|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Императрице нездоровится. Она в своих покоях.
Наоте показалось, что маму это разозлило. Ответила она, впрочем, учтиво.
— Передавайте Её Величеству наши искренние пожелания выздоровления. Мы можем отложить встречу детей.
— Что вы, не нужно.
Наоту вели по длинному коридору. Слева шла мама, справа старшая служанка, бабушка Ко. Наота узнал её, она была ками-сан матери Императора.
Двери с мягким шумом открылись. Наота ждал этого момента, но сейчас оробел. Нет, — сжался Наота. Я не готов, — почти крикнул. Но отступать было нельзя. Маму разозлит его малодушие.
В комнате в просторных тканях мягких, нежных цветов сидел Император. Его красота была безупречна, простая одежда лишь подчёркивала это изящество.
— Что же ты, Наота?
Наота смотрел на Императора. Император слегка наклонил голову и мягко улыбнулся Наоте. От этого внутри огнём разлилось мучительное счастье. Совершенное, невообразимое. Наота хотел прыгнуть в объятья Императора, хотел убежать, хотел навсегда остаться у его ног, хотел оказаться далеко-далеко отсюда. Под сердцем ниткой пульсировала сладкая боль. Хотелось спрятаться, исчезнуть.
Из глаз полились слёзы. Передо мной божество, — зажглась мысль.
— Возьми себя в руки, Наота, — мама утёрла слезинку со щеки мальчика. — Что подумает Его Высочество?
Император поднялся, подошёл. Он был чуть ниже Наоты.
— Наота, — Император обнял мальчика. — Мой Наота.
Лучи солнца проникли в дом, коснулись детей.
Кто-то из слуг заплакал.
— Император и его ками-сан встретились, как и было назначено богами, — прошептала бабушка Ко. — Какой счастливый день.
* * *
Священные узы ками-сан — подарок богов. Два человека связываются нитью, что прочнее брака, прочнее родственных уз и дружбы. Ками-сан — тот, в ком нуждаются.
Нет крепче этой связи, капризной игрушки в руках богов. Издревле каждый член императорской семьи получал себе ками-сан, верного друга на всю жизнь. Эта волшебная связь и дар, и проклятие.
Она вечна.
Она навсегда.
* * *
У ворот Наота остановился. Традиционные одежды были непривычны мальчику, но, пожалуй, нравились ему. Мама обняла его на прощание.
— Когда ты вернёшься за мной? — спросил Наота.
— Когда-нибудь, — ответила мама. — Когда закончится война.
Она вышла за ворота. Мальчик смотрел ей вслед, пока она не растворилась в потоке прохожих и шуме машин. Над дворцом пролетели истребители. Наота проводил их взглядом. Побрёл назад во дворец.
* * *
Наота переодевался, готовясь к вечерней ванной.
— Бабушка Ко, расскажи, как ты узнала, что будешь ками-сан?
Старуха улыбнулась.
— В ночь, когда была зачата Матушка Императора, я проснулась в слезах. Я не знала, что случилось. Знала только, что сегодня произошло то, чего я ждала всю жизнь, то, ради чего рождена. С самого утра я отправилась во дворец, меня туда невыносимо тянуло. И, смешно сказать, именно я принесла в императорскую семью весть о том, что супруга Императора понесла дитя.
Наота кивнул. Бабушка Ко протянула ему полотенца.
— Иди купайся. Я никому об этом не рассказывала, стеснялась. Только другим ками-сан. Они... понимают.
Наота снова кивнул.
Он был ками-сан.
Он понимал.
* * *
Император обычно был ласков и добр. Конечно, он мог вспылить, накричать. Иногда мог сказать очень обидные слова. Разумеется, Император не извинялся, — было бы верхом заносчивости ждать от Императора извинений, — однако видом и поведением давал понять, что успокоился и сожалеет о том, что неосторожно обидел своего ками-сан.
Дни шли за днями в играх, учёбе и заботах. Омрачало их жизнь лишь то, что матери Императора становилось всё хуже. Бабушка Ко плакала ночами. Однажды утром Наоту разбудил её крик. Ещё ничего не зная, Наота всё понял.
* * *
На похоронах был каким-то очень растерянным. Страшно одиноким.
— Ты же останешься здесь со мной? Навсегда?
Наота прижал его к себе.
* * *
Война окончилась; Империя пала. Император принял капитуляцию.
Скоро он начал меняться.
Приступы гнева участились. В поступках и словах появилась жестокость.
Он смотрел на оккупационную армию на улицах. Думал. Злился. Потом шел к Наоте и вымещал злость.
Божественная нить, связавшая их сердца, начала душить.
* * *
— Только мы с тобой настоящие, — шептал Император. — Всё ложь, притворство, всё бумага на окнах. Только и видят, как бы от меня избавиться. Родительская любовь враньё; дворец полон брошенных детей. Ты тоже, Наота, тебя продали, мама отдала тебя мне, а взамен... О, как вознеслась твоя семья после этого, Наота. Моя мама бросила меня. Нас двоих бросили, мы никому не нужны. Я император проигравшей войну Империи. Ты моя вещь. Нас ненавидят, нас презирают. Есть только мы, ты же знаешь.
Наота дрожал. Слова били наотмашь.
— Они говорят, что эта связь проклятие, — шептал Император, всхлипывая. — Что-то гадкое, неприятное. Они так говорят, чужаки, я убью их сам, Наота. У меня есть только ты, а остальные все врут и притворяются. Ты мой, Наота. Ты принадлежишь мне.
Наота молчал.
— Ты скучный, — пальцы Императора касались щеки Наоты, спускались к шее, гладили волосы. — Ты невыносим и я очень хочу, чтобы ты умер. Все дорогие мне люди умирают, а ты живой. Умри, пожалуйста, Наота. Ненавижу тебя всем сердцем. Ты же даже не человек, ты ками-сан, ты существуешь только для меня, только по моему капризу. Пожалуйста, заплачь, закричи, сорвись, умри, умри, Наота. Почему ты молчишь?
Император поднялся, подошёл к Наоте, остановился, глядя на него сверху вниз. Затем опустился, обнял мальчика, лёг ему на колени, закрыв глаза. Коснулся щеки Наоты, улыбнулся.
— Я убью тебя, — сказал он. — Надоел. Принеси чаю.
* * *
Кипяток с равнодушной жестокостью ворвался в заварник, заставляя чай раскрываться, увеличиваться в размерах, отдавая горячей воде сначала цвет, а потом вкус.
Лица, мысли, события. Всё это казалось очень дорогим, необходимым, но каким-то придуманным. Фальшивка. Наота знал — на него смотрят косо. Жалеют? Презирают? Он посмотрел в отражение в чашке. Мальчишка с глазами старика.
Как найти слова, чтобы описать это чувство жгучей паники при одной мысли о разочарованном взгляде Императора? Как рассказать, что даже гнев лучше, чем его равнодушие? Как объяснить, что это такое?
Я хочу, чтобы меня не было, — заплакал Наота вдруг прямо над чашкой.
* * *
— Наота. Мне холодно.
Император лежал в постели лицом к стене. Он не переоделся, он так и лёг в церемониальных одеждах, укрылся одеялом.
— Побудь со мной, — сказал он, не поворачиваясь. — Я устал... так устал от придворных игр. И от уродов, которые крутятся вокруг трона. От обязанностей. Всё равно.
Наота осторожно лёг рядом, забрался под одеяло.
— Я люблю тебя, Наота, — сказал Император.
* * *
Они с Императором навсегда. Навсегда.
Их связь вечна. Пока стоит Империя.
* * *
Вдруг связь разорвалась. Просто так.
Ничего не произошло. И вместе с тем связи больше не было. Мальчик это знал.
И что теперь? — спросил у себя Наота. Это не с ним, правда? Это не его вырезали из мира. Это какого-то другого Наоту, и вот теперь интересно, как он себя после такого чувствует.
Мальчик застыл, замер. Совсем не потому, что не мог двигаться или говорить. Его переполняло чувство свободы, беспредельной, страшной. Такой, которую можно почувствовать единственный, последний раз в жизни. Когда сделан шаг, за которым только и остаётся сказать — ну вот и всё.
Было не больно. Было очень пусто.
Теперь... Я волен идти куда хочу, — подумал Наота. Меня ничто не держит. Что-то внутри, в районе сердца, ныло. Как будто из оборванных ниток сочилась кровь. Заживёт; конечно, заживёт. Теперь не во власти Императора его удержать. За пределами дворца нет его власти. Семье тоже ничего не угрожает. Я свободен. Я волен идти куда хочу.
Он весело рассмеялся, запоздало спохватился — что скажет Император? Он ведь разозлится, — и вдруг понял, что впервые для него это неважно. От этого мальчик расхохотался ещё сильнее. Мне хорошо, — с изумлением понял он. Мне хорошо.
Наота снял одежды, сложил их у циновок. Извлёк из ящика штаны, свитер, переоделся и вышел наружу. Задубевшие ботинки поскрипывали. Было ещё прохладно, весна только начиналась. Вечер был свежим. По одной зажигались звёзды. Наота сунул руки в карманы и пошёл прочь через сад, мимо домов прислуги.
Главные ворота были ещё открыты.
Наота постоял у ворот, глядя на то, как медленно загораются фонари снаружи. Шумели автомобили, шли прохожие. Мимо проходила жизнь. Пустая, звонкая, словно внутренности гитары. Частью этой жизни должен был стать маленький робкий Наота.
Мальчик вдохнул полной грудью свежий воздух. Это было приятно. Сочащиеся кровью нити в районе сердца покалывали, сам Наота был каким-то невесомым, лёгким. Он счастливо улыбнулся, чувствуя, что ему нравится этот новый незнакомый Наота.
Постояв так несколько минут, мальчик развернулся и пошёл назад.
* * *
Крик Императора разрезал ночь.
— Что? Что случилось? Ваше...
— Никого ко мне не пускать! Пока... пока не разрешу! Если кто-то войдёт, убью! Любого! Всех!
Он потянул Наоту за руку, закрыл двери. И без сил, рыдая, рухнул на пол.
— За что?..
Наота испуганно стоял, не зная, что делать.
— Почему... связь разорвалась? — плечи Императора тряслись. — Это же... Мне так больно, Наота... так больно.
Император обернулся. Он был маленьким, растерянным. Это не был капризный плач дитя, которого лишили игрушки. Император был в ужасе.
— Почему? — спросил он, — почему ты смотришь так? Почему... безразлично?
Он резко бросился к Наоте, сбил его с ног, схватил руками за одежду, уткнулся лицом в грудь.
— Не уходи, не уходи, не уходи, Наота! Не бросай меня, я противный, гадкий, не бросай... Я обижаю тебя, злюсь, говорю тебе гадости, и вот... теперь забрали... даже тебя забрали! Что угодно! Только не...
Император затрясся в рыданиях, прижимаясь к Наоте.
Наота смотрел на мальчишку, который ещё недавно был связан с ним, казалось, неразрывно. Никого в этом мире сейчас не было слабее Императора. То место, где у Наоты кровью истекали нитки, заболело.
Я волен идти куда хочу, — напомнил себе Наота.
Боги теперь не властны над моими решениями.
Он сел рядом с Императором и обнял его.
— Я никуда не уйду. Я ваш ками-сан.
Император посмотрел на Наоту. Кивнул.
— Наота, — прошептал, — мне холодно.
— Я принесу одеяла.
— Нет. Давай просто... посидим. Поговорим.
* * *
Император и его ками-сан сидят и разговаривают.
Не открывайте эту дверь.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
