|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
А теперь то, что я знал о ПВХ, но не мог сказать своему химику. Тот материал, с которым я работал, плавился при температуре в сто шестьдесят, сто восемьдесят градусов и все было бы хорошо, если бы не одно но. При температуре уже в сто сорок в структуре ПВХ начинали происходить разрушительные изменения. Цепочка полимера рвалась, высвобождая атомы хлора, которые в свою очередь продолжали разрушать соседние цепочки полимера. Своеобразная цепная реакция. И если не найти сейчас решение этой проблемы, то можно забыть о промышленном использовании ПВХ. Помнится, как-то раз при приготовлении смеси рабочие не уследили за температурой смешивания и все сырье в чане сгорело, почернело до состояния пористого угля. А вонь в цеху стояла такая, что хоть покойников выноси. На моей работе эту проблему решали тоже добавками, все действие которых состояло в том, что они должны были улавливать эти вырвавшиеся атомы хлора, не давая им разрушать соседние цепочки. Но этого я подсказать Мельникову не мог, так что буду подталкивать его к этой мысли потихоньку, полегоньку. И все у нас получится.
И еще одна проблема, которую я видел. И имя этой проблемы, как ни банально это звучит — станки. И если сделать механику обычного экструзионного станка, цилиндр со шнеком и фильеры было относитлеьно не сложно, то вот с электрикой нам придется повозиться. Особенно с нагревательной ее частью. Ведь сейчас, насколько я понимаю, в природе нет даже банальной термопары и примитивных термодатчиков. И как нам регулировать температуру нагрева и осуществлять принудительное охлаждение цилиндра? Ума не приложу. Но, как бы то ни было, будем думать и пробовать. Не знаю, может быть для контроля нагревательных элементов подойдет обычный реостат, а в качестве измерителя температуры старый добрый ртутный градусник. Может и подойдет такой вариант, но тут пока не попробуешь, не узнаешь. А вообще, придется нашему инженеру по электрической части как следует подумать и поизобретать. Мы долго будем ставить эксперименты, подбирать нужные составы и температуры, пробовать различные станки. И еще одна неприятность которую я уже вижу была все в той же молекуле хлора, что вырывалась из цепочки полимера при нагреве. Ведь она будет разрушать не только само сырье, но еще и шнеки с цилиндрами. Хлор будет съедать металл, выгрызая в поверхности глубокие каверны. И за год активной работы все внутренности окажутся изъедены до такой степени, что они потеряют свою эффективность, на их стенках будет образовываться нагар, который будет очень сильно влиять на качество. А потому их придется регулярно заменять. А это, блин, опять деньги и очень немалые. И решить эту проблему можно только одним способом — хромировать рабочую поверхность шнека и внутренние стенки цилиндра. И вот, у нас появилось еще одно направление для исследований и экспериментов для нашего небольшого литейного завода под Новгородом. Времени, конечно же, на все это уйдет уйма. А про деньги я уж и не заикаюсь — мне просто становилось страшно. И, если честно, если бы я не знал, что эта тема обязательно себя окупит и принесет златые горы, то ни за что бы за нее не взялся. Ведь с точки зрения бизнесменов нынешней эпохи это направление исследований неизвестно к чему выведет еще и вряд ли себя быстро окупит.
Все мои опасения по поводу бунта на моем предприятии оказались напрасны. Новость о бунте в Александровском селе дошла до моих рабочих только под вечер, да и то лишь смутными обрывками фраз. Что там на самом деле произошло пока никто и ничего не знал. Лишь на следующий день, когда по городу прошли массовые ночные аресты, столица в подробностях узнала о случившемся, а газеты в красках описали кровавые события. И только тогда по цехам поползли нехорошие разговоры.
Как я и ожидал, на Обуховском сталелитейном заводе от "давления сорвало крышку". Предприятие "взорвалось", рабочие не найдя понимания со стороны руководства выкатились на улицы, построили баррикады и встретили прибывшую полицию градом камней из брусчатки. Стражам порядка сильно досталось, и потому к ним на помощь пришла армия, которая и разметала бунт, огнем и прикладом. Постреляли служивые знатно, в газетах говорилось о десятке убитых и многочисленных раненых. Под шальную пулю попал даже ребенок. А поздно вечером и ночью, прошли повальные аресты. Брали всех без разбору, вытаскивали из постелей и прогоняли через строй полиции, которая выискивала запомнившиеся лица.
Много из моих рабочих утром активно обсуждали эти события, оказалось, что у кого-то знакомые принимали в этих событиях активное участие. Я с тревогой наблюдал, как люди перед сменой общались небольшими группками, эмоционально спорили и размахивали руками. Начало работы задерживалось на полчаса и мастера подгоняли рабочих, уговаривая встать за станки. Слава богу, что следуя моим указаниям, увещевали дипломатично, без угроз и давления. Они соглашались с рабочими, что на Обуховском работодатели, в одностороннем порядке увеличив рабочее время, оборзели в край, но тут же напоминали, что у нас-то все по-другому! Напоминали им и о высоких заработках, и о восьмичасовом рабочем дне и об условиях труда, о которых на других предприятиях только мечтают. И потому бунтовать и выражать свое недовольство попросту незачем. И рабочие, согласились с мастерами и наконец-то приступили к своим обязанностям. У меня отлегло от сердца. Вроде бы угроза забастовки и бунта нас миновала.
А через несколько дней я узнал от Мельникова, что Тентелевский химический погрузился на один день в пучину стачки. Завод встал. Рабочие объявили остановке всех работ в знак поддержки обуховцев и в пику своему руководству. Требования предъявили те же — улучшение условий труда и увеличения заработной платы. И хозяева, напуганные недавними событиями, не стали гнуть палку, а попытались найти компромисс с рабочими. И, по словам нашего главного химика, вроде бы нашли общие точки соприкосновения с бастующими, и пошли на небольшие уступки. Что интересно, в газете об этой стачке не было ни слова. О ней я узнал только из уст нашего химика, у которого остались старые связи на там заводе. И потом, в течение месяца, я, таким образом, узнавал, что в столице то тут, то там вставали предприятия. Обозленные рабочие выражали таким образом свое сочувствие обуховцам. Что и говорить, шуму эта история наделала знатного. Но все это померкнет перед грядущими событиями пятого года. Вот к чему надо готовиться!
Я готовился к отъезду в Новгород. Настала пора посмотреть, как там поживает наш небольшой литейный заводик и внести кое-какие планы в его развитие. Настала пора укрупнять производство.
Небольшой чемодан, что стоит в коридоре, давно собран, легкое пальто от ночной прохлады висит на вешалке, а трость с потайным клинком, прислонена к стене. До поезда еще несколько часов, торопиться некуда. Зинаида, у которой особо не забалуешь, проверяла работу недавно нанятой девицы. Ходила с ней по дому и белоснежным платочком проверяла пыль. Проводила свернутым в уголок тайные места в мебели, касалась книжных полок, пыталась найти грязь. Ходила по дому вся из себя такая строгая и неподкупная, нагоняя на молодую девчонку страх. Надо отдать должное, совсем юная девчушка, которой было едва ли пятнадцать лет, постаралась на славу. Выполнила свою работу так, что даже Зинаида не могла найти, к чему можно было придраться. А это редко когда случалось и потому, моя суровая экономка хмурилась все сильнее и сильнее. Чувствую, будь ее воля — сожрала бы она свою подчиненную, довела бы ее до слез. Я пока ее защищал — нанятая по обезличенному объявлению в газете девчонка, на самом деле просто на отлично выполняла свою работу и за целый месяц работы показала свое усердие и трудолюбие. Но, чувствую, после моего отъезда Зинаида оторвется по полной и доведет-таки Прасковью до нервного срыва. Надо бы урезонить мою экономку.
— Зина, — позвал я ее после дотошной проверки очередного угла.
— Что, Василий Иванович? — не оборачиваясь, откликнулась супруга Валентина Пузеева.
— А скажи-ка мне, пожалуйста, когда я вернусь из поездки, у меня будет еще шанс встретиться с Прасковьей в этом доме? Или мне потом ее по всему городу искать придется?
— О чем это вы таком говорите? — сделала она вид, как будто ничего не понимает. — Зачем ее вам потом искать?
— Ты ее не выгонишь, едва я за порог? Прасковья вроде хорошо старается, трудится. А ты на нее взъелась.
Тут Зинаида позволила себе обернуться. Повелительно отправила девушку вон из комнаты, а затем, едва за ней закрылась дверь, подошла ко мне и сквозь зубы процедила:
— Зря вы ее взяли, Василий Иванович, ой зря. Плохая девка, нехорошая. Гнать ее надо.
— Это ты о чем? Хорошо же вроде работает.
— Работает-то хорошо, да только шустрая уж больно, — возразила она. — В каждой дыре затычка. Всюду, куда не гляну — она с тряпочкой. Все трет и трет. Там трет, здесь трет, тут трет, все высматривает, момент получше выбирает.
— О чем ты, Зина? — не понял я. — Что высматривает? Какой момент?
— А вы сами, что ли не замечаете? — жарким и возмущенным шепотом спросила она. — Ничего не видите?
— Н-нет, Зина, ничего, — неуверенно ответил я. — Да что случилось-то? Толком скажи.
— Вы что и вправду не видите, как она перед вами задом своим вертит? — удивленно спросила Зина. — И так она перед вами и эдак. А взгляды какие она на вас кидает! Ой, как она старается ваше внимание на себя перетянуть.
— Чего ты мелешь, Зина? — возмутился я. — Ей лет-то сколько! Какое внимание? Она ребенок еще!
Тут моя экономка посмотрела на меня как на недалекого человека, скривила рот в усмешке:
— Гнать таких ребенков из чужих домов надо, — жестко сказала она. — Пришла, понимаешь, вертихвостка! Чужих мужей вздумала соблазнять! Гнать ее надо, Василий Иванович, гнать. И лучше гнать сейчас, пока она своего не добилась. А эта сможет, я знаю. Есть такая порода баб, что чужих мужиков из семьи уводят — эта одна из них. Хоть и молодая еще, а уже в самом соку.
Тут мне нечего было возразить Зинаиде. Прасковья хоть и девчонка еще совсем, но с точки зрения природы вполне себе уже женщина. Молодая, пышущая здоровьем и упругими формами женщина. Я по своей наивности, похоже, действительно недооценил ее, не обратил внимания на ее уловки. И сейчас, после сказанного, я вспомнил моменты, когда она действительно не по делу слишком уж прогибалась, словно выставляя себя напоказ. И это озадачило меня. Не было у меня такого опыта, чтобы меня соблазняли и добивались. Потому и не рассмотрел это в самом зародыше.
— Гнать ее надо, гнать, — жарким шепотом напомнила Зинаида, видя, что глаза мои открылись. — Выгонять, пока не поздно.
Я молчал. Не мог принять решение. Сидел долгую минуту, глядя на Зинаиду, думал. И тут на меня нашло некое раздвоение. Умом я понимал что следует послушаться мою экономку и выгнать девушка от греха подальше, а вот задницей захотел посмотреть куда эта ситуация вывезет. Захотелось, так сказать, поиграть с огнем. Соблазнить себя я, конечно, не дам, но вот потешиться над неуклюжими попытками юной женщиной-вамп вполне будет можно. О чем и сообщил Зинаиде, попросив не увольнять Прасковью во время моего отъезда. Моя экономка только лишь тяжело вздохнула и недовольно покачала головой. Было видно, что со мной она не согласна.
— Воля ваша, Василий Иванович, — сказала она сурово, — можете ее оставить, если желаете, можете потешаться над ней и искушать судьбу. Да только я все равно вашей супруге все расскажу. Пусть тогда она ее выгоняет, если вы не хотите. Так будет лучше.
И с этими словам она ушла, резко толкнув дверь. А та, неожиданно распахнувшись, врезалась прямо в лоб Прасковьи, что караулила с той стороны. И это вывело из себя мою главную домработницу:
— Ах, ты еще и подслушивать! — гневно воскликнула она на девушку и наотмашь, не щадя ладони, хлестанула той по лицу. И Прасковья, распрямившись, ухватилась за отшибленное, наливающееся кровью место и из ее глаз брызнули слезы. Но при этом так призывно зыркнула на меня, что прям захотелось броситься на помощь и защитить ее от насилия. Черт! А Зина-то права! Выгонять ее надо, пока не поздно! От таких баб одни проблемы. И поняв это, я незамедлительно дал свое согласие на расчет девушки. Моя суровая экономка не стала медлить, тут же вручила девушке заработанный рубль и, больно ухватив за локоть, выставила возмущающуюся девушку за дверь. Что ж, по крайней мере, я теперь могу быть спокоен. Но едва Зина вошла обратно, я у нее спросил:
— А не слишком ли ты жестоко с ней обошлась?
— Ничего, перетерпит, — уверенно ответила она. — Пусть привыкает. А там вообще-то мой муж к вам пришел. Поговорить о чем-то хочет. Пригласить?
— Приглашай, — снисходительно соизволил я взмахом ладони.
Валентин пришел не один, притащил с собой своего друга. Того самого с кем я когда-то дрался. Лицо у друга было слегка помятое, толи пил сильно пару дней назад, то ли по морде получал. Мужчина чувствовал себя в комнате неуверенно, мялся, жал в ладони затертую кепку. Зато Валентин без особого пиетета прошел через комнату, поздоровался со мной за руку.
— Что, Валентин, привело тебя ко мне в столь ранний час? — спросил я, откинувшись в кресле.
— Да вот, Василь Иваныч, — выдохнул обреченно Пузеев, — на ваше благородство надеюсь. За друга пришел просить.
— Вот за этого? — взглядом указал я смущенного мужчину. Валентин кивнул. — Ну что ж, если пришел, то тогда давай, проси.
И Валентин, глубоко вздохнув и бросив взгляд на друга, произнес:
— На работу ему бы устроиться, Василь Иваныч. С прежней работы его выгнали, без денег оставили. Он хороший работник, как и я, слесарем может. Он хороший слесарь, ремонтировать станки может, их наладкой заниматься. А может просто на станках стоять, за любую работу возьмется. Возьмите его на работу, пожалуйста.
— А что через отдел кадров не получается? — лениво поинтересовался я.
— Там очередь, он уже полгода ждет. А ему сейчас работа нужна. У него жена, дети. Без денег совсем плохо будет.
Я вздохнул, еще раз посмотрел на друга Пузеева. Не нравился он мне, морда помятая, под глазом, похоже, выцветший фингал недельной давности. И выпить он был явно не дурак.
— Валентин, ну ты же понимаешь..., — начал, было я оправдываться, но Пузеев меня перебил.
— Он на картонной фабрике работал, когда началась эта буза с полицией. Все выкатились на улицы, стали разбирать мостовую. Построили баррикады. А потом, когда пришли солдаты и стали стрелять, то все побежали. Его знакомого там ранило, в живот навылет. Он тоже побежал. А потом ночью полиция вытащила его из постели. Рукоятью шашки по лицу ударили, и сутки взаперти продержали. Но ничего не доказали и потому отпустили. Но на завод его обратно не пустили. Сказали — раз участвовал, значит иди в другом месте работай. Дали расчет и выставили за ворота. Помогите, Василий Иванович, пропадет же. У него жена, дети.
Я прикрыл на секунду глаза. Мужик молчал, мял кепку, ждал моего решения. Наверно, Валентину стоит поверить — за друга просит. Помнится одно время и насчет Валентина у меня были сомнения — любил выпить и подраться. Но, сложилось так, что он оказался у меня на работе и я не прогадал. Приобрел ценного работника. Если его друг окажется хотя бы вполовину от Пузеевских навыков, то это будет хорошее приобретение.
— Неужели через отдел кадров так сложно попасть? — спросил я, в упор глядя прямо на мужчину.
— Очередь, Василь Иваныч, до года, — ответил Валентин. — От вас почти никто не уходит, места редко освобождаются. Я говорил ему раньше, чтобы переходил к нам, пока была возможность, но он отказывался. Сейчас жалеет.
— Тебе лет-то сколько? — спросил я напрямую у мужчины.
Тот, кашлянув в кепку, ответил:
— Двадцать восемь.
— Что умеешь?
Он посмотрел на Валентина, ища поддержки.
— Все могу. Ремонтировать могу, кувалдой махать могу.... Я слесарским делом с малолетства обучен.
— Пьешь?
Мужчина обреченно вздохнул и признался:
— Бывает.
Я выразительно посмотрел на Пузеева, а тот лишь развел руки, показывая "чего, мол, удивляться". И действительно. У меня на заводе был сухой закон, за один лишь запах можно было нажить гору проблем с мастером, и потому у нас никто на рабочем месте не употреблял и через вахту в пьяном виде не проходил. Но вот кто поручиться за тех же самых работников, что они по вечерам не колдырят? Можно смело тыкать в мужиков через одного и обязательно угадаешь, что те очень хорошо относятся к бутылочке казенной.
— Валентин, — обратился я, — скажи, а ты поручишься за него?
— Василь Иваныч, я вам обещаю, что с ним проблем не будет. Он правила знает, я ему много о чем рассказывали и потому он на все согласный.
— Ну, ладно, уговорили. Только чур, Валентин, если что, то с тебя тоже будет спрос. Договорились?
— Конечно, Василь Иваныч, он не подведет. Вот увидите.
— И если его уволят за косяки, то никаких обид. Сам понимаешь...
— Никаких обид, — горячо подтвердил Пузеев, а его друг жарко закивал.
— Хорошо. Теперь идите в отдел кадров, скажите, что я попросил.
Мужчина расцвел, разулыбался. Попятился назад к двери с благодарными и суетливыми поклонами. Даже перекрестился. Но Валентин, хитрый тип, с места так и не сдвинулся. Я посмотрел на него удивленно, а он, прищурившись, попросил:
— Вы б записочку им написали, Василь Иваныч. А то ведь не поверят.
— Действительно, чегой-то я, — пришлось мне согласится с доводами и потому, подхватив со стола блокнот и перо, спросил. — Тебя как звать-то?
Мужчина еще раз прочистил горло кашлем в кепку и ответил:
— Максим Чокопаев.
И я в повелительном тоне вписал имя кандидата в записку. И только когда пробежался глазами по уже написанному, понял, что что-то тут не так.
— Подожди, — нахмурил я брови. — Еще раз — как тебя зовут?
— Максимченко Павел, — ответил он медленно, едва ли не разделяя по слогам.
Блин, вот же заскок разума. Услышал совсем не то, что было произнесено. Я даже хихикнул невпопад, чем вызвал удивление моих гостей. Записку я, конечно же, порвал и написал новую, отдал ее Валентину. И только после этого они с благодарностью ушли. А после того как Мишка приехал из своей длительной поездки, я рассказал ему о моей слуховой галлюцинации и мы вместе посмеялись. И Максимченко Павел у нас получил прозвище "Орион Чокопай" Или просто "Орион". И как ни странно, это прозвище неведомым образом просочилось на предприятие и там намертво закрепилось за бедным парнем.
Новгород сильно отличается от Петербурга. Чувствуется провинциальность. Много деревянных домов, много скотины на улице. Чем-то напоминает Кострому, только населения раза в два поменьше. Так же как и в Костроме здесь много церквей и множество не мощеных дорог. Во время дождей здесь наверняка грязищи по колено. Но, не смотря на свой налет провинциальности, мне здесь понравилось, а особенно воздух. Вроде бы какие-то сто верст от столицы, а здесь уже не было сырости, не пахло морем и ветра были не такие доставучие. Хорошо здесь летом, кругом зелень и небо ясное-ясное. Солнышко так и греет спину, ласкает лучами затылок.
Наш литейный заводик находился на самой окраине города, можно было сказать, что даже за его пределами. Небольшое здание с несколькими печами и паровыми прессами для ковки. Несколько десятков работников трудились на предприятии, зарабатывали на хлеб насущный. Сам заводик ничем особенным на фоне остальных таких же не выделялся, испытывал те же проблемы что и все. Как и у всех у него были проблемы с реализацией продукции. Здесь ковали лопаты, топоры, косы, вилы, лили плуги, болты, гайки, тянули толстую проволоку, в общем, делали все, что не требовало особого труда в изготовлении. И потому было понятно, почему все это с трудом находило своего покупателя. Всем этим перечисленным товаром были завалены все лавки. Здесь же, выплавлялись детали для Мишкиных врезных замков, здесь же они и собирались. После того, как нам стало катастрофически не хватать места на основной площадке, сборку замком было решено перенести в Новгород. Недалеко от литейного заводика, в купленном частном домике их женщины и собирали.
В Новгород я приехал не один, привез с собой одного химика и одного инженера-электрика. Директор завода радостно встретил нас на вокзале и отвез в дом, что снял заранее. Он едва ли не сиял от счастья, ожидая больших перемен на вверенном ему предприятии. И надо полагать, справедливо ожидал.
— Ну-с, Григорий Андреевич, на завод мы с вами сейчас успеем съездить или нет? — спросил я директора, едва мы закинули вещи в дом.
— Успеем, Василий Иванович, — живо ответил директор — слегка полноватый мужчина чуть старше меня. — Но возвращаться придется потемну.
— Ну, это мы как-нибудь переживем, — улыбнулся я, подмигнув уставшему химику. — Нам только перекусить там организуете, хорошо?
Через полчаса мы уже ходили по цеху, осматривались. Я здесь был впервые, все дела по покупке организовывал Мишка с Мендельсоном, он же и вел переговоры. Едва я переступил порог, сразу понял, чем этот заводик приглянулся моему другу. Внутри было ухожено. Вокруг чисто, мусор под ногами не валялся, а самое главное, станки были относительно свежими и буквально вылизаны. Казалось, что в конце каждой смены рабочие тряпочкой вытирали накопившуюся грязь и масляные потеки. Но особо меня впечатлил большой паровой пресс, явно германского производства. Высотой метров в семь, он нависал над всем цехом как мастодонт, приковывал к себе взгляды. Такому прессу полагалось работать без остановки, штамповать изделия непрерывным потоком, только лишь для того чтобы себя окупить. Но он простаивал. Что-то не сложилось у прежнего хозяина, не получилось обеспечить работой гигантское оборудование и потому кредит по этому прессу потянул предприятие вниз. Что и позволило нам его приобрести по выгодной цене.
— Мне здесь нравится, — вынес я вердикт увиденному. Местный директор довольно улыбнулся.
— Мы старались, — ответил он. — Михаил Дмитриевич вменил нам в обязанность соблюдать чистоту. Говорил, что разруха начинается с рабочего места.
— Ну да, — поддакнул я и поправил, — вообще-то она начинается с головы. То есть с вас, как с управляющего завода. А скажите, Григорий Андреевич, волочильные станки, что мы заказывали, уже пришли?
— Конечно, — подтвердил директор и показал ладонью куда-то вглубь цеха. — Вон там поставили, уже работают. Теперь мы делаем проволоку различных диаметров. И покупают ее охотно.
— Замечательно. А троса вы уже пробовали крутить?
— Конечно, — еще раз ответил довольный директор. — Станок, что вы приобрели, прибыл совсем недавно. И как только его смонтировали, то мы сразу же и стали на нем крутить троса. Но пока отрабатываем процесс, привыкаем к особенностям. Бобины с проволокой, бывает, слетают, а проволока путается, и часть троса потому отправляем в брак на переплавку — решаем как исправить. А так, все хорошо.
— Второй еще не пришел?
— Нет пока. Еще даже не отправили. Англичане задерживают. А как придет, так сразу и будем плести толстые троса.
Это было хорошо. Стальные троса на рынке более или менее пристойного качества при умеренной цене сейчас только импортные. Отечественные, что плетутся зачастую вручную и на коленке, получались слишком уж дорогими и качество у них хромало. Но, что интересно, и такие тоже покупали. А вообще, производство тросов мы налаживали с дальним прицелом. В будущем, когда мы освоим выпуск ПВХ, мы сможем крутить на этих же самых станках медные силовые кабеля, которые, после покрытия нашей совершенной изоляцией будет приносить нам очень хорошие доходы. Ради этого стоило стараться. Хорошо бы еще и алюминиевую проводку освоить, но тут была проблема. Нынешний алюминий дорог, весьма дороже меди и было его недостаточно. Вполне возможно, когда мы станем мультимиллионерами, то построим мощную ГЭС и организуем выплавку этого металла. Но это будет весьма не скоро.
Я долго ходил по цеху, осматривался. Постоял возле волочильных станков, что вытягивали проволоку, потусовался возле машины, что плела тросы. Завораживающее зрелище, никак не мог оторваться. Интересно было смотреть, как насаженные бобины с проволокой вращаются вокруг центральной жилы, оплетая ее, укладывая ровные ряды. Директор показал мне различные виды тросов, от пяти миллиметров толщиной, до пары сантиметров.
— Вот, вроде неплохо получилось. Мы испытали вот этот трос, нагрузили сто пудов и он выдержал. А вообще мы, как требовали от нас Михаил Дмитриевич и Сергей Сергеич, немного экспериментируем со сплавами.
— И как? — спросил я, не оборачиваясь, наблюдая как неожиданно засуетились рабочие, заправляя новую партию проволоки в станок. По ним было видно, что дело для них это новое, навыки еще не выработались. Часто сверялись с инструкцией, написанной от руки.
— Не так быстро как хотелось бы, — посетовал директор. — Дорого это, да и план производства мы нарушать не можем. Иногда по чуть-чуть добавляем новые ингредиенты в сталь, смотрим что получается. Потом на проволоке и штамповках проверяем.
— Есть результаты?
— Не очень, — честно ответил директор. — Я говорю, что дело это долгое. Печь у нас одна. Все только через метод проб и ошибок. Вот я хочу сделать проволоку, чтобы она лучше сопротивлялась на разрыв, но при этом сохраняла гибкость. Мы несколько раз попробовали изменить рецептуры выплавки, но, Василий Иванович, вы же понимаете, что это дорого и весьма не эффективно. Печь у нас большая, для экспериментов не подходящая. Если вдруг что не так, то столько металла попортим.
Я молчал, соображая. Директор был прав, для экспериментов со сплавами лучше бы иметь печь поменьше, такую чтобы и разогревалась быстро и партия металла выходила бы небольшой. И лучше всего для этих целей заиметь муфельную печь. Я, правда, не знаю, имеются ли сейчас электрические. Если нет, то можно попробовать такую построить. О чем я и сообщил директору, дав добро на подобное приобретение. Да и стенды для проверки полученного металла не помешало бы приобрести.
— Еще бы технолога грамотного нам, — еще раз посетовал директор, вытирая пот со лба платком. В цеху было все же жарко.
Я повернул к нему голову, посмотрел удивленно:
— А как же вы без технолога здесь работаете?
— Дык, понятно как, — развел руками директор. — Как отцы наши, технологии отработанные, ни на шаг не отступаем. Пытаемся потихоньку что-то изменить, найти новые составы, но боязно металл испортить.
Я покачал недовольно головой. С такими принципами далеко не уедешь. А технолог действительно нужен.
— Григорий Андреевич, — сказал я назидательно, — вы же директор. Если вы считаете, что данный человек нам необходим, то ищите и нанимайте его на работу. Нет нужды на каждый чих справляться у нас о здоровье. Если надо — делайте. Но, только огромная просьба — нанимайте человека действительно грамотного, увлеченного. И жалование ему положите хорошее, такое, чтобы он и думать не смел о быте, а целиком отдавался работе. Снимите ему дом, помогите устроить детей в школу или в гимназию. Поучаствуйте в его жизни и, думаю, он целиком отдастся работе. И пользы принесет гораздо больше тех денег, что мы на него потратим. Договорились?
— Конечно, Василий Иванович. Все так и сделаю, — довольно заверил меня директор. Как-то с трудом он привыкает к новому мышлению, прежний хозяин экономил буквально на всем.
— Ну, а пока вы ищите грамотного технолога, я вам привез своих людей. Одного из наших химиков и одного инженера-электрика — они будут у вас здесь новую технологию внедрять.
Григорий Андреевич оживился. Глаза его блеснули — ожидания грядущих перемен его не обманули. Он даже потер ладони, насколько велико было его нетерпение.
— Я весь во внимании, — обратился он весь в слух.
— Они будут у вас здесь осваивать хромирование металла. Слышали о таком?
Директор отрицательно мотнул головой. Что и следовало ожидать, хотя по мне это было странно. Технология довольно проста и было удивительно что люди до сих пор до нее не додумались. Главное подобрать правильный раствор для электролиза, да организовать электричество для работы. Вот потому-то я и притащил с собой грамотных в этих вопросах людей.
— Скажите, Григорий Андреевич, паровой генератор, что мы заказывали несколько месяцев назад уже пришел?
— Пришел, — грустно вздохнул директор. — Мы его установили, да попробовали растопить. Только вы не представляете насколько сложно найти электромонтера, что бы он провел электричество по цеху. Надеюсь, что ваш электрик нам подсобит в этом деле.
— Подсобит, обязательно подсобит, — улыбнулся я. Чувствую, наш инженер еще не скоро отсюда уедет. Работы ему здесь море.
Вернулся я в Питер несколькими днями позже. Уставший, но довольный. Дела на литейном заводике шли довольно неплохо, перспективы там хорошие. Люди довольно активно взялись за идею хромирования. Особенно воспрял духом директор, когда я описал ему перспективы данного направления, описал свойства будущего покрытия. Будем надеяться, что они там разберутся во всем очень быстро.
Зинаида во время моего отсутствия наняла новую работницу, тоже пятнадцатилетнюю девушку. Но на этот раз она подошла к выбору более основательно, новой работнице сделала профилактическую "прививку", и потому мне можно было больше не опасаться быть соблазненным. Да и моя благоверная, прознав о попытке охмурения моей персоны, приложила руку к найму новой работнице. Сама беседовала с девушкой, напускала на нее страха, расписывала все немыслимые кары, которые могут на нее обрушиться, едва будет только замечено неподобающее поведение. Та уже и не рада была, что откликнулась на объявление. Но в итоге, после профилактической головомойки девушка была трудоустроена и, запуганная, она приступила к своим обязанностям. Приступила со всей ответственностью, работала не покладая рук, не позволяя себе даже небольшой перерыв, но при этом старалась лишний раз мне на глаза не попадаться.
Буквально на следующий день после приезда из командировки ко мне домой пришел наш профсоюзный лидер — Шабаршин. Уверенно постучал во входную дверь, объяснил Зинаиде цель своего визита, а затем, протопал сапогами по чистому полу в мой кабинет. Хорошо, что хоть калоши снял, грязь не растаскивает.
— О-о, Иван Андреич! — воскликнул я радостно, откладывая отчеты по выпускаемой канцелярии в сторону. — Давно не виделись. Да ты проходи, не стесняйся. Присаживайся, чего как бедный родственник, — и я жестом показал ему на кресло, что было рядом со мной. — Чайком побалуемся?
— Здравствуйте, Василий Иванович, — несколько сконфуженно поздоровался радетель трудового класса. У меня дома он был впервые, и потому немного растерялся от необычного интерьера. Никакой вычурности, никакой лепнины и завитков. Все просто, по-деловому в светлых тонах. В кабинете царил минимализм. Покосился на гитару, что стояла прислоненная к стене. Иногда, под настроение, я перебирал на ней струны, настраивал свою душу в унисон с гитарой.
Не дожидаясь ответа, Зинаида споро распорядилась по поводу чая и уже через пять минут нам заносили дымящиеся чашки кипятка и белоснежный фарфоровый заварник. Притащили также и чайник с примусом, на случай если мы вдруг засидимся. Новая работница бесшумно поставила поднос со сдобой и сладостями на стол и выпорхнула вон из комнаты. А я, в некой прострации глядя на симбиоз примуса и чайника, пришел вдруг к неожиданному выводу — надо бы нам озаботиться чайником электрическим. А то не хватает мне комфорта будущего века.
— Ну, так что? Как у нас на фронте профсоюзных баталий? — спросил я Шабаршина, когда он для приличия сделал небольшой глоток душистого чая. — Какие новости?
— Грех жаловаться, Василий Иванович, — ответил он. — Я даже не верю, что вы так хорошо относитесь к простым рабочим. У нас все замечательно.
— А каково настроение рабочих. Бунтовать не собираются?
— Да какой там бунт, — возразил Шабаршин, махнув рукой. — Я же говорю, что люди всем довольны, никто и не собирается бастовать. Я даже думаю, что появись у нас агитатор, то его первого погнали бы взашей. Накостыляли бы без жалости.
Я улыбнулся. Все же хорошо, что на предприятии царила стабильность.
— А как же ты, Иван Андреич? Вас там еще не пытаются гнать? С какой идеей вы теперь носитесь?
— Эх, Василий Иванович, вы все смеетесь, — осуждающим тоном укорил меня Шабаршин, — а, между прочим, зря! Ведь только из-за моих стараний народ не стал бастовать и не стал отключать станки. Ведь после Обуховской стрельбы много на каких заводах прошли стачки. Да и не на один день. То там завод встанет, то там.... А у нас все тихо было.
Как же! Привирает он немного, не только из-за его стараний у нас было все тихо. Ведь и мы тоже приложили к этому немало усилий.
— Вот и хорошо, что тихо, — ответил я, соглашаясь и не желая вступать в глупые дискуссии. — Ты мне скажи, по какому делу ты ко мне пришел. Ведь не просто же так?
И Иван Андреич кивнул, подтверждая мою догадку. Затем полез в портфель, достал несколько листков бумаги, соединенных скрепкой, и протянул мне.
— Вот, Василий Иванович, посмотрите. Это отчеты по страхованию наших рабочих. Сколько рабочие отчисляют за страховку, сколько производят выплат по страховым случаям.
Я принял листы. Пролистал их, не особо вникая, лишь выхватил итоговые суммы. Да отложил в сторону.
— Ближе к делу, Иван Андреич. Я и так знаю, что страховая на нас хорошо зарабатывает.
— Это так, — согласился со мной Шабаршин. — Деньги сейчас в страховой крутятся очень хорошие, но в будущем их будет еще больше. Ко мне тут недавно обратился человек с Обуховского завода, беседовал со мной долго. Все выспрашивал меня о наших условиях, пытал меня, на какой ноге я с руководством, то бишь с вами. Почти целый день я с ним говорил, много чего показывал, объяснял. Я так понял, что он теперь на Обуховском пытается организовать профсоюз по нашему подобию. Не знаю, правда, насколько ему это позволят, но для нас это и не важно. Важно другое. Он, так же как и мы собирается страховать рабочих. И очень уж он выспрашивал меня о конторе, где мы страхуемся. Думаю, что довольно скоро и обуховские рабочие туда придут и принесут свои деньги.
Он замолчал, пристально вглядываясь мне в глаза. Ожидал моей реакции.
— Ну, и? — не понял я, сдвинув брови к переносице.
— Как? — воскликнул он. — Деньги-то какие они принесут для страховой!
— Ну, это-то я понял. И что из этого?
— Василий Иванович, да как же вы не понимаете! Вам необходимо срочно, буквально завтра же выкупить эту страховую компанию. Нельзя упускать такую возможность.
Я хмыкнул. Вот уж не ожидал от этого правдолюба коммерческой жилки.
— А ты, Иван Андреич, наверное уже и о цене сумел договориться?
— Нет еще, не успел, — честно ответил он мне. — Но уже намекнул хозяину, что надо бы поделиться долями, иначе мы уйдем в другую контору.
И тут я засмеялся. Беззлобно и по-доброму. Нет, действительно, не такого я ожидал от профсоюзного лидера. Не должен он помогать эксплуататорам зарабатывать деньги.
— Ты что же, ограбить его предлагаешь? Хочешь чтобы мы отняли его бизнес?
— Зачем ограбить? — возмутился Шабаршин. — Выкупить часть страховой конторы. Почву я уже подготовил, так что можно уже вести переговоры. Клиент, как говорится, созрел.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
