Судьбы местного значения

Тропой мужества-2

Книга вторая.

Судьбы местного значения

Пролог

Тишину кабинета нарушил шип и последующий за ним 'Бом!'. Часы начали отбивать очередной час. Комиссар ГБ 3-го ранга глянул на циферблат — одиннадцать, как быстро час пролетел...

Следующий документ — стенограмма беседы с лейтенантом Денисовым Андреем Михайловичем, 1921 года рождения, комсомольцем, оперуполномоченный Могилевского отдела НКВД по охране ж.д. сооружений.

'С: — Как начался бой?

Д: — До моста через Усяжу километров пятнадцать осталось, как нас нагнали немцы. Это около девяти часов утра. Четыре мотоцикла, четыре пулемета, а у нас трофейный MG с одной неполной лентой, мой ТТ, да револьвер у Лидочки...

С: — Лидочки?

Д: — Лидии Макаровой, секретаря отдела.

С: — Ясно, дальше.

Д: — Километров десять мы пытались оторваться от немцев. Патроны закончились. Ваня, это водитель наш, уже раненый все гнал к мосту. Там наши части стояли. Мы надеялись, бой услышат, помогут. Но достали нас пулеметы. Мне в голову чирком попало. Отключился. Прихожу в сознание, вокруг наши бойцы. Мне голову бинтуют. И смотрят настороженно.

С: — Почему?

Д: — Сержант мне тогда пояснил — мол, встречаются переодетые в форму сотрудников НКВД немецкие диверсанты. Даже приметы привел — как распознать.

С: — И какие?

Д: — Сержант сказал — документы, сработанные немцами, ничем не отличаются от наших, за единственным исключением — на подделке используются нержавеющие скобки. У наших скобки ржавеют. Еще сроки выдачи не соответствуют состоянию документа. Я потом слышал, что немецкие сапоги иными гвозди подбиваются, не такими как у нас...'

Комиссар отвлекся от стенограммы и, взяв карандаш, сделал на чистом листе запись 'спец-пометки удостоверений', а затем вернулся к чтению.

'С: — Что еще сказал сержант?

Д: — Ничего больше не успел — немцы появились. Назвал лишь позывной 'Феникс'. Дал тетрадь, что была обернута вокруг бутылки с огнесмесью, и с притянутой к ней проволокой РГД-33. Почему так, пояснил — важные сведении, и они к немцам попасть ни в коем случае не должны. Еще сказал — как сержант Давыдов, что с отделением мост восстанавливает, переправит беженцев на ту сторону реки, пусть его взрывает. Потом дал мне трофейный мотоцикл и отправил к мосту.

С: — Хотите сказать, вы выполнили приказ простого сержанта?

Д: — Да, выполнил. В тот момент мне показалось, что сержант из разжалованных.

С: — Почему?

Д: — Уверенный. Рассудительный. Речь правильная, командирская. И еще — он понимал, что погибнет. И весь его взвод тоже, иначе бы не просил взорвать мост. Именно это меня убедило в важности тетради.

С: — Понятно. Что дальше?

Д: — У моста меня встретил сержант Давыдов. Сам мост они частично восстановили и занимались переправой беженцев. Сержант доложил, что он имеет приказ только восстановить мост. Но тут начался бой, и я принял командование. Приказал подготовить мост к подрыву...'.

Комиссар задумался, затем нашел папку с картами, и отыскал описываемое место.

— Так, деревня Багута и мост имеется...

Затем нашел другой лист, пробежался по тексту, и вновь склонился над картой.

— Так-так...

Встал, прошелся до окна. Сдвинул шторы. Темно.

И так, имеются две тетради со сведениями о противнике. Написаны разными подчерками, что подтверждают специалисты графологи. Экспертиза еще не закончена, но то, что обе тетради написаны разными людьми — точно. Доставлены из разных мест. Но! Объединяет их текст, в котором подробно описаны эволюции немецких дивизий за несколько дней, с 26 по 30 июня, что подтверждается иными разведданными и сводками с фронтов. И опять — но! Достоверно известно, что обе тетради переданы 27 июня. Дезинформация? Тогда сценарий непонятен. Для чего сообщать о количестве личного состава и технике, а также последующих действиях своих дивизий противнику? Чтобы задействовать иной план? Нет, слишком сложно. Однако, как и кто может знать наперед — что и как будет происходить? Может в немецком генштабе имеется сочувствующий? Комиссар мотнул головой — так не бывает. Организовать передачу таких сведений и нигде не засветиться? Самое интересное — знание предстоящих действий. Такое невозможно. Никак не предугадать как пройдет операция и как обернется обстановка за три дня наперед. Мистика какая-то!

В животе заурчало, напоминая, что последний раз комиссар ел двенадцать часов назад. Он вернулся к столу и нажал кнопку. Вошел адъютант.

— Чаю покрепче и перекусить чего сообрази, — сказал комиссар сержанту Богомолову, после чего сел за стол и нашел характеристики на фигурантов.

'Ярослав Васильевич Резеда 1919 г.р. уроженец Мурманска. Служит с сорокового года. На хорошем счету. Отличник боевой и политической. Отец Василий Макарович Резеда. Врач. Мать Мария Юрьевна Резеда. Медсестра. Оба из рабочих... закончил семь классов...'.

Семиклассное образование никак не вяжется с написанным текстом. По мнению эксперта, писавший имеет инженерное образование. Это опять же предварительное мнение. Кроме того, в тексте встречаются термины использующиеся при штабной работе. Откуда это у простого сержанта?..

Со второй характеристикой было еще интереснее.

'Маевский Михаил Карлович 1924 года рождения, студент московского мединститута. Отец Карл Моисеевич Маевский профессор медицины...'

Если с медицинскими знаниями Маевского еще можно смириться, то откуда студент, не служивший в РККА, знает столько, что оторопь берет. Что интересно, в обоих тетрадях данные о немецких дивизиях и их движении совпадают точь-в-точь. Разнятся лишь в более полном описании конкретного места.

А лекарство взять? Этот самый 'Penicillium'? Порученец с копией в институт ездил и поговорил с Бакулевым. Так тот после прочтения сильно разволновался. У нас — сказал — исследования идут по антибиотикам, но все не впрок пока, а тут готовый рецепт и технология. Стрептоцид, мол, тут и рядом не стоял. Настойчиво интересовался — откуда это? Хм, самим бы узнать...

Кроме того, порученец выяснил про Маевского. Тут тоже интересная история. В первых числах июня, Карла Маевского арестовали по анонимному доносу. Через четыре недели после тщательных проверок Маевского отпустили — не подтвердилось. Но за этот месяц произошли не менее интересные события. Сына Маевского, Михаила, сначала исключили из комсомола, а затем отчислили из института, после чего он пропал, и объявился поутру в штабе 9 армии, где и вручил тетрадь генерал-майору Степанову лично.

Потом Михаила Маевского для подтверждения личности доставили в медбат, где он стал помогать персоналу. И по отзыву врача первого ранга Павлова, который оказывается хорошо знал Маевских, хорошо помогать. Лично провел несколько десятков сложных операций, спасая жизни наших бойцов. И жизнь самого Павлова, которого ранило при авианалете. Затем, при эвакуации раненого хирурга, отвлек внимание противника на себя. Маевский погиб в бою. Резеда погиб в бою. Оба фигуранта погибли. Тетрадь резеды доставил лейтенант Денисов. Эвакуацию тетради Маевского обеспечил капитан Перепелкин, передав с тяжелораненым бригадным комиссаром Серебровским. А командующий информацией из тетради воспользовался, кстати, что свидетельствует о достоверности...

Дверь кабинета раскрылась.

— Разрешите, товарищ комиссар третьего ранга?

— Входи, Павел Анатольевич. Можно не чинушничать, — сказал Меркулов.

Следом в кабинет вошел адъютант с подносом, на котором стояли стаканы с чаем и тарелка с бутербродами и печеньем.

— Ты не голоден? Давай перекусим, чем Богомолов послал.

— С удовольствием, — кивнул Судоплатов, подавив улыбку и взглянув на сержанта.

— Как все прошло, Павел Анатольевич? — спросил Меркулов, когда сержант вышел.

— Со Стаменовым поговорил, — ответил старший майор, — но, как и когда он до Берлина нашу дэзу донесет, конечно — вопрос.*

Комиссар согласно кивнул. Какое-то время они ели бутерброды и запивали их чаем.

— С докладными и сводками уже знаком? — спросил Меркулов, когда с перекусом закончили.

— Так точно. Пока сюда ехал, успел просмотреть.

— Тогда вот, ознакомься, — сказал комиссар 3-го ранга, подвигая папки ближе к Судоплатову. — Просмотри быстро и мнение свое выскажи. Подробнее ознакомишься потом. Этим тебе придется заниматься.

Судоплатов принялся изучать материалы. Листы он просматривал быстро. Иногда перебирая их, искал уже прочитанные, находя нужные места. Мимика лица менялась с каждым прочитанным листом. Меркулов прихлебывал чай, наблюдая за старшим майором.

— Феникс... феникс... — пробормотал Судоплатов задумчиво. — Возрождающаяся из пепла.

— Что? — переспросил Меркулов.

— Феникс — это сказочная птица, которая сгорает, а потом возрождается из пепла.

— Знаю. Мысли какие?

— Что-то мне подсказывает, что о 'фениксе' мы еще услышим. Не зря пока неизвестный источник выбрал себе такой псевдоним.

— Считаешь это одиночка, а не группа?

— Возможно группа. Но судя по содержанию тетрадей, исходит из одного источника. А где исходники?

— В 'восьмерке' у экспертов.

— Может продублируем? В МУР свозим, или лучше их спецов к нам вызовем. В МУРе эксперты ушлые, опытные, помогут нашим, быстрее разберутся.

— Можно и вызвать. Ты скажи — что думаешь об этом?

— Сложный вопрос, — ответил старший майор, — тут мистикой отдает. Что одна тетрадь, что вторая... и пока наверх докладывать рано. Тщательнее проверить все надо.

— Вот и проверяй, товарищ старший майор. Нарком собирается создать особую группу при НКВД, а тебя поставить во главе. Цели группы — разведывательно-диверсионная работа. Людей подбери сам. Составь записку необходимого, потом обсудим и к наркому обратимся. Кстати...

Меркулов поднял трубку телефона.

— Седьмой, примите для передачи сообщение. Текст — следующий:

'Начальникам особых отделов частей и соединений всех фронтов.

Срочно. Секретно.

При проверках выходящих из окружения командиров и красноармейцев, обращать внимание на слово 'Феникс'. В случае упоминания во время допросов — военнослужащих изолировать и незамедлительно сообщить в Главное управление Госбезопасности старшему майору Судоплатову. В случае ухудшения обстановки обеспечить первоочередную эвакуацию фигурантов.

30 июня 1941 года. Заместитель народного комиссара внутренних дел СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга Меркулов'.

Положив трубку, комиссар 3-го ранга сказал:

— Материалы эти в канцелярии получишь. Все, работай.

От Меркулова Судоплатов направился в свой кабинет. Там он по телефону вызвал капитана госбезопасности Маклярского к себе. Только вернул трубку на телефон, как тот зазвонил.

— Судоплатов, — ответил старший майор.

— Это Меркулов, пришло срочное сообщение от Цанавы. Еще один фигурант и тетрадь!..

*По поручению Л.П. Берии, Судоплатов зондировал через посла Болгарии условия прекращения военных действий для 'дезинформации противника и выигрыша времени для мобилизации ресурсов'.

*Лаврентий Фомич Цанава — комиссар госбезопасности 3 ранга, нарком внутренних дел БССР.

Глава-1

Туман медленно таял, оставаясь густым только в распадке. Но и там он медленно растворялся в воздухе, опадая росой на траву. Ночная прохлада уходила, а день вновь обещал быть жарким. Впрочем, спалось хорошо, под непрерывные соловьиные трели. Горластые и сейчас не смолкли, лишь к птичьему концерту примешался щебет других пернатых.

Котелок тихо шумел. Угли почти прогорели, курясь еле заметным дымком. Отвар иван-чая с смородиновым и брусничным листом был еще горяч, и Семен чуть отставил котелок в сторону. Пусть поостынет. Достал последнюю консерву и вскрыл банку ножом. Завтракать пришлось опостылевшими сардинами в масле. Тушенки бы, но в немецких ранцах были только рыбные консервы. Да и те закончились. И галета последняя.

Пополнить запас продуктов Семен собрался давно, но пока не удавалось — во всех селениях на пути стояли немецкие части. И у самих немцев не экспроприируешь — не попадаются они поодиночке, все толпами ходят. Уже пару дней Семен к своему рациону добавил подножий корм. Липы на пути не попадалось, все осина да ольха, а то и вовсе сосняк или ельник. Зато лопуха вдоволь. Однако такая диета только-только силы поддерживает. Каждое утро, застегивая ремень, Семен заметил, что портки начинают провисать. За восемь дней боев, когда поесть один раз в день и то счастье. А тут и вовсе стало хреново с едой. Похудеешь тут всяко. Гимнастерка обвисла как у пентюха. Хотя, обвислость незаметности добавляет, смазывая контур тела. А к маскировке Семен подходил ответственно — прикреплял к себе веточки, к телу, к ранцу, к пилотке. Карабин и тот тряпочкой обмотал, оставив неприкрытыми лишь подвижные части. Как-то выбрел на небольшую поляну, а там немцы отдых устроили. Частично спали, но были и бодрствующие. Однако сидели тихо. Семен застыл на мгновение, и начал медленно за кусты пятиться. И никто его не заметил. Так что хоть маскировка незатейливая, но действенная, всего лишь правильно веточки расположить. Завяли? Недолго обновить.

Да, мяса поесть бы не помешало. Зверье тут есть и его много. Зайцев несчесть. Вот в силки пока не попалось, а стрелять Семен опасался. Двигался он вдоль дорог, а на них немцы толпами прут. Только на ночевку он уходил вглубь. И не от того, что боялся заплутать. В любом лесу Семен чувствовал себя как дома, тайга всему научит, но множество рек и болот, к передвижению не располагали. Сырые ноги, если кто понимает. А сапоги одни. Только у одного немца размер подходящий был, у остальных стопа как у детей маленькая оказалась, а брать в запас еще пару... Семен предпочел оружие, боеприпасы и продукты. Сапоги следовало беречь. Развалятся, ноги собьешь, а ноги в лесу — первое дело. Пробовал лапти плести, но они разваливались через версту. Да и липы почти не встречалось. Поэтому болота обходились, а переправа через реки голышом, заодно помоешься.

Закуковала кукушка.

Семен отхлебнул отвара и в ту сторону посмотрел, недовольно поморщившись.

— Кукуй да на свою головушку, — посоветовал он птице.

Услышать в тайге кукушку считалось не к добру. Приметы приметами, но ничего загадывать этой птице, находясь в лесу — не следовало.

Еще глоток отвара. Прихлопнуть комара на щеке. Да, комары вновь объявились. Ночью их в помине не было, а как спал туман, они тут как тут. Что поделать, болото рядом. Муравейник бы отыскать, но для этого надо выше подняться. Не любят муравьи низины.

Все, пора. Семен осторожно сцедил остатки отвара во вторую флягу. Пусть одна будет с водой, а вторая с отваром. Сложил свой скарб, скатал накидки, что затрофеил у немцев и прикрепил к ранцу. Нарезал веточек, укрепил их на своей поклаже, надел на плечи, взял карабин и двинулся в путь.

Муравейник нашелся быстро, стоило только выйти к опушке. Семен достал кусок ткани и флягу с водой. Смочил и, чуть отжав, расправленную положил на муравьиный дом. Лесные трудяги сразу облепили чужеродный предмет. Выждав несколько минут, Семен перевернул ткань и вновь подождал. Потом стряхнув муравьев с ткани, тщательно обтерся. Верное средство — теперь комары докучать не будут.

Семен вернулся к дороге. Пыля на всю округу, по ней шла автоколонна. Он уж собрался вернуться в лесную чащу, как проходящая техника закончилась и он заметил в разрыве пыльных клубов авто на противоположной обочине. У легковой машины стояло двое — субтильный немец и офицер. Оба рассматривали пробитое колесо, и офицер что-то говорил, очевидно, пенял своему водителю на нерасторопность. Потом он отошел чуть в сторону и посмотрел вслед автоколонне. По досаде, написанной на лице немца, стало понятно, что тот смотрит вслед упущенной возможности на быструю помощь. Значит, что следом никого — дорога пуста. Это шанс!

Семен тихо скинул свою поклажу. Отцепил нож и сунул в сапог. Карабин в руку и тихо подкрасться ближе.

Итак, диспозиция — машина на противоположной обочине. Водитель поддомкратил машину и занимается колесом, под рукой виден только инструмент. Кобуры у водителя Семен не заметил, наверно оружие в машине оставлено. Зато рядом туда-сюда вышагивает офицер, и кобура у него на месте. Звание не различить пока — но не ниже обер-лейтенанта. Немец обеспокоенно посматривает на лес по обоим сторонам дороги.

По делу валить надо первым водителя, но он за капотом. Офицер же хоть и бдит по сторонам, более уязвим. Стрелять? Выстрел могут услышать, тогда придется быстро уносить ноги, и прощайте продукты с картой, а у офицера она должна быть.

Надо действовать пока еще кто не появился, а то вновь ни с чем останешься. Карабин в левую, в правой руке нож. Нож трофейный, но хороший. Семен дождался, когда немец повернется спиной. Взмах, и нож вонзается в шею офицера. Черт, целил в спину... но и так хорошо, — отмечает Семен, бросаясь следом. Немец валится на обочину, а водитель недоуменно провожает взглядом падение, потом поднимет голову. Бац! Приклад вминает нос в глубину черепа.

Семен выдохнул — от волнения на десяток секунд дыхание задержал, как под воду ныряя. В руках нож — выдернул из офицера, но правки не надо. Похоже, и водитель отъехал в небытиё.

Быстрый взгляд вправо-влево — никого. Теперь быстро собрать трофеи. Первым делом зольдбухи в карман, затем быстрый осмотр машины. Не густо — тощий портфель офицера и ранец водителя.

В портфеле только несколько папок и механическая бритва. А в водительском ранце нашлись упаковки галет и шесть консервных банок. Но радости они не принесли.

— Здравствуйте сардины! Я по вам так соскучился, — сказал Семен и тихо, но зло выругался.

Что ни немец, так нормальной тушенки в сухпае нет, или ему только одни рыбоеды попадаются?

Из оружия — офицерский 'Вальтер' и карабин водителя. Кобуру с оружием и патронами Семен забрал, водительский маузер с патронами без надобности, своего достаточно — закинул в лес. Еще четыре гранаты. Куда их? Тех же колотушек полный подсумок. Лишний вес, но бросать жалко. Жаль не феньки, а то заминировал бы трупы. Тут заметил моток бечевы под сидением.

Идея!

Быстрый взгляд под машину. Ага, благодаря домкрату до вала достать можно. Семен отхватил метр бечевы, сунулся под машину и привязал к крестовине вала конец веревки. Потом быстро стянул гранаты бечевой и ей же притянул к серьге рессоры. Выкрутил колпачок у колотушки, вытянул шнур и соединил узлом с бечевой. Чуть отошел, одновременно посмотрев по сторонам, глянул — нормально, связка не видна. Теперь если машина поедет, вал накрутит на себя бечеву, а та выдернет шнур из гранаты. Четыре колотушки в связке, так рванет — мало не покажется.

То, что немцы приберут транспорт, Семен не сомневался. Машина по нынешним временам вещь нужная, даже легковая, на чем-то же надо начальство возить. Лишь бы при замене колеса гранатную связку не заметили. Послышался рев моторов. Пора делать ноги.

Темп пришлось взять максимальный. Имеются ли в той колонне следопыты, или не имеются, но перестраховаться стоило. Отбежав в чащу на версту минимум, Семен сделал привал. Первым делом прополоскал водой рот, но напился он из другой фляги. Отвар хорошо утолил жажду, частично сняв желание перекусить. Есть рыбу? Не-не, потерпим. После сардин пить хочется...

Пока отдыхал, посмотрел зольдбухи. Шутце Клаус Хаер и 'Intendanturrat' Отто Миллер. Интендант, что ли?

В портфеле были три папки с бумагами, но они не интересовали. Имелась карта! Вот вещь нужная, пусть трофейная. Пусть все обозначения на немецком. Пусть Семен в нем не силен. Однако прочитать карту можно, жаль только несколько районов на ней отображено. Первым делом определился с местоположением. Ага, через десять километров сплошной лесной массив заканчивался. На пути множество селений и деревень, где можно добыть продуктов. Однако немцев там, судя по знакам, больше чем много. Трудно будет пропитание добыть. И не придется ли вообще обходить этот район? А это минимум полсотни километров. Судя по карте до наших километров сто — сто пятьдесят...

Далеко. Семен прикрыл глаза, вспомнив слова комиссара. Все, так как он говорил. Эх, жаль Антона Викторовича. Геройский мужик, не то, что иные...

... выломав стенку дровенника, Семен выполз в крапивные заросли. Замер, прислушиваясь. Две острых щепы в руках зажаты. Не ахти какое оружие, но выбирать не приходится. Благо, что их в дровеннике много. В округе тихо. сквозь крапиву пробрался до огорода. Послышалось кряхтение, и запах характерный. В дощатом строении кто-то восседал. Семен затаился.

Отсвет от зари только-только позволял видеть что-то. Дверь из 'толчка' открылась и вышла фигура. В темноте не разобрать. На рукаве белеет повязка, и Семен вспомнил — высокий полицай им днем встретился. Этот тоже рослый. Он ли?

— Семен! — Позвал кто-то от дома шепотом, но достаточно, чтобы услышать.

От неожиданности Семен вздрогнул, но затем понял, что окликнули вовсе не его. Еще один полицай. Похоже на пару дежурство несут. Вот и ствол винтовки из-за спины торчит.

— Че? — спросил высокий.

— Все мучаешься? — тихо хохотнул тот же голос.

— Иди ты! — буркнул высокий в ответ, протянул руку к туалету, и в руках у него оказалась винтовка.

Второй полицай скрылся, очевидно последовав совету. Семен напрягся. Только высокий забросил мосинку на плечо, как быстрая тень выпрыгнула из крапивы. Зажав рот полицаю и подбив ноги, осадила его вниз, одновременно нанося удар щепой в шею. Полицай всхлипнул, рванулся, но Семен смог его удержать. Затем усадил мертвеца у туалета, снял винтовку, и пошарил по карманам. Лишь платок нашелся. Ни спичек, ни табака. Не курит что ли? Жаль, табачком можно было след присыпать. Вдруг у немцев собаки найдутся?

Ушел огородом, обходя деревню почти по краю пруда. Прокрался вдоль ручейка до родника. Напился вволю, а там, несмотря на темень, нашел место их дневки. У пня немного посидел не двигаясь — колотило. Нервы не железные, по 'краю' ведь прошел. Когда руки перестали подрагивать, открыл затвор винтовки и попытался понять — заряжена ли? Три патрона! Не густо. Да, щедры немцы для холуёв своих. И вообще, повезло, что часового прихватило. Вдруг он свой пост в огороде имел?..

Что делать дальше? Комиссар не приказывал напрямую, просто сказал — уходи...

А как тут уйти?

Семен понимал, что немцы его будут искать, не настойчиво, но будут. Иванцов прав, надо уходить, но просто уйти Семен не мог...

Немцы появились, когда в лесу стало светло. Двое солдат крались по лесу аккурат по следам Семена.

Те же следопыты, что и вчера. Сторожко идут, прикрывая друг друга. Семен пропустил их мимо, выждал немного — не идет ли кто еще? Но преследователей было всего двое. Что ж, нам легче. В тайгу бы вас...

Немцы дошли до пня, один присел, рассматривая разворошенный тайник, второй внимательно осматривался. Присевший рассмотрел уходящие в чащу следы и показал знаками направление, второй кивнул. Купились. Не зря Семен их отчетливо проложил, делая большую петлю. Пусть считают, что русский недотепа сейчас чешет по лесу во все лопатки. Немцы медлили. Ясно, что решают — продолжать преследование или не стоит? Тот что присел, покачал головой, и махнул в сторону деревни. Оба расслабились, маузеры забросили на плечо, закурили. В этот момент Семен скользнул к толстенной сосне, сжимая винтовку и щепу. До врага несколько шагов. Один бросок и... жаль, нормального ножа нет.

— Was sagen wir Lehman?

— Und sagen wir-ist gegangen. Was ist der sinn hinter diesem "Ivan" zu laufen?

— Das ergibt keinen sinn.*

Семен вслушивался в их диалог, и жалел, что толком не учил немецкий. Ясно, что по следу они идти не собираются, и теперь обсуждают — что и как докладывать начальству. Наконец немцы докурили, аккуратно затушили окурки, и двинулись обратно. Семен вжался в сосну, тропа проходила рядом, теперь — или-или...

Солдаты шли один за другим, тихо переговариваясь, а Семен медленно смещался, прячась за сосну. Вот они проходят и он у них за спиной.

В последний момент немец оглянулся, видно почуяв опасность. Семен ударил его в спину ногой, и успел схватить маузер за шейку приклада. Тот хекнул и повалился вперед. Передний солдат развернулся, уже скидывая карабин с плеча, но тут в шею воткнулось что-то острое. Брызнула кровь. Немец выронил карабин и зажал рану, а перед ним лежал его камрад и боролся с оседлавшим его русским. 'Иван' как-то умудрился перекрутить ремень 'Маузера' и теперь им же душил хозяина. А в руке 'Ивана' зажата острая окровавленная деревяшка. Надо комраду помочь — солдат потянул свой нож, но потемнело в глазах, рука ослабела и нож выпал...

Щепу прошлось бросить — мешала. Этот немец умирать не хотел. Придушить не удавалось, ремень на шею перебросить не вышло, петля перехватила подмышку и шею. Семен только и успел пару раз крутануть ремень. Немец хрипел, не давал докрутить и пытался дотянуться до своего ножа. Сильный сволочь. Еще чуть-чуть и вывернется. Семен скрипел зубами, косясь на щепу — далеко. Тут почти рядом воткнулся нож...

Руку саднило. Сердце казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Семен навалился на убитого, сил сползти не было. Взглянул на руку с зажатым ножом, костяшки сбиты и сочится кровь. Бил клинком прямо в лицо, куда ни попадя, об каску сбивая кожу. Еще чуть и немец бы вывернулся, а там кто знает кто кого? Хорошо, шедшему впереди удачно попал, тот сдох тихо, а то...

Пересиливая себя поднялся. Взгляд наткнулся на флягу. Отцепил, снял крышку, глотнул. Во фляге оказался шнапс. Слабоват, но помог — отлегло. А теперь шевелится надо. За полицая немцы пару солдат отправили, а за своих убитых всем батальоном по следу пойдут. Первым делом документы забрать.

Семен вынул и раскрыл зольдбухи. Гефрайтер Хубер и шютце Майер. Откуда вы такие прыткие? Плевать. Теперь тут гнить будете.

Поначалу хотелось забрать все, но потом включился разум. Сложить все в один ранец. Документы комиссара, пайки, белья комплект, боеприпасы в подсумках, гранаты... карабины забрать оба, только один по дороге выбросить. И переобуться надо, а то ботинки окончательно развалились. Но сапоги только одни по размеру подошли...

Деревню Семен обошел по большой дуге. Помня о возможном преследовании, нашел муравейник и поворошил ногами, чтобы собак со следа сбить. Потом старался идти не оставляя следов, и когда деревню огибал, если еще муравейник попадался, повторял процесс. А потом он увидел как куда-то пленных повели. Среди немцев выделялся один в черном мундире. Он и командовал...

Было острое желание перестрелять сволочей, особенно Ушакова. Ненависть нахлынула как взрыв, до зубного скрежета. И тот урод в черном. Эх! Антон Викторович... Гитлер покончит с собой?

Семену показалось, что он расслышал последние слова комиссара...

Воспоминания тяжелы, но такое не забудешь. И он дойдет. Обязательно дойдет.

Кобуру Семен на ремень пристроил, и чуть за спину сдвинул, чтобы не мешалась. Бумаги интенданта сунул в ранец, а пустой портфель повесил на сучок. Жаль бросать, но и так вещей много.

Где-то бабахнуло. Хорошо бабахнуло. Ага, вот и подарочек сработал. Настроение улучшилось. Глотнул отвара, карабин на плечо и в путь...

Завал в лесу миновать не вышло. Поваленные ветром деревья образовали непроходимое препятствие, которое вдобавок густо оплела ежевика. Семен выдвинулся ближе к дороге. Наблюдал час. По краю не проскочить — немецкие батальоны расположились по обочинам, пропуская танки и машины. Техника шла непрерывным потоком, и Семен решил обойти завал южнее, но через километр уперся в болото. Срубив слегу, померил глубину в ближнем 'окне'. Жердина ушла почти вся. Глубоко тут. Обходить препятствие по трясине он не решился. Ухнешь в такое вот бездонное и квакнуть не успеешь.

Двинулся вновь вдоль завала, но не спеша и высматривая возможный путь. Еле различимая тропа нашлась, больше похожая на узкую пещеру в скале. Пока продирался, видел на острых ветках нитки и кусочки ткани. Наверняка тут кто-то уже пролезал. Такой же окруженец. Догнать бы.

Путь через ветровал отнял все силы. Вода закончилась, и надо было искать родник или ручей. И необходимо подкрепиться, пусть уже опостылевшими сардинами.

Пока шел, выискивая родник, наткнулся на смородину. Ягоды на ней были мелкие и неспелые, зато лист был необычайно душист. Семен набрал листьев для отвара и сложил их к уже сорванным листьям малины и иван-чая.

Наконец нашелся ключик с удобным откосом. Семен сбросил ранец, наклонился к роднику, набрал воды в ладони и напился. Повторно набирая ладонями воду, кое-что заметил и замер, затем отодвинул свесившийся травяной пучок — у самой кромки воды обнаружился след. Каблуковая часть отпечатка размыта водой, однако носочная выделялась четко. Похоже на след от немецкого сапога. Семен поставил ногу рядом и надавил. Ну да, такой же рисунок. Немцы тут шли? Врятли. Скорее всего такой же окруженец в трофейной обувке. Не он ли продирался сквозь ту же нору в завале?

Отпечаток недавний, кстати. Прошел час или чуть больше. Догнать? Решено!

Семен напился вволю и наполнил обе фляги водой, а поесть можно позднее. Может из провизии чего добыть удастся...

Теперь Семен шел, внимательно высматривая следы. Этот кто-то или знает — как ходить по лесу, или удачно шел, ибо больше отпечатков не обнаружилось. Направление угадывалось лишь по чуть примятой травке и веточкам. Через версту смешанный лес сменился на сосновый, правда, с еловым подлеском. На усыпанной иголками земле следы высматривать стало сложнее.

Пахнуло жильем. Дымом и еще чем-то мясным. Живот тут же отозвался бурчанием.

Подойдя еще немного, Семен услышал крики. Немцы? Прислушался. Нет, говорят по-русски, и матерятся. И женщины голоса вроде.

— Будьте вы прокляты, сволочи!

Бах! После выстрела кто-то надрывно закричал. Бах! Крики смолкли. Кто-то выматерился. Семен приготовил карабин и подкрался ближе. Вглядываясь сквозь ветки, как в дом заходит мужик с мосинкой в руке, а на рукаве повязка белая. Опять эти прихвостни немецкие. Откуда только сволочи повылезали?

На хуторе на пару хат, с пристроями, хозяйничали полицаи. Немцев не видно. Вон у дома лошадь запряженная в телегу стоит. Не ездят немцы на телегах. На цундапах своих прикатили бы. Значит тут только полицаи. Человек пять-шесть. Расправляются с неугодными, ну и грабят заодно.

Судя по двум телам посреди двора — лежат хозяин с хозяйкой. Это их застрелили минуту назад. Из сарая слышалась какая-то возня с рыданиями. И в домах наблюдалось шевеление.

Вдруг Семен почувствовал пристальный взгляд. Насторожился и отступил в ветви. Вроде вон там кто-то...

В кустах точно кто-то стоит. И явно не полицай. Этот кто-то отступил от кустов, намеренно показываясь Семену. Ага, вот они, сапожки-то немецкие. Сам в галифе и гимнастерке, и петлицы сержантские. Сержант приветственно кивнул и усмехнулся. Затем качнул мосинским карабином на хутор и знаками показал — наблюдаем. Семен улыбнулся в ответ и кивнул — сержант прав, сначала дело.

Из сарая по-прежнему слышалась возня и надрывное рыдание.

— Ай! — вскрикнули в сарае. — Сука краснозадая! Стой!

Из створа выскочила девушка в разорванном платье и кинулась бежать к кустам, где притаился Семен. Следом, поддерживая штаны, выбежало двое полицаев.

— Стой! Не уйдешь!

Открылась дверь и из дома вышел полицай, которого Семен недавно видел. Тот заржал, глядя на путающихся в штанах подельников.

— Только назад приведите! — крикнул он с крыльца. — Не только вы сладеньким побаловаться желаете.

Семен уже сбросил ранец, приготовил нож. Поправил кобуру с 'Вальтером', чтобы сподручнее было выхватить, если придется, но стрелять только в крайнем случай. Этих следовало брать тихо. Хрен его знает — сколько полицаев в домах имеется. Лучше не рисковать. Бросил быстрый взгляд на соседние кусты. Сержант присел, в руках тоже нож.

Девушка промчалась мимо кустов, обогнула их, и заметила притаившегося человека. Испуганные глаза еще больше расширились, ноги подогнулись и она упала.

Семен приложил палец к губам, затем показал рукой за куст, и почти беззвучно, лишь губами добавил:

— Свои. Спрячься.

Полицаев перехватили тихо. Они и пикнуть не успели, как их взяли в ножи. Почти синхронно Семен с сержантом вогнали полицаям клинки. Секунды судорог и тела опущены на землю. Семен вытер клинок об рубаху убитого и посмотрел на сержанта, тот на Семена.

— Ну, здравствуй, Михалыч! — радостно прошептал сержант.

— Здорово, Савельич!

Крепко обнялись. Сержант отстранился, посмотрел на Семена, на его петлицы.

— Так простым и ходишь, Ваня?

— Так и хожу, Миша.

— Сноровки вижу не потерял.

— А то! Это ты через бурелом лез?

— Я, — отвечает сержант, и его взгляд скользит за спину Семена. Он оборачивается. Девушка сидела, зажав руками рот. В глазах ужас плещется. Родных убили, саму чуть не изнасиловали, на глазах двух человек зарезали походя...

Семен подошел к девчонке. Да, это еще девочка. Лет четырнадцать-пятнадцать. На Машутку похожа чем-то...

— Свои мы, дочка, — зашептал Семен, присаживаясь рядом, — свои. Ты не кричи только

— Я... — всхлипнула девочка, — они... маму с отцом убили. Тетю и сына её тоже... а меня... меня...

— Все-все, не плачь, ничего они больше не сделают. Тебя как зовут?

— Ан... Ан...

— Анна?

— Н-н-нет, Ан...

— Антонина? — догадался сержант.

Девочка, всхлипнув, кивнула.

— Слушай внимательно, Тоня, — сказал Семен, — ты сейчас успокоишься и расскажешь нам — сколько их и почему они с вами так.

В последующие пять минут Семен и сержант слушали сбивчивый рассказ девочки, не забывая посматривать за обстановкой на хуторе. Остальные полицаи пока не появлялись.

Из рассказа стало известно — на хуторе жили две семьи. У соседей, дядя Матвей, красный командир, в финскую погиб. А у них два брата в Красной армии. Полицаи об этом знали, вот и приехали мстить. Явилось шестеро. Всеми заправлял Першин. Это он в родителей стрелял. В доме сейчас самогон пьет. Что с тетей и бабушкой Дусей, она не знает.

Сержант и Семен переглянулись.

— У тебя родственники еще есть?

— Тетя в соседней деревне живет.

— Хорошо, ты, вот что, дочка, ты тут посиди. Ладно? И не бойся, мы управимся быстро.

К дому они подкрались вдоль сараев. Из хлева протяжно замычала корова. От другого ответила еще одна. Или не доены, или есть хотят. Страдает, скотинка. Между сараями и хлевом наткнулись на два трупа женщин...

Тут разделились — сержант остался контролировать двор, а Семен обошел снаружи и затаился у туалета. Это место из домов не просматривалось. Но к крыльцу придется мимо окон идти.

Вдруг дверь распахнулась, и с крыльца скатился мужик, которого Семен видел накануне. Теперь он был в одной рубахе и штанах, которые на ходу расстегивал, семеня к туалету. Семен приник к стене сарая. Полицай схватился за веревочную петлю, служившую ручкой, но распахнуть створку не успел. Семен пережал рот, подбил ему ноги и упер клинок в шею.

— Тихо! — шепнул в ухо.

Послышались характерные звуки и гадостно запахло.

— Обделался, сука? — прошептал Семен, чуть отстраняясь, но усиливая нажим острия в шею.

— М-м-м...

— Не дергайся! Остальные в доме? Вместе сидят?

Полицай замычал, интенсивно кивая.

— Очень хорошо!

Клинок вошел в шею. Тело дернулось. Еще один звук из штанов...

— Погань! — сплюнул Семен, обтирая нож об рубаху. — Жил как дерьмо, в дерьме и помер.

Он маякнул сержанту. Пока тот пробирался к туалету, подкрался к дому и осторожно заглянул в окно. Точно все трое сидят. Такая беспечность удивляла. Считают — они в немецком тылу, так управы нет?

Появился сержант, покосился на труп, поморщился.

— Все в доме, — сообщил ему Семен.

Прижимаясь к стене, прокрались до крыльца. У двери замерли. Сержант кивнул, и Семен взялся за ручку, быстро распахнул дверь и, пригнувшись, проскользнул в темные сени — тут никого.

На двери в горницу петли накладные, значит, она открывается в сени. У двери прислушались. Полицаи о чем-то спорят. Переглянулись, кивнули. Распахнули дверь и ворвались.

За столом, что стоял в 'красном' углу, сидело трое. Полицаи изумленно уставились на вошедших, замирая со стаканами с мутным самогоном. Только у правого кружка.

— Не двигаться!

Правый выронил жестяную кружку и потянулся к винтовке у стены. Левый тоже дернулся.

Бах! Бах!

Выстрелы 'Вальтера' и нагана почти слились. Правый свалился у стены, оборвав оконную занавеску. Левый, сполз под стол. Сидевший в центре стакан на стол поставил, и замер, бледнея.

— Фамилия?! — рявкнул сержант.

— Першин... Иван...

— Смотри-ка, как сложилось! — хмыкнул Семен, обыскивая полицая. Изъял револьвер, и винтовки убрал к двери. Еще подумал было девочку позвать. Пусть посмотрит в глаза убийце её родителей, да решил — не стоит. Через окно он увидел, что Антонина у тел родителей сидит. Плачет.

— Пытать будете? — спросил полицай.

Бледнота с него сошла. Смотрит угрюмо.

— Ты, сволочь, себя с нами не равняй! — сказал зло сержант. — Хотя просто убить тебя мало.

— На кол бы посадить, — процедил Семен. — Чтоб долго сдыхал.

Першин вновь побледнел, но быстро оправился и рванул рубаху:

— На, на, стреляй, сволочь краснопузая!

— Ишь, как запел, — усмехнулся сержант, — герой-дешевка!

— Сам к немцам пошел?

— Сам. Ненавижу вас всех.

— А причина? — спросил Семен. — Мне вот очень интересно узнать, за что?

— За отца, убитого активистами в тридцатом. За братьев, умерших в голод. За все отобранное добро! За...

— Добро, говоришь?! — перебил сержант. — А теперь чужой кровью плату берешь, сволочь?

— Да, кровью! — выкрикнул Першин. — Вашей, краснопузой. Всех бы вешал да расстреливал. Ненавижу!

— Хватит! — рявкнул Семен. — Вставай.

Першин схватил стакан, и лихо отправил самогонку в рот. Одним глотком. Поставил, занюхал рукавом, начал вставать и неожиданно рванул стол вверх и от себя. Стол сбил с ног сержанта, а Семен успел отпрыгнуть к окнам. Першин надвигался на Семена. В правой руке держит нож.

— Давай! — ощерился Семен, вынимая трофейный клинок.

Он легко уклонился от взмаха, одновременно ударяя по руке и проводя своим клинком по низу живота полицая. Успел обратным движением полоснуть вдоль бока и отскочить. Першин развернулся, схватился за бок, посмотрел на окровавленную руку, взревел, кинулся на Семена. И упал через шаг. Завыл, путаясь в выпавших потрохах.

— Ненави-и-ижу-у... суки...

Начал ползти к Семену. Бах! Это в голову ему выстрелил сержант.

— Оплошал, Михайлович, — покачал головой он, — ой оплошал. Как же ты нож-то упустил?

— Нет, Савельич. Нож я намеренно оставил.

— Зачем? — изумился сержант.

— Чтоб нападение спровоцировать. Хотелось в схватке его зарезать. Да так, чтобы сдох больнее. Я ему дал шанс — забоялся бы за нож хвататься, просто пристрелил бы, а так... — Семен вздохнул, — война будет долгой, Миша. Еще успеем озвереть.

— Это выходит я оплошал? — хмыкнул сержант. — Мучиться ему не дал. А откуда про долгую войну знаешь?

— А ты подумай, — сказал Семен. — Сам поди видел — сколько войск к фронту идет, и где этот фронт сейчас, ты тоже знаешь. Командирскую планшетку я у тебя видел.

— Да, тут ты прав... года четыре... — тут сержант осекся и сменил тему. — Надо уходить. А ну сюда еще полицаи явятся, да с немцами.

Из хлева вывели лошадь и запрягли в телегу. На телегу полицаев сложили убитых и накрыли.

Во вторую телегу натащили провизии. Часть сложили в свои ранцы и мешки. Остальное девчонка тетке отвезет. Сама Антонина быстро собрала свои вещи и теперь ждала у телег, пока красноармейцы оттаскивали трупы полицаев в близлежащий овраг. Жаль, до болота далеко...

Через полчаса две телеги с привязанными к ним коровами уходили в глубину леса.

*— Что скажем Леману? — Так и скажем — ушел. Какой смысл за этим 'Иваном' бежать? — Смысла нет.

Глава -2

На столе лист с записями в квадратиках, от которых тянутся стрелочки. Схема выстраивалась сложная. Вроде каждый элемент с фактами вполне логичен, даже совместно с другими фактами. А возьми все вместе — не сходится. Понятно, что чего-то не хватает. Того что скрепит всю схему, сделает понятней, логичней. Маленького винтика, но важного и незаменимого. Именно его не хватает. Где искать этот фактор?

Старший майор гипнотизирует лист, пытаясь понять направление поиска, и вдруг замечает, что нарисованная им схема неожиданно обрела контур вопроса. Знаково...

Всю ночь Судоплатов просматривал документы. Читал копии записей, сверял со сводками. Пытался анализировать. Строил схемы, но все упиралось в один большой вопрос — как? Как свести все факторы в логичную схему?

Кто может владеть такой информацией — предположить можно. Об источнике тоже варианты имеются. Но как можно знать точно, что все произойдет именно так, а не иначе? Достоверно известно время и дата передачи обоих тетрадей. Как объяснить точные действия противника, описанные в тетрадях после известной даты? Провидец какой-то писал, но это мистика, и не вариант. В какой-то коварный план немцев тоже не верилось, смысл теряется. Тогда что?

Старший майор каждый раз возвращался к стенограмме беседы с лейтенантом Денисовым. 'Резеда тетрадь мне передал около десяти двадцать седьмого...'. Двое суток прошло, как лейтенант добрался до особого отдела армии. Как пояснил лейтенант, после подрыва моста, вместе с отделением сержанта, пару часов держали оборону, пока немцы не организовали артиллеристский и авианалет. Пока добирались до своих, Денисов никому тетрадь не показывал, гранату и бутылку не вынимал, что подтверждают опросы бойцов отделения сержанта Давыдова. Капитан Жаринов, начальник особого отдела, организовал эвакуацию...

С тетрадью от Маевского немного сложнее — имеется рапорт капитана Перепелкина и стенограмма краткой беседы с бригадным комиссаром Серебровским. Краткой из-за тяжелого ранения, врачи не дали много вопросов задать. Но комиссар утверждал, что Перепелкин передал документ лично, а сама тетрадь получена тоже двадцать седьмого в восемь утра.

Судоплатов подавил очередной зевок, потер лицо и продолжил рассуждать.

Передача тетрадей случилась почти в одно время, но в разных местах. В обоих случаях фигуранты погибли. Были ли знакомы Резеда и Маевский — выясняется. Эксперты-графологи дали предварительные выводы — тетради написаны разными людьми. Причем людьми с высшим образованием, а в случае с Маевским, двумя минимум. Кроме медицинского, технология производства, а еще военное, кроме того, предположительно, филологическое. С последним предположением пока вопрос — но с привлечением специалистов МУРа, решится. И еще одно, что объединяет обе тетради — псевдоним 'Феникс'. Почему неизвестный источник выбрал такой позывной? По полноте и методу передачи больше 'Сирин' подходит. Хотя в мифологии Судоплатов был не силен.

Наконец старший майор не выдержал — глаза буквально слипались. На часах пятый час доходит, а в восемь совещание у наркома. Меркулов сообщил, что как раз доставят третью тетрадь от 'Феникса'. Если успеют, то сделают копии для анализа, а исходник направят на экспертизу. Судоплатов устроился на кушетке и закрыл глаза. Пара часиков имеется. Выспаться не выспишься, но хоть бодрее будешь...

Недолгий сон прибавил бодрости. После умывания небольшой завтрак — чай с печеньем и к наркому.

Перед дверью стоял Меркулов. Вид имел бодрый.

— Глаза красные, Павел Анатольевич, — сказал, поздоровавшись, комиссар 3-го ранга. — Поспал ли?

— Удалось вздремнуть пару часов. Работал бы и работал — что не документ, то вопросов ворох.

— И много вопросов наработал?

— Целый сундучок, точнее большой сундук.

— А ключика к сундуку не подобрал? — хмыкнул Меркулов. — Я тоже всю ночь голову ломал, но ребус не раскусил. Ничего, может с третьим 'посланием' намеки на источник найдутся.

Комиссар 3-го ранга глянул на часы.

— Пора, — сказал он и открыл дверь.

В приемной сидело трое — два капитана госбезопасности и пехотный майор, но Судоплатову был знаком только один — капитан Лукин. Меркулов, очевидно, знал обоих, так как кивнув Лукину, он шагнул к капитану. Тот тоже вскочил.

— Иван! — и Меркулов крепко пожал руку капитану. — Какими судьбами?

— Служебными, Всеволод Николаевич, служебными! — радостно сообщил тот.

— Знакомься, Павел Анатольевич, это мой давний друг — Иван Савельевич Горянников.

Но знакомству помешал секретарь, пригласивший всех кроме пехотного майора пройти к наркому.

— Проходите товарищи, садитесь, — сказал Берия.

Судоплатов сел рядом с Меркуловым, напротив сели Лукин и Горянников. Перед каждым лежали папки с документами.

— Для начала, хочу представить капитана госбезопасности Горянникова Ивана Савельевича, — сказал Берия. — Есть мнение, направить его для работы в вашу группу, товарищ Судоплатов.

Старший майор кивнул.

— Тогда начнем, товарищи, — нарком раскрыл папку. — И так, на повестке сообщения от неизвестного источника под псевдонимом 'Феникс'. На данный момент имеется три послания от этого источника. С первыми двумя вы ознакомлены. Перед вами папки с копиями снятыми с тетради, переданной капитаном Жуковым, командиром развед-батальона. Прошу просмотреть.

Некоторое время все читали, перебирая листы, лишь Лукин просто сидел. Судоплатов понял, что именно он доставил третью тетрадь и с её содержанием знаком.

— Прежде чем высказывать предположения, по информации из третьей тетради, — сказал нарком, когда все закончили чтение, — товарищ Меркулов, доложит по первым двум.

Комиссар ГБ 3-го ранга поднялся.

— Начну с тетради Маевского. Передана утром 27 июня лично в руки командующему генерал-майору Степанову Александру Михайловичу. Содержит общую информацию по всем фронтам на несколько дней — от 27 по 30 июня. В ней имеются данные о противостоящих силах противника, количестве личного состава и техники, звания и ФИО командующих от полка и выше. Кроме того имеется описание так называемого плана 'Барбаросса', или директивы номер 21. Отдельно от этой информации имеется описание технологии производства лекарства с названием 'Penicillium'.

— Тетрадь Резеды тоже передана утром 27 июня, — продолжил комиссар ГБ 3-го ранга. — Содержит аналогичные сведения, что в тетради Маевского, включая описание директивы номер 21. Там же описание признаков подделки наших документов и сведения о батальоне 'Брандербург-800'.

Обе тетради объединяет — дата и время передачи, и наиболее полные сведения о силах вермахта в местах передачи. Грамотность и стиль написания. И самое основное, обе тетради подписаны одним псевдонимом — 'Феникс'. Доподлинно известно, что в обеих тетрадях после передачи ничего не изменялось и не дописывалось.

— И последнее, — Меркулов сделал паузу, — все сведения из тетради проверялись. На девяносто процентов имеются подтверждения. У меня всё.

— Хорошо, товарищ Меркулов, — кивнул Берия, — садитесь. Теперь вы, товарищ Лукин. Начните с... вашего приезда в дивизию.

Лукин поднялся и начал доклад:

— Утром 27 июня, мы прибыли в расположение дивизии. Для выполнения приказа была необходимость в усилении, так как после боя, группа потеряла почти весь состав. С этим вопросом я обратился к полковнику Скоробогатову. Командир дивизии пошел мне навстречу и выделил командира развед-батальона Жукова с бойцами. Кроме него в группу я взял майора Крамаренко, командира сто сорок девятого разведбата. В штабе дивизии мне передали трофейную карту с документами оберст-лейтенанта Йохана Ритгена, которого захватил капитан Жуков, а затем он передал пояснительную записку в тетради. Я прочитал только первые листы, которые содержали описание действий противника. Кратко, точно, с пояснениями. Согласно трофейной карте. Далее читать времени не было. В Зельву как раз вошли немцы, и группе пришлось поторопиться. К спец-вагону направились майор Крамаренко и капитан Жуков, имеющие опыт минирования. При закладке зарядов произошло столкновение с немцами, капитан Жуков был тяжело ранен. Он остался, чтобы подорвать заряд и обеспечил уничтожение спец-вагона. Вернувшийся Крамаренко передал слова капитана Жукова, дословно — Феникс возродится. Как случилась возможность, я просмотрел тетрадь подробнее, и обнаружил там этот псевдоним — 'Феникс'.

— По содержанию тетради. Подробные действия противника в районе Гродно и общие по фронтам. Исходя из доклада товарища комиссара 3-го ранга, эти данные тоже можно считать подтвержденными. Так же как и в других тетрадях имеется директива номер двадцать один, именуемая план 'Барбаросса'. Однако, в тетради капитана Жукова к директиве приложены рекомендации по ПВО, особенно по городу Горький.

— Лист номер одиннадцать, — сказал Берия, прерывая Лукина, — прочитайте, товарищи. Особенно обратите внимание на последний абзац.

Судоплатов нашел нужный лист и принялся читать.

'Важно! Так как заводы города Горький обеспечивают РККА до 30% техникой и вооружением, Горьковский автомобильный завод, заводы Сокол, Красное Сормово, Двигатель Революции, находятся в приоритете на удар авиации люфтваффе. Прописано в директиве ?21 план 'Барбаросса' пункт ?4. В начале сентября немецкая авиация совершит разведывательный полет для авиасъемки объектов военной промышленности. Авианалеты начнутся по достижении оптимальной дальности авиации противника. Рекомендую провести более детальные мероприятия по маскировке объектов, а так же качественное и количественное усиление ПВО города Горький и предприятий города Дзержинск.

Кроме того в самом городе действует группа нелегалов, работающая на 'Абвер'. Не исключена передача сведений немецкой разведке о точном расположении предприятий, и наведении сигналами самолетов противника при авианалетах'.

После прочтения Лукин посмотрел на наркома, Меркулов задумался, а Судоплатов и Горянников принялись что-то интенсивно черкать на листочках.

— Какова дальность немецких бомбардировщиков? — спросил комиссар ГБ 3-го ранга.

— Максимальная — около пять тысяч, — ответил Горянников. — Но это общая дальность. Точка возврата — две с половиной.

— Это выходит, что к осени фронт будет проходить... — Меркулов не договорил.

— Вот именно, товарищи, — кивнул нарком. — Вот именно. Получается 'Феникс' не верит в силу Красной армии? Стоит ли доверять такому источнику?

На некоторое время воцарилась тишина.

— Считаю — стоит! — решительно сказал Судоплатов. — Во всех трех посланиях все факты были подтверждены. И немцы действовали согласно записей. А раз сообщения 'Феникса' сбываются, то не верить нельзя. Зная, мы можем предотвратить предсказанные события. Тем более по Горькому источник только рекомендует. И к этим рекомендациям стоит прислушаться.

— Хорошо, — кивнул Берия. — Примем эти рекомендации к сведению. Теперь возьмите лист номер 12 и прочтите.

Судоплатов нашел нужный лист и с удивлением прочитал:

'4 августа 1941 года состоится совещание командующих и начальников штабов Вермахта. Совещание пройдет в Старо-Борисово, в бывшей усадьбе великих князей Романовых. На совещании ожидается присутствие Гитлера. Он считает знаковым проводить совещание в доме, где ночевал Наполеон в 1812 году накануне Березинской переправы. Перед посадкой на аэродроме города Борисов, самолет рейсхканцлера совершит облет города Минск. Точное время облета и посадки — не известно. Точно известно — перед совещанием запланирована встреча с военным атташе императорской Японии.

Информация без подтверждения — планируется покушение на рейхсканцлера. Инициатор генерал-майор, 1-й офицер Генерального штаба в штабе группы армий 'Центр' Хеннинг фон Тресков.

14 августа 1941 года запланировано посещение рейхсфюрерс СС Г. Гиммлера города Минск.

Гиммлер прибудет в Барановичи, в сопровождении Карла Вольфа. Из Барановичей кортеж Гиммлера проследует через Ляховичи в Минск. Гиммлер проинспектирует концлагеря и гетто для евреев. Посетит картинную галерею и оперный театр.

Не упустите такие возможности!'.

— Оракул какой-то, не иначе, — резюмировал Меркулов. — Хотя...

Все переглянулись. Последние записи действительно выглядят как пророчество. И если какие-то мысли по всем тетрадям и появились, то последний прочитанный текст смущал, сметая все предположения.

— Сообщение интересное, — произнес Берия. — Горячее, я бы сказал. И проверить сложно и игнорировать нельзя.

И нарком покачал головой. Повисла пауза.

— Такую возможность упускать нельзя!

— И выполнить будет сложно, — кивнул Меркулов.

— Это если забросить несколько групп, — сказал Лукин.

— Забросить можно. Однако необходимо учитывать, что охранять Старо-Борисово будут плотно. И если до начала совещания, немцы что-то заметят, то самолет Гитлера просто вернется в Берлин. И у Гиммлера тоже охрана будет достаточной.

— В любом случае для подготовки очень мало времени, товарищ нарком, — сказал Горянников. — Сбить самолет Гитлера над Минском? Подгадать по времени сложно. Или собрать авиагруппу для налета на Старо-Борисово. Что касается Гиммлера, то времени для подготовки группы перехвата тоже мало, но вероятность удачного исхода гораздо больше.

— Хорошо. Проработайте варианты с перехватом самолета Гитлера, и заброской групп, как под Борисов, так и под Минск. Но остается вопрос доверия источнику. Не исключено, что это масштабная провокация немецкой разведки, хотя цели таковой акции пока не ясны. Что мы знаем? Все три послания идут от людей, которых проверить исключительно трудно. Где и с кем был сержант Резеда, до встречи с лейтенантом? Маевский где-то месяц пропадал до появления в штабе армии. Капитан Жуков вернулся из разведки один. По его словам — группа погибла вместе с языком, под случайной бомбардировкой. По запросу в истребительный полк, дислоцированный неподалеку, ответили утвердительно — да, такой бой случился, и место указали то же. Но это все. Поэтому полного доверия нет. Крайне необходимо выяснить — кто именно скрывается под псевдонимом 'Феникс', его намерения и истинную цель. Местоположение источника. Группа это, или одиночка.

— Кто-то из нелегалов? Сочувствующий?

— В самом генеральном штабе?

— А фон Тресков не может быть 'Фениксом'? — спросил Горянников.

— Фон Тресков... — начал говорить Судоплатов, заглядывая в лист, — штабной офицер группы армий 'Центр'. Каким образом он передает все сведения? Это уже более трех человек в группе, не считая самого штабиста.

— И большая вероятность засветиться, если исходить, что он переправил сведения по нескольким направлениям, — сказал нарком. — Не исключая импровизации источника по способам передачи, но в любом случай это большой риск.

— Считаю, источник имеет большую свободу передвижения, и он вне подозрений, — продолжил Судоплатов. — Пока вне подозрений. Кто бы это не был — одиночка или группа, сочувствующий из генералитета вермахта, кто-то из нелегалов, но работать в том бардаке, который создавали немецкие прорывы, дело рискованное и заметное. Огромный риск не донести важные сведения и засветиться перед немецкой контрразведкой. Есть вероятность, что "Феникс" замолчит навсегда.

— Если не генералитет и штабисты, тогда кто?

— Брайтенбах?*— предположил Судоплатов.

— Хм... Брайтенбах... — Меркулов задумался. — Он по Гестапо проходит. Откуда у него стратегические сведения генштаба? Потом, последняя связь с ним была в середине июня. Не думаю, что он 'Феникс', но не исключаю.

— Так, товарищи, — сказал Берия. — Времени мало. Проработкой вопросов займетесь позже. Товарищ Судоплатов, вам поручается создание особой группы при НКВД. Задачи — организация разведывательно-диверсионной работы и партизанской войны в тылу немецко-фашистских войск. Работа по 'Фениксу', тоже на вашей группе. На вас же проработка действий по листу ?12. Планы действий и потребности на утверждение мне. Даю на проработку 48 часов. Учитывайте, что к группе будут приданы войска особой группы. При необходимости, привлекайте специалистов со стороны.

Меркулов и Судоплатов при этом переглянулись. А привлекать придется. Уже ощущается острая нехватка квалифицированных кадров. Возможно, получится вернуть большинство уволенных сотрудников, а иных вообще освободить из тюрем.

— Товарищ народный комиссар, — обратился к Берии Лукин. — В приемной ожидает майор Крамаренко. Он чуть более меня общался с капитаном Жуковым. И он последний, кто его видел в живых.

Берия позвонил секретарю:

— Пригласи Крамаренко.

Майор вошел, и доложил, прикрыв дверь:

— Товарищ народный комиссар, майор Крамаренко по вашему приказанию прибыл!

— Проходите, товарищ майор, — сказал нарком.— Садитесь. Что можете сказать о капитане Жукове?..

* Брайтенбах? Или Вилли Леман — сотрудник гестапо, гауптштурмфюрер СС и криминальный инспектор. Тайный агент советской разведки с 1929 года.

Глава-3

Маша тщательно — полоскала и отжимала тряпку, в которой теперь никак не угадать бывшую когда-то гимнастерку, и вновь терла пол. По сторонам старалась не смотреть. Тяжело видеть страдания людей. И слышать многоголосый стон и крики боли, и никуда не денешься. Уже четыре дня в госпитале, но привыкнуть никак не получается. Как тут привыкнешь? Вскрикнул ранбольной — Маша невольно вздрогнет. А раненых в госпитале битком, везут и везут, даже в коридорах койки стоят. Полы мыть приходится часто. Что поделать, если грязь постоянно наносится с улицы. Санитары ранбольных несут, лекарства привозят, посыльные снуют туда-сюда, врачи с медсестрами выходят в редкие минуты покурить или просто подышать. Кроме мытья, приходится ухаживать за больными. Поить, кормить и помогать оправляться. К последнему тоже пришлось привыкать.

— Сестричка... — хрипит тяжелораненый боец с койки, — пить... пить...

— Сейчас! — спохватывается Маша и, оставив швабру у ведра, бежит к корзинке с бутылками воды.

Раненый голову поднять не может, значит надо налить чуть-чуть в глубокую ложку и поднести к губам. Кому воды можно вволю, кому-то дать только-только, чтобы немного жажду утолить, а некоторым пить вовсе нельзя, лишь губы и полость смочить. Это Мария знала, старшая медсестра несколько раз повторила.

— Спасибо... — выдохнул боец и бессильно откинулся, закрыв глаза.

Маша вернула посуду в корзину и вернулась к мытью полов. Протирая половицы, сместилась к следующей койке, где остановилась, глянув на лежащего. Этот ранбольной несколько дней был без сознания, лишь раз очнувшись во время перевязки. Молодой, но геройский — санитары рассказали, что подобрали его около сгоревших немецких танков. Имя бойца выяснить не смогли — документы сгорели, а сам, когда очнулся, ничего не смог сказать. Маше особенно было жаль его, почему-то запал он в сердце.

Вдруг ранбольной на левой койке, которого недавно напоили водой, захрипел, сделал судорожный вдох, выгнулся весь...

— Вера Федоровна! — крикнула Маша. — Скорей сюда!

Девушка обхватила раненого, зашептала, успокаивая, но боец смотрел в потолок, хрипел и вздрагивал. Уже спешила по коридору старшая медсестра, даже из операционной выглянул главврач.

Ранбольной задрожал, еще раз судорожно вдохнул, выдохнул и замер. Глаза остекленели...

— Отмучился, бедняга, — сказал кто-то из ранбольных.

Маша прижала ладони к лицу, подавляя крик. Потекли слезы. Иван Семенович отстранил Машу, тронул ранбольного за шею, вздохнул, прикрыл умершему веки, и тихо сказал старшей медсестре:

— Санитаров позови, пусть в мертвецкую унесут.

Затем посмотрел на девушку. Сжал ей плечо, и устало пошел в операционную.

— Выйди и слезы вытри, — шепнула медсестра.

Маша выскочила из корпуса, с свернула в скверик. Слезы катились не переставая. Хотелось взвыть, но крик удалось удержать. Как к такому привыкнуть? Страшные ранения, оторванные руки и ноги, ожоги... боль и смерть...

Маша могла стерпеть боль, ни пискнув даже, но слезы сдерживать никогда не могла. Глаза мгновенно намокали, видя даже чужие страдания. Да, комсомолка, но не сдержать...

На улице остро пахло горелым — в городке бушевали пожары, недавно авианалет был. Немцы что-то бомбили на окраине. Слышалась далекая канонада. Но несмотря на дым, дышалось легче, чем в корпусах, и особенно в палатах. В госпитале стоял одурманивающий и сводящий с ума смрад. Запах лекарств и крови перебивала вонь гниения, пота и давно не мытых тел. Проветривай-не проветривай...

Со свежего воздуха зайдя в госпиталь шибало в нос так, что даже в глазах темнело, и приходилось подавлять тошноту. Конечно, потом неприятные запахи притуплялись, да и не до брезгливости было — дел невпроворот. Медбригады работали бессменно, отдыхали мало, даже поесть спокойно, да покурить, не было времени — все на бегу.

В корпусе как обычно шибануло в нос вонью. Как к этому привыкнуть? Переждав приступ тошноты, Маша прошла по коридору, подняла швабру и принялась домывать пол. Умершего уже унесли, и белье в прачечную забрали, но на пустую койку Маша старалась не смотреть...

— Кузнецова! — из дверного проема выглянула медсестра.

Девушка распрямилась и обернулась.

— Что?

— Домывай и приходи помогать.

— Хорошо.

Уже через пару минут пол был вымыт. Маша прополоскала тряпку, тщательно её отжала, но сушиться не повесила, а пристроила в углу, ибо вскоре опять придется полы протирать.

Ведро было тяжелое, несмотря на то, что воды было всего наполовину. Маша протащила его по коридору к выходу, осторожно спустилась с высокого крыльца и свернула к кустарнику. Воду слила под куст, и направилась к колодцу. Следовало сполоснуть ведро и набрать воды в запас, чтобы потом за ней не бежать.

У колодца воду набирал дядя Ваня. Ему было лет за шестьдесят, правая нога у него практически не гнулась из-за ранения, полученного еще в империалистическую. В госпитале он работал на кухне. Кашеварил, и замечательно. Любое блюдо у него выходило — пальчики оближешь, а кулеш какой варил...

— А, это ты, Машутка-малютка? — обернулся дядя Ваня. — За водой? Давай ведро, налью.

Маша протянула свое ведро. Хорошо, что не самой воду набирать. Нет, ничего трудного, просто колодезный сруб для неё был высок, а приступок у него не было.

Журавельная жердина качнулась вниз, задирая противовес, послышался всплеск, затем дядя Ваня, перебирая руками по сцепленным скобами жердинам, вытащил полное ведро воды и из него наполнил ведро Маши.

— Вот, полное. Ты погоди, я свою бадью наполню и твое ведро донесу.

— Да я сама...

— Сама-сама, — гмыкнул в бороду дядя Ваня. — Машутка-малютка, росточком с ведро.

— Да я невысокая, но мне почти шестнадцать! — на шутки по поводу своего невысокого роста Маша давно не обижалась.

— Не в этом дело, дочка, — возразил старик, — на тебе же лица нет. Сутками в госпитале работаешь. Ветром уж шатает. И опять слезы лила, гляжу. Отдохнуть бы тебе...

— Некогда отдыхать! Война идет, а я комсомолка!

— Война... — вздохнул кашевар. — Это да...

— Я пойду, дядь Вань, там раненые...

— Как там твой? Очнулся хоть?

— Какой он мой? — смутилась девушка. — Я даже имени его не знаю.

Дядя Ваня лишь усмехнулся в бороду. В госпитале всё на виду, и то, что Кузнецова Маша чаще других ухаживает за молодым парнем, заметили все.

Тут очень сильно загрохотало. Недалеко. Отчетливо слышались разрывы и стрельба. Как будто фронт прыгнул на пару десятков километров ближе. Все кто находился в госпитальном скверике, замерли, настороженно смотря на запад.

— Наши ведь не пустят сюда немцев?

— Не пустят, дочка, не пустят.

Девушка ушла, мелко семеня ногами из-за тяжелого ведра. Дядя Ваня спохватился было помочь, но Маша уже подошла к крыльцу.

— Дай-то бог, дочка, — прошептал старик. — Дай-то бог...

Маша свернула к углу, где поставила ведро. И наконец заметила странную суету. Медсестры и врачи сновали более озабоченно, чем обычно.

— Вера Федоровна, что случилось? — спросила она проходившую мимо операционную медсестру.

— Немцы фронт прорвали. Будем госпиталь эвакуировать.

— Что надо делать?

— Пока помоги ранбольных покормить, тех кто в сознании.

Маша кинулась к кухне госпиталя. Там уже суетились пожилые санитарки, набирая в корзины посуду, судки с кашей, и бутылки с водой. И как всегда распределили нагрузку, взяв на себя самое тяжелое:

— Ты Маша корми тех, кто в коридоре лежит, а мы в палатах управимся.

И ничего про то, что койка объекта её повышенного внимания как раз в коридоре стоит. В голосе никаких оттенков. Даже не улыбнулись. Ну, нравится парень, ну и что, дело-то молодое. Слишком молодое...

Кормежка ранбольных — трудная работа.

— Ты, сестричка, меня подыми чуть, да ложку дай, сам управлюсь, — сказал один из раненых, — сама вот тех покорми.

Ворочать здоровенного мужика то еще дело, больное место бы не потревожить. Ранбольной кряхтел, по мере сил помогая маленькой санитарке, и усаживаясь так, чтобы здоровой рукой можно было поесть самостоятельно.

Подав тарелку гуляша, Маша проверила — не пришел ли в себя тот молодой боец, но он не пошевелился. Накормила другого ранбольного, и вновь проверила бойца.

— Ну, очнись же! — прошептала Маша, поглаживая перебинтованную голову. — Бедненький мой...

Парень неожиданно открыл глаза. Очнулся! Сердце радостно забилось. И позабывались все слова. Парень еле заметно улыбнулся, прислушался и тут же его глаза стали тревожными.

— Это фронт грохочет?

— Да. Ты поешь...

— Некогда! — прервал её парень. — Найди любого командира из НКВД, и передай 'Феникс возродится'. Это важно. Очень важно. Только командирам НКВД, поняла?

— Поняла, — кивнула Маша, и подчерпнув ложкой варева, поднесла к губам парня. — Поешь...

Однако тот уже был без сознания.

* * *

Небо давно посветлело. Звезды померкли. Местами было видны серые пятна — облака. Плохо, если нагонит туч и дождь пойдет. Крыши тут считай нет — только тесом покрыта, а дранка или береста, коей крыли подобные строения, скорей всего ободрали на растопку.

Не погреб, не землянка, непонятно что. Сруб три на три наполовину в землю вкопан, крыша двускатка и все. И это местная гауптвахта, или холодная, как это недоразумение старшина назвал. Из удобств низкие полати и немного сена. Несмотря на все это было даже уютно. Это не в лесу ночевать. Тут не тепло, но и прохладно. И можно вволю выспаться.

Не спалось. В голову лезли разные мысли, а все из-за чересчур 'горячей' встречи. Не так представлялся выход к своим. Думали — минуем немецкий 'передок' и все беды позади. Сейчас!..

Проще было через немцев незаметно пройти и попутно четырех гренадеров на посту вырезать.

Вообще, на прифронтовой полосе Михаил и Семен за малым чуть не вляпались. Части стояли плотно, и пришлось скрытно перемещаться, стараясь найти путь к своим. Наползались вволю...

Наконец с местом перехода определились — один фланг упирался в заболоченную пойму небольшой речушки. Осталось пройти какие-то жалкие пару километров и у своих. Но как пройти? Чем ближе к передку, тем больше врага. И местность хорошо просматривается, несмотря на высокие берега. Значит надо ждать темноты, иначе не выйдет.

Пока спрятались в кустарнике у самой воды и принялись наблюдать. Недалеко стояли немецкие кухни, и работала передвижная пекарня. Ветерок наносил сводящие с ума запахи горячей пищи, особенно терзал изголодавшееся сознание аромат свежеиспеченного хлеба. У обоих даже мысли появились с темнотой добыть буханку как минимум. Если не выйдет просочиться через линию передка, то налет на пекарню они наведаются обязательно.

Пока сидели в зарослях, чуть не поседели. Немцы к речке ходили. Аккурат мимо кустов. Сунься кто в кусты и все. Какой-то метр всего. В эти моменты Михаил и Семен замирали, сжимая оружие. А немцы в основном тут набирали воду. Некоторые устраивали постирушки, но ниже по течению. А раз один немец полез именно в их куст с намерением погадить. Немного не долез, бойцы уже приготовились к бою, но засранца окликнули свои же. Что именно ему говорили не поняли, но в общем ясно — не гадить там, где воду берут. С сумерками движение у реки прекратилось. Выждав немного, бойцы двинулись вдоль берега, прижимаясь к камышовым зарослям. Наблюдение за 'передком' выявило пост, усиленный пулеметным расчетом. Всего на крайнем пункте находилось четыре человека, которые контролировали левый фланг. Другой пост располагался в ста метрах правее, и тоже с пулеметом. Но с того поста не увидят, если ползти вдоль берега. Значит надо думать — как устранить четырех человек тут. И желательно тихо, иначе каюк.

Понаблюдав за передвижениями смен, решили дожидаться утра. Переход на рассвете, в самое собачье время, когда самый сон. Если не случится внезапной атаки или обстрела. Оптимальное время четыре утра. Как раз пройдет пара часов после смены поста.

Самое трудное самим не заснуть. Усталость сказывается — двое суток уже ползают тут. Заснешь — захрапишь. Когда ночевали в лесу, бодрствующий постоянно пихал спящего, не давая храпеть, что к бодрости потом не приводило.

Сидели в камыше, слушая тихие разговоры немцев, жалея, что толком не учили язык в школе. Немцы особо не шумели. Иногда посмеивались, видимо рассказывая веселые истории. Но и наблюдать за окрестностями не забывали — постоянно из окопа торчало пара голов в касках. Где-то отдаленно грохотала канонада. Иногда справа в сторону нейтралки пускали осветительные ракеты. Хорошо бы тишина до рассвета сохранилась...

Наконец на пост заступила новая смена. Началось то самое собачье время. Орднунг-орднунгом, но немцы тоже устают, и через час на посту решили, что можно бдить не в восемь глаз, а в четыре, и пара солдат устроилась в окопе.

Через некоторое время донеслось похрапывание. Которое прервалось пинком часового.

Бесхребетный с Гороховым переглянулись — пора. Часовые влево не смотрели вообще, наблюдая лишь за тем, что впереди. И бойцы начали подкрадываться. Бруствер слева выступал чуть выше, обеспечивая мертвую зону, что компенсировалось бы дополнительным наблюдающими, однако те в данный момент сопели в две дырочки.

Подобраться удалось почти вплотную. Так тихо подбираться давно не приходилось. Движения плавные, осторожные. Сдвинулся — замер, еще чуть вперед — замер. Уже слышны сопения в окопе. Осталось только выбрать момент. В руках по клинку. Удаться ли сработать втихую? Про неудачу думать не хотелось.

Начались сумерки. Надо решаться, ибо может заявится проверяющий, и если еще протянуть, то посветлу нетралку незаметно не миновать.

Послышался звук зевка и еще что-то непонятное, будто кто-то в трубу глухо дунул. В окопе тихо хохотнули, а Бесхребетный с Гороховым насторожились.

— Maкс!

— М-м-м? -из глубины послышалось сонное.

— Du schwein! — буркнул пулеметчик, отчаянно зевая, и стараясь прикрыть рот ладонью. — Stinkendes schwein!*

Затаившиеся бойцы только про свинью и поняли. И тут что-то загрохотало на юге. Бесхребетный с Гороховым не сговариваясь перемахнули через бруствер — как чувствовали — оба бодрствующих немца смотрели вправо. Сработали каждый своего — ножом по горлу. Откинули умирающих и сразу зажали рты спящим и пришпилили клинками. Лишь один успел звук издать. Завоняло. Семен невольно сплюнул, затем толкнул сержанта:

— Делай как я.

Сдернул каску с немца, водрузил её на свою голову и высунулся из окопа. Рядом выглянул Михаил. Что там бабахнуло — непонятно, но тревоги немцы не подняли, лишь осветительными ракетами выстрелили в сторону нейтралки. Повисшие 'люстры' осветили лощину и камыш. На соседнем посту крутили головами часовые. Крайний держал руку у лица, иногда выдувая дым за бруствер.

И это хваленый немецкий орднунг? Если курит, то проверяющий далеко. Этот пост крайний, проверяющему придется добираться через соседний. Но надо поспешить. Сержант поддел маузером каску и передал Семену. Пусть видят — головы торчат, значит тут бдят, и все в порядке.

— Быстрей, Миша, — прошептал Семен, косясь на соседний пост, — нам и так фартит как никому, пора и честь знать. Сматываемся!

Горохов быстро собрал зольтбухи, затем помог пристроить труп так, чтобы он торчал из окопа. Больше ничего забирать не стали. Жаль пулемет не утащить, своих вещей полно. Но и оставлять не след. Семен снял фиксатор, провернул ствольную коробку 'MG' против часовой стрелки и прихватил собой, а сам ствол остался торчать из окопа. Механизм притопили в реке, подхватили свои ранцы и шустро припустили по самому краю берега. Успеть бы до того как немцы всполошатся. А еще чтобы свои встретили окриком, а не пулей. С них станется...

Громкий всхрап отвлек от мыслей. Семен посмотрел на Михаила — тот лежал к нему спиной, без движения, и не храпел. Не спит? Точно не спит. Вон, чуть голову повернул, тоже на звук среагировал. Кроме часового, храпеть больше некому. Часовой, кстати, кроме караульной функции исполнял частично роль запора, поскольку у двери никакого намека на замок не было, даже петли отсутствовали. Дверь просто приставили и приперли доской, на которую навалился караульный. Наверно удобно, вот и заснул. Часовые, етить!..

Семен хмыкнул и тут же скривился — дернуло болью разбитую губу. За компанию заныл бок — ребра намяли им хорошо. Сволочи...

Шли по нейтралке, ожидая действий со стороны своих, но ни окрика, ни выстрела. Семен с Михаилом недоуменно переглядывались — странная тишина. Двигались они осторожно, таясь только от немцев, чтобы своим было видно. Мало ли за немцев примут, а так хоть не шмальнут с перепугу.

Всматривались в поросшие елками края лощины. Вот крайняя возвышенность, там по идее должно находится боевое охранение, и обзор с него должен быть хороший. Если не ползти — увидишь, а они шли лишь пригибаясь. И рассвело уже достаточно...

Немцы вновь запустили осветительную. Повисшая 'люстра' в растворяющихся сумерках светила уже не ахти. Оба крадущихся бойца только чуть присели. От немцев их уже не разглядеть. А от своих...

А от своих никакой реакции. А есть ли тут кто-то вообще? — подумал Семен.

Есть! Как не быть? Вот он пост. Даже в сумерках выделяется. Это не маскировка. Это преступная халатность!

Идиоты!

Взгляд сразу цеплялся именно за эти ёлки, ибо они отличались от остальных кардинально. Не цветом, не высотой, не плотностью лап. Идиот, по-другому не назвать того, кто маскировал пост боевого охранения. Нижние ветки ёлок срезаны метра на два от земли. Еловыми лапами замаскировал стрелковые ячейки, зубцы которых к тому же особо выделяются правильностью. А еще в одной из ячеек белеет лицо. Семен даже сплюнул с досады, затем тронул руку Михаила и кивком головы указал на елки. Сержант вгляделся, и растерянно посмотрел на Семена...

Боевого охранения на 'чудесно' замаскированном посту, фактически нет. Спят все, включая 'бдящего' часового. Вот и ствол дегтяря торчит из соседней ячейки, по сковороде заметно, но пулеметчика не видать даже. А спящий дятел ладошкой голову подпер и сопит в две дырки.

Мать его растак! А если к ним сейчас не свои бойцы пробирались?

Немцы, мать его растак, орднунгом на всю голову ужаленные (кстати, еще одну ракету пустили), даже предположить не могут, что по ту сторону нейтралки на боевое охранение положили большой и толстый! Спят все! Мать его растак! Немцам даже пара бдящих часовых не помогла! Всего два бойца вырезали пост. А тут? Приходи и выбирай языка, остальных...

Глаза Горохова недобро блеснули. У Семена тоже зачесались кулаки. Появилось острое желание разбить лица всех причастных, начиная от часовых, заканчивая взводным.

Только они ввалились в окоп, ведущий к посту, как с немецкой стороны застучали пулеметы и взлетело сразу несколько ракет. И все в сторону речки. Очереди простригли камышовые заросли и редкие кустики на нейтралке. Несколько очередей аккурат сквозь елки прошли. Пули взъерошили еловые лапы, полетела взбитая земля. Что-то тяжело ухнуло, звякнув, будто ящик с инструментом уронили. Послышалось кряхтение и возгласы. В проходе было видно, что охранение спросоня бестолково суетится, ползая и натыкаясь друг на друга. Часовой, что спал прямо на бруствере, уцелел каким-то чудом. Сидит и недоуменно оглядывается. Смертушка-то рядом прошла. Повезло идиоту, что немцы поначалу по камышам дали, а потом на пост переключились.

Семен с Михаилом переглянулись. Видать немцы обнаружили вырезанное охранение и теперь со злобы стреляют, или вдогон. Но не успели они, а злости хватило на время, пока 'люстры' висели. Как погасли, так и пулеметчики успокоились. И зачем ракеты пускали? Рассвело уже...

А в других местах стрельбы не возникло. Тоже спят все? Впрочем, проснулись уже и очень хотят выяснить причину. А вот и топот слышался. Показался боец со старшинскими петлицами, следом шестеро красноармейцев. Увидев двух бойцов в проходе, будто на стену налетел, и чуть не упал, когда на него сзади навалилась толпа.

— Стоп, йоп! — выдохнул старшина, уперев руки в края окопа. — Почему здесь? Что за стрельба? — и тут разглядел неуставную форму и винтовки.

— Кто такие?

Бойцы позади ощетинились оружием. Со стороны поста тоже появились бойцы. Один с петлицами сержанта.

— Товарищ старшина... — начал он и осекся. — А это кто?

— Спокойно, мужики, — сказал Горохов, — свои мы.

— Из окружения вышли, — добавил Семен.

— Та-а-ак! — протянул старшина, недобро блеснув глазами.

И Семену показалось, что недобро будет ему с Гороховым. Ясно что с подчиненными старшина строго разберется, но это свои, а вот залетные...

— Сержант Майков, наведите порядок, — процедил старшина, затем перешагнул сидящих и обернулся.

— А с вами еще разобраться надо, свои, или вовсе наоборот. Винтовочки бойцам передайте.

'Мосинку' и 'Маузер' забрал рослый красноармеец и отошел за бойцов.

— Теперь пистолеты из кобур. Медленно и не дуря.

'Вальтер' и 'Наган' забрал сам старшина. Осмотрел, хмыкнул:

— Ну и ну! Встали и пошли.

Через десяток метров окоп вывел в распадок и Семена с Михаилом взяли под охрану со всех сторон.

— Стой! — скомандовал старшина.

Бесхребетный с Гороховым встали.

— Ты ранец сымай, ты вещмешок, — сказал старшина. — Теперь три шага вперед. Руки за голову, ноги расставить. Шире. Горелов, Коровин, ну-ка обыщите их. Мало ли что...

К Семену подошел боец с петлицами сержанта и обхлопал по бокам, вынул красноармейскую книжку, которую передал старшине. Тот уже изучал документы Горохова. Тем временем с ремня сняли ножны с траншейником.

— Ишь-ты! — зацокали восхищенно. — Какой нож! Глянь-ка, старшой.

— Ну-ка дай... Зо-лин-ген... — по слогам прочитал старшина. — Во как! Немецкий...

Тем временем руки проверили галифе и хлопнули по голенищам.

— А сапожки-то немецкие, — хмыкнули позади. — Оп-па!

Из голенища появился еще один траншейник.

— Попал ты, паря! — хмыкнул сержант.

— Маузер, ножи, куртка, ранец... — перечислил старшина. — И все немецкое. Что думаешь, Палыч?

— А что тут думать? Ясно все...

— И что тебе ясно? — спросил Семен.

— А то, что не свои вы.

— Ты слышал, сержант? — сказал Семен. — Логично, чо — если с трофеями, то шпион.

— Повезло на идиотов нарваться, — откликнулся Горохов зло, — Жрут тут в тылу, да сладко спят... суки...

Тут к нему подскочил сержант, что Бесхребетного обыскивал.

— Суки?! Н-на! — кулак впечатался в челюсть. Среагировать Горохов не успел.

— А ну... — начал Бесхребетный, но крайний боец вскинул винтовку, и Семен только-только успел отбить приклад, целящий в лицо. Одновременно прилетело по ребрам, затем в ухо. Сильно. В голове щелкнуло...

Семен выматерился, и...

Х-ха! Отшатнулся красноармеец с разбитым носом. Х-ха! Под удар попал сержант, размахнувшийся на Горохова. Х-ха! Откатился боец справа. Х-ха, с разворотом. Навстречу старшина... поднырнул под руку, перехватывая кисть, бросок, удар.

— Полежи, старшой... — прохрипел Семен, разгибаясь.

Рослый боец отбросил оружие, шагнул навстречу, широко размахиваясь. Семен быстро сблизился и пробил двойку солнечное-подбрюшье. Боец сложился пополам.

Тут налетели со всех сторон. Удары посыпались градом. Звон в голове превратился в гул...

— Прекратить! — рявкнул кто-то.

В голове шумело, глазах двоилось, но Бесхребетный разглядел лейтенанта.

— Старшина Комаров, что тут происходит?

— Шпионов немецких поймали.

— Ты говори да не заговаривайся! — рыкнул Горохов, сплевывая кровь.

— Встать! — скомандовал лейтенант.

Михаил с Семеном медленно поднялись.

— Кто такие? — спросил лейтенант, рассматривая обоих.

— Сержант Горохов, шестьдесят четвертая стрелковая.

— Красноармеец Бесхребетный, семнадцатая стрелковая.

— Документы имеются?

— У старшины.

Лейтенант забрал у Комарова красноармейские книжки. Долго рассматривал, понюхал, покорябал ногтем что-то посередине. При этом Семен с Михаилом понимающе переглянулись.

— Долго по тылам шатались?

— Я с Новоград-Волынского УРа, — ответил Горохов, — он из-под Лиды.

Кто-то присвистнул. И лейтенант недоверчиво посмотрел.

— Как через фронт перешли?

— Крайнее охранение вырезали, и бегом сюда.

— Складно поете... — по лицу лейтенанта стало ясно — не верит. Ну да, всего два бойца с отделением справились? Как ему объяснить, что просто повезло?

— Этих к ротному, там разбираться будем, — решил лейтенант. — Все что с ними было, туда же. Ясно?

— Ясно, тащ лейтенант.

Полуразрушенная изба, прикрытая срубленными березками. В окнах рам нет. Маленькая светлица со столом посередине и пара лавок. Две винтовки, 'Вальтер'с 'Наганом', четыре ножа и ранец с вещмешком на столе.

— Окруженцев развелось... — Старший лейтенант Мартынов изучал оружие. Долго рассматривал трофейные клинки. — Говорите, неделю по тылам шатались?

— Не шатались, — поправил Семен, — к своим шли.

— Вместе?

— Мы у Козевичей встретились. Дня три назад. Я от Лиды пробирался. Сержант от Новоград-Волынского УРа шел.

— С южной части укрепа, — уточнил Горохов.

— Складно, баете, складно... — задумался ротный. — А чего на бойцов моих накинулись?

— Это они накинулись. Как высказал все что о них думаю! Они...

Позади кашлянул старшина. И Горохов замолк. 'Зря — подумал Семен, — пусть бы ответили за преступный сон на посту'.

— Комаров?

— Так и было, — признал тот.

— Ладно... — ротный посмотрел на ранец и мешок. Отстегнул клапан вещмешка...

— Я не советую ничего внутри трогать, — сказал Горохов.

Старлей глянул раздраженно на Михаила.

— Мина там, — пояснил сержант.

Позади охнул старшина, а лейтенант со старлеем отшатнулись от стола.

— Не бойтесь, если не вынимать, то не рванет.

— Комаров, саперов кликни-ка.

— Не стоит, товарищ старший лейтенант, — возразил Горохов. — Там документы важные. Особо важные. Поэтому заминировано. Документы эти могу только сотруднику НКВД передать, или командиру полка.

— Брешешь, поди? — недоверчиво сказал старлей.

— Незачем мне врать, — пожал плечами Горохов.

— Ладно, не будем пока трогать мешок. А ранец тоже с миной?

— Нет, — отрицательно покачал головой Семен. — Можно открыть...

Осторожно отодвинув от мешка ранец, и открыв его, командиры заглянули внутрь, и принялись выкладывать на стол — четыре перемазанных кровью зольдбухов и две стопки перевязанных бечевой немецких удостоверений, початая пачка галет, банка сардин, пакет из плотной бумаги с красной этикеткой...

Быстро просмотрев зольдбухи, старлей повертел в руках консерву, затем взял пакет. Из него вдруг вывалился прямоугольник в фольге.

— Зот-тер... — прочитал по слогам надпись лейтенант, — пан-зер-счо-ко-ладе.

— Шоколад что ли? — почему-то обрадовался старлей, и зашуршал оберткой. — Ну-ка...

— Не стоит, товарищ старший лейтенант, — сказал Бесхребетный. — Нельзя его есть!

Старлей немногим до рта батончик не донес. Так и замер с раскрытым ртом.

— Там дрянь какая-то намешана. На время придает сил и бодрости. Долго спать не хочется. Но дуреют с него. Звереют даже.

— Вот тут ты точно врешь! — уверенно сказал старлей. Но батончик положил на стол. — Это с шоколада-то дуреют?

— Не вру. Это не простой шоколад, откуда знаю — скажу только сотруднику госбезопасности. А то, что дуреют... на себе испытал...

Где-то заголосил петух. За дверью громко всхапнули. Горохов повернул голову, Семен тоже приподнялся. Никто на петушиный ор кроме караульного за дверью никто не откликнулся, видать остальные петухи в округе на суп пошли. От мыслей о еде забурчало в животе...

Покормили их один раз, после обеда. Ржаная черствоватая краюха и подгорелая 'шрапнель'* была проглочена мигом, и показалась самым вкусным блюдом на свете. Правда, запить принесли колодезной воды, и то хлеб. Вечером кормить не стали, только оправиться вывели раз, посоветовав терпеть до утра. Мол, нечего на них время и продукты тратить. Вот приедет особист и кранты вам. Он строгий и резкий. Приставит к стенке...

Причина такого отношения была проста — сутки назад на батальон вышли четверо. Нейтралку миновали тихо, без стрельбы. Встретившим их бойцам сказали, что по тылам долго бродили. Приняли их с пониманием. Покормили. Тут особист приехал. Расспросил, проверил документы, и вдруг приказал всех арестовать. А потом пояснил — документы-то липовые. Гимнастерки слишком чистые для долгого шатания по лесам, и рожи откормленными выглядят. После чего устроил головомойку всем, за потерю бдительности. Так настропалил...

У Семена и Михаила иначе. Лица худые, уставшие. Документы... в порядке документы. Не зря лейтенант скрепки ногтем тер. Ржавые они. А у немцев блестят, хоть все зольдбухи перебери — все нержавеют. Галифе и гимнастерки у обоих только на честном слове держаться и на въевшейся грязи. Того гляди расползутся. Зато сапоги, ножи, да не один, а сразу по паре на брата, карабин, пистолет немецкие. Консерва, галеты и шоколад специальный...

Шпион? Конечно шпион. Только так шпионы и выглядят!

Идиоты!

Мысли переключились на особиста. Станет ли слушать? Ротный точно им не поверил, но инициативничать не рискнул. Распорядился окруженцев запереть и вестового в штаб отправил.

После обеда кто-то из начальства появился — слышались четкие доклады. Горохова с Бесхребетным никуда выводить не стали, сквозь худую крышу рассматривали...

— О чем думаешь, Сема?

— О том, что приедет особист и слушать нас не станет. Приставят нас к стенке поутру-то.

— Не приставят. Я слово заветное знаю.

Кое-что и у Семена имелось. Только словами, а у Михаила сведения особой важности. Недаром гранатой заминировано. Эх...

— Не вздыхай, все путем будет, замолвлю словечко.

Семен лишь улыбнулся.

— Идрит твою! — Горохов поднялся, морщась на боль, потрогал щеку, где темнел смачный фингал. — Как же хочется нажраться!

— В смысле напиться?

— Не, именно нажраться — мяса хочу и хлеба свежего. Консервы эти, в печенках сидят уж, чтоб немцам всю жизнь их жрать! Хотя мясо под водочку тоже мысль хорошая. Кстати, — прервался Михаил, — ты мне про шоколад ничего не сказал. Что там за хрень намешана?

— Извини, друг, тут как с тетрадью твоей. Пусть особист решает — важно, али нет.

— И правильно, — согласился Горохов.

— В баньке бы пропариться, — посетовал Семен. — Коростой уж покрылся, вот-вот отваливаться сама начнет.

— Да-а-а, в баньку не помешало бы сходить, да пивка после вволю напиться!

— Где ты тут пиво-то найдешь?

— Неважно, литру сразу бы выдул!

— Обдуешься с литра-то.

— А может и нет, — и Горохов вдруг тихо засмеялся. На вопросительный взгляд Семена, пояснил:

— Да случай с пивом смешной вспомнил.

— Рассказывай, раз вспомнил, — и Семен откинулся на стену, заложив руки за голову.

— До войны наш батальон в самом Новоград-Волынском дислоцировался, — начал рассказывать Михаил. — Так в субботу мы в увольнительной были и к вечеру в пивную заглянули. А там... — Горохов мечтательно зажмурился -, аж два сорта 'Жигулевское' и 'Ленинградское'!

— Врешь, поди, — не поверил Семен, — я часто в Тагиле в пивную захаживал по случаю, так всегда только 'Жигулевское' было. А в артель и вовсе привозили простой сорт — пиво.

— Можешь не верить, но правда два сорта. Да не важно то! Взяли мы, значит, по кружке 'Ленинградского', стоим, пьем. Красота! Вкусное пиво! Думаем еще по кружке взять, только уж 'Жигулевского'. Тут к нам дедок подходит. В плаще, в сапогах высоких резиновых. В руке сумка полотняная, а в ней три бутылки. Угостите, говорит дед, пивком, старого бойца. Мы ему в ответ — ты че, мол, дед, водку взял, а на пиво не хватает? Тот руками разводит, и предлагает — а давайте если я три литра осилю, и в гальюн ни разу не сбегаю, то платите вы, обдуюсь на месте, водка ваша. Мы смеемся — нет дед, не три, а пять! Он — пять так пять. А че, деньги есть, полтора водки за так считай и интересно же. Скинулись, взяли десять кружек, на стол поставили. Дед свою водку в центре...

— И? — Семену стало интересно.

— Первые две дед замахнул сразу. Стоит, отпыхивается, рыгает смачно, а мы смотрим, напыжился. Думаем все, спекся дед, наша водка! А тот хвать кружку и давай глотать! И еще одну. Выпил и спокойно так кисет достает. Мы ему — чего ждешь, пей давай, а он — покурю и выпью. Время есть, думаем, ладно. Так с перекурами все пять и осилил!

— И в кустики не сбегал?

— Позади пивной туалет имелся, мы в него по очереди бегали, но дед на него не посмотрел даже!

— Силен... — покрутил головой Семен. — И что?

— Что-что, накрылась водка!

— А хохма в чем?

Горохов хихикнул.

— Дед бутылки в сумку сложил и говорит — слабаки вы, ребята, со старым солдатом тягаться вздумали. Смекалки у вас нема! И пошел прочь. А нам в часть пора. Ребята пошли уж, а мне по-малому захотелось. Говорю идите, догоню, а сам к туалету. Дерг одну дверь, дерг другую — занято, а приперло уж. Я за туалет, в кустики. Только распатронился, смотрю, а дед тот у забора бубнит и сапог с ноги стаскивает. И выливает!

Бесхребетный прыснул.

— Ага! — засмеялся Горохов. — Именно! Каков дед?! Обдулся, но пивка вволю попил. 'Ленинградского' сорту!

Минуту оба смеялись. Внезапно Семен вспомнил комиссара. И слова его в бреду. А бред ли это был?

Смех как обрезало...

*Du schwein! Stinkendes schwein! — Ты свинья! Вонючая свинья! (немецк.)

*Шрапнель — шутливое название перловой каши.

Глава-4.

— Вот жеж! — выдохнул водитель и остановил эмку.

Сидящие в салоне вытянули шею, разглядывая препятствие. Впереди была обширная грязевая лужа, аккурат по центру перекрестка. Вроде не широкая, да посуху не объедешь. И жижа настораживала своей густотой. Странно, что дождей давно не было, везде пыль на дорогах, а тут на тебе...

Сержант не рискнул форсировать напрямую, тем более что у самой кромки начинались глубокие колеи, очевидно от танковых траков. Эмка взяла правее, накренилась, огибая препятствие и ныряя левой стороной в жижу, мотор натужно взвыл, послышался вой покрышек и машина замерла.

— Вот жеж! — повторил сержант. — Застряли, товарищ капитан...

Капитан вышел из машины, поправил фуражку, разгладил гимнастерку, загнав складки назад. Из-за ограды, заросшей лопухами, высунулись двое мелких пацанов, стриженные почти наголо. Капитан подмигнул мальчишкам, обошел машину спереди и покачал головой. Единственная яма с грязью на всем пути. Везде пыль, а тут жижа. И это фактически в центре городка. Из эмки выбрался лейтенант и сержант-водитель, через пассажирскую дверь и сразу заглянул под машину.

Подбежал сержант Ковалев, командир отделения.

— Кликнуть бойцов, товарищ капитан государственной безопасности?

— Погоди... — отмахнулся капитан. — Что там, Лопухин?

— На пузо сели. Тут или тросом выдергивать, — донеслось снизу, — или вагами поднимать да под колеса доску совать.

— Дзядзьки ваенны, — услышал капитан детский голос, — тут вчерась вяликую машину цельным танхом тащилы.

— Тут завседы сыра, — сказал другой мальчишка. — Тятя адбивав, тут стаяв калодзеж. Дрэнной был, вада прытухлая, засыпали яго.

Три мелких пацана уже рядком, словно воробьи, сидели на верхней жердине. В руках по пучку каких-то листьев с толстыми черешками. Мальчишки жевали эти черешки с аппетитом, смешно морщились, и при этом с интересом следили за происходящим.

— Привет, ребята! — поздоровался капитан. — Чего это вы жуете?

— Рабарбар. Хочаце?

— Ревень? Нет, спасибо. Ребята, а до места, где все командиры находятся далеко?

— Энта штаб ци што? — переспросил мальчишка. — Та ни, побач. Вунь, правей пажарнай каланчы, дах управы виднеецца. Там усе.

'Вот так, — подумал капитан, — все знают — что и где. А патрулей не встретилось...'

Он посмотрел в указанном направлении. Пожарная каланча возвышалась над зеленью садов как одиночный тополь, над степным ковылем. На площадке пожарной каланчи находились люди, очевидно пост ВНОС. А справа действительно виднелась массивная крыша каменного здания.

— Спасибо, ребята, — поблагодарил пацанов капитан. — Ковалев, выдели людей, пусть помогут машину вытащить. Остальные за мной. Тут рядом, пешком доберемся.

Штаб фронта располагался в двухэтажном каменном здании с арками и колоннадой по всему фасаду. У входа было суетливо. Сновали командиры туда-сюда, толпились бойцы в ожидании. Справа стоял легковой ГАЗ-А без тента, чуть дальше два ГАЗ-АА. С первой полуторки что-то перегружали на вторую. По левую сторону крыльца притулился мотоцикл ТИЗ-АМ, в люльке которого дремал боец.

Капитан хмыкнул — обычный бардак. По пути сюда никто ни разу их не остановил. Где посты? Где проверка документов? Где охрана штаба? Ладно хоть пост ПВО организовали...

Охранение у штаба все же имелось. Еще на подходе капитан ощутил пристальные взгляды. А как небольшую площадь перед управой пересек, так из десятка красноармейцев, что у входа находились навстречу выдвинулся боец с сержантскими петлицами. Он вскинул руку под козырек и сказал:

— Ваши докум...

Сержант моргнул и уставился на удостоверение в красной сафьяновой обложке, торопливо пробежал глазами документ и, отшагнув в сторону, сказал:

— Проходите, товарищ капитан госбезопасности!

— Особый отдел где расположен?

— На втором этаже. Направо по коридору. Там свой пост.

— Хорошо, — кивнул капитан и оглянулся. — Ковалев, ждите здесь. Пошли, Смирнов.

Сразу подниматься на второй этаж капитан не стал, зашел в просторный кабинет, где у карт на столах работали люди.

У самой двери на него чуть не налетел подполковник. Не дав ему опомнится, капитан спросил:

— Командующий фронтом где?

— Выехал в энский полк... а-а-а...

— Капитан госбезопасности Горянников, — и удостоверение замерло на уровне глаз.

Подполковник подтянулся.

— Начштаба подполковник Бахмарев. Вы по какому вопросу к нам?

— Мне нужны все сводки и донесения за последние три дня. И вот мои полномочия, — добавил Горянников, демонстрируя бумагу с текстом и печатью.

Нахмурившийся поначалу подполковник Бахмарев вдруг спал с лица, узрев — кто подписал документ. Но сразу взял себя в руки. Кивнул.

— Где я могу ознакомиться с донесениями? Но чтобы не мешали, — и капитан выразительно посмотрел вокруг.

— Увы...

— Тогда принесете в особый отдел фронта.

В особом отделе Горянникова встретил давний знакомый капитан Котов. После крепкого рукопожатия сходу предложил чаю. Иван согласился с удовольствием, и тут же Котова пожурил:

— Хреново Витя работаешь, хреново. Мы свободно по дороге проехали — ни постов, ни патрулей. По директиве три-пять-пять-два-три работаешь? Хоть какие-то результаты имеются?

— По патрулям не ко мне, — буркнул Котов. — Это комендачам предъявляй. Я весь свой личный состав задействовал в контрольно-заградительных группах. Мало у меня бойцов, мало. И тех теряю. При задержании многие стрелять начинают. За два дня пятнадцать бойцов я потерял. Немцы диверсов пачками к нам засылают. Контрольно-заградительными группами задержано чуть менее сотни подозрительного элемента. Точнее девяносто семь. Из них выявлено тридцать один дезертир и два диверсанта. Подтвержденных. По остальным пока проверка идет. Вчера Сумароков из энского полка отличился, четверых немецких диверсантов выявил. Под окруженцев работали, да на документах погорели.

— Скрепки? — спросил Грянников.

— На них самых! — подтвердил Котов. — А еще хари сытые, и это после недельного, по их словам, шатания по лесам. Сейчас немцы спешат, насыщая наш тыл диверсантами да прочими, скоро лафа закончится, будут немцы тщательнее легенды готовить. Нам бы людей грамотных подтянуть...

— Так запроси, чего сложного?

— Запроси, говоришь, — хмыкнул капитан. — Я же сказал — грамотных, имея ввиду оперативников. Мне тут из политотдела помощь кандидатами предлагали. Настойчиво. Отказался.

— Что так?

— Да сущий молодняк хотели дать. Опытных нету мол. Я их к оперативной на выстрел не подпущу, наработают, разгребай потом.

— Так в отряды их бы направил.

— Я и направил...

Открылась дверь и вошел Смирнов с пухлой папкой. Капитаны смолкли. Продолжать тему не стали.

— Я тут поработаю у тебя, — сказал Горянников Котову, — не стесню? А то внизу столпотворение, шум-гам, а тут тихо.

— Работай, чего уж... — отмахнулся Котов.

— Смирнов, чаю попей и присоединяйся. Помогать будешь.

Горянников устроился на диване, подтянул небольшой столик, и положил на него папку. В течении часа капитан и лейтенант перебирали листки с донесениями и сводками. Горянников вчитывался в сводки, затем на карте находил расположение источника, а потом делал пометки в блокнотике. Неожиданно Смирнов хмыкнул и сунул в руки лист. Текст донесения удивил. Показалось, что это попало в папку по ошибке. Капитан несколько раз прочитал про себя, потом вслух:

— Хм... три тыквы треснули, одна лопнула, водка на исходе, мало семян, по три огурца на трубу... что за ерунда?

— Простая система шифровки сообщений, — пояснил Котов. — Тыквы — это танки. Треснули, значит подбиты, водка — горючее, семечки — патроны...

— А огурцы снаряды? — догадался Горянников. — Не стоит считать немцев тупыми. Догадаются.

— Если по чувашски-татарски понимать начнут. Эти донесения просто недоработали, только на русский перевели, и не переписали на привычный. И так понятно.

— Ну раз так, то ладно.

Еще час подробного анализа принес свои результаты. Все что Судоплатов рекомендовал сделать первично, выполнено. И этот анализ тоже. Пригодится ли эта статистика, время покажет.

Горянников помассировал ладонями лицо. Хотелось спать и перекусить, а то в животе последнее время только чай. Хозяин кабинета вдумчиво изучал какой-то документ, и капитан не спешил его отвлекать. Котов за это время несколько раз говорил с кем-то по телефону, в кабинет заходил ординарец, передавая документы. Это совсем не мешало работать.

— Ты все, закончил? — спросил Котов, посмотрев на Горянникова.

— Пока да. Слушай, а тут нас покормят? Ты учти, у меня группа в двенадцать человек. Всех бы накормить.

— Накормим, распоряжусь, — сказал Котов, — а пока вот, ознакомься, что мои бойцы прихватили.

Посмотри, незнакомы ли тебе эти аббревиатуры?

Горянников взял протянутый лист, и прочитал:

— Sonderkommando 7b... твою ж мать! Подробности?! — потребовал капитан.

— А с подробностями швах, — обломал его Котов. — Это у одного вышедшего окруженца нашли. Он пояснил, что убил одного немца, прихватил его документы и еле ноги унес. Верст пять за ним погоня шла, только болотом оторвался.

— Жаль... — искренне огорчился Горянников. — А протоколы бесед есть? Я бы сам с этим бойцом поговорил.

— Есть протоколы, и с бойцом можешь поговорить, — подтвердил Котов. — Но пояснишь ли что за хрень эта 7b?

— Палачи. Это все что могу сказать. То, что к тебе попало — большая удача. Я заберу эти материалы в управление. И еще... — Горянников быстро написал на листке: 'На западе без изменений. На востоке тепло. Ор стоит, но дело идет', и передал Котову, — это надо по нашей линии передать. Срочно.

Котов вызвал ординарца и передал лист.

— В Москву, лидером, — а когда тот вышел, хмыкнул, — ор, значит, стоит. Ладно, пошли, поедим что ли...

* * *

— Поешь...

Ложка зависла у рта — парень был уже без сознания.

— Миленький, миленький, очнись... — запричитала Маша, глаза тут же намокли, — как же так, поел бы... имя своё хоть бы сказал...

Погладив забинтованную голову парня, девушка с трудом уняла слезы.

— Пока с этих палат несите! — услышала Кузнецова голос старшей медсестры. — Первыми тяжелых выносим!

В коридорах суетились санитары — ранбольных укладывали на носилки и тащили наружу. А за окнами уже отчетливо грохотало. Бой шел где-то рядом. Неужели наши немцев не удержат?

Пробежала санитарка Евдокия Михайловна. Остановилась, обернувшись.

— Ты дочка не сиди, мы сейчас носилки принесем, будем тоже сердешных выносить.

Две санитарки, охая от натуги, протаскивали носилки через проем, поставили.

— Вот ведь, мужики-то тяжелые... Михаловна! — крикнула санитарка. — Вдвоем не осилим.

Ответ потонул в грохоте. Что-то сильно бабахнуло позади корпусов. С крайних окон осколками брызнули стекла. От неожиданности санитарки взвизгнули, закрывая голову. Маша же обнаружила, что закрыла собой своего милого. Покраснела, но никто этого не увидел. Первый испуг прошел, и санитарки кинулись в крайние палаты проверять ранбольных.

— Целы все! — закричали оттуда. — Никого не посекло!

— Отодвиньте койки от окон, одеялами ранбольных пока укройте! — распорядился главврач.

Быстро схватив одеяло, Маша укрыла раненого со стороны окна. Этот проем уцелел, но мало ли еще снаряд прилетит...

— Валя, Люда, Маша, сюда! — позвала Евдокия Михайловна. — Понесли!

За ручки носилок взялись уже четверо. Все равно тяжело. Пыхтя от натуги, пронесли по коридору, разминулись со встречными санитарами и начали спускаться по крыльцу. Во дворе стояло три полуторки и с десяток телег, очевидно местных, так как возницы были в гражданском. Одна из машин, уже заполненная ранеными, завелась и поехала со двора. Остальные машины и телеги догружались и тоже были готовы отправляться.

— Тяжелый, без сознания, — сказала медсестра, осмотрев бойца на носилках, — к телегам несите.

Что-то с треском, пролетело над головами. Все кто был у крыльца, невольно посмотрели вслед.

Недалеко вспух мощный взрыв. Еще треск. Взрыв чуть дальше.

— Тяжелыми бьют! — крикнул кто-то.

Подбежал боец.

— Товарищ военврач, немцы прорвались. Там танки на окраине уже.

— Быстрее, товарищи! — крикнул главврач. — Выносите раненых!

Санитары подхватили носилки и побежали в корпус.

— Транспорта не хватает, Карл Генрихович, — сказала Вера Федоровна. — Хорошо местные с телегами помогли, но всех не вывести.

— Машины вернулись бы, — ответил военврач, — успели еще рейс сделать. О, едет одна!

Во двор вкатилась полуторка. Из кабины выскочил командир, а из кузова спрыгнул десяток бойцов. Командир что-то крикнул бойцам, те быстро разделились на две группы и выдвинулись за корпуса госпиталя. Сам командир с водителем направился к крыльцу.

— Капитан госбезопасности Лукин, — представился он. — Вы Карл Генрихович Маевский?

— Да, я. Военврач второго ранга.

— Я к вам по важному делу...

— Погодите, товарищ капитан госбезопасности, — прервал Маевский, — у нас тоже важное дело — раненых срочно эвакуировать, а у вас я вижу — машина имеется.

— Машина как раз для эвакуации, но прошу не перебивать. В вашем госпитале находится военврач второго ранга Павлов Валерий Семенович.

— Да, он был мной прооперирован. Сейчас Валерий Семенович без сознания. Вон, на той телеге лежит.

Капитан сходил к телеге, удостоверился, поправил одеяло на Павлове, вернулся.

— Очень важно его эвакуировать в первую очередь, вместе с вами, Карл Генрихович, — сказал Лукин и, видя приготовившего возражать врача, добавил:

— Это приказ народного комиссара.

— А как же остальные раненые? А персонал? Как с ними?..

— По возможности! — резко ответил Лукин. — Павлова в машину, догружайте ранеными и отправляйте. Вы старший в машине. Быстрее. А мы немцем придержим...

Последних раненых выносили уже под грохот боя, что шел уже в городке. Маша видела, как в пришедшую последней машину и пару телег быстро укладывают ранбольных и отправляют прочь. Подхватив носилки, она кинулась по коридору. В окне мельком заметила командира, явно из НКВД. 'Найди любого командира из НКВД...'. Девушка хотела окликнуть его, но тот уже скрылся.

— Быстрее! — крикнули от выхода. — Все на выход!

Несколько разрывов рядом. Здание сильно тряхнуло, посыпалась штукатурка и стекло. Прикрывшись носилками, Маша добежала до койки, разложила носилки вдоль, сдернула одеяло и принялась стаскивать парня вниз.

— Немцы! — крикнул кто-то, мелькнув в коридоре и скрылся.

— Как же я тебя понесу? — сквозь слезы простонала девушка. — Эй, кто-нибудь! Помогите!

По коридору загрохотали шаги. Это бежал дядя Ваня. Тяжело бежал, широко перебрасывая правую негнущуюся ногу.

— Ты чего тут, Машутка? — выдохнул он, приблизившись. — Все уж убежали. Немцы рядом.

— Дядя Ваня, помоги! — сквозь слёзы попросила Маша. — Он последний остался.

— Как же так? Забыли что ль? — пробормотал старик, помогая уложить парня ровнее. — А сдюжишь!

Не отвечая Маша укрыла парня одеялом с головой и схватила ручки.

— Взяли!

Подняли носилки и засеменили к выходу. Руки почти сразу начали болеть. Маша закусила губу. Терпеть, надо терпеть! Вот уж выход, спуститься по ступеням, осторожно, чтобы раненого не уронить. Разрыв встал недалеко. Осколками обстригло кусты около крыльца. Послышался лязг гусениц — что-то большое ехало по улице. Длинными очередями стрелял пулемет. На той стороне промелькнули серые фигуры.

— Немцы! — выдохнул дядя Ваня. — Налево, Маша, налево!

Протащили носилки вдоль корпуса, прикрываясь кустами акации. Не доходя до угла, дядя Ваня остановился. Носилки положили на землю. Старик пристально посмотрел сквозь кусты.

— Немцы. Спрятаться надо.

Он повернулся и шагнул к деревянному щиту, прикрывавшему проход в цоколь. Откинул незатейливые крючки, служащие запорами, и отодвинул щит.

— Спрячемся тут пока.

Они затащили носилки в подвал. Старик придвинул щит, закрывая проход, и прильнул к щели.

— Только бы немцы сюда не сунулись.

Бой в городе не стихал, и стреляли совсем недалеко.

— Наши где-то рядом, — прошептал дядя Ваня. — немцев пытаются задержать.

— Так может за помощью сбегать? — спросила Маша.

— Надо бы... — согласился старик. — Тихо!

В щель обзор не ахти, но разглядеть, что происходит можно. Во двор вкатился бронетранспортер. Из него выскочило пять солдат, а пулеметчик нацелил пулемет на корпус. Одновременно послышались шаги по коридорам. Очевидно, немцы проникли в госпиталь через разбитые окна и теперь проверяют пустующие палаты и кабинеты.

— Чисто! — крикнули где-то. — Все русские сбежали!

Солдаты, стоящие у корпуса опустили оружие. А Маша и старик переглянулись. Что-то упало над ними, и кто-то выругался. По-немецки. Послышались голоса. Маша прислушалась. Немецкий она изучала, но с языком были проблемы, давался трудно, однако часть сказанного была вполне понятна.

— Эй, Карл, это больница, а не туалет! — крикнул крупный немец с автоматом. Он стоял напротив корпуса и смотрел на окно.

— А тебе-то что? — послышалось сверху.

— Тут возможно наш госпиталь будет, а ты гадишь.

— Пригоним русских — уберут. Эй, Михель, смотри!

Пулеметчик посмотрел направо, и резко развернул пулемет. Прогрохотала короткая очередь. Полетели сбитые ветки и листья, кто-то вскрикнул, и наружу вывалилось тело.

Дядя Ваня скрипнул зубами, Маша чтоб не вскрикнуть зажала ладонью рот. В убитой они узнали Евдокию Михайловну. Наверное, она не успела уйти и спряталась в кустах...

— Швайне! — выругался солдат и подошел к телу, пнул. — Это просто старуха.

— Что тут происходит? — властно спросил кто-то, спускаясь с крыльца.

— Михель, русскую ведьму пристрелил, господин фельдфебель.

— И все? Больше никого? Здание проверили?

— Яволь, все русские сбежали.

Интенсивность стрельбы неожиданно возросла. Бахнули несколько разрывов совсем недалеко. Фельдфебель скомандовал 'Вперед' — часть солдат скользнула на улицу, часть запрыгнула в бронетранспортер, и машина двинулась следом. Через минуту двор опустел.

— Пора, дядя Ваня, — прошептала со всхлипами Маша. — Я задками пройду, найду наших. Должны помочь, ведь нельзя парня бросать.

— Нельзя... — вздохнул старик. — Ты халат-то скинь, белое далеко видать...

Он осторожно сдвинул щит, высунулся, осматриваясь.

— Никого. Иди, дочка, дай бог тебе наших найти...

Крапива оказалась необычайно жгуча. Нырнуть в крапивные заросли пришлось — кто-то вышел из-за дома. И разрыв, что бабахнул громко, заставил присесть. Отчаянно затирая ладошкой ожоги, Маша свернула к оврагу. Тут хоть лопух растет и никто не ходит. Стрельба то стихала, то возобновлялась, и надо было обойти этот бой. Так дядя Ваня посоветовал. Наши должны быть по ту сторону.

Пройдя вдоль оврага, Маша выбралась на околицу. Осторожно выглянула из кустов — на улице никого. Где-то впереди стреляют, значит надо туда. Побежала вдоль, прижимаясь к жердяной ограде. Дома на улице как вымерли — жители, что не ушли, то попрятались в подвалах и погребах. Добравшись до первого перекрестка, осмотрелась.

Пулеметная очередь и частые выстрелы вдруг загрохотали позади. От неожиданности Маша бросилась на землю. Бахнул взрыв, заложило уши. Взвизгнуло и от жердины полетели щепки. Девушка вскрикнула и собралась перебежать на другую сторону улицы. Только поднялась, как что-то с треском воткнулось во второй от перекрестка дом, и тот вспух...

Маша потрясенно смотрела на разлетающиеся бревна. Сруб дома сдуло словно тот был из легковесных спичек сложен. И одна из этих спичек вращаясь, влетела в крайний сад и как городошная бита легко смахнула разлапистую яблоню. Бревна все еще летели. И одно такое аккурат к девушке. Но зрелище завораживало. И пугало до дрожи. И страх парализовал тело. От грохота заложил уши, но сквозь него пробивался чей-то пронзительный крик...

Вдруг Машу подкинуло вверх. Она обнаружила, что кто-то схватил её в охапку. Затем короткий полет, почему-то через ограду, и прямо в крапиву. Не успела она опомниться от падения, и даже вскрикнуть от жжения, как что-то вдавило её в землю.

— Лежи! — рявкнул кто-то.

Бах! Бах! Бах!

Выстрелы над головой заставили сжаться от страха.

— Вставай!

Машу подхватили под поясницу, поставили на ноги и толкнули в сторону оврага.

— Бегом!

И Маша побежала. Позади бабахнуло и вокруг засвистели пули. Кто-то бежал следом и матерился, затем болезненно вскрикнул. Маша обернулась. Боец, зажимая рану на ноге хромал следом. Девушка подскочила.

— Перевязать?

— На...! — рявкнул боец, — Бегом!

Тогда Маша подхватила его под руку и помогла бежать. А позади частили выстрелы и непрерывно бил пулемет. Пули стригли заросли и кусты, но выше их голов.

— А-а-а, суки! — гаркнул боец. — Хрена вам, а не Дюжий!

В овраг за малым не свалились, слишком быстро с уклона бежали. И ранение помешало остановиться. Боец чтобы не ухнуть с обрыва, упал, и аккурат на раненую ногу.

Столько плохих слов Маша еще не слышала. В основном боец костерил немцев, заодно какую-то дуру, что аккурат в центр боя умудрилась влезть. И что стоит столбом, когда снаряд взрывается. Если не осколком, то бревном прихлопнуло бы точно. Повезло, что он ее заметил и, буквально, из под падающего бревна выдернул.

Маша покраснела. Только теперь поняв, что пока она кувырком летела через ограду, все ее прелести были видны всем.

Выстрелы заставили поторопиться. Девушка помогла подняться бойцу, и они начали спускаться в овраг.

— Товарищ боец, — обратилась к парню Маша, — нужна ваша помощь. Из госпиталя ранбольного не успели эвакуировать, мы его в подвале спрятали...

Боец недоуменно посмотрел на девушку.

— Я-то не против помочь, даже за... — сказал и поморщился — неудачно ногой двинул, — но патронов нет, и не ходок сейчас.

— Как же тогда... — глаза тут же намокли, — пропадет ведь...

— Не реви, — буркнул боец, — счас доковыляем до точки, расскажешь командиру, он решит.

Но прежде им пришлось остановиться и перевязать рану, потому что штанина намокла, и уже хлюпало в сапоге.

— А ты молодец, — похвалил боец Машу, — толково перевязала.

— Я в госпитале санитаркой неделю... — засмущалась она, — меня Машей зовут. Кузнецова... я.

— А я сержант Николай Дюжий, — представился боец. — Это фамилия такая. Пошли, Маша Кузнецова, нам еще немного осталось.

Они прошли еще немного, продираясь сквозь густые заросли крапивы и лопухов. Затем лезли через ежевику. Та цеплялась за одежду как бешенная, особенно за бинт на ноге. Дюжий шипел от боли — ногу и так при ходьбе дергало, а тут еще эта зараза.

Вдруг впереди послышался птичий щебет. Что-то вроде фьють-фьють-чичик. Дюжий приложил пальцы ко рту и ответил также. Из зарослей появился боец и призывно махнул.

— Это свои, — сказал сержант, — пошли, Маша.

Под разлапистой ивой находилось семеро. Один поднялся навстречу и Маша узнала командира, которого в окно видела. Тот с удивлением посмотрел на девушку, сразу определил, что она собралась что-то сказать, остановил её жестом повернулся к Дюжему.

— Капитонов где?

— Нет больше Капитонова, товарищ капитан госбезопасности, — угрюмо ответил сержант.

— Ты уверен? Видел — как он погиб? Может ранен?

— Нет, товарищ капитан, — покачал головой боец, — Ромке осколком полголовы снесло. Документы я забрал.

И сержант, расстегнув клапан гимнастерки, вытащил окровавленную книжку. Капитан забрал документ, раскрыл, вздохнул. Задумчиво постучал книжкой по ладони.

— А девочку в плен где успел взять?

Маша сразу запунцовела. И только хотела возразить, но Дюжий перебил:

— Да на пути оказалась. Я как раз от немцев уходил, а она столбом посередь дороги. Вот и подцепил с собой

— Знаем, чем ты зацепился, — хмыкнул один из бойцов.

— Я не за кого не цеплялась! — решила вклиниться Маша. — Я вас искала. А Коля мне жизнь спас! Вот...

— Во Дюжий дает, и познакомиться успел... — хмыкнул тот же боец.

— Отставить шутки! — прикрикнул капитан. — А ты именно нас искала, или кого-то еще?

— Вас, товарищ капитан госбезопасности! — воспряла Маша. — Я санитарка городского госпиталя Мария Кузнецова. Из госпиталя эвакуироваться не успела. И еще один ранбольной, дядя Ваня и Евдокия Михайловна, старшая санитарка. Мы ранбольного в подвале спрятали, только Евдокия Михайловна спрятаться не успела, и немцы её убили. Потом мы подождали, когда немцы уйдут, и я вас пошла искать.

Капитан глянул угрюмо.

— И ты хочешь, чтобы мы вернулись в госпиталь?

— Конечно товарищ капитан, это же наш советский человек. Нельзя его бросать...

Капитан прикрыл глаза.

— У нас четкий приказ, девочка, — сказал капитан с горечью, — и мы должны его выполнять.

Маша поняла, что ей отказали. Заплакала и сквозь слезы промямлила:

— Он просил передать — Феникс возродится!

Глава-5

Красноармеец, натужно сопя и еле слышно читая надписи, водил по карте грязным пальцем. Горянников бойца не торопил. И так тот выглядел не ахти. Худой, осунувшийся. Глаза впали... четыре дня по лесам впроголодь, да и по выходу к своим его запугали до дрожи. Перестарались, подозревая в каждом одиночном окруженце диверсанта.

— Ты не торопись, подумай...

И боец старался. Еле шевеля губами, читал названия населенных пунктов, прикрывал глаза, тер лицо...

Читать карту красноармеец не умел. Образование три класса. Но капитан надеялся, что карта поможет, если не бойцу, то ему, хотя бы наводящие вопросы подкинуть...

— Может особенное что видел, — сказал капитан, — необычное строение, высокий холм, башня водонапорная...

Боец покачал головой:

— Нет, не видел башен.

— А церковь?

— Да! Видел храм! — воскликнул боец, рука его дернулась было к голове. И в потухших глазах промелькнула искра. Красноармеец одернул руку и зыркнул настороженно.

— Веруешь? — поинтересовался Горянников, — Верь на здоровье. Так ты видел там церковь?

— Видел, — подтвердил красноармеец. — только храм далече стоял, на холме.

— Село, значит недалеко, — кивнул Грянников. — А описать сможешь?

— Храм, — пожал плесами боец, — обычный.

— Деревянный или каменный, есть ли колокольня, и какая, действующий храм или нет.

Боец задумался. Вновь потер лицо.

— Колокольня беленая было, значит каменный, а... крест был... да был.

Горянников взглянул на карту. Теперь стало проще. Болот в этих местах не так уж много. С немцем он столкнулся на выселках, что около ручья стояли, а по ту сторону ручья — болото. И каменная церковь недалеко. Припомнил список зондеркоманд и направления их движения, но тут память пасовала, слишком много документов пришлось просмотреть, и не со всеми листами он тогда ознакомился. Но это пока не важно. Важно что по зондеркоманде 7'б' имеется подтверждение.

Капитан прикрыл глаза, припомнив прочитанные строчки: 'Военному командованию предписано оказывать айнзатцгруппам материально-техническую поддержку, обеспечивать боеприпасами и продовольствием, местами отдыха и не обращать внимания на их деятельность. Айнзатцгруппы подчинены СС, однако отчеты и рапорта идут напрямую Гитлеру'.

Не обращать внимания на деятельность...

Горянникова передернуло. Он представил, что могут вытворять эти палачи, если даже военнослужащим Вермахта дали такой приказ. Подавив вспыхнувшую злобу, капитан вернулся к размышлениям.

Подчинены СС... доклады Гитлеру...

Значит, имеют мощный карт-бланш. А это мысль!

Достал из планшетки зольдбух и жетон. Повертел последний, рассматривая. А скопировать его не проблема, затем зная, где и какие зондеркоманды действуют...

— Гражданин капитан госбезопасности, а меня куда теперь?

Горянников взглянул на понуро сидевшего бойца.

— Не гражданин, а товарищ, — поправил он. — Ну-ка, расскажи еще раз с самого начала...

По рассказу бойца, его отделение следовало в полк на бортовом Газ-АА, когда налетели штурмовики. 'Юнкерсы' появились внезапно и сразу зашли на дорогу. Полуторку накрыло первой же бомбой, прямо под борт. Лапину повезло несколько раз подряд. Взрывом его отбросило к лесу. Проломив кусты, он влетел в бурелом, за малым не насадившись на сухие сучья. Пришел в себя ненадолго, был еще день. Ничего разглядеть не смог, в глазах все плыло, кружилась голова и тошнило. Сквозь гул в ушах слышались выстрелы. Отключился. Сознание вернулось уже в сумерках.

Первым делом ощупал себя. Ран, кроме саднящих царапин, не нашел. Если головную боль не считать. И это после взрыва бомбы!

Винтовки нет, ремень сорвало. Гимнастерка практически в клочья. Потрогал голову болит, а пилотки нет. Жаль, там иголка с нитками была.

Пополз к дороге. Долго полз, удивляясь — так далеко его отбросило. Из-за головной боли и гула в голове не сразу увидел, что по дороге идут машины и танки. Немецкие. И опять повезло — не заметили его. Вернулся в лес, отошел поглубже, наломал еловых лап для ночевки, лег и сразу уснул...

Два дня Лапин шел вдоль дорог. Живот сводило от голода. Раз наткнулся на труп красноармейца. Правая рука его была в бинтах и, похоже, бедолага умер от ранения, недавно, так как пахло не сильно. Зато имелся ранец. Правда в нем было небогато. Из провизии — три кусочка сахара и четвертинка хлеба. И ничего, что черствый.

Из снаряжения котелок и саперная лопатка. Нож. А оружия не было. На ремне подсумки отсутствовали. Документов никаких не нашлось, только затертая фотокарточка, на которой счастливо улыбался карапуз в распашонке. Пацан...

Бросать тело он не стал. Выкопал неглубокую могилу и похоронил, накрыв голову своим рваньем. Чужие штаны и гимнастерка подошли как свои. Ботинки с обмотками в могилу положил, малы оказались...

На немца Лапин натолкнулся неожиданно. Пока пробирался вдоль ручья, заметил постройки и свернул к ним, в надежде разжиться провизией. Или поесть, если не прогонят. От усталости и голода голова совсем не соображала, поэтому поперся прямо по натоптанной тропе и натолкнулся на немца. Тот шел к ручью, чуть разведя руки. С них капала кровь, и на форме были кровавые пятна.

Оба на миг оторопели.

Немец открыл рот, но крикнуть не успел — Лапин зарядил в бубен саперкой. Как она в руках оказалась — сам не понял. Немец упал. Лапин почему-то первым делом обхлопал карманы — расческа, платок, документы, какая-то железка на бечеве. Сунул все в карман и принялся расстегивать ремень. Послышались голоса, причем голоса приближались. Тут Лапина начало трясти и пальцы перестали слушаться — кобуру никак не расстегнуть. Поняв, что достать оружие уже не успеет, он кинулся по тропинке. Позади закричали. Хлопнуло несколько выстрелов, что прибавило прыти. Трехметровый ручей перепорхнул влет. Скакал через сушняк как олень. Немцы не отставали, порой пули свистели буквально у головы, а стреляли по нему часто...

Лапин рухнул в жижу, затем, еле перебирая конечностями дополз до кочки и повис на ней. И понял — все, больше сил нет. Верст пять по лесу и болоту. Так он не бегал никогда. Видели бы его забег товарищи, особенно Савушкин, что физ-зачеты принимал. Сразу бы отлично поставил. Теперь зачет принимали немцы. Вот подойдут и зачтут...

Щебетали птицы. Ветерок шумел листвой осин. Немцы на зачет запаздывали...

— Как фронт перешел?

Лапин пожал плечами.

— Я все по болотам шлепал. Немцы-то в болото побоялись сунуться. Слегу срезал и шел по трясине. На наших случайно вышел. Сначала запах учуял, гороховым пахло, так по нему и шел как собака. Потом голоса — матом кого-то крыли, — усмехнулся боец, — и я понял — дошел.

Похожую историю Горянников уже слышал. И подумалось, что услышит еще не раз.

Что делать с этим Лапиным — ясно. Не так чтобы он сильно прояснил по зондеркоманде, но и это результат.

— Подтвердить твою историю некому, и проверить трудно, но... — капитан постучал пальцем по планшетке, в которую убрал жетон и документы немца, — вот эти документы говорят в твою пользу. Поэтому пойдешь на фильтр, потом на формирование.

Лицо Лапина разгладилось, глаза заблестели.

— Спасибо, товарищ капитан госбезопасности!

— Все, боец, иди, — отмахнулся тот.

Только вышел Лапин, в кабинет вернулся Котов.

— Ну как, поговорил?

— Поговорил, — кивнул Горянников, — он очень помог, так что пусть воевать идет. А после таких приключений, злее бить врага будет. Ты вот что, Витя — если столкнешься с информацией как у Лапина, пусть даже на уровне слухов, то фиксируй и сообщай по нашей линии сразу. На имя товарища Андрея...

В дверь настойчиво постучали. Заглянул ординарец.

— Товарищ капитан, срочное донесение из энской.

И протянул лист. Котов взял его и вчитался.

— Хм, Сумароков еще в полк не вернулся, а эти орлы еще двоих диверсантов отловили. Только непонятно — тут и про заминированный мешок с секретными документами, и про одного засланного диверсанта... — Котов глянул на подпись, — политрук Мануилов. Вот ведь затычка! Делов тонна, а толку грамм. Надо поторопить Сумарокова, пусть едет разбираться.

— И я с ним, — решил Горянников.

* * *

Прогорланил петух. Протяжный призыв был по-прежнему одинок. Но хохлатого одиночество не смущало и грохот далекой канонады тоже — продолжал горланить. Уже достаточно рассвело. Было прохладно. Спать бы и спать, ведь ночка выдалась беспокойная. На фоне канонадного гула, перед самым рассветом, вдруг вспыхнул нешуточный бой. Переполох случился знатный, если по испуганным крикам и злым окрикам судить.

Бесхребетный, вскочив, настороженно прислушался — интенсивно стреляли где-то в районе болотца. Скверно, если немцы решили идти в наступление.

Семен подпрыгнул, зацепился за стропила и подтянулся. Толком ничего не разглядел, но понял — в основном бой разгорелся там, где он с Мишей нейтралку переходил. Винтовочная скороговорка перекрывалась пулеметным грохотанием. Причем палили с обеих сторон — меж гулких ду-ду-ду 'Максимов', слышались отзвуки множественных очередей немецких MG. Это 'веселье' сопровождалось осветительными ракетами.

Семен кликнул охранника — без толку, не отозвался. Толкнул дверь — та не шелохнулась — чем-то хорошо приперли, если только со всей дури выбьешь. Сомнительно что боец спит, при такой заварушке. Скорей всего отошел, узнать — что там случилось. Или с испугу сбёг от греха. Личный состав тут явно с дисциплиной не в ладах.

Бой длился недолго — с полчаса. Потом еще час была беготня, и слышались приглушенные разговоры. Вернулся охранник. На вопрос Бесхребетного ответил — не твое дело, мол. Потом в округе затихло.

Семен, прикинув расклад, пришел к выводу, что это алаверды от немцев. Наверняка предприняли вылазку за языком к нашему передку и были обнаружены. Не зря, ох не зря они с Мишей кулаками помахали на позиции.

Устроившись на нарах, попытался заснуть, а что еще делать? Сон пока не шел. Вспоминал явление местного политрука. Вот ведь зараза, как мир тесен. Этот Мануилов много кому крови подпортил на почве борьбы с 'вредителями и врагами трудового народа'. За косой взгляд, за резкое слово, а кого за прошлое, что быльем поросло, да не забылось. Политруку плевать на изувеченные судьбы, он же пламенный борец.

Мануилов заявился к вечеру — злой, даже бешенный. Орал, матерился. Глаза красные, слюна брызжет. 'Предатель, подлец, сволочь...' — проклятия перемешанные матом так и сыпались на Бесхребетного. Явившиеся вместе с политруком командир батальона и ротный, недоуменно переглядывались. В какой-то момент, вышедший из себя политрук, выхватил револьвер и выстрелил в Семена. Пуля впилась в стропилину только благодаря ротному, что подбил руку. После чего командиры хоть и с трудом, но уняли политрука, и куда-то увели.

Не прошло и пяти минут, явился ротный и распорядился увести Горохова в другое место. Мол, чтобы не сговорились...

Семен долго не мог уснуть. Размышлял. О том, как он пробирался по немецким тылам, как врага убивал как мог, как Михаила встретил. Как нейтралку переходили. Везло им обоим невероятно. Пока своих не встретили, и сразу все наперекосяк. А еще когда-то удивлялся — откуда столько дураков в армии? Надо же, рассадить, чтобы не сговорились! А Мануилов? Ведь это он приходил и разглядывал обоих сквозь доски наката. И через шесть часов взбесился? С чего? А командир батальона его послушал...

Эх, сработает ли словечко заветное? У Миши, вон, что-то весомое есть, недаром заминировал. А у него только слово и шоколад с какой-то дрянью. Не факт, что поверят...

Семен долго сидел на обочине в кустах, наблюдая за немецкой танковой колонной, что пылила по грунтовке. Перед танками прошли грузовики с прицепленными орудиями и несколько бронетранспортеров с пехотой. Разрыв меж колоннами был невелик, и Бесхребетный не рискнул сделать рывок. Затем прошелся вдоль обочины и понял — искать место, где можно перескочить эту дорогу бессмысленно. Пришлось ждать, пока пройдет техника.

Вдруг один из танков взревел мотором, несколько раз дернулся, будто спотыкаясь и, выбросив вверх облачко черного выхлопа, заглох посреди дороги. Сидевший на башне танкист сунулся в люк, но сразу вернулся. На пыльном лице немца Семен заметил досаду. Бесхребетного тоже злоба взяла — надо же танку сломаться именно тут. Придется все-таки другое место для перехода искать.

Пара танков, что ехала следом вовремя сманеврировала, объехав сломавшегося по обочине.

Последний остановился и торчащий из люка танкист перекинулся парой фраз с командиром. Тот помотал головой, что-то ответил и махнул рукой. Танк взревел мотором и тронулся, оставив экипаж самим разбираться с проблемой. Танковая колонна удалялась. А танкисты, тем временем высыпали наружу и теперь сгрудились у моторного отделения. По сторонам не глядели, что-то пытаясь сделать. Одна забота — что там с двигателем?

Семен повертел головой, осматриваясь. С запада пока ничего не видать — пыль столбом. А если отойти и рискнуть? Заметят или нет? Или перестрелять этих беспечных немцев? Может провизией разживусь...

Так вроде это троечка, и в экипаже пятеро. Командир с гарнитурой на башне сидит, четверо на корпусе ковыряются, снимают что-то. Или фильтра забило, или карбюраторы засорились. Вон какую пылищу подняли.

Тут командир что-то сказал, трое спрыгнули на дорогу и направились к лесу. В след командир что-то прокричал, показывая руками что-то большое. Семен от троих расслышал 'Яволь' и начал отползать к сосенкам. Оружия у немцев он не заметил, лишь один в руках топорик держал. Слеги вырубить хотят? — догадался он. Разместившись за двумя сросшимися стволами соснами, он достал два трофейных клинка и сунул в голенища. Ранец с вещами пока в сторону, чтоб не мешался. Приготовил карабин, жалея, что пистолетов не затрофеил.

В лес зашли только двое. Третий остановился у кустиков, распатронил комбинезон и принялся отливать. Остальные осмотрелись, пощупали сосенку, посовещались, подошли к осине в руку толщиной, довольно кивнули, и тот что с топором принялся рубить дерево. Осинка с противным скрипом стала заваливаться к дороге.

— Шайзе! — выкрикнул третий танкист, отскакивая. — Вилли, ты идиот! Снаряды бы так подавал, как деревья рубишь.

— Сам бы и рубил, — ответил второй танкист.

— Мне нельзя. Я наводчик, натура тонкая. Мне по русским еще стрелять. Лучше топор Ковальски отдай.

— Не-не, — замотал головой другой танкист, — я повелитель радиоволн, мой инструмент — отвертка. И из меня дровосек, как из тебя радист. Пусть Вилли дерево рубит, ему полезно. Какая разница что подкидывать, снаряды или бревна?

Наблюдая за немцами из-за стволов, Семен прислушивался к разговорам и жалел, что ни черта не понимает. Немцы посмеивались, тыкая друг друга пальцами, явно споря в шутку. А Бесхребетный злился — подобраться не выйдет. Надо уходить. И тут один из танкистов, отсчитав шагами три метра, в несколько взмахов перерубил ствол осины. Затем, он поднял трехметровое бревнышко, и положил его на плечо, а остальные, шутя над ним принялись оттаскивать крону. Это шанс, понял Семен — немцы сгрудились, встав спиной к чаще, а там орешник.

Сжав зубы, он скользнул к кустам. Не успели немцы оттащить мешающую осиновую крону, как позади возник русский с клинками в обеих руках...

Два быстрых движения и прыжок к третьему. У немца округлились глаза, он отшатнулся и клинок прошел выше, располосовав щеку. Но немец закричать не успел — оба Золингена поочередно вошли в тело. Один в шею, второй в правый бок. Танкист выронил бревно и громко захрипел, валясь на землю. В глазах ужас, руки пытаются закрыть рану в шее.

Двое других распластались в разных позах — один на спине, уже затих, второй навалившись на осиновую крону, лишь ноги мелко подрагивали.

Семен замер, прислушиваясь. Пока резал немцев, громкий треск стоял. Но от танка слышались удары по железу. Пригляделся — командир так и сидит на башне в гарнитуре, а танкист что-то молотком то ли приколачивает, то ли сбивает.

Семен выдохнул. Самого начало потряхивать. Троих порешить — не баран чихнул. Повезло, что обычные танкисты, беспечные, непуганые, к слову — из оружия только топор. Будь эти трое следопытами, которых поутру прикончить удалось, просто ушел бы, не рискуя. Но как трясет-то!

Присев на срубленный ствол, Семен смотрел на последние секунды жизни немца. А еще живы и здоровы двое, но их так просто не взять. Танк от леса стоит на приличном расстоянии, и незаметно подобраться — не выйдет.

Хорошо бы с этими тоже разделаться. В танке наверняка имеется запас продуктов, те же консервы, или галеты, хлеба свежего бы... А еще оружие. Нет, боеприпасов более чем достаточно, и маузер менять — смысла нет. Пистолет с боезапасом бы раздобыть. Однако продукты предпочтительнее.

Семен собрал свои вещи в одно место. Взял карабин, и пару гранат. Оба трофейных клинка заняли свои места в голенищах. Выдвинулся к самому краю.

Танкист продолжал что-то править молотком, а командир, видать, успел слазить внутрь. Теперь он что-то жует, рядом ранец лежит, гарнитура вверх сдвинута. Иногда посматривает на лес. Значит, скоро всполошатся. Надо решать — или плюнуть и уходить в лес, или попытаться снять обоих из карабина — по-иному никак. Встал танк хотя бы на десяток метров ближе к лесу...

Командир привстал, глядя на лес.

— Kowalski! Todt! Klebke! — крикнул он.

Немец прекратил возиться с инструментом и тоже смотрит на лес. Все, медлить нельзя. Первым командира, у него кобура виднеется, а у механика оружия нет, лишь молоток в руках. Маузер рявкнул одиночным и сразу прицел на второго — выстрел. Семен выругался — не успел! Командиру он в грудь попал, тот рухнул, раскорячившись между люков, но второй танкист успел нырнуть за корпус. Прыткий, сволочь — думал Семен, делая рывок к танку. Бежал быстро и петляя, но выстрелов не последовало. Рухнул у корпуса и перекатился к гусеницам вплотную. Осмотрелся — немца нигде не видно. Сбежать к противоположному лесу он бы не успел.

Куда делся немец, Семен понял, когда на гусеничную полку забрался — через боковой люк башни в танк залез и теперь истерично орал что-то. При этом тело командира елозило, будто живое. Нет он мертв, просто падая, одной ногой провалился в люк, и теперь механик пытался вытолкнуть ногу мертвеца, чтобы задраиться.

— Не шали! — выкрикнул Бесхребетный, осторожно заглядывая через створ.

В ответ прострекотала очередь. Все пули ушли в небо. Вот ведь ситуация — просто так с тела кобуру не снимешь. Стянуть тело, чтобы разжиться пистолетом? Вдруг танкист сможет закрыть люк?

Послышался гул техники. Оглядевшись, Семен выругался — судя по приближающемуся облаку пыли, идет колонна и крупная. Немец тоже понял — спасение рядом и принялся громче орать и стрелять через проем. Бесхребетный досадливо сплюнул, выхватил 'колотушку', снял колпачок и дернул шнур. Гранату кинул в башню и, прихватив ранец, прыгнул вниз.

Панический крик обреченного, взрыв, и сильный толчок в спину...

Семен понял, что проснулся. Небо уже посветлело. Было свежо и тихо. Даже канонады не слышно. Полежал. Даже удалось задремать, как протяжный петушиный крик разбудил окончательно...

Дверь отворилась и, пригибаясь под низкой притолокой, в сруб зашел старшина. Комаров держал в руках котелок и четвертину ржаного хлеба.

— Доброе утро, хороняка! — поздоровался он.

— И тебе здорово, — кивнул Семен, поднимаясь.

— Вот, завтрак тебе принес, — и старшина протянул котелок с ломтем хлеба.

Внутри оказалась та же 'шрапнель', холодная, хоть не пригоревшая, но хлеб был свежим и пах просто чудесно. Семен с жадностью накинулся на еду. Пока он ел, старшина свернул козью ножку и закурил.

Когда котелок опустел, старшина отцепил от ремня флягу и протянул её Семену. Тот глотнул, удивился содержимому и приложился еще.

— Спасибо, — кивнул Семен, протягивая флягу старшине. — С чего такая щедрость?

— За то, что промолчал, — хмыкнул старшина. — И за урок, что ты с сержантом нам преподал. Слышал, что ночью творилось?

Следом Комаров поведал, что ночью дозоры заметили шевеление в кустах. И выдвинутое к самому болоту охранение смогло перехватить немецкую группу. В завязавшейся рукопашной бойцы часть немцев перебили, и смогли отойти, прихватив одного раненого немца. А потом с немецких позиций ударил пулемет...

— Жаль языка не донесли, — посетовал Комаров, — сдох, зараза, а то бы прояснил по тебе, раз командиры не верят.

— А ты, стало быть, веришь?

— Верю! — стукнул старшина кулаком об колено. — Я ведь в армии шестой год. По виду и ухватками, видать — что свои. И трофея вы справного принесли, и вид имеете что верится...

— Воевал?

— Финская, — ответил Комаров. — А ты? Тоже видать воевать приходилось.

— Нет, в финскую не довелось, но повоевал. Где — не спрашивай. Подписку давал.

— Даже так? Хм...

Минуту оба молчали.

— А наш политрук батальонный, чего на тебя так взъярился?

— Дела давние, — отмахнулся Семен. — Давно его знаю, пакостить уж горазд. И все умными словами складно объясняет, да толку от него... а-а-а, — махнул рукой в сердцах, — не спрашивай лучше. Ведь тоже на карандаш возьмет. Ты лучше поясни — что там произошло, что политрук ко мне бешеным зверем примчался?

— Сам не знаю. Он как на тебя с утра глянул, так к ротному сунулся. Что там было — не знаю, но спорили громко. Затем политрук вышел. Довольный. И в штаб убыл. А вечером прибежал уже злой. Кликнул ротного и к тебе.

Семен в раздумьях почесал затылок. У Мануилова поддержка имелась в виде родственника в политотделе армии. Вот и думай голова, к чему готовится. Ясно, что выбор не велик, и варианты не радуют — все хреновей другого.

* * *

Бой в городе стих. Иногда слышались короткие очереди и одиночные выстрелы. В паузах становилось так тихо, что Николай и Маша переглядывались. Когда стреляли, Дюжий прислушивался и мрачнел. Девушка тревожно смотрела на сержанта.

— Из маузеров бьют, — пояснил он, вздохнув. — Отошли наши, видать...

Вновь несколько выстрелов и взрыв, на гранатный похоже. Сержант насторожился. Звук пришел со стороны госпиталя. Но потом стало понятно — где-то на окраине стреляли.

— Ты окрестности хорошо знаешь? — спросил Дюжий.

— Город знаю, а так нет. Тут тетя живет, гостила у нее. А я из Коврова.

— Жаль, провела бы нас тайными тропами... — сержант поморщился, ногу постоянно дергало.

— Болит?

— Терпимо...

Ответил вроде не зло, но с досадой. И то что ранен, то что приходится сидеть, когда товарищи воюют. И вовсе не больно...

Госпиталя из оврага не видно, для этого надо по откосу сквозь заросли ежевики продраться, обойти ивняк, миновать грунтовку, ограду, пройти по выкошенной лужайке...

К корпусам отправился капитан и шестеро бойцов, а раненого сержанта оставили девушку охранять.

В овраге, заросшем ивняком, лопухами и ежевикой, царит прохлада. Земля влажная, копни чуть и родничок забьет. Ключик имеется, но ниже по оврагу. И уходить придется именно так, и ничего, что балка направлена на северо-запад, как раз откуда немцы удар нанесли. Зато под прикрытием заросшего ручья можно проскользнуть незаметно. Под самым носом у немцев.

— Важная птица твой феникс, — тихо сказал Дюжий, вспомнив, как товарищ капитан подпрыгнул после тех слов.

— Он наш, он советский человек!

— Да знаю я. Только бы вытащить этого 'феникса' тихо, без боя...

Дюжий вздохнул, и вновь потер ногу. Не бегун...

Единичные кусты акации и выкошенная трава вокруг госпиталя. Хуже не представишь. Подобраться незаметно к корпусу сложно. Немцы во дворе галдят, а в здании тихо. Есть ли там кто, непонятно. Группа скучилась у крайнего куста. Наблюдали.

Корпуса госпиталя бревенчатые, но стоят на полуметровом каменном цоколе. До окон два с небольшим. Высоковато, зараз не допрыгнешь. Жаль, что Кузнецова плохо коммуникации здания знает. Опросили тщательно, хоть что-то выяснили. Вот то окно вроде как операционная, а напротив должна быть кладовка. И у нее в полу люк в цоколь должен быть, но Кузнецова не уверена.

Забрать парня проще с наружи, но там немцев полно и акация жиденькая. А немцев во дворе достаточно. Вон, корма танка виднеется, и немцы с двигателем возятся. И еще что-то дальше стоит. Грузовик какой-то. Незаметно не проникнуть, так что не вариант.

— Тащ капитан, — прошептал Красин, — вон продух, может услышит дед и посоветует чего?

Действительно, в каменном цоколе имелись продухи. Если дед там, то подскажет где этот чертов люк. Единственно что непонятно — если перед госпиталем немцев много, то почему вокруг корпусов никого. Или пока не успели свой орднунг сюда завести? Рискнем...

— Карасев, Тамарин, давайте, мухой.

Два бойца метнулись к углу. Прижались спиной к цоколю. Затем один сцепил руки в замок и подтолкнул товарища к окну. Тот на мгновение застыл под окном, быстро заглянул, и так же быстро скользнул внутрь. Выглянул, подал знак — все тихо. Еще два бойца метнулись к корпусу. Следом перебежал Лукин. Двое остались прикрывать.

Продух пядь на пядь размером был закрыт затычкой. Вынув ее, Лукин заглянул внутрь. Темно.

— Иван Андреевич? — тихо позвал капитан.

Тишина. Капитан еще раз позвал старика.

— Х-хто тут... — выдохнули из продуха.

— Свои, Иван Андреевич. Привет от Машутки-малютки...

Через минуту люк освободили от крупного мусора, перемещая его в стороны и стараясь не задевать стеклянные осколки. Внутри тоже пришлось повозиться с наваленным хламом. Перетащить через люк носилки с раненым не вышло, а привязывать его времени не было. Пришлось паре бойцов спуститься и вытаскивать раненого на руках. Следом передали носилки. Но укладывать сразу не стали, еще как-то через окно спустить надо. Носилки передали вниз и собрались передать раненого. Тем временем с цоколя пытался вылезти старик. Ему помогал боец, подталкивая снизу, сверху тянул другой. Грузное тело и негнущаяся нога очень мешала. Стоял громкий шорох и один из бойцов, и сам Лукин, что вели наблюдение за немцами, шикали, но тише не выходило — слишком много мусора и стеклянного крошева.

Только удалось вытолкнуть старика, как оба наблюдающих тревожно зашептали:

— Внимание! Тихо!

Один из немцев, спрыгнув с крыла грузовика, где он копался в двигателе, направился к крыльцу.

— Michel, — сказали ему вслед, — nimm mehr lumpen.

Бойцам с раненым на руках пришлось отойти от окна и прижаться к стене у двери. Два бойца со стариком нырнули в кладовку. Другому бойцу пришлось скрыться за дверью кабинета напротив. Лукин метнулся в палату и, сдернув с койки смятую простыню, скомкал и бросил в проход. После чего встал за дверной косяк кладовки.

Немец вошел в здание.

— Oh, lappen!

Зазвенели стеклянные осколки. Немец явно поднял простыню и стоял её рассматривая.

— Schmutzige...

Лукин скрипнул зубами. И чего ему не нравится? Тряпка как тряпка, и вовсе не грязная. Мятая, это да, и её хватит, чтобы оттереть руки всему отделению. Немец двинулся по коридору и, судя по шагам, направился аккурат в ту палату, где укрылась пара с раненым. Капитан следил за врагом через дверную щель — вот он, еще шаг и он увидит ребят с раненым. Лукин метнулся к немцу, зажал ему рот, подбив под колени, осадил на пол. Выглянувший из палаты боец всадил в грудь нож. Немец затрясся, не желая умирать, заелозил ногами. Начал биться. Еще несколько ударов ножом и капитан, тихо матерясь, опустил тело на пол.

— Michel?! — Снаружи эта возня явно была услышана, и немцы насторожились. — Michel!

Несколько солдат с карабинами наперевес двинулись к зданию. Немец на мотоцикле направил пулемет на окна.

— Быстрее! — выдохнул Лукин.

Время поджимало, раненого спустили, не особо осторожничая, сразу на носилки уложив. Спрыгнули бойцы, сразу подхватывая носилки. Дед медлил, смотря на удаляющихся ребят.

— Иван Андреевич, спускайтесь.

Лукин уже перелез, и сдвинулся, чтобы помочь старику.

— Не уйти мне, — покачал головой тот. — Не бегун я. А к германцам еще с империалистической вопросы имел, теперяче и подавно. Вы уходите, и это... дай.

Уже у перелезшего бойца, дед попытался вынуть из подсумка гранату. Лукин взглянул Яснопольскому в глаза и понял — не переубедить.

— Отдай, Клим.

— Французская ишшо, ладноть! — хмыкнул старик, получив гранату. — Это... идите, мужики, и не поминайте лихом!

Иван Андреевич развернулся и зашагал к выходу, перебрасывая негнущуюся ногу. Уже у выхода вытащил кольцо, прижал руку с лимонкой к сердцу, прикрыв полой пиджака.

— Хальт! — выкрикнул немец, встречая выходящего старика.

Яснопольский тяжело дышал. Шагать было трудно, зная — что впереди, но иначе он не мог. Перекидывая искалеченную ногу на ступень ниже, отпустил предохранительную скобу, и топнул. Одновременно хлопнул капсуль. Потекли последние секунды. Иван Андреевич остановился, спустившись с крыльца. Посмотрел на Евдокию Михайловну — тело так и лежало у кустов.

— Уже скоро, Дуняша...

Мотоциклист тронул свой цундапп, намереваясь объехать корпус госпиталя. Остальные немцы настороженно приближались. Это хорошо.

— Wer bist du? — спросил немец, направив в грудь карабин.

— Смерть ваша! — ответил дед. — Гореть вам в аду!..

Лукин успел миновать выкошенный луг. До кустов остались какие-то метры, как боец прикрывающий отход дал очередь за корпус. Взревел двигатель, из-за угла вылетел цундапп и воткнулся в акацию. Одновременно за зданием грохнуло, а потом заголосили немцы. Это, прибавил прыти. Не дураки, сразу поймут и преследование начнут.

— Ходу! Ходу!..

Очередь и разрыв насторожили. Следом послышались выстрелы маузеров.

— Эх, тихо не вышло, — посетовал Дюжий, досадливо стукнув по колену. И тут же зубами от боли скрипнул. — Вот что, Маша, жди тут ребят, а я вон туда. Прикрыть ваш отход надо.

— А... — начала было Кузнецова, но сержант её перебил:

— Надо, Маша, надо!

И прихрамывая, полез на откос, где росла разлапистая ветла с толстым стволом.

Лукин и Карасев сбежали в лощину последними.

— Красин, Тамарин, — сказал капитан, — смените ребят на носилках. Где Дюжий?

— Позицию занял, вон у ивы.

Лукин посмотрел вверх и увидел Дюжего. Лицо серьезное. Сержант кивнул. Лукин, помедлив, тоже.

— Уходите, товарищ капитан госбезопасности, — сказал Карасев. — Мы прикроем.

— Хорошо, — кивнул Лукин. — Красин, Тамарин, Кузнецова, вниз по оврагу марш! — потом он посмотрел на сержантов. — Вы это, мужики, оттяните немцев вверх по оврагу, и уходите. На северо-западе, у излучины реки мы вас будем ждать до утра.

Сказал и быстро догнал носильщиков. Через минуту за спиной разгорелся бой. Несколько взрывов, короткие, но злые очереди, перестук карабинов, вновь взрывы...

В груди болело. Понимали мужики на что шли. Но у излучины они будут их ждать. И надеяться...

Глава — 6

Костер давно прогорел. Угли еле тлеют. Небо посветлело, но в чаще еще темно. Серые контура деревьев вокруг и тела спящих бойцов. Устали ребята, сопят, похрапывают.

Глаза слипаются, но спать... нельзя спать. Опять приснится...

Чичерин дотянулся до котелка, вода еще оставалась, теплая, но немного взбодрила. И вновь мысли о Витьке. Нет, лучше не вспоминать. Но такое захочешь, не забудешь. Страшная смерть...

Если бы не сержант, так и сидел бы в немом отупении, глядя, как немецкий танк двигается к мосту, размазывая гусеницами мертвых коров и людей.

А друга не видно. Слишком много навалило тел меж мостовых перил. Смог ли он добраться до обрыва и замкнуть цепь? И вдруг он видит Витьку. Он что-то говорит. Нет, ничего не слышно далеко, и нельзя в канонаде боя ничего услышать. Можно только видеть. Можно ли увидеть крик? А вот можно!

'Взрывай Юрка! Взрывай!'

Танк дополз уже до середины моста.

— Взрыва-ай! — отдалось в голове многоголосьем.

— Йы-ы-ы! — взвыли рядом. Тело пробило ужасным холодом. Стало до жути страшно.

Что-то сержант орал, дергая машинку к себе, но оглушенный лейтенант резко повернул ключ и навалился на ПМ-2, вдавливая её в песок. *

Земля вздрогнула, и пришел оглушающий рев, после которого исчезли все звуки...

Невольный стон. Встрепенулся сержант. Осмотрелся, сонно моргая, уставился на Чичерина.

— Не спите, товарищ лейтенант?

— Да вот... — пожал плечами Чичерин. Получилось виновато. Как-то по-детски.

Степаненко сел, потер лицо, затем глотнул воды из котелка.

— Этим нужно переболеть, и желательно быстро, — жестко сказал сержант. — На войне убивают, лейтенант. От этого не денешься. Поминать и оплакивать будем потом. А сейчас надо воевать. С умом. Ты командир. И бойцы на тебя как на знамя смотрят...

А ведь прав сержант. Если б не он...

В ушах стоял звон. В глазах троилось. Тошнило. Все болело, будто взяли за шиворот и шваркнули об землю со всей дури. Неужели так с двух ящиков бабахнуло? Или в быки больше взрывчатки заложили? Чичерин осмотрелся. Рядом бойцы еле шевелятся. А что там немцы? Не успел лейтенант приподняться и посмотреть на тот берег, как сверху начали падать кровавые ошметки. Люди шарахались от них как от гранат. А лейтенант не мог оторваться от коровьей головы частично без шкуры, без одного рога и без челюсти, и с единственным глазом. Говядина лежала на бруствере, и казалось, что мертвый зрачок пронзает лейтенанта насквозь.

Позади кого-то вывернуло. Лейтенант вздрогнул и оглянулся. Степаненко утирал рот, косясь на нечто у толстенной сосны.

— Не... смотри... командир... — выдохнул сержант между спазмами. — Там...

Чичерин взял себя в руки и повернулся к мосту. Но все же взгляд задержался на говядине...

От моста мало что осталось. На месте центрального быка плавает бревно, и множество мусора. Показалось, что река в этом месте стала шире. Даже настил съезда исчез, а он больше на самой земле лежал. По берегу сдуло весь камыш. И все вокруг было усыпано красным...

А где танк? Башня валялась в канаве, в которую Чичерин с Юркой с первыми выстрелами скатились. А корпуса не видать. Утоп?

После взрыва стрельба смолкла, будто контузило вокруг всё и вся. Но немцы очухались первыми — пулеметными очередями прошлись по гребню. Где-то на том берегу взревели танки.

Первым опомнился Степаненко:

— Уходим, лейтенант! Уходим!

Сержант, недолго думая, подхватил лейтенанта и поволок вглубь чащи. Следом побежали уцелевшие бойцы. Первый снаряд лопнул где-то вверху, попав в сосну. Взвизгнули осколки, впиваясь во все вокруг. Степаненко с Чичериным рухнули на землю. Но сержант вновь вскочил и потащил командира, держа за шиворот и ремень. Чичерин хотел рявкнуть, но разом заткнулся, увидев разорванное тело...

— Взрыва-ай! — отдалось в ушах.

Рявкнуло. Еще раз. Бойцы быстро уходили вглубь чащи. Снаряды рвались на бровке и среди стволов. Вскрикнул один красноармеец, второй... раненых подхватывали и тащили дальше. Чичерин бежал, падал, его тут же подхватывали. В глазах мелькали сосновые стволы, по лицу нещадно хлестали ветки — подлесок густел.

Густой лес закончился как-то неожиданно. Выскочили на грунтовку и попадали, тяжело дыша.

У реки еще грохотало. Кого там немцы обстреливают? Или со злости долбят?

— Уходить надо... — выдохнул сержант. — Немцы переправятся, и преследовать будут.

Чичерин лишь согласно кивнул, сил говорить не было. В голове еще гудело от контузии, кружилась голова и немного подташнивало. Но это еще ничего, стоит задуматься, или прикрыть глаза, так картинка пережитого ужаса...

Лейтенант тряхнул головой, пытаясь отогнать видение, потер лицо. В руку сунули флягу. Глотнул, в голове немного прояснилось.

— Надо наших предупредить.

Чичерин кивнул. И сразу вспомнил: 'Сюда движется танковый клин немцев... ноги в руки, и выдвигайся в расположение полка, доложи про все, пусть готовятся к обороне, а сам, как носитель ОГВ, к своему начальству с тетрадью... и не вздумай попасть в плен. Если информация попадет к немцам...'.

Плохо слушал друга. Плохо. Действительно, тетрадка никаким образом не должна достаться врагу.

— Первый раз под обстрелом? — неожиданно спросил сержант.

— Первый, — признал Чичерин.

— Ничего, — вздохнул Степаненко, — привыкнете, товарищ лейтенант госбезопасности.

Канонада у реки стихла. Все тревожно посмотрели в ту сторону. Сержант с лейтенантом переглянулись.

— Построй людей, сержант.

Пока бойцы строились, Чичерин посмотрел на планшетку и вздрогнул — вся иссечена и край пробит. Быстро открыл, проверил тетрадь и облегченно выдохнул — цела.

Прошелся вдоль строя. Что-то мало бойцов выскочило. Стоит четырнадцать, из них половина легкораненых. Трое тяжелых, без сознания. А по виду контузию имеют почти все.

— Бойцы! Товарищи!.. — начал Чичерин и сбился. Надо что-то сказать. Правильное, необходимое. Но все слова вдруг потерялись.

— Товарищи, — повторил лейтенант тише. — Вы сами все видели. Враг, он... это не люди. Нелюди это. И наш долг истреблять его. Беспощадно! — И тут вспомнилась строчка из тетради. Спорная, как показалась вначале строчка. — Бить врага надо так, чтобы враг умирал за свою родину!

Лица бойцов посветлели. Значит — правильно сказал. Вот и сержант согласен.

— Правильно говориш командыр! — воскликнул правофланговый боец. — Оны звэри! Их рэзат надо!

И вновь одобрение среди красноармейцев.

— Как тебя зовут, боец?

— Красноарээц Умар Абадиев!

— Отлично, боец! — улыбнулся лейтенант. — Резать тоже будем. Я, как старший командир, беру командование на себя. Приказываю проверить оружие, боеприпасы и доложить сержанту. Затем выдвигаемся на восток, на соединение с частями Красной армии. Вольно!

Солнце жарило нещадно. Дождя бы. На западе виднеются тучи, и слышны редкие грозовые разряды. Догонит ли гроза?..

Шли вдоль грунтовки. Из-за тяжелораненых старались держаться в тени. Да и самим легче. Хотя как посмотреть. Носилки самодельные, из жердей и плащ-палаток. Несут все кто не ранен, или ранение незначительное, а таковых семеро. Остальных задействовали в дозорах — трое на метров двести шли впереди, трое позади.

Лейтенант тоже нес раненых. Сержант, было, намекнул — командир же, но Чичерин так посмотрел...

Вот и выходило — трое несут, четверо рядом. Устали — смена. Но чем дальше, тем тяжелее. Стали чаще делать смену. Тяжело? Надо терпеть! Вон Абадиев несет и перекура ни разу не попросил. Тихо ругается, непонятно, зло, но несет. И на очередной смене меняться отказался.

— Это мой товарыщ! — объяснил он.

— Отдыхать надо, красноармеец. Уступи-ка командиру.

Чичерин поднял носилки и группа двинулась дальше. Пока несешь, можно подумать, а над чем поразмышлять было, и изрядно.

Большую часть тетради Чичерин пробежал поверхностно, лишь иногда внимательно вчитываясь в некоторые места. Если делали большой перерыв на отдых, то обязательно доставалась тетрадь и, найдя интересующее место, лейтенант читал. И сразу возник вопрос — откуда простой лейтенант может это знать? Да с подробностями! Шпион? Как бы не так. Тут вовсе наоборот выходит. Разведчик? Это Юрка-то?! Но первоначальный вопрос виснет без ответа. Чичерин точно знал, что никуда друг из части не отлучался, а собирать такие сведения, находясь неотлучно на службе...

Количество дивизий на многих направлениях, их состав, вплоть до имен командующих и штабистов, количество техники подробно. Информация прямиком из немецкого генштаба? Не смешно. Черт, тут мистикой попахивает. А в бога Чичерин не верил.

Тут даже аналитика не помогает, а этому хорошо учили. Вопросы бы позадавать, сопоставить ответы, да кого опросить-то?

Чичерин принялся размышлять, перебирая в уме прочитанное. И неожиданно почувствовал несуразность. Что-то в тетради цепляло. Еще в первый раз, читая, странное чувство ощутил, но события закрутили, и забылось, а вот сейчас вновь свербит.

Но что?! Арьергард танковой дивизии, что скоро может нагнать их маленький отряд? Нет, не то. Техника... личный состав... командующие... тоже нет.

Что-то имеется очевидное, о чем он знает наверняка.

На каждом передыхе, лейтенант вытаскивал тетрадь и начинал пролистывать страницы. И наконец, нашел! В описании действий немецких диверсантов из 'Брандербурга' (правильно ли название, надо уточнить) имеется слово 'рекогносцировка'. Написано правильно, а Юрка всегда путался в этом слове. Арьергард, кстати, тоже правильно написан. И вообще — нигде нет ошибок! А Юрка их много делал. Чичерин бывало стыдил друга — почерк идеальный, грамотность никакая! А тут ни одной. Даже в сложных словах. Даже в незнакомых словах, хотя тут не уверен. Но факт — ошибок нет. Почерк несомненно Юркин, значит писал он. Кстати, когда успел только? Надо помкомвзвода спросить — может знает чего.

Лейтенант оглянулся — Степаненко шел позади, внимательно осматривая окрестности и держа 'Суоми' наперевес.

— Сержант!

Степаненко нагнал носилки и зашагал рядом.

— Сержант, ты ничего странного за Вить... за лейтенантом Петровым ничего не замечал? За два крайних дня.

— Ничего, товарищ лейтенант госбезопасности.

— Ты вот что, обращайся просто — командир. Значит ничего странного?

— Ничего, командир. Разве что вчера, с самого утра никуда из своего кабинета до вечера не выходил, так часто бывало — выпили накануне, за 'Победу'. А с утра никаких приказов не поступало, так он мне — занятия проводи, а сам заперся. А вечером к связистам сбегал, но не надолго, минут на десять. Потом сразу в штаб к командиру сходил, а потом приказал машины готовить и поутру выдвинуться.

— Так... — задумался Чичерин.

Значит весь день Юрка писал, а вечером к связистам. Зачем? Если в райцентр звонить, так пара минут на соединение, возможно больше. А если абонент не на месте? И за десять минут толком не поговорить. Связистов опросить бы. И поскорее. Только топать еще долго...

— Черт, добраться бы быстрее!

— Да, — согласился сержант. — Жаль, машины раздолбало, давно бы на месте были.

Обе полуторки стояли за гребнем, но под снаряды попали. У одной прямое в кабину, у второй осколками разорвало все скаты, и мотор повредило. Из водителей уцелел только легкораненый красноармеец Голубев. Вон, впереди с дозором группу у развилки дожидается. Ждут командирского решения — налево или направо. Чичерин помнил карту и с местностью был знаком, но уточнить стоило. Следовало отдохнуть.

— Голубев, по какой дороге ближе?

— Ежели к штабу, то налево, правая — в расположение саперного батальона ведет, и на десяток кэмэ длиннее. Мы из расположения именно по ней ехали. Не ахти дорога...

— Понял, спасибо, боец, — прервал красноармейца лейтенант. — Привал десять минут!

Носилки положили на землю. Чичерин встряхнул уставшими руками, и полез было в планшетку за тетрадью, но его окрикнули:

— Командир!

Над двумя тяжелыми склонились бойцы. Третий ерзал на носилках, силясь посмотреть — что происходит. Лейтенант подошел ближе.

— Не донесли... — Степаненко поднялся и стащил пилотку с головы. — Тихо ушли ребята... эх!

С минуту постояли молча. Затем Чичерин шагнул к носилкам и присел.

— Как самочувствие, Маврищев? — спросил он у раненого бойца.

— Терпимо, товарищ лейтенант госбезопасности, — с трудом произнес тот.

— Крепись, боец, — кивнул Чичерин. — Тебе еще с немцами поквитаться надо.

Встал. Отвернулся. Плох Маврищев, и ничем не поможешь. Ни лекарств, ни бинтов. Донести бы...

Могилу выкопали быстро — песчаник. На дно нарезали еловых лап. Положили бойцов, лица прикрыли плащом. Сделали аккуратный холмик. Вместо памятника положили пилотку.

Встали вокруг. Помолчали. Сержант вдруг резко сдернул 'Суоми' и отсоединил диск. Глядя на него, лейтенант тоже достал пистолет. Разрядил, затем взвел курок. Щелкнули спуски оружия в последнем тихом салюте. Прогормыхала гроза.

Чичерин убрал 'ТТ' в кобуру и оглянулся. Грозовые тучи приблизились. Надо поспешить. Вдруг не только гроза их догонит. И из-за грозовых разрядов гул техники не услышишь...

Теперь шли быстрее. Носильщики сменялись практически на ходу, а лейтенант опять размышлял о друге и тетради. Пытался понять источник сведений, но мысли вязли в этом вопросе. Наконец он решил его отложить.

Дорога начала петлять. На очередной 'змейке' группу дождался Голубев.

— Командир, там у река наши вроде, — доложил боец.

— Что значит вроде?

— Охраняют его. А старшой у них в форме НКВД. Странно это.

— Почему странно? — спросил Чичерин и осекся.

Боец хотел было ответить, но лейтенант остановил его жестом.

— Как разглядели? Вас не заметили?

— Не заметили, командир. Мы обочкой шли, там ветла густо растет, но воду и противоположный берег видно. Заметили мост и людей на нем, затаились и понаблюдали...

— Та-а-ак... — задумчиво протянул Чичерин.

Из дальнейшего рассказа Голубева, лейтенант выяснил — на виду у моста четверо. Еще двое на том берегу в кустиках сидят, да так, что с дороги их не видно. Значит на этом берегу тоже 'секрет' имеется.

Но кто это? Память подкинула название из тетрадки — 'Бранденбург', и вспомнились Юркины слова, сказанные перед появлением немцев. Но если это 'брандербурги', то зачем охранять этот мост? Речка-то не широкая, один пролет всего. И как эта группа диверсантов разминулась с Петровым? Или они налево свернули, а потом с правого Юрка проехал?

Эх, Юрка, Юрка...

Лейтенант вздохнул. И вспомнил слова друга.

— Голубев, а чем вооружены рассмотрели?

— Автоматами. ПДД вроде, не уверен.

— Такой? — Чичерин ткнул пальцем в 'Суоми' у Степаненко в руках.

— Такой, — подтвердил боец.

Последние сомнения отпали. Чичерин точно знал все приказы по управлению. Были приказы по заград-отрядам, по охране железнодорожных и автомобильных мостов, но ветках основных направлений и шоссе. Для этого действительно выделили бойцов из НКВД, но группами командовали сержанты. На охрану мостов второстепенных дорог людей не выделяли, их не хватало. И вооружены эти отряды винтовками Мосина, лишь у сержантов встречалась АВС.

Чичерин с сержантом самолично сходил на рекогносцировку. Осмотрели мост и прилегающую местность. Вернулись и лейтенант задумался. У всех диверсантов автоматы, а у них только один. Мало того, патронов почти нет. К 'Суоми' один диск, и по полтора десятка на винтовку. Два пистолета и по одному магазину. Затевать перестрелку — дело дохлое. Враз положат. Тут надо напасть внезапно, а как? Незаметно не подойти. За сотню метров до моста ни кустика. И до этого укрыться не где. Разве что по лесу обойти, но и там неожиданного броска не выйдет. Стоит кому-то из диверсов укрыться и все.

Обсудил свои мысли с сержантом. Тот внес свои предложения. Надо сказать толковые. Но оба сошлись во мнении, что мгновенного броска не выйдет. Хорошо бы скрытно по берегу пробраться, но у моста этот берег высокий — увидят. Жаль, гранат нет, проще было бы...

— Командыр, я могу к мосту доплыт, — сказал Абадиев. Он рядом стоял и разговор командиров слышал.

— А потом? — спросил лейтенант.

Красноареец Абадиев скинул вещмешок и, развязав его, достал кинжал.

— Потом рэзать буду, — ответил боец и улыбнулся.

Зловеще так, что Степаненко поежился, а у Чичерина по спине холодок пробежал, но вида не подал. Клинок был красив и грозен. И ясно, что этот боец им владеет.

— Кинжал откуда?

— Дэда кинжал. Мнэ до моста добратса. Вырэжу всэх!

Лейтенант переглянулся с сержантом. Тот кивнул.

— Хорошо, боец, принято.

Абадиев еще больше оскалился и начал раздеваться. Разулся и размотал обмотки, скинул гимнастерку и рубаху, явив густую растительность на груди. Ножны он оставил и, зажав в руке клинок.

— Как до моста доберешься, затаись. После залпа действуй.

— Понал, командыр, — кивнул красноармеец, и стал пробираться через кусты.

А лейтенант хлопнул по плечу Степаненко:

— Давай, сержант, действуй.

Тот кивнул и, забрав троих бойцов, перебежал грунтовку и скрылся в лесу.

Тем временем Абадиев вошел в воду и сразу окунулся по голову. Вынырнул, затем поплыл, держась рядом с берегом. Из-за изгибов и кустов, боец иногда пропадал из вида.

Чем ближе он подплывал, тем напряженнее становилось. Вдруг боец пропал.

Лейтенант с двумя красноармейцами начали подкрадываться ближе, не переставая всматриваться в водную гладь, ибо без Абадиева может ничего не выйти. Главное чтобы он раньше залпа не выскочил. Степаненко уверял, что все бойцы на стрельбах показывали отличный результат. Но на стрельбище по мишеням стреляют, а тут люди, враги, и тоже оружие имеют...

Добрались до намеченной позиции. Дальше тоже есть кусты, но редкие, могут заметить.

Лейтенант знаками распределил цели. Приготовили оружие и замерли, кося глазами на текущие воды. Где же Абадиев?

— Есть! — шепотом воскликнул Голубев.

Тихий шепот наверняка потерялся в шуме ветра. Но для прядка командил сжал кулак и сунул его под нос Голубеву. Затем вопросительно поднял бровь. Где глазастый боец разглядел Абадиева, никто не понял. Красноармеец пододвинулся ближе и шепнул почти в ухо лейтенанту:

— Под сводом он. Знак дал — готов.

Чичерин кивнул. Теперь ждать Степаненко. Его группа должна начать, но перед этим найти секрет на этом берегу. Хорошо бы они первыми заметили прикрытие, но как ни ждали выстрелов, нестройный залп с заполошными очередями грянул внезапно...

* * *

Юрген Штольтц раздраженно прихлопнул комара на щеке. Ладонь украсилась кровавым пятном. Обер-лейтенант обтер кровь и выругался про себя — черт бы побрал этих кровососов! И эту духоту. Он покосился на фельдфебеля. Бруус вяло отмахивался от комаров, наблюдая за камрадами у мостового настила. Те тоже страдали. От жары и слепней, что кружили вокруг, словно истребители. И кусали. Больно. Ветки, которыми отмахивались, мало помогали. Нет-нет, да вопьется кусачая тварь. А солнце так и жарит. В тени тоже не сахар — душно и комары. Там жрут и здесь жрут. Русские лесные бандиты! Черт бы побрал эту спешку, пришлось срочно исполнять приказ, а русской формы по размеру не нашлось. Скинуть бы потную гимнастерку и в реку ухнуть. Можно прямо в ней — и так сырая, кроме того мала на размер...

Штольтц в который раз отогнал эти мысли и снова покосился налево, но взгляд его устремился поверх сосновых крон. Там клубились темные тучи. Сверкали молнии, и доносился гром. Скоро посвежеет, но потом грянет дождь наверняка. Все равно мокрому быть. Вот снова отсверк молнии и через пару секунд громыхнуло. Близко уже.

Пару часов назад с запада донесся гул и это бы не грозовой разряд. Затем бухало гораздо тише, но часто. Так в грозу не бывает. Значит там идет бой, но с кем? Никто по дороге на запад не проехал. Неужели на том перекрестке разминулись? Жаль, мало солдат выделили, послать бы разведку. После взрывов, обер-лейтенант снял с прикрытия двух шутце с этого берега, и послал на западный. Вдруг уцелевшие русские по этой дороге пойдут? Тут их и зажмем. Парни Карла умелые, но если не справятся, так камрады из танковой дивизии помогут.

— Налево... — тихо хмыкнув, прошептал фельдфебель. — Ждать...

— Что ждать? — отвлекся от своих дум Штольтц.

— Машут, — шепотом ответил тот и движением головы показал на четверых камрадов. — Как на флоте.

Обер-лейтенант взглянул на солдат. В хаотичном движении веток ничего такого не углядел.

— Знаешь флаг-сигналы?

— Семафорную азбуку, — поправил фельдфебель. — Изучал. Например, сейчас 'Опасность' отмахали...

Автоматные очереди раздались в лесу неожиданно. Зачастили винтовочные выстрелы, и грянул залп от кустов. Солдаты на мосту попадали и стали откатываться за выступы. Открыли ответный огонь. Но только двое. Один рухнул замертво, второй вскрикнул и зажал рану на бедре.

Фельдфебель перекинул автомат, но выстрелить не успел. Дернулся пару раз и обмяк. Просвистело несколько пуль.

Рой мыслей пронесся как ураган. Это русские, без сомнений. В кампфгруппе все до последнего шютце знают, что впереди работает боевая группа "Роланд"*, и имеют приказ — в людей в форме противника у мостов не стрелять. Что могло пойти не так? И как эти русские поняли, что у моста ряженые? Неужели Краузе не справился с задачей?

Чвяк-чвяк... вжиу-у... чвяк...

Тело бедняги Брууса вздрагивало от попаданий, одновременно защищая обер-лейтенанта. И не отползти — кусты и бруствер мешают, сами эту позицию выбрали. Она хороша при стрельбе по противнику двигающегося с востока, а тут только вылезь, как на виду...

Штольтц перекинул 'Суоми' поверх тела и открыл ответный огонь. Вдруг боковым зрением заметил нечто вылетевшее из-под моста. Нечто сверкнуло длинным клинком. И 'Суоми' замолчали. Кто-то натужно закричал. Вновь блеснул клинок. Меч? Штольтц оторопел. Это был короткий меч, похожий на гладиус, который держал обнаженный... спартанец?..

В ключицу впилась огненная игла и что-то чиркнуло по макушке, и свет в глазах померк.

Не вышло у Степаненко подкрасться незаметно. Грянула перестрелка и дальше думать стало некогда. Залп по укрывшейся паре и четверке на мосту. Есть! Из кустов выпал 'Суоми'. Прилетела очередь в ответ — густо полетела сбитая листва и ветви. С моста доносится отчаянный крик, затем рычание. Но отвлекаться нельзя — очень важно добить того, что в кустах. Он опаснее. Уйдет в чащу, и свищи его. Словить на мушку укрывшегося за трупом вражину, и выстрел — выстрел — выстрел. Что-то чиркнуло по плечу и ухо обожгло. Сволочь! Я тебя достану! Выстрел. Было видно, как тот сунулся в труп и замер. Выстрел, чтоб наверняка, и перенести огонь на мост. А там меж бревенчатых выступов мечется Абадиев с клинком.

— Не стреляя-а-ать! — отчаянно кричит лейтенант.

Протяжный грохот грозового разряда и тишина.

Лейтенант поднялся, настороженно зыркая по сторонам, двинулся по дороге к мосту. Бойцы пошли следом. Чичерин рукой показал на лес.

— Проверить. Голубев со мной.

Что там у Степаненко — пока не ясно. Но стрельбы нет, и никто не вышел. Значит сторожко надо.

Абадиев вдруг с моста метнулся к кустам. Заглянул, затем вернулся. И начал как-то странно двигаться. Он кружил вокруг убитых, хлопая руками и вытопывая ритм по настилу. И Чичерин понял — это танец. Даже название вспомнил вайнахкский зикр.

Лейтенант приблизился. Абадиев, как и обещал — вырезал всех. Буквально. Успел он к кустам, где двое в засаде сидели сбегать. Там тоже дорезал? Вот черт, от обилия крови даже немного замутило. А надеялся кого-нибудь живым взять...

— Командир! — тронул лейтенанта Голубев.

Из леса вышло трое — два бойца и сержант. Его под руки поддерживали.

— Где Красин и Баранов?

— Убиты, товарищ командир, — ответил Степаненко, держась за голову. Сквозь пальцы струилась кровь. — Хитро эти сволочи спрятались...

— Перевязать, — распорядился лейтенант, и показал на тела 'ряженных'. — Бинты у этих возьмите, должны быть. Собрать оружие патроны, документы. Маврищева принесите сюда.

Чичерин посмотрел на кусты, где лежала пара тел.

— Голубев со мной.

Этих Абадие6в не резал. Счел мертвыми, но убедиться стоит. И забрать кое-что. Чичерин поднял оба автомата. Один передал бойцу, второй забросил за спину. Склонился над телом первого немца. Можно было не проверять, и так видно — мертв. Карман пробит и весь в крови, но документы лейтенант аккуратно вынул. Имеется только зольдбух. Несмотря на разводы, фамилию прочитать можно — фельдфебель Алекс Бруус.

Чичерин рванул ворот гимнастерки, подцепил бечеву и потянул — вместе с бечевой потянулась майка, еще чуть вытянуть... ага — орел со свастикой. И эти только гимнастерки напялили. Лейтенант сорвал жетон, сунул его в планшетку и повернулся ко второму телу. На нем гимнастерка с лейтенантскими петлицами, и вроде как дышит. Жив, падаль? Чичерин избавил 'ряженного' от пистолета, и забрал документы. Вот тут как у Краузе, комплект — и зольдбух, и удостоверение. И кто же это у нас? По зольдбуху обер-лейтенант Штольтц, а по удостоверению лейтенант госбезопасности Сидоров Иван Петрович. Судя по дате документу два года уж, а выглядит, как вчера выданный. И скрепочки блестят...

Расстегнул ворот, вытянул жетон и в планшетку. В этот момент ряженый застонал и открыл глаза.

— Интересные у вас документы, даже не знаю — как обратится, — язвительно сказал Чичерин. — Как к обер-лейтенанту Юргену Штольтцу? Или как к лейтенанту госбезопасности Сидорову Ивану Петровичу?

Немец зло смотрел на лейтенанта, и молчал.

— Странно, не правда ли? — продолжил Чичерин. — Два документа на одну персону от воюющих сторон. И не делайте вид, что не понимаете меня. Морщитесь? Зря.

Немец скосил взгляд на ранение, затем вернул взгляд. Чичерин решил игнорировать намек.

— К какому подразделению полка 'Бранденбург' относитесь вы?

На лице Штольтца отразилось удивление. Но молчит. Размышляет?

— Тянете время? — хмыкнул лейтенант, пристально наблюдая за мимикой. — Зря, обер-лейтенант. Вы скорей всего из группы 'Роланд', что временно приписана ко второй камфгруппе.

Удовлетворенно улыбнулся — есть!

— Окажите мне помощь и сдавайтесь! — внезапно сказал немец. — Я вам гарантирую жизнь. Кроме, того варвара.

Чичерин покосился на бойцов. Абадиев уже оделся и теперь помогал в сборе трофеев.

— Я видел, как он убивал моих товарищей! — заявил обер-лейтенант. И осекся.

— Сейчас я Умара позову сюда, — процедил Чичерин, потемнев лицом, — и попрошу его рассказать — как ваши комрады расстреливали женщин и детей из пулеметов, а потом давили их танками.

— Зови своего зверя, и увидишь — как умирает солдат великой Германии!

— Голубев, — обернулся Чичерин к бойцу. — Иди, помоги там.

Затем он посмотрел на немца. Тот побледнел.

— Я не буду звать Абадиева сюда, — спокойно сказал лейтенант. — Он свой танец станцевал уже. И ты не солдат. Ты палач. И сдохнешь тут.

НР-40 вошел в бок и повернулся. Немец приглушенно взвыл, а Чичерин обтер клинок и направился к дороге. На душе было гадостно. Если б не был немец ранен, можно было к своим доставить. Хороший язык. Но нельзя, не довели бы. И живым оставлять тоже нельзя, слишком много этот диверсант узнал. Но какова сволочь!

Лейтенант посмотрел на свои руки. Подрагивают. Первый лично убитый. Ножом. Враг, но все же...

На лужайке собрались все бойцы. Носилки с Маврищевым у обочины поставили. Чуть поодаль тела погибших Красина и Баранова положили. А трупы диверсантов в сторону оттащили. Перевязанный Степаненко сидит и трофеи перебирает.

— Хлам, командир, — сообщил сержант, бросая 'Суоми' в беспорядочно лежащие автоматы. — Искорежило, не починить.

— Патроны достань тогда.

— Вынул уж. Не густо.

Чичерин скривился — с оружием и боеприпасами прям беда какая-то. Еще руки продолжают дрожать. Нащупал фляжку с водкой, отхлебнул немного — не помогло, и не поможет. Тут одной не обойтись. Сунул флягу Абадиеву. Заслужил. Только благодаря ему, тут всех чуть не положили.

— На, выпей, боец.

Но тот отрицательно покачал головой.

— Нэт, командыр, нэ хочу, напилса... — и Абадиев провел ладонью по гортани.

Жест красноречивый, особенно после той резни, что устроил этот вайнах на мосту. И тут что-то щелкнуло у лейтенанта в мозге. Как осенило. Вспомнилось, как странно красноармеец плыл к мосту. И Чичерин по-другому посмотрел на Абадиева.

— Умар, а ты плавать-то умеешь?

— Нет, командыр, — ответил тот.

На поляне все притихли.

— И все равно вызвался! — изумился лейтенант.

— Так надо было!

— Ты! Ты!.. — все слова куда-то подевались. Чичерин схватил Абадиева в охапку и крепко прижал. Их окружили. Товарищи хлопали по плечу. Радовались...

— Что у нас по продуктам?

Степаненко подтянул вещмешок и встряхнул.

— Все тут. Была пара консерв с тушенкой. Хлеба, правда, нет. У этих нашлось несколько упаковок с галетами, пара плиток с шоколадом, четыре фляжки с ихней жиденькой водкой.

Поляна вздуг осветилась ярким светом и протяжный грозовой раскат пророкотал над головами. Все невольно посмотрели вверх. Сильный ветер раскачивал верхушки деревьев. Клубились темные тучи. Гроза была уже рядом. И вот-вот появятся немцы. Лейтенант исходил из худшего. Несмотря на подорванный мост, переправиться для таких сил не проблема. Наверняка имеются средства. И диверсанты особо продуктами не запасались, знали, что недолго ожидать подходя основных сил.

— Все, собираемся. Сломанные автоматы в воду. Двое к носилкам...

Треск мотоциклетных моторов возник внезапно.

— Немцы!

Пришлось поспешно уходить. Успели только носилки с раненым подхватить. А тела погибших...

Несколько мотоциклов выкатились на поляну перед мостом. Пулеметчики почему-то с открытием огня промедлили, что дало время углубиться в чащу. Но потом вдогон ударили очереди.

Меж стволами и ветвями особо не разбежишься. Особенно с носилками. Беги и под ноги смотри. Иначе запнешься — корней и разного валежника навалом. А еще пригнуться хотелось как можно ниже — пули стригли подлесок и звучно впивались в стволы.

Немцы прекратили стрелять. Но группа снизила темп не сразу. Еще минут пять они уходили в чащу. На всякий случай. Вдруг немцы вздумают преследовать?

На коротком привале стало ясно, что красноармейцы выдохлись. Они попадали без сил. В этот момент грянул ливень. Носилки с раненым устроили под разлапистой елкой, добавив как укрытие единственный плащ, чтоб поменьше мочило. Чичерин в руки Маврищеву планшетку сунул, и к стволу прижался.

Ливень был недолгий и быстро перешел в мелко крапающий дождь.

— Командир, — обратился Степаненко, когда перестали обильно капать. — Вечер уж, надо отдохнуть и обсушиться. Промокли насквозь.

— Не здесь только, — подумав, согласился Чичерин.

— Не здесь, — кивнул сержант. — Ручей бы, или родничок найти. И в ложбиночке встать.

Подняли уставших бойцов с трудом. Прошли еще несколько километров. Наткнулись на ручеек.

Запалили костры — сержант показал как без дыма. Развесили сушиться форму с обувкой на колышках. На подстилку нарезали еловых лап. Выставили дозорного на гребень. Перекусили галетами, запив трофейным шнапсом. А тушенку оставили на утро.

Не успели лечь, как на востоке загрохотала канонада. Где-то шел бой. Бойцы переглядывались. Вопросительно посматривали на лейтенанта.

— Утром к нашим пойдем. А сейчас всем спать...

...танк полз к мосту...

'Взрывай Юрка! Взрывай!'

Вспышка и земля стала падать, и не только земля...

Чичерин проснулся тяжело дыша. Осмотрелся. В чаще темно. Костер давно прогорел. Угли еще тлеют. Тела спящих бойцов еле угадываются.

Спать хочется зверски. Но закрыть глаза боязно, опять приснится эта жуть. Чичерин дотянулся до котелка, вода еще оставалась, теплая, но немного взбодрила. И вновь мысли о Витьке. Нет, лучше о другом подумать. Но не выходит. Страшная смерть...

'Взрывай Юрка! Взрывай!'

Танк дополз уже до середины, в ключ подрывной машинки не поддается...

'Взрыва-а-ай!'

— Йы-ы-ы!

И лейтенант проснулся. Рядом заворочался сержант. Осмотрелся, сонно моргая, уставился на Чичерина.

— Не спите, товарищ лейтенант?

— Да вот... — пожал плечами Чичерин. Получилось виновато. Как-то по-детски.

Степаненко сел, потер лицо, затем глотнул воды из котелка.

— Этим нужно переболеть, командир, — жестко сказал сержант. — На войне убивают, и этого не никуда денешься. Ты командир. Бойцы на тебя как на знамя смотрят...

— Да, сержант. Ты прав.

— Так соответствуй!

Сержант поднялся и, прихватив котелок, ушел в чащу.

Чичерин посидел немного. Затем взял планшетку, и вынул было тетрадь, передумал — темно, букв не разберешь. Вернул тетрадь обратно. Вытряхнул на землю жетоны и документы. Рассортировал их. Зольдбухи отдельно, липовые удостоверения отдельно. И жетоны тоже.

Вернулся сержант. Поставил котелок с водой в угли. Обложил его сушняком. Покосился на лейтенанта.

— Ты прости, командир, за резкость. Ты все правильно делаешь. Я тоже не железный. Так погибнуть... Геройский у нас командир был... — вздохнул сержант. — Будь у меня сын, Виктором бы назвал. В честь командира... вот ты тетрадку ту, что лейтенант наш передал хранишь. Небось, что-то важное там?

— Да, очень важное.

— Понятно. Значит нельзя нам в бои ввязываться.

— Вот именно, сержант, вот именно. Но смотреть на врага, топчущего нашу землю...

Лейтенант недоговорил, напала зевота.

— Ты поспи, командир, — сказал Степаненко. — Тебе надо отдохнуть. Это тоже важно...

*ПМ 2 (подрывная машинка) — малогабаритная динамомашина постоянного тока.

*Отряд 'Роланд' — подразделение 'Бранденбурга-800'.

Глава-7

Канонада разбудила спящих бойцов. Грохотало приглушенно, далеко, но интенсивно. Красноармейцы тревожно озирались. Где-то бой идет, а мы тут прохлаждаемся, читалось в их глазах.

— Чего застыли, — сказал Степаненко, появляясь со стороны ручья. — Делом займитесь.

Он подошел к лейтенанту.

— С едой швах. Надо бы у местных продуктами разжиться.

— Заглянем, сержант, — согласился Чичерин. — Хорошо бы лекарств каких раздобыть, а то не донесем бойца.

Маврищев был плох. Еще по вечеру его перевязали. Больше бинтов нет. Те, что сняли, простирали в ручье и вывесили сушиться. Вот и вся медпомощь.

Бойцы умылись, оправились. Почистили оружие. Сержант скрупулезно проверил каждого и остался доволен.

Потом позавтракали. Тушенку разделили поровну, лишь раненому порция чуть больше досталась. Абадиев было начал отказываться от своей, мотивируя, что свинину не ест, но лейтенант с сержантом настояли, упирая на сознательность...

С час пробирались по чаще. Лес то густел, то меж стволов становилось просторнее, и подлесок пропадал. На тропу наткнулись неожиданно. На небольшом привале посовещались — в какую сторону идти — тропа петляла, но в основном шла с севера на юг. Если направо, то можно на дорогу выйти, а там могут быть немцы. Решили налево повернуть. По тропке идти легче. Впереди пара бойцов в дозоре на всякий. Мало ли...

Тропка вывела в сосновый бор, который граничил с полем, а вдалеке виднелись крыши домов.

Бойцы воодушевились. Там можно немного отдохнуть и продуктами пополниться. Конечно, помогут, советские люди же...

На поле колосилась рожь, а по краю проходила дорога. Судя по колее, кроме телег ничего не ездило. И шагать легче. Лейтенант критически осмотрел бойцов. Выглядят вполне прилично, хотя дыры имеются — не прошел даром кросс по чаще. На отдыхе бойцы чинились, но ниток не хватило. Ладно, дойдем — спросим шитья, и приведем себя в порядок.

Поле выгибалось небольшим холмом и пока видны лишь крыши домов. Еще немного и дорога пойдет под уклон. Еле слышно шумит ветер в кронах, птицы щебечут. На обочине попадаются переспелые ягоды земляники. Бойцы наклоняются и срывают на ходу. Земляники мало и аппетит она только усилила, и мало её. Но шагать красноармейцы стали бодрее. Впереди отдых и нормальная еда, вон уже видна околица...

— Немцы!

Все рухнули на землю, лишь носильщики немного замешкались. Чуть Маврищева не уронили.

— Тихо! — шепотом скомандовал Чичерин.

Ползком продвинулся вперед, снял фуражку и осторожно выглянул. У самых домов, стояло шесть мотоциклов и броневик. У пулемета торчал солдат и курил. В мотоколясках тоже кто-то сидел. Но видно не особо.

— Сержант, — тихо позвал лейтенант, Степаненко.

Тот подполз и по знаку командира тоже посмотрел на деревню.

— Что скажешь? — спросил Чичерин, когда сержант присел.

— Странно, — произнес сержант, — на бронетранспортере то ли масксеть, толи он покрашен так. Не видел пока таких.

— Я тоже. И пулеметчик тоже в маскхалате.

— Точно... — произнес сержант, выглянув.

— Что они тут делают? Почему в такой форме?

Сержант не ответил. Лицо у него стало задумчивым и очень усталым. А лейтенант подумал — не с батальона ли диверсантов эти солдаты? А может, какое особое подразделение? Судя по транспорту, их тут пара отделение. Почему так мало?

От деревни вдруг послышались крики и резкие команды. Чичерин разобрал только 'Halt'. Лейтенант с сержантом приподнялись и выглянули. На околице солдат прибавилось. Пулеметчик на броннике навет пулемет на противоположную сторону поля. Да и другие солдаты целились туда же. Что там такое — не видно. Рискнули еще привстать.

— Мать его так! — тихо выругался сержант. — Наши вроде...

Из-за кустов показались двое красноармейцев. Они шли, задрав руки вверх, а следом пара немцев подталкивали их стволами карабинов.

Выведя красноармейцев немцы принялись их обыскивать. Из-за кустов показались еще солдаты. Один из них отрицательно покачал головой, при этом что-то сказав офицеру. Тот кивнул и что-то скомандовал. Обысканных бойцов отпихнули к кустам и подняли карабины. Залп.

— Твою ж мать! — выдохнули одновременно Степаненко с Чичериным.

Послышалось щелканье затворов. Скрипнул зубами сержант. Лейтенант вдруг обнаружил, что сжимает пистолет. Хотелось подняться в атаку и стрелять, стрелять, стрелять. Но тут включился разум.

— Не стрелять! — зашипел чуть обернувшись.

Сержант встрепенулся и скользнул к дороге. Послышался его злой шепот.

Надо что-то делать. Враги вот они. Только что расстреляли сдавшихся бойцов. Походя!

Это видели немногие, но узнали все. Даже Маврищев зубами скрипел и порывался встать. Ударить по немцам сейчас — безумие. До них более трехсот метров. Три 'Суоми и дюжина мосинок, к которым патронов кот наплакал, одна граната, плюс тяжелораненый боец. А у немцев только пулеметов семь, три автомата, и это если карабины не считать...

Но делать что-то надо. Чичерин обернулся и сразу поймал пристальный взгляд Абадиева. Глаза его горели злостью. К гадалке не ходи — остальные тоже пылают яростью.

Лейтенант еще раз посмотрел на немцев. Те в основном у домов находились. По количеству судя все тут, разве что охранения не хватает, если немцы его выставляли. План сразу сложился. Чичерин присел, надел фуражку, закрепив её тренчиком под подбородком.

— Сержант!

Тот метнулся к командиру.

— Троих бойцов оставь со мной, с остальными выдвигайся вон туда, — и Чичерин указал на край деревеньки, — вроде как овраг там. Оставь кого с раненым, а сам дай сигнал мне вон оттуда и дома обойди. Начнешь первым. Постарайся гранату в броник закинуть и пулеметчиков выбивай. Не мне тебя учить...

— Понял, командир.

Лейтенант решил ударить в тыл, а для этого надо по полю проползти до противоположных кустов. Триста метров ползком. После пережитого это расстояние большим не кажется. Надо — и километры осилим.

Выдвинулись сразу, но не напрямую, а чуть наискось. К краю поля, где будет видно ближнюю окраину деревни. Четверо торят себе путь сквозь колыхающееся ржаное море. Колосья стоят плотно. С них что-то сыпется. Колючее. Пыль забила рот. Позади пыхтят бойцы. Видно ли как чертится четкая полоса примятых колосьев? Следит ли кто из немцев за полем?

Вот он край наконец, но нужное место видно плохо.

Чичерин приподнялся, предварительно сняв фуражку, выглянул. Немцы сгрудились у техники. В бронетранспортер что-то грузилось. Вроде как на месте все. Сняли ли охранение? Где же сержант?

Да вот он! Степаненко подал условный сигнал, значит, пора выдвигаться к кустам.

Вдруг заработали моторы. Лейтенант осторожно приподнялся и выглянул. Пара мотоциклов уже ехала по дороге, за ним тронулся броневик, а следом остальные.

— Куда это они?

Бойцы тоже смотрели на удаляющегося врага. Лейтенант заметил Степаненко и бойцов, что сгрудились у крайнего дома. Тоже смотрели вслед немцам. Колонна скрылась.

Стало очень досадно. Чичерин в сердцах сплюнул тугую слюну.

— Голубев, дуй к сержанту. Скажи, пусть с бойцами пройдут вдоль домов. Проверить — остались ли тут немцы. И местных пусть найдут. Остальные за мной!

Уже не особо скрываясь, выдвинулись к противоположной лесной опушке.

Убитых красноармейцев нашли быстро. Один из бойцов склонился над телами.

— Да это с нашего батальона!

— Уверен? — встрепенулся лейтенант.

— Уверен, командир. Это Сиротин, а это Ковалев.

Бойцы переглянулись. Значит, та канонада, что грохотала поутру...

Думать о том, что немцы разгромили полк, не хотелось. Немецкий танковый клин...

Стало больно. Прости, Витька. Не смог...

Подошел сержант.

— Немцев нет, — доложил он. — Я дозоры выставил. Вдруг что...

— А местные?

— Не видели мы местных.

— Как это?

Степаненко пожал плечами.

— Мы пробежались вдоль домов. Особо не смотрели, но дома нараспашку, и никого...

— Может в лесу спрятались? — предположил Чичерин.

— И бросили хозяйство? — возразил Степаненко.— Там коровы, овцы, свиньи. Некоторых немцы прирезали и с собой прихватили, но скотинка осталась. Всяко бы селяне пошли проверить как она там.

Лейтенант согласно кивнул — об этом и не подумал. Но на вопрос — куда подевались селяне, ответа не нашел. Размышлял он недолго.

— Поставь двоих могилку выкопать, — сказал он. — Похороним бойцов по-человечески. Остальным осмотреть дома и пристрои. В подпола заглянуть...

Организовывая людей, лейтенант понял, что вынуть тетрадь и почитать не выйдет. Придется осмотреть дома в поисках хозяев. Степаненко взял одного бойца и начал осмотр с другого края деревеньки, а Чичерин с Голубевым направился к первому двору.

Сколоченная из доски калитка оказалась пробитой пулями. В кого стреляли немцы стало ясно, когда они её отворили. За ней лежал мертвый пес.

Лейтенант и боец на мгновение замерли. Единственный защитник. Погиб, но не отступил. Последний рубеж...

Осмотрелись. Двери сараев, скотников, дома распахнуты настежь. Какие-то тряпки беспорядочно валяются на крыльце и в сенях. В доме вообще, как Мамай прошел. Сорванные занавески, распахнутый и перевернутый сундук, разбросанные вещи, битые черепки горшков, что-то на полу пролитое, тут же чугунки с остатками варева...

Чичерин подошел к печи — горячая. С утра топленная. Затем он прошелся по хате. Заглянул во все закутки. Бедлам и никого. Странно. Куда же селяне делись?

У красного угла лейтенант увидел сорванную икону, из лампадки разлилось масло, а рядом валялась разбитая рамка с фотографиями. Судя по обломкам её явно растоптали. Лейтенант наклонился и, подобрал измятую и надорванную в нескольких местах фотографию. На ней молодая женщина с ребенком на руках, а рядом красный командир, с капитанскими петлицами. На других фото пацан с деревянной саблей, усач в буденовке, старичок со старушкой...

Чичерин аккуратно расправил все фотографии и положил их на подоконник.

Голубев за спиной чем-то зазвенел. Лейтенант повернулся — боец ногой сдвигал половик, звякали черепки.

— Тут подпол, командир, — пояснил боец. — Заглянем?

— Открывай.

Поддев кольцо, Голубев напрягся — крышка была тяжелой, из толстого горбыля слаженной. Чичерин помог её поднять. Подпол оказался неглубок — чуть больше метра. Внутри было сумрачно. Боец спустился по приступку и присел. Неожиданно вскрикнул и отшатнулся.

— Что?! — лейтенант выхватил пистолет.

— Кошка, мать её ети! — выдохнул Голубев. — Глазами сверкнула и в продых шмыгнула.

— А-а-а, ясно, — 'тетешник' вернулся в кобуру. — Есть кто там еще?

— Никого, командир. Горшки только с чем-то...

— Тогда вылазь.

Боец выбрался и заодно поднял чугунок, лежащий у проема, понюхал.

— Это были щи, — сказал он и потряс чугунок.

Вывалился кусочек вареного мяса.

— Хм...

— Что? — спросил Чичерин.

— Мясо варили. Надо ледники смотреть, командир. Может там селяне спрятались?

Чичерин всю жизнь в городе прожил, в нюансах сельской жизни мало понимал. Где искать эти ледники понятия не имел.

— Ледник, говоришь? — задумался лейтенант. — Вряд ли, холодно же там... но посмотрим.

Заглянули в сараи. В курятнике сплошь перья, и ни одной птицы — ясно, что немцы их прихватили. В скотнике тоже пусто. Боец кровь на соломе заметил. Значит и порося прирезали тут же...

Ледник следовало искать на склоне, так Голубев пояснил. Но прежде решили проверить другие дома.

Осмотрели еще два двора. Та же самая картина — протопленные печи, беспорядок и никого. Голубев, заглянув в печь, заметил чугунок. Сунул руку к нему. Отдернул. Подул на палец, шаря глазами вокруг. Заметил ухват. Подцепил ухватом чугунок и вынул его из печки. Понюхал.

— М-м-м... — на лице отразилось блаженство. — Щи... томленные.

Чичерин тоже уловил аромат варева. Потекли слюни и в животе голодно заурчало.

— Ты погоди пока, — сказал лейтенант, не отводя глаз от чугунка. — Сначала хозяев найдем.

Что-то прогрохотало в сенях, покатилось со звоном. Дверь распахнулась, появился боец. Бледный, взъерошенный. А в глазах застыл ужас.

— Ком-мандир... — выдохнул он, — там... там...

— Что там Лопахин? — насторожился Чичерин, опуская пистолет. — Немцы?

— Н-нет, там...

Кто-то быстро прошел по сеням. Это был Степаненко, следом вбежал Абадиев.

— Что случилось, сержант?

— Сам не знаю, командир. Мы из двора выходим, а тут Лопахин как угорелый несется. Кричу ему, а он не слышит.

Тем временем Голубев отыскал ковшик, из ведра черпанул воды и протянул бойцу. Лопахин выпил, и начал говорить:

— Я сараи обходил. А там малинник. Ягоды спелые висят. Дай, думаю чутка сорву, глядь, — тропка странная, как будто недавно натоптанная. К оврагу ведет. Пошел посмотреть, мало ли кто, а там... там...

— Что там?

Но бойца будто вновь заклинило. Поняв, что ничего толком Лопахин не пояснит, лейтенант приказал:

— Веди, покажешь это самое 'там'.

Вышли из дома, обогнули сараи и скотники. Прошли мимо грядок, малинника. Действительно, скошенная трава была примята так, будто много человек по ней прошло. Тропа вела через чащу в овраг и заканчивалась у обрыва.

Подошли к краю. Посмотрели вниз.

— Господи!.. — выдохнул кто-то.

Тела селян лежали вповалку. Женщины, старики, дети...

— Как же так? — спросил Голубев и забился в рвотных судорогах.

'Взрывай Юрка! Взрывай!'. И вновь перед глазами с неба падает земля и разорванная плоть.

Это неправильно. Так быть не должно. Не может так человек. Так даже звери не могут. Как же так? Ведь в Германии такие же люди. Пролетарии...

Не должно так быть! Не должно!..

Надо что-то делать! — Чичерин будто очнулся, но оторвать взгляд от тел не смог. Замечая краем сознания, или просто понимая, что все вокруг ступоре. Кто-то просто стоит покачиваясь. Бледные. Растерянные. Испуганные...

Кто-то забормотал молитву, а Абадиев точно молился — руки лодочкой сложены. Вот Степаненко попятился было, но встрепенулся, посмотрел на лейтенанта и толкнул бойца, что молитву читал. Потом к Абадиеву шагнул.

— Не надо, пусть, — тихо сказал Чичерин, понимая, что нельзя прервать бойца.

— Что делать будем, командир? — так же тихо спросил сержант.

— Смотрим, бойцы! — громко ответил лейтенант. — Внимательно смотрим. Чтобы накрепко это запомнить!

Лица бойцов посуровели. Абадиев провел ладонями по лицу, и Чичерин разобрал его последние слова:

— Аллах Акбар!

Затем он склонился и достал свой кинжал. Чиркнул по ладони выступившая кровь закапала на клинок под непонятные всем слова. Затем, не обтирая лезвия, Абадиев с силой загнал кинжал в ножны.

Тут все повернулись к Чичерину. Взгляды суровые. Внимательные. И он понял — что делать дальше. Ценность тетрадки? Не важно это сейчас.

Важно найти этих нелюдей.

Второй час отряд по лесу идет, чуть в стороне от дороги. Медленно, хотя чаща не густая, и подлеска мало. Но это не грунтовка — много впадин, прелой листвы, валежника. Из-за носилок с раненым эти препятствия приходится обходить. По самой грунтовке, метров двести впереди шла дозорная пара бойцов, и еще пара позади.

Миновали несколько тропой, пересекающие дорогу поперек, и явно натоптанные людьми. Куда они ведут выяснять некогда. Постоянно прислушивались, пытаясь сквозь шум листвы засечь рокот моторов. Еще к канонаде, что рокочет на грани слышимости. Далековато откатился фронт, и это угнетало.

Лейтенант порой скрипел зубами от злости. Как же так? Разбить врага, и малой кровью и на чужой территории...

А еще — как догнать этих камуфляжных. Именно их. Пешком. Что-то подсказывало, что эти два отделения неспроста двигались отдельно от основных сил. И не разведчики это. У разведки иные задачи — выяснить расположение противника и незамедлительно доставить сведения командованию. Эти же встали, убили пленных, вырезали стариков, женщин и детей. Загрузились провизией и 'vorwarts', не спеша особо. Как на прогулке. Чичерина передернуло.

Догнать бы...

Вдруг этот отряд уйдет к основным силам? Что тогда делать?

Чичерин скрипнул зубами — не надо было телится, а атаковать сходу. Но кто же знал? Но если знать, то ударили бы, не задумываясь. За совершенное ими. Смогли бы добежать. Глотки бы грызли. Возможно, легли бы все, но хоть поквитались за зверства.

— Все будет хорошо, командир, — сказал сержант, будто угадав его тягостные думы.

— Надеюсь... — буркнул лейтенант.

Звякнула бутылка и Степаненко зашипел на бойца:

— Нежней, раззява, не молоко несешь. Керосин!

Из опустевшей деревни ушли, нагрузившись провизией. Взяли столько, сколько смогли унести. Без особого фанатизма, но хотелось взять все. Пропадет же. Или немцам достанется. В ледниках нашлось свежее мясо, просоленное сало, а в подполах квашенная капуста, соленые огурцы...

Все, что было приготовлено в печах и не попорчено немцами, съели. Облопались сметаной и вволю напились молока. Правда пришлось его надоить. Заодно накидали скотинке сена. Жаль было её оставлять, но иначе никак.

В одной из хат нашли 'бубен' самогона, а самое главное — санитарную сумку, в которой обнаружилось почти богатство — полупустой пузырек с йодом, и несколько рулончиков бинтов. Узких, но свежих. Маврищеву сразу сделали перевязку, обработав воспаленные раны йодом. Бедолага часто терял сознание и был очень плох.

Ничего в деревне портить не стали. Даже продукты в подполах и ледниках. Просто взяли необходимое и выдвинулись...

— Смена, — выдохнули носильщики.

— Семенов, Голубев, — позвал сержант бойцов, — смените ребят.

Пока менялись носильщики, лейтенант прислушался. Моторов не слышно. Канонады тоже. Значит фронт далеко и они в глубоком тылу? Скверно.

Вновь отряд петляет меж стволов. Сосны, орешник, листва подлеска...

Чичерин показал сержанту знаком, что хочет выйти на грунтовку, и принял правее.

Пахло прелью. Где-то недалеко болото, но пока грунт больше песчаный. Вдоль обочины росли редкие кустики. Попадалась дикая малина. Чичерин на ходу сорвал пару недозрелых ягод и вышел из чащи. Огляделся. Переднего дозора не увидел — дорога петляла, заметил только пару из арьергарда. Красноармейцы шли, держа оружие наготове. Один по правой, другой по левой обочине.

Кивнув бойцам, лейтенант посмотрел на колею. Ага, вот следы гусениц, чуть закатанные шинами мотоциклов. А куда могут свернуть немцы, если разветвлений или перекрестков нет. Странно, но это успокоило.

Куда ведет эта дорога? Чичерин попытался вспомнить карту района, но память пасовала. Нет, расположение всех деревень в районе ему известно, и по основным дорогам он бы не плутал, однако все грунтовки не запомнишь. Жаль, компаса нет, легче бы было. Можно и по солнцу ориентироваться. Но все же...

У кого-то громко заурчало в животе. Потом кто-то 'дунул'.

— Отставить стрельбу, Семенов, — среагировал Степаненко. — Немца напугаешь!

— Есть отставить стрельбу, — отозвался боец. — Командир, привал нужен. Оправится бы.

Вновь заурчало. Еще громче.

— Ты сколько сметаны съел? — спросил Чичерин.

— Крынку.

— А молока выпил?

— Ковш.

— А перед этим пол чугунка щей, — кивнул сержант. — Дорвался, называется. Не лопнул?

— Тащ командир! — взмолился боец, хватаясь за живот.

— Привал! — объявил лейтенант. — Десять минут.

Почти все бойцы нырнули в чащу. Сержант постоял немного и тоже отправился искать местечко. Остался только Абадиев. Он сало есть не стал, но молока выпил. Видать без последствий. На других бойцов изобилие продуктов сказалось. Переели люди после голодных суток. Сам лейтенант все подряд не ел, ограничился щами и салом. Ни сметаны, ни молока не пил. Чуть самогона, только.

Появился боец из дозора.

— Командир, там развилка, — доложил он. — По правую руку моторы слышны. Вроде как танки.

Лейтенант раздумывал недолго. Нужно узнать кто и что, поэтому он послал сержанта и двумя бойцами на разведку.

— Ты знаешь, что делать, — сказал он Степаненко, — и сторожко там. Не нарвитесь.

— Хорошо, командир.

Расставив пару бойцов в охранение, Чичерин проверил раненого. Маврищев спал, или очередной раз сознание потерял. Плохо. Лекарств бы найти...

Чичерин устало сел и привалился к сосне. Отряд уже отмахал с десяток километров от деревни, а последствия сытной еды сказываются. Если переевших лишка бойцов 'прихватило', то на лейтенанта навалилась усталость и сонливость. Сказалось недосыпание прошедшей ночью. Но что усталость, ерунда, вот с сонливостью бороться было трудно, особенно после сытной еды. Сейчас бы тетрадь достать и подумать над написанным.

Чичерин прикрыл глаза, и вздрогнул, валясь набок. Сел иначе, и вновь веки тяжелеют. Нет, спать нельзя. Пусть даже приснится тот кошмар...

'Взрывай Юрка! Взрывай!' — вспомнилось кстати. Но помогло мало.

— Поспы, командыр, — услышал он Абадиева.

— Нельзя спать, Умар. Не время.

— Выпэй араки, командыр, — и Умар протянул фляжку.

Арака оказалась тем самогоном, что нашли в деревне, только вкус был иной — не голодер, а чуть мягче. И мятой отдает. Где Абадиев травы успел найти? Однако в голове прояснилось, и сонливость отступила.

Вдруг он заметил, как Абадиев подобрался, настороженно смотря в чащу. Медленно вытянув пистолет, Чичерин приблизился. Сидящие бойцы насторожились.

— Что? — шепотом спросил лейтенант.

— Мэлькнуло. Маленкое.

Минуту несколько человек всматривались в лес. Стояла тишина, лишь с юга отдаленно шумели моторы. Лейтенант осторожно ступая прошел пару десятков метров до бойца охранения.

— Видел ли что? — спросил тихо.

— Нет, командир, никого.

Вернулся обратно. Абадиев появился навстречу. Отрицательно покачал головой.

— Звер, навэрно.

Вернулась разведка. Сержант с мрачным лицом присел рядом с лейтенантом.

— Много там немцев?

— Дохрена. Чуть не спалились. Пехота у обочин отдыхает. По лесу шляются. Техника стоит — броники и танки, и экипажи в них. Если что, могут сразу в бой. А по дороге грузовики с пушками прут.

— То есть незаметно не подойти? — спросил Чичерин и посмотрел на поднявшегося Абадиева. Тот с одной винтовкой двинулся в чащу, но принял немного левее. Оправится пошел?

— Вблизи нет. Может дальше? — пожал плечами Степаненко.

— А камуфляжных не заметил?

— Нет, командир. Мы внимательно смотрели.

— Хреново...

Тут все услышали глухой вскрик. Вскочили.

— Там! — Семенов показал в чащу. — Это Абадиев.

— Вот он, звэр! — радостно скалясь, сказал боец.

Умар крепко держал мальчишку, лет пяти-шести, и зажимал ладонью рот. Пацан дергался и мычал.

— Абадиев, отпусти мальчишку.

— А закричит?

— Не закричит, — сказал лейтенант. — Ты ведь не будешь кричать?

Пацан испуганно смотрел на Чичерина. Лейтенант кивнул Умару и тот убрал ладонь.

— Вот так, молодец. Ты кто, как тебя зовут?

— Я... Миша я. Дзядзька ваенны, я Миша.

— Откуда ты?

Тут из глаз обильно потекли слезы, и мальчишка разревелся. Стоящие вокруг бойцы переглянулись.

— Напугал пацана... — и Степаненко укоризненно посмотрел на Абадиева, но тот лишь усмехнулся.

А лейтенант мгновение смотрел на плачущего мальчишку, затем обнял и прижал его к себе.

— Не плачь, Миша. А где твоя сабля?

— Страци... — всхлипнул мальчишка.

— Потерял? — переспросил Чичерин. — Ничего, новую дадим. Ведь дадим?

Бойцы согласно закивали, а Степаненко сказал:

— Самую острую саблю найдем!

— Он с той деревни? — одними губами произнес сержант.

Лейтенант утвердительно кивнул. Пацана он узнал сразу, хоть на той фотографии он был явно младше и одет иначе. Сейчас его одежонка рваная и грязная. Кожа в синяках и царапинах, на лице грязные разводы.

С неба слышался гул бомбардировщиков летевших на восток. Шли высоко — видны лишь крестобразные силуэты. А вдалеке тревожно трещали сороки. Бойцы посматривали на небо и настороженно прислушивались. Отряд шел сквозь лес аккурат в сторону сорочьего ора. Прошли уже километра три, или чуть больше, сколько еще до охотничьего домика идти, выяснить не удалось — пацан просто не смог ничего толком рассказать. Чуть только начнет, сразу в плач.

— ... мамка крычыць — бяжы! Я и пабег. У кустах схавався... — рассказывал Миша всхлипывая и утирая слезы. — А немцы пагналы всих да яра и пастралялы. Я у лес пабег. У дзядзьки паляунычы домик, думав там схавацца. Дабег, а там тэ немцы уже. А дзяцка... дзяцка...

Что с этим дядей, так и не узнали — трясло мальчишку. Ясно, что ничего хорошего. Только злости прибавилось. Лейтенант прекрасно понимал — не дело поддаваться эмоциям, но спускать зверства нельзя. Подло спускать такое, а жить подлецом, самое последнее дело.

Сорочий вдруг треск приумолк, затем вознобовился вновь и вроде как сместился. И стал громче. Или близко уже? Да, близко, вон, боец из дозора встречает.

Что могло так встревожить птиц? Что такое сделали немцы, что начался этот 'концерт'? Те камуфляжные свернули к охотничьей заимке. Дозорные на развилке побывали и подтвердили — следы налево ушли. К своим камуфляжные не свернули. Почему? Не хотят своими делами светиться? Что-то тут не то. Впрочем, послушаем, что дозорный доложит, да сами посмотрим...

— Это они, командир, — подтвердил боец. — Что и как пока не понятно, там ближе не подобраться, но это они.

— Охранение есть?

— Мы сторожко так поглядели — нету.

Чичерин задумался — у деревни немцы охранение выставляли, а тут? Странно...

Выдвинулись к опушке, оставив в чаще Маврищева и пацана под охраной одного раненого бойца.

И точно — охранения немцы не выставили. Лейтенант обогнул куст орешника и выглянул.

Что говорить — в красивом месте изба егеря стоит. Высокий холм, и огибающая его река. Перед холмом виднеется часть песчаной отмели. И оттуда слышатся голоса и плеск воды. Решили искупаться? Или кровь смыть?..

Невольно скрипнув зубами, лейтенант продолжил наблюдение. На холме изба пятистенка с парой сараев. По той стороне что-то непонятное, будто ограда какая — на крестах натянуть что-то. Около дома, почти впритирку бронетранспортер стоит. В бронике немец в одних трусах, рядом с пулеметом на губной гармошке играет, иногда что-то комментируя. Что-то у дома происходит, но не рассмотреть, камуфлированный борт закрывает и разлапистая черемуха. То, что немец рядом с пулеметом сидит — плохо. Все мотоциклы расположились понизу, и только у крайнего солдат курит. С голым торсом, но пулемет — руку протяни. Чичерин пересчитал технику — одного цундаппа не хватает. Где еще один? За постройками, или с той стороны холма? Наверняка. Хоть и купаются да загорают, но какое-никакое охранение выставили.

— Сержант, возьми бойца, разведай, что там, и еще присмотри — можно ли подобраться поближе.

Степаненко с красноармейцем уползли вправо. Лейтенант же с парой бойцов решил правее обойти, и вдоль берега подкрасться. Там хоть кустики какие-никакие имеются. А так вся поляна вокруг выкошена, вон копёнки стоят. И незаметно к ним не подберешься.

На берегу частично открылся вид на отмель. Пересчитать всех купающихся немцев не вышло. Но тут почти все, минус те, что у дома, и в охранении. Немцы барахтались весело, ныряли, брызгались, смеялись. Пара в плоскодонной лодке сидит. Тоже в веселье участвуют — то брызгаются в купающихся, то отгребают от желающих добраться до лодки.

'Пулемет бы нам, — подумал Чичерин, — вмиг бы всех положили'.

— Командыр, — возбужденно зашептал Абадиев, — оны без оружия.

Конечно без оружия. Вон все маузеры аккуратно в пирамиды поставлены, не на песочке, правда, а на травке, но рядом. Это хорошо, если прижать огнем и не дать до карабинов добраться, есть шанс. Но прежде надо нейтрализовать пулеметчиков и тех, что у дома. А где тот офицер? В воде плещется, или в избе отдыхает?

Появился Степаненко. Показав знаками Абадиеву наблюдать за противником, оттянулся в чащу.

— Значит так, командир, — начал доклад сержант. — Там грунтовка вдоль реки уходит. На повороте к дому кустарник и мотоцикл за ним. А пулемет под кустом. Дозорных двое. Бдят. К северу бдят, — уточнил сержант.

— Странно... — задумался Чичерин. — Значит, с тыла они опасности не ждут?

— А что, им с тыла ждать? — хмыкнул Степаненко. — Там же своих тьма.

Лейтенант задумчиво кивнул. План уже сложился. Несмотря на численный перевес, перебить немцев вполне по силам. Главное ударить внезапно. Не дать к оружию добраться и пулеметчиков сразу нейтрализовать. Тот, что у мотоциклов — не проблема. Охранение за домом тоже. С бронетранспортером сложнее. Стоит на холме и у дома. Сколько немцев находится в доме? Не много — два, или три максимум, плюс пулеметчик на бронике. Если его снять, то те, что в доме — не проблема. Решено!

— Вот что, сержант, бери Голубева и выдвигайся к дороге. Охранение на вас двоих. Гранату прихвати. Как начнем, гасишь немцев и обходишь дом. Если что, гранату в бронник швырнешь. Давай, двигай.

— Лопахин, Сафонов — Чичерин повернулся к бойцам, — вы у нас 'Ворошиловские' вроде? Гасите немца у мотоциклов, и пулеметчика на броннике.

Затем Чичерин проинструктировал оставшихся бойцов и выдвинулся к самой воде. Кусты тут были не так густы. Бойцы, чтобы не заметили, распластались в ожидании. Лейтенант осторожно выглянул и тут же присел — с холма бежал немец, что-то крича. Не сумев остановиться, он вбежал в воду и купающиеся тут же его окунули. Веселья добавилось. Вынырнув бегун что-то закричал, показывая на дом. Купальщики восторженно взревели. Лейтенант тоже посмотрел туда...

— Суки! — захрипели рядом.

И разум словно захлестнуло. Это была лавина, которую остановить не в силах. Это был врыв, что выплеснул всю ненависть наружу.

— Р-р-ра-а-а! — рычащая толпа неслась на врага. Какие-то разумные мысли мелькали в голове Чичерина, но они тут же тонули в бурлящей ярости. Рыча, он выстрелил несколько раз в кинувшихся к оружию немцев. Удачно попал по троим, остальные отшатнулись. Часть купальщиков металась на мелководье. Пара в лодке истово гребли, но плоскодонка крутилась на месте. Красноармейцы вломились в эту толпу, и завязалась отчаянная схватка. Немцев много, но они голые, без оружия. Мелькали ножи и штыки. Вода кипела, постепенно розовея. Чичерин встряхнул головой. Немец, что выскочил из воды, нарвался на выстрел, но успел ударить. Лейтенант отбросил пистолет — патроны закончились, выхватил нож и кинулся в самую гущу. Красноармеец сцепился с немцем, борясь, они нырнули в воду...

— ... — непонятно орал Абадиев, разя врага дедовским кинжалом. Немцы от него шарахались, пытаясь спастись на глубине, но Умар настигал, и...

Схватка уже давно к глубине сместилась. Чичерин выполз из воды, нашел свой 'ТТ', заменил магазин и дослал патрон. Немцев уже добивали. Правда, бойцов в воде маловато, двое всего, неужели убиты?

На берег выбрался красноармеец, вытягивая тело погибшего товарища. Выполз Абадиев, упал на траву, и его вывернуло. Лейтенанта тоже тошнило. Речной взбаламученной воды вволю нахлебался...

Красная муть медленно утекала за холм. Плыли трупы. Плоскодонка с двумя мертвецами медленно к противоположному берегу дрейфует. Кто же их убил? Немцев явно застрелили. В пылу схватки слышалась выстрелы. Припоминается, что была пулеметная, но короткая, несколько протяжных очередей из 'Суоми', и множество винтовочных.

Чичерин, с трудом уняв тошноту, поднялся по откосу. Выглянул. Перед домом и у бронетранспортера тела убитых немцев. У косого креста суетился Голубев. Мрачный Степаненко стоит рядом. Заметив лейтенанта, подал знак — чисто, мол.

Чичерин кивнул. Дошел до мотоциклов — убитый немец обнаружился у коляски. Так, а бойцы где? Тела Лопахина и Сафонова он нашел у кустов. Вокруг следы от пуль. Значит, пулеметчик одной короткой очередью их успел...

В прострации лейтенант дошел до оставленной планшетки. Вернулся с ней на берег. Сел. Стоило прикрыть глаза, как замелькало — вспышка последнего выстрела, рычащий немец, перехваченный им клинок, силен был гад, удалось сбить с ног и оседлать, чтоб не вынырнул, и почувствовать последние судороги утопшего врага. А потом стиснуть горло другого...

НР-40 где-то потерян, жаль. Может, найдется?

Рукопашная. Первая. А ведь страшно было...

Справились, да, и всех перебили. И в этой рукопашной трое бойцов легло. И пулеметчик, сволочь, последней в своей жизни очередью сразу двоих срезал намертво.

Кто-то затряс за плечо.

— Командыр... командыр...

— Что тебе, Умар?

— Там наши!

— Где?

На том берегу он увидел троих. Один вошел в воду, схватил плоскодонку за борт и подтянул её к берегу. Затем они свалили трупы немцев в воду, двое сели. Тот, что ловил лодку, сильно оттолкнул её от берега, после чего поднялся и скрылся в лесу.

Чичерин присмотрелся — судя по форме, в лодке командир и красноармеец. Так-так, а третий в лес ушел, хотя в лодке и трое вполне уместятся. Значит, есть еще люди. Сколько? И кто они? Выяснится, когда лодка доплывет, а плыть придется долго — весел-то нет, ладошками гребут.

А пока гребут, мы к встрече подготовимся.

— Умар, — повернулся лейтенант к бойцу, — поднимись наверх и сними пулемет с коляски. На откосе установи.

— Я нэ умею, командыр.

— А ты не показывай, что не умеешь, — подмигнул Чичерин.

Абадиев, оскалился, с щелчком загнал кинжал в ножны и ушел.

— Макаров, ты как, очухался?

— Вроде как.

— Давай-ка, приберем тут...

Погибших товарищей они вытащили к траве. Затем собрали оружие и амуницию в одно место. Повезло — НР-40 нашелся, на отмели лежал. Заодно проверили свое оружие и оправились. Все одно гимнастерки мокрые, поэтому всю грязь просто смыли.

Лейтенант, присев на травку и поглядывая на лодку, принялся рассматривать 'Вальтер-ППК'. Два пистолета они на берегу среди немецких портков обнаружили. Странно, почему эти камуфляжные вооружены этой пукалкой? Не армейский, вроде, пистолет.

Заслышав шаги, обернулся. Спускался Степаненко, таща за шиворот немца. Ноги у того заплетались. Фингал с пол лица и левое ухо кровит. Руки позади связаны. Гимнастерки, то есть — кителя нет, лишь майка с орлом и свастикой, штаны и сапоги.

— Вот, командир, познакомься, — сказал сержант, швыряя пленного на песок, — обер-лейтенант Эрих Шумберг.

Пленный зыркнул зло на сержанта. Степаненко же передал лейтенанту документ и медальон на цепочке.

Чичерин первым глянул на овальный медальон. На аверсе германский орел с венком бегущей свастики вправо пялится. На реверсе надпись 'Sicherheitsdienst' и четырехзначный номер.

— Интересная вещица... — кивнул лейтенант, сунул медальон в карман и быстро просмотрев зольдбух. — Командир 'Зондеркоманды — 7 а', так?

Немец только зыркнул зло. Понимает по-русски?

— Сколько таких зондеркоманд? Каков состав и основные задачи? Молчите?

Лейтенант ответа не дождался.

— Сержант, при нем еще что было? — спросил он Степаненко. — Планшетка, там, или портфель?

— Нет, командир, — отрицательно покачал головой сержант. — При нем только медальон и документы были. Надо в броннике пошуровать, наверняка там все...

— Вы мне помоч и сдавайтс! — внезапно сказал немец.

— И вы гарантируете нам жизнь? — язвительно выплюнул Чичерин, заводясь. — Вот же сука! А женщинам старикам и детям вы что гарантировали? Молчишь, тварь?

— Ihr seid Barbaren! — истеричноj заорал немец. — Untermenschen! Wir befreien die Erde von Juden und Kommissaren! Vom slawischen tier! Heil Hitler!..

Немец орал и дергался, будто хотел вскинуть руки, а лейтенанту от ярости сводило скулы. Heil Hitler! — и перед глазами тела женщин, стариков, детей... Heil Hitler! — и на косом кресте распят пожилой егерь...

— Сдохни, тварь!

— Командир... командир!

Чичерин вдруг обнаружил, что Степаненко оттаскивает его от оберлейтенанта, а немец хрипит, обливаясь кровью и вскоре затихает. Злость отхлынула, осталось только сожаление, что тварь сдохла так быстро.

— Эх, ты ж... — выдохнул побледневший Макаров.

И вдруг окрик:

— Что тут происходит?

Обернулись. Лодка уже подошла к берегу, и неизвестный в командирской гимнастерке и с петлицами капитана спрыгнул в воду.

— Что тут происходит? — повторил капитан, подойдя ближе.

А петлички-то пехотные, отметил про себя лейтенант. Чуть больше тридцати. Держится уверенно и взгляд пронзительный.

— Лейтенант госбезопасности, Чичерин. Предъявите ваши документы, — потребовал лейтенант, проигнорировав вопрос.

Капитан удивленно поднял бровь. Посмотрел на подобравшегося сержанта, отошедшего на пару шагов красноармейца, что удобнее перехватил мосинку. Затем взглянул чуть выше, как раз туда, где должен быть Абадиев. Посмотрел на лейтенанта. Прищурился. Чичерин заметил, что сопровождающий капитана боец усмехнулся. Уверены в себе? Точно в лесу еще кто-то имеется.

— Хорошо, — кивнул капитан, — документы я предъявлю, но с условием, вы тоже покажете свои.

Чичерин помедлил немного, наблюдая, как из кармана капитана появляется малиновая книжка. Что слегка удивило и напрягло. Так удостоверение НКВД выглядит. Еще один Иванов-Петров-Сидоров? Только для разнообразия капитан. Тогда почему в пехотку обрядился?

Под требовательным взглядом, Чичерин вытянул из кармана свое удостоверение, но протягивать не спешил, как и капитан. Бросил быстрый взгляд на лес — сколько там людей затаилось?

— Лейтенант? — капитанская рука с документом начала движение.

Обменялись документами...

Степаненко следил за обоими командирами, одновременно успевая посматривать по сторонам. И неожиданно заметил синхронность в действиях. Капитан и лейтенант, изучая документы, сначала сличили фото, одновременно посмотрев друг на друга, потом прочитали текст, а затем, разогнув книжки, вгляделись в скрепки. Судя по выражениям — ржавчину нашли оба. Следом они почему-то понюхали документы.

Сержант вдруг понял — это не ряженые, как предполагалось поначалу. Свои. Только вопрос — откуда простой капитан знает такие приметы? И его пронзила догадка...

— Все в порядке, товарищ лейтенант, — сказал капитан, отдавая книжку.

А Чичерин, забрав свой документ, промедлил.

Капитан с невозмутимым лицом выудил из кармана сложенный бумажный лист.

— Прочитайте, лейтенант.

Чичерин вернул удостоверение, развернул бумагу и застыл. Мощный документ. Если только не 'липа'. Хотя, нет, не 'липа'. Видел такой раз, когда с проверкой в отдел приезжали.

— Если этого мало, то имеется еще кое-что, — произнес капитан.

— Нет, все в порядке, — ответил Чичерин, отдавая бумагу.

— Тогда я повторю вопрос, — сказал капитан, убирая в карман документы, — почему вы убили пленного?

— Почему? — обозлился Юрий. — А вы видели, что эти сволочи с егерем сделали?

И Чичерин развернувшись, начал быстро подниматься на холм.

— Идемте, товарищ капитан госбезопасности...

— Сержант, — обернулся тот к своему бойцу, — найди весла и за остальными.

— Есть!

А капитан стал подниматься к дому. Обойдя растянутые на простеньких вешалах сети, подошли к бронетранспортеру.

Капитан невольно сглотнул, но взгляд не отвел. На сколоченных крестом досках лежал полуголый человек. Руки и ноги прибиты большими гвоздями. Глаза выколоты, на груди вырезана звезда...

— Почему сразу не сняли... — спросил капитан хрипло. Но тут же поправился:

— Да, понимаю, не успели.

Капитан вздохнул.

— Мы как раз на опушку вышли, а тут вы в атаку пошли. Ну и поддержали огнем. Васин, вон, пулеметчика снял, потом немцев отстреливали, что в сторону отплывали.

Так вот кто немцев в лодке застрелил — подумал Чичерин. Выходит — если б не капитан с бойцами, легли бы все тут. И тетрадка куда надо бы не попала... мальчишка.

— Командир, надо уходить, — напомнил Степаненко.

— На шоссе немцев полно, — пояснил Чичерин. — Километров шесть-семь к югу.

— Тогда за дело, — сказал капитан.