|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
ТЕТРАДЬ СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
* * *
Ночью дождь кончился, похолодало, и к утру лужи схватило ледком. Выйдя на рассвете из дома, Чак попробовал каблуком лёд на луже и вполголоса выругался. По такой обледенелой дороге угробиться ничего не стоит, а ему надо показать класс. Покажешь тут... Вот паскудство! И так на душе погано, да ещё такое... Он попросту боялся. Знал это и не желал в этом признаться самому себе. Сам поймёшь, так и другие заметят.
Дня три назад он узнал, что Бредли видели в Колумбии, и весь день болтался и крутился вокруг заведения Слайдеров, рассчитывая, что Бредли явится взять с поганцев плату за крышу. И будет, конечно, вместе с Трейси. Или пришлёт одного Трейси. Второй вариант даже предпочтительнее. А чёртовы беляки не пришли. Ни один, ни второй. И где их искать... Хотя это-то просчитать несложно, но ему-то туда ходу нет, ни один цветной туда сунуться не смеет. Даже Старого Хозяина в такие места белый шофёр возил.
Но вчера... вчера повезло, и всё решилось.
В Колумбию они приехали двадцать седьмого рано утром, пожертвовав поезду ночь.
— Нужна машина, Фредди.
— Помню, — буркнул Фредди.
Он не выспался и был поэтому зол. Последний день в имении отнял много сил: нужно было оставить задел на те две недели, что их с Джонни не будет, большая игра требует свежей головы, а что за сон в поезде?
На вокзальной площади Джонатан сразу направился к стоянке такси. Но назвал не "Атлантик", а более скромный "Чейз-Отель", и Фредди кивнул. Сначала надо разведать как следует. Да и им в ковбойском в "Атлантике" нечего маячить, а в "Чейз-Отеле" полно провинциальных лендлордов, там легче затеряться.
В номере Фредди сказал уже спокойнее.
— По обычной программе, Джонни.
— Да. У Слайдеров пока не светись.
— Не учи.
Первые два, много три дня — самые сложные. Надо быть предельно осторожным, не игра — прощупывание. Колумбия — не Бифпит, здесь Ансамбль, и пока там не прояснится, трепыхаться смертельно опасно. Правда, и положение у них теперь другое. Открытые счета прибавили веса. Они вывалились и могут позволить себе куда больше, чем раньше, но наглеть нельзя.
Душ, бритьё, переодеться... Фредди поглядел на сосредоточенно завязывающего галстук Джонатана.
— Всё, Джонни, удачи. Я пошёл.
— Сегодня здесь.
— Понял.
И завертелась карусель встреч, осторожных и откровенных разговоров, нежеланных, но нужных выпивок, и игра, игра, игра... Игра для престижа и для денег, кому отдать, кого пощипать, кого обчистить. И ежеминутно, ежесекундно думай, просчитывай, помни об алиби и обоснованиях. Здесь, в Колумбии, самый опасный враг — инспектор Робинс. На всю полицию можно накласть, купить их с потрохами и фуражками, но не Бульдога. Бульдогу дай зацепку — пиши пропало. Ничего не забывает, попадись на какой-то мелочи и тебе живо всё твоё по совокупности подвесят. Вообще-то Робинсу пора быть комиссаром, и это очень многих бы устроило, чтобы ушёл он с оперативной на бумажную работу, но... столь же многим не хотелось перехода Робинса на внутренние проблемы полиции. Правда, у Робинса был один, но серьёзный плюс: он всегда играл честно. По всем полицейским правилам. И подстроиться было можно.
На третий день всё как-то устоялось, перспективы обрисовались достаточно чёткие, и Джонатан начал готовить офис — пока приходилось пользоваться конторой Дэнниса — и квартиру. Дэннису плыл в руки большой и, главное, долгосрочный заказ, но нужно и толкать мэрию, и приглядывать, чтобы кто другой не перехватил, удалось очень аккуратно прибрать небольшую, но крепкую посредническую фирму — вдова пострадавшего в одной из разборок осталась довольна полученной чистой во всех отношениях суммой. Покойник использовал фирму только для официального прикрытия, а они хотели сделать её прибыльной легально, намечалась ещё пара точек... так что между играми они не спали, как большинство игроков, а крутились и бегали посоленными зайцами. Новый Год Джонатан собирался встречать в Экономическом клубе. Фредди туда хода не было, но он разрабатывал на эту ночь свои планы. И тридцатого уже спокойно отправился побродить по Колумбийскому Торговому центру. И покупки надо сделать, и развлечься немного можно: ковбойской ярмарки тут нет, так хоть это.
Фредди уже купил почти всё намеченное, перемигнулся и переговорил с кем хотел, когда почувствовал взгляд. Кто-то упорно смотрел ему в спину. Не полицейский — те смотрят по-другому — и не кто-то из знакомых. Медленно, чтобы не спугнуть резким движением, будто просто рассеянно глазеет, Фредди повернулся, и их взгляды пересеклись.
В узком проходе между штабелями коробок и ящиков стоял высокий широкоплечий негр в чёрной кожаной куртке. Слегка расставив ноги и засунув руки в карманы. Как тогда, в мышеловке. Телохранитель Ротбуса. Колумбийский Палач, маньяк-убийца, меньше чем за сутки вырезавший верхушку Белой Смерти и уцелевший генералитет СБ. Тогда его взяли русские. И теперь он здесь. На свободе? Живец? Ждут, кто клюнет? Неплохо, но... но полицейских рядом не чувствуется. Если даже засада — быстро соображал Фредди — то не на него.
Чак встретился с холодным взглядом светлых глаз, судорожно сглотнул и попытался улыбнуться. И сам понял, что попытка не удалась. Ну... ну, теперь всё. Главное — не показать слабину, правильно начать, а там...
Он шагнул вперёд.
Фредди молчал, и Чак не выдержал, заговорил первым.
— Добрый день, сэр.
В ответ опять молчание и холодный завораживающий взгляд. Чак снова сглотнул.
— Я... я искал вас, сэр. Прошу уделить мне немного внимания, сэр.
И опять молчание.
Фредди быстро просчитывал варианты. Парень явно трусит... И столь же явно держится... Из последнего держится... На живца не похоже... Слежки нет... Ну, что же...
Еле заметный кивок, и Чак перевёл дыхание. Его согласились выслушать! И когда Фредди, резко повернувшись, пошёл, лавируя между штабелями, прилавками и киосками, Чак последовал за ним.
Толстый, с нависающим над поясным ремнём брюшком, белобрысый усач бережно ополаскивал в тазике с водой и раскладывал на белом фарфоровом лотке мелкую рыбу. Поравнявшись с ним, Фредди, не меняя шага, резко повернул и вошёл в маленькую незаметную за фигурой толстяка дверь. Чак еле успел повторить его манёвр. Толстяк даже головы в их сторону не повернул.
В маленькой комнате, заставленной бочками и ящиками, удушливо пахло рыбой. От металлической сетки, закрывающей лампочку над дверью, на всём лежала решетчатая тень. Вбежав в комнату, Чак по инерции сделал лишний шаг, и насмешливый голос Фредди прозвучал уже за его спиной.
— Ну?
Мгновенно повернувшись к стоящему у двери Фредди, Чак уже понимал: если что, то убьют его прямо здесь, как забравшегося на склад вора. Но... но он сам напросился. Отступать некуда.
— Я ищу работу, сэр.
И по искреннему выражению удивления понял, что первый выстрел удачен.
— А я при чём?
— Сэр, — Чак схватил открытым ртом душный воздух. — Возьмите меня на работу, сэр. Я могу работать шофёром, автомехаником, секретарём... Вожу любую машину, мотоцикл, езжу верхом, я... я грамотный, сэр, печатаю на машинке, знаю стенографию, делопроизводство, я... ещё я могу работать камердинером. Я согласен на любую работу, сэр. Сэру Бредли ведь нужен такой... — он запнулся и тихо повторил: — Я согласен на любую работу, сэр.
Пока он не упомянул Джонни, Фредди слушал спокойно и даже отстранённо. Конечно, неожиданно, но... но имя Бредли всё изменило.
— Так, понятно. Раньше ты работал на Ротбуса.
— Да, сэр, — Чак не отвёл взгляда.
— А теперь хочешь работать на нас. Почему?
— Потому, что вы всё знаете обо мне, сэр.
Фредди кивнул. Парень не врёт, уже легче. Пока ни в чём не соврал. Что ж...
— На кого ты работал после Ротбуса?
— Ни на кого, сэр.
— А в Хэллоуин?
— На себя, сэр. Я мстил, сэр.
Новый кивок. И Чак перевёл дыхание: он выиграл и этот раунд.
Фредди оглядывал стоящего перед ним. Что ж, как говорит Джонни, резонно. Для парня. Насколько это резонно для них? Шофёр, автомеханик... что ж, остальное пока побоку. Взять, чтоб не досталось другому. Гриновская выучка — это серьёзно. Самостоятельное оружие. Заманчиво. Но светится. Парень засвечен. Брали его русские. И отпустили. Когда и почему? Вернее, за что?
— Давно вышел?
— Из госпиталя, сэр? Меньше месяца, сэр.
— И в каком госпитале лечился?
— В русском военном, сэр. В Спрингфилде, сэр, — Чак заторопился, сбиваясь на обычную рабскую скороговорку. — Я здоровый, сэр. Могу делать любую работу, сэр. Я могу работать, сэр.
Светлые, почти прозрачные глаза смотрят с холодной насмешкой. И Чак замолчал, чувствуя, что рискует всё испортить.
Госпиталь в Спрингфилде... проверить через Юри... об этом канале парень знать не может, поэтому и подставился, ну, ладно...
Чак молчал, из последних сил удерживая рвущееся из горла: Простите меня, сэр, накажите своей рукой, сэр". Этого говорить нельзя, это конец. Поползёшь — раздавят, пока стоишь — есть шанс.
Ладно, любая проблема решается, когда её решаешь.
— Завтра в шесть десять у гаража Стенфорда. Посмотрим, какой ты шофёр.
И Чак остался один, ошеломлённый таким мгновенным решением. Он несколькими вздохами восстановил дыхание и рискнул выйти.
Толстяк продолжал выкладывать рыбёшек, шумела предпраздничная торговля, Фредди видно не было. Но Чак и не собирался следить за ним: жизнь дороже. Теперь... теперь к Слайдерам, может, они ещё не закрылись...
Джонатан оглядел новенькую "ферри", похлопал по капоту.
— В самый раз, Фредди. Не слишком шикарно и без лишней скромности.
— Если довести до ума, — кивнул Фредди, — то будет неплохо.
— Грузовик мы делали полгода.
— Её надо сделать быстрее.
— Вот и посмотрим, — Джонатан усмехнулся, — сколько и чего мы сможем на него скинуть. Слушай, но ты уверен, что он нам нужен?
— Кому бы ты его отдал?
— Резонно, — буркнул Джонатан. — На моих шесть ровно.
— Твои на минуту отстают. Но я его уже вижу.
Чак старался не бежать. Вчера он сходил к Слайдерам, они уже закрылись, но он упросил, согласился переплатить, лишь бы ему сделали руки. И вечером отчистил куртку, надраил, как мог, ботинки, отгладил рубашку. Чтоб — упаси от такого — за шакала-попрошайку не посчитали. Так, он успевает. Опаздывать нельзя, но приходить заранее и топтаться в ожидании господ тоже не стоит.
Завернув за угол, он увидел у гаражных ворот неброскую синюю машину, похоже... да, "ферри". И рядом с ней двое. В шляпах, просторных умеренно тёмных, по сезону, плащах. Оба высокие, который из них Бредли? Ведь решать будет не Трейси, а... хозяин. Хотя слово Трейси, безусловно, много весит. Издали они как близнецы.
Но только подойдя вплотную, Чак увидел, насколько они разные. Бредли — румяный, синеглазый и... и это настоящий лендлорд. А Трейси...хоть и одет как Бредли, а всё равно — ковбой. Остановившись в шаге от них, Чак склонил в полупоклоне голову.
— Доброе утро, сэр.
— Доброе утро, — кивнул Джонатан. — Готов?
— Да, сэр.
— Тогда садись за руль.
Чак снова слегка поклонился, открыл перед ними заднюю дверцу и, когда они сели на заднее сиденье, быстро обежал вокруг машины, и точным броском занял шофёрское кресло. Ключи... в замке... бензин... масло... всё в порядке... ну, поехали.
— Куда прикажете, сэр?
— Прямо и налево, — доброжелательно-командный голос за спиной.
— Да, сэр, прямо и налево.
Чак мягко стронул машину. "Ферри" — машина неплохая, в уверенных руках и идёт соответственно. И явно новенькая, необмятая под чью-то руку. Вот так... и вот так... он ничего не забыл, не разучился...
— На площадь Основателей на пределе.
— Да, сэр, на площадь Основателей.
На пределе, так на пределе. По обледенелому асфальту, в центре города, где на каждом шагу полицейский, какой здесь может быть предел?
— Автодром знаешь? — это уже голос Трейси.
— Да, сэр.
— Туда.
— Да, сэр, на автодром.
Чак развернулся у памятника Отцам-Основателям и свернул к мэрии: так короче. Хорошо, рано ещё, город пуст, ни машин, ни прохожих.
— Проверь сзади.
Чак тронул зеркальце над ветровым стеклом, осмотрел улиц за машиной и вернул зеркальце в прежнее положение.
— Чисто, сэр.
— Тогда прибавь.
— Слушаюсь, сэр.
Это уже окраина, можно и прибавить. "Ферри" свободно даёт сто двадцать, а если кое-что переделать, то за двести выдержит. Надёжная машина. Тим любил такие штуки: чтобы снаружи обычное, а внутри, как говорил Грин, эксклюзив. Запел под колёсами бетон шоссе. Небо светлеет, но какая-то плёнка остаётся, днём может опять заморосить. Впереди поворот, не занесло бы на льду, обошлось. Вот ещё один поворот, есть, а вон и автодром.
— К въезду.
— Да, сэр.
У ворот он притормозил. Из будочки вышел заспанный и недовольный, как всякий не вовремя разбуженный, белобрысый парень в армейской куртке со срезанными нашивками. Навстречу ему из машины вышел Фредди. Быстрый обмен парой фраз. И дежурный — Чаку даже показалось, что парень щёлкнул каблуками — бегом бросился к своей будочке, а Фредди вернулся на прежнее место. Медленно сдвинулись решетчатые ворота.
— Вперёд, трасса "Ди".
— Да, сэр. Трасса "Ди".
На этом автодроме их ещё Грин гонял. От "Эй" до "Эф". Дальше трассы СБ, при появлении на запретной трассе огонь с вышки на поражение без предупреждения. Трасса "Ди" не из самых сложных, если бы не этот лёд, можно было бы и шикануть, но сегодня слишком опасно. Скрежет смёрзшегося графия, песок тоже смёрзся и хорошо держит, удачно, повороты, горки, только успевай следить и крутить руль. А оба молчат. Ну и ладно, это он может, здесь его не сбить. Поворот, ещё, горка-трамплин, бетонный створ... всё!
Пискнув тормозами, Чак впечатал "ферри" в квадрат финиша.
— Трасса "Эф"? — сказали сзади.
Прозвучало это не приказом, скорее, вопросом, но Чак открыл рот, чтобы ответить положенной формулой послушания, но тут же услышал неожиданное:
— Нет. Подвинься и пристегнись.
Чак, недоумевая, пересел на соседнее сиденье, уступая место водителя... Бредли?! Одновременно щёлкнули замки двух ремней безопасности, и машина прыгнула с места вперёд. Трасса "Кей" успел заметить Чак. Да, она. Тогда хозяин здорово потратился, но получил разрешение пропустить каждого из них по разу по одной из запретных трасс. Он как раз проходил "Кей", а следующую — самую сложную трассу "Эль" — Тим. "Кей" по льду и скорость под двести — это... это уже класс. Если ремни не выдержат — хреново. "Ферри" не для таких игр машина... Чёрт, что этот беляк делает? Но класс... да, есть класс. Если не угробимся...
Они не угробились.
Но не успела машина остановиться, как сзади хлопнула дверца и мгновенно, Чак и дёрнуться не успел, но за рулём уже Трейси, а Бредли сзади. И снова Чака вжимает в спинку сиденья, а навстречу несётся указатель с тремя звёздами. Звёздная трасса. Считается непроходимой. Для машин класса "ферри" во всяком случае. И не на ста двадцати. И не по льду. Это... это же...
Чак машинально, уже плохо сознавая, но отслеживал все ловушки и смертельные "прибамбасы", как их называл Грин, и не мог не оценить ту точность, с которой их проходит машина.
И снова финишная площадка. И спокойный голос.
— Садись к рулю.
Чак отстегнул ремень и вышел из машины, обошёл её. На блестящем лаке крыльев ни одной царапинки. Он молча сел за руль, обречённо ожидая приказа.
— В город.
— Да, сэр, — выговорил он чужими, онемевшими губами. — В город.
Ему уже было всё равно. И всё понятно. Да, белые господа ловко щёлкнули зазнавшегося негра по носу. Получи и заткнись.
Тот же парень выпустил их, приняв в ладонь несколько кредиток.
Чак вёл машину плавно, без толчков, но знал: это уже ничего не изменит.
— Как тебя зовут? — спросили за спиной.
— Чак, сэр, — равнодушно ответил он.
— А полностью?
Зачем им? Неужели... ворохнулась дикая надежда, и он ответил уже другим тоном.
— Чарльз Нортон, сэр.
В зеркальце он видит спокойные внимательные глаза одного и насмешливые другого. Что ж, Трейси имеет право на насмешку.
— Есть вопросы, Чак?
— Да, сэр.
— Ну?
Всё равно ничего не изменить, так что, чего уж тут...
— Зачем вам шофёр, сэр?
И неожиданный, но необидный смех.
— Резонно, — и тут же серьёзно: — Есть ситуации, — Чак вздрогнул, но удержался, — когда за рулём должен быть третий.
— Чак, что нужно ещё с ней сделать?
Чак нашёл в зеркальце светлые холодные глаза, заставил себя улыбнуться и начал перечислять, что, по его мнению, надо усовершенствовать и переделать. И, когда замолчав, услышал: "Соображаешь", — задохнулся на мгновение от глупой нелепой радости. Его одобрил тот, чьё мастерство он сам только что даже не видел, а ощутил и прочувствовал.
— Останови, Чак. Обговорим всё здесь.
Чак притёр машину к обочине, повернулся к сидящим сзади.
— Месяц испытательного срока. Приглядимся друг к другу.
— Да, сэр.
— На тебе машина. Она всегда должна быть в исправности и готовности, — Чак понимающе кивнул. — Работа сверх восьми часов в день и в выходные дни оплачивается в соответствии с трудовым законодательством.
Почему-то эти слова вызвали у Трейси лёгкую усмешку, а Бредли продолжал.
— Документы есть?
— У меня справка. Из русского госпиталя.
— И всё?
Чак угрюмо кивнул.
— Сегодня тридцать первое. Третьего у тебя должно быть удостоверение и права.
— Штраф за управление машиной без прав за твой счёт, — ухмыльнулся Трейси.
— Сейчас поедем в город. Высадишь нас у Клиппертон-банка. Третьего в десять у "Чейз-отеля". В гараже наш бокс шесть, — Бредли улыбнулся. — Какие вопросы, Чак?
— До третьего я не успею всё сделать с машиной, сэр, — настороженно сказал Чак.
— Она должна быть на ходу, остальное решай сам.
— Да, сэр. Я понял, сэр, — Чак глубоко вздохнул. — Можно ещё вопрос, сэр?
Бредли кивнул. И Чак решил рискнуть. Это надо решить сейчас, потом будет поздно.
— Сэр, я... вы берёте меня шофёром, сэр?
— Ты сказал, что согласен на любую работу, — насмешливо щурит глаза Трейси, подчёркивая голосом "любую". — Я тебя не так понял?
— Всё так, сэр. Но... но вы знаете, я... работал у Ротбуса. То, что я делал для него... я не могу этого делать.
— Эта работа нам не нужна, — спокойный ответ Бредли. — Шофёр и автомеханик.
— Да, сэр, — облегчённо улыбнулся Чак. — Прикажете ехать, сэр?
— Держи карточку к Стенфорду. И на всё, что нужно, что будешь брать для машины, выписывай счёт. Зарплата и расчёт в пятницу. Устраивает?
— Да, сэр, — Чак плавно стронул машину.
— У тебя есть деньги?
— Да, сэр, — ответил, не оборачиваясь, Чак. — Я получил ссуду, сэр.
В зеркальце он увидел, как Бредли и Трейси переглянулись, но это уже неважно. Клиппертон-Банк. В деловую часть города лучше въезжать через этот поворот.
Когда машина скрылась за углом, Джонатан хмыкнул.
— Пижон ты, ковбой.
— Давно на родео не был, -вздохнул Фредди и туманно добавил: — У меня с ним свои счёты. И похоже, ты тоже по родео заскучал.
— А вполне могли угробиться, — тихо засмеялся Джонатан. — Ладно. Завтра смотаюсь в Спрингфилд.
— Привет Юри от меня. Я зайду к Слайдерам и вообще... пройдусь.
Джонатан кивнул. Лицо его обрело снисходительно отстранённое выражение, и, кивнув Фредди ещё раз, уже несколько свысока, он повернулся и стал подниматься по ступенькам парадного крыльца Клиппертон-Банка. Фредди достал сигареты и стал закуривать, закрываясь от ветра. Когда за его спиной солидно чмокнула входная дверь, он наконец справился с огоньком, убрал зажигалку и неспешным уверенным шагом покинул деловой квартал.* * *
Рождество — семейный праздник. Что бы ни было, как бы ни было, но должно быть нечто неизменное в меняющемся мире. Традиции держат связь времён. Семейные узы...
Спенсер Рей Говард, Старый Говард, презрительно скривил губы. Необходимость соблюдать внешние приличия тяготила всё больше. Нет, раньше это позволяло глядеть на всех с высоты, беззвучно издеваться над идиотами, простодушными простаками, искренне верящими в истинность и правдивость сказанного. Но сейчас... это же самое оборачивалось жгучей насмешкой над ним самим. А этого допустить нельзя. Тебя могут ненавидеть, тебя должны бояться, но смеяться над тобой... этого позволять нельзя, насмешников надлежит карать, жестоко, показательно жестоко всем на страх. Над властью нельзя смеяться! А если ты позволяешь насмешки, значит, власти у тебя нет. Утрата власти страшнее утраты денег. Потому что потерянное в одной неудачной сделке можно компенсировать другой, уже удачной, но потерянную власть вернуть невозможно. А без власти... все сделки станут неудачными. Бывший властитель — покойник. Даже если тело ещё живо. И тишина за дверью уже не почтительная, а мёртвая. Нет, кое-что ещё есть, но это кое-что, крохи. Да, и с ними можно попытаться снова начать восхождение, но это если все забудут, кем ты был раньше. Начать заново на новом месте с новыми подручными и новыми врагами. Сложно, очень сложно, но возможно.
Говард ещё раз пробежал глазами почтительно требовательное письмо. Вернуть аванс и выплатить неустойку. Как же! Обязательно. Как только вы докажете, что именно вы делали заказ на биоматериал, его параметры и... хе-хе, другие тактико-технические характеристики. А ответить за нарушение Пакта Запрета не хотите? И доказать, что именно я имею к вашему заказу какое-то отношение, можете? Тут, слава Богу, успели. Все Центры со всем персоналом, оборудованием и материалом благополучно ликвидированы. А заодно все вспомогательные и дополнительные, все эти Паласы, питомники и лагеря. И с кого требовать? А с русских. Они — победители, они пускай за всё и отвечают.
Злорадно хихикнув, он убрал письмо в папку "без ответа". Сжечь? Зачем? Пусть лежат. Если что, их можно будет предъявить, как косвенные доказательства нарушения Пакта. И отправители тоже это понимают. Потому и пишут столь иносказательно, и не повторяют требований, и не апеллируют к законам и судам. Как говорится: "Прибыли нет, но и убытков нет".
Приведя себя в хорошее настроение, Говард встал из-за стола. Об убытках, реальных и прогнозируемых он подумает потом, подводя, как и привык, дневные итоги. А пока... ничего насущного и неотложного нет. Заведённый и выверенный механизм домашнего хозяйства функционирует и без его участия. Тоже традиционно, как было заведено ещё его собственным дедом. Мужчины Говардов обеспечивают дом, а ведут его женщины. Младшую удалось пристроить к делу, тихой мышкой шебуршится в комнатах, помогая экономке и мажордому. Не командует и командовать не будет, но исполнительна. А вот старшая. Нет, её тоже можно использовать, если бы чертовка не пыталась вести собственную игру. Ни ума, ни внешних данных, ни средств для этого у неё нет, а понимать этого не желает. Всё тащится вслед за мамочкой. Изабелла хоть иногда понимала, где надо даже не остановиться, а слегка притормозить и немного подумать. Скажем — Говард усмехнулся — о странной монограмме на дверце своего разграбленного сейфа даже не заикнулась, хотя не увидеть и не понять не могла. Хватило ума. А вот в Хэллоуин сглупила. И поплатилась за это. Так туда и дорога. Как безвинная — хе-хе — жертва она гораздо полезнее.
В дверь кабинета поскреблись.
— Ну? — недовольно бросил Говард.
— Дедушка, к тебе пришли, — приоткрыла дверь Мирабелла.
И тут же отпрянула, вернее, её оттолкнул, входя, человек, при виде которого Говард приподнял бровь, выражая неодобрительное удивление.
— Да, это я, — кивнул гость. — Не ждал. А зря.
Говард кивнул, приказывая Мирабелле закрыть дверь. Такие намёки и знаки она уже научилась понимать и выполняла беспрекословно.
Гость оглядел кабинет и, усмехнувшись, показал на тёмный квадрат на стене.
— Настолько припекло, что сдал на аукцион? — и насмешливо одобрил: — Разумно.
— Зачем ты приехал? — разжал губы Говард.
— Называй меня Неуловимым Джо, — хохотнул, намекая на старинный анекдот, гость. — Надеялся, что я у русских? Как видишь, нет. И почему бы мне не навестить старого приятеля и, — мерзко подмигнул, — подельника. Так, кажется, говорят твои новые... как ты их называешь?
— Зачем ты приехал? — повторил Говард.
— Я же сказал, — удивился гость. — Повидаться с тобой, кое-что вспомнить, освежить, так сказать, в памяти, обсудить, даже договориться, — он выразительно покосился на старинный кабинетный бар тёмного дерева. — Или, — его улыбка стала вкрадчивой, — ты не хочешь договариваться?
— За выпивкой не договариваются, — сухо ответил Говард, указывая на кресла у стола.
— Дело прежде всего, — согласился гость, усаживаясь. — Итак Спенсер, что ты можешь мне предложить?
— За что... Джо? — очень искренне удивился Говард, устраиваясь напротив.
— За молчание, разумеется. Всё остальное за отдельную плату.
— А почему я должен тебе платить?
— Не должен, Спенни, а хочешь. Ты просто жаждешь купить моё молчание. Ведь других причин молчать у меня нет.
Говард кивнул.
— Но ты уверен, что тебя захотят слушать?
— Ещё бы! Ты тоже в этом уверен.
— Нет, пока я не знаю, как ты выскочил.
— Надо быть исключённым из Клуба за неуплату членских взносов, — хохотнул Джо. — Привилегия бесплатного членства иногда мешает. Многие на этом погорели.
— Русские взяли архив Клуба, это точно?
— Действующие списки точно, — стал серьёзным гость, — а вот архив... Многое распылили по региональным отделениям, некоторые ещё в заваруху сгорели, так что... тут много неясностей.
— И твоя неуловимость под вопросом, — позволил себе улыбнуться Говард.
— Как у любого, — поддержал его Джо.
— Если молчание должно быть взаимным, — стал рассуждать Говард, — то почему платить должен только я?
— Потому что ты молчишь только о прошлом, а я молчу дважды. О прошлом и настоящем. С тебя больше.
— О моём настоящем ты не знаешь, и знать не можешь, — сухо сказал Говард.
Джо с удовольствием расхохотался.
— Ну, так я известная свинья.
Говард нахмурился, мгновенно вспомнив старинное изречение: "Что знают двое, знает и свинья". Да, знают многие, но каждый о немногом, и если этот... Джо собрал хотя бы треть, то остальное легко домыслит сам. А это уже нежелательно и весьма. Придётся договариваться. Или... использовать? Нет, легко отожмёт, оставить партнёру труды, а себе забрать результаты — это всегда умел, виртуозно, надо признать, работал.
— У меня нет денег.
Джо присвистнул, изображая изумление.
— Вот как? И ты в этом так легко признаёшься? Но, Спенни, ты никогда не говорил правды. И значит, на самом деле... Но это не слишком важно. А вот зачем ты мне это сказал? — гость подмигнул. — Вот это надо обдумать. Не почему, Спенни, а зачем.
Говард пожал плечами.
— Думай. Твои размышления мне неинтересны. Мы оба молчим. Тебя это устраивает?
— Я уже сказал: нет. Прибавь к своему молчанию кое-что посущественнее. Можно и не деньгами. А, скажем, — ухмылка Джо стала угрожающей, а голос серьёзным, — из плодов ночного сбора урожая. Я отдал тогда Нэтти свой лучший десяток. И он положил их всех. И прошёлся по имениям моих людей. И это тоже к твоему долгу. Я не прошу лишнего, я требую своего.
— У тебя в этом деле не было доли.
— Не было, так будет.
— Нет, — отрезал Говард.
Обычно на этом всё заканчивалось. Затем произносилась фраза о неприемлемой ситуации, из-за портьер выходили двое или трое... Но сейчас за портьерами пусто. И некого вызвать звонком. И понимая это, гость даже не потрудился изобразить страх. Более того:
— Ну, Спенсер. Что дальше?
— Уходи.
— Уйду, — согласился Джо. — В отличие от тебя, мне есть куда идти. Не предавай, Спенсер, и не предаваем будешь.
Он легко оттолкнулся от подлокотников и встал, сверху вниз посмотрел на Говарда, усмехнулся.
— И в память былой дружбы дружеский совет. Твоя внучка слишком активно лезет в штаны всем подряд. Объясни ей, что всё надо делать разумно и просчитывая последствия. Такая неразборчивость и назойливость отпугивает серьёзных клиентов.
И вышел, не прощаясь. За дверью неразборчиво пискнула Мирабелла, и прозвучал уверенный голос гостя.
— Благодарю, детка, но я знаю дорогу. Привет сестричке.
Оставшись один, Говард пересел на своё рабочее место и дал себе волю. Сжал кулаки и ударил ими стол перед собой. Мерзавец, сволочь, как это русские его упустили?! Но ничего. Не в первый раз начинать с нуля. И если удастся операция с этим подонком Найфом, то... то будут и деньги, и страх. "Ансамбль"? Поползёт, и будет служить как... как служили все. А получиться должно. Да, сложно, в определённой степени, головоломно. Но тем труднее отследить и помешать. И медленно. Что правильно. Резкое движение вспугивает дичь, а медленно приближение позволяет застать врасплох. И наглый мальчишка, посмевший взять себе имя личного врага Говардов, будет уничтожен первым. Кто он там на самом деле — Смит или Джонс — неважно. Посмел назваться Бредли, ну, так и получи... как Бредли. А его деньги дадут возможность прибрать к рукам весь Ансамбль.
Говард разжал наконец побелевшие от напряжения кулаки, разгладил, успокаиваясь, полированную столешницу. Да, эта последняя, задуманная и начатая ещё до Капитуляции комбинация станет его первой в новом мире. И хорошо, что так мало осталось из прежнего, никто не путается под ногами. А когда Ансамбль будет подчинён, Джо перестанет быть Неуловимым, во всех смыслах. Он ещё раз мысленно прошёлся по уже отработанным стадиям всей комбинации. Пока без сбоев. И каждый был уверен, что работает только на себя. Пускай. Нужна не слава, а результат.
* * *
Новогоднего вечера Крис ждал с замиранием сердца. Его выходка на Рождество прошла благополучно, ну, во всяком случае шума ни Люся, ни Галя и Нина, жившие с ней в одной комнате, не подняли, так что... так что если Люся придёт на новогодний вечер с его брошкой, то он рискнёт подойти. Конечно, риск, но... но на Рождество, когда начались танцы, то танцевали все, и многие из парней рискнули приглашать кого-то из медсестёр или санитарок, а то и врачей. И всё обошлось. Люся тогда на танцы не осталась, ушла, но сейчас-то... сейчас, может, и повезёт.
Они опять всё убрали в столовой, подправили ёлку, добавив игрушек, столы расставили так, чтобы было удобнее танцевать. Что-то ещё явно готовилось, но что именно, они не знали. Андрея отрядили к доктору Ване. Выяснить и прояснить. Всё-таки малец вхож, философствуют они по вечерам за чаем... Андрей, ко всеобщему удивлению, забрыкался. Никуда он не пойдёт, и отстаньте от него. Он вообще с Рождества сам не свой ходил, увиливал от дежурства в палатах, меняясь с работающими во дворе, а после работы сидел сиднем у себя в комнате, вернее, валялся одетым на кровати с книгой или журналом, но не читал, а только вид делал. И даже будто с лица спал.
— Ты что, больной? — спросил как-то Эд.
И в ответ услышал такую ругань, что растерялся и не смазал зарвавшемуся мальцу по шее. А Андрей куда-то удрал, а когда появился, то глаза у него были зарёванными.
И сегодня, когда Андрей стал отказываться, его попросту зажали в кольцо, но ещё шутя, не всерьёз.
— Да, чего ты кочевряжишься? Андрей? Ну? Ты ж у нас самый глазастый. Поулыбаешься, подмигнёшь... — говорили все сразу наперебой. — Ты ж у него каждый вечер сидишь, — и кто-то сказал: — Да сядь поближе, прижмись и...
Говоривший не закончил фразу, потому что Андрей бросился на него. Конечно, никакой драки не было. Андрея попросту отволокли в уборную и сунули головой под кран с холодной водой. Подержали, пока тот не стал захлёбываться. Вытащили, дали отдышаться и повторили. И ещё раз. Убедившись, что уже не дёргается, а только плачет, отпустили. И потребовали объяснений. Андрей, не сопротивляясь, угрюмо молчал. И тут вылез Алик.
— Это он так из-за хозяина своего. У него хозяин тут в палатах лежит, ногу лечит.
— Что-о-о?!! — взревел Эд, хватая Алика за шиворот. — И ты молчал, падла?! Знал и молчал?!
— Отцепись от него, — всхлипнул Андрей. — Это я ему молчать велел. Я думал, сам справлюсь.
— Вот когда не надо, так ты думаешь, — заржал Майкл и уже серьёзно: — Лезет он к тебе?
— Так ты из-за этого из палат ушёл! — догадался Сол. — Ну, ты и чмырь, а мы-то на что?
Кто-то принёс большое махровое полотенце и накинул Андрею на голову.
— Вытирайся, мозги застудишь.
Андрей, всё ещё всхлипывая, стал вытираться.
— Ну, вот так, — удовлетворённо кивнул Крис. — А теперь иди к доктору Ване, чтобы он тебе мозги поправил. Алик, ты этого... хозяина знаешь?
— Ну-у, — неопределённо протянул Алик.
— Покажешь его нам, — распорядился Крис. — Вытер голову? Так, пошли.
Андрей открыл было рот, но его с двух сторон зажали, исключая любое сопротивление, и повели.
Жариков был у себя в комнате и, когда в дверь постучали, недовольно отозвался:
— Я занят.
Но стук повторился, и голос Эда сказал:
— Иван Дормидонтович, помогите.
Разумеется, оставить такое без внимания Жариков не мог. Он подошёл к двери и открыл замок.
— Что случилось?
— Вот... мозги опять набекрень... Вправьте ему...
В несколько голосов, наперебой ему что-то объясняли, и так же совместно подталкивали к нему Андрея. Кто-то увидел за спиной Жарикова разложенное на столе и громко ахнул. Вот тут Жариков рассвирепел. Так это они его купили?! Он хотел выгнать всех, но получилось так, что парни отступили в коридор, а вот Андрей совершенно непонятным образом оказался в комнате и за его спиной. И тут Жариков разглядел, что Андрей и впрямь... не в себе. Он вернулся в комнату, плотно закрыл дверь и уже совсем другим тоном спросил:
— Что случилось, Андрей.
Андрей судорожно, как после плача, вздохнул. И Жариков понял, что Андрей действительно только что плакал. И вообще что-то произошло.
— Ну-ка, садись.
Жариков сгрёб со стола недоделанную бороду Деда Мороза и всё остальное и бросил на кровать. И нахмурился. Потому что Андрей даже не посмотрел на его рукоделие. Это с его-то любопытством.
— Чаю?
Андрей помотал головой, ещё раз вздохнул и сказал по-английски.
— Я... я хозяина своего встретил. Жариков мягким нажимом на плечо усадил его к столу и сел сам, загораживая собой кровать. Да, для парня это серьёзный удар.
— Из тех...?
— Нет, — сразу понял и перебил его Андрей. — Я у него до этих был. Он меня на торгах купил. Я у него долго был, до зимы, ну, до того, как банда напала и он меня им отдал, откупился мной. А теперь... теперь он зовёт меня... к себе.
Жариков медленно кивнул.
— Он здесь? В госпитале?
— Да, — Андрей перешёл на русский. — Во второй хирургии, у него нога сломана. И вот... я же не могу его... врезать ему, он же больной.
Только в этом проблема?
Андрей и так сидел, не поднимая глаз, а тут совсем поник, склонился головой к коленям.
— Рассказывай, — мягко, но исключая сопротивление, сказал Жариков. — Рассказывай всё.
Андрей вздохнул и заговорил по-английски.
— Я как увидел его... он... он власть надо мной имеет. Он же купил меня, а тем не продавал, те отобрали меня, я не знаю, как это получается, но, но я не могу, я не могу сказать ему, тех, того, одного из тех, его в Хэллоуин привезли, раненого, так если бы не доктор Юра, я бы убил его, точно. А этого... он... он, ну, те насиловали меня, издевались по-всякому, били, не покормили ни разу, а он, он же ни разу даже не приковал меня, уходил когда, так я по всей квартире ходил, даже на кухне, где продукты, он не запирал ничего, мне... мне у него хорошо было...
Но последние слова прозвучали вопросом. И Жариков покачал головой.
— Так ли, Андрей?
Андрей поднял голову, посмотрел на Жарикова расширенными глазами, качнул встрёпанной шапкой кудрей.
— Да, так, но...
— А что было плохо?
— Трахались когда, — вздохнул Андрей. — Нет, он не бил меня, ничего, но каждую ночь, и... и я ему только для этого был нужен, и сейчас... зовёт...
— И ты не можешь сказать "Нет", а говорить "Да" не хочешь.
— Да, — обрадовался Андрей. — Да, всё так.
— Понимаешь, Андрей, тебе надо решить и пересилить себя.
— Да, я знаю, я же клятву ему не давал, но... но он говорит, а я молчу, я только встану подальше, чтобы он не дотянулся до меня, он же на костылях, и он... я ведь у многих был, он был... да, лучше хозяина у меня не было.
— Хозяина, — повторил Жариков.
Андрей опять опустил голову.
— Ты свободный человек, Андрей, — Жариков говорил тихо, задумчиво. — Ты и только ты хозяин своего тела и своей жизни. И никто не вправе заставлять тебя.
— Хозяин своего тела, — медленно повторил Андрей. — Как это?
— Это значит, что только ты решаешь, с кем, как и когда... вступать в половые отношения, — Жариков намеренно заговорил по-казённому. — Всё остальное — уже насилие и наказывается по закону.
— Значит, что, значит, тогда это тоже было насилие? — удивился Андрей.
Жариков кивнул и, видя, что Андрей смотрит с явным ожиданием, продолжил:
— Разве ты попал к нему по своей воле? — Андрей улыбнулся этому, как шутке. — Ну вот. Разве ты определял... каждую ночь это будет или нет? Ты не хотел, ведь так? — и дождавшись его кивка, — Ты делал это из страха, так? — новый, уже уверенный кивок. — Значит, это всё равно было насилием над тобой.
Жариков подтянул к себе пачку сигарет, закурил.
— Понимаешь, Андрей, насилие не всегда... с палкой, бывает и с улыбкой. Когда один не может сказать "нет", и неважно, чего он боится, то это насилие.
Андрей покачал головой.
— Я... я не думал так. Никогда. И... и мне так и сказать ему? Ну, что я не хочу?
— Да, так и скажи, — Жариков улыбнулся. — Ты же умный парень, Андрей, ты сможешь сказать так, что он поймёт.
Андрей несмело улыбнулся.
— Вы думаете, он поймёт?
— Скорее всего, Андрей, он не понимает, почему ты... отказываешься.
— Да, — Андрей радостно закивал. — Да, всё так...
...Светлый просторный коридор лечебного корпуса.
— Подожди.
Он останавливается и медленно поворачивается на голос. Хозяин. Ловко выбрасывая вперёд костыли и подтягиваясь за ними, хозяин подходит к нему.
— Куда ты так спешишь?
— Я на работе, сэр, — тихо отвечает он.
— Ну, понятно-понятно, — кивает хозяин. — Когда закончишь...
Он осторожно пятится, старательно выдерживая дистанцию.
— Я должен спешить, сэр.
И убегает...
...И в этот же день опять. На этот раз хозяин стоит в дверях своего бокса, а у него тележка-столик с ужином для лежачих, а хозяин не ходит в столовую, и он поневоле должен и подойти, и зайти в палату. Хозяин отступает вбок, давая ему войти, а, когда он, переставив тарелки на стол, оборачивается, хозяин уже закрыл дверь и стоит, загородив её, и улыбается жёсткой неприятной улыбкой.
— Иначе тебя не остановить, верно? Заработался совсем. Зря ты от меня бегаешь. Или, — и тоном, каким рассказывают анекдот, — обиделся на что?
И он не выдерживает.
— Вы меня зимой тем отдали, вы знали, кто они, и отдали.
Хозяин даже присвистывает от удивления.
— Вот, значит, в чём дело. Дурачок ты, если б у меня деньги были, неужто бы я тебя отдавал. А деньги в банке, а банк тю-тю. Ты хоть знаешь, что это такое, без денег остаться? — и сам отвечает. — Откуда тебе знать. Тебя всю жизнь кормили, поили, одевали. А я когда уходил, ты ещё и сверх этого по шкафам шарил, — и усмехается. — Больше всего ты ветчину таскал. И крем шоколадный. А ты ведь ни разу не подумал, каких это денег стоило, лопал как своё.
Он молча идёт к двери, толкая перед собой столик, и хозяин уступает дорогу. Он выходит из палаты и слышит в спину:
— Дурачок ты...
...Андрей потряс головой, потёр ладонями лицо и взъерошил волосы.
— Да, — заговорил он по-русски, — да, Иван Дормидонтович, он... он не понимает. Я ему напомнил, как он меня банде отдал, а он... он мне, как я ветчину потихоньку таскал. И шоколадный крем. Разве... разве это сравнимо?
Жариков улыбнулся. Вот и отходит, Андрей, заговорил уже нормально. И тоже перешёл на русский.
— Для него, видимо, да. Ты не злись и не бойся. Объясни ему, просто объясни.
Андрей кивнул и встал.
— Да, спасибо, Иван Дормидонтович. Я пойду.
— Хорошо. И вот что, Андрей, о том, что видел здесь, молчок. Договорились?
— Да, но...? — у Андрея изумлённо округлились глаза.
Он попытался через плечо Жарикова разглядеть, о чём же он должен молчать, но Жариков ловко и необидно вытолкал его в коридор со совами:
— Вот и отлично, вот и договорились.
Звучно хлопнула дверь, звякнув замком.
В коридоре Андрей оторопело поморгал, потоптался у двери Жарикова и пошёл к себе. В холле их этажа его окликнули Эд и Крис.
— Иди сюда.
Они сидели рядом на подоконнике, и, когда Андрей подошёл к ним, Эд улыбнулся.
— Ну как? Вправили мозги?
— Да, — кивнул Андрей. — Теперь всё в порядке.
— Ну и ладушки, — сказал по-русски совсем чисто Эд, хотя, в основном, он предпочитал смесь. — Ну, и чего ты у него в комнате видел?
— Так, — Андрей уже хотел сказать, что ни до чего было, но тут же изменил уже начатую фразу. — Так я слово дал, что молчать буду.
— Та-ак, — угрожающе протянул Эд.
Но Крис толкнул его локтем в бок и спросил о другом.
— Чай пили?
— Ни до чего было, — вздохнул Андрей.
— Понятно, — кивнул Крис. — Да и стол завален, убирать замучаешься.
— Не, он всё сгрёб и кровать свалил, за чистым столом сидели.
— На кровать? — удивился Крис. — Так иголки, клей...
— Не, это всё на столе осталось.
— Недошитое кидать, — подхватил Эд.
Но Андрей уже всё понял и улыбнулся.
— А больше я ничего не скажу.
— Скажешь, — Эд попытался ухватить его за волосы, но Андрей увернулся. — Ах ты, малёк чёртов! Тебя зачем к доктору Ване посылали?
— Меня отвели, — Андрей не уходил, но выдерживал дистанцию. — Насильно, можно сказать, чтобы мне мозги вправили.
— А до того что было?
— А от того я отказался, — ухмыльнулся Андрей и уже серьёзно повторил: — Я слово дал.
— Ты небось и не разглядел ничего толком, — хмыкнул Крис.
— Вот это правильно, — кивнул Андрей и в который раз повторил: — Не до того мне было.
— Понятно, — кивнул Эд. — Вот как пошли местные, так и началось. Липнут, сволочи, а врезать нельзя.
— Нельзя, — согласился Крис. — Ну так и перетерпим.
— Терпеть можно, — вступил подошедший к ним Леон. — Противно, правда.
— Кто бы спорил, — согласился Андрей. — Только у раненых спокойно работаешь.
— Так, — поддержал его Майкл.
Собралась уже небольшая толпа. Все те, кто твёрдо решил уехать. Разговор шёл спокойный, никто ни себя, ни других не заводил. Психануть легко, зато потом всё внутри долго дрожит, а сегодня праздник — Новый год. И уж если Рождество, хорошо памятное всем по питомникам и Паласам, оказалось здесь таким здоровским, то уж Новый год должен быть... необыкновенным. И нечего себе зазря душу рвать. Сол так и сказал. И его дружным хором поддержали. Кто-то предложил пойти в душ, а то скоро со смены подойдут, так чтоб лишней толкотни не было. С таким разумным предложением все согласились. В самом-то деле, а ведь ещё нагладиться надо, ботинки надраить... ботинки до душа чистят... а у него гуталин вместо крема... а не всё ли ему равно, на нём гуталина не видно... а тебе завидно... И в этой весёлой толкотне, в одновременно привычных и по-новому приятных хлопотах всё ненужное сейчас уходило, становилось пустяковым и неважным.
Крис отмывался и начищался с особой тщательностью. И загадывал: если Люся приколет его брошку, то... то что? Подойти и пригласить танцевать. На это-то его хватит. Лишь бы Люся согласилась. А если она придёт без брошки? А вдруг ей его подарок не понравился? Тогда... нет, и тогда подойдёт. Чтобы знать: можно ему ещё трепыхаться или всё, конец.
И гладя брюки и рубашку, заново до зеркального блеска начищая лёгкие ботинки, что не для улицы, специально на праздник покупал, он снова и снова мысленно подходил к Люсе, приглашал танцевать, получал отказ и... подходил снова.
За окнами было уже совсем темно. Крис включил свет, задёрнул шторы, убрал утюг и всё остальное. И стал переодеваться. Рубашка отстиралась хорошо, никаких следов не осталось, а брюки сделал, как тётя Паша говорила: высушил и щёткой отчистил и замыл. Хотя замывать особо не пришлось — земля, высохнув, пылью делается. Ну вот. Крис открыл шкаф, осмотрел себя во внутреннем зеркале. Что ж, хорошо, белая рубашка действительно самая нарядная. Потом купит себе пиджак. И галстук. На Рождество все врачи были в пиджаках и галстуках.
— Кир, — всунулся в дверь Эд. — Идёшь?
— Иду.
Крис захлопнул дверцу шкафа и пошёл к двери, мимоходом выключив свет.
Общей, весело гомонящей толпой спустились по лестнице на первый этаж и прошли в столовую. Примерно так же, как и на Рождество, но ещё веселее, шумнее и... свободнее.
Крис медлил, выжидая, выглядывая Люсю, но его дёрнули за плечо, за руку.
— Кир, давай...
— Ты не с нами?
— Ты с кем, Кир?
— С вами, с вами, — отмахнулся Крис.
Он оказался за одним столом с Эдом, Майклом и Леоном. Шум, суета, за многими столами уже хлопают пробки, звенят стаканы. У них, как у всех, на столе три бутылки: шампанское, вино и водка, и ещё две с минеральной водой.
— Шампанское на полночь оставь, — скомандовал Эд.
— Так что, водку? — Леон взял было бутылку, но тут же поставил обратно.
Видимо, под больную руку пришлось. Остальные вежливо сделали вид, что ничего не заметили. Никак Леон руку до конца не восстановит, хотя два месяца прошло.
— Я лучше вина, — спокойно сказал Крис.
— А ещё лучше лимонаду, — засмеялся Майкл, берясь за бутылку вина. Медленно, по слогам прочитал: — На-па-ре-у-ли, — и пожал плечами. — Никогда не слышал о таком.
— Хорошее вино, ребята, — у их стола остановился один из врачей. — Меняемся?
— Что на что? — азартно спросил Леон.
— Вашу водку на наше вино.
— Костя, — сразу вклинились от соседнего столика, — не мухлюй.
— Да ладно вам, — Костя-ларинголог подмигнул парням. — Нам квас ни к чему, а вы водку не пьёте.
— Пьём, — ответил Эд. — Мы просто думали, с чего начать.
— Понял, Костя? — не отставали соседи. — И отваливай, не засти.
— Ладно, ребята, — не стал спорить Костя. — Но если что...
— Если что, мы поможем, — поставили точку в этом споре соседи.
Когда Костя отошёл, Эд решительно взял бутылку водки.
— Ладно, раз сказали, так этого и будем держаться.
Крис рассеянно кивнул. Он никак не мог углядеть Люсю, но ещё не все пришли, так что...
— Кир, очнись.
— Ага.
Крис взял свой стакан. Эд налил водки на самое донышко, по глотку. Им же не напиться, а всю ночь провести надо.
— За что пьём, парни?
— За нас, — улыбнулся Майкл. — Что выжили.
— И что живём, — кивнул Леон.
Они по усвоенной уже привычке сдвинули со звоном стаканы и выпили. Майкл сразу разлил по стаканам минералку — запить, а Крис разложил бутерброды.
И покатился новогодний праздничный вечер. Пили, ели, смеялись, даже уже пробовали песню, и вдруг встал длинный — на голову выше всех — командир комендантской роты и зычно сказал:
— Порядка не вижу.
— Так главного нет, — громко ответил Аристов.
Все сразу посмотрели на сидящего за одним столов начальника госпиталя. Сегодня он был не в халате и не в генеральском мундире, и парни с трудом его узнавали. Шутливым жестом он развёл руки в стороны.
— Над Новым годом я не главный.
— Что ж, — командир обвёл зал весело-строгим взглядом. — Зовём главного?
И зал ответил дружным весёлым гулом и аплодисментами. Недоумевая, но следуя за остальными, захлопали в ладоши и парни. И тут послышались тяжёлые шаги, и в дверь столовой властно постучали. И ещё раз. И ещё. И на третьем стуке дверь распахнулась и в дверях встал высокий белобородый старик в красной с белой оторочкой шубе, такой же шапке, с ярким отливающим серебром поясом, с высоким украшенном снежинками посохом в руках и мешком за плечами.
— А вот и главный, — весело сказал начальник госпиталя, вставая из-за стола и выходя навстречу гостю. — Здравствуй Дед Мороз, спасибо за честь.
— И вам всем здравствовать, — столь же торжественно ответил Дед Мороз. — Кто такие будете?
Андрей, совершенно по-детски приоткрыв рот, оторопело хлопал ресницами. Дед Мороз говорил голосом Жарикова! Остальные парни были не менее ошеломлены. И поглядев на них, Аристов торопливо выпил стакан минералки, чтобы не расхохоткаться.
Генерал церемонно представил Деду Морозу присутствующих, тот, выслушав, благосклонно кивнул и махнул рукавицей.
— Раз так, и люди хорошие, и меня чтут, не грех вам и внучку мою показать, — и стукнул посохом об пол. — Зайди, милая, покажись людям добрым и сама на них посмотри.
И ещё раз стукнул посохом. Дверь столовой открылась, и вошла белолицая с длинными золотыми косами в голубой с белым мехом шубке румяная красавица. Но её узнали сразу — Барби, Варвара Виссарионовна. Хохот, радостные крики, аплодисменты... Но всё перекрыл могучий голос Деда Мороза. Он поздравил всех с Новым годом, пожелал здоровья и удачи во всех делах, но это всем, а каждому... Он сбросил с плеча мешок, запустил туда руку, вытащил горсть блестящих снежинок и бросил их в сидящих за столиками. И Снегурочка достала горсть и бросила. Сделанные из фольги, лёгкие снежинки кружились в воздухе, опускались на столы и головы. Их ловили, разглядывали, острые отогнутые зубчики в центре хорошо цеплялись за ткань или волосы. А потом... потом началась сумасшедшая весёлая карусель. Из бездонного мешка Деда Мороза появлялись пакеты конфетти, рулоны серпантина, хлопушки с сюрпризами, закрутились танцы под пластинки — когда в зале появился проигрыватель, парни даже не углядели — и пианино, общий хоровод вокруг ёлки, песни, шуточные конкурсы...
Но Крису было ни до чего: он никак не мог найти в этой толпе — больше ста человек в госпитале работает, да ещё комендатура, и пришли все — Люсю. Не могла же она не прийти. А все такие нарядные, многих не сразу и узнаешь, так может, он и Люсю не узнаёт?! Что же делать?
Расшитая мишурой рукавица ложится ему на плечо.
— Ищешь?
На разрисованном — вблизи виден грим — лице Деда Мороза знакомые глаза доктора Вани.
— Да, — кивает Крис.
Сейчас он готов на всё, и ему плевать, что вокруг полно народу.
— Ищут не где светло, а где потеряно, — рокочет Дед Мороз и легонько, но властно подталкивает его к двери. — Ищи.
Что, так Люси здесь нет? Где же она? Ему сказали: "Ищи!", — а если... если она у себя? Не пришла в столовую. Крис протолкался к двери — Дед Мороз тем временем уже опять закручивал хоровод вокруг ёлки — и вышел из столовой.
Как и на Рождество в вестибюле тихо и полутемно. Но сегодня Крис взбежал по лестнице на второй этаж и решительно повернул в крыло, где жили врачи и медсёстры. Он сам не помнил, когда узнал, где комната Люси, то ли ему кто-то сказал, то ли сам как-то догадался, но он это знал и знал твёрдо. А сейчас, когда в полутёмном коридоре нестерпимо ярко светилась щель под одной единственной дверью, он и подавно не боялся заблудиться. Он вообще уже ничего не боялся. Как пьяный. Хотя какой он пьяный? Выпил-то глоток всего. Это тогда, в Паласе, его заставили выпить два стакана смеси коньяка, водки, ещё чего-то... — беляшки чёртовы, клиентки сволочные, заспорили, чей спальник быстрее вырубится. Крис тряхнул головой, отбрасывая ненужное сейчас воспоминание, стукнул костяшками пальцев в заветную дверь и сразу, не дожидаясь ответа, толчком открыл её.
— Ой, кто это?!
Крис перешагнул через порог и закрыл за собой дверь. Люся, в клетчатом халатике, шлёпанцах, в туго повязанном на голове платке, стояла перед ним и... и она боялась его — мгновенно понял Крис.
— Это... это я.
Люся резко отвернулась от него, отошла к окну и встала спиной к нему.
— Зачем ты пришёл? — спросила она, не оборачиваясь.
— Я искал тебя там, внизу. Ты не пришла. Вот и... — Крис запнулся.
Порыв вдохновенной смелости уже проходил, и ему с каждой минутой становилось всё тяжелее.
— Зачем ты пришёл? — со слезами в голосе повторила Люся.
Крис молчал. Он не знал, как ответить, вообще не мог сейчас говорить.
— Ты... ты... — всхлипывала Люся, — зачем ты так? Пялишься... бегаешь... в комнату лазишь.
— Я не лазил, — глухо сказал Крис.
Мир рушился: он противен Люсе, ей даже взгляды его неприятны, но и смолчать на напраслину он не мог.
— Да?! А брошку? Не ты подложил?
— Я, — вздохнул Крис и зачем-то, ну, ведь всё уже ясно, понятно и кончено, объяснил: — Через форточку.
— С земли ночью закинул, да? И она ж закрыта была!
— Я на карниз залез. И она... не заперта была.
— Господи, — Люся порывисто обернулась к нему, — ты с ума сошёл! Ты ж убиться мог!
Крис шагнул к ней: ему бы только коснуться её, дальше бы всё само-собой пошло бы. Но Люся отшатнулась, и застарелым привычным страхом перед белым гневом Криса отбросило к стене. И от всего этого, от злости на себя, на свой страх, на то, что всё у него так нелепо, так обидно закончилось, он закричал, перемешивая русские и английские слова.
— Ну, давай, зови на помощь, кричи, что спальник напал! Да, ты — белая, а я — цветной, метис! Я — раб, я всегда виноват! Ну, давай! Может, пристрелят меня! Сразу! Чтоб мне не мучиться больше!
И обессиленно замолчал, привалившись к стене и опустив голову.
— Мучиться? Я... я не понимаю, — Люся тоже заговорила по-английски. — Кто тебя мучает?
-Ты, — ответил, не поднимая головы, Крис. — Я не могу больше. Ты не смотришь даже на меня, а я... я не могу, — и отчаянно повторил ту фразу, которой когда-то всё объяснил доктору Ване. — Я если с утра тебя не увижу, работать в этот день не могу, не живу я в такой день.
Люся растерянно смотрела на него.
— Я не понимаю, — жалобно сказала она. — Это... это ты так шутишь, да?
Крис молча мотнул головой. Какие уж тут шутки, этим не шутят.
— Но... но... нет, скажи, что ты пошутил, — чуть ли не плача, просила Люся. — Ну... ну, пожалуйста.
Крис ещё раз помотал головой.
— Нет, — выдавил он хриплым, не своим голосом. — Нет, всё так. Я не могу... без тебя. Я... я здесь, в госпитале, остался из-за тебя. И в Россию еду... потому что ты... из России, — с усилием поднял голову и твёрдо посмотрел в лицо Люси, глаза в глвза. — Можешь меня убить, но прогнать не сможешь. Я не уйду. Где ты, там я и буду. Я всё сказал. А теперь делай, что хочешь.
И тяжело осел, сполз по стене, встал на колени и, откинувшись всем телом назад, сел на пятки, устало закрыл глаза: нестерпимо щипало под веками от сдерживаемых слёз.
Люся села к столу, всхлипнув, вытерла мокрое от слёз лицо, всхлипнула ещё раз.
— Ты... ты не сиди на полу. Про... простудишься.
Крис сразу одним гибким ловким движением встал на ноги, не отводя от Люси глаз, всем своим видом показывая полную подчинённость каждому её слову. И глядя на него снизу вверх, Люся не смогла не увидеть, какой он большой и красивый, и задохнулась на мгновение от его красоты.
— Ты... ты хороший парень, — робко начала она по-русски, — ты... спасибо тебе, но... но ты ещё встретишь... другую, красивую... чтоб под тебя была.
Крис рывком перевёл дыхание. Люся больше не гонит его — уже хорошо, что это такое она говорит? Красота? При чём тут красота?
— Я не понял, — осторожно сказал он.
— Ну, ты красивый, а я... — Люся вздохнула. — Я — урод горелый. А надо, чтоб красиво было. Вздохнул и Крис. Его красота всегда мешала ему. Из-за неё в спальники попал, из-за неё теперь Люся его гонит. А если...?
— А если я поуродуюсь, мы будем...вровень? — спросил он с надеждой.
— Как это?
— Ну... ну, я тоже лицо себе обожгу или разрежу.
— Ты с ума сошёл!
Люся сорвалась с места и бросилась к нему, будто у него уже был в руках нож или огонь.
— Ты с ума сошёл! — она схватила его за рубашку на груди и затрясла. — Не смей, слышишь? Не смей!
Он послушно закивал, да, конечно, это он сдуру, он же всё равно... так у него же...
— Да, да, Люся... Люся! — обрадованно заговорил он. — У мня же всё равно по телу шрамы, я же раненый был, Люся, я же тоже урод, значит, всё хорошо, да? Люся?
Люся оторопело посмотрела на него, всхлипнула, заплакала и засмеялась сразу.
Она была рядом, совсем рядом, и Крис не выдержал. Медленно, как во сне или под водой, он поднял руки, положил их на плечи Люси... и она не отшатнулась, не сказала ему: "Нет". Его ладони ощутили ткань халатика Люси, чуть шершавую, тёплую. Привлечь её к себе, обнять по-настоящему он не рискнул. И так...
— Не гони меня, — тихо попросил он.
— Я не гоню, — так же тихо ответила Люся.
— Спасибо, — вздохнул Крис.
Если бы она сейчас шагнула к нему, коснулась его, он бы всё-таки рискнул и обнял её, но она стояла неподвижно, и он убрал руки и только повторил:
— Спасибо.
В комнате было так тихо, что до них доносился шум веселья из столовой. Музыка, смех... Люся невольно вздохнула, медленно отошла от Криса и села к столу. Крис нерешительно последовал за ней. Окрика не последовало, и он тоже сел. Серый, влажно блестящий глаз Люси грустно смотрел на него. Люся поправила платок, натягивая его на обожжённую щёку, вздохнула.
— Спасибо... Кирюша, только... только не будет у нас счастья.
Крис счастливо — она знает его имя! — улыбнулся.
— Мне рядом быть — уже счастье.
И Люся невольно улыбнулась в ответ.
— Ты хороший парень, Кирюша, только...
Из столовой донёсся такой взрыв хохота и криков, что Люся вздрогнула и посмотрела на стоящий на комоде будильник.
— Ой, Новый год уже.
Бросив быстрый взгляд на будильник и увидев слившиеся в одну черту стрелки, Крис кивнул и снова посмотрел на Люсю.
— Да, так. С Новым годом, Люся, так?
— С новым счастьем, — ответила она и заплакала, уронив голову на стол.
Крис вскочил на ноги, беспомощно затоптался рядом.
— Люся... Люся, я обидел тебя, да? Ты прости меня, Люся, я не хотел, Люся...
Присев рядом на корточки, он пытался снизу заглянуть ей в лицо.
— Это... это не ты... — всхлипывала Люся. — Не из-за тебя... нет... просто... просто обидно...
— Кто? — жёстко, даже неожиданно для себя, спросил Крис. — Кто тебя обидел?
Люся оторвала голову от стола и посмотрела на него.
— А что? — она не хотела, но улыбнулась. — Что бы ты ему сделал?
— Убил, — очень просто, как о давно решённом, сказал Крис. — Узнаю — убью на месте.
— И в тюрьму бы сел?
— Если чисто сделать, — задумчиво начал Крис и оборвал себя, повторив вопрос. — Кто?
— Никто, — вздохнула Люся. — Понимаешь, как Новый год встретишь, так весь год и пройдёт, а в том году я как раз болела ещё, только-только ходить начала, а в этом...
— Я того Нового года не помню, в горячке был, — кивнул Крис, — а в этом... — и улыбнулся. — А этот Новый год хорошо встретил, рядом с тобой.
— На Новый год танцевать надо, веселиться, — Люся снова вздохнула. — А я тогда ревела и сейчас реву.
— Давай, — Крис вскочил на ноги, протянул к ней руки. — Давай, Люся.
— Чего давай? — недоумевающе смотрела она на него.
— Танцевать, — он улыбнулся. — Я так искал тебя там, внизу, все танцуют, а тебя нет.
— А музыки нет, — Люся улыбалась всё смелее.
— А я петь буду, — нашёлся Крис.
И Люся, вздохнув, как перед прыжком, встала и... и сама положила руки ему на плечи. Задохнувшись на мгновение от счастья, Крис осторожно обнял её за талию.
Танцевать Люся явно не умела, он это сразу понял, но и не собирался танцевать по всем правилам, и потому просто что-то пел и медленно кружился вместе с ней, почти не сходя с места. Прижать её к себе, Крис, разумеется, не рискнул, но... но это неважно, всё равно он с ней, он касается её тела, а её руки лежат на его плечах, и он через рубашку чувствует её тепло. У него перехватило дыхание, и он остановился. Люся, упорно смотревшая куда-то вниз, боком, держась к нему здоровой щекой, подняла голову.
— Спасибо... спасибо тебе.
Но её руки по-прежнему на его плечах, и Крис не разомкнул объятия.
— Ты... тебе понравилось, Люся?
— Да. Да, очень, — она тихо и горько улыбнулась. — А теперь иди. Иди.
— Куда? — с готовностью отозвался он.
— Туда. К остальным.
— А ты?
Люся замотала головой.
— Тогда и я никуда не пойду, — решительно заявил Крис. И улыбнулся. — Я не уйду от тебя.
Люся тоже улыбнулась и посмотрела на него.
— А когда девочки с праздника вернутся? — и вздохнула. — Ох, Кирюша...
В который раз прозвучало это неслыханное им раньше слово, и Крис осторожно спросил:
— Как ты меня назвала?
— Кирюшей, — удивилась его вопросу Люся. — Ведь ты... тебя зовут Кириллом, так?
— Так, — кивнул Крис.
— Ну вот. А что? Тебе... не понравилось?
— Нет, что ты, хорошо, — запротестовал Крис. — Мне очень понравилось. А тебе понравилась?
— Что?
— Брошка, — смущённо признался Крис. — Ты не носишь её.
— Нет, мне очень понравилась, такая красивая, ты её в городе купил?
— Нет, у нас тут парень один лежал, ты видела ж его, длинный такой, Ларри.
— Да, — радостно кивнула Люся. — Я его помню.
— Ну вот, он сам их делает. Я у него и попросил. Для тебя.
— Спасибо, Кирюша.
Они стояли, по-прежнему держась друг за друга, и... и не знали, что теперь делать.
— Хочешь чаю, — беспомощно предложила Люся.
— Да, — сразу согласился Крис.
Он был на всё готов и согласен, лишь бы никуда не уходить отсюда, лишь бы быть рядом с Люсей. Люся отстранилась, и он сразу развёл руки.
— Ты садись к столу, — захлопотала Люся. — Я сейчас...
Крис сидел за столом и смотрел, как Люся, торопливо суетясь, накрывает на стол, включает чайник, выставляет варенье, смотрел во все глаза, будто никогда раньше такого не видел.
— Ой, заварка старая! Я сейчас...
Люся убежала с чайничком вылить старую заварку, и он смог перевести дыхание и оглядеться. Три кровати, шкаф, комод, посередине стол и стулья, над кроватями картинки, фотографии, на кроватях поверх одеял покрывала, подушки в вышитых наволочках, на комоде маленькая ёлочка, а вот занавеси на окнах такие же как у него, как у всех.
Прибежала Люся с чайничком, заметалась по комнате, открыла шкаф и спряталась за его дверцей.
— Кира, ты не смотри на меня, отвернись.
Крис послушно отвернулся, уставился в закрытое занавеской окно.
За его спиной шуршала ткань. Люся переодевается?
— Ну вот, уже настоялось, сейчас чаю попьём.
Он порывисто обернулся к ней. Люся была по-прежнему в платке, окутывающем голову и пол-лица, но вместо халата, синее платье с белым кружевным воротничком и... и брошка-цветочек приколота. Крис счастливо улыбнулся.
— Вот, тебе сколько сахару? — угощала Люся. — И варенье, ты его на печенье намажь. Вкусно?
Крис кивал, со всем соглашаясь, и ел, не замечая вкуса. До того ли ему сейчас?! Он сидит за одним столом с Люсей, смотрит на неё, и она не отворачивается от него, не гонит...
— Конечно, это не домашнее, джем местный, — Люся боялась замолчать, остановиться, — но это клубничный, он самый вкусный, правда?
Когда она останавливалась перевести дыхание и отпить, становился слышен шум из столовой. И вдруг... вдруг он стал другим. Люся прислушалась и ахнула.
— Ой, сейчас девочки вернутся.
Страх в её голосе сорвал Криса со стула.
— Ты иди, Кирюша, иди, Кирочка, пока нету никого, а то увидят ещё, господи, спасибо тебе, ты иди, Кирочка.
Она подталкивала его к двери, и он, не смея ослушаться, сам боясь, что их застанут, всё-таки остановился у двери.
— Люся, спасибо, но когда...?
— Да завтра, Кирюша, завтра же.
Люся вдруг, привстав на цыпочки, поцеловала, вернее ткнулась губами в его щёку.
— Иди, Кирочка, скорей, пока не увидел кто.
Оказавшись в коридоре, Крис быстро огляделся. Никого, но на лестнице уже слышны шаги. И он бросился бежать к себе, на бегу прижав ладонью щёку, будто боялся потерять Люсин поцелуй. И, влетев в свою комнату, рухнул ничком на кровать, зарывшись лицом в подушку.
Расходились с шумом, песнями, шутками, кое-кого пришлось вести под руки. Но всеобщего веселья это не умаляло, даже наоборот: Новый год — так Новый год! Всю ночь гулять не получилось, конечно, но это уж кто хочет, так сам продолжит, а коль не хочет... нет, не может... это точно, и хочу, и на дежурство... да, не мы одни гуляли, того и гляди загулявших повезут...
Жариков ушёл с праздника первым. Его и Снегурочку торжественно проводили до дверей. Кое-кто рвался провожать и дальше, посмотреть, как дед с внучкой до дома своего доберутся, но Дед Мороз пригрозил чересчур любопытных заморозить, и те отстали. А когда стали расходиться остальные, то никаких следов Деда Мороза и Снегурочки уже не было.
У себя в комнате Жариков переоделся, снял грим, убрал всё навалом в большую сумку и только разобрал постель, как в дверь постучали.
— Кто там? — ну, очень сонным голосом спросил Жариков.
— Иван Дормидонтович, это я, Андрей.
С последними словами он открыл дверь и вошёл.
— Что-то случилось?
Жариков постарался, чтобы голос его звучал максимально естественно.
— Криса, тьфу ты, Кирилла нигде нет, — Андрей лукаво улыбнулся. — Он как с вами, ой, то есть с Дедом Морозом поговорил, так ушёл и нету его теперь нигде.
— И не ищите, — уже серьёзно сказал Жариков.
— Но...
— Без "но", Андрей. Он вам зачем нужен? В зале убрать? — Андрей кивнул. — Ну, так постарайтесь справиться без него. Очень прошу, не мешайте ему сейчас.
Андрей пожал плечами.
— Ну, раз надо, Иван Дормидонтович, то мы, конечно. А... а может, помощь нужна?
— Не вмешивайтесь. Это и будет вашей помощью.
— Понял, — Андрей широко улыбнулся. — Спасибо большое, Иван Дормидонтович, за праздник. Да, вас не было, а к нам Дед Мороз приходил!
Скорчил детски невинную гримасу и под хохот Жарикова выскочил за дверь.
* * *
1997; 13.07.2013
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
