↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава восемнадцатая. Выбор атамана
Поставленный большевиками вне закона, батька Махно со своим трехтысячным отрядом продолжал сдерживать наступление белых на правом берегу Днепра, сначала у Екатеринослава, а потом дальше, у Николаева. С севера над его отрядами нависали части 14 армии, еле сдерживающей наступление армии Май-Маевского которая напирала с востока. А Махно оказался зажат между ними. У него был выход — прорываться на запад, к Умани. Но там он попадал в полное окружение — на западе были войска Петлюры, а на востоке — Добровольческая армия белых. Или можно было всё же повернуть на восток, прорваться в тылы беляков и пройтись по всему Приазовью, чтобы вновь вырваться к Гуляй-Полю. Но вначале надо было идти на Херсон.
Махно раздумывал. Идти в Херсон к Григорьеву он не хотел — чт о ему там делать? Атаман был разбит на подступах к Киеву отрядами Пархоменко и конниками Думенко. Остатки его отряда не могли оказать серьёзного сопротивления ни Красной, ни Белой армии. А ведь он, Махно, изначально был против авантюры неуравновешенного и вечно пьяного атамана. К тому же Григорьев пытался связаться с Деникиным. Недавно два его связных письмом были перехвачены махновцами. Батька приказал их повесить. С белыми он переговоров вести не будет!
Махно видел, что находится между молотом и наковальней. Если Красная армия начнёт против него боевые действия, то всё же придётся уходить на запад, ибо с юго-востока поджимают белые. Или к большевикам — с ними можно договорится. Тем более, что в Красной армии очень много бывших крестьян, которым махновщина была по душе.
Батька понимал, что открыто выступать против Советской власти он не может. И также он понимал, что с большевиками у него меньше противоречий, всё-таки, он воевал за крестьянскую власть, за землю. Деникин же декларировал возврат земли помещикам. А раз так, то к белым хода нет, потому и Григорьева он не поддержал. Одно дело — отстаивать свои взгляды на политическое устройство государства после войны, и совсем другое дело — воевать с Советской властью. Тем более, когда белопогонники наседают.
К тому же его отталкивала эта животная ненависть Григорьева к евреям. Нет, еврейские погромы постоянно устраивали и красные, и белые, о петлюровцах и говорить нечего. Так что григорьевские банды особо не отличались — как все, грабили, убивали, насиловали, сжигали дома евреев. Но махновцы не позволяли себе что-либо подобное. Боялись своего батьку. И было за что!
Как-то в мае в местечке Горькая Александровского уезда какие-то залётные хлопцы учинили еврейский погром. Эти гаврики не так давно пришли в армию батьки, ну, как водится после того, как выбили из местечка белых, ограбили местных еврейских лавочников. И вроде бы даже никого не убили, так — прибарахлились. Но он, Махно приказал провести расследование и суд. Семерых главных виновников расстреляли. Тут же, на месте! Чуть раньше он собственноручно застрелил своего бойца за самовольное вывешивание на железнодорожной станции Гуляйполе плаката "Бей жидов!". Бить — бей, но зачем эта пропаганда? Что потом каждая тварь на него, на Махно пальцем показывала? К тому же в Революционной повстанческой армии воюет отдельная еврейская пулеметная рота. Да и вообще среди махновцев евреев было довольно много... Так что еврейскую тему поднимать нельзя, махновцы — это вам не петлюровцы!...
В дверь хаты кто-то постучал.
— Кого там черти принесли? Сказали ж вам, бестолочам — батька думать будет! — заорал Махно.
В открывшуюся дверь бочком-бочком протиснулся Арон Давидович Канторович, он же Барон.
— Нестор Иванович, там Авраам тебя дожидается. Буданов. Ты ж ему дал поручение пробраться к красным. Он собрался, ты будешь с ним говорить?
Махно встал из-за стола, поправил шашку.
— Пусть зайдёт. Дам ему ценные указания, надо во всей широте и со всей ясностью обсудить создавшееся положение на Украине.
Барон вышел. Тут же в хату зашел коренастый дядька. И хоть он был небольшого роста, но мышцы просто бугрились под его рубахой. Авраам Буданов с детства работал слесарем в паровозном депо Луганска, потом сделался подручным кузнеца, так что железа в своё время перетягал множество пудов. Состоял в боевой организации анархистов еще с 1905 года, участвовал в первой русской революции. Потом продвигал анархические идеи на Украине, многие его знали, как организатора шахтерских анархических групп и профсоюзов на Донбассе. В конце 1918 в составе анархической группы Васильева выехал в Юзовку для подпольной работы против власти гетмана Скоропадского. В мае 1919 приехал в Гуляй-Поле, присоединился к махновцам. И вот сейчас батька собирался отправить его в Красную армию. [4].
— Слухай, Авраам, сидай, сам понимаешь, дело у тебя чрезвычайное и важное. С большевистскими вождями у меня разговор не получився. Я Ленину, конечно, телеграфировал и объяснил принятие решения о разрыве с Красной Армией постоянными нападками на меня со стороны представителей центральной власти и прессы коммунистов-большевиков. И сообщил о своей преданности революционному делу. Но пока там верховодит всеми делами Троцкий, мени пока рано с ними замирится. А вот командарм Егоров — он толковый, я щэ весной восемнадцатого года с ним зустречался и говорил. Сейчас мне разведка доложила, что он в Полтаве, командует 14-й армией. Колы мы вместе с ним объединимся, то Деникина остановим. Или хотя бы затрымаем. Деникин на Киев прёт, если выровняет фронт, то пойдёт на Москву.
— Так я понял, батьку, шо мне надо к красным, так мне надо напрямкы к тому Егорову? — Буданов мял в руке картуз, не решаясь в присутствии Махно сесть, хоть он и предложил. А тот мерил широкими шагами комнату и, отмахивая рукой в такт своим мыслям, продолжал говорить как бы сам с собой, не глядя на собеседника. Было видно, что атаман пытается в последний раз убедить себя в том, что поступает правильно.
— Нет, пока ни к кому идти не трэба. В общем и целом, ты пока просто запишись в Красную армию, осмотрись там. Погляди, какая обстановка, шо с командованием, какие приказы. Выясни, какое настроение промеж бойцами. Насколько они симпатизируют нашему анархистскому движению и вообще, какой у них революционный дух. Вот я написал воззвание, как увидишь, шо настроения соответствуют, надо будет ознакомить бойцов с ним.
Махно взял со стола листок и стал читать.
"Товарищи, после двух с половиною месяцев наших боёв в Украине я возвратился снова к вам, чтобы совместно заняться делом изгнания деникинских контрреволюционных армий из Украины, низвержением власти Петлюры и недопущением на его место никакой другой власти. Общими усилиями мы займемся организацией этого великого дела. Займемся разрушением рабского строя, чтобы вступить самим и ввести других наших братьев на путь нового строя. Организуем его на началах свободной общественности, содержание которой позволит всему не эксплуатирующему чужого труда населению жить свободно и независимо от государства и его чиновников, хотя бы и красных, и строить всю свою социально-общественную жизнь совершенно самостоятельно у себя на местах, в своей среде. Во имя этого великого дела я поспешил возвратиться в свой родной революционный район. И сейчас воюю за правое дело! Так будем же работать, товарищи, во имя возрождения на нашей земле, в нашей крестьянской и рабочей среде настоящей украинской революции, которая с первых своих дней взяла здоровое направление в сторону полного уничтожения буржуйской власти и ее опоры — помещиков и кулаков". [1].
Махно закончил читать и посмотрел на Буданова.
— Силён ты, батьку, аж до косточек пробирает. Всё в точку. Но я думаю сперва мне надо пообтереться там, повоевать малость, авторитет поднакопить. Ну и посмотреть, кто из бойцов что себе думает, какие там мнения будут. И ежели найдутся революционно сознательные, то не я как бы от тебя выступлю, а совместно с бойцами заявим ультиматум красным командирам, мол, замиритесь с батькой и вместе будем бить Деникина. Я правильно понимаю повестку насущного момента, батьку?
Махно в полном восторге хлопнул Буданова по плечу. Со стороны это смотрелось комично — маленький низкорослый атаман с огромной шашкой и приземистый, но атлетически сложённый уже немолодой дядька.
— Ай, молодца, всё верно понимаешь! Ты, Авраам, несмотря что рабочий класс, а вопрос верно ставишь. Давай, собирайся и выезжай. Хлопцы тебя подбросят ближе к Екатеринославу, а там уже пробуй добраться сам. Если поезда ходят, то по железнодорожному сообщению дуй. Главное — не попади к белым, они сейчас лютуют, враз могут к стенке поставить. Екатеринослав под ними сейчас, а ты пробирайся в Полтаву. Егоров там счас. Но торопись, потому шо белые вот-вот Полтаву возьмут. Связь будешь держать со мной через наших людей, про которых я тебе говорил. Ступай.
— Понял, батьку, всё будет в ажуре.
Буданов наконец надел свой картуз, пожал руку батьке и повернувшись, вышел из хаты. Но не успела захлопнуться за ним дверь, как снова зашел Канторович.
— Нестор Иванович, там местные евреи собрались. От атамана Григорьева терпят многие обиды. Выйди, поговори с людьми.
Махно поморщился.
— Арон, ну что ты, сам не можешь своим соплеменникам объяснить, что атаман Григорьев творит бесчинства и мы к нему не имеем никакого отношения?
— Так, Нестор Иванович, мы же с Григорьевым вместе воевали у красных, и про то люди знают. Надо, чтобы вы лично, так сказать, открыто отмежевались от этого поца. Таки надо с этим Григорьевым что-то решать, а то он нам еще долго гадить будет.
Махно натянул на свою буйную шевелюру папаху и вышел на крыльцо. За ним протиснулся и Канторович, став у него за спиной. Перед крыльцом стояла группа пожилых евреев, чьи унылые физиономии выражали одновременно скорбь и надежду. Атаман зачем-то снял папаху, пригладил волосы и заговорил.
— Все вы знаете, что евреи никогда в Гуляйполе не были изолированы от общественной жизни нееврейского населения. В моей повстанческой армии никто никогда не становился на путь ненависти к евреям. Но мы не можем не видеть, что в Украине появился дух антисемитизма... И что сделаешь, мы бессильны теперь бороться с ним. Наши силы сейчас все в подполье, нас вынудили отступить войска Деникина, а с большевиками у нас временное недоверие. И в этом так же виноват атаман Григорьев, который продолжает притеснять евреев.
Махно привычно провозглашал речь. И не потому, что тема еврейства и беды этого народа его так волновали, нет. Он понимал, что вопрос этот — мелкий и на данном этапе он вовсе не является важным. Но люди пришли к нему, и он должен им что-то ответить. И даже если сейчас он не сможет ничего конкретного им сказать, он обязан показать людям, что он про них думает.
— Я не думаю, что следует ожидать со стороны крестьян и рабочих крайне нежелательной для дела революции, недостойной ненависти к евреям вообще. Сознательные и бессознательные враги революции могут эту ненависть использовать как они захотят. И мы, так много потрудившиеся над тем, чтобы убедить тружеников-неевреев, что еврейские рабочие им братья, что их необходимо втянуть в дело общего социально-общественного строительства на равных и свободных началах, мы можем очутиться перед фактом еврейских погромов. Об этом мы должны тоже подумать, и подумать серьезно...
Атаман вспомнил, как долго он добивался от своих хлопцев железной дисциплины, как вешал и собственноручно расстреливал всех, кто был замечен в еврейских погромах, как его армию встречали в городах и сёлах, которые он захватывал и как говорили, что пришёл Махно и навёл порядок. Это дорогого стоило.
— Поэтому наша прямая обязанность не дать антисемитизму осесть, укрепиться. Гуляйполе — сердце нашей борьбы против контрреволюции. Мы должны возвратиться в него, чего бы это нам, как революционерам-анархистам, ни стоило. Находясь в Гуляйполе, мы сможем, и это прямая наша обязанность, предупредить зло, нашедшее себе место в гуще крестьян и рабочих... А предупредить его мы сможем тем, что своевременно разъясним революционным труженикам, кто виноват в произведенных погромах... Поэтому прошу вас всячески помогать нашей революционной повстанческой армии и разъяснять еврейскому населению, что Махно не имеет ничего общего с атаманом Григорьевым!
Махно закончил речь, надел папаху, повернулся и зашел в хату. Арон Канторович выдвинулся из глубины крыльца, печально посмотрел на группу евреев. Потом вздохнул, и сказал:
— Шо ж вы такие поцоватые, братья мои? Вас Григорьев обижает, а вы терпите? А надо этому Григорьеву давно надрать тухес! Кому вы сейчас пришли жаловаться? Батьке Махно? У него сейчас голова за то болит, как бы армию свою сохранить и где бы боеприпасы раздобыть. Я уже молчу о фураже и продовольствии. Вы где были, когда батька рубился с немцами? А когда мы беляков гнали, вы чем нам помогали? Батька кинул клич по всей Екатеринославской губернии — кто может, помогайте революции, а вы притворились, что немножечко глухие? А теперь, когда вас немножечко погромили, вы вспомнили про батьку Махно? Так вы же с немцами прекрасно ладили, вы белых готовитесь хлебом и солью встречать, а когда Деникин вас драть будет, вы снова к Махно побежите?
Канторович снова картинно вздохнул и продолжил:
— Нет, мои немножечко обделённые разумом братья, долг — он платежом красен! Только в том смысле, что батька Махно вам ничего не должен. Поскольку надо было в своё время немножечко заплатить. Вот когда наша армия будет сильна, как прежде, когда у нас будут кони и что тем коням покушать, когда наши хлопцы не будут с шашками скакать на пулемёты потому, что у них не будет патронов и снарядов — вот тогда придёте к батьке и спросите — батьку, а что тебе ещё надо, чтобы ты смог нас защитить от всяких шмоков? И тогда батьке таки будет вам что сказать. А теперь ступайте, и не будьте такими шлимазлами, братья мои...
Махно между тем, провозгласив речь, вернувшись в хату, вновь погрузился в тяжёлые раздумья. Он сожалел, что пришлось разругаться с Советской властью. А всё этот идиот Дыбенко...
Батька, вспоминая об этом, даже застонал. Вот ведь гнида, вечно пьяная, вечно волочился за бабами. Даже Екатеринослав с ходу взять не мог, пришлось ему, атаману Махно, лично со своей сотней брать Синельниково и рубать беляков. Но как только красные вошли на станцию, так двадцать его хлопцев по приказу Дыбенко было расстреляно — якобы за расхищение поездов. А ведь хлопцы всего лишь попытались забрать свои военные трофеи. Эти расстрелы он, Махно, Дыбенко не простит никогда!
"Но ладно, пока Буданов пошёл на разведку, а там посмотрим. Надо что-то решать с Григорьевым, надо его к ногтю! И тогда можно замириться с большевиками. Иначе сомнут, или белые, или красные. Надо поступить так, как делали всегда, если сила оказывалась не на нашей стороне: рассыпались и затаились".
Махно усмехнулся своим мыслям. Да, только так и точка! Требовать от своих людей проливать кровь за чуждые интересы батька не мог и не желал. Пока не будет ясности, надо дать людям отдохнуть. Фронт стабилизировался, пару недель у него есть. За это время решить вопрос с Григорьевым, определится с направлением — на запад или на восток. Или, если всё же с большевиками, с Егоровым получится разговор — то...
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |