Джентльмен

— Я дома.

* * *

*

*двадцать три года вперёд.

Авада Кедавра! — раздался крик из-за спины. Джексон и Фоули бросились в стороны, я резко обернулся, стараясь уйти из под удара — пригибаясь.

Поганая грязная подворотня в лютном переулке — неподходящее место для смерти. Я уже пять лет аврор, и на меня впервые так нагло покушаются со времён последних пожирателей. Но... Произошло что-то непонятное — яркий луч заклинания ударил в меня... нет, в кулон на моей груди. В Маховик Времени. Я опустил взгляд. Мои коллеги машинально атаковали в ответ мужика в чёрном балахоне. Ого, Люциус Малфой... Но... заклинание... я опустил взгляд на шею — и увидел, что заклинание было остановлено. Но маховик на моей шее засветился ярко зелёным светом и в следующий миг у меня покачнулся мир перед глазами.

Я упал. Странное ощущение — слабость, немощность, мир качается и кружится перед глазами. Гарри Поттер. Тридцать три года. Аврор, герой, муж, отец, сын... последние мысли перед смертью — вовсе не вся жизнь проносится перед глазами. Наоборот — вся память словно блокируется заклинанием и остаётся... недоумение. Непонимание — а собственно, как так то? Неужели это оно? То самое?

Недоумение...

Я почувствовал слабость и заснул...

* * *

*

— Эй, пацан, вставай, — меня бесцеремонно толкнули, — ты здесь валяешься уже довольно долго.

Я открыл глаза. Вот сейчас у меня действительно вся жизнь пронеслась перед глазами.

— А? — недоумение накрыло с головой. Я... не мёртв? Или мёртв? Знакомый потолок! Больничное крыло Хогвартса. Ничего не понимая, я попытался привстать.

— А у тебя совсем всё плохо, — видя, как я рухнул обратно, ко мне подошёл колдомедик, — парень, ты можешь говорить?

Я кивнул.

— Я спросил говорить, а не мычать, — целитель был... суровым. Худой, высокий, старый, борода длинная — длиннее чем была у Дамблдора. Дедушка целитель не выглядел в отличие от Дамблдора ни капли добродушным.

— Ох... — я поднял граблю. И... у меня начали увеличиваться глаза. Передо мной была мягкая, нежная, детская ладошка.

— Что такое? Впервые руку видишь? — целитель рассмеялся ехидно, — тебе небось память отшибло. Ну это ничего, это случается.

— Сэр? — выдавил я из себя, — чёрт побери, что произошло? Почему я здесь и... что вообще происходит? — голос у меня стал писклявее. Намного.

— Переиграл с магией, вот что произошло, — упёр руку в бок целитель, — как и все малолетние придурки, которые здесь учатся. Но физически ты здоров — поэтому пшёл, — он схватил меня за шкирку и за его спиной появился сияющий портал, меня как нерадивого котёнка швырнули. Ого, откуда в тщедушном дедушке такая сила?

Я вывалился на траву, прямо под ноги большого мужика, который одним своим видом напоминал помесь медведя и великана.

— Блэк, ты думал, что можешь прогуливать разминку?

Мы были рядом с хогвартсом, на большом заднем дворе. Только как правило здесь никогда ничего не проводили — просто пустой двор непонятного назначения. Однако, сейчас у меня глаза расширились от удивления — десятки студентов бегали по двору кругами, трава была сильно притоптана. Преподаватель поднял меня и придал ускорение пинком:

— Тридцать штрафных кругов, ленивая жопа!

Господи, куда я попал? Это какой-то неправильный Хогвартс! И какого хрена я... блэк? Ладно, буду бежать, а там выясню, что к чему... Попаданец, бл!

* * *

*

788 лет спустя.

* * *

*

— Капитан, нас настигают, — старший помощник пробежал ко мне со скоростью звука. Хотя здесь ещё и толком не знают, что такое скорость звука.

Старший помощник — это крепкий, могучий мужик с большими плечами.

— Сэр, мы не успеем покинуть зону действия шторма. Нас затянет, если мы ничего не сможем сделать.

— Да? Ты так думаешь, Джеймс? Сколько их там?

— Четверо, сэр, — Джеймс Кроули обернулся. Солёный морской ветер трепал на его шее платок, который он носил, крепкие руки старого моряка, полные татуировок уголовного и морского характера, сжали кулаки.

— Не беспокойся, чему быть — того не миновать. Прибавь ход.

Никогда бы не думал, что меня, неуловимого капитана настигнут испанские волшебники, одержимые манией владычествовать над карибским морем. Мерзавцы, все до единого. Ненавижу испанцев и французов.

Я убрал подзорную трубу и грустно посмотрел на экипаж — мы не успеем от них оторваться. Просто потому что их корабли быстрее — небось специально готовились...

Эх, снова... Когда-то несчётное количество лет назад, в меня попало заклятие смерти, которое прошло сквозь маховик времени. Пески времён — редкая, очень ценная и практически неизученная тема в магической науке. Первым моим перерождением стал тринадцатилетний мальчишка по фамилии Блэк, студент Хогвартса. Ещё в то время, когда там преподавали фехтование и многую магию, считающуюся позже запретной и утерянной. Привалившись к борту своего корабля, я вспоминал это время.

Я ничего тогда не понимал — не понимал того, что произошло, посчитав, что просто пески времени перенесли мою душу и вселили в тело очень далёкого предка. Так случилось до войны тёмного наследия — ныне уже забытой. Когда семнадцать тёмных лордов объединились против пятёрки защитников света — лордов света.

Да, наименование тёмного или светлого лорда — это не самозванная ерундистика. Это наименование уходит вглубь веков. Лорд — это не просто какой-то формальный титул, это особый статус и особая сила. Лорд — тот, кто признан самой магией. Магия неразумна, но она похожа на суперзверя — она не имеет самосознания, но имеет своё поведение. Ранг лорда — высший в магическом мире. Да что я говорю — в будущем забыли даже такую вещь как ранги — для них мастер, магистр, лорд — это всего лишь формальные титулы. Тьфу ты.

Так вот к чему это я вдруг вспомнил. Меня убили снова — проткнули сердце насквозь и в следующий миг я понял, что я снова не подох, как уже к тому времени наверное хотел. И я снова появился в чужом теле. В чужом одержимом теле — на этот раз последним человеком из очень, очень нищей и опустившейся на самое социальное магическое дно, семьи волшебников. Гонимый и нищий, я оказался ещё и больным неизлечимо — и это было... депрессивно и угнетающе.

Тем не менее, моя сила Светлого Лорда позволила мне прожить ещё пятнадцать лет. До тридцати — и снова произошло ЧП — я умер от самой обычной неизлечимой инфекции. Эпидемия. На дворе стоял тысяча двести тридцать пятый год — через полторы сотни лет после того, как я впервые пересёк границу занавеса безвремения.

А потом я родился с золотой ложкой в жоп... в общем, наследником семьи Малфой — Эосфеном Малфой, великим светлым волшебником, я прожил довольно долгую — сорок три года, жизнь. Потому, наверное, что появился в теле трёхлетнего ребёнка. Адаптировался. Прославился. И посвятил всю новую жизнь изучению своего метафизического хроносостояния. Итак, факт — после смерти я перерождался в теле преимущественно молодого волшебника, не старше пятнадцати лет. Самое главное что я обнаружил — произошло когда я почти умер, когда был Малфоем впервые — при некоторых усилиях, я могу совершить путешествие в прошлое. Не физически, а ментально. То есть я мог сознательно вернуться во времени в прошлое, при этом лишившись всех магических травм и остального, что приобретено — переносилась только информация.

Мою семью вырезали, а я чудом выжил. Я... Я любил их. Жена, которую мне навязали, двое детей, брат. Хорошо что сестра скрылась. И я так хотел вернуться в прошлое, чтобы всё изменить, что меня практически пинком вышвырнуло в позавчерашний день. И на этот раз нападающие умылись кровью, а я расцеловал своих любимых Малфоев. Свою родную семью.

Это породило начало новой эры в моей жизни — когда я начал активно применять эту способность.

Я многое не мог — моя сила была не безгранична, я например не мог перенести с собой что-то иное. Но зато мог вернуться в прошлое практически без ограничений — следующим моим перерождением стала сознательная попытка отправить себя на тысячу лет назад.

Я очутился в виде раба римлян, которого приговорили к смерти. Маглорождённого. Надо ли говорить, что там была кровавая баня? Я прожил больше трёхсот лет и почти в каждой жизни учился и тренировался с мечом и магией — и тем и другим я владел на совершенно немыслимом для таких лаймиз как Дамблдор, уровне.

Спустя полгода я отправился в Рим с волшебником, который рекомендовал меня как перспективного ученика.

Древний рим мне очень, очень понравился. Рабство не нравилось, но рим — это был не только центр цивилизации. Это место, где почти что современная цивилизация на античный лад. Офисы, уличные забегаловки, политика, заговоры, великая империя, и главное — право. Я стал волшебником Круга — древней уже на тот момент организации, и дожил до седых волос. Пристрастился к вину, красивым доступным девушкам, и вообще, гедонизм рим и сгубил. И меня тоже.

В следующей жизни я уже сознательно перенёсся в будущее, продолжая исследовать свои способности. Умение переселиться в прошлое — это интересно. Но куда интереснее не это, а возможность прожить много жизней. Невероятный опыт, немыслимый для простого человека. Смерть в очередной раз забрала меня и я очутился здесь — тысяча шестьсот девяностый год, Великобритания. На дворе эпоха пиратов! Освоения запада, колонизация америки!

Волшебники Великобритании даже сейчас — нечто более великое, чем в будущем — они покоряли и были сильны. Они были намного сильнее остальных не только магией, но и своей воинственностью. Как это всё выглядело в двадцатом веке? Ой, весёлая магия, заставим чайник танцевать, будем творить чудеса! Мимими!

А семнадцатый век? Да тут есть поговорка — "шпага и палочка — две руки мага".

Я здесь уже тридцать лет, уже немолод. И нет, я не пират. Я охочусь за этими выблядками, которые нападали на нормальных людей, грабили суда в море — там, где команды и без того беззащитны. Правда, у испанцев свои взгляды — они нанимали этих бандитов. И учитывая, что я пустил на дно две дюжины их пиратских шаек — послали за мной зондеркоманду.

Вернуться назад? Или нет? Забрать их всех с собой. Сотворить нечто крайне мощное и убийственное. Самоубийственное. Так, чтобы от них и пепла не осталось — пропадут же в море и никто не заметит. В этом времени моё имя Блад. Капитан Блад. Хехе.

Прикрыв глаза, я решился — снова перерождаться. Это было интересное время — с каждой новой жизнью я взрослею и расту над собой. И отличаюсь от среднестатистического обывателя так же, как он — от ребёнка маленького неразумного. Заложив руки с большими манжетами на рукавах за спину, я вынул взглядом из нагрудного кармана зеркальце.

— Мистер Сальери, — я обратился к главному управляющему Римского Банка, моему собутыльнику и кстати, дяде моей нынешней жены, была и такая, — больше от меня распоряжений не будет. Вскройте конверт и следуйте указаниям, которые вы там найдёте. Прощайте.

— Понял вас, — раздался хриплый голос, — удачи, Капитан.

— Удачи мне.

Я выбросил зеркало в море, так же взглядом и начал готовить магию. По телу словно разлили кипяток — ощущалось именно так, словно внутри тела течёт потоком нечто жидкое, пульсируя. Расставил руки — по телу пробежала волна пламени. Ну что ж, пришла пора для моего прощального подарочка. Во моя команда прихренела — они то маглы, они не знают, что я волшебник...

— Мрте Акваэ Агуаменти! — произнёс я формулу. Море вокруг нас мгновенно вздыбилось, волны высотой до сотни метров. Волны-убийцы, поднялись. Тело задрожало — корабль подхватило словно пушинку, словно маленький камешек огромным бульдозерным отвалом и подняло в воздух так, что я упал на спину. Треск ломающихся досок, и... Удар. Волна высотой в сотню метров, неслась прямо на преследователей — это последнее, что они видели...

Мне было... горько, но в то же время, я почувствовал несказанное облегчение! Наконец-то мой личный крестовый поход против пиратов закончился. Кстати, в крестовых походах я дважды участвовал, но это несущественно.

Я понёсся на перерождение, чувствуя зияющую пустоту времени вокруг. Самое позднее время, в котором я жил — середина девятнадцатого века. Сын лорда Тоттенхэма, наследник богатой семьи и маглорождённый волшебник, проучившийся в Хогвартсе все положенные семь лет и выпустившийся, без особых отличий — я старался не светить лишний раз способностями. Самое раннее — полторы тысячи лет до нашей эры, римский период.

Я... чувствовал усталость и вместе с тем — у меня в голове проносились полтора десятка моих жизней, которые были иногда счастливыми, иногда очень несчастными. Дети, которых породили чужие тела — не моё. Я только участвовал в процессе. Ворох знаний и умений, которые смешались в одну причудливую кучу. Я знал такие вещи, которые необычны для многих. От древних традиций до придворного этикета, коим владел в совершенстве. Скажем спасибо принцу Георгу, девятнадцатый век. Я просто хотел отдохнуть и пожить жизнью настоящего принца. Кто ж знал, что королевская семья Великобритании — отбитые наглухо придурки, которые готовят наследников престола практически так, что солдатам не снилась такая муштра. Кушать овсянку. Спать на жёсткой кровати. Заниматься практически беспрерывно — этикет, культура, история, многое другое. Нечто такое, викторианско-джентльменское во мне засело так, что это стало превалирующей чертой личности, даже мощнее, чем все остальные приобретённые привычки и черты — потому что вбивали жёстко и сильно. Трудно быть любимым сынишкой Королевы Виктории, чтоб мои глаза эту садистку не видели!

И вот, я нахожу то, что меня шокирует до глубины души. Я вижу... себя. Словно из тысяч колдографий, сплошным потоком проносящихся перед глазами, вижу мальчишку, который счастливо дрожит перед тем, как поехать на вокзал Кингс Кросс, на платформу девять и три четверти. Гарри Поттер. Я.

Я улыбнулся мысленно — это то, чего я хотел. У меня почему-то было ощущение, как будто долгий путь прекратился — я... стану сам собой. И после этого просто сделаю философский камень и проживу столько, сколько хочу. В общем, долго.

Интересно, если я в него вселюсь, смогу ли я отправить своё сознание до даты вселения. Точнее, единения, моего выпавшего из хронологии Я, и моего нормального я.

Я потянулся к нему и в следующий миг ощутил давно забытое ощущение. Знаете, что чувствует человек, который Реально вернулся в своё сопливое нежное детство? Тоску. Тоску по прошлому, которое встаёт перед глазами живым. Тоску по людям, которые умерли, тоску по каждой мелочи. Словно в мозгу размытая картинка своего прошлого обновляется и становится чётче.

Возможно в этом и есть причина ностальгии? Человек хочет освежить в памяти воспоминания. Наполнить их красками, просто почувствовать, что то, что он помнил и знал когда-то — не сон и не фантом. Я до сих пор чувствовал любовь к Альбине Малфой — моей первой жене. В своей первой жизни я так и не осмелился и не сподобился, во второй тоже, а в четвёртой — наконец-то впервые женился. И впервые почувствовал радость отцовства. Альбина давно умерла. Столетия назад. Прошлое нужно оставить в прошлом.

Улыбнувшись сам себе понимающей и тёплой, почти стариковской улыбкой, я припомнил всё, что пережил, лёжа в кровати. Знаете, детское тело — самое замечательное из всех его стадий — я был стариком, мужем, юношей, но никогда не чувствовал столько энергии, столько гибкости, ловкости, сколько будучи одиннадцатилетним самим собой.

— Я дома, — я выдохнул, — на этот раз я проживу эту жизнь без сожалений, из которых она состояла. Я просто устал, — я заметил паучка в углу чулана, — Буду звать тебя Питер. Так вот, Питти, меня преизрядно утомило то, что всю жизнь я чего-то хочу и чего-то сожалею. Почему вообще человек должен жаждать чего-то такого? Почему я не могу просто... жить, — я заложил руки за голову, — наслаждаться жизнью. Не пытаться строить из себя ни злодея, ни героя, не гедонизировать, а жить так, чтобы мне было действительно интересно? Молчишь? Что ж, во-первых — мне хочется познакомиться с красивой девушкой. И не смотри на меня с укором своими восемью глазами, — возмутился я ему, — я знаю, что маленький, но мне с ними не сексом заниматься. А ещё вот вопрос — скрывать свои силы и навыки, или нет? — я задумался, — иногда это полезно, а иногда наоборот — просто проблемы на ровном месте создаёт. Хотя как я им объясню, откуда знаю древнюю магию и владею шпагой как фентезийный мастер меча? Так. Не будем скрываться, но и позёрствовать не станем. В этой жизни я больше не буду слабым забитым мальчиком, — я встал, одежда на мне, повинуясь даже не заклинанию, а чистой воле, преобразовалась в строгий костюм — моя личная разработка. Девятнадцатый век. Закрыл глаза мальчик-из-чулана. Открыл принц. Маг. Воин. Человек, перешагнувший через простые человеческие вожделения — семьи, детей, силы, власти, и желающий просто почувствовать удовольствие от жизни. От того, какие эмоции он дарит людям.

Припомню ка я свою первую, самую первую, настоящую жизнь... дурсли. Письмо из Хогвартса, Хагрид, и сегодня — день когда пришло время поехать на платформу. Я мог бы прямо аппарировать — я помнил её так хорошо по многим жизням, что... А собственно, почему? Сначала нужно добраться до банка и забрать кое-какое барахло. И конечно же не до банка гоблинов — свой счёт я открыл в римском банке. Древнейшем, могущественнейшем, самом главном. Это в маленькой и странной англии злобные коротышки владели финансами — в остальном мире банк Сальери — это практически авторитет номер один в мире волшебников. С древнейших времён до наших дней — основной игрок в мире. Сальери... Каждый раз я оставлял счёт на предъявителя по секретному паролю. Сальери не знал, как и почему — никто в банке не знал, что это такое и как работает.

Помню, когда в бытие принцем в девятнадцатом веке пришёл — Сальери практически притащили всю свою семью посмотреть на величайшее зрелище в эпохе — открытие "Мраморный зал" — как они называли мою сейфовую комнату. Самое древнее действующее волшебное хранилище в мире. Сборник артефактов и знаний, золота и прочего из прошлого. От всех моих прошлых жизней.

— Вставай, мальчишка, — в дверь забарабанили. Я натянул на лицо вежливую улыбку. Вежливость — лучшее оружие против таких мразей. Попробуй на них накричать или чего хуже — проявить агрессию в ответ — вообще взбесятся как собаки. Вежливость — это практически пощёчина для хама.

А собственно, на кой чёрт мне с ними общаться? Аппарирую прямо в Мраморный Зал. И видел я в гробу и белых тапочках этих дурслей — пусть хоть обкричатся. Одним универсальным движением брови я аппарировал в мраморный зал свои пожитки, клетку с совой, и сам последовал за ними...

* * *

— Что вы здесь делаете? — услышал я голос позади себя.

Я прохаживался вдоль стеллажей. Знаете, у каждого человека есть свои вещи — одни обходятся минимумом, тщательно расставленным, у других есть целый ворох всякого барахла. Я прохаживался около грубых дубовых полок, на которых стояли бутыли с вином, на стенах висело оружие, стояли рыцарские доспехи... Наконец, форма римского легионера в полный рост, со всеми причиндалами.

— О, господин Сальери, — я не оборачиваясь на него, смотрел на бутыли. Это были не обычные бутыли. Кончики пальцев едва скользили по их пухлым бокам, — знаете, господин Сальери, когда-то в городе Вейи, этрусском, проходил замечательный банкет. Он проходил вечером, в большом дворце и саду за ним было множество певчих птиц, которых привезли из провинций римской империи в подарок молодой жене Октавиана Северия. Хех, сопливая дурочка тринадцати лет от роду, конечно же её не увешали золотом как старую женщину — по меркам того времени старость — это тридцать и более лет, зрелость — двадцать, и юность, вполне пригодная для брака — это с двенадцати. Времена меняются, — я хихикнул, — сегодня двенадцатилетние девочки могут только в куколки играть. На том банкете подавали восхитительное вино. Марк... Марк... забыл как его там дальше, в общем, никому неизвестный дальний родственник, владел прекрасными виноградниками на юге Италики. Всю жизнь он и его предки делали вино. Они добавляли в него выдержки из трав и специй, потом фильтровали и разливали в бочонки, где оно выдерживалось шесть лет, прежде чем станет пригодным для употребления.

— Эм... Господин? — Сальери не переступил порог, не мог. Защитные заклинания не давали.

— Девочка так напилась, что убежала к "белому другу". А наутро их обоих нашли мёртвыми — мужа и жену, все думали, что их отравили вином, все бутылки изъяли и проверили. Однако, яда в вине не нашли. По правде, у юной девки была аллергия на одну из пряностей, которую клали в вино — никто не знал, а опозоренный муж — допустить смерть молодой жены на свадьбе считалось огромным позором, отравился сам, с горя. Очень уж он её любил — такие дела, — я цыкнул зубом, — с тех пор эти шесть бутылей вина хранятся здесь, — я поднял одну из них. Не руками, конечно — в бутыли где-то литров пять, — винодел с тех пор впал в депрессию и перестал делать вино с пряностями, после того, как прошёл суд и следствие по всем правилам, он отрёкся от своей семейной профессии. А эти бутыли стали последним вином, которое он сделал. Некогда очень известное в среде Этруссков.

— Господин, кто вы?

— А... — я обернулся, очнувшись, — простите, — улыбнулся, — знаете, договор между банком Сальери и владельцем данного хранилища подразумевает, что вы не будете этим интересоваться, — гордо выпрямившись, посмотрел на его физиономию, — впрочем, войти сюда может только владелец банка, а владельцем может быть только прямой наследник Сальери. Нда... — я сделал пару шагов к нему, — что такое?

— О, простите, я просто несколько смутился — это древнее хранилище, которое не открывалось уже больше ста лет.

— Сто пятьдесят пять, если быть точным.

— Да, — он был итальянец. Смазливый брюнет, — господин, могли бы вы говорить по итальянски?

— Сожалею, но из всех языков, на которых говорят в этом регионе — я владею только разговорной латынью, — развёл я руками, — но вижу, для вас это не составляет проблем. Итак, мистер Сальери, я заберу отсюда кое-что. И да, — я махнул рукой и пятилитровая бутыль подлетела ко мне, — возьмите эту бутылочку вина в качестве моего вам подарка. За то, что уже больше двух тысяч лет храните верность традициям и договору.

— Это вино...

— Пряное южное вино. Не беспокойтесь, за две с половиной тысячи лет это вино ничуть не утратило своих вкусовых качеств. Оно всё так же прекрасно, как и в день свадьбы несчастных влюблённых. Эти кувшины сделаны из магического хрусталя и зачарованы высшей магией света, дабы навеки сохранить то, что в них налито. Говорят, ценность коллекционного вина определяет его история. Если так — то ценнее этого есть только вон то вино в синей бутылке.

— А... — Сальери закрыл рот.

— Хотите спросить откуда оно? Это вино подавали на большой, но очень закрытой тусовке проповедников, которую некогда устроили в иудее, сейчас это известно как "тайная вечеря", ну там, где Иисус неслабо подвыпил.

Сальери посмотрел на скромную синюю бутылку.

— Охренеть.

— Что ж, я с вами солидарен, — кивнул я, — нам с вами не детей крестить, так что давайте оставим различные личные вещи в стороне. У вас есть ко мне какое-то дело, господин Сальери?

Он отвис:

— Д... да, — и говорил с жутким акцентом на латыни, аж уши в трубочки заворачивались, — это старейший зал в самом старом из наших хранилищ. Это, можно сказать, достояние истории — к дверям этого хранилища туристов водят, чтобы показать, с чего начинался банк Сальери. И вдруг такое...

— Не вижу ничего необычного, — я оглядел у стены стеллаж — деревянный стеллаж, с множеством ячеек, в которых лежали свитки. Тогда писали на свитках — просто потому что бумага была дорогая и качественная, как правило. Писали на пергаменте и свитках. Бумага в риме была, но редко, чаще пергамент, — знаете, мне без разницы. Сегодня я владелец этого сейфа.

— Господин, прошу вас быть почётным гостем семьи Сальери, — вежливо склонился он.

Я ответил жестом, принятым у римских волшебников прошлого, слегка склонил голову.

— Сожалею, но сегодня я должен поступать в школу. Как вы видите, — развёл руки, — я малолетний мальчишка. И поэтому с превеличайшим удовольствием хочу поехать в школу Хогвартс.

— Прошу простить.

— Не стоит, за приглашения никогда не извиняются, таковы правила.

— Примите хотя бы скромный подарок от банка.

Он достал откуда-то из-за пазухи небольшой чёрный прямоугольник, в котором было очень много магии, — это карта клиента. Вот уже тридцать лет, чтобы воспользоваться услугами нашего банка, нужно быть обладателем карты. Они различаются по цвету...

— А, старая добрая социальная дискриминация, — покивал я, — что ж, благодарю, — я взял у него карточку, — это что-то вроде ключа или удостоверения?

— Да, господин.

* * *

Вокзал Кингс-Кросс, платформа девять и три четверти... По правде говоря, история этой платформы куда больше чем у вокзала или железной дороги. Здесь некогда была установлена точка общественного телепорта — нечто вроде большого каминного зала, откуда все могли попасть куда угодно, в том числе и в Хогвартс. Каждый год школьники естественным образом собирались здесь.

Во время последнего восстания гоблинов, коротышки взорвали это место, закинув через телепорт бочки с порохом. Место пришло в упадок, но после победы над этими злобными коротышками — встал вопрос, а собственно, либо чиним это, либо что делать то? Технология создания телепортов была утрачена — а камины это их жалкое подобие, ещё и неудобное, к тому же. Восстановить они не могли, поэтому решили сделать железную дорогу — многим волшебникам она очень нравилась, и многие полагали, что проведя в пути время, да ещё и с комфортом, студенты лучше подготовятся к новому учебному году. Так появился Хогвартс Экспресс. Раньше его тащил слабенький старенький паровозик, и было тут четыре вагона, а не двенадцать, как сейчас.

Поэтому платформа не была на вокзале вообще — она располагалась недалеко, и была скрыта в подпространстве. На платформе было необычайное столпотворение — студентов просто море. Мои вещи сами ехали за мной, сову я вообще отправил саму лететь в совятню Хогвартса, и заложив руки за спину, оглядывал всех — дети, пордростки, взрослые. О, вон знакомая белобрысая семейка Малфоев. Вон рыжие Уизли. Лучше всего их характеризовало слово "табор". Много, грубые, невоспитанные, живущие одним днём. Я с видом скромного аристократа, прогуливался по платформе, заставив вещи влететь в одно из купе через окно поезда.

Ну да, да, тут все одеты либо по-магловски нелепо, либо в мантиях, а я тут один такой — в костюме, который создал некогда сам. На одиннадцатилетнем мальчишке он должно быть смешно смотрелся. Хорошо ещё, что не выходя из банка Сальери я успел поправить свою внешность. Поправил зрение — зелье "остроглаз", замазал шрам, частично скрыл его причёской, волосы изменил на длинные. Если от моих предков-метаморфов, которые есть у всех волшебников, мне и досталось хоть что-то — то это контроль над волосами. Остальные и этого не умеют, но шевелюра, скажу я вам, определяет внешность человека. У меня были чёрные, густые, красивые волосы, аккуратно забранные назад.

— Сэр, вы кого-то потеряли? — услышал я голос позади себя. Обернулся. Ого, невероятно. Сердце забилось чаще. Малфои. Родненькие вы мои. Я тепло улыбнулся.

— Нет, сэр, я просто гуляю. Прошу простить, — я обернулся, исполнив классический древний поклон — правая рука тремя пальцами к левому плечу, поклон на градусов пятнадцать, не более, голову прямо, осанка прямая, левая рука назад, и ни в коем случае не сжимать руки в кулаки, жест настолько естественный, словно созданный природой — простите мне моё невежественное предположение — должно быть вы мистер Малфой?

— Люциус Абраксас Малфой, — на лице этого человека промелькнуло что-то, как будто его током слабенько дёрнуло.

— Гарри Джеймс Поттер, благодарен судьбам за нашу встречу, — я был само очарование.

Человек выгнул бровь, потом вторую:

— Ни разу не встречал человека, который помнил бы столь древние традиции, — он снова неуловимо дёрнул лицом, — познакомьтесь с моим сыном, Драко, — сказал он.

— Непременно, когда случится такая оказия и мы будем представлены, — я вежливо напомнил ему, что "познакомься это мой пиз... кхм... малыш" — это плохой способ представить своего сына. Для того, кто претендует на элегантность и традиции — уж точно верх неблаговоспитанности.

— Прошу прощения. Мистер Поттер, — он повторил мой жест, только менее умело, — позвольте представить вам мою семью — Драко Малфой и моя жена Нарцисса Малфой, — он по-моему принял правила игры.

Драко и его мать стояли рядом, но я абсолютно их проигнорировал. Таковы правила — нельзя самому первым отвлечься от разговора с человеком на другого человека — только если тот, с кем ты разговариваешь — представит их тебе. Заговорить первым я тоже с ними не мог и даже взгляд бросить мимолётный — неэтично, нужно игнорировать их существование до тех пор, пока тот, с кем я говорю не представит их мне. Тогда они появляются для меня в реальности.

— Благодарен магии за нашу встречу, — я снова исполнил жест в его вариации для сверстника — упрощённый, и для старшей женщины, но с оттенком вежливого комплимента — тут есть нюанс, как можно жестом показать своё отношение — как к старушке, которую уважаешь, как к сексапильной красотке, как к равной, или как к женщине, которая привлекает и с которой приятное знакомство. К Нарциссе я исполнил именно такой жест. Нарцисса гораздо умелее мужа со мной поздоровалась, так же жестом и парой слов. Видно, её воспитали в настоящих старинных традициях. Малфои всегда были... эм... несколько нонконформисты.

— Должно быть, я прихожусь вам дальней родственницей, — сказала Нарцисса, мягко улыбнувшись, — среди Поттеров, насколько я помню, есть родственники-Блэки и родственники-Малфои...

— На моей памяти — семнадцать раз, — я вежливо улыбнулся, — Альфред Огастас Блэк, родившийся в девятьсот семьдесят пятом году взял в жёны тогда десятилетнюю Лютицию Певерелл, их правнучка Лисанна впервые взяла фамилию малоизвестного волшебника Поттера, известного своими зельями. Дальше наши семьи пересекались шестнадцать раз, практически в каждом веке. Не буду утруждать вас именами и датами. А с Малфоями моя семья пересекалась лишь шесть раз, к моему глубочайшему сожалению, последний раз в тысяча восемьсот пятом году, когда Джейкоб Поттер взял в жёны Сильфиду Малфой, дочь Клода Фадея Малфоя, безвременно скончавшегося через два месяца после свадьбы своей дочери, от лихорадки, во время своей поездки во Францию. Мне жаль, что уже почти две сотни лет мы так далеки друг от друга, — я улыбнулся очень вежливо и учтиво.

— Этого нет в справочнике двадцати восьми, — сказала Малфой.

— Должно быть вы говорите про тот очень поверхностный труд, где половина текста — вымысел, догадки и официальные версии? — я разозлился, — Читал, к сожалению познания автора меня не впечатлили. К примеру, в этом пасквиле утверждается, что у мистера Генри Лестрейнджа, родившегося в тысяча семьсот сорок третьем году, было две дочери и сын. Однако, в реальности у Генри Лестрейнджа не было ни дочерей, ни сыновей — их род прервался в тысяча восемьсот первом году, когда погиб Генри. Он был бездетен из-за проклятия, которое наложили на него, когда он был младенцем. Если быть точным — то это крайне старое, но эффективное проклятие чёрного семени — используемое ещё со времён римлян и считающееся ныне утраченным. Оно портит генетический материал и приводит к мертворождению любого ребёнка. Он сделал пять попыток, все пять оказались мертвы, но вместо того чтобы смириться, мистер Лестрейндж взял к себе на воспитание трёх маглорождённых детей, родителей которых толи убил сам, толи они умерли от чего-то... В общем, он выдал их за своих. Обман быстро раскрылся, но министерство тогда проявило небывалое снисхождение и сочувствие к бездетному отцу и согласилось юридически считать Герту, Бартоломью и Сэмюеля Лестрейндж детьми Генри.

По мере того, как я гневно отчитывал, у Нарциссы округлялись глаза.

— В восемьсот шестьдесят втором году Норберт Уизли женился на Оливии Шоскомб, в замужестве Уизли, и у них родились двое замечательных малышей... по версии этого пасквиля, в то время как Оливия была бездетна с рождения ещё похуже чем Генри Лестрейндж — в результате операции по удалению... кхм... не при детях будет сказано. А Уизли пригулял двух детей от суррогатной матери — к тому же, маглы. Ну для Уизли разбавлять свою кровь магловской вообще нормально...

Малфой слегка побелел. Нарцисса наоборот, взгляд её стал более игривым и весёлым. Щёки даже слегка порозовели. Драко она держала за своей юбкой, чтобы не лез.

— Поразительные познания, — выдавил тихим голосом Люциус.

— Я сказал это не из неприязни к маглорождённым, кои получились в результате всего этого, — сказал я извиняющимся тоном, — тем более моя мать ею считалась.

— Считалась? — уточнил Люциус.

— Считалась. Не из неприязни, а только из-за своей нелюбви к авторам, которые перевирают истинную историю по указке министерства магии. Прошу простить мой монолог, я не сдержался, — я искренне поклонился, — смею ли надеяться, что разговором скрасил время ожидания отправления поезда?

И правда, раздался громкий свисток и вокруг нас на платформе засуетились люди.

Что-то я какой-то чувствительный стал на эту тему — на тему того, что сейчас историю переврали, и министерство продолжает её усердно перевирать. Меня это... бесит!

* * *

*

Драко Люциус Малфой был знаком со всеми детьми в своём кругу. Его вообще сопровождали двое, но то, как этот мальчишка отчитывал его отца, его не могло не взбесить — Поттер. Поттер ходил по платформе словно окружённый аурой величественности и гордости — вокруг него расступались люди и уступали ему дорогу. Поначалу он просто подумал, что это очередной чистокровный мальчишка, который ещё не понял, что здесь он не самый главный. Правда, потом его уверенность в себе поутихла — Люциус заметил что его сын поглядывает на какого-то паренька и решил познакомиться с ним. Очень уж тот выделялся на фоне остальных тем, как себя держал.

После разговора Люциус молчал. Матушка зато положила руки на плечи Драко.

— Малыш, не вздумай с ним завязать конфликт, — она улыбнулась своему сыну очень приторно-мягко, — иначе я тебя накажу. Серьёзно накажу.

— Но почему? Это какой-то шкет, почему вы позволяете ему так с собой говорить?

— Эх... — Нарцисса вздохнула, — Дорогой мой мальчик, мы научили тебя этикету, но похоже упустили научить важности его применения, — сказала она, — сегодня по пальцам пересчитать тех, кто хотя бы знает о том, как правильно приветствовать друг друга по настоящему этикету волшебников. Мне то эту науку передавали с оговоркой что это уже очень старые традиции — книжка была толи шестнадцатого, толи пятнадцатого века.

— Ну и что? С чего вы взяли что если он умеет руками правильно пассы делать — то он теперь важная шишка? — драко ревновал. Ему не нравилось, что родители так относятся к другому ребёнку, не к нему.

— К тому, бестолочь ты, что только тот, кто воспитан в традициях очень и очень древнего и благородного рода такое умеет. А судя по его знаниям о генеалогии — не удивлюсь, что он прав и Лестрейнджи на самом деле не чистокровный род.

— Так он не соврал? — спросила Нарцисса.

— Ну... То, что я знаю — совпадает с его словами, а генеалогия Блэков нам вообще неизвестна.

— Вам неизвестна. Он правильно всё назвал, — сказала Нарцисса, тут же поменяв тон, — знаешь, Люциус, у меня есть ощущение, что те, кто его воспитал — могут ноги вытереть и о Блэков, и о Малфоев...

— Что ты такое говоришь?

— Такая обширная подготовка наследника, да ещё и с такими знаниями... с такими знаниями они могли бы обрушить не одну чистокровную фамилию.

— И кто это может быть? Леванты? Клейтоны? Стефферсоны?

— Возможно, — не стала спорить Нарцисса, — но не они. Ты заметил, что на нём было?

— Что? Обычная одежда. Экстравагантно, конечно, но... — Люциус самодовольно поправил лацкан своего костюма...

— Я не об этих тряпках. Ты заметил амулеты, перстни?

* * *

*

— Прошу прощения, леди, — я вежливо поклонился, повторив своё приветствие, — мне жаль, что моё внезапное появление обеспокоило вас, но мои вещи находились здесь до того, как вы вошли, поэтому я благодарен судьбе за эту встречу.

Девушка, которая уже было открыла рот, чтобы отчитать меня, застыла, выражение лица такое же туповатое, как у Люциуса.

— Могу ли я узнать ваше имя?

— Эм... Г.. гермиона, — Грейнджер отвисла.

— Я Гарри Джеймс Поттер. Смею ли надеяться, что не слишком обеспокоил вас?

— Отнюдь, — она растерялась, как, впрочем и любая девушка на её месте.

— Вы позволите занять место в вашем купе, леди?

— Д... да, — у неё щёки порозовели.

Я улыбнулся.

— Этикет, мисс Грейнджер — это одна из тех вещей, что отличает древнюю и очень непохожую на магловскую, культуру, от привычной вам. Мой наставник по этикету советовал мне сравнивать мир волшебников с японией эпохи воюющих провинций. У них абсолютно другая культура, другие порядки, другие законы, другие ценности. И пока мы не поймём их — мы не сможем стать настоящими, полноценными волшебниками, частью этого прекрасного и ужасного мира. Прошу прощения за то, что смутил вас излишне вычурным приветствием — это часть древнего и уважаемого этикета волшебников. Которая, к сожалению, сейчас игнорируется даже чистокровными.

— Эм... чистокровными? — Гермиона выгнула бровь, — я читала про волшебные семьи, но там нигде не было такого слова.

— О, вы не познали на себе всю боль и несправедливость дискриминации, — я сел напротив, сегодня я был в положении человека, который приседает на уши, говоря современным сленгом. Как правило это Гермиона болтала с нами без умолку, но мы были детьми. Глупыми и не стремящимися к знаниям — мы не умели... слушать... — к сожалению, чистота крови — самый расхожий термин в волшебном мире. И это играет для многих огромное значение.

Гермиона тут же спросила:

— Почему об этом не написано в книгах?

— А почему в фильмах не показывают как белые не любят негров в америке? — выгнул я бровь, — это пропаганда, которая не показывает то, что не надо показывать. Вы же маглорождённая волшебница?

— Да, я была так удивлена, когда профессор Макгонагалл пришла ко мне и сказала, что я волшебница, — девочку прорвало на словесный понос, — а потом она...

* * *

— Представляешь, это было так круто!

— Да, это очень интересно должно быть, — я вежливо улыбнулся, понимая, что девочка она пусть милее чем та строгая сухая министерша, которой выросла, намного живее и милее, но... всё так же раздражает. Умеет раздражать.

— Но почему волшебников всех не учат этикету? Это же логично, — сказала она вдруг, — ты был так галантен, ты мне понравился.

— Вот так сразу? — я выгнул бровь, — раз уж на то пошло, то и ты мне понравилась, юная леди, — улыбнулся я.

Гермиона поняла, что сказанула что-то не то и тут же резко покраснела. Даже не так — мгновенно покраснела, кровь ударила в лицо, щёки сразу побагровели, она смутилась и отвернулась, спрятав лицо в руках.

— Эм... что?

— Ничего, — буркнула она, покачав гривой волос.

— Ты милая и симпатичная девушка, — я подсел к ней на одну сторону, — и ты очень много знаешь. А нет ничего в девушке прекраснее чем ум. Глупые девушки нравятся только глупым мальчикам, которые не хотят выглядеть на их фоне идиотами. Хотя знаешь, не стоит пожалуй часто показывать свой ум всем — люди не любят чувствовать себя глупыми, понимаешь? — я вежливо улыбнулся. Она повернулась ко мне, убрав руки от лица. Ох ты ж божечки, прямо вся пунцовая, щёки горят. У неё что, гормональные изменения начались и мои слова упали на благодатную почву? Ну кто ж знает, что у неё в голове...

— Прости за это, — она вопреки своему виду красной от смущения девочки, говорила спокойно и серьёзно, — я... я просто иногда слишком сильно волнуюсь, и не могу это контролировать. Просто это редко происходит.

— Это случается, — кивнул я.

— А ты пробовал какие-нибудь заклинания?

— Я вполне компетентен в некоторых областях магии, — кивнул я, наколдовывая из воздуха маленький кувшинчик с лёгким вином, — это лёгкое белое вино, — заставил кувшин налить в трансформированный бокал напиток, — выпей немного. Это... успокаивает нервы.

— Это же алкоголь, — Гермиона чуть не подпрыгнула до потолка.

— Да? Да. Верно. Прошу. Выпьем за наше знакомство, — я налил и себе в другой бокал, так же призванный из моей сумки, — возможно это сгладит некоторые коллизии.

Гермиона взяла из моих рук бокал, принюхалась и мы чокнулись. Она выпила. Лицо её в мгновение ока разгладилось, краснота сменилась лёгким приятным румянцем и улыбкой.

— Как вкусно... А можно ещё?

— Я думаю не стоит, — я убрал бутыль, — мы же не хотим напиться к приезду в Хогвартс? А вино как деньги — чем больше тратишь — тем больше хочется.

Успокаивающее и растормаживающее действие этого вина просто безупречное. Оно волшебное, как и многое другое — делалось с добавлением зелий и волшебных трав, поэтому было таким вкусным и эффективным. Гермиона несколько томительных мгновений молчала, прислушиваясь к себе.

— Такая... лёгкость и спокойствие... приятно. Не думала, что алкоголь на самом деле такой.

— К сожалению, не весь алкоголь — а только такой, волшебный, и то только особые сорта вина, а не весь.

— Так у волшебников есть свой алкоголь?

— У волшебников есть своё всё, — улыбнулся я, — это очень странный и изолированный мир. Очень иной. Знаешь, вступая в волшебный мир я бы сразу советовал всем, кто в нём не вырос, понять несколько вещей. Первая — это не магловский мир. Ни в коей мере. Ты всё равно что на другой планете, в другой вселенной. Здесь всё иначе. Вторая — не пытайся поменять этот мир, не поняв его достаточно хорошо. И третья — пойми его так, как понимают те, кто в нём вырос.

— Понять волшебников? — гермиона хихикнула. Она как-то странно хихикнула. Может вина было многовато? Да один бокал на человека... Даже если учесть что она лёгкая и маленькая, то всё равно не так много, чтобы опьянеть. Так, лёгкая весёлость появится, не более — я тоже расслабился от моего волшебного винца.

— Да. Они ведь совсем не похожи на маглов. Да, внешне, по некоторым вещам — ездят на автомобилях, носят костюмы, разговаривают на английском — но волшебники не просто не похожи. Они с древнейших времён формировались на совершенно других принципах, чем маглы. А волшебство и вовсе всё меняет ещё раз, в корне. Поэтому если маглорождённым поверхностно волшебники кажутся просто другими — то те, кто попытался это изучить и понять — в шоке от того, насколько волшебники на самом деле иные. Поэтому маглорождённые в волшебном мире делятся на два лагеря — одни живут как в магловском мире, просто перенося свои привычки и мышление в магический. Другие наоборот, пытаются стать такими же как чистокровные волшебники.

— А ты?

— А я пожалуй из вторых. Хотя я не совсем маглорождённый, но и не чистокровный. Просто из волшебной семьи.

— А твои родители?

— Они умерли.

— Ой, — Гермиона внезапно мгновенно расстроилась, — прости пожалуйста, — она чуть не заплакала, — я не хотела.

— Ерунда, я привык, — она положила мне на плечо свою руку, привалившись вся. Ну нравы в двадцатом веке — никакого стыда, хотя будь у неё грудь — это было бы пикантнее, а так — всё равно что мальчишка привалился, — это напоминает мне о том, что волшебный мир — это совсем не сказка. Совсем-совсем. Это реальность, и в ней всё ещё хуже, чем у маглов. Здесь нет прав человека, справедливый суд — всего лишь пустой звук.

Гермиона грустно вздохнула:

— Ты интересный. Гарри, а где ты так выучил этикет?

— У меня был наставник.

— А книжки есть? Я может тоже хочу иногда блеснуть знанием традиций.

— О, это очень глубокая и тяжёлая тема. Но знаешь... фундаментальная. Остальная культура уже на них базируется. И это же отвечает на много вопросов, которые у тебя могли возникнуть. Таковы древние традиции.

Гермиона хотела было что-то сказать, но нас прервали. В купе постучали и на пороге появился... Уизли.

Тот ещё мерзавец.

— У вас не занято? Все остальные купе заняты, так что...

— Занято, — я закрыл дверь телекинезом перед его носом.

В дверь забарабанили сильнее.

— Гарри, почему ты с ним так общаешься? — Гермиона удивилась.

— На это есть причины, — я понял, что это выглядело грубовато на фоне остального нашего общения, — мне он очень сильно не нравится.

— Да? А почему? Вы с ним знакомы?

— Ещё нет. И надеюсь так и не будем лично знакомы.

— Он стучит в дверь.

— Только такой как Уизли может продолжить стучать после того как его отбрили, — я вздохнул.

— И почему ты так взъелся на него? Обычный рыжий мальчик, таких много.

— О, да, Уизли очень много. Слишком много на одну маленькую, несчастную великобританию.

— Он продолжает ломиться, — Гермиона сама сменила милость на недоумение и неприязнь, когда увидела, как Уизли пытается открыть дверь с криками "эй я знаю что вы там".

— Как это... — я поморщился, — противно. Так агрессивно навязываться к кому-то...

— Может сменим купе? — предложила Гермиона, — оставим это одному Уизли. Он же не такой идиот, чтобы попереться за нами?

Да, он именно такой идиот. Меня с Рона вымораживало где-то курса с третьего первой жизни. Остальные жизни лишь убедили в том, что худшие друзья, которые могут быть у человека — это Уизли. Чистокровные агрессивные снобы, хамелеоны, приспособленцы. Приспосабливаются ко всему как тараканы. В министерстве тренд на маглорождённых — ура, мы собираем магловские артефактики. В министерстве тренд на чистокровных — кто ты такой, грязнокровка, чтобы со мной говорить. Воинственные настроения? Они впереди всех машут палочкой и шпагой, но в атаку бегут все остальные, а эти в норку.

Все чистокровные их не любят — и вовсе не потому, что они что-то там нарушили или не имеют денег. В отличие от маглорождённых, которые об Уизли ничего не знают и вообще о прошлом магического мира ничего не знают, все чистокровные знают Уизли и что они за фрукты. Поэтому их никто не любит и не считают равными себе — они как трусливый человек в банде, который громче всех кричит и машет кулаками, а когда начинается драка — бежит со всех ног за спину к другим и болеет за своих.

За это их и попускают всегда, но всё же приходится мириться с тем, что они такая же часть магического мира, как и любая другая древняя семья.

Помнится, я пытался когда-то стать другом семьи Уизли — и понял на себе, почему их не любят. Завистливы, жадны, готовы бросить любого в беде. И это у них похоже наследственное, как и рыжие волосы.

Я думаю, стоит перебраться в компанию к слизеринцам. Потому что это оберег от Уизли. Что я и предложил Гермионе. Она, немного подумав, кивнула. Как они воспримут мисс Грейнджер? Хехе, кинем ментос в кока-колу.

* * *

*

Купе со слизеринцами нашлось очень быстро. Почти по соседству — через три купе от моего. Я вежливо постучал и дождался, когда разрешат войти.

— Прошу прощения, господа, не позволите ли нам войти в ваше купе?

Там сидели трое. Драко Малфой, Теодор Нотт, и Дафна Гринграсс.

— Кхм, — драко закашлялся, — конечно, мистер Поттер, с превеликим удовольствием.

— Прошу простить нашу бестактность, — я вошёл и пригласил за собой Гермиону, случилось ужасное происшествие — мы сидели в соседнем купе, как вдруг в него вломилось некое чудовище. Чудовище не имело манер, воспитания, интеллекта, и судя по поведению, являлось близким родственником троллей. Оно до сих пор может гнаться за нами, но не беспокойтесь, я защищу вас.

Гринграсс приняла это всерьёз. Малфой тоже, Теодор Нотт почти. Стоило мне представить Гермиону, как дверь в купе снова распахнулась.

— Гарри, куда ты бежишь, — на пороге стоял Рон Уизли. Волосы его ещё больше растрепались, на носу была грязь, а в глазах интеллекта как у мчащегося напролом носорога. Ничего не видит, на всех плевал, и вообще, все тут должны с ним дружить.

— Закрой дверь с той стороны, Уизли, — я с силой захлопнул дверь, — пока я не приложил тебя оглушающим.

— Эй, — в дверь забарабанили.

— Видите, — я виновато улыбнулся, — как только я начинаю подозревать его в том, что оно понимает человеческую речь — оно демонстрирует нам обратное.

Дверь сильно пнули и удаляющиеся шаги Уизли были слаще пения птиц. Гермиона хихикнула. Драко тоже.

— Так это чудовище — Уизли?

— Кто скажет что Уизли не чудовища, все до единого — пусть бросит в меня камень.

— Отвязался наконец, — вздохнула Гермиона.

— О, Гермиона, прошу прощения, позволь мне представить тебе Драко Малфоя, мы были представлены друг другу совсем недавно.

Драко чванно кивнул. Я представил ему Гермиону, а он нам своих спутников — Дафну Гринграсс и Теодора Нотта.

— Что он вообще к вам привязался? — спросил Драко, — вы с Уизли враги?

— Я его даже не знаю. Точнее не знаком с ним, но хорошо знаю всех Уизли, до семнадцатого колена. Если ты пожелаешь — я мог бы рассказать тебе удивительную генеалогию этого семейства.

— О, нет, — драко замахал руками, — прости, я просто и так уже наслушался про то, кто кому родственник, а ты даже моего папу заставил слегка покачнуться своими познаниями. Нас это уложит наповал.

Что ж, Драко прав.

— Кстати, — Нотт влез, — а Грейнджер незнакомая фамилия.

— О, безусловно, юная мисс — маглорождённая.

Гермиона как-то сжалась под его презрительным взглядом. Так, не понял?

— Фу, ты притащил в наше купе грязнокровку, — Нотт решил подёргать тигра за хвост и узнать, что будет с его тушей после этого, — выметайтесь отсюда оба.

— Мы покинем столь неблагоприятное общество, но только после того, как вы принесёте извинения юной мисс, — я не был намерен с ним шутить.

— Вот ещё, — Нотт вскочил.

Что ж, шампур, твой выход — возле ножен, висящих у меня на поясе, появилась рукоять и я выхватил шпагу, тут же нанеся удар. Мимо головы нотта, но порезав ему щёку, и приложил лезвие к его шее.

— Мистер Нотт, похоже вы не поняли. Вы мало того что оскорбили девушку, так ещё и девушку, которая пришла сюда со мной, чем нанесли оскорбление мне. В былые времена за такое убивали на месте, и к вашему глубочайшему сожалению, мистер Нотт, — он только отошёл от шока и почувствовал что кровь течёт по его щеке, — к вашему наиглубочайшему огорчению, я намерен следовать этой замечательной традиции и если вы немедленно не извинитесь — вы об этом пожалеете.

Нотт отшатнулся и упал на задницу, поскольку стоял около дивана. Страх. Испугался. Мальчишка одиннадцати лет — но возраст не освобождает от наказания за подобные оскорбления.

Он выхватил палочку — один взмах острой шпагой и палочка его разлетелась надвое. Шпага, друзья мои, это не спортивная рапирка, это длинный, острый, тонкий меч, который отлично подходит не только для колющих, но и для рубящих ударов. Хотя для них меньше, но голову снести идиоту — хватит. Нотт уставился на обломок палочки в своей руке. Я её срезал аккурат над его рукой, ещё чуть ниже и было бы одной граблей меньше.

— Я жду. И как не велико моё терпение, тратить его на вас я не намерен.

— Гарри, что ты делаешь, — ко мне бросилась Гермиона.

— Посиди, — я другой рукой остановил её, — Так надо. За такие слова положена смерть на дуэли, между прочим, но принимая во внимание ваш нежный возраст — я всего лишь оставил вам порез. А теперь извинись, быстро.

Нотта пробрало окончательно. Он впал в неконтролируемую панику и бросился бежать, но один пинок под колено — и он носом врезался в косяк около двери.

— Бежать бесполезно. Мистер Нотт, вы уже израсходовали моё терпение. Надеюсь в следующий раз вы вспомните — я вызову вас на дуэль и прибью, если вы посмеете оскорбить меня или моих спутников.

Что ж, магия усиления — на тело. Без неё оно слишком тщедушное, схватить за шкирку, поднять телекинезом окно и швырнуть его в окно со всей силы.

— Уииии, — мы как раз проезжали по мосту над ущельем и Нотт улетел прочь.

Я закрыл окно.

— Прошу простить, леди и джентльмен, — вежливо улыбнулся Гринграсс и Малфою, — ноблесс оближ, как говорится.

— Он умрёт? — спросил Драко.

— Да что этой орясине станется? Он же волшебник...

* * *

*

Альбус Персиваль Вульфирик Брайан Дамблдор сидел в большом зале и смотрел за тем, как домовики и персонал Хогвартса готовятся принять студентов. Чистят, моют, убирают весь зал с помощью магии, украшают свечами, подновляют чары потолка и стирают со столов скабрезные надписи про Снейпа, нацарапанные преимущественно за столом гриффиндора.

Вдруг в пяти метрах от него, там где должна вскоре появиться распределяющая шляпа, полыхнуло синим и на пол вывалился... человек. Дамблдор вскочил, остальные тоже. Это был студент — маленький ещё мальчик, в мантии. Он вскочил, лицо его было окровавлено, руки дрожали.

— Поттер псих, Поттер псих, Поттер псих, — повторял он, — МАМА! — и в следующий момент упал навзничь.

Дамблдор ничего не понял. При чём тут Поттер и чья-то мама, но... Неприятное предчувствие затаилось холодком пониже спины и ему начало казаться, что что-то явно пошло не так как должно было...

* * *

— Ну ничего себе, — Драко округлил глаза, — как ты это сделал?

— Соединил вместе семнадцать анимирующих заклинаний и добавил им матрицу управления, — покивал я, — это довольно сложная система из магии трансфигурации, но ничего невозможного, если очень тщательно заниматься.

— А где ты такому научился? — спросила Дафна, — ведь у детей нет своих палочек.

— Что за ерунда? Вы ещё скажите, что вам колдовать в детстве не разрешали, — я недоумённо выгнул бровь.

— А... — Драко склонил голову, — а тебе разрешали?

— Заставляли, — хмыкнул я, — магия, фехтование, этикет, тренировки, магловские науки, и многое другое... Больше всего мне нравится история волшебного мира. Она очень насыщенна и не так безлика как история, которую сумели сохранить маглы. Благодаря портретам древности, кстати, и тому, что большинство маглов раньше двадцатого века были неграмотны — то есть даже не умели читать и писать.

— Ничего себе... Должно быть тебе было нелегко, — с сочувствием сказала Дафна.

— Поначалу было трудно, но примерно когда мне стукнуло пять — магия стала даваться намного легче. Да и науки тоже.

Дафна нервно хихикнула:

— Пять?

— Ага. Кстати, а какими заклинаниями владеете вы?

— Да особенно никакими, — смутился Драко. По всей видимости, его скромные обычные познания к данному возрасту не котируются рядом с моими.

Сказку про то, что некие загадочные силы меня тренировали, учили и воспитывали — я сочинил практически на ходу. Ну надо же как-то объяснить своё... эм... мировоззрение. Хотя волшебники в принципе такие чудесатые идиоты поголовно, что никакой разницы не заметят. Это кажется нелогичным — но логика в волшебном мире вообще ничего не значит. Для них я Гарри Поттер и точка.

— Дамблдор псих, — сказала Дафна, — неужели он тебя учил?

— Нет, конечно, — хмыкнул я, — он себя то научить не может, а ещё кого-то? Кстати, ребят, а вы на какой факультет хотите?

— Я на слизерин, — сказал Драко, — у меня вся семья там училась.

— Неа. Я знаю много малфоев со всех четырёх факультетов. К примеру самый сильный волшебник из вашего рода — Октавиан Малфой, учился на Гриффиндоре. Друмонд Малфой, безвременно погибший при войне с французами, учился на Хафлпаффе — был очень сильным магом и прекрасно фехтовал, кстати. Элиза Малфой, в восемнадцатом веке, училась на Гриффиндоре — она твоя пра-пра-пра-прабабушка.

Драко закашлялся, словно воды в рот набрал и поперхнулся:

— Серьёзно?

— Конечно. Как показывает история, достигнешь ты величия или нет — не зависит от факультета, на котором учишься. Лично я не знаю, и не хочу выбирать, — я сложил ладошки на коленке, — все факультеты по-своему плохи.

— Но хафлпафф худший, — с уверенностью сказал Драко.

— Отнюдь. Он очень неплох. Сам посуди — спокойная учёба без школьных конфликтов, гостиная рядом с кухней, дружный коллектив, и заботливый адекватный декан. Всё что надо, чтобы просто хорошо учиться.

— На слизерине можно завести много связей, — парировала Дафна Гринграсс, — так мне говорил отец.

— И это сильно помогает? — выгнул я бровь, — что-то я не вижу, чтобы в министерстве все высшие посты занимали сплошь слизеринцы... — я улыбнулся, — когда-то бытовало такое мнение, что представители более высоких социальных групп должны учиться вместе, чтобы привыкнуть друг к другу, завести те самые пресловутые связи... Но это оказалось ошибочной, неработоспособной концепцией. Помимо связей так же накапливаются и предрассудки, вражда, неприязнь... Те, кто учится на обычных факультетах, с самым разным социальным статусом соучеников, гораздо чаще добивается успеха чем те, кто учится в "элитных" колледжах, — я сделал кавычки пальцами, — во-первых — элитарность сама по себе развращает. Она сужает кругозор и не позволяет увидеть и понять других людей, не из своего круга, всех, от нищих рабочих до величественных аристократов. Увы, добиться успеха в жизни нельзя, если не понимать, как устроен мир и быть запертым в золотой клетке своих друзей-товарищей с таким же социальным статусом. Результатом долгосрочного убеждения стало значительное ослабление этих самых элит. Они привыкли к тому, что всё в жизни даётся легко, и поэтому не умеют делать то, что умеют обычные люди — подниматься вверх по социальной лестнице. Результатом... увы, стало то, что последующие поколения не чета своим великим предкам. И часто "золотые дети" оказываются оболтусами с ветром в голове, которые привыкли что папа-мама решат все проблемы и вообще, всё сделается само.

— И поэтому ты против слизерина?

— Нет, ни в коей мере. Золотая молодёжь есть на всех факультетах без единого, хотя слизеринцы наиболее... эм... уязвимые к этому греху. Знаете ведь, что Англия — не самая большая и не самая влиятельная страна в мире... это делает нас ещё хуже.

— Никогда не понимал всех этих заморочек отца насчёт политики, — сказал Драко, — какая разница, что в других странах больше людей, денег, и прочего?

— А твой отец этим занимается?

— Он советник министра, конечно он разбирается в политике, — сказал не без гордости надувшись, Малфой, — он говорил, что французские маги очень хороши.

— Да, это так. Если составить рейтинг стран по количеству волшебников и их финансам — то пожалуй, на первом месте будет США, а Англия — где-то в конце первой десятки. Вообще, английские волшебники — удивительно нелюбопытные люди в отношении мира вокруг. Большинство совершенно не интересуется культурой, историей, традициями и магией других стран. Все живут так, словно Хогвартс и туманный альбион — это и есть целый, отдельный мир. Когда-то наших предков вела страсть покорить весь мир, во все уголки земного шара — а сегодня они не вылезают за пределы собственного острова. Я некоторое время думал поступать вообще в Дурмстранг, а не в Хогвартс.

— Правда? — Драко округлил глаза, — нет, серьёзно?

— Да, а твой отец не предоставлял тебе выбора?

— Нет, — Драко покачал, — все Малфои учатся в Хогвартсе.

— Примерно один из десяти Малфоев, за всю историю вашей семьи, учился не в хогвартсе. Последним был Шелдон Малфой, родившийся в тысяча семьсот девяносто восьмом году и закончивший Дурмстранг. В Англии он практически никогда не был, плохо владел английским языком, но достиг больших успехов в магии трансфигурации и был почётным членом римского магическо-научного общества. Он прожил почти сто лет и умер через полгода после рождения твоего своего правнука, и твоего деда Абраксаса Малфоя.

— Я слышал о нём, кажется.

— Вполне возможно. Но главное — без разницы, на какой факультет ты поступишь. Семейная традиция это по-своему хорошо, но шляпа не распределяет всех как заявлено — по качествам. Она в большей мере руководствуется тем, чтобы равномерно распределить студентов.

— Но... — Драко задумался, — а почему тогда вообще нужна распределяющая шляпа? Ты же знаешь всё на свете, это ты можешь сказать?

— Шляпа нужна для создания видимости справедливости распределения. Если просто наобум всех рассовать по четырём факультетам — то это может вызвать возмущение студентов. Обиды. Ведь одни хотят учиться в одном факультете, другие в другом, у третьих вся семья гриффиндорцы, у четвёртых слизеринцы... позволить им самим выбирать? Тогда все будут выбирать тот, где лучше декан. То есть Равенкло или Хафлпафф — в одном профессор — чемпион дуэлей, мастер чар, талантливый волшебник и талантливый преподаватель. В другом — дружный коллектив, спокойная учёба, гостиная не в башне и не в подземелье, а рядом с кухней на первом этаже — в общем — лучше не придумаешь.

* * *

Господи, что я несу... Я стоял около окна в коридоре вагона и смотрел на сочную зелень травы — мы уже почти подъехали к Шотландии. Когда-то эти места были периферией "цивилизованного" мира. Мне было... страшно и тревожно на душе. Я... был растерян. Веками я жил в мире, иногда плохо, иногда хорошо, но чаще всего просто нормально жил. Множество жизней. А теперь мне довелось вернуться туда, где начиналось вообще всё. О своей жизни До Хогвартса я почти ничего не помнил. Память стирается, я помнил злыдней дурслей, помнил некоторые моменты, но только очутившись в Хогвартс-Экспрессе, меня захлестнуло волной ностальгии. Мои бывшие одноклассники, однокурсники, соученики. Они такие же, я даже представить себе не мог, что теоретически можно подружить Гермиону и Драко Малфоя. Драко я никогда не любил, но и не считал конченым идиотом — хотя в школе он был золотым мальчиком, мнящим, что уже стоит на вершине мира. И от этого дурел. Когда его как тряпку грязную использовал для своих грязных целей волдеморт, он перестал мнить из себя великого человека и понял, чего стоит в жизни. Я, собственно, тоже.

Гарри Поттер. Холодный ветер в окно поезда растрепал мои вечно растрёпанные волосы — я сделал их чуть длиннее, чёрными как ночь, в общем — красивая причёска. Дышать было приятно.

Здесь было... странно. Вроде бы я помню это всё, а всё равно не всё, и на всё я смотрел совершенно другими тогда глазами. Поэтому если ребёнок видел весёлый паровозик, "друга" Уизли и зануду-гермиону, смазливого хлыща Малфоя.

Положив руку на рукоять своей шпаги, я прикрыл глаза. Хогвартс, каким я его помню — это почти на каждом курсе что-то новое. Но вроде бы до третьего курса ничего не происходило такого... экстраординарного. Я знаю, чего я хочу сейчас. Прожив столько, поняв столько. Я больше не хочу быть кем-то значимым. Наслаждаться властью, богатством, и чем там ещё люди наслаждаются. Меня действительно радует и вдохновляет просто быть. Жить. Плюс я ещё перед старшими малфоями начал невесть что болтать... Скрывать свои знания, способности и прочее — я не намерен ни капли. Просто потому что пошли они в задницу все, если есть претензии — я сматываю удочки и уезжаю в Америку или Францию. И ничего они не сделают — Англия это не тюрьма. А эти люди... кто вообще сказал, что я от них должен быть зависим? Традиция, мама тут училась, папа тут с кем-то дружил? Да имел я их всех через колено! Дамблдора в первую очередь в гробу видел в белых тапках.

— Мальчик, не желаешь сладостей? — услышал я старушечий голос позади себя.

— А, — я улыбнулся, — конечно. У вас же ещё много?

— Да, конечно.

— Тогда всего по упаковке.

Я достал из кармана горсть галеонов. Хватило трёх — сладости коробками я перегрузил в свою сумку. Волшебная сумочка, которую я носил на поясе.

— Не ешь всё сразу, а то будет тошнить, — посоветовала мне продавщица и пошла дальше, стучась в купе и предлагая сладости.

Нда...

* * *

Зал. Свечи. Дамблдор сидел во главе стола преподавателей, возле него профессора, студенты оглядывались на входящих в зал первокурсников. И можно было понять невысказанный вопрос — "мы что, недавно были такими мелкими?".

Профессорский состав сегодня был в особенном настроении. Виной тому Теодор Нотт и Альбус Дамблдор. Нотт в больничном крыле, а Дамблдор — целое лето, начиная примерно с мая, напоминал преподавателям, что в этом году в школу придёт ГАРРИПОТТЕР!!!

Да, именно так — САМ Гарри Поттер. Что двигало стариком — не знал никто, хотя догадывались все. Дамблдор так задолбал весь состав преподавателей Гарри Поттером, что от него уже устали все. Снейп ждал возможности отомстить этой "знаменитости" за всё то время, что он провёл в компании остальных профессоров. Минерва Макгонагалл, обычно очень участливая к жизни мальчика, не слишком изменила своего отношения, зато остальные уже были заряжены на Гарри Поттера.

Впрочем, когда двери открылись, у Дамблдора слегка запершило в горле и вино не в то горло попало, хлынуло в нос и он забулькал, отвернувшись. Впереди, в совершенно бесстыже дорогой мантии, под которой был строгий и элегантный костюм, шёл Гарри Поттер, спина прямая, волосы чёрные и длинные, как у Снейпа, но более аккуратные. Он выглядел так, словно его окружала аура величественности и аристократизма — по крайней мере, остальные первокурсники от него держались как минимум в футе. Тем не менее, аура распространялась на всех, кто его видел и обладала малопонятной магической привлекательностью. Харизмой. Слух о том, что Гарри вышвырнул в окно Теодора Нотта уже распространился по всему поезду, и каждый, не веря своим ушам, спрашивал у Малфоя или кто набирался наглости — у самого Поттера, так ли это. Так что держались от него подальше ещё и боясь, как бы их... того, в окно не вышвырнули.

До конца распределения Дамблдор не проронил ни слова. Все, и это ни для кого не секрет, ждали распределения Гарри Поттера — четыре длинных стола, собранные из более мелких, лавки со студентами всех факультетов — сейчас Хогвартс казался многолюдным.

* * *

*

Распределение было таким же, как и всегда — единственное отличие — я взял с собой колдофотоаппаратт. И решил сделать парочку колдографий на память — плёнки у меня было прилично, да и сам колдофото не самый плохой. У меня не было времени, чтобы купить новейшую технику, фотоаппарат был сорок пятого года выпуска — старый, но ещё очень даже работоспособный. И плёнка тоже. Его я заставил летать рядом со своим плечом и фотографировать студентов, когда они сидели на стуле. Мне никто не мешал это делать.

Я помнил. Помнил этот зал лучше, чем что-либо. Помнил каждый закоулок, каждую деталь. Зал, где всё началось, зал, где всё закончилось. Мне было... странно. Вот просто странно чувствовать себя, живущим в дежавю. И в то же время — я хотел напомнить себе — я не в прошлом. Я не ограниченный маленький глупый мальчик, который любит играться в игрушки и просто плывёт по течению, создаваемому взрослыми хищными рыбинами, кружащимися вокруг меня.

Я уже учился на всех четырёх факультетах, но на Гриффиндоре — я проживал то, что есть сейчас. То есть — то, что сейчас происходит. Близнецы Уизли, рон — ДРУЖИЩЕ...

— Слизерин! — воскликнула шляпа.

На стуле сидела... эм... Гермиона?

Я выгнул бровь. Да, она можно сказать не совсем такая как в дежа-вю, но... слизерин? Да твою ж... Мне теперь тоже придётся к ней — потому что бросать её одну в кубле золотых мальчиков... Да, она всегда была умна, если воспитает слизеринские качества — то будет вообще замечательно. Но...

Что ж, жизнь толкает меня к выбору, который я никогда не делал и не буду делать — предать друга или пойти в пасть льва. Я всегда шёл.

Слизерин.

Моя буква следующая — то есть я следующий. И я иду к табурету — макгонагалл стоит со шляпой, она несколько недоумевающе на меня смотрит. Я вежливо улыбаюсь ей и слегка едва заметно кланяюсь, прежде чем сесть на табурет.

Однако, шушу в зале стало совсем невыносимым. Гермиона без громовых апплодисментов пошла к столу Слизерина, сев рядом с Дафной.

— Так-так-так... какая замечательная защита разума, молодой человек. И куда же мне вас распределить?

— Слизерин, пожалуйста.

— А, да, эта замечательная девочка. Берегите её, будет непросто.

— Я постараюсь, уважаемая шляпа.

— СЛИЗЕРИН!

Хехехехе... Ради этого — стоит жить — стол Гриффиндора уже почти поднял руки для апплодисментов, поскольку все, буквально все были уверены в том, что я буду Гриффиндорцем. Все настолько в это поверили, настолько себя убедили, что распределение считали простой ненужной формальностью — разве может быть такой мальчик как Гарри Поттер — Слизеринцем? Нет конечно.

Я продолжил играть — встал, улыбнулся широко, и гордым шагом пошёл к своему факультету. В "тот раз" Слизеринцы семь лет подряд драли Гриффиндорцев по всем статьям не без помощи Дамблдора, чтобы героические победы Гарри Поттера были особенно заметны. Очевидность такого детского трюка прямо на поверхности, но...

На стол преподавателей лучше не смотреть — у них шок. Я понимаю Дамблдора — так долго готовил место Героя-Гриффиндорца, а Гарри возьми и встань на сторону тех, с кем он в этом спектакле должен враждовать.

— Добрый вечер, леди и джентльмены, — сел рядом с Гермионой.

— Поттер? — незнакомый мне третьекурсник удивился, — серьёзно?

— Серьёзнее некуда.

— Слушай, Поттер, — ко мне обратился сидящий через два места старшой, — а это правда, что ты выбросил Нотта из окна поезда?

— Истинно так, — я улыбнулся ещё раз, — мистер Нотт имел неосторожность оскорбить мисс Грейнджер.

— А вы что, родственники?

— С Гермионой? Нет, — качнул я головой, — вовсе нет. Но это не имеет никакого значения. Во-первых — нельзя допускать оскорбления дамы, вне зависимости от её положения, чистоты крови, возраста, и прочего — это недопустимо для воспитанного человека. Во-вторых — оскорбив леди, которую я представил им, он нанёс прямое оскорбление мне. В старые добрые времена за такое убивали на месте, но я решил сжалиться и сделать скидку на нежный возраст и просто вышвырнул его из окна, слегка порезав его лицо шпагой. Считаю, что оставил его практически безнаказанным. Следовало отрезать ему хотя бы уши, или язык...

Старшекурсник кхекнул.

— Нет, серьёзно? Поттер, ты опасный человек.

— Я вежливый человек, уважающий традиции. Очень уважающий.

— Это точно, Гарри разбирается в генеалогии и традициях лучше чем мой отец, — сказал драко, сидящий неподалёку.

— А в квиддич ты играешь? — о, этот голос я узнаю из тысячи. Маркус Флинт, капитан команды Слизерина.

— Нет, к глубокому моему сожалению, — я постарался держать максимально вежливый тон, — не то чтобы у меня не было к этому способностей или возможности — но я предпочитаю более полезное времяпровождение... или менее напряжённое. К примеру фехтование. Очень полезный для волшебника навык.

Про Гермиону все почти забыли, но Дамблдор, который обтекал минут пять после окончания распределения.

— Гермиона, ты зачем на слизерин пошла?

— Это не я, это шляпа, — шепнула мне в ухо Гермиона. Да так, что половина факультета её слышала.

— Значит это судьба, — я вздохнул, — завтра начнём.

— Что начнём? Занятия?

— Именно. Но не эту нелепую ерунду, которую называют школьной программой. Завтра я начну учить тебя самому минимуму, которым необходимо владеть, чтобы достойно себя вести в окружении всех этих снобов.

По правде говоря — всё, чего я сейчас хотел — это не есть, хотя поклевать что-то за столом — никогда не мешает. Всё, что я хотел — это наконец-то увидеть рожу Снейпа, который меня терпеть не может и которого клинит от одного моего вида. Хочу уже наконец улыбнуться ему и сказать "добрый вечер, господин декан".

В первой жизни — той, которую я называю дежавю, Снейп кошмарил меня. Но теперь я очень, очень хочу отомстить.

* * *

*

Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс... Выпендриваться сразу я не хотел. Ну право слово, это не в моих правилах, но боже ты мой, почему всё так? Гермиона была притихшая и кажется только сейчас поняла, куда попала. Кругом одни потомственные волшебники. Говорят, над Снейпом издевались слизеринцы, потому что Снейп полукровка. Над волдемортом издевались, потому что он тоже полукровка — но он в отличие от волосатика давал сдачи. А Гермиона... Моя подруга.

Когда староста слизерина провёл нас в гостиную, завёл речь про то, какие замечательные студенты тут учились, как наш факультет гордится своей историей, своими традициями чистокровных детишек, и так далее. Я слушал это в пол уха. Все поглядывали на Гермиону, большинство неприязненно. Кто-то на меня со страхом. Когда старосты заканчивали свою речь — в гостиную привели Теодора Нотта. Он пришёл следом за почти бегущим Снейпом.

— Ты! — Нотт тут же вперился в меня взглядом, — ты!

— Мистер Нотт, успокойтесь, — сказал Снейп, — мистер... Поттер, — Снейп скривил губы, словно ему попалась горошинка чёрного перца в луковом супе, — я лично пришёл сюда, чтобы поприветствовать нашу новую... знаменитость.

— Добрый вечер, профессор, — я исполнил то же идеально выверенное традиционное приветствие, что и перед Малфоями, — благодарен магии за нашу встречу. Могу я узнать, господин профессор, почему вы обращаетесь в мою сторону, ведь вы пришли за какой-то знаменитостью.

— Перестаньте паясничать, Поттер, — грубо сказал Снейп, — Сегодня вы напали на ученика моего факультета. И принимая во внимание, что вы были вне юрисдикции Хогвартса, я не могу назначить вам наказание, но если вы впредь будете доставлять неприятности...

— Профессор, — я посмотрел на него убийственным взглядом. Правда, убийственность взгляда помножил на ноль мой нежный возраст, — мистер Теодор Нотт изволил грязно оскорбить мою спутницу, мисс Грейнджер. Согласно традиции, которую несомненно чтят на слизерине — это считается недопустимым трижды. Во-первых — недопустимо произносить такие слова вообще. Во-вторых — недопустимо оскорблять женщину. И в третьих — мистер Нотт, оскорбив мисс Грейнджер, которую представил ему я, нанёс прямое оскорбление мне. Девяносто семь лет назад, мистер Дрейк Розье, студент шестого курса Хогвартса, изволил произнести схожее оскорбление в большом зале по отношению к мисс Литтл, спутнице Сириуса Блэка-первого, и был убит там же, в большом зале, отсечением головы с помощью режущего проклятия. На дуэли, которая была тут же организована. Я думаю, что если вы так чтите традиции, то мистер Нотт должен быть мне благодарен, потому что я имел полнейшее право его вызвать на дуэль и убить. Тем не менее, я ограничился лёгким порицанием. Но если мистер Нотт хочет продолжить — я с радостью вызываю его на дуэль. До последнего вздоха, — я сделал палочкой традиционный старинный ритуальный дуэльный жест. Палочка в правой руке, направлена в раскрытую ладонь левой, — Мистер Нотт, по-моему у вас два выбора. Или извинения, или смерть. Здесь и сейчас.

— Поттер, остановись, — Снейп был в недоумении, — о чём ты?

— Профессор, позвольте вам объяснить, — я улыбнулся широко, — хотя я не сомневаюсь, что вы и так это знаете, я лишь освежу память присутствующих здесь детей. Традиции — это основа нашего, волшебного общества. С древнейших времён и до наших дней, волшебники следовали не столько всяким там приказам министерства, которое шатает из крайности в крайность с каждым новым министром, а старым добрым традициям... хотя иногда они не совсем "добрые". Нанесённое оскорбление почти всегда заканчивалось дуэлью — мистер Салазар Слизерин, основатель нашего факультета, сражался на дуэлях регулярно. Может быть, если бы мистер Нотт был маглорождённым, я бы сделал скидку на незнание традиций общества волшебников и милостиво простил его, ударив пару раз по лицу, но он воспитан как чистокровный волшебник. И поэтому не может получить скидку за незнание серьёзности своих слов. Нежный возраст не является так же основанием для прощения — он не настолько мал, чтобы не понимать что говорит.

Снейп посмотрел на меня с интересом.

— Довольно старый жест, мистер Поттер. Где вы ему научились?

— Это традиционный жест готовности к дуэли, — я улыбнулся, — к сожалению не могу сказать точно, где его узнал — запамятовал...

Снейп похоже вспомнил, что вообще-то он меня ненавидит и нахмурился. Брови его изогнулись под совершенно немыслимым углом.

— Дуэли запрещены в школе, вы должны это знать.

— Да, профессор. Это правило означает, что школьники не имеют право проводить дуэли в пределах Хогвартса. И то речь идёт только про смертельные дуэли.

Народ вокруг шушукался и галдел.

— Мистер Поттер, вы похоже хорошо осведомлены о традициях волшебников. Это делает вам честь. Но не подскажете ли мне, какие есть основания для отказа от дуэли?

— Кхм, — я кашлянул в кулак, убрав палочку, — существует четыре разных версии классического дуэльного кодекса. Первая из них была принята в пятьсот тридцать втором году до нашей эры и утверждена Советом Круга — сообществом древних магов, влияние которых распространялось на Грецию и Рим во времена их наибольшего расцвета — с пятого по второй века до нашей эры. Согласно этому манускрипту, вызванный на дуэль может, без потерь репутации и статуса, и без выплаты компенсации, отказаться в трёх случаях — если докажет, что причина выдумана, если он является рабом и не в праве принимать такие решения, и если он намного сильнее или занимает несоизмеримо более высокое положение в обществе, чем вызывающий — что делает дуэль несправедливой. К примеру, на вызовы всяких плебеев не реагировали граждане рима, а член Круга Магии мог проигнорировать вызов от любого обычного волшебника, не состоящего в данном обществе.

Серьёзные изменения в этом дуэльном кодексе произошли только в девятом веке нашей эры — когда уже вовсю расцветала магловская культура христианства, античность безвозвратно ушла. Порядки в обществе волшебников, к моему глубочайшему сожалению, сильно изменились под гнётом христианства, распространяющегося у маглов. Многие маглорождённые, как вы знаете, приносят свои культурные изменения в общество волшебников, и общество волшебников всегда адаптируется к магловскому. Повальное распространение христианства привело к увеличению прав людей — помимо трёх основных пунктов были добавлены ещё два — вызванный может искренне раскаяться в содеянном и выплатить компенсацию, что позволяет ему избежать дуэли, а так же он может быть зависим от иных лиц, которые не согласны на дуэль — от родителей, учителя, от покровителя, и так далее. В этом случае извинения за своего подопечного могут принести его опекуны и вопрос может быть исчерпан. Данные правила были актуальны до начала Эпохи Статута. Статья семьдесят девять статута секретности предписывает тремя пунктами, что дуэль и иные конфликты волшебников не должны быть увидены, услышаны или иначе обнаружены маглами, и та же статья добавляет требования к дуэлям — в случае если на дуэль вызван маглорождённый волшебник или ведьма, то он вправе отказаться от вызова, если вызывающий — чистокровен. И наконец, в тысяча восемьсот восемьдесят шестьдесят третьем году, министр магии Дугалд Макфейл внёс последние официальные изменения в дуэльный кодекс, согласно которым, помимо довольно длинного списка уточнений деталей, отказ от дуэли не должен иметь никаких финансовых, культурных и иных последствий. Чем отменил официально все старинные традиции. И хотя позиция министерства магии с тех пор не менялась, общество волшебников не слишком тепло приняло его позицию и по прежнему считается классическим мнение, что отказаться от дуэли можно в трёх случаях — если вызванный или его покровитель принесут публичные извинения, если разница в силе велика, и если причина вызова ложная.

Данное общее мнение бытует в среде чистокровных волшебников, и передаётся в крайне упрощённом виде, но по сути своей оно верно передаёт официальную позицию.

По-моему, сейчас у студентов челюсти уже поступали по полу и глаза были с блюдца. Мутные и широкие. Снейп выглядел очень, очень задумчивым.

— Мистер Нотт принесёт вам извинения, — сказал Снейп, — сейчас.

— Нет, сэр. Я приму извинения от его отца, завтра, в большом зале, во время обеда. При всех. Согласно кодексу, извинения должны приноситься при уполномоченных свидетелях, которых может выбрать сторона вызывающего. Это поправки мистера Дугалда, которые тем не менее прижились — я выбираю время и место. И хочу чтобы вы и все студенты и преподаватели слышали это.

Снейп нахмурился.

— Он может не согласиться.

— Если это их выбор — я не возражаю. Они даже по закону могут отказаться от дуэли, — сказал я, — это лишь традиция, верно?

Верно, да, но традиция — которая сильнее закона. И если они откажутся — то Теодор Нотт до самого своего выпуска и даже дальше — будет отверженным в обществе волшебников. Опущенным. Отброшенным. Хе-хе.

— Мистер Поттер, вы уверены, что сможете победить своего противника?

— Уверен, профессор Снейп.

— В таком случае я передам ваши слова мистеру Нотту-старшему. Поскольку оскорбление было нанесено до прибытия в школу, то Хогвартс снимает с себя всю ответственность за ваш конфликт и его последствия — пока вы не нарушили правила, конечно же. Это ваши личные дела, и мы в такое не вмешиваемся. Вас это устроит?

— Вполне, профессор, — я слегка и вежливо поклонился ему, — Благодарю за понимание.

— А теперь всем спать. А вы, Поттер, задержитесь. И вы, Грейнджер. Я хочу с вами поговорить!

Снейп... Я простил его, когда был школьником — поскольку он всё же защищал меня. Но я простил тогда и в общем, но отношение и докапывания — это есть и прощение не означает нежелание потрепать ему нервы. Мужик он молодой, сильный, по меркам волшебников-зельевров, которые все пьют омолаживающие и лечебные, тонизирующие и прочие зелья — совсем ещё молодняк.

Все разбежались практически мгновенно. Малфой задержался и показал мне большой палец. Магловский жест, да? Или нет? Я не разбираюсь — надо уточнить. Гринграсс стояла и слушала с каменным лицом, не выражающим ничего. Остальные... за много жизней я научился разным вещам, и одна из них — это говорить. Речь человека обычного и оратора имеют два различия — обычный человек прерывает мысль — так что у слушающего образуется разрыв, оратор же всё говорит одно за другим. И одно из правил ораторского искусства — говорить прямо, уверенно и не стесняться когда надо затянуть речь. Он не должен переспрашивать типа "понятно" или давать уточнения, вроде "так как", "вообще-то", и прочие слова-паразиты. Речь должна идти плавно, постепенно, размеренно, как цепь, слово за словом, звено за звеном. Это позволяет держать публику в напряжении. Чтобы этому научиться — не нужна целая жизнь. Не нужно долго тренироваться, нужно просто учиться формулировать мысли и не крутить их вокруг одной, а плавно подавать свои знания. Харизматичным оратором быть нелегко, но приятно когда тебя слушают. Снейп заметил это. Что я не просто болтаю, а плавно и умело подаю речь, что сразу и сказал, едва все разошлись и он прикрикнул на старост, что отбой их тоже касается.

— Профессор, — Гермиона была несколько растеряна.

— Молчите, мисс Грейнджер. Итак, Поттер, — он почти выплюнул мою фамилию, — занятный у тебя монолог вышел.

— Вы сами спросили про причины отказа.

— Я не об этом, а о том, как ты говоришь. Где научился?

— Нашёл как-то магловскую книжку про то, как надо говорить. Очень полезная штука. Я вообще очень, очень люблю читать.

— Похвально. Ваш почивший отец не отличался этим качеством, — пустил он шпильку в адрес моего отца и смотрел, как я отреагирую.

— Это прискорбный факт, сэр, — вежливо сказал я.

— Вот как. Прискорбный факт? — он по-моему даже развеселился, — Не буду лезть в ваши дела слишком глубоко, Поттер, но я не думал, что вы... такой. Меня это озадачило. Большинство студентов создают много проблем, и вы не должны были стать исключением.

— Возможно у меня всё впереди, сэр, — я улыбнулся, — но уверяю вас, я не намерен совершать... глупости. Так свойственные многим. Я придерживаюсь правил приличия.

— Ещё лучше, если бы вы придерживались правил Хогвартса, — огрызнулся Снейп, — итак, мисс Грейнджер... Знаете, — он заложил руки за спину, глядя на краснеющую от волнения Гермиону, — не за каждую девочку так вступаются, что дерутся на дуэли. Вы знакомы с мистером Поттером до школы?

— Нет, сэр.

— Совсем нет?

— Мы познакомились в поезде.

— И мистер Поттер себя так вёл всё время?

— Эм... да, сэр, — она растерялась.

— Что ж, этого достаточно. Вам будет очень нелегко на моём факультете — здесь учатся наследники древних и сильных родов, люди с богатыми связями. И если вы перейдёте кому-то дорогу — до дуэли дело может не дойти — вас могут и иначе... уязвить, — сказал Снейп, — я не хочу чтобы неизвестные в один не слишком прекрасный день избили вас, мистер Поттер.

— Это будет нелегко, сэр.

— Для вас?

— Для них, сэр. Впрочем, я слишком слаб чтобы просто дать отпор, поэтому хотел бы немедленно начать тренировки, как физические, так и магические. Вы позволите мне это, сэр?

Снейп с прищуром на меня посмотрел.

— Тренировки, — он цыкнул зубом, — Поттер. Раз уж вы вступились за мисс Грейнджер — я хочу чтобы вы и в дальнейшем взяли на себя её защиту. Не буду скрывать — вы мне не слишком симпатичны. Оба. Но приходится мириться с тем фактом, что вы на моём факультете. Вы, я как погляжу, большой знаток и ценитель старых традиций?

— Да, сэр.

— К сожалению, этикет уже больше пятидесяти лет исключён из списка предметов Хогвартса.

— Это трагедия, сэр.

— Я того же мнения. Вы говорили, что уверены в своих силах — но вам нельзя было пользоваться палочкой.

— Полагаю, я могу и без неё, — я поднял руку, на которой между пальцами с треском пробежали разряды электричества, — если понадобится, — стряхнул молнию, которая выбила небольшое облачко пыли в полу.

— Минус три балла со слизерина за порчу пола, — машинально сказал снейп, глядя удивлёнными глазами на след молнии на полу, — не каждый взрослый волшебник может использовать магию без палочки. Для этого нужна исключительная сила воли и умение самоконтроля.

— Они имеются, сэр.

— Вот как? Я хочу лично в этом удостовериться. Завтра у вас будет всего два урока, как у первокурсников, и поэтому после четырёх я буду ждать вас в своём кабинете. Не думайте, что вы первый, кто научился паре фокусов и возомнил себя великим волшебником, — остудил он пыл зарвавшегося юнца, хотя говорил в принципе правильно. Магия иногда имеет свойство быть... врождённой. То есть не требующей ни палочки, ни умения для применения — просто по желанию. Паранормальная способность, или попросту прямой талант к определённой магии. Зазнаваться при этом не стоит — в этом нет ничего феноменального, но многие дети, обнаружив у себя такой талант, считают что они просто вообще теперь величайшие на планете... Волдеморт вот умел пироманьячить и круциатить людей силой воли до поступления в Хогвартс. И вырос зазнавшимся мерзавцем. Снейп испугался, что я могу так же слегка поехать кукухой.

— Хорошо, сэр, я буду у вас в назначенный час, — вежливо ответил я.

Что ж, пока что вражда откладывается. Точнее, взаимные издевательства.

— Постойте, Поттер. Пара вопросов напоследок. Где ваши очки?

— Зелье остроглаз, сэр.

— И что с вашими волосами?

— Это мой натуральный цвет, — я улыбнулся.

* * *

*

Новый день всегда смывает обиды прошлого. Тем более — такой счастливый день, как первые занятия в школе. Это когда учишься в школе и из жизни за её пределами знаешь только каникулы и дошкольное беззаботное детство — кажется что учёба это жутко скучно и неинтересно. Ценность этого времени можно понять только взрослому человеку. Школа...

Я проснулся раньше положенного — в семь утра, и приведя себя в подобие порядка, вышел из гостиной в замок, чтобы погулять по старому доброму Хогвартсу... Мне было тепло и весело на душе — ведь сегодня наконец-то начнутся занятия. Да, каюсь, я преувеличил свои таланты вчера — магия не настолько хорошо меня слушалась, чтобы я был равен себе в прошлом, но потенциал то никуда не делся. Физически я сейчас очень слаб — мне даже стыдно, но хлюпик-дистрофик. Надо отъедатся и тренироваться — потому что так дальше жить нельзя. Я растущий организьм!

Однако, после пробуждения школьники идут на завтрак — там и отъемся, а сейчас — я вышел погулять по замку. Улыбка не сходила с моего лица. А заодно на меня накатило волной ощущение реальности.

До этого я на автомате шёл — просто по привычке, потому что привык так себя вести — ведь я вчера только родился, можно сказать. А сегодня — новый день — новая жизнь. И эта жизнь прекрасна. Прекрасно чувствовать себя лёгким, маленьким, юрким и здоровым мальчиком, а не взрослым кабаноподобным мужиком. Приятно что я школьник — и хотя это накладывает обязательства, в то же время — это прекрасный способ адаптироваться к миру и показать себя. А желание показать себя... о, да, волшебники англии — это совсем не то же самое, что и маглы!

Здесь репутация, слава и всеобщая вера — важнее даже законов. Чтобы было понятно — волшебники англии это как дорожное движение на оживлённом перекрёстке в индии. С виду кажется, что правил вообще нет, каждый прёт как хочет, на деле люди пропускают друг друга и эта сумасшедшая система как-то самоорганизуется. Беспорядочно и глупо, но как есть. Волшебники — это так же. К примеру, если человека обвиняют в чём-то и все уверены что он виновен — то суд это просто формальность — пример тому дело Сириуса Блэка — все просто поверили в то, что Петтигрю сдох и обвинили Сириуса. И репутация его семьи перевесила всё — волшебники не следуют логике. Это нелогично, неразумно — но ведь волшебники и есть нелогичные и неразумные.

Поэтому такой человек как Гилдерой Локхарт мог долгое время водить за нос всё волшебное сообщество — просто потому что они верили в него. Он так писал свои самовлюблённые пасквилли, что в него попросту поверили. Если подходить к волшебному миру с точки зрения логики и здравого смысла — быстро рехнёшься. Очень быстро, поскольку здесь это не работает вообще. Мы приучаемся ещё в Хогвартсе к тому, что лестницы меняют направление, из стен вылетают привидения, некоторые двери ведут в глухую стену и так далее — мы учимся следовать инстинкту и чувствам, а не привычной логике.

Поэтому я уяснил одну вещь, и всегда её реализовывал — по возможности сделать себе доброе имя, и не стесняться подбросить дровишек в топку славы — потому что в волшебном мире это значит больше, чем честность и доказательства невиновности — в магловском. Например в семнадцатом веке я совершенно пафосно, нагло и бесстыже корчил из себя великого мага, то же делал в девятнадцатом и шестом — я зарабатывал репутацию.

Среди маглов это ничего не значит, или даже наоборот — тщеславным быть плохо, желать славы плохо, выбиваться из общего строя плохо, и какую бы репутацию ты не имел... но если сравнивать — то в волшебном мире репутация значит примерно то же самое, что в магловском мире шоу-бизнеса. От неё зависит всё. Только там платят деньги, а тут — вообще всё. Чем ты известней — тем лучше.

Гарри Джеймс Поттер родился с золотой ложкой в жопе — у него репутация Мальчика-Который-Выжил, но дальше, ввиду своей непроходимой тупости, и тому, что Дамблдор старательно ограждал меня от реалий магического мира, сдружил с Уизли, имеющими ужасающую, поганую, скверную и практически грязную репутацию — я был уничтожен. Моё имя было стёрто и забыто — дошло до того, что меня объявили преступником и все просто сожрали это.

Дамблдор... стервец. Ладно, я тогда не понимал, никто из нас этого не понимал — гермиона маглорождённая, Уизли — никогда ничего хорошего от репутации не имели, я... изолирован. Мы просто глупо плыли по течению, не понимая, насколько в этом мире важна слава. Многие чистокровные избежали суда после падения Волдеморта не благодаря взяткам, не благодаря связям, не благодаря хитрости — а просто потому что у них была репутация. Суд встал на их сторону.

Это всё усугубляется тем, что в англии до сих пор слово "репутация" равноценно слову "значимость". И мы, англичане, очень традиционалисты. Некоторые люди одним своим видом и поведением создают себе репутацию и вызывают доверие у других, некоторые наоборот — скользкие и неприятные типы, которым очень не хочется верить. Типа Наземникуса Флетчера — личного петушка Дамблдора. Петушка на палочке, хе-хе.

Вот поэтому я сейчас шёл по хогвартсу и понимал, что Гарри Поттер всю свою жизнь был просто тряпкой, рохлей, и если магловские мои понятия и инстинкты говорили, что тщеславие — грех, нужно просто учиться и не выделяться, даже будучи таким существом как я, то всё моё волшебное естество кричало мне — раскручивайся, пацан! Твори громкие дела! Скромность — это грех, тщеславие — это путь! Заставь людей о себе говорить! Стань ЗВЕЗДОЙ! Этого мира, кумиром, айдолом. Такие как Крам — ни капли не стесняются лезть по головам других, задвигать их на задний план и вылезать на передний, звездиться любой ценой, чтобы их заметили.

Я остановился. Крам, которого я мысленно привёл себе в пример человека, который ПРАВИЛЬНО делает репутацию в волшебном мире... Репутация — это как дерево с плодами. Сначала ты растишь его, а потом оно кормит тебя. Крам... КВИДДИЧ!

Я играл в квиддич в девяти своих жизнях, я стал если не профи-игроком, то по крайней мере, неплохо научился летать. Лучше чем обычные школяры. Это то, чего не отнять — любовь к метле. К пируэтам в воздухе, к скорости. Ловец в команде — это роль для звезды. Роль для человека, который получает больше славы чем все остальные. А у Слизерина в этом году будет слабый ловец — играя за гриффиндор, я победил его без напряга, даже учитывая что мне мешал квирелл. Этого уродца я пока не буду трогать — нафиг, но...

Так. Первокурсникам запрещено иметь собственные мётлы. Решается просто — арендой метлы у старшекурсника. Нужно найти человека, которому я могу доверять, минимум со второго курса. Да Маркус Флинт и подойдёт.

Я развернулся на сто восемьдесят градусов и потопал обратно в гостиную.

— Вы не видели Маркуса Флинта? Он здесь был? — спросил я почти на бегу.

— Нет, — ответила недоумённо девушка.

— Маркус сейчас отправился на поле для квиддича, — сказал парень-третьекурсник, — он всегда утром тренируется.

Я бродил по хогвартсу час — до завтрака остался час. К чёрту — мне нужен Флинт.

* * *

— Гарри Поттер, — он подлетел на метле, удерживая равновесие, и завис недалеко от меня, спрыгнул, — ну ты вчера дал, конечно, — протянул мне руку, — Маркус Флинт.

— Рад знакомству, — я пожал его руку, — слушай, тут такое дело — я хочу метлу себе приобрести, но сам знаешь правила.

— А, значит хочешь у меня её брать?

— Почему бы и нет?

— Ладно, но с тебя десятка за услугу.

— Давай лучше я тебе метлу саму подарю в конце учебного года.

— Ты уже её притащил?

— Я только написал письмо с заказом.

— О, и какую будешь брать?

Маркус оживился. На гриффиндорцев он смотрел как и все слизеринцы, зато на своего — с азартом, не хуже чем у Оливера Вуда.

— Нимбус две тысячи.

— Неплохая метла. Но не для новичка.

— Я не новичок, — хмыкнул я, — хочешь на спор поймаю снитч за пять минут?

— Лёгкие деньги — пять галеонов ставлю, — он похлопал себя по карману и там появились монеты.

Странно, почему он носит в форменных брюках монеты? А сами волшебные карманы не он придумал — нужно похлопать и пожелать нужное, что в них сохранено. У меня на костюме такие же.

— Вот, — я повторил его жест, — Гони сюда любую метлу и снитч. Сейчас покажу как это надо делать.

Маркус взял из моих рук монеты, они легли на его деньги. Он позвал Маккорти — тот подлетел.

— Дай Поттеру метлу.

— Но...

— Дай, я сказал. Посмотрим, чего ты стоишь...

Тон у него пока недружелюбный. Что ж, я размял плечи, взял метлу из рук Маккорти и дождался, пока Флинт палочкой подгонит к себе снитч. Он схватил его и бросил в воздух.

— Можешь взлетать, пацан.

— Договорились.

Я не спешил — надо дать снитчу немного полетать. И запрыгнул на метлу. Это была средней паршивости метла по нынешним временам — но вы бы видели, как летали мётлы в девятнадцатом веке! По сравнению с ними — чистомёт это отвал башки. Я ринулся прямиком в небо, легко удерживая баланс на метле и взвился свечкой вверх, по спирали, оглядывая тем самым самые частые места появления снитча. Он редко куралесил в центре поля, оставляя его игрокам — такова логика игры. Но всё же летал и в центре.

Зрение у меня было... хорошим. Хотя надо признать, анимагическая форма моя не сокол и не ястреб, и не орёл, но птичка.

Попугай. Большой, белый, красивый попугай.

По правде говоря, довольно забавная форма. Особенно меня радовало, что в форме попугая я могу говорить. Хе-хе. Немало я шутил по этому поводу. Любовь к небу определяет форму не меньше чем любое другое качество волшебника. Кошка — независимость и семейность, собака — верность и агрессия, а попугай? Долголетие, полёты и любовь поболтать, наверное.

Зелье уже сработало вчера и я отлично, остро видел всё. Оно не считалось запретным для квиддича — оно не могло сделать зрение лучше чем просто абсолютно нормальное. Профессиональные ловцы в квиддич — все проходят через приём этого очень дорогостоящего зелья. Странно что раньше мне об этом никто не сказал — видимо Дамблдор хотел чтобы я просто был заменителем папочки в его планах, и чтобы был похож на него.

Что ж, я получу славу, которая и не снилась моему отцу!

Снитч оказался у меня в руке в результате финта вронского после резкого кульбита. Из этой метёлки можно выжать неплохие финты, если очень постараться. Но всё же, мне было на ней неудобно, потому что я чувствовал, что могу больше. Могу, но упирался в предел возможностей не самой дорогой, но и неплохой метлы.

— Гони деньги, Флинт, — я показал снитч, спрыгивая с метлы так же, как он недавно.

Маркус выглядел... Одухотворённым. Глаза сияют, нос раздувается, он почти впал в лихорадку.

— Еб...

Дальнейшая рулада не предназначена для ушей детей, поскольку из цензурного там не было даже предлогов и междометий.

— Поттер, я никогда не видел, чтобы кто-то мог исполнить ТАКОЕ на сраном чистомёте...

— Эй, — парниша рядом, у которого я взял метлу, возмутился.

— Ничего, я тоже почувствовал, что эта метла слишком меня ограничивает. К вечеру прибудет Нимбус — самая быстрая и маневеренная на сегодняшний день, метла. Тогда мы заключим пари на одну минуту.

— Нет, я проиграю, — Флинт сунул деньги мне в карман, — Поттер, ты идёшь со мной к снейпу. И чтоб я ел одну свинью, если ты не станешь ловцом. У нас есть Родерик, но он переведён из запасных и не очень хорош.

— А что стало с основным ловцом?

— Трагическая случайность. Подхватил где-то проклятие, которое ухудшило ему зрение.

Совпадение? Не думаю! Впрочем...

— Пойдём к Снейпу.

— Завтрак придётся пропустить, — предупредил меня Флинт.

— Ничего, у меня есть с собой немного сладостей. Кстати, хочешь? — я протянул ему пастилки.

— Давай.

Что ж, кажется, ситуация начинает проясняться... Я не хочу дать Дамблдору слить мою репутацию в ничто. Поначалу он топил за Мальчика-Который-Выжил, потому что я был его мальчиком, и вообще, он со мной ассоциировался. И он использовал меня как идола, а родителей моих как некую сакральную жертву. Но потом — чтобы Мальчик-Который-Ненужен не стал вдруг затмевать Великого Дамблдора — я стал дружить с Уизли, продолжал быть изолированным от волшебного мира — а если и выходил в него — то только с конвоирами в виде Уизли, и вообще, как бы есть, а как бы и нет меня. Как я уже говорил — в мире волшебников слава — это всё. Как в мире шоу-бизнеса известность — это всё. Закон, порядки, правила, всё это пустой звук.

Чтобы не дать Дамблдору это со мной сделать — я должен взять свою жизнь в свои руки и начинать набивать репутацию всеми доступными способами. Квиддич — один из них. Но просто играть в школьной команде мало. Мне нужно быть Лучшим Из Лучших. Как маглы сходят с ума по футболу — так и волшебники по квиддичу. Нет, намного сильнее — у маглов много развлечений, а у волшебников их почти нет — поэтому они болеют квиддичем ВСЕ. Волшебник которому неинтересен квиддич — всё равно что магл, которому не интересен секс и деньги. Это какая-то странная девиация.

Пока мы топали по коридору, я пытался выстроить линию поведения со Снейпом, но потом смачно в мыслях плюнул на свои попытки — снейпа трудно предугадать — он может как встать грудью, лишь бы Поттер не звездился в его факультете, так и просто разрешить, плюнув на всё так же, как и я, и попросить его больше не беспокоить такими мелочами.

Так, что у нас из ожидаемых событий... нужно поговорить с профессорами — я уверен, будут просить скрывать свои силы и знания, чтобы сливать себе репутацию — нужно отказать. Нужно... а что ещё нужно? Да всё нужно будет сделать.

Я понял, по какому пути хочу идти. До сих пор я не шёл по нему — потому что магловское воспитание давало о себе знать. Я скромный мальчик Гарри, я никто, звать никак, не бейте меня... Но сейчас я понял, как устроен этот мир. Этот мир не такой логичный и совершенно дикий. Здесь важно не порядочность и порядок, а исключительность, слава, понты!

— Не лыбься так.

— Как? — я убрал ухмылку.

— Как акула, которая хочет сожрать кого-то.

— Ничего не могу с собой поделать, Маркус. Я голодная акула и кажется я знаю, кого хочу сожрать.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

**

Я никогда не писал книг. Но читал их тысячами, потому что это моё хобби. Магловская художественная литература — прелесть. И чем дальше идёт время — тем больше её существует. Среди волшебников и маглов я считался знатоком старинной литературы — мифов, сказок и прочего.

В Мраморном Зале находились копии знаменитых произведений Эзопа — баснописца из греции. Никому неизвестные произведения известнейших в риме авторов, громадная книженция Седрика Рыжего — знаменитого волшебника девятого века, современника Основателей Хогвартса, который считался в то время знатоком магии.

В Риме уделяли большое внимание развитию литературы — именно там родился такой жанр как Научная Фантастика. А вовсе не Жюль Верн её придумал — первым известным мне научно-фантастическим романом была "Машина Войны", написанная римлянином. Правда, и его фантазии имели соответствующие уровню времени понятия — сюжет его романа закручен вокруг изобретения чудо-машины, которая использовалась в армии для подавления всяких галлов, кроме разве что одной деревушки. Правда, в конце романа машину и её создателя сжигают, но то такое.

Знаменитая морская литература — в разные времена книги о кораблях были популярнее чем книги о людях, которые их строили и использовали. Гилдерой Локхарт сыграл прекрасную игру — он был автором книг, и делал упор на женщин за тридцать — эдакий мачо — в своих пасквиллях он всегда романтизировал, но никогда не выбирал молоденьких и глупеньких девочек, наоборот вознося хвалу взрослым и умеющим уже женщинам. И... это имело бешеный успех. Бабы за тридцать — просто гроздями на него вешались, и он имел с этого огромный по волшебным меркам доход. И славу.

Второй раз вернувшись в Хогвартс, а обновил свои знания школьной программы и существенно их расширил — поскольку в первый раз, это там, где Дамблдор играл мной, я учился кое-как. В третий раз у меня был шикарный учитель зельеварения — мистер Грейнджер. Профессор Грейнджер — дальний, наверное, родственник Гермионы. Хотя не факт. Он научил меня всему, что мне нужно было знать по зельям. Талантливый зельевар, и как многие, он учил варить зелья не как машина, к котлу приставленная, а как человек. Волшебник. Творец. Слушаться своих инстинктов и ощущений, чувства вкуса, меры, запаха — он учил всегда склоняться над котлом и нюхать зелье, определяя на запах нотки его аромата, цвета. Это очень важно для любого, кто варит зелья — в школе это не преподают. В школе тупо дают рецепт и вари. Умение чуять зелья — идёт дальше.

Лишь в седьмой жизни у меня был гениальный наставник по чарам — талантище. Поскольку я был очень, очень сильным волшебником...

По правде говоря, тут я должен снова делать сноску. Да простится мне это — магия она развивается. Всю жизнь, поэтому считается, что чем старше волшебник, тем он сильнее и опытнее, тем более могучую магию он может творить. Мерлин, Дамблдор, Основатели — все они стали великими магами уже к концу своей жизни.

Сильнейшим волшебником на планете был Николас Фламель. Он очень скромничал, но Николас был сильнейшим без малейших оговорок — он шесть сотен лет развивал свою магию. Поэтому старость и величие в магии — неотъемлемые спутники, хотя есть и исключение — врождённые способности.

Они зависят от наследственности, работы над собой и правильного развития. Очень многое зависит от того, в каком окружении рождается и растёт волшебник, очень многое зависит от его родителей. Поэтому некоторые семьи вырождаются, кстати — наследственность портится. Тогда только или полукровок рождать, или вовсе помирать бездетным. Полукровки и маглорождённые могут быть сильнее самого чистокровного волшебника из вырождающегося рода, но слабее чистокровки из рода, который на коне. То есть у них некий есть стандартный базовый уровень. Гарантированный магией. Просто шанс рождения волшебника-полукровки — процентов тридцать у волшебника и магла. Шанс рождения маглорождённого — один к ста тысячам, примерно.

Это к вопросу — Гарри Поттер, а почему ты такой сильный волшебник? Нет, я не родился великим магом, у меня средненькие врождённые способности, может даже ниже среднего, воспитание и тренировки — хуже не придумаешь, но магия неотъемлема от души человека. А значит — она сохраняется со мной всю мою жизнь. Все мои жизни. И каждый раз, когда я снова развивался — добавлял в копилку своей силы новую жизнь. Магия развивается постоянно, бесконечно, теоретически даже не существует границы сил. Дамблдор сильный волшебник к своим ста годам — но он обладает неплохой врождённой магией. Он был рождён с большим потенциалом — я бы никогда, даже в сто пятнадцать лет, не достиг бы его уровня. Его и Волдеморта. Но я развивался веками. Каждая жизнь — это примерно от тридцати до пятидесяти лет. Их были сотен пять. В разных странах. В разных реалиях. В разных школах...

В итоге — я попросту развил себе магический потенциал, и могу стать настолько сильным, что Мерлин и рядом не стоял. Правда... это звучит круто, а на деле не настолько всё сказочно, не стоит думать, что магия это горы сворачивать и города строить щелчком пальцев. Это заклинания, а заклинания ограничены — даже если я величайший из великих — то я могу контролировать и творить магию с помощью разума, и использовать те заклинания, которые есть. Я человек. А человек — обязательно должен владеть магией в виде формул заклинаний, врождённые способности человека — аппарация, телекинез, власть над стихийными магическими энергиями — пирокинез, криокинез, электрокинез, ментальная магия. Редко — метаморфия и анимагия. Собственно, если смотреть на животный мир и волшебных животных — то человек как животное, обладает именно такими врождёнными, природными способностями. Но большинство владеют в основном только аппарацией, а всё остальное — через формулы. Формулы — или заклинания, это когда магия разума модулирует другие виды энергий в нужную заклинателю форму. Как управляющий компьютер, управляющий какими-то механизмами, энергиями, и так далее. Поэтому заклинания — если и являются выдуманными людьми, в свою очередь происходят и по форме, и по содержанию, из природных, врождённых волшебных способностей.

Это ограничивает магию — она не всесильна. Если мы хотим чего-то нового — нужно создать для этого заклинание — нельзя просто захотеть и оно исполнится. Это так не работает. Заклинание — как автомат по производству продукта — чар, то есть заклинания в его физической форме — то, которое летит от палочки к цели, или переходит через палочку к цели. Создать чары без заклинания — нельзя, даже если создавать магию мысленно — всё равно нужно заклинание.

Без заклинания людям доступны только вышеописанные простейшие волевые проявления магии, даже величайшим магам, даже Николасу Фламелю, который эксперт во всех почти областях магии. Магия это не чудо — это способность.

Именно поэтому, даже если я был очень силён — я не мог получить желаемое, минуя этап заклинания — я помнил тысячи, и мог применять без палочки — сотни заклинаний. Но не мог обойтись без них, и магия, которую я творю — целиком существовала в рамках того, какие заклинания существуют. Вот вам и ограничения — я не могу решить любую проблему щелчком пальцев — потому что на это нужны соответствующие заклинания, а их применить может и любой другой. Мои будут сильнее, мощнее, быстрее, и применять я их могу в десять раз больше чем Дамблдор, к примеру — но всё же.

— Поттер, — голос Снейпа резанул по ушам, — вы о чём задумались? Между прочим, мы здесь не для того, чтобы посмотреть на ваше очаровательное лицо, собрались.

— Премного благодарен за комплимент, сэр, вы тоже ничего, — я ответил той же шпилькой, заставив Снейпа сощуриться, а Флитвика захихикать.

В кабинете снейпа, после того, как закончились занятия, были четверо — Флитвик, Снейп, Макгонагалл и Дамблдор. Дамблдор пришёл посмотреть на меня, а заодно поговорить.

— Хватит, — сказала Макгонагалл, — Мистер Поттер, я рада, что могу вас учить, но это не даёт вам право хамить.

— Что вы, профессор, как можно хамить старшим? Я всего лишь ответил комплиментом на комплимент, как и полагается в приличном обществе, — заметил я, — вы хотели меня видеть, господа?

— Гарри, мальчик мой, — Дамблдор сощурился, но по-доброму, — не хочешь ли ты нам что-то рассказать?

— Безусловно, директор, — я вежливо поклонился, — что вы хотите услышать?

— Что угодно.

— Подойдёт отрывок из Иллиады гомера? Или может быть вы хотите услышать анекдот? Заходят как-то в бар тролль, леприкон и ведьма, а бармен...

— Кхмммм! — Макгонагалл надула щёки, — Мистер Поттер!

Да, это был ОЧЕНЬ пошлый анекдот, и судя по реакции Макгонагалл — она одна его знала. Поняв это, она обратила внимание на любопытные глаза Снейпа, Дамблдора, и густо покрылась краской. Э-эх, в её то возрасте краснеть как девица... Ну да пофиг.

— Гарри, мы говорим не про анекдоты... — сказал Дамблдор, — хотя обязательно потом расскажешь до конца, — это уже подколка тонкая в адрес Макгонагалл.

— Поттер, хватит валять дурака, — Снейпу по моему надоело, и он решил вопреки стилю общения Дамблдора, начать говорить прямо, — вчера вы продемонстрировали мне электрокинез. Одну из известных, редких, но не слишком уникальных способностей волшебников. Мы бы хотели оценить ваши возможности, магический потенциал и способность применять этот талант. Объясните, когда вы его обнаружили и как используете.

У их возни есть серьёзные причины. Никакие чары наблюдения или контроля не способны проявить природную магию людей и зверей. Так же, как антиаппарационные барьеры не работают на домовиков. Это совершенно другое... слишком другое.

— Хорошо, сэр, если вы настаиваете. Способность контролировать элементы психокинеза — такие как магия разума, криокинез, — я щёлкнул пальцами и в воздухе заклубилась дымка холодного пара, пирокинез, — щёлкнул и в воздухе появился огненный миниатюрный вихрь, — или электрокинез — щёлкнул и в вихрь ударила с пальцев молния, — являются основными магическими способностями людей. Их довольно просто использовать, и я не вижу в этом ничего экстраординарного, чтобы созывать целую комиссию. Использование данных сил, а так же телекинеза, — я поднял им ручку со стола, — и психокинеза, — последнее слово сказал мысленно, но так, чтобы все услышали, — основа основ любого заклинания, модулируемого через психокинез. Что является основной силой, модулирующей и формирующей первостихий в форму заклинаний. Было бы странно владеть магией в целом, но не владеть отдельными её составляющими, — я изобразил на лице подозрительность, — я удовлетворил ваше любопытство, профессор?

По-моему, я правильно выбрал путь славы. Мне нужно впечатлять людей — а для этого не грех и приукрасить, и немного пыли в глаза пустить, и немного снисходительного тона к таким вот фокусам, которым не каждый волшебник даже посвятивший жизнь магии, может обучиться. Мне доподлинно известно, что Волдеморт владел только пиро и психокиензом. Возможность использовать сразу две силы — это огромная редкость, огромная и очень важная. Это показатель силы. Если волшебник даже без палочки и заклинания может воплощать стихийную силу в реальность, то понятное дело, что с палочкой пойдёт намного, намного, НАМНОГО легче. И заклинания будут мощнее, чем их аналоги у других волшебников.

Поэтому понятно, почему у Флитвика взгляд остекленел, у Дамблдора вперился в пустоту куда-то за мной, а чёрные глаза Снейпа смотрели на меня не мигая. Это не значило великую силу, способность сворачивать горы и строить города щелчком пальцев. Но предрасположенность ко всем составляющим магии означала — что магия не только будет даваться мне легче. Есть ещё такая вещь как чувство магии. Волшебник вообще чувствителен к магии — любой волшебник может почуять её, словно... Трудно передать. Словно статическое электричество в воздухе, если кто-то трогал кинескоп телевизора и чувствовал, что от него идёт статика — то он меня поймёт. Способность чувствовать магию — так же позволяет лучше её понимать и ощущать. Скажем, пиро-волшебник может почувствовать применение огненного заклинания рядом в десяти футах от себя, тогда как обычный волшебник — почует магию только вплотную, в дюйме, а то и меньше, от тела.

— Гарри, — взгляд старика вдруг отлип от стенки, — а где ты научился это делать?

— Это естественные способности, сэр. Им не надо учиться, как не учатся дышать или моргать.

— И то верно.

— Это же невероятный талант! — Флитвик вскочил, он был возбуждён, аж пропотел, — Мистер Поттер, я вижу, что ваша слава не преувеличена. Вы действительно Исключительный волшебник. Вы можете стать кем угодно. Прошу, дайте мне написать о вас статью в журнал.

— Нельзя, — сказал Дамблдор, — если люди узнают...

— То пусть знают, — сказал я, продолжая слова Дамблдора, — с удовольствием, профессор Флитвик.

— Я немедленно приступлю к написанию статьи. Вы не будете так любезны, что дадите мне вас ещё раз осмотреть? Естественно, весь гонорар ваш.

— Нет, что вы, я отказываюсь... от гонорара, — я улыбнулся.

— Я тоже отказываюсь.

— Давайте компромисс — отдадим гонорар в бюджет школы.

— Согласен, — сказал Флитвик, — правда там немного, но всё же, дело принципа.

— Постойте, — Дамблдор остановил Флитвика, — профессор, вы хотите раскрыть всему миру способности нашего студента? Я ценю вашу научное рвение, но подумайте вот о чём — у мистера Поттера много врагов.

Флитвик и снейп покивали. Я вздёрнул бровь жестом, характерным только для Снейпа.

— Продолжайте. У меня много врагов, они узнают что я тот, кто я есть и... что произойдёт? Что должно измениться?

— Кхм, — Дамблдор смутился, Флитвик и Снейп балансировали между ним и мной.

— Ваши способности могут стать вашим козырем, если что-то произойдёт непредвиденное.

— Не вижу ничего экстраординарного в таком "козыре", — сказал я, — я не гонюсь за мелочным тщеславием, директор, — я едва заметно улыбнулся, — но и скромность — не моя сильная черта. Если я обладаю способностью — не вижу смысла скрывать это. Выпячивать и гордиться этим — впрочем, тоже.

— Действительно, Директор, — Флитвик всё таки склонился на мою сторону, — какой может быть смысл скрывать способности мальчика? Гарри удивительный ребёнок, об этом все уже знают. И потом, что может ему грозить здесь, в Хогвартсе?

Я бы рассмеялся, если бы не было так страшно. Кто? Тролли, Василиски, волдеморты, дементоры, драконы, снова волдеморты, розовые жабы и прочая нечисть. Но более всего мне грозит сам Директор Хогвартса.

— Что ж, если вы приняли решение — то я не вправе запрещать вам это, — Дамблдор сдал назад. Показывать себя моим врагом просто ради такой вещи — это явно не в его стиле, — Гарри, Я заметил, что твои знания несколько выше, чем были ранее.

— Сэр, — я выгнул бровь, — мои знания остались теми же.

— Правда?

— Абсолютная.

— Откуда ты узнал о волшебном мире?

— О, мне о нём впервые рассказал мистер Салливан...

* * *

*

Дальше я рассказал прекрасно придуманную легенду о том, что Гарри Поттера всё-таки обнаружил мистер Сэлем — талантливый волшебник из арабских стран, который жил в США и приезжал в Англию, он обнаружил меня во время прогулки и подойдя, рассказал про волшебный мир и подарил целую кучу книжек. Которые я и читал несколько лет подряд.

Легенда так себе, но придумано неплохо — ведь Гарри Поттер — легенда, знаменитость. Неудивительно, что один из тех волшебников, что обычно держались на расстоянии — подошёл и заговорил со мной.

Лицо у Дамблдора потемнело.

— Могу я взглянуть на эти книжки?

— У меня только парочка, — я пожал плечами, — остальное в банке хранится.

— Банке? Гарри, ты ходил в банк один?

— А что такоего? Банк Сальери обслуживает любых клиентов — мистер Сэлем был так добр, что помог мне завести там счёт и хранилище. К счастью, я не завишу от гоблинов с их идиотскими тележками, сейфами и юрисдикцией министерства.

Снейп разрывался надвое — с одной стороны — почти спавший с лица Дамблдор, у которого подрагивали пальцы, с другой — ненавистный Поттер.

Дамблдор не имел права мешать моим отношениям с Сальери — иначе Сальери просто уничтожил бы английское министерство просто под корень. Это древнейший банк, который имеет свои гарантии безопасности и гарантии для своих клиентов, которые существовали задолго до появления статута. Если бы Дамблдор влез и начал по хозяйски пытаться ограничить меня от моих денег у Сальери — то его бы просто уничтожили. Точнее, это поставило бы под сомнение репутацию всей Англии и привело бы к скандалу, который разорвёт репутацию Дамблдора.

Поэтому Дамблдора трясло. Мелко. Я выходил потихоньку из под его тотального колпака, которым он меня накрыл — деньги мои он уже не может получить.

Надо будет при следующем визите в Гринготтс вычистить насухо сейф — там немного, всего тридцать-сорок тысяч. По меркам волшебного мира сумма большая — столько стоил хороший, большой, красивый дом, и можно было ещё несколько лет не работать. Эти деньги нужно было потратить, чтобы они не достались Дамблдору. Вкладывать их в банк Сальери я не был намерен — это для меня примерно как найти внезапно пятьдесят фунтов в куртке, которую с прошлого года не одевал. Очень приятно — и в то же время просто лучше спустить куда-нибудь налево.

— Бросьте вы со своими деньгами разбираться, — сказала вдруг Макгонагалл — она ещё не отошла от первой новости, про стихийную магию, — Альбус, у мальчика поразительнейший талант. Я думаю, мы должны это обсудить и соответственно поменять учебный план мистера Поттера, поскольку заклинания будут даваться ему легче чем остальным.

— Безусловно, — буркнул Дамблдор себе под нос, — всё, всем спасибо, — он встал и не став терпеть больше моего вида — аппарировал прямо на глазах у всех.

Профессора так же начали расходиться. Профессор Флитвик подошёл ко мне:

— Пойдёмте, мистер Поттер. Расскажите мне всё!

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

— Восхитительно! — Профессор Флитвик строчил на пергаменте пером, — как вы это сделали?

— Это заклинание света, — я потупил взор, — они у меня хорошо получаются.

— Это очень, очень хорошо, мистер Поттер, — сказал важно Флитвик, — Светлая магия — замечательна. Попробуйте к примеру чары патронуса, вы их знаете?

— Я о них слышал, но ни разу не применял, и не знаю как это сделать, — сказал я осторожно.

Слава славой, но незачем так откровенно бросать в глаза людям, что я знаю то, чего не должен знать.

— Смотрите, — Флитвик достал из рукава свою палочку, — Эспекто Патронум, — он выставил палочку и из неё вырвался серебристый светящийся туман, — патронус бывает двух видов — воплощённый и бесформенный. Оба вида довольно сложные, — Флитвик убрал туман, — воплощённый патронус более концентрирован, бесформенный — имеет более широкое и общее действие.

— Мне можно попробовать?

— Постойте, я измеряю вашу магию, — он наложил диагностические чары, — ого! Вы совсем не устали — я в восхищении и шоке, сколько же в вас магии, молодой человек! Это точно врождённое.

Флитвику я отдался для экспериментов. Он уже пять часов подряд заставлял меня творить ту или иную магию — и прыгал до потолка от радости все пять часов, потому что по его словам — чем больше у человека таланта — тем меньше ему нужно попыток для заклинания. Даже считается, что если ты не можешь долго сотворить заклинание — то у тебя нет таланта.

Это было в целом верной концепцией, хотя мешать может не только бесталанность, но и многое другое.

Профессор угостил меня чаем с сэндвичами, мы делали много перерывов, и занимались в его кабинете чар. За окном уже темно. Но ему было на это наплевать — он увлечён до высшей степени. Я его понимаю — будучи мастером чар — встретить ТАКОЕ. Это серьёзный повод написать развёрнутый научный доклад в профильные международные журналы.

— Мистер Поттер, попробуйте патронус. Но главное — вы должны иметь очень яркое, позитивное воспоминание. Наполните свой разум эйфорией, вспомните всё самое лучшее, что с вами случалось. Попробуйте. А я отойду вот сюда.

Он спрятался за толстой стальной пластиной, с маленьким смотровым окошком. Хе-хе, как будто здесь сейчас взрывы будут. Я улыбнулся и выставил руку, сконцентрировавшись на счастливых воспоминаниях. Их было достаточно в моей жизни, но некоторые особенно выделялись. Я наполнил разум чувством приятной ностальгии, почти болезненной, и пожелал вытолкнуть эти эмоции счастья. Свет сконцентрировался на моих ладонях. Соединение стихии света и психокинетики. Мощное — свет с моих ладоней ярко засиял, так ярко, что начал заполнять весь кабинет. Он был тёплым, приятным, и вовсе не слепил — разгонял тьму. Я вспоминал её, девушку, которую любил когда-то давным-давно, ещё во времена конкистадоров. Милая, добрая, отчаянная, красивая, любовь...

Я прервал заклинание, поскольку уже не хотелось вспоминать. Флитвик строчил в своём блокноте.

— Сэр?

— Почему вы не произнесли формулу, которую я вам показал?

— Ну... оно само начало вырываться наружу. Зачем толкать то, что само движется?

— Поразительно, феноменально, немыслимо, — бурчал Флитвик, — мистер Поттер, я не встречал такого невероятного таланта никогда. Никогда ещё, вы действительно могли освоить много заклинаний с первой попытки. Да... вам понадобится намного меньше сил, чтобы понять магию, я бы рекомендовал вам сделать акцент на изучение теории. Книг.

— Непременно, сэр. А... и что теперь?

— Всё, — Флитвик шумно выдохнул, — я больше не могу. Сегодня не могу — Мистер Поттер, позвольте вам сказать вот ещё что, — Флитвик выбрался из-за бронещитка и превратил его обратно в табуретку взмахом палочки без всяких слов и жестов, — ваш талант привлечёт много внимания. Готовы ли вы к этому?

— Мне говорили, что волшебники не такие как маглы, — как и любой ребёнок, я ссылался на взрослых, — что волшебниками движет не логика, а общественное мнение и собственные ощущения. Это так?

— Это очень правильное определение, мистер Поттер.

— А значит я не вижу смысла преуменьшать свои возможности. Если это нельзя скрыть полностью — то незачем скрывать вообще. Репутация, известность, имя, в волшебном мире это так же важно, как сила, деньги, знания... Одно личное, другое общественное — но суть та же. Может быть я не прав?

— Ваше мнение не лишено логики, — кивнул Флитвик своей седой головой, — и вы хотите репутации?

— Да, сэр, — я вздохнул, — я понял одну вещь — скромность ни к чему меня не приведёт. Она — как самобичевание, заниженная самооценка. Слабость. В волшебном мире всё работает на общественном мнении. На том, что о тебе думают другие люди. И если это так — я хочу быть знаменитостью. Героем, кумиром. В конце концов — и Волдеморт, и Дамблдор — без своего имиджа просто два старика, — я улыбнулся, — разве это не так? Всё, что делает их столь важными и влиятельными — это их репутация великих волшебников. А великими их делает не запас магии, а заслуги и репутация.

— Хм... — Флитвик прищурился, — я всё время забываю, мистер Поттер, что вы слизеринец. И речь достойная основателя вашего факультета. Желание показать себя, — он покивал, — Слизерин считал так же. Да, да, это предрассудки, — флитвик замахал руками, — забудьте что я сказал. Вот что, если вы хотите стать героем — то главное не становитесь зависимым от внимания других людей.

— Я постараюсь всеми силами, сэр, — вежливо склонил я голову.

— Я понял вас, мистер Поттер. И... — он завис ненадолго, — считаю, что вы вполне в праве, имея и такую историю, и такие таланты невероятные, иметь заслуженную славу. Я напишу про вас ещё и в Ежедневный Пророк. Если вы не против.

— Надеюсь, что-то хорошее?

— Обещаю, хорошее, — кивнул Флитвик, — в конце концов — в Англии не так много настоящих гениев. Мы должны беречь их и гордиться ими. Такие люди как вы, мистер Поттер, вселяют в меня надежду и дарят уверенность, что в будущем, когда я уже помру, магия продолжит расти и развиваться, а не зачахнет. И это приятно греет душу. Что ж, спасибо за вашу помощь.

Флитвик вежливо склонился, что означало, что мы закончили.

— Что вы, мне было приятно оказать вам любую услугу, сэр, — я ответил тем же, — но сэр, могу я спросить у вас прежде чем уйти. Вы говорили, что мне нужна другая программа. Что вы имели в виду?

Флитвик размял плечи и палочкой заставил все записи на столе собраться в стопку.

— Вы обладаете естественным, природным предрасположением к многим видам магии, мистер Поттер. Это редко и очень важно. Обычно студентам, которые имеют предрасположенность — учить заклинания проще пропорционально тому, как сильна их предрасположенность. Вы же смогли сотворить патронус — чары шестого курса, без слов и жестов, просто силой воли. Это гигантская сила. Я мог бы настоять на том, чтобы вы занимались вместе со всеми для вашей пользы — чтобы не отрываться от коллектива, но я не хочу, чтобы вы, мистер Поттер, заставили других детей чувствовать себя неуверенно. Сомневаться в своих силах, дети очень... жестоки. И не любят тех, кто выделяется, — он поморщился, видимо, болезненные воспоминания.

Его можно понять — в хогвартсе то полукровок и маглорождённых недолюбливают, что уж говорить про полугоблина Флитвика. Да он должно быть стал мастером чар и дуэлей только потому, что ему нужно было перевесить общественное мнение и предрассудки. На него наверняка в школе смотрели как на причудливого уродца, который непонятно почему учится с нормальными людьми.

Флитвик кивнул, по видимому, поняв мои мысли:

— И те кто выделяется в хорошую, и те кто выделяется в плохую сторону, мистер Поттер. Ваша природная предрасположенность заставит студентов неуютно себя чувствовать — но это терпимо, и недолюбливать вас. Я этого не хочу.

— Я тоже, сэр. Но что тогда делать?

— Мистер Поттер, вы далеко не первый студент Хогвартса, имеющий какие-то уникальные особенности. При моём профессорстве — вы третий. И в таких случаях студенты с особенностями просто занимаются отдельно от остальных, лично с преподавателем, в форме репетиторства, то есть личного обучения один на один. Тем не менее, если бы всё было так просто — я бы просто посоветовал вам уйти из Хогвартса и нанять частного репетитора. Но предрасположенность не даёт глубоких теоретических знаний — вы лучше чувствуете и творите магию, но знаете не больше... или немногим больше, чем ваши сверстники. Это может быть даже наоборот, опасно, поскольку практическая часть у вас обгоняет теоретическую. Поэтому вам по-прежнему нужно учиться, и учиться упорно. Я составлю для вас список книг, которые вы должны прочитать, вы займётесь их чтением. Внимательным и вдумчивым. После того, как я закончу уроки у студентов — буду ждать вас и мы с вами обсудим то, что вы прочитали и поняли. Я напишу мадам Пинс, чтобы она разрешила вам выносить книги из библиотеки — можете заниматься где хотите. В гостиной, в коридоре, в каком-нибудь пустом классе, хоть на астрономической башне. Не возражаю.

— Хорошо, сэр.

Признаться, такое обучение мне больше нравилось. И Флитвик прав — наличие таланта не даёт теории. Я до сих пор был компетентным волшебником, но не таким упорным исследователем волшебства, как Фламель — мне всегда нужен был только практический подход к магии — то, что мне нужно знать.

— Мы обсудим с преподавателями ваши способности завтра утром, и решим, как вас будет учить наиболее правильно, чтобы развить ваши способности максимально, и не отрывать вас от коллектива. Результат мы вам сообщим письмом, хорошо?

— Хорошо, сэр.

— А сейчас подождите. Я напишу мадам Пинс...

* * *

*

— Мисс Тейлор, можно вас? — Кроули читал бумаги и поглядывал в сторону мисс Тейлор.

Атмосфера вокруг была очень... очень очень. Много столов, людей, все по разному одеты. Пахло бумагой и чернилами, лёгкий гомон приглушённых голосов. Стучали десятки пишмашинок, которые работали сами по себе, потому что были зачарованы. Запрет на зачарование магловских вещей работал так себе, очень и очень избирательно, и вообще всё зависело от того, как к этому общество отнесётся, а закон никому уже не был важен. Никто не спрашивал, почему машины, автобусы, и многое другое волшебники себе могут зачаровывать, а если надо — то кого-то спокойно за это могут и штрафануть на полсотни монет.

Дробный стук пишмашинок, сливавшийся воедино, прерывался потрескиванием большого устройства — копировальный магический аппарат, старинный, который копировал текст один в один. Шум большого офиса.

— Кроули, что у тебя тут? — Мисс Тейлор подошла к нему.

Она была... О, колоритной. Худая и тонкая, груди не наблюдалось, что только подчёркивалось блузкой, макияж яркий, очки раскосые к краям, и высокая причёска. Мисс Тейлор было чуть-чуть за тридцать, но всё же... она была экстравагантна.

— Мне тут сова принесла, почитайте, мне кажется — это очень интересно.

Мисс Тейлор взяла в руки пергамент — на таких в Хогвартсе писали когда-то и прочитала... Глаза у Тейлор опасно сузились.

— Профессор Флитвик? Он всё ещё преподаёт?

— Мне казалось, вы были знакомы.

— Давно, — она не стала уточнять.

В письме флитвик в очень ярких красках расписывал невероятные таланты мистера Гарри Джеймса Поттера, имеющего особые природные способности сразу к пяти стихиям. Гарри по словам Флитвика был чуть ли не величайшим магом современности, только невыросшим и необученным, и имел чудовищный потенциал.

— Если послушать Флитвика то это прям какой-то маленький Мерлин, — хмыкнула Тейлор.

— Думаете он врёт?

— Флитвик то? Он очень порядочный человек. Почти человек, — не забыла припомнить ему "дефект" Тейлор, — ладно, почитаем.

Через пять минут, когда она рассмотрела колдографии, на которых мистер Гарри Поттер без палочки творил патронуса, и поднимал усилием воли в воздух камень высотой со взрослого человека, Тейлор вылетела из своего малюсенького кабинета словно пуля из гильзы и пронеслась как дурно пахнущий явно излишними духами цветастый болид в сторону кабинета директора.

К магии тут относились спокойно и привычно, потому что способности у всех плюс-минус одинаковые, и министерство придерживалось такого курса — всеобщего уравнивания, но игнорировать такие сенсации было не в их порядке. Тейлор прочитала завуалированную угрозу в конце письма... угрозу что аналогичные письма отправились ещё в два журнала, и если Ежедневный Пророк не хочет быть вторым, то ему нужно поторопиться.

— СЭЭЭЭР! — Дверь в кабинет директора распахнулась.

Директор редакции Ежедневного Пророка в этот момент боролся с хищным магическим цветком, который во время кормления укусил его за палец. Это был пожилой седой мужчина, неплохого телосложения, и с видом одухотворённого чудика. Он поливал цветочек, ожидая, что тот отпустит его палец. Цветок урчал и не хотел.

— Что такое, не видишь, я занят.

— Сэр, это важно, — Тейлор вопреки крикам директора, взяла карандаш и сунула его в пасть цветочку, отчего эта скотина разжала челюсти и высвободила директора, — в Хогвартс поступил Гарри Поттер.

— Я знаю, мы решили что это слишком мелкая рыбёшка, — моргнул директор, перед носом которого снова клацнул своими челюстями цветочек, и убрал эту плесень зубастую в ящик, — что-то изменилось?

— Профессор Флитвик прислал письмо, — Тейлор была возбуждена.

— Дай почитать.

— В задницу письмо, вы на колдографии посмотрите!

И правда. Выглядело как-то невероятно. Примерно как маленький мальчик, поднимающий штангу в пять раз тяжелее себя.

— Патронус? Ого. Какой мощный, и без палочки, — цыкнул зубом директор, — а ещё... о, левитация, тоже без палочки? Хм... Мальчик-Который-Выжил может удивлять.

— Флитвик пишет, что это самый талантливый волшебник со времён Мерлина, от природы одарённый невероятными силами и талантом к магии. Настолько, что любые школьные заклинания творит с первой попытки.

— Вообще любые?

— Вообще любые.

— Кроме тех что надо просчитывать.

— И их тоже.

— Тогда это интересно, — директор привстал, поправил штанины, обнаружил, что на нём надеты два носка — один в полоску, другой в крапинку. Чертыхнулся и полез их менять. Тейлор едва успела схватить его за пиджак и не дать потерять внимание.

Директор был очень умным и уважаемым журналистом в прошлом, а репутация в мире волшебников — это всё. Но его чудаковатости и странности с годами только росли и росли — сегодня он занимал пост главного редактора пророка, хотя он не мог даже шнурки завязать нормально.

— Директор, нужно печатать материал.

— А? Какой?

— Про Гарри Поттера, — напомнила Тейлор, — это же... феноменально!

— Ты думаешь?

— А разве это не очевидно?

— Делай что хочешь. К дневному выпуску чтобы был готов материал, а я хочу поспать. И поменять носки!

* * *

*

Пророк выходил два раза в день. Новостей в волшебном мире было на удивление много — журналисты очень хорошо работали и поэтому докапывались почти до всего, что происходило. Плюс сами волшебники любили рассказывать в пророк письмами о том, что произошло или будет происходить.

Гарри Джеймс Поттер в этот момент летал на метле. Он летал так, что стоящий на поле Флинт практически впадал в нирвану, равно как и другие игроки слизеринской команды — зачисление его в команду после личной просьбы капитана — вопрос уже практически решённый. И Гарри стал ловцом Слизерина, а сейчас наслаждался тем, что показывал этим людям, что можно сделать с помощью простой спортивной метлы и огромного опыта полётов. Он кружил, выделывал пируэты и финты, некоторые из которых очень сложны и опасны. Летал с превосходной скоростью и ловил снитч.

Сделать это совсем непросто — снитч летит с такой скоростью, чтобы вне зависимости от скорости метлы, его было трудно поймать. То есть чуть-чуть, на милю в час, медленнее чем может метла — поэтому догнать его — задача очень нетривиальная. Лучше всего ловить в пируэтах и поворотах, когда снитч разгоняется.

Гарри играл на публику. Не в квиддич — он творил исключительно эффектный полёт, чтобы зрителям понравилось.

— Яйца мерлина, — ахнул Флинт, когда Поттер, оттолкнувшись, прыгнул вверх, оставив метлу лететь под собой, и сделал настоящее сальто на скорости в сто пятьдесят миль в час, на высоте полусотни футов. Гарри словно акробат в цирке приземлился на древко метлы, поигрывая золотым мячиком в руке. Снитч был слишком медленный, чтобы увернуться от того, кто прыгает на него, а не пытается догнать на метле.

Сальто впечатлило всех — Флинт пропотел. Студенты наблюдали — их было с десяток человек, в том числе и близнецы Уизли и многие другие — тренировка неофициальная, поэтому приходили посмотреть все желающие. Гарри знал это, что придут посмотреть и поэтому красовался неброско, но ярко. Так, чтобы впечатлить всех. Сальто над метлой заставило людей повскакивать — такого в квиддиче пока никто не исполнял — слишком опасно. Одна ошибка — и ты падаешь. Хоть стадион и зачарован, но всё же сломать себе кости можно легко.

Поттер легко встал на древко несущейся метлы и спустился, сев на неё боком.

— Я снова выиграл, Маркус.

— Мерлиновы яйца, Поттер, ты псих!

— Разве? — Гарри выгнул бровь.

— Спрыгнуть с метлы — это просто... — он покачал головой, — бл...

Дальше снова непереводимая игра слов на кабацком диалекте. Маркус был конечно культурным человеком, чистокровным волшебником, но он был спортсменом. А здесь, на поле, не было места этикету и вежливости — здесь орали, крыли матом, подгоняли, выдавали затрещины и так далее — и это никоим образом не нарушало правила поведения — потому что для каждого места правила были свои. И то, что справедливо для обеденного зала — неуместно на квиддичном поле. И наоборот.

Гарри спрыгнул на землю и сунул снитч в руки ошалевшему Флинту.

— Это было интересно, но я хочу ещё полетать. Если вы не против.

— Гарри, я твой фанат, — на плечо Поттеру легла рука Финкноттла, — Ты реально круто летаешь.

— Спасибо, — Поттер просиял, — я постараюсь во время игры летать ещё круче.

Поттеру так же выразили своё восхищение и другие, потому что его выступление впечатлило всех. Сильно впечатлило.

— Эй, — Маркус прищурился, — Эййй!

На трибуне сидели двое, взрослые, и один из них фотографировал.

— Что такое?

— За нами шпионят.

Конечно же он был неправ — это журналисты Ежедневного Пророка, искавшие Гарри Поттера. И получившие двойную сенсацию вместо одинарной. Поттер понял, что в общем-то всё развивается в позитивном для него ключе, и пошёл к ним, остановив Маркуса.

— Я кажется знаю кто они. Я разберусь сам...

_____________________________________________

_____________________________________________

_____________________________________________

_____________________________________________

Когда я впервые учился в Хогвартсе, то есть во времена "Дежавю", первой жизни, меня провожали взглядами и тыкали бесстыже пальцами. Посмотрите, это же Гарри Поттер! Сам Гарри Поттер!

Я стыдился этих взглядов и думал, что ничем не заслужил такую славу. И вообще, что жизнь моя должна быть тихой — назло им, назло тем, кто возносил Гарри Поттера на пьедестал, я пытался с него спрыгнуть. Потому что я же просто... Гарри? Эта знаменитость меня ошарашила после абсолюта безвестности у Дурслей, и Гарри Поттер начал делать самое страшное, что может делать волшебник в мире волшебников — начал преуменьшать свои заслуги, топить свою репутацию.

Игра Дамблдора не магическая — в магии он уже достиг многого. И не политическая — стать политиком в мире магии не так сложно, а с его репутацией и министерство подчинить — не проблема. Игра Дамблдора — чисто репутационная. Я много-много думал, почему я у Дурслей живу. Дамблдор хотел этим сделать что? Спрятать меня от волшебников? Нет, тогда не нужны именно Дурсли. Несколько ловких заклинаний и семья его последователей воспитывает меня в изоляции. Возможно даже за границей, где-нибудь в США... хотя нет. Это не вариант. В общем всё понятно — это не изоляция от мира волшебников, чтобы они до меня не добрались. Это изоляция репутации.

В мире волшебников он определял, кто такой Гарри Поттер, а я должен был максимально абстрагироваться от образа героя, который он создал — я должен бояться своей славы и известности, сторониться её и быть оттого скромняшкой. Собственноручно похоронить свою репутацию. Дети, воспитываемые в суровых условиях, вроде Дурслей — наименее тщеславны. Они с пелёнок приучаются к мысли, что ничего в жизни им не светит. Весь смысл дурслей в том, чтобы занижать Гарри Поттера и не дать ему почувствовать себя... собой. Сильным, успешным, знаменитым волшебником. Личностью!

Моё тщеславие, любовь к тому, что людям я нравлюсь и они мной восхищаются — главный антипод того, что хотел вывести Дамблдор — антитщеславие.

А игра в квиддич? Как и любой мальчишка, я был тщеславен чуть-чуть и мне хотелось иметь восторженные взгляды — и Квиддич позволил безопасно дать мне насладиться этим вниманием.

Да, репутация в мире волшебников — это больше, чем политическая власть. Точнее и власть, и права, исходят из репутации. Скажем, возьмём Людо Бэгмена — шаромыжник. Кидала, лентяй, оболтус, творит любую дичь, которую хочет — и всё ему сходит с рук, потому что он в прошлом знаменитый игрок. Ему разрешается. Маглы такого никогда не поймут.

Дамблдор играл на репутации, пытаясь вывести из меня идеального негероя с комплексом героя. Он хотел сам остаться в памяти людей как великий светлый волшебник, хотя Рита Скитер переполоскала ему косточки, стоило ему только откинуть копыта. Молодец Риточка. Ничего святого, а репутация для неё пустой звук. Хотя... она — воплощение того, насколько доверчиво и наивно волшебное сообщество.

Я дал интервью журналистам, и очень сдержанное. Закончил его словами "вы же не думали, что Дамблдор настолько выживший из ума идиот, чтобы выбросить Героя магического мира, спасшего всех от Волдеморта, к каким-то маглам, и изолировать его от мира волшебников? Чтобы он пришёл в этот мир как любой маглорождённый и не понимал, где находится и насколько глубока и важна история и культура Нашего мира?".

Шпилька большая, толстая и ржавая, больше похожая на кол, который я предложил Дамблдору. И всё остальное было в том же ключе — я не сказал ничего, но при этом говорил громко и красиво, уверенно, поблагодарил профессоров Хогвартса за их профессиональное отношение, поблагодарил Дамблдора за те десять лет счастливого, безоблачного и мирного детства, когда никто не посмел более проявлять ко мне грубость и агрессию, как Волдеморт.

Кол покрылся не то что ржавчиной, а я явно указывал Дамблдору, что я прекрасно понимаю, насколько ТУПО моё пребывание у Дурслей, и стоит мне только рассказать об этом журналистам...

Но нет. Сначала нужно заиметь репутацию. Она значит всё — сейчас попробуй я пожаловаться — Дамблдор просто спустит это на тормозах и скажет, что это детские обиды и все поверят, что Гарри Поттер — просто глупый мальчишка, который ябедничает и хочет вызвать жалость. Репутация, как же мне не хватает её — я сейчас никто и звать меня никак. Мальчик-Который-Выжил? Хаха!

Гарри Поттер — это не М.К.В, я — должен создать Личную репутацию, а не какой-то исторический титул. Достижение. Мне нужно имя.

Я недоумевал в сопливом детстве — а почему никто не обращал внимания на Тролля и Василиска, почему никого не заинтересовал квирелл-волдеморт? Вот вам разгадка — все просто слишком верят в Дамблдора, Великого Светлого! Никаких взяток, секретов и прочего — чистая слава великого волшебника и люди считают, что это всего лишь мелкие неприятности. Ведь САМ Дамблдор в Хогвартсе, а значит всё будет хорошо...

Я не стеснялся красоваться, рассказывая, что впервые мне дали полетать здесь, в Хогвартсе, и я сразу же почувствовал непередаваемую тягу к полётам. А это вообще был второй раз, когда я садился на метлу.

Журналистка чуть в обморок не упала, когда это услышала. Я продемонстрировал им магию — огонь, телекинез, молнии, криокинез, и взмахом руки превратил перо в ледяную нетающую розу, которую с поклоном подарил юной журналистке... Ну, не юной, взрослая баба, порядочно так накрашенная и в дурацких очках, груди же в принципе нет. Доска. Мысли я конечно же спрятал — кто заподозрит одиннадцатилетнего мальчика, милого розовощёкого парнишку, который может взлетать без всякой метлы, за счёт телекинеза, и бить молниями из рук как Палпатин, в том, что он разглядывает с недоумением эту особь журналистки обыкновенной?

Чем больше магических фокусов я показывал, тем больше они возбуждались. Наконец, дама попросила меня, чтобы я выучил заклинание и показал его, и в качестве примера назвала довольно редкое, не школьное, заклинание. Она сказала, что это передаётся в её семье и в школе не учат — чтобы убедиться.

Я повторил её магию, просто щёлкнув пальцами — волосы на моей голове быстро очистились и стали шелковистыми и красивыми. Косметическая магия, ага.

— Восхитительно, — она вскочила и захлопала в ладоши, — Родерик, ты видел? — затрясла своего фотографа.

— Эй, я же записываю.

— Мистер Поттер, вы уникум, — мне кажется, она немного потекла. И не от меня, а от того, какой материал нашла, — Мистер Поттер...

Но нас отвлекли. Это был профессор Флитвик. Маленький профессор кашлянул, взобравшись на низкие трибуны.

— Мистер Поттер, кто это с вами?

— Это? — я улыбнулся, — позвольте вам представить — журналисты из Ежедневного Пророка.

— О, да, — Флитвик с улыбкой посмотрел на женщину, — помню-помню, мисс Тейлор, это кажется вы увеличили свою одежду случайно и пол урока визжали...

Женщина густо покраснела:

— Профессор Флитвик, — она смущённо уставилась на него, — я думала все забыли.

— Что вы, это был прекрасный образец ошибки в заклинании увеличения. Прошу простить, но сейчас профессора хотят поговорить с мистером Поттером, да и уроки уже начались двадцать минут назад. Поэтому я вынужден попросить вас зайти в школу как положено, а не пробираясь на стадион. Мы с удовольствием ответим на ваши вопросы.

— Хорошо, сэр, — сказала она.

Флитвик кивнул мне и сделал жест головой идти за ним. Я повиновался, послав улыбку уходящим журналистам.

Профессор заложил руки за спину.

— Вы отлично объясняетесь с прессой, мистер Поттер, — сказал он, — я воспользовался чарами невидимости, чтобы послушать часть вашего разговора.

— О, и как вам мои скромные попытки?

— Весьма, весьма, — покивал значительно Флитвик, — вы не намерены скромничать, но и до пошлого самовосхваления не опускаетесь. Мне вы начинаете даже немного нравиться.

Если посмотреть на флитвика — так кажется, что ему нравятся все студенты и он всем друг. Но это не так — чтобы он просто посчитал студента интересным, а не обыденной серостью — нужно быть исключительной личностью.

— По-моему я значительно сгустил краски и сделал их ярче, чем они есть.

— Учитывая, что всё тускнеет — это лишь компенсация, — пожал плечами Флитвик, — к тому же ваше немагическое воспитание очень хорошо на вас повлияло — обычные волшебники часто не чувствуют где грань между тщеславием и пустым самохвальством.

— Будем надеяться, что я эту грань не пересеку, — кивнул я.

— Вот список книг, — Флитвик остановился и достал из кармана блокнот, размером с книжицу А5, в кожаной обложке с медными уголками. Он протянул его мне. Я открыл застёжку и прочитал.

— Здесь...

— Здесь список книг, которые, как я надеюсь, вы изучите. Мы посовещались с остальными и составили данный список — некоторые книги доступны только в переводе. Вы владеете иностранными языками?

— Немецкий, латынь, французский, испанский, русский, — отмахнулся я, — а...

— Тогда проблем не будет, они все на латыни, — кивнул Флитвик, — древний язык волшебников. Вы у нас полиглот, да? Где-нибудь ваши таланты заканчиваются?

Хех, если бы это был талант... легко изучить язык, когда ты двухлетний мальчик в семье французов или немцев — с нуля язык легко и непринуждённо изучается. Это и называется родным — поэтому всеми этими языками я владел как родными, как и английским. Остальные не учил, так, пару словечек знал... Однако, если со стороны флитвика посмотреть — я гений. Кажусь гением.

— Уверен, что да, сэр. У меня полностью отсутствует музыкальный слух, голос, умение танцевать, а про способность к изобразительному искусству я промолчу — не могу даже каракули нарисовать — криво получаются. Всё, что связано с творческим развитием.

— Вот как? — Флитвик вздёрнул бровь, — должно быть, это справедливо — человек не может быть талантлив во всём. Что-то всегда должно быть принесено в жертву. Что ж, учтём. А теперь, мистер Поттер, я более не смею вас задерживать, — мы подошли к входу в Хогвартс, — отправляйтесь в библиотеку и займитесь образованием. Величайшим из того, чем может заниматься разумное существо — становиться ещё разумнее.

Да, это так. Я вежливо поклонился, поблагодарив профессора за науку. Он покивал и достал откуда-то из кармана... метлу. Маленькую, как брелок, заставил её увеличиться взмахом ладони — не один я тут владею беспалочковой невербальной магией, и вскочил на неё. И полетел.

Проследив за его траекторией, я удостоверился, что он летит прямо к окнам своего кабинета. Действительно, зачем плутать по школе внутри, если можно вот так — быстро перелететь сразу к нужному окну — и ты уже на месте. Это Дамблдор тут аппарирует как хочет! Правда, раньше я не замечал за профессорами такого способа перемещения.

Похоже, они чуть-чуть более мне открылись, чем остальным студентам — флитвик то стал невидимым сразу как только вскочил на метлу. Понятно, почему гостиные, кабинеты и прочее, располагаются нередко в башнях.

Задумавшись о том, что увидел, я пошёл в библиотеку... Половина примерно книг из списка профессоров уже когда-то была мною читана, но память у меня не суперэйдетическая, я не компьютер, поэтому помнил из них только фрагментарно, то, что представляло для меня какой-либо интерес. Ну а что я думал — что раз прожил много жизней, много книжек прочитал и прочее — то теперь знаю и умею всё наперёд? А вот чёрта-с-два. Вот книжка например, "Искусство обращения с палочкой" — семнадцатый век, читал, в оригинале, на французском. Автор даёт так много воды — но это везде так, что из неё можно уяснить только ряд классических приёмов, хватов, методов использования палочки и описание различных особенностей палочек и их развития и применения.

Палочка — штука очень полезная магическая и существенно упрощает и облегчает сотворение магии, и имеет нечто вроде резонанса с владельцем — она очень индивидуальна, как например пошитый индивидуально костюм. Она не обязана идеально подходить волшебнику, но при этом чужая всегда будет как чужой костюм — там жмёт, там болтается — сила заклинаний зависит от многого.

К примеру — возьмём заклинание простейшее, репаро. Гермиона его в дежавю показывала в поезде — настолько оно просто, что студенты тут ещё даже не начали пробовать свои первые чары, а гермиона уже в поезде уверенно использовала репаро. Что может починить оно? Заклинание от школьника может починить какую-нибудь вещицу. Человек вроде невилл — находящийся существенно ниже маглорождённых по своим волшебным врождённым и развитым талантам, не смог бы и этого. Но попробуй, к примеру, Гермиона починить разбитую на сотни осколков вазу — то скорее всего ваза бы собралась и осталась с множеством швов, как будто её склеили и не очень удачно. Диффузия есть — материя соединится, но швы и шрамы останутся, а некоторые части вовсе не захотят вставать на места. Репаро от взрослого волшебника починит вазу до идеального состояния, но с чужой палочкой — могут остаться заметные следы на тех местах, где она была расколота. Может ли заклинание починить нечто большое? Скажем, автомобиль. Может ли Репаро починить сложную механику автомобиля? Ага, может. Легко. Только почти никто из волшебников это не сможет сделать — это задача в сотню раз сложнее чем починить монолитный объект! Но всё же если разобрать машину по винтикам и применить репаро к каждой её отдельной части — то можно довести её до идеального состояния. Если мы возьмём мастера-реставратора — то он возможно смог бы починить машину целиком.

Реставратор — это редкая профессия в волшебном мире — волшебник, который специализируется на магии восстановления. Не только починки вещей, но и восстановления магических вещей, артефактов, зачарованных вещиц, от артефактов древности до побитых молью старых мантий.

Мне нужно восстановить навыки, но я мог исполнить очень мощное репаро, способное починить даже волшебные сломанные палочки, или артефакты — это очень полезное заклинание, если ты такой старпёр и используешь вещи много жизней подряд.

Я посмотрел на часы. На часах было половина второго. Третье сентября. Я улыбнулся. Семнадцатого у Гермионы будет день рождения — и мне хотелось подарить ей что-нибудь. Но это что-нибудь должно быть хорошим и интересным. Только... Что? Выбор велик, а между тем — Гермиона по-своему мне дорога. Как друг, как сестра, которой у меня никогда не было. Говорят, дети в семьях всегда враждуют. А мы с Гермионой всегда были друзьями — она прекрасна. Сейчас — ещё больше, чем когда стала сухой и неприятной министершей магии. Ну ничего, я уберегу её от тлетворного влияния Дамблдора.

* * *

Меня отвлекли от прослушивания музыки. По правде говоря, произошло вот что — я сначала пошёл в мраморный зал — в своё хранилище, чтобы посмотреть там подарки Гермионе. И нашёл там отдел, озаглавленный 20XX — вещи двухтысячных годов.

Да, Мраморный Зал — это не просто хранилище. Иначе сошло бы что-то попроще — это хранилище, изолированное от времени. В нём не течёт время — ни вперёд, ни назад, поэтому любой предмет, помещённый туда в будущем — доступен в прошлом. Так же верно, как то, что любой помещённый туда в прошлом предмет — можно забрать в будущем. После моего выхода из мраморного зала — он запечатывается и входит в состояние трансвременного существования. Эссенция магии времени пропитывает кремниевую отделку — искуственный мрамор. Сплав из Песков Времён. Тех самых, что используются в маховиках.

Я зашёл и вспомнил свою жизнь в... немного, чуть-чуть более позднем времени, и заодно — в Америке. И нашёл много коробок, ящиков, контейнеров с электроникой различной. Смартфоны, планшеты, ноутбуки, разного рода флешки с полезной и нужной в прошлом информацией. Цифровые фотоаппараты. Однако, меня это всё не сильно возбудило. Я взял несколько вещей. Первая — самодельный прибор. Два контакта, трансформатор, конденсатор, и наконец — большой пауэрбанк, присоединённый к ним. С ручкой такой, похожий на небольшой кейс массой в десять килограмм. Огромная штука, позволяющая долго заряжать электронику. Вторая — смартфон. Да, без этой универсальной в будущем вещи, довольно муторно. Было бы очень странно, если бы в прошлом, пусть даже в девяносто первом году, объявился настоящий смартфон. Однако, волшебники никогда такими вещами не интересуются, правда же? Поэтому следующими были смарт-часы TAG Heuer. Зарядил их под завязку, и одел на руку. К часам взял наушники в стиле ретро — Panasonic. Прицепил через блютуз, загрузил на них флешку на тридцать два гигабайта музыки, и с наслаждением включил её. Классика.

Теперь я "упакован" привычными мне вещами.

Некоторые вещи характерны своему времени. К ним легко привыкнуть и легко отвыкнуть, а некоторые так удобны, что я становлюсь чудиком, используя их. К примеру — я привык к смарт-часам и вообще, в принципе люблю послушать музыку. Волшебники всегда решали эту проблему зачарованием инструментов. Ну ещё было колдорадио — до идеи колдофонов тут ещё не дошли. Точнее дошли, но в США, а в британии это считают пока неприемлемым покушением на традиции совиной почты.

С точки зрения магла часы, играющие музыку, записывающие видео и отслеживающие пульс — это такое же колдовство. Да и наушники без провода — тоже. Это очень интересно вообще — иметь вещи из будущего. Но магия времени — творит чудеса... точнее — чудеса это миф и сказка. Магия времени позволяет хранить вещи в Мраморном Зале — где нет времени. Где мне доступны те вещи, которые я добывал так или иначе в разные времена. Я надел наушники и прокрутил несколько композиций на смарт-часах, чуть поддав звука.

Читать под музыку — это ещё моя слабость. Музыка она отсекает мозг от лишних. Функция NC в наушниках — подавляет звуки. Тоже по-своему магия, хе-хе... Шучу. Но всё же, трудно описать, как это приятно.

Вдруг меня тронули за плечо. Гермиона. У неё очень любопытный взгляд. Стоит тут уже минуту и смотрит мне через плечо на книжку. Я снял наушник.

— Гарри? — с прищуром спросила она, — что ты читаешь и откуда у тебя такие обалденные часики?

— О, привет. Вижу, ты как всегда прекрасна.

— Не увиливай, — она улыбнулась одними глазами, как это умеет только она, — извини, что помешала, просто интересно.

— О, позволь мне не отвечать на второй вопрос. Это... магическая штука.

И не соврал — магии на часах много. Иначе они бы тут не работали. Электрокинез — одно из проявлений магии, электромагнитные волны иногда сопровождают чары и заклинания, и поэтому в местах особо сильного скопления магии без изоляторов, вроде клетки фарадея или особых чар, магловская электроника дохнет быстро, аккумуляторы разряжаются за считанные минуты, а тонкая электроника страдает. Дохнут конденсаторы. Помнится, я читал доклад в две тысячи тридцать втором году, как влияет магия на электронные цепи и компоненты. Очень любопытное исследование.

— Можно послушать?

Я стянул с себя наушники и одел на Гермиону. Играл Бетховен. Звук шикарный. Она улыбнулась и расслабилась, сев рядом со мной на диван.

Утро. Семь часов утра — ещё слишком рано, чтобы идти на завтрак, но я засыпал как пай-мальчик во время отбоя — в десять. Поэтому к шести утра уже был хорошо выспавшимся, и у меня до начала занятий оставалось целых три часа свободного времени. Да и то, от чар и трансфигурации я был освобождён. Не потому что учителя хотели меня выделить среди других студентов — а ради их самих. Даже если я не знал, по идее, не должен знать, многие чары — учителя не хотели подрывать веру в себя у студентов демонстрацией им меня — человека, у которого все чары с первого раза получаются. Я по прежнему был студентом, но из-за магии был в другой весовой категории.

В принципе, у маглов так же — есть школы для одарённых детей, есть для "особо" одарённых детей, то есть идиотов, есть обычные — для обычных детей. И их не смешивают, чтобы избежать конфликтов на почве интеллектуальной разницы. Гермиона, кстати, училась в школе для одарённых всегда. Не в обычной. В этом веке и времени поступали в школу в пять лет — то есть она закончила шесть классов — что равно девяти годам обучения в школе для обычных детей. Поэтому она намного более умная, чем её обычные сверстницы.

Мне она... нравилась. И если кто-то скажет, что чувак, ты же прожил там когда-то жизнь старика, ты должен считать её младенцем, то пошли бы они в жопу — потому что знания и взрослость — не дают такого эффекта. Я не видел в ней ребёнка. А если и видел — то такого же, как я сам. Я не видел в себе некое древнее существо — каждая моя жизнь честная. То, что я помню и знаю больше окружающих меня детей — не делает меня супервзрослым. Гермиона миленькая, красивая, и она мне нравилась — умная. Её любовь с Уизли закончилась тем, что она пробила себе место в министерстве, но к Уизли даже несмотря на это относились с презрением — он работал в магазине своих братьев, она — министром магии. Разладилась их "семья" очень быстро, не принеся ни детей, ничего. Она скорее всего поняла что значит репутация в мире волшебников, и почему от Уизли надо держаться подальше.

Я не ненавидел рыжее семейство, ни капли. Но и не любил, я относился к ним так же, как все остальные — просто не хотел лишний раз с ними связываться. Они по-разному действовали. Старшие сыновья просто сбежали из англии, где к ним относились так. Перси — хотел выправить общественное мнение, став чиновником в министерстве, близнецы — просто заглушали общественное презрение с помощью суперрепутации шутников. Этот "белый шум" заглушал всё остальное — и из всей семьи только эти двое имели репутацию Близнецов, а не репутацию Уизли, унаследованную вместе с рыжими волосами. Я не любил Гермиону. То есть тёплого чувства любви к ней у меня не было, но в то же время, чувства к ней были странными. Она как сестра, или подруга, или просто кто-то важный для меня. Но не жена, а... эм... друг, который больше чем друг. Меня не тянуло к её телу — ни тогда, ни тем более сейчас, когда её тело только между ног отличается от мальчишечьего. Но мне нравилось быть в её обществе.

— А знаешь, это прикольно, — она сняла наушники, — мне нравится. И долго они работают без провода?

— Сутки. Потом заряжать.

— Понятно, — Гермиона кивнула, — Гарри, ты уже готов к урокам?

— Меня сняли с занятий, — покачал я головой, — дали огромный список книг, которые нужно учить самостоятельно. Я же "особенный", — саркастично хмыкнул я.

— А... вроде слышала что-то такое. Но... почему?

— Кхм...

Я объяснил Гермионе, что такое магия — в этом плане человек ничем не отличался от магического животного. И у человека, и у животного были природные магические способности — но способности человека таковы, что он может модулировать множество энергий в заклинания — способность творить заклинания через разум, через психокинез, и является тем самым, что делает просто волшебное существо — волшебником. Заклинания — это величайшее изобретение, величайшая способность и величайшее достижение человека — разум, покоривший и упорядочивший энергии... Но по прежнему играет роль предрасположенность. Она редка, двойная — ещё реже, а я имел пять предрасположенностей — поэтому мне должно всё даваться очень легко. Я имею в виду — легко должны даваться заклинания и чары, их ощущение, их понимание, их воспроизведение, их сила... поэтому я как гений, не могу учиться с остальными — я пойму то, что хотят сказать преподаватели раньше всех и буду впустую тратить время, пока все остальные учат.

Гермиона внимательно выслушала мою десятиминутную лекцию о том, как работает магия, и спросила:

— А маглорождённые могут обладать врождёнными способностями?

— Могут. Это не зависит. Понимаешь, наследственность в мире волшебников играет роль. Это как порода, генетика. Ведь магия — это не чудо, это врождённая особенность. Вроде цвета волос, глаз и тому подобного. Маглорождённые, так же, как и потомственные волшебники, могут иметь предрасположенность к стихиям и быть гениями. В этом плане маглорождённые даже по-своему бывают лучше.

— Это почему? — наглый голос Малфоя позади меня.

— Понимаешь, Драко, у всех маглорождённых есть некий базовый уровень магии. То есть — если то, насколько талантлив волшебник в магии, зависит от его волшебников-родителей, то у маглорождённых этот уровень фиксированный. И поэтому у чистокровнейших родителей может родиться волшебник, который ниже этого базового уровня, и он будет хуже любого маглорождённого. В то же время — у чистокровных родителей может родиться и тот, кто выше этого базового уровня — и он будет более талантливым волшебником, более сильным, лучше ощущающим магию. Поэтому маглорождённые по-своему замечательны. К примеру, род Гонтов выродился к своему концу, и их волшебники были намного менее талантливы, чем маглорождённые волшебники. Последний из их рода силён, он совершенно случайно родился с двумя врождёнными предрасположенностями, но он полукровка.

— А маглорождённые значит не хуже?

— Если сравнивать с такими чистокровными как гонты, или вон, Невилл Лонгботтом — то Гермиона любому из них сто очков вперёд даст. Хотя такие как Блэки, будут сильнее Гермионы с рождения. В нашем мире порода играет большую роль. Но её наличие — ещё не означает, что она хорошая. Иначе нам бы пришлось признать Уизли равными нам, — хихикнул я, — по сравнению с поступившим недавно Рональдом — Гермиона просто магический талантище.

Драко и его друзья, некоторые из них, слушали что я говорил.

— Довольно интересная теория, — сказал Драко, — но почему тогда чистокровнрые избегают связи с маглорождёнными?

— Предрассудки. В древние времена считалось, что важно сохранять породу. Но потому что им было неудобно называть кого-то слабыми и ущербными — предпочли на это не обращать внимания. Если говорить о чистом магическом таланте — то к примеру, Гермиона ничуть не менее одарена, чем, скажем, Гринграсс, и несколько более талантлива, чем Паркинсон, и примерно на одном с тобой уровне. Если взять, скажем, шкалу от одного до ста, между нулевой одарённостью и абсолютной, то все маглорождённые имеют один и тот же показатель — около тридцати единиц, — я поднял руку и сотворил над ней разновидность люмоса — магический иллюзорный экран. Заклинание довольно сложное и трёхкомпонентное — подсветка, цвет, форма. Но так гораздо проще определить, — у Уизли талант на уровне десяти единиц, у Лонгботтома — около пяти единиц. У Панси Паркинсон — двадцать пять, у Гермионы — тридцать, у тебя — тридцать три, у Гринграсс — около тридцати одного.

Я рисовал линии на шкале, традиционный график.

— Впрочем, главное что в это всё вносит элемент хаоса — потомство необязательно прямо зависит от своих родителей. Мои родители были на уровне тридцати мама, на уровне тридцати пяти — папа. То есть примерно как у тебя и гермионы. Но мой талант на уровне восьмидесяти шести по этой шкале, — я нарисовал жирную линию взмахом пальца, — а родители Лонгботтома — двадцать пять и тридцать — но их сын — всего лишь восемь. Обычно наследственность играет роль, но точной зависимости нет. Ты можешь выбрать себе сильную волшебницу в жёны и родить абсолютно бездарного волшебника... или наоборот, кого-то вроде Гермионы, и у вас может родиться магический гений.

— Правда? — Драко сощурился.

— Да. Хотя в большинстве случаев уровень одарённости ребёнка всё же зависит от его родителей — и чем больше способности у обоих — тем больше только ШАНС, что их ребёнок будет так же силён, как и его родители. Примерно сорок процентов. Хотя сейчас не так сильно заморачиваются по этому поводу, как в древности — некогда это было определяющей основой общества. Сила. Талант. Порода. Маглорождённые с их обще-нормальным магическим уровнем тогда считались слабыми, недостойными брака с чистой кровью — потому что с ними связывали себя узами брака только очень слабые волшебники. Те, кто слабее их — то есть из вырождающихся родов, кто хотел не дать своему роду выродиться. Как ты понимаешь — сейчас у большинства чистокровных уровень врождённого таланта как у маглорождённых в древности. А у некоторых даже хуже. Это не маглорождённые претендуют на то чтобы зваться сильными и приобретать вес в обществе... это чистокровные вырождаются, — вздохнул я, — и сейчас для большинства чистокровных, кто уже ниже планки силы маглорождённого волшебника — они — очень неплохая партия, которая сделает их род сильнее. За более чем десять тысяч лет истории человеческой цивилизации и истории волшебства, не раз и не два происходили... вырождения волшебного общества. Как правило это имеет вид волны — я убрал графики, нарисованные светом люмоса, и нарисовал нечто вроде синусоиды, — примерно вот так. Происходит эпоха расцвета волшебства, потом эпоха вырождения, потом снова ситуация улучшается, и снова ухудшается... Примерно раз в пятьсот-восемьсот лет, это очень медленный процесс. Основатели, Мерлин, все эти великие волшебники древности — волшебники эпохи наивысшего расцвета магии в средние века. А где-то с тринадцатого по пятнадцатый было вырождение, с шестнадцатого по девятнадцатый — снова рост, и сейчас средний уровень одарённости волшебника снова начал падать, — я убрал график, взмахнув рукой, — на протяжении всей истории маглорождённые выступали эдаким номиналом. Балансиром, который не позволял волшебникам как виду просто выродиться и исчезнуть. Их талант всегда одинаковый, тогда как у чистокровных — скачет то выше среднего, то ниже, то великий, то ничтожный... Поэтому маглорождённые как некий стандарт, выступали балансиром этих качелей, не давая волшебникам вырождаться.

— То есть ты хочешь сказать, что чистокровное общество сейчас вырождается? — спросил друг малфоя, парниша... лично мне — не знакомый. Не помню такого.

— Да, и уже лет сто. А через ещё лет сто-двести — достигнет дна и снова начнёт расти. Такова природа, — я развёл руками, — когда мы достигаем дна периода вырождения — волшебников без маглорождённых в родословной — ближайших родственников-маглорождённых, практически не существует — и это позволяет семьям волшебников не выродиться полностью. Но во время каждого великого периода вырождения — есть семьи чистокровных, которые предпочитают скатиться и исчезнуть, чем связаться с маглорождёнными и спастись — такие как Блишвики, Гуссоклы, Певереллы, Селвины, и многие другие. Когда-то давным-давно, ещё во времена древнего Рима — где-то в первом веке до нашей эры, существовал город чистокровных. Полностью закрытое и изолированное поселение чистокровных волшебников, в котором не было ни маглорождённых, ни полукровок, а жители выживали только связью друг с другом. Через полтора века после его создания почти половина всех рождающихся детей были сквибами, а остальная половина — была как Уизли или Лонгботтом — вроде волшебники, но... — я усмехнулся, — любой маглорождённый их размотает на раз. Город в итоге сожгли вместе со всеми его обитателями, признав их идеологию ересью против магии. Они даже этому помешать не смогли — слишком слабые волшебники. Поэтому, дорогой мой друг Драко, — я улыбнулся, — идеология чистокровных не лишена ни разума, ни логики, ни обоснования, но в то же время — этот вопрос куда сложнее и интереснее, чем просто "маглы это плохо". Всё куда-куда сложнее.

Драко кивнул:

— Признаю, не знал. Но у меня один вопрос — мне никогда не говорили про одарённость, и никто не мерил, как ты про это узнал? Или выдумал?

— Что ты, нет. Существует три метода определения врождённого уровня таланта. Сложный ритуал крови, который ныне забыт и запретен. Практический метод — это сравнить себя в освоении и силе заклинания с стабильным уровнем — то есть маглорождённым волшебником, или просто чувствовать. Но для этого нужно обладать врождённым даром психокинетики. Из всех известных мне людей, таким обладают только трое — Дамблдор, Волдеморт и я.

Драко важно покивал:

— Я уточню. Хм...

— Да что вы его слушаете, — несколько визгливо сказал кто-то. По всей видимости, обиделся кто-то. Из радикалов, — мальчишка просто врёт!

— Мистер... не знаю как вас там. В этой гостиной нет окон, но специально для вас я сделаю.

Сказ о том, как Гарри выбросил Тео в окно поезда — гулял по студентам как байка. Наравне с другими байками, например о том, что Уизли взорвали унитаз под Дамблдором, и что Пивз подглядывает за девочками в душевой.

— Тогда почему об этом не рассказывают? — спросил кто-то, по виду курса третьего...

— Дело в конфликте. Итак, где-то в период нулевого года возник волшебник, его звали иисус, и он решил собрать маглов в форму религии. В те стародавние времена волшебство среди маглов было широко известно, и сам факт существования чудес — не был для маглов чем-то из ряда вон выходящим. Скорее просто редкая диковинка — волшебники избегали маглов, но не чурались. Маглы отвечали тем же. Иисус создал религию, точнее, он представился не как волшебник, а как сын божий, и утверждал, что его способности — от бога. Это неправда, конечно, но факт есть факт — у него появилось много последователей.

— Мы все знаем, что такое христианство, — сказал кто-то из слушавших, которых становилось больше.

— Не спеши, я ещё не договорил. И случилось так, что новая волна вымирания была сильной — она накрыла весь некогда античный мир — рим, грецию, и прочий мир. Через несколько веков, когда волна вымирания дошла до своей самой высшей точки, когда волшебный мир ослаб настолько, насколько возможно и ему нужно было возрождаться из пепла, как фениксу — не без помощи, как я уже упоминал, маглорождённых, иерархи церкви — такие как Папа Римский, магловские владыки, создали сговор. Уничтожить волшебников вообще, на корню. Их пугали способности волшебников, пугали их "шутки", и поведение — тогда волшебники не чурались и убить пару-тройку сотен маглов, чисто ради забавы. Статута, министерства, суда — не существовало. Каждый сам за себя, вот мерзавцы и сделали волшебникам недобрую славу. Маглы не могли убить волшебника — меч против палочки, стрела против магического щита? Нет, — я покачал головой, — они изучили детально, как происходит вымирание и возрождение волшебного общества, и распространили свою фанатичную идеологию среди всех. Маглорождённые, воспитанные церковью, могли либо быть признанными чудотворцами — если магловские церковные власти хотели их врождённые способности использовать, либо уничтожались прежде, чем до них доберутся волшебники. Многие, обнаружившие в себе такие силы — попросту боялись их и сторонились, старались чтобы никто не узнал, что они не просто маглы, а волшебники — и поэтому волшебное общество лишилось самого главного, что могло его спасти — маглорождённых. С пятого по одиннадцатый века — маглорождённых было очень мало, и волшебники практически впали в ничтожность — выродились, ослабли. Погибли сотни древних родов, которые вели свою историю тысячи лет, утеряны были тысячи и тысячи античных заклинаний и знания о магии, на которых существовал Круг и Совет — древние общества волшебников. Это всё породило жест крайнего отчаяния у четырёх великих волшебников того времени — они создали Хогвартс. Чтобы они могли сами вычислять и сами воспитывать маглорождённых, обучать будущих волшебников — и не дать магловским церковникам запудрить им мозги. Так был создан Хогвартс, как место последнего пристанища и последняя надежда волшебников не выродиться, а наоборот, улучшить свою породу, стать многочисленными и сильными. Аналогичные пристанища были созданы сначала в нынешней болгарии — Дурмстранг, а потом и во Франции — в Шармбатоне.

Волшебники победили — вычисляя маглорождённых заранее, забирая их ещё младенцами из семей, они воспитывали их сами, тысячи маглорождённых волшебников были спасены от церкви и сделали то, ради чего в природе вообще существуют маглорождённые — влились в наше общество, породив здоровое, и магически более сильное потомство, чем было до этого. Церковь проиграла, не сумев заставить волшебный мир вымереть и сама начала вымирать, слабеть. И последней точкой в этой войне стал статут секретности — принятый как мирный договор между Церковью и Волшебным миром — волшебники не вмешиваются в дела маглов, а маглы обязались прекратить всякую охоту на ведьм и дискриминацию волшебников. Пакт между маглами и волшебниками о сосуществовании был заключён и с тех пор, как вы знаете, и магловский, и волшебный мир — стали развиваться невиданными темпами, каждый по-своему. Поэтому соблюдение статута очень важно для нашего существования вообще.

Я наверное не учёл одного — прожил я много жизней, но только в нескольких из них я всерьёз учился говорить. И сейчас неосознанно играл интонациями, как профессиональный рассказчик или диктор, и поэтому вокруг меня собралось пол факультета. Целая толпа жадных слушателей, которые грели уши и толкались, выигрывая себе места получше. Однако, гомон стих. Блин, да что ж наш мыш летучий любит подходить со спины? То, что это он — я не сомневался — такое столпотворение в гостиной не пройдёт без внимания.

— Мистер... Поттер, — голос у него холодный и звонкий, — похоже наличие вокруг толпы радует вас? — он говорил с угрожающей интонацией.

— Это безразлично, сэр. Я отвечал на вопрос мистера Малфоя о роли маглорождённых волшебников в волшебном обществе, только и всего. И раз уж разговор зашёл про это — грех не упомянуть столь интересные исторические факты.

— Между прочим, завтрак уже начался. Так что все вон, — прикрикнул он на студентов, которые толпой ломанулись прочь из гостиной.

Со снейпом не связывались чужие, а тем паче — свои. Потому что если до чужих он не мог дотянуться, то своих мог дрючить только так. На публике он за своих слизеринцев, а на деле только так им шеи мылит. Правда, не афишируется это. Снейп, сложив руки на груди, стоял напротив меня, словно статуя. Он вперил в меня взгляд своих чёрных пристальных глаз.

— Сэр? — я несколько непонимающе спросил, выгнув бровь в точной копии его жеста.

— Ничего, Поттер. Наш преподаватель истории — призрак, так что студенты охочи до интересного рассказчика исторических фактов, которые должны быть общеизвестны.

Э... я не понял, он меня похвалил? Снейп? Меня?

Наверное что-то большое в запретном лесу сдохло.

— Вас первый урок не касается, так что будьте добры, потратить данное время с пользой и за чтением книг, но я жду вас на уроке зельеварения, сразу после обеда. И настоятельно не рекомендую опаздывать или выкидывать ещё что-нибудь. Вы меня поняли, Поттер?

— Конечно, сэр, — вежливо склонил я голову, — я буду ждать вашего урока. Если мои сведения верны, то на первом уроке мы будем варить простейшее зелье от прыщей?

— Для вас оно может быть сложным, Поттер.

— Не спорю, сэр. Тем не менее, я взял на себя непередаваемую наглость и смелость, и попробовал варку некоторых зелий, прежде чем приехал в Хогвартс. Не скажу, что у меня получается идеальный образец, который достоин продажи в аптеке, но вполне пригодный к употреблению.

— Вот значит как? — Снейп нахмурился, — варка зелий без контроля со стороны взрослого волшебника — запрещена.

— Точнее — не рекомендуется, — поправил я.

— Верно, — отмахнулся он, — и как вы готовили зелье?

— О, я внёс пару корректив в рецепт, руководствуясь своими предположениями и ощущениями, сэр. Мне кажется, что это ускорило варку и усилило эффект. Я бы хотел узнать ваше мнение, как компетентного человека, о данных изменениях.

— Иди за мной, сваришь зелье, — махнул рукой Снейп, — а я посмотрю.

— Но...

— Быстрее, Поттер!

Что ж, не стоило наверное снейпу этого говорить. Когда дело касается зелий — он одержим не хуже чем Флитвик. И может даже перебороть свою неприязнь к моей фамилии, лишь бы увидеть что-то интересное. Только сейчас я подумал, что было бы очень неплохо записать процесс варки на камеру, чтобы оставить подробную видеоинструкцию. Пошарив в своей сумке, я нашёл смартфон, который не так давно забрал из мраморной палаты. К нынешним сетям мобильной связи он не прицепляется — хотя если я правильно помню — уже через несколько лет должна заработать система связи, к которой может прицепиться этот смартфон и работать как обычный мобильник. Но мне нужна была камера. Таковая нашлась — обычная ручная видеокамера, с откидным дисплейчиком, и штатив для неё. Что ж, обойдусь этой камерой. Запишу подробное видео.

Один из плюсов моей популярности и удобства — это умение телекинезом держать вокруг себя объекты. В том числе фото и видеокамеры, колдофотоаппараты и прочее. Колдофотоаппарат я пока не буду использовать — плёнка и проявочное зелье довольно дорогие, звук не передаёт, а мне нужно полноценное цифровое видео...

* * *

* * *

_______

Всё было относительно неплохо разобрано, за исключением разве что мусорной зоны, куда скидывался весь хлам, который я просто собирал из чувства плюшкинизма. Это было очень необычное место, более всего напоминавшее Выручай-Комнату в её хранилищном исполнении. Я забрался и обо что-то пребольно стукнулся ногой, хотел в отместку пнуть это что-то, но всё же поостерёгся — на полу валялась немецкик пикхельм эпохи вильгельма. Куча хлама самых разных эпох, видов, типов и назначений, была несортированной, и на эту сортировку нужно было тратить время, много времени, а оно было не всегда. Здесь были куски римского доспеха, у стены валялся камзол, на разных вещах лежал большой паровозный свисток, а из под завалов вверх торчали ноги античной статуи. В кирзовых сапогах.

Пролетев в своей попугайчатой форме мимо этого хлама, я направился к старым знакомым отсортированным зонам.

Моей законной "добычей" сегодня стали две видеокамеры, микрофон на клипсе, и ещё горстка электроники различного назначения. Причина, по которой я вернулся в Мраморный Зал была проста как ситцевые трусы — я снял на видео подробный процесс создания зелья по моей методике — получилось очень неплохо, хотя и слишком любительски. Тем не менее, установив на штатив камеру, установив на штатив светильник с лампой накаливания, я всё подробно снял.

Использование, кстати, лампы именно накаливания волшебниками — это классика. Просто светодиодные и прочие — боялись электромагнитных колебаний, а лампа накаливания спокойно переживала почти любую магию, кроме разве что очень мощных электрозаклинаний, и работала как надо. Только иногда чуть ярче или тусклее становилась, индицируя тем самым то, как влияет применение магии на электрический ток...

* * *

Гермиона Грейнджер повалилась на кровать, подпрыгнула на пружинах матраса — он был старый, по магловским меркам — по волшебным же — это пружинное чудо середины двадцатого века было почти новым, и отпружинила, так что юбка задралась, и она чуть не свалилась на пол. Хорошо что её мелькнувшие колготки и труселя с сердечками видела только Дафна Гринграсс и Панси Паркинсон. Они были непохожи друг на друга — Дафна — элегантная, блондинка, и вообще, при взгляде на неё, создавалось ощущение, что именно такие девочки и считаются красивыми. Лицо Паркинсон было чуть более плоским, из-за специфического носа и глаз, из-за чего её сравнивали с мопсом, хотя она была не страшна, а скорее необычна.

Гринграсс хихикнула. Грейнджер поправила юбку и стягивая с себя школьную форму, оделась в пижаму. Это была подаренная Поттером пижамка — в Хогвартсе было холодно, о чём естественно забыла упомянуть Макгонагалл, когда приглашала Гермиону, а маглы пижамы носили нечасто. Поэтому Гермиона не имела таковой — узнав про её проблему из оговорок Гринграсс за завтраком, Гарри остановил девушку и вручил ей свёрток. Развернув его, Гермиона несколько минут разглядывала это чудо — зелёная пижама, в форме животного. Если точнее — то капюшон пижамы в виде головы змеи, с весёлыми такими глазками и торчащим словно чёлка, красным раздвоенным язычком из ткани. Гермиона надела эту пижамку, чем вызвала медленно нарастающее охреневание у Гринграсс и Паркинсон. Их можно понять — в волшебном мире всё очень старомодное и классическое, а такое... Гермиона покрутилась перед кроватью, осмотрела себя со всех сторон в маленькое зеркало и запрыгнула снова на кровать. Достала из сумки ещё один маленький подарок Гарри Поттера и открыла его. Это был видеоплеер. Нечто вроде маленького ноутбука — с экраном, только без привычной клавиатуры. И умел он в основном только проигрывать видео. Гермиона не знала точно, как это работает — таких тонких экранов ей ещё видеть не приходилось, но не став вообще задумываться об этом, она включила плеер. Заранее в нём было заложено много-много файлов. Среди которых множество самых разных фильмов и сериалов. И надо же было ей попасть именно на "сейлор мун".

Через полчаса на кровати уже сидели все три, лёжа вповалку и смотря на десятидюймовый экранчик. Гринграсс легла рядом, Паркинсон под боком... Гермиона не совсем понимала, что настоящих девочек-волшебниц так тянет к выдуманным, но не стала об этом думать. Заснули они уже ближе к трём часам, когда сил не оставалось дальше смотреть...

Впрочем, всё было понятно — в волшебном мире были книги, колдорадио, и... и... всё, собственно. Журналы не в счёт. Про телевидение, а тем паче аниме — тут не слышали, поэтому все трое крепко подсели на аниме...

* * *

*

Совы влетели в большой зал — это обычное дело. Я даже глаз на них не поднял — обед же всё-таки. Передо мной книга. Так и получалось, что все студенты Хогвартса видели меня если не на уроках — то постоянно читающим что-то. По правде говоря — да, я очень много читал. В Хогвартсе собрана самая обширная магическая библиотека современности — такой нет даже у американцев. Со средних веков и до наших дней, основатели поставили себе цель собрать все магические книги, гримуары, свитки, все оставшиеся после римского периода знания, которые сумели уцелеть. Собрать вообще всё, чтобы разрозненность не стала причиной угасания общества.

Хогвартс это библиотека, и рядом, при библиотеке — школа. Вовсе не наоборот! Здесь хранилось столько книг, что и тысячи жизней мне бы не хватило, чтобы это всё прочитать — поэтому я не умничал, не своевольничал, не воротил нос, а читал. Запоем. Гермиона сегодня приплелась в большой зал не жива не мертва, и тут же попросила у меня кофе.

— Где я тебе его возьму.

— У тебя же всё есть.

— Не всё, но многое. Вот конкретно кофе... — я задумался, — подожди секунду.

Похлопал себя по карманам и нашёл в одном из них — отозвался. Это была обычная стеклянная банка кофе "нескафе", купленная в супермаркете. Гермиона взяла её, попросила кипяток — я вскипятил ей воды заклинанием, и сыпанув туда на глаз из банки кофе, размешала ручкой вилки и выпила. Крепкий. Жутко крепкий. Я смотрел на это с любопытством и некоторым офигеванием.

— У тебя бессонница? Гермиона, тебе не следует слишком много учиться, — сказал я, убирая её пустую чашку в сторону.

— Ничего, бывает, — отмахнулась она, — а кстати, где все?

Этот вопрос был адресован не мне, а почтенной публике. Это во время банкетов столы составляли в один — в обычные дни это был ряд четырёхместных столов. Вместе со мной сидели Драко Малфой, который лениво ковырялся вилкой в овощной котлете и поглядывал на расписание, которое лежало перед ним.

Он глядел на этот прямоугольник бумаги, расчерченный и расписанный буквами так, словно ожидал, что при новом взгляде из него исчезнет следующий урок — Трансфигурация. Понятное дело — что декан Гриффиндора был классовым врагом всего факультета. Снейп в известном смысле считался антиподом Макгонагалл — но так казалось только поначалу. Если не всматриваться. Из всех деканов факультетов — Макгонагалл меньше всего заботилась о своих студентах — у неё было довольно много обязанностей как у заместителя Дамблдора по делам школы. Нет, не просто заместитель, а заместитель по делам школы — то есть всё, что связано со школой, решала Макгонагалл, а Дамблдор редко лично вмешивался в рутинные задачи школы. Макгонагалл должна была, как заместитель и фактический руководитель Хогвартса, заботиться о всех студентах, но о Слизеринцах она заботилась меньше всех — они находились в тени Снейпа, который не давал ей добраться до своих подопечных.

Хотя... любовь или неприязнь преподавателя — в волшебном мире принимали причудливые формы — в магловском это может смотрелось бы странно и непедагогично, но в волшебном... всё было иначе. Тут преподаватель был настолько свободен в том, что делает, что мог откровенно позволить себе проявлять неприязнь — как например Снейп к "Нашей Новой Знаменитости" и всем Гриффиндорцам.

Макгонагалл не мстила на уроках Снейпу, занижая оценки Слизеринцев, но вот никогда не теряла возможности одарить несколькими баллами своих студентов. Я припомнил, как она когда-то дала Гермионе первые баллы за то, что та превратила спичку в иголку — на этот раз такого не произошло. Гермиона всё так же справилась с задачей первая — она была и магически сильнее, и видимо в правильном мысленном настрое. Но баллов она не получила.

— Почта, — раздались голоса, и в зал через открытое окно за учительским столом влетела целая вереница сов, которые несли свёртки, газеты, письма, посылки. И студенты тут же начали их активно разбирать. Какая-то бандероль упала в тарелку с супом мистера Лонгботтома, окатив при этом содержимым тарелки всех сидящих вокруг гриффиндорцев. Больше всего досталось Уизли — на его ухе висел шпинат. Гриффиндорцы взорвались недовольством, бедный Невилл сжался и извинялся. Впрочем, они его и не винили — сова дура.

Иногда мне кажется, что школьные совы так выражают протест против своей священной миссии — таскать почту студентам. Кидают специально целясь в еду или в головы студентов. Большинство, особенно старшекурсники, просто привыкли ловить почту. Драко поднял на них взгляд — к нему летел большой красивый филин, который в отличие от школьнрых сов — не стал кидать свою ношу, а аккуратно спланировал по спирали и приземлился на выставленную руку. Филин ухнул.

Гермиона смотрела на это всё круглыми от удивления глазами — она конечно знала про почтовых сов и видела их, но... массовые доставки почты здесь были нечастыми и производились только в пятницу — в остальное время студенты как правило ничего не заказывали — а пятница — это традиционный день для рассылок в мире волшебников. Еженедельные журналы, пятничные посылки, всё такое... Студенты готовились к выходным, заказывали книжки на почитать, журналы, или что-то в магазинах.

Множество восклицаний по всему залу заставили меня нахмурить брови — глядя на физиономии, которые повернулись в мою сторону — мне захотелось спросить, что, на мне цветы выросли? Хотя... Не стоит. Я получил газету — сова просто сбросила её из лап и улетела обратно. Ежедневный Пророк был завёрнут в трубочку — развернув газету, я прочитал на первой полосе. А... Понятно — на лицо моё вылезла улыбка.

Поскольку наверное интересных сенсаций и иллюстраций не было, на первой полосе красовался заголовок "Гарри Поттер Поступил В Хогвартс! Мальчик-Который-Выжил стал самым талантливым первокурсником за всю историю!".

— Как-то это очень ярко, — сказала Гермиона, пригнувшись ко мне. Я постелил газету на столе.

— Ну ничего себе. Они и это напечатали.

Текст с передовицы ЕП наверное не стоит приводить в цитате — тут было написано, что Гарри Поттер, кто я такой — краткая экскурсия в историю, в трёх предложениях, и дальше стиль менялся и текст писал явно человек, желающий выставить меня как популярную знаменитость — текст изобиловал такими оборотами как "Скромный герой", "Великий талант", а так же было написано, что я имею огромный талант, в связи с чем все заклинания даются мне с первого раза, профессора в шоке...

Хм. Я бы не сказал, что они в шоке, ну да ладно — у журналистов свои причуды, им нужно рейтинги делать.

И вот я оказался самым молодым ловцом за последние сто лет — на передовице три фотографии, где я прыгаю на метле, мой портрет-колдография на стадионе, и заклинание патронуса. Эффектненько. Так почитать — то волшебный мир прямо посетила великая знаменитость, бриллиант среди волшебников. Это, кстати, оборот речи из статьи далее.

Нда. Бесстыжее восхваление, аж неприятно немного — можно было бы и поскромнее, так почитать — то волдеморт от одного моего таланта должен сбежать в австралию и трястись там от страха. Но... журналюги.

— Ничего себе, — в один голос сказали Драко и Гермиона, но далее их слова разошлись:

— Круто.

— Пошло.

Не думаю, что нужно говорить, кто что сказал — естественно волшебник примет эту заметку за чистую монету. И воспримет всё сказанное тут как данность.

— Там ещё две страницы восхвалений на развороте, — поморщившись, сказал я, — если что — я даже не думал их просить печатать что-то в таком ключе.

— Всё равно круто, — сказал Драко, — а ты правда можешь без палочки колдовать?

— Да, хотя это и заметно сложнее чем с ней. А что?

— Ты невероятен, — глаза у Малфоя были прямо таки восхищённые.

Впрочем, это было только начало. Если до этого на меня просто смотрели как на некую историческую старую знаменитость, вроде давно уже отыгравшей своё поп-звезды, то сегодня обновился статус на свежую знаменитость. И я почувствовал на себе десятки, сотни восхищённых взглядов. Но это было не так, как когда я играл в Квиддич — там люди болели, кричали кричалки, были возбуждены игрой. А тут они смотрели прямо на... меня. Как на человека, а не игрока в форме гриффиндора. Это было очень необычно, и это немного угнетало, как будто каждый человек, смотрящий на меня, тупел и впадал в эйфорию.

Что ж, у славы есть обратная сторона. Внимание. И это внимание — способность притягивать взгляды, восхищённые, восторженные, в стиле "ох нихрена себе, я вижу знаменитость! Это же тот парень с обложки!" — но иногда это угнетает. Меня уже начало угнетать — внимание толпы к моей персоне и восхваление, восхищение... Не как у великих рок-звёзд, но всё же, в масштабах Хогвартса — я теперь звезда. Идол. А звезда должна заботиться о своей репутации — у него нет права на многие вещи, которые её испортят. Это ощущение — как будто воздух вокруг меня наэлектризован вниманием толпы, и взгляды как тысячи иголок колят на коже. Я успокоился и гордо вскинул голову, обведя уставившихся на меня студентов взглядом с лёгкой улыбкой, и вернулся к своему обеду.

План Дамблдора начал рушиться. Его игра на репутации сначала Мальчика-Который-Выжил, а потом систематическое и планомерное затыкание меня подальше... ведь я дурак, не замечал этого! А должен был — когда я был ещё Мальчиком-Который-Выжил, звездой, героем — я надул тётушку и министр посмеиваясь простил мне это, а когда репутация ухудшилась — меня судили за самооборону от дементоров. И это абсолютно нормально — у первого Гарри Поттера была репутация, у второго — уже, УЖЕ нет. Такова её сила в нашем мире.

Вместо того чтобы испугаться всеобщих взглядов, внимания, я поступил иначе — я перешёл на соблюдение столового этикета. И раньше его соблюдал, но не так чётко, как следовало бы. Салфетку за воротник я не затыкал, и не кушал демонстративно поднимая маленькие кусочки курочки на вилке, но всё же, демонстрировал аккуратность и изящество движений, на порядок выше, чем до этого. На порядок. Как небо и земля.

— Раз уж на нас все смотрят — почему бы нам не подать пример правильного поведения? — улыбнулся я, отвечая на вопросительный взгляд Гермионы, — полагаю, достаточно будет соблюдать упрощённую форму столового этикета.

— А разве их две?

— Конечно. Хотя сейчас высшей формой манер считается именно упрощённая, а полновесная, увы, вышла из употребления, как слишком сложная для большинства малограмотных волшебников.

И я взялся за нож и вилку, чуть поправив осанку. Она и так почти идеальна, но надо следить за собой. Пусть видят, что я благовоспитанный человек, а не как Уизли. По-моему, Питер Джексон знал Рона Уизли — иначе ему бы не пришла в голову идея снять то, как наместник Гондора ЖРЁТ. Просто один в один.

Взгляды со стороны преподавательского стола я проигнорировал, хотя душа пела — у Дамблдора такой кислый взгляд, словно он только что взял в руку сочный, ярко жёлтый, и кислый лимон, протёр его салфеткой и смачно укусил, так что кислый сок аж заставил мышцы лица непроизвольно скривиться и слезу вышибло. Рожа у него не скривилась, наоборот, застыла почти, но взгляд выдавал его с головой — он читал газету и смотрел, как я ем, и как на меня смотрят с восхищением остальные студенты — так, как смотрят на любимую вазу, разбившуюся вдрызг.

Вместо того чтобы позёрствовать или бежать, я продолжил аккуратно, но быстро, расправляться со своей порцией гуляша с картошкой и тыквенного сока, пирога с телятиной и почками, и котлетами из овощей.

Аккуратно положив вилку и нож, я улыбнулся:

— Не прогуляться ли нам, леди и джентльмен? Следующим уроком будет трансфигурация?

— Ты то от свиданий с Макгонагалл освобождён, — завистливо сказал Драко, — хотя с твоими то талантами...

— Что ты, Драко, наоборот — у меня регулярные встречи с профессором Макгонагалл. Почти тет-а-тет, где она мучает одного меня. И теорию я сдаю ей так же, как все обычные студенты, просто лично. И она следит за мной особо, чтобы всё выучил до мелочей.

— Кхм, — Драко прищурился, — то есть тебя ещё хуже чем нас мучают?

— Я бы не сказал мучают, но да. Профессора не дают мне даже шанса на поблажки. Талант в нашем мире — не равен силе, а сила — значимости. Если я хочу добиться успеха — то талант это только десять процентов от него. Остальные девяносто — это труд. Труд, труд и труд. То, что я более одарён от природы — значит лишь что в моём обучении нельзя допускать огрехов, недоработок и так далее.

— То есть мучают.

— Ну в общем — да, — согласился я, переходя на более бытовой тон, — лично я намерен прогуляться ещё десять минут, — часы показали время, температуру, мою и воздуха, дату и прочее, я переключил их на график уроков — моих и моего факультета, — у меня впереди три часа штудирования литературы в библиотеке, и я намерен немного отдохнуть перед этим. Пойдёмте?

До сих пор я особо не обращал внимание на факультеты, на которых меня нет. Да и... зачем? Между нами есть граница — мы не вмешиваемся в дела друг друга. Мой путь пролегал около стола Равенкло, где я был остановлен парнем, лет пятнадцати.

— Постой, Поттер, — он сунул мне в руки газету, — это ты заказал? Тебе не кажется, что слишком уж любишь себя хвалить? Ты простой первокурсник.

Ах, да, всегда находились такие люди, кто шёл против всеобщего мнения. Остальные зашикали на него, но он от них отмахнулся.

Я взял газету и заставил её загореться пирокинезом, и сгореть до тла почти мгновенно.

— Я не знаю кто ты — это во-первых, а во-вторых — если ты хочешь обвинить меня в чём-то — то не думаю, что это разумно, — я применил приём, который вызвал хихиканье у меня за спиной.

Телекинез. Телекинез — одна из базовых способностей магии. Как правило стихийные магические выбросы — это проявление рудиментарных впоследствии врождённых человеческих сил. Для нас это так же рудиментарно, как наши клыки, ногти, аппендикс и прочие наследия животного существования. А хихиканье — потому что я повторил трюк Дарта Вейдера, который все маглорождённые могли видеть в фильме. Выставил руку и приподнял его за шею телекинезом, но не душил как Вейдер, а просто схватил и приподнял, аккуратно, безопасно, но наверное это очень пугает. На всякий случай я даже руку выставил, чтобы было похоже на фильм — хотя в этом не было нужды.

— Если ты имеешь что-то мне сказать — говори сейчас, — я изменил тон на тот, что похож на вейдера.

— И...кхх...извини, я был не прав.

Я отпустил его. Парень не упал, конечно, но ноги у него тряслись от страха. Его трясло. Ещё бы — тут ведь даже за палочкой никто не лез — просто телекинезом хоп — и ты уже беспомощен. Палочковая магия хороша, но не считается оперативной — то есть не для мгновенного, спонтанного применения. Для этого есть только невербальные и безжестовые чары, иначе никак. И даже так — это долго. Мгновенно атаковать магией можно только без палочки, жеста и слова. К примеру, Волдеморт ударял людей по мозгам легилименцией во время сражения, что существенно ухудшало их способность к сопротивлению и позволило ему прослыть великим волшебником и очень опасным противником, который может уничтожить кого угодно. Прежде чем профессорский состав успеет вмешаться — я поспешил ретироваться, послав вежливую и скромную улыбку всем, кто на это смотрел.

* * *

* * *

* * *

**

Макгонагалл сидела, смотря с прищуром на то, как я исполняю заклинание.

— Стоп, — остановила она меня, когда я превратил спичку в бабочку, — вы хотите сказать, что уже выучили преобразования неживой материи, мистер Поттер?

Я только пожал плечами.

— Преобразование неживого в живое — это совершенно другая тематика. Где вы это вычитали?

— Книга "Бесконечные трансфигурации" Эджкомба Эдуарда, в частности, в ней описывается подробно процесс многоуровневых преобразований, — я щёлкнул пальцами и бабочка превратилась в пчелу и зажужжала, ещё раз — и пчела превратилась в гусиное перо.

Профессор Макгонагалл только выгибала бровь.

— Замечательно, — тон у неё такой... макгоналловский, — а теперь теория, мистер Поттер, прошу, объясните, как происходит многоступенчатая трансфигурация...

Ну что ж, сама напросилась. Хотя... Из всех своих достоинств, я не мог похвастаться особо хорошей памятью, как Гермиона. У неё память идеальная, а я быстро всё забывал, если это что-то не стало для меня важным. Однако, книжку я прочитал всего пару дней назад. Всё-таки систематическое, планомерное образование — это прекрасно. Каждое знание укладывается к другим, схожим, и даёт понимание того, как это всё работает. Даже если я бы не помнил книжку, то основные моменты из неё всё равно были бы мне известны, по схожим книгам и вообще...

Прокашлявшись, я рассказал теорию. Макгонагалл со скучающим видом взмахнула палочкой, отменяя все сотворённые мною трансфигурации и возвращая спичке первоначальный вид. Она расслоилась и изогнулась. Что закономерно, после стольких то превращений. Любая трансфигурация, даже самая маленькая, разрушает объект. Это как нагрузка на металл, любая — создаёт в нём усталость и оставляет следы, бесконечно трансфигурировать что-то вроде дерева невозможно... Равно как и постоянно зачаровывать одно и то же — это к вопросу, почему если волшебники такие умные, не могут просто трансфигурировать себе всё желаемое. Изначальный объект в процессе трансфигурированного существования будет разрушаться. К примеру, если мы трансфигурируем себе одежду из полотенца — она продержится день-два, после чего начнёт расползаться. И не потому что трансфигурация плохая, а потому что полотенце разрушится, и долго не проживёт. Так что это — временное решение в любом случае.

Поэтому волшебники не имеют привычки применять такую магию к нужным вещам, отдавая предпочтение чему-то бесполезному и что не жалко — спички, чашки, камни, и так далее. Да, магия это не чудо. Магия это инструмент, и как у всякого инструмента — не творит чудо, и у всего есть цена — нельзя превратить вещь в другую вещь, не заплатив за это её порчей.

— Достаточно, — Макгонагалл остановила меня, — я буду спрашивать вас, мистер Поттер. Итак, чем отличается квазиматерия живого трансфигурированного существа от квазиматерии неживого?

Около получаса я отвечал на вопросы Макгонагалл, которые становились всё сложнее и сложнее — если она начала с простейшего, то закончила уже довольно тяжёлыми темами, и многие из них я попросту не читал. Но опять же — систематическое, планомерное образование — позволяет понимать даже то, что не читал напрямую. Квазиматерия — или добавочная масса, к примеру, живого трансфигурированного существа, обладает большей тягой к распаду и в процессе своего существования имеет тенденции менять массу перед тем, как трансфигурация закончится. Это проистекает не из книжки по трансфигурации, а из свойств квазиматерии вообще, которые описываются четырьмя фундаментальными законами. Это прямо как законы ньютона для магловской физики.

Макгонагалл меняла взгля, которым на меня смотрела, брови её иногда изгибались вопросительно или недоумённо.

— Мистер Поттер, где вы это узнали? — спросила она, — я говорю про свойства пространства заклинания в материализованной форме.

— Позвольте, — я полез в подсумок, и достал оттуда нечто похожее на маленькую карманную книжицу. Положил на стол и потрогал палочкой. "Маленькая", "Карманная" книжица увеличилась до таких размеров, что едва умещалась на стол. Да, это моя прелесть.

В стародавние времена, когда книги у маглов были ещё малораспространены, в библиотеках выставляли вот такие вот фолианты — на специальных подставках. Что такое книга-гигант? Это том, высотой мне по грудь, весом где-то под тысячу фунтов — при том что я весил меньше ста. Громадный фолиант — это одна из тех книг, что хранились у меня в Мраморном Зале и я специально для Хогвартса взял оттуда шесть таких. В такую книжку, даже при том, что шрифт её был намного больше обычного, вмещалось почти в тридцать-сорок раз больше текста. И конкретно эта книга — была создана в восемнадцатом веке, по моему заказу — со времён римской империи у меня осталось довольно много разрозненных свитков по магии. И я заказал переделать их — тщательно рассортировать все знания в них и занести в гигантскую книгу.

У Макгонагалл глаза округлились. Ещё бы, такая книжища... Я телекинезом поднял её.

— Это фолиант "Преобразования" — сказал я, — один из серии шести великих магических фолиантов, в которых занесены сохранившиеся с древних времён знания. Здесь в порядке очереди занесены тексты тысяч разнообразных магических свитков и книг, изданных в древние времена. В том числе — содержание девяти архиклассических трудов по трансфигурации, изданных магами Круга — доминирующего общества волшебников в древнем Риме. Я бы сказал, что эта информация уже устарела, но по прежнему вполне работоспособна. И уж тем более — представляет исключительную историческую ценность — как-никак книгам, с которых это скопировано, уже две с половиной тысячи лет.

— Ну и размеры, — покачала головой Макгонагалл, — откуда это у вас?

— О, это подарок, мэм. Не желаете взглянуть? Я выучил эту книгу от корки до корки...

Макгонагалл встала, поправила рукав картинным жестом и подошла к гигантской книге. Та была открыта на странице "Классические трансфигурации" за авторством Весты, волшебницы из эпохи примерно начала первого века нашей эры — то есть современницы магловского "сына божьего". Еврейка наверное.

Продираясь через латынь, профессор Макгонагалл не без интереса прочитала несколько огромных страниц, прежде чем отойти.

— Да, материал подан очень лаконично и эффективно. Хотя на мой взгляд, терминология и некоторые моменты уже устарели.

— За две то тысячи лет, — хмыкнул я, — да, мэм, устарели.

— Так значит вы прочитали эту книгу?

— Целиком и полностью, — кивнул я.

— Это едва ли даст вам какие-то поблажки.

— Что вы, мэм. Наличие базовых знаний, пусть даже и таких, очень упрощает понимание остального, что вы выписали для чтения.

* * *

*

— С днём Рождения, — я наклонился и вручил Гермионе подарок, после чего едва заметно поцеловал её в щёку, улыбаясь.

Грейнджер едва ли знала, что я знаю про её День Рождения — она вообще была скрытной и никогда нам об этом не говорила. Слишком скромная. Небольшая красивая коробочка из красного дерева в руках Гермиона задрожала. Вместе с руками. Она удивлённо распахнула глаза и потрогала щёку.

— Гарри? — удивлённо пискнула, — Гарри, ты...

— Поздравляю, — улыбнулся я, — Гермиона, ты чудеснейшая девушка.

Гермиона залилась краской ещё сильнее и потупила взгляд. Судя по эмоциям, она была очень смущена. Утро, гостиная. В такую рань вставали только мы, и ещё несколько студентов, которые в силу фамильного воспитания привычны к ранним побудкам. Гермиона хлюпнула носом от переизбытка эмоций и внезапно бросилась и обняла меня. Эм... Приятно, конечно.

— Спасибо! — и меня тоже поцеловали. В щёку, — Гарри, как ты узнал?

Я отлип от Гермионы, на которую напал вирус обнимашек и взял её под руку.

— Просто немного постарался, — под руку провёл её к столу, — а теперь тортик. Я взял на себя смелость и приготовил торт на всех, раз уж у тебя праздник — то все должны откушать.

Стол был заставлен яствами, центральное место из которых занимал торт. Гермиона очень недоуменно на него посмотрела, торт был очень большой — с цифрами "12", и зачарованный. Его изготовили по заказу в магической кондитерской.

Вот что волшебники действительно любили — так это сладости, это было понятно по богатству ассортимента кондитеров. И было совсем не сложно найти того, кто согласится сделать торт, которого хватит на весь факультет Слизерин — он был украшен рисунками и вензелями, центральное место занимал красивый, роскошный сияющий герб Слизерина, по краям торт украшен красивыми пёстрыми маленькими шоколадными змейками, чешуя которых покрыта разноцветной глазурью и мякоть из мягкой нуги. Торт весил сто фунтов. Гермиона только недоумённо поморгала, помимо торта тут были так же и магловские напитки — если точнее — кока-кола. Волшебники про её существование не знали, так что для большинства сегодня это в первый раз.

Гермиона захлюпала носом, глаза на мокром месте.

— Гарри, это всё ты сделал?

— Конечно, — улыбнулся я и обратился к присутствующим, — Леди и Джентльмены, благородные доны, сегодня наша очаровательная и неотразимая Гермиона празднует свой двенадцатый день рождения, — сказал я, — по этому случаю приглашаю всех откушать праздничный торт, напитки и прочие сладости и вкусности!

Студентов в гостиной было человек пять, и все младших курсов — то есть первый-второй, дальше они уже совершенно иначе вели себя. Просыпались только с подъёмом, засыпали поздно, и вообще, "мыужевзрослые". Меня встретил хор голосов, присутствующие поздравили гермиону. Особенно выделился Драко, который картинно, но не вычурно, поклонился и произнёс цветистое поздравление.

— Ты не откроешь подарок Гарри? — спросил он, поправляя свою школьную сумку и глядя на то, как его миньон Гойл отрезает себе большой кусок торта.

— Ах, да, — Гермиона раскрыла коробочку, обнаружив внутри восемь колец. Почти всевластия.

— Эм... — Гермиона удивилась. Кольца лежали в специальных углублениях, — Гарри?

Драко заглянул внутрь.

— Ничего себе, — прицыкнул он языком, — это же магические артефакты. Редкая штука в наше время. А что это за кольца?

— Восемь прекрасных колечек, которые необходимы почти каждому волшебнику. Вот это — я ткнул палочкой в самое левое, — защищает от легилименции — сигнализирует о применении ментальной магии и может отразить простые атаки. Вот это — ткнул во второе, — сигнализирует о ядах поблизости. Чем ближе ядовитое вещество — тем сильнее оно вибрирует. Вот это — ткнул в третье, — кольцо под названием "Келабриан", или Синее Кольцо — оно увеличивает способность волшебника восстанавливать магию после истощения, вот этот перстень — имеет свойства хранилища. В него заряжается заклинание, и замораживается внутри — а по ментальному сигналу волшебника — мгновенно выпускается. Это позволяет выиграть в драке немного времени превентивным ударом. Сейчас оно заряжено заклинанием Общего шока...

Эти и оставшиеся кольца — были довольно редкими и мощными артефактами.

— Синее Кольцо... я слышал о нём — оно довольно древнее и знаменитое...

— Август Малфой. Синее Кольцо было создано сильнейшим из вашей семьи волшебником — Августом Малфоем, в пятнадцатом веке, и оно успело стать довольно известным, — согласился я.

— Но как оно тогда попало к тебе? — спросил с прищуром Драко.

— Август подарил это кольцо Беладонне Блэк, сам он в нём не нуждался, с его то талантом. Дальше оно побывало у многих волшебников этой семьи... Пока не остановило своё путешествие в семье Поттер, будучи приданным моей бабушки, в девичестве Блэк.

Драко кивнул. Вопрос о том, легально ли я владею кольцом — снят с повестки. И ведь ни капли не соврал, разве что чуть-чуть...

— Но это выглядит вычурно, и...

— Гермиона, — мягко и с укором сказал Драко, — ты судишь как магл. Позволено ли мне будет немного разъяснить? — драко посмотрел на меня. Я кивнул — и правда, кто я такой, чтобы ему отказывать? Но Драко всё же осторожничал и важничал со мной. Не был лучшим друганом, как позиционировал себя Уизли, скорее опасался, что и его в окно выкину. Он кашлянул в кулак и сказал:

— Отец рассказывал мне примерно следующее. Артефакты — это очень важная составляющая жизни волшебника. Зачарованные вещи и артефакты. Волшебник не может постоянно применять множество заклинаний, и не может постоянно следить за всем. Когда его магия может простираться дальше — он создаёт артефакт — предмет, наделённый волшебными свойствами, помещает в него свою магию и использует её. Артефакты и зачарованные предметы — это внешнее воплощение силы волшебника, являющиеся продолжением внутренней — то есть заклинаний. Волшебник зачаровывает вещи вокруг себя, чтобы не поддерживать заклинаниями их действие.

Я вспомнил на этих словах дом Молли Уизли — возможно самой неприятной женщины, которую я только видел в своей жизни. Посуда мылась сама, спицы вязали, и так далее — держать постоянно заклинание не приходилось. Гермиона, ввиду того, что пока не была вхожа в волшебные дома, просто наверняка не совсем понимала, как это работает. Драко же продолжал. Судя по тону, он слышал это от своего отца.

— Артефакты — могут многое сказать о волшебнике, который их носит — они бывают разные. В большинстве случаев это что-то вроде фамильного колечка или кулончика, волшебники вроде Дамблдора носят по множеству артефактов одновременно. Ещё один плюс — пользователь необязательно должен вообще владеть такой магией. Главное чтобы в принципе был волшебником — в руках магла они не будут действовать.

— А они дорогие? — спросила Гермиона.

— Очень. Очень дорогая, полезная и статусная вещь в нашем мире. Поэтому носи их всегда, не снимая. Кстати, Гарри, — Драко повернулся ко мне, — боюсь показаться назойливым и невежливым, но мои родители писали, что опознали несколько из колец на твоих пальцах, но вон то серое — не смогли. Что это за штука?

— Это? — я поднял руку. Кольца были на пяти пальцах. На среднем — серый перстень, массивный, с узорчиком на передней части, — у него довольно пафосное название — "Печать Трибунала". Это перстень-печатка, печать может увеличиваться. Его магия относится к магии контрактов. Оно имеет необычайные магические свойства, связанные с контрактами и договорами — приложение этой печати превращает любой договор в нечто вроде нерушимого обета, и серьёзно карает магией контрактов тех, кто нарушит их. Только владелец перстня может изменять свойства контракта, получая власть над судьбами тех, кто неосторожно заключил с ним договор, — я улыбнулся, — первое и самое известное применение данной печати — это первый договор между магловским Папой Римским и волшебниками, в тысяча триста сорок пятом году. Папа обязался что "весь крещёный люд" и прочие не будут чинить препятствий и охотиться на ведьм, этот договор — одно из якобы временных перемирий, которые были во времена противостояния маглов и волшебников. Договор был скреплён этим перстнем, и когда Папа и его сатрапы христианские просто наплевали на договор и продолжили свою политику — Европу охватила эпидемия чумы. Она уничтожила половину населения континента — практически все города были заражены, миллионы людей погибли.

Драко стоял не живой не мёртвый. Сравнялся цветом со своим воротничком.

— Магия контракта — удивительная и очень... мощная вещь. Она может дать невероятную власть... или принести невероятные проблемы. Нечто вроде этого перстня — спокойно уничтожит любого волшебника, магла, или целые континенты, если будет заключён соответствующий контракт.

Драко сглотнул:

— Это же то, о чём я думаю? "Чумная Печать"?

— "Печать Трибунала", — поправил я его, — вообще, чума не оговаривалась договором. Просто так получилось, что магия трибунала выбрала для исполнения наказания в столь массовых масштабах — инфекцию.

— Всё равно...

Причину, по которой он побелел — можно понять. Среди волшебников была лишь теория о том, что великая чума — последствие атаки волшебников на маглов. У чумы было одно интересное свойство — она легко исцелялась простейшим рябиновым отваром. Это сверхсмертельная и сверхзаразная магловская болезнь — не представляла для настоящего волшебника вообще никаких проблем — череда пандемий чумы — сильно подорвала магловский мир перед тем, как они сдались и заключили статут секретности. Зато ни один волшебник от неё не помер. Я подозреваю, что это свойство чумы было искуственно создано магией контракта, чтобы не наказать волшебников.

Да, владеть такой вещью в волшебном мире — это очень значимо. Пока мы говорили, Гермиону несколько раз подздравили угощавшиеся тортиком Слизеринцы. Дафна подошла с большим куском и похоже совсем не боялась располнеть, вон как Буллстроуд.

— Носи их не снимая, — сказала она, ковыряя лопаткой для десерта свой кусочек торта и размазывая аккуратно крем, — все волшебники так делают, если могут вообще добыть хороший артефакт.

Странно, но наши увещевания для Гермионы пустой звук, а когда подруга сказала — всё, без малейших вопросов надела на пальцы. Мы с Драко переглянулись. Одно слово — женщины.

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

В целом, я бы описал свою учёбу так — профессора меня лично прессовали. Лично. И скрывать свои знания я не стал, мне просто наплевать, что они подумают и что подозревают — мне. Плевать. Хотя в другой ситуации я бы постарался скрыть лишнее и сыграть роль мальчика Гарри, но нет. Я не такой.

Второй гигантский фолиант — по чарам, я отдал профессору Флитвику, чтобы он его изучал. Забавно выглядело — Флитвик сам по себе махонький, а книга гигантская, и он заставил щелчком пальцев её парить в воздухе — стандартная левиоса. Флитвик всё-таки был мастером чар, и такие заклинания мог творить точно так же, как это делаю я — не трогая лишний раз палочку. И если для студентов это выглядело как-то невероятно — для них магия без палочки это недостижимо в принципе, то для Флитвика, как и для Дамблдора, или Макгонагалл, это ерунда. Снейп вон приноровился вообще писать на доске взмахом палочки, простейшие анимирующие чары, которые заставляют двигаться мелок. Очень эффектно выглядит — здесь все любители эффектности. Не я такой один, стукнутый на голову — волшебники вообще любят подобное.

Именно поэтому, наверное, сейчас я ловил на себе восхищённые взгляды. Или, что называется — "проснулся знаменитым" — Пророк вцепился в меня и ещё дважды напечатал хвалебные статьи, в которых, однако, у меня не было никаких реальных подвигов, кроме феноменальной обучаемости и когда-то получившего рикошет волдеморта. Так и представил в голове голос — "Гарри Т-34, или Гарри-Хрен-Попадёшь. Говорят эту сволочь вообще невозможно убить!". Хехе, как раз про меня — убить можно попытаться, но... Гарри Читер, Гарри умеет пользоваться сейвами и устроит вендетту по-корсикански в любом случае.

Я шёл по коридору от библиотеки. Мой нынешний модус вивенди начинал напоминать мне Гермионин — она вечно что-то читала и пропадала в библиотеке. У меня были сомнения, может и её тоже гоняли по тому же принципу? А нам она ничего не говорила, чтобы не расстраивать мальчиков и не вызывать ещё больше зависти на факультете. Ну чем ещё объяснить то, что ей дали особо опасный артефакт — Маховик Времени и она постоянно читала что-то? Может быть, может быть... Я уже почти убедил себя, что так оно и было.

Так я дошёл до развилки на третьем этаже и задумался крепче. Чтобы подтвердить свою славу — мне нужно быть на слуху. То есть — активно пахать в этом направлении. Да, нельзя просто сидеть на попе ровно, показывать прилежность в учёбе и иногда крутую магию, и надеяться, что тебя признает общество как гения, просто потому что ты хорошо учишься. Волшебники любят шумиху — яркий тому пример — Гилдерой Локхарт.

Надеяться на игрушки Дамблдора тоже не вариант — ну если они додумаются притащить в школу Тролля — я не дам спустить это дело на тормозах и героически его победю. Я же всехпобедюн, мне положено побеждать чудовищ — волшебники удивительно падки на такие истории про кого-то, кто кого-то там победил. Пустозвонить, как Локхарт, я не хочу и не могу. Кто у нас есть, если не они? Ну допустим, у нас есть Василиск в тайной комнате. Его можно убить.

Это было крайне опасно, я тогда был маленьким и глупым — полез, героем захотелось побыть, не понимал, чем это всё может закончиться. Если бы всё не было инсценировано Дамблдором, да даже и с ним — всё могло закончиться очень плохо для всех.

Знаете, в жизни мне попадались такие люди, которые вообще заражены творчеством. Проще говоря — избыток фантазии при нехватке мозгов, что приводит к очень страшным вещам, когда и смеяться уже живот болит, и плакать слёзы кончились.

Хогвартс — так себе стартовая площадка, но именно этот замок — мой дом на ближайшие годы. Я не могу ничего по понятной причине — я маленький мальчик. Да господи, я должен быть одиннадцатилетним шпиндюком, а дети — очень непоседливы, и умеют находить проблемы на свои пятые точки. Не надо мне относиться к этому всему так, словно меня специально ограничивают. Как и всех детей, меня держат в максимально подконтрольных условиях, не давая лишней свободы. Хогвартс — это вообще довольно закрытая, замкнутая школа. Волдеморт в своё время стал старостой — у него характер такой. И куда я спешу, скажите на милость? Осень только началась, кажется — ветра завыли за окном, забарабанил по подоконникам холодный мелкий дождь. Мои сверстники ещё даже не начали учить реальные заклинания с палочками — хотя слизеринцы все поголовно использовали простые чары, просто положив болт на запреты и тот факт, что обычные студенты, следующие правилам, ещё даже не должны ничего уметь. Это же слизеринцы. Мой факультет.

Меня угнетало это всё. Я имею в виду — хотя я и понимал, головой, что Замок — мой дом, слизеринцы — мой факультет, и меня ждут "счастливые" семь лет учёбы, но я чувствовал, копчиком чувствовал, какую-то непонятную усталость. Скорее всего — моральную. Мне хотелось разрядки, мне хотелось выплеснуть всё что накопилось. Я же появился тут практически перед самым отправлением в Хогвартс — кроме вокзала, поезда, мира вокруг не видел.

Мною завладело желание, наверное, схожее с желаниями близнецов Уизли — устроить какую-нибудь невероятную каверзу, такую, чтобы было ярко, масштабно. Хотелось пошалить, проще говоря.

А собственно, чего я ожидал, будучи ребёнком? Идеального самоконтроля? Да и зачем он мне?

Помню, давным-давно, у меня были дети. В разных жизнях — хотя чаще я придерживался всё же бездетности, но для спокойной жизни какому-нибудь чистокровному породистому человеку — нужны дети. Иначе заклюют родственники — им наследничек нужен. Ну собственно, я этот скорбный путь прошёл от начала до конца — в смысле, в воспитании детей поднаторел, пожалуй, не меньше, а то и побольше любого другого человека. Сейчас мне было сложно применить данные навыки, поскольку я сам мелкий, и ко мне относятся соответственно. Но многое всё же я взял.

Мы, взрослые, всегда относились к детям как к детям — здесь, в хогвартсе, что бы я не отчебучил — для всех это будет детская игра — дети вообще абстрагированы от общества. И даже будь я самым крутым среди малышей — для всех, кто не в хогвартсе, это ничего не будет значить. Этим объясняется, кстати, то, что волшебное сообщество забило большой и толстый болт на троллей, василисков, дементоров, и прочую погань, которая тусовалась в Хогвартсе весь период моего обучения тут. Для всех это их, школьные забавы. Пока не произойдёт что-то действительно важное и желательно с жертвами среди местного населения — все просто отгородились мысленно от школы.

Как ни странно, но это часто влияет и на прежнее восприятие — когда мы вырастаем, взрослеем, то все те страсти, что кипели в хогвартсе, все те срачи, что кипели в хогвартсе, всё это перестаёт для нас значить хоть что-либо. Первые год-два, максимум три — бывшие студенты ещё по старой памяти сохраняют предрассудки — гриффиндорцы-слизеринцы, и часто припоминают, как те или другие вели себя в школе, как учились, а потом это тает как дым на ветру. И бывшие гриффиндорцы обнимаются с бывшими слизеринцами, с которыми семь лет враждовали.

Подойдя к окну, я постучал пальцами по подоконнику — я хотел быть тем, кем Дамблдор не хотел меня видеть — назло ему, и чтобы сломать его планы и его чаяния. Одна статья в пророке про таланты — этого слишком мало. Нужно устроить настоящее шоу на кубке по Квиддичу — первая игра будет против Хафлпаффа... что ж, мне надо тренироваться. Волевым усилием отложить книги, и заняться тренировками полёта, потому что как ни были у меня старые навыки, а новые нужно получать, и получать хорошо.

* * *

Свист ветра в ушах, метла слегка вибрирует под задницей, разворот через голову — классическая мёртвая петля, и устремиться вниз...

Место для тренировок я выбрал офигенное — склон, под которым была хижина Хагрида. И закинув все свои книжки в подсумок, переоделся, и полетел заниматься. Ох, что я только не вытворял на метле! И главное — я тренировался не на Нимбусе — нимбус это хорошая, мощная метла, но Молния-Ультрасуприм, выпущенная в две тысячи двадцать восьмом году, как экспериментальная спортивная модель обычной суприм, ставшей... как Т-34 в мире танков, мальборо в мире сигарет, или bbc в мире журналистики. Главной и самой удачной моделью спортивной метлы вообще.

Для сравнения — обычная Молния-суприм выжимает сто восемьдесят миль в час за десять секунд, а Молния — сто пятьдесят. Нимбус-2000 — только сто тридцать за десять секунд, а Ультра — выжимает сто восемьдесят пять миль в час за десять секунд — разгон этой метлы просто чудовищен. Плюс ко всему — эта метла — изготовлена на заказ. У неё другой хват, рукоять покрыта акульей кожей, стремена из гоблинской стали, лакированное покрытие. А зачарования частично созданы мной.

Я взлетел свечкой вверх — "Английская Свеча" — стремительный набор высоты с лёгким спиральным сужающимся вращением, и резко двинулся вбок, так, что только стремена позволили не вывалиться. Зачарования этой метлы отличаются, в ней добавлены ещё два контура, которые работают как боковые маневровые двигатели. Мечта о сверхманевренной метле так и осталась абсолютно недостижимой — хотя в разные времена люди пытались создать метлу, которая могла бы совершать чуть ли не мгновенный перенос всей тяги с одного вектора на другой. Но... Ни у кого это не получалось — чары имеют свои ограничения, магию нельзя вот так обмануть — в частности — у таких чар есть некоторая... инертность. Они не могут мгновенно поменять вектор движения, и как ты ни старайся — есть ограничитель, сама природа. Так же, как нельзя стремительно двигающийся физический объект повернуть — потому что у него есть внутренняя кинетическая энергия, так и чары — не могут сразу бац — и вбок.

К тому же метла, как правило, расходовала жалкие крохи магии волшебника, но суприм — уже имела серьёзные требования — несколько часов полетаешь и ты выжат. Ультра — создана под магов с хорошим запасом магии, и могла выжать обычного школьника за десять минут, до состояния потери сознания от истощения. Потом ещё шоколадками отъедаться и кока-колой отпиваться...

Я не испытывал проблем — мой гигантский запас был очень кстати, и как я летал, боже, как я летал — после Нимбуса — ощущение как будто пересел с псевдоспортивного автомобиля, типа маслкара и ему подобных, на настоящий гоночный болид, который визжит, орёт, входит в повороты — намного лучше. Я когда-то катался на таком, и даже сохранил в Мраморном Зале гоночный болид формулы-1. Ладно скорость — хотя и она велика, он порвёт любой спорткар в обычном повороте — спорткар улетит дальше по траектории движения, кувыркаясь, а болид спокойно себе повернёт на скорости. Этим настоящие гоночные авто отличаются от дорожных спортивных. И с мётлами почти так же — медленней, но главное — они вёрткие, увёртливые, валкие, и легко входят в такие повороты, которые попросту не смогут осилить обычные мётлы.

Я исполнял трюки высшего пилотажа, и охотился за маленьким засранцем. Не найдя привычного поля для квиддича, снитч начал хаотично летать в воздухе и мне было сложно поймать его — я с большим трудом нашёл эту заразу и дал полный газ. Не ожидавший такой подляны снитч чуть не попался мне просто так, легко, но всё же увернулся... Попытался, я совершил резкий разворот и поймал его, сунув в карман.

Вон, кажется, Хагрид там стоит. Я помахал ему, улыбаясь, и полетел в сторону стадиона. Дал полный газ — метла разгонялась до трёхсот миль в час. Это очень, очень много. Если бы не защитные анемо-чары, то меня бы тут ветром разорвало.

Я пролетел между башнями стадиона как пуля, и затормозил довольно резко — на стадионе были... Ах, да, гриффиндорчики. Оливер Вуд тренируется. Я пулей пролетел между их рядами, уворачиваясь, и выделывая финты в воздухе, бочки, пируэты, и прочее, и как можно додуматься, заметил наконец Снитч — эта зараза летела прямо на меня, чуть сбоку. Резко развернувшись в его сторону, я загнал заразу полукольцом, и когда он пытался лететь от меня, просто схватил, стоило ему потерять скорость на повороте. Плюс этой метлы — шикарная скорость поворотов. Не ожидавший такой подолой обманки снитч затрепетал в руке, а я спустился к Оливеру Вуду.

— Поттер!? Сейчас тренируется наша команда, — сказал он, и глаза его были суровыми.

— Да? Ой, извини, я просто мимо летал и решил заглянуть, — улыбнулся я, — кажется, это вы обронили, — я сунул ему в руки золотой снитч, — ладно, не буду мешать!

Деморализация прошла успешно. На то, чтобы поймать снитч мне понадобилось секунд тридцать полёта, не больше. Вуд взял его и гневно проводил меня взглядом. Может это выглядит как позёрство и издевательство, но это не так — это позёрство, издевательство, а так же желание деморализовать команду противника перед матчем...

Ну и чтобы слухи были, что Поттер порвёт гриффиндорцев как нефиг делать.

* * *

*

— Ауч, — я был отброшен и покатился по песку, больно ударяясь копчиком. Палочку не выпустил — уже хорошо. Едва я успел прийти в себя — как меня снова подбросило заклинанием, оно покатило меня по арене. Очень, очень неприятно.

В десяти метрах стоял высокий, мускулистый, голый по пояс, волшебник, с кучерявыми чёрными волосами, в руках он держал магический посох. Большой, серый, из дуба. Он наставил его в мою сторону — я едва успел откатиться. Защитное заклинание, срочно, защитное, протего?

Удар магией выбил из меня дух, было больно и обидно. Враг подошёл ко мне, и больно пнул меня под рёбра, и без того было плохо.

— Харрус, ты совсем мягкий, — сказал он ехидно, — ты ведёшь себя как ребёнок, да дети и то более шустрые и злые. Тебя что-то останавливает.

— Это же тренировочная дуэль? — спросил я, едва отдышавшись. По-моему, рёбра треснули.

— Тренировочная, да, я тебя убивать не буду. Но магия это не игрушка! — и он снова замахнулся своей палкой. Я пнул его в ногу, он покачнулся и отпрыгнул.

— Уже лучше, — продолжил он, — магический бой — это всегда серьёзно. Драка не бывает шуточной. Ты мягкий, — повторил он, скривив губы, — как будто ждёшь, что ничего плохого не будет, и вообще, всё мило и хорошо. Запомни, шкет, драка не бывает несерьёзной. Ты можешь не воспринимать её всерьёз — пока тебе нож под рёбра не сунут, или не убьют магией — и тогда всё будет совсем иначе. Ты должен избавиться от этих нежных соплей о том, что людей нельзя бить — ты человек, ты хищник. Каждый твой бросок должен быть смертельным. Это не игра, Харрус, если тебя бьют — то бьют на поражение, насмерть! Если ты бьёшь — бей на поражение! — рявкнул человек, и пока болтал, готовил заклинание. И выпустил в меня поток магии...

Я увернулся.

Было тяжко и больно тренироваться с ним, но он выбивал из меня шаг за шагом стремление играть с магией, которое навязал Хогвартс. Стремление если и бить — то не насмерть, и от других ожидать того же. Удар должен быть эффективным — и это не бокс, и не спорт, это бой... Я поднял палочку и...

— Экспульсо! — мгновенное заклинание, вылетело ещё до того, как я договорил его вербальную формулу и оно снесло парня в мантии, он полетел как пуля по коридору, кувыркаясь и ломая с хрустом конечности. Шпага практически прыгнула в правую руку и свистнула в воздухе, засияв белым цветом, я увернулся от неизвестного заклятия, которое в меня послал второй, и пнул его под колено, шпага глубоко ранила, насквозь пробив ладонь того, что был справа, и он заорал, а тот, что передо мной — заваливаться начал. Я послал в него заклятие удара, которое направил под дых — он не успел ничего сделать. Тот, что с проткнутой рукой, скуля, побежал к стенке и заковылял поскорее прочь отсюда. В него полетело заклятие шока, а тот, что передо мной — попытался высвободиться — ему удалось меня оттолкнуть, но на этом везение закончилось — я прыгнул назад, разворачиваясь в воздухе и рубанул шпагой — она свистнула в воздухе и прочертила глубокую рану ему на спине, до самой задницы, своим кончиком. Не смертельно, но он повалился на пол, воя от боли. Итак, один переломанный лежит в коридоре, наблюдает за тем, как я избивал остальных, ещё один получил электротравму и отправился в страну розовых пони, и третий — воет, у него спина до костей рассечена. Я был зол. Направил магию в шпагу — её лезвие из зачарованной белой стали засияло, переливаясь магическими узорами.

Как раз в этот момент добежали преподаватели — Снейп, дежурный сегодня, и Маккошка с Квиреллом. Что заика тут делает — хрен знат.

— Боже! — Макгонагалл пошатнулась, увидев открытые переломы и другого, который валялся в крови, с раной на спине, обильно поливая кровью пол.

Снейп без лишних вопросов послал в меня петрификус — я отмахнулся от его заклинания шпагой, отбив его в стену.

— Итак, леди и джентльмены, у вас какие-то претензии, или вы ради забавы решили на меня напасть? — спросил я, убирая палочку.

Заика Квирелл забыл, что он малохольный и должен упасть в обморок. Снейп, признав бесполезность попытки, бросился к тому, что лежал на полу с переломами. Значит толковый препод — из этих троих только он не ныл и не звал на помощь. Обычно обыватели, если что-то случается, бегут на помощь туда, откуда зовут. А те, у кого в голове чуть больше мозгов, или в жизни чуть больше опыта — бегут туда, откуда не зовут, потому что если у человека есть силы орать и звать на помощь — значит у него всё не так плохо, как у того, который молчит. Это типичная ошибка. Ещё больше раздражает когда отправляешься на помощь пострадавшему — а какие-то обыватели вокруг начинают ныть, что ж это ты не помогаешь тем, которые орут громко... Ладно, это я о своём, о наболевшем.

— Спрячьте свою шпагу, мистер Поттер, — холодно сказал Снейп, применяя заклятия, чтобы вправить кости лежачему, и транспортировать его, — какого чёрта?

— Не знаю, сэр, на меня напали эти трое старшекурсников. Причина мне неизвестна.

— Но зачем нужно было их так калечить? — спросил снейп на повышенных тонах.

— Сэр, я не знаю, как вы думаете, но я думаю, что магия — это серьёзная вещь. И если уж кто-то нападает — то надо как минимум подразумевать что тебя бьют насмерть. И бить в ответ так же. Это не тренировочная дуэль, так что у меня были все основания полагать, что меня хотели убить.

— Хм...

— Что за бред!? — воскликнула Макгонагалл.

— Тридцать баллов Слизерину, за замечательный бой, — сказал Снейп, — если вы сохраните эту философию дальше, Поттер, то я не завидую тем, кто захочет самоутвердиться за ваш счёт. Так, кто тут у нас...

Первым сломанным оказался Джордж Уизли. Вторым — Фред Уизли, ну а третьим — Питер Нортон, шестикурсник.

— Гриффиндорцы, — снейп скривил губы.

— Северус! Твой ученик напал на моих студентов, — визгливо сказала Макгонагалл.

— Да, так и представляю — трое старшекурсников Гриффиндора, сняв галстуки и закутав лица в маски, просто шли по коридору, а тут злобный Поттер напал на них и начал избивать, — ехидно заметил Снейп, — вам не кажется, профессор Макгонагалл, что это ваши студенты пытались напасть на моего. Трое на одного, да ещё и на первокурсника? — наехал в ответ Снейп.

— Но они покалечены, — заметила Макгонагалл.

— Тот, кто хочет убить другого, никогда не будет об этом предупреждать. Ожидая от людей лучшего — можно получить только аваду в спину, профессор Макгонагалл. Или чего ещё похуже. Магия это не игрушка, бить нужно сразу и наповал. Иначе это не бой, а детская игра.

Я покивал, соглашаясь со словами Снейпа.

— Это всё равно не даёт право калечить моих студентов, — ответила Макгонагалл. Я ответил прежде, чем это сделал Снейп.

— Я был бы в своём праве, даже если бы их убил, всех трёх. Однако, приняв во внимание то, что мы в школе, я всего лишь немного ранил их. Мадам Помфри приведёт их в чувство за пару дней.

Судя по лицу Макгонагалл, она меня просто ненавидела. А Снейп — наоборот, был на моей стороне.