|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава четвертая. Тюрьма и воля
Камера была, что называется, набита битком. На деревянных двухъярусных нарах и вокруг них, в том числе и на полу угнездился какой-то рой из человеческой массы. Многие были полураздеты — в камере остро воняло портянками, немытым человеческим телом, махоркой и ещё Бог весть чем. И если бы не специфический гардероб многих сидельцев, то картинка сильно напоминала Сергею и Саше суровые 90-е годы постсоветской действительности в визуализации бандитских сериалов и документальных фильмов о воровской жизни.
Впрочем, многие персонажи были весьма колоритны и как раз напоминали растиражированный в российском кинематографе так называемый блатной мир. Если бы не их сапоги или папахи. А так — присутствовали и наколки, и картишки, и даже выделялась группа явного отрицалова, сидевшая, как и положено, на лучших местах в самом центре камеры, за столом. Точнее, за неким дощатым подобием стола. Именно из этой группы моментально вывернулся какой-то разбитной паренёк с приклеенной к губе папиросиной, в тельняшке и брючках клёш. И, конечно же, с бескозыркой, сдвинутой на самый затылок.
Типчик вихляющей блатной походочкой подошел к братьям, внимательно, с некоторой долей презрения, осмотрел их с ног до головы, а потом, бочком-бочком, чуть отодвинулся и, обернувшись к своим корешам, немного визгливо произнёс:
— Братва, глянь, кого в нашу гавань занесло! Барчуки приплыли! Надоть их малёхо экспроприировать, вон на одном сапоги какие справные! А, ну-ка, ваше благородие, господин-товарищ-барин, скидывай свою обувку — у пролетариата ноги мёрзнут!
К слову, по камере этот субъект почему-то передвигался босиком. И хотя было довольно душно, но бетонный пол явно тепло не нагонял.
Братья молчали. Сергей, посмотрев на Сашу, тихонько кивнул ему, мол, я начну, ты прикроешь спину. Но этот кивок тут же отметил разбитной матросик.
— А чегой-то мы такие неразговорчивые? Чегой-то воротите морду лица от революционного элемента? Мы ради революции кровь проливали, жизней своих не щадили, а эти вот кровопивцы-баре нас гнобили. Скидывайте обувку, и что там у вас есчо? Борцам за революцию надо твёрдой поступью выходить на борьбу за мировую революцию!
Матросик подошел к Сергею вплотную и как бы легонько взял его за отворот крестьянской свитки, которая была на нём.
— Ты, матросик, на каком корыте и в какой луже плавал? Может, не наплавался ещё? Так я тебе помогу.
С этими словами Сергей правой рукой аккуратно и даже как-то бережно взял левую руку моремана, обхватив его большой палец и внезапно вывернул ладонь, державшую его за отворот свитки, наружу. Не ожидавший сопротивления, морячок запрокинулся назад и влево, а Сергей второй рукой продлил его траекторию. И незадачливый экспроприатор, прокрутив в воздухе что-то напоминающее арабское сальто, приземлился в угол, аккурат на ведро, которое, судя по всему, выполняло функции параши.
На какое-то мгновение гул, стоявший в камере, прекратился. И только визг приземлившегося прямо на парашу подстрекателя будто бы включил сидельцев в режим повышенной активности. Камера загудела, как растревоженный улей, послышались отдельные угрозы. Но громче всех верещал морячок.
— Ах ты ж.. вы ж... буржуи недорезанные, сынки кадетские, мать вашу.... В Господа душу мать... я вас чичас распишу под орех... щас вас...
Большинство слов короткого спича этой пародии на воровскую "шестёрку" было явно не из словаря Даля, некоторые слова братья даже не поняли, но матерное направление речи они уловили верно. И как только матросик подскочил к ним уже с непонятно откуда взявшимся ножом, Саша, стоявший за спиной брата чуть ближе к месту падения экспроприатора, коротким боковым ударом ноги отправил его обратно в плавание на парашу. Судя по всему, неожиданный и сильный удар в печень не только потушил напрочь всю агрессивность нападавшего, но и на какое-то время выключил у того звук. Потому что тот, шипя и присвистывая, скорчился у параши, не имея возможности даже вздохнуть. А Саша, спокойно подобрав упавший ножик, снова встал рядом с братом и спокойно произнёс:
— Вы, господа-товарищи, нехорошо себя ведёте. Негоже так встречать сокамерников. Не хотите вначале поздороваться?
— А чо нам с тобой, шкет, здороваться? Тебе твоё здоровье тута больше не понадобится, — прогудел рослый амбал, который по еле заметному кивку высокого и худого мужичка в котелке и фраке с манишкой, поднялся из-за стола и пошёл на братьев.
И снова Сергей остался стоять, где стоял. Только улыбнулся.
— Не хочешь, значит, здороваться? Ну тогда давай сразу попрощаемся!
Из-за его спины внезапно выпрыгнул Саша и в прыжке коленом нанес детине сокрушительный удар прямо в подбородок. Наверное, вся камера услышала, как у того лязгнули зубы и не пожелавший здороваться с новоприбывшими со всего маху рухнул назад, как подрубленный могучий дуб. Падая, он проломил хлипкое подобие стола и стукнулся своей башкой о бетонный пол. А Саша, как ни в чем не бывало, произнёс:
— Вы, дяденьки, зря на нас тут бочку катите. Маленьких обижать — грех! Вот видите, этих Боженька уже наказал. А если будут ещё какие желающие, то мы можем и осерчать. Пока что это были цветочки, но будут и ягодки.
Саша по-прежнему улыбался, но это была улыбка удава Каа перед бандерлогами. Впрочем, вряд ли кто из обитателей камеры читал Киплинга, тем более, они и знать ничего не могли о любимом детском мультике Александра.
Видимо, до братвы второй урок также не дошёл, потому что сразу трое парнишек поздоровее молча бросились на наглецов. Однако эффект был столь же быстрым, а финал для нападавших оказался столь же плачевным. Первого казачка в кубанке и меховой безрукавке поверх традиционной здесь тельняшки Саша подпустил к себе вплотную и встретил сразу тремя ударами — локтем в лицо, ударом кулаком той же руки в висок, а потом, перехватив левой рукой правую руку нападавшего, в которой тот держал нож, прямым ударом ноги в живот отправил казачка в полет на нижний ярус нар. Нож почему-то остался в руках у юноши.
Одновременно Сергей, резко ударив второго нападавшего расслабленными пальцами по лицу, как плёткой, хлестнув по глазам, заблокировал его правую руку с кастетом. И в этот же момент нанес удар ногой в пах третьему бандиту, который собирался обрушить на его голову какую-то палку. И пока тот, квакая и хватая ртом воздух, оседал на пол, Сергей вывернул руку первого напавшего на него, проведя классический рычаг кисти наружу. В результате тот свалился на пол и там и остался, потому что Сергей добавил ему в падении удар ногой в бедро, так что в ближайшие полчаса на ноги встать этот штрих не сможет.
Всё произошло настолько быстро, что обители камеры не успели даже оценить произошедшее. Хотя не все были в ступоре — тот самый высокий худой мужчина в котелке и фраке с манишкой сделал правильные выводы. По его кивку поднялись сразу человек десять с весьма уголовной наружностью. В руках у некоторых были ножи или кастеты.
— Я так понял, что вы ничего не поняли. Тогда придется ваши кишки намотать на ваши же ножички, граждане нехорошие, — спокойно произнес Сергей.
И вдруг заорал, выхватив из кармана... "лимонку":
— А ну, падлы, на землю, мать вашу перемать раз... пиз...б...дь, е..ные... в богадушумать...
И загнул такую сложную матерную конструкцию, что тот самый тип в котелке удивленно приподнял бровь и уже с уважением посмотрел на братьев! А поднявшиеся было с нар и лавок арестанты по его кивку снова уселись на свои места.
— А вы, молодые люди, не робкого десятка. И за себя ответить в состоянии. Уважаю, — "котелок" встал со своего места и шагнул навстречу братьям.
— Позвольте отрекомендоваться. Арон Давидович Канторович, он же Барон. Здесь с апреля, арестован Екатеринославской ЧК за лекцию "Анархизм и Советская власть". Анархист. Из мещан. Окончил 3 курса Народного университета имени Шанявского в Москве. Известен, как один из участников экспроприации Московского общества взаимного кредита. Мы тогда взяли неплохие деньги — примерно 800 тысяч рублей ассигнациями. Вы, молодые люди, уж извините за столь неожиданный приём, надо же было удостоверится, кто вы есть? Здесь у нас в основном сидят люди, пострадавшие за революцию от большевиков — часть из армии батьки Махно. Наверное, слыхали о таком?
С этими словами Барон протянул руку братьям.
Сергей шагнул вперёд и пожал протянутую руку. То же самое сделал и Саша. Он первым начал разговор.
— Про Нестора Ивановича мы слыхали. И про восстание атамана Григорьева тоже. Если я не ошибаюсь, как раз сейчас красные захватывают город, а сюда свозят всех, кто был с Григорьевым. И, насколько мы слышали, Махно как раз увёл свои части из Екатеринослава и Григорьева не поддержал.
Канторович внимательно поглядел на ребят.
— Сдается мне, для буржуйских сынков вы слишком осведомлены о происходящих событиях. На чекистов вы не похожи — зачем ЧК засылать вас в этот клоповник? Может, вы из деникинского ОСВАГа? Отдел пропаганды при правительстве Вооруженных сил Юга России?
Сергей усмехнулся.
— Что вы. Какие из нас пропагандисты, да еще у Деникина. Про то, что Махно и Григорьев на ножах, мы же видели, когда Григорьев захватил Екатеринослав. И воззвание Нестора Ивановича читали. Нас самих вон большевики за григорьевцев приняли и сюда привезли. Мы видели, как они Максюту застрелили.
Барон встрепенулся.
— Что? Максюту убили? Эх, какой хлопец был! Говорил ему, дураку — чего ты тянешься к этому петлюровцу! К этому царскому прапорщику. Сгубил себя и хлопцев!
И снова обратился к Сергею.
— Ну, ладно, вижу я, что вы ребята боевые, настоящие анархисты. Мы таким всегда рады.
— Мы пока что не анархисты, хотя идея нам симпатична, но мы сами по себе. Мы из Питера приехали к родителям, сейчас в Питере голодно, да и учиться негде, — ответил Саша.
Барон хитро прищурился.
— Вижу, уже научились. Вон, бомбы в карманах носите. Видать, хорошее учебное пособие, да, молодые люди? Ну, вы проходите, садитесь, а бомбочку вашу может, спрячете от греха?
Братья сели на лавку, арестанты оттащили тела полегших в драке и еще не пришедших в себя сотоварищей, кое-как собрали развалившийся стол. На стол тотчас были выставлены чайник с теплым варевом, которое Конторович назвал чаем, а также хлеб, сало, лук и несколько вареных "в мундире" картофелин.
— Угощайтесь, чем Бог послал, и еще раз прошу простить меня за это небольшое недоразумение. Где это вы так лихо научились руками и ногами махать? Я такого и не видывал, хотя в Америке довелось пожить. Видел и бокс, и французский сават. Вы, наверное, за границей этих премудростей нахватались? — Барон лукаво посмотрел на Сергея.
Сергей улыбнулся.
— Нет, господин хороший. Или товарищ? Как к вам обращаться?
— Можете называть меня Барон. Вроде и фамилия, и титул, и прозвище, — ответил Конторович.
— Ну, ладно, Барон — так Барон. Так вот, Барон, мы с братом за границей еще не бывали. Наши родители — хоть и дворяне, но обедневшие. Отец преподавал в Павловском военном училище, а мать преподавала пение. Сейчас ради заработка она вынуждена петь в гостиных и на концертах, в общем, везде, где платят. Отец тоже пока без работы — хорошо еще, что красные его не арестовали и не расстреляли, как многих офицеров. Варит гуталин и продает на рынках. Так что мы с братом на барчуков-то особо и не похожи, — Сергей налил себе в кружку из чайника.
"Чай" на удивление оказался хорош — какие-то травы, заваренные и настоянные, судя по всему, со знанием дела. Впрочем, голод уже давал о себе знать, так что и Сергей, и Саша, не чинясь, стали уплетать и хлеб с салом, и картошку, запивая все это травяной настойкой. А предводитель арестантов продолжал их прощупывать.
— Я вижу, что хотя вы люди и образованные, но вот ваша одежонка как бы с чужого плеча. Как тут говорят некоторые наши товарищи, — Конторович повел рукой вокруг себя, — не по масти клифт.
— Так сами понимаете — время тревожное, — ответил Саша, жуя. — Пошли рыбку ловить, а тут какие-то вроде ваших "товарищей" наскочили.
Он улыбнулся, скопировав жест Барона, махнул рукой вокруг себя. В камере сдержанно хохотнули.
— Весёлый малый, — восхищенно воскликнул уже оправившийся от драки тот самый разбитной матросик, который первый затеял свару.
— Этот малый тебя на нужник посадил, как — поплавал там? — захохотал амбал, который сам недавно побывал в нокауте.
— Тебе он тоже засветил неслабо, — огрызнулся мореман. — Я один чтоль валялся тут?
Камера уже откровенно заржала.
— Так вот, — Саша переждал пока шум стихнет. — Нас вежливо попросили поделиться одеждой.
— А что ж вы их не отбуцкали, вы ж мальчики не простые, — прищурился Конторович.
— Когда на тебя револьверы и винтари направлены, сильно не потрепыхаешься. Одежду новую можно добыть, а жизнь — она одна. Новую не наденешь, — ответил Саша. — Вы, Арон Давидович, ежели в чем сомнение имеете — так спрашивайте. Одежку вот эту мы сняли с убитых хлопцев вашего Максюты, когда они на красных наскочили. Не голышом же нам сюда являться?
— Надо же, запомнил, как меня зовут. Молодец. А чего они вас прихватили? Вы каким боком к Максюте, — никак не мог угомонится Конторович.
— Я ж говорю — рыбку пошли ловить, жрать-то что-то надо, ќ— вмешался в разговор Сергей.
— Ловили вот на эти ваши замечательные игрушки? — усмехнулся Конторович.
— А как же еще? Кинул в Днепр — бац — и ужин собирай, а то и обед на два дня, — ответил Сергей.
— И где подобные игрушки надыбали? На кустах небось растут? — хохотнул амбал, стоявший за спиной у Барона.
Тот обернулся назад и глянул на свою "шестерку". Тот сразу перестал улыбаться и заткнулся.
— Мирон, хоть и дурной, но иногда вопросы правильные задает. Вот такие бомбы на улице не валяются.
Саша допил "чай", вытер рукой рот и ответил:
— Сейчас на базарах все, что хочешь можно найти — были бы гроши. А мы в январе видели, как петлюровцы с махновцами и красными бились. А потом, когда перестали стрелять, походили там, посмотрели. Кое-что нашли. И для рыбы, и не только для рыбы.
— Да, вижу, что хлопцы вы не простые. Боевые, можно сказать. Таких бы к нам, в Повстанческую армию Батьки Махно, — Конторович стукнул кулаком по столу.
Стол подозрительно затрещал.
— Будет день — будет песня, — Сергей многозначительно посмотрел на дверь. — Для начала отсюда надо выйти. Мы, когда ехали сюда, слыхали, как красные переговаривались, мол, надо всех григорьевских бандитов к стенке поставить.
Конторович нахмурился.
— Да, уж, красные шутить не любят. Меня вон за агитация упекли. А кого я агитировал? Я пояснял трудящимся текущий момент и место анархистов в этом моменте. Не любит Советская власть нас, анархистов. Но тогда не шлёпнули, а теперь точно шлёпнут.
— Так чего ж тут сидеть? У меня две гранаты, подорвем дверь — и на волю. Тем более, что пока красные с Григорьевым схлестнулись, то на нас у них пока нет времени. Не до нас им. А как выбьют атамана из Екатеринослава, нас точно в распыл пустят, — Сергей встал и окончание его речи было обращено не только к Барону, но и ко всем обитателям камеры.
В этот момент за окном, которое было заграждено решеткой, раздались крики, выстрелы и ржание лошадей. Парочка арестантов кинулась выглядывать в окно.
— Барон, там, кажись, григорьевцы нагрянули. С красными зарубились, — заорал один из них.
Конторович резко встал.
— Так, братва, собираемся отсюда, красные нас по любому отсюда живыми не выпустят и панькаться с нами не будут. Ну, что, дорогие гости, поможете нам обрести свободу в этом царстве тирании?
Сергей молча достал из карманов две "лимонки" и подбросил их на ладонях.
— Отойдите все к дальней стенке, ложитесь лицом вниз, прикройте головы. И на нарах все тоже ложитесь. Прикройтесь кто чем может. А чайничек ваш придется экспроприировать.
Сергей взял чайник, подошел к двери и внимательно ее осмотрел. Она была массивной, оббитой листовым железом. Однако ее запоры были старыми, а главное — стена была не из камня, а из кирпича. И достаточно было взорвать кладку в месте, где находился сам запор, дверь легко можно было выбить.
Сергей выдернул кольца обеих "эфок", опустил их в чайник, из которого он предварительно вылил всю жидкость, и повесил этот чайник прямо на крючок, который располагался под засовом двери. Сам же ушел в левый от дверей угол, в то самое место, где стояло помойное ведро. По идее осколки от гранат и чайника не должны были туда залететь.
Раздался громкий взрыв. Камеру заволокло дымом и кирпичной пылью. Несколько человек вскрикнули — осколки все же кого-то достали.
— Братва! Выбиваем двери и айда отсюда! — крикнул Конторович. — Свобода или смерть! Бей красных, выходи на волю!
Несколько арестантов своими телами выбили остатки дверей, и вся камера рванула на двор. Там уже шла перестрелка.
— Ну, хлопцы, не поминайте лихом. У каждого своя дорожка, но, так миркую себе — мы еще встретимся, — Конторович кивнул братьям и скрылся в коридоре. Сергей и Саша остались одни в камере.
— Ну, и что будем делать, братец? Занесло нас, как видишь, серьезно. Читали про "попаданцев", а теперь вот сами такими стали. Надо как-то здесь ассимилироваться, а то рано или поздно нас точно шлёпнут, хоть те, хоть эти, — Сергей вопросительно посмотрел на брата.
Саша ответил не сразу.
— Значит так. Для начала надо просто, как ты говоришь, ассимилироваться. Пожить, посмотреть. Может, нас обратно вытолкнет. Кто его знает? А пока где-то осядем, посмотрим, что да как.
— Ты давай думай, что да как — нам ведь жрать чего-то надо. И жить где-то тоже. В городе опасно, Григорьева Красная армия дня через два выбьет, начнутся проверки разные. А в июне здесь уже будет Деникин. А потом снова то красные, то махновцы, то белые. В общем, здесь оставаться не вариант. Надо куда-то в село. И прокормиться там легче.
Саша покачал головой.
— Не факт. Махновцы повсюду и более мелкие банды. Надо прибиваться к кому-то. Но в одном ты прав — надо что-то жрать и где-то жить. Давай пока сваливать из города, а там видно будет. Сидеть и ждать у моря погоды опасно — еще раз попадем либо к тем, либо к этим — и все, расстреляют или порубят. Я вижу, ребятки тут шустрые и особо не церемонятся. Так что пошли, там, по-моему, уже охрану перестреляли, насколько я помню, григорьевцы прискакали своих вызволять, сейчас в городе начнутся грабежи, мародерство, снова Григорьев войд1т в Екатеринослав и будет три дня бодаться с красными. Предлагаю раздобыть какой-то транспорт, потому что в этих чертовых сапогах лично я пару километров только смогу пройти.
Сергей молча показал большой палец, и братья побежали на двор.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
