Тетрадь 84

ТЕТРАДЬ ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЁРТАЯ

Когда они вышли из Комитета, дед размашисто перекрестился.

— Слава тебе, Господи, Вседержатель и Заступник. Пошли, Тёма.

— Пошли, — кивнул Артём.

Они шли молча, не столько опасаясь говорить о деньгах на улице — мало ли кто подслушает, сколько ещё не веря в случившееся, остерегаясь даже мысленно назвать полученную сумму. На каждого и на семью. Безвозвратно и неподотчётно. Ну, последнее — это только на словах. Ясно же намекнули, почти впрямую сказали, что если по пустякам начнут бросаться деньгами, то... ну, всё ясно-понятно. А всё равно. С ума сойти! Им же за всю жизнь столько не заработать. Это ж... Артём даже не мог придумать, на что потратить такие деньжищи. Хотя... они же уже толковали не раз и не два. О корове, что корова нужна, а к корове нужен хороший хлев ставить, и что в доме тесно, нужна пристройка. А может... может, целый дом? Новый хороший дом.

Артём покосился на деда и промолчал. Не для улицы разговор. Дома сядут спокойно и обсудят. Но... но, значит, они, в самом деле, останутся здесь. Навсегда. С такими деньгами им бежать уже незачем. Они будут жить, как люди, не хуже, а, может, и лучше многих.

Когда они перешли пути, к ним подбежали Санька и Лилька. Встречали. Артём издали улыбнулся им, показывая, что всё в порядке, но его то ли не поняли, то ли терпёжка у мелюзги закончилась.

— Деда, Тёма, как?

— Деда-а, ну, что?

— Ну, чего сказали, Тёма?

— Дали чего?

— Дали, — кивнул Артём и подмигнул деду. — И догнали, и добавили.

Дед усмехнулся в бороду.

Так вчетвером они и дошли до дома, где во дворе к ним бросился зарёванный, что его не взяли, Ларька. Бабка встретила их даже не в сенях, на крыльце. И, только глянув, сразу погнала Ларьку и Саньку мыться, заворчала, что Тёмка, небось, так не жрамши и бегает с утра, захлопотала с обедом.

Деньги дед нёс за пазухой, и в толкотне в сенях и у рукомойника Артём незаметно забрал у деда пачку и шепнул:

— Я спрячу.

Дед ни возразить, ни отобрать деньги не успел. С такой решительной ловкостью действовал Артём. А, может, просто поверил ему. Потому что задержал на кухне малышню и бабку. Специально тайника Артём не делал, но пару мест — на всякий случай — ещё раньше приглядел. И, спрятав деньги, он вышел в кухню, как ни в чём не бывало.

Перекрестились и сели обедать. Бабка поставила на стол чугунок с щами и разлила по мискам. Ели теперь каждый из своей. Как в городе. Ели молча, серьёзно. И только когда в мисках показалось дно, дед наконец сказал:

— Обошлось всё.

— Ну, и слава богу, — бабка поставила на стол чугунок с кашей.

Понимая, что при малышне дед ни о чём серьёзном говорить не будет, она ни о чём таком и не спрашивала.

После каши был кисель. И бабка, закрутившись с чашками и чугунками, не доглядела, что Лилька вместо мытья посуды улепетнула на улицу вместе с Санькой, а Ларька увязался за ними. Бабка быстро свалила всё в лоханку у печи, вытерла стол тряпкой и села, выжидающе глядя на деда.

— Значит, так, — дед разгладил бороду. — Оформили нам всё. И деньга дали. Безвозвратная ссуда на обустройство. На всё теперь хватит, — и внушительно назвал общую сумму.

И остановился, давая бабке прочувствовать. Бабка охнула и перекрестилась.

— Господи, как же это...?!

— А вот так, — дед веско припечатал ладонью по столу. — Голоси поменьше.

— ну да, а как же, — закивала бабка. — А чего ж делать будем?

— Дом, — внезапно сказал Артём.

— Дело, — кивнул дед. — Но без спешки.

— Корову надо, — сказала бабка.

— Дом важнее, — не уступил Артём.

Говорили не спеша, не споря, а обсуждая. Деньги есть, на всё хватит, но надо решить, что за чем, а то к хомуту лошадь покупать — накладно выйдет. А сейчас купить двух поросят на откорм, и одного пока хватит, да нет, семья же, надо двух, хлевушок для них соорудить немудрено, и цыплят. Ну и...

— По мелочам спустить, обидно будет, — остановил дед бабку. — А дом...

— А где ставить его будем? — спросил Артём. — Земля ведь нужна.

Дед задумчиво кивнул.

— Ставить усадьбу будем. Крепко думать надо.

Говорили долго. Бабка настаивала, что если не корову, то уж козу надо обязательно. Чтоб молоко своё было.

— А есть ещё пуховые, — вспомнил слышанное как-то Артём.

— Ага-ага, — закивала бабка. — Вон Буська у Тимошихи, и молока литр в дойку как отмеряно, и пуха она с неё начесала да напряла. Буська-то ореньских кровей.

— Слышал про Орень, — кивнул дед. — Это дело, пожалуй, стоящее. Ты как, Тём?

Артём кивнул.

— А стоит такая коза сколько?

— Чтоб как Буська, в возрасте уже, чтоб и молока, и пуха не ждать, — бабка вздохнула. — Говорят, пятьсот рублей за такую просят. А то и больше.

Дед огладил бороду.

— Потянем. Ты разузнай потихоньку, чтоб дрянь какую не подсунули. Может, и съездить куда придётся. Не в Орень, понятно, а поближе если...

Бабка закивала. Конечно, вызнавать надо потихоньку, чтоб цену не заломили.

Разговор шёл обстоятельно, и Артём с удовольствием понимал, что спрашивает его дед не для блезиру, что его слово если не решающее, то значащее.

Новая школа ещё строилась, и запись шла в маленькой комнатке рядом с будущей раздевалкой. Пахло краской и мокрой штукатуркой. Молодая женщина в очках за колченогим столом, заваленным папками и бумагами, приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — ответно улыбнулся Эркин. — Я дочку хочу в первый класс записать. Можно?

— Конечно, можно, — она пододвинула к себе канцелярскую книгу с большой единичкой на обложке. — Вы садитесь, пожалуйста.

— Спасибо.

Эркин сел и достал метрику Алисы, протянул женщине. Та кивнула и стала переписывать данные в книгу. Писала она с привычной быстротой, а буквы выходили чёткими и округлыми, как у Полины Степановны.

— Шесть лет... Вы готовили её к школе?

Она почему-то смутилась от своего вопроса, но Эркин не понял причины и ответил со спокойной гордостью:

— Она и читать, и писать умеет. Считает хорошо. А сейчас в Культурном Центре занимается.

— Отлично, — обрадовалась женщина. — А в какой класс вы хотите её записать? С двумя языками или с одним?

— С двумя, — сразу ответил Эркин.

Это они с Женей уже не раз обсуждали.

— А знаете, — женщина смотрела на него с лукавым выражением обещания сюрприза, — возможно, будет и третий язык. Шауни, — и, видя, что он не понял, удивилась: — Разве вы не шеванез?

Эркин медленно покачал головой, уже понимая.

— Нет, — и чтобы исключить дальнейшие вопросы: — Я из другого племени.

— Извините, — смутилась она. — Так что? Оставить в двуязычном классе?

— Зачем же? — мгновенно решил Эркин. — Пусть будет три языка, — и улыбнулся, чтобы успокоить собеседницу. — Знания лишними не бывают.

Это была любимая фраза Калерии Витальевны, которая учила их истории. А это тоже учительница, на неё должно подействовать.

— Да, конечно, — она сделала пометку в книге. — И ваш адрес.

— Цветочная улица, дом тридцать один, квартира семьдесят семь.

Она записала и выпрямилась, улыбаясь.

— Двадцать седьмого августа родительское собрание. В шесть вечера. Пожалуйста, приходите.

— Спасибо, обязательно придём.

Эркин спрятал метрику Алисы и встал. Обязательные слова прощания, и он вышел.

На улице Эркин перевёл дыхание. Всё-таки немного, но психанул. И ведь не из-за чего. Конечно, Алису бы записали, Женя и говорила ему об этом, как о пустячном деле. Ну, вот он и сделал. И с языком решил правильно. Алиса будет учить язык, а он, проверяя её домашние задания, тоже выучит. А то индейцев много стало, то и дело возникают... вопросы всякие.

И как накликал.

— Хей! — прозвучало сзади.

Эркин обернулся, узнал Маленького Филина и улыбнулся.

— Привет.

Маленький Филин был в своей неизменной кожаной то ли куртке без застёжки, то ли рубахе навыпуск с бахромой и вышивкой.

— Слушай, дело есть.

— Какое? — миролюбиво поинтересовался Эркин.

Маленький Филин вдруг быстро оглянулся, будто дело было секретным, и Эркин мгновенно насторожился.

— Ты по-русски писать умеешь?

— Ну?

— Умеешь или нет?

— Умею, — твёрдо ответил Эркин. — А что?

— Я письмо домой написал, — щёки Маленького Филина заливал густой румянец. — А конверт по-русски написать надо.

— Понял, — кивнул Эркин. — Давай, напишу.

Маленький Филин полез за пазуху, но Эркин остановил его.

— Постой на весу неудобно. А конверт-то есть?

Маленький Филин мотнул головой так, что длинные волосы на мгновение закрыли лицо.

— Ты мне на обороте напиши, а я сверну.

— Зачем? Пошли на почту, и конверт купим, и писать удобно.

Почта располагалась рядом с вокзалом. В газете писали, что пора строить новую, но, видно, руки у городских властей ещё не дошли и потому ограничились ремонтом. Маленький деревянный домик теперь красовался новенькой ярко-зелёной краской и тоже ярким, но красным почтовым ящиком у входа. Светловолосая девушка, скучавшая за прилавком, продала им конверт с маркой за десять копеек, и они сели за стол у окна. Эркин взял одну из лежащих здесь ручек, макнул в чернильницу и попробовал перо на уголке исчёрканного вдоль и поперёк листа.

— Сойдёт. Давай конверт. Что писать?

Заполнять адрес на конверте их учила Полина Степановна, целый урок на это ушёл, и Эркин чувствовал себя очень уверенно.

— Великая Равнина, — шёпотом говорил Маленький Филин, с уважением глядя на получавшиеся у Эркина ровные буквы. — Союз шеванезов, род Оленя, стойбище у Голубого Камня. Всё.

— А кому?

Имя надо было писать уже не в переводе. Эркин несколько раз переспрашивал и даже для пробы написал на том же исчёрканном листке у чернильницы, чтобы на конверте вышло без помарок.

— Всё? — обрадовался Маленький Филин.

— Нет, обратный адрес нужен. Ты же будешь ответа ждать.

Маленький Филин неуверенно кивнул. Эркин быстро уверенно написал внизу: Россия, Ижорский Пояс, Загорье.

— Ты где живёшь? Улицу и номер дома надо.

— Мы в бараке. Глухов тупик, а номеров там нет.

— Так и написать, что барак?

— Ну да. А комната наша третья.

— Ага, написал. А имя твоё я по-русски напишу, а то не дойдёт.

— Ладно.

Когда Эркин закончил писать, Маленький Филин достал из-за пазухи лист бумаги, и Эркин изумился, увидев вместо букв непонятные значки и рисунки.

— Это у вас такое письмо?

— Да нет, — смутился Маленький Филин. — Я... я деду пишу, он грамоты совсем не знает. А это он поймёт.

Лист пришлось сложить в восемь раз, чтобы поместился в конверт. Письмо получилось толстым и тяжёлым, так что пришлось ещё на рубль марок докупать.

— Уфф! — выдохнул, выйдя на улицу, Маленький Филин. — Сделал!

Эркин кивнул.

— Слушай, а... шауни — это язык?

— Ну да. Нас, шеванезов, ещё и так называют. Ну, — Маленький Филин смущённо поддал носком запылённого ботинка камушек, — ну, я в школу-то ходил, но недолго.

— Запретили? — живо спросил Эркин.

— Надоело. — отрезал Маленький Филин. — Да и не нужна эта грамота на фиг.

У Эркина завертелось на языке, что чего ж тогда искал, кто бы адрес на конверте надписал, но сдержался. Но Маленький Филин понял несказанное и распрощался.

Поглядев на часы, Эркин заспешил домой. Тогда, в свой первый загорский день, они тоже шли по Цветочной, засыпанной снегом и очень тихой. А сейчас из-за заборов свисают и топорщатся белые и лиловые кисти сирени, птицы вовсю поют, дети кричат и смеются... Цветочная походила на улицу в Старом городе, только огородов тут не было и скотину не держали, разве только у кого поросёнок, скажем, в сараюшке, ну, и куры с кроликами. Но на улицу их не выпускали.

У одного из домов Эркин замедлил шаг, невольно залюбовавшись огромными и словно мохнатыми гроздьями сирени. Остановился, вдохнув сладковатый, но не приторный запах.

— Нравится? — окликнула его с крыльца женщина в круглых очках с полуседыми, собранными в небрежный пучок волосами.

— Да, — улыбнулся Эркин. — Я никогда не видел такой.

Она тоже улыбнулась и, спустившись с крыльца, подошла к кусту, у которого по ту сторону реечного заборчика остановился Эркин.

— Это персидская.

Она стянула перепачканную землёй, когда-то белую нитяную перчатку и подставила руку. Цветочная гроздь доверчиво легла на желтоватую бугорчатую ладонь.

— Я во "Флоре" саженец брала. Три года уже ей, — пытливо посмотрела на Эркина. — Любишь цветы?

Он кивнул?

— А растишь?

— На подоконнике, — рассмеялся Эркин. — Фиалка и хризантемы. Они уже засыпают на лето.

— Понимаешь, — кивнула она. — Во "Флоре" тоже брал?

— В магазине. А фиалку подарили.

Она снова кивнула.

— Фиалке тоже отдыхать надо.

И вдруг, вынув из кармана линялого фартука необычный кривой нож, она точным сильным движением отсекла ветку, одна из кистей которой лежала на её ладони, и протянула Эркину.

— Держи.

— Мне? — растерялся он. — Но... но почему?

— Потому!

Она теми же точными ударами отрезала ему ещё ветку белой и ветку малиновой сирени.

— Вот, держи. Дома листья лишние оборвёшь, стебли рассеки и воду не меня, а подливай. Долго простоят. Понял?

— Да, — кивнул он. — Спасибо. Но...

— Бери-бери, — улыбнулась она. — Подаришь, — и вздохнула. — Есть кому дарить?

— Да, — сразу улыбнулся Эркин. — Есть, конечно, есть. Спасибо большое.

— Счастливо.

Она взмахнула рукой, сразу и прощаясь, и будто отталкивая его. Эркин понял, что надо уйти и что если он только заикнётся о деньгах, то всё непоправимо рухнет.

Эркин шёл теперь быстро, бережно неся огромный — он боялся его взять плотнее, чтобы не помять грозди — душистый букет. Жене понравится, она любит цветы. И даром. Ведь наверняка такой букетище и стоит... соответственно. Но... но он обязательно зайдёт к ней, забор там, дрова, наверняка найдётся, что нужно сделать, мужской работы по дому и саду всегда полно. К тебе по-человечески, ну, так и ты будь человеком.

Листва на берёзах ещё лоснилась, и тень полупрозрачная, но трава между стволами уже крепкая. Как всё в один день зазеленело, прямо удивительно. Ещё на подходе к оврагу он услышал детский весёлый гомон, а, когда вышел на кромку, то его сразу оглушило:

— Э-э-эри-и-ик!

Хотя его в "Беженском Корабле" многие называли Эриком, так визжать умела только Алиса, её он ни с кем не спутает. Он помахал ей, чтобы оставалась на той стороне — склоны хоть и в траве, и вода уже спала, но мало ли что, — и пошёл к переходу. Быстро спустился вниз, в три шага с камня на камень преодолел весело журчащий ручей и поднялся наверх.

— Эри-ик! — Алиса носом, всем лицом зарылась в букет. — Ой, как пахнет! Это маме, да?

— Да, — улыбнулся Эркин. — Она дома?

Глупый, конечно, вопрос. Кто же выпустит Алису гулять, если не Женя.

— Ага. Она сказала, чтоб я гуляла, пока не позовёт, — Алиса выжидающе посмотрела на него снизу вверх. — Я ещё погуляю, ладно?

— Ладно, — кивнул Эркин.

И Алиса сразу умчалась кого-то ловить, или это её ловили — Эркин не понял. Он невольно рассмеялся этому весёлому гомону, так непохожему на шум детского питомника, и пошёл к дому.

И уже почти у подъезда он встретился с Зиной. Та шла от магазина с бидончиком и сумкой, слегка откинувшись назад, так что живот сильно выступал под платьем.

— Здравствуй, — с певучей радостью ответила она на приветствие Эркина. — Цветы-то на загляденье. Дорогие?

— Подарок, — улыбнулся Эркин.

Этим ответом он, не обижая, отказывал в веточке. Дарёное не передаривают. Это правило в "Беженском Корабле" соблюдали свято.

— Ну, на счастье, — кивнула Зина.

Тимочка вчера ей нарциссов принёс, нежные такие, сирень попышнее, конечно, но у нарциссов вид такой красивый, вся кухня заиграла, как она их в вазочке — Тима и об этом подумал, ну, ничего не упустит — на стол поставила.

Эркин легко взбежал на вой этаж, вошёл в коридор. Странно, конечно, что Женя так рано дома, но если бы что случилось, она бы Алису не отправила гулять. Или наоборот? Так и не решив: надо ему беспокоиться или нет, он открыл дверь.

— Эркин? — спросила Женя из кухни.

— Да, я.

Эркин захлопнул за собой дверь и, не переобуваясь, пошёл на кухню.

— Женя, вот. Это тебе.

Женя резко обернулась от плиты и, как Алиса, ткнулась лицом в букет. И взвизгнула так же.

— Ой, Эркин! Ой...!

Начались хлопоты и беготня в поисках вазочки. Их вазочки — привезённая ещё из Джексонвилля и подаренная на новоселье — оказались малы для такого букета, и пришлось срочно опорожнить подходящий по размеру туесок, переложив из него в миску остатки квашеной капусты. И туесок же вымыть надо. А тут начали гореть забытые на сковородке котлеты.

Спасали котлеты, целовались, искали место для букета, накрывали на стол, снова целовались... Наконец Женя ахнула:

— Ой, я за Алисой, я мигом, ты переоденься пока.

И вылетела из квартиры, а Эркин пошёл в ванную. Его домашний костюм лежал в ванной на своём обычном месте. Эркин разделся, как всегда сбросив рубашку в грязное, натянул костюм, как всегда приятно удивляясь, какой он мягкий и удобный. Здоровскую штуку ему Женя купила, и вообще всё хорошо.

Женя привела перемазанную Алису.

— Это же надо так испачкаться, ты на себя только посмотри.

Она поставила Алису перед зеркалом в прихожей. Оглядев себя, Алиса нашла возражение.

— Ну, мам, там же зеркала не было, вот я себя и не видела.

И Женя не выдержала, рассмеялась, а за ней и Эркин. Алису умыли, переодели, и наконец все вместе сели ужинать.

Женя с гордостью оглядывала стол. Недорогой, но фарфор, приборы хоть старенькие, джексонвилльские, но начищены, еда вкусная и сытная, даже цветы... и главное — это её дом, её семья.

— Как всё вкусно, Женя, — поднял от тарелки на неё глаза Эркин.

Он говорил это каждый вечер, но так, будто в первый раз. Женя счастливо рассмеялась.

— Я тебе сейчас ещё положу. И капусты. Капусту надо доесть.

Ни Эркин, ни Алиса — тоже великая любительница всего солёного, квашеного и маринованного — против этого ничего не имели.

А потом — тоже, как всегда — они сидели на кухне. Эркин решал задачи и писал домашнее задание по русскому языку, а Женя с Алисой шили новое платье для Мисс Рози. А то что она всё фермерша и фермерша, и баульчик скучает. Хорошо, что у Жени в её каталоге "1000 моделей" нашлись и кукольные выкройки и как раз именно для такой куклы как Мисс Рози. Иногда, отрываясь от тетради, Эркин поднимал голову и глядел на них, Женю и Алису, и быстро опускал глаза, чтобы не потревожить. И Женя так же, словно украдкой, смотрела на него, как он, сосредоточенно хмуря брови, старательно выписывает буквы. И... и надо будет купить книжный шкаф, не дело, что книги в спальне и на кухне. У Алисы же есть специальный шкаф и стол тоже, а что... что если вообще сделать маленькую комнату кабинетом? Купить туда письменный стол, книжный шкаф, диванчик, не для сна, а для отдыха...

Эркин удовлетворённо выдохнул и выпрямился.

— Всё. Женя, посмотришь?

— Конечно.

Она взяла его тетрадь и стала читать. Давно ли он ходит на занятия и уже не просто прописи, а упражнения. Он показывал ей тетради по русскому и английскому, а по арифметике только если задачи, а не примеры.

— Всё правильно, Эркин, ты молодец.

Он улыбнулся в ответ, принимая тетрадь. Алиса подняла голову от шитья.

— Эрик, а мы стихи учить будем?

— Будем, — кивнул Эркин.

Это тоже появилось у них недавно. В тот вечер, прочитав вслух заданный на дом английский текст про мышонка Джерри и кота Тома — Алиса визжала от восторга, слушая про их похождения, он вдруг неожиданно для себя пошёл в спальню и принёс тот, подаренный ему тогда на перегоне томик, раскрыл наугад и начал, спотыкаясь, разбирать текст. С третьего раза с помощью Жени у него всё получилось чисто. И вдруг Алиса, молча слушавшая его чтение и поправки Жени, начала декламировать эти стихи. Запомнила! Теперь они каждый вечер читали один сонет. Вернее, читал его Эркин, а Алиса заучивала на слух с его голоса. Сто пятьдесят четыре сонета. Им хватит надолго.

Алиса дошила шов и старательно сложила баульчик. Нельзя и шить, и стихи учить. Эркин улыбнулся ей и раскрыл книгу. Опять наугад. Так же интереснее, чем подряд.

А потом они пили чай. Эркин рассказал Жене, что записал Алису в класс с тремя языками.

— А третий какой? — Женя провела рукой по спине Алисы, напоминая ей о необходимости сидеть прямо.

— Шауни. Это язык шеванезов.

Женя внимательно посмотрела на него и улыбнулась.

— Отлично.

— А шеванезы — это кто? — спросила Алиса.

— Это индейское племя, — ответила Женя и посмотрела на Эркина. — Правильно?

— Да, — кивнул Эркин.

— Эрик, а ты — шеванез? — вдруг спросила Алиса.

— Нет, — очень спокойно ответил Эркин. — Я индеец.

— Просто индеец? — уточнила Алиса.

— Да.

Вполне удовлетворённая этим, Алиса допила чай и отправилась умываться на ночь. Женя пошла проследить, чтобы она всё сделала как следует, а Эркин приготовил их вторую "разговорную" чашку.

— Эркин, — позвала его Женя. — Она легла.

— Да, иду.

Он вошёл в уже тёмную детскую, наклонился над Алисой и коснулся сжатыми губами её щёчки.

— Спокойной ночи, Эрик, — сказала она, не открывая глаз.

— Спокойной ночи, маленькая.

Неплотно прикрыв дверь детской, Эркин вернулся на кухню, где Женя уже налила чай.

— Женя, я... я сделал правильно?

— Ну, конечно, — убеждённо ответила Женя и сказала то, что он и сам думал. — А вместе с ней и мы язык выучим. Ты ведь об этом думал, да?

— Да, — кивнул Эркин. — Я... я ведь индеец, должен же я язык знать.

— Ну, конечно, — повторила Женя. — Всё правильно. И знаешь, что я придумала? Давай ту маленькую комнату сделаем кабинетом.

— Давай, — сразу согласился Эркин и решил уточнить: А это что?

— Комната для занятий.

И Женя стала объяснять, что нужно для кабинета. Эркин кивал и, как всегда, со всем соглашался. Но ведь Женя же права, действительно стоящее дело.

— Женя, а гостиную потом?

— Она нам не так нужна пока. И мы же там гимнастику делаем.

Эркин кивнул.

— Да, всё так.

Эркин допил чай и встал, собирая посуду. Уже поздно, завтра им рано вставать. Обычные вечерние хлопоты: убрать со стола, а пока он моется в душе, Женя готовит всё необходимое на завтра.

Когда он в халате пришёл в спальню, Женя в ночной рубашке перед трельяжем расчёсывала волосы. Горела настольная лампа на тумбочке, и мягкий розоватый свет наполнял комнату. Не отводя глаз от Жени, Эркин сбросил халат на пуф и, мягко скользя ступнями по полу, подошёл к Жене и встал за ней, обнял за плечи. Женя откинулась назад, опираясь спиной на его грудь и подставив его губам висок. Эркин поцеловал её в висок, в корни волос и улыбнулся её отражению. Завороженно глядя в зеркало, Женя вздохнула.

— Какой ты красивый, Эркин.

— Ты очень красивая, Женя, — ответил он. — Я никого не видел, красивее тебя, ты лучше всех, — Женя недоверчиво улыбнулась, и Эркин сказал: — Я же индеец, Женя, а индейцы не умеют врать. Мы или говорим правду, или молчим. Я говорю. Ты лучше всех, Женя.

Женя наконец засмеялась и гибко повернулась в его объятиях, обняла за шею.

— Господи, Эркин, как хорошо.

— Мгм.

Ответ получился невнятным, потому что он в этот момент целовал Женю.

— Ой, Эркин, — смеялась Женя тихим грудным смехом.

Мягко кружась, как в танце, Эркин подвёл её к кровати, и тем же плавным движением они опустились на постель. Женя, всё ещё смеясь, закинула руки за голову и потянулась. Эркин опирался локтями о постель и чувствовал, как скользит по его коже батист рубашки Жени. Нет, Жене надо выспаться, и он плавно, чтобы Женя не обиделась, повернулся и лёг рядом с ней.

— Спим, милый, — Женя поцеловала его в переносицу.

— Ага-а, — протяжным выдохом отозвался Эркин, закрывая глаза.

Они забрались под одеяло, и Женя выключила лампу, обняла Эркина, уткнувшись лицом в его шею.

— Как хорошо, Эркин, правда?

— Да, Женя, — и совсем тихо, так, что Женя не услышала, а почувствовала. — Ты есть, Женя, и мне хорошо.

Женя погладила его по шее и плечу.

— Милый мой, как же я счастлива, что ты есть.

Эркин так и заснул, всем телом ощущая Женю, её запах, её руки...

Этот поезд был совсем другим. Жёсткие деревянные скамьи-диванчики поперёк вагона с узким — два человека боком разойдутся — проходом посередине, смешное нелепое прозвище — "зяблик", и люди... Андрей с удивлением обнаружил, что смотрится среди них если не франтом, то по-праздничному. Тёмные потрёпанные куртки, похожие и на куртки угнанных, и на рабские, их называли телогрейками, "телягами", стоптанные нечищенные, в лучшем случае отмытые сапоги, женские платки, ни одной шляпки... Что ж, Ижорск — глубинка, а он ещё дальше едет. Сам выбрал, жаловаться не на кого.

Андрей сидел у окна, сидел спокойно, только глаза напряжённо сощурены. В Ижорск приехал рано, в шестом часу. Но Комитет работает круглосуточно. Он отметил свой лист и узнал, что поезд на Загорье через три часа...

...Кутающаяся в платок невыспавшаяся женщина заполняет графы в толстой канцелярской книге.

— Зяблик" в восемь пойдёт.

— Зяблик? — удивляется он.

Она устало улыбается.

— Прозвали так поезда. "Зяблик" да "кукушка". Только они до Загорья и ходят. А не хочешь поездом, можно на автобусе. Но прямого маршрута нет, с двумя пересадками. Или попутку искать.

— Давайте на поезд, — кивает он.

И получает маленькую твёрдую картонку с отверстием посередине и выдавленными цифрами номера.

— По ней в кассе билет возьмёшь. В восемь с минутами поезд...

...Утренний Ижорск показался ему неприветливым. Может, из-за туч, затянувших небо серой пеленой, отчего всё смотрелось каким-то тусклым, а, может, из-за хмурых лиц редких прохожих, в вокзальной парикмахерской он побрился, а потом прошёлся по ближайшим улицам, заставленным двух— и трёхэтажными кирпичными домами. Стояли дома тесно, вплотную друг к другу, магазины все, понятное дело, закрыты, а тут ещё и дождь заморосил, и он вернулся на вокзал. Ещё раз посмотрел расписание. До Загорья три часа, со всеми остановками. Хреново. И пайка уже не дали, посчитали, видно, что за три часа он с голоду не помрёт.

Андрей ещё успел выпить в вокзальном буфете чаю и съесть пару бутербродов с колбасой, взять в кассе билет и найти нужный перрон. Народу оказалось неожиданно много. Судя по разговорам, большинство приезжало в Ижорск на выходные за покупками, в гости и по всяким делам, и теперь все дружно костерили начальство, что расписание идиотское и от веку не меняется. "Кукушка" в пятницу и "зяблик" во вторник. Чтоб в пятницу вечером выехать, а во вторник вернуться — это отгулов брать... в такую копеечку влетишь...

Подошёл поезд, и толпа дружно ломанулась в двери. Помня, что ему ехать до конца, Андрей дал внести себя в вагон, а уж там пробился вперёд и сумел сесть у окна. Напротив в ряд сидели три старухи, из-за чёрных, плотно окутывавших их головы платков, они казались очень похожими. Справа от него плюхнулся пожилой мужчина с растрёпанной полуседой бородой и сразу захрапел, распространяя крепкий запах перегара и лука. С ним была худая женщина непонятных лет, она жалась на самом краю скамьи, обхватив обеими руками плотно набитую сумку. За окном серое небо, жалкие, едва прикрытые молодой листвой тоненькие деревца, тёмный от обилия елей лес. Тоска смертная. Многие курили. Достал сигареты и Андрей.

Но он знал, что всё это — самообман. И не дождь или духота в вагоне, не частые остановки и медленный, выматывающий душу ход — не из-за этого он психует. А из-за встречи с Эркином. Как его встретит Эркин, что скажет, и главное — что он сам скажет брату. Что отправил Алису в Цветной одну? Пятилетнюю малявку, что со двора ещё ни разу одна не выходила. Свою-то шкуру он спас, а Алиса...

Андрей курил, бездумно глядя в окно, а видел смуглое тёмное от отчаяния лицо Эркина, испуганные круглые глаза Алисы.

...— Как брата прошу...

Если Алиса и Женя погибли... чем он оправдается? Что Жени не было дома, что их преследовала свора, что хотел отвлечь на себя и попал в засаду... разве это оправдание? С той минуты, когда он всё вспомнил, когда шаг за шагом, преодолевая ноющую боль где-то в глубине головы, под черепом, восстанавливая события того дня, он знал: нет ему прощения. Тогда он думать об этом не мог, вернее, знал, что нельзя. Надо было драться за жизнь, и он дрался, а в драке слабости быть не должно. И потом, в лагере, когда ждал визу и проходил обследования, тоже держал себя. А сейчас... всего три часа осталось, ну, час на поиски, пока он будет Эркина разыскивать, и тогда... встанет перед Эркином и скажет... А что скажет? Да, неважно это, а важно то, что Эркин задаст ему один вопрос. Андрей с мучительной ясностью видел и слышал, как это будет...

...— Здравствуй, брат. Это я.

И смуглое чеканное лицо, чёрные блестящие глаза, смотрящие в упор.

— А где Алиса и Женя?

И его молчание...

...Нечего ему будет сказать. Лепетать: "Прости, я не хотел, я думал..."? Нет, такое не прощается, а у него, кроме Эркина, никого нет. Ответит Эркин — и он один, совсем один. Как тогда, той зимой. А он больше не может так жить. Нет, если Эркин его не простит, не примет, то... то он жить не станет.

Андрей докурил сигарету до крохотного окурка и, привстав, выкинул его в окно. Ну, хватит скулить, сам выбирал и выбрал. Наверняка тебя посчитали убитым, так что мог поехать куда угодно, Эркин же тебя не искал. Сам сколько раз смотрел на доске запросов. Никто не искал Мороза Андрея Фёдоровича. Это ты искал Эркина, на ушах стоял, лишь бы вызнать и не навести ни на него, ни на себя. И Загорье ты себе сам выбивал, так что... Не скули. Прими от брата всё, что тот решит тебе дать. Катись, колобок, от всех уйдёшь. Кроме своей совести. И всё, хватит!

В конце вагона хлопнула дверь, и надрывно-равнодушный мужской голос начал нищенский распев. В дороге Андрей уже насмотрелся нищих, а в Ижорске на вокзале их, несмотря на раннее время, навалом было. Там он не подавал, а здесь почему-то полез в карман и, выудив из скопившейся за дорогу мелочи два пятака, бросил их в шапку мальчишки-поводыря. Старухи долго копались в каких-то замызганных узелках, но тоже достали по копеечке, и женщина, что сидела с краю, бросила пятачок.

Тучи редели, появились яркие, нестерпимо голубые просветы, в одном из них вдруг сверкнуло солнце. Поезд шёл тихо, и сквозь стук колёс, когда проезжали мимо деревни или городка, пробивался гомон ворон. Дощатые платформы, резные домики вокзалов, вдруг из-за деревьев и избяных крыш покажется и исчезнет большое явно промышленное сооружение. Ну да, он же сам читал в библиотеке: молодые города, эвакуация промышленности... В вагоне ровный гул голосов, нарушаемый то детским плачем, то пьяной попыткой песни, то громкой руганью. Андрей выхватывал из этого шума то, что могло пригодиться, но делал это и по привычке, и чтобы не думать о предстоящем.

...Вона какую отгрохали... На авиационном платют не в пример выше... Всё хорошо, а с жильём загвоздка... Обещали в новом доме, а пока в бараке... Остохренели бараки эти... Какая земля была, а под завод ушла... Всех берут, и чёрных, и индеев, лишь бы пахали... Почернело Загорье... От дыма, что ль? Хрен тебе, чёрные понаехали, не продыхнуть... Не бухти, они тоже, каждый наособицу... С Кошкина конца хитрые, на "стенку" заводских берут, а он кулаком быка уложит, ну и... Так и вы бы взяли... Да кабы на нашем конце хоть один заводской был... Мы на земле... Ну и заткнись... Пилит она меня, как та пила ржавая, а тут ещё и тёща ей на подмогу... Они, значит, пилы, а ты что? Чурбан безгласный?... А он завёлся и на спор, перепью, дескать... у него же башка слабая и нутро хлипкое, ему на перепой?... Да он на халяву и дерьмо съест...

Андрей откинулся на спинку скамьи. Курить не хочется, разговор завести не с кем, поспать, что ли? Но и спать не хотелось, даже веки не опускались, и он продолжал смотреть в окно, а вокруг шла та же вагонная жизнь.

Андрей не знал, сколько он просидел в этом бездумном оцепенении, но вдруг как очнулся и увидел за окном склады, штабеля, путаницу путей, люди вокруг вставали, собирая вещи, теснились в проходе. Приехали? Да, в окно медленно вплыла вывеска. Загорье. Андрей встал и повесил на плечо сумку. Ну, вот и всё, приехали.

В общей толпе он вышел на перрон, огляделся. Вокзал меньше ижорского, но кирпичный, основательный, и перрон залит асфальтом. Теперь куда? Теперь в Комитет. Где же он тут? Проходя мимо вокзала, Андрей посмотрел на часы. Одиннадцать ноль пять. Ну, вперёд и не оглядываясь.

С утра было пасмурно, шёл дождь, и, собираясь на работу, Эркин надел непромокаемую куртку. Тёплую подстёжку Женя уже убрала в кладовку, как и вкладыши в сапоги, и теперь озабоченно смотрела, как Эркин заворачивает свои учебники и тетради в целлофановый пакет, чтобы они не намокли.

— Может, подденешь пуловер?

— Нет, Женя, тепло, — Эркин улыбнулся. — Вот увидишь, к полудню разойдётся.

Женя поцеловала его, и он ушёл. И вот удивительно: говорил наобум и угадал. Дождь закончился быстро — роба даже промокнуть не успела. Тучи поредели, и выглянуло солнце. К обеду мокрый двор уже высох, а от их курток валил пар.

— Мороз, вон те ещё.

— Понял.

Серые высокие, в его рост, контейнеры, белые и красные буквы, цифры и знаки, привычные движения. Работа несложная, он давно, работая, думает о своём или треплется с остальными.

— Привет, готово?

— Привет, старшого спроси.

Водители грузовиков и машинисты маневровых паровозиков, — кого по имени, кого в лицо, но он знает почти всех.

На обед Эркин пошёл с Колькой. Договорились, что Колька опять купит неколотых, а то и непиленых дров, а то зимние уже кончаются, а запас должон быть.

— Дрова как патроны, мало и очень мало, а много, — Колька хмыкает, — их не бывает. Всегда раньше нужного кончаются.

— Запас карман не тянет, — кивает Лютыч.

— А с кроликами решил? — Эркин отодвинул пустую тарелку из-под щей и взялся за кашу с мясом.

— Крольчатник сначала надо сделать, — Колька усмехнулся. — А я с огородом не развяжусь никак.

— Были б чертежи, — задумчиво сказал Эркин.

— И деньги, — закончил за него Колька. — Абы что по дешёвке купить, так они прожрут больше, чем дадут. Ладно. В субботу курятник буду ладить.

— Приду, — сразу кивнул Эркин.

Колька улыбнулся.

— И своих бери. Поработаем, потом посидим...

— Алиса в субботу на занятиях, она и так из-за маёвки пропустила.

— Ну, школа — святое дело, — с необидной насмешкой хмыкнул Колька.

Серьёзное отношение Эркина к школе многих в бригаде удивляло и смешило. Но подтрунивали, а не насмешничали, и Эркин терпел. Так ведь это над всеми. А над Миняем смеются, что он из квартиры избу хочет делать, и что Петря со своей девчонкой из-за орехов в меду варёных поссорился: принёс на свиданку угощение, да сам все и слопал, да мало ли... у каждого найдётся.

Доев, встали из-за стола и не спеша, отдыхая на ходу, чтобы как надо улеглось, пошли на двор. Спускаясь с крыльца, разминулись с бригадой Сеньчина. Маленький Филин шёл со своими, а их старший всё злился на Эркина за кулачный бой и проходил, отвернувшись, так что маленький Филин ограничился кивком, и Эркин ответил ему тем же, чтобы не подставлять парня. Колька покосился, но промолчал. А потом спросил:

— А в этом Центре твою чему учат?

— Всему понемногу, — охотно ответил Эркин. — Подготовка к школе и общее развитие. И поют, и танцуют, и рисуют, ну, и... много чего.

— Понятно, — кивнул Колька. — С пяти берут? А то думаю Колобка пристроить.

— Вообще-то с пяти, но и четырёхлетки есть, слышал.

— Значит, пусть ещё годок дома посидит, — решил Колька и ухмыльнулся. — Головастый чертёнок. Его Сёма в шашки учит играть, так на лету хватает. Твоя играет?

— Нет, — улыбнулся Эркин. — Она в лото здорово, знаешь, цифры накрывать.

— ага, — Колька на секунду задумался и кивнул своим мыслям.

Эркин догадался, что он прикидывал, сможет ли Семён играть в лото.

— Ладно, — тряхнул головой Колька.

О Колобке и Семёне Колька говорил только с Эркином. Видимо, как понимал Эркин, не то стесняется, не то стыдится... и то, ведь не всякого в душу к себе пустишь.

Ряха опять чего-то трепал, и собравшиеся вокруг дружно ржали. Эркин с Колькой тоже подошли. Послушать и поржать, пока сигнала не дали.

В Комитете уже привычная картина: канцелярские столы и шкафы, за столами женщины, немолодые, в основном, двое мужчин, один в штатском, другой — в полувоенном. Все заняты своими делами, копаются в бумагах. Но Андрея встретили достаточно приветливо.

— Транзит, конечная?

— Конечная.

Андрей отдал свои бумаги и плотно сел на стул, ожидая решения своей участи.

С работой решилось быстро: автокомбинат подтвердил заявку.

— Сегодня же туда зайди, оформись, и уже оттуда к нам, — женщина улыбнулась. — Не тяни, место потеряешь. Теперь с жильём. Одинокий?

— Да.

— Дом сейчас как раз подходящий строим. До осени в бараке придётся или будешь снимать?

— Снимать, — сразу сказал Андрей.

Он ещё раньше обдумал и решил по возможности устроиться как в Джексонвилле — платить не деньгами, а работой по дому. А вот сейчас, похоже, самый удобный момент.

— А жильё по своему выбору? Или...?

— По твоему, по твоему, — рассмеялась Капитолина Сергеевна: такая плутовская улыбка у парня, что поневоле... — А что, уже сговорился с кем?

Ну, была не была!

— Родню думаю найти.

До этого все занимались своим и, вроде, не слушали, и не слышали, а тут сразу подняли головы.

— Ты разве местный? — удивился мужчина, проверявший его заявку. — Как же в угон попал?

Андрей перевёл дыхание. И продолжил прежним залихватски-бесшабашным тоном, но осторожно, как по тонкому льду катаясь.

— Нет, мы в Пограничье жили, но вот брат у меня, уцелел, не знаю только, доехал ли?

— Тоже Мороз? — спросила женщина у окна, придвигая к себе картотечный ящик.

Андрей кивнул. Он боялся вопроса про чего ж ты раньше о родне не заявлял, в карте твоей ни о ком таком ни слова, о причинах умолчания. Отмазку-отговорку он придумал, но слабость её очевидна. А значит, теперь молчи и только на прямые вопросы отвечай.

— Сейчас проверю, но, как помню, у нас из репатриантов один Мороз был, но индеец. Правда, если мимо нас прошёл и в Старом городе где осел. Ну-ка...

Говоря, она перебирала карточки.

— Того Мороза я помню, — улыбнулась Капитолина Сергеевна.

— Кто видел, тот не забудет, — засмеялись в ответ.

— Да, что на "стенке", что в кулачном себя показал.

— Нет, наконец вздохнула перебиравшая карточки. — Только этот, Мороз Эркин Фёдорович.

— Лара, он ведь в "Беженском Корабле"?

— Ну да, Кап, — кивнула она, отодвигая ящик. — Не повезло тебе, парень.

— А "Беженский Корабль"... Это где? — с осторожной небрежностью спросил Андрей.

— Цветочная тридцать один.

— Да, сходи, поговори, может, кто и знает что о твоём.

— Да, всяко бывает.

— Спасибо, — Андрей встал, улыбнулся с максимальной обаятельностью. — Так я не прощаюсь, ещё приду.

— Удачи тебе, — пожелали ему вполне искренно.

А когда за ним закрылась дверь, Лариса ахнула:

— Ой, Капа, он же по отчеству...

— Фёдорович, — ответила Капитолина Сергеевна и тоже ахнула. — ОЙ, Ларка, беги за ним.

Но когда Лариса выбежала, площадь была уже пуста, и она вернулась, чуть не плача.

— Ничего, — утешила её Капитолина Сергеевна. — Всё равно ему к нам ссуду оформлять.

— Но как же так? — удивился Анатолий. Один — индеец, другой — белый, и братья?

— А как и у Савельцевых, — рассмеялась Капитолина Сергеевна. — Как Артём деду внук, так и они братья.

И с этим, вполне очевидным, все согласились.

Андрей шёл быстро, будто убегал от кого-то и не хотел, чтобы это заметили. Эркин здесь! Всё, он приехал. Теперь на автокомбинат, уладить с работой и на Цветочную, квартиру ему не сказали, ну, ничего, найдёт, расспросит уже в открытую. Да, в Комитет ещё зайти, отметиться, но это после Цветочной. Ну, всё успеет.

Автокомбинат был на окраине, но добрался Андрей быстро и без проблем. Говорили с ним по делу, без восторга, но и с какой стати должны ему особо радоваться. Ученик в цеху, даже не разнорабочий, зарплата месячная, восемьдесят рублей, месяц испытательного срока, выход на работу в четверг, в семь утра, третий цех, цеховой мастер Сидоров Иван Артемьевич.

— Всё понял?

— Всё, — кивнул Андрей.

Чего ж тут не понять? Он оформил документы, получил пропуск и обратно пошёл уже не через управление, а по рабочем у двору. Что ж, может, и эта мечта — выучиться на шофёра — сбудется, вон хозяйство какое, и грузовики, и легковушки, вон даже автобус стоит. А вон... точно, негр возится с раскрытым мотором.

Выйдя на улицу Андрей посмотрел на часы над проходной. Четверть первого. Что ж, это он сделал, теперь на Цветочную.

Цветочная улица оказалась тоже на окраине, но противоположной. Можно было пройти через вокзальную площадь и заодно зайти в Комитет, но Андрей твёрдо решил: сначала Цветочная, всё остальное — потом. И, чтобы не изменить решения, пошёл кружным путём, мимо бесконечного заводского забора, по вполне городским улицам, с магазинами в трёхэтажных кирпичных домах. Народу не так уж много. Почему? Все на работе? Ладно, пока неважно, а там посмотрим. Так, теперь, вроде, направо.

Пару раз он останавливался, уточняя дорогу. "Беженский Корабль" знали все и объясняли охотно и подробно.

Когда перед ним встала белая громада дома, Андрей изумлённо присвистнул. Ну, никак не ждал. Думал: обычный трёхэтажный дом, ну, в четыре этажа, ну, длинный, а тут... Людей у подъездов не видно, видно, кто на работе, кто обедает, так у кого бы спросить? Он медленно шёл к дому, оглядываясь по сторонам и увидев маленький магазинчик, обрадовался. Здесь-то точно всех знают.

Встретили его, ну, не как старого знакомого, но весьма радушно. А вот разговора не получилось. Нет, навести разбитных тёток на нужную тему он сумел и даже узнал, что Мороза они знают, что парень тот хозяйственный, спокойный, не пьёт, работает честно, ну и живёт соответственно.

— А живёт он где? — вклинился Андрей в их скороговорку, когда его уже подталкивали к двери, потому как перерыв обеденный уже начался.

— А тебе на что?

И его выставили за дверь. Андрей сплюнул от досады и выругался. За что немедленно услышал из-за двери обещание скорого знакомства с милицией. Связываться и заводиться он не стал и решил походить вокруг дома в надежде натолкнуться на какую-нибудь старушку. Те тоже знают всё и всех, и поговорить любят. Томсониха, помнится, каждый вечер ему про весь квартал такое рассказывала... будто сама в каждой спальне сидела.

Но наткнулся он однорукого мужчину в военной форме без погон и к тому же оказавшегося комендантом. Знать-то тот по службе всё знал, но Андрей сразу не понял, а почувствовал, что на лёгкой трепотне проскочишь и придётся раскрываться.

— Ищешь кого?

— Да, Мороза. Эркин Мороз.

— Угу, — Ванин внимательно оглядел стоящего перед ним высокого белокурого парня в светлой, явно нерусской куртке. Приблатнённый, но напоказ не выставляет, ладно, посмотрим. — И зачем он тебе?

— Потеряли мы друг друга в Хэллоуин, — Андрей сам не знал почему, но решил держаться до последнего. — Я в Комитет узнал, что он здесь, а квартиру не знаю.

— Понятно, — кивнул Ванин. — Когда, говоришь, потеряли?

— В Хэллоуин, там ещё, в Алабаме. Резня же была, может, слышали. Меня ранило, ну, пока отвалялся, то да сё... — Андрей улыбнулся, надеясь, что на этом расспросы окончатся.

— Ладно, — Ванин тоже улыбнулся. — Подходи сюда к пяти, покажу.

— Спасибо.

Андрей понял, что разговор окончен и лучше сматываться. Он ещё раз улыбнулся, распрощался и ушёл, чувствуя на спине взгляд коменданта.

Что ж, может, и к лучшему, если к Эркину он придёт не один. Андрей попросту трусил. Трусил настолько, что сам себе в этом признавался.

Убедившись в уходе парня, Ванин пошёл к себе. Надо, пожалуй, с Комитетом переговорить, с какой-такой радости они информацию раздавать стали. Если парень не соврал, то должен был там засветиться...

Теперь Андрей шёл не спеша. Надо как-то убить время до пяти часов. Сейчас уже второй час пошёл, надо думать, так что больше трёх часов болтаться. Ладно, тогда сейчас в Комитет, а потом поесть где-нибудь. Ладно, перекантуемся.

В Комитете его с порога встретили вопросом в несколько голосов:

— Ну, нашёл брата?

— Нету его дома, — мотнул он головой, протягивая свои бумаги. — Вот, оформился я.

— Давай-давай.

— А брат твой на работе, наверное.

Андрей кивал, соглашаясь. Конечно же, Эркин на работе, где же ему ещё быть.

— Жить будешь у брата?

— Да, — твёрдо ответил Андрей. Что бы и как бы потом не будет, а пока так.

— А чего ж ты Ванину не сказал, что вы братья? — спросила заполнявшая его карточку.

К этому вопросу Андрей не готовился и на секунду растерялся. Ванин — это комендант? Значит, позвонил сюда, а здесь он про брата сам сказал, чёрт, что же делать? Не знаешь, что врать, говори правду. Или молчи. Отмолчаться не удастся. Значит, правду. Или полуправду.

— По привычке. Мы там, — он взмахом головы указал куда-то за стену, — скрывали, что браться.

Понимающие кивки, улыбки. Сошло.

— Ну, раз и с работой, и с жильём улажено, то давай и ссуду оформим.

Андрей заинтересованно кивнул. И сколько же ему отвалят? И удивлённо приоткрыл рот, увидев, какие цифры выписывают в ведомости. И только безмолвно кивал на предостережения о последствиях неразумных трат и обещаниях проверок.

И на улицу он вышел в том же обалдении. Это ж... ну, ни хрена себе... Ну... ну, живём! И как комитетские не боятся такие деньжищи у себя держать? Хотя... хотя не каждый же день приезжают, и должно быть заранее известно, когда и сколько, а там... А там не твои проблемы, Андрей Фёдорович, не суй нос в чужие дела, до крови прищемят. Но то-то, не сильно, но заметно, что при оружии все.

Деньги он спрятал в сумку: пачки-то увесистые, побольше той, премиальной за выпас. А о других виденных им пачках в банковских бумажках, как их, да, бандеролях, он предпочитал не вспоминать. На вокзальных часах три. Ещё два часа. И Андрей отправился на поиски подходящего заведения, чтобы без помех, спокойно и не слишком дорого поесть. А то голова кругом, а жратва — она успокаивает.

Здешние кафе назывались трактирами, Андрей это ещё по Иванькову заметил и, найдя подходящее внешне заведение, смело толкнул дверь.

Полутемно, но не сумрачно, стояка с кипящим самоваром в половину человеческого роста, столов немного, но места есть. Андрей прошёл в угол к пустому столику. И только сел, расстегнул ветровку, заткнул сумку так, чтоб её видно не было, а ногой чувствуешь, к нему подошёл молодой парень белой рубашке навыпуск.

— Чего желаете?

— Пообедать желаю, — улыбнулся Андрей.

— Это в момент спроворим, — зачастил парень, салфеткой обмахивая стол перед Андреем. — Щи у нас сегодня, ложка стоит, кулебяка со слезой, сочится прямо-таки, убоина свежая, в печи томлёная, с картошечкой.

— Вот и давай, — кивнул Андрей.

Со дна памяти всплывало то ли слышанное, то ли читанное, то ли... но он чувствовал, что знает всё это, что так и должно быть.

— Водочки не желаете?

— Обойдусь. А... морс есть?

— Квасок у нас забористый, так и играет.

Квасу выпью, — улыбнулся Андрей.

Парень выложил перед ним ложку и вилку с ножом и убежал. Андрей и оглянуться не успел, как перед ним поставили деревянную расписную миску с огненными — пар лицо обжигает — густыми щами и деревянную же тарелку с толстыми ломтями ноздреватого тёмно-коричневого хлеба с чёрной коркой.

С такой едой торопиться нельзя. И Андрей ел медленно, со вкусом, чтобы вчувствоваться в каждый глоток.

Кулебяка и впрямь слезилась, сочилась каплями жира, мясо без жил и плёнок наполняло рот особым и тоже каким-то... памятным вкусом. Квас приятно щипал язык и нёбо, отбивая вкус жира.

И на улицу Андрей вышел, сыто отдуваясь и даже вспотев от такого обеда. Правда и обошёлся он ему вместе с чаевыми в трёшку. Не устоял ведь, взял напоследок ещё и киселя. Малинового с молоком. Чтоб молочные реки да в кисельных берегах. Надо же было проверить мамины сказки. Теперь бы... "После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать". Тоже вот откуда-то вспомнилось. Ну, спать — не спать, а где-нибудь посидеть, скажем, до полпятого... А сейчас сколько? Солнце ещё высоко. Он не спеша вернулся к вокзалу, посмотрел на часы и присвистнул. Четыре с минутами. Час прообедал! А вон и Цветочная, вот и пойдём себе потихоньку.

Цветочная улица оказалась очень длинной и столь же зелёной, пахнущей сиренью и ещё какими-то цветами. А ничего городок — с удовольствием глазел по сторонам Андрей — не сравнить с Ижорском. Перед домами... да, правильно, палисадники, клумбы, скамеечки, а вон сиренью беседка обсажена, белеет скатерть на столе, сидят люди, чай пьют... В Грязино тоже был сад, и палисадник, и огород, правда, маленький.

Улица неожиданно уткнулась в берёзовую рощу, и Андрей пошёл по тропинке, догадываясь, что "Беженский Корабль" будет за рощей. Белые, в чёрных крапинках и полосках стволы, ярко-зелёная трепещущая под слабым ветром листва, и такая же яркая, крепкая, как ежиные, нет, ежовые иголки, трава. Послышался шорох, и Андрей замер, напряжённо вглядываясь. Неужели ёж?! Но нет, шорох не повторился, видно, шуршавший испугался ещё больше и замер. Свистели и щёлкали птицы, а птиц ему мама не назвала, так и не знает до сих пор. Деревья различает, а птиц — нет. Фредди им тогда соловья показывал, свистел соловьём, но здесь такого чего-то не слышно. Он шёл и думал о всякой чепухе, потому что сквозь благодушие сытости опять проступал и накатывал страх.

За рощей его встретил овраг, склоны в траве, внизу ручей, тропинка поверху вдоль оврага, а на той стороне играли дети и высилась белая громада дома. По тропинке Андрей дошёл до перехода через ручей, спустился вниз, по еле выступавшим над водой камням перешёл на другую сторону и поднялся наверх. Постоял, разглядывая играющих детей. Белоголовых и в чёрных кудряшках. Вон та девочка явно мулатка, и ещё... Дети не обращали на него внимания, а он стоял и смотрел, пока не убедился, что Алисы среди них нет. Он ведь бы сразу узнал её, не так уж она за зиму изменилась, если... нет, не надо.

На длинной скамейке под большой берёзой сидело рядком несколько старух. А с умом — невольно ухмыльнулся Андрей — сделано: настоящее НП, наблюдательный пункт, с какой стороны ни подойдёшь, а старухи тебя увидят. Вон идущая от магазина женщина в вязаной — он видел такие на рынке в Новозыбкове — кофте поверх цветастого, натянутого на выступающем животе платье остановилась и заговорила с ними. Две старухи с вязанием, вяжут носки, блестя спицами, а на работу свою не смотрят. И все... наблюдательницы — не хотелось называть их надзирателями или ещё похуже — так и постреливают по сторонам не по-старчески зоркими глазами.

Андрей остановился так, чтобы видеть и подъезды дома, и дорогу мимо магазина в город, и так, чтобы его прячущимся не посчитали, достал сигареты и закурил. Теперь что, ждём коменданта? Придётся. Квартиру он теперь знает, но нарываться с властью, а комендант — власть серьёзная, тоже нельзя. Мало ли что.

Ванин, выйдя из своего подъезда, сразу увидел его и усмехнулся. Точен парень, даже с запасом пришёл, не побоялся, и стоит открыто, дескать, вот он я. В Комитете сказали, что назвался братом Мороза, и отчество совпадает. Так бумага — она многое терпит. Посмотрим...

Как всегда, в те дни, когда Эркин учится, Женя старалась нигде не задерживаться. Действительно, распогодилось, и пусть Алиска погуляет. А покупать ничего не надо, она в заводской кулинарии набрала всего, а в крайнем случае, забежит к Мане с Нюрой. А вообще-то... она прямо сейчас и заглянет, возьмёт чего-нибудь небольшого и вкусненького.

Андрей оглядывал прохожих, особо не вглядываясь, но вдруг... вдруг... Женя?! В лёгком светлом плаще, сумочка на плече, сумка в руке... Да, тогда он видел её в домашнем платье и фартуке, но это... нет, да, это она!

— Женя, — шевельнул он внезапно пересохшими губами.

Уже поворачивая к магазину, Женя услышала, как кто-то окликнул её. Голос незнакомый, и она обернулась с дежурно-вежливой улыбкой. Высокий белокурый парень в куртке-ветровке и с чёрной кожаной сумкой на плече смотрит так, будто... Кто это? Да нет, быть не может! Мёртвые не воскресают!

Она не узнаёт его? Но... но это же она, точно — она! Не хочет узнавать? Из-за Алисы?!

— Женя, — повторил он. — Это я.

Женя разжала пальцы, уронив сумку. Шагнула к нему.

— Ты? Андрюша, ты?!

— Да, — он улыбнулся неживыми губами. — Это я.

Пронзительно завизжав, Женя бросилась к нему на шею.

— Андрюша, господи, живой, ты живой!

Ванин, поглядев, как Женя, плача и причитая, целует этого парня, повернулся и пошёл к себе. Всё, он уже не нужен.

Ахали и причитали сбежавшиеся со всех сторон женщины. Плакала Женя, Андрей и сам чувствовал, что плачет. Наконец, он продышался и спросил:

— Женя, Алиса... — договорить не смог.

— Алиса? — недоумевающе переспросила Женя. — Дома. А что?

— Ничего, — Андрей шмыгнул носом, нагнулся и подобрал её сумку. Огляделся.

— Да, — заторопилась Женя, — конечно, пошли домой. Господи, Андрюша, мы же по тебе поминки справили.

— Значит, долго жить будет, — вмешалась баба Фима.

И она, властно повернув и наклонив к себе его голову, трижды расцеловала, приговаривая:

— На здоровье... на долгую жизнь... на удачу...

— Спасибо, — улыбался Андрей.

Его обнимали и целовали плачущие женщины, будто он им всем был родным, нежданно-негаданно вернувшимся с того света.

Наконец баба Фима разогнала толпу, велев Жене вести родича домой.

— Хватит, бабы, дайте парню продохнуть. Вон, даже Ванин ушёл. Ты, милок, завтра к нему зайди, оформись, а сейчас иди.

Всю дорогу до двери в квартиру Женя держала его за руку, будто боялась, что он исчезнет. И только повторяла:

— Господи, Андрюша, живой.

Андрей молча — у него опять перехватило горло — прижимал её руку к своему боку. Женя жива, Алиса жива — он чист перед Эркином. И к концу дороги он продышался и смог нормально видеть и говорить.

Женя достала из сумочки ключи и открыла дверь.

— Вот... — договорить она не успела.

— Мам! — налетела на неё Алиса. — А ты чего с тем дядей целовалась?

— А я и есть дядя! — весело ответил Андрей, входя следом за Женей. — Узнаёшь меня?

Да-а, — неуверенной растяжкой ответила Алиса, пристально разглядывая неожиданного гостя. И продолжила уже уверенно: — Да, ты — дядя Андрей. Мы от Хэллоуина убегали.

— Точно, — рассмеялся Андрей.

— А потом ты умер, и мы поминки делали, — Алиса ещё раз задумчиво оглядела его. — Ты в могиле был, да?

— Ну, можно сказать, что и так, — искренно согласился Андрей.

— Это ты правильно сделал, что оттуда вылез и к нам пришёл, — убеждённо сказала Алиса. — У нас лучше.

— Точно, племяшка! — от души рассмеялся Андрей.

— Алиса, — Женя торопливо срывала с себя и вешала плащ, переобувалась, распихивала свёртки из сумки, — не мешай. Андрюша, раздевайся, сейчас поешь, или нет, помойся с дороги.

— Вот это то, что надо! — обрадовался Андрей.

— Алиса, одевайся и иди на улицу, Андрюша, там ящик для грязного стоит, всё туда кидай, Алиса, беретку надень, Андрюша, я тебе сейчас чистого принесу, Эркин в школе сегодня...

Вихрь, поднятый Женей, наконец вынес Алису из квартиры, и она побежала на улицу рассказывать приятелям о дяде, что из могилки пришёл, а Андрея занёс в ванную.

— Вот полотенца, вымоешься, наденешь халат, вот этот, синий, это Эркина, и шлёпанцы. А я пока приготовлю...

Сказать, что он обедал, Андрей не успел. Оставшись в одиночестве, огляделся. Полочки, шкафчики, большое зеркало, яркие мохнатые коврики у ванны и... душа, что ли? Да, душ. Махровые полотенца... Однако... хорошо Эркин устроился, ванная получше, чем в Бифпите. Андрей провёл рукой по щеке. Нет, бриться ещё не надо, да, правильно, он же утром в Ижорске побрился. Это день такой длинный? Ну, ладно, всё в порядке, можно и расслабиться.

Хлопоча на кухне, Женя прислушивалась к шуму в ванной. Она, ну, никак не могла поверить в случившееся. Господи, похоронили, отпели, поминки дважды справили, и пришёл... Она вдруг ахнула и обессиленно села на стул, прижав ладони к щекам. Господи, с травой пришёл, трава вынесла!

Уже раздевшись и пустив воду, Андрей сообразил, что все его вещи остались в сумке, а сумка в прихожей, а он уже и мокрый, и голый. Ладно, мыло вон лежит, а мочалка... а ладошками помоется! Не такой уж он грязный после Селезнёвской бани.

Вымывшись, он выбрал большое махровое полотенце, вытерся. В зеркало он старался не смотреть, чтобы не портить себе настроения. На полочке у зеркала флаконы и баночки. Кремы, лосьоны... Наверное, Женино хозяйство, не будем трогать. Андрей ещё раз вытер голову, перешагнул с коврика в шлёпанцы и надел халат.

Халат запахивался, а не застёгивался, и потому не показался слишком широким. Затянув пояс, Андрей вышел из ванной.

— Женя...

— Я здесь, Андрюша.

Андрей вошёл в кухню, увидел накрытый стол и присвистнул.

— Вообще-то я обедал, но... ну, не могу отказаться.

Женя рассмеялась.

— Садись и ешь.

— Это я всегда, — Андрей сел за стол и придвинул к себе тарелку. — Женя, а ты?

— И я поем, конечно. Андрюша...

— А где Эркин? — перебил он её. — Ты что-то про школу говорила.

— Да, Эркин учится, у нас тут в Культурном Центре школа для взрослых.

— Хорошо! — Андрей даже ложку отложил. — Он всегда хотел учиться.

— Ну вот. Андрюша, как же так получилось? Мы же похоронили тебя.

— И каким я был в гробу? — заинтересовался Андрей. — Красивым?

— Господи, Андрюша! — Женя даже руками замахала. — Да ты что?! — Но так как он очень серьёзно ждал ответа, то Женя так же серьёзно стала объяснять.

— Ну, нам, вернее, Эркину рассказали, я уже в лагере с Алиской была, Эркин в тюрьме...

— Та-ак, — с какой-то неопределённо-угрожающей интонацией протянул Андрей.

Но Женя продолжала:

— А когда его отпустили, ему и рассказали, что похоронили, как положено, в гробу, со священником.

— Угу. Интересно получается, — Андрей с сожалением отодвинул тарелку. — Не лезет больше, передохнуть надо.

И тут пронзительно и долго заверещал дверной звонок. Женя побежала открывать, и в квартиру ввалилась целая толпа детей с Алисой во главе.

— Вот, он здесь!

Промчавшись мимо опешившей Жени, детвора набилась в кухню.

— Вот! Они мне не верят! — всхлипами переводя дыхание, тараторила Алиса, глядя на Андрея. — Они не верят, что ты в могиле был и пришёл! Ведь правда, ты мертвяк?! Вот сам им скажи!

С трудом удерживаясь от смеха, Андрей кивнул.

— Мертвяк! — тоненько ахнул кто-то в наступившей тишине.

— Ага, он самый, — согласился Андрей.

— А мертвяки людей едят, — пискнул ещё кто-то.

— С вас и начну, — Андрей взял нож и вилку и, как заправский людоед, поточил их друг о друга. — Ну, кто из вас повкуснее? Давай-ка сюда.

Секундная пауза, и с оглушительным визгом малышня, толкаясь, вылетела из кухни и скрылась за дверью. Всё произошло так быстро, что Женя не успела перехватить Алису.

Андрей хохотал так долго и упоённо, что растерявшаяся и рассерженная Женя тоже стала смеяться.

— Господи, — наконец отдышалась она. — Ну, как ты так можешь, Андрюша?

— А что? — ухмыльнулся Андрей. — Не могу же я так разочаровывать. И потом, Женя, скажи я по-другому, я бы Алису перед ними всеми врушкой бы выставил. Было бы лучше разве?

Женя вздохнула.

— Ох, Андрюша, какой же ты...

— Какой?

И Женя улыбнулась.

— Хороший. Поешь ещё?

Андрей демонстративно прислушался к себе.

— Ещё немного отдохну. Ты-то сама так и не поела.

— Конечно, отдыхай. А я сейчас Алису позову, хватит ей гулять.

— Ага, — сразу согласился Андрей.

Он понимал, что надо бы встать, выйти и переодеться, не всё ж в халате сидеть, но так не хотелось двигаться. Он добежал, докатился колобком, и всё хорошо, так хорошо, что даже не верится, что это с ним. Он дома, в семье. Вот Женя выходит на — балкон? Да, похоже, нет, правильно, он же читал, это лоджия — перегибается через перила и звонко зовёт:

— Алиса! Домой!

И он слышит ещё женские голоса, выкрикивающие имена, зовущие домой. И далеко-далеко в памяти...

— Се— рё-ё-жа-а!

Андрей тряхнул головой. Нет, это всё в прошлом, а сейчас... сейчас он дома.

— Идёт, — вернулась в кухню Женя.

Она закрыла балконную дверь и задёрнула шторы. Кухня сразу стала сумеречной. Женя прошла к двери, включила свет. И почти сразу звякнул звонок.

— Наконец-то, — Женя побежала в прихожую.

Андрей сидел и слушал, как Женя выговаривает Алисе, что так извозилась, даже на себя не похожа, как умывает её в ванной, переодевает... обычный семейный вечер. И его мама ругала, что перемазался, но ругала так, что он понимал: его любят.

Оказавшись за столом напротив Андрея, Алиса в ожидании ужина серьёзно рассматривала его.

— А ты вправду живой?

— Вправду, — кивнул Андрей.

— А все-все говорили, что ты умер.

— Я и сам так думал, — очень серьёзно ответил Андрей.

— Алиса, ешь и не болтай, — вмешалась Женя.

Она думала об одном: как сказать Андрею, что его отец жив, что... что он не Андрей Мороз, что у него совсем другое имя. Нет, не может, пусть это сделает Эркин.

Ужинали долго. Алиса не так ела, как возила ложкой по тарелке, всё ещё разглядывая пившего чай Андрея и решая какую-то свою задачу. Наконец Жене это надоело.

— Алиса, сейчас спать пойдёшь.

— Я Эрика буду ждать, — возразила Алиса.

— Нет, — твёрдо сказала Женя. — Уже поздно.

Они немного поспорили, и Алиса отправилась в уборную, а затем в ванную приводить себя в порядок.

Что у Артёма что-то случилось, Эркин понял с первого взгляда. Артём, по своему обыкновению, стоял на ступеньках крыльца Культурного Центра, но аж приплясывал от желания поговорить, рассказать и прямо-таки бросился навстречу Эркину.

— Привет, малец, — улыбнулся Эркин. — И чего стряслось?

— Привет, — выдохнул Артём и камерным шёпотом: — Мы ссуду получили.

— И как, всем уже растрепал? — поинтересовался Эркин.

— Тебе первому.

— И дальше молчи, — посоветовал Эркин. — Деньги целее будут. А то и головы.

— Понятно. Чего там.

Они вместе вошли в класс. Тим уже сидел в своём углу, читая какую-то потрёпанную книгу.

— Привет, — окликнул его Эркин. — Чего читаешь?

— Привет, — ответил, не поднимая головы, Тим. — Правила движения, — оторвался от книги и усмехнулся их непонимающим лицам. — По автомобильному делу.

— А-а, понятно, — Артём сел на своё место у окна. — А что, тоже стоящее дело.

— Много ты понимаешь, — хмыкнул Тим и вернулся к книге.

Эркин сел, достал учебник и тетрадь по русскому. Он уже не с прописями, а с учебником работал. Артём так же стал выкладывать всё необходимое. Он очень гордился и не упускал момента похвастаться своей сумкой. Не матерчатым мешком с ручками для чего ни попадя, как у большинства, а под кожу и с клапаном, как портфель. Конечно, у Тима настоящая офицерская, но до Тима ему...

— Ну что? — Эркин видел, что Артёма распирает по-прежнему. — Решили уже, как тратить?

— Козу будем покупать. Ореньских кровей, — важно ответил Артём. — Чтоб и молоко, и пух были. А потом и корову.

Про дом он решил промолчать. Это когда ещё будет, и... и вообще...

— А корову какую? — у Эркина еле заметной насмешкой заблестели глаза, и он перешёл на английский. — Фриза или шортгорна? Ну, какую породу?

Артём изумлённо установился на него.

— А они что, разные? — вырвалось у него.

— Ещё бы, — хмыкнул Эркин. — Есть молочные, а есть мясные.

— А ты чего... разбираешься?

— Я пять лет скотником отпахал, — невесело усмехнулся Эркин. — Так что в молочных разбираюсь. Знаешь, сколько передоил.

— Ага-а, — задумчиво протянул по-русски Артём. — А вот если...

Договорить ему не дали звонок и появление Полины Степановны. И дальше учёба пошла своим чередом. Артём постарался забыть о деньгах и козе, чтобы не напортачить. Эркин работал с привычным спокойствием. Надо просто быть внимательным, и всё получится как надо. Ошибки у него в русском — большая редкость. Выручала зрительная память. Он так и сказал как-то Артёму.

— Ты читай больше, малец. Не по заданию, а так. Я какое слово прочитаю, так уже и не портачу в нём.

Тим, слышавший это, задумчиво кивнул.

После русского математика. Здесь у Эркина всё было бы хорошо, если бы не эта чёртова таблица умножения. Тогда Фредди научил умножать по-своему, он привык, приспособился, а теперь надо по-другому. Тяжело переучиваться. У Тима, похоже, такой проблемы нет. Решает, как орехи щёлкает. И у Артёма всё гладко. Когда в задаче все слова понимает, а умножению уже здесь учился, так что тоже... без проблем у мальца.

На природоведении не писали. Слушали, рассматривали карты и картинки, сами рассказывали. Было интересно. Когда дошло до карт, Тим снова всех обставил. Карты, планы, чертежи — всё ему без проблем. Да чего там, по всему Тим впереди, только в русском Эркину удаётся обойти его, и то... начинал Тим со всеми, как неграмотный, а тоже... ещё пара недель, и без прописей обойдётся.

И когда они вдвоём шли к дому, Эркин так и сказал:

— А ты здоровско... карты, планы, английский... всё-то ты знаешь.

— Я ещё много чего знаю, — усмехнулся Тим, но голос звучал не очень весело. — Нас ведь всему учили. Кое-что я бы и забыл с радостью, да вот... — он вдруг выругался. — Помнится.

Эркин кивнул.

— Понятно. Хочешь забыть, а не можешь, а нужно вспомнить, так тоже не можешь. Не хозяева мы самим себе.

— Я понял, — Тим вздохнул. — Нам ведь не на руку, на душу клеймо поставили.

— Сам додумался? — глухо спросил Эркин.

— Нет. В нашей десятке парень был, Чак, так он всё кричал, что рабы мы и в жизни, и в смерти.

— Кричал? — недоверчиво хмыкнул Эркин.

— Кричать и шёпотом можно, — усмехнулся Тим. — Вы, что ли, не трепались втихаря?

— Было дело, — кивнул Эркин. — Только не об этом. Вам сколько было отпущено?

— Чего?

— Лет. Ну, до какого возраста держали?

— Ну... — Тим недоумевающе пожал плечами. — Ну, пока хозяину нужны. Хозяин решал.

— А нам... двадцать пять лет и финиш.

— Финиш? — переспросил Тим.

— Не знаешь, что ли? — Эркин дёрнул в злой улыбке шрамом. — Финишный этап на небо.

— Я-то знаю, — Тим искоса быстро посмотрел на него. — А ты это откуда знаешь? Так только... в двух местах говорили.

— Слышал как-то, — пожал плечами Эркин.

Они говорили по-английски, не замечая этого. Оба, стоило заговорить о прошлом, переходили на английский. И когда после недолгой паузы Тим спросил, читал ли Эркин про вторую очередь Культурного Центра, то спросил он по-русски. И ответил Эркин тоже по-русски.

— Читал. Спортивный зал будет. И ещё писали, что надо стадион строить.

— Стадион — это здоровско.

Как всегда, подходя к дому, Эркин нашёл взглядом свои окна. В кухне горит свет, значит, Женя его ждёт. Окна Тима выходили на другую сторону, но он и так знал, что Зина не ложится, ждёт его.

— Ну, бывай.

— Бывай.

Коридор второго этажа был пуст. Детвора с наступлением тепла гуляла на улице, но сейчас уже спит, а кому завтра на работу в первую смену, тоже уже легли. И Эркин невольно, не отдавая себе отчёта, шёл бесшумно, как мимо спящих камер в Паласе.

Звонить Эркин не стал, чтобы ненароком не поднять Алису, и открыл дверь своими ключами. Привычно щёлкнул выключателем, но... но Женя почему-то не встречала его. И шлёпанцев нет на месте. А в кухне свет. Что-то случилось?!

Услышав звук поворачиваемого в замке ключа, Женя, открыв рот, рванулась в прихожую, но Андрей неожиданно ловко задержал её, шепнув:

— Сюрприз!

Женя мгновенно поняла и фыркнула сдерживаемым смехом.

— Женя! — позвал Эркин, и в голосе его явно звучала тревога.

— Эркин! — Женя погрозила пальцем Андрею. — Иди сюда, посмотри...

Она не договорила, потому что Эркин уже стоял в дверях кухни.

Андрей откинулся на спинку стула в небрежно-развязной позе.

Стоя в дверях, Эркин недоумевающе переводил взгляд с Жени на сидящего за столом белобрысого парня в тёмно-синем махровом халате. И его молчание становилось тяжёлым.

— Эркин, — Женя вокруг стола пошла к нему. — Ты что, не узнаёшь?

И так же медленно начал вставать из-за стола Андрей. Молчание Эркина, его расширенные в немом крике глаза, беззвучно шевелящиеся губы...

И одновременно Андрей встал, а Эркин оторвался от дверного косяка. Они шагнули вперёд и, столкнувшись, обняли друг друга. И только тут Андрей расслышал шёпот Эркина.

— Прости меня.

И не поверил услышанному.

Наконец, не расцепляя объятия, Эркин откинул голову, чтобы увидеть лицо Андрея.

— Андрей, ты... ты живой?

— Ага, — широко ухмыльнулся Андрей.

Он уже начал беспокоиться: не зашёл ли слишком далеко в своём стремлении к розыгрышу, и был готов сделать и сказать что угодно, лишь бы Эркин успокоился.

— Здравствуй, братишка.

— Здравствуй, — кивнул Эркин. — Ты... — он говорил медленно, будто только учился говорить. — Ты давно приехал?

— Сегодня, на "зяблике". А ты что, в школе был?

— Да, — всё так же медленно ответил Эркин.

И тут вмешалась Женя, затеребила их, заставила Эркина вернуться в прихожую, снять и повесить куртку, разуться, ничего, пусть в носках, пол чистый, сейчас чай будем пить. Эркин со всем соглашался, но его отсутствующее выражение всё больше не нравилось Жене. И Андрей не узнавал Эркина. Он пытался балагурить, шутить, но Эркин словно не слышал его шуток и только молча смотрел на него.

— Все, Эркин, Андрей, за стол, — скомандовала Женя.

— Да, я сейчас, Женя, — Эркин как-то виновато улыбнулся и показал ей свои руки. — Только руки вымою.

Войдя в ванную, Эркин тщательно закрыл за собой дверь и щёлкнул задвижкой, будто собирался мыться. Всё, вот теперь он один. Можно перевести дыхание и... Андрей жив! Нет, этого не может быть, нет! Он спит и видит сон, Андрея убили, сожгли, его похоронили, со священником, справили дважды поминки, всё как положено, а он пришёл. И это не мертвяк, мертвяки приходят по ночам, они холодные, а Андрей тёплый, живой... Но этого же не может быть.

— Эркин, ты не утонул? — вернул его в реальность голос Жени.

— Да, иду.

Он с размаху плеснул себе в лицо пригоршню холодной воды, наскоро промокнул её полотенцем и вышел.

Андрей, по-прежнему в его халате, сидит на том же месте, Женя разливает чай, горка бутербродов, печенье в вазочке... Пытливый взгляд серо-голубых Андрея, встревоженное лицо Жени... Эркин заставил себя улыбнуться.

— Я даже испугался поначалу, — он сел и придвинул к себе чашку. — Решил, что всё. Крыша съехала.

Андрей понимающе кивнул.

— Ничего. Главное — что мы встретились.

— Да, — Эркин глотнул горячего чая и начал есть.

— Как же так получилось, Андрюша? — Женя видела, что Эркин уже становится прежним. — Нам сказали, что тебя убили.

— Ранили меня, — что сказать Андрей продумал ещё в лагере и теперь говорил уверенно. — Ну, нашлись добрые люди, подобрали, выходили. Ну, как оклемался, пошёл в комендатуру. Виза просрочена, и стал я по новой визу ждать, — и быстро, чтоб не спросили о том, почему не давал о себе знать. — А кто сказал, что меня убили? — и разговор перевести, и узнать, кто его с Найфом в тот вечер видел.

Женя и Эркин ответили одновременно.

— Алиса.

— Что?! — изумился Андрей. — Как это?

Алиски там быть не могло, это он точно помнил.

— Расскажи, Эркин, — попросила Женя, грея вдруг похолодевшие ладони о заварочный чайник.

Эркин кивнул.

— Я в Цветном был, мы завал сделали, а свора в Цветной лезла. Ну, а когда затихло, — рассказывал Эркин, как и раньше: очень точно и обстоятельно.

Выслушав его, Андрей даже присвистнул.

— Ну, дела-а. Так кого ж вместо меня в землю положили?

— Не знаю, — виновато ответил Эркин. — Их, сгоревших, мне рассказывали, шестеро было. Ни одного не опознали.

— Ну, — Андрей дёрнул углом рта, — ну, вечная им память, бедолагам.

Опять наступила тишина, и прервала её Женя, решительно перейдя от прошлого к будущему.

— Так. Завтра я отпрошусь, и мы пойдём всё купим, а сегодня будете спать вместе, а я к Алисе пойду.

Она распоряжалась с таким безапелляционным напором, что о сопротивлении и помыслить было нельзя. Да они и не сопротивлялись. Эркин всё ещё не вышел из оцепенения, а Андрею стало как-то всё равно. Он даже не разглядел спальню, сразу полез под одеяло. Эркин забрал халат и ушёл в ванную, погасив по дороге свет.

В ванной, прежде чем повесить халат на обычное место, он вдруг зарылся в него лицом и ощутил слабый, еле заметный, забиваемый запахом мыла памятный с перегона, с той ночи в Мышеловке, запах Андрея. Значит, это он. От мертвяка пахнет смертью, а этот запах живой.

— Эркин, — тихо позвали его из-за двери, — это я.

— Да, Женя, — Эркин быстро открыл задвижку, впустив Женю. — Что?

— Ничего, — Женя быстро обняла его, погладила по голове. — Что с тобой, Эркин?

— Нет, ничего, я... я просто растерялся. Его же убили, а он пришёл.

— Ну, ты же слышал, был ранен, отлёживался, знаешь, сколько таких случаев на войне бывало, а это тоже была война, — убеждённо говорила Женя.

Эркин слушал не так её слова, как голос. И Женя, почувствовав это, всё шептала и шептала, гладя, успокаивая его.

— Ну вот, ты помойся и ложись, тебе на работу завтра, в первую, ну же, Эркин, всё, милый, и... и я ничего не сказала ему... о профессоре, скажи ты, ладно?

Когда Женя ушла, Эркин быстро и без особого вкуса вымылся и, накинув халат, прошёл в спальню. Тихо, темно и ровное сонное дыхание. Не Жени, но тоже знакомое. Эркин привычно сбросил халат на пуф и лёг.

Андрей, как и когда-то, завернулся, закутался в одеяло и, когда Эркин потянул на себя угол, проснулся.

— Кто?

Страх в голосе Андрея не удивил, а наоборот — успокоил Эркин.

— Это я. Поздно уже, спи.

— Эркин? — как-то неуверенно спросил Андрей, поворачиваясь на спину. — Это правда ты?

— А кто же ещё? — попытался пошутить Эркин.

— Да, ты, — не принял шутки Андрей.

Теперь они лежали рядом под одним одеялом, как тогда, в Мышеловке, но не обнимая друг друга, а просто рядом, каждый сам по себе.

— Эркин, — вдруг тихо позвал Андрей.

— Да. Что, Андрей?

— Ты... ты прости меня.

— За что?!

— Ну, — Андрей сглотнул вставший в горле комок. — Ну, я не довёл Алису...

— Нет, Андрей, что ты? — перебил его Эркин. — Это я виноват, послал тебя... Если бы не Алиса, ты бы запросто отбился, я же понял, что ты её спасал, на себя отвлёк, все поняли.

Андрей всхлипом перевёл дыхание.

— Я... я ведь боялся...— и не договорил, всхлипнул уже плачем.

— Ты что? — Эркин рывком повернулся к нему, осторожно тронул за плечо. — Ты что, Андрей? Это я...

— Нет, — теперь Андрей перебил его. — Это ладно. Я о другом. Эркин, — он тоже повернулся набок, положил руку на плечо Эркина. — Обещай мне... как брата прошу...

— Что? Что сделать?

— Не спрашивай меня. Ну, где был, как выжил. Ладно? Ну, ранили меня в Хэллоуин, отлежался. И всё. Не надо больше.

— Хорошо, — сразу ответил Эркин. — И... и Жене скажу, чтоб не спрашивала.

— Спасибо, брат.

Андрей, как когда-то, ткнулся лбом в его плечо.

— Я тебе одну вещь должен сказать, — медленно начал Эркин.

— Не сейчас, ладно? — попросил Андрей и виновато добавил: — Устал я чего-то.

— Хорошо, потом, — обрадовался Эркин. — Ты спи, отдыхай.

Андрей снова всхлипнул и затих.

И как тогда, в Мышеловке, они так и заснули, обнявшись.

Эркин, как всегда, проснулся за две минуты до звонка будильника. И едва он шевельнулся, как Андрей открыл глаза.

— Уже утро?

— Да, мне на работу. А ты спи.

Но Андрей зевнул и сел на постели. Эркин прошлёпал к комоду, достал и натянул трусы, и уже тогда отдёрнул шторы.

— Ага-а, — Андрей с интересом огляделся. — Однако шикарно ты устроился. Слушай, — голос его стал смущённым. — А сумка моя где? А то я голышом...

Эркин улыбнулся.

— Сейчас принесу.

Он принёс Андрею его сумку, удивившись про себя: как это он вчера не обратил на неё внимания, а потом из ванной его брюки. И, когда из Алисиной комнаты вышла Женя, на кухне кипел чайник, а Эркин и Андрей были уже одеты.

Пока пили чай, Женя по-прежнему решительно и даже властно, изложила план действий. Эркин идёт на работу, Она с Андреем идут к коменданту, оттуда к ней на работу, она отпрашивается, а Андрей ждёт её снаружи, и прямо от завода они идут в мебельный и покупают всё в маленькую комнату для Андрея.

— Я на квартиру записался, — вставил Андрей. — В новом доме.

— Это в "холостяжнике"? Ну и отлично.

— Ха-арошее название, — пробормотал Андрей.

А Женя продолжала. Но тут вышла небольшая заминка с деньгами. Андрей настаивал, чтобы мебель покупали на его ссуду. Эркин мрачно уставился в чашку, но Женя опять всё решила.

— Одежду себе купишь на свои, а когда квартиру получишь, мебель же отсюда не заберёшь.

Эркин улыбнулся и встал из-за стола.

— Всё, мне пора.

Женя, как всегда, вышла проводить его и поцеловать на прощание.

— Всё будет хорошо, Эркин.

— Да, — он быстро поцеловал Женю в висок, и вот уже за ним хлопнула дверь. А Женя вернулась в кухню, и Андрей впервые увидел этот вихрь, когда столько дел делаются одновременно. Он сразу понял, что его помощь заключается только в одном: не мешать — и смирно сидел за столом.

Алиса за завтраком попыталась было уточнить, так мертвяк он или нет, но Женя пресекла это самым решительным образом.

— Хватит выдумывать. Не притворяйся глупенькой.

Алиса надулась, но Андрей её утешил, скорчив такую рожу, какая могла быть только у мертвяка.

Женя рассмеялась и покачала головой.

— Так, Андрюша, собирайся, пойдём.

— Ага, только деньги возьму.

Женя вспомнила, что не сказала Эркину достать денег из их ссуды, но, открыв сумочку, увидела там пачку. Когда это Эркин успел? Ну, и отлично.

— Алиса, плиту н7е трогай.

— Да знаю я, мама.

Андрей с удовольствием выслушал этот диалог и, выходя следом за Женей, быстро обернулся и подмигнул Алисе. Та счастливо фыркнула. Дядя-мертвяк оказался здоровским дядькой.

Что Эркин явно не в себе, в бригаде заметили сразу.

— Мороз, ты чего?

— С перепою вождь, — вылез Ряха. — А похмелиться забыл.

Но Ряху тут же осадили и уже по-серьёзному обступили Эркина.

— Случилось чего?

— Ну?

— Давай, парень, не таись.

— Подмогнём ежели чего.

Эркин обвёл взглядом знакомые лица, прерывистым вздохом перевёл дыхание.

— У меня... брат... мой брат приехал.

— Ну так что?

— Хорошо, конечно.

— Родня — это хорошо.

Его явно не понимали, и вдруг Эркин сообразил: ну да, они же не знают, думают, что у него есть ещё браться.

— Я его погибшим считал, все считали... А его не убили тогда, а только ранили. Отлежался и вот, приехал, нашёл меня.

— Ну?! — ахнул Колька. — Ты ж говорил, сожгли его.

— Спутали, — решил не вдаваться в детали Эркин. — Обознались издалека. Мы поминки по нему справили, и девятый день, и сороковой, а вчера с уроков прихожу, он на кухне сидит.

— Из мёртвых воскрес, значит, — Лютыч значительно покачал головой.

— Ну, поздравляем тебя! — Геныч крепко хлопнул Эркина по плечу.

И как прорвало. Эркина обнимали, хлопали по плечам и спине, поздравляли так, будто это он сам воскрес. И не Ряха, а Саныч сказал, что отметить надо.

— Занепременно.

— Это уж, как водится.

— Так что, не жмись, Мороз, ставь магарыч.

— В пятницу, — сразу решил Эркин.

— И школу прогуляешь? — ухмыльнулся Колька.

— Для такого дела? Да, — твёрдо ответил Эркин.

— Во! Ишь вождь раздухарился... — начал было Ряха.

Но его никто не слушал, да и на двор пора.

День солнечный, тёплый. Спорая весна в этом году. Эркин работал как всегда, сноровисто и выкладываясь. Он никак не ждал, что за него так обрадуются. Как... как за своего. Да, он ведь и в самом деле им свой, и они ему — свои. Так что в пятницу, так и быть, пропустит он школу. Андрей подойдёт к проходной к трём, и они уже все вместе пойдут в пивную... или в трактир какой-нибудь? Магарыч — это вроде прописки. Наверное. И... ах, чёрт, Андрей же наверняка уже работать будет. Дурак, как же он Андрея о работе не спросил. А хорошо бы Андрею на завод. Вместе бы работали.

Эркин так размечтался, как он и Андрей будут работать в одной бригаде, что время пошло совсем незаметно.

К удивлению Жени, и у коменданта, и на работе всё уладилось очень быстро и без проблем. Комендант оформил Андрея и её отпустили без звука. Даже предложили ещё два дня. За свой счёт. Но Женя отказалась. Ей вполне хватит одного дня, и она же знает, сколько работы и какой завал в бумагах. И как ей ни хотелось забежать в машбюро к девочкам и заглянуть на первый рабочий, как там Эркин, она поспешила на выход.

Андрей ждал её, прислонившись к фонарному столбу у проходной и независимо покуривая. Увидев Женю, он сразу загасил и выбросил в урну сигарету, и с улыбкой шагнул к ней.

— Привет! А можно познакомиться?

— Андрюша, не дурачься, — рассмеялась Женя. — Мебельный ещё закрыт, пойдём сейчас купим белья тебе, из одежды ещё, и я ещё подумала, — Женя быстро шла и говорила, увлекая за собой Андрея, — нужны подушки ещё, одеяло, а то я с Алиской на одной подушке спала, хорошо, она не проснулась.

— Женя, — Андрею удалось вклиниться в её скороговорку, — а что вы хотели в той комнате делать?

— Кабинет, — сразу сказала Женя, — но теперь...

— Кабинет — это здорово! — перебил её Андрей. — Так и будет.

— Андрюша, это будет твоя комната.

— Во! Я разве против? Моя комната будет кабинетом. Обож-жаю кабинеты.

Женя посмотрела на него, вздохнула и засмеялась.

— Ну, почему...?

И осеклась, не закончив фразу. Да, сын профессора Бурлакова может любить кабинеты. Но Эркин говорил, что Андрей забыл всё, что было, так может... может, всё само собой вспомнится.

— Хорошо, Андрюша, делаем кабинет. Только тогда, — стала рассуждать Женя, — не кровать, а диван. Раскладной.

— Отлично!

Андрею, в самом деле, всё нравилось. Тёплый солнечный день, блестящая молодая зелень, витрины магазинов, стук каблучков Жени, лица встречных прохожих... Ну, до чего город отличный! Здорово, как Эркин выбрал. А что зима, говорили, здесь суровая, так на одежду деньги есть. И всё отлично, прямо-таки здоровско!

1998; 4.03.2014