Тетрадь 93

ТЕТРАДЬ ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ

* * *

Тянуть с крольчатником больше было нельзя. В следующие выходные уже покос. С кроликами успеется, а вот стройку надо до покоса свалить.

— Страда, понимаешь?

Колька, сгорбившись над тарелкой, хлебал щи. Эркин кивнул. Слово это он слышал не раз и уже хорошо понимал.

— Сделаем. И с покосом поможем.

— Умеешь косить? — удивился Колька. — Откуда?

— Приходилось, — кратко ответил Эркин.

Вспоминать и имение и тем более говорить о нём, ему не хотелось. Вряд ли Колька понял причину его немногословности, но настаивать или расспрашивать не стал. И так...

— Вообще-то, по правилам, четырнадцатого начинают, — заговорил опять о покосе Колька.

— Начни тут, — хмыкнул Саныч, — когда в первую работаешь. А покос с утра хорош. По росе. И хоть сдохни, а, кроме субботы с воскресеньем, других дней нету.

Разговор сразу стал общим. Своего хозяйства не было только у Эркина и Миняя, а у Ряхи то ли не было, то ли он им не занимался. Ну так Ряха он Ряха и есть, чего с него? Он даже и не пытался встрять в общий разговор со своей трепотнёй.

За работой особо не поговоришь, бегали, как всегда во вторую смену. Потому как, раньше управимся — быстрее свалим. Эркин работал тоже как всегда: споро и без лишней суеты. Подходя к очередному контейнеру, он уже издали видел, как его ухватить и куда придётся катить. И, опять же как всегда, работая, он думал о с воём.

Вчера они с Андреем до работы пошли к Кольке.

— Строить, — объяснял по дороге Андрей, — чтобы не абы как, такзаранее и посмотреть, и разметить надо.

— Ну, — понял, — Эркин искоса посмотрел на него. — Как на Купалу гульнул?

— Аж небо загорелось, — весело ответил по-английски Андрей.

— И купался вместях? — невинным тоном спросил по-русски Эркин.

Андрей покраснел, но ответил тоже по-русски.

— Так по закону-обычаю положено. Не я ставил, не мне и ломать.

Эркин засмеялся.

— Ну, разве что так.

Засмеялся и Андрей.

— Слушай, а я кутойса там видел. И знаешь, с кем? С Джинни. Пришли вместе и ушли вместе. Положил он на неё глаз.

— И пуск ай, — улыбнулся Эркин. — Тебе, что ли, дорогу перебежали?

— Я не жадный, — хохотнул Андрей. — Да с такой крутить, это ж жениться надо. А мне и так хорошо.

Эркин охотно рассмеялся, соглашаясь и с первым, и со вторым утверждением.

Придя с купальской ночи, Андрей завалился спать и спал чуть ли не до полдня. Зато сейчас... как огурчик.

Материал у Кольки был уже закуплен, и место размечено. Но чтоб Андрей да не взбрыкнул... хотя... и взбрыком-то не назовёшь. Так вдруг ни с того, ни с сего.... Они чертежи в книжке смотрели, сидели в саду под яблоней, и Андрей вдруг:

— А Семён что, совсем не встаёт? Есть, я слышал, кресла такие, на колёсах.

Колька нехотя ответил:

— Есть. Да громоздкие они, дредноутом. Нив дверь не пройдёт, ни с крыльца не спустишь. А складное за свои деньги, а там уж цена... ни по его пенсии, ни по моей зарплате.

Они молча слушали, А Колька яростно — видно, накипело — и тихо, чтоб не услышали хлопочущая в доме и саду Эсфирь и бегавший за ней Колобок, выкладывал:

Дембельские мои на дом ушли. Расплатились, а земля-то не моя, в аренде, да за огород аренда, да клин под картошкой, чтоб зимой не загнуться на голой крупе, да ещё покос я снял. Сено-то покупное зимой, знаешь, как кусается. А Маньку кормить надо, а то хрен молока нюхнёшь. Маму Фиру с домом-то хорошо нагрели. Меня-то не было, я служил ещё, а она с Колобком на руках, и Семён в госпитале ждёт, когда его домой заберут. Ну, и подписала всё. Родня деньги-то ей дала. Да в рост, да на бумаге одно, а по жизни больше. Или живи, дескать, у нас, да о хозяйству помогай, это батрачкой, значит, дармовой. Я ж, считай, только на аренду эту, чтоб её... — в его речи всё чаще проскакивала горькая ругань — только и работаю. А без овоща и картошки своей загнёмся. А сёме лекарства нужны. Процедур-то здесь никаких. Хорошо ещё, врач от ветеранского Комитета раз в квартал, ну, бесплатный осмотр, ну, и лекарств оставит. А их на месяц хватает, прикупай за живые деньги. Ладно, — он махнул рукой, выругался длинной сложной конструкцией и достал сигареты.

Андрей достал спички, но Колька упрямо, пряча лицо, щёлкал своей самодельной зажигалкой. Андрей тоже вынул сигарету, взял у Кольки зажигалку, прикурил и дал затянуться Эркину.

— Слушай, — наконец заговорил он, — а если Семёну лежак здесь сделать? Или кресло складное, ну, вроде шезлонга. Расставил, да хоть прямо здесь, вынес и посадил. А на ночь убрал. Чем плохо?

— Хорошо, — вздохнул Колька. — А где такое взять? И почём оно?

— Почём, не знаю, а видеть, видел, даже чинить приходилось. Ну и... читал. Так что... покумекаю. Рейки нужны, полудюймовка сойдёт, сам напилю, болты там, гайки... не проблема, — Андрей говорил задумчиво. — Так что, попытка не пытка, — и улыбнулся. — А про почём заткнись, я и врезать могу.

Помолчав, Колька кивнул.

— спасибо.

— Спасибо будет, когда сделаю, — ухмыльнулся Андрей.

С крольчатником договорились на субботу. Уложатся за день — хорошо, а нет — воскресенье прихватят.

И сегодня Андрей с утра ушёл в библиотеку, а оттуда на рынок. Поискать чертежи и купить материал. Завтра пятница, с утра они вдвоём и займутся. застелют газетами пол в большой комнате, чтоб не повредить паркет, там будет и светло, и просторно. Жене эта идея кресла для Семёна тоже понравилась.

— Конечно, Андрюша. Всё правильно.

Что такое шезлонг, Эркин представлял. В Паласах были, и работать случалось. Со складным лежаком тоже дело имел. Так что... отчего же и нет...

...Суббота выдалась солнечной и жаркой. Эркин, Андрей и Колька строили крольчатник, Эсфирь и Женя варили варенье из поздней клубники, Алиса и Колобок бегали по двору и саду, а под яблоней в новом кресле полулежал Семён. Гудели пчёлы и стучали молотки, детский визг и взрывы мужского хохота, неразборчивая женская скороговорка...

Семён уже успокоился и лежал, разглядывая зелёную листву над головой, маленькие только-только завязавшиеся, зеленее листвы яблоки. Рядом на табуретке стакан с питьём из варенья, накрытый от ос и пчёл блюдечком, под рукой книга, но он просто смотрит. И слушает. Он же думал, что ничего этого у него уже не будет. Никогда. И вот... солнце, зелень, тёплый свежий ветер на лице. Он жив, оказывается, в самом деле жив.

Таз с вареньем стоял на трёх кирпичах, между которыми горел огонь. В тазу булькала, пузырилась и упоительно пахла красная густая жижа с комками ягод.

— Клубника в этом году хорошая, солнца много, — Эсфирь снимает на тарелку пенки. — А малину ты ещё не варила?

Нет, — Женя обтирает края таза мокрой тряпочкой. — Баба Фима, она в нашем доме живёт, сказала, что малина позже будет.

— Малина лесная хороша, — вздыхает Эсфирь.

Вздыхает и Женя. Понятно, что Колька за малиной не пойдёт, не мужское это дело, а Эсфирь некогда, ну, Колобка бы она ещё и взяла с собой, а Семёна-то на весь день не бросишь одного. Но думать о неприятном не хочется: такой славный день дегодня.

— А кроликов каких будете держать? Мясных или пуховых?

— Мясных, наверное. Я прясть не умею, а чесать да в пряжу отдавать... морока лишняя.

— Да, и за пряжу платить придётся, невыгодно, — понимающе кивает Женя. — Но всё равно хорошо. И мясо, и шкурка.

— Да, и прокормить их можно недорого. Хлопот, конечно, прибавится.

— Ой, — засмеялась Женя. — Всё равно всего не переделаешь. Мы в Джексонвилле когда жили, с печкой, вода во дворе в колонке, уборной нет, выгребная яма во дворе... крутилась, минутки свободной не было. А здесь в доме со всеми удобствами, и всё равно хлопот полно.

— Да, — согласилась Эсфирь. — Домашнюю работу всю не переделаешь. Чего-нибудь, да не успеешь. То одно, то другое.

Сняв пенки, Эсфирь встала и подошла к Семёну.

— Как ты, Сёма? Не жарко тебе?

— Нет, — улыбнулся Семён, не отводя от листвы глаз. — Хорошо.

— Давай я тебе подушку поправлю.

— Ага, спасибо.

Эсфирь переложила подушку. Вот так ему будет удобнее.

Колька опустил молоток и посмотрел на них. Сад маленький, со двора просматривается. А ведь он не поверил сначала Андрею. Ну, не совсем поверил.

Сделать за два дня, и не просто топчан или лежак, а чтоб и Семёну удобно, и чтоб складывался, и для переноски приспособлено, и... и ещё много всего. И сам Андрей ведь не гуляет, а работает, полдня отдай и не греши. И... ну, прямо как свой братишка, как, скажи, из Новоморска пацан. Когда сегодня утром, рано ещё совсем было, они с Мамой Фирой только-только полили самое, что без воды терпеть не может, Колобок только проснулся, а уже соседский кабыздох загавкал и в дверь постучали.

— Эй, есть кто живой? С добрым утром вас!

И началось, и завертелось.

Стали собирать кресло. Вернее, оно уже было собрано, но разложить, сложить, вынести, место в саду найти, чтоб не на солнце, а то упаси боже — заволновалась Мама Фира — солнечный удар можно заработать, снова разложить. Мама Фира суетилась с подушками, перинами. Семён, как обычно, поздоровался с гостями, но, услышав о кресле, замолчал вмёртвую, сцепил зубы и к стене отвернулся, только губы дрожали.

Когда установили кресло, уложили перину и подушки, они втроём — Колька, Эркин и Андрей — пошли к Семёну. Не Маме же Фире его поднять и тащить. Колька помог Семёну сесть, откинул одеяло. Семён охватил его за шею, Колька взял его было за спину и под ноги, но тут вмешался Эркин:

— Нет, так неудобно, давай я.

Колька мог, конечно, заспорить, поднимал же он так Семёна, чтоб Мама Фира могла перестелить, не раз и не два такое было, но уступил, сообразив, что двери-то узкие, и через кухню нести — так то ли сшибить что, то ли Семёна к чему-то приложить... один хрен. А Эркин ловко повернул Семёна так, что тот оказался сидящим на краю, свесив ноги, и встал вплотную спиной к нему.

— Ничего не болит?

— Нет, — глухо ответил Семён.

Эркин плавно присел, оказавшись даже чуть ниже Семёна, забросил его руки себе на грудь.

— На шею не дави только, — деловито попросил он.

И, заведя руки назад, продел под коленями Семёна и, напружинив мышцы, свёл их вперёд, при жав Семёна к себе. И медленно встал.

— Дверь открой.

Колька распахнул перед ним дверь в кухню.

Эркин шёл медленно и очень плавно. Странно: на плечах живое тело, он чувствует, а дальше просто тяжесть, как... как мёртвая, как мешок. Семён часто, со всхлипами, дышал, наваливаясь грудью на плечи и шею Эркина, стараясь удержаться, не сползти вниз. Эркин вышел на крыльцо, спустился по ступенькам и ровным размеренным шагом, знакомым Андрею ещё по той, алабамской, жизни, понёс Семёна в сад. Дойдя до уже подготовленного кресла, Он повернулся к нему спиной и опустился на корточки, усадив Семёна на перину. Семён разжал руки и упал бы, если бы Колька не подхватил. Эркин выпрямился и отошёл, перевёл дыхание. Нет, Семён не настолько уж и тяжёл, просто... просто вспомнилось. И он отогнал эти воспоминания.

Колька и Эсфирь уложили Семёна, укрыли простынёй. Семён лежал, зажмурившись, и плакал. Беззвучно, дрожа лицом. Эсфирь аккуратно подоткнула ему под ноги простыню.

— Я тебе сейчас попить принесу. И книгу твою, хорошо, Сёма?

Он не ответил.

— Эркин, — позвала Женя, — разведи нам огонь, мы сейчас варенье варить будем, — и тихо Эсфири: — Фира, оставь его сейчас, пусть полежит.

— Я знаю, — так же тихо ответила Эсфирь.

Клубника у неё подготовлена: ещё с вечера перебрана и засыпана сахаром. Женя этого способа не знала. И вообще ей случалось варить джем, но не варенье. Так что ей сейчас ни до чего. Она так и сказала Алисе. Чтоб та играла с Колобком и не мешала.

Обидеться Алиса не успела, да и обижаться оказалось не на что. Мама разрешила бегать в одних трусиках, тётя Фира показала куст, с которого можно рвать и сразу есть ягоды, у Эрика и Андрюхи с дядей Колей повсюду валяются стружки, в саду бабочки и всякие жуки, а Колобок маленький и потому не задаётся. Правда, их гоняют и шпыняют, но это тоже как игра. Вот только дядя Семён лежит один и молчит. А... а если так... Если до этого Алиса ела ягоды, то теперь она их собирала в ладошку.

— Ты чего? — удивился Колобок.

— Дяде Семёну тоже ягод хочется, — внушительно ответила Алиса.

— Да-а, — согласился Колобок, с уважением глядя на Алису.

Набрав пригоршню, Алиса пошла к Семёну. Ни мама, ни Эрик, ни Андрюха с ней сейчас не то что играть, просто болтать не станут, она же не маленькая и всё сама понимает, они делом заняты и мешать им нельзя, но дядя Семён не спит и не читает, так что она в своём праве.

— Дядя Семён, — позвала она, подойдя к его изголовью.

Семён оторвался от разглядывания листвы и посмотрел на неё.

— Чего тебе?

— Вот, — протянула она ему пригоршню красных ягод. — Вот, они вкусные, вы же хотите.

— Спасибо, — улыбнулся Семён. — Ешь сама, я не хочу.

— А вы попробуйте, вот и захочется, — убеждённо сказала Алиса. — Чтоб хотелось, надо пробовать.

Семён улыбнулся и потянулся левой рукой. Алиса подставила ладонь, и он взял смородинку, кинул в рот и зажал её зубами так, чтобы сок изнутри брызнул на губы. Совсем особый вкус у смородины с куста, прогретой солнцем.

— Дядя Семён, берите ещё.

Подошёл Колобок тоже с пригоршней ягод.

— Во, Сёма, на.

Семён рассмеялся.

— Ух, молодцы, закормите меня.

Андрей обернулся на смех и голос, хмыкнул:

— Молодец племяшка.

Эркин кивнул. Конечно, они все заняты своим, а Семён один лежит, скучно и... неловко. А тут... Алиса сейчас его растормошит. Вон, он смеётся уже.

Колька, услышав смех Семёна, наклонил голову, скрывая лицо, сглотнул комок в горле. До чего же они все... что Мороз, что Андрей, даже Женя, даже Алиска... ведь малявка же, до пацанки не доросла, а что надо девчонка, морячке не уступит.

Видя, что Семён берёт ягоды только левой рукой и ему приходится тянуться через грудь, Алиса решила зайти с другой стороны, ну, чтоб удобнее было. Но Семён остановил её. Ему доставляло удовольствие упираться локтем и поворачиваться на бок, ну, не совсем на бок, но хоть только плечи оторвать от подушки, чтоб и на шее ощутить ветерок. И болтовня детская, смешная и трогательная...

— Дядя Семён, — Алиса обтёрла о трусики испачканные ягодным соком ладошки. — А во что мы теперь играть будем? В щелбаны или в "ласточкин хвостик"?

— А я в шашки умею, — заявил Колобок.

Такого удара, да ещё от Колобка Алиса не ждала.

— А я... а я в лото! Вот!

— Неси шашки, Колобок, рассмеялся Семён. — Сейчас научишься.

Колобок побежал в дом, а Алиса за ним.

— Сёма, — подошла к креслу Женя, она не мешает тебе?

— Да нет, Женя, — замотал головой Семён. — Мировая девчонка.

Женя улыбнулась.

— Она приставучая. Как надоест, гони, — и, ойкнув, убежала к варенью.

Крольчатник получался... загляденье.

Похоже, Андрей и сам не ждал такого. Да и одно дело — переделывать и подправлять, а, значит, подлаживаться под старое. И совсем другое — строить из нового. Работали, как и тогда: споро и весело. Напряжение первых минут прошло, да и знают они уже друг друга, не в первый раз совместно трудятся.

— Бог в помощь!

Они разом обернулись на хриплый дребезжащий голос. Навалившись на забор грудью, стоял и рассматривал их немолодой и весь какой-то мятый, изжёванный мужик. Эркину он неприятно напомнил Ряху, и его лицо еле заметно потемнело. Не высказал особой радости и Колька, ответивший с отстранённой вежливостью

— Спасибо на добром слове, Тихоныч.

Услышав это, Андрей, безмятежно рассматривавший незваного гостя, насторожился. Если это от самый, что грозился ему руки-ноги переломать, то... повеселимся!

— Кольк, поди-ка на час, — попросил Тихоныч.

Колька опустил молоток и подошёл.

— Ну?

— Молод ты мне нукать, не запряг. Ты что ж это, соседей обижаешь? Мы ж тебя, жидёнка, приняли, понимаешь, а ты... — Тихоныч явно заводил себя. — Со стороны, понимаешь, наймуешь. Эт-то непорядок, обида, понимаешь, обидел ты меня, как есть жидёнок, второй раз уже.

Тихоныч уже не говорил, а взвизгивал вперемешку с руганью. На шум вышел из своего дома сосед, из сада быстро подошла Эсфирь, а за ней и Женя. Увидев Женю, Эркин с размаху загнал топор в брус и быстро подошёл и встал рядом с Колькой.

— Заткни пасть, — негромко и очень спокойно сказал он Тихонычу.

— А ты, краснюк, не встревай, клал я на вас, индеев краснозадых...

Эркин протянул над забором руку и взял Тихоныча за плечо.

— Кто я, повтори.

Тот поперхнулся и как-то осел набок под ладонью Эркина.

— Ну, ты чего? — Тихоныч попытался стряхнуть руку Эркина, но не смог и заговорил уже по-другому, без взвизгов и ругани. — Ну, я ж тебя знаю, ты заводской, чего ж ты дорогу перебегаешь, понимаешь, да ещё вон, притащил...— он покосился на андрея, хотел ещё что-то сказать, но осёкся.

— Ну-ну, — Андрей зло улыбался, поигрывая маленьким блесятщим на солнце топориком. — Сам заткнёшься, или как?

— Что? Что случилось? — Эсфирь испуганно оглядывала их.

Но ответил ей сосед, враскачку спустившийся со своего крыльца и тоже подошедший к заборчику.

— Пустое, соседка, — и Тихонычу: — И чего ж ты, не спрошась, полез? Сябры они, помочью работают.

— А-а, — протянул Тихрныч. — Так это ж другое дело, чего ж ты, Коль, сразу не сказал, что помочь у тебя, я-то думал, наймуешь.

Эркин ослабил ладонь и дал Тихонычу освободиться, а тот уже частил по-Ряхиному.

— Да ты, парень, ничо, я ж с понятием. Помочь это давнишнее, исконное наше, ты б, Коль, сказал, я бы подвалил со своими, а ты бы браги нам, как положено.

— Подвалил, — зло передразнил его Колька, — Ага, да за пятьсот рублей.

— Чо-о? — изумился сосед. — Ты что, Тихоныч, таких же и цен нет, даже с твоим матерьялом, ты чо? С перепою, что так ломишь?

Тихоныч уже явно был не рад, что связался, а тут ещё Эсфирь вздохнула:

— Потому и не поладили, что цена несуразная.

— Эх, хозяйка, — крякнул Тихоныч, — да я б тебе узорочье пустил...

— По кошельку, — хохотнул Андрей. — Знаем мы таких... узорщиков.

— А ты, косорукий, помалкивай, — огрызнулся Тихоныч. — Молоко на губах не обсохло, а указуешь. Ты девкам указуй, отрастил вон, а мне...

— Чего-о? — взревел уже Андрей и вдруг, ухватил Тихоныча за шиворот, перевалил его через забор и поволок к стройке. — Я т-те счас покажу. Где я скосил? Ну? Найдёшь косину, я тебе сам сотенную выложу. Курятник я делал, где здесь косина? Ну?

Тихоныч сопел, отругивался, но осмотрел всё очень внимательно, а курятник чуть ли не обнюхал.

— Сам, говоришь, делал? — наконец внятно спросил он.

— С братом, — уже спокойно ответил Андрей, — и с ним, — показал он кивком на кольку.

— Угу, — кивнул Тихоныч. — А брат где?

Колька заржал. Засмеялся и Эркин, и потому Андрей ответил весело:

— А во стоит, глаза разуй.

— Ага, ясненько, — глубокомысленно заключил Тихоныч. — А придумал кто?

— А по книге, — весело ответил Колька.

— Там же чертежи есть, — как о само собой разумеющемся добил Андрей.

— Могёшь, значитца, — пробормотал Тихоныч.

Он ещё покивал, пожевал губами, оглядел разбросанный инструмент и раскрытый ящик.

— И струмент твой, значитца.

— А чей же ещё? — гордо ответил Андрей.

— Ну да, ну, оно, конечно, — Тихоныч быстро искоса оглядел Андрея и Эркина. — Ты, парень, тоже на заводе?

— В автокомбинате, в цеху, — Андрей, чувствуя, что спор уже решён и мастерство его признано, отвечал небрежно, даже чуть свысока.

— И много зашибаешь? — с плохо скрытым подвохом спросил Тихоныч.

— Сколько есть, всё моё, — хохотнул Андрей.

— Плюнь и разотри, — убеждённо сказал Тихоныч. — Брось и ко мне в бригаду давай. И брата бери.

Андрей вылупил на него глаза в непритворном изумлении.

— Ты что, дядя, с перепою? Кто ж работу бросает?

— Да мы с тобой, знаешь, сколько зашибать будем?! — воодушевился Тихоныч. — Да...

— И кто ж по пятьсот рублей за крольчатник платить будет? — спросил Эркин. — Много таких?

Колька от смеха не устоял на ногах и сел на бревно. С удовольствием ржал и Андрей, грохотал басом сосед.

— Ладно, — дал им отсмеяться Эркин. — Мы работаем или как? — и быстро через плечо оглянулся, проверяя, как там Женя?

— Работаем, браток, — сразу ответил Андрей.

Колька кивнул и встал на своё место. Тихоныч хотел что-то сказать, потоптался, но только махнул рукой и ушёл. Незаметно ушли в сад и Эсфирь с Женей. Сосед постоял, глядя на их работу.

— Коль, ты книгу эту, ну, про курей, где брал?

— В библиотеке, Куприяныч, — ответил Колька, не отрываясь от работы.

— Угу, дашь мне её потом. Лады?

— Я сдал её уже. А про кроликов могу.

— Успеются кролики, — хмыкнул Куприяныч. — Ну, бог в помощь вам.

— Спасибо... на добром... слове... — раздельно ответил Колька, поднимая на пару с Эркином щит настила, чтобы Андрей вставил и закрепил его.

Убедившись, что варенье не пострадало, Женя тихо сказала:

— Я даже испугалась. Эркин ведь горячий такой. И сильный...

Эсфирь улыбнулась.

— Да, я видела. Взял Тихоныча за плечо, так тот сразу книзу осел.

Колобок и Алиса, увлечённо игравшие рядом с Семёном в шашки, даже ничего не заметили. А Семён, только посмотрел на Эсфирь и, когда та успокаивающе кивнула ему, снова повернулся к малышам.

Оставив горячее варенье остывать, Эсфирь и Женя занялись новой порцией. Обед сегодня планировался холодным, что в такую жару даже лучше, и потому был приготовлен заранее и ждал своего часа в холодной нетопленной печи.

Дав малышам дважды сразиться с переменным успехом, Семён отправил их побегать и поиграть во что другое. Эсфирь сразу подошла к нему.

— Поспишь, Сёма? Уложить тебя?

Семён нехотя кивнул и смущённо признался:

— Устал сидеть. Кольку позови, не берись сама.

Крутившаяся рядом Алиса сразу предложила:

— Я! Я позову!

И, не дожидаясь ответа, бросилась во двор.

— Дядь Коль! — зазвенел её голосок. — Тебя дядя Семён зовёт.

Колька сразу опустил доску.

— Случилось чего? — но спрашивая, он уже шёл в сад.

Разумеется, Андрей и Эркин последовали за ним.

— Он лечь хочет, — объясняла на бегу Алиса.

Но Колька уже сам сообразил, ничего страшного не произошло. Так, какой тут рычаг? Ага, ясно. Приподнять и опустить спинку с изголовьем, приподнять и закрепить изножье. Вот и было кресло, а стал лежак.

— Удобно, Сём?

— Ага, спасибо.

Семён успокаивающе улыбнулся ему и закрыл глаза. Эсфирь поправила ему подушку.

— Отдохни, конечно, Сёма.

Эркин поправил огонь под тазом и встал.

— Вот так, женя, большой жар ведь не нужен, да?

— Да, спасибо, Эркин.

Женя, откровенно любуясь, оглядела его.

— Как закончим, так и пообедаем, мама Фира, — мотнул головой Колька, отвечая на шёпот Эсфирь. — Мелюзгу только если...

— Не-а! — сразу завопила Алиса. — Мы со всеми!

— Ты чего орёшь? — дёрнул её за косичку Андрей.

— Мы со всеми, — повторила уже тише Алиса. — Верно, Колобок?

— Ага, — сразу согласился тот. — Ага, Коля, да?

Эсфирь и Женя переглянулись и вздохнули: надо бы детей покормить отдельно, хотя бы Колобка, но... но уж ладно.

— Тогда терпи, — строго сказала Женя. — И не приставай.

— А шашки в дом унесите, а то растеряете — распорядилась Эсфирь, возвращаясь к варенью.

Когда они шли к стройке, Колька крепко хлопнул Андрея по плечу.

— Ну, спасибо, браток, ну, нет слов.

— И не надо, — улыбнулся Андрей.

Эркин задумчиво кивнул.

Солнце пекло всё сильнее, куры затихли, забились в тенистые уголки. Колобок и Алиса, сидя на ступеньках крыльца, играли в "ласточкин хвостик". Эсфирь снова подошла к Семёну.

— Сёма, тебе не печёт? Может, лучше в дом?

— Да нет, мама Фира, — улыбнулся Семён. — Я ж в тени. И ветерок здесь.

Его лицо влажно блестело от пота, намокшие волосы прилипли ко лбу. Эсфирь молча смотрела на него, и Семён, протянув правую руку, мягко погладил её запястье беспалой ладонью.

— Всё в порядке, мама Фира. Правда.

И, когда она отошла, прикрыл глаза. Что ему это солнце после того, обжигающе яркого и холодного, дробящегося в льдах, делавшего лица не загорелыми, а обугленными, только белые круги вокруг глаз от защитных очков. Горный отряд, настенники, хранители перевалов. Да, лётчиком он не стал, не получилось, но всё равно солнце над облаками он видел. И звёзды. И такая тишина, что каждый шаг слышен на километры. И потому арбалеты и луки — спасибо парням с Великой Равнины — вместо автоматов. И ножи с ледорубами для рукопашных. И если сорвался, то падай молча, не выдавай остальных криком. И они молчали, ни один не крикнул, ни разу...

Семён сглотнул вставший вдруг в горле комок. Ничего, он жив и... и это главное.

Стройка крольчатника и варка варенья закончились почти одновременно. И Семён проснулся. Хотя кто бы и спал после ликующего свиста Андрея и Кольки и восторженного визга Алисы и Колобка.

— Боже мой, — вздохнула Эсфирь, когда они с Женей осмотрели крольчатник. — Это ж на сколько пар? У нас же и денег столько нет.

— Пустяки, мама Фира, — бодро ответил Колька. — На две пары наберём, а дальше они сами... расплодятся.

— Точно, — согласился Андрей. — Кролики — они такие. Алиска, как залезешь, я тебя там и закрою.

Алиса, уже почти забравшаяся на второй ярус, обернулась, а Женя улыбнулась.

— Правильно, будешь там жить.

— Дядя Анд'юха, — Колобок дёрнул Андрея за штаны. — Ей т'авку давать, да?

— Точно! — заржал Андрей. — Не видать тебе, племяшка, теперь тортиков!

— Фигушки! — спрыгнула вниз Алиса.

Ржал взахлёб Колька, смеялись Эсфирь и Женя. Алиса, поглядев вокруг, решила, что лучше тоже рассмеяться, но, когда все вышли и вообще вроде забыли о ней, тихо позвала Эркина.

— Эрик...

— Да, — сразу обернулся он к ней.

Она потянула его за руку и, когда он наклонился, обняла его за шею и зашептала на ухо.

— Ты же не дал бы посадить меня в клетку, да, Эрик?

— Никогда, — так же тихо ответил Эркин.

Алиса по-прежнему держалась за его шею, и, выпрямляясь, он взял её на руки, даже не подумав, что он без рубашки и она в одних трусиках, и кожа к коже, как... нет, у него даже не ворохнулся прежний страх.

В саду Андрей предложил продегустировать варенье. Всего две банки — и он распробует. Он бы и дальше дразнил Женю, но Эркин, ссадив на землю Алису, Взял Андрея и взвалил его, как мешок, себе на плечо.

— Кольк, у тебя бочка с водой где?

— В огороде, — еле выговорил сквозь смех Колька.

— Пойду, макну.

Алиса и Колобок в полном восторге прыгали вокруг, визжа так, что Семён гаркнул:

— Отставить! Кур перепугаете.

До бочки дело не дошло, но умывались долго, шумно и весело. Эсфирь и Женя были заняты обедом, поэтому Колобка умывал Колька, А Алису — Эркин. Андрей и тут предлагал свои услуги, дескать, уж он-то вымоет и отмоет, но его отправили помочь с переноской стола, так как обедать решили в саду. И не душно, и Семён будет со всеми.

Колька снова сделал лежак креслом, высоким, чтобы Семён был вровень с остальными, поставили и накрыли стол и, наконец, сели. Эркин, Андрей и Колька уже в рубашках, Колобка и алису не только умыли, но и переодели, Эсфирь и Женя тоже привели себя в порядок.

На обед были окрошка молодая варёная картошка с холодным вырёным языком.

— А это что? — удивился Колька, разглядывая серые ломтики.

— Это язык, — объяснила Женя.

— Не мой, — тут же прибавил Андрей. — Мой при мне.

— Это-то понятно, — рассмеялся Колька.

— твой длиннее, — согласился Эркин.

Семён покрутил головой.

— Однако шикуем. Он же дорогой, женя.

— Зато без костей, — улыбнулась Женя. — Никаких отходов.

И пили чай с "молодым" свежесваренным вареньем.

О покосе заговорил Эркин.

— И далеко твой луг?

— Не очень. Затемно выйдем, вовремя дойдём.

— Ага, — кивнул Эркин. — Коса-то у тебя есть?

— Две косы, — поправил Андрей, подкладывая себе варенья.

— А ты умеешь? — удивился Эркин.

— Не боись, — кратко ответил Андрей.

— Будут, — так же коротко, — подвёл черту Колька.

Больше о этом говорить не стали. Будет — так будет, а если и что, то на неделе обговорить всегда можно.

После обеда Эсфирь унесла Колобка спать. Он что-то недовольно гудел, но глаза у него ещё за столом закрылись.

— Маленькие дети обязательно после обеда спят, — елейным голосом сказала Алиса.

— Верно, племяшка, — ухмыльнулся Андрей. — Давай сейчас постелем тебе, а я песенку спою.

— Фигушки! Я большая! — Алиса быстренько соскочила с табуретки и перебежала за спину Эркина. — И поёт пусть Эрик. Он поёт, а ты орёшь по-дурацки и песни у тебя дурацкие.

Тут Андрей обиделся всерьёз, покраснел, надулся... но Эркин, мягко хлопнув его по плечу, встал.

— Давай со столом поможем.

Алисе он ничего не сказал, даже не посмотрел на неё, но она поняла, что получилось нехорошо, и, недовольно хмурясь, оглянулась на маму. Но мама её тоже в упор не замечает, и дядя Семён не смотрит, и дядя Коля... ну, почему взрослые всегда заодно? Теперь придётся просить прощения. Из-за чего — непонятно, но придётся. И, когда все встали и началась суматоха с посудой, попробовала дёрнуть Андрея за рукав, но опять не заметил, даже не посмотрел.

— Сёма, — предложил Колька. — Давай в дом, а то жарко уж очень.

— Да, — кивнул Семён. — Давай, Коль.

И уже Колька, подражая Эркину, посадил Семёна и поднял его на себе, понёс в дом. Эсфирь придержала дверь.

В доме было после сада полутемно и прохладно. Эсфирь как-то незаметно успела проветрить горницу и перестелить Семёну. Колька уложил брата, укрыл одеялом. Они были вдвоём, и Семён зашептал:

— Коль, с деньгами-то... неудобно.

— Они не возьмут, — так же тихо ответил Колька. — И не думай.

— Неудобно, — повторил Семён. — Ты поговори всё-таки. Помочь помочью, а всё-таки... ну, не сейчас, потом... или фруктами там, ягодами... хоть как-то...

— Потом, — неохотно согласился Колька. — Отдохнёшь?

— Да, задёрни меня, посплю.

И, когда Колька, задёрнув занавеску, ушёл, Семён вздохнул. Болела голова — видно всё-таки перегрелся — и кружилась, как после контузии. Но это всё пустяки. Да, каждый день не получится, конечно, Колька же работает, не Маме Фире его таскать, но раз в неделю — он знает — будет у него... прогулка.

Эсфирь с Женей разлили остывшее варенье по банкам. И четыре из них — как Эсфирь не настаивала, чтобы Женя взяла половину — составили в корзинку, переложив газетой, чтобы не побились. А корзину завтра занесёт...

— Да ладно вам...

— Нет уж, нет уж...

— Из-за корзинки гонять...

— На покос пойдём, тогда и занесу, — решил Эркин. — Колька, неделю обойдёшься?

— А то нет, — фыркнул Колька.

Женя, сразу сообразив, горячо поддержала Эркина, и Эсфирь отступила.

Попрощались, ещё раз полюбовались постройкой и ушли.

Корзинку с вареньем нёс Эркин: Андрею варенье доверять рискованно, к тому же у него ящик с инструментом. Али са шла рядом с Женей, держась за её руку. Её до сих пор и не отругали, и не простили, так что совсем непонятно. Но неприятно. Всё было так хорошо, а почему-то стало плохо.

— Андрей, — заговорил вдруг Эркин, — а что такое... сябры? Ну, этот, Куприяныч, нас так назвал.

— Ну-=у, — Андрей задумчиво пожевал губу. — Ну, я думаю, вроде... Там, — он кивком головы указал куда-то в сторону, — там говорили: кореша. Это друзья, нет, больше, чем друзья, говорили: жрут вместе, значит, во всём доверяются, ещё... земляки, земели...

— Земляк? Это я знаю, — кивнул Эркин. — Я понял, Андрей, — улыбнулся, — догадался.

Они говорили тихо, шедшие впереди Женя с Алисой не оборачивались, И Андрей спросил, ещё больше понизив голос, по-английски:

— А у вас там, ну, ты понял, как этот называлось?

— Никак, — так же тихо по-английски ответил Эркин. — У нас этого не было.

— Что, совсем не дружили? — удивился Андрей. — Быть же такого не может.

Эркин невесело улыбнулся.

— Показывать было нельзя. Никому. И... и вдруг завтра тебя или его продадут. И... ладно, потом, хорошо? — перешёл он на русский.

Андрей кивнул.

— Хорошо, конечно, Эркин.

В самом деле, что он за дурак, затеял такой разговор. Не кол времени и не к месту.

Они уже подходили к дому. Бегали и играли дети, на лавочках сидели болтающие старухи, из открытых окон разговоры и обрывки песен, на лоджиях курят и перекликаются мужчины. Субботний вечер, гуляй сколько душе угодно, завтра — выходной. Здороваясь со знакомыми, разговаривая о погоде и о всяких незначащих пустяках вчетвером вошли в подъезд, поднялись по лестнице, прошли по коридору и, наконец, вошли в квартиру. Полутёмную и приятно прохладную после дневной жары. Это Женя оставила утром шторы задёрнутыми, вот комнаты и не нагрелись. И хоть ещё не поздно совсем, но всех сразу потянуло ко сну.

Но сначала надо положить на место инструменты и варенье, а Андрей сразу решил, не откладывая. Подточить и направить затупленное. Эркин убрал банки с вареньем, Женя в ванной мыла Алису, и он пошёл в кладовку к Андрею.

— Помочь?

— Спасибо, сам, — Андрей оглядел стамеску, отложил её и взялся за рубанок. — Ага, ну, это мигом, слушай, а давай на лоджию сделаем.

— Шезлонг?

— Ну да. Или лежаки. Будем лежать и загорать.

Эркин не очень уверенно кивнул.

— Давай.

— Цветы у нас там уже есть. Как в саду будем, — с воодушевлением продолжал Андрей.

В кладовку вошла Женя и с ходу включилась в разговор.

— А зачем на лоджии загорать? Давайте лучше завтра на озеро сходим. Там и позагораем, и выкупаемся.

Эркин сразу закивал, но Андрей медлил. А Женя продолжала:

— Я уже вам плавки купила.

— Что?! — в один голом спросили Эркин и Андрей.

— Плавки, — повторила Женя. — Ну, трусы такие. Я вчера купила, и себе с Алиской купальники. Андрюша, я тебе на диван положила. Ты сходи, померь, они эластичные, тянутся хорошо, но ты померь. Эркин, и ты обязательно померь. Это сюрприз вам. Алиска не проболталась, нет?

— Нет, — вклинился в её скороговорку Андрей. — Не проболталась, спасибо, Жен, я только...

— Конечно, пойдём, — остановил его Эркин. — Ты что, Андрей? Здесь-то неопасно.

Помедлив, Андрей кивнул.

— Ладно, брат. Пошли мерить.

В спальне Эркин взял лежавшие на его половине кровати трусы и критически их оглядел. Женя, что, размер перепутала? Это ж на Алису, а то и на её куклу.

— Ну же, Эркин, — вошла в спальню Женя. — Раздевайся.

— Они мне малы, — убеждённо сказал Эркин, кладя трусы на покрывало и расстёгивая рубашку. — Алиса спит?

— Да, я уложила её. Тихая такая, видно, устала.

Эркин быстро разделся, кинув грязное бельё прямо на пол — потом в ванную отнесёт — и взял плавки.

— Женя...

— Это супер-эластик. Надевай! — скомандовала Женя.

И Эркин, как всегда, не стал спорить.

К его крайнему удивлению, плавки действительно натянулись, нигде не лопнув и даже ни разу не затрещав.

— Ну вот, — оглядела его Женя. — Тебе очень идёт.

Эркин встал в зеркальный коридор, чтобы видеть себя со всех сторон, и вдруг фыркнул.

— Женя, а без них приличнее!

Женя возмущённо ахнула и, тут же сообразив, засмеялась.

— Ну, Эркин, ты...

— Провокатор, я знаю, — Он круто повернулся и обнял её, подхватив на руки. — Сейчас ты меня придушишь на месте...

— Сей секунд, — ответила Женя, обхватывая его за шею.

Эркин счастливо засмеялся, прижимая её к себе.

— Ой, а дверь? — вспомнила Женя.

Эркин положил её на кровать и пошёл к двери.

Услышав стук защёлки, Алиса решительно откинула одеяло и вылезла из кровати. Пока мама и Эрик спят, она пойдёт к Андрюхе и помирится с ним. А то это не жизнь. Эрик даже поцеловать её на ночь не пришёл. А мама... она так старалась слушаться, а мама будто и не заметила этого.

Разумеется, Андрей примерил плавки. Ярко-синие, с белой полоской-пояском. И теперь, открыв шкаф, разглядывал себя в зеркале. А что... в самом деле, не так уж и страшно. И хорошо, что он в одной майке сколько дней работал, вон уже загореть, не загорел, но сегодня у Кольки совсем без рубашки был и не сгорел, только покраснел малость. Но помазаться на ночь не помешает.

За его спиной стукнула дверь, Андрей обернулся и, увидев Алису, нахмурился.

— Тебе чего?

Путаясь в длинной — до полу — рубашке, Алиса подошла к нему.

— Андрюха, ты очень на меня сердишься, да? Вот, — она разжала кулачок, показав ему карамельку. — Я мириться пришла.

И Андрей не выдержал, рассмеялся.

— Ладно, племяшка. Мировая.

Они сели на диван, Андрей взял конфету и, сжав правую руку в кулак, выставил согнутый крючком мизинец. Алиса готовно уцепилась за него своим правым мизинцем, и они торжественно сказали "мировую".

— Мирись, мирись, мирись. И больше не дерись. А если будешь драться, я буду кусаться.

— Ну вот, — удовлетворённо вздохнула Алиса. — Теперь всё в порядке.

— Точно, племяшка. А теперь спать иди.

— Ага, — Алиса спрыгнула с дивана и пошла к двери. — Спокойной ночи, Андрюха.

— И тебе спокойной ночи, — улыбнулся Андрей. — И снов конфетных.

Проходя к себе, Алиса постучала в дверь спальни и сказала:

— Мама, Эрик, я с Андрюхой помирилась, вот, — и пошла к себе.

Лёжа рядом с Эркином и перебирая его жёсткие, приятно упругие волосы, женя как-то лениво и явно бездумно кивнула.

— Хорошо-хорошо...

Эркин лежал, распластавшись, раскинув руки и ноги, и из-под полуопущенных ресниц любовался Женей. Света они не зажигали, но шторы он отдёрнул, когда мерил плавки, и света хватало: прямо перед окном стояла круглая большая луна. Женя, наклонившись, поцеловала его в переносицу, в затрепетавшие под её губами веки.

— Как хорошо, Эркин.

— Да, — выдохнул Эркин. — Да, спасибо, женя. Ты... ты самая... — медленно улыбнулся и повторил: — самая.

— Какая? — лукаво спросила Женя. — Красивая, умная? Какая?

— Лучшая. Во всём.

Женя тихо засмеялась и снова поцеловала его.

— спасибо, Эркин. Ты тоже... самый лучший. И хороший, и умный, и красивый, и сильный, и... и всякий самый-самый.

— Да-а? — словно удивился он. — Женя, а...

— Что, милый?

— Нет, ничего. Мне так хорошо, Женя, знаешь, я сам себе не верю, что это по правде, что не сон. Это не сон, Женя?

— Ну, конечно же, нет, — она снова поцеловала его.

Эркин прислушался, одним ловким быстрым движением собрался в комок и встал, подхватив Женю на руки.

— Пошли, помоемся и спать.

— Ты с ума сошёл, — засмеялась, не сопротивляясь, Женя.

— Алиска спит, Андрей спит, — убеждённо говорил Эркин, неся Женю к двери. — Всё будет в порядке.

Он не ошибся. В квартире стояла сонная тишина, а в ванной пахло мылом Андрея и ещё кремом. Эркин заметил это, но как-то не обратил внимания: Женя не часто баловала его совместным купанием. Время позднее, и Эркин решил не связываться с ванной, а ограничиться душем.

Мыли друг друга, упоённо целовались под тугими — Эркин всегда открывал кран до отказа — тёплыми струями, и наконец Женя оторвалась от него.

— Всё, милый, а то у меня волосы до утра не просохнут.

— Как скажешь, Женя, — Эркин выключил воду и стал помогать Жене отжимать волосы.

Так же, как мыли, они вытерли друг друга, и Эркин решительно закутал Женю в махровый халат.

— Вот так.

— А сам? А ну-ка, подставляйся.

Эркин даже чуть присел, чтобы Жене было удобней накинуть на его плечи халат.

Когда они наконец очутились в спальне, было уже совсем поздно. День закончился, а завтра будет... а, ладно, что будет, то и будет. Эркин обнял Женю, уткнувшись лицом в её влажные волосы, и вздохнул, засыпая.

Воскресное утро началось с обычного стука в дверь и вопля Алисы:

— Мама, Эрик, уже утро, а вы спите!

Эркин вздохнул и, повернувшись на живот, обхватил обеими руками подушку. Женя с таким же вздохом поглядела на часы и встала.

— Ну, началось. Алиска, перестань.

Она открыла дверь, и Алиса ворвалась в спальню. Обычные прыжки и кувыркания по кровати и несерьёзные жалобы, что Эрик твёрдый. Потом Женя увела её умываться и переодеваться, а Эркин встал, натянул чистые трусы и стал перетряхивать и убирать постель.

В спальню заглянула Женя.

— Эркин, тянуться будешь?

— Да, конечно.

— Тогда забирай Алиску, и идите в большую комнату. Я завтрак сделаю и тоже приду.

Воскресенье — спешить некуда, но Женя не умеет делать медленно и размеренно. Домашняя работа у неё всегда бегом.

Алиса — уже в трусиках и маечке — приплясывала перед ним в радостном ожидании.

— Пошли, — улыбнулся ей Эркин.

В большой комнате распахнута дверь на уже освещённую солнцем лоджию, натёртый блестящий паркет приятно холодит ступни — тянулся Эркин по привычке босиком, а вслед за ним и Алиса.

Они уже начали, когда из своей комнаты вышел в халате, зевая, взлохмаченный Андрей.

— Андрюха! — обрадовалась Алиса. — Давай с нами!

— А-ага, — Андрей снова зевнул. — Спешу и падаю.

— Ну и не надо! — Алиса решила, что вправе обидеться. — Нам и без тебя весело.

— Без меня?! — Андрей попытался поймать её за хвостик, но алиса успела спрятаться за Эркина.

Вошла Женя, так же в трусиках и маечке, и Андрей улыбнулся.

— Доброе утро, Женя, начинайте без меня, я догоню.

Слово он сдержал и пришёл, но когда Женя с Алисой уже ушли, а Эркин в одиночестве доделывал свой комплекс. Тянуться Андрей по-прежнему не особо любил, но отжиматься стал. Качал силу. Эркин только немного помогал ему, подсказывая, что и как лучше делать.

Они закончили, и как раз прибежала Алиса.

— А оладушки уже готовы. Мама зовёт.

— Пожрать я завсегда первый, — рассмеялся Андрей.

За завтраком решили, что конечно, пойдут на озеро. А обед будет, как и вчера, холодным. На обратном пути купят квасу для окрошки, а второе и кисель уже есть.

— Женя, это когда ты всё успеваешь? — восхитился Андрей.

— Что вчера, что сегодня утром, а что и сейчас, — засмеялась Женя— Так что всё готовим, собираемся и идём.

Об озре, что можно и позагорать, и поплавать, и от города полчаса пешком, а если через луга напрямик, то ещё меньше, Женя наслышалась в машбюро. Но сначала Эркин и Андрей учились и по воскресеньям им надо было отсыпаться и отдыхать, да к тому же всё казалось, что земля ещё не прогрелась как следует, но уж после Ивана Купалы все купаются! И Женя после работы зашла в магазин. Купила плавки, купальники, Алисе надувной мяч, её давно пора научить плавать, и боялась только, что погода испортится. Но пронесло. На небе ни облачка, жарко, и пора бы уже идти, чтобы на самую жару у воды оказаться.

По воскресеньям Тим с утра валялся в постели. Ещё одно из неожиданных удовольствий. Нет, просыпался он как всегда, стоило звякнуть будильнику или шевельнуться Зине, но, проснувшись, вспоминал, что сегодня выходной, что спешить некуда и незачем, и оставался лежать. Но чаще всего их по воскресеньям будили дети. Сама бы Катя не рискнула стучаться или — не дай бог — рвать дверь, но Дим воскресными утрами удержу не знал.

— Пап, мам! — звенел под дверью их спальни его голос. — Утро уже!

И, если сразу не открывали, заявлял:

— Мы играть пошли.

Тут уже Зина не выдерживала и кричала:

— Ладно, заходите!

Дим влетал в спальню и с разбегу запрыгивал на кровать прямо на грудь тима.

— Пап, а чего делать будем?

Следом за ним залезала Катя. Зина со вздохом вставала — Тим всё-таки переставил кровать в спальне так, чтобы с любой стороны было удобно зайти, а то что Зине если что через него перелезать и ему если ночью встать покурить там или воды попить, то её побеспокоить — и накидывала халат поверх ночной рубашки.

— Воскресенье, а вы отцу отдохнуть не даёте, — ворчала она "для порядка" и выходила из спальни, оставив их втроём.

Дим кувыркался и валялся на просторной кровати, заводил Катю. Тим от души хохотал над их вознёй. И сам по-детски играл с ними. Стоя в дверях и глядя на них, начинала смеяться и Зина.

— Мам! — радостно вопил Дим. — Давай с нами!

— Ну уж нет, — смеялась Зина. — Вы уж сами, без меня.

Наконец она забирала и уводила малышей умываться и вообще начинать день, а Тим выпутывался из скомканных одеяла и простынь и одевался. А уж за завтраком и решалась проблема воскресного дня.

И сегодня всё было, как всегда. Пошалили, повозились, умылись, оделись и сели за стол. Зина наловчилась с вечера сберегать хлеб в полотенце, чтоб с утра он был как свежевыпеченный.

— Пап, — Дим заглотал кусок, едва не подавившись, — а мы на озеро пойдём? Все идут, а мы?

— Ага, — подтвердила Катя.

— А чего ж и нет? — Зина подвинула к Тиму масло. — Идите, конечно. Купала прошёл, самое время. И погода хорошая.

— мам, а ты?

Зина улыбнулась.

— Тяжело мне по жаре столько идти, и купаться я не буду. Так что сами идите.

Тим внимательно посмотрел на неё. Чего можно и чего нельзя беременным, он знал, честно отходив на лекции для отцов в культурном Центре, их там даже пеленать учили на куклах, но обилие примет его смущало. С Зиной он не спорил: им на лекции говорили, что беременным вредно волноваться. Зина, поймав его взгляд, улыбнулась и повторила:

— А вы идите. Тима, ты только полотенчики им возьми и... ну, и всё остальное, что нужно.

Тим кивнул.

— Сейчас поедим и соберёмся, — а, когда дети, доев, убежали, спросил: — Как ты, Зина? — Да всё хорошо, Тимочка, — она встала из-за стола, собирая посуду. — Идите, как следует погуляйте.

Помедлив, Тим кивнул и встал. Конечно, если Зина считает, что ей так лучше...

Надувной матрац, полотенца, фляга с несладким чаем, огурцы, бутерброды, пирожки, всякие мелочи на всякий случай... сумка получалась увесистой.

— Ведите себя хорошо, — Зина поцеловала Катю и Дима. — Слышите?

— Ага, — кивнула катя.

— Да ладно, мам, — нетерпеливо рвался из её рук Дим.

Тим взял сумку и поцеловал Зину в щёку.

— Мы придём поздно, не беспокойся.

— Мы пошли, мам!

— Ага, мы пошли.

Когда за ними закрылась дверь, Зина погладила себя по животу.

— Ничего, успеешь ещё на озеро, а мы пока по хозяйству займёмся.

Врачиха на лекциях говорила им, что ребёнок на пятом месяце уже всё слышит и думает, а у неё уже седьмой. По приметам баба Фима, да и остальные так говорили, выходит, что девочка. Если и впрямь, то Машей назовём, по бабушке. Тимочка сразу согласился, как только заикнулась ему. А если всё же мальчик... Петей не стоит. Она так первенца своего назвала, по отцу его, и оба сгинули, нельзя судьбу гневить, запретное это имя ей теперь. Ну, да это ничего, и что б там ни было, а жить надо, и Машеньку не беспокоить, а то слезливой уродится. Ох, Петя, Петюшечка, кровиночка моя, отняли тебя у меня, на муки, а то и на смерть, всяко ведь болтали, ты уж прости меня, что не сберегла, кто ж думал, что нелюди эти такое сотворят...

Зина села на табуретку, смахнула выступившие слёзы и, подумав, перекрестилась, прислушалась к животу и снова захлопотала.

До озера оказалось, в самом деле, недалеко, и по просёлочной мягкой дороге, да за разговором дошли быстро.

Озеро было нешироким, но длинным, и места хватило бы всему городу. Но Старый город занят страдой, а для Нового города такое развлечение привычно ещё не всем. Детворы и подростков было много, а взрослых... в основном, с завода. Практически все расположились на пологом склоне, сбегавшем от соснового леса к воде. Вход в воду был здесь песчаным и чистым. И Женя, когда они остановились на пригорке, оглядывая озеро и берег, решительно повернула к пёстрому от тел и одежд весело шумящему склону. Андрей, да и Эркин предпочли бы более укрытое от чужих глаз место, но спорить не стали, а Алиса уже вприпрыжку мчалась вперёд.

Место нашли быстро и стали устраиваться. Специально для таких походов Женя купила ещё сразу после маёвки на одной из армейских распродаж двухслойную подстилку. Сверху коричнево-зелёные пятна и разводы — удивительно: пёстрая, а сливается с травой — плотная ткань, а снизу прорезиненная, чтоб сырости не чувствовалось, большая — четверо вплотную, но улягутся — в рулон скатывается, и даже специальные ремешки, чтоб утянуть и закрепить есть. Очень удобно! Купальники и плавки все надели под одежду ещё дома. И потому Женя, бросив на траву сумку, сразу Алису и отпустила её играть со строгим:

— В воду одна ни-ни! Поняла? — и не дожидаясь ответа, скомандовала: — Раздеваемся!

Эркин, с интересом глазевший по сторонам, готовно расстегнул и снял рубашку, но Андрей медлил. Одно дело — лагерная баня, где и у других шрамов хватало, и вовсе увечные попадались, в Купальскую ночь тоже особо не разглядывали, да и ночь к тому же, кинул шмотки од куст и нырнул, а здесь и сейчас... Но, вроде, никто не смотрит, и Андрей решил рискнуть.

Как ни уверяла его Женя, что плавки вполне приличны, Эркин снимал джинсы не то, чтобы со страхом, но настороженно и с неприятным холодком внутри.

Алиса, шумно сопя, надувала мяч, но получалось у неё плохо. Эркин сложил и убрал джинсы и рубашку, поставил свои кроссовки рядом с босоножками Жени и взял у Алисы мяч.

— Ну-ка, дай сюда.

— Ага-ага! — — Обрадовалась Алиса. — Эрик, ты его до щёлка надуй, ладно?

Женя, уже в купальнике ещё раз расправила подстилку, убедилась, что все сумки и с вёртки надёжно пристроены и, улыбаясь, огляделась по сторонам. Воскресенье на пляже — удовольствие, которое после колледжа она ни разу себе не позволила. И вот... конечно, это не море, не знаменитые Южные Острова, о которых с её возможностями и мечтать было вредно, да и сейчас не стоит, но, нет, всё так хорошо, что даже...

— Ди-и-имка-а-а-а! — восторженно завопила Алиса. — Давай сюда-а-а-а!

Конечно, Тим знал, что у озера он наверняка встретит и знакомых, и соседей, но что сразу наткнётся на Морозов, на всю... гм, семью, это уже, скажем так, неожиданно. И, если бы он заметил их издали, то потихоньку увёл бы детей на другой конец пляжа. Но Дим и Катя уже вместе с Алисой подбрасывали и ловили мяч, и Женя махала рукой, сразу и приветствуя, и подзывая. Тим беззвучно выругался, заставил себя улыбнуться и подошёл.

— Привет, — поздоровался он со всеми.

— Привет, — радостно ответила Женя. — Вот отлично, что пришли. А как Зина?

— Спасибо, — улыбка Тима стала чуть сердечнее. — всё хорошо.

Он поставил сумку на песок. Повода уйти на другое место не было, прилдётся устраиваться.

Лёжа на подстилке, Андрей с улыбкой, но напряжённо щурясь, следил за Тимом. Вроде, всё у них сказано, всё решено, но... Между ними серый плац, и на нём они — один в полосатой шеренге, другой в чёрной, один в робе, другой в кожаной куртке. Как же он — лопух доверчивый — тогда в мышеловке не вспомнил, не узнал? Не ушёл бы тот, а сейчас что ж... Андрей легко оттолкнулся от земли и встал.

— Пойду окунусь, — и подмигнул Жене. — Попробую водичку.

— Иди, — кивнул Эркин. — Придёшь, скажешь.

Он очень просто подошёл к Тиму помочь с матрацем, и отказываться от его помощи Тим не стал. Вдвоём они надули матрац, Тим собрал и сложил разбросанную Димом и Катей одежду и уже тогда разделся сам.

Женя вдруг прыснула, пришлёпнув себе рот ладошкой. Эркин и Тим одновременно недоумевающе оглянулись на неё. Женя, покраснев, отошла, пряча лицо. Эркин посмотрел ей вслед, перевёл взгляд на Тима, явно не понимавшего, в чём дело, снова огляделся. И другие люди, что лежали и сидели вокруг, улыбались, глядя на Тима. И сообразив, едва не заржал в голос.

Большинство мужчин были в чёрных с белыми завязками на боках маленьких плавках, не трикотажных, а из ткани, и Тим купил себе такие же — потому что самые дешёвые, но у него они почти сливались с телом, только тесёмки на боках выделялись, а так, особенно издали и на первый взгляд он казался голым.

— Ты чего? — настороженно спросил Тим.

Эркин понизил голос и ответил чуть громче камерного и по-английски:

— У тебя трусы точно под кожу. Голым смотришься.

Тим растерянно посмотрел на него, опустил глаза на свой живот... и понял.

— А чтоб его! И... — он выругался, перемешивая русские и английские слова. — Что же теперь делать?

Эркин быстро по-питомничьи пошарил вокруг взглядом. Нет, похоже...да, заняты своим, смотрят, но без... того, нет, обойдётся.

— А ничего, — улыбнулся он Тиму. — Обойдётся.

Переодеться Тиму было не во что, и не уходить же... Он поглядел на синие с жёлтой полоской-пояском плавки Эркина... ладно, сегодня сойдёт, а там он себе такие же купит.

— Пап! — подбежал к нему Дим. — Пошли купаться!

Эркин оглянулся на женю.

— Женя....

— Пошли, Эрик! — Алисы прыгала на месте, подбрасывая и ловя свой мяч.

— Пошли, — улыбнулся Эркин.

Дим и Катя побежали вперёд наперегонки с Алисой, и Тим невольно пошёл вместе с Эркином и Женей. И пока дошёл до воды, взгляды окружающих перестали его тревожить. Привык, да и столько солнца, смехов, криков и детского визга вокруг...

Женя, обогнав Эркина и Алису, словно забыв обо всём вбежала в воду в облаке брызг и поплыла. Эркин рванулся было следом, но ладошка Алисы, вдруг как-то оказавшаяся в его руке, дрогнула и удержала его на самой кромке.

— Эрик... — Алиса недоверчиво разглядывала воду и плескавшихся людей. — Пойдём в воду, да?

— Да, — улыбнулся он ей, и вдруг у него вырвалось по-английски: — Не бойся, я с тобой.

Берег уходил в воду сначала полого, но уже в двух метрах от берега Эркину было выше колен, а Алисе по грудку. Он протянул ей вторую руку, и она сразу уцепилась за неё.

— держись крепче. А теперь присядь.

И засмеялся её счастливому визгу, когда она, послушно присев, окунула плечи.

— Ой, Эрик, а теперь...

— А теперь, — он оглянулся через плечо, проверяя, свободна ли вода сзади. — А теперь оттолкнись, будто прыгаешь.

И, когда она подпрыгнула, он быстро шагнул назад, удерживая её за руки. Алиса всплыла и забарахталась, упоённо визжа.

— Пап, — Дим дёрнул Тима за руку. — Поплыли и мы, ну же, пап!

Тим взял Катю на руки и вошёл в воду. Она прижалась к нему, ухватив за шею так, что он понял: отцепить не удастся, и потому зайдя по пояс, присел вместе с ней. Катя тихонько пискнула от сладостного испуга. Дим, громко хлопая по воде руками и ногами, плыл рядом. Тим встал и ещё раз присел, окуная Катю, и ещё.

Вокруг смеялись, кричали, учились плавать и ныряли, барахтались на мелководье и стремительно вбегали на глубину. Никто ни на кого не смотрит — понял Тим и счастливо засмеялся. И тогда засмеялась и катя. Вместе с ней Тим зашёл по грудь, потом по шею.

— Пап, а дальше? — выдохнула катя.

— Когда ты плавать научишься, — серьёзно, но улыбаясь, ответил тим.

— А... я... плыву! — Дим старательно держался рядом.

— Не говори в воде, — Тим, удерживая Катю одной рукой, подставил другую под грудь Дима. — А теперь к берегу.

Дим знал, что спорить с отцом бесполезно: просто вынет его из воды и понесёт, как Катьку, а он же старший и мальчик, ему это будет стыдно, почти позор. И потому послушно развернулся. Правда, ему немного помогли на повороте, но совсем немного.

Выйдя на берег, Тим поставил Катю на землю.

— Играйте здесь. Дим, глубже колен не заходи, понял?

— Ага, — вздохнул Дим.

Тогда, прошлым летом, они вдвоём тоже купались. Два или три раза было. И отец то учил его плавать, то оставлял на берегу, а сам уплывал далеко-далеко. Ну да ничего, они с Катькой научатся и тоже будут плавать с отцом, все вместе.

Эркин шёл вдоль берега, волоча Алису уже за одну руку, второй она подгребала.

— Ай да племяшка! — шумно вынырнул ряжом Андрей.

Алиса и ахнуть не успела, как он выхватил её из воды и поднял над головой.

— А ка-а-ак кину!

— Э-эри-и-ик! — визжала Алиса, извиваясь и отчаянно дрыгая руками и ногами.

Смеясь, Эркин отобрал Алису у Андрея. К ним почти сразу подошла женя.

— Мама! — обрадовалась Алиса. — А я плавать научилась! — и, покосившись на Андрея, уточнила: — Почти.

— Вот и молодец, — похвалила её Женя и хотела забрать у Эркина, но тот покачал головой.

— Тебе будет тяжело, Женя. Она уже большая.

— Ага, — согласилась Алиса.

— А раз большая, то слезай, — рассмеялась Женя. — Ты мяч свой где оставила?

— Ой! — Алиса завертела головой и спрыгнула с рук Эркина, подняв тучу брызг. — Ой, там!

— Вот и пойдём за мячом, — взяла её за руку Женя. — Эркин, вода какая чудесная, ты иди, поплавай. Андрюша...

— Я ещё купнусь, — рассмеялся Андрей. — Ладно, племяшка, в другой раз.

— Угу, — Эркин вдруг ловко сгрёб его в охапку. — А сейчас я тебя кидать буду!

— Ага, ага! — радостно завизжала Алиса.

Эркин, качнувшись всем телом, как в борьбе, кинул Андрея далеко вперёд. Тот плюхнулся, подняв целое облако брызг, и нырнул. Эркин быстро оглянулся через плечо на Женю с Алисой и с места прыгнул, изгибаясь над водой и вытягивая вперёд руки, чтобы сразу уйти на нырок.

Когда далеко впереди, чуть ли не на середине озера, вынырнули две головы6 чёрная и белобрысая, Женя перевела дыхание. Ну, слава богу, а то она всё-таки немного испугалась.

— Ну, пошли за мячом.

Тим плыл спокойно, до отказа выкидывая на гребок руки, но без спешки. Сначала он не думал переплывать озеро, но вот вошёл во вкус и — он оглянулся, проверяя себя — да, середина уже позади. Здесь чувствовалось течение, и его не сильно, но начало сносить. Переплывёт, пройдёт по берегу и обратно.

Выбравшись из прибрежной толкотни, Эркин и Андрей поплыли рядом. Уже спокойно, без подвохов и всяких фокусов.

— Может, на тот берег? — предложил Андрей.

— Не всё сразу, — ответил Эркин.

Не сговариваясь, они одновременно перевернулись на спину и теперь лежали, чуть покачиваясь на слабой волне.

— А смотри-ка, проточное.

— Да, чувствую, тянет. На Купалу здесь гуляли?

— Ага, не на пруду же, — тихо засмеялся Андрей.

Сам Андрей не признался бы, что устал, но Эркин, не так поняв, как почувствовав это, повернул к берегу.

Джинни никак не ожидала, что днём озеро окажется совсем другим. Тогда, ночью, покрытое туманом, как паром, с красным пятном костра и тёмными зарослями вокруг, оно было величественно таинственным и даже чуть зловещим. Они с Горомовым камнем дошли быстро, хотя он с палкой, и не спешили, ну, скажем, быстрее, чем она думала. Постояли, глядя на песни и пляски вокруг костра, их не гнали, но и не подзывали. А когда все, на ходу снимая и бросая прямо под ноги одежду, пошли к воде, она растерянно обернулась к Громовому камню.

— А... а мы...

Он улыбнулся.

— Обычай нарушать нельзя. Раз уж пришли.

Она кивнула. Но раздеться... догола... при всех... при нём... Он словно почуял её смущение.

— А мы как все и чуть в сторонке.

Они отошли к кустам, куда уже поднимался от воды туман. Она расстегнула и сбросила курточку. Визг, хохот и выкрики доносились до неё глухо, или это они так далеко отошли? Но оглянуться назад, на костёр, она не рискнула. И быстро, боясь, что передумает, и тогда уже ничего не будет, она как попало побросала одежду и побежала вниз в туман, продираясь сквозь кусты и не замечая царапин...

...Джинни повернулась на спину. Какое сегодня хорошее солнце. Жалко, мама отказалась, но она её ещё уговорит. В будни здесь народу совсем мало, и мама не будет стесняться. И Громовой Камень не захотел сегодня идти на пляж. Непонятно. Ведь он хорошо плавает...

...Вода началась неожиданно и была неожиданно тёплой. Зайдя по пояс, она легла на воду и поплыла. Плавала она хорошо, в колледже входила в пятёрку лучших, но сейчас спешить не хотелось, да и незачем. Рядом плеснули, она повернула голову и увидела совсем тёмное, почти чёрное пятно и белозубую улыбку.

— Хорошо, правда? — улыбнулась она.

— Да, очень хорошо, — так же тихо ответил он...

...Джинни лежала, зажмурившись и вытянув руки вдоль тела, и словно погружалась, растворяясь в жарком золотистом свете.

Другой берег оказался топким, густо заросшим камышами. Тим встал и выпрямился, переводя дыхание. Ну да, теперь понятно, чего все теснятся там, на песке у сосен. Он вгляделся в пёструю мешанину людей и нашёл Дима и Катю. Играют с Алисой в мяч. И Женя рядом. Уже легче. С громким хлюпаньем вытаскивая ноги из илистого дна, Тим прошёлся вдоль камышей. Нарвать, что ли, домой? Он как-то видел такое: в большой высокой — да, правильно, так и называется: напольная — вазе стебли и бархатные палочки камыша. Но здесь, похоже, ещё не созрели. Ладно, обойдёмся. И вазу, к тому же, придётся покупать, а такая трата — явное излишество. Он прошлёпал на глубину и не спеша, размеренно выбрасывая руки, поплыл обратно.

— Папка сюда поплыл, — Дим гордо посмотрел на Алису. — Ему и не такое озеро переплыть — раз плюнуть!

— А Эрику полраза! — возразила Алиса.

Женя рассмеялась. Не над детской болтовнёй, а просто потому, что день такой чудесный.

Течение всё-таки снесло их, и теперь Эркин с Андреем шли вдоль берега, выглядывая своих. Андрей уже совсем успокоился, что смотрится он не хуже других. На Эркина лупятся, конечно, не то слово, ну так... есть на что посмотреть.

Эркин тоже чувствовал, что его рассматривают, но его это уже не беспокоило. Ну и пусть смотрят. Догадаться никто не может, не знают здесь о таком, а полезут если... да это и в голову тут никому не придёт. Как же хорошо, что они уехали в Россию. А вон и Женя, Алиса, и Тим со своими там.

— Э-э-эри-и-и-ик! — не визжать Алиса не могла. — Давай с нами!

Игра на мелководье в тучах брызг с улетающим на глубину мячом, за которым приходилось гнаться вплавь...такое удовольствие было новым и необычным для всех. Кроме, пожалуй, жени. И она же, заметив, что Катя устала, предложила пойти полежать на солнышке. А когда все направились к оставленным у сосен вещам, чуть придержала за руку Тима.

— Вы поесть детям взяли? — тихо спросила Женя.

Тим настороженно кивнул. А Женя, словно не замечая его напряжения, так же тихо продолжила:

— И не надо им мокрыми лежать, пусть оботрутся как следует сначала.

— Спасибо, — почти свободно поблагодарил Тим.

Женя улыбнулась и побежала, догоняя своих.

Андрей уже взялся за корзинку с провизией и, пока Женя вытирала Алису, выкладывал тарелочки и стаканчики. Эркин, увидев памятную ещё с того, первого, лагеря посуду, улыбнулся, а Алиса сразу заявила:

— Андрюха, а мы тебя на ней поминали.

— И чем поминали? — заинтересовался Андрей, расстилая салфетку.

— Соком. Конфеты ели, печенье всякое, — добросовестно перечисляла Алиса, поворачиваясь под руками вытиравшей её Жени. — Все о тебе хорошо говорили, а Эрик пел.

И к удивлению Жени и Эркина, вдруг, очень точно выводя мелодию, запела про Хаархан, только чуть-чуть переврав слова.

Тим только что вытер и переодел в сухое Дима и Катю и развешивал на ближайшем кусте полотенце и их трусики, услышав пение вздрогнул и обернулся.

— Ай да племяшка! — восхитился Андрей, не дав ей допеть. — Ты смотри, как здоровско. Конфета с меня за это.

— Да? — сразу забыла про песню Алиса. — А не врёшь? У тебя и конфет-то нету!

— А вот и есть! — рассмеялся Андрей и нарочито сурово предостерёг: — А будешь обзываться, сам съем.

— И будешь тогда жадиной! — победно отпарировала Алиса.

Наконец сели.

Есть сидя почти на земле, Алисе очень понравилось. И всё было так необыкновенно вкусно. И хотя устраивать общий стол ни Тим, ни Эркин с Женей не собирались, и пяти минут не прошло, как дети забегали, угощая друг друга. И кто у кого в гостях, уже совершенно непонятно.

Поев, Андрей со вздохом вытянулся на подстилке.

— Андрюха, — Алиса стояла над ним, крутя в руках мяч. — Идём играть.

— После сытного обеда по закону Архимеда полагается поспать, — внушительно ответил Андрей, переворачиваясь на живот.

— Андрюша, — сразу встревожилась Женя, — на солнце вредно спать. Давай тогла в тень.

— Перенести? — предложил Эркин.

Андрей приподнял голову и с лукавой насмешкой порсмотрел на низ.

— Женя, расслабься, а?

— Да ну тебя, — рассмеялась Женя, — собирая посуду и салфетку. — Эркин, давай крошки стряхнём.

— Давай.

Эркин взялся за углы подстилки, и Андрей скатился на землю, даже не успев сообразить, что случилось. Алисе, Диму и даже Кате это очень понравилось. Андрей вскочил на ноги и с боевым воплем кинулся на Эркина. Но тут же был схвачен, скручен и брошен на землю при общем восторге. Лёжа на матраце, Тим сначала тоже смеялся, глядя на этот шуточный бой. Но вскоре не утерпел, вскочил и, забыв обо всём, пошёл на них с криком:

— А вот я вас обоих положу!

Несколько минут они втроём валяли и мутузили друг друга при самом деятельном участии Дима и ободряющих кликах Алисы и Кати, пока Женя не провозгласила, что победили все и сразу. Победители получили из её рук по яблоку и присели отдохнуть.

Грызя яблоко, Тим косился на Андрея. Однако... доходягой в лагере не был, и умеет много, видно... у брата — он невольно усмехнулся — научился, а Мороз... что Мороз, просроченного спальника только на дистанции пулей можно взять, и то лучше автоматом, с пистолетом... всякое бывало. Из милицейских, а в их тренажёрном он уже многих посмотрел, и на ринге, и на ковре попробовал, ни один и близко не стоял. Ну так, там и школа, и — он снова усмехнулся — стимулы другие. Любил им хозяин напоминать, что стимул — это палка с железным наконечником, которой скот толстокожий тыкают, чтоб слушался и шевелился быстрее. Как про стимул заговорил, так, значит, порка будет поголовная.

Андрей, почувствовав его взгляд, повернул голову, и их глаза встретились. И Андрей улыбнулся и подмигнул ему. Тим ответил улыбкой и отвёл глаза.

Эркин с блаженным вздохом вытянулся на спине, закинув руки за голову. Всё хорошо, по-настоящему хорошо. А Жене? Он повернул голову. Женя лежала рядом, тоже на спине, вытянув руки вдоль тела и закрыв глаза. Если б не люди вокруг... Эркин отвернулся и опустил веки. Солнце просвечивало сквозь них, не давая заснуть.

Пробираясь между лежащими и сидящими вокруг людьми, Джинни увидела Эркина. Мой бог, какой же он... красивый, ведь она... она никогда не видела такого, о мой бог... ну, что он нашёл в Джен? Чем Джен лучше неё? А он, да он спас её. Спас и пренебрёг, а это гона его тогда не замечала, она вообще там рабов не рассматривала, а он-то же её видел, раз запомнил... её уроки, её голос... Она заставила себя отвернуться и пойти дальше. Да, жена — не стенка, можно отодвинуть. Все так говорят. А как? Чем его держит Джен, что он ни на кого даже не глядит. А может... может, это потому, что он — индеец? Может, все индейцы такие? Один раз и на всю жизнь. И... Громовой Камень? Джинни тряхнула головой и вбежала в воду.

Полежав немного, Женя села, и сразу открыл глаза Эркин. Женя посмотрела на него и улыбнулась.

— Пойдём поплаваем? — предложил Эркин.

— Давай, — легко вскочила на ноги Женя.

— Идите, — Андрей с блаженным вздохом перевернулся на живот— Я пригляжу.

— За продуктами? — уточнил, вставая, Эркин.

— За ними в первую очередь, — заржал Андрей.

Засмеялась и Женя.

Алиса, занятая игрой в щелбаны с Димом, только мельком посмотрела вслед уходившим Жене и Эркину.

Взять Женю за руку Эркин рискнул уже возле самой воды. Так, рядышком, они вошли в воду и поплыли, по-прежнему держась за руки.

Эркин не ожидал, что женя так хорошо плавает, и не подозревал, какое это наслаждение: плыть рядом с Женей, ощущать через воду её тело... На стремнине олн отпустил её руку, чтобы если вдруг что подстраховать.

— Женя, ты расслабься, не мешай воде.

— А если нас далеко унесёт? — улыбнулась Женя.

— Я тебя донесу, — очень серьёзно пообещал Эркин.

Наигравшись в щелбаны, Алиса подобрала мяч и в обнимку с ним подошла к Андрею.

— Андрюха.

— Чего тебе? — поднял он голову.

— Я огурец хочу.

Андрей встал и полез в корзинку с продуктами.

— Вот, держи.

— Ага, спасибо.

Алиса села на подстилку и стала вгрызаться в огурец, искоса поглядывая на Андрея.

— А ещё чего? — улыбнулся он.

— Ну-у, — неопределённо протянула Алиса и стала рассуждать вслух. — Ну, купаться если, ты без мамы не согласишься. В мяч если, ты длинный и у тебя ноги больше, ты меня обыграешь, в щелбаны тоже тебя только Эрик обыграет. В "ласточкин хвостик" тебе зазорно уже будет. А ни лото, ни шашек не взяли, — и вздохнула.

— Значит, ляг и просто так полежи, — посоветовал Андрей.

— Просто так неинтересно, — возразила Алиса.

— Тогда в щелбаны, племяшка, — Андрей сел, скрестив ноги. — Давай на одну до десяти.

— На щелчки или конфеты? — уточнила Алиса, усаживаясь напротив.

— Вот победитель и решит. Начали.

Матрац Тим купил большой, так что они и втроём бы свободно уместились, но Катя настолько явно устала, что Тим встал и перетянул матрац вместе с детьми в тень.

— Вот так, лежите и отдыхайте.

— Пап, а ты? Купаться пойдёшь?

— Нет, — улыбнулся Тим. — Я здесь.

Он сел на прогретый солнцем песок, охватив колени руками. Да, на пляже ему ни разу работать не приходилось, хотя... бассейн, правда, но тоже как пляж...

...Вода в бассейне подкрашена, отливает синевой и пахнет чуть йодом и солью. Под море сделано — соображает он. Очередной хозяин и ещё трое беляков, все в одних плавках, полулежат в шезлонгах вокруг низкого столика, а он прислуживает у стола, меняет чашу со льдом, выставляет и убирает бутылки с виски и водой, меняет стаканы. Жарко, ослепительно светит солнце, ему-то ещё ничего, он, как приказано, сегодня в лакейском, а вот Чаку в кожанке париться в укрытии совсем хреново. Зачем страховка на дистанции, когда ни один из этих дряблых пузанов ни хрена не может, и оружия у них нет. Но хозяин велит — они повинуются. Разговоры он слушает, не слыша, но запоминая. Когда их вернут с аренды Старому Хозяину, то придётся всё повторить слово в слово, а сейчас... сейчас его дело — при малейшей угрозе вырубить нападающего, а что велено Чаку, так то Чак знает. Меньше знаешь — дольше живёшь. А много беляков замочишь — сам у финиша окажешься. И против приказа не попрёшь, там же и ещё быстрее будешь.

— Подай коньяк.

Это уже ему. Он отходит к бару, достаёт бутылку и слышит сзади характерный хлопок. Чак? Понятно. Значит, как в прошлый раз. Он возвращается к столу с бутылкой и коньячными рюмками. Один из беляков лежит на краю бассейна и медленно сползает в воду. Тоже понятно: ранен, но вырублен, сейчас упадёт и утонет. Двое других оцепенело смотрят на тело, а хозяин кивком показывает ему на виски и лёд.

— Убери это и налей.

— Да, сэр.

Хозяин берёт рюмку с коньяком, подносит к губам, но не пьёт, вдыхает запах, рассматривает, греет рюмку, прокатывает между ладонями, чтобы усилить запах. Наслаждается. Убитый, да, конечно, никто же не собирается спасать раненого, так что, уже мертвец, хоть пока и дышит, наконец плюхается в бассейн, и двое белых поднимают глаза. Самый молодой из них напряжённо улыбается.

— И кто следующий?

— На всё божья воля, — ответно улыбается хозяин. — Вы ведь верите в Бога?

— Да, — вызывающе резко отвечает молодой. — В Его всемогущество и справедливость.

— Похвально, — кивает хозяин.

Тот, что постарше, подносит к губам рюмку. Рука дрожит, и коньяк выплёскивается на жирную в редких седых волосках грудь. Он, не дожидаясь сигнала от хозяина, подаёт салфетку. Но хозяин кивает, и он осторожно промакивает лужицу, сбрасывает грязную салфетку в корзинку для мусора.

— Итак, мы договорились, — хозяин отпивает наконец коньяк, облизывает губы. — Любая проблема решается, когда её решают.

Беляки кивают, соглашаясь. Белое распластанное тело покачивается в бассейне, в розовеющей от вытекающей крови воде...

... Тим лёг на спину, вытянулся под солнцем. Плавки уже высохли, можно будет ещё раз сходить поплавать. Кого убивать, а тем более за что убивать — это не его проблема, хозяин велел, на хозяине и вина. А что Чак любил такие приказы, так у чака, видно, свои счёты с беляками были, раз их и после Свободы сводил, Тот майор — дай ему бог здоровья — не просто так приезжал, да и болтали о Колумбийском маньяке-палаче много, два и два любой дурак сложит. Ладно, всё это в прошлом, можно забыть и не думать, здесь всё по-другому. Опять же допуск в милицейские спортзал и тир не просто так, что тоже понятно, но пока ничего не сказано, можно не трепыхаться. Если что и будет, то совсем по-другому.

Их, конечно снесло и довольно-таки далеко, поэтому Эркин предложил Жене возвращаться по берегу, а не плыть против течения.

— Ага, — охотно согласилась Женя.

Они пошли вдоль кромки воды, и Женю вдруг окликнули.

— Ой, девочки! — обрадовалась женя. — Здравствуйте.

— Здравствуйте, — улыбнулся им Эркин.

Он знал их — они все были на дне рождения жени, работали с ней в машбюро, И Женя говорила ему, что и сейчас с ними дружит, хотя работает теперь в КБ. Женя немного поболтала с приятельницами, посмеялась, вспомнила про Алису, ахнула, и они пошли дальше.

Укладываясь на старое вытертое байковое одеяло, Вера вздохнула.

— Да уж, кивнула тоня, щурясь на солнце. — Обалденно красив.

— То-то Женька его ни на шаг не отпускает, — засмеялась Ольга.

— Любка их кожи лезла, а толку-то? — возразила вера. — Он и сам на сторону не глядит.

— Говорят, они все такие, — Тоня повернулась на живот, колыхнувшись всем телом. — Ну, индейцы. Решают раз и на всю жизнь.

— А ещё говорят, у них по многу жён, — упрямо возразила Вера.

— Жена — не любовница, — Тоня вздохнула, опуская голову на руки. — Коли женился, то это уже не гульба, а супружество.

— А Любки-то чего нет? — после недолгого молчания спросила Ольга. — Не залетела опять?

— Видно, про Мороза не знает, — фыркнула вера. — А то б уже тут как тут была бы.

Они засмеялись.

Когда Женя с Эркином наконец добрались до своих, Андрей, зажав в кулаке несколько конфет и яблоко, свободной рукой отщёлкивал Алисе в лоб очередной проигранный десяток.

Воскресенье, выходной, можно хоть весь день валяться в постели, но это надоело Громовому Камню ещё в госпитале, и он встал, как обычно, может, только чуть-чуть попозже. И всё шло своим обычным воскресным чередом.

Когда Громовой Камень спустился вниз, за столом сидели уже все жильцы, но рядом с Капитолиной Алексеевной восседала — иначе не скажешь — Липочка, Олимпиада Ивановна, дочка Капитолины Алексеевны, только позавчера приехавшая домой на каникулы. Училась Липочка не где-нибудь, а в Ижорске, и не на кого-нибудь, а на секретаря-референта.

— Доброе утро, — поздоровался, входя, Громовой Камень.

— Доброе утро, Гриша, — приветливо ответила Капитолина Алексеевна.

Так же приветливо с улыбками поздоровались и остальные. Липочка скорчила миленькую — как она полагала — гримаску, обозначающую — опять же по её представлению — вежливое приветствие и вздёрнула носик. Громовой Камень сел на своё место и принял у Капитолины Алексеевны тарелку. Воскресный завтрак в отличие от будничного без каши, а с чем-нибудь другим. Сегодня пухлые оладушки со сметаной, неизменные ещё горячие калачи, масло и чай.

Липочка очень старательно изображала светскую даму, случайно попавшую в такое общество и снисходящую к остальным только из вежливости. Громовой Камень видел, что остальных это только смешит, и они не то что поддерживают, а не мешают девочке играть. Разумеется, и он держал себя так же. Хотя... хотя, чего взять с девчонки. Обижаться на неё просто глупо. Но всё-таки царапало...

...В пятницу после педсовета, когда всё решили, всё обговорили и даже попрощались до августа, он сразу пошёл домой. Чего-то ныла нога, хотя сухо и натрудить её он не мог, если только на Купалу. И, входя в дом, столкнулся в прихожей с курносой белобрысой пигалицей.

— Здравствуйте, — мимоходом поздоровался он, проходя к вешалке.

Поставив палку в отделение для зонтов, он уже взялся за перила, когда она его окликнула:

— Подожди. Ты это к кому?

Он удивлённо обернулся к ней.

— К себе, — и улыбнулся её сразу округлившимся глазам. — Я здесь живу.

— Как?!

Ответить он не успел.

— Липочка, — из гостиной вышла Капитолина Алексеевна. — С кем это ты? А, добрый день, Гриша.

— Добрый день, — он всё ещё улыбался.

— Вот и отлично. Обед будет через полчаса. Липочка, это дочка моя, на каникулы приехала, пойди сюда.

— Очень приятно, — склонил он голову. — Громовой Камень.

Липочка как-то растерянно кивнула. И, поднимаясь к себе, он слышал внизу за спиной быстрый шёпот. Если бы не его слух охотника, слов бы не разобрал.

— Мама, индей! У нас...

— Замолчи. Он от бюро пришёл.

— Чтоб у нас всё ихним жиром провоняло, да?! Сегодня же сгони!

— Замолчи. Он учитель.

— Индей?!

— Замолчи.

— Сгони. Таракан краснопузый...

У себя в комнате он тяжело сел на кровать. Ну и что? Ничего нового ты не услышал. И о запахе. И о тараканах, что полезли в Россию. И о дикарях. И ещё много о чём... Иногда молчал, будто не слышал или не понял. Иногда отвечал, что не курносому кацапу, белой глисте пасть разевать. Иногда бил. Иногда разворачивался и уходил. А что делать сейчас? Он достал сигареты и закурил. Побить её? Ну, это не серьёзно. Съехать? Сегодня же сходить в бюро? Да, найти комнату с пансионом — не проблема. И всё? Нет, это тоже несерьёзно. Воин не слушает женскую болтовню. Особенно, когда говорят за спиной и шёпотом. Он встал, переоделся и пошёл вниз обедать...

...Громовой Камень вместе со всеми рассмеялся удачной шутке Алексея. Липочка явно не поняла, в чём соль, но тоже смеялась.

— Гриша, пойдёте на пляж? — спросил Виктор.

— Нет, — улыбнулся Громовой Камень. — Я в библиотеку.

Липочка скорчила пренебрежительную гримаску. Громовой Камень заметил брошенный ей предостерегающий взгляд Капитолины Алексеевны и скрыл улыбку поднесенной к губам чашкой.

— Виктор Савельевич, а вы пойдёте на озеро? — глаза у Липочки заблестели.

Но ответ Виктора погасил этот блеск.

— Да, мы договорились прямо там встретиться. Гуго, а вы?

Гуго улыбнулся.

— Нет, мы там были вчера. У нас на сегодня другие планы.

Липочка недовольно надула губки и промолчала. Тем более, что все уже с благодарностями за вкусный завтрак вставали из-за стола.

У себя в комнате громовой Камень взял с этажерки тетрадь для записей, переложил её на стол. В воскресенье библиотека работает полдня и только читальный зал. Если он хочет всерьёз поработать, то надо переодеваться и идти. Но он стоял посреди комнаты, заложив руки за спину и сам себя держал за сжатый правый кулак. Если бы не нога... тогда, на Купалу, когда он с Джинни плавал в озере, так они были в стороне от всех, и Джинни убегала к воде первой и не видела, как он, хромая и волоча ногу, ковылял за ней, а в воде, да ещё ночью... А днём, под солнцем у всех на глазах... нет уж. Джинни наверняка там будет. Ей, да и остальным незачем видеть его... таким.

Он упрямо тряхнул головой и стал переодеваться. Ничего страшного, на озеро он сходит в будни, с утра, когда все на работе и в поле, так что там вряд ли кто будет, кроме мальчишек. Да и те, скорее всего, уйдут со взрослыми на покос.

Когда Громовой Камень, одетый уже "по-городскому", спустился вниз, ему встретилась Ефимовна.

— Здравствуйте, — улыбнулся он ей. — Оладушки сегодня были необыкновенные.

— На здоровье, Гриша, — заулыбалась Ефимовна. — В библиотеку никак?

— Конечно, — весело ответил Громовой Камень, беря из стойки свою палку.

— Ну, и на удачу тебе, — она обтёрла руки заткнутой за пояс фартука тряпкой. — С богом, Гриша, я закрою.

Дорога к Культурному Центру была ему уже хорошо знакома. Шаг за шагом, шаг за шагом. Дорога хорошая, ровная. Можно идти и думать о своём. Что когда денег нет, то из всех развлечений остаётся бесплатная библиотека. А сегодня вечером кино. Новый фильм. А вечерний сеанс стоит пятьдесят копеек. А если пригласить Джинни, то надо заплатить за неё и ещё чем-нибудь угостить. А денег...

Мысли о деньгах были неприятны. И потому, что их — денег — мало, и потому, что сами мысли непривычны. Что в интернате, что в стойбище, что в армии он обходился без денег. Они, если и были, то как несущественная добавка, без которой вполне можно прожить. А здесь... получив отпускные, он тогда весь вечер просидел, считая, пересчитывая и прикидывая. Отложил плату за пансион. Была сначала мысль отдать деньги вперёд до сентября, но как бы из-за этой чёртовой дурёхи не пришлось переезжать. А выцарапать обратно из Капитолины Алексеевны... да, это будет очень нелегко и непросто. Она, конечно, заботливая и ласковая, и дом ведёт как надо, но Виктор её не зря за глаза называет Кубышкой Скопидомовной. Что её, то уж её. Так что, отложим, понедельную плату, скрепим проволочным зажимом и пересчитаем остаток. И разделим на оставшиеся до сентябрьской зарплаты дни. И примем решение, что норма — две сигареты в день, пачка на полторы недели. А ведь ещё надо будет съездить в Ижорск, в методкабинет, купить книги и тетради для себя, плакаты и прочее в кабинет, и... и хоть за лето, но сводить Джинни в кино.

Сегодня в библиотеке дежурила Ната. В читальном зале тихо, прохладно и пусто. Конечно, в воскресенье, да ещё по такой погоде есть развлечения и поинтереснее. И обрадовалась Ната Громовому Камню вполне искренне.

Громовой Камень охотно поддержал разговор о новых поступлениях, интересной статье в "Науке и жизни", очередном номере "Семьи и школы" и... и время полетело совсем незаметно.

* * *

Сенокос — летняя страда. Кто не успел, тот опоздал, не возьмёшь сена летом, зимой и подавно не будет. Эркин слышал это со всех сторон. У кого угодья были недалеко от дома, со среды косили по вечерам и ночью, а на смену приходили невыспавшимися и оттого злыми на весь мир.

— Хоть бы отгулы дали!

— Жди!

— Догонят и добавят.

— Либо завод, либо земля, знал, на что шёл.

— Тебе хорошо, у тебя зятьёв да сябров, хоть в роту построй, а у меня... я, да я, да сам с собой.

— А на хрена ты тогда с коровой вяжешься, коль её правдать не могёшь?!

Это магазинное пойло хлебать?!

— Тогда не скули. У всез болит.

— Мороз, косить умеешь? Хошь, научу?

— Ты смотри, ловкач какой!

— Не, я у Кольки работаю, — улыбнулся Эркин. — А косить я умею.

— А брат?

— Ну, чего лезешь, где старший, туда и младший идёт. Чуня!

— А пошёл ты...!

Эркин немного опасался, что пойдёт разговор о помочи Медведеву как старшому, но, похоже, этого никто даже не думал, каждый сам за себя страду избывал.

В пятницу, когда они с Колькой сговаривались, к ним подошёл Миняй.

— Готовь косу, — властно приказал он Кольке.

У того даже челюсть на секунду, а то и на две отвисла.

— Ты... ты ж...

— Заткни хлебало, Моряк! — рыкнул Миняй. — Много вы без меня накосите.

И отошёл явно считая дело решённым.

Надо же, — Колька озадаченно покрутил головой. — Ну, не ждал.

— Он по земле тоскует, — помедлив, ответил Эркин.

Колька кивнул и улыбнулся.

— Ну, в три-то косы за выходные смахнём.

— В четыре, — поправил его Эркин. — Да, и эти, — он не мог вспомнить нужное слово, — ну, чем скошенное переворачивают, чтобы сохло.

— Грабли? — подсказал Колька.

— Ну да. Тоже четыре. Скосим, перевернём, дальше косим, а это сохнет.

— Ну да, кивнул Колька, — если за выходные управимся, то там неделя, ну, две, и свезти можно будет. Сеновал я сделал.

И уже в бытовке, переодеваясь после смены, ещё раз условились, что Морозы, оба, с Миняем затемно зайдут к Кольке и уже оттуда все вместе на луг.

Домой Эркин шёл с Миняем.

— Пожрать надо взять. Хлеба там, и ещё, — Миняй пыхнул сигаретой. — В лугах заночуем, так что кулеша наварим.

— Чего?

— Не ел, что ли? — удивился Миняй. — Ну, слушай.

Выслушав обстоятельный рецепт, Эркин кивнул.

— Понятно, — и по-английски: — варево. Мы, когда пастухами работали, варили такое себе.

Миняй кивнул.

— Это ты с братом работал?

— Ну да. Нанялись на лето, — у Эркина стали перемешиваться русские и английские слова. — На пастьбу и перегон. Бычков пасли.

— Хорошо заплатили?

— Да, — убеждённо ответил Эркин. — По-честному.

— Повезло вам, — так же убеждённо сказал Миняй. — Это редкость, когда по-честному плотют. А косить там же выучился?

— Нет, раньше. Я же скотником был.

— А ну да.

Миняй как-то задумчиво вздохнул.

Эркин привычно ловил на себе взгляды встречных, но они его не беспокоили. Чувство безопасности тоже стало уже привычным. Он теперь не скрывал, не притворялся, не врал, а просто кое о чём не говорил, ну, так его ведь и не рас прашивали. Он действительно стал, как все. Ни красота его, ни то, что он индеец, впервые не мешали ему жить. Даже Ряха от него отвязался. Так что, лучше, чем сейчас ему никогда не было. И пусть не будет, пусть так и останется. И идёт как идёт.

За разговором о всяких хозяйственных делах незаметно дошли до дома. Миняевы малыши гуляли и с визгом, как это было заведено в "Беженском Корабле", кинулись к отцу. Старшая девочка, похожая на Миняя, но очень маленькая, меньше Алисы, хоть та и младше, степенно поздоровалась с дядей Эриком, а за ней и остальные. Эркин ответил им общей улыбкой и кивком попрощался с Миняем.

Дома на него бурно налетела Алиса.

— Э-э-ри-ик! Эрик пришёл!

— Пришёл, — не смог не рассмеяться в ответ Эркин. — Ела?

— Ага. И поспала. Эрик, правда-правда. Я гулять пойду, ладно?

— Ладно, — кивнул Эркин.

И, когда Алиса убежала, переоделся и занялся кухней. Всё для обеда, как всегда, Женя оставила, и ему только поставить на огонь и разогреть, ну, и другие пустяки. А вот на завтра надо собрать. Колька заерепенился, правда, что у него всё есть, и вообще хозяин помочь кормит, но Миняй цыкнул, и он поддержал, Колька и заткнулся. Так и решили, что крупа и мясо с него и Андрея, хлеб возьмёт Миняй, а с Кольки лук, другие овощи и квас. Так, их четверо да на два дня. Полная двойная засыпка.

Эркин пересыпал крупу из пакета в холщовый мешок, отрезал и завернул мяса — хорошо, купил всё ещё на неделе. Мясо что надо: копчёное, жирное, а название смешное — грудинка. Так, это есть, а ещё хорошо бы чаю и сахару захватить. Чайник у Кольки, наверняка найдётся, котелок тоже с Кольки...

За этими хлопотами Эркин даже как-то не сразу сообразил, что хлопочет не один, а вдвоём с Андреем.

— Чаю я пачку взял, — Андрей показал большую пачку в ярко-зелёной обёртке со слоном. — Индийский.

— Индейский? — удивлённо переспросил Эркин. — С Равнины?

— Нет, из Индии. За морем страна, в Азии. Карту вспомни.

— Ага, — кивнул Эркин. — Там Китай ещё рядом.

— Пятёрочник, — хмыкнул Андрей, — с немного наигранным сомнением взвешивая на руке пакет с сахаром. — Не мало будет?

— На одну ночь хватит. Клади.

— Угу. Да, Эркин, ты косить-то умеешь?

— Умею, — Эркин тряхнул головой, отбрасывая прядь со лба. — В имении ещё до Свободы выучили. А ты?

— Приходилось, — кивнул Андрей и ухмыльнулся. — Не боись, братик, не подведу. А инструмент, ну, там косы, грабли, бруски...

— Колька даёт.

— Лады. А брусок я и свой захвачу, есть у меня подходящий. Ух ты! — Андрей вытащил из мешка жестяную кружку. — Цела?!

— Я и тебе взял. И миски. М ы ж тогда в дорогу купили.

— А моё пропало всё, — вздохнул Андрей, о тут же хитро подмигнул. — Ну, вы из мисок, а я прямо из котла, мне так больше и достанется.

— Найду я тебе миску, — пообещал Эркин.

— Уж ты найдёшь, — покорно согласился Андрей.

И к приходу Жени с Алисой у них уже всё было готово и приготовлено.

— Ну, какие же вы молодцы, — восхитилась Женя, увидев накрытый стол. Алиса, руки! И шею!

— Я шеей не ем, — отозвалась из ванной Алиса.

— Женя, давай, я её объясню, что мыть надо, а что нет, — вызвался Андрей.

И, услышав это, Алиса, уже умытая, пулей вылетела из ванной: от Андрюхи всего ждать можно.

За столом Женя предложила лечь сегодня пораньше, а то им завтра слишком рано ставать.

— Вы как хотите, — ухмыльнулся Андрей, — а я в гости пойду.

— И проспишь! — заявила Алиса.

— Это почему? — возмутился Андрей.

— А ты всегда, как в гости идёшь, так потом спишь до обеда, я зна-аю.

— Больно много ты знаешь, — подзадоривал её Андрей. — Ну, а ещё чего ты знаешь? Скажи, а!

Но Женя не дала Алисе блеснуть познаниями о походах андрея по гостям.

— Алиса, помоги мне. А вы идите, не мешайте, я к чаю десерт буду делать.

— Ах так, Женя?! И без меня? Без главного дегустатора?!

— Ты в гости идёшь, — Алиса упоённо выталкивала его из кухни. — Тебе там дадут. Эрик, помоги!

— Нет уж, — Эркин сложил грязную посуду в мойку, мимоходом коснувшись губами виска Жени. — Сами разбирайтесь.

— Ага, спасибо, братик, — Андрей сгрёб Алису в охапку и вынес из кухни. — Ух, как я сейчас с ней разберусь!

Пока Алиса с Андреем шумно, с визгом и хохотом гонялись друг за другом по квартире, Эркин вымыл посуду, помог Жене взбить белки и зажёг огонь в духовке.

— И что это будет?

Сидя на корточках у открытой духовки, он как когда-то, снизу вверх смотрел на Женю.

— Безе, — ответила Женя, облизывая ложку. — Эркин, огонь самый маленький сделай. И чтоб они не топали больше, а то белки осядут, ладно?

— No problem, — ответил по-английски Эркин и встал. — Сейчас сделаю.

Выйдя из кухни, он сразу поймал улепётывающую от Андрея Алису и предложил:

— — Пойдём читать?

— Пошли, — сразу согласилась Алиса. — А что?

— Андерсена, — ответил Эркин и улыбнулся Андрею. — Ты в гости собирался?

— Ага, — Андрей несколько демонстративно перевёл дыхание и подмигнул Алисе. — Ладно, племяшка, в другой раз и тогда за всё.

— Ладно-ладно, — Алиса взяла Эркина за руку. — Пошли, Эрик.

Читать Андерсена, несмотря на обилие незнакомых слов, Эркин любил. А Алиса любила слушать его чтение.

В квартире стало тихо. Женя вставила противень, закрыла духовку и села к столу. В кухню осторожно заглянул Андрей.

— Жень, — спросил он громким шёпотом, — а чего это будет?

Женя улыбнулась ему и ответила так же тихо:

— Безе.

— По-нят-но, — по слогам глубокомысленно ответил Андрей и, подмигнув Жене, исчез.

Женя тихонько рассмеялась ему вслед. Неощутимо потекли минуты ожидания.

— Женя, — в дверной щели возникла ухмыляющаяся физиономия Андрея. — А как ты его в духовку запихнула?

— Кого?! — изумилась Женя.

— А композитора этого, Бизе, я в энциклопедии посмотрел. Женя, духовое мясо на десерт — это здоровско, — его тон был настолько серьёзным, что Женя только растерянно и потрясённо смотрела на него, распахнув глаза, а Андрей деловито продолжал: — Человечина, говорят, на вкус во! Лучше любой свинины, а уж композиторы... совсем нечто особенное, но как он в духовке поместился?

— А-ах! — наконец выдохнула Женя и сорвалась с места. — Ну я тебя...!

Услышав шум погони, Алиса вскочила на ноги и вылетела из комнаты с воплем:

— Эрик, айда Андрюху бить!

— Да?! Все на одного? Да?! — отбивался от них диванной подушкой Андрей.

Вклинившись в общую суматоху, Эркин сгрёб Андрея в охапку.

— Женя, я его держу, куда кидать? В окно?

Женя перевела дыхание.

— Ладно, Эркин, пусть живёт.

— Как скажешь, Женя, — Эркин опустил хохочущего Андрея на диван и легонько придавил. — А там уже готово?

Женя ойкнула и убежала на кухню, за ней Алиса, и они остались вдвоём.

Андрей отдышался и сел.

— Ну, братик, а? Где справедливость? Все на меня и, главное, ни за что.

Эркин, улыбаясь, сверху вниз смотрел на Андрея. Тот говорил таким плаксивым тоном, что принимать его слова всерьёз было нельзя.

— В Старый город пойдёшь?

— Нет, передумал, выспаться надо. Да и переодеться негде будет.

Эркин сел рядом с ним.

— Не обидится она?

Андрей насмешливо улыбнулся.

— На сенокосе заночуем. Там и увижу, и... посмотрю. Да, так да, а нет... жалеть не стану. Это ж... несерьёзно. Понимаешь?

Эркин кивнул.

— Понимаю. Сбежались, разбежались... понимаю. Зачем это тебе, Андрей?

Андрей искоса посмотрел на него и промолчал. И Эркин решил не настаивать. За окном уже начинались долгие летние сумерки. Детские голоса и чей-то смех несмотря на открытое окно доносились глухо, как издалека.

— Раз живой, надо жить, — тихо сказал Андрей. — Живи как можешь.

Эркин кивнул, но возразил.

— А баба Фима всё говорит: живи не как хочется, а как бог велит.

— Баба Фима — человек, — согласился Андрей. — А я и не сказал, что как хочется. Как можешь. Понимаешь, Эркин, несёт меня, ну, как по реке плыву. Я и не трепыхаюсь попусту. Не из-за чего.

— Может, так и надо, — Эркин тряхнул головой, отбрасывая прядь со лба, улыбнулся. — Так хорошо, что даже страшно. Вдруг кончится.

— Знаешь, — Андрей как-то удивлённо посмотрел на него, — я тоже иногда об этом думаю. Всё ведь хорошо. Ты подумай, Эркин, нас там не сотни, тысяч, а то и десятки, а может и сотни тысяч было, а я один уцелел. Будто... кто выбрал меня.

— Бог?

— Да нет, про бога всё брехня, я всегда знал. А это... судьба, может... Да ладно, не в том дело. Вот выжил я, а дальше что? И тоже... как ни думай, а одно получается. Живи, как все. Ешь, пей, работай да гуляй. Я ж не силой, не обманом. Хочешь — давай, не хочешь — обойдусь.

— Оно так, конечно, — кивнул Эркин. — Только... хотя, может, так оно и надо.

Андрей улыбнулся.

— Всё у нас тип-топ, братик, а будет и ещё лучше.

— Куда лучше, Андрей.

Эркин прислушался и, хлопнув Андрея по плечу, встал.

— Пошли чай пить.

И тут же раздался топот, и в комнату влетела Алиса.

— Эрик, Андрюха, мама чай пить зовёт, всё готово!

— Идём, — встал Андрей. — Ну, племяшка...

Алиса предусмотрительно взяла Эркина за руку и победно посмотрела на Андрея.

— Ладно, — тряхнул тот шевелюрой. — в другой раз.

В кухне на столе в центре красовалась большая фарфоровая миска, полная маленьких белых... больше всего это походило на шляпки грибов. Андрей весело округлил глаза, но Женя грозно посмотрела на него, и он промолчал.

Все ели безе впервые, а Женя раньше — ну, очень давно — пробовала, но не готовила, так что у неё это тоже в первый раз. Белые пустотелые кругляши лопались и хрустели на зубах, наполняя рот восхитительно сладкими рассыпчатыми крошками.

— Женя-я, — наконец выдохнул Андрей, — ну, умереть, не встать, какая вкуснятина.

— Ага! — согласилась Алиса и важно изрекла очень взрослым тоном: — Тут ты, Андрюха, прав.

— А я всегда прав, — немедленно отпарировал Андрей.

— Всегда права мама. И Эрик, — заспорила Алиса. — А ты потом.

— Алиса, не говори с набитым ртом, — вмешалась Женя.

Блюдо стремительно пустело. Эркин подтолкнул Андрея ногой под столом, и тот, не взяв очередной кругляш, допил свой чай и встал.

— Женя, спасибо, я на боковую.

— Да, конечно, спокойной ночи, Андрюша, Эркин, я сама всё уберу, ты тоже иди ложись, Алиса, допивай...

Эркин и Андрей и переглянуться не успели, как оказались в ванной, будто их ветром вынесло.

— Ну что, — Андрей расстёгивал рубашку, — как в Бифпите?

— Идёт, — кивнул Эркин, раздеваясь.

Душевая выгородка достаточно просторна для двоих, но Андрей сказал:

— Иди, играйся. Я побреюсь пока.

— Дважды в день решил, — усмехнулся Эркин, задёргивая за собой занавеску.

— А чем я хуже...

Последнего слова в ответе Андрея Эркин не расслышал за шумом воды, но догадался и досадливо тряхнул головой.

Он уже заканчивал мыться, когда Андрей втиснулся под душ.

— Давай, а я потянусь пока, — уступил ему место Эркин.

— Ага, спасибо, брат.

Эркин вышел из душа, с наслаждением, но быстро растёрся полотенцем и стал тянуться, разминая, разрабатывая суставы. До чего же всё-таки всё хорошо! И какие здоровские штуки эти... да, безе. И съел много, и тяжести нет.

Из душа осторожно выглянул Андрей.

— Не помешаю тебе?

— нет, я уже всё, выходи.

Андрей вышел, сдёрнул с крючка своё полотенце и остановился, разглядывая Эркина. Смотрел он не впрямую, а в зеркало, но Эркин поймал его взгляд и улыбнулся.

— Что?

— Красив ты, чёрт, — искренне ответил Андрей. — И как это бабы тебя мимо глаз пропускают?

— Лупятся, — засмеялся Эркин.

— А подойти боятся, — подхватил Андрей.

— А и подойдут, так не страшно, — засмеялся Эркин. — Жара, днём без рубашек работаем, так вся эта контора, ну, бухгалтерия, сборщицы там, канцелярия, ну, в своё обед...

— Ага, понятно.

— Так на окнах и висят, — смеялся Эркин.

Андрей живо представил себе эту картину и заржал.

— Ладно, — отсмеялся Эркин. — Давай на боковую.

Андрей очень натурально зевнул и согласился. Приведя себя в порядок, надев халаты и затянув пояса, они вышли из ванной.

В квартире было сумрачно и тихо. Из комнаты Алисы приглушенно доносился голос Жени, читающей вслух. Андрей попрощался с Эркином взмахом руки и ушёл к себе.

В спальне шторы не задёрнуты, и разлит приятный серо-голубой, начинающий синеть сумрак. Постель уже разобрана, и угля лёгкого "летнего" одеяла приглашающе откинуты. Эркин сбросил халат на пуф, ещё раз безбоязненно потянулся и лёг. Да, надо спать, а то Андрей с утра язвить будет. Он, конечно, выставляет себя и соней, и обжорой, но этому кто другой, кто Андрея не знает, поверить может. Когда надо, Андрей не проспит и об еде забудет. Когда надо... смешно: рано же ещё, а лёг — и засыпаешь сразу, и не устал, а мысли путаются. И, как легла Женя, Эркин уже не ощутил.

Женя говорила ему, что останавливать будильник до звонка не надо: от этого пружина портится, и обычно Эркин давал ему немного позвенеть, но сегодня пришлёпнул ладонью при первом даже не звуке, а намёке на звук. Женя, лежавшая на боку лицом к нему, вздохнула и повернулась на спину, но не проснулась.

В предрассветной синей темноте Эркин прошёл к комоду, достал и натянул чистые трусы. Шлёпанцы он надевать не стал, чтобы стуком подошв ненароком не разбудить Женю. Джинсы... на пуфе. И ковбойка здесь же? Значит, женя вчера положила ему, ага, и и носки тут же, ну, всё. Он сгрёб одежду в охапку и по-прежнему босиком вышел из спальни, бесшумно и плотно закрыв за собой дверь.

К его удивлению, на кухне уже булькал закипающий чайник. Андрей? Эркин заглянул в распахнутую дверь, вгляделся в освещённый голубым газовым светом конфорки и пахнущий хлебом сумрак.

Да, чайник уже закипал, а Андрей шлёпал масло на толстые ломти хлеба, мастеря бутерброды.

— Ага! — приветствовал он Эркина. — Я уже думал, будить придётся, давай, садись лопать.

— Ага, — улыбнулся Эркин, — умоюсь только.

— Долго не плавай, а то я сам всё съем.

Эркин тихо рассмеялся и вышел.

Вдвоём они быстро позавтракали, Эркин под слабой — чтобы не журчала — водяной струйкой из крана вымыл их чашки и тарелку из-под бутербродов, пока Андрей убирал со стола. Свет они не включали: ночь на глазах сменялась утром.

А когда вышли на улицу, было уже совсем светло. По-утреннему свежий, даже чуть прохладный ветер перебрал им волосы. Андрей тряхнул головой и улыбнулся.

— Ох и хорошо-о-о... — покосился на Эркина. — А ты чего куртку взял?

— Ночевать у костра будем, — Эркин движением плеча поправил свой мешок с прикрученной к нему рабской курткой.

— Так не зима же, — фыркнул Андрей. — А хотя... твоя правда, братик, одеял же нет, а на выпасе... я же помню.

— Ну да, — кивнул Эркин. — Суставы застынут, так умаешься растягивать. И роса здесь смотри какая, даже асфальт мокрый.

В Старом городе по дворам кричали петухи и лаяли собаки, мычали коровы и оглушительно щёлкал кнутом, собирая стадо, пастух. И уже у Колькиного проулка Эркина и Андрея догнал Миняй.

— Ну, вы и шагаете, с добрым утром вас.

— И тебя с тем же, — улыбнулся Эркин.

— Тем же концом да по тому же месту, — не удержался Андрей.

— Балабол, — одобрительно кивнул Миняй.

Колька их уже ждал. И не один, а с Куприянычем. У того телега, конь и покос по дороге к Колькиному клину. До развилки вместе доедем, а дальше уж сами.

— Ну, с богом, — Куприяныч шевельнул вожжами, и его пегий мохноногий конь легко стронул гружёную людьми, косами, граблями, мешками и корзинками телегу.

С Куприянычем ехали его жена и старшие дети — двое сыновей -подростков и девчонка чуть помладше, а ещё одна дома осталась бабке по хозяйству помогать, да за малыми смотреть — да он сам, да их четверо, да кладь, а конь шёл ровно, будто пустое вёз. Куприяныч заметил восхищённый взгляд Миняя и горделиво ухмыльнулся.

— В Селищах брал, жеребёнком, и вот какой.

— А что? — сразу заинтересовался Миняй. — Тамошние лучше?

— А то нет! По всему Ижорью славятся. Там Селиванов испокон веку свой завод держит, лучше для работы не найти. Да что там Ижорье, из Ополья к нему едут. Ну, для Печеры они тяжеловаты будут, там болота, глухомань, там своих держат. Ну, туровцы, так те для красы, баские, конечно, но верховые, не для наших трудов.

Миняй пересел к нему на передок, и они повели свой разговор. Колька, громко зевнув, вытянулся.

— Сосну пока. Ты как, Мороз?

Эркин улыбнулся и посмотрел на Андрея.

— Давай, брат, ложись.

— А то буду я время терять?! — фыркнул Андрей, устраиваясь рядом с Колькой. — А ты чего?

Эркин молча мотнул головой и остался сидеть на бортике, свесив наружу ноги.

Ещё на улице, едва вывернув из проулка, они чуть не столкнулись с другим возом.

— Здорово, кум! — Куприяныч шевельнул вожжами, помогая коню развернуть их телегу. — А церкву, значит, побоку седни?

— Страда, кум, — ответил такой же бородач. — Бог простит. И бабка дома, за всех отмолит.

В его телеге так же вповалку дети, мешки... Из проулков, раскрытых ворот выезжают гружёные людьми и косами телеги. Ну да — сообразил Эркин — все же здесь скотину держат.

Так, перекликаясь, здороваясь и матерясь из-за сцепившихся телег, шутя и осаживая шутников, Старый город выбирался в луга, сворачивая на просёлки и в перелески. Ближние луга уже выкошены, усеяны рядами валков, а у многих и стогами. Со среды ведь косят.

— Тпр-р, — остановил коня Куприяныч. — Кольк, дрыхнешь?

— Нет, — ответил Колька и сам себе скомандовал: — Подъём!

Андрей сел, протирая кулаками глаза.

— Что, приехали?

— Дальше на одиннадцатом номере, — ответил Колька, собирая косы и грабли. — Мороз, бери мешки.

— Давай сюда, — Эркин отобрал у Кольки связку кос. — Андрей...

— Чтоб я жратву забыл?! — возмутился Андрей, обвешиваясь мешками.

— Спасибо, Куприяныч, — попрощался Колька. — Удачи тебе.

— С богом, — Куприяныч усмехнулся в бороду, — косарь, — и уже Миняю: — косы я отбил и направил, так что...

— Присмотрю, — кивнул Миняй.

Эркин только улыбнулся, и, покосившись на него, предпочёл промолчать и андрей.

Дальше шли по тропинке через чей-то большой, обкошенный только по краю луг.

— Под конную приготовлено, — понимающе хмыкнул Миняй.

Миновали перелесок, затянутую туманом лощину с ручейком, поднялись по песчаному с пучками травы склону.

— Вот, — Колька взмахом руки очертил луг. — До тех берёз и дальше по гребню, вон буйки, видишь?

— А, вешки, — понимающе кивнул Миняй. — Ну, давай, мужики, разбирай косы и становись.

Но Эркин, будто не услышав его, огляделся, выискивая место для костра. Андрей, сразу поняв, рассмеялся.

— Точно, братик, сначала надо жратву наладить.

— Пошёл за сушняком, — ответил Эркин, отходя к кустам на гребне. — Колька, давай мешки, — и всё-таки решил объяснить: — Сейчас кашу поставим, к вечеру поспеет.

— Ну, если так, — не стал спорить Миняй, глядя, как Эркин споро расчищает место.

Привычной решётки не было, котелок на перекладине и рогульках прилаживал Колька, и Эркин не сразу отрегулировал пламя. Воду набрали здесь же в ручье, засыпали крупу, мешок с мясом, флягу с холодным чаем и баклажку с квасом засунули в прохладную тень у корней и накрыли от солнца курткой Эркина. Эркин, пока миняй разбирал, раскладывал косы, разулся и снял рубашку, оставшись в джинсах. Он бы и их снял, но... не пляж всё-таки. Да, в рабских штанах было бы удобнее, но уж очень страшными они стали. Ладно, обойдётся. И подошёл к Миняю.

— Которая мне? Эта? Давай.

— Первым, что ль, встанешь? — задорно вздёрнул голову Миняй. — А ежели подрежу?

Эркин улыбнулся.

— Сказал, что умею, значит, умею.

Раздеваться Миняй не стал, но рубашку расстегнул и вытащил из штанов. Колька остался в майке, полосатой, как тельняшка, а у Андрея майка голубая. И разулись все. Чтоб не мешало и не давило. Одежду оставили под теми же кустами и встали. Миняй всё-таки первым, за ним Эркин. Андрей спросил Кольку:

— В который раз косишь?

И не дожидаясь ответа, встал за Эркином. Колька усмехнулся и не стал спорить.

— Ну, — Миняй серьёзно, истово перекрестился, — с богом, — и широко, с большим захватом повёл косой.

Дав ему сделать два шага, чтобы ненароком не задеть острием, пошёл Эркин. За ним — Андрей. И последним Колька.

Мокрая от росы трава с шорохом ложилась под косы. Поднимавшееся солнце всё ощутимее обливало жаром шеи и спины.

Эркин мерно, не тратя лишних усилий, водит косой, мог бы и быстрее, но он подстраивается под Миняя, сзади и левее такой же мерный свистящий шорох косы Андрея, чуть дальше — Колькин. Трава высокая, хорошо ложится, суховата, может, там была сочнее и мягче, но и эта, пока в росе, не трудна. Ничего нет лучше работы без окрика за спиной...

...Зибо идёт впереди, машет косой, он — следом, подражая его движениям. Грегори поставил их вдвоём, отдельно, остальные рабы дальше по лугу, он слышит, как там орут Полди и Эдвин, а они под глазом у Грегори, головы не повернёшь. В питомнике газоны чистили и ровняли ножницами, были ещё машинки такие, толкаешь её перед собой, она стрекочет, а сбоку трава мелкая сыплется, а здесь... нет, ничего, приспособиться можно. Тело обдувает ветер — Грегори велел раздеться, чтобы не рвали попусту, хозяйскую одежду.

— А ну, веселей, навозники! — щёлкает возле уха пленть.

Зибо втягивает голову в плечи, горбит лопатки. Спина у Зибо костлявая, обтянутая неровной от старых шрамов кожей, шрамы светлее, и Зибо не чёрный, а... рябой. Он идёт, сдерживая шаг, хотя уже приспособился и чувствует, что мог бы идти быстрее.

— Чище коси! — щелчок плети обжигает шею.

Кожа не лопнула, но больно. Он молча возвращается, чтобы снять пропущенный пучок травы, и становится на прежнее место. И снова мерное движение рук, колыхание спины Зибо впереди и надзирательский голос сзади. И солнце, струйки пота, от которых щиплет намятую в пузырчатке спину...

...Не меняя шага, Эркин оглянулся, проверяя, как там Андрей. Андрей улыбнулся ему и залихватски подмигнул.

— Всё путём, братик, не отстану.

— Хорошо идём, — откликнулся Колька.

— Чище косите, мужики, — осаживает его миняй. — Перекашивать некогда.

— Такую-то махину за день не смахнёшь.

— Сделаем, — возражает Эркин.

— Сохнет, стерва зелёная.

— А ты её не кори, она тебя же зимой кормить будет.

— Миняй, ты чего о ней, как о живой?

— Землю не чете, так заткнитесь.

— Ух, ты-и! Гнездо! Эркин, смотри!

— Да что вы, как малые?!

Но и сам Миняй, оставив косу, подошёл к Андрею, посмотреть гнездо — пучок травинок с крохотными, зеленоватыми в тёмных крапинках снаружи и ослепительно-белыми изнутри скорлупками.

— Смотри, — Эркин нагнулся и выпрямился с гнездом в ладонях. — Там, ну, на выпасе, мы такое же видели, помнишь?

— Крап, вроде, другой был, — кивнул, возражая, андрей.

— Перепелиное это, — объяснил Миняй. — Давай, мужики, трава сохнет.

Эркин бережно опустил в ямку гнездо и пошёл к своей косе...

...Тогда Грегори не давал им ни по сторонам, ни под ноги посмотреть, он только слышал шорох и писк, с которым кто-то удирал от них. А когда увидел... что-то жёлто-серое пушистым комочком выкатилось из-под ног Зибо, и он даже не сразу понял, что это такое, а Грегори мгновенно щёлкнул по пушистику плетью и наступил на него...

...Эркин тряхнул головой, отбрасывая со лба намокшую от пота прядь. Ладно, сволочь надзирательская — она во всём и всегда сволочью была и будет, и лучше по птенцу, чем по тебе. Солнце высоко, а пить нельзя, сердце сорвёшь, трава сухая уже, и звук не тот стал.

— Андрей, у тебя брусок далеко?

— Держи.

Эркин поймал на лету ловко брошенный брусок и поправил косу. Оглянувшийся на него Миняй, удовлетворённо кивнул.

— Умеешь.

Эркин улыбнулся и перебросил ему брусок.

— И ты сделай, — и объяснил: — Звук не тот.

— Ишь ты, — покрутил головой Миняй. — Это ты здорово...

И снова мерные монотонные движения. Луг ровный, без кочек, трава суховата, ну да, верх же, но всё равно хорошая.

Так, то молча, то перекликаясь и балагуря, они дошли до вешек — белых, равномерно воткнутых в землю палок. Луг шёл дальше к реке, но Колькина земля до вешек.

— А там трава получше, — хмыкнул Миняй, поправляя косу.

— знаю, — вздохнул Колька. — Да нижние луга не по моим деньгам.

— Заливная земля дорога, — кивнул Миняй. — Ну, становись и пошли. До полудня что смахнём, то перевернём и заполудняем.

Первого места он Эркину так и не уступил. Но тот и не претендовал на него. Работает Миняй споро, он за ним успевает, а Миняй и старше, и знает это дело, так чего ж...

До полудня, уже всё чаще поправляя, подтачивая косы, они осилили половину луга и пошли за граблями, перевернуть подсохшие валки.

— Ничо, — Миняй разворачивает, рассыпает валок. — Ничо, Колька, трава сухая — сено звонкое.

— Ага, — выдыхает Колька.

Трава не тяжела, они ж такие мешки да контейнеры ворочают, а сноровка совсем другая, без сноровки пушинку подцепить — так потом умоешься.

— Всё, мужики, — Миняй рукавом рубахи вытер лицо. — Айда полудновать. В полдень косить, только косу тупить.

Устало волоча ноги, добрели до кустов, где булькал на костре котелок, свалили грабли с косами и сами повалились на землю.

— Уфф! — Андрей потряс головой. — Поспело уже?

— Успеешь, — Эркин, щурясь от пара, заглянул в котелок и стал поправлять огонь.

— Кулеш на вечер, — согласился Миняй. — Сейчас охолонем чуть и тюрю заведём. Мороз, ты квас куда поставил?

— Под курткой, — Эркин встал и потянулся, сцепив руки на затылке. Андрей, айда, умоемся.

Андрей со вздохом перевернулся на живот, отжался на кулаках и встал.

— Не шевелится только мёртвый. Айда. Кольк, берём Миняя и пошли.

— Я т-те возьму, — рыкнул Миняй, но к ручью пошёл.

И, хоть ворчал, что мужики уже, а как мальцы, дети малые, но и поплескался и повозился со всеми. Особо не выкупаешься: воды по колено, и как лёг — так запрудил, но даже просто смыть пот и охладить лицо — уже хорошо. Мокрые, на ходу обсыхая под палящим солнцем, они поднялись к кустам и сели полудновать.

— А ты чего это тюрей назвал? — Андрей облизал ложку. — Это же окрошка.

— Хрен как ни назови малиной не станет, — заржал Колька. — Лопай, что дают, и не спрашивай.

Миняй хмыкнул.

— Оно-то так и не так. Тюря по-взаправдашнему, это хлеб с водой и луком, да посолить ещё, а окрошка, она на квасе, да с овощами, но на покосе тюря положена.

— Тюря так тюря, — покладисто согласился Андрей, подливая себе квасу. — Ох и хорош квасок, никогда такого не пил.

— С устали да голоду, всё сладко, — усмехнулся Миняй.

Солнце прямо над головой, ветер стих, душно пахнет вянущей травой, а это что?

— Перепёлка детей скликает, — Миняй заметил, что Эркин прислушивается к птичьему посвистыванию из травы. — Неужто не слыхал?

— Слыхал, — улыбнулся Эркин, — но не знал.

— Чудно, — Миняй удивлённо покачал головой, — Ты ж... — и оборвал, не закончив фразу.

Эркин не ответил. Неважно, что подумал Миняй, что он индеец, или что был скотником, пастухом и должен был бы это знать, а вот... но что есть, то есть, да он слышал, ещё там в Алабаме, и видел, и птиц, и следы звериные, и жуков всяких, и бабочек, и травы разной насмотрелся и даже напробовался, но не надзирателей же спрашивать, а рабы и сами не знают, и не до того им. Чего сожрать нельзя, о том и речи нет.

Тени было не так уж много. Голову ещё спрячешь, а остальное... уж как получится. Совсем издали протяжное, слов не разобрать, пение. Миняй кряхтит, зевает и крестит рот, мерно дышит мгновенно заснувший Колька, ну да, он-то крутится побольше их, и работа, и хозяйство — всё на нём. И Андрей засопел. Эркин вытянулся, привычно закинув руки за голову, закрыл глаза. Рубашку он, как и остальные, просто подстелил себе под спину, чтоб не наколоться случаем...

...Солнце нал самой головой, два взмаха и опять поправляй косу. Прогон прошли и бегом к граблям, перевернуть подсохшее, и опять к косам.

— Чище коси! Опять оставил!

Плеть без щелчка ложится на тело, Зибо глухо вскрикивает от боли. Сволочь Грегори, ну, чего цепляется, трава уже совсем под косу не ложится, да и он следом идёт, прихватил бы этот пучок. По спине Зибо медленно ползёт вниз красная струйка. Сволочь надзирательская, сейчас мухи налетят, они на кровь падкие, а ни отмахнуться, ни прикрыться...

...Эркин вздохнул, не открывая глаз. Хоть и спрятал голову в тень, а солнце всё равно просвечивает...

...И в самую жару Грегори не дал им отдохнуть, погнал на дойку, на пастбище. Так ломило всё тело, что даже есть не хотелось. Они с Зибо ходят от коровы к корове с подойниками, надоенное относят к тележке, выливают в бидоны и снова к следующей корове. У тележки сидит на корточках Губач, голодными глазами провожает каждое ведро. Но Грегори рядом, стоит и плетью пощёлкивает, и встал, сволочь белая, так, что всех сразу видит, не отхлебнёшь.

— Управились, навозники! — Грегори оглушительно свистит в два пальца. — Давай, Пит!

К ним подъезжает верховой надзиратель.

— Готово, Грегори?

— Гони.

Надзиратели ещё о чём-то болтают и ржут, но он уже не слушает. Попить бы. Есть уже не хочется, хоть бы рот сполоснуть.

— Пошли! — щелчок плети.

Губач ведёт лошадь с молочной повозкой, рядом едет пит, а им... новый щелчок указывает дорогу...

Эркин рывком сел, потёр ладонями лицо. И чего эта дрянь в голову лезет?! Размяться бы сейчас, ну, хоть потянуться как следует. Он встал и спустился к ручью, плеснул в лицо и на плечи воды, прополоскал рот. Ну вот, теперь потянуться — и порядок. Эркин, проверяя себя, оглянулся... нет, спят. Он быстро снял джинсы, оставшись в трусах, и стал разминаться, растягивая суставы. Что его увидят, он особо не беспокоился. Миняй и Колька его... гимнастику уже видели, он ведь после каждой смены в бытовке немного тянется, а от Андрея у него тайн нет. Да, теперь нет.

Эркин счастливо рассмеялся, выгибаясь на арку.

— Ну, ты даёшь, Мороз, силы, что ли, девать некуда, — засмеялся за его спиной Колька.

— Ну, коли так, — Миняй шумно зевнул. — Айда косить.

— Айда, — согласился, выпрямляясь, Эркин. — Андрей, вставай.

— Ага-а, — протяжно зевнул Андрей.

Жаркий запах вянущей на солнце травы, щекотные струйки пота по спине. Все уже втянулись, приспособились. Косы Миняй и Андрей поправили, подточили. Пока солнце высоко, ещё раз переворошили скошенное, чтоб как следует провяло, а уж тогда сгребать, а как тени поползли, взяли косы.

-Что за сегодня смахнули, то сгребём, а это уж завтра, — водит косой Миняй.

— Как скажешь, командир! — хохочет Колька.

— То-то, — Миняй горделиво подкручивает воображаемый ус.

Признали его главенство. И Кольке подмога: такую махину сработали, всё зимой сено не покупать.

Трава будто мягчает, покрываясь испариной — предвестницей росы, и косы снова идут ходко, с радостным повизгиванием срезая стебли. Скошенное уже не ворошили, всё равно роса, это уж завтра досушить, сгрести и увезти...

— Кольк, а возить как думаешь?

— С Куприянычем договорился. По-соседски. На неделе, как со своим управится, так даст воз, ну, и поможет.

Миняй кивает.

— А сеновал есть? — Андрей водит бруском по косе. — А то давай, сработаем.

— Есть, — смеётся Колька. — А что, руки чешутся?

— Руки когда чешутся, то если правая — это на здороваться, — объясняет Миняй. А левая деньги считать. А на работу...

— На работу чешется шея, — очень серьёзно заканчивает за него Эркин.

— Это почему шея? — теряется Миняй.

— А под хомут, — Эркин по-прежнему серьёзен.

Хохотали долго, взахлёб, даже косить бросили, чтобы ненароком косу не попртить.

— Ну, братик у меня, — Андрей восхищённо замысловато ругается. — Ну, скажет так скажет.

— Редко, зато метко, — хохочет Колька. — Да и ты, гляжу, промаха не даёшь, крупнокалиберным лупишь. Где таким загибам выучился?

-Да поносило меня по белу свету, — ухмыляется Андрей. — Всякого повидал да наслушался.

— И по-ихнему, ну, по-английски могёшь? — спрашивает Миняй.

— А чего жнет, — молодецки встряхивает шевелюрой Андрей, выдавая длинную тираду уже на английском.

Молча усмехается Эркин, узнавая кое-какие явно у него самого услышанные обороты. Ну, здесь не страшно: что от лагеря, а что от спальников никто не поймёт.

— Да уж, — кивает миняй. — В угоне всего набрались.

Так под пересмешки они уже заканчивали луг, когда к ним подъехал верховой. Не старый бородатый мужчина.

— Бог в помощь.

— Спасибо на добром слове, — ответил за всех Миняй, продолжая косить.

Мужчина остановил своего коня у самых вешек и, когда они кончили прогон и остановились поправить косы, спешился.

— Здорово, Николай. Собрал, значит?

— Здорово, Нилыч, — ответил Колька. — Сам бы не осилил.

Говорил Колька спокойно, даже с улыбкой, но Эркин насторожился, еле заметно напрягся Андрей, и у Миняя лицо отвердело. Что-то было в Нилыче такое... что не просто подъехал поболтать, да и... страда, все потом умытые, а он в белой, вышитой на груди и по вороту рубашке, в крепких блестящих сапогах, лаковый козырёк на картузе блестит, борода расчёсана... На лендлорда смахивает— вдруг сообразил Эркин и понял, что это — хозяин, Колька же арендует луг. И Колькины следующие слова подтвердили его догадку.

— За буйки не заплыли, целы твои вешки, нигде не тронуты, не боись.

— А я и не боюсь, — усмехнулся Нилыч. — Мне бояться нечего. А вот к вам, мужики, дело у меня есть.

— На сто рублей? — насмешливо улыбнулся Андрей.

— Ну, рублей не на сто, а на водки ведро, — тоже с улыбкой складно ответил Нилыч.

— Ведро-о?! — удивился Андрей. — Ты скажи, щедро-то как.

— А что, мужики, слабо луг смахнуть?

— На слабо знаешь, кого ловят? — сразу ответил Андрей.

Нилыч охотно рассмеялся, но смотрел на Миняя, явно посчитав его за старшего. Миняй медленно покачал головой.

— Нет, не пойдёт.

— Ведро мало? — весело удивился Нилыч.

— Не в ведре дело, — отмахнулся Миняй. — Мы ж не по найму работаем, помочью.

— Ему ладно, — кивнул Нилыч.

— Нет, — твёрдо сказал Эркин. — Завтра мы здесь закончим.

— А...

— А в понедельник на работу, — не дал ему сказать Эркин.

Нилыч, прищурясь, внимательно оглядел его.

— И заработаьь неохота?

— Водка — не заработок, — ухмыльнулся Андрей, — а угощение.

— Верно, паря, — кивнул Миняй и, посчитав дело конченым, взялся за косу. — Давай, мужики, по-светлому закончим.

— Ну, как знаете, — Нилыч оглядел их. — Только в страду зовут, а потом... просятся.

— Мы на заводе работаем, — спокойно ответил Эркин.

— Нам круглый год страда, — засмеялся Колька.

— Ну, бог вам в помощь, — отступил Нилыч.

Когда стук копыт его коня затих, Эркин, поравляя косу, спросил:

— Коль, он по злобе тебе ничего... не нагадит?

Колька покачал головой.

— Нилыч прижимист, конечно, и своего нигде не упустит, но на подлянку... нет, не будет он мараться. Земли у него невпроворот, луг этот я, глядишь, у него и на следующий год нанимать буду, нет, не пойдёт он на это.

— Работников много держит? — поинтересовался миняй.

— Хутора у него два, я слышал, — Колька говорил не спеша, в такт косьбе. — Там живут, да в доме по хозяйству по найму, да молочная у него с сыроварней и маслобойкой, там тоже работники постоянные. Ну, и на страду нанимает, и помочь собирал.

— За водку? — спросил Андрей.

— За угощение. Помочь всегда безденежна.

— Водкой дешевле выходит, конечно, — кивнул Миняй. — Да, такой своего не упустит, это ты верно сказал.

— Лендлорды они такие, — по-английски откликнулся Андрй.

Последний ряд они заканчивали при длинных, через весь луг, чёрных тенях, красное, уже не слепящее солнце медленно спускалось к горизонту. Медленно, не так от усталости, как от предвкушения отдыха, они пришли к костру, и Эркин сразу захлопотал. Развёл сильный огонь, достал мясо, нарезал и засыпал его в котелок.

— Сейчас прогреется, и поедим. Андрей, давай за водой на чай.

-Так пока вскипит... В обед надо было...

— Вот и сделал бы, а не дрых, — сердито ответил Эркин.

Он едва не обжёгся, возясь с котелком — всё-таки с решёткой куда удобнее. Андрей взял закопчённый чайник и пошёл к ручью.

— А пока холодненького, — Колька достал флягу с холодным чаем.

— Самое оно, — одобрил Миняй, усаживаясь поудобнее.

Эркин ещё раз перемешал кашу с мясом и снял котелок с огня. Андрей повесил на место котелка чайник, подправил огонь и полез за мисками.

— Ну, надо же, — хмыкнул Миняй. — Как скажи, в ресторанте.

— А чего ж и нет, — ухмыльнулся Колька.

Ложка у каждого своя, Андрей разложил кашу по мискам, Миняй нарезал хлеб, перекрестился и первым начал есть.

Первые ложки прошли в молчании: уж очень устали. Но, беря второй кусок хлеба, Колька сказал:

— А кашеваришь ты, Мороз, здоровско.

— Мясо хорошее, — улыбнулся Эркин. — И крупа чистая.

— Ага, — Андрей хоть и с полным ртом, а не промолчит. — И дурак, значит, кашу наварит, когда крупа есть?

— У тебя же получалось, — спокойно, только глаза блеснули, ответил Эркин.

Все заржали.

— Так его молодого, — кивнул Миняй. — Чтоб не зарывался.

— Эх, все-то на меня, на младшенького, — хмыкнул Андрей, накладывая себе ещё каши.

Колька фыркнул, едва не поперхнувшись.

Пока ели кашу, закипел чайник, и Колька заварил чаю.

— По-флотски. Чтоб в кружку налил, и дна не видно.

— Это что ж, — Миняй повёл носом, — чифирь вроде?

— Нет, — мотнул головой Андрей. — Чифирь крепче.

Чай пили вприкуску, не спеша, наслаждаясь вечерней прохладой и отдыхом.

— Не думал, что за день смахнём, — Колька, блаженно отдуваясь, допивал кружку.

— В охотку-то, — хмыкнул Миняй. — Ну, и выложились, конечно. На то она и страда, день год кормит.

Эркин кивнул.

— А хватит этого на зиму?

— Сено хорошее, — возразил Миняй. — А ежели соломки подмешивать...

— Если уж мешать, то концентраты, — возразил Эркин.

— Эка хватил! Концентрат-то кусачий! — Миняй потёр пальцами воображаемые деньги. — Купил мешок, да и остался без порток.

— Зато молоко с него, знаешь, какое? Дуешь, а оно не брызгается, во, в два моих пальца сливки.

— Ну, это ты загнул, я таких коров не видел.

— Ты, может, и не видел, а я доил. День постоит бидон, и ложкой не пробьёшь, а горловину потом не отмоешь.

— Это что за коровы такие?

— Шортгорны называются.

Миняй недоверчиво покрутил головой, и Эркин улыбнулся.

— Раз говорю, значит, знаю.

— Ну... ну да, — Миняй ухмыльнулся. — А у козы какие сливки? Тоже знаешь?

— Нет, — вздохнул Эркин. — Коз там не держали, только... Коза — не корова, конечно, но и её. Как покормишь, так и подоишь.

Молча слушавшие их спор Колька и Андрей дружно заржали.

— Ай да, братик!

— Ну, умыл!

Рассмеялся и Миняй. Ну, в самом деле же, завёлся, будто о его корове речь.

— Эркин, — отсмеялся Андрей. — А летом мы кого пасли?

Эркин удивлённо посмотрел на него.

— Фризов. Забыл, что ли?

— А ну да, они мясные, так?

Эркин кивнул.

— Ну и имена, — покрутил головой Колька.

Было очень тихо, а от луны и костра светло. Андрей со вздохом подвинулся и прилёг, опираясь на локоть. Эркин улыбнулся.

— Устал?

Улыбнулся и Андрей.

— Не смертельно.

Миняй хмыкнул.

— А ты злой на работу, Мороз. Неужто и там, — взмахом головы показал куда-то в сторону, так же уродовался?

— Там, это в Алабаме? — уточнил Эркин, переходя на английский. — Так и не так. На беляков работал, это было. А скотина-то не причём, понимаешь? Я её не подою, у неё вымя распирать будет, загорится... — и видя, что Колька не понимает, а Андрей встревожился, оборвал фразу и продолжил по-русски: — Взялся — делай, а не можешь, так и не берись.

— Боишься — не делай, делаешь — не бойся, — подхватил Андрей. — Верно, брат.

И вдруг привстал на колени.

— Ты чего? — удивился Колька.

— Девок услышал— сразу догадался Миняй и заржал. — И сна уж ни в одном глазу.

— Да, какой тут сон, время-то детское, — возмутился Андрей, вскакивая на ноги и заправляя рубашку. — Кольк, айда.

Колька покачал головой.

— Полежу.

— Давай, парень, — ухмыльнулся Миняй. — Твоё дело холостое, самый твой час, наше уже отгуляно.

— Ну, как хотите.

Андрей быстро обулся, снова прислушался.

— Там, вроде, поголосистее будут, — и уже уходя: — и посисястее.

Его провожал дружный хохот.

— Ох, Миняй вытер глаза и налил себе ещё чаю. — Ну, чисто кот мартовский. Слышь, Мороз, ты в парнях, ну, до свадьбы, тоже гулял?

Помедлив, Эркин кивнул.

— Небось не один десяток перепробовал, — поддержал Миняя Колька.

— А я не считал, — так же, со спокойной ленцой в голосе, ответил Эркин.

Разговор обабах — неизбежный мужской разговор, и он уже знал, что можно и не врать, главное — до конца не договаривать. Правда, но не вся.

Ну, Колька, ты и щас не промах.

Я ж Моряк, ржёт Колька. — А на суше моряки — всегда победители.

— Хороша-то вдовушка? — подмигивает Миняй.

— Чисто сахарная.

— Много сахару зубы портит.

А у меня и перчик припасен.

— Видал я твой перчик, — Миняй пренебрежительно сплёвывает. — Селёдка заморенная. Нет, я, брат, помясистей люблю.

— Белорыбицу, что ль? — смеётся Колька. — Рыбка хороша, да больно дорога.

— Это да, — соглашается Миняй. — Такая тебе живо карман растрясёт и вытрясет.

— Было бы чего трясти, — мрачнеет Колька, но тут же улыбается. — А сам-т? Тоже ведь... не всю правду жене сказываешь.

— А ты думал, — Миняй даже как-то обиженно смотрит на Кольку. — Я что, не мужик?

— Мужик, — кивает Эркин. — Дверью хлопнешь, так всё крыло вздрагивает.

Миняй оторопело смотрит на него.

— Это как в крыле? Я же в башне...

— В башне своей ты, может, и не хлопаешь, — очень серьёзно, только глаза блестят, отвечает Эркин. — Не знаю, не слышал, — и обращаясь к Кольке: — Я в семьдесят седьмой живу, а как он в пятидесятой хлопнет, так весь этаж слышит и знает.

Миняй молча широко открытым ртом хватает воздух, а Колька катается, хохоча и стуча кулаками по земле.

— Ну уж, — забормотал Миняй, — ну уж и весь, ты, Мороз, того...

У Эркина так и вертелось на языке, что у пятидесятой дверь хлопает часто и каждый раз по-другому, но, поглядев на Миняя, решил промолчать. Пусть Миняй думает, что он ц неё один.

— Ну, Мороз, — отсмеялся Колька, — ну, ты и хват.

Миняй, наконец, сообразил, что ему тоже лучше рассмеяться. Знаить-то люди всегда всё знают, главное, чтоб не звонили. Женя да семья — это одно, а мущинское его дело — это уж совсем другое.

Дружно допили чай, Эркин остатком кипятка залил миски, заглянул в чайник.

— Кольк, воды принеси.

— Это зачем? — удивился Миняй.

— А чтоб утром чаю не ждать.

— Ну и хозяйственный же ты мужик.

— Костёр-то всё равно на всю ночь, — пожал плечами Эркин, быстро отмывая миски. — Хлеба сколько осталось?

— Назавтра хватит, — хмыкнул Колька. — Тебе б каптером быть.

— А это кто?

Выслушав объяснение Кольки, Эркин кивнул:

— Понятно.

Ну вот, костёр налажен, в чайнике тихо греется вода, в котелке мирно ждёт утра остаток каши, сохнут перевёрнутые вверх дном миски. Можно и на боковую. Ночь тёплая, но ни легли по-походному: в куртках. У Миняя тёмно-синяя, в угоне у всех такие были, у Эркина такая же, только тускло-чёрная, рабская, а Колька принёс свою зимнюю робу. Поёрзали, посопели, укладываясь, и Миняй с Колькой дружно захрапели. Эркин улыбнулся, не открывая глаз. А хорошо было. Сладко ноют натруженные мышцы, вокруг тихие ночные шорохи и свисты, громко стрекочет невдалеке, вроде, сказали, сверчок.

Эркин проснулся на рассвете от тихого позвякивания крышки чайника. Высунул голову из-под мокрой от росы куртки и увидел Андрея, возившегося у костра.

— Нагулялся?

— Ага, — радостно согласился Андрей. — Крепко спишь, братик, я ещё когда вернулся.

— Не ври, — отозвался Колька. — Только сейчас подошёл.

Эркин встал и потянулся, сцепив пальцы на затылке, качнулся вправо и влево, разгоняя сон. Кряхтя и зевая, выпутался из своей куртки Миняй, посмотрел на ухмыляющегося Андрея и хмыкнул:

— Хорош!

— Гулять так гулять! — весело ответил Андрей.

Эркин спустился к воде умыться и обтереться, а когда поднялся, Колька опять заваривал чай, а Андрей брился, пристроив зеркальце в развилке ветвей. Эркин достал хлеб, отрезал каждому по два ломтя, убрал остаток и развернул тряпку с мясом, прикинул, как лучше отрезать.

— Оставь на кашу, — сказал Миняй. — С таком попьём.

— Соль, сахар есть, — фыркнул Колька. — И к чаю, и к хлебу приправа.

Устраивались не спеша. Всё равно ждать надо, пока солнце взойдёт, не по росе же валки разворачивать.

— А ты, Андрюха, пижон. И на покосе бреешься.

— Зато и девки любят, — смеётся Андрей, убирая помазок и бритву.

— Бородатому почёта больше, — ухмыляется Миняй.

— А на хрен почёт вместо любви? — тут же отвечает Колька.

— Спасибо, друг, — Андрей прочувственно трясёт ему руку, шмыгает носом, будто его слеза прошибла, и тут же: — Борода у козла, а щетина у кого? То-то!

— Ну, Мороз, — отсмеялся наконец Миняй, — Ну, брат у тебя...

— Лучше всех, — улыбнулся Эркин.

— Во! — восхитился Андрей. — Оценил наконец. Лопать-то будем?

— Успеешь.

Колька разлил чай по кружкам, дружно разобрали хлеб.

За чаем так же дружно дразнили и подначивали Андрея. Тот уже не краснел, как прошлым летом, а весело отругивался. Он тоже знал и про Кольку, и про Миняя.

— Кольк, а чего ты с ними вяжешься? Они ж...

— Честные давалки, — закончил за Миняя Колька. — Все удобства и без претензий. Понял? — и серьёзно: — Мне из дома не уйти, братьев не бросить, и в дом привести не могу, не бывает на одном корабле двух капитанов, а я не монах.

Миняй кивнул.

— Мущинское дело известное.

Пока напились чаю, пока Эркин засыпал крупу и наладил огонь, чтоб к обеду поспело, солнце уже поднялось.

— Ну, — встал Миняй, — айда, мужики.

— Айда, — тряхнул шевелюрой Андрей. — Косить-то уже не будем?

— Вчера чисто прошлись, только грабли бери, — распорядился Миняй.

Работали, как и вчера, в ряд. Миняй первым, за ним Эркин, Андрей и Колька. Ворошить — не косить, да и приспособились за вчерашний день. Ну, и спешить некуда: пока до конца дойдут, в начале просохнуть должно.

Солнце над головами, неумолчный стрёкот внизу и вокруг, душные пьяные запахи вянущей травы, струйки пота, ползущие по спине и груди.

В полдень Миняй остановился.

— Стоп, мужики. — Чем полудновать-то будем? — Андрей вытер локтем лицо. — Квас-то тю-тю.

— Вот тюрю опять и заведём, — ответил Миняй. — В самый жар работать толку не будет.

— От травы? — не унимался Андрей.

— От тебя! — рявкнул Миняй. — От жара голова худеет.

— А ему это без печали, Миняй, — заржал Колька.

-Точно, — горячо согласился Андрей. — За меня братик думает, на то он и старший.

— Ага, — согласился Эркин. — Сейчас я тебя воспитывать буду.

— Не-е, — рванул в сторону костра Андрей. — Я ещё жить хочу!

— Лови его! — скомандовал Кольке Миняй. — Ща мы Морозу подмогнём.

— А то он невоспитанным ходит, — ржал Колька, пускаясь бегом в обход и на перехват.

В общей толкотне и суматохе скатились к ручью. Утопить никого не получилось: больно мелко, но к костру поднялись мокрые все насквозь. Миняй проверил баклажку из-под кваса, вытряхнул себе в рот последник капли и погнал Андрея за водой.

— Мороз, хлеба отрежь, по два на брата и хватит.

— Останется совсем мало, — возразил Эркин.

— Тогда по одному.

Андрей принёс воду. Миняй положил в каждую миску по ломтю чёрного хлеба, налил воды и посолил.

— Вот, теперь ложкой разотри, и всё. Жалко, луку нет.

— Жалко, — кивнул Колька. — И масла.

Густая коричневая масса в первый момент не понравилась Эркину, напомнив питомник, там на обработке и туманных картинках так же кормили, но всё вокруг было по-другому, да и есть сильно хотелось. И он очистил миску наравне с остальными.

Поев, как и вчера, легли в тени. Андрей заснул сразу, едва голову опустил, и Эркин его слегка подвинул, чтоб не так на солнце лежал.

Спали недолго: сегодня росы ждать незачем. Ещё раз перевернуть, сгрести и собрать в стога. Да и... эх, была бы телега, сегодня бы и свезли. Ну, уж как есть, так и есть... давай, мужики, не до вечера же колупаться... давай веселей, начать и кончить осталось...

Поставили четыре стога. Можно бы и в два, но чтоб далеко не грести и не носить. И так... помаялись. Но уж подгребли вчистую, травинки не оставили.

— Ну, всё, — Миняй удовлетворённо оглядел луг, — свалили, мужики, айда.

— Айда, — устало кивнул Колька. — Спасибо вам.

— Не за что, — Миняй ещё раз огляделся и, крякнув, взвалил на плечо вилы. — Помочь — святое дело, пять грехов с человека снимает.

— А за предателя десяток, — машинально, явно думая о своём, откликнулся Андрей.

— Балабол ты, — покачал головой Миняй. — Нашёл что с чем равнять.

Эркин быстро искоса посмотрел на Андрея и промолчал.

Каша на костре слабо булькала и пахла совершенно упоительно. Эркин достал остатки мяса, нарезал, как и вчера, кусочками, заложил в котелок, перемешал и прибавил огонь. К его удивлению, Колька покопался в своих вещах и достал бутылку водки.

Удивились и остальные. Миняй даже руками развёл.

— Ну... чёрт, ну, никак не ждал.

— После боя... трудового это самое оно, — ответил Колька, срывая фольговый колпачок.

Колька разлил водку по кружкам, Миняй нарезал хлеб.

— Ну... — Колька обвёл их блестящими глазами, — будем, братишки.

— Будем, — кивнул Эркин.

Жухать было не место и не время, и выпил он, как все: залпом и до дна.

Зажевали хлебом с солью. Миняй довольно крякнул.

— А хорошо пошла.

— Ага, — согласился Андрей и лукаво: — Самое оно для сугреву.

— Ну, балабол, — заржал Миняй. — Ну, язык без костей.

Андрей самодовольно ухмыльнулся и чуть ли не раскланялся.

Эркин разложил кашу по мискам, сразу выгребая до дна. Ни добавок, ни остатков. Ели не спеша, не так смакуя, как отдыхая. Наломались всё-таки... но и сработали! Тоже, как надо! Шутка ли, вчетвером за два дня с таким лугом управиться... а ежили ещё не спамши... ну, на это вольному воля...

— А что? — Андрей ухитряется трепаться с полным ртом. — Завидно небось!

— Нашёл, чему завидовать! — ржёт Миняй. — Да этого добра везде навалом. На копейку дюжина и баранка в придачу.

После каши так же не спеша напились чаю, приканчивая и заварку, и сахар. Ещё немного поболтали и поржали, и так же неспешно стали собираться. Чтоб и не по жаре, и до темноты добраться до дома. Вчера-то их подвезли, а сегодня и косы, и грабли с вилами, и своя поклажа — всё на себе переть.

— Ну, — Миняй огляделся, проверяя, не забыли ли чего, -пошли.

— Пошли, — кивнул Колька.

Эркин молча шевельнул плечом, поправляя ношу.

Когда такая дорога, то ни по сторонам глазеть, ни болтать не будешь. Шли молча и ровно, как заведённые, не сбивая дыхания болтовнёй. Может, под песню было бы и легче, да им такое и в голову как-то не пришло.

Вёл их Колька не дорогой, а тропами, напрямик через луга, большей частью уже выкошенные, уставленные стогами, а кое-где и стогов уже нет: свезли, — через картофельные, покрытые тёмно-зелёной ботвой поля, а вон уже и огородные загородки пошли, и не тропа уже, а проулок, из-за заборов голоса и смех, мычат коровы, что, уже и стадо пригнали? Да, сумерки уже, ну, надо же как маханули, а вон и Колькин проулок.

И только свалив в сарае косы и грабли, они поняли, что и в самом деле сдюжили, смогли. Эсфирь пригласила их зайти поесть и, выслушав их вежливый, но решительный отказ, метнулась в дом и, вернувшись, мгновенно накрыла стол под яблоней.

— Тогда хоть молока выпейте, козьего.

И, не дожидаясь их ответа, снова убежала и вернулась с кувшином.

Они сели вокруг стола, к Кольке на колени сразу забрался Колобок, разглядывая гостей.

— Братан мой, — объяснил Колька Миняю.

Тот молча кивнул. Андрей состроил Колобку рожу, и малыш радостно засмеялся, запрокидывая кудрявую голову. Улыбнулся и Эркин.

Козье молоко он пил впервые и от усталости не мог понять: нравится ему или нет. Как-то незаметно на столе появился пирог с вареньем, ещё что-то.

Эркин дожевал пирог, толкнул под столом Андрея. Тот кивнул и вытряхнул в рот последние капли из стакана. Кивнул и Миняй.

Встали из-за стола они одновременно.

— Спасибо хозяевам за ласку и почёт, — поблагодарил за всех Миняй.

— Вам спасибо за помощь, — встал и Колька, ссадив на землю Колобка.

И неожиданно для Эркина, шагнув вперёд, крепко обнял миняя, затем его и Андрея.

— Спасибо вам... спасибо...

— Ладноть тебе, — буркнул, скрывая смущение, Миняй. — Бывайте здоровы, айда, мужики, время позднее.

— Айда, — согласился андрей. — До свидания всем. Мама Фира, пирог потрясный, в жизни бы не ушёл, да на работу надо.

— До свиданья, — улыбнулся Эркин, легонько подталкивая Андрея.

Вроде только пришли и сидели недолго, а уже вечер к ночи прислоняется. Старый город затихал, готовясь ко сну, и, когда они подошли к переезду, сзади стояла ночная тишина, хотя небо ещё светло-синее.

— Ну что, — Миняй с улыбкой посмотрел на зевающего Андрея, — какое время? Детское? Или как?

Андрей ещё раз зевнул.

— Время какое, спрашиваешь? А перед сменой.

Миняй рассмеялся.

— Вывернулся, паря. Ты завтра в какую?

— А, как и вы, в первую.

— Новый город догуливал выходные, мостовые и стены домов отдавали накопленный за день жар. По-прежнему ровным размеренным шагом уже при фонарном свете они добрались до "Беженского Корабля". Миняй протянул руку Эркину.

— Ну, до завтра, Мороз.

— До завтра, — ответил Эркин.

Улыбчиво кивнул Андрей, и они разошлись.

Молча поднялись по лестнице, вошли в тихий, уже спящий коридор. У своей двери Эркин полез в карман за ключами, но дверь распахнулась сама, и Женя обняла их, сразу обоих, и так буквально вдёрнула их в квартиру.

— Наконец-то... всё в порядке, да? Сейчас чаб... поедите... — быстро говорила она, целуя обоих.

— Женя, — Эркин с трудом вклинился в её скороговорку, — сейчас в душ и спать, мы сыты, правда.

— Точно, братик.

Андрей сгрёб их мешки, куртку Эркина и забросил всё в кладовку.

— Завтра разберу. Женя, спасибо, но только спать.

— Завтра в первую, женя, — виновато сказал Эркин и поцеловал её в щёку.

— Да, — сразу кивнула Женя. — Да, конечно.

Расстёгивая на ходу рубашку, Андрей прошёл мимо них в ванную.

— Братик, догоняй.

— Да— да, Эркин, иди, конечно, — Женя ещё раз поцеловала его и легонько подтолкнула в спину.

Андрей уже ухал и кряхтел под душем. Эркин быстро разделся и, осторожно раздвинув занавеску, чтобы не набрызгать, протиснулся в щель.

— Эркин, ты? — Андрей яростно намыливал голову.

— Да, я. Подвинься.

Горячие сильные струи били их по головам и плечам, разлетаясь брызгами и от занавески снова на них.

— Ох, хорошо-о! Играться не вздумай!

— Отстань. Помять тебя?

— Нет, спасибо, брат. Завтра, ладно?

— Ладно.

Они, несмотря на тесноту, всё-таки потёрли друг другу спины и выключили воду.

— Ох, щас завалю-усь...

— На смену не проспи.

— Да ни в жисть, братик. Готов? Открываю.

Андрей щёлкнул задвижкой на двери.

В квартире тихо и темно, только под дверью спальни узкая светящаяся полоска. Эркин машинально, засыпая на ходу, повернул задвижку на двери, сбросил халат на пуф и лёг. Женя сразу отложила на тумбочку со своей стороны журнал, выключила лампу и повернулась к нему.

— Устал, милый? Спи, Эркин, спи, мой родной.

И уже во сне Эркин ответил:

— Ага, Женя, я сплю.

Женя тихо засмеялась, целуя его в щёку и в висок, погладила по груди. Эркин протяжно вздохнул и улыбнулся, не открывая глаз.

* * *

1999; 25.09.2014