Древнехеттский роман

ДРЕВНЕХЕТТСКИЙ РОМАН (с) Владимир Булат.

.................................................................................

Я, Лабарна, вельможа посольств табарны Нессы и Хатуссы Тахурваили пишу эти строки. Кто знает? Может через девять тысяч лет кто-нибудь найдет и прочтет мои рукописи. Может он будет хорошо осведомлен о наших трудах и днях, а может все это окажется для него неразгаданной тайной. И все же я пускаю в будущее эту нить, нить, связующую века, спрятанную в глиняном ящике, куда я положу свои резные доски. Смогут ли прочесть эти письмена там, в грядущем? Будут ли разуметь язык несситов? А если нашему роду суждено исчезнуть в пыли веков, пусть эти строки останутся неразгаданными иероглифами в безлюдных пустынях, освещаемых холодными звездами.

Я родился на свет в четвёртый год табарны Хуцции в самый лютый мороз, который с восточных гор нагнал северный ветер. Так рассказывала моя матушка о моём рождении и говорила, что в те дни в горах и долинах лежали глубокие сугробы снега, а день от восхода до заката был самым коротким в году. Каждый такой день из года в год я считаю своим днём рождения, подобно тому, как очередной табарна празднует годовщины своего царствования, и выхожу рано утром посмотреть на рождение нового солнца.

Моё имя — Лабарна, коим меня назвали в честь деда и которое созвучно с титулом правителя нашей страны — табарна. Было ли это неудачным пророчеством в дни смут и тревожных слухов или предсказанием моего приближения к трону и участия в делах управления государством, но и по сей день моё имя — всегдашний повод шуток друзей на пирушках.

Я происхожу от одного из Пятидесяти родов. Мой отец был весьма дружен с табарной Телепину, когда тот ещё был лишь супругом принцессы, и после переворота табарна назначил его начальником колесниц. Наш замок расположен в трех путях от Канеса. Нам принадлежат три деревни с тремястами крестьянами, обязанными нам сахханом и луцци. Мой отец — Питхана — всякий раз принимал участие в панкусе как крупный землевладелец Верхней Страны. Однажды в годы смут ему пришлось спасаться бегством в далёкую Тарувиссу на западе, где он и нашёл себе супругу.

Вот как это произошло. У одного и вождей Тарувиссы, владевшего землями у Дардановова пролива — он, вроде бы, был потомком того самого Дардана, что первым возвёл мост между Ассувой и Лацпой — была весьма прекрасная и столь же образованная дочь, которую он обещал отдать лишь тому, кто попадёт из лука в глаз золотой рыбке, висящей на дереве. Казалось бы, задача проста, но её затрудняло вращающееся колесо рядом с рыбкой, чьи спицы, блестя на солнце, отвлекали внимание стрелка. Моему отцу повезло: он стрелял в пасмурный день и попал в цель.

Я был первенцем и любимым ребёнком в семье. Живущий у нас пленный айсор составил мой гороскоп с предсказанием всех славных деяний, которые мне предстояло совершить. Ныне многие несситы увлекаются составлением гороскопов, которые пришли к нам с берегов Евфрата, но почти все допускают существенную ошибку: чтобы составить правильный гороскоп, необходимо знать не только год, месяц и день своего рождения, но и час, в который человек был рождён. К слову, я родился в половине четвёртого часа после захода солнца. Без соблюдения такой точности получится гороскоп дня или же месяца, но не человека.

Когда я родился, матушка принесла жертвы богине Иштар во имя моего здоровья, хотя на её родине эту богиню не почитают.

Год спустя Телепину — супруг одной из принцесс захватил трон. Ему удалось укрепить своё положение, избавившись от всех иных претендентов на престол. Он прекратил хаос, в котором наша страна пребывала полных пятьдесят лет, ввел новые должности управления разными делами государства и издал новый закон о престолонаследии. Отец переехал в столицу, бывшую в четырнадцати даннах от нашего замка, и виделся с нами редко. Он командовал стремительным набегом царских колесниц на царство Киццуватна, перекинувшееся ранее на сторону митаннийцев, а потом был в новом походе в помощь союзной Тарувиссе против морских разбойников-пелазгов, нападавшим на её корабли. В этом походе он попал в рабство и вернулся на родину, когда мне было уже двенадцать лет. Он освободился по милости Бога-Защитника. И вот как. Правитель Кафтора Минос очень любил играть в кости, но выкинуть подряд шесть шестёрок ему ни разу не удавалось. Мой отец, бывший рабом-виночерпием, как-то сказал ему:

"Минос, дозволь мне попробовать испытать счастье и расположение богов".

Минос позволил ему, и отец, воззвав к Богу-Защитнику, действительно, шесть раз подряд выбросил шестёрку. Минос воскликнул:

"Проси, что пожелаешь!"

Отец сказал:

"Свободу".

Он отплыл на попутном финикийском корабле в Угарит — Минос тогда воевал с Тарувиссой — и через месяц был уже дома.

Мои первые воспоминания бледно выделяются в смутных сумерках детства. Мой кругозор не распространялся далее наших гор, стремнин, водопадов и засеянных ячменём долин в округе замка. Все в доме вставали с первым лучом солнца, приносили жертвы Богу-Защитнику и принималось за дела. Смотрители ехали в поля, стражники сменяли караульных на башнях, а кузнец Кашку, очень похожий на бога Хасамиля, принимался за свою звонкую работу.

Я играл с детьми наших домочадцев и с ранних лет удивлял всех своей глубокомысленностью и изобретательностью.

Но со временем меня стало тянуть к одиночным прогулкам по горам и долинам. Я брал с собой бронзовый кинжал, кусок копчёного мяса и маленькое бронзовое зеркальце — мою любимую игрушку и долго бродил, возвращаясь домой лишь под вечер, усталый и оборванный.

В семь лет я стал посещать учителя. Жрец Истануса Мурсили жил уединённо в храме своего бога в пол данна от нас к восходу. Впервые я увидел его, когда мы все вместе праздновали день нового Солнца и, принеся жертвы, жарили на бронзовых плитах большие коричневые блины — символ нового Солнца и конца зимы. Он тоже приметил меня и, придя вскоре к моей матушке, сказал, что будет обучать меня всем премудростям. Матушка была весьма образованной и начитанной женщиной. Но желала, чтобы я стал великим полководцем, начальником колесниц, как и отец. Она с недоверием отнеслась к словам Мурсили и спросила:

"Уж не хочешь ли ты сделать и его жрецом?"

Но Мурсили ее убедил в необходимости моего обучения и сказал:

"Разве мешает полководцу грамота? Разве бег мысли не подобен бегу самой быстрой колесницы? Разве не вижу я в нем зачаток великого человека? А разве великий не подобен отшлифованному каменному кубку?"

И он стал учить меня грамоте, письму и счёту. По правде говоря, я уже умел считать, и это нисколько не удивило моего наставника. Гораздо позже, на смертном одре он говорил мне, что сам Истанус указал ему на меня.

Жизнь горцев сурова. Зимой лютая стужа, летом — ветры и зной. Безрадостное детство горца сменяется короткой юностью, когда девушки прекраснобёдры, а юноши красноречивы. Потом, с каждым днём труды накладывают всё новые и новые морщины, к тридцати годам виски уже серебрятся сединой, а впереди лишь дряхлость и смерть. Как хорошо, что я родился в знатной семье и одним своим рождением вырван из круговорота тупой повседневности! Как хорошо, что я владею письмом и грамотой и знаю прошедшие века со всей отчетливостью, как будто одновременно живу там и здесь! Как мало нас на земле в общей массе бездумных!

А и то: могли ли бы мы жить так, если бы не было жнецов, пастухов и кузнецов? Мы подобны изящному изваянию на большом грубом пьедестале.

Из всех премудростей меня сразу заинтересовало знание племён и народов. Из каких земель они вышли, каковы их наречия и обычаи? Почему одни народы враждуют, а иные дружат? Эти вопросы я задавал учителю, и он отвечал, что знал. У него была большая библиотека со множеством досок, глиняных табличек и даже папирусов из страны Кемт. Я прочёл их все: молитвы богам, заговоры от болезней, сказания о богах и табарнах. Богов я насчитал до тысячи и удивился такой многочисленности. Мурсили ответил на мой немой вопрос:

"Природа едина, одни законы правят миром. Но разве ты не видел, как весна борется каждый год с зимой, а зима — с летом? Разве горный поток со всей яростью не разрушает скалы? Разве не очевидна противоположность дня и ночи, жары и холода, голода и сытости? Борьба царит везде, и везде свои боги. Помнишь, я рассказывал тебе, как Кумарби боролся с великим богом Ану? Так будущее борется с прошлым в настоящем".

Я спросил:

"Значит, будущее проигрывает прошлому, потому что прошлое постоянно увеличивается, а будущее тает?"

Жрец изумился:

"Как верно ты подметил! А ведь тебе нет ещё десяти лет!"

И с тех пор он стал вести со мной беседы о всевозможных премудростях. Правда, боги меня интересовали мало, и однажды я даже выразил своё сомнение в правдивости астрологии. Мурсили улыбнулся и сказал:

"Звёзды не лгут, но можно ли доверять звездочётам... Табарна Хантили испытал двух аккадских звездочётов. И оба пошли на костёр, ибо их предсказания не сбылись. Но разве выбросим мы лук и стрелы, если какой-нибудь слабосильный не может натянуть тетивы?"

Я же больше спрашивал о дальних странах, о которых знал лишь понаслышке. Мурсили однажды рассказал мне:

"Когда я был молод, а было это сорок зим тому назад, я участвовал в посольстве табарны Циданты в далёкую страну Кемт, где течёт великая река Хапи. Мы плыли из Угарита до приморского города Тир, а потом ехали по земле ещё целый месяц. И вот однажды, после многодневной езды по буро-жёлтой пустыне мы увидели красноватые воды Хапи и яркую зелень садов и полей вокруг реки. Народ Кемта ходит без обуви и не знает тёплой одежды из шкур, потому что зимы нет в той земле. Правитель Кемта — фараон Аменхотеп царствовал двести пятьдесят лет".

Я изумился:

"Как может человек прожить столь долгий срок?"

Мурсили ответил:

"Я же говорил, что в Кемте не знают наших зим и ведут счёт времени по лунному календарю. Подели этот срок на двенадцать с половиной, и ты узнаешь точное время царствования".

Пока я делал исчисление на земле острой палочкой, жрец подбросил кусочки смолы в курящийся сосуд у алтаря Истануса и продолжил рассказ:

"Народ Кемта чтит многих животных: кошку, крокодила, ибиса, подобного нашей цапле, и так же как мы — быка. Они очень суеверны и способны поверить любой небылице, если она таинственна и занимательна. Когда они умирают, тела знатных обрабатывают особыми веществами и так сохраняют в скальных гробницах. В их землях я видел огромные гробницы по размеру не уступающие нашим горам, но рукотворные, в которых лежат тела их древних правителей. Мне, однако, говорили, что на месте этих гробниц когда-то были островерхие скалы, так что строителям оставалось лишь обложить их каменными плитами и вырубить в толще скалы саму гробницу".

Я спросил:

"А дальше?"

Он продолжал:

"Дальше мы увидели унылые посёлки, по улицам которых уныло бродили грязные и уродливые люди со смуглой кожей и нездоровым блеском глаз. Наши проводники извинились перед нами за столь неприглядное зрелище и объяснили, что на севере их страны живёт мелкое злобное племя харибу, которое прикочевало когда-то вместе с гиксами, а после их свержения выселено на север в болотистые земли дельты Хапи".

Я спросил:

"А верно ли то, что говорил отец, что гиксы родственны нам — несситам?"

Он ответил:

"Трудно сказать, так ли это... Одни говорят, что это так, и что их наречие было понятно нам, другие — что это был сброд из многих племён востока, где за горами простираются влажные степи, и бесчисленные табуны лошадей кочуют со своими пастухами. Их правители приносят в жертву коней, а простые жители — коров. Говорят также, что далеко на восходе, так далеко, что ехать туда надо несколько лет, живут узкоглазые и желтокожие люди, но я не верю этому".

Мы бы ещё долго беседовали о разных премудростях, когда на дороге из Канеса появился гонец и привёз Мурсили письмо табарны Телепину, призывавшего жреца в столицу для участия в составлении новых законов. На том в десять лет и закончилась моя наука.

В кругу сверстников я был "господским сыном", и это спасало меня от насмешек по поводу моей неловкости и недостаточной силы. Матушка весьма печалилась по поводу моих неудач в метании копья или стрельбе из лука. Она желала видеть меня полководцем, а что это за полководец, что не может попасть из лука в летящее копьё?

Воинские упражнения теперь занимали большую часть дня, и лишь ночью я мечтал о дальних странах и сокрытых тайнах. Постепенно окрепли мышцы рук и ног, я уже мог сражаться сразу с двумя противниками и выпустить в минуту тридцать стрел, хотя и недостаточно метко. Пропахший потом и сыромятными ремнями, я понял, что для хорошей охоты вовсе не важно знать по порядку царствования всех табарн, и что умение писать и читать вовсе бесполезно в горном походе, когда необходимо развести огонь на сыром хворосте и согреться. Настоящая жизнь нахлынула на меня, унеся в своём потоке далеко от книжной премудрости. Как сказал один бродячий рапсод:

"Когда Серебряный спросил Истануса:

"Кто счастлив в этом мире?"

Истанус ответил:

"Счастлив тот, кто сыт, одет, возлежит с красивой девочкой и не задаёт таких глупых вопросов!"

В Канес часто приходят иностранные купцы. Когда-то сам город был айсорской колонией, но табарна Анитта по причине подрывной деятельности айсоров выселил их из страны и разрешил лишь временный приход караванов с необходимыми несситам товарами. Большие караваны из ста или двухсот вьючных животных приходят в начале весны, когда в горах расцветают эдельвейсы, а с юга тянутся журавлиные клинья. Они везут дорогие ткани и искусно выточенные каменные сосуды с затейливой росписью, благовония и корицу с островов Лазурного моря. Несситские мечи и копья не уступают митаннийским, к тому же правитель Митанни не желает вооружать нас в силу давней вражды между нашими странами. Пройдет несколько месяцев, и в обратный путь караваны отправятся, нагружённые янтарём, прочной древесиной и каскейскими рабынями. Люди нашей страны проводят взглядом уходящий караван до самого горизонта и, лишь он исчезнет, подивятся, что есть за горизонтом новые и новые земли до самого края земли.

Когда наши предки пришли сюда из Лацпы по Дардановому мосту, они были стройны, белокуры и голубоглазы. Таковы же были и их женщины. В стране Хатти в те далёкие времена обитали низкорослые, темноволосые люди с возвышенными носами и черными зрачками, вроде тех, что живут в восточных горах. Победив местных правителей, несситы взяли их жён и дочерей в наложницы, и последние оказались весьма искусны в делах любви, гораздо искуснее несситских женщин. Отсюда и пошло у несситов обыкновение сочетаться браком с белыми женщинами своего народа, но в наложницы для любовных утех брать смуглых, широкобёдрых и полногрудых хатти. От этих сожительств появлялось всё больше и больше детей, которые воистину несчастны в нашем мире — чужие и белым, и смуглым. Ныне почти все мы имеем черты первоначальных несситов и местных хатти, но всё же отличаемся от сирийцев и горцев востока. Всё меньше и меньше рождается белокурых и голубоглазых детей, а число смуглых растёт с каждым годом. Иные жрецы требуют в панкусе запретить смешанные браки и сожительства, собрать воедино оставшихся белых людей и от них восстановить наш народ в изначальной чистоте. Многие соглашаются с ними, но что можно поделать? Не пускать же под нож полстраны, да и женщины хатти куда приятнее скупых на ласки и властолюбивых знатных женщин. В наши годы некоторые купцы покупают в стране Кемт чернокожих наложниц с далёкого юга и хвалятся, будто это наисладострастнейшие из женщин, но это неправда. Верно лишь то, что чернокожие люди произошли от сожительств людей с обезьянами, которых южнее страны Кемт великое множество.

Все знатные люди в юности соблазняют крестьянских девушек, и я не был исключением. Крестьянки в наших краях смуглы, полногруды и веселы нравом. Их выдают замуж в тринадцать— четырнадцать лет, но с годами многие вдовеют и, будучи ещё молоды, весьма склонны к любовным утехам.

Первый позыв мужской силы я испытал в одиннадцать лет и стал искать покорную и страстную девушку, которая бы подошла мне. Матушка на следующий год хотела женить меня на рыжей дочери соседнего землевладельца, который спорил с нами из-за виноградника на меже наших владений и готов был уступить по брачному договору. Но она — Нави отличалась скверным характером и считала мужчину лишь слугой женских мелочей. Я отказался.

Товарищ моих детских игр — сын конюха Ану, умирая от лихорадки, завещал мне свою первую и последнюю любовь — шестнадцатилетнюю дочь пасечника, которая пользовалась известностью во всей округе как неутомимая в любви и изобретательная в страсти. Лишь прошёл семидневный траур, который мы носили по умершему другу, я отправился в сторону Красной реки, где была единственная в наших краях пасека. Несситы предпочитают добывать мёд диких пчёл, хотя приручённые пчёлы плодовитее и трудолюбивее. Я нашёл её рвущей дикие груши в роще неподалеку от дома. На ней был девичий плащ белого цвета и платок, повязанный на голове. Мы были знакомы и раньше, но уже давно не виделись. Я завязал с нею разговор и подарил маленькое бронзовое зеркальце — невиданную роскошь для простонародья. Я был настойчив, а она догадлива и скоро расстелила свой плащ на траве у склона горы среди невысоких дубов. Это напоминало сон и вызывало ощущение нереальности происходящего. После она искусно разожгла костёр и окурилась дымом ароматной смолы — это, вроде бы, предохраняло от нежелательной беременности. Я нарвал и себе несколько груш, условился о новой встрече через неделю и пошёл домой. Тело не повиновалось мне, слипались глаза, и сильно тянуло лечь на первой же поляне и заснуть. Домой я пришёл лишь к ужину, когда затихает дневной шум в замке, и все домочадцы собираются у одного большого очага и запивают ячменные лепешки вином из ягод.

На следующий день после того, как я впервые овладел женщиной, из критского плена вернулся отец. Постаревший, но очень бодрый и весёлый, он без устали рассказывал о своих приключениях с сильным эгейским акцентом — ведь он несколько лет не говорил на родном наречии. Матушка, уже было похоронившая его в своём сердце, будто помолодела на десять лет, и хотя родители иной раз не ладили друг с другом, все ссоры были мигом забыты. Весть о том, что начальник колесниц Питхана через долгие годы вернулся из рабства, разлетелась по всей Верхней Стране. Отец закатил роскошный пир с зажаренными тушами быков, музыкантами и плясунами. Минос с честью отпустил своего бывшего раба, и отец привёз из Кносса множество дорогих тканей и искусных украшений, а также большую каменную бутыль старого критского вина, какое пьёт сам Минос. Он рассказывал нам:

"Мне несладко жилось в плену, но всё же Кафтор — чудесная страна. Это длинный узкий остров со множеством гаваней. На острове много городов, которые всегда жили в мире меж собой — в этом убеждает отсутствие крепостных стен. Флот Миноса — наисильнейший в мире. Он обуздал пиратство и подчинил берега многих морей. У Миноса есть даже невиданное в мире чудо — медные стражи, которые каждый день обходят дозором крутые берега острова. Эгейцы, пользуясь данью подвластных народов, живут в роскоши и достатке. Я счёл однажды, что казна правителя Кносса вдесятеро богаче, чем наша в Хатуссе, а население Кафтора не больше нашего".

Новый жрец Истануса, который не любил ничего иноземного и считал, что неситы не должны общаться с иными народами, кроме как на войне, спросил:

"Так ли уж беззаботна их жизнь? Во многих сказках говорят о счастливых и беззаботных странах, лежащих вон за той горой, а на проверку оказывается, что ничего, кроме ослиного кизяка там нет".

Отец ответил:

"Нет. И у них достаточно забот. На острове и в море вокруг часты землетрясения. В тот год, когда я попал в плен, случилось сильное извержение вулкана на соседнем острове, были огромные волны, которые выбрасывали большие корабли на сто или двести локтей на берег. Также слабое место кафторян — это отсутствие в стране военного сословия, подобного нашему. Все жители там — мирные мореходы или ремесленники, а военную службу несут отряды наёмников-пелазгов и медные стражи, которых смастерил искусный Дедал — это великий мастер всего Кафтора, способный творить любые чудеса".

Жрец возразил:

"Медного воина можно поразить бронзовой стрелой".

Еще до пира, сразу же по возвращению отец принёс обильные жертвы Богу-Защитнику, что выручил его из беды, и посвятил ему моего младшего брата, родившегося через год. Он еще в Угарите послал гонца к табарне. А Телепину — Солнце несситов, решив замириться с Миносом и нуждаясь в человеке, хорошо знавшем Кафтор и те края, назначил его на недавно освободившийся пост вельможи посольств.

Мы покинули наш замок и во главе большой вереницы повозок с нашим скарбом отправились в столицу. Впервые я совершал столь далёкое путешествие, и это немного скрасило грусть о покинутой крестьянке Тари, которую мне больше не суждено было увидеть.

Путь в четырнадцать даннов наш караван проделал за неделю. Я ехал впереди всех с двумя воинами и всматривался в новые и новые горизонты. Все вокруг было для меня впервые и удивляло несказанно. От бурных вод рек взлетали стаи журавлей, олени, знавшие меткость наших стрел, заблаговременно уходили в горы. Дубовые рощи чередовались с горными лугами, пестрящими маками и шиповником. Редко появлялись деревни, окружённые скудными полями и садами. Мы ночевали в замках друзей отца, где нас угощали отличным острым сыром и жареным мясом с пряностями. По обычаю гостеприимства, хозяева приводили к объевшимся гостям на ночь рабынь, но родители ехали вместе, а меня на сей раз обнесли по указанию матушки, и мне пришлось засыпать одному, почёсываясь от блох и вспоминая чудесную Тари.

Хаттуса — не самый большой город на свете. За свою долгую жизнь я повидал и Кносс, и Эблу, и даже огромный Уасет, который населяет столько людей, сколько живет во всей нашей Нижней стране, но тогда я впервые увидел столицу, и моё восхищение было безгранично.

Городские стены возвышались на холме, с трёх сторон неприступном, и лишь с юга к городу подступали предместья, где жили виноградари и ремесленники. Здесь же у моста через реку раскинулся торг, где каждый торговец имел высокий шест со знаменем с изображением товара, и покупатели могли быстро найти всё, что нужно. Ближайший к нашему замку городок Канес казался жалким селением по сравнению с этой громадой. Всюду, среди прилавков с товарами, по кривым улочкам и широким площадям со святилищами тысячи богов Хаттусы сновало множество людей в разноцветных одеждах, разного пола, возраста и достатка. Сосчитать их было немыслимо. Наш караван долго пробирался среди разношерстной толпы, а проводник предупредил, чтобы мы опасались воров, промышляющих растерянностью деревенских на городских улицах. Потом мы въехали в большие ворота, украшенные изваяниями львов. Здесь уже была основная часть города с богатыми домами, казармами и великолепными храмами. Всё утопало в зелени садов, посреди водоёмов на большую высоту били источники воды — лишь потом я узнал, что эти источники рукотворные, и вода бьёт вверх стараниями рабов у насосов.

Нас приветствовал смотритель хозяйства табарны и сразу же повёл к дому, подаренному моему отцу. Это оказался отличный двухэтажный замок с садом и большим водоёмом, посреди которого застыло изваяние лебедя. Напротив стояло святилище бога луны Кужуха, чьи молоденькие жрицы издали заметили нас и стали махать руками.

Чиновник после сказал:

"Божественный и Святой Табарна Телепину (он слегка наклонил голову, произнеся имя табарны) ныне возвращается из похода на касков и будет в столице завтра, когда состоится торжественный въезд и большой пир. Тогда Божественный и Святой Табарна Телепину, — новый поклон головы, — изволит принять тебя, Питхана".

Отцу не понравилась эта церемонность. Оставшись вдвоём с матушкой, он сказал:

"Многое же изменилось в стране несситов за моё отсутствие. Видно, имя табарны отныне окружено особым почтением".

Матушка возразила ему:

"Так ведь во всех странах так есть. Ты же сам рассказывал о Миносе".

На следующий день — а весь остаток дня предыдущего мы обживали новое жилище, поужинали холодной козлятиной и легли спать смертельно уставшие — я вышел побродить по городу со строгим приказанием матушки явиться домой за час до царского пира.

Я быстро заблудился на пересекающихся в разных направлениях улочках и пошёл наугад в надежде случайно дойти до дома, ведь чтобы обойти город кругом и вернуться на то место, из которого вышел, надо не выходить за пределы городских стен. Дома вокруг не имели окон, и лишь на пороге кое-где сидели ремесленники за завтраком или работой. Деревянные и каменные стены покрывала известка, а по ней шли надписи:

"Таран — лучший врач этого квартала врачует зубную боль и любые раны на теле" или "Известнейший гадатель Тибал из Аладжи увидит все ваше будущее как на ладони" и т.д.

Дома знати были гораздо пышнее и имели большие внутренние дворы с источниками воды. Внутрь попасть можно было только через наглухо закрытые ворота, отпиравшиеся лишь для немногих гостей. Храмы, наоборот, были открыты любому входящему и также пестрели объявлениями:

"Владычица богов и людей Иштар приглашает людей на свой пир каждое новолуние".

В толпе выделялись городские стражники в особых шлемах и с большими плетьми. Я видел, как двое из них волокли по улице пойманного вора с разбитым в кровь носом. В городе все рынки располагались за городскими стенами, но вскоре я — проголодавшийся — нашёл лавку, торгующую особым яством — мясом с пряностями, завёрнутым в лепёшку из кунжута. Я имел сикль серебра и хорошо пообедал на тенистой терассе, запивая хашму — так называлось кушанье добрым ячменным пивом. Хозяин заведения по одежде принял меня за дворцового пажа и был полон столичной угодливости, смешанной с трезвым расчётом. Я купил у него же головную повязку от солнца и, растратив таким образом всё серебро, пошёл разыскивать дорогу домой.

На следующей широкой улице я наткнулся на праздничное шествие. Войско несситов вступило в город с богатой добычей и многочисленными пленниками. По разговорам в толпе я понял, что этот поход был совершён против горных племён северо-востока. Впереди на колеснице из чистого золота ехал сам табарна Телепину — высокий рыжий человек в сияющих доспехах и полном вооружении. За ним несли военную добычу: ковши с драгоценными камнями, бронзовые щиты с именами побеждённых царей, вели на поводках невиданных ранее птиц ростом с крупного аиста и нежно-розовым оперением. Потом унылой толпой следовали пленники — скрученные цепями мужчины, чья участь — медные рудники и каменоломни, темноокие девушки с длинными чёрными косами и обнажённой грудью, дети, самых младших из которых специально воспитывали после для гвардии табарны. Их всех шло несколько сот, но это были наиболее сильные мужчины и наиболее красивые девушки из захваченных в походе: остальных уже распродали торговцам, следовавшим за войском табарны и попутно снабжавшим его пищей и оружием. Дальше шло войско табарны: колесницы, всадники, копьеносцы, лучники, пращники и вспомогательные войска. Никогда раньше я не видел одновременно такое большое количество воинов: одних колесниц я насчитал сорок.

Народ приветствовал Божественного и Святого Табарну поднятием руки, а воины пели старинную несситскую военную песню:

Далёко остался мой дом.

В далёкий поход мы идём.

Вновь загорелась война!

В бой нас ведет Табарна!

Народ подхватывал песню, желая тем приобщиться к войне и победе. Шествие направлялось к огромному храму Пирвы — Бога-Защитника. Там совершалось великое жертвоприношение. Я видел, как на алтарь хлынула кровь самых знатных пленников и диковинных птиц — их всех до единой принесли в благодарственную жертву Богу-Защитнику. Среди зрителей царило ликование: под сводами храма разместилось несколько сот человек — все в праздничных венках и одеждах. Я уже выходил во двор, когда в дверях столкнулся с отцом. Он удивился:

"Вот где ты! Через одну стражу нам надлежит быть на пиру табарны. Там я представлю тебя Божественному и Святому Табарне Телепину".

И он изящно-почтительно склонил голову при произнесении имени табарны. Дворец табарны был выше и великолепнее всех других зданий Хаттусы. Колоссальный зал вмещал царский трон, скамьи для гостей со столами подле и свободное пространство для певцов и танцовщиц. Уже начало темнеть, и по стенам горело синим пламенем девятьсот факелов. На пиршество были приглашены знатные люди — потомки Пятидесяти родов, начальники войск, именитые и богатые купцы, звездочёт, летописцы, врачи — весь цвет несситов. Впервые я удостоин был чести ужинать в таком высоком собрании" Пиршество не начиналось в ожидании табарны, и лишь рабы разносили гос-тям душистое лацпское пиво — напиток из зерен ячменя: его очень любил сам табарна.

Наконец, протрубили трубы, и в сопровождении четырех пажей появился Божественный и Святой табарна Телепину в расшитых золотом льняных одеж-дах и особой короне, похожей на алое ведро, надетое на голову. Все муж-чины, встав, приветствовали табарну поднятием руки, а женщины склонили головы. Это было величественное зрелище, а стольники осыпали гостей цве-тками шафрана, что символизировало милость табарны к своему народу.

После все подняли заздравные кубки из серебра за табарну и вновь при-ветствовали его. Стольники внесли в зал на золоченых блюдах жаренных птиц — тех, что сегодня утром вели по улицам Хаттусы на всеобщее обозре-ние и, чья кровь была принесена в жертву Богу-Защитнику. Мясо невиданных птиц было жестковатым, однако все почувствовали особую честь делить тра-пезу с самим богом. Наш сосед на пиру — начальник пращников рассказывал отцу об этих удивительных птицах:

"Они водятся в низинах и у болот. Мы дошли почти до самого восточного моря и там поймали четыреста этих розовых журавлей. Местные жители ловят их на приманку и намазывают большие бревна птичьим клеем, в кото-рый и попадает лапой птица".

Отец присматривался к стольникам, чья услужливость, видимо, напомнила ему его недавнее прошлое, и он даже улыбнулся, принимая от раба кубок с медвяной росой — этот напиток можно пить лишь при дворе табарны, и тайна его приготовления передается в роду табарн по наследству. А матушка нежданно обнаружила, что другие жены вельмож одеты менее ярко, но в более дорогие одежды, и это ее огорчило.

За мясом розовых птиц последовала говядина с пряностями, потом салат со свининой, жаренная дичь, дары моря и лепешки с медом разных цветов. Наш слух услаждало до сотни музыкантов и танцовщиц. Среди них были девушки многих покоренных народов и даже негритянки, приковывающие взгляд возбуждающими движениями бедер. Лилась плавная, как гладь озера, музыка, какая получается от употребления струнных инструментов, и лишь изредка эту гладь рассекали удары в большие барабаны, какие используются воинами в походах и торжественных шествиях.

После ужина табарна со всевозможными почестями покинул зал пиршества и, пройдя в обширный дворцовый парк с кипарисами и египетскими пальмами, пригласил к себе моего отца во главе семейства. Табарна благосклонно взирал на нас и, улыбнувшись, сказал моей матушке:

"Добродетельная Сита, ты подала великий пример супружеской верности всем несситкам,-у него получился неплохой каламбур,— Семь лет ты ждала супруга и рачительно управляла замком."

Матушка склонила голову. Табарна присмотрелся ко мне — я был в роскошном плаще из красной кожи — и сказал:

"Жрец Мурсили, что прибыл в прошлом году в нашу столицу, говорил о тебе, как о мудром ребенке, из которого впоследствии получится видный сановник. Я было хотел сделать тебя знаменосцем в своей свите, но твой отец желал для тебя иной службы, а поскольку я назначая его вельможей посольств с пра-вом заседать в Большом Тулиде, твое место будет в иноземной службе".

Я поклонился и высокопарно поблагодарил табарну за эту милость. Пир тем временем продолжался, и красивые рабыни в одних трусиках раз-носили до гостям блюда с изысканными фруктами.

Итак, я стал учеником в школе посольств, которая готовила своих питом-цев к сношениям с иными державами. Пять лет длилась эта наука. Следовал изучить три главных языка — египетский, аккадский и критский, знать исто-рию, обычаи и нравы иных стран, пути торговых караванов и морских судов, быть в курсе всех событий в Египте, Аккаде, Эламе, Тарувисе и Ахияве, точно и красиво выражать свои мысли в письмах и речах. Сам табариа не раз проверял наши знания: он желал завести отношения со всем миром и даже проникнуть к диким племенам севера. Нас было двенадцать, а через год к нам добавилось столько же. Моими соучениками стали сыновья знатных родов из Пятидесяти, чьей поддержкой табарна весьма дорожил. В тринадцатый год своего правления табарна Телепину окончате-льно составил свод законов, провозглашенных вечными и неизменными до скончания веков. Табарна отныне завещал престол не по своему желанию, как то было в последние сто лет, но строго старшему сыну, либо мужу дочери, ко-торого табарна лично подбирал из наиболее опытных и верных делу Нессы и Хатууссы людей. Тавананна — супруга табарны получала особые права, но её родичи не имели прав на престол, и это пресекало интриги придворных из родственников табарнских невест. Панкус — всеобщее собрание воинов-несситов отныне созывалось лишь в особых случаях, когда табарна должен был заручиться поддержкой всего народа. Это последнее сильно не понра-вилось моему отцу, который был сторонником полновластного панкуса, реша-ющего с табарной все дела страны от назначения новых налогов до объявле-ния войны и мира. Тем самым он неумышленно оказался во главе противни-ков табарны из числа родственников свергнутого Хуцции. Но табарна пошел навстречу этим недовольным и назначил отца вельможей посольств,

В уголовном законодательстве были ужесточены наказания, за основу были взяты законы вавилонского лугаля Хаммурапи, но Телепину счел некоторые законодательные нормы чуждыми образу жизни несситов.

"А дело крови таково у вавилонян,-говорил табарна моему отцу, — кто прольет кро-вь, то будет, как скажет господин крови — глава семьи убитого. Если он скажет "пусть-де умрет", то пусть он умрет, если же он скажет "пусть-де возместит", то пусть он возместит. Лугалю же до этого дела нет".

Когда табарна посещал нашу школу, он запревал нам все проявления поч-тения к его особе:

"Это все для торжественных приемов, для послов иных держав и простонародья. Вы — а вы в будущем ближайшие к трону люди — должны видеть табарну за работой — грязной утомительной работой. Как пахарь день за днем возделывает пашню, так и табарна своими руками возделывает страну, даро-ванную ему богами. Те пустословы, кто чает захватить престол, не пони-мают всей трудности роли правителя. Ах, если бы я мог спокойно сидеть на троне и пировать, как поется о табарнах в старинных песнях!"-так го-ворил он нам однажды, когда принес нам показать самую удивительнейшую вещь когда-либо виденную мной — вавилонскую карту мира, где в самом центре возвышалась главная храмовая башня Вавилова — зиккурат Этеменанки, на вос-ходе — Элам, на юге — таинственная страна Дилмун, на древнем шумерийском наречии именуемая Мелууха, откуда вавилоняне привозят слоновую кость и прянности, на западе — страна Маган — она же Кемет, а север занимали мы

— Хаттуса и Неса. Мы, глядя на этот рисунок подлунного мира, сделанный как бы с высоты полета птицы, в один миг поняли сколь мал наш мир в гла-зах богов, обитающих в звездных замках.

"Вся земля, — объяснял нам наш основной наставник — жрец Истануса Арнуванда, — имеет форду правильного квадрата, а сверху накрыта хрустальным куполом неба, в котором просверлены отверстия звезд. Далее располагается мир богов и героев, куда простым смертным доступа нет""

"А как же получается,-спросил один из нас — белокурый сын табарны и его наследник Тахурваили,-что солнце после долгого пути по не-бесному куполу исчезает из виду?"

"Все оттого,-ответил Арнуванда,-что земля не плоская как доска, а имеет значительные возвышения к своему центру, как ячменная лепешка. Для муравья, бегущего по ней, лепешка представляется огромной скалой, за уступы которой на ночь прячется солнце",

"Где же центр земли,-это спросил я.-В Вавилоне?"

"Нет. Это лишь выдумка вавилонских хитрецов. Центр мира расположен в нашем государстве, вернее, на его восточных границах, ибо именно у нас самые высокие во всем мире горы, а Вавилония — равнинная страна в до-лине двух больших рек, стекающих с наших гор".

Тяжелее всего давалось изучение иноземных наречий и письма. Год я потратил на изучение египетского языка, затем освоил критский, а после аккадский и древний шумерийский, на котором в Вавилоне ведется служение богам. Когда-то мы использовали для письма аккадскую клинопись, но потом великий мудрец Халсу изобрел клинописные знаки для нашего языка, потому что, как он говорил, у нас иная музыка речи, чем у вавилонян,

Сколь различна участь людей! В те время, когда благородный человек пребывает на службе табарны или странствует по свету в поисках славы и воен-ной добычи, купцы просиживают день за днем в своих конторах, трясутся над каждым сиклем и заискивают перед любым человеком, даже и подлого звания, лишь бы всучить ему что-нибудь. Предать подороже, купить подешевле — вот и весь круг их мыслей, в которых они ничуть не смущаются даже обманом. Они вею жизнь накапливают богатства, тянут последние соки из всех домашних превращая их пот и кровь в слитки серебра, живут бедно, чтобы избежать по-боров и разбойников — и все для сохранения и приумножения богатств, А умирает самый богатый купец, как самый бедный крестьянин и даже своей рубаш-ки не может взять на костер. Сколь печальна такая судьба!

Мы же — люди благородные" светлые и знатные, самим своим благим рожде-нием поставленные над прочими людьми во веки и веки, В наших душах нет корысти, но лишь честь и долг перед табарной. Да будут во веки и веки благородные люди превозносимы, а подлые — презираемы!

Еще в годы ученья я подружился с сыном табарны Тахурваили — ныне он правит Страной Хатти от моря до моря. Выдающихся способностей в постижении наук он не проявлял, но был ловкий охотник и неутомимый женолюб, благо все столичные жрицы почитали за счастье лечь под него на циновку. Отец его — табарна не любил сына, но все ж не мог изменить закон о престолонас-ледии ради себя самого, но думая о грядущих табарнах. Впрочем, Тахурваили был вовсе неглуп, и однажды, когда заговорщики из числа знати предложили ему престол табарны после свержения своего отца, немедля дал знать обо веем самому Телепину. Заговорщиков схватили и пытали, и тут выяснилось, что они лишь провоцировали наследника на столь рискованный шаг, рассчиты-вая в случае неудачи замысла погубить вместе с собой и его, прервав таким образом замышленную Телепину цепь табарнской преемственности в самом ее начале.

Это немного примирило табарну с наследником, и последний был послан с большим войском против митаннийцев. У города Кумманни произошла большая битва, мы рассеяли десятитысячное войско митаннийского царя Кирты, но в самом конце боя Тахурваили был серьезно ранен стрелой и едва не умер, ис-целенный лишь чудесными снадобьями жрецов и горячими молитвами всего народа Богу-Защитнику. Когда мы захватили весь походный гарем митаннийского царя, там были тридцать две разноцветные женщины из всех стран света, и с хохотом делили их по жребию, а раненый Тахурваили лежал, тяжело дыша, на носилках и печально смотрел на нас. Я склонился к нему и сказал:

"Хо-чешь, я откажусь от своей доли?"

Он поблагодарил меня движением век.

В походе я исполнял обязанности переводчика, и лишь однажды сразил ка-леной стрелой вражеского лучника, долго целившегося в меня, но не успевшего спустить тетиву, Дальше на юг мы не пошли, потому что в следующую ночь с неба стали падать звезды, я жрецы сочли это недобрым знамением.

Если женщина рожает недоношенных, если мужчина бессилен, если кто-то осквернится, притронувшись к нечистоте, то пусть совершится обряд реки. Для этого пусть женщина выйдет на берег, где бросит крошки хлеба и про-льет вино, А говорить ей нужно так: "Бог реки! Очисти человека глиной берега своего! Двенадцать частей тела его очисти ты! Ты, стремительный поток, уноси с собою грязь, как нечистоту из человека!" После этого женщине следует поочередно поднять над желающим очиститься черную овцу, поросенка и щенка. И она говорит такие слова: "Освобождаю тебя от кол-довства, от грязи, от скверны, от ведовства, от злодейства, от лихоманки, от дурного глаза, от наговоров! Прочь уходите!"

Страх смерти посетил меня совсем неожиданно. Однажды, поздно вечером при света очага я читал очень старинную книгу, написанную шумерской клинописью. Мама как обычно пожурила меня за чтение ночью, что портит зре-ние — многие писцы уже к тридцати годам слепнут и живут подаянием при храмах. Но я не мог оторваться. Автор книги сетовал на краткость чело-веческой жизни, которая "подобна тусклому светлячку среди каменных глыб ночью". Он отрицал упования на загробную жизнь, называя ее египетской выдумкой, "На смертном одре ты останешься один, никто не поймет тебя, но все будут тебе чужие" — этой фразой заканчивалась книга.

Было самое начало осени, и я вышел на крышу нашего дома и стал размы-шлять о смерти. Все жреческие сказки показались мне одной большой ло-жью, которой люди утешают себя при встрече со смертью. Я не мог возра-зить прочитанной книге. Физический страх смерти сковал меня так, что мне почудилось, будто я уже умираю у и все тело охватывает омерзительное ощущение смерти, похожей на тяжелый болезненный сон. Все будет, а меня уже не будет, и я никогда из узнаю, что будет дальше!!!

Я заходил по крыше, а потом сел на парапет, подперев голову руками, Обращаться к кому бы то ни было за утешением было бы бессмысленностью, ведь они подобно мне приговорены к смерти, которая наступит раньше или позже моей! Боги?.. Но у богов своя жизнь, им нет дела до людей, люди — лишь глиняные куклы в играх богов. Хоть был Гильгамеш на две трети бег, к лишь на одну треть человек, хоть и достал он цветок вечной молодости, который не сберег, а все же и он спустился в долину смерти.

Я немного успокоился и стал размышлять небеспорядочно. Цветок молодости навел меня на хорошую мысль. Я рассуждал так: "Мы живем, потреб-ляя всевозможную пищу и воду. Съеденная пища переваривается нашим нутром. и от нее вырастают волосы, заживают раны, детское тело сменяется взрослым, а взрослое — дряхлым. Нет ли такой пищи или воды, от которых кожа делалась бы молодей, глаза — зоркими, а седые волосы возвращали бы свой прежний цвет? И если есть такие растения или мясо животных, или источники особых вод, дарующих утерянную юность, не должны ли мы всю отпущенную мам жизнь посвятить поискам этих средств?"

Я не был врачём и весьма смутно представлял себе устройство всех две-надцати частей человеческого тела. Я не мог себе представить, какие тра-вы даруют человеку бессмертие, и как будет происходить омоложение тела — так ли как у змей, которые вечны, ибо раз в семь лет меняют кожу, или как-нибудь иначе, но мои размышления успокоили меня, и я уснул прямо на кры-ше под звездами, чтобы под утро проснуться от холодного ветра и бросать-ся греться в теплое нутро дома.

После я долго думал о течении жизни. Мне к тому времени исполнилось пятнадцать лет, моему отцу — тридцать три года, а маме — тридцать один. Я не помнил своего деда, но видел стариков, доживших до 70 лет, у которых уже родились правнуки. Значит, я находился в начале человеческой жизни, и хорошо, что я спохватился сейчас, а не на закате бытия. Стало быть, я могу неторопливо проживать год за годом, будто откусывая от длин-ной лепешки по маленькому кусочку. Это меня успокаивало. Удивляло дру-гое — люди вокруг мало задумывались о смерти, они жили так, будто ее вовсе не существовало. Крестьяне пахали и сеяли, купцы — торговали, воины с боевым кличем бросались на врага, меньше всего в этот миг думая о своей единственной и неповторимой жизни. Постепенно острое чувство смерти ста-ло притупляться, как со временем притупляется боль раны, и я перестал бо-яться смерти.

Бескрайние просторы северных степей. Кто преодолеет вас? Какие быст-роногие кони нужны среди ваших трав в рост человека? Сколько бесчисленных рек катят свои лазурные воды к нашим морям? Сколь ничтожен человек в этих краях, где десятидневный переход не считается большим расстоянием? Кто отважится покорить вас от восхода до заката и назвать своей землей? Сколько раз солнце объедет купол неба на своей золотой колеснице, прежде чем мы узнаем ваши пределы? Табуны бесчисленных лошадей мчатся по вашим необъятным просторам. Курганы неведомых вождей смотрят в ваши дали. Звезды падают с неба, и зажигают степь на много дней пути. На черной золе хорошо отпечатывается следы зверей. С запада дуют влажные ветры, неся тяжелые капли дождей, — и вновь зеленеют неисчислимые просторы. С востока ветры приносят жару и пыльные бури, — и выгорает степь.

Старики говорят, что там, в бескрайних степях севера, за темными вода-ми Северного моря была когда-то благословенная страна Аратта, откуда и пошли мы — светлоголовые люди.

Понемногу я прижился в столице и привык к ее торжественно-регламентиро-ванной жизни. Почти все время я уделял наукам, но всегда умел по-веселиться, а иной раз и поинтриговать. Интригами в столице занимались все, ежедневно давая табарне знать, сколь еще непрочна его власть. Основ-ных группировок насчитывалось три: сторонники единодержавия табарны, к ко-им причислил себя и я; умеренные сторонники восстановления панку — дабы это собрание правило страной совместно с табарной, — им открыто симпатизи-ровал мой отец; наконец, те, кто гордо именовал себя "восстановителями доброй древности", когда страна Хатти была лишь непрочным объединением отдельных областей со своими законами и налогами, всем правил панку из взрослых мужчин, носящих оружие, а табарна был лишь старшим среди равных. Были и люди, прозывавшиеся "хапиру" — эта зловредная группировка происходила из Вавилона, разрушенного нашими войсками сто лет тому назад, откуда они распространились по всему миру. Они считают, что любую власть надо упразд-нить, налоги отменить, постоянное войско распустить, и пусть каждый сам себя защищает — есть ли на всем белом свете более вздорное учение?

С этой группировкой меня познакомил дворцовый цирюльник (в столице каж-дый уважающий себя цирюльник должен развлекать посетителя разговором, а он и сам по себе был словоохотлив). Он говорил, что "хапиру" надеются со-здать свою общину именно у нас в Хатти, ибо сравнительно с другими деспо-тиями — Египтом и Вавилоном — власть табарны у нас непрочна, и ее будет нетрудно низвергнуть,

Вскоре в Адании — одном из городов недавно подчиненной Киццувадны "ха-пиру" действительно подняли мятеж. Табарна откликнулся немедленно: в мя-тежный город были посланы воины, к которым присоединились воины табарны Кицувадны (он тоже был напуган крамольными речами "хапиру"). Через ме-сяц войско возвратилось в столицу. Зачинщиков мятежа вели с локтями, свя-занными за спиной. Пятерых, самых злостных, казнили на рыночной площади а прочим отрубили член. Вскоре был разоблачен и казнен дворцовый цирюльник, который замыслил убить табарну в тот день у когда обычно бреет его.

В шестнадцать лет, по окончанию наук, я отпустил себе бородку, аккурат-но подстриженную с боков, и имел благородный вид, так что однажды заезжие купцы из Арцавы приняла меня за принца.

Четыре ветра, четыре вихря,

Несите меня в теплые края,

От плохой земли, от черных людей!

Четыре ветра, четыре вихря,

Несите меня в теплые края,

От плохой земли, от черных людей!

В последний год учения я подружился с Аппу. Его прадед некогда бежал из Кемта, где служил в войсках последнего гикского правителя — Хиана. Прадеда принял на службу табарна Хантили, и уже его внуки причисляли себя к несситам. Аппу рано испортил зрение, но почти всё время просиживал над древними дощечками и папирусами. Его предок вывез из Кемта архив гиксов, который вот уже семьдесят лет валялся без употребления в подвалах их зам-ка в окрестностях Хаттусы. С помощью этих записей Аппу хотел написать подробную историю гиксов. По его словам, двести лет тому назад гиксы кочевали в Сирии; к ним со всех стран собирались самые смелые и сильные люди, Предводитель гиксов — его тоже звали Хиан — дважды посылал в Кемет согля-датаем некого Яху, который пользуясь красотой своей веселой супруги выве-дал почти все военные тайны страны. Кемет тогда обливался кровью по при-чине частых мятежей рабов и крестьянских восстаний и представлял легкую добычу. Гиксов не было и десяти тысяч, а кеметский правитель, который величается фараоном (тогда фараоном в Кемте был Себекемсаф), мог выста-вить войско в десять раз большее, но из правителей областей не откликнулся никто, поскольку фараон недавно ввел разорительный налог, и немногочислен-ная гвардия полегла в первом же бою. Фараон покончил с собой в своей столице "Белые стены", а на юге появился другой фараон, вовсе и не родствен-ник Себекемсафу, Горстке завоевателей досталась богатейшая страна мира, Это их и погубило: они погрузились в наслаждения блистательных столиц, а тем временем алчные родичи Яху захватили управление страной. Сто восемъ лет длилось правление гиксов в северной части страны, а по-том фараон юга — Яхмос стал отвоевывать область за областью. Египтяне уничтожали гиксов и даже тех, кто был лишь на четверть гикс. Часть гиксов спаслась в Ханаане, и последующие фараоны постепенно завоевали и эту стра-ну. Ныне от этого сильного племени осталось лишь имя, да груда попорченных свитков папируса.

Зарево утра туманного

Гасит костров огонь,

Подходит мой час прощанья,

Бьет копытом мой конь.

Тепло ночлега остынет,

Песню мне дева споет.

Древняя клятва отныне

Властно меня зовет.

Грядет мой пламенный срок!

Ждет меня войско орлов.

Несситов великий народ

Не преклоняет голов!

В занятиях науками я было совсем позабыл о красотах женщин, Столичные девушки делились на две большие частя. Во-первых, были надменные и неприступные знатные девушки, с остро очерченным профилем и презрите-льной улыбкой тонких губ. Черпая вдохновение то ли у дам египетского Менефра, то ли у цариц Крита, они выглядели настоящими небожительницами. На долю нас — простых смертных — оставались многочисленные жрицы любви из храмов Иштар да крестьянки окрестных деревень,

Наследник престола как никто другой любил похвастаться своими побе-дами, хотя не скрывал презрения к холодным знатным девушкам, а посему и не ужился со своей невестой — дочерью табарны Тарувисы, Их сочета-ли в день совершеннолетия, когда наш табарна и табарна Тарувисы Приам заключили договор мира и родства. Это случилось в Несе — древней сто-лице нашего государства. На празднествах принесли в жертву всем богам триста шестьдесят быков и пили отличные египетские вина. Новая прин-цесса оказалась холодна к своему супругу, но зато была неравнодушна к рабыням дворцовых спален, так что они неделями не разговаривали. Тахурваили — могучий любовник — был пристыжен, но вскоре нашел себе упокое-ние на лоне полногрудой молоденькой жрицы из храма Иштар, которая меч-тала вырастить себе грудь еще большего размера и для этого смазывала ее мужским семенем.

Я же за месяц до моего совершеннолетия познакомился со смуглой и столь же полногрудой дочерью начальника дворцовой стражи и под покровом ночи нередко приходил в ее жаркую спальню, всю устланную шкурами барсов. Ее не любили в детстве, и это сделало ее душу чуткой и застенчивой. Она познакомила меня со многими премудростям любви, которые у нас называют египетскими или вавилонскими. Увы, нашим встречам не суж-дено было продолжаться долее двух месяцев: начальник дворцовой стражи умер от укуса змеи, и моя возлюбленная Гекуба была увезена матерью в свой родной город — Аринну, что на полпути к Канесу.

О, сколь безжалостны боги к человеческим путям! Что им мы — глиняное куклы, которых они могут разбить к тут же сделать снова?!

Однажды я встретил у городских ворот наследника на большой походной колеснице и в сопровождении нескольких верных слуг. Было прохладное весеннее утро, и по земле ползли синие тени, Я приветствовал его под-нятием руки,

"Я хочу проститься с тобой, Лабарна"-сказал он мне.

"Куда же ты держишь путь, младшее Солнце несситов?"

"Я убегу от моего отца, который замыслил лишать меня престола после смерти".

Такие слухи уже доходили до меня, но я предпочитал на людях помалкивать и ждал развития событий.

"Тахурваили, я еду с тобой"-решительно произнес я.

"Нет, Лабарна, я вряд ли останусь в живых, и тебе не стоит разделять мою судьбу. Мой отец..."

"Нет, Тахурватаи. Я делил с тобой твои победы, к я должен разделить твоя поражения",

Он колебался, пока рыжий возница не дернул его за рукав:

"Уходат время. Табарна вот-вот хватится нас".

Наследник махнул мне рукой, и я вскочил на колесницу. Через время, надобное напиться доброму коню, мы уже выехали за восточные ворота столицы и до ближайшего леса ехали строго на восход, а после глубоким овра-гом пробрались на запад. Весь день без устали мы настегивали коней, и лишь когда они выбились из сил, остановились возле большой пещеры, из которой вытекал чистый родник. Уже смеркалось, и по веткам деревьев расселись на ночлег дневные птицы. Наследник разделил с нами скудную трапезу и подробно рассказал мне о своих намерениях. Он держал путь в один а своих замков близ Соленого озера, где должен был выдержать осаду даже длиной в год. Жрецы Бога-Защитника обещали ему навести порчу на табарну. А там оставалось надеяться на милость богов.

Так я последовал за наследником в одной рубашке и даже не захватает о собой ни одной книги. Гнев табарны отныне должен был обрушиться и на мою голову, но я сделал правильный выбор, не бросив Тахурваили в беде.

Пусть будет табарна здоров!

Да здравствует тавананна!

Да здравствует наследник!

Да здравствует все войско!

Пусть у страны границы

От моря одного

Идут к другому морю!

Табарна пусть живет!

Пусть живёт Табарна!

В первые дни осадного сидения в замке близ Хупишны мы так ничего и не сделали. Сразу же по нашему прибытию разнесся слух о том, что табарна серьезно болен. Жрецы-гадатели истолковали эту болезнь в самом лучшем для Тахурваили виде, т.е. что отец его умрёт в скором времени, и всё царство достанется ему. Целый месяц пировали, развлекались с женщинами в огромных деревянных чанах, и лишь изредка осматривали укрепления замка.

На тридцать третий день из столицы прибыл раб моего отца, и сказал страже, что он сбежал к своему господину — ко мне с очень важной вестью. Я сидел в своей опочивальне за большим папирусом с египетскими анекдотами, когда стражник привел старого раба в синем плаще. Он не спускал с него глаз, потому что боялся, что рабу ведено прикончить меня. Я сразу же уз-нал в нём своего отца и знаком отпустил стражника. Отец швырнул наземь свои лохмотья и мрачно оскалился:

"Как видишь, мне привычно обличье раба, — никто меня не узнал!"

Я склонил голову и молчал, ожидая его выговора. Он сказал:

"Ты и вообразить себе не можешь, в каком гневе был табарна после вашего отъезда! Я помню его в день битвы при Алишаре, но и тогда его гнев не возгорался так сильно".

"Я чту божественного и Святого Табарну, но я не смог бросить в беде и его наследника"-я поднял взор на отца и спросил-"Здоров ли Табарна?"

Он ответил:

"Поздоровей наследника! Неужто вы не поняли, что слух о его скорей кончине лишь ловушка, в которую вас он расчитывал заманить. Тахурваили не поехал сразу же в столицу, но все равно дело его проиграно. Замок осаждён тремя тысячами воинов табарны, а у вас всего лишь сотня воинов".

Я сказал:

"Зато замок неприступен, и лишь голод может выгнать нас наружу, но мы не испытываем недостатка в припасах".

Отец ответил:

"Замок будет взят штурмом, даже если поляжет половина войска, но ты можешь спасти свою жизнь. Ты убьешь наследника и уйдешь к нам."

"Нет! Я не предам наследника, даже если меня ожидает отцовское проклятье. Ты заботишься о правильном престолонаследии, но табарна сам же на-рушает его. И мой долг спасти наследника".

Хоть мой отец был не жесток, лишь опасение быть пойманным и убитым удержало его кинуться на меня и удушить. Он был взбешен нашим легкомыслием и самоуверенностью. В обличье раба ему удалось выйти из крепости, но тут дозорный, приняв его за беглеца из воинов крепости, поразил стрелой. Тахурваили велел немедленно принести тело убитого и, признав в нем моего отца, пал передо мной и воскликнул:

"О, как ужасна распря внутри государства, когда отец идет на сына, а брат на брата!"

Я протянул ему руку:

"Встань, младшее солнце несситов. Видно судьба так распорядилась. Он пришел сюда за твоей смертью, а нашел свою. Я же храню тебе верность, что бы не случилось".

Действительно, смерть отца не столь потрясла меня, как я ожидал. Воз-можно, потому что я вырос без отца и долго считал его погибшим. Я совершил похоронные обряды, а наследник долго не смел смотреть мне в гла-за, считая себя повинным в этой смерти. Я же сказал ему:

"Не ты ли желал смерти своему отцу, а горюешь о чужом".

Он отвечал:

"Я получил предсказания жрецов о его скорой кончине, но они же предрекли мне, что первым что прославит меня табарной, будет именно твой отец!"

Я сказал:

"Быть может это и есть верный знак?"

Они приводят осла и гонят его в сторону врага и говорят так:

"Ты, бог Ярри, наслал зло на нашу страну и на ее лагерь, но пусть этот осел заберет это зло и перенесет его в страну врага".

Войско табарны подошло к замку под вечер, Солнце садилось, и по земле ползли недобрые серые тени. Птицы, будто кликая беду, зловеще кричали. Около сотни тяжеловооруженных воинов в бронзовых доспехах шли по склону холма, на котором стояла крепость. Их предводитель, которого никто из нас раньше не знал, выскочил вперед и громко заорал, так, что мы его отчетливо слышали:

"Выдайте нам наследника, недостойного Тахурваили (да отрубят член ему!) и вы будете пощажены!"

По знаку Тахурваили я откликнулся:

"Хорошо! Мы решили сдаться! Наследник связан, и вы войдете в крепость и возьмете его!"

Мои голос был не столь зычен, как голос нашего противника, а он решил, что это признак малодушия и обернулся к воинам, подняв правую руку — позд-равляя их с победой. Они все разом бросились к открытым нами воротам, и один даже перецепился о специально вбитый колышек у самих ворот. И тут же на них обрушилась сверху большая бычья шкура, пропитанная смолой, которая тут же загорелась. Неприятель сначала даже не понял, что произошло, но когда первые десять воинов с воплями покатились по земле, остальные в ужасе отпрянули. Так мы погубили часть их войска, сами не потеряв ни единого че-ловека, А они остались без предводителя, ибо высокий предводитель, столь понадеявшийся на силу своего голоса, был оглушен метким камнем из пращи. Мы тут же втащили его в крепость и заперли ворота — две медные створки, окованные по краям тем сильным металлом, который посылают нам падающие звезды.

Пленник — а его звал Иттара — лишь только пришел в себя и осмотрелся, начал сквернословить, не надеясь уже на пощаду. Тахурваили недолго слушал всё это, а повелел оскопить его и отпустить. Вся дружина ответила на это дружным хохотом. Пленник разъярился еще больше, но удар дубиной по голове прервал поток его ругательств. Через час его вышвырнули из крепости, и мы не помешали трем отважившимся воинам его унести,

Неприятельский отряд стоял в одном пути от нас и совещался. Потом очи скрылись в сосновом бору на севере и более мы их не видели.

"Последние годы воздух стал суше, земля не получает былой влаги, дожди не столь обильны, как прежде. Иссохлась земля, ее былой зеленый цвет сме-нился серым, а то и желтым. Большая пустыня на юге растет и пожирает поля. Боги разгневались на людей и посылают одно испытание за другим, одно несчастье за другим. Будь же милостива к нам ты — Великая Хозяйка Вод — и поили обильные дожди, чтобы опять наполнились влагой наши реки и озёра, чтобы вновь радовал глаз ковер свежих трав, чтобы тучны были наши овцы и свиньи, и полновесен наш каравай. Уж мы принесем тебе великие жертвы, достойные твоего небесного трона".

Гонец из Хатуссы прибыл поздно ночью. Дозорные издали заслышали топот копыт по каменистой дороге и разбудили Тахурваили. Гонец соскочил с коня у самых ворот и стал кричать, чтобы его немедленно впустили. Мы опасались какого-нибудь подвоха и даже подумали, что ему ведено убить наследника. Тогда я с большим бронзовым чеканом вышел из крепостных ворот и крикнул гон-цу:

"Брось свой кинжал и говори, в чем дело!"

Гонец пал на колени и воскликнул:

"Померкло Солнце страны Хатти! Табарна Телепину покинул мир живых!"

Я опрометью бросился к воротам, ведь моя судьба зависела от того успею ли я первым известить наследника, что он стал полновластным повелителем страны. И действительно, я первым склонился в глубоком поклоне перед рас-терявшимся от неожиданности Тахурваили:

"Славься, Новое Солнце страны несситов! Твой родитель, стал новым бо-гом, и отныне ты — единственным повелитель Хатуссы и Нессы!"

Славословия остальных соратников нового табарпы присоединились к моим, и лишь Тахурваили стоял понурый и вовсе не радый произошедшему. На пиру, последовавшем тем же утром, Тахурваили сказал мне:

"Отныне ты становишься Другом Табарны — вторым человеком в государстве после меня. Ты с основной частью дружины отправишься в Хаттусу и всё под-готовишь к моему вступлению на престол. Особо обрати внимание на дворцовые архивы: ничто не должно потеряться или быть украдено".

Я спросил:

"А ты, табарна?"

Он ответил:

"А я тем временем отправлюсь в великое святилище Истануса, дабы вымолить прощение богов, ежели они гневаются на мою сыновнюю непочтительность к отцу"..

В давние времена, еще до прихода несситов в Страну Хатти, в восточной в части близ двух вавилонских рек водились небольшие слоны в холке не более трех-четырех локтей. Подобно исполинам южных стран у них был хобот и бив-ни, но шкура покрывалась в зимнее время негустой серой шерстью. Когда-то их было очень много, их стада бродили по горам и долинам, успешно они обороняли детенышей от хищных львов. Но охота людей делала их стада все реже и реже. Ныне охотники очень редко, раз или два в год приносят с охоты слоновье мясо. Приручить слепа трудно, но у первого табарны Анитты была ко-лесница, запряжённая слонами.

Так, на короткое время я стал носить важный титул Друга Табарны. Как вихрь небесный мы примчались в столицу и посреди ночи достигли ее предмес-тий. В столице не наблюдалось никакого порядка: растерянное войско табарны разбрелось по окрестностям, а насельники поселка хапиру даже безнаказанно разграбили два покинутых хозяевами поместья. Уже стало известно, что от-ложился правитель Алшара.

Я первым делом призвал начальника городской стражи и постановил немед-ленно прекратить беспорядки в столице. Потом я распустил слух, что воинам должно быть роздано жалование на три месяца вперед. Они быстро собрались в казармах, а поскольку казна табарны осталась в неприкосновенности, войско было задобрено и перешло на нашу сторону. Трем самым верным сотням копейщиков и лучников я приказал истребить зловредных хапиру или хотя бы изгнать их из Верхнем Страны. Приказы я отдавал от имени нового табарны и имени Друга Табарны, которым стал я сам. После я спустился в подвалы Дома Летописей и встретил там жреца Истануса Мурсили, который копался в грудах битых черепков и поломанных досок. Он приветствовал меня печальной улыбкой:

"Почти все записи в этом доме уничтожил новый начальник войск Иттара. Новый табарна оскопил его. И вот его месть — он всё перебил и переломал. Никто не успел потрепать ему".

Я в ужасе оглядел разгромленные склады: не уцелело почти ничего из летописей, записей молитв, писем иноземных правителей, которые табарны собира-ли веками.

"Значит, всё погибло, и я не выполнил самого главного приказа нового Табарны? О горе мне!"-воскликнул я.

"Нет",-и Мурсили долго откашливался прежде чем продолжить.-"Прежний Табарна устроил второй Дом Летописей — тайный, приказал снять копии ее всех самых важных табличек и досок, а смотрителем назначил меня. И ныне почти всё цело. Воздай хвалу богу Истанусу, внушившему Табарне эту счаст-ливую мысль !"

Я пал на колени перед моим учителем и горячо благодарил его и Истануса, а Мурсили продолжал:

"Теперь, когда Тахурваили стал новым Табарной, а ты — Другом Табарны, вы должны отдать должное Истанусу и его служителям. Ведь мы подверглись гонениям в годы правления Телепину".

"Значит, верно, что его отравили?"-дерзнул спросить я.

"Что это меняет?"-пожал плечами жрец.-"Тахурваили сейчас приносит искупительную жертву Истанусу. Он считает себя виновным в смерти отца, и он в этом прав".

После под моим присмотром до вечера носильщики переносили таблички и доски с записями в прежнее здание Дома Летописей, вокруг него я уже уста-новил надежную охрану. Я отдал также приказ поймать живым начальника вой-ска Тешуба. Я знал, что новый табарна уготовит ему самую изощренную казнь.

Дома я застал матушку в трауре по погибшему отцу, и ничего не смог сказать ей. Я поел немного острого сыра и лег спать.

На запад от великой реки Хапи и черных земель Кемта простираются рыжие и красноватые пустыни со скудной растительностью. Путь через них очень труден, и был бы невозможен без нескольких оазисов, разбросанных подобно мелким зернам на блюде по пустыне. Там живут немногочисленные племена ливийцев, они покрывают тело татуировкой и бальзамируют своих вождей по-добно фараонам страны Кемт. Ливийцы охотятся на страусов и делают частые набеги на долину Хапи. Их женщины необузданны в любви и носят на ногах множество кожаных колец по числу любезников. Далее на запал вдоль Великого Зелёного моря протянулись высокие горы, поросшие кедрами и соснами. Критские мореплаватели рассказывают, будто там произрастает дуб, из коры которого делают небольшие, но очень легкие лодки. Живут там низкорослые люди, похожие на наших колхов, именем машуаши. Они разводят ослов и коз и гостеприимно принимают иноземных мореплавателей. Часты воины машуашей с ливийцами, и воинственные ливийцы постепенно вытесняют машуашеи на север. Еще далее северным берег — берег Лацпы совсем близко подходит к южному, а местные племена, родственные машуашам, утверждают, что некогда берега соединялись, и можно было свободно гонять скот там, где сейчас плещутся вол-ны. За этим узким проливом, пробитым будто бы древними фараонами страны Кемт, начинается Море Туманов, которому нет конца. Там встречаются острова забвения, где обитают высокие рыжеволосые люди, одетые в козьи шкуры. Побережье Ливии уходит на юг и на много дней плаванья остается пустынным.

Целую неделю я приводил в порядок архив страны несситов. Мурсили мне помогал, и мы вместе составили обширный перечень табличек и до-сок, позволявший быстро находить нужную запись. Скрытые от дел окружающего мира толстыми стенами Дома Летописей, мы не заметили важных перемен в стране. Тахурваили действительно быстро взошел на престол с соблюдени-ем всех церемонии и обрядов, но до его полновластия еще было далеко. На-чальник войска Тешуб убежал в Митанни, а его родичи активно боролись против признания Тахурваили табарнои на всеобщем панкусе, должном собраться через месяц. Главы пятидесяти родов, прибывшие в столицу, были вообще против полновластия табарны и желали возвращения к прежним порядкам. Лишь тавананна — мать Тахурваили всецело выступала на стороне нового табарны. Ей удалось перетянуть на свою сторону самого могущественного из удельных правителей — Тудхалию. Ему был обещан титул Друга Табарны. Табарча пришёл ко мне в тишь подвалов Дома Летописей и о виноватым видом рассказал о своем решении. Я одобрил его:

"Не будем спешить, мы молоды, а ведь многое может случиться. Тебе надо скорее взойти на престол, а мне и здесь хватит работы"-я кивнул на ящи-ки с табличками.

Табарна кивнул и сказал:

"Однако, ты остаёшься вельможей посольств: собери наших соучеников и займи дворец у Больного Колодца. Также я жалую тебя всеми поместьями твоего отца."

Я изумился:

"Постой, но ведь поместья моего отца — его отчина, и не были пожалованы ему твоим отцом — новым богом несситов".

Он ответил:

"Я вынужден отменить этот порядок, ибо иначе нельзя будет смирить непокорных царьков — я пригрожу им изгнанием из вдадений".

Намерения Тахзурваиоли меня опечалили, ведь я привык смотреть на наши владения близ Канеса как на вечную собственность рода, а теперь получалось, что я завишу от решения табарны. Впрочем, порядок так и не был изменен: слишком многие землевладельцы пострадали бы от нововведения.

Итак я осуществил свой давнюю мечту стать вельможей посольств. Отныне все сношения с иноземными державами, прием послов, заключение договоров, объявление войны и мира, ведение разведки в станах неприятеля — все это проходило через меня, и я делал ежемесячные доклады табарне. А собрал Совет Дома Посольств, и назначил главным после себя Аппу, который во время последних событий в столице был легко ранен, но вскоре излечился с помощью каких-то неизвестных нам снадобий Кемта. Аппу находил иноземных купцов, прибывших в страну несситов из дальних стран, беседовал с ними, потом приводит ко мне, а я уж приглашал их ко двору табарны. Их рассказы были столь удивительны к необыкновенны, что я решил написать большую книгу обо всех известных странах мира с описанием их природы, нравов жителей и разных событий, случившихся в их пределах. Несситы хорошо знаем Та-Кем, Сирию и Ханаан, Вавилонию и владения Миноса, но что было дальше на юг, запад, восток и север представлялось весьма туманно. Первым делом я попытался начертить облик земли, как если бы бог Солнца вёз меня на своей колеснице, и я видел бы всю землю с высоты неба. Вавилонская карта мира, которую я видел ещё в годы учения, не сохранилась, и многое пришлось рисовать по па-мяти.

Поглощенный всеми этими заботами я и не заметил, как замирилась страна, и Тахурваили стал полновластным табарной, и лишь смерть жреца Мурсили омрачала мои мысли. Он скончался от злой лихорадки будучи семидесяти трех лет от роду. Я не видел до того более старых людей, ведь большинство умирает до тридцати, и лишь немногие достигают полувекового возраста.

Иногда падают с неба красные камни. Они горячи и тверды. Говорят, это боги посылают смертным свой небесный металл, потому что из застывших не-бесных камней опытные кузнецы выковывают очень крепкие мечи и наконечники копий. Небесный металл редок и ценен. Отец мой рассказывал, что некогда основатель Трои Данай обменял на одну меру этого железа сорок мер золота и был очень доволен выгодной сделкой. Железо тугоплавко, но плохо кует-ся. Меч из этого металла разрубает медный шлем и даже бронзовый щит. Поистине, нет зашиты от этого смертоносного металла! У прежнего табарны было три железных меча и железный трон, сидя на котором он принимал приясу верности от непокорных народов. Отсюда и пошла пословица "сел на железный трон" — то есть от кого-либо не стоит ждать снисхождения.

Вскоре пришла весь из страны Кемт: умерла великая правительница Хатшепсут. Она разумно правила своим огромным и богатым государством, не смотря на то, что её сын Тутмос уже давно вырос и тяготился материнской властью. Так продолжалось двадцать лет, и все мы привыкли, что далёкой южной страной управляет женщина с каменным нравом. Впрочем, Хатшепсут была миролюбива и лишь старалась путём договоров и подарков подчинить влиянию Кемта царьков Ханаана. Её смерть меняла многое: честолюбивый сын желал воинской славы, и первой же его жертвой должно было стать Митанни — наш общий с Кемтом враг на юго-восток от нас и северо-восток от Кемта. Митанни вот уже двести лет закрывало нам доступ к торговым путям от Евфрата к Нилу, но теперь, если мощная армия фараона, превосходящая по численности все иные армии, вновь появится на Евфрате, мы сможем без лишних жертв расширить свои границы и разделить извечного врага с Тутмосом.

Все эти соображения я изложил табарне, который согласился со мной и вскоре отправил меня послом в таинственную южную страну Та-Кем, что на языке местных жителей означает "Чёрная земля". Табарна сказал мне:

"Мы никогда ранее не отправляли посольства к Тутмосу, ты будешь первым. Тот народ очень кичлив и считает себя первым на земле, а всех нас — лишь своими данниками. Но мы пойдём на выплату огромных даров, лишь бы колесницы Тутмоса ворвались в пределы Митанни. Ты возьмешь из сокровищницы табарн самые лучшие драгоценные камни и янтарь, что приходит к нам из-за северного моря. Так же следует преподнести стволы сосен и других ценных деревьев, я слыхал — хотя в это трудно поверить — что в их стране не растут деревья. Подольсти Тутмосу — он падок на восхваления."

Я сказал:

"Не забуду также говорить о несправедливостях, чинимых его матушкой".

Табарна одобрил меня:

"Отправляйся в этом же месяце под видом купеческого каравана, везущего древесину в Та-Кем".

Так я впервые покинул пределы страны несситов, отправляясь в неизведанные края.

Наше путешествие в страну Кемт продлилось три месяца, из которых более двух заняла дорога туда и обратно. Обычно купеческие караваны передвигаются медленнее, но мы были обременены лишь несколькими мерами янтаря и шкатулкой драгоценными камнями и поэтому почти не задерживались в пути. Стволы сосен решили не везти в дар фараону, иначе это удесятерило бы наш караван и вдвое увеличило бы путь в Та-Кем. Под моим началом было тридцать воинов, переводчиков, писцов, один врач, скульптор и жрец бога Грозы. Мы под видом купцов из Трои благополучно миновали Кицувадну, избежали преследования миттанииских воинов близ Кархемиша и вступили в земли мелких сирийских царьков, которые некогда подчинялись Кемту, а при последней женщине-фараоне отпали.

Нашим проводником был пожилой весёлого нрава троянский купец, изъездив-ший за свою бурную жизнь много стран. Его рассказы о необыкновенной стране Кемт, нравах ее жителей раз за разом удивляли нас. Он тут же давал полезные советы, как вести себя, дабы не оскорбить чувств местных жителей, например, почти у всех египтян в доме живет кошка, почитаемая как священное животное; с нею следует вести себя уважительно и ласково, впрочем, кошки всегда ластились ко мне, еще в годы детства, и я счел это добрым знаком.

По нашей дороге сухие степи сменились пустынями — бескрайними просторами каменистых или песчаных пустошей. Немногочисленные горные речки стекали с розово-фиолетовых гор на горизонте и терялись в песках. Днем солнце жгло неумолимо, какие бы жертвы мы не приносили богу Гроза — дождей почти не случилось. Но прекраснее всего пустыня ночью, когда крупные звезды низко висят над серебрящейся землей, в безмолвии безлюдных просторов слышится лишь вой гиен да крики диких ослов; в этих таинственных местах человек полнее чувствует свое ничтожество и величие богов земли и неба. Мы жались друг к другу у одинокого костра, ожидая появления свирепых хищников или снисхождения с небес какой-нибудь грозной богини. Вой ветра в узких ущельях напоминал вопли великанов, а иногда после захода солнца начинали кричать камни пустыни, — наш проводник сказал, что это от быстрой смены жары на холод. Действительно, после палящей жары полдня, ночью наши руки и ноги коченели.

"Жители Та-Кем", — рассказывал проводник,-"от жары смазывают тело оливко-вым маслом, но для нас это противно, и поэтому мы придумали особые одежды, более длинные и просторные, чем наши хеттские рубанки: они днём берегут человека от жары, а ночью — от холода".

В Сирии и Ханаане многочисленные князьки радушно принимали наш караван, стремящийся в страну Кемт. Все они знали о намерении нового фараона начать войны с соседями и желали хоть так изъявить покорность. Жители здешних земель не получали большого достатка от обработки полей и чаще торговали или разводили виноград. Немало и этих краях разбойников, и есть целые разбойничьи государства, чьи жители живут от подобной добычи. Однажды мы едва не попали в засаду, устроенную правителем Галгала, но царь Иерихона, будучи во вражде с ним, предупредил нас об опасности. В другой раз двое воинов моего отряда по-гибли в схватке с пустынным львом. Львы здесь крупнее наших и светлее мастью.

Мне же, табарне, боги — бог Солнца и бог Грозы — вручили страну и дом мой. И я, табарна, охраню страну свою и дом свой. Ты не приходи в дом мой, и я не приду в твой дом.

Уже много лот минуло с тех пор, когда я впервые увидел страну Кемт. Многое забыто, многое потускнело, как старый бронзовый щит. Но в те дну я был потрясен и раздавлен мощью пирамид, спокойствием величайшей реки в мире — Хапи, резким контрастом черной земли Кемта и угрожающе красной пустыни вокруг. У нас — в стране несситов по последнему счислению семьсот сорок тысяч человек, а со всеми дружественными государствами — едва ли более миллиона. Узкую долину реки, в которой расположен Кемт, населяют, как нам рассказали здешние жрецы, семь миллионов людей, — нет под Солнцем более многолюдной страны! Ведь богатое царство Миноса со всеми колониями не многолюднее нашей страны, в Ахияве — и половины того нет, даже наш извечный враг — Митанни — исчисляет свои народ в два миллиона голов. Этой массе людей под силу воздвигнуть колоссальные гробницы фараонов. Многие из них уже разграблены, но и в уцелевших хранятся неисчислимые сокровища. Сколь скромным оказался наш дар в сравнений с золотыми кладо-выми фараона, впрочем, янтарь здесь ценится весьма высоко, выше, чем привозимый с востока жемчуг, который, как говорят, добывают из раковин полуденных морей. Местные женщины смуглы, пользуются разноцветными кремами и, выбривая голо-ву, носят льняные парики, которые, надо сказать, их немного портят. Постельные рабыни столь неутомимы в искусстве любви, что некоторые из нас — я тоже — желали на обратном пути увезти с собой на родину полюбившихся им "кошек долины Хапи". Вообще народ Кемта удаляет все волосы на теле, и наши бородатые лица и волосатые руки заметно выделялись среди окружающих. Трудно наз-вать более суеверных людей на свете, нежели египтяне. Мы — чтущие Тысячу Бо-гов Хаттусы и Нессы — оказались горделивыми безбожниками рядом с этими людьми и шагу боящимися ступить без многочисленных заклинании и обрядов. Пуще всего они боятся сглаза, и даже имена детей остерегаются произносить, а говорят иносказательно: старший сын, младшая дочь. Здесь меня застала двадцать третья годовщина моей жизни: у нас в стране несситов в эти дни выпадает снег и метут метели, здесь же лишь низкое солнце и холодные ветры севера напоминали об этом.

Пусть будет совершено плаванье корабля по великому Зеленому морю, отправ-ляющегося по прекрасному пути в Землю бога. Отчаливание в мире к чужеземной стране Пунт воинов владыки Обеих земель, согласно повелению владыки богов Амона, владыки тронов Обеих земель, находящегося во главе Ипет-сут, чтобы доставить для него чудесные вещи всякой чужеземной страны, так как велика любовь его к его дочери Мааткара, больше, чем к фараонам, которые были прежде. Действительно, не случалось такого при других фараонах, живших в этой земле из-давна.

На третий день по прибытию нашему в столицу фараонов — город Уасет, предстали мы пред ликом фараона. Церемониал приема послов исключительно сложен — ведь фараон — живой бог, каждое движение которого управляет Вселенной. Мы пали ниц, приветствуя фараона — сутулого человека среднего роста. Он появился в обеих коронах ~ Нижнего и Верхнего Кемта, которые символизируют его власть над обеими частями страны. Человек, сведущий в иноземных делах, должен с первого взгляда определять характер и наклонности иноземного владыки. и я увидел над собой очень самолюбивого, упрямого и вспыльчивого бога. Нас — несситов египтяне именуют "хатти", и это созвучие с именем бывшей фараонши, которая, надо сказать, изображалась на троне как фараон-мужчина, не понравилось Тутмосу. Он спросил нас о нашей стране, о нашем правителе, которого фараон именовал "младшим", потом рассказал о своих военных походах против ливийцев, а мы сообщили фараону все. что знали о государстве Митанни, о его правителе Шуттарне и военных обычаях хурритов. Потом фараон стал о чем-то спорить со своим главным вельможей, — они говорили столь быстро, что наш переводчик не успевал понимать, но говорили они о Митаннииском походе. Затем фараон ушел со всеми сложными церемониями, и нам дали понять, что прием закончен,

Главному скульптору Хаттусы, которым сопровождал меня. не понравились ли ваяния Кемта, ни надменность его правителя. Он ворчал весь вечер:

"Кемт — великая страна. Но его правители недружелюбны к иным народам. Так не найти себе союзников. Когда-нибудь все народы объединятся, и никто не спасет эту страну".

"Богатства Кемта",-продолжал он,-"созданы путем обращения в рабство всего простого народа. Крестьяне здесь работают как рабы на рудниках. Никогда наши простолюдины не согласятся так гнуть спину?"

Пришли властелины Пунта, выразили почтение поклоном, чтобы встретить это войско фараона. Воздали они хвалу владыке богов Амону-Ра, владыке Обеих земель прошедшему чужеземные стираны. Сказали они, прося мира: "Зачем прибыли вы сюда, в эту чужеземную страну, которая неведома людям? Шли ли вы дорогой неба плыли ли по воде или шли по земле. Как радуется Земля бога, что следовали вы путем Ра, так как что касается фараона Та-Мери, то нет иного пути к его величеству, мы живем дыханием, которое дает он.

После первого торжественного приема у фараона мы полмесяца оказались предоставлены сами себе, и лишь несколько жрецов из разных храмов беседовали с нами, утоляя жажду новых знании о Кемте. Они намеренно ничего не скрывали, видно, делая покорить наши сердца мощью и богатством страны и величием правителя. Лишь о былом нашествии гиксов они молчали на все наши распросы как каменные зверолюди у основания пирамид, будто мы спрашивали о чем-то постыдном и неприличном. Думаю, египтяне все разом решили забыть столь бесславное время, когда их страна была завоевана нестройными толпами кочевников. От тех времен осталось линь мятежное племя харибу, которое фараоны поселили в северную часть страны, где Великий Хапи растекается на множество рукавов, прежде чем пролиться Великое Зелёное море.

Писцы, бывшие в нашем отряде успели скопировать много свитков папируса и еще больше нам поднесли в дар. Также я захватил с собой маленькие статуэтки людей или богов, которые местные жители кладут в свои гробницы. Ныне в Кемте не строят пирамид, а предпочитают скальные гробницы. Никто из смертных не говорит и не думает столько о смерти, сколько этим заняты египтяне. Они часами обсуждают внутреннее убранство своих посмертных домов, а каменный гроб, в котором они хоронят своих покойников, — лучший подарок для любого египтянина. В противоположность им у нас встречаются люди, которые наотрез отказываются говорить о смерти из того же суеверия — боязни накликать богиню Смерти.

И все же жители Кемта — один из самых жизнерадостных народов. В их пес-нях звучит радость какого дня жизни, а любовная лирика изящна, лишена финикийской оргиастичности и троянской сухости. Во многих кварталах столицы — самая почитаемая богиня — Бастет в образе кошки — покровительница сладких женщин и любовных плясок. На пирах знатные дамы появляются в таких открытых нарядах, что невольно путаешь их с обыкновенными танцовщицами. Египтянка, даже самая знатная, всецело подчинена мужу, у которого их может быть несколько, и берет свое лишь на супружеском ложе. Удивителен обычай Кемт, согласно которому наилучшим браком считается брак на родной сестре. Половые органы они уродуют.

Нагружаются корабли весьма тяжело вещами прекрасными чужеземной страны Пунт, всякими прекрасными растениями Земли бога, грудой мирта с деревьев мирры, эбеновым деревом и чистой слоновой костью, зеленым золотом земли Аму, растениями тишепес и хесит, благовониями ихмут. ладаном, черной краской для глаз, павианами, мартышками, собаками, многочисленными шкурами леопардов, местными жителями и их детьми. Никогда не приносилось подобного этому для какого-либо фараона, жившего прежде во времена древности.

Страсть египтян к кошкам заразительна. Кошки всегда любили меня, и это качество располагало ко мне многих местных жителей. Однажды я был приглашен в дом большого военачальника, внимательно изучавшего все мои рассказы о качествах митаннийских войск, его домашняя кошка сразу прильнула мне, но я тогда не знал, можно ли погладить ее или угостить чем-нибудь это могло показаться святотатством. Военачальник — его звали Сетнахт — выслу-шал мои церемониальные приветствия (египтяне помешаны на церемониях) и уго-стил отличным ужином: мясом антилопы, которых в Кемте разводят множество, очень вкусными ячменными лепешками и вином из ягод ежевики, Сетнахт рассказывал о недавно скончавшееся (он говорил "ставшей бессмертной") фараонше Хатшепсут, которую ныне в Кемте не принято вспоминать добрым словом, — в этом египтяне подражают некоторым из нашим табарн, которые, взойдя на трон, сразу же начинают хаять своих предшественников. Вдали от чужих ушей военачальник стал откровенен и поведал, что верой и правдой служил прежней правительнице и даже руководил памятным походом в чудесную страну Пунт, что располо-жена на юге, за Лазурными водами. Он хорошо знал то страны и тем более разжег мое любопытство. Великий Хапи рождается далеко па юге из двух огромные кувшинов бога Амона-Хапи — толстого бога с женской грудью. Земли к югу от первого порога не столь плодородны и населены как в самом Кемте, но там бывают дожди и исчезают пески пустыни. Страна та именуется Куш, и ее жители отличаются почти черной кожей. У них когда-то были свои правители, но ныне эти земли подвластны владыке Обеих земель. Еще дальше на юг живут многочислен-ные племена нехси — чернокожих людей. Они почти не знают земледелия и живут охотой и собиранием кореньев. Некоторые племена разводят скот и почитают молоко. В тех краях царит вечный зной, часты грозы и проливные дожди. Там водятся удивительные звери и птицы: жирафы с большой шеей и пятнами по всему телу, пантеры, одну из которых привезли в Кемт для Хатшепсут, слоны до десяти локтей высоты. Чернокожие народы уродуют себе рты и мочки ушей. В тех частях земли обитают одновременно самые высокие и самые низкие люди на све-те.

Устанавливается и записывается, сообщается количество, общая сумма в миллионах, сотнях тысяч, десятках тысяч, тысячах и сотнях подученных удивительных вещей южных чужеземных стран для Амона, владыки тронов Обеих земель, находящегося во главе Инот-сут.

Прощальный прием фараоном нашего посольства был обставлен еще пышнее. Тутмос восседал на троне из чистого золота (а наши табарны довольствуются резным деревянным или железным!) Он милостиво одарил нас некоторыми удивительными вещами страны Кемт, из коих я до сих нор храню набор бронзовых вра-чебных инструментов. Фараон долго хвастался своими грядущими победами в Ханаане и заверил в нашем лице табарну, что поход к Евфрату состоится будущей осенью, "ибо лето страшно в пустыне",-как он выразился. Хотя к нам приставили переводчика, я понимал почти все египетские речи и заметал, что переводчик стремится принизить наши просьбы и, наоборот, возвысить снисходящего к ним фараона.

Наутро корабль, набитый дарами Кемта с нами — тридцатью светловолосыми несситами, отплыл вниз но течению на север. Хапи течет строго с юга на се-вер, и египтяне веками полагали, что все реки текут именно так. Велико же было их изумление, когда колесницы фараона достигли вод Евфрата! Для них будто земля и небо поменялись местами. По праву главы посольства я вез для себя очень смуглую наложницу из страны Куш, вечерами она неплохо играла на флейте. Мы проплывали мимо многолюдных деревень, где крестьяне пели много-голосые песни, ударами весел отгоняли прожорливых крокодилов, которых в Хапи великое множество и которые в ряде мест почитаются как боги, мы ловили на птичий клеи жирных крачек и по ночам удивлялись форме полумесяца, кото-рый в этих краях подобен лодке, скользящей по небесной тверди.

У самого моря, где Великий Хапи растекается на множество рукавов, к нашему кораблю часто подплывали лодки с нездорового вида грязными людьми в лох-мотьях и с глазами навыкат. Они громко гортанно кричали вроде бы на языке страны Кемт, но я не понял ни слова, и просили что-нибудь купить из еды или одежды. Египтяне презрительно морщились и отгоняли суетливых ударами весел.

В гневе Телепину одел правый сапог на левую могу, а левый — на правую, тут же исчез. Когда он исчез, жертвенные очаги окутал дым, скот перестал приносить потомство, началась засуха. Боги собрались на пир, но не смогли утолить голод. Тогда решили они найти исчезнувшего бога, и бог Солнца посдал орла, но орёл не смог найти Телепину. Бог Грезы также отправился на поиски, но разбил рукоять своего молота о ворота Священного Города Лихцина. Лишь богиня-мать Ханнаханна догадалась послать на поиски маленькую пчелу. Пчела нашла Телепину спящим на поляне и ужалила его. Бог пробудился еще более рассерженным и навлек разрушение на людей, скот и всю страну. Тогда богиня Камрусепа совершила обряд заклятья и смягчила гнев Телепину. Он вернулся, неся с собой плодородие и довольство. Обряд заклятья богини Камрусепы совершается с целью предотвращения зла.

В мое отсутствие моя хурритская наложница Таду-Хеба родила здорового мальчика. Я дал ему имя моего отца — Питхана. Матушка умерла от кровотече-ния, и я остался жить в прежнем доме с тремя наложницами — хеттской, хурритской и кушитской. Они на удивление не ссорились и веселили жизнь мою. Так у моего сына стало три матери. А хлопотную свадьбу на какой-нибудь знатной недотроге со всеми договорами и клятвами я и не думал справлять.

Женолюбивая супруга табарны наконец родила наследника в один день о мой первенцем. Ребёнок получил имя Аллувамна, и по такому случаю во дворце целый месяц не прекращались празднества, хотя рождение случилось в месяц поминальных огней, когда веселиться не принято. Но заключенному мной с фараоном страны Кемт договору табарна послал три тысячи воинов к границе Митанни, дабы отвлечь внимание правителя славного города Вашшуканни от ханаанских рубежей. Лето в этом году случилось весьма жаркое и засушливое — боги об этом еще загодя предупреждали жрецов Кемта. Табарна открыл казенные закрома и снабжал бедняков хлебом, о чем в записи его дел было внесено хвалебное известие. Потом, правда, узнали мы, что многие богатые землевладельцы специально посылали крестьян в столицу выклянчивать зерно, которое потом про-давали втридорога. Как и предсказывала матушка, глаза мои стали видеть все хуже, и чтобы совсем не ослепнуть, я завел писца, а сам читал только при свете дня. Начало неожиданных гроз и дождей табарна отметил обильными пирами. Один из фонтанов наполнен был вином, и все люди столицы прихо-дили славить щедрость табарны. Известие о бьющих струях вина разнеслось по всей земле, и многие правители стали подражать Тахурваили.

Каждый месяц управляющий привозил в столицу плоды земли и скота моих земель. Наш старый замок близ Канеса рождал в моем сердце грусть по безвоз-вратно ушедшей юности. Выгляжу я моложе своих лет, как и многие знатные люди.

И так, записал я все эти слова на табличке, которую даю сыну своему Мурсили. Пусть читает изо дня в день, чтобы запечатлелись заветы мои в сердце его. Если узришь, сын мой, какой-нибудь нечестивый поступок, советуйся с собранием своим, чтобы решать, как быть с провинившимся. А еще спрашивай совета у мудрых старых жриц. Когда же я умру, то обмой тело мое, как пола-гается, прижми потом меня к груди своей, да и похорони.

В один ненастный день в столицу прибыл толстый купец из далекой Сикании, что в Великом Зелёном море за Ахиявой и поведал всему двору табарны о делах царя Миноса. Он сказал:

"Правил на острове Крит Астерии. Он под старость лет без памяти полюбил финикиянку, которая и принесла ему трех сыновей — Миноса, Сарпедона и Радаманта. Старший из них и унаследовал трон. Критскому флоту нет равных на всех морях, и все народы наших морей — сиканы, сарды, корсы, лигуры пла-тят дань ему. Минос обуздал пиратов и покровительствовал торговле. Но бе-да, одна за другой, обрушивались на этого властителя. Однажды его жена Пасифая родила ужасное чудовище, более сходное с быком, нежели с человеком. Хотя родичи советовали царю тайно бросить царицу и приплод в бездну вод, он не отдалил от себя супругу, а чудовищного человекобыка запер в подвальных покоях своего огромного дворца — Лабиринта".

Табарна Тахурваили спросил:

"Имя царского дворца созвучие с нашим титулом владыки. Не простое ли это созвучье?"

Купец ответил:

"Этого я не знаю".

И продолжал:

"Трудно описать, как рев и мычание первенца омрачало душу Миноса. Но и второй сын царя — Андрогей — погиб. Он выделялся силой и ловкостью на быв-ших семь лет тому назад панафинейских состязаниях, где ахейцы соревнуются меж собой. Тогда царь Афин — Эгей — на охоте коварно умертвил Андрогея. Минос же напал на Афины, разорил город и взял в плен наследника Эгея — Тезея, которого в отместку и оросил в подземелье к чудовищу Кносса. Дочери Миноса — Ариадна и Федра — влюбились в знатного пленника и порешили спасти его, а затем сочетаться с ним сестринским браком, как принято на Крите, ког-да несколько сестер отдаются одному жениху",

Тут мы зычно расхохотались, а купец отведал сочных фруктов и продолжал:

"Ариадна дала украдкой Тезею путеводную нить, и он смог выбраться из подземелья, убив человекобыка. Ночью афинянин бежал с обеими дочерьми Миноса. Тогда Минос прознал, что знаменитый умелец Крита Дедал, который латает медных стражей, был в заговоре с дочерьми его и умышленно затопил самый крупный корабль у выхода из бухты, и корабли Миноса не смогли преследовать Тезея. Но не тут-то было! Дедал — великий мастер и волшебник сделал себе и своему сыну Игорю крылья, скрепил воском птичьи перья, и они улетели к нам на Сиканию",

Мы и раньше получали известия о сталь знаменитом мастере, но создание крыльев потрясло нас. Не стал ли отныне человек равен богам, которым одним лишь принадлежит небо? Как бы я хотел из подоблачных высот осмотреть землю и увидеть всё то, что скрыто от глаз людских!

Купец отпил хорошего лацпского пива и продолжил:

"Гневу царя не было предела, и Минос, освободивши флот из ловушки, устроенной Дедалом, пустился в погоню. До нашего острова долетел лишь один Дедал. Горько стеная, он рассказал, что сын его подлетел близко к солнцу, и Бог-Солнце своим жаром растопил воск, а сын упал в море..."

Мы испустили скорбный крик, и даже лабарна закрыл лицо руками.

Купец продолжал:

"Наш царь — Кокал искони был данником Крита, но все же принял и укрыл у себя столь прославленного мастера. Когда Минос во главе большего флота прибыл в наши пределы, он хитростью выманил Дедала на укрытия. Канитель Кри-та на рынке близ пристани показал народу причудливо завитую раковину. Скво-зь раковину требовалось пропустить тонкую нить, но никто не смог этого сде-лать. И тогда Дедал посоветовал Кокалу притязать нить к муравью. Муравей проделал путь в спирали раковины и выполз с другого конца. Тогда Минос стал требовать выдать ему Дедала. Кокал пригласил Миноса во дворец, где дочери его умертвили царя Крита, облив при купании кипятком, С тех пор на Крите издан закон, запрещающий мужчине и женщине мыться в одной бане. Кокал выдал критянам тело царя, объяснив случившееся нечаянностью",

Тахурваили сказал мне:

"Есть много на свете вещей, о которых мы ничего не знаем, мир оказался большим и разукрашенным, а мы сидим в своих горах, как пленники. Надо чаще посылать послов и караваны в соседние страны".

Я отвечал:

"Изволь быть осмотрительным, Божественный и Святой Табарна. На море господствуют критяне, а сухопутные дороги небезопасны. Месяц назад мы узнали, что разбойники с Кольцевых гор ограбили караван янтаря, что везут к нам с берегов далеких северных морей".

Табарна Тахурваили весь остаток дня был задумчив и печален.

Вурунсему — богиня солнца города Аринны. Она — повелительница стран, и бывает страшна и неумолима в гневе. Она — во всем помощница своего супруга — Бога-Властителя города Нерик. Она помогала табарне Хаттусили Второму в его бит-вах, и табарна посвящал богине свои подвиги и трофеи. Я же посвятил могуще-ственной богине Вурунсему обширную яблоневую рощу, что близ колодца в моем замке, да будут благополучны наши дни и труды!

Фараон сдержал свое обещание, и в назначенный срок сотни колесниц понеслись в пределы Сирии. Не все правители мелких городов, что так радушно встречали наше посольство, с такой же радостью приняли власть правителя страны Кемет, ведь власть Кемта над иноплеменниками ничем не напоминает легкое иго табарн нашей страны, распространенное на многие народы от пределов Тарувиссы до Восточных Гор. Нечестные и чванливые египетские чиновники собирают огромную дань, а взамен лишь унижают покоренное население, считая египтян богоподобными в сравнении с низостью иноплеменников. Тогда собрались многие правители Сирии и Ханаана, и главным над собой поставили правителя города Кадеш — самого крупного в тех краях. Но большое войско, противостоящее египтя-нам, не отличалось ни единоначалием, ни единомыслием (это урок для нас — несситов — забывать все внутренние свары перед внешним врагом!). А войско фараона тем временем преодолело за десять дней путь от крепости Джара до Га-зы на Зелёном море, а через неделю уже было в центре Ханаана. Враги беспечно ожидали фараона у мощной крепости Мегиддо. надеясь на медлительность и нерешительность правителя Кемт. Прямой путь вел египтян через горы Кармел, но это была лишь узкая тропа. Приближенные Тутмоса советовали ему избрать обходной путь, но фараон, боясь прослыть трусом, провел почти все большое войско над пропастями и в узких теснинах, где не смогли бы разминуться и две колесницы. А сирийские князьки продолжали пировать в Мегиддо. Войско страны Кемт вышло на равнину перед городом и на следующий день дало бои сирий-цам. Эти горе-вояки бежали при первых же звуках труб войска фараона, бросив коней и колесницы. Но торжество Тутмоса было преждевременным. Войско Кемт увлеклось грабежом сирийского стана и не успело ворваться в город вслед за противником. Фараон сел в осаду и довольствовался лишь грабежом окрестностей. Обо всем этом подробно доносили наши шпионы.

А тем временем, пока фараон застрял в ханаанских горах, на нашей границе с митаннийцами продолжались взаимные набеги и мелкие стычки. Расчет нашего табарны на быстрый разгром враждебной нам страны не оправдался.

Я зажег их, мое величество превратило их в развалины, я забрал всех их людей, увезенных пленниками, их скот без числа, а также их вещи, я отобрал у них жито, я вырвал их ячмень, я вырубил все их рощи, все их плодовые дере-вья.

И вновь я был в пути. Вновь дорога стлалась перед моим взором. На сей раз я был по делам торговли и обмена послан табарной на сказочный Кафтор — наибогатейшее государство в мире. Несколько несситских купцов вступили в спор с властями портовой таможни, их товар был конфискован, а сами они посажены в подземелье. Разбирать торгашеские докуки не пристало благородному несситу, однако, я был рад редкой возможности побывать на этом легендарном острове, ибо кафторяне не любят допускать к себе чужеземцев из боязни шпионажа и ущерба своей торговле,

Дорогой проехал я Тарувиссу — родину моей матушки. Этот город многие считают куда как большим и богатейшим, чем он есть на самом деде. Тарувисса как раз замирилась с новыми правителями Кафтора, и некоторые купцы на свей страх, принеся многочисленные жертвы богам моря и северных ветров, пусти-лись в плаванье к Маллии в нынешнее неблагоприятное время, ибо начиналась зима, а зимой тамошние моря особенно бурны и готовят могилу любому судну.

Не удержался и я, и договорился с небогатом купцом-корабельщиком о про-езде в обмен на охрану от морских пиратов корабля моей свитой (на сей раз я ехал лишь с десятью воинами и одним жрецом, который заменял писца и врачевателя).

В пути нас дважды потрепали сильные штормы, хотя мы плыли среди многочис-ленных островов, и каждый вечер ловкие и сильные моряки вытаскивали легкое судно на ближайший берег. Острова большей частью были безлюдны, но на некоторых мелькали одетые в козьи шкуры люди, кое-где жили мирные рыбаки, а несколько островов занимали крепости критян. Их воины переговаривались с нашими корабельщиками системой непонятных знаков. Знаки подавал сам владе-лец корабля красной тряпкой на длинном шесте. Зная о тайнописях жрецов страны Кемт, я спросил о том же корабельщика — Херея. Херей сказал:

"Эти знаки действительно столь же таинственны для непосвященных, как и жреческие иероглифы Кемт. Они служат для разговора на большем расстоянии корабельщиков меж собой и с портами. Тайна эта неразгласима и давно уже стала достоянием многих поколении мореплавателей".

Мне очень хотелось выпытать тайну морских сигналов (ведь они могли очень пригодиться и нам — несситам — на войне), но что я мог поделать с этими от-чаянными людьми, которым неведом страх богов и которые всю жизнь проводят меж двух бездн! Зато Херей объяснил мне, как мореплаватели находят дорогу по расположению звёзд. Главными служат им звёзды севера из созвездия Ковша. Наука о звездах у мореплавателей не хуже, чем в Кемте и Вавилонии, но там она больше используется для составления подробного календаря полевых работ или для гороскопов. Согласно же моему гороскопу, серьезная опасность будет подстерегать меня в конце восьмого месяца тридцать третьего года моей жизни, а до тех пор осталось еще не менее четырех лет.

Я — вельможа посольств табарны Тахурваили благородный и верный Лабарна сообщаю Божественному и Святому Табарне Тахурваили о состоянии дел в странах Запада.

Во-первых, могущество Кафторской державы велико, но непрочно, и является во многом плодом легенд и сказок, творимых особым собрание жрецов при столичном храме в Кноссе. Хотя некоторое чудесные известия о Кафторе верны. Так достоверно существование медных стражей (я сам видел их; хотя корабельщик Хереи, доставивший наше посольство на Крит, утверждает, что это лишь особо высокие— в пять локтей ростом! — люди, закованные в плотные медные доспехи; но я но заметил в них ничего человеческого, — они как статуи богов).

Во-вторых, после смерти великого правителя Кафтора Миноса страна пребывает в большой растерянности, подобно оглушенному дубиной на охоте кабану. Госу-дарством правит совет из семи наиболее богатых людей острова — эта власть именуется здесь властью наилучших. Однако, часть народа, что победнее, желает низвергнуть эту власть и вернуться, как в стародавние времена, к народному собранию, вроде нашего панку. Родственники погибшего царя — его братья с семьями ведут роскошную и праздную жизнь и не желают править страной, так что сторонники единовластия здесь безуспешны. Поговаривают о народных бун-тах и их кровавых подавлениях наёмниками-шерданами.

Третье, богатство кафторян велико, но распределено весьма неравномерно, притом здешние бедняки живут припеваючи в сравнении с нашими, но желают еще большего богатства, а государственные рабы подчиняют народ частыми подачками. К тому же, в этом государстве слишком большую роль играют женщины, и все они какие-то обабившиеся. Так что здесь действовать через женщин куда вернее, чем через мужчин.

Четвертое, большой гористый полуостров к северу от Кафтора — под властью многочисленных правителей, именующих себя базилевсами. Народ тот пришлый и говорит на языке очень отдаленно схожим с нашим. В Афинах правит Тезей — и с ним наследник Ипполит — уже зрелый юноша; в Аргосе народ недавно отобрал власть у базилевса Геланора и отдал ее Данаю (Данай имеет своим символом волка, и, говорят, он сын фараона страны Кемт — деда нынешнего Тутмоса III от экуэшской — то есть данайской — наложницы); Кадм, основавший Фивы, — выходец из Тира филистимского — давно уже переселился дальше на запад, а в осно-ванном им городе стал править его сын Полидор-додгожитель (сын его и наслед-ник Лабдак уже умер, и сейчас в Фивах наследник — Лай — внук Полидора). Все данайцы воинственны, презирают торговлю, ненавидят критян и у них бытует лю-доедство, особенно на воине.

Все сообщенное мною верно.

Табарна пусть живет! Пусть живет табарна!

Переговорам с властями Кафтора не было конца. Эти люди не желают единолично решать что-либо и более всего полагаются на мнение совета. В совете они го-ворят и часто не по делу. За пятнадцать дней я побывал на трех советах, а участь наших купцов и их товара так и не была решена. Дело передали суду, а суд у критян правится раз в новолуние. Раньше суд правил сам царь Минос, а ныне один из семи правителей по очередности.

Моей каждодневном праздности благоприятствовала жизнь кафторян, беззаботная и обильная. Великолепные дворцы чредуются здесь с тенистыми садами, множество фонтанов смягчает самый сильный зной, а одежду даже самых небогатых людей роскошны. Знатные и богатые кафторяне все дни проводят в пирах, танцах и уве-селениях, Их предки за несколько веков накопили столько богатств, что жизнь народа близка Островам Счастья. Кафторяне считают невежественным человека, не умеющего петь или танцевать, а я безыскусен в обеих этих премудростях. Поч-ти все умеют писать и читать (некогда на Кафторе была письменность, сходная с иероглифами Кемта, а сейчас — слоговое письмо). На всем здесь лежит отпечаток жен-ственности, и даже лестницы в домах пологи, дабы легче взбираться женщине в тяжелом наряде. Мужчины носят затейливые украшения, а наряд женщин потрясает с первого взгляда. Кафторянки славятся тонкой талией, небольшим ростом и огромными грудями, которые они обнажают и дают целовать своим ближним при встрече в знак приветствия. Все кафторяне отлично плавают и часто состязаются в беге, прыжках и метании диска. Часты игры с быком, которого критяне почитают.

На фоне веселящемся молодежи их отцы, помнящие еще времена до Миноса, скаредны и занудны. Они ни о чем другом и не помышляют, кроме торговли и могут часами обсуждать цены товаров, где что сколько стоит, и как выгоднее что-либо купить, а потом продать. Скупые старики ворчат по поводу трат мо-лодежи и предпочитают зарывать богатства в землю, чем пускать в оборот. Они боготворят числа, и в доме каждого критянина можно найти подробную опись всего имущества и его стоимости, чем хозяин будет до тошноты хвалиться даже перед случайным гостем.

Из далеких мест за северным морем, за северными степями приходят тревож-ные вести. По лесам и замерзшим рекам движется от востока необычный и опас-ный народ. Они идут зимой, на лыжах, запряженных в лошадей. Они куют хорошую медь, а из нее делают превосходную бронзу. Их кузнецы надежно хранят секреты мастерства. Они покоряют одно племя за другим. От великой порожис-той реки востока, близ которой высятся островерхие скалы, будто столбы, до великой Ра-реки никто не избег этой участи. Они держатся леса, потому что там их ведут многочисленные реки, замерзающие зимой. Они скрывают ото всех свои имена и имя своего народа, ибо опасаются сглаза, а потому все племена называют их просто "кузнецы с востока". Они наделяют всех покорившихся мно-гими бронзовыми изделиями, но своего главного оружия — копий с вильчатым стержнем и кинжалов с бронзовой рукоятью — не дают никому, и никто под стра-хом смерти не может прикоснуться к этому оружию. Их возглавляют жрецы и военные вожди. Они добывают медь на восточных склонах Каменных Гор. Быстрые всадники-гонцы передают вести от одного сруба до другого. Они желают править всем миром и уже идут к нашему Северному морю. Да спасут нас все боги от подобной напасти! Да отвратят от нас нашествие этого злого племени! Ведь народ этот не чтит никаких богов и священным почитает лишь бронзовый меч.

Друзья в Хаттуссе долго смеялись надо мной, когда я по приезду с Кафтора признался, что не попробовал ни одной из хваленых кафторских женщин. А в чем я виноват? Восточные обычаи гостеприимства неведомы этим скупым как хомяки людям. А ведь есть на свете племена, которые во имя священного по-рядка гостеприимства дают гостям своих жен и дочерей, и отказ чужеземца от этого дара будет самым тяжким оскорблением. Рабов и рабынь на Кафторе мало, и рабыни, скорее, выносливы как быки, чем грациозны как лани. Знатные женщины на Кафторе сами выбирают себе мужчину по велению сердца, а я видно, никому не понравился: сейчас там по нраву рыжеволосые и гладко бритые. Зато среди кафторских мужчин процветает мужеложество, и многие даже не скрывают этого. У нас же сей порок запрещен законами несситов, а они, видно, обделенные женской лаской и покорностью, восполняют, таким образом, потерю. Одним словом, не все то золото, что блестит.

Однажды богиня Ашерту пожелала возлечь рядом с богом Ваалом, буйным Богом Грозы. Но отказался Ваал. И тогда Ашерту разгневалась сильно и так сказа-ла Ваалу:

"Ну подожди! Если ты воспротивился мне, то я трижды тебе воспротивлюсь! И словом тебя оскорблю, и веретеном своим уколю! Подожди, увидишь, как я не-нависть свою утолю!"

Не но нраву пришлись грозному Ваалу речи Ашерту. Решил он пожаловаться богу Элькунирше — мужу гневной Ашерту. И так отвечал Ваалу супруг Ашерту:

"Так и иды с ней спать! Унизишь ты ее теперь!"

И ушел бог Ваал к Ашерту, и сказал он ей так, желая унизить:

"Знай же, что восемьдесят восемь сыновей твоих я убил!"

И услышала Ашерту об унижении таком, и возгоревалась Ашерту, плакальщиц к себе позвала, чтобы семь лет лить с ними слезы по сыновьям своим,

"Лабру" на Кафторе именуют двусторонний топор, который служит эмблемой пра-вителя и от этого слова происходит название главного дворца Кносса — Лабиринта. Будучи на торжественном приеме у нынешних правителей Кафтора я хотел было расспросить о человекобыке, жившем некогда в подземелье Лабиринта, но мои вопросы были встречены молчанием и сдержанным негодованием, ибо то, что служит потехой для иных народов, часто бывает средоточием горечи страны (и у нас, несситов, такое не раз бывало). Я не был приглашен на суд в ближайшее новолуние, где решалась судьба наших купцов, но лишь выслушал приговор правителей. Они порешили купцов отпустить, а товар отобрать в пользу государства. Так, несо-лоно хлебавши, я и покинул эту страну, столь чарующую своими вазами и статуэт-ками издали, но столь огорчительную вблизи.

На обратном пути близ царства Тезея напали на нас морские разбойники-пелазги, но бой меж двух судов оказался для них неудачен: мои воины быстро переби-ли меткими стрелами почти всю команду пиратского корабля, а четверых оставших-ся в живых пленили, дабы увезти к нам в страну Хатти рабами. Несчастлив для моего рода остров Кафтор: мой отец восемь лет провел в рабстве у царя Миноса, я же потерпел неудачное посольство, а на обратном пути едва не попал в такое же рабство. Завещаю детям своим остерегаться западных стран и особенно ковар-ных жителей Кафтора!

Один из пойманных морских разбойников, назвавшийся главарем, стал тут же льстить мне (а говорил он на ужасной смеси из всех языков мира), обещал раскры-ть многие тайны западных морей, будто бы только ему ведомые. Взамен просил сделать рабом самого табарны, а то и поручить постройку большого флота для страны Хатти. На это я сказал:

"Нам несситам флот ни к чему. Мы живем в центре гористой страны и редко видим морские дали, а все торговые дела ведем через троянских и лувийских куп-цов. Но что же ты знаешь о дальних западных морях?"

Он сказал:

"Знаешь ли ты, высокий господин, что некогда великий правитель земли Кемт пробил в незапамятные времена узкий пролив между Великим Зеленым Морем и Морем Туманов?"

Я усмехнулся и сказал:

"И малые дети в нашей стране знают эту историю. А фараона этого звали Дарокрут".

Главарь не смутился и продолжал:

"А известно ли тебе, высокий господин, что жрецы Та-Кем устроили большое святилище на далеком северном острове и каждые девятнадцать зим наведываются туда?"

Этого я не знал, но подошел начальник корабля и закивал головой: такие вести уже доходили до него. А пленник продолжал:

"Если выйти в Море Туманов, как это делают финикийцы и критяне, и плыть на север, не взирая на частые бури и туманы, грозящие гибелью самым мощным судам, через месяц плаванья будет большой остров, где финикийцы имеют тайные рудники олова. Там живут народы, родственные машуашам, но они обильно татуируют тело. Жрецы Та-Кем много лет строили это святилище с непонятной целый: жертв они там не приносят, а местных жителей, которые приходят покло-ниться камням святилища отгоняют. Мои дружок однажды на своем быстроходном корабле погнался за финикийским судном и захватил в плен восемь жрецов Кемта. Все они умерли под пытками, но никто не выдал тайны святилища. Ужас охва-тил всех живущих на западных морях. А вожди татуированных племен решили напасть на святилище и разорить его. Это потому, что с тех пор как оно сто-ит, холод пришел на ту землю, и урожай ячменя все меньше и меньше, а птицы улетают на юг".

Мы сидели в узком трюме корабля при свете чадящей лампы, а вокруг царила Богиня Ночи. И холод страха покрыл наши тела, и мы стали бояться собствен-ной тени. Я же сказал:

"Ты рассказал очень важную вещь. Мы в наших краях ничего не знали об этом святилище. Но ты просишь награду за откровенность. Ты болтун, вы-даешь чужие тайны, и на тебя нельзя положиться!"

И я приказал потопить пирата, и не слушал его отчаянных воплей.

"Не заноситесь один перед другим, живите так, будто у вас единая печень одно дыхание, единый слух. Опасайтесь злонамеренности, а в случае ином приведет вас к порядку мои сын своей царской рукой".

Столица встретила меня привычным шумом людской толпы и зазываниями торгов-цев. Вновь я въехал верхом по пандусу главных ворот и по обычаю преклонил колени у храма всех богов. А табарна же пребывал чернее тучи и тут же по ста-рой дружбе стал жаловаться мне, что некий Пападилмах умертвил в дворцовом саду змею и тут же назвал имя табарны (да будет он здрав!), и это видели несколь-ко людей — свободных и рабов. По нашим законам, совершивший такое колдовской злодеяние предается смерти, если он раб, и платит мину серебра, если свободный. Но, учитывая тягость преступления, направленного против табарны — Солнца земли Хатти, — Тахурваили, вняв советам некоторых приближенных, требовал смерти пойманного злоумышленника. Мнения на сей счет в царском совете — тулии разде-лились, и было решено передать вопрос на рассмотрение панку. Не успевши даже поведать табарне о своих странствиях и приключениях, я по долгу вельможи посо-льств просиживал часами на тулии, где решалась судьба Пападилмаха. Когда угодно было выслушать мое мнение, я сказал табарне:

"Если бы ты, Божественный и Святой Табарна, умертвил преступника на месте преступления, кто бы из знатных людей сказал что-нибудь против?"

Табарна ответил:

"Ты прав, Лабарна. Здесь ошибка моя, и дурное предчувствие терзает меня".

Тогда царский казначеи предложил выход: бросить виновного в яму со львом; если лев растерзает его, то такова воля богов, а ежели Паладидмах останется невредим, взять с него мину серебра и навсегда изгнать из Хаттусы. На том и порешили. Поутру лев сожрал брошенного к нему преступника, и все согласились, что здесь рука богов, а дурное следствие его поступка миновало.

Солнечный бог небес, человечества пастырь!

Ты из моря выходишь, из моря — сына небес,

и устремляешься вверх, к небесам.

Солнечный бог небес, господин мой!

Рожденным людьми и диким зверьем в горах,

псу, и свинье, и насекомому в поле —

всем ты даруешь то, что дано им по праву!

изо дня в день...

Палайцы, подобно троянцам и лувиицам, родственны нам — несситам. Они живут на северо-западе и у них свои правители, никогда не подчинявшиеся нам. Палайцы воинственны, разводят коз, которые дают вкусное молоко, а из молока делают превосходный сыр. Хлеба они почти не сеют. Их девушки все сплошь занимаются раз-вратом, и тем самым собирают себе приданное. Мужей же они выбирают по веде-нию сердца. Хотя не стоит думать, что знатные девушки отдаются каждому встречному, но они, подобно знатным жрицам Аштарты, сходятся с мужчинами, равными им. Их боги почитаются я в нашей стране. Через земли палайцев проводит ян-тарный путь из стран севера, и потому они гордятся знанием многих тайн и ска-зании о тех землях, а иной раз и присочинят от себя что-нибудь, дабы запутать наших купцов.

"Цити был чашником. Отец табарны велел подать сосуд-хархара с вином для госпожи Хестаиары и для Маратти. Цити поднес табарне хорошего вина, а им дал другого вина. Маратти подошел к табарне и сказал:

"Они дали нам другого вина".

Когда табарна увидел это, Цити подошел и сказал, что это так и было. То-гда его увели и разобрались с ним. И он умер".

Пришли наконец добрые вести из под Мегиддо: после семимесячной осады крепость пала, и победителям досталась огромная добыча. Всех горожан фара-он обратил в рабов и угнал в страну Кемт. Но с пленными правителями он обо-шелся милостиво — принял от них клятву верности и распустил по домам. Раз-рушив Мегиддо, победители с торжеством возвратились в свою страну. Жрецы превознесли до небес небывалую победу фараона, и сам он теперь считал данниками своими едва ли не все народы на свете.

Последствия гордыни народа страны Кемт не замедлили проявиться; той же осенью сильный флот фараона при поддержке кораблей финикийцев захватил остров Аласию. А это уже сталкивало наши союзные дотоле страны, ведь Аласия всегда была для нас — несситов — источником хорошей меди, а значит бронза будет все дорожать и дорожать, если фараон вообще не присвоит себе все руд-ники острова. И как наши боги допускают такое?! В былые времена мощная Кафторская держава не потерпела бы завоевания фараоном столь важного острова, но ныне семь голов не могут править одним телом,

После окончания египетских походов мы остались без меди и один на один с разъяренным правителем Митанни. Вся Кисвадна стала полем битвы меж наших войск. Войско Митанни ослабело от потери сирийских союзников и не могло втор-гнуться в наши пределы. Тогда табарна стал готовить большой поход на весну следующего года.

Вот уж прожил я — Лабарна — вельможа посольств табарны Нессы и Хаттусы Тахурваили — полжизни. Двадцать восемь мне минуло лет. Хотя болезни до се-го дня не терзали жестоко меня, хотя из всех битв выходил я невредим, хотя лишь несколько седых волос в бороде моей. Годы то бегут вприпрыжку, то тянутся медленно как змеиный хвост. Недаром прожита жизнь моя: я многое по-знал, многое успел. Хотя уж схоронил я своих родителей, но род мои будет продолжен: два сына у меня от двух наложниц, и один из них уже неразлучен с наследником в детских играх. Растет мое богатство, но не жалея серебра скупал я всякие редкости из далеких стран: необычные куски янтаря, статуэт-ки черного дерева из страны Меллуха, изящные кубки критских мастеров, Часто беседуя с иноземными купцам и рабами из других краев я записывал их рас-сказы, сравнивал их и самое интересное добавлял в папирус посвященный богу Ветра. Дом мой всегда полон гостей, и нагие рабыни разносят вина и фрукты. Брат мой стал жрецом Бога-Защитника, но видимся мы редко. Счастлив я и воз-даю хвалу всем богам, а впереди еще полжизни.

Приближался поход в страну митаннийцев, и Божественный и Святой Табарна Тахурваили принял присягу своего нового войска. Я также присутствовал сре-ди высотах сановников государства, Табарна прошел перед выстроившимися рядами пехоты, вооруженной копьями и мечами, и воинами боевых колесниц с дротиками, луками и щитами под пение труб и барабанный бой. Ответив на общее дружное приветствие, табарна передал первому воину в первом ряду пивной хлеб и провозгласил:

"Как этот хлеб, пусть будет размолот изменивший своей присяге!"

Войско хором ответило:

"Да сбудется!"

Потом он протянул воинам солод и сказал:

"Как бесплоден этот солод, который нельзя употребить ни на посев, ни на выпечку хлеба, пусть будут бесплодны и жена, и скот изменившего своей прися-ге!"

И войско вторило:

"Да сбудется!!"

Затем табарна поднял с земли женское платье, кудельник и зеркало и сказал:

"Пусть станут женщинами те мухи, кто нарушат свою присягу, пусть носят женскую одежду, а вместо оружия — кудельник и зеркало!"

Войско со смехом вторило:

"Да сбудется!!"

Наконец, табарна вывел слепого и глухого и сказал:

"Пусть ослепнет и оглохнет изменивший своей присяге?"

"Да сбудется!"-клялось войско.

Солнце уже растопило большую часть грязного снега и наледи на улицах Хаттусы, но этой унылой поре суждено было длиться еще две недели. Ни воевать, ни охотиться, ни сеять... Не люблю я ранней весны, когда весенние боги еще так слабы, а зимние ежечасно напоминают о своём могуществе: и продолжается борьба их с переменным успехом, будто два военачальника ко-мандуют двумя большими армиями. Лишь растущие на скалах, согретых солн-цем, одинокие эдельвейсы радуют глаз и обещают тепло и приволье грядущего лета.

В один из таких пасмурных и печальных дней стражники привели в мои дом старого оборванного человека, который утверждал, что уже двадцать лет скитался на чужбине и может рассказать немало интересного о северных странах. Я при-нял его с интересом: уже два года подряд янтарные караваны обходили стороной Страну Хатти и направлялись в земли данайцев, а тревожные вести о непобедимом народе с Каменных гор были еще так неясны.

Вошедший имел вид усталый и отрешенный. Неужто и мы, когда доживем до его лет, будем столь безразличны к окружающему? Рваный плащ прикрывал за-горелое тело, длинные седые волосы были смешно разукрашены синими и красными полосами. Обувь не нашего вида давно уж отслужила свой век. Старик по-клонился мне и сказал;

"Вернулся я на родину, возлюбленную Страну Хатти. Нессит я по рождению, хотя большую часть жизни прожил на чужбине".

Я велел домашнему рабу принести кое-какое угощение и попросил старика по-ведать о своей жизни. Он продолжал скрипучим голосом:

"Мои отец погиб в смутах тридцать лет тому назад, а я бежал из нашего замка, что отстоял от Хаттусы на полдня пути. Мне в ту пору было девятнад-цать лет, и я мечтал посмотреть дальние страны. Несколько лет я скрывался от мести узурпатора Аммунаса у палайцев, но однажды повстречал бывшего не-вольника моего отца, что давно уж выкупил свою свободу и ходил с янтарными караванами в далекие северные страны. Моя печальная участь обратила его внимание, и я примкнул к его каравану. В такой же как сегодня весенний день мы пересекли пролив, отделяющий Лацпу от наших земель и две недели продвига-лись на север вдоль берега Северного моря. Каждый день солнце восходило из пучины вод и озаряло горы на западе. Местные племена отнеслись к нам бла-гожелательно, хотя за пищу и ночлег брали большую плату. Они уже привыкли к многочисленным янтарным караванам и вовсе забыли законы древнего гостепри-имства. Подобно нам они разводят коз и сеют ячмень. На тринадцатый день мы достигли великой реки, что течет с запада на восток и впадает в Северное море. Местные народы именуют ее Истр. Её темные воды несут огромные льдины, и лишь смельчаки способны перебраться на них через реку. Но наш пред-водитель торопил людей и, не взирая на опасность, повёл караван по движущимся льдинам. Из сорока человек восемь отдели жизнь свою богу реки, прежде чем мы достигли противоположного берега. Вокруг расстилалась холмистая мест-ность с редкими селениями одичавшего народа, хотя некогда эти земли слави-лись на весь свет как Великая Страна Аратта".

Я воскликнул:

"Как?! Неужели это правда?! Значит Священная Аратта была?"

Рассказчик кивнул:

"Да, это правда. На месяц пути к северу и востоку простираются ее земли. И я видел развалины городов, не уступавших по многолюдное та нашим, отметины на заброшенных дорогах, зарастающие поля; и все это запустение напол-нило тоской грудь мою: тщетны все наши дела пред самым злым богом во Вселенной — богом времени".

Старик замолчал и принялся за еду, а потом продолжал:

"В степях севера попадаются отдельные рощи дубов и буков, а чем дальше на север, их становятся все больше, и на тридцать пятый день пути мы достиг-ли дремучих сосновых лесов. Здесь на нас напала огромная стая волков, и первым же от волчьих зубов погиб наш главный проводник. Наши стрелы и дротики рассеяли стаю, а некоторые из нас сняли волчьи шкуры, чтобы носить как плащи с накидкой для головы, по обычаю местных племен. Рассказывают даже, что местные жители раз в году превращаются в волков и варят особое пиво, дарующее бессмертие".

Я спросил:

"Ты это видал?"

"Нет, но в пасти одного из убитых нами волков была трава, а разве волк ест травы?.. Уцелевшие двадцать девять человек продолжали путь через дремучие сырые леса. Кроны деревьев смыкались над нашими головами. По ночам злые духи заманивали нас в непроходимые болота. Мы сбились с дороги, и вы-шли к большой заболоченной реке, которую местные племена называют Днайп. Тут при переправе на нас напали бродячие охотники с севера. Не знаю и до сего дня, спасся ли кто из нашего каравана. Меня поймали одним из первых, замотали в мешок и несколько дней несли без пищи и воды. Когда я уже был в предсмертном бреду, меня откачали, облили водой и дали поесть немного мяса. Так и вели меня по лесным тропам, среди вековых деревьев, сияющих по ночам болот и светлых полян. Наконец, на третий месяц пути пришли мы к бо-льшому селению в излучине реки, где меня сменяли на несколько бронзовых серпов, и я остался рабом у новых хозяев. Я был ловок, силен и сметлив и этим понравился им. Часто спрашивал я себя: почему боги уготовили мне та-кую странную участь — быть сыном вельможи и стать рабом за тридевять земель. Но честно было мое сердце, и оно отвечало: "Ты сам вознамерился посмотреть дальние страны, а в итоге попал так далеко, что здесь никогда не бывал на один нессит". Я приблизительно представлял, что меня вели на северо-восток, а вернуться к большой реке можно, идя в обратном направлении около месяца. Поначалу я не понимал языка моих хозяев, но постепенно выучил его немногословье и даже нашел несколько сходных с нашими слов и выражений, а верховный бог этого народа по имени сходен с нашим Богом-Защитником".

"Вот она слава богов!"-воскликнул я-"Бога-Защитника чтят и в далеких странах!"

Старик поел немного и продолжал:

"Народ тот многочислен и живет в междуречье двух больших рек, сливающихся к востоку. Они вооружены большими каменными топорами, которые переходят в роду от отца к сыну. Себя они называют леутами. Больше разводят скота, особенно свиней. Свинью вообще почитают и их количеством меряют богатство. Есть и овцы. Землю они обрабатывают в небольшом количестве: выжигают лес в каком-нибудь месте, а затем по золе засевают ячменем и овсом. Молодые люди ходят на охоту. Леса полны там зверей: есть медведи, олени, лисы и рыси. У общинников есть тайные братства, и иногда братства разных поселков враждуют меж собой. Зимы там очень суровы: снег выпадает на две луны рань-ше, чем в наших краях, а тает — на две луны позже. Однажды на моей памяти снег шёл посреди лета, длинными зимними вечерами поселяне коротают время у очагов в землянках, смотрит на танцующих девушек, мастерят посуду из глины. Гончарного круга у них нет, а я не смог объяснить им, что это такое. Лошадей в тех краях мало, а повозок и колесниц нет совсем, да и дороги непроходимы. Селения располагаются по берегам рек в одном-двух днях пути друг от друга".

Я спросил:

"Считают ли они годы — один за другим, как мы или народ Кемта?"

Старик ответил:

"Нет, у них нет письма. И годы они не считают. Старики могут многое рассказать о том, что было давным-давно, но молодежь начинает жизнь заново. Жрецов у них мало, и их жизнь не отличается от жизни рядовых поселян. Вож-ди леутов вооружены бронзовыми топорами и копьями. Женщины носят высокие кожаные уборы, украшенные зубами животных и раковинами. Они очень красивы, и нередки столкновения из-за женщины между молодыми мужчинами, все леуты белокуры как некогда наши предки из страны Аратты, но есть и темнее обычного. Целый год мужчина трудится над постройкой лодки, но его труд всегда бывает щедро вознаграждён — лодки этого народа легки, маневренны и легко ходят про-тив течения. Правда, реки в тех краях небурные, медленны и совсем не знают водопадов, как на наших реках. Янтаря нет в тех землях, но главное их бо-гатство — обилие мехов. Там водятся знакомые нам звери, но есть и несколько совсем не ведомых мне. То, что в иных странах служит мерилом богатства, в той стране доступно каждое удачливому охотнику".

Я спросил:

"Как же ты жил эти годы?"

Он ответил:

"Я прожил у леутов двадцать лет. Сначала моя участь была весьма печальна: я молол зерно, лепил глиняные ложки, а иногда бывал бит за неумелость. Потом хозяин мой стал относиться ко мне получше (я много рассказал ему о наших странах, ведь леуты ничего не знают о Стране Хатти). На пятый год мо-его рабства хозяин погиб на охоте, а его молодая бездетная жена даровала мне свободу и вышла за меня замуж. Так я стал полноправным членом их народа, Я мог бы вернуться на родину, но я сильно полюбил Брексту — так звали мою жену, а она ни за что не хотела покидать родные леса. Жизнь поселян проста и не-замысловата. Я полюбил эти медленные реки, эти сугробы в рост человека, эти тихие вечера, когда солнце садится за ели, а в воздухе чувствуемся осенняя свежесть. За несколько лет я стал ловким и опытным охотником, потом сам выдолбил себе челн и каждый день начинал с рыбной ловли. Рыба там крупнее нашей: ее жарят и вялят. Серебра у них нет, а торговля идет в обмен. Быть может, боги уготовили бы мне достойную кончину в той далекой северной земле, но год тому назад нежданно напали на нас всадники южных племен, которых называют арьяны. Они окружили наш посёлок, меткими стрелами перебили многих муж-чин и, соскочив с коней, бросились к землянкам. Я готов был биться большим каменным топором на пороге своей землянки, но меня достали арканом и потащи-ли за конем. Старческая немощь уж подстерегла меня, и я вновь покорился су-дьбе. Арьяны везли меня три дня без отдыха, и на четвертый день мы достигли края лесов. Здесь начиналась степь с редкими рощами и борами. Все награб-ленное в поселке да я впридачу досталось дряхлому старцу, которого всадники всячески почитали: его заклинаниями отлично плодился скот и даже снег таял на пастбищах. Старец хорошо говорил на языке леутов и спросил пеня, кто я. Я подробно рассказал ему о своих скитаниях. Он сказал на это: "Я слыхал о твоей стране, нессит. Наши народы близки по духу и обычаям. Верно ли, что у вас используют боевые колесницы?" Я — в юности не знавший равных себе на ристалище — подробно рассказал ему о наших боевых искусствах. Он сказал на это: "Беда пришла в наши становья, нессит. Из-за Каменных гор пришли неведо-мые дотоле племена горных кузнецов. Не в силах мы совладать с ними. Я отпу-щу тебя на родину, дам пищу, кров, окажу гостеприимство. Но и ты помоги нам — приведи ваших воинов на быстроходных колесницах, дабы вместе смогли одолеть вражеские орды". "Но ведь путь до моей земли отсюда не близок",-возразил я. "Нет",-покачал он головой.-"Отсюда до моря на юге хороший конь доска-чет за неделю, а там вдоль берега уж и рукой подать до ваших пределов". От мысли, что вскоре я вновь увижу родные горы и кипарисы, едва не лишил-ся чувств я. Однако я скрыл от вождя, что вряд ли мое слово будет услышано в Стране Хатти, ведь я не знал ничего о ней уже двадцать лет. Полгода я жил у гостеприимных всадников-арьянов. Они пасут коров и овец, часто меняют места своих стойбищ, а хлеба почти не сеют. Славятся они и медеплавильнями, а руду добывают в песке или привозят от Каменистых гор на востоке. Их жизнь проста и сурова. Они поклоняются богам солнца и огня — Сурье и Агни. Поклоне-ние огню происходит по ночам у небольших костра, когда арьяны часами сидят и вглядываются в пылающее пламя, — они говорят, что так душа очищается от дурных помыслов и смерти. С небольшим от-рядом всадников отправился я к нашим морям. Мы видели много народов в степи и по берегам морей. Я уж и не помню их названий и нравов. Так прибыл я в Стра-ну Хатти, но не застал здесь ни друзей юности, ни тех бед и переживаний, ко-торые знавал в дни юности. Лишь храм Владычицы Иштар все так же встречает паломников в Хаттуссе, и я будто молодею, глядя на его колонны и портик".

Таков был рассказ старого нессита о своих странствиях.

В начале осени, когда смягчается зной лета, наше войско выступило в поход против коварных митаннийцев. Глаз радовали блещущие на солнце оковки щитов нашей пехоты и высоко вздымавшиеся шлемы всадников. Восемьдесят боевых колес-ниц несли смерть врагу и победу несситам. Я ехал близ самого табарны Тахурваили, с которым мы, как и в старые времена, делили один походный шатер и од-ну скудную трапезу воинов. Прорицатели и гадатели предсказывали нелегкий по-ход, но под конец удача посетит пас. Наложница гарема табарны щедро одаривала нас ласками, а из близлежащих деревень крестьяне охотно доставляли к столу табарны спелые фрукты и свежее мясо. Эти земли часто подвергались набегам коварных митаннийцев, и нас встречали как избавителей. Табарна часто виделся с местными владетелями, нередко творил суд и назначал новые налоги, дабы по-крыть военные расходы.

Мы миновали Красную реку и все ближе подходили к границам Митаннийской державы. Несколько крепостей в этих местах уже подверглись разрушению пос-ле удачных набегов митаннийцев. Табарна приказал крепости восстановить и оставить там небольшие отряды лучников и пращников. На двадцатый день похода наши всадники поймали человека, который говорил, что он несситский крестьянин, бежавший из плена. Он говорил о большом войске противника в двух днях пути на восток. И возгорелся гнев табарны. Он приказал немедля идти на восток и покарать злых митанниицев.

И были отряды хеттов, лучники и всадники страны Хатти смешаны с отрядами египетскими. Ели и пили рядом и не косились зло друг на друга. Мир и друж-ба была между ниш, какую встретить лишь меж египтянами.

И была битва меж войском несситским и войском митаннийским в стране Манда на равнине близ реки Евфрат. Солнце слепило наши глаза, но мы бросились на врага. Вначале на левом фланге кавалерия нанесла удар по противнику, но была отбита. Тогда лучники в центре атаковали митаннийцев, оскорбляя их словами и осыпая стрелами.

С высокого холма позади наших войск я увидел, как левый и правый фланги наши атакованы противником, но табарна был спокоен и уверен в победе, ибо не вступили в бой наши главные силы. Тем временем в центре наша пехота перебила вражескую и остановилась перед пылающим кустарником — таково было коварство врага.

Я видел, как масса митаннийской кавалерии бросилась на наш правый фланг, где оборонялись пехотинцы. Дрогнули наши войска и откатились назад. Крик гнева табарны послал в бой колесницы, они быстро преодолели путь и врубились в строй врага. Лучники стреляли, и их стрелы уносили жизни митаннийцев. Разбитая было наша пехота воспряла духом и устремилась вслед за колесницами — так мы одержали победу на этом фланге.

Позабыли мы о центре, и вновь вражеская пехота перешла через пепелище сгоревшего кустарника, и стали немощны наши ряды, а митаннийцы осмелели и устремились к холму, где реял штандарт табарны. Но тут наш левый фланг, почти не тронутый до сих пор битвой, развернулся и напал на врага с севера. Звон мечей, треск копий и щитов, крики слышались всё яснее. И когда наша армия окружила отчаявшихся митаннийцев, случилось страшное: вражеская стрела поразила табарну и его коня, прошив насквозь их шеи.

Солнце земли Хатти померкло! Почему я жив до сих пор? Где та сила, которая направит меня вослед моему владыке? Сколь дорогую цену запросили боги за нашу победу!

И когда наши воины добивали сопротивляющихся врагов и связывали покорных, а кое-где уже делили военную добычу, я собрал командиров, израненных, потных и горестных, ибо дошла до них ужасная весть, и поклялся на теле павшего в битве Солнца страны Хатти, что сам возглавлю армию и доведу войско до победы.

Я всегда недолюбливал тавананну. Трудно найти истоки этой нелюбви. Быть может все оттого, что и она недолюбливала меня и считала пагубным мое влияние при дворе табарны.

Но когда три месяца спустя с выгодным миром и освобождёнными пленниками наша армия вернулась в Хаттуссу, она вышла навстречу мне и, ведя за руку наследника, пала предо мною. Она сказала, стеная:

"Лабарна, отныне ты — правитель страны от моря и до моря. Не забудь наследника престола табарн, ведь он — сын Божественного и Святого Табарны Тахурваили!"

Я ответил, склонив голову пред наследником:

"Я лишь правитель Хатти и чту закон престолонаследия, и отдам жизнь свою, чтобы жил и правил наследник Табарны Тахурваили!"

ИСТОРИК: "Все они погибли при следующем дворцовом перевороте, а на престоле утвердился муж дочери Телепину — коварный и скрытный Алувамнас. Никаких достоверных сведений о дальнейшей судьбе героев этой книги нет". ..............................................................................................................

© Copyright Булат Владимир

Размещен: 02/10/2004, изменен: 02/10/2004. 143k. Статистика.

Повесть: История

Оценка: 1.00*2 Ваша оценка:

Популярное на LitNet.com Н.Любимка "Долг феникса. Академия Хилт"(Любовное фэнтези) В.Чернованова "Попала, или Жена для тирана — 2"(Любовное фэнтези) А.Завадская "Рейд на Селену"(Киберпанк) М.Атаманов "Искажающие реальность-2"(ЛитРПГ) И.Головань "Десять тысяч стилей. Книга третья"(Уся (Wuxia)) Л.Лэй "Над Синим Небом"(Научная фантастика) В.Кретов "Легенда 5, Война богов"(ЛитРПГ) А.Кутищев "Мультикласс "Турнир""(ЛитРПГ) Т.Май "Светлая для тёмного"(Любовное фэнтези) С.Эл "Телохранитель для убийцы"(Боевик)

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:

И.Мартин "Твой последний шазам" С.Лыжина "Последние дни Константинополя.Ромеи и турки" С.Бакшеев "Предвидящая"

Как попасть в этoт список

Сайт — "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"