Тетрадь 80

ТЕТРАДЬ ВОСЬМИДЕСЯТАЯ

* * *

Как всегда весной достаточно одного по-настоящему солнечного дня, чтобы всё зазеленело. И по дороге едешь, как по зелёному коридору. И погода отличная, как на заказ, лучше и не придумать.

Чак вёл грузовик играючи, рисуясь своим мастерством, хотя пассажиры у него сегодня такие, что ничего в этом не понимают и потому оценить не могут. И что? А ничего! Всё обошлось, всё хорошо, хотя страху тогда хлебанул... и не в полиции, нет, конечно, он перетрухал, чего самому себе врать, и выболтал всё, что мог, лишь бы от него отвязались, но настоящий страх был потом...

...Закончив последний переезд, отнеся ящики в указанное место и получив положенные чаевые, он уже не спеша спокойно шёл к машине. Сейчас в гараж, как всегда всё подготовить на завтра и домой, обедать, да нет, к чёрту обед, просто закрыть за собой дверь и лечь, и никого и ничего не видеть, а обед, душ и всё остальное — потом. Он достал пачку сигарет, она оказалась пустой. Он скомкал её, швырнул в урну и свернул к маленькому киоску. Старый, весь сморщенный однорукий продавец продал ему пачку с таким равнодушным лицом, будто не видел ничего. На ходу закуривая, он подошёл к машине и в последнюю секунду, уже берясь за ручку, увидел на переднем сиденье Фредди. Страх сразу обдал ледяной волной. Но отступать поздно и некуда. Он открыл дверцу и сел за руль.

— Прямо.

— Слушаюсь, сэр. Прямо.

Короткие чёткие приказы. На втором повороте он понял: машина идёт за город. Но ослушаться не посмел. И на выезде из Колумбии новый приказ:

— Налево и второй направо.

— Слушаюсь, сэр, — шевельнул он онемевшими, как после сильного удара, губами.

Брошенный патронный завод. Не так разбомблённый, как разграбленный, коробки цехов и складов, всё остальное вывезли и растащили. Здесь и конец?

— Останови.

Он послушно затормозил посреди пустого в каких-то мелких обломках двора.

— Здесь не помешают, — ему почудилась в голосе Фредди насмешка. — Рассказывай.

— Что, сэр?

— Всё, — короткий и предельно ясный ответ.

И он рассказал всё. Как его арестовали, о чём спрашивали, что он отвечал, как выглядели те, кто допрашивал. Он говорил, а Фредди молча слушал, не поворачивая головы, с неподвижным равнодушным лицом. Он говорил и ждал пули. Но выстрела всё не было. И струйки пота на лице и спине. А потом он замолчал, и потянулись бесконечные секунды ожидания.

— В город.

Он вздрогнул.

— Сэр?

— Я сказал: в город.

— Да, сэр, слушаюсь, сэр.

Он дал газ, резко развернул машину и выехал так, будто удирал от погони...

...Чак достал сигарету и закурил, не отпуская руля.

— Закуришь? — предложил он сидевшему рядом Ларри.

— Нет, спасибо, — Ларри улыбнулся, смягчая отказ.

— Дыхалку бережёшь? — усмехнулся Чак.

Сидевший на коленях у Ларри Марк покосился на Чака, блеснув белками, и снова уставился вперёд.

— Нет, — просто ответил Ларри. — Я и раньше не курил.

— Хозяин не позволял, — понимающе кивнул Чак.

— Он и сам не курил.

То, как Ларри говорил о своём хозяине, задевало Чака. Он нахмурился.

— Тоскуешь ты по нему, что ли?

Ларри пожал плечами.

— Он научил меня всему, что я знаю и умею. И его убили.

— В заваруху, что ли?

— Нет, ещё раньше. СБ.

Чак быстро искоса посмотрел на него. Однако, просто он об этом говорит. Но... у Ларри свои проблемы, а у него свои.

Ларри впервые ехал в машине — не в кузове, а вот так, на мягком сиденье — и наслаждался дорогой. Марк сидел у него на коленях, удобно прислонившись к нему спиной, и тоже наслаждался. В кузове все их вещи в двух мешках и корзина с инструментом. Они едут в большой город, в Колумбию, будут теперь там жить. Да, конечно, было бы разумней поехать сначала одному, устроиться, а потом забирать Марка, но когда Фредди говорил с ним о переезде и предложил именно этот вариант, он покачал головой.

— Сэр, я обещал Марку, что мы не расстанемся. И уедем только вместе.

И Фредди понял и согласился. Удивительно, как Фредди всё понимает.

В Колумбии его ждёт работа ювелира. Фредди говорил — магазин-салон с мастерской. В основном, работа на заказ. Что ж, это он может. Ларри невольно улыбнулся воспоминанию...

...Миссис Кренкшоу — так ему назвали эту леди Фредди и Джонатан — рассматривает браслет. Переплетённые стебли плюща, на некоторых листьях росинки бриллиантов. Не на всех — это было бы уже вульгарно, бриллианты небольшие, но безукоризненные.

— Да, — кивает миссис Кренкшоу, — это достойно Левине.

И он благодарно улыбается её похвале...

...Да, Хозяин был бы доволен. Вещь получилась настоящая. И заплатили хорошо. Конечно, камни не его, их дал Джонатан, перерасчёт оказался непростым, остаток золота пошёл на плату за камни, а за работу заплатили уже лично ему. На первое время и скромное обзаведение им хватит. И есть ещё заказы. Правда, контракт не переписали, но это, наверное, не столь важно. Фредди обещал, что с жильём проблем не будет. Уже легче.

Чак покосился на улыбающегося Ларри. Ишь, как всем доволен, хотя, конечно, ювелир — дело выгодное. Но и рисковое. А ему и своего риска хватает. У каждого свои проблемы. И всё же... всё же хорошо, что Ларри будет жить в тех же меблирашках. Всё-таки они оба на одного хозяина работают, и если что... подмоги от Ларри никакой, конечно, хоть и силён мужик, да к силе ещё готовность бить нужна, а этого у Ларри и близко нет, как такого слабака в бараке не задавили... но всё-таки, хоть сзади себя поставить, чтоб спину прикрыть, можно будет, мало ли что. Нет, конечно, против Фредди Ларри не пойдёт и даже не подумает о таком, но... Нет, надо отношения наладить, не дружбу, конечно, друг тебя всегда первым и предаст, и выдаст, а чтоб врагом не был и хватит.

— Ты ведь у Май жить будешь? Ну, в её меблирашках.

— Да, — кивнул Ларри. — А ты? Тоже там?

— Ну да. Лучшее заведение на весь Цветной. Чисто и тихо. Что ещё надо?

— Да, — согласился Ларри. — Слушай, меблирашки — это, значит, мебель есть?

— Самое простое, — стал рассказывать Чак. -Посуду тоже можно, но я себе свою купил. Бельё постельное тоже. Можешь её, а можешь своё. И насчёт уборки удобно. Раз в неделю приходят. Честно, ничего не пропадает, — и усмехнулся. — Проверено.

Ларри задумчиво кивал, слушая его. Вот, значит, о каком жилье говорил Фредди. Что ж, это его устраивает. Если и плата окажется посильной...

— Ты много платишь?

— Пятьдесят в месяц. Зато никаких проблем. Даже, — Чак снова усмехнулся, — даже телефон есть.

Он исправно платил за телефон, хотя ни разу ещё им не пользовался, так только для проверки пару раз позвонил в справочную службу. Да и кому и зачем ему звонить? В контору в случае болезни? Так здоровья у него теперь... На квартиру Бредли? Незачем, и лучше бы такой нужды не было. И тоже, в случае чего, Полу Эйлифу, адвокату из фирмы Гроунса. Нет, лучше, без таких случаев. Хотя все три номера он помнил наизусть. И пожалуй... да, вон за тем поворотом можно остановиться на ленч. И размяться немного. Земля здесь федеральная, съезд с дороги свободный.

— Сейчас остановимся, перекусим. И вообще, — Чак ухмыльнулся. — Разомнёмся.

— Да, — ответно улыбнулся Ларри. — Не помешает.

Марк радостно просиял широкой улыбкой. Ему давно уже кое-чего хотелось, но он мужественно терпел. Чак мягко съехал с дороги и остановил грузовик за кустами, помог Ларри справиться с дверцей. Марк с такой скоростью выпрыгнул из машины и рванул в заросли, что мужчины рассмеялись и тоже вышли.

Кусты прикрывали их с дороги, пологий склон с журчащим внизу по промоине ручейком, свисты и щёлканье птиц, бабочки... ну, до чего же хорошо! Чак достал термос с кофе, а Ларри флягу с молоком. Мамми ему специально перекипятила, чтобы не скисло. У обоих сэндвичи, у Ларри ещё конфеты и печенье для Марка. Поглядев, как Чак сноровисто накрывает походный стол, Ларри спросил:

— Часто в дороге ешь?

— Приходится, — кивнул Чак. — График держать надо. По минутам маршрут рассчитан.

Ларри уважительно покивал. Конечно, работа у Чака не из простых, что и говорить.

— Вот до места тебя довезу и дальше по маршруту.

Уважение Ларри льстило Чаку. Работу ювелира он немного представлял, и что Ларри у Фредди с Джонатаном не на последнем месте, тоже видел, так что...

Марк, поев, убежал к ручейку искать тритона или ещё кто там в воде живёт, а мужчины ещё немного посидели. Ларри расспрашивал о жизни в Колумбии, и Чак его посвящал во всякие хозяйственные и житейские мелочи. В чьей лавке мясо лучше, у кого можно купить одежду — в рабском в городе ходить зазорно, а что в имении парадной одеждой было, так в Колумбии такое уже будничное, расхожее. Кабаки Ларри не интересовали, а про школы Чак ничего не знал.

— Ладно, — Чак встал, отряхивая штаны. — Поехали, а то из графика выбьемся.

Ларри кивнул и тоже встал.

— Марк! Ты где?

— Здеся! — вынырнул из кустов Марк.

— Здесь, а не здеся, — поправил его Ларри, собирая остатки ленча. — Мусор из волос выбери.

Рукава рубашки Марка были мокры до локтей, а в волосах запуталась веточка.

— Я тритона чуть-чуть не поймал, — сообщил Марк, выдирая из кудряшек ветку.

— А может, это он тебя ловил? — заржал Чак. — В проточной воде тритоны не живут.

Марк обиженно надул губы, но промолчал. Чака он, как и остальные малыши в имении, побаивался. Правда, отец рядом, большой и сильный, всё на свете знает и умеет, с ним ничего не страшно.

Снова сели в машину, и Чак выехал на дорогу.

— Ну, всего ничего осталось.

Серая лента шоссе, зелёные деревья и поля по сторонам. Всё чаще встречные и обгоняющие их машины, мимо маленькие то ли последние городки, то ли первые пригороды. Чак свернул на боковую со старым выщербленным покрытием дорогу.

— Сразу в Цветной въедем, не хочу в центре лишнее светиться.

Ларри понимающе кивнул. Конечно, Чаку виднее, как лучше ехать, он-то сам здесь в первый раз, не знает ничего.

Окраина Цветного квартала напоминала Цветной в Краунвилле, но попадались дома покрепче и понаряднее, на одном из перекрёстков они увидели темнокожего полицейского в форме, а потом Чак вдруг свернул со словами:

— Не по маршруту, но покажу.

Целая улица недостроенных, но уже видно, что крепких двухэтажных домиков, каждый со своим газончиком или лужайкой впереди и хозяйственным двором с садиком сзади.

— Муниципалитет строит. В долгосрочную аренду, — Чак насмешливо хмыкнул. — Кто побогаче может и купить. В собственность.

Ларри задумчиво кивнул и уточнил, не спрашивая:

— В рассрочку конечно.

— Это как? — не выдержал Марк.

Чак пренебрежительно повёл плечом.

— Мне и так хорошо, — и вывернул грузовик на поперечную улицу.

Здесь двух-, а то и трёхэтажные дома сливались в сплошную улицу, магазины, бары, кафе, какие-то... конторы, что ли, кино? — вертел головой Марк.

— Да, кино, — кивнул Чак и наконец остановился у длинного трёхэтажного дома, уходившего от улицы в глубину сада и с дверью в торцовой стене. — Приехали.

Над дверью выгнутая полукругом вывеска: "Майэлла. Меблированные квартиры".

У двери на жёстком стуле из гнутых металлических трубок сидел плечистый негр с сединой в курчавых волосах и в тёмной, но не рабской, а городской одежде. Оглядев вылезающих из машины Чака, Ларри и Марка, он крикнул в приоткрытую дверь.

— Эй, Май, девочка, это к тебе.

— Привет, — кивнул ему Чак, вынимая из кузова и передавая Ларри их туго набитые мешки и корзину.

— Привет, парень! — охотно отозвался негр. — Ну же, Май!

— Ты чего это расшумелся? — спросил властный, но не злой грудной голос.

Из глубины дома появилась "девочка Май" — темнокожая женщина лет тридцати с небольшим в туго обтягивающем её ядовито-зелёном костюме. Быстро, но очень внимательно оглядев Ларри, она улыбнулась.

— Лоуренс Левине?

— Да, здравствуйте, — обращение "мэм" Ларри опустил, но его тон и лёгкий полупоклон были безукоризненно вежливы.

Чак кивнул, прощаясь сразу со всеми, сел в кабину и уехал.

— Идёмте, — Май легко повернулась, приглашая Ларри за собой. — Уладим с бумагами.

— Хорошо, — Ларри взял корзину и мешок, второй подхватил Марк.

Мимо приветливо кивнувшего им негра они прошли в просторный холл с диваном, креслами и даже пальмой в кадке.

— Подожди меня здесь, сынок, — сказал Ларри.

Марк, зачарованно глядя на пальму, послушно сел на жёсткий деревянный диван. Ларри положил рядом с ним мешки и поставил на пол корзину. Май терпеливо ждала его у двери в свой кабинет. Маленький, безукоризненно чистый, как и холл. Стол с телефоном и неплохим письменным прибором, шкаф, несколько стульев. У стола Май обернулась к Ларри и улыбнулась.

— Садись, — достала из лежащей на столе папки и протянула ему лист бумаги. — Читай. Грамотный ведь.

Она не спрашивала, но Ларри кивнул и взял лист. И пока он читал, Май разглядывала его. Надо же, Бредли за него ручается, а по виду так ничего особенного. Ну, высок, силён, надо думать, но для подобного Бредли Чака держит под шофёрской крышей, а этот явно не для таких дел, но зачем-то он Бредли нужен. А раз нужен, то... не дура она, чтоб с Брели связываться. От Чака ни беспокойства, ни задержек с деньгами, и с этим, надо думать, так же будет. Она своё дело когда заводила, для того и плату до потолка подняла. Чтоб солидные люди жили.

— Да, я согласен, — Ларри взял с её стола ручку и подписал контракт.

Май кивнула, и убрала лист в уже другую папку в шкафу, достала связку ключей.

— Тебя как, Лоуренс?

— Можно Ларри.

— Пойдёт, меня Май. Держи, твоя на втором этаже, номер двадцать пять, убирают раз в неделю, дядюшке Пинки скажешь, в какой день чтоб к тебе приходили. И если ещё что нужно, к нему же.

— Спасибо, — Ларри взял ключи.

— Стирка, — она снова быстро оглядела Ларри, — готовка, обо всём договориться можно. За отдельную плату, конечно.

Ларри понимающе кивнул, но разговора не поддержал.

В холле Марк по-прежнему разглядывал пальму и даже не сразу заметил, как отец подошёл к нему.

— Идём, сынок.

Ларри легко взвалил себе на плечо оба мешка, взял корзину. Май проводила их до дверей, вошла с ними, быстро показала, где что и как, и если и удивилась тому, что Ларри знаком и с душем в ванной, и с газовой плитой на кухне, то виду не подала, пожелала счастливого отдыха с дороги и ушла, оставив их обживаться.

Спустившись вниз, Май подошла к дядюшке Пинки, встала рядом, небрежно облокотившись на дверной косяк.

— Ну, как они тебе?

— Ну, пацан так пацан и есть. А он... — дядюшка Пинки говорил негромко и словно посмеиваясь, непонятно только над кем, — так-то он тихий, но лезть не стоит.

— Я не дура, за ним Бредли.

Дядюшка Пинки кивнул.

— Контракт надолго?

— Пока на месяц. Возобновление за неделю.

— Тоже неплохо.

Май улыбнулась: сколько бы этот Левине не прожил — всё доход.

— К кому его отправить, Май?

— Со стиркой? Очередь Гвен, но ему больше подойдёт Марика.

— А Гвен?

— Ей из тридцатого, он холостяк, пусть побалуется девчонка. А с готовкой... там посмотрим.

Май ещё раз оглядела оживлённую улицу, отвечая улыбчивыми кивками на приветствия знакомых, и ушла в свой кабинет.

Когда разложили и развешали все вещи, шкафы и комоды остались полупустыми. Марк, знавший, что не беднее, а и побогаче остальных в имении, был этим так уязвлён, что чуть не заплакал.

— Ничего, Марк, — рассмеялся Ларри, — всё у нас будет. А сейчас надень чистую рубашку и пойдём в город.

— И кроссовки?! — замирающим от предвкушения голосом спросил Марк.

— Конечно. В сапогах по городу не ходят.

Новенькие, пахнущие кожей кроссовки Марку купили в Краунвилле. Узнав о переезде в Колумбию, Ларри несколько вечеров расспрашивал Стефа о городской жизни, а потом в субботу поехал вместе в Родом на фургоне в Краунвилль, и пока Рол закупал, что нужно для имения, купил и себе, и Марку "городской" одежды. В дорогу, правда, оделся и Марка одел в рабское всё-таки в грузовике и... вообще. Но теперь-то...

Оглядев Марка в джинсах, кроссовках и ковбойке, Ларри велел ему ещё раз расчесать волосы и стал одеваться сам. Они были в спальне Ларри. Ларри одевался, а Марк сидел на кровати и смотрел на него. Ларри как раз надел ковбойку и заправлял её в джинсы, когда в гостиной зазвонил телефон.

Ларри удивлённо посмотрел на Марка, будто это он звонил, и пошёл к телефону. Марк побежал за ним.

Ларри взял трубку и осторожно, как горячую, приложил к уху.

— Алло?

— Ларри, ты?

Ларри с трудом, но узнал голос Бредли и улыбнулся.

— Да, сэр, я слушаю, сэр.

— Молодец, что приехал. Пока обживайся, а в понедельник к девяти часам приходи в контору. Фирма "Октава", — и чёткий адрес. — Запомнил?

— Да, сэр, — и Ларри повторил адрес и время.

— Отлично, Ларри. Удачи!

— Да, сэр, спасибо, сэр, — Ларри бережно опустил трубку на рычаг.

— Па-ап... — потрясённо прошептал Марк.

— Это звонил сэр Джонатан, — объяснил Ларри. — Марк, без меня не трогая телефон. Потом я научу тебя, что надо с ним делать. А теперь пойдём.

Ларри закончил одеваться, проверил купленный по совету Стефа бумажник. Конечно, всех денег носить с собой нельзя, но надо заплатить за квартиру, поесть, купить кое-что из мелочей, ещё еды на вечер и на утро. Готовить он будет сам, помнит ещё науку старой Энни, светлая ей память, а насчёт стирки стоит поговорить прямо сейчас.

— Надень ветровку, Марк, ещё не лето.

Новенькие светлые куртки-ветровки Ларри тоже купил в Краунвилле и, пока они ехали по Колумбии, убедился, что угадал: многие в таких ходят.

— Готов, Марк? Тогда идём. Сначала зайдём к Май.

— Ага, — кивнул Марк.

— Надо говорить "да", — поправил его Ларри. — Или "хорошо".

Выйдя из квартиры, Ларри запер дверь, спрятал ключи, и они пошли по длинному коридору с одинаковыми дверями по обеим сторонам. Перед каждой дверью маленький ярко-зелёный коврик, как кусочек газона. Марк, потрясённый настолько, что уже ничему не удивлялся, шёл рядом с отцом, крепко держа его за руку. Так, вместе, они и зашли в контору, где Ларри заплатил сразу за месяц.

Потом постояли у входа рядом с дядюшкой Пинки. Тот рассказал им, в каком ближайшем кафе они смогут поесть, вполне приличное заведение, ни драк, ни чего другого, на нашей улице вообще швали нет, здесь все люди солидные, с деньгами, и насчёт стирки без проблем, есть у него на примете одна, Марикой зовут, аккуратная, чистёха, а уж крахмал у неё наилучший.

Шум, грохот, мелькание людей... Только ладошка Марка в его руке позволяла Ларри сохранять спокойствие хотя бы внешне. После тихой размеренной жизни в имении, им, конечно, будет тяжело, но здесь он сможет работать по-настоящему. Марк пойдёт в школу, и вообще... заживут по-человечески.

* * *

Тишины в бараке не бывает. Он это ещё когда понял и запомнил. Тихо только там, где все мертвы. Даже в отходнике, куда сваливали умирающих, хрипели, стонали, булькали льющейся из рта кровью. Тихо было во рву. И потом, когда он шёл по снегу, не чувствуя ни голода, ни боли, там тоже было тихо. А здесь...

Андрей лежал на своей койке и слушал. Обычный барачный шум, ночной и живой. Что ж, всё он сделал как надо. Умных людей надо слушать. И следовать их советам...

...Гунявый шмыгает носом.

— Баба язык на привязи никогда не держит. Ты только спроси по-умному. Так чтоб ей самой поболтать захотелось. И подзадорь, чтоб заспорила. В споре баба такое ляпнет, чего и под пыткой не скажет. Понял, малец?

Он кивает...

...Сволочь, конечно, был Гунявый, но баб знал, как никто. Ведь как по-писаному прошло. Неделю с лишним убил на эту канцеляристочку, но зато и результат что надо...

...Светлая прилипшая ко лбу чёлка, выщипанные и подведённые брови. Он обнимает её, несильно, с мягкой властностью прижимает к себе.

— А ты странный.

— А я весь необыкновенный, — смеётся он в ответ. — И фамилии такой второй нет.

— А вот и врёшь, — смеётся и она. — Пруд пруди таких.

— Морозовых может быть, а Мороз, — он говорит это нарочито строго, — Мороз один разъединственный.

— А вот и врёшь! Был такой. Мороз. У него ещё имя чудное. На "э" как-то...

— На "э"? — задумчиво переспрашивает он между поцелуями. — Нет такого имени, чтоб на "э"... А! — он хлопает себя по лбу. — Эдуард. Ну да, Эдик, ну, Моргач же! Слушай, а его ты помнишь?

— Да не было никакого Эдуарда Моргача! — начинает она сердиться. — А вот Мороз, вспомнила, Эркин его звали, такой был, ещё до Нового года уехал.

— Такого имени... — он снова целует её, — не бывает. А вот Эдьку ты наверняка запомнила, видный такой парень, с усами.

Она растерянно и сердито смотрит на него.

— Да что ты меня путаешь? Я ж вас всех помню. Я ж на картотеке сижу.

— Сиди где хочешь, — смеётся он. — Я разве спорю?

— Да ну тебя! — она отворачивается от его поцелуя.

Он недоумевающе смотрит на неё.

— Ты что? Обиделась? Да плюнь. Ну, не помнишь Эдьку, так и фиг с ним, всех всё равно не упомнишь.

— Не было никакого Эдьки! — кричит она. — А Мороз был! Эркин Мороз! Я помню!

— Фиг и с ним тоже, — он снова притягивает её, усаживая к себе на колени.

Она ещё немного дуется, но всё охотнее отвечает на его поцелуи...

...Андрей улыбнулся воспоминанию. А всё-таки классно сделал, узнал и хвост подчистил. А дурёха завелась не на шутку. Зацепил он её за живое. Как же, чтоб она кого-то да не помнила, спутала. Ведь он больше об этом не поминал, думая, что узнал всё. Эркин был, уехал до Нового года. А куда? Запрос он подать не может: слишком большой риск засветиться самому, да ещё и брата за собой потянуть. Ему надо тише воды, ниже травы, чтоб незаметным стать. Нет лучшего укрытия, чем толпа, единичное в множестве хорошо прячется. Дня два, а может и три он с ней не встречался, но и не избегал: а то ещё придумает что и в свою же выдумку поверит. С бабами это сплошь и рядом бывает. Она сама к нему подошла...

...— Приходи вечером.

— Ладно, — не стал он спорить. — К тебе?

— Нет, — она говорила насмешливо, будто знала про него что-то такое, — к канцелярии.

Он нахмурился. И её следующие слова не успокоили.

— Покажу тебе кое-чего.

— Ладно, — отказываться нельзя, не поймёт и начнёт думать. — А когда?

— К девяти. Там уж никого не будет.

И ушла. К девяти так к девяти. Спорить с бабой — себе дороже. Да и не из-за чего. Отбрехаться он всегда отбрешется...

...Но всё-таки он тогда попсиховал немного...

...После ужина постоял, как всегда, в мужской курилке у пожарки, потрепался, и когда стали расходиться, незаметно отстал и свернул к административному корпусу. Фонари по периметру, фонари над дверями... Правда, и гулять запрета нет, хоть всю ночь по лагерю шляйся. Но на всякий случай он шёл осторожно, не прячась, но придерживаясь теней, уже по-летнему чёрных. Вот и крыльцо канцелярии, а вон и она. Он ещё раз огляделся и вышел на освещённое место.

— Ага! Пришёл, — лёгкое злорадство в её голосе, предвкушение победы. — Пошли.

У неё были свои ключи. Она по-хозяйски уверенно отперла дверь. Он молча последовал за ней. С бабой вот из-за такого и рискованно связываться: никогда не знаешь, на чём и когда взбрыкнёт. Тусклый ночной свет в коридоре. Ей-то бояться нечего: служба, а его если обход застукает... хотя и ей не поздоровится, что постороннего, да ещё не в дозволенное время привела, так что если это не подстава с самого начала, то должно обойтись.

— Заходи.

Комната без окон, небольшая из-за шкафов с ящиками по стенам, трёх канцелярских столов и барьера-прилавка у двери. Картотека — сразу понял он. Она зашла за барьер.

— А ты здесь подожди.

— Чего? — рискнул он съязвить.

— Сейчас увидишь.

Она быстро вытащила один из ящиков, перебрала карточки.

— Вот. Мороз Эркин Фёдорович, девяносто шестого года рождения, ну, и дальше о нём. Поступил... ага, сюда девятнадцатого ноября, выехал первого декабря, маршрутный лист номер... на Ижорский Пояс, город Загорье. Убедился? Ничего я не путаю!

Он слушал её, явно скучая и оглядываясь по сторонам.

— Ну и что? Ну, был, ну... Слушай, — оживился он, — а что, тут на каждого есть? И на меня?

— На тебя в другом месте. Здесь архив, — она сунула карточку обратно в ящик и со стуком задвинула его на место.

— Слушай, — его голос стал просительным, — посмотри Моргача, Эдуард Моргач, ну, такой парень, куда он попал? Понимаешь, дружок мой, ха-ароший парень...

Под его скороговорку она выдвинула уже другой ящик, перебрала карточки, выдвинула соседний, покопалась и в нём.

— Нету никакого Моргача. Моргунов есть, Иван, — она хихикнула. — Ой, помню я его, телок телком, с собакой, собака у него здоровенная была, помню. Тоже уехал, ага, точно. Из-за собаки его прямо в Центральный военный питомник и отправили. В распоряжение кинологической службы, — прочитала она и сунула карточку в ящик. — А Моргача нет, и не дури меня, понял?

— Так что? — огорчение его было искренним. — Не доехал Эдька, что ли? Жаль, я думал, вместе будем.

Она со стуком задвинула ящик.

— Дался тебе этот Эдька.

— Ну и хрен с ним. И со всеми остальными, — он потянулся к ней через барьер. — Иди сюда.

— Прямо здесь? С ума сошёл, — отмахнулась она, но подошла, дала себя обнять и поцеловать...

...Андрей улыбнулся. Оттуда они пошли к ней, а дальше уже всё как обычно. А ещё через пару дней она ещё с кем-то крутила. Ему так и говорили про неё, что легка на ногу: как пришла, не спросясь, так и уйдёт, не попрощавшись. Само собой всё у них и кончилось. Что ему надо, он теперь знает, а она... да таких пучок за пятачок на любом базаре.

Итак, Ижорский Пояс, Загорье. Время он переждал, теперь можно потихоньку библиотеку к себе приучать. Чтоб когда до выбора места дойдёт, знать, как повернуть и куда вывернуть да так, чтоб тебе самому это предложили. Одно дело — ты просишь, и другое — соглашаешься с предложенным. Это и дураку понятно. А дурак он для других, а не для себя. Ладно, заговариваться уже стал. Того и гляди ненужное, да вслух выскочит.

Андрей потянулся под одеялом, повернулся на другой бок и привычно свернулся, закутавшись так, чтоб только макушка слегка торчала. Ничего, браток, скоро увидимся, гульнём — небу жарко станет. Загорье. Надо думать, Эркин тоже не с кондачка туда рванул, там, значит, и жильё, и работа... Мама, всё у меня хорошо, всё пока получается, как задумано, и вас я не забываю, слышишь, мама?

Он по-прежнему, боясь опять всё забыть, перед сном перебирал прошлое, мысленно разговаривая с матерью и сёстрами, вспоминал дом, школу, и с радостью убеждался — помнит. С этим и засыпал.

* * *

Дни шли ровной привычной чередой, складываясь в недели и месяцы. Работа, школа, в субботу танцы, в воскресенье церковь. Найджелу эта монотонность даже нравилась. Работа не стыдная и не сложная, и на себя работаешь. В школе, в общем, тоже всё получается, в церкви они трое — уважаемые люди, с ними, а особенно с Робертом, считаются, на танцах общее веселье и он на уровне. И дома у них всё хорошо. Купили большой красивый шкаф для одежды. Пока поставили его к Роберту, и там они все хранят своё праздничное, в чём ходят в церковь, а ещё у каждого в комнате что-то вроде комода для белья и вешалка-стеллаж для расхожего, и на топчанах теперь матрацы и хорошие простыни, миски с кружками заменили фарфоровой посудой. А уж о кремах и лосьонах и говорить нечего. И едят они нормально. И всё у них хорошо.

Найджел словно спорил с кем-то, доказывая, что всё хорошо, всё нормально. Чего ж ему не по себе как-то?

Уроки сделаны, деньги подсчитаны и убраны, ровный приятный белый свет заливает кухню, в фарфоровых кружках дымится кофе, в плетёной корзинке хрустящие хлебцы с изюмом. Тихий будничный вечер.

— О чём задумался, Найдж?

— Так, — вздрогнул Найджел. — Ни о чём особом. Просто думаю. Ведь... ведь у нас всё хорошо, так?

— Ну так, — Роберт оторвался от газеты, лежащей у его прибора. — И что, Найдж?

— Не знаю, — пожал он плечами. — Ну...

— Это ты что, опять кино смотрел? — Метьюз фыркнул в свою кружку. — Там тоже, как всё хорошо, так какая-то чертовщина начинается. Помнишь, про вампиров смотрели?

— Точно, — засмеялся и Роберт. — Ну же, Найдж, разве не так?

Найджел кивнул. Да, действительно так. В Цветном теперь был свой кинотеатр, не надо как раньше ждать отдельного сеанса для цветных, так что они ходили в кино на каждый новый фильм, гогоча и ахая со всем залом. И там действительно так. Но ведь дело не в этом. Он не ждёт ничего плохого, неоткуда плохому взяться. Он повторил это вслух, и братья кивнули.

— Ну вот, сам всё понимаешь.

— Да, — Найджел встал и подошёл к плите, зачем-то переставил кофейник. — Но... но ведь перемены не всегда к худшему.

— Угу, — Роберт подвинул газету к Метьюзу. — Почитай вот это, Мет, про новую школу. Кончай себе проблемы выдумывать, Найдж, их и настоящих хватает. Не проси, а то напросишься, помнишь?

— Роб, да я просто...

— Просто давайте на боковую.

Метьюз отложил газету.

— Завтра дочитаю. Конечно, дело стоящее, Роб. Сколько сможем внести?

— На новую общедоступную? — живо спросил Найджел. — Дневной заработок, да, Роб?

— Размахался! — фыркнул Метьюз. — Так тебе Роб целый день и разрешит.

Метьюз дразнил Роберта, заводил шутливую перепалку, втягивал в неё Найджела. А то когда парень задумывается, добром не кончается. Задумавшийся вылетал на первой же сортировке или просил подушку. Сейчас сортировок, конечно, нет, но всё равно...

Роб с удовольствием поддержал игру, видя, что Найджел снова стал прежним. Что каждый даёт на школу свой дневной заработок или доход, было решено на собрании в церкви, и весь этот спор так... для развлечения.

— Ну всё, уговорили! — Роберт шлёпнул ладонью по столу, завершая разговор, и встал. — Пора на боковую.

Они, разумеется, не стали спорить. В самом деле — пора.

У себя в комнате Найджел, уже лёжа в кровати на приятно скользящей под телом крахмальной простыне, как всегда, закрыв глаза, сразу увидел её. Она — белая, кожа у неё светлая, а глаза — ореховые, а волосы кажутся тёмными и вдруг отливают золотом, а губы чуть пухлые, как... да нет, глупости, она — белая. Хотя зачем тогда поселилась по соседству с Цветным и ходит на общие курсы?

Как раз их уроки начинаются через полчаса после тех лекций, и он приходит пораньше, сидит на ограде, читает учебник, пока с тех курсов расходятся, и она проходит, на него не глядит, а уж он-то глаз от книги не поднимает, и всё равно видит её. И на танцах, правда, давно, но видел. Тогда на Новый год устроили большой бал, вроде ковбойского, любой мог прийти. Он, конечно, знал своё место, держался в том зале, где как само собой собрались цветные, но перегородки ажурные, и он её видел, как она танцевала с каким-то парнем. Танцевал тот грубо, не держал, а лапал, и вообще... неприятный тип. Но ему-то что за дело до её парня? Странно, она — белая, а ему приятно на неё смотреть. И имя у неё красивое, он слышал, её называли Моной. Мона... Мона... Мона...

Он спал, лёжа в привычной с детства, с питомника позе, и улыбался, и во сне продолжая повторять её имя.

А с утра опять та же будничная круговерть. Завтрак, утренняя уборка, смена, помочь Мету с ленчем, уборка, ленч, вторая смена, обед и... и школа! Стоило Найджелу вспомнить об этом, как всё становилось другим.

— Мет, Роб, я в школу.

— Валяй, — Роберт ест сосредоточенно, как всегда перед важным делом. — Мне месячный баланс подводить.

— Ясно. А ты, Мет?

Метьюз задумчиво качает головой, глядя на Роберта. Ну да, конечно, он останется варить для Роберта кофе, подбирать и подкалывать счета и квитанции, проверять записи. Найджел почувствовал себя неудобно: месячный баланс — дело серьёзное, Роберт недаром за неделю до срока берётся, чтоб всё в порядке было. Дело растёт, и заботы растут. А тут ещё письмо было, из Спрингфилда, что парни из госпиталя собираются приехать к ним, посмотреть, что тут и как. Чтоб их спокойно принять и не дёргаться, с банком надо всё уладить даже раньше срока. А он намылился...

— Я тоже тогда останусь.

— Нет, иди, — твёрдо отвечает Роберт и улыбается. — А то, у кого мы списывать будем.

— Точно, — смеётся Метьюз. — Зачем деньги тратить, когда задарма можно.

И Найджел, сразу вспомнив, как один из их класса вздумал давать свои тетради прогулявшим уроки за деньги, хохочет вместе с братьями. Шустряка быстро проучили, теперь как анекдот рассказывают.

— Решено, — встаёт Роберт. — Вали, Найдж, не болтайся тут.

Но Найджел уже убежал к себе переодеваться. Джинсы, кроссовки, яркая ковбойка, ветровка — рабское они теперь даже для работы в саду не надевают, только если с углём надо возиться.

Роберт перебирает, раскладывает по письменному столу счета, квитанции и книги. Найджел сбоку, чтобы не помешать, открыл ящик, где они держат учебники и тетради.

— Роб, подвинься.

— Мгм, — Роберт переступил, не отрываясь от своих бумаг.

Найджел отобрал нужные учебники и тетради, сложил их в недавно купленную специально для школы сумку, похожую на портфель.

— Ну, — в холл вошёл Метьюз, — покажись. Хорош, Найдж, удачи.

— Удачи! — откликнулся он, скатываясь о лестнице.

Захлопнув за собой дверь, Найджел спустился с террасы — нужно подумать, как её переоборудовать, не всё ж вместо бросовой кладовки использовать — вышел на "цветную" улицу и, широко свободно шагая, пошёл в школу. Время на границе дня и вечера, запах молодой листвы и весенних цветов. Весна. Как всё-таки всё хорошо!

Школа была недалеко и тоже на границе Цветного квартала, чтобы ученики и слушатели различных курсов свободно подходили с любой стороны. Вернее, это здание недорогих общедоступных курсов, где открыли классы для взрослых. Подстриженный газон, кирпичная невысокая изгородь, на которой удобно сидеть, несколько старых раскидистых деревьев.

Ещё на подходе Найджел понял, что опоздал: дневные курсы уже разошлись, так что Мону он не увидит. Обидно! Сегодня что, их раньше звонка отпустили? Но ничего с этим не поделаешь. Найджел огорчённо вздохнул и не спеша пошёл через лужайку к подъезду.

Их классы размещались на первом этаже. При всём свободомыслии и предписанной русской комендатурой расовой терпимости администрация с мудрой предусмотрительностью не то чтобы изолировала, а отделяла классы, где преобладали цветные, от курсов, где так же преобладали белые. Временем занятий и расположением аудиторий.

Найджел заглянул в свой класс. Там ещё никого не было. Он первый. Бросил сумку на свой стол и пошёл в курилку. Курить он не любил, но надо же куда-то деться до звонка.

И уже подходя к курилке — небольшой комнате рядом с туалетами, и занятый своими мыслями, едва не налетел на... Мону?! Что она здесь делает? Но он уже увидел её подпухшие веки и нос, как после плача, и потёкшую от ресниц тушь. Она плакала?

— Тебя обидели? — спросил он, сам от себя не ожидая такой смелости. — Кто?!

— Нет, — она удивлённо, но без страха смотрела на него. — Я в порядке, спасибо.

Но не ушла, а продолжала стоять, глядя на него. Найджел улыбнулся внезапно пересохшими губами.

— Рад... рад слышать, — он судорожно сглотнул, не заметив, что не сказал положенного обращения. — Могу я чем-то помочь?

— Спасибо, — она улыбнулась с горькой откровенностью человека, которому уже нечего терять. — Мне никто не может помочь, — и снова улыбнулась. — Спасибо за предложение, но... нет.

Найджел снова вздохнул, приводя мысли в порядок, улыбнулся.

— Можешь всегда рассчитывать на меня. Я — Найджел, Найджел Слайдер.

Она с прежним выражением решимости улыбнулась в ответ.

— А я Мона Теннисон, — и... и протянула ему руку. — Приятно познакомиться.

Найджел бережно коснулся своими пальцами её ладони.

— Да, очень приятно.

Послышались шаги и голоса. Найджел узнал голоса одноклассников и сразу предложил:

— Я провожу? — кивком показывая на боковой выход.

Мона кивнула.

— Да, спасибо.

Но их уже увидели. Нет, никто им ничего не сказал, но Найджел — он шёл сзади, прикрывая собой Мону, — спиной, затылком чувствовал из взгляды и знал, что в оставшееся до урока время его допросят и вынесут приговор.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарила Мона уже на крыльце.

— И... и когда мы увидимся? — Найджел сам удивлялся своей смелости.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Я наверное уеду.

— Почему?! — вырвалось у него.

Она снова пожала плечами и медленно пошла через газон к ограде. Найджел оторопело посмотрел ей вслед и понял: если он отпустит её сейчас, то уже всё, никогда больше не увидит.

— Мона! — он не помнил себя. — Подожди, Мона, я сейчас!

Она обернулась, но его уже не было на крыльце. Мона понурилась и медленно, волоча ноги, продолжила свой путь.

А Найджел пулей, никого и ничего не замечая, вбежал в класс, схватил сумку и вылетел обратно, едва не столкнувшись с учителем математики. И опять бегом, скорее, надо догнать, другого шанса у него не будет. Где она?! А! Вон у ограды.

— Мона!! — он догнал её и не загородил дорогу, а пошёл рядом с ней. — Я с тобой.

— Что? — она удивлённо подняла на него глаза. — Почему?

— Я, — Найджел сглотнул и очень просто, как давно продуманное и решённое, сказал: — Я не могу иначе, Мона. Где ты, там и я.

Она молча смотрела на него. Не верить этому голосу, этим глазам невозможно, но... но и верить она не может. Уже не может.

— Спасибо, Найджел, — она мягким отстраняющим движением коснулась ладонью рукава его ветровки. — Спасибо, но...

Найджел бросил, вернее, уронил сумку и накрыл своей ладонью её руку.

— Я буду с тобой, Мона. Что бы ни было, я всегда буду с тобой.

— Ты ничего не знаешь обо мне, Найджел, и говоришь такое. Это же... — она оборвала себя.

Найджел мотнул головой.

— Ты можешь гнать меня, но я не уйду.

— Ты же сегодня в первый раз увидел меня.

— Нет, я видел тебя и раньше, и на балу на Новый год, и здесь...

— Подожди, — её рука всё ещё лежала на рукаве, и Найджел ощутил, как она дрогнула и сама плотнее прижалась. — Ты... да, я же тоже видела тебя, здесь у ограды, ты... ты встречал меня? Да?

— Да. Я приходил, чтобы увидеть тебя.

— Но ты даже головы ни разу не поднял.

— Ты белая, — вздохнул Найджел.

И эти непроизвольно вырвавшиеся слова заставили его отпустить руку Моны и отвернуться. Но Мона не убрала свою руку и не отодвинулась, и Найджел рискнул покоситься на неё.

— Найджел, — её глаза наполнились слезами, — я недоказанная, а мои родители условные, а теперь...

— Теперь это неважно, — заторопился Найджел.

— Да, я тоже так думала.

Она опустила голову и пошла. Найджел подхватил свою сумку и пошёл рядом. Они шли молча по-прежнему по границе Цветного квартала. Иногда она на ходу всхлипывала, но Найджел ни о чём не спрашивал. Шли долго. Уже стемнело, зажигались уличные фонари, мягко светились за шторами окна домов.

— Что мне делать? — вдруг спросила Мона.

Спросила не Найджела, а саму себя.

— Домой я вернуться не могу. Это убьёт отца. Он так верит в меня, он не выдержит. И мама. Как я ей скажу? И оставаться здесь я не могу. Он обещал всем рассказать... обо мне, ославить на весь город. Он сделает это, я поняла, он... он не знает жалости. Лучше бы он убил меня. Но он хочет, чтобы я мучилась. И сама, сделала это сама.

Найджел молча слушал. Он не понимал и не пытался понять, о чём она говорит, и слышал не слова, а боль. И от её боли болело и у него. Странно, непривычно, никогда с ним такого не было, даже в горячку.

— Я знаю, — говорила Мона, — я знаю, чего он хочет. Он всегда делает то, что говорит. А что делать мне?

— Мона, — разжал губы Найджел, — я всё сделаю для тебя. Чем мне помочь тебе, Мона? Скажи мне. Что случилось?

— Ничего, — она снова горько улыбнулась. — Ничего особенного. Я просто беременна. Когда об этом узнают в фирме, меня уволят, они держат только девушек, это оговорено в контракте, так что никакого выходного я не получу и с меня вычтут неустойку за нарушение контракта. И мне нечем платить за курсы. А домой я вернуться не могу. И он сказал, что все узнают, что я — обыкновенная цветная шлюха, и если я открою пасть, то сильно пожалею о своём рождении. Что ты можешь сделать, Найджел?

— Я женюсь на тебе, — сразу сказал Найджел и сам удивился сказанному.

Мона остановилась и изумлённо, даже со страхом уставилась на него.

— Что?! Что ты сказал, Найджел? Ты понимаешь, что ты сказал?

— Да, — кивнул он. — Я, как это, в здравом уме и доброй, нет, твёрдой памяти, так, да? Я прошу тебя выйти за меня замуж, нет, прошу твоей руки и сердца, вот теперь правильно.

— Ты с ума сошёл, — Мона попробовала засмеяться, но вместо этого заплакала.

— Мне надо встать на одно колено? — Найджел попытался удержать взятый тон, но не смог и упавшим голосом спросил: — Я противен тебе?

— Ты с ума сошёл, — повторила Мона.

Сквозь застилавшие ей глаза слёзы она вглядывалась в это бронзовое лицо. Ведь... ведь он говорит правду, она верит ему, не может не верить. И... нет, она не может, не должна принимать его жертву, он же не понимает, просто не понимает, что говорит.

— Это потому, что я... цветной? — не выдержал её молчания Найджел.

— Нет, что ты, — Мона даже удивилась его вопросу.

Она в самом деле не думала об этом. Да, её семья всегда старалась жить, как белые, и здесь... но после страшных слов Нила...

...— Ты — шлюха, дешёвая цветная шлюха, и помни это. Не реви, — и насмешливая улыбка. — Когда избавишься от ублюдка, сможешь работать в Цветном.

— Это не ублюдок, это...

— Заткнись, шлюха.

И холодный блеск ножа.

— Ты черномазая дрянь. Только покажись в "Атлантике" или пасть открой, на ленточки порежу...

...— Нет, Найджел, что ты. Ты... ты же совсем не знаешь меня.

— Нет, — Найджел улыбнулся. — Знаю. Я знаю самое главное, Мона. Что я не могу без тебя жить.

Мона оглянулась и удивлённо ахнула: они стояли в трёх шагах от её дома. В этом, когда-то особняке, а теперь разгороженном на крохотные квартирки, "доходном" доме она и жила.

— Вот мой дом, — она бесстрашно смотрела в его глаза. — Зайдёшь?

— Сочту за честь, — склонил голову Найджел.

Что я делаю? — ужасалась про себя Мона, пока они шли по вытоптанному газону, поднимались на опоясывающую дом веранду, шли вдоль ряда дверей, из-за которых слышались голоса, смех, ругань, пение. Что она делает? Ведёт к себе первого встречного. Так кто она после этого? Но она уже нашаривала в кармане жакета ключ и отпирала дверь.

— Входи.

Она зажгла свет, закрыла дверь и прошла к окну задёрнуть штору.

— Выпьешь чего-нибудь?

Найджел молча покачал головой.

— Ты совсем не пьёшь?

Он пожал плечами.

— Иногда. Если нет другого выхода. Мона, ты не ответила мне.

— А что я должна ответить, Найджел? Вот, — она обвела комнату рукой. — Вот здесь я живу, а теперь мне надо будет уехать. Если бы я ещё знала, куда.

— Не уезжай, Мона.

Найджел бросил на пол сумку, шагнул к Моне и осторожно взял её за руки выше локтей.

— Мона, я... Я хочу быть с тобой. Всегда. Во всём. И твоя судьба — это моя судьба. И твои беды — это и мои беды.

— В горе и в радости, — Мона говорила задумчиво, глядя ему в лаза. — В здоровье и в болезни, в разлуке и вместе...

— В жизни и в смерти, — закончил Найджел. — Да, Мона, всё так.

— Сколько тебе лет, Найджел? Ты как ребёнок. Ты подумал, как мы будем жить? На что?

— По порядку. Мне двадцать лет, у меня с братьями собственное дело, — Найджел сам себе удивлялся, но остановиться не мог и не хотел.

Мона вздохнула.

— А мой ребёнок...

— Наш ребёнок, — сразу перебил её Найджел, — ты ведь именно это хотела сказать.

— У меня не будет работы, меня уволят, выгонят, с позором.

— Ты уйдёшь сама. Как только мы поженимся. Я завтра пойду к священнику, и мы поженимся.

— Найджел, ты так говоришь, — она недоверчиво засмеялась, — будто давно думал об этом.

— Нет, я даже не мечтал, не смел мечтать. Но... но ты не сказала мне. Ты согласна, Мона?

— Я разве не сказала? — удивилась Мона. — Да, я согласна, Найджел, но...

Но она не договорила. Потому что он наклонился и коснулся своими губами её губ. И это было так непохоже на поцелуи Нила, тот не целовал, а впивался, откусывал, а с Найджелом так... сладко, да, сладко. У Моны закружилась голова, и, чтобы не упасть, она обхватила обеими руками Найджела за шею, обняла его, чувствуя его руки на себе, обнимающие мягко и крепко. Блаженное чувство защищённости.

— Спасибо, Мона, — оторвался от её губ Найджел. — спасибо.

— Спасибо и тебе.

На её глазах снова выступили слёзы, но она улыбалась.

— А сейчас... сейчас я тебя чем-нибудь угощу. Ведь... это наша помолвка, да?

— Да, — сразу согласился Найджел, хотя весьма смутно представлял, что такое помолвка и зачем она нужна.

— Ты присядь, я быстро, сними куртку, — захлопотала Мона.

Найджел огляделся уже внимательнее, нашёл у двери вешалку, снял и повесил ветровку, отнёс туда свою сумку. Маленькая комната, ниша с раковиной и кухонным шкафчиком с электроплиткой, ширма с цветастым узором загораживает кровать, маленький диван, перед диваном низкий столик, маленький, как игрушечный, электрокамин, два креслица, обивка на диванчике и креслицах линялая и потёртая, на стене две картинки в рамках — пейзажи, и между ними над диваном белый, как коврик, с вышитыми цветами, бабочками и буквами. Шевельнув губами, он прочитал: "Бог любит тебя".

— Это мамино, — Мона поставила на стол два стакана с молоком и тарелку с двумя плоскими сэндвичами. — Мама сам вышивала. Свечей у меня нет, но мы включим камин, а верхний свет я погашу. Вот, больше у меня ничего нет, я сегодня ничего не покупала. Ничего?

— Ничего, — кивнул Найджел и тут же озабоченно спросил: — А ему? Ему же тоже надо.

Мона сразу поняла, о ком он говорит, и улыбнулась.

— Он ещё маленький. Ему пока хватает.

Она погладила себя по животу, и взгляд Найджела подтвердил, что она делает всё правильно.

Они сидели рядом на диване и пили молоко с сэндвичами, разглядывая светящийся красным экран камина и розово-красные блики и отсветы на стенах.

— Найджел... — нерешительно начала Мона.

— Да, Мона, — сразу откликнулся Найджел.

— Ты... ты ни о чём не хочешь спросить меня?

Он медленно покачал головой.

— Нет. Ты ведь... ты сама мне скажешь. Ну, что я должен знать. А самое главное я уже знаю. Что ты согласна. А ты, — он посмотрел на неё, — ты хочешь меня спросить, так?

— Да. Я... я хочу знать, как ты думаешь, как мы будем жить. Ты говорил, что у тебя собственное дело. Какое?

— Массажное заведение, — Найджел улыбнулся. — Нас трое братьев, у нас своё дело и свой дом. Всё будет хорошо, Мона.

Мона рассмеялась и поцеловала его в щёку. Найджел поставил свой стакан на столик и повернулся к ней. Мона кивнула.

— Да, Найджел.

Он обнял её, мягко забрал у неё стакан и поставил на стол, коснулся губами её лба, поцеловал в виски, глаза и так, целуя, опускал голову, пока их губы не сомкнулись. Руки Моны скользнули по его затылку и шее, легли на плечи. Найджел от оторвался от её губ, давая ей передышку, улыбнулся. Мона готовно подалась к нему и стала расстёгивать на нём ковбойку.

— Найджел...

— Да, Мона.

Он нашаривал застёжку на её платье, и ей пришлось помочь ему.

— Я сама его сшила, — попыталась она объяснить, почему молния перекошена и совсем не в том месте, как обычно у платьев.

Странно — мелькнула у него где-то на самых задворках сознания мысль — в последний раз он вот так раздевал женщину совсем мальчишкой, ещё в общей учебке, ещё до того, как его от отобрали в джи, а руки помнят и не путаются. Мелькнула и тут же пропала, это же не работа, это... это совсем другое, совсем.

— Оно тебе очень идёт, — Найджел уже расстёгивал на ней бюстгальтер. — Но так ещё лучше. Ты очень красивая, Мона.

— И ты, — она с восхищением рассматривала его плечи и грудь, осторожно погладила, робко тронув сосок. — Ты такой красивый, Найджел.

Он сдвинул с её плеч бретельки бюстгальтера, дал ему соскользнуть на её колени и, наклонившись, поцеловал её груди, ложбинку между грудей и так всё ниже и ниже и, прежде чем поцеловать её живот, поднял голову и улыбнулся.

— Я целую и его.

Мона ахнула и засмеялась, закрывая ладонями лицо. А он всё целовал и целовал её, всю, везде. И ей было горячо и щекотно, и она никогда не думала, никак не ожидала, что мужские руки так нежны, а губы горячи. Она билась, выгибаясь, в его руках, хватала его за полечи, гладила, прижимая к себе, его голову. Она ещё помнила, что стенки так тонки, что любой звук громче тихого разговора слышен в соседних комнатах, о... но... но...

Она лежала на диване, вздрагивая и постанывая в полузабытьи. Найджел стоял на коленях, разглядывая её, любуясь ею, её розовым от камина телом, чуть заметно выдающимся животом, или это только кажется ему? Но вот она, Мона, его... да, его жена и мать его сына. И на этом он будет стоять хоть под током, хоть под пулей. И что бы и как бы ни было, это так. И он снова нагнулся и поцеловал её в живот, в кажущееся возвышение у пупка.

Мона открыла глаза и мягко положила руку на его голову, зарылась пальцами в его кудрявые пряди.

— Найджел, это было? Мне не приснилось?

— Нет, — он говорил, не отрывая лица от её тела, и голос звучал глухо. — Это было.

Мона вздохнула и погладила его по затылку, шее. Найджел осторожно, чтобы не стряхнуть её руку, выпрямился. Его глаза и щёки влажно блестели.

— Ты плакал? — удивилась Мона. — Почему?

— От счастья. Ты — моё счастье, Мона.

Разбросанная смятая одежда, из-за стены чей-то храп. Уже так поздно? Мона убрала руку и села.

— Я сейчас постелю, и ляжем, да? Ведь ты не уйдёшь?

— Нет, — Найджел встал. — Я не уйду, Мона.

Мона встала и обняла его, поцеловала, для чего ей пришлось встать на цыпочки и вытянуться изо всех сил. Найджел даже не успел ответить ей, как она заметалась по комнате, захлопотала, убирая, складывая и наводя порядок. Найджел, чувствуя, что он сейчас только помешает, сел на диван. Он ни о чём не думал, просто сидел и смотрел на камин.

— Ну вот, — Мона, по-прежнему голая, выбежала из-за ширмы. — Иди, ложись, Найджел, я камин выключу и тоже лягу. А то он столько энергии жрёт, что ужас один.

Найджел послушно встал и прошёл за ширму. Узкая, чуть шире его топчана, кровать, белые полотняные простыни. Он сел на край, машинально привычным движением обтёр ступни и лёг. Мона выключила камин и в темноте наощупь прошла к кровати, наткнулась на Найджела.

— Ты с краю хочешь? Хорошо-хорошо, я у стенки.

Она легко перебралась через него и нырнула под одеяло. Кровать узка для двоих, и Найджел повернулся набок лицом к ней.

— Как хорошо, — вздохнула Мона. — Знаешь, с тобой я ничего не боюсь.

— Да, — он осторожно, кончиками пальцев погладил её по волосам, по щеке. — Да, Мона, я сделаю всё для тебя. И него.

— А если будет девочка? — лукаво засмеялась Мона.

— Будет маленькая Мона, — ответно засмеялся Найджел.

Совсем рядом за стенкой громко всхрапнули и мужской низкий голос прорычал неразборчивое ругательство. Найджел и Мона замолчали, прижавшись друг к другу.

— будем спать, да?

Шёпот Моны обжёг ему ухо.

— Да, — беззвучно шевельнул он губами, и ещё тише: — Раз ты так хочешь.

Мона вздохнула, потянулась, поёрзала в его объятиях и наконец затихла.

Найджел осторожно, чтобы не побеспокоить её, распустил мышцы, но сна не было, хотя уже в самом деле очень поздно. Всё получилось так быстро, неожиданно... но он ни о чём не жалеет. А чтобы тот тип не лез, да, он так и сделает, всё возьмёт на себя Конечно, Моне он скажет, и тогда правду будут знать четверо: он сам, Мона, Роб и Мет. А для всех остальных он — отец, только он. Да, познакомились... на балу, в Новый год как раз, гуляли, и когда она забеременела, он женился. Обычное дело. Так и только так.

Видимо, он всё-таки заснул, потому что, когда открыл глаза, темнота в комнате была иной, утренней. Ему надо идти. Школу он прогулял, это ладно, но на смену опоздать нельзя. "Никогда не смешивайте бизнес с чувствами". Верно сказал им тогда Фредди.

Найджел осторожно отделился от Моны и встал. Да, уже утро, пора. Мона вздохнула и повернулась на спину.

— Уже утро? — сонно спросила она.

— Да, — Найджел наклонился и поцеловал её. — С добрым утром, любимая.

Она тихо засмеялась, обнимая его за шею и целуя.

— Ты уже уходишь?

— Мы открываемся в десять, а я ещё хочу зайти к священнику, — он улыбнулся, и его улыбка блеснула в полумраке. — Надо договориться о свадьбе.

— Ой! — Мона рывком села. — Так ты это всерьёз, да? Найджел?!

Он сел рядом с ней, взял за руки.

— Мона, хорошо, я спрошу ещё раз. Ты согласна выйти за меня замуж?

— Да, — кивнула Мона.

— Тогда, — он потянулся к ней, поцеловал в щёку. — Тогда я твой муж, — мягким ласковым движением положил руку ей на живот, — и его отец. Мона, я... у меня не будет детей, никогда, и я прошу тебя, я хочу быть отцом. Ты согласна, Мона?

— Да, но... — она остановила сама себя. — Найджел, я согласна.

— Для всех я — его отец.

— Хорошо, — медленно кивнула Мона.

Найджел ещё раз поцеловал её и встал.

— Душ за ширмой, в углу.

— Спасибо.

Когда он ушёл за ширму, Мона встала, накинула на голое тело халат и подошла к окну, отдёрнула штору. Серо-голубой утренний сумрак залил комнату. Надо сварить кофе, больше ничего у неё нет. Значит... значит, Нила не было, был только Найджел, первый и единственный, мой бог, как же это, вчера она о совсем другом думала, нет, ему надо поесть, а у неё ничего нет, боже всемогущий, да, кофе, вот так будет быстрее...

— Мона.

— Она вздрогнула и обернулась. Найджел, уже одетый, с влажно блестящими волосами улыбнулся ей.

— Да, — она торопливо выключила плитку, достала чашки. — Я сварила кофе, сейчас попьём.

Пока пили кофе, стало совсем светло. Найджел отставил чашку, улыбнулся.

— Ты сегодня будешь на курсах? Я приду, встречу.

— Хорошо, — кивнула Мона. — Я вообще-то хотела бросить их, ни к чему они мне, так, деньги и время перевожу. Но... ладно.

Найджел встал, обнял и поцеловал её.

— Всё, мне надо идти, Мона. До вечера, да?

— Да, — кивнула она.

Найджел с заметным усилием оторвался от неё, быстро натянул ветровку, взял сумку и, ещё раз улыбнувшись ей от двери, вышел. А когда она, очнувшись, метнулась к окну, его уже не было видно.

Уходя, Найджел не оглянулся: если кто случайно и увидел его, то со спины в нём трудно угадать цветного, зачем лишние неприятности. К священнику, пожалуй, рано, но и откладывать нельзя. В перерыв ему не вырваться, а после смены надо будет уже спешить к Моне, встретить и проводить, а то... мало ли что. И потом... Отец Артур говорил, что к нему можно прийти в любое время. Вот и воспользуемся, да, откладывать нельзя.

Найджел всё ускорял и ускорял шаг, пока не припустился бегом.

Отец Артур привык к неожиданным визитам. Соглашаясь на приход в Цветном квартале Колумбии, он знал, на что идёт. И когда задребезжал дверной звонок, пошёл открывать, даже не поглядев на часы. И всё же удивился, увидев визитёра. Младший Слайдер? Что-то случилось?!

— Доброе утро, святой отец, — Найджел часто дышал после бега. — Прошу прощения, что разбудил вас, но мне надо... — он задохнулся.

— Доброе утро, сын мой. Хорошо, что пришёл, — ободрил его священник. — Заходи и рассказывай. Что-то случилось?

— Я... я хочу исповедаться.

Отец Артур улыбнулся.

— Конечно, сын мой, я выслушаю тебя. Проходи.

Странно, конечно, он никогда не говорил своей пастве об исповеди, они же не католики, откуда только парень узнал об этом, но раз просит выслушать его, то отказать — грех.

В гостиной Найджел как-то затравленно огляделся и, не сев несмотря на приглашающий жест священника, заговорил:

— Святой отец, я... я встречаюсь с девушкой, уже давно, с Нового года, и... и она ждёт ребёнка.

Отец Артур сначала нахмурился: лёгкость, с которой обитатели Цветного сходились, их случайные необязательные связи сердили его, — но тут же сообразил, что ради простого рассказа его бы не побеспокоили так рано.

— Святой отец, я женюсь на ней, — выдохнул Найджел и невольно улыбнулся. — Она согласна.

"Ещё бы!" — хмыкнул про себя отец Артур. Слайдеры — все трое — завидные женихи, ему уже намекали, что если он поспособствует своим пастырским словом, то отблагодарят. Ну, это всё неважно, а главное... главное то, что Найджел решил правильно. И разумеется, он поможет ему и его девушке.

— Чем я могу помочь, сын мой?

— Мы не хотим откладывать свадьбу, святой отец.

Отец Артур понимающе кивнул. Они договорились, что свадьба будет не сегодня или завтра, а в субботу, всё-таки надо уладить всякие житейские мелочи, а до субботы Найджел в один из вечеров придёт к нему для беседы со своей невестой.

Поблагодарив отца Артура, Найджел попрощался и побежал домой. Хоть бы к девяти успеть. Он бежал, ни на что не обращая внимания. С ним здоровались, он отвечал, не глядя, окликали — он с улыбкой отмахивался, не останавливаясь.

Вот уже их улица, ещё по-утреннему тихая. Он с ходу перепрыгнул через ограду, взбежал на веранду, бутылок уже нет, значит... Вверх по лестнице одним духом. Завтракают? Успел!

Найджел бросил сумку на стол в холле, ветровку на вешалку и, влетев в кухню, бросился к раковине.

Метьюз за волосы оторвал его от крана, заставил перевести дыхание и пить из кружки маленькими глотками.

— Сердце сорвёшь, дурак.

— Отдышался? — Роберт насмешливо оглядел его. — Бить мы тебя потом будем. Ты где вместо школы шлялся?

— Сейчас, — Найджел уже спокойно выпил вторую кружку, ещё раз глубоким вздохом успокоил дыхание. — Братья, я женюсь.

— Чего-о?! — изумился Роберт.

— Найдж, ты в порядке? — озабоченно спросил Метьюз.

— Вполне. Свадьба в субботу.

— И чего такая спешка? — обманчиво спокойно спросил Роберт.

— Мы переспали, она беременна, и я, как честный человек, женюсь.

Метьюз попятился и сел, с каким-то даже страхом глядя на Найджела. Тот шагнул вперёд, с силой опёрся кулаками о стол и подался вперёд, навис над братьями.

— Братья. Для всех я с ней с Нового года встречаюсь, ребёнок этот мой. На этом и под пулей стоять буду. Я уже у священника был и ему это же сказал.

— А нам что скажешь? — спросил Роберт.

— У тебя что...? — не договорил Метьюз.

— Ничего, — мотнул головой Найджел. — Как было, так и остаётся. Но об этом...

— Знать никто не будет, — закончил за него Роберт. — Она-то хоть кто?

— Она недоказанная, родители у неё условные, — Метьюз присвистнул, и Найджел кивнул. — Да, Мет, я на неё только издали смотрел, а вчера поговорить удалось, и вот, всё решилось. Жить я без неё не могу. И не буду.

— То-то ты как не в себе был, — понимающе кивнул Метьюз.

— Да, — Найджел говорил уже совсем спокойно. — Да, братья.

Роберт протянул руку, и они переплели пальцы.

— Ну вот, — Роберт улыбнулся. — И всё, и пошли вниз, надо работать. В ленч обговорим всё.

— Да, — кивнул Метьюз. — Беги, переодевайся, Найдж. До ленча без завтрака выдержишь?

— Не проблема! — крикнул, выбегая из кухни, Найджел.

Уже полдесятого, работы выше головы, открываться пора. У себя в комнате Найджел сбросил кроссовки, джинсы и ковбойку, быстро натянул рабочую форму и переобулся в лёгкие вроде паласных ботинок, что им ещё в госпитале вместе с формой подарили, и побежал вниз, к братьям, помочь всё приготовить к смене. И больше он уже ни о чём не думал.

* * *

Ларри знал, что городская жизнь шумна и суматошна, но такого не предполагал. Каждый день, каждый час возникали и как-то сами собой решались проблемы, тут же порождая новые. И в этой круговерти он, к своему изумлению, чувствовал себя всё увереннее. Договорился о стирке, уладилось и с готовкой, купил одежды себе и Марку, посуду, сходил в церковь и поговорил со священником о школе для Марка, и сам на муниципальных курсах сдал экзамен и получил справку о функциональной грамотности. Целый день ушёл, но сделал. С ума сойти, сколько он успел за эти несколько дней. А всё только начинается.

В понедельник они как всегда встали по деревенской привычке рано. Ларри сварил для себя кофе, приготовил сэндвичи. Марк принёс от дядюшки Пинки две бутылки молока. Разносчик оставлял молоко у входа, а жильцы забирали его сами. Увидев кофе, Марк удивился.

— Пап, а молоко? И сэндвичей сколько?

— Я иду на работу, — Ларри отхлебнул кофе. — Если не приду к ленчу, поешь сам. Выпьешь молока с сэндвичами. Без меня из дома не выходи. Почитай или порисуй. К обеду я точно вернусь.

— Ага, — кивнул Марк и тут же поправился: — Хорошо, папа.

Таким сосредоточенно серьёзным он видел отца не в первый раз, тот всегда такой перед работой в мастерской. И Марк знал, что ни мешать, ни отвлекать отца нельзя.

Не зная, вернее, не будучи уверенным, какая работа ему предстоит, Ларри, на всякий случай, надел не джинсы и ковбойку, а хорошие брюки и белую рубашку, ну, и ботинки вместо кроссовок. Сверху ветровку, чтобы особо не выделяться.

— Ты всё понял, Марк?

— Да, пап.

Ларри потрепал сына по голове, проверил бумажник и ключи и вышел, захлопнув за собой дверь. Дядюшка Пинки благодушно кивнул ему, сразу и здороваясь, и прощаясь, и Ларри ответил ему таким же улыбчивым кивком.

Дорогу ему объяснили хорошо, и добрался он без приключений и расспросов. Уже у самой двери столкнулся с Чаком. Живя практически рядом, виделись они нечасто. Такая уж у Чака работа, что его днём не бывает, а вечером Ларри спать ложится опять по-деревенски рано.

Они поздоровались и вошли.

Джулия Робертс уже была на месте. Чак как всегда ограничился молчаливым кивком, но Ларри поздоровался:

— Доброе утро, мэм.

— Доброе утро, — бесцветный сухой голос. — Лоуренс Левине?

— Да, мэм.

— Мистер Бредли ждёт вас.

Короткий указывающий жест, и Ларри, проходя к тёмной полированной двери, слышал за спиной:

— Маршрут на сегодня...

Ларри осторожно потянул на себя тяжёлую с виду, но неожиданно легко открывшуюся дверь.

— Доброе утро, Ларри. Заходи.

— Доброе утро, сэр, — улыбнулся Ларри, входя в кабинет.

Да, это уже настоящий кабинет, не то, что в имении, это Ларри сразу понял. Джонатан, весёлый, в хорошем костюме, встал ему навстречу из-за стола, и Ларри совсем растерялся. Но опомниться ему не дали.

— Как устроился, нормально?

— Да, сэр, спасибо, сэр.

— Отлично. Так вот, Ларри, мы начинаем новое дело. Ювелирный салон. Магазин и мастерская. Работа по заказам и немного на продажу.

Ларри слушал и кивал. В общем, это всё ему знакомо, Фредди так и говорил.

— Есть вопросы, Ларри?

— Нет, сэр.

Джонатан кивнул.

— Тогда пошли, посмотрим и уже на месте обговорим детали.

— Да, сэр.

Джонатан снял с вешалки в углу плащ и шляпу, быстро, не допустив помощи Ларри, оделся, взял плоский чемоданчик-портфель.

— Пошли, Ларри.

И кивком поблагодарил, когда тот открыл перед ним дверь.

Попрощаться с секретаршей Ларри не успел, так быстро шагал Джонатан.

На улице Ларри вежливо держался сзади и ни о чём не спрашивал. Джонатан пару раз оглянулся, проверяя, не отстаёт ли он. Идти оказалось недолго. На Маркет-стрит в сплошном ряду уже открытых магазинов две небольшие витрины с опущенными наружными жалюзи и между ними дверь, над ней рама для вывески. Значит, здесь? Да, Джонатан явно идёт туда.

Джонатан властно толкнул дверь и вошёл, не оглядываясь. Ларри последовал за ним, быстро огляделся.

Небольшой зал с прилавком, маленьким столиком и тремя креслами перед окном, за прилавком в дальнем углу неприметная дверь, лампа под потолком, бра по стенам, свет мягкий, но сильный, как раз подобрано, чтобы камни хорошо играли. Прилавок высокий. И ему под рост, и покупателю наклоняться не надо. Ларри огляделся ещё раз, уже внимательнее: ему же здесь работать. Джонатан не торопил его. Прилавок витриной, внутри обит чёрным бархатом, стекло хорошее, безбликовое.

— Ну как, Ларри? На твой взгляд?

Ларри вздрогнул и обернулся. В распахнутой угловой двери стоял Фредди. Тоже в "городском" костюме, но шляпа по-ковбойски сбита на затылок.

— Доброе утро, сэр, — улыбнулся Ларри. — Всё очень хорошо, сэр.

— Спасибо, Ларри. А здесь кабинет и мастерская, — Ларри посторонился, пропуская их.

Просторная комната, разделённая ещё пустым стеллажом от пола до потолка. Большой письменный двухтумбовый стол с креслом, ещё диван и кресла вдоль стены, шкаф-витрина сбоку, кресла для посетителей у стола, перед диваном небольшой восьмиугольный столик. Ларри невольно улыбнулся: у Старого Хозяина в кабинете так же было. Не совсем так, но очень похоже. Вот только стеллаж...

— Мастерской я не занимался, — в голосе Фредди прозвучали изумившие Ларри извиняющиеся нотки, — ты уже сам решай, как тебе здесь всё сделать.

Ларри прошёл за стеллаж, огляделся.

— Окон нет, сэр?

— Нет.

— Спасибо, сэр, так, конечно, надёжнее, — и снова покосился на стеллаж.

Фредди, разумеется, сразу это заметил и озабоченно спросил:

— Может, вместо стеллажа глухую перегородку сделать?

Ларри ещё раз огляделся.

— Я не знаю, чем его заполнить, сэр, чтобы мастерская не просматривалась.

— Принято, — кивнул Фредди. — Сейчас придёт Дэннис, скажешь ему, какие нужны переделки.

— Да, сэр, спасибо, сэр, — машинально ответил Ларри, озираясь по сторонам и прикидывая, где и как разместить рабочие столы, шкафы... да, сейф, нужен же сейф. — Прошу прощения, сэр, а сейф?

— Здесь, Ларри, — отозвался из кабинета Фредди.

И, когда Ларри вышел из мастерской, распахнул отделанную под панель дверцу позади письменного стола.

— Да, сэр. Но нужен и в мастерсокй, — твёрдо сказал Ларри. — Здесь готовые заказы и деньги. А материал надо держать отдельно.

— Резонно, — кивнул Джонатан.

Фредди покраснел и буркнул:

— Сделаем.

— Всё очень хорошо, сэр, — быстро сказал Ларри.

Джонатан усмехнулся и незаметно подмигнул Фредди. Зазвенел звонок.

— Это Дэннис, — бросил через плечо Фредди, выходя из кабинета в зал. — Сейчас приведу.

Дэннис был не один, а с двумя своими людьми: архитектором и дизайнером. Джонатан так повернул знакомство, что Ларри пришлось обменяться со всеми рукопожатиями и вообще вести разговор. Правда, он касался только оборудования мастерской и кое-каких переделок. Салон, в основном, сделан, кабинет обговорили, мастерская... Услышав о сейфе, Дэннис кивнул:

— Не проблема. Тоже с маскировкой?

— Да, сэр, — Ларри немного смущённо улыбнулся. — И ещё, сэр, ещё один, не на самом виду, но заметный.

— Зачем? — удивился Фредди.

— Ну, чтобы не искали спрятанных, сэр. Если вдруг что.

Дэннис посмотрел на Ларри с уважительным интересом.

— Толково.

Обговорили и это. Зашла речь о вывеске. Ларри запнулся, и сразу вмешался Джонатан.

— Левине и Ко.

— А название? — спросил дизайнер.

— Салон, — пожал плечами Джонатан. — Фамилия сама за себя всё скажет.

Ларри удивлённо поглядел на Джонатана и промолчал. Хозяину виднее, а его дело — работа. Джонатан заметил и понял этот взгляд. Ну что ж, когда Дэннис уйдёт, расставим все точки. И запятые. Откладывать не стоит.

Заверив, что за двое суток всё будет сделано, Дэннис попрощался и ушёл со своими людьми. Повинуясь еле заметному кивку Фредди, Ларри проводил их до дверей, а когда вернулся, услышал от Джонатана:

— А теперь займёмся бумагами. Садись, Ларри, — и указал ему на кресло за письменным столом, хозяйское место.

— Сэр? — не понял Ларри.

— Да, Ларри, — Джонатан говорил очень твёрдо. — Здесь твоё место это.

— Но, сэр, — попытался объяснить Ларри, — это же хозяйское место.

— А ты и есть хозяин, — просто сказал Джонатан.

Ларри попытался улыбнуться, показать, что понял шутку, но улыбки не получилось. А Джонатан продолжал:

— Ты ведь слышал, Ларри. Левине и компания. Ведь ты — Левине, не так ли?

— Да, сэр, но...

— А я — компания, — Джонатан на мгновение улыбнулся и снова стал серьёзным. — Мы — совладельцы, понимаешь, Ларри? Вот, прочти.

Он поставил на стол свой чемоданчик, открыл и достал папку с бумагами.

— Вот, сначала твой контракт. Его надо прекратить. Инициатор — я, и оговоренную неустойку плачу я. И расчёт за два с половиной месяца.

Ларри молча, с застывшим лицом расписался в указанных местах, взял и убрал в бумажник деньги.

— А теперь прочти это.

Договор?

— Да, Ларри, — ответил на непрозвучавший вопрос Джонатан. — Не контракт, а договор. И ты не работник, а партнёр.

Фредди молча следил за лицом Ларри, читавшего договор — соглашение о партнёрстве. Ларри читал медленно, явно обдумывая каждое слово, а прочитав, положил на стол — они так и не сели, и разговаривали стоя — и сказал:

— Благодарю за доверие, Сэр, но партнёры должны быть равны. Прошу прощения за дерзость, сэр, но условия неравные. Я вкладываю только свою работу, а вы всё остальное, сэр. Моя доля слишком мала, чтобы называться долей.

Фредди не выдержал.

— Постепенно выплатишь, Ларри.

— Постепенно, сэр? — переспросил Ларри и горько улыбнулся. — Платить мне, Марку и детям Марка, и то останется долг.

И Фредди не смог не кивнуть. Ларри прав: его фамилия — только вывеска, прикрытие, и понятно, что это его не устраивает. И ведь другого варианта нет.

— А ещё надо думать о жилье, сэр.

— Ссуду на дом ты получишь.

— Ещё один долг, сэр?

Джонатан еле заметно сощурил глаза.

— И что ты предлагаешь, Ларри?

Ларри молчал, опустив голову, а они ждали. Ждали его решения.

— Сэр, прошу ещё раз прощения за дерзость, но могу ли я спросить вас?

— Спрашивай, — твёрдо ответил Джонатан.

— Сэр, нужна просто ювелирная фирма, или фирма Левине?

Фредди чуть не ахнул в голос. Ну, Ларри, ну, врезал! Никак не ждал. Но и Джонни классно удар держит, хоть к такому и не готовился.

— Дело Левине должно продолжаться.

Ларри кивнул.

— Да, сэр, я понял. Тогда, сэр, я позволю себе попросить вас, — он остановился.

— Я слушаю, Ларри.

— Сэр, — Ларри полуприкрыл глаза и заговорил ровным монотонным голосом, как говорят заученное наизусть, но не слишком понятное. — Банк Клиффорда, сейф двадцать семь восемнадцать ноль девять, код зет семь аш тридцать пять девяносто семь эс эль.

— И что там, Ларри? — тихо спросил Джонатан.

— Там документы на земельный участок, сэр.

Фредди как-то неопределённо хмыкнул, а Ларри поднял глаза и, впервые твёрдо глядя им в лица, улыбнулся.

— Хозяин земли владеет и тем, что в земле, не так ли, сэр?

Фредди присвистнул.

— Лихо! Ты это с тех пор помнишь?

— Да, сэр. Хозяин говорил, что это на крайний случай. Сейчас как раз такой случай, так, сэр?

— Да, — Джонатан убрал бумаги. — Я выясню всё с банком и участком, банк Клиффорда пострадал в войну, но кое-что... выясню. И тогда перепишем соглашение.

— Да, сэр, — кивнул Ларри.

— За два дня здесь закончат, открытие в следующий понедельник в любом случае, я уже дал объявление.

— Да, сэр. Я успею закончить заказы.

— Чтобы в витрины что-то положить, — понимающе кивнул Фредди.

— Да, сэр.

Ещё не6сколько чисто технических вопросов. Джонатан передал Ларри ключи от магазина и сейфа. Разумеется, Ларри будет присутствовать при работе людей Дэнниса, и его слово — решающее.

Джонатан посмотрел на часы.

— Мне пора. До свиданья, Ларри, удачи.

— До свидания, сэр.

Пожелать ему тоже удачи Ларри не посмел: это уже фамильярность, но его улыбка заменила несказанное. Он проводил Джонатана, закрыл за ним дверь и вернулся в кабинет. Фредди, стоя у дивана, рассматривал столик.

— Ты молодец, Ларри, — сказал он, не поворачивая головы, когда Ларри вошёл.

— Спасибо, сэр. И... и ещё раз, спасибо.

— За что?

— За всё это, сэр, — Ларри коротким жестом обвёл кабинет. — Почти как там, сэр.

Фредди кивнул.

— Не тяжело без окон будет?

— На первом этаже окна опасны, сэр.

— Я так и думал, — кивнул Фредди. — И Дэннис тоже... так считает. А он, — Фредди усмехнулся, — в безопасности хорошо разбирается.

Ларри почувствовал, что Фредди чего-то не договаривает, но уточнять, разумеется, не стал. Нужное ему сами скажут, а излишнее любопытство... любые излишества вредны.

— О жилье уже думал?

— Да, сэр, — и, помедлив, Ларри твёрдо сказал продуманное: — В меблирашках детей не растят. Или вырастают...

Фредди понял недосказанное.

— Муниципальную улицу строит Дэннис. Подумай о доме.

— Спасибо, сэр.

— Не за что, — вежливо, но по-ковбойски ответил Фредди.

Ему очень хотелось спросить Ларри о закопанном на том участке, но удержался. А то, если документы погибли, совсем обидно будет.

Они стояли молча, разглядывая столик, так похожий на тот, в том кабинете. Наконец Фредди тряхнул головой.

— Ладно, Ларри, давай технику проверим.

Замки, выключатели, краны в крохотной уборной с раковиной и зеркалом. Всё действовало, со всем Ларри справлялся легко.

— Ну, всё, — Фредди ещё раз оглядел магазин. — До встречи, Ларри.

— До свидания, сэр.

Ларри запер за ним дверь и остался один. Магазин, кабинет и мастерская. И он — хозяин? Но ведь это невозможно, этого не может, не должно быть. Но это есть. Фирма Левине. Ларри ходил по уже готовому магазину, почти готовому кабинету и пустой мастерской, трогал кончиками пальцев, гладил столы и витрины, шкафы и стеллаж... Стеллаж — аквариум предложил этот белый... дизайнер? Да, интересно, но претенциозно, потребуется специальная подсветка, нет, конечно, стена... Нужен каталог изделий, а браслет миссис Кренкшоу не сфотографирован, и даже зарисовки конечной нет, хотя эскизы сохранились, можно, нет, надо сделать... заказы он успеет, но для витрин всё равно мало... на открытие надо пригласить отца Артура... скоро пасха, на пасху будут заказывать подарки, надо продумать, что предложить небольшого объёма и быстрого изготовления... для приёма и выдачи заказов определить время, иначе не успеет работать в мастерской... Он думал об этих пустяках, да, конечно же, пустяках, а в памяти звучал глуховатый голос Хозяина, Маркуса Левине...

...— Никому не дано знать будущее. Бог сам решит, но я хочу, чтобы этим владел ты. У меня нет других наследников.

— Но, сэр...

— Да, но кто знает, я не верю в победу Империи, а русские обещают свободу. Голодная свобода тоже плохо, Ларри. Кто возьмёт всё это... это решишь ты сам. Я отдаю это тебе.

— Спасибо, сэр.

— Не благодари, Ларри. Благо — всегда бремя. Я возлагаю его на тебя. И если ты не найдёшь преемника, то пусть остаётся земле, а дальше решит сам Бог...

...Спасибо тебе, Хозяин, я думаю, что выбрал правильно. И фирма Левине, нет, дом Левине продолжится. И что такое перерыв в пять лет для трёхсот, да — он остановился, прикидывая и пересчитывая — да, триста двадцать семь лет. Ювелиры Левине. Марк неплохо рисует, и через пару лет можно будет начать учить уже всерьёз. А пока пусть учится в школе, да, отец Артур прав насчёт подготовительного полупансиона.

И, вспомнив о Марке, Ларри посмотрел на часы. В кабинете на стене с маятником, но без боя. Ого, сколько уже! Ему давно пора домой.

Ларри ещё раз проверил краны, дверцу сейфа и пошёл к выходу, выключая за собой свет. Тщательно запер наружную дверь и быстрым деловым шагом, чтобы не приняли за праздношатающегося, пошёл в Цветной квартал.

Было ещё совсем светло и людно. Стараясь не встречаться глазами со встречными, Ларри оглядывался, запоминая дорогу. Здесь ему предстоит работать, проходить туда и обратно каждый день, всё правильно — ювелирный салон и должен быть на такой улице, все, правда, здесь белые, на ленч придётся еду брать с собой, но это не самое страшное, приходилось и хуже, поставит в кабинете кофеварку, сэндвичи с собой, вот и без проблем. Ага, теперь вон по той улице должно быть ближе.

Среди прохожих стали чаще попадаться цветные, и Ларри понял, что приближается к Цветному кварталу. А вон и шпиль церкви. Да, эта дорога, похоже, безопасна. А сейчас надо купить чего-нибудь поесть, или нет, всё равно они пойдут обедать к Бруксу, там сытно и спокойно.

Дядюшка Пинки на своём бессменном посту встретил его всегдашней улыбкой.

— Как отработал?

— Спасибо, — улыбнулся Ларри. — Всё в порядке. Как мой?

— Он у тебя толковый, не выходил.

Ларри кивком поблагодарил и вошёл в дом. В этот час, когда одни возвращаются, а другие собираются на работу, в меблирашках шумно, голоса, смех, хлопанье дверей. Здороваясь и обмениваясь краткими замечаниями и шутками о погоде со встречными, Ларри подошёл к своей двери и достал ключи. А едва открыв дверь, наткнулся на вылетевшего наружу Марка.

— Папка! Ты пришёл!

— Да, Марк, — Ларри, счастливо улыбаясь, обнял сына, и так, в обнимку, они вошли в квартиру. — Ну, как ты тут?

— Не скучал, не боялся, не баловался! — быстро протараторил Марк, влюблённо глядя на отца.

— Молодец, — Ларри потрепал его по голове и стал переодеваться.

Убрав хорошие брюки и ботинки в шкаф, рубашку бросил в ящик для грязного белья.

— Пап, — Марк ходил за ним, как приклеенный, — она же совсем чистая!

— Рубашку меняют каждый день, Марк. Особенно белую.

— Ой-ёй! — фыркнул Марк. — Это ж сколько рубашек надо? Часто стирать — она ж разлезется.

— Бельё считают дюжинами, — засмеялся Ларри, застёгивая ковбойку.

— Да-а? — изумился Марк.

Переодевшись, Ларри занялся их нехитрым хозяйством. Стакан Марк вымыл, а с бутылкой не справился. А остальное всё убрал.

— Есть очень хочешь, сынок?

— Ну-у...

— Сейчас пойдём к Бруксу, пообедаем. И купим на завтра еды.

— А ты и завтра уйдёшь?

— А как же. Мне надо работать, Марк.

Марк кивнул. Он это и раньше знал, а за эти дни столько слышал, что иметь работу — большая удача. Ларри накинул ветровку, посмотрел, прилично ли одет Марк.

— Возьми бутылки, сынок.

— Мы их дядюшке Пинки отдадим?

— Конечно. И завтра утром нам их обменяют на полные.

— Здорово!

Ларри рассмеялся. Восторг Марка перед чудесами городской жизни помогал ему держаться, не поддаваясь растерянности. Он не жалел о сказанном Джонатану, но и думать сейчас об этом не хотел. Сделал — и сделал. И всё!

На улице было уже прохладно, но вечер с его гульбой ещё не начался. У Брукса их встретили как старых клиентов — в третий раз ведь обедают. Марк изо всех сил старался есть правильно, не чавкая, не хлюпая и без рук, только ложкой и вилкой. Ларри улыбнулся ему.

— Молодец.

Ларри совсем успокоился и планировал обычный вечер. После обеда они немного погуляют, купят еды на завтра, а потом домой, он посмотрит рисунки Марка, проверит, как тот написал заданные буквы и слова, и если всё правильно, будет читать вслух или рассказывать когда-то прочитанное. Вчера он рассказывал, как старик-отец проверял любовь своих дочерей. А что сегодня? Ну, посмотрим, подумаем и придумаем.

Марк, вздохнув, облизал ложечку от десерта. Ну почему всё хорошее так быстро кончается?

* * *

За две недели снег заметно и вообще... стал другим, не зимним. Днём на солнечной стороне звенела капель и даже лужи появлялись.

Зина шла осторожно, боясь ненароком поскользнуться. И сама не знала: радоваться ей или... Да нет, конечно, радоваться, ведь это же счастье, и Тимочка говорил ей ещё тогда, ну да, в дороге, что хочет детей, и квартиру потому восьмикомнатную просил, а что нету такой, так и в этой им ещё долго не тесно будет, а всё же сердце не на месте...

...Врач смотрит на неё поверх очков и улыбается.

— Ну что, голубушка, третий месяц у вас...

...Зина вздохнула и остановилась у магазинной витрины. Покупать заранее — конечно, плохая примета, но посмотреть да прикинуть — это ж совсем другое, это можно. Коляска, кроватка, а это что? Столик пеленальный? Ты смотри, как придумано ловко, и с ящичками, и... и стоит сколько? Ой, мамочки, господь всемогущий, с ума сойти! А ведь ещё столько всего купить придётся. Ладно, как Тимочка скажет.

Она снова вздохнула и пошла дальше. А совсем ведь весна, ещё день другой такого солнца и потает всё по-настоящему. Диме и Кате сапожки нужны, резиновые, ей говорили, что есть с тёплыми вкладышами, и себе тогда такие же, валенки уже не годятся, промокать будут, пальто у Димы есть, померить надо, вроде там, если вырос, то ещё выпустить можно будет, а Кате придётся купить, а самой-то... ну, пока она ещё в зимнем, а потом что, куртку старую надевать, что ли? Так уж больно страшная, да и не ходит н никто в угонном.

Она шла, жмурясь на солнце, прикидывая грядущие покупки и не думая о самом главном: как она скажет о ребёнке Тиму.

Как всегда, в "неучебные" дни Артём шёл домой не спеша, шлёпая по раскисающей на глазах дороге. Снег стал зернистым, пропитанным водой и совсем по-другому поддавался под ногами. И руки не мёрзнут, хоть он и без варежек. Артём шёл, подставив лицо солнцу, наполовину в слепую. Как всё-таки всё хорошо! Прошлой весной он и не думал, что может быть так хорошо.

Он только-только начал вставать после горячки и всё время мёрз. И хотел есть. А еды было мало. В разорённых имениях уже ничего нельзя было найти. Или там уже жили. Но на работу не нанимали. И они всё шли и шли. Где задерживались на неделю, где только ночевали, где... всё путалось. Он ходил за дедом, покорно делая всё, что ему говорили, а дед вздыхал, называл его в сердцах "варёным", "малахольным" и "снулой рыбой", а мамка утешала, что очунеется, шутка ли — столько в жару лежать... с этих слов он и начал русский язык учить. А сейчас даже странно подумать, что не знал.

Впереди на дороге разлеглась такая сияющая лужа, что он не смог удержаться: разбежался и перепрыгнул через неё. Из-под сапог брызнул во все стороны смешанный с водой снег. А вот и тропка на их проулок. Сугробы заметно пониже стали, ну да, на целый палец больше доски торчат и видно, что перекошены. И снежная баба во дворе как-то накренилась и осела. На крыльцо с визгом вылетела Лилька.

— Тё-ёма-а!

— Ага, я!

Артём взбежал по ступенькам и втолкнул Лильку в сени.

— Ты чего?

— А ничо! — смеялась Лилька. — А мы тебя ждём.

— Ага, — удовлетворённо кивнул Артём, расстёгивая куртку.

— Ну куды, куды...? Валенки-то к печке давай, — высунулась в сени бабка. — Горе моё!

— Я в сапогах, — уточнил Артём, входя в кухню и пристраивая сапоги на просушку.

— Один хрен, — бабка вытащила из печи и бухнула на стол чугун со щами. — Давай за стол. Лилька, деда зови, а этих охламонов где носит? Вы долго валандаться будете, жилы из меня тянуть? Лилька, морду Ларьке вымой.

Артём вытер руки и сел к столу. Он уже знал, что по-другому бабка не говорит, и ругань её без злобы, но всё равно ему всякий раз было не по себе.

— Ну, куды, лба не перекрестивши?!

Он послушно встал, перекрестился на икону.

— То-то же. Как хочешь, дед, а занепременно окрестить надо.

Не переставая ворчать, бабка нарезала хлеб, отлила щей Ларьке в чашку, а то он до чугуна не дотягивается, крутанула в чугуне ложкой, чтоб гуща ровно лежала.

Ели не спеша, серьёзно. Артём уже привычно черпал сразу после деда, поддерживая полную ложку хлебом. Когда дед рядом, бабкина воркотня и ругань уже по хрену, ничего не значит, а потому и не трогает. Щи сегодня были с грибами. Вчера он принёс с работы шампиньонов — работникам по полцены продают и можно без денег, в счёт зарплаты брать. Бабка поворчала, что таких грибов не видала и не едала, и как бы не потравиться часом, а сегодня сварила.

— А хороши грибки, — веско обронил дед. — Ты все, что ли, сварила?

— Ща увидите, — бабка забрала опустевший чугунок и бухнула на стол сковородку, придавленную тяжёлой чугунной крышкой.

Когда она её сняла, оттуда повалил такой пахучий пар, что Лилька с Санькой завизжали, а Ларька полез на стол. Бабка была занята крышкой, и ложкой по лбу щёлкал Ларьку дед.

Жареная с грибами и луком картошка была необыкновенно вкусной. И очень сытной. Так что, очистив сковородку и выпив по кружке киселя, все так отяжелели, что дед, перекрестив рот, сказал:

— Ну, на боковую, мальцы. Чтоб улеглось по-доброму.

Ларька заснул прямо за столом, и дед отнёс его на руках, положил на лежанку, поглядел на залезающих в кровать остальных и сел рядом с Ларькой. А когда горница заполнилась сонным дыханием, тихо встал и вышел.

— К бабке пошёл, — тихо фыркнула Лилька.

— А чо? — сразу откликнулся Санька. — Его дело мущинское.

— Оба заткнулись, — так же тихо скомандовал Артём. — Малого разбудите.

— Тём, — не унималась Лилька. — А вот если дед с бабкой поженятся?

— Дура, они ещё когда поженились! — немедленно осадил её Санька.

— Сам дурак, — не осталась в долгу Лилька. — Я о законе говорю.

— Заткнулись, — строго повторил Артём. — Я спать хочу.

Он — старший, добытчик и кормилец, первый после деда, и Санька с Лилькой замолчали, засопели по-сонному. А Артём лежал на спине, закинув руки за голову и закрыв глаза, и думал. Если дед и бабка поженятся по закону, то что с ними — малыми — будет? На черта они бабке нужны? Ей-то они напрочь чужие, а ночная кукушка дневную перекукует, все так говорят. Ларьку бабка, может, и оставит, а ему с Лилькой и Санькой придётся уходить. А куда? Неохота бросать работу, такой удачи больше не будет, чтоб и заработок хороший, и работа по силам, и относятся хорошо, вон, Силыч сказал, что у него руки ловкие и что его к себе возьмёт, работать с рассадой, а это самая тонкая работа, и плата там соответственная, а Люся Ивановна и Татьяна Сергеевна всегда угощают его домашним и вообще... О! Правильно! Если что, то он к ним и попросится жильцом за работу по дому, они в одном доме живут, вдовы, их мужья братьями были и оба на войне сгинули, вот к ним тогда и пойдёт жить, ну, и Лилька с Санькой с ним. Хуже не будет!

Успокоенный найденным решением, Артём задремал, а потом и вовсе заснул, и не слышал, как дед вернулся и лёг рядом с Ларькой.

И разбудила их уже в сумерки бабка. Хоть и невелико хозяйство, а рук требует. Поспали — и будя. Ларька рассмешил всех, выясняя — это сегодня-сегодня или сегодня-завтра? Но смех — смехом, а дело делать надо.

Обычная домашняя круговерть, ужин, а уроков нынче делать не надо, так чего свет зазря жечь и в кухне, и в горнице. Бабка за прялкой, дед Санькины валенки подшивает, второй слой ставит, от футбола ихнего обувка так и горит. Прямо на полу рассыпаны кубики — на Рождество Ларьке кто-то из соседок подарил, потому как свои из этой забавы уже выросли, так чего им зазря лежать — и все четверо теперь увлечённо перебирают их, подбирают, чтоб картинку выложить.

То, что Артём, взрослый парень считай, так охотно возится с малышами, удивляло и даже пугало бабку. Хотя... ну и что, если малость придурочный, была б жена умная, вертеть им будет куда надо. А так-то парень хороший, уважительный, работящий, на своём заработке уже, а не курит, не пьёт, по гулянкам не бегает, это ведь вон, брандахлыстам, прости господи, пост — не пост, до полуночи песни горланят, да по улицам шатаются, девок будоражат, погибели на них нет.

Наконец картинку собрали.

— И что это? — требовательно спросил Ларька.

Артём не знал, как это называется по-русски, и посмотрел на деда. Тот, со своего места бросив взгляд на сложенные кубики, хмыкнул:

— Терем это. А вон в окне царь-девица.

— Расскажи, — Ларька полез на лежанку к деду.

Дед снова хмыкнул. Начался обычный ритуал упрашивания. Ларька, Лилька и Санька просят рассказать сказку, бабка ворчит, что они деду дыхнуть не дают, потом дед всё равно расскажет... Обычно Артём тоже просил, но сегодня он молча собрал и сложил в коробку кубики. Дед внимательно посмотрел на него и начал рассказывать.

Артём так и остался сидеть на полу, а Лилька и Санька рядом с ним. Дед рассказывал не спеша, со вкусом. И бабка молчала, не встревала, только крутила и крутила своё колесо.

К концу сказки Ларька заснул, привалившись к дедову боку. И как всегда дедова работа и сказка закончились одновременно.

— Ну, и я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, а рот не попало.

Дед отложил подшитые валенки и стал собирать разложенный по лежанке сапожный припас.

Бабка, зевнув, перекрестила рот и остановила прялку.

— Засиделись, — кивнул дед и встал. — Тём, тебе в первую завтра?

— Да, — Артём тряхнул головой и встал.

И как всегда, дед, убрав всё, отправился на крыльцо покурить. Артём пошёл с ним. Не курить, а постоять рядом, поговорить.

— Дед, у нас на саженцы записываются. Мне как?

— Пишись, конечно, — пыхнул дымом дед.

Они стояли рядом на крыльце в сапогах на босу ногу и в накинутых на плечи куртках.

— Огород делать надо, не прибыток — так добавок.

Артём покосился на деда.

— Дед, а что, мы и огород сняли? Ну, как горницу.

Дед долго молча курил, а Артём терпеливо ждал, хотя мороз уже прихватывал за уши.

— Женюсь я, Тём, — сказал наконец дед. — Одной семьёй жить будем.

— А мы как же? — глухо спросил Артём. — Мне что, с малыми уходить?

— Дурак ты, Тёмка, — улыбнулся дед. — Мне она жена, а вам бабка, вы ей — внуки. Понял? Сказал же, одной семьёй будем. И дом будет весь наш, и огород, и хозяйство всё.

Артём кивнул, соображая.

— Так оно, конечно, дешевле будет. Ну, чем нанимать.

Дед долго от души хохотал, едва не выронив сигарету.

— Хозяйственный ты у меня, — он взъерошил Артёму с затылка на лоб волосы. — Айда на боковую.

Артём не любил и боялся, когда его трогали, но деда терпел. У деда все права, и не для боли это, и не для другого. Дед же знает, кто он, кем был до Свободы, и никому не сказал, и вообще...

После крыльца в доме даже жарко и пахнет жилым теплом. Они на ощупь пробрались к свои постелям и легли.

Артём, как всегда, подвинул Саньку — тот раскидывается, руки и ноги во все стороны на всю длину, а Лилька всегда клубочком сворачивается — и вытянулся на краю. Одеяло ватное, тёплое. Ну что ж, если как дед говорит, одной семьёй, то, может, не так уж плохо и будет. Он устало закрыл глаза. Завтра ему в первую, и завтра уроки делать, русский, английский, арифметику, а по истории им рассказывать будут, пока они плохо читают, то не по учебнику, а с голоса учат, интересно, а сеянцы и рассада совсем разные, на какие же записываться, он даже не знает, что есть в огороде, а чего нет, а с бабкой разговаривать он не любит, она, как надзиратель, ворчит и ругается, и командует, пусть дед у бабки выспросит, а он уже у деда узнает всё... Мысли были спокойные, сонные.

Учёба в школе оказалась на удивление интересным занятием. В глубине души Эркин побаивался, что будет, как в учебном питомнике, но... ну, ничего такого и даже похожего! И в бригаде нормально отнеслись, что он по пятницам теперь не ходит в пивную. Ряха попробовал было съязвить, но на Ряху он давно плевал. Учиться было нетрудно и... и необидно, вот! Первый он — не первый, Тима в английском не обойти, но и не из последних. Нет, всё хорошо, по-настоящему хорошо. А по воскресеньям теперь кино. Тоже неплохо. Жизнь шла быстро, события набегали одно на другое, и только вот это ощущение, что всё хорошо, всё как надо, не менялось.

Отметили день рождения Жени. Пришли с её работы нарядные женщины с мужьями в костюмах при галстуках. Эркин ещё после именин у Медведева ломал голову, где бы научиться завязывать галстук, чтобы не ставить Женю в неловкое положение. И сообразил: да Артём же! Малец ведь джи, так что должен это знать. И в первый же день, когда их смены совпали, спросил:

— Ты галстук завязывать умеешь?

— А тебе зачем? — взъерошился Артём, сразу почуявший намёк на прошлое.

— Надо, — кратко ответил Эркин, но, помедлив, решил объяснить: — Не хочу быть хуже других.

Артём понимающе кивнул.

— Галстук есть?

Эркин полез в сумку, но Артём остановил его.

— Пошли. Не при всех же.

И Эркин согласился. Были они в тот день в утренней смене и после уроков пошли в туалет, где с пятой попытки Эркин освоил простой виндзорский узел.

— Для двойного галстук не тот, — объяснил Артём. — А этот ты отпарь как следует. Как новый будет.

Эркин молча кивнул, пряча галстук. Он его специально купил для учёбы, не подарок же в тряпку превращать.

И на день рождения Жени он был при полном параде. Они даже купили стол и двенадцать стульев, добавили стулья из кухни, и всем места хватило. И танцевали под пластинки. Он опасался, конечно, что ненароком подставит Женю, он же всё-таки грузчик с рабочего двора, а они... но обошлось. Говорили о кино, а в кино он с Женей ходил, и фильмы эти видел, о всяких хозяйственных мелочах, а он и в этом разбирается. Так что всё прошло как нельзя лучше. И самое главное — его подарок Жене понравился. Тонка цепочка с подвеской-розой и такие же серёжки. Он в тот день заставил себя проснуться раньше Жени, не одеваясь — так рано Алиска ещё спит — вышел из спальни в кладовку, достал из тайника тёмно-бордовую бархатную коробочку и, вернувшись в спальню, аккуратно подсунул коробочку под подушку Жени так, что она не проснулась. А потом оделся и пошёл будить Алису. И Женю по всем правилам разбудило их дружное пение под дверью.

— Хэппи бёрсдей ту ю, хэппи бёрсдей ту ю!

А когда они вошли, Женя уже сидела в постели. Алиса вручила свой подарок. — большой рисунок с прикреплённым к листу пакетиком с маленьким нарядным платочком, как носовым, но и не нос вытирать, в карман жакета вставлять для красоты. Важно объяснив назначение подарка, Алиса полезла на кровать, здраво рассудив, что пока мама с Эриком целуются, она немного покувыркается. Хорошо, Эркин в тот день было во вторую смену, а Женя едва не опоздала на работу, примеряя подарок.

Нет, всё у него хорошо, и ничего лучшего ему не надо. И с каждым днём всё ярче солнце, всё ниже сугробы, и ветер совсем другой, весенний.

— Эркин, — Женя подложила ему бутерброд, — тебе нужно пальто. Ну, или куртка.

— Зачем? — мгновенно вскинул он на неё глаза.

— На весну. Демисезонное. А то у тебя всё либо зимнее, либо летнее. В полушубке скоро будет жарко, а всё потает, так и в бурках неудобно.

Эркин задумчиво кивнул.

— Женя, а у тебя...

— У меня черевички как раз. И пальто. А у тебя ничего нет.

Командный тон Жени не оставлял ему лазейки, но особо сопротивляться он и не хотел. Эркин уже не просто узнал, а понял и принял, что не должен быть хуже других и в рабском ходить уже не будет. А денег хватит, у Жени заработок большой, у него... приличный, ссуду они только для мебели трогают, так что, да, и Жене, и Алисе, и ему нужна... де-ми-сезонная одежда.

— Хорошо, Женя. В субботу, да?

— Да, сразу после занятий. Прямо оттуда и пойдём.

— Хорошо.

Эркин допил чай и встал. И, как всегда, провожая его, женя вышла в прихожую, и смотрела, как он натягивает бурки, надевает ушанку, уже не заматывает, а накидывает на шею шарф и надевает полушубок, и каждое его движение завораживающе красиво. И он не рисуется перед ней, он просто иначе не может. Прощальная улыбка, поцелуй в щёку, и вот уже даже шагов за дверью не слышно.

Женя вернулась на кухню. До работы ещё столько дел, обед, Эркин сегодня учится, придёт поздно, усталый, зато завтра, господи, завтра же суббота, вот как здорово, счёт дням потеряла, так, а Алиску пора поднимать, ну, как будни, так её не разбудишь, а в выходные ни свет ни заря вскакивает! ... Женя вытерла руки и побежала будить Алису.

* * *

1998;20.12.2013