Ах ты... дракон!-3 Главка 17

— Двадцать, — я округлил. Для скорости.

Рит кашлянул. Похоже, мой возраст для него оказался сюрпризом. С высоты его двухсот с мелочью я ему, наверное, вообще щенком кажусь или младенцем.

— А, тогда просто скажу: женщина тут одна в столице жила, придумала стекла лить цветные — любой формы, любого размера. Вазы красоты неописуемой, светильники дивные, тарелки-стаканы-чашки... Года три она продержалась, потом Понтеймо ее творения засек. И сгреб. А она была женой одного из наших, он шум поднял. До Кая дошел. И что? А ничего. Понтеймо прямо сказал: во-первых, быстрый прогресс — враг стабильности и угроза безопасности и ради этой безопасности общества он изымает инициаторов. А пока все гадали, какая опасность может быть в плошках-чашках, пояснил, что есть, мол, и во-вторых: польза финансовая. И муж этой стекольщицы, как достойный вельхо, должен понять, что польза братству важнее, чем семейные узы. Все, мол, должны в любой момент быть готовы пожертвовать чем-то дорогим во имя общей пользы. Так та стекольщица там и осталась. Во имя пользы — стекло лить, но уже для Нойта-вельхо и в ограниченном количестве, чтобы каждую штучку продавать задорого. Разве что мужа к ней разрешили пускать лет через несколько. Только он к тому времени уже новую супругу нашел, кажется. Вот так-то, парень.

Враг стабильности.

То есть меня с моими поделками тут в любом случае сцапали бы. Мясорубки, зажигалки, консервы, спирт, пуговицы, бижутерия...

Но почему Славку, а не... Что-то я ничего не понимаю. Но это потом, потом. Главное, что он живой и живым останется. Пусть даже для чертовой пользы чертовым магам. Пусть я не смогу достать его оттуда прямо сейчас! Главное — что его сейчас не разбирают на части, как кровавую тварь, проникшую в город...

Пальцы задрожали, и я торопливо переплел их на кружке.

Горячая. У меня был еще один вопрос.

— А ты не знаешь... как там?

— Как обращаются с умниками?

Я кивнул.

— Хотел бы я тебя успокоить...

— Плохо?

— Без воли всюду плохо. Там кормят, конечно, и одевают, но это все равно тюрьма. Если твой брат не будет показывать строптивость, то они не станут слишком усердствовать, убеждая новичка в необходимости послушания. И если придумает что-то интересное, то возможны даже небольшие поблажки: кормежка получше, обстановка, одеяла там...

— Ты помочь не можешь?

Рит помолчал.

— Прямо — нет. Мы, порченые, подозрительные и психованные, и на чужую лужайку у нас лезть не принято. И стоит мне только проявить интерес к делам "дорогого друга" Понтеймо, "дорогой друг" тут же проявит интерес к своей добыче: что, мол, в нем такого-то, что из-за него Рык договоренности нарушает? А интерес Понтеймо... — он болезненно поморщился, — да и любого из нашей банды "скромников"... словом, никому не пожелаю.

— А опосредованно?

— А?

— Можешь помочь не прямо? Показать, где эти чертовы Подвалы? Собрать хоть какие-то данные на тех, кто там работает? Послать своих парней в другую сторону, если Понтеймо попросит помощи в отлове беглых умников?

Рит посмотрел странно. Будто удивлялся: как ты можешь спрашивать? Я же обещал.

— Все, что попросишь, парень.

Столица. Предместье.

Когда в середине зимы дом почтенного купца Вассе на Кленовой улице выкупил какой-то приезжий, жители сначала заинтересовались новым соседом, особенно когда он огородил высоким забором не только дом и двор, но и весь участок. Были желающие подсмотреть, чего такого интересного чужак затевает за своим забором.

Но когда спустя несколько дней на Кленовую привезли псовые клетки, соседи разочарованно выдохнули. Новый сосед затеял самое невыгодное для окружающих дело — собачий питомник. Ни поживиться чем, ни прикупить чего — один лай да беспокойство. Все дружно возблагодарили бога Ульве за то, что он надоумил чужака купить самый дальний дом, и больше о нем не судачили.

А вот если б они не оставили подсматривания, сегодня у них появилась бы тема для разговора.

Начать с того, что сегодня вечером собак не выпустили из клеток, и оскорбленные забывчивостью псы старательно напоминали хозяевам об их упущении... Хозяин же, когда вышел, занялся вовсе не тем, а совсем иным, довольно загадочным делом: на подмерзшей к вечеру земле стал раскладывать какие-то камушки и шнуры. Когда над городом поднялась луна, хозяин и вовсе отступил к дому, с нетерпением поглядывая на узор из камней и веревок.

И дождался. В какой-то момент узор вдруг засветился — розоватым, медленно бледнеющим светом. Мягкий перелив — и в центре узора возникает человек с большим мешком на спине. Человек оглянулся, увидел хозяина и заторопился к нему, на ходу снимая мешок. Возникший из пустоты гость и хозяин питомника обнялись и уже вместе смотрели, как один за другим из узора вышагивают люди: один, второй... девятый... десятый. Последний тащил сразу два мешка.

Ошалевшие собаки поначалу встречали появление каждого человека дружным лаем. Но после шестого или седьмого вдруг дружно замолчали и полегли на пол, молча таращась на пришельца блестящими глазами.

— Что это они? — удивился хозяин.

— Есть у нас кое-какие сюрпризы, — улыбнулся один из пришельцев. — Ну что, Вида?

Худощавый светловолосый мужчина подбросил на ладони какой-то круглый предмет:

— По замерам никакого магического возмущения нет. Тишь, как в пустыне.

— Отлично. Мои поздравления, Пилле Рубин. То есть, прости, книжник Хони.

— Хани! — поправили его. — Будьте осторожны с обращениями, представлениями и приложениями. Особенно с вашими личными наработками, по которым вас могут узнать.

— Будем.

— Принято.

— Сейчас мы с Видой обследуем подходы к будущему жилью. Остальным три часа отдых, потом подъем и выдвигаемся.

— Ох, и погуляем! — предвкушающе улыбнулся рыжий пришелец.

Столица. Слава

Слава не считал себя домашним мальчиком. Школа, двор и спортсекция в свое время активно поучаствовали в его взрослении и оставили в памяти массу синяков, два вывиха, пару швов на руке, растяжение и шрам над ухом. Но, оказывается, когда тебя бьют "по работе", то есть без злости, но точно и со знанием дела — это совершенно новое ощущение.

И без этого знания он охотно бы обошелся. Только... ох!... его мнения здесь не спрашивают...

И все силы уходят на то, чтобы удерживать сразу две маски. Не удержишь образ законопослушного зануды — допросчики заинтересуются сменой поведения объекта и примутся за допрос с куда большим старанием. А не удержишь под прикрытием сферы магию дракона — тошно даже думать, кто тогда тобой заинтересуется. И зачем. Так что терпи.

— Так, говоришь, ты эту штуку просто взял и придумал? — седоватый здоровяк поднес к лицу Славки мясорубку.

Увы. Я уже успел об этом пожалеть. Раз пятнадцать.

— Да, остай. Я что-то нарушил? Мне же выдали разрешение! Мы изучали законы... новые вещи — это же разрешается?

— Умолкни. Разрешается. И давно придумал?

— Зимой, остай... простите, не знаю вашего имени. Мне выдали разрешение. Даже четыре. На работу с металлом, на работу с мясом и продовольствием, я за это специально доплатил, чтобы все было по закону. И еще за винт доплатил и за разрешение на торговлю. Срок истекает только в конце лета. Я могу показа...

— Притихни!

Свет вернулся лишь через несколько секунд, к сожалению, вместе с болью. Хорошо, что голос... голоса пока нет... кричать перед этими... не хотелось бы.

Славка сжался в комок, пережидая двойную боль — от тычка допросчика и от рвущейся из-под "покрова" магии. Пламя над жаровней опять дрогнуло, но выровнялось. Контроль. Держи контроль... расклеиться от обычного удара — на тебя не похоже...

Над головой бубнили, обсуждая чью-то криворукость и непрофессионализм, из-за которых объект может отправиться к драконьим тварям, и тогда начальство их отправит туда же. "Криворукий" трусливо отругивался, заявляя, что такой дохляк и от мышьего хвоста свалится, так и что теперь? У них же регламент!

Надо же... у них регламент. Почитать бы. Хоть узнать, что еще там впереди... по регламенту. Дышать до сих пор больно. Ничего. Ничего... С болью мы старые знакомые, почти приятели. Переживем. Ничего. Даже думать не мешает. Хотя что тут думать...

Это почти смешно.

Ситуация была — бредовей не придумаешь. Его могли взять как дракона. Могли арестовать за связь с драконоверами, недоносительство и укрывательство. Могли, в конце концов, прознать про присвоение имени и раскопать то, что он — чужанин. То, что Эркки когда-то понял едва ли не с первого взгляда. За каждое из этих "преступлений" можно было поплатиться жизнью. Чего-чего он только не передумал, глядя в тот проклятый потолок...

Но меньше всего был готов попасть в ловушку просто из-за чьей-то жадности!

Что вельхо держат тюрьму под неласковым прозвищем "Подвалы", им Вида рассказывал. Но, оказывается, даже он не все о них знал — Вида был уверен, что это по большей части тюрьма для магов. Оказывается, нет.

Если он, "дохляк" переживет "регламент", если вельхо убедятся, что он придумал эту дурацкую мясорубку, то останется здесь и будет "изобретать" что-то еще — во благо вельхо. И вельховской алчности. И переубеждать их нет смысла... Славка сильно сомневался, что отсюда кто-то когда-то выходил. Иначе хоть какие-то слухи дошли бы.

— Эй, ты!

Славка открыл глаза.

Потолок почему-то отодвинулся. Кажется, он лежит уже не на столе (или что это было?), а на чем-то вроде плетеного короба — у стены. И как сюда попал — не помнит.

— Ты встать вообще можешь?

Попытка оказалась провальной. Абсолютно.

— Эх... — вздохнул над головой здоровяк. — Говорил же тебе, придурок, поди перед процедурой кулаки об камень, что ли, побей, вечно они у тебя чешутся! Вот чего теперь-то? Как его начальству предъявлять? Все из-за тебя, скудоумный!

— Да ладно, ну чего я-то... я слегка только. Его при поимке помяли, чего сразу я?

— А давай я тебя пошлю перед начальством отчитываться? Ему и объяснишь про "слегка".

— Да ладно, Мощ, ну чего ты, я правда слегка, зачем сразу... да оклемается он, я ему свою лечилку на час нацеплю...

— На три!

— Ладно, на три. И это... у меня тут есть с собой кое-что, вместе выцедим, а? Тесть даже копченки положил... на закуску, а?

— Ладно, — сменил гнев на милость здоровяк. — Топай отсюда, с этим я сам поговорю. Лечилку оставь.

Звук шагов. Скрип закрывающейся двери. Шорох — рядом опустился человек. Славка невольно вздрогнул, пытаясь отстраниться. И сцепил зубы, вынуждая тело оставаться на месте, а магию — притихнуть и не соваться! Быстро же вырабатывается условный рефлекс...

Мужчина молча нацепил ему на шею какой-то шнурок и придержал за плечо.

— Лежи, не шевелись. Я посмотрю. Коли что сломано или отбито, покажет.

Что куда должно показать, Славка не понял. Но маску послушного зануды отработал на автомате:

— Что я нарушил? Я очень сожалею, правда, если я могу что-то исправить...

— Лежи тихо! Короче, так, парень. Ты по незнанию испортил Нойта-вельхо торговлю. Молчи, я сказал. Хотел исправить — исправишь. Придумаешь для вельхо что-то интересное и дорогое — отработаешь долг. Ясно? Ничего не говори, кивни только.

Славка кивнул, на автомате отметив, что после придумки чего-то "интересного" его вовсе не обещают отпустить.

— Мы тут должны были объяснить тебе неправильность твоего поведения, но ведь ты и так все понял, верно?

Снова кивок.

— Вот и правильно. Мы объяснили — ты понял. Так что сейчас все смогут отдохнуть: и мы, и ты. А эта штучка тебя даже подлечит. Не болит ведь, так? Но учти. Когда завтра наше начальство у тебя спросит, готов ли ты работать, отвечай "да". А не то, парень, мы с тобой снова встретимся... и на этот раз придется весь регламент на тебе отработать. А ты ведь мальчик умный, ты этого не хочешь, правда? — ответа седой дожидаться не стал, хмыкнул и, достав из "вложения" толстое одеяло и плоскую подушку, положил рядом. — Оклемаешься — возьмешь. Обустраивайся, это теперь твое жилье, стало быть.

Интерлюдия 1.

— Верны ли слухи, пришедшие ко мне с ветром, дорогой друг? Они воистину печалят мое сердце...

К драконам таких друзей.

— Ветер так ненадежен и переменчив, дорогой друг. Стоит ли ему доверять?

— Ветер переменчив и неверен, как и людская память, глубокочтимый. И ненадежен, как слова... неких людей. Помнится, недавно мы беседовали уже о том, что оплата за нашу помощь кажется нам не вполне достаточной. И получили обещание, что отныне благодарность будет достойной.

Когда ж вы уже нажретесь, желтокожие твари?

— Разве обещание не было подтверждено, дорогой друг?

Хотя ради ваших аппетитов мне пришлось красть собственных магов с улиц собственной столицы и обвинять в этом сектантов.

— На этот раз — да. Но что если драконы действительно нашли выход в другой мир? Они уйдут туда вместе со своей кровью и магией, и долго ли тогда просуществует ваша? И долго ли тогда продлится наше сотрудничество?

Нет. Недолго. Потому что тогда это не будет даже прикрываться словом "сотрудничество". Вы просто выжмете нас досуха, потому что без магии мы уже ничего не сможем вам противопоставить. Будь проклят час, когда я согласился на вашу "помощь", желтокожие твари. Вы постоянно предъявляете за нее счет.

— Думаю, глубокочтимый, что разумные люди всегда найдут способ противостоять поворотам судьбы. Если это действительно повороты, а не выкрики полоумной старухи. Не огорчайте себя несвершившимися несчастьями, дорогой друг, миражи это всего лишь миражи...

— Что ж, может быть, это всего лишь ветер... Мне не хочется огорчать вас, дорогой друг. Наши лучшие встречи обычно заканчиваются подарками. Примите это в знак сотрудничества.

Значит, опять что-то потребует. Людей или что-то драконье?

Столица. Макс

Новый приют встретил ласковей, чем Мишо при первой встрече (хотя с ним мы расстались с сожалением). Хозяин дома помог собрать вещи, насовал вкусностей, которые приготовила его вдова. То есть не его... но скоро, похоже, будет его. То есть не вдовой, а супругой. Слепому видно, как они друг на друга смотрят. Вот так. Заезжали в дом — встретились хромого старика с жутким характером, а уезжаем — нас провожает мужчина в расцвете лет, будущий счастливый муж и многодетный папаша. Он столько благодарностей высказал! Обещал, что и моих друзей приютит, и Славку, если тот вернется, встретит с дорогой душой.

В новом доме хозяев не было. Вообще это был захиревший трактир, который из-за переноса ворот в городской стене оказался в стороне от дороги и приезжих, но отчаянно сопротивлялся разорению. Хозяйка Илта, немолодая уже женщина с двумя детьми, цеплялась за каждого постояльца, а потому готова была побыть слепой, глухой, немой и слабоумной — то есть не мешаться ни в какие дела своих гостей.

Вот и кстати. Потому что первый вопрос у нее возник бы сразу. Снимал я три комнаты, одну для себя, одну для нашей докторицы, с маниакальным упорством лечившей всех подряд, и . одну для "подкидышей". Биссе Навои, конечно, когда-то было плачено за их приют, но к Биссе Навои я бы сейчас даже жабу не доверил. И вот как раз моя комната вызвала бы непонятки.