|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава шестнадцатая. Стычка с казаками
Село пылало. Сначала загорелись крайние хаты, потом постепенно задымили и вспыхнули остальные. Жаркий воздух июля, казалось, раскалился до предела. Картина напоминала ад. Впечатление усиливали крики, плач и выстрелы.
— Что-то надо делать! — почти прокричал Сергей.
Красноармейцы переглянулись.
— Что ты тут сделаешь? С двумя винтовками и револьвером много не навоюешь. Ляжем там только — и всё! — зло процедил Мамочкин.
— У нас же пулемёт есть, — не сдавался Сергей.
— Эта труба самоварная ни на что не сгодится, и патронов там кот наплакал, — Васильев с сожалением посмотрел на "льюис", который держал Мамочкин на плече.
— Нет, я не про этот пулемёт, — Сергей весь как-то подобрался. ќ— У нас тачанка есть, на ней "Максим". Надо открыть огонь по лошадям. Не по казакам, а именно по лошадям, видите, они там стоят на краю села.
— Почему по лошадям? Казаков надо в распыл пустить, — возразил Мамочкин.
Сергей нетерпеливо махнул рукой, перебивая его.
— Да погоди ты! Казаки видать собираются жителей деревни на расстрел повести, нам надо сейчас, чтобы у них начался бардак, лошади будут носится по горящему селу, казаки не поймут, откуда и кто напал на них, короче, надо внести беспорядок и панику навести, понятно? А там глядишь, пока они опомнятся, жители разбегутся.
Тут в разговор вмешался Васильев.
— Погоди, паря. Мыслишь ты верно — надо с "Максима" жахнуть по казакам. Я за пулемёт. А Петро из "льюиса" меня поддержит. Ты же давай из винтаря стреляй. А вы, — Васильев обратился к Ивашутину и его бойцам, — тоже поддержите нас огнём. Только старайтесь экономить патроны, стреляйте наверняка.
Сергей попытался было возразить, но Васильев оборвал парня:
— Так, давай ша! Я тут сейчас командую, так что сполняй. Я сейчас на тачанке в село, ближе подъеду, чтобы наверняка. Вы, хлопцы, — он кивнул двоим красноармейцам, — со мной, полезайте на тачанку. Павло пойдет со своими с другой стороны.
Ивашутин молча кивнул. Он с остальными бойцами пошел в обход села через небольшую рощу. Сергей с винтовкой и Мамочкин с ручным пулемётом через крайнюю хату, которая примыкала почти к самому лесу, пробрались на огород и залегли. Им повезло, что эту хату казаки ещё не успели поджечь. Сергей прицелился в одного из казаков, который с факелом в руке повернулся в их сторону...
Несмотря на то, что 3-й Кубанский корпус отличился в боях под Харьковом и Екатеринославом, отдельные части подразделения под командованием генерала Шкуро больше напоминали не воинские подразделения, а некую партизанскую вольницу. И после того, как Екатеринослав был взят, а Добровольческая и Донская армии переформировывались и готовились к новому наступлению, казаки рыскали по близлежащим сёлам, промышляя грабежами, при этом насилуя крестьянок и сжигая дома тех, кто был замечен в помощи махновцам. Повод находился всегда — многие сёла в Екатеринославской губернии помогали Нестору Махно, который успешно громил деникинские отряды.
К тому же Вооружённые Силы Юга России только назывались так пафосно и претенциозно — на самом деле многие полки белогвардейских армий скорее напоминали бандитские шайки со своими атаманами и батьками. В 1919 году регулярные воинские части только создавались, как у большевиков, так и у сторонников Белого движения. Часто воевавшие за красных после того, как попадали в плен к белым, нацепляли на свои гимнастёрки погоны и воевали уже за "великую и неделимую Россию". И наоборот, солдаты из Добровольческой армии, насильно мобилизованные, попадая к красным, срывали погоны, цепляли на шапки и картузы красные ленточки и шли в атаку "за революцию". Поэтому, при захвате города или села, и среди красных, и среди белых находились те, кто после боя грабил и убивал местных жителей. И хотя и в Красной армии, и в подразделениях ВСЮР с этим беспощадно боролись, зверств пока еще и с той, и с другой стороны хватало. Особенно зверствовали летом 1919 года казачьи отряды генерала Шкуро...
...Сергей всё рассчитал точно. Пока казаки собирали жителей села на площади, а также гонялись за селянками, пока жгли село, опьянённые безнаказанностью и кровью своих жертв, они утратили осторожность и не были готовы к нападению. Поэтому, когда вдруг заговорил пулемёт, хлестнув вдоль улицы сначала по людям, а потом по стоящим в стороне лошадям, даже опытные и видавшие виды бойцы растерялись. Да и трудно было понять, что к чему, когда рядом с тобой пули рвут в клочья твоих товарищей, а по улице мечутся обезумевшие от страха и боли кони.
Казаки попытались было атаковать, но в пешем строю воевать они явно не умели. Их сразу скосил залп красноармейцев Ивашутина, которые ударили им во фланг. К тому же по обеим сторонам улицы пылали хаты и укрыться не было никакой возможности. А тут еще, с другой стороны, то есть, в спину им с окраины лупил короткими очередями "льюис". Зажатые с двух сторон, выкашиваемые пулемётами, белые окончательно потеряли голову и стали разбегаться, кто куда. Кто-то успел поймать лошадей, а многие так и бежали, сломя голову, куда глаза глядят. Через несколько минут всё было кончено, а на улицах горящего села валялись только убитые и раненые.
...Мамочкин подошёл к тачанке и скинул в неё "льюис".
— Всё, патронов больше нет. Добил "диск". Хорошо, что эти казачки стали разбегаться. А если бы опомнились, да на конях — посекли бы они нас в капусту...
— И у меня патроны кончились. Надо пособирать оружие казаков, да пошарить в повозках, наверняка патроны найдутся. Но если ещё раз нарвёмся на какой-нибудь отряд, нас просто разнесут, — ответил Сергей.
Мамочкин хлопнул парня по плечу.
— Не боись, Серёга, раньше смерти не умрём. Ты ж правильно рассчитал — эти палачи только с безоружными крестьянами герои, а как пули зачикали, так сразу в штаны наложили! Грабить и сильничать — это они мастера. Надо посмотреть, куда они людей повели расстреливать, может, не успели...
Жителей села они нашли в небольшом овраге. Их только начали расстреливать, поэтому убито было всего несколько человек. Когда Мамочкин открыл огонь из пулемёта, а потом его поддержали Васильев и Сергей, казаки, которые привели селян на расстрел, подумали, что их атакуют красные и моментально исчезли. А люди покорно стояли в овраге и ждали своей участи.
— Что ж вы, мужики, как телки пошли на заклание? Вона здоровые какие! Скрутили бы этих бандитов, ведь всё одно помирать, а так хоть не за здорово живёшь, хоть поквитались бы за своих-то! — упрекнул крестьян Васильев.
— Оно то може и так, — кивнул пожилой дядька в разорванной рубахе и окровавленной головой. — Так тых казакив багато дуже, посеклы б нас усих.
— Так и так посекли бы, но неужто вот так сидеть и ждать, пока вас тут перестреляют? Вас же много, кинулись бы на душегубов, авось и вырвались бы. Кого-то положили бы, но не всех же! — не выдержал и Мамочкин.
— Да оставь ты их, Петро! Рабская у них душонка! Вот так спервоаначалу помещики их давили — не додавили, потом германцы пришли — грабили и убивали, потом банды всякие, петлюровцы, гетманцы. Всю жизнь кланяются да сапоги всем лижут. Тьфу! — сплюнул Васильев.
— Ты, мил человек, не серчай. Ты вон сегодня пришел, а завтра нету тебя. А у нас тут кажный день власти меняются. То красные, то белые, то зелёные, а то и батька Махно, — сказал другой мужик, помоложе, но тоже весь в крови. — У нас семьи, дети, их кормить надо. Хлеб убирать, скот выпасать. Так шо нам воевать несподручно. Хлеб всем нужен — и красным, и белым, и всяким, — говоривший вытер кровь с лица и повернулся, чтобы идти.
— Так вон ваши хаты сгорели, и хлеб ваш спалили бы, если б не мы. А вас кончили бы за милую душу. Так что хлеб растить надо, но и защищать его тоже надо. Его и себя. Свои дома, свои семьи. Вон, винтовки казаков соберите, создайте у себя отряды самообороны. И обороняйтесь, — Васильев решительно махнул рукой и, повернувшись, сказал Сергею, — Вот тебе и классовая сознательность. Как скот, на убой идут, а когда мы к ним приезжаем хлеба просить для голодающего Питера, так не выпросишь. Мы их от беляков защищаем, а они же нам в спину стреляют, махновцы все тут...
Сергей нахмурился.
— Они потому Махно поддерживают, что он за справедливость. Он хлеб не отнимает, скот не реквизирует, не вешает и не расстреливает. Он за крестьян воюет, и они ему потому и благодарны. А что красные, что белые — они в первую очередь отбирают всё.
Васильев в сердцах хлопнул ладонями по бокам.
— Едрить твою маму, так, а как же воевать-то? Где брать лошадей, фураж? Как снабжать города хлебом?
Сергей улыбнулся.
— Вообще-то, товарищ Васильев, политика — это наука. Что международная, что внутренняя. Реквизиции и контрибуции — это меры военного характера на захваченных у врага территориях. А большевики ведь декларируют освобождение трудового народа. Так на деле получается, что от помещиков они крестьян освобождают, а сами на их место и становятся. Сами у крестьян всё отбирают.
Тут в разговор вмешался и Мамочкин.
— У бедного нечего отобрать, у него нет ничего. Мы у мироедов отбираем, у зажиточных.
— Вот-вот, и сами настраиваете их против себя. А потом в тылу у красной армии восстания начинаются. И вместо того, чтобы организовать нормальное снабжение армии, приходится отрывать с фронта боеспособные части и посылать их в тыл на усмирение восстаний. А проявленная там жестокость порождает ответную жестокость. Это всё равно как на красный террор ответили белым террором, — Сергей даже стукнул кулаком по бричке.
Васильев примирительно поднял руки.
— Всё, давай оставим наши споры, парень, до лучших времён. Идёт война, здесь сопли распускать недосуг. Потом сочтёмся, как гидру контрреволюции по корень изведём. А сейчас надо к нашим пробираться, одно хорошо — теперь у нас кони есть. Вот на бричке этой и поедем, ежели чего — отобьёмся.
Он обратился к Ивашутину, который в этот момент подошёл к нему.
— Товарищ комполка, надо глянуть по селу, где-то у шкуровцев патроны должны быть, надо запас шоб был. И лошадей своим бойцам подбери. А сестричка ваша милосердная со мной на тачанке пускай остаётся. На конях всем сподручно будет? Думаю, теперь, когда мы за сутки до наших доскачем. Но неровен час, нарвёмся на казачий разъезд, так что идём, оружие пособираем...
... Командующий 14 армии Александр Егоров мучительно размышлял над тем, что ему делать в сложившейся ситуации. Армии на самом деле не было. Были отдельные части — полки, батальоны, остатки бригад и сотен, которые откатились по направлению к Киеву после взятия белыми Екатеринослава. И вся эта человеческая масса, которой его назначили командовать, только носила громкие названия "армия", а на самом деле численность бойцов едва равнялось дивизии. Собственно, это и была раньше 1-я Заднепровская Украинская дивизия. Теперь она должна превратится в армию. Вот только ей не повезло с командирами.
Когда создавали дивизию, командиром в неё назначили известного всей Красной армии и всему большевистскому руководству бывшего матроса Павла Дыбенко. Талантами военачальника он отмечен не был — еще в феврале 1917 года под Нарвой со своими матросами драпал от немцев. Его ещё тогда хотели за дезертирство расстрелять. Выкрутился!
Егоров хмыкнул. Он всегда считал Дыбенко мудаком и трусом. И кому пришло в голову назначать бывшего левого эсэра командиром дивизии в Красную армию? Да этому матросу даже хвосты заносить лошадям доверить нельзя. И вот результат!
На посту комдива Дыбенко отличался пьянством, кутежами, а воевал в основном на постельном фронте, не пропуская ни одной юбки. И даже его жена, Александра Колонтай, известная большевичка, не могла сладить со своим молодым мужем. Она пыталась быть с ним рядом и даже поехала за ним на фронт, став комиссаром в его Заднепровской дивизии.
Увы, полководцем матросу так и не суждено было стать — он даже не смог взять Екатеринослав. И если бы не помощь Нестора Махно, Паша город бы так и не взял. Впрочем, с Махно Дыбенко быстро разругался, а позже строчил на него доносы в Совнарком. Вероятно, именно эти доносы сыграли свою роль в том, что Троцкий объявил Махно врагом Советской власти.
Но Махно, пожалуй, был единственным нормальным боевым командиром в этой новой так называемой Украинской советской армии. Именно его хлопцы действительно не на жизнь, а на смерть рубались и с казаками генерала Шкуро, и с остальными частями Добровольческой армии. И вот теперь его нет. А Дыбенко, этот идиот вместо того, чтобы прикрывать Донбасс, как приказывал главком, отправился завоёвывать Крым. Завоевал. Стал там царствовать. А потом генерал Слащёв за две недели его оттуда выбил. И вот этот аника-воин Дыбенко теперь сидит тут, пьянствует и орёт, что он тут самый главный командир! [1]
Егоров скрипнул зубами, прошёлся по комнате. Нога после тяжелого ранения ещё не зажила, именно по этой причине он пока не мог вступить в командование и полноценно руководить войсками. Да и кем руководить? Жалкими остатками разгромленной армии, которая по численности чуть больше дивизии?
А с кем руководить? С кем?!
С Дыбенко всё понятно. В его частях бардак и разложение. Ещё один командир, точнее, бывший командир Григорьев, поднял мятеж. Этот полковник армии УНР, который на самом деле был всего лишь штабс-капитаном в царской армии, разорвал отношения с петлюровским командованием и перешел на сторону Красной армии в начале февраля 1919 года. Тогда он заявил, что в его распоряжении находится двадцать партизанских отрядов, готовых вести борьбу с петлюровцами, белогвардейцами, немцами и интервентами. Конечно, Красной армии важен был каждый солдат. Поэтому с Григорьевым переговорил по телефону сам командующий Украинским фронтом Антонов-Овсеенко. И этот бывший полковник согласился подчиниться Красной армии.
Но Григорьев, которого почему-то называли атаманом, командовал не регулярной армией, а, по сути, бандой. Ватагой, шайкой, сбродом — это можно было назвать, как угодно. Его "бойцы", конечно, воевать умели. Но ещё лучше они умели пьянствовать и бесчинствовать. Регулярные грабежи, еврейские погромы и даже убийства мирных жителей в "освобождённых" григорьевцами украинских городах были обычным явлением для его "армии".
Итог закономерен — в мае 1919 года атаман Григорьев расстрелял в своей дивизии всех комиссаров и чекистов, поднял мятеж и поддержал атамана Зелёного, воевавшего против Советской власти. И 2-ю Украинскую армию, в которой воевал со своей дивизией Григорьев, срочно пришлось расформировывать.
Теперь это 14-я армия РККА. С которой он, Александр Егоров должен сдержать наступление белых на Полтаву и Киев. Ворошилов не справился... Полководец хренов! Теперь ему, Егорову, надо из этого сброда, из разбитых полков создать армию. Но какая там армия? Григорьев свою дивизию, точнее, банду, равную по численности дивизии, увёл и поднял мятеж. Махно, выполняя приказ, всё же попытался прикрыть Донбасс, но не получив боеприпасов, кстати, по вине этого дегенерата Дыбенко, понёс тяжелые потери и тоже отвел своих людей в Херсонскую губернию. Туда же, кстати, откатился и Григорьев. После взятия им Екатеринослава пришлось часть сил бросить на подавление григорьевского мятежа. Дали ему по зубам. Но теперь если два атамана снюхаются — то хреново будет всему Южному фронту Красной армии.
Агенты информационного отдела 14-й армии докладывали командарму, что в частях чувствуется идейная тяга к батьке Махно. На его сторону уже перешло несколько тысяч солдат из дивизии Дыбенко, а также экипажи двух бронепоездов. Даже Азовско-Черноморская флотилия, располагавшаяся по Днепру, находилась в веденьи Махно. И хотя Троцкий призывал дать бой махновщине, Егоров не спешил выполнять этот приказ. Он видел, что сейчас у Красной армии слишком мало сил, чтобы удержать не только Полтаву и Киев, но и вообще избежать разгрома всего Южного фронта.
Командарм поморщился. Он прекрасно понимал, что сейчас, когда Май-Маевский явно нацелился на Киев, Южный фронт удержать практически невозможно. Киев придётся оставить. А этот идиот Дыбенко после того, как Слащёв его выбил из Крыма, теперь здесь строит из себя Наполеона.
"Нет, с такими вот командирами нечего и думать о нормальной организации обороны. Надо телеграфировать в Совнарком, надо что-то делать, причем, срочно".
Егоров позвал своего порученца.
— Так, товарищ Уфимцев, запишите содержание моего сообщения в Реввоенсовет Сокольникову и в штаб командующему Южным фронтом Егорьеву.
Порученец приготовился писать, и командарм начал диктовать.
"Отступавшие к Херсону части Дыбенко сократились вдвое вследствие дезертирства. Оставшиеся настолько деморализованы, что бежали с поля боя перед одним казачьим полком, сдав "белым" Херсон. Дыбенко потерял все — Крым и свою Крымскую стрелковую дивизию. Во вверенной мне 14 армии катастрофическая нехватка людей. Идёт моральное разложение бойцов. Несмотря на то, что приказом председателя РВС товарища Троцкого Махно был объявлен вне закона "за развал фронта и неподчинение командованию", он продолжил вооружённое сопротивление войскам Деникина, одновременно принимая мелкие отряды повстанцев и крупные части, и соединения красноармейцев-окруженцев, формируя боеспособные части и соединения. Махно начал широкомасштабную партизанскую войну в тылу у белых и вновь призвал крестьянских повстанцев к союзу с Красной армией. Считаю, что на сегодняшний день отказываться от такого союзника преждевременно и даже глупо. Прошу разрешения провести переговоры с Махно. Командир 14 армии Егоров".
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
