|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Мои слова оказались "пророческими": "проблемы" у Главного конструктора и Технического директора артиллерийского завода в Подлипках появились и, причём — появились весьма скоро.
Практически мгновенно!
Не прошло и двух месяцев после его назначения, как Мартын Антонович Поегли обратился ко мне с письменной просьбой о помощи заводу в деле производстве противотанковых пушек. В ответном письме, вежливо отказавшись от столь великой чести (мол — сами в перманентной запарке, не знаешь, что ли?) я предложил Мартыну Антоновичу присылать к нам в "ОПТБ-007" рабочих и мастеров для обучения и переподготовки, мол: "Чем можем — тем поможем!".
Практически мгновенно пришла телеграмма: "Встречайте делегацию зпт 26 товарищей зпт лучшие специалисты зпт буду сам тчк".
Озадачено чешу свой лысый череп: встретить, разместить и прокормить такую ораву — это вам не фунт изюма схарчить!
С возникшим головняком прямиком к Советской Власти "на местах":
— Фрол Изотыч, на тебя одного лишь уповаю! В "Красном трактире" лишь первый этаж свободен — прокормить ещё смогу, а вот разместить где?
Смотрит насмешливо:
— Ну, прям так уж и негде.
— Не в "ИТК" же их мне закрывать — всё же люди вольные...
Где-то в подсознании, тотчас услужливо всплыло:
" — То, что Вы не судимы — не ваша заслуга, гражданин. А наша недоработка!".
— ...Пока вольные.
Тот, почти равнодушно сперва:
— "Подлипки", говоришь?
— Ага! Помоги, а! Карлом Марксом прошу-заклинаю...
— Погодь пока причитать. А где это?
В отличии от партайгеноссе Гитлера, товарищ Анисимов глобуса в кабинете не имел, поэтому пошарив по "пустой" стене глазами и не обнаружив на ней даже карты, я чтоб попроще для его понимания:
— Да, это почитай что Москва.
— "Москва"? — переспросив, Фрол Изотович заметно ожил и засуетился, — не переживай товарищ Свешников: встретим по первому разряду! А вот разместить...
Здесь он задумался и с превеликим сомнением:
— Придётся по вдовушкам.
— "По вдовушкам", — со всем присущим мне тактом напоминаю, — у нас размещены строители.
Население Ульяновска всё прибывает и прибывает и, несмотря на Проспект Мира — как на дрожжах растущий на быстросборных домиках и, уже оформляющийся в отдельный Ильичевской район — жилищная проблема до сих пор донельзя острая.
— Ну, — поднимает руки в гору, — есть у нас такие вдовушки, что не пустили к себе на постой строителей, а от которых — постояльцы сами сбежали... Но если поговорить!
— Ты — поговори, поговори, Фрол Изотович! Обязательно поговори с этими вдовушками.
"И я в свою очередь поговорю".
* * *
Для встречи делегации товарищей "почитай, что с Москвы", на Ульяновском полустанке собралось практически всё волостное начальство от всех трёх ветвей власти. Фрол Изотович и, в этот раз не мог обойтись без своих дешёвых понтов (хотя я его и отговаривал) и, в полном соответствии с духом времени — туда же добровольно-принудительно было согнано немало местного электората, по задумке — должных изображать бурное ликование при виде гостей из столицы.
Недавно образованный по личному настоянию Председателя волисполкома духовой оркестр, вполголоса "прогревал" свои медные трубы. В толпе смеялись, кричали и грызли семечки, дожидаясь прибытия поезда с делегацией — который по привычному обыкновению задерживался.
Наконец, это историческое событие произошло...
Как бы в подтверждении слов товарища Поегли Мартына Антоновича — о "диком скопище" питерских пролетариев, из вагона вывалила толпа каких-то в дупу бухих гопников, рыл в двадцать и пятеро интеллигентов с перепугано-надутыми лицами.
Радостно-восторженное лицо Анисимова, тотчас стало удивлённо-настороженным:
— А это кто?
Директор завода в Подлипках, несколько убитым голосом:
— А это и есть — делегация нашего артиллерийского завода, по перенятию передового опыта. Перепили граждане в дороге... Слегка!
Председатель Ульяновского Волисполкома, сам был — далеко не дурак "на грудь принять", поэтому быстро успокаивается и понимающе кивает:
— Понятно. Ничего, бывает!
Наконец, момент созрел и Председатель губисполкома поднимается на трибуну.
— Товарищи, — пафосно прокричал Анисимов, стараясь перебить гам толпы, — торжественный митинг по случаю прибытия московских товарищей из Подлипок позвольте считать открытым!
Медные трубы духового оркестра задвигались, вздохнули и не совсем слаженно сыграли "Интернационал".
— Слово для доклада предоставляется, — продолжил Анисимов, когда торжественная мелодия пролетарского гимна стихла, — товарищу Анисимову...
В толпе "московских товарищей" вдруг послышался громкий смех и отчётливый выкрик:
— Пошёл на х...уй!
Почему-то приняв это на свой счёт, Фрол Изотович красно-свекольно покраснел и запинаясь промямлил:
— Товарищи! Международное положение нашего государства...
Бла, бла, бла!
Про Чемберлена, про румынских бояр, про Муссолини и его фашистов... Про какого-то американского сенатора, он особенно долго распинался — как будто это тот его нафуй послал, а не свой же брат по классу.
По всему было заметно, что торжество безнадёжно испорчено и, после — в этот раз предельно коротких речей других товарищей, митинг сам-собой "свернулся" — как сказочная скатерть-самодранка, после загородного корпоративчика трёх богатырей.
— Ты мне обязательно найди этого "крикуна", — слышу как Анисимов напутствует Каца, прежде чем усесться в свой "Рено".
Если кто не знает: "Советская Власть" у нас в волости — хоть и выглядит кондово-простовато, зато обладает очень хорошей памятью. А в данный момент, он ещё и злой и, злость свою срывает на мне:
— Обедать с твоими "москвичами"... НЕ БУДУ!!!
Стареет Фрол Изотопыч, стареет... Ну, прям как обиженный ребёнок.
Намечалась грандиозная совместная попойка, но после отказа Анисимова — другие представители трёх ветвей власти, тоже решили это мероприятие проигнорить.
У Абрама Израилевича понятливо-озадаченное лицо и после отъезда Председателя, он шипит мне:
— Ты эту кашу заварил — тебе и расхлёбывать!
Беру под козырёк:
— Расхлебаем, ещё не то расхлёбывали, товарищ Начальник волостного управления.
* * *
Для волостного начальства "торжества" кончились, а для меня они в самом разгаре.
После митинга, делегацию из Подлипок повезли на обед в "Красный трактир", который как-то незаметно для участников превратился в ужин. Нам с Поегли и пятью инженерами, было накрыто на втором этаже и Софья Николаевна несколько раз бегала к нам жаловаться на расходившихся делегатов.
К счастью, я подсуетился заранее и, в качестве вышибал привлёк местных "есаулов" — с которыми был знаком по "бузе" с хулиганами в прошлом году. Распоясавшихся "делегатов" — успокаивали и укладывали, упавших под стол — наоборот приводили в сознание и поднимали на ноги. Обе категории "упаковывали" и развозили на арендованных у "Красного пути" мототелегах по заранее подготовленным вдовушкам.
Короче, ближе к ночеру на первом этаже всё стихло, лишь шуршал вениками персонал "Красного трактира", да изредка громко материлась Софья Николаевна при виде получившегося бедлама...
Ещё ранее развезя по квартирам инженеров, оставшись с Поегли наедине в кабинете, спрашиваю у него:
— А кого ты мне сюда привёз? Что за люди в этой — так называемой "делегации"?
Тот, несколько грустно улыбнулся:
— Это лучшие специалисты завода..., — последовал длинный перечень рабочих специальностей, — большинство из них — питерцы с эвакуированных в 1918 году заводов. Но есть и москвичи.
— "Питерцы", говоришь? Интересно, интересно... Ты привёз их учиться делать лафеты?
— Да! Особенно, хочу чтоб хоть кто-нибудь из них научиться электросварке. Кстати..., — голос "енерала" стал просящим, — Серафим ты не помог бы мне с электросварочным оборудованием и хотя бы парочкой сварщиков ко мне на завод — пока мои осваивают у тебя эту технологию?
Машу головой, давая "от ворот поворот":
— Оборудования и опытных сварных — пока у самих в напряг: у нас свои головняки с тракторами и прочим. Ты же сам знаешь, Мартын — наше "ОСТБ-007" на хозрасчёте: как зарабатываем — так и "сидим"!
На буквально всё — рук у меня категорически не хватает...
Надежды переманить в Ульяновск из Киевского политеха будущего академика Патона — накрылись звонким медным тазом: конечно, Евгений Оскарович был впечатлён нашими успехами на ниве элекросварки и поражён моими грандиозными планами, но менять солнечный Киев на нижегородскую "Тмутаракань" с вечно пасмурным небом — категорически отказался.
Вполне его понимаю!
Да, к тому же...
Антон Семёнович Макаренко не по своей воле к нам перебрался — а по приказу НКВД, в коих структурах работал.
Однако, как ни крути — а инициатором образования Ульяновской ВТК был я!
Узнав от кого-то, или самостоятельно догадавшись о моей роли в своей судьбине, он конкретно набычился и, наши с ним отношения — напоминают Антигитлеровскую коалицию или брак по расчёту... Пока имеется общая цель, его неприязнь — ограничена "рапортами" вышестоящему начальству в мой или товарища Каца адрес, по малейшему удобному поводу.
А, что будет потом?
...К счастью, в деле обретения "свободной руки" по электросварке, мне помог случай. У радиотехника Вологдина Валентина Петровича, с которым я имел дело в "Нижегородской радиолаборатории" по поводу ртутных выпрямителей, оказывается во Владивостоке имелся младший брат Виктор — профессор Дальневосточного университета. Тот, тоже экспериментирует с технологией электросварки и, даже имеет кое-какие успехи в применении её для судоремонта.
Будучи этим летом по делам в Ленинграде, он повстречался со старшаком и, узнал от того про меня и про мои опыты с электросваркой. Заинтересовавшись, Виктор Петрович заехал к нам на обратном пути, посмотрел на то, что у нас твориться, поговорил с людьми — которые всё это творят...
И остался в Ульяновске Заведующим "Лаборатории промышленно-электрической сварки"!
* * *
Проводив Поегли, переставляю цветочные горшки на оконном подоконнике и поздним вечером ко мне в кабинет через чёрный ход проскользнул Барон:
— Слушай, Миша — тут такое дело...
* * *
...Главный конструктор и заведующий производством артиллерийского завода в Подлипках ломал в отчаянии руки:
— И откуда они только самогон берут?!
"Лучшие специалисты завода" вместо того, чтобы учиться делать лафеты — не просыхают уже целую неделю.
Теряясь в догадках, развожу в недоумении руки:
— Сам, блин — только диву даюсь!
— Ведь, у них денег нет!
Пожав плечами, делаю робкое предположение:
— Разве только наши вдовушки их снабжают... За "вознаграждение" — весьма определённого характера. Хахаха!
Однако, товарищу комбригу не до смеха:
— Серафим!
— Аз езмь...
Тот, как будто его душат, расстёгивает ворот гимнастёрки:
— Мне до конца года КРАЙ(!!!) надо сдать установочную партию в двенадцать противотанковых пушек... Уже октябрь, а не сделано ничего. Ты понимаешь: НИЧЕГО!!!
Сделав фейс дубовым топорищем:
— Раз тебе "надо" сдать — значит, ты должен их сдать.
— ЭТО НЕВОЗМОЖНО!!!
— Невозможно или нереально?
Удивляется:
— А какая разница?
Отвечаю словами Виссарионовича — которые, тот возможно ещё не произносил:
— "Нереально", это к примеру — до Луны пешком дойти! А всё остальное — всего лишь "невозможно".
Надеюсь, не узнает и не репрессирует незаконно.
Поегли, от возмущения, чуть не задохнувшись:
— Издеваешься? А я уж, было считал тебя другом...
— Нет, вовсе не издеваюсь — я таким образом думаю, как тебе помочь.
— ...???
В действительности же, я давно уже всё придумал.
— Ты покури пока, а я ещё подумаю... Молча. И ты тоже... Того, этого... Подумай, Мартын!
Комбриг сместился к открытому окну, достал пачку каких-то шибко продвинутых папирос и задымил распространяя ароматный запах дорого табака... Наконец прикурив вторую папиросу от первой, хитро улыбаясь, главный конструктор обращается ко мне:
— Серафим! Мне были выделены довольно приличные средства для поднятия предприятия с колен...
Делаю шибко заинтересованный вид:
— "Средства", говоришь? Ну и...?
— Помнишь, ты говорил: "как зарабатываем — так и сидим"? Мы могли бы договориться...
— "Фифти-фифти"?
— Ну а почему бы и нет! Так, что? По рукам?
Наконец услышав "волшебное слово", я принял судьбоносное для многих решение:
— Кажется, я придумал — как тебе помочь и себя при этом не обидеть: ты только — ничему не удивляйся и ни во что не вмешивайся. Доверься мне, Мартын и, у нас с тобой — всё будет в шоколаде!
* * *
На следующий день "командировочные" гулять не перестали, а я успел обежать всё ульяновское начальство — все "три ветви" власти и, с каждой из них сумел договориться.
На утро следующего начались посадки — задержания, то есть.
Едва держащихся на ногах депутатов провоцировали на нарушение Уголовного кодекса, писали на них заявление в районное НКВД, а затем арестовывали и под белые руки препровождали в кутузку. Невозможность стояния на своих двоих — тоже не являлось причиной избежать сурового пролетарского наказания: ведь лёжа — тоже можно совершать уголовно наказуемые деяния.
Напрасно протрезвевшие на следующий день "лучшие специалисты", бия себя в грудь — утверждали, что "ничего не было", или они ничего не помнят.
Но многочисленные свидетельские показания говорили:
БЫЛО!!!
"Ничего непомнящим, наоборот — вешали наиболее тяжкие статьи, как например — групповое изнасилование три года как парализованной старушки.
Пролетарский суд в Ульяновске оказался скорым — буквально через неделю, после суперкороткого следствия процесс пошёл за процессом и, довольно гуманным — никто из подсудимых более года домзака не получил. И менее — тоже. Перед отправкой на этап, Мартын поговорил с каждым своим заводчанином индивидуально и, все "вновь обращённые" зэка — написали слёзную просьбу отправить их для отбывания наказания в Ульяновский ИТР, в "Особое проектно-техническое бюро Љ 007".
Просьба была удовлетворена и после "обряда посвящения" — так называемых "адских" пяти часов в карцере и "райских" полчаса в "прачечной", лучшие специалисты Артиллерийского завода в Подлипках влились в наш дружный коллектив.
Что оказалось как нельзя кстати.
Кроме одного.
Когда "специалисты" уже сидели в ульяновской кутузке, я обратился к их начальству:
— Заметь, Мартын: я отнюдь не спрашиваю — кто именно из твоих орлов послал на фуй нашего Председателя. Ведь, это может оказаться какой-нибудь классный фрезеровщик — жизненно важный для твоего завода.
Конечно, Поегли был в шоке — это ещё мягко сказано.
— Но, пойми меня правильно: нужна жертва!
Свобода слова — свободой слова, но кажущиеся безобидные обзывалки в адрес "власть предержащих" — могут плохо кончиться, прежде всего для тех — кто это себе позволяет. Не припомню, к примеру, чтоб наш последний Недержанец — хоть кого-то из "добра нации", оптом или в розницу — хоть как-то обзывал. Но среди дореволюционной интеллигенции — было модно всячески изощряться в его адрес.
И, что?!
Многие из остряков кончили подобно николаевской семейке: с чекисткой пулей в затылке в грязном подвале — в котором в каждом углу насцано.
Поэтому, я вполне убеждённо считаю, что подобные выходки осмелевшего быдла — надо жёстко пресекать!
Сухо-официально:
— Если сам не назовёшь, товарищ Поегли — я выберу на закланье первого попавшегося!
Он, конечно назвал "жертву" — куда ему деваться... Но отношение между нами с тех пор — стали из дружеских сухо-официальными.
Судьба того, кто "официально" послал "пёхом" нашего Председателя, была увы — очень печальной.
После "чистосердечного" признания, Фрол Изотович лично набил тому рожу в кутузке, а Абрам Израилевич оформил "антисоветскую агитацию" и пришлось-таки бедолаге ехать на лесоповал с полновесным "червонцем" за плечами.
Одно хорошо дополнительным бонусом: товарищ Анисимов перестал злоупотреблять "торжественными" церемониями — по каждому удобному случаю и без онного, что сэкономило мне изрядно времени.
Да и не только мне!
Но, "отряд не заметил потери бойца".
"Установочную партию" в двенадцать 47-мм противотанковых пушек получивших индекс ГАУ "1К", Красная Армия для войсковых испытаний получила вовремя. Правда, не из Подлипок — а из Ульяновска... Но про это мало кто знал, а кто знал — предпочитал помалкивать.
"Лучшие", но злоупотребляющие спиртным специалисты из Подлипок — кое-чему научившись у нас и, в обратном процессе — кое-чему научившие наших и, по истечению срока наказания отправились домой...
Но, не все!
Кое-кто из них предпочёл остаться в Ульяновске, кого-то удалось уговорить устроиться у Дыренкову в АО "Россредмаш", что дополнительно испортило отношение между мной и Главным конструктором будущего "Завода Љ 8". В общем-то, моя задумка вполне удалась и в "сухом остатке" я остался доволен: в ситуации когда "кадры решают" всё — я приобрёл (на время или на постоянно) нескольких высококвалифицированных рабочих и инженеров, здорово мне помогших в реализации кое-каких других интересных задумок.
* * *
Квалифицированных кадров — специалистов-рабочих и инженеров в России, не просто — не хватало...
Не хватало — просто катастрофически!
Было в эпоху НЭПа ещё одно "психико-историческое" обстоятельство — которое могло поставить жирный крест на любой прогрессорской хотелке попаданца. При ближайшем рассмотрении менталитет инженеров-хроноаборигенов оказался совсем не таким, к каковому я привык — работая на своём "Заводе сельскохозяйственного машиностроения, имени..." в позднесоветское время.
ЭТО — КАСТА!!!
Каждый доставшийся Советской власти от старого режима инженер — мнит себя незаменимым, мало того — эдаким "пупом земным". Причём, в чём бы хорошем, они бы проявляли эту свою кастовость.
Давно уже дивлюсь-удивляюсь: в принципе, ничто не мешало топовой технической интеллигенции — хотя бы из чувства самосохранения договорившись об совместных действиях, поставить большевиков в "интересное" положение.
Ан, нет! Эгоцентричный индивидуализм наших технократов — просто зашкаливал!
Другой момент.
В отличии от советского инженера эпохи застоя, или своего современника-коллеги — демократичного инженера-американца к примеру, русский инженер — сам не спустится в шахту и взяв в руки отбойный молоток — не покажет рабочему как надо работать. Не встанет он у плавильной печи, у станка и тому подобное...
Русские инженерные традиции таковы, что "специалисты" предпочитают сидеть в конторах и всю жизнь перебирать бумажки — подальше от грязного производства. И даже революционный террор времён военного коммунизма, не смог избавить его от привычки смотреть на "быдло" сверху вниз и частенько на него поплёвывать .
Что, сцуко, характерно: даже молодые специалисты из самых что ни на есть "низов" — которых успели подготовить за постреволюционные годы, перенимают эту кастовость от дореволюционных инженеров — у которых вынуждены учиться, за имением ничего лучшего...
В свою очередь "быдло" — отвечает "касте" полной взаимностью: на предприятиях промышленности процветает так называемое "спецеедство" — травля рабочими инженерно-технических работников. На слуху и в прессе — многочисленные факты избиения и даже убийств "технократов-элитариев" прямо на рабочем месте.
Конечно, мои "подопечные" — зэки из Ульяновского исправительно-трудового лагеря, которыми я укомплектовал "Особое проектно-техническое бюро Љ 007", несколько отличались от своих "вольных" коллег. Эти люди, пережив мощнейший стресс — связанный сперва с совершённым ими преступлением, а затем с последовавшим наказанием, за редким исключением были психологически податливы как "пластилин" — лепи с них, что хочешь.
Однако, на одних зэках далеко не уедешь — НКВД остановит!
Проблема комплектования инженерно-техническим персоналом — не только "ОПТБ-ОО7" и Опытно-экспериментального цеха при нём, но и других производственных структур — создаваемой мной подпольной промышленной "империи", остро встал уже весной-летом 1924 года и в будущем грозил ещё более усугубиться.
К счастью, "лихие 20-е" — любезно предоставили мне немало возможностей для решения этой проблемы, которыми я не преминул воспользоваться.
* * *
Ульяновская воспитательно-трудовая колония (ВТК) для несовершеннолетних начала превращаться в "Завод контрольно-измерительных инструментов им. Кулибина" летом-осенью 1924 года — когда рядом с бывшим женским монастырём начали возводить стены его первого цеха, а из Германии стало прибывать оборудование и начали приезжать первые специалисты — инженеры и рабочие. Которые должны были обучать воспитанниц делать всё: от школьных линеек и циркулей — до микрометров, нутромеров, калибров и штангенциркулей.
Однако, сразу же выяснилось: некоторые нанятые за валюту специалисты, мягко говоря — не соответствовали заявленному профилю. Из пятнадцати первых "ласточек" только одиннадцать оказались лекальщиками или вроде того, а профессии остальных четырёх были весьма далеки от производства точнейших контрольно-измерительных инструментов и приборов: архитектор, инженер лесного хозяйства, химик и железнодорожник.
Нет, эти немцы вовсе не самозванцы: это наши бестолково-тупорыло-равнодушные бюрократы в столице — напутали-перепутали!
Мимо такой удачи я не мог пройти и, тут же от имени всемогущего НКВД — технично перевербовал заблудившихся "интуристов" в "ОПТБ-ОО7".
Кстати, спешу обрадовать: уже летом 1925 года, в этой "шарашке" — больше специалистов числилось вольнонаёмными, чем отбывающих срок.
После этой истории мне вспомнилось кое-что из ильфо-петровского "Золотого телёнка:
"На диване с утра сидел выписанный из Германии за большие деньги немецкий специалист, инженер Генрих-Мария Заузе...
К началу служебного дня, когда инженер занял позицию у дверей Полыхаева, лицо его было румяным в меру. С каждым часом оно все разгоралось и к перерыву для завтрака приобрело цвет почтового сургуча...
После перерыва смена красок пошла в обратном порядке. Сургучный цвет перешел в какие-то скарлатинные пятна, Генрих-Мария стал бледнеть и к середине дня..., лицо иностранного специалиста стало крахмально-белым...
Генрих-Мария Заузе подскочил на диване и злобно посмотрел на полыхаевскую дверь, за которой слышались холостые телефонные звонки: "Wolokita!"...
...Через месяц очень взволнованный Заузе поймал Скумбриевича в буфете и принялся кричать:
— Я не желаю получать деньги даром! Дайте мне работу! Если так будет продолжаться, я буду жаловаться вашему патрону!
Конец речи иностранного специалиста не понравился Скумбриевичу. Он вызвал к себе Бомзе.
— Что с немцем? — спросил он. — Чего он бесится?
— Знаете что, — сказал Бомзе, — по-моему, он просто склочник. Ей-богу! Сидит человек за столом, ни черта не делает, получает тьму денег и еще жалуется" .
— Сём-ка, — сказал я тогда сам себе, — а ведь такие эпизоды пишутся неспроста! Ни один юморист в мире, сам нарочно такое не придумает — человеческой фантазии не хватит. Это надо чего-то "конкретного" курнуть — обычный "кокс" из местной аптеки не поможет в таком юмористическом творчестве.
После этого из инженеров, отсидевших срок в Ульяновском ИТЛ — но желающих продолжать сотрудничать с "Особым проектно-техническим бюро", была составлена "Комиссия по учёту, контролю и распределению кадров ОПТБ-007" (КУКРК).
Специальные "тройки" с грозными ксивами, раздобыв по запросу же от НКВД полные поимённые списки — объезжали места работы нанятых иностранных специалистов и, обнаружив реально "неприкаянных" — наподобие вымышленного Генриха-Мария Заузе, перевербовывали их в мою пользу.
Что самое удивительное и необъяснимое: советская система найма за границей работала чётко как часы. Отбирались действительно — самые лучшие специалисты имеющие безукоризненные рекомендации...
Но, Боже — как бесталанно и расточительно, а то и вовсе с нулевой эффективностью — их использовали на наших советских "социалистических" предприятиях!
Ну, что тут поделаешь, если даже сам Сталин — пока ничего поделать не может?
Переломить ситуацию я не в силах и мне лишь остаётся ею воспользоваться по известному принципу "нет без добра лиха". Таким образом, я снабжал кадрами не только растущую как на дрожжах ульяновскую промышленность — но и щедро ими делился с АО "Россредмаш", где Председателем Совета директоров был мой человек — Дыренков Николай Иванович.
Была, правда, пара-тройка скандалов...
Ну, да ладно!
* * *
Ещё одним источником хоть и молодых — но перспективно-ценных кадров, стали советские ВУЗы.
Исторически так сложилось, что слово "студент" у простого человека ассоциируется с каким-то — вечно голодным, незатейливо и неряшливо одетым существом. Что касается России, то во все времена это определение относится к нему в полной мере. Наш "Studiosus Vulgaris" никогда не жил в достатке, а после любой "Эпохи перемен" — оказывался на грани выживания и исчезновения.
Отлично помню Аннушку — нынешнюю законную "половинку" Василия Путина (Пукина), когда я впервые с ней познакомился в синематографе: она щеголяла в туфлях на деревянной подошве, с верхом — выкроенным из какого-то коврика и обрезков кожи. Платье ее, простенькое, с напуском на бедра по моде того времени — было явно пошито из какого-то выцветшего гобелена. Скорее всего — обивка кресла, окончившего свой век в буржуйке ещё в эпоху Военного коммунизма.
Когда я её накормил в кафе мороженным и подарил перед расставанием дешевенькую шляпку — она готова была отдаться мне прямо в примерочной магазина...
Хахаха!
Это уже история — есть, что вспомнить.
После прихода к власти партии большевиков, классовый подход превалировал над другими в большинстве — подверженных революционным изменениям сфер социальной жизни и, высшая школа не являлась счастливым исключением в этом ряду. Даже на неформальном уровне — советское студенчество разделилось на "мужиков" и "жоржиков": на выходцев из простонародья и из так называемых "бывших" — что тогда говорить об официальной позиции пролетарских властей?
Местные стипендиальные комиссии в вузах и техникумах, действовавшие под патронажем Центральной стипендиальной комиссии — решали вопрос по распределению скудных финансовых фондов в пользу социально близких, "общественно полезных" и имеющих заслуги перед Советской Властью.
Остальным была предоставлена благоприятная возможность крутиться по мере собственных способностей.
Кстати, специально для любителей "похрустеть": и до Революции — стипендия нередко превращалась в "награду за благонадежность", право получения которой — обладали далеко не все студенты Российской Империи.
Но даже студенты, попавшие в число счастливчиков — находились в положении между просто голодной смертью и просто голодным обмороком, ибо стипендия в тринадцать с полтиной рублей — была вдвое ниже минимального прожиточного минимума.
Но вопреки вся и всему, подобно неистребимой конопле Чуйской долины — советские студенты демонстрировали поразительное искусство выживания, достойное написанию отдельной книги !
Подрабатывать репетиторством или иным интеллектуальным трудом — удавалось немногим студентам, поскольку этот ниша рынка была занята — немногим менее нищими советскими педагогами.
Те, кому не помогала семья — подрабатывали частными уроками, разгрузкой вагонов, подметанием улиц, пилкой дров, торговлей папиросами. Некоторые счастливчики находили работу один раз в две недели, и были очень рады заработанным лишним двум-трём рублям. Девушки стирали бельё, мыли полы и окна. Некоторые из них — не особо щепетильные в моральном плане, торговали собственным телом.
Бывало и так: студент найдя какого-нибудь — особо лоховатого нэпмана, заключал с ним письменный договор — по которому тот брал на себя обязательство выплачивать до конца обучения определённую сумму в месяц. В свою очередь, студент обязывался полностью вернуть сумму в двойном размере.
Здесь Маркс был прав: нет такого преступления на свете — на которое не пошёл бы капиталист ради такой маржи!
Студенты же, как всегда — рассчитывали на русское авось: авось, если не сдохну — после ВУЗа найду хорошую работу, авось законы изменятся, авось нэпман-кредитор — к тому времени сам сдохнет...
Для отдельных немногих счастливчиков, существовали так называемые "хозяйственные стипендии". Их выплачивали студентам различные советские предприятия, учреждения и организации — после письменного согласия устроиться и работать на них по окончанию тем учебного заведения.
Хозяйственная стипендия могла достигать фантастическо-сказочной суммы в сто "карбованцев", но чаще колебалась в пределах от двадцати до сорока рублей.
Некоторые, особо предприимчивые представители изощрённо-изобретательного студенческого племени, даже умудрялись заключить договор с несколькими организациями и жили довольно кучеряво!
Я, прознав про такие порядки, быстренько создал соответствующую структуру почти в каждом техническом ВУЗе европейской части страны — "благо" их не было так уж много. Агенты Бюро по трудоустройству "Шанс" появившиеся вблизи каждого подобного учебного заведения, по особым "вопросникам" — подыскивали среди нуждающихся студентов подходящих и, заключали с ними соответствующие контракты сроком на три и семь лет. Чаще всего я платил кандидатам по 30 рублей в месяц, но попадались и отдельные одарённые личности среди наиболее дефицитных специальностей (например, химиков) — которые получали от меня авансом и все двести червонцев.
Такая практика продолжалась, правда, недолго.
Уже весной 1925 года, "Главпрофобр" специальным декретом запретил адресные выплаты. Физические лица отныне должны были башлять в специальный "стипендиальный фонд", откуда 30 процентов направлялись на выплату общих государственных стипендий.
Перспектива кормить чужого студента — меня не вполне устраивала по некоторым принципиальным соображениям и, я перешёл к натуроплатам.
Через агентов "Шанса", для кандидата снималось сравнительно благоустроенное (по сравнению со студенческой общагой) жильё, он снабжался канцелярскими принадлежностями для учёбы, ношенной одеждой и продуктовым пайком.
Последнее, кстати, я получал через Иохеля Гейдлиха — от благотворительной американской организации "APA ": концентрат горохового супа, тростниковый сахар, тушёнка, сгущенка — это была пища богов для наших оголодавших студентусов!
* * *
Впрочем, я даже не ждал "у моря погоды", когда студент получит диплом!
Советский Союз, пожалуй, был единственным местом в обитаемой части нашей Галактики — где существовал такой феномен, как производственная практика для учащихся высших учебных заведений. Ежегодно, эти представители будущей интеллигенции толпами отправлялись на предприятия — где они в соответствии с какими-то мне неведомыми марксистскими теоретическими постулатами, должны были отработать не менее трёх месяцев в году. Студенты же технических ВУЗов, двухмесячные "циклы" изучения теории — чередовались с такими же двухмесячными циклами практики.
Хрень неимоверная!
Такая система обучения могла подготовить только кадры мастеров и техников, но не инженеров. Впрочем, на данном этапе развития — если всё делать по уму, конечно, это пошло на пользу: мастера и техники, тоже были необходимы промышленности — "как хлеб, как воздух". Но, советская бюрократия — являла удивительные примеры формализма при назначении студентов на практику и, поэтому очередная выдумка кабинетных марксистов-теоретиков — бесконечно далёких своим менталитетом от нужд реального производства, оказалась очередной же химерой.
Студента изучающего химию, к примеру — могли назначить кассиром, а экономиста — мойщиком шерсти. Лингвиста изучающего восточные языки — направить на швейную фабрику, железнодорожника — заставить строить станционный туалет типа "сортир многоочковый", а строителя — подрядить в "водители кобылы" у местного начальства.
Студенты-практиканты, видя такое дело, тоже относились к порученному занятию формально — делая всё абы как, чисто для "галочки" в документе.
Главное же: руководство предприятий — материально не было заинтересованно в студентах-практикантах. НЭП, приучил их считать каждую копейку, а по закону тем следовало платить не ниже 6 разряда 17-разрядной тарифной сетки. Поэтому чаще всего, их заворачивали ещё у проходной: "Вы нам не нужны, товарищ студент, можете ехать обратно в свою альма-матер".
Однако ж, у меня в моей "подпольной империи" — совсем другое дело!
Мои "стипендиаты" направлялись на работу строго по специальности, работали не волыня и получали столько — сколько зарабатывали, заодно проходя довольно жёсткий отбор — перед тем как перебраться в Ульяновск на ПМЖ. Я отбирал лучших из них и не забывал делиться перспективными кадрами с Дыренковым.
* * *
Ещё вот, до кучи — раз разговор на эту тему начал...
У "жоржиков" и "мужиков" были совершенно разные мотивации учиться.
Если для первых учение в ВУЗе и в конечном итоге — получение диплома об высшем образовании, было зачастую делом семейным (мой папа был инженером и я им буду!), жаждой знаний или же самоцелью, то с вторыми — дело обстояло куда сложнее.
Прививаемая коммунистическая мораль, не всегда тютелька в тютельку совпадала с личностными установками и планами студентов из рабоче-крестьян. Вопреки от них ожидаемому, они искали не возможности по завету пролетарских вождей — практически даром трудиться на всеобщее народное благо...
А преференций для себя лично!
Вот же нежданка какая, а?!
"Мужики" — разделившиеся на "академиков" и "активистов" в свою очередь, выходцы зачастую даже не из городских рабочих — а из самых натуральных крестьян, видели в высшем образовании главную жизненную цель: сменить профессию и образ жизни, "выйти в люди", осесть в городе и, главное — повысить социальный статус. Слабая общая подготовка, не позволяющая им опереться на базовое образование в познании вузовских дисциплин — компенсировалась огромной жаждой знаний, стремление взять "науку" наскоком, натиском, зубрежкой и начетничеством.
"Упорные бобры грызут гранит науки" — выражение, подходящее к этому типу студентов — как ни к кому другому. Слова Интернационала: "Кто был ничем, тот станет всем" — воспринимались ими буквально.
Это, так называемые "мужики-академики"!
Студент-мужик из подгруппы "активистов" — приходит в "шок и тремор" при одной лишь мысли, что из-за неуспеваемости — ему придётся бросить учёбу и вернуться обратно в деревню к деревянной сохе с запряжённой в неё сивой кобылой или на завод к токарному станку с ременным приводом — раздолбанному ещё в Германскую. Он, при малейшей угрозе своему "светлому будущему" — теряет всякое душевное равновесие и зачастую даже человеческое достоинство. Именно этим объясняется его неутолимая жажда доносительства на "чуждо-классовую" профессуру, на "жоржиков" из "бывших" и даже на своих "мужиков" из категории "академиков".
Этим же можно объяснить и часто выбираемый "мужиками" наиболее лёгкий путь в "освоении" учебного материла — гиперактивная общественно-политическая деятельность. Самые хитрожоп...пые из этой категории советских студентов, делали ставку на комсомольскую, а затем — на партийную карьеру. При этом, сметливые пареньки из селюков быстро сообразили: быстрее всего карьеру можно сделать — выискивая и разоблачая "врагов". Вероятнее всего — это именно им, а не пресловутой сталинской паранойе — мы обязаны репрессиями 30-х годов: подросшие и набравшиеся опыта партийной борьбы активисты из "мужиков" — требовали бюджетных мест и, желательно — как можно ближе к самой вершине власти.
Наиболее креативному из "мужиков-активистов", усевшемуся жоп...пой на самой её "верхушке", удалось даже — казалось бы самое невозможное: распахав целину — убить сельское хозяйство, заставив чукчей и пингвинов выращивать "царицу полей" на своих льдинах — превратить многовекового экспортёра зерна в его вечного импортёра и, самое главное — морально уничтожить коммунизм прямо на съезде(!) Коммунистической партии, предоставив времени уничтожить страну в целом.
Уникальнейших способностей был тот лысый выблядок, щеголявший в малорусском нижнем белье!
Участь непролетарского студенчества, "жоржиков" из так называемых "лишенцев" — была весьма незавидной...
Мало того, что Советская Власть обрекла их на самообеспечение — так ещё и заставила оплачивать учебу "за себя и за того парня".
В момент введения оплаты за обучения в первой половине 1920-х годов, её размер колебался от 50 до 300 рублей в год — в зависимости от материального положения родителей студента. Разумеется, подавляющая часть студентов — к которым относились выпускники рабфаков, коммунисты и комсомольцы, лица находившиеся на иждивении членов РКП(б), командированные профсоюзами, а также дети профессорско-преподавательского состава вузов — не платили ни копейки. С каждым годом росло число "льготников", одновременно в результате "чисток" сокращалось число непролетарских студентов и, соответственно — увеличивалась сумма оплаты.
Таким образом, во второй половине 1920-х годов, один "буржуазный" студент — фактически содержал трёх-четырёх "пролетарских".
Так я, в принципе не про то!
Студенты-пролетарии всё более и более приобретали черты элитных слоев общества — которые они копировали у профессуры "старой школы" и у бывших царских чиновников, а ныне советских госслужащих — во множестве имеющихся во всех государственных учреждениях новой России. Почувствовав себя правящим классом, они старались закрепить свою избранность и в послеучебной служебной карьере — которую видели преимущественно в возможности дальнейшей карьеры в больших городах, устроившись в столичных наркоматах, главках и трестах.
Поэтому существовала проблема, хорошо мне известная по периоду "застоя": выпускники ВУЗов — массово не желали ехать по распределению "на периферию".
"Непролетарские" же студенты, наоборот — чаще всего мечтали о другом: "закосив под своих" — затеряться где-нибудь в провинции, чтоб никто и никогда — не узнал бы об их "чуждом" социальном происхождении.
Вот это — мой контингент, вот таких — мне и надо!
Чтоб поменьше права качали, а побольше работали.
* * *
Но в основном же в кадровой политике, я следовал призыву великого Мао — "опираться на свои-собственные силы".
Напомню, что четвёртым пунктом "Первого пятилетнего плана" развития Ульяновска и волости (после переименования города, его электрификации и объединения местных кустарей и нэпманов в единый торгово-промышленный кооператив) было создание в губернского целого кластера профессионально-технических училищ с собственной производственной базой.
По моей задумке, которую одобрили и поддержали как местные власти — так и губернские и даже центральные, город с таким названием — "Ульяновск", должен быть центром расширенного воспроизводства носителей самого "передового классового сознания"...
Здесь, надо определиться с терминами: повсеместно принято — вслед за Марксом и Энгельсом называть их "пролетариатом". Я читал "классиков" и вполне отчётливо понимаю, что они подразумевали под этим понятием в середине 19 века. Это — люмпен-маргинал из попавших под "огораживание" крестьян, не имеющий ничего за душой — ни дома ни семьи, ни Родины ни флага — кроме каких-то виртуальных "цепей", которых ему не жаль потерять. Такие, да — попадались мне и, в конце двадцатого и даже в начале двадцать первого века...
Чаще всего возле бачков с бытовым мусором, в коих они рылись в поисках средств на опохмелку!
Правда, никаких "цепей" — кроме пагубного пристрастия к бухлу, я у них не заметил.
Среди же рабочих-специалистов, знакомых мне по "Заводу сельскохозяйственного машиностроения имени..." — таких особей не было от слова "вообще" и, я готов — скорее у расстрельной стенки встать, чем признать их "пролетариями" согласно Марксу.
В двадцатых годах двадцатого века, подобных люмпенов — было не в пример, на несколько порядков больше. В основном, это продукт перенаселения сельской местности: крестьяне, вынужденно или намеренно переехавшие в город и пока не нашедшие себя там, или же их потомки в первом поколении — "рождённые в трущобах городских".
Согласен: в описываемый период они имели некоторые признаки "гегемона": Советская Власть — с ними носилась як небрат с писанной вышиванкой где-нибудь в предгорьях Карпат, всячески им потакая. Возможно, это какая-то "попа-боль" с семнадцатого года — когда хлынувшие с фронта неуправляемые толпы солдат-дезертиров, смешавшись с городской гопотой — заставили себя уважать.
Я же искал, выращивал, воспитывал, а затем — холил и лелеял специалистов и менеджеров, по моему глубочайшему убеждению — являющихся главными классами при социализме.
Однако, идеологические споры — как-нибудь потом, в отдельной главе: в данный момент — про образование!
Первый пункт нашего с вами плана — переименование Ульяновки в "Ульяновск", выполнен.
Выполнен и второй этап — электрификация города: кроме строительства маломощной гидростанции, весной-летом 1924 года — произведено подключение волости к общегосударственной энергетической системе.
Третий пункт — кооперация кустарей и нэпманов, никогда не будет выполнен...
Ибо, как строительство города — этот процесс безостановочен и бесконечен!
Здесь, действую без ненужного фанатизма: в Ульяновске и его окрестностях — до сих пор можно встреть и "дикого" кустаря и вольного сталкера...
Извиняюсь — нэпмана!
Четвёртый пункт "Первого пятилетнего плана развития Ульяновска и волости" — на стадии успешной реализации.
Не без затыков, конечно, но кроме организации Воспитательно-трудовой колонии под началом Макаренко и внеплановой "Полицейской академии", в 1924 году было построено педагогическое училище, три новых "трудовых" школы I ступени и одна II ступени.
Это было непросто, но к осени 1925 года — не считая двух библиотек, трёхмесячных курсов по повышению квалификации, курсов "Ликбеза" и просто — "изб-читален", в Ульяновске появятся техническое, сельскохозяйственное, медицинское, экономическое и художественное училища со сроком обучения два-три года.
Наркомом по военным и морским делам было одобрено, а уже после его смерти создана так называемая "Фрунзевка" — "Ульяновское начальное военное училище имени Фрунзе" по подготовке младших командиров и технических специалистов для РККА. В нем из допризывной молодёжи готовили — командиров стрелкового отделения, командиров пулемётных расчётов, военных водителей, мотористов, электромехаников, радиотелеграфистов, военфельдшеров и так далее.
Неимоверных трудов мне стоило — но в 1926 году был создан "Ульяновский политехнический техникум" и, даже свой — так называемый "рабочий факультет" или просторечье — "Рабфак".
Вкратце, напомню, что это такое...
* * *
Сперва, это идея рождённая в кремлёвских кабинетах от "отцов" постигавших марксизм как науку по царским тюрьмам да по каторгам — не несла в себе ничего предосудительного, являясь скорее проявлением социальной справедливости. Рабфаки должны быть временной мерой на ближайшие 5-6 лет — пока не подрастет новое поколение "коммунистических" людей, окончивших советские "трудовые" школы II ступени. По словам партийных лидеров, рабфаки предназначались для подготовки пролетарской молодежи — не имевшей возможности получить среднее образование, к поступлению в вуз.
Однако, даже по словам "ленинского гвардейца" и Наркома просвещения Луначарского: рабфаки превратились в "лестницы — приставленные к стенам ВУЗов для взятия их на абордаж"!
В условиях преобладания политики "классовой чистоты" над здравым смыслом, рабфаки из трёхгодичных подготовительных курсов ВУЗов — превратились в средство выживания из стен "альма матер" "классово чуждых" студентов и замены их на пролетарскую молодежь, зачастую совершенно не подготовленную для получения высшего образования. В первые годы существования рабфаков, даже вступительных экзаменов на них не было и "абитуриенты" командировались туда от комсомольских и партийных организаций. Позже установили, что направляемые туда — должны знать хотя бы четыре арифметические действия над целыми числами, уметь удовлетворительно выражать свои мысли в письменной и устной форме, а главное...
Конечно же!
Обладать "правильным" происхождением и общей политподготовкой в объеме элементарной программы по политграмоте.
Однако, никаких вступительных экзаменов по-прежнему не было и зачастую на курсы принимались по рекомендации сельсовета.
Учебные программы же на рабфаках, привели в полное соответствие с первичным уровнем знаний слушателей. Вместо русской литературы те обучались простой грамотности, вместо начал аналитической геометрии и дифференциальных уравнений — элементарной арифметике с таблицей умножения. С физикой и химией — вообще плачевно, а из обществоведения изучали только историю классовой борьбы.
Студенты рабфаков являлись предметом неустанной социальной заботы социалистического государства и коммунистической партии!
В снабжении продовольствием они были приравнены к курсантам военно-учебных заведений, обмундировывались тоже от казны и, в отличии от обычных студентов — каждый из них получал повышенную стипендию в 31 рубль, вне зависимости от успехов в учёбе.
Поэтому, в 20-е годы быть рабфаковцем — было невероятно престижно: как в 30-е — лётчиком, в 60-е — космонавтом, а в "лихие 90-е" — бандитом-рэкетиром или валютной проституткой. Особенно, среди крестьянской молодёжи: пожалуй, это был её единственный шанс — раз и навсегда изменить свой образ жизни. "Слухами земля полнится": стоило лишь в каком-нибудь глухом селе завестись — хоть одному представителю этой категории учащихся, как тут же все его сверстники — загорались идеей ему последовать и уехать подальше от опостылевшего крестьянского труда.
Выпускных экзаменов на рабфаках тоже не было — их выпускники без всяких затей направлялись в ВУЗы, своим уровнем знаний — ставя в ступор мастистых университетских профессоров. Повсеместно в кругах преподавателей, ходят слухи об воистину анекдотических случаях, типа, когда один первокурсник — вчерашний рабфаковец, после требования написать "два в квадрате" — нарисовал четырёхугольник и внутри него поставил цифру "2".
Я ни в коем случае не осуждаю этих ребят, упаси меня Боже!
Это не они, не их отцы, деды или прадеды писали "Закон о кухаркиных детях" — отрезая все пути для получения образования широким народным массам. И это не они — экспериментировали-изгалялись над юными душами в эпоху НЭПа.
Это не они и не их славные предки — вбухивали миллионы собственных же рублей в "освобождение братьев-славян от турецкого ига", а затем — в освобождение трудящихся всего мира от империалистов.
Они, ни в чём не виноваты — пытаясь по своему собственному уму-разумению, воспользовавшись благоприятном моментом — занять достойное место, под общим для всех земных тварей Солнцем. Из их числа, вышло достаточно много людей порядочных и именитых — оставивших заметный след в нашей бурной событиями истории. И самое главное: они дали многочисленное потомство уже воистину грамотных горожан — сделавших Советский Союз ракетно-ядерной космической державой и второй экономикой мира.
А то, что внуки и правнуки всё просрали — опять же, не вина этих простовато-хитрозадых деревенских ребятишек из рабфаков. Ведь никому, кроме попаданца — не суждено заглянуть в непроницаемый мрак будущего.
* * *
Официально Ульяновский рабфак был торжественно открыт в 1926 году, в чём невозможно переоценить помощь Андрея Жданова — ставшего ещё в августе 1924 года Первым (ответственным) секретарём Нижегородского губисполкома ВКП(б). Конечно же, надоумили его на такую мысли наши ребятишки — Ефим Анисимов и другие, к тому времени плотно обосновавшиеся в Нижегородском же губисполкоме РСКМ.
Однако, подготовку его деятельности, я начал гораздо раньше — как бы не за год и, начал её — с подбора вузовских преподавателей.
Переманить с десятка два из профессуры в Ульяновск, оказалось делом хоть и непростым — но вполне возможным. Этому, если так можно выразиться — благоприятствало удручающее материальное положение преподавателей, в том числе и высшей школы. Голодные годы эпохи Военного коммунизма, сменились для них полуголодными годами эпохи НЭПа: в 1926 году официальная ставка профессора московского вуза в сто рублей — была сопоставима с окладом школьного сторожа. Простой землемер зарабатывал в те годы твёрдые 140 рублей, а квалифицированный токарь на государственном заводе — вполне мог зашибать и "максималку" в двести рублей.
Профессора и прочие "доценты с кандидатами", вынуждены были заниматься репетиторством — натаскивая детей партноменклатуры и нэпманов и, превращаться в "порхающих мотыльков" — преподавая в нескольких ВУЗах одновременно.
Я уже давно глаза положил на подобный контингент, но кроме Дмитрия Павловича Чижевского — мало кто из них соглашался переезжать в Ульяновск, боясь потерять "звание" профессора. Создание приравненного к высшим учебным заведениям Ульяновского рабфака — снимало эту проблему.
Созданный мной рабфак, был не совсем "рабфак" в принятом в это время значении. Вернее, это был "чемодан с двойным дном". Неформально, это был самый настоящий ВУЗ, где — хотя и по сильно сокращённой программе, готовили — хотя и очень узко специализированных, но всё же достаточно грамотных инженеров. Факультетов всего два: конструкторы-технологи и организаторы производства.
Конструктор — знающий все нюансы технологий и, грамотный менеджер — умеющий организовать эффективную деятельность целых коллективов подобных конструкторов-технологов, это наше всё!
В Ульяновском же рабфаке, по специально составленной мной программе, прошли специальную двухгодичную подготовку и наши подросшие ребята — Ефим Анисимов, Кондрат Конофальский, Елизавета Молчанова и, некоторые другие, перед поступлением во Всесоюзную Промышленную Академии по рекомендации Нижегородского губисполкома ВКП(б).
Кузьма Рубцов (он же — Домовёнок) и его компания "свмоделкиных", закончили трёхгодичные курсы конструкторов-технологов.
Ванька да Санька Телегины со своими "футбольными" командами, после окончания школы — два года учились во "Фрунзевке". Впрочем, про них разговор будет отдельный.
Рабфак же, действовал и в своём прямом назначении — подготавливая и...
Отфутболивая подальше из Ульяновска неугодные мне личности!
Кто, спросите такие и для чего их надо "отфутболивать" в ВУЗы страны, расположенные — как можно дальше от Ульяновска?
Помните про так называемых "ленинских призывников"? Хорошо, сейчас буквально в двух словах напомню.
При Ленине, желающего стать членом партии большевиков — ждал довольно жёсткий кастинг, который не каждый мог пройти, а уже таковым являющихся — ожидали регулярные "чистки".
После смерти Вождя первого в мире (бла, бла, бла...), в борьбе за его наследство — Сталин объявил так называемый "Ленинский призыв" в РКП(б) и, туда попёр косяком народ всякий-разный, но в большинстве своём — селяне с двумя классами образования, едваль не вчера попавшие из родной деревни на завод. Не разбираясь ни в марксизме, ни в большевизме, ни в политэкономии — они жаждали постов, должностей и положенных при них преференций для себя лично. Этот процесс не был одномоментным: он был растянут до примерно 1928-29 годов — когда было создано послушно-агрессивное партийное большинство — принесшее Генсеку реальную власть...
Видимо по-другому, никак было невозможно отстранить от рычагов управления страной всех этих Зиновьевых-Бухариных и Рыковых иже с ними — проболтавших всё время НЭПа в ожидании восстания пролетариата всех стран и Мировой революции.
Так что, ещё в 1924 году я знал: эпоха ожесточённых партийных дискуссий по любому поводу скоро кончится — впереди эпоха доносительств и ожесточённой же грызни за каждую ступеньку ведущую "вверх" по властной лестнице. Ну а там и массовые репрессии, с расстрелами и полновесными сроками подоспеют...
В Ульяновке, по меняющемуся раскладу на партийных собраниях, где доморощенные "ленинские призывники" из молодых — да ранних, стали показывать нам с Анисимовым и Кацем свои пока крохотные — но острые зубки, я почувствовал как медленно — но уверенно и неотвратимо меняется коммунистическая партия.
И заранее принял кой-какие меры.
Как только служба внутренней безопасности докладывала, что кто-нибудь из гиперактивных комсомольцев или молодых коммунистов-призывников — начинал в сторону нашей "троицы" хвост пружинить, тут же собиралось комсомольское или партийное собрание и тот индивид получал путёвку на рабфак. Хотя, официальный срок подготовки там был три года, но по просьбе местного партийно-комсомольского руководства — коллективом преподавателей, кандидат в студенты и через год — мог был признан "условно годным" и отравлен куда подальше.
Так как, к тому времени у меня появились кое-какие "походы" к нужным людям — чаше всего этим "подальше" был Киев. Что-то такое в этом городе, было такое притягательное — отчего наш рабфаковец как правило, обратно уже никогда не возвращался...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
