожная дрожь и слишком крепко прижавшиеся мандибулы к щекам.

— Включая прошлую эмоциональную среду с закрепившимися в ней образами, триггерами, системами ценностей и, главное, со всеми привязанностями.

Голос звучал поразительно сухо и глухо, прорезая даже мои нервы. Наверное, это хорошо, что я не могу чувствовать то, что творится на душе у сидящего напротив меня мужчины.

— Это и плохо, и хорошо. Плохо, что всё, что успело возникнуть между нами — рухнуло.

Найлус мелко дрогнул.

— Но это и хорошо. — спокойно сказала я, не отводя взгляда от сузившихся зеленых глаз. — Это позволило мне полностью сбросить навязанное чуждой ностальгией, окостенелыми эмоциональными базисами и фанатским отношением к героям игры впечатление о вас настоящих. И если о тебе было не так много информации, то Гаррус... самая яркая жертва.

Темнокожий турианец молчал. Он ждал моих дальнейших слов, свято следуя своей привычке дослушивать важную информацию до конца и лишь потом делать выводы. Но как же тяжело ему дается это мнимое спокойствие...

— Ты правильно тогда меня назвал: идеалист. А любовь идеалиста — сомнительное достояние, ведь отношение такого разумного... переменчиво. Я действительно удивляюсь, как ты позволил... как допустил меня в свою жизнь настолько далеко.

— Я допустил к себе не идеалиста.

Тихий голос был едва слышен. Но ответ... он есть.

— А кого ты к себе допустил?

Говори, Найлус. Не молчи...

— Того, кого видел лишь как тень. — низкий голос вибрировал от сдерживаемых эмоций во мнимом спокойствии.

— Видишь ли ты эту тень сейчас?

— Я вижу того, кого едва узнаю.

Едва... но узнаю.

— Это плохо?

— Мне не нравятся идеалисты. — ирония вновь вкралась в голос. — Я не верю слепой влюбленности и чувствам, возникшим спонтанно или на адреналине.

Хорошее определение. Но на вопрос так и не ответил.

— Обычно не верят в любовь холодного разума. — тихо произнесла я. — В то, что возникло не на ярких чувствах, а родилось в логике расчётливого ума, осознанно определившего свои привязанности.

— Расчетливый разум редко находит достойных.

Голос Найлуса был столь же спокоен, как и мой: раздрай прошел.

— Иногда, всё же, можно найти чудо. — вздохнув, я убрала упавшие на глаза волосы, устало посмотрела в спокойные глаза. — Ты прав. Вера свойственна горячим сердцам, в которых молчат сомнения и разум, но живут чувства. Но если нет веры, а есть знание...

— Легче быть одному.

Я бледно улыбнулась.

— Мне повезло: тогда во мне была вера и чувства вкупе с наглостью.

— А что есть сейчас? — тихий-тихий вопрос.

Я поставила кружку на столик, встала, подошла к замершему статуей мужчине, вынула из его рук его кружку, поставила рядом со своей.

— Разум, пока все эмоции отключил защитный механизм. — улыбка сама собой появлялась на губах, но веселья во мне не было.

Пальцы коснулись его щеки едва-едва, на излете движения. Легко. Ласково. Лишь обозначая.

— Мне безразлична эта реальность. Знал бы ты, настолько глубоко и полно... Я могу с легкой душой развернуться и уйти, позволяя всему разваливаться на глазах. Меня не будут волновать триллионы смертей, которые могут произойти из-за моего бездействия. Или из-за моих действий. Я знаю, как выжить и уйти в новую жизнь, не встряв здесь.

Он молчал, неотрывно глядя мне в глаза.

— Сейчас, когда исчезли идеализм и вера в разумных, пусть довольно... отрицательная по сути, когда пропал азарт и любопытство... — я покачала головой. — Во мне не возникло чувство долга. Народ, частью которого я стала по случайности, не вызывает во мне желания за него сражаться. Это государство — Пространство Цитадели — не стоит затраченных усилий: я слишком хорошо знаю, какое оно на самом деле, и какие неприглядные тайны хранятся у каждого из населяющих его народов. Я знаю, что они делали и что сделают, когда над ними нависнет угроза уничтожения.

Турианец слушал внимательно, всматривался в мое лицо и... молчал. Как молчит асур, тихой тенью вышедший вслед за нами.

— Ради кого мне сражаться? Ради кроганов? Они не оценят чужой жертвы. Они вообще ничего не ценят и понимают только грубую силу. Ради азари? Они лгут всем вокруг с легкостью и изяществом куртизанки, ублажающей постоянного клиента. Ради волусов? Они ценят деньги и влияние. Ради дреллов? Народа, добровольно живущего в рабстве и не желающего думать? Или, может, ради батарианцев? Так они относятся ко всем хуже ворча, и вообще никого не ценят. Даже своих сородичей. Так зачем мне что-то ради них делать?

Найлус все так же молчал и слушал мои слова. Злые и неприглядные слова. Понятные ему.

— Пожалуй, единственный народ, ради которого стоит здесь поднять задницу — это твой народ, Найлус. И то, не ради всех и каждого. Да, вам знакомо понятие чести, порядочности и верности. Но... не всем. У вас достаточно своих отбросов и мразей, которых не прирезали вовремя. Как и в других народах хватает достойных разумных.

Качнув головой, я подняла взгляд на сумрачного мужчину.

— Выборку не сделать. Нельзя отделить достойных от грязи вида. Нельзя... гуманными средствами. А те методы, которые позволяют подобное... За них проклянут. Вот и остается или сражаться за выживание всех без исключений, или оставлять вымирать тоже всех.

— Но ты выбрала сражаться. — тихо произнес он. — Даже сейчас, ведя этот разговор, ты не собираешься отказываться от... нас.

На последнем слове он запнулся. На краткий миг, подбирая нужное и правильное слово. И он его подобрал. То единственно-верное и нужное...

— Да, Найлус. Я не собираюсь отказываться от вас. И именно из-за вас и ради вас я буду сражаться за тех, кого при возможности я по-тихому придавлю своими или чужими руками, чтобы они не портили генофонд вида и не разносили свою мораль и гнилую идеологию.

Я улыбнулась, глядя на него. Грустно сейчас. От таких разговоров, от такой ситуации. Просто грустно. Даже злиться не хочу. И не могу.

Проклятый защитный механизм...

— Вы — то единственное, ради чего я буду работать. Не ради абстрактного блага для всех. Не бывает блага для всех. Не ради выживания тех, о ком я не знаю и никогда не узнаю. Мне плевать на Великие Цели и Дела. Благородство и самопожертвование подавляющая масса разумных не оценит, а те, кто может оценить, быстро забудут про героя, спасшего их ценой собственной жизни. А если герой не помрет, если начнутся сложности и проблемы... Ты отлично знаешь, насколько коротка и избирательна память народов и так званых "гражданских", "мирного населения" и "ни в чем не повинных разумных". И как легко они забывают добро, но как долго помнят собственные... тяжести и печали, особенно, если есть кто-то, кого можно в них обвинить.

Найлус хмыкнул и коротко кивнул. Он на собственном опыте знает, как умеют... неверно понимать действия разумные, видящие лишь вершину действий. Самые явные последствия работы: трупы, разрушения, пренебрежение законом и прочие последствия работы на грани законности и за чертой допустимого. То, из-за чего у него проблемы с юстициарами азари.

— Гаррус верит в честность и порядочность. Даже после того, что он видел, работая следователем СБЦ. Он... — я запнулась, подбирая слова. — Его вера... освещает этот мир. Таких как он мало. Он понимает справедливость как никто из нас. Он — наша совесть. Моя совесть. И именно он не позволит мне просто уйти.

— Он не остановит. — едва слышно прошептал Найлус.

— Нет. Не остановит. Хуже, он последует за нами, даже если это действие пройдет вразрез его природе и самой его сути. Но именно эти его качества, его вера в нас, его привязанность и любовь не позволят нам сделать то, что больно по нему ударит. — я замолчала, переводя дыхание. Отхлебнула эрга. Глянула на асура. И продолжила: — Он мне бесконечно дорог. Сейчас я могу сказать это осознанно и с полной уверенностью в своих словах. Вы мне дороги. А я предпочитаю беречь и защищать дорогих мне разумных, но не калечить их во имя непонятно чего. И не жертвовать ими. В том числе, во имя собственного безразличия к окружающим.

Тяжелая рука легла мне на плечо, соскользнула по спине. Найлус тихо выдохнул, приобнял, уткнулся лбом мне в волосы, словно подводя черту под этой не самой приятной частью нашего разговора.

— Как долго у тебя будет такое состояние? — прошептал он, аккуратно сжимая пальца на моих плечах.

— Перезапуск эмоциональной сферы пройдет в промежутке между сейчас и вечером. — тихо ответила я, обнимая его. — Еще дня два эмоции будут приглушенными. Полная активность восстановится постепенно. Я могу ускорить этот процесс или притормозить, если будет необходимость.

— Последствия?

— Никаких. Это вопрос своевременности и удобства, не более.

Тихий-тихий протяжный выдох, рука на моей спине мелко дрогнула.

— Ты говорила, что тебе придется заново входить в силу.

Риторический вопрос был лишь заголовком к тому, что его действительно интересовало. Найлус никогда не переспрашивает без причины, особенно, если знает ответ.

— Из-за мощного силового всплеска у меня произошло частичное разрушение энергосистемы в организме. Считай — пережгло каналы от взрывной перегрузки. Они уже начали восстанавливаться, но ядро... оно меняется. Становится сильнее и формируется иначе. Из-за всплеска и распада всех конструктов в моей голове, произошел... — я запнулась, подбирая определение для термина, у которого не было аналога в этом языке. — Произошла деструктуризация внешних слоев ядра, словно вся его структура превратилась в ровный фон, идущий от оголенного внутреннего "реактора" — от души.

Найлус отстранился, всмотрелся мне в глаза. Сумрачный и хмурый. Мои слова его не радуют. Переживает за меня. Боится. Но молчит и ждет, пока я закончу объяснения.

— Формирование этих слоев зависит от личности и от состояния рассудка. — тихо продолжила я. — Сейчас я... другая. Ядро переформируется иначе. Раскроется то, что до этого спало. Возможно, что-то еще мне станет сложнее делать, что-то легче. Но я уже становлюсь сильнее. Хотя бы потому, что у меня исчезли ограничители в голове, заставлявшие меня верить, что мне что-то не дается.

Короткая хмурая пауза и четкая просьба сродни приказу:

— Поясни.

Как бы так рассказать... Вроде бы очевидные вещи, про которые я сама забыла. На которые не обращала внимания и даже не задумывалась об этом.

— Найлус. Разумный или может работать с энергией, становясь магом, или нет. Не бывает промежуточных вариантов: это последствия или необразованности и неразвитости, или ограничителей. Как внутренних, так и внешних вроде естественного сопротивления среды. Легкость и сложность в работе зависят только от личной силы и развития, от знаний и от того, как этот разумный относится к тому, что делает. Во что он верит. Я верила, что светлая магия мне тяжело дается. И она давалась мне тяжело. Но это... — я покачала головой. — Это не реальные трудности. Это работа разума против собственного хозяина. Самоубеждение и огромная сила внутренних запретов и веры.

Меня он понял правильно: нахмурился, помрачнел. Тоже понял, какая проблема скрывается за этим вроде бы незначительным нюансом.

— Откуда у тебя это?

— Не знаю. Не помню. — я поморщилась. — Если что-то смогу вспомнить — это будет чудо. А если нет... Это будет очень плохо.

— Причина?

— Подобная вера может возникнуть лишь в двух случаях: при неправильном обучении, когда она вкладывалась наставниками и учителями, или... — голос упал до вкрадчивого свистящего шепота, — при принудительном взращивании подобной... слабости.

Нервно взмахнув рукой, я начала расхаживать по кают-кампании.

— Я могу допустить, что изначально ошибка была в обучении. Это частый случай. Но я, вроде бы, прожила не один десяток жизней, а за такой срок ломаются любые догматы. Что-то узнается на практике, что-то можно увидеть в исполнении других. Появляется богатый опыт, собственные наблюдения и наработки. Но я их не ощущаю! Словно я стала магом и прошла обучение буквально в прошлой жизни. Но это не так! — я остановилась, повернулась к Найлусу, нервно подрагивая. — Тут или память меня обманывает, или я была совсем неприспособленна к обучению и накоплению опыта по разным причинам от собственного тугодумия до последствий работы Цитадели.

— Цитадель может так влиять?

— Может. Подобная структура могла сбрасывать всю память, которая по мнению ее создателя была... не существенна для хранения.

Я замерла, нервно дернув плечами. Осознавать, что моя память могла быть прорежена и обнулена Цитаделью... Меня это резало как ножом. Хуже, что я даже не могу отследить масштабы потерь!

Это... ужасает.

— Опять же, Цитадель может быть причиной отсутствия критичности в работе, она же — сбрасывать и обрывать желания экспериментировать и пытаться как-то... расти над собой.

О да! Цитадель — коварная. Этот... конструкт может быть полезным, если делаешь его сам, а может быть, как ментальный паразит и ограничитель, если разрабатывался со злым умыслом. Любая работа менталиста многогранна! Любой конструкт двоякий!

— Я не знаю, что было фундаментом моей Цитадели. У меня не было ни времени, ни возможности, ни даже шанса заглянуть под красивую обертку смутно знакомого здания. Если бы конструкт инициировал защитные протоколы... — я вздрогнула, непроизвольно поежилась. — Поверь, защититься от срабатывания уже установленных в голове структур почти невозможно. Чем профессиональнее и опытнее мастер, тем меньше шансов у жертвы. Единственная возможность освободиться — это грубый слом. Как тот, который сделала я. Рискованный метод. Но именно негатор, разваливающий все, что есть в голове — наиболее надежный механизм. И то, он не дает гарантии, а лишь шанс на свободу.

— Только шанс? — едва слышно переспросил Аэтера.

— Глубинные закладки могли быть и на подсознательных уровней, а до них негатор может не добить. — буркнула я. — Но их реально вычислить и убрать. Их видно, да и срабатывают они иначе. Не так резко.

Найлус стоял сумрачной статуей. Почти не шевелясь, крепко стискивая пальцы на моих плечах, он смотрел куда-то в стену за моей спиной и наливался холодной тягучей яростью. Не надо чувствовать эмоции, чтобы это заметить.

— Что могла делать Цитадель? — низкий голос дрожал от ярости и упал до глухого рокочущего рыка.

— Контроль над мышлением, сортировка, зачистка и искажение памяти, влияние на логической, абстрактное и критическое мышление. — отвечала я коротко и сухо, как на отчете. — Балансировка эмоций, купирование ненужных механизмов в работе рассудка. Что угодно. Блочная динамическая структура, способная подстраиваться под разум носителя как полноценный живой паразит.

Вот теперь его по-настоящему проняло.

— Если это была чья-то работа... Этот разумный до сих пор жив? — тихий вопрос.

— А что ему будет? Такое делают мастера с огромным опытом и сроком жизни. — зло рыкнула я. — Найлус, наивно верить, что это существо уже померло. Время в воплощенных реальностях течет не так, как в остальном Мультиверсуме: тысячелетия здесь могут уложиться в мгновение. Тысячи жизней пролетят за абсолютный год. Потому что воплощенные реальности существуют, пока жив эгрегор, а он живой, пока жив народ, который его поддерживает. Редко когда эгрегоры надолго переживают породившую их цивилизацию. Это тут проходят столетия, десятилетия. Но не для мира, который создал это всё. И не для других миров, живущих по общему временному потоку. А это значит...

— Что твой враг может быть жив всё это время.

— Да.

Мы стояли и смотрели друг на друга, почти не мигая, не отводя взгляда. Он всматривался в меня, вслушивался в мои мысли и зарождающиеся проблески эмоций, уже начавшие расцвечивать серую пустоту в моей голове. Молчал и Аэтера. Слушал, всматривался в нас, но пока не вмешивался в разговор.

Молчание затягивалось тяжелой сумрачной паузой, давящей на голову.

— Найлус.

Он склонил голову набок, вопросительно приподнял надбровную пластинку.

— Прямо сейчас это неважно: в конкретную воплощенную реальность попасть практически невозможно. Их слишком много. Если, конечно, речь не о ее создателе, инициировавшего формирование воплощенной реальности извне и отслеживающего развитие своей игрушки.

— А если...

— Тогда совсем плохо. Потому как власть хозяина абсолютна. — я криво усмехнулась. — Но это — Отражение. А их создать принудительно не получится, насколько я знаю. Они — результат случайности и никак иначе. Такая себе дополнительная переменная в сильных эгрегорах, позволяющая им выжить даже после гибели цивилизации, породившей материнскую структуру. Наше Отражение еще только формируется. Пока мне удается предугадать пожелания реальности. Как видите, откаты... явные откаты прекратились.

— А неявные? — тихо спросил Аэте.

— Не без них, но это мелочи, балансируемые ответными бонусами за сообразительность. — я отмахнулась. — Еще одно свойство Отражения — детали. Такие миры всегда богаче обычных воплощенных реальностей. В них много того, что никак не показано и не описано. Того, что может быть, а может и не быть. Вроде того магазинчика, где я покупала травы.

Двери кают-кампании с едва слышным свистящим шипением ушли в стены, пропуская к нам Гарруса. Сонного, одетого в одни штаны. С неизменным визором, опущенным на глаза. Парень прошел мимо нас, медленно сел в кресло и лишь тогда демонстративно поднял с глаз экран визора.

Работающего визора...

Яркие умные голубые глаза смотрели на нас с затаенной укоризной и тем спокойствием, какое свойственно молодому турианцу во время работы. Он ничего не говорил. Просто смотрел на нас с укором и какой-то странной иронией. А мне становилось стыдно и неловко. Неловко из-за грустного укора в глазах. И стыдно от понимания, как мы... забыли за его домашней добротой и обаятельностью, кто такой Гаррус Вакариан.

— Прости. — прошептала я.

Мандибулы шевельнулись в едва заметной улыбке, взгляд смягчился.

— Не делайте так. — спокойно ответил он, выключая визор.

— Виноваты. — покаянно произнес Найлус без тени раскаяния в голове. — Не хотели тебя будить.

— У меня чуткий сон. — Гаррус фыркнул, улыбаясь.

— А визор позволяет слышать нас дословно? — спросила я, тяжко вздохнув.

Улыбка стала шире.

— Полагаю, не только слышать. — проворчал Найлус.

— На твоем корабле практически стандартные протоколы защиты. — Гаррус пожал плечами.

— Ты подключился к ВИ?

В ответ — согласный кивок и еще одна улыбка.

— Всё слышал? — сумрачный вопрос.

— Что пропустил — восстановил по записи. — невозмутимо ответил парень. — Запись разговоров установлена еще во времена начала службы следователем. Я боялся пропустить что-то важное.

Найлус тихо выматерился, прикрыв лицо рукой.

А чего мы ожидали, забыв, что наше голубоглазое чудо заслуженно носит звание эраза? Молодой парень, прошедший обучение на диверсанта, артиллериста, проработавший следователем в СБЦ! Естественно, он узнал все, что хотел!

— Зато рассказывать дважды не придется. — философски заметила я. — Эрг хочешь?

Гаррус кивнул.

— Я сделаю. — тихо сказал Аэтера. — Завтрак принесу. Кира проснулась, скоро выйдет.

Что-то у всех сегодня ранний подъем. Время же — середина ночи...

— Мы вас разбудили?

— Корабль маленький, а мы все... чувствительны к движению, шуму и к эмоциям. — словно в ответ на мои мысли произнес асур. — Не надо переживать за наш сон и отдых. Сейчас спокойное время. Мы не устаем. — последние слова донеслись уже из кухни под стук выставляемых на стол кружек. — Но нам хочется знать, что с тобой будет дальше.

В кают-кампанию проскользнула взъерошенная, но бодрая после быстрого душа Кира. Влажные коротко остриженные волосы задорно завивались колечками, на щеках цвел румянец, а в глазах — тревога. Тоже слышала...

Видимо, слух асуров достаточно острый, чтобы узнать все необходимое даже сквозь закрытые двери.

— Что будет дальше... — я поморщилась, прогребла волосы. — Дальше вам понадобится терпение, крепкие нервы и умение слушать меня, не принимая близко к сердцу то, что я вам буду говорить. И то, как я буду себя вести.

— Ты уже попадала в подобную ситуацию? — спросил Гаррус.

— На моей памяти — нет. Но я хорошо знаю, как именно работает подобный механизм и что происходит в это время. — честно ответила я. — Прогонится весь спектр эмоций от апатии, уныния, саможалости и слез-соплей до ярости, ненависти, бешенства и ядовитой раздражительности. Это нормально. Но поведение и состояние будут соответствовать тому, какая именно эмоция сейчас доминирует. И насколько сильно повышена или понижена планка рассудочности и умения трезво мыслить. Это тоже входит в процесс перезапуска. Так что ждите разброс от полусумасшедшего ребенка до холодного почти машинного разума.

Дав время оценить сказанное, добавила:

— Я не буду растягивать удовольствие перезапуска эмоциональной среды. Проще отмучаться один день, чем размазывать это сомнительное состояние истерички-неврастеника на несколько суток.

Гаррус слушал и хмурился. Найлус оставался спокоен. Асуры... у Аэтеры — живой интеерс. Кира встревожена.

— Но это будет честно. — тихо произнес Найлус. — Все слова, реакции, отношение.

— Честнее некуда. — уныло согласилась я. — Одно хорошо: сегодня и завтра — никакой магии не будет даже в теории. Даже на пике эмоциональных всплесков. И менталистики тоже. Я не смогу нанести вреда, когда в моем воспаленном мозгу такое желание возникнет. А оно будет, поверьте. Любое неверное слово, не выполненная блажь, перекос в голове, не тот жест, не такой взгляд, и я буду... — я отмахнулась.

Даже предполагать не хочу, как фигурно могут вильнуть мои мысли и как меня перекосит. Хорошо если закончится просто некрасивыми словами и странным состоянием. Плохо, если активизируется самые... сумрачные мои черты характера, про которые никто из них не знает. Хуже то, что я сама не очень-то знаю, что может всплыть. Достаточно того, что я уже успела заметить и отследить в нетипичных действиях и в непроизвольной реакции. Как тогда, ночью на Цитадели. Но на корабле у меня нет врагов и раздражительных факторов, мы идем по перегону, и связи тоже не будет. Никто не сможет со мной связаться и что-то не то сказать. И я сама тоже не смогу выйти на связь.

Самое удачное время для подобных... манипуляций.

— Еще меня может потянуть на другие... подвиги. — тихо добавила я. — Тоже сомнительные, хоть и... приятные.

Меня поняли правильно: зеленые глаза сперва расширились, а потом сузились, ирония исчезла, как и веселье.

— В чем сомнительность?

— В выборе.

— Порывы будут честные? — тихий вопрос.

— Абсолютно. На тот момент и на то состояние рассудка. Я могу решить, что так — правильно и нужно. Почему? Спрашивайте в тот момент, если хотите получить ответ.

Найлус коротко кивнул.

— Хочу еще предупредить, что усиление разброса и колебаний будет нарастать. Сперва пройдут простые психи, истерики, вероятно — наезды. Не исключаю подобного. — я криво улыбнулась. — Каждому из вас есть что предъявить. Поверьте, я это сделаю. Но потом... — я покачала головой. — Потом начнется раскрутка подсознания, и вот тогда будет самое сумрачное время. Я не могу его пройти во сне: разум должен быть активным, чтобы давать нормальные реакции. Меня не стоит закрывать. Могу попробовать свалить в другой мир. Притом, успешно.

Осмотрев сумрачных мужчин, растерянно замершую девушку, хмыкнула.

— О, поверьте, если наложится несколько удачных факторов, ничего во мне не дрогнет и ничего не остановит. А еще меня может осенить идея, что вам в другим мире тоже будет лучше, чем здесь. И вы туда уедете вместе со мной. Хотите вы этого или нет. Никакие слова не переубедят. Если вообще успеете что-то заметить: в помрачнении разумные обычно очень изобретательные и способны на чудеса, когда не надо. Так что будьте внимательны. Особенно, если я стану тихой.

— Учту. — коротко ответил Найлус. — Что еще стоит знать?

Я задумалась, перебирая возможные последствия и сложности, но ничего нового не придумала.

— Вроде, все сказала. — я вздохнула, прогребла волосы. — Надеюсь, завтра я не пожалею, что в эти сутки вы будете свидетелями моего состояния...

— Вопрос доверия, Имрир. — произнес Найлус.

О да... Это вопрос доверия. Но не к ним. В них я уверена, насколько могу быть уверена в разумных. А вот в себе...

Одно радует: они все сейчас сильнее меня. Я не смогу нанести вреда ни им, ни себе, ни кораблю. Даже если мне захочется. А мне захочется. Наверняка хоть раз какая-то мысль стрельнет не так, как надо.

Никто не знает, что он такое в моменты, когда рассудок становится... специфическим, колеблясь на грани безумия со своей логикой и особенностями реакций, пока хоть раз не падет в такое состояние. Нельзя предугадать, как вильнут мысли, что станет триггером, который запустит фатальную реакцию перетекающих эмоций, слов, действий и бессистемной логики.

Состояние сродни сумасшествию. Даже не безумию. Просто — сумасшествию.

Аэтера принес поднос с завтраком, и все разговоры сами собой закончились. Утреннее напряжение медленно истаивало, беседа становилась легче и живее, а у меня нарастало странное ощущение эфирной легкости и эйфории...

Утром следующих суток я лежала на кровати и... просматривала воспоминания о вчерашнем дне. Мозги работали на удивление четко, в голове — ни следа дурмана, ни тени того кошмара, в котором я пребывала на протяжении дня и части ночи. Но память была беспощадна, мелочно вываливая на меня мельчайшие подробности моих действий, особенности логики и всю палитру эмоций, которые тогда меня накрывали.

Это была какая-то дичь...

Сперва ничего особо критичного не происходило. У меня потихоньку начинали проявляться эмоции. Мелкая радость от вида родных и близких, чувство гордости, мелочное злорадство от воспоминания про запоздавший звонок Удины, страх от предстоящей встречи с Властелином, азарт, снова радость. Злость от задержки. Гнев и зачатки ненависти к тому, кто это со мной сделал. Спектр расширялся в процессе неспешной беседы, и я не сразу обратила внимание на странные взгляды парней. А когда заметила...

Они меня взбесили.

Первый резкий скачек настроение перерос в наезды и вспышку агрессии, мгновенно перетекшую в нытье и слезы за то, что меня никто не любит и вообще считают чудовищем. Критическое мышление меня по-тихому покинуло, помахав напоследок прихваченной с собой крышей, а я радостно каталась на эмоциональных качелях, вываливая на головы благодарных слушателей все, что бурлило в моей башке.

Воспоминания я проматывала, как дурную комедию и ужастик одновременно. Истерика, вспышка гнева, снова истерика, потом — момент просветления в краткий период мелкого перезапуска среды. Когда меня попустило первый раз, мне стало настолько мучительно стыдно, что никакие слова не передадут. Зато Найлус неожиданно признался, что его это все... радует.

Потерев лоб, я рвано выдохнула, вновь отматывая полотно памяти на нужный момент.

— Меня это порадовало.

Громкие уверенные слова и бодрый тон выдернул меня из самоуничижения, вынуждая поднять взгляд на развалившегося напротив меня темнокожего турианца.

— Ты серьезно? — осторожно спросила я.

Найлус пожал плечами и... кивнул.

— Это же дичь какая-то! — буркнула я, вновь начиная ощущать предательскую легкость. — Я же вам наговорила...

— Правду. — тихо прошептал Гаррус.

Парень подсел ко мне, ласково погладил, но в его глазах была лишь грусть и затаенная боль.

— Ты права: я дурак и веду себя как инфантильный малолетка, если до сих пор не смог заставить себя прийти к отцу и поговорить с ним, раз и навсегда определив, что каждый из нас боится увидеть друг в друге.

Мне было стыдно...

— Гаррус...

— Имрир. Ты права: отец меня любит и переживает за мое благополучие. — парень сидел чуть сгорбившись, расстроенно опустив плечи. — Но он не дурак... Он просто...

— Он идиот, неспособный донести информацию до собственного сына простыми и понятными словами с полным путем создания логической цепочки, приведшей его к подобным выводам. — неожиданно-зло отбрила я. — Вы оба не в состоянии услышать друг друга! Когда вы пойдете на компромисс? Когда один будет стоять над могилой другого? Тогда вы поступитесь своими принципами и нежно лелеемой гордостью и долгом?

Меня снова начало заносить, но я не могла заставить себя заткнуться. Слова рвались сами собой, выплескивая всё, что накопилось в моей дурной голове.

— А я? — иронично спросил Найлус.

Интересно тебе?

— А ты просто слепой долбоеб. — буркнула я. — За столько лет не заметил в друге и наставнике странностей? Глаза твои в какой жопе находятся? Ты что, не видел, что он разваливается на глазах? И что там от тела одни имплантаты остались?

Найлус улыбался все шире, но глаза на мгновение потемнели: мои слова его все же задели.

— Так я его не видел.

— Так ты его еще и не видел за все это время?!! — злость полыхнула ядерным взрывом, выбелив мир перед глазами. — Какой ты, к демонам, друг, если за все это время...

Я остановила запись, вновь потерла лоб. Найлус тогда просто переключил на себя мое внимание, спасая Гарруса. Увидел, что я только разогналась и готовилась еще много что сказать. Было еще что, но я рада, что те слова так и остались несказанными. Зато сам Найлус выслушал немало. На записи еще больше часу ору. По всем проехалась... Даже Аэте своих словил. Но асур с моими словами просто согласился, чем выбесил еще больше. Но ярость... словно прорвала тогда что-то в моей голове, выкидывая в странное легкое состояние. Доброе и ласкучее.

Короткий ментальный приказ, запись промоталась до нужной закладки...

Белый-белый убийца улыбался. Красивый. Сильный. Чистый от зла. Его ведь делали для этого. Чтобы убивать. Чтобы чистить гнилье и грязь по галактике.

Тогда почему он...

Может, его просто попросить? Он же хороший. Он согласится, если правильно попросить...

— Аэте, Аэте, Аэте... — я подсела ближе, заглядывая в красивые фиолетовые глаза. — Аэте, позови своих, а... Ну давай, ну позови, позови, — голос упал до тихого умоляюще-зазывного шепота. — А потом мы их всех убьем. Всех-всех-всех. Совсем всех.

Красивый убийца приподнял бровь, наклонил голову, как птица. Не понимает? Или спрашивает? Я скажу...

— Тогда Старшим не надо будет их убивать. Мы сами их убьем. — я улыбнулась ему, а он — улыбнулся в ответ.

— Испортишь миры. — мягко проворкотал он, склоняясь ко мне.

Не-не-не... Не испорчу. Все будет правильно.

— А они все сгниют... Быстро. Пара лет и все, мир станет чистым-чистым. Только кости останутся. Но они тоже потом уйдут в почву. И совсем чисто станет.

В фиолетовых глазах искрился смех и веселье. Ему нравится.

Он же согласен...

— Ну позови своих, Аэтера. Давай-давай. Сделаем тут чисто и спокойно. Никаких батаров и азари. Никаких людей и салар. И кроганов на компост... Они большие. Много мяса. Много будет чернозема... Только животные и растения. Они не воюют. Они тихие. Хорошо будет. И красиво. Спокойно. Потом все равно новые неразумные разумные будут. И их потом снова надо будет убивать. Потому что они... дурные!

Вспышка гнева на миг застлала глаза.

— Аэтера! Ну давай, вызови свой флот. Я знаю. Тебе не откажут.

Фиолетовые глаза опасно сузились, асур напрягся.

— Я знаю. Ты не дрогнешь разумом, видя геноцид. По твоему приказу придут те, кто тебе подчинен. Ты же Первородный! Ты можешь отдавать приказы своим младшим. Так отдай им приказ, который они так ждут, и наведи ты порядок в этом сраном Пространстве Цитадели! Эта помойка провоняла гнилью, кровью и трупами! Интриги, духовная низость, рабство, идейное дерьмо и ложь. Везде — ложь!

Он смотрел на меня и молчал. И мне стало так обидно...

— Почему ты позволяешь всему этому происходить? Что тебе стоит...

Даже не знаю, грустно мне или смешно от всего высказанного.

Что забавно, стыда уже не было. Найлус прав в одном: я была честной до отвращения. Все, что я им наговорила — это было честно. И в этом проблема.

А уж как я Киру приласкала... Хорошо хоть асура так растерялась, что не сразу нашла что сказать на мои слова.

— Хватит уже ныть по погибшему брату! Все умирают! Рано или поздно! Тебе еще повезло: иллюзия нашла тело пацана, поглотила душу с духом и стала тем, кого поглотила!

— Поглотила?

— Сожрала! — рыкнула я. — Как могла пыталась. Но это иллюзия, и душе навредить не могла технически! Потому и взяла себе как свою душу. А поскольку духа не было, то и слизала с трупа всё, что смогла слизать. Память, внешность, повадки, даже остатки ноосферного слоя. Так что по факту, мой недосмотр устроил твоему брату незапланированное досрочное перерождение! А ты тут... — я фыркнула. — Устраиваешь трагедию жизни, будто ни у кого никто никогда не умирал, а ты единственная такая несчастная!

Кира раздраженно рыкнула, а меня этот рык выбесил до искр.

— Ты еще порычи на меня! Да какого... Да как ты смеешь! Соберись уже! Хватит размазывать моральные сопли по себе и окружающим! Ты же асура! Ну так не позорь свой новый вид человечьим дерьмом!

— А сама-то? — злобно буркнула Кира, больно задетая моими словами.

— А что я?

— Сама сопли разводишь и жуешь моральные проблемы!

Вот же...

— Хочу и жую!

— Хочу и ною! — в тон мне проорала Кира, приподнимаясь.

Тихий-тихий смех полоснул по нервам, отвлекая. Мы резко повернулись.

Развалившись в кресле напротив нас, сидел Аэтера и... заливисто смеялся.

— Чего ты ржешь?!!

Слитный, полный негодования ор вызвал лишь новый всплеск истеричного смеха, к которому добавился громкий гогот не выдержавшего Найлуса.

Мы с Кирой тогда не вцепились друг в друга только из-за Аэтеры. Асур рассмеялся. Искренне, заливисто, с непередаваемым умилением на роже. Правда, на него уже наорали мы вдвоем. И на Найлуса тоже. Но мужчины просто проржались, а мне... стало так обидно, что никакие слова не передадут. У меня из-за ора сел голос до сипа. Это добило мои расшатанные нервы, и я беспардонно разревелась от жгучей детской обиды. Успокаивали они меня все вместе, пока не начался новый виток загона. Тот самый, альтернативный.

Найлус тогда спросил о причинах моего выбора и желаний. А я ответила. Что именно говорила — не знаю. Запись ментальный разговор не передает, а тогда не было слов. Были лишь образы, эмоции, ощущение и восприятие. То, в чем не соврать. То, что не подделать и в чем не бывает двоякости. Они даже согласились с моим мнением. Приняли. Это не противоречило их природе и психике, и не создало лишних... проблем.

Я вновь потерла лоб, сумрачно глядя на экран.

— Иногда я сама себе удивляюсь... — прошептала, глядя на то, что мне равнодушно показывала запись.

Но произошедшее в тот момент было хоть и оригинальным вывертом мозгов, но ожидаемым. А вот то, что началось дальше...

Я ведь действительно захотела уйти из этого мира с теми, кто мне дорог. Я хотела их вытащить из этого говна. И даже почти получилось.

Запись вновь перемоталась, показывая мне то, чего не должно было случиться. У меня ведь нет магии. И до сих пор нет. Но, как выяснилось, мне не нужна магия, чтобы ее творить. Достаточно сумрачных знаний, всплывших откуда-то из глубин спящей памяти.

Камеры на этом корабле хорошие. Они дают отличное качество картинки. И они подробно запечатлели, как я, ползая на карачках, рисовала на полу развилки коридоров стащенной с камбуза сметаной простенький рисунок. Сперва это была просто сметанная размазня, но в какой-то момент эти линии вплавились в крепкий металл, замерцали... после завершения самого рисунка. Дальше — руны. Ломанные, странные, словно глифовая клинопись с красивым разлетом арабской вязи. Той же сметаной, пальцем.

Парни заметили неладное не сразу, а когда пришли — было уже поздно. Активация чертежа поставила барьер, который они не могли преодолеть. Он был непроницаем для физических и энергетических объектов. Но звуки он пропускал. Найлус меня расспрашивал о том, что я делаю. А я отвечала. Странным воркочущим голосом, от которого у меня даже сейчас дыбом шерсть на загривке встает, даже та, которой нет. Потом он пытался убедить меня остановиться. Нервничал. Психовал. Умолял. Безуспешно. Я отвечала, продолжая рисовать. Я даже закончила рисунок, когда пришел Аэтера.

Он смог найти единственно-верные слова, которые заставили меня прислушаться. Услышать. Понять. И перехватить сорвавшуюся с моего пальца каплю крови. Если бы она упала на активирующий узел....

Я снова потерла переносицу.

Единственно-верная просьба...

"Не бросай его здесь".

Сарен.

Аэтера просил за него, а я не могла ему отказать. В тот момент мой разум работал очень четко и точно, простраивая все ассоциативные и логические связи за мгновения, рассматривая событийное и причинно-следственное полотно. Мне хватило времени, пока капля крови набиралась на пальце и готовилась упасть, чтобы оценить сказанное, понять, о ком идет речь, вспомнить и заново пересмотреть свое отношение к этому разумному, признать его достойным спасения и поймать каплю в полете, обрывая ритуал.

Я вновь перемотала запись.

Сколько я помню магических миров, независимо от их развития и пути, по которому пошла магическая наука, везде есть ритуалистика, алхимия и малефицизм в той или иной мере. Всегда варят зелья. Всегда используют рисунки для опоры заклинаний — хотя бы простейшие. И всегда есть проклятия. Эти три дисциплины я учила и отлично знаю, насколько они универсальны и могущественны. Но то, что я делала... я не помню, где бы я могла такое подцепить, хотя кровь и жертвы — частая основа ритуалов. Тем более, добровольная. Я такие знаю даже в целительской среде: сама использовала сразу по прибытию сюда. Но я не узнаю символы.

Тихий шелест двери прервал мои самокопания: в каюту зашел Найлус. Увидев, что я не сплю, улыбнулся, подошел, сел на край кровати.

— Просматриваешь вчерашнее? — мягко спросил он, а в голосе искрилось веселье и сокрытая тревога: то, что он увидел на экране, рвано дернуло за нервы.

Я коротко кивнула, вновь потерла лоб.

— Это был очень... насыщенный день. — тихо буркнула я.

Он улыбнулся, ласково погладил меня по голове.

— Я рад, что он закончился... без неожиданностей.

— Ты про это? — я кивнула на экран.

Найлус согласно прикрыл глаза.

— Не ожидали... — он запнулся. — Ты говорила, что магия тебе недоступна.

— Она мне по-прежнему недоступна.

— А это?

— А для этого мне не нужна личная магия. — мягко произнесла я, ласково огладив его по лицу. — Для такого не надо ничего, кроме знания о том, как это сделать. Все остальное сделает сама реальность. Надо было лишь капнуть крови на чертеж, заверяя свои намерения и сделку с Мультиверсумом. Другой уровень, другие правила, другие механизмы.

— Любой может?

— Любой, у кого есть знания.

— Защититься от такого можно?

Я покачала головой.

— Нельзя. Поэтому тех, кто практикует эту науку и является в ней Мастером, так боятся и не любят. Их убивают при любой возможности, стараясь бить наверняка. Слишком они могут быть... опасными и неудобными противниками.

— Могу понять.

— За все свои жизни я так ни разу не встретила Мастера-ритуалиста, хотя я очень искала. Но я хотя бы находила книги. — я улыбнулась, вспоминая, как в одной из жизни воровала книжки у эльфов. — Скорее всего, про это, — я кивнула на экран, — я вычитала в каком-то фолианте. Не могу вспомнить. Но ничего подобного тоже не всплывает в памяти. Скорее всего, это одиночные знания.

Найлус слушал внимательно, всматривался в мое лицо. Не знаю, что он хотел увидеть или найти: моя проницательность сегодня далека от идеала.

— Как Гаррус? — тихо спросила я.

Моральное состояние нашего светлого сокровища меня волнует куда больше, чем неудавшееся жертвоприношение со мной в главной роли.

— Всю ночь не спал, думал. Переосмысливал то, что раньше ему казалось нормой жизни. — Найлус шевельнул мандибулами в усмешке. — Твои слова пошли ему на пользу. О многом задумался. Пересмотрел приоритеты.

Зеленые глаза смотрели тепло и по-доброму, окончательно утратив проблески подозрительности и скрытной недоверчивости.

— Не хочу его обижать.

Невысказанные опасения были поняты верно:

— В твоих словах не было ничего такого, чего он бы не знал сам.

— Все равно неприятно было. — я вздохнула. — Но ты ведь пришел не за этим.

Он согласно кивнул.

— Имрир. — когтистая ладонь собственнически огладила меня по щеке. — Я пришел сказать, что мы выходим из перегона через минут сорок. — зеленые глаза стрельнули на хронометр на стене. — Через тридцать три.

Что?

Я растерянно хлопнула глазами, резко села.

— Так скоро?!

— Тебе хватит времени встать и привести себя в порядок, пока мы будем проходить всю волокиту на таможне и снижаться к планете.

С этими словами он встал и ушел, а я подскочила с кровати. У меня еще есть время по-быстрому принять душ и подготовиться к прибытию на эту, несомненно, прекрасную и тихую туристическую планету, о которой я не знала ничего, кроме того, что она — туристическая.

* * *

Статный черноволосый мужчина свернул окна инструментрона, отключил устройство и безразлично отбросил чужую руку. Поиски вновь завели в тупик: курьер Теневого Посредника не владел нужной ему информаций. Доступа к базе данных у погибшего ожидаемо не было. Покупать информацию и делать запрос нельзя: ни к чему сообщать, что человеческим Спектром кто-то заинтересовался насколько, что обратился к Теневому Посреднику. Тем более, не стоит упоминать об истинной цели поисков, к которой его рано или поздно приведет Спектр.

Равнодушный взгляд скользнул по изуродованному трупу волуса. Зря потратил на него время, поверив словам... напарницы. Она снова его подвела, направив по ложному следу. Информатор тоже ошибся: цель покинула станцию слишком быстро. Быстрее, чем он успел прибыть. Впредь ему стоит меньше верить чужим словам и больше полагаться на свою интуицию и на то, что ему сообщают его люди.

Мужчина подхватил простой одноручный меч, вытер лезвие от крови, убрал оружие в ножны и исчез во тьме технических туннелей Цитадели.

* * *

Три дня спустя

Чистое, безгранично-глубокое небо, еще полное звезд, расстилается над головой, тронутое призрачно-розовым свечением начала зари. Удивительное время тишины и покоя пробуждающегося мира. Прибой омывает ноги прохладной водой, поблескивающей искорками. Волшебное зрелище накатывающего искристого прибоя. Каждый перелив волн, каждое касание рождает всплеск золотого света, словно это не вода, а таящийся во тьме свет. Это чудо можно увидеть только глубокой ночью и ранним утром, когда на поверхность поднимаются крохотные существа.

Вода под пальцами блестела и искрилась, как искрится, казалось, сам воздух вокруг меня. Я начинаю входить в силу. Снова. На рассвете четвертых суток в этом мире. Иначе. В уединении на побережье крохотного островка, и единственные свидетели переливаются светом в воде. Мне ничего не надо делать: все было сделано ранее. Надо лишь ждать. А в тиши и в покое память разворачивается как полотно.

Мы прибыли сюда трое суток назад на рассвете в сиянии зари. Тихий уединенный островок, затерявшийся в огромном архипелаге дикого мира. На этой планете нет континентов, нет крупных островов и больших кусков суши. Только тысячи островов, рассыпанные огромными архипелагами по глубокому и крайне опасному океану. Отсутствие больших площадей суши сделало эту планету неудобной в глазах колонистов, ведь здесь негде развернуться. Негде строить свои уродливые города из модульных домиков. Здесь нет пахотных земель. Здесь почти невозможно докопаться до ресурсов, сокрытых километрами океана, щедро населенного опасной и агрессивной живностью.

Легкий ветерок шевельнул волосы, принося непередаваемый аромат цветущих деревьев. Я улыбалась, глядя в горизонт. Может, это к лучшему?

До недавнего времени мир так и оставался ничейный, пока его не купила какая-то компания и не начала пытаться развивать здесь туристический бизнес. Бизнес развивался туго: расположение планеты не позволяло давать гарантии безопасности, а мало кто из простых обывателей готов рисковать собой во время отдыха. Тем более не готовы рисковать собой богатые люди и не-люди. Найлус много рассказал мне про эту планету и многократные попытки что-то с ней сделать. Но туристический бизнес раз за разом разорялся, стоило лишь начаться нападениям на пассажирские корабли, владельцы менялись, планета ходила по рукам, пока не попала к нынешним хозяевам. Надолго ли она у них задержится? Не знаю. Возможно, вскоре этот прекрасный мир вновь окажется лотом на аукционе.

Аура медленно разворачивалась, распространяя свое влияние на весь остров. Это не тот, на котором стоит наш дом. Даже не соседний, но сюда можно дойти по мелководью лагуны. Недолго. Пара километров. Но сейчас я здесь одна. Только я и мелкие летучие ящеры, один за другим попадающие в мою раскрывающуюся ауру и с воплями улетающие вдаль.

О да. Они меня чувствуют. Боятся. Разбегаются.

Пусть бегут.

Трое суток. Столько мне понадобилось, чтобы мое ядро оправилось от перенесенного стресса и начало заново формировать рисунок моей ауры и всех внешних слоев. Как следы на железном порошке от сильного магнита. Сперва неявно. Хаотично. Но с каждым часом изменения набирали силу и вот-вот выльются в полноценную развертку структурированной ауры. Так званое повторное вхождение в силу после серьезной травмы.

Щекотка колкими иголками пронеслась по телу. Я прикрыла глаза, расслабленно опустив руки на колени. Но я не перестала видеть мир вокруг себя. Яркий. Чистый. Сильный. Затаившийся. Следящий за мной. Мир, которого не должно быть, но который появился по нашей воле.

Идеальное место.

В голове вновь эта предательская легкость. Тишина. Шелест прибоя. Накатывающее давление сродни тошноте, замершее на пике и качающееся в наивысшей точке напряжения, пока...

Тонкий яркий первый луч прорезал еще темное небо, возвещая начало рассвета. Еще, и еще, и еще, резонансом отдаваясь по мне. Иллюзия разума? Желание? Но каждый луч как проблеск моей личной силы, пробивающейся вовне.

Еще. Еще! Еще!

Едва над темными водами появился самый краешек светила, горизонт полыхнул короной силы подобно вспышке сверхновой, затягивая меня в этот океан мощи. Казалось, я увидела рождение Вселенной! Казалось, я могу видеть само ядро звезды. Тугое, плотно скрученное в потоках бурлящей энергии, сияющей в бездонной пустоте! И я сияла вместе с ним, чувствуя, как пропечатывается на мне узор чужой звезды и дикого, живого мира, поддержавшего меня в момент моего пика силы!

Наверное, таково опьянение мощью. Когда все посильно. Когда нет границ. Когда видишь вокруг всю вселенную. Когда можешь пересчитать разумную жизнь в галактике искорками душ. Когда нет ничего неподвластного... Когда можно всё.

Единственный хрупкий момент истинного могущества.

Момент, которого я так ждала, чтобы... совершить невозможное. Запретное.

Я смотрела в сияющий звездный огонь и впечатывала свою суть и Печать в эту роскошь, в это переплетение энергии и жизней, разлетающееся в пустоте бесконечной, но еще формирующейся цепью хрупкой, зависящей от меня реальности.

Я — гарант выживания этой вселенной.

Я то, что дает ей возможность жить.

Я — ее дитя. Ее порождение. Ее защитник. Ее создатель. Ее... хозяин.

Никто не владеет Отражением в момент его формирования. Это — случайность. Дар самого изменчивого Сюзерена, равно Творящего и Разрушающего. Дар... даденный МНЕ. И никому иному, ведь именно я здесь оказалась на острие событий в точке схождения всех путей. Так что мне мешает заявить права на эту реальность? Сейчас она никому не нужна. Никто не может объявить ее своей... изнутри. Даже тот неизвестный мне создатель асуров, ведь не он является осью мира. А я.

Я — герой этой истории. Я!

Желание. Истовое, искреннее желание и жажда обладать в момент наивысшего накала силы в то единственное время пика моей мощи...

Мой мир.

Моя реальность.

Моя!

А за своё я буду сражаться.

Солнце неумолимо поднималось на небосвод, и так же неумолимо проходил этот волшебный момент пика силы. Аура сворачивалась, принимая свое нормальное состояние, вселенная меркла перед глазами, вновь скрывая свои тайны. Ощущение, сродни накатывающей слепоте и глухоте после обострённого зрения и чутья. Обидно, но куда от этого денешься? Вернуться в то состояние можно лишь пройдя путь развития и став по праву носителем мощи.

Долгий-долгий путь...

Зажмурившись до пятен, я потянулась всем телом, напрягая мышцы до звона, а потом расслабленно повалилась на золотистый песок. Эйфория проходила быстро. Да, память об этом чуде останется со мной. Теперь — останется. Я буду это помнить, буду стремиться к такому. Но... Сейчас мне просто хорошо. Я снова чувствую собственную энергию, вольно растекающуюся по телу. Я снова могу называться магом.

Над головой появился мелкий светящийся шарик. Простой светлячок, давшийся мне легко и естественно. Напоминание мне, что я все сделала правильно. И даже более того!

Что меня толкнуло на эту грандиозную аферу? Наложить право владения на целую реальность! Это же надо было набраться наглости... Но я набралась, я сделала, и теперь в голове появилась новая теплая нить. Как пушистый живой зверек, которого я могу погладить и получить от него ответ.

Никаких более откатов. Никакого сопротивления самой реальности. Только действия разумных и сраный канон, который никуда не делся, потому как сохранились связи с эгрегором. Сейчас я их уже не чувствую, но в момент наложение Права Владения я почувствовала этот питающий жгут, сплетенный из множества мелких нитей. Обрыв каждой из них — нарушение канона.

Впредь придется быть еще аккуратнее.

Канон надо будет соблюдать как можно дольше, не позволяя эгрегору себя сбросить, пока я не придумаю, как создать ядро. То, что будет питать эту реальность и сделает из не... домен. Просто — домен по типу домена хаосита, каких миллиарды в Мультиверсуме. Ничего принципиально нового и странного. Зачем придумывать, если есть отлаженный механизм стабилизации изменчивого и нежизнеспособного пространства? Только хаоситы стабилизируют кусок пространства Хаоса, а я — кусок воплощенной реальности. Принцип и суть работы одинаковая.

Глазея на ползущее по небу облако, красиво подсвеченное золотыми лучами, я валялась на песке и думала, решая извечный вопрос любого мага "где взять энергию?". Мне нужно силовое ядро по типу ядра Домена, чтобы удержать реальность при отрыве от эгрегора. И чем раньше я сделаю это ядро, тем раньше я смогу начать менять историю. Пока я выполняю роль этого ядра, как и любой хозяин домена. С меня тянутся силы, а я их могу получить из фона реальности и от душ, которые тут живут. Души в воплощенной реальности всегда настоящие. Только при гибели этой реальности они возвращаются туда, откуда были взяты.

Ладно. Пока этот вопрос можно отложить до Вермайра.

Чуткий слух донес нарастающий негромкий гул. Такой звук у бота. За мной летят.

Хорошо. А то идти пешком до дома откровенно... лениво. Хочется внимания и заботы.

Повернув голову на звук, я увидела его — темную кляксу быстро приближающегося бота. Я следила за ним, пока машина не нависла надо мной и не приземлилась, едва умостившись на крохотном пятачке островка.

Из бота выскочил Аэтера. За штурвалом — Гаррус. Вижу его сигнатуру. Я снова могу видеть сигнатуры живых. Не так, как раньше. Но могу. А Найлус... Найлус далеко.

— А где...? — вместо приветствия спросила я, когда асур подошел.

Меня поняли правильно:

— Готовит корабль к отлету.

Улетать так быстро не хочется. Тут хорошо и приятно. Да и мир мне ластится в мозг. Не хочу его обижать.

— Ну хоть до вечера задержимся?

— Надо?

— Хочется.

Аэтера улыбнулся, протянул мне руку, предлагая помочь встать.

— Почему бы и нет...

Я знаю, как он считает каждые сутки задержки...

— До вечера. А ночью — вылетаем на Вермайр. Хорошо?

Асур улыбнулся, легко поднимая меня за руку.

— Хорошо.

Время полета до домика мы провели в молчании. Гаррус ничего не спрашивал, Аэте вновь ушел в свои мысли, а я мысленно гладила мир, обещая, что еще вернусь. Зачем обижать планету, которая так чисто и искренне меня поддержала? А как появится возможность и деньги, а они у меня появятся, когда я сяду на Теневой Трон, я куплю эту планету у нынешних хозяев. Даже если сперва мне придется их раззорить и вынудить продать всё с молотка.