Кей 018

Кей 018

Этот мир был создан многие века, если не тысячелетия тому назад. Избранным жителям высокоразвитой цивилизации захотелось поиграть в жизнь античных времен. Естественно, самим предстать в роли патрициев, а мнения будущих илотов никто не спрашивал. В новом мире есть только две группы людей — патриции и илоты.

Да то ли игры в какой-то момент прискучили, то ли произошла катастрофа почти вселенского масштаба, но в итоге не осталось ни важных и гордых патрициев с их охранными боевыми андроидами, ни бесправных илотов. Впрочем, погибли, исчезнув с лица земли, не все. Цивилизация, и без того приведенная к античному уровню, рухнула, оставив после себя пустоши да изредка встречаемые мертвые осколки цивилизации, среди которых, если посчастливится, можно найти ценные для потомков выживших артефакты.

Сильные и хваткие из числа этих потомков возродили патрицианскую аристократию, а пустоши вновь стали заселяться. Вначале понемногу, а по мере роста населения, охватывая новые и новые земли, заселяя родами и племенами, пока, наконец, не произошел ожидаемый демографический взрыв.

А еще, как выяснилось, не вся кровь древних патрициев исчезла. Иначе как объяснишь, почему кому-то удавалось отворить древние, запечатанные на код крови, патрицианские схроны?..

Однажды в далеком от центральных земель маленьком поселке племени терманов у одинокой женщины родился мальчик, названный Вилрихом...

(P.S. от автора: на МС и рояли не рассчитывать)

"... Случилось это в далеком, укутанном дымкой легенд прошлом?

Или, быть может, история любой цивилизации действительно напоминает собой бесконечное движение по спирали, где каждый новый виток повторяет некоторые события предыдущего, вознося их на более высокий уровень прогресса, — и тогда все описанное произойдет в далеком от нас будущем?

Я не знаю. Пусть каждый из вас судит об этом сам..."

Андрей Ливадный, "Ковчег"

Часть первая. Поход

Глава 1

424 год. Пуния. К западу от военного лагеря.

— Отец, это же конги! — Гумкар в возбуждении даже взмахнул правой рукой, отпустив поводок своего коня. — Они же ничего не поймут, ничему не научатся. Наоборот, еще посчитают за нашу слабость.

— Ошейники надежные, что нам беспокоиться, — Самбал, старший сын, как всегда отличался спокойствием.

Спокойствием — да, но, увы, не рассудительностью. Здесь ему до младшего брата, импульсивного Гумкара было как до неба. Жаль все-таки, что командовать этим походом Самбалу, а сможет ли он принять правильное решение в нужный момент? Впрочем, Гумкар подскажет. И младший сын, кажется, прав, не стоит давать конгам возможность пограбить после предстоящей этим днем резни. Ничего ценного у маркитантов и соседствующих с ними шлюх не найдется. Так, по мелочам, — гуси, масло и прочая нехитрая снедь, которой подторговывали обозники. Трофеи ненужными в походе, конечно, не будут, но и лишнего времени потратится немало. Пока оприходуют, пересчитают, переложат в повозки... А вот если достанется конгам, — те большую часть разольют да перетопчут. Зато все произойдет быстро. Но Гумкар прав, конги ничего не поймут. Дикари. Они и в Ромуле будут вести себя так же. Но Ромул надо наказать, их город следует отдать конгам на разграбление. Не весь, конечно. К виллам патрициев темнокожих дикарей допускать нельзя, слишком много там всякого ценного. Для этого есть свои воины, из пуников. Приворуют, конечно, но крупные вещи, мебель останется в целости. А золото... что же, золото можно и отобрать. Нужно отобрать. Сыновья так и поступят.

— Хорошо, — Гамилар кивнул головой. — Конгам грабить не давать.

Верховный правитель Пунии потянулся рукой за своим посохом, сделанным из редкого сандалового дерева, источающего чудный аромат. Длинная и узкая трость ткнула в спину ближайшего к нему носильщика, и паланкин, покоящийся на плечах восьмерых чернокожих рабов, вновь пришел в движение. Пальцы, унизанные драгоценными перстнями, дернулись в привычном жесте, подскочивший откуда-то сбоку слуга, одетый в чистую и дорогую тунику, но с рабским ошейником на шее, быстрым движением задернул пурпурный навес с золотой бахромой, скрывший одутловатое и надменное лицо немолодого мужчины, на груди которого заметно выделялось тройное ожерелье с крупными рубиновыми камнями.

Мускулистые, сверкающие на жарком солнце темнокожие тела рабов двинулись следом за идущей в авангарде войска передовой когортой. Серые туники воинов, среди которых были исключительно коренные жители страны — пуники, равномерно колыхались в паре сотен футов от паланкина Гамилара и двух всадников, его сыновей, легатов войска. А сзади, вытянувшись длинной черной змейкой, двигалась по мощеной камнем дороге основная часть пунийского воинства, костяк которой составляли чернокожие конги, все, как один, в кожаных ошейниках. Лишь небольшие грязные набедренные повязки являли собой одежду воинов-рабов. Впрочем, среди темных тел нет-нет да мелькали более светлые оттенки кожи. Это рабы с севера, в основном из Пустошей, впрочем, и островные грики были в их числе. Совсем немного, но были. Колонну, растянувшуюся на целую милю, завершали пуники. Эти, в отличие от конгов, являлись свободными людьми, наемниками, которым метрополия платила неплохие деньги. Зато как воины они считались сильными бойцами, поэтому пуников сыновья верховного правителя должны поберечь в предстоящем походе.

В полумиле от арьергарда следом за войском двигалась неорганизованная колонна маркитантов. Впрочем, колонной трудно назвать скопище разномастных повозок, запряженных худыми и вечно голодными ослами, но чаще в качестве тягловой силы использовались такие же худые и голодные рабы. Многие из них и вовсе не имели никакой одежды, их бледные, несмотря на яркое солнце тела, пожелтевшие от лихорадки, были усыпаны паразитами. На рынках Гиппона такие рабы не стоили и пары медных ассов.

Возницы то пытались обогнать едущих впереди конкурентов, то почему-то замедляли движение, создавая заторы на узкой каменистой дороге. Сами хозяева повозок недоуменно гадали, зачем это вдруг пунийское войско почти в полном составе вышло из западных ворот лагеря, направившись в сторону пустынных каменистых возвышенностей, окаймленных вдали на западе высокими непроходимыми горами, на противоположной стороне которых, как рассказывали сведущие люди, начинались земли карамов — дикарей-людоедов.

Карамами любили пугать непослушных детей, но самих людоедов на землях Пунии никто из ныне живущих людей не видел. Горы надежно держались непроходимыми благодаря знаниям предков, ныне утерянных, но продолжавших удерживать в неприступности Проход через горные кручи. Запоры, основанные на кодах крови, до сих пор не подводили.

На севере, на противоположном берегу моря располагались земли Ромула — самого сильного в этом мире государства. На памяти ныне живущих поколений властители Ромула дважды открывали Проходы в горной системе, совершая неожиданные для дикарей походы, возвращаясь обратно с неплохой добычей. Вместе с диковинными плодами и редкими кореньями в Ромул приводили и плененных карамов. Но то было на противоположном берегу Срединного моря, в саму же Пунию карамы не продавались, ромульцы почему-то накладывали запрет на такую торговлю. Вот почему среди пунийцев никто никогда не видел этих людоедов.

Меж тем растянувшаяся вдоль каменистой дороги колонна, обогнув высокий холм, втянулась в небольшую, но вытянутую к западу долину, окаймленную с обеих сторон крутыми каменистыми склонами, периодически прорезываемыми узкими расщелинами. Долина постепенно сужалась, пока не превратилась в ущелье, ширина которого не достигала и десяти футов. Местность к этому времени резко изменилась. Мощеная дорога пропала, перестали встречаться возделанные поля. Вместо них тянулась песчаная земля с редкими тернистыми кустами. Пропали и редкие стада овец.

К удивлению двигавшихся за войском торговцев, в одной из таких боковых расщелин, слегка затемненной пологими стенами и отличающейся от остальных только большими размерами, обнаружились сидящие на корточках конги, сверкающие белками глаз. Напор едущих в хвосте обоза не оставил передовым маркитантам выбора, как продолжить движение вслед за по-прежнему не снижающими темпа движения пуниками. К тому же, какие деньги могут быть у чернокожих рабов, чьим достоянием является только жалкая грязная набедренная повязка? Зато у свободных воинов-пуников деньги имелись — властители страны неплохо платили своим наемникам.

Когда за проехавшей последней повозкой из расщелины стали выходить конги, никто из двух сотен маркитантов не сообразил, что они оказались в окружении. И только тогда, когда из-за спин впереди идущих замыкающих военную колонну наемников появились все те же конги, лишь некоторые чуть более сообразительные торговцы забеспокоились, завертев головами. Картина, которую они наблюдали, заставила их сердца тревожно забиться. По бокам колонны маркитантов располагались высокие, почти отвесные скалы, сзади и спереди повозок торговцев стояли ряды конгов, а за курчавыми головами вооруженных пиками невольников маячили белые колпаки надсмотрщиков.

Во втором ряду чернокожих воинов стоял молодой невольник, чье тело отличалось более светлым оттенком, насколько это возможно после длительного пребывания под палящими лучами южного солнца. Ничего удивительного в том не было, ведь Дарех не являлся конгом, молодой раб родился далеко на севере в одном из поселков племени терманов.

Четыре года назад Дарех, тогда еще подросток, вместе с отцом и старшим братом принял участие в походе на ланов — людей племенного союза, чьи земли простирались к востоку от Тира — реки, несшей свои потоки далеко на юг, в воды Срединного моря. На обширных землях, обычно называемых Пустошами, обитало несколько больших племенных объединений, постоянно враждовавших друг с другом, устраивая набеги для захвата скота, различной утвари, ценностей и рабов, отправляемых на невольничьи рынки Ромула, а оттуда еще дальше — к грикам и в Пунию. Впрочем, и внутри племен не было единства. Нередко один род шел на другой и так же без жалости убивал и грабил своих одноплеменников.

А в последние годы борьба за новые земли намного ожесточилась. Ведь в каждой семье обитателей Пустошей рождалось по пять, а то и по десять детей. И учитывая, что подавляющее большинство рожденных вполне могло дожить до детородного возраста, можно представить, насколько значимой проблемой стали природные ресурсы. И если бы не большая убыль людей во время междоусобных набегов, Пустоши давно взорвались изнутри от перенаселения. Поэтому и не удивительны бесконечные людские потоки продаваемых на юг рабов. Из года в год больше рабов — и меньше их стоимость. А раз так, то и ценить дешевый расходный материал особо не нужно. Главное — выжать из раба много и быстро, получить прибыль, на малую часть которой можно опять купить свежих рабов, к тому же по вновь упавшей на них цене.

Вот и сородичи Дареха, сцепивших с ланами, думали немного разбогатеть, а то и вовсе прибавить себе лишний кусочек соседней земли. Но, видимо, им не повезло, древние боги повернулись лицом к их противникам. Отец и брат погибли, а Дарех, получивший дубинкой удар по голове, попал в плен.

В отличие от многих других пленных, юного Дареха вместе с остальными выжившими сородичами отправили на торжище в южный портовый городок, облюбованный купцами из Пунии. Здесь его и еще трех терманцев прикупили для рабского вспомогательного войска, основная масса которого состояла из конгов, населявших дикие малоисследованные районы саванн, что находились к югу от пунийских земель. Конги представляли собой диких и необузданных дикарей, абсолютно не знакомых со словами "порядок" и "дисциплина". В любом другом войске такие рабы давно бы взбунтовались, перебив малочисленных надсмотрщиков. Да и со свободными воинами-наемниками из числа коренных жителей Пунии шансы на победу у конгов могли быть. Хотя бы по причине их многочисленности.

Могли... но не стали. И все благодаря наследству Ушедших. Кому и каким образом в счастливые руки попало одно из древних устройств, знали, наверное, только правители Пунии из рода Гакаров. А устройство представляло собой небольшую металлическую конструкцию, к которой прилагались почти обычные кожаные ошейники, отличающиеся от простых лишь наличием зашитого внутрь кожи металлического ободка. Изготовление этих ошейников оказалось вполне по силам местным умельцам. Как работала конструкция, никто не знал, но человек с таким кольцом на шее не мог причинить вреда ни себе, ни тем более хозяевам. И пытаться сбежать не давал. От робкой попытки поднять руку на хозяина или даже на раба в таком же ошейнике, человека скручивало от невыносимой боли. Вот потому необузданные дикари конги беспрекословно выполняли приказы надсмотрщиков и командиров. В противном случае помимо боли от действия ошейника строптивому рабу доставалось еще и плетей.

Дарех быстро осознал безвыходность ситуации, в которой оказался. Ведь он наглядно видел, с какими мучениями погибали рабы, посмевшие сорвать ошейник. А надеяться на то, что хозяева когда-нибудь снимут его с шеи ... Надеяться, конечно, можно, тем более желать этого, но за четыре прошедших года ни один раб не стал свободным, а ошейников здесь лишались только после того, как покидали мир живых. И в будущем вряд ли что-то изменится. А раз так, то нужно примириться с реальностью. По крайней мере, он до сих пор жив, в отличие от отца и брата.

Когда их колонну неожиданно завернули в обратную сторону, Дарех совсем не удивился. Хозяевам, значит, так нужно. И когда командир их центурии лар Картук объявил, что воинам-рабам сейчас предстоит перебить всех, кто следует за войском, молодой терманец воспринял это почти равнодушно. Ведь торговцев, едущих вслед за воинами, всего-то сотни две, а умеющих держать оружие среди них не наберется и полутора десятков. Остальные — люди в возрасте, женщины, даже дети есть. Еще имеются возчики — рабы, которые толкали повозки, ведь тягловая сила в виде лошади или мула стоит намного дороже, чем пара полудохлых рабов.

Поэтому торговцы и их рабы совсем не проблема для центурии, насчитывающей шестьдесят человек. К тому же позади маркитантов, по словам лара, находится еще одна центурия конгов.

Зато у торговцев есть чем поживиться. Еда, вино. И женщины. Дарех слюной исходил, видя, как свободные наемники-пуники возвращались от маркитантов не с пустыми руками. А еще больше завидовал тем из пуников, кто мог себе купить продажное тело, ведь он, Дарех, лишен женщины уже четыре года! Сейчас же они пойдут убивать. И там есть женщины. Нельзя упускать возможность воспользоваться таким шансом. А выполнить приказ центуриона можно и после этого. Чуть раньше, чуть позже — не все ли равно лару? Заодно появляется возможность порыться в повозках. Вино, лепешки, сладкая масса — ничего упускать нельзя. Правда, и соседи по строю тоже так думают. Ну, те, у кого есть мозги. Безмозглых среди конгов, конечно, больше, но теми движут инстинкты, которые, к сожалению, полностью совпадают с его собственными мыслями. Женщины, еда, вино — всё, как и у него. Значит, надо успеть первым. Или вторым, пока первые расправляются с малочисленными защитниками.

Стоящий позади центурии лар Картук отдал приказ, надсмотрщики щелкнули вхолостую своими бичами, и Дарех, крепко сжимающий в своей руке единственное для рабов оружие — двухфутовое копье, с рычанием бросился вперед. Или это рычали бегущие рядом с ним рабы-конги? Впрочем, здесь без разницы. Дарех поднажал и вырвался на полкорпуса вперед. Пробегая мимо первой повозки, мимоходом ткнул копьем возницу-старика — теперь кровь на наконечнике послужит доказательством его активного участия в резне. Двух рабов, запряженных в повозку, за его спиной уже кромсали бегущие следом конги.

Вторую повозку он пробежал без задержки, даже не пытаясь никого поразить копьем. Дарех искал женщину. Но, как назло, шлюхи не попадались. Разве что в глубине третьей по счету повозки мелькнуло женское лицо. Но оно было старым, морщинистым. Не настолько он проголодался, чтобы взять такой приз. Надо бы бежать дальше, но впереди показались две рослые фигуры, одна из которых держала длинную дубинку, а у второй в руках сверкнуло металлом лезвие. Топор! Да еще и на длинной рукояти! Нет, он рисковать не станет. Дарех притормозил, пропуская вперед конгов, бегущих следом. Если не получилось стать первым, он будет вторым.

Правильно он поступил. Один из обогнавших его конгов уже лежал возле колеса телеги с раскроенным черепом, второй торопыга громко скулил, держась за вспоротый живот. Погиб и один из защитников, второй же, ожесточенно размахивая дубинкой, медленно пятился вглубь колонны, отмахиваясь от наседающих на него конгов, потоком появляющихся из-за спины Дареха.

Терманец от злости прикусил губу — шансы раздобыть женщину стремительно падали. Первым он не станет, значит, за шлюх начнется свалка. Зная необузданный характер конгов, дело может дойти до драки. Тут-то и сработают ошейники. Раб на время потеряет подвижность, свернется калачиком или наоборот начнет выворачиваться от немыслимой боли. Бери такого голыми руками, делай с ним что хочешь. Да хоть убивай. И ведь кто-то подставится. Поэтому Дарех от злости сплюнул и, повернувшись к ближайшей повозке, бросился на поиски еды и вина. Надо успеть, пока другие не сообразили.

С содержимым повозки Дареху повезло. На гогочущих в прутяной клетке гусей терманец только вздохнул — он не настолько оголодал, чтобы глодать сырое, с кровью мясо, а вот копчености ему пришлись по душе. Правда, пришлось поделиться с одним из конгов, тот, в отличие от своих сородичей, похватавших гусей, тоже учуял ароматный запах копченой кабанины. Поэтому швырнув конкуренту порядочный кусок мяса, Дарех еще быстрее заработал челюстями, справедливо опасаясь, что набегут новые любители вкусной копчености. Но конги, похватав гусей и свернув им шеи, бестолково дергались, вероятно, в поисках огня. Наверное, хотели по-быстрому развести костерок, чтобы зажарить вкусные трофеи. Конги! Что с них взять! Живут одним мгновением, не думая, что будет потом.

А то, что должно произойти, довольно быстро материализовалось в виде злого и тяжело дышащего надсмотрщика. Получать бичом по спине Дареху никак не хотелось, поэтому он, держа в правой руке окровавленное копье, а левой сжимая остатки копченого мяса, сумел ужом выскользнуть из-под длани надсмотрщика, благо тот в это время обратил свой бич на спину конкурента Дареха по употреблению добытой кабанины. К тому же конг не сдержался и видимо хотел как-то отмахнуться от жалящей его спину руки, за что и поплатился активацией ошейника.

Продолжая поглощать остатки добытой пищи, молодой терманец бросился вперед, где перед его распалившимся взором предстали сцены, от которых он потерял самообладание — конги добрались до повозок, на которых находились местные шлюхи, или, как он слышал от наемников-пуников — жрицы любви. Но слишком много черных, блестевших на солнце тел было перед ним, преграждая путь к желаемому. Правая рука непроизвольно поднялась в замахе. Да видимо в этот день древние боги были на его стороне, спасая от неминуемой казни за убийство такого же, как и он сам, раба. Острая боль, полоснувшая по спине, привела его в чувство, а природная выдержка не позволила обратить оружие на надсмотрщика. К тому же вряд ли Дареху удалось ударить копьем — буквально на несколько мгновений жалящее острие бича опередило действие ошейника. Иначе за то, что раб посмел поднять руку на свободного человека, виновного ждала мучительная казнь.

Проскочив дальше вглубь уничтожаемого обоза, Дарех завертел головой, пытаясь высмотреть какую-либо новую добычу. Теперь после сытной кабанины его интересовало вино. Молодому терманцу за всю его довольно короткую жизнь почти не довелось познать вкус хмельного нектара. У себя на родине, на землях Пустоши из пьянящих напитков в наличии было лишь пиво, да изредка плохо изготовленная бражка, а после того, как он попал в плен, даже кислое пиво стало недосягаемой мечтой.

Добив умирающего раба, возившего повозку, а затем сбросив на землю труп одного из торговцев, Дарех удовлетворенно хмыкнул — убитый загораживал своим телом нечто, накрытое куском материи, под которой проглядывали знакомые очертания корзины. Вряд ли там могла быть живность, иначе бы гуси, утки, поросята давно бы сообщили о своем существовании громящим обоз конгам. Конечно, в корзине могли оказаться какие-нибудь крупы — ведь торговцы не настолько богаты, чтобы самим питаться мясом. Но уж больно странно лежал убитый торговец, как будто специально своей неминуемой смертью пытался укрыть от убийц нечто ценное. А что мог скрывать маркитант? Вино вполне могло быть там.

Дарех, чуть наклонившись, рывком сорвал ткань и... Да, этого он не ожидал. Женщина! Точнее, девушка, даже, скорее, подросток. Худенькая и, наверное, невысокого роста, раз каким-то образом смогла уместиться в корзине. Юная, красивая, в длинную черную косу вплетены разноцветные лоскутки. Темные, немного миндалевидные глаза смотрели на него со страхом и обреченностью. Желание вспыхнуло со страшной силой, Дарех уже себя не контролировал. Бросив на дно повозки копье, терманец схватил девушку за косу и одним рывком вытянул ее из корзины.

Пленница оказалась совсем юной, даже груди еще не сформировались. Бросив девушку на дно повозки, Дарех утробно заурчал и овладел ее лоном. Впервые за годы рабства получил желаемое для любого мужчины. Он не слышал ни стонов пленницы, ни ее громких криков, не замечал, как расцарапывается кожа на его спине, совсем не чувствуя при этом боли. Одновременно с завершением действа, к терманцу наконец-то вернулась реальность мира. И вместе с этим спину пронзила острая боль. Одна, потом другая, третья. Только сейчас он понял, что это старается бич надсмотрщика. Но что ему теперь бич, после того, как он добился исполнения заветных мечтаний?

Дарех, подхватив одной рукой лежащее по соседству копье, рывком сбросил свое натренированное тело на землю, сумев удержаться на ногах. А затем рванул вперед, скрываясь от разъяренного надсмотрщика. Пробежав мимо еще нескольких повозок, терманец затерялся среди конгов из второй центурии, напавшей на маркитантов с тыла. Только сейчас он в полной мере почувствовал боль в поврежденной спине.

Порывшись в ближайших повозках, на долю Дареха досталась початая амфора с вином, остатки содержимой которой он выпил в несколько глотков. И как раз вовремя — вновь защелкали хлысты надсмотрщиков, громко приказывающих рабам вернуться в строй. Что же, теперь можно и возвращаться — он пусть немного, но сыт, пьян и доволен.

К месту сбора терманец успел вовремя. Уже через несколько мгновений после его появления центурия двинулась в обратный путь, нагоняя ушедшее вперед войско. А вскоре их догнали рабы из второго отряда, громившего торговцев. На месте резни остался один десяток, состоящий из свободных наемников и в придачу несколько рабов-конгов. Дарех вновь им позавидовал. Пусть в живых от обоза никого больше нет, но в повозках должно остаться еще много из того, что не съедено, выпито и не уничтожено темнокожими рабами.

Их центурия в этом небольшом сражении или, правильнее сказать, стычке, потеряла пятерых человек. Зачем хозяевам понадобилось убивать торговцев, Дарех так и не понял. Да он особо и не старался вникать в такие вопросы. Значит, зачем-то потребовалось. Может просто из-за того, что ехавшие следом за войском маркитанты чем-то раздражали командиров-примипилов, а то и самих легатов, командующих их войском? Жизнь здесь почти не ценится. Что у рабов, что у жалкого плебса. Да и свободные наемники из числа местных пуников для аристократов почти ничего не значат. Это Дарех понял давно.

Чуть больше его интересовал вопрос, куда они направляются. Странно здесь что-то. Узкая каменистая дорога, почти тропка, вела на запад, где уже все явственнее просматривались высоты гор, тянущихся с севера на юг. Еще день-два и они упрутся в непроходимый барьер. Что ищут в тех краях хозяева? И зачем туда гнать так много воинов? Одних конгов, к которым Дарех, будучи чужаком-терманцем, уже стал причислять и себя, было тысяч десять, если не больше. Несколько тысяч пуников. Повозки с какими-то конструкциями. И самое интересное, четыре боевых единорога. Каждый из которых представлял собой машину смерти. Запусти одного такого на их войско, сотни две воинов, а то и все пять, наверное, зверюга сумел бы затоптать своими толстенными ногами, а еще большее число попросту разбежалось. Что делать в горах единорогам?

Глава 2

424 год. Западные горы.

К концу следующего дня пунийское войско подошло, судя по всему, к конечной точке своего похода. Центурия Дареха по-прежнему шла в конце колонны конгов, сама же колонна растянулась на целую милю. Передние ряды конгов остановились в седловине, а последние оказались почти на вершине горы, поэтому, глядя сверху вниз, Дарех прекрасно мог видеть то, что творилось в начале колонны — на зрение молодой терманец никогда не жаловался.

Впереди конгов стояли шеренги наемников, а перед ними на конях медленно поднимались вверх на соседнюю гору знатные пуники — примипилы и легаты войска. Еще Дарех разглядел среди всадников носилки с крытым верхом, которые тащили восемь чернокожих носильщиков. Никогда не видевший верховного правителя Пунии, терманец так и не смог понять, кого это несут рабы. "Может быть, там женщина, — пришла ему мысль, и сердце радостно забилось. — Но что ей там делать? И вообще, зачем, с какой целью войско здесь? Ведь впереди непроходимая преграда".

Между тем, всадники прекратили подъем вверх, лишь один из верховых пуников медленно продолжал двигаться дальше, а за его спиной появились несколько пеших воинов. Их Дарех заметил только сейчас. Раньше, видимо, обзору мешали кони.

Всадник спешился, передав повод одному из наемников, прошел вперед несколько десятков шагов и стал что-то делать. Разглядеть подробности терманец не сумел — слишком большое расстояние, к тому начало смеркаться — в этих краях ночь наступает быстро, не то что в родных Пустошах.

Прошло совсем немного времени, фигурки людей и животных стали различаться хуже, и в этот момент место, где стоял и что-то делал спешившийся человек, озарилось светом с багровым оттенком. Стало заметно видней. Дарех смотрел, как человек не спеша движется в обратную сторону, к всадникам, а ему навстречу бегут пуники, держащие в правой руке мечи, а левой прикрывая тела овальными щитами.

Наемники пропустили возвращающегося мужчину и бросились дальше, а тот, подойдя к крытой повозке, остановился рядом с ней. "Кто же в ней находится?" — вновь задался вопросом терманец. Откуда ему знать, что в паланкине отнюдь не женщина, а Гамилар, верховный правитель Пунии. А мужчиной, подошедшим к правителю, был Аплар, единственный в Пунии человек с чистой кровью.

Чистая кровь! Большая ценность в этом мире. От древних времен осталось немало тайных и закрытых мест, хранящих редкие и крайне ценные артефакты. Оружие, способное убивать на значительном расстоянии, большем, чем полет стрелы. И смертельно жалить врагов в десять, сто раз чаще, чем это может сделать лучник. А потоки огня, льющиеся из странного, как и многие артефакты Ушедших, приспособления? Они способны сжечь сотни вражеских воинов. Маленькие металлические кругляши, похожие формой на лимоны, сеющие смерть на расстоянии броска дротика. И даже еще дальше. Много, много разного, сотворенного с одной целью: убить как можно больше врагов.

Но одним оружием артефакты не ограничивались. К примеру, среди них есть и такие, что лечили, поднимая на ноги обреченного человека. И все это имелось в схронах, которые никому не найти, не открыть, с какой бы силой ни пытаясь взломать древнее хранилище. Не открыть никому, кроме избранных — людей с чистой кровью. Именно, кровью. Стоит подобному человеку просто оросить ею такой тайник, как тот тут же готов открыться, пустив внутрь не только обладателя чистой крови, но и любых других людей. Считается, что эти избранные ни кто иные, как прямые потомки по мужской линии первых патрициев, властителей древних времен. Именно "мужской", потому как никто не слышал, чтобы чистая кровь передавалась через женщину.

Такие избранные встречались очень редко, к тому же сила их крови разнилась. Не все древние хранилища оказывались подвластны этим людям. Почему так происходит, никто не знал. Может быть, первые патриции тоже различались по своей силе? Или по своей значимости. Ведь не все из них становились верховными правителями? А раз так, то и схроны, подвластные древним властителям, могли открыть лишь их прямые потомки? Кто знает, может, это объяснение и верно.

Гамилар, верховный правитель Пунии, был одним из немногих, кто знал ответ на этот вопрос. Когда несколько лет назад начальник стражи привел во дворец молодого парня, совсем недавно вошедшего в юношеский возраст, одетого в потертый и замызганный плащ, наброшенный на голое тело, ничего, кроме презрения, у Гамилара юноша не вызвал. Обычный плебей, связавшийся с какой-то шайкой грабителей могил и достойный распятия на столбе с последующим отрубанием головы. Да, только так — при таком исходе при перерождении парня должна ждать участь раба.

Но ему повезло — в юноше обнаружилась чистая кровь. Именно благодаря этой родовой особенности шайке удалось вскрыть несколько древних захоронений и пограбить их. Среди найденных артефактов оказались две древние машины, стреляющие огнем. Главарь шайки на их продаже и погорел. Головы главаря и подручных уже были отделены от тела, а души казненных ждали перерождения в теле новорожденных рабов, когда перед очами Гамилара предстал парень.

То, что пленник имел чистую кровь, парень быстро доказал, сумев вскрыть один из недоступных ни для кого тайников во дворце правителя. А потом Аплар смог отворить половину из тех двух десятков схронов, о существовании которых было известно. На остальные у него, увы, не хватило сил. Зато он открыл Проход в горах, по ту сторону которых располагались земли дикарей-каннибалов. Сразу же возникла охота совершить туда поход, оба сына правителя Пунии загорелись желанием привести пленников и набрать ценного сырья. В последний момент Гамилар отказался от этой идеи.

Почему? Появятся товары и плоды с той стороны — об этом узнают в Ромуле. А если еще приведут пленных карамов — тогда наверняка догадаются, что пуники научились открывать зачарованные Проходы на ту сторону гор. Что в том опасного? Казалось бы, что ничего плохого нет, наоборот, даже удастся поддразнить ромульцев такими возможностями. Ведь те давно потеряли последнего человека с чистой кровью. Но Гамилар знал, найдя ответ в древних рукописях, что, пройдя через земли карамов, можно выйти с той стороны к Проходу, ведущему к Альбалонгу. Напрямую! По суше! К столице врага. Без всякого морского пути. От того Прохода до столицы Ромула всего-то два-три дня пути. Пунийское войско внезапно появится перед стенами Альбалонга в тот момент, когда у ромульцев не окажется под рукой сил, чтобы оказать сопротивление. Ведь для этого нужно время, чтобы стянуть к метрополии войска с окраин. И всё. Столица и весь Ромул падет к ногам Пунии. И теперь это произойдет скоро, ныне пунийские войска готовы перейти на земли карамов, а Аплар только что открыл Проход.

Сумел-таки открыть. Почему "сумел-таки"? Кровь у Аплара хоть и чистая, но и не совсем. Не все схроны умеет он открывать. Другой человек на месте Гамилара вполне мог подумать, что хитрит парень. Да, есть такая возможность у людей с чистой кровью — против их желания схрон не откроется, сколько бы крови не вылито. Только добровольно и истинным желанием можно отворить древний тайник. Тут уж ничем не поможешь — ни уговорами, ни угрозами, ни пытками. Человек должен искренне хотеть открыть потайное место.

Гамилар про такую особенность людей с чистой кровью знал, вот и отнесся к пленнику по-хорошему. Можно сказать, по свойски. Как только убедился, что начальник стражи не ошибся, приведя к нему юношу, сразу обрисовал перед тем весьма радужные перспективы. Ведь пообещать еще не значит выполнить. А наобещал Гамилар много. Даже посулил отдать дочь тому в жены. Да. Дочь верховного правителя Пунии в жены, можно сказать, оборванцу, человеку без рода и племени.

То, что Аплар — потомок по прямой линии одного из древних патрициев — это хорошо, но когда это было? С тех пор прошли века, и от тех властителей остались смутные легенды да крохи знаний в старых манускриптах. Сейчас миром правит новая знать, чьи предки были плебсом. А кто отец, мать, дед парня? Аплар этого не знал, и никто не знал. Сирота с ранних лет, как еще в рабство не угодил. Впрочем, и то хорошо, что не раб, иначе сколько издевок можно получить от аристократов Пунии, узнай они такое!

Но, к счастью, парень не из рабов. И с чистой кровью. К тому же ему, Гамилару, по большому счету, такой зять не нужен. Человек с чистой кровью — нужен. Но не зять. Поэтому и жить Аплару много не удастся. Только до тех пор, как дочь родит двух-трех внуков с чистой кровью, а те немного подрастут. Мальчики наверняка окажутся именно такими, избранными. А через несколько лет после родов дочку можно выдать замуж. Знатные семейства Пунии и Ромула в очереди будут стоять, предлагая в мужья своих сыновей и внуков. Ведь под его властью к тому времени будет весь мир. Почти весь, разве можно считать конгов и варваров с Пустошей за цивилизованных людей? Поставщики скота, зерна и рабов, вот кто те такие.

Гамилар усмехнулся, вспомнив недавний разговор с сыновьями. Молодые еще, плохо смыслят в глобальной политике.

— Отец, — Самбал, старший сын тогда сильно нервничал, узнав о планах женитьбы, — этот плебей, как только сообщили о предстоящей свадьбе с нашей сестрой, совсем зазнался. Бедная сестра, неужели ей придется делить с этим оборванцем ложе!

— Надеюсь, не долго. Впрочем, все будет зависеть от нее самой. Чем быстрее родит двух мальчиков, тем скорее станет вдовой. Да и самой свадьбы не будет. Разделит ложе, родит — и всё, больше от нее ничего не потребуется. Так что вдовой ваша сестра станет даже без заключения брака. Свадьбы, как таковой, не будет.

— Вот именно, вдовой. Кто ее из высших семей после всего этого возьмет замуж?

— Ошибаешься, сын. К тому времени наш род будет главенствовать не только над Пунией, но и Ромул ляжет к нашим ногам. И не только он. По цепочке падут грики и варвары. И к тому же пасынками ее мужа станут мальчики с чистой кровью.

— Как? Они не достанутся нашей семье?

— Вот как, Самбал? Уже забеспокоился. Ты же сейчас с таким жаром выступаешь против замужества сестры с этим... плебеем. А? Не волнуйся, мальчишки достанутся нам. Моих внуков, ваших племянников мы из семьи не выпустим. Они будут преданно служить мне, а потом и вам. А их дети — вашим. Только наш род должен обладать чистой кровью!

С того разговора прошло три месяца. Через несколько недель столица Ромула с окрестными городами и селениями падет к ногам Пунии. Глупый Аплар будет допущен к ложу дочери, а через несколько лет исчезнет. Нет, не навсегда, ведь внуки должны еще подрасти, прежде чем войдут в силу крови. А Аплар с надетым ошейником будет отрабатывать право на свою жалкую жизнь. Да, парень глуп. Ведь поверил, что станет мужем дочки и получит в управление главный город Ромула. Отцом внуков верховного правителя мира, конечно, станет, но Альбалонга ему не видать. Перебьется. А пока пусть верит и надеется, с желанием и по доброй воле открывает Проход к Ромулу...

— Молодец, Аплар. Теперь ты выведешь моих сыновей к Альбалонгу, а после падения вражеской столицы войдешь в нашу семью. Главное — открыть Проход на другой стороне.

— Я это сделаю, властитель! — пафосный голос Аплара соответствовал напыщенной позе этого плебея.

Глава 3

424 год. У пунийского Прохода.

В горах быстро темнеет, и сгустившиеся сумерки заставили живо успокоить войско. Наскоро перекусив черствыми лепешками, рабы сбились в кучки, тесно прижавшись друг к другу, тем самым пытаясь сохранить последние остатки тепла, разгорячившие их мускулистые тела во время движения под горячим южным солнцем.

Наемникам-пуникам было проще. В отличие от конгов, чья одежда состояла из куска материи, превращенной в набедренную повязку, свободные воины имели пару туник, одна из которых была шерстяной, к тому же в повозках лежали войлочные коврики, специально возимые на случай ночевки на голой и холодной земле.

Утром, с первыми лучами солнца войско быстро пришло в движение. Декурионы громкими криками будили наемников, а рабов-конгов поднимали с голой каменистой почвы свистящие звуки хлыстов надсмотрщиков. Проснулся и Гамилар, проведший ночь на специально устроенном для верховного правителя ложе из теплых и мягких овечьих шкур. Настало время прощаться. Сыновья уходят за Проход, а ему необходимо возвращаться и с нетерпением ждать известий из-за моря. И не просто ждать, пунийские триремы должны быть готовы выйти в путь, с тем, чтобы оказаться на южных берегах ромульских земель в нужное время для высадки десанта. Остатки вражеских войск не смогут оказать достойного сопротивления, когда окажутся зажаты с двух сторон. С севера сыновья двинут свои когорты из покоренного Альбалонга, а с юга противника начнут поджимать пуники, высаженные с трирем.

Когда зону Прохода покинула последняя центурия наемников, Аплар с противоположной стороны закрыл путь и свечение погасло. Теперь оттуда никто не сможет проникнуть на пунийскую землю. Если, конечно, плебей не откроет вновь Проход. Но это маловероятно, план похода безупречен. Его сыновья и сам Аплар весь путь по земле карамов будут надежно охраняться. Поэтому опасности для них нет. Почти нет.

Правда, в одном из найденных древних манускриптов говорилось о некоем артефакте, способном открывать Проходы без непосредственного участия человека с чистой кровью. Хотя кровь все равно требовалась. Ею артефакт заряжался и действовал два раза — один раз на открытие Прохода, а во второй — на закрытие. Но артефакты с такой способностью в отворенных схронах пока не попадались. Впрочем, еще не все открытые Апларом древние тайники проверены до последнего закутка.

Гамилар ткнул посохом в спину ближайшего носильщика, и паланкин пурпурного цвета, украшенный пучками страусовых перьев, двинулся в обратную сторону, сопровождаемый центурией конных пуников — личной охраной верховного правителя.

Подгоняя носильщиков-рабов, скорость движения немного возросла, но все равно колонна не успела до заката дойти к месту побоища маркитантов. Впрочем, это к лучшему, ведь ночевать поблизости от разлагающихся трупов не самое правильное дело. В старых рукописях несколько раз упоминались эпидемии, вызванные различной заразой, которая распространялась среди людей. Причем даже говорилось, что такие эпидемии могли выкосить за месяц-полтора до половины обитателей той или иной местности. Насколько это правда, Гамилар твердо ответить не мог. Такого бедствия на протяжении многих поколений его предков не происходило. Может быть, врут рукописи. Там еще упоминалось о каком-то привитом иммунитете, благодаря которому эпидемии сошли на нет.

Все может быть, на то они и древние времена. Якобы в давние эпохи до совершеннолетия доживал один ребенок из двух-трех родившихся. Такие хилые дети были у предков? Сейчас у тех же варваров по пять, а то и десять детей, и почти все выживают. Ну, кроме убитых при нападении врагов да погибших где-нибудь на охоте. Недаром за последнюю пару десятков лет Пустоши стремительно наполнились людьми. Да так, что цены на рабов упали чуть ли не в десять раз!

Но это на севере, в Пустошах. С конгами ситуация немного иная. У чернокожих мало полезной земли, голод давно свирепствует на юге. Оттого и бесконечные набеги конгов на Пунию. А для защиты от них нужны воины, стоимость найма которых весьма велика. Но, видимо, боги снизошли своей милостью — Аплар в одном из древних захоронений нашел редкий артефакт — механизм подчинения. И принцип работы его оказался прост. Только успевай изготовлять ошейники да пригонять новых рабов.

Год назад удалось хитростью захватить несколько тысяч конгов. Через посредников — мелких царьков из близлежащих к метрополии земель крикнули призыв к большому походу на Гиппон — столичный город Пунии. Конгам пообещали хорошую добычу и отсутствие войск в городе. А чтобы все выглядело правдиво, основная масса пунийских наемников ушла далеко на восток с целью покорения давно отпавших от метрополии земель.

Конги, как известно, глупы. Дикари, что с них взять? Но и среди чернокожих варваров встречаются весьма неглупые люди. К счастью, к власти в своих племенах прийти им не удается. Царьки и вожди племен получают власть по наследству. Или же по праву сильного. Конечно, когда-нибудь очередному темнокожему умнику повезет, и он сможет встать во главе племени или даже племенного объединения, пройдясь разором по землям метрополии. Но пока, слава богам, сия участь Пунию миновала, иначе бед ниспослано было бы много.

Зато благодаря артефакту теперь такой угрозы не будет. Конгов подпоили сонным зельем, заплатив за это достаточно дорого. Но результат того стоил. Если бы не механизм подчинения, захваченных дикарей пришлось бы частично убить, а частью обратить в рабов, продав на рынках Ромула. Зато теперь благодаря найденному артефакту пунийское войско получило большое пополнение. И в отличие от вольных наемников, обходящихся казне дорого, чернокожие воины почти ничего не стоили. Дешевая похлебка, дерюжный кусок материи для набедренной повязки, ну и, конечно, стоимость ошейника. Очень дешевого!

Мало того, разъяренные потерей своих родичей, чернокожие дикари собрали новое полчище конгов, опять направив их на Пунию. Теперь уже сами рабы-конги помогли частично перебить, частью пленить своих сородичей, увеличив численность пунийского войска.

Воины из конгов, ясно, никакие. Центурия наемников-пуников запросто перебьет полсотни-сотню чернокожих, если сойдутся в битве. Воины Ромула ничем не уступают в силе пунийцам, значит, и для ромульцев конги большой проблемой не станут. Разве что своей массой чернокожие дикари задавят, да и то навряд ли. Но это в поле, и если ромульцев не очень много. Те хорошие, умелые воины. Да и на стенах Альбалонга воины Ромула действуют отменно. Однако это в том случае, если они окажутся на стенах. А вот если защитников там не будет, тогда и понадобятся конги. Поэтому в предстоящем штурме вражеской столицы первыми на стены полезут рабы. И в город они же ворвутся. Часть погибнет — не жалко, скоро Пуния получит много пленников, только успевай изготовлять и подвозить ошейники!

На следующее утро Гамилар и его сопровождение уже находились в ущелье, где накануне пуники убивали маркитантов. Сожаления верховный правитель не чувствовал. Издержки войны, иначе поступить было никак, в противном случае тайну похода на Ромул сохранить не получилось бы. С собой на ту сторону гор торговцев не возьмешь, а если оставить их у закрывшегося Прохода, то маркитанты поспешат обратно. И не факт, что кто-нибудь из них не окажется сообразительным, уйдя не по старому пути к лагерю, а через горы к побережью и далее морем в Ромул.

Проезжая через место недавней резни, Гамилар удовлетворенно покивал головой — наемники успели расчистить проход. Не сами, конечно, а руками оставленных вместе с пунийцами рабов-конгов. Трупы ослов и людей оттащены далеко в сторону, повозки разбиты и частично сожжены. А в полумиле дальше от этого места стоял дозор. Незачем пускать сюда любопытных, тех, кто на свое счастье отстал от обоза. А такие люди есть — не все маркитанты пошли вслед за войском, оставшись поблизости от опустевшего военного лагеря. А кто-то появился у оставленного лагеря уже после ухода войска. Ведь торговцы постоянно ездят взад-вперед. Купили, продали и снова купили товар.

Через день, вернувшись в обезлюдевший лагерь, Гамилар поинтересовался числом пасущегося в его окрестностях торгового люда.

— Две-три сотни человек, — ответил комендант опустевшего лагеря.

— Так много? — удивился властитель Пунии. — Откуда столько?

— Не все торговцы отправились вслед ушедшему войску. В той стороне, куда оно направилось, нет ничего обитаемого. Горы да каменистые пустоши, а то и участки пустыни. Видимо посчитали, что к вечеру вернутся, на крайний случай, к концу второго дня. К тому же вчера из Гиппона прибыло еще два десятка повозок. Дорога до лагеря неспокойна, вот и сбиваются торговцы вместе.

— Неспокойна? — Гамилар не совсем понял слова коменданта. Сам верховный правитель уже давно не покидал свою столичную резиденцию, довольствуясь сообщения информаторов о состоянии жизни Пунии. И если бы не необходимость проводить войско до пограничного Прохода, вряд ли он решился на отъезд из столицы. — Объяснись.

— Грабят людишек. Не часто, но в последнее время нападения участились.

— Конгов мы приструнили.

— Это не конги, господин правитель. Местные, из пуников.

— Насколько твои слова правдивы? — Гамилар чуть повысил голос. — Я не терплю обмана.

— Это точно, господин правитель. Не я один знаю, всем известно.

— Вот как? А мне никто... Разберусь... Скажи, нападений стало больше только здесь или и в других местах страны грабят?

— Да, пожалуй, везде. За всю Пунию не скажу, но частенько слышал жалобы, что на дорогах стало неспокойно. Да и на селения нападают. Людишек рождается много, а еды на всех не хватает. Это в Ромуле плодородные земли, а у нас в Пунии все больше камни да пески. А в море распоряжается гильдия рыбаков. Другим туда хода нет. Жрать людишкам что-то надо, вот и грабят. В наемники отбор жесткий. Тут надо быть умелым воином либо при кошельке.

— А кошелек здесь при чем? — удивился верховный правитель. — Оружие оплачивает казна.

— Так еще в наемники попасть нужно, а без денег ничего не выйдет. А в грабители идут те, у кого нет ни асса, не говоря уж про денарии и тем более солиды.

— Хорошо, тебя я услышал. Можешь идти.

Когда комендант вышел из шатра, Гамилар от полученной информации зло зашипел. Во дворце ему про такое никто не говорил. Скрывали? Или посчитали, что ему это не интересно? Значит, чтобы записаться в наемники, нужно заплатить вербовщику. А вербовочными конторами заведует семейство Тартаганов. То-то их богатство растет как на дрожжах. В прошлом году эта змеиная семейка смогла провести в Совет двух человек. И это на десять мест в Совете Пунии! А один член Совета представляет семью Барильянов, которая уже с полсотни лет как подмяла под себя гильдию рыбаков. И тоже это семейство все богатеет и богатеет.

Если бы не жесткий контроль над армией и не удача с пленением конгов, смог бы он удержаться в кресте правителя? В Совете у него всего два места из десяти, плюс он сам — одиннадцатый. Еще два места у союзных семейств. Мало! Его власть во многом держится на войске, пополнением которого занимается семейство Тартаганов. Проклятье! Впрочем, не так все пока плохо. Не всем наемникам понравится, что в их кошельки залезли липкие руки этой семейки. Тем более после удачного похода на Ромул можно будет безболезненно перешерстить этот Совет.

Но все же наемники, получается, не так и надежны, многое зависит от их командиров. Кто знает, не перекупили ли их? Хорошо, что он оставил в окрестностях Гиппона тысячу конгов. Чернокожие рабы абсолютно надежны, их ничем не купить. Ошейники настроены на полную преданность верховному правителю и его сыновьям. Малейшее не то что неповиновение, а затягивание с выполнением обязанностей по охране семьи Гамилара, тут же заставит корчиться в страшных муках нерадивых рабов.

На следующий день, покидая лагерь и отправляясь в Гиппон, Гамилар отдал приказ коменданту перебить всех торговцев, что стояли импровизированным лагерем по соседству. В свете только что узнанных им сведений желание пленить и обратить маркитантов в его личных рабов пропало. Молодых и крепких парней в среде торговцев мало, а содержать, кормить и охранять пленников сейчас накладно, ведь древний механизм подчинения забрали с собой сыновья. Будь у Аплара более чистая кровь, можно наделать ошейников с отсроченной активацией, но, увы, "зятек" не так силен, поэтому подчинять рабов можно только непосредственно от механизма Ушедших.

После разгрома Ромула появится много рабов. Неслучайно на нескольких подводах везли большие тюки с ошейниками. Восемь тысяч! Много? Да, очень. Но и их надолго не хватит, пленников окажется в разы больше. И все новые невольники будут принадлежать его семье. Поэтому стоит ли мараться из-за нескольких рабов из числа маркитантов? Проще тех перебить. Чем меньше посторонних знает об уходе войска, тем лучше для сохранения тайны вторжения в Ромул.

К тому же Гамилар не забыл вчерашние откровения коменданта. На дорогах Пунии стало слишком неспокойно, грабят, воруют. И ведь в налетчики идут крепкие телом люди, вряд ли ватаги состоят из стариков. Нужно навести порядок, всех бедняков, перебивающихся случайными заработками, схватить, а когда вернутся сыновья с механизмом подчинения, надеть новым рабам ошейники. После триумфа в Ромуле Совет не посмеет ему перечить, даст добро на кардинальное решение по наведению порядка в стране. А те из членов Совета, кто не поймет новой реальности, сами примерят на своих шеях ошейники подчинения. Сами, и все их семейства в придачу.

Глава 4

424 год. Горы карамов.

Центурия Дареха шла в самом конце колонны конгов. А замыкали войско наемники из числа пуников. Холодная ночь не лучшим образом отразилась на состоянии терманца, хотя в отличие от некоторых темнокожих рабов он не простыл и не покашливал, шмыгая носом. Конги непривычны к холоду, а он как-никак с севера Пустошей, где зимой даже вода превращается в лед. Но и одежда на родине не куцая набедренная повязка, а вполне теплые штаны из овечьей шерсти, такая же теплая рубаха, а еще и куртка из меха. И ноги не босы, как сейчас, а обуты в крепкие кожаные сапоги.

Тело, задубевшее за ночь, проведенную на холодном ветру горного хребта, понемногу согревалось, солнечные лучи, проникающие поверх пологих вершин, подняли настроение. Хотелось быстрее пройти через горы, чтобы до темноты успеть спуститься к подножию, где ночью не так холодно.

Не у него одного имелось такое желание, шагающие рядом с ним конги постоянно напирали на идущих впереди, как бы подгоняя тех, но быстрее двигаться все равно не получалось. Виной тому находящиеся среди головной колонны боевые единороги. Те двигались размеренно и неторопливо, а погонщики совсем не испытывали желания ускорить ход животных. Причиной тому являлась горная дорога, то временами расширяющаяся, то опять сжимаясь до такой степени, что возникало опасение падения грозной живой силы с отвесных скал. Поэтому надежды заночевать в долине в эту ночь не сбылись. Как, впрочем, и в следующую.

Лишь на третий день тяжелого пути через горы войско наконец-то спустилось в долину, но отнюдь не зеленую, как мечталось воинам, а представшую их взорам серой каменистой землей, лишь местами проглядывающей зеленью неказистых кустиков. Дарех был расстроен. Это потом, когда их путь через земли карамов близился к завершению, он понял, что, наоборот, надо было радоваться, раз на этой стороне гор не оказалось плодородной земли. Мало зелени — мало живности, а значит, и охотников за мясом. А так как местные обитатели были к тому же людоедами, то человеческое мясо предпочитали иным другим.

Об этой особенности местного населения Дарех узнал на пятый день продвижения войска. Его центурия по-прежнему шла в конце колонны рабов, наемники же шагали в арьергарде в трехстах футах позади. День подходил к своему завершению, тени редких деревьев значительно удлинялись, еще больше затемняя окрестности.

Рядом с впереди идущими в десятке шагов от Дареха конгами возникли две коренастые фигуры с неестественно длинными передними конечностями, держащими в руках (или правильнее сказать, лапах?) дубинки. Два замаха, падение тел, и поспешное бегство напавших. Дарех, как и все остальные рабы, опешил, а когда через несколько мгновений пришел в себя, собравшись поработать своим копьем, то карамов поблизости уже не было. Дикари сумели раствориться в надвигающихся сумерках.

Искать и преследовать напавших никто не стал — рабы большой ценности не представляют. Для их хозяев пара убитых невольников сущая мелочь. Мертвецов оттащили к краю дороги (точнее того, что после прохода передовых отрядов стало отдаленно смотреться дорогой), а сами, пройдя с четверть мили, встали на ночевку лагерем. Ночью войско никто не потревожил, а когда ранним утром один из центурионов вернулся на место гибели рабов, то Дарех, которого вместе с его центурией взяли в сопровождение, вместо погибших невольников увидел лишь два расколотых человеческих черепа. Практически пустых. Дикари полакомились сырыми мозгами, а тела утащили вглубь своей территории.

Им еще повезло, что карамов в этом месте оказалось только двое, ведь и двоим в полупустынном краю делать особо нечего, разве что за какими-то ящерицами поохотиться. А окажись местность с плодородной землей? Тогда и дикарей могло быть намного больше. А что в таком случае должно случиться при организованной атаке дикарей, пунийцы вскоре узнали. Через несколько дней, когда они приближались к цели своего пути, на войско напали уже больше полусотни карамов. Видимо, новость о появлении чужаков распространилась по округе.

К счастью для Дареха, налет случился в голове колонны. Почему, к счастью? Да потому что Дарех сам видел последствия этой стычки, когда его центурия проходила мимо того места. Несколько десятков убитых конгов, семь или восемь тел погибших карамов — все это досталось дикарям после того, как войско, почти не задерживаясь, ушло дальше на север.

Центурионы не стали особо заморачиваться погребением погибших, просто слегка присыпав тонким слоем земли. И еще тем, что отделили головы от тел. Зачем? В этом случае при перерождении конгам вновь суждено оказаться рабами. А закапывать в землю погибших никто даже не задумался. Даже Дарех. Они рабы, по сути — не люди. И тратить время вместо того, чтобы двигаться к конечной точке своей цели, просто глупо. Наоборот, карамы на ближайшее время обеспечены мясом, пусть теперь занимаются потрошением добычи, не препятствуя движению войска.

Так думали предводители пунийцев. В целом, конечно, считали верно. Людоедам мяса досталось много, только успевай есть, пока не протухло. Так-то так, только мясо можно и коптить, сохраняя в съедобном виде на длительное время. А еще лучше мясной излишек держать в живом состоянии, благо ходячего мяса на землях карамов появилось не просто много, а очень много. И к конечной точке пути пунийское войско незаметно сопровождало уже несколько сотен дикарей.

По мере того, как извивающаяся на пересеченной местности длинная лента войска постепенно втягивалась в горный массив, становилось прохладней, на отдельных участках приходилось преодолевать неудобные для движения кручи. Впрочем, здесь, как считал Дарех, его центурии повезло, они шли в числе замыкающих. Сзади них двигалась только сотня наемников. А повезло в том, что шедшим передовым частям конгов приходилось периодически напряженно работать, сглаживая и расчищая дорогу как для массивных и неповоротливых боевых единорогов, так и повозок, запряженных мулами и ослами. А были еще и кони, ведь знатные предводители войска не станут месить ногами каменистую почву. Да и не только у знати имелись кони, несколько сотен всадников являли собой мобильную и ударную силу пунийского войска.

Мнение о том, насколько центурии повезло, Дарех поменял на второй день движения по горам, когда арьергард двигался через узкую седловину, которую впереди пересекал распадок, на удивление заросший обильной зеленью. Центурия уже прошла мимо распадка, когда сзади послышался нарастающий гул камнепада. Обвал в горах страшен тем, что начинаясь с падения одного камешка, камнепад может за считанные мгновения превратиться в грозную, ничем неостановимую лавину, сметающую все на своем пути. И если ты не успел вовремя вывернуться, выскользнуть из смертельной ловушки, то тебя навечно погребет под каменной лавой.

Раскопать коллективную могилу, конечно, можно, но на это уйдет много времени и сил. Сотня наемников, заваленная лавой, это не бесправные рабы, свободных пуников нужно хоронить, а не бросать непогребенными, по крайней мере, не в том виде, в котором они оказались.

Известно, что боги определяют, кем переродится умерший, а помогают богам сами люди, подталкивая волю богов своими действиями. Если погибшему положить в рот золотую монету, тот обязательно переродится в теле ребенка в семье патриция или, на худой конец, богача. С серебряной монетой можно родиться заново в семье зажиточных людей. А с медной тебя ждет участь бедняка. Но ведь и не нищего? Без монеты во рту погибшего ждет перерождение среди нищих. А с отрубленной головой родишься рабом. Вот и получается, что погребенных камнепадом наемников, если их не отрыть и не положить погибшим монеты в рот, ждет нищая участь.

Но где гарантии, что местные жители не откопают трупы наемников и не полакомятся ими? А раз так, то даже нищими людьми им не переродиться. Непогребенные в земле рождаются в телах родственных тем, кому достанутся их останки. Волки съедят — родишься волком, поклюет воронье — значит, стать тебя вороном. А если карам? Родишься карамом.

Будь на месте погибших наемников конги, никто даже не стал бы дергаться, отдавая приказы достать из-под завала тела погибших. Но наемники — они из свободных граждан Пунии. И к тому же, как к этому отнесутся остальные воины, если погибших не откопают?

Подгоняемые бичами надсмотрщиков, конги бросились растаскивать каменную насыпь. И чем дольше войско стояло без движения, тем сильнее нервничали центурионы в нетерпении ожидания завершения работ.

"А ведь придется на себе тащить убитых каменной лавой, — подумал Дарех, оттаскивая тяжелый валун в сторону. — Тела здесь не бросишь, оставив их на съедение людоедам. И в земле не похоронить. Не успеет душа погибших определиться с новым для себя телом, как попадется караму. Вон сколько пуников засыпало. И каждому в рот надо положить по серебряной монете. Столько младенцев одновременно не появится на свет в зажиточных семьях. Значит, без очереди на перерождение не обойтись. Нет, не успеют боги найти новые тела погибшим пуникам до того, как до них доберутся карамы. И раз так, то хоронить будут на той стороне гор. А тащить тела придется нам, конгам".

Неизвестно, что думали командиры, но то, что обвал произошел не просто так, видимо, догадаться не смогли. Иначе бы не оказались столь беспечны, забыв выставить часовых у выхода из распадка, в зелени которого так легко затаиться. Сколько пищи сейчас лежало под камнями! И ее пришедшие из-за гор чужаки хотели лишить карамов!

В тот момент, когда распадок вдруг разом наполнился телами дикарей, Дарех пытался откопать тело погибшего. Картина, которая предстала перед его глазами, не на шутку испугала молодого терманца. Десятки волосатых фигур, сминая растерявшихся конгов, устремились в его сторону. В руках дикарей мелькали дубинки, которыми они ловко махали, целясь по головам безоружных рабов. Копья ведь остались за пределами зоны обвала. А голыми руками со зверообразными сильными дикарями не повоюешь.

Если бы все выскочившие карамы бросились на конгов и нескольких случайно затесавшихся среди рабов пуников, Дарех вряд ли смог уцелеть. В конечном итоге дикарей, без сомнения, перебили бы, против целого войска им не устоять, но карамы и не собирались воевать с пунийцами. Им нужно мясо. А как понял Дарех, в том числе и живое.

Часть конгов, упавших под ударами дубинок дикарей, была только оглушена, и темнокожих рабов теперь тащили вглубь распадка. Уносили туда и неподвижные тела конгов, которых уже не оживить. До участка, где трудился Дарех, добежало всего с десяток карамов, двое из которых бросились к терманцу. Один из дикарей отвлекся на ближайшего конга, зато второй с глухим утробным ревом взмахнул дубинкой, целя в голову или ключицу Дареха. Терманец к этому времени уже пришел в себя, сбросив оцепенение. Копья нет, зато вокруг много камней, один из которых он удачно метнул в дикаря, попав тому в лицо. Дарех сам по себе был крепким и довольно сильным, а тень близкой смерти придала ему еще больше силы.

Попади камень в череп карама, вряд ли Дареху удалось спасти свою жизнь — настолько дикарь смотрелся крепким и непробиваемым, но бросок на редкость оказался удачным, буквально смяв нос дикаря и залив все его лицо потоками брызнувшей крови. Людоед взревел от боли, застопорив свое движение, что позволило Дареху броситься прочь от карамов, уже успевших расправиться со спутниками терманца. Побитых конгов оказалось более чем достаточно. За Дарехом никто не бросился в погоню, предпочтя добытую пищу, которую еще нужно успеть утащить в распадок, что дикари и кинулись делать.

Нападение оказалось настолько неожиданным и быстрым по своему исполнению, что почти всем людоедам удалось вернуться обратно с захваченной добычей. Из полусотни конгов уцелело всего восемь человек.

Рассвирепевшие от неудачи центурионы возместили злость на надсмотрщиках, а те, в свою очередь, перенесли свою ярость на спины рабов. Дарех удачно разминулся с бичом надсмотрщика, сместившись на дальний край скопления камней. Нагнанные к месту специально подстроенной катастрофы (теперь даже туповатые конги вряд ли думали иначе) три новые центурии рабов быстро закончили разбирать завал, командиры распределили тела погибших по рабским десяткам, и военная колонна направилась дальше в горы.

В оставшиеся полтора дня на войско выпало два происшествия. В последнюю ночь, перед тем как покинуть негостеприимный край дикарей, вновь случилось нападение. На этот раз никаких обвалов карамы не устраивали. Они попросту напали на сторожевой десяток и уволокли его в темноту, прихватив попутно нескольких конгов, кто безрассудно бросился вслед за напавшими. А утром с узкой и крутой тропы свалился в тесную расселину боевой единорог. Доставать его, конечно, никто не стал. Ноги он, может быть, и не переломал, но быстро вытянуть из расщелины такую тушу невозможно — нет ни приспособлений для этого, ни желания тратить драгоценное время. Ведь карамы где-то бродят поблизости и неизвестно, что дикари предпримут в следующий раз. Конгов не жалко, а если снова погибнут наемники? Да и до выхода на ту сторону гор осталось совсем немного. Впереди земли Ромула и сам Альбалонг. От места ближайшего Прохода до вражеской столицы всего-то ничего!

Глава 5

424 год. У второго карамского Прохода.

— Аплар в последние дни слишком возгордился, если так дальше пойдет, то и вовсе за ровню нас считать станет, — у младшего сына верховного правителя Пунии на скулах заходили желваки.

— Да, это заметно, — с неприязненностью ответил брату Самбал, возглавлявший пунийское войско. — Думаешь, стоит осадить зазнавшегося плебея?

— Надо бы, да знаешь, что отец сказал. Я и сам понимаю, что нужно потерпеть. Как-никак, чистая кровь. Без него этот поход не состоялся бы.

— Ничего, всем воздастся после того, как Ромул падет к нашим ногам. Аплару в первую очередь.

— Сестра... — заскрипел зубами Гумкар. — Наша сестра... Долго нам придется терпеть это бесчестье.

— Зато как только родит пару мальчишек с чистой кровью, бесчестье мы смоем кровью плебея.

— Увы, но не так быстро, как хотелось бы. Мальцы должны немного подрасти, чтобы могли самостоятельно открывать схроны.

В ответ Самбал зло засопел. А что им оставалось делать? Схроны может открывать лишь тот, кто имеет чистую кровь. И сделать он это должен лишь добровольно, по собственному сильному желанию. Поэтому придется терпеть Аплара еще долго. По крайней мере, до тех пор, пока не падет Альбалонг. Да и после придется терпеть. Во вражеской столице обязательно найдутся закрытые схроны. Не все древние тайные хранилища найдены и открыты. А еще их больше вне города. В Ромуле кроме столицы есть и другие города и поселки. И множество заброшенных древних имений, чьи тайны дожидаются своего времени.

Верховный правитель, их отец, обещал плебею власть над покоренной вражеской столицей. Пусть надеется и ждет. А ждать придется много. Взамен же власти над покоренной страной Аплар получит руку и тело сестры. Эта мысль, одновременно пришедшая обоим братьям, резанула острием и заставила зло скривиться. Не следовало бы сейчас демонстрировать их реальные чувства воодушевленному ближайшей перспективой Аплару, но что уж там. Недалекий плебей спишет все на врожденную истинным патрициям высокомерность.

Непонятно, как Аплару удается найти место, где находится Проход. Примерные точки Проходов в горах удалось обнаружить пару лет назад, но опять же — приблизительно. Но сейчас-то чистокровка ведет войско, явно представляя нужное место. Он что-то чувствует, но что именно? Плебей до сих пор так и не смог объяснить и сформулировать состояние тех ощущений, что испытывал, находя и открывая Проходы. Впрочем, о таких местах во множественном числе говорить пока не следовало. Два, всего два Прохода на счету Аплара. Других на границах земель Пунии им не найдено. А отправлять единственного в мире человека с чистой кровью на вражеские земли в поисках тайных знаний было бы неописуемой глупостью.

Да и этого похода не случилось, если бы пару лет назад в помещениях, куда открылись древние ходы, не оказалось знаний о том, в каких областях гор есть другие Проходы. Поэтому и рискнул верховный правитель, отправив своих сыновей с большим войском. Помимо манускриптов, в тех помещениях нашлось немало ценного и интересного. Знать бы, для чего предназначены все эти предметы! Лишь малую толику из них получилось идентифицировать, а заставить работать и вовсе ничего не удалось. Отцовы умники сказали, что для активации найденного требуются особые условия. Даже называли непонятные названия. Да с них толку? Сами умники дальше простых, хотя и мудреных названий ничего не знают. Велика была мудрость Ушедших!

Один из тех найденных артефактов удалось опознать, это тот самый предмет, описываемый в манускрипте, как открыватель Проходов. Если бы Аплару удалось его оживить, то, возможно, не пришлось бы тащить плебея в этот поход. Хотя, нет. Без Аплара не найти точку выхода на ромульскую сторону. Но все равно, заряженный артефакт не сейчас, так в следующий раз пригодился бы. Но, увы, сила крови плебея не столь сильна, чтобы полноценно управлять артефактами Ушедших.

Зато в схронах старых развалин находки явно удачнее. Конечно, и там встречались непонятные и мертвые предметы, но и оживлять удавалось немало древнего. Часть из тех находок сейчас едет в повозках, при захвате Альбалонга помощь от них будет ощутимая.

Вскрывать Проход, ведущий на земли Ромула, братья пошли вместе с Апларом. Нельзя худородного оставлять без присмотра, неизвестно, что хранится в найденных помещениях. Проход-то отворяется впервые, в отличие от предыдущего, через которое войско прошло на земли карамов.

С неприкрытой завистью братья смотрели, как плебей творит действо, поливая струйкой своей крови камни, на первый взгляд ничем не отличающиеся от соседних. Но именно в этом месте скрыт древний механизм, который сработает лишь на чистую кровь. Причем добровольно отданную!

Пролив кровь, Аплар не спеша картинно шагнул назад. В окружающем воздухе возникла несвойственная густота и тяжесть, а затем появился идущий откуда-то из недр горы нарастающий тугой звук. Камень дрогнул, а следом задрожала и вся ближайшая скала. А спустя десяток ударов сердца широкий горный выступ начал расходиться, открывая не слишком просторный проход. Впрочем, вполне достаточный для, как боевого единорога, так и повозок. Вокруг заметно посветлело, яркий, но совсем не мешающий глазам свет исходил из глубин открывшегося хода. Да, действо чистой крови сработало! Точнее, первая его половинка. Сопровождаемый братьями, Аплар вошел внутрь распахнувшейся скалы, подойдя к плоскому, отполированному до зеркального блеска камню. Вновь полоснув ножом по своей левой руке, чистокровка излил совсем немного крови на плоскость камня.

— Всё, с той стороны тоже полностью открыто, — с гордостью произнес будущий правитель Альбалонга. Точнее, так думал о своем блистательном будущем он сам, но братья имели противоположное мнение.

Гумкар закрутил головой в поисках открывшихся помещений. Но в отличие от тех, что были найдены на пунийских землях, его взору досталась только одна дверь.

— Странно, — это уже произнес Самбал. — А где остальные? — Или их нет, или у нашего будущего родича не слишком чистая кровь, — старший из братьев не мог отказаться, не кольнув презираемого им плебея.

— У меня чистая кровь! — возмутился Аплар.

— Да? — в голосе Самбала чувствовалась неприкрытая злость.

— Не ссорьтесь, лучше давайте проверим, что за этой дверью.

Гумкар, полностью соглашаясь со старшим братом, вполне мог добавить пару нелицеприятных для плебея слов, но умом понимал, что ссориться сейчас вредно. Войску необходимо без задержек переправиться на ту сторону гор, а потом двигаться к вражеской столице. А вот когда Ромул падет, тогда можно и добавить много нелицеприятного для Аплара. Заодно появится неплохой повод объяснить плебею причину того, почему ему не отдали в управление Альбалонг.

Когда младший брат подошел к темно-серебристой двери, он в удивлении отметил, что она состоит из двух створок, в то время как проемы в аналогичных помещениях закрывались цельным дверным полотном. Усилия толкнуть створки ни к чему не привели — те стояли насмерть, как будто не было никакой попытки к их открытию. Подоспевший Самбал тоже не добавил результативности — створки не открывались. Гумкар обернулся к плебею, молчаливо предлагая тому присоединиться к ним с братом. Аплар, подойдя к двери, попытался с силой нажать на створки, но тоже без какого-либо успеха.

— А если с кровью? — предложил Гумкар растерявшемуся плебею.

Тот нехотя достал из ножен кинжал и с выражением сомнения на лице слегка полоснул им по внешней стороне левой руки. Собрав в правую ладонь вылившуюся кровь, он провел ладонью по материалу створок. Еще раз растерянно взглянул на сыновей правителя и, заметив, как напряглись их взгляды, повернулся к двери. Та постепенно меняла свой цвет на более темный, а когда распространение изменений достигло дальних ее краев, створки неожиданно стали раздвигаться, убираясь внутрь стены.

В старых записях, сохранившихся до нынешних времен, о такой конструкции дверей нигде не упоминалось, как не встречались и двойные раздвижные двери в древних постройках. Впрочем, не все сохранившиеся с давних времен сооружения удалось открыть. Возможно, некоторые запечатанные схроны тоже хранят аналогичные конструкции.

Как только первый из пуников шагнул в открывшееся помещение, внутри загорелся яркий свет, который помог рассмотреть внутреннее убранство большой прямоугольной комнаты. И уже несколькими мгновениями позже, братья активировали древнее ручное оружие, взятое ими в этот дальний поход. Райгун — так оно называлось в древних книгах. Прочесть название оружия мало, необходимо знать, как оно работает. К счастью, один из манускриптов как раз был посвящен описанию разного вида оружия. А в схроне, открытом Апларом, обнаружилось два десятка райгунов. Не все, к сожалению, оказались в работоспособном состоянии, но несколько экземпляров удалось оживить. Два райгуна нашли своими владельцами сыновей верховного правителя. А вот Аплару древнее оружие не досталось. Не заслужил еще! По крайней мере, такое объяснение было дано плебею. На самом деле все проще — семья не доверяла пришлому чистокровке. Не известно, что у того на уме. А вдруг захочет реальной власти? Та же семейка Тартаганов задурит голову, наобещает многого, плебей сглупа поверит, с помощью райгуна перебьет охрану, а следом и верховного правителя со всей семьей.

Причиной, почему братья столь резко активировали древнее оружие, оказались две серебристые фигуры существ, внешне очень похожих на людей, разве что волос на голове не было. Серебрилось в них все — от одежды, скроенной из единого куска, до лиц и рук существ. А еще бросалось в глаза оружие, что выглядывало из левых карманов одежды. Дула и ствола видно не было, они скрывались внутри карманных проемов, но задняя часть оружия с явно различимыми пусковыми кнопками и коробками для зарядов виднелась без труда.

— Дройды! — потрясенно произнес Гумкар. — Это дройды!

Его спутники завороженно смотрели на находку. Действительно, перед ними легендарные дройды, о которых говорилось в некоторых манускриптах. Те самые безжалостные и смертоносные машины, что охраняли патрициев. И не всех, а только тех, кто находился на вершине власти.

— Кровь... пролей кровь, — Гумкар толкнул застывшую фигуру плебея. — Ну же! Оживи их!

Аплар, поддавшись общему возбуждению, не стал экономить собственную кровь, в немалом количестве расплескав ее на фигуры дройдов. Но его усилия оказались безрезультатны. Уже потом, когда они покидали открывшееся им помещение, младший из братьев тихо произнес, почти прошептав:

— И хорошо, что не удалось.

Гумкар тут же дернулся, бросив взгляд на Аплара, — хорошо, что так тихо произнес, плебей не расслышал его слова. В самом деле, он поступил неразумно, не задумался о последствиях своих слов, когда предложил оживить находку. Что могло произойти, если бы Аплару удалось активировать найденных дройдов? Хорошего мало. Кому дройды подчинились бы? Ему с братом или плебею? Чутье говорит, что, скорее, второе. А дальше? Неизвестно, как Аплар повел бы себя.

К тому же существовала вероятность того, что дройды могли оказаться не контролируемыми. Их с братом и плебеем посчитали бы недружелюбными и непонятными чужаками, которых для простоты решения проблемы следовало уничтожить. Как заставить древние боевые машины признать его и Самбала хозяевами? В древних рукописях ничего про это не встречалось. И раз так, то все пока получилось к лучшему. Дройды остались в тайной комнате. А когда Ромул падет, вот тогда их можно вынести с гор, переправив к отцу во дворец. Пусть местные умники думают и разбираются с находками. А им нужно двигаться дальше, переводить войско через открывшийся Проход.

Глава 6

424 год. На ромульской территории.

Спустившись с гор на противоположной стороне, по-быстрому похоронив на первом же попавшемся участке земли погибших наемников, пунийское войско проворно, насколько это позволяли отнюдь не быстроходные единороги, двигалось в сторону вражеской столицы. Даже богатые патрицианские имения, попадающиеся пуникам по направлению их движения, совсем не замедляли движения войска. Впрочем, наличие удобных, а где-то и вовсе роскошных спален и вышколенных рабынь для ночных утех высокородных пуников, совсем не значило, что предводители войска не предпочтут ночевку на голой (почти) земле.

Следует разделять тех, кто относится к сословию властителей, и обычную плебейскую массу, не говоря уже о ничтожных рабах. Последние, останавливаясь лишь на коротких дневных привалах и продолжительных ночных стоянках, шли и шли вперед, подгоняемые бичами надсмотрщиков. С наемниками, конечно, сложнее. Как-никак свободные пуники. Но раз получают плату в звонкой монете, то обязаны ее отрабатывать. Тем более часть пути наемники могли по очереди передвигаться на повозках. А конные пуники и вовсе весь путь проводили, уместившись в седлах.

Но богатые виллы, повстречавшиеся на пути войска, манили знатных пуников мягкими перинами и нежными и гибкими телами наложниц, что оказались захвачены в ромульских поместьях. Переночевав с комфортом, предводители войска, нахлестывая своих четвероногих скакунов, без особого труда успевали еще до дневного привала, столь вожделенного для войска, догнать растянувшуюся армейскую колонну.

Как только командиры центурий громко возвестили о привале, Дарех тут же повалился на землю, с наслаждением вытягивая натруженные ноги, не вслушиваясь в дальнейшие слова своего лара. Тот о чем-то переругивался с другими центурионами. "Наверное, опять не поделили дорожные одеяла, — устало подумал терманец. — Или ругает давно опостылевшую дорогу. Устал. А ведь большую часть пути лар Картук, как, впрочем, и другие центурионы, провел вовсе не на ногах, а проехав в повозке".

В одной из тех самых, на которые можно было перегрузить часть вооружения, что несли на своих плечах конги. Но кто будет думать об облегчении участи рабов? Вот и приходилось нести не только собственные копья, но и часть оружия наемников-пуников, а также остатки фуража. А в повозках ехали командиры центурий, периодически выбираясь на землю, чтобы размять ноги. Хорошо еще, что не пришлось тащить запас воды. Впрочем, ноша сейчас не так тяжела, как несколькими днями ранее, когда путь шел через горы. Там рабы несли попеременно на своих плечах сотню трупов наемников, погибших при камнепаде, устроенном карамами. А похоронив убитых, на плечи конгов, а значит, и Дареха, взвалили оружие наемников и часть фуража, освободив места в повозках для командиров центурий.

Речку, текущую неподалеку от места привала, облюбовали наемники, которые быстро скинув на землю пропыленные туники, бросились к речке с радостными криками. Вслед за ними погонщики направили к воде ослов и мулов, освобожденных от упряжи. Дарех, облизывая сухим и шершавым языком потрескавшиеся губы, с завистью смотрел на свободных пуников — когда еще до рабов подойдет очередь пить. И хорошо, если это будет холодная речная вода, а не теплая и затхлая жидкость, которой поили рабов в горах. Наемники, между прочим, пили разбавленное вино.

С каждой проделанной милей местность все больше и больше радовала глаз. Пустая каменистая земля превращалась в плодородные возделанные поля, окаймленные тенистыми рощицами, где рдели гранаты, и сгибался виноград под тяжестью спелых гроздей. Все чаще попадались стада овец, чьи еще теплые тушки заполняли высвободившиеся места на телегах с продовольствием. Мясо, конечно, конгам не достанется, даже под угрозой того, что под палящими лучами летнего солнца оно быстро начнет портиться. А вот жареная требуха ни наемникам, ни тем более командирам не нужна.

Попавшиеся войску юные пастушки тоже не оставались без внимания. Но к разочарованию молодого терманца, они доставались надсмотрщикам, а после них наиболее сильным темнокожим рабам. Оставшиеся без женского тела рабы либо пускали от зависти и злости слюни, либо довольствовались мальчиками-пастушками, чьи тела после прохода войсковой колонны оставались лежать вдоль дороги неподвижными окровавленными кучками.

На пятый день после спуска с гор дорога, ведшая вдоль тенистого лиственного леса, резко свернула в сторону, и перед взглядами воинов вдали предстала линия городских стен, окруженных прилепившимися лачугами городской бедноты.

Альбалонг! Столица Ромула и всего цивилизованного мира. Рабы, да и многие наемники смотрели на представшую их взорам картину с раскрытыми от удивления ртами. Да как иначе? Даже с дальнего расстояния городские стены поражали своими размерами. Издалека сложно определить их высоту, но явно не меньше, чем рост десятка человек, если тех поставить друг на друга. Дарех представил, как придется штурмовать такую махину, и нервно сглотнул. Половина войска поляжет, а вторую попросту добьют защитники города во время вылазки.

Дарех оглянулся на стоящих чуть в стороне центурионах, о чем-то разговаривающих, причем лица командиров выглядели довольными. Терманец немного сместился в их сторону, чтобы подслушать. Те действительно радовались увиденному. А порадовали их прилепившиеся к городским стенам домишки. Деревянные. Значит, будут хорошо гореть. А дым и жар пойдет вверх на стены, на защитников.

"А кто подожжет дома? Конгов и погонят. А если учесть, что о приближающемся вражеском войске ромульцы узнали не сегодня и даже не вчера, то времени, чтобы как-то обезопасить себя от пожара, у противника было достаточно. Земли накидать на крыши, полить водой или еще что-нибудь сделать. Хотя проще было бы разобрать домишки, очистив место перед стенами. Или ромульцы не додумались до таких простых вещей?"

Хотя терманец все равно не понимал, как удастся захватить такой неприступный город. Ну, подожгут они дома, жар и дым сгонит со стен защитников, но ведь гореть будет предстенное пространство, как к стенам-то подобраться? Только рядом с воротами пристроек не было. Но там нависали мощные башни.

О чем еще говорили командиры, Дарех не узнал — напирающие на передовую группу идущие следом центурии заставили терманца и всех близстоящих конгов сдвинуться, пройти вперед. А вскоре раздались крики центурионов, и надсмотрщики вновь взялись за бичи, гортанно приказывая построиться по когортам. Конги беспорядочно забегали, надсмотрщики громко ругались, но порядка от этого не прибывало. В один из моментов неорганизованная толпа вытолкнула Дареха к краю так и не выстроившейся когорты. И как раз в это время в десятке футов от него выросли фигуры всадников, среди которых молодой терманец опознал предводителей пунийского войска.

Молодые всадники презрительно кривили рты, о чем-то беседуя друг с другом, а затем, повысив голос, стали со злостью выговаривать подчиненным. Теперь Дарех смог расслышать их слова.

— Безмозглые ослы, — кричал молодой патриций, — ударь сейчас по нам ромульцы, все это тупое стадо уже давно бежало прочь от города. Даже построиться не можете! А еще думаете захватить город. Как вы штурмовать его будете? Ни порядка, ни организованности. А ваши тупые черные скоты до сих пор нагружены оружием наемников. Чем те сражаться будут? Да и где они сами? Отдыхают, задрав к небу ноги, в повозках? Ваше счастье, что ромульцы отсиживаются за своими стенами. А ведь могли и засаду устроить. Да наведите порядок, иначе, клянусь богами, я распну каждого десятого, включая и командиров!

— Господин легат! — подъехавший на сером скакуне пуник прервал крики патриция, за что был удостоен бешеного взгляда. — Господин легат, — пуник взволнованно повторил обращение, — ближайшие к нам ворота открываются. Из них выходят ромульцы.

Всадники повернули головы в сторону города. Действительно, все так и было, как сообщил дежурный пуник. Городские ворота сейчас были открыты нараспашку, и из них энергично выходили плотными рядами вооруженные защитники, которые направлялись в их сторону.

— Распну каждого пятого! — взревел патриций.

От группы всадников быстро поскакали вексиллярии — командиры манипул, войско понемногу приобретало правильные построение, растекаясь центуриями в обе стороны от центра, которым являлась мощеная дорога. Но и ромульцы никак не воспользовались возможным преимуществом первого, во многом внезапного удара. Они все так же выстраивались в боевые колонны, занимая места впереди деревянных лачуг, облепивших внешние границы города.

Странные, можно сказать, бездарные поступки врага заставили задуматься младшего из братьев. Почему ромульцы вышли из города? Их где-то раза в три меньше пуников. Надеются на воинское мастерство? Ведь конги составляют большую часть пунийского войска, а вояки они посредственные. Правда, когда конгов много, рабы могут добиться успеха, напирая своей массой. Многие чернокожие отличаются силой, да и копьями владеют неплохо. И к тому же в поле можно использовать мощь боевых единорогов. А их после перехода в горах осталось трое. Вполне достаточно, чтобы смять ряды ромульцев, а затем запустить конгов на растерянных и дезорганизованных врагов. Зато за мощными городскими стенами вполне реально отбиться от превосходящих их численностью пуников.

Правда, ромульцы не подозревают об оружии Ушедших, которое везут в пунийских подводах. Огонь древних, он страшен. Поджигать дома, что прилепились к высоким стенам совсем не нужно, пламя не очень-то спугнет защитников со стен высотой в шестьдесят-семьдесят футов. Зато огонь Ушедших слизнет всех ромульцев со стен, не задев примостившиеся по земле пристройки. На стены по приставным лестницам заберутся ловкие конги, откроют ворота, и вся масса пунийского войска ворвется на улицы Альбалонга. Конги хорошо порезвятся. Половина рабов останется лежать на узких улочках города да в домах жителей, зато сопротивление будет полностью подавлено. Выжившие в резне горожане получат ошейники, а опоздавших к защите столицы ромульцев встретят и сметут опытные наемники. Их-то во время захвата города будут держать за спинами конгов. Таких хороших воинов следует поберечь.

Тактика вторжения была продумана и рассчитана, и вдруг такие непонятные действия врага. Глупые и бездарные. На что рассчитывает ромульский префект? Гай Латтий большим умом никогда не отличался, но и в явной глупости замечен не был.

Меж тем пунийские ряды наконец-то пришли в правильный порядок. Впереди стояли когорты конгов, а сзади разместились грозные ряды наемников, успевших полностью вооружиться.

Гумкар поморщился, услышав радостные восклицания старшего брата. Тот отдавал последние приказы перед атакой. Увы, но атаковать придется им, жаль, что ромульцы не взяли инициативу в свои руки. Хотя как посмотреть. Сейчас, пожалуй, применение боевых единорогов окажется удачным. Если зверюги не свернут в сторону, а направятся прямо на когорты ромульцев, то удастся тех смять. А если еще применить огонь Ушедших? Тогда наверняка получится сломать построение врагов.

Но хватит ли запаса огня для удара по верхушке городских стен? Один из двух огненных агрегатов заметно легче другого, а это говорит о том, что огня в нем надолго не хватит. Но останется второй древний огненный артефакт. После разгрома вышедшего из городских ворот войска, людей у ромульцев останется мало. Значит, достаточно и одной точки, лучше рядом с воротами, для захвата стен. Да и конгам легче справиться с уцелевшими защитниками. Рабов, конечно, не жаль. Как сказал отец, конги расходный материал. Скоро крепких пленников появится много, ошейников не хватит на всех. Плохо, что местные людишки не столь крепки и выносливы, как чернокожие, но зато здесь много сильных и здоровых обитателей Пустошей. Но все равно, почему-то на сердце тревожно. И старший брат не обратил внимания на странные действия ромульцев.

Гумкара тревожила ускользающая мысль. Кажется, есть ответ на его сомнения. Но в этот момент раздумья легата прервались громкими звуками больших войсковых барабанов. Значит, когорты конгов двинулись в сторону врага. В промежутках между ними опытные погонщики торопили единорогов, пытаясь удержать живые смертоносные туши в границах проходов. Иначе боевые единороги могут потоптать и собственных воинов.

С левого фланга вперед выдвигались конные наемники. Те должны дезорганизовать правый фланг противника и оттеснить от распахнутых ворот бегущих в панике врагов. Кто знает, может быть, конникам удастся ворваться за спинами убегающих ромульцев внутрь города. Тогда задача захвата столицы заметно упростится. Огонь Ушедших применят внутри ворот, выжигая любое сопротивление на расстоянии двух-трех сотен футов.

Что же, прочь раздумья, ход сделан, и теперь ничего не изменить, все в воле богов!

Глава 7

424 год. У стен столицы.

Когда раздались громкие удары войсковых барабанов, центурия Дареха, занимавшая место в крайней левой колонне, дернулась и мерным шагом двинулась вперед. С правой стороны, в относительно широком проходе между колоннами, чуть выдвигаясь вперед, прошествовал быстрым шагом единорог, а с левого края стала подтягиваться конница, постепенно выходя на ударные позиции. Молодой терманец слегка повеселел. Врагов оказалось не так много, да и их, конгов (хоть он сам относился не к темнокожим жителям юга Пунии, а наоборот, северных Пустошей, следовательно, никоим образом конгом не был) не стали гнать на убой для явно безнадежного штурма неприступной махины городских стен.

Боевой единорог вырвался вперед колонны, а спешащие позади за ним погонщики уже стали зажигать трут, чтобы, добыв огонь, слегка опалить заднюю часть массивного чудовища и, взбесив его, направить в самый центр скопления вражеских воинов. Когда единорог ускорился, бросившись вперед, Дарех не видел, он в это время глядел в другую сторону, оценивая действие всадников. Он ведь как-никак родом с Пустошей, а там умение воевать на конях особо ценится. Пустоши ведь!

Громкий рев единорога застал терманца врасплох. Неужели погонщики переусердствовали с огнем? Нет, с единорогом что-то случилось. Его Дарех не видел, а между тем дикий рев по-прежнему раздавался с того же самого места. Единорог споткнулся? Странно. Крики конгов, стоявших ближе к месту звериного рева, стали различимы. Боевой единорог попал в западню, волчью яму — так на родине терманца назывались искусно замаскированные глубокие ловушки с острыми кольями на дне.

С левой стороны послышался новый шум, постепенно глушащий рев умирающего единорога. Это конные пуники брали разбег, поскакав в сторону ромульцев. Одновременно с этим засвистели хлысты надсмотрщиков, гоня вперед ряды темнокожих рабов. Побежал и Дарех, крепко сжимая в правой руке двухфутовое копье. Он почему-то был уверен, что их атака захлебнется. Может быть, гибель ударной силы пунийского войска навеяла ему такие мысли? Впрочем, всадников, в отличие от трех зверюг, много, ловушек на них не хватит. Но ромульцы умные, они что-нибудь придумают.

Когда впереди раздались громкие чавкающие звуки, Дарех не особо обратил на них внимание. Он пока еще не в первых рядах, пусть передовые ряды обеспокоятся, а ему лучше не высовываться. Впереди девок нет, да и жрачки, наверное, тоже. А деньги и вооружение с погибших ромульцев ему так и так не достанутся.

Между тем чавкающие звуки продолжали раздаваться, а всадники, которых хорошо видел Дарех, стали сыпаться целыми гроздьями со спин своих скакунов. Да и многие кони жалобно ржали и тоже падали, исчезая от взора молодого терманца. Малая часть конников, что смогла уцелеть, развернулась и, ожесточенно нахлестывая лошадей, промчалась в обратном направлении, спасаясь от какого-то странного, но крайне результативного оружия ромульцев.

Когда стали падать целыми шеренгами впереди стоящие конги, Дарех слегка удивился, на большее ему не хватило времени. Что-то очень больно ударило его в плечо, и терманец потерял сознание. Поэтому он не мог слышать, как неистово кричал старший из легатов, видя гибнущую левую половину своего войска. Ведь каким-то чудом появившееся у ромульцев древнее и очень опасное оружие Ушедших после того, как перемололо в кровавую горку пунийскую конницу, принялось за уничтожение манипул конгов. Вначале крайнюю левую, а затем и соседнюю с ней колонну чернокожих рабов.

Другим древним и тоже непонятно откуда взявшимся оружием Ушедших убили второго единорога. Правда, этот хоть немного успел снять кровавой жатвы. Уже будучи раненым и оттого бешено озверевшим, единорог все-таки добрался до передового ряда ромульцев, потоптав несколько десятков из них. Но получив в бок несколько новых выстрелов, массивная туша, в последний раз громко заревев, подкосила передние ноги, пару раз дернулась и, наконец, замерла.

Если первое оружие стреляло безостановочно, выплескивая из себя целый рой смертоносных цилиндриков, то второе древнее средство работало, производя лишь единичные выстрелы.

Откуда древние артефакты у Ромула? Гумкар в бессильной злобе сжимал кулаки. Вот он, его просчет. Вот о чем терзали мысли. Понятно, почему ромульцы вышли биться в поле. Они подготовили ямы-ловушки и, самое главное, где-то раздобыли оружие Ушедших. Ведь его у них не было. Много лет прошло, как угасли имеющиеся у Ромула артефакты. Но эти-то активны. Значит, где-то откопали. Но как? И кто? Только в Пунии имелся чистокровка. Неужели и у Ромула есть собственный Аплар? А ведь чистая кровь передается от отца к сыну. Неужели никто раньше не отследил эту линию чистокровок? Как такое могло случиться? Разве что среди рабов скрывались их носители? Будь они среди свободных граждан, то рано или поздно чистая кровь открылась бы. Долго скрывать такое невозможно. Или ромульский чистокровка родич Аплару? Род того ведь тоже до последнего скрывал, пусть и ненароком, свою линию. Но линия чистой крови могла оказаться и вовсе новой. Пустоши велики, народ там дик. Вот и жили, передавая от отца к сыну чистую кровь, не догадываясь о своей ценности.

Все эти мысли стремительно пронеслись в голове младшего брата, кусавшего от бессилия губы. И что может противостоять оружию Ушедших? Только другое древнее оружие. Огонь Ушедших! Его приберегали для захвата участка стен и удержания городских ворот в открытом состоянии. Но сейчас надо думать как не положить половину войска, а ведь дело идет к такому печальному концу. Конница по большей части полегла перед вражескими позициями. Две из четырех колонн конгов частично истреблены, а частью деморализованы, а то и попросту сбежали с поля боя. Два боевых единорога погибли, а от третьего никаких вестей. И вообще, что творится на правом фланге, он не знает. Вроде как конги вошли в соприкосновение с ромульскими шеренгами.

Старший брат сражением не руководит, только в остервенении ругается, грозя всеми немыслимыми карами подчиненным. А те что? Точно так же кричат на младших командиров. А толку-то? Гумкар, крепко сжав поводья, резко направил коня к месту, где, дожидаясь приказа, разместились люди Аплара. А вот и он сам. Бледный, растерянный.

— Оживляй артефакты! — громко крикнул Гумкар плебею, подстегивая его активность.

Тот слегка резанул ножом по руке, выцедив несколько капель крови, которыми чуть смочил артефакты. Да, без крови никак. Разные поделки Ушедших и реагировали на воздействия по-разному. Многие из них начинали работать без предварительной активации кровью носителя чистоты. А некоторые, вот как эти, можно оживить только смочив кровью. Почему так? По мнению умников, Ушедшие сотворили запоры целенаправленно. Боялись, что столь грозное оружие попадет в руки плебеев и будет направлено против хозяев-патрициев.

После этого Аплар по очереди вдавил до упора боковые кнопки на древних механизмах и, дождавшись, когда загорятся огоньки на боковой крышке, растерянно взглянул на Гумкара. "Ничтожество, — презрительно охарактеризовал чистокровку младший легат, — куда делся показной гонор?"

Гумкар подозвал стоящих по соседству пуников, чьей обязанностью была работа с активированным огнем Ушедших.

— Одна группа на левый фланг, другая на правый. Огня не жалеть. Особое внимание на те места, откуда идет стрельба. Подавить любой ценой, уничтожить. И быстрее, дорого каждое мгновение.

Пятерки пуников бережно подхватив артефакты, бросились по заданным направлениям. Гумкар еще раз бросил презрительный взгляд на растерянного Аплара и, подгоняя коня, направился на правый фланг войска. Нужно выяснить, какая там ситуация. И куда делся третий единорог.

Тем временем безостановочная стрельба на левом фланке стихла. То ли стрелок решил сменить позицию, сместившись в сторону основной массы конгов, то ли древнее оружие израсходовало свой ресурс. В любом случае левый фланг пуников хоть и оказался сильно потрепан и обескровлен, но благодаря наемникам, не принимавшим участие в сражении и стоявших позади конгов, все еще способен удержаться. Ромульцев не так много и наемникам вполне по силам отразить атаку врагов. Тем более туда послана пятерка пуников с одним из двух огневых артефактов. Сейчас итог сражения будет зависеть от ситуации на правом фланге. Если удастся опрокинуть ряды ромульцев, то, несмотря на большие потери, сражение еще можно выиграть, заставив врага отступить за городские стены.

Догнав бегущую пятерку пуников, Гумкар, привстав на стременах, быстро сориентировался, высмотрев наиболее уязвимый для ромульцев участок обороны. Огненный удар в то место и последующая паника позволят легко рассечь защитные ряды врага, а затем достаточно пары манипул конгов, чтобы довершить тяжелое для пуников сражение.

— За мной, медлительные скоты, — легат рассекал встречающихся на его пути группы конгов, за ним следом бежали, тяжело дыша, пуники, неся с собой оружие Ушедших.

Нужное место пришлось расчистить от скопления конгов, оттеснив тех на несколько десятков футов в сторону. Теперь расстояния до центра вражеской обороны вполне хватит, чтобы начать поливать ромульцев смертоносным пламенем. Пусть и через головы впереди стоящих конгов. Кого-то из них зацепит огнем, но это мелочи, издержки.

Пятерка пуников, бережно поддерживая артефакт, принялась готовиться к огневому пуску. Гумкар в нетерпении дергал повод своего коня. Наконец приготовления завершились, старший пятерки оттянул до упора полукруглый рычажок... Вырвавшийся с громким хлопком огненный шар накрыл сплошной стеной расстояние в пару сотен футов в диаметре. Фигура младшего легата вместе с боевым конем превратилась в огненный столбик. Вместе с младшим сыном верховного правителя Пунии такими же яркими фигурами горели сотни конгов и пуников, попавших под взрывной радиус испортившегося за многие века творения Ушедших.

А в противоположной стороне от места гибели Гумкара его старший брат, охрипший от крика, в бессилии опустил руки, видя, что второй артефакт Ушедших, посланный на левый фланг, смог запустить только одну огненную струю и угаснул, лишившись заряда. Он ведь первоначально был намного легче своего собрата, взорвавшегося в самом центре правой колонны конгов, чьи уцелевшие остатки в панике разбегались во все стороны, сминая и внося неразбериху в ряды наемников.

Окончательный разгром пунийского войска произошел почти сразу после взрыва артефакта. Из-за близлежащей рощицы в тыл пуникам выскочили союзные ромульцам обитатели Пустошей, большая часть которых была верховыми. Дезорганизованные центурии наемников не смогли построиться для отражения атаки и были порублены конными варварами.

Среди тех, кого настигли терманские мечи, оказался и Самбал, старший легат войска. Аплару повезло больше. Он, раненый в плечо, был взят в плен. В обозе, доставшемся победителям, нашлось еще несколько предметов, чей внешний вид свидетельствовал о том, что это древние артефакты.

Одна из находок особенно заинтересовала молодого варвара, который, судя по отношению к нему окружающих, пользовался значительным уважением среди них. Глаза терманца жадно заблестели, когда один из его подручных распахнул кожаную накидку с крытой повозки.

— Это то, о чем я думаю? — вопрос вождя ответа не получил. В этом мире лишь считанные единицы знали наверняка, для чего предназначался этот механизм. Да и то это были жители Пунии. В Ромуле лишь слышали о бесценном артефакте, способном превращать свободных людей в покорных рабов. Ведь для этого помимо артефакта нужны лишь кожаные ошейники с зашитыми внутрь металлическими вставками.

— Найдите кого-нибудь из верхушки побежденных, — отдал приказ терманец.

Пока варвары искали пунийских командиров, найденные в обозе несколько подвод с новенькими ошейниками только подтвердили подозрения предводителя варваров. А к чему везти столько ошейников, если не для полного подчинения поверженных врагов? И сами по себе кожаные изделия никак проявить себя не могут. Нужен артефакт, на который очень похож тот инструмент, возле которого терманец поставил двойную линию охраны. Ведь как ни пытались пунийцы сохранить в тайне свой главный секрет, слухи остановить нельзя.

— Вилмар, мы собрали командиров-пуников, никто, кроме одного, ничего не знает, — подошедший к терманцу воин показал рукой на пленника, раненого в плечо.

— Да? — предводитель варваров усмехнулся, глядя на пытающегося пыжиться знатного пуника. — Ты кто?

— Я Аплар! Я единственный в мире, кто может оживить этот артефакт Ушедших.

— Ты или твоя кровь? — Вилмар насмешливо смотрел на пленника.

— Одна моя кровь без моего желания ничего сделать не сможет. Такие как я — люди с чистой кровью могут подчинять артефакты Ушедших только добровольно, без какого-либо принуждения или угрозы. Я слишком ценен. Хочешь с помощью этого, — пленник кивнул головой на древний механизм, — получить необъятную власть над людьми, то обращайся со мной достойно.

— Вот как? И что нужно сделать, чтобы это заработало?

— Я должен пролить немного своей крови и запустить работу артефакта. Он сможет продержаться только полдня. После потребуется снова его оживить. Только я могу это сделать.

— Да, мне про это говорили ромульцы. И про то, как заряжать ошейники. У них я видел древнюю рукопись. Но ты мне соврал дважды. Да, от пары капель крови артефакт проработает лишь полдня, но если полить обильно, то заряда хватит на годы. Значит, только ты способен оживить артефакт?

— Да, только я, — к пленному возвращалось спокойствие. Плохо, что варвар знает секреты Ушедших. Но это все равно варвар, он даже не патриций. И главное, властителей в этом мире много, а он, Аплар, один. Не получилось с Пунией, удастся с Ромулом. Пожалуй, так даже лучше. Альбалонг будет побогаче Гиппона.

Варвар подошел к древнему механизму, извлек из ножен кинжал и полоснул им по своей левой руке. Струйка алой крови пролилась на артефакт, который почти сразу же заискрился.

— Но как?.. — ошеломленный увиденным, Аплар не смог больше ничего произнести.

— Не ты один в этом мире имеешь чистую кровь, и в этом была вторая твоя ложь, — Вилмар рассмеялся и, взяв у стоящего рядом с ним варвара боевой топор, одним движением обезглавил чистокровку. — Теперь остался только я.

Часть вторая. Налет

Глава 1

444 год. Вилла Гакаров, Гиппон, столица Пунии.

С трудом передвигая ногами при поддержке слуг, Гамилар, теперь уже бывший верховный правитель Пунии, из последних сил добрался до потайной комнаты, что пряталась во внутренних покоях его дворца. Когда-то еще не так давно он без особого труда заглядывал сюда. Но пришла старость, а вместе с ней и немощь. Даже лечебный артефакт не помогает. Впрочем, здесь причина другая — угас дар Ушедших. А для новой активации артефакта требуется кровь, да не простая, а чистая и сильная. Только где ее взять?

За прошедшие двадцать лет, как в гибельном походе на Ромул он потерял обоих сыновей и в добавок еще и чистокровку Аплара, удача дважды давалась ему в руки, но оба чистокровки оказались слабы. Не иначе как потомки мелких патрициев, тех, кто, по сути, помогал, а то и просто прислуживал прежним властителям. Вот у Аплара кровь была сильная, может быть, не самая из самых, но плебей наверняка являлся потомком одного из древних властителей, пусть и не первого по значимости из них.

Древние патриции различались по силе и важности. Сколько уровней градации у них было — три или четыре? Три, если не считать севаста, первого из патрициев. Три — столько же, сколько видов браслетов у механизма подчинения. Одинарные браслеты выдавались надсмотрщикам, двойные — центурионам, а тройные имели легаты с их правами высшего приоритета над теми, кто носил ошейники подчинения.

Так и с кровью древних патрициев. У тех двоих она была, видимо, из самых слабых. Так что кровь обоих пойманных чистокровок помогла мало. Несколько мелких дальних схронов, да простенькое оружие Ушедших — вот и всё, что смогли найти и оживить пленники. И лечебный артефакт не смогли дозарядить, хотя и пролили немало своей крови.

Гибель обоих сыновей вместе со всем войском сильно подкосила власть Гамилара, ослабив его влияние в Совете Пунии. Пришлось идти на союз с богомерзкими Тартаганами, отдав в их род свою единственную дочь. По договору с конкурирующим за власть в Пунии семейством он, скрепя сердце, подписал соглашение, что как только старшему сыну дочери исполнится восемнадцать лет, он, Гамилар, передаст бразды правления своему внуку. Да, юный Гилькаар его внук, но он все равно Тартаган. Теперь это семейство будет править в Пунии. И все родовое богатство Гакаров тоже достанется Тартаганам. После его смерти, конечно.

Но как не хочется умирать! Нет, нельзя умирать, не отомстив за смерть сыновей, за то, что рухнули все его планы. Поэтому нужно как можно скорее найти еще одного человека с чистой кровью, причем сильной. И он знает, где искать. Не одного — троих! Все они бастарды Вилмара, консула Ромула. И живут не в Альбалонге, а на землях Пустоши, в том регионе, где обитают племена терманов. А значит, и захватить их проще, чем будь они из патрицианских семей столицы. Кстати, там тоже есть несколько бастардов — любвеобилен консул Вилмар, тем более вдовый.

Не зря боги покарали варвара, лишив его жены и младших детей, обоих мальчиков. А вновь жениться не позволили ромульские патриции. Несколько самых знатных и богатых семейств издавна грызутся за власть. И выбери консул жену из рода одного из них, не пройдет и года-двух, как то семейство слишком сильно поднимется, обретя значимые рычаги власти. Вот и строят козни, мешают друг другу. Да и родня по первой и единственной жене Вилмара настроена резко против новой женитьбы консула. Ведь его супругой была дочь префекта Ромула Гая Латтия, и в этом браке родились и уже повзрослели две дочери Вилмара. А ныне патрицианские семейства Альбалонга по-прежнему интригуют друг против друга, но теперь желают породниться с консулом, введя его дочерей в свои рода.

Два месяца назад Гамилар, тогда еще верховный правитель Пунии, послал с тайной миссией трех опытных воинов, дав им в помощь верных людей, с тем, чтобы те захватили и привезли чистокровок-бастардов. Точнее, привезти должны двоих из них, а третьего верный ему человек обязан отвезти в горы, к месту Прохода, ведущему на сторону карамов.

Ему Гамилар отдал разряженный артефакт, который может открывать Проходы в горах без непосредственного участия чистокровки. Достаточно смочить кровью древнее устройство, и можно любому человеку идти открывать Проход. Аплар в свое время так и не смог активировать этот артефакт — не хватило силы в крови. Зато потомки Вилмара на такое способны. У консула оказалась очень сильная кровь, лазутчики, посланные в Ромул, донесли об этом. Уж не потомок ли севаста бывший варвар? Если это так, то все древние, до сих пор не открытые схроны распахнутся перед сильным чистокровкой.

Проход, который должен будет открыть бастард, находится гораздо севернее от ромульской столицы. Это место семь лет назад обнаружил сам Вилмар. Тысяча отборных воинов прошла через горы на сторону карамов и уже через несколько дней бежала обратно, потеряв у людоедов больше половины своей численности. На той стороне гор они попали в самый центр карамских земель. Тысячи, десятки тысяч дикарей были готовы, пройдя открывшиеся двери, хлынуть на земли Ромула. Тогда ромульцам повезло — Вилмар в последний момент успел запечатать Проход. Зато сейчас боги от него отвернутся!

Местность с этой стороны камениста, населения мало, до ближайшего гарнизона далеко, поэтому в случае открытия Прохода консул Вилмар не успеет собрать силы, достаточной, чтобы отбросить вторгнувшихся карамов с ромульских земель. А запечатать Проход с дальнего расстояния никак нельзя. Это будет отличной местью за погибших сыновей. Одновременно с прорывом людоедской орды на ромульские земли пунийские триремы доставят на северный берег Срединного моря десять тысяч конгов. Пусть чернокожие дикари порезвятся. Жаль, что приказ отдаст не он, а новый верховный правитель. Но Гилькаар его внук. И это хорошо.

Как поступить с бастардом после того, как откроет Проход? Карамы не сразу перейдут на эту сторону гор. Можно, конечно, попытаться вывезти пленника в Пунию. Лишний чистокровка, конечно, не помешает. Лишний... Вот именно — лишний! Двоих других будет достаточно, чтобы оживить лечебный артефакт, да открыть еще несколько схронов. А больше ему и не нужно. Он стар и никакое наследие Ушедших не спасет от неминуемой смерти. Только жажда мести держит его на этом свете.

Мерзкий варвар убил его сыновей. А он убьет детей варвара. Не всех, к сожалению, но троих обязан. Поэтому третий бастард после того, как откроет Проход и зарядит неработающий артефакт, должен умереть. Как и первые двое. Но эти умрут чуть позже. Или оставить их в наследство внуку? Как-никак родная кровь, сын дочери. Нет! Гилькаар в первую очередь Тартаган и лишь после его внук. Пусть боги покарают Тартаганов!..

444 год. Пуния, Гиппон. Вилла Тартаганов.

Молодой и стройный юноша с горделивой осанкой и довольно красивым лицом, на котором выделялись черной слегка изогнутой линией брови, вошел в большой, роскошно обставленный зал, где его радостно встретили четверо мужчин, на которых вошедший был поразительно похож. Что, впрочем, не удивительно. Все они являлись ближайшими родственниками и принадлежали к одному из самых знатных и богатых пунийских семейств. А сегодня род Тартаганов стал правящим. Ведь в этот день Совет Пунии восемью голосами из одиннадцати отдал власть над страной в руки вот этого молодого человека.

— Ну как, дедушка, заветная мечта всей твоей жизни свершилась? — парень весело засмеялся, обращаясь к самому старому из присутствующих мужчин.

— Да, Гилькаар, теперь осталось добить окончательно род Гакаров, и я могу со спокойной душой отправиться на встречу с предками, — проскрипел старческим голосом мужчина, сидящий в неудобной позе в инвалидном кресле, а его внук в ответ слегка скривился.

— Гилькаар! — на мимику юноши среагировал сидящий в центре зала крепкий мужчина средних лет.

— Да знаю я, отец, знаю, — недовольно ответил тот. — Я Тартаган, был им и останусь. На другого деда мне, в принципе, наплевать. Я о матери беспокоюсь. Вы ведь и ее не пожалеете, так?

Сидящие в комнате мужчины переглянулись.

— В принципе можно отправить ее в одно из дальних поместий. В конце концов, теперь правитель ты. Твое слово будет решать.

— И яд в стакане. Так?

— Гилькаар, мы уже это обсуждали. Никто из нас не применит кардинальные действия. Если она сама не начнет мутить воду.

— Ладно, поверю, — ответил юноша. — Тогда давайте обсудим, что будем делать с бастардами. Дедуля собирается их убить.

— Но только после того, как те активируют лечебный артефакт, — встрял в разговор еще один из присутствующих на совещании мужчин.

— Дядя, — ответил юноша, — зарядка этого артефакта не обсуждается. Я же понимаю, что он единственный такого рода в мире, даже у Вилмара нет — и это с его-то возможностями поиска и открытия схронов. Вопрос в другом — что делать с бастардами после?

— Боюсь, что Гамилар убьет их сразу же, как только те активируют артефакт. Старику хочется еще пожить, насладиться местью, а без артефакта он долго не протянет.

— Бастарды нам нужны, — в голосе сидящего в центре комнаты мужчины, отца Гилькаара, появились стальные нотки, — а раз так, если не хотим опоздать, с Гамиларом нужно кончать, не дожидаясь привоза бастардов. Гилькаар?

— Отец, я уже сказал, что я Тартаган. Что мне тот дед?

— Но тебе и действовать, старикашка никого другого к себе не подпустит, а иначе нам придется слишком долго искать все его потайные места.

В ответ юноша молча кивнул головой.

— Тогда продолжим. Гамилар послал своих доверенных людей за тремя бастардами Вилмара. Два взрослых и мальчишка. Один взрослый откроет Проход, впустив карамов на земли Ромула. Старикашка все мечтает отомстить за погибших сыновей, — мужчина зло усмехнулся. — Что же, это пойдет на пользу Пунии. После открытия Прохода бастарда убьют. Поэтому он для нас утерян. Мы даже не знаем, где расположено то место, чтобы что-то предпринять.

— Но доверенный человек Гамилара успеет зарядить артефакт, который позволит любому человеку открывать и закрывать Проходы, — вмешался в разговор один из присутствующих людей.

— Да, — согласил первый мужчина, отец Гилькаара, — но как заполучить этот артефакт — это отдельный разговор. Сейчас речь об оставшихся двух бастардах, взрослом и мальце.

— Взрослый даст семя нашим женщинам, из числа дальней родни, потом можно его сразу убить. Останется мальчишка. Сколько ему? Восемь лет? Еще пяток лет, и малец вполне может оперировать своей кровью.

— Если захочет добровольно.

— Захочет. Мы поспособствуем. Что он видел на своих Пустошах? Грязь и нищету. Вилмар не спешит его признавать. Мы же приобщим мальца к цивилизации. Пообещаем ввести в наш правящий род по достижению им совершеннолетия. К тому времени дети, рожденные от взрослого бастарда, как раз начнут входить в силу крови. Тогда и будем решать, что с ним делать. Жаль, что нельзя нацепить ошейник подчинения. Впрочем, к тому времени, возможно, найдется нечто похожее во вновь открытых схронах. А такие у нас еще появятся, ведь кровь у этих бастардов очень сильна, явно лучше, чем была у Аплара.

— Глупые вы еще, — проскрипел старик. — Вам бы только раздаривать обещания всяким варварам.

— Отец, — один из взрослых мужчин в удивлении поднял брови, — чистая кровь может функционировать только добровольно.

— Пф, — фыркнул старик, — и ради этого вы готовы ходить на задних лапках перед каким-то ничтожеством? Мы Тартаганы!

— Но...

— Вздор! — голос старика окреп. — Отправляете мальчишку на наши фермы на Сацлуме, на рисовые поля. Пару надсмотрщиков из конгов приставьте к нему, пусть мальца не жалеют, главное — чтобы не сдох раньше времени. А через месяц, лучше через три, заберите обратно, накормите, пообещайте не бить плетьми, он на радостях все что угодно откроет. В ногах будет валяться, благодарить.

— Но ему восемь лет... Выдержит ли. Все-таки конги.

— Вздор. Ну, покалечат немного мальца, так лечебный артефакт уже заработает.

— А не свихнется? Все-таки восемь лет.

— Варвары крепкие. И нам не мозги его нужны, а добровольно отданная кровь.

— А что... — задумчиво произнес один из мужчин, — отец, пожалуй, прав. Негоже нам, Тартаганам, прогибаться перед плебеями, тем более варварами. Тогда так и поступим, только бы малец не сдох.

— А об этом позаботится управляющий фермой. Никто не возражает? Тогда так и решим. Осталось определиться со второй половиной плана мести составленной Гамиларом. Напомню, старикашка договорился с племенными вождями конгов о том, что дикарей переправят на земли Ромула. Но нужно ли нам это?

— А почему нет? Ромул — извечный враг Пунии. С северо-запада на их земли вторгнутся карамы, а на южный берег высадятся конги.

— С карамами хорошо, а вот конги... Это у Гамилара месть свербит, мы же никакой выгоды не получим.

— А ослабление Ромула?

— Конгов просто перебьют.

— Значит, остальные дикари в ближайшие годы не станут зариться на земли Пунии. Да и нашему Гилькаару меньше хлопот со сдерживанием конгов. Или ты хочешь что-то предложить?

— Да. Сыну нужна небольшая победоносная война. Показать всем в Совете, что молодой Тартаган явно лучше старого Гакара.

— И как именно?

— Триремы с конгами отправить не в Ромул. А на острова гриков. Глядишь, пару островов захватят, остальные пограбят.

— И грики признают вассалитет под Пунией! — воскликнул один из мужчин.

— Неплохо, — поддержал его другой мужчина. — Только проблема в необузданности конгов. Даже варвары с Пустошей на порядок адекватней этих дикарей.

— Гилькаару с ними не вино распивать. Пусть грабят, без наших трирем им обратно не выбраться. Мы же пошлем несколько кораблей с пунийскими наемниками, те вмиг приструнят чернокожих дикарей. Или попросту их перебьют. А заодно станут костяком наших гарнизонов на островах.

— Десять тысяч конгов, — протянул один из присутствующих. — Слишком их много, нам не хватит наемников, чтобы удержать дикарей в узде.

— Десять тысяч не потребуется, если захватить один город. Маленькая победоносная война. Нашему Гилькаару этого вполне достаточно, чтобы закрепиться в Совете.

Лица всех мужчин повернулись к молодому правителю Пунии. Гилькаар был растерян.

— Я...

— Да, сын, тебе предстоит возглавить общее командование походом. Не беспокойся, с тобой пойдет один из нас. Твой дядя Расмес, — отец правителя повернулся к одному из присутствующих в зале мужчин. — Брат, из нас ты лучше всех умеешь управляться с этими дикарями. А Гилькаару будет полезно у тебя поучиться. Сегодня на конгах, завтра на наших плебеях, а со временем придет опыт усмирения патрициев. Трое в Совете были против нас!

Глава 2

444 год. Пуния, Гиппон. Вилла Гакаров.

Старик, сидящий в кресле, с явным вожделением смотрел, как тучный мужчина сдирает лоскутки кожи со спины парня, подвешенного за руки. Пытаемый, дрожа от напряжения, пытался сдержаться, прокусив до крови губу, но стон все чаще и чаще прорывался из плотно сжатого рта, пока, наконец, не взорвался громким надсадным криком.

— Дедушка, — сидящий в соседнем кресле красивый юноша, на чьем лице выделялись черной изогнутой линией брови, пытался что-то сказать, но был жестко остановлен стариком.

— Не встревай, Гилькаар. Дай мне насладиться, с каждым криком боли этого варвара затихает моя боль. Как хорошо!

— Но...

— Остановись, — бросил старик палачу, подав сигнал слугам, что стояли около его кресла.

Палач отступил от висящей жертвы, а крепкие слуги аккуратно подняли старика, который со странным, каким-то безумным выражением глаз глядел на висящего парня.

— Ты молод, зачем тебе умирать? — властно бросил старик, — тебе достаточно захотеть, чтобы активировать лечебный артефакт. Твоя боль быстро уйдет, и уже через неделю появится новая молодая кожа. Подумай, глупец, от чего ты отказываешься, — продолжал старик. — Красивая жизнь, изысканные вина, нежные наложницы. Жена из патрицианского рода. Любые твои прихоти будут исполняться. Впрочем, решай сам, а покамест повиси, поразмысли, пока я утолю жажду. А когда вернусь, мы продолжим.

Поддерживаемый под руки слугами, старик покинул мрачную комнату. Вместе с ним вышел и Гилькаар.

— Дедушка, а если твоя месть зайдет слишком далеко? Эти варвары, конечно, крепкие, но и у них есть предел. А второго чистокровки не дождались. Хорошо, если твои люди просто задержались, но вдруг всё сорвалось? Если умрет этот, мы останемся без артефакта. Ты останешься, — поправил себя Гилькаар.

— Не сдохнет, — зло процедил Гамилар. — Как мне хочется уничтожить всё семя Вилмара!

— Но вначале артефакт, а потом и закрытые схроны, — напомнил внук.

— Схроны, — повторил слова внука Гамилар, мелкими глотками цедя рубиновую жидкость из бокала. — Уже не до них. Артефакт бы активировать. Крепкий орешек попался. Но я еще крепче. Расколю! Знаю как.

— И как, дедушка? Это сейчас он держится, но ведь не догадывается, что будет потом. Пытки варвар может не перенести.

— А их больше и не будет, — усмехнулся старик. — Надеюсь на это. Хотя очень хотел бы продолжить. Жаль, что не привезут второго чистокровку. С мальцом я бы и вовсе не сдерживался.

— Задерживаются, — тихо произнес юноша. На что старик посмотрел на внука хищным взглядом.

— Нет. Уже не привезут. Я не могу полагаться на случайности. Поэтому в случае задержки или каких-то проблем мальца должны были убить, отрезав ему голову. И раз его до сих пор не привезли, значит, с мальчишкой все кончено. Сейчас вилмаровский выродок стоит в очереди для перерождения рабом. Пойдем, Гилькаар. Нас ждет последний из сыновей Вилмара, до которых я смог дотянуться. Этот варвар ненадолго переживет остальных двоих. Никаких открытий схронов в будущем, только активация артефакта и всё.

Подхваченный верными слугами, старик возвратился в пыточную. А юноша, бросив задумчивый взгляд на бокал с напитком, недопитым бывшим правителем Пунии, отправился вслед за своим дедом по материнской линии. Вернувшись в пыточную, старик не стал занимать кресло, а поддерживаемый слугами, остановился напротив висящего окровавленного парня.

— Не надумал? Нет? Я так и предполагал. Желаешь здесь сдохнуть? Пусть будет по-твоему. Сколько сумеешь продержаться, не знаю. Но вряд ли долго. А что потом? Думаешь переродиться воином? Нет. Твое тело сбросят в выгребную яму? Напомнить тебе, кем ты тогда родишься? Червем! Опарышем! Хочешь?

Парень приподнял голову, в глазах пленника застыла тоска и... страх.

— Нет, — сквозь зубы ответил пленник. — Этого никто не хочет.

— Значит, согласен? — глаза старика блеснули безумством. — Согласен?

— Твои люди убили моих родичей, жену. Подожгли дом, а там оставались маленькие дочки.

— Хочешь отомстить? Я помогу, — вкрадчиво произнес старик. — Ты можешь собственными руками убить и бросить всех, кто на тебя напал, в выгребную яму. Я тебе отдам их всех. Ну. Соглашайся. Месть — она такая сладкая. Я знаю.

— Заманчивое предложение, — прохрипел варвар. — Ради него можно пойти на все.

— Да, да. Это будет сладкой местью. Опустите его, — приказал старик, и двое стоящих в стороне вооруженных слуг сняли конец веревки с крепления, а парень упал на пол.

— Они же твои верные псы, и ты готов ими пожертвовать, — пленник зло усмехнулся.

— Так ты согласен?

— Ради такого придется. Когда я смогу?..

— Вначале активируешь артефакт,— слуги помогли тяжело дышащему старику сесть на диван. Еще один подал бывшему правителю Пунии бокал с жидкостью рубинового цвета.

— И как я это смастерю? С артефактом.

— Разве ты ни разу такого не делал? — молчавший до этого молодой человек подал голос.

— Нет. На землях рода старых схронов нет. Артефактов тоже. Наш род никогда не был богат.

— А ты точно сын Вилмара? — задал новый вопрос Гилькаар, а старик встревоженно поднял голову.

— Ты хочешь оскорбить мою мать? — с вызовом ответил парень.

— Пф, — фыркнул новый правитель Пунии. — Ты даже не плебей, а еще ниже.

— Внук, подожди. Сейчас не до ссор. А доказать это просто. Нужно добровольно, с желанием пролить немного своей крови на артефакт. Я уверен, что у тебя получится. Принесите шкатулку.

Буквально через пару минут вернувшийся слуга поставил перед Гамиларом металлический ящик. Старик приложил большой палец к небольшому углублению на боку шкатулки, а затем легко отдернул крышку. Внутри находился непонятный странный предмет.

— Что это? — спросил пленник.

— Лечебный артефакт Ушедших.

— Он нужен для тебя, — догадался парень. — Очень нужен. Ты стар и болен. Но вначале месть.

— Нет. Он нужен и тебе, варвар.

— Я помогу тебе излечиться. Ты даже помолодеешь, так?

— Немного.

— Вот. Думаешь, если варвар, значит, глуп? Зачем тебе отдавать мне своих людей? После того, как оживлю артефакт, я буду уже не нужен.

— Нужен! Такой, как ты, очень ценен. Ты сможешь открыть многие запечатанные схроны. Еда, вино, наложницы, слуги. Все это получишь!

— Вначале месть. Потом артефакт.

— А если я сейчас прикажу тебя бросить в выгребную яму? — старик зло оскалился.

— И скоро умрешь.

— Лейгис! — один из воинов сделал шаг вперед. — Прикажи схватить всех, кто привез пленника. И как ты это будешь делать? — старик вновь смотрел на пленника. — Ты даже не можешь встать.

— Уж ради этого я постараюсь.

— Лейгис, — вернувшийся в пыточную помощник Гамилара сделал шаг вперед. — Дашь варвару кинжал, пусть он убьет всех. А сбрасывать тела в яму тоже сам будешь? — старик вновь повернулся к лежачему на полу парню.

— Твои люди помогут.

— Нет, сам все сделаешь. Ты же хочешь полной мести?

— Полной, — глаза пленника вспыхнули.

— Значит, сам и сбросишь. Но поторопись, долго они валяться не смогут. Вонять начнут. И тогда их просто закопают. Уж не знаю, с монетами во рту или нет.

Пленник явно растерялся. Да, он убьет своих кровников, но месть до конца не свершится. Ведь убить мало, нужно сделать так, чтобы враги в новой жизни стали червями. Какая это месть, если кровники смогут переродиться обратно в воинов или даже родятся в богатом сословии? Помочь ему мог только лечебный артефакт. Он хотя бы немного подлечит его, этого вполне хватит, чтобы суметь оттащить трупы врагов к выгребной яме, где и похоронить их. Старик, зная о проблеме выбора пленника, с интересом и долей злости глядел на варвара.

— Хорошо. Я убью. Меня подлечите самую малость, и я завершу месть.

— Лейгис, пусть внесут этих, — приказал Гамилар.

Не прошло и двух минут, как появившиеся люди бывшего правителя внесли пять связанных тел, бросив их перед варваром. Помощник Гамилара вложил кинжал в руку пленника.

Заметно, что приподняться, не говоря уже о том, чтобы встать, варвару было очень трудно — палач неплохо поработал над спиной парня, вырезав из нее несколько кусков кожи, да и крови на пол натекло немало. Но пленник, стиснув зубы, так и не встав на ноги, медленно передвигался на коленях в сторону связанных тел. От увиденного действа Гилькаар даже забыл на время о том, что его дед передумал оставлять чистокровку в живых, а ведь на этом строились все дальнейшие планы семья Тартаганов. Не получит семья семени древних патрициев, не будут вскрыты схроны, где могут храниться ценные артефакты Ушедших, значит, Пуния, а следовательно, и род Тартаганов не приобретет ни грозного оружия, ни ценных знаний. А вот их враг и конкурент Ромул все это имеет и станет получать дальше. И не только благодаря чистокровке Вилмару. Ведь у консула Ромула имелись и другие потомки, кроме вот этого пленника и тех двоих, что совсем недавно убиты людьми Гамилара.

Эти трое бастардов жили на землях Пустоши, и добраться до них оказалось не так и трудно. Зато остальные внебрачные дети Вилмара растут и живут в столичном районе. Кто-то в самом Альбалонге, кто на виллах по соседству. И добраться до тех чистокровок, ой, как трудно. Потому что все они относились к ведущим патрицианским семьям Ромула. А значит, и охрана у бастардов надежна.

Гилькаар, держа руку в кармане, нервно сжимал маленький пузырек с хорошим и сильным ядом. Достаточно капнуть несколько капель вот в эту рубиновую жидкость, что так любил пить его дед, как решатся многие, если не все, проблемы. Дедуля умрет, а он, Гилькаар, получит не просто богатое наследство, а очень и очень... Трудно выразить словами то, чем владеет род Гакаров. Несколько капель — и он унаследует всё!

И чистокровка останется жив, а наложницы принесут роду Тартаганов тех, кто многие годы, десятилетия станет помогать возвышать род. И пока родившиеся мальчишки не войдут в силу крови, придется ублажать строптивого варвара. Как жаль, что другой вилмаровский бастард, малец, не выжил. Теперь вся надежда на терманца, что в эти мгновения заканчивал убивать людей Гамилара. И как отравить деда? Как бы верные дедуле люди не догадались. С них станется убить и его. Опасно!

Тем временем варвар, прикончив последнего, пятого человека, ощерился в непонятной гримасе.

— Месть... Но не полная...

— Оживи артефакт, — старый Гамилар с напряжением смотрел на варвара. — Ну, давай же!

Это были последние слова бывшего верховного правителя Пунии. Уже мгновением позже старик, хрипя, повалился на пол. Варвар показал себя умелым воином. Из неудобного положения, сильно израненный и окровавленный, он метко бросил кинжал в Гамилара, попав тому в горло, завершив месть убийцам своих близких. Даже будь артефакт Ушедших активирован, но и он не смог бы оживить старика, вернув в тело отлетевшую душу, которой вскоре предстоит узнать, в какую конкретную очередь на перерождение ей встать. Впрочем, здесь ответ известен. Старик будет погребен с золотом во рту, а значит, он вскоре переродится в богатой и знатной семье. А вот варвару, которого только что прикончил верный Гамилару Лейгис, придется переродиться среди опарышей. Бездыханное тело пленника бросят в выгребную яму.

Гилькаар, по-прежнему держа левую руку в кармане и глядя на безжизненного тело своего деда по материнской линии, выпустил из пальцев маленький флакончик с ядом, оставив его покоиться на дне кармана. "Вот и ладно. Не пригодилось. Неизвестно, как бы отреагировали люди дедули, когда тот слишком быстро умер. Здесь получилось неплохо. Но и хорошего мало. Поскольку, кроме того, что чистокровка убит, теперь некому открывать схроны Ушедших. Ведь и варвара-мальчишку дедуля приказал убить".

Глава 3

444 год. Гиппон. Морской порт.

Начало нового дня предзнаменовала поднявшаяся на востоке полоса света. Бледная заря медленно обнажала окружающий высокий холм пейзаж. С правой стороны принялись неторопливо проступать высокие крыши портовых сооружений, а еще чуть дальше, там, где всю ночь в вышине горел огонь, вырисовывались линии самого высокого сооружения в Пунии — гиппонского маяка.

С левой стороны холма, откуда дул теплый ночной ветерок, все отчетливее проявлялись очертания большого города — Гиппона, столицы государства, раскинувшегося на южных берегах Срединного моря. С юга к высокому холму, господствующему над окружающим рельефом, почти вплотную примыкали заросли фиговых деревьев, а еще дальше тянулся лес смоковниц, чтобы в нескольких верстах оборваться вклинившимся в пейзаж желтым языком песков. Не очень удачное место выбрано для порта пунийской столицы? Ответить на этот вопрос можно было бы положительно, если не бросить взгляд к северу от холма. С его вершины прекрасно виднелась широкая и удобно расположенная бухта, глубоко вдающаяся в береговую линию. Ширина и глубина бухты легко позволяла размещаться в ней не одной сотне морских судов — от больших галер до совсем небольших рыбацких баркасов.

Со стороны города к холму вела широкая мощеная дорога, по которой в описываемое время двигалась группа всадников, среди которой выделялись две фигуры, натягивающие поводья коней редкой породы, украшенных богатой сбруей.

Поднявшись на вершину холма, всадники остановились, а сопровождающие их люди рассредоточились вокруг вершины, с которой открывался прекрасный вид на оживший с наступившим рассветом порт. С правой стороны к причалу, возле которого стояли две больших галеры, двигались навьюченные поклажей верблюды и мулы, а спины идущих следом за ними рабов сгибались под тяжестью объемных тюков.

— Управляющий заслужил хорошей взбучки, боюсь, что старик не вынесет тех плетей, что следовало бы обратить на его спину, — бросил один из двух всадников.

— Ты прав, Расмес, я подумаю, как лучше его наказать. К сожалению, достойной ему замены не вижу. Старик не одну собаку съел за те несколько десятилетий, что руководит работами в порту. У других на его месте погрузка затянулась бы еще дольше.

— Но я надеюсь, что сегодня еще до того, как солнце поднимется к зениту, мои галеры смогут отправиться в путь.

— Я тоже на это надеюсь. Конги слишком неуправляемы. И если на одной из трирем дикари взбунтуются, боюсь, что другие их могут поддержать. Предводители не настолько ненавидят друг друга, чтобы не объединиться. Под боком столько богатства.

— Их вожди знают, что пограбить город или хотя бы близлежащие виллы не дадут наемники, которые перекрыли все возможные пути чернокожим дикарям.

— Поскорее бы тебе отплыть, брат. В Ромуле уже должны знать о предстоящем налете.

— Не страшно, во-первых, у них случился прорыв карамов на земли Ромула. А во-вторых, Вилмар думает, что флот готовится к высадке на их берегу. Вчерашнее сообщение, прибывшее с купцами, подтвердило, что ромульский флот курсирует на наиболее уязвимых направлениях для высадки. Мы же хорошо всех обманем, пойдя к островам гриков. Когда ромульцы поймут, что их обыграли, будет поздно. Конги успеют порезвиться на островах. Я же, точнее, — мужчина слегка усмехнулся, — твой сын Гилькаар, попробуем закрепиться на паре островов.

— Расмес...

— Хорошо. На одном острове, лучше на Грите. За Гилькааром прослежу, одного не оставлю. Молод еще племянник. И не все у него получается.

— Ты о потере чистокровки?

— И это тоже.

Собеседник Расмеса вдохнул:

— Молод сын, молод... Хоть не глуп.

— Да, — согласился Расмес, — это у него не отнимешь, столько времени водил за нос старикашку.

— А это что такое? — удивился его брат, глядя на участок западной дороги, примыкающий к району, где обитали аристократы Гиппона.

С той стороны в полумиле от холма на дороге появился десяток телег, которые везли отнюдь не верблюды и не мулы и тем более не ослы, а самые настоящие лошади.

— Это со складов нашей семьи, — засмеялся Расмес. — А ты не знал?

— О чем?

— Твой сын любит путешествовать в хорошей обстановке и питаться соответственно. Там всевозможные разносолы и фрукты. Должны еще быть танцовщицы, как же без них Гилькаару?

— Можно подумать, ты сам против, — хмуро ответил отец правителя.

— Я-то нет, но я и не настаивал. По крайней мере, ограничился бы парочкой наложниц. Да и разносолов столько бы не взял.

— Ну и запретил бы, или хотя бы мне сказал.

— А он еще и гребцов поменял.

— Как это? — вновь удивился отец правителя.

— Темнокожих поменял на белых, в основном с Пустошей. Конги ведь пахнут, а скамьи для гребцов не так далеки от кают. Запахи мешают!

— Значит, еще одна трирема будет сплошь из конгов.

— Не хмурься, брат, проблемы здесь не вижу. Для свободных конгов их сородичи, прикованные к веслам, так и останутся неудачниками-рабами. Тем более конгам обещана знатная добыча у гриков.

— Как же плохо без ошейников подчинения!

— Да, Вилмару повезло, заполучив такой трофей после нашего разгрома.

— Он слишком доверяется своему человеку.

— Ты о Тейгере?

— Да, о нем. Если с Вилмаром что-нибудь случится, то Тейгер окажется единственным, кто имеет доступ к механизму подчинения. Даже у дочерей Вилмара доступа нет.

— У них еще осталось шесть бастардов, каждый из которых может перехватить у Тейгера подчинение. Ведь в их жилах кровь Вилмара. И все живут или в столице, или близ нее. Старикашка Гамилар подчистил бастардов в Пустошах.

— Знаю я это. И понимаю. Всех шестерых ни перебить, ни выкрасть. Даже одного-двух — и то почти нереально. А так как бы хорошо было. Чистокровок в Ромуле не осталось, а у нас появились. Один или два. Остальных под нож.

— Но механизм подчинения все равно остался бы в Ромуле, — напомнил Расмес брату. — А Тейгера выкрасть сложнее, как, впрочем, и убить. Живой же он будет оставаться единственным человеком в Ромуле, имеющим доступ к механизму, ведь вилмаровские бастарды сейчас еще малы. Даже новый правитель, кто бы ни взял власть после Вилмара, не пойдет на конфликт с человеком, держащим в руках сотни, тысячи рабов, лично ему преданных благодаря ошейникам.

— Да, как ни крути, у Пунии с этим проблемы. Надеюсь, хоть твой поход окажется удачным.

— Сам знаешь, что многое зависит от того, уведут ли грики триремы с войсками на помощь Ромулу. А это станет известно лишь через три дня. Да и то, если лазутчик сможет добраться до того каменистого островка. Грики могут перехватить, или, не дай боги, попадется пиратам.

— Рядом с Гритом пиратам появляться опасно. Хотя да, случайность может все испортить.

— Вот потому тебе лучше ограничиться одним центральным островом, Гритом. Даже в том случае, если большая часть войска ушла к Ромулу.

— Мы это уже обсуждали, брат. Вся проблема в конгах. Если гриков окажется много, тогда островитяне вырежут большую часть дикарей, а мои пунийцы приструнят оставшихся, и гриков, и конгов. А вот если сопротивление гриков будет недостаточным, от дикарей можно ожидать что угодно. И хорошо, если они сами друг с другом сцепятся из-за добычи. Нам до сих пор везло, что у конгов не находилось предводителя, который смог бы подчинить своему командованию остальных родовых вождей.

— Везение есть результат расчета нашего отца, а до него и деда. Троих вождей, мало-мальски выделяющихся по лидерским качествам и мозгам, они прикончили до того, как эти выскочки успели объединить племена конгов.

— Ну, сейчас среди вождей, идущих в поход, таких, слава богам, нет.

— А Каманго?

— Он не вождь. Даже не сын вождя, а только племянник.

— Зато их племя выделило больше всех воинов.

— Вот я, точнее, — Расмес усмехнулся, — твой Гилькаар, и пошлет их первыми на штурм. А нет человека — нет проблемы.

Теперь Расмес уже улыбался во всю ширину лица. Даже хмурое лицо его брата изменилось, заметно посветлев.

— Кстати, твой сын до сих пор не появился. Любит понежиться с наложницами.

Глава 4

444 год. Срединное море.

Дядя Чонке не очень любил своего племянника, сына сестры. Отец Каманго два десятка лет назад попался презренным пунийцам, был пленен и где-то в далеких местах сгинул. Зумба — старый вождь, пожалел свою дочь, ставшую вдовой, и вернул ее обратно в племя, а вместе с ней и ее сына, своего внука. Вроде бы родная кровь, да только отцом мальца был человек из другого племени, в те давние времена союзного Зумбе. Но с тех пор прошло много лет, союз дважды разрывался, потом опять заключался, пока, наконец, племена вконец не переругались, обострив возникшую вражду еще и кровной местью. Ну и какое может быть отношение к человеку, в жилах которого течет вражеская кровь, пусть он и сын родной сестры, к тому же с мальцовых лет живущий в одной большой семье вождя?

Гнать, конечно, не гнали, но и любить Каманго в роду не за что. Поэтому когда племя собрало четыре сотни воинов, которых вместе с людьми из других племен белокожие наниматели собрались отправить за богатой добычей на больших лодках, то старому Зумбе выделили целых две лодки. Одну, что внешне выглядела красиво, сын вождя Чонке вместе со своими сыновьями забрал себе, разместив в ней половину воинов. Другая же досталась Каманго. Эта лодка, кстати, особо не отличалась от первой. Тоже вместимая и красивая, только гребцами на ней оказались такие же темнокожие конги, как и люди его племени. Зато у Чонке на веслах сидели, прикованные к скамьям, белокожие невольники.

Каманго тоже не отказался бы от белокожих гребцов, которыми можно покомандовать и даже отхлестать плетьми, если те станут лениться. Не все же тем убивать и пленять конгов? Что такого плохого в смелом набеге жителей тропических земель на богатые селения северян? Сладкое и крепкое вино, красивые ткани, золотые украшения, железные мечи, нежные белокожие девы — все это доставалось конгам. Плохо, что удачных набегов получалось мало. Пунийцы умело мстили, уничтожая темнокожих воинов, которые задержались в разграбленных селениях, не успев вовремя уйти с богатой добычей. Белокожие хитры и коварны и чтобы не проиграть, им надо отвечать тем же.

Каманго это понимал, в отличие от своего дяди Чонке и двоюродных братьев, ушедшими с дядей в этот поход. Опять обманут, как это случилось в свое время с его отцом. Богатая добыча достанется пунийцам, а на долю конгов останется смерть или пленение. Слеп Чонке, как слепы и другие вожди, приведшие своих воинов, что плыли в других лодках.

Но что может сделать он, не имевший ни влияния, ни маломальских перспектив? Он до сих пор чужак, которого держат в племени только благодаря матери. Умрет старый Зумба, вождем станет Чонке, если дядю, конечно, ночью не зарежет кто-нибудь из более решительных родичей. А он, Каманго, опустится еще ниже в племенной иерархии. Обойдут его люди из соседних родов, а потом и просто прирежут, как результат кровной мести. И в этом случае даже те верные ему на сегодняшний день воины племени помочь ничем не смогут. Да и не захотят помогать изгою. Сейчас-то он как-никак внук вождя, вот и появились верные люди.

Но верность она такая непостоянная. Даже от самого преданного, казалось, человека запросто можно получить кинжалом в спину или яд в напитке. Но существует один гарантированный способ обрести настоящую верность. Далеко на севере, за большой водой есть могучее белое племя, владеющее божественным даром. Те называют его механизмом подчинения. Достаточно закрепить ошейник на любом воине, и верность обеспечена тому человеку, кто имеет особый браслет на руке. Вот что ему жизненно необходимо!

Два года назад, возвращаясь с очередного набега, Каманго, пытаясь уйти от преследования, свернул в сторону каменистой пустыни, где набрел на белокожего человека, умирающего от жажды. Тот прятался в безлюдных местах, немного заблудился, не рассчитал с запасом воды и, как результат, страдал, почти умирал от жажды.

Другой воин его племени убил бы белокожего, но Каманго не стал спешить и, как выяснилось, правильно поступил. Чужак оказался врагом пунийцев и прибыл на эту землю из-за большого моря. Пока пережидали погоню, Каманго узнал очень много интересного. И не просто узнал, а договорился с белокожим. Тому нужен свой человек среди племен конгов, а Каманго заинтересовался механизмом подчинения. Стоит только нацепить на шеи воинов особенные кожаные ошейники, а самому получить на руку браслет, как все его проблемы с будущим выживанием в племени исчезнут. Он сам станет вождем! Родню, конечно, пустит под нож, ведь рисковать нельзя, а затем, распространяя ошейники на окрестные племена, он сможет захватить власть и над соседями.

Конечно, белокожие отдадут ему браслет и ошейники не за просто так. Они хитры и коварны. У воинов белокожих тоже будут браслеты и даже более сильные, чем тот, что окажется у него. А значит, конги подчинятся не его приказам, а командам белокожих, когда дело дойдет до прямого столкновения. Предупрежден — значит вооружен. Так говорил тот белый, кого нашел Каманго в пустыне. Значит, в битве против белокожих нужно выставить таких конгов, у которых ошейников не окажется.

С тех пор прошло два года. Каманго дважды встречался с тем человеком в условленном месте на пунийской земле, а месяц назад, когда определилось с походом через большое море, он отослал об этом сообщение, напомнив о посылке браслета и ошейников. Сейчас на этой лодке под его началом две сотни воинов и лишь пятерым он может доверять. Да и то лишь пока его признают в роду вождя.

Дядя с двоюродными братьями выбрали лодку с белокожими гребцами. Дядя глуп, как и все остальные родичи. Зато на его лодке все гребцы из числа конгов. И плевать, что они из разных племен. Как только он получит ошейники, все межплеменные разногласия забудутся, и гребцов можно освободить от цепей. А это еще сорок крепких чернокожих людей под его началом. А тех нескольких белых, что командуют гребцами да ведут лодку через большое море, он зарежет. Может быть. А может, надев им ошейники, велит служить. Ведь только белокожие знают дорогу через эту бескрайнюю водную гладь. Без них ему не вернуться в родные места. А когда он вступит на земли племени, у него с собой в подчинении окажется не менее полутысячи воинов. Ведь белокожие заинтересованы в том, чтобы именно он, Каманго, возглавил племя. А значит, ему передадут тех конгов, кто уцелеет, когда на лодки нападут северяне. А в каком месте лучше напасть, он подскажет.

Все было задумано хорошо, но пунийцы, что возглавляли этот поход, показали себя истинными детьми змеи. Через большое море лодки не пошли, а направились совсем в другую сторону — на острова, где жили другие белые, которых называли гриками. И что самое плохое — после того, как все лодки пристали к берегу на каком-то острове, дядя отправил одного из своих сыновей командовать лодкой, на которой плыл Каманго. Именно Чунча станет отдавать приказы, когда все лодки высадятся на берег гриков, а он, Каманго, должен будет ему подчиняться.

На маленьком скалистом островке, к которому приплыли лодки, пунийцы подобрали какого-то человека, сообщившего, что почти все лодки гриков ушли на север, а значит, воинов для защиты их главного города осталось мало. Сотни три или четыре. Плюс местные жители, но те не воины. И тогда вождь пунийцев предоставил Чонке честь первым высадиться на берег. Каманго видел, как дядя от важности задирал голову вверх, как горделиво вздымалась его грудь и радостно сверкали белки глаз. Глупый дядя! Четыреста лучших воинов племени, ушедших в этот поход, первыми обагрят своей кровью вражеский берег. Все они погибнут, и он вместе с ними. Выживут лишь последние из тех, кто пойдет на приступ города, и это будут воины самых слабых племен. И конечно, сами пунийцы, которым и достанется вся добыча.

Что делать в этой почти безвыходной ситуации Каманго придумал лишь ночью, когда его двоюродный брат громко храпел на мягкой подстилке в комнате, которая принадлежала ему до появления Чунчи на этой лодке. Сам же Каманго был вынужден перебраться на тонкую циновку в узеньком коридоре лодки, прогнав, в свою очередь, собственного помощника. Да, настало время решительных действий. Только так можно стать вождем!

Дверь предательски скрипнула, но Чунча, отягощенный сладким и крепким вином, даже не пошевелился, продолжая выводить рулады своим носом. Крепкая сталь кинжала глубоко погрузилась в горло ненавистного двоюродного брата. Пятеро верных ему людей дожидались в конце коридора. Посмеют ли они воспротивиться его воле? Не настолько же они глупы, чтобы броситься на убийцу нового вождя лодки? Кто для них Чунча? И кто он, Каманго? Он им даст власть, которую эти жалкие шакалы никогда не получат в племени. А если решат поднять на него руку, сдав живым или мертвым дяде Чонке, то первыми потеряют свои глупые головы, поплатившись за то, что не уберегли Чунчу. Нет, эти пятеро будут преданны.

— Пусть каждый из вас возьмет четверых воинов и захватит по одному белокожему. Остальных убейте. Но убивать можно только надсмотрщиков, а тех, кто ведет лодку, не трогать, только связать.

Нападение на спящих белых людей получилось громким и неуклюжим, и полностью выполнить его приказ не удалось. В плен угодили только трое белых чужаков, его помощники не смогли правильно распределить цели, вот и зарезали лишних. Хорошо хоть, что двое белокожих, что умели править лодкой, уцелели.

Что делать с провинившимися? Тот же Чунча на его месте казнил бы обе пятерки. Но терять десять воинов, в том числе двоих из пяти имеющихся помощников, Каманго не мог. Каждый воин скоро понадобится. Поэтому он после недолгого раздумья принял, как он посчитал, верное решение. Казнить виновных не стал, а велел отрубить у каждого из них по одному уху. И воинов для предстоящих боев сохранил, и власть свою показал.

Первым делом он приказал пленным белокожим отогнать лодку обратно вглубь вод. Утром, как только рассветет, никто не станет терять время на поиски исчезнувшей лодки. У пунийцев их останется еще одиннадцать. Пусть штурмуют город без него. А он с рассветом, не мешкая, отправится на север, где его должен ждать человек от Ромула, который передаст много ошейников и браслет на руку. И тогда никто на лодке не посмеет предать. А что будет потом? Он вполне сможет вернуться к своему племени и, пользуясь внезапностью, свергнуть старого Зумбу. Всех, кто сопротивляется, его люди убьют, а на оставшихся наденут ошейники.

Глава 5

444 год. Море рядом с Гритом.

Нет, эти белокожие змеи действительно очень хитры. Все его планы и мечтания перечеркнуты полностью. Ошейники и браслет на руку он получил. Теперь все двести сорок конгов полностью в его власти. Но подарив ему власть над людьми, белокожие змеи отправили лодку отнюдь не к пунийским берегам, а обратно к островам гриков. А как откажешься? Пленных пунийцев, что умели править лодкой, северяне забрали с собой, оставив взамен трех своих людей. И лодка поплыла обратно в сторону восхода солнца.

Новые белокожие вели себя нагло, говорили с ним высокомерно, да и весь разговор сводился к отдаче приказов. Каманго молчал, выполняя все их прихоти. У него зоркие глаза — в складках ткани, что обвивала руки белокожих, он сразу же заметил браслеты на руках. Почти такие же, как и у него самого. Но отличие было. На запястье его руки красовался одинарный браслет, а у этих северян браслеты были двойные.

Со слов того белокожего, которого два года назад Каманго спас в каменистой пустыне, браслеты, что носили эти трое северян, имели большую власть над окольцованными ошейниками воинами, чем давал его одинарный браслет. А значит, воины из двух приказов выберут тот, что отдадут белокожие, а отнюдь не он, Каманго, как бы конги их не ненавидели. И ошейники никак не снимешь. Нет, снять можно, но вместе с жизнью.

Зато на нем ошейника нет. И имеется хороший кинжал, не так давно напившийся крови Чунчи. Но Каманго спешить не станет, он терпелив. Белокожие хитры, так почему не воспользоваться чужой хитростью?

Пунийцам удалось захватить город гриков, а теперь северяне хотят отбить этот город себе. С помощью хитрости, конечно. Ну, и его воинов тоже. Белокожие хитры и коварны, но он их обхитрит. И город со всеми богатствами достанется ему. С собой северяне везут несколько больших сундуков с ошейниками. Это хорошо. В захваченном городе найдется, кто станет его рабом.

На второй день плавания, когда солнце переместилось к западу, белокожий, который вел лодку по водной глади, приказал остановиться. Каманго продублировал приказ, конги, сидящие за веслами, тяжело дыша и гремя цепями, повалились на скамьи, несколько последних дней достались им нелегко. И хотя все они уже были в ошейниках, Каманго внутренне признал, что, пожалуй, правильно он поступил, что не стал их освобождать от цепей. Все же непонятно, как поступят освобожденные гребцы, если тех станут хлестать плетьми. Зато в кандалах строптивых нет.

Тем временем трое белокожих постоянно о чем-то шептались, но Каманго к разговору не приглашали. Кто он для них? Пусть не раб, как остальные конги, он всего лишь ненамного лучше. Но Каманго терпелив, он не будет подавать виду. Чужаки хоть и хитры, но глупы.

Наконец, старший из них все с тем же надменным видом подозвал его к себе и отдал распоряжение готовить к спуску плот, который погрузили на лодку еще на севере.

Как только основательно стемнело, третий спутник из числа северян ловко спустился по канату на плот, где уже разместились четверо конгов с небольшими веслами в руках. А старший из белокожих, насмешливо ухмыляясь, обратился к стоящему неподалеку Каманго:

— Давай тоже спускайся, прокатишься до острова.

Приказ белокожего оказался для него неожиданным, он даже на несколько мгновений растерялся, не зная как поступить. Но вовремя успел взять себя в руки, иначе тот образ, которым он представлялся перед чужаками, мог быстро рассыпаться.

— Да, господин, Каманго поедет на остров, он первым среди конгов взойдет на его землю.

Пусть белокожие и дальше принимают его за глупца. Особого труда для обмана и не требовалось. Будь чужаки повнимательнее, они давно бы поняли все его притворство. Но вожди, как и все остальные конги за многие годы приучили белокожих к своей глупости. Пример дяди Чонке очень показателен: когда тому сообщили о том, что люди племени вступят первыми на остров, тот надулся от спеси. Пока еще свет позволял что-либо рассмотреть, Каманго повел себя точно так же, горделиво поднимая голову и раздувая от собственной важности ноздри. Но как только плот поглотила ночная темнота, он сбросил принятую маску и надолго задумался над вопросом, почему его взяли на плот.

Он единственный из конгов, на ком нет ошейника. И на лодке полностью люди его племени, признавшие в нем вождя. Гребцы не в счет. В кандалах далеко не шагнешь. Если предстоит высадка на берег и бой, то кому, как не ему, командовать своими людьми? Но от него избавились, отправив на плот. А ведь и у белокожих есть браслеты, даже посильнее, чем у него.

А не соврал ли ему два года назад спасенный им северянин, сказавший, что тот, кто имеет такой браслет, может командовать людьми в ошейниках. Соврал? Мог, ведь белокожие хитры и лживы. В то, что люди в ошейниках не посмеют причинить вред тому, у кого есть браслет, он поверил. Про это он и раньше слышал. Тогда в чем причина того, что он оказался на плоту? Чужаки боятся, что он, как вождь, а не как обладатель браслета, прикажет конгам, и те послушаются его, а не белокожих? Значит, чужаки его боятся? А раз так, то обратно на лодку ему вернуться не дадут. Этот ловкий белый, что сидит с другого края плота, очень опасен. В нем чувствуется грация пантеры перед прыжком на жертву. Но почему он, Каманго, до сих пор жив? Конги в ошейниках, они не посмеют напасть на белого, если чужак на их глазах его зарежет.

Весь путь до острова Каманго не мог решить задачу, как ему поступить. Попытаться убить опасного чужака или подождать, выяснив, для чего они отправились к острову?

Как только плот причалил к берегу, чужак бесшумно скользнул в прибрежную темноту, наказав Каманго сидеть тихо и не высовываться. Луна в эту ночь давала мало света, даже на воде почти не было отблесков. Зато вдали горело много огоньков, там, как понял Каманго, находился город гриков, и туда ускользнул белокожий. Чужак появился перед рассветом, и к моменту его прибытия Каманго уже принял решение, как ему поступить.

— Соберите немного дерева, — отдал приказ чужак, и конги, его конги! послушно направились вдоль берега.

Наклонился, желая подобрать тяжелый сук, и Каманго. Чужак действительно оказался ловок. Даже стоя спиной к нему, тот каким-то образом почувствовал опасность и даже успел прыгнуть в сторону, но длины припасенной заранее дубинки все же хватило дотянуться до головы белокожего. В последний момент Каманго постарался уменьшить силу удара. Убить врага он всегда успеет, но тот вначале должен рассказать о своих замыслах.

Тем временем стало светать, и Каманго, боясь быть обнаруженным, приказал конгам оттащить в густые кусты тело оглушенного чужака. Кстати, те никак не отреагировали на нападение на человека с двойным браслетом на руке. У Каманго тот был одинарным.

Поэтому первым делом он содрал браслет с запястья белокожего и, порезав свою руку, смочил кровью забранный браслет, после чего закрепил его на своей руке. Так поступили северяне с его собственным браслетом, когда он его получал несколько дней тому назад. Дескать, браслет через смоченную кровь признавал своего хозяина. Иначе остался бы простым украшением. И, как ему сказали, привязывание браслета к хозяину происходило только один раз, иных владельцев браслет больше не признавал. Так это или нет, Каманго не знал. Но белокожие лживы, поэтому от нескольких капель крови, что он пролил на чужой браслет, у него не убудет. Вдруг браслет его признает?

Когда пленник очнулся, Каманго начал его расспрашивать. Тот вначале лишь презрительно ухмылялся, но предводитель конгов за свою не очень длинную жизнь вполне насмотрелся на то, как можно развязывать языки у самых упертых людей. Как-никак Каманго относился к роду вождя и как любой мальчишка интересовался всем, что происходило в племени. Мальцы правящего рода имели возможность свободно смотреть, как допрашивают пойманных конгов из чужих племен. Или пунийцев, что могли знать о захоронках в селениях, на которые нападали воины племени. Повзрослев, он уже сам со знанием дела применял методы дознания. Сейчас же выбрать нужные способы допроса проблем не возникло. Разве что требовалось соблюдать определенную тишину — громкие звуки разносятся далеко, а на острове у Каманго друзей быть не могло. Он вообще даже не знал, чем закончилось нападение конгов на гриков. Вот и приходилось большую часть времени затыкать рот чужака, оставляя тому возможность только мычать, извиваясь от боли.

Зато северянин, как выяснилось в ходе допроса, за то время, что провел в разведке, сумел узнать много. Конги победили, но при этом потеряли значительную часть своих воинов, в отличие от пунийцев, которые в бой не вступали. Всего уцелело около пяти сотен чернокожих воинов из двух тысяч, отправившихся на лодках из Гиппона. Но больше половины из них пунийцы заковали в цепи, распределив по трюмам лодок. На свободе осталось лишь две сотни конгов, в основном из мелких и слабых племен. Именно им пунийцы позволили пограбить город, вырезав при этом многих местных жителей. Остальных согнали на пустынный островок, что по соседству располагался с захваченным островом. А в опустевшем городе продолжался грабеж.

Вызнал Каманго и о планах северян. Его самого ждала быстрая смерть — как только четверка гребцов отошла бы подальше от места высадки, ловкий северянин собирался его убить. Получается, Каманго успел напасть на чужака в последний момент.

Светлое время дня северянин планировал провести в небольшом гроте, что располагался неподалеку от зарослей, в которых и происходил допрос. Не дожидаясь когда на берегу появятся захватчики, Каманго перевел всех людей в надежное убежище. Как-никак вход в грот со стороны берега совсем не виден из-за близлежащих зарослей.

Предстоящей ночью лодке, на которой остались двое белокожих со всеми конгами, следует подойти в удобное для высадки место и, пользуясь ночной темнотой, воины должны напасть на спящих конгов, что охраняли согнанных на островок местных жителей, а уже потом пойти против пунийцев. Удастся это или нет, принципиального значения для северян не имело. Оказывается, вслед за его лодкой на остров должны отправиться еще два судна с воинами из Ромула. Они-то окончательно и захватят город.

Чужак рассказал много такого, что обычный вождь наподобие дяди Чонке даже не стал бы слушать. А вот Каманго это было интересно. Некоторые слова и даже фразы ему были непонятны, но он не ленился переспрашивать, вникая в их потаенный смысл. Интересно придумали ромульцы. Хитро и коварно. Грики были с ними дружны, даже почти всех своих воинов послали в помощь, оставив город почти без защиты. И нападение, и захват его конгами сыграл на руку коварству северян. Перебив победителей, новые захватчики-ромульцы собирались взять остров и город себе в собственность. Те местные жители, что сейчас согнаны на пустынный островок, должны быть перебиты руками его воинов после того, как те убьют спящих конгов, прислуживающих пунийцам. Город останется без жителей, и ромульцы с полным правом спасителей немногих выживших сохранят его для себя.

Вызнав все, что ему нужно, Каманго доставил себе дополнительное удовольствие, медленно отрезав голову чужаку, после чего спокойно улегся спать. Как поступить в ближайшее время, он уже решил. Самое важное — это то, что две лодки с ромульцами в эту ночь на острове не появятся.

Глава 6

444 год. Остров Грит.

Ночь вновь оказалась темной, что весьма порадовало Каманго. Разведя три небольших костерка в предстоящем месте появления лодки, он терпеливо стал ее дожидаться. А ждать пришлось долго, видимо, не близко от острова находилось судно. Наконец со стороны воды появилось большое темное пятно, в котором острый глаз Каманго опознал покинутую позапрошлым вечером свою лодку. Рассматривая приближающуюся махину, темнокожий вождь немного подосадовал, что не расспросил чужака, как лодка будет приставать к берегу. Хоть конгов белокожие считают за дикарей, и это зачастую верно, но он все же немного разбирался в том, какие проблемы могут возникнуть. Все-таки не глупец и уже не раз видел, что пристать к берегу такие большие лодки могут лишь в специально сделанных местах, которые белокожие называют причалами. Здесь причала не было, и это немного тревожило Каманго.

Но когда впереди рядом с береговой линией появился какой-то предмет, вскоре им опознанный, Каманго облегченно вздохнул. Это же маленькая лодка! Таких посудин на большой лодке имелось несколько. Да, чужаки хитры на всякие выдумки. А он-то собирался, если никто из ромульцев не появится на берегу, лично отправиться к большой лодке на плоту, который сюда перегнали с места высадки.

Если на этой маленькой лодке чужаков не окажется, то он сам на ней вернется на большое судно и, пользуясь темнотой, попытается убить белокожих. Это опасно, чужаки не просты, но и он не обычный воин, он вождь!

К счастью для него, на приближающейся посудине оказались оба белокожих. Сам Каманго специально встал так, чтобы свет от трех небольших костров до него не доходил. Конечно, лучше бы чужаков взять в плен, хорошенько допросив. Да и управлять большой лодкой никто, кроме них, не умел. В бескрайней водной глади он заблудится, никогда не вернется в родное племя. Но рисковать нельзя, чужаки слишком опасны, а на помощь своих воинов рассчитывать боялся. Ведь у белокожих на запястьях тоже есть браслеты. Вряд ли конги помогут, как бы не наоборот.

Поэтому, пользуясь темнотой и тем, что белокожие, шагнув с лодки на песок, попали на освещенный участок берега, Каманго метким броском небольшого копьеца свалил первого из врагов, и пока второй слишком медлительно поворачивался на звук броска и падения тела, он в несколько прыжков сократил расстояние, а затем с утробным криком всадил кинжал в живот второму чужаку.

Вернувшись победителем на большую лодку, Каманго узнал, что численность конгов за время его отсутствия уменьшилась на семь человек. Это постарались белокожие. Убитые чужаками воины, видимо, не захотели подчиняться белым хозяевам, и ошейники на это среагировали. Плохо, что потеряны воины, но, с другой стороны, оставшимся конгам наглядно продемонстрировано, что их ждет в случае неповиновения. О чем Каманго не преминул упомянуть, швырнув на пол лодки отрезанные головы белокожих врагов.

Лодка и воины у него есть, сейчас неплохо бы вернуться к родным берегам, но он лишился проводников, никто из его людей не отыщет обратной дороги. А значит, придется вернуться на остров, где попытаться найти нужных умельцев. Соваться в город слишком опасно, там сейчас двести пунийцев, чьи бойцовые качества явно превосходят умения его людей. Да и вооружены те не в пример лучше. К тому же там еще двести конгов — пунийских прислужников. Зато есть одиннадцать больших лодок, прибывших на захват острова. В них четыре, а то и пять сотен гребцов-невольников. К тому же туда добавилось триста конгов, которых пунийцы заковали в цепи. А у него на этой лодке имеется более полутора десятков сотен ошейников. Их на всех, кто в лодках, хватит. Еще и останется. И пока не появились две лодки с ромульцами, нужно действовать быстро.

Поэтому Каманго, долго не раздумывая, приказал гребцам направить лодку к городскому причалу, предполагая, что немногочисленная охрана лодок быстро опомниться не сможет, как его воины ворвутся на пристань, а оттуда и на пунийские лодки.

Не все получилось гладко, как он предполагал. В темноте даже при хорошем проводнике сложно причалить к пристани, а уж когда этим занимаются его бестолковые помощники... Впрочем, он тоже хорош, ничем не лучше их. Его лодка наделала шуму, промахнувшись со свободным местом на пристани, разворотив своим окованным медью носом бок соседней лодки. Хорошо, что хоть не застрял нос, и судно все же удалось, пусть и криво, но прижать к борту причала.

Командовать вылезающими из лодки воинами Каманго поставил одного из своих ближников — Шайгу. Он, как и остальные четверо приближенных к вождю, умом не отличался, да и отвагой тоже. Зато выделялся хитростью, чуть ли не звериной. Наверное, поэтому и примкнул к Каманго, когда тот был, нет, не изгоем, но и влиянием в роду совсем не пользовался. Да, можно сказать, что совсем его не имел. Но Шайгу, видимо, конечно, не умом, но именно природной хитростью чувствовал, что Каманго может неплохо приподняться. Что, кстати, и получилось. А если бы ничего у него не выгорело? Такие, как Шайгу, первыми принесли бы голову Каманго победителю. Зато сейчас хитроумный конг искренне предан Каманго. Потому что это ему очень выгодно. А раз так, то пусть и командует высадкой. Тем более, другие ближники ничем не лучше.

Военачальник из Шайгу оказался, как Каманго и предполагал, бездарным Ближник начал отдавать бестолковые команды, а воины под его началом столь же бестолково повылазили из лодки, затем долго и хаотично сновали по причалу, пока не удалось направить их на захват вражеских посудин. К счастью, охрана в основном состояла из таких же тупоголовых конгов, пунийцев оказалось всего человек пятнадцать или двадцать, но и это малое число сумело убить не менее пятидесяти воинов Каманго, прежде чем их накололи на пики.

Понимая, что на Шайгу рассчитывать не стоит, Каманго выпрыгнул из лодки и стал лично отдавать приказы. Благодаря этому чуть быстрее удалось заставить невольников-гребцов, спавших вповалку на скамьях, взяться за весла и отогнать лодки от причала, к которому уже бежали какие-то люди, размахивая факелами. Зорким взглядом вождь сумел их разглядеть — то были пунийцы. Понимая, что его люди будут сметены с пристани более умелыми воинами, Каманго приказал грузиться на те суда, что еще оставались привязанными к причалу, и быстро уходить на большую воду. Там пунийцы их не достанут.

Сам же он тоже не стал показывать свою храбрость, быстро забравшись обратно в лодку, и уже оттуда продолжил раздавать приказы. Жаль, что в общей суматохе и шуме на его крики внимания обращали мало. Хорошо хоть гребцы схватились за весла, и теперь его собственная лодка, отойдя от пристани, медленно двигалась по воде, но вместо того, чтобы уходить прочь, дрейфовала рядом с тремя все еще остающимися на привязи пунийскими судами. Большая часть его воинов, оставшихся на пристани, шустро залезала в лодки, но, видимо, никто не смог догадаться отвязать или просто отрезать толстые веревки, которыми те были привязаны. Теперь уже не вызывало сомнения, что набегающие враги успеют их захватить. И тогда Каманго приказал бросать в лодки факелы, сам лично показав этому пример.

Ветер, дувший в сторону берега, быстро раздул пламя, лодки разгорались, начали раздаваться душераздирающие крики охваченных пламенем прикованных к скамьям невольников. Свободные конги бросались прочь из горящих судов. Тем, кто прыгнул в море, повезло больше, многим удалось спастись, благо ушедшие с причала лодки отошли не слишком далеко. Зато тех конгов, кто рискнул выпрыгнуть на доски причала, ждала незавидная участь попасть под пунийские мечи. Шайгу, кстати, спасся — ближник слишком хитер, чтобы по-глупому погибнуть. Меч, он, конечно, потерял, точнее, бросил — в море с такой тяжестью не поплаваешь. Зато, забравшись в лодку, тотчас же заново вооружился, отобрав оружие у ближайшего воина.

Его собственное судно сумело развернуться и уйти вглубь вод, где и встретило рассвет. Какое-то время понадобилось для того, чтобы собрать воедино все лодки, а их оказалось целых девять. Вдалеке виднелся берег острова, на котором пунийцы что-то делали, судя по всему, готовили какие-то посудины, чтобы попытаться отобрать захваченное Каманго. Но он этого не допустит. Теперь в его распоряжении имелось семь сотен людей, с поголовно надетыми ошейниками. Первоначально было даже больше, но когда он приказал освободить от цепей гребцов, вот тогда и пришлось произвести показательные казни строптивцев. А определить таких оказалось очень просто. Те, кто вдруг начинал кататься по настилу, схватившись за ошейник, тем самым выдавали себя. Их и казнили. Еще несколько строптивцев убили себя сами, сумев каким-то образом сорвать с шеи ошейник.

Среди гребцов оказалось много белокожих. Их Каманго тоже расковал. Поднять на него руку они не смогут, ошейники этого не позволят, тогда пусть приносят пользу. А она есть. У белых нашлось несколько человек, кто умел плавать по большой воде. А именно это и нужно Каманго. Нет, к родным берегам он не пойдет. Он не настолько глуп, доверяться коварным чужакам. Те, пользуясь темнотой, запросто уведут лодки совсем в другие места. А вот обогнуть остров и остановиться на противоположной от причала стороне, причем далеко от берега, белые проводники вполне сумели. Как поступить с белокожими он еще подумает, а пока стоит дождаться ночи или даже следующего дня, когда к острову приплывут две больших лодки с ромульскими воинами. Пусть белокожие дерутся друг с другом, а он подождет. Белые хитры и коварны, но и он, Каманго, не глуп. У него теперь семь сотен воинов, и вряд ли победитель завтрашней драки сохранит свою силу.

Глава 7

444 год. Город. Остров Грит.

Расмес был в бешенстве. Все одиннадцать трирем, что благополучно достигли Грита, оказались потеряны. Был еще двенадцатый корабль, который вместе со всеми вышел из порта Гиппона, но до острова добраться почему-то не смог. Видимо, в ту ночь галеру перехватили пираты. Двести конгов и четыре десятка невольников-гребцов не такая уж и большая потеря, ведь и без них город удалось захватить, хоть и с большими потерями. Две трети конгов погибло во время штурма. И это при том, что почти все воины гриков отплыли на защиту ромульских берегов.

Кстати, обман удался. Ромульцы поверили, что триремы с конгами пойдут в набег на их земли (а первоначально планировалось взять в набег около десяти тысяч дикарей), вот и позвали на помощь гриков, оставив почти без защиты их главный город. Конги за эти несколько дней его, конечно, пограбили, но их быстро приструнили. Пунийские воины — нечета дикарям. Сотню чернокожих попросту перебили, еще три сотни, заковав в цепи, отправили на галеры, с тем, чтобы потом отвезти на рабские рынки. А двести конгов, которых удалось приручить, пообещав им часть добычи и помощь в захвате родовых земель у соседних племен, окажутся полезны в качестве вспомогательного войска.

Вчера завершилось наведение порядка в занятом городе, основные ценности обнаружены и взяты, а сегодня уже можно начать их грузить на триремы, попутно переведя захваченных местных жителей с островка, куда их переправили пока шла зачистка, обратно в город. Рассортировав, конечно, по значимости. Грики, понятно, захотят вернуть город, вот и послужат их семьи заложниками пока из метрополии не подойдут дополнительные войска.

Удачный захват центрального гриковского города поднимет престиж рода, а ценности пополнят семейную казну. Она и так немаленькая. Но денег мало никогда не бывает. Так что все складывалось более чем удачно. И вот такая катастрофа. Другого слова Расмес подобрать не мог. Восемь трирем враги, пользуясь неразберихой, отогнали в море, а остальные три теперь пугают окрестности сгоревшими остовами. Помимо кораблей потеряны и гребцы. И те триста захваченных конгов, что должны были отправлены на рабские рынки Пунии, тоже утрачены.

А что с ними еще можно сделать, кроме как обратить в рабство и продать? Механизм подчинения сгинул двадцать лет назад вместе с незадачливыми сыновьями старикашки, который де-факто правил Пунией последние три десятилетия. И не просто сгинул, а достался ромульцам. И вот от них этой ночью пришел привет. На корабли напали ромульцы, о чем свидетельствовали погибшие враги. Все они в ошейниках! Конги, кстати. Ни одного белого среди убитых.

— Господин легат, патруль, что прочесывал побережье, нашел двух убитых чужаков, — прервал его размышления один из помощников. — Прямо на берегу. Они белые и без голов

— И что такого? Дохлых гриков до сих пор валяется в избытке.

— Это не грики. Ромульцы.

Расмес понял, что сейчас он взорвется. Незадачливому декуриону достанется, причем серьезно. Что за идиот! Грики же в определенной мере вассальны Ромулу, так почему бы здесь не оказаться ромульцам? Они, кстати, и были. Десятка два их трупов насчитали в захваченном городе. Вот еще парочка добавилась. Идиот!

— Но господин легат, — декурион, видимо, не осознавал сгустившихся над ним туч. — Эти ромульцы свежие, убиты несколько часов назад.

— И что!? — прорвало Расмеса.

— Но, господин легат, — декурион немного побледнел, до него, кажется, дошло, насколько он ошибся, сообщив и без того взвинченному командиру информацию. — А если они с той галеры, что ночью...

— Болван! — бросил Расмес, но на этом остановился. И всерьез задумался.

Может быть, декурион все-таки прав? Хотя вряд ли, эти лишившиеся голов ромульцы, наверное, где-то в прошедшие дни скрывались, а ночью решили выбраться из убежища, что-то не поделили. Или нарвались на конгов, которые задействованы в ночном патрулировании, и те их убили и ограбили. Хотя... где это видано, чтобы дикари ночью дисциплинированно патрулировали, а не храпели где-нибудь? Нет, поверить в ночные похождения конгов можно, но отнюдь не на пустынном берегу, а в городских кварталах, где еще не все разграблено.

— Почему ты решил, что они с той галеры, а не местные? — Расмес уже спокойно поинтересовался у декуриона. — Попались нашим конгам, вот те их и ограбили.

— Господин, как раз их не грабили. Одежда дорогая и кошельки в сохранности.

— Даже так? Веди, показывай.

Да, место пустынное, домов, как он и предполагал, поблизости нет, конгам ночью здесь делать нечего. Одежда приличная. Но и местные ромульцы, чай, не нищета. А найденные у трупов кошельки говорят лишь о том, что убили не с целью грабежа. Возможно, где-то прятались, потом поссорились. Потому и головы отрезали, решили навредить в посмертной жизни. Да, вполне так могло быть, и Расмес, приняв наиболее удобное для себя решение, наверное, вернулся обратно, если бы в этот момент не зацепился взглядом на оголенные левые руки ромульцев. Белые полоски на запястьях.

Декурион, да и остальные плебеи вряд могли понять то, что заметил Расмес. Откуда им знать, что именно так должна выглядеть в этих местах кожа, когда долго, многие годы, носишь браслеты. Не простые, а ключ к ошейникам подчинения. И если судить по ширине незагорелых полосок, то браслеты были отнюдь не одинарные. Не простые, значит, ромульцы пожаловали этой ночью. Вопрос только в том, кто их убил. И что за причина этому?

— Кошельки возьмешь себе, заслужил, — бросил Расмес, поворачиваясь и уходя обратно в сторону причала.

Мысль о двоих убитых не выходила у него из головы. Он искал причины разыгравшейся трагедии, но никакой достойной версии найти не мог. В ночном нападении участвовала одна трирема. И происходило это на пристани. Убитые же найдены в двух милях от места боя. А если у ромульцев здесь не один корабль, а несколько? На этом были конги, воины посредственные и крайне недисциплинированные. Дикари хороши разве что при грабежах. Или вот как прошедшей ночью при захвате пунийского флота. Да и то здесь более уместны ромульцы. А раз так, то или их поблизости нет, или... те почему-то затаились. Не иначе как рассчитывают на внезапное нападение. Ждать-то при новом нападении пунийцы должны конгов.

К тому же не следует забывать и об ушедших на помощь Ромулу триремах островитян. А грики запросто могут высадить на остров несколько тысяч воинов. И это будут не те неумехи, что встали на защиту города. Хотя среди них было три сотни местной стражи. Но из кого она состояла? Старики, пузаны и безусый молодняк. Надо же — деды и молокососы, а перебили две трети конгов. Хотя... город как раз удачно расположен для защиты. И грикам не повезло, что нападение оказалось внезапным. Те немногие воины, что имелись на острове, погибли первыми.

— Кайтилий! — позвал Расмес доверенного старшего декуриона. — Пусть твои десятки пройдут вдоль побережья, поищут следы высадки вражеских воинов. Один десяток направь на лодках вокруг острова. Пусть ищут корабли.

Сам же Расмес торопливо направился в городской дворец. Нужно незамедлительно готовиться к новым неприятностям. Нападут или нет ромульцы, а быть готовым к такому повороту ситуации нужно. Да и племянник что-то расслабился, четвертый день не выходит из спальни. Это непорядок. Ведь Гилькаар как-никак ныне верховный правитель Пунии. Пусть не отлынивает, а займется делом!

Поспать прошлой ночью почти не удалось. Хоть конги и напали далеко за полночь, но и спать Расмес по привычке ложился поздно. Поэтому сейчас, передав бразды командования племяннику, он, как только стемнело, быстро уснул. И опять, как и в прошлую ночь, в самый разгар крепкого сна Расмеса разбудили тревожные крики. На них все же напали!

Не конги, чьи захваченные триремы его люди обнаружили в море на противоположной стороне острова, не мстители-грики, возвращение которых он сильно опасался, а воины ромульцы. Опознать их в свете горящих построек оказалось не так трудно. Туники ромульского покроя, полуовальные щиты, плюс еще несколько мелких деталей говорили именно за то, что город пытаются захватить ромульцы. Их много, больше чем пунийцев. Двести конгов сейчас почти не в счет, здесь они бесполезный балласт.

Грики — небольшой островной народ, к тому же рассредоточенный по архипелагу мелких островков, разбросанных в восточной части Срединного моря. В нескольких десятках миль к северо-востоку расположены заросшие густым тростником протоки, где вольготно устроились шайки пиратов, зачастую враждующих между собой, но время от времени ради предстоящей хорошей выгоды объединявшие свои силы с целью грабежа прибрежных земель.

От пиратских налетов доставалось и Ромулу, и Пунии. У всех прибрежных (и не только, ведь пираты периодически совершали набеги и вглубь обитаемых земель этих двух стран) поселений большие гарнизоны не поставишь. Доставалось, конечно, и грикам. Но островной народец издавна основательно приготовился к возможным налетам, строя свои города и поселки таким образом, что они представляли собой серьезные крепости. Иначе гриков давным-давно покорили более сильные Ромул и Пуния, а пираты и вовсе бы опустошили острова.

Поселки гриков даже издалека смотрелись маленькими крепостями, а вот их главному городу, Гриту, такое определение давно уже не относилось. Город за несколько веков разросся, многие дома строились отнюдь не в виде мрачных, почти без окон, этаких мини-замков. Те еще сохранились в западной части города, зато центральный и восточный районы пестрели от вида красивых и богатых вилл, или, наоборот, от разнокалиберных мазанок бедняков. Хорошо хоть низменная, примыкающая к берегу городская часть состояла из крепких домов, сложенных из гранитных обломков, которыми усыпаны западные районы острова. Вот эта часть города и стала тем рубежом, на котором пунийцы собирались встретить нежданных гостей.

Если бы Расмес не приказал пунийским воинам находиться в состоянии боевой готовности, бед, а значит, и гибели было не избежать. Всех воинов, конечно, внезапной ночной атакой не вырезать, но и потери могли оказаться катастрофичными. Полсотни, пусть даже сто уцелевших пунийцев долго на острове не устоят. Зато сейчас рубежи обороны до сих пор держались, а это значило, что на каждого погибшего пунийца приходится не менее троих врагов.

— Кайтилий! — позвал Расмес старшего декуриона, — конги готовы? Как только ромульцы начнут прорываться, брось дикарей им в тыл. Пусть заходят с правого фланга, там как раз их триремы, пусть пожгут. А когда передовые повернут назад и бросятся спасать корабли, введи резерв.

— Господин легат, боюсь, что конги не справятся. Всего два племени сосредоточены на правом фланге. Сорок человек.

— А остальные? Где остальные? — прорычал Расмес.

— Разбежались, забились по щелям. Я смог выделить лишь один десяток, чтобы привести их к подчинению... Но...

— Говори!

— Удалось заставить только двух вождей — это сорок человек.

— Добавь еще один десяток своих воинов, но конгов мне нужно много. И быстро. Неизвестно, сколько смогут продержаться центурии.

— Да, господин. Но...

— Говори!

— Из посланного десятка уцелело только трое, это конги так сопротивляются, отказываясь воевать.

— Проклятье! Со вторым десятком произойдет то же самое? Я понял. Тогда бери всех оставшихся из первой центурии, добавь этих сорок конгов, но заставь ромульцев отступить к кораблям. Вторая центурия останется со мной, это наш последний рубеж.

— Да, мой легат.

Впереди, где проходила граница города и, соответственно, пролегала линия обороны, периодически разгорался огонь, в отблесках которого можно усмотреть фрагменты идущего боя. Смутно заметные фигуры бежали, кружились, нападали и отбивались. То тут, то там люди падали, некоторые пытались подняться, у кого-то получалось, но основная масса упавших больше не вставала.

По тому, как некоторые фигуры приближались, Расмес мог понять, что исход боя постепенно склоняется в пользу ромульцев. Все меньше и меньше оставалось обороняющихся, и вместо единой линии защиты появлялись лишь островки, где еще тянулись бои.

— Дядя, кажется, мы потеряли половину воинов, — за спиной Расмеса раздался растерянный голос Гилькаара.

— Не дергайся раньше времени, еще не все потеряно. Подлые твари! Мы теряем людей по их вине!

— Кого? По чьей? Ромульцев? Так они же и напали.

— Я про конгов, — зашипел от негодования Расмес. — Но ничего, надо дождаться атаки Кайтилия. Сорок пунийцев и столько же конгов. Их должно хватить. Только бы не опоздать. Ну почему у нас нет ошейников подчинения! Не сорок, а все пятьсот дикарей сейчас бы бились с ромульцами. Ах, проклятые боги!

— Дядя! Так нельзя, — Гилькаара смутило ругательство, которое не принято произносить вслух.

— Да брось, племянник, — в голосе Расмеса появилась обреченность. — Я ошибся. Ошибся! Мы проиграли.

— Дядя?

— Я только что понял. Мы забыли про конгов, что напали на пристань. Сейчас их нет. Там бьются только ромульцы. Значит, у врагов остался большой резерв. Конги ждут Кайтилия у пристани. Несколько сотен конгов в ошейниках.

Однако дядя верховного правителя Пунии ошибся, Каманго и его людей там не было.

Глава 8

444 год. Остров Грит.

Каманго очень хотелось знать, что происходит в городе в районе пристани. Но с такого расстояния да еще под таким неудобным углом обозрения можно было только строить предположения. А иметь точные сведения вождю конгов было крайне необходимо. Жизненно необходимо! Если отблески далекого огня есть результат ожидаемого нападения одних белокожих на других, то скоро его судьба определится. Каманго был готов молить любых богов, чтобы обе группы чужаков обессилили друг друга до самого возможного предела. Настолько, что, приди к ним, и город вместе со всем островом падет к его ногам.

А узнать наверняка можно лишь подойдя к самому берегу, а то и просто высадится в непосредственной близости от причала. Но, увы, сделать он этого не мог. Темно же! А его новые белые проводники не настолько умелые, чтобы так сильно рисковать. Запросто утопят лодку, да еще и специально так сделают, чтобы сдаться своим же белокожим. Тем, которые из Ромула, ведь проводники еще вчера были рабами на пунийских лодках. Нет, он рисковать не станет. Хватит того, что его лодка и так далеко ушла от основной группы посудин. Как бы белокожие не рискнули взбунтоваться. Они, конечно, в ошейниках, и конгов на лодках в явном большинстве. Но все может быть. Вот и смотрел Каманго в сторону берега, не решившись далеко отплыть от остальных лодок.

Так ничего толком и не выяснив, вождь отдал приказ на возвращение. Как-никак наступал рассвет, и незачем врагам видеть одинокую лодку в окрестностях острова.

Но узнать, что же ночью происходило в городе, он должен. Вот и приказал высадить с десяток конгов на пустынном берегу, наказав тем разделиться и, пробравшись незамеченными, добраться до городских окраин.

Обе посланные группы вернулись почти одновременно, практически под самый вечер, но известия принесли очень хорошие. Действительно, ночью на одних белокожих напали другие, те, которые с севера. Погибших оказалось много, воины одной из пятерок своими глазами видели, как конги, что служили пунийцам, таскали и сбрасывали со скалы мертвяков в море. И если не ошиблись, то мертвецов с белой кожей было явно больше, чем чернокожих. Значит, пунийцам удалось отбить нападение.

Две большие лодки, что стояли у пристани, смотрелись слегка обгорелыми, и это явно чужие лодки, а не те три, что конгам не удалось отбить у белокожих несколько дней назад. Немного смущало, что чернокожих его люди насчитали лишь чуть больше десятка. А где же остальные почти две сотни? Если убиты, то почему их так мало среди сбрасываемых в море? Впрочем, остальных могли задействовать где-то в другом месте. Город большой, а остров еще больше.

Как ему поступить дальше, Каманго уже определился. Но это будет завтра, скоро начнет темнеть, а белокожие проводники не слишком умелые, чтобы полагаться на то, что смогут провести лодки точно к цели. К тому же их число за прошедшую ночь уменьшилось почти на треть. Пока он на своей лодке уходил в сторону берега, примыкающего к городской пристани, на четырех посудинах проводники решились на побег, но белокожих гребцов оказалось недостаточно, чтобы вывести лодки из общей кучи. Охрана вовремя заметила попытку бегства, вот и порадовала себя, отправив на перерождение несколько десятков белокожих гребцов и вместе с ними восьмерых белых, которые хоть как-то разбирались в плавании по большой воде.

Поэтому в предстоящую ночь все белокожие будут связаны. Так надежней. А на следующий день, как светлеет, лодки двинутся в сторону берега, и семь сотен чернокожих воинов пойдут на приступ города со всеми его богатствами.

В то время как новый вождь конгов Каманго думал о том, как и когда захватить Грит, нынешний владелец города легат Расмес подсчитывал остатки своего войска после тяжелого ночного боя.

— Тридцать семь человек всего! И это вместе с нами, Гилькаар! Это те, кто способен держать оружие в руках. Еще двенадцать чернокожих. Даже с ними не наберется и пятидесяти человек. А ведь сколько-то ромульцев сумели уйти, пусть их немного, но они есть! И будут вредить. А еще куча конгов, что отказались повиноваться, и теперь уже в открытую имеют наглость грабить дома в западной части города. И несколько тысяч местных гриков, что заперты в подвалах вилл. Без воды и еды они вот-вот полезут взламывать двери, а мне некого выделить для отпора!

— Дядя, нужно уходить в Пунию. Одна из ромульских трирем вполне способна отплыть. Жаль, что почти всех рабов, что сидели на веслах в этих двух триремах, дикари перебили. Раз убили, теперь пусть сами и гребут, посадим их на цепь. Мало будет? Добавим из пленных гриков, из тех, кто помускулистей. Часть оставшихся перебьем, другие сами сдохнут от жажды. Запоры в подвалах крепкие. Все самое ценное погрузим на трирему и в путь.

— Да, пожалуй, так и поступим. Другого варианта я не вижу. В принципе все не так и плохо. При возвращении в Совете скажем, что поход оказался удачен. Да, мы потеряли весь флот, зато то, что привезем в трюме, окупит втройне затраты на постройку новых кораблей взамен утерянных. Остров мы захватили, защитников перебили, а то, что тех почти и не было, на это внимания никто не обратит. А если посмеют, то мы найдем, чем заткнуть рот недоброжелателям нашей семьи. И еще, Гилькаар, мы побили ромульцев. Три сотни отборных воинов, захватив их корабли. А сейчас пойдем отбирать ценности, которые следует вывезти с острова. Завтра к середине дня нужно отплыть. Тревожат меня те корабли, которые захватили конги в ошейниках. Странно, что этой ночью они не принимали участие в набеге.

— Может быть, ушли?

— Возможно. Но почему? Разве что уплыли за подмогой, посчитав, что ромульцы с нами справятся и без них...

Ранним утром следующего дня по дороге, ведущей к пристани, зачастили фигурки людей, нагруженных поклажей. Зоркий взор вполне мог разглядеть среди них как людей с белой кожей (это относительно, конечно, ведь на жарком южном солнце любая белая кожа быстро смуглеет), одетых в пунийские рубахи и туники гриков, так и чернокожих, чьей одеждой были, как правило, обычные для конгов набедренные повязки. На дороге можно заметить и пунийцев без поклажи. Эти, в отличие от нагруженных тюками, двигались мало, внимательно оглядывая окрестности.

Будь сейчас на месте Каманго его дядя Чонке, как, впрочем, и любой другой вождь племен конгов, то нападение на врагов произошло бы, как и всегда, ординарно. Либо к пристани сейчас плыли все лодки с тем, чтобы высадившись на доски причала, броситься в смертельную схватку с белокожими врагами. Либо вождь выгрузил бы своих воинов где-нибудь в стороне, и уже оттуда они могли двинуться на захват города.

Оба варианта, в принципе, не такие и плохие, учитывая, что под рукой Каманго имелось семьсот воинов. Конги вполне способны задавить своей численностью и напором уцелевшие после ночного побоища остатки пунийских воинов. Но белокожие воины сильные и ловкие, к тому же им легче драться под защитой высоких каменных стен, а также в узких проходах, где несколько умелых врагов вполне могут задержать отряд раз в десять превышающий численность защитников.

Город он бы взял в любом случае, но какой ценой? Несколько сот конгов погибли бы наверняка. А ведь это не последние белокожие, с кем в ближайшее время придется схватиться в борьбе за богатства города. Поэтому Каманго разделил свои силы на две части. Одну послал с лодками, а другую, тайно высадив в стороне от городской границы, скрытно направил в тыл врага, резонно посчитав, что белокожие, завидев лодки, отправят свои силы к пристани.

Так и получилось. Кстати, лодки опять ждал конфуз. Одновременно подойти к пристани все не сумели, а те, кому это удалось, долго не могли встать на прикол, из-за чего высадка происходила не всех конгов сразу, а по частям, по мере того, как лодки достигали причала. Вот и получалось, что высадившиеся порознь отряды конгов встречали копья и мечи в умелых руках пунийцев.

Из-за таких ошибок оказались полностью перебиты отряды, высадившиеся с первых двух лодок. Да и остальных ждала та же участь. К счастью, вторую группу, зашедшую со спины к врагам, те заметили слишком поздно. Вот и поплатились за свои промахи. Конги, пользуясь внезапностью, быстро перебили два десятка пунийцев, еще один десяток, половина которого была изранена, отступил в узкие улочки города гриков. Еще несколько белокожих успели укрыться во дворце местного вождя. По их богатым одеждам Каманго догадался, что там находились предводители пунийцев.

К сожалению, сразу же организовать преследование отступивших врагов не удалось. Конги, упоенные быстрой и легкой победой, бросились вскрывать тюки с ценностями, которые переносились на лодку. А вот драк, на удивление, не было. Это сработали ошейники. Каманго с довольным видом смотрел, как то один, то другой чернокожий воин падал в судорогах на землю. Ошейники не давали конгам нанести ущерб своим собратьям. Звонкие и хлесткие удары бичей в руках Каманго и его ближайших помощников быстро навели порядок.

Грозно рыча и выкрикивая угрозы, он сумел заставить своих воинов, по сути, рабов, броситься вдогонку за исчезнувшими врагами. Сам вождь в окружении полутора сотен конгов направился в сторону дворца. Теперь это его дворец. Осталось лишь разыскать сбежавших белокожих. Их Каманго настрого приказал взять в плен живыми и отнюдь не калеками. Там должны быть вожди, за которых вполне можно взять хороший выкуп. А еще лучше поменять золото на знания и собственную жизнь. Белые умны, так пусть послужат ему. На всех хватит ошейников. К тому же он, действительно, может выиграть себе жизнь. Чужие вожди — прекрасные заложники. Вряд ли пунийцы согласятся их потерять. И значит, в будущем их лодки с воинами, что приплывут на этот остров, окажутся беззубы.

С северянами сложнее. Нет у него пленных ромульцев. А если бы и были, вряд ли там оказался кто-нибудь из главных их вождей. Зато в подвалах обнаружились местные жители. Вот кому пойдут новые ошейники, их у него до сих пор оставалось много — больше десяти раз по сто. А всего под его началом получится почти двадцать сотен пленников с надетыми ошейниками. Это рабы, его рабы!

Часть третья. Отражение

Глава 1

444 год. Альбалонг, столица Ромула.

Консул Вилмар в этот день праздновал совершеннолетие своей младшей дочери Вильгерды. Пиршественный зал как никогда был празднично украшен. Высоко над самыми мраморными сводами слуги жгли особенные благовония, вдыхая которые человек становился веселее и счастливее. Правда, слишком большое количество сжигаемых сухих трубчатых веток могли обратить человека, пусть ненадолго, но в состояние полного помешательства. Кому-то это нравилось, кому-то нет. К тому же неизвестно, что может случиться с человеком за то время, пока тот находился в состоянии полного отсутствия здравого ума и поведения. История знала не так уж мало случаев, когда тот или иной важный вельможа наутро проснуться не мог, к радости наследника или же патриция конкурирующего рода.

Поэтому во избежание ненужных и вредных для жизни эксцессов трубочки, привозимые во время редких набегов на земли каннибалов, жгли над самым потолком, благодаря чему концентрация веществ, дающих столь необычный эффект, не превышала определенных границ.

Консул, возлежащий на пиршественном ложе, с довольной и немного бессмысленной улыбкой внимал льстивым словам, обращаемым к нему и к двум дочерям, разместившимся по обе руки правителя Ромула. Дочери, Вильтина и Вильгерда под воздействием куримого дыма уже почти потеряли контроль над собой, что, впрочем, извинял их, несомненно, юный возраст. А так как сестры явно недолюбливали друг друга, то не стоило удивляться тем не слишком доброжелательным взглядам, которыми они время от времени одаряли друг друга.

Сам же консул всем своим видом показывавший, что и он находится под сильным влиянием одурманивающего дыма, на самом деле был не столь сильно им подвержен. Человек, неплохо знающий Вилмара, мог заметить внимательный, а то и просто цепкий взгляд из-под прикрытых век, а отдельные детали мимики консула говорили, что правитель Альбалонга совсем не прост. Может быть, поэтому Вилмар вот уже двадцать лет правил самым большим государством мира — Ромулом. И оставался при этом жив, несмотря на то, что он для патрициев, которым принадлежала значительная часть земель, являлся чужаком, человеком из варварского племени терманов.

И если два десятка лет тому назад наиболее уважаемые и сильные патрицианские рода остановили свой выбор на молодом терманце в качестве временной кандидатуры на консульскую власть, то никто не мог предположить, что Вилмар сможет удержаться на посту консула, да еще и укрепит свое положение.

Конечно, не последнюю, а скорее, даже первую роль в этом сыграла кровь терманца. Чистая кровь, к тому чрезвычайно сильная. Это обусловило определенный нейтралитет ведущих патрицианских родов в борьбе и интригах за власть над Альбалонгом и всем Ромулом. После убедительной победы над вторгнувшимися пунийцами и захватом их важнейших артефактов, которые кровь Вилмара заставила ему служить, префект Ромула Гай Латтий отдал свою вдовую дочь в жены молодому терманскому вождю. Отдал, а вскоре скоропостижно скончался. Кто приложил к этому руку, так и осталось тайной.

Жена родила терманцу, провозглашенному подавляющим большинством сената консулом (а как иначе, учитывая десять тысяч отборных воинов-варваров, осевших как в самом Альбалонге, так и в его окрестностях), двух дочек-погодок и двух сыновей, унаследовавших по отцовской линии сильную чистую кровь.

Казалось бы, всё — варвар сделал свое дело, варвар может умереть, оставив Ромулу чистую кровь. Разве что стоило дождаться, когда мальчишки войдут в силу, доказав свои чистокровные умения. Однако жена консула и оба маленьких наследника скоропостижно скончались от непонятной болезни. Да так быстро, что имеющийся лечебный артефакт не удалось доставить в загородный дворец.

Больше Вилмар не женился. Ромульские патриции не дали это сделать, опасаясь усиления того рода, который даст консулу новую жену. Зато сами оказались не прочь подложить под варвара своих близких или не очень близких родственниц в надежде заполучить в свой род чистокровок. И ведь получилось! Сейчас в Альбалонге и его пригородах живут и растут шестеро бастардов, и через несколько лет мальчишки начнут входить в возраст проявления силы крови.

Но есть еще несколько чистокровок, живущих в Пустошах. Двое взрослых, родившихся еще до пунийского похода, и малец. Тайну их местонахождения Вилмар скрывает, но разве такое укроешь? По крайней мере, не от наиболее влиятельных и богатых ромульских семейств. За деньги можно узнать многое, а за большие деньги — почти всё!

А ведь эти сведения, действительно, дорогого стоят. Заполучить чистокровку, да еще и такой силы хотели бы многие патрицианские семьи. По крайней мере, те семь основных родов, что извечно борются за власть и влияние в Ромуле. Не потому ли Вилмар и выбрал в качестве фавориток девушек именно из этих родов? И ведь от каждой получилось по одному мальчишке. Девочки не в счет, на них не распространяется чистая кровь. Семь основных родов — шесть бастардов. Зато нет особой необходимости в похищении бастардов из Пустошей. Свои чистокровки имеются. Конечно, никто не откажется от лишней чистой крови, но понравится ли это консулу? А то, что он узнает и отомстит виновному роду, сомнений нет. Как и то, что найдутся доброхоты из конкурирующих патрицианских семей, которые порадуются опале своих извечных соперников.

Латтии — седьмой патрицианский род, оставшийся без чистокровок. Зато есть две дочки — наследницы Вилмара. И обе теперь вошли в возраст для замужества. И кого из юных патрициев предпочтет в качестве их мужей правитель Ромула? Вариантов много, ой, как много. Ведь помимо шести основных семейств, есть и другие патрицианские фамилии, каждая из которых после столь удачной женитьбы своего отпрыска легко войдет в число старших семейств, а глава займет кресло сенатора.

Зная Вилмара, многие догадывались, что до наступления совершеннолетия младшей дочери консул не станет выдавать замуж старшую Вильтину. Обе одновременно обретут мужей и, скорее всего, из конкурирующих семейств. Не будет правитель предоставлять преимущество какой-либо одной семье. Две, и желательно, враждующие между собой. Это понимали многие. Вопрос лишь в другом — это будут мужья из старших семей, или же Вилмар решит приветить молодых людей из незначительных патрицианских родов.

В первом случае страну в будущем ждала жестокая схватка за верховную власть между двумя старшими семействами, в то время как остальные четыре рода тоже не останутся безучастными наблюдателями. Зато во втором варианте с замужеством дочерей консула ситуация могла оказаться совсем иной. Вилмар, скорее всего, подарит двум новым старшим патрицианским семьям по маленькому чистокровке, один из которых в перспективе вполне может рассчитывать, конечно, не на власть в Ромуле, но как минимум на место рядом с креслом правителя.

Конечно, давно уже были просчитаны кандидатуры возможных женихов из мелких семей. И даже приняты кое-какие действенные меры. Не случайно же в последнее время скоропостижно отправились на перерождение несколько юношей, чьи отцы или деды проявили излишнюю назойливость при дворе правителя. А вот в старших семьях таких несчастий не происходило. На то они и старшие роды с их почти неограниченными возможностями по охране собственных вилл и поместий. В которых, кстати, росли юные бастарды. Попробуй до них дотянуться!

Соседнее с Вилмаром и его дочерями ложе занимал Нук Латтий, двоюродный дядя умершей жены консула, возглавлявший семейство Латтиев, и как следствие этому, являвшийся главой сената. Именно он стал тем камнем преткновения, об которое разбились желания и чаяния старших семейств породниться с Вилмаром после того как тот овдовел. Ну никак не желали Латтии терять силу и власть в стране, де-факто сдав ее той патрицианской семье, которая сумеет протолкнуть свою родственницу на брачное ложе к овдовевшему консулу.

И понимая, что Латтиям не устоять против объединившихся против них остальных патрицианских семей, Нук предложил вариант с раздачей бастардов. Вилмара такой вариант перемирия в стране устроил. Шесть старших семей получили чистокровок, а Латтии остались при своем, закрепив собственное положение. Но, увы, без бастарда, о котором Нук Латтий тайно и безуспешно выпрашивал Вилмара. Что, кстати, добавляло ненависти к варвару. Ведь тот в свое время встал на пути Нука к посту префекта Альбалонга, который он мог получить после смерти своего двоюродного брата Гая Латтия. Но вместо этого пришлось довольствоваться постом главы сената. И вот уже столько лет варвар отказывает Нуку в простейшем — чистокровке.

И ведь ничего сделать он не мог. Стоит только погибнуть Вилмару, как серьезно пошатнется власть Латтиев. Племянницы уйдут в другие рода. На первых порах союзнические и дружественные, но со временем, как только собственные чистокровки обретут силу крови, значение и дружба Латтиев этим семействам станет не нужна. Все упиралось в отсутствии собственного чистокровки. А Вилмар его не давал. Вот и получался заколдованный круг.

И что же, выхода нет? Надеяться на долгую жизнь Вилмара и оставаться пусть и на почетной, но практически безвластной роли главы сената? Довольствоваться крохами власти, бросаемыми варваром по своей прихоти?

Но выход все же имелся. Малец из Пустошей. В случае гибели Вилмара благодаря наличию бастарда (а его придется усыновить, к чему, впрочем, Нук относился вполне благосклонно — от этого роду хуже не будет, а явно наоборот) Латтии остались бы центровыми фигурами в том клубке интриг, что вспучится после смерти консула. Выдать племянниц за юношей из старших патрицианских семей, стравив тех между собой, а самим благодаря чистокровке укрепить свою власть. А потом, глядишь, префект Нук Латтий будет провозглашен консулом Ромула. Оставалось только выбрать нужный момент, чтобы похитить мальца.

И этот момент, кажется, наступил. В пиршественный зал стремительно ворвался один из доверенных порученцев консула. Порученцев у Вилмара имелось полтора десятка, не считая более мелких исполнителей, а вот доверенных среди них было только четверо. Различить их труда не составляло — все они были терманцами по происхождению и носили ошейники. Такие не предадут, всадив кинжал в спину. Ошейник не позволит причинить вред человеку с браслетом на руке. Если, конечно, приказ не отдаст обладатель более сильного браслета. А подобных особых украшений насчитывалось три вида. Самые слабые — одинарные. Потом двойные и, наконец, сильнейшие тройные. Но над всеми господствовал еще один вид, самый мощный. Таких браслетов было только два. Один у Вилмара, другой у терманца-полукровки Тейгера, который непосредственно работал с артефактом подчинения.

У четырех доверенных людей Вилмара помимо ошейников запястья украшали тройные браслеты. Только не настоящие, а лишь красивая их имитация. На людей с ошейниками настоящие браслеты никак не реагировали. Ведь эти люди де-факто являлись рабами, пусть и высокопоставленными. Ношение таких поддельных украшений просто демонстрировало доверие консула и уровень власти их владельцев.

На запястье порученца, вошедшего в пиршественный зал, виднелся тройной браслет.

— Вождь, — обратился тот к Вилмару, — только что прибыл гонец с пибенской заставы. Охрана убита. Проход на сторону карамов открыт.

Слегка одурманенный дымом сжигаемых палочек, Вилмар медленно поднял голову. Его лицо исказила злобная гримаса.

— Кто посмел?

Глава 2

444 год. У стен Альбалонга.

На холме, что располагался в полумиле от северо-западных ворот ромульской столицы, консул Вилмар восседал на роскошном коне гнедой масти. Правитель красовался в богатых доспехах и шлеме и был опоясан дорогим мечом с драгоценными камнями на рукояти, а стоящий за его спиной оруженосец держал золотой щит консула. Вокруг Вилмара расположились наиболее знатные люди страны, каждый из которых своим внешним видом, блестящим вооружением и конским убранством скакунов соревновался со своими соперниками за негласное лидерство подле правителя.

— Да пребудет с нами милость богов! — этими словами завершил небольшую речь Вилмар и тронул поводья своего скакуна. Немного застоявшийся конь радостно пошел рысью по старой мощенной булыжником дороге. Не все окружавшие консула знатные люди направились вслед за ним, большая часть окружения правителя так и осталась стоять на плоской вершине холма. С собой в поход консул взял лишь представителей двух старших семейств, оставив остальных в городе. Ведь пока неизвестно, какие события преподнесут последующие дни. Вполне может оказаться, что прорыв карамов на севере всего лишь, пусть и опасная, но не более чем отвлекающая часть очередного вторжения враждебной Ромулу Пунии. А значит, нужно быть готовым встретить вражеские войска как в непосредственной близости от столицы (аналогичное событие произошло двадцать лет тому назад), так и ждать высадки пунийских войск на южных рубежах страны.

Поэтому сразу же, как поступило известие об открытии Прохода на севере, правитель помимо всех прочих мероприятий по подготовке к военным действиям, послал гонцов на острова гриков. Ведь пунийцы славились своим флотом, а где они могут высадить свои войска, никак не узнать. Поэтому следовало патрулировать все более-менее вероятные места для вражеского десанта. И в случае появления пунийцев как раз будут востребованы представители тех родов, что имели право заседать в сенате. Доверять какому-то одному семейству Вилмар не собирался. Тем более держать их всех рядом с собой в военном походе. Проку от этих "вояк" немного.

Вот поэтому сейчас вслед за конем Вилмара легкой рысью следовали лишь два представителя ведущих родов страны — сенатор Мат Руйгин и Тарий Гришем, чей отец сенатор Варий Гришем по причине почтенного возраста не мог отправиться на войну.

А ведь Гришемы никак не могли рассчитывать по поездку с консулом, сейчас не их очередь, совсем не их черед. Правда, точной регламентации, как таковой, не велось, но старшие семейства этот вопрос постоянно держали в виду, отслеживая, кто, где и когда. Десять солидов, врученных распорядителю дворца, позволили получить место в свите консула. Десять солидов! Это стоимость годовой платы двух наемников! Но на какие траты не пойдешь ради будущих, пусть пока туманных, но более чем заманчивых перспектив.

Консул время от времени выезжал из города, причем бывало, что и на дальние расстояния. Но за последние несколько лет ни разу не направлялся в ту сторону гор, где размещались Проходы. Перестал Вилмар ходить в походы на карамов. А значит, и не пользовался открытием Проходов. А это именно та причина, по которой кошелек Гришемов похудел на десяток солидов. В этот раз дверь на ту сторону правитель открывать не станет — она и так уже открыта. Но после того как дикари окажутся отброшены обратно на свои земли, Проход нужно закрыть.

Если раньше Вилмар творил свое действо без присмотра внимательных глаз — ведь опасности правителю не было, то теперь охрану подальше не отошлешь. Вилмар может, конечно, ограничиться несколькими наиболее верными воинами с надетыми ошейниками. Но вдруг не все карамы убиты? Значит, требуется полноценное охранение. А там, глядишь, и свитские рядом окажутся. И Тарий Гришем среди них.

Тайна действа по открытию Проходов интересовала многих, в первую очередь членов старших семейств. Именно в их семьях росли юные чистокровки. Они пока еще малы, в полную силу крови войдут не скоро, но ведь войдут же! Сегодня Вилмар жив, завтра — тоже, может быть. А вот потом... Кто станет новым правителем? Кто-то из Латтиев? Не исключено, но опять же, лишь на время. Потом власть перехватит тот, кто введет в свою семью одну из двух дочерей правителя. Кто станет мужем? Такая кандидатура у Гришемов есть. Зорин, сын Тария Гришема, внук сенатора Вария Гришема. А еще у сенатора есть внук Урий, в котором течет чистая кровь, кровь Вилмара.

Но одной крови мало, нужны еще и артефакты. Без них ни Проход не откроешь, ни ошейники не активируешь. Впрочем, возможно, не всегда требуются артефакты, чистая кровь и сама по себе сможет что-либо заставить работать. Но как это знать? Вилмар умрет, а свои секреты не раскроет. Зато сейчас есть шанс подсмотреть, как же открываются и закрываются Проходы. За такое знание десяти солидов совсем не жалко. Мелочь, а не деньги.

Между тем пятитысячное войско уверенно двигалось на север. Вскоре на очередной развилке дорог авангард свернул на северо-запад, а оттуда до пибенской заставы оставалось два дня пути. Это если идти по широкой и просторной дороге. А если она запружена повозками с беженцами, среди которых то здесь, то там встречаются длинные вереницы караванов местных землевладельцев, у которых в отличие от простых плебеев не одна телега, а несколько десятков повозок? Сами патриции уже давно миновали опасную зону, сбежав кто в ближайший городок, а кто и в Альбалонг. Их кареты встретились войску еще несколько дней назад.

Мешающие движению войска повозки и телеги отгонялись с дороги. Некоторые, в первую очередь колымаги плебеев, старались быстрее отъехать как можно дальше, ведь возницы прекрасно понимали, что близкая встреча с войском грозит им потерей всей мелкой, да и не только, живности. Войско всегда голодно, а в кошельках наемников никогда не бывает лишних денег.

Из-за неразберихи, обычно свойственной в таких походах, возникали постоянные заторы, и как следствие этому, войско растянулось на несколько миль. А за день пути до конечной точки вдалеке показался первый отряд карамов, пока малочисленный. Не совсем понятное, странное возбуждение пронеслось вдоль цепочки войска, охватившее всех, начиная с консула и его ближайшего окружения и заканчивая бредущими наемниками, отставшими от основного воинства.

Довольно быстро возникло некое волнообразное движение военной массы. Задние отставшие ряды теперь уже бежали, задыхаясь в клубах пыли, поднятой бегущими впереди. Тем же, в свою очередь, приходилось постоянно оглядываться назад, опасаясь попасть под копыта припозднившихся, а теперь наверстывающих упущенное всадников.

Карамов, встреченных авангардом, оказалось немного, может быть, десятка два. Точно уже не определишь. Каждый ромулец почитал своим долгом нанести один-два удара по дикарям, поэтому, когда к месту столкновения подскакал консул, тела дикарей представляли собой окровавленную массу плоти и костей.

— Проедем вперед еще несколько миль и остановимся на ночлег, выставив боевым порядком дозоры, — отдал распоряжение Вилмар.

Правитель Ромула прекрасно разбирался в методах ведения боевых действий дикарей. Те редко практиковали открыто наступать, зато напасть исподтишка, из засады, да еще и ночью — в этом карамы преуспели.

Дикари отнюдь не являлись тупыми животными, какими их часто рисовали в цивилизованном мире. Как, впрочем, не были и животными, а вполне обычными людьми, просто не похожими внешне на ромульцев. Ведь и конги отличались от жителей Ромула и Пунии. Если те имели разные оттенки черного, то карамы были с желтоватостью кожи. И одевались в шкуры. Дикари — что с них взять! Да и оружие их не впечатляло. В основном воевали суковатыми дубинками, кое-кто имел копье с обожженным на костре острием, использовались каменные топоры. И лишь единицы обладали оружием из металла — редкими трофеями дикарей.

Проехав несколько миль, войско никого на своем пути больше не встретило. Ни карамов, ни беженцев. Местные жители должны были успеть сбежать из ставших опасными родных краев. Будь иначе, передовая группа людоедов не стала бы двигаться вслед за беженцами, а просто лакомилась свежим мясом.

Ночь прошла спокойно, и после наступления рассвета Вилмар разослал во все стороны усиленные дозоры. Ведь карамам не обязательно двигаться вдоль дороги, двуногая пища обитала по всему предгорью, по которому сейчас двигалось войско. А хорошо зная хитрость дикарей, вполне реально рассчитывать, что карамы могли специально уйти с пути следования войска. И даже, обойдя его, оказаться у ромульцев за спиной, а затем двинуться на равнину в еще не опустевшие земли.

Вряд ли в тылу окажется много дикарей, поэтому обязанность по защите близлежащих городков и поселков консул возложил на местных префектов. Да и распылять силы ради уничтожения небольших отрядов карамов Вилмар не мог. Пока он будет искать и гоняться за ними, через Проход на ромульскую территорию проникнут новые отряды дикарей, более многочисленные. Сейчас главное — закрыть Проход, а уже потом разбираться с вторгнувшимися врагами.

Поэтому войско двинулось в сторону гор, и если ничто его не задержит, то уже к концу дня ромульцы достигнут конечной точки своего пути. В течение дня воинам трижды встречались отряды карамов, и лишь последний из них оказался многочисленным. Опасаясь не успеть засветло подойти к точке Прохода, Вилмар бросил в бой почти все свои силы.

Карамы перед лицом многочисленного и грозного противника, вопреки ожиданиям, не стали отступать, хотя такая возможность у них имелась. Местность изобиловала высокими холмами, переходящими в кряжистые невысокие горы со скальными выходами, перемежающиеся небольшими расселинами. Отличное место для карамов, не желающих вступить в сражение.

Но дикари оказались непредсказуемы. Вместо того, чтобы укрыться в предгорьях, карамы вступили в бой, применив довольно эффективные методы борьбы против ромульской конницы. Не имея на себе никакой защиты кроме меховых накидок, погибая под копытами боевых коней, дикари, изворачиваясь от клинков всадников, били своими длинными дубинками по лошадиным ногам, калеча их, а вместе с конями падали на землю и сами всадники.

Вскоре линия соприкосновения противников представляла нагромождение изувеченных тел, бьющихся в агонии лошадей, через тела которых лезли новые толпы дикарей, по пути добивая упавших ромульцев и нанося новые удары по вражеским всадникам.

Вилмар, видя происходящее избиение своих передовых войск, громко кричал, призывая отозвать конницу. Но в общем шуме битвы его крики не выделялись на сплошном фоне ярости и боли. Сражение завершилось так же быстро, как и началось. Карамы, перебив несколько сотен конников, пользуясь наступающей темнотой, быстро растворились в окружающих холмах.

Правитель был взбешен. Его окружение, понимая, что в произошедшем есть значительная доля вины самого Вилмара, старалось держаться на некотором удалении от консула. Впрочем, если трезво рассудить, вина Вилмара была не столь уж и велика. При обычной тактике столкновений с карамами нападение на дикарей конницы было оправдано. Всегда карамы в таких случаях бежали, а всадники преследовали дикарей и рубили их. Сейчас так не получилось. В этот раз, пожалуй, следовало бросить на карамов пехоту, копейщиков.

Гнев правителя быстро затих. Он, покопавшись в сумке, висящей на поясе, достал овальный предмет и подозвал одного из своих доверенных людей.

— Грольд, возьмешь полсотни копейщиков и столько же мечников. Пройдешь пару миль по дороге. Увидишь странную расселину. Нажмешь на это углубление и, дождавшись, когда расселина закроется, вернешься обратно. Этот артефакт ценнее всех ваших жизней. Ты обязан умереть, но вернуть его мне. Артефакт не должен попасть в чужие руки. Иначе Ромул будет ждать новый открывшийся Проход.

— Да, мой господин.

— Спеши, пока совсем не стемнело.

Тарий Гришем жадно впился взглядом на овальную вещичку в руках Грольда. Вот, оказывается, как можно открывать и закрывать Проходы. Присутствие чистокровки не обязательно. Все делается артефактом. Один из главных секретов Вилмара раскрыт. Остается только найти способ завладеть древним предметом. Десять потраченных солидов — мелочь!

Однако Тарий Гришем не узнал главного. Артефакт, заряженный чистой кровью, являлся предметом одноразового действия. Одно открытие Прохода. И одно закрытие. После чего артефакт переставал работать.

Глава 3

444 год. У пибенской заставы.

В эту ночь Тарий не ложился спать. В палатке было темно, он не собирался извещать всех, что бодрствует. Не следует давать консулу лишний повод для подозрений. К тому же имелся крохотный шанс перехватить артефакт. Или похитить его. Но для такой удачи даже простого везения мало. Если Грольд вернется в лагерь, то захватить доверенного человека правителя никак не получится. Ни тайно, ни в открытую. Не будешь же задействовать собственную сотню, взятую им в поход? Это же мятеж, который моментально задавят.

Выкрасть артефакт из палатки правителя, когда Грольд вернет его консулу? Тоже шансов нет, несмотря на то, что сумку, в которой хранился артефакт, Вилмар на ночь снимает. Но как подберешься? Правитель окружил себя преданными лично ему терманцами, для которых такие как он, Тарий Гришем, чужаки. Подкупить охранников не удастся. Вот если бы ночью на лагерь напали карамы, тогда еще можно попытаться что-то предпринять. Нет, Вилмара, он убивать не станет, охрана у правителя надежная. Но если сумка останется в палатке, а сам консул, позабыв о ней, бросится организовывать защиту лагеря, вот тогда появится маленький шанс.

Сам он за сумкой не полезет — заметят сразу. Но если это сделает Тарций, один из многочисленных слуг правителя, взятый в этот поход, тогда все будет проще. Нужно посулить сотню солидов, двадцать из которых дать в качестве задатка, тогда Тарций согласится рискнуть. Застанут в палатке? Скажет, что решил прибраться, пока правитель отсутствует. Это как раз входит в его обязанности. Охрана пропустит слугу, тот выкрадет артефакт, отнесет его, нет, не ему — зачем так подставляться? Для этого найдется другой человек, верный роду Гришемов. Но вместо оставшихся восьмидесяти солидов Тарций получит сталь в живот. И концы будут обрублены. А как припрятать полученный артефакт, то здесь проблем не возникнет.

Конечно, весь лагерь перетрясут, даже его обыщут. Пусть обыскивают. Никому не догадаться, что артефакт будет закопан в земле, на которой стоит его палатка. Потом все вернутся в Альбалонг, а спустя несколько дней в сторону пибенской заставы отправится незаметный человечек, который найдет нужное место и откопает артефакт. Все продумано! Главное — чтобы напали карамы, а сумка с артефактом осталась лежать в опустевшей палатке.

Однако планам Тария Гришема сбыться не суждено. Грольд вернулся ночью в лагерь, судя по всему, вернув правителю артефакт. А вот карамы так и не напали, хотя ночь — излюбленное время для вылазок дикарей.

Первую половину наступившего дня Тарий проспал в своей палатке, возмещая бессонную ночь. Ромульцы разъезжали по округе, вылавливая разбежавшихся карамов. Несколько человек, сведущих в сыскном деле, пытались разобраться в том, каким образом открылся Проход. Но хлынувшие через него толпы дикарей уничтожили все следы. Да и свидетелей не осталось. Кто-то погиб еще в самом начале, остальные либо успели удрать, либо переместились в желудки людоедов. А заветная сумка с артефактом продолжала висеть на поясе правителя.

Новый день принес свежие новости. Вначале прискакал гонец, сообщивший, что пунийцы вместо ожидаемой высадки на ромульском побережье, отправили свои корабли с наемниками-конгами в сторону островов гриков. Одну из пунийских трирем перевозимые на ней конги сумели захватить и доставить в ромульский порт. К счастью, местный префект оказался человеком с мозгами. И теперь нужно только дождаться известий с островов, один из которых Ромул может присоединить к своим территориям. По крайней мере, так говорилось в присланном письме.

Не успели слуги свернуть палатки, как прискакал новый гонец, привезший крайне неприятные для Вилмара известия. Еще до того, как был открыт Проход, на два селения терманцев напали, судя по внешнему виду, пунийцы. Их целью были чистокровки — сыновья Вилмара, родившиеся еще до прихода того к власти в Альбалонге.

Тарий, присутствующий при этом, узнал многое, о чем его род мог только догадываться. Вилмар, ошеломленный полученными известиями, не стал удалять ни его, ни сенатора Мата Руйгина. Теперь стало ясно, как и почему открылся Проход. Пунийцы, вырезав терманцев в тех двух селениях, захватили обоих сыновей Вилмара и, использовав свойства чистой крови, сумели открыть Проход. Правда, как им это удалось сделать, Тарий не узнал. Или пришлось непосредственно на месте пролить чистую кровь, или у пунийцев имелся не активированный артефакт. Но второй вариант уже из области домыслов. Конечно же, одного из чистокровок, а скорее всего, обоих привезли в горы и открыли Проход.

Но теперь уже вряд ли узнать детали случившегося. Сыновья консула, вероятно, погибли. Хотя их могли попытаться доставить в Пунию. Слишком ценная у них кровь. Удалось это или нет, возможно, станет известно позже. Зато сейчас Тарий заполучил гораздо более важную информацию. Речь о третьем терманском сыне Вилмара. Кстати, в отличие от первых двух, малец бастард. Те двое родились до брака правителя и поэтому могли считаться более-менее законными сыновьями. Зато третий появился на свет уже после бракосочетания Вилмара с дочерью префекта Гая Латтия, а значит, мальчишка явный бастард.

Место, где жил бастард, оставалось для Гришемов тайной. Единственно, что его семье удалось выяснить, это то, что несколько лет назад один из приближенных правителя, кстати, терманец-полукровка, за громадную сумму в золотых солидах продал информацию некоему чужаку. Продал, получил деньги и был пойман сыскарями правителя. Что предатель поведал на допросе, выяснить не удалось. А Гришемы сделали вывод, что этим чужаком мог быть человек из Пунии. И если это правда, то малец в опасности. Вполне вероятно, что не два, а три терманских селения оказались посещены чужаками-пунийцами.

Это понял не только Тарий, но и сам Вилмар. Впрочем, не догадаться об опасности для бастарда мог только недоумок, а Вилмар таким не являлся. И как только получил известие от гонца о нападении и похищении двух взрослых сыновей, сразу же, смекнув в чем дело, вызвал одного из своих доверенных терманцев — Дареха. Тот служил правителю двадцать лет, оказавшись захваченным в плен при нападении пунийцев на Альбалонг. Дарех не только сейчас, но уже и тогда носил ошейник, будучи воином-рабом у пунийцев. Был ранен, взят в плен людьми Вилмара, приближен, и вот уже двадцать лет Дарех околачивается возле правителя в качестве одного из самых доверенных лиц. Недаром на его запястье красуется тройной браслет. Только у четверых в стране есть такие украшения.

— Возьмешь конный десяток терманцев, поедешь на земли рода Верихов. Рядом с поселком старейшины есть хутор на несколько семей. Спросишь Атаульфа. Помнишь его? Если все в порядке, оставишь троих воинов... Нет, так нельзя. Скажешь, чтобы без промедления все перебрались...

Вилмар замолчал, оглядевшись по сторонам и, заметив внимательно слушающих патрициев, нахмурился.

— Пусть найдет новое место, подальше оттуда. Какое — пусть сам решает. Когда обустроится... С ним поедешь сам, поможешь с поиском места. Десяток сразу же отпустишь обратно, незачем им всё знать. Как найдете новое место, вернешься во дворец. Никто, кроме тебя, об этом месте знать не должен. Если же Атаульфа не найдешь, узнай, где Вилрих. Если парня захватили, то езжай по следам врагов. Они должны держать путь на юг, к побережью. Время, конечно, упущено, но все равно найди его. Всё, торопись!

Вилрих — так, оказывается, зовут бастарда. Если пунийцы не убили мальца или не схватили, то бастарда спрячут в другом месте, о котором будет знать только Дарех. И Атаульф. Терманец с таким именем был в окружении правителя, но куда-то подевался несколько лет тому назад. Не велика сошка, поэтому внимания на исчезновение одного из многих людей Вилмара род Гришемов не обратил. Одним больше, одним меньше. Зато теперь стало ясно, куда делся терманец. Правитель отправил его к бастарду. Охранять, значит. А что же родичи матери мальца? Те почему не смогли обеспечить охрану? Или Вилмар просто подстраховался? Почему именно Атаульф? Здесь все понятно. Терманец, видимо, из того же рода, рода Верихов. А значит, вернувшегося родича приняли обратно. Будь Атаульф из одного из других терманских родов, то тогда вполне могли возникнуть проблемы.

Если малец еще жив или, не дай боги, вывезен в Пунию, найти его будет сложно. Но ведь можно же! Дарех будет знать место. Пока жив Вилмар, ничего не расскажет. Это плохо. Зато он, Тарий, знает имя бастарда. И примерное место, где его искать. Род Верихов, конечно, большой, селений много, но если задаться целью найти, то задача вполне решаема. Терманцы не любят пускать чужаков на свои земли, но торговцы-то ездят! Но пока можно не торопиться, сейчас не следует показывать свой интерес.

Одно плохо — полученный секрет теперь знают и Руйгины. Вон как сенатор навострил уши! Значит, и он станет искать. У Руйгинов тоже подрастает свой бастард. Да только не пойми от кого, какой-то дальней родственницы. А то и просто плебейки, принятой из жалости в семью.

Теперь всё оставшееся до возвращения в Альбалонг время нужно быть начеку. Запросто отравят. Или Руйгин, или сам Вилмар. Впрочем, и сенатор в том же положении. Убить бы его как-нибудь! И тогда тайна вилмарова бастарда будет принадлежать только Гришемам.

— Сенатор Мат Руйгин!

— Да, консул.

— Тарий Гришем!

— Да, консул.

— Возьмете под свои руки по тысяче воинов и разберитесь с остатками карамов. Я же возвращаюсь в Альбалонг.

Глава 4

444 год. Где-то по дороге в Пустоши.

В путь Дарех отправился уже спустя полчаса. Много ли надо опытному воину, чтобы подготовиться к походу? Конь, оружие, одеяло, немного продуктов да фляжка воды. Да и то на всякий случай — как только он со своим десятком воинов спустится на равнину, достатка в речках не будет. Куда ехать он тоже знал. Девять лет назад Дарех сопровождал консула в поездке по землям варваров. Варвары... А ведь он тоже из их числа, да вот ромульская привычка въелась, стал называть варварами своих соплеменников. Впрочем, к северу от Альбалонга жили не только терманцы, были и другие племена. Унны, вары, ланы, балги, даже огры и онты встречались. Велики Пустоши и уже не назовешь их малозаселенными. Наоборот, сейчас племена постоянно воюют друг с другом за лишний кусок пахотной земли или пастбища. Земли в Пустошах много, но хорошей мало. Даже внутри племен нет единства, каждый род все больше и больше думает только о себе.

Ту поездку Дарех запомнил хорошо. Разве можно сравнить прекрасных и доступных терманок с капризными и жадными ромулками? Тем только денег давай, причем от ассов даже нищенки нос воротят, как минимум денарии им подавай, а кто побогаче, тем только солиды требуются. Но таких в Ромуле единицы, да и не по карману они воинам. Денария и то жалко. Но тут уж кому как. Некоторым изюминку подавай, пусть и дорогую. Но заплатишь, получишь удовольствие, так они еще и нос задирают. Такие, как он, для них рабы в ошейнике, а эти чуть ли не патрицианки. Тьфу! Есть, конечно, элитные дома свиданий, но и там денариями расплачиваются.

Терманки более доступны. С мужчинами у них не очень-то хорошо. Многие гибнут, вот и высматривают на стороне. А он как-никак свой, терманец. В ту поездку ни одного денария не потратил, зато теперь по землям Пустоши, небось, не меньше полудюжины маленьких Дарехов бегают, обоего пола. И ему хорошо, и женщины довольны. А им родня поможет, с голоду не умрут. Род есть род.

Вот и Вилмар тогда нашел себе женщину. От такой Дарех бы не отказался! Да какое там, променял бы двух-трех своих женщин на одну такую. Вилмару проще — вождь все-таки. Но что интересно, свою красавицу с собой не взял, в отличие от других его женщин. Нельзя ему семя разбрасывать, Латтии не позволяют. Вот и приходится всех избранниц с собой брать. Ненадолго, конечно. Как кровью пойдут, так получат подарок и обратно в род вернутся. С гарантией, что дитятки не будет.

А с Кальдой так не получилось. Видать, сильно понравилась девица Вилмару, что дал ей возможность забеременеть. Могла, конечно, родить девчонку, тогда и спроса ни с кого нет. Чистая кровь только у мужчин бывает и через них передается. Но Кальда родила мальчонку. Вилрихом назвала, в честь отца, значит. А чтобы Латтии про мальца не прознали и что-нибудь с ним не учудили, мать с дитем вождь приказал спрятать. И доверил сию тайну только двоим. Ему, Дареху, и Атаульфу, лучшему мечнику Вилмара.

А где лучше прятать? Сам Дарех отправил бы мать с дитем в какую-нибудь глушь, или на остров какой. Но Вилмар не зря вождем стал. Умный он. Лучше всего прятать на виду. Вот и поселил Кальду с Вилрихом по соседству с главой рода Верихов. Не в самом поселке, а в паре-другой миль в сторону. Тоже поселок, только маленький. Мало ли живет одиноких матерей с ребенком? Кто догадается?

Вот и сейчас вождь хитро придумал. Если мать с мальцом еще живы, то их следует перепрятать, следы замести. Придется поискать новое место. Где искать? Пусть Атаульф и думает. Три года назад исчез куда-то, так никто и не узнал. А оказывается, отправился охранять мальчонку. А может, и учить понемногу. Сколько тому сейчас? Восемь лет. Давно пора. И где лучше — в столице или в глуши? В Альбалонге, конечно, предпочтительнее. Деньги, женщины и даже какой-то почет, несмотря на ошейник. А в глуши... А там Кальда. Он, Дарех, свой шанс не упустил бы. Да и без ошейника лучше жить. В Пустошах люди с ошейниками не приветствуются.

Вилмар умен, раз всех окольцевал. Многие, сними с них ошейники, совсем по-другому себя повели бы. Что им Вилмар? Да, вождь. Да, деньгами жалует. Не будь ошейника, как бы он сам поступил тогда, год назад, когда в трактире подсел к нему тот хмырь, золотыми солидами стал прельщать, красивую жизнь обещал? Согласился бы или отказал? Отказал бы, но отнюдь не из-за собачьей верности, какая водится у Атаульфа, а только за трезвый расчет. С Вилмаром надежнее будет, сытнее. Поэтому и со снятым ошейником он, Дарех, не дурак хозяина менять.

С такими мыслями глава посланного консулом отряда уснул на ночном привале. Сам не стал отдавать распоряжение о порядке ночных дозоров. На это есть декурион, пусть работает, распределяя людей по сменам.

Выспаться Дареху не удалось. Натренированное за многие годы тело быстро среагировало на шум, раздавшийся глубокой ночью. Рука привычно сжала рукоять меча, сам же Дарех постарался, не вскакивая на ноги, быстро сместиться в темную сторону их маленького лагеря. У карамов, конечно, нет лучников, они больше по работе с дубинками мастера. Но береженого и боги берегут. Вот лежавший с ним по соседству молодой терманец очумело вскочил и сразу же получил копьем куда-то в живот. Другим вскочившим повезло больше — копье оказалось только у одного дикаря.

Быстро оглядев место боя и, определив наиболее опасных противников, Дарех поднялся на ноги и, сделав пару прыжков, очутился возле приземистого, но явно сильного дикаря. Попасть под удар его дубинки — верная смерть, если удар придется по голове. А если по плечу — тоже, пожалуй, смерть. Такие раны не лечатся. Дикарь силен, но не столь опытен и ловок. Еще только шел замах дубиной, как меч Дареха глубоко вошел в плоть людоеда. И не просто вошел, а он еще и провернул меч в ране. Вот теперь дикарь не опасен. Это молодые, проткнув карама мечом, успокоившись, бросаются дальше. И получают от врага дубинкой по спине. Дикари очень живучи. Чтобы их обезвредить, надо или бить в сердце, или вот так, как он, расширить рану, превратив ее в величину размером с большой кулак. Да и то бывали случаи, хоть и редкие, что и с такой раной карамы еще какое-то время оставались на ногах и пытались ударить врага.

Следующего дикаря Дарех поразил без труда — тот со своим напарником бился с кем-то из терманцев, поэтому Дареха в пылу сражения даже не заметил. И, само собой, получив глубокий удар мечом в бок, свалился на землю. В печень, наверное, попал — так решил Дарех, бросаясь на второго дикаря. Вдвоем с терманцем его одолели быстро, почти играючи. Еще один воин, что бился в нескольких шагах рядом, как раз поверг своего врага. По эту сторону дикарей не осталось. А вот на другой стороне дела были плохи. Двое воинов, один из которых явно раненый, с трудом отбивались от пятерых дикарей, один из которых размахивал обломком копья, а другие орудовали дубинками.

Когда Дарех с обоими терманцами появился перед врагами, стоящих на ногах воинов не осталось, а живых дикарей уже было четверо. Трое против четверых — много это или мало? Для обычных воинов задача непростая, но в отряде Дареха бойцы были из числа лучших. Вилмар для такого поручения не поскупился, выделив один из первых десятков.

Сила дикарей в их внезапности, благодаря которой терманцы сразу же потеряли нескольких человек. Но теперь ситуация изменилась. Пока один из бойцов оттягивал внимание двух дикарей, Дарех со вторым терманцем свалили своих противников, а затем уже втроем убили последних двоих карамов. Боец, что бился с ними, даже маленькой раны не получил. Впрочем, в случае удара дубиной, о маленькой ране говорить нельзя.

Добив раненых дикарей и поручив обоим терманцам глядеть по сторонам, Дарех занялся осмотром потерь. Декурион и его заместитель валялись с пробитыми головами. В живых нашлось только двое. Один, тот самый, что получил удар копьем, умирал, держась руками за развороченный живот. Еще один терманец лежал без сознания со сломанной ключицей. Его вылечить еще можно, но где в округе найти хорошего лекаря? Даже коновала и того не будет. Везти с собой? С такой-то раной? Оставить здесь? Без помощи долго не продержится. Да и новая шайка карамов может появиться. У них нюх на пролитую кровь. Поэтому оставить одного из двух бойцов с раненым будет глупо. И тому не поможешь, и бойца сгубишь.

И самое поганое — кем они переродятся? Если попадут в желудки людоедов, то переродятся карамами. Участь ужасная. Поэтому Дарех дождался рассвета и приказал копать могилы для восьмерых погибших. Раненый в живот к тому времени уже отмучился, а второго Дарех самолично прирезал. Зато переродится человеком, да не каким-то нищим. Для этого, покопавшись в кошельках убитых, он достал восемь серебряных денариев, остальные деньги поделив поровну с двумя выжившими воинами.

Копать пришлось долго — ничего, кроме кинжалов под рукой не оказалось. Пришлось снимать дерн, да и почва здесь каменистая — предгорья как-никак. Поэтому провозились почти до вечера. Зато похоронили как и положено. Погибшие в обиде не будут. Быстро погрузив на коней высвободившееся оружие, трое терманцев поскакали дальше на восток, стремясь заночевать в более безопасном месте. Теперь придется делить ночные смены на троих.

Глава 5

444 год. На пибенской заставе.

Вилмар в тот же день отправился обратно в Альбалонг, взяв с собой три тысячи воинов. Остальные две остались в распоряжении Тария Гришема и сенатора Мата Руйгина. Пока провожали отъезжающего консула, наводили порядок в неразберихе с оставленными воинами (их надо поделить поровну, разведя в разные стороны), спорили, кто займет помещение разгромленной заставы (его пришлось отдать Руйгину) быстро наступил вечер.

От того, что застава досталась не ему, Тарий был сильно зол. Но Руйгин сенатор, а он нет. И это перевесило в их ожесточенном споре. Единственное, что утешало Гришема, это то, что его сопернику эту ночь тоже придется провести в палатке. Помещения заставы и раньше чистотой и убранством не блистали, а теперь и вовсе стали похожи на отхожее место — карамы постарались. За кирпичной оградой не так ветрено, вот и пиршествовали там людоеды.

Уезжая, консул поручил им очистить окружающие земли от прорвавшихся дикарей. А это, ой, как не просто. И месяца не хватит на такую работу. Бросить бы войско, оставив себе верную сотню, отдав остальных Руйгину, да отправиться, как и Вилмар, в Альбалонг. Там сейчас будет основное действо. Но ведь и Руйгин захочет того же. К тому же слегка приоткрывшаяся тайна маленького бастарда (впрочем, не такого и маленького) жжется. А время может уйти, и если тот выжил, то варвар Дарех перепрячет мальчишку. Значит, завтра следует отправить верного человека с известиями к отцу. Кстати, если Руйгин понял услышанное от Вилмара, то тот поступит так же. Нельзя, чтобы Руйгины в Альбалонге узнали эту тайну. Гонца перехватить, а самого сенатора... отравить! И самому остаться живу.

Руйгины еще те твари. Наглые, хваткие, жадные. Из-за своего сволочного характера, благодаря которому эта семейка совала свой наглый нос куда только ни попадя, Руйгины получили хороший щелчок по этому самому носу от консула. Тогда Вилмар еще был простым вождем варваров-терманцев, сумевшим на какое-то время договориться со всеми терманскими родами. Вот и стал основной силой, разгромившей вторгнувшихся пунийцев. Да еще и захватил все их артефакты. Воинов — почти столько же, сколько имел префект Гай Латтий. Опять же пленные, все с ошейниками, а артефакт подчинения у Вилмара. И все старшие семьи из-за пунийского вторжения в растерянности и соперничестве друг с другом. Вот и получилось, что варвар стал консулом Ромула. Думали, на время, пока старшие патрицианские роды не договорятся между собой. Но нет ничего более постоянного, чем временное.

А Руйгины опростоволосились, думали, что смогут стать первыми. Вот и выступили активно против кандидатуры Вилмара, интриги плели. Почти в открытую. В итоге и получили. Вместе с семейкой Картье. Те тоже поддержали Руйгинов. И когда Вилмар стал одаривать старшие патрицианские семьи бастардами, то и Руйгины, и Картье поимели хороший щелчок по носу. Не понравились консулу кандидатурки от них. А ведь там предлагались две внучки глав семейств. И племянницы, и более дальние родственницы тоже не подошли Вилмару. В итоге, они, конечно, получили чистокровок, но на год позже, и к тому же неизвестно от кого. То ли дальние-дальние родственницы, то ли плебейки, которых Руйгины и Картье ввели в свои роды.

Бастард Руйгинов явно не их кровей. Те его скрывают от людских глаз, как, впрочем, и все другие семейства — слишком ценный приз, который можно потерять по случайности, либо, что вероятней, благодаря "помощи" рода-конкурента. Скрывать — скрывают, но хочешь получить в будущем власть, будешь искать, узнавать. Кое-что вызналось. Малец, конечно, в Вилмара пошел, это и понятно, про мать вообще ничего не известно. Даже имени никто не знает. Точно, плебейка. Или скрывают в дальнем имении, либо убили, чтобы не мешалась под ногами, на чистокровку не влияла. А малец даже не робкий, а какой-то зашуганный. Явно не из наглой породы Руйгинов. Значит, застращали мальца, покорным и бесхарактерным растят. Самое то, чтобы им повелевать.

В отличие от Руйгинов и, вероятно, Картье, в роду Гришемов растет настоящий парень с чистой кровью. Урий, сын его сестры. Не отказался консул от сестры-то, не отказался. И воспитывают парня как истинного патриция, который в будущем станет правой рукой нового консула всего Ромула из рода Гришемов!

На следующий день после отъезда Вилмара сенатор прислал человека с приглашением на предвечернее время, которое Тарий принял. Опасно, конечно, идти, можно нарваться на острую сталь, но дабы избежать столь печального для себя конца, Тарий решил взять с собой двух вексилляриев, один из которых был терманцем, а другой тоже из варваров, только из племени уннов. Эти племена не ладили между собой, даже на службе Ромулу чувствовалась неприязнь друг к другу. Но сейчас это к лучшему, сенатор не рискнет напасть на него, а тем более на вексилляриев Вилмара. Тогда стоит опасаться разве что яда.

Когда Тарий уже был готов отправиться на встречу с сенатором, прискакал доверенный человек, принесший отличную весть. Руйгин, действительно, отправил с секретным донесением людей в Альбалонг. Письмо изъяли, людишек сенатора перебили из засады. Правда, прочесть послание не удалось — написано секретным кодом. Но и без этого понятно о чем. О бастарде по имени Вилрих.

Встреча с сенатором началась несколько напряженно. Да и сам Мат Руйгин выглядел немного неадекватно. Во-первых, он был слегка пьян, а во-вторых, чувствовалось в нем какая-то неправильность. Не успел Тарий разместиться в походном кресле, как сенатор несколько наигранно предложил вина. Доверенный человек Руйгина тотчас же подал поднос с двумя бокалами рубиновой жидкости.

— Это с туйских виноградников! — похвастал сенатор и протянул руку к ближайшему бокалу. Но взять в руку не успел, доверенный человек, изображавший простого слугу, уронил поднос. Бокалы полетели на землю, разлив редкое вино.

— Э-э, — закашлялся сенатор, а затем лицо Мата стало наливаться краснотой.

Тарий сразу понял, в чем тут дело. Яд в вине. Хитроумный человек Руйгина (вряд ли сам сенатор) бросил яд в один из двух стаканов, отравленный поставил ближе к Руйгину, предполагая, что Тарий, опасаясь яда, возьмет дальний от себя, но ближний к Руйгину бокал. Но сенатор ошибся, понервничал, да и уже был пьян. Вот и забыл весь регламент запланированного убийства, первым протянув руку к ближайшему бокалу, а тот был, судя по всему, с ядом. Человеку сенатора ничего не оставалось, как уронить поднос.

— Жаль, вино редкое, — бросил фразу Тарий. — Я бы не отказался.

— Дений, подай еще, — прохрипел Мат.

Тарий цепко смотрел, как несостоявшийся отравитель достает два новых бокала, откупоривает новую бутылку, наливая из нее в бокалы. Конечно, есть риск, неизвестно, где у этого Дения лежит яд. Но на руках перстней нет, руками над бокалами не тряс, да и доставал сосуды, держа их за ножки. Яд еще мог быть в бутылке. Фокус с якобы запечатанными сургучом пробками Тарий знал, поэтому, слегка подумав, все же рискнул, взяв один из двух бокалов. На этот раз ближний к себе. Руйгин сейчас растерян, немного ошеломлен допущенным промахом, и если решит взять вино первым, то в этот раз ближний к себе бокал не брать не решится. Впрочем, это так, просто рассуждения. Надо рискнуть, но осторожно. Пусть сенатор первым пригубит.

Не отрывая глаз от наполовину опустевшей бутылки, Гришем отхлебнул из бокала. Действительно, отличный нектар. А сенатор свою порцию выпил залпом и тут протянул бокал за добавкой. Вторая порция долго в сосуде не задержалась. Оставшегося в бутылке как раз хватило, чтобы наполнить одновременно опустевшие бокалы.

Пока Дений откупоривал новую бутылку, Гришем специально смотрел в сторону, немного смакуя редкое вино.

— Сенатор, я думаю, что мы можем позволить вашему слуге уйти. То, о чем предстоит разговор, посторонним знать не следует. Новую бутылку, я вижу, он открыл, а разлить ее по бокалам мы можем и сами. Кстати, я отлучусь по надобности.

Уходя, Тарий оставил бокал с недопитым вином на столике. Пусть пообщаются между собой. То, что Дений, уходя, передаст яд сенатору, Тарий был уверен. Мало того, яд, скорее всего, уже в недопитом бокале. Что же, они приняли его за глупца.

Вернулся Гришем не с пустыми руками — в них он держал бутылку токейского особого. Удивительно вкусная, но при этом крепкая настойка.

— Сенатор, я вижу еще пару пустых бокалов. Не желаете попробовать сей дивный продукт, который делают на моей винодельне? Уверяю вас, это действительно редкая вещица, она произведена почти полсотни лет назад. Даже у нашего правителя такого вина не увидишь.

— Но я... мы же не допили, — сенатор показательно отпил из своего бокала, тем самым приглашая Тария к ответному действию.

— Ничего страшного, у нас впереди весь вечер, а тем для серьезного разговора более чем достаточно. Вы не находите?

— Да, пожалуй...

— Давайте попробуем мое токейское, а потом допьем и ваше. Я даже бокал убирать далеко не стану. Вот на этот столик поставлю.

Разлив вино по бокалам, Тарий первым отхлебнул, причем почти сразу половину содержимого.

— О! Божественно.

— Да, следует признать, ваша винодельня чудесна, — согласился с ним Руйгин.

— Сенатор, вы слышали слова нашего правителя о бастарде? Он его Вилрихом назвал.

— Да. И ваше мнение?

— Мальчишки уже нет. Или убит, или переправлен в Пунию. Нашим заклятым врагам не дает спокойствия чистая кровь ромульского консула. Через несколько лет малец войдет в полную силу. А наши дети его младше.

— Это, конечно, не совсем приятно.

— Да бросьте, сенатор. Это катастрофа.

— Вы о чем?

— О Вилмаре. Да продлят боги его жизнь. Но сами понимаете, мы предполагаем, а боги располагают. Если с Вилмаром через несколько лет что-то случится, чистокровка такой силы будет только один. Этот бастард. Наши не успеют войти в полную силу. Особенно ваш, он ведь на год младше.

Лицо Руйгина налилось кровью. Он сделал большой глоток, опустошив бокал. И тут же потянулся за бутылкой, налив новую порцию.

— К чему все это?

— Сенатор, мы умные люди. Наши семьи вполне могут договориться о разделе влияния. Учитывая полученную информацию о бастарде. А если предположить, что пунийцы до мальчишки все-таки не добрались, то поделим и его.

— Как?

— Я предлагаю оставить эту информацию только для себя. Она будут лично вашей и лично моей.

— А как же ваш род, ваш отец сенатор?

— Он стар. Я нет.

— Вы еще не посылали известие отцу? — глаза Руйгина жестко впились в лицо Тария.

— Нет, я ждал сегодняшнего разговора. А вы?

— Я тоже, — соврал он, как, впрочем, и Тарий.

Сенатор откинулся на спинку кресла, и снова допил бокал. То же самое сделал и Тарий. Пока сенатор наливал вино из почти опустевшей бутылки, Гришем, пользуясь тем, что его собеседник немного отвлекся, взял с общего столика бокал с туйским вином. Но не свой недопитый бокал, а соседний, оставленный Руйгиным.

— Так на чем же мы остановились, сенатор? Ах да, на мальчишке. Кому он достанется.

— Мне, — до Руйгина дошло, что Тарий взял старый бокал, теперь сенатор зачарованно смотрел на руку Тария, а тот не спешил пить.

— Да, в этот вся загвоздка. Но мы пока делил неизвестное. В любом случае, есть повод встретиться еще раз. Ваше здоровье, сенатор!

Гришем демонстративно отхлебнул из бокала, тем самым приглашая сенатора его поддержать.

— Да, ваше здоровье.

Бокалы опустели почти одновременно.

Тарий Гришем вежливо кивнул головой и не совсем твердой походкой вышел из палатки. Здесь его дожидались оба вексиллярия.

Ночь в лагере сенатора Мата Руйгина случился переполох. Утром стало известно, что сенатор скоропостижно скончался. Слишком много выпил накануне.

Глава 6

444 год. Альбалонг.

Консул Вилмар прибыл во дворец во второй половине дня. До невозможности усталый, он первым делом спросил новости с островов.

— Мой господин, вот уже три недели, как к островам ушла трирема с конгами и две с нашими воинами. С тех пор известий нет.

— А Латтий все это время чем занимался?

— Руководил, — на лице Веорта, терманца с ошейником на шее и двойным браслетом на запястье чуть дрогнули мышцы, видимо, в попытке скрыть гримасу недовольства.

Все-таки терманец раб, пусть и приближенный к консулу, зато Нук Латтий глава сената и довольно близкий родственник умершей жены правителя.

— Докладывай. Вначале подробности про конгов и триремы. И что там в Пунии?

— Господин, в Пунии новый верховный правитель. Юный Гилькаар, внук Гамилара...

— Это мне уже известно, — раздраженно сказал Вилмар, — новости давай.

— Как умер Гамилар, выяснить не удалось. То ли умер сам по себе, то ли ему помогли. Наши люди пытались все разузнать, но подкупленные люди двух членов Совета Пунии ничего не знали.

— Мало заплатили?

— Нет, мой господин, суммы выделены двойные.

— И половину разворовали?

— Без допроса с пристрастием не узнать. А теперь и это не получится. Двух наших людей схватили. Точнее, мы знаем об одном из них, второй же исчез, когда собирался посетить виллу умершего Гамилара. Вилла оцеплена.

— Слишком много там секретов? Понятно. Продолжай.

— Вместо пятидесяти трирем в море вышли двенадцать. Остальные оставались на пристани. И вместо берегов Ромула корабли ушли на восток, к островам гриков.

— Хитро. А мы, ожидая десант конгов, большую часть гриков отослали патрулировать наше побережье. Дальше.

— На одной триреме конги взбунтовались под руководством Каманго. Мелкий вождь, не имеющий перспектив в своем племени. Завербован нами несколько лет тому назад. Очень хочет стать вождем. Мы пообещали помочь, выделить ошейники. Без них у него шансов нет, прирежут свои же. Всех конгов, что были с ним, окольцевали, сам Каманго получил одинарный браслет. Вместе с ним отправили наших троих людей. Следом ушли две триремы с воинами. Конги должны стать приманкой, либо отправиться в первых рядах против пунийцев. В случае если грики отбились от пунийского десанта, имелся вариант последующего захвата одного из островов конгами Каманго, а потом наши воины должны их отбить у дикарей. Варианты разные, но с конгами ушел Велиарий.

— Хитрая лиса. Сколько отдано ошейников?

— Вместе с уже надетыми на конгов ошейниками всего их выделено две тысячи. Лишний запас не помешает. К тому же этот дикарь посчитал, что они для него.

— В каком смысле?

— Думал, что отправим обратно к себе в саванну и поможем стать вождем, захватить соседние племена.

— Припоминанию такое. А чем плохо сильное племя конгов в тылу у Пунии?

— Вроде и хорошо. Только пунийцы не дремлют, наших людей отлавливают. И сами конги нас, белых, не любят. Первыми, кого прирежет этот Каманго, будут ромульцы.

— Потом черед придет пунийцев. И те потеряют намного больше.

— Возможно, но этот чернокожий может с ними договориться. Они подкупят его оружием и направят на Ромул.

Вилмар задумался.

— Нет, все же стоило помочь конгу стать вождем. Мы тоже можем дать оружие, а от его хижин до Пунии гораздо ближе, чем до Ромула.

— Да, господин, но... Иного выбора у нас не было.

— Объяснись.

— На острова ушли триремы, возглавляемые Гилькааром, новым верховным правителем Пунии. Вместе с его дядей Расмесом.

— Вот как? Это уже интереснее.

— Мы, конечно, могли отправить этого Каманго обратно в Пунию, но имелся шанс захватить Гилькаара с Расмесом. Основную массу ушедших составляли конги, пунийских наемников было всего несколько сотен. На две триремы мы посадили триста воинов, если пунийцы понесли потери при захвате островов, то есть неплохой шанс на победу.

— Трехсот мало.

— Конгов на той триреме почти две с половиной сотни. Ромульцев больше погрузить не смогли, и так плотно набили. Можно еще плотней, как конгов, но мы же не чернокожие дикари.

— К Латтию обращался?

— За кораблями? Нет, он ничего не знает, иначе мог все сорвать, затянуть.

— Да, верно.

— А мне было оставлено только две триремы. Стал бы искать еще — потерял время.

— Ладно, хорошо. Отправь гонца в порт, приказ я подпишу, пусть префект выделит еще два корабля. А ты дашь три сотни воинов. Нужно узнать, чем все закончилось. Кстати, что с гриками?

— Как только узнали о флоте пунийцев, они оставили патрулирование и отправились на острова. Известий пока нет.

— Ссориться нам с ними не стоит, все-таки у них хороший флот. Но и наглеть им давать нельзя. Вся их независимость только благодаря нашей доброте. Пунийцы вместо вассалитета с них стребуют полное подчинение. Поэтому если удастся захватить островок с бухтой для обустройства форпоста, отдавать обратно не будем. Никуда от нас не денутся. Они сейчас должны быть напуганы пунийцами и конгами. Проглотят и утрутся. Что с сыновьями?

— Послали людей в оба селения. Нападение хорошо подготовлено. По десятку человек на каждое. По внешнему виду — пунийцы, хорошие воины. Под видом купцов въехали на земли рода, сказали, что на следующий день начнут торг. В повозках под двойным дном лежало оружие, лишние люди тоже где-то прятались. А ночью подожгли дальние постройки, отвлекли, а сами напали на дома, где жили ваши сыновья. Всех, кто пытался помочь, посекли стрелами. Уходили по разным направлениям. На запад и на юг.

— К пибенской заставе?

— Вероятно. Одного туда повезли. Другого, думаю, в Пунию.

— Почему не смогли догнать?

— Они оставили заслоны, причем перед реками. Там, думаю, ждали лодки. Заслоны терманцы побили, но похитители уже ушли. Пока искали куда, те успели исчезнуть.

— Одного использовали как ключ для открытия Прохода. Что со вторым? Побережье обыскали?

— Прошерстили все. К тому времени из портов в Пунию ушло семь кораблей. Но могли увезти баркасом. В те дни море было спокойным. И баркас мог пристать почти в любом месте побережья.

— Еще подозрительные люди, вроде этих пунийских купцов, в сторону Пустошей ездили?

— Нет, — несколько растерянно ответил терманец, ответственный за особые дела, которые поручал ему правитель.

— Наших людей в Пунии сейчас много?

— Несколько человек найдем, только... — терманец замялся.

— Ну?

— Проку от них немного. В основном работают по купеческим делам.

— Купцы тоже много могут знать. В казне возьмешь полторы тысячи солидов, но узнай про сына. Кто конкретно из двоих, его судьба, где скрывают. Если нужно, сам поедешь.

— Я понял. Кого увезли из них в Пунию, предположить можно — это Радрих. Напавшие на его селение отправились на юг.

— Понятно. И вот еще что. Когда его обнаружите, попытайтесь спасти. Если не сможете, пусть он умрет. Чистая кровь не должна работать на врагов. Иди и позови Зировия.

Вошедший Зировий отличался от предыдущего посетителя отсутствием рабского украшения на шее и тем, что являлся урожденным ромульцем.

— Рассказывай, чем занимались патриции в мое отсутствие. Только основное, не затягивай.

— Нук Латтий мнил себя правителем.

Вилмар при этих словах хмыкнул.

— Вмешивался в дела исполнителей, чаще мешал, чем помогал. Вел беседы с членами сената, но ничего серьезного. В основном обсуждали варианты замужества ваших дочерей.

Вилмар снова хмыкнул:

— И на ком же он остановился? Кто же Латтиям пообещал больше?

— По предварительным сведениям, Тойгены. За брак младшего сына сенатора с вашей старшей дочерью что-то весьма значительное.

— А с младшей?

— А вот здесь, мой консул, самое интересное. Тойгены желают, чтобы был мезальянс.

— Действительно, интересно. И с кем же?

— Сведения пока неточные, имя претендента не называлось, но точно из слабого патрицианского рода.

— И тогда Тойгенам никто не конкурент? Так?

— Не совсем так, господин консул.

— Ну-ка объясни.

— Нук Латтий, как глава сената вполне может стать консулом.

— А как же Тойгены?

— Все упирается в сильную кровь. В настоящее время все шесть ее обладателей еще малы и поэтому не могут обращаться с различными артефактами.

— А у Латтиев и вовсе нет никого.

— Пока неизвестно, что готовы предложить Тойгены за вашу старшую дочь. Но если предположить, что речь идет о каком-то очень сильном артефакте...

— Что же ты замолчал? Латтиям его не активировать. Остальные шесть старших семейств могут это сделать еще не скоро.

— Получив этот некий важный артефакт, Нук Латтий может договориться с другим родом, где подрастает юный патриций с сильной кровью.

— Пока меня не убедил. Ведь младший Тойген к тому времени будет мужем моей старшей дочери.

— Но у вас есть и младшая. И если она выйдет замуж за представителя из рода Батильдино, то тогда все может сложиться в пользу Латтиев.

— Почему?

— Мой консул, род Батильдино слаб, совсем недавно получил патрицианское достоинство. И ходят слухи, что вы в свое время обращали на него внимание.

— Ах, это. Продолжай.

— В роду сенатора Мата Руйгина тоже растет молодой человек с сильной кровью.

— Шельмец! И это прознал! Да, мальчишка Руйгинов на самом деле от девицы Батильдино. За что они и стали патрициями, а мальца с девицей передали Руйгинам. Значит, моей смерти дожидаются в первую очередь Нук Латтий и сенаторы Руйгин и Тойген. А Латтий, балансируя между ними, станет консулом? Так?

— Все верно, мой господин.

— А остальные четыре семейства?

— Пока явных телодвижений не замечено.

— Была бы возможность, давно бы мельтешили.

— Сейчас ваша смерть им навредит.

— Хорошо, можешь идти.

Как только за Зировием закрылась парадная дверь, Вилмар подошел к боковой стене и, открыв незаметную дверь, кивком головы пригласив войти человеку с ошейником на шее.

— Торбус, сенаторам Мату Руйгину и Диркусу Тойгену пора пойти на перерождение. Но тихо и спокойно.

— Слушаюсь, мой господин.

Когда человек скрылся за незаметной дверцей, Вилмар задумчиво произнес:

— Да, им пора. А Нуку Латтию еще рано. Посмотрим, кто еще из патрициев захочет стать консулом. А Зировий... Или не все сказал, или не понял, что Латтий, зная о существовании Вилриха, рассчитывает заполучить его чистую кровь. Ведь мальчишка на несколько лет старше, чем мои шестеро бастардов.

Глава 7

444 год. Пустоши.

По дороге в Пустоши отряд Дареха карамов больше не встречал. Впрочем, отрядом его можно назвать лишь внатяжку — сам Дарех да пара оставшихся в живых воинов. Беженцы из опасных мест — те, да, попадались. Один раз наткнулись на кучку людей явно разбойного вида. Хотя, чего уж скрывать, они разбойниками и были, но связываться с восемью вооруженными, правда, чем попало, людьми желания у Дареха не возникло. Тем более что считать под понятием "чем попало"? Топоры на длинных топорищах, вилы, длинные и остро заточенные косы — вооружение более чем опасное. И случись стычка, учитывая численное преимущество разбойников, никому из отряда Дареха живым не уйти. Разве что последнему из терманцев успеть повернуть коня и, настегивая его, рвануть прочь от гибельного места.

Но и разбойный люд, видимо, не настолько осмелел, чтобы напасть на трех хорошо вооруженных и опытных воинов. Ведь решись они на это, половина бандитов до следующего утра вряд ли доживет. Вот и разошлись, каждый к своему дальнейшему пути. А путь Дареха шел в Пустоши — довольно дикое, по мнению природных ромульцев, место. Но для Дареха и двух его спутников здесь начинались их родные места — земли, где наряду с чужими племенами обитали и их родичи — терманцы. Впрочем, единства среди обитателей уже давно не имелось. Каждый род преследовал свои цели, все реже и реже думая об интересах всего племени. А цели, пожалуй, у всех были одинаковы — стать сильнее, богаче, удержать свои родовые земли и по возможности сделать им прибавку.

Селение, куда двигался Дарех, относилось к терманскому роду Верихов. Род был не из последних в племени, хотя явно уступал по силе и влиянию роду Фраксов, к которому относился вождь Вилмар. Двое его старших сыновей тоже были фраксами. А вот мальчишка, помогать которому Вилмар отправил Дареха, был верихом, по крайней мере, по родичам матери мальца. А отец... Мало ли кем может быть отец. Семя бросить несложно, это дело простое, а вот воспитать явно сложнее. Не только по молоку матери, но и по людям, окружающим и воспитывающим будущего мужчину, определяется его истинная кровь.

Чем так понравилась молодая терманка из чужого Вилмару рода, раз вождь дал ей возможность родить и почти признал ребенка, Дарех не знал. Хотя, да, Кальда была очень хороша. Не зря, значит, признал ребенка. Почти признал. Не совсем так, хотя, наверное, где-то близко этому. Иначе зачем отправлять Атаульфа, вериха по происхождению, к мальцу? Дарех помнил этого сильного и очень умелого воина. Кстати, ошейника у Атаульфа не было, хотя тот входил в число пусть и не самых близких, но доверенных Вилмару людей. Может быть, Атаульф привлек вождя своим умением мечного боя? В ромульском войске только трое или четверо обладали таким же мастерством. Но те ромульцы, а Атаульф терманец, хоть и из другого Вилмару рода.

Первым делом, въехав на терманские земли, Дарех и его спутники надели бевор — гибкую широкую пластину, защищающую горло и полностью скрывающую от чужих глаз рабский ошейник. Не любят в Пустошах людей рабского сословия, какими бы те богатыми и приближенными к властителю ни были.

На терманских землях бдительности ослаблять нельзя. Не самое здесь удачное место. Во-первых, земля плохая, а во-вторых, граница с коренными землями Ромула. Почему цивилизованные жители метрополии за несколько веков так и не появились в этих местах? А ведь те пустовали, недаром называются Пустошами. Это дальше на северо-восток пустые и болезненные земли постепенно улучшаются, но здесь на протяжении двух сотен миль тянутся либо лишенные растительности территории, либо, наоборот, пышущие необыкновенной активностью. И местные животные под стать этому. Раньше даже отстреливали тварей о двух головах. Но теперь стало попроще. Из глубин Пустоши, где была хорошая земля, сюда стали переселяться отколовшиеся от больших родов семьи, сами становящиеся новыми терманскими родами. Но подняться до больших высот никому из окраинных родов так и не удалось. Опять же по причине скудости или болезненности заселенных ими земель.

Да и близость границы с Ромулом приносила бед больше, чем пользы. Для торговли, конечно, лучше, но помимо купцов с сопредельной территории заглядывали и ловцы живого товара, уменьшая и без того ослабленные плохой землей и водой местные рода. Впрочем, в последние годы из центральных терманских земель явно возросло число переселенцев. Там-то был избыток населения. Да как иначе — при таких-то больших семьях? Пять детей — это еще мало. Многие терманки рожали больше.

К счастью, Дарех и его спутники не очень похожи на ловцов за живым товаром. Те заявлялись на земли Пустоши отрядами в несколько десятков человек, да не просто конными, а еще и с телегами. И в отличие от торговцев, воинов было много, а поклажи для торговли мало.

Но бдительность местные жители все равно не теряли, кто бы ни проезжал по их территории. Те же купцы не гнушались прихватить одиноких путников или стайку ребятишек, ушедших из селения в поисках грибов или ягод.

Вот и с отрядом Дареха ничего выходящего за рамки привычного не произошло. Два терманских рода, чьи земли он пересек, отметились определенной настороженностью и вниманием, выразившимся в сопровождении, пусть и на небольшом отдалении от чужаков, до границ земель. А третий род, вначале выставив патруль, державшийся на некотором расстоянии и сопровождавший отряд, и вовсе настоятельно пригласил их к себе в гости.

Отказаться было нельзя — слишком неравные силы в случае конфликта, поводом для которого могло стать что угодно. Нападут той же ночью или днем, причем из засады, побьют стрелами или болтами, разбираться потом будет поздно, да и некому уже. Поэтому просьбу с приглашением, высказанную хоть и вежливо, но весьма настоятельно, пришлось принять. Времени на это, конечно, уйдет немало, но иначе и вовсе можно не попасть на земли соседей — верихов. К тому же, если нападение на мальца оказалось удачным, то пленник давно уже покинул земли Ромула, а то и вовсе сейчас стоит в очереди на перерождение.

Главой рода оказался еще довольно крепкий мужчина с заметно просматривающейся сединой в волосах. Сообщать о задании Дарех, конечно, не стал. Даже его спутники не имели представления, куда и с какой целью они направляются. А ведь воины были людьми Вилмара и так же, как и Дарех, имели ошейники. Что уж говорить о каком-то терманце с Пустошей, пусть тот и глава рода? И если гложет любопытство, он получит... нет, не от ворот поворот — как-никак глава рода, и ссориться по пустякам довольно опасно для продолжения жизненного существования. Поэтому Дарех отделался общими фразами, немного приправленными выдуманной историей о прорыве группы карамов на территорию Пустошей.

Поверил терманец или нет, Дарех так и не понял. Впрочем, после ответной информации главы рода мысли Дареха оказались заняты совсем иным. Потому что рассказ непосредственно касался его задания. Сам он, конечно, постарался не подать вида, что знает главных персонажей этой истории.

В небольшом поселении рода Верихов имелось всего пять домов. В принципе не так уж и мало, если учесть большие размеры семей и определенную скудость земель в округе. В этом месте бедные на растительность земли как раз перемежевались полукругом чахлой зелени, да еще и нашпигованной оврагами и буераками.

До центрального поселка рода было, казалось бы, рукой подать — всего-то несколько миль, да только добираться приходилось, делая большой крюк. В итоге реально путь, как минимум, удваивался.

Выживший мальчишка (увы, совсем не тот, к которому направлялся Дарех) добирался до центрального поселка долго. К тому же не сразу туда бросился, на первых порах просидев в густых кустах. Срочно поднятым воинам пришлось выбрать еще более дальнюю окружную дорогу — по оврагам много не наскачешь. И в итоге помощь опоздала. Дома в поселении догорали, а на земле валялись убитые — как местные жители, так и пришлые.

— Все погибли? — осторожно поинтересовался Дарех?

— По крайней мере, в живых, кроме мальчишки, сына старосты, никого не осталось.

— А напавшие, кто они? И куда делись?

— Представились купцами. Правда, тех меньше было, а погибших чужаков оказалось больше.

— Они пунийцы?

— Пунийцы? — несколько удивленно переспросил терманец. — Вот уж не знаю, как-то про это не говорили. Тебе лучше у верихов спросить. Но полагаю, что это обычные грабители. Их в последнее время что-то много развелось. И их, и копателей.

— Ищут? Без дара крови?

Терманец неожиданно замолчал, странно глядя на Дареха, пока, наконец, не ответил:

— Не знаю.

А Дареха как-то вдруг посетила шальная мысль — не замешан ли в этой истории его собеседник? А что? Мальчишка, сын Вилмара, через несколько лет войдет в силу крови и, имея такой ценный ключ в своих руках, можно добыть много всякого ценного, оставшегося от старых времен. Копай и копай, а мальчишка, уже подросший, с легкостью всё откроет. У него же кровь Вилмара. Очень сильная!

Предположение о причастности терманца к нападению, правда, частично, померкло, когда он вспомнил слова своего собеседника о том, что копатели уже давно активизировали свою деятельность. С чего бы это? Либо роются в ранее откопанном и отворенном, подбирая остатки не разоренного прежними искателями, либо... имеют в своем распоряжении взрослого с сильной кровью. Не на одном же Вилмаре сошелся клином белый свет? Да и Вилмар не появился из ниоткуда. Отец был, дед, прадеды. Значит, где-то в Пустошах могут жить и другие сильные его родичи. Или потомки каких-то иных древних патрициев, пусть и с более слабой кровью. Но могут же?!

Мысль, столь внезапно посетившая Дареха, не позволила расспросить о подробностях нападения на поселение. А тут еще глава рода и вовсе добил Дареха:

— Ты не первый, кто туда едет.

— Это как?

— Четыре дня назад приезжали непонятные люди. Ромульцы. Нападением интересовались. Уезжали очень расстроенными.

— Куда поехали?

— К верихам направились, а обратно, думаю, в Ромул. Как раз вчера вернулись от верихов, злые, ко мне не заехали.

Глава 8

444 год. Пустоши. Земли верихов.

В главный поселок рода Дарех прибыл через день после разговора, немного прояснившего произошедшие события. Но вопросов, тем не менее, оставалось больше, чем он получил сведений. И главное, что он не смог узнать — это выяснить судьбу сына Вилмара. Просто забыл задать вопрос, вылетел он из головы, настолько неожиданными оказались слова главы рода. Оказывается, кто-то его опередил, интересуясь нападением. Какие-то ромульцы. Явно не люди Вилмара. И еще непонятные копатели старых развалин. Скорее всего, среди тех искателей древностей есть люди с чистой кровью. Иначе с чего бы у собеседника такая реакция на заданный вопрос? И к тому же ему позволили уйти. Если бы было что серьезное, какая-то связь с нападением, то сейчас Дарех ждал бы своей очереди на перерождение. Убили — никто не узнал бы.

Раз на землях соседнего рода не удалось вызнать детали случившегося, значит необходимо это сделать здесь. Встретиться, поговорить с участниками, очевидцами, с тем же спасшимся мальцом. Но для этого вначале нужно получить одобрение главы рода Верихов. Иначе не все окажутся словоохотливыми. Но Тайрекс, главный из верихов, желания встретиться с Дарехом не изъявлял. И не только из-за того, что прибывшие терманцы родом из других мест. Главной препоной являлись ошейники, украшавшие шеи воинов. Терманцы еще при въезде на земли Пустошей надели бевор, скрывший рабские украшения, но Тайрекс или кто-то из его ближников догадался о том, что скрывал бевор, вот и вышла незадача. А то, что Дарех является доверенным лицом и посланником вождя Вилмара, хоть и влияло положительно, но отнюдь не перевешивало проклятый ошейник! Да и сам Вилмар давно уже покинул земли Пустошей, к тому же вождь не верих, а из конкурирующего рода Фраксов.

Прямого запрета навестить сгоревший поселок не было, чем Дарех и воспользовался. Не зная дороги, искать нужное место пришлось бы долго, эта проблема решилась легко — ценой одного денария. Деньги по меркам Ромула небольшие, тем более после последней стычки с карамами кошелек Дареха пополнился восемью серебряными монетами. К тому же Вилмар после возвращения в Альбалонг возместит все его траты. Но все равно потраченной монеты на провожатого жалко.

Зато теперь проводника можно выбирать из числа желающих заработать ценную монету. Здесь, в Пустошах, серебро в почете. Хозяйство в округе натуральное, но на хорошее оружие требуются деньги, да и не только на оружие. Вот от желающих отбоя и нет. Дарех специально выбрал терманца, который во время тех событий в числе первых прискакал в сгоревший поселок.

Терманец оказался тертым хитрецом. На все вопросы отвечал односложно и уклончиво. Поэтому, устав задавать вопросы, остававшиеся без ответов, Дарех предложил вериху еще один денарий. Глаза местного жителя радостно загорелись, но последовал отказ.

— Почему? — удивился Дарех.

— Ты чужак, — ответил тот, и Дарех почти поверил в неподкупность терманца.

— Сколько же ты хочешь? — без надежды, скорее на авось, спросил Дарех.

— Пять серебряных монет!

— Это же цена двух рабов! — ахнул от удивления посланец консула.

— Ну не двух... поменьше будет, — уклончиво ответил провожатый. — Ты богатый.

— С чего ты взял?

— Коней привез. Хорошие кони.

— Так ты хочешь коня? — догадался Дарех. — Хороший конь вдвое дороже стоит.

— Это у вас там дороже, а здесь как раз пять денариев.

Дарех задумался. После столкновения с карамами уцелело шесть лошадей, не считая коней Дареха и двух его спутников. Две лошадки он думал отдать спутникам-терманцам, а остальные должны стать его наваром. Законной добычей! Впрочем, не совсем законной. Добычу принято делить иначе. И если бы двое воинов, выживших после ночной стычки с карамами, изначально являлись воинами в составе его личного десятка, то больше, чем на трех коней Дареху не стоило рассчитывать. Но старшим над ними был погибший декурион, который, в свою очередь, подчинялся Дареху. Поэтому схема раздела добычи уже менялась в лучшую для него сторону. Но и в этом случае четверо из шести коней все равно для него многовато. Хотя три уже мало. И по возвращению в Альбалонг четвертого коня вполне могли у него отобрать. Зато теперь он отдает "яблоко раздора" в качестве оплаты, по одному коню достается терманцам, а он лично получает трех лошадок. Все по справедливости!

— Значит, хочешь коня? — задумчиво произнес Дарех. — Дороговато будет. Очень много. Разве что информация окажется интересной. А?

— Всё, что знаю, всё скажу, — торопливо ответил верих, спокойствие совсем его покинуло, видать, очень сильно хотелось получить коня.

— Хорошо, пусть так. Вопрос в том, что именно ты расскажешь. Вдруг мне всё это не нужно? Пользы никакой не получу. А коня отдай. И как тогда быть?

— А что нужно? Скажи!

— Ну... мне интересно знать, что случилось с одним мальцом.

— Выжил. В кустах отсиделся, в поселок прибежал...

— Нет, не этот. Другой.

— А, мальчишка Энрада. Так схватили его.

— Кто?! Куда увезли?

— В лодке. Наверное. А кто? Так те бандиты. Охотники за живым товаром.

— Пунийцы?

— Да нет. А может, и пунийцы. Разные там среди мертвяков валялись.

— Почему ты назвал Вилриха мальчишкой Энрада?

— Вилрих? Нет, я про другого. Как же его звали?.. А, вспомнил. Прастом звали.

— Праст? Нет, мне интересен Вилрих. Что с ним? — нетерпеливо изрек Дарех и тут же понял свою ошибку. Зачем так показывать важность сведений?

— Пиши бумагу на коня. — Терманец глупцом не был, сразу смекнув интерес Дареха. — На того, каурого.

— Это же самый лучший. Он дороже стоит.

— Никто тебе ничего не скажет.

— Кроме тебя? — чуть насмешливо отозвался Дарех.

— Другие скажут, но будет дороже. За два коня.

— Не смеши.

— Я правду говорю. Тебе очень важно знать про нападение и про мальчишку Атаульфа. Ты сам проговорился. Я расскажу всем про это и назначу цену в каурого коня. И тогда ты потеряешь двух коней, одного мне, другого тому, кто будет рассказывать. Но много ли другой знает? Я первым прискакал в поселок, все видел. И в погоню первым шел.

— Погоню? Значит, его пленили?

— Пиши бумагу, все узнаешь.

Дарех понял, что ушлый верих его одолел. Действительно, местные сговорятся, и цена за информацию возрастет вдвое, а то и втрое. А будешь тянуть время, то еще дороже выйдет. Поэтому, тяжело вздохнув, направился обратно в главный поселок рода, где при свидетелях отписал каурого конька хитрому терманцу.

Не желая утечки информации, пришлось вновь уехать из поселка. Когда скрылись из виду последние дома, Дарех остановил коня и нетерпеливо произнес:

— Говори!

— Вначале то, что известно со слов Игана.

— Кто этот Иган?

— Мальчишка, что жив остался. Он и поведал про бандитов. Те приехали в Сломанный Лог — так их местечко называется, дело уже к вечеру шло. Остановились немного вдали, в Лог зашли, походили, про товар на продажу спрашивали. А на утро напали.

— Сколько их было?

— Четверо, один почти старик, зато остальные довольно крепкие. Да, один к тому же хромой. Смуглые все.

— Пунийцы, — бросил Дарах.

— Может, и пунийцы. Но там и не смуглые были.

— Ты же только что сказал, что все смуглые.

— Эти — да. А те из других.

— Каких еще других?

— Другие. Откуда-то появились на утро. Всего, значит, восьмеро. Мальчишка их увидел и в кусты полез. Место там на отшибе. Лучше отсидеться, а то и схватить могут. Такое бывает.

— Кто может?

— Бандиты из пришлых. Или охотники за живым товаром. Или соседи решат пошалить. Мало ли. Иган спрятался в кустах, когда чужаков, ведущих коней в поводу в сторону Сломанного Лога, увидел. Но там все рядом было, поэтому из кустов что-то да увидел. Ну, как напали. Мальчишка вылез с другого конца зарослей и бросился к нам в поселок. Но дороги там нет, кругом овраги, пришлось Игану крюк сделать. Прибежал, те, кто мог, в седла и в Лог поскакали.

— И ты с ними? — уточнил Дарех.

— И я.

— Конным пошел? Есть конь? А еще одного с меня хочешь стребовать.

— Всё, что хочу — мое, — спокойно ответил терманец. — Как договорились. А каурый не помешает. У меня старший сын почти взрослый. Вот ему и отдам.

— Ладно, давай дальше.

— А что дальше? Я одним из первых прискакал. Из-за оврагов пришлось в объезд направиться. Времени потеряли много, вот бандиты и запалили дома.

— Про Вилриха говори.

— Малец с матерью и с Атаульфом в крайнем доме жили. Из кустов не видно. Когда мы там появились, то все уже полыхало. Вместе с людьми — с теми, кто в домах остался. А остальных поубивали. И бандиты там же лежали. Но не все. Двоим уйти удалось. Воину с девкой.

— Какой еще девкой?

— Да была там девка среди второй четверки.

— Эти двое кого-то с собой взяли? Ты говорил, что пленили кого-то.

— Праста, видать.

— Почему не догнали?

— Не сразу поняли, что к речке пошли.

— Постой. Как так "поняли"? Ты же только что сказал, что двое бандитов уцелело. Откуда такая уверенность?

— Сказал, но тогда еще не знали. А узнали не скоро.

— То есть, как бандиты уходили из этого вашего Лога, никто не видел?

— Никто. Ведь в Сломанном Логе никто не уцелел. А нашли по следам. И то, что двое ушли, узнали со слов Игана. Он всего восьмерых видел, шестеро из них были убиты, на земле валялись. Бросили их, даже монетки в рот не вставили, настолько быстро уходили.

— Так. А Вилрих?

— Убили его. Вместе с матерью и Атаульфом. Прямо в доме.

— Это точно? Сам видел?

— Видел. Одни головешки остались.

— Постой. Какие головешки?

— От всех троих. Дом-то сгорел. Полностью. А они в доме были.

— Только трое, больше никого?

— А кто еще-то? Бандиты убитые все на земле лежали. А в доме только они втроем жили.

— А почему решили, что сгорели именно они? Может быть, это бандиты были?

— Нет. Бандитов восемь было, шестерых нашли убитыми. Двое ушли, следы показали. А сгорело трое. Тем более мертвяки как раз мужчиной, женщиной и ребенком оказались.

— А если это не они, а соседи?

— Соседи все на месте. Кроме Праста. Да и зачем соседям в чужой дом лезть?

— Ладно, поверю. Теперь говори про лодку и погоню.

— Говорить особо нечего. Прошли по следам, хоть и с запозданием. Место, где лодка привязана была, нашли. Там еще две поселковых были. Отвязали, погрузились и поплыли за бандитами. Но те, видать, быстро шли. Так и не догнали. Хотя всю речку вплоть до границ Пустошей прочесали.

— Убитых похоронили?

— Наших — да. Честь по чести, каждому в рот по ассу вложили.

— Медяки? А что же не серебро?

— Это вы, ромульцы, денариями богаты, а для нас и медный асс — деньги. Итак, считай, три десятка монет пришлось потратить.

— Еще что-нибудь добавишь?

— Да вроде все. С Иганом будешь говорить? За пять ассов приведу мальца.

— Он же ничего не видел, кроме начала нападения. Так?

— Так.

— Нет, хватит с тебя и каурого коня. У меня денег лишних нет. Да еще и мальцу нужно платить. Нет.

— Нет, так нет. Сейчас куда? Могу проводить.

— Разве что до поселка. Забираем коней и поклажу и возвращаемся в Альбалонг. Нам здесь делать больше нечего. И так всё ясно.

Расставшись с проводником и забрав коней, Дарех и его спутники направились к выезду из поселка. К детворе, сопровождавшей их повсюду, он давно привык. Не только здесь, но и в Альбалонге дети одинаково любопытны. Да и подзаработать медный асс никто не против, выполнив несложное поручение. Вот и сейчас Дарех привычно отмахнулся от очередного назойливого предложения оказать услугу. Но быстро спохватился, когда до него дошло, о чем шла речь.

— Как тебя звать, парень?

— Иган.

— И сколько же ты хочешь получить?

— Два денария, — наглая улыбка парнишки взбесила Дареха.

— Два денария, — задохнулся он от возмущения. — Это же цена взрослого раба. Взрослого! А за такого дохляка, как ты, и денария не получить.

— Это я-то дохляк? Да я большой мешок с зерном с телеги на телегу запросто кидаю! — мальчишка выпятил грудь. — Я старших ребят переборол!

Глядя на пыжащегося мальчишку, Дарех задумался.

— Два денария много. Да и все, что нужно, мне уже рассказали. Вряд ли ты знаешь больше.

— Знаю! Я их всех видел. Как приехали, как напали. Кого убивали. А потом сюда побежал и вместе с воинами первым в Сломанном Логе оказался. И все там видел!

— Да? — Дарех изобразил задумчивость. — Не знаю...

— Согласен за полтора денария.

— Нет. Это много. Даже один много будет.

— За денарий я все расскажу и покажу! — мальчишке очень хотелось заработать.

— Ну ладно. Садись на коня, поехали в Лог.

— А денарий?

— Вот покажешь там всё, получишь.

— А не обманешь?

— Нет. Я не какой-то там торговец, а ближник самого Вилмара. Слышал о нем?

— Ага, — во взгляде парнишки появились восторженные оттенки. — А ты его, вправду, ближник? А какой он?

— Вот приедем в Лог, там и расскажу. Только дорога туда плохая, сплошь овраги да кочки. Можно коням ноги переломать. Другой, но лучше, туда нет?

— Можно еще дальше в объезд взять. Но там, где сворачивать в сторону Сломанного Лога, вымороченные земли идут. И добираться вдвое дольше.

— А овраги?

— Совсем нет.

— Мы не торопимся. Садись на коня, показывай дорогу.

Дарех усмехнулся. На вымороченные земли он сворачивать не будет. Потому что в Сломанном Логе ему делать нечего. Терманец удовлетворенно смотрел на ладную фигурку парнишки, направляющего коня на юго-запад. Там земли Ромула. Лишний денарий, который появится в его кошельке после посещения знакомого работорговца, совсем не помешает.

Часть четвертая. В поисках.

Глава 1

444 год. Сломанный Лог. Земли верихов.

— И побиты оба сына правителя Пунии и их человек с чистой кровью. А потом побили пунийских воинов, которых доставили триремы на наше побережье.

— А зачем их доставили?

— Это называется десант. Пуния хотела нанести удар с двух сторон: неожиданно для ромульцев захватить Альбалонг, а когда со всех сторон Ромула потянутся войска для того, чтобы попытаться отбить город, пунийцы хотели высадить десант на побережье и ударить ромульцам в спину.

— Десант? Я запомню это слово. Дядя Атаульф, ты так хорошо рассказываешь... Ты тоже там был? Бился с пунийцами?

— Нет, тогда мне было столько же, как тебе сейчас — восемь лет. А знаю я про те события от человека, который там был. Дарех. Он тоже, как и мы с тобой, терманец. С тех пор прошло много лет.

— А сколько это "много"?

— Двадцать лет.

— Это много. А мой отец? Он тоже там бился?

Атаульф замолчал и слегка нахмурился. Мальчишка уже не в первый раз спрашивает про своего отца. Но об этом говорить нельзя, слишком все серьезно. Недаром четыре года тому назад вождь отправил его сюда, в затерянный в Пустошах хуторок.

Вилмар дал ему с собой вместимый кошелек, заполненный серебряными денариями. Потратил четыре монеты, и местные жители срубили хороший дом, хватило денег и на дойную корову и пару жеребят, один из которых, подаренный мальцу, ныне вымахал в красивого и крепкого коня, лучшего друга Вилриха. После всех трат, кошелек остался заполнен более чем наполовину. С тех пор он явно похудел, ведь Атаульф, в отличие от соседей, на земле не работал, разве что изредка охотился. Но земли здесь скудные, лесов немного, а значит, и дичи тоже.

Уже через год, как появился Атаульф, в жизни Вилриха наступили перемены. Дядя всерьез взялся за воспитание и обучение мальца. В первый год он в основном качал силу и выносливость. Закаливал, учил подавлять страх, стоя под стрелами наставника. И кинжалами. Учил метать ножи.

А в семь лет наставник разрешил взять в руки меч. Тяжелый для мальца, конечно. Но ведь не зря же потрачено два года на прокачку силы и выносливости? Соседскому мальчишке Игану было на три года больше, но Вилрих уже смотрелся почти наравне с ним во время мальчишеских забав и борьбы.

Накануне того дня, что существенно изменил жизнь восьмилетнего мальчика, в их небольшое селение въехало две подводы, почти ничем не отличающиеся от тех, на которых разъезжает торговый люд по селениям и весям. А так как торговцы всегда обходили стороной столь малое селение, то поглядеть на чужаков сбежались все жители, благо наступал вечер, и большая часть жителей Сломанного Лога уже была дома. Прошедшая этим днем гроза только поторопила вернуться раньше обычного.

И хотя торговцы никогда до этого не появлялись в Логе, зато были не так уж редкими гостями в центральном поселке рода, куда жители селения приезжали делать покупки необходимых в хозяйстве вещей, взамен привозя свой различный немудреный товар.

Прибывшие оказались смуглыми людьми, столь часто встречаемыми на южных берегах Срединного моря. Странного в этом ничего не было — Пуния славилась своим умением торговать. Немножко удивляло иное — все четверо прибывших были мужчинами. Хотя и здесь имелся ответ — дорога длинная, временами опасная, без охраны никак нельзя. Поэтому наличие двух крепких мужчин среди торговцев дело практически обыденное. Третьим среди приехавших был пожилой человек, который и являлся главным в их компании — хозяин и владелец мелкого торгового бизнеса. Четвертым оказался юноша, то ли младший охранник, то ли родич хозяина.

Пожилой чужак, как и полагается торговцу, оказался в меру разговорчив и столь же любопытен. Интересовался он не только наличием товара для скупки, но и не оставил без внимания жизнь поселения, его обитателей, подробно расспросив про всех жителей Сломанного Лога. А вот саму торговлю оставил на следующий день, даже не сообщив, что привез на продажу и что хотел бы приобрести взамен. Впрочем, объяснив, что наступает вечер, и в темноте заниматься торговлей негоже.

Отказался торговец и от предложения заночевать в одном из домов селения или хотя бы на сеновале в сарае. Обе повозки, как только стало зримо темнеть, отъехали из поселения, остановившись рядом с дорогой, по которой накануне проезжали.

Ранним утром следующего дня Вилрих как обычно собрался на тренировку. В этот день он договорился с соседским Иганом, чтобы тот схоронился в окрестностях поселения, а Вилрих и его друг Праст должны были отыскать спрятавшегося. Призом в соревновании следопытов наставник Атаульф выставил возможность потренироваться со взрослым мечом. И не каким-то там, которых хватает во многих домах, а настоящим мечом, сделанным из особой стали. Недаром такое оружие имелось лишь у патрициев Ромула да лучших воинов вождя Вилмара.

Но выйти со двора Вилрих не успел. Из-за забора, сделанного из плотно прилегающих кольев, он заметил двух незнакомцев и старшего торговца вместе с одним из охранников. И двигались они как раз в его сторону. Впрочем, охранник притормозил рядом с соседским домом, держа правую руку на изголовье меча, а остальные трое продолжили движение, приближаясь к забору.

Откуда появились новые чужаки, Вилрих так и не понял. Он, наверное, и дальше так и продолжал стоять в нерешительности, если бы не Праст, который выскочил из дверей своего дома и побежал к калитке. Ведь начиналось соревнование на лучший зоркий глаз. Иган к этому времени уже должен был спрятаться где-нибудь за пределами Лога.

Дальше все произошло слишком быстро, Вилрих просто не поспевал следить за развернувшимися событиями. Как охранник оказался рядом с Прастом, уже открывшим калитку, он даже не заметил — настолько взрослый стремительно передвигался. Как тот ударил мечом его друга, он тоже смутно проглядел, зато громкий крик, закончившийся на высокой ноте, жестко ударил Вилриха в голову. А еще ему четко запомнилась маленькая струйка крови, появившаяся изо рта друга.

Потом он помнил, как Праст повалился на землю, осев почти бесформенным мешком. Убийца, перешагнув маленькое тельце, уже двигался к входной двери соседского дома, а Вилрих так и продолжал стоять, оцепенев от увиденного. В сознание его привел громкий окрик наставника. Незнакомцы и торговец уже приблизились к калитке, к щеколде которой тянул руку один из незнакомцев. Атаульф бежал к калитке, держа в руках свой меч.

— Вилрих, на коня и уходи через задние ворота.

Приказ наставника придал ему решительности, как-никак умению слышать и выполнять приказы его учили уже несколько лет. Вилрих бросился в конюшню. Вывести своего четвероногого друга удалось быстро. К тому же мальчик сообразил, что седлание коня затратит слишком много времени, а он и без стремян хорошо держится.

Выведя коня на задний двор, мальчишка быстро снял запорный брусок, распахнув ворота. Теперь оставалось самое простое — отвести коня из-под навеса ворот, вскочить на него и, подгоняя своего четвероногого друга, ускакать в сторону Стихийки — места в миле от поселения, где сама природа или расшалившиеся боги перемешали землю, оставив после себя овраги, провалы в земле, холмы и всевозможные однобокие курганы. В таком месте конному можно легко спрятаться.

Но вскочить на коня оказалось не суждено. Друг вздрогнул, жалобно заржав, а затем упал и умер. В боку коня торчало оперение арбалетного болта. Мальчик опешил и растерялся. А когда через несколько секунд смог прийти в себя, увидел быстро приближающуюся женскую фигуру, державшую разряженный арбалет. Не доходя до мальчишки с десяток шагов, молодая и довольно крепкая на вид женщина немного нагнулась, натягивая взводной рычаг. Дальше Вилрих помнил смутно. Наверное, на одних инстинктах, заточенных наставником, мальчишка метнул нож, всегда носимый им на поясе. Женщина, видимо, что-то почувствовала или же заметила опасность, но успела лишь поднять голову и слегка выпрямиться. Но бросок был быстрый, и нож вошел в горло арбалетчице по самую рукоять.

Уже потом, после нападения, Вилрих осознал, что его бросок спас жизнь даже не ему, а наставнику. Вряд ли женщина второй выстрел стала бы тратить на восьмилетнего мальчишку. Его она могла убить мечом, что висел у нее на поясе. Разве можно сравнить мальца и опытную наемницу? А то, что женщина имела опыт, говорил хотя бы ее выстрел в коня. Болт попал четвероногому другу в район сердца. А ошибку, которую наемница допустила, вполне можно объяснить тем, что вряд ли ожидала подвоха от восьмилетнего мальца, иначе бы не приблизилась с незаряженным арбалетом на расстояние меткого броска ножа. Второй ее выстрел предназначался Атаульфу. Да и не совсем ошибка это. Наемница подошла к нему, чтобы не дать Вилриху попытаться сбежать.

Когда он оторвал взгляд от убитой им женщины, наставник ловко орудовал мечом с тремя напавшими чужаками. Один из них уже был ранен, держась за резаную рану на левом бедре, а правой с отчаянием отмахиваясь от меча наставника. Тот же больше внимания уделял второму чужаку, довольно ловко владеющему мечом. Пожилой торговец, держа в руках длинный кинжал, медленно сдвигался в сторону, пытаясь зайти Атаульфу за спину.

Это ведь опасно! Но как помочь наставнику мальчик не знал. Другого оружия у него больше не было. Предупредить об опасности, громко крикнув? Но наставник и сам должен видеть маневр торговца, да и как он отнесется к его крику? Как бы не навредить этим, сбив с боевого ража. Вилриху в этой ситуации оставался лишь нож, которым он убил наемницу. Повернувшись и подбежав к убитой, он немного замешкался — не так просто восьмилетке решиться вытащить окровавленный нож из горла убитого им человека. Но звуки боя заставили действовать.

Вырвав из тела нож, он обернулся. За те несколько секунд, что он потратил на овладение оружием, ситуация во дворе немного изменилась. Торговец тянулся к своему кинжалу, валяющемуся чуть в стороне от места боя. Наставник, видимо, сумел каким-то образом выбить оружие из руки чужака. Раненый в бедро немного отстал от своего напарника, который оттеснил Атаульфа на середину двора. Это, кстати, оказалось хитростью наставника, который, видя, что второй противник плохо двигается, специально сместился назад. И теперь остававшийся невредимым второй чужак оказался один на один против него. Не успел Вилрих броситься в сторону боя, как наставник быстрым и уверенным движением отсек кисть правой руки противника, а затем столь же быстро поразил врага в грудь. Затем бросился к торговцу, уже поднявшему с земли кинжал. Погрузив меч в грудь врагу, Атаульф занялся третьим противником.

Вилрих, наверное, выбрал бы вначале его, оставив напоследок торговца, но потом, после того, как все завершилось, наставник объяснил свои действия. Пока он разбирался бы с раненым, торговец мог либо попытаться сбежать, либо метнуть кинжал подставившему свою спину Атаульфу. Зато раненый на такой трюк был не способен. Его наставник убил тоже легко.

Быстро оглядев окрестности, наставник нахмурился и, коротко выговаривая, отдал приказы.

— Беги в дом к матери. И не высовывайся. Если меня убьют, попытайся уйти дворами. Лучше ползком или на четвереньках. Арбалет может оказаться не один. За мать не держись, сам спасайся. Укройся в Стихийке, пока не появятся воины верихов.

Мама, вооружившаяся тяжелым тесаком, встретилась ему сразу же за порогом дома. Запыхавшись, она попыталась что-то сказать, но ничего, кроме отдельных слогов, вымолвить не смогла — настолько испугалась за сына.

— Мама, дядя Атаульф велел спрятаться. На нас враги напали. Старший торговец и с ним еще двое чужаков. Я их вчера не видел. А дядя Атаульф их всех убил. Как здорово! А Праста вчерашний охранник зарезал, он потом в дом к соседям пошел. А Ветерка женщина убила. Из арбалета. Дядя Атаульф велел взять его и скакать из Лога. А она его убила, — из глаз Вилриха полились слезы. — А я ее ножом.

Мать пыталась что-то сказать, но так и не смогла перебить поток слов сына.

Глава 2

444 год. Там же.

— Кальда! Вилрих!

Голос наставника вывел мальчика из состояния напряженного ожидания. Что там происходит во дворе? Да и не только там. Ведь тот охранник, что убил Праста, пошел в дом к соседям. Ясно же, зачем. Убивать. А ведь с торговцем приехали еще двое. Их Вилрих сегодня не видел. Значит, пошли в другие дома. Один плюс два — это уже трое живых врагов. Но их, наверное, больше, раз сегодня появились двое незнакомцев, которых убил наставник. Нет, трое. Еще женщина-наемница. Но это могли быть не все незнакомцы. Значит, в Логе их наверняка больше трех. А Атаульф один. Вилрих кусал губу и крепко сжимал нож. Еще двумя лезвиями, которые нацепил на пояс, он разжился на кухне. Пойти и помочь наставнику? Он хотел это сделать, но был приказ не высовываться, а приказы наставника нужно выполнять. Этому он уже обучен.

Когда раздался голос Атаульфа, мама хотела его придержать, но Вилрих сумел вывернуться и бросился вниз к входной двери. Живой! Только ранен. Или это кровь врагов?

— Кальда! Быстро собирайся, времени совсем нет.

— Что там, Атаульф? — в голосе мамы чувствовалось сильное беспокойство.

— Уже ничего. Их было восьмеро. Одного убил кто-то из Таннихов. Еще одного ранили. Остальных я. Нет, арбалетчицу убил Вилрих. Молодец, из тебя получится хороший воин.

— А соседи?

— Убиты. Все. Даже раненых нет. Тех просто добивали. Так что мы единственные, кто уцелел из Сломанного Лога. Собирайся, не медли. Пока никто не знает, что мы выжили, нам нужно уйти.

— Куда?

— Найдем куда. Эти могут быть не единственными. Пусть думают, что мы тоже убиты.

— Но как?

— Кальда, всё потом. Собирайся. Ты тоже, Вилрих. Уходить будем водой, в лодку много с собой не возьмешь. Только самое необходимое. И ценное.

Собираться? Что брать с собой? Ценного у него, почитай, ничего и нет. Разве что ножи. Три штуки уже с ним. Но хорошо бы еще что-нибудь взять. Только в доме больше нет. Есть! У врагов. Он же убил одного, точнее, одну. Значит, оружие наемницы — его законная добыча.

Вилрих быстро выбежал во двор. И расстроился. Дядя Атаульф как раз в это время снимал с наемницы трофеи. Его трофеи! Как же так-то? Но наставник имеет на это право. Жаль, что не удалось забрать оружие. Арбалет! Он, конечно, ему еще велик. Вряд ли сможет зарядить — нет нужной силы. А меч? С ним проще. Тяжеловат ему, конечно, но держать в руках может. Это сейчас, но через пару лет, когда он подрастет, меч вполне уже подошел бы. Но ведь и помимо арбалета и меча у наемницы могло быть и другое оружие. Кинжал, ножи или еще что-нибудь.

Между тем наставник, очистив наемницу от оружия, поднял тело и почему-то понес в сторону дома. И даже внутрь занес. Зачем? Быстро возвернувшись, Атаульф коротко бросил Вилриху:

— Подбери оружие, сложи в одну кучу, найди шкуру, чтобы запаковать. Коней оставим здесь. Из конюшни их выведи.

Здесь? Но до места, где стояли лодки, причаленные к берегу, идти не близко, а оружия тут вон сколько! Да и мама сейчас вещи собирает. Если нужно спешить, то погрузив всю поклажу на пару коней, до берега добраться проще и быстрее. Почему же дядя Атаульф не велит брать коней? И спросить нельзя, ведь наставнику виднее.

Пока Вилрих размышлял, Атаульф, не останавливаясь, подошел к убитым чужакам. Оглядел убитых, и что-то решив, принялся освобождать одного из них от оружия. А потом понес тело опять же в дом. Вилрих это увидел, обернувшись на бегу, когда мчался в конюшню. Там как раз шкура для собранного оружия имеется. Глядишь, и ему что-нибудь из трофеев достанется.

Выведя во двор коня, он от недоумения даже открыл рот — наставник зачем-то вносил в их дом убитого соседского мальчишку, Праста. А его зачем? Он же не враг. Тем более, вон, старший торговец на земле валяется, а у Праста свой дом есть.

Но спрашивать наставника сейчас нельзя, он же не маленький, понимает, что нет времени для расспросов. Нужно будет, Атаульф сам скажет, а не расскажет, то и самому спросить, греха нет, только время, нужное для расспросов, найти. Когда всё поуспокоится. А сейчас Вилрих помогал маме вытаскивать тюки во двор. Ну, пытался помочь.

Атаульф откуда-то от соседей принес меч, чем-то напоминающий оружие наставника, прошел в дом, а вернулся уже без меча.

— Дядя Атаульф! Там огонь! — Вилрих заметил в оконце дома красные язычки.

— Отойдите немного в сторону реки, — спокойно ответил наставник, но вместо того, чтобы броситься в дом, повернулся и быстрым шагом направился в сторону соседского дома.

— Мама, а чего он? — удивился Вилрих.

— Так надо, — в голосе матери прозвучали злые нотки, и Вилрих замолчал, не понимая, что происходит.

А через некоторое время, когда огонь все больше и больше охватывал их дом, вспыхнуло и в доме соседей, а потом и у Таннихов. Интересно, уцелел ли Иган? Он должен был спрятаться где-то за границей Сломанного Лога. Хотя вряд ли. Ведь Атаульф сказал, что всех соседей убили. Значит, и Игана тоже. Жалко и его, и Праста. Да и других ребят тоже. Дети были в каждом доме поселения. И они мертвы.

Между тем огонь охватил все пять строений поселения. Особенно ярко горел их дом, огонь вырвался над крышей, покрытой дранкой. Высоко взметнулся! Жар достал до людей, пришлось отойти еще шагов на двадцать.

— Всё, можно двигаться. Идем к реке, к лодке. И поторопитесь, никто не должен нас видеть. Знать, что мы живы.

— Ты их сжег? — нервно спросила мама.

— Так надо, Кальда.

— А перерождение?

Точно! Без монеты во рту всех, того же Праста ждет участь родиться рабом. Ведь Вилрих видел, как наставник внес тело друга в дом, который сейчас пылал.

— Переродятся. Нормально переродятся. Приедут из других селений, разгребут, достанут тела, похоронят с медью. Я специально ассы в нашем дворе рассыпал.

— А если присвоят?

— Тогда гнев богов падет на голову вора. Пойми, Кальда, я не мог сам вложить монеты. Где это видано, чтобы чужаки заботились о послесмертии тех, кого они убили?

— Все равно нехорошо. Соседи все же. Одной крови.

— Знаю. Я тоже верих. Но так надо. Эти вряд ли единственные, раз прознали одни, то и другие узнают. Охота начнется.

Кальда странно посмотрела на Вилриха, который шел рядом и вслушивался в разговор взрослых.

— И куда теперь? В Ромул?

— Нет, Кальда. Там гадюшник. Знаю. Он хоть и правит, но силы полной нет. Для ромульцев мы варвары. А Вилрих в лучшем случае инструмент для власти. Используют и выбросят. А могут просто убить, чтобы другим не достался. Это Ромул, Кальда. А выживет, испортят мальчишку, там ему воином не стать. Да и... — наставник запнулся, странно взглянув на Вилриха, а затем продолжил:

— Да и сам вряд ли захочет держать Вилриха при себе. Он ни разу его не видел, в отличие от других бастардов.

— И куда мы теперь?

— Пока не решил. Но не в Ромул.

О чем говорили мама и наставник, Вилрих понял плохо. Если честно говоря, то совсем ничего не понял. Да и некоторые слова для него в новинку. Что такое "инструмент для власти"? Или какие-то "бастарды"? Непонятно. А переспрашивать нельзя. Посчитают за маленького. А то и наказать могут. Рука у наставника тяжелая.

Пока Вилрих размышлял об услышанном, они вышли к речке. Даже, правильнее, реке. Хотя кому как. Атаульф и несколько взрослых соседей называли Диссу речкой, но большинство соседей считали рекой. Но говорят, что настоящие реки очень широкие, не чета Диссу. Хотя если проплыть по течению с сотню миль, Дисса станет настоящей рекой. Где-то там Ромул и самой большой поселок в мире — Альбалонг. А вот если плыть в обратную сторону, тогда, действительно, речка. К тому же мелкая. Но там самый центр Пустошей. А еще дальше даже терманцев нет, живут другие племена. Настоящие враги.

Глава 3

444 год. Земля верихов.

— Ну и где твои вымороченные земли?

— Да вот впереди.

Картина, которая предстала перед взором Дареха, удручала. Вначале, когда он взобрался на очередной пригорок, терманец подумал, что вдалеке распаханные, хоть и как-то странно, земли. Но подъехав поближе, понял, что перед ним те самые вымороченные земли, где никогда и ничто не росло. Даже живности здесь не встретишь. А чем ей питаться? Не больной же землей?

Вымороченные земли не редкость в Пустошах. Их два вида встречается. Такие, как те, что лежали впереди, безжизненные и оставляющие тягостное впечатление. И другие, полная противоположность первым — с буйно разросшейся растительностью, с непролазными дебрями, кишащими смертельно опасной живностью, время от времени выплескивавшейся агрессивными стаями за пределы округи.

— Сломанный Лог в какой стороне?

— Вон за тем пригорком удобная тропа, и ехать не так долго.

— Понятно, понятно. А Дисса где?

— Немного в стороне, — парнишка махнул рукой.

— Это хорошо, — сказал Дарех, вплотную подъехав к мальчишке. Быстрым движением руки, сжатой в кулак, терманец оглушил его. Малец кулем упал на землю. Дарех не спеша слез с коня, достал из седельной сумки веревку и сноровисто связал парнишке руки и ноги, погрузив бессознательное тело на спину лошади, закрепив концами веревки к подпруге.

Оглянувшись на своих людей и заметив хмурые взгляды, Дарех произнес:

— Мальца нужно отвести к Вилмару, сам бы он не поехал.

Воины, продолжая хмуриться, ничего не ответили, а Дарех, запрыгнув на коня, всерьез задумался. Он собирался по дороге в Альбалонг заехать в Вирену, небольшой городок в пятнадцати милях от столицы. Там жил Роксан, известный ему работорговец, которому Дарех рассчитывал продать мальчишку, выручив денарий. Но теперь, пожалуй, делать такое не стоит. Неизвестно, как эти двое отреагируют. Напасть не посмеют, ошейники не дадут такой возможности, они же, как и Дарех, окольцованы. Но какую-нибудь подлянку сделать смогут. Не любят терманцы рабскую долю, поэтому и смотрят сейчас косо на пленение мальца из племени терманов.

Значит, Вирена отменяется, а мальчишку он может продать и по приезду в столицу. И мысль сразу интересная появилась. Мальцу сейчас цена один денарий, а будь он в ошейнике, то цена поднимется в два, даже, наверное, три раза. Три денария. Но с ошейником. А где его взять? Не к Вилмару же идти за разрешением? Нет, конечно. Но есть еще Тейгер, единственный, кто имеет доступ к активации ошейников. А вот что сказать ему, чтобы получить бесплатно ошейник, как раз и появилась идея. Дарех даже повеселел. Заодно и перед Вилмаром отчитается, привезя свидетеля.

Обратная дорога обошлась без неприятностей, никто не напал, а местные терманцы, чьи родовые земли они проезжали, навьюченной на лошадь небольшой фигуркой не поинтересовались. В столицу Дарех въехал с хорошим настроением. Деньжатами разжился, конями, да и раба привез.

В Альбалонге у Дареха имелся собственный дом. Впрочем, дом — это громко сказано. Старенький домишко, зато свой. Приехав в город, во дворец он не отправился, ведь сначала надо решить дело с ошейником. Поэтому, въехав в город и немного поплутав по его улочкам, Дарех свернул на довольно оживленную улицу, ведущую к группе зданий, огороженных высоким забором.

Охрана у ворот Дареха знала, поэтому пропустила без задержки. Он ведь не последний человек при правителе. Так же без помех прошел он и в большой красивый дом, в котором, собственно, и жил Тейгер — терманец-полукровка, единственный в Ромуле, если не считать Вилмара, кто владел самым мощным браслетом власти над окольцованными. Ну и само собой, также единственный, кто имел доступ к артефакту подчинения, без которого ошейники не активировать.

Тейгер принял Дареха без промедления — как-никак один из четырех ближников правителя, посланный им с каким-то важным поручением. Впрочем, даже столь близкое положение не смогло бы помочь достать активированный ошейник для личных целей. Только с разрешения правителя! Тейгер знал свое высокое положение и ни разу не посмел доставить сомнения в своей преданности и верности Вилмару. И честности тоже. Тем более поддержанию честности помогал дождь из золотых солидов, регулярно проливающийся на голову Тейгера. И еще способствовала верности скорбная память о двух его предшественниках, так некстати для целостности собственной шкуры решивших немного подзаработать на продаже подготовленных к активации ошейников.

Дарех сгрузил мальчишку сразу же за порогом, приветствуя хозяина дома.

— Здравствуй, Тейгер.

— И тебе того же, Дарех. Давно тебя видно не было.

— Важное поручение господина.

— Удачно?

— Выполнил, — Дарех увильнул от точного ответа, как-никак известие он доставил неприятное для консула. — Заодно привез кое-кого, Вилмар, думаю, захочет на него взглянуть, — Дарех кивнул головой на связанного мальчишку.

— А мне зачем его притащил?

— Дикий он еще, прямиком с Пустошей, нельзя без ошейника правителю показывать. Мало ли.

— А разрешение?

— Будет ли оно? Сам знаешь нашего господина, прикажет доставить. Без ошейника. А этот хоть малец, но ведь терманец. Рисковать не стоит.

— Пожалуй.

Тейгер встал с ложа и скрылся за внутренней дверью. Дарех в душе ликовал. Получилось! Пару лишних денариев он заработает. Сумма не такая уж и большая, но как любят говорить ромульцы, денарий и солид бережет.

Процесс активации ошейника прошел буднично и быстро. Дарех не раз присутствовал при этом, пытаясь найти нечто потаенное. Но опять, как и в другие разы, все прошло просто и обыденно. Ошейник наложен на шею раба, внутри него что-то тихонько щелкнуло — и всё, малец окольцован. Теперь украшение будет с мальчишкой до самой смерти. Впрочем, заслуженно. Дарех не забыл наглость мальца, когда тот потребовал пару денариев за информацию о налете на Сломанный Лог. Ну вот, получил теперь свои два денария в виде ошейника.

— Значит, говоришь, мальца привез, чтобы показать Вилмару? — неожиданно спросил его Тейгер, когда Дарех уже повернулся к выходу.

— Ну да, — в животе у терманца неожиданно похолодело от нехорошего предчувствия.

— Потому и разрешения не стребовал, — полукровка говорил тихо, но твердо. — Раз такое дело, то почему бы мне услугу не оказать?

Выйдя от Тейгера, Дарех тихо, но зло выругался. Теперь, если Вилмар не спросит про мальца, то он, Дарех, получается в какой-то степени обманщик, заполучив бесплатно ошейник подчинения. И жди, когда полукровка напомнит об этом, стребовав услугу за услугу. Дарех еще раз выругался. Но дело все же сделано, теперь можно и во дворец. Только мальца куда? Вилмару лучше не показывать, если сам не спросит. Оставить на время у Тейгера? Тоже нет. Незачем раскрывать подробности случившегося. Отвести в дом, посадив на цепь? Дикий малец, ведь сбежать попробует. Его, конечно, поймают, а за побег рабов казнят.

Мысль! Придется потратить еще немного времени, зато проблема с мальчишкой будет решена. Оставив у Тейгера излишки приведенных из поездки лошадей, Дарех направил коня в сторону Западного рынка. Там на площади частенько совершались казни, в том числе и беглых рабов. Такие случаи были не часты, ведь ошейник не позволял рабу бежать, быстро скручивая возможного беглеца. Но не так много рабов ходило в ошейниках — в основном это люди Вилмара да часть рабов у основных патрицианских семейств. Все-таки консулу трудно отказать высшей знати Ромула в их просьбах.

Рассчитывая увидеть свеженького казненного, Дарех от неожиданности даже присвистнул. Вот так удача! На колу корчился молодой парень в рабском ошейнике. Рядом с ним умирала в таких же муках парочка свободных людей, видимо, убивцы. Но они Дареха не заинтересовали. А вот раб...

— Смотри, мальчик, видишь рабский ошейник? Такой же, как и у тебя. Он посмел решиться на побег. Но убежать не смог, ошейник не дал. За это раб сейчас корчится, и еще долго будет умирать. После смерти переродится опять же рабом. На кол посадили всего лишь за попытку побега, который совсем невозможен. Никто не сможет сбежать. Ошейник не даст. И сорвать его нельзя, а если кто-то посторонний сорвет, раб умрет. И сам убить себя не сможешь. Ошейники подчинения — наследство Ушедших. Поэтому лучше не пытайся. По крайней мере, прилюдно. Увидят — отправят сюда, где тебя будет ждать свеженький кол.

Дарех с удовлетворением посмотрел на посеревшее лицо пленника. Урок, видимо, удался. Потянув за конец веревки, привязанный к рабскому ошейнику, терманец вытащил мальчишку из базарной толпы и, ослабив натяжение поводка, вскочил на коня, направившись в сторону своего дома. Малец, ошеломленный увиденным, бежал за крупом коня, время от времени спотыкаясь и падая в придорожную пыль.

В дом пленника не повел, а затолкнул в маленький чулан в пристройке, где специально для таких целей в стену было вделано железное кольцо, к которому он и пристегнул мальчишку, который до сих пор так и не пришел в норму. А сам поспешил во дворец.

Вилмар, консул Ромула, принял Дареха быстро, почти сразу же, как о нем доложили.

— Ну, говори, что там?

— Мой господин, я привез неутешительные вести. Мальчик вместе с матерью, а с ними и Атаульф мертвы. На селение напали ввосьмером, четверо представились торговцами, остальные скрывались за пределами Сломанного Лога. По внешнему виду пунийцы. Напали рано утром, всех жителей перебили, дома сожгли. Но и сами потеряли шестерых. Двое ушли рекой. Выследить и догнать не смогли.

— Точно убиты?

— Да, найдены их обгорелые тела.

— А как их опознали?

— Так их нашли в собственном доме. Мужчина, женщина и ребенок.

— Что, никто не выжил? Раненые должны быть.

— Раненых добивали. Из всего селения в живых остался один малец, но того при нападении на Лог в поселке не было.

Как не хотелось Дареху упоминать про своего пленника, но нельзя промолчать. Вилмар мог сейчас уцепиться за любую соломинку и тогда придется представить консулу этого Игана. А что будет потом, одним богам известно. Как бы себе мальца не взял, тогда плакали денарии. Поэтому, желая увести разговор немного в сторону, Дарех быстро добавил:

— Там еще один малец выжил, из числа соседей. Напавшие с собой его прихватили.

Уловка удалась, Вилмар тут же переключил свое внимание на новую цель.

— Подробности!

— Погибших надо же похоронить, монетки вложить. Вот одного и недосчитались. Мальчишка из соседнего дома. Как узнали, сразу следы перепроверили — точно, к реке трое уходило, из них один ребенок. Вот и получается, что с собой взяли. По дороге продадут или в Пунию повезут, лишний денарий не помешает.

— Дарех, ты хоть и ближник мне, верный человек, но ума у тебя не хватает. Это простым грабителям, всякой швали денарий важен, а пунийцы были не из простых. Они денарии за деньги не признают. За доставленного Вилриха и сотни солидов мало будет. Он же мой сын. А к убитым Кальде и Атаульфу подбросили соседского мальчишку, чтобы следы запутать.

— Вот как... — удивленно пробормотал Дарех. О такой хитрости, сотворенной пунийцами, он не сообразил.

— Куда уплыли, мысли есть?

— Так ясно, что к морю. Не вверх же по реке, там мелко и глубь Пустошей.

— Ладно, иди.

Выйдя от консула, Дареха обуревали разные мысли и чувства. Выходит, Вилрих жив, а терманцев и его в том числе хитроумно провели. Так опростоволоситься перед господином! Но тот тоже хорош, его, самого что ни на есть ближника, по сути, швалью обозвал. Что он там сказал про тех, кто польстится на денарий за пойманного мальца? Это или простые грабители, или шваль всякая. Значит, он, Дарех, шваль? Сам консул в золоте купается, наложниц каждый день может менять, а для него, ближника, несколько лишних денариев неплохие деньги. На тех же женщин потратить хотя бы, ведь даже собственную рабыню перед походом продал, чтобы немного выгадать на ценах.

Терманец от злости сжал кулаки. Ну-ну. А щенка Вилриха, получается, отправили в Пунию. Тот тоже, наверное, такой же наглый, как этот Иган. А вот сейчас он на мальца и посмотрит. На его слезы и сопли.

Глава 4

444 год. Острова гриков. Срединное море.

Веорт, один из близких консулу людей, получив от своего господина поручение выяснить судьбу сыновей Вилмара, направился отнюдь не в Пунию. А ведь именно такой маршрут предполагался изначально. В самом деле, где искать следы увезенного в Пунию Радриха? Конечно, в Пунии. Другой взрослый сын консула, судя по всему, после похищения пунийцами был увезен к пибенской заставе, где с помощью его крови удалось открыть Проход, через который на ромульские земли хлынули орды карамов. О судьбе третьего сына консула, мальчишки Вилриха, ничего не было известно. Впрочем, на земли рода Верихов, где жил Вилрих, его отец отправил одного из своих наиболее доверенных людей — Дареха.

Получив в казне полторы тысячи золотых солидов, Веорт, прежде чем броситься выполнять задание консула, основательно задумался над решением поставленной перед ним задачи. Вот он тайно вступит на пунийскую землю, притворившись торговцем или еще кем-то. Разыщет пару купцов, состоящих на тайной службе Ромулу. Хорошо, если найдет их быстро. Но купцов кормят дороги, по которым возятся товары, извлекая хорошую маржу. Допустим, ему повезло, и купцы оказались на месте. А если нет? Время-то ограничено! Да и что можно ждать от торговцев? В лучшем случае даже не информации о месте нахождения Радриха, а лишь слухов, правдивых или не очень. С мечом в руке освобождать сына консула купцы не бросятся. Здесь можно рассчитывать только на собственные силы. Свои личные и тех двух-трех человек, что вместе с ним сойдут на пунийский берег. Больше провести с собой людей сложно, тайная стража Пунии не дремлет, отслеживая всё подозрительное. И даже не ради государственных интересов, а токмо из-за собственного кармана. Взятки, взятки и откаты. В Пунии, как и везде в мире.

Деньжата все любят. Полторы тысячи солидов — сумма громадная. Такой суммой можно подкупить любого в Пунии, ну, разве что кроме верховного правителя. Впрочем, наверное, и Гилькаара тоже можно подкупить. Деньги правитель возьмет, а вместо выполнения договора отправит ромульцев в подвалы тайной стражи. То же самое сделают и другие. С той лишь разницей, что верхушка прикажет схватить ромульцев, чтобы потом допросить, а чины помельче решат вопрос более кардинально. Нет человека — нет и проблемы с длинным языком, разболтавшим о том, кому досталась такая громадная сумма денег.

Поэтому, хорошенько подумав и взвесив все возможные варианты действий, Веорт приказал погрузить три сотни воинов на две выделенные ему триремы и отправился вместе с ними к островам гриков. Почему туда? Да потому что именно там может оказаться ключик к освобождению Радриха. Ключик в лице верховного правителя Пунии. Мало того, пунийцы не только бесплатно вернут сына консула, но еще и хорошенько доплатят. Весь возможный успех операции сейчас упирался в простое везение. Живы ли до сих пор Гилькаар и Расмес? И если живы, то где они находятся? В плену у ромульцев, посланных пару недель назад на острова? У гриков, то ли захвативших верховного пунийского правителя вместе с его дядей, то ли их отбивших у конгов? Впрочем, капризы судьбы тоже могут вмешаться в лелеяные Веортом надежды. Возможно, Гилькаар уже давно в Пунии.

До острова Грит, центрального в архипелаге, триремы добрались быстро — Веорт подгонял гребцов, состоявших из тех же варваров, что и воины. У них такие же ошейники, та же плата за службу, только в меньшем размере. И оружие имелось, но в отличие от привилегированных легионеров, гребцы, как вспомогательный отряд, на вооружении вместо традиционных мечей имели дротики да короткие копья.

Пообещав гребцам по серебряному денарию, Веорт добился того, что триремы сократили время в пути почти на сутки. Ведь в данном случае время — это деньги. А деньги, и не малые, у посланца консула имелись.

Уже на подходе к Гриту Веорт заметил неладное. Слишком много мачт и спущенных парусов. Корабли гриков взяли в надежное кольцо остров. Отчего? Вариантов ответа могло быть несколько. Но посланник склонялся к тому, который посчитал наиболее вероятным. Город захвачен. Вопрос лишь в том — кем? Ромульцами во главе с Велиарием, что отплыли на острова пару недель назад, или все же город оккупировали пунийцы? Ответ на этот вопрос он собирался получить в ближайший час — в сторону его триремы направлялся один из кораблей гриков.

От правильного ответа на поставленный вопрос зависело слишком многое. Если город захвачен ромульцами, то грики, не получив требуемого, то есть не вернув свой город, вполне могут напасть на его две триремы. Кораблей у гриков слишком много, и не тремстам воинам с ними вровень сражаться. Это, укрепившись в городе и взяв заложников, можно попытаться отбить не слишком ярые штурмы островитян. А здесь в море каменных стен нет, зато средств для абордажа у противника с избытком.

Поэтому Веорт отдал приказ быть готовым к нападению, но открыто свои опасения грикам не показывать. А сам, заставив себя успокоиться, стал ждать гостей, которые вскоре не замедлили появиться на палубе его корабля.

С причаленной к триреме лодки на борт поднялись четыре человека, по виду довольно значимые у гриков персоны. Да и не только по их внешнему виду, трое из них Веорту оказались знакомы. В разные годы ему доводилось по роду службы у консула встречаться с правителями островных поселений. Централизованного государства у гриков не было, власть принадлежала совету городов, к тому же во многом была номинальной. Каждый город сам по себе, но при этом островитяне прекрасно понимали, что в одиночку им не выстоять, находясь между двумя жерновами — Ромулом и Пунией. Да и правители небольших, даже не стран, а скорее земель, что лежали к востоку от архипелага, тоже могли поодиночке расправиться с островитянами.

Пригласив гостей в свою не очень большую по размерам каюту, Веорт после формальных приветственных слов узнал о ситуации, сложившейся на острове. И известия его обескуражили, заставив озадачиться. С одной стороны, ромульцы, предводимые Велиарием, были разбиты. И кем же? Жалкими конгами! Ведь именно эти дикари составляли основу сил пунийского десанта.

С другой стороны, пунийцы тоже оказались в проигрыше. Местный вождь конгов Каманго каким-то образом сумел отделиться от воинов Велиария и после их разгрома напал на остатки войска Гилькаара, разбив пунийцев и взяв в плен самого верховного правителя. И это была удача! Ведь флот гриков за эти две недели так и не смог отбить город. Каманго искусно манипулировал захваченными заложниками, часть их которых наградил ошейниками подчинения. А удача заключалась в том, что Гилькаар, судя по всему, в настоящее время должен быть жив, в противном случае если грики смогли бы отбить город, то за жизнь пунийского правителя ромулец не дал бы и ломаного асса.

Теперь многое зависело от самого Веорта, насколько искусно сумеет уговорить дикаря Каманго передать ему Гилькаара и Расмеса. Задача трудная, но вполне выполнимая. На что падки дикари? На женщин, золотые побрякушки и вино. Ну и еще чуток оружия для вождя и его приближенных.

Дефицита женщин у дикарей не наблюдалось. Веорт сам видел, как играли желваками некоторые грики. Это те островитяне, чьи семьи сейчас находились в плену у чернокожих. Золото при захвате города тоже должно достаться конгам. Правда, не так много его имелось у гриков. Впрочем, это обстоятельство на руку Веорту, ведь конги падки на красивые побрякушки, и еще нужно учесть, что золота никогда не бывает много и всегда хочется приумножить добытое богатство. А потому и здесь проблем нет — с собой он привез полторы тысячи солидов. Даже трети этому Каманго хватит за глаза. Что еще остается? Вино? Его в городе тоже имелось в достатке.

Осталось решить вопрос с красивым оружием для вождя и его свиты. Здесь та же ситуация, что и с золотом. Без сомнения, дикарям перепали мечи, луки, копья не только имевшиеся на острове, но и те, что достались в качестве военных трофеев от погибших пунийцев и ромульцев. Но хорошего оружия мало не бывает. Жаль, что ничего особо ценного из вооружения у него с собой не было, но дикарям и просто хорошее оружие покажется роскошным приобретением.

Пока его помощники подбирали подходящее для подарков оружие, Веорт с палубы своей триремы наблюдал озадачившую его картину. Несколько кораблей гриков несколько раз прошлись до пристани города и обратно. И в каждое свое посещение что-то разгружали, причем выгружаемое отличалось порядочными объемами. Возможно, он так и остался в недоумении, если бы одна из больших бочек не упала на пристань и не разбилась. Веорту удалось разглядеть высыпавшиеся предметы. Рыба! Это что же такое? Конги захватили город, пограбили его, а местные жители еще и возят захватчикам продовольствие?

Когда Веорт озадачился вслух вопросом, один из его помощников, ромулец по происхождению, смог объяснить увиденную картину.

— Конги взяли жителей города в заложники, и дикари, естественно, перестали их кормить. Откуда еда возьмется? Город и остров в осаде, рыбацким баркасам нет хода в море, да и не умеют дикари заниматься рыболовством. Своего зерна на островах нет, всё привозное. Были, правда, огороды, да и их, думаю, уже нет. Это же конги!

— И теперь, получается, грики вынуждены поставлять продовольствие на остров.

— Выходит, так. И кормятся вначале конги, а пленникам достается по остаточному принципу.

— И это в лучшем случае, — добавил Веорт. — Зная, что собой представляют эти дикари и их отношение к цивилизованным людям, пленников, думаю, морят голодом, отыгрываясь на них за все те притеснения, что конги имели от пунийцев.

Через гриков, поставлявших продовольствие в город, ромульцам удалось получить согласие дикарей о начале переговоров. И спустя некоторое время лодка с Веортом и его помощниками пристыковалось на городской пристани. Ромульцы с любопытством смотрели по сторонам. Сразу же бросились в глаза несколько сгоревших остовов кораблей, часть из которых явно дело рук гриков, взявших остров в плотное кольцо осады, заметны и другие следы недавних стычек и сражений. Хорошо хоть трупов нет, иначе от свойственной им вони высадиться в этом месте вряд ли удалось. То-то морские хищницы около берегов и кораблей сновали. Прикормили, значит.

Путь до места пребывания захватившего город чернокожего дикаря запомнился Веорту разрухой, следами недавних пожаров и бесцельно слонявшимися дикарями. Ну и вонь, само собой. Где жрут, там и гадят. Ну, почти. И как только им удалось город захватить? Сотня ромульских воинов без проблем разогнала бы эту неорганизованную толпу. Пусть даже и в ошейниках. Ошейники подчинения — это, конечно, хорошо. Но к ним требуется приложить командиров, а с ними и надсмотрщиков. Конги — что простые, что вожди — все одинаково тупы. Дикари!

С такими мыслями Веорт перешагнул порог городского дворца, попав в помещение, которое при гриках использовалось под зал празднеств и приемов. Блеска и торжественности уже не наблюдалось, как, впрочем, и бесцельно слоняющихся черномазых. Полтора десятка из них сидели на полу в гордых, как им казалось, позах. А в центре зала на высоком помосте развалился в кресле их предводитель, Каманго. Молодой конг, пышно, но столь же безвкусно разодетый. За его спиной стояли два белокожих мальчика в ошейниках, одетые в узенькие набедренные повязки и неспешно работавшие опахалами.

Вместо подставки под ноги конг использовал человека. Раба, тоже белокожего, полностью обнаженного, единственным предметом на нем был ошейник. Внимательно приглядевшись в лежащего человека, Веорт с удивлением опознал ромульского декуриона, посланного несколько недель назад на захват этого города.

По-быстрому оглядевшись по сторонам, ромулец обнаружил нескольких женщин, судя по всему, из числа жителей города. Для каких целей они здесь, гадать не пришлось. Достаточно взглянуть на конга, пристроившегося в дальнем углу к одной из женщин. Что там происходило, нетрудно было понять по дергавшимся рывками телам.

Оторвавшись от увиденного непотребства, Веорт, зная, как падки дикари на лесть, начал со славословий в адрес великого вождя всех племен, живущих за пределами пунийских земель. Не забыл он отметить мудрость и храбрость вождя, чьи бесстрашные воины вскоре победоносно пройдутся по землям извечных врагов отважных воителей, сумевших захватить главный город гриков. Говорил Веорт много, часто повторяясь, с удовольствием наблюдая, как от важности надуваются щеки темнокожих дикарей.

Когда его хвалебные оды пошли на третий круг, настало время и для озвучивания цели его появления перед конгами: Гилькаар. Гилькаар и Расмес. Передача этих двух пленных станет залогом союза двух великих вождей — консула Вилмара и великого вождя конгов Каманго. А в качестве жеста добрых союзнических намерений, он, ближник консула, готов передать великому вождю три сотни полновесных солидов, ценное и знатное оружие, достойное храброго вождя, и выказав желание оказать помощь, прогнав вражеский флот, окруживший остров.

— Триста солидов, — наконец-то вымолвил дикарь, до этого молчавший все время, пока Веорт перед ним распинался. — А сколько стоит крепкий раб?

— Три-четыре денария, — несколько удивленно ответил ромулец.

— А на триста солидов сколько получится рабов?

— Около полутора тысяч. Пятнадцать раз по сто, — спохватился Веорт, вспомнив, что перед ним дикарь, который вряд ли знает сложение до таких величин.

— И прогоните гриков?

— Разумеется, — соврал, даже не моргнув, посланник Ромула.

— Белокожие лживы, им нельзя верить. Ладно, я согласен. Тысяча солидов, три тысячи крепких воинов с ошейниками подчинения. И оружие для них. И еще двадцать больших лодок.

— Сколько?! — Веорта передернуло от слов конга.

Глава 5

444 год. Альбалонг.

В пятнадцать лет попав в плен, он на собственной спине узнал все методы укрощения строптивого раба. Помимо плетей, его первый хозяин, который был обычным перекупщиком, еще применял два вида приведения пленника в рабское состояние. Муки голода и жажды. Не все его соседи по рабскому загону склонялись перед невольничьей судьбой. Погибали, но не смирялись. Он же сломался довольно быстро. Может быть поэтому и продали его в Пунию вместо того, чтобы отправить в каменоломни, где рабы долго не протягивали. А вот он выжил. Был жалким рабом у пунийцев, а стал важным человеком при ромульском консуле. Ближником! Но от ошейника так и не избавился. Да, ближник, да, доверенный человек, но при этом раб.

А почему боги распорядились его судьбой, уготовав ошейник, то чем другие его лучше? Почему он раб, а этот мальчишка не должен им быть? Такой же терманец, как и он. Вот пусть и познает свою долю.

Выйдя от консула, Дарех первым делом отправился к казначею. Во-первых, он рассчитывал получить какую-никакую, но плату за свою поездку. Воины хоть и носили рабские ошейники, но получали деньги на уровне заработков наемников. Ошейники же служили, скорее, подтверждением гарантии верности воина.

Во-вторых, Дарех надеялся возместить стоимость каурой лошадки, которую пришлось отдать проводнику-терманцу. А цена ее вполне могла достигать десяти денариев. В Пустошах, конечно, дешевле, но на то они и Пустоши. Кони у терманцев есть, их разводят, а вот с серебром у местных напряги. Там цена пять денариев, а в Альбалонге уже десять.

Плохо другое. В случае если коня не пришлось отдать прощелыге проводнику, то стоимость лошади следовало поделить с обоими спутниками. А значит, его доля за проданного коня стремительно таяла, уменьшившись вдвое. Дарех это понимал, да и скупердяй казначей, если узнает подробности дележки добычи, вполне может заартачиться, выдав совсем не ту сумму, на которую рассчитывал терманец. Объяснит, что остальные деньги пойдут спутникам Дареха.

"Пойдут, да не дойдут, — хмыкнул он. — Оставит казначей вторую половину суммы за каурую лошадку себе, гнева богов не побоится. Те далеко, рядом же только Вилмар. Но консулу не до таких мелочей. Вот и приберет пяток денариев скупердяй в собственный кошель".

Дарех хорошо представлял все эти расклады, поэтому, войдя в казначейную, был готов к нелегкому торгу. Поздоровавшись с неприветливо его встретившим казначеем, терманец быстро изложил суть своего вопроса и в качестве подтверждения своих слов достал купчую, сотворенную в поселке верихов.

Про коня написано, а вот про его стоимость — ни слова. Да и как про это писать? Коня он не покупал, достался Дареху в качестве трофея после гибели декуриона в ночной стычке с карамами. Дотошный казначей быстро вытянул из него все подробности сделки, а затем пришлось рассказать и про стычку с дикарями.

Как Дарех и предполагал, скупердяй сразу просек свою выгоду и без долгих споров согласился остановиться на цене коня в десять денариев. А затем начал высчитывать долю Дареха и доли двух его спутников. И досчитался до того, что терманцу полагалось всего три денария, а семь оставшихся должны получить его спутники. Система подсчета была сложной и запутанной, по ней выходило, что из пяти приведенных коней Дареху должны достаться не три, а поменьше. И чтобы уровнять доли, получалось, что нужно доплатить двум его спутникам по денарию. И только тогда три лошадки на законных основаниях оказывались его.

Дарех от злости смачно плюнул, на что получил от казначея злой окрик — не то здесь место, чтобы плеваться. Ну и как теперь жить-то? Вместо десяти денариев получи три, да и то скажи спасибо казначею, что столько, а не меньше. А ведь мог этот скупердяй насчитать и сумму, меньшую трех денариев. Получается, он еще благодарить должен!

Ну уж нет! Будь на его месте обычный ратник, казначея с итоговой цифры не свернешь, но он не кто-нибудь, а ближник консула. А значит, имеет доступ к уху господина. Имеющий язык вполне может донести некоторую не очень приятную для казначея информацию. И стоит консулу просто вызвать обоих терманцев, сопровождавших Дареха в этой поездке, как сразу выяснится, что денежки прикарманены хитрозадым казначеем.

Поторговаться пришлось долго, Дарех почти охрип, но два дополнительных денария все же вырвал у ушлого казначея. Итого на руки он получил пять денариев. Мало! Но больше вытянуть не получилось. А слишком наглеть, заполучив казначея во враги, тоже никак нельзя. Иначе в другой раз платы за дополнительную работу можно и не дождаться. Скажет, что денег в казне нет — и Вилмар не поможет.

Ссыпав в кошелек полученные деньги, Дарех отправился, нет, не домой, а в известное ему заведение. С одной стороны, ему предстоит приятно провести время, и это радовало, добавляя энергии в истосковавшееся по женским ласкам тело. Но все портила цена предстоящей радости — придется потратить целый денарий. Но что поделаешь, не брать же первую попавшуюся с улицы? Дешево и экономно, но потом больше потратишь на лекарей. И как же не вовремя забрюхатела Дайри, да и этот поход тоже некстати случился. Перед отъездом он по-быстрому продал домашнюю рабыню, рассчитывая купить новую по возвращению в Альбалонг. Не думал, что придется столь долго терпеть. Но какое там — поручение Вилмара, да еще и тайное. Вот и пришлось объезжать стороной терманские поселения, побывав лишь в двух из них. Но и там он не задерживался, торопясь к цели поездки.

Уже вечерело, когда он, сытый и довольный, вышел на улицу Альбалонга. Естество наконец-то удовлетворил, теперь можно заняться и делами. Денежными, конечно. Мальца на днях следует отвезти в Вирену к Роксану. У того всегда имеется свежий товар. Пять денариев доведется потратить, зато у него снова будет домашняя рабыня. И обед приготовить, и постель согреть. Из расходов — только кормежка. Да и потратить придется не пять, а всего два денария — ведь мальчишку он сторгует за три серебряных монеты. Как-никак тот сейчас в ошейнике подчинения. И Вилмар так и не спросил про пленника. Удачно вышло!

Войдя в пристройку, Дарех всмотрелся в прикованного к стене чуланчика мальчишку. Поникшие плечи, затравленный взгляд. Это хорошо. Осталось произвести обучение и... наказание. Роксан не любит строптивых, за них меньше платит.

— Ну, раб, как тебе здесь? Молчишь? Когда раба спрашивает господин, тот обязан отвечать, даже не зная ответа. При этом, обращаясь к хозяину, должен добавлять слово "господин". Раб не имеет права задавать вопросы своему господину, если тот не разрешит. Понял?

— Да, — медленно, как будто сквозь зубы ответил малец. — А как тогда хозяин узнает, что есть к нему вопросы?

Наглость мальчишки перешла все границы. Мало того, что он не добавил слово "господин", так еще и посмел без спроса задать вопрос.

— Скоро узнаешь, — Дарех зло усмехнулся, вышел из пристройки, а когда вернулся, то держал в руках вожжи. — Узнаешь, — повторил терманец, — а после не забудь поблагодарить своего господина, облобызав его ноги, как и положено рабу после наказания. А к господину раб может обратиться первым только со словами: "Пожалуйста, господин". И молчаливо ждать разрешения.

Мальчишка побледнел, глядя на кожаные ремни, судорожно сглотнув.

— Я из тебя сделаю послушного раба, выбью всю твою наглость, — Дарех не торопился, давая возможность мальчишке осознать свои ближайшие, да и не только ближайшие перспективы. — Снимай свои обноски, — приказал Дарех, накручивая кожаные полосы на руку.

Мальчишка снова нервно сглотнул и принялся выполнять приказ.

— Господин, пожалуйста, — хрипло произнес малец, но что-то кольнуло Дареха в обычном обращении раба к своему хозяину. Интонация? Или это от обреченности? Наверное. Значит, сейчас станет умолять о пощаде. Дарех снова криво усмехнулся.

— Разрешаю сказать, — снизошел он до раба. Впрочем, ему самому стало любопытно узнать, о чем же попросит его малец.

— Господин, — голос мальчишки нервно дрожал, — плетью намного... больнее?

— Да.

— А можно попросить моего господина о снисхождении? — Малец скривился. — Можно мне дать пятьдесят... нет, сто плетей. В полную силу! — последние слова Иган буквально выкрикнул.

Дарех от неожиданности опустил руки.

— Я же тебя запорю.

— Вот и хорошо, — мальца била дрожь.

— Ты дурак? — только и смог вымолвить терманец.

— Забьешь... забьете. Это быстро. Лучше, чем на кол. Я все равно покорным рабом не стану, сбегу, поймаете. Тогда на кол, на несколько дней. Лучше по-быстрому. Поору. И всё.

— А если выживешь?

— Значит, добавите. Или рехнусь. Радуйтесь, стану послушным.

— А как же твои слова, что не будешь покорным рабом?

— А я и не буду. Если рехнусь, то уже буду не я, не моя душа. Боги заберут ее.

Дарех долго и задумчиво смотрел на раба, затем вышел и вернулся с плетью в руке. Мальчишку била сильная дрожь. Терманец с удивлением отметил, что он и сам нервно подрагивает. Наглый малец! Его нужно запороть, чтобы впредь...

Поднятая в замахе рука опустилась. Нет, не на спину наглого мальчишки. Жалко трех денариев. Да и времени и сил на хитроумный план получения ошейника порядочно потрачено. И будет ли результат? А без нужного результата и цена на раба снизится. Кому нужен непокорный раб с покалеченной спиной? Роксан, конечно, и такого купит. Но только за пару денариев и то придется поторговаться. Купит, куда денется. Умеют работорговцы обламывать непокорных. Вот и его в свое время смогли сломать. Но как поступить с мальцом? Или — или. Третьего не дано. Или все же есть и третий вариант? Есть! Рискованный, конечно. Если не повезет, и мальчишка помрет, плакали денарии. Да еще и деньги за этот риск придется платить. Полденария, но риска, что малец не выживет, больше. Косорукие. Но можно обратиться к мастерам. Те, правда, безбожно дерут, минимум денарий затребуют, но и риска меньше. На то они и мастера. И результат налицо. Строптивости не станет. И в цене малец вырастет. Надо поинтересоваться, сколько стоят на рынке кастрированные.

Глава 6

444 год. Пустоши. Дисса.

Поклажи в лодке, на удивление, оказалось много. Больше всех принес дядя Атаульф — два больших тюка с оружием. Здесь и все свое, и чужое, снятое с убитых наемников. Да и мама — Вилрих, неся большущий тюк с одеждой, видел, как она согнулась над непосильной ношей, — унесла тоже очень много. И зачем было так мучиться, когда можно все перегрузить на коней, которых он выгнал из подожженной наставником конюшни? Надо бы его спросить, но сейчас нельзя. Ведь уже не маленький, понимает, что по реке звуки разносятся далеко, а они сейчас скрываются. Да и приставать к наставнику с глупыми вопросами не следует — Атаульф сильно занят, одновременно гребя против течения и внимательно наблюдая за окрестными берегами.

Путешествие по реке продолжалось до самого вечера, и лишь только тогда, когда солнце на западе зашло за верхушки деревьев, показав свой красноватый оттенок, Атаульф, выбрав удобный участок берега, направил к нему лодку. Накрепко привязав ее к ближайшему деревцу, наставник вытянул из вороха одежды меховые подстилки и несколько матерчатых накидок. Мама, столь же молча, покопалась в мешке с провизией и вытащила большой кусок вяленого мяса, а к нему несколько лепешек.

Не затягивая время на неприхотливую трапезу, путники, запив еду водой из речки, быстро расстелили подстилки, а он и мама улеглись спать. Вилрих, видя молчание взрослых, так и не решился задать накопившиеся вопросы, которые готовы были сорваться у него с языка. Но нельзя. Уже засыпая, он слышал пробные тихие сигнальные звуки, это наставник решил поостеречься на случай появления нежданных ночных гостей, без разницы, двуногих или на четырех лапах.

Только утром, сразу же после рассвета, когда беглецы быстро жевали неприхотливый завтрак, Вилрих решился заговорить.

— Дядя Атаульф, можно спросить?

— И много у тебя накопилось вопросов? — добродушно усмехнулся наставник.

— Много, ой, много. Можно?

— Ладно, только не много, задерживаться нам здесь нельзя.

— Ага. Значит так. А кто на нас напал? А зачем ты поджег дома? А убитых зачем в дом тащил? А почему мы на лодке? А коней почему не взяли? А куда мы плывем? А зачем...

— Стой, стой, балаболка. До вечера у тебя вопросы не кончатся. Разрешаю выбрать три вопроса, не больше. Понятно?

— Ага, дядя Атаульф. Э-э...

Вилрих немного завис. Вопросов у него накопилось немало, но не настолько, чтобы до вечера их задавать. Так много их не наберется. А сейчас нужно три вопроса, всего три. И какие же выбрать? И определиться надо быстро, скоро на лодку грузиться, а на реке дяде Атаульфу уже не до ответов будет. Итак, что же спросить?

— А куда мы едем и зачем ушли? Это первый.

— Здесь первый и второй, — тихим смешком ответил наставник.

— Э-э...

— Ты обратил внимание, кто на нас напал?

— Торговцы. И наемница. Наемники, — поправился Вилрих.

— Торговцы, — зло усмехнулся наставник. — Они такие же торговцы, как я... не знаю, кого назвать. Пусть буду тоже торговцем. Как я купец. Не торговцы они. Воины, разве кроме старшего, тот просто за главного. Пунийцы они все. И пришли они за... Впрочем, тебе это знать не нужно. Вчера отбились, а завтра или через месяц, или через год придут другие. Нельзя там оставаться. И в Ромуле нас не ждут, поэтому схоронимся в глуби Пустошей. Задавай третий вопрос.

— А где именно? Ой, дядя Атаульф, это не третий вопрос, просто... добавка к первым двум.

— Добавка, говоришь? Ладно, не стану засчитывать за новый вопрос. А вот где... Сам точно не знаю. Мы ведь верихи, а там, в глуби, земли других родов, и не все они нам дружелюбны. Это про терманцев. А есть, ты знаешь, и чужие племена. Вот те точно не друзья, а чаще враги терманцам. Поэтому на месте и определимся, где остановимся и где осядем. Давай задавай последний вопрос, нам пора собираться в путь.

Вилрих ненадолго задумался, а потом взглянул исподлобья и тихо спросил:

— А зачем поселок сжег? И Праста.

Посерьезнел и взгляд Атаульфа, наставник посмотрел на маму мальчика и медленно, как бы нехотя, ответил:

— Зачем?.. Всё не так просто. Мы ушли. Сбежали. Вещей почти не взяли, в основном оружие. И коней оставили. Зато теперь искать не станут. Подумают, что нас тоже убили.

— Как так? Нет. Я же не такой маленький, уже не глупый. Искать будут! И лодка пропала, и следы мы оставили.

— Оставили, — согласился наставник. — Но чьи следы?

— Наши, конечно!

— И где там написано, что следы мои, твоей мамы, тебя?

— Так ясно же! Мужчина — взрослый. Женщина — взрослая. И мои маленькие следы.

— На них написано?

— Нет! Но следопыты поймут!

— Что твои следы?

— Да.

— Или следы Праста?

— Нет. Его же убили! Я видел. Ты же его сам к нам в дом внес.

— Не его, а тебя. И не пунийцев, мужчину и женщину, а меня и твою маму.

— Как так? — опешил мальчик.

— Зачем дома поджег? Теперь никто не догадается, что сгорели не мы. А ушло к лодке трое. Двое пунийцев и мальчик Праст, ими схваченный.

— Как так?.. — Вилрих был ошеломлен тем, что сказал Атаульф.

— Все, пора собираться.

Всю дорогу вверх по реке мальчик был тих и молчалив. Он не скоро пришел в себя после услышанного. Надо же, как все сложно, и просто одновременно. Дядя Атаульф хитро придумал. Теперь, получается, враги посчитают их убитыми и сгоревшими в собственном доме. Ну да, так и есть. Не они одни сгорели, а все соседи тоже. Все убиты, никто ничего не видел... Нет, видел! Видел! Но ведь наставник сказал, что всех соседей убили. Как же тогда Иган? Ведь тот должен был уйти с поселка и где-то спрятаться.

— Иган! Дядя Атаульф, а ты видел убитого Игана?

— Игана? — нахмурил брови наставник. — Нет, не помню. А что с ним?

— Вчера с Прастом мы должны были идти его искать. Мы и вышли уже. Иган должен был спрятаться за поселком. А вот где...

Атаульфа невнятно ругнулся, даже перестал грести, направив лодку к ближайшему берегу.

— Рассказывай подробно, — велел он.

Вилрих, напрягая память, рассказал наставнику все, что мог вспомнить в подробностях.

— Его могли убить, заметив, как выходит из поселка, — стал размышлять вслух Атаульф. — А могли и нет. Смотря, где он решил прятаться. Да и Иган, чтобы вас победить в игре, вряд ли открыто вышагивал, показывая в какой стороне его искать. Если не убили, то мог и видеть. Хотя нет! Не видел нас. Иначе вернулся бы в поселок, когда все закончилось. Нас ему опасаться незачем. Тогда что? Или убили пунийцы, или успел незаметно дать деру, чтобы привести подмогу. Дороги там нет, быстро обратно до Сломанного Лога не добраться. Если остался жив, то, думаю, мы вовремя успели уйти. А по оставленным нами следам, я надеюсь, никто из сведущих в розыске не понял про подмену. Я-то рассчитывал, что не скоро спохватятся, пройдет несколько дней, тем более накануне дождь с грозой был, мог и дальше идти, смыв все следы. Не повезло нам с Иганом.

— И что же теперь будет? — спросила мама.

— На реке следов не осталось. Куда лодка отправилась не понятно. Подумают, что вниз по реке. Не вглубь же Пустошей пунийцам двигаться? И даже если что-то странное заметят в оставленных следах, то все равно решат, что это пунийцы уплыли. Дома сгорели, от нас остались головешки, — зло процедил Атаульф.

— Нехорошо получилось. Без погребения, — ответила мама.

— Опять ты за старое, — в голосе наставника послышалась злость. — Я же сказал, что переродятся так, как надо. И не только наши соседи, но и заодно пунийцы. Помимо тех двоих, что я вместо нас подсунул, еще одного видел убитым у соседей в доме. Тоже получит монету в рот. Похоронщики разбираться не станут, головешки-то не различить.

Вилрих понял, о чем говорили взрослые. Конечно, сгоревших в таком огне никак не различить, кто свой, а кто враг. Примет после огня не останется. Люди состоят из плоти, а не из металла, который не горит. Металл!

Вилрих от пришедшей мысли даже подпрыгнул.

— Дядя Атаульф, мама! Различат, а вот и различат.

— О чем это ты? — спросила мама, а наставник почему-то снова нахмурился. Или он это из-за того, что Вилрих влез в разговор взрослых без спроса?

— А тот враг, что в доме соседей убитый был, он же с мечом, с оружием? Так? И мечи у врагов не такие, как наши. А мечи не горят! Вот и поймут, что это враг. Не получит он монету для перерождения!

— Умный у тебя сынок, Кальда, — произнес Атаульф. — Соображает. Да только мал еще, чтобы перебивать взрослых, к тому же ошибся он. Пуниец тоже получит монету в рот.

Вилрих опустил глаза, поняв свою провинность, а мама спросила:

— А как так? Он же про чужое оружие правильно сказал. И в огне не горит, и на наше не похоже.

— Тот пуниец в доме Дерденов валялся. А рядом с ним сам Дерден с сыном убитые. Где меч чужака был, я не помню. Может быть, в руке зажат, может, на полу валялся. Что с того? В бою оружием врага можно воспользоваться. А при ком тот меч был, теперь не узнаешь. Может, сам Дерден в схватке его взял? Из-за одной монетки рисковать не станут. А ежели ошибутся? И тогда кто-то из верихов переродится рабом, а пуниец воином. Нет, всем монетки достанутся. А вот что с тобой делать за неуважение к старшим? — Атаульф строго посмотрел на Вилриха. — Ничего, и в походе найдется как наказать. Марш за весла, и греби в полную силу, до кровавых мозолей. Тогда, глядишь, прибавится уважения к старшим.

Глава 7

444 год. По дороге в Вирену из Альбалонга.

С мальчишкой получилось удачно — выжил и даже быстро пошел на поправку. Тихий, послушный, наглость испарилась без остатка. И новое поручение от консула вовремя и к нужному месту подоспело. Опять отправляться в Пустоши, как раз через Вирену. За день добраться можно. Утром выехал и еще засветло приехал. Сколько раз так получалось, но только не сегодня.

Терманец со злостью оглянулся. Скрипучая телега, запряженная худой и явно недоедающей лошадью, катилась медленно, задерживая двух всадников — самого Дареха и навязанному ему в попутчики Конрида, одного из тех, кому доверял консул. Не настолько близко, как Дареху, но доверял же! А попутчиком тот оказался по причине того, что был терманцем из рода Тьютов, чьи земли находились на самой границе с ареалом обитания двух племен Пустошей — варов и уннов. Именно туда сейчас и направлялся Дарех с приданным ему в попутчики терманцем-тьютом.

В телеге, из-за которой пришлось выехать из Альбалонга чуть ли не на рассвете, лежал товар, за который Дарех планировал получить восемь или даже девять сестерциев. Да, столько теперь стоил Иган, которого он собирался продать в Вирене Роксану, и у него же присмотреть себе рабыню, которую можно было бы забрать на обратном пути. Впрочем, купить он может и позже, при возвращении. С Пустошей товар поступает постоянно и, что самое главное, в стоимости не растет, а только падает. Цены на рабов за двадцать лет упали вдвое, а то и втрое.

Когда возница начал ныть, что его дохлой лошади (называл-то он ее совсем иначе — лошадкой) требуется отдых и корм, Дарех еле сдержал себя, чтобы не обработать спину возчика плетью. Но все-таки сдержался, поняв, что получится только хуже — не только кляча по-прежнему будет еле плестись, но и управлять дохлятиной станет некому — вознице придется лежать на животе да скулить. Будь на его месте кто-нибудь из благородных, тот бы не стал медлить и хорошенько отхлестал бы наглеца, но жизнь в рабском ошейнике накладывает совсем иное отношение к происходящему, заставляя думать о последствиях. Рабу иначе не выжить, а он, хоть и ближник правителю, получающий жалованье на уровне удачливого наемника из числа свободных граждан, но на деле все такой же бесправный раб.

Вот и пришлось, еле сдерживая себя, согласиться на просьбы возницы, который тут же бросился распрягать свою "лошадку", отправив ее пастись на густую и сочную травку, что росла близ обочины дороги. Бесплатную, само собой, иначе откуда у этого босяка деньги на приличный лошадиный корм?

Устроились на привал и Дарех с Конридом, достав из седельных сумок захваченную в дорогу еду. Но прежде чем приступить к удовлетворению желудка, Дарех прошел к телеге и, дав напиться мальцу, кинул ему пару сухих лепешек.

— Как ты заботишься о рабе, Дарех, — немного насмешливо заметил Конрид, когда они разложили провизию на холщовой подстилке.

— Он и так полудохлый, а мне продать его надо.

— Рисковый ты, Дарех. Но сметливый.

— Это почему?

— Только патриции могут позволить себе рискнуть. А если бы малец помер? Богатеньким-то опасаться нечего, один из трех помрет, двое выживут. Потери не заметят. Не то что нашему брату, считающему каждый денарий.

— Не прибедняйся. Не только серебро в кошельке у тебя. Вилмар платит щедро.

— Все равно риск. Но зато и навар в случае удачи хороший. Ведь так?

— Пока не жалуюсь, — с оттенком неприязни ответил Дарех.

— А скажи-ка мне, брат Дарех, как тебе удалось мальца прихватить?

Дарех со злостью взглянул на напарника, но промолчал, а тот, словно не замечая состояния терманца, продолжил допытываться.

— Воспользовался неразберихой? Ты-то не молчи, я ведь тоже не прочь отхватить пару бесплатных рабов в ошейниках. Или ты на лапу кому-то дал? Так и я не против заплатить, если будет за что.

— Это ты про что? — Дарех не смог понять суть вопроса Конрида.

— Да про мальца. С рынка вместе с другими его привели, ошейник охранители пристроили, а он потом у тебя оказался. Ловко!

— Привели? Кто? Я его сам покупал, — Дарех решил немного соврать, не говорить же, что мальчишку попросту похитил, хотя в таком поступке ничего зазорного не было.

— А ошейник откуда? — удивился Конрид. — А, понял, ты мальчишку с собой во дворец потащил, прислуживать себе, а охранители по последнему распоряжению консула его и окольцевали.

— Что за распоряжение? — Дарех удивился.

— А ты разве не знаешь? И месяца не прошло.

— Я в это время был в Пустошах.

— Вилмар приказал всех слуг, что во дворце бывают, окольцевать. И к ним причислили и личных слуг, и рабов всех ближников. Так твоего мальчишку не по приказу консула окольцевали? И как тогда ты умудрился все провернуть?

Но Дарех в возмущении пропустил мимо ушей слова напарника. А возмутился он Тейгером. Это что же получается? Он зазря обратился за ошейником, а оказывается, мог легко получить ошейник для своего раба, стоило лишь взять с собой Игана во дворец. Что он, кстати, потом и сделал. Ай да Тейгер! Обманул-таки его! Почему обманул? Знал, что так и так мальца окольцуют, но об этом промолчал, сам лично вынес ошейник, и за это Дарех теперь задолжал Тейгеру услугу. Вот шельмец!

— Дарех, ты что, уснул? — Невеселые размышления терманца прервал настойчивый голос Конрида.

— Уснешь тут, — со злостью прошипел Дарех.

— Так что там с ошейником?

— Взял я его у Тейгера... Не за бесплатно, — вымолвил через силу Дарех.

А что еще ему оставалось делать? Отмалчиваться нельзя, зачем будить любопытство у напарника? Чего доброго, заинтересуется и раскопает все подробности с мальцом. Конечно, ничего преступного в его действиях нет. Мальчишку закабалил? Так таких мальцов под каждым кустом в Пустошах по паре. Одним больше, одним меньше... Если не сам Дарех, то кто-нибудь другой это сделал бы. Малец сирота, родню напавшие вырезали. Не сейчас, так через год в неволю попал бы. В Пустошах дело обыденное. Иначе откуда столько рабов в Ромуле? И ведь прибывают и прибывают, цены на них все ниже и ниже.

— И сколько этот пройдоха с тебя слупил? — не унимался Конрид. — Никак, денарий?

— Ну что-то так. Поменьше.

Не говорить же, что за будущую услугу ошейник для раба получил? Узнает кто еще — засмеет, раз, оказывается, рабов окольцовывают бесплатно. К тому же иначе пришлось бы поделиться, как на самом деле все происходило. Нельзя никому рассказывать, что мальчишка — свидетель гибели сына правителя. Пусть и незаконнорожденного, бастарда. Хотя Конрид, как и Дарех, допущен к этой тайне правителя, но он же не сообщил Вилмару про живого свидетеля того нападения? Вот то-то и оно. Поэтому и пришлось Дареху напустить немного туману, выставив себя как лопуха, потратившего впустую деньги.

— Да, здесь тебя надули, — констатировал Конрид, еще больше разозлив Дареха. — Но ведь все равно ты в наваре, причем, хорошем. Я и говорю, что сметливый ты. За кастратов, да в ошейниках подчинения на рабских торгах хорошо платят. Сам будешь торговать или сдашь на руки?

— А тебе-то что с этого? — не сдержался Дарех.

— Как что? Я же сказал, что не прочь повторить такой фокус. Деньги мне тоже нужны. Где холостил-то раба? Рискованное это дело, можно разом все потерять, если малец под ножницами помрет.

— Есть мастер. Дерторий.

— Ого! Слышал о нем. Дорого берет, даже патриции, бывает, к нему обращаются. А уж богатые купцы... Отбоя от них нет.

— Не скажи, жадные они, за несколько медных ассов удавятся. А у патрициев свои мастера есть.

— Не у всех, — возразил Конрид.

— Ну и что?

— Наверное, то, что Дерторий берет дорого, — вернулся к теме разговора напарник.

— Дорого, — согласился Дарех. — Но и результат налицо. — Терманец кивнул головой в сторону подводы.

— И сколько такой доходяга теперь стоит?

— Крепкий малец. Выжил, хотя много крови вытекло, да и по мозгам сильно бьет потеря мужеского естества. Зато послушен, тих. Чуток подкормить и любой богатый купец хорошие деньги заплатит за покупку слуги в дом. Кастраты не взбрыкнут. И на хозяйское имущество удой не полезут.

— Это точно, — засмеялся Конрид. — Есть кому продавать? В Вирене?

— Да, в Вирене, — подтвердил терманец.

— Я так и понял, раз такую колымагу подрядил. Дальше Вирены ей не уехать.

Словоохотливый Конрид наконец замолчал, приступив к еде, молчал и Дарех, без всякого аппетита пережевывая взятое в дорогу мясо. Закончив с едой, ее остатки убрали в седельные сумки. В принципе, можно и дальше в путь, да только, взглянув в сторону лошади возницы, пасущейся на лужке с сочной травой, Дарех со злости плюнул — сейчас в путь не отправишься, слишком уж тоща наемная лошадка, вряд ли без нормального отдыха дотащит телегу с рабом до Вирены.

На солнышке терманца стало клонить ко сну, да не вовремя вновь разговорился его напарник.

— Слышь, Дарех, я что подумал. Такого мальца, как этот, в Альбалонге покупать накладно, но и в Вирене тоже, там хоть и дешевле рабы, но не настолько. Пару денариев отдашь. Вот жулье эти работорговцы! Сами, наверное, скупают по денарию, а продают за два. С ошейниками проще, раз консул сам распорядился, значит, можно под указ и нам пристроиться, окольцевав мальцов. Но ведь все равно два денария, если решим купить! А твой торговец, небось, таких, что в ошейниках, скупает ненамного дороже. Попробуй тут на разнице в ценах заработать! С кастрацией ты придумал хорошо. Правильно, незачем экономить несколько ассов, а потом терять раба, многие не выживают. Дерторий берет дорого, но работа того стоит. Ты как думаешь?

— Я что-то не понимаю, к чему ты говоришь?

— Ага. Не понимает он. Я что, не понял, как мальчишка тебе достался? Сам он покупал! Три раза "ха"! С Пустошей привез. Да если там и купил, то не за денарий же! За несколько ассов. Не кривись. Я вот что надумал. Едем мы в самый центр Пустошей, как раз туда, где местные друг дружку режут. С терманцами договоримся. Я сам договорюсь. Там земли моего рода. А тьюты не в ладах с соседями, что уннами, что варами. Запросто можно за бесценок разжиться пленниками. Обратно поедем через терманские земли, для них унны и вары — никто. Привезем в Альбалонг, за неделю, пусть за две в ошейники всех закатаем и к Дерторию. У него тоже под ножницами умирают, но не так много. Большую часть сохраним, а как поправятся, отвезем в Вирену. Как тебе моя идея?

Пока Конрид говорил, Дарех сидел с недовольным видом, не нравились ему такие разговоры. Как бы правду про мальца не раскопал. Болтлив напарник не в меру. Хотя Вилмар ему доверяет, значит, все-таки умеет держать язык за зубами. По крайней мере, в тех вопросах, что следует сохранить. А предложение Конрида очень даже хорошее. Одному с Пустошей никого не вывезти — в дороге не уследить. А вот вдвоем такое вполне возможно. Скупить по дешевке полдюжины ребятни... Да, именно малых, со взрослыми опасно связываться, да и мрут под ножницами безбожно. К тому же Конрид по происхождению тьют. Как-никак свой для рода, в поселение которого они направляются. Интересно, зачем их послал консул? Напарник знает, но не говорит. Немного обидно даже. И ведь не от недоверия это. Если уж правитель доверил ему, Дареху, тайну о своем сыне, о месте, где его искать. Да вот не получилось. Но кто же знал, что пунийцы тоже прознают и опередят? А как хорошо было, если бы он смог застать мальца в поселении. Нашел, передал бы приказ Атаульфу, отпустил сопровождающих и помог бы перебраться мальцу с матерью куда-нибудь вглубь Пустошей. А хотя бы к тем же тьютам. К тьютам?.. Постой-ка... К тьютам?

Глава 8

444 год. Пустоши.

До Вирены они, конечно, в тот день так и не добрались. Пришлось заночевать в придорожном заведении. Разумеется, не за бесплатно. Лучший номер, отличный ужин и завтрак — все обошлось недешево. Пришлось развязать кошельки, но это не беда — по возвращению в Альбалонг казна все вернет. Они ведь на службе, едут по казенной надобности. Даже мальчишке перепала большая миска объедков. Пусть поправляется. Чем лучше будет смотреться перед работорговцем, тем дороже удастся его продать.

В Вирене у Роксана пришлось немного задержаться. Вначале Дарех долго торговался за мальца, желая выручить побольше денег. Роксан, само собой, хотел обратного, при этом догадываясь, что куда-либо везти раба дальше Дареху не с руки. Но и терманец стоял на своем, прекрасно разглядев алчный огонь в глазах работорговца, когда показал тому Игана. Кастрированный да еще и в ошейнике! Спокойный, тихий, послушный. Впрочем, иначе после кастрации бывает редко. Нет, кто-то накладывает на себя руки, но это случается с теми, кто без ошейников. В ошейнике такой фокус уже не пройдет, хотя бывали и исключения. Но опять же в первые дни после холощения. А раз смирился, то теперь всё — послушный раб, который стоит дорого, потому что вещица на рынке редкая. Такая покупка многим придется ко двору. Да тому же Роксану пригодится. Хотя бы в качестве образца того, что бывает с непокорными. Очень наглядно!

Вот и торговался Дарех долго и упорно, выторговал-таки девять сестерциев за мальчишку. Почти восемь из них чистый навар! Минус, правда, будущая услуга Тейгеру. На радостях от удачной сделки Дарех не удержался и прошелся по рынку молодых рабынь. Выбор его порадовал. Да и цены тоже не огорчили. В Альбалонге все стоило дороже — как-никак столица. Впрочем, разница все-таки не существенна. А дальше к северу и северо-востоку, ближе к Пустошам, стоимость рабов снижалась еще больше, чуть ли не вдвое-втрое против цен в столице.

Дешевле-то дешевле, но и риска нарваться на разбойную шайку больше. Захочешь сэкономить несколько сестерциев — будь готов получить стрелу из засады, а то и сам окажешься в положении пленника. Вот и думай, что лучше — приобрести раба дешевле или потерять все, включая собственную свободу или даже жизнь.

Но Дарех не трусоватый торговец, а воин с юных лет, привыкший постоянно рисковать своей жизнью. И направлялся сейчас как раз в те земли, где цена на рабов — ниже не бывает. Рабыни, выставленные на продажу Роксаном, приятно будоражили мужское естество, он, кстати, не удержался на приглянувшихся молодых пленниц. И обошлось все удовольствие в жалкие несколько ассов. Разве можно сравнить с ценами на аналогичные услуги в Альбалонге?

На прощание, оценивающе взглянув на понравившихся рабынь, Дарех почти без сожаления отправился по северо-восточной дороге в сторону Пустошей. Обратно он привезет не мальчишек, а молодых пленниц. Одну, а то и двоих оставит себе, а остальной товар продаст с хорошей прибылью. Но не в Вирене, цены здесь не очень хорошие. Продавать девиц лучше в столице. Там есть, кто польстится на свежие тела.

Путь следования выбирал Конрид, в отличие от предыдущего посещения терманских земель, территорию, населяемую верихами, они обойдут стороной. Впрочем, Дареху было все равно как ехать. Пропажа мальчишки вряд ли кого заинтересовала, заподозрят торговцев за живым товаром. А если кто даже подумает на него, то проблемы вряд ли возникнут. Еще надо доказать, что он схватил и увез мальца, даже если кто и видел связанного пленника на спине коня. Он знает, что ответить на возможные обвинения. Только выбирай вариант ответа!

Во-первых, разыскиваемого мальчишку он не знает и никогда не видел. Во-вторых, тот сам попросил подбросить его до сожженного селения, где его Дарех и оставил. А в-третьих, этот Иган напросился отвести его в столицу, что он и сделал, не взяв с мальчишки ни медного асса.

Чем ближе Пустоши, тем тяжелей становилась дорога. И не только из-за портящейся местности. Усталость накапливалась. На привалах приходилось спать по очереди. Иначе нельзя — чем дальше от столицы, тем меньше населения и порядка. Земли все чаще попадались порченые, прокормиться сложнее, постоянная угроза голода толкала жителей на разбойные дела. Поэтому редко здесь встретишь одинокого путника или двоих, таких как они с Конридом.

Для относительно безопасного проезда требовалось иметь пять-шесть хорошо вооруженных людей, чтобы отбить желание напасть и ограбить. Шайка, которую Дарех повстречал в свое предыдущее посещение Пустошей, даже на них троих напасть не решилась, тем более не рискнут, если грабителям встретятся пять-шесть воинов. А большие банды в составе нескольких десятков разбойников большая редкость. Как только такие где-то объявлялись, местные префекты считали своим долгом быстро пресечь это непотребство. Иначе какой же ты префект?

Подозрительных людей они заметили, когда до границ Пустошей оставался один дневной переход. Конрид первым обратил внимание на непонятное шевеление кустов, что росли дальше вдоль дороги.

— Да, я тоже сейчас вижу, — ответил Дарех, вглядываясь вперед.

— По бокам кусты довольно редкие, — отметил напарник.

— Зато чуть дальше от дороги, футов на сто, они густые. Пара человек может затаиться.

— Едем в объезд?

— Конечно. И надо внимательности добавить. Если это по наши души, — Дарех замолчал, а затем с усмешкой продолжил, — и наши кошельки, то вряд ли отстанут.

— Могут и открыто напасть.

— Могут, — согласился Дарех, — через пару часов начнет смеркаться, на ночлег пора присмотреть что-нибудь надежное.

— Вокруг голая равнина да кусты.

— Плохо.

— Тогда поработаем на живца?

— Если увидим, что нам не показалось.

— А хоть и так? Все равно проверить надо.

— Надо. Кто страхует? Я?

— Давай.

Через пару часов, так и не найдя подходящего места, где можно было бы защититься от непрошенных гостей хотя бы с двух сторон, путники остановились на привал, расседлали коней, их стреножив, развели костерок в выкопанной ямке, перекусили и стали готовиться к ночлегу. При этом оба настороженно осматривали местность вокруг и вслушивались в доносящиеся звуки. А мониторинг окрестности однозначно говорил о том, что где-то неподалеку кто-то есть. Примерно в восьмистах футов. Скорее всего, это один или два наблюдателя.

Дальше напарники действовали по заранее оговоренному сценарию. Конрид улегся спать, точнее, сделал вид, что спит. А Дарех демонстративно вышагивал по небольшому пятачку, в центре которого догорал костер. И как только погасли последние языки пламени, терманец уселся на землю, а затем перетек в горизонтальное положение, оставив вместо себя некую рукотворную фигуру, которую издалека легко принять за задремавшего человека.

Затем он отполз на полтора десятка шагов в сторону и затих, напряженно вслушиваясь в ночную тишину. Ждать нападения можно долго, по уму лучше дождаться предрассветного часа, когда сон самый крепкий, но сегодня терманцам повезло, не пришлось бороться с дремотой, боясь невзначай уснуть.

Не прошло и получаса, как вдали послышались посторонние звуки. Дарех еще больше обратился в слух и напряг зрение. Вскоре появились неясные тени. Луна светила плохо, поэтому сосчитать число подкрадывающихся врагов удалось лишь перед самим нападением. Пятеро! Не так уж и плохо, бандитов могло оказаться больше. Вопрос теперь в том, кто они? Промышляющие разбоем местные жители, плохо владеющие оружием, или хорошие бойцы, по какой либо причине подавшиеся из наемников в бандиты. Впрочем, это все равно лучше, чем карамы, что напали полтора месяца назад на десяток Дареха.

Разбойники допустили ошибку, скученно подойдя к якобы спящим терманцам. Вот если бы они рассредоточились, взяв "спящих" в кольцо окружения, тогда, может быть, у них что-нибудь и получилось. Но сейчас...

Благодаря тому, что Дарех устроился чуть в стороне от Конрида и фальшивой фигуры, неровная шеренга разбойников оказалась у него с фланга, чем он и воспользовался. Сделав несколько быстрых шагов, первыми же двумя ударами терманец зарубил ближайших бандитов. Остальные трое повернулись к нему лицом, чем воспользовался, в свою очередь, Конрид, убивший ближнего к нему разбойника. Оставшиеся двое среагировали на изменившуюся ситуацию слишком поздно. В принципе, они могли спастись, если бы без промедления бросились бежать. В ночи легко скрыться, но пока до них дошла вся трагичность их положения, Дарех успел поразить еще одного, а пятый, последний из нападавших, успел развернуться и даже сделал несколько шагов, пытаясь скрыться, но Конрид без труда достал его спину своим мечом.

Пока один из напарников внимательно всматривался в ночную окрестность, страхуясь от возможного повторения нападения, другой деловито осматривал трупы разбойников. Несколько медных ассов — вся добыча, что нашлась у убитых. Оружие оказалось жалким, лошадей не было, так что и навара от ночной стычки почти не оказалось. Зато сами живы, хотя и не выспались. Теперь придется днем делать длительный привал.

В Пустошах гораздо безопаснее. Если это, конечно, происходит на землях, населяемых терманцами, и сами путники тоже терманцы. Хотя между различными родами в племени давно нет единства, поэтому расслабляться тоже нельзя. Тем более, когда двигаешься в северо-восточном направлении, где проходит граница между землями терманцев и враждебными им другими племенами Пустошей. А именно туда и двигались напарники.

До территории, населяемой родом Тьютов, пришлось добираться почти три недели. То, что в Пустошах прямой путь не всегда самый короткий и тем более безопасный, Дарех знал прекрасно. Поэтому он полностью доверился Конриду в выборе направления движения. Да и про конечную точку их пути напарник так и не проговорился. Впрочем, Дарех не в претензии. Он ведь тоже своим двум спутникам ни разу не обмолвился, что целью его предыдущего посещения Пустошей был Сломанный Лог. Когда будет надо, он сам узнает о цели их поездки. А то, что здесь кроется очень большой секрет, понять совсем не трудно. Иначе консул отправил не двух человек, а отряд в десяток бойцов.

По прибытию к тьютам, Конрид, сам тьют по происхождению, развил бурную деятельность, разъезжая по разным селениям и общаясь с их жителями. Дарех в его действия не вмешивался, присматриваясь к происходящему и не забывая о возможности подзаработать в этой поездке. Впрочем, Конрид сам предложил ему совместное дело, поэтому торопить напарника не имело смысла. Вначале дело, поручение консула Вилмара.

На четвертый день, на первый взгляд, хаотичных действий напарника, тот, вернувшись из дома очередного старосты, радостно скалился. И Дарех почуял, что неизвестная задача, порученная Конриду, решена. Или находится на пути решения.

— Седлай коня. Едем к Болотону.

— Это что за зверь здесь такой?

— Озерцо, заросшее тиной и осокой. Впрочем, не все, только восточная его часть. Именно нам туда и надо.

— А там что? — спросил Дарех без надежды получить ответ.

— Там? — слегка хохотнул Конрид. — Там твой знакомец обитает.

— Знакомец? Из тьютов я знаю тебя, еще Бертариха...

— А он и не тьют, — перебил его напарник, вновь хохотнув.

— Не тьют? — удивленно вопросил Дарех.

— Ага! — громко засмеялся Конрид. — Верих он. Верих!

К сожалению, новые расспросы не помогли, Конрид не хотел раскрывать свой секрет. Верих? Кто же это мог быть? Дарех терялся в догадках, хотя предположение у него имелось.

К конечной цели поездки удалось добраться лишь к полудню следующего дня. Небольшое селение тьютов встретило путников несколько настороженно. Впрочем, Конрид, пользуясь тем, что тоже был из этого рода, быстро добился нужного для себя. И воспользовавшись в качестве проводника местным мальчишкой, уже через полчаса был на месте.

Небольшой дом, стоящий на отшибе, женщина, еще довольно молодая, с подозрением выглядывающая из оконца, еще кто-то мелькнувший за ее спиной. А вот и мужчина... Атаульф! Живой!

Дарех спрыгнул на землю и медленно двинулся навстречу пропаже.

— Солнце и Кальда! — произнес он, медленно выговаривая слова пароля, что ему по секрету в свое время дал Вилмар.

Напряженно державшийся Атаульф облегченно вздохнул, убрав руку с оголовья меча.

— Кальда, Вилрих, свои, — крикнул он, полуобернувшись назад.

Женщина пропала из окошка, но первым за порог выбежал мальчишка, удивительно похожий на консула.

"Вот он какой, этот Вилрих".

Часть пятая. Подковерные игры.

Глава 1

445 год. Архипелаг гриков.

Расмес, дядя верховного правителя Пунии, безучастно смотрел, как за бортом триремы тихо накатываются волны на каменистый берег одного из островов гриков. Он уже целый год безуспешно мотается между Пунией и владениями гриков. Взад-вперед, а результата нет и нет. Проклятый упрямец Каманго! Дикарь, тупица, как и все конги, а сумел, балансируя меж интересов Пунии и Ромула, добиться неплохих успехов. Да какое там, замечательные результаты! И Грит, центральный остров архипелага за собой сохранил, и еще три островка дополнительно прихватил.

Но кто же знал, что у нового вождя конгов окажется столько ошейников подчинения! Ошибка не только его личная, но, пожалуй, и всех, кто, так или иначе, приложил руку к разрешению проблемы с конгами, гриками и плененным Гилькааром. Если как следует подумать, то и ромульский консул оказался обманут хитрозадым конгом. Тупым или все же хитрым? Вот в чем проблема, из-за отсутствия правильного понимания ее сущности и получилось так бездарно и глупо. И ведь в который раз! Двадцать лет назад кошмарно проваленный поход на Ромул, и столь же бездарные действия, случившиеся год назад, позволившие конгам захватить и остров с городом, и его, Расмеса, вместе с Гилькааром. А потом... хотели как лучше, а получилось... как всегда...

Знать бы, к чему все приведет... А ведь казалось, что принято верное решение. Пять тысяч конгов посажены на пунийские триремы и перевезены на Грит. Зная дикую вольницу у черномазых, следовало ожидать, что вновь прибывшие схлестнутся с силами Каманго. А он под шумок начавшихся стычек сумеет освободить племянника. И... опять не повезло.

У Каманго каким-то образом оказалось несколько тысяч ошейников, и он их незамедлительно использовал, нацепив на шеи высадившихся конгов. И вместо беспорядков и резни предводитель конгов получил пять тысяч исполнительных воинов. А потом и еще...

Расмес зашипел от злости, вспоминая сцену во дворце у этого дикаря. Он рассчитывал вернуть племянника, но вместо этого Каманго потребовал привезти ему еще столько же конгов. Вот именно — потребовал! Грязный дикарь, возомнивший невесть что о себе, посмел ставить условия ему, знатному патрицию! И... пришлось уступить. А как иначе, глядя, как на твоих глазах верховному правителю Пунии отрезают пальцы. Пока мизинцы, но ведь дикарь останавливаться не собирался. Расмес видел это, чувствовал, что так и будет.

Пока насобирали по саванне еще пять тысяч конгов, понеся при этом немалые потери среди наемников, пока перевезли их на Грит, вот и прошел ровно год, как двенадцать пунийских трирем вышли в море к берегам гритского архипелага.

Привезли новую партию, высадили дикарей в надежде, что хоть эта группа взбунтуется, что следовало ждать в виду отсутствия у дикарей такого количества ошейников подчинения. Но Каманго, как заправский фокусник, вытащил из рукава еще пять тысяч рабских украшений. Откуда? Из Ромула, вестимо. Оказывается, он не только Пунию сумел заставить выполнять свои требования, но и с Ромулом вел себя так же.

Вчера, подкупив одного из дикарей, что входили в ближний круг вождя конгов, стало известно, чем же Каманго приструнил ромульцев. Те испугались, что Каманго объединившись с Пунией, направит своих воинов в набег на южное побережье Ромула. Шесть тысяч дикарей, да в ошейниках, да при поддержке наемников — вот Ромул и решил не связываться с черномазым дикарем, отдав тому еще пять тысяч ошейников. И вот теперь у конгов более десяти тысяч бойцов. Могло быть еще больше. Оказывается, дикарь требовал у ромульцев поставить ему несколько тысяч воинов, уже с надетыми ошейниками. Взамен обещая отдать извечному врагу Пунии Гилькаара. Те же, скорее всего, хотели обменять правителя Пунии на сына Вилмара. Но сделка не состоялась, сын ромульского консула уже давно переродился то ли рабом, то ли каким-то червяком. Но ошейники все же поставили, надеясь подгадить Пунии. И вот теперь у Каманго уже около одиннадцати тысяч воинов. Причем неплохо вооруженных. Оружие, кстати, и пунийское, и ромульское. Каждая сторона постаралась, пытаясь направить вооруженную орду на земли соседа. А взведенное оружие обязано выстрелить, иначе такую ораву не прокормить. Каманго должен был это понимать.

И дикарь сделал свой ход. Не против Пунии, нет. И не против Ромула. Каманго направил орду конгов на захват соседних островов. Потерял несколько тысяч, зато прибавил к своим владениям еще три острова. И за сохранение жизни пленникам грики теперь платят конгскому вождю отступные, дань. А тот снова требует поставки новой партии пленников. И что делать, как спасать Гилькаара?

А выручать из плена племянника нужно срочно. В Гиппоне сложная ситуация. Внутри совета оппозиция подняла голову, а наемники ненадежны, ропщут. У них ведь потери из-за похода за живыми головами. Чем глубже в саванну, тем больше потерь.

Размышления Расмеса прервало появление дежурной лодки, курсировавшей по маршруту от триремы до пристани и обратно. Не вовремя она появилась, солнце стоит в зените, и у гребцов сейчас послеобеденный отдых. Они ведь не те рабы, что прикованы к веслам на триреме, а свободные наемники, работающие по найму. Платят им, конечно, меньше воинов, но это и понятно, риска меньше — меньше и плата.

По веревочной лестнице на корму поднялся один из его людей, Вербон. Хваткий малый, которого Расмес ценил за сообразительность. Не будь тот плебеем из семьи мелких лавочников, далеко пошел бы в карьере.

— Господин легат, ко мне не более получаса назад обратился один из конгов, тот, что откликается на имя, — Вербон презрительно усмехнулся, — господина Мбомве. Черномазый господин, — Вербон вновь презрительно вытянул нижнюю губу, — посмел сделать мне наглое предложение. За золото он готов... — Вербон замолчал, но, видя нетерпение на лице Расмеса, продолжил, — убить правителя Гилькаара.

— Что?! Вот негодяй! Надеюсь, ты проучил эту обезьяну, Вербон?

— Хотел, господин легат, но вовремя остановился.

— Что там еще?

— Дикарь, как и все конги, глуп, я же посмел сдержаться, и тот мне многое выложил. Он захотел, почти потребовал, двадцать золотых за его предложение.

— Мерзавец! — вновь воскликнул Расмес.

— Господин, выслушайте, боюсь, как бы нам не опоздать.

— В чем дело, Вербон?

— Со слов этого конга, он в этом деле не один или что-то в этом роде. Одним словом, как я сумел разговорить его, кто-то готов заплатить за убийство правителя Гилькаара, но не Мбомве, а другому конгу. Вот этот господин и решил поторопиться и заработать самому.

— Так, что-то я не понял, ты хочешь сказать... продолжай!

— Другие купили конкурента Мбомве, судя по всему, за десять золотых. Вот конг и решил заработать больше денег, но уже от нас.

— Он что, сумасшедший? Чтобы мы хотели убить Гилькаара?..

— Конги, господин легат, что с них взять. Мозги отсутствуют, чтобы понять, что нам надо освободить правителя, а не убить. В отличие от других белых.

— Ромульцы?

— Я так и подумал.

— Подожди, подожди... Убив Гилькаара, они устранят причину для новых поставок конгов для Каманго. Тот для них, как кость в горле. Грики ведь под их протекторатом, а теперь после того, как потеряли четыре острова, а Ромул так и не помог, даже наоборот, предоставил ошейники Каманго...

— Все верно, господин Расмес.

— Мбомве, говоришь. Спускаемся в лодку, нам нужно к Каманго, как бы не опоздать.

Пробиться на аудиенцию к конгскому вождю оказалось, как всегда, не просто. Серебряные монеты уплывали во все стороны. Сколько же прилипал кружится вокруг этого Каманго! И каждому дай, причем, больше, чем предыдущему. Падки на подношения эти конги! В Пунии все не так. Если ты из патрицианского рода, то плебеям не место путаться перед патрицием, под кем бы те ни обретались. Затопчут. Уж как-нибудь два патрицианских рода договорятся между собой, а в виноватых окажется плебей.

Здесь же каждый ничтожный конг, каким-то случайным образом оказавшийся во дворце вождя, гордо надувал щеки и нагло клянчил деньги. Не дашь, помешает, потеряешь время, которое сейчас столь важно. Вот и приходилось платить, опустошая кошелек. И даже несмотря на рассыпаемую щедрость, до Каманго добирались более двух часов.

Перед тем, как войти, их унизительно обыскали, отобрав все оружие. Вербона Расмес оставил в предбаннике, не желая видеть унижения своего человека. Все, даже самые что ни на есть ближники вождя, должны падать на колени перед ним, а те, что помельче в чинах, и вовсе обязаны доползти до правителя и облобызать ему ногу. Тьфу! Именно это предстояло совершить Вербону, если бы тот вошел вместе с Расмесом. Самому же патрицию повезло — как-никак дядя верховного правителя, аристократ. Поэтому он ограничился не очень глубоким поклоном и приветственными, льстивыми словами.

Чернокожий дикарь, волею случайности оказавшийся на вершине власти, важно надувал щеки, а глаза с красными прожилками белков лениво, но в то же время с некоторым интересом осматривали фигуру посланника. Расмес в этот момент даже с облегчением подумал, как хорошо, что у него отобрали оружие. Слишком ценным был меч, найденный еще четверть века назад при раскопках одного их запечатанных на силу крови схронов. Редкий меч, удивительная работа древних мастеров. А у этого вождя слишком липкие руки, Расмес давно это понял.

— Великий и несравненный вождь всех конгов...

— Ты привез мне обещанных воинов? — перебил его Каманго.

— Нет, великий вождь.

— Тогда почему ты здесь? Или ты не хочешь, чтобы я вернул тебе твоего господина?

— Хочу и поэтому я здесь. Его собираются убить! Твои люди!

— У белых всегда был лживый язык.

— Но это так. Не далее как несколько часов назад один из твоих людей просил у нас двадцать солидов за убийство Гилькаара!

Каманго нахмурился, а затем рассмеялся.

— Белые люди не только лживы, но и глупы. Зачем всем знать, что ты хочешь убить своего господина? Это делать нужно тайно. Или ты думал, что соглашусь его убить за меньшую сумму? Ты очень глуп.

— Нет, ты не понял! Я не хочу его убивать. Это твои люди замыслили убийство. И твой человек просил двадцать солидов.

— Твой язык лжив и ядовит. Ты хочешь навредить моему человеку, обвинив его в том, что подкупил его, подговорив убить твоего господина!

— Нет, все было не так! Все наоборот!

— Напрасно пытаешься выкрутиться. Ты глуп. Или в самом деле хочешь от него избавиться?

— Нет, твой человек этого хотел, требуя с меня деньги. Убить Гилькаара — его инициатива.

Расмес просто не знал, как объяснить возникшую ситуацию этой тупице, сидящей на троне.

— И опять ты солгал.

— Но это правда!

— Если правда, тогда получается, тебе нужна смерть твоего господина? Ты сам хочешь стать вождем? Это разумно. Незачем такое скрывать. Если я тебе помогу, ты передашь мне еще десять тысяч конгов, десять трирем и десять тысяч солидов. И сорок наложниц. Тогда я избавлю тебя от твоего господина после передачи всего названного.

— Да как мне объяснить-то! — Расмес был готов взвыть. — Я не хочу смерти Гилькаара! Его хотят убить ромульцы руками твоих людей.

— И еще одна ложь. Зачем тогда говорить, что ты дал денег на решение твоего замысла?

— Нам предлагал твой человек по имени Мбомве. Допроси его!

— Ты запутал сам себя. Это бывает, когда язык лжив. Где Мбомве? Найдите его, — бросил приказ Каманго, и тотчас же несколько темнокожих фигур бросились к дверям. Видимо, искомый персонаж находился где-то поблизости, потому что Мбомве появился почти сразу же, распластавшись ниц перед вождем конгов.

— Это правда, что белый человек сказал? Что он тебя подкупил убить его белого вождя?

Расмес еле сдержался, готовый взорваться от непроходимой тупости конгов.

— О, мой повелитель! Я в первый раз слышу о двадцати золотых монетах!

Вот! Мбомве обмолвился о двадцати солидах, но если конг непричастен, то откуда он знает о точной сумме платы? Расмес уже собрался вмешаться, задав лежащему на полу дикарю вопрос, который должен доказать ложь конга.

Но следующие слова Мбомве застали его врасплох.

— О, мой повелитель! Этот белый человек лжет. Ведь его вождь уже мертв.

— Что?! — вскричал Расмес.

Услышанное легата оглушило, и он на время выпал из реальности, а когда спустя некоторое время сознание прояснилось, то Расмес лишь успел увидеть боковым зрением занесенную над его головой дубинку. И уже, теряя сознание, до него донеслись слова Каманго:

— Остальных белых, что пришли во дворец, убейте. Одного оставьте, он должен передать Пунии мое требование о выкупе. А этого охраняйте лучше, он сам сказал, что будет новым вождем белых людей.

Глава 2

445 год. Земли тьютов.

Год назад они уже приезжали сюда. И вот по приказу консула новая поездка вглубь Пустошей, на земли терманского рода Тьютов. Когда Дарех получил приказ, он даже обрадовался. Пусть дорога небезопасна, зато приносит хороший доход. В прошлый свой приезд они на пару с Конридом вывезли в Ромул шесть девушек, которых удачно продали знакомому работорговцу Роксану. Точнее, трех продал Конрид, а ему пришлось удовлетвориться деньгами за двоих. Третью пленницу он решил оставить себе в качестве служанки и наложницы. И не прогадал. Девушки из племени варов тихи и послушны, в отличие от мужчин.

В этот приезд опять, наверное, начнут предлагать пленных мужеского рода. Только зачем они ему? Роксан больше полутора денариев не даст. И правильно, столь варварские и грубые пленники годны лишь для каменоломен, причем Роксан продает таких рабов не более чем за три денария. А тех, что помоложе, еще подростков — чуть ли не вдвое дешевле. А вот девушки-варки всегда в цене. Тихи, послушны, исполнительны. В этом племени умеют с ранних лет правильно воспитывать девочек. Правда, лицом и телом не слишком хороши. Но это кому как.

Для домов свиданий больше всех ценны пленницы из племен онтов и балгов. Миловидны, в меру стройны, а женские прелести безумно кружат голову. Жаль, что те племена немногочисленны и обитают на дальнем краю Пустошей. И в отличие от уннов и варов, главы родов не продают своих женщин, а наоборот, стараются защитить, а когда тех удается украсть, то выплачивают хороший выкуп. Что, впрочем, только подстегивает лихих молодцов попытать счастья и пленить дорогой товар. Но в итоге женщины из племен онтов и балгов на рынке всегда в дефиците.

Впрочем, и терманки весьма ценятся. Наложницы из этого племени тоже весьма недурны. И стоили бы они не меньше, чем рабыни из онтов и балгов, да только все рабовладельческие рынки ими завалены. Племя многочисленное, живет вблизи от границ, вот и пополняют юные терманки и крепкие терманцы кошельки таких деляг, как Роксан.

При въезде в Ноубриг первым делом они, точнее, Конрид представился местной власти — пэйяру Кроберу. Сам Дарех, не будучи тьютом, понятливо помалкивал, стоя в сторонке. К счастью, их помнили по прошлогоднему приезду в Ноубриг, поэтому Конрид быстро завершил разговор. Чуть позже, конечно, придется потратить вечер, да не один, на различные посиделки с местной верхушкой, но здесь не отвертеться, если желаешь хорошего к себе отношения в будущем. К тому же во многом от беседы с пэйяром Кробером зависел и личный интерес приехавших.

Дом, где обосновался Атаульф, стоял немного в отдалении от основной группы жилищ. Не так просто принять в свой круг чужаков, пришлым же нужно долго и упорно доказывать свою полезность общине. Впрочем, Атаульф, как и Кальда, и сами остались довольны местоположением своего нового жилища. Чуть в сторонке от жилья здешних насельников, зато и посторонних глаз меньше.

Недавние переселенцы встретили гостей радушно, особенно радовалась мужская часть в лице Атаульфа и девятилетнего Вилриха. Кто отец мальца, тайны для них не существовало. Кроме самого мальчишки, конечно. Незачем всем об этом знать. И самому Вилриху в первую очередь, не ровен час, по младости разболтает. Тогда жди беды — незваных гостей, которые, лишь только потянутся слухи, слетятся со всех сторон, как мотыльки на свет в ночи.

И ведь не только пунийцы вновь изъявят желание познакомиться с бастардом человека с сильной кровью, но и многие другие захотят этого же. Да те же соседи-варвары, для которых мальчишка — большой и жирный денежный кусок. Впрочем, и Ромул будет не прочь погреть на мальце руки. Недаром год назад при посещении Дарехом земли верихов он узнал, что судьбой мальчишки интересуется не он один. Некие люди, с которыми Дарех еле-еле разминулся, тоже спрашивали про резню в Сломанном Логе. И те люди были ромульцами.

Вот почему не следует посторонним знать о мальце. И тому спокойнее, и сам Дарех целее будет. Иначе консул раздумывать не станет — казнит, да так, что перерождаться придется рабом.

Обстоятельно поговорить с пэйяром удалось лишь на третий день, да и то на встречу пошел только Конрид, он ведь тьют, в отличие от Дареха. Вернулся напарник лишь глубокой ночью, конечно, пьяный, и добиться адекватного ответа не получилось. Зато на утро Конрид сумел удовлетворить любопытство Дареха.

— Плохо все.

— Это как? — насторожился он.

— Нет у них товара. Ни здесь, ни у соседей.

Дарех нахмурился, известие его расстроило, он ведь питал надежды на хороший навар, а тут вот такая незадача. Тем временем Конрид продолжил:

— В прошлый раз нам просто повезло, за пару месяцев до нашего приезда на земли тьютов решил переселиться один из родов варов. Те перешли на этот берег, думали дальше уйти, вроде как в Мелколесье, но тьюты их не пустили и перебили. Оставили только молодых женщин и девочек. Маленьких как раз перед нашим приездом отправили в дальние селения, а девушки остались как бы ни при деле.

— Так уж и ни при деле, — криво усмехнулся Дарех.

— А что ты хочешь? Здесь пограничье, мужчин гибнет много, женщин и так избыток. Ты думаешь, почему те же унны своих женщин продают? Кстати, пэйяр предложил купить у уннов девиц. Пока это единственный вариант.

— И почем же?

— Унны отдают, должны отдать, — поправил себя Конрид, — по два денария за девицу.

— Дорого!

— Знаю, это не как в прошлый раз, когда мы всех шестерых купили за пять денариев.

— Роксану дороже, чем по три денария, не отдашь. Это цена в Ромуле.

— Потому унны и отдают оптом по два. И то, если отдадут, им выгоднее самим переправить в Ромул.

— Опасно. Для уннов.

— Это если ехать по терманским землям, но они могут взять восточней и вдоль южного хребта выйти к побережью. Вары им союзники, пропустят.

— Но придется ехать через гиблые места.

— Вот потому два денария — здесь и сейчас. Если удастся договориться.

— Мы почти ничего не заработаем.

— Есть другое предложение?

— Всех мужчин вырезали, говоришь? И мальцов тоже?

— Тоже. Мальчишки имеют свойство расти. А потом мстить. Вары и унны мстительны. Разве что только самых мелких удастся приручить. Но пока те вырастут и начнут отрабатывать сожранный хлеб... Поэтому пустили под нож всех.

— Жаль, — задумчиво ответил Дарех.

— Так ты хочешь... — Конрид, кажется, догадался о варианте, который собирался озвучить его напарник.

— Ну да. Ошейники отомстить не допустят, моментально скрутят желающего. А чтобы такие мысли и вовсе не возникали, в Альбалонге есть хороший мастер. За кастратов Роксан платит побольше, чем за девиц.

— Знаю, как ты выгодно продал того мальчишку. Но мастер тоже дерет порядочно.

— Всё окупится.

— Согласен, только где мы найдем мальцов? Будем ждать, когда очередная толпа перейдет через Болотон?

— До старости здесь торчать?

— Что ты задумал? Я же вижу это.

— Задумал — не задумал, но мыслишка имеется.

— Ну? — подтолкнул Конрид напарника.

— Самим взять, — выпалил Дарех, настороженно глядя на тьюта.

— Моих родичей хочешь? — нахмурился тот.

— Нет, что ты, — Дарех решил немного отступить. — Есть разные варианты.

— И какие же? — Конрид по-прежнему глядел настороженно.

— Можно самим пробраться на ту сторону Болотона. Или на обратном пути кого-нибудь прихватить.

Конрид надолго замолчал, обдумывая слова напарника, пока, наконец, не ответил, немного лукаво глядя на собеседника.

— А того мальца, что этому Роксану продал, ты не покупал, бесплатно прихватил. А? Давай, сознавайся.

— А теперь не все ли равно? Мальчишка, между прочим, верих.

— Не пожалел родича Атаульфа?

— А меня кто пожалеет? Зря что ли мы ошейники скрываем? У местных все хорошо, а мне каково? Двадцать пять лет с этим украшением жить? А эти меня, нас, — Дарех поправился, — еще и презирают. Тебя презирают! Но я, заметь это, не предлагаю тебе твоих тьютов холопить. Только других.

— Вары, унны — здесь понятно. А как же другие терманцы?

— А что мне до них? Они сами между собой грызутся. Род на род. Консул тебя сюда послал только потому, что ты тьют. Меня и слушать бы не стали. Как еще Атаульфа приняли? До сих пор удивляюсь. Чужие они с Кальдой. Зря что ли их малец с синяками бегает? Взрослые промолчат, виду не покажут, а у мальцов все наружу. Нет среди терманцев единства.

— В Пустошах может, и нет, а в Ромуле? У Вилмара воины из всех родов, и вражды среди них нет, наоборот, живем, как будто близкие родичи.

— Близкие, — фыркнул Дарех.

— Ладно, пусть не близкие, но как из одного рода. Что, не так?

— Ну, так. Потому что вместе держаться надо. Иначе сожрут. Альбалонг, Ромул — как клубок змей.

— Вот и я про это. Да, в Пустошах все иначе. И не любят нас — тех, которые в ошейниках. Но против своего рода не пойду.

— А если прикажут? — криво усмехнулся Дарех.

— А куда я денусь? С этим-то украшением, — Конрид потрогал ошейник.

— Значит, на тьютов запрет. А на остальных? На терманцев?

— На них... согласен, — нехотя ответил напарник, — но лучше пощипать варов или уннов.

— Если получится, попробуем.

Глава 3

445 год. Гиппон. Пуния.

Хамкут, правая рука Шабара Барильяна, старейшего члена Совета Пунии, в нетерпении смотрел, как один из его людей пытается привести в сознание декуриона пятого десятка правой центурии четвертой манипулы. Время истекает! Скоро в западные ворота Гиппона должны ворваться семьсот наемников, что до недавнего времени стояли лагерем в двадцати милях к югу от пунийской столицы. Стояли и, как и все наемники, были верны своим проплаченным обязательствам. А теперь, ловким образом обретшие ошейники подчинения, вынуждены отправиться в Гиппон.

— Господин, он открыл глаза.

— Наконец-то! Тебя зовут Мараун, — Хамкут немного наклонился над лежачим. — Ты второй сын помощника начальника стражи Трикаменона. Не самое паршивое место в Пунии, по крайней мере, раньше так было. Твой отец сумел немного скопить, чтобы купить место наемника, даже на декуриона хватило. Ведь так, Мараун? Шесть солидов в год неплохое жалованье? Неплохое, — сам же подтвердил Хамкут. — Но скажи-ка мне: сколько приходится отдавать центуриону?

Мараун, моложавый мужчина, лежал на полу и напряженно слушал говорившего, время от времени теребя собственный кожаный ошейник.

— Все твои деньги — и те, что заплатил отец, и отдаваемые центуриону, капают, льются золотым потоком в кошельки Тартаганов. Жадных, наглых и бездарных. Одного верховного правителя они потеряли, причем от рук тупых дикарей-конгов. Теперь и второй Тартаган у тех в плену. Все, даже последние нищие Ромула смеются над Пунией. Хватит дергать ошейник. Если сорвешь, умрешь в мучениях. Это ведь ошейник подчинения. А вот это, — Хамкут приблизил к лицу декуриона свою левую руку, на запястье которой красовался одинарный браслет, — поможет тебе принять верное решение. Откажешься — умрешь, согласишься — станешь рабом. Будешь полностью в моей власти.

— Рабом, — вымолвил Мараун.

— А что такого? Все мы рабы по своей сути. Над тобой твой центурион, над ним вексиллярий и так далее. Все вы выполняете приказы, только ошейников нет. А что плохого в ошейнике? Он лишь наглядно показывает твою и других наемников суть. Взамен я предлагаю место центурия. Десять солидов? Нет! Мой господин поднимает плату в полтора раза. Всем! Тебе пятнадцать солидов.

— И что я должен сделать?

— Провести моего человека в казарму.

— И всё?

— Для начала. А потом твоя манипула вместе с другими двинется к дворцу, чтобы прогнать Тартаганов. У власти будут Барильяны.

— Мой вексиллярий предан Совету. Да и центурионы тоже.

— Я это знаю. Они умрут. А воины подчинятся силе. У всех будут такие украшения, — Хамкут ткнул пальцем в ошейник. — Итак, времени осталось мало, решай. Если нет, то сорву ошейник, если да, то назад пути не будет. Даже не пытайся предать — ошейник не даст. Ну, что решаешь? Смерть и перерождение рабом. Или должность центуриона и пятнадцать солидов ежегодной платы.

Хамкут протянул руку к шее декуриона, крепко захватив ошейник. Мараун ему поверил. Он, пусть и мальцом, но еще застал время, когда Пуния владела секретом ошейников подчинения. Сам лично не видел, но со слов отца знал, как тяжело гибли рабы, срывавшие такие украшения со своих шей. Да, у него теперь тоже ошейник, но этот человек предлагает должность центуриона, которую он сам никогда не выслужит, точнее, не купит. И пятнадцать золотых солидов в год. Для него это очень большие деньги. К тому же, ради кого умирать, переродившись грязным и жалким рабом? Ради жирных Тартаганов?

— Я согласен.

— Я знал, что ты примешь верное решение. Вставай, время на исходе. Нам пришлось слишком долго тебя караулить, ждать пока не выйдешь на улицу. Сейчас идем к казармам, там ты проведешь моего человека. Учти: попытаешься схитрить, ошейник не даст. И пока будешь корчиться от боли, получишь стилетом в живот. От таких ран не выживают, но и легко не умирают. Всё, быстро вперед!

В сторожевой зоне сегодня дежурил десяток из левой центурии. Мараун даже не знал, хорошо это или плохо. Поднимать шум не решился, он от этого ничего не выгадает. Ну, поднимет шум, получит стилетом в правый бок, захват казармы у заговорщиков сорвется, кто победит, заговорщики Барильяны или верные Тартаганам, в предстоящем штурме дворца неизвестно. Но он при любом победителе проиграет, разве что непонятно, кем переродится. Но здесь можно только гадать. Зато в случае успеха заговорщиков он получит место командира центурии. Ради этого стоило рискнуть, тем более альтернативный вариант более чем плох.

— А, Мараун, ты что-то быстро, — засмеялся один из знакомых наемников. — А что это у тебя с шеей? Зачем шарфом закрыл? Думаешь, никто не догадается?

Стоявшие рядом наемники рассмеялись, а один из них добавил:

— Да ясно, что там засосы. Любвеобильная попалась?

— А может, любвеобильный? — добавил первый наемник, нагло пялясь на спутника Марауна, молодого пунийца, несшего закрытую корзину, отчего смех стал громче.

От таких слов декурион в другой раз мог ввязаться в скандал, а то и в потасовку, но сейчас, скрипя зубами, сдержался — на кону его жизнь.

— Он со мной, — буркнул он, стараясь быстрее пройти караульную зону. Его спутник, густо покраснел, отчего наемники вновь засмеялись, прошмыгнул, опустив голову, следом за Марауном.

Основная часть казармы представляла собой два прямоугольных здания, между которыми располагался плац, по которому сейчас шел Мараун со своим спутником.

— Вначале в правую центурию, — произнес молодой пуниец и повернул к двери в правое здание.

— Там левая, — остановил его Мараун, — а правая центурия слева.

— Как так? Перепутано у вас.

— Вот что значит крыса, — беззлобно ответил декурион, — выходить на улицу из казармы нужно через караулку. Повернись, и стороны поменяются.

— Понял, — тихо сказал парень, направившись к левому зданию. Там квартировал центурий декуриона.

Смотреть, как его спутник будет расправляться с парнями его центурия, Малоуна очень напрягало. Правда, ему объяснили, что в этих ящиках всего-навсего дурманящий газ, но никто не гарантировал, что ему не наврали. Может быть, там яд? Исключать возможность, что заговорщики решили попросту уничтожить мешающих их планам наемников тоже нельзя.

Якобы солдат решили усыпить, а потом надеть на всех ошейники подчинения. Только откуда у заговорщиков столько ошейников? К тому же он слышал, что в это время в Гиппон через западные ворота входят семьсот мятежников. В ошейниках или без? А вот про это ему не сказали. И возможно, ошейник, что надели на его шею, и вовсе в единичном экземпляре, что каким-то образом достали мятежники Барильяны. Купили за хорошие деньги, а они у этой семейки имеются. Недаром подмяли под себя всю рыбную ловлю.

Когда его спутник, войдя следом за Марауном в казарму правой центурии, опустил ящик на пол и произвел какие-то манипуляции, декурион напрягся. Вдруг из него польется смерть? Впрочем, еще рано, ведь нужно активировать и второй ящик, но уже в соседней казарме. Не иначе ящики замедленного действия.

Раскрыв опасный подарок, парень бросился из казармы наружу, направляясь к соседям. Мараун непростительно задержался и поэтому увидел, как из открытого отверстия повалил то ли дым, то ли пар. Но декурион не стал дожидаться неприятностей и бросился следом за своим спутником. Тем более парня надо еще провести в казарму к соседям. Одного могут и не пустить, прицепившись к чему-либо на входе. Марауна же там хорошо знают. Тем более декурион имел право заходить в казарму соседней центурии в любое время. На то он и декурион.

Со второй казармой проблем не оказалось. Они оба вошли без задержки, парень вытащил ящик, активировал его, как и в первом случае повалил дым, а они уже бежали к караулке, причем парень держал в руке еще один ящик, третий по счету. Мараун думал, что ящик предназначен для помещения караульной службы, но ошибся. Парень, не добежав сотню футов, положил его на землю и активировал. Пошел дым и декурион потерял сознание.

Сколько он провалялся без движения, Мараун не знал, но вряд ли долго. Солнце все так же высоко стояло в небе, и тени оставались небольшими.

— Ну что, центурион, ты горазд спать, — стоявший рядом с ним воин, чье лицо было смутно знакомо, хищно щерился. — Пора отрабатывать повышенное жалованье. Беги, умойся, а затем принимай центурию под свое начало. Времени у нас мало, манипуле пора выдвигаться в сторону дворца.

Дурманящий газ, а именно под его действие попал Мараун, еще долго действовал на организм декуриона. Точнее, теперь уже центуриона. Из-за этого приказы нового вексиллярия, а именно им оказался этот воин, воспринимались с некоторым торможением. Кстати, предыдущие командиры манипулы валялись неподалеку на плацу, убитые чем-то острым. Вместе с ними лежало и полтора десятка солдат из обеих центурий. Это те, кто на свою беду сорвал с шеи свежеобретенные украшения. Правду говорил человек Барильянов про такой возможный исход в случае избавления от ошейника.

Несмотря на то, что многие наемники (теперь уже бывшие, все они ныне в рабском статусе) еще не до конца оправились от последствий действия газа, манипула быстро сорганизовалась и быстрым шагом двинулась к центру города. Опасения Марауна, что им придется пробиваться к дворцу с боем, не подтвердились. Тартаганы и их сторонники все немногие из оставшихся в городе преданных им отрядов бросили в сторону западных ворот, где сейчас и происходили основные события. Манипула Марауна размещалась в восточной стороне. Видимо, на это и был сделан расчет.

Не прошло и часа, как отряд подошел к дворцовой площади. В ее дальней стороне размещался дворец правителя. Редкая охрана вряд ли сможет оказать сопротивление мятежной манипуле. Ведь ее основу составляют опытные воины, чьи умелые руки в этот момент крепко сжимают мечи. А ошейники только добавят желания побеждать. Ведь в случае поражения всех ждет перерождение рабами. И не воинами, как они сейчас, а теми жалкими существами, что гнут спины на господских полях под палящими лучами солнца.

— Барильян! — под крик вексиллярия манипула бросилась на штурм дворца.

Глава 4

445 год. Пустоши. Земли тьютов.

Охотники за головами обычно действуют группой, но в одиночку или вдвоем в Пустошах делать нечего — вместо охотников легко стать дичью. Местные обитатели недолюбливают чужаков, пресекая их попытки взять пленников, которых еще надо довезти до границ, но и там, в пограничье ромульские земли спокойствием и безопасностью не отличаются.

Зато у Дареха и Конрида имелось преимущество. Они, по крайней мере, Конрид, приняты за своих. Район обитания тьютов располагался на самом краю терманских земель, в глубине Пустошей. Сюда пришлых охотников за головами не заманишь — далеко добираться, а потом еще и пленников везти в обратную сторону. Проще пошалить на землях приграничных родов.

Зато если ты собираешься отправиться на охоту на земли соседей-врагов, тем более не терманского происхождения, тебе никто не станет возражать, а даже, скорее, наоборот — узнав о готовящейся вылазке, тьюты начали набиваться напарникам в подмогу.

С одной стороны, если больше охотничья команда, то и делить добычу на всех придется. А ежели они поедут вдвоем, то и навар будет их целиком. Наверное, напарники выбрали второй вариант, если бы не фраза, оброненная одним из местных жителей. Речь в ней шла о тех варах, что в прошлом году надумали делать переселение, направившись на земли тьютов.

— Испугались вары измененных, вот всем родом к нам и попали, — сказал далеко не молодой и к тому же покалеченный тьют.

— Так там гиблые места? — неприятно удивился Дарех и посмотрел на Конрида. Ладно он родом не отсюда, а вот напарник, тьют по происхождению, знать об этом был обязан.

— Что-то такое я слышал, — стал оправдываться Конрид, — но мои родные места дальше к западу, да и с варами у нас всегда вражда, а о том, что находится в глуби их земель, сведений мало было. И Болотон серьезная преграда, чтобы что-то разведать на землях соседа.

— Так там гиблые места? — вновь задал вопрос Дарех, на который тьюту теперь следовало ответить.

И если напарник неопределенно пожал плечами, то пожилой калека ответил бойко:

— Гиблые или не гиблые, не скажу, но то, что странные — факт. Двухголовых гадов не видел, а вот зубастик мне как-то раз попался. Мы тогда с приятелями еще мальцами были, интересно нам, да и удаль хотелось показать. Рейтину тварь бедро прокусила, он там так и остался, не смогли вынести. Ох, и досталось нам тогда от отцов, до сих пор спина чешется. А ведь сколько годков-то прошло! Но может, и гиблые. Иначе с чего бы варам через Болотон плыть на нашу сторону. И ведь уходили, почитай, в спешке. Скотины и то немного было. И знали же, куда идут — к нам. Ну, не на нас, конечно. Хотели мимо пройти, но тут уж мы не дали. С чего бы всякие чужаки начнут ходить-бродить по нашим родовым местам? Нет, не пропустили, варов не пустили, а только им кровь пустили, — скаламбурил тьют.

— Выходит, что-то их испугало?

— Ну, значит, выходит. Но смекается мне, все дело в древнем схроне.

— Что за схрон? — насторожился Дарех, а вот тьют сразу как-то сник. Видимо, понял, что сболтнул лишнего чужаку, ведь Дарех не их рода.

— Пойду-ка я, что-то рука разнылась, никак к дождю.

После его ухода Дарех насел на Конрида, раз тот родом из местных, то пусть и выясняет. И про гиблые места, и про схрон. Сам же он после ухода напарника на разведку от злости чуть не прикусил губу. Рабыня ведь у него из тех самых варов, что бежали на эту сторону. А он никак не нашел времени поговорить с ней, вместо этого способы разные с ней на ложе практиковал, вот теперь и приходится эту самую губу кусать.

Конриду ничего про древний схрон разузнать не удалось, напарник хоть и тьют, но, видимо, для рода уже отрезанный ломоть. Тем более окольцованный. Бевор — гибкая и широкая пластина, скрывающая от посторонних глаз рабский ошейник, все же не настолько гарантированное средство, способное замаскировать позорное для свободного человека украшение.

Древний схрон, о наличии которого проболтался покалеченный тьют, находка ценная и весьма дорогая. Даже информация о вскрытых схронах стоила немало. Да, тайники открыты и разграблены, но где гарантия, что там найдено всё? Древние любили делать секреты. К тому же неизвестно, что за чистокровка порезвился в схроне. Вдруг слабосилок? Тогда наверняка сильный чистокровка сможет найти потайное место, где окажется много артефактов.

А если схрон и вовсе не разграблен, вот тогда информация о нем может быть оценена в сотни золотых монет. Сотни! Разве можно сравнить сотни солидов с жалкими несколькими денариями, которые хотел получить Дарех от продажи пленников? Но где искать этот проклятый схрон? Местные не говорят. Даже их сородичу Конриду ничего узнать не удалось. А бродить по опустевшим землям варов можно до бесконечности, не каждому дано почувствовать место сокрытого веками схрона.

Вскрыть древний тайник могут лишь люди с чистой кровью, да и то не все. А вот почувствовать укромное место, оставшееся от Ушедших, могут и простые люди, хотя такие встречаются редко, очень редко. Почему они на такое способны? Один из умников, что ошивались во дворце консула, как-то разговорился на эту тему и сказал, что эти чувствительные к схронам люди, которых он назвал униками, вероятно, потомки людей, приближенных к древним патрициям. Ведь должен же был кто-то обслуживать укромные места? Для этого нужны доверенные люди, чьим потомкам ныне досталась по наследству предрасположенность к тому, чтобы почувствовать близость тайного места.

Но где здесь найти таких людей? И есть ли они у тьютов? Хотя должны быть. Ведь откуда-то вызнали про этот схрон. Но кто этот знаток? Не узнать. А жаль. Преподнести бы консулу на блюдечке древний схрон...

Мысль, неожиданно пришедшая Дареху, больно кольнула. Ну, конечно же! Сыночек консула, Вилрих. Он еще не вошел в силу крови, девять лет мальчишке. Открыть схрон не сможет, но обнаружить захоронение ему уже под силу. Ведь чистая кровь, да еще такой силы!

Идеей, посетившей Дареха, пришлось поделиться с Конридом. В случае успеха планируемого предприятия навар будет просто бешеным. Делиться, конечно, жаль, но тут уже ничего не поделаешь — от напарника свои действия не скрыть, да и вдвоем легче убедить Атаульфа отпустить мальчишку в вылазку на земли варов. К тому же третий меч совсем не помешает. Почему третий? Неужели наставник отпустит мальца без своего сопровождения? Если пойдет Вилрих, то пойдет и Атаульф.

Конрид план Дареха поддержал, а они вдвоем сумели убедить и Атаульфа. Кальда ожидаемо была против, но кто будет слушать женщину? Не было права голоса и у Вилриха, тот с горящими от восторга глазами сразу же изъявил желание отправиться в вылазку на вражескую территорию. Мальчишка, что с него взять? Так что все получилось как нельзя к лучшему. Трое умелых воинов, малец-чистокровка и никаких посторонних местных. Незачем чужим знать, куда на рассвете они отправятся.

К оставленной варами территории есть два пути. Короткий — на лодке через Болотон. И длинный — в обход озера, путь совсем не близкий, рассчитывать надо дня на два, а то и три. Зато никто из тьютов не узнает про конечную точку пути. Посчитают, что мужчины отправились на охоту. Поэтому при выборе направления все трое предпочли вариант в обход озера по суше.

В первый день их группу вел Атаульф, эти места ему были знакомы, наставник мальца нередко здесь охотился. А вот после ночлега пошла неизведанная им местность, очень неудобная для путников. Густой лес, через который с трудом удавалось пробраться, ведя в поводу коней, сменялся на поросшие чахлой травой полупесчаные холмы с множеством устроенных природой естественных ям-ловушек. Того и гляди, лошадь провалится копытом, неудачно дернется, сломав ногу. И что прикажешь тогда делать? Возвращаться обратно? Коню на трех ногах обратный путь не пройти. И бросать, обрекая на гибель, нельзя. Вот и двигались медленно, теряя драгоценное время, а это плохо. Ведь незачем в поселке знать, что они ушли на долгий срок, так и догадаться о настоящей цели их вылазки могут.

Продвигаясь по неудобной местности, Дарех понял, почему род варов выбрал более опасный с точки зрения вооруженного конфликта с тьютами путь напрямик через Болотон. Если вары спешили, то пройти опасный участок в обход озера без серьезных потерь было никак нельзя.

Только к середине третьего дня пути они сумели обогнуть озеро и войти на земли варов, ныне пустующие. Впрочем, и при варах эти места были не заселены, а сами вары, точнее, один из их родов обитал в десятке миль к северу.

В последние годы свободных земель в Пустошах почти не осталось, если это, конечно, не гиблые и порченые места. Местность, на которую пробрались путники, ничем нехорошим не выделялась. Лес, опушки, поляны — все так же, как и везде. Но почему здесь никто не жил? В Сломанном Логе, который покинули Атаульф и Кальда с Вилрихом, месте довольно неудобном для жизни, и то дома были. Здесь же почва не в пример лучше, лес здоровый и крепкий, трава на полянах как раз для скотины — а жителей нет. Странно. Выходит, прав был покалеченный тьют, когда заговорил про это место.

А тут как назло резко стемнело, небо затянулось тяжелыми тучами, и у всех четверых появилось нехорошее предчувствие, как будто что-то должно случиться. Кони один за другим начали нервничать, вырываясь из поводу. Пришлось срочно расседлывать и привязывать к стволам деревьев, что росли у ближайшей опушки.

Дождь полил неожиданно, причем именно так — полил, сразу же перейдя в сильный ливень. Сверкнула молния, а спустя пару секунд раздался громкий звук грома. Две секунды — малый разрыв по времени — значит, центр грозы где-то совсем рядом.

Опытные воины, которым не раз приходилось проходить по острию рядом со смертью, в своей жизни привыкшие ко многому, но яркие ближние вспышки молнии и громыхание разрядов грома всегда воспринимали как знак гневающихся богов. Вот и в этот раз реакция оказалась схожей — кто-то скорчился, шепча личные обещания богам, кто-то, как Конрид, не разбирая дороги, дергался в разные стороны и, кажется, перестал здраво соображать. А мальчишка и вовсе, громко закричав, бросился вглубь лесной чащи.

Гроза, а следом и дождь, кончились так же внезапно, как и начались. Воины медленно приходили в себя, тихо благодаря богов за то, что те их пощадили. Первым опомнился Атаульф, бросившись на поиски Вилриха. На поиск отправился и Дарех, оставив рядом с успокоившимися конями Конрида.

Найти пропажу в густом лесу, тем более после сильного ливня, тяжело. Дарех даже Атаульфа не видел, хотя пошел вслед за ним буквально через пару минут. Конечно, можно подать голос, но шуметь в чужом и странном месте Дарех не решился. Атаульф, видимо, тоже, раз не слышно криков наставника мальца.

Пропажа нашлась часа через два, когда Дарех насквозь пропитался водой. Оба попались ему навстречу. Вилрих был тихим, не то задумчивым, не то растерянным. А Атаульф раздраженным и тоже немного озадаченным. Видимо, перепугался в этот день — сначала от гнева богов, а затем от пропажи подопечного.

— Мы возвращаемся, — известил его Атаульф, — нельзя долго пропадать, тьюты могут заподозрить.

— А как же... — начал было Дарех, но Атаульф его перебил:

— Боги показали, что им неугодны наши поиски. Мы возвращаемся.

Дарех огорченно вздохнул — идея обогатиться не удалась. Видимо от расстройства он не заметил, как странно посмотрел Вилрих на наставника.

Глава 5

445 год. Пуния. Гиппон.

Шабар Барильян, новый верховный правитель Пунии, возлегал на роскошном ложе во дворце правителей. Наконец-то эта резиденция стала его вотчиной! Долго ждал, мечтая об этом дне, и вот — свершилось!

Шабар прошелся взглядом по дворцовой комнате и слегка скривился. Слуги плохо замыли кровь, обязательно их следует наказать. А крови было много, пол, стены, старое ложе, которое пришлось выбросить и вместо него принести вот это, увы, не такое важное и значительное. Впрочем, это ненадолго — он уже отдал приказ об изготовлении нового, соответствующего его высокому положению.

Взгляд Шабара задержался на его верном Хамкуте, стоящем перед ним в почтительной позе. Сколько он уже так стоит? Пожалуй, можно и обратить на слугу внимание. По крайней мере, тот это заслужил. Захват власти прошел удачно, а ведь он, если честно говорить, очень опасался провала. Уже трирема наготове стояла в порту, готовая в любой момент отчалить. Но все получилось. Тартаганы, правда, не все убиты. Их сторонники частично перебиты, частью разбежались. В Совете Пунии осталось всего трое, включая и его, верховного правителя. Но это поправимо, были бы свободные места, а людишки найдутся. По большей части из рода Барильянов и их союзников. Тех немного, но это уже в прошлом. Сейчас набегут, набиваться в друзья станут. А как иначе? Не без этого же.

Надо будет дать парочке верных приближенных патрицианство. Кому? Да вот хотя бы Хамкуту, что смиренно стоит перед ним, глядя в пол. Понимает свое место. Был плебеем, станет патрицием. Тем более в Пунии придется заполнять лакуну — несколько старых патрицианских родов пойдут под нож.

Ох уж эти старые рода! Какие горделивые! И чем гордиться? Предки их плебеями были, раз нет силы древней крови. Гордились тем, что аристократы вот уже четыре столетия, а его, Барильяна, за глаза презирали, потому что роду всего два века. Называли выскочкой-рыбаком. Да, предки из рыбаков. Два столетия назад Барильяны стали патрициями. За это пришлось отдать почти половину состояния, скопленного на рыбном промысле. Двести лет прошло. И вот теперь Барильяны первые в Пунии!

— Ну что там у тебя, Хамкут? Докладывай, — Шабар решил не затягивать начало разговора.

— О, мой повелитель, — Хамкут низко поклонился, чем вызвал довольную усмешку верховного правителя, — в настоящее время в живых уцелело чуть более четырех сотен воинов, имеющих ошейники. Остальные либо погибли, либо их раны оказались несовместимы с возможностью продолжать вам служить.

— То есть увечных и тяжелораненых прирезали?

— Да, мой повелитель.

— Продолжай, что там с ошейниками?

— Как и предполагалось, второй раз их использовать невозможно.

— Это плохо. Сколько осталось свободных ошейников?

— Четыре десятка, мой господин.

— Почему так мало? Воруешь? — Барильян повысил голос.

— Нет, что вы, мой повелитель. Часть свободных ошейников по вашему приказанию надеты на родовых слуг, имеющих доступ в те места, где вы проводите свое время. Зато теперь их благонадежность надежно закреплена на шее, — Хамкут впервые позволил себе улыбнуться. Впрочем, сейчас это безопасно, Барильяну понравились его слова.

— Окольцованные надежны? — Шабар спросил, зная ответ, но лишний раз услышать приятное известие не помешает.

— О, без сомнения, мой повелитель, — Хамкут снова поклонился.

— Это хорошо. Четыре сотни, говоришь? Пусть станут моей ближней охраной. Что еще можешь сказать?

— По жалованью окольцованным наемникам.

— Они же теперь рабы, какое еще жалованье? — в голосе правителя прозвучало недовольство.

— Да, это так, мой господин. Но без денег тоже нельзя. С деньгами будет надежнее, к тому же, что скажут наемники? Могут побояться, что и для них найдутся ошейники. А так, хоть небольшое, но жалованье.

— Небольшое? Это сколько?

— Им обещали полуторное...

— Нет! — Шабар громко крикнул, даже, скорее, взвизгнул.

— Да, конечно, мой господин, никаких для рабов полуторных. Обычный наемник получает четыре солида, декурион — шесть. Уменьшим вдвое.

— Все равно много. Это сколько же из казны уйдет?

— Не более тысячи солидов за год, мой господин.

— Много!

— Но обычным наемникам пришлось бы заплатить две тысячи. Мы экономим тысячу. Никак нельзя иначе. Ради вашей безопасности, мой повелитель. Могут быть заговоры.

Барильян нахмурился, на его круглом, по-старчески дрябловатом лице ходили желваки.

— Ладно. Но смотри у меня!..

Час спустя уже сам Хамкут возлежал, правда, не на богатом ложе, а только на диване, но от этого не менее удобном. А перед ним стоял Масмет, примипил пунийского войска. Хамкуту, конечно, хотелось промариновать примипила, как это недавно проделал с ним Барильян. Он сейчас имел возможность польстить своему тщеславию, но лучше этого не делать. Во-первых, Хамкут не верховный правитель и тем более не патриций, а во-вторых, разницу в их положении он уже продемонстрировал, а дальше нужно думать не о надувании щек, а о том, как заработать пару сотен солидов. Именно об этом он и собирался поговорить с Масметом.

— Наш милостивый правитель согласился с моим предложением выдать рабам из числа наемников жалованье. Два солида в год воину, три декуриону и пять центуриону.

— Но это в два раза меньше...

— Я и без тебя знаю, сколько получают наемники. Правитель вообще не желал им платить. Вообще. А теперь сравни разницу между тем, что могло быть и что получилось. Сравнил?

— Да, господин легат.

— Это хорошо. Поэтому не забудь прислать мне две сотни солидов, как только эти бывшие наемники получат полугодовое содержание. Двести солидов в полгода. И смотри у меня, — точно такие слова час назад сказал ему Барильян, и Хамкут не смог удержаться, чтобы их не повторить, — рабам жалованье выдать! Не меньше солида на руки! И если надуешь, не заплатишь, а правитель об этом узнает, сгниешь заживо!

— Я понял, господин легат.

— Это хорошо, что понял. Теперь слушай меня дальше. Окольцованных наш правитель хочет оставить при себе охраной, Нет, не ближней, слава богам. Но все равно на виду могут оказаться. Поэтому ты оружие им верни, кроме самого ценного. Я потом подъеду, посмотрю, что выбрать. И еще вот что. Собери все испорченные ошейники. Их общее число вместе с теми, что на живых наемниках, тьфу, на рабах из числа наемников, должно равняться восьмистам семидесяти трем. Запомнил?

— Да. Но их выдано меньше.

— А ты все же приди к этой цифре.

— Но...

— Сделаешь похожие, примут за испорченные.

— Один в один не получится.

— А ты постарайся. Мне же придется с проверяющими пообщаться.

— Правитель уже направил?

— Нет, даже речи не было. Но будут, у меня нюх на это. Покалеченных при тебе резали? — легат перевел разговор на новую тему.

— Да, — Масмет ответил с некоторой задержкой, которую можно было, наверное, и не заметить, если специально не всматриваться. А Хамкут цепко смотрел на примипила.

— Половину суммы, что придется заплатить проверяющим, отдашь мне.

— Но почему? — Масмет был обескуражен, казалось бы, такой несправедливостью. Легат припрятал пару десятков ошейников, каждый из которых можно продать не просто дорого, а очень дорого, а ему платить за то, чтобы подмена не выплыла наружу.

— Почему? Не будешь хитрить. Сколько из прирезанных осталось в живых? — голос легата заледенел.

— Э-э... Двадцать восемь, господин легат.

— Все выживут и не станут калеками?

— Да, господин легат.

— И куда ты собрался их продать?

— В Ромул.

— Тогда ты дурак. Ромульцы передали Барильянам тысячу готовых к активации ошейников, а ты собрался продать им рабов с их же ошейниками.

— Но ошейники работают лишь с браслетами, а те имеются только в Ромуле.

— Есть и у Каманго. И не только у него. За деньги можно купить много всякой всячины. Правда, про продажу браслетов я не слышал. Но это сегодня, завтра все может измениться. Вилмар не вечен. А браслет у меня имеется, — Хамкут вынянул левую руку. — Да и у тебя тоже. И не один, а даже два. Думал, я не узнаю, что ты один браслет подменил, подсунув его копию вексиллярию? А его, надо же, вчера убили. Второй раз браслет не использовать и подделать его проще, чем ошейник. — Хамкут хищно смотрел на своего подчиненного, уличенного в очень ценной краже. — Кому собрался фиктивно зарезанных продать вместе с браслетом? Говори!

— Господин легат...

— Ну.

— Я еще не решил. Честное слово! Да и когда договариваться? Ошейники и браслеты появились так неожиданно. Но думал о Ромуле, патриции там богатые.

— Патриции, говоришь... У Вилмара сыновей нет, бастарды не в счет. Рано или поздно произойдет заваруха. Окольцованные воины будут при деле. Так?

— Да, мой легат.

— Так-то так, да не так, — голос Хамкута вновь заледенел. — У них уже с год даже слуг патрициев окольцовывают. Бесплатно! Ты не знал? Думал дорого продать? За солиды? А вот это видел? — Хамкут сунул пальцы, сложенные в фигу под самый нос Масмета. — Цена им в денариях, а не в золоте. А если Барильяны прознают, то отдашь все вырученные деньги и еще сверх того. И сам получишь украшение на шею, у правителя еще осталось несколько десятков неиспользованных ошейников. Вот я и говорю, что ты дурак. Ведь так, а, Масмет?

— Да, господин легат.

— Вот видишь, ты со мной согласен. А был бы умным, то придумал, как заработать много золота. А теперь послушай умного человека. Мы, точнее, ты продавать спасенных рабов не будешь, а спрячешь их на дальней заставе, там твой племянник распоряжается, вот пусть он их и укроет. А нужны они будут, чтобы сразу взять куш. Большой и жирный. Чистую кровь! У Вилмара подрастают шестеро бастардов, до них, пока он жив, не добраться. Зато есть мальчишка в Пустошах. Его уже пытались выкрасть, да не сумели. Теперь должно получиться!

Глава 6

445 год. Пустоши. У Болотона.

Когда дядя Атаульф и его друзья предложили совершить вылазку на территорию варов, Вилрих очень обрадовался. Вот это да! На землю врагов! Год назад, когда враги высадились на берегу озера, тьюты устроили им знатную сечу. Дядя Атаульф тоже там был и хорошо себя проявил. Жаль, что так и не удалось у него узнать, скольких варов он убил. Но, наверное, многих, иначе почему у местных ребят изменилось к нему отношение? До вражеской вылазки его постоянно цепляли и били. Он, конечно, отвечал, но как победить, если он один, а местных пятеро, а то и весь десяток? Хорошо, хоть самые большие не вмешивались, а только подсучивали его сверстников, иначе и вовсе могли бы забить или в лучшем случае ребра сломать. Но и без этого ни дня не проходило, если не появлялись новые синяки, да еще и какие! Но это тогда, когда он выходил за пределы двора. Но за забором не отсидишься, ту же воду надо натаскать. Да и какой он мужчина и воин, пусть и будущий, если будет трусливо отсиживаться?

Но после той сечи бить стали меньше, большая часть местных ребят если и не приняла его за своего, то уже не считала за чужака. Хотя еще несколько самых вредных так и не остыли, норовя придраться. Вначале обидные слова, а потом и кулаки шли в работу.

В походы по окрестным землям наставник его брал часто, заставляя проходить в день по несколько десятков миль, да еще и нагруженным всякой всячиной. Но дальше территории рода никогда не уходили. Когда вары жили на том берегу, было опасно нарваться на охотников за головами, зато сейчас тот район опустел. Не весь, конечно, ведь ушел только один род варов — малая часть многочисленного племени. Хотя их, терманцев, много больше.

И вот он впервые идет на вражескую территорию! Вылазка оказалась не простой. Им пришлось идти в обход озера, а там даже намеков не то что на дорогу, даже на плохонькую тропу не было. Дядя Конрид сказал, что из-за этого вары и решились переправиться через Болотон.

Дорога оказалась трудной, но он шел как все, стараясь не подать вида, что устал. Нельзя. Да и наставник потом может за это наказать. Нельзя быть слабым.

Только на третий день пути им удалось выйти на более-менее нормальную местность. Идти сразу стало лучше, но почему-то в душе появилась какая-то тревога. Как будто что-то не так. Вот и ветер вдруг поднялся. И ливень хлынул. А затем где-то совсем рядом ударила молния, и следом раздался ужасный звук грома. Страшно!

Вилрих сам не понял, как бросился бежать. Куда? Да куда угодно, лишь бы скрыться от гнева богов. Сколько пробирался через густой лес, он не запомнил. Возможно, долго, а может, и вовсе мало. Пришел в себя лишь когда осознал, что молнии больше не сверкают, а страшный гром не гремит. Да и дождь прекратился. Сам Вилрих к этому времени промок насквозь, от сырости и холода слегка била дрожь. Немного странно, он ведь и зимой купался в холодной речке, что втекала в озеро неподалеку от его дома. И ведь тогда не было такого озноба.

Куда идти он теперь не знал. Можно, конечно, покричать, ища старших, но это будет неправильно. Он ведь на чужой земле. И пусть теперь она бесхозная, но кто знает, может, кто-то из других родов варов здесь облюбовал хорошие места. Со свободными землями в Пустошах проблема, за маломальский клочок богатой земли идут нескончаемые стычки, зачастую переходя в сражения между родами и даже племенами. Нет, кричать здесь нельзя.

Примерно прикинув, в какой стороне он находится, Вилрих выбрал направление и двинулся вперед. Пройдя немного, футов двести, мальчик вышел на странную маленькую полянку. А необычность ее заключалась в том, что земля была вся изрыта, и пахло здесь как-то непонятно. Чем-то хорошим пахло. Это потом до него дошло, что именно сюда били молнии недавно прошедшей сильной грозы. Что-то приманило их. Но что?

Кажется, ответ нашелся совсем неподалеку. На дальнем конце полянки земля оказалась в большей степени изрыта, да к тому же в том месте просела. Вилрих с некоторой опаской приблизился. В другой раз он, наверное, поостерегся так делать, но сейчас в его голове было как-то чисто и свежо, но при этом чувствовалось что-то странное или даже манящее. Такого ощущения у него никогда не было.

Подойдя вплотную, Вилрих заметил в обвалившейся земле странный камень. Попытался его выковырять — тот не поддался. Тогда, желая добиться своего, мальчик стал подкапывать вокруг выступающего камня землю, но только увеличивал видимые размеры камня. Наконец до него дошло, что камень не простой, а плод человеческих рук. А как иначе? Странный неестественный цвет, практически ровная поверхность — все говорило об искусственном происхождении. Но что это?

Он, скорее всего, продолжил бы и дальше свои раскопки, если рядом не возникла фигура Атаульфа. Наставник со странным выражением лица взирал на результаты его труда.

— Дядя Атаульф, а что это такое?

Наставник подошел поближе, потрогал ровную поверхность камня, взглянул на Вилриха и медленно, словно нехотя, ответил:

— Наследство Ушедших. Видел я похожее в Ромуле. Есть схроны и в Пустошах, только мало их.

Вилрих уже был наслышан историй об удивительных находках, что обнаруживали в древних захоронениях, большая часть которых могли открыть лишь избранные — люди с чистой кровью.

— А что там может быть? — спросил мальчик, глядя на искусственную плиту.

— Да все, что угодно. И пустым схрон может оказаться. Хотя скорее наоборот будет.

— Открыть бы его, — проговорил мальчик, а наставник в ответ странно на него посмотрел. — Да я понимаю, не маленький уже, — продолжил Вилрих, — здесь чистая кровь нужна, а она только в Ромуле.

Атаульф хмуро усмехнулся. Мальчик не знает, кто его отец. Сейчас ему еще рано, а вот через несколько лет мальчишка сможет открыть тайник Ушедших. Для этого потребуется лишь пролить чуток крови. А схрон, действительно, может хранить не один редкий механизм. Некоторые, как он в свое время слышал от ромульского умника, до сих пор ни разу в захоронениях не встречались, но в древние времена существовали. Кто знает, может, этот тайник хранит такой чудо-механизм?

Ох, и набегут тогда любители наживы и в первую очередь людишки патрициев. А этого допустить никак нельзя. Вождь приказал охранять и воспитывать мальчишку. Значит, никто не должен прознать про находку. Дарех и Конрид в первую очередь. Жадны они до денег. Как бы не проболтались по приезду в Альбалонг. Да и местным здесь делать нечего. Значит, по возвращению в поселок, надо улучить время и тайком вернуться на это место, засыпать открывшуюся плиту.

И Вилриху следует о ней забыть. Были случаи, давно уже, правда, как гибли копатели, открывавшие такие вот схроны. Да, чистокровки, но видать тайники с ловушками были. Или кровь не очень чистая имелась. Первый проход открыть получилось, а второй или третий уровень защиты пройти не удалось. Вилрих, конечно, сын своего отца, а тот имеет очень чистую кровь. Но кто знает, может, существует возможность еще более чистой? Поэтому нельзя мальчишкой рисковать. Пусть Вилмар сам решает, что делать с находкой. Только как передать о ней весточку? С Дарехом и Конридом нельзя, а других способов он не знает. Тогда надо забыть о тайнике.

Объяснять что-либо Атаульф не стал, ни к чему это сейчас, поэтому просто приказал Вилриху молчать про находку. Мальчишка уже достаточно воспитан, чтобы беспрекословно выполнить распоряжения старших. Если хочешь стать хорошим воином, научись слушаться и выполнять приказы. Единственное, что позволил добавить к короткому приказу, это то, чтобы мальчик не очень-то доверял гостям. Те приехали, немного побудут и уедут обратно. Полной веры им нет.

Первым на обратном пути им встретился Дарех, выглядевший обеспокоенно, но это и понятно после всего, что сегодня случилось.

— Мы возвращаемся, — твердо сказал Атаульф, — нельзя долго пропадать, тьюты могут заподозрить.

— А как же... — начал было Дарех, но наставник его перебил:

— Боги показали, что им неугодны наши поиски. Мы возвращаемся.

Дарех скривился, но промолчал. Потому как богов гневить нельзя. Это знают даже младенцы.

Вернувшись домой, все были неразговорчивы. Вилрих по причине того, что наставник запретил, а друзей, которые могли бы поинтересоваться поездкой на чужие земли, у мальчишки не имелось. Атаульф на несколько вопросов, заданных местными жителями, отвечал неохотно: плохая дорога, сильная гроза и никаких следов варов, которых можно было бы взять в полон.

Чужого для тьютов Дареха никто ни о чем не спрашивал, а Конрид и вовсе ничего не знал и не видел. Всю грозу он провел рядом с лошадьми, трясясь от каждой вспышки молнии и удара грома. А через неделю незадачливые ловцы рабов отправились обратно в Ромул. По дороге им все же повезло — удалось поймать на границе обитания одного из терманских родов нескольких ребятишек, забредших по грибы-ягоды в лес подальше от родного поселка. Но Роксан, увы, заплатил за товар мало, а времени на торговлю не было: полученные известия о событиях в Альбалонге заставили компаньонов подстегнуть коней.

Вилрих про найденный им схрон Ушедших не забывал, рассчитывая вернуться на то место, когда немного подрастет.

Глава 7

445 год. Альбалонг. Вилла Гришемов.

Кабинет поражал не только своими размерами, но и обстановкой. С первого взгляда можно понять, что его хозяева люди с амбициями. А как иначе объяснить обилие редчайших вещей, что сумели сохраниться с древних времен? И не важно, что подавляющая часть давно уже не функционировала. Мало того, знание о назначении большинства древних предметов либо затерялось в глубинах прошлого, либо рассказать о свойствах выставленных артефактов могли лишь несколько умников, служивших семье Гришемов.

И лишь малую долю выставленных вещей Ушедшей эпохи можно было отнести к работающим артефактам. С большой натяжкой, конечно. Потому что они или приводились в действие вручную, либо просто заменяли собой мебель. По-настоящему функционирующих артефактов не было. Ведь для этого нужна чистая кровь, да только где ее взять?

Обратиться с просьбой к консулу? Можно попытаться, да только если артефакт приглянется Вилмару, то, считай, быстро окажется во дворце правителя. И ведь не возразишь. Какой смельчак осмелится ссориться с консулом? Даже будь ты трижды сенатором, конец скандалиста предрешен. Как умер глава рода Картье известно всем. Думал потягаться с Вилмаром, вот и умер неожиданно от несварения желудка после обеда во дворце.

И сенатор Диркус Тойген в прошлом году неудачно упал с лошади. Тойгены на людях с консулом не конфликтовали, но среди патрициев ходили слухи, что стали уж больно активно обхаживать Нука Латтия. Ведь не просто так?

Был еще один патрицианский род, который в свое время хотел поспорить за власть с Вилмаром. Только попытался и быстро оказался в опале. Потом, правда, недовольство консула сошло на нет, а Руйгины снова, кажется, взялись за старое. И как результат — скоропостижная смерть сенатора Мата Руйгина, которую патрицианские семейства Альбалонга без колебаний приписали консулу.

Почти все аристократы Ромула уверовали в это. Кроме Гришемов. Кому как не им знать, что сенатора отравил вовсе не Вилмар, а сделал это Тарий Гришем, сын и наследник сенатора Вария Гришема. Причина убийства была проста — тайна мальчишки с чистой кровью. Имя бастарда и место, где тот скрывается, по чистой случайности узнали и Тарий, и Мат Руйгин, который даже послал гонца с известием в Альбалонг. Но гонца перехватили, а Тарий ловко подсунул Руйгину бокал с отравленным вином.

Он тоже сообщил о мальце в столицу, отец-сенатор послал под видом торговцев своих людей на земли рода Верихов, но вернулись они не скоро и с пустыми руками. Мальчишка пропал, то ли убит, то ли увезен в Пунию. Еще была совсем уж малая вероятность, что бастард-чистокровка жив и скрывается где-то в Пустошах. Но где? Пустоши велики, легче верблюду пройти через игольное ушко, чем найти человека в Пустошах.

Единственной связывающей ниточкой (если, конечно, бастард жив и скрывается) мог быть раб-терманец Дарех, доверенный человек консула. Именно его Вилмар послал год назад найти и спасти мальчишку. Дарех вернулся. Но вот с чем? Узнать Гришемам не удалось, а ведь потратили на подкупы больше двадцати солидов!

Дарех до денег жадный. Ничтожный раб, пыль под ногами аристократов, казалось, помани одним солидом — все расскажет, но... Ошейник! Проклятый ошейник не дал проговориться. Но ничего, пусть шансов на спасение мальчишки ничтожно мало, но раз такая возможность существует, то эту версию нужно довести до конца.

За Дарехом стали наблюдать. Через некоторое время после возвращения с Пустошей Дарех вновь отправился туда. Куда именно? Куртий, начальник разведки рода не зря получает хорошие деньги. Отправляясь в Пустоши, Дарех по дороге продал кастрированного мальчишку работорговцу Роксану. Тот решил его не перепродавать, а оставил у себя на хозяйстве, как наглядный пример того, что станет с непокорными рабами.

Куртий не стал перекупать мальца, чтобы не спугнуть Дареха, который собирался на обратном пути вновь посетить Роксана. И правильно сделал. Дарех со своим напарником привез на продажу молодых девушек-рабынь из племени варов. Вот двух из них Куртий и купил, узнав, таким образом, где именно был Дарех. На землях рода Тьютов. Далеко, увы. Добраться туда нелегко, если ты не терманец.

Рабыни о мальчишке не слышали, да откуда им знать, если все время, проведенное в плену, находились в загоне для рабов. А когда тех купили, Дарех сразу же, забрав их из загона, отправился в Ромул. С тех пор прошел год, и вот Дарех вновь на пару с тем же вторым рабом-терманцем едет в Пустоши. Куртий сразу же принял охотничью стойку, теперь нужно снова караулить терманцев у Роксана. Но это еще не скоро, а в данный момент Гришемы собрались на малый семейный совет по другому, не менее важному вопросу. Вопросу власти.

В большом и, несмотря на обилие выставленных древних вещей, просторном кабинете находилось всего четверо. Отец и сын Гришемы, начальник разведки рода Куртий и помощник управляющего родовыми делами Вецений. Самого управляющего на совещании не было, тот держал в своих цепких руках всю экономику семейства, но до вопросов безопасности и политики допущен не был, в отличие от Вецения, должность которого хоть и не звучна, зато власти и силы у помощника было предостаточно.

— Мой господин, нам удалось подкупить человека Грольда. Раб готов допустить нашего человека на закрытую половину дворца, — сообщил присутствующим Вецений.

— Не прошло и года, — хмыкнул старческим хриплым голосом сенатор Варий. — Раньше не получалось.

— Да, господин, эти рабы верны.

— Не рабы, а их ошейники, — буркнул Тарий Гришем.

— И это тоже, хотя функции верности в ошейниках быть не должно. Мы это не раз проверяли, но консул как-то сумел добиться надежности. Я предполагаю, что именно из-за этого всем рабам, что переступают порог дворца, теперь надевают ошейники. Раньше такого не было.

— И как же тогда удалось с этим рабом? Он готов предать?

— Нет, господин, здесь все проще. Мы отправили к нему женщину. Пришлось потратиться. И еще будут траты.

— Как она собирается выкрасть артефакт?

— Сонное зелье, господин.

— А когда раб очнется, что тогда?

— Он долго не очнется, зелье будет сильным.

— То есть это не яд?

— Нет, не совсем. Это все же сонное зелье, но очень сильное.

— Понятно. А дальше?

— Раб уснет, а женщина выкрадет артефакт.

— Ей позволят выйти?

— Она так думает. Но охрана ее одну без сопровождения обратно не пропустит, к тому же всех выходящих с той части дворца обыскивают. Поэтому артефакт перед тем, как женщина попытается выйти, она передаст рабу из охраны. Тот будет думать, что это вино из запасов Грольда, которое стащили. Такое уже бывало, поэтому подозрений не возникнет. Вино охранник, опасаясь обыска, перепрячет на свободной для посторонних людей части дворца. А наш человек вытащит оттуда артефакт.

— А женщина? Ее же схватят. Ведь тот, кто ее впустил, будет спать.

— Да, мой господин. Но человек, с которым она общалась, представлялся доверенным лицом Латтиев.

— Родня консулу. Она посчитала, что это ее защитит? Глупо. Раба допросят с пристрастием, ее схватят, даже если дурехе удалось бы выйти из дворца.

— Ей пообещали помимо денег возможность спрятаться либо на островах гриков, либо в Пунии.

— Что ж, план хороший, — проскрипел Варий Гришем. — Но это только первая часть. До Вилмара во дворце нам не дотянуться, да и в городе тоже.

— Значит, открываем Проход с помощью выкраденного артефакта? — вопросил Тарий, оглядев всех присутствующих. — Тогда нужно просчитать, где остановится консул, и подготовить закладку "невидимой смерти". Куртий!

— Будет сделано, господин.

— Я думаю, что не стоит напоминать, что всех исполнителей нужно убить? Ничто не должно дать следа в нашу сторону. Теперь следующее. Вилмар поедет с войском к месту прорыва. Вопрос в том, кого из патрициев он возьмет с собой. Очередь не наша. Да и приближаться к месту, где заложена "невидимая смерть"... — Тарий поежился.

— Тебе там делать нечего, — проскрипел его отец.

— Да, — согласился Тарий. — Тогда последний вопрос: как забрать артефакт после открытия Прохода? Наши люди могут засветиться, когда будут возвращаться, а если свернут в сторону, неизвестно на кого нарвутся. Артефакт слишком ценен, чтобы вот так им рисковать.

— Мой господин, перед тем, как свернуть в сторону, они могут оставить его в укромном месте, а сами поедут уже без него.

— Я не могу настолько им доверять. Слишком большой соблазн украсть бесхозный артефакт. Долго ли вернуться или сообщить сообщнику, или вовсе не прятать его в том месте, а укрыть в другом.

— Мой господин, эта проблема решаема. Вам не будет жалко одного или двух наших людей?

— Нет.

— Тогда я все организую.

— Долго будет умирать Вилмар? — спросил сенатор.

— Несколько месяцев или даже лет. Все зависит от места, где он остановится на ночлег. И от самой закладки, конечно.

— Несколько месяцев — это мало. Если мы все-таки найдем и поймаем вилмарова ублюдка, он еще несколько лет будет бесполезен. Учти это при закладке.

— Я понял, господин, — ответил Куртий.

— Ублюдок на тебе. Не позднее чем через год он должен быть у нас.

Глава 8

445 год. Рядом с пибенской заставой.

Теренций служил семье Гришемов с самого своего рождения. В тот момент, когда из окон маленького дома, построенного, как и все в округе, из прутьев и глины, раздался первый крик новорожденного, появившийся на свет мальчик стал считаться слугой могущественного патрицианского рода. Ведь его родители и родители родителей, и еще минимум пара поколений вглубь времен, все преданно работали и служили Гришемам.

Верная служба оплачивалась неплохо. По крайней мере, сам Теренций уже к тридцати годам смог переехать из родительской хибарки, что разместилась в бедняцком районе Альбалонга, в дом, пусть и не каменный, но вполне приличный, построенный из бревен.

На эту поездку Теренций рассчитывал особенно. Ведь сам господин Куртий его принял и обстоятельно растолковал все действия, что предстояло ему выполнить в порученной миссии. Господин не забыл пообещать будущую награду: десять солидов и место подле господина. Не совсем рядом с ним, но тоже недалеко. Для этого надо все исполнить точно и выверено.

В сторону небезызвестной пибенской заставы Теренций отправился вместе с Вуктором, назначенный старшим в их паре, доверенным человеком Куртия. По крайней мере, Вуктор об этом не преминул сообщить, причем несколько раз за время их поездки. Очень гордился тот этим.

Что делал Вуктор в предгорьях, Теренций узнать не смог, старший оставил его на широкой горной дороге, а сам отправился дальше. Вернулся Вуктор уже через час, очень довольный, а после оба они, настегивая коней, поскакали вниз, в долину.

Частично разрушенную год назад заставу они проехали без остановки, не задерживаясь ни на минуту. К нужному месту подъехали в середине третьего дня обратного пути. Местность была пустынной — вторгнувшиеся год назад через Проход карамы основательно подчистили местных жителей. Кому повезло, тот успел сбежать, а неудачники отправились в желудки дикарей. С тех пор прошел год, но местность в округе только начала наполняться жителями.

Нужное место, о котором ему настойчиво вталкивал господин Куртий, нашлось довольно легко — Вуктор, видимо, здесь бывал и раньше. Вновь оставив младшего напарника, старший пешим ходом зашел в остатки развалин, что каким-то образом сохранились со старых времен. Именно старых, а не древних. Во времена Ушедших строили не в пример солиднее и качественнее, по крайней мере, не из таких грубо сляпанных кирпичей. Да и развалины площадь занимали маленькую — какой-то отшельник пару-тройку веков назад решил здесь обустроиться, но что-то, видимо, не сложилось.

Войдя в развалины со свертком в руке, обратно Вуктор вернулся без него.

— Все, можно ехать дальше, — сказал, взбираясь на коня.

— Хорошо, — ответил Теренций, непроизвольно погладив седельную сумку, где лежала его любимая удавка.

Надо сказать, что среди слуг Гришемов Теренций славился умением ею пользоваться. Кстати, Вуктор об этом умении своего младшего напарника не знал — раньше их пути на патрицианской службе не пересекались, а интересоваться каким-то простым или почти простым слугой доверенное лицо господина Куртия не желало. Слишком разные у них были весовые величины.

На привал Вуктор остановился только часа через три, найдя неплохую полянку в паре сотен футов от мощеной дороги. Теренций по заведенному в этой поездке правилу отправился к ближайшим деревьям набрать сухостоя, а его старший напарник, проследив взглядом за отпущенными на густую зеленую траву конями, принялся доставать из сумки нехитрые припасы еды.

Принеся охапку сухих сучьев, Теренций сбросил их на расчищенную от травы землю, направившись за кресалом, а Вуктор принялся раскладывать сучья для быстрого разжигания костра. Когда старший напарник повернулся спиной, его шею охватила неожиданно возникшая кожаная веревка, в доли секунды тугой ошейник натянулся, причиняя пронзительную боль, в висках резко застучало, а сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Вуктор попытался сделать вздох и... умер.

На всякий случай еще немного продержав удавку на шее старшего напарника, Теренций отпустил один ее конец, не спеша смотал, а затем обстоятельно обыскал еще не начавшее остывать тело. Не забыл он тщательно обследовать и седельные сумки, как Вуктора, так и свою. Господин Куртий, обстоятельно объясняя предстоящие его действия, велел проверить не только вещи напарника, но и свои. Ведь тот мог что-либо припрятать и в его вещах.

Отобрав несколько спорных предметов, Терентий отложил их отдельно, без спешки собрал имущество, дав коням немного пощипать травки, погрузил обратно седельные сумки и продолжил движение, еще больше отдаляясь от района пибенской заставы.

Когда день стал переходить в вечер, всадник, заметив знакомый ориентир, свернул с дороги и через некоторое время остановился. Откуда-то сбоку появился человек, одетый в темные одежды, Теренций спешился, дожидаясь когда тот подойдет поближе.

— Все сделано, как было приказано, — сообщил Теренций.

Подошедший был незнаком, но перед поездкой об этом человеке ему сообщил господин Куртий.

— Он что-то отнес в обусловленное место, обратно вернулся с пустыми руками. Во время привала ничего отдаленно похожего на тот предмет у Вуктора не нашел. На всякий случай отобрал несколько вещей, вдруг что-то окажется нужным.

Теренций протянул человеку сверток с отобранными вещицами.

— Есть что еще сказать?

— Нет, я все сделал чисто. Вся проверил.

— Молодец. Ты получишь награду.

Последние слова незнакомец произнес громче обычного. Раздался специфический свист, и Теренций нелепо взмахнул руками, изогнувшись в пояснице, а потом упал. Из шеи торчало оперение стрелы.

Из кустов вышел лучник, который, подойдя к убитому, рывком выдернул стрелу, а затем отрезал голову.

— Вложи медяк, — велел незнакомец лучнику, — не стоит ему перерождаться рабом. Пусть служит и дальше нашим господам.

Доверенный человек Куртия, а именно им и был отдававший приказы неизвестный, прошел сотню футов в сторону, где располагалась временная стоянка, аккуратно положил сверток в сумку, забрался на коня и направился в сторону Торина, одного из ромульских городов, расположенных на полпути от столицы до Пустошей. На расстоянии двух конских корпусов его сопровождало четверо вооруженных спутников, в том числе и стрелок, убивший незадачливого Теренция.

Но до Торина группа не добралась, несколько раз меняя направление движения, пока, наконец, не достигла конечного пункта — Вирены, небольшого городка, расположенного в пятнадцати милях от ромульской столицы. Но в городок кавалькада въезжать не стала, а объехала его по дуге, остановившись около небольшого неприметного домика, расположенного за забором и закрытого от любопытных глаз разросшимися кустами акаций.

В доме в этот момент располагался Куртий, начальник разведки влиятельного патрицианского рода Гришемов, возбужденно накручивающий круги вокруг большого овального стола. Ведь буквально только что прибыл гонец из столицы, привезший долгожданную весть: в районе пибенской заставы вновь открылся Проход, и уже первые, пока еще в единичном числе, людоеды зашли на ромульскую территорию.

— Лидий! Говори! — обратился Куртий к вошедшему.

— "Невидимую смерть" довезли до конечного пункта. Дом в хорошем состоянии, консулу понравится. Служителя с дочкой убили. Нет, не в доме, — предваряя вопрос Куртия, торопливо добавил Лидий, — отвезли подальше и прикопали. Сосуд спрятали в подполе, недалеко от спальни. Слегка прикопали землей, засыпали соломой. Все это делали рабы, сами мы близко не приближались. На обратном пути рабов и лошадь убили, телегу сожгли. Следов не оставили. Правда, по дороге попался пастушок, его схватили и увезли. По дороге зарезали.

— Не жалко? — усмехнулся Куртий.

— Немного, — ответил Лидий, — но денарий не те деньги, чтобы о них жалеть. А больше денария мальчишка не стоил, костлявый.

— Вот именно, Лидий. Даже проданный раб может проговориться. А деньги дело наживное. Жалеть о недополученном денарии не стоит. Что с Вуктором и Теренцием?

— Проход Вуктор должен был открыть...

— Открыл, в столице уже знают.

— Артефакт, по словам Теренция, Вуктор спрятал в нужном месте. Про место ничего не сказал...

Куртий внимательно слушал доклад своего доверенного человека, пытаясь по мимике и интонациям говорившего понять, насколько тот правдив. Если появятся малейшие сомнения, то Лидия и всех его сопровождавших придется убить. Место, где спрятан артефакт, открывающий и закрывающий Проходы, слишком ценная информация. О ней могли знать только Гришемы и он, организовавший всю операцию.

Почему артефакт не привезли сюда? Опять же из-за слишком великой ценности артефакта, чтобы рисковать им по дороге, не имея значительного сопровождения. И, пожалуй, главное: никто посторонний не должен даже заподозрить Гришемов в краже артефакта и последующей смерти консула. Никто! И если сейчас Лидий даст малейший повод усомниться в том, что Теренций не проболтался о месте, где Вуктор спрятал артефакт, то Лидию не выйти живым из этой комнаты. Между тем Лидий продолжал:

— Теренция тут же убили. Я велел положить ему в рот медяшку, пусть переродится не рабом.

— Пусть, — согласился Куртий, решая жить Лидию или нет.

Пожалуй, жить. Надежных людей для таких поручений мало, а скоро в Ромуле наступят беспокойные времена. Сейчас он, Куртий, нужен в столице, но приходится оставаться здесь, дожидаясь появления из Пустошей Дареха с напарником. Бастард слишком важен, если Вилмар умрет. А консул должен умереть, "невидимая смерть" не разбирает, кто перед ней — патриций или плебей, консул или раб. Сыновья Вилмара, растущие в патрицианских семьях Ромула, еще не скоро войдут в силу крови. В отличие от бастарда.

Глава 9

445 год. Альбалонг. Дворец консула.

Известие о новом открытии Прохода застало консула Вилмара врасплох. Проход открыт! Как это могло случиться? Почему? Год назад для открытия пунийцы использовали чистую кровь его сына. А сейчас каким образом? Опять так же? Значит, один из двух сыновей жив? Третий слишком мал для этого. Или у пунийцев появился собственный чистокровка? Такой вариант вполне возможен. Ведь двадцать лет назад нашли же они такого с чистой кровью.

Есть, конечно, вариант с применением артефакта. Год назад именно так посланный к Проходу Грольд его закрыл. Но откуда у пунийцев работающий артефакт? Чтобы его зарядить, опять же нужна чистая кровь. Хотя если это кровь одного из его сыновей... Пунийцы вполне могли зарядить артефакт заранее, когда сыновья были живы. А то и вовсе заряженный четверть века назад артефакт лежал в пунийских закромах, и вот теперь, когда у извечных врагов-пунийцев вновь сменилась власть, артефакт вытащили на белый свет.

Теперь опять придется быстро собирать войско и идти выбивать вторгнувшихся карамов. А пунийцы тем временем нападут с моря? Нет, в этот раз он не пойдет к месту прорыва. Для закрытия Прохода хватит одного Грольда. Нужно только вновь зарядить артефакт. Жаль, что он одноразового действия: можно только один раз открыть Проход и один раз его закрыть. А потом опять пролить на него кровь. И сейчас после прошлогоднего вторжения артефакт на закрытие не сработает, только на одно открытие.

— Грольда ко мне!

Терманец на зов консула появился незамедлительно, и Вилмар отдал приказание принести артефакт, предназначенный для работы с Проходами. Грольд отсутствовал долго и, войдя к консулу, плюхнулся на колени, низко опустив голову. Вилмара кольнуло нехорошим предчувствием.

— Господин, артефакта нет. Я все обыскал.

— Кто? Кто виновен?

— Несколько недель назад на закрытой части дворца задержали гетеру. Ее провел для своих нужд охранник, которого подпоили. Гетеру обыскали, но ничего не нашли, отправив в камеру для дальнейшего разбирательства. Наутро ее нашли мертвой. Охранника наказали плетьми и отправили в каменоломни.

— Наличие артефакта после задержания гетеры не проверяли?

— Это так, мой господин, — Грольд склонил еще ниже голову.

— Торбус! — открылась потайная дверца в стене. — Арестуй его.

Безалаберность — вот причина пропажи артефакта. Слишком все расслабились за эти более-менее спокойные годы. Даже прошлогоднее вторжение карамов и похищение его сыновей ничему не научило. Грольд будет наказан. Но это не выход из той ситуации, что сейчас сложилась.

Теперь из-за исчезновения артефакта закрыть Проход может только он сам лично. Значит, все же придется выехать к месту прорыва. Но каковы пунийцы! Так успешно провернуть операцию и выкрасть артефакт!

Войско всегда должно быть готово к быстрым сборам, поэтому, раздав указания своим людям, что оставались в столице, ромейский консул уже через два часа выехал через северо-западные ворота, торопясь к месту прорыва. Нужно успеть добраться до Прохода раньше, чем через него хлынут основные массы карамов. Тогда справиться с ними будет нелегко. И самое главное — ведь теперь Проход придется закрывать не опосредованно, передав артефакт доверенному человеку, а самому лично. А горы они такие, непредсказуемые, карамы умеют и любят прятаться в них.

Чем ближе к месту прорыва приближалось войско, тем сильнее росло напряжение. Посланные вперед отряды до сих пор не встретили людоедов, хотя в прошлом году в этих местах приходилось громить, пусть небольшие, но, тем не менее, встречающиеся шайки карамов.

Почему в этот раз все иначе? Советники консула выдали несколько версий происходящему. По одной из них прошлогодние события основательно прошерстили ряды карамов, обитавших по ту сторону гор рядом с Проходом. По второй версии карамы, научившись по прошлому неудачному для них опыту, решили накопить силы для массового прорыва, и теперь их отряды находятся на границе в ожидании отмашки своему вторжению. Были и другие версии, но совсем уж экзотические, вплоть до той, что карамы давно прошли через Проход и, обогнув по широкой дуге предгорья, сейчас движутся на столицу.

По всей дороге к месту открытия Прохода консул останавливался в усадьбах местных патрициев. Их было немного, как мелких патрицианских семейств, так и их усадеб. После прошлогоднего вторжения часть патрициев так и не вернулась обратно, доверив содержание усадеб смотрителям.

Выбирать место для ночевки не приходилось. По мере приближения к предгорьям достойных мест для ночлега консула практически не осталось. Несколько усадеб так и не были восстановлены, другие носили следы свежего разграбления, как будто неведомые грабители как чувствовали, что нужно торопиться до появления карамов.

Скакавшая впереди доверенная группа в этот день нашла только один достойный объект, где мог остановиться на ночь правитель Ромула. Торбус, чья ценность в глазах консула после тягчайшей промашки Грольда заметно возросла, сконцентрировал в своих руках весь круг обязанностей по охране Вилмара. Дорога, по которой двигалось войско, полностью перекрывалась, те, кому не посчастливилось на ней оказаться, арестовывались, интенсивно допрашивались, а потом, как правило, ликвидировались. Впрочем, Торбус через своих подчиненных, что скакали впереди войсковой колонны, все же старался обходиться гуманными методами, предупреждая всех встречных об опасности оказаться рядом с дорогой. Нет, он, конечно, добряком не был, просто в противном случае его службе пришлось бы погрязнуть в арестах и последующих допросах с пристрастием. Ну а те, кто не вник предупреждению охраны, те выбирали свою судьбу, где им вскоре предстояло встать в очередь на перерождение, причем в качестве рабов. Никто из охраны не собирался тратить медяки, чтобы человек смог переродиться, пусть и бедняком, но свободным человеком.

За день до намеченной цели, двигавшаяся впереди охрана увидела стоявшую чуть в стороне от дороги небольшую усадьбу: красивый хозяйский дом, правда, одноэтажный, и несколько построек в стороне, видимо, для прислуги и иных работников, в том числе сезонных. Большой сад по соседству указывал на необходимость в таких поденщиках.

Усадьба оказалась пустующей, хозяева, вероятно, узнав о прорыве карамов, в спешке ее покинули. Об этом говорило многое — незакрытые дверцы шкафов, разбросанная посуда, куриные перья во дворе, раскиданные мелкие кости. Зато господская спальня сохранилась в нетронутом виде, чистой и ухоженной.

Торбус прибыл к предстоящему месту ночлега своего господина за полчаса до появления консула. По-быстрому осмотрев постройки, он дал добро на размещение здесь Вилмара, послав гонца к своему первому помощнику, сопровождавшему правителя.

После отъезда гонца он вновь прошелся по усадьбе. Обычная, казалось, картина, но что-то его смущало. Но что? Обихоженная спальня, где нет следов какой-либо спешки? Значит, хозяев в усадьбе не было, только один или несколько смотрителей, чтобы следить за порядком. Именно в соседнем неказистом домике они, видимо, обитали. Небольшой беспорядок в нескольких хозяйских комнатах мог быть объясним тем, что местные слуги решили что-то прихватить с собой.

Перья и куриные кости? Вот это объяснялось сложнее. Взяли с собой еду, свернув курам головы и ощипав их? Тогда откуда разбросанные обглоданные кости? И ведь явно не карамы, те и мелкие косточки изгрызли бы. Перед бегством служки решили набить пузо, чтобы освободить место для другой, более ценной поклажи? Возможно. Но в домике привратников жило только двое, судя по всему, мужчина и женщина. Но могли, конечно, в усадьбе находиться и другие люди. Садовник какой-нибудь или еще кто-то. Вот и набросились на хозяйскую живность, рассчитывая списать ее исчезновение на карамов.

Побродив по усадьбе, Торбус вернулся в хозяйский дом, еще раз все внимательно оглядев. Не поленился забраться в чердачное помещение, но там было пусто. На подвал, вход в который располагался с торца здания, времени уже не хватало, хотя туда Торбус успел заглянуть. Тоже пусто, хотя если судить по свежей соломе, насыпанной по полу, слуги не забывали смотреть и держать в чистоте хозяйские владения.

В доме, где прошлую ночь пришлось провести консулу, порядка было меньше. А подвал и вовсе оказался грязен и захламлен. Слуги явно попались нерадивые, раз не могли выбросить превратившуюся в грязную труху солому и набросать новой и свежей. А ведь порция-другая плетей чудесно превращает лентяя в труженика. Зато слуги этого дома, сразу видно, воспитаны правильно, раз у них такой порядок. Хотя здесь тоже не без изъяна. Беспорядок, что творился в домике слуг и вокруг него вполне можно списать на панику при ожидаемом появлении карамов. А вот порядок в подвале, из которого Торбус только что вышел, все-таки оказался не таким и идеальным. Глава охраны ромейского правителя только сейчас понял, что же зацепило его внимание. Свежая солома была раскидана неравномерно. Густо покрыв земляной пол в западной части подвала, его центральная и восточная часть удостоились лишь тонкого слоя подстила.

"Видимо не успели равномерно распределить", — подумал Торбус. Какая-то новая мысль уже готовилась прийти ему в голову, но в этот момент в воротах усадьбы появился авангард консульской охраны. Через несколько минут прибыл и сам консул.

Ночь прошла спокойно, никто не посмел потревожить сон правителя. К тому же самой спальней Вилмар остался доволен. Наутро после завтрака консул отправился дальше в сторону Прохода, до которого оставалось не более десяти миль. Карамы, появления которых с нетерпением ожидали в последние дни, нашлись лишь перед конечной точкой пути, да и было людоедов не более двух сотен. Войско, давно готовое к бою, двинулось вверх по горной дороге, охватывая широкими флангами окрестности. Ни один вражеский дротик или камень, выпущенный из пращи дикарей, не должен задеть консула, пока тот будет закрывать Проход.

К вечеру, выполнив задуманное, консул Ромула Вилмар вернулся на прежнее место ночлега, так понравившееся ему прошлой ночью. А глава консульско й охраны Торбус в этот раз даже не спустился в подвал, поручив это сделать рядовым охранникам. Впрочем, что опасного могло быть в подвале? Утрамбованный земляной пол, неравномерно посыпанный соломой? В западной части подвала ее было слишком много. Да и что с того? Спальня в этом доме хоть и располагалась в этой половине дома, но под ней пустот не было. А что могла скрывать земля под кипой соломы, никто так и не узнал.

Часть шестая. Сила крови

Глава 1

448 год. Пустоши. Земли тьютов.

— Вилрих! Плохо! Как ты держишь защиту? Да тебя любой восьмилетка поразит! Ниже клинок! Еще ниже! И двигайся! Будь постоянно в движении, перетекай из стойки в стойку! Выше локоть. Закручивай! Укол. И быстро назад в защиту. Никогда не считай своего противника слабее себя, даже если он полный неумеха. Теперь держи меч прямо. Левой рукой помогай кинжалом. Справа опасность, появился еще один враг. Он бежит в твою сторону. Тебе не справиться с двумя. Что будешь делать?

— Драться!

— Просто дальше драться?

— Да!

— Дурак! Тогда погибнешь.

— Бежать...

— Это крайнее средство, но скорее всего, получишь кинжалом в спину.

— Тогда как... наставник?

— У тебя тоже есть кинжал. Надо бросить во врага. Но не в первого. Во-первых, тебе трудно будет разорвать дистанцию, во-вторых, он сейчас настороже, чувства обострены, так же, как и у тебя, до предела. Он или извернется, или сможет отбить твой бросок. А вот подбегающий еще не до конца готов к бою. Бросив кинжал в него, ты должен его поразить. Он еще не готов, к тому же бежит, а внимание при этом немного рассеивается. Бросок!

Кинжал полетел в сторону головы чучела, сделанной из соломы, поразив цель в районе нарисованного носа.

— Уже лучше! Но появился еще один враг. Не отвлекайся от меня, иначе получишь удар в грудь. Ищи врага боковым зрением. Как ноги держишь! Не их, а спину надо держать прямо! Новый противник почти подбежал, действуй!

Подросток, яростно отбиваясь мечом от нападающего взрослого, выхватил левой рукой из ножен, висевших на широком кожаном ремне, запасной кинжал и резким броском метнул его в многострадальное чучело, попав почти рядом с торчавшей рукоятью первого кинжала.

— Неплохо. Вижу, что не зря ты столько лет обучался ножевым броскам. Но ты расслабился и за это поплатился, — одновременно с этими словами мужчина легким почти незаметным движением кисти отодвинул в сторону меч в руке подростка и тут же нанес укол в образовавшуюся брешь в обороне. Подросток ойкнул, попытавшись отойти назад, но было поздно. Учебный поединок завершился.

— Зачем ты смотрел на меня, а не на мой меч и руку?

— Но наставник, вы же сами...

— Что я сам? Ты настолько владеешь мечом, что можешь уследить за противником, понять дальнейшие действия врага, глядя в его глаза?

— Нет, но вы...

— Вот именно! Я могу, а тебе еще учиться и учиться. Смотри, сегодня ты сразился с тремя, поразив двоих кинжалами. Вспомни, сколько лет ты учился броскам? Как пищал, что тебе надоело разучивать одно и то же по полдня, вместо того, чтобы взяться непосредственно за меч. Зато сейчас с тобой никто не сравнится из твоих ровесников по поселку. Да и парни постарше слабее будут. Так как? Что скажешь?

— Я понял, наставник.

— Если понял, — мужчина усмехнулся, — тогда покажу тебе один прием мечного боя. Редкий, почти не нужный, но в жизни всякое бывает. Не думаешь, а пригодится.

— А когда может пригодиться?

— Ну, скажем, при поединке до первой крови. Но тебе нужно убить врага, а не просто ранить. После первого ранения поединок прекращается. Нужно иметь редкое умение, чтобы с первого удара суметь убить. Разве что твой противник полным слабаком будет. Но такие не дерутся, а сразу признают свою вину. Могут даже себя специально поранить, чтобы поединка не было. Поэтому, кто вышел против тебя, тот, считай, неплохой боец. Даже сильный. Сильнее тебя. Он тоже не желает простого ранения, а хочет нанести единственный, но смертельный удар. Помоги ему, покажи, что ты слабее, немного притупи его бдительность, а теперь сделай вот так!

Наставник резко крутанулся вокруг своей оси и меч одним горизонтальным движением снес голову чучела.

— Рубить голову не надо, достаточно разбить кадык. Противник обречен. На сегодня все.

После второй за день тренировки усталость давила тяжестью на все тело. Сейчас бы отдохнуть, полежать, но нельзя. Вилрих, собрав оружие, побежал в сторону озера, что лежало в полутора милях от их дома. Бег давался тяжело, в этот день наставник гонял его без передышки. Но останавливаться нельзя, надо бежать. Хоть наставник уже остался далеко позади и сейчас, скорее всего, занимается работами по хозяйству, мухлевать, чтобы остановиться и немного передохнуть, Вилрих не будет. Давно прошли времена, когда он пытался так поступить. Несколько раз обман удавался, а потом он попался. Неделю после этого пришлось лежать в чуланчике, и в память от тех дней остались так до конца и не исчезнувшие шрамы на спине.

Но, наконец, невдалеке блеснула полоска воды, Вилрих чуток поднажал и, не раздеваясь, с разбега плюхнулся в холодную воду Болотона. По разгоряченному телу прошелся озноб, который сразу же исчез, вместо него разлилась приятная прохлада, мигом остудившая и вылечившая усталое тело. Жаль, что сегодня нельзя долго-долго плавать, наслаждаясь чистой и прозрачной водой.

Заставив себя вылезти, Вилрих, вздохнув, побежал в обратную сторону. Солнце скоро приблизится к кромкам дальних деревьев, а ему еще собирать котомку для завтрашней вылазки на противоположный берег озера. Три года тому назад он впервые посетил места, которыми раньше владел один из родов варов. И именно тогда он нашел схрон, принадлежащий Ушедшим. Много раскопать не удалось — появился наставник, который объяснил ему, что же такое он нашел. А затем с помощью Вилриха наставник засыпал находку. И, уходя с той полянки, Атаульф приказал ему о ней молчать.

За прошедшие три года Вилрих никому не проболтался, но всегда желал вновь вернуться на ту полянку. Почему-то притягивала она его. Может быть, таинственностью? Как-никак это место, где жили Ушедшие. А может, и не жили. Мама про них почти ничего не знала, а наставник сразу же замыкался, когда он осторожно пытался про них что-нибудь узнать.

За эти годы Вилрих неоднократно бывал на противоположном берегу. Не один, конечно, а с наставником. Правда, далеко вглубь тех земель они не забирались. В нескольких милях западнее обитали вары других родов. А вары — исконные враги терманцев. Не проходило и месяца, если те не проникали на земли тьютов, чтобы пограбить, убить или захватить в плен. Но и терманцы отвечали им тем же. Правда, на земли их рода, а Вилрих уже стал себя считать тьютом (ну, почти, он же все-таки верих!), враги напасть не осмеливались.

Это так утверждали ребята из поселка, но наставник считал иначе. Просто из-за того, что четыре года назад род варов, пытавшийся пройти через их земли, был перебит, на противоположном берегу озера появилась свободная от жителей зона. Родам варов, что размещались дальше к западу, проще было нападать на тех тьютов, что жили напротив них.

Но год назад наставник, вернувшийся с другого берега, хмуро сообщил, что свободные земли стали заполняться варами. А значит, и на то место, где находился схрон Ушедших, вскоре могут переселиться враги. Плохо, конечно. Три года земля пустовала, и вот такая незадача. Хотя, с другой стороны, погибший род варов ведь из-за чего-то все бросил и бежал со своих земель. Да и тьюты не спешили перебираться на освободившуюся землю. И это тогда, когда свободных для проживания земель в округе почти не осталось!

С такими мыслями Вилрих почти незаметно для себя добежал до дома. Одежда, конечно, так и осталась мокрой. Но ничего, сейчас он переоденется, по-быстрому соберет котомку, а завтра утром на рассвете двинется в обход озера. Впервые, сам в одиночку! Его ровесники из поселка самостоятельные вылазки за пределы родовых земель не делали. Разве годам к четырнадцати взрослые им разрешат это делать, да и то не в одиночку, а небольшими группами. А он идет один, и ему всего двенадцать лет!

Ну и что, что эта вылазка затронет только краем опустевшие земли вражеского рода. Дальше идти наставник запретил, опасаясь, что Вилрих может встретить таких же путников, как и он сам, но только из варов. Но это маловероятно, враги заняли только дальнюю, западную часть территории ушедшего рода. А найденный им схрон Ушедших находится в восточной ее стороне. Не иначе бегство варов как-то связано с этим. Нет, нечего делать врагам в том районе. А он, пройдя чуть дальше разрешенного, дойдет до потайного места и попробует его раскопать. Нет, все ему не осилить, но хотя бы один уголок?

Рано уснув, Вилрих, как только забрезжил рассвет, уже натягивал на плечи лямки котомки. Долго ли собраться? По-быстрому умыться, выпить чистой колодезной воды с большим ломтем еще не зачерствевшего хлеба, и можно в путь!

До места, где располагался схрон Ушедших, три года назад он и трое взрослых добирались три дня, ему же нужно уложиться в два. Мало времени, но иначе никак не вернуться домой на пятые сутки его похода. Ведь он должен идти немного в другую сторону, и назначенная наставником точка пути явно ближе, чем та странная полянка. Поэтому Вилрих поставил своей задачей уложиться в двое суток, с тем, чтобы оказаться на месте к рассвету третьего дня. Потом почти день раскопок и обратный путь с посещением той точки, что назначил ему наставник.

Три года назад они были с лошадьми и часть пути провели в седлах, зато потом, когда пошла плохая труднопроходимая местность, приходилось вести коней в поводу, опасаясь за сохранность ног. И скорость передвижения резко упала. В этот раз он движется пешим, к тому же налегке, много ли веса в котомке? Да и дорога ему известна, по ней не раз хаживал с наставником.

И не только он и дядя Атаульф здесь ходят, местные из поселка тоже не редкие гости в этих краях. Вот и сейчас, на второй день пути, потянуло дымком. Вилрих замедлил свой ход, огляделся и, определив место, где кто-то жег костер, направился по дуге в обход. Наивно идти в открытую. Кто знает, может быть, там враги-вары. Или залетные гости издалека. Те же унны или терманцы из других родов. Вары и унны — враги, а в терманском племени давно нет согласия. Запросто поймают и или убьют, или в плен захватят. Да и соседи из поселка тоже люди разные. Кто-то дружелюбен, а кто-то его семью недолюбливает.

Найдя удобное место, с которого хорошо просматривался костер, на котором жарилась какая-то тушка, Вилрих немного успокоился — там находилось трое ребят из соседнего поселка. Видимо, их тоже погнали в поход по дальним окрестностям. Рихерд, пятнадцатилетний парень, и двое почти погодков Вилриха, может, на полгода-год постарше. Эти были братьями, то ли двоюродными, то ли троюродными. Один, с копной рыжих волос, Лигон, Вилриху почти не досаждал, зато второй, Вицент, частенько не давал ему прохода. Правда, драться не дрался, но остренькое словцо в ход пускал.

Перед Вилрихом встал вопрос: обойти ребят по большой дуге или пройти мимо. Если бы не дефицит времени лучше выбрать обходной путь, но это задержка на час, а то и на два, потому что придется преодолеть пару оврагов с зыбучими стенками, а потом и густой кустарник. Пришлось выбрать путь напрямик.

— А, вот и наш изгой, — так приветствовал появление Вилриха Вицент, демонстративно вытащивший из складок одежды большой ножичек.

Глава 2

448 год. Пустоши. Рядом с Болотоном.

— Скажи-ка нам, чего такого страшного было у верихов, раз вы драпанули в такую даль, — продолжил Вицент, глумливо улыбаясь.

Вилрих от таких обидных слов вспыхнул, собираясь ответить наглецу словами или даже делами, но постарался взять себя в руки. Наставник учил его выдержке и спокойствию в особо трудные и напряженные минуты. Кстати, Вилрих понял, что поступил правильно: сидевший рядом с недругом рыжий Лигон медленно поднялся на ноги и тоже обнажил острие ножа. А старший в этой компании Рихерд смотрел с интересом на происходящее. "Этот тоже, значит, против меня", — промелькнула мысль у Вилриха.

А ситуация тем временем ухудшалась, оба, и Вицент и Лигон, медленно приближались к нему, немного расходясь в стороны. Что будет дальше? А вот это сложный вопрос.

Раз обнажили оружие, значит, могут его и применить. Убьют? Могут. А что потом? Спрячут труп или дотащат до озера и сбросят в воду, свалив все на варов, заглянувших в эти места. Могут? Могут. Никто не узнает правды, а если и узнают, то парни скажут, что защищались, а оружие обнажил именно он, затеяв ссору. Ну, подставят спины, несколько дней отлежатся и на этом всё.

Если он сейчас достанет свой нож и, защищаясь, порежет кого-нибудь из них, значит, будет доказательство его вины, а не парней. Тех и вовсе простят, Вилрих ведь чужак для тьютов. А могут и не убивать, в итоге это еще хуже для него. Чужак, проливший кровь тьюту, пусть совсем и немного, подлежит наказанию. За убийство члена рода Тьютов, виновного в этом могут рабом сделать. А Вилрих верих, не тьют. За это здесь казнят. И никаких монеток убитому в рот не кладут. Хорошо если просто голову отрежут, и переродится он рабом, но могут бросить останки, скажем, в свинарник. Тогда его ждет участь родиться свиньей. Он такое уже видел. Нет, не здесь, а у верихов. Но у тьютов такие же порядки.

Если он просто порежет кого-нибудь из противников, то глава рода постановит обратить его в раба, причем без права выкупа. Наставник никак не поможет, и отправится он на рабский рынок к ромульцам. Что он сейчас ни сделает или, наоборот, ничего не будет делать, его ждет или смерть с позорным перерождением, или рабство в далеких краях. Это в том случае, если он останется здесь, а не убежит.

А ведь парни, кажется, именно этого и добиваются, недаром приближаются медленно, оставляя ему путь для бегства. Убежать? Значит, признать, что он трус. И это на всю жизнь. Вилрих видел, как поступают с трусившими. Тавро на левое ухо, и все будут видеть, что ты отмечен как трус. Неважно, при каких обстоятельствах это произошло. Итак, что выбрать? Смерть, рабство или клеймо труса?

И Вилрих принял решение. Он достал свой нож, скорее, кинжал, заметив, как удивились его противники. Впрочем, удивление было мимолетным, зато теперь парни вышли из расслабленного состояния, да и старший, Рихерд, быстро поднялся с земли, потянув руку к ножнам. Там у него кинжал, Вилрих это знал. Значит, будет помогать — трое на одного. Ну-ну.

Вилрих решился и, подняв руку с оружием, полоснул острием по внешней стороне своей левой руки. Полыхнула боль, которую он постарался унять. Вся троица его врагов застыла, удивленно смотря, как из резаной раны льется струйкой кровь.

— Еще? — зло спросил Вилрих и, не дождавшись ответа, вновь полоснул ножом по раненой руке. Боль усилилась, но тут же опала, видимо, организм принял защитные меры.

Шли мгновения, кровь лилась уже с двух ран, пока немного, маленькими струйками, но это не надолго. Вилрих презрительно скривился лицо:

— Еще?

Правая рука вновь поднялась в замахе.

— Хватит, — с хрипотой в горле остановил его Рихерд. — Хватит. Уберите ножи, — приказал старший парням. — А ты ничего, молодец, хоть и не тьют, — сказал он уже Вилриху, который после сильнейшего нервного напряжения медленно разжимал хватку правой ладони, но успел в последний момент спохватиться, и нож вместо того, чтобы упасть на землю, отправился в кожаные ножны, висящие у него на поясе.

— Тебя надо перевязать. Не бойся, — добавил Рихерд.

— А я и не боюсь, — тихо, но с вызовом ответил Вилрих.

— Ну и не бойся, — хмыкнул Рихерд, подходя к нему и вытаскивая из ножен кинжал.

Вилрих напрягся, ожидая подлянки, на что старший хмыкнул:

— Рукава не жалко? Или у тебя есть чем перевязать?

— Нет. Не жалко.

— А вы оба быстро травку поищите. Любую, какую сможете найти, заодно воды принесите, ту, что еще осталась.

Уверенными движениями Рихерд спорол под корень левый рукав рубахи, на что Вилмар тяжело вздохнул: мама будет ругать. Потом ему сполоснули раненую руку, наложили найденные листы травы и туго забинтовали раны.

— А чего не сбежал? — задал вопрос Рихерд, когда закончил заниматься его рукой. — Ладно, понял я уже, — добавил старший, заметив вспышку гнева у раненого. — И твой Атаульф тоже ничего, хороший мечник. А чего это вы сюда пришли? Что, в самом деле, было от чего уходить?

Вилрих не смог сразу ответить. Пусть прошло целых четыре года, как они покинули родные места, но события того утра он до сих пор отчетливо помнит. И что сказать в ответ? Наставник не велел слишком много болтать о произошедшем. Но ведь и полностью не запрещал, ведь так?

— На наш поселок напали, вырезали всех, только мы с мамой и наставником остались в живых.

— А кто напал-то?

— Охотники за головами, — так назывались люди, которые захватывали людей, а потом продавали тех в рабство.

— Не ври, — сказал Рихерд.

— А я и не вру.

— Да? Не сходится. Если им нужны рабы, то зачем весь поселок вырезать? Мертвецов в рабство не продать.

— Не вру я. Охотники так и хотели, да только нарвались на нас. На Атаульфа, — поправился Вилрих.

— И они испугались и стали пленников резать? Всех-всех? — не унимался старший из парней.

— Нет. Не так. Просто наши сопротивляться стали, да и поселок маленький был.

— Ну тогда ладно. А ты куда собрался?

— К песчаной балке. Наставник сказал.

— Нам-то нужно немного поближе. Проводим тебя туда, много времени не займет, чай не крюк, а затем обратно в поселок уйдем. Там нас скоро не ждут.

— Зачем вам это? — удивился и одновременно насторожился Вилрих, ведь у него были совсем другие планы, и к песчаной балке он собирался идти лишь на обратном пути.

— Порезался ты, — кивнул на раненую руку Рихерд. — Мало ли, мы тоже здесь виноваты.

— Да я дойду и сам.

— Обратно пойдешь один, рука начнет заживать, а то мало ли, вон сколько крови натекло. Да и хищники на запах крови могут пожаловать.

— Ладно, — согласился Вилрих. В принципе, на заветную полянку он может прийти на полдня позже. Зато парней наверняка рядом не окажется, и никто не помешает.

Рихерд, действительно, его не обманул, довел Вилриха до конечной точки. Довел, конечно, громко сказано, он и сам может ходить, раны-то плевые. Ну, почти плевые, вот только разболелись они сильно, из-за чего свою вторую ночь в походе он почти не спал, находясь по большей части времени в какой-то дымке дремы.

На рассвете парни ушли обратно в поселок, а он двинулся на север, желая разыскать странную полянку. Почему странную? Не только из-за наличия схрона Ушедших. Вилрих до сих пор отчетливо помнил тот ужас, что он испытал во время грозы. Ливень, шедший сплошной стеной. Страшные раскаты грома, от которых закладывало уши, сердце уходило в пятки, а ноги готовы были подломиться. Молнии с постоянным упорством бившие в дальнюю часть поляны. Именно из-за них, наверное, земля чуть раскрылась, показав верхний край тайника.

Расставшись на рассвете со спутниками, он отправился дальше по намеченному маршруту. Нужное место искал долго. Во-первых, прошло три года. Во-вторых, он во время грозы оказался сильно напуган, а на обратном пути, уходя с той полянки, пребывал в какой-то эйфории от факта находки древнего схрона, но в то же время в замешательстве тоже был. Почему и дорогу особо не замечал. Ну и в третьих, попали они в тот район, когда шли более ближней от берега Болотона дороге. Сейчас же он заходил с восточного направления, что мешало ориентироваться на местности, тем более такой неровной.

Тем временем день клонился к закату, а значит, у него оставалось в запасе только двое суток, чтобы разыскать полянку, покопаться на ней и успеть вернуться домой к назначенному сроку. А тут еще и рука сильно разболелась. Как же ему не везет. Но, видимо, боги сжалились над ним, на нужное ему место он выбрался в наступающих сумерках. Да, это та самая полянка, где на дальнем конце открылась поверхность древнего схрона. Сейчас ее не видно, три года назад они вместе с наставником засыпали верхушку сооружения землей, которая за три прошедших года основательно заросла травой.

Не желая тратить драгоценные минуты уходящего дня, Вилрих, вытащив нож, начал с остервенением раскапывать землю, пока острие ножа не уперлось в поверхность схрона. Теперь он действовал осторожней, боясь сломать лезвие ножа, старательно раскапывая поверхность вокруг крыши схрона, а то, что это именно крыша, догадаться не сложно.

Между тем сгущалась темнота и, опасаясь не успеть основательно очистить поверхность от земли и корней, Вилрих принялся яростно работать ножом, здесь главное не задеть острием поверхности крыши. Даже раненой рукой помогал, отгребая раскопанную землю, забыв на время о тягучей боли. И как следствие неосторожности, задел повязкой об угол сооружения. Конечно, повязка и без того расшатанная активными действиями слетела, а оголенная рука прошлась по поверхности.

Саму кровь, что потекла из открывшихся ран, Вилрих по причине темноты почти и не видел, зато почувствовал начавшееся кровотечение. Негромко выругавшись, он зашарил в поисках слетевшей повязки, нашел ее, и пока думал, как лучше закрепить на раненой руке, произошло необъяснимое.

Земля задрожала, раздался скрежет, как будто кто-то вырывал нечто большое и мощное. Он даже упал на колени, а когда поднялся на ноги, внизу появился свет. Немного тусклый, но совсем не такой, какой бывает при ясном солнечном дне или при отблеске костра. Совсем незнакомые оттенки света! А затем он увидел ступеньки, что тянулись вниз древнего сооружения. Схрон раскрылся!

Глава 3

448 год. Пустоши. У схрона.

От неожиданности у Вилриха даже перехватило дыхание. Знать бы, что делать дальше. Наставник за прошедшие три года ни разу не заговорил о находке. И как теперь ему понять, что же сейчас произошло? Ясно же, что не он раскопал этот проем. За пару ударов сердца? Такого не бывает. Значит, схрон сам пожелал раскрыться и теперь приглашает его к себе. Только вопрос в том, в каком качестве? Может статься, что, спустившись вниз, схрон захлопнется, а он останется в ловушке.

Съедят? Кто — здесь не важно. Дядя Атаульф рассказывал о странных тварях, живущих в Пустошах на болезненных землях. О существах о двух головах, о тварях, меняющих внешний вид, подстраиваясь под окружающую их местность, о полуживотных-полуцветках, что ловили ничего не подозревающих путников, захлопывая свои ненасытные утробы вместе с людьми. Там даже косточек не оставалось от неудачников.

Может быть, и здесь так же? Только вместо живых тварей твари каменные. Вот спустится он вниз, каменная утроба захлопнется, и его съедят заживо. Вилриха даже передернуло от такой перспективы. Так и не решившись, он перешел на другой край поляны, по-быстрому перекусил нехитрой снедью и устроился на ночлег. То ли от усталости и почти бессонной прошлой ночи, то ли от того, что раненая рука стала не так сильно ныть, но он быстро уснул. И как только первые лучи солнца проклюнулись сквозь кроны деревьев, окружающих полянку, он моментально проснулся и бросился к своей находке, опасаясь, что распахнувшееся зево схрона ему попросту приснилось.

А вот и нет. При дневном свете увиденная картина заставила сердце учащенно забиться. Да! Схрон был открыт, вниз вели ступеньки, скрывающиеся в глуби за поворотом лестницы.

Решившись, он осторожно ступил на ближайшую ступеньку, не спеша двинувшись дальше, при этом постоянно опасаясь, что оставшаяся верхняя часть сооружения захлопнется. Но пока ничего не происходило. Дойдя до поворота, осторожно заглянул внутрь. А дальше ничего не было. Почти сразу за углом стены буквально в паре футов от него все заканчивалось: путь упирался в монолитное каменное препятствие.

И это все! Для чего тогда нужен этот схрон? Не просто же ради ступенек? Если верхняя часть сооружения вчера вечером открылась, то, наверное, может обнаружиться и дальнейший проход. Он должен быть за этой поверхностью! Но как Вилрих ни пытался пробиться сквозь стену, ничего не получалось: та стояла как заговоренная, даже нож затупился, а стене хоть бы что. Как будто из металла она.

По тем крохам информации, что слышал он в свои юные года, Ушедшие были великими мастерами, поэтому и неудивительно, что каменная стена оказалась столь крепкой.

Когда солнце поднялось к зениту, Вилрих понял, что открыть ход дальше ему никак не удастся. Он поднялся наверх, огляделся и чуть не застонал от досады. Как же ему сейчас поступить? Завтра к вечеру должен вернуться домой, а значит, если сейчас выходить в обратный путь, то, пожалуй, он успеет. Но что делать со схроном? Теперь его не закопать, да и где столько земли найти, чтобы засыпать открывшуюся лестницу? Было бы время — несколько дней, то проблему решить можно, натаскав со всей поляны земли и разного мусора, но времени уже нет. Придется уходить, оставив древний тайник. И пусть тот не до конца открылся, но его же видно! Теперь любой первый случайно забредший сюда человек получит во владение этот схрон. Его схрон! Сейчас остается только уповать на милость богов и... нужно скорее уходить, чтобы не навлечь недовольство наставника.

Обратная дорога ничем не запомнилась, мысли Вилриха были только о своей неудаче, хотя внимания он не ослаблял — места здесь хоть и не обжитые, но нарваться на опасного чужака вполне возможно.

На пятый, последний день своего пути, когда до дома оставалось пару часов, Вилрих, подходя к опушке леса, через который лежала его дорога, насторожился. Что-то его смутило. Запах? Да, ноздри уловили еле заметный запах костра. Будь у него хорошие отношения со всеми жителями поселка, то рванул бы вперед, посмотрев, кто это там что-то жарит на огне. Но со многими ребятами отношения у него так и не заладились, ведь он чужак, верих. А раз так, то можно и нарваться. Он, конечно, не трусит, но опять драться желания не было — ведь и так припозднился.

Поэтому Вилрих взял немного в сторону, досадуя, что кто-то расположился на его пути. И надо же где костер запалили! В этом месте местным делать нечего — путь к поселку лежал в полумиле в сторону, это только здесь прямая дорога до его дома, стоящего на отшибе. И кого же это сюда принесло?

Любопытство перевесило над будущим наказанием от наставника за опоздание, и Вилрих осторожно направился в сторону невидимого им костра. Не иначе, в вырытой ямке жгут. Картина, которую он увидел, заставила сердце учащенно забиться. Там расположились чужаки, не меньше пятерых, двое из которых, замаскировавшись ветками, лежали и смотрели в сторону, где всегда ходят тьюты, когда направляются в обход озера. Это с той стороны спрятавшихся наблюдателей не заметишь, но он зашел с тыла, вот и увидел врагов. А то, что перед ним враги, гадать не приходилось: ребята, что третьего дня провожали его до конечной точки задания, данного наставником, лежали чуть в сторонке в окружении еще троих чужаков.

И не просто лежали. Двое, Вицент и Лигон, были связаны, а Рихерд убит. Да, убит, по тому, как тот лежал, полускрючившись, с неестественно вывернутой рукой, и в отличие от младших никаких пут на нем не было, ясно, что не живой. Охотники за головами! Явно не вары или унны. Ромульцы. По крайней мере, одежда была схожа с той, что носили приезжавшие несколько лет назад Дарех и Конрид. Надо же, в какую глубь Пустошей забрались охотники! Три года назад гостившие в их доме тоже хотели поохотиться за рабами. Тогда Вилрих отреагировал на их желание как на интересное приключение, сам же был с ними и с наставником. Подумаешь — вары. Он же терманец. А эти? Рихерда убили, двоих схватили — своих же! Хотя какие свои? Терманцы давно друг с другом в мире не живут, к тому же эти чужаки, наверное, и не терманцы. В Ромуле много всяких людей живет, в первую очередь природных ромульцев.

Что делать дальше он знал. Надо срочно домой, к Атаульфу. Встав на четвереньки и двигаясь в обход места, где засели враги, Вилрих, стараясь не производить шума и прикрываясь от случайных взглядов кустами, почти наткнулся еще на двух незнакомцев. Хорошо, что хоть двигался по траве, где нет предательских сучков. Оба чужака о чем-то тихо и увлеченно разговаривали. Наверное, это и спасло его, раз не заметили и не услышали. Пришлось делать новый круг, уже удаляясь и от этих врагов. Теперь он двигался совсем медленно, кто знает, может в округе есть и другие чужаки.

Наконец, обойдя далеко стороной всех обнаруженных врагов, Вилрих смог распрямиться. Теперь куда? Домой, к наставнику? А вот и нет. Те двое последних незнакомцев уж больно удачное место выбрали. Их не видно, зато у тех прекрасный обзор, в центре которого располагался его дом. Пойди сейчас он туда, ведь увидят. Может быть, даже догадаются, что он их заметил. Чего доброго налетят на дом, а там мама. И наставник, он, конечно, воин знатный, но Атаульф один, а врагов семеро.

И Вилрих бросился к поселку. Найти дом пэйяра труда не составило, а вот пробиться к нему оказалось нелегко. Не успел Вилрих подойти к воротам, как был схвачен чей-то сильной рукой и, уже будучи в полете, смог увидеть своего обидчика — здоровенного парня, любителя померяться силой с себе подобными. Беофул — так звали здоровяка, радостно гыкнул и продолжил свой путь, а Вилрих, поднявшись на ноги, с досадой разглядел порванные на колене штаны. "Вначале рубаха, а теперь еще и штаны, — с грустью констатировал он, — взбучка дома будет большая".

Вторая попытка пробраться во двор главы поселка опять чуть не сорвалась. На этот раз ему путь преградил внук пэйяра, малец-восьмилетка. И как быть? Маленьких бить не очень-то принято, тем более внука хозяина, к тому же Вилрих для всех чужак, а малец настроен агрессивно, поигрывая не слабой такой палочкой в руке.

Пришлось пустить в дело голос, призывая кого-нибудь из взрослых. Не правильно это, конечно, потом могут ему это припомнить. Как же — мальца испугался, взрослых позвал. Нет, конечно, разберутся, поймут причину, но осадочек останется. Эх, толкнуть бы мальца, да только хуже будет — упадет, заорет, кто-нибудь постарше выбежит и пойдет-поедет махаловка, в которой проигравшим будет он. У пэйяра два внука постарше имеются, каждый на голову выше его. Вот и пришлось, отступая под натиском мальца, призывать кого-нибудь из взрослых.

— Ну чего это там разорался, — на крик вышла полноватая женщина, недовольно сморщив лицо.

— Тетенька, я к пэйяру Кроберу, у меня новости.

— Мал ты еще, соплей полон нос, чтобы к нему идти.

— Тетенька, там за поселком чужие. Их много. Они Рихерда убили!

Тетка сразу же замолчала, а вот малец как ни в чем ни бывало продолжил наседать и сумел-таки дотянуться свой палкой до Вилриха. Вот гаденыш!

— Враги там, — продолжил Вилрих, пытаясь увернуться от раздухарившегося внука пэйяра.

— Дол, прекрати. Прекрати, кому я сказала. Не ясно? На конюшню хочешь? — тетка, наконец, приструнила мальца. Кто он ей будет, Вилрих не знал, но точно они из одной общей семьи. Недаром малец остановился и, смачно плюнув под ноги Вилриху, с гордым видом победителя отправился по своим делам. Или сделал вид, что отправился.

— А ты, ежели соврал, вожжами не отделаешься. Соврал?

— Нет, правда, — ответил Вилрих, потирая левую руку. Хорошо хоть по ранам не попал, гаденыш.

Пред очами пэйяра Кробера Вилрих предстал без промедления. Конечно, все рассказал. Не все, понятно, а только про чужаков. Кробер нахмурился и со словами "Побудь во дворе" вышел из предбанника обратно в основную часть дома. А дальше события разворачивались намного стремительнее, чем до этого момента. Дом заполнился взрослыми мужчинами. Вилрих в который раз пересказывал то, что сумел разглядеть.

С собой его не взяли, хотя Вилрих на это очень рассчитывал. Кто кроме него точно укажет место, где расположились враги? Но его даже слушать не стали, и отряд в полсотни воинов выехал за пределы поселка. Некоторые разместились по двое на коне — людей в Пустошах больше чем лошадей.

Вилрих вздохнул и припустился к себе домой. Нужно скорее рассказать обо всем, глядишь, не так сильно накажут за порванную одежду. Надежды его сбылись, мама, конечно, поохала и немного покричала, зато наставник, к удивлению Вилриха, бить его не стал. Наоборот очень дотошно расспрашивал про все, что с ним приключилось. И Вилрих рассказал, кроме схрона, конечно. А на порезанную руку Атаульф даже внимания не уделил. Странно.

Тьюты чужаков побили. Не всех, правда, а только шестерых. Одному удалось улизнуть. И надо такому случиться, бежал чужак как раз в ту сторону, куда ходил и Вилрих. Это его и спасло, потому что местность в тех краях уж больно неудобная, пешему легче пройти и скрыться, нежели конному. Да и в сторону запретного места, а там, куда он ходил к схрону, оказывается, запретные места, желающих идти было мало. Вот если бы чужак придерживался береговой линии, тогда другое дело, тьюты там ходят, хоть и не часто.

Вицента и Лигона освободили, говорят, знатно те кричали, отведенные на конюшню. А нечего будущим воинам быть раззявами, в следующий раз помощи можно не дождаться, вот и поедут, лежа поперек седла, в ромульское рабство.

Атаульф, кстати, парней тоже дотошно расспрашивал, а затем долго ходил задумчивым. С чего бы он?

Глава 4

448 год. Альбалонг. Вилла Гришемов.

В этот раз в большом кабинете присутствовало лишь трое: отец и сын Гришемы и глава службы безопасности и разведки рода Куртий.

— Пора подвести предварительные итоги наших действий с анализом сложившейся ситуации, — Тарий Гришем выжидательно посмотрел на Куртия, тем самым дав тому возможность высказаться.

— Господа патриции, прежде всего о состоянии консула. Вилмар пока еще жив, и это несмотря на все уверения придворных врачей. И если вначале можно было предположить, что "невидимая смерть" не показала необходимой действенности по причине либо удаленности закладки, либо ослабления ее силы, то массовая смерть ближайшего окружения консула, что оказались неподалеку от него, говорит об иной причине.

— И какой же? — не утерпел сенатор Варий, опередив замолчавшего Куртия, который собирался с мыслями, чтобы продолжить доклад.

— Особое здоровье Вилмара. Я дал задание нашим умникам покопаться в манускриптах, имеющихся в роду. Они предположили, что люди с чистой кровью более живучи.

— Предположили, — фыркнул сенатор, — другого от них не дождешься.

— Я тоже усомнился и поэтому приказал изучить все материалы, что есть в Ромуле по чистокровкам. Проверить за все время, что велись записи событий. Их предположение подтвердилось. Люди с чистой кровью здоровее и живучей остальных. Самих чистокровок с большой вероятностью можно разделить на три категории. Первая — самая слабая, которой доступно открывать лишь некоторые схроны и оживлять малую часть артефактов. У этих людей хорошее здоровье, но не более. Разница с обычными людьми весьма невелика. Их предки не были патрициями, хотя являлись их доверенными лицами. Поэтому их потомкам доступна лишь некоторая часть возможностей, доставшихся от Ушедших.

Вторая и третья группы чистокровок — это непосредственно потомки древних патрициев — менее значимых и тех, кто уже непосредственно правил. Здоровье и живучесть их потомков значительно превосходят всех других людей. Вилмар, как полагают наши умники, потомок правителя, первого лица. А значит, он должен быть еще здоровее и живучее. Вот причина, по которой тот еще жив.

— Хотя и превратился в облезшую развалину, — со злостью добавил Тарий. — Ладно, примем мнение этих умников, все равно иного от них не дождешься. Сколько еще протянет Вилмар?

— Дворцовые лекари расходятся во мнениях, к тому же они люди подневольные, говорят то, что от них хотят услышать.

— Это понятно. Значит, точной даты нет?

— Нет, господин. Может быть несколько недель, или год, два.

— Плохо. И ведь ничего теперь не предпримешь. Во дворце тоже не дураки, одно к другому давно, думаю, сложили, поняли, что не просто так все окружение Вилмара, что было во время той поездки, перемерло. Ладно. Что с мальчишкой?

— Была послана четвертая по счету группа, если считать ту, что четыре года назад вернулась с пустом от верихов. К тьютам же ушли три группы. От двух никакой информации не пришло. Мы думали, что тьюты подсуетились, когда наши люди добрались до поселения, но поселок оказался ни при чем. Две группы сгинули где-то по дороге. От третьей вернулся лишь один человек, да и то ему просто повезло. Они сумели добраться до поселка, но внутрь войти не решились. Неподалеку схватили троих мальцов. Как и было приказано свой интерес им не показали, расспрашивали о разном и вперемешку. Про две пропавшие группы мальцы не слышали, значит, те просто не дошли — дороги в Пустошах опасные.

— Про бастарда что? — сенатор в нетерпении перебил Куртия.

— Нашелся. Вместе с человеком Вилмара и матерью живут на отшибе, поблизости никого нет.

— Точно он?

— Да, точно. Год назад к ним приезжали двое, Дарех и Конрид. Самому мальцу двенадцать лет.

— Время инициации подходит, — задумчиво произнес Тарий Гришем.

— А Вилмар еще жив, — добавил сенатор.

— Может быть, это и к лучшему, — ответил Тарий отцу, — пока к лучшему, — уточнил он.

— Что дальше, только коротко, — приказал сенатор Куртию.

— Захватить мальчишку не удалось. Наблюдатели его не видели, а мальцов расспросить не успели — был приказ не афишировать наш интерес к нему. Думали расспросить позже, потом зарезать, но не успели. Вмешались тьюты, конные. Смог уйти только один из всей группы, он и доставил сведения. Если нужно, то я распорядился его доставить сюда.

— Это потом, — сенатор тяжело задышал — старость не позволяла долго напрягаться. — Хорошо, можешь идти.

— Ну что, отец, что будем делать? — спросил Тарий, когда за Куртием плотно закрылась дверь.

— Надо обдумать. Зорин...

— Но ему шестнадцать. Вильгерде двадцать два, а Вильтине скоро будет двадцать четыре.

— Остальные в нашем роду еще моложе, а брать из младших ветвей нельзя, сам знаешь.

— Знаю, отец. Староваты они для Зорина, но других дочерей у Вилмара нет. Надо брать ему в жену Вильтину. Понимаю, что это не просто, но теперь у нас есть чем заинтересовать Латтия. Чистокровка! А как его схватят, это уже дело Латтия. Вилмар, надеюсь, еще протянет несколько месяцев. А там нам уже ничто не помешает взять власть. У Латтия в руках будет чистокровка, а у нас сила и старшая дочь почившего консула.

— И Урий, — проскрипел сенатор.

— Да, племяш с чистой кровью. До инициации ему еще не скоро, но время бежит быстро. А став консулом, можно потерпеть пока Урий не войдет в силу крови. К тому же бастард еще есть. У Латтия его отберем.

— Латтий сделал свое дело, Латтий может умереть?

— Все верно, отец. Главное — стать консулом. А Вильгерду уберем. Вильтина против не будет, сестрички друг друга терпеть не могут.

— А если прорыв, то...

— Да, отец, на случай внезапного прорыва у нас есть артефакт. Пользоваться умеем, три года назад с его помощью открыли Проход, значит, он исправный. Произойдет прорыв, артефактом закроем. А там и Урий в возраст войдет.

— Этого мало. Внук не один такой, консул был плодовит.

— Бастард будет сидеть на цепи, а остальные пятеро чистокровок Вилмара... Здесь сложно, у нас могут возникнуть проблемы. Чтобы их захватить, придется пойти на конфликт со всеми главными семействами Ромула. Но что-нибудь придумаем. На первых порах бросим каждому из них по хорошей косточке. Главное, чтобы они не объединились, а поодиночке половину сможем задавить и чистокровок отобрать. Останется пара семейств. Не проблема. С двумя справиться легче, чем со всеми вместе. Даже можно на конфликт не идти. Пригласим чистокровок на прием к консулу, отказаться не посмеют. Там и отравим всех. Нам хватит одного Урия и еще бастарда в подвале.

— А войско? Что думаешь?

— А что войско, отец? Войско неоднородно. Природные ромульцы сейчас не в почете, уже два десятка лет основная сила — это терманцы. На их вражде мы и сыграем, прикормим ромульцев, не сейчас, конечно. Тут главное не начать раньше, другие патрицианские семейства не дадут. А вот после смерти Вилмара нужно подсуетиться. Мы с тобой уже обсуждали, чем привлечь верхушку войска — пообещать патрицианство. Не хмурься, отец, самому неприятно такое говорить, но на что не пойдешь ради власти!

— И варваров в патриции?

— Нет, конечно, отец. Дикари должны знать свое место. Но на первых порах, чтобы привлечь терманскую часть войска, придется пообещать и верхушке варваров. А потом, когда немного укрепим власть, всех соберем в одном месте и прикончим. К тому же большая часть варваров будет в ошейниках подчинения.

— Вильтина женщина, наследие Ушедших ей не подчинится, а Урий еще будет мал.

— Поэтому и нужен бастард.

— Не забудь схватить Тейгера.

— Обязательно, отец. У него самый мощный браслет подчинения, Вилмар слишком ему доверяет.

— Он и предан ему.

— Да, предан. Но консул скоро умрет, и что будет на уме у Тейгера? Ведь у него единственного окажется приоритет над рабами.

— И артефакт подчинения повинуется только ему. А бастард у Латтия, ты не забыл?

— Нет, отец. Тейгера мы нейтрализуем сразу же после сообщения о смерти консула, люди в окружении Вилмара подкуплены и сообщат незамедлительно. Тейгера или тайно схватим, чтобы воины в ошейниках не знали, или убьем по-тихому. Здесь главное — захватить сам артефакт подчинения. Без него бастард ничего сделать не сможет. Войско, как я сказал, мы подкупим патрицианством. С его помощью отберем у Латтия бастарда. Тот с помощью своей крови активирует для меня главный браслет подчинения — и всё, варвары из войска в полной нашей власти, а ты становишься консулом, отец.

— Останется только решить с Латтием и Вильтиной.

— Решим. Латтий ради обладания чистокровкой пойдет на многое, а Вильтина пусть считает, что будет при власти. Это ненадолго, она лишняя.

— Хорошо. Тогда договорись с Латтием о встрече, я тоже пойду. И пусть он сам ловит бастарда.

Глава 5

449 год. Пустоши. Земли тьютов.

Год назад он пытался раскопать найденный древний схрон. И ведь у него почти получилось! Сооружение Ушедших почти открылось. Почти! Но дальше лестницы, ведущей вниз к древним тайнам, раскрыться не пожелало. Жаль. Он так и ушел в спешке, слегка прикрыв открывшуюся тайну найденными поблизости сухими ветками. Издалека, может быть, и незаметно, но стоит лишь немного приблизиться, и тогда ничего не скрыть. А на обратном пути наткнулся на чужаков. Их, конечно, потом перебили, хотя одному все же удалось уйти.

Наставник несколько дней ходил хмурым и задумчивым, а потом объявил, что они переселяются на новое место, поближе к оставленным варами землям. Нет, не на опустевшую территорию, но рядом с ней, где-то почти на полпути между поселком тьютов и местом, где находился древний схрон.

Вилрих одновременно обрадовался и испугался. Ведь наставник может посетить ту самую полянку и увидеть полураскрытый схрон. Пришлось все рассказать о своем самоуправстве. Атаульф даже схватился за голову, настолько оказался возмущен поступком своего воспитанника. Вилрих приготовился к самому худшему, что могло его ждать за проступок. Но, к его немалому удивлению, наставник ничего с ним не сделал. Вообще ничего! А спустя некоторое время, уже после возвращения с той полянки, был серьезный разговор, после которого Вилрих еще долго не мог успокоиться.

Он, оказывается, чистокровка! Самый настоящий чистокровка. Жаль, что нельзя об этом никому говорить. Даже его вновь приобретенным друзьям — Виценту и Лигону. Даже маме, хотя Вилриху показалось, что она знает. Иначе с чего те странные — нежные и одновременно тревожные взгляды, что он замечал, когда мама смотрела в его сторону?

Но зато Атаульф сразу же взял его с собой, и они посетили полянку с схроном. Много крови пришлось пролить, прежде чем древнее убежище закрылось. Зато он понял, как это надо делать. Нужно просто хорошенько пожелать, и достаточно маленькой красной струйки, чтобы схрон Ушедших послушался.

Он теперь мог снова открыть лестницу и даже попытаться отворить основную часть схрона, но Атаульф запретил это делать. Неизвестно что там внутри. Ушедщие любили оставлять всякие ловушки, чтобы посторонние не могли добраться до спрятанных сокровищ. А что мог хранить тайник, Вилрих лишь пытался представить, но фантазии, увы, не хватало. Вот наставник, тот мог бы сказать, но наотрез отказался. А ведь он жил в Ромуле, в Альбалонге. И не просто жил, а был в охране самого консула!

Было это уже давно, но Атаульф вернулся в свой род, род Верихов. Других таких воинов из Ромула Вилрих не знал. Никто, получается, больше на земли Пустошей не возвращался. Кстати, а почему? Может быть, все дело в наставнике и маме? Зачем-то Атаульф пришел именно к ним? До недавнего времени у Вилриха нет, нет, но закрадывалась шальная мысль — а может, Атаульф его отец? Вилрих от этого не отказался бы, ведь это здорово иметь такого сильного и умелого отца. К тому же он не слепой, видел, что наставнику нравится мама, а тот ей. Но спрашивать напрямую поостерегся и совсем недавно понял, что поступил правильно. Совершенно случайно ему удалось подслушать их разговор.

— Родится у нас сын. Он же будет братом Вилриху. Ты понимаешь, что будет? И со мной, и с тобой? Вилриху найдут приемную семью. А нас... Понимаешь?

Слова Атаульфа поначалу Вилрих плохо понял, настолько он был удивлен темой разговора. А потом до него дошло, что мама и наставник, действительно, связаны друг с другом. Каким образом связаны? Он уже давно не мальчик, видел, и не раз, как это делали местные. И он сам не прочь. Есть несколько хороших девчонок в поселке, жаль, что он уже с год, как забрался в такую глушь. А потом Вилрих сообразил, что Атаульф ему не отец. Просто наставник, который к тому же любит маму.

Одного он так и не понял. Почему маме и наставнику грозит опасность, если они в открытую станут семьей? И откуда придет опасность? Вряд ли от тьютов, ведь до этого он с мамой жил на землях верихов, именно там появился в их доме Атаульф. Значит, опасность идет от верихов? Или еще дальше? Ведь на Сломанный Лог напали чужаки. И год назад чужаки заявились, и именно после тех событий наставник перевез их с мамой в это глухое место. Неужели охотятся за ним? Зачем? Ну, это теперь понятно, он же, оказывается, чистокровка. Но тогда почему маме и наставнику нельзя стать семьей? Не просто опасно, а смертельно! Вилрих размышлял долго, но нашел только одну причину. Если он чистокровка, значит, его отец тоже был чистокровкой. Был? Или... Нет, скорее всего, именно был. Зачем отцу, если он жив, бросать сына? Значит, погиб. Жаль. И плохо, что нельзя задавать вопросы про отца, мама давным-давно это строго запретила, да и наставник... Вилрих поежился, вспомнив жесткий взгляд Атаульфа, когда он только заикнулся на эту тему. Тогда он просто не понял реакции наставника, зато теперь немного догадывается и поэтому новых вопросов задавать не будет.

Возможно, из-за того, что наставник неравнодушен к маме, Вилриха все чаще посылали бродить в одиночку по ближним и дальним окрестным местам. Он теперь зачастую пропадал из дома на неделю и даже больше. Зачастил он и в поселок, хотя из-за переезда приходилось тратить почти сутки на дорогу. Зато там не скучно, опять же девчонки, с которыми можно запросто поговорить, пусть и в присутствии братьев, и даже получить при прощании заинтересованный взгляд.

И с местными парнями он наконец-то сошелся. С теми же Вицентом и Лигоном, которых он год назад, по сути, спас, вовремя обнаружив схвативших их чужаков. С парнями уже несколько раз посещал разные дальние места, даже пару соседских поселков. А на днях получил от них предложение сходить на опустевшие земли варов, в самый их центр.

Зачем? Так за деньгами, конечно. Ведь вары, как и терманцы хоронят своих умерших, вкладывая им в рот монетки, по большей части медные, но и серебряные тоже бывают. Родичи, что побогаче, не жалеют серебряных денариев, чтобы умершие могли при перерождении появиться в богатых семействах. Это те, кому достанется медь, возродятся в обычных семьях обитателей Пустошей.

На родовые кладбища так просто не пройдешь, да и опасно это. Если поймают, то мародера ждет лютая смерть и перерождение в каком-нибудь грязном животном. Но кладбище варов давным-давно запустело, род, что несколько лет назад опрометчиво решился пройти через землю тьютов, перебит, а значит, никто могильники варов не охраняет.

Разорять могилы, конечно, грех, но кладбище не терманское, а их извечных врагов варов. Поэтому, наверное, можно. Так сказал Вицент, а Лигон подтвердил кивком головы.

Как добраться до варской территории? Можно в обход озера, но Вилриху этот вариант пришелся не по душе, недоставало еще привести парней к той самой полянке. Хотя такой вариант маловероятен, потому как если идти в обход Болотона, то они, скорее всего, пройдут далеко в стороне от схрона. Но зачем рисковать? Да и как Атаульф отнесется к тому, что задумали парни? Ведь наставник в это время вполне может оказаться в тех местах, по которым они пойдут. Увидит, запретит. Хотя это и не факт, ведь вары — враги терманцев, и деньги семье совсем не помешают.

Но все равно лучше не рисковать, да и дорога в обход длинная. Лучше и быстрее будет, если они переправятся на противоположный берег на лодке, достать которую брался Лигон.

— А соседний род варов не переселился на опустевшие земли? — поинтересовался Вилрих. — Их охотники уже давно бродят по тем местам.

— Бродят, — подтвердил Вицент, — но варов мало, редкие они там гости. А заняли только западную часть земли, кладбище еще далеко от них. Или боишься?

Вилрих вспыхнул, но что Лигон обидно хмыкнул. Теперь уже наверняка придется идти, а то иначе, когда парни вернутся с деньгами, они его ославят так, что в поселок не сунешься, а девчонки вообще разговаривать с ним не захотят.

— Нет. Я иду. Точнее, плыву.

Тот разговор состоялся пять дней назад, и вот сегодня Вилрих с двумя друзьями плыл на противоположный берег озера. Из оружия у него был только нож, а вот ребята смогли где-то достать небольшие мечи. Впрочем, ясно, где: семьи их большие, у каждого по несколько старших братьев, вот у них и позаимствовали. Нож, что принадлежал Вилриху, совсем не смотрелся на фоне, пусть и сделанных из неважной стали, мечей. Зато с длинным и острозаточенным лезвием, костяной рукояткой, что столь удобно ложилась в ладонь, да и металл отнюдь не из плохонького железа. Конечно, это не кинжалы наставника, вот те, действительно, смотрелись выигрышно перед мечами парней.

Три часа упорной работы на веслах, и они уже на чужой земле. Пустынной? Да. Но от неожиданной встречи с бродячими варскими охотниками никто не застрахован. Поэтому парни, спрятав в камышах лодку, осторожно двинулись вглубь территории.

Разыскать варское кладбище оказалось делом не простым. Во-первых, парни не знали, где оно могло располагаться. Известно было только то, что расстояние от поселка варов до родовых могильников где-то с милю, даже меньше. Но в какой стороне? Да и сам заброшенный поселок еще нужно найти.

А во-вторых, легко и непринужденно здесь не походишь. Не знаешь, откуда может прийти неприятность. Вары из поселков по соседству могли появиться, всевозможное зверье, расплодившееся на опустевшей земле. И хорошо, если окажется обычной рысью, а если это мутант, забредший из гиблых мест? Что такому чудовищу смогут противопоставить трое мальчишек? Вот и приходилось двигаться к намеченной цели медленно и осторожно.

К заброшенному поселку варов парни выбрались лишь на исходе второго дня. Внутрь заходить не решились. С виду там вроде пусто, но кто знает, какие неожиданности следует ожидать? Поэтому, как и в предыдущий вечер, на ночлег остановились на приглянувшейся полянке в полумиле от поселка. А ранним утром следующего дня отправились на розыски варского кладбища. Найти могилы будет не просто, ведь вары на своих могильниках, в отличие от терманцев, не ставят никаких знаков. Ну хоть сами могилы есть. А вот другие враги терманцев, унны, те после похорон и вовсе сравнивали могильники с землей, и уже через пару лет на том месте росла трава, полностью скрывавшая погребение.

Поэтому парни на быструю находку особо не обольщались, прикидывая, что придется потратить еще один-два дня на поиски. Но им все же повезло. Солнце не успело подняться к зениту, как удалось выйти прямиком к варским могильникам.

— С какого начнем? — спросил Лигон, уже держа в руках лопату.

Глава 6

449 год. Пустоши. Земля варов.

Они уже второй день раскапывали могильники варов, стараясь выбирать более поздние по времени захоронения. Медные монеты, что вкладывались в рот умершим, при долгом нахождении в земле, да еще при непосредственном контакте с разлагающимися трупами, зеленели, превращаясь в рыхлую массу. Толку от таких монет уже было мало. Вот и приходилось копать более свежие могилы. Правда, не такие и свежие, все же прошло пять лет, как коренные обитатели этой земли ее покинули.

Ко второй половине дня раскопок улов уже составлял двадцать более-менее цельных монеток. Но, увы, все они медные ассы, денариев не нашлось, то ли парням пока не повезло, то ли народ местного поселка был слишком бедным, чтобы разбрасываться серебром. Но, возможно, семьи старейшин рода хоронили своих родичей где-то в другом месте или на противоположном конце могильника, куда копатели еще не добрались.

Двадцать медянок на троих — тоже неплохо, но хотелось большего, наверное, поэтому, устав от монотонной работы с лопатами, парни потеряли осторожность. Двое копают, а третий охраняет, осматривая ближние и дальние окрестности. Вицент так и должен был делать, но отвлекся, потерял бдительность и как следствие пропустил появление врагов — варов.

Тех было всего двое, но они охотники, взрослые, сильные и опытные воины. По крайней мере, об этом говорило то, что врагам удалось незаметно подобраться к Виценту и ударом тяжелого кулака свалить парня на землю.

Вилрих самого момента нападения не видел, усердно трудясь над очередным могильником. Укол чем-то острым в спину заставил его остановиться.

— А ну-ка брось ножичек на землю, — раздался грубый голос, а спину укололо намного сильнее.

Краем глаза он увидел, как замер Лигон, возле горла которого возникло узкое лезвие меча, а появившийся рядом с другом обладатель оружия уже снимал с его пояса меч. Вилриху ничего не оставалось, как потянуться к поясу и медленно, как велел напавший, снять нож вместе с кожаным чехлом.

— А теперь ручки за спину, — приказал чужак, стоящий сзади него.

Вилрих медленно потянул назад руки, одновременно видя, как то же самое делает Лигон. Чужак, что занимался его другом, уже держал в руках приготовленную загодя веревочную петлю, которая ловко захватила запястья Лигона. Пожалуй, еще несколько мгновений, и руки друга будут крепко связаны за спиной, как, впрочем, и руки Вилриха.

Но на их счастье вмешался Вицент, которого в самом начале стычки приголубили по голове, да так, что парень потерял сознание. Но очнулся быстро, и пока оба врага занимались Вилрихом и Лигоном, выхватил меч и бросился на ближайшего из них. Им оказался охотник, что скручивал руки Лигону. В этот самый момент врагу требовались обе руки, чтобы затянуть петлю на сведенных за спину руках друга. Меч охотник воткнул рядом с собой и поэтому потерял ту самую секунду времени, что и решила исход дела.

Вицент успел достать клинком бок врага, тот вскрикнул и стал заваливаться на землю. Второй охотник, который собирался накинуть петлю на руки Вилриха, быстро сориентировался, бросившись с мечом на Вицента. Исход был предопределен. Куда пацану против взрослого охотника? Враг, а это был вар, с первого же выпада поразил Вицента в горло, тот упал, захлебываясь кровью.

Охотник бросился к своему раненому напарнику, а Лигон, пользуясь моментом, сиганул в сторону, быстро удаляясь от места стычки. Чужак немного растерялся, не зная, что ему делать в первую очередь: помогать раненому или броситься вдогонку за ценным пленником. То, что парней собирались, пленив, продать на сторону, Вилрих не сомневался — таковы нравы Пустошей.

Он мог тоже броситься бежать, но его взгляд зацепился за нож, который охотник успел отшвырнуть ногой далеко в сторону. Как без оружия возвращаться домой? А потом до него дошло, что его друг Вицент мертв, а рядом двое врагов. Он сам не понимал, как бросился в их сторону и в прыжке запрыгнул на спину вару, вцепившись зубами в шею врага. Во рту сразу почувствовался вкус теплой крови. Охотник взревел и отшвырнул Вилриха от себя, а потом с полыхающими злостью глазами двинулся в его сторону, буквально вырвав со своего пояса кинжал.

Ни ножа, ни другого оружия рядом с Вилрихом не было, он попытался вскочить на ноги, но сапоги только заскользили по рыхлой земле, а на вторую попытку подняться уже не хватало времени — расстояние до охотника сократилось до двух футов. Еще секунда, максимум две, и враг погрузит острый кинжал в тело Вилриха. Ладони парня непроизвольно сжались, подгребая рыхлый грунт и, опережая своего убийцу, Вилрих рывком бросил с двух рук землю в лицо врага. А когда тот остановился, пытаясь очистить глаза, парень со всего размаха двинул ногой, метясь в пах. И ведь попал!

Дальше было проще. Долго ли кинуться за своим ножом и, вытащив его из ножен, метко направить его во врага? Уж такие броски он делать умел, недаром наставник уделял обучению этому приему несколько лет занятий. Добить второго — раненого вара оказалось еще проще — меч Вицента, видимо, задел что-то важное в боку врага, и тот не смог сопротивляться.

Вилрих тяжело выдохнул и огляделся. Больше врагов, кроме двух им убитых не было. Вицент тоже мертв, а Лигон куда-то исчез. Парнишка хотел его покричать, но быстро сообразил, что следует соблюдать тишину: неизвестно, есть ли еще поблизости охотники.

Теперь Вилриху нужно было понять, как поступать дальше. Ясно, что ни о каком продолжении раскопок не может идти речь. Вопрос совсем другой: ждать возвращения Лигона или нет? Вряд ли друг мог решить, что Вилрих справится с охотником, а то, что Вицент убит, догадаться было нетрудно. К тому же в сложившейся ситуации Вилрих тоже дал бы деру, так что возвращаться к кладбищу другу незачем.

Обдумав ситуацию и взвесив все возможные варианты, парнишка тяжело вздохнул, подобрал все четыре меча, связал их кожаным ремешком и пристроил у себя за плечами. Надо бы еще взять лопаты, но уже не до них. Потом он наклонился к убитому другу и, напрягаясь, потащил тело Вицента в сторону озера.

Не оставлять же его здесь? Положим, возьмет он одну монетку, вложит в рот другу, а сам пойдет в обратный путь. Где гарантия, что тело пролежит нетронутым положенные три дня? Тут или зверье набежит, погрызет, монетка выпадет, или другие вары нагрянут, быстро поймут, что здесь произошло и отомстят погибшему, вытащив монетку. И переродится Вицент в лучшем случае каким-нибудь хищником, а то еще хуже — земляным червяком.

Можно было еще хорошенько спрятать труп друга, прикопав его в одном из раскуроченных могильников. Шанс, что до истечения положенного срока свежую могилку не раскопают, был неплохим, но, во-первых, могло и не повезти. А во-вторых, Вилрих до такого варианта додумался слишком поздно, когда протащил тело друга на порядочное расстояние.

На середине пути, понимая, что уходит время, Вилрих остановился на короткий привал, спрятал мечи в попавшемся укромном месте и, оставив тело друга, бросился к камышовому берегу, моля богов, чтобы лодка оставалась на месте. Но, увы, ее там не оказалось, Лигон явно успел прибежать раньше и сейчас, видимо, ожесточенно греб веслами, приближаясь к противоположному берегу.

И что теперь делать? Ждать возвращения лодки с поселковыми воинами? А если те долго не появятся, в отличие от возможной погони со стороны варов — тех могло быть не двое, а больше. Теперь одна надежда на ночную темноту, вряд ли враги будут его искать ночью.

Вилрих вернулся к месту, где оставил погибшего друга, и пока солнце полностью не зашло за верхушки деревьев, успел дотащить тело до берега. Теперь оставалось самое сложное — нужно втащить убитого в воду и, протащив его несколько сотен футов по воде, найти место, где можно вытащить обратно на сушу. Пусть преследователи, если те появятся, думают, что он увез тело на противоположный берег.

Так Вилрих и поступил. Сам вдрызг измучился, пока тащил тело друга, сильно вымок, так и не высушив одежду, но рассвет, дрожа от холода, встретил в полумиле от места, где была спрятана лодка. На чужой земле хоронить друга не стоит, лучше это сделать на территории тьютов. А ближайшее жилье — дом Атаульфа.

Свои силы он, конечно, не рассчитал. До истечения предельного срока похорон он не успел. Пришлось рыть ножом могилку, класть в рот Виценту монетку, насыпать приметный холмик и идти домой. Что там его могло ждать, Вилрих вполне представлял, но был настолько измучен, что почти об этом и не думал. В мыслях у него, скорее, было другое: успел ли Лигон через односельчан сообщить маме о том, что случилось. И что она думает: убили его или пленили? Если успел, то мама сейчас плачет, а это плохо. Но дома было спокойно. Конечно же, пришлось все рассказать. Мама заплакала, а взгляд наставника не выражал ничего хорошего.

Пока Атаульф ходил в поселок, Вилрих успел смыть грязь и выспаться. Потом пришлось несколько раз пересказывать про случившееся, показать односельчанам могилку Вицента, и только на третий день нежданные гости покинули их дом. А после... После он почти неделю пролежал в чулане, боясь пошевелиться: Атаульф не пожалел плетей. Наверное, правильно.

Глава 7

449 год. Пустоши. Земли тьютов.

Эта поездка для него была уже третьей на земли тьютов, одного из родов многочисленного терманского племени. Конрид тоже был тьютом по рождению. Был... Как же много времени прошло с тех пор, когда юный воин по призыву терманских вождей влился в большое и сильное войско, под предводительством фракса Вилмара. Больше четверти века минуло с тех пор. Вождь Вилмар завладел Ромулом, а он в качестве награды получил на шею кожаный ошейник, который снять можно только вместе с головой.

Хотя чего сетовать? Все эти годы он неплохо жил, богатства хоть и не накопил, но и бедным никогда не был. А останься он в роду? Смог бы так жить? Сейчас у него дом в Альбалонге, пусть не в центре ромульской столицы, но и не на окраине. Наложница, ласковая и послушная, сын подрастает и дочка имеется. Хороший конь, еще один — заводной, вооружение справное. А в Пустошах всё это имел бы? Вряд ли, если ты, конечно, не пэйяр, да и то еще неизвестно, кто богаче будет. Все-таки столица — это столица, а не глухое захолустье.

Но лишних денег все равно нет — жизнь в Альбалонге дорогая, да и сын подрастает. Ну и что, что от наложницы? Зато без ошейника. А ближайший родич Вилмара, Нук Латтий, ему пообещал снятие ошейника и патрицианское достоинство, если удачно выполнит поручение.

И что интересно — Вилмар терманец и он, Конрид, тоже терманец, а деньги и знатность обещал чужак — ромулец. Вот ведь как... И дел-то всего — привезти Латтию мальчишку, не простого, конечно, а сына самого Вилмара. Только где этот Вилмар сейчас? На смертном одре мучается, давно бы умер, да только боги почему-то не дают, продлевая мучительную жизнь.

Когда он узнал про задание, то взбрыкнул ошейник. Вот ведь мерзкая древняя штучка! Но глава сената Нук Латтий быстро успокоил — мальчишка ему нужен живым и невредимым, малец будет жить во дворце в тепле и достатке, не то, что в Пустошах. И дочь вождя Вильтина подтвердила слова своего родственника. Кем он ей приходится? Двоюродный дядя матери — не такая уж близкая родня, а вот поди ж ты — сумел прибрать власть к своим рукам, пока вождь угасал.

Задание не такое и сложное, главная проблема в Атаульфе, тот воин сильный и опасный, не случайно Латтий выделил целый десяток воинов, а Вильтина своего человечка добавила. Не совсем своего, а семейства Гришемов, чей родич недавно стал мужем старшей дочери вождя. Семнадцати лет не было молокососу, зато теперь никто вслух такое не брякнет — Вилмар-то при смерти, а значит, к власти придет Латтий и Гришемы. Мальчишка Зорин еще мал, все решают его дед с отцом.

В поселке его встретили настороженно. И все из-за одиннадцати неизвестных воинов. В прошлые разы он приезжал сюда вдвоем с Дарехом, а тут целый вооруженный до зубов отряд. Латтий не пожалел денег на новое оружие. Пришлось врать об опасной дороге. Путь сюда и в самом деле был не безопасен, и поверить такой отмазке должны бы... Да только ему не повезло. Год назад сюда уже заглядывали чужаки, охотники за головами. Одного тьюта убили, нескольких пленили. И как назло, те охотники оказались ромульцами. Да, не терманцы, как его люди, но все равно — из Ромула.

И этот десяток, точнее, одиннадцать человек — все хоть и терманцы, но среди них ни одного тьюта. А воинам из других терманских родов здесь не особо доверяют. Тем более все, как, впрочем, и он сам — с ошейниками на шее.

Прошлогодняя история с пришлыми ромульцами Конриду не понравилась. Было в ней что-то неладное. Опять же, мальчишка Вилрих в ней активно засветился. А может, те охотники приходили как раз из-за мальца? Год назад не получилось, теперь послали его, тьюта. А то, что ромульцы решили попутно еще пленников половить, то ничего странного здесь нет, дело обычное. Он сам, когда приезжал сюда с Дарехом, был не прочь уехать обратно с пленниками. В первое свое посещение он так и сделал. Правда, рабынь не захватил, а купил по дешевке, зато во второй раз собирался поохотиться за живым товаром. Тогда не получилось, зато сейчас после того, как схватит мальчишку, ему ничто не станет мешать охоте, благо под рукой приданный десяток воинов. Половину полона придется им отдать, зато вторая половина будет целиком его. А с таким отрядом можно многих наловить. Не здесь, не на земле тьютов, а на обратной дороге, которая лежит через полудюжину других терманских родов.

Атаульфа с его "семейством" на месте не оказалось, наставник мальчишки переселился на новое место, на самый край родовых земель. Причем сделал это вскоре после появления ромульцев. Видимо, неспроста. Почувствовал что-то? Теперь придется менять весь план по поимке мальчишки. Атаульфа теперь врасплох не застать, тут или придется открыто напасть, благо новый дом находится в лесной глуши, либо ждать удобного момента.

Так и не остановившись ни на одном варианте для исполнения приказа Нука Латтия, Конрид, взяв в проводники одного из местных мальцов, направился к жилищу наставника. В доме оказалась только Кальда, по ее словам, Атаульф накануне взял с собой Вилриха и отправился на охоту. Трогать женщину Конрид не стал — зачем настраивать против себя мальчишку? Не известно, как далеко тот поднимется, когда окажется под крылышком главы сената. Одно дело выкрасть пацана, исполнив приказ, другое дело — навредить его матери. Конечно, он к тому времени, когда Вилрих повзрослеет и станет сильным в политических раскладах (а как иначе — с такой-то кровью), уже будет патрицием. И не простым, а тоже влиятельным. Потому что Конрид не собирался останавливаться на достигнутом положении. Патрицианство — вещь хорошая, но без поддержки военных, ты — никто. Съедят, и не поперхнутся.

Конрид, как старый знакомец хозяйки, расположился в доме, а пришедших с ним воинов пришлось разместить в сенной постройке, что располагалась в сотне с лишним футов от дома. Первое, на что он обратил внимание, оказалось, что Кальда в положении. Интересно-то как! Никак, Атаульф постарался. А что скажет на это вождь? Хотя тот при смерти, но все равно информация жглась. И как ее обратить на пользу порученному заданию?

Мужская часть "семейства" отсутствовала долго, и чтобы как-то скрасить ожидание, Конрид расспрашивал Кальду о разных событиях, что происходили за последние два года, пока он отсутствовал. Особенно его интересовали прошлогодние чужаки. И чем больше он узнавал подробностей, тем сильнее хмурился. Уж больно легко местные их перебили. А ведь тех было семеро и воины, судя по рассказу, не из последних.

И мальчишка оказался слишком глазастым и сообразительным. Охотники именно за ним приходили, Конриду это было совершенно ясно. А раз пацан не глуп, то от второго варианта лучше отказаться — вряд ли мальчишка позволит увести себя в лес и там схватить. Конечно, обмануть можно, все же не взрослый, и Конрид сумел бы все-таки это сделать, но он здесь не один, а с людьми. Кто-нибудь да проколется, не то скажет, не так посмотрит. Значит, надо действовать напрямик. Как только они появятся со своей охоты, Атаульфа быстро убить, мальчишку схватить, а Кальду... А что Кальду? Достаточно сказать про ее грешок, что высовывается из-под сарафана, сразу замолчит. Ее можно и с собой взять. Ну это на крайний случай.

Как только Конрид принял решение, так сразу же отдал приказ своим людям. Двое из них неплохо обращались с луком, а у одного имелся хороший арбалет. Здесь главное не дать Атаульфу взяться за меч, боец он знатный. Против всех не выстоит, но нескольких человек положить сможет. А им еще возвращаться придется через половину Пустошей. И по пути полон прихватить хорошо бы.

Между тем мужчины уже отсутствовали четверо суток, и это немного нервировало. Где это они так задержались? К тому же у воинов, что расположились с оружием наготове в засаде в сенной постройке, стала проявляться расслабленность, как бы беды не вышло. Если Атаульф с мальчишкой заявятся в темное время суток или на рассвете, то их могут и прозевать. А находясь в доме, наставник вполне сносно сможет обороняться. И ведь не выкуришь и стрелами с болтами не закидаешь — мальчишка может пострадать, попав под злополучный выстрел.

А на четвертые сутки сидения Кальда исчезла. Вышла в ближайший лесок и не вернулась. Не станешь же ее всюду сопровождать? В первые часы еще оставалась надежда, что женщина задержалась и скоро появится, а потом Конрид явственно понял, что его обдурили. Догадалась распутница, вот и бросилась к полюбовнику и своему щенку.

Теперь Конриду ничего не оставалось, как тупо дожидаться. Кого? Он и сам не знал кого. Ну не возвращаться же в Альбалонг с пустыми руками? В поселке тоже делать нечего. Конрид видел, как неприязненно смотрели на его людей сородичи-тьюты. Сородичи! Он смачно плюнул. Атаульф, хоть и верих, но более близок тьютам, чем он. Да еще и этот проклятый ошейник. Как же хочется от него избавиться!

Поэтому с вынужденной обреченностью Конрид просто дожидался развития событий: а вдруг Атаульф все же появится? Одному находиться в доме Конриду явно не хотелось, куда ему против меча Атаульфа? Поэтому он перевел трех своих людей, включая лучника, в дом. Двое отдыхают, а один бодрствует, незаметно поглядывая в окошко на сенную постройку.

И ведь как чувствовал! На пятую ночь ожидания бодрствующий воин разбудил его и остальных: в свете неяркой луны у сенной постройки появилась маленькая фигурка. Конрид собрался отдать приказ лучнику, да вовремя остановился: а вдруг это Вилрих?

Тем временем фигурка что-то делала у двери постройки.

— А ну-ка стрельни поверку, но не вздумай попасть, только припугни, — приказал он лучнику.

Стрела ушла точно к цели, ударив в дверь пристройки на полфута выше согнувшейся фигурки. Человечек дернулся, упал на землю и ползком быстро направился подальше от двери к торцу постройки. Почти сразу же за этим с другого торца засветилось отблеском огонька, и Конрид догадался о причинах происходящего. Человечек, а это был, наверное, мальчишка Вилрих, припер дверь постройки, а его сообщник Атаульф ее поджег.

— Как только появится фигура взрослого человека, сразу же стреляй на поражение, — отдал он приказ лучнику. Атаульф не станет скрываться, ведь дверь постройки быстро выломают и воины хлынут во двор, наставнику мальца со всеми не справиться. Значит, тому нужно встречать их поодиночке у выломанных ворот. Кальда должна была сообщить своему полюбовнику, что в доме он один, а все остальные, прибывшие с ним, расположились в постройке.

Конрид не успел в предвкушении порадоваться на свой хитрый план, по которому он взял в дом лучника, как заднее окошко оказалось выбито, и в комнату перекатом ворвалась темная фигура. Атаульф! Но как тот смог? Он же только что поджигал постройку и незаметно не мог пробраться к дому! Пространство двора между сенным строением и домом удобно простреливалось. Кто же тогда поджигал?

Глава 8

449 год. Пустоши. У дома Атаульфа.

Чужаков Атаульф заметил случайно. Даже не заметил, а услышал. Точнее, не самих чужаков, а их коней. Какая-то лошадь почему-то подала голос, вот он и остановился на краю леса, придержав идущего рядом Вилриха. В конюшне были и их кони, но голос подал чужой.

Они на пару осторожно проползли немного вперед и, выбрав удобное для наблюдения место, залегли, настороженно всматриваясь в строения. Чужаков оказалось много — целых одиннадцать. Те тихонько сидели в сенной постройке, но гадить-то выходили! Вот на этом и прокололись. Еще один, на этот раз его знакомец — Конрид, расположился в доме. Если бы не подозрительность, усилившаяся у Атаульфа после прошлогодней истории с ромульцами, он, может быть, и не обратил бы особого внимания на гостей. Ну, приехали, так не сами по себе, а в качестве сопровождения Конрида, доверенного человека консула. В одиночку опасно разгуливать по Пустошам. Вот и взял знакомец себе охрану. Точнее, консул ее предоставил.

Почти двое суток они с Вилрихом, сменяя друг друга, наблюдали за участком, пока не дождались появления Кальды. Ее перехватили уже при входе в лес. Рассказ Кальды только подтвердил подозрения. Гости скрываются и явно что-то замышляют. Как поступить дальше, у Атаульфа имелись разные варианты. Можно обратиться за помощью к пэйяру. Но что он ему скажет, у него только ничем не подтвержденные подозрения. К тому же Конрид по происхождению тьют, а раз так, то сородичу и поверят. Поэтому пришлось решать проблему своими силами.

Одиннадцать человек в пристройке, Кальда это подтвердила, и один — Конрид в доме. Из вооружения у того только меч да кинжал. Поэтому Вилриху Атаульф велел незаметно приблизиться к постройке и припереть ее дверь. Опасности почти нет — из окошка лучникам и арбалетчику Вилриха видно не будет, тот быстро и споро припрет дверь заранее подготовленным колышком, запустит дым перед окном и юркнет в сторону. Кальда тем временем подожжет постройку.

Пока для чужаков дойдет понимание происходящего, он, заранее подобравшись к дому, да так, чтобы из окна постройки его не увидели стрелки, выбьет окно и ворвется внутрь. Конрид мечник неплохой, но ему не соперник. Его он убьет и успеет выскочить во двор, подгадав момент, когда чужаки закончат выламывать дверь. А там, не особо опасаясь стрелков благодаря дымовой завесе перед оконцем, он их встретит доброй сталью.

Вариант был неплохой и уже начал исполняться, когда из окна дома в сторону Вилриха вылетела стрела. Откуда у Конрида лук? Кальда его не видела. На размышление времени не было. Атаульф выбил боковое окно и кувырком вкатился внутрь дома. Его не ожидали, и это к лучшему, потому как внутри помимо Конрида оказалось еще трое, включая лучника. Как же он их проморгал-то? И если для врагов появление Атаульфа оказалось полной неожиданностью, и они не успели даже полностью развернуться в его сторону, то он, хоть и оказался тоже удивлен, но заранее был настроен на бой.

Полоснув по шее ближнего к нему врага, Атаульф в прыжке приблизился к лучнику, уже натягивающему тетеву, и одним ударом разрубил лук заодно вместе с левой кистью врага. С двумя оставшимися противниками разобрался тоже быстро, Конрид, как ни странно, серьезного сопротивления не оказал. Зарубив обоих и не обращая внимания на орущего от боли лучника, Атаульф бросился к выходу из дома.

Сейчас ему предстояло самое опасное — пробежать под выстрелами врагов сто с лишним футов до двери постройки. По первоначальному плану Вилрих должен был не только подпереть дверь, но и произвести задымление окошка, закрыв, таким образом, от стрелков обзор. Но парня спугнул лучник, что оказался в доме, послав в его сторону стрелу.

По прямой бежать не просто опасно, а смертельно опасно, поэтому Атаульф постарался двигаться рваным бегом. Но такая тактика не понадобилась: перед окошком сенной постройки клубился дым, несмотря на ночную темноту, его он быстро рассмотрел благодаря отблескам разгоравшегося огня на правом торце сооружения. Это Кальда постаралась. Получается, Вилриху удалось поставить дымовую завесу, и ведь под стрелами лучника! Правда, больше одного выстрела не случилось, но мальчишка же не знал об этом!

Спешил он не зря: к моменту, когда Атаульф подбежал к постройке, дверь под напором чужаков резко распахнулась и криво повисла на единственной целой петле. Изнутри повалили люди, на ходу вытаскивающие мечи из ножен. К сожалению, дверцу узкой назвать нельзя, поэтому во двор почти одновременно вывалилось большинство таившихся воинов. И Атаульф принялся за работу, в которой он считался одним из лучших мастеров в Ромуле.

Но каким бы ты ни был признанным мастером меча, одному против шестерых неплохих мечников не выстоять. Точнее, пятерых. Шестой мечник почему-то промедлил с выходом во двор. Чуть позже Атаульф понял причину: тот просто не хотел мешать лучнику и арбалетчику, готовившихся открыть огонь по наставнику. Но выстрелов не случилось. Вначале лучник, уже натянувший лук, а следом за ним и арбалетчик упали на землю, пронзенные меткими бросками ножей. Это паршивец Вилрих, нарушив заранее обговоренный приказ, вернулся к месту боя и показал свое умение бросать ножи.

Третий, последний свой нож мальчишка метнул в шустрого мечника, который успел ранить наставника и пытался нанести еще один удачный удар. К этому времени Атаульф успел вывести из строя троих врагов. Теперь против него на ногах оставалось лишь двое. К счастью, несмотря на ранение, обоих противников удалось подколоть, те оказались не из самых лучших бойцов.

Сразу же после того, как упал последний чужак, из-за угла постройки появилась взволнованная Кальца, бросившаяся помогать наставнику.

— В дом не ходи, — остановил он ее, побежавшую за перевязочным материалом. — Там один живой... оставался. Кисть ему отмахнул, но вторая рука цела.

— Я мигом, — вмешался парнишка, вытаскивая ножи из тел убитых им врагов, и бросился в сторону дома.

— Вилрих... — Кальда попыталась его остановить.

— Не надо, он уже почти взрослый и знает, как поступить.

И точно, мальчишка не подвел своего наставника. Вместо того чтобы войти в дом через дверь и, возможно, напороться на раненого чужака, Вилрих повторил первоначальный путь Атаульфа, пробравшись внутрь дома через окно. И уже в скором времени парнишка появился на крыльце.

— Он без сознания был. Теперь не опасен. Другие тоже мертвы.

Вилрих протянул матери кусок материи, но вместо того, чтобы помочь в перевязке раненого наставника, хищно усмехнулся и, подойдя к одному из лежащих на земле врагов, одним взмахом ножа добил его. Потом оглядел поле боя и довольно сказал:

— Кажись все, живых больше нет.

Рана Атаульфа оказалась не из легких, поэтому последствия появления гостей пришлось разгребать Кальде и Вилриху. Отстоять от огня сенную постройку не удалось. Огонь охватил всю ее правую часть, а затем быстро распространился на оставшуюся часть. Воды для тушения явно не хватило: попробуй повытаскивать бадейки из колодца. Пока штук пять вытянешь, огонь еще больше распространится. Тут уж лучше дом от огня спасать — расстояние в сотню футов не столь непреодолимое для огненных брызг. Вот и принялся Вилрих поливать водой стены и крышу дома, уберегая их от летящих искр. От наставника в этой работе пользы не было, его сил и возможностей лишь хватило, чтобы оттащить тела убитых подальше от огненной стены. Зато вооружение чужаков досталось более-менее в исправном состоянии.

Три недели понадобились Атаульфу, чтобы подлечить полученную в бою рану, и через пару дней, как он смог более-менее самостоятельно двигаться, наставник огорошил своих домочадцев:

— Собирайтесь, возвращаемся жить на старое место.

— Почему?! — в унисон воскликнули мать с сыном.

— Нас и здесь нашли. Там хоть поселок рядом, в случае чего помогут. А здесь — убьют и никто не узнает. Да и вары стали что-то быстрее переселяться на опустевшие земли своего рода. А тьюты не спешат занять новые земли.

— Здесь свободной земли побольше, чем у верихов, — подала голос Кальда.

— Надолго ли? В каждой семье по полудюжине детей. Мигом подрастут, земля понадобится, только варами будет занята. Или уннами.

— Конрид рассказывал про Альбалонг. Неспокойно там что-то. Вилмар, — Кальда, произнеся со вздохом имя ромульского консула, слегка замешкалась, но затем продолжила, — говорят, при смерти лежит, а войско в разброде, не знают кого выбрать, чтобы присягнуть. Если замятня случится, терманские воины понадобятся, вот молодняк с Пустошей туда и потянется. Может, про нас и забудут.

— Нет, эти не забудут, — Атаульф посмотрел на Вилриха. — Если вождь умрет, парень им срочно понадобится. Поэтому отсюда уходим.

Через два дня, погрузив скарб, они отправились обратно к тьютам. Действительно, там безопаснее. Да и трофеи стоит продать. Не всё оружие, кое-что Атаульф оставил себе. А чудный кинжал, принадлежавший Конриду, наставник отдал Вилриху. Заслужил!

Глава 9

450 год. Ромул. Альбалонг.

— Что там? — Тейгер, владелец самого мощного браслета подчинения, встревоженно спросил охранников, полностью экипированных и готовых вступить в бой.

Один из них приоткрыл окно и осторожно выглянул, некоторое время вслушиваясь в нарастающий шум, доносившийся со стороны улицы.

— Да, это нападение, господин.

— Проклятье! Значит, не наврала.

— Какие будут приказания? Можно попытаться вас вывести через задний ход, господин.

Тейгер на мгновение задумался, но, дернув головой, отмел предложение старшего охраны:

— Нет, это не лучший вариант. Они, возможно, этого и добиваются, хотят там подкараулить. Да и веры ей нет, везде одни интриги.

В самом деле, само нападение, что сейчас происходило, и предупреждение о нем вполне могли быть подставой, столь любимой у ромульской знати. А если учесть, что информация пришла от Вильгерды, младшей дочери консула Вилмара... наверное, теперь уже бывшего консула... Знать бы, насколько оно правдиво, да только никто не объяснит, даже Кассис. Уж на что умник из умников, но даже тот не смог выдать наиболее вероятный вариант.

Нет, бежать через задний ход нельзя. Благодаря предупреждению Вильгерды он успел вызвать для усиления охраны дома половину центурии, что удалось найти в казарме по соседству. С теми охранниками, что уже имелись, теперь у него тридцать восемь воинов. Этого вполне достаточно, чтобы выдержать нападение одной вражеской центурии. Но если тех будет больше? Тогда и через задний ход не уйти. Да и умника придется прирезать, не оставлять же столь ценное имущество врагам? Таких, как Кассис, в Ромуле единицы, для пересчета хватит пальцев одной руки. Но что делать с механизмом подчинения?

На этот вопрос Тейгер не успел ответить: шум с улицы, как ни странно, стал стихать. С чего бы это? Или неизвестный враг, не зная об усилении охраны, решил напасть на его дом малыми силами? Или что-то замышляют?

В качестве ответа в воздухе со стороны забора что-то пролетело, а следом еще дважды. Упав во дворе, эти предметы рассыпались огненными брызгами. Так вот что они задумали! Решили поджечь дом, выкурив его с охраной на улицу под выстрелы. Если дом загорится, то в подвале не отсидеться, задохнешься от дыма, да и стены раскалятся, кровля рухнет и накроет его убежище. Конечно, через какое-то время откопают... запеченные тушки. Может быть, стоило принять предложение охраны и попытаться пробиться через задний ход? Но теперь в любом случае уже поздно. А прорываться все равно придется, когда дом заполыхает. Мимолетом пришедшая мысль о том, что умника Кассиса убивать не придется, и тот сам задохнется, а потом поджарится в подвале, немного отвлекла Тейгера от нервных мыслей.

Но время шло, а огненных снарядов больше не падало, да и шум за забором почти прекратился. Через пять минут в комнату осторожно вошел запыхавшийся боец, в котором Тейгер опознал десятника прибывшей полуцентурии.

— Господин, нападение отбито. У нас погиб один, трое ранено, двое легко. У напавших убито семеро, пленных нет.

— Перестарались, — недовольно буркнул Тейгер. Впрочем, в пылу сражения такое бывает — эти привыкли добивать раненых, опасаясь удара в спину. — Сколько ушло?

— Немного, может, один, может, двое-трое.

— Кто напал? Узнали?

— Ошейников нет, по виду — варвары. С востока Пустошей.

— Значит, наемники, — сделал вывод Тейгер. — Готовьтесь к сборам.

Ближник консула, скорее всего, уже скончавшегося, Тейгер принял решение покинуть не только дом, но и Альбалонг. Скоро здесь будет очень жарко, когда патриции вцепятся друг другу в глотки. А то, что его не обойдут стороной, в этом росла уверенность. Уже произошло. Куда направиться? В имении Вильгерды? С одной стороны, сейчас она почти спасла ему жизнь. Десяток варваров при внезапном нападении вполне мог перебить его невеликую охрану. С другой, верить младшей дочери консула? Можно, конечно, но только тогда, когда других вариантов спасения не останется.

Что с собой брать? Идти придется быстро, лишние вещи только затормозят. Поэтому Тейгер приказал взять с собой два сундука, один с деньгами, другой с готовыми к активации ошейниками, сам механизм подчинения и... конечно же, Кассиса, приказав снять его с цепи и охранять в пути. Умник скоро очень даже пригодится. Голова у того работала просто великолепно, просчитывая те или иные ситуации.

На сборы ушло минут десять, и вот воины, построившись в форме "черепахи", вышли из ворот, направившись в сторону выхода из города. Но пройти удалось не больше сотни футов. Из-за поворота на них хлынула толпа разномастно вооруженных людей, сразу же завязался бой. Тейгера и Кассиса плотнее прикрыли щитами, командир охраны хрипло прокричал отход обратно в дом. Это решение было оптимальным — обороняясь, они приобретали определенное преимущество над превосходящим в живой силе противником. Впрочем, общее число напавших подсчитать было сложно. Сам Тейгер был закрыт стеной щитов, в которые время от времени вонзались стрелы. А командиру охраны заниматься точным подсчетом тоже некогда — нужно организовать отход.

Нервное напряжение, охватившее Тейгера, немного отпустило его, когда ближник умершего консула оказался за стенами собственного дома. А через десяток минут командир уже ему докладывал:

— Господин, на нас напали терманцы, — Тейгер отметил, что в этот раз напавших не назвали варварами, ведь сами охранники тоже принадлежали этому племени, — все без ошейников. Их было около сорока. Треть мы перебили, остальные, забрав раненых, ушли. Наши потери: семеро убитых, восемь раненых, трое пропали, их, вероятно, унесли напавшие.

— Значит, у нас в строю осталось менее половины от первоначального числа, — полу-вопросил, полу-утвердительно отметил Тейгер. — Этого, — он кивнул головой на умника, — в подвал. Держать оборону дома.

Следом за утаскиваемым Кассисом в подвал спустился и Тейгер.

— Ну, умник, что скажешь?

— Надо подумать, хозяин. Я еще не могу отойти от того, что случилось.

— Ну-ну, сам же знаешь про хорошее средство, — Тейгер красноречиво посмотрел на боковую стену, где висело несколько разнообразных плетей.

— Нет-нет, хозяин, я уже думаю. Но все так непросто. Здесь много вариантов. Мне нужно время. Немного, хозяин, — жалостливым тоном обратился раб к Тейгеру.

— Дам тебе немного, но учти, долго ждать не буду.

Тейгер, зло сверкнув глазами, поднялся обратно в комнату. Он, в принципе, уже сам представлял картину замысла против него. Негодяйка Вильгерда посылает нанятых варваров, желая напугать поджогом дома. Он, как и получилось, решает уйти, забрав с собой механизм подчинения и неактивированные ошейники. Другие варвары нападают из засады, его убивают. И самая большая ценность Ромула оказывается в руках негодяйки. Но наемники где-то просчитались, к тому же его охрана неплохо защитила от летящих стрел.

Когда прошли назначенные минуты, ближник бывшего консула вновь спустился в подвал, с удовлетворением отметив испуганный и бледный вид умника, не понаслышке знающего, что с ним будет, если рассердит хозяина.

— Ну?

— Сейчас, хозяин, сейчас. Дело в том, всё должно указывать, что и первое нападение, и второе — это замысел госпожи Вильгерды, но, хозяин, это не так.

— Что? — Тейгер был удивлен и немного рассержен, что раб перечит сделанным им самим выводам.

— Хозяин, госпоже незачем было вас предупреждать. Вы каждый день выходите из дома, даже столько варваров не нужно. Достаточно одного стрелка. Или для подстраховки, двух.

— Ей нужен механизм подчинения!

— Хозяин, если вас убьют, да за порогом дома, любой важный начальник запросто зайдет в дом и заберет механизм.

— Охрана не позволит, — возразил, хотя и неуверенно Тейгер.

— Важный начальник будет не один, а со своей охраной. Ваших охранников благодаря внезапности перебьют и заберут механизм.

Тейгер в ответ только закашлялся.

— Нет, госпоже Вильгерде незачем предупреждать о нападении, ей было проще все проделать намного тише.

— Тогда кто же напал?

— В первый раз это были наемники госпожи.

— Как так? — опешил Тейгер, — что ты несешь?!

— Да, хозяин. Она лишь хотела, чтобы вы покинули дом вместе с механизмом. Поэтому и наглядно пригрозила поджогом. Сейчас вы ей очень нужны живым и с механизмом. Без вас он не работает, а готовых к активизации ошейников заготовлено мало. Это потом, когда у нее появится чистокровка, она от вас избавится.

— А второе нападение?

— Это дело рук кого-то из патрициев. Может быть, господин Латтий, может быть, господа Гришемы, или даже госпожа Вильтина. Просто здесь все совпало по времени. Тех наемников было около сорока, а без дополнительной охраны, прибывшей в последний момент, дом охраняло всего шестеро воинов. Вас бы или пленили, или убили.

— Убили? А как же механизм подчинения? Ты же говорил, что без меня он не заработает.

— Это так, хозяин. Но, возможно, у нанимателей варваров уже имеется чистокровка.

— С Пустошей? — встревожился Тейгер.

— Да, хозяин. Год назад Конрид туда уехал, и с тех пор о нем никто не слышал. Он или сгинул, или привез чистокровку, который уже вошел в силу крови.

— Проклятье, — в сердцах бросил Тейгер. — И что же делать?

— Прежде всего, обеспечьте себе надежную охрану. У вас же есть несколько тысяч окольцованных воинов.

— Гм. А дальше?

— Сейчас пойдет борьба за власть, прольется немало крови. Если чистокровки в Ромуле нет, то пока остальные, что растут в патрицианских семьях, не войдут в силу крови, вы будете очень нужны. А окольцованные воины не дадут вас убить. И вы с их помощью даже сможете помочь одной из патрицианских семей взять власть в Ромуле.

— А самому? А?

— Увы, хозяин. Ради власти патриции пойдут на все. Вам лучше находиться рядом с правителем и быть единственно нужным.

— Но через несколько лет чистокровки подрастут. Так?

— Да, а может, и нет.

— Объясни.

— Сейчас начнется борьба за власть, победителю не нужны чужие чистокровки, с помощью которых конкурирующие семьи захотят взять реванш. Победитель захватит или частично убьет лишних. Если в живых не останется ни одного из них, то вы, хозяин, окажетесь единственным, у кого будет доступ к механизму подчинения. Вы сможете диктовать волю многим.

— Гм. А бастард из Пустошей?

— Если он уже в Ромуле, то его тоже следует убить. Или кастрировать, как и остальных, сила крови пропадает. Воины в ошейниках сейчас подчиняются вам. А если он еще остается в Пустошах, пошлите людей, чтобы те убили бастарда. Только надо послать того, кто не вызовет подозрений. И лучше небольшой отряд, иначе это тоже насторожит жителей Пустошей. Достаточно двух-трех сопровождающих для этого человека, чтобы добраться до нужного места. И нужно знать, куда ехать.

— Ладно. Ты сегодня заработал полную миску еды.

— Спасибо, хозяин, — залебезил презренный раб.

Поднявшись наверх, Тейгер уже знал, как ему поступить. Терманец Дарех не просто так несколько раз выезжал в Пустоши. Причем дважды с Конридом. И, помнится, Дарех ему задолжал услугу.

Конец первой книги