Удачи поручика Ржевского

Удачи поручика Ржевского

Николай Васильев

Аннотация. Приключения поручика, "очищенные" от похождений его автора, Максима Городецкого (читай "Похождения поручика Ржевского и кой-кого еще").

Глава первая. Начало истории.

Эта история началась в том самом грозном 1812 году, о событиях которого вы наверняка слышали очень многое. В этом году (а на деле еще раньше, года с 1810) в высоких сферах государства Российского все чаще стали заговаривать о неотвратимости войны с новоявленным правителем Европы, Наполеоном Бонапартом. В разговоры эти важные сановники старались вовлечь и нашего императора, Александра Павловича. Он, не желая разрушать с таким трудом подписанный Тильзитский мир, долго им противостоял. Но как известно вода камень точит: дрогнул наш царь и повелел поставить на западной границе империи заслон из трех армий. Командующим северной (1-ой) армией численностью более 100 тысяч человек, прикрывающей направление на Санкт-Петербург, был поставлен очень разумный генерал Барклай де Толли. Смоленское направление должна была перекрыть 2-я армия под командованием прославленного генерала Багратиона — вот только ее численность была в 2 раза меньше. Путь на Киев блокировала армия генерала Тормасова, недавнего героя Кавказской войны — в ней тоже было чуть более 40 тысяч воинов. И вот они расположились вдоль границы, базируясь возле тех или иных населенных пунктов (имея штабы в Вильно, Волковыске и Луцке соответственно) и стали ожидать нападения европейской волчьей стаи. Ибо не осталось у нашего императора к этому времени реальных союзников (не считая тех, что на бумаге — Британии да Швеции), а в противниках кроме Франции оказались и Пруссия, и Австрия (недавние союзнички), и сонм германских княжеств, а также обласканные Наполеоном поляки. Разведка наша в лице графа Чернышева донесла, что под ружьем у аспида собралось больше миллиона человек (!), в то время как в России едва набралось 300 тысяч, да и то около 100 из них располагались на Дунае и на Кавказе, где только что закончилась война с османами. Но и у аспида этого тоже нашлась другая головная боль: католическая Испания никак не хотела признавать республиканские порядки, распространяемые французами, и для держания ее партизан в узде пришлось Бонапарту оставить там 300-тысячную армию. Неман же перешло 450 тысяч иноземцев — прочие остались для охраны коммуникаций и козырных крепостей.

Но вернемся на полмесяца назад от нашествия, в конец мая того же года, да посмотрим из нашей дали на будни одного гусарского полка 2-й армии, получившего задорное название О...ский. Командовал этим полком очень важный позже сановник и новоявленный князь, имя которого нежелательно употреблять всуе и потому я назову его...Новосельцев, Александр Васильевич. Полк этот был направлен в Гродно, возле которого были дислоцированы казачьи полки атамана Платова из состава 1-ой армии: предполагалось, что таким образом будет осуществлена связь Багратиона с Барклаем де Толли. То-то обрадовались гусары такой новости! До этого они стояли в Беловежской пуще, возле деревни в 50 домов, где молодух можно по пальцам пересчитать, а тут в их распоряжение попадет целый губернский город с 20 тысячами жителей! Какие-то чумазые казаки им, конечно, не соперники, будет где разбежаться глазам, воспламениться сердцам и, быть может, порезвиться дланям. Так что полк мигом взлетел на конь и порысил через пущу к Неману, где при впадении речки Гожанки стоит древний то ли русский, то ли литовский, а ныне все-таки польский город....

По прибытии полк разбил палаточный лагерь на западной окраине Гродно, за речкой Гожанкой, на лужайках среди тенистых рощ. Впрочем, после визита полковника Новосельцева к губернатору Ланскому офицеров полка определили на постой в приличные дома Гродно. Собираясь на постой, молодые обер-офицеры 1-го эскадрона 2-го батальона оживленно переговаривались. Вдруг два корнета спросили у ладного, с уверенной повадкой поручика:

— Ржевский! Вам, разумеется, повезло больше всех? Небось, к самому губернатору попали, у которого две дочки невестятся?

— Это не везение, это мука, — сказал с улыбкой поручик. — Похоже на вазочку с вареньем, которая заперта в буфете, за стеклянной дверцей: очень захочется лизнуть да стекло не пустит.

— Не надо вешать нам лапшу на уши, — возмутился Алексей Бекетов. — Уж вы-то найдете способ полакомиться, не разбив стекла! Примеры были!

— Все мы помним ту евреечку из Луцка, дочь раввина! — захихикал Сашка Арцимович. — Уж такая была недотрога сдобненькая, ни на кого глаз не поднимала, а на вас подняла! А потом подняла и окошечко в светлицу! Ночью, конечно!

— Я разве вам об этом говорил? — нахмурил брови Ржевский.

— Так мы проследили за вами, а потом подсмотрели....

— Ай молодцы! — с непонятной усмешкой сказал волокита. — Впрочем, может эта наука впрок вам пойдет...

— Но что вы ей такого сказали, что она поплыла в руки?

— Спросил, как ей удается так легко идти, что на снегу не остаются следы?

— А она?

— Она обернулась, потом посмотрела на меня и обвинила в обмане.

— А вы?

— А я сказал: зато я увидел наконец ваши бездонные синие глаза и очаровался на всю оставшуюся жизнь! А еще я увидел прядь волос, подобных благородному черному шелку, краешек бархатистой щеки, при сравнении с которой увянет самая прекрасная роза, а теперь еще вижу жемчужные зубы за упоительными губками, раздвигающимися в улыбке...

— И все?

— Нет, конечно. Но потом при встречах (а я подстерегал ее по дороге в различных укромных местах) она не спешила убежать, а напротив замедляла шаги, желая услышать все комплименты, которые я придумывал. А однажды остановилась, слушая... А в другой раз, в безлюдном переулке, мы стали целоваться....

— Да-а, — вздохнул Бекетов. — Таким даром слова никто из нас не обладает.

— Глупости, — не согласился поручик. — Я тоже пару лет назад был вам подобен: смущался при дамах, терял дар речи, трусил в общем. Но, понимая, что туплю, преодолел себя, стал придумывать заранее комплименты, говорить их в нужный момент и однажды девушка подставила мне губы для поцелуя. Теперь не придумываю ничего, все говорю экспромтом. Без слов же эти капризницы будут к вам слепы.

— Но вы так и не сказали нам, куда вас определили, — спросил Арцимович.

— К пожилому вдовцу по фамилии Грудзинский, выдавшему всех дочерей замуж, — заулыбался Ржевский. — Видимо, по личному распоряжению Александра Васильевича. Но я не в обиде: мне подсказали, что в его доме хорошая библиотека, а я все же читаю по-французски. К тому же нас вскорости ожидает бал, который обещал дать в честь прибытия полка губернатор — там-то мы и посмотрим на местных дам поближе....

Тут уместно будет дать портрет моего героя. Дмитрию Ржевскому должно было вскоре исполниться 23 года. Роста он был чуть выше среднего, два аршина и семь вершков (173 см), строен, в плечах не сказать чтоб широк, но при снятии рубашки обнаруживались хорошо развитые рельефы всех его "членов". Лицо его нельзя было отнести к античным, но все же нос лишь чуть курнос и лишен горбинки, глаза ясные, с затаенной насмешинкой, брови ровные прямые, уши не лопушились, щеки не лоснились, усы вились как должно у гусара, а подбородок он тщательно брил. Еще хороши были губы: не тонкие и не толстые, а соразмерные, склонные к легкой улыбке и поцелуям. Волосы Дмитрия были пока тоже на зависть многим: густые, волнистые, почти черные, но он стриг их коротко, на старопольский манер, на что ему пеняли иногда его временные пассии.

— Зато под кивером голове хорошо дышится, — отвечал он.

— Как было б хорошо, если б ты, мон шер, вообще не надевал этот кивер и не покидал меня никогда! — пылко заклинали его.

Еще пару слов надо сказать о его происхождении. Он был из старого дворянского рода, но плодовитого и оттого существенно обедневшего: только накопит иной Ржевский подобие богатства к концу жизни, ан его уже надо делить на 3-5 сыновей, да и доченек кровных снабдить приданым. В последнее же время пошла мода давать сыновьям (и дочерям!) достойное образование, без которого теперь никуда хода нет: ни в офицеры, ни в чиновники, ни замуж. Иван Афанасьевич, отец Дмитрия, во всем себя ограничивал, а все-таки дал ему (вместе с братьями и сестрами) домашнее образование, в основу которого было положено знание французского языка. Дмитрий, впрочем, был у него в любимцах, так как и сам тянулся к учебе, да и от природы был разумен и ловок. Оттого он без проволочек был зачислен в Дворянский полк (в Петербурге), где производилось ускоренное обучение будущих офицеров. Он и в этом "полку" стремился быть лучшим, что и стало у него постепенно получаться. На выпускном экзамене он сумел получить "отлично" в ориентировании, фехтовании саблей, стрельбе из пистолета и штуцера, а также в джигитовке.

Его ближайшие товарищи, впрочем, не удивились: он не раз восхищал их необычными приемами тренировок. В частности, для развития твердости рук Митя подолгу держал то в одной, то в другой вытянутой руке чугунный утюг; зато при стрельбе с любой руки пистолет его был ровен. В фехтовальном зале он подвешивал войлочный мячик и пытался попасть в него рапирой. Еше подговаривал товарища и норовил проткнуть падающую перчатку. Еще рисовал саблей воображаемые буквы, перебирал клинок от конца к эфесу, развивая силу пальцев. А за пределами зала просто приседал (в том числе на одной ноге), поднимался с хитрушками по лестницам, развивая икры и ступни, а то бегал с ускорениями или качал кистью на колене гантель. В спарринге предпочитал иметь поляков или литвинов, которые обладали специфическими и эффективными приемами польской шляхты. Пробовал он махать и двумя саблями и постепенно с ними освоился. В джигитовке же с удовольствием спрыгивал с лошади на ходу и тотчас запрыгивал обратно задом наперед, выхватывал пистолеты и, ловя момент, стрелял из них. Еще нашил каких-то лямочек на подпругу и умудрялся быстро свешиваться, полностью прячась за круп лошади, и даже выскакивать в седло из под брюха с обратной стороны. Имея аттестат с отличными оценками, Ржевский мог выбрать любой гусарский полк (кроме лейб-гвардейского), но один из уважаемых им преподавателей посоветовал О...ский, которым уже командовал полковник Новосельцев. В нем Ржевский прослужил два года корнетом, а потом прошла ротация и его повысили до поручика и командира взвода. Вот только в "деле" ему еще бывать не приходилось....

Глава вторая. Бал в Гродно

Разместив в отведенной комнате свое малое имущество, Митя Ржевский пошел в библиотеку, показанную ему хозяином, и стал рыться в ее стеллажах. Книги были на трех языках: польском, латинском и французском (по нисходящей) и потому выбор оказался невелик, томов в 50. Откладывая в сторону Вольтера, Монтеня, Монтескье и энциклопедистов (их Дмитрий читал в библиотеке Эрмитажа, хоть и не полностью, конечно), он вдруг наткнулся на мемуары графа де Сегюра под названием "Notes sur le sejour en Russie sous le regne de Catherine 2" (Записки о пребывании в России в царствование Екатерины 2). Стал их пролистывать и всерьез увлекся: автор был послан ко двору императрицы в 1785 г в качестве посланника Людовика 16 -го, пробыл там до взятия Бастилии и приметил очень много особенностей русской жизни. Кроме того, он описал свои впечатления о Польше, на которых Ржевский и сосредоточился.

— Так вот вы где! — сказал хозяин по-французски, внезапно появившись перед ним. — Что изволите читать? Сегюра? Интересный выбор, необычный. Впрочем, чудо, что вы вообще читаете по-французски: наши мелкопоместные шляхтичи на нем читать, как правило, не умеют.

— Почему вы решили, что я мелкопоместный? — осклабился Ржевский.

— По всему, — просто ответил Грудзинский. — По малому имуществу, качеству мундира, а также по выражению лица: у знатных шляхтичей оно совсем другое.

— Мда, — усмехнулся поручик. — Как же я появлюсь на бал, где будут ваши знатные красавицы?

— Знатные почти все поуезжали в Варшаву или Вильно, — усмехнулся в ответ пан. — Оставшиеся просто на бал не явятся из-за гонора, так что не переживайте понапрасну.

— Они осмелятся вызвать неудовольствие губернатора?

— Василий Сергеевич — милейший человек. К тому же в Гродно много красавиц среднего разбора. С другой стороны, вы ведь не жену явились себе здесь приискивать? Знатную да богатую?

— Нет, нет, — засмеялся Ржевский. — Указом Павла Петровича офицерам запрещено до 30 лет жениться — чтобы не оставлять вдов без пенсиона.

— Ну и ладно. Лучше ответьте: вы полонез, мазурку и кадриль уверенно танцуете?

— Уже да, в том числе вальс.

— Тогда бояться нечего: наши дамы и паненки более всего ценят у кавалеров ловкость в танцах. Иначе зачем бы им было так любить балы?

— Но я для чего пришел? — продолжил хозяин. — В столовой прислуга уже накрыла стол. Приглашаю вас со мной отобедать.

— Тогда позвольте отдать деньги, выданные мне на кормление, — встрепенулся Дмитрий.

— Не позволю, пан, — с утрированной суровостью возразил Грудзинский. — То противоречит нашему кодексу чести!

— А мне честь не позволяет оказаться в долгу, — встречно возразил Ржевский.

— Судьба непременно сравняет наши долги, — слегка улыбнулся потертый жизнью мужчина. — Не в этом году, так через десять лет.

Бал был объявлен на третий день по прибытии полка. С утра все офицеры начистили до блеска парадные ботики (короткие сапожки), отпарили доломаны и чакчиры, начистили пуговицы и галуны (не сами конечно, а руками денщиков), одели свежие рубашки и преисполнились радужными надеждами, после чего чинно отправились в обширный дворец Радзивиллов, стоящий на центральной площади Старого города: одноэтажный, но высокий, с двумя подъездами в колоннах и протяженной мансардой. Внутри дворца, за входом, гостей встречали пан Радзивилл (склонный к полноте мужчина лет под сорок) и его жена (статная дама второй свежести, то есть за 30 лет), а также губернатор Ланской (еще бодрый, но седой человек лет 55) с супругой (лет 45), полковник Новосельцев (бравый, высокий, большеглазый и кудрявый несмотря на свои 35 лет) и атаман Платов (какой-то невзрачный, 60-летний, с жиденьким волосиками на почти плешивой голове).

Когда Ржевский вошел во дворец, он был полон гостей, толпившихся (как это было видно из вестибюля) уже в бальной зале. Чеканя шаг, поручик подошел к чете Радзивиллов, представился и приложился к надушенной ручке дамы. Тотчас он полуобернулся к губернатору, отдал честь и поцеловал руку уже подусталой Варвары Матвеевны. Скосив глаз на полковника, получил от него яростный взгляд и даже краешек сжатого кулака из-за спины, после чего, оставив кивер на попечение ливрейного слуги, направился в зал. Там он мигом сориентировался и подошел к своей братии, прибывшей на бал в полном составе, то есть всемером.

— Где тебя носило, Ржевский? — спросил командир его эскадрона ротмистр Епанчин. — Мы тут уже полчаса толкаемся, а ты тянешься? Вот-вот начнут полонез играть....

— Так все ждали меня? — вполголоса, но форсированно спросил Ржевский и чуть еще прибавил звука: — Я пришел господа, можно начинать!

В ответ он услышал смешки из другой группы офицеров, а также из кучки русских, видимо, девушек. Ротмистр вновь открыл рот, чтобы обрушиться на авантюриста, но тут в зал вошли распорядители бала, образовали три пары (Новосельцев с Анной, старшей дочерью Ланского, а Платов, видать, танцором не был) и под торжественные звуки полонеза двинулись с легкой присядью вдоль длинного-длинного зала. За ними тотчас стали выстраиваться все новые и новые пары, к которым смогли присоединиться и гусары 1 эскадрона, наскоро пригласив стоящих у стен польско-литовских паненок и дам. Был среди них и Ржевский.

Танцевал он со своей дамой механически, скользя взглядом по другим парам и отмечая выдающихся красотой паненок, Таких было, разумеется, немного, но одна (статная, полногрудая, надменная blond лет около 18-19) ему очень приглянулась. "Ее и буду арканить", — сказал он себе и стал поджидать "цепочки" — прохода дам вдоль строя мужчин с обменом рукопожатиями (в перчатках, конечно). Вот вожделенная блондина приближается, вот касается его руки и...

— Мильпардон! — негромко воскликнул он и засеменил за паненкой, зацепившись рукавом доломана за ее рукав (посредством незаметного крючка, им самим нашитого) — Мой доломан опять сошел с ума!

— Что? — также негромко воскликнула она по-французски, дернула рукой, но только еще крепче нанизалась на крючок. — При чем тут доломан? Отцепитесь от меня!

— Прошу, не подавайте виду, — шепнул негодник. — Для окружающих будем делать вид что ничего особенного не происходит. Я постараюсь нас расцепить, иначе сумасшествие моего доломана, влюбившегося в ваше платье, может перекинуться на нас. А нам нельзя влюбляться!

— Почему это? — машинально спросила блондина и тут вгляделась в статного гусара.

— Поздно, — трагическим тоном сказал Ржевский. — Ваш взгляд меня уже пронзил, сердце мое забилось лихорадочно, руки запылали, а дыханье перехватило. Можете потрогать меня в любом месте, и вы убедитесь, как сильно треплет меня страстное чувство к вам!

— Вы смеетесь надо мной, поручик! — воскликнула девушка.

— Я бы не осмелился, — со всей возможной серьезностью заверил Митя. — Обозревая этот зал, я неизбежно наткнулся взглядом на вас и в самом деле затрепетал. А тут случай свел нас вместе и мой трепет достиг апогея. Я, Дмитрий Ржевский, умоляю, ма шери, скажите мне свое имя, чтобы я отныне повторял его изо дня в день, из ночи в ночь!

— Что? Вы Ржевский?! — почти вскричала паненка и вдруг заулыбалась. — Значит, вы хотите знать мое имя? Я — Каролина Ржевуская! Быть может, ваша сестра в каком-нибудь колене!

Дмитрий ошалело на нее посмотрел и тоже заулыбался, все больше и больше.

Расстались Ржевский и Ржевуская по-дружески, но без обещаний. В ходе последующих танцев (кадрили, вальса, мазурки и снова кадрили) Дмитрий танцевал с разнообразными женщинами и все с большим воодушевлением. Ибо следил за Каролиной и заметил, что она посматривает в его сторону. Но вот был объявлен последний танец перед ужином (вальс), и Ржевский стремительно оказался возле прекрасной полячки.

— Я могу пригласить вас на вальс? — спросил он с наигранным спокойствием. Каролина смерила его тем самым надменным взглядом и вдруг сказала: — Только в том случае, если от своего права на вальс откажется пан Михал.

И обернувшись к уже подошедшему молодому польскому "шпаку", посмотрела ему выразительно в глаза.

— Ну, раз этот бал устроен для приветствия гусарского полка, — неохотно промямлил пан, — то мне придется так и поступить.

Каролина повернулась к поручику, победительно улыбнулась и протянула ему свои руки. Дмитрий ощутил такой подъем чувств, что понесся с желанной Кралей сквозь ряды танцующих с удвоенной быстротой, умудряясь искусно лавировать и властно вращать деву то влево, то вправо, то волчком, а также падать на колено и пускать ее вкруг себя, похлопывая в ладоши. Их танец так всех заворожил, что большинство пар остановилось для того, чтобы увидеть в деталях эту блестящую импровизацию. В его конце им захлопали как пан Радзивилл с женой, так и губернатор Ланской, (бывший уже без жены), а следом и прочие гости.

— A teraz prosze kavalerow i ich panie do mojego stolu — odgryzc, co Bog poslal — звучно произнес пан Разивилл, что было понято русскими без перевода.

За столом Каролина отбросила приличия и оказалась рядом со Ржевским. Кому-то из-за этого пришлось пересесть, но ее это ничуть не обеспокоило. Между ними завязался оживленный разговор: фактически ни о чем, но для них он был полон затаенного смысла. Она будто бы его спрашивала: — "Откуда ты свалился на мою голову?", а он ей отвечал: "Меня вела сюда путеводная звезда — та, что сияет сейчас в твоих глазах!". Она поднимала голову, окидывала его тем самым сияющим взглядом и спрашивала: "И что, коханый, мы теперь будем делать?". "То, чего захочешь ты, моя милая! Но поцеловаться нам нужно обязательно — иначе мое сердце лопнет!".

После ужина гостям настала пора расходиться и тут вдруг пошел дождь — летний, сильный! Ржевский, намеревавшийся напроситься на прогулку с Каролиной, в отчаяньи на нее посмотрел.

— У меня недалеко стоит карета, — шепнула она: — Бежим!

Они выскочили под дождь и через минуту оказались внутри уютной, сухой и абсолютно темной клетушки.

— Поезжай! — крикнула паненка кучеру, после чего припала к груди своего избранника, предоставив его горячим губам и настойчивым рукам взращивать пыл ее стремящегося к наслаждению существа.

Глава третья. Первый бой Ржевского

Недолгим оказалось счастье Каролины Ржевуской и поручика: 13 июня прискакал из Вильно гонец, который сообщил, что огромная армия Наполеона переходит через Неман у Ковно и наступает уже на Вильно. Следует готовиться и Багратиону к нападению со стороны Белостока, куда, по сведеньям варшавских соглядатаев, нацелен корпус Жерома Бонапарта. Платов и Новосельцев направили 14 июня в поиск несколько отрядов самых удальцов, в том числе к городку Сокулка (находящемуся в 40 верстах от Гродно) помчал взвод поручика Ржевского, а до самого Белостока — сотня под командой подъесаула Чепраги.

Перед вылазкой Ржевский тщательно проверил путем пристрелки огнестрельное оружие своих гусар (им выдали все 16 мушкетонов, полагающихся эскадрону, и по два пистолета в седельных кобурах), забраковал 5 пистолетов (стреляли исключительно вбок) и вытребовал 5 других. Мушкетоны оставил все, ибо рой дроби с близкого расстояния уж всяко попадет хоть в лошадь неприятеля. Себе добыл еще два пистолета (у своих друзей) и приторочил к седлу именной штуцер, выданный самим Новосельцевым за отличную стрельбу. Карту-двадцативерстку бассейна среднего течения р. Неман (масштаба 1: 840 000) он успел изучить раньше. Но теперь тщательно наметил предполагаемый маршрут, отметил на нем характерные ориентиры, рассчитал примерное время их прохождения и все это записал карандашом на полях карты. Подозвал своего заместителя, корнета Арцимовича, рассказал ему об особенностях маршрута и лишь после этого скомандовал взводу:

— В походную колонну по два становись! Рысью марш!

И помчал впереди всех по хорошо известной дороге на Белосток, наблюдая на ней следы копыт казацкой сотни.

Пропутешествовав таким образом половину дня, он высмотрел недалеко уже от Сокулки укромное место на берегу речки, где взвод мог бы слегка отдохнуть и перекусить, не расседлывая лошадей, и все даже успели спешиться, как вдруг впереди на дороге послышался топот множества лошадей, крики и редкие выстрелы. Крикнув вполголоса всем "Залечь! Приготовить мушкетоны!", Ржевский, прихватив штуцер, в сопровождении двух самых сноровистых гусар (вахмистра Говорова и рядового Денисова) скрытно поднялся к бровке склона и увидел казаков, врассыпную удиравших от значительного количества польских улан, наставивших на них свои пики.

— Казаков всего полсотни будет, — шепнул ему Говоров. — Где же остальные?

— В засаде, наверно, — сказал сквозь зубы Ржевский. — Хоть мы ее и не заметили....

Тут вся эта толпа промчалась мимо них и стала удаляться в сторону Гродно. Неожиданно от того же берега речки на дорогу выскочили новые казаки и с гиканьем напали с тыла на поляков, коля их пиками и рубя саблями.

— Вот он, их любимый "вентерь", — сказал поручик. — Видать, они давно польский разъезд углядели и сюда его заманили.... Стоит ли нам вмешиваться?

И тут в стороне Сокулки послышался новый топот! Ржевский пригляделся и понял, что по дороге мчатся еще уланы., как бы не эскадрон!

— Стрелков сюда! — лихорадочно скомандовал он вахмистру. — Остальные "на конь" и ждать команды!

Сам же подсыпал на полку порох, закрыл ее и стал выглядывать командира. Тут слева и справа от него стали укладываться стрелки.

— Не дурить, целить по коням! Стрелять после моего выстрела! — скомандовал поручик. А сам уже определился и стал выцеливать беломундирного ротмистра, державшегося в середине кавалькады.

"Пора, — сказал он себе, когда первые преследователи уже пронеслись мимо и спустил курок. Жертва кулем свалилась под копыта коней, а цепь стрелков разразилась выстрелами. Кони под уланами массово заспотыкались и стали ронять их на дорогу.

— По коням! — закричал Ржевский. — Курс через дорогу на рощу! Применять только пистолеты, в схватки не вступать! Вперед!

Гусары ринулись в развернутом строю к дороге, стреляя во всех, кто пытался им противостоять и вскоре уже мчались к дубовой роще, расположенной в полуверсте. Ржевский, разрядивший два пистолета с уроном для поляков, доставший саблей еще двоих и потому скакавший в арьегарде, обернулся и удовлетворенно осклабился: его затея удалась, поляки забыли о казаках и неслись теперь за ними. Причем, нахлестывая лошадей, настигали, наставив грозные пики. Обнаружив ожидаемо по обе стороны от себя Говорова и Денисова, поручик крикнул:

— Возьмите в повод мою Машку! И заряжайте пистолеты, отдавая мне!

После чего спрыгнул, держась за луку седла, на землю и тотчас совершил "курбет", оказавшись в седле задом наперед. Тут он получил возможность рассмотреть в упор своих противников, а также их пики. Выхватив третий пистолет из-за луки, Ржевский поднял его к на линию огня и стал ловить удобный момент для выстрела. Правый преследователь, защищаясь, вздыбил своего коня, а левый стремглав ткнул пикой. Митя выстрелил в грудь коню, тотчас нырнул своей Машке под брюхо и, вынырнув с другого ее бока, ссадил из четвертого пистолета стремглавца. И сразу крикнул:

— Пистолеты!

Денисов сунул ему пистолет, а Говоров замешкался. Меж тем из-за первых неудачников высунулся еще улан, тотчас ставший неудачником третьим. Был еще четвертый, потом пятый и шестой.... Прочие уланы притормозили, а тут и роща подоспела.

Влетев вслед за своим взводом в рощу, Ржевский скомандовал:

— Спешиться и бегом заряжать мушкетоны! Тем, у кого заряжены пистолеты, сгуппироваться возле меня! На опушку не соваться, встать под прикрытие дубов!

Сам он быстро выглядел удобный дуб с горизонтальной ветвью на уровне груди, встал за него и начал все с тем же успехом разряжать в подскакавших к роще поляков подсовываемые со всех сторон пистолеты.

Поляки, разумеется, осознали, что с пиками в рощу соваться бесполезно, отбросили их и тоже достали пистолеты и карабины. Но одно дело палить в рощу по смутным целям и другое выступать в роли хорошо видимых мишеней у меткого скорострела. В отчаяньи они выхватили сабли и гурьбой кинулись в рощу, но к этому моменту мушкетоны были перезаряжены и выстрелили в них дробью в упор. Оставив на опушке рощи более двух десятков товарищей, уланы попрыгали в седла и помчались прочь от гусарского отряда, оказавшегося им не по зубам.

К вечеру гусары Ржевского возвратились в расположение полка, а через полчаса весть об их победе пошла гулять по улицам Гродно. И когда Дмитрий явился под окно своей возлюбленной, Каролина была взвинчена до предела.

— Проклятый москаль! — возопила она. — Убийца, лайдак, вор! Ненавижу тебя!

— Что случилось, моя ласточка? — спросил ошарашенный Митя.

— Ты напал на польских воинов подло, из засады! Они шли сюда освободить нас, а ты их перебил!

— Они шли в авангарде огромной французской армии, решившей разгромить Российскую империю. А я — русский солдат, обязанный ее защищать. Это был мой долг!

— Если бы ты поступил честно, помчался на улан с развернутым прапором и бился с ними грудь в грудь, я бы тебе рукоплескала! Но вы ударили им в спину и тем запятнали свою честь! Поляк никогда бы так не поступил. Поди прочь от меня, жалкий человек!

Ржевский вскинул голову, хотел что-то сказать, но увидел, что его дева уподобилась кобыле, закусившей удила, и к любым доводам кроме кнута будет невосприимчива, покрутил сокрушенно головой, сказал "Эх, Каролина" и пошел действительно прочь.

Глава четвертая. Бои на неманских переправах.

Пятнадцатого июня на левом берегу Немана, напротив гродненского моста, появились новые разъезды улан. По ним стали стрелять пушки, установленные казаками Платова на высоком правобережье, присоединились и штуцерники, в том числе от гусарских эскадронов. Ржевский в этот раз стрелять не стал: не хотел сыпать дополнительную сольцу на раны Каролины Ржевуской. Гусары рвались в бой, но приказа все не было. А после обеда в административных зданиях губернаторства начались поспешные сборы, и вот уже обоз за обозом потянулись из города на восток, к Волковыску.

Ночь прошла на нервах, но никто не решился на вылазки. Шестнадцатого же на левобережье вышел еще пехотный польский полк, а также французская артиллерийская батарея, которая тотчас стала обстреливать казачьи пушки и весьма успешно. Гусары опять стали недоумевать: у Платова здесь 8 казачьих полков (более 4 тысяч бойцов) и у гусар почти 1,5 тысячи — неужто нам не смять этих зазнаек? Уж батарею-то можно захватить! Новосельцев в ответ на ропот своих удальцов, сказал сквозь зубы:

— У меня есть приказ обеспечить эвакуацию губернских чиновников, членов их семей, а также ценного российского имущества. При этом наступательные действия прямо запрещены, возможны только оборонительные! За гибель каждого гусара я буду отвечать лично....

В итоге в ночь на 17-ое июня мост через Неман был подожжен, а утром гусарский полк снялся с лагеря и порысил из уже враждебного города Гродно по правобережью Немана. Следом двинулись и казаки Платова.

Первые дни отступление О...кого полка проходило бесконтактно. Гусары подошли к сельцу Мосты на Немане, намереваясь идти к Волковыску, но тут их перехватил фельдегерь от Багратиона и велел продолжать движение по правобережью до Николаева, куда повернула уже вся 2-я армия — согласно приказу Александра с подачи стратега Фуля. Но через два дня у села Гончары их опять повернули: оказывается, корпус Даву перерезал дорогу Багратиону и уже нацелился на Минск. Так что следовало теперь переправиться и идти в Новогрудок на соединение с основными силами армии.

Долго ли конному полку в 1500 чел. (с обозом) переправиться по мосту длиной 100 м? Не меньше 2 часов, если мост узкий (в одну телегу) и старый да шаткий. А тут как на грех прискакал вестовой из арьегарда и сообщил о появлении разъездов противника — все тех же польских улан. Новосельцев тотчас вызвал ротмистров Епанчина и Корша и скомандовал:

— Обеспечить надежное прикрытие переправы! В бой желательно не вступать, но гнать улан от моста нещадно вы должны.

В свою очередь Епанчин подозвал Ржевского и сказал:

— Раз уж вы сосредоточили у себя во взводе все трофейные карабины с прошлой стычки, то вам поляков прежде всего и отпугивать. Мы в случае чего налетим, но огонь вести вам.

— Тогда прошу передать нам и эскадронные мушкетоны, — заявил комвзвода. — Мои гусары к ним уже привычны.

— А рожа не треснет, поручик? — осклабился комэск. — Мушкетоны — оружие ближнего боя. Нам они тоже не помешают.

— Вы из них раз пальнете и за сабли схватитесь, а мы разобьемся на пары и будем пулять и перезаряжать...

— Вот карабины и перезаряжайте.

— У нас их всего десять...

— Зато они стреляют на 300 шагов. К тому же учтем ваш штуцер и бесчисленные пистолеты!

Взвод Ржевского расположился в версте от переправы, в деревеньке домов на двадцать. Грозно приказав жителям не высовываться из домов, поручик расположил гусар попарно за банями, а их приученных лошадей положил рядом. По договоренности с ротмистром три других гусарских взвода должны были кружить впереди, перед лесом, из которого вела дорога к мосту. Эскадрон Корша расположился левее, прикрывая прибрежную дорогу через Ганцевичи. Вскоре из леса выскочил арьегардный взвод и пошел наметом к передовым гусарам Епанчина. А следом стали выскакивать уланские полуэскадронные колонны: одна, вторая, третья... Гусары разлетелись перед ними, охватывая со всех сторон, но мало их было в сравнении с поляками, втрое меньше. Да еще эти пики, смертельно опасные в открытом столкновении....

Тем временем уланы построились в фигуру вроде свиньи и помчались в сторону деревни и переправы. Гусары кинулись на фланги этой свиньи и, подскакав, выстрелили из немногочисленных мушкетонов и личных пистолетов, после чего ринулись в стороны, уворачиваясь от пик разъяренных поляков. Головная же часть свиньи (полуэскадрон) продолжила свое движение.

— Токарев, Денисов, — яростным шепотом приказал своим телохранителям Ржевский. — "Чеснок" на дорогу!

Гусары схватили по заготовленному мешку, выскочили к крайнему дому деревни и стали бросать из-за него на дорогу пригоршни железных пирамидок, стараясь не попадаться на глаза уланам.

Прозвучал одинокий выстрел поручика, и командующий уланами беломундирник упал на гриву своего коня.

— По коням огонь! — прозвучала команда. Десять карабинов произвели залп, и передняя группа всадников полетела на дорогу.

— Пистолеты к бою и сюда! — закричал Ржевский, и безружейные гусары бросились из-за своих бань к крайнему дому деревни. Уланы тем временем оправились от первого шока и хлынули на деревню, желая обнаружить и переколоть ее защитников. И тут их кони сходу нарвались на "чеснок", образовав в итоге грандиозную кучу малу. В эту кучу полетели пистолетные пули (теперь вовсе не по коням) и около тридцати (!) горячих польских парней потеряли желание участвовать в этом бою. Задние же ужаснулись, резко развернулись и помчались к спасительному лесу.

Вечером в Новогрудках на разборе у командира полка ротмистр Епанчин и поручик Ржевский удостоились благодарности Новосельцева.

— Я решил представить вас к наградам, — объявил он. — Вас, ротмистр, к Анне 3 степени, а вас, поручик, к 4-ой: за бой у Сокулки и вот за этот, у Гончаров. Представьте мне также список особо отличившихся в этих боях унтер-офицеров и рядовых. Жаль, что мы не застали здесь штаб Багратиона: он бы уже утвердил эти представления. А так нам придется за ним гоняться...

Корнеты Бекетов и Арцимович, напросившиеся на одну квартиру со Ржевским, стали петь ему перед сном дифирамбы:

— Вы родились под счастливой звездой, Дмитрий, — заявил Арцимович. — Все, буквально все у вас получается! Когда вам пришел в голову этот трюк с "чесноком"?

— И когда и где вы успели его наковать? — прибавил более приземленный Бекетов.

— Еще в Гродно я дал поручение своему вахмистру. Но "чеснок" — это то самое новое, которое относится к хорошо забытому старому. Наши предки его применяли в войнах с татарами, теми же поляками, а также в Полтавской битве...

— Это благодаря тому, что вы много книг читали, Дмитрий, — опять восхитился Арцимович. — А я, дурак, днями в полковой школе в карты учился играть.

— А выигрывать так и не научился, — засмеялся Бекетов.

— Мне кажется, — вскочил вдруг на постели Сашка, — что вам, Дмитрий, и в карты может повезти: так же как в любви и на войне!

— Слава богу, что во время военных действий игра в карты прекратилась, — сказал Ржевский. — Не до карт всем стало.

— И-и, поручик, — возразил Бекетов. — Пройдет месяц-другой и картежники вновь оживут, помяните мое слово. На трофеи играть начнут или на право пойти в дело, где эти трофеи можно будет раздобыть.

— Э-э, нет, свои французские карабины я проигрывать никому не дам: меня они сегодня тоже выручили. Жаль, что их у меня десять, а не тридцать.

— Так может вы, Ржевский, не в те войска попали? — сыронизировал Бекетов. — Не перейти ли вам в конноегеря?

— Нет, голубчик, — засмеялся Ржевский. — Таких щегольских мундиров егерям не выдают, а дамы ведь привечают нас по одежке!"

Глава пятая. Ужин в Несвиже

Двадцать шестого июня О...ский полк вошел в городок Несвиж вместе с ядром 2-ой армии. Багратион объявил трехдневный отдых — первый после выхода из Волковыска. Городок, надо сказать, располагал к отдыху: был он достаточно большим, очень благоустроенным и очень живописным, располагаясь на берегах системы прудов. Ну а Несвижский замок просто поражал своей красотой, подлинно европейской. Принадлежал он старшей ветви рода все тех же Радзивиллов, а в данное время Доминику Радзивиллу — молодому человеку лет 27, окруженному многочисленными родственниками и челядью. Багратион, естественно, в этом замке и остановился — впрочем, по приглашению Доминика. Вместе с ним там поселился его генералитет. Ну, а гусарам довелось стоять в замке и вокруг него в карауле.

Впрочем, Ржевскому в караул идти не пришлось: желая немного развлечься, Багратион пригласил ряд полковников и этого уже очень известного во 2-ой армии поручика на ужин. Что ж, денщик вновь привел мундир и ботики барина в идеальный порядок, и Дмитрий пошел от своей городской квартиры к замку — благо, там было все рядом. Оружия он, естественно, не взял. Во дворе замка его приветствовали караульные собраты и даже внутри на парадной лестнице стояли в карауле.... Кто бы вы думали? Корнеты Бекетов и Арцимович! При виде Ржевского они сделали в шутку "на караул", что было замечено двумя девушками, поднимавшимися в обеденный зал сзади поручика. Они недоуменно пошушукались и вдруг одна из них тихонько воскликнула по-русски:

— Так это тот красавец-гусар Ржевский! Помнишь Аня его на балу в Гродно?

Сказано было тихо, но у поручика слух был профессионально обострен — в караулах. Вида он не подал, но задержался у огромного зеркала. К этому же зеркалу магнитом притянуло девушек и в итоге в нем возникло тройное отражение: поручик и две красавицы по обе его стороны, которых он сразу узнал — Анна и Софья Ланские.

— Матка Бозка Ченстоховска! — воскликнул он, поворачиваясь к ним. — Срочно на меня подуйте! Иначе вы можете поссориться между собой!

— Почему? — растерялись губернаторские дочки.

— Разве вы не знаете? Если две девушки смотрят на одного парубка в зеркало, они в него влюбляются. А значит ссора неизбежна. Но если дунуть вовремя — заклятье исчезнет: он найдет себе третью коханочку.

— Помним, помним вашу коханочку, — спохватилась младшая, Софи. — Только она в Гродно осталась да вас еще и прокляла!

— Удивительно! — заулыбался поручик. — Во время этого проклятья никого рядом не было, я уверен. Каким же образом разлетаются слухи?

— Бог все видит, — с нарочитой строгостью сказала Анна. — И он, теперь я уверена, не поощряет тягу русских молодцов к иностранкам. Где родился, там и пригодился, — думаю, что эту поговорку пустили в Россию его ангелы-архангелы.

— Как вы правы! — повесил голову на грудь Ржевский. — Действительно, где были мои глаза на том балу? Как мог я прельститься чарами иноземной колдуньи, когда рядом были чудесные русские русалки! Единственное что меня оправдывает: русалки были две, а колдунья одна. Я, видимо, побоялся головокруженья.

— Вообще-то у нас все танцы были уже расписаны, — нашлась Анна. — А той крале кавалеров, видимо, не хватило. Но что-то мы заболтались, как бы не опоздать к ужину. Вы ведь на ужин идете поручик? Или караулы проверяете?

— На ужин, — сказал Ржевский с тяжким вздохом, но вдруг отбросил фиглярство и спросил:

— Но почему вы все еще здесь, в Несвиже? Ваш обоз выехал из Гродно одним из первых....

— Наше семейство приветил Доминик Радзивилл, — пояснила Анна. — Мы к этому времени устали трястись в карете, а он сообщил, что армия Багратиона идет к Несвижу и нас потом с собой заберет. Мы тут уже три дня отдыхаем.

— А Доминик за Анечкой ухлестывает, — наябедничала 16-летняя Софья. — Хотя он женат и его супруга находится в замке. Только мы ее почти не видим.

— Все ты у нас видишь, все то знаешь, — зловещим тоном процедила Анна.

— Вот! — торжествующе воскликнул Ржевский. — Что я говорил? Вы уже ссоритесь!

Так шутливо переговариваясь, они достигли дверей обеденного зала и вошли по приглашению маршалка. Девушки улизнули на свой край стола, а Дмитрия маршалок усадил рядом с его полковником и совсем недалеко от Багратиона.

— Ну, можно начинать, — громогласно пошутил Петр Иванович. — Герой нашей армии явился к столу. Виват поручику Ржевскому!

И все офицеры, весело улыбаясь, воскликнули "Виват" и стукнулись бокалами с шампанским. Вслед за ними бокалы подняли и хозяева дома с домочадцами, а также прочие гости. После чего начался обычный жор, почти не перебиваемый разговорами.

Впрочем, минут через десять-пятнадцать первый аппетит был утолен, и Багратион вновь обратился к Дмитрию.

— Так как вы, поручик, можете объяснить нам свою кровожадность? Все мы чинно отступаем, вяло перестреливаемся, отмахиваемся от поляков наполеоновских сабельками, а вы вдруг взяли и уложили своим взводом за два присеста более эскадрона улан! Наполеон может сильно на нас обидеться и нашлет уже своих церберов: Даву или Мюрата... И что нам тогда делать, куда бечь? Отвечайте, поручик.

— Мне очень хочется поделиться с Вами, Ваше сиятельство, своей мудростью, — доверительно стал отвечать поручик, — но сегодня две девушки, здесь присутствующие, доказали мне, как быстро распространяются слухи в наше время. Поэтому я буду говорить иносказательно. Церберы — это же могучие собаки? Биться с ними грудь в грудь — самоубийственное занятие. Но собаки куда глупее человека, их можно обхитрить. Кидаете этому церберу кость влево, а сами бьете ему ногой по яйцам справа! Вот как-то так....

Многочисленные смешки в кругу офицеров были Ржевскому наградой, а улыбающийся Багратион погрозил пальцем:

— Пору-учик! Среди нас ведь есть да-амы... Надо было выразиться еще иносказательнее.

— Виноват, медам э мадмуазелле! Лучше бить по тестикулам! — рявкнул Ржевский.

Тут уже дружно захохотал весь зал, в том числе и дамы с мамзелями...

В конце обеда Багратион вновь обратился к Ржевскому:

— Поручик! Ваш полковник намекнул мне, что вы являетесь знатоком анекдотов. Не поделитесь с обществом избранными перлами?

— Только без пошлостей, Ржевский! — рыкнул Новосельцев.

— Как можно, Ваше высокоблагородие... Что же рассказать? А, вот... Вызывает командир полка к себе такого же поручика и кричит: Поручик! Вы вечно хвастаете, что на дуэлях стреляете только в воздух. А вчера всадили пулю капитану Щербатову в лоб! Как это понимать?

— Промазал, ваше высокоблагородие....

Офицеры улыбнулись.

— Вот еще про дуэль, — сказал Ржевский. — Корнет наскакивает на того же поручика: Вы трус и подлец! Я вызываю вас на дуэль!

— Я не приду, — говорит поручик.

— Как? Почему?

— Потому что я трус и подлец.

Багратион качнул головой:

— Не пройдет. Вылетит из офицеров. Есть что-то посмешней?

— Есть с перчинкой, — сказал Ржевский.

— Но не переборщи, — буркнул Новосельцев.

Дмитрий ухмыльнулся и сказал:

— На балу некая дама спрашивает того же поручика: — Известно, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. А через что лежит путь мужчины к сердцу женщины?

— Хм, на этом пути желательно не лежать, а стоять!

— Грубо, но точно, — ухмыльнулся князь. — Давайте еще...

— Тогда все тот же бал и та же дама, которая любопытствует:

— Поручик, у меня не слишком глубокое декольте?

Тот смотрит в декольте сверху вниз и спрашивает:

— На женской груди волосы растут?

— Что вы?! Конечно, нет!

— Тогда глубокое, мадам.

В ответ раздалось, наконец, искреннее ржание.

Но верхом популярности Ржевского стал прочтенный вполголоса стишок, от которого все мужчины схватились за животики:

— Если б я имел коня — это был бы номер.

Если б конь имел меня — я б, наверно, помер!

Глава шестая. Решительный дебют.

После ужина дамы решительно потребовали танцев. Доминик Радзивилл (весьма изящный кудрявый шатен лет двадцати семи с истинно аристократическим узким лицом и обходительными манерами) спешно призвал в соседний зал домашний оркестр. Дам и мадмуазелей набралось под два десятка, причем на звуки музыки явилась и жена магната по имени Теофила (подвижная кареглазая красотка лет двадцати двух), сказавшаяся перед тем нездоровой. Полонез решили пропустить, начали с кадрили и первую составили Багратион, Радзивилл, Теофила и Анна Ланская. Ржевского резво ухватила Софи и пристроила к какой-то польской паре. И начала щебетать:

— Вы сегодня в ударе, поручик! Всю мужскую кампанию постоянно смешили! Я почти не услышала ничего, может перескажете какой анекдот?

— Это гусарские анекдоты, мадмуазель, — ухмыльнулся Ржевский. — С жеребячьим юмором. Боюсь, гражданским, а тем более девушкам их не понять.

И перешел к польской даме.

— Это правда, что вы убили собственноручно два десятка улан? — спросила строго дама по-французски.

— На войне как на войне, пани: противники стремятся убить друг друга. На самом деле я не уверен, что убил кого-то: при стрельбе этого обычно не знаешь, а до сабли не доходило.

Опять оказался рядом с Софи и сказал: — Вспомнил один дамский анекдот. Замужняя дама молится: Боже, дай мне мудрости, чтобы понять мужчину! Дай любви, чтобы прощать его! Дай терпения выдерживать его характер! Только сил не давай, а то убью его к черту!

— Ха-ха-ха! — рассмеялась Софи и спохватилась: — Неужели маме хотелось когда-нибудь прибить папу?

В следующем схождении Софи шепнула: — Анна продолжает задорить жену Доминика. Мы все так ругали ее за это, а она опять за свое...

— Может, это Радзивилл задорит свою жену? — сказал Ржевский. — Очень уж она кокетлива. Даже мне пару взглядов бросила...

— Не вздумайте ее поощрять! — зашипела Софи. — У вас сегодня есть объект для флирта! Вальс вы танцуете со мной!

Вальс им удался: Ржевский, поощренный офицерским обществом и дамским вниманием, вдохновился и летал по паркету, а Софи полностью вверила себя сильным и ловким мужским рукам и погрузилась, вероятно, в грезы о скором уединении с поручиком под покровом ночи. Во всяком случае сразу по окончании танца она шепнула:

— Идите сейчас же к боковому выходу в сад и ждите меня там!

— К левому выходу или правому? — хохотнул поручик, не подозревавший об их существовании.

— Он там один! — укорила его дева и отвернулась, чтобы не быть скомпрометированной.

Ржевский, не торопясь, спустился по парадной лестнице и, поболтав дружески с караульными корнетами, выспросил у них дорогу.

— В сад, значит, направились, — сказал Арцимович. — Жаль, мы не можем отсюда отлучиться — а то проследили бы, кто нынче ваша дама сердца.

— Упаси вас бог, — заговорщицким голосом рек Дмитрий. — Эта дама из таких сфер — о-о!

И резво удалился.

— Из каких-таких сфер? — растерянно спросил Сашка у Бекетова. — Жена Радзивилла что ли?

— Да посмеялся он над нами, — мрачно сказал Алексей. — Ты что, Ржевского не знаешь?

В саду поручик прошел по дорожке туда-сюда и решил подождать дебютантку в тени (луна уже светила бодро), добавив волнения в ее тельце. Через пару минут Софья выскочила из дома и ожидаемо завертелась по сторонам.

— Дмитрий, вы где? — наконец, воскликнула она.

— А-а! — неожиданно раздался ломкий баритон и продолжил по-французски: — Вам нынче Дмитрий понадобился? Про Станислава забыли, мадмуазель?

И на дорожке, залитой лунным светом, появился явный польский паненок лет шестнадцати.

— Что вы здесь делаете? — опять зашипела Софи. — Уходите!

— Никуда я не уйду, — решительно сказал млоди пан. — Я выпущу этому москалю кишки!

И вытащил засапожник.

"Ну, пащенок! — воскликнул Митя беззвучно. — Видать, ухлестывал еще вчера за этой ветреницей. Придется применить кистень". И расстегнул свой "хитрый" пояс, в одно из отделений которого было насыпано грамм 200 песка.

— Стасик! — заюлила дева. — Умоляю! Ржевский вас убьет!

— Да? Чем, голой лапкой? Да и где он, что-то не вижу....

И упал на дорожку, получив сокрушающий удар по голове.

— Вы его, правда, убили?! — ужаснулась дева.

— Отлежится, — заверил поручик. — Ножик надо у него забрать, а то порежется. Вот я караульщикам этим преподам завтра кузькину мать.

— Ой, я так перепугалась! — сказала Софи шепотом и приникла к Дмитрию. — Сердце колотится как бешеное! Можно, я около вас вот так постою?

— Лучше я вас поношу, — шепнул Ржевский и в один миг вскинул добычу на руки. — Так вы куда быстрее успокоитесь....

— Вы такой сильный и смелый, — еще тише шепнула девушка. — А на руках ваших мне так уютно....

— Ваше тело теплеет и даже, пожалуй, разгорается, — подтвердил сердцеед. — Голос вот только пока дрожит. Это, наверно, из-за губ: они еще не согрелись. Погреем их, Софочка?

— Как скажете, Дмитрий...

Через четверть часа губы девы пылали так, что их, наверно, было видно в сгустившейся темноте. Но наблюдателей возле милующейся четы не было: Стасик, скорее всего, уполз в недра замка, а караульщики далеко от ярко освещенного дворца не отходили. После второй четверти часа Софи воскликнула:

— Что вы делаете, Дмитрий? Это запретное место!

— Вы еще очень неопытны, Софи, — рокотнул Ржевский. — Запомните: у любовников запретных мест не бывает!

А третья четверть часа завершилась полной капитуляцией девичьей добродетели перед настырным мужским естеством.

Ночью вернувшиеся из караула корнеты застали Ржевского спящим.

— Вы спите поручик?! — воскликнул Арцимович. — Мы думали, что вы еще милуетесь со своей гранд-дамой. Или хотя бы переживаете это приключение подетально....

— Разбудили, черти! — взвыл Ржевский. — Я только-только во сне разложил Каролину...

— В замке же не было Каролины? — удивился Бекетов.

— Сновиденьям не прикажешь, — последовал ответ

Глава седьмая. Бой у местечка Мир.

28 июня, на другой день после ужина в замке, 1-й батальон О...ского полка был выдвинут к северу, на дорогу между городками Несвиж и Мир для поддержки казачьего заслона Платова, который предыдущим днем отогнал авангард дивизии Рожнецкого. Эскадрон ротмистра Епанчина был в составе этого батальона и взвод Ржевского, конечно, тоже. Выспаться поручику толком не удалось, так как выступили на рассвете, в 4 часа. Впрочем, за несколько лет службы он наловчился дремать в седле, да и преданные Токарев с Денисовым его страховали. Разместились их эскадроны слева от дороги, на лесистой возвышенности, неподалеку от замаскированной 12-пушечной батареи Платова. Дорогу же оседлал Киевский драгунский полк (спешенный естественно), справа от которого обосновался полк казаков под командой Иловайского. Основные силы Платова встали южнее деревни Симаково, занятой к тому времени дивизией Рожнецкого.

Сначала все было тихо, и Ржевский улегся досыпать под дубом, наказав разбудить с началом дела. В двенадцатом часу он подскочил от прикосновения Токарева и взлетел на коня. Со стороны дороги раздавались залпы драгунских ружей. Гусары ждали команды выступать, но не дождались — поляки осадили назад. И все опять стихло — до 15 часов. В это время командир батальона созвал на совет командиров эскадронов и велел прибыть туда Ржевскому.

— Нам пришел приказ от Платова об атаке вдоль дороги во взаимодействии с полком Иловайского — сказал подполковник. — Какие будут соображения?

— Что донесла разведка? — спросил Епанчин. — Какие силы нам противостоят?

— Один уланский полк под командой какого-то Завадского. Это 600 пик и сабель. У нас с казаками вдвое больше будет. Драгун решили не трогать — пусть так и будут в заслоне.

— Ладно, — сказал умиротворенно Епанчин. — Пики казаков пойдут на пики улан, свяжут их боем, а мы тут и подскочим. Порубим их и всех делов.

— Другие мнения есть? Поручик, может вы нам что-то скажете?

— А Иловайский согласен с этим планом?

— Он его и предложил.

— Тогда ладно. Лишь бы они опять вентерь не устроили: поскачут в ложное отступление и нас под уланские пики подставят.

— Сплюньте через левое плечо, Ржевский. Бог не выдаст, свинья не съест. Ну, по коням!

Взвод Ржевского стоял тихо у самой лесной опушки и ждал сигнала. Казаки уже пошли вперед с гиканьем и свистом, уланы двумя шеренгами тронулись навстречу, набирая скорость. Дмитрий смотрел на эти две лавы и осознавал: хлипковат строй у казаков, не выдержат они слаженного удара регулярной кавалерии. Вот лавы столкнулись, пыль над ними взвилась тучей вверх и полностью закрыла видимость. Прошла минута, другая и тут раздалась команда:

— Гусары! Поэскадронно слева и справа вперед!

Резво летя впереди взвода по дуге (их фланг был левым), поручик пытался что-то разглядеть в туче пыли. "Мне кажется или эта туча к нам приближается? И довольно быстро!"

И точно: из тучи вылетели навстречу гусарам казаки, улепетывающие от противника. "То ли вентерь их любимый затеяли, то ли просто бегут? Но нам-то теперь это все равно!" — осознал Ржевский и громко скомандовал:

— Карабины и пистолеты готовь! Стрелять, как всегда, по лошадям!

Вот казаки промчались мимо, а из тучи вынырнули уланы со смертоносными пиками и на мощных конях.

— Огонь! — прокричал поручик и разрядил свой штуцер в ближайшую лошадь, которая споткнулась и упала. Мгновенно сунув ружье в заседельный чехол, он выхватил два пистолета, выстрелил одновременно в налетающую пару животных и тотчас нырнул за свою Машку, прячась от уланских пик. Вынырнув, схватил последние пистолеты и в этот раз выстрелил в упор одному и другому улану, поддевших на пики его товарищей. А затем взвизгнула его сабля, скользя по новым пикам и державшим их рукам....

В себя он пришел, когда увидел, что уланы поворотили коней и мчатся прочь с поля битвы. Гусары и казаки поспешили за ними, норовя хлестануть саблями по спинам, но Ржевскому эта фаза боя претила, и он спрыгнул на землю.

— Вы ранены, Ржевский? — подскакал к нему Арцимович. — Ваш мундир залит кровью!

— Это, наверно, чужая кровь, — сказал Дмитрий. — Я не чувствую боли в членах своего тела.

— Вы всегда так чудно выражаетесь, — заулыбался корнет и добавил невпопад: — А я так никого и не задел. Зато один раз удачно от пики увернулся....

Гусар, потерявших в этой схватке до пятидесяти человек убитыми и ранеными, вывели из боя на исходную позицию и более они в сражении, известном как "битва у местечка Мир", не участвовали. Исход его решила казачья бригада Кутейникова, которую вызвал после утреннего боя Платов от села Свержень. Она подошла к 8 вечера и ударила неожиданно в левый фланг бригады Дзевановского. Схватка была настолько тесной, что ни пики, ни сабли просунуть было невозможно и многие дрались кулаками и даже кусались. В 10 вечера из этой толчеи вырвался один польский полк и помчал к Миру, за ним второй, а каждого улана третьего полка изранили или убили; в плен попало 130 бойцов, в том числе 9 офицеров.

— Вы, Ржевский, становитесь похожи на вещего ворона, — хмуро сказал ротмистр Епанчин на обратной дороге в Несвиж. — Каркнули сегодня на совете и нате вам: поляки опрокинули казаков и вздели на пики нас. Проклятье! Хоть каждого гусара теперь ружьями вооружай и к нему второго номера приставляй — эти ружья заряжать! Вы вот сегодня изловчились и свой взвод все-таки отстояли. А в других трех взводах по 6-8 человек выбыло!

— На кой черт Платову пушки, если он ими не пользуется? — зло ответил Ржевский. — Выставили бы их на дорогу и молотили этих кавалеристов с пиками за милую душу. А выпускать гусар грудью на улан — дурацкая затея!

— Тут казаки нам подгадили, ясное дело, — вяло сказал Епанчин. — Лучше бы с драгунами мы этих улан атаковали. И вы, кстати, правильно поступаете, когда бьете по лошадям. Вот и драгуны могли их на землю поронять, а пеший улан никакой не вояка. Так, мужик с палкой....

Глава восьмая. Страсти любовные и военные

Еще один денек отдыха выдался у поручика Ржевского в Несвиже, и он провел его в дамском обществе. Софья и Анна решили посетить с ним самые живописные уголки этого воплощения рая на Земле. По пруду он катал их на лодке и согласился (после настойчивых просьб) показать, как умеет нырять и плавать: на спине, на боку и на скорость, саженками. Заодно они полюбовались его обнаженной плотью (в панталонах, конечно), и Анна завистливо на Софью посмотрела. В роще они играли в догоняшки, а когда он их хватал в объятья (то по очереди, то вместе) хохот и визг поднимались необычайные. При этом Анна изловчилась и подставила раз свою грудь в хищную ладонь. Догоняшки превратились в покатушки, и тут уж поручик вволю потискал своих чичероне. В завершении этого веселья он схватил сестер под ноги и взвил себе на плечи, после чего побежал, покружил и упал, уронив их на себя.

Наконец Анна усовестилась и оставила Софью наедине с ее амантом. Жаркие поцелуи естественным образом перешли в страстные объятья, а объятья привели к сладостным соитьям: то в одних ландшафтах, то в других. А уж какие способы при этом использовал бывалый кавалер с на все согласной дебютанткой — это, судари мои, заслуживает специального многостраничного описания, но в сей книге оно вряд ли уместно. Под вечер Анна нашла их в той же роще и накормила чрезвычайно вкусными лепешками с молоком. А потом вывела на опушку, где влюбленные были вынуждены расстаться: родители, по словам верной горничной, уже второй раз спрашивали, где носит этих коз недоенных. Где все эти часы провела Анна, Дмитрий узнавать благоразумно не стал.

В расположении эскадрона поручика тоже спрашивали. Епанчин интересовался, готов ли взвод к завтрашнему переходу, в чем вахмистр Токарев дважды заверил, что готов. Заходили корнеты Арцимович и Бекетов, спрашивали то об одном, то о другом, а когда застали пропажу, то накинулись с вопросами: где, когда и сколько. Вопроса "с кем" не было; впрочем, поручик и на прочие вопросы отвечал лишь ухмылками, да поднимал брови все выше и выше, выслушивая фантастические предположения приятелей.

Потом наступило утро, и гусары привычно отправились в арьегард армии, а девушки погрузились с "папа и мама" в карету и поехали за авангардом, лишившись трогательного слезного расставания. Уже 1 июля в Слуцке Багратион призвал к себе Платова и Новосельцева и тяжко признал:

— Обозы чрезвычайно нас тормозят, но и бросить их нельзя. У Романово на речке Морочь есть удобная позиция возле моста: встаньте там с артиллерией и упритесь дня на два. На вашу хитрость уповаю, Матвей Иванович, и гусарскую удаль, Александр Васильевич.

— Обережем имущество, Ваше Сиятельство, — заверил атаман, а полковник просто козырнул и оба покинули расположение штаба.

Разведчики-казаки доложили Платову, что поляки уже в Тимковичах и теперь это конно-егерский полк под командой Пржебендовского. Ну и битых улан один эскадрон наберется.

— Небитые егеря значит, — усмехнулся Платов. — Это хорошо: им наши хитрости на практике еще неизвестны.

И устроил засаду перед мостом в Романове. Гусар же отрядил во второй эшелон, за речкой, прикрывать свою артиллерийскую батарею.

Ржевский позицией эскадрона нынче был доволен: речка хоть неширокая (50 метров), да глубокая, с ходу ее не форсируешь. В то же время пару бродов гусары разведали и сосредоточились как раз перед ними: и оборонить можно и в контратаку пойти. Ружьями теперь никто не пренебрегал, за них боролись и во взводе появилось еще 5 трофейных карабинов (после дела у Мира). Поручик сразу скомпановал гусар по двое (стрелок и заряжающий) и заставил отрабатывать соответствующие навыки — пока делать на позиции было нечего.

Но вот чу! На дороге показалось облако пыли: то мчались к мосту казаки заманной сотни. Второе пыльное облако было куда больше: за ними гнались сотни три егерей, которые на скаку решили не стрелять. Вот егеря миновали кладбище (слева) и рощицу (справа) и завидели вожделенный мост.

— Ура! — закричали поляки (да, да, у этих пшеков оказался наш природный клич!) и выхватили из ножен сабли.

— А-а, вашу мать! — заорали казаки, выскакивая из рощи и от кладбища и врезаясь пиками в атакующую колонну. Вновь поднялась жуткая пыль и крики, крики, крики... К чести егерей, им удалось все-таки организоваться, развернуть коней и рвануть назад по дороге. А казаки припустили вдогон, выхватывая себе одиночные жертвы. К обеду они прискакали обратно, перебрались все на эту сторону речки и подожгли единственный мост. А через час к переправе подошла вся масса польских войск (полторы тысячи примерно) и стала рассредоточиваться по тому берегу для атаки. С нашего берега по ним начали постреливать — больше для острастки.

Значительная часть этой стрельбы пришлась на взвод Ржевского.

— Пуль и пороха у нас достаточно! — крикнул он своим гусарам. — Цельтесь точнее и стреляйте. Вахмистр! Вам вести наблюдение за результатами стрельбы. Лучшего стрелка я вечером награжу сам! Самого быстрого заряжающего тоже!

После чего улегся за дерево со своим штуцером, лишним карабином и заряжающим Денисовым и стал выцеливать офицеров.

Наконец полякам надоело, что их бьют как куропаток и они ринулись через кое-как разведанные броды. И нарвались на огонь плотный, подкрепленный картечью из рассредоточенных пушек. Одна такая пушка стояла за взводом Ржевского, и он радовался ее удачному выстрелу и лаялся на неудачный. Впрочем, совместными усилиями взвод и пятеро пушкарей свой брод держали. Вдруг слева на нашем берегу раздались крики поляков.

— Переправились, сукины дети! — закричал Ржевский. — Заряжающие, на конь и за мной!

Скакать далеко не пришлось: рубка шла между взводом Сашки Арцимовича (он подменял раненного поручика) и взводом же конно-егерей — однако через брод прибывали новые пшеки. Мгновенно оценив ситуацию (Сашка в общем-то держался), Ржевский направил своих удальцов на переправу, где стал расстреливать из пистолетов панов и их хлопов в воде. Командующий пан тоже мгновенно смекнул, что тут их всех положат и погнал бойцов обратно. Дмитрий же развернулся и взял с тыла в сабли Сашкиных противников.

— Я думал, нам конец! — признался Сашка на плече у товарища. — Мы их рубим, а они не убывают, а прибывают!

— Собери их карабины и ложись с ними опять у брода, — строго посоветовал Ржевский. — Пуля лучше сабли, ей-ей! Но что-то пушка моя стрельнула: неужто опять полезли?

И поскакал на свою позицию.

Глава девятая. Вступление в Смоленск

Битву при Салтановке 11 июля гусары О....кого полка пропустили да и слава богу: эту царскую инициативу (идти к Витебску через Могилев, опрокинув корпус Даву) Багратион от души обматерил, но не исполнить не посмел и направил туда корпус безотказного Раевского. Тот бился весь день, потерял убитыми и раненными 2500 бойцов, ни на шаг не продвинулся и отступил к Дашковке, прикрывая переправу армии через Днепр у Быхова. Даву, к счастью, препятствовать им не стал, полагая свою задачу выполненной, и 2-я армия в полном составе пошла к Смоленску.

Ржевский во время дневного простоя подсуетился, объехал весь обоз, но кареты с губернаторской семьей не нашел. В ответ на расспросы один из каптенармусов ему сообщил, что несколько карет с наиболее важными беженцами отправились вперед вместе с авангардом, в который отряжены были егерский и драгунский полки. Гусар же опять отрядили к казакам в арьегард, но даже уланы их не беспокоили, сопровождая в отдалении. Так двигались они десять дней и вышли-таки к окрестностям Смоленска, где уже расположились части 1-ой Западной армии Барклая.

Ржевский впервые видел Смоленск и его обширную крепость, прикрывающую переправу через Днепр, и она его вдохновила.

— Вот тут бы и дать бой всеми силами нашей объединенной армии, — сказал он своим закадычным приятелям, Бекетову и Арцимовичу. — Пусть погрызут французы эти мощные стены!

— Так стены-то частично разрушены, — посетовал Сашка.

— Наскоро возвести земляные бастионы в "дырах" и поставить на них пушечные батареи! — возразил Дмитрий. — Кавалерия уже не прорвется, а пехоту можно сдержать огнем и штыком!

— Это уж как наши большие головы решат, — заключили корнеты. — Наше дело маленькое: гонять вражеских гусар, конноегерей да улан....

Население Смоленска (15 тысяч) при входе армии Багратиона все высыпало на улицы и приветствовало походные колонны криками. Особенно оживились молодые женщины, когда завидели гусар О...кого полка в их красных доломанах с желтыми блестящими галунами (ужо начистили их с вечера как денщики у офицеров, так и рядовые даже без приказа!), синих чакчирах и блестящих от ваксы ботиках. Ржевский тоже оживился и, хоть вида старался не подавать, косил взглядом то на одну хорошенькую горожанку, то на другую. Уже въехав через крепостные ворота в центральную часть города, он увидел возле одного из домов особенную красавицу, встретился с ней взглядом и не стерпел: покинул строй, остановил рядом с ней коня и перегнувшись с седла, сказал жарко:

— Как у меня внезапно в горле пересохло! Подай, милая барышня, мне кружку воды...

Молодка посмотрела на него пристальнее, чуть усмехнулась и, повернувшись к дому, крикнула:

— Яська! Дай ковш воды!

После чего оборотилась к гусару и сказала по-французски:

— Я — замужняя дама, поручик. Мой муж — майор и служит в Молдавской армии Чичагова. А теперь спрошу: у вас, быть может, пропала жажда?

— Только разгорелась, белла донна! — воскликнул Ржевский. — Могу я узнать ваше имя?

Красавица усмехнулась еще более, но сказала: — Браво, гусар. Похоже, что вы не привыкли бегать с поля боя. Тогда скажу: меня зовут Людмила Баскакова, а улицу эту — Никольская.

Тут на крыльце появилась с ковшом девочка лет двенадцати в одной рубашонке — видимо, прислуга.

Ржевский принял ковш из рук Людмилы, отпил пару глотков, отер усы, но, взглянув на молодку, признался:

— Я хотел просто поцеловать вас после угощенья водой и уехать. Но теперь прошу о свиданьи вечером — там, где вам будет угодно.

— Бравый гусар, бравый, — уже без улыбки сказала Людмила и вдруг продолжила: — Хорошо. Я дам вам шанс мне понравиться. В десять вечера здесь же. Оревуар, поручик.

Когда Ржевский догнал свой эскадрон, к нему тотчас пристроился Сашка Арцимович.

— Ты ее поцеловал?! — воскликнул он восторженно.

— Мог, — ответил поручик, — но отложил это приятное событие до вечера.

— Черт побери, Дмитрий! — почти до слез огорчился корнет. — Ведь мой взвод ехал впереди твоего! И я эту красотку видел! Ну почему сам к ней не подъехал?

— Она бы тебя отшила, — сообщил Ржевский. — Как и меня попервоначалу.

— Как же ты ее уговорил?

— Просто успел влюбиться и потому был настойчив.

— Как жестоки законы в нашей стране! — восклицала вечером после первых пылких объятий Людмила. — Мужчина в расцвете любовных сил лишен права жениться до 30 лет! Но ведь вас, Дмитрий, могут в любой день убить! Такого красавца, такого бонвивана! Нет, это просто наша обязанность — раскрывать вам свои объятья! Акт милосердия! Чтобы там не говорили попы в своих церквях, ничего в любви не понимающие! Идем же ляжем в постель и предадимся безоглядной страсти!

— Боже, какое счастье! — лепетала она спустя час. — Какое счастье, что я не оттолкнула тебя днем! Никогда я не испытывала таких чувств, никогда! Ты бог, ты дьявол, лукавый искуситель и мой полный повелитель! Скажи, что я должна сделать, чтобы ты тоже почувствовал себя на гребне эйфории?

— На ваших гребнях нам летать не дано, — признал Ржевский. — Но я сейчас тоже преисполнен довольства, услышав от тебя такие дифирамбы. Большего счастья для себя и не мыслю....

Три ночи провели вместе Людмила и Дмитрий, три волшебных ночи. А когда стала разгораться заря четвертого дня, Ржевский сказал:

— Сегодня мы идем в наступление. Так было решено на вчерашнем совещании генералитета. Теперь либо мы погоним французскую орду вспять, к Неману, либо вечный везунчик Наполеон перешагнет через наши трупы и пойдет на Москву. Но сначала явится сюда, в Смоленск. Солдаты его будут опьянены нашей кровью и захотят еще женской плоти. Умоляю, собери все, что тебе будет действительно необходимо и беги из города! У тебя ведь есть родственники в окрестностях?

— Есть сестра в Киеве....

— Тем лучше. Найми лодку и плыви по Днепру в Киев. Я отдам тебе свое жалованье.

— Не нужно, милый. У меня хватит денег на первое время. Детей бог мне еще не дал и заботиться придется только о себе да Яське. Но я молю, чтобы твое семя во мне ожило! И еще: я буду ждать вестей о тебе до последнего. Если вы победите, то я пошлю тебе вслед свое благословение. Если повернете вспять, ты придешь меня здесь защитить. В смерть твою я ни за что не поверю: Бог явно поцеловал тебя в темечко при рождении....

— Спасибо на добром слове, Мила! Но мне пора: полковник ждать одного не станет. Давай же поцелуемся....

Глава десятая. Разведка Замощья

В расположении полка все было уже в движении. Ротмистр Епанчин сверкнул глазами на вечного гуляку, но Ржевский так вытянулся перед ним во фрунт, такую готовность к подвигу изобразил, что командир эскадрона засмеялся и сказал:

— Надеюсь, краля у тебя была стоящая.... Смотри, если уснешь в седле да попадешь под копыта, — брошу отлеживаться в самой захудалой деревне!

— К нему и в этой деревне бабенки сбегутся, — заулыбались случившиеся поблизости офицеры. — Руки или ноги поломанные — ерунда, башку перевяжут, а бегунок его ловкий, при падении спрячется! Зато при виде бабенок развернется!

— Притомился он, — скорбным голосом сказал Ржевский. — Умаялся. По дороге сюда захотел пописать, так еле нашел....

— А-ха-ха-ха! — заржали офицеры, а Сашка сказал: — Будет врать-то! Чай, мы все видели его в бане — такой не спрячешь!

Ржевский хотел было еще что-то отмочить, но тут затрубили полковые горнисты, их подхватили эскадронные, гусары вскинулись в седла и повзводно потянулись к мосту через Днепр.

Обе русские армии двинулись правым берегом Днепра на запад, к городку Рудня, где было известно подходящее для развертывания сил поле. По сведениям, полученным от местных жителей, выходило, что основные части французской армии вместе с Наполеоном находятся еще в Витебске, в двух переходах от Рудни. Шли по двум параллельным дорогам (Барклай с 70-тысячной армией по северной, через Приказ-Выдру, а Багратион с 49 тысячами, по южной, на Катынь. Впереди, к Инкову, двигался казачий корпус Платова (7 полков, 3500 чел. и Донская батарея).

О...ский полк шел в авангарде армии Багратиона — споро и без каких-либо стычек. Заночевали в роще впереди Катыни. Бекетов и Арцимович придвинулись к Ржевскому, надеясь вызнать подробности его амурных дел, но тот взмолился:

— Отстаньте, черти! Мне надо, наконец, выспаться! Сегодня и правда клевал с седла, хорошо, что Говоров и Денисов меня страховали...

— Но это же не по-товарищески...

— Вот дам вам сейчас щелбанов по-товарищески! После боя наговоримся обо всем!

— А вдруг нас поубивают?

— Мамочка родная, роди меня обратно! Идите прочь, детины и смотрите сны: в них чего только не бывает...

Однако ни ранним утром, ни поздним сигнала выступать не было. Впрочем, часам к двенадцати два эскадрона отправились на разведку в сторону Голынок (в одном переходе от Рудни): один через Карабаново, другой (Епанчина) через Замощье. Сначала проселочная дорога шла полями, потом вдоль лесных опушек и углубилась в дубраву с подлеском. Вдруг лес кончился и перед взорами передовых гусар открылось село — видимо, Замощье. На улицах села была какая-то суматоха.

— Что там творится? — спросил Епанчин, тщетно щурясь. В ответ Ржевский достал из седельной сумы короткую подзорную трубку и подал ротмистру.

— Да там гусары! — воскликнул Епанчин. — Но, судя по всему, не наши, а французы. Похоже, что мародерствуют. Их там не больше сотни, возьмем в клинки!

— Нас тоже лишь сотня, — возразил Ржевский. — К тому же это элитная гусарская рота. Видите, на них медвежьи шапки? Значит, это мастера клинка. Мы, может им и не уступим, но какой ценой?

— Так что, позволить им продолжать грабеж? Они ведь и девок снасильничают....

— Поступим хитрее, — предложил поручик. — Я со своим взводом поскачу к селу и обстреляю этих гусар. Убью с гарантией нескольких, постараюсь командиров. Они озвереют, кинутся на нас, а мы помчим сюда. Здесь вы их из леса обстреляете. А оставшихся можно и в сабли взять...

— Так, пожалуй, лучше, — хмыкнул ротмистр. — Ну, мы ляжем за деревья, а вам в путь-дорогу!

До окраины деревни было с полверсты. Вопреки своим словам Ржевский приказал гусарам спешиться, взять коней под уздцы, снять кивера и сапоги, накинуть на себя одеяла из приседельных скаток и идти к селу, пряча под одеялами заряженные карабины. Сам он шел впереди этой скорбной процессии. Сначала на них, видимо, никто не обращал внимания. Но у входа в село их все же встретил десяток гусар — с руками на саблях и пистолетах, но без ружей.

— Вы кто такие? — на ломаном русском языке спросил один из них — похоже, поляк.

— Русские, — воскликнул Ржевский и выстрелил в медвежешапошника из-под одеяла. Тотчас последовали другие выстрелы и весь десяток неосторожных интервентов упал к ногам своих коней. Наши гусары сноровисто взяли этих коней в повод и взялись перезаряжать карабины. Из переулков на них стали выскакивать по одному и по двое новые французы и тоже падать у околицы под выстрелами. Уловив критический момент, Ржевский скомандовал "На конь!" и взлетел в седло. Его вахмистр возглавил отступление взвода, а поручик перевернулся в седле и начал прицельно разряжать свои четыре пистолета в набегавшую колонну. В него тоже стали стрелять и вдруг Машка его споткнулась и грянулась на дорогу. Ржевский успел сгруппироваться и в момент приземления сделал кувырок через голову, после которого вскочил и прыгнул к Машке. Она била задней ногой и пускала кровавые пузыри, но Мите нужно было от нее другое. На подпруге Машки он приторочил пятый пистолет, за который сейчас и схватился. В этот момент справа и слева от Машки на него наскочили два гусара с занесенными саблями. Поручик выстрелил в левого, тотчас прыгнул к его лошади и повис на стремени. Лошадь шарахнулась в сторону и тем самым увела его из-под удара второго гусара. Ржевский пробежал два шага рядом, взлетел на круп лошади и выкинул из седла поникшее тело прежнего хозяина. А тут и лесная опушка подоспела, разразившаяся огнем. Потом была еще сабельная схватка, которую половинный состав французской роты не выдержал и ударился в стремительное бегство. Лошади под ними оказались отборными, и русские гусары вскоре отказались от преследования. Зато все награбленное имущество сельчан осталось при них, да и девичья честь пострадала лишь у некоторых неудачниц.

Несколько спешенных французов попало в плен, в том числе ушибленный об землю су-лейтенант. Его тотчас подвергли допросу и он, желая прекратить муку, рассказал о расположении частей французской армии — тех, о которых знал. Выходило, что дальше Рудни французы не продвинулись и то ее занимает лишь дивизия Себастиани. Удовлетворенный результатом разведки, Епанчин развернул свой эскадрон и пустился в обратный путь, ведя в поводу около четырех десятков отличных трофейных лошадей. Наши потери насчитали трех убитых и пятерых раненых. Предовольный Новосельцев пообещал обоим офицерам очередных Анн.

В этот же день севернее казаки Платова и кавалеристы графа Палена имели бой (у Молева болота) с несколькими конными полками под командованием Себастиани. В итоге французы спешно отступили к Рудне, а Себастиани упал с лошади и получил контузию. Казалось, ничто не мешает Барклаю продолжить наступление, но он вдруг получил сообщение от Винценгероде (императорского любимца), в котором говорилось о концентрации значительных сил противника в селе Поречье (откуда вели дороги на Витебск, Смоленск и Петербург). Выходило, что если вывести всю армию к Рудне, удар французов из Поречья может перерезать дорогу Смоленск-Москва и тогда русская армия окажется в ловушке! И вот Барклай издал приказ: всей армии отступать к Смоленску, но туда не заходить, а двигаться к Соловьевской переправе через Днепр. В русской армии раздался скрип зубов и стон душевный: опять отступать! Сколько можно? Багратион разразился ругательствами, Ермолов (начальник штаба 1-ой армии) его поддержал, но Барклай был непреклонен: разгром армии Наполеоном весьма вероятен, и он этого не допустит. Шестерни истории повернулись, и огромная армия пошла вновь на восток.

Глава одиннадцатая. Спасательная экспедиция.

Вдруг пришла очередная новость: Наполеон оказывается выступил в поход из Витебска, но пошел не к Рудне, а переправил свои 150 тысяч войск на левый берег Днепра и пошел к Смоленску с юго-запада, через городок Красный, где Барклай выставил небольшой заслон (7 тыс. человек) под командой Неверовского. Впереди Великой армии двигался конный авангард в 15 тысяч сабель из корпуса Мюрата. Узнав об этом, Неверовский вышел 2 августа из городка, прикрылся речкой, поставил на левом фланге батарею, драгун и казаков, а сам с пехотой встал за мостом и приготовился стрелять. Мюрат обрушился именно на левый его фланг, опрокинул драгун, рассеял казаков и захватил орудия, которые артиллеристы все же успели заклепать. Тогда Неверовский приказал построиться в каре и повел дивизию по дороге на Смоленск, шедшей через лес. Французские кавалеристы пытались наскакивать на каре со всех сторон, но и деревья им мешали, и солдаты из каре дружно стреляли — в общем, дивизии удалось пройти 10 верст, теряя понемногу бойцов, но вдруг она оказалась перед чистым полем шириной в одну версту. На их счастье, впереди оказался заслон с двумя пушками (который предусмотрительный Неверовский выслал загодя вперед) и эти пушки стали бойко стрелять! Французы, видимо, решили, что это пришла на помощь свежая часть русских и повернули коней назад.

Армия Багратиона отступала впереди всех. Узнав о бое Неверовского, Багратион спешно отправил вперед корпус Раевского с наказом занять оборонительные позиции в Смоленске и держать там Наполеона до подхода основных сил. Корпус Раевского (около 10 тыс. чел.) пришел в город к вечеру 2-го, объединился с остатками дивизии Неверовского (5 тыс. чел) и городским ополчением (6-8 тыс) и стал обустраивать позиции в южных предместьях и в крепости. Пушек у него было более 100 и это стало большим плюсом. 3-го к городу подошли корпуса Даву, Нея и Мюрата, а утром 4-го началась их атака на предместья. Защитники города держались стойко — впрочем, атаки французов пылом не отличались — вероятно, Наполеон надеялся заманить в город всю русскую армию и тут ее и прихлопнуть.

В ночь на 5-е августа к городу подошел корпус Дохтурова из армии Барклая, который сменил уставших бойцов Раевского и Неверовского и встретил утром новые атаки французов. Наполеон к тому времени осознал, что пока он топчется у стен Смоленска, русская армия проходит мимо города к основной переправе через Днепр и может уйти из-под его удара. Поэтому французские атаки 5 -го августа были очень яростными и сопровождались мощной артиллерийской поддержкой. Город не выдержал бомбардировки и запылал. Зато выдержали его защитники, отбившие все атаки с двойным уроном для нападавших. Лишь ночью они переправились по мосту на северный берег Днепра и сожгли его за собой. Жители города ушли почти все вместе с армией (осталась тысяча).

Гусары О...кого полка шли по традиции в арьегарде армии Багратиона и потому оказались возле Смоленска только 5-го августа, в разгар битвы. Ржевский прорвался к командиру полка Новосельцеву и вскричал:

— Ваше высокоблагородие! Вопрос жизни и смерти!

— А! Наш постоянный герой! Что Вы хотите от меня поручик?

— Позвольте отлучиться в Смоленск на два-три часа! Мне надо забрать оттуда двух человек — иначе они пропадут, погибнут!

— Что за люди? Впрочем, что я говорю: женщины, конечно. Но почему две? Ладно, скачите вместе со своим взводом: не хватало мне потерять лучшего бойца полка....

Перейти через мост оказалось не так просто: он был запружен беженцами. Но повинуясь крикам поручика "Дорогу, дорогу! Срочное донесение в штаб обороны города!" люди все-таки подались в сторону и пропустили взвод пропыленных гусар. Оказавшись в городе, где здания то тут, то там пылали, а с южной стороны летели эпизодически ядра, гусары стали ежиться и поглядывать на своего командира с опаской: мол, куда ты завел нас, сумасшедший человек? Ржевский привстал на стременах, прикинул условно оптимальный путь на улицу Никольскую и, крикнув "Не робей ребята! Двум смертям не бывать, а одной не миновать!", поскакал вперед. В итоге им повезло: никого по пути ни ядром, ни горящей доской не задело и через четверть часа они оказались на Никольской.

Каменный дом Баскаковых на первый взгляд был цел и не затронут пожаром, хотя соседний дом горел. Однако оказавшись перед его фасадом, Дмитрий обнаружил, что одно из окон выбито внутрь — вероятно, ядром. Он спрыгнул с трофейного коня, бросил повод Демидову и вбежал в дом. Разрушений в нем было полно, а обитателей не было: ни живых, ни мертвых. "Слава богу!" — подумал Ржевский. — Успели уйти загодя", но вдруг увидел брызги крови на разодранном диване! С екающим сердцем он еще раз осмотрел комнаты в обоих этажах, нашел два баула с носильными вещами и фунтиками с какой-то пищей ("не уехали, значит!"), потом выскочил через заднюю дверь в садик и поймал краем глаза мелькнувшую над кучкой свежей земли лопату. Подбежал к этой кучке и увидел, наконец, свою возлюбленную (живую, но изможденную), которая рыла какой-то ровик.

— Мила! — вскричал Ржевский. — Ты жива!

Молодая женщина резко выпрямилась, ошалело посмотрела на гусара и вдруг осела в ровик, горько заплакав. Оказалось, что проклятое ядро убило ее Ясечку. И теперь она взялась ее хоронить.

— Я рою, рою, а земля эта не поддается! За два часа и десяти вершков не выкопала! Как я буду теперь без Ясечки жить?! Ты поможешь мне ее похоронить?

— Здесь мы ее хоронить не будем, — твердо сказал Ржевский. — Я со взводом, мы приехали за тобой. Сейчас я обо всем распоряжусь.

Вскоре гусары тронулись в обратный путь, на котором Бог оборонил их еще раз. Тельце Яси, завернутое в покрывало, вез пред собой Денисов, а начавшая оживать Людмила сидела на чепраке перед Дмитрием, меж его сильных рук.

— Я так надеялась, что ты за нами приедешь, — горько жаловалась она в пути. — А ты не ехал и не ехал. Собираться мы взялись сегодня с утра, когда французы стали вдруг стрелять из пушек по городу. По обычным горожанам, по женщинам с детьми! Было очень страшно, тем более что деревянные дома начали загораться. Мы уже взялись за баулы, а тут Яське захотелось забрать думку из гостиной. Вдруг раздался вой, грохот и в гостиной что-то рухнуло. Я кинулась туда, а Ясечка лежит на диване с пробитым виском и уже не дышит! Проклятый Наполеон! Изображает себя самым галантным и образованным императором, но сеет смерть недрогнувшей рукой! Вы должны его покарать!

— И покараем, будь уверена, мое сокровище! — искренне произнес Ржевский. — Но куда ты все-таки поедешь? Путь на Киев отсюда перекрыт французами.

— Я не знаю, — сказала Людмила. — У меня есть, конечно, хорошие знакомые среди смолян и если их разыскать в потоке беженцев, то они должны мне помочь....

— Если бы да кабы, — поморщился Дмитрий. — Так не пойдет. Давай сделаем так: я напишу письмо своей матери, которая живет в Тверской губернии, недалеко от Ржева и владеет сельцом Борки, и она приветит тебя как родную. Ну, а закончится война, ты будешь вправе поступать как знаешь: либо вернешься сюда, к своему мужу (дай бог ему здоровья), либо дождешься моего тридцатилетия в Борках и станешь моей женой. Хорошо бы, конечно, тебе перед этим родить мне дите....

— Может и рожу, — шепнула Мила. — Внизу у меня есть, вроде бы, какая-то перемена, а сегодня утром тошнило... А еще мне ужас как хочется тебе отдаться! Прямо сейчас!

— На коне и среди людей не получится! — хохотнул Ржевский. — Хотя я просто не пробовал. До вечера потерпишь?

Ответом ему стал разочарованный вздох милушки.

Глава двенадцатая. Советы Ржевского

В Вязьме Ржевский простился с Милой: она совсем к нему приластилась и поехала в Борки без возражений, тем более что симптомы беременности были уже налицо. С ней уехало и все жалованье поручика, — то, которое успели ему выплатить. Так что далее он отступал совсем налегке.

— А если нам встретится где-нибудь ресторация приличная, а тебе ни выпить, ни закусить не на что будет? — шутя спрашивали его те же корнеты.

— Это в Можайске что ли? — засмеялся Ржевский. — Нет, браты, ресторации приличные только в Москве есть, а до нее мы, надеюсь, не отступим, схватимся с Наполеоном всерьез пораньше — как и обещал нам новый командующий.

— Этот старый одноглазый пень? — вскричали в один голос корнеты.

— А вы знаете, что у этого пня денщика молдаванка изображает? — ухмыльнулся любознательный поручик.

— Не может быть! Что ему с ней делать? Ему уже под семьдесят!

— Старый конь борозды не портит, хоть пашет, может, и мелко, — хохотнул Ржевский. — В любом случае ему с ней веселее, чем нам в одиночестве.

— Ты-то что к нам примазываешься? — бормотнул Сашка. — Токо-токо с лялькой расстался...

— Где же токо? Уж десять дней прошло, — вздохнул Дмитрий. — Я и запах Милы забывать стал...

— Ага. И теперь головой закрутил, на молдаванку Главнокомандующего нацелился? — едко спросил Бекетов.

— А что? — заблестели глаза у Сашки. — Спорим, что Ржевский наладит с ней шуры-муры?

— Ну ка цыц! — прикрикнул поручик. — На старшего по званию спорить затеяли?

— Вот так, Саша, — скорбно сказал Бекетов. — Представь теперь что будет, если Ржевского на эскадрон поставят, до ротмистра повысят?

— Не повысят! — уверенно ответил Арцимович. — Все повышения по армии подписывает главнокомандующий. Так вот: ты бы повысил того, кто на любовницу твою нацелился?

— Тьфу на вас, зубоскалы, — сказал Ржевский, повернулся набок, накрылся одеялом с головой и вскоре уснул.

А 20 августа эскадрон Епанчина как самый геройский в О...ком гусарском полку удостоился чести сопровождать Кутузова из Царева Займища к Колоцкому монастырю, где предполагалось дать генеральное сражение. Гусары надраили свою амуницию и выглядели очень браво. Кутузов вышел к своей бричке, осмотрел с удовольствием строй эскадрона и спросил:

— Который тут поручик Ржевский?

— Я, ваше Сиятельство! — бросил кисть к киверу Дмитрий.

— А ведь видно, что ты самый бравый и хитроумный молодец во всем эскадроне, — засмеялся Кутузов. — Глаза тебя выдают. Держись рядом с бричкой, я дорогой тебя кое о чем поспрашиваю....

И вот бричка покатила по дороге к видимой издалека колокольне, и главнокомандующий задал гарцующему впритык Ржевскому первый вопрос:

— Как ты оцениваешь, поручик, настроение рядовых офицеров и бойцов перед сражением?

— Все ему рады, ваше Сиятельство! От мала до велика. Отступать надоело, надо биться всерьез. Тем более, что арьегардные бои, которых я постоянный участник, показали: французы ничуть нас не лучше, мы их били большей частью, побъем и нынче!

— Гм... Большое сражение очень отличается от мелких стычек, поручик. В нем все решает обычно удачное маневрирование и создание перевеса на узком участке фронта. Наполеон в этом искусстве дока, а мы только учимся. Ладно, второй вопрос: мне доложили, что ваш эскадрон почти всегда выходил победителем в схватках с французами и при этом победы одержаны вами малой кровью. За счет чего?

— Мы старались в начальной фазе боя схитрить, ваше Сиятельство. Для этого атаковали из засад и много стреляли; при этом для верности били в крупную цель, то есть по лошадям. А всадник, ссаженный с коня, уже малоопасен. Еще мы применяли "чеснок", то есть сыпали под ноги коням преследователей четырехугольные железки: кони начинали спотыкаться, хромать и отставать, а иногда сбрасывать своих хозяев на землю. Проредив таким образом ряды противника (обычно наполовину), мы накидывались на него со всех сторон и брали в сабли, но и о пистолетах не забывали. У меня, например, вместо двух к седлу приторочено четыре пистолета, из которых в упор я всегда попадаю — потому до сих пор и жив.

— То есть у тебя пуля — вовсе не дура, — задумчиво сказал Кутузов. — Жаль, что на всех моих воинов пистолетов не хватает. А где же ты их взял?

— У французов, трофейные. Стреляют не хуже наших. Мы и карабинами у них разжились. И половина наших лошадей родом из Европы.

— Ой молодец! Устроил себе и эскадрону сверхштатное пополнение оружием и конями! Нет чтобы поделиться с полковым командиром.

— Тогда, ваше Сиятельство, вы сейчас разговаривали бы с кем-нибудь другим. А моя голова валялась бы в кустах еще на Немане.

— Ладно, воюй дальше поручик и с тем же успехом.

Вскоре бричка и кавалькада штабных офицеров остановились у стен Успенского женского монастыря в селе Колоцкое и спустя уже десять минут Кутузов и генералы полезли на колокольню. Гусары же рассредоточились вокруг этих стен, ведя наблюдение за местностью. Епанчин подскакал к Ржевскому и спросил:

— О чем же вы говорили?

— Михаил Илларионович сильно переживал за судьбу сражения и спрашивал у меня совета: как победить супостата? Я, конечно, одним советом не ограничился и столько наговорил, что у него, наверно, в ушах до сих пор звенит.

— Ржевский! Никак по-человечески ответить не можешь, все с шуточками? Тьфу!

И отъехал в сторону.

"Кабы ты был, Епанчин, не шаркун паркетный и подлиза, я б может и ответил иначе" — подумал Дмитрий и тоже сплюнул в сторону.

Спустившись с колокольни, Кутузов вдруг вновь подозвал Ржевского и спросил:

— На каком ландшафте вам, кавалеристам, сподручнее сражаться: в чистом поле или с перелесками?

— Однозначно с перелесками, — мигом ответил поручик. — Есть возможность для скрытых маневров, в том числе ложных отступлений с выведением преследователей на засады — желательно конноартиллерийские.

— Почему не просто артиллерийские?

— Во избежание ответного артиллерийского налета. А тут расстрелял наступающего противника, переменил быстро позицию за перелеском и отдыхаешь себе, пока тяжелые батареи французов утюжат место недавней засады.

— Да-а, большой хитрец ты Ржевский. Жаль, что так молод. Не по чину тебе пока в штабные офицеры метить. Но я взял тебя на заметку и в другой раз опять не погнушаюсь совет спросить.

А через день Кутузов изменил свое намерение и выбрал позицию среди полей с перелесками, в треугольнике сел Бородино-Горки-Семеновское.

Глава тринадцатая. Хитрушки на войне и в мире

23-24 августа на подступах к Колоцкому монастырю состоялись арьегардные бои, в которых с нашей стороны участвовала сводная группа генерал-лейтенанта Коновницына, а также кавалерийский корпус Сиверса, куда входил и О...ский гусарский полк (всего около 30 тыс. чел). Первая позиция русского арьегарда была у дер. Твердики, которую защищали казаки под командованием генерал-майора Краснова (заменившего отставленного за пьянство Платова). Казаки некоторое время маневрировали по полю перед деревней, но подвергшись массированной атаке польских улан, французских конных пикинеров (шеволежеров), гусар и драгун из авангарда Мюрата, отступили наметом к опушке леса, расположенного между Твердиками и деревней Гриднево и протянувшегося с севера на юг верст на двадцать. Впрочем, обход леса с севера был возможен: в 7 верстах от Гриднево, через Мышкино на Ерохово и к Колоцкому монастырю.

Западную опушку Гридневского леса заняли к тому времени на протяжении нескольких верст егеря, которых было у Коновницына 9 полков (неполного уже состава, конечно). Мюрат выпустил вдоль дороги два гусарских полка. Гусары шли быстрым аллюром и перед опушкой рассыпались влево и вправо, желая высмотреть оборонительные позиции русских. Егеря не удержались от соблазна проредить число гусар и стали стрелять. С десяток гусар и столько же лошадей пало на поле, а прочие резво помчались назад. После этого в дело вступили французские драгуны, которые несколькими колоннами двинулись к лесу и дойдя рысью до рубежа эффективной стрельбы, быстро спешились и, улегшись цепью на землю, стали обстреливать позиции егерей, получая аналогичный ответ. Вскоре по опушке начали стрелять артиллеристы, концентрируясь на входе дороги в лес. Их батареи, устроившие позиции на восточной окраине Твердиков, были хорошо различимы и тотчас подверглись обстрелу тремя нашими батареями (в том числе двумя конными), рассредоточенными вдоль опушки и полуприкрытыми деревьями. Однако артиллеристы Мюрата были поопытнее и, определив, откуда к ним летят ядра, накрыли по очереди наши батареи, заставив их углубиться под защиту леса (и соответственно, замолчать). После этого из Твердиков вдоль дороги на Гриднево двинулась пехотная дивизия прославленного генерала Компана. И тогда ей навстречу из леса вышли шеренги 3-й пехотной дивизии под командованием самого Коновницына...

О...ский полк находился в засаде севернее той дороги, контролируя обходную дорогу на Мышкино, но поглядывая и на основную, где пехотинцы сошлись уже в штыки. Вдруг из Твердиков вылетела колонна кирасир, явно целя на правый фланг Коновницына, несколько оторвавшийся от опушки.

— Сомнут! — в ужасе произнес Сашка Арцимович.

— По-олк! — раздался громкий голос Новосельцева. — Слушай мою команду! На кирасир в атаку, по касательной марш!

Эскадрон Епанчина был ближе всех к дороге и потому оказался на острие атаки. На самое же острие выскочил взвод Ржевского. Левофланговые кирасиры, завидев гусар, стали поворачивать в их сторону и образовали двухшереножную плотную цепь, а прочие продолжили атаку на пехоту.

— Делай как я! — закричал Ржевский, повернул коня налево и пустил в карьер с целью проскочить под носом у неторопливо рысящей цепи. Это удалось всему взводу, который вскоре сблизился (по той самой касательной) с основной кирасирской колонной. К этому времени кирасиры уже вынули палаши из ножен и мчались в атаку, держа клинки в правых руках параллельно земле (их обычная манера, называемая "нанизывание жука на булавку"). То есть с левой стороны они были беспомощны перед нападением. Ржевский сблизился почти стремя в стремя с головным кирасиром, вложил пистолет в ухо лошади и выстрелил. Та рухнула наземь, а рядом грохнул кирасой ее надменный хозяин. Чуть позже попадало еще 30 кирасир и лошадей, образовав в итоге большую "кучу малу" перед флангом русских пехотинцев. Прочие кирасиры, получив дополнительно рой пуль от пехотинцев и гусар, сочли за благо поворотить коней направо и шагом пробираться через строй своих гренадеров. Лишь оказавшись в чистом поле они смогли вновь построиться, но тут пришла команда "отбой", и кирасиры бесславно воротились к разгневанному Мюрату.

— Ну, Дмитрий! — подскакал к Ржевскому на опушке того же леса Новосельцев. — Дай я тебя расцелую! До чего же вовремя ты провернул эту штуку! Бах, бах и весь кирасирский авангард уложил! А сам целехонек и взвод его целехонек! Ну ты и шельма! Люблю! Быть тебе со второй Анной!

— Вообще-то эта третьей будет, — заулыбался поручик. — Я считаю, ваше высокоблагородие!

День, однако, продолжался и атаки французов тоже. Не добившись победы в центре позиции, Мюрат послал сводный конный отряд (уланы, шеволежеры, драгуны, гусары и конноегеря) в обход, по той самой дороге на Мышкино. Здесь, комбинируя пиковые наскоки с сабельными под прикрытием стрелков, им удалось значительно продвинуться — как не пытались наши кавалеристы им противостоять. В результате под угрозой удара в тыл Коновницын принял решение отступить с первоначальной удачной позиции и уперся в следующий раз у села Гриднево, а также у Ерохова. Французы и тут сбили его части (уже артиллерией), и он отступил к вечеру в район монастыря.

Неугомонные Сашка и Бекетов, намываясь вместе с Дмитрием у колодца во дворе монастыря, стали к нему приставать:

— Ржевский, а что это вы мудя свои не моете? — спросил глумливо Бекетов. — Чай там сопрело все после сегодняшней рубки? Надо, надо помыть, да не скромно скукожившись, а открыто, без стеснения — тем более что показать вам есть что! Авось монахиня какая и оживет, вспомнит, какой она бывает, любовь греховная....

— Я приметил тут одну, — заговорщицки зашептал Сашка. — Скрыта черной рясой с головы до пят, но глаза-то блестящие, молодые! Прямо жалко отпускать такую, не оскоромившись...

— Вот и трясите своими мудями, соблазняйте бывших барышень, — засмеялся Ржевский.

— Куда нам! — махнул рукой Сашка. — А вот перед твоим красавцем она призадумается: стоит ли в постриг идти....

— Так она еще послушница?

— Я уверен! — затряс головой Сашка. — Монахини с живостью на мужчин не смотрят. Можешь сам убедиться.... Да вот она во двор вывернулась! Иди!

Дмитрий поднял голову, посмотрел на семенящую походку послушницы и вдруг в несколько стремительных шагов оказался рядом.

— У меня есть для вас послание от княгини, — наугад произнес он. И поразился результату: монахиня остановилась как вкопанная и вперилась взглядом (молодым, ярким, надеющимся) в его очи.

— Вас послала моя мать? — спросила она.

— Нам не надо разговаривать на виду, — ответил Ржевский. — Подскажите укромное место.

— В саду за ризницей, — сказала тихо девушка. — После заката.

— Неужели договорился? — вытаращили глаза корнеты, когда поручик к ним вернулся.

— Так-то да, — чуть улыбнулся Ржевский и чуть нахмурился: — Она княжна, но я не знаю ее фамилии. Если вы узнаете, то я ставлю при случае выпивку.

— Землю рыть будем, но узнаем! — с жаром заверил Сашка.

— Мне скоро надо, до заката.

— Сейчас же пустимся в опросы. Так, Алексей?

— Будем стараться, — кивнул Бекетов. — Ради исторического соблазнения....

И узнали ведь, шустряки.

— Звать ее Мария Шеховская, лет двадцать, отец Владимир Иванович, мать Екатерина Павловна. Здесь три месяца. Причина попадания в монастырь неизвестна. Рапорт закончил, — отчеканил, встав во фрунт, Арцимович.

— Хвалю за службу, — откозырял поручик. — Обязуюсь представить подробный рассказ по возвращении из вылазки. А пока я пошел....

Глава четырнадцатая. Совращение монашки.

Томиться за ризницей ему пришлось с полчаса, так что сумерки уже хорошо сгустились и на небе высветились яркие августовские звезды. Впрочем, тут была скамейка, на которой подуставший за день поручик даже задремал.

— Вы спите? — раздался рядом удивленный нежный голосок.

— Простите, ваше сиятельство, — вскочил на ноги Ржевский. -Здесь такая удобная скамья, а я устал сегодня махать саблей.

— Это вы меня простите, — защебетала девушка. — Но меня задержала сестра -келарь. Так вы отбивали атаки французов? Во главе эскадрона?

— Я — поручик и эскадроном командовать не вправе. Но мне обещали дать ротмистра — после того, как на моем счету будет сто выведенных из строя мусью. Пока я насчитал сорок пять.

— У вас сорок пять побед в боях? Невероятно! Вы подшучиваете надо мной, поручик!

— Шутить над прекрасной девой? Это не в моих правилах! Да я и над обычными девушками не шучу, а тут вы!

— С чего вы взяли, что я прекрасна? Под этой рясой красота скрывается напрочь!

— Но остается завораживающий голос и проникающие в душу глаза — этого достаточно, чтобы сказать: вы прекрасны Мария!

— Вы знаете мое имя? Впрочем, у вас же послание моей матушки. Дайте же его сюда.

— Послание это устное. Я видел вашу матушку десять минут, на дороге, под рукой ни у Екатерины Павловны, ни у меня не было пера, чернил и бумаги, поэтому она просто сказала мне: "Вы, Дмитрий, будете ехать мимо Успенского монастыря? Найдите там мою дочь и скажите ей: вернись домой, милая, твой грех надо забыть, а любовь к родным оставить. Умоляю тебя!".

— Моя матушка так сказала? — недоверчиво спросила послушница. — После того как прокляла меня?

"Опа! — спохватился Ржевский. — Как бы впросак не попасть!". А в ответ сказал:

— Сгоряча люди многое способны наговорить. Но через два-три месяца их мнение часто меняется на противоположное.

— Матушка может меня и простила, но я сама себе простить не могу! — нервно воскликнула Мария.

— Значит, вам нужно побольше времени для трезвой оценки произошедшего: с полгода или год, — тихо и ласково сказал Митя. — Только не после безвозвратного поступления в монахини.

— Что вы можете знать о моем грехе?! — вскричала послушница. — Явились тут и ведете утешительную беседу!

— Можно я выскажу предположения? Вы молоды, прекрасны, а это значит, что грех ваш любовный. Так? Молчание — знак согласия. Дальше: раз и матушка ваша и вы решили, что грех тяжкий, то вы, быть может, избавились от последствия вашего греха, то есть от ребенка...

— Нет! — воскликнула Маша. — Не было никакого ребенка!

— Ладно, не было. Тогда остается одно: ваш избранник является вашим родственником: кузеном, сводным братом или даже родным....

— Никаким не родным!! — почти заорала княжна и сразу сбавила тон: — Это мой брат по предыдущему браку матери...

— Всего-то? — заулыбался Ржевский. — История знает множество случаев, когда такие родственники вступали в брак и жили вполне счастливо.

— Не можем мы жить счастливо, — глухо сказала Маша. — Он женат.

— И живет рядом с вами?

— Нет, только приезжает погостить....

— Думаю, что теперь мать сама будет его навещать, а его ноги в вашем доме больше не будет.

— А если я постоянно хочу его видеть?! Он даже во снах ко мне регулярно является!

— Тоже обычное явление при сильной любви. Но от любви есть только одно средство, Мария Владимировна...

— Какое же?

— Другая любовь. Причем не платоническая, бестелесная, а полная страсти, всеобъемлющего трепета — до самозабвения. Она может быть короткой, но яркой, бурной, пронизывающей все ваше существо от волос на голове до кончиков пальцев на ногах....

— Разве такая любовь бывает? — изумилась княжна.

— Только такой она и должна быть, — убежденно сказал Ржевский. — Я узнал это не из книжек маркиза де Сада, а на собственном опыте. И я трепетал, и мои чудесные подруги трепетали, а иногда, по их внезапному признанию, летали в небесах....

— Это удивительно, — тихо и потрясенно молвила послушница, готовая превратиться в ослушницу.

— Машенька, — так же тихо сказал Дмитрий. — Когда я узнал, что в этих стенах вот-вот будет навсегда заточена прекрасная княжна, мое сердце заныло в груди и я себе сказал: "Митя, ты не должен этого допустить!". А когда ваши печальные очи посмотрели на меня, я уже затрепетал и трепещу сейчас снова. Умоляю, доверьтесь мне, полюбите меня хоть на одну эту ночь и наутро мы оба предстанем солнцу обновленными существами!

— Я почему-то верю вам, Митя, — сказала княжна. — Можете меня поцеловать....

Когда утром Ржевский явился на гусарский бивак, корнеты уже не спали.

— Да ты просто изможден до полной бледноты! — воскликнул Сашка. — Она тебя заездила! Вот тебе и монашка!

— Уже не монашка, — улыбнулся поручик. — Сегодня Маша уйдет из монастыря.

— Отговорил? Молодца! — сказал Алексей. — Ну, давай подробности свидания...

— Ее отец — князь, — веско сказал Ржевский. — Если он узнает, что я рассказал двум обормотам, как огуливал его доченьку, он и меня в порошок сотрет и до вас доберется. И потому что?

— Что?

— И потому я буду сейчас досыпать пару часов, а вы всяческими средствами меня перед Епанчиным выгораживать.

— Почему это?

— Потому что эту кашу именно вы заварили. А я был просто исполнителем ваших причуд.

Глава пятнадцатая. Ржевский на Курганной батарее.

О Бородинском сражении написано множество книг и изложены сотни мнений. Автор сего повествования со многими из них знакомился, но не вдавался в детали. Когда же стал вдаваться, то изумился: более дурацкого расположения нашей армии на Бородинском поле трудно было себе представить! Ее фронт расположился под очень острым углом к Московской дороге, по которой шла армия Наполеона. При этом центр нашей позиции был напротив моста через речку Колоча (левый приток Москвы реки), у села Бородино. Этот центр прикрывал корпус Дохтурова (12,5 тыс. штыков и 72 пушки), а на восточном фланге стояли корпуса Остермана и Багговута (совместно 23,5 тыс. штыков и 130 пушек) — все в составе 1-й армии под командованием Барклая. Здесь же были 3 кавалерийских корпуса (Палена, Корфа и Уварова — 17 тыс. сабель и 72 пушки) и казаки Платова (5 тыс. пик и сабель, 12 пушек). В тылу этой армии стоял еще гвардейский корпус Лаврова (16 тыс. и 66 пушек) и артиллерийский резерв (200 пушек). И вся эта сила (74 тыс. чел. и 540 пушек) в первой половине битвы почти не участвовала!

Почему же так? Кто повинен в том, что вся французская армада накинулась на два пехотных корпуса Багратиона (Раевского и Бороздина: совместно 30 тыс. штыков и 94 пушки)! Им на помощь в первой фазе боя пришла только дивизия Коновницына из малочисленного корпуса Тучкова (10,5 тыс. штыков и тех половину пришлось оставить для обороны Утицкого кургана от пехоты Понятовского). И лишь когда корпус Бороздина отступил в Семеновское (потеряв три четверти состава и Багратиона впридачу), на левый фланг прислали, наконец, корпус Дохтурова, а Тучкову к Утице — часть корпуса Багговута. Правда, у Курганной батареи корпусу Остермана, переброшенного в 2 часа дня с правого фланга под убийственным артиллерийским огнем, досталось по самое не хочу. Здесь же в итоге сражались элитные полки империи: Семеновский и Преображенский, а также кавалергарды и лейб-гусары. Но под прикрытием огня 150 пушек (против 18 тяжелых на кургане и 60 полевых пушечек вокруг него) на курган ринулись 34 кавалерийских полка Мюрата, которые опрокинули (с большими для себя потерями) русских защитников и открыли путь к штабу Кутузова в Горках. Его срочно перебазировали ближе к Москве, в село Татариново, а Горки (западная часть села) были заняты французами. К этому времени пошел дождь, осложнивший ведение боевых действий, и Наполеон решил отложить завершение битвы на следующий день. Его резервы (Старая и Молодая гвардия, резервная кавалерия и артиллерия — 110 пушек) так и не были задействованы. У нас не стреляло 200 пушек, стоявших возле Татариново.

Проанализировав ситуацию, автор пришел к двум выводам: 1) русская разведка в этот раз была никакой: против правого фланга армии не было ни одной части противника, а казаки и гусары, предназначенные для разведки, в нее в эти дни вообще не ходили 2) Наполеон в ходе рекогносцировки сумел увидеть слабость левого фланга и обрушился именно на него — в своей излюбленной манере. Кутузов же опасался его нового курбета (с левого фланга на правый) вместо того, чтобы наблюдать и знать каждое движение французских войск. Вот тебе и великий полководец!

В день генерального сражения О...ский полк расположился с утра в тылу корпуса Раевского, восточнее Курганной батареи. Сражение с 6 утра набиралось мощи и грохота, но сюда ни ядра, ни тем более пули не долетали: нападений на эту батарею не было и пехотные части, ее прикрывавшие, стали по одной переправлять к югу, на защиту флешей. Но в 9 утра состоялась первая атака войск корпуса Богарнэ на батарею, которую отразили плотным артиллерийским огнем, а затем началась вторая, более масштабная. Пушки стреляли и в этот раз плотно, но один полк под командованием генерала Бонами сумел добежать до батареи, ворвался на ее позиции и переколол артиллеристов. В это время случился поблизости начальник штаба Барклая генерал Ермолов, который возглавил спешащий в сторону флешей пехотный полк и перенаправил его в атаку на Курганную высоту. А также послал адъютанта к Сиверсу за кавалерийской подмогой. Так гусары О...кого полка вступили в бой.

Обогнув с юга исток руч. Огник, гусарские эскадроны стали подниматься наискось на Курганную высоту. Эскадрон Епанчина был уже традиционно впереди всех, а во главе его взвод Ржевского. Вот впереди показался редут и обширная кутерьма возле него: то солдаты Уфимского полка бились с французскими фузилерами. Дмитрий пригляделся и выругался: уфимцы лезли снизу вверх, а французы атаковали их сверху и явно побеждали.

— Рассекай их строй! — заорал Ржевский и помчал в галоп во фланг французским шеренгам. Гусарам повезло: фузилеры только что выпалили по уфимцам и остались с одними штыками. Развернуть строй навстречу кавалерии они никак не успевали, и гусары колонной по два влетели между шеренгами, рубя саблями направо и налево. Ржевский не забывал еще из пистолетов палить, а его страховщики (Говоров и Денисов) активно ему помогали и потому пробивная сила взвода оказалась неотразимой. Пролетев таким образом вдоль всей линии французской обороны и оказавшись в северной части высоты, Ржевский скомандовал "Поворот влево!", но притормозил движение: гусарские колонны, повторившие его маневр, полностью сокрушили оборону фузилеров и теперь вместе с пехотинцами их добивали, не утруждая себя пленением. Митя посмотрел на это безобразие, отвернулся и стал сплевывать горькую слюну.

После этой атаки гусарский полк вернули на исходную позицию и до 3-х часов не тревожили. И тут в атаку на Курганную высоту пошли кавалеристы Мюрата, в том числе кирасиры. Их стали интенсивно убивать пулями, ядрами и картечью, но лава казалась бесконечной. Тогда ей навстречу бросили корпуса Сиверса и Корфа, а также кавалергардов и лейб-гусар (более 13 тыс. сабель). В этот раз впереди у нас тоже были кирасиры, прикрываемые с флангов уланами и драгунами. Легковооруженные гусары шли в тылу и первое столкновение конных армад пережили без потерь. Но, продолжая движение, они оказались вскоре в жуткой толчее из разнородных частей (наших и противника), когда самым действенным оружием стали пистолеты. А еще чуть позже их сдавило так, что и руку с саблей было не поднять или не опустить. Обернувшись, Ржевский увидел все же гусар своего взвода поблизости и прокричал:

— Заряжайте пистолеты, кто может, и передавайте передним! Передние, делай как я!

После чего применил тот самый прием, под Гридневым, против кирасир: стал вкладывать пистолеты в уши лошадям противника и стрелять. Те рушились вниз, освобождая на несколько мгновений пространство перед взводом и гусары продвигались немного вперед. Новые выстрелы и новое продвижение. При этом поручик зорко смотрел на противников и при их попытке скопировать его прием, стрелял уже во всадника. Пистолеты к нему поступали исправно и вскоре его подопечные вырвались на простор. И тут он увидел, что пока кавалеристы бились друг с другом, французские пехотинцы подобрались к редуту с фланга, фактически его уже захватили и теперь добивают пятящихся защитников.

— За мной! — прокричал поручик и помчался с подъятой саблей на выручку. Рубил он усердно, его гусары делали то же самое, но много ли может один кавалерийский взвод? Все же часть русских пехотинцев (с роту) сумела прийти в себя, сгруппировалась и, отбиваясь редкими залпами, а больше штыками, стала отходить вниз по склону организованно, имея поддержку гусар, выскакивающих из тыла роты то слева, то справа. Наконец отступающий отряд пересек долину ручья Огник, где попал в порядки резервной дивизии Остермана. И тут с небес посыпался дождь.

Глава шестнадцатая. Дело у деревни Чириково

Из битвы под Бородино Ржевский вышел уже командиром эскадрона, так как Епанчин получил тяжелую рану на Курганной батарее. Командовать своим бывшим взводом поручик поставил вахмистра Говорова — впрочем, и сам продолжал воевать с ним, только подтянул к себе горниста и вестового, через которых управлял всеми взводами эскадрона. А воевать приходилось каждый день на пути к Москве, так как французы наседали плотно. Все ждали новой битвы и место для нее было уже подобрано Бенигсеном, начальником штаба Кутузова (на Воробьевых горах), но потом состоялся знаменитый совет в Филях, где после ожесточенных споров Кутузов заявил, что разумнее сдать Москву без боя, зато сохранить армию для блокирования в древней столице Наполеона.

2 сентября армия шла через Москву без каких-либо остановок и, миновав Таганскую заставу, двинулась по дороге на Рязань. В этот день Милорадович вступил в переговоры с Мюратом и выторговал у него один день перемирия. Русская армия отдыхала 3-его в Панках, а кавалерия Мюрата — в московских особняках. А ночью армия Кутузова стала переправляться через Москву-реку и вскоре свернула на широтную дорогу к Подольску вдоль р. Пахры — казаки же, шедшие в арьегарде, замаскировали этот поворот и продолжили движение на юго-восток. У Бронниц они вдруг рассредоточились и ушли в лес с тем, чтобы выйти на Тульскую дорогу. Шедшая в авангарде Мюрата дивизия Себастиани, потеряв в Бронницах арьегард русских (10 сентября), стала рыскать, нашла след казаков и ринулась за ними по тульской дороге, где снова их потеряла. И лишь 13 сентября французские аванпосты вошли кое-где в соприкосновение с постами кадровой русской армии, стоявшей лагерем у с. Красная Пахра.

О...ский гусарский полк был в это время прикомандирован к корпусу Раевского и выполнял свои обычные обязанности: разведочные рейды перед фронтом армии и разгон неприятельских разведгрупп. Вторую задачу полковник Новосельцев поручал обычно эскадрону Ржевского, разжившегося большим числом французских карабинов и пистолетов и ставшего, по существу, то ли конно-егерским, то ли драгунским — но сохранившим гусарскую резвость передвижений. Тактика Ржевского была в таких случаях однотипной: один из взводов выскакивал на конный эскадрон французов, обстреливал его и удирал в картинном беспорядке, выводя на стрелковую засаду: следовал залп с близкой дистанции, тотчас другой, третий (благо карабинов было много) и от эскадрона обычно оставалась половина. Если оставшемуся офицеру (двоих-троих обычно выбивал Ржевский) хватало благоразумия и он командовал "Фуйонс!" (Бежим!), то французов гнали минут пять, выбивая недостаточно прытких и прекращали преследование. Если же полуэскадрон принимался отбиваться, то его связывали сабельной схваткой на минуту, а потом русский полуэскадрон рассыпался, и стрелковая группа вновь расстреливала французов из перезаряженных карабинов.

Серьезный бой случился 17 сентября у дер. Чириково. День был пасмурный, но дождя с утра не было. В русском арьегарде правым флангом командовал генерал Сиверс (страшно нелюбимый полковником Новосельцевым), который почему-то очень растерялся при утреннем нападении пехотного корпуса Понятовского и большой массы кавалерии. Слава богу, командиры подчиненных ему частей проявили инициативу и стали дружно отбиваться каждый на своем участке. Тем не менее под давлением неприятеля они стали отходить к селу, а в середине дня и за село, на опушку леса. С опушки их тоже отогнали (вглубь леса) значительным ружейным и артиллерийским огнем. Милорадович, командовавший арьегардом, направил на помощь Сиверсу знаменитую дивизию Неверовского (отличившуюся под Смоленском и при Бородино), но после марша через лес, уже под дождем, ее передняя колонна потеряла ориентировку, вышла прямо на батареи Понятовского, поставленные на южной окраине деревни, и была расстреляна картечью.

В момент торжества польских артиллеристов с восточного края леса, по заросшей высоким кустарником долине речки Мочи в деревню ворвался эскадрон Ржевского. Мигом гусары оказались в тылу артиллерийских батарей и частью порубили, частью разогнали пушкарей, а орудия их сноровисто заклепали. После чего вскинулись в седла и умчались той же дорогой в спасительный лес, сопровождаемые роем пуль опомнившегося пехотного прикрытия. Тогда с фронта к деревне вновь кинулись неверовцы и кавалеристы и после короткого боя вытеснили части Понятовского из Чирикова.

Утром, пользуясь передышкой в баталиях, полковника Новосельцева и поручика Ржевского вызвали в расположение штаба Милорадовича в дер. Вороново.

— Благодарю, Александр Васильевич! — торжественно сказал генерал. — Если бы не ваше хладнокровие, этот Сиверс загубил бы нам все дело. Я попрошу главнокомандующего, чтобы он убрал его куда-нибудь подальше!

— Я буду вам взаимно благодарен, — сказал Новосельцев.

— А это, значит, ваш самый удалой гусар? — обратил Милорадович взор на Ржевского. — Расскажите, поручик, как вам удалось незаметно подобраться к позициям Понятовского?

— Мы обмотали копыта лошадей тряпками, а их самих вели в поводу и накрыли веревочными попонами, в которые воткнули ветки, — пояснил Дмитрий. — Сами тоже накрылись одеялами, чтобы не "светить" доломанами и киверами. Шли поймой речки Мочи, под прикрытием кустарников — так и добрались до самой деревни. Правда, вперед я послал несколько удальцов, которые "сняли" пару польских постов.

— А ведь другой командир погнал бы эскадрон вскачь на деревню и положил половину своих людей, — поморщился генерал и снова просиял:

— Благодарю, поручик, за службу! Я обязательно представлю вас к Анне!

— У него уже представления на полный набор Анн, — доложил с улыбкой полковник. — Теперь Владимир положен. А еще хорошо бы вне очереди штаб-ротмистра присвоить — эскадрон Ржевского лучший в моем полку.

— Дадим и Владимира и новое звание, — пообещал генерал. — Для хорошего воина наград не жалко!

В эскадроне к Ржевскому приластились Бекетов и Арцимович.

— Ваше благородие! Не желаете ли откушать отбивную из польской лошадки? Самый филей! Под рейнское светлое!

— Где это вы смогли разжиться рейнским?

— В доме у местного попа, — пояснил Арцимович. — Его облюбовал для постоя польский полковник, но комфортом насладиться не успел — остался без головы. Но что рейнское, он наверняка на поповну зарился: вот уж краля так краля! Твои полячки и смолянки от зависти бы позеленели, увидев этакую красаву! Дебела, румяна, глазаста, величава — и все это в осьмнадцать лет!

— Для чего ты мне ее расписываешь?

— Как для чего? Ты ведь уж месяц скоромишься после монахини! Ужель не тянет плоть молодецкую потешить?

— Тянет, — неожиданно для себя признался поручик. — А уж после отбивной да под рейнское — потянет вдвойне. Так что не буду я есть вашу конину.

— Голодным пойдешь поповну умасливать? — едко усмехнулся Бекетов. — Ну не зна-аю... Впрочем, ты мэтр, тебе виднее.

— Где попово подворье? — спросил Ржевский и подтянул к себе сапог.

Глава семнадцатая. Обольщение поповны.

Дом служителя культа сразу выделялся на фоне серых крестьянских изб: новый, высокий и осанистый. Стоял он на краю деревни и был полуокружен яблоневым садом, в котором преобладала антоновка. Ржевский энергично поднялся на крыльцо, вошел в сени и наткнулся на солдата.

— Майор Голутвин здесь? — спросил он.

— Да, ваше благородие, — изобразил полуфрунт денщик.

— Хорошо, — кивнул поручик и вошел в избу. В ней только-только сели вечерять. На столе стояло изобильное угощение и пара бутылок вина, а за столом сидели поп (определил по окладистой бороде), попадья (румяная и дородная тетка), поповна (ох, глазаста, свежа и титяста!) и приснопамятный майор (здоровенный артиллерист, судя по кантам).

— Майор Голутвин? — спросил Ржевский строго.

— Ну, я.

— Вам надлежит срочно прибыть к генералу Милорадовичу, — козырнул поручик и протянул майору бумажный треугольничек.

Тот взял его с недоуменным выражением лица, развернул, прочел галиматью, сочиненную поручиком, вздохнул, развел руками перед поповым семейством и стал собираться в дорогу. Поручик же сел в сторонке на табурет и сказал:

— Посижу немного в тепле. Путь был неблизким.

Через пять минут майор вышел наружу, а поп поглядел на гусара и сказал:

— Не откажи, воин, моему гостеприимству. Садись к столу: чай, ужинать тебе не пришлось?

— И обедать тоже, — признался поручик, причем ни грамма не соврал.

За ужином естественно завязалась беседа, градус оживления которой был поднят градусами вина из одной бутылки, выставленной майором. Вторую оставили на его возвращение (после кружочка в 20 верст). Беседу вел, естественно, батюшка, попадья вставляла вопросы типа "сколько же лет вам, Дмитрий?" и "давно ли служите при генерале?". Поручик же излагал гостеприимным хозяевам свою байку: служит адъютантом у генерала Милорадовича, часто разъезжает с поручениями вроде этого, поместье у него небольшое, жениться ему до 30 лет не полагается, с девушками целоваться можно, но не всерьез....

— А я видела вас вчера в окошко! — вдруг сказала поповна. — Вы скакали впереди всех с саблей в руке и на какой-то странной лошади, увитой ветками. А потом проскакали обратно за околицу, к лесу. После этого пушки перестали стрелять, а вскоре в деревню вбежала толпа наших пехотинцев и выгнала всех поляков. Вы этих артиллеристов поубивали?

— Просто разогнали, барышня. Вот пушки им заклепали гвоздями, чтобы их грохот перестал беспокоить деревенских девушек.

— Но почему во главе гусар оказался адъютант Милорадовича? — спросил поп.

— Я был здесь его наблюдателем и мне стало досадно, что эта батарея не дает нашим войскам высунуться из леса. Вот и придумал эту маскировку, посредством которой эскадрону гусар удалось незаметно подобраться к околице. А потом был лихой наскок на батарею и бегство к лесу. Милорадовичу моя затея понравилась, и он пообещал повесить мне на шею крестик.

Наконец беседа подошла к концу и встал вопрос, куда уложить спать неожиданного гостя.

— Только на сеновал, — со смехом сказал поручик. — Люблю запах сена. Я не курю, так что пожара вам не устрою. А утром встану спозаранку, оседлаю свою Машку и назад в Вороново.

— Тогда вот вам одеяло и подушка, — раздобрилась попадья. — Иначе весь исколетесь.

— Спасибо хозяюшка, дай бог вам здоровья. А вам, барышня, приятных сновидений.

С этими словами Ржевский повернулся к поповне спиной, протянул назад безошибочно руку и сунул в ее пальцы заранее приготовленную записку с двумя словами "Буду ждать". После чего пошел на сеновал.

Устроивши себе и возможной гостье уютное гнездышко, Дмитрий оставил свечу в подвешенном к крыше фонаре гореть и стал ждать, перебирая впечатления подмосковного отступления и поглядывая на карманные часы. Спустя час голова девушки появилась над лазом, глаза встретились с глазами, а губы ее выговорили ненужные слова:

— Вы не спите?

— Как могу я спать, позвав вас сюда, милая Наташа? Перед взором моим плавал ваш восхитительный образ, и я рассматривал каждую его деталь: самые голубые на свете глаза, трогательные бровки над ними, белейший лоб, водопады золотистых локонов по обе его стороны, румяные щечки, задорный носик, жемчужные зубки, сияющие перламутром.... А вот губы мне уже воссоздать не удалось, и я над ними мучился, когда вы появились передо мной воочию и засияли в свете свечи во всей красоте!

— И что вы скажете сейчас про мои губы? — заулыбалась девушка.

— О, это самая притягательная часть вашего лица! Теперь я отчетливо вижу, что они ярко алого цвета, восхитительно очерчены и очень выразительны. Нижняя губка полнее верхней и к ней хочется прильнуть. А верхняя капризна, своенравна и ее хочется отодвинуть от нижней, сказав: погоди, милая, не препятствуй нежностям. Твое время придет, и ты наговоришь много дерзостей этому поручику, но потом, потом. А пока уступи, смирись, побудь паинькой....

— Чем же вы собрались раздвигать мои губы?

— Губами своими. Вы ведь помните, что нам позволяется пускать их в ход против девушек, но не переходить рамок благопристойности.

— Каковы же эти рамки?

— Я, честно сказать, не знаю. Видимо, их надо определять путем эксперимента. Ведь каждая девушка имеет свой характер и темперамент: одной достаточно поцелуев в щечку, другой — в губки, но без их раздвигания, а третьей мало поцелуев, и она позволяет себя потискивать в интимных местах...

— Вы много девушек целовали и тискали, Дмитрий?

— Я боюсь отвечать на такой вопрос, Наташенька: вы ведь можете разочароваться во мне, и я даже не узнаю, от чего. Скажу, что немного и вы подумаете: какой рохля-гусар мне достался! При большом числе можете решить, что я бегаю за каждой юбкой, но это не так: меня восхищают только подлинные красавицы. И вы, Натали, красавица редкая! Лицо ваше я уже изучил и описал, но какова ваша стать! Высокая полная шея достойна изваяния в мраморе, гладкие плечи и руки явились будто с картин Рубенса, а груди? Венеру Милосскую при виде одной вашей груди перекосило бы от зависти, а завидев обе, ей захотелось бы вцепиться в них от злости руками — вот только рук у нее, как известно, нет.

— Как можете вы говорить о том, чего не видели? — возразила Наташа, алея до той самой шеи.

— Я воссоздал ваши стати воображением по тем признакам, что спрятать у вас никак не получилось. И потом я льщу себя надеждой, что сегодня вы мне их покажете...

— Ни за что! — воскликнула поповна.

— Тогда пойдем по цепи благопристойности с начала, — сказал Ржевский. — Прилягте рядом и я стану вас целовать, но щечку все же пропущу....

Вернувшись под утро в расположение эскадрона, он увидел сидящих возле костерка с чашками кофе в руках (разжились зернами у плененных поляков) Арцимовича и Бекетова.

— Сегодня вы от нас не отвертитесь, командир, — угрюмо сказал Бекетов — У поповны отца в князьях нет.

— Мог бы отвертеться и с легкостью, — хохотнул Ржевский, — но очень уж кофе захотелось выпить. Вы мне его заварите?

— Заварим в обмен на рассказ, — живо подхватился Арцимович и начал манипуляции с зернами.

— Вам приходилось когда-нибудь спать на перине? — спросил Дмитрий.

— Нет, — мотнули головами корнеты.

— А мне приходилось, в доме у Каролины. Так вот удовольствие от той перины — бледная тень по сравнению с "периной" во плоти. Ах, как она подо мной колыхалась, пружинила, ходила ходуном, трепетала, елозила и под конец сотрясалась! У меня, признаться, раньше не было любови с полной женщиной. А это же сплошной восторг, улет, предел желаний!

— Да-а.... — мечтательно провыли корнеты, а въедливый Бекетов спросил:

— Но как вы к ней подобрались? Там же отец с матерью рядом....

— Ну, слушайте. Как вы знаете, туда уже ввинтился на постой здоровенный артиллерист, который явно зарился на поповну..."

Глава восемнадцатая. Путь к Варшаве

Всем нам памятно отступление наполеоновских войск из России: их шествие по Смоленской дороге почти без боев, внезапные холода, погнавшие полураздетых французов почище плетки, перехват их русскими войсками на переправе через Березину и жуткая гибель обширного обоза с ранеными солдатами и гражданскими беженцами, расстрелянными пушками перед сожженным по приказу Наполеона мостом. К счастью для поручика Ржевского (чин штаб-ротмистра он так и не получил), отличавшегося, как мои читатели успели убедиться, сострадательностью, его полк в этом избиении не участвовал — как и вся армия Кутузова, отставшая от Наполеона на 110 верст. Перехватчиками же его стали армии Чичагова и Витгенштейна (совместно 50 тыс. чел.), призванные императором взять Бонапарта в плен, но в этом не преуспевшие.

В декабре 1812 года О...ский гусарский полк действовал на левом фланге наступающей русской армии в составе авангарда Милорадовича. Этому авангарду противостоял австрийский корпус генерала Шварценберга, к которому присоединился французский корпус Ренье и остатки корпуса Понятовского. Активных действий неприятель не вел, отступая вглубь Литвы, а потом перешел Неман и встал на западной границе России. Переходить границу без приказа императора не могли и русские воины и потому они до конца года устроились на зимних квартирах в нетронутых войной городах. Милорадовичу достался городок Белосток.

В Белостоке Ржевского настигли, наконец, награды: все три Анны и еще Владимир с мечами, хотя звание почему-то заканцелярили. Поскольку награжденных в полку было много, офицеры устроили грандиозную пирушку (благо у французов было отбито множество бутылок различного вина), на которой особо чествовали Ржевского как кавалера 4 орденов. Много было рассказов о том, кто и как добыл свои награды, и тут Арцимович улучил момент и вскричал:

— Пусть Ржевский расскажет самый каверзный случай, который с ним приключился! Ей богу, господа, с вами такого не случалось!

— Просим, просим поручик!

— Дело было в дозоре, господа, в середине октября. Забрались мы со взводом далеко в расположение неприятеля и скачем по лесу вдоль опушки. Вдруг видим — навстречу тоже гусары скачут, только числом поболе, с эскадрон, и к тому же не наши это ребята, а французские. Еще отличие: в середине кавалькады едет щегольская карета — видимо, гусары сопровождают важного чина. Ну, не в наших правилах бегать от неприятеля совсем без стычек: я сразу ссадил десяток стрелков и сам залег со штуцером. Отстрелялись мы по авангарду удачно, а я пульнул в ту самую карету и попал вроде в кучера. После чего мы взлетаем "на конь" и мчимся прочь, преследуемые разъяренными французами, я же замыкаю арьегард, постреливая из пистолетов. Дорога, надо сказать, изобиловала поворотами. И вот за очередным поворотом я бьюсь головой о ветку дуба и лечу с коня наземь. Голова гудит, но сознание при мне, зато конь умчал вперед. Тут я понимаю, что через несколько мгновений из-за поворота вылетят на меня враги и тут же схватят. Я проявляю беличью прыть, взлетаю по веткам дуба вверх на сажень и тотчас прячусь за стволом. Гусарская лавина мчит подо мной со всех лошадиных ног, и тут я вижу ту самую карету, которая уже замыкает кавалькаду, даже приотстав от нее. Что за шило ткнуло мне в задницу — не знаю, только я взял и прыгнул на карету и тотчас вонзил в ее крышу саблю почти по эфес — с целью удержаться на мотающейся туда-сюда плоскости. В ответ из кареты раздался явно женский визг, услышать который, кроме меня, не довелось никому: гусары ушли за очередной поворот, а кучер вдруг упал ничком меж постромками. Я, вы знаете, ловко научился пируэтничать на лошадях — вот и здесь метнулся на круп одной, спрыгнул на землю, пробежал рядом и, схватив ее под уздцы, остановил бег кареты. После чего подошел к дверце, резко ее дернул и отпрыгнул в сторону.

— Aidez-moi, pour l,amor de Dieu! (Помогите, ради бога!) — послышался перепуганный женский голос.

— Un moment, Madame, — ответил я, заглянул в карету и остолбенел: в ней сидела хорошо знакомая мне Каролина Ржевуская, а меж ее грудями торчала моя сабля! Присмотревшись, я отмер: сабля разрезала пальто, но не воткнулась в плоть, а только приперла девицу к сиденью, не давая ей пошевелиться. В момент я оказался на крыше, выдернул из нее саблю и спрыгнул обратно.

— Это ты? — пришла в разум полячка. — Клятый москаль!

Я молча отодрал шлейф с подола платья, дал увесистую пощечину деве, отчего она оторопела и замолкла, сноровисто связал ей руки и засунул в рот кляп из остатков шлейфа. После чего быстро вынес ее из кареты и оттащил в кусты — спеленав заодно ноги своим поясом. Еще быстрее развернул лошадей, сунул коренной под хвост тряпку с порохом и поджег. Лошадь рванула, таща за собой вторую и карета понеслась в обратном направлении. Я едва успел вернуться к Каролине,

как на дороге показались французские гусары и помчались догонять свою пропажу. За мной же вскоре явились мои гусары, — в чем я совершенно не сомневался.

— А что же ты потом, негодник, сделал с этой Каролиной? — раздались смеющиеся голоса. — Вы ведь, помнится, были с ней в Гродно любовниками?

— Я впервые испробовал рецепт маркиза де Сада: отхлестал ее шелковой плеткой и ввел в подобие экстаза, после чего взял обычным образом, но с необычным результатом — она буквально выла подо мной и умоляла: еще, еще!

— А что было потом?

— Потом я ушел в поиск, а когда вернулся, Каролины в нашем расположении уже не было. Мне сказали, что ее увидел какой-то проезжий генерал и взял к себе в карету....

Первого января 1813 года русская армия под командованием Кутузова и в присутствии государя-императора перешла границу России с Варшавским герцогством и двинулась (при вполне комфортной погоде в несколько градусов мороза) по нескольким направлениям. Основным была, естественно, Варшава — туда шел Милорадович. Армия Чичагова шла севернее, на крепость Торн, а Витгенштейн пошел на Кенигсберг. Неприятели пятились перед русскими, ограничиваясь незначительными стычками, и допятились до Вислы. 19 января генерал Шварценберг, несмотря на уговоры Понятовского, покинул Варшаву, а утром 20 -го из нее ушли и польские легионеры и французские фузилеры, причем Понятовский пошел к Ченстоховскому монастырю, неоднократно выдерживавшему вражескую осаду (с помощью чудотворной иконы божьем матери), а Ренье пошел в Познань — место рандеву французских отрядов по распоряжению Мюрата. К Милорадовичу же из Варшавы вышла делегация сановных горожан с символическими ключами от города на подушке.

Сначала по распоряжению Кутузова русские части в город не вошли (во избежание мародерства, видимо), а разбили биваки в Виллануве — юго-восточном предместье Варшавы. Гусары О...ского полка приютились в Вилланувском дворце — в качестве охраны штаба Милорадовича, разместившегося тут же. Этот дворец выстроил знаменитый гетман Ян Собеский (победитель турок под Хотином и выборный король Речи Посполитой), но никого из знатных Собеских в нем не осталось — только семейка бедных их родственников, призванная во дворец для пригляда. Ее глава, Казимеж Собеский, 50 лет, исполнял роль мажордома, жена была на все руки от скуки (в основном кухарила), а старшая дочь двадцати пяти лет по имени Бася водилась с малыми сестрами и братишками. Два сына пана Казимежа служили уланами у Понятовского и ушли с ним. Это был, конечно, секрет, который ушлый Арцимович узнал за бутылку водки у конюха — единственного слуги всего семейства. Был и второй секрет: самый малый пацаненок был вовсе не братиком панне Басе, а ее сыночком. Выболтал этот секрет конюх задаром, просто по пьянке.

— Вот вам, Ржевский, очередная добыча, к тому же легкая, — захихикал Сашка. — Барышня откупорена, готова к употреблению.

— Вы, Александр, слышали об истории Юдифи и Олоферна? — спросил Дмитрий с легкой улыбкой.

— Имена слышал, а суть истории позабыл, — признался корнет.

— Я напомню: Олоферн был предводителем ассирийского войска, осадившего еврейский город. Дело шло к его сдаче и пленении иудеев. Но прелестная собой вдова по имени Юдифь пошла в лагерь ассирийцев и предложила себя Олоферну. А когда тот натешился с ней и уснул, отрубила ему голову, завернула в плащ и унесла в город. Евреи вывесили голову на городскую стену, ассирийцы пришли в ужас и бежали в свои пределы. К чему я рассказал вам эту ветхозаветную байку? — думаете вы.... К тому, корнет, что мы находимся во вражеской стране и многие полячки не прочь побыть в роли той Юдифи. Поэтому мое вам задание: заглянуть в глаза Басе и спросить себя: способна она уконтрапупить простого русского офицера или ей подавай только генерала?

Вскоре в Варшаве начали распространяться слухи о слабости русского авангарда, а вслед за ними явились призывы взяться горожанам за оружие и уничтожить московских слабаков. Поэтому Милорадович принял решение о проведении показательных учений на плацу возле своей резиденции и пригласил варшавян на них посмотреть. Гусарам было доверено начинать это представление, а также возглавить заключительное парадное шествие войск. Понятно, что самым первым на плацу, окруженным внушительным кольцом горожан и горожанок, появился эскадрон Ржевского. Гусары явили себя во всем блеске, продемонстрировав сначала ряд хитроумных перестроений (из колонны в несколько колонн, в несколько шеренг, в каре и в кольцо), затем скачку разными аллюрами (вплоть до карьера), рубку лозы, встречный бой, а в конце — погоню за своим командиром, который явил чудеса джигитовки и стрельбы из седла задом наперед. При этом остальные эскадроны полка стояли ровными шпалерами перед дворцом. Потом выучку показывал эскадрон драгун (с настоящей и эффективной стрельбой по мишеням), их сменил эскадрон конноегерей, прогремел копытами и кирасами (палашами по железу) эскадрон кавалергардов, а их сменила сотня донских казаков, нанизывавших пиками шапки с кольев над головами товарищей и даже ловивших ими подброшенные кольца.

Когда началось парадное шествие, возглавленное Милорадовичем и штаб-офицерами (колонны всадников шли по периметру плаца, совсем рядом со зрителями), Ржевский, подбоченившись, картинно крутил свой ус и привычно оглядывал вереницу лиц, выискивая женские. Вдруг он наткнулся на страстный и яростный девичий взгляд и тотчас узнал его обладательницу: то была Бася! "Ну точно, натуральная Юдифь!" — ухмыльнулся Ржевский и, повернувшись в седле, долго еще смотрел в эти яростные глаза, устремленные только на него.

Глава девятнадцатая. Неудачный приступ.

После обеда спевшаяся троица офицеров (Ржевский, Бекетов и Арцимович) выпросила в штабе разрешение на посещение Варшавы (ввел Милорадович такой порядок) и отправилась гулеванить по ее центральным улицам. От заставы до центра было неблизко, и друзья наняли извозчика. При себе они имели сабли и еще по пистолету в укромных местах (Дмитрий предпочел в кобуре под ментиком, только на спине, повыше ягодиц. Выхват был мгновенный, проверял). Это была первая столица зарубежного государства, которую они посетили, и она поразила их своим европейским видом. Большинство зданий в Старом городе было построено в стилях барокко и рококо и насчитывали обычно 3 этажа. Встречалось много дворцов знаменитых семейств (Конецпольских, Любомирских, Тарновских, Потоцких, Браницких, Замойских...), а также Саксонский, Брюля, Понятовского и внушительный Королевский замок (пятиугольный, краснокирпичный, трехэтажный, с башенками и часовой башней над входом), нависший над Замковым садом, разбитым на склоне к Висле. Побывали они на стандартной Рыночной площади с ратушей, посмотрели издали на многочисленные костелы, а потом вышли на Королевский тракт, ведший к южному предместью и изобилующий многообразными магазинами, кафетериями и ресторанами и здесь "зависли": посидели в ресторане, поели и выпили, но вскоре публика им не понравилась (много панов и все втихомолку на них ярились) и они переместились в кафетерий, где стали "приходить в себя" и поглядывать на пани и панночек (основных посетителей заведения). Все женщины смотрели только на них (с неопределенными выражениями на лицах), но Ржевский почему-то активности не проявил, а корнеты так уже привыкли быть в тени своего лидера, что не решились завязывать знакомства. Но вот поручик встал со стула и сказал:

— Надо купить детям нашего мажордома каких-нибудь сластей. Идем по магазинам.

В итоге были куплены набор засахаренных фруктов, коробка с пирожными и сливочный слоеный торт, а также ножичек с разнообразными лезвиями и шильцами, две куколки в нарядных платьицах и шелковый женский платок (инициатива Арцимовича).

— Платок, я полагаю, куплен для Баси? — едко спросил Ржевский. — Вот ты и пойдешь к ней со всеми дарами. Впрочем, вдруг она все это примет? А потом тебя и приголубит? Кто разберет мотивы этих женщин....

Увы, Арцимович был Басей решительно развернут, причем со всеми дарами.

— Дался тебе этот платок! — укорил его лидер. — Дай мне сласти, сам отнесу.

К Басе и ее воспитанникам Ржевский подошел с неожиданной стороны, держа руку с пирамидой подарков за спиной, и сказал выученные по-польски слова:

— Пани и панове! Кто угадает, что я держу в руке: торт, пирожные или фрукты в сахаре?

— Торт! — закричала бойкая девочка.

— Пирожные! — возразила ее подружка-соперница.

А мальчик трех лет ничего не сказал, только ухватился за подол Баси, глядя на красивого и страшного усатого дядю.

— Угадали, паненки! — возвестил гусар. — И торт и пирожные! А за правильно отгаданные ответы я вручу вам еще приз: фрукты в сахаре на любой вкус!

И выставил на край скамеечки свою пирамиду.

Малышня, взглянув на строгую воспитательницу, подбежали к сластям и стали их сортировать на скамейке, Бася же сказала по-французски:

— Вы ужасно говорите по-польски, поручик. Может и по-французски тоже?

— En francais aussi (По-французски тоже) — ответил Дмитрий.

— А куда вы девали платок? Прикарманили?

— Вы очень прозорливы, мадмуазель Собеская, — ухмыльнулся Ржевский, вытянул платок из кармана и ловким взмахом накинул его на шею панны.

Бася стянула платок, небрежно бросила его на скамью и сказала с акцентом, но по-русски:

— Яркий пример русской галантности: принес вкусняшки детям, тряпицу бабе и ждет, что баба сейчас задерет подол — на, родимай, заслужил!

— Да-а, — сказал Дмитрий. — И нет!

После чего помахал витиевато рукой в поклоне, шаркнул ногой, выпрямился, повернулся и пошел прочь, запев песню "Во саду ли, в огороде девушки гуляли, все хорошие, да только не по Сеньке шапка!".

Оказавшись в кругу приятелей, Ржевский сказал:

— Саша, придется тебе еще раз сходить к этой змее — вроде как ты извиняться пришел. После чего говори о чем угодно, но добейся, чтобы она заговорила. А заговорив, раздосадованная женщина обязательно выскажет все, что у нее на душе. Сможешь после этого приластиться к ней — одобрю без упрека. А пошлет вдаль — иди ко мне на доклад.

Сашка отсутствовал с час, но вернулся с кривоватой улыбкой и стал докладывать:

— Она точно на тебя запала: полчаса рассказывала мне какой ты грубый, наглый и тупой солдафон. Еще интересовалась, сколько польских офицеров ты убил, узнавал ли их фамилии и не было ли среди них Собеских и Потоцких.

— Надеюсь, ты перечислил ей с десяток магнатов? Без Собеских и Потоцких, разумеется....

— Я и не знаю никого из польских магнатов — кроме Радзивиллов. К тому же разве мы спрашиваем поверженного противника: скажи свое имя?

— Я буду теперь спрашивать, — хохотнул Ржевский. — Под угрозой окончательного убиения. Это оказывается ценная информация, раз лакомые пани ей интересуются. Ну да ладно: то, что я хотел узнать, ты рассказал. Ластиться пробовал?

— Пробовал, но она так надменно на меня посмотрела....

На другой день эскадрон Ржевского был послан на поиски польской партизанской группы, посмевшей напасть и вырезать один из дозоров Милорадовича. Дмитрий доехал до места вчерашнего нападения, осмотрел вместе с бывальцами следы лошадиных копыт на земле (в конце февраля снег совсем сошел, и земля стала оттаивать) и нашел характерный отпечаток подковы. После чего разослал 4 своих взвода веером по проселкам, а сам с десятком гусар остался на месте. Тут на них и выскочил тот самый отряд (сабель тридцать), бывший в засаде. Гусары по команде тотчас пошли колонной в бега (описывая большой круг), поляки ринулись стаей за ними, а Ржевский в соседстве с Денисовым и Говоровым стал их расстреливать в своем фирменном стиле. Потеряв пятерых товарищей, поляки потеряли и интерес к зубастым гусарам и отвернули в сторону. Но на выстрелы среагировал один из взводов, оказавшийся поблизости, и перехватил партизан, связав их сабельным боем. С тыла налетел десяток Ржевского, и тут поляки кинулись уже врассыпную. Многих удалось догнать, причем троих пленить, прочие скрылись. Поручик допросил каждого по отдельности и, выдавая им незначительные персональные сведения, сумел убедить, что два других во всем сознались; тогда кололся и третий. Выяснилось, что это инициативный дозор Понятовского, а командовал им поручик Твардовский, павший сегодня от пули первым.

В расположение полка Ржевский вернулся перед закатом и пошел на доклад к Новосельцеву. В окно он увидел Басю, загоняющую свою паству домой, и, ловко сманеврировав, оказался у ней на пути в одном из коридоров — при этом встретил спиной, изобразив задумчивость перед окном. Она могла пройти мимо (очень уж он задумался), но женская природа победила, и Ржевский услышал голос-колокольчик:

— Вы уже вернулись, поручик?

— А? Да-да, вернулся, панна Барбара.

— От вас пахнет порохом, — поморщилась девушка. — Много поляков сегодня убили?

— Пан Михал Твардовский вам знаком?

— Н-нет, вроде бы....

— Он вырезал вчера наш дозор к западу от форштадта Воля. Мы их нашли и покарали — не всех, правда. Сам Твардовский очень хотел меня зарубить, но пуля все же быстрее сабли.

— Жаль, что ему не удалось это сделать. Вы ведь дьявольски ловки и многих наших защитников можете еще убить....

— Самсон тоже был ловок и силен, но его угораздило влюбиться. В пылу страсти он выдал прельстительнице секрет своей силы — и погиб.

— К чему это сравнение? Разве вы в кого-то здесь влюблены?

— Слово "любовь" меня пугает, но сила страсти мне знакома. Я встретил случайно ваш яростный взгляд в мою сторону и теперь еженощно борюсь со своей пробудившейся страстью. Совершенно не высыпаюсь, просто беда.

— Надо же какой эффект возымел тот случайный взгляд! Самсон Ржевский вот-вот погибнет от недосыпания! К сожалению, мне надо идти кормить перед сном моих деточек, и я вынуждена прервать ваши излияния. До новых встреч, Самсон! Берегите свои волосы....

— Разве вы ложитесь вместе с детьми? До полуночи еще достаточно времени....

— Достаточно для чего?

— Для беседы тет-а-тет, которая обещает стать занимательной. Обещаю за время перерыва на ужин смыть с себя пыль и запах пороха.

— О, да вы будто не на беседу, а на свидание собираетесь....

— Не будем играть словами. Беседа, перешедшая в свидание, — такое случалось с мужчинами и женщинами множество раз. Почему мы должны быть исключением?

— Потому что мы враги! Ваши соотечественники бьются с моими, а вы пытаетесь заигрывать с девушкой из вражеского стана!

— Этот аспект мы непременно затронем в будущей беседе, которую я предлагаю провести в садовом павильоне. В нем, я заметил, есть печка. Я ее протоплю к вашему приходу.

— Я туда не приду!

— Ну, затхлый павильон, действительно, не самое удобное место для свиданья. Но я еще плохо ориентируюсь в дворцовых помещениях, а вы наверняка хорошо. Умоляю, выберите место встречи сами! Слова переполняют мне голову, она от них вот-вот лопнет!

— И прекрасно!

— То же самое с чувствами, которые кипят в моей груди: ими непременно надо поделиться, для меня одного их слишком много.

— Вы сейчас похожи на носорога, офицер: такой же настырный и тупой. Повторяю по-французски: Je ne veux pas tomber dans vos bras (Я не желаю попасть к вам в объятья!)

— Вы правы, Барбара. Мой разум меня покинул. А я им так гордился.... Пойду. Спокойной ночи.

Глава двадцатая. Страстная Бася

Вечером третьего дня Ржевский вновь послал к Басе Арцимовича — с очередной байкой. Будто бы они были сегодня в Варшаве (они и правда были, но в карауле возле Королевского дворца, запертого и опломбированного во избежанье сами знаете чего) и Ржевский сумел познакомиться с элегантной аристократкой, которая оказалась вдовой. Их беседа длилась около часа и закончилась приглашением посетить дом этой дамы — в любое удобное для пана Ржевского время. Теперь поручик ходит в задумчивости, теребит усы и сосет пустую трубку, что у него означает крайнюю степень растерянности.

— Как звать эту аристократку? — нервно спросила Бася.

— Эвелина Чаплинская, — сказал Сашка согласованное имя, вызнанное у того же конюха.

— Известная стерва, — зло скривила рот Бася. — Ей все равно, что француз, что русский.... А что же господин Ржевский так растерялся? В самый раз поделиться с дамой чувствами....

— У него, кажется, есть уже зазноба....

— Кто же это?

— Он нам не говорит.

После чего Сашка стал изливаться в своих чувствах к Басе, упирая на то, что его и три посторонние Эвелины не смогли бы отвратить от нее.

— Глупости это, корнет, — прервала его Собеская и провела нежно ладошкой по щеке. — Ваша дама ждет вас на жизненном пути впереди. Нужно только остаться в живых на этой войне, которая кажется бесконечной.

Спустя час к Ржевскому подбежал гайдучонок (бывший у Собеских в холопах) и передал записку, в которой были слова:

— Je vous attends pour une cоnversation (Жду вас на беседу).

— Вот то-то, — удовлетворенно хмыкнул поручик и стал готовить себя к свиданию.

Когда он подошел коридором к входу в аппартаменты Собеских, Бася мерила его шагами.

— Да вы копуша, Ржевский! — воскликнула она приглушенно. — Я уже пять минут здесь хожу!

— Меа кульпа! — ударил поручик себя в грудь кулаком. — Мне нет прощения!

— Не паясничайте, вам не идет, — поморщилась панна. — Следуйте за мной.

И пошла: сначала по коридору, затем в малоприметную боковую дверцу, выведшую на лестницу, ведущую в темный подвальный этаж. На стене она нащупала фонарь, зажгла свечу и стала смело спускаться. "Эге, Митя, — встрепенулся Ржевский, — держи уши топориком!". В подземелье тоже оказался коридор, из которого влево и вправо вели какие-то ходы и двери. Одну из дверей Бася открыла ключом, они вошли и оказались в комнате с камином (от которого шло приятное тепло), столом и двумя креслами, а также альковом, завешенным тюлевой занавеской, за которой смутно виднелась обширная кровать с постелью. Бася повесила фонарь у входа и зажгла канделябр, стоявший возле стола. Потом достала из-под стола корзину и стала выгружать из нее содержимое: полголовки сыра, кольцо колбасы, хлеб, яблоки и бутылку вина, а также нож, вилки и два бокала.

— Ваша подготовка к беседе мне нравится, — хохотнул поручик.

— Не стойте столбом, откройте бутылку. Это бургундское, которое привезли с собой французы.

— Они вас часто, видимо, навещали?

— Толкались вокруг, — ответила Бася, глядя прямо в глаза Ржевскому. — Точь-в-точь как вы. Но в этой комнате ни один не был.

— Похоже на комнату для тайных свиданий, — сказал так же прямо поручик.

— И это так. Здесь я встречалась со своим любовником, от которого родила Збышека.

— Это вроде бы тайна, которую вы до сих пор скрывали?

— Секрет Пульчинеллы, — усмехнулась Бася. — Только от посторонних. Но даже вы смогли его узнать. Кстати, от кого?

— Спросите у Саши. Он дока по части распознавания секретов.

— Он сказал мне, что вы увлеклись Эвелиной Чаплинской. Это так?

— Я с ней познакомился всего лишь.

— Но она пригласила вас в гости?

— Да. В итоге я впервые обнаружил, что одержим бесом....

— Матка бозка! В чем это проявилось?

— В раздвоении чувств: сердце призывало меня сюда, к вашим ногам, а бес стал манить к этой даме. Но слава богу, это в прошлом. Войдя сюда, я придушил этого беса!

— Жаль. Мне нравится наблюдать бесенят в глазах мужчин. Они так вас подстегивают...

— Ну, может не придушил, а приручил. Да, точно: этот бес смотрит сейчас на вас и подзуживает меня на рискованные выходки...

— Например? Впрочем, я совсем вас заболтала, а вина так и не предложила. Налейте бокалы, поручик!

И первой отпила из своего, глядя с легкой издевкой на замешкавшегося Митю.

Вино пробудило у молодых людей аппетит, и они споро умяли полкольца колбасы и несколько ломтей сыра и хлеба — под пару новых бокалов бургундского. Впрочем, Ржевский в ходе трапезы принялся окидывать взглядами стены и потолок бывшего узилища (ничем другим эта комната не могла быть в его представлении) и действительно, обнаружил плохо замазанные следы от колец, некогда вмурованных в стену у алькова, а вход в альков почему-то представился ему перегороженным решеткой. Однако много рассмотреть со своего места он не мог, было необходимо детальное обследование. И он решился на очередное представление: вдруг закашлял, захрипел, схватился за глотку и просипел "Воды!".

Бася стремительно вскочила, подбежала к нему, стала стучать по спине, но Ржевский мотал головой из стороны в сторону и упорно просил воды. Панночка взглянула на него с ненавистью и выбежала из комнаты. Он тотчас бросил кривляться и подбежал первым делом ко входу — но осмотр оклада показал, что здесь сюрпризов нет. Тогда поручик ринулся к алькову, осмотрел его проем и обрадовался: была здесь решетка, была! Вот в лежне выемка, куда она падала, а в верхняке — другая выемка, закрытая сейчас дощечкой. И дощечка эта чуть оттопыривается. Митя поддел ее столовым ножом, и она упала к его ногам, обнажив в выемке металлические зубы. "Так эта западня готова захлопнуться! — чуть не взвыл поручик. — Как же ее обезопасить? А если забить в лежень эту самую дощечку? Решетка в пазы не войдет и ее можно будет поднять!".

Митя быстро осуществил свою идею, колотя рукояткой прихваченного пистолета, кинулся было к стене алькова (поискать механизм опускания решетки), но ничего сразу не нашел и занял, подчиняясь инстинкту, свой стул. В этот же момент дверь открылась и в комнату вбежала Бася с ковшом воды. Ржевский страдальчески на нее посмотрел, схватил поданный ковш, сделал один глоток, другой, все тотчас выхлестнул наружу, задышал свободнее и наконец заговорил:

— Ты спасла меня от нелепой смерти, Басенька! Век буду за тебя богу молиться! Надо же: много раз мог погибнуть от сабли, штыка, пули или ядра, а тут чуть не поперхнулся куском хлеба!

— Я жутко испугалась, — кривя губы, сказала Бася. — Думала, прибегу, а ты уже задохнулся! Но Бог опять был на твоей стороне, поручик Ржевский. Видно, тебе уготована совсем другая смерть....

— Согласен даже на удушье, но в твоих объятьях, бесподобная панна! Еще могу утонуть на дне твоих очей, ослепнуть при виде твоих сокровенных прелестей, испить яду из алых губ и даже раствориться внутри твоей благословенной утробы...

— Слава богу, ожил! — засмеялась Бася. — Затоковал, захлопал крылышками. Я очень рада этой перемене. Тогда выпьем еще по бокалу вина и будем думать, что делать дальше....

Думать поручику не пришлось. После бокала вина Бася потянулась в кресле и сказала: — Я совсем опьянела и захотела спать. Вы отнесете меня в кровать, Дмитрий?

Ржевский сгреб добычу в охапку, пронес в альков, но укладывать в платье не стал, а поставил на ноги и страстно впился в подставленные губы. После чего сноровисто расшнуровал красотку, лишил ее одежд, сунул под одеяло и еще быстрее разоблачился сам. А потом началось то, ради чего они здесь и собрались: обоюдное эротическое удовольствие. Ласкались в постели они так долго, что свечи в канделябрах (рассчитанные на 5 часов) потухли.

— Надо зажечь хотя бы одну свечу, — сказала Бася.

— Для чего? — шепнул Ржевский. — Я уже прекрасно ориентируюсь, где у тебя шейка, где губки, нежные титечки, трепетные подмышечки эт сетера, эт сетера....

— Я хочу видеть твое лицо. Иначе мерещится, что я отдаюсь совсем другому мужчине. А ты заслуживаешь, чтобы я нежничала именно с тобой — ибо сумел одарить меня блаженством....

— Давай я сам ее зажгу.

— Нет. Мне надо сделать еще одно дело, которое ты без меня никак не сделаешь.

— Мне тотчас захотелось сделать такое же, — хохотнул поручик.

— Тогда иди вперед, за дверью найдешь ведро.

Митя так и поступил (запалив по дороге свечу), потом подумал, не стоит ли убежать голышом от плена, но приструнил себя и вернулся. Бася была уже на ногах и в платье, пошла его путем, вернулась и нажала секретный рычаг, бывший где-то у камина. Решетка лязгнула и отрезала Ржевского от комнаты.

— Что это значит? — спросил он.

— Это значит, — звенящим голосом произнесла Собеская, — что я обрекаю тебя, враг Польши, на смерть от голода. Больше ты не убьешь ни одного поляка, Ржевский!

После чего повернулась и выбежала из комнаты, не забыв запереть дверь.

После ее ретирады Дмитрий подошел к решетке и попробовал ее приподнять. Решетка пошевелилась и медленно, на большом усилии поползла вверх. "Ладно, — сказал сам себе Митя. — Задача решаема". Он не спеша оделся и оборотился к деревянной кровати с целью ее разборки на элементы конструкции... Вскоре у него в руках оказалось несколько досок, брусков и чурбачков — то, что ему и требовалось. Он сложил их рядом с решеткой и стал вновь ее поднимать — одновременно подсовывая ногой доску. Затея удалась, отпущенная решетка стала опираться на нее. Поручик повторил усилие и подсунул на первую доску вторую. В третий раз был задействован толстый брусок. Наконец удалось подсунуть чурбак — и выползти под решеткой наружу!

В основной комнате поручик посмотрел на часы и осознал, что через полчаса горнисты сыграют "подъем". А ему еще с дверным замком потребуется бороться... Он подошел к двери, осмотрел замок и улыбнулся: был он новомодной английской системы и вставлялся в полотно двери. Достаточно было разрушить чем-то место крепления и замок можно было выбить тем же бруском. "Ну, а разрушитель у нас, слава богу, под рукой и пуль с порохом в пороховнице достаточно" — мысленно порадовался Дмитрий. После чего вынул из-под ментика пистолет и выстрелил сбоку от замка.

— Сейчас! — послышался женский вскрик. — Я уже иду!

Почти сразу раздался характерный звук вставления в замок ключа, дверь открылась и в комнату влетела Бася.

— Я шла тебя освободить! — воскликнула она, кинулась на грудь Ржевского и заплакала.

Глава двадцать первая. Недолгая служба под командой Давыдова

3 февраля главная армия двинулась из Плоцка на запад, но добралась всего лишь до Калиша — центра Великой Польши: Кутузов осознал, что ее солдаты и офицеры нуждаются в переобмундировании и доукомплектации. К тому же надо было прояснить вопрос с союзниками: Пруссией, Англией, Швецией и, возможно, Австрией. Этим занялся император Александр, который проследовал дальше, в Бреслау, где 14 февраля встретился с королем Пруссии и заключил с ним долгожданный союз. Охрану императора обеспечивал авангард Милорадовича, в который продолжил входить О...ский гусарский полк.

Далее Бреслау авангард не пошел, активничать же против французов было поручено армии Витгенштейна на севере. В это же время Кутузов, пользуясь отсутствием кавалерии у противника (все кони пали или были съедены в России), санкционировал создание "летучих" отрядов, которые были призваны действовать впереди авангардов, глубоко проникая на территорию подконтрольных Наполеону германских государств: Саксонии, Силезии, Брауншвейга, Ганновера и прочих. У Витгенштейна образовалось три таких отряда, переправившихся через Одер и активно действовавших на территории Северной Германии. В частности, 20 февраля летучий отряд Чернышева вынудил Ожеро покинуть Берлин и сам в него вошел. А 6 марта в Гамбург вошел такой же отряд Тетенборна.

В полосе главной армии летучие отряды действовали в составе корпуса Винценгероде, который был придан для усиления прусской армии генерала Блюхера. Один из таких отрядов, состоявший из нескольких эскадронов О...ского полка и двух казачьих полков (около 1500 чел.) возглавил известный гусар подполковник Давыдов. Надо ли говорить, что эскадрон Ржевского вошел в этот летучий отряд?

К этому времени Дмитрий носил уже гордое звание ротмистра. Как это получилось? В результате все той же канцелярской неразберихи: к рапорту Новосельцева о присвоении поручику Ржевскому очередного звания добавился аналогичный рапорт Милорадовича — и вот народился новый ротмистр, встречайте! Были на нем и все 4 ордена — согласно приказу главнокомандующего, желавшего показать европейцам своих офицеров во всей красе. Давыдов исповедовал индивидуальный подход в работе с личным составом и потому говорил первый раз с Ржевским тет-а-тет в расположении его эскадрона.

— О вас, ротмистр, в армии ходят слухи как о лучшем рукопашном бойце. А как вы себя оцениваете?

— Я не поклонник сабельного боя, господин подполковник и, наверно, вообще не гусар, — огорошил его Ржевский. — Меня и мой эскадрон лучше считать конными егерями, так как наше излюбленное оружие — штуцера, мушкетоны и пистолеты. Машем и саблями, конечно, так как заряды в ружьях быстро кончаются. Эх, были бы в них каморы по пять-десять патронов, как было б замечательно!

— Такое оружие скорее у противника появится, — едко заметил Давыдов. — То-то всем нам замечательно станет!

Потом снова пристал:

— Так как же вы машете саблей, ротмистр? Может, проведем учебный бой?

— Вам не понравится, Денис Васильевич. Я предпочитаю фехтовать сразу двумя саблями, но при этом левой владею не совсем ловко, могу задеть руку или шею — а вам это надо?

— О как! Все же я хочу посмотреть!

— Тогда именно посмотреть, ваше высокоблагородие. Я проведу показательный бой с моим вахмистром и затупленными саблями. Токарев! Бери учебные сабли и дуй ко мне на экзекуцию!

Бой, впрочем, продолжался недолго: вахмистр достаточно ловко сражался против одной сабли, но стоило Ржевскому подключить другую, как был поражен сразу в нескольких местах — и слева и справа.

— Благодарю вас, Дмитрий Иванович, — сказал впечатленный Давыдов. — Против одной вашей руки я бы поспорил, но со второй сладить невозможно. Вы и в бою так действуете?

— Иногда приходится. Но повторяю: я любитель стрельбы. Вы видели когда-нибудь стрельбу со скачущего коня задом наперед?

— Видел, — сказал с приязненной усмешкой командир. — На параде в Виллануве в вашем исполнении.

И вот в 20-х числах февраля летучий отряд Давыдова помчался впереди всех через Силезию и Саксонию в направлении на Дрезден — придерживаясь стародавнего тракта Бреслау-Легниц-Герлиц-Баутцен-Дрезден, но легко с него сворачивая, если разведка доносила, что населенный пункт впереди сильно укреплен и обороняется 2-3 тысячами лягушатников или саксонцев (в Герлице и Баутцене такие и были). Их Давыдов оставлял на закуску основным силам корпуса, исправно донося все сведения генералу Винценгероде. Погода стояла вполне весенняя, а с началом марта просто прекрасная, неприятель же практически не беспокоил и потому на вечерних биваках командир собирал в своей палатке офицеров (свободных от дежурства) и распивал с ними чашу пунша под гитарные переборы и песни в его же исполнении: то общеизвестные войсковые (марши "Преображенского полка", "Гренадер", казачьи и т.д.), а то свои собственные:

В дымном поле, на биваке, у пылающих огней

В благодетельном араке зрю спасителя людей.

Собирайся вкруговую православный весь причет,

Подавай лохань златую, где веселие живет!

Наливай обширны чаши в шуме радостных речей

Как пивали предки наши среди копий и мечей.

Бурцов, ты — гусар гусаров! Ты на ухарском коне

Жесточайший из угаров и наездник на войне!

Стукнем чашу с чашей дружно, нынче пить еще досужно.

Завтра трубы затрубят, завтра громы загремят!

Выпьем же и поклянемся, что проклятью предаемся

Если мы когда-нибудь пожалеем нашу грудь

Шаг уступим, побледнеем и в несчастьи оробеем!

Если мы когда дадим левый бок на фланкировке

Или лошадь осадим или миленькой плутовке

Даром сердце подарим!

Пусть не сабельным ударом пресечется жизнь моя

Пусть я буду генералом, каких много видел я

Пусть среди кровавых боев буду бледен, боязлив,

А в собрании героев остр, отважен, говорлив!

Пусть мой ус, краса природы, черно-бурый, в завитках,

Иссечется в юны годы и исчезнет, яко прах.

Пусть фортуна для досады к умножению всех бед

Даст мне чин за вахтпарады и георгья за совет. Пусть...

Но чу! Гулять не время, к коням брат и ногу в стремя

Саблю вон и в сечу! Вот пир иной нам бог дает!

Пир задорней, удалее, и шумней и веселее....

Ну-тка кивер набекрень и ура! Счастливый день!

Гусары, знавшие уже многие песни Давыдова, ему подпевали, Ржевский же только подвывал — и слов не знал, и слухом музыкальным его бог не наградил.

При таком благоприятном стечении обстоятельств уже вечером 10-го марта летучий отряд вышел к Нойштадту — правобережному пригороду Дрездена. Вот здесь пришлось остановиться, так как местные жители (основные информаторы Давыдова) сообщили, что этот форштадт обороняет 5-титысячный отряд под командованием французского генерала Дюрота. Ум у Давыдова был хитрущий: он приказал казакам развести многочисленные костры вокруг города и тем самым ввел генерала в заблуждение о численности своего отряда. А утром послал парламентера с предложением о переговорах. В парламентеры вызвался Ржевский.

Взяв с собой верных Токарева и Демидова и оборонившись белым флагом, он поскакал к воротам городской стены и достиг их без приключений. Заметив в надвратной башне офицера, крикнул по-французски:

— Мсье офицер, я — парламентер!

— Это понятно, — крикнул в ответ француз. — С кем вы желаете переговорить?

— С генералом Дюротом.

— У нас нет такого генерала.

— Не говорите глупостей. Наши разведчики хорошо информированы. Например, мы знаем, что вас здесь около 5 тысяч. Нас же гораздо больше, и мы шутить не намерены. В вашей обороне полно прорех и мы все их используем. Не говоря уже об артиллерии. Так что будьте благоразумны, позовите генерала.

— Но он сейчас отдыхает...

— Мы можем его легко разбудить. В каком доме находится его резиденция? Мне стоит поднять руку, и артиллеристы начнут свою пристрелку.

— Пушки есть и у нас, к тому же за стенами....

— Зато у вас нет казаков, которые не только пиками славно владеют, но обожают воевать по ночам. Пластуны, слышали про таких?

— Что за твари?

— Их в ночи не видно и не слышно, но утром ваши артиллеристы окажутся мертвы, а генерал Дюрот будет находиться в нашем плену. Вы тоже можете составить ему компанию. Как ваше имя и звание?

— Вы наглец, гусар. Кстати, вы-то не назвались!

— Извольте: ротмистр Ржевский, кавалер четырех орденов. Обожаю стрелять в цель и рубиться на саблях. Не желаете сойтись в поединке? У меня на счету не хватает одного офицера....

— На каком счету?

— На личном. Девятнадцать уже есть, а двадцатого никак судьба не подбросит.

— Вы пустозвон и бахвал, ротмистр!

— А вот это уже оскорбление, и я с полным правом вызываю вас на дуэль.

— Дуэли во время войны? Что за чушь!

— Чушь не чушь, а при завтрашнем штурме я буду вас целенаправленно искать. Ибо успел запомнить в лицо. Впрочем, штурма может и не быть: наш командир почему-то не любит проливать кровь, даже чужую. Итак, я жду генерала.

— Можете ехать обратно: генерал не будет разговаривать с ротмистром.

— Наш генерал Винценгероде из немцев, а они не любят подставляться под пули. Полковник Давыдов Дюрота устроит?

— Возможно, — дрогнул, наконец, офицер.

— Через полчаса он прибудет на переговоры. Надеюсь, вы обеспечите ему более радушный прием и полную конфиденциальность?

— Возможно.

— Ну, до завтра, в случае чего.

Вернувшись в свое расположение, Ржевский сказал, ухмыляясь, Давыдову:

— Берите их тепленькими. Я их запугал.

И стал подробно рассказывать о своих хитрушках."

Глава двадцать вторая. Женщины Дрездена

Инициатива Давыдова, в результате которой французский отряд ушел из Нойштадта в Альтштадт, имела для него роковые последствия: тот самый Винценгероде прискакал к Дрездену и обрушился на своего подчиненного с обвинениями в нарушении приказа о недопущении каких-либо мирных контактов с представителями противника. В результате он увез Давыдова в Калиш на суд императора, а его отряд оставил на своего приближенного (тоже немца). 15 марта к Дрездену подошли подразделения Блюхера и заняли его полностью — на горе саксонцам, которые пруссаков ненавидели всей душой. И не без основания: Блюхер издал ряд приказов, регламентирующих существование жизнелюбивых саксонцев на выхолощенный прусский лад, после чего они поняли, что такое счастье — только что утраченное...

Ржевский и его друзья провели в Дрездене 20 пустых дней: новый командир их не гонял даже в дозоры. Что же делать гусарам в условиях полного безделья? Видимо, пьянствовать и волочиться за женщинами. Балов ни Блюхер, ни саксонцы в Дрездене не устраивали, но по улицам дамы ходили и, кстати, на картинно одетых русских гусар посматривали (прусские гусары предпочитали черную униформу, что их совершенно не красило). Вот только как пристать к женщине на улице? Ржевский и здесь придумал метод — правда с дамами благородного сословия он не годился, но разве женскими прелестями обладают только благородные? Многие мещанки ничуть не хуже...

Он пристраивался на улице за приглянувшейся милашкой и через некоторое время (убедившись, что она его заметила) кидал через нее золотую монету. Та падала перед женщиной, и она на мгновенье замирала в растерянности: поднять монету или пройти мимо? Оглянувшись, она видела красавца гусара, понимала, что эта монета от него и растерянность ее усиливалась. К чести дрезденок многие шли все-таки мимо. Ржевский спокойно поднимал монету и через минуту кидал ее перед строптивицей вновь. Иногда она преодолевала соблазн, но иногда нет. Тогда ротмистр походил к ней, ласково заговаривал и сразу или вечером взимал долг. За десять дней ему отдалось по этой схеме девять молодых женщин: одной помешал некстати появившийся муж. По этой методе, наконец, разговелись и его друзья-корнеты (с результатом 50х50), что их всякий раз необыкновенно радовало и они тащили Ржевского в виртхаус: отмечать очередную победу над женской плотью. А вот на одиннадцатый день Дмитрию в сети попалась золотая рыбка....

Он шел по площади в сторону оперного театра, радуясь солнечному дню и оглядывая попутных и встречных молодых женщин. Одна из встречных взвинтила его тонус: высокая, статная, знающая себе цену. При этом с роскошной плотью странно контрастировало красивое, но безжизненное лицо. Ржевский тотчас развернулся и пошел за богиней, любуясь покачиванием ее бедер и терзаясь сомнениями: кинуть монету? Не кидать? Ведь это явно не мещанка, а, пожалуй, знатная особа или дама, вращающаяся в аристократическом кругу....

Все же монета взвилась в воздух и упала под ноги красавицы. Она тотчас повернулась к гусару и резко спросила по-французски:

— Что это значит?

— По-моему, это частичка золотомонетного дождя, который прошел, в основном, стороной, — любезно пояснил Ржевский, задорно улыбаясь. И добавил: — Надеюсь, вы верите в такого рода погодные явления?

Нет, — отрезала дама и пошла дальше. Ржевский подобрал монетку, забежал за даму, развернулся и быстро пошел вперед спиной, глядя ей в лицо и говоря:

— Правильно делаете, белла донна. Просто я увидел мрак на вашем лице, ужаснулся и решил вас отвлечь и, может быть, развеселить.

— Вот этим бегом задом наперед вы думаете меня развеселить?

— Если вы позволите мне идти с вами рядом, как полагается кавалеру, то я буду веселить вас в ином ключе.

— Даю минуту. Если я улыбнусь, дам еще пять минут.

— За минуту вы у меня расхохочетесь, но только с помощью щекотки. Приступаю?

— Ну уж нет, — сказала дама и улыбнулась.

— Отлично, пять минут мои. Вы слышали, что в Англии водятся странные мужчины, называющие себя джентльменами?

— Что-то такое слышала, — ответила дама, невольно улыбаясь.

— Так вот, эти господа выработали определенный кодекс поведения, выдержки из которого я вам сейчас процитирую:

Джентльмены не говорят о деньгах, они их имеют. У них принято отвечать добром на добро — поэтому они долго ждут, кто начнет первым. Джентльмен всегда преувеличенно восхищается красотой своей дамы — чтобы она не требовала денег на украшения. Чтобы понравиться джентльмену, женщина разукрашивает себя, а он разукрашивает другого джентльмена. Если джентльмен дарит жене цветы, значит его любовница не пришла на свидание. Если он называет вас зайкой, птичкой или рыбкой, значит забыл, как вас зовут. И в завершение я расскажу небольшую сценку с джентльменом — вы не против?

— Рассказывайте.

— Надеюсь, вам приходилось путешествовать и останавливаться в гостиницах? В некоторых из них экономят на услугах и оборудуют одну ванную комнату на два смежных номера. Представьте, что вы лежите в ванной и вдруг из соседнего номера. через случайно незапертую дверь входит мужчина. Что он может сделать? Пробормотать извинения и уйти, не так ли? Но если этот мужчина джентльмен, он сузит подслеповато глаза и скажет: — Простите, сэр, я, кажется, забыл здесь свои очки. Вы не поможете мне их найти? И вот вы, чертыхаясь про себя, ищете эти его дурацкие очки, в то время как он втихомолку любуется вашими прелестями.

— Наглецы эти ваши джентльмены, — сказала дама, но глаза ее все же потеплели.

— Я льщу себя надеждой, что отношусь к другой категории мужчин, которых с легкой руки Мольера и Моцарта называют донжуанами. Хотите услышать различия тех и этих?

— Пять минут заканчиваются, но вы интересно говорите, продолжайте.

— Так вот: джентльмены бреются утром, а донжуаны вечером. Первые — люди слова, а вторые — дела. Джентльмены привлекают дам своими достоинствами, а донжуаны — пороками. Первые любят так, будто не умрут никогда, а донжуаны так, будто умрут завтра. Поэтому да здравствуют донжуаны!

— Это все, конечно, замечательно, но я уже пришла, — сказала дама, показав на магазин одежды.

— Ну, главную свою задачу я выполнил, — сказал, улыбаясь, Ржевский. — На вашем лице заиграла улыбка и оно необыкновенно похорошело. Только и у меня есть беда: военных действий пока не предвидится, и я совершенно не знаю, чем себя занять. Может быть, вы накупите в этом магазине ворох одежд, и я перетащу их в ваш театр?

— Почему вы решили, что я имею отношение к театру?

— Вы слишком хороши для обычной знатной дамы, — сказал Дмитрий. — Рискуя прослыть оригиналом, я ставлю артисток выше всех прочих женщин.

— Ну и ну! — заблистала очами дама. — И к какой же разновидности артисток вы меня причислили?

— Думаю, что вы балерина. Вас выдает упругая походка и ни с кем несравнимая стать.

— Вы подошли на площади не случайно! — нахмурила брови дама. — Вероятно, услышали от кого-то про меня, подкараулили сегодня и пытаетесь увеличить список своих донжуанских побед!

— Это не так, — замотал головой Ржевский и вдруг воскликнул: — Вот чего мне не хватало! Точно, пойду сегодня в театр! Ведь его слава гремит на всю Европу, а мы, гусаришки, так в него и не зашли. Но балетное представление сегодня есть? Или будет только опера?

— В связи с отъездом короля в Торгау все представления отменены, а Блюхера оперное и балетное искусство, кажется, не интересуют. Так что у нас тоже вынужденный отпуск.

— Предлагаю провести ваш и мой отпуска вместе, — предложил Дмитрий. — Вы покажете мне свои любимые места в городе, а я буду ими восторгаться и продолжать подпитывать вас своим оптимизмом. Уверяю, что со мной мрачного выражения на вашем лице не будет.

— Вы ничего не знаете обо мне, офицер, — сожалеючи сказала дама.

— Я могу предположить, гнедиге фреляйн. В обычае наших императоров и великих князей увлекать балерин, осмелившихся показывать публике обнаженные ноги, на свое ложе. Думаю, что король Саксонии и его родственники или министры тоже не остались равнодушными к вашей красоте. Отказать вы им не могли, но душа ваша стала вянуть в обществе похотливых стариков. Так отриньте их хотя бы на время отпуска и вернитесь к сверстникам, молодым людям! Очистите свой сознание, душу, а заодно и тело! Такой сверстник перед вами: доверьтесь мне, и вы об этом не пожалеете!

— Вы посланы мне дьяволом, — ужаснулась дама. — Или все-таки богом? Почти все, что вы сейчас сказали — правда!

— Пора мне представиться: ротмистр О...ского гусарского полка русской армии Дмитрий Ржевский! Вы, если боитесь, можете назваться мне псевдонимом.

— У меня много сценических образов, один из любимых — Коломбина. И я в самом деле боюсь огласки.

— Я могу вас похитить, прямо сейчас, при свидетелях! Вы сможете рассказывать своему благодетелю, каким я был ужасным зверем и как вы меня опоили и таким образом вырвались на свободу.

— Какой вы решительный и находчивый гусар! Мне очень захотелось сойтись с вами поближе! И похищение действительно меня обелит, но его надо тщательно подготовить. Это я возьму на себя — вам останется только явиться на выбранное мной место и вскинуть меня на могучее плечо или круп своего коня.

— Согласен. Вы чудо-женщина, у меня подобной вам никогда не было!

— Теперь будет, мсье дон Жуан. Где стоит ваш полк?

— В Нойштадте, за разрушенным мостом. Его восстанавливают, но я сюда переплыл на лодке.

— Тогда лодку и изберем для похищения. Будьте завтра часов в восемь утра у Театрального причала: свидетели на площади уже будут, но не в таком количестве, чтобы нам помешать. А теперь надо расстаться, иначе на нас обратят внимание.

— Хочется все же получить задаток, Коломбина....

— Какой задаток?

— Ваш поцелуй. В этом спуске в полуподвал он может состояться. Умоляю!

— Вы пылки как юноша. Но я и сама не прочь прильнуть к вашим губам....

И уже сходящие с ума влюбленные страстно обнялись и поцеловались на ступенях лестницы.

— Все, все, сумасшедший! — зашептала дама. — Мы страшно рискуем! Но боже, как забилось мое сердце, какие токи ты во мне пробудил!

— И я всю ночь буду помнить наш поцелуй и гнать стрелки часов на восход! — заверил Митя.

Глава двадцать третья. Поражения при Лютцене и Баутцене

1 апреля 1813 года О... ский полк в составе авангарда под командой Милорадовича был выдвинут из Дрездена на Хемниц для поиска противника и в течение полумесяца эскадрон Ржевского рыскал по предгорьям Рудных гор: обычно впустую, но иногда натыкаясь на единичные разъезды французов. Их численность не превышала полуэскадрона и потому они сразу стремились уклониться от боя. Ротмистр их упорно преследовал, шел сам со взводом на перерез (рискуя, конечно), но в итоге захватывал пленных. И эти пленные показали, что от Эрфурта к Лейпцигу идет большая армия (более 200 тысяч) под предводительством Наполеона и его прославленных маршалов: Нея, Мармона, Макдональда, Удино, Сульта и других.

16 апреля пришла другая весть: умер Кутузов! Он по дороге простудился, отпустил вперед императора и вдруг его жизнь пришла к финалу на 68 году. Что же теперь с нами будет? — таким вопросом задавались не только офицеры, но и солдаты русской армии. Лишь ловцы званий и чинов, окружившие императора, втихомолку обрадовались: вот он, благоприятный случай для обновления штабов во всех частях армии! И это обновление началось мгновенно: главнокомандующим был назначен Витгенштейн, а его штаб наводнили новые лица, в том числе генерал-майор Дибич (силезец на русской службе) в должности квартирмейстера. Именно он разработал хитроумный план флангового нападения на французскую армию на марше, для чего в Лейпциге была оставлена дивизия прусского генерала Клейста (6 тыс. штыков), а 73 тыс. чел. при 400 орудиях переправлены ночью через речку Эльстер у местечка Пегау и направлены к городку Лютцен, в которой находился на данный момент штаб Наполеона. Нападение планировалось на 6 часов утра, но, как часто уже случалось, произошел ряд досадных ошибок, и Блюхер, шедший в центре союзной армии, смог начать атаку только к полудню.

Впрочем, это оказалось на руку союзникам: утром дивизия Лористона подошла с другого направления к окраине Лейпцига и ввязалась в громкую перестрелку с Клейстом. Наполеон, услыщав ее, послал на подмогу корпус Макдональда, а через некоторое время выступил сам со своей гвардией. Подступы к Лютцену остался прикрывать корпус Нея (35 тыс. необстрелянных новобранцев), на который и напали вдвое большие силы. Однако новобранцы не сплоховали, сражались очень упорно и отступали грамотно, сдав все же 3 деревни за 3 часа. Но тут в Лютцен вернулся Наполеон с гвардией, пошел назад Макдональд и ускорился корпус Мармона, шедший от Эрфурта к Лютцену. За несколько часов силы французов на поле сражения увеличились втрое, и Витгенштейн запаниковал: 70 тыс. против 110 тысяч, караул! Александру тоже стало нехорошо (как при Аустерлице), и он согласился на отход армии к Дрездену. К чести русских войск, уход с поля сражения был совершен без паники, грамотно. Потери по разным оценкам оказались близкими: то ли по 10 тысяч, то ли по 20. Больше всего легло пруссаков и французских новобранцев.

Отряд Милорадовича (12 тыс. чел, в основном кавалерия и, само собой, О...ские гусары) весь этот день просидел в местечке Цейсе, в 15 км южнее Пегау, так как по замыслу Дибича был призван перехватить разбитых французов на тракте, громить, пленять и гнать. На самом же деле ему пришлось срочно догонять армию и образовать ее арьегард — на который стали налетать авангардные кавалеристы Наполеона: то гусары, то шеволежеры, то драгуны, то конноегеря. В этих стычках как нельзя лучше проявили себя "гусарские конноегеря" Ржевского, девизом которых было: противника уполовинивать, своих не терять. По итогам этих арьегардных боев император произвел Милорадовича в графы Российской империи. Ржевскому генерал торжественно обещал Георгия 4 степени.

Оказавшись в Дрездене, Дмитрий очень хотел повидать Коломбину (с которой провел незабвенно счастливую декаду), но вспомнил, как они разыгрывали с ней комедию похищения и не стал рисковать репутацией прекрасной и несчастной женщины — любовницы короля. Однако когда гусарская колонна проезжала по восстановленному мосту короля Августа Сильного, от его перил к стремени коня Ржевского бросилась женщина, укутанная в черное покрывало.

— Митья! — воскликнула она и Ржевский узнал свою возлюбленную. Тотчас он подхватил ее к себе в седло и стал целовать милое лицо, враз залившееся слезами. Два часа дал Новосельцев ротмистру на амуры с его балериной (от гусаров занятие своей милой Дмитрий не скрывал) и эти часы влюбленные провели в отеле. Король, оказывается, еще не приехал, но к прибытию Наполеона обещал вернуться и вновь стать его союзником.

— Брось ты его, душа моя, — возмутился Митя в перерыве между очередными любовными приступами.

— У него находится мой 3-хгодовалый сын, — призналась прима. — Мне жаль его терять. И тебя тоже очень жаль. Пообещай, что когда наступит мир, ты будешь приезжать ежегодно в Саксонию на месяц и проводить его со мной — в провинции, конечно.

— У гусар на войне очень высокая смертность, — сказал Ржевский.

— Но ты имеешь лишь незначительные шрамы, — возразила наблюдательная дама.

— Значит, мне оторвет ядром голову, — невесело хохотнул амант. — Но когда мы будем возвращаться из Парижа победителями, я к тебе непременно зайду.

— Я всегда буду тебя ждать, — горячо заверила "Коломбина". — И еще: мое имя Амалия фон Визен цу Платтен, Род наш древний, но совершенно обедневший.

Следующая остановка прусско-русской армии произошла у городка Баутцен, расположенного на правом обрывистом берегу речки Шпрее. В городке имелась крепость, за стенами которой можно было некоторое время обороняться, к северу простирались болота, к югу дыбились отроги Судет — замечательная позиция для отпора Наполеону. Тем более, что к основной армии присоединился корпус Барклая де Толли (24 тыс. чел.), недавно овладевший крепостью Торн на Висле. На подходе к Баутцену (с севера) Барклай потрепал дивизию Лористона, взяв только в плен около 1800 чел., и Витгенштейн с удовольствием поставил его на крайний правый фланг. В центре стоял корпус Милорадовича (12 тыс. в крепости и около нее) и чуть правее — корпус принца Евгения Вюртембергского (20 тыс), а слева — корпус Горчакова (30 тыс.). В резерве в центре стояли корпуса пруссаков под командой Йорка и Блюхера (28 тыс.)

8 мая Наполеон послал вперед пять корпусов (80 тыс.): Удино (20 тыс.) против Горчакова, Макдональда, Мармона и Бертрана — на город, а Сульт (13 тыс.) пытался охватить правый фланг русских. Мощный корпус Нея (45 тыс.) двигался с севера к позиции Барклая, но подоспел только к вечеру. Слабым звеном в обороне русских оказался корпус принца, чья артиллерия еще в начале дня оказалась под угрозой и ее вывезли от греха подальше в тыл. Наполеон, будучи изначально артиллерийским офицером, это быстро понял и поставил против принца батарею из 40 мощных орудий, под давлением которых его корпус был вынужден уйти с позиций вслед за своими пушками. Под угрозой полного окружения и лютой бомбардировки крепость тоже пришлось сдать — на чем и закончился бой 8 мая.

Ночью Витгенштейн перетасовал свои силы и командование, поставив руководить левым флангом Милорадовича. На него в 5 утра 9 мая и напали Удино и Макдональд, да так настырно, что Милорадович запросил к 10 часам подмогу. Витгенштейн был уверен, что эта атака является вспомогательной, но император Алексанлр сжалился и послал сербу две дивизии из стоявшего без дела корпуса Барклая — так что к 2 часам дня Милорадович вернул себе начальную позицию. Тогда-то на Барклая (у которого осталось 12 тыс. и мощная артиллерия) обрушился Ней (ранее себя не проявлявший) и заставил пятиться к речке Лебау. Пруссаки, теснимые в центре Мармоном и Бертраном, послали все же Барклаю дивизию, и он сумел укрепиться в местечке Прейтиц. Но тут Наполеон ввел в бой против пруссаков гвардию, и тогда те запросили резервную гвардию у Александра. Чашу весов склонил на сторону французов тот самый Лористон, который вышел в тыл Барклаю. В 4 часа дня Витгенштейн с подачи Александра дал приказ на отступление. При этом основная армия пошла на Бреслау, а корпус Милорадовича был отжат на дорогу к городку Лебау. Французы, потерявшие в сражении до 20 тыс. чел (убитыми и раненными) сильно не активничали. Наши потери оценены историками в 12 тысяч.

О...ский гусарский полк был задействован оба дня на левом фланге, прячась в складках местности и за перелесками. Он вылетал внезапно в момент наивысшего противостояния и бил французской пехоте во фланг, а иногда в тыл. У Наполеона кавалеристов было в 2 раза меньше (12 тыс. против 24 у союзников) и потому большей частью эти атаки приходилось отражать самим пехотинцам, заворачивая шеренги. Тогда внимательный Наполеон направил к Удино свой элитный гусарский полк, с которым раз за разом и схватывались русские гусары.

Ржевский ужасно злился на эти схватки, потому что в каждой гибли или получали ранения его люди. Сам он все еще выходил целым из этих каруселей, удивляясь своей живучести. Впрочем, когда дело доходило до рубки, он вцеплялся в повод зубами, выхватывал вторую саблю и превращался в жуткую машину убийства, сражая каждого противника, а то и двух. Но чаще уповал на пистолеты, которые ему перезаряжали и подсовывали верные Денисов и Токарев. В свою очередь он их оберегал, зорко следя за нападениями вражеских гусар. В Лебау, проведя смотр эскадрону, ротмистр помрачнел: в нем остался половинный состав по сравнению с выходом из Дрездена на Лейпциг. Правда, сабельные раны в большинстве случаев не так страшны и обязательно зарубцуются. Но были и отсеченные пальцы, кисти рук и тяжелые колотые раны — а это уже не бойцы.

Глава двадцать четвертая. Дама из Олау.

В конце мая 1813 года Ржевский вместе со всеми офицерами союзной армии радовался неожиданной глупости великого Наполеона, который вместо того, чтобы отчленить пруссаков и блокировать их до времени в своем Берлине, а русских гнать и гнать на восток до Гродно и Вильно, согласился вдруг на перемирие. Понятно его желание еще увеличить свою армию, которая в двух сражениях потеряла 30 тыс. бойцов из 200 тысяч и могла уменьшиться как минимум на столько же. Но разве он не понимал, что пополнение русских будет вдвое больше, да и пруссаки расстараются? А еще эти хитрозадые австрийцы: на фоне непрерывных французских побед они не рискнули бы выйти из лагеря его сторонников. А теперь судьба войны или мира должна была решиться на конгрессе в Праге, который запланировали на конец июня — но император Франц уже начал переговоры с Александром и Вильгельмом через своих дипломатов.

Ставка Александра была теперь в Райхенбахе — силезском городке, расположенном южнее Бреслау. Он знаменит тем, что в его ратуше в 1790 г было подписано соглашение между Россией, Польшей, Пруссией и Австрией по поводу сохранения Турции как государства. И вот теперь здесь же готовилось соглашение между Россией, Пруссией, Австрией и Швецией по поводу борьбы с Наполеоном. И 13 июня такое соглашение втайне было подписано — не дожидаясь итогов Пражского конгресса. В результате стали формироваться три новые армии: Северная (базировалась в Берлине, 115 тыс.) под командованием бывшего наполеоновского маршала Бернадотта (ныне крон-принца Швеции Карла Юхана), Силезская (с базой в окрестностях Лигница, 95 тыс) под командой Блюхера и самая большая Богемская (с базой в чешском Будине, 240 тыс) под командой Шварценберга — всего 450 тыс. чел.

О....ский полк вошел в гусарскую дивизию под командованием генерала Васильчикова в составе Силезской армии. Поскольку было лето, полк расположился в палатках на южной окраине городка Олау, восточнее расположения французского корпуса под командованием Нея. Сначала у командира эскадрона было достаточно дел с комплектацией, обмундированием и обучением прибывшего пополнения. В эскадроне (как знает уже читатель) сложились свои приемы боя и вот их новички отрабатывали до автоматизма. Ржевский показывал все приемы лично, его командиры взводов со старослужащими их повторяли, а далее все вместе добивались от новых офицеров и нижних чинов тщательного их усвоения. Через полмесяца Ржевский удовлетворенно кивнул, глядя на полевые занятия под руководством Арцимовича и Бекетова, и стал проводить на них значительно меньше времени. Ибо в Олау у него нашлось другое занятие....

В одно из редких посещений города он остановился возле странного пятиэтажного дома на одной из улиц, ведшей к Ратушной площади. В угол дома был вписан полукруглый двухэтажный эркер; при этом одна стена этого дома была сверху донизу расписана какими-то мифологическими сценками. Пока он разглядывал этот странный дом, штора во втором этаже эркера раздвинулась, створки окна распахнулись и взору бравого гусара явилась статная красавица в домашнем шлафроке. Какое-то мгновенье она смотрела ему в лицо (весьма строгим взглядом), потом повернулась и удалилась в глубину квартиры — но ее изображение впечаталось внутрь глаз Ржевского и долго еще не желало таять.

Он покрутил головой, увидел пожилого немца, сидящего на скамеечке неподалеку, и отправился его пытать. Это была действительно пытка, так как немецкий язык Митя знал плохо (хотя вот уж как три месяца стал изучать его по словарю и разговорно), а старичок плоховато слышал. Тем не менее результата Ржевский добился, узнав, что в квартире с эркером живет прокурор города герр Герман фон Риттих со своей третьей женой (две умерли при родах), которая, похоже, от природы бесплодна — хоть и молится об этом в соборе каждый день. Потом старичок сообщил возраст прокурора, и Митя втихомолку посмеялся: в 65 лет не всякий муж способен стать отцом — будь ты хоть трижды херром. С ходу он попытался узнать имя и происхождение прокурорской жены, но старичок вдруг сделался подозрительным и разговор резко прекратил. Не беда: Ржевский нашел вскоре словоохотливую бабушку, которая наслала анафемы на прокурора, уморившего таких чудесных женщин: фрау Катерину и фрау Софию, а теперь истязающего Марту Рашке, дочь магистратского канцеляриста, возмечтавшего о должности секретаря через посредство своего влиятельного зятя.

Тем временем местные жители стали массово выходить из домов и двигаться к церкви Петра и Павла, расположенной в торце площади — видимо, на обедню. Ржевский вернулся под эркер и тотчас вновь увидел свою уже возлелеянную пассию, которая вошла в эркер закрыть створки окон. Она была одета к походу в церковь, то есть в строгое платье без каких-либо излишеств (но все же шелковое) и также строго бросила взгляд в сторону назойливого гусара, который вдруг ей поклонился. В ее лице не дрогнула ни одна черточка, но створки она закрывала раза в два дольше, чем открывала и при этом так вздымала руки, что ее груди под платьем отчетливо обрисовались. "Не так уж вы и неприступны, госпожа фон Риттих, — ухмыльнулся в душе ротмистр. — Начнем к осаду".

Дождавшись выхода дамы из подъезда многоквартирного дома (и заметив ее косой взгляд через плечо на него), Ржевский пошел за ней, но в отдалении — ни к чему компрометировать замужнюю даму. Даже на большом расстоянии стати Марты были хороши. "И этой паве приписали неспособность к деторождению? — возмутился он. — Ну, погодите обыватели! Доберусь я до нее, и мы совместно осчастливим господина прокурора!". Таким порядком Марта и Дмитрий дошли до кирхи, но ротмистр в нее не вошел: очень надо слушать завывания клерикалов! Вместо этого он навестил уже известный ему виртхаус на Ратушной (Рыночной) площади и просидел там два часа с пользой для своего желудка.

Минут за десять до окончания церковной службы (подсказал хозяин виртхауса) ротмистр подошел к церкви и встал в сторонке в позе мечтательного раздолбая. Вот высокие тяжелые двери открылись, и просветленные "овцы" потянулись от пастырей. Вышла, наконец, и фрау фон Риттих, но что за притча? В обществе штатского молодца! Он что-то ей почтительно втолковывал, а дама чуть на него косила. Ржевский пригляделся к нему и слегка подувял: молодец хоть куда — высокий, стройный и даже красивый на силезский лад. Впрочем, он так и не добился от дамы слов и, поклонившись, отвалил в сторону. "Теперь мой выход! — подстегнул себя Дмитрий и постарался попасть в поле зрения Марты. Однако тут к даме подъехала карета, из которой выглянул грузный штатский старик лет под 70, подал фрау руку, втянул ее внутрь, и карета поехала к дому с эркером.

Вернувшись в расположение полка, Ржевский подозвал к себе Сашку Арцимовича и спросил:

— Ты в последнее время бубнишь себе под нос какую-то немецкую маршевую песню, которую подхватил, наверно, у прусских гусар. Ну-ка напой ее мне, причем под гитару!

— Чего не сделаешь для старого товарища, — хохотнул Сашка, взял гитару, настроился и запел по-немецки:

— Wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren (Когда солдаты по городу шагают)

Offen die Madchen die Fenster und die Turen (Девушки окна и двери открывают)

Ei warum? Ei darum! Ei warum? Ei darum! (А почему? А потому! А почему? А потому!)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schingderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schinderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

Zweifarben Tucher, Schnauzbart und Sterne (Двух цветов платки и усы и звезды

Herzen und kussen die Madchen so gerne (Девушки целуют очень уж охотно)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schingderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schinderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

Eine Flasche Rotwein und ein Stuckchen Braten (Бутылку ротвейн и кусок жаркого)

Schenken die Madchen um ihre Soldaten (Девушки дарят своему солдату)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schingderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schinderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

Wenn im Felde blitzen Bomben und Granaten (Когда в поле рвутся бомбы и гранаты)

Weinen die Madchen um ihre Soldaten (Девы умоляют о своих солдатах)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schingderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schinderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

Kommen die Soldaten wieder in die Heimat (На родину вернутся снова те солдаты)

Sind ihre Madchen alle schon verheirat (Девушки их будут жарко обнимати)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schingderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

Ei blo? Wegen dem (Все из-за)

Schinderassa, Bumderassa! (Шиндерасса, бумдерасса!)

По завершении песни Ржевский заулыбался:

— То, что нужно для слуха одной дамы. Только замени-ка слова во втором куплете: вместо их платков вставим наши доломаны. Примерно так: Unsern Dolomanen, Schnauzbart und Lippen herzen und kussen die Madchen so lieber (Наши доломаны, усики и губы девушкам целующимся любы, любы, любы). А теперь собирайся, корнет, и едем к ночи в город. Там под одним окном ты споешь эту песнь — потому что я, сам знаешь, дружил в детстве с медведем и он, негодяй, наступил мне на ухо.

— Я один раз туда поеду или ты меня наймешь на месяц? — спросил с ехидцей Сашка.

— Где ты видел, чтобы я месяц какой-нибудь дамы добивался? — удивился ротмистр. — Но раза два-три может и съездишь. За мной, естественно, будет должок, который по окончании осады я верну тебе в виртхаусе. Или здесь попойку устроим....

Глава двадцать пятая. Соблазнение Марты

К дому с "перепелиным гнездом" (так оказывается, звали его окрестные жители) два гусара прибыли вовремя: квартира прокурора темнела окнами на обоих этажах, кроме окна эркера на втором. Ржевский достал бинокль, навел резкость и сквозь тюлевую штору увидел смутные очертания большой кровати в глубине комнаты и даже редкие плавные перемещения белой фигуры — вероятно, Марты в ночной рубашке. Но вот свет погас и в этом окне. Спустя пять минут ротмистр зажег свечу в ратьере и поднял его, развернув вдоль домов. Сашка откликнулся бряцаньем гитарных струн и запел, маршируя по середине улицы. По мере приближения к эркеру, он чуть усилил голос, точно попав на второй куплет. Дмитрий, тщательно вглядывавшийся в заветное окно в бинокль, заметил выход в темный эркер призрачной фигуры. И тогда он появился из-за угла противоположного здания, осветив ратьером себя — на полминуты. Выключив фонарь и проморгавшись, он поднял бинокль и увидел лицо женщины в проеме между шторами. Сашка тем временем удалился на 50 метров, развернулся и вновь пошел на эркер. Дама тоже продолжала стоять. Ржевский хотел было уже вновь осветить себя, как вдруг из дальнего окна квартиры раздался гневный мужской крик:

— Как вы смеете будить людей посреди ночи, солдафоны? Какого ты полка, мерзавец? Черных гусар, кажется? Завтра же я пожалуюсь твоему полковнику, и он пустит тебя под шпицрутены!

Надо ли говорить, что Сашка быстро-быстро ретировался в дальний конец улицы, где его денщик держал под уздцами лошадей. Вскоре к ним присоединился и ротмистр, и они поскакали знакомой дорогой в свой лагерь.

Наутро Ржевский вновь был возле "гнезда перепелки" и стал прогуливаться по Рыночной площади, все время держа в поле зрения эркер и подъезд. Вот из этого подъезда вышел вчерашний старик и довольно молодцевато пошел к ратуше. "Теперь можно подойти поближе к эркеру" — решил Дмитрий. Только он встал на прежнее место, как в эркер вошла дама (в изящном белоснежном пеньюаре), открыла створки и спросила гусара в лоб:

— Что за концерт вы вчера здесь устроили? Для кого?

— Для вас, прекраснейшая из женщин, — сказал с поклоном Ржевский. — Вам не понравилось?

— Не понравилось моему мужу, как вы помните. Он очень злопамятен и уже успел с утра мне наобещать, что подаст жалобу Блюхеру.

— На черных гусар? Ради бога. Мы, как видите, гусары красные, русские.

— То-то вы так ломано изъясняетесь на хохдойч.

— Главное, чтобы вы, вундершен фрау, меня понимали, остальное неважно.

— Чего тут понимать? Вы явный ловелас и желаете заманить меня в свои сети. Но почему меня? В Олау полно других женщин, к тому же свободных: вдов и девушек.

— Говорят, что о вкусах не спорят: одним мужчинам нравятся женщины, похожие на уточек, другим подавай гусынь, третьи гоняются за индейками, но я обожаю только лебедушек. Вы, гнедиге пани, именно из породы лебедей.

— Вы отъявленный льстец! И я больше не могу вас слушать, потому что слуги мужа доносят о каждом мужчине, с которым я разговариваю.

— Еще два слова: у вас есть в городе женщина, у которой вы бываете в гостях или по делу и без соглядатаев?

— Разве только портниха....

— Портниха подойдет. Сегодня вы сможете к ней пойти?

— Я не собиралась....

— Надо обязательно пойти! Это в ваших интересах! Я буду вас там ожидать. Во сколько часов?

— Ну, после обедни....

— Адрес?

— Замковая, 12.

— Благодарю вас, белая лебедь. Ауфвидерзеен.

С портнихой Ржевский тоже не разводил турусы на колесах.

— К вам сегодня придет Марта фон Риттих, по моей просьбе.

— Вы русский гусар? Сумели ее улестить?

— Да. Но я хочу дать ей не только удовольствие, но и оплодотворить ее. Ведь она молит деву Марию именно об этом?

— Да-а.... Вот это гусары в русской армии! Наши попользовались девушкой и бежать, а вы вот как! Я вашу связь благословлю и сейчас же предоставлю комнату для свиданья.

— Очень вам благодарен, фрау Розенбаум. Пусть ваша жизнь будет долгой и счастливой.

Через полчаса в комнату, где маялся Ржевский, вошла вожделенная дама.

— Как вы посмели склонить Амалию к сводничеству? Она буквально умолила меня вас выслушать!

— Мое имя Дмитрий Ржевский и я никогда не делаю неприятности женщинам. В вас я влюбился с первого взгляда, а когда узнал от соседей про ваше бесплодие, то возмутился. "Разве может такая цветущая женщина быть бесплодной? — сказал я себе. — Дело вовсе не в ней, а в этом отжившем сухом стручке! Да, у него были дети от двух предыдущих жен, но теперь он безнадежно стар и его мужское семя стало пустым! Я знаю, что вы молите деву Марию помочь понести дитя. Считайте, что она услышала вашу молитву и послала вам встречу со мной, 24-летним молодым человеком, признающим на свете только два удовольствия: схватку с умелыми врагами на поле боя и плотскую любовь с прекрасными дамами. Я падаю сейчас перед вами на колени и заклинаю: не отвергайте подарок судьбы!

Митя, и правда, упал на колени и обхватил страстными руками полные бедра Марты Рашке. Она попыталась вырваться из этих рук, но он только перехватился повыше, поднялся с колен и впился в ее свежий рот. Она упорно вырывалась и вырывалась, но без криков, только со стонами и вдруг обмякла и закрыла глаза. Ротмистр яростно ворвался внутрь и вскоре, совершенно не сдерживаясь, оросил ее лоно. Лишь после этого он посмотрел на женщину и увидел, что по ее щекам текут слезы.

— Боже мой! — сказал он. — Я вас изнасиловал? Вы совсем не испытали страстного удовольствия?

— Нет, — сказала дама. — Дайте мне одеться.

— Ни за что! — замотал головой растерянный любовник. — Я прошу вас, побудьте здесь и дайте мне еще один шанс. Я буду с вами совсем другим: нежным, разнообразным в ласках и послушным. Вы сами определите тот момент, когда нам можно будет стать единым целым. И тогда ваш давно запуганный организм, наконец, отзовется на зов природы. Позвольте мне пока целовать ваши руки, лицо и шею и говорить все ласковые слова, придуманные за тысячи лет....

— Вы знаете так много ласковых слов? — против воли удивилась дама. — Начинайте....

— Я начну с восхищения вашими руками, — пообещал Ржевский и придвинулся поближе к полуобнаженной женской плоти.

Второй приступ оказался удачнее: дама, которую ловелас заговорил, а также изнежил своими поцелуями, поглаживаниями и потискиваниями, приняла его в себя с заметным удовольствием, и он добился от нее чего-то похожего на оргазм. Он и тут ее не отпустил (благо, что Амалия их не торопила) и в третьей схватке забросил даму на себя, предоставив полную инициативу. И угадал: теперь она его терзала и это вызвало у нее взрыв энтузиазма. Она подлетала и подлетала к потолку, сверкая глазами и восклицая: вот так, вот так! И забилась в конце в сладких судорогах уже без всяких дураков.

Глава двадцать шестая. Бои после перемирия.

Пражский конгресс проходил с 30 июня по 27 июля и велся исключительно дипломатами: с французской стороны был опытный лис Нарбонн, с русской — барон Анстедт, с прусской — барон Гумбольдт и с австрийской — знаменитый (в будущем) князь Меттерних. Союзники сразу стали наседать с претензиями: сдайте Испанию, Нидерланды, Польшу, уйдите из германских государств и т.п. Нарбонн лавировал; впрочем, на независимость ужасно противной (партизанами) Испании согласился и сильно далекой Польши тоже. В сущности же все тянули время, во время которого шло наращивание сил. 27 июля конгресс был объявлен безрезультатным и закрылся. Вновь началась война.

6 августа гусарская дивизия Васильчикова в составе корпуса Остен-Сакена была брошена в сторону города Лигниц, который стали покидать части Нея, шедшие на запад, к Бунцлау. О...ский полк был во главе атаки с эскалроном Ржевского впереди. Французские гренадеры, шедшие по дороге, завидев мчащуюся на них россыпным строем кавалерию, привычно образовали две шеренги и стали ждать момент для залпа. Но выстрелы последовали со стороны гусар, причем из штуцеров, метров с 300, после чего негодяи стали разъезжать на этой безопасной дистанции, останавливаться, целиться и выбивать по два-четыре солдата из шеренг. Раз выбили, два выбили, три.... Солдаты зароптали, а офицеры закричали:

— Где наша кавалерия? Дайте же им по зубам!

Наконец из тыла примчал драгунский полубатальон и ринулся на гусар. Те тотчас развернулись и поскакали назад, к тому перелеску, из-за которого вывернулись. У перелеска драгунские кони стали вдруг спотыкаться и выкидывать из седел всадников (сработал "чеснок", только что подброшенный убегающими гусарами). И тут вдобавок грянули выстрелы из перелеска. Свалка из коней и людей резко увеличилась, а на оставшихся в седлах драгун накинулись те самые гусары и стали полосовать их клинками и разить из мушкетонов и пистолетов. Майор, командовавший полубатальоном, успел дать команду на отход и тут был сдернут с седла обвившей его плетью — то расстарался сам ротмистр. Предоставив окончательное пленение майора Демидову, Ржевский посмотрел на французскую колонну и увидел, что она отбивается от других гусарских эскадронов....

7 августа гусары были в Гайнау, 8-го -в Крейбау, а 9 — го собирались войти в Бунцлау, как тут пришло известие, что сам Наполеон с главной армией уже находится в Герлице и тоже выступает на Бунцлау. Пришлось срочно улепетывать уже корпусу Остен-Сакена — на юго-восток, в сторону Меденсдорфа и далее к Явору. Это наступление французов, несомненно, стало бы победоносным, но тут Наполеону пришло донесение, что Богемская армия перешла границу с Саксонией и движется к Дрездену — основной базе наполеоновских войск. И он с ядром своей армии срочно пошел назад, предоставив биться в Силезии Эльбской армии под командованием Макдональда (80 тыс. чел).

14 августа, очень дождливым днем, части Макдональда перешли реку Кацбах и стали сближаться с армией Блюхера, которая расположилась на берегах притока Кацбаха — речки Нейсе. На левобережье у союзников стоял корпус Ланжерона (более 40 тыс), на который напал корпус Лористона. На правом берегу Нейсе (весьма крутом, переходящем в горное плато Яуэр) расположились корпус Йорка (38 тыс.), а на его правом фланге — корпус Остен-Сакена (18 тыс., в том числе кавалерия Васильчикова). Нападение начал Лористон, который вскоре стал теснить русские войска Ланжерона. Блюхер направил ему на помощь прусскую бригаду и выправил положение. На плато Яуэр первыми поднялись кавалеристы Себастиани, а за ними пехотинцы из корпуса Жерара. С ними завязали бой гренадеры Йорка и приданная им кавалерия. Литовскому драгунскому полку удалось прорваться в тыл французов и порубить артиллерийскую прислугу. Но это был временный успех, после которого пруссакам стало очень худо. Важная деталь: в дождь порох у солдат отсырел, ружья перестали стрелять и пришлось биться только штыками и саблями. Орудия все же стреляли, но у французов вязли на подъеме зарядные ящики и часто пушкам нечем было пулять свои смертоносные ядра.

Корпус Остен-Сакена долгое время стоял без дела. По данным разведки против него должен был действовать корпус генерала Сугама — но позже оказалось, что он просто напросто не сумел форсировать Нейсе, вздувшуюся от 3-дневных дождей. В этой ситуации Блюхер отдал приказ Остен-Сакену оставить на правом фланге одну дивизию и помочь Йорку. Первыми ударили гусары, за ними подоспела дивизия Неверовского и французы корпуса Жерара вынуждены были отступать. Злополучный Сугам сумел все же переправится поздно вечером и нанес удар двумя дивизиями, но перелома в сражении не достиг и ретировался. Правый же фланг армии Макдональда ударился в бега — бросая пушки, имущество и сдаваясь массово в плен. Потери французов составили 12 тыс. убитыми, утонувшими и раненными и еще 18 тыс. пленных. Только корпус Сугама сумел отступить в полном порядке и прикрыть бегство других частей.

Ржевский почти весь день злился: все части Силезской армии дерутся и, видимо, тяжело, а тут стой и жди у моря погоды. Поэтому, когда пришел приказ идти на юг, он встрепенулся, оглядел придирчиво свое воинство и спросил:

— Ну, сукины дети, вы сумели сохранить порох сухим в своих пистолетах и мушкетонах? А ну покажь — под плащом, конечно.

И для пробы выстрелил из одного подозрительного пистолета. Выстрел состоялся, ротмистр засмеялся.

Через полчаса бодрой рыси показалось поле боя, где уже трудно было отличить французов от союзников: все бойцы были в жидкой грязи и мало кто говорил по-русски.

— Заходим с тыла, с запада! — приказал Ржевский, опять оказавшийся в голове гусарской колонны. — Там точно должны быть одни французы!

За проливным дождем и в горячке боя сражающиеся не заметили вовремя кавалеристов и потому стали ложиться под их сабли как жнивье под серпы. Опасаясь завязнуть в этой толпе, ротмистр все время командовал гусарам "разворот" и "отскок" и лишь после этого новую атаку. Поражаемые штыками пруссаков и саблями русских французы не выдержали и побежали к краю плато, на запад. Были они такими отчаявшимися и жалкими, что ротмистр скомандовал "В плети их!" и первым стал хлестать по мокрым спинам. Добежав до обрыва и увидев внизу вздувшуюся бешеную реку, многие французы падали на колени и просили пощады, но неразумные прыгали вниз. Их трупы долго еще находили в Кацбахе и даже в Одере, куда впадает Кацбах.

Последующие два дня гусары были в авангарде армии Блюхера, следуя по пятам за французами и кусая за эти пятки. В частности, 16 августа при переправе через реку Бобер дивизия Пюто была отрезана от главных сил и в половинном составе попала в плен (более 3 тыс. вместе со своим генералом). Макдональд отступил к Бунцлау. Блюхер собрался его атаковать, но тут пришло известие, что Наполеон одержал очередную крупную победу: под Дрезденом, над Богемской армией. И ставший уже великим (во мнении немцев) полководец Блюхер отвел свои войска на разумное расстояние от французов.

Примерно в эти же дни (11 августа) Северная армия сумела отразить движение корпуса Удино на Берлин, а генерал фон Бюлов в сражении при Гроссберене тоже стал знаменитым (как же, около 4 тыс. изъял из армии Наполеона, в том числе 1800 пленных).

И в эти же дни (13-14 августа по старому стилю) состоялось крупное сражение под Дрезденом, к которому вышла в ходе своего наступления с юго-востока (по долине Эльбы) Богемская армия. Уходя к Бунцлау Наполеон оставил в Дрездене корпус Сен-Сира (30 тыс. при 70 орудиях) — притом, что здесь было сосредоточено множество боеприпасов, продовольствия и обмундирования для французской армии. О том что в Богемской армии собралось более 230 тыс. солдат, Наполеон и не подозревал, считая основной Силезскую армию. И вот эта огромная толпа вооруженных людей подступила 12 августа к стенам Дрездена (впрочем, некоторые историки насчитывают в действующей части армии лишь 170 тыс. чел). Генерал Моро (бывший герой Франции, которого Александр вызвал к себе в советчики из Канады) очень рекомендовал начать приступ немедленно. Но оказалось, что у стен пока собралось лишь 87 тыс., а этого, по мнению командующего Шварценберга, было маловато для безусловной победы. А 13 числа в Дрезден вошел Наполеон со своей Старой гвардией (две дивизии гренадеров, около 10 тыс. чел).

К этому времени штурм уже начался, но в нем сначала участвовали только австрийцы. Не имея фашин и штурмовых лестниц, они топтались под стенами крепости почти без продвижения вперед. Когда же Шварценберг узнал о прибытии гвардии Наполеона, он остановил наступление. Александр его поддержал, приказ был отдан, но вовремя в части не доставлен и в 4 часа вечера продолжал действовать другой приказ: на всеобщий штурм. К 5 часам австрийцы захватили два редута, а пруссаки — Большой сад. Русские части под командованием Винценгероде атаковали вдоль Эльбы и неожиданно попали под перекрестный артиллерийский обстрел со стороны редутов и с другой стороны реки, куда уже выходила Молодая гвардия Наполеона. В 6 часов вечера французы вышли из города и вынудили осаждающих отойти на высоты, окружающие Дрезден.

За ночь к Наполеону подошли еще два корпуса под командованием маршалов Виктора и Мармона (53 тыс), что существенно уравняло шансы сторон. И он начал решительное наступление (по шахматному принципу: белые начинают и выигрывают). В центре у союзников были сосредоточены значительные войска, и Наполеон их толком не тревожил, направив свои удары на фланги. В итоге левый фланг австрийских частей (корпус венгерского генерала Дьюлаи) был обойден кавалерией под командованием самого Мюрата и принужден частично к сдаче. Шел опять-таки проливной дождь и Мюрат крикнул командиру австрийской дивизии Мецко:

— Сдавайтесь! Ведь ружья у вас не стреляют.

— Мы будем отбиваться штыками.

— Мы расстреляем вас из орудий.

— Нет у вас никаких орудий.

Мюрат тотчас велел расступиться своим кавалеристам и Мецко увидел 6 пушек, направленных в их сторону и канониров с тлеющими фитилями. Тогда он вынул шпагу из ножен и бросил ее к ногам победителя. Мюрат же послал горделивое донесение Наполеону: "Ваша кавалерия захватила 15 тыс. пленных, 12 орудий, 12 знамен и 3 генералов, не считая множества офицеров. Вив ла Франс!".

На правом фланге русские части держались стойко, но к вечеру пришло сообщение, что в тылы Богемской армии вышел большой корпус Вандамма, который может перерезать пути к отступлению. И монархи вновь решили отступать при двукратном преимуществе. Впрочем, тот самый Вандамм сделал им подарок: он неосмотрительно загнал свой корпус (32 тыс) в ущелье для подавления сопротивления отряда Остерман-Толстого, защищающего подход к Ауссигу на Эльбе (10 тыс. чел, все гвардейцы: преображенцы, семеновцы, измайловцы, лейб-уланы и лейб-драгуны), но гвардия, потеряв половину состава, продержалась день, а на следующий подошли отступающие части русской армии и разгромили французский корпус у деревни Кульм, взяв в плен 12 тыс. с Вандаммом впридачу; прочие вояки рассеялись в горах и лесах.

Наполеон очень переживал такую большую потерю своих войск, да еще самого боевого генерала (про которого говорил ранее: "Если бы я потерял Вандамма, то многое за него бы отдал. Но если б я имел двоих Вандаммов, то приказал бы одного расстрелять" — намекая на то, что войска под его командой были склонны к насилиям над женщинами и грабежам). А тут к нему еще пришли известия о разгроме корпуса Макдональда при Кацбахе и отступлении Удино от Берлина. В гневе он заменил Удино на Нея с приказом немедленно взять Берлин, а сам после 20 августа вновь двинулся на Блюхера. Блюхер стал резво отступать и, перейдя Нейсу, вышел из Саксонии в Силезию. Но Шварценберг провел из Богемии демонстрацию в сторону Дрездена (заняв близлежащую Пирну) и Наполеон был вынужден спешить назад и до 5 сентября угрожал наступлением на Теплиц в Богемии (где была штаб-квартира Александра), а потом опять пошел на помощь Макдональду против Блюхера и оттеснил его к Баутцену. В этих маршах вперед-назад французская армия потеряла много солдат (больными и дезертирами), и Наполеон был вынужден сесть в оборону в Дрездене. Ней Берлин так и не взял и тоже вел себя пассивно.

Глава двадцать седьмая. Энгельхен из Баутцена.

В середине сентября в Саксонии установилась хорошая солнечная погода — в противовес дождливым дням августа и начала сентября. Всякая тварь божия устремилась погреться на солнце, в том числе и человеки. Тем более, что военные столкновения практически прекратились: союзники ждали подхода армии Беннигсена из Польши (63 тыс. чел), а Наполеон дал отдых своим измученным войскам. Ржевский нашел после обеда уютное местечко под крепостной стеной Баутцена (с южной стороны), на склоне к реке Шпрее, заросшим травой и кустарниками, и там прилег. Солнышко пригревало ласково, и Дмитрий даже уснул. Впрочем, некая часть его сознания за время войны привыкла быть на страже и чутко сортировала внешние звуки, деля их на опасные или пустопорожние.

Вдруг Ржевского будто кто толкнул: он враз приподнял от голову от ментика, положенного на траву, и стал прислушиваться к возне в кустах, происходящей где-то ниже по склону. Спустя пять секунд он стал быстро и ловко обувать сапоги, продолжая слушать подозрительные звуки. Вот помимо возни явно послышался женский вскрик (тотчас приглушенный) и гусар вскочил на ноги, привычно пристегивая саблю и накидывая через плечо ментик. После чего твердым и быстрым шагом направился в сторону предполагаемого безобразия. Через минуту он был уже в эпицентре событий, которые, действительно, были попыткой изнасилования горожанки двумя казаками.

— Отставить! — резко скомандовал ротмистр, и чубатые бородачи отпрянули от наполовину растелешенной молодой женщины. — Кто такие? Какого полка?

Казаки моментом переглянулись, тоже враз вскочили на ноги, выхватили из ножен сабли и, не говоря худого слова, одновременно напали на гусара слева и справа. Дмитрий резко отпрыгнул назад, обнажая саблю, перебросил ее в левую руку и отразил опасный удар левого соперника. А в правого разрядил свой пистолет, выхваченный из поясной кобуры, спрятанной под ментиком. Стрелял он, впрочем, целенаправленно, в бедро — только чтобы вывести правого казака из боя. После чего выронил пистолет и провел стремительную атаку против левого соперника, приведшую к закрутке сабли ворога и удару тыльной частью правой ладони ему в переносицу. Глаза у казака закатились, и он упал на колени, а затем плюхнулся в реку. Там, впрочем, пришел в себя и резво поскакал вниз по течению, стараясь уйти от опознания и возмездия.

Оставшийся казак смотрел на Ржевского зверем и глухо стонал, зажимая рану ладонью, из-под которой толчками пробивалась кровь. В правой руке его по-прежнему была сабля.

— Саблю отбрось, — сказал Дмитрий спокойным голосом. — Я наложу тебе на ногу жгут и сделаю перевязку. Или кость сломана?

— Вроде нет, — пробурчал казак, бросил саблю на траву и лег на землю. Ржевский нарезал лент из казацких штанов, скрутил жгут и перетянул ногу как положено. Однако для перевязки раны чистой ткани не оказалось. Только сейчас Дмитрий посмотрел в сторону потерпевшей, которая пыталась восстановить свою одежду — но она была так разорвана, что ей можно было только кое-как укрыться.

— Уважаемая фрау, — сказал он по-немецки. — Проявите милосердие, оторвите подол своего платья и дайте мне для перевязки раненого.

— Он чуть не убил вас, а вы с ним еще возитесь? — негодующе воскликнула горожанка.

— Что делать, — со вздохом произнес ротмистр. — Офицеры ответственны за поступки своих подчиненных.

— Он казак, а вы гусар! Он не может быть у вас в подчинении!

— С одной стороны — да, но с другой он еще дитя природы, а мы с вами люди цивилизованные. И потому как бы ответственны за людей недостаточно развитых.

— Значит, после того как они бы меня изнасиловали, мне следовало их пожалеть и пожурить? — гневно спросила женщина.

"А молодка-то очень мила, — вдруг осознал заядлый ловелас. — Это знакомство желательно продолжить!". Вслух же сказал:

— Нет, нет, что вы! Мы их, конечно, накажем: и этого, и того. Но этого сначала надо перевязать — иначе он истечет кровью. Вы ведь примерная христианка?

— Я лютеранка, а это натуральный варвар!

— И все же я прошу вас пожертвовать мне ваш подол.

— Нате, рвите, — раздраженно воскликнула немка. — Это платье все равно безнадежно испорчено!

Перевязав угрюмо молчащего казака, Ржевский сказал ему вполголоса:

— Мы сейчас уйдем, ковыляй отсюда и ты. Я никому жаловаться не буду. Но ваше нападение на меня запомню и, если вы снова мне попадетесь на дороге, уже не пощажу.

Казак ничего ему не ответил, только зыркнул глазами, а ротмистр обратился к горожанке по-немецки, намеренно искажая слова:

— Мадам, позвольте я "вы провожайт" во избежание "новый дорога неприятности".

— Как смешно вы говорите, — засмеялась молодка. — Но проводить разрешаю: новые неприятности мне не нужны.

— Боюсь только, что ваш муж "быть очень недовольство", — продолжил Ржевский.

— Моего мужа убили год назад в России ваши солдаты, — резковато сказала дама. — Поэтому я вынуждена ходить по делам везде сама и вот нарвалась в переулке на ваших же казаков!

— Я глубоко вам сочувствую, гнедиге фрау. На войне рано или поздно большинство воинов подворачиваются под удар. Мне пока везет, но основные битвы с Наполеоном еще впереди. Кстати, позвольте представиться: ротмистр О...ского гусарского полка Дмитрий Ржевский. Не женат и потому мечтаю о любви с прекрасной женщиной — пусть даже и лютеранского вероисповедования.

— Это вы на меня намекаете? — искренне удивилась горожанка. — Меня только что валяли по земле два негодяя, мое платье разорвано, прическа взлохмачена, все лицо в грязных разводах слез — и я кажусь вам прекрасной?

— Гм... — изобразил сомнение ловелас. — Может я и вправду ошибаюсь? А давайте проверим: дома вы приведете себя в порядок, переоденетесь в другое платье и предстанете передо мной снова. И если я по-прежнему выражу вам свое восхищение, то вы согласитесь сходить со мной в лучший ресторан Баутцена и там поужинать и потанцевать. Я заходил вчера в него: музыка мне понравилась, вот только дамы со мной не было, а отбивать ее у товарища, согласитесь, неблагородно.

— Ну... — замялась фрау, покраснела и призналась: — Я боюсь пересудов соседей и родственников мужа.

— В таком случае вам до старости придется сидеть дома и бояться. А жизнь, я подозреваю, дается богом один раз и каждым ее днем лучше наслаждаться — особенно в молодости. Вы ведь любите танцевать?

— Любила....

— И я люблю, но только с азартной к танцам женщиной. В том ресторане оркестр исполняет огневые народные танцы: польки, вальсы и даже чардаш. Мои ноги сами норовили пуститься в пляс, но я стоял у стены или сидел на стуле. А сегодня господь бог послал мне случай отличиться и заодно познакомиться с красавицей, любящей танцы....

— Хорошо, — сказала молодка. — Я пойду в этот ресторан и буду там веселиться напропалую — раз моему спасителю так угодно. А о завтрашнем дне думать не буду....

— А звать меня вы можете.... — завуалированно подсказал Ржевский.

— ...Ангелиной, — завершила его фразу вдова.

— Может лучше Энгельхен? — снова подсказал ловелас.

— Можно и Энгельхен, — заулыбалась уже молодка.

Натанцевались и наплясались Дмитрий и Энгельхен вволю — под взорами очень многих поощрительных, а иногда завистливых лиц. По выходе из ресторана в черную сентябрьскую ночь пара почти наткнулась на коляску с фонарем и поднятым кожаным верхом, на козлах которой сидел гусар: то расстарался Сашка Арцимович, которому Ржевский рассказал о намечающемся приключении (коляску же эскадрон добыл в одном из боев). Оказавшись на мягком сиденье под навесом, ограждающем от нескромных глаз, молодые люди тотчас обнялись и стали исступленно целоваться. Кучер же (денщик Ржевского) молча улыбался в усы — пока командир к нему не подсел и стал показывать дорогу к дому своей новой подруги.

Глава двадцать восьмая. Авантюра в Вартенбурге.

Через неделю Силезская армия покинула окрестности Баутцена и отправилась на северо-запад с намерением перейти Эльбу севернее крепости Торгау. Гусарская дивизия под командованием генерал-лейтенанта Васильчикова (и О...ский полк) шла в авангарде. Ржевскому страсть как неохота было покидать уютную постель Энгельхен (она не отпускала его ни на одну ночь в расположение полка), но...труба зовет! После обмена пылкими заверениями в любви ротмистр взлетел в седло, отдал честь щедрой женщине и поскакал навстречу новым приключениям.

Прибыв скрытно 20 сентября к городку Эльстер, гусары стали наблюдать за противоположным, левым берегом: там в 3 верстах от реки, на высоком берегу находился городок Вартенбург, где по показаниям местных жителей расположилась какая-то часть корпуса Бертрана — то ли батальон, то ли полк.... Это следовало уточнить и в любом случае блокировать передвижения этой части, так как именно здесь Блюхер захотел построить два понтонных моста для перехода армии. А это значит, что гусарам и их лошадям придется лезть в холодную сентябрьскую воду. И первым в ночную разведку был отправлен эскадрон Ржевского.

В одежде в воду ротмистр лезть не собирался и потому приказал всем раздеться догола, привязать оружие к седлам, одежду и пороховницы на голову лошадям, взять их в повод и плыть рядом. Впрочем, ширина реки была около 200 м при плавном течении, и все гусары (которых Ржевский постоянно вынуждал учиться плавать) доплыли до берега, а лошади тем более. Ружья, пистолеты и сабли, конечно, намокли, но порох остался сухим, а это главное. Одевшись, гусары расседлали лошадей, обтерли их сухими попонами и заседлали вновь. Гусары одного взвода обмотали копыта коней тряпками, сели в седла и почти беззвучно потрусили в сторону Вартенбурга. Прочие устроили в подножьи невысокой речной террасы (скрывающей их от взоров с более высокого берега) казачьи подземные костерки (с поддувалом и отверстием для дыма) и стали кипятить в котелках воду и заваривать чаем, попивая его затем с сахаром — отогреваясь таким образом от вынужденного купания.

Часа через два взвод возвратился, везя на запасных конях двух пленных французов: рядового и унтера. Ротмистр допрашивал их по отдельности и первым — рядового. Тот не запирался и рассказал, что служит в егерском полку, входящем в состав корпуса под командой генерала Бертрана. Впрочем, в Вартенбурге расположился всего батальон этого полка — прочие части квартируют в соседних городках и деревнях вдоль Эльбы. А больше солдат Мульен ничего не знал.

Унтер поначалу хитрил-мудрил, но Ржевский резко его предупредил, что основные сведения он уже получил от Мульена, а унтер может попасть под расстрел, если будет продолжать врать. После этого Роже Шарден стал отзывчивее и уважительнее и дал более подробные показания, в целом совпавшие с показаниями Мульена. Оказалось, что в корпусе Бертрана осталось не более 15 тыс чел., что он сильно рассредоточен вдоль Эльбы (верст на 30) и ведет, в сущности, наблюдение. Однако между частями корпуса существует примитивная, но круглосуточная оптическая связь, с помощью которой можно передавать сообщения о десантировании союзников на левобережье Эльбы. Благодаря этому части корпуса можно быстро собрать в одном месте. На вопрос, где находится пункт связи в Вартенбурге, унтер опять заюлил, но ротмистр предупредил, что они поедут туда вместе с ним и тогда Роже указал местоположение точно: колокольня церкви. У Ржевского тотчас родился план по дезинформации французских частей — но сначала надо было отправить донесение Васильчикову. На правый берег был отправлен самый хороший пловец (без оружия и лошади, но с рапортом), а ротмистр стал подбирать кандидатуры для вылазки в городок и продумывать ее детали. Наконец он решил, что поскачет туда сам со своим самым проверенным отделением (и неизменными Говоровым и Денисовым), штуцерами, запасом пороха и пуль и несколькими десятками ручных гранат. С эскадроном же останется до утра его заместитель, поручик Корф.

Ночь была темная, но иногда из-за облаков выглядывала луна. Колокольня в такие моменты была видна хорошо и отряд оказался возле нее быстро. Дозор на окраине городка был перебит в предыдущей вылазке (унтер Шарден как раз им командовал), так что гусарам никто не препятствовал. Роже постучал в дверь колокольни и на вопрос охранника сказал условленное:

— Донесение для генерала Бертрана.

В двери открылось оконце, в котором показалась физиономия носатого солдата. Ржевский мигом оттер плечом унтера и всунул указательный и средний пальцы в ноздри солдата, тотчас задрав нос к небу. Солдатик встал, вероятно, на цыпочки, а ротмистр скомандовал по-французски:

— Открой дверь! Иначе я оторву тебе нос от лица!

Внизу звякнула щеколда и дверь открылась. Четверо гусар отделения шустро просунулись внутрь, а оставшиеся стали вводить внутрь нижнего этажа восьмерку лошадей. Когда Ржевский закончил вязать охранника, ему сверху крикнули:

— Все в порядке. Можете подниматься, ваше благородие.

Подталкивая связанного Роже, Дмитрий поднялся по винтовой лестнице колокольни до ее верхней площадки, где находилось трое телеграфистов, уже повязанных.

— Кто командир? — спросил ротмистр.

— Я, — неохотно признался еще один унтер.

— Начинай объяснять правила телеграфирования.

— Это воинский секрет, — твердо сказал унтер.

В ответ Ржевский достал засапожный нож и точно рассчитанным движением воткнул его скользом в бок унтеру. Тот вскрикнул и упал на пол без сознания. "Смотри слабенький какой, словно девушка! — удивился Дмитрий. — Но это очень хорошо".

— Кто первым возьмется объяснять правила, останется жив, — сказал он двум другим специалистам.

— Я объясню, — тотчас сказал рядовой субтильного телосложения.

— Начинай, — кивнул ротмистр. И добавил своим по-русски: — Перевяжите унтера, а то еще кровью изойдет.

Через полчаса он вник в устройство аппарата и в перевод его сигналов на французский язык и обратно. И очень вовремя: аппарат вдруг ожил, принимая вспышки с южного направления, где находился штаб корпуса. "Доложите обстановку", — было в сообщении. Ржевский взялся за створки оптической системы и отсемафорил: "У нас все спокойно". "Конец связи" — отсемафорили ему. После этого телеграфистов свели вниз и привязали поодиночке меж лошадей к балкам. Сами же, набравшись терпения, стали ждать рассвета.

Однако часов в пять в дверь колокольни застучали. Ротмистр спустился по лестнице вниз и грубовато спросил:

— Что надо?

— Срочное сообщение в штаб корпуса! — сказали ему. — Через Эльбу наводится переправа! Но кто со мной говорит?

— Унтер-офицер Роже Шарден! — отрапортовал Ржевский.

— Какой-такой Шарден? Где унтер-офицер Вуазен?

— Он ранен.

— Что значит ранен? Открой немедленно!

— Не положено.

— Открывай негодяй!

— А я говорю, что не открою!

— Постой! Шарден? Тот самый, чей дозор найден перебитым?

— Дошло наконец. Да, это сделал я. И телеграфистов ваших здесь перебил.

— Мердэ, мердэ, мердэ! Солдаты! Стреляйте в дверь!

— Вряд ли поможет, — саркастически сказал ротмистр. — Она толстая и дубовая.

В ответ прозвучали три выстрела из мушкетов, не приведшие к образованию дыр в двери.

— Граната! — крикнул ротмистр и через несколько секунд за дверью грохнул взрыв, а за ним — крики французов и стоны.

— Ну и ладушки, — вполголоса сказал Ржевский и полез обратно на верхнюю площадку, послав вниз Денисова.

С вершины колокольни уже было заметно осветление восточной части неба, но внизу все еще царила темнота. На этот счет у гусар была еще одна домашняя заготовка: смоляной факел. Его привязали к длинной веревке, зажгли и бросили вниз: не долетев до земли метра три, этот светоч неплохо озарил местность в полусфере радиусом два десятка метров. Солдаты, обступившие колокольню, поспешили выйти из этой полусферы, но двух недостаточно резвых гусары успели подстрелить. В ответ раздались многочисленные выстрелы снизу — так что пули засвистали вокруг, зацвиркали по каменным выступам и вдруг попали колокол, который отозвался гулким звоном. Вскоре на пол площадки посыпались стекла: это очередной залп задел оптический семафор.

— Надо подкинуть им гранат, — сказал Ржевский, и через минуту железные мячики полетели за пределы освещенной полусферы. Последовали взрывы, а за ними новые крики, стоны и залпы.

— Пушку сюда! — раздалась внизу команда на французском языке.

— Пушку, пушку, — оживились солдаты и на какое-то время прекратили свою бесполезную пальбу. Меж тем утренние сумерки добрались и до левобережья Эльбы, и гусарам стало видно конную упряжку с пушкой, которая довольно быстро приближалась по улице Вартенбурга к колокольне. Ржевский взял штуцер, приложился к нему, поймал в прицел правого коренника и выстрелил. Но сумерки сыграли роль помехи, и упряжка продолжила свой путь.

— Сосредоточенный огонь по упряжке, — распорядился ротмистр. Штуцеры захлопали и лошади рухнули все-таки на дорогу. Артиллеристы попрыгали с зарядных ящиков и стали разворачивать пушку стволом к колокольне, но последовали новые выстрелы, и пушкари сочли за благо броситься под защиту домов. Тогда к пушке побежали пехотинцы, с нетерпением ее ожидавшие, облепили со всех сторон (несмотря на выстрелы с колокольни) и выставили как надо. На колокольню же вновь посыпались пули, заставившие гусар прятаться за ее стены. Последовал первый выстрел из пушки, потрясший колокольню, ибо ядро попало в ее стену. Ржевский зарычал от злости и своего бессилия и вдруг внизу раздалось раскатистое "ур-ра-а!": то к окраине городка выскочил наконец его эскадрон! Под натиском гусар пехотинцы побежали кто куда, забыв о колокольне и о пушке. А верхолазы стали спускаться по лестнице, радостно гогоча.

Глава двадцать девятая. Битва народов под Лейпцигом.

3 октября Силезская армия выступила из Галле на юго-восток, в направлении Лейпцига, где была сосредоточена армия Наполеона. Однако слово "сосредоточение" к его армии не вполне подходило: она была разобщена на ряд корпусов, действовавших полусамостоятельно. Русские гусары дивизии Васильчикова шли, как всегда, в авангарде, широко охватывая щупальцами эскадронов все проселочные дороги, не забывая и о главной, через Шкойдиц. Перехват отдельных вражеских патрулей показал, что дорога Галле-Лейпциг прикрыта корпусом Мармона, а восточнее, в Дюбене, стоит корпус Нея в ожидании Северной армии под командованием шведского кронпринца. Во время ночевки в Шкойдице Блюхер получил приказ монархов начать согласованное наступление на Лейпциг 4 октября в 8 утра.

С утра части Блюхера двинулись на город: слева на позиции французов у Радефельда и Брайтенфельда наступал русский корпус под командованием Ланжерона, а справа — прусский корпус генерала Йорка. Каково же было удивление союзников, когда на заранее разведанных, хорошо укрепленных позициях их никто не атаковал? Как потом оказалось, Мармон узнал, что против него и Нея движутся две армии, более 100 тыс. чел. и, естественно, запаниковал. Однако его донесению Наполеон категорически не поверил и даже приказал уйти через город в тыл основной армии. Получив приказ, Мармон бесился минут пять, но возразить не посмел и отдал приказ покинуть обжитые позиции. Отступление его проходило под непрерывными атаками кавалерийского авангарда союзников. Нескольких кавалеристов французам удалось захватить в плен, и они подтвердили, что Мармона теснит вся армия Блюхера. Тогда он плюнул на приказ императора, написал ему новое донесение и велел закрепиться на запасной позиции: между селениями Меккерн (у реки Заале, на левом фланге корпуса) и Эйтерич (на восточном фланге). Тут в первом часу дня и начался основной бой Блюхера и Мармона.

Кавалерийская дивизия Васильчикова действовала в составе того же корпуса Остен-Сакена, которому Блюхер приказал занять пространство между прусским корпусом Йорка, наступавшего на Меккерн, и русским корпусом Ланжерона, шедшего на Эйтерич. На этом пространстве было много лесов и перелесков, в которых засели отдельные егерские подразделения французов — их-то и стали вылавливать гусары Васильчикова. В какой-то момент О...ский полк оказался вблизи очень громкого сражения. Полковник Новосельцев велел позвать к нему Ржевского и поставил ему задачу: провести эскадронную разведку поля боя и мигом доложить ему результаты. Ротмистр помчался на звуки ружейной и орудийной пальбы, выбрался на опушку и увидел, как из селения выбегают пехотинцы (с полк), норовя зайти в тыл наступающим русским гренадерам. Взгляд в трофейную подзорную трубу опознал поляков.

— Ждать меня здесь! — приказал ротмистр. — Приготовить штуцеры и гранаты на веревках! Я мигом!

И поскакал к командиру полка.

Через четверть часа весь полк высыпал на опушку и помчал во фланг польским легионерам. Те вовремя услышали конский топот, развернули шеренги навстречу и припали к ружьям.

— Стой! — скомандовал Ржевский своим гусарам, мчавшимся впереди. — Залп по шеренге!

Гусары соседних эскадронов вырвались вперед, но не совались на линию огня эскадрона Ржевского, зная его манеру атаковать. Залп вырвал из шеренги десятка три солдат и внес некоторую сумятицу в их умы. А Ржевский дал новую команду:

— Марш вперед! На пятидесяти саженях жжем запалы, крутим гранаты и шлем богу новую порцию польских душ!

Более ста взрывов на позиции польского воинства окончательно лишили его способности к сопротивлению, и гусары влегкую набрали толпу пленных — более 500 чел., а также 7 орудий.

После боя Новосельцев выстроил полк на опушке, вызвал из строя Ржевского и скомандовал:

— Равнение на ротмистра Ржевского! Благодаря его умелым действиям мы разгромили сегодня полк легионеров Домбровского и практически не понесли потерь. Ура, гусары!

— Ур-ра, ура, ура! — трижды позвучал русский воинский клич.

Вечером бои в северных окрестностях Лейпцига закончились: Мармон потерял 8000 чел. (в том числе 2000 пленными) и 53 пушки, а Блюхер — 7000 тысяч убитыми и раненными. Основные потери понесли пруссаки, упорно пытавшиеся взять в лоб Меккерн. Французы в итоге его отстояли, но вскоре сдали, так как Блюхер наконец догадался обойти селение с фланга. В этот же день шло более масштабное сражение в южных окрестностях Лейпцига, где огромная Богемская армия пыталась разгромить основную часть французской армии под командованием Наполеона, но безрезультатно (если не считать результатами 25 тыс. убитыми и ранеными у союзников и 15 тыс. у французов).

5-го октября армии зализывали раны (хотя Блюхер пытался развить наступление, не зная до середины дня, что атакует в одиночестве) и Наполеон даже предложил монархам России, Австрии и Пруссии (они все были здесь, в наличии) очередное перемирие, отказываясь от многих своих завоеваний, но ответа не получил. А 6-го бои на подступах к Лейпцигу возобновились, причем перевес союзников удвоился, так как с востока подошла наконец армия Беннигсена (54 тыс. чел.), а с севера — Северная армия (85 тыс.). Надо сказать, что бывший наполеоновский маршал Бернадотт демонстрировал явное нежелание воевать против своего недавнего командира и согласился принять участие в битве 6-го числа только после присоединения к нему русского корпуса Ланжерона (20 тыс. чел) из состава Силезской армии. Он уложил 4000 тыс. солдат и взял городок Шенвальд на восточной окраине Лейпцига. Блюхер же остался с корпусами Йорка и Остен-Сакена (суммарно 25 тыс.) и практически бездействовал. Основная же битва вновь была на юго-восточных подступах к Лейпцигу, где французы не отступили до позднего вечера, перемалывая войска Барклая (всего в битве за Лейпциг погибло 23 тыс. русских воинов, в том числе более 20 тыс. в составе Богемской армии).

В ночь на 7 октября Наполеону доложили, что за 5 дней боев израсходовано 220 тыс. ядер, осталось же только 16 тыс. Он сделал единственно верный вывод: приказал отступать из Лейпцига во Францию. Прикрывать отступление остались 20 тыс. бойцов из корпусов Макдональда и Нея, а также легионеры Понятовского. Вывод войск проходил сначала в полном порядке, через единственный мост над полноводной рекой Эльстер, причем под мостом стояла лодка с тремя бочонками пороха. Команду на взрыв моста должен был дать инженер-майор, но ему срочно понадобилось отлучиться: может быть, пошел собирать к бегству свою любовницу? В лодке остался унтер, которому майор наказал взорвать мост, если к нему подойдут враги. Враги вскоре вблизи появились (единичные стрелки из русских егерей), и унтер решил не рисковать. Мост взлетел на воздух, отрезав арьегард почти в полном составе. Многие воины ринулись к остаткам моста, но выход был один — бросаться в воду. И они бросались и многие так утопли, в том числе новоиспеченный (от 2 -го октября) маршал Французской Империи Понятовский. Ней и Макдональд сумели выбраться на ту сторону, а дивизионный генерал Лористон и ряд бригадных генералов попали в плен вместе с еще 15 тысячами солдат и офицеров. Еще 15 тысяч союзники обнаружили в госпиталях Лейпцига и тоже интернировали.

Уполовиненная армия Наполеона стала резво отступать по Эрфуртской дороге и первой ее стала преследовать Силезская армия. 8 октября гусары Остен-Сакена (читай Васильчикова) ворвались в злополучный Лютцен и, окружив его, взяли в плен более 2 тыс. французов. 9 -го отличились пехотинцы Йорка, которые взломали оборону французского арьегарда близ Фрайбурга и тоже взяли 1000 пленных и еще 18 орудий. 11-го под удар корпуса Витгенштейна возле Эрфурта попала Молодая гвардия Наполеона и тоже отдала в плен 300 чел. А 12 октября от Наполеона ушел неаполитанский кавалерийский полк во главе со своим королем Мюратом.

Впрочем, Наполеон продолжил движение к Франкфурту на Майне и по дороге разметал 18 октября у городка Ханау австрийско-баварский корпус (35 тыс. чел) под командованием генерала Вреде, который пытался его пленить. А 23-го переправил свои войска на левый берег Рейна и встал лагерем у мощной крепости Майнц, оставив предварительно в крепостях правого берега (Кастель, Монтебелло и Хохгейм) боевые гарнизоны. Раздав своим оставшимся маршалам (Мармону, Виктору, Макдональду и др.) инструкции по обороне левого берега Рейна, император Франции умчался 26 октября в Париж — собирать новое войско.

Глава тридцатая. Приключение в Висбадене.

В конце октября-начале ноября 1813 г. ротмистр Ржевский испытывал невероятную скуку: где-то кто-то гонял в это время французов, а их заслуженному О...скому полку служака и тупица Блюхер поручил осуществлять блокаду крепости Кастель — предмостного укрепления напротив города и крепости Майнц. В Кастеле этом засело тысячи три французов, которых почему-то должны были стеречь гусары! "Добро бы эти французы норовили сбежать из крепости — мы бы их ловили, — раздраженно рассуждал Дмитрий. — Но лягушатники сидят в крепости, пьют бургундское и шампанское и над нами посмеиваются! А тут ни одного виртхауса на всю округу!".

Впрочем, в нескольких милях к северу от Кастеля находился городок Висбаден, про который в армии говорили много лестного: в нем будто бы на каждом шагу бьют из-под земли горячие и холодные минеральные источники и их часть выведена в обширное здание курзала, где эту воду можно пить или в ней купаться, причем голышом и совместно с женщинами (!). А еще в этом курзале есть казино, где позволяется играть на деньги в карты, а также на игровом колесе под названием "рулетка". Может ли гусар, услышав такое, не побывать в гнезде разврата?

И вот в начале ноября тройка приятелей (Ржевский, Арцимович и Бекетов) перетасовала график выходов в дозор вокруг Кастеля и, оказавшись свободной, помчала рысью в Висбаден, прихватив с собой одного денщика. Презрев обзор прочих достопримечательностей (ратуша, церковь, остатки городской стены) они направились непосредственно в курзал и, войдя в него (денщик остался сторожить лошадей) завертели головами в некоторой растерянности: то ли пойти сразу в казино, то ли сначала в баню, к голым мужикам и женщинам?

— Отставить сомнения! — скомандовал ротмистр. — Идем в казино. В бане окунемся на выходе — если получится.

И вот он, зал современного вертепа. Довольно большой, высокий, в два этажа, нижний из которых отдан игрокам: налево — столы немногочисленных картежников, направо — два блестящих "колеса" большого диаметра, размещенных горизонтально, и примыкающие к ним разлинованные и пронумерованные столы, вокруг которых толпилось до пятидесяти человек — в большинстве офицеры прусской и русской армий; впрочем, были и штатские, в том числе несколько модно одетых женщин. Подойдя поближе к одной из рулеток, гусары протиснулись вперед и увидели прыгающий костяной шарик, который вдруг вильнул в чашечку на колесе и в ней упокоился. Тотчас из толпы раздались два ликующих возгласа, а молодой человек во фрачной паре с длинной лопаточкой притормозил колесо и объявил:

— Тридцать два красное!

После чего подвинул лопаточкой фишки в сторону выигравшего номера, а также в сторону красного сектора на внешней стороне стола и сгреб со стола остальные. Выждав, когда волнение от предыдущего розыгрыша улеглось, крупье вновь толкнул колесо, запустил в него шарик и предложил:

— Делайте ваши ставки, господа.

Игроки сноровисто стали размещать по полю фишки, а один дождался момента, когда крупье приготовился сказать "Ставок больше нет", и заказал "Чет", поставив фишку на внешнее поле. И оказалось, что он выиграл — наряду с игроком, угадавшим номер.

Постояв возле рулетки минут двадцать, гусары опять разделились во мнениях: корнеты решили, что выиграть в нее шансов очень мало и потянули ротмистра к картежникам. Но Ржевского рулетка заворожила, и он упорно не хотел от нее уходить, говоря:

— Что я карт не видел, что ли? А это колесо вижу впервые, и оно меня гипнотизирует....

— Ну, стой, жди у моря погоды! — хохотнули корнеты и пошли налево.

Стоял Митя все же не просто так, а примечал, какие номера оказываются выигрышными и через сколько бросков. Вот второй раз выпало "12", а еще "36" и он заколебался: может поставить на одно из них? Во всяком случае он купил несколько фишек на 10 франков (здесь они были в ходу) и стал машинально их подкидывать.

— Новичок? — раздался рядом журчащий женский голос. Ржевский покосился в его сторону и встрепенулся: дама была очень даже хороша, хоть и не первой молодости, лет под тридцать.

— Хочешь, гусар, подскажу тебе верную ставку? А потом еще? — вкрадчиво спросила она по-французски.

— Очень хочу, — мгновенно ответил ловелас.

— Но выигрыши будем делить пополам, — капризно предупредила дама.

— Разумеется, мадмуазель.

Дама бросила на ротмистра мгновенный взгляд, улыбнулась и возразила:

— Увы, моя юность позади. Я давно замужняя дама.

— Разве ваш муж жив? — рискнул спросить Ржевский. — Я спросил потому, что на месте мужа не стал бы отпускать столь прелестную жену в общество мужчин.

— Эти мужчины сплошь сумасшедшие, — хохотнула дама. — Рулетка им застит взоры, нас, женщин, они воспринимают исключительно как соперниц по игре. Вы, ротмистр, приятное исключение. Но мы отвлеклись: сейчас объявят ставки, и я прошу вас поставить на уже приглянувшийся вам номер, но на красном поле.

Колесо закрутилось, шарик полетел и Ржевский, пожав плечом, поставил на "12". Каково же было его удивление, когда этот номер выиграл! Дама рядом взвизгнула, подпрыгнула и, вцепившись в рукав гусара, горячо зашептала:

— Я знала, знала! Новички всегда выигрывают! А такой как ты обязан выиграть еще раз! Ставь весь выигрыш на новое полюбившееся число! Ставь, ставь!

Ржевский вновь пожал плечами, поставил на "36" и... проиграл.

— Это невозможно! — взъярилась дама. — Здесь какая-то ошибка! Вы поставили не на загаданное число!

— Увы, на то самое, заветное, — не согласился Дмитрий. — Это сколько мы с вами проиграли?

— Семьдесят франков! — плачущим голосом сказала дама. — А могли выиграть почти пятьсот!

— Деньги, говорят, не пахнут, — рассудительным голосом изрек ротмистр. — И я думаю вам будет все равно, за счет чего они попали к вам в карман: с выигрыша или с барского плеча?

— С какого-такого плеча? Вы что ли мне дадите двести пятьдесят франков?

— Именно так, мадам. Я недавно пленил богатенького француза, у которого в карманах нашлось как раз пятьсот франков. А у воинов всех стран есть закон: что с бою взято, то свято. Деньги эти теперь мои, а половина может быть вашей при одном условии: мы проведем этот вечер вместе в ресторане. В Висбадене есть ресторан с оркестром?

— Есть прямо в этом курзале, — вяловато сообщила дама и добавила: — Но мужу мои танцы с вами не понравятся.

— А мы ему не скажем, — уперся Ржевский. — Или он сейчас за нами наблюдает?

— Его здесь нет, — мотнула головой дама. — Но соглядатаев полно, и он у них узнает.

— Ваш муж, на мой взгляд, заслуживает наказания: за преступное невнимание к своей жене. Впрочем, неволить я вас не буду. Предложение мое вы слышали, а как поступить, решайте сами.

Дама подняла лицо, вперилась в дерзкие глаза русского гусара и стала покрываться румянцем.

— Хорошо, — сказала она. — Я пойду с вами в ресторан, но только в отдельный кабинет. Там даже можно танцевать при желании.

Вечер в кабинете удался. Ржевский после шампанского воодушевился и стал адресовать Франсуазе (так она назвалась) комплимент за комплиментом, ее тоже отпустил некий ступор, и она с удовольствием ступила на тропу пикантного сближения. Музыка из общего зала в кабинет доносилась приглушенной, но это как раз устроило мужчину и женщину, и они охотно стали танцевать, позволяя себе вольности в объятьях и пожатьях, распаляясь все больше и больше. Наступила минута, когда состоялся первый поцелуй, потом каскад поцелуев и нескончаемое страстное лобзанье, перешедшее в тесное сочленение тел и душ....

Вслед за эросом на Дмитрия напал зверский аппетит, и он принялся за обильные кушанья, до того остававшиеся почти нетронутыми. Франсуаза ужинала аккуратно, но тоже с явным удовольствием. Вдруг в дверь кабинета кто-то вставил ключ, она распахнулась, и на пороге возник высокий худощавый господин лет сорока: при усах и бородке "а ла Ришелье", в черном бархатном камзоле и старомодных чулках, поигрывающий длинной шпагой, висящей на поясе камзола.

— Я вижу, вы меня не ждали, — сказал он по-французски с усмешкой. — Так, Франсуаза?

— Я ждала, — сказала дама с трепетом.

— Надеюсь, ты успела обчистить карманы этого бравого гусара?

— Нет, — был ответ.

— А что же ты успела? Отдаться ему?

— Вот что, фанфарон, — встал из-за стола Ржевский. — Я вижу, ты хочешь оставить здесь свои уши, а также длинный нос, который суешь без разбора туда, куда не следует.

В ответ вероятный муж Франсуазы выхватил из ножен свою шпагу, направил ее в сторону ротмистра (далеко не простирая) и что-то нажал на эфесе. Ржевский интуитивно качнул шандал о трех свечах, отразив тем самым пущенный пружиной клинок из конца хитрой шпаги.

— Ах ты гнида! — воскликнул он по-русски, схватил стоящую рядом с диваном саблю, сбросил отработанным движеньем ножны и провел свою коронную атаку с окончанием в груди противника — что получилось и в этот раз. Враг содрогнулся на сабле раз, другой и упал на пол. Франсуаза с ужасом на него смотрела, но даже не подошла.

— Кельнер! — крикнул Дмитрий по-немецки. — Зайдите сюда.

И когда ресторанный служитель появился в дверях кабинета, Ржевский официальным голосом заявил:

— На меня, ротмистра русского гусарского полка, сейчас совершено покушение. При его отражении покушавшийся был убит. Примите меры к опознанию преступника и все, что еще в таких случаях полагается.

Глава тридцать первая. Взятие Парижа.

19 ноября 1813 года монархи России, Пруссии и Австрии объявили, что их страны воюют не против Франции, а против ее императора, который преследует свои корыстные интересы. В ответ Наполеон прислал им послание с согласием на мирные переговоры при условии сохранения Франции в ее естественных границах (на чем месяц назад государи и настаивали) — но ответа он не дождался. В этот же день русских гусар сменил у Кастеля пехотный корпус князя Щербатова, а О... ский полк был включен в сводный летучий отряд под командованием Сергея Николаевича Ланского, генерал-лейтенанта (к семье Василия Ланского, губернатора Гродно, отношения не имел).

20 декабря войска союзников стали массово переправляться на левобережье Рейна и вступать в боевые столкновения с подразделениями французской армии. В частности, отряд Ланского перешел Рейн у Мангейма и направился к Дюркхайму, возле которого имел бой с частями из корпуса Мармона и вынудил их отходить в лесистые горы Эльзаса. Далее темп наступления на запад (через Лотарингию) был энергичным и 15 января отряд Ланского, шедший в авангарде Богемской армии, был уже в городке Сен-Дизье, что находится в 200 км от Парижа. Но именно в этот день к Сен-Дизье подошел авангард обновленной армии Наполеона под его непосредственным командованием. Гусары, конечно, храбрились, но приказ на отступление восприняли с облегчением. Впрочем, отступать они стали не на восток, а на юг, к Жуанвилю и потом Шомону (на 60 км за два дня), где находилась штаб-квартира императора Александра.

В последующие два месяца на пространстве 150х200 км к востоку от Парижа шли почти ежедневные бои различных корпусов французской армии с русскими, прусскими и австрийскими корпусами. Численность союзников была вдвое больше, чем французов (200 тысяч против 100 примерно) и в армии Наполеона было очень много новобранцев — поэтому во многих частных боях французы погибали и отступали. Но стоило появиться среди них Наполеону с его Старой гвардией (7 тысяч), как ситуация менялась: разгром союзников шел один за другим и главная их квартира допятилась опять до Шомона. Более того, монархи послали Наполеону 11 февраля предложение о мирных переговорах, соглашаясь оставить его у руля Франции. Бонапарт на переговоры согласился (в Лазиньи), но военные передвижения не прекратил.

Поставив корпус Нея в заслон против Богемской армии, он пошел вдруг на север, в сторону Голландии, где в крепостях было блокировано до 50 тыс. французов. Если б их удалось присоединить к основной армии, сила Наполеона увеличилась бы существенно. Но на пути у Суассона (где был каменный мост через значительную реку Эн) стояла Силезская армия Блюхера, к которой присоединились русский корпус Винценгероде и прусский фон Бюлова из Северной армии Бернадотта, увеличив его армию до 105 тыс. чел. Наполеон, имея под рукой 30 тыс. (еще 20 топталось под стенами Суассона), сумел 23 февраля перейти реку по хлипкому мосту выше по течению и пошел к первому воинскому препятствию — двум гвардейским русским дивизиям (Строганова и Воронцова, 16 тысяч пехоты при 96 орудиях и 2 тыс. кавалерии), стоявшим на гористом плато у городка Краон. В резерве они имели кавалерийскую группу из корпуса Остен-Сакена (3 тыс., в том числе гусары Ланского и драгуны Ушакова).

Наполеон, первым понявший, что "артиллерия — бог войны", сосредоточил против плато батарею из 100 орудий и обрушил на гвардию (стоявшую в шеренгах) тучу ядер. Наша артиллерия тоже отвечала, подбив ряд орудий у французов. Наконец император решил, что пришла пора контактного боя, и двинул корпуса Нея и Виктора против левого фланга русских. Ней добился некоторого успеха, захватив конную батарею, но в корпусе Виктора было так много новобранцев, что маршал сам повел их в атаку и получил тяжелое ранение в ногу. В итоге от его корпуса в конце сражения уцелела только половина бойцов.

В 2 часа дня от Блюхера пришел приказ к отступлению. Дело в том, что он задумал хитрый ход: послал основную часть корпуса Винценгероде в обход Наполеона, но.... "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить": корпус этот безнадежно отстал и к середине дня был очень далек от Краона. Затея не удалась и бой у Краона (в качестве мышеловки) потерял смысл. К этому времени у Строганова погиб сын (ядром ему оторвало голову) и деморализованный генерал занялся одним: выносом его тела с поля боя. Все командование перешло к молодому генералу Воронцову (тому самому, который "полумилорд — полукупец" по определению Пушкина). А как выйти из сражения, если на тебя прут шеренги гренадеров? Выручай артиллерия и кавалерия! Сзади отступающих шеренг были поставлены пушки с картечью, а во фланги наступающим пущены гусары и драгуны....

Ржевский все начало сражения злился: там люди погибают тысячами, а мы сидим в резерве за 3 версты? Неужели фланговые удары кавалерии будут там лишними? Но с советами к начальству не совался: знал, что бесполезно и для психического здоровья опасно. Но вот солнце явно стало клониться от зенита и пришел долгожданный приказ: идти на прикрытие отхода пехоты. Вся необходимая снаряга в эскадроне была готова, и ротмистр подъехал к командиру батальона майору Палену:

— Фридрих Генрихович, на два слова.

— Внимательно вас слушаю, Дмитрий Иванович.

— Если понадобится пробиваться через фронт противника, то я приготовил гранаты. Проход будет обеспечен, держитесь только за нами.

— Так и сделаем, — улыбнулся майор. — Ваши уловки всегда хорошо срабатывают. Во всех остальных случаях будьте добры исполнять мои команды.

— Так точно, господин майор.

Вскоре О...ский полк в полном составе вышел к левому флангу корпуса Воронцова и увидел, что его обходят французские гусары и пикинеры и уже рубят и колют отдельных пехотинцев.

— Нансути, сука! — взъярился Ржевский и пустил Машку в карьер — вместе со всеми своими гусарами. Машинально отработав саблей и пистолетами, он наконец вырвался на простор, огляделся и зло ухмыльнулся: французы рассыпались кто куда, но многие остались лежать на каменистом грунте. Впереди же на бугре появились плотные строенные шеренги французских гренадер. Прозвучали горны, и гусары стали дружно собираться в кучу и перестраиваться для новой атаки.

— Фридрих! — крикнул Ржевский и, увидев поднятую голову майора, поднял руку. Тот согласно кивнул и тогда ротмистр крикнул:

— Эскадрон! Гранаты готовь! Вперед!

И погнал эскадрон счетверенной колонной на французские шеренги. Те засуетились и стали срочно укреплять тылы в направлении предполагаемого прорыва.

— Дымные гранаты вперед! — скомандовал Дмитрий и перед шеренгами стали разрываться гранаты, из которых повалил густой черный дым (за счет горения тряпок, пропитанных лампадным маслом). Из-за этой дымной завесы раздалось несколько разрозненных выстрелов — в молоко.

— Боевые гранаты вперед! — прозвучала новая команда за пятьдесят стандартных саженей. И когда они разорвались, впереди раздался дружный вой, ругань и стоны, а гусары, промчав через дымную завесу, ворвались в охваченную паникой толпу солдат и, рубя направо и налево, выскочили в тыл вражеской шеренге.

— Направо вдоль тыла и руби! — скомандовал ротмистр, оглянулся назад и удовлетворенно ухмыльнулся: в прорыв вылетали и прочие гусарские эскадроны.

За этой атакой были еще новые и новые, в результате которых отступление гвардии удалось сделать упорядоченным. Более того, и орудия с позиций все вывезли и артиллеристов сохранили. Правда, кавалеристов при этом погибло довольно много, в том числе генералы Ланской и Ушаков. Потери для локального боя были все же большими: около 5 тысяч убитыми и раненными. О потерях французов сведения противоречивы. Их историки написали, что "русская гвардия уцелела благодаря искусным атакам русской кавалерии".

25 февраля Наполеон провел наступление на позиции Блюхера у города Лаона (32 тысячи французов против 105 тысяч союзников) и к вечеру захватил его предместье, но поражение потерпел отдельно действовавший корпус Мармона (12 тысяч), который пруссаки стали преследовать — и тогда Наполеон оставил свою затею насчет Голландии.

1 марта он пошел на юго-восток, к Реймсу, куда по данным разведки от Рейна шел свежий русский корпус под командованием французского эмигранта графа Сен-При (около 14 тыс. чел) и полностью его разгромил. Граф в сражении погиб. Вдохновленные этой случайной удачей, войска Наполеона пошли на сближение с авангардом Богемской армии (40 тыс) у города Арси на Сене, но потерпели 8-9 марта поражение. После этого Наполеон решил напасть на коммуникации союзников и увести таким образом Богемскую армию в сторону от Парижа. Шварценберг был склонен его преследовать, но Александр настоял на военном совете, где большинство решило вести армию на Париж, защищенный очень слабо (23 тыс. у маршалов Мортье и Мармона). Для введения в заблуждения Наполеона ему вдогонку послали корпус Винценгероде (10 тыс.), а 170 тыс (Богемская и примкнувшая к ней Силезская армии) пошли за запад, к Парижу.

13 марта возле городка Фер-Шампунуаз состоялся встречный бой русской кавалерии (12 тыс) с французским заслоном и шедшими к нему на помощь двумя дивизиями из Парижа (совместно 23 тыс), в результате которого кавалерия одержала полную победу. Императору Александру пришлось лично прекратить избиение французов и брать их в плен. А 19 марта состоялось последнее сражение в предместье Парижа, Монмартре (100 тысяч союзников, в основном русские части, против 40 тысяч защитников) и было оно весьма кровопролитным: наши потеряли 8400 чел., а французы — 4000, не считая пленных.

Глава тридцать вторая. Дуэль в Тюильри

19 марта союзные войска вступили в Париж. Русскую колонну возглавлял император Александр. Войска шли по пустым улицам в полном безмолвии — лишь окна то закрывались, то открывались. Впрочем, вечером народ вышел на улицы, причем было много принаряженных женщин. А в последующие дни жизнь столицы и вовсе оживилась, так как никаких бесчинств со стороны победителей практически не было: монархи решили взять сердца парижан лаской.

Весьма оживились блудницы Парижа: вдруг появилось столько похотливых мужчин и к тому же платежеспособных! Сначала Александр распорядился выдать всем русским воинам годовое жалованье, его примеру последовали и Вильгельм с Францем. А во дворце Пале-Рояль рткрылись игорные заведения и рестораны, там же в изобилии появилось много красивых дам: блудниц, но высокого разряда.

О...ский гусарский полк встал на постой в предместье Сен-Жермен. Полковник Новосельцев строго предупредил гусар: к бабам низшего разряда лучше не ходить, риск подхватить сифилис или гонорею очень велик. Заводите интрижки с обычными девушками, здоровее будете. Ржевский этим не ограничился, а сводил своих офицеров и унтеров в специальную венерологическую больницу, где доктора показали им, как выглядят сифилитики.

— Е-мое! — воскликнул Арцимович по выходе из клиники. — Как это я уберегся от такой заразы? Ведь гонялся в последнее время за каждой французской юбкой!

— Это было в провинции, — успокоил его Ржевский. — Там пока кроме вошек ничего на девках не бывает.

— Вши?! — вновь возбудился Сашка. — У меня в этом месте уже чешется....

— Мнительность свою почеши, — посоветовал ротмистр. — Ну, и сходи в баню.

В Пале-Рояль они все-таки зашли и опять втроем.

— Ты, Дмитрий, снова к своей рулетке прилипнешь? — спросил Арцимович.

— Ни в карты, ни в рулетку я играть не буду, — мотнул головой Ржевский, — а на дам, пожалуй, посмотрю — вдруг какая-нибудь падет мне на грудь не за деньги, а по большой любви?

— Ха-ха-ха! — заржали поручики (недавно они это звание получили). — Ты, конечно, знатный ходок по дамам, но поиметь в распутном Париже любовь — верх наивности! Ну, гуляй, а мы опять пойдем к картежникам....

Дмитрий же пошел в ресторан, заказал бутылку бордо и тушеное мясо в каком-то немыслимом соусе и стал не спеша наслаждаться изысками французской кухни, не забывая оглядывать присутствующих дам. Все они были, конечно, при кавалерах и хоть бросали скользящие взгляды на интересного собой гусара, но на грудь к нему кидаться явно не собирались. И вдруг его шею обвила нежная дамская ручка, следом за ней вторая, а в ухо проник журчащий голос:

— Как я рада видеть вас здесь, Митри, к тому же совершенно не покалеченным!

— Франсуаз! — воскликнул он и ловким движеньем усадил даму к себе на колени.

— Да, это я, — сказала, улыбаясь в 32 зуба, недавняя висбаденская плутовка и с удовольствием поцеловала ротмистра в губы.

— Какими судьбами вы попали в Париж?

— Глупый! Я здесь родилась! С Генрихом я объездила пол-Европы, но ты пресек его плутни, и я решила вернуться под родной кров. А сейчас пришла сюда, в Пале-Рояль, ибо куда же еще податься скучающей женщине в поисках эффектных мужчин?

— Предупреждаю, что в данный момент у меня нет больших капиталов, — сказал Ржевский.

— Плевать! Твой главный капитал — обаяние и мужественность! Тот вечер в Висбадене стал для меня знаменателен и вовсе не потому, что тогда был убит мой муж. Он шел к своему концу целенаправленно. Но то, как ты меня тогда соблазнял, я никогда не забуду!

— Тогда я весь к вашим услугам, милая мошенница....

— Прошу, не называй меня так: я начала новую, праведную жизнь!

— И для начала пришла в этот вертеп?

— Ну, пуся, умоляю: роль моралиста тебе не идет!

— Хорошо, хорошо. Скажи, здесь есть где-то зал для танцев?

— А ты разве не слышишь звуки музыки, идущие с верхнего этажа?

— Рано ты меня похвалила со здоровьем: я оказывается за эти два месяца сражений оглох.

— Хорошо, что не ослеп и сохранил все конечности. Или не все? — вдруг лукаво засмеялась Франсуаза.

— А ведь я это еще не проверял, — картинно запаниковал гусар и добавил: — Не с кем было.

— Ни с кем, ни с кем? — подняла до упора брови француженка. — Тогда я буду сегодня самая счастливая парижанка! Но сначала мы с тобой вволю натанцуемся....

Полностью довольные вечером в Пале-Рояле и собой Дмитрий и Франсуаза вышли из дворца и пошли по саду Тюильри, в котором уже расцвели вишни и их запах дополнительно вдохновил влюбленных. Они ускорили шаг, чтобы оказаться на улице, где можно было поймать фиакр, но вдруг Ржевского остановил явный звон сабель, доносившийся из боковой аллеи, и глухие вскрики.

— Я должен посмотреть, в чем там дело, — сказал он даме непререкаемым тоном.

— Мон Дью, зачем? — простонала обреченно Франсуаза

— Встаньте в тени деревьев и ждите меня, — бросил ротмистр на ходу, проверил свой пистолет и поспешил к кругу света под фонарем, где ожесточенно сражались два офицера, а вокруг расположились еще несколько неясных фигур. Одним из офицеров был наш поручик в форме Полтавского драгунского полка, а вторым — французский гусар. Ржевский за эти дни не раз поражался беспечности союзной администрации, допускавшей на улицы Парижа бывших офицеров Наполеона и к тому же с личным оружием. И он слышал о нескольких дуэлях, произошедших с этими битыми на поле боя забияками. В этой дуэли его насторожили два обстоятельства: рядом с драгуном не было никого из наших; силы дуэлянтов были явно неравны. Драгун (молодой человек лет 22) уже получил несколько касательных ранений в руки и ноги, но еще отбивался, француз же над ним просто издевался, говоря своим друзьям, куда нанесет следующий удар.

— Стоп! — сказал Ржевский по-французски. — Дуэль окончена. Предлагаю вам разойтись.

— Нет не окончена! — яростно вскричал гусар. — Этот фигляр должен полностью заплатить за неуважение к нашему императору!

— Император Наполеон низложен, — объявил ротмистр всем известную весть. — Подумайте лучше о том, как вы будете присягать своему королю.

— Что? Присягать этому ничтожеству? Марионетке в руках вашего царя? Никогда этого не будет!

— Что ты разговариваешь с этим новым фигляром, Огюстен? — спросил зловеще один из круга. — Проучи теперь его!

— Сначала я прикончу первого, — возразил дуэлянт и сделал стремительный выпад в грудь драгуна. Но Ржевский успел его опередить и отбил удар своей саблей. Француз тотчас кинулся на него, искусно вращая клинком. Ротмистр в несколько касательных движений остановил его атаку и контратаковал. Гусар стал отступать, парируя его выпады и контратаковал в свою очередь. Драгун, отошедший за спину ротмистра, вдруг охнул и упал на землю. Ржевский мгновенно оглянулся и увидел, что тот самый подстрекатель прячет в ножны свою саблю.

— Ах ты пес! — взревел Ржевский, отскочил от настырного дуэлянта, выхватил из-под ментика пистолет и выстрелил в подлеца. Тот тоже повалился, а двое оставшихся зрителей обнажили сабли и двинулись на русского гусара. Дмитрий стремительно нагнулся, схватил саблю незадачливого драгуна и взвихрил вокруг себя сверкающий стальной эллипс. Через несколько секунд оба подстрекателя повалились рядом с первым, а дуэлянт сказал примирительно:

— Все, все, инцидент улажен. Я вкладываю саблю в ножны.

— Ну уж нет, — прохрипел голос с земли, вслед за которым прогремел выстрел. Митю пронзила будто раскаленная стрела и он упал на драгуна.

— А-а! — раздался пронзительный голос Франсуазы. — Помогите! Здесь убивают русских офицеров!

Глава тридцать третья. Прием у Наполеона.

Спустя год в конце марта 1815 г. Наполеон овладел без единого выстрела Францией и вошел в Париж под ликующие крики и аплодисменты горожан. Одним из немногих жителей столицы, которые встретили экс-императора без восторга, был Дмитрий Ржевский. Да, он остался жив после того огнестрельного ранения, но восстанавливался от раны около полугода. Выходила его милая Франсуаза, которая настояла, чтобы полумертвого русского гусара отвезли к ней домой. Пока он был в лежачем положении (3 месяца), русские войска были эвакуированы из Франции кораблями Балтийского флота. Франсуаза не сообщила в О...ский полк о том, что призрела ротмистра Ржевского, а в полку его поискали по всем госпиталям и моргам, погоревали и убыли на родину, вычеркнув из списков.

В июле, встав на ноги, ротмистр собирался обратиться в посольство России, однако ноги эти держали его плохо, и Дмитрий подумал: "Разве нужен будет в России кому-то инвалид? Только матери, которая поди из сил выбивается, пытаясь содержать малое дите и невенчанную жену пропавшего сына. Здесь же я нужен Франсуазе, которая действительно переменилась и все дни посвящает только моему выздоровлению". В начале зимы силы вдруг вернулись к Ржевскому и более него ликовала по этому поводу Франсуаза. "Я знала, что ты снова станешь прежним, Митри! Я молилась об этом ежедневно перед ликом девы Марии и она смилостивилась ко мне. Какая удача, какое безумное счастье! Но погоди: зачем ты подхватил меня на руки? Тебе нельзя еще напрягаться! Тем более нельзя ложиться в кровать со мной!! Ты погубишь себя, милый! Я ни за что тебе не дамся... Ах, мой дорогой, мой любимый, мой единственный!".

Зимой остро встал вопрос с финансированием их стихийной семейной ячейки (сбережения Франсуазы как раз закончились), и Дмитрий по наитию зашел в цирк. Директор посмотрел на ловкость его обращения с оружием и лошадьми и принял в труппу. Зрителей в цирке явно прибавилось, потому что парижанам хотелось посмотреть на последнего оставшегося во Франции "казака", которого стал изображать Ржевский. В посольство он все-таки зашел, его истории там подивились и послали уведомление в Россию, причем по трем адресам: в МИД, в Военное министерство и Тверскому губернатору, в чьем ведении находился Ржевский уезд и сельцо Борки. Однако ответа бывший ротмистр не дождался: на юге Франции как раз высадился Наполеон с сотней своих приверженцев и началась кутерьма, переросшая в панику. В конце же марта посольство России утратило свои полномочия и было в полном составе отозвано — ибо Александр не захотел признавать легитимной власть Бонапарта.

Ржевский временно смирился со своей участью и продолжил выступать в цирке. Однако у Франсуазы оказались в соседях ура-патриоты, донесшие в имперскую службу безопасности о возмутительном сожительстве француженки с русским офицером. Когда Дмитрий возвращался под вечер с циркового представления, его арестовали у самого дома и повели, связав руки, в управление той самой безопасности, располагавшееся в боковой части дворца Тюильри. Его вели через внутреннюю площадь дворца, как вдруг из кареты, въехавшую на эту площадь, раздался громкий женский возглас:

— Митья!

Вслед за этим дверца кареты, уже тормозящей, распахнулась и на площадь выпрыгнула шикарно одетая дама, которая тотчас подбежала к арестанту и бросилась ему на шею!

— Амалия? — удивился Ржевский. — Как вы здесь оказались?

Тут ведший его унтер вздумал показать власть и грозно заговорил:

— Мадам! С арестованным нельзя разговаривать и тем более обниматься!

— Молчать! — раздался голос от кареты, принадлежащий генерал-адъютанту (если Дмитрий правильно распознал его звание). Этот чин подошел к спорящим и спросил у Амалии:

— Кем вам приходится этот человек?

— Это мой большой друг, которому я очень многим обязана, — твердо сказала бывшая саксонская прима.

— За что вы его арестовали? — спросил генерал у служаки.

— По доносу, из которого следует, что он — русский агент, выдающий себя за бывшего офицера.

— Придется ему, видимо, посидеть под стражей до выяснения всех обстоятельств, — сообщил чин даме.

— Ни за что! Я требую, чтобы с его делом познакомился сам император! Требую! Вы понимаете, что это для вас может значить?

— Хорошо. Проводите арестованного к приемной Его императорского величества, я доложу о нем секретарю.

— Я пойду с вами, — непреклонно сказала Амалия.

— Как вам будет угодно, мадам.

Оказалось, что император находится в большой гостиной и проводит прием своей знати и дам. Собственно, в эту компанию ехала и Амалия, когда встретила давнего аманта. Это ее ничуть не смутило, в итоге Ржевский оказался в торжественном зале и сразу попался на глаза Наполеону.

— Кого это вы ко мне привели, Амали? — спросил он с притворной строгостью.

— Незаслуженно арестованного гусара, моего хорошего знакомого, — был ее ответ.

— Гусар? Какого полка?

— О....ского гусарского полка ротмистр Ржевский, — отрапортовал Дмитрий.

— Так ты русский гусар? Ха-ха! И что же русский гусар делает в моей империи?

— Я был тяжело ранен и не успел эвакуироваться с русскими войсками. Живу из милости у доброй парижанки.

— Это мне понятно. Сейчас многие француженки остались без мужей и потому рады пригреть даже иностранца. Не стыдно жить на чужом иждивении?

— Я выступаю в цирке, показываю публике фехтование саблями и акробатику на лошадях.

— Я не ослышался: ты владеешь двумя саблями?

— Да.

— Можешь нам показать свое умение?

— Фехтовать связанным я не умею.

— Развяжите ротмистра и дайте ему две сабли.

— Ваше императорское величество, — вмешался унтер. — Этот человек подозревается в шпионаже на Россию.

— Вот как? — улыбнулся Бонапарт. — Что же секретного можно узнать, работая в цирке и живя на окраине Парижа? Или вокруг ротмистра вьются подозрительные личности?

— К нам пришел донос от жительницы того же дома, в котором живет этот русский. Она написала, что он, видимо, остался в Париже, чтобы шпионить. Больше ничего в доносе не было.

Типичный оговор, — засмеялся император. — Возможно из зависти. Можете быть свободным, унтер-офицер, вы нам больше не понадобитесь. А вы, ротмистр, пока разминайте кисти. Кстати, может кто из присутствующих здесь моих офицеров тоже владеет двумя саблями? Огюстен, ты ведь у нас лучший фехтовальщик среди гусар....

— Нет, моя левая рука не так ловка, как правая, — мрачновато сказал гусар в голубом доломане. — А с этим ротмистром я дуэлировал год назад и подтверждаю: двумя саблями он владеет безупречно.

— Ранил меня из пистолета один из приятелей этого гусара, — внезапно вмешался Ржевский. — Как раз в тот момент, когда мы вложили сабли в ножны.

— Подлый выстрел? — возмутился Наполеон. — Кто этот человек без чести и совести, Огюстен?

— Он умер почти сразу, так как был перед тем сражен саблями русского.

— С мертвого спроса нет, — заключил император и спросил Дмитрия: — Что же мне с вами делать? А вот что: я предлагаю вам, ротмистр Ржевский, поступить ко мне на службу — тоже в гусарский полк и тоже командиром эскадрона. Причем полк этот входит в состав моей Молодой гвардии. Или вы претендуете на Старую?

— Благодарю за предложение, Ваше величество, — сказал Дмитрий с легким поклоном. — Сражаться под командованием самого одаренного полководца современности — великая честь. Но я давал присягу служить России и предать своего императора не могу.

— Жаль! — с сердцем сказал Бонапарт. — Придется снова решать вашу судьбу. Как мне поступить, дамы и господа? Ты, Амалия, молчи.

— Отпустите его! — сказал еще один знакомый Дмитрию женский голос. — Я его ненавидела три года назад как захватчика моей Польши, но он из тех редких мужчин, кто умеет понять, чего хочет женщина. Нельзя повергать в прах таких умельцев. Они расцвечивают нашу жизнь красками, поднимают нас над землей, вселяют веру в наше совершенство!

— Да, да, да! — воскликнула Амалия. — У меня нет причин любить Каролину, но сейчас я с ней целиком согласна! Пощадите Митью, мой император, отпустите его в свое отечество!

— Другими словами, я должен унять свою ревность и отпустить того, кто побывал в ваших объятьях до меня? А возможно будет и после?

— Не будьте ребенком, Ваше величество, — мягко сказала Амалия. — Мы верим в вашу исключительную справедливость и честь, иначе нас здесь с вами бы не было. Вы олицетворение рыцарственности: так покажите нам еще один ее пример.

— Я ведь велел вам молчать, Амалия, — напомнил упрямо император.

— Пусть едет к себе в Татарию, — вдруг сказал Огюстен. — Мы поступили с ним год назад не по-рыцарски. Вы можете компенсировать наш проступок. А мы потом заслужим ваше прощение, мой император.

— Других мнений нет? — спросил Наполеон. — Вижу, что нет. Так и быть: я даю вам, ротмистр, 24 часа на выезд из Парижа и еще неделю на выезд за пределы Франции. Проездные документы и деньги на дорожные расходы будут вам выданы. Засим я с вами прощаюсь. Не возвращайтесь во Францию.

— Мои слова, сказанные вам два года назад, в силе, Митья, — шепнула скороговоркой Амалия и неискренне заулыбалась властителю Франции и многих-многих женщин Европы. А в коридоре его догнала Каролина и спросила, улыбаясь:

— Я сегодня себя реабилитировала в твоих глазах, Дмитрий?

— Я поражен Каролина: и встречей нашей и вашей речью. Благодарю за все.

— Ты сможешь уделить мне сегодня пару часов?

— Нет, милая пани. Но если вы окажетесь, наконец, в Гродно, а лучше в Москве и пришлете мне весточку — я прилечу и постараюсь вдохновить вас не раз и не два....

— Очень, очень жаль. Но спасибо судьбе и за эту встречу. Я обязательно напишу вам, Дмитрий. Но куда?

— На Московский почтамт до востребования. Ибо в других адресах письмо может попасть не в те руки.

— Давай же все-таки поцелуемся!

— Вон за той портьерой?

— Да, да! И не спеши отрывать от меня своих губ и рук....

— А если...

— Обязательно, Митя!

Франсуаза обрушилась на Ржевского с гневными обвинениями (как же, три часа где-то шлялся!), но услышав о высылке мужчины, которого привыкла считать своим, завыла в голос. Понадобилось все искусство хитроумного гусара, чтобы снизить накал ее страстей. Под утро она все же уснула и дала поспать Дмитрию, но долго лежать было нельзя: предстояло идти обратно в Тюильри, выбивать из имперских служак подорожную и подъемные. Потом опять были объятья с Франсуазой: сначала любовные, а потом прощальные. Наконец, дилижанс на Страсбург заскрипел и двинулся в путь, оставляя за оконцем безутешную добрую парижанку.

Эпилог.

После Смоленска Дмитрий Ржевский стал потихоньку волноваться: как-то примут его матушка и полузабытая Людмила — жена неведомого Баскакова. Наконец он достиг Ржева, покинул дорожную карету и пересел на телегу к мужику, жившему недалеко от Борок. Последние две версты отставной гусар (был он все же в своем красном доломане и синих штанах) прошел пешком — и вот она, подъездная дорога к его усадьбе. На крыльце он увидел двух женщин в капотах и шустрого карапуза, который все норовил убежать от нянек, а они его ловили. Вдруг одна из них (постарше) выпрямилась, взглянула из-под руки на приближающегося незваного гостя и поспешила навстречу, путаясь в подоле платья.

— Митенька! — воскликнула она слабым голосом, и Дмитрий подхватил к себе на грудь постаревшую матушку (а ведь ей и 50 лет нет!) и стал целовать увядшие щеки, говоря: — Маменька, маменька! Я вернулся!

После первых объятий и восклицаний, Дмитрий спросил:

— Там не Людмила хороводится?

— Нет, Митенька, — суховато сказала матушка. — Ее нет с нами уж с полгода. Как пришло известие о том, что ты пропал без вести во Франции, она сильно стала задумываться и однажды пропала из дому. Перед этим заезжал к нам один пригожий офицер, так я думаю, что она с ним сговорилась. И про сына своего забыла....

— Вот как, — сказал чуть растерянно Митя, но вернул себя в чувство и спросил: — Значит, это Ванюшка там по крыльцу бегает?

После чего пошел быстрым шагом к дому — знакомиться со своим сыном.

20 марта 2021 года.

г. Красноярск.