|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
ТЕТРАДЬ ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТАЯ
* * *
Женя больше всего боялась, что после приезда Бурлакова Эркин опять, как зимой, запсихует. Но, к её удивлению, обошлось. Эркин был сосредоточен, но не мрачен. Из-за чего он сорвался, что у него вышло с Андреем, Женя не спрашивала. Внешне всё было как обычно, и, памятуя, что от добра добра не ищут, Она тоже держалась так, будто ничего не случилось.
К тому же жизнь шла суматошная, каждый день наваливалась масса мелких, но неотложных дел, и думать о Бурлакове было уже просто некогда. Алиса училась хорошо и больше не дралась, ну, во всяком случае, учителя на неё не жаловались. У Эркина в школе тоже проблем не было, хотя над уроками он теперь сидел дольше, чем раньше. Жизнь Андрея на два дома тоже прибавляла хлопот.
А тут ещё Зина родила.
Больница в Загорье была маленькая и в Старом городе. Раньше хватало, да и многие по домам рожали. В Новом городе только поликлиника. Ну, на заводе заводская для своих, но тоже без родового отделения. Так что... хоть и известно всё, и проверяешься, и уж чуть ли не о месте договорилась, а началось всё неожиданно. Для Тима уж точно.
Всегда он просыпался легко, стоило ей чуть шевельнуться, а тут разоспался. Ездил с утра в Сосняки — шальные деньги тратить. За две машины премии огрёб, добавил чуток из ссуды, взял на работе в аренду грузовик-фургон — своему в половинную плату обошлось — и рванул. Сосняки и в воскресенье торгуют. А грузчиками поехали с ним Эркин с Андреем и ещё Петрак из его цеха. А в Сосняках... только начни, и пока деньги есть не остановишься. Андрей походил, покрутился вокруг книжных шкафов, но взял-то только сотню на книги и всякую мелочь. Потом пошли в джинсовый, там прибарахлились кто чем, а потом Андрей в книжном застрял, как, скажи, он весь прилавок за раз перечитать взялся. Эркин тоже книг купил. А, глядя на них, и Петрак махнул рукой — где наша не пропадала! — и купил своей быстроглазой большую книгу сказок с картинками. Его дочка, правда, в Старом городе учится, в Тихоновской школе. Вот ведь, скажи, память людская, сколько лет прошло и сколько всякого случилось, а самого первого директора, что чуть ли не на свои деньги школу построил так и до сих пор поминают. А вот книг на шауни не нашлось, продавщицы даже старшего товароведа позвали, так и она не слыхала, чтоб на индейском языке книги были, а на английском — пожалуйста. Выбрали сказки "Джек — победитель великанов" и две больших про художников, с красивыми иллюстрациями. Эркин купил про Джека для Алисы, а Андрей обе про художников, и на этом его деньги кончились. А Тим зато в мебельном развернулся. Еле-еле его покупки в грузовик впихнули и сами влезли.
— Может, кто в кабину хочет? — всё-таки предложил Андрей.
— Иди уж, — рассмеялся Петрак. — Учись вприглядку.
Андрей несколько смущённо, но радостно ухмыльнулся и занял место рядом с Тимом, а Эркин и Петрак в кузове, как и в сосняки ехали. Устроились, правда, с удобствами — на роскошном диване, что купил Тим в гостиную, и завели неспешный солидный разговор о хозяйстве и покупках. Эркин поддержал разговор охотно, а то молчком в закрытом фургоне... уж слишком он похож на грузовик для рабских перевозок. Петрак разорился на юбочку и куртку с подстёжкой для дочки, уж больно много треплют про... как её, ну, джинсу эту. Эркин рассказал, что он своей ещё перед сентябрём полный комплект купил, и себе. Что джинса, конечно, дорогая, но зато и ноская, и стирается, и гладить не надо.
— Значит, не прогадал, — удовлетворённо кивнул Петрак.
Эркин улыбнулся и кивнул. Он тоже потратился в джинсовом: купил Жене джинсы и куртку-блузон с подстёжкой. Жаль, поясов ковбойских ещё не было, Андрей хотел, да не получилось. И Тим купил, и себе, и Диму с Катей, не ездить же лишний раз за шмотками, а тут сразу и всё.
С покупок разговор перекинулся на всякие огородные дела. Петрак держал огород, клин под картошку, сад, луг маленький, только под козу, и он тоже летом косил за сено.
— Нилычу:
— Нет, Аксюте. Но и он землю в аренду держит. Сикорского земля.
— Кто такой? — удивился незнакомой фамилии Эркин.
— Помещик был такой. Сам хозяйство не вёл, в аренду сдавал. Это ещё дед Аксюты у него взял. Вот, — Петрак хохотнул, — внук внуку и платит. А сам он то ли в Царьграде, то ли ещё где. Аксюта на счёт в банке переводит и знать больше ничего не знает.
— Так может, и земля уже не Сикорского этого, а банка? — предположил Эркин.
— А не всё ли равно? — возразил Петрак.
И Эркин сразу согласился. Ему-то уж точно всё равно.
— Твоя-то как, насолила, наварила?
— Всё лето возилась, — засмеялся Эркин. — Всё кладовка в банках.
— Капуста из бочки хороша.
— Бочку в подполе держать надо, в доме она забродит, а на лоджии замёрзнет. А банка, закатанная, стоит, и ни хрена ей не делается, — уверенно возразил Эркин.
— Это-то так. Но если застолье хорошее, то одной банкой не обойдёшься.
— Так не одна и заготовлена.
Что он самым деятельным образом помогал Жене в её заготовочных хлопотах, Эркин благоразумно помалкивал, уже зная, что работу по дому здесь делят на мужскую и женскую, и мужику, не вдовцу и не одиночке, женским заниматься зазорно. Враз подкаблучником, а то и юбочником окрестят и по гроб жизни не отмоешься. Так что ежели кому и приходится этим заниматься, то молчат в тряпочку.
За разговором и без остановок доехали незаметно и потому показалось, что быстро. Было ещё совсем светло, и дети гуляли у дома. Тим подогнал к своему подъезду и развернул фургон поудобнее. Сразу подбежали и столпились дети под ликующий вопль Дима:
— Папка приехал!
А следом за детьми подошли полюбопытствовать, да и помочь, если что, взрослые.
— Бегите домой, — остановил Тим восторженные вопросы Дима. — Предупредите маму, что всё в порядке и откройте дверь.
Катя сразу рванулась, а Дим притормозил.
— А это куда? В залу?
— В гостиную, — ответил Тим и улыбнулся. — Беги.
Лямки для переноски Тим припас на четверых и думал, что за три, много четыре ходки они всё перенесут, но набежали соседи, и всё закупленное подняли единым духом. Зина только ахала, пока в квартиру заносили диван, два кресла и столик, ещё два кресла, книжный шкаф, шкаф-горку, фанерный ящик, большой, как комод, и что там такое может быть? — ещё столик, двухъярусный, на колёсиках, длинный толстый рулон, ковёр никак? — письменный стол с двумя тумбами, и наконец большую, туго набитую сумку.
— Сюда ставьте, я сам потом передвину.
— Чего уж, — прохрипел из-под письменного стола Петрак. — Давай сразу куда его.
Но всё равно получилось кое-как, и Тим, успокоив Зину, что всё в порядке, побежал вниз. Отогнать фургон в хозяйство, сдать, оформить, ну и Петрака заодно подбросить до Старого города. Дим дёрнул Катю за руку.
— Бежим, папка и нас прокатит.
Они подбежали к грузовику, когда Тим уже сидел в кабине.
— Па-ап! — заорал, поббегая, Дим.
Петрак рассмеялся.
— Давай их сюда.
И Тим кивнул.
Места в кабине хватило всем. Дим уже ездил с отцом в Алабаме, но Катя ехала в машине впервые. У поворота в Старый город Петрак попрощался и вылез.
— Давай до дома, — предложил Тим.
— Обдерёшь его в наших проулках, — хмыкнул Петрак, — а красить тебе недосуг, вот-вот третий заявится.
Тим смущённо улыбнулся.
О том, что Зина беременна, он никому не говорил, но и так все знали, не зло подшучивали, советовали, просто помогали, не ставили в субботние и воскресные смены... Вот и сегодня: он привёл грузовик, и у него приняли без осмотра и мойки, сказали, чтоб шёл домой к жене, так что Диму не удалось насладиться шумом и запахами гаража и показать Кате, как здесь интересно.
Зина, как обещала, ничего не трогала без них, так что, когда Тим вскрыл ящик, содрал все обёртки и амортизаторы... восторг был полный и всеобщий. А когда Тим объяснил, что это такое...
Пустые шкафы и стол двигались легко. Тим расставил мебель, развернул перед камином ковёр. Тот как раз лёг от камина до дивана.
— Пап, а это зачем?
Тим улыбнулся.
— Мне для уроков.
— Да? — расстроился Дим.
Обычно Тим готовил уроки на кухне, и Дим с Катей пристраивались рядом со своими книжками или рисованием. А теперь...
— И теперь так будет, — успокоил его Тим.
Он оглядел гостиную. Ну вот. Камин с баром, кресла перед ним, сбоку столик на колёсах, напротив и чуть наискосок диван и к нему кресла и маленький низкий столик, который называют журнальным, у стены шкафы и за книжным шкафом в светлом углу у лоджии его письменный стол. Конечно, отдельный кабинет ему ни к чему, но и хватит тесниться с книгами и тетрадями на кухне. И... и делать столовую или оставить ту комнату для... да, младших детей? Ладно, он об этом ещё подумает. А пока...
Потом смотрели покупки, мерили обновки.
Расставив мебель и разложив вещи, поужинали, потом все вместе сидели у включённого камина, обсуждая, чего ещё купить в гостиную. И чего-то Тим так устал, что лёг и не заснул, а вырубился.
Занеся мебель к Тиму, Эркин и Андрей пошли домой.
— Заночуешь? — спросил Эркин.
Андрей кивнул. После того, что случилось в приезд Бурлакова, они больше об этом не говорили, но оба, не переставая, думали. И каждый знал, что и другой ни на минуту не забывает об этом. И оба старательно притворялись, будто ничего не случилось.
— Эрик, — Алиса шла между ними, держась за руку Эркина, — а что в ящике было?
— Камин, — ответил по-английски Эркин, не зная подходящего русского слова.
— Ага, — кивнула Алиса. — А мы себе такой купим?
Эркин пожал плечами.
— Не знаю, — и посмотрел на Андрея.
Тот повторил его жест, но высказался более определённо:
— А зачем он нам? Тебя поджаривать?
— Я не котлета! — возмутилась Алиса.
— Ну, это ещё надо проверить, — пообещал Андрей.
Алиса быстренько перебежала за Эркина. На всякий случай. Эркин рассмеялся и переложил из руки в руку сумку.
Как они подъезжали, Женя видела с лоджии, и их встретил уже готовый ужин.
— Молодцы, мойте руки и за стол.
— Мама, а гостинцы?
— После ужина.
— Ну, кое-что и к ужину есть! — Андрей торжественно извлёк из своей сумки маленькую жёлтую коробочку и вручил её Жене.
— Ой! — взвизгнула Женя. — Помадка! Андрюша, ты — гений!
Алиса, упоённо визжа, прыгала вокруг них. И Эркин не удержался и полез в свою сумку. Книга Алисе, джинсы и куртка Жене.
— А себе ты что купил?
— Да у меня всё есть, Женя, — улыбнулся Эркин.
Покупать при Тиме и Петраке крем он не то что не рискнул, а постеснялся. А всё остальное у него действительно есть. И крем он себе ещё купит. А пока, чтобы отвлечь Женю, он напомнил про ужин.
За столом после первых восторгов Андрей заговорил вдруг о том, что надо устроить праздник. Не ждать же до Рождества.
— Давай, — сразу поддержала Алиса. — Праздник — это здоровско! А какой?
— Придумаем, — пообещал Андрей.
— И каникулы будут?
— Ты ж и месяца ещё не учишься! — возмутилась Женя. — И уже каникулы?!
— Ну, мам!
— Без ну! — отрезала Женя.
— Не горюй, племяшка, — подмигнул Алисе Андрей. — Придумаем.
Женя подозрительно посмотрела на него, и тот тут же изобразил, ну, такого пай-мальчика, что не засмеяться никому не удалось.
Как обычно вечер завершался всякими хозяйственными хлопотами. Андрей возился в кладовке: свой ящик он пока не забирал, так и сказав Эркину:
— Пусть здесь будет. А себе я новый комплект соберу.
Эркин кивнул, и тогда на этом всё кончилось. Ящик с инструментами — всё, что осталось у Андрея от Джексонвилля, их общая память.
Когда Алису уже уложили спать, они снова собрались на кухне. Как всегда, расхвалив чай с печеньем и заявив, что это его самое любимое, Андрей перешёл к делу.
— Женя, Эркин, вы уже с отпуском определились?
— В октябре, — пожала плечами Женя и посмотрела на Эркина.
— Я ещё не говорил со старшим. А что? — Эркин улыбнулся. — Ты придумал что?
— А чего тут придумывать? — самодовольно ухмыльнулся Андрей. — У вас свадьба когда была?
— Двадцать первого октября, — сразу ответила Женя и ахнула, догадавшись. — Андрюша, так ты...
— Точно, Женя! — расплылся в улыбке Андрей. — Я ж на вашей свадьбе не был, так хоть на годовщине у братика погулять. Ну как, брат, гульнём?
— Гульнём, — сразу согласился Эркин и, улыбнувшись, закончил по-английски. — Чтоб небо загорелось!
— Во! — восхитился Андрей. — Точно. А, Жень? И как раз двадцать первое — воскресенье, я на понедельник отгул возьму. И погуляем.
— Свадьбу, конечно, хорошо, — Женя даже мечтательно вздохнула. — Но если всех позвать...
— А всех не надо, — перебил её Андрей. — Келейно, по-семейному, а, Женя?
— Совсем без гостей? — удивился Эркин.
Андрей ему подмигнул.
— Есть у меня одна мысль, братик. Не боись, а? Женя, клянусь, здоровско будет, я так придумаю...
— Ладно, — легко согласилась Женя. — Месяц впереди, успеем и придумать, и подготовиться.
— Замётано, — кивнул Андрей.
И заговорил уже о другом. Женя и Эркин поддержали его. В самом деле, чего горячку пороть?
Допив чай, разошлись на ночь.
Когда они уже лежали в постели, Женя тихо позвала:
— Эркин.
— Да, — сразу повернулся он к ней. — Что, Женя?
— Ты заметил, Андрей как повеселел?
— Да, — кивнул Эркин. — Может... может, всё обойдётся?
— Всё будет хорошо, — убеждённо ответила Женя. — Знаешь, я напишу Бурлакову. Ну, что Андрей успокоился.
— Хорошо, — после небольшой заминки согласился Эркин. — Раз ты так считаешь...
— А ты не хочешь? Эркин?
Эркин мягко обнял Женю, привлёк к себе, зарывшись лицом в её волосы.
— У них одна кровь, Женя. Андрей всё равно... уйдёт... к отцу. Он же отец ему. А я... записанный, Женя. Всё так, всё правильно... И в газете писали, и в кино... — Женя кивнула, сразу вспомнив, что как раз в то воскресенье смотрели в Центре фильм про то, как ищут пропавших детей и возвращают родителям, "Родная кровь" называется. — Я... я не могу, не буду мешать. Но Андрей — мой брат. Женя, у меня только вы, ты и Алиса, и Андрей... — он задохнулся, не зная, как объяснить Жене всё это, сам не понимая, чего же он хочет.
Женя обхватила его, пряча лицо на его груди.
— Эркин... Эркин...
Он её слов не слышал, а ощущал, кожей. И, чувствуя, что плачет, только молча прижимал её к себе. Наконец, Женя потёрлась лицом о его грудь и вытянулась рядом.
— Всё будет хорошо, Эркин. Вот увидишь.
Эркин прерывисто вздохнул.
— Да, Женя, спасибо, и вдруг, он сам не ждал, что вырвется затаённое: — Ты ведь не бросишь меня, да?
— Эркин! — ахнула Женя. — Ты что?! Что ты выдумал?
Ответить он не успел. Потому что отчаянно задребезжал дверной звонок.
И, пока они, путаясь в халатах и толкаясь, выбегали в прихожую, звон не прекращался.
Первым успел в одних трусах Андрей.
— Кто?!
— Я, — ответили по-английски.
Андрей узнал голос и щёлкнул замком.
Тим, в как-то боком надетой поверх майки куртке, задыхаясь, хватал открытым ртом воздух. Сказать он ничего не успел.
— Началось? — спросила, затягивая поясок на халате, Женя.
И, не дожидаясь ответа, стала распоряжаться.
Потом Тим никогда не мог восстановить последовательность событий той ночи. Он действительно разоспался так, что Зине пришлось его будить. Это его, просыпавшегося от малейшего движения, шороха, да что там, предчувствия, а тут?!
— Тима, Тимочка... — стонала Зина.
Наконец он разлепил веки, и белое с тёмными проваласи глазниц лицо Зины подбросило его. Он вскочил, заметался, куда-то бежал, с кем-то говорил, появлялись и исчезали знакомые, но сейчас он никого не узнавал, люди...
Он сидел в новенькой гостиной на диване. Катя спала у него на руках, Дим лежал рядом и тоже спал. Дверь плотно закрыта, и голоса из спальни неразборчивы или это ему только кажется, а на там... Ему сказали, что всё в порядке, всё идёт как надо и как положено, и он не знает — верить ли этому. За окном светлеет, и ему пора собираться и идти на работу, но на его руках спящие дети, а в спальне рожает его жена. Да, правильно, решили, что пусть лучше врач к ним придёт, и от пришёл, а кто же бегал за врачом? Он сам? Или Андрей? Или нет... А кто привёл акушерку? Или это уже неважно?
В гостиную вошла Женя и улыбнулась ему:
— Всё хорошо. Давайте, я её уложу, — и потянулась взять Катю.
Но та, не открывая глаз, только крепче уцепилась за отца. Тим хотел спросить, как там Зина, что означают эти слова: "Всё хорошо", — но не мог шевельнуться и только умоляюще смотрел на Женю.
И тут одновременно в приоткрытую дверь гостиной донёсся крик ребёнка и басовито воркующий голос акушерки.
— А вот мы и папаше сейчас покажемся. Где тут папаша наш?
Тим порывисто вскочил на ноги, едва не уронив Катю. Женя подхватила её. Тим этого уже не заметил. Сел на диване, протирая кулачками глаза, Дим.
— Пап... — позвал он.
Тим не обернулся, будто оглох. Но и в самом деле ничего не слышал. И не видел. Кроме свёртка, маленького продолговатого свёртка. Его держали у груди и чуть наискосок, однажды как-то он видел, как вручную переносили снаряды, их держали так же, только те были больше. Он протянул руки, и свёрток положили к нему не на ладони, а у локтевого сгиба, такой лёгкий, что он чуть не уронил его. Среди целого вороха ткани крохотное желтовато-смуглое личико с приплюснутым носиком-пуговкой и пухлыми недовольно искривлёнными губками, глаза зажмурены. Кто это? Это... это он, его ребёнок?!
— Какая хорошенькая, — сказал рядом голос Жени.
— Красавица, — поддержала акушерка. — вся в папашу.
— Да? — тупо спросил Тим. Это... она?
— Ну да, — засмеялась Женя. — С дочкой тебя, Тим. С Машенькой.
— Да, — кивнул Тим. — Маша... Зина говорила мне... — и спохватился. — Как она? Что с ней?
— В порядке твоя Зина, в порядке.
Как-то, он не понял, как, но он очутился в спальне. Зина была жива и даже улыбалась. Потом ему что-то говорили врач и акушерка, он благодарил, прощался, кажется, давал деньги или... нет, он уже совсем не понимал, что и как делать. Всем распорядалась баба Фима.
Андрей был отправлен на работу с наказом объяснить начальству случившееся, Дима отведёт в школу Женя, а забер1ёт из школы Эркин — он сегодня в первую, а школы нет, — а Тим ляжет поспать в гостиной и пойдёт в магазин: кроватка, ванночка, столик пеленальный, который со шкафчиком, понял, машину в мебельном возьмёшь, и приданое полное, вот список держи, всё расписали, а обедом и прочим соседки займутся, не в пустыне, чай, живём, среди людей.
Тим ни с чем и ни с кем не спорил. По-настоящему он очнулся, только вернувшись из похода по магазинам и занеся покупки. Зина, несмотря на запрет врача и при полном одобрении бабы Фимы и бабы Лизы, встала и сама показала ему, куда поставить кроватку и как вообще всё в спальне передвинуть.
— А ты, голубок, пока в зале поспишь, не тревожь её пока, — баба Фима положила на диван стопку постельного белья. — А ванночку кипятком прошпарь. И со щёткой.
Катя бегала по поручениям бабушек и то и дело подскакивала к кому-нибудь с рассказами о Машеньке, как та жмурится или ещё что.
Наконец всё вроде утряслось. Зина полулежала на кровати и кормила Машеньку, а Тим сидел на стуле и смотрел на них. Личико ребёнка казалось очень тёмным рядом с белой грудью Зины.
— Правда, — подняла Зина глаза, — хорошенькая?
— Да, — кивнул Тим. — очень, — и, помедлив, спросил: — Как ты?
— Да всё хорошо, Тимочка. Ты пойди отдохни.
Он кивнул, но не двинулся с места. Зина снова заворковала над Машенькой, приговаривая что-то неразборчиво ласковое.
В спальню тихо вошла катя и встала рядом с Тимом. Он обнял её, приподнял и посадил к себе на колени. Катя прижалась к нему, и они так молча сидели, пока не зазвонили в дверь.
— Ой, — подняла голову Зина. — Это Димочку, верно, привели, вы идите, Машенька докушает, и я встану.
В спальню быстро вошла баба Фима.
— Лежи пока, там откроют, а вы налюбовались, так обедать идите.
Тим ссадил Катю с колен и встал.
— Идите-идите, — закивала Зина.
Но тут в спальню ворвался Дим и затараторил сразу обо всём, запрыгал вокруг кровати. И баба Фима их всех сразу выгнала. Чтоб не мешали.
И только сели за стол, снова звонок. На этот раз пошёл открывать Тим.
— Привет, — улыбнулся ему Андрей. — Я на пару слов.
— Привет, — улыбнулся Тим и посторонился, впуская его. — Через порог не разговаривают.
— Значит, так, — Андрей вошёл и, мимоходом скорчив рожу глазевшим на него Диму и Кате, заговорил серьёзно: — На работе нормально, три дня тебе отпуска дают и от профсоюза тебе будет, что положено. От всех поздравления и пожелания. Теперь, крестины когда?
— А на Марию и окрестим, — вмешалась вышедшая в прихожую баба Фима. — Одиннадцатого ноября как раз по святцам.
— Машенька, значит, — хмыкнул с непонятной Тиму интонацией Андрей и улыбнулся. — Ну, лады, давай пять, — он протянул руку Тиму, и тот ответил на рукопожатие. — Поздравляю ещё раз. Зине от меня и всех наших.
И весело распрощался, хотя баба Фима и попыталась пригласить его пообедать с ними.
— Идите на кухню, — сказал Тим Диму и Кате. — Я только к маме зайду.
— Успеешь, — вышла из спальни баба Лиза. — Спит она. А ты иди поешь, а то аж с лица спал.
И Тим не смог не подчиниться её командному тону.
Жени ещё не было, и Андрей хотел без помех поговорить с Эркином. Задуманное им без Эркина никак не получится. Правда, без ещё целого ряда условий — тоже. Если... если он договорится с Бурлаковым... если у Фредди всё пройдёт благополучно и в срок... вот уже три "если", Эркин — четвёртое. Но без согласия Эркина он к Бурлакову не поедет. Андрей поймал себя на том, что даже мысленно не называет Бурлакова отцом, усмехнулся и кивнул: да, всё так, всё правильно, вот когда... Да, есть кровь, да, Фредди прав во всём, когда говорил о семье, но его семья — Эркин, Женя и Алиска. Женю уломать ничего не стоит, да она и сама ему уже и не раз намекала, что нехорошо тогда вышло и надо бы если не помириться, то извиниться за устроенный скандал, ну, так он с ней и не спорит. Алиска... ну, так там ещё проще, хват-пацанка, своего не упустит и чужого прихватит, а тут ей дедушка с подарками и тортиками. Но против Эркина Женя не пойдёт, это только со стороны Эркин при ней, а он-то знает, кто главный. Эркин глаза опустит и замолчит, и Женя всё по его сделает. Надо с Эркином решать. А он тогда здорово лопухнулся, не с той карты зашёл. Эркин же ему рассказывал про того старого негра, скотника, Зибо, кажется, да, так, как их столкнули и велели зваться отцом и сыном, и видел же ещё тогда, как Эркин из-за этого психует. Но допёк его... профессор этот, вот он и сорвался.
Всё это Андрей передумал и прикинул, и просчитал, но... всего не предусмотришь. И вдруг Эркин спросит: "С чего ты передумал?". И что отвечать? Про Фредди, про его слова о семье не расскажешь, потому как придётся и объяснить где когда и зачем такой разговор состоялся. Да и не авторитет Фредди для Эркина. Братик-то... с характером. Упрётся вдруг... и всё тогда, придётся на профессора крест положить, Эркин ему важнее.
— Привет, — вошёл он в квартиру. — Эркин, ты где?
— Здесь я, — откликнулся Эркин из кухни.
Андрей быстро сбросил на вешалку куртку, переобулся и пошёл на кухню. Эркин ворошил ножом на сковородке груду нарезанной картошки.
— Был у Тима? — спросил он, не оборачиваясь,
— Да, всё в порядке. Там баба Фима и баба Лиза.
— Они знают, — кивнул Эркин, искоса посмотрел на вставшего у мойки Андрея и улыбнулся. -Давай, говори, пока Алиски нет. Я же вижу.
— Да, — согласился Андрей. — Всё так. Такое дело, Эркин. Я вот что... думаю, — и замолчал, подбирая слова.
— Ну? — Эркин подлил масла и перевернул картошку ещё раз.
Андрей глубоко вдохнул и резко сквозь зубы выдохнул.
— Я думаю в Царьград съездить. Поговорить.
Он не сказал, с кем именно, уверенный, что Эркин поймёт. Но Эркин молчал, занятый, казалось, только картошкой. И Андрей не выдержал молчания.
— Что скажешь?
— А что? Ты решил, а я при чём? — голос Эркина очень ровен и спокоен. — Он твой отец, тебе и решать.
— Ты мой брат, — так же спокойно ответил Андрей. — Без твоего слова я не поеду. Скажешь: нет, забуду о нём, как и не было. Решай, Эркин.
Эркин усмехнулся.
— На меня свалить хочешь? Понятно. Нет, Андрей, тут я тебе не советчик. Я в семье дня не прожил, отца своего в глаза не видел. И мать тоже. И кровь у меня... Нет, брат, это твоё дело, — и по-английски: — That's your problem. (надо давать в скобках или сноске перевод?)
— Если он мой отец, то и твой, — возразил Андрей.
— Угу. Ну, меня ты не спросил, понятно. — Эркин за ручку приподнял сковородку и потряс, чтобы картошка легла ровным слоем. — Я сам сказал, что всегда на твоей стороне. А вот зачем ему такой сынок, как я, ты подумал?
— А чем ты плох?
— Так не об этом речь, Андрей, — поморщился Эркин, досадуя на себя, что не получается у него объяснить. — Ладно. Раз тебе это нужно, то езжай, говори. Я не поеду.
— Замётано, — кивнул Андрей. — Теперь вот что. Ты об отпуске говорил?
— Эркин кивнул. — С какого дают?
— С тринадцатого октября. А выхожу двадцать девятого.
Андрей подошёл к календарю, быстро перелистнул.
— Ага... С умом подгадано. Уходишь в пятницу, а выходишь в понедельник. Кто рассчитывал?
— Старшой, — улыбнулся Эркин. — Он на всех рассчитывает. Ну, чтоб за раз не больше двоих уходило.
— Сразу дал?
— Ну да. Как раз остальные с хозяйством управятся.
Андрей кивнул. Так, Эркин успокоился, повеселел, теперь можно и другую идейку подкинуть.
— Я вот что придумал.
— Ты придумаешь! — хмыкнул Эркин и выключил огонь под картошкой. — Ну, давай.
— Праздновать решили келейно, так?
— Келейно, — повторил вместо ответа Эркин. — Это что?
— Ну, — Андрей медленно свёл ладони, будто обхватывая что-то, — Ну, без лишних, только самые близкие.
— Понял, — кивнул Эркин, с интересом ожидая продолжения.
— Давай Фредди с Джонатаном пригласим.
Эркин удивлённо обернулся к Андрею.
— Они тебе самые близкие?
Андрей покраснел, но ответил:
— А что, у тебя на той стороне кто ближе остался?
Эркин как-то недоумевающе пожал плечами. — Да нет, но... но разве они... близкие? — и вдруг напрягся. — Зачем это тебе, Андрей?
— Ни за чем. Но... ну, чем тебе Фредди не по нраву? Ты ж сам его другом назвал, не так, что ли?
Эркин нехотя кивнул.
— Ну вот. Почему ж не позвать. А он без Джонатана не приедет. И Джонатан — мужик, что надо. Хоть и лендлорд.
Мгм, -хмыкнул Эркин.
Сказать Андрею, что ему тогда тот охранюга показал... ну, так каким же дураком надо быть, чтоб охранюге верить. И Андрею об этом рассказывать тоже совсем не хочется. И если это Андрею зачем-то надо... то тут и думать нечего.
— Я не против, — пожал он плечами. — Только, думаешь, Джонатан приедет?
— Это уж моя забота, — повеселел Андрей. — Только чур, Жене — молчок.
— Это ещё почему?! — ощетинился Эркин.
— Сюрприз ей будет! — Андрей уже ухмылялся во весь рот. — И про Царьград ей пока не говори. Я как всё сделаю, так сам скажу. Лады, брат?
— Лады, — вынужденно согласился Эркин.
Андрей облегчённо вздохнул: успел! Это он сделал! Теперь будет уже легче. А что Эркин уступил, а не согласился, так впереди времени навалом, и продумать, и обдумать, а от слова своего Эркин не отступит. А вон и дверь уже трогают: Женя с Алиской пришли. А он успел!
И за обедом Андрей веселился, сыпал шутками, дразнил Алису. Что Эркин проболтается, он не боялся, а за себя — тем более.
После обеда засели за уроки, А Женя пошла к Тиму узнать, как там дела и вообще... Алиса, обиженно надув губы — её не взяли, села было у себя в комнате с книжкой, но ей быстро стало скучно и одиноко. И она пошла в дальнюю комнату к Эрику и Андрюхе.
— Я у вас буду читать, ладно?
Эркин, не отрываясь от тетради, кивнул. Андрей, лёжа на диване с учебником, пробурчал что-то невнятное, но поджал ноги, и Алиса смогла устроиться со своей книгой у другого подлокотника.
* * *
На полдороге его настиг дождь, и Фредди вынужденно сбросил скорость. Луизианские дороги и в сушь мерзкие, а в дождь ещё хуже. Но из зоны возможного поиска он уже выбрался, и можно не спешить. Во временной интервал он укладывается в любом случае. Джонни всегда оставляет ему зазор для непредвиденных обстоятельств. Скажем, вроде такого поганого дождя на поганой дороге. Ага, а вон и нужный знак.
Фредди аккуратно притёр машину к обочине, выключил мотор и вышел, оставив ключи в замке. Через восемь минут сюда подъедут и заберут машину. Они не видели его, а он их. Всё должно быть чисто. В жёсткой болотной траве лежали высокие резиновые сапоги. Фредди натянул их прямо поверх ботинок, аккуратно заправив, чтобы не помять стрелок, брюки, и зашлёпал в заросли.
Уже через два шага вода поднялась выше щиколоток, противно запахло болотной гнилью. Чертыхаясь про себя, дважды чуть не зачерпнув, стараясь не шуметь и не ломать ветвей, он продрался сквозь заросли на параллельную дорогу к уже стоящей там тёмно-красной "ламбаде". Именно её он взял напрокат неделю назад в Порт-о-Пренсе. В машине никого, ключи на месте.
Оказавшись на обочине, он с наслаждением сбросил сапоги, открыл дверцу и сел на шофёрское место, снял ботинки и засунул их в сапоги. Его ботинки с характерными подковками на каблуках лежали внизу, у педалей. Он надел их, дотянулся, не вставая, до сапог, снял перчатки и засунул туда же. Теперь... широким сильным взмахом он выбросил сапоги на затянутый ярко-зелёной плёнкой просвет между кривыми чахлыми стволами левее подтопленной тропы. Чавкнув, трясина проглотила добычу. А его след ряска уже затянула.
Фредди удовлетворённо выругался, включил мотор и мягко, чтобы не чиркнуть по бетону, стронул "ламбаду". Бензина ровно столько, сколько нужно в обоснование засветки на заправочной станции. Время... проверяя себя, поглядел на часы... да, он укладывается.
Мелькнул указатель, от которого начиналась уже "чистая" зона. Всё, он вышел. Теперь каждая минута работает на него. Расслабляться, конечно, рано, это уже только дома, в имении. И усмехнулся, поймав себя на этой мысли. А что, получается именно так. И квартира в Колумбии... тоже дом...
...Прилетев из Царьграда, он позвонил в офис. Джонни был на месте.
— Всё в порядке.
— Вечером я в клубе, — ответил Джонни.
Он понял и повесил трубку. Значит, Джонни считает разговор срочным. Что ж, может, и резонно. И сразу поехал в офис. Там всё как обычно, и обоснование железное: сдать отчёт хозяину после деловой поездки.
— Как добрался? — встретил его Джонни.
— Туда или обратно? На точках нормально. Новых договоров не делал.
Джонни кивнул.
— Ну?
— Как мы и думали. Окорок и Рич. Вспомни, кто ещё смылся, когда я вошёл.
— А что?
— Должен был войти Найф, — Джонни молча смотрел на него, и он продолжил: -Дальше тебя кончают как шулера.
— Лихо. А ты?
— А я уже холодный. На будущее, Джонни, если меня нет десять минут, на одиннадцатой сматываешься.
— Понял. Не отвлекайся.
— Пачек было три. Две тысячных и одна сотенная. Сотенную парень и взял.
— Всё-таки он?
— А ты сомневался?...
...Фредди усмехнулся воспоминанию. Чего там, он же сам тоже не верил. Чтоб мёртвый воскрес, оказался в нужный момент в нужном месте, прирезал Найфа, благополучно ушёл и дал найти себя в России... слишком много удач...
...Он кладёт перед Джонни свой блокнот.
— Смотри, Джонни, это было на бандероли с сотенными. Парень говорит, на тех двух были такие же полоски.
— Значит, банк один. По коду ... банк Киферса. Мутно там. Но прокачаю.
— Только аккуратней.
— Не учи. Так кто был нужен?
— Деньги. А мы на дороге. Вот и всё.
— Всё, говоришь? Кому деньги нужны? Настолько, чтоб такое закрутить.
Он кивает.
— Я думал. Подлость Паучья. Но... вряд ли Найф напрямую с ним.
— Через Тушу?
— Парень говорил, что Найф на СБ работал. Я думал, Джонни. Кто-то уцелел, денег нет. А у Найфа давно на меня зуб Вот трое, а может, и больше встретились и договорились. Всё просто, Джонни, не усложняй лишнего.
— Зуб — это когда его от Ансамбля откинули? — усмехается Джонни.
Он с улыбкой кивает. То дельце они с Джонни лихо провернули. Тихо, на лёгкой рысце, но Найф догадался. Или подсказали ему. Но Найф в ансамбле был многим не нужен. Уорринговцам не доверяли: крыша-то с дырками и набекрень, иди знай, куда такого шибанёт. Так что им особо и стараться не пришлось. Так... поддержали кого надо, и всё.
— Если охранюга в Атланте, будет трудно, — Джонни аккуратно, не оставляя лохмушек, вырывает из его блокнота листок с записью и прячет в нагрудный карман рубашки. — Попробую через банк.
— Вряд ли деньги его. Искать надо двоих.
— Или троих, пачек-то три. Но посмотрим...
...И всё-таки деньги дал не паук. Паук вообще только берёт, давать не умеет и не может. Продумать такое... ну, ладно, банк Джонни прокачает. Есть там... не любящие СБ, а любящих Паука вообще не существует. Этих двух они сделали чисто. А остальное...
...Джонни кивает, показывая, что пора уточнить некоторые детали.
— Как он подпустил парня сзади?
— Расслабился, — пожимает он плечами, — Решил, что дело сделано, а парень сыграл чисто. Два месяца держался.
Джонни снова кивает.
— Долго раскалывал?
— Пришлось играть в открытую, — он отпивает коньяк. — Но парень особо не трепыхался. Я ему пасьянс на спичках показал.
И снова понимающий кивок...
...Всегоузнанного он Джоннине рассказал. Но Джонни и не спрашивал. Главное они обговорили, а остальное... пока — это мелочи. Когда станет главным, тогда и обсудим. А пока... а вон и заправочная.
Фредди притормозил и кивнул на приветствие заправщика.
— Доверху, саа?
— Валяй, парень.
Незнакомый говор в такой глубинке запоминается. Больше ничего и не надо. Если возникнут вопросы, парень подтвердит.
А теперь прибавить скорость и в Порт-о-Пренс. Здесь дело сделано. Где же искать охранюгу: Кого-то Чак не дорезал в Хэллоуин. Но то дело целиком у русских, ни за какие деньги не достанешь. Расспросить Чака? Выпотрошится по первому слову. Но так же и перед каждым другим белым. Тем же Бульдогом. Как тогда. Нет, спрашивать Чака нельзя. Алекс? Тоже нет. Слишком много придётся заплатить и не деньгами. А сдать ему парня нельзя. Ладно, и сами справимся.
О зелёной ряске, или как её там, эту болотную гадость называют, поглотившей машины, будто и впрямь челюсти чавкнули, гон не думал. Искать начнут не скоро. И не найдут. А всего-то... чуть-чуть подвинуть указатели, через посредников, ни один из которых всей цепочки не знал и предполагать не мог, вывести Окорока и Рича на встречу и встретить их. Два выстрела и мёртвые водители не успевают повернуть, влетая по прямой в ярко-зелёный просвет между зарослями. Дальше пройти к своей машине, сесть в неё и уехать. А указатели вернут на прежнее место без него, как и двигали, и сделают это разные люди, друг друга не знающие и не видевшие. И он их не видел, и они его. Прийти, сделать дело и уйти. Средняя часть — самая короткая и простая, все проблемы на уходе.
Дождь кончился, и между тучами проглянуло солнце. Мокрая дорога масляно блестела, и колёса скользили, как по маслу. Фредди негромко, но с чувством выругался. Хреновый штат, на хрен он им сдался. Дороги скользкие, говор гнусавый и вообще... А вот кому и за сколько скинуть добычу, он уже знает. И тогда к парню все нитки оборвутся. Окорок и Жердь видели, но уже никому не скажут. Пит... то же самое. Туша... не видел. Те две шестёрки... если их не было в той машине, то будут молчать, даже если о чём-то и догадаются. Кто ещё? Бульдог. Не знает, не видел, но догадывается. Умён дьявол и не по зубам. Кто остаётся? Колченогий. Вот ему Луизианой глотку и заткнём. А в одиночку Бульдогу и уцепиться будет не за что.
Вывернув на шоссе к Порт-о-Пренсу, Фредди посмотрел на часы. Точно. График Джонни выверяет, как никто.
* * *
После дождей наступили ясные, но уже по-осеннему холодные и прозрачные дни. Как-то сразу, в несколько дней пожелтела листва, госпитальный парк и сады стали тихими и редкими. И пахло совсем по-другому. И всё было не так.
Что с ним такое происходит, Майкл понял если не сразу, то давно. И что теперь делать?
— Пока ничего, — сказал доктор Ваня. И пояснил: — Ничего особого.
Тогда вообще интересно получилось. Он пришёл ночью в госпиталь. Засиделся у Марии допоздна, домой идти не хотелось, в кабак — есть у них в Алабино такой, без вывески, но все знают, что можно хоть сутками сидеть, только пей да плати — тоже не с руки, шататься по улицам... и тут он вспомнил, что доктор Ваня сегодня на ночном дежурстве. И пошёл в госпиталь.
Часовой у входа был знакомый ещё по Спрингфилду и пропустил без звука. В раздевалке Майкл переоделся — на всякий случай — в халат санитара. А то вдруг прицепится кто: чего он шляется не в свою смену и не в своём отделении: его же работа в реанимации, хирургии и травме, а тут терапия и прочее... Но до кабинета доктора Вани он добрался благополучно, ни с кем по дороге не пересёкся. И постучал.
— Войдите, — откликнулся удивлённый голос.
Майкл открыл дверь и вошёл. К его изумлению, доктор Ваня был не один. Этого молодого белобрысого врача он ужен видел, но разговаривал и даже не знал, какой тот специальности.
— Добрый вечер, Иван Дормидонтович, извините, я помешал.
— Нет, заходи, Миша, добрый вечер, — Жариков улыбнулся. — Я не знал, что ты дежуришь.
Майкл почувствовал, как кровь прилила к щекам. Белобрысый смотрит на него, как-то странно смотрит. Может, из-за этого взгляда и ответ получился слишком резким:
— Нет, я не дежурю, я к вам пришёл.
— Проходи, садись, — сразу стал серьёзным Жариков.
Молодой врач встал, явно собираясь уйти, Майкл мотнул головой и отступил к двери.
— Нет, у меня всё в порядке, я так просто, я потом зайду.
— Не выйдет, — Жариков вдруг подмигнул ему. — Раз пришёл, то всё, обратного хода нет. Забыл?
Майкл невольно улыбнулся и ответил по-английски, как и тогда:
— Раз таково ваше желание, сэр.
— То-то. Знакомьтесь.
— Михаил Орлов, — склонил он голову.
Белобрысый улыбнулся и протянул ему руку.
— Алексей Баргин.
Майкл ответил на рукопожатие.
— Отлично, — кивнул Жариков. — Алексей — сексолог, мы тут кое-что обсуждаем. Поможешь нам, Михаил?
— Если смогу, — пожал он плечами.
Название специальности белобрысого слишком удивило его, и он повторил:
— Сексолог? Я читал, есть сексопатология.
— Сексопатология занимается отклонениями, — сразу загорячился Баргин. — А норма...
— А чего её изучать, если она норма, — озадаченно перебил его Майкл.
Алексей покраснел, но Жариков уже усадил их за стол.
— Вот и обсудим, где норма, а где отклонение. Твоё мнение, Михаил?
Он пожал плечами.
— Норма — это когда боли нет.
Алексей невольно кивнул, а Жариков одобрительно улыбнулся и спросил:
— Какой боли?
— Любой, — улыбнулся и Майкл. — Не больно, не противно, не обидно. Когда всем хорошо.
— Всем — это скольким? — спросил Алексей и покраснел.
Михаил пожал плечами.
— А сколько захотело, столько и пускай, — и уточнил: — Если им это нужно, — и решившись: — Я давно хотел спросить. Иван Дормидонтович, а зачем это?
Алексей изумился до немоты, явно удивился и Жариков, а Майкл продолжал
— Ведь и без этого хорошо. Даже ещё лучше. Я раньше думал, ну, ещё, — он заговорил по-английски, — в питомнике, что беляки это придумали, как плети, там цепи, ну, для мучений. Им нравилось нас мучить, всё равно как. Потом увидел, я тогда домашним был, правда, недолго, что они и друг с другом трахаются, ну, хозяин с хозяйкой. И опять непонятно. Ну, у рабов случка, чтоб ещё рабы рождались, а у хозяев, чтоб тоже рождались, беляки, хозяева новые. Но ведь они не просто так, а с выкрутасами всякими. И им нравилось это. И рабы если дорвутся, — он покрутил головой. — А волны ни у кого нет. А без волны на фиг это нужно.
Жариков посмотрел на пунцово-красного Алексея и улыбнулся. Ничего, коллега, привыкайте, что об этом можно и так говорить. Майкл перехватил этот взгляд и тоже улыбнулся.
— Кто о чём, а всяк о своём, — сказал он по-русски. — Так, Иван Дормидонтович?
— А о чём человек ни говорит, он всегда о своём, — ответил Жариков.
Алексей продышался и кивнул.
— А вот это? — он показал на раскрытый журнал. — Это норма? Или как?
Майкл только сейчас заметил, вернее, обратил внимание на лежащий на столе глянцево-блестящий журнал, так непохожий на обычные врачебные бумаги, и взял его.
— Каталог? — удивился он. — Зачем он вам? Сейчас же паласов нет, — снова перешёл он на английский.
— Каталог? — удивился Жариков. — Объясни пожалуйста. Мы думали, это...
— Порнушник, — понимающе кивнул Майкл. — Нас и для них фоткали. Беляки любят такое смотреть. А это каталог. Ну, заказывать, вот номера, расценки...
— Товары почтой, — усмехнулся Жариков.
Алексей снова покраснел, но упрямо повторил, показывая на снимок, где переплетались тела белой женщины и трёх негров.
— Это норма?
— Нет, — убеждённо ответил Майкл. — Их же заставили. Это не норма. Это... Иван Дормидонтович, вы же тогда сказали Андрею, что когда заставляют, всё равно как, то это насилие, — Жариков кивнул. — Ну вот. Они в ней, но это она их насилует. Она белая, а они — рабы. Это не норма.
— А бывало... не насилие? — помедлив, спросил Алексей.
— У раба с хозяином доброго согласия не бывает, — покачал головой Майкл. — Хозяин... он всегда... насильник. Гладит, ласкает, угостит, внизу ляжет и всё равно насильник. У меня их столько перебывало. И под, и над, и со всех сторон, — он твёрдо посмотрел на Алексея. — Я же джи. Ну, для джентльменов. Хоть и бедяшек было... тоже навалом. И работал по-всякому. И со всякими.
— Работал? — переспросил Алексей, опасаясь, что неточно понял быструю английскую речь.
Ну да. Как ещё назвать? По белому приказу — это работа.
Майкл говорил спокойно и даже простодушно, но Жариков видел, что простодушие наигранно, что парень не просто играет, а насмешничает. Но самую малость и не зло. Но вот сам он никак не ждал, что именно Майкл заговорит об этом, нет, сможет говорить. А с чем же он шёл сюда? Но это потом, не при Алексее.
— Но разве любовь может быть работой?
— А траханье — не любовь.
Ах, какой молодец! Жариков даже в ладоши хлопнул. Но обидеться Алексей не успел, так как Майкл убеждённо продолжал:
— Любовь — это другое, совсем другое. Так... ну, трахнулись и всё, разбежались, как... как уворованное заглотали, рабы так трахались, я домашним когда был, видел.
— А в паласах такого не было? — с интересом спросил Жариков.
Майкл пожал плечами.
— Да нам незачем. Зачем работать без приказа? Надзиратели, следили, конечно... но мы съестное, да, таскали, ну, трепались ещё втихаря, а это... — он снова пожал плечами и улыбнулся. — Неинтересно это нам.
— А... а что вы чувствовали? — осторожно спросил Алексей.
— К кому? — насмешливым вопросом ответил Майкл. — Рабам вообще чувства не положены. А нам-то... — и серьёзно: — За это больнее всего наказывали. А за любовь... ну, если ловили, то трамвай.
— Трамвай? — удивился Алексей. — Как?
— А просто, — Майкл нахмурился, сцепил вдруг задрожавшие пальцы. — Это хуже всего. Лучше под током лежать, чем на трамвае ездить.
— Это групповое изнасилование? — тихо сказал жЖариков.
Майкл опустил глаза и кивнул.
— Жёсткое, — хрипло выдохнул он. — Очень жёсткое. Чаще надзиратели сами, или палачей на это ставили, а иногда... нас. Прикажут, и пошёл. Ничего хуже этого нет.
Жариков почувствовал, что Алексей может спросить, не было ли такого у Майкла, и предостерегающе посмотрел на коллегу. Алексей твёрдо встретил его взгляд и кивнул. Майкл не заметил их немого разговора, угрюмо разглядывая стол и свои сцепленные в замок пальцы.
Жариков встал, прошё1лся по кабинету и снова сел. Майкл с усилием поднял на него глаза, заставил себя растянуть губы в улыбке.
— Я в порядке, Иван Дормидонтович.
Жариков кивнул и спросил, переключая не так тему, как настроение.
— Как Мария?
Улыбка Майкла стала такой, что Алексей даже задохнулся на мгновение.
— Спасибо, у неё всё в порядке. Я... я у неё был.
Его ни о чём не спрашивали, но он заговорил сам, уже только по-русски.
— Посидели, чаю попили. Её... ну, хозяйка квартирная, меня видела, так что от Марии отцепятся, а то там есть... А теперь она сказала, что нет, что не одна она, ну, и без вопросов. Она и Егоровне этой сказала, что я ревнивый очень. Так что всё, как положено. Мы у неё в комнате сидим, разговариваем. Мы просто говорим, нам... нам не надо ничего такого, — он сделал поясняющий жест и смущё1нно улыбнулся. — говори, говорим, а я потом даже не помню, о чём.
Жариков задумчиво кивал, а Алексей слушал, приоткрыв рот, как завораживающую сказку.
— И хорошо, и вот здесь, — Майкл потёр грудь, — здесь больно, и хочется, чтоб всегда так было. Больно и... приятно. Разве бывает приятная боль?
— Бывает, — задумчиво кивнул Жариков. — Ох, как бывает, Миша.
— Но...— не выдержал Алексей, но был тут же остановлен взглядом Жарикова.
На этот раз Майкл заметил и посмотрел на Алексея.
— Что? Что вам интересно?
— Но разве вам не хочется?
— Чего? — с искренним интересом спросил Майкл.
— Ну... дотронуться, поцеловать.
— А зачем? Нам и без этого хорошо. А массаж если делать, то ей меня не промять, я же старше, вон, — он шевельнул плечами, натягивая халат, — мяса какие нарастил. А ей... я же не эл, ещё сломаю чего ненароком.
— А массаж — это интересно, — сказал вдруг Жариков.
Майкл пожал плечами.
— Мы-то друг друга мнём, а ей, — он снова пожал плечами. — Думаете, ей нужно?
— А ты попробуй предложить, — сказал Алексей.
— Попробую, — послушно согласился Майкл и повторил: — Я-то не эл, но если просто общий... — тряхнул головой и улыбнулся. — Сделаю
— Понимаешь, — стал объяснять Алексей, — ведь прикосновение — это не обязательно... секс. Так можно показать заботу, внимание, участие...
— Ну да, — немного озадаченно согласился с ним Майкл. — Раненых же мы трогаем, перевязываем. Ну да, если точки не трогать, то да, совсем другое будет.
— Точки? — переспросил Алексей. — Это эрогенные зоны?
— Эрогенные? — не понял Майкл, посмотрел на Жарикова и тут же сообразил. — А, понял. Нет, зона большая, а есть ещё точки, в зоне и рядом. Они разные. На боль, на... секс, ещё...
— На паралич, — подсказал Жариков. — Я помню, как ты Гэба... успокаивал.
Майкл несколько демонстративно хлопнул ресницами.
— Ну, я же для дела. И на полчаса всего.
— Понятно-понятно, — кивнул Жариков. — А какой предельный срок паралича?
— Не знаю, — покачал головой Майкл. — Там чуть пережмёшь, и кранты.
— Они рядом или совпадают? — спросил Алексей. — Ну, точки?
— По-всякому, — стал объяснять Майкл. — И так, и так. И даже одна точка, по-другому погладишь или нажмёшь, и не то. Это, — он растопырил пальцы, — это чувствовать надо, я не могу объяснить.
— Но этому можно научиться? — спросил Алексей.
Нас же научили, — усмехнулся Майкл и помрачнел. — Кто выжил, те все умеют.
— И как учили?
— Как всему. Ошибся — получи, сильно ошибся — вылетел на сортировке. И всё. Жить хочешь, так всему научишься.
Наступило молчание. Алексей не ждал такого поворота и растерялся, а Жариков знал, что надо промолчать и дать парню самому справиться. Майкл — сильный, он сможет.
Наконец Майкл встряхнул головой и улыбнулся.
— Я понимаю, вы об этом по-другому думаете. И я — джи, ну, для мужчин, вам лучше с Кри... Кириллом, Эдом, ну, с элами поговорить, они с женщинами работали, вам интересно будет. А я не по вашей... специальности, я, — он усмехнулся, — патология, так?
— Нет, — твёрдо, даже жёстко ответил Жариков. — Никакой патологии у тебя нет.
— Но я же...
— Определяющий момент не с кем спишь, а кого любишь, — по-прежнему твёрдо сказал Жариков.
Алексей удивлённо посмотрел на него. Майкл несколько секунд молча переводил взгляд с одного на другого м всё-таки переспросил:
— Да?
— Да, — кивнул Жариков и добавил: — И ещё. Любовь патологией не бывает.
— Любая? — с вызовом спросил Алексей.
— Любая, — Жариков усмехнулся. — В том числе к мороженому и к Родине.
Алексей густо покраснел. Майкл почувствовал, что здесь отголосок какого-то не то спора, не то... но у него своя проблема.
— И как у хозяина к Андрею? — спросил он максимально ехидно.
— Патология в том, что он был хозяином, рабовладельцем. И тогда, кстати, он о любви не думал, и даже наверняка не чувствовал. Любить может только свободный.
— И свободного? — сглотнув, спросил Майкл.
— Да, — убеждённо ответил Жариков. — А пол... неважен.
Майкл задумчиво кивнул и встал.
— Я пойду, не буду вам мешать, спасибо большое. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — улыбнулся Жариков.
— Спокойной ночи, — кивнул Алексей.
Когда Майкл ушёл и даже шаги его затихли, Алексей спросил:
— Зачем вы назвали гомосексуализм нормой?
— Во-первых, коллега, чтобы парень сохранил самоуважение. Во-вторых, большинство мужчин -бисексуалы, и думаю, что у женщин процент тот же. А в-третьих... отношение к гомосексуализму и гомосексуалистам сугубо социально и конкретно исторично. Это правительственная политика, власти нужно население, значит, женщины должны рожать, — Жариков говорил, расхаживая по кабинету. — Однополая любовь рассматривается как помеха деторождению. Вот и всё. Остальное уже дело пропаганды. А на самом деле...
— Думаете, нет?
— Убеждён.
— А Империя не была заинтересована в населении?
— Была, — кивнул Жариков. — Вплоть до нарушения "Пакта Запрета". Но сексуальное насилие как часть, неотъемлемая часть рабовладения, не только допускалось, но и предписывалось. И как растление того же населения безнаказанностью... Так что оставим пропаганду специалистам в этой области, коллега. Наше дело — объективная реальность, то, что на самом деле.
— Но патология существует!
— Разумеется. Но что считать патологией? Отклонение от нормы, не так ли. Пятилетний ребёнок регулярно и интенсивно участвует в сексуальных контактах. Это норма? И вот до пяти лет их просто насиловали надзиратели, а после... до четырнадцати учёба, до двадцати пяти работа. И смерть. Такая жизнь — норма или патология? Если они, спальники, патология, то кем являются надзиратели, владельцы Паласов, клиенты и хозяева наконец? Они — норма?!
— Но... я согласен, здесь нет однозначного решения, но есть же какие-то общие нормы.
— Общепринятые, коллега, — Жариков заставил себя успокоиться и заговорить с максимально возможной, но не обидной академичностью. — Да, вот здесь и кроют те детали, в которых сразу и Бог, и Дьявол. Вот, например. Скотоложство, зоофилия всегда и везде считалась извращением. Так?
— Да. Нормой нигде и никогда не признавалась и не признаётся.
— Ну вот. А эти... расисты имперские, объясняя и оправдывая рабство, торги, питомники и те же Паласы, главным аргументом выдвигают, что цветные — не люди. Так с кем же, чёрт возьми, они тогда трахались?! И как совместить законы об осквернении расы с Паласами?!
Алексей смущённо покраснел.
— Я... не очень знаком...с этим.
Жариков, успокаиваясь, улыбнулся.
— С законами или Паласами? Ничего, коллега, это естественно. Законы возьмёте в Библиотеке, вряд ли есть в переводе, но разберётесь. А по Паласам... есть материалы у меня, у доктора Аристова. И у парней информации много. Если сумеете уговорить их поделиться. Но сначала проработайте законы, договорились?
— Хорошо, коллега, — встал Алексей. — Спасибо. Уже поздно.
— Я всё равно на дежурстве, — засмеялся Жариков.
Когда Алексей попрощался и ушёл, Жариков достал свои тетради. Спешить некуда, так что запишем всё тщательно, подробно и продуманно.
В раздевалке Майкл убрал в свой шкафчик халат с шапочкой и посмотрел на часы. За полночь уже, и сильно. Домой, что ли? Так больше ж некуда. Дом... комната в меблирашках. Дом на время. Так им говорили, когда они только устраивались, и да, так оно и есть. А если они с Марией решат... жить вместе, то придётся искать новое жильё, квартиру. У Марии хозяйка неплохая, но вдвоём им там будет тесно. И разрешит ли хозяйка. Одно дело — приходящий, как говорят, ухажёр, и другое — постоянный... жилец. Так-то им вдвоём с Марией хорошо. Без всех этих... Мария такая же, как и он, и перегорела тоже, и ей этого не нужно. Им потому и хорошо, что не надо ни притворяться, ни врать...
Майкл тряхнул головой и захлопнул шкафчик. Всё, с утра в школу, надо выспаться, да нет, хотя бы поспать. А все эти штуки с сексологией — да на хрена ему это никак не нужно — побоку. Им с Марией и так хорошо.
* * *
Уютно потрескивает огонь в камине, за окном ветер перебирает ветви деревьев, тишина и покой.
— Хорошо-то как!
— Рад, что сбагрил их в посёлок? — хмыкает Фредди.
— А что, тебе одиноко? — отвечает вопросом Джонатан.
Фредди одобрительно отсалютовал ему стаканом.
К их возвращению стройка в посёлке практически закончилась, и ждали их разрешения переселяться. Из барака потихоньку перетаскивали ту мебель, что решили взять с собой. Сэмми без устали мастерил кровати, столы, стулья и табуретки. Стеф проверял немудрёную, но для многих незнакомую технику, заодно объясняя и инструктируя. Весь сушняк в окрестностях и совсем не нужные щепки и обломки из Большого дома стаскивались в сарайчики — у каждого дома свой! — на зиму. И наконец приехал священник из "цветной" церкви Краунвилля и торжественно благословил каждый домик и семью, живущую в нём, чтоб жили в достатке и согласии. Опустевшие выгородки вымыли и...
— И что же здесь теперь будет, масса?
Мамми вытерла руки о фартук и посмотрела на Джонатана.
— Комнаты для приезжих, — сразу ответил Джонатан.
— Это как Чак, что ли, масса? — изобразила мыслительное усилие Мамми.
— Да, Мамми, — улыбнулся Джонатан. — Ну и для сезонников, если понадобятся. Вот и сделаем как у Чака. Кровать, стол, два стула или табуретки, и для вещей.
— Ага, ага, масса, — закивала Мамми. — А у Ларри выгородку тоже не трогать?
— Пусть, как есть— кивнул Джонатан. — И Чака тоже.
— Ну да, масса Джонатан. Слышал, Сэмми?
— Это не к спеху, — остановил её рвение Джонатан.
К удивлению Фредди, Вьюн и Лохматка не переселились в посёлок, а остались жить в конуре у конюшни. И кошка на кухне осталась.
Теперь после обеда имение затихало, и они с Джонатаном оставались вдвоём. Как той зимой, когда они только-только приехали и начали обживать руины...
...— Жить здесь будем.
Фредди не спрашивал, но Джонатан хмуро кивнул.
— Больше негде.
Они стояли в рабской кухне — единственном неразорённом месте.
— А в чём проблема, Джонни? У плиты хуже, чем у костра?
Джонатан вздохнул.
— Нет, конечно.
В самом деле, рабство отменено, они здесь вдвоём, и спать на дворе только потому, что кухня эта рабская, просто глупо. Здесь в окне даже стёкла сохранились, рама, правда, очень щелястая.
— Давай, Джонни, — подтолкнул его Фредди. — Надоело под снегом спать.
Заделать щели, хотя бы самые заметные, проверить дымоход и пустить обломки рабских нар на растопку. Целы бак для воды, котлы для каши и кофе, листы противней. Они распахнули для света дверь и разбирали завалы. Здесь не били и не ломали, просто разбросали как попало и куда попало.
— Джонни, проверь колодец, а я затоплю.
— Мы же его уже смотрели.
Тогда бери ведра и таскай воду. Я лохань нашёл.
— Она течёт.
— Пока ты воды наносишь, я её заделаю.
Когда ковбою что приспичит, то спорить не только бесполезно, но и опасно. В Аризоне это и лошади, и люди знают. Лошади с рождения, люди — если выживут. Джонатан выжил, поэтому взял вёдра и пошёл к колодцу.
К его возвращению в плите пылал огонь, а Фредди придирчиво осматривал на просвет большую лохань для рабской стирки. А когда бак был наполнен, в кухне стало настолько тепло, что они сняли куртки.
— Грейся, я холодной принесу.
— Ты мыться, что ли, вздумал?
— Можешь ходить грязным, — великодушно разрешил Фредди, надевая куртку. — Но упустишь кофе, вздрючу по-тогдашнему.
Джонатан подошёл к плите. От открытой — для света и тепла — топки и чугунных кругов конфорок шёл ровный сильный жар. На кофейнике задребезжала крышка. Он выдернул из джинсов рубашку и, обернув полой ладонь, отодвинул кофейник на кирпич. Не остынет и не выкипит. Вошёл Фредди с вёдрами.
— Тихо. Можем расслабиться.
Джонатан усмехнулся.
— Расслабляйся. Я послежу.
Время и места такие, что спать и расслабляться лучше по очереди и автомат держать под рукой.
— Грейся, — буркнул Фредди, щупая бак.
И он не смог уйти, оторваться от этого тепла.
Лохань была достаточно поместительной, чтобы мыться сразу двоим, но на такое безрассудство они не пошли. Он залез в парящую воду первым. И Фредди молча согласился с такой очерёдностью: после горячей ванны выходить с автоматом на холод — не для его спины такие фокусы.
Горячая вода, жёлтая едучая — он прямо чувствовал, как отслаивается от тела грязь — пена, красные отсветы от огня в топке на стенах. Джонатан сидел в лохани и мылся собственным бельём — стара ковбойская хитрость, как совместить мытьё и постирушку.
Фредди поставил перед топкой принесённый из Большого Дома стул и устроился, как у камина.
— Подошвы не подпали.
— Поучи меня. Пошарим завтра по соседям. Может, чего и валяется. Без присмотра.
— Здесь ты уже всё видел?
Фредди хмыкает.
— Думаешь, корову мы здесь в кустах найдём?
— Резонно.
Он ещё немного посидел в остывающей воде и вылез. Сток оказался не забит, и опорожнить лохань удалось без помех.
— Давай, твоя очередь.
— Угу, — Фредди, качнувшись, снял ноги с плиты и встал. — Низко вешаешь.
— Быстрее высохнет.
Джонатан расправил на натянутой над плитой верёвке свои вещии, вздохнув, стал одеваться. Фредди уже наполнил лохань и с мечтательно предвкушающим выражением расстёгивал рубашку. Стул он переставил к лохани, чтобы, не вставая. Дотянуться до оружия. Джонатан застегнул пояс с кобурой и взял свой автомат.
— Пойду пройдусь
Фредди сбросил на пол к сапогам джинсы и полез в лохань. Шумно выдохнул сквозь зубы — вода оказалась несколько излишне горячей — и сел, почти исчезнув в клубах пара.
— Валяй.
Выходя из кухни, Джонатан плотно прихлопнул дверь. Было уже совсем темно, но отсвечивал иней, белёсой коркой затянувший землю и стены. В загоне фыркали и переступали лошади. Сена им задали вволю, так что не замёрзнут. Скрипят, сталкиваясь под ветром, ветви в саду. Интересно, хоть что-то там уцелело, или всё выжгло? А в остальном — тишина. Мёртвая тишина. Но Фредди прав насчёт коровы и всего остального. Хозяйство должно быть хозяйством. Иначе из прикрытия оно станет косвенной и от того более неприятной уликой.
Обойдя дом и службы, Джонатан вернулся в кухню. И первое, что увидел сквозь клубы пара — это торчащие из лохани голые ноги Фредди и над ними нацеленный точно ему в лоб глазок дула.
— Закрой дверь, сквозит, — сказал Фрудди, опуская и откладывая кольт на стул.
— Как это ты через дверь не выстрелил?
— Подозревал, что знаю входящего. Как там?
— Тихо, как в могиле.
— И в могиле неплохо, когда не ты в ней покойник, — философским тоном ответил Фредди, глубже опускаясь в воду.
— Джонатан пристроил автомат, чтоб не мешал и был в пределах досягаемости, снял и бросил на табурет куртку, взялся за кофейник.
— Налить?
— Сделай хаф-на-хаф. Бутылка в мешке.
Джонатан достал из мешка Фредди бутылку дрянного виски.
— Кофе пьют с коньяком, Фредди.
— Кофе, а не эту бурду. Наливай, Джонни.
Джонатан налил в две кружки до половины горячего кофе и долил из бутылки.
— Держи. Говорят, для прогрева хороша русская водка.
— А мне говорили, что её пьют холодной, — Фредди отхлебнул из кружки. — А ничего, главное, что горячее.
Джонатан кивнул и сел у плиты. Что ж, могло быть и хуже. От мелкой банды они отобьются, а крупной здесь уже делать нечего. Есть крыша над головой, кой-какая утварь... для начала вполне достаточно. Жар от выпитого разливался по телу, смешиваясь с печным.
— Подлить горячего?
— И туда, и туда.
Джонатан поставил кружку на край плиты и встал. Зачерпнул из бака ковш кипятка.
— Вставай, а то ошпарю.
Фредди, кряхтя, втянул в лохань ноги и встал во весь рост. Джонатан аккуратно влил с краю горячую воду.
— И хватит с тебя, а то сваришься.
— Угу, — Фредди, стоя, допил свою кружку, сел обратно и отдал кружку Джонатану. — Только горячего теперь сделай, — и блаженно вздохнул: — Это я к загробной жизни готовлюсь.
— Понял, — кивнул Джонатан. — В следующий раз я тебе лохань на плитуц поставлю. Для полноты ощущений.
— Она деревянная, не нагреется.
— Зато загорится.
— Спасибо, Джонни, — задушевно поблагодарил Фредди, принимая кружку с дымящимся, как и лохань, кофе.
И потянулись минуты тишины, наполненной треском огня в топке, бульканьем воды в баке и шумом деревьев за стенами.
Наконец Фредди отставил кружку, встал и собрал своё плавающее в воде бельё, вздохнул ещё раз и вылез из лохани. Джонатан снял ноги с плиты и встал. Фредди кивком поблагодарил его, развешивая бельё. Лохань опорожнили в сток, Фредди оделся, и они снова сели у плиты допивать кофе.
— Завтра в город смотайся. Возьми крупы, муки. Ну, обычный набор. Кастрюли, вроде, целы.
— Резонно. Но по одиночке пока лучше не ездить и не оставаться. А припасы попробуем и здесь поискать.
— Думаешь, не всё выжрали?
— Посмотрим...
...Так началась их жизнь в имении. На следующий день припёрлась какая-то плохо сбитая банда. Пятерых они уложили, а одному — раненому — дали ускакать, чтобы навёл шороху. А тех закопали рядом с двумя из Большого дома. А потом появился Сэмми. И пошло, и поехало...
...Джонатан глубоко вздохнул, расслабленно оседая в кресле.
— Ну да, так оно и было — кивнул Фредди. — Помню. На выставку поедем?
— А чего нет?
Приглашение на осеннюю выставку собак ждало их в имении, когда они вернулись, уладив все дела в Колумбии и других штатах. Прочитав короткий, но весьма вразумительный текст, Фредди сразу пошёл на конюшню к Роланду.
— Знаешь?
— Да, масса, — Роланд, сидя на полу, перебирал шерсть Лохматки, выпутывая набившиеся туда колючки.
Фредди сел на ларь с овсом, с интересом разглядывая Роланда. На языке вертелось: не был ли Роланд рабом у хозяйки питомника, но спросил Фредди о другом.
— И что ты знаешь об этой выставке?
— Она каждую осень, масса, когда собаки к зиме обрастут. Ну, как лошадиные, только вместо скачек — травля. Сто крыс запустят в ящик, к ним собаку и смотрят, за когда она их всех передушит, — Рол вздохнул. — Большие деньги можно выиграть, масса.
— Ну, где выигрывают, там и проигрывают, — хмыкнул Фредди. — А как готовят собак к выставке, знаешь?
Роланд снова вздохнул.
— Немного, масса. Так-то они маленькие ещё, на сотню рано пускать. И это... тримминговать их надо, масса.
— Тренировать? -Фредди решил, что Рол переврал именно это слово.
— И это, масса, но вот то... мисси Бетси сама это делала, а к большой выставке нанимала ещё. Я-то держал только, ну, подавал, что велели, и купал. А, — и снова: — тримминговала она сама.
— Понятно, — кивнул Фредди. — И когда их... обрабатывают? — опасаясь споткнуться на новом слове, Фредди удачно его избежал.
— Ну-у, масса, — замялся Рол. — Ну... недели за две.
— А выставка в ноябре, успеем — встал Фредди. — А Вьюна ты уже ьлже? — он кивком показал на лежавшую животом кверху Лохматку.
— А как же, масса, — гордо ответил Роланд. — Ежели не запускать, то это не трудно, масса.
Странно всё-таки, что Вьюн и Лохматка не ушли с Роландом. Хотя конуру, правда, Рол соорудил — загляденье.
— Ну, так как, Джонни?
— А отчего ж нет, — повторил уже не вопросом, а утверждением Джонатан. — Когда само плывёт, грех отказываться. Свяжемся с этой... председательшей, подготовим собак и поедем.
— На много не рассчитывая.
— Понятное дело. Но попробовать можно. И стоит.
Фредди кивнул.
И снова тишина. И покой. Эндрю уже должен был получить открытку. Парень умён, сообразит. Со Стэном рассчитались. Недёшево, конечно, обошлось, но ведь не принесёшь вот так запросто даже не конверт, а чемоданчик, пришлось и остальных полицейских подкормить. Сто тысяч инвалидам-полицейским, оставшимся на службе обществу. А их всего пятеро. Двадцать тысяч от анонимного жертвователя — вполне понятно. Для знающего. Как и открытка "Привет из Алабамы". И с Колченогим всё уладилось...
...День только начинался, и в "Утренней звезде" — баре Колченогого — было тихо и пустынно. Он прошёл к столику в углу и сел, упираясь спиной в кирпичную кладку. Расторопный официант, ни о чём не спрашивая, подал кофе и ушёл к стойке. И почти сразу из тёмной двери в углу — больших денег стоило Колченогому это стекло, зеркально-чёрное с одной стороны и прозрачное с другой — вышел сам Колченогий и захромал к нему через зал.
— Рано встаёшь, Фредди.
— Ты тоже не залёживаешься, Рип.
— Хочешь делать дела, — усмехнулся Колченогий, — поменьше спи.
Главного вопроса; чего такой гость припёрся в такую рань — благоразумно не задавали, но от ответа он и не собирался уклоняться.
— Не проспи Луизиану, Рип.
Колченогий сглотнул.
— А что? Есть свободный пай?
— Сколько возьмёшь, всё твоё.
Колченогий снова сглотнул, взял из стаканчика на столе бумажную салфетку и промокнул выступивший на любу пот.
— Кто ещё?
— Ты первый.
Теперь надо дать собеседнику проглотить и переварить новость, а пока выпьем кофе. Хороший, кстати, и совсем не фуфло, а настоящий.
— И чего ты хочешь, Ковбой? — совсем тихо спросил Колченогий.
— Забудь о лагернике, Рип.
Колченогий молча смотрел на него, и он, добивая, сказал:
— Его не было, нет и не будет. И заказа не было.
Наконец, Колченогий всё понял и кивнул.
— Как скажешь, Ковбой...
...Нет, здесь проблем не будет. И две недели они могут спокойно отдыхать.
* * *
2000; 20.12.2014
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
