Четыре тирана и суд Миноса

Критяне рассказывают, что их древние цари Минос, Эак и Радаманф после смерти стали судьями в загробном мире. Они взвешивают добрые и злые дела умерших и отправляют героев и добродетельных мудрецов блаженствовать в Елисейских полях, злодеев — терзаться в Тартаре, а обычных людей — бледными тенями блуждать в асфоделевых лугах Аида.

Однажды перед судьями предстали тени двух мужчин с горделивой осанкой, в золотых диадемах и багряницах.

— Это Лигдам, тиран Кидонии, — представил их Радаманф, — а это Евримедон, тиран Кносса.

— Сколь велика мера их злодеяний? — спросил Минос.

— Слушай про худшее из совершённого Лигдамом, — сказал Эак. — Он составил список из ста человек, которые, как считал, угрожали его власти, и однажды ночью подослал к ним наёмных головорезов. Все сто были зарезаны в постелях, нагие, безоружные и беззащитные.

— А вот худшее из совершённого Евримедоном, — сказал Радаманф. — Он постоянно призывал народ доносить на подозрительных людей и награждал доносчиков долей их имущества. Приговорённых к смерти он привязывал к столбу на площади, созывал всех граждан и заставлял избивать и закидывать камнями приговорённых, причём следил, чтобы никто не посмел уклониться от участия.

— Сколько человек было казнено таким образом? — спросил Минос.

— Около ста, — ответил Радаманф.

— Что ж, — сказал Минос, — приговор очевиден. Важно, сколько человек убил тиран. Но не менее важно, скольких он сделал убийцами. Лигдам — в Аид, Евримедон — в Тартар!

Эак и Радаманф кивнули, соглашаясь с его приговором. Минос ударил оземь золотым судейским жезлом, и тени двух осуждённых скрылись.

То было время, когда тираны свирепствовали во многих городах Крита и всей Эллады, и вскоре перед судьями предстали ещё две тени царственного облика.

— Это Клеобул, тиран Гортины, — объявил Радаманф, — а это Гермипп, тиран Феста.

— Сколь велика мера их злодеяний? — снова спросил Минос.

— Вот худшее из совершённого Клеобулом, — сказал Эак. — Он перебил сотню самых богатых граждан Гортины, присвоил их имущество и стал жить в роскоши, подобно царям лидян и сатрапам мидян.

— А вот худшее из совершённого Гермиппом, — сказал Радаманф. — Он перебил сотню самых богатых граждан Феста, их рабов освободил и сделал гражданами, их имущество раздал бедноте, а в их дворцах устроил доступные всему народу палестры, гимнасии, больницы и сиротские приюты. Полагаю, Минос, приговор очевиден?

— Да, клянусь Зевсом! — воскликнул Минос и поднял золотой жезл. — Клеобул — в Аид, Гермипп — в Тартар!

— Что? — Эак перехватил жезл, прежде чем тот ударил оземь. — Погоди, Минос! Ты ничего не перепутал?

— Наверное, ты хотел сказать: «Клеобул — в Тартар, Гермипп — в Аид?» — с надеждой спросил Радаманф.

— Нет, я ничего не перепутал, — удивился Минос. — Разве вам непонятно? — Двое судей растерянно помотали головами. — Что ж, тогда подождём сорок лет. Посмотрим, что станет с Гортиной, что станет с Фестом, и вы поймёте. А эти пусть ждут в Аиде. — Он махнул рукой, и тени сгинули.

Через сорок лет Радаманф, приняв облик смертного, отправился поглядеть на Фест, а Эак — на Гортину.

— Итак, что с Гортиной? — спросил Минос, когда те вернулись.

— Она процветает, — доложил Эак. — Клеобул пользовался такой ненавистью, что после его смерти гортинцы разбили все его статуи, соскоблили с надписей имя и предали память проклятию, а главное — приняли такие законы, чтобы впредь никто не смог стать тираном. Городом правят выборные архонты; всякого архонта или народного вожака, кого подозревают в стремлении к тирании, народное собрание подвергает остракизму и отправляет в изгнание. Ныне Гортина — самый богатый и могущественный город Крита; даже последний бедняк в ней имеет не менее трёх рабов.

— А что с Фестом? — спросил Минос.

— Руины, — сказал Радаманф.

— Что там произошло?

— Гермипп пользовался такой любовью, что после его смерти фестяне возжелали нового тирана, который так же заботился бы о народе, как Гермипп. Народные вожаки схватились не на жизнь, а на смерть; каждый собрал партию приверженцев; началась кровавая смута. В конце концов один вожак одолел остальных, стал тираном и, подобно Гермиппу, стал расправляться с богачами и раздавать их имущество. Богачи, не дожидаясь, пока их всех перебьют, составили заговор, убили самого тирана и установили жесточайшую олигархию. Они подсылали тайных убийц к популярным народным вожакам, а сами давили и разоряли простой народ, отыгрываясь за времена тиранов. Кончилось это народным восстанием, резнёй олигархов и очередной тиранией. И такое повторялось несколько раз, и каждый новый тиран был хуже прежнего, и каждая олигархия хуже прежней, и с каждой новой смутой город беднел, разрушался и приходил в упадок. Кончилось тем, что гортинцы пошли войной на Фест, взяли его благодаря измене очередного претендента на тиранию, разрушили до основания, ограбили дотла и обратили граждан в рабов.

— После чего, — добавил Эак, — Гортина и стала самым богатым и цветущим городом Крита.

— Теперь вы поняли? — спросил Минос. — Подобно тому как Евримедон из Кносса сделал сограждан соучастниками своих убийств, Гермипп сделал их выгодополучателями своих убийств. Он развратил их, приучил к мысли, что нет ничего дурного в грабеже сограждан, и превратил в преступников — а преступники неспособны создать благоустроенный полис со справедливыми законами, и мы видим, чем всё кончилось. Теперь вы согласны с моим приговором?

— Согласны! — в один голос воскликнули Эак и Радаманф.

Минос ударил золотым жезлом, и тень Клеобула вернулась в асфоделевые луга, а тень Гермиппа с воем рухнула в Тартар. Вот что рассказывают критяне. Впрочем, все критяне лжецы.