9. Пропавшие звезды

Нас встречали.

Во вратах замка стоял Джиллиан с табличкой. "Вы опоздали. На целый день", — обвинительно гласила табличка, и столпившиеся кругом темные выглядели так, будто полностью поддерживали обвинение.

Как люди, для которых один день растянулся на сотню лет. После того, как они поняли, что будут расхлебывать беды в одиночку.

День или ночь стоял под пепельным небом — не разобрать. Река среди холмов казалась гниющей раной. Черная корка берега; завалы из вырванных деревьев и тел чудовищных тварей, истекающих кровью и слизью. По берегам сияли открывшиеся темные источники, наполняя замковую долину призрачным режущим глаза свечением. Но замок Элкайне уцелел. И я не чувствовал вокруг ничего инородного, ничего инородно-живого. Нападение удалось отбить.

— Мой магистр. Сражался с Заарнскими Лордами, чтобы спасти наш мир, — громко и отчетливо произнес Матиас. — А ты что делал, человек?

Шеннейр рассматривал мага сверху вниз. Уничижительно. Расчетливо. Джиллиан не поднимал глаз. Я внезапно подумал, что прямой взгляд глаза в глаза среди темных должен был засчитываться за вызов.

А потом Джиллиан опустился на одно колено, протягивая темному магистру сверток.

Шеннейр принял подношение не сразу. И развернул ткань не торопясь, открывая кусок кожи с вырезанной на ней рыбкой. Плечо кольнуло фантомной болью; но это не могла быть моя кожа, и реальную боль теперь чувствовал Джиллиан.

Шеннейр тихо хмыкнул и прошел мимо.

Олвиш лежал в отдельном шатре. Почти как спящий. Он выглядел спокойным — но, разумеется, это самообман, он был мертвым.

— Он будет похоронен со всеми почестями.

— Естественно, — Шеннейр смотрел на своего мага с жестокой холодной усмешкой. Как на человека, из-за которого потерял свою гильдию, страну и семь лет жизни.

Стазисная печать переливалась мыльной пленкой. Олвиш лежал на возвышении, на серой ткани, и был накрыт белым полотнищем с серым ромбом. На его лице навсегда запечатлелось привычное выражение непреклонного упрямства. Олвиш чувствовал вину, но никогда бы не признал свои ошибки.

Замок Элкайне несокрушимой твердыней встал на пути полчищ вторжения, не пропустив их вглубь страны. Высший темный маг Олвиш Элкайт отдал все до последней искорки силы. Я не чувствовал триумф, но не чувствовал и печаль.

— Остатки армии северной коалиции заперты у границы заарнами, — сообщил Шеннейр со стремительно возвращающейся улыбкой, и я согласно кивнул:

— Пришло время вмешаться. То есть их спасти, конечно же.

Отряд Бретта, "боевые совы", и пятьдесят пятый отряд Амариллис готовились к выступлению. Пока шли сборы, командиры прохлаждались у ворот и собирали в морозильные контейнеры жуткие головы жутких заарнских тварей. Выбирали самых необычных или хотя бы тех, у которых было несколько лиц. При моем приближении темные сразу подскочили, коротко кланяясь:

— Магистр.

— Магистр.

— Наш наставник говорил, что мы должны заботиться о нашем доме, — после короткой заминки махнула Амариллис рукой на головы. — Мы установим в Мэйшем новую стойку с черепами.

— Или замуруем в фундамент, — подхватил Бретт. — И будет как в катрене девяносто втором "и кости врагов усеивали землю так густо, что некуда было ступить. И попирали они кости врагов"...

Вот уж кому война была как мама родная.

— Что нашло на Джиллиана? — я не слишком увлекался пророчествами; тем более, для Бретта пророчества служили списком необходимых действий.

— Он поверить не мог, что вы погибли и пожертвовали своей жизнью. Но мы-то знали, что вы вернетесь. Жертвовать собой светлому магистру положено традицией, но темному...

А темный вернется, даже если запихнуть его в могилу и присыпать землей.

Так Джиллиан сумел принять, что я на самом деле спасаю страну, а не играю в свои светлые замыслы? Обожаю этот момент — пробуждение совести у темных магов. Возможно, он даже раскаялся, что так обошелся со мной. Но Джиллиан слишком горд, чтобы извиняться перед светлым.

Я уже знал, что командовать оказавшимся без командира гарнизоном Джиллиана никто добровольно не звал. Остаться в стороне ему не позволили честь, долг и привычка лезть куда не просят. Ввысь его вознесла волна хаоса; а также напор, талант, но в основном грубая магическая сила, убедившая всех вокруг, что Джиллиан хороший человек.

Теперь маги, еще минуту назад подчинявшиеся Джиллиану, были готовы его свергнуть по первому же сигналу. Эта типичная темная лояльность. Но Шеннейр прошел мимо.

— И темный магистр принял его просьбу о прощении?

Собеседники в замешательстве переглянулись.

— Вам следовало сказать, если вы передумали оставлять его в живых, — с заметным укором сообщила Амариллис. Темные вновь переглянулись, качая головами и явно обсуждая переменчивость светлых учеников и потрясающее терпение их учителей.

— Угрожая вам, предатель бросил вызов вашему учителю. Магистр бы содрал его кожу полностью, срезал мясо с костей и запихнул ему в глотку. Но, — взялся за трудное дело объяснений Бретт, — Что тут поделаешь, обучая светлого... не в укор вам, наш магистр, простите нашу темную ограниченность... светлые постоянно расстраиваются из-за мелочей. Попробуй убей кого-нибудь не того. Наставник говорил нам, что хороший учитель позволяет ученику принимать самостоятельные решения.

— Вы принимали и ваш позволял?

Судя по ярким эмоциям, отразившимся в эмпатическом поле, что Амариллис, что Бретт любой личной свободе предпочитали возможность пожить подольше.

— Так что темный магистр Шеннейр — невероятно чуткий учитель, — все еще ежась заключил Бретт. — Тем более по отношению к такому ничтожному червю, как Джиллиан. Он не умеет себя контролировать. Кусает протянутую руку. Полубезумная тварь с отравленной кровью, как и все ашео, я вот лично считаю...

Эмоций Амариллис он не замечал. Равно как не успел отреагировать на удар, подбросивший его в воздух и отшвырнувший в сторону.

— Амариллис! За что?! Мы же друзья!

Я даже не подумал вмешиваться. Как по мне, Бретт получал вполне заслуженно.

— Заарнская тварь твой друг, совы лесные твои друзья, — процедила Амариллис и резко развернулась, двинувшись прочь. — Погрузку закончишь.

— Подожди! Стой! Кто теперь пойдет со мной к родителям?!

— Имей смелость встретить свои страхи лицом к лицу!

— Напишу папе с мамой, что умер на задании, — заключил Бретт и бросился следом за волшебницей, внезапно осознав, что она уходит на самом деле. — Амариллис, да подожди ты! У меня уже хватает денег на квартиру в новой столице, и...

— Мне хватило выбора твоей прошлой квартиры, Бретт, когда ты таскал меня по всей Полыни, — гневно рявкнула она. — Мне абсолютно плевать, какой вид у нее будет из окна или сколько там будет комнат!

— Как все равно? — ошарашенно переспросил Бретт. — Я там что, один жить буду?

Да, это выглядело жалко.

Вернулся Бретт в одиночестве, нисколько не обрадовавшись, что я его дожидаюсь, и закинул очередную голову в контейнер.

— Подобные мысли о гражданах нашей страны подрывают основы государственного строя. Бретт, — вкрадчиво позвал я, — вы знаете, какое наказание последует за предательство государства в военное время?

— Какие мысли? Кто подрывает? — бодро откликнулся он. — Я и мои люди немедленно займемся теми, кто их высказывает! С этого момента нет более верного слуги государственного строя, чем я. Как хорошо, что вы об этом попросили, магистр. Вы можете на меня положиться.

Родовой замок Элкайт, на удивление, практически не пострадал. В главном здании кое-где вышибло окна, у башни провалилась крыша, но это в сравнение не шло с разрухой вокруг. Но он восстановится. Волшебные замки всегда восстанавливаются.

Над замком гудели пчелы. Камилла и Юджин Аджент наблюдали за ними, а Юна, должно быть, к тому же понимала каждое движение роя. Я протянул им ключ и сказал:

— Олвиш Элкайт погиб с честью, защищая свою страну. Это я обещал Юлии.

А магистры должны выполнять обещания.

Они одновременно кивнули. В их эмоциях не было триумфа — лишь спокойствие от восстановления порядка. На ключ они глянули лишь раз, и Камилла отрицательно покачала головой:

— Замок — награда для высшего мага за службу. Полученное даром ничего не стоит. Мы следуем правилам.

Я не стал настаивать.

— Вы можете войти внутрь, если захотите. И замковой долине все равно требуется исцеление.

Они вновь кивнули, принимая новую задачу.

Юна откинула капюшон и стянула шарф. Семейное сходство было заметно с первого взгляда; и впервые за долгое время ее лицо осветила широкая улыбка.

* * *

Иномирные врата с нашей стороны выглядели интересно. В Заарнее они походили на архитектурное строение, у нас — нет. Корни земли, полупрозрачные веретенообразные структуры в воздухе, лес черных нитей от земли до неба. Структура материи, вывернувшаяся наизнанку, разрыв в реальности. Некоторые темные уже успели проверить их и свою удачу на прочность, и печальный результат никого не научил.

— Опарыши, жирующие в гниющем теле темной гильдии! — от души приложил Миль после инспекции наскоро расставленных защитных заклятий.

— А че такое опарыши? — спросил один боевик другого.

— Не суть, что это, — я потер шею. Там, где воротник касался кожи и стер защитный крем, остались ожоги от заарнского солнца. — Суть в том, что они белые.

Это их задело.

— Понабрали, — веско выразился Миль и умолк от столь неблагодарной аудитории.

Землю толстым слоем покрывал пепел, который взвивался в воздух от любого шага. Вдалеке уже виднелась колонна людей, которую конвоировали боевые машины. Плелись люди медленно.

— Вы же не хотите на самом деле их спасать, — Миль пытался убедить то ли себя, то ли меня.

По общему правилу военнопленных следовало убивать, лучше — с особой жестокостью, чтобы другим было неповадно. Темные уже намекнули, что тренировочного материала не бывает много. Но светлые магистры могут нарушать правила.

Низкое свинцовое небо ощутимо давило. Короткий отдых взбодрил, но я знал, что даже убойная доза стимуляторов не продержит на ногах достаточно долго. Выиграть битву — не значит выиграть войну. А сражение, которое ведут светлые, не заканчивается никогда.

Иномирные врата притягивали взгляд. Врата были красивой штукой, и я чувствовал растущее за ними напряжение. В Заарнее еще оставался действующий Третий Лорд, а у нас не осталось ничего.

— Вратам вы тоже будете рассказывать сказки, Рейни? — Миль брезгливо прищурился и перехватил меня за руку, не давая расчесывать ожоги.

— Сказки только для избранных, Миль. Мое супероружие уже в пути.

Я намеренно не посвящал Миля в планы. Можно было сказать, что я о нем заботился, но на самом деле мне нравилось его запугивать, а Милю нравилось бояться.

Мы стояли на опушке леса: с одной стороны ужасающей гнилью иномирья расползлась зона поражения, а с другой стороны лежала зеленая и беззащитно прекрасная земля Аринди. Найти зеленый и прекрасный участок земли было так же трудно, как убрать из поля зрения остатки темных ритуалов и непонятно для чего висящих на дереве мертвецов. На единственном приличном месте темные разбили типичный темный лагерь.

— Это война, Рейни. А знаете, что бывает на войне? — недовольно сказал Миль, но я все равно не отстал от темных, пока они не прибрались.

У войны множество ликов, и все они уродливы.

Никакого сопротивления оказать нам северяне уже не могли. Было грустно следить, как надежда в их глазах вспыхивает и гаснет, когда наши боевые машины прорвали заграждение заарнов как бумажное. Никто не просил о пощаде; никто не боялся, и я даже не мог назвать их состояние смирением. Просто они не строили иллюзий.

— Будь мы действительно темной страной, вы бы уже висели на деревьях со вспоротыми животами и выпавшими кишками, а в ваших глазах копошились мухи, — я постарался не глядеть в ту сторону, где под маскировочной тканью лежали выпотрошенные тела. — Но, пусть вы причинили нам много зла, мы не можем так поступить с живыми людьми. Даже со врагами.

Мы постарались собрать здесь северных с самым высоким статусом; статус определялся легко — только у некоторых людей были магические жезлы увеличенной мощности и красные шрамы на щеках в виде двух галок остриями вниз. Я начал опасаться, что в Аринди скоро придет подхваченная ото всех соседей мода. И шрамирование, и татуировки из Ньен, и проколы под сережки в десяти местах от нэртэс. Наши темные начали подозревать, что по мировым масштабам выглядят недостаточно красиво и круто.

Большинство вражеских воинов было ранено; те, кто находились в сознании, с трудом держались на ногах, и встреча с Четвертым Лордом плохо сказалась на их способности соображать.

— ...так Заарней существует? — слабо спросил северянин с именем "ЯнИнш" на нашивке.

А может быть, они всегда такие.

Я только покачал головой. Я разговаривал с ними только потому, что эксперименты Кайи показали, что северные внушаемы. Насчет самой Северной коалиции заранее все ясно: больше всего ее интересовали наши оружейные заводы и возможность оформить бесплатный заказ с самовывозом. Но для тех, кого она кидала в мясорубку, прикрываясь Светом, образ светлого магистра имел значение.

— Вас завоевали темные, — изрек вторую мысль ЯнИнш. У него были те же светлые глаза, что я видел у магов-дженеро, и белая, почти прозрачная кожа, сквозь которую просвечивали венки. Нашивки с именами и цифрами были у еще нескольких человек, но системы в этом не прослеживалось.

— Ваша информация устарела лет на десять, — я даже не стал скрывать издевку. Он отвел взгляд, но с проявившимся упрямством пробормотал:

— Если бы все страны материка объединились, подобного бы не происходило.

— От вашей единой страны сбежала даже ваша светлая гильдия.

— А мы их найдем и отдадим под суд!

К этому моменту я проникся к беглым Дженеро если не сочувствием, то пониманием. Но пора было переходить к прямому воздействию:

— Я — светлый магистр Тсо Кэрэа Рейни, глава объединенной гильдии Аринди. Вы пришли в мою страну.

Светлая искра пульсировала в груди, заполняя отсветами поляну и резонируя с неоформленными искрами людей, стоящих передо мной. Мотыльки в паутине.

— Мы не знали, — как будто с оправданием сказал кто-то, но сразу умолк.

— Ваше правительство вас обмануло, тупоголовые насекомые, — тихо прошептал Миль.

Женщина с нашивкой "Хаджет" начала раскачиваться на месте. Ее голова была обмотана грязной тряпкой, а на руках виднелись следы от ритуальных кровопусканий. Эту волшебницу, насколько я помнил, вытащили из погашенного ритуального круга.

— Будь стойкой, Хаджет, — сказал ей ЯнИнш. Этот тип явно был в каждой бочке затычка. — Мы примем свою участь достойно.

Ее ответ я перевести не смог, но, по-моему, он был крайне грубым.

По вратам пробежала рябь. Множество мелких разрастающихся структур, расходящиеся спирали. Земля под ними покрылась черными точками, а потом превратилась в сплошной шевелящийся ковер. Брошенная в бой колония Четвертого Лорда катилась на нас беспощадной волной, и сила иномирья вливалась во врата широким отравленным потоком.

Третий Лорд следовал за ней. Это не выглядело как перемещение чего-то вещественного; просто стало стремительно темнеть, как при затмении солнца. Голову как будто окутало ватное одеяло; я щелкнул пальцами и не услышал звук. Землю начало мелко потряхивать, раздражая островное предчувствие землетрясений.

— Мы же прогнали его! — придушенно выкрикнул кто-то.

— Лордов четверо.

— Верните нам оружие, — волшебница Хаджет справилась с собой, прекратила раскачиваться и резко потребовала: — Мы будем сражаться.

Товарищи поддержали ее согласным гудением. Противоречия между присутствующими на поляне стремительно стирались — Лорд угрожал нам всем. И гибель грозила нам всем. Я ободряюще улыбнулся волшебнице и повернулся к подъезжающим машинам. Они прибыли вовремя.

Они не могли не прибыть вовремя — время тщательно высчитывал инфоотдел.

Этих людей сопровождал усиленный конвой, огромные пауки и сам темный магистр Шеннейр, который сразу отступил в сторону, чтобы не перетягивать внимание. Они были ярким пятном на сером полотне жизни, цветами в грязи бытия, в своей броне, красной одежде и полным и окончательным отпечатком светлейшего Загорья на лицах.

— Вы все-таки пришли нам помочь. Столько лет вы пеклись только о собственном благополучии и заботились только о себе, но в решающий момент вы выступили рядом с нами. Мы спасемся, только если объединимся.

Годами ждал момента, чтобы это сказать.

На меня посмотрели как на сумасшедшего.

Теперь, когда загорцы и северяне стояли рядом, различия стали заметнее. Загорцы были выше, мощнее, черты лица у них были резче, и вообще сразу становилось заметно, кто на материке живет хорошо, а кто не очень. Если мы для северян были непонятными чужаками, то на загорцев они глядели так, как только можно глядеть на близких, знакомых и горячо ненавидимых богатых родственников.

Загорцы и северяне принадлежали к одному народу, но была одна мелочь: доподлинно известно, что основная масса ла'эр прибыла на материк в числе первых, а загорцы почему-то последними. Порой мне казалось, что их попытались забыть.

— Они почти не сопротивлялись, — через связь передал Бретт, коротко кланяясь, и со всем отрядом отступая к краю поляны. Несмотря на то, что Бретт придерживался мнения, что его дело поймать, а решает начальство, ему тоже было неспокойно. И, вспоминая недавнее посещение колонии Второго Лорда, я его поддерживал. Нормальные гости с охотой в плен не ходят.

— И где же ваше оружие? — Миль презрительно хмыкнул и растворился в тенях, показывая, что лицезрение культистов и душевнобольных его не развлекает.

Я пригляделся к загорцам внимательнее. Их было десятка два: мало даже для полноценной карательной операции, не говоря о нападении на Аринди или спасении мира. Они не несли с собой необычных артефактов, их магический фон ничем не отличался от обычного. Загорцы были одеты одинаково, кроме командира в красном, и выглядели спокойно и торжественно. Они прошли по западным туннелям, как я и предсказывал, и темные перехватили их там.

Вот только загорцы никогда не сдавались живыми.

Тьма докатилась до границ лагеря, задержавшись на защитных печатях, и легко слизнула их. Круг света от фонарей мгновенно сузился, не освещая ничего, а потом все источники света погасли. В полном мраке я слышал только нарастающий тихий свист: он не нес угрозы, но несколько человек, стоящих с краю, разом пропало из эмпатического восприятия.

Матиас снова вцепился мне в руку, задерживая дыхание и словно пытаясь спрятаться. Я знал, что он пытается бороться с этим, но инстинкты пересиливали.

Однажды Миль спросил, что будет, если я заиграюсь, и мой очередной план провалится. Мы всего лишь умрем, и это тоже вариант.

Загорцы начали движение первыми: они просто рассредоточились, поднимая сложенные руки на уровень груди. Я чувствовал сияние их разумов; я чувствовал, как где-то далеко за горами из сотен динамиков звучит сигнальная сирена и сотни тысяч людей становятся в круг, поднимают руки к груди и одновременно произносят...

Культисты, которые пришли сюда, не несли оружие. И не были оружием. Они служили маяком.

Далеко над северным горизонтом поднялось пульсирующее свечение. Семь светлых источников, чья сила так долго сдерживалась, пробуждались; то, к чему Загорье готовилось годами, должно было исполниться. Переливающаяся арка припала к земле и рванула ввысь, сметая все на своем пути.

— ...и свет победит, — прошептал я и протянул руку, направляя удар.

Сверкающее лезвие вспороло черное брюхо ночи. У искр, которые оттуда посыпались, был мятный привкус.

...Загорцы так и оставались на том же самом месте, и это было первое, что я увидел, как только смог видеть. И вопли ошалевших северных — первое, что смог услышать.

— Культисты хреновы! Чокнутые! Позор нации! — надрывался кто-то, и сердца окружающих пели.

Загорцы выглядели так, словно не планировали остаться в живых. У них было задание, они его выполнили, и ничего не существовало дальше. Я мог их понять. Даже выражение лица они держали точно такое же, одухотворенное и возвышенное, какое было перед вспышкой. Но слышать про позор нации им все равно было неприятно.

— Отбросы человеческого рода! Спасите мир от себя!

От иномирных врат остались слабые тени. Костяной крючок уже не врезался в нутро, и леска, тянущая меня в другой мир, ослабла. Нить, связывающая нас с Заарнеем, все еще оставалась, но я не думал, что кто-то сейчас смог бы по ней пройти. Воздух мерцал и переливался. К посветлевшему небу поднимались тонкие окутанные молниями смерчи, а на севере, где горизонт загораживала гряда холмов, в холмах виделся широкий пролом.

Опушки леса больше не существовало; прекрасного зеленого клочка земли Аринди и леса — тоже. Встать на ноги не мог даже Шеннейр; те, кто пришел в себя, сидели на земле. Кто-то корчился от боли, кого-то рвало кровью, а в разбросанных повсюду телах даже я не мог распознать живых или мертвых. Самых слабых и раненых направленная вспышка энергии добила. Что творилось по всему направлению детонации источников, представить было страшно.

И Миль называет чудовищем меня? Я всего лишь рассказываю сказки. Загорье обрушило на Заарней частицу нашего мира. Загорье всегда было масштабно. Требовалось всего лишь рассказать ему правильную сказку.

— Мы служим щитом всему северу от заразы иномирья, — внезапно сказал совсем молодой загорец. Сказал на ломаном всеобщем и с полной убежденностью. Как будто пытался объяснить кричащим людям общеизвестный факт.

— Да потому что вы такая дрянь, что вас даже твари жрать не стали!

— Я чувствую, как во мне просыпается светлость и милосердие, — с блаженной улыбкой сообщил по общей связи Шеннейр. — Даже не смейте их трогать. Посадите в один блок, пусть общаются.

— Вы просто хотите забрать наши семь прекрасных священных великих источников.

— Это наши источники! — казалось, сейчас ЯнИнша хватит удар. — Мы нашли их первыми! Вы отобрали их и оставили нас умирать!

Темные только увлеченно переводили взгляды с тех на других. Стремительно очнувшаяся внутренняя служба записывала каждое слово. И загорцы не подвели:

— Это вы оставили нас умирать на старом материке! Наши предки прикрывали ваш отход, прикрывали вашу эвакуацию, а вы их бросили!

— Надо было вам на проклятых берегах и оставаться, — цинично ответил северянин.

— Но ведь это не мы устроили войну с другими странами, вместо того, чтобы поддерживать мир и сопротивляться Заарнею, — тихо и вежливо заметил культист, полностью одетый в красное.

Тишина, установившаяся на поляне, была почти печальной. Командир отряда культистов повернулся ко мне и столь же настойчиво возразил:

— Мы заботимся обо всем мире.

Я попытался прогнать с языка привкус крови и пожал плечами. Мы все оставались врагами, но никому на этой поляне больше не хотелось воевать. Как светлый магистр, в этой битве я победил.

— Весь мир для вас грязь и мерзость. А наш родной мир прекрасен. И вы могли бы его вылечить, если он болен. Но казнить легче. Я — светлый магистр, и я не боюсь тьмы и скверны. У них нет надо мной власти.

Спасите нас, если отважитесь.

* * *

Укрепления на границе с Ньен исчезли. Вдаль простиралась всхолмленная перерытая равнина, на которой лишь угадывались остатки построек и боевых машин.

После того, как врата временно притихли, на поле боя высыпали граждане Ньен. Они даже не скрывали, что собираются мародерствовать, пусть на словах это называлось очищением родной земли. На почве мародерства они и сцепились с темными, которые считали машины северных своими, а часть уже загрузили трофеями. Потом вмешались светлые и сказали, что раз машины принадлежат северянам, мы должны их забрать, чтобы вернуть северянам. С такими доводами никто спорить не смог.

Корпуса северных, все еще остающиеся в Ньен, теперь быстро отступали к границе.

— Мы выдавим оккупантов со своей земли и поставим против них мощный заслон! — при свете дня Гражданин Ньен маску не носил, очевидно, пытаясь притворяться, что это другой Гражданин.

— Захватывать страны, называясь светлыми — на такой цинизм способны только темные. Двойная подлость! Мы должны быть бдительны и открыть глаза остальным. Только светлый магистр развеял мрак их лживых речей!

— Светлый маг Иллика, выступает от нашей гильдии на переговорах, — представил я волшебницу. Иллика носила чуть великоватый жилет с защитными рунами и выглядела уверенней, чем прежде. Я верил, что новая увлекательная работа, где она сможет транслировать свой взгляд на весь мир, пойдет ей на пользу.

Миру, возможно, нет.

Гражданин Ньен кивнул и наставительно поправил:

— И недреманное око Ньен. Мы всегда бдительны. Всегда.

Охрана, приставленная к Иллике, точно пошла на пользу. Светлая искра бушевала внутри нее, словно пытаясь прорвать телесную оболочку. Что именно говорила Иллика — не имело значения; да и бояться ей теперь было нечего. Бессмысленно и поздно.

— Как работа? — вежливо осведомился я. Нэттэйдж сделал широкий жест и принял Иллику внештатным сотрудником во внутреннюю службу. Нэттэйдж коллекционировал опасные вещи.

— Они пытаются урезать мои речи, мой магистр!

Ну и слава Свету.

— Люди, э-э-э, не все к такому готовы, — пропустивший все самое опасное Иллерни покаянно склонил голову, и вступился за родную контору: — Не сомневайтесь, наш магистр. У нас стабильная оплата, отпуска и больничные. Не то что у боевых магов — только премии по итогам боевых действий, да и то за ними приходится бегать и искать.

Гражданин Ньен взобрался на груду щебенки и гордо обозревал окрестности. Он прибыл сюда не случайно: прогонять оккупантов и ставить заслон Ньен планировала за счет наших магов. Правда, желательно как-нибудь без темного магистра.

— Вы хотите, чтобы вам в битву отдали светлого магистра? — Шеннейр расхохотался им в лицо.

И здесь мы разъехались в разные стороны.

Мне не хотелось, чтобы граждане Ньен и граждане Аринди общались слишком близко. Я верил в свою страну, Аринди сумеет перенять у Ньен все самое выдающееся, то есть трудовые лагеря. Но когда я уже решил, что все хорошо, светлые вдрызг переругались с темными. Речь шла о фразе "наш магистр", и пусть мне следовало радоваться любому проявлению инициативы, громкий спор про то, чей магистр, не радовал.

Совершенно непострадавший Миль залег где-то в лагере, сообщив, что у него ужасная мигрень и разочарование в человечестве. Таким образом, как я понял, он ускользнул даже от гипотетической вероятности помогать пострадавшим. Маг то и дело пытался связаться со мной через браслет, наверное, чтобы выразить восхищение моим удавшимся замыслом, но пока слабая связь успевала установиться, передумывал и отключался. Мне не мешало, но если бы я начал ему звонить и сбрасывать сигнал, Милю бы не показалось это таким веселым.

Прорыв докатился до Астры. Среди пожухлых трав и цветов и вдоль дороги, поднимаясь выше машин, лежали груды плоти, искореженной и истаивающей на солнце. Отдельные существа уже слились, превратившись в единую массу; сквозь полупрозрачное желе я видел розовые прожилки, розовые лепестки звездной симметрии. В воздухе пахло гнилью, водорослями и озоном.

В развернувшемся побоище скоро проявилась схема: тела лежали неровными окружностями, а в центре всего стоял Норман. Холод шел от него плавными волнами, но я слишком устал, чтобы радоваться этому. Большие машины с ковшами — что-то сельскохозяйственное — сгребали тела и утрамбовывали в большие цистерны под контролем нормановских слуг. После близкого знакомства с традициями иномирья я был уверен, что павших врагов пустят на пропитание.

— Теперь Первый будет пробужден. Иного пути нет, — сухо сообщил Норман через переговорник. Я отправил ему краткий доклад почти сразу после перехода, но ответить Лорд соизволил только сейчас.

Подведем итоги. Второй Лорд и его колония пострадали, инкубаторы прорыва передрались; Третий Лорд ранен, его колония цела; Первый Лорд в полном порядке, а гибель Четвертого усилила остальных. Не назвал бы это хорошим раскладом.

Горожане, вынужденно оставшиеся в Астре, высыпали на улицы. Кричали, размахивали разноцветными флажками и радовались так, будто приняли победу в сражении за победу в войне. Кажется, в этот миг они искренне верили, что их власть самая лучшая в мире.

— Суета, — сказал Норман и отключился.

Вот поэтому Норману никогда не стать по-настоящему хорошим правителем. Впрочем, после того, как я узнал об инкубаторе под Полынью, не оставляла мысль, что Норман заботился о людях исключительно как о пище для своей растущей колонии.

За городом над медовой травой жужжали шмели, и мир выглядел таким хрупким. Таким обманчиво неповрежденным. Над приграничными равнинами стояла невыносимая жара; на небе — ни облачка, среди раскрытых венчиков солнечных батарей — многие смятые и опрокинутые. Ростки пшеницы, над которыми мы так долго бились, пожухли. Системы полива требовали постоянной заботы, а потому давно вышли из строя.

На расстоянии нескольких часов езды от темных лагерей ничего не росло — царство сухой травы, колючек и перекати-поля. Большой песчаный вихрь сопровождал нас чуть ли не всю дорогу. Я мысленно подгонял время, поддавшись несвойственному беспокойству: быть магистром — это не спать ночами, представляя, что могут вытворить твои подчиненные, пока ты в отъезде.

Возле тренировочного лагеря Мэйшем-два вырос палаточный город.

Последнюю партию беженцев из Астры бросили посреди равнины. Некоторое время я мысленно вопрошал у миропорядка многие значимые и сложные вопросы, на которые прекрасно знал ответы. Тех, кого нужно, вывезли первыми рейсами, остальные в восточные города не поместились. Я даже не мог осуждать — города заботились о своих жителях прежде всего — но я был светлым магистром и заботился обо всей стране. Первый порыв их заставить был силен.

Я прикрыл глаза и ступил на землю. Кто-то однажды сказал, что темные сражаются с врагом, а светлые — против реальности. Он был умным, этот кто-то. Если бы я хоть немного верил в Свет, то решил бы, что моя страна Свету очень сильно насолила.

Люди сидели в шатрах или собирались группами у цистерн с водой — скважина тренировочного лагеря две тысячи человек не тянула. Добровольцы разносили еду и лекарства, неофиты спешно делали заготовки для охладительных амулетов, а Кайя с помощниками их заклинали. Кайя был повсюду и нигде конкретно — его отпечаток я чувствовал в общем эмпатическом поле и общем умиротворении. Способность Кайи к управлению толпой была выдающейся, но чрезмерная экзальтация и так взбудораженных людей возникала именно под его влиянием. Малый светлый источник мягко окутывал палатки, принося прохладу и шум воды.

Темные заперлись в Мэйшем-один.

Неподалеку от лагеря в воздухе висели три заклинательных кольца, а под ними светлые собирали установку для бурения скважин. Машины всегда относились к светлым с симпатией, установка, вроде бы, не сопротивлялась, но была слишком массивной, и бессильно шевелила опорами, не в состоянии подняться. Судя по внешнему виду, ее все двенадцать лет продержали на складе и ни разу не будили.

Со стороны на светлых тоскливо смотрели гражданские техники из Астры, но не приближались. Светлые оглядывались на них недоуменно, и я тоже не сразу взял в толк, что здесь происходит.

— Вы отказываетесь принимать участие в общественно-полезной работе — установке водяной скважины, которая будет снабжать нас всех водой? — я постарался говорить громко еще до того, как подошел к ним вплотную. — Это акт саботажа и гражданского неповиновения, за который вас ждет наказание!

Декреты темных я читал, но сейчас сумел вспомнить только отдельные слова. Наказание там было точно.

— Да! — кровожадно подтвердил Матиас, найдя в происходящем точку опоры.

Техники радостно закивали, с благодарностью глядя на меня и на него.

— Вы заставили нас страшными угрозами, — на всякий случай так же громко напомнили они и чуть не бегом поспешили к магам.

— Боятся, что добровольную помощь светлым им припомнят, — пояснил я вертящему головой Матиасу.

Темная гильдия нанесла системе самоуправления Аринди сокрушительный удар. Хороших специалистов все еще оставалось немало — нельзя так просто уничтожить основу, которую закладывали много лет — но их некому было координировать. А тот, кто мог бы, старался не высовываться. Может быть, как говорил Миль, граждане Аринди слишком расслабились под защитой гильдий, но и темные полностью оторвались от реальности, решив, что блага цивилизации падают с неба.

Все еще живая Бринвен одновременно подключала мозговые узлы установки, составляла длинный список инструментов и терпеливо разговаривала по переговорному браслету. Насколько я мог понять, пятый специалист в цепочке все еще не мог пояснить, кто может санкционировать запуск выданной установки.

Впрочем, неудивительно. Светлый артефакт, замкнутый темной печатью. Разрешить использовать светлый артефакт могут только темные, но кто именно — не скажет ни пятый человек, ни десятый. Темная гильдия не предполагала, что будет выдавать такие разрешения.

— Вы живы, магистр. Но иначе и быть не могло? — волшебница подняла на меня подернутые голубой дымкой глаза. Я ощутил, что вес, который сейчас лежал на ее плечах, разом уменьшился вдвое. — Они не смогли сказать, где она и как ее взять, но я это знаю, поэтому я приехала и взяла. Я поступила очень плохо.

— Центральная власть пытается заморить приграничье. Двенадцать лет минуло, и ничего не поменялось, — одухотворенно заметил светлый боевик из ее свиты, отмечающий землемерным посохом место под скважину.

Все шло так, как могло идти. Среди неофитов появились первые случайные жертвы. На том же самом месте, где их принимали в гильдию, теперь стоял морозильный мертвецкий шатер.

Последним пунктом я направился туда, где поселили светлых. Внезапно, без предупреждения, не давая им подготовиться. Светлым принадлежал барак с выбитыми стеклами, но в темном тренировочном лагере не было лучше. Правда, сначала моим магам предложили надежный подвал без выбитых окон — без окон вообще — но не думаю, что кто-то всерьез надеялся, что это согласуют. Предложить подвал было приятно.

Перед дверью я задержался на два удара сердца, концентрируясь и собираясь с духом. Темные предсказуемы. Потерявшие опору темные впадают в уныние, в разрушительную ярость, но никогда точно не знаешь, что случится со светлым. Светлые — сложные существа, как говорит темный магистр Шеннейр, а темный магистр Шеннейр разбирается в этом.

Потом я перешагнул порог и пожалел.

Здесь было так... светло. Как в далеком воспоминании, которое я постарался забыть, потому что не помнить легче. На несколько мгновений ко мне вернулось ощущение дома, но в прошлое нельзя вернуться.

В длинной комнате было чисто. Холодильные печати гнали прохладный воздух, а между кроватей висели разноцветные тканые занавеси, разгораживающие пространство. Маги из освободившейся смены сдвинули несколько кроватей и сидели кругом, закрыв глаза и держась за руки. Они почуяли меня сразу, и эмпатическое поле полыхнуло и закрутилось водоворотом. Если бы кто-то спросил у меня, каково это — быть центром чьего-то мира, я бы ответил, что очень неловко.

Кроме Миля. Милю бы я сказал, что мне это очень нравится.

Я отвел взгляд, сожалея, что не могу исчезнуть сам, но рассматривать здесь кроме людей было решительно нечего. Вся обстановка носила отпечаток... отсутствия чего-то личного; кроме, быть может, единственного стола, где лежали заготовки для амулетов, карты, пособия по черчению печатей, свежие газеты и несколько развлекательных романов в ярких обложках.

Удивление я скрыть не сумел. Чужая паника окатила ледяной волной.

Дверь открылась, и от сквозняка под потолком что-то зазвенело. Я поднял голову, мертвенно уставившись на подвешенных к потолку сотни металлических рыбок.

— На Кималеа на брошенной исследовательской базе мы нашли книгу по природе вулканов, — под пробежавшую в эмпатическом поле рябь облегчения Кайя стремительно вышел вперед, загораживая остальных. — Мы ее выучили наизусть за двенадцать лет. Но мы понимаем, что развлечения отвлекают. Вы работаете без отдыха, магистр, и мы должны брать с вас пример, и если вы скажете...

Я с горечью осознал, что он защищает их от меня. Мне было совершеннейше плевать, чем мои фишки занимают свою жизнь, когда не выполняют мои приказы, но я не знал, как это выразить, чтобы их не обидеть.

Хотелось бы знать, как бы поступил Ишенга, но Иншенга не попадал в такие глупые ситуации. А Шеннейр бы помер со смеху, если бы узнал, что здесь считается запретным.

— Все в порядке. Кто-то любит сказки?

— Тоже способ сбежать, — ответил он, когда нас уже не могли слышать.

В одном из подсобных помещений стояла нагревательная плитка. Вообще внутри светлый блок выглядел неплохо — было видно, что люди старались сделать его настолько жилым, насколько в их силах. В отношении к быту светлая гильдия придерживалась строгой умеренности. Отказ от заботы о себе — первый признак психических нарушений. Голодный и обессиленный человек никому не поможет, не сделает ничего хорошего, бесполезен для общества. Никому не нужна пустая жертвенность. Кроме тех, кто желает тебе зла.

— Вы повесили занавески, — мне нужно было спросить так много вещей, и я спросил самое главное.

Эмпатия размывает индивидуальность, и в светлой гильдии об этом превосходно знали. Не слышать эмоции нас учили точно так же, как слышать. Это не имело ничего общего с блокираторами или ментальными щитами, которые всего лишь род обмана и самообмана: уважение границ. У каждого эмпата должно быть что-то свое, принадлежащее только ему. Даже светлых учеников, в отличие от темных, сразу селили отдельно. У темных отдельное жилье было привилегией. Но я не думал, что для светлой общины, полностью запутавшейся в сети, занавески имели значение. С таким уровнем связи нет ни возможности, ни желания ничего скрыть.

— Разграничение личного пространства препятствует слиянию разумов, — как по методичке ответил Кайя и сразу обескураженно развел руками, понимая, как это прозвучало с учетом итога: — Мы пытались. Когда нас высадили на острове, ситуация развивалась по худшему сценарию. Необученные светлые, раненые люди, которые ищут поддержку и опору, заражение шло стремительно, не сумели остановить. Говоря прямо, шансов и не было.

Горечь стала сильнее. Я даже не думал, что эти люди старались не стать тем, чем стали.

— Главное, что община выжила, — я пытался изобразить поддержку; мне казалось, что я делаю это хорошо, но реакция собеседника говорила об обратном. — Как вам с Бринвен удалось сохранить собственный разум?

Меня донельзя забавляло, что именно Бринвен и Кайя встали во главе культа. В бывших подмастерьях светлой гильдии не было нужного безумия — только деловитая безжалостность.

— Вы в любом случае разговаривали бы с теми, кому удалось, — вежливо поправил Кайя. — Вероятность коллапса психики неподготовленного светлого мага при разрушении эмпатической сети, в которую он входит, приближается к ста процентам... Если не пересоздать связь... Светлые очень плохо переживают потерю точки опоры. Мы — мы не лучшие, но род нашей службы предполагал устойчивость. Мы подготовлены. Мы с Бринвен не сойдем с ума, даже если вся светлая гильдия погибнет на наших глазах. Хотя порой и хотелось бы.

В пальцах он снова сплетал и переплетал золотую паутинку. И все же, на ком и когда Кайя использовал заклинание, стирающее память?

— Да, — внезапно очнулся светлый. — Вот отчеты о текущем положении дел, которые вы просили. Создается впечатление, что темные пытаются держать себя в руках. Насколько они на это способны...

Постукивание ногтей по столу в тишине звучало отчетливо.

— Магистр приказывал передавать сведения немедленно, — Матиас перегнулся через мое плечо, вперивая в светлого мага заалевшие глаза.

Кайя спокойно выдержал его взгляд:

— Они не нарушили ваш приказ. Но они передавали данные через меня.

Я чувствовал ярость Матиаса — Матиас был готов перерезать горло Кайе, если я подам знак. Ярость из-за нарушения, не из-за того, что он понимал причины и последствия.

— Вы готовились к смертельно опасной операции и не могли отвлекаться. Как бы вы отправились в Заарней, беспокоясь о нас? Мы не беспомощны, магистр. Вы не обязаны тащить все на себе.

Я не знал, что не нравилось мне больше: его неповиновение или его правота. У меня даже не было времени читать отчеты. К его чести, указание на ошибку получилось крайне мягким.

А ведь именно Кайя эти двенадцать лет управлял светлой гильдией. И теперь я отбирал у него власть.

— Это была только моя самонадеянная инициатива, — с извинением склонил голову маг.

Светлому магистру нет нужды высказывать порицание: подчиненные понимают светлого магистра по мельчайшим оттенкам эмоций. Светлый магистр имеет право прощать подчиненных, если подчиненные должным образом раскаются. Обычная игра. У меня не было сил приводить светлых к полному подчинению. Хотя у меня было ощущение, что это меня погубит.

— Я буду благодарен тебе, Кайя, если в следующий раз ты прямо укажешь мне на мой просчет, а не будешь что-то делать за моей спиной. Я не настолько беспомощный магистр, чтобы беречь меня от здравых предложений, — самоуправство фишек вызывало злость. Я заботился о них, насколько мог, и они должны были принимать эту заботу и не доставлять лишних хлопот, раз не были годны ни на что другое. Вместо этого они полезли в мои дела. Какая глупость. Это было опасно для них самих. — Мне нужно знать, с кем из темных можно работать.

Его улыбка стала откровенно натянутой.

— Можно убирать всех, — Бринвен вошла в комнату, сдирая с головы наушники и швыряя в угол. — Но это не поможет, пока верхушка остается прежней.

Так прямо избавиться от Шеннейра мне еще не предлагали.

Ну что же. И действия, и бездействие темных идет нам на пользу. Люди видят, что темные, как и всегда, самоустранились, что светлые, как и всегда, рядом. Борьбу за умы и сердца темные всегда проигрывали вчистую.

Я гнал от себя мысли, что даже убийство светлого мага нам на руку. Темные чудовища, темные должны быть уничтожены, темных невозможно исправить. Нам не нужна война.

— И меня беспокоит поведение остальных, — я встал. — Светлые маги не должны бояться своего магистра и не должны ему поклоняться. Это ненормально.

— У магистра огромная власть, — уклончиво ответил Кайя.

— И мы рады, что вы ей не злоупотребляете, — прямолинейно заявила Бринвен.

Воздух снаружи показался мне гораздо теплее, чем внутри. Барак был полностью темен; в единственном освещенном окне Кайя и Бринвен склонились друг к другу, переговариваясь. Небо было черно и пусто, и смотрело на меня как в отражение. Темные были моими врагами; темные могли вызывать страх, но темные никогда не казались мне настолько жуткими.

"Мы знаем про договор, который вас заставили заключить до инаугурации, — сказал Кайя напоследок. Сказал с улыбкой, как будто стараясь оставить о себе лучшее впечатление, и сказал прямо без глупых уверток: — И знаем, как его разрушить. Нужно убить всех, кто принимал клятву".

Как будто я этого не знал.

Погибших неофитов сжигали ночью.

Густая раскаленная тьма накрыла равнину. Ночь не принесла прохлады — только мрак с белыми метелками прошлогодних трав, белыми силуэтами людей и белыми свертками на помостах.

Как коконы бабочек. Мотыльков, которые раз за разом раскрывают крылья и сгорают, осыпаясь пеплом. Я взял протянутый факел и кинул его в сухую траву.

Горючая жидкость вспыхнула мгновенно. Замигали ограничивающие печати, мешающие огню выйти за пределы костров, загорелись другие костры, окружая людей пламенными отблесками. Костры Сева были ниже, чем костры Жатвы, но люди верили, что они сожгут все беды.

Пусть горит все. Я давно привык.

В отличие от обычных стимуляторов, пастилки действовали на короткое время, зато были приятными на вкус. Хоть здесь внутренняя служба постаралась. Я еще раз взвесил варианты, и решил, что верну беженцев в Астру. В восточных городах им будет не лучше, чем здесь, штурм они пересидели, а на данный момент в Астре не опасно. И пусть восточные города считают, что я делаю это из расположения к ним — у нас будет отдельный разговор.

...со стороны ремонтных мастерских донеслись звуки сигналов и негодующие крики. Кто-то из боевиков бросил машину так, что она мешала проехать остальным, и ушел. Всего лишь один эпизод в череде других. Но, в конце концов, каждый темный знает, что всегда найдется кто-то злее и ублюдочнее.

Я скользнул взглядом по наспех возведенным ангарам, по трофейным машинам, целым и покореженным, по бакам с кровяной смесью, и широко улыбнулся Матиасу:

— Ты хотел машину в подарок. Выбирай, — и, дождавшись, когда он сконцентрируется на самой правильной цели, ободряюще кивнул: — Любую.

* * *

Все войны ведутся по правилам. Основное правило войны, наша основа, наши драгоценные традиции.

— Как вы добились, чтобы Шеннейр оставил пленников в живых, оставил вам, магистр?

Как светлый магистр, я постоянно и гнусно нарушал правила.

Военнопленных разместили на тайной базе "Аконит". Насколько я успел узнать предназначение базы — раньше это был путь в один конец.

— Всего лишь договорились, Кайя.

Ведь светлый магистр должен уметь договариваться. Шеннейр оставляет пленников мне, я не вмешиваюсь в то, что он творит на территории Ньен.

Следующий светлый магистр будет лучше, чем я, клянусь. Я приму все сомнительные решения за него.

Пришлось порядочно прождать в машине, прежде чем нам открыли въезд. По углам разграниченной для пленников территории висели темные печати такой мощности, что могли бы спалить половину лагеря одним ударом. Я думал, что успел привыкнуть к темной магии, но мне все равно стало нехорошо.

— Темные боятся, что вы соберете из пленников боевой отряд и поднимете восстание, — с обычной бездушной улыбкой поведал мне Кайя. Кайя выглядел человеком, для которого в этом мире нет тайн.

Матиас, дотоле внимательно приглядывающийся к светлому, внезапно громко хлопнул в ладоши у него под ухом. Кайя даже не шелохнулся, и только через некоторое время, уловив, что от него ждут реакции, приподнял брови:

— Я тебя слышу. В чем вопрос?

— Сигнал от внешнего раздражителя проходит, — рассудочно отметил Матиас. — Но не сразу.

— Я полностью нормален, — с легкой обидой ответил светлый.

Теперь я смотрел на охранные печати с иронией. Если бы я хотел начать войну, я бы давно начал. Северяне были нужны мне ровно для одной цели. И долго держать их в плену нельзя — у нас не хватало самого необходимого для своих граждан. Кормить и поить нахлебников Аринди не могла.

— Вытащите из них все, — я оглянулся на окошечко в салон машины, где сидели едущие с нами светлые. Кайя лично отбирал подходящих людей, и они дорожили оказанной честью. — И следите за провокаторами.

Северяне оказались замечательными пленниками. Спокойными. Встреча в одной точке заарнских Лордов, загорских спасателей и светлого магистра сильно дала им по мозгам. Правители коалиции сделали ставку на муштру и идеологическую накачку, а потому северяне были хоть и слабы на голову, зато четко отличали хорошее от плохого.

Я не винил Северную коалицию. Ведь светлый магистр — самое хорошее, что есть в мире.

Северян собрали на большом поле. Даже воду им, естественно, не выдали — но никто не жаловался. Наверное, не догадались. Я оставил Матиаса в машине и вышел, и люди расступились передо мной, открывая лежащие на земле тела в мятой грязной форме. Судя по внешнему виду, их долго душили голыми руками.

Маги-геллен напоминали диковатых кошек, притащивших хозяину дохлых пожеванных мышей. Перед толпой полукругом стояли люди с ясными ярко сияющими искрами. Они были уверены в себе и ни в чем не сомневались.

— Мы не станем воевать против светлого магистра, — сказали они, и, как будто получив команду, большинство северян развернулись и пошли в стороны.

Гильдия Джезгелен была совсем юной. Но показывала хорошие перспективы в будущем посоперничать со светлейшим Загорьем за звание самых угашеных на материке.

Я поймал себя на том, что подхватил у Шеннейра привычку выражаться грубо, и дал себе зарок следить за языком.

— Сколько у вас раненых? Что вам нужно?

Смотреть на бывших изгнанников, моих светлых, рядом с магами-геллен, было мучительно до слез. По крайней мере, коалиция хорошо обращалась со своими солдатами. Даже какой-нибудь Бринвен любой из гелленцев без усилий сломает шею, а других они вообще способны давить пачками. Что бы там ни думали Кайя и товарищи о даруемом благословением светлого магистра бессмертии, без надежной охраны я их к этим чудищам не пущу.

В хранилищах я полюбовался на груды отобранных у северян боевых жезлов, боевых посохов, амулетов и свернутых схем заклинаний, с грустью осознавая, что именно Аринди подтолкнула мир к войне, завалив рынок относительно дешевым и мощным оружием. Артефактов не нашего производства было немного, и их сразу отправили исследователям.

...Селить северян и загорцев в камерах напротив я не стал. Тревожить заклинание самоуничтожения в их головах не стоило — тем более после нашей достославной беседы загорцы больше на контакт не шли. Толку от них было никакого: они не разговаривали, не реагировали на внешние раздражители, отказывались от еды и воды и просто сидели или лежали на полу камеры, смотря в пространство. Обычно загорцы живыми в плен не попадали, и что теперь с ними делать, никто не знал. Головы культистов напополам забивали священные гимны и катрены о конце света, любая попытка допроса грозила запустить самоуничтожение, и пусть заклинатели уже предложили десятки способов занимательного использования человеческого материала, выбора у нас особого не было. Убить. Или...

Загорцы не сопротивлялись, когда их вывели и посадили в фургон без окон. Хотя вырваться они все равно не могли — темные выделили хорошую охрану. Не сопротивлялись, когда их долго везли по ухабистой дороге и когда вывели на лесную поляну, накрытую маскировочной сеткой. Загорцы знали, чем заканчиваются все пути, и не боялись жертвовать собой.

То, что под сеткой не оказалось жертвенника, загорцев глубоко задело.

— Вы их отпускаете? — заместитель командира резервного левого крыла пятой северной колонны ЯнИнш возмутился так, словно лично брал загорцев в плен. Я длинно вздохнул, поднимая взгляд и принимая вид печального милосердия. Мало того, что ЯнИнш был верзилой, который даже над ариндийским ла'эр возвышался на голову, и имел непонятное никому звание, у него имелось собственное мнение по поводу всего. По поводу разрухи, обездоленных жителей, несоответствия Аринди необходимому образу, управления государством, ограды лагеря военнопленных, погоды, природы и каждого камушка на дороге.

Хора как и всегда встречала мелким дождем и грязью. Чтобы загорцы ехали быстрее и не оборачивались, им даже выдали машину — самую старую и потрепанную.

— Идите. Вы свободны, — я сделал широкий жест, указывая в сторону Загорья. Загорцы прямого посыла не поняли и смотрели на меня совиными глазами. — Возвращайтесь домой. Вы нам не нужны. Нам не нужны люди, только и умеющие, что ненавидеть все вокруг.

Мне всегда было любопытно, улавливают ли загорцы издевку в "светлейшем Загорье". С них сталось бы принимать это за чистую монету и гордиться.

Только после этого загорцы зашевелились. Они не сказали ни единого лозунга, ни единого катрена, ни единого оскорбления; жаль. Они были единственными, кто действительно помог. Машина с натугой сдвинулась с места и медленно поползла по дороге, поднимающейся под облака.

Внизу, в долине, скопилось несколько десятков машин. Часть северян возвращалась на родину. Они не верили, что их отпускают, до тех пор, пока я не освободил загорцев. Подавленность висела над побежденными как густой туман. Идеалы и цели оказались ложью; возвращение было бесславным.

— В плену загорцы... граждане долин Лонн не выживут. Но, боюсь, я все равно не смогу их спасти, — я расстроенно покачал головой, вновь обращаясь к ЯнИншу. — Когда они достигнут пограничного обелиска, то покончат с собой. Загорье не позволяет вернуться тем, кто прикоснулся к скверне. Даже если это люди, спасшие мир. Таковы традиции.

Мы все знали, что творится в Загорье; споры, стоит ли вмешиваться, в светлой гильдии не прекращались. Но если мы считаем, что мы вправе решать за другую страну, что ей хорошо, а что плохо, и посылать ради причинения добра боевые отряды — за что же корить само Загорье или Северную коалицию?

— Это неправильно, — теперь ЯнИнш смотрел на север новым взглядом, и в его эмоциях вновь зрела непоколебимая определенность.

— Вы их отпускаете?! — от вопля Миля кровь стыла в жилах. Я прикрыл наушник ладонью, предвкушая, как скажу, что когда мы собирали трофейные машины для северян, мы действительно собирали их для северян.

В долине темные громко ругались и остервенело размахивали руками, пытаясь донести до иностранцев, что возвращаться на север надо через круговой объезд через восточные горы. Все прямые пути через Хору вели в Загорье. Северяне их не слушали и ехали прямо.

— Я светлый магистр. Мне полагается щадить врагов. Я даже вас пощадил, вы понимаете, насколько я хороший, Миль?

...— Ловить добычу и отпускать, чтобы потом снова поймать. Вот так поступает Тьма! — безмятежно сказал Бретт и переглянулся с младшими Наро. Отряд Бретта и пограничники выдвигались следом, чтобы проследить, что гости покинули пределы Аринди.

Младшие Наро подумали, что я их не вижу, и красочно изобразили, как отрезают Бретту голову.

Все время, когда мы по окружной дороге спускались к пограничному пункту Ель, я видел на скалах яркое пятно — Бринвен стояла рядом с хищным зверем и наблюдала за дорогой. Хищные звери подбирались все ближе к людским поселениям, привлеченные шумом и колебаниями пространства.

Перед мостом через распухший от талой воды ручей устроились лагерем незнакомые темные. Без формы, но точно гильдейские — этих я узнаю всегда. Знакомые темные ходили по стенам, не пропуская чужаков через череду печатей, и светили очень джиллиановскими издевательскими табличками "мы вас не знаем, уходите".

— Какие интересные игры, — я даже высунулся из машины. Незнакомые темные испытывали безысходную тоску от того, что мимо едут светлые, а их нельзя тронуть.

— А, чем-то проштрафились, — Иллерни вновь появился незаметно, наверняка сопровождая нас с самого начала. — К чему вам, светлый магистр, думать о столь низменном? Шеннейр разберется.

Наверное, к нам вернулся последний из разбросанных по Хоре боевых отрядов. Судя по времени появления, они оттягивали этот миг как могли — хотя, возможно, вернись они раньше, то заняли бы справедливое место на стойке с черепами.

Сразу после моста на дороге появился гравий. Потом исчезли ямы. У поселения Ель выросла новая ограда, крепкая и все еще без прорех. Возле шлагбаума стояли машины с пустыми цистернами, а Бринвен уже успела спуститься и ждала у ворот, перекинув через плечо веревку с железными крючьями. Один из светлых боевиков набросил ей на плечи плащ.

— Чужие побуждения мне неведомы. В наш цивилизованный век нет причины для светлого, — Иллерни словно примагнитило к веревке, — для любого мага, для любого гражданина Аринди ползать по скалам с веревкой...

— Могу без веревки, — равнодушно ответила волшебница. — Пальцы жалко.

Предложить прибить к скале железную лестницу и снести все холмы, закрывающие обзор, Иллерни не успел. Жители больших городов Аринди подозревали природу во враждебности к человеку.

Официально Бринвен следила за продвижением загорцев и северян до той границы, когда эмпатический сигнал рассеется и потребует слишком большой концентрации. На скалу она полезла потому, что захотела, ну и чтобы поговорить с хищными зверями, если у тех будет настроение отвечать.

Я смотрел на Ель и не верил глазам. На обочинах дорог проложили деревянные мостки, разрушенные здания разобрали, стоящие подправили и покрасили. Вместо цветов жители выращивали в палисадниках маленькие горные елочки с плотной кроной, и даже эти елочки постарались прочесать и распушить. Не сказать, чтобы старания были заметны, но они были. Недалеко от главной улицы виднелись сложные деревянные конструкции, затканные паутиной, но я знал, что ельские пауки сейчас проходят линьку и не выйдут нас встречать.

— Разруха и полная бесхозяйственность. В Аринди не нужны бездельники. Вступление в состав Аринди надо заслужить, — Бринвен твердо ступала по мосткам, и ее группа поддержки излучала гордость — как люди, преподнесшие своему магистру достойный подарок. А меня наконец озарило, зачем вокруг ошивались подозрительные личности с горячей надеждой во взгляде и пытались вручить мне ключ. Этим ключом в поселении Ель было нечего открывать — здесь не было ни единого замка.

Как оказалось, переселенцы, которые раньше спокойно попадали в Аринди, теперь скопились у закрытых границ и решили, что раз они не могут войти в Аринди ногами, то войдут вместе с территорией. Темных расперло от жадности, а светлые не увидели в желании быть ближе к светлому магистру ничего странного.

Аринди не нужны бездельники, но я сильно сомневался, что Аринди нужны сумасшедшие. Ума не приложу, чем Аринди заслужила, чтобы к ней присоединялись — хотя, возможно, после устроенного загорцами светопреставления даже в туманной глуши поняли, что линия огня подобралась слишком близко.

— Светлые всегда тащат в дом разную дрянь, — с удовольствием повторил в наушниках Миль.

На новых землях Аринди как и всегда стоял туман, как и всегда шел дождь. Земли Аринди были жизненны как сама жизнь, как моя жизнь.

Гостиницу на главной площади постарались перестроить, после чего она не потеряла местный колорит, но потеряла устойчивость. На фасаде цвета тумана и болотной тоски скалила три ряда зубов огромная акула. Но, даже оценив старания, готовить обед светлые предпочитали отдельно сами для себя. Люди бегали вокруг и что-то делали, а под навесом сидели разнаряженные в кружево Наро и пили чай.

Из плотных облаков посыпалась мелкая крупа. От легких безрукавок Наро мурашки шли по коже, но потомки древней крови легко переносили град, жару и холод, жажду, и голод. Именно приспособленность подвела древний народ — у них не было причин развиваться.

— Эти люди предлагают мне долю от незаконных сделок, — сомнение Бринвен в нормальности происходящего отдавалось в душе симпатией. В этом зыбком мире Бринвен прочно стояла на ногах.

Наро пороняли все, что держали в руках, загомонив "ужас!" и "светлым — никогда!". Миэлле попытался уронить заварочный чайник, но успел его поймать.

— Просто магистр их еще не одобрил, — очаровательно улыбнулась Мелисса.

Цистерны заполнили водой. На платформы отдельно грузили молоко, мясо и шерсть — еще не вступив в Аринди, местные уже поняли концепцию налогов. Руководила всем Бринвен, потому что больше никто и не рвался.

— Как у тебя хватает терпения? — я старался, чтобы это прозвучало по-дружески. Мне все еще было тревожно, что я отправил Бринвен в пасть к акулам. Светлые больше не применяли стимуляторы, никто не пострадал от темных, Бринвен справлялась хорошо, но я тщательно вслушивался в ее эмоции, пытаясь нащупать тот самый излом. Который должен был быть.

— Я должна защищать людей, а не ждать, что они будут ответственными, осознанными и разумными, — Бринвен задумалась, все ли сказано, и решила, что ее словам не хватает вескости: — Этого нет в моих обязанностях.

Впечатлительность Бринвен была на уровне горного обвала.

Теперь на ее руках было уже несколько браслетов — разные браслеты давали разный сигнал на случай помех. Такими же браслетами щеголяли некоторые светлые, и я порадовался, что они начинают привыкать. Уже делают то, что им нравится.

— Я не могу разговаривать со своим магистром по тому же браслету, по которому разговариваю с... темными, — последнее слово Бринвен произнесла с трудом. Надежда загнулась, не успев появиться.

Ходящие по пятам горожане выглядели так, словно гражданство Аринди было всем, о чем они мечтали. Под защиту Аринди некоторые земли Хоры порой перебегали, потом старательно забывая об этом, но так далеко еще никто не заходил. А двигать границу на север в Аринди хотели уже давно: огромные пустые земли дразнили воображение, но любые поползновения с нашей стороны немедленно вызвали бы реакцию Загорья. Этнографический отдел участвовал в проекте северной стены — мы искали ту линию, где можно проложить и удержать новую границу. Включение каких долин имело бы смысл. Во время штурма Иншель все собранные данные намеренно уничтожили. Думаю, Шеннейр до сих пор был на нас зол.

Я ослепительно улыбнулся.

— Тьма моя, Рейни, почему вас все так обожают? — простонал Миль так, будто через браслет чуял эмоции лучше любого эмпата. — Это потому что интеллект толпы вокруг светлого магистра равен интеллекту светлого магистра?

— Да, это так. Светлый магистр возвышает всех, кто рядом.

Оставалось только притормозить Бринвен и не допустить, чтобы местные отстроили широкий проспект прямиком в Загорье.

— Берите, даже н... думайте! — расхохотался Шеннейр, едва слышный за помехами. — Дадим переходное гражданство на... дцать лет. Перенесем грязные цеха Повилики подальше от взора нашего благородного столичного миножьего лежбища. Попались.

Между Шеннейром и Севером всегда горела ненависть, смешанная с нездоровой любовью. Шеннейр был порождением Хоры и хорошо понимал специфику.

Темный лагерь Мэйшем-один я навестил всего раз и только ради знакомых. Амариллис собирала вещи; ее вместе с отрядом высылали далеко на север. Возможно, побыть сейчас вдали от основных событий было разумно.

Амариллис хотела мне что-то сказать, но вместо этого бессмысленно ходила по комнате, а я ждал, прислонившись к косяку.

— Это Эршенгаль, — наконец определилась она.

Я молча ждал.

— Я понимаю, что намного превышаю возможное для своего статуса. Но то, что случилось...

— Когда Эршенгаль создал свое лучшее заклинание, — вежливо уточнил я.

Амариллис смотрела в отчаянии. Темному магу Амариллис хотелось бы, чтобы светлый прочитал ее мысли и понял все без слов. Светлые ведь должны понимать.

— То, что случилось, Эршенгаля полностью поменяло. Когда он вернулся... мы тогда его не поняли. Он нужен гильдии. Действительно нужен.

Но просить меня об этом у нее права не было.

Я бы сказал, что поменялась Амариллис. Боевые маги не склонны задумываться. В сомнениях немного счастья.

— Когда я шесть лет сидела на берегу Вальтоны среди рыбы и сетей, мне в голову от безделья начали лезть разные мысли. Теперь я вернулась в Аринди, а мысли не исчезли. И мне это не нравится, — Амариллис смотрела во тьму на границе лагеря, во тьму за светом прожекторов. Ей пора было идти.

Вот так и перестают быть рядовыми боевыми магами. Открывать глаза и видеть пропасть у своих ног всегда страшно; в пути наверх нет счастья, и путь этот необратим.

По сравнению с тренировочным лагерем, в Мэйшем было полностью тихо. Я расширил эмпатическое восприятие, ловя отзвуки чужих чувств — туманные водовороты звезд, сотни чужих миров — и целенаправленно двинулся по лабиринту одинаковых коридоров. Один из миров посылал последние сигналы, готовясь к краху.

Джиллиан стоял на табуретке и аккуратно прилаживал петлю к потолку. Именно стремление к совершенству его подвело — вместо обычного узла он вязал нечто сложное.

Табуретку я буквально вышиб у него из-под ног, заставив изящно спрыгнуть на пол, и радостно воззвал:

— Джиллиан! Куда же вы? От нас, от страны, вам завтра на работу! Должность высшего сама себя не займет. Ну что вы так сразу расстраиваетесь, уговорили, давайте я введу вас в высший совет уже сегодня!

Это когда-то уже происходило. Побережье, тело в кровавом круге. С Михаэлем Наро я опоздал.

Комната была заперта только на засов, с которым без труда справился Матиас. Джиллиан не хотел, чтобы ему мешали, но хотел, чтобы его нашли — потом, когда все уже будет закончено. Джиллиан был изгоем, и он держался долго, но сейчас, когда непосредственная опасность для жизни исчезла, он потерял причину держаться. Но я не собирался его отпускать.

Мое появление его сбило. Достаточно, чтобы темный маг нащупал на столе табличку, кое-как слепив пляшущие буквы в предложение:

"Каким вы сш и м?"

— О, мы с темным магистром Шеннейром поспорили, кто раньше выйдет нас встречать к калитке, тот и станет высшим магом, — я не дождался от собеседника ни малейшей реакции, и перешел на серьезный тон, полный унылой возвышенности: — Высшим темным магом Аринди. Вы заслуживаете это как никто другой. Вы были избраны для этого.

Мной.

Слова на табличке сбились в ком, выражая сомнение, и я пожал плечами:

— Хорошо. Я скажу вам честно, вы станете высшим благодаря моим связям.

Джиллиану следовало бы расстроиться, но смятение было сильнее:

"Я недостоин".

— Это не вам решать, — я прошел по комнате, убеждаясь, что остаюсь в центре внимания, и забрал веревку. Джиллиан держал табличку, и держать веревку ему было неудобно. — Для кого вы умираете, Джиллиан? Вы старались ради темной гильдии, а темной гильдии это оказалось не нужно. Вы уже не успеваете: ни за событиями, ни за людьми. Гильдии нужны новые люди, не связанные с отжившими системами. Вы умрете: еще один выгоревший человеческий материал, чье имя завтра уже никто не вспомнит. Но вы еще можете вспыхнуть снова.

Джиллиан мрачно следил за мной. Глаза как и всегда говорили так мало; через эмпатию я чувствовал, как все его мысли и стремления рассыпались и перекраивались вновь. Крушение и рождение нового мира под тонкой человеческой оболочкой.

Если он захочет завершить начатое, здесь ничем не поможешь. Человека невозможно караулить дни напролет. Но я не видел в нем этой предопределенности — намерения идти до конца невзирая на обстоятельства. Джиллиан был подчинен страстям и стремлениям, слишком жизненным, а такие люди, остыв, не повторяют сразу же неудачную попытку. Хотя бы потому, что она провалилась, и вспоминать о том неприятно. Я разрушил его концентрацию, заставил следить за нитью беседы, размышлять и возражать, и забросил ментальные крючки. Долг, вызов, лесть, обещание кардинальных перемен. Джиллиан принадлежал будущему, и на мгновение мне захотелось, чтобы он умер.

— Идите со мной или оставайтесь в прошлом. Вот ваш последний шанс.

Табличка наконец сумела выдать внятное рассуждение. Я дочитал его до конца и ответил, понимая, что с точки зрения Джиллиана говорю святотатство. Но тем сильнее оно запоминалось.

— На кону весь мир. Светлые, темные... поднимите глаза от земли. Это такая мелочь.

Матиас сопел очень выразительно. Его терпения хватило ненадолго, ровно настолько, чтобы мы вышли на улицу.

— Почему он? Чем он заслужил?

Я едва не сказал, что примерно тем же, что сам Матиас. Что мне попалось, с тем и работаю. Иномирец излучал такой спектр эмоций, словно я его предал; если бы светлый магистр был солнцем, Матиас бы требовал, чтобы оно светило только ему.

То, что я сейчас скажу, определит будущее. Пора было решаться.

— И эти вопросы задаст себе каждый. И каждый ответит — он недостоин. Высший темный маг Джиллиан, выдвинутый за непонятные заслуги, будет отвлекать внимание от высшего светлого мага, — все еще можно было развернуть назад; но это было очень, очень жестоким розыгрышем. Я со значением посмотрел на Матиаса, понимая, что именно сейчас его фишка окончательно станет принадлежать мне. — А первым светлым высшим магом станет мой самый лучший последователь. Сейчас я не хочу огласки, так что не говори об этом.

А потом мы с веревкой случайно наткнулись на Миля, и это было печальнее всего.

* * *

В те времена, когда мир еще не сломался, магистры каждый год объезжали всю страну по кругу. Неделями или месяцами жили в разных городах, решали проблемы, принимали участие в ритуалах и смотрели новые места. Их сопровождали личные помощники, которые звались свитой, как меня сопровождал Матиас.

Когда я впервые побывал на Побережье, то Ишенга как раз завершал объезд. Мне даже посчастливилось несколько раз увидеть его издали, его и его приближенных. То была пристань; ясный день, штормовое синее море и невероятное ощущение свободы. Точнее, так я видел это в памяти; я никогда не был более свободен, чем сейчас.

Мы ехали медленно, поджидая спешно догоняющего колонну Шеннейра. Столбы пыли от его машин были видны издалека. На другой стороне по небу ходили тучи — сухие грозы и ни капли дождя. Светлые погодные заклинания требовали слишком много усилий для поддержания традиции, чтобы уцелеть за двенадцать лет.

Шафран неспешно надвигался, расползаясь распухшим туловом по окрестным холмам и равнине. Город заводских рабочих с востока и дисциплины, город переселенцев и золотого хаоса приграничья, город старых великих кланов ашео. По злой иронии наша новая столица была самым беспокойным городом Аринди. Было время, когда великие кланы претендовали на господство в стране, ла'эр считали себя лидерами всегда, и то, что они были сильнее, ничего не меняло. Как известно, ла'эр вступают в бой, чтобы победить, ашео — чтобы убить. Долгое время Шафран курировал сам Юрий Элкайт — разгонять уличные столкновения, разводить стороны в стороны, уговаривать и убеждать было, конечно же, дольше и скучнее, чем выводить на улицы боевые машины.

Длинные и низкие беленые дома заводских рабочих среди фруктовых садов. Черные глыбы клановых домов ашео: каждый занимает целый квартал, глухие стены и бойницы с лепниной, сад во внутреннем закрытом дворе. Я видел такие же в Полыни — десять домов для десяти великих кланов возвышались над городом как неприступные скалы. Два из них после войны кланов снесли до основания и разбили поверх парки, в третьем так и осталась дыра насквозь, которую пробил Шеннейр во время штурма столицы.

Новенькие башни мирринийке довлели надо всем. На окраине города уже поднимались скелеты четвертой и пятой. Двери третьей башни хозяева города открыли для беженцев; подозреваю, именно на такой эффект и рассчитывал Норман, когда пугал сносом незаконной стройки. Шафран захлебывался от беженцев. За минувший год его население увеличилось в несколько раз.

Кажется, все жители города вышли на улицы. Под колеса машин бросали охапки цветов, город ревел тысячами голосов, и темных вновь, вновь после долгих лет, приветствовали как героев. Мы стояли на высокой платформе, над бушующей толпой; я поднял руку и легко взмахнул, и вал восторга накрыл с головой, затягивая в бездну. Шеннейр благосклонно смотрел с высоты. Я знал, что сейчас помогаю ему восстановить власть. Темные и светлые вновь работают вместе, светлый и темный магистр стоят плечом к плечу на страже Аринди. Гильдии могут примириться, этот мир так нужен нам всем.

Какая всеобъемлющая лживая сказка.

Как только мы выехали на главную площадь, на всех трех башнях вспыхнул огромный герб Аринди. Алая астра в черно-белом кольце. Эйфория толпы отравляла эмпатическое поле, дурманила голову и крючьями вонзалась в грудь. Если я был здесь, если я чувствовал это, мой путь был правилен.

...Если бы мы выиграли — мог бы я сейчас стоять рядом с Ишенгой? Я бы заплатил за это любую цену.

Огромные плакаты с моим изображением развернулись с небольшой задержкой после герба. Ничего ужаснее я не видел в жизни. Светлый лик светлого магистра с неземной добротой смотрел на землю, и я смотрел в ответ с осуждением, ощущая неприятный холодок.

Раньше магистры сменялись часто; магистры после избрания жили совсем мало. Подозреваю, человеческое тело и разум не рассчитаны на такие нагрузки. Но постепенно все поменялось, и тот священный ореол, который окружал должность магистра, стал передаваться самому магистру. Каждое правление магистра — маленькая эпоха. Сейчас эпоха Шеннейра; Аринди отсчитывает время с того момента, когда он пришел к власти. Все, что было раньше, покрыто мраком, загадочно и неважно.

Сегодня же я прикажу убрать все плакаты и уничтожить все портреты. Светлого магистра будет запрещено изображать — точно так же, как и темного. Страна не должна зависеть от одного человека.

Стать магистром, чтобы отдать жизнь гильдии и умереть. Ярко вспыхнуть и угаснуть. Только в этом смысл.

Череда магистров проходила перед моими глазами. Череда имен, личных знаков, годы инаугурации и смерти. Больше от них ничего не осталось. Шеннейр был двадцать первым темным магистром, я — двадцать вторым светлым. После меня останется дата инаугурации, этот год, дата смерти; останется моя страна, если я не ошибусь, и это будет правильно.

...Перед тем, как покинуть выделенные мне покои, я остановился перед зеркалом, рассматривая волдыри на месте ожогов на шее. Говорят, когда иномирные врата открылись впервые, за ними было совсем темно и невозможно дышать. Это сейчас Заарней выкачал из нас достаточно воздуха, и воды, и света. Если я проиграю, последние люди еще успеют увидеть, как исчезает наше голубое небо — но сейчас мне не следует думать об этом.

— Вы должны наказать своих подчиненных.

С Шеннейром мы вновь пересеклись на подъемной платформе. Он рассматривал рыбку-амулет: на чешуе осталось всего два креста из пяти, и темный магистр был крайне доволен. Платформа тронулась с места, и только тогда до меня дошел весь абсурд услышанного. Как потеря равновесия, как падение.

— Вам нужно проявить власть, — конкретизировал Шеннейр. — Кэрэа, да по вам видно, что вы неспособны их и пальцем тронуть. Это недостаток. Вам не хватает жесткости и твердости.

Может быть, он прав. Я не был волевым правителем. Но одна мысль о предложенном вызывала отвращение. Шеннейр прощает своим магам все — так почему не могу я?

— Они не сделали ничего плохого.

— Значит, научитесь на своем опыте, — подвел он итог. Будто и не сомневался, что все так и будет.

Залы совещаний успели расписать в традиционном стиле: белые стены, черные геометрические фигуры и линии, способствующие концентрации. Пока двери в государственный совет оставались закрыты, участники бродили вокруг и общались. В приемной было прохладно, голоса шелестом отдавались под высокими сводами, а в центре зала журчал каскадный фонтан, выложенный зеленоватыми камешками. В Шафране не было проблем с водой: корни башен глубоко уходили под землю, достигая водоносного горизонта.

На парапете фонтана сидели мирринийке — бледные и высокие, тихо беседующие друг с другом или наблюдающие за людьми. Темная многослойная одежда и украшения в волосах, неторопливые жесты, оттенки эмоций на лицах. Цветовые пристрастия мирринийке делили с темной гильдией, но всегда утверждали, что их черный цвет не имеет ничего общего с темными и намного чище, возвышеннее, духовнее.

— Гидра, — Шеннейр поприветствовал их широчайшей улыбкой. Все время, пока он спускался с балкона, мирринийке следили за ним пристальными холодными взглядами.

Элиту страны в свое время темный магистр проредил неслабо. Но такие места не остаются свободными.

Светлые уже стояли на балконе, ожидая меня, и я помедлил, придирчиво оглядывая спутников. Матиас был одет как моя точная копия — чтобы люди смотря на него видели не заарна, а моего ученика. Кайя и Бринвен носили гражданскую одежду со знаками гильдии. Простое напоминание, что они такие же жители Аринди, как и все.

Светлые тоже смотрели вниз и тихо переговаривались между собой.

— В столице Полынь была очень низкая смертность. Но чаще, чем в других местах, без вести пропадали люди. Человек переступал порог жилого блока и исчезал, — слова Кайи становились слышны, только если подойти совсем близко. — Как говорят, в каждой жилой башне есть собственное тайное кладбище. У нас было такое понятие, "невидимые преступления". Преступления, которые совершаются в закрытых обществах и не выходят наружу из-за круговой поруки...

— Ну а не преступники здесь есть? — на Бринвен его слова впечатления не произвели. Возможно, она выслушивала нечто подобное слишком часто.

— Есть. Эти незапятнаны ничем, — Кайя пробежался взглядом по людям у фонтана и указал на двоих, скромно притулившихся с краю. — Это геноконтроль.

Спускаться вниз он не торопился, привычно отговариваясь нездоровьем. Я даже не собирался настаивать.

Главы кланов, великих и малых, маячили рядом с мирринийке, изо всех сил пытаясь быть на них похожими, но выходило не больше, чем у рыб, которые изо всех сил трепещут плавниками, чтобы взлететь. Все ашео повязывали волосы узорчатыми лентами, у многих я с удивлением заметил татуировки или клановые отметины на щеках. Воистину, Шафран был заповедником древних традиций.

Представители Восточного предела носили подчеркнуто скромную одежду, похожую на униформу. Потомки первых колонистов с севера считались в Аринди почти коренными жителями и даже внешне напоминали мирринийке, насколько люди способны на это.

Приграничные жители ради встречи надели все самое лучшее, то есть все самое яркое, меховое и блестящее, и шумной группой держались в стороне. Об отношении центральной власти к северу в светлой гильдии ходили исключительно черные шуточки. "В столице медики получают премии за снижение смертности, на севере — за повышение" и все такое прочее. Я долго не мог понять, как одни и те же люди возили на острова вакцины от малярии и искали островитян по атоллам и джунглям, прекрасно зная, что помощь никогда не окупится, и при этом готовы были обречь приграничье на вымирание. Ответ прост: приграничье близко, а островитяне далеко. Северный блок против национального правительства Мирретей, материк против побережья, север против юга. Управлять Аринди было ничуть не проще, чем сражаться с Лордами.

Здесь было много знакомых лиц; остальных я знал по сводке инфоотдела и информации, которую успело собрать столичное светлое отделение. Я здоровался с делегатами, иногда перекидывался парой фраз, представлял спутников, но неуклонно продвигался вперед. Мирринийке оценивали меня несколько мгновений, а потом величественно склонили головы в приветствии, и я ответил тем же.

Вот люди, на которых будет опираться моя власть. Симпатии они, может, и не заслуживали, но заслуживали полного внимания.

Читая старые хроники, можно решить, что колонисты с корабля Аннер-Шентагар только и делали, что лежали на берегу морской звездой, страдая о своей тяжелой доле. Я давно подозревал, что все эти истории о тонко чувствующих натурах — часть культуры мирринийке и дань приличию. Более хладнокровных и прагматичных существ свет не видывал. Я беспокоился, как они примут Матиаса, представителя враждебной расы, но у меня не было выбора, и у них тоже.

— Правитель Маленре? — внезапно проснулась витающая в своих мыслях Бринвен. — Так это вы отказались пересылать продукты беженцам из Астры, потому что они "могли взять еду с собой"?

Маленре посмотрел на нее с огромным изумлением. Кажется, даже наша верхушка забыла, что светлые тоже люди и умеют говорить.

Правитель столицы Шафран Маленре выглядел очень неплохо. В будущем он мог бы претендовать на главу гражданской власти Аринди, но Маленре планировал жить долго, а потому не торопился и действовал осторожно. Достаточно осторожно, чтобы пытаться разговаривать со светлыми на их языке:

— Вы же не будете спорить с тем, что нельзя заботиться об одних гражданах Аринди, обделяя других? Мы не можем забыть о несчастных, обездоленных людях, потерявших родные дома и привычную жизнь, к которой, в отличие от других, они уже никогда не смогут вернуться. О беженцах из разрушенной Полыни.

Я мысленно одернул Бринвен, готовую напомнить, что беженцы из Полыни здесь несколько месяцев и уже перестроили город.

Мирретей сделали вид, что не заметили мелкую размолвку.

В официальной униформе высший темный маг Вильям выглядел непривычно — было видно, что захватывать заводы в тапочках и пижаме ему привычнее. Хотя через толпу он проталкивался вполне уверенно, и я оставил Матиаса и Бринвен, приближаясь к нему.

— Так славно, что центральная власть теперь может найти в гильдии опору! Давненько у них такого не было. Но мои друзья печалятся, что теперь светлый магистр будет любить только юг, а север не будет, — Вильям, как и всегда, сиял добродушием и жизнерадостностью. Но смотрел он на то же, что и я: как к Бринвен подходят несколько человек, не пропустившие ни слова из чуть не случившейся ссоры. — Вот бы нашелся высокопоставленный светлый, который бы заботился о севере! Кто-нибудь такой же ла'эр, родившийся в Аринди, и без ненужных ассоциаций с Шеннейром...

Северному блоку требовался свой представитель в светлой гильдии, а мне требовалось обеспечить своим магам всю поддержку, которую они могли получить. Теперь Бринвен будут помогать продвинуться, просто потому, что неким влиятельным людям это выгодно. Не думаю, что Бринвен предполагала лезть в политику, когда спорила с Маленре; но, надеюсь, ее так же как и меня смешили люди, которые пытались использовать наши установки против нас.

Эмпатическая волна, прокатившаяся по залу, ударилась об меня и обернулась глухой пустотой. Один человек прибыл на собрание позже всех. Он практически опоздал, но он все равно не мог не прибыть. Он пришел в одиночестве, и в одиночестве шел через раздавшуюся в стороны толпу под косые взгляды и перешептывания.

Я отвернулся, потому что не хотел смотреть, и спросил:

— Почему именно Острова?

Создавалось впечатление, что Вильям старается не встречаться со мной взглядом:

— Я не хочу сказать, что произошедшее не ужасная трагедия, или что не было других ужасных трагедий, или что островитян самих по себе никому не жалко... Жалко. Очень. Милые беззащитные островитяне, знаете ли, кому они могли помешать. Но одномоментное яркое событие, да еще в столице, да еще слухи об отношении Шеннейра к беженцам, да еще то, что последний светлый магистр островитянин... Уничтожение островного квартала стало символом. И островитяне первыми потребовали справедливости. Осмелились заговорить.

Светлому магу что видеть, что не видеть — нет разницы. Я все равно знаю, что происходит вокруг. Короткая запись, папка, несколько месяцев пылившаяся у меня в столе, оказалась убийственным оружием.

— Почему они не принимают Эршенгаля? Он же темный, что они от него ожидали?

Вильям оттянул воротник от горла, оглядываясь, и доверительно склонился ко мне:

— Понимаете ли, светлый магистр, даже когда магистр Шеннейр пришел ко власти через переворот и ввел армию в столицу, он постарался изобразить это как восстановление законности. Но убийство мирных жителей потому что... потому что они что-то не то сказали... это несмываемое пятно.

— Но жить оно не мешает.

Шеннейру никогда не мешало.

— Совершенен только светлый магистр, а мир несовершенен.

Экстренный вызов прозвучал, когда я уже закончил личную встречу с Мирретей. Негласное правление Аринди не было ни плохим, ни хорошим, и было способно как на редкое благородство, так и на редкое злодейство. Мирринийке — сплоченный народ, следующий традициям; даже какой-нибудь глубоко секретный геноконтроль не лез в жизнь каждого гражданина, а разрабатывал стратегии на десятилетия вперед. Наша социнженерия имела с ним очень долгие и тяжелые отношения.

От рук Илмаре расходилась приятная прохлада, прогоняя головную боль. Я отодвинулся, благодарно кивнув волшебнице, и попрощался со светлым столичным отделением. Чудом выжившие на острове чистокровки просили для себя настоящее задание, и у меня не было хороших вестей. Именно слежка за высшим обществом и являлась для них настоящим заданием.

На улицах Шафрана разгорались вечерние фонари. За стенами домов мерцали теплые искры жизней. О том, что случилось, меня информировали по факту, и когда я прибыл на место, было давно уже поздно.

С одной стороны над улицей нависал клановый дом ашео, с другой — шли ровные рабочие кварталы ла'эр. Обитатели обоих районов гомонили вокруг площадки, огороженной лентами. Их эмоции звучали в эмпатическом поле печально знакомым сочетанием: страх и злоба в той пропорции, когда первое еще перебарывает второе. Деревья с лаэрской стороны все были перекорежены, а на домах остался отпечаток сработавшей темной печати.

К двум темным, изображающим патрульных, никто не приближался. Старший из боевой двойки долго думал, но все же решил отчитаться:

— Беспорядки погашены эффективно. Ущерб городскому имуществу минимален. Сверхнормативная загруженность лечебниц, — он насупленно уставился на бесчувственного окровавленного человека, над которым колдовали медики, и самокритично уточнил, — почти отсутствует.

— Не договорились, чья часть города светлому магистру понравилась больше, — младший в двойке сосредоточенно ковырял боевой жезл. — А еще тень от дома на них падает.

Я обвел взглядом разорванные и обожженные темной магией тела, в беспорядке лежащие на земле, и с тихой яростью потребовал:

— Трупы прикройте.

Лечебницы от действий темных не переполнялись. Брошенное в толпу шоковое проклятие в живых оставляло редко.

Мне как светлому магистру после таких зрелищ жить не хотелось вообще.

— Я все решу, магистр, — Кайя оставил медиков и легким шагом приблизился к нам. Кайя уже был здесь: он всегда ухитрялся появляться там, где происходило что-то плохое.

Я был бы рад, если случившееся хоть немного удивляло. Везде, где требовалось применить точечное насилие, темные врывались на боевых машинах и убивали без разбора.

Военное положение, жесткие методы самые действенные, насилие работает. Я заранее знал, что мне ответят. Но на самом деле последствия вмешательства темных были хуже, чем если бы они вообще не вмешивались.

— Поддержание порядка на улицах в вашей компетенции? Нет? Так куда вы лезете? — грубо спросил Шеннейр. На фоне слышался смех, и я ощутил, что собеседник переходит в другое помещение, переходя на уже знакомый тон поучающего темного магистра: — Вы сами ищете себе проблемы, Кэрэа.

Я молча отключился.

Темные охранители явственно недоумевали, что нужно светлым, когда Аринди уже защищена от страшной опасности.

— Темных надо убирать из городов, — сказал мне Кайя.

И это кровопролитие — в день, когда я впервые после инаугурации въехал в новую столицу с победой. Возможно, это был вполне явный Знак.

— Иногда мне кажется, что темная гильдия делает это намеренно.

— Конечно, она делает это намеренно, — Кайя бросил взгляд поверх щитов, которыми огородили бойню от собравшихся за ними людей, и мгновенно поменял выражение лица на сочувственное. — Дает ощущение внутреннего превосходства, проводит границу.

— Мне кажется, что темная гильдия поощряет преступления, — я поймал себя на пугающем ощущении, что не могу точно выразить мысль. Я знал, что темные поступают неверно, но с каждым днём пребывания в темной гильдии все сложнее и сложнее было сказать, почему. Почему нельзя пытать людей? Почему нельзя подавлять волнения массовыми убийствами? Почему нельзя глумиться над трупами?

И в самом деле — почему?

— Вы знаете, как в темной гильдии порой обучают неофитов, магистр? — лицо Кайи внезапно одухотворенно осветилось. Словно тема зацепила в нем то живое, что еще осталось. — Новичков встречают с распростертыми объятиями. Рассказывают сказки о блестящем будущем, об успешности, вседозволенности, великолепных темных и ничтожных всех остальных, о том, что так можно, что это нормально, о том, что нет ничего плохого, и они слушают, и смотрят на темную элиту, и однажды совершают нечто... Темная гильдия их спасает, защищает от закона, возмещает ущерб. А потом взыскивает долг.

Он остановился, словно задохнувшись, и с глубоким удовольствием продолжил:

— И вот тут начинается реальная жизнь.

Люди за барьером раздались в стороны, пропуская машину с медиками и пострадавшими, и так и остались на разных сторонах дороги. Они смотрели друг на друга с ненавистью, и я ясно понял, что это продолжится — завтра, послезавтра. Я мог бы направить их гнев на темных, но ради общего дела и спокойствия в городе я должен убедить их, что они виноваты сами.

— Вы расстроили светлого магистра! — Матиас успел первым; Матиас обрушился на людей чуть ли не с яростью. — Светлый магистр приехал в ваш город с победой — светлый магистр спасает нашу страну и заботится о каждой жизни — а чем отплатили вы? Нападете друг на друга?!

Они выглядели ошеломленными. Я бы даже сказал — испуганными. Матиас гневно сверкнул глазами и нанес добивающий удар:

— Светлый магистр не желает говорить с вами!

Я грустно покачал головой и отвернулся. В тех планах, которые я строил в высокой камере Вихря, не было всего этого.

На брусчатке еще остались пятна крови, валялись непонятные грязные тряпки. Я знал, что Кайя вышел к собравшимся, выражая сопереживание, и люди слушали его, и кто-то плакал. Они видели в Кайе утешение и поддержку, более близкую, чем мог дать светлый магистр; что видел в этом Кайя, он предпочитал держать при себе.

* * *

В Шафране пришлось задержаться на несколько дней. Дела навалились разом: разумеется, светлый магистр не обязан вникать в каждую мелочь, и я мог все бросить, но в каком беспорядке я оставлял дела преемнику? Это совершенно недопустимо. Вникая в мелочи, я начинал видеть полную картину.

Вильям с Бринвен ездили по заводам — к Вильяму светлые относились с симпатией, видя в нем доказательство прогнившей темной системы. Иногда брали с собой Джиллиана.

"Почему? — спрашивал Джиллиан у безгласных стен и проседающих защитных контуров Звезды Повилики. — Как так можно?!"

У высшего темного мага Джиллиана были проблемы с пониманием мира.

Столичное светлое отделение помогало мне как могло наряду с инфоотделом. Немного беспокоило, что я до сих пор не получил ни одной весточки от Гвендолин. Надеюсь, замок гильдии не пострадал, когда вытаскивал нас из Заарнея.

Шеннейр говорил, что я трачу время зря.

Я понимал, почему он так считает: Шеннейра и Нормана люди боялись до одури и в их присутствии делали вид, что все идет хорошо. Беды дожидались светлого магистра, который поймет и пожалеет, и я окончательно осознал, почему в светлые магистры никто не рвется. Светлый магистр — он как солнце, как воздух, и прежде всего должен приносить пользу. Когда я думал, что неприятности заканчивались, они сразу начинались заново. К полуночи седьмого дня скромный кандидат от режимного поселка Семицветье стеснительно сообщил, что уже семь дней от нас за границу пытается уплыть мост.

Мост на единственной дороге, которая вела в Семицветье.

На дороге, по которой шли продуктовые караваны.

— Но теперь у нас есть светлый магистр, — Вильям считал, что всех поддерживает. Своих сородичей он, скорее всего, этим поддерживал. — Свет нам поможет!

Как представитель именованной стороны, я понятия не имел, как Свет поможет нам с недостатком питьевой воды, обвалами и падающим мостом. Должно быть, люди предполагали, что я приеду на место и скажу: "Мост, не падай" — и мост не упадет.

Судя по пижаме, Вильям собирался ложиться спать, и именно спать он отправился после экстренного сообщения. Я с ненавистью посмотрел на уже расправленную кровать и поехал. Я все еще умел перемещаться через междумирье, и если подмытое сильными дождями полотно расползется прямо под машиной, я мог рискнуть и вытащить хотя бы водителя.

На все встречи я брал с собой Матиаса. Отчасти чтобы ввести в курс дела, отчасти заглушая вину. Матиас витал в облаках и считал это честью.

— Отчего ваша зверюшка прыгает от счастья? — с Милем мы столкнулись всего раз, в одной из башен. Чем он занимался в Шафране, кроме как пытался меня избегать, я не знал. Темные вообще не перенапрягались; у меня сложилось впечатление, что из всей темной гильдии помогают стране ровно два человека, один из которых, как ни странно, Джиллиан, а второй — не Шеннейр. — Вы пообещали отдать ему пост магистра и вашу корону в придачу?

— Вы предсказываете будущее, Миль!

Только венец Та-Рэнэри я отдам в переплавку.

— Тогда следите, как бы он не отгрыз вам голову, чтобы получить все побыстрее, — хмуро велел темный. Матиас его не заметил: Матиас сиял тысячей солнц и не замечал ничего вокруг.

Перед самым отъездом он без предупреждения уехал за город. На небе громоздились черные тучи, в которых полыхали зарницы; ливень хлынул в тот момент, когда я увидел брошенную на равнине машину.

Матиас стоял в стороне, подняв руки к небу, и светлая магия струилась в его ладонях, расплескиваясь по всему миру. Я остановился в нескольких шагах; он обернулся, смотря на меня сияющими глазами. Я чувствовал вольную силу молний и дождь, и мог бы почувствовать счастье, если оно чужое.

...Над полями уже раскрыли щиты, чтобы зелень не побило градом, в окрестных поселениях, которых сейчас топило, я успел объявить тревогу. А про то, что очередная грузовая колонна в эти мгновения намертво застряла в грязи, я скажу позже.

На юг мы возвращались в одиночестве. Я надеялся отоспаться по дороге, конечно, если на нас не нападут. Лучше бы напали: на полпути нас перехватил Шеннейр и предложил сделать большой крюк, чтобы показать мне нечто крайне занятное. Предложение темного магистра означало приказ, и караван свернул на разбитую грунтовку.

— Шеннейр, а вы знаете, за что вас ненавидел высший совет? — я еле сдерживал зевоту и смотрел на зеленые поля, над которыми поднимался вечерний туман. Правда, исходя из услышанного, высшие темные ненавидели Шеннейра за недостаточное внимание и уважение. Возможно, если бы темный магистр Шеннейр таскал их в ночи по полям, в темной гильдии до сих пор царили бы согласие и благолепие.

— Конечно, знаю, — изумился тот. — Миль ходил ко мне в камеру и зачитывал список обид по датам. У остальных не было даже списка. Невыносимо скучные люди.

Прямо посреди поля был выкопан котлован. Машины ревели, зачерпывая один ковш земли за другим — сначала мне показалось, что я ошибся, но руководил всем действительно Миль. Еще десяток магов разбирали завалы, вытаскивая из земли светлые в сумерках предметы. У меня екнуло сердце, но Шеннейр был не настолько циничен, чтобы раскапывать могилы.

Конечно же, настолько. Но сейчас в этом не было резона. Вместо костей котлован заполняли обломки дерева, камней и металла, обрывки ткани, и отпечаток светлой магии на них совсем истончился и почти исчез. Темные постарались, уничтожая светлые артефакты.

Не уникальные творения, которые высшие темные спрятали в личные хранилища, а рядовые вещи, которыми пользовались простые маги, и которые так пригодились бы нам. Я смотрел на артефактную яму с грустью: вещи, в отличие от людей, сами по себе не ценны, но столько труда пропало зря. И с нескрываемым злорадством сказал:

— Столько денег закопано в землю.

Гильдия наверняка кусала локти, поняв, что артефакты можно было выгодно продать.

— Мстительность и корысть, светлый магистр, — попенял Шеннейр. — Мстительность и корысть.

После Ньен его настроение было на редкость безоблачным.

— "Истинный темный маг не возвращается к прошлому; не собирает разбитое, не воскрешает растоптанное, уходя не оглядывается"...

— Так вы в самом деле читали эту бредятину из кодексов?

— Вы нет? — такое непочтение было чересчур даже для него. — Шеннейр, вы советовали их сами!

— Не одному же мне чувствовать себя дураком, — весело отозвался он. — А вот Ишенга отказался сразу.

Светлый магистр Ишенга определенно знал жизнь лучше, чем я.

Миль повелительно махнул рукой, и люди, разбирающие очередную груду обломков, поспешно расступились. Я стоял достаточно близко, чтобы разглядеть, как он подхватывает грязный мешок, вытряхивает разноцветные информационные таблички, а потом разворачивается к машинам и уезжает, бросая котлован и людей.

Работа встала на недоуменную паузу. В мешке с символом светлого кризисного центра остались помятые коробки с клеймами биохимических лабораторий; кризисный центр занимался выгоревшими светлыми, островитянами, пережившими Маро Раэту, людьми, которые внезапно начинали слышать голоса в голове, и ничто из этого не касалось темных.

Бесполезный мусор, бесполезные осколки давно не существующего мира. Я не понимал, зачем я должен на это смотреть, но темный магистр Шеннейр видел в этом смысл. Возможно, он знал, что это сможет меня уязвить, а возможно, не думал об этом.

— Мой магистр, — тихо позвал незаметно подошедший человек. — Есть новости, которые требуют вашего внимания.

Я отвернулся; я не хотел чувствовать себя благодарным, но Шеннейра он на самом деле отвлек.

Побережье встречало нас ливнями. Мостовые были покрыты лужами, оборванными листьями, сломанными ветками. Порой дорогу пересекали широкие трещины, несколько домов в городе обвалились, а на площадях я видел белые круги для защиты от землетрясений. Такие же, как на островах. Теперь я боялся увидеть на площадях белые стелы пропавших без вести.

Мы подъезжали к Кипарису ранним утром, чтобы избежать шума, и то, что в городе неладно, я ощутил сразу. На улицах было слишком много людей для предрассветных сумерек, слишком много людей для Кипариса, как будто в него съехались со всего побережья, и эмоции злым настойчивым гулом бились в сознании.

У нас все еще было военное положение; как мне всегда казалось, военное положение предполагает порядок, а не толпы людей, свободно шастающих из города в город. Внутренняя служба могла бы перекрыть дороги. Если внутренней службе не требовалось совсем иное.

— Мне кажется, или Нэттэйдж обнаглел, — тоном, не предполагающим ни вопроса, ни сомнения, сказал Шеннейр.

Бетонная коробка шеннейровского штаба в Кипарисе не стала менее уродливой. Но огромная надпись на мостовой перед входом сделала ее веселей.

"Убийца".

Эршенгаль вышел из машины и остановился перед фиолетовыми буквами. Горожане кольцом окружали площадь, молча, но неслышимое обвинение отчетливо висело в воздухе. Эршенгаль не повернул головы.

Что он мог возразить. Он был убийцей.

— Побережье стало слишком хорошо жить, — Шеннейр лишь слегка нахмурился, но любой эмпат ощутил бы, что его хорошее настроение пропало вмиг.

Машины вновь тронулись с места, продолжая медленный и далеко не триумфальный путь к замку гильдии. Я прикрыл глаза, пережидая приступ усталости, и вздрогнул от приглушенного взрыва.

Слабосильная и наверняка самодельная взрывчатка разворотила дорогу, почти не повредила машине и совсем не повредила едущим в машине темным. Это было грустно, но безумно грустно то, что Эршенгаль в этой машине не ехал.

Я закрыл лицо руками и попросил:

— Позвольте, я разберусь с этим.

— Разберитесь, Кэрэа, — согласился Шеннейр. — Или разберусь я.

Безымянный замок гильдии как будто вырос еще сильнее. Поднялся выше в горы, захватил еще один мыс. Двери закрылись, отсекая от меня шум и суету, и на мгновение я почувствовал...

...как будто оказался за надежными стенами магической крепости. Такой, какой она должна быть.

Каждый мой дом был непрочным. Хижина на склоне вулкана, лагерь для беженцев, сгоревший в войне островной квартал, враждебная Шэн, Иншель. Как только я останавливался, земля начинала дрожать под ногами, а мир рассыпался. Но человек подвержен иллюзиям.

Эхо замка отзывалось иначе — вместо пустоты он был наполнен осмысленным звучанием.

— Что мы будем делать? — спросил Матиас, и я взмахом руки велел ему не следовать за мной.

А что мы могли сделать? Насчет судов Шеннейр высказался давно. Если я обвиню Эршенгаля в одиночку, то распишусь в собственной беспомощности и в том, что между темным и светлым магистром существует раскол. Публично оправдать Эршенгаля? Даже выйди он сам к толпе, он не может оправдаться. Такие пятна не смыть.

Побережье запомнит Шеннейра и его ставленника. Это я мог сказать точно.

На вопрос, где Гвендолин, встречающие меня маги из инфоотдела поклонились и молча указали на нижние уровни. Больше я никого не встретил, но замок вел меня вперед. Открывал двери, расстилал под ноги светящуюся тропу, перебрасывал тонкие мосты над тьмой. Я спускался вниз по спирали, скользя в волнах эмпатического восприятия, а сознание замка текло за стенами, глубокое и темное, полное подводных течений, смутно знакомое. Тихий шелест то утихал, то становился громче: как море, запертое в ракушке. Когда я достиг подземного святилища, то уже начал понимать.

Одиннадцать серебряных печатей по правую руку, одиннадцать по левую. Возвышение в потоке света и пустой управляющий шлем. Замкнутые прежде резные врата теперь пересекала вертикальная трещина.

Каждый желает шагнуть за пределы своей сути.

Я приложил ладонь к ледяной поверхности врат, а потом сполз на пол, прислонившись к ним затылком.

Что вам дело до людей, остающихся за спиной? Иногда чтобы не остаться, надо уйти раньше.

Я бы не смог остановиться, даже если бы захотел. Я был проклятием, направленным из прошлого — и я не мог ничего изменить. Я вручил ценный подарок, и высший темный маг Гвендолин достойно приняла вызов.

Что я мог еще сказать? Минус восемь.

* * *

Когда я проснулся на следующее утро, на столе стояли свежесрезанные ирисы. Я бы хотел что-то подумать об этом, но в голове было совершенно пусто.

Сегодня на берег выбросило два десятка островных акул. Большинство удалось спасти, и теперь они плавали в большом бассейне. Кружились на месте, бились о стенки. Несколько раненых акул долечивали в лаборатории, и там же измеряли активность мозга. Усыплять акул было нельзя, иначе они задохнутся, но светлая магия помогала, и я надеялся, что их получится спасти.

Тайфун Атамарао вышел на берег. Его ослабили волновые щиты, и он просто поливал город дождем, а люди вокруг городской управы мокли, мерзли, но стояли.

Горе-заговорщиков поймали еще вчера. За ночь в темнице они должны были подумать о своем поведении, и они подумали и решили, что поступили правильно.

— Все знают, что темная гильдия наказывает только тех, кто косо посмотрел на темного магистра, а преступников — не наказывает! — одним из зачинщиков был Тхи Лаэ Ро, и я даже не удивился. — Наши друзья и родные...

...лежат в холодной земле, в ямах, в безымянных могилах, в полях, под корнями полыни.

-...расправа над беззащитными, и никто...

...не поплатился за это. А месть священна.

— Вы даже не попали по цели, — не выдержал я. Хотя насчет темной гильдии Тхи Лаэ Ро угадал точно.

Я слышал, что Эршенгаль был здесь. Может быть, в соседней комнате. Я не понимал, зачем он здесь, но мог уловить, что он чувствовал. Человек, который мечтал вернуть в гильдию законность, сам оказался нарушением правил.

Дела всех заговорщиков давно лежали у внутренней службы. Покушение могли предотвратить, и теперь Нэттэйдж спешно уехал по срочным и важным делам, не собираясь попадаться под горячую руку. А без него его заместители как обычно ничего не умели.

Островитян было сложно воспринимать всерьез, но я напоминал себе: они пытались убить гражданина Аринди. Их не остановили возможные случайные жертвы, не говоря о разрушениях.

Люди, перекрывающие дороги. Уличные беспорядки. Взрывы в жилых кварталах. В Аринди тлели искры народного бунта. Плох тот светлый магистр, в стране которого народ несчастен.

Я вышел из камеры, посоветовав подумать о грядущей казни.

— Я просил у темного магистра о снисхождении, — сказал Эршенгаль.

Шеннейра не трогают просьбы, Шеннейр не умеет прощать. Уж его приближенный должен знать об этом. Но даже Шеннейр понимает, что если он сейчас казнит островитян, то подтвердит свою ненависть к Островам и возведет казненных в ранг героев.

Я поднял голову и заставил себя посмотреть на Эршенгаля.

Казалось, если выдать его толпе, толпа разорвет его на кусочки. Как того темного в Иве. Толпе требовалась жертва. Что-то, что позволило бы усмирить боль. У меня не было хороших слов для Эршенгаля. Я не хотел его оправдывать. У меня было совсем мало времени, и на этот раз мне никто не торопился помогать.

Я не мог сосредоточить на нем внимание, не хотел читать его эмоции — в голове нарастал пронзительный звон. Даже когда я заговорил, язык казался онемевшим:

— Вы передо мной в бесконечном долгу, Эршенгаль.

Толпа, требующая отпустить заговорщиков, даже не подумала расходиться. Я вышел к ним, ощущая тяжесть венца Та-Рэнэри и всю ответственность светлого магистра. Все линии ведут к светлому магистру.

Я чувствовал, что сейчас стою на вершине — после которой следует падение. Счастливый случай, что вознес меня вверх, исчерпал свой лимит. Все действия имеют последствия, и я продержался достаточно, чтобы пожинать плоды. Я не был готов к роли магистра, и я ошибался, и теперь груз ошибок будет увеличиваться с каждым днем. Я чувствовал только усталость.

Я оперся о парапет и доверительно сказал:

— Почему-то считается, что светлый магистр должен прощать всех и за все.

По толпе прокатился шепот. Как волны от брошенного камня.

— Даже если это преступники. Даже если это люди, вредящие каждому из нас. Я напомню вам, мирные граждане Аринди: чтобы вы жили, проснулись сегодня утром, стояли здесь, передо мной, маги гильдии прямо сейчас сражаются и погибают ради вас.

У них были недоуменные лица — как будто вместо привычной ласки они получили удар. Я внутренне усмехнулся.

— Сегодня мы вспомним о войне, в которой граждане Аринди дрались с гражданами Аринди. Сегодня мы вспомним о тех, кто отворачивался, видя чужую беду. О тех, кто был испуган, о тех, кто был равнодушен, о тех, кто просто исполнял распоряжения, о тех, кто радовался, пока горе не коснулось его. Я светлый магистр, и я прощаю всех.

Они не могли нам помочь, они не могли помочь островному кварталу, тем, кто попал в котел под Тамариском, тем, кто погиб в Иншель, тем, кого казнили потом, тем, кого так ждали, чтобы урвать хоть искорку Света, хоть отблеск причастности. Даже Шеннейр не мог бы убить всех. Один человек поставил страну на колени потому, что его боялись.

Когда я закрывал глаза, то видел сверкающие точки. Они все погаснут, если я ошибусь.

— С этого момента каждый, кто попытается принести в наш дом раздор, будет объявлен врагом Аринди. Прошлое подарило нам тяжёлые уроки. Я светлый магистр, моё дело — будущее. Сегодня — лучший день для нас всех, и каждый может и должен искупить свою вину.

...редкие хлопки в ладоши заставили вздрогнуть. Темные ждали меня во мраке комнат, за прочными стенами, куда не было дороги ни одному человеку, что ловили мои слова снаружи. Величественные фигуры, смотрящие сверху вниз, те, кто отдавал приказы. Что мне нужно внушить, что следует говорить. Ничего не менялось.

— Все следует слову светлого магистра, — издевательски объявил Миль. — Вы наконец признали, что эти люди вас предали. Признайте наконец, что светлым быть бессмысленно, Рейни.

Шеннейр старался казаться незаинтересованным, но я чувствовал, что он доволен. Сейчас я прикрывал именно его.

— И как же вы поступите с ненаглядными островитянами? Неужели решитесь?

Я поймал на браслет тревожный сигнал, и темные сразу перестали быть важными. И легко ответил:

— Я сказал — с этого момента. А до этого всех прощаю.

Волшебный замок легко менял внутреннее пространство под желания владельца. Несколько дней назад я предложил светлым переделать жилые покои под личные нужды. Теперь половина моей гильдии находилась в глубоком раздрае, пытаясь понять, что такое личные нужды, а другая половина — из-за осознания, что такие нужды у них должны иметься. Я поклялся, что не буду жаловаться на все это Шеннейру, и не пожаловался. Слово магистра — кремень.

Только Кайя и Бринвен сразу разъехались в разные стороны, заявив, что видятся постоянно и слишком часто. Внешне ничего не поменялось, но теперь они ходили друг к другу в гости через весь светлый блок.

Личные покои Бринвен напоминали лабиринт из пустых светлых комнат. В какой-то из них на полу лежал матрас и стоял короб для одежды, и здесь же на полу валялись документы, договора, протоколы записей высшего совета, и Бринвен ходила из угла в угол, сжимая кулаки. Ярость и тревога бушевали в эмпатическом поле, захлестывая с головой.

Кайя протянул мне конверт с отпечатанной подписью.

Тот высший совет, на котором меня судили за открытые врата в Заарней, тоже был записан.

На меня снизошло мертвенное спокойствие. Случилось то, что должно было случиться. Истину не скроешь. Нэттэйдж легко и непринужденно сдал Эршенгаля, и так же легко сдал меня. Приятно, когда твои враги обладают смекалкой.

Светлые переглянулись и одновременно сделали шаг назад.

После оружия, проданного темной гильдии Нэртэс. После поставленного на грань гибели мира. После всех интриг, смертей и бед, которым я стал причиной. Изгнанники ждали светлого магистра двенадцать лет, и не их вина, что они дождались меня.

Но я знаю, что нужно делать, они — нет. Я пожертвовал всем ради них, всеми своими принципами и всей своей гордостью, своей жизнью. Столько людей погибло, чтобы они жили. Они не смеют меня осуждать. Я должен был что-то сказать как светлый магистр, обернуть ситуацию в свою пользу, как умеет светлый магистр, но впервые за долгое время я не смог себя заставить.

— Темные хотят нас рассорить, — Кайя посмотрел на конверт, который я так и не взял, и опустил руку. И сделал единственный верный вывод: — Вы сомневаетесь в нашей лояльности.

Они были эмпатами, и моё отношение было очевидно.

Эмоции стихали как волны после шторма, оставляя гладкую стеклянную поверхность. Наконец Бринвен провела ладонью по волосам, поправляя косы, и хрипловато произнесла:

— Мы вас разочаровываем. Вы прибыли на остров, чтобы найти там лучшую поддержку. Но происходит столько плохого — и вы держите нас в неведении? Я показала себя как несдержанный и неосторожный человек, но... но ведь... вы и правда считаете, что я могу вас предать?

— Я убил сто человек, о которых должен был заботиться, — меланхолично сказал Кайя.

Мои отношения с подчиненными были настолько хороши, что я переставал их понимать со второй фразы.

— О, Кайя, ты много о себе мнишь! Тебя никто не выбирал командиром, чтобы ты решал в одиночку. Что должно быть сделано, то сделано.

— ...поделить людей на важных и неважных. Ваше отношение считывалось с первой встречи, и, несмотря на то, что я старался быть полезен, очевидно, я сделал только хуже...

— Мы видели, что бывает, когда лучшие пожертвовали собой ради худших!

Боль, угнездившаяся за глазами, сжимала голову изнутри. Я открыл раздвижную дверь и вышел наружу, вдыхая холодный морской воздух. Что за чушь забивает головы моих фишек? С чего они посмели думать? Дело никогда не было в них.

Светлые вышли следом за мной. Они уже успели пожалеть о том, что устроили ссору, и понимание, что подчиненные точно так же, как и я, скрывали свои мысли и чувства, не приносило радости.

— Мы не ссоримся, — быстро сказала Бринвен. — Светлые не ссорятся. Мы просто не совпадаем во мнениях.

— Надеюсь, вы не думаете, магистр, что мы всегда так болтливы? — Кайя изобразил кривоватую улыбку, пытаясь разрядить обстановку. — Очень сложно передавать информацию словесно, когда привыкаешь к слиянию по эмпатической сети. В последние годы на острове мы начали понемногу забывать, как разговаривать.

Да, смешно.

Каждый раз, когда я слышал нечто подобное, возникало ощущение, что меня режут на кусочки. Я бы отдал все ради них, но я ничем не мог им помочь. Я и себе не мог помочь.

Море грохотало о причал. Сейчас подошла бы мудрая притча, которая разом бы разрешила все противоречия, но я пропустил эту часть. С мудростью у меня не сложилось.

— Решение уменьшить численность общины было тяжелым, но необходимым. Как магистр, я санкционирую это.

Было неловко, но я не мог почувствовать должный ужас от гибели изгнанников на острове. Их жертва спасла общину, и я был благодарен за это. Но они были мертвы и мертвы давно, а люди передо мной живы, и я прощал им все, и было невероятной глупостью предполагать иное.

— И это большое высокомерие — считать, что другие поступили неверно и необдуманно, — я с трудом собрался с мыслями, все еще в ошеломлении от услышанного. И придал голосу твердость, граничащую с жесткостью. — Говоря, что они сделали это бесполезно, вы оскорбляете их память. Если наши высшие, наша элита, светлые маги гильдии отдали свои жизни ради нашего спасения — значит, они посчитали наши жизни стоящими.

Живите с этим. Этого я, разумеется, не сказал. Мы все с этим жили.

— Я был рядом, и я знаю, что наши товарищи не сомневались, — это я постарался сказать мягко. Светлые зачарованно слушали, так, будто мои слова действительно были ценны. О, Свет. Вместо того, чтобы убеждать подчиненных, что я хороший добрый магистр, мне приходится убеждать их в том, что они не плохие люди и достойны сочувствия. — Вы не виноваты, что стали предметом торга. Вы не виноваты, что попали на остров, что были вынуждены выживать, и во всем остальном. Мы знаем, кто виновен.

— Темные, — Бринвен еле заметно кивнула и подняла глаза на меня. — Неужели нам всегда придется тонуть в этой грязи?

Здесь я не мог утешить.

— Вы не должны быть во тьме в одиночестве, — уверенно сказала она.

Кто бы мог подумать, что мои фишки еще глупее, чем кажутся.

...Кем я стал? Я никогда не считал людей фишками — но я сказал так раз, и сказал так два, и это оказалось удобно. Они все равно умрут, они всегда умирают.

— Я хотел бы, чтобы вы знали, магистр, — Кайя вновь был спокоен и безмятежен. Это никого не обманывало. — Мы не настолько глупы, чтобы верить темным. И не настолько наивны, чтобы надеяться, что можно окунуться в кровавое месиво и выйти чистенькими.

На мучительное мгновение мне захотелось попросить о помощи. Быть честным до конца. Но им не понравилось то, что было, а дальше будет хуже. Двенадцать лет наши пути шли порознь, светлые были самым ценным, что у меня есть, я отдам жизнь ради них, я берег их. Но я им не доверял.

Я пожал плечами, я улыбнулся и легко сказал — теперь я мог это позволить:

— Мои действия действительно выглядят плохими.

— Тут, как говорится, — неожиданно хладнокровно ответила Бринвен. — Кто может предложить лучше, пусть предложит.

— Бринвен винит себя, что не может защитить вас от темных, — сказал Кайя. — Это инстинкт. Светлые боевые маги не могут быть спокойны, если видят угрозу.

И не соизмеряют свои силы. Я это знал. Защищать меня не требовалось, но было забавно, как эти двое прикрывали друг друга.

Сразу после разговора светлые аккуратно собрали документы в коробки и отдали мне. Потом Бринвен ушла из своих комнат прочь, а Кайя остался, ясно показывая, что что-то от меня ему надо.

За прошедшие недели Кайя стал выглядеть куда бодрее, пусть оставалось впечатление, что могила дышит ему в спину. Я был к нему пристрастен, но, будучи честным перед собой, вовсе не по той причине, о которой говорил Кайя.

Мне всегда казалось, что светлый магистр должен быть похож на Ишенгу. Искал я его отражение? Или пытался вернуть его самого? Второго Ишенги не будет, и глупо винить в этом остальных. Гвендолин говорила, что новый магистр — слепое пятно. Может быть, он совсем рядом, а я не могу увидеть...

— Я прошу у вас позволения пройти стажировку во внутренней службе, — вклинился в размышления Кайя и, перечеркивая их напрочь, объявил: — Я хотел бы вернуться к своей прежней работе.

Теперь я понял, что почувствовал бы Шеннейр, если бы я заявил, что оставляю пост и возвращаюсь слушать сказки в приграничье.

Я бы тоже хотел вернуться слушать сказки, но прошлое не догонишь.

— Вы двенадцать лет провели в изгнании, что вернуться и вновь гоняться за убийцами и ворами? — я не стал скрывать изумление. Место высшего для Кайи было гарантировано; но я считал, что он будет отвечать за интеграцию светлых в общество и успокаивать народные волнения. Все работы хороши, но ума не приложу, что Кайя с его способностью влиять на людей забыл на работе рядового следователя.

Светлый магистр не может собирать сказки и не может гоняться за убийцами и ворами.

В эмоциях Кайи мелькнуло недовольство.

— Искать исчезнувших, — вежливо поправил он. — Позвольте рассказать вам небольшую предысторию. Возможно, вы знаете ее часть... Да, возможно, именно в этом дело. Тогда мне действительно лучше рассказать самому.

Он опустил взгляд на печать-паутинку, незаметно зажегшуюся в руке, и ровным голосом сообщил:

— Я наполовину островитянин. Моя мать — островитянка. Мой отец увез ее с Островов, пообещав любить вечно, поселил в своем замке, запер в своем замке, пообещал убить, если она сбежит. Высший светлый маг Ишенга нашел нас во время обыска.

— Ублюдка наказали? — только и хватило меня. История звучала жутко; так жутко, как прикосновение настоящей тьмы.

Но Ишенга положил этому конец. Мой магистр всегда защищал тех, кто нуждался в защите.

Кайя слабо усмехнулся:

— Это только начало. Темная гильдия выдвинула обвинения против Ишенги и потребовала суда. Нас прятали несколько лет. Когда род Кайяни извел сам себя, я был счастлив. Надеюсь, от того, что я стал светлым магом, они грызут землю в своих могилах.

Он улыбнулся светлой и доброй улыбкой и внимательно посмотрел на меня, словно это должно было что-то значить.

— Кайя — не твое настоящее имя? — только и спросил я.

— Надо было что-то вписать в регистрационную карточку. Меня забыли назвать, — небрежно отмахнулся он. — Но, возвращаясь... в ваших руках судьбы страны, магистр, судьбы мира, вы видите будущее на много лет вперед. Но я знаю, что каждый день, каждый час происходит множество темных вещей. Люди страдают сейчас, и им нужна помощь сейчас, не завтра, не в прекрасном будущем. Назовите это мелким, но это не дает мне покоя.

Мы молча шли вдоль прибоя. Спорить я не мог, и говорить теперь ничего не хотелось. У Кайи хорошо получалось спускать меня с небес на землю. Возможно, я действительно заигрался в вершителя судеб.

— Зачем тебе печать, которая стирает память?

Кайя растянул печать забвения между пальцами, смотря сквозь нее:

— Это тоже мелочи, магистр. Островитяне ничего не помнят, а я ничего не забываю. Я полукровка, и у меня есть особый дар. Кто-то видит повсюду свет, а я повсюду вижу тьму.

Когда я вернулся в свои покои, на месте цветов лежала папка с подписью "Нэттэйдж".

* * *

Странно. Футляр, который мне отдал Иллерни, должен был быть полон, или почти полон. Я почти не использовал блокиратор, и сейчас не собирался использовать — один вид черных капсул, лежащих в белых гнездах, успокаивал. Блокиратор и так тратится слишком быстро.

Тем более, если я сейчас его приму, потом придется принимать стимулятор. Я вспомнил, что в светлой гильдии это называли "качели", но эффект был совсем не так страшен, как нас пугали. Мне всего лишь становилось не все равно.

В любом случае, я не собирался этого делать. Все равно блокиратор теперь действует гораздо слабее. Даже если я выпью две таблетки, эффект будет не слишком заметен.

Этого уже слишком мало.

Новых высших магов посвящали по ускоренному сценарию. Но им хотя бы не отказали в торжественном ритуале, в отличие от Миля, которого просто перестали выгонять с Совета.

— Кандидаты от светлого блока как всегда оригинальны, — деликатно выразил общее мнение Вильям, и я с достоинством кивнул. Общество проглотит, даже если я выдвину в высшие островную акулу. — А почему мы так торопимся?

Вильяма выдернули с севера экстренным вызовом, и как высший темного совета, предпочитающий видеть темный совет на расстоянии, он надеялся, что его так же срочно вызовут обратно.

— А вдруг сбегут?

Один уже пытался.

Светлых и темных высших никогда не посвящали вместе. Раньше одно предположение, что высшего будет посвящать чужой магистр, звучало как оскорбление, но теперь все считали, что чем больше магистров и посвящений, тем надежнее.

Я ни разу не видел, как назначали высшего светлого, и никто из выживших не видел. Поэтому за ритуал отвечал Шеннейр, и ритуал обещал быть темным.

— С вас не убудет, — сказал по этому поводу Миль. — К настоящей светлости тьма не липнет. Липнуть к такой мерзости...

Но маги, организующие подготовку, все равно нервничали, ожидая, что светлые вот-вот ворвутся в их темное торжество с солнышком и цветочными полянками.

Ритуал не был важен сам по себе. Новых высших представляли гильдии и утверждали их полномочия. Темные тоже сливались для меня в одну массу. Те, кто был важен, стояли в круге.

Если бы мы посвящали матерых, действительно великих магов, мы бы никогда не получили такой искренности.

Внешне Эршенгаль был спокоен, но я чувствовал, что он волновался. Будь ситуация менее тяжелой, будь на месте Шеннейра другой магистр — посвящение отменили бы. Но Эршенгаля с нетерпением ждал север, и на посвящение он прибыл чуть ли не в походной одежде.

Джиллиан был на грани нервного срыва. Матиас едва не прыгал от счастья.

— Сколько их стояло в круге, — Иллерни раскладывал на подносе завернутые в марлю металлические инструменты. — Молодых и полных надежд... Сколько было и сколько ушло.

Иллерни выглядел молодо, но молодо он выглядел уже много лет.

После ухода Гвендолин Иллерни временно взял на себя роль устроителя ритуалов. В последние дни он выглядел суетливей, чем обычно, и я внезапно понял, что без Гвендолин он чувствует себя неуверенно. Гвендолин выглядела как маг, который поддерживает своих бывших учеников. Гораздо приятнее быть под защитой могущественного покровителя, чем не быть.

Пустота на том месте, где обычно стояла Гвендолин, бросалась в глаза.

— Как магистр, прошедший инаугурацию, вы должны выступить с программным заявлением, — деловито сообщил мне темный. — Определить направление движения и приоритеты. Ваш магистр, Ишенга, выбрал перемены.

Ишенга принес перемены.

— Мир, — без колебаний выбрал я. — Что обычно идет рядом? Процветание. Безопасность для мирных граждан. Исполнение законов.

— Еще вам нужно обратиться к гильдии, — подсказал Иллерни. — Я бы посоветовал отменить преследование родственников и друзей осужденных. Этого очень ждут. Так тяжело даже нам.

А правило о преследовании и не вводилось. Я могу запретить, но будет ли Шеннейр исполнять? И тех, кто будет радоваться слишком рьяно, можно сразу же брать на карандаш.

— Еще объявить полную амнистию.

Я ничего не сказал, но Иллерни заторопился, объясняя. Он не был эмпатом, но хорошо соображал:

— Многие из наших живут в постоянном страхе. Все устали, Кэрэа Рейни. Вам готовы подчиняться, но дайте нам шанс! Если мы начинаем все заново и пытаемся объединить светлых и темных...

— Я сделаю это.

Какое славное "мы".

— Как прошлый темный магистр не заметил Ишенгу? — я скользнул взглядом по местам для высших, цепляясь за Нэттэйджа. Нэттэйдж явился на посвящение как ни в чем не бывало, и теперь разглядывал кандидатов в высшие чуть ли не с родительским покровительством. Казалось, что ни провалившиеся планы, ни обвинения в некомпетентности его нисколько не заботят. Настораживающе.

Иллерни сразу подхватил новую тему, поняв, что угроза миновала и можно больше не стараться быть незаметным:

— Ишенга всегда был на виду. Его считали прямолинейным, простым. Однажды он сказал Риану, что зачитает ему приговор на столичной площади, и Риан посчитал это очень забавным.

Пока ему не зачитали приговор. Но Иллерни старался рассказать нечто особенное, чтобы меня отвлечь.

— Когда Ишенга был еще простым магом, он умудрился сцепиться с высшим темным, дошел до дуэли и проиграл. Вы можете себе представить?

Конечно. Это же Ишенга.

— Обычный светлый не может сражаться с высшим темным.

В той гильдии, которую я застал, это было запрещено. Но мой магистр бросил вызов высшему темному совету, когда был так слаб. Я испытывал гордость.

— Мы все его отговаривали. Шеннейр был в ссылке на Островах и с нас требовал, чтобы мы это остановили. Шеннейра ни одно живое существо не могло остановить, и как он представлял, чтобы мы остановили Ишенгу?.. А после поражения его окончательно перестали считать опасным. Но светлые опасные создания, Кэрэа Рейни, — задумчивый взгляд сосредоточился на мне. Словно пытаясь что-то передать. — Светлые не проигрывают.

Иллерни молчал, но не пропадал, словно желая что-то добавить. Иллерни в самом деле многое перенял у Гвендолин.

— Ишенгу и Шеннейра уже тогда считали похожими?

— А знаете, наша верхушка не считала, — медленно произнес он. — А мне всегда казалось, что Ишенга чуть поспокойнее. Как у светлого, у него был хороший самоконтроль. Но шли напролом они совершенно одинаково. Башню Шэн наши магистры захватывали вместе, и когда светлая гильдия ее демонстративно покинула — тогда война стала неминуема. Для Шеннейра это было оскорблением.

— Очень странно.

Светлую гильдию оттуда выживали.

Иллерни пожал плечами и тронул стеклянной палочкой серебряный треугольник:

— Это перечеркнуло последнее, что Ишенга и Шеннейр добились вместе.

Все темные ритуалы основаны на крови и боли. Достойны дара лишь те, кто готов заплатить. Светлые обходились эмоциональным накалом, темным приходилось применять более сильные стимуляторы.

Личная печать Матиаса — рыбка. Кто бы мог подумать.

Личная печать Эршенгаля — песочные часы.

Личная печать Джиллиана — точная копия печати Алина, алый мак. Это выглядело дерзостью.

Они приносили клятвы верности не нам, а гильдии. Я не слушал, я слушал пульсацию темной энергии в висках и думал о том, нормально ли мне, светлому магу, посвящать темных? Это не было предательством моей гильдии. Наверное.

Шеннейр обещал, что темный Источник явится и исчезнет так быстро, что этого никто не почувствует, кроме обращенных, которые почувствовать должны. Он говорил неправду.

Во тьме не было ни мыслей, ни стремлений — только тупое желание существовать. Ломая все, разрушая все, портя все, мучая. Я презирал ее больше, чем ненавидел. Странно ненавидеть ржавчину или плесень. Но стоят ли вещи презрения или ненависти — во главе угла все равно люди.

Эршенгаль смотрел во тьму спокойно; Джиллиан — с видом человека, которому нечего терять. Матиас не смотрел во тьму. Не думаю, что он даже мог ее увидеть.

Боль от тонкого разреза на руке не заглушила мысли. Иллерни зашептал, что это не обязательно, но если ритуал серьезен, мы должны подходить к нему серьезно. Кровь закапала на пол, на мозаичный цветок астры, который и так сегодня стал ярче, чем был. Чем сильнее льется кровь, тем ярче цветы.

Как номинальный глава гильдии, я завершал ритуал. Эршенгаль наклонил голову, я нарисовал у него на лбу семилучевую звезду магов.

"...— Что вы кривитесь? Это вы, Рейни, у нас кукушонок. А Эршенгаль никогда ничего не скрывал".

Я ничего не чувствовал, говоря положенные слова, делая это. Неслышимый звон в ушах становился только сильнее.

Я предлагал пожать друг другу руки и разойтись; темные ответили, что такие вещи предлагать неприлично и что высшее посвящение не настолько ужасно, чтобы всю жизнь вспоминать его в кошмарах. Полагаю, даже этот ритуал посвящения урезан по сравнению с обычным. В истинном виде темные ритуалы мало отличаются от казни. Это прилично.

Матиас тревожно замер, как будто боялся, что в последний момент все окажется ложью. Он сильно вздрогнул, когда я взял его за запястье; хотелось бы закрыть глаза, чтобы спастись от света его искры, но та полыхала и переливалась и за закрытыми веками, бросая на стены зала невидимые блики.

Я не смог бы обмануть его так жестоко. Явление светлого Источника тоже длилось миг: время существовало, пока светлый Источник хотел, чтобы оно существовало.

Гвендолин говорила, что явления Источника совпадают с прохождением ключевых точек — но я не видел здесь никаких ключевых точек. Все было до омерзения закономерно.

Светлые фигуры на темном фоне. На мгновение они стали для меня полностью ясны.

Чистый алтарь и разложенные по нему в строгом порядке ключи.

Вырезанная на коже рыбка.

А что видел Матиас, я понять не успел.

...Последствия светлого призыва не прошли бесследно, но я знал, что темные предпочтут это забыть. А кто-то втайне будет гордиться, что видел светлый источник вблизи.

— Знаете ли вы, что темная магия забирает часть эмоций, а прикосновение светлой магии позволяет на короткий миг ощутить их в полной мере? — спросил Нэттэйдж. — Теперь знаете.

Вильям с наклеенной улыбкой смотрел в пространство. Высший маг Вильям считал, что если он не будет замечать опасные магические вещи, опасные магические вещи не заметят его.

Эршенгаль сразу сошел с постамента. Он незамедлительно отправлялся на север, но за дверьми зала ритуалов пришлось задержаться. Его поздравляли боевые маги, прибывшие с Шеннейром, и маги собственно гильдии. Эршенгаля знало на удивление много людей. Лицо его казалось сероватым, а на висках выступили капли пота; Эршенгаль выглядел серьезно уставшим, но никому не было до этого дела.

Над замком впервые поднимали штандарты новых высших. Гильдия не обязана отчитываться, кого избирает внутри своей структуры, но познакомить граждан с теми, кто будет выступать от ее имени, сочли нужным. Жители уже давно стояли у ворот замка, и на обзорных площадках, на дорожках в холмах, и море было усеяно лодками. По сравнению с чинной столицей Полынь, побережный Кипарис на все реагировал шумно. Темные не устраивали здесь террор — устраивали не такой жестокий — и не приучили людей к осторожности.

Штандарты темных встретило молчание. Третьей взметнулась вверх рыбка; Матиас обхватил голову руками, а потом спрятал лицо в ладонях, когда снаружи донесся нарастающий шквал ликования.

Кажется, кто-то даже запустил салют, когда заарн вышел на внешнюю галерею и несмело помахал рукой. Его приветствовали как светлого мага, как моего ученика и как перешедшего на нашу сторону врага, приветствовали в пику темным, ясно показывая отношение. Я не стал показываться — этот миг принадлежал только Матиасу. Я не мог разобрать, что за странное теплое чувство ощущаю сейчас, пока не понял, что горжусь за него.

И никто не радовался Джиллиану. Его назначение не заметили.

Я нашел Джиллиана в зале посвящения, где он под удивленными взглядами инфоотдела помогал собирать ритуальные принадлежности. Вопреки обыкновению, Джиллиан был не мрачен, а просто глубоко погружен в свои мысли.

— Готовится ваше назначение как ответственного за оборону городов, — поздравил я. — Вам нужно собрать себе команду и взять часть обязанностей Олвиша. Все жизни Аринди теперь зависят от вас. Надеюсь, у вас останется время для отражения светлой угрозы.

В эмоциях Джиллиана внезапно прозвучала досада. Кажется, светлая угроза перешла для него в разряд вещей, о которых вспоминать стыдно.

Большинство поправок по защите городов, которые предложил Джиллиан, были приняты. Может быть потому, что гражданские власти впервые смогли их прочитать и понять. Назначение подтвердил Шеннейр — чтобы досадить Нэттэйджу. И я не выбирал Джиллиана просто так — его личное дело было изучено от корки до корки. До нашей встречи Джиллиан был известен как уравновешенный маг, не замеченный в скотском отношении к мирным жителям.

Сложно поверить.

— Удачи, — пожелал я. — И теперь, как высший, вы можете потребовать, чтобы вам восстановили голос.

Хотя на его месте, я бы не торопился, пока положение не станет достаточно надежным. Джиллиан наконец заметил, что именно делает, и продолжил раскладывать инструменты по местам.

— Вы окончательно испортите нашу гильдию, Рейни, — было непонятно, почему Миль, раз уж он решил навести порядок в собственном разуме и избавиться от беспочвенных страхов, постоянно встает у меня на дороге. — Только в светленькой гильдии всем утирают слезки!

— А чем это плохо, Миль?

Мне всегда удавалось довести его одной фразой. Но на этот раз мне хотелось уточнить вопрос до конца.

— Люди — главный ресурс гильдии. Гораздо проще утереть человеку слезки, и он прослужит много лет, чем отказать в поддержке, чтобы он озлобился и стал ни на что не годен. Сочувствие ничего не стоит, не тратит много сил и времени. Или это настолько страшно — признать, что другой человек важен?

Темный остановился, рассматривая меня через прищур:

— Что за мораль вы мне тут прочитали, Рейни? — нехорошим тоном осведомился он.

— Я с вами не согласен, — уточнил я, и тоже шагнул навстречу, и любопытно округлил глаза: — Вот что мне тут пришло в голову, Миль. Громко крича, как слабы, доверчивы и глупы светлые, вы пытаетесь убедить себя, что вы не неудачники без дома, без семьи и надежных друзей, без денег, вынужденные бороться за жизнь и бояться всех вокруг, и ничего у вас в жизни нет, кроме темной гильдии, которая к вам относится как к грязи?

И мечтающие всех утащить за собой. Ведро с крабами.

— Да, и я обдумал ваши слова, и я не считаю, что виновен в том, что попался на пути людям, которым просто нравится причинять боль другим.

Он преобразился в единый миг. Ощерился; и из глаз его глянула кипящая ярость.

— Что-то вы совсем распустились, Рейни, — его голос резал слух, даже когда превратился во вкрадчивый шепот. — Никому не интересно, с чем вы согласны и что вы считаете. Вы всего лишь светлый.

Мне показалось, что Миль активирует проклятие или изменит себе и все же придушит меня своими перчатками. Но он просто ушел.

Ну что же. Будем считать, что Миля ничего не задело. Хотя на кого я тратил слова? Темные победили, и теперь все вынуждены жить как они.

Светлые колебались, стоит ли поздравлять Матиаса, и как это сделать. Он раскачивал эмпатическую сеть, принося в нее излишние колебания и асимметрию. Но Матиас решил за них.

Я едва не вмешался. Каждый раз, когда к светлым кто-то приближался, они казались мне беспомощными птенцами, которых хватают чужие грубые руки. Но я не мог вечно держать своих людей в коробке с ватой, тем более они сами лезли оттуда — с большим риском, с меньшим риском.

— Теперь вам нечего бояться — я о вас позабочусь! — в компанию светлых и в общее эмпатическое поле Матиас ворвался с грацией боевой машины, чуть ли не обминая ближайшего мага. Раньше светлые были для Матиаса соперниками, но я выделил его, поставил выше всех, и теперь он желал поделиться с новыми подопечными всем счастьем, что чувствовал сам.

Я подхватил его под локоть, потянув за собой. Матиас прошел шагов десять, а потом поднял голову к небу и радостно прокричал:

— Аринди, я люблю тебя!

Под конец сорвался на заарнский свист и щебет. Я впервые видел, как светлого мага настолько сильно вело от полученных эмоций.

Матиаса бил озноб, и когда я подвел его к лежанке под навесом, он сразу свернулся клубком, снова обхватывая руками голову. С его лица не сходила блаженная и болезненная улыбка — эмоциональный перегруз был велик. Или он не мог поверить в то, что все это происходит на самом деле.

Я сел рядом, положив ладонь ему на голову. И не стал использовать эмпатию, позволяя Матиасу пережить триумф самому.

...Я сказал ему не все. Первый высший светлый станет мишенью. Я выбрал Джиллиана, чтобы он отвлек внимание от Матиаса, и выбрал Матиаса, чтобы он отвлек внимание от людей, которых я прочил в настоящие высшие маги.

По пустынной галерее гулял ветер. Матиасу снилось море, огромное безбрежное море, которое ласково качало его в ладонях.

* * *

Пока меня не было, Кипарис как будто разросся еще сильнее. Новые кварталы карабкались по окрестным холмам — беленые домики для семейных ячеек, большие круглые здания школьных и молодежных общежитий. Побережные общины выкупали у города землю, строили дома, а потом сдавали их в пожизненную аренду. Я знал, что сейчас немалую часть постройки и аренды оплачивает Нэтар, и ниэтте видят в Нэттэйдже своего покровителя.

Вблизи кварталы побережных общин напоминали термитник — крошечные домики в два этажа со внутренним двором под навесом, увитым виноградной лозой. Стайки людей в разноцветных накидках — черное теперь не носили. В общих реестрах семейные ячейки регистрировали по номеру дома, в котором они живут. Иногда этот номер ставили в графе, где у детей указываются родители.

В самом Кипарисе дома выглядели больше и стояли реже. Дом Наро выделялся.

Наро делали ремонт — перекладывали крышу, и, насколько я понял, замуровывали комнату, где умер Михаэль. Бринвен разговаривала с рабочими, младшие Наро выбирали краску для наличников и то и дело просили совет.

Бринвен не хотела в это лезть, но дом принадлежал светлым Наро. Вряд ли светлые Наро хотели, чтобы их дом превратился в труху.

— Вон ту, красную, — наконец наугад ткнула она.

— Цвета полевых маков, осенней астры или грозового заката над южным берегом?

Мое появление волшебница восприняла как отличный повод сбежать.

Позавчера произошло событие, которое многие не заметили: на южный берег без шума и помпы въехал Фонд материнства и детства. Это значило, что выживание и обучение детей ниэтте станет личной заботой государства; значило огромные денежные вливания и то, что мирринийке разочаровались в ашео и делают новую ставку. Я видел, как Нэттэйдж празднует это со своими замами; я знал, что будучи первым островным магистром, повышаю престиж не только Островов, но и всех, в ком течет островная кровь. Любопытно следить, как мир меняется на глазах.

За Нэтаром поднимался целый лес ажурных антенн, ловящих эфирные передачи. Землетрясение навело там шороху, и передачи мы ловили от случая к случаю. У пультов вновь возились техники, а по экрану расплывались пятна.

Вспышка источников зарядила материковые устройства связи, и теперь они теснились в эфире. Никакого порядка в вещании не было: мы видели черный экран, или белый шум, или слышали голоса, диктующие цифры и непонятные слова. С севера шел странный устойчивый сигнал, от которого перегорали дешифраторы. Возможно, перед побегом гильдия Дженеро оставила свой передатчик включенным. Возможно, до него кто-то добрался.

Нэттэйдж смотрел как работают другие, держа кружку с надписью "Я люблю светлейшее Загорье".

Это выглядело вызывающе. Я заказал себе такую же.

— Вы любите Загорье как страну, в которой идея жертвенности доведена до абсолюта, — как-то сказал мне Шеннейр. — Внешне.

Ну так что же. Давайте сыграем во Тьму и Свет: вы будете Тьма, мы Свет.

Загорье было сложно не любить. Если наладить связь, можно было узреть чудную картину: как оно лезет отовсюду как тесто из квашни и душевными, проникновенными голосами глумится над обидчиками.

— Светлые источники достойны лучшего! — говорил добрый человек в красном. — Кто их заполучил, тот и лучший.

Каким-то образом им удалось вырубить передатчик Северной коалиции, и те были вынуждены выслушивать такие издевательства молча.

Загорье поступило очень умно. Подождало, пока Северная коалиция сама себе поставит подножку, а потом начало действовать. Нападение на Аринди станет для коалиции политическим самоубийством. Я, как светлый магистр, гарантирую это.

Техники одновременно повернули переключатели, и, разорвав помехи, в эфир вновь выбилась статичная картинка. В черной комнате за черным столом, подсвеченные золотым светом, напротив друг друга сидели два чучела в плащах из перьев; одно в позолоченной маске вороны, другое — в маске совы. Чучела казались оплывшими и сидели на стульях косо. Как будто ребенок играл в чаепитие, а потом бросил игрушки. Или же мясо и жилы, скрепляющие кости, уже истлели.

— Этих уберите, — с досадой приказал Нэттэйдж. — Бесполезные.

Картинка с ощутимым щелчком погасла, и в эфир под бравурную музыку наконец влетело Загорье.

Кружка Нэттэйджа дрогнула, едва не выплеснув содержимое. За спиной типичного загорского культиста в красном во всю стену висел флаг Аринди. И последующие мгновения зрители в молчании слушали, как типичный загорский культист на чистейшем всеобщем выражает обеспокоенность судьбой южного берега, порицает захватчиков и выражает сочувствие пострадавшей Аринди.

— Последний бастион стабильности пал под натиском хаоса. На что можно теперь опереться? На что положиться? — печально вопросил я. — Хотя они все равно слишком далеко, чтобы мы могли осудить их за оскорбление государственной символики.

Загорцы старались, но герб Аринди висел вверх ногами.

Весенние шторма обрушивались на Побережье один за другим, не позволяя промелькнуть ни малейшему признаку лета. Ливни хлестали по каменным набережным, волны налетали на волноломы, окутывая их взрывами пены и мелких брызг. Меня не отпускало ощущение, что все это не повторится — я пытался запечатлеть этот момент в памяти, но прошлое исчезало, как и всегда.

Бринвен сопроводила меня до Нэтара и до самого порога веранды, где мы обычно завтракали с Нэттэйджем, чтобы показать, что ему не удалось внести среди светлых раскол. Возможно, стоило притвориться, но я не видел необходимости и не хотел усложнять.

Интересно, какой из Бринвен выйдет светлый магистр? Она мыслила как обычный маг, но горячность и прямолинейность уйдут. Всего несколько лет выживания здесь поменяют ее полностью.

Нэттэйдж колдовал над чашками с кофе, пытаясь вычертить узор на пенке, и смотрел на нас со снисходительным дружелюбием.

— Проверка на лояльность, — не смутился он. — Даже не благодарите. Это мой долг.

Его наглость вызывала уважение. Был его демарш попыткой меня ослабить? Местью за возвышение Джиллиана? Если бы светлые не обратились сразу ко мне, план бы сработал. Нэттэйдж привык к своей власти и к тому, что раз за разом ему спускают все выходки. У меня не было возможности на него повлиять, разве что позволить Шеннейру разрушить Нэтар. Я смотрел в как всегда невыразительный эмпатический фон и видел, как в сумрачной глубине движутся тени.

— Семья Аджент передает вам благодарность за заботу, — у кофе была приятная горечь и привкус сливок и мяты, и еще неведомо каких пряностей. Внутренняя служба самоотверженно прикрывала Аджентов все это время, позволяя им безопасно находиться в замковой долине, но я был бы благодарен сильнее, если бы внутренняя служба занималась еще хоть чем-то помимо этого.

— Из уважения к памяти о Юлии я не посмел бы причинить им вред, — Нэттэйдж заботливо придвинул мне блюдо с десертами и продолжил выкладывать поверх кофейной пенки хилые тельца креветок. Рядом истекали паром красные вареные раки, политые сгущенным молоком. Зато на этот раз еда Нэттэйджа не шевелилась и не пыталась убежать. — Но откройте мне тайну, магистр. Кто же все-таки второй родитель Юны Элкайт?

Он попытался спросить это как бы между делом, но даже сам не верил, что удалось. И продолжил с тем болезненным интересом, с которым расковыривают поджившую рану:

— Никогда не поверю, что им был кто-то обычный! Только не говорите мне, что это Ишенга. Я даже завидовать не стану, светлый магистр... светлый магистр — совсем иная категория... Или это Юрий? — быстро сам себе возразил он. — По поведению девочка — вылитый Юрий Элкайт. Да, Юрий всегда был умнее, чем Олвиш. Всегда поддерживает, всегда рядом. Всегда знает, когда стоит промолчать. Но я понимаю, почему вы придерживаете информацию. Мы-то с вами широко мыслящие люди, но общество может не понять... Второго родителя упоминать абсолютно необязательно. Имени Юлии достаточно. Всегда достаточно.

Выслушивать это было неловко. Как подглядывать в замочную скважину.

— С чего вы взяли, что Юна — дочь Юлии?

Эмоции Нэттэйджа взорвались непониманием, потом — ошеломлением и странной обидой. Но он был умным человеком и быстро подхватил брошенную задачу:

— Так зачем вы устроили этот смехотворный карнавал с ложными данными и попыткой скрыть ее лицо? Сразу было понятно, что вы что-то скрываете, кого вы скрываете! Разве не ради этой чудной игры с Олвишем и его долгом и виной? Выродок не мог умереть, пока у рода Элкайт нет наследника, и не мог жить, смотря в глаза ребенка от своей убитой сестры!

Я продолжал мешать кофе в чашке, умиротворенно глядя на дождь:

— Понятия не имею, кто что считает. На Островах есть такая славная традиция — отгоняет злых духов. И меня не касается личная жизнь моих магов, и вас касаться не должна. Кстати, благодарю, очень вкусно.

Когда от людей что-то скрывают, люди считают, что в сокрытом есть что скрывать. Быть Юной Элкайт полезно, быть Юной Аджент безопаснее. Это будет решать она, и я не собирался никому облегчать задачу.

Теперь Нэттэйдж тоже смотрел в сторону, нахмурившись и перебирая в мыслях варианты. Сама Юна не была ему интересна, и помощь Аджентам была широким жестом в вечность. Для той, которую Нэттэйдж не постарался забыть.

Вся эта история с Элкайт начала меня утомлять. Казалось бы, участников было немного, но ощущение гнилой трясины не пропадало. Я был удивлен, когда узнал, что скорбь по Юлии не помешала Нэттэйджу иметь несколько детей от разных женщин. Инфоотдел давал отрицательный прогноз по их использованию — несмотря на то, что Нэттэйдж о них заботился, их гибель не особенно его расстроит. Всегда можно завести новых. Прошло двенадцать лет, и жизнь продолжалась.

— Говорят, что ваше сотрудничество с Милем разладилось, — Нэттэйдж уже вернул былое благодушие и теперь вновь заботливо глядел на меня.

— Миль занят.

Миль не простил мне, что я потащил его в Заарней. Пусть я выполнил обещание, и он не пострадал. Это не беда: скоро у Миля найдутся другие поводы.

Над землей пронесся низкий пронзительный гул. В городе взвыла тревожная сирена и тотчас же смолкла. Ветер поднял в воздух мелкий сор и листья; волны беспорядочно бились о набережную, и я впервые увидел, как вся вода до волновых башен вскипает белой пеной.

Дождевая пелена подступила к башням вплотную. Там что-то было, или чего-то там не было, и эмпатическое поле соскальзывало в вероятности как в водяную яму. Пересечь защитную границу оно не могло.

Потом пришел свет. Тени вытянулись и приобрели резкость; и дома, и листва деревьев потеряли краски, сияя белым. Свет шел с моря, с низкой точки над горизонтом, но туман вовсе не был светел.

Наушники, которые я носил не снимая, издали пронзительный писк. Нэттэйдж страдальчески схватился за голову:

— Да шуганите это!

Волновые башни подняли дополнительные щиты, и несколько боевых заклинаний, запущенных с берега, раскрылись в тумане сверкающими зонтиками. При увеличении яркости многие темные заклинания уходили в темно-фиолетовый.

Визг в наушниках стих, оставив шипение помех, и я продолжил есть пудинг. То, что стояло за закрытыми дверями и пыталось стучаться, не вызывало у меня эмоций. То, что было, или то, чего не было, меняло данные локаторов и закручивало водовороты в океане, но берег был под защитой.

А еще дальше, за дождевой пеленой и горизонтом, горели сотрясающие землю и море шентагарские маяки. Они для нас не опасны. Они не умеют плавать и никогда не доплывут сюда.

— За что вы поступили так с Эршенгалем?

— А зачем вы усиливаете Шеннейра? — вопросом на вопрос ответил Нэттэйдж. — Вы ездите с ним по городам и делаете вид, что вы заодно, и люди верят в то, что Шеннейр поменялся, верят в хорошего Шеннейра. Если мы выживем в этой войне, армия приобретет невиданную ранее силу. Часть темной гильдии устала от войны и своего магистра, и Шеннейр дал им передышку. Но потом...

Панцирь хрустнул, брызнув соком; Нэттэйдж пожирал раков, помогая себе руками. Потом промокнул губы салфеткой:

— Я делаю это ради вас. И ради нашей страны. Не верите ли вы, что Эршенгаль выступит против своего господина? Он станет верной опорой режима. Он ведь так хорошо исполняет приказы.

Пожалуй, он мог бы оправдать абсолютно все. И Эршенгаль не сможет выступить против Шеннейра. Я знал это.

— А Джиллиан? Мне не хотелось бы вас укорять, магистр, но после всего, что он сделал?.. Вы дали ему власть! Вы светлый маг, Тсо Кэрэа Рейни, и вы для них всегда останетесь низшим существом, с которым не нужно считаться.

— Так почему я должен верить вам?

Нэттэйдж выглядел так, словно я окончательно его расстроил:

— Я исключительно за мирное сосуществование всех граждан Аринди. Чем я заслужил такое враждебное отношение, Кэрэа Рейни? Я все время пытаюсь помочь, а вы все время отталкиваете мою руку.

Союз против Шеннейра. Поддержи Нэтар, и Нэтар поддержит тебя. Вот только я был светлым — светлым, который для темных всегда останется низшим существом.

— Я прибыл сюда не для того, чтобы поддерживать одного темного мага против другого.

Кажется, Нэтттэйджу хотелось сказать "очень жаль".

Головокружение настигло меня через несколько шагов. Пол ушел из-под ног, и я навалился на перила веранды.

— Вам нехорошо? — Нэттэйдж мгновенно оказался рядом и подхватил под локоть. Я растерянно скользнул взглядом по столу, по пустой чашке.

...низшим существом, которое не должно расстраивать тем, что выходит из-под контроля.

Универсальное противоядие, что выдавал мне Миль, лишало еду вкуса. Но я не принимал его уже очень давно.

Я чувствовал, как иду следом за Нэттэйджем. Тело ощущалось непослушным и чужим; я словно видел все со стороны, и мысли скользили по поверхности как разноцветные рыбки.

Разноцветные рыбки играют над рифом, сетью из злата их ловит солнце...

— Светлому магистру требуется отдых...

Да. Мне так нужно отдохнуть.

Под спиной оказалось что-то твердое; щелкнувшие на руках и ногах держатели; датчики и приборы, отмечающие мое состояние; неразличимые голоса и лампа, брызжущая светом прямо в глаза. Я цеплялся за каждую мелочь, но проваливался, проваливался все глубже.

— Светлый магистр просто сгорает на работе. Как друг, я должен помочь. Разделить полномочия... ответственность... — Нэттэйдж аккуратно взял меня за руку и прицепил очередной датчик. В его эмоциях не было ни капли враждебности. Темный смотрел на меня с гордостью — как на хорошее оружие, которое больше не будет направлено против него.

Свет вырубился разом. Нэттэйдж издал нечленораздельное восклицание, и резервные цепи подключились с недовольным гулом. Но я уже успел вцепиться в реальность и удержаться. Достаточно, чтобы прошептать:

— Остановите это.

Я знал, что он не может остановиться. У него был только один шанс.

Нэттэйдж церемонно поклонился:

— Вам не будет причинен вред, светлый магистр. Но вы выбрали неверную сторону. Очень жаль.

Так буднично, так просто. Как все неисправимые ошибки. На старом шлеме Алина в руках у Нэттэйджа — новые белые детали, работа Лоэрина. Светлый магистр-марионетка — слишком ценный трофей.

Я сражался за каждую частичку своего разума, за разноцветных рыбок, за мозаику с черным контуром Маро, за теней, которых не было здесь, за всех, с кем меня связали нити. Они должны были успеть.

...И когда никто не пришел на помощь вовремя, я понял простую вещь. Никто и не собирался.