|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава четырнадцатая. Ход лошадью
В руках у всех были бокалы с шампанским, поэтому совещание уже как бы носило неформальный характер. К тому же главнокомандующий не приказывал, а спрашивал совета. Первым начал свое выступление Пётр Врангель, который единственный из присутствующих генералов был не в парадном мундире и не в полевой форме, а в неизменной чёрной черкеске. Барон всё ещё находился в эйфории после взятия его армией Царицына, откуда он только что прилетел. Это было крупной военной победой Белого движения, тем более что до этого в течение всего 1918 года эта цитадель большевиков трижды безуспешно штурмовалась войсками атамана Краснова.
Врангель с трудом скрывал свою неприязнь к решениям Деникина, и, конечно же, он не смог промолчать.
— Прошу прощения, Антон Иванович, если вы спрашиваете моего совета, то, как командующий Кавказской армией, я решительно против распыления сил наших армий по трём направлениям. Ваш план при недостатке сил ставит успех предприятия в зависимость от счастливого случая. Давайте посмотрим на карту — наш чрезмерно растянутый фронт продолжит удлиняться, особенно если Добровольческая армия под командованием Владимира Зеноновича возьмёт Киев. А у меня за спиной — Астрахань, где генерал Эрдели не сможет обеспечить наступление в направлении Закавказья.
Врангеля поддержал начальник его штаба генерал Юзефович.
— Я согласен с мнением Петра Николаевича. Прошу заметить, Антон Иванович, что малый мобилизационный ресурс наших армий и небольшая численность Вооруженных Сил Юга России делает нас неспособными контролировать растянутые коммуникации и удерживать протяжённый фронт. К тому же Ваш план, господин генерал, предполагает наступление по трём расходящимся направлениям. А это распыляет и без того малые силы трёх наших армий.
— Разрешите и мне, как командующему Донской армии, тоже высказаться, — подал свой голос и генерал-лейтенант Сидорин. — Лично я согласен с тем, что направление главного удара — это Москва. Но я бы предложил не распылять силы, а сконцентрировать их и нанести сокрушительный удар по большевикам. Во-первых, учитывая внутреннюю слабость большевистского режима и отсутствие у красных крупных кавалерийских соединений, нам нужно закрепиться на рубеже Екатеринослав-Харьков-Царицын. При этом разместить в районе Харькова ударную конную группу в составе двух-трёх казачьих корпусов. И поставить казачкам задачу прорвать фронт, уйти в глубокий рейд по тылам красных, захватывая города, разрушая коммуникации, поднимая восстания, чтоб в завершение взять Москву. У меня как раз такой лихой генерал имеется, вы, Антон Иванович, его хорошо знаете — бывший командующий Донской армией генерал-лейтенант Мамантов. Вы разрешили ему создать сводный казачий корпус, он как раз сейчас занимается его формированием в Балашове.
— Совершенно согласен с Владимиром Ильичом, — вклинился Врангель. — Я всегда выступал за то, чтобы собрать конницу в единый кулак и ударить в одном месте. А рейд по тылам красных — то, что нам сейчас и надо. Пока большевики будут пытаться преодолеть панику и наводить порядок в своих тылах, мы подготовимся к наступлению на Москву. К тому же там мужички, наверное, уже натерпелись от большевистского режима, реквизиции и мобилизации им головы прочистили, так что поддержат казачков.
Поэтому я, как командующий Кавказской армией, считаю, что мы должны взять Астрахань, вступить во взаимодействие с Уральской армией Верховного правителя России адмирала Колчака на востоке, дать возможность Каспийской флотилии войти в Волгу и нанести удар по направлению Саратов-Самара. А это может привести к крушению всего южного фланга Восточного фронта красных. Армии Колчака сейчас, как я понимаю, не в состоянии перейти к активным боевым действиям, но Верховный сможет поддержать наше наступление.
— Простите меня, господа, но позвольте мне сказать несколько слов в защиту плана Главнокомандующего.
Все обернулись на эти слова, сказанные тихим, но твёрдым и решительным голосом. Генерал-майор Кутепов, поставив бокал с недопитым шампанским на стол, подошёл к карте и указав направление на Москву своими новенькими погонами генерал-лейтенанта.
— На сегодняшний день после взятия нашей армией Харькова и Екатеринослава линия фронта с красными получила на левом фланге огромный выступ. При этом части Добровольческой армии вплотную подошли к Курску, а части Донской армии — к Воронежу и Тамбову, — Кутепов показал своими погонами на карте этот выступ.
— И как только его высокопревосходительство генерал Май-Маевский возьмёт Киев, фронт выровняется и наши армии смогут наступать единым фронтом на территории между Днепром и Волгой. Я думаю, это будет нетрудно, так как на Украине идут постоянные смены власти, там сейчас воцарился Петлюра и наши войска при продвижении на запад не встречают сильного сопротивления. Поэтому план его высокопревосходительства Главнокомандующего Антона Ивановича Деникина кажется мне здравым и стратегически выверенным. Просто вначале нужно взять Киев и выровнять линию фронта до Житомира. К тому же его высокопревосходительство генерал Врангель совершенно прав — взяв Астрахань, части Кавказской армии смогут выйти к Гурьеву, соединившись с частями Уральской армии Верховного правителя России адмирала Колчака. И мы всем фронтом сомнем красных и возьмём Москву. Генерал-майор... прошу прощения, генерал-лейтенант Кутепов доклад закончил.
Деникин изобразил аплодисменты.
— Браво-браво, Александр Павлович. Вы не только прекрасный командир и смелый воин, вы ещё, оказывается, и стратег. Благодарю вас за поддержку.
Деникин немного помолчал и снова обратился к своим генералам.
— Кто еще желает высказаться, господа?
— Разрешите, господин главнокомандующий?
Слащёв понял, что наступил его черёд. И если он сейчас не предоставит важные доказательства того, что наступать на Москву сейчас рано и губительно не только для армии, но и для всего белого движения, всё случится так, как предсказывал его таинственный гость.
Деникин с интересом посмотрел на Слащёва. Смелые и неординарные решения этого молодого генерала не раз приводили руководимые им части к успеху. Главнокомандующий ещё в январе 1918 года, когда командовал только дивизией, отметил для себя полковника Слащёва, который был послан генералом Алексеевым на северный Кавказ для создания офицерских организаций и пополнения кадрами Добровольческой армии. Затем в отряде полковника Шкуро Слащёв исполнял должность начальника его штаба. И все операции, которые он планировал, увенчались успехом, несмотря на исключительную их дерзость. Деникин знал, на что способен этот офицер, недаром он поручил именно Слащёву взятие Крыма. И он справился блестяще.
— Слушаем вас, Яков Александрович, очень внимательно слушаем.
Слащёв вышел вперёд и подошёл к карте.
— Как говорил один мудрец, истина всегда посередине. В данном случае правы и неправы все. Антон Иванович прав в том, что надо наносить удар по Москве. Петр Николаевич и Владимир Ильич правы в том, что необходимо взять Астрахань, вступить во взаимодействие с Уральской армией Верховного правителя России адмирала Колчака на востоке. Александр Павлович, — Слащёв кивком головы изобразил поклон в сторону Кутепова, — прав в том, что надо выровнять линию фронта до Житомира. И всё же каждый из здесь присутствующих в чём-то не прав. И я сейчас объясню, в чём именно.
Итак, первый минус, о котором здесь уже упоминал генерал Юзефович — малый мобилизационный ресурс наших армий и небольшая численность Вооруженных Сил Юга России. Мы, господа генералы, начинали создавать Добровольческую армию из офицерский частей. Это была наша основная ударная сила. Высокий дух офицерских полков — марковцев, корниловцев, алексеевцев, дроздовцев — позволял нам одерживать замечательные победы. А сейчас мы вынуждены будем объявить мобилизацию. Добровольцев нам явно не хватает. Мы действительно сегодня неспособны контролировать растянутые коммуникации и удерживать протяжённый фронт. А мобилизация означает снижение мотивации наступающих войск, а также падение уровня дисциплины.
Второй наш минус — при наступлении на Москву мы оставляем у себя в тылу довольно большую армию некоего батьки Махно.
— Простите меня, Яков Александрович, но разве можем мы беспокоится о какой-то там банде, пусть и довольно многочисленной? Генерал Шкуро на голову разбил Махно и отбросил его банду в херсонские степи, — Деникин перебил Слащёва и подошёл к карте, указав, куда именно Шкуро отбросил махновцев.
Слащёв улыбнулся.
— Ваше высокопревосходительство, это не совсем так. Махновцы — это те же украинские крестьяне. Они ведут партизанскую войну с нашими войсками. Днём они с оружием в руках нападают на наши части, а вечером — глядь — это уже мирные жители. Они мгновенно рассыпаются и так же быстро вновь собираются в свои отряды. Они нападают из засад и всюду их поддерживает население. И когда мы пойдём на Москву, эти банды моментально начнут громить наши тылы, мешать подвозу продовольствия, фуража и боеприпасов, мы вынуждены будем отвлекать на противодействие Махно целые дивизии с фронта. Те самые дивизии, которых нам не хватит для окончательной победы над большевиками.
Далее, на нашем левом фланге — украинские части Петлюры. Кстати, его мы почему-то атаманом не называем, хотя он такой же бандит, как и Махно. И Махно постоянно громил петлюровские части. Так вот, мы сейчас вроде бы заручились поддержкой Петлюры. Почему бы не заручится точно такой же поддержкой Махно? Мне стало известно, что он поссорился с красными.
— Вот как? — удивился Деникин. — Откуда такие сведения, голубчик?
— Да, это крайне интересно, — подтвердил Сидорин. — Насколько мне известно, этот Махно доставил нашей армии много неприятностей, находясь в подчинении большевиков.
Слащёв сделал жест рукой, как бы призывая всех успокоится.
— Господа, немного позже я вам представлю свои источники информации. Но вначале прошу дать мне договорить.
Он сделал паузу и потом вновь продолжил.
— Итак, я предлагаю столкнуть лбами Петлюру и Махно. Они ненавидят друг друга, вот пускай и бодаются у нас за спиной. Главное — чтобы Махно не воевал с нами. Петлюровские части и эта, так называемая галицийская армия — это потенциальные предатели. Сколько бы мы с ними не заключали союзы, они постоянно будут предавать нас. У них там на Украине сразу три государства, они сами между собой не могут поделить, кому там царствовать. Вот и пускай они там у себя колобродят. Позже мы наведем там порядок, а пока — лишь бы они нам не вредили.
И, наконец, последнее. Мы ограничиваемся чисто военными решениями. А я, хотя и категорически выступаю против политики, на этот раз считаю, что необходимо политическое решение. Так вот, в тылу у большевиков регулярно вспыхивают крестьянские восстания. Или на Дону, где против красных выступили казаки. А почему? Да потому, что землю-то крестьянам большевики дали, но политика военного коммунизма, которую они теперь проводят у себя, породила массовое недовольство советской властью. Красные осуществляют военную блокаду сёл, применяют систему заложников, устанавливают денежные и материальные контрибуции. Исходя из этого в противовес красным нам нужно оставить крестьянам на освобождённых от большевиков территориях землю, которую им отдали. Пусть пока пользуются. Иначе — откуда мы возьмём продовольствие?
— Позвольте, — смешался Врангель. — а как же право частной собственности? Как же поместья и поля? Многие наши офицеры нас не поймут — мы же как раз сражаемся с большевиками против их грабительской политики, которую эти голодранцы проповедуют?
Слащёв усмехнулся.
— Извините меня, Петр Николаевич, я же не говорю, что это — навсегда. Мы же объявляем реквизиции у тех же помещиков и скотопромышленников. Забираем у них лошадей, продукты, фабрикантов амуницию заставляем покупать. И они очень недовольны действиями наших интендантов. А мы им векселя разные выписываем, долговые обязательства. Зато крестьяне нам сами всё будут поставлять, лишь бы землю у них не отобрали. Ну, выпишем те же векселя нашим дворянам, что после войны им всё вернём с процентами. Зато механизм поставок в войска будет намного проще. А главное — крестьяне перестанут поддерживать красных!
И самое главное. Здесь уже говорилось о нашем наступлении сразу по трём расходящимся направлениям. Я также считаю, что это распыляет и без того малые силы трёх наших армий. После взятия Киева всё равно будет необходимо накопить силы для похода на Москву. А чтобы красные не подготовились к контрнаступлению, как раз и будет очень удачным рейд генерала Мамантова в тыл к красным. Заодно это будет проверка наших предположений, так сказать, разведка боем. Если правота Петра Николаевича, — Слащёв повернулся в сторону Врангеля, — подтвердится, то мы повторим подобный прорыв, но уже силами двух армий Донской и Добровольческой. Только в одном направлении — на Москву. А тем временем Пётр Николаевич сможет взять Астрахань и с Божьей помощью соединится с армией адмирала Колчака. Так что, по большому счёту, правы здесь все, просто нужно определить последовательность наших действий. Вот так примерно я мыслю, в общих чертах.
Слащёв отошел от карты и наконец выпил шампанское, взяв свой бокал со стола, куда он его перед этим поставил.
Деникин был поражён. Сегодня впервые Слащёв выдвинул идею не тактического, а стратегического масштаба. И он понимал, что генерал прав. Но отказаться сейчас от своей идеи и не идти немедленно на Москву — нет, на это главнокомандующий пойти не мог. В конце концов, он спросил только совета, а принимать решение — это его право, его прерогатива.
Но тут Слащёв, как бы угадав настроение Деникина, внезапно повернувшись к нему и негромко сказал:
— Антон Иванович, я всё понимаю. Но я обещал вам открыть источники своей информированности. К сожалению, я не могу это сделать на совещании, позвольте переговорить с вами конфиденциально.
И, обернувшись к остальным генералам, продолжил:
— Прошу простить меня, господа офицеры, но в данном случае речь идёт не о недоверии к кому бы то ни было, речь идёт о вещах, которые я сам с трудом принял и до сих пор не могу до конца поверить, что такое возможно. Но факт остаётся фактом — отныне я могу получать любые, я подчёркиваю — любые сведения о действиях красных.
Врангель удивлённо приподнял брови.
— Вы, Яков Александрович, не с дьяволом часом заключили сделку?
Слащёв рассмеялся.
— Ради спасения Отечества я, Пётр Николаевич, конечно, продал бы и душу. Но всё гораздо сложнее. Нет, это не дьявол, это человек, но весьма... мммм... необычный. Вы же про господина Распутина слыхали. Так вот, этот самый Распутин — просто жалкий комедиант по сравнению с тем, кого мне довелось увидеть и кого мне посчастливилось узнать. Но повторяю, господа — сегодня я не могу вам всё рассказать. Скажу только одно — еще лет двадцать назад мы не знали, что такое синематограф, десять лет назад только появились первые аэропланы, мы видели, как были изобретены телефон и радио, а пулемёт для нас сегодня — обычная вещь. Хотя полвека назад это была фантастика. Вот и сейчас я столкнулся с явлением того же порядка, явлением, которое, возможно, объяснят господа профессоры каких-либо академий. А я просто использую. Поэтому я прошу оставить меня наедине с главнокомандующим. И обещаю немного позже посвятить вас во все подробности. Поверьте, господа, во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь. Всему свой час, и время всякому делу под небесами: время молчать и время говорить.
— Нет, мы, конечно, понимаем, что вы, Яков Александрович, вновь затеяли какую-то авантюру, но на этот раз ваша авантюра слишком глобальна, — начал было Романовский, но внезапно его перебил Деникин.
— Позвольте, Иван Павлович, мне решать, степень глобальности авантюры генерала Слащёва. Благодаря его авантюризму Крым был очищен от красных менее, чем за месяц, почти без потерь. И будучи начальником штаба у Шкуро именно Яков Александрович спланировал разгром этого бандита Махно. Никто ранее не мог с ним справится. Так что, если такие авантюры позволят нам взять Москву — я только "за". Прошу извинить меня, господа.
Генералы кивком головы изобразили поклон и стали по одному выходить из залы. И лишь Врангель, задержавшись у двери, бросил на Слащёва долгий, оценивающий взгляд.
Когда все вышли, Деникин спросил:
— Вы, Яков Александрович, наверняка хотели сказать мне что-то очень важное потому, что это "что-то" не должен был услышать кто-то из присутствующих на совещании, я правильно понял?
Слащёв оперся о стол — ему было всё ещё тяжело стоять, незажившая рана постоянно беспокоила его, снова начинался приступ боли.
— Позвольте присесть, ваше высокопревосходительство, ещё не оправился от ран....
Деникин подвинул ему кресло.
— Да, конечно, садитесь, генерал. Садитесь и рассказывайте.
Слащёв тяжело опустился в кресло, тыльной стороной ладони отёр со лба бисеринки пота и, опустив руки на колени, устало сказал:
— Всё верно, Антон Иванович. Вы правильно поняли. И если вы не хотите, чтобы за вашей спиной случился заговор, то выслушайте меня со всем вниманием.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
