Сон 10-2

СОН ДЕСЯТЫЙ

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Аргат

Ведомство Политического Управления

575 год

Весна

4 декада

10 день

...Здесь всё было серым. Пол, потолок, стены, откидная койка и такой же столик у изголовья, даже раковина с принудительно капающим краном, который ни открыть, ни закрыть, и собирающейся у стока пригоршни воды. Тоже серой, потому что прозрачная. И вместо унитаза серая дырка в сером полу с принудительным смывом. И даже посуда из какого-то серого пластика, и еда, и питьё непонятного состава и неприятного серо-бурого цвета. И одежда — цельнокроеная рубаха без швов и завязок, не длинная и не короткая — до колен.

Но зато, в отличие от того, сверкающего белым кафелем и полированным металлом страшного кабинета, из-за стен не доносились крики. Здесь господствовала тишина. Только звуки: постоянно капающего крана и редкого журчания в полу — единственные, нарушающие, нет дополняющие мёртвую, не враждебную, а равнодушную тишину. Со-Инн-Рию пробовала говорить сама с собой, читать вслух стихи, даже кричать и проклинать. Ничего и никак не менялось, а собственный голос начинал казаться чужим, неприятным. И она стала молчать.

Время от времени выключался и включался свет, что означало время сна и бодрствования. Со-Инн-Рию догадывалась, что с реальными днём и ночью это никак не коррелируется. Но спросить, уточнить свою догадку было не у кого. Так же время от времени в двери откидывалась полка, на которой стояли миска с едой и стакан с питьём. Скудный неизменный паёк, опять же не дающий никакой информации о времени. Опустошённую посуду следовало поставить на ту же полку. Какое-то время она стояла, а потом полка поднималась, сливаясь с дверью. Подобный механизм, только там было полное вращение по горизонтали, она видела ещё в детстве, когда как-то их — для расширения кругозора — возили на ферму, где выращивались разные зверьки на мех и мясо. Там их так кормили, чтобы не открывать клетки и не создавать ненужных привязанностей конкретных особей к конкретным служителям. И вот она сама попала... в особи. Полная беспомощность и беззащитность. И неизвестность.

Сам момент пленения вспоминался со жгучим чувством стыда. Её — боевого офицера — скрутили как... как городская шпана деревенскую девчонку. Подлое нападение, сзади, со спины... О том, что падение дерева, так точно перегородившее дорогу перед машиной, было не случайным, она старалась не думать, хотя... не исключено, но... да, засада примитивная, но и такая слишком сложна для аборигенов, тупой, нет, неразумной болотной плесени. А волчий вой вплотную за спиной... нет, это вполне объяснимо, волки во время войны — падальщики, потому что зачем охотиться, когда и так полно трупов. Ну да, нужно было развернуться и стрелять, а она... нет, она не шарахнулась, а отшагнула, чтобы... именно, чтобы стрелять, ну, споткнулась, ну...

Со-Инн-Рию передёрнула плечами, будто пыталась стряхнуть наваливающуюся тяжесть. Да, самого... страшного не произошло, но... Чужие грубые руки рвут застёжки мундира, добираются до белья... и останавливаются на сумке с пакетом.... К удаче или к беде, что дикари отвлеклись на пакет и родовой знак и, сорвав их, не продолжили...

Она снова передёрнула плечами. Дальнейшее было в темноте с редкими просветами. ...Землянка, сначала забитая, нет, не людьми, а теми же аборигенами, но в форме. Потом осталось трое.... Ургоры... Офицер... кажется... да, майор... И двое рядовых. Мальчишка, с насмешливой жестокостью показавший ей свою ладонь с клеймом спецвойск, и, если бы не офицер, останавливающий его, чтобы дать ей ответить на вопрос, этот садист пытал бы её ни о чём не спрашивая и не слушая ответов, а для своего удовольствия. И красавец-аристократ, говоривший на согайнском с изысканной старомодной вежливостью превосходства, оскорбительной вежливостью... это взбесило её, и она сорвалась, крикнула ему в лицо, кто она и каково её место в славном могущественном роду, а он... снисходительно улыбнулся и небрежно бросил: "Это уже неважно". И с его происхождением, а она знает, читала, смотрела портреты, королевская кровь, да, и только рядовой, или, да нет, скорее всего переоделся для допроса, для ещё большего унижения, даже оскорбления. И даже кружок на лбу как у аборигенов нарисовал, ремешок надел на шею, как будто... нет, это, конечно, тоже для маскировки. Жалкий трус, как... как все ургоры, притворщики и лицемеры, предатели, предадут всё и всех ради...

А потом... потом только хуже. И страшнее. И это лучше не вспоминать. И не думать. Потому что после всего, что было, после всего сказанного ею, а она рассказала всё. Всё о себе, о семье, о своей "хищнице". Её даже особо и не спрашивали. Она говорила сама. Потому что стоило ей замолчать, как... нет, об этом нельзя, слишком страшно. И больно. Она разболтала. Всё. И что знала, и о чём только догадывалась. Она... она — предатель. Предала и всё и всех. А предатель должен умереть. Согайн не может быть предателем. И попав в руки врага, должен умереть. А она... И что теперь? После этого, ей остаётся одно — разбить голову о стену. Потому что повеситься ей не на чём, застрелиться не из чего, а уморить себя голодом... нет, она не хочет долго умирать, и вообще не хочет умирать. И... и для чего-то же её до сих пор не убили. Для чего-то она им нужна, а значит... нет, об этом тоже не стоит думать и изводить себя.

Со-Инн-Рию заставила себя встать посередине камеры и выполнить несколько махов руками и ногами, сделать пять приседаний. Раз она решила выжить, то решение надо претворять в жизнь. Надо действовать и спокойно обдумать. План мести. Кому? Да всем. И не жалеть. Ни себя, ни — тем более — других. Надо ненавидеть. Ненависть спасает, а жалость губит.

* * *

Согайя

Согле

Дворцовый комплекс

Апартаменты Первого Меча Согайи

Хочешь сделать хорошо — делай сам. Но и сам тогда отвечай за всё. Да, ты — голова. Ты придумал, обдумал, решил. Но делают руки. А вот руки — это другие. Подчинённые, союзники, сторонники. А у них, к сожалению, свои головы. И всего во всех деталях им знать не надо. И начинаются отклонения, неувязки, нестыковки и прочее. И любая мелочь может подставить, привести к провалу всей операции.

Первый Меч Согайи завершил традиционную, почти ритуальную тренировку мечевого боя, кивком поблагодарил своих тренера и помощника-партнёра, поцеловал старинный родовой меч и отдал его бесшумно возникшему оруженосцу.

Теперь небольшая быстрая прогулка — ни в коем случае не пробежка, его ранг может спешить, но бег допустим только как тренировка и только на специальной дорожке — от тренировочного комплекса к рабочему корпусу. Время обретения чистоты и согласованности мыслей и чувств, головы и сердца. Как заведено в незапамятные времена, и потому не оспаривается никем и никогда.

Всё как всегда, как обычно и как положено. Вот только голова занята совсем другим. Провалом задуманной задолго до войны и тщательно подготовленной операции. Да, эта война была только частью плана, необходимым условием. И вот... Срыв. Нужных исполнителей не оказалось в нужное время в нужном месте. Они не отказались и не опоздали. Они просто не получили приказа о действиях. И вместо... запланированного и подготовленного пришлось дать сигнал "залечь и не светиться". Но это только для тех, кто не только знает, но и задействован в последующих стадиях, остальные... приказа не было, значит, для них всё по-прежнему. А самому пришлось идти по цепочке в обратном направлении, выясняя, где, когда и по какой причине произошёл срыв. Предательства не было. Иначе его самого бы уже не было. "Исчезновение с несуществованием" умеют не только ургоры. Что намного эффективнее и эффектнее публичных казней.

Цепочка оборвалась на Со-Инн-Рию. Девчонку отправили в положенное по плану время с нужным пакетом к нужному адресату и... Стандартная формулировка: "Не справилась с управлением". И отправитель чист, ибо пакет утонул в болоте вместе с гонцом и теперь никто не докажет, что пакет был. Что, возможно, и к лучшему. С Женским Дворцом всё улажено согласно закону и обычаям. Лично принёс соболезнования её ближней семье, вручил посмертную награду. Гибель в бою почётна. А детали... никому не нужны и даже мешают будущим планам. А они там есть. Ох, какие планы в этой помеси гадюшника с курятником. Нет, всё к лучшему. Максимум помощи в минимуме помех. И не больше.

А "хищницы" по брюхо в том же болоте и взлетят не раньше середины лета, когда поле, если позволит погода, достаточно просохнет. И если — он невольно нахмурился — ургоры позволят. Затишье на фронте становится подозрительным. Ясно, что, как только подсохнет и просохнет земля, обе армии рванутся вперёд. Авиация — уже только поддержкой, слишком большими оказались потери в материальных и что обиднее людских ресурсах. Да, ургоров на свою территорию не допустили, но... когда слишком теряешь в обороне, то не с кем наступать. И наоборот. Потери ургоров тоже весьма значительны, но, к сожалению, не решающе. И кто начнёт первым, тот и... ещё не победит, но определит конкретный участок ТВД. Разумеется, тот, где он лучше подготовлен. Или считает противника наиболее слабым. Где это может быть? Чтобы предугадать действия противника, надо стать им. Ненадолго. Только чтобы проникнуться и понять.

В своих апартаментах он сразу прошёл в оперативный кабинет с уже нанесённой на карты оперативной обстановкой согласно последним — глупые суеверия о власти слова над событием с заменой "последнего" на "крайний" он искренне презирал и никогда ни вслух, ни про себя не использовал — по времени поступлениям данных. Привычно проверил фланг, прикрывающий аэродром с "хищницами". Без изменений. Всё тот же сформированный уже в начале войны, как его, да, тридцать седьмой полк. Как встал за болотами, так и стоит. Трусоват и безынициативен его командир полковник Фомал.Не трогаем. И незачем, и нечем. И возможна... да, смелая традиционная комбинация бокового удара по наступающему клину. Где будут наступать ургоры?

Первый Меч Согайи обошёл вокруг стола с картой и встал так, как стоял бы главнокомандующий ургоров, чтобы увидеть фронт с этой стороны. Да, вариантов не так уж много. Фронт стоит достаточно долго, чтобы укрепления стали из временных стационарными. И... и да, это очевидно. Либо класть своих на узлах укреплений, пока сложенные друг на друга трупы не сравняются, а то и превысят высоту стен — применялось когда-то и небезуспешно. Либо узкими клиньями под фланговым перекрестным огнём прорываться между узлами. И то, и другое губительно для наступления. И вряд ли ургоры настолько глупы и самонадеянны. Остаются два крайних даже не фланга, а именно краёв всего фронта. Справа вдоль побережья при поддержке флота высадкой морского десанта. Да, здесь возможно. Но если срочно усилить базу и группировку стянуть морские патрули, то есть шанс удержаться и связать эту затяжной осадой. На море ургоры не сильны. Как, если честно, и мы. Равные силы, затяжные бои. А в случае удачи, рванувшись вперёд, ургоры подставят опять же бок под наши фланговые удары. Будет шанс отсечь и заблокировать всю их армию. А слева... те самые болота.

Он быстро перешёл на "свою" сторону и проверил догадки отсюда. Да, вполне возможно. Ткнутся пару раз в левых проходах и попытаются прорваться здесь. О "хищницах" они ничего не знают, не могут знать и, значит, и о заслоне не подозревают. Дать им продвинуться и отсечь, а здесь...

Первый Меч Согайи удовлетворённо кивнул своим мыслям и лёгким шевелением пальцев, не касаясь карты, провёл линии предполагаемых наступлений ургоров и фланговых ударов, отсекающих прорвавшихся.

Стоявший рядом помощник понимающе кивал, ловя его короткие жесты, и быстро записывал. Да, решение вполне оправданное, логичное, а насколько гениальное...

* * *

Ургайя

Аргат

Резиденция

Весна

5 декада

10 день

Война войной, а... а всё остальное остаётся и требует внимания иногда даже большего, чем в мирное время. Но при неуклонном соблюдении распорядка. Десятый день — день подведения итогов декады и окончательное формирование планов на следующую. Разумеется, неизбежны коррективы, в любой день может произойти нечто, требующее мгновенной реакции, но в десятый день — итоговый, он же — выходной. Для тех, кто не принимает решения, а выполняет. По детской считалке — левый мизинец. Самый нерабочий палец, а без него человек дееспособный, но ущербный.

Работа с документами с возникновения письменности — неотъемлемая обязательная составляющая любого процесса управления и руководства. Нет, устные доклады не исключены и даже — в определённых случаях — приветствуются, но и они должны быть запротоколированы, а листы прочитаны, и уже с наложенными резолюциями вложены в соответствующие папки.

Итоговые декадные сводки с фронта и по тыловым службам — обычная рутина. Пока всё идёт по плану, коррективы минимальные. Позиционная война, перемалывающая в технический мусор и погребальный пепел материальные и людские ресурсы без видимых результатов. Ключевое слово — видимых. Ибо её стратегическая цель — не захват чужой территории и даже не удержание своей, а именно это: уничтожение ресурсов. Разумеется, вражеских. Желательно, невосполнимых или быстро невосполнимых. Прежде всего людских. Хотя свои потери неизбежны, но тут действует общее правило: свои потери должны быть меньше вражеских. Войну выиграет последний живой воин. Он должен быть своим. По лётчикам уже наметился незначительный, но перевес. Принцип согайнов — лётчик гибнет вместе со своим самолётом — работает на нас. Потому что воздушные бои теперь всё чаще над относительно открытой местностью, чтобы подбитые падали не на здания и укрепления. И да, дать бой над своей территорией. Чтобы свои как раз могли выброситься с парашютом и уцелеть, оказавшись среди своих. Остроумное решение. Уступаем внешне, чтобы выиграть скрытно. Надо отметить.

Теперь планы. Ближайшие и отдалённые, тактические и стратегические. Уже обсуждались, решения приняты, ход подготовки... отклонения незначительные и несущественные, текущая корректировка. Ну здесь по старому принципу: "Работает — не трогай". Решение остроумное и — будем надеяться — для согайнов неожиданное. Не вмешиваемся. Пока незачем и привлечёт ненужное внимание. Интересный выход на айгринов. Эти стервятники своего никогда не упустят и всегда присоединяются к победителю, стараясь его оттеснить и присвоить добычу целиком. Ну-ну. То, что они согласились на контакт, уже многозначительно и перспективно.

Теперь по ресурсам. Материальные... в норме. Убыль пополняется, Трудовой Фронт на должной высоте. Опять же не вмешиваемся, форсаж не нужен.

Людские ресурсы. Здесь две позиции требуют внимания. Вот их и посмотрим подробнее и внимательнее.

Что с особыми вспомогательными? Эффективность... да, в прямой зависимости от командного состава. Сержанты и даже офицеры из бывших надзирателей... массовая смертность от случайных, ха-ха три раза, аварий и прочих небоевых обстоятельств. Ну, дураков, не понявших и не принявших изменений, не жалко. Естественный отбор объективен и полезен. Для выживших. Так-так, особая вспомогательная "Не просыхающая" рота тридцать седьмого "Болотного" полка... уже получили неофициальное, но принятое всеми название... оставим. Так что они? Надо же какая эффективность и в какой области. Да, перспектива неожиданная, вернее, неожидаемая и потому особо ценная. Примем к сведению и запомним. И очень интересный выход на предстоящие события.

Ликвидация спецвойск усилила армию и тыл... своей ликвидацией. Так, сводка о реакции... досужая болтовня... пылкого одобрения нет, но оно и не нужно... сдержанное одобрение... О, а вот это интересно! Надо же, какое понимание. "— Нам это зачем показывают? — Для вразумления. Чтобы губы не раскатывали". И уже расползлось народной, хе-хе, мудростью. Да, досужая болтовня бывает информативнее официального доклада. Источник надо найти и мягко взять на заметку такого понимающего. Очень мягко, чтобы не спугнуть и не толкнуть... в ненужную сторону. Как говорил тот король из Тёмных веков после своего свержения и перед казнью? "Сделать из противника сторонника трудно, затратно и ненадёжно. А превратить сторонника в противника можно одним неудачным словом, и это уже навсегда". Сделаем соответствующую пометку и отложим в "к исполнению".

Что осталось? Тоже болтовня, но уже из гуманитарной Академии и сопутствующих кругов, групп и группочек. Ну-ка, у гуманитариев тоже бывают интересные аспекты и нюансы. Так сказать, в любой куче навоза может оказаться золотой самородок. Детские сказки и древние легенды — не иссякающий источник выверенной веками мудрости. Ну, например, как из хромого паршивого жеребёнка вырастить могучего и бесконечно преданного боевого коня. Кстати, интересная методика купания последовательно в холодной воде, кипятке, молоке и крови. Многозначная метафора. А это что? Сопроводилка от Чёрного Лиса?! И что же такого интересного он нашёл?

Взяв из наполовину разобранной стопки несколько листов, скреплённые простым зажимом, Енот — он же Глава Ургайи — перешёл к рабочему столу. Это надо не просмотреть, а прочитать. Медленно и вдумчиво. Чёрный Лис не будет вот так — в открытую — тревожить по пустякам. И какую хитроумную и рассчитанную не на декады или сезоны, а на годы вперёд операцию он задумал? И с каких это пор Чёрный Лис шуршит в этой сфере? Хотя... тут и родственные связи, и продолжение той операции с газетными статьями.

А ведь интересно, и действительно перспективно. Да, стоит принять. И первичный источник — "академическое чаепитие", академик, профессор и так далее Варн Арм. Вполне респектабельно и авторитетно для тамошней тусовки. Приняли и согласились? Да, возражений не последовало. И уже употребляется в частных разговорах... ого, прозвучало в лекции... Ну, студенты, разумеется с профессорами не спорят, а, значит, начнёт расползаться. Имеет смысл поддержать? Да. Особенно учитывая дальнейшие стадии формирования... гм, общности населения Ургайи. Поддержим. Но пока без указа, так сказать — Енот усмехнулся — инициативой снизу. Как назовёшь — так и будет. Тоже давно известно и во множестве вариантов. Назови человека дюжину раз свиньёй, и в тринадцатый раз он хрюкнет. Если принять предложение, то... Аборигенов этим убираем вчистую. Никакого деления на туземцев и пришельцев. Все конфликты из-за территории оставим, но между ургорами и... шагъярами. И ссылка на рукописные хроники того времени, разрозненные листы, найденные в оставшемся бесхозным замке... какого рода, а вот оно... ликвидированного в тогдашней междоусобице... Лохмачи и все производные остаются разговорными вульгаризмами, терпимыми просторечьями, вроде старинного обращения к любимой женщине: "кобылка моя". А прилично и потому официально — шагъяры и никак иначе. А во избежание сопротивления инициатива должна идти снизу, чтобы власть, так сказать, пошла навстречу чаяниям, достаточно редкий случай, надо использовать с максимальной отдачей. И как это на письме? Шагъяр, шагъярка, шагъярик, шагъярский...

Енот полюбовался выписанными в столбик новыми терминами. А что... смотрится вполне эффектно. И эффективно с учётом дальнейших стадий. Пускай начинается как частные предложения в академической среде и среди прочей интеллигентской гуманитарной швали. Они любят выступать... зачинателями. И ни в коем случае не рекомендацией: взбрыкнут и сорвут весь процесс. А Чёрному Лису выразим сдержанное одобрение. Умеет аггел улыбчивый находить ключевые, болевые и перспективные точки. Одна его задумка с тридцать седьмым полком какой эффект дала. Вот пусть и дальше с ним работает.

Он наложил резолюции, поместил всю стопку в соответствующую папку и вернулся к столу с неразобранными бумагами. Любое дело надо доводить до конца. Логического. Иначе потом недоделки и недоработки всплывут неожиданными и трудно исправимыми помехами. Как получилось в итоге с энергином, когда, не завершив проверки отдалённых последствий, выпустили в широкий и практически открытый доступ. Прибыль в гемах была весьма значительной, и ряд операций удалось провести успешно и без шума, в частности Королевская Долина хорошо с этим подставилась, но... вот именно. Нет, разумеется, любое оружие эффективно в строго определённых именно для него условиях. Энергин оставим для служебного пользования и сверхдорогим развлечением для слишком богатых, которых надо держать под контролем. По категории... не запрещено, но не одобряется.

Так, остальное... обычная шелуха.

* * *

Фронт

575 год

Весна

6 декада

Каждый день уникален и обычен одновременно. Но одни, да нет, большинство забываются, сливаясь в неразличимо серую ленту с отдельными яркими картинками, а есть дни, которые помнятся декады, сезоны и годы спустя не по периодам и даже долям, а по мигам. Потому что в один день ты и умер, и воскрес.

Не можешь изменить — терпи, не хочешь терпеть — измени, и не путай где что и как. Любая ошибка — смертельна. Так что, приспосабливайся. Если хочешь выжить.

Четверо бывших спецовиков, переживших смертное заклятие Огня, вычеркнувшее их не просто из жизни, а из людей, и получивших непонятно по каким соображениям вторую жизнь, очень хотели выжить и жить дальше. И потому приспосабливались к в чём-то новой, а в чём-то неотличимой от прошлой жизни беспрекословно и старательно. Потому что в каком полку служишь, так по тому Уставу и живёшь.

Знакомство с новым Уставом началось для них сразу перед посадкой в тентованный грузовик с короткого приказа старшины:

— Четырок, вразуми!

— Дрючить и обламывать на месте будем, — понимающе кивнул молодой парень с погонами аттестованного рядового и двумя нашивками на рукаве.

Дарг было дёрнулся, но даже сказать ничего не успел, как перед его лицом раскрылась правая ладонь с татуировкой — раскрытым глазом.

— Всё понял или добавить? — поинтересовался парень и скомандовал: — В кузов, рекруты!

Даже не салаги, не новобранцы, ещё ниже, а потому обиднее. Но они смолчали и выполнили приказ.

Кузов пустой, без скамеек. Значит, не для личного состава, а для грузов. И они сели вдоль бокового борта, прижимаясь друг к другу плечами. Не от тесноты, как раз просторно, а, чтобы оставаться вместе, пока их по приказу тихушника не разбросали по разным дюжинам.

Напротив, так же в ряд село несколько бородачей и этот странный парень. Небритый, с кружком на лбу как у остальных, и с глазом на ладони, как у них. Поселковый дикарь и спецовик?! А смотрится чистокровным, если бы не щетина.

— Первое, — начал парень. — О форме. Каскетка на затылке, лоб открыт. Воротник расстёгнут, шея открыта. Волосы спереди до бровей, сзади до шеи. Усы до губ, борода до шеи. Шапки поправьте, воротники расстегните.

Они молча подчинились. Арг провёл тыльной стороной ладони по щеке, проверяя щетину.

— Обрастёшь, — насмешливо утешил парень.

Ангура вдруг накрыло обжигающе ледяной волной пережитого ужаса, и он скорчился, уткнулся лбом в колени, на последнем краешке сознания стараясь не показать неудержимо полившихся слёз.

— О! Первый сломался! — издевательски хохотнул парень.

— Охолонь, Четырок, — негромко, но веско сказал один из бородачей. — Себя вспомни, каким на плотине был.

Сразу два незнакомых непонятных слова. Дарга передёрнуло не столько от боли, да заросло уже, если и болит, то терпимо, выдержал же проверку, как от отвращения. Сказать вслух, потребовать заткнуться и не болботать по-дикарски он не рискнул, но его гримасу заметили и... рассмеялись.

— Злыдень!

— Это да.

И негромкий дружный смех.

Ангур, не поднимая головы, судорожно пытался сглотнуть. Чья-то рука мягко ткнула его в плечо. Он поднял, заставил себя поднять голову, открывая залитое слезами лицо. Но никто из сидящих напротив не засмеялся, а один, светлобородый, протянул ему флягу.

— Глотни.

— Два глотка, — хрипло сказал Арг.

Первый глоток прошёл с трудом, второй дался легче. Ангур облизал губы и нерешительно повёл флягой вдоль их маленького... да, хоть и сидят, но строя. Бородач кивнул, а Арг строго повторил:

— Два глотка.

Последним сделал эти два живительных глотка Арг и вернул заметно полегчавшую флягу. Бородачи снова переглянулись уже с улыбками. И уже другой, темнобородый, достал и протянул Аргу маленькую круглую буханку тёмного хлеба с вдавленными на верхней корке двумя разделительными полосами крест-накрест. Арг молча разломал буханку на четыре части и передал по цепочке, сам стал есть последним.

— Стрый, — не спросил, а назвал давший им воды.

— Стрый, — кивнули остальные.

Арг догадался, что это теперь будет его прозвищем, но значение уточнять не стал. Успеется. Да и по тону понятно, что не осуждение, и не насмешка.

Риарр старался есть медленно, но заглоталась эта четвертушка до обидного быстро. Дожевав и проглотив последний кусок, он уже с живым интересом посмотрел на давшего им хлеб и ухмыльнулся.

— А я тебя помню.

— Я тебя тоже, — ответно улыбнулся бородач. — Как ты нас тогда от того городка и до моблагеря бегом гнал. Я думал, сердце выскочит.

— Ну так... — Риарр покраснел. Н-да, у этого бородача погоны аттестованного и две нашивки, попадёшь к нему под начало, он тебе всё припомнит.

— И орал ты здорово, — весело продолжил бородач, — и загибал красиво.

Засмеялись и остальные.

— Так что, Карько, без рук обходился? — весело спросил сидевший крайним слева светлобородый.

— Ну да, — Карько ухмыльнулся. — Но кричал, не замолкал. Урлан.

— Урлан, — кивнули остальные.

Риарр понял, что получил прозвище и перевёл дыхание. Первый рубеж пройден. Он ещё не свой, но уже не отвергнутый. А что это слово значит... Арг промолчал, не спросил, ну, так и ему, как младшему, лучше не лезть.

Ангур, дожевав, вытер рукавом мокрое от слёз лицо и с обречённым интересом стал ждать прозвища. Могут ведь и Плаксой прозвать или ещё хуже...

Но его пока разглядывали молча и достаточно доброжелательно.

Так, в молчании доехали до места. А там обычная неразбериха, путаница, офицерский ор, сержантская ругань... ну, всё как обычно и как в таких случаях положено.

— Старшина!

— Я!

— Пополнение на медосмотр. И чтоб у тебя на глазах!

— Есть пополнение на медосмотр у меня на глазах!

Вот непруха! Ладно, Четырок с Быстрым на оружии, Большак на всём остальном.... Справятся.

Гаор махнул стоявшей у грузовика четвёрке.

— За мной! Бегом!

И уже на бегу бросил через плечо Большаку:

— Плюс четыре!

И получил в спину:

— Не учи!

Четверо переглянулись. Промолчали, но запомнили.

На полдороге к медпункту их нагнал Ласт, сунул Гаору в руку согайнский офицерский кинжал и убежал, выдохнув:

— На анальгетик поменяй!

Гаор молча кивнул, пряча кинжал под куртку. Вся четвёрка всё, конечно, заметила и, возможно, поняла, но опять промолчала.

В медпункте, увидев дежурного лейтенанта из Ведомства Крови, Гаор еле удержался от ругани. Он с этим... заносчивым необстрелком уже как-то столкнулся, получая индпакеты на свою роту. Так их ему не дали и не показали, где взять, а швырнули под ноги. И на просьбу добавить кое-чего по мелочи, даже не дали закончить фразу с предложением обмена на трофеи, а рявкнули:

— На людей не хватает!

Поэтому на входе Гаор доложил чётко и строго по форме. И сразу:

— Особая вспомогательная? Опять вонючки, задницы волосатые!

Арг остался внешне невозмутимым, а молодых передёрнуло, и Гаор взглядом предостерёг: не время и не место, да и незачем, пусть привыкают, что "волосатая задница" не оскорбление, а характеристика. К тому же свидетели: девчонка-канцеляристка, два, похоже, лаборанта от Ведомства Крови, ага, вон и санитар — лоб здоровый — показался. С ним, правда, свои договорённости уже имеются, но сегодня точно ни хрена не получится из-за этого, аггелов ему во все дырки и погорячее.

— А почему без клейма?! Не заслужили?

— Есть клеймо! — резко, но без крика ответил Ангур, выбрасывая вперёд правую ладонь.

Мигом позже его жест повторили Арг, Риарр и Дарг. Гаор невольно ухмыльнулся, увидев, как внезапно побледнел и отшатнулся этот дурак. Привык видно к безгласным рабам, а тут...

Наступившая тишина длилась целых три бесконечных мига. И наконец побледневший, но устоявший на ногах — крепкая сволочь, если и обделался, то не показал — сдавленным хрипом приказал:

— Раздевайтесь.

Ну, медосмотр — штука стандартная, всем с первого класса в училище знакомая. И дальше всё пошло по накатанному-наезженному. Заполнение карточек: армейский номер, имя, фамилия, полная дата рождения, рост, вес, визуальная проверка функционала, забор крови — и чего каждый раз по стольку выкачивают — и в конце два укола прививок.

Санитар, канцеляристка и лаборанты работали слаженно, ограничиваясь фразами только по делу. И с такой же внешней невозмутимостью молча выполняли их короткие приказы обследуемые.

Гаор всё-таки успел переглянуться с санитаром, и тот еле заметной гримасой показал ему, что сегодня ничего не получится. Гаор, сохраняя выражение тупого служаки, на миг опустил веки, показывая, что понял. Лейтенант их переглядку увидел и, возможно, что-то понял, но ограничился приказом одеться и убираться к аггелам в Тарктар. Гаор не повторил приказа, показывая тем, что лейтенант Ведомства Крови ему не командир, и скомандовал одевшимся в режиме боевой тревоги бывшим спецовикам, а теперь подрядовым особых вспомогательных войск:

— За мной! Бегом! Марш!

И уже когда неторопливой трусцой бежали к своим грузовикам, сказал Ангуру:

— Хорошо ответил. Метчик.

Гаор специально назвал его не Метким по-ургорски, а нашенским словом. Чтобы не просто терпел, а привыкал.

Всё нужное и положенное по табельной росписи уже перетащили к грузовикам, и шла погрузочная и укладочная суета. Риарр, укладывая цинки с патронами, всё-таки рискнул сунуться к старшему своей, как он надеялся, дюжины.

— В душ бы...

— Дома в баньке, — отмахнулись от него.

Ну, дома — это, скорее всего, в подразделении, а вот что это такое "банька"? Но задумываться было уже некогда, да и незачем. Что будет, то и будет, а ему сейчас надо поближе к этому... да, Карько держаться. Аттестованный рядовой, старший дюжины и брат старшины, и за прошлое зла на него не держит. Так это последним недоумком-штафиркой надо быть, чтобы такой шанс упустить. А Дарг сглупил, трепыхнулся не вовремя и не по делу, вот и попал под этого... дважды клеймёного, и огребает от него, тот же все уловки явно знает.

На обратную дорогу они попали опять в один грузовик и тут же заснули, вернее, отрубились. Всё-таки... накопилось всякого. И голода, и страха, а напоследок ещё и крови выкачали... до головокружения. Огонь Великий Справедливый пощадил их: обошлось без налёта, и на месте они уже почти на равных участвовали в разгрузке и укладке, отзываясь на новые прозвища, ещё не понимая их смысла.

Потом получили вещевое обеспечение, положенное по табельной росписи, вымылись в странном сооружении с не менее странным непонятным названием "банька", которое вместо душа у... вот именно, поели каши из чёрной крупы, как для... ну, так горячая и даже, вроде, что-то мясное попадается, и всем такое, и поровну, и сидя за общим столом. И даже уже непонятные прозвища не царапали слух. Оставалась прописка. У... этих всё не по-людски, так, может, и прописка будет... А она будет, вон как старшина с другими, у которых по две нашивки и погоны аттестованных, переглядывается.

В землянке, тесной от множества набившихся туда людей, их усадили в ряд за стол. Напротив сел старшина, рядом с ним, и за ним, и за их спинами... не шевельнуться и не продыхнуть. Всё молча и очень серьёзно.

— Руки на стол, — прозвучала без крика, но властная команда. — Вот так.

Они, недоумевая, подчинились, положив на столешницу руки ладонями вверх.

Общие одобрительные кивки.

— Четырок, и ты давай, — Большак ткнул Торра в плечо.

— Для наглядности, — ухмыльнулся тот, втискиваясь с торца и выкладывая на стол обе ладони, предварительно поплевав и обтерев о штаны правую. Чтобы клеймо лучше просматривалось.

— И личным примером, — хохотнул Быстрый.

— Нет, — не оборачиваясь и по-прежнему глядя в упор на сидевшую напротив четвёрку, ответил Гаор. — Тут каждый сам за себя. Смотрите.

Он говорил, сопровождая каждое слово коротким внушительным жестом.

— Есть мы, — о стол пристукнута правая ладонь, — и есть они, — такой же жест левой ладонью. — Мы свои, они, — правая ладонь Гаора осталась открытой, а левая повернулась, прижавшись к столешнице, -чужие. Четырок, покажи, как у тебя.

Тот кивнул и повторил ту, памятную с той ночи фразу, прижав к столу ладонь с клеймом.

— Мне здесь мы.

— Решайте, — не сказал, а приказал Гаор.

Ангур и Риарр практически одновременно повернули правые ладони вниз, пряча клеймо и повторив эхом фразу, как они догадывались, обряда. Миг, даже полмига промедлив, это сделал Арг. Дарг, кусая губы, думал целых три мига, но... остаться одному против всех — это страшно. Аггелы в Тарктаре и Коргците, ну, нет у него шанса выжить, оставшись чужим, а признать их, дикарей-аборигенов, своими... Ну...

— Мне... здесь... мы! — натужно выдохнул он, пряча свой знак спецовика.

Гаор кивнул.

— Всё. Сегодня отсыпайтесь, а завтра по общему распорядку. Старшие, кого кому. Забирайте к себе и отбой.

И... и это всё? А прописка? Они переглянулись, но спросить и не рискнули, и не успели. Да и Старшина сказал: "Всё". Ну... да, слышали, что дикари в этом ничего не понимают, так что, дикарство — оно и на пользу бывает.

Разобрались по дюжинам, разошлись по землянкам. Общей молитвы не было, но это везде так. Фронт же, не казарма с общим построением. А про себя пошептать никто не запрещает. Кончился день, спасибо Огню, что живы, помоги Огонь выжить завтра.

* * *

Аргат

Весна

6 декада

Праздничная суматоха осталась позади, уравнивание абор... тьфу-ты, как их теперь, ша... шаг..., да попросту лохмачей, ну да, какими были, такими и остались, как их ни назови — коснулось пока только армии и предприятий Трудового Фронта, то есть достаточно закрытых систем, и потому обсуждалось мало и несколько равнодушно.

Ведомство Юстиции прорабатывало материалы и готовилось к пересмотру кое-каких дел. Нет, принцип, что закон обратной силы не имеет нерушим, но если приговорённый выжил и вернул статус самостоятельного существования, всё чаще заменяемого термином полноправия, то можно возбудить и иск о компенсации.

Ведомство Крови продолжало работать практически в прежнем установленном ещё в первый военный день усиленном режиме. Присвоения званий низшему и вспомогательному персоналу ни распорядка, ни протоколов медпомощи не изменило. Нормы снабжения и обеспечения, да, изменились, но не кардинально.

Экономическое Ведомство энергично, но не привлекая излишнего во время войны внимания готовилось к организации послевоенной экономической системы и её управления, активно сотрудничая с Ведомством Юстиции. Потому что указы, распоряжения, инструкции и — главное — законы должны быть готовы заранее.

А вот новообразованное ведомство Учёта Населения трудилось даже не с удвоенной, а с утроенной если не больше интенсивностью. Каталоги стремительно разрастались и множились, не хватало или не было совсем всего: бланков, помещений, ящиков, столов, персонала, ручек и гемов. Ни в монетах, ни в купюрах, ни в счетах. И что ещё важнее — времени. Надо успеть до... до чего? Конца войны? Да, разумеется, потому что конец войны будет ознаменован — все уже понимают, чем, но вслух предусмотрительно не говорят. Но готовятся. А набор лохмачей и лохматиков военные училица никто не отменял, и, если сейчас достаточно спустить предписания управляющим, пока достаточно, то как это будет потом, после — ну, вы меня понимаете — надо думать уже сейчас.

Зашевелились и все три Академии — Естественно-научная, Гуманитарная и Художественная. Когда-то академии взяли на себя, вернее, присвоили вневедомственное общее образование. Система давно определилась, на нижних стадиях синхронизировалась и скоординировалась, теперь надо было решить проблему, которой ещё нет, но которая обязательно будет — резкое, в разы, а то и на порядок увеличение количества обучаемых. При этом не затронуть уже сложившуюся систему образования.

Возможно и даже скорее всего шевелились и в Храме. Но тамошние шевеления всегда были наглухо закрыты для непосвящённых.

Военное ведомство занималось войной и послевоенными проблемами демобилизации воевавших и переформированием частей и... ну, и так далее.

Все эти начальственные соображения и трепыхания скатывались вниз по чиновничьей лестнице распоряжениями, предписаниями и инструкциями. Очередная нижестоящая ступень вздыхала, шёпотом или громко, или беззвучно ругалась и приступала к исполнению в меру своего понимания и согласия. Бюрократический саботаж бывает куда страшнее и результативнее даже открытого и бывало и такое, вооружённого сопротивления. А на самом низу рядовые исполнители... ну, куда деваться, приходится приспосабливаться. На войне — любой и не важно с кем — надо выжить. Кто выжил, тот и победил.

Аргат

Центральный Торговый Комплекс Сторрама

Ежедневный, но всегда в разное время, чтобы оставался внезапным и неожиданным хозяйский обход всего хозяйства был заведён Сторрамом давным-давно и соблюдался неукоснительно.

Всё как всегда и всё иначе. Да, сложный механизм торгового центра работает почти без сбоев, крупных сбоев. Сведение надзирателей к минимуму дало определённый эффект. Повышение выплат старшим бригад намного меньше зарплаты надзирателей, во-первых, внутрибригадные конфликты теперь остаются внутри и не сказываются на работе всей бригады, во-вторых, и, похоже, заработал армейский принцип: "Сержант, убрать бардак!", а кому и сколько дали по шее — это проблема старшего бригады, что несомненно облегчит переход к новым принципам и механизмам организации производственного, торгового и финансового процессов. Изменения буду послевоенными, но готовиться к ним, разумеется, надо сейчас.

Отделом выдачи продуктовых и прочих пайков и пособий Сторрам завершал свой обход. По многим причинам. Здесь работали только женщины. И так получилось, что только... клеймёные. Решение было наполовину вынужденным, но оказалось, пока и сейчас, удачным. Его появление, конечно, заметили, но ни темп, ни ритм работы не изменились. И Сторрам позволил себе уйти, не вмешавшись. Экономия на надзирателях пока превышает увеличение расходов на содержание... низшего персонала, неплохая терминология. Во всяком случае, функциональна. И аналогия с поселковыми, по-новому, общинами достаточно перспективна. Конечно, неизбежны коррективы и адаптация к условиям производства, но основа вполне перспективна. Надо будет серьёзно, с учётом грядущего, подумать и о домашнем хозяйстве. И... самое неприятное — проблема с сыном. Наследник, который — уже ясно — не только не преумножит, но и не сохранит. Значит... нет, это не сейчас.

Его ухода не заметили так же, как не замечали присутствия, а еле заметные вздохи облегчения были вызваны только тяжестью коробок с пайковыми пакетами.

Аргат

Королевская Долина

"Логово" Акхарайнов

Две вещи необратимы и неисправимы: смерть и обращение в рабство. Мёртвые не воскресают, клеймо не смывается, ошейник не снимается. Так было, так есть и так будет. "Наше прошлое величественно, наше настоящее прекрасно, наше будущее превосходит любые мечтания". Да, это в определённом смысле самообман, но без него, к сожалению, не выжить.

Глава рода Акхарайнов сидел в летнем павильоне, наблюдая за белоснежными лебедями на неподвижной глади Лебединого пруда. Он не любил птиц вообще и лебедей в частности, но дед — да будет ему тепло и светло за огнём — был как раз страстным охотником и, состарившись, стал наблюдателем, сделав созерцание природы и особенно птиц не просто пристрастием, а традицией Акхарайнов. Не обременительной, а потому терпимой и где-то иногда даже полезной.

Созерцание должно помогать. Чему? Отрешённости от суетной мелочности текущей жизни, приближённости к величию Огня. Ну да, ну да, сделаем соответствующее лицо, а думать будем о насущном.

Сколько потеряно, сколько осталось, и сколько будет потеряно в будущем. Прошлое известно, необратимо и... невосполнимо? Да, вот об этом надо думать. Приобрести не дадут, уже ясно, но восполнить потери... не все, конечно, и не ключевые. Главный ствол обезглавлен, демонстративно и жестоко в лучших традициях. Но в тех же традициях и решения этой проблемы. Срезать верхушку — это дать возможность скрытым до поры почкам выпустить свои побеги. Бывало в прошлом и не раз. Но надо дождаться конца войны и посмотреть, кто и как выжил. И — не будем врать самому себе — кто захочет присоединиться к опальному роду. Да, до окончания войны никаких трепыханий ни в какую сторону. Потому что не ясен побудитель. Поспешишь и окажешься с проигравшим.

Лебеди неспешно выписывали по водной глади свои траектории, величественно не замечая окружающего. Прекрасная мишень для охотника — усмехнулся глава Акхарайнов. Отсутствие врагов расслабляет. Лебедям это можно позволить, а людям, особенно своим, никогда. Враги необходимы. И внутренние, и внешние. Но их состав, численность и силу надо регулировать, чтобы они оставались стимулом, не давая расслабиться, а не становились реальной угрозой. Нынешний глава Ургайи — надо отдать ему должное — это хорошо понимает. Нам разрешали грызться между собой и внутри рода, но стоило намекнуть на объединение... и удар нанесён очень адресно и последовательно. И все эти трепыхания с аборигенами туда же. Шаг очень рискованный, ставящий под сомнение всю сложившуюся за века систему, но... здесь только приспосабливаться и готовиться к грядущим... ураганам. Как сказано в той давней, даже старинной детской книжке? "Когда буря перевешивает вывески, сидите-ка лучше дома". И было это сказано не о смене династии, а о войне династий. Так что, да, наиболее разумное сейчас — тихо пересидеть грядущий катаклизм.

Но Огонь справедлив, во всём всегда есть и хорошее, и плохое. Да, род понёс потери, существенные, но не сущностные. Но и остальные обитатели Королевской Долины получили своё, заслуженное. Наследников оставили там, где они заведомо слабы и никчёмны. Прихватили и наиболее сильные боковые ветви. И теперь они все, как когда-то, равны в своей беспомощности. И, значит, в грядущем катаклизме каждый будет сам за себя, и не надо будет беспокоиться о защите спины, потому что нет рядом никого более сильного, чтобы угрожать сзади. Хотя если честно, то при внешнем равенстве потерь в наилучшем положении Драконы. И свой родич в Доме-на-Холме не только уцелел, но и сохранил своё место, и боковые не клеймёные и не отрубленные ветви есть. Самые неопасные сейчас... Ардинайлы — орлы недощипанные. Как соперники... слабы, как союзники... слабы и — главное — ненадёжны.

Мысленно перебрав оставшиеся в Королевской Долине роды и убедив себя, что серьёзной угрозы Акхарайнам нет, а значит можно спокойно заняться внутренней безопасностью, Глава с неспешной величавостью встал и направился к дворцу для выполнения следующих по распорядку дел и мероприятий.

Фронт

Весна

7 декада

Чем длительнее затишье, тем тревожнее. Хотя, конечно, затишье — явление относительное. Позиционная война остаётся войной. С неизбежными локальными боями, кровью, грязью и смертями. И жизнью. В грязи, крови, в смертном ужасе, но жизнью.

И вызов к полковнику не удивил и не обеспокоил Гаора: что будет, то и будет. Нам прикажут, мы выполним. А в подразделении у него полный порядок, взыскание получать не за что, хотя начальство всегда найдёт повод для вздрючки, причём, чем глупее и ничтожнее повод, тем злее вздрючка, ещё по училищу помнит.

Вошёл, доложил о прибытии, поглядел на собравшихся. Так. Полковник, зам по штабу, командир полковой разведки, ну, и тихушник, конечно, куда без него. Точно "солдатское радио" доложило: началось! И посыпалось. На его голову да... любит начальство наваливать сразу и помногу. Ну, подготовить предполье к работе разведчиков и сапёров — это ладно. Осушить, но так, чтобы мы туда как хотим, а оттуда к нам ни в какую — проблемно, но возможно. Сроки как всегда? К позавчерашнему и на прошлой декаде. С командиром разведки они уже не в паре, но работали. Дюжину работников и полдюжины проводников? Есть, соберёт. Полторы дюжины вынуть непросто, но кого туда отправить, не оголяя других дюжин, он знает. Это проехали. Командира разведки отправили на исполнение своей, озвученной до прихода Гаора, задачи, а Гаора жестом подозвали к столу с расстеленной картой.

— Смотри, Рыжий. Это только твоё будет.

Отметив про себя обращение не по званию, не по должности, а по прозвищу, которое теперь называется "позывным" — тоже нововведение и пока непонятно, к чему — и следя глазами за жестом тихушника, Гаор приготовился услышать... очередную головную боль или смертельную опасность, а скорее всего и то, и другое в комплекте. Так оно и получается.

— Ну, как? — насмешливо спросил тихушник. — Всё на месте? Или можешь добавить?

Выставив вперёд нижнюю челюсть, Гаор пожевал верхнюю губу — недавно появившиеся привычка — и, на миг прикусив усы, даже успев подумать, что пора их подровнять, решительно полез в свой планшет, достал и положил рядом с штабной картой свою, самодельную, скорее даже схему. Но его поняли. Теперь все четверо стояли тесным кругом. Почти на равных. И Гаор, показывал, не прикасаясь к карте, расположение объектов за болотом и, самое главное, те тропы и подтопленные гати, по которым можно незамеченными пройти к аэродрому, оказавшись за спиной охранения. И...

— Только тихо, — строго сказал Эрлинг.

— Холодняк у всех есть, — позволил себе улыбку Гаор.

— Самолёты и всё к ним чтоб без царапинки, техники и штабные целые, но можно напугать, лётчики как получится, охрана и зенитчики чтобы и пикнуть не успели, — перечислял Эрлинг.

Гаор уже приготовился услышать приказ к исполнению, но вмешался начштаба, молча сдвинув, наложив край карты Гаора на часть штабной и указав, так же не прикасаясь, на узкий проход, прорезающий позиции согайнов вдоль аэродрома через всё предполье и дальше в глубину вражеских позиций.

Гаор кивнул, ещё раз пожевал губу и... решился. На карте он это не отмечал и потому сказал вслух.

— Есть два прохода им за спину. Колонной по два и с проводниками.

— Сам ходил? — резко спросил Эрлинг.

— Меня провели, — ответил Гаор и уточнил: — Без проводников никак. И слушаться их как... — он запнулся, подбирая максимально точное, но не обидное слово.

Понимающие кивки. И всё-таки, чтобы не оставалось неясностей, спросили:

— Не твои? Местные?

— Да, — и тоже, чтоб уже до конца: — У них с ктырями свои счёты.

— С кем? — удивился Эрлинг.

— Ктыри, — Гаор усмехнулся. — Мухи такие, ядовитые.

— Ядовитые мухи? — переспросил начштаба и тут же кивнул. — Ну да, летают, жужжат и жалят.

— Укусы нарывают потом, — с деловитой небрежностью пояснил Гаор. — Если вовремя не прихлопнуть.

Теперь рассмеялись все. Последовали уточнения сроков и кое-каких деталей по-прежнему в стиле: "Сержант, убрать бардак, навести порядок". Обговорили сигналы — голубые огни на болоте. Потом Гаор скопировал для начштаба свою карту-план, хотя и не хотелось выдавать доверенные ему местные тайны, но, во-первых, приказ, а во-вторых, шагнул — так иди. Нарисовал, потом ещё пообъяснял, не упущенное, а не зафиксированное, потому что временное, на один проход сделают. И уже, когда он убирал свою планкарту в сумку, тихушник сказал внешне небрежно, но очень серьёзно.

— С боя взято, значит, свято. Самолёты, всё к ним, штабное имущество и прочее неподъёмное сдашь трофейщикам, это пойдёт на счёт полка. Остальное твоё. Со своими шагъярами сам до их приезда рассчитайся.

Гаор радостно гаркнул уставную форму повиновения и получил приказ приступить к исполнению. И уже на бегу в своё подразделение вспомнил, что их как-то необычно обозвали, но... да хоть котлом обзови, только на костёр не ставь, до нас сказано.

Оставшиеся у стола с картой молчали почти целую долю.

— Просто до примитивности и дерзко до наглости, — сказал начштаба.

— Перспективное сочетание, — кивнул Эрлинг.

— Есть шанс, — согласился полковник.

О новом названии поселковых, рабов, опекаемых, аборигенов и как ещё... не говорили. Установка получена, принята и делу не помеха. Выполняем без обсуждений.

На подготовку... сколько нужно, всё равно не получится, так что сколько успеем. Потому что завязаны на другие части и участки, и ни опередить, ни отстать нельзя. И чтоб со стороны было незаметно, а то... ну, это уже никому объяснять было не надо, все всё уже давно поняли.

Гаор эти дни и ночи почти не спал или спал на ходу. Столько надо было успеть сделать, обговорить, уговорить, уладить и на той, и на этой стороне, да ещё обучить хоть как-то, подготовить, проверить, вздрючить... И ещё вот это дело. Совсем неожиданное, но важное настолько... насколько вообще важна человеческая... не жизнь, а смерть. Чтобы умереть, насколько возможно, по-человечески, а не... Нет, всего положенного не соблюдёшь, нет условий, но хоть что-то.

И сейчас, стоя практически уже за расположением, на самом краю непроглядной черноты ночного болотного леса, он оглядывал стоящую передним пятёрку бывших чужих, а теперь своих. Хорошо, что ночь звёздная и луна вот-вот взойдёт.

— Идём на ту сторону. К подъёму вернёмся.

Дисциплинированно не задавая никаких вопросов, они кивнули. Хотя, конечно, лучше бы знать — зачем. Зачем и для чего их выдернули из их дюжин, где они уже успели притереться и занять определённое место.

И ещё раз оглядев их, Гаор решил не темнить: такое дело, не задание, а... долг человеческий требует ясности.

— Там один... В тире ихнем по бегущим стреляли, он раненый успел в болото упасть. Его подобрали поселковые. Тянули, сколько могли. Он уходит. Просит проводить.

Арг шевельнул правой рукой, не показав, а намекнув на показ ладони с клеймом. Гаор кивнул. Лица парней отвердели.

— Туда и обратно нас проведут. Идём молча.

Понимающие кивки.

— Если что, по ситуации. Но тихо.

Снова кивки.

Гаор выдохнул и скомандовал:

— За мной, след в след.

Безмолвно, по невидимой, но ощутимой ногами тропе, где по влажной земле, а где и по щиколотку в вязкой, ещё не трясине, но цепляющей за ноги массе, между деревьями, то обходя блестящие в лунном свете лужи, то шлёпая по ним...

Деревья расступились, открывая влажно блестящую... не поляну, не полосу, а... пространство, которое надо пройти. Молчаливое, совсем, вроде, на первый взгляд не страшное, но сразу холодом по спине пробирает и, ну, очень хочется, повернуться и бежать от него без оглядки.

Странно кривое и какое-то уродливо толстое дерево — все-то остальные тонкие, слабенькие — вдруг раздвоилось и уродливый нарост оказался человеком в рваной, висящей лохмотьями одежде.

— Кого привёл?

Голос тихий спокойный и говорит по-ургорски, и без угрозы, а страх так и пробирает, аж до озноба.

— К нему на проводы, — так же спокойно отвечает их старшина, их единственная сейчас и здесь защита.

— Лягвы?

Это слово они уже знают.

— Галчата из Амрокса.

И ответ им понятен.

Белое пятно лица стража на полмига склоняется в кивке. Страж наклоняется, поднимает с земли и протягивает им...

— Надевайте.

Длинные из жёсткого брезента — или авизента? Опять трофей? Ну... — не то сапоги, не то чулки. Вслед за старшиной они надевают их поверх сапог и брюк, привязывают короткие тесёмки сзади и по бокам к поясу, а длинные передние связывают и накидывают на шеи.

По-прежнему молча дождавшись, пока они обуются, страж разворачивается и ступает в блестящую гладь, бросив им через плечо:

— След в след.

Эта дорога оказалась и тяжелее, и страшнее всего ранее испытанного. Где-то на втором-третьем шаге они ощутили и поняли, что это не просто тропа, а именно дорога из двух неплотно скреплённых, а потому "дышащих" под ступнями брёвен, и кончается связка — поворот, и как идущий впереди понимает куда повернуть... И глубина... то по колено, то выше.

Ангур, Риарр и Дарг старались смотреть только под ноги, чтобы поставить ногу точно в оставленную впереди идущим ямку. Равнодушно враждебная блестящая гладь вокруг внушала животный неконтролируемый ужас. Пробрало и Торра. Он хоть уже походил по болотам и даже кое-чему научился, но по такому... прямо Коргцит оттаял, только пошатнись и...

У Арга, шедшего замыкающим, был один вопрос: просматриваются ли эти тропы с самолётов, и если нет... то, похоже, им в наступление, а о нём "солдатское радио" ещё когда говорить начало, по ним и идти. Надо будет у Большака спросить об этих... "верхних" сапогах, наверняка ведь заготовил. По сторонам он тоже не смотрел. Но не из страха, а потому, что считал ненужным: идёшь с проводником, так доверяй ему полностью. И запоминать тут нечего. Обратно их, надо понимать, так же проведут. Ходил он уже с Быстрым и Барсуком на одну из снайперских лёжек. Посмотреть и прикинуть: как пойдут, куда выйдут и что с пути убирать придётся.

Дорога казалась бесконечной, но вдруг вдалеке слева вспыхнул и тут же погас голубой огонёк.

— Болотный газ, — оглушительным шёпотом сказал Гаор, — не смотрите.

Проводник хмыкнул и неожиданно широко шагнул. Они все уже привычно поочерёдно повторили его движение и... оказались на вязкой, но земле. И не смогли не оценить: это ж не только сама гать скрыта, но и вход-выход для незнающего смертелен. С умом сделано.

Недолгий путь между деревьями, и они оказались на поляне с беспорядочными кучами хвороста и обломков стволов где-то в половину роста (96 см), не выше, но широкими. Над одной из них сквозь сучья пробивались тонкие слабые струйки дыма. "На уголь пережигают?" — успел удивиться Ангур, но раздался совсем рядом скрипучий птичий крик, и кучи оказались крышами землянок, послышались голоса, открылись двери.

Ни удивиться, ни восхититься мастерством маскировки, они не успели: их сразу провели в одну из землянок. Маленькую и заполненную тяжёлым запахом гниющего заживо тела. Приведшая их женщина зажгла маленькую коптилку на земляном выступе-полочке, поправила огонь в печурке и вышла, мимоходом вытолкнув впереди себя Гаора.

Оказавшись снаружи, Гаор жадно отдышался наполненным болотными запахами, но таким свежим после землянки с умирающим, ночным воздухом. Да, всё правильно: он на этом обряде лишний, даже чужой. Это только их. Но как же много тайного и у ургоров, и у — он усмехнулся — шагъяров. Надо же, как придумано. Ласт объяснил, что так в древних летописях называли... ну да, аборигенов. И означает то же самое — лохматый, лохмач. С чего это начальству приспичило, а идёт с самого верха, что понятно... ну так опять же, хоть как назови, только жить не мешай.

Когда за спиной тихо стукнула дверь-заслонка и захлюпали шаги, Гаор не обернулся, по-прежнему глядя в тусклую темноту ночного леса, слабо подсвечиваемого прикрытой облаками луной.

— Он ушёл, — тихо сказал Арг.

— А теперь что? — спросил Риарр. — Костёр-то тут не разжечь.

— Нечем, — пожал плечами Ангур.

— И незачем, — прозвучал сзади женский голос.

Они обернулись. Высокая женщина в такой же, как у стража, шевелящейся лохматой одежде с бледным плохо различимым лицом говорила с привычной властностью

— Хороший человек был. Проводим по-нашенски.

— Спасибо, Мать, — склонил голову Гаор.

За ним молча повторили поклон все пятеро.

Двое мужчин подтащили к землянке длинную выдолбленную посередине в широкий жёлоб и явно тяжёлую колоду, вынесли и уложили в неё тело, завернутое в тускло белую ткань, и потащили колоду куда-то в бок. Не сговариваясь и ни о чём не спрашивая, Гаор и остальные пошли следом. Потянулись было помочь, но один из мужчин отрицательно мотнул лохматой головой. Подошли к самому краю недвижной тускло блестящей глади и... подтолкнули колоду . Она наклонилась и заскользила, раздвинув без всплеска поверхность.

Все они беззвучно зашевелили губами, произнося молитвы. Каждый свою.

Когда из болота торчал уже самый краешек, поселковые ухватились за него и плавным рывком вытащили опустевшую колоду на берег.

"Вот и всё, — отрешённо подумал Арг, — не костёр, а болото, но..." И тут вдали над чёрной гладью резко встал высокий — в два полных роста (384 см) — столб, светящийся ярко-голубым ослепительным светом. Постоял пять, не больше, мигов и погас. Болотный огонь? Всё равно Огонь!

Они все и даже двое местных поклонились.

И начался обратный путь. Который оказался не короче и не легче, но... то ли привыкли, то ли уже не было сил на страх, то ли доверяли проводнику уже как полностью своему. А что всё молча... так фронтовая ночь шума не любит. На своём берегу сняли и отдали проводнику, заодно узнав название, бахилы. А ведь удобная штука, надо бы... но это к Большаку, он ротным хозяйством ведает.

Риарр было дёрнулся, что дескать, что говорить, если спросят. Но старшина отмахнулся.

— Не будут спрашивать, — и после мгновенной паузы добавил: — А ничего и не было.

И всё стало совсем и полностью понятно.

"Ночь весенняя, ночь безлунная..." Вот же привязалась глупая когда-то слышанная песенка. "Ароматы цветущей любви..." Н-да. Ночь... есть, луны... почти нет, ароматов... столько, что дышать нечем... Болото везде пахучее, но здесь, растревоженное недавно проложенными новыми и подправленными старыми гатями и тропами, как-то уж очень... особо.... Что противно, он и про себя, даже в мыслях не сказал. А то учует Болотный Хозяин неуважение, обидится и... все сразу к нему в гости безвозвратные и пойдём.

Такие же, а может и другие, потому что про Болотного Хозяина знают не все, а только свои, коренные, исконные и тутошние, но похожие мысли были у всех, молча идущих по зыбким "дышащим" под ногами связкам в два-три бревна. Так-то по двое и можно бы, но когда на тебе ещё оружие, боеприпас и прочее обеспечение боевого столкновения, то по одному, а то малейший толчок и... Огонь не спасёт, бессилен он на болоте против то ли жидкой земли, то ли густой воды. Только и может голубыми огоньками не освещать, а показывать дорогу.

Огни гасли и снова загорались, но уже в другом месте, то мигали, то горели ровно. Все понимали, что это не просто так, а сигналы и что сигналят свои своим. А кто и как это делает... а тебе какое дело? Меньше знаешь — дольше живёшь. Главный приказ какой? "Только тихо". Так что молчи и не рыпайся...

...Патрульная двойка согайнов неспешно шла по краю болота с ленивой привычностью, глядя не так по сторонам, как под ноги. И стараясь дышать не носом, а ртом. А то вонь болотная даже глаза щиплет. Шли молча, так как вся привычная и даже свеже изобретённая ругань была давно исчерпана. Нет, что ургоры, тсугвы храйные, как засели с той стороны, так и не шевелятся, ни суются в болото — это даже хорошо. Редкие обстрелы издалека беспокоят, но не более. Так-то воевать — оно бы и ничего, сиди и жди, когда ихнее командование капитулирует. Но уж очень тоскливо. Даже не помечтаешь о будущем наделе из завоёванного. Понятно, что лучшие куски себе верхние отхватят, но ведь если по завету: "На что встал, то и твоё", — то и отрежут тебе лоскут местной хляби и гнили, и что ты с ним будешь делать? Осушать, окультуривать, хозяйство заводить... А где батраков взять? Вернее, на что нанять? Ведь по выбору: либо лоскут земли, либо компенсация. Земля здесь дешёвая, так что компенсация... меньше воробьиной слезы. На такую только напиться и то без шика и разгула. Местных дикарей только перестрелять и дорогу ими вымостить, больше ни на что...

Он не додумал. Потому что получил сильный тычок в спину между лопаток, бросивший его лицом вниз в болотную вонючую хлябь. Рядом так же упал напарник.

Напавших было двое. Один уверенно встал на затылки солдат и стоял так, пока не прекратились судороги и тела не обмякли. Второй тем временем вступил в болото по щиколотку и, вытянувшись вперед, коснулся зажатой в кулаке зажигалкой невидимой и ощутимой только по запаху газовой струйки. Вспыхнул голубой огонёк.

Темнота впереди сгустилась неровными столбами, становясь приближающейся колонной.

Шедший первым такой же оборванец, как и молча стоявшие рядом с трупами согайнов, ступив на землю, сразу отошёл к ним, махнув идущим следом рукой, показывая направление. Дескать дальше сами.

Солдаты шли молча, но уже быстро, многие бросали искоса взгляды на два трупа в согайнской форме и трёх... местных и кивали им, благодаря за помощь. Шедший последним сержант остановился, подошёл к ним, молча, соблюдая приказ: "Только тихо!", — сунул в руки проводнику пакет сухпая и пачку сигарет, виновато развёл руками, что дескать нету больше, и убежал, догоняя колонну.

Когда солдаты надёжно скрылись из виду, все трое наклонились, нашарили в густой вязкой массе крепёжные ремни и, дёрнув за них, распустили проложенную гать. Концы спрятали, чтобы если что, восстановить дорогу, и ушли, оставив лежащие на берегу трупы нетронутыми. Чтобы опять же, если что, то — споткнулись, упали и захлебнулись, а мы тут и не при чём, нас и вовсе тут никого и не было...

...Вспыхивали и гасли голубые огоньки, кричали ночные птицы, коротко призывно провыл волк, редкие и совсем тихие, за два шага не слышные ругань оступившегося и звяканье металла о металл, согласный топот бегущих уже по земле узких колонн... Каждая полудюжина, каждое отделение, каждый взвод, и дальше, и выше — своя чёткая конкретная задача с общим для всех и каждого: "Только тихо!" Чтоб до сигнала ни-ни...

...Связь опять прервалась. Проклиная болотных тварей, что прут не глядя, тройка связистов в согайнской форме поднимала поваленную кабаном — а кем же ещё, вон копыта отпечатались, надо бы охоту устроить, побаловаться свежатиной — треногу с закреплённым на верхушке кабелем, пока того от болотной холодной жижи не замкнуло. Ах вы, тсугвы храйные, всё-таки наступили, свиньи грязные, да ещё будто потоптались, порвали изоляцию в нескольких местах, теперь надо по-быстрому весь кусок поменять, а это...

— Подержи хреновину! — приказал старший из связистов. — Да не трясись ты, нету здесь никого!

Молоденький рядовой, отправленный в охранение, послушно перевёл оружие в небоевое положение и подошёл к негромко проклинающим всё и вся сослуживцам.

В уже предрассветном сумраке они казались единой слабо шевелящейся массой. Но вылетевшие из сумрака топор и два ножа точно вошли в затылок и спины связистов.

Пронзительно скрипучий птичий крик оповестил, что связи у аэродрома нет и не будет сколько нужно...

...Нехотя светлело небо. Самое безвременье, когда всё ночное уходит на покой, а дневное ещё не проснулось.

Последние доли и миги перед... началом. И кто не успел. Тот опоздал. Навсегда опоздал. Второго шанса никто никому не даст...

...Предрассветная тишина взорвалась длинным протяжным громом артподготовки по всему фронту. Били — согласно полученным приказам — по площадям и заранее разведанным целям. Краткий перерыв, чтобы свои подтащили и перетащили что куда надо, а враги вылезли из укрытий. И снова. И ещё раз. И ещё...

Сюда артиллерийский "концерт" доносился дальним глухим гулом и казался совсем не страшным. И рассвет начинался медленно, как нехотя. Но облака редели, обещая если не солнечный, то достаточно ясный день. А, значит, и неминуемые авианалёты. Гаор озабоченно оглядывал своё немалое хлопотливое хозяйство. Пока всё было, ну, почти по плану. Совсем полной тишины, конечно, не получилось, но обошлось короткими стычками. "Потерь нет, легкораненые остались в строю", — мысленно составлял Гаор донесение, озираясь.

Аэродром сейчас походил на развороченный муравейник. Теперь... разобраться с пленными и трофеями. Чтобы, когда начальство и трофейщики до них доберутся, всё уже было подготовлено и — он невольно хмыкнул — подчищено. А начать с штаба. Хотя нет. Там Ласт, как самый грамотный и знающий язык, так что...

— Рыжий...

Неуставное обращение означало, что проблема нашенская, а не армейская.

— Чего, братан? — обернулся Гаор.

— Держи, пожуй.

Карько сунул ему в руку толстый сдвоенный бутерброд, сооружённый из явно трофейных продуктов, и пояснил:

— А то голозадые не поверят, что мы солдатские пайки подчистую выгребли, а офицерские не тронули.

Гаор кивнул и, едва не подавившись, сказал:

— Толково, но и в солдатских по чуть-чуть оставьте. Что, дескать, не успели, а, может, они и сами всё израсходовали.

— Сделаем, — кивнул Карько и убежал.

Дожёвывая и невольно сожалея о малости и единственности бутерброда, Гаор обошёл сваленное в три кучи на расстеленных тоже трофейных плащ-палатках и одеялах личное офицерское оружие — холодняк отдельно от огнестрела — и личное табельное-нетабельное, ну, всё из карманов и тумбочек. Ну, правильно: пока трофейщики будут сортировать и себе для родовых сокровищниц разбирать, до складов с прочим, что в список обязательной сдачи не вошло, дело и не дойдёт. А там...

Там кипела муравьиная суета. Дюжины Большака и Сизаря споро вытаскивали и как бы случайно сваливали на пятачках подсохшей земли коробки с армейскими сухими пайками и консервными банками, мешки и мешочки с крупами, сахаром, мукой, солью, сушёными овощами, бутыли с жидким маслом, шанцевый инструмент, всякую хозяйственную мелочёвку, пустые ящики, большие и малые банки и канистры, лоскуты авизента — всё в дело пойдёт, всему приспособление найдут. А толпившиеся и суетящиеся вокруг поселковые без шума и споров разбирали, расхватывали, уносили и возвращались за новой... добычей. Командовали ими аж четверо старост — из двух ближних, задействованных на аэродроме, и двух дальних, сожжённых согайнами ещё в самом начале оккупации, посёлков. Вмешательства Гаора не требовалось, и потому он, ограничившись кивком издали Большаку и Сизарю, пошёл посмотреть на зенитные позиции.

Там было тихо и почти благолепно. Трупы согайнов аккуратно сволочены в одно место, немногие пленные сидят на земле, трое молодых из дюжины Четырка и двое их ровесников из местных развлекаются метанием ножей в брёвна основы станины зенитной батареи. Для тренировки и вразумления пленных, что, дескать, только шевельнись, так вместо бревна твой лоб мишенью станет.

Увидев Гаора, парни дружно и почти правильно встали по-строевому. И доложили правильно. Местные смотрели на них с уважительной завистью.

Приняв рапорт, Гаор кивком показал на трофеи.

— По единице холодняка можете взять, остальное сдайте трофейщикам.

— А нам... можно? — спросил один из поселковых.

Гаор внимательно посмотрел на мальчишек.

— Мы... мы же тоже... — робко начал второй.

— Берите рабочее, — разрешил Гаор. — А языки свои засуньте...

Вся пятёрка дружно рассмеялась, заставив пленных вздрогнуть и втянуть головы в плечи.

Как и было обговорено, Эрлинг дождался полностью погасших болотных огней, отсчитал от этого мина десять долей и выдвинулся. Его цель — аэродром. По дороге захватить трофейщиков и комиссию по регистрации преступлений согайнов, вернее, притормозить их, чтобы въехали на аэродром, когда там уже будет всё готово. А для этого там же его ждёт группа поддержки из уже своих, тех, кто возьмёт дальнейший контроль над объектом на себя. Неясными и потому тревожащими были два, как любят говорить, нюанса. Первое — это состав группы и, главное, её командир, а второе — это несовпадение и даже противоречие сигналов. Болото оповестило о конце операции, а по рации аэродром передал в свой штаб сигнал благополучия. Или закрывшийся в штабной рубке радист ещё ничего не знает, или на рацию сел... кто? Ласт? Сомнительно. Язык он знает, а работать на рации? И настолько, чтобы согайны не заметили? Ну, время, позывные и частоты можно выбить из радиста экспресс-допросом. Таких умельцев у Рыжего четверо, и сам Ласт кое-что может. А почерк? Изменение почерка? А оно должно быть. Как бы ни стремились к единообразию, у каждого радиста своя манера, индивидуальная, как черты лица или — Эрлинг невольно усмехнулся — состав крови по происхождению. Но этот вариант маловероятен. А вот провал всей операции — гораздо возможнее. Но тогда всё равно бы пошёл сигнал тревоги. Значит... значит, туда с максимальной скоростью и готовыми к бою.

Но... "бой план покажет". В оговоренном месте у поворота с рокады на дорогу через предполье его ждали. Два серых боевых кунга с командой из Политуправления, караван трофейщиков и малый кунг с комиссией из трёх "законников": лейтенанта, капитана и полковника — надо же, какого полёты птицы — и журналиста с фотографом. Этих двух Эрлинг знал, так как пересекались ещё на том марше из "Старых казарм" к фронту, да и справки кое-какие навёл. Как на всех, с кем даже случайно хоть как-то контактировал. Тащить с собой весь караван, когда обстановка на месте неясная, конечно, нельзя.

Они появились одновременно. Впереди из-за деревьев вывернулся и побежал к ним, шлёпая по мелким лужам, босой мальчишка в лохмотьях, а сзади, рыча мотором, подкатил алеманнский мотоцикл... Венн?! Кто бы сомневался, что подлинный автор, сценарист, режиссёр и главный исполнитель всего этого "спектакля" не прибудет на если не финальный, то — во всяком случае — кульминационный акт. Очень давно, в детстве, ещё до училища, Эрлинг играл в театре. Домашнем, но поставленном очень серьёзно дядей-академиком — главой Театральной Школы при Художественной Академии. Это, кстати, потом весьма пригодилось и в учёбе, и в работе, и оставило на всю жизнь знание и употребление лексики и терминологии.

Мальчишка остановился в шаге перед Эрлингом, а Венн, быстро спрыгнув с мотоцикла, оказался так же в шаге, но сзади.

Мальчишка настороженно покосился на Венна и выдохнул:

— Восемь!

— Четыре, — кивнул Эрлинг. — Докладывай.

— Всё готово. Ждут на месте. На повороте встретят.

— Принято, — Эрлинг улыбнулся и полез в карман за приготовленной на такой случай маленькой плиткой шоколада. — Пять.

— Семь! — выкрикнул мальчишка и бросился бежать, но не обратно по дороге, а в сторону, по стоящей между деревьями воде.

— Не утонет? — с искренней озабоченностью спросил Венн.

— Он местный, — ответил Эрлинг. — У них тут своя... логистика. Едем.

Что Венн заметил и странно неровный кружок на лбу мальчишки, и "нестандартный", так сказать, ошейник без заклёпки, и чёрные глаза, и чёрные корни светлых до белизны волос, — в этом Эрлинг не сомневался ни мига, но насколько понял? И ждал вопроса. Но его не последовало.

С необидной властностью Венн перехватил командование, слегка перестроил колонну и кивнул Эрлингу на свой мотоцикл.

— Вперёд! Мои сами подтянутся.

Да, правильно. Старое, нет, старинное: командир идёт первым. Хотя им сказали, что чисто, но... тем более.

Фот-Хпа — боевой пилот высшего уровня, командир второго скэйкела — в одном нижнем белье со связанными за спиной руками сидел на земле среди других лётчиков и старался из уже последних сил не показать этим... низкородным тварям, болотной слизи в армейской форме и местным... тсугвам храйным, нет им другого названия — своё отчаяние. Нет, он — военный, он — согайн, и потому готов к смерти во имя и во славу... Но не к такой! Военный гибнет в бою, лётчик — в небе, а на земле связанным, пленным... позор и ему, и всей его семье. И невольно позавидуешь Со-Инн-Рию: смерть в болоте мучительна, но не позорна. Позорна казнь за неповиновение, ещё позорней плен. И ты не можешь даже оправдаться тем, что враг оказался сильнее, опытнее, лучше вооружён... Потому что боя не было. Было...

Преодолевая боль в затылке, по которому и пришёлся основной удар, он восстанавливал события ночи и утра. Зачем? А чтобы знать, кому и что он будет говорить, когда спросят.

... Ночью... да, он был один. Многим приспичило и захотелось, и на его долю могла достаться только одна из поселковых баб, а его с души воротит от этих неповоротливых грязных туш. А всех девчонок-полукровок до совсем малявок разобрали. Хотя тоже то удовольствие: ревут, ничего не умеют, даже пытаются сопротивляться, а он не любитель сначала бить, потому что потом после всего, даже сунув ей кусок хлеба, думаешь о себе, как о.... Ладно, это, возможно, и к лучшему. Потому что вон лежит, специально брошенный на виду изувеченный труп... даже не опознать... А перед самым подъёмом проснулся от птичьих криков, чего-то эти скрипуны раскричались шумнее обычного, будто прямо на крыше сидят, а ведь никто ни одной не видел, только слышали, весна, что ли, и на них действует. Вышел... не на птиц, конечно, поглазеть, тем более, что крикуны сразу заткнулись и затаились, а небо проверить, как и положено лётчику, ибо метеослужба метеослужбой, а свой глаз зорче. И успел заметить, что часовой у штаба стоит, как-то нелепо привалившись к стене и свесив голову. Заснул?! Шагнул, чтобы вразумить обнаглевшего — спать на посту! — рядового... и получил такой удар по затылку, что очнулся уже сидя связанным рядом с остальными. А тот часовой был, оказывается, уже мёртв. Как и многие другие, вон лежат, с вывернутыми карманами или полураздетые... Но как?! Как это могло...?!

Эти вопросы — как такое могло случиться, кто и что упустил — мучили и начальника службы безопасности аэродрома, сидящего в углу собственного кабинета со связанными руками и в нижнем белье. Как вытащили из постели, так и... нет, такого унижения он не заслужил. Эти лохматые вонючие дикари, противная чужая речь, нет, полузвериное рычание и чавканье... И эта дикарка, шлюшка малолетняя, кинувшаяся на шею к дикарю с криком: "Тятенька!". И тут же удар кулаком в лицо, он только и успел заметить, что второй дикарь в армейской форме ургоров, и потерял сознание. И очнулся уже здесь. И раз не убили сразу, то у него есть шанс. На что? На побег, на контратаку, да хоть на авианалёт... но возможно только последнее. Если... если дежурный радист успел послать сигнал... или даже ничего не успел, то молчание должно запустить проверку... на телефонную связь рассчитывать глупо.

Обойдя все точки и рубежи, Гаор всё-таки пошёл в штаб. Что-то там Ласт явно намудрил. Ведь уже давно согайны должны были поднять тревогу, послать хотя бы самолёт-разведчик, а тихо. Только грохочет вдалеке, и там уж точно не до них. Вон как перекатывается, то чуть дальше, то чуть ближе. И по времени пора бы уже и прибыть... обещанному не подкреплению, а смене. Ага, а вон и посыльный бежит-торопится. И почти сразу из-за деревьев на дорогу вылетел, рыча мотором, мотоцикл. Гаор сразу узнал его: и звук мотора и седока — даже шлем тот же вместо армейской каски — и выругался в голос. Вот уж кто ему здесь и сейчас не нужен. И свой тихушник на заднем сиденье. И целая колонна уже видно, как выворачивает.

Гаор лёгким, скорее поощряющим подзатыльником отодвинул за себя и в сторону посланца, коротко свистнул, оповещая всех своих, и бодрой уставной рысцой побежал сдавать рапорт.

Соскочив с мотоцикла, Венн вежливо отступил чуть в сторону, показывая, что рапорт должен принять Эрлинг как непосредственный командир, и с интересом оглядел открывшуюся картину разорённого, но вполне пригодного к использованию, несмотря на покрытые водой взлётные полосы, полевого аэродрома. Однако Рыжий и в самом деле... ещё не мастер, но уже и вполне.

— Я в штаб, — негромко и не командно, а партнёрски бросил Венн Эрлингу.

Эрлинг кивнул и, дослушал рапорт, отдал необходимые распоряжения подошедшим командирам трофейщиков и законников, а "свои" и так всё знают, работаем по стандарту N... и так далее.

Полковник Ведомства Юстиции выразительно посмотрел на окровавленный обезображенный труп, над которым уже кружились крупные чёрные мужи.

— Насильник. Садист и педофил, — спокойно ответил Гаор на непрозвучавший вопрос.

— Самосуд?

— Позор насилия смывается кровью насильника, — ответил Гаор старинной формулировкой.

Эрлинг и Венн, остановившись в трёх шагах от них, с интересом наблюдали, не вмешиваясь.

— Лейтенант, — распорядился полковник, — опросите потерпевших — и после паузы в три мина жёстко уточнил: — Всех, включая свидетелей.

Лейтенант щёлкнул каблуками и огляделся. Фотограф уже бродил, мимоходом клацая затвором фотоаппарата. Набирал "мелочёвку", высматривая заранее места и ракурсы. Журналист уже беседовал с двумя рослыми оборванцами, да, в ошейниках. И лейтенант пошёл к ним, чтобы развернуть беседу в дознание.

Венн уже был у дверей штаба, и Эрлинг, приказав Гаору собирать и строить свою команду, сдав пленных, трофеи и прочее тем, кому и положено заниматься дальнейшим, поспешил вдогонку.

В штабе тишина и благолепие. Ни распахнутых дверей, ни мусора, неизбежно остающегося после штурма на полу, ни следов от пуль и крови на полу и стенах... Похоже, что штурма и не было. Тихо вошли и взяли под контроль... М-да, наводит на мысли... всякие и интересные.

И Венн, и Эрлинг сразу, не сговариваясь, ринулись в рубку: оба думали одинаково и боялись одного и того же.

Бронированная, вернее, усиленная и обитая металлическими листами, толстая дверь была приоткрыта на щель и оттуда слышались тихие, но не просто спокойные, а весёлые голоса. Говорили сразу на двух языках: ургорском и согайнском. Венн и Эрлинг переглянулись и, приготовив оружие, плавно открыли дверь, сразу отступив каждый в свою сторону, чтобы не оказаться под выстрелом. Но выстрела не было. В радиорубке успокоительно горели, а не тревожно мигали все положенные лампочки, а за столом играли в карты. Странная колода, вернее, собранная из двух — ургорской и согайнской, странные и, похоже, тоже смешанные правила. Играли трое ровесников: согайн в звании сержанта-специалиста и два ургора: аттестованный рядовой вспомогательных войск и подрядовой тех же войск. На звук — Эрлинг позволил себе чуть-чуть кашлянуть — все трое одновременно обернулись, сбросили на стол карты и вскочили навытяжку.

Ласт доложил об отсутствии сопротивления штабных, добровольном сотрудничестве радиста и, что до следующего сигнала безопасности осталось полпериода, а сразу после него по распорядку должен быть доклад местного безопасника.

— А он где? — доброжелательно спросил Венн.

— В своём кабинете, майор, — ответил Ласт и добавил: — Обезврежен.

Венн на миг обернулся и кивнул незаметно подошедшему к ним и молча слушавшему разговор лейтенанту из своей команды.

— Уже прибыли? Отлично. Приступайте по обстоятельствам, — подрядовому, отметив про себя отсутствие у того клейма на лбу и ошейника: — Свободен, — и Ласту: — Проводи.

Эрлингу хоть и хотелось поглядеть на местного... коллегу, но тут явно полное и безраздельное поле Венна, а ему надо закончить с ротой Рыжего и отправить её дальше по плану вдогонку полка. И с трофейщиками, "законниками" и журналистами разобраться. И местный... контингент передать "экономистам" и "учётчикам", те тоже должны вот-вот подъехать. Хотя нет, это уже компетенция комендатуры, а она — забота Венна. Вряд ли он этот нюанс упустил.

Суеты на аэродроме прибавлялось с каждой долей. "Трофейщики" разбирались со своим разнообразным и раскиданным по полю и вокруг имуществом. "Тихушники" сгоняли, пересчитывали и наскоро сортировали пленных. Ещё одна незаметно подъехавшая команда в камуфляже без петлиц, но с офицерскими погонами — ну, понятно — всюду и во всё лезла, то и дело сцепляясь с "трофейщиками" и "тихушниками", "законники" опрашивали поселковых, а тут ещё и журналист с фотографом, которых проведи, покажи и поясни. "Собирай своих", — приказано. А их всё время и все, кто выше по званию, дёргают. Дескать, раз "вспомогательные" — так помогайте. И с поселковыми надо ещё кое-что уладить, и... Огонь видит, что в бою легче, чем после боя разгребать... навоёванное.

Беготня, хлопоты, разговоры, уговоры и договоры внезапно закончились, вернее, прервались приказом тихушника идти в столовую для лётчиков и написать отчёт, представление на награждение отличившихся и список помогавших поселковых.

— На всех?

— И подробнее, — возник рядом и тут же исчез Венн.

Подавив вздох, Гаор гаркнул положенное, посмотрел на свой почти собранный строй, разрешил разойтись и побежал в столовую для лётчиков.

Там оказалось тесно и многолюдно. Потому что у всех свои бумаги, отчёты, донесения и предписания, а штаб, как догадался Гаор, оккупировали тихушники, что вполне понятно и даже логично. И все здесь в офицерских званиях, так что для него никто не подвинется. Но вот в дальнем углу... фотограф копошится со своей аппаратурой, а рядом с ним... свободный стул! На прорыв!

Он прорвался! Плюхнулся на стул, пристроил на колене планшет и чистый лист и приступил к выполнению приказа о написании подробного — аггелов вам в глотки, будто это такая уж срочность — донесения-отчёта с подробным списком и так далее.

Войдя в столовую для лётчиков, Мэтр нашёл взглядом своего фотографа и нахмурился. Оставленный для него стул был занят... лохмачом в армейской форме. Надо же... и пишет уверенно, явно, не вчера научился... хотя... да, сержант, наверняка, обращённый... Ладно, не будем шуметь и привлекать внимания, а лучше послушаем: в таком бардаке можно услышать то, что тебе не предназначалось, а потому вдвойне интересное. А такого здесь оказалось немало. И весьма. Одно присутствие среди лохмачей отпрыска королевского рода и не какого-нибудь, а Акхарайнов, чего стоит. Как попал под клеймо — понятно, а вот как сумел выжить среди лохмачей, по-новомодному шагъяров, да, неплохо придумано, да, это интересно, ведь изменение названия, хм, объекта, меняет отношение к объекту, но не сам объект. А "объекты" здесь... интересные. И писать о них надо очень осторожно. По многим причинам. Конечно, с учётом открывшихся тебе, даже помимо твоего желания, военных тайн. А вот, к примеру, способы спасения детей управляющих. Ведь тоже... тайна. И рассказывать об этом... скажем так, пока рано. И всё-таки... аггел в Тарктаре, ну видел же он этого... сержанта, вот так же пишущим на колене... сержанта... да, правильно, но тогда... погоны были другие и... и голова была выбрита... по-ургорски... да, тогда парень был ургором... а теперь... кем он считает себя? Шагъяром? А тот? Красавец, явный Акхарайн? Он невольно остановился, разглядывая его и местного оборванца, тоже с клеймом и в ошейнике, с короткой редкой щетиной на нижней челюсти. Его взгляд заметили, и красавец, издевательски щёлкнув себя по заклёпке ошейника, сказал:

— Воля отца священна.

И второй коротко хрипло рассмеялся и кивнул.

Он заставил себя улыбнуться им и уйти. Пока они не сказали ему... то, за что надо бить и даже убивать. А этого теперь нельзя. А будет... А что будет, когда в эти посёлки приедут новые управляющие и уже им придётся возвращать эту, если честно, биомассу в рабочее состояние? А тех, кто сейчас в армейской форме и приравнены... их вернут владельцам? Он невольно поёжился, на миг представив невозможное: сданные в патриотический долг из родового замка, такие же лохмачи, выжили и возвращаются... научившиеся убивать. Да, Акхарайнам придётся непросто, очень и весьма, этот... клеймёный готов ко многому. Хотя... достаточно вспомнить старые истины: "Сколько рабов, столько врагов" и "Нет злейшего кровного врага, чем кровный родич". И этот лохматый сержант тоже ведь из какой-то семьи.

Гаор писал, всё время ощущая на себе чей-то внимательный и не слишком доброжелательный взгляд. Неприятно, но терпимо, да и... он под приказом, и если что-то кому-то, то пусть с его командованием объясняются. Дописав, он, не перечитывая, убрал лист в сумку и вскочил, оказавшись практически лицом к лицу с незаметно подошедшим штатским. Короткие, но очень внимательные взгляды. Узнали? Да. И опознали, вспомнив и ту встречу на прифронтовой дороге, и тогдашнюю, случайную, в клубе Союза Журналистов. И тут же одновременно сделали вид, что ничего не было. Старший сержант Гаор Юрд, тогда отставной ветеран, а сейчас старшина особой вспомогательной роты, бодрой уставной рысцой покинул помещение, а Лардорг Таррон, и тогда, и сейчас — Мэтр, неофициальный глава Союза Журналистов, сел к столу и занялся своими записями.

"Своего" тихушника Гаор нашёл в здании штаба. И, к сожалению, в доверительной беседе с Венном. Вот уж при ком сдавать рапорт и отчёт не хотелось, но... Его выслушали без вопросов и замечаний, высказали одобрение, на что он ответил столь же бездумной формулой, и — наконец-то — отправили собирать свою роту и догонять полк, а то там уже окапываются.

Когда за старшиной особой вспомогательной роты закрылась дверь, Венн ещё раз перечитал его отчёт и вернул лист Эрлингу.

— Как думаешь, он понимает, что он сделал? — искренне спросил Венн.

— В рамках своей компетенции, — так же искренне ответил Эрлинг, пряча отчёт в свою папку.

— А большего и не надо, — рассмеялся Венн. — Ни ему, ни нам. Ты их поторопи немного. И там нужны, и чтоб здесь не пересеклись... с лишним.

— Лишние знания губительны, — с улыбкой ответил старинным изречением Эрлинг.

И уже выходя, почти выбегая из штаба закончил: "И для носителя, и для сказавшего, и для слышавшего".

* * *

Ургайя

Весна

7 декада

Тыл без фронта беззащитен, фронт без тыла обречён. Дюжинами дюжин нитей они связаны между собой и малейшее шевеление на одном конце любой нити немедленно отзовётся на её другом конце и заденет находящиеся рядом. Эти шевеления и дрожания многими не замечались и тем более не осмысливались, а просто незамысловато ощущались.

Аргат

Королевская Долина

"Пещера" Регангайров

Весна

7 декада

9 день

Получив неожиданное и внешне небрежное приглашение отца приехать в родовое гнездо, лейтенант Экономического Ведомств, второй сын наследника рода Регангайров Фиорр Реганг мог тут же оформил себе отпуск на три дня по семейным обстоятельствам. Но получилось очень удачно: как раз получил новое назначение и положенный при переводе отпуск на те самые три дня. Так что никому ничего объяснять не пришлось. Вызов-то был неофициальный, лёгким телефонным разговором с небрежной фразой, что неплохо бы было побывать в родном доме. Разумеется, он знал о событиях в Королевской Долине, но не официально, а из обмолвок, оговорок, каких-то намёков в газетах. Отсутствие имён наводило на мысль о не просто исчезновении, а о несуществовании, а почти открытый текст, что затронуты все роды... Всё это усиливало благодарность отцу, что так прочно отгородил его от... Королевской Долины и её обитателей. Хотя теперь многое могло измениться. Но забрать его в родовой замок без права выхода ни отец, ни даже Старый Дракон уже не смогут: клеймение отменено, а он не сам по себе, а служащий, аттестованный боец Трудового Фронта, за ним, да, целое и достаточно сильное Ведомство.

За этими размышлениями и переходами от тревоги и мрачных предчувствий к спокойствию и уверенности в благоприятном исходе визита дорога прошла незаметно. И до "Пещеры Драконов" всё было как обычно, как в его давние ежегодные приезды на каникулы: лимузин с шофёром — оба памятны опять же с тех давних лет — на привокзальной стоянке, спокойная в меру быстрая езда, знакомые пейзажи за окном, козырнувший охранник на въезде в Долину, такое приветствие на воротах под распростёртыми крыльями и оскаленной пастью родового зверя. Знакомые до щербинки ступени парадного крыльца, радостное приветствие старшего над слугами и... почтительное приглашение в кабинет. Даже умыться с дороги не дали.

Малый рабочий кабинет, дед... не за столом, а в диванном уголке, отец рядом в кресле, на столике... не бутылка, а кувшин из родового погреба и... три чаши? Его появление встретили благосклонными кивками и столь же благосклонным, даже ласковым жестом пригласили к столу. Однако...

Фиорр старательно улыбнулся, почти искренне произнёс положенные приветствия и сел на указанное место. Всё это, а особенно отсутствие брата-Наследника, наводило на всякие мысли, коррелируясь с дошедшими до него и, похоже, специально пущенными слухами о погроме Королевской Долины. И, проверяя свои догадки, он поинтересовался здоровьем брата.

Старый Дракон кивнул, а отец ответил:

— Он здоров телесно, но бездетность стала для него слишком сильным потрясением.

Бездетность?! Так не просто опала, изъятие, даже исчезновение, а несуществование?! Видимо, Фиорр не удержал лицо, потому что дед сказал тихо и нет, не просьбой, конечно, глава никогда ни у кого ничего не просит, но не приказом, это точно.

-ты остаёшься третьим, но ты — единственная надежда рода. Времена меняются слишком быстро. Выбери себе женщину сам, мы примем любой вариант, — и в ответ на его изумлённый взгляд, — Да. Тем более, что теперь бастарды приравнены к законным. Но не из подвала и вообще не из Долины.

— Это... — Фиорр замялся, подбирая слово, — из-за энергина?

— Именно, — энергично кивнул отец. — Ты молодец. Все запреты только из-за него.

Одобрительно улыбнулся и Старый Дракон.

Несколько мгновений спокойного доброжелательного молчания.

— Теперь на фронт?

— Не совсем, — улыбнулся Фиорр, — сейчас это уже прифронтовая зона. Там вся система дренажей и ирригации разбалансирована, так что работы выше головы.

Сочувственные, притворяющиеся понимающими кивки.

Все всё понимают, и потому игра согласна и не напрягает.

Ещё несколько расхожих дежурных фраз и его отпустили до обеда.

В своей старой ещё детской комнате, Фиорр переоделся к обеду, с радостным удивлением обнаружив, что его гардероб обновили, не только пополнив, но и сменив размеры. И старый камердинер, тоже знакомый с детства, фактически дядька-наставник на месте. Сдержанно-почтительное, как и положено, но искренне-радостное приветствие, замаскированное под смену рубашки объятие. Всё как когда-то, в его редкие приезды на семейные праздники.

Всё как когда-то, как положено.

Закусочный стол в малой столовой.

Отец, дед и брат-Наследник уже здесь, но ещё не приступили, так что он не опоздал, Сдержанно-радостные взаимные приветствия. Брат-Наследник даже изобразил объятие. Фиорр ощутил лёгкий запах энергина и невольно чуть-чуть, но отстранился. Да, конечно, можно понять: потерять сыновей, стать бездетным, а, значит, поставить под угрозу своё место в семейной иерархии, да, это очень... чувствительно. Но есть способы и помимо... этого. Его сдержанность все заметили. Брат не скрыл обиды, а отец и дед одобрили. Ну да, их дружба не нужна. "Когда братья дружат, отцы недолго живут", — старая истина.

Выпили, закусили и перешли к столу. Сервировано "без обслуги". Все три смены и напитки на общих блюдах и в кувшинах, каждый накладывает и наливает себе сам. "По-семейному". Фиорра доброжелательно, но не детально расспрашивали о его службе, и он отвечал так же без подробностей, не хвастая и не жалуясь. О событиях в "Пещере" и вообще в Королевской Долине он не спрашивал, соблюдая опять же старое правило: "Младший отвечает на вопросы старших. Что ему можно и нужно знать, ему скажут. Излишнее любопытство опасно".

После обеда он по привычке спросил разрешения посидеть в библиотеке. Дед и отец благосклонно кивнули, а брат-Наследник презрительно скривился, но промолчал.

В библиотеке, безукоризненно чистой и пустынной, как многие комнаты и залы, его со сдержанной радостью приветствовал раб-библиотекарь, помог подобрать карты и описания той области, куда предстояло ехать, и удалился, пожелав успешной работы.

Работа в Дамхаре, а особенно разговоры с... местными, их обмолвки и оговорки навели Фиорра на мысль, что гидросистемы регионов вполне рукотворны, вернее, природные феномены подправлены в интересах не только и не столько производства, сколько обороны. Достаточно вспомнить тот разговор в обеденный перерыв у общего костра, когда речь зашла о возможном десанте согайнов, и спокойное: "А ни хрена. Заведём и утопим". И согласные кивки: "В первый раз что ли ча?". Говорили... да, шагъяры на своём языке, но он, прислушиваясь и соотнося услышанное с реальностью, уже научился многое понимать. И сейчас он разложил на столе карты разных даже не лет, а веков, и начал сравнивать, обдумывая изменения.

— А это уже непочтительность! — прозвучало над головой.

Фиорр вздрогнул и выпрямился. Брат-Наследник стоял рядом, и они оказались лицом к лицу.

— Ты всё ещё только третий, — совсем тихий, обжигающий щёку шёпот. — Помни об этом.

— Я помню, брат-Наследник, — тихо, но не шёпотом ответил Фиорр.

— Да брось ты этот хлам, — громко и подчёркнуто весело сказал брат. — Пойдём прогуляемся.

Разумеется, Фиорр не стал спорить: младший должен быть почтителен, то есть послушен. Он только с искренним сожалением поглядел на разложенные карты и кивнул библиотекарю.

— Не убирай, вечером я ещё... посмотрю, — вовремя удержавшись от неприемлемого термина: "поработаю".

Бок о бок, почти наравне, они прошли к выходу в парк. Шли рядом, но сохраняя дистанцию, показывающую, что они рядом, но не вместе. Шли молча, с рассеянными бездумными и автоматически приклеенными к лицам улыбками.

И только углубившись в парковый лабиринт из клумб, лужаек и дорожек брат-Наследник позволил себе заговорить.

— Сколько у тебя проверочных?

— Ни одного, — честно и без малейшего сожаления ответил Фиорр.

— Плохо, — столь же честно сказал брат. — Озаботься. Нам нужен выбор.

И продолжил, привычно не обращая внимания на молчание Фиорра.

— Мы понесли большие потери. Я теперь бездетный. Мне оставили второе место, но запретили детей. Решили продолжать твою ветвь. Потому что других просто нет, или они признаны бесперспективными. В подвале только клеймёные, и твоей, именно твоей крови там даже в ошейнике нет, чтобы размножить. Понимаешь?

Фиорр кивнул.

-Это твой долг перед родом. Проверочные, бастарды, даже от жены. Матерей им ты выберешь сам. Мы согласны даже на это. Ограничение одно. Не из Долины. Даже на "утробушку" согласны. Дорого, конечно, очень дорого, но мы оплатим.

"Мы, — мысленно усмехнулся Фиорр, — А не слишком ли рано ты стал говорить от имени рода, мой брат? Или уже поздно?"

Они вышли к одной из беседок и остановились. Брат-Наследник — даже мысленно Фиорр называл его не по имени, а по месту в семейной иерархии — медлил, явно что-то обдумывая. Фиорр терпеливо ждал.

Наконец, брат принял решение и, переведя разговор на планы по реставрации садового павильона и прочие хозяйственные проблемы, повернул к дому. Фиорр шёл рядом, кивая и поддерживая разговор уместными репликами, отметив про себя, что ни слова, ни намёка о подвале и его обитателях, а это сейчас становится самым важным и определяющим, а после войны... станет самым главным... Жаль, что брат-Наследник не понимает этого. И... да, если говорить об этом, то даже не с отцом, а с дедом напрямую. Но... хватит ли у него самого смелости на такой разговор?

* * *

Согайя

Согле

Дворцовый комплекс

Апартаменты Первого Меча

Проигранная битва — это ещё не проигранная война. Слабое утешение, но более сильного нет.

Первый Меч Согайи стоял над картой, в который раз раздумывая, нет, изображая раздумье. Потому что всё было ясно. Наступление — невозможно. Любой вариант — это бессмысленная трата времени и ресурсов. Оборона... возможна, но... вот этот и два этих узла ещё боеспособны, но только потому, что ургоры их не стали штурмовать, а обошли, оставив в уже своём и достаточно глубоком для невозможности деблокады тылу. Как, впрочем, и весь правый фланг.

Ситуация на правом фланге раздражала. Нет, ургоры действовали именно так, как он и предполагал: прошли по немногим проходимым дорогам сквозь болотный пояс на оперативный простор, создали угрозу окружения центральной группировке и теперь по этим проходам гонят подкрепления. Раздражало не пониманиене их действий, а непонимания бездействия своих. Ведь по всем, правда, немногим, но непротиворечивым данным ни одного боестолкновения, несколько рукопашных стычек, почти мордобоя. И всё?! И особенно захват аэродрома "хищниц". Без единого выстрела, все машины, лётный и вспомогательный состав, штаб со всем содержимым... И самое нестерпимо обидное, что так и непонятно, как это было сделано. И Тридцать Седьмой Болотный полк ургоров и персонально полковник Акмор Фомал теперь его личные враги. Распоряжение о персональном отслеживании уже отдано. Как и о расследовании командования аэродрома. Самое вероятное, что после так и не начавшейся операции по... даже мысленно о сути и цели он теперь не скажет, этот мозгляк так перепугался, что кинулся за защитой к ургорам. Через непроходимые болота и враждебные стойбища туземцев? Не исключено. И смерть Со-Инн-Рию, утонувшей вместе с сигнальным пакетом в болоте была только частью контроперации? Также не исключено. И вот это важнее всей этой возни на фронте. Кто именно не досмотрел, не отследил, не понял и не предусмотрел — всё это он уже решил. Осталось найти того, кто придумал и сумел перехватить. Желающих занять его место у трона он знает давно и поимённо, и их способности и возможности — тоже знает. Этот — новый. И потому самый опасный. Этим надо заниматься, не отвлекаясь на мелочи нового этапа позиционной войны.

Первый Меч Согайи прекратил разглядывание карты — отличное прикрытие размышлений о более важном — и отдал необходимые вполне закономерные распоряжения невозмутимому помощнику. Вот уж в чьей преданности можно не сомневаться: в случае... он будет там же.

* * *

14.03.2023