|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Распрощавшись с беспризорниками, вскоре добрался до места расквартирования 5-го Волжского полка ЧОН — "Части Особого Назначения", то есть. Это вовсе никакой ни "Спецназ" и даже не некие карательные войска ВЧК-ГПУ. Так назывались добровольные формирования, которые создавались при партийных организациях ВКП(б) крупных промышленных городов. Скоро их должны расформировать (если я что-то не путаю, уже в этом году), а пока в обязанности ЧОНа входила караульная служба по охране особо важных объектов и борьба с контрреволюцией. Первоначально в его ряды принимали только партийцев и кандидатов, затем — активных комсомольцев и даже беспартийных.
Я считал себя "активным комсомольцем", поэтому смело пошёл устраиваться в Волжский полк добровольцем и очень "удивился", услышав от его наголо бритого командира в кожанке категорический отказ: все "пайковые" места заняты — а будущее формирования туманно и неопределённо. С видом "всё пропало!", он лишь обречённо махнул мне рукой:
— Сами скоро будем искать, где приткнуться!
После чего, ругнув матерно только-только начинающую эпоху НЭПа, бритоголовый дал понять что разговор закончен.
Более конструктивным оказался разговор в отделе кадров полка. Узнав, что я по профессии электрик, мне посоветовали обратиться к своему коллеге — имеющемуся у них в штате:
— Может, Александр посоветует, где тебе можно место найти. А у нас извини: одного монтёра на два десятка лампочек — вполне хватает.
— Да... С освещением у вас... Хреновато, что-то!
Впервые увиденный уровень "электрификации" у хроноаборигенов, если честно произвел на меня дико-удручающее впечатление: свет какой-то жёлтый — умирающе-моргающий... Я несколько пал духом — засомневавшись, что мне удастся "оживить" свой компьютер — с такими параметрами электротока.
— Так, говорите — где у вас можно поговорить с электриком, товарищ?
— А вот, ступай прямо по коридору и направо — последняя комната в конце. Постучись, если закрыто — Саша бывает...
— ..."Отдыхает лёжа". Спасибо, товарищ!
"Стучатся" не потребовалось. Дверь была открыта настежь и находящийся в небольшой комнатенке короткостриженый, широкоплечий молодой человек, сидя за столом спиной ко мне — допивал жидко окрашенный, "пустой" чай с чёрными сухарями. Видать, с чоновского пайка особенно сахарком не побалуешься.
Постучавшись, вежливо его окликаю:
— Товарищ! В отделе кадров мне сказали, что здесь я могу найти электрика 5-го Волжского полка...
Разворачиваясь встаёт и через мгновенье, мы оказываемся лицом к лицу...
Мать, моя!
Какой там "лицом к лицу" — я ему чуть ли не пуп дышу!
Невольно ахаю и замираю с раззявленным ртом: детина под потолок — два метра ростом! Даже у нас "там", при всех успехах "зелёной" революции и достижениях акселерации — человека такого баскетбольного роста не часто встретишь, а здесь — такой "длинномер" вообще мной виден впервые! Это при том, что ему всего восемнадцать(!) лет.
Довольный произведённым на меня эффектом, тот во все своих "тридцать два" приязненно улыбается:
— Да! Вам сказали совершенно правильно: я — электромонтёр Волжского ЧОНа... И, не только. У Вас ко мне какой-то вопрос, товарищ?
Сперва козырнув, протягиваю руку и смотря снизу вверх, представляюсь:
— Свешников Серафим — не так давно демобилизованный командир роты РККА.
Крепко, как тисками пожимает мою ладонь своей "лопатой" и ответно:
— Голованов Александр. Присаживайтесь и наливайте себе чаю, товарищ. Жаль, конечно, что он уже стылый...
* * *
Да, это он — Голованов Александр Евгеньевич, человек сделавший почти "вертикальную" карьеру!
Сейчас простой без пяти минут безработный электрик, а в не столь отдалённом будущем — самый молодой маршал РККА, Главный маршал авиации... Его самолёты бомбили Кёнисберг и Берлин, в то время как другие командиры, бывало — стрелялись от безысходной отчаянности. Любимец Сталина, к которому тот относился почти по-отечески. Лишь двум людям из своего окружения, Вождь позволял называть себя по имени-отчеству: одним из них был маршал Шапошников, вторым — маршал Голованов.
Я про его биографию достаточно хорошо изучил и запомнил — ибо намеривался сделать Голованова главным героем своего следующего "попаданческого" произведения.
Родился будущий маршал в Нижнем Новгороде в 1904 году, стало быть — сейчас ему восемнадцать лет. Отец — капитан речного судна, мать — учитель пения. Возможно, она из дворянок — так как в её родственниках числится "тот самый" Кибальчич: участник покушения на императора Александра — не помню порядкового номера последнего.
Средь подобной "публики" — выходцев из простого "быдла" историками не обнаружено: сплошь и рядом — представители "элиты"!
Маленький Саша учится в кадетском военном училище и, не закончив его из-за революционных событий, в возрасте 13 лет(!) идёт добровольцем в Красную Армию. Демобилизован из-за контузии на Южном фронте и, до вступления в полк ЧОНа — где я его застал летом 1922 года, зарабатывал на кусок хлеба — работая курьером в конторе при местном комиссариате продовольствия, сплавщиком леса, агентом Центропечати... Одновременно учится в Нижегородской вечерней школе имени Свердлова.
Далее, карьера была такая: в 1923 году вступает в комсомол, в 1924-ом заканчивает школу и по рекомендации Нижегородского Губкома ВКП(б) поступает на службу в органы госбезопасности, сразу как оперативный сотрудник Особого отдела Дивизии особого назначения при Коллегии ОГПУ.
А, вот это — уже "спецназ"!
Вернее — "Осназ": привычным нам "спецназом" — подобные формирования уже после войны нарекли.
В 1929 году вступает в партию и с того же времени "вырастает" до начальника оперативного отделения в городе Горьком, бывшем — Нижнем Новгороде... Далее — сотрудник Особого отдела ОГПУ Московского военного округа, затем он служит на подобной чекисткой должности в далёкой Алма-Ате — где проводит оперативные мероприятия, даже на территории соседнего Китая — находящегося в затянувшейся "Эпохе перемен". По сведениям некоторых источников, Александр Голованов участвовал в аресте Бориса Савинкова и дружил с Наумом Эйтингоном — организатором удачного покушения на Троцкого в Мексике.
В 1931-1933 годах, прикомандирован к Народному комиссариату тяжёлой промышленности — к самому Серго Оржоникидзе, на должность ответственного секретаря одного из заместителей Наркома.
Точно не знаю, но вроде как раз в это время Голованов женился: именно в 1934 году родилась его первая дочь. Всего же, у него будет пятеро детей.
Голованов, не стандартный чекист из постсоветского кино — умеющий только по почкам бить, вымогая признательные показания у "мнимых" врагов народа (кого из репрессированных Сталиным, мне страшно интересно — можно назвать другом народа?). Без отрыва от "производства" он выучивается и становится умелым наездником, отличным мотогонщиком и, наконец — летчиком. Уникальнейший человек — за какое бы дело не брался, Александр Голованов — всегда достигал высоких результатов!
Когда и при каких обстоятельствах Голованов встретил Сталина, я не знаю — достоверные источники не попадались. Но с тех пор, Александр становится ближайшим доверенным лицом Вождя, его личным телохранителем, личным следователем, личным пилотом... И, по некоторым сведениям (не знаю, можно ли им верить) — личным исполнителем его "темных заданий".
Голованов летал на серебристом самолете с размашистой надписью на борту: "Сталинский маршрут". Конечно, сам Сталин на свой самолет никогда не садился — но в знак особого уважения иногда жаловал партийных вельмож полетом на "борте Љ1": "Тебя повезет мой личный пилот!".
Про это тоже много чего "там" читал: мол, коварный тиран, таким образом — усыпив бдительность, вызывал невинных жертв на скорую расправу в чекистские застенки. Опять же, не знаю достоверно — можно этому верить, или же нет... Разве на себе проверить?!
Хахаха!
Хотя, официально Голованов служил в Гражданском воздушном флоте (ГВФ), был командиром особого отряда и одновременно шеф-пилотом Аэрофлота — но тем не менее, он участвовал в военных действиях против японцев на Халхин-Голе, затем в Финляндии — где получил орден Ленина.
В катастрофическом июне 1941 года, Голованов — подполковник, в августе — уже полковник, командир 81-й дальнебомбардировочной дивизии специального назначения, подчинённой напрямую Ставке Верховного Главнокомандующего.
Осенью 1941 года, Голованов — генерал-майор авиации, весной 1942 года — генерал-лейтенант, в марте 1943 года — генерал-полковник, летом 1943 года — маршал авиации, летом 1944 года — Главный маршал авиации.
Это был абсолютный и никем до сих пор не побитый рекорд!
Ни один из самых прославленных полководцев не делал такой стремительной — вертикально устремлённой в заоблачную высь, карьеры.
С февраля 1942 по май 1948 года — Командующий АДД (Авиацией дальнего действия), главный маршал авиации, командующий 18-й Воздушной армией.
Авиационные соединения под командой Голованова бомбили Берлин, Кенигсберг, Данциг и другие города на территории Германии, наносили удары по глубокому тылу противника, поддерживали наземные войска в ходе Сталинградской, Курско-Орловской, Белгородско-Харьковской, Белорусской, Восточно-Прусской, Берлинской операций, а также совершали транспортные операции — оказывая помощь партизанским формированиям.
При планировании своей боевой деятельности и её результатах, Голованов не советовался и не отчитывался ни перед "единственным" заместителем Верховного Главнокомандующего — маршалом Жуковым, ни перед Генеральным Штабом, ни перед командующим ВВС. Он подчинялся только лично Сталину и действовал только по его личным указания.
Такого "статуса", больше никто из командиров РККА никогда не имел!
В конце 1944 года под началом маршала Голованова была сосредоточена несокрушимая мощь: кроме почти двух тысяч дальних бомбардировщиков и истребителей их сопровождения, в его непосредственном подчинении находились полтора десятка ремонтных авиационных заводов, несколько военно-авиационных училищ и школ, Гражданский воздушный флот и все воздушно-десантные войска.
Последние, осенью 44-го года были преобразованы в Отдельную гвардейскую воздушно-десантную армию, состоявшую из трёх гвардейских воздушно-десантных корпусов и авиационного корпуса. Этот "ударный кулак", созданный по инициативе Сталина, был предназначен для быстрого окончательного разгрома врага. "Особой армии" предстояло действовать на самостоятельном операционном направлении, в отрыве от войск всех имевшихся фронтов.
Отдельная гвардейская воздушно-десантная армия была сформирована и стала готовиться к десантированию за Вислой.
* * *
Дальше, произошло что-то невнятно-непонятное, чему я не нашёл в Интернете — ни хоть сколько-нибудь логичных объяснений, ни — хоть каких-либо, достаточно правдивых фактов — чтоб самому сложить воедино все плазы этой головоломки.
В конце ноября 1944 года Верховный Главнокомандующий Сталин принял решение расформировать Отдельную гвардейскую воздушно-десантную армию. АДД была преобразована в обычную 18-ю воздушную армию, под командование Маршала авиации Голованова — на общих основаниях подчиненного командованию Штаба ВВС. Аэрофлот был передан в непосредственное подчинение Совнаркома СССР, а три гвардейских воздушно-десантных корпусов расформированы, превращены в обычные части и возвращены в Сухопутные войска — где в дальнейшем использовались на общих основаниях.
Это было концом стремительного "взлёта" и началом не менее стремительного — почти отвесного падения: Голованов утратил свой "особый" статус и, в победном 45-м — он ни разу не был на приеме у Сталина.
Почему, произошло так?
По одним источникам Голованов, работавший всю войну с нечеловеческим напряжением, тяжело заболел и сам подал Сталину рапорт об отстранении его от занимаемой должности.
Хм, гкхм... Как говорится — "без комментариев".
По другим источникам, на маршала авиации написала донос знаменитая лётчица Валентина Гризодубова — за то, что тот "обносил" её наградами и генеральским званием. Как бы не относился Вождь к своему выдвиженцу, он не мог проигнорировать жалобу поданную (через голову начальства!) человеком — олицетворяющую патриотизм всех советских женщин. Полковник Гризодубова обладала яркой красотой, харизматической личностью, медийной фигурой, была хорошо известна всей стране и обладала достаточно высоким авторитетом "в верхах".
(Вот так всегда — стучим друг на друга, а потом виноват Сталин и его режим!)
И, хотя Голованов в этот раз смог отбиться от обвинения в предвзятости, обосновывая свою "немилость" тем, что в полку Гризодубовой была низкая дисциплина и высокая аварийность — а сама она могла позволить себе без разрешения отправиться в Москву, используя самолёт в личных целях...
Но "осадочек" то, остался!
И, лишний — достаточно сильный и влиятельный враг. А лишняя "соломинка" ломает хребет верблюда...
Со слов третьих, создание такого мощного объединения как Отдельная гвардейская воздушно-десантная армия, не могло не вызвать жгучей "ревности" и зависти со стороны других влиятельных военачальников. А, против коллективной воли своих полководцев, был бессилен даже сам — кажущийся всемогущим, Сталин. Уровень же и влияние на Верховного врагов Голованова, можно понять — зная тот факт, что маршал Жуков собственноручно вычеркнул фамилию маршала авиации из списков награждённых за Берлинскую операцию.
Это очень серьёзно — иметь таких противников в "подковёрной" борьбе!
Однако, что-то эта версия не вяжется с послевоенной массовой опалой прославленных военноначальников, многие из которых не только должности — как Жуков, но и свои головы потеряли!
По версии четвёртых историков, Сталин в конце войны думал о послевоенном времени и выстраивал новую "вертикаль" власти, в которой — средь "вождей с гибкими шеями", таким как Голованов не находилось место.
Анализируя эту версию, возникает вопрос: а почему до войны "таким как Голованов", находилось место в сталинской вертикали власти?
Что изменилось?
* * *
Наконец скажу, что я сам по этому поводу думаю... Конечно, моё мнение не является истинной в последней инстанции и, тем не менее.
"Короля делает свита" и, Иосиф Виссарионович не является исключением из этого правила. Окружающие Сталина "вожди с гибкими шеями" позволяли собой манипулировать, будучи в "капиталистическом окружении" — в предчувствии великой войны и, потенциальных — не менее великих внутренних потрясений.
Сформировавшейся исторически советской номенклатуре — чтоб элементарно выжить и сохранить власть, требовался сильный лидер — способный их контролировать и понукать. Все предвоенные годы прошли в величайшем напряжении, военные годы — являлись лишь наивысшей, критической точки этого напряжения — когда на карту было поставлено всё. В конце 1944 года, стало понятно, что война выиграна, внешний враг больше не являются смертельной угрозой, а внутренний — так и не появился.
Значит, что?
Можно расслабиться и, наконец — начинать получать удовольствия от своего привилегированного положения: "сильный лидер" номенклатуре уже не нужен — напротив, он может только помешать наслаждаться жизнью.
В то время, у Вождя как-то — "вдруг, откуда ни возьмись", появился новый "любимчик" — генерал армии Булганин. С этого момента, никто не мог обратиться к Верховному, минуя его. А через несколько дней после этого назначения последовал и, приказ о расформировании "Особой армии".
В этот момент — 23 ноября 1944 года, в день — когда генерал Булганин стал решать с кем Верховному можно видеться, а с кем нет — в стране совершился никем не замеченный государственный переворот, в результате которого Сталин навсегда потерял власть.
Не... Внешне всё оставалось по старому!
"Цезарь был на месте, соратники рядом...". Однако, военноначальники, министры, партийные и государственные деятели и, даже конструкторы, которых обычно обозначают общим словом — "сталинские выдвиженцы", по одному и целыми группами стали исчезать с политического небосклона.
И, Главный маршал авиации Голованов был первым из них.
Дальше, жертвами коварных интриг стали маршал Жуков, адмирал флота Кузнецов, министр МГБ генерал Абакумов, начальник Генерального штаба генерал Штеменко, авиаконструктор Яковлев, "тот самый" Грабин... Всех этих, так не похожих друг на друга людей, объединял один факт биографии: они были замечены, оценены и выдвинуты на высокие должности по инициативе самого товарища Сталина. Вождь пристально следил за их деятельностью, никому не позволяя вмешиваться в их деятельность. До того самого "рокового" дня, эти сталинские выдвиженцы — пользовались его абсолютным доверием и, довольно часто бывая у него в Кремле или на "ближней даче" в Кунцево, докладывали о состояние дел самому "Хозяину" — минуя прочих вождей советского политического Олимпа. От них Вождь нередко узнавал то, что "соратники" считали нужным от него скрывать.
Конечно, "гибкошейным" это сильно не нравилось...
В 1948 году, Главного маршала авиации Голованова Александра Евгеньевича, сняли с должности Командующего авиацией дальнего действия АДД и, отправили учиться в Военную академию Генерального штаба. После её окончания в 1950 году, целых два года пришлось добиваться — чтоб перед самой смертью Сталина, его — маршала(!) назначили командующим 15-й гвардейским воздушно-десантным корпусом, дислоцировавшийся в Пскове.
Первый подобный случай во всей военной истории!
После смерти Сталина, кратковременный взлёт — когда лично Лаврентий Павлович Берия, как специалиста стратегической авиации пригласил Голованова к обсуждению методов использования только что созданного ядерного оружия в возможной Третьей мировой войне.
Этого ему не простили!
После очередного "подковёрного" государственного переворота и, убийства Берии и его сторонников — Голованова уволили из рядов Вооружённых Сил со смехотворной пенсией. Чтоб прожить, большой семье приходилось заниматься огородничеством на оставленной из милости даче и продавать по электричкам собранные в соседнем лесу ягоды. Написанные Александром Евгеньевичем мемуары "Дальняя бомбардировочная...", в которых он отказался упомянуть про встречу с политруком Брежневым и про полученные от него "ценные" советы, издали в сильно усечённом виде только после его смерти в 1975 году.
А, ведь благодаря им мы знаем слова Сталина, сказанные после Тегеранской конференции:
"Я знаю, что когда меня не будет — не один ушат грязи будет вылит на мою голову. Но я уверен, что ветер истории всё это развеет...".
* * *
— ...Что это ты на меня так странно смотришь, товарищ Свешников? Признал во мне кого из знакомых, что ли?
Его голос вернул меня к реальности.
— Навряд ли, среди моих знакомых имелись когда-либо такие..., — привстав, я показал рукой его рост от пола, — за исключением разве что — Владимира Маяковского.
Голованов, враз оживился — видать ему сильно польстило сравнение с уже довольно известным пролетарским поэтом:
— Ты знаешь Маяковского, Серафим?
С лёгкой небрежностью завсегдатая аристократических салунов, я отвечаю:
— Будучи проездом через Москву с Польского фронта, как-то совершенно случайно зашёл в кафе "Стойло Пегаса" — где тусуются футуристы и имажинисты... Пролетарские поэты, то есть. Смотрю — на сцене читает стихи какой-то "дяденька-достань-воробушка":
" — Дней бык пег.
Медленна лет арба.
Наш бог бег.
Сердце наш барабан".
Голованов поморщился, как от недозрело-кислого:
— А, Сергея Есенина не доводилось видеть?
— "Есенина"? Ну, а как же! Как сейчас помню — в "Доме печати" давали крохотные ломтики черного хлеба с красной икрой и воблой, кроме того — благоухающий почему-то яблоками и мятой чай, разумеется — без сахара. Сижу, слушаю литературный спор на тему: кто больше соответствует революционной действительности — футуристы или имажинисты. Вдруг, кто-то как заорёт: "Я тебя сейчас застрелю!".
Голованов сидел и слушал, развесив уши. Продолжаю вешать на них "лапшу", нагло копирайтя из одной книжки про те — до изумления удивительные и "нескучные" годы:
— ...Смотрю — один из посетителей, достав из кармана здоровенный "Кольт", направил его черное дуло на другого: "Молись, хам, если веруешь"!
— Он, что? Контуженный или просто взбесился — перепив?
— Да, нет... "Контуженый", это я. Этот же, впоследствии оказался Яковом Блюмкиным.
— Тот, что убил германского посла Мирбаха?! — ахнул Голованов.
— Тот самый..., — согласно киваю, — а "взбесился" он оттого, что этот артист шторой свои ботинки вытер: "При социалистической революции хамов надо убивать! — кричит Блюмкин, обрызгивая нас слюнями, — иначе ничего не выйдет. Революция погибнет...".
Делаю трагическую паузу, зловеще вращая глазами и затем:
— ...И, убил бы и, поделом — если бы не один блондин и я, не повисли б у него на руках.
— А при чём здесь Есенин?
— Так этот "блондин" и был — Сергей Есенин! Он отобрал у Блюмкина пистолет и сказал: "Ты, что — опупел Яшка?! Пусть твоя пушка успокоится у меня в кармане". А тот ему: "Отдай, Сережа, отдай! Я без револьвера, как без сердца".
— Они, что — друзья?
— Яков Блюмкин для всех поэтов — друг! Говорят, Николая Гумилёва..., — понижаю звук до громкого шёпота, — ну, того — питерского поэта, он водил в ЧК — показывать "как расстреливают". По его же просьбе...
— Правда, что ли?
За этим вопросом стояло: "Ну и порядки у них в столице!".
— Так среди "бомонда" говорят — сам при этом не присутствовал, врать не буду. Но, Гумилёв ему свои стихи посвятил:
"Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошел пожать мне руку,
Поблагодарить за мои стихи...".
Голованов, задумчиво говорит:
— Значит, что-то такое между ними было... И, чем эта история закончилась?
— Да. Нормально всё! Когда Игорь Ильинский — тот "хам", весь бледный ушёл восвояси, Есенин отдал Блюмкину его "Кольт" и, затем мы с ними славно ещё посидели за чаем...
Вообще-то, собираясь познакомится с будущим маршалом — к разговору с ним я заранее особенно не готовился и, сейчас вволю импровизировал. Главное — обратить на себя внимание, чтоб запомнил.
По моему, это мне определённо удалось!
Рассказываю Голованову одну за другой истории из того же "источника" — несколько перевирая, конечно. Тот, видно насытившись беседой о поэзии, вдруг спохватился:
— Извини, а ко мне у тебя какое-то дело, Серафим?
Конечно умолчав кое о каких — о ныне существующих обстоятельствах своего положения, рассказав вкратце свою "легенду", я произвёл — безусловно положительное впечатление о своей скромной особе. Затем, поведал о своей — якобы возникшей "проблеме":
— Хочу вот перебраться в Нижний Новгород — где уверен, я смогу принести больше пользы для рабоче-крестьянского государства... Но, нигде меня в советские учреждения или предприятия не берут. Не подскажешь, Александр, где можно — хотя бы временно, устроиться электриком?
Если ничего не получится с "Бразье" — будь он неладен, то скорее всего — так и придётся сделать. Поэтому, этот разговор в любом случае лишним не будет.
— Даже и не знаю чем тебе помочь, Серафим...
Голованов перебрал с десяток вариантов — даже с его точки зрения не подходящих для меня.
Поговорили ещё о кое-о чём малозначительном, в комнатушке заваленной всяческим электротехническим хламом, для меня представляющих острый исторический интерес: бухты провода в тканевой оболочке, фарфоровые изоляторы, эбонитовые выключатели, лампы накаливания с угольными нитями... Инструменты и средства защиты — пассатижи, отвёртки с деревянными лакированными ручками, диэлектрический коврик, резиновые перчатки, чёрная изолента... Даже, зачем-то противогаз образца Первой мировой войны.
Очень интересно!
Как в музее истории электротехники — я только головой и успевал вертеть, рассматривая такие раритеты.
Наконец, Голованов посмотрев в окно, начал собираться и, сделав мне жест рукой "на выход":
— Однако, пора мне домой — уже вечереет! Извини, Серафим, что ничем не смог тебе помочь...
С грустью вздохнув, я выхожу из каморки.
— Да, конечно — я понимаю... Тяжёлое время для молодого пролетарского государства... Разруха, безработица, уличная преступность... Не разрешишь ли остановиться у тебя на недельку, Александр?
Тот, аж опешил от неожиданности и, моей наглости:
— "Остановиться"?!
— Ну, да! Где-то же надо пристроиться на ночлег, а кроме тебя — я никого в Нижнем не знаю.
Вижу — смущён и растерян! После такого "душевного" разговора, просто так взять и "послать" человека в пешее эротическое "путешествие" — это надо быть конкретно отмороженным. Поэтому, этот детина только промямлил:
— Извини, конечно — но условия у меня стеснённые...
Широко, со всей приязнью улыбаюсь:
— Да, ты шибко не беспокойся: мне только ночевать, а днём я буду искать работу. Как только найду — тотчас съеду. Ну, а если не найду, возвращусь к себе в волость.
— Ещё раз — извини, но я с мамой живу и, она...
— Так я же — не задаром! — раскрываю вещмешок и показываю его содержимое.
Глаза Голованова несколько расширились:
— Что это?
— Это то — что ты видишь: САМОГОН!!! "Квартплата", то бишь...
— Тише..., — он оглядывается по сторонам и затем берёт меня решительно за руку, — пошли, товарищ!
* * *
Долго ли, коротко, за разговорами пришли на улицу Большая Покровская, судя по табличкам на домах. Где-то неподалёку слышались пароходные гудки, стало быть — близко пристань.
Голованов заводит меня в небольшой, но довольно прилично выглядевший дом с небольшим ухоженным фруктовым садиком и огородиком.
Познакомив меня со своей матерью — аккуратно, опрятно одетой, интеллигентно выглядевшей женщиной лет сорок-сорок пять, он:
— Мама, это мой товарищ — он поживёт у нас неделю... Не возражаешь?
— Ну, раз это твой хорошо знакомый..., — сначала несколько неуверенно произнесла Вера Ивановна, затем я ей приязненно улыбнулся и все сомнения в моей личности у неё разом дематериализовались, — конечно, пусть поживёт!
Сказав на скаку, что скоро вернётся, Александр подхватывает мой вещмешок с "квартплатой" и, куда-то исчезает.
Когда он часа черед полтора вернулся, мы с его маменькой уже крепко подружились и вовсю распевали дуэтом "Землянку" под её пианино. Увидев сына, она с лёгкой укоризной:
— Саша! Почему ты сразу мне не сказал, что Серафим Фёдорович — поэт?
— Да, какой там "поэт", Вера Ивановна..., — потупившись, скромничал я, — я же говорил: был у меня в роте один красноармеец — Марк Бернес, вот тот — поэт! Да, погиб он от белопанской пули близ Вильно, а мне его тетрадка досталось.
По глазам вижу, она мне не верит:
— "Ну, что ж — "Марк Бернес" будет Вам неплохим псевдонимом. А ещё что-нибудь... Хихихи! Из "тетрадочки"?
— "Жди меня и я вернусь, — вздохнув продекламировал я, — только очень жди...".
— Подождите, Серафим, я сейчас аккорды подберу..., — играет на пианино, — вот так хорошо будет, как Вы считаете?
— Хм... Я думаю, лучше будет вот так...
Напеваю хорошо мне знакомую мелодию.
Хотел растопить холодок её недоверия — и вот что получилось. Видать у всех нас — попаданцев, одна судьба... Но, Высоцкого — вы от меня не дождётесь, достопочтимые предки! Уж больно я Владимира Семёновича уважаю.
— Мама! Я вот продуктов нам принёс, — дико на меня глядя, протягивает вещмешок Голованов, — мясо, хлеб, масло...
Конечно, такому могучему организму положенного чоновского пайка мало — на том и строился весь мой расчёт.
* * *
На следующее утро, ранним утром вернувшись к "родственнику", я построил во дворе своих — трезвых "как стёклышко", "агентов".
"Да... Видон у них! С такими оборванцами, только возле церкви попрошайничать, а не краской на рынке банковать".
Пригляделся ещё раз к рожам и, выбрав те что попроще:
— Вы трое переоденьтесь в гражданское — будете изображать из себя торговцев краской. Афанасьеву же и Гаврилову, одеть самое лучшее обмундирование и быть при оружие со мной.
Конечно же, не забыл раздать им "треугольнички".
Сам я переоделся в "кожаное", тщательнейшим образом отгуталинил и начистил до глянцевого лоска сапоги, приколол на петлицы "кубики", а на "новую" фуражку — красную звезду.
Где-то с час потребовался на сборы, затем подъехала заранее заказанная ломовая телега, трое "барыг" погрузили бидоны с краской и выехали на рынок. Я же на "лихаче" с двумя агентами — "при всём параде", появился там немногим раньше.
Заявившись на рынке и, за несколько минут визуально изучив обстановку, я применяю первый закон свободного рынка, гласящего: конкурентов надо давить! Решительно подхожу к первому же торговцу и строгим голосом спрашиваю:
— Гражданин! Предъявите патент на торговлю краской.
— Чегой, это?
Наклоняюсь к самому уху и ору:
— РАЗРЕШЕНИЕ НА ЗАНЯТИЕ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ У ТЕБЯ ИМЕЕТСЯ???
Лупая растерянно глазами и ожесточённо ковыряясь мизинцем в ухе, тот:
— Чё орёшь? Нет у меня ничего...
— Тогда забрал свои манатки и, на счёт "раз-два" — свалил отсюда! Иначе, ночевать будешь в "обезьяннике".
Тот, подхватив какие-то самопальные ёмкости из жести, начал не спеша собираться на выход, бухтя под нос что-то нехорошее про Советскую власть.
— Тааак, — протяжно протягиваю, положив ладонь на кобуру, — "антисоветская пропаганда и агитация" — статья пятьдесят восьмая, через "пятнашку" прим: от года до расстрела... БЕГОМ!!!
Того тотчас, как ветром сдуло.
Следующий торговец перед тем как покинуть торговую площадку, поинтересовался — где можно приобрести тот самый "патент" на торговлю краской. Мой ответ был краток, как приговор ревтрибунала:
— В Караганде!
— Где, где...?
— Товарищ замкомвзвода! Объясните гражданину.
Ответ Афанасьева на вопрос "где?", был ещё более кратким чем мой — но более информативным и, после него — дополнительно-уточняющих вопросов уже не возникло...
Третий торговец, судя по всему перекупщик — а не сам кустарь торгующий плодами трудов своих, заискивающе щерясь гнилыми зубами протянул мне пару купюр.
— Что, это? — спрашиваю, раздувая ноздри от праведного гнева.
— "Патент"..., — пролепетал тот, — лично Вам...
— ВЗЯТКА?! — ору на весь базар, — мне, красному командиру — взятку предлагать?! Да, я тебя — вошь лобковая...
— Да, нет что Вы... Вы, меня неправильно поняли...
— Я, таких буржуйских гнид — как ты, всегда понимаю правильно. На первый раз прощаю — в следующий раз, пристрелю лично... Пшёл отсюда!
Каждый раз боковым зрением замечаю — торговцы начинают разбегаться, подхватив свою тару.
Что мне и требовалось!
Когда на импровизированный рынок въехала наша телега, он был уже основательно защищен от конкурентов — остались только те, у кого имелась хоть какая-то бумажка. Но сама "конкурентная борьба" ещё не закончилась!
Применяю второй известный мне закон свободного рынка: за покупателя надо бороться!
Проверив для порядка своих, я встал подальше и, как только к какому-нибудь "конкуренту", направлялся потенциальный покупатель — я уже был тут как тут, с каким-нибудь вопросом, типа:
— А почему такие цены — гражданин продавец знает про антимонопольное законодательство? А почему ваш бидон протекает — нарушаем экологию города? А почему семечки лузгаем — желаете до утра бесплатно поработать дворником? А почему стоим, руки в карманах: Вам — наша Власть или лично моя рожа не нравится?
Естественно, покупатель завидя "комиссара" возле продавца — резко менял направление и чаще всего отоваривался нашей краской.
Что характерно и, на чём строился весь мой расчёт — население было до такой степени зашугано годами "военного коммунизма", что ни одного ответного требования "предъявить документ" не было. Пару раз на рынок забредали настоящие менты и тогда у меня в тревожном предчувствии грандиозного шухера замирало сердце...
Но, обошлось!
Однако, спрос на краску в общем-то был невелик и, несмотря на все мои усилия — до обеда удалось продать всего лишь чуть больше четверти всего товара. После обеда же — как мне было достоверно известно, большого спроса никогда не бывает — можно без толку простоять до самой ночи и ничего не продать.
Да и, опасно — мы уже несколько примелькались на рынке. Совсем уж за дураков хроноаборигенов считать нельзя: кто-нибудь мог уже сообразить, заподозрить и настучать властям — и тогда жди комиссию с проверкой.
Ладно, у меня ещё есть план "Б"!
* * *
После обеда мы на той же ломовой телеге стали ездить по городу и заглядываться на фасады и вывески нэпманских заведений. Если с ними было что-то не так (а "не так" было с большинством из них — заведения только-только официально разрешили открыть), наша "троица" заходила и, я сурово насупив брови строго говорил хозяину-нэпману:
— Гражданин! На следующей недели ожидается приезд в Нижний Новгород лично товарища Троцкого — Народного комиссара по военным делам РСФСР и, с ним группы других высокопоставленных товарищей из Москвы... Маршрут следования кортежа Наркомвоендела пролегает по улице, на которой расположен ваш магазин (ресторан, трактир, закусочная...).
За этим, обычно следовало:
— Твою ж, мать!
Затем, выпученные глаза и полуобморочное состояние.
— По решению Губернского исполнительного комитета ВКП(б), Вы обязаны в трёхдневный срок произвести ремонт фасада здания и обновить вывеску — под угрозой расстр... Хм, гкхм... Лишения патента на предпринимательскую деятельность. Для этого, Вам выделена краска из фонда ком-хоз-имущества — которую Вы обязаны оплатить немедленно.
Опять же — отказов не было! Нэпманы, беспрекословно доставали совзнаки и сполна расплачивались — благо я шибко не наглел и задрал "рыночную" цену всего лишь втрое.
Подсчитав вечером выручку, я конечно впечатлился — но не шибко.
Подумав, я выдал своим агентам по тысяче — их долю за риск и, сказал Афанасьеву:
— Завтра отправляйтесь вместе с Аристархом Христофоровичем обратно в Ульяновку — ваша командировка закончилась. Я же остаюсь в Нижнем ещё на неделю — искать запчасти на автомобиль.
Написал записки-отчёты Анисимову, Кацу... Кое-какие распоряжения своему заму Чеботарёву. Письмо Отцу Фёдору — чтоб не волновался и приютил на время гримёра Певницкого.
Прощаясь, уже:
— Чуть не забыл: бидоны из-под краски отмойте керосином и оставьте у хозяев.
Заскочил на продовольственный рынок, набрал кое-чего и явившись вечером в доме Головановых:
— Вера Ивановна! Хотите, я научу Вас готовить замечательное итальянское блюдо — пиццу?
* * *
Практически всё воскресенье, одевшись поскромнее в своё прежнее, убил на поиски запчастей...
В принципе, такого добра хватало! Но вот именно запчастей к проклятому "Бразье" — ни фига нет. Не нашёл ничего — кроме латанных-перелатанных камер и так, кое-чего по мелочи — вроде насоса, подходящего к любому колесу — хоть к велосипедному.
Были конечно предложения от сомнительно выглядевших лиц — "достать" что угодно и, за сравнительно небольшую плату... Но по принципу "утром — деньги, вечером — стулья" и, я на них не повёлся.
Уже ближе к вечеру, купил в одном из магазинов "контрабандный товар из Польши" — "радикально" чёрную автомобильную краску хорошего качества, растворитель к ней, грунтовку, пульверизатор, отдал за всё это добро почти половину суммы — вырученной вчера за нашу краску и, несколько приуныл.
Вечером, Барон сообщил мне, что да — действительно: автомобилей интересующий меня марки в Нижнем Новгороде всего две — по крайней мере из тех, что на ходу. Один из них был с кузовом-кабриолетом и принадлежал городскому коммунальному хозяйству, другой — такой как "мой" — губернской ГПУ. Внешний вид и состояние получше у того, что у чекистов:
— Кабриолет, сильно дымит — видать поршневым кольцам кирдык, — сказал Барон, — зато шины у него как новые.
— Ну, не скажи: сильно дымление не всегда признак износа колец. Возможно чекисты хорошим "бакинским" бензином заправляют, а коммунальщики — каким-нибудь суррогатом, вроде скипидара... Или, водитель кабриолета — "чайник" конкретный и в картер заливает масло "с горкой". Разные могут быть причины.
Далее, главарь банды беспризорников слил мне всю инфу, что удалось собрать. Конечно, всё довольно обще... Да и что ожидать за двое суток, да к тому же — выходных дней? Ладно, выхода у меня нет — продолжаем двигаться в том же направлении.
— А на авторазборку — или что там у вас, не заглядывал?
— К ним в гаражи, что ли? — Барон, ловко сплюнул в сторону, — да, кто ж меня за твои триста "деревянных" туда пустит?!
— Ладно, вот тебе ещё стольник и до среды ты должен узнать даже — какой рукой шофера "Бразье" за писюк берутся — когда мочатся.
Тот, исподлобья на меня глядучи, задумчиво ковыряется в носу:
— Ну вот, а говорил — мальчиками не интересуешься.
— Это я образно так, маньячило малолетнее!
— Все вы так: сначала "образно", а потом...
— Кыш отсюда!
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
