Фатальное колесо. Семь раз отрежь

Виктор Сиголаев

ФАТАЛЬНОЕ КОЛЕСО.

СЕМЬ РАЗ ОТРЕЖЬ

(Почти все персонажи романа являются вымышленными и любое совпадение с реально живущими

или когда-либо жившими людьми случайно.Ключевое слово — "почти".)

...Чувствую, что скоро осень будет,

Солнечные кончатся труды

И от древа духа снимут люди

Золотые, зрелые плоды...

Николай Гумилев

Глава 1

НЕ ВСЕ ТО ЛЕТО, ЧТО БЛЕСТИТ

Лето восемьдесят пятого...

Первый в моей жизни пляжный сезон, когда вдруг стало неловко ходить на море с друзьями. О подругах я вообще молчу. И определение "неловко" — это еще мягко сказано. Позорно! Я бы сказал — "зашкварно", только в эту эпоху, разумеется, так русский язык пока еще не калечат. Научить что ли из вредности?

Так вот, о море. Грусть моя, тоска...

Все дело в так называемом "механизаторском загаре".

Поясню для тех, кто родился и вырос сухопутным ребенком: "МхтЗэ" — это когда у человека на фоне синюшно-белого тела вызывающим шоколадом сияют кисти рук, шея и кожа лица. Ах, ну да, плюс еще кокетливый треугольничек Панды на безволосой пока еще по молодости лет груди. С пунцово красной каймой у белой зоны — там кожа постоянно пригорает. "Рэднек" отечественного розлива! Местные "ковбои" тоже любят носить рубахи, в отличие от продвинутых пацанов в майках и футболках. Сам в свое время ржал над таким боевым раскрасом селюков, вот и доржался: вернулся бумеранг-то. И по самой маковке!

Что характерно — живу я в этом юном и цветущем теле уже второй раз: в семилетнем возрасте сознание пятидесятилетнего мужика неведомым образом вернулось в собственное детство, и эта аномалия длится уже без малого одиннадцать лет. С некоторыми перерывами, ну... да это долгая история, романов эдак на шесть. Сейчас не об этом речь. Так получилось, что по причине повторного забега по своему собственному жизненному циклу об опасности появления "механизаторского загара", который появится у меня из-за работы слесарем-судоремонтником на севморзаводе, я был прекрасно осведомлен. И все же ничего поделать с этой своей бедой не смог, хоть и старался, видит бог. Сильно старался...

Понятное дело — целый день в брезентовой робе!

Мотаешься между цехами по огромной территории — где-нибудь солнышка обязательно да и хапнешь собственной ряшкой. А коже, с детства задубевшей под морским ультрафиолетом, многого и не надо: только намекни ей на солнечное излучение — вмиг потемнеет!

Пытался даже дополнительно загорать на крыше нашей пятиэтажки по выходным дням — начиная аж с апреля, как потеплело. Целиком. Без плавок даже, пугая местных котов — дабы всем телом урвать калорий впрок, да побольше, но... как говорится, "кого ты хотел обмануть"? Обгорел только почем зря. В интимных зонах больше всего, что характерно. Затем привычно облез сосисочной шкуркой и... снова побелел натурой. А наглая физиономия с шаловливыми ручками продолжали ехидно менять оттенок в темную сторону, наплевав на предположительно защитные свойства Детского крема. Мама, разумеется, насоветовала. Компетентно и безапелляционно. Впрочем, как и все остальное, что она советует мне по жизни.

Короче, как теперь тут оголяться в общественном месте? Среди равномерно забронзовевших друзей и подруг?

— На море? Знаешь... не пойду я, Викуля. Что-то не сильно хочется. Да и устал на заводе. Не называть тебя так? Как? "Викуля"? Ви-ку-ля? Аля-улю? Все-все-все, пожал-ста, не больно-то хотелось. Вот и иди... сама на свой пляж. Одна. Почему козел? Чуть что, сразу козел! Вовсе и... не это животное. Какое? Другое! И знаешь еще что?..

Трубку бросила.

Блин, на ровном месте поцапались!

Ну, да, ссоримся. Часто.

К слову, о том, что у меня с моей будущей женой именно этим летом будет жесточайший кризис в отношениях я тоже осведомлен. И тоже... ничего не корректируется, каким бы покладистым "душкой" я перед ней не расстилался. Был бы ученым — диссертацию написал: есть тут о чем поразмышлять на досуге. Имеется в виду стабильная инерционность ведущей темпоральной тенденции на фоне искусственно привнесенных возмущений. В том числе — и социально-личностного плана.

Иными словами, как ни тужься, сам себя за волосы над жижей не приподнимешь!

Все врал Мюнхгаузен. Время — очень упрямая зараза. Крайне тяжело меняет вектор своего привычного направления. В этом я уже убеждался неоднократно за последний десяток лет.

Хотя... бывают и исключения.

Особенно тогда, когда вопреки расхожей народной мудрости ты, образно говоря, сначала семь раз отрежешь чего-нибудь, а уж потом соизволишь отмерить. Хотя бы разик. Если вообще хоть что-то останется в природе после бездумного кромсания действительности, что называется, по наитию.

Именно так — наворотишь дел не думая, и время, охреневшее, мягко говоря, от переизбытка парадоксальности, в изумленном оцепенении сбивается с проторенной дорожки. Пусть на какую-то сотую долю градуса в сторону, но главное — уже не в прежнем направлении. И хоть в обозримой перспективе ничего пока не заметно — будущее уже обречено сдвинулось в ту или иную непредсказуемую сторону. Эффект бабочки, помните?

И всего-то... семь раз отрежь!

На зло пословице.

А когда в голове и стар, и млад, и... оба друг с другом не особо ладят — это нам запросто. Большого ума и не надобно. Достаточно просто выглядеть и воспринимать окружающие раздражители как девятнадцатилетний парень, а мыслить, переваривать и анализировать полученную информацию, как пятидесятилетний мужик — военный пенсионер и общественник с активной жизненной позицией. А потом на пару с молодым неадекватом пытаться принимать решения. Точнее... хотелось бы "на пару". В большинстве случаев решает тот, кто успевает раньше. Кто первым встал, того и тапки.

Стоит ли говорить, что молодой в тапочных гонках, как правило, оказывается шустрее? Точнее — нетерпеливее.

Пока умудренный старичок заканчивает разворачивать свою рулетку, юный уже вовсю орудует портновскими ножницами: щелк-щелк-щелк — и уже все отрезано! В семь приемов. И как раз в том месте, где очень хотелось бы предварительно отмерить. Хоть разик... хоть что-нибудь.

Снова телефон!

— Але! Вам кого? А! Так это я. Что, не узнала? Богатым буду. Ага. А... я-то сразу узнал. Притворялся. Из-за голоса? А что с моим голосом? Осип немного. Вчера в доке пневмощетки пришлось перекрикивать. Что делали? Ракушки под ватерлинией обдирали. Всей бригадой. Ну, то есть, всей ее молодой частью, всеми тремя студентами! На море сходить? На Фиолент? Э... слушай, Наташ, иди без меня, с пацанами. Я тут... еще и простыл немного. Ага, там же. В доке. Сквозняки, сама понимаешь. Мне тоже очень жаль. Осторожней там, на скалах. Все, пока!

Натаха еще на море тянет...

Кстати, это не то, что вы подумали.

Нет тут ни измены, ни обмана, ни всякого прочего адюльтера, направленного против Викули. Натаха — это... друг. Товарищ женского полу, хотя сама она, если честно, так не считает. У моих девчонок, как минимум, комплекция разная: Вика — миниатюрная фея, а Наташка — крупная деваха с шикарными формами и огромными мягкими губами. Я когда в первый раз ее увидел, сразу вспомнил штампованных модниц второго десятилетия двадцать первого века — а-ля "морская принцесса" из армянского мультика про рыбака. Помните? "Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем!". Только у Натахи ни гиалуроном, ни силиконом нигде даже и не пахнет. Откуда по этим временам такое богатство у девушки? Там у подруги... все натуральное. От природы. Могу лично освидетельствовать.

И все же... гм... об измене.

Все в порядке: секса не было. Все дам, но... "секса не будет"! Помните песенку?

Тут как получилось...

Весной еще было дело — сорвался у нас очередной поход в горы: кто-то заболел, кто-то не смог, а кто-то просто забил с прибором на все эти "детские глупости". Взрослыми же все стали! Совершеннолетними. Короче, кто все же пришел на автостанцию — потоптались, потрепались, покурили, да и разошлись по домам без всяческого раскаяния. И остались мы на вокзале вдвоем с Вовкой Микояном, словно брошенные бедные родственники. Оба с огромными рюкзаками, палатками и гитарами, будто Бременские музыканты перед гастролями. "Сбежали из дворца". Сидим сиротливо на баулах, бренькаем на пару, а домой не охота — настроились уже на путешествие. И так у нас ладненько музыка стала вырисовываться, что в слушателях у нас оказалась еще одна дикая тургруппа. Правда, помоложе, чем мы — лет по пятнадцать-шестнадцать: две девчонки и с десяток пацанов.

Слово за слово — воссоединились туристические души: в поход мы пошли вместе с новыми знакомцами. Детвора оказалась бандой дилетантов — ни маршрута, ни идеи, ни стыда, ни совести: лишь невиданное количество винища в торбах, несмотря на самый разгар Горбачевской антиалкогольной кампании, да тушенка на закусь. "Завтрак туриста", в качестве издевательства над судьбой. Вырвались, что называется, школьники из-под маминого контроля. У них на двенадцать душ даже палатки не было, а ведь с ночевкой шли, походнички хреновы. Детский сад!

Короче, одну палатку мы пацанам под вечер все же презентовали, а во второй, разместились сами... с их девчонками. Джентльмены мы иль нет? Раскинули гостеприимно свои спальники для ранимых девичьих тел. Только, повторюсь, секса не было! Так только... терки, да обжималки с целовалками. Холодно ведь, хоть и май месяц. А при трении образуется что? Правильно, тепло. Все по закону физики.

Новые кореша мужеского полу полночи вокруг нашей палатки злобные хороводы водили, зубами скрежетали, да переживали за честь своих одноклассниц. Диву даюсь, как они спьяну наши гитары нам об наши же головы не поразбивали, хотя подобные предложения сквозь общий нетрезвый тон явственно прослушивались.

Обошлось-таки. Чудом, надо полагать. А поутру конфликт сам собой и устаканился.

Как-то вышло все без претензий, разборок и проблем. И главное, без обидных увечий. А с компашкой юных псевдо-туристов мы даже сдружились впоследствии. Как старшие товарищи — ведь года на три всех их взрослее, а в нашем возрасте это пока еще серьезная разница. Теперь походничаем вместе, на тальцульки ходим, таскаем пацанов с девчонками на свои концерты, хотя после окончания техникума наш ансамбль явно доживает уже последние дни. Если бы не Вовка Микоян — давно бы разбежались.

Так вот, одна из девчонок — Натаха — вдруг стала моей верной и горячей поклонницей. И в плане музыки, и... всяко разно — короче, проходу не дает. Наверное, нужно сказать ей при случае, что я, как бы это помягче выразиться, не совсем свободен. В смысле... наличия у меня в природе близкой во всех отношениях подружки по имени Вика. Нужно... только уж больно Натаха экспрессивна и эмоциональна. И... крупная такая девчонка для своих шестнадцати. Как бы греха не приключилось ... во всех смыслах этого слова. Вот и отмалчиваюсь пока. Да динамлю по мере сил обоих подруг с их неуемным рвением совместно позагорать с моим "механизаторским" организмом где-нибудь на пляжу.

Не до глупостей тут.

Телефон... с ума он сошел сегодня?

— Да! Узнал. Привет, Юля. А что так? Даже на пляж не пойдешь? А я бы... сходил. Самому? Я, знаешь ли, не в том возрасте... чтобы в одиночестве водные процедуры принимать. И солнечные ванны. А при чем тут... не называл я тебя "малолеткой"! Не нарываюсь... Позвонишь еще? Точно? Побожись! Вот теперь верю. Запомни, старших обманывать... Все-все, большая. Эй! Не бросай труб... Зар-раза.

А это вообще не считается.

Тут, в отличие от предыдущих явлений, динамят уже... меня!

А я лишь выступаю в роли пытливого исследователя безграничности женского коварства. По большому счету Юлька мне и не нужна вовсе. Тут дело принципа. Эта подруга зацепила как-то по случаю мое юношеское самолюбие своей неприступностью и ледяным равнодушием к разбалованным девичьим вниманием музыкантам, и до сих пор стойко парирует все мои ухаживания. Почитай, с марта месяца... когда там первая дискотека на Историке открылась? Ну да, как раз на Женский день мы там и играли. А потом привычно кадрили поклонниц...

Сразу оговорюсь — это безобразничает моя молодая половина.

Пожилая ипостась сначала возмущенно сопротивлялась аморальщине, а потом просто махнула рукой. Поразительно! Молодая бестолочь напрочь не слушает мудрых советов, даже если они звучат из его же собственной головы. От него же самого, только уже прожившего жизнь. Битого, ломаного и прекрасно осведомленного, что такое есть... женщины.

Вот пусть Юленька и вправит мозги молодому ловеласу.

А она вправит. Даже не сомневайтесь!

Ну что ж, так оно и к лучшему. Завышать самооценку так же контрпродуктивно, как и занижать ее. Во всем должна быть умеренность и золотая середина. А в отношениях полов... все же моногамия как-то более цивилизованно выглядит. Нравственнее, по крайней мере. Жаль, что юношеские гормоны не позволяют взвешенно этого осознать.

Надо полагать, на то она и юность, чтобы обжигаться.

Любить, страдать... и всякие прочие розовые фантики. А как неразделенная любовь стимулирует творческий процесс! Это что-то! Вовка, мой друган, уже с десяток песен, к примеру, написал по этому грустному поводу. А я пока... А мне бы для начала совладать со своими противостоящими полушариями собственного головного мозга. Да с изобилием женского пола вокруг моей мало обаятельной персоны. Чего они все во мне находят? Тощ, сутул и узкоплеч. Тонкие злые губы и вечно угрюмое выражение лица — это, наверное, из-за глубоко посаженных глаз прищуром. От близорукости, между прочим, а не от многозначительности. Плюс чрезмерно густые разбойничьи брови, а-ля Брежнев. Это к тому, что ни усы, ни борода так густо не растут — не то, что у моего армянского друга. У Вовки с пятнадцати лет пушок под носом гуще, чем мои безобразные брови сейчас.

А все равно... за мной подруги вьются больше.

Что это? Магнетизм демонической харизмы?

А то! Жаль, что Юлька этим магнетизмом пока проникнуться не может в должной степени. Не дано... наверное.

Тьфу-ты, опять звонок!

— Да, кто? Ань, привет. Нормально у нас дела. Да, лобаем помаленьку. Повисеть? Ладно, не кладу трубку.

А здесь я точно уже не при чем!

Это вообще — Вовкина пассия. Одна из наших бывших клавишниц. К слову, одну песню, посвященную ей, Вовка уже написал. Что это Анечка мне названивает ни свет, ни заря? Сговорились все сегодня? Слабый пол...

— Ага, я тут. Чего? Ага, увижу Вовку. Ну, да. Сегодня вечером в ДэКаэСе (Дом культуры строителей). Что передать? Что-что-что? Не буду я этого передавать. Ты живешь в квартале от Микояна, зайди к нему и лично сама все это и расскажи! Да. Я знаю. Знаю. А потом еще и песню тебе новую споет. На ходу сочиненную из-за горьких переживаний. Ну и что? Все, Ань, неправильный это разговор. Вовка мне друг. И ты... тоже друг. Хоть и со смещенным центром тяжести. Вот и не надо меня... между друг другом ставить в позу телефонной трубки. Сама, сама, все сама. Все, пока!

Передам, конечно.

Чтобы с катера ее больше не встречал и возле подъезда впредь не караулил.

Ну что ж, у нашего басиста появится больше свободного времени. Надо думать — для сочинения новых песен. Аньки, ведь они приходят и уходят, а нетленки остаются. Вот, к примеру, такая: "О, Аня. Аня! Проходишь мимо, мозг дурманя". Или еще шедевр: "О, Аня-Анна-Анночка! Души моей изнаночка". У Вовки почти все песни начинаются на букву "О!". Стиль, однако.

Черт! Чуть не подпрыгнул от неожиданности.

Снова телефон. Вспомни черта...

— Да. Что? Я это, кто ж еще? Не части, Вовка! Не мельтеши. Где? Врешь! Точно? А ты чего туда полез? За бухлом? Да ты гонишь! Где ты, а где бухло? Ладно, понял. А ты с вахты звонишь? С автомата? Это правильно. Я буду сейчас, считай... минут через двадцать, как троллейбус подойдет. Ты стой перед входом как ни в чем не бывало. Да, типа ждешь других музыкантов. Все, лечу...

Ничего себя находочки! Слитки, говорит, золотые нашел в подсобке. Целый ящик.

Бредит?

Наверное, врет все же, зараза.

Ну... погоди!

Глава 2

УРОВЕНЬ КРЕАТИНИНА

Гад этот Вовка!

Как я мог купиться на этот тупейший развод?

Деградирую? Вот козлина!

Нет, даже не так сказал. Вот как надо: "Козли-НЫ!", все оптом.

Вон, выстроились всем своим козлячеством наружу: дружненько так стоят себе на крыльце ДКС, да лыбятся нагло. Весь наш муЖИкальный коллектив — во главе со старым фавном: неутомимым затейником Вовой ПедАном. Это фамилия у мужика такая, не погоняло. Угораздило. В быту — профессиональный кабачный музыкант и наш музыкальный руководитель. По совместительству алкоголик и редкая оторва. Играет на всем, что звучит, и пьет все, что горит. И мозгов, что у школьника-переростка, хоть дядьке далеко уже за полтинник. На репетицию может завалиться в гриме папуаса Феди из Гайдаевского "Шурика" — с черным голым торсом и в фарфоровых изоляторах на бедрах.

Дом культуры же! Грима и гримерок тут хватает.

А один раз привел к нам на подтанцовку, подчеркну — на рядовую штатную репетицию перед очередной свадебкой — с десяток девчонок в бразильских карнавальных костюмах. Да-да, именно — в перьях и лифчиках их кокосов. Практически вся школа местной самбы-мамбы в полном составе! Дурачок умалишенный. И великовозрастный. Понятно, что получилось у нас вместо вдумчивого музыкального обучения. Да еще и под нескончаемые запасы Педановской Мадеры, которая в деревянных войсковых ящиках в изобилие стоит у него в подсобке. И откуда, между прочим, якобы и высыпались чудесные золотые слитки по версии моего дружка. Ну да, для Педана мадера Массандровская — это золото и есть. В чистом виде. Не соврал, получается, по сути, наш пьяньчужка, подговорив коварно в очередной раз соврать наивного басиста Вовку. Без обид — дружеская констатация фактов: пьянь он и есть пьянь.

Вообще Педан, по большому счету — классный и веселый. И музыкальный гений. Непризнанный. Похож внешне чем-то на пожилого Петю Подгородецкого из "Машины" — сейчас в этом времени тот-то молодой покуда. Хотя видал я Подгородецкого уже и стареньким. Мэтром! А Педан уже сейчас в его возрасте лобает не хуже...

Горе луковое. Неугомонное!

Между прочим, и сам я... далек до ангельских причиндалов в районе лопаток. Потому как — злостный плагиатор. И музыкальный пират в зародыше, ибо ворую регулярно музыкальные темы из собственного будущего, а Педан талантливо на лету эти темы подхватывает и, жмурясь, от кайфа, воспроизводит в пространстве на всевозможных музыкальных инструментах. Хоть на пиле двуручной. Даже не спрашивает, где я беру эти волшебные мелодии. Наверное, считает меня латентным гением, Моцартом в зародыше. Сальери кучерявый.

Вот почему лишний раз вытащить меня на "репИт" — для него почти физическое удовольствие: знает же, зараза, что притарабаню на дружеский непредвзятый суд еще что-нибудь новенькое.

Так... репетиция же вечером запланирована!

Потерпеть не мог пару-тройку часов, пудель еврейский? (Интересно, а действительно, существует такая порода или нет? Судя по Педану...). Вот к чему эти детские разводы?

Вижу какую-то девчонку за спинами пацанов.

А-а! Теперь все понятно.

Наш пожилой повеса-руководитель — павиан страшный! Причем на зависть удачливый, легкий и изобретательный в своих ухаживаниях. Говорю же — фавн! Очередную охмуряем, батюшка? Посредством талантливого мальчика Вити с механизаторским загаром на тонкой шее? Который из-за вас, козлов музыкальных, не выспался после тяжелой трудовой недели на заводе?

— Витек, прости! Золото закончилось. Вот один только слиточек и остался: Антонина зовут. Ты уж не обессудь...

Знает же, мамин сын, что при девчонках не матерюсь!

— Тонечка! А вот это и есть тот самый талант, как я и говорил. Композитор. Эх, Витек! "И шо я в тебя такой влюбленный?"

Что-то неуловимо знакомое в лице девчонки.

Впрочем... обыкновенный стандарт-унисекс — они, наверное, все на одно лицо. Лет восемнадцати, невысокая, пегие выгоревшие на солнце волосы в два хвостика, нос картошкой, конопушки, губки бантиком. Ничего так, симпатичная в целом. Глаза, правда, какие-то рысьи. Хитрющие. И огромные, хоть и щурится слегка под солнцезащитными очками-каплями. Одета в легкую футболку с надписью "Rock-n-Roll Sovetik", вытертые чуть ли не до дыр дорогущие джинсы "Оливер" бананами, на ногах — импортные кроссы из "Березки" с высокой берцой: сейчас это писк сезона.

Где-то я ее все же раньше видел!

На танцах?

— И может прямо с потолка музыку сочинять? — как-то без особого интереса спросила девчонка. — Правда что ли?

Нормально так? В третьем лице?

Я вообще-то вот он — стою тут, перед вами.

— Он может! — заявил я. — Точнее, "оно". Музыкальное чудовище-автомат...

— Ага, смешно, — равнодушно отмахнулась девчонка.

— Тонечка у нас музыкальный корреспондент, — заискивающе сказал Педан. — Ведет музыкальную колонку в городской газете. В главной! Называется "Рок-полуостров". В смысле... колонка так называется. Рубрика, так сказать.

Тонечка зевнула.

Я хмыкнул.

— А почему "полу-"? На целый остров материала не хватает?

Видимо, с зазнавакой Тонечкой мало кто так нагло разговаривает в этом подлунном мире. Она в упор уставилась на меня, прищурилась и злобно поджала губы.

— Потому что... Крым!

— Да это я понял. Не идиот. Шучу я, Тонечка. Развлекаю музыкального корреспондента. Рокового! Кстати, а мы не виделись раньше? Лицо ваше уж больно знакомо.

— Виделись! — вызывающе буркнула девчонка. — Только не скажу где. Мучайся теперь, шутник. И нечего тут подкатывать!

Говорю же, знакомая няшка. И... к слову, характер тоже. Я пригляделся. Да нет. Что-то никаких ассоциаций.

— Ну что, други, — азартно потер свои толстые лапки Педан, — лобанём с устатку по клавишам? Душа культуры просит. Витек, настраивайся давай морально. И физически заодно...

Зверье музыкальное!

Чего там настраиваться? Выдам им сейчас Гарри Мурра розлива 90-х, нехай челюсти по полу потом собирают!

Пошли в каморку. Что "за актовым залом".

Она у нас довольно просторная в отличие от "школьных" вариантов. Потому как "Дворец культуры", етишь твою налево... культур-мультур.

— До мажор, можно септ, — буркнул я пацанам, воткнув "джек" в гитару и коварно выведя ее мощность чуть выше допустимого. — По квадрату. Ловите долю из-за такта... на "четверку".

Это значит: на четвертую нотку.

И вжарил медиатором по струнам: "Still Got The Blues"! Музыкальный привет от неистового североирландца. С удовольствием отметил краем глаза, как в панике взметнулись чуть ли не вертикально мышиные хвостики на пегой головке. А неча стоять прямо перед колонкой! Музыкальный специалист называется.

Мелодика простая, схема гармонии еще проще — "по квадрату от мажора": тему пацаны схватили влет, кроме, разве что Ромыча. Он традиционно лажал. Точнее, не врубившись в стиль рок-баллады, стал бренькать на ритм-гитаре, как в подворотне. Я незаметно выкрутил ему канал на усилке до пяти процентов: развлекайся, Ромыч.

Вовик работал на басе точно, спокойно и уверенно, зато Педан... он плыл в эфире зажмурив глаза и оторвавшись напрочь от всей этой грешной земли. Последняя связь с реальностью — бегающие по черно-белым клавишам толстые пальцы в густых кучеряшках. Звук: йоника-стандарт, с клавесинчиком на бэке. И все в тему, что характерно! Лучше, наверное, даже у самого Гарри Мура не получится. Эх, свести бы их вместе...

В каморке рождался шедевр! С "потолка".

— Попса! — презрительно бросила Тонечка, стараясь перекричать реверберацию и уложить свои хвостики на место.

"Дура!" — захотелось мне тоже что-нибудь перекричать. Или кого-нибудь...

Красиво ведь! Если б не Ромик...

Впрочем... признаюсь честно: все я это подстроил специально. В смысле Гарри Мура и "попсы". Я что, не видел кто такая Тонечка? И не знаком как музыкант с современными предпочтениями перестроечной молодежи? Им Цоя сейчас подавай, Кинчева. А я ей... "ля-ля-ля", как говорилось в фильме "В бой идут одни старики". Устроил, понимаешь, лирику на голом месте, только Педан и протащился, как змей по стекловате. В силу почтенного своего музыкального возраста.

— Ну, попса, так попса, — я из вредности резко оборвал тему на самом "вкусном" месте.

Наш еврей чуть ли не взвыл с досады. Сам подхватил солирующую партию, посмаковал ее еще какое-то время и изящно закруглил коду со смещением гармонии вверх на терцию. Да еще и в минор. Совсем не так, как у Гарри Мура.

Но... тоже красиво. Для тех, кто понимает.

Я неприязненно покосился на беспонтовую девчонку.

— Не понравилось?

— Нет. Любовь-морковь. Сладенько и пошло. Между прочим, сегодня за такую музыку и побить могут. И довольно сильно...

Я покачал головой задумчиво.

И ведь это не просто слова. Права девчонка с хвостиками. — в городе сейчас с музыкой творится черт знает что. Банды! Злобные, огромные музыкальные банды. Ночные большей частью. Сначала толкутся вечерами на центральных танцплощадках, потом устраивают кровавые побоища по темным углам. Бегают друг за другом оголтело, ловят, выискивают оппонентов. Совершенно дикое поведение! Звериное. А ведь большинство из них в быту — примерные комсомольцы. Все прошли через Пионерию: звенья, дружины, что там еще? Через октябрятские Звездочки прошли, что далеко не шутки! И... как плотину прорвало. Вылезло откуда-то наружу звериное тупое мурло с мослатыми кулаками. Откуда? Ведь музыка — всего лишь предлог. Лишь повод "отвязаться" и отправиться во все тяжкие!

Не понимаю.

Что творится с молодежью середины восьмидесятых? Кто их дергает за чувствительные органы из-под мягкого незащищенного подбрюшья?

И кому, как ни музыкальным журналистам об этом знать?

— Рокеры, что ли твои пачкаться будут? — вызывающе спросил я. — Панки-подранки?

— Они такие же мои, как и твои! — огрызнулась она.

— Ага, я заметил. "Группа крови на рукаве".

— Хоть на лбу! Уровень креатинина.

Странно. На "Группу крови" — ноль эмоций. Хотя песня еще не написана. Почему не любопытствуем?

— А так понравится?

Я неожиданно врезал хард-лепнину по всем четырем толстым струнам. Сиплым и рваным аккордом со злобными диссонансами и стоном на протяжке. Жалобно всхлипнули в перегрузе наши клееные-переклеенные диффузоры на динамиках, и снова взметнулись к тверди небесной пегие хвостики.

— Э-э! — заорал Педан. — Уймись, псих. Все всё поняли уже. Не рви аппаратуру!

— Попса вам не нравится? Ну как теперь, хорошая статья про нас будет? — зловеще воспрошал я, занеся медиатор над дрожащими в резонансе струнами, крупнее, разве что, дрожал наш вмиг протрезвевший музыкальный руководитель. — Не доводи до греха, Тэ-тэ-Тонечка! Девочка-пистолет.

— Пистолет? Да, будет тебе статья, будет, — вдруг весело рассмеялась девчонка, сразу став милой и чудо какой привлекательной. — И правда, уймись уже, ненормальный. Не греми инструментом!

Не греми...

Это тоже, между прочим, музыка. Своеобразная. Хоть мне и не нравится.

И все же... как девчонку улыбка красит!

Может ведь, когда захочет быть человеком. Симпатяшка.

Только вот... словно заноза в мозгах: Цой, "Группа крови". Вялая какая-то была у нее реакция. Не журналистская. А я ждал, что переспросит непонятку...

Странно.

Не переспросила...

Глава 3

МУЗЫКАЛЬНЫЕ БАНДЫ

Тем не менее, несмотря на заверения Тонечки, все же все проблемы в городе, я считаю, начались именно с РОКЕРОВ. С этих черных буревестников великих потрясений, что грозно назревали в умирающем оплоте социализма.

Наш неискушенный молодняк покуда неистово путал рокеров музыкальных и рокеров мотоциклетных. Даже слово "байкер" было не в ходу пока, а кожаные куртки с молниями и заклепками стали уже залипать на юных могучих плечах. С бахромой, надо сказать, аккуратно нарезанной мамкиными маникюрными ножничками.

Велика все же мощь импортного кинематографа в Советском Союзе!

Это я грешу на "Безумного Макса": в нашем портовом городе уже давно, где можно и нельзя, втихаря крутят этот слабо идеологически выдержанный импортный блокбастер. Кто на домашних кинопроекторах, а кто уже и на первых видеомагнитофонах монструозного вида. Вот так и вышло, что снес Безумный Макс некоторые слабые крыши с голов наших вчерашних комсомольцев. Пошли-поехали курточки, да кожанки с заклепками. А тут и хэвви-металл подоспел, суровый и неумолимый, как укоризненный взгляд Мэла Гибсона в сторону распоясавшихся злодеев. Все в кассу! Опять же — у комсомола новая фишка появилась: неформалы, как говорилось выше — буревестники перестройки, не замай символы! Уважать их надоть. Нежить и лелеять. Рок-фестивали с ними проводить, тусовки разные новомодные, квартирники — все приветствуется и поддерживается на самом высшем горкомовском уровне. Курят, бухают, наркоманят? Не страшно это! Времена такие пошли... революционные. Покуда можно... чуток.

Вот и дочутькалась, "комса" недоделанная.

Для начала в городе рокеров в первый раз... побили. Так, помяли немного для порядку и разогреву. Не сильно. И вовсе не иные музыканты, нет. Банально — мужики с морзавода. Которым рокеры вечером своим "хард-роком" тишину слегка подпортили. Гнали кожаных папуасов три квартала разве что не ссаными тряпками. Тельники против заклепок с бахромой. Результат предсказуем: отечественный морской десант уверенно победил забугорную шелупонь.

Рокеры обиделись.

На следующий день разрисовали "А-си-дисями" стены в мятежном дворе, и, извиняюсь, накакали где попало. Скажем мягко, не там, где это положено делать культурным людям. Безумный Макс со стыда бы сгорел за своих подопечных! Впрочем, конфликт в целом был исчерпан, и рокеры под предводительством своего нового лидера Паука переползли шуметь в другие дворы. Черной плесенью высиживали на заборах, пустырях, да пригорках — благо город у нас рельефный. Живописно даже выглядело... местами. С рабочим классом "буревестники" впредь предпочитали не связываться.

В центре тоже изредка мелькали черные тушки новоявленных бунтарей от рока.

Так, в качестве безобидных городских сумасшедших. Эдакая экзотика времени — типа, у нас такое тоже есть. Не лаптем же щи хлебаем!

А потом... рокеров побили сильно.

Жестко и со знанием дела. С увечьями даже — средней степени тяжести. В городе даже не поняли толком, за что именно пострадало темное воинство. Безобидное, большей частью. Другое было интересно: рокеров размотала немногочисленная и хорошо организованная группа молодых парней под предводительством девчонки-казашки. Или киргизки, не суть. Азиатки, которую звали Жужелица, Жужа. Задиристые мальчишки все как один одеты были в белые рубашки с длинными рукавами, у некоторых даже с жабо на груди, в аккуратные жилетки от костюмов-тройка, в тщательно выглаженные брючки в тон жилеткам и лакированные остроносые туфли, режущие взгляд нетерпимым блеском. Жесткими носками этих туфель и прогулялись ребятки по многострадальным ребрам черной вольницы. Только треск стоял!

У мальчишек были характерные прически с челками и самоназвание — "Битлы". Да-да, они самые — горячие поклонники Ливерпульской четверки. А рокеры, стало быть, огребли за легкомысленное отношение к ритм-энд-блюзу и рок-н-роллу, хотя кто сегодня хоть что-то в этом понимает? Битлы, видимо, хорошо понимали.

"Yesterday. All my troubles seemed so far away..."

Милые задушевные лирики. С... крепкими кулаками. И по ребрам оппонентов!

Что тут началось!

Осатаневшие от боли и обиды рокеры стали выискивать в городе всех аккуратных мальчиков и соответственно их мутузить. Понятное дело, настоящим фанатам Битлов доставалось в меньшей степени. Они, к слову, особо и не прятались, хотя ходили исключительно вместе и не меньше трех человек. И даже в таком мизерном составе представляли собой для мягкотелых рокеров грозную силу.

Но... силу ломит количество. И азарт. "Битлы" стали нести потери. И с их стороны появились сотрясы, выбитые челюсти и сломанные ключицы.

Неожиданно для всех, а особенно для многочисленных рокеров, на помощь "битлам" пришли... "панки". О, это проклятое семя! Их почему-то все сразу дружно возненавидели и били с удовольствием, по возможности везде, где придется. Отличительная особенность раздражителя — высоко выстриженные виски, не зависимо от музыкальных предпочтений. Лысый висок — значит гад по умолчанию.

"Вы не любите пролетариат!"

"Да. Я не люблю пролетариат..."

Ах так? Панк проклятый! Сюда иди...

Дальше — больше.

Мелкой россыпью появились в ночных парках какие-то "харды", "хэвви", "секс-пистолзы". Последние — наиболее вызывающая отвращение часть панков, видимо, из-за могиканского хайера и дурного истеричного характера ее представителей. Эти, кстати, неожиданно для всех стали ассимилироваться с рокерами. Сюрпри-и-из. Рокера расправили, было, плечи, но их споро так стали заправлять обратно... "барды" и "блатняки" смешные бородатые дядьки в бомжовских свитерах с оленями и молодняк в наколках, обожающий Сашу Розенбаума: "На улице Гороховой аж-жиотаж...".

"Гоп-стоп. Мы подошли из-за угла..."

"Блатняки" умели бить больно и без синяков. Нежно и со вкусом.

А "барды"... ну, тут особая история. Поскольку ребятки в свитерах большей частью ходили под блатными, а тех в народе зачастую именовали "синими", понятное дело, из-за обилия наколок, их подопечных время от времени звали... внимание, не хватайтесь за грудь в области сердца... "голубыми", та-да-а! Именно так. Как бы... "недосиними". Причем, никакой сексуальной подоплеки в этом пока еще не было — время еще не наступило. Ключевое слово... "пока".

Другое интересно.

Несчастных энтузиастов лесной песни кроме всего прочего изредка (сам не знаю почему) обзывали "гомиками бородатыми", а то и круче — с использованием нехорошего слова, начинающегося на геометрическую константу "пи" и заканчивающегося так же, как заканчивается слово "помидор". И тоже с "бородатым" прилагательным — это было широко распространенное ругательство в позднем Союзе: "такой-то (на букву "пи") бородатый". К тому же еще и... "голубой". Чувствуете исходники? Случайная подача, и замечательный элемент художественной палитры, чудесный цвет весеннего небушка в утреннюю пору, волшебного вагона из песенки и вертолета из мультика про крокодила Гену — изувечен на столетия. А несчастный щенок? "Голубой, голубой, не хотим играть с тобой!" Это при том, что "барды", как правило, были натуралами — все поголовно. Просто дружили... не с теми.

Про бардов позже забыли, а контекст остался!

А чуть позже, с задержкой на каких-то полгода на ночные околомузыкальные разборки в городе подоспели и... тушите свет: он больше не понадобится — взошло солнце... ЛЮБЕРА! Великая секта. Рыцари штанги, гантелей и траков от гусениц отечественной бронетехники. Безволосые мускулистые бойцы из подвалов, не знающие страха и упрека. И берегов допустимого. А также — совести и жалости к дохлым и чрезвычайно шумным музыкантишкам, постоянно путающимися под ногами. Да, в городе нет района Люберцы. Не предусмотрен. Зато есть телевизор, сарафанное радио и группа Любэ с ее "Атасом" и "Дусей-агрегатом". И тут не обошлось без музыкальных предпочтений!

Побрив массивные подмышки, любера стали гасить всех! Включая бардов... бородатых. И "блатняков". А те в числе прочих музыкальных терпил старательно стали избегать неистовых качков — себе дороже! Или же вылавливали культуристов поодиночке на танцплощадках, дабы привлечь безобразников к суровой ответственности. Не без рукоприкладства, соответственно. Желательно, так, чтобы трое на одного, и то — не факт, что хватит. Вчера буквально сам лично был свидетелем безобразной сцены на "Иве", когда пятеро всклоченных рокеров вместе с парочкой бардов собачей сворой кидались на просто здорового парня. Даже и не любера ни разу. Я его, кстати, знаю — старпом с портового буксира. Ремонтировали у нас как-то свою "коробку" в Красных мастерских на Минке. Федотыч — от природы Илья Муромец: подковы разгибает пальцами да пятаки плющит в ладонях. Вот и расплющил вчера пару стальных колец в возбужденных носах разгоряченной молодежи. Кровищи было... любо-дорого посмотреть.

Вы не поверите — появились даже "Машинисты": фанаты будущего видного либерального деятеля Андрюши Макаревича, но их как-то быстро и оперативно выбили с поляны. Сняли с шахматной доски легким шалбаном: не бойцы оказалось. Больно пацифична музыка и "лайфстайл" соответственно, и это — комплимент, я считаю. Сам, к слову, их фанат. "Воскресение" еще люблю: Романов, Никольский, Сапунов...

Хоть свою уличную банду мутить начинай.

"По дороге разочарований" — самое то!

Короче, как-то так.

Стоит ли говорить, что под этим безобразным околомузыкальным соусом зашевелились и просто криминальные группировки, начинающие ощущать прелесть перестроечной безнаказанности? "Блатняки", к примеру, не только тюремной лирикой промышляли. Гоп-стопы возросли в разы! Менты с ног сбивались — мало им было высококультурных увечий, так еще и чистый криминал попер мутной лавиной.

В общем... тревожно и весело стало в городе.

И Тонечка не шутила — за сладенькую попсу в наше "роковое" время можно было и получить по чайнику: в целях профилактики и совершенствования музыкального вкуса у субъекта. До "Ласкового мая" было еще далеко, до Кобзона высоко, а посему не было у попсы никакой молодежной симпатии и силовой поддержки.

Разве что, кроме нас с Педаном, что маловато хронически. Тут особо и не пожужжишь.

Жужелица об этом позаботится...

Глава 4

В КРУГАХ, КОТОРЫМ Я БЛИЗОК...

— Привет, Витек! Познакомь с чувихой.

— Это девушка, Бес. Обыкновенная девушка. Не чувиха.

— Я и говорю — вот с ней вот... с этой, познакомь. А?

Мы с Юлькой идем на Историк: я там сегодня играю с парнями на центральной танцплощадке. А тут навстречу — рокер Бес, собственной персоной. Просто угораздило пройти мимо наркомановского дома на Музыки. Я с недавнего времени вхож официально в эту обитель зла: знаком с главой наркомановской семьи Федей Достоевским, кликуха, разумеется, знаю еще пару-другую безобидных упырей от классической тусни батюшки Папаверина и благородного графа Дерибана.

Так вот, Бес на счастье пока не наркот, хотя и живет в скорбном доме.

Вообще-то из него даже рокер, как пуля из какашки: милый добрейший парень, даром что косматый и в коже с клепками. Мой одноклассник, между прочим. Второгодник. И "Бес" — не кликуха поганая какая-нибудь, это — его настоящее имя: Абесалом! Потому как — грузин.

Я очень трепетно к нему отношусь: Бес в шестом классе показал мне первые аккорды на семиструнной гитаре — учился тогда в студии. Я по гармонике "перешил" их на шестиструнку и сам, получается, "изобрел" давно изобретенные "блатные" аккорды. С этого все и началось! Радости-то было...

Бес так музыку давно уже забросил, хоть и типа рокер, но... все равно: учитель первый мой. Респект и уважуха!

— Юля, это Абесалом...

— Я Бес!

— Это Юленька... Абесалом, сын Давида. Постыдись отрок отца своего! Сало, а это Юля. Моя... гхм... хорошая знакомая.

— Сам ты Сало!

У Юльки чуть не правильный прикус, но внешне это ее превращает в ангела, когда она смеется или улыбается. Бывает же такое! Я поэтому постоянно ее пытаюсь рассмешить. А тут... Сало-Абесалом, как по заказу. Свирепый всклоченный рокер. Он кстати, и правда выглядит грозно, почему и вхож в элиту — в команду самого Паука.

Грузину не побриться — уже абрек!

— А вы куда? На Историк? Я с вами!

Апофеоз детской непосредственности, но Юльке, вижу, ситуация нравится.

— И то, правда. Витька опять на сцене зависнет, а я снова одна буду, как дура. Составишь мне компанию, Абесалом?

— Я Бес! — приосанился Сало.

Как с аргамака спрыгнул: стать, порода — все в кучу. Ас-са! Сейчас лезгинку станцует. Кобелина.

— Хорошо... пусть будет "Бес".

— Конечно составлю, если Витек возражать не будет...

Ты гляди, какие куртуазности!

— Буду вообще-то, да разве это вас остановит? Абесалом и Этери.

— А кто это такая, Этери? — заинтересовалась Юлька.

— Темнота.

Иногда она меня бесит. Юлька-свистулька.

Между прочим, все правильно. Нечего размениваться на чужих девок — у меня Вика залетит через два года и мы экстренно распишемся в городском ЗАГСе. С почином! По крайней мере, так было в прошлой жизни. Надеюсь, так будет и в этой — обожаю свою дочь Алинку, волшебное чудо белобрысое.

Прощай, стало быть, Юлия!

Без всяческого сожаления. Хватит мне уже экспериментировать с женским полом. Не мальчик. Тем более, что результат все равно предопределен: семь раз отрежь, один раз отмерь.

Мы вышли на Бастионную и вдоль стадиона КЧФ направились к Историческому Бульвару, к центральному его входу. Внизу за балкой переливался огнями ныряющий в сумерки город. Вдали по воде змеились сверкающие дорожки, чуть левее сурово пламенел закат за северным молом и Константиновским Равелином. В акваторию медленно заползал хищный противолодочник, поигрывая для забавы белоснежными струями пожарной гидравлики.

Красотища!

Люблю свой город.

— Учишься? Работаешь?

О! А тут уже охмуреж начался. С небес на землю. О высоком, понимаешь, не дадут подумать. Большой оригинальностью при кадреже клиенток Бес никогда не отличался. Национальная у него особенность такая. Душка просто: "Дэвушка, сюда иди... пэрсик мой!"

— Работаю, — улыбнулась Юлька, грузин, не смотря ни на что, ей откровенно нравился. — В Чилийском торговом представительстве.

— Ничего себе, — я ревниво покачал головой, — я даже и не знал, что такое у нас есть.

— А ты и не спрашивал.

Получил?

— А ты, типа, можешь это... как его... по-чилийски балакать?

— Вообще-то в Чили говорят по-испански, но... нет, Абесалом. Хватает и английского. У нас шеф — Франческо Диаз — он американец. Он и жена его, Роза. Роза Диаз, красиво, правда?

— Охренеть!

— Сало!

— В смысле... ага. Красиво. Сам ты Сало. Я Бес!

— Я помню.

— Не ссорьтесь, мальчики.

Мария Тереза.

— Слушай, Юль, — я недоуменно почесал лоб, — ты говоришь чилийцы-американцы. У нас ведь город закрыт почти. База флота. Как так-то они тут?

— А мы и не в городе числимся, — легкомысленно сдала работодателя Юлька. — В Евпатории зарегистрированы. Там что-то у нашего государства совместное назревает с НАТО. Дружить, типа, хотим. А мы, торгаши так, с боку-припеку.

— Рыбы-прилипалы, короче...

— Я обижусь сейчас.

— Все-все-все. А в той НАТОвской коммерческой фигне только американцы с чилийцами?

— Нет, конечно. Шведы еще есть: мистер Олаф с командой. Голландец еще какой-то, то ли Мак, то ли Дак.

— Чип и Дейл.

— Не смешно. Немец есть, англичанин еще, О'Нил...

— Ирландец.

— Кто?

— О'Нил. Фамилия ирландская. Рыжий?

— Вроде да. Глаза без ресниц, противный.

— Ирландец.

— Да, плевать. Там в Евпатории много представительств.

— И ты туда катаешься? За восемьдесят километров?

— Зачем это? Они все тут трутся. В городе. Неофициально, конечно. Большинство — в твоем техникуме, между прочим. На Нахимова.

— Точно! — сообразил я. — Технарь же за город переезжает, в новое здание. А старый корпус возвращают флоту. С его иностранными подшакальниками.

— Чего ты к ним прицепился? Люди как люди. Бизнесом занимаются...

— А кстати, — встрял в разговор Бес. — И что ты там сама, типа, делаешь? У американцев? То есть... у чилийцев.

— Разное. Сейчас соки будем продвигать, сухие фруктовые. "Юппи", "Инвайт". Их уже на Центральном рынке продают тихонько. Из-под полы. Пока идут проверки, да разрешения, мы уже подсуетились нелегально. Эти наши бюрократы...

— Ага, видел я эти соки, — заважничал Бес, — прикольное пойло. Водой разбавил сырой и пей себе... Мы, кстати, сегодня ночью этот рынок громить будем.

— Зачем это? — изумилась Юлька.

— Акция, — продолжал воображать грузин, будто говорил о чем-то нужном и полезном. — Уважали чтоб.

— Ага, — скептически поджал я губы. — Завтра же вас за это все дружно будут на руках носить! Из уважения...

— Плевать!

У входа на Историк звонко лопнула петарда. Или что там по этим временам — взрывпакет? Юлька тихо ахнула.

— Видал? — взвился Бес возмущенно. — А ты говоришь! Совсем оборзели "битлы" эти!

Битлов однако в парке не оказалось. Все кончились.

Зато у среза забора в углу входного сквера под кипарисами на корточках сидели любера. Человек шесть: вытянутые майки-алкоголички, пузырящиеся на коленях треники, стоптанные кеды.

Нас заметили.

— Оба-на! Гляди, кто нарисовался: ворона мохнатая. Грач!

— Я не Грач. Я Бес!

— Черт, короче. Чертило!

Бойцам явно хотелось почесать свои мослы об одиночку-рокера.

— Я не Черт. Ты что, тупой что ли? Я Бес!

Да уж. В храбрости нашему бравому грузину не откажешь. Джигит!

— Чего ты только что сказал?

С корточек медленно поднялась массивная фигура. На одной ноге — качок понтовался.

— Тихо, тихо, мужики... — я попытался срочно замять назревающий конфликт. — Все нормально.

— Мужики на зоне лес валят. А тут...

Фигура лениво качнулась в нашу сторону.

— О'кей, пацаны. Рокер со мной. Сопровождает.

— А ты сам кто такой? Пуп с бугра?

— А я музыкант. Иду работать на танцплощадку.

— Попсовик?

Снова-здорово!

Я почему-то вспомнил Тонечку-журналистку. Права оказалась злодейка...

— С чего это вдруг попсовик? "Машину", "Воскресенье" сейчас лобаем. Салтыкова еще: "Островок", "Журавля". Ваши же сами по пять раз за вечер заказывают!

— "Ну а мне бы, ну а мне бы", — прогнусавил один из друганов массивной фигуры, — "журавля который в небе".

— Заткнись, Гантеля!

— А я чо...

— Мальчики, не ссорьтесь.

— И ты заткнись, коза! Чего встреваешь, когда правильные пацаны разговаривают?

Ого! "Правильные пацаны"? Так он еще и приблатненный? Как там... "голубой"? "Не хотим играть с тобой!" Настоящий блатной без причины цеплять не стал бы, приблатненный — всегда пожалуйста!

Плохо. Парню явно охота подраться, размяться на свежем воздухе.

Кстати, очень некрасиво он себя ведет по отношению к девушке — я почувствовал, что начинаю заводиться. Да и Бес вижу — взвился от возмущения на "заткнись, коза". На гране уже. Надо сказать, что "коза" — это ведь "козел" почти. А в нашем городе это очень серьезное оскорбление!

Помните Ширли-Мырли? Незабвенного Кроликова: "В кругах, которым я близок, мама, слово "козел" очень обидное".

"Да что ты говоришь? Козел!"

Уйти с ярлыком "козла" — значит, как говорят японцы: "Потерять лицо", никак не меньше. Короче, чувствую — ставят меня в безвыходное положение. Да и джигит сейчас взорвется — не удержать.

Надо что-то делать. Плохое...

— Слышь, большой, — я неприязненно выпятил челюсть в сторону массивной фигуры, — а ты всегда такой храбрый? Когда кодлой на двоих? Не западло перед пацанами?

— Чего ты только что сейчас сказал?

— Ты слышал, что я сказал. Не тупи. Просили ведь...

— Да я сейчас тебя...

— Давай! Я возражаю что ли? Через... пари! Слабо?

— Как это?

— Каком кверху. Один на один — кто кого на грунт положит. Уронишь меня — ты радуешься. Я уроню — вы нас тихо и мирно пропускаете по нашим делам скорбным. Идет?

— Дурак что ли? Да я тебя сейчас по шляпку в асфальт закатаю, музыкант.

И двинул меня ладонью в плечо.

Легонько. Как мул копытом лягнул. Представляю, какой завтра синячище вылезет! Я реально чуть не упал, хоть и легко мог увернуться от этой простенькой атаки. Нужно было создать у парня иллюзию полного превосходства и безнаказанности.

Создал, я думаю...

Теперь мой ход.

Коротко дернув раненым плечом, освободился от гитары в чехле, висящей за спиной — верный Бес ловко в воздухе подхватил инструмент, дабы не разбился. Молниеносным движением, так, что мой порыв практически остался незаметным, быстро большим пальцем прижал сонную артерию на толстой шее парня. Взметнувшуюся было в мою сторону массивную длань споро спеленал свободной рукой под локоток — по системе "вин-чунь", "липкие руки". Да так, что парень сам обхватил себя за шею, помогая непосильной работе моего музыкального пальчика.

Тело вздрогнуло, захрипело, и аккуратно опустилось на грунт. Медленно.

Как и заказывали.

Любера дружно присвистнули и повскакивали с корточек:

— Ну ни хрена себе! Как это?

Как в сказке, блин!

Поверженное туловище, не умеющее общаться с девушками, осоловело хлопало глазами на жухлой травке газона и на одной ноге больше подниматься не хотело.

— Есть вопросы, мальчики? — Юлька борзела просто на глазах.

— Не-а.

— Так мы пошли?

— Аг-га. Слышь, музыкант...

— Чего?

— Ну ты и... зверь.

— Спасибо.

— Журавль в небе...

А они что думали? Полтора года тренировок с инструкторами советской госбезопасности!

Озвереешь тут...

Глава 5

ЧЕТВЕРТОВАНИЕ ЛОМТИКАМИ

Вечером на танцах подрезали Ромыча. Нашего ритм-гитариста.

Ну как, подрезали... царапнули с горяча ножичком: рубашку вспороли на боку и самую малость зацепили кожу. Пару сантиметров всего. Даже швов не понадобилось. Так, пластырем залепили царапину и дальше отправили играть. Музыку творить, что у Ромика чертовски плохо получается и без лишних ран.

А тут...

Ромыч, если честно, сам виноват. Сто раз ему говорили — не лезь в толпу! Не быкуй. Есть такое вящее правило — мы сами по себе, публика сама по себе. Непересекающиеся вселенные. Пересеклись-таки. В середине программы на площадку неожиданно через балюстраду стали прыгать кем-то крайне возбужденные "пистолзы" — искали какого-то своего обидчика очередного. Вечно их все бьют. Местные девчонки завизжали и Ромыч, отбросив гитару, орлом бросился на помощь в гущу событий. А там какой-то мелкий отморозок с хайером, залитым канцелярским клеем, отчаянно труся, размахивал вокруг себя железом. "Круг силы" создавал, идиотина. Вот Ромке и досталось в бочину на излете.

Ухая по-казацки, на площадку запрыгали любера и "пистолзов" как ветром сдуло с места событий. Гнали их бравые парни по склону Историка чуть ли не до Приморского. Что интересно — люди ходят по Бульвару, курортники, дети кушают вечернее мороженное — еще не очень поздно по южному времени. А тут между ними дикие орды носятся друг за другом на толстых ногах, разборки великие устраивают. Смешно: у нас на них даже внимания толком не обращают — так, бегают себе мальчишки по улицам, в "войнушку" себе играют. Лбам лет по двадцать! Но, в основном, конечно, мелочь: в возрасте — четырнадцати-пятнадцати годков. Как вроде у того шныря — Ромкиного обидчика.

Вообще-то, это дело так отпускать нельзя. Беспредел!

Музыкантов у нас не обижают. Мало нас осталось, безумных гениев и праздных музыки гуляк. Вытравили Сальери. Посему, мелкого пакостника с хайером надо вычислять и ставить в угол за недостойное поведение. Бесу поручу сию миссию.

— Гляди, Бес с Юлькой обжимается, — пихнул меня локтем Ромыч. — Разрешаешь?

— Нехай. У них любовь. А у меня Вика есть. И... Натаха. Тоже надо бы попрощаться. Только... боюсь я ее.

Ромка — герой сегодня. Красуется кровавыми потеками на ляжке. У нас форма крайне оригинальная: белые брюки в облипон и черная шелковая рубаха с полосатым фиолетовым галстуком. Аттестацию так проходили пару лет назад, вот и прижился прикид. А что? Так то... культурненько выглядит. Хоть и достаточно безвкусно.

Теперь у Ромки еще и штанишки с кровавым подбоем. Как плащ у Понтия Пилата. На черной рубахе кровь не видна, а на белом бедре — самый писк! Подозреваю, специально подпачкал: Ромыч у нас известный понторез.

— Дышим, — бросил нам Педан, как ни в чем не бывало закругляя музыкальную тему на клавишах.

Это значит — врубается магнитофон, а нам отдых минут на тридцать. Еврею просто горло захотелось мадерой промочить. Потребности у него такие физиологические. Да он под мухой даже лучше играет, чем трезвый. Пускай.

Площадка успокаивалась.

Дикие стада не возвращались. Видимо, и не вернутся уже. Умчались в ночь.

— Эй, Бес! Абесалом. Сало, эй!

— Сам ты Сало!

— Я знаю. Слушай...

— Э! Девушка сама не возражает. Испугалась, я приобнял. Мужчина я или нет?

— Да это пускай. Мы ведь с Юлькой только друзья. Платонические. Так что, совет да любовь. Я о другом. Ты панка того знаешь, что Ромыча в бок ножичком пырнул?

— Чуху? Так, видел пару раз.

— Надо объяснить чуваку что почем...

— Витек! Ты балалайкой своей занимайся, пацаны сами разберутся.

— Не калечьте только бедолагу.

— А это уже как выйдет. Щенок попутал чего-то.

— Сало!

— Ладно-ладно... Сам ты Сало.

— Я знаю.

И правда разберутся.

Во всем должен быть порядок. Даже в нашем бардаке.

Я вздохнул, присел на колонку и утер со лба благородный трудовой пот.

Вечерок!

Хотя бывало и хуже, всяко вытанцовывалось на нашей танцплощадке.

В толпе я случайно заметил Тонечку-журналистку. Все в том же модном вызывающем прикиде — футболка, бананы, берцы. Девчонка что-то с азартом рассказывала группе окружающих ее парней и девчонок без признаков принадлежности к каким-либо неформальным группировкам. Таких, кстати, на танцах было большинство. Люди как люди. Без понтов и ножиков.

Ведь можно же жить по-человечески и в наше перестроечное время!

Кстати Тонечка сегодня на снулую рыбу похожа была в меньшей степени, чем тогда, у Дома культуры. Может, потому что не зазнавалась? Разгорячилась, раскраснелась, трясет своими пегими хвостиками. Хорошенькая такая стала...

Э! Ловелас хренов!

Стоять, Зорька.

Вообще-то, я погляжу, она что-то часто посматривает в нашу сторону. Исподтишка так, украдкой. Впрочем, на сцену тут многие пялятся. Я так думаю... все. И вполне открыто. Только... не нравятся мне что-то персональные Тонечкины косяки на нашу эстраду. Что задумала, музыкальный редактор "Полуострова"? Интересно, о Ромкиных травмах напишет хоть что-то? Хотя... причем тут музыка? Так, хулиганка на злобу дня. По мелочи.

С другой стороны площадки мне яростно замахали ладошкой. Натаха. Та ссмая, что рьяная туристка и моя горячая поклонница. И ее пацаны тут же рядом, куда без них? Тоже машут. У них, наверное, как и всех уличная бандочка уже образовалась. Правда милая такая, безобидная. Няшки да и только. А Натаха — известная Атаманша от зарождающегося в Отчизне гламура.

"Говорят, мы бяки-буки..."

Я поднял было руку в приветствии и вдруг, опешив, медленно и осторожно ее опустил: я не я, и рука не моя.

Что за подстава?

Справа от Натахи чуть сзади и в тени, вызывающе скрестив руки на груди, в упор меня разглядывала... Вика. Солнышко мое ненаглядное.

И... кажется девчонки были вместе: судя по шевелящимся губам и характерному покачиванию голов велось активное обсуждение сложившейся ситуации. И меня, между прочим. Без меня, между прочим.

Как это?

Я в панике огляделся.

Тонечка перестала трещать с друзьями и уже откровенно, с живым интересом наблюдала за назревающим скандалом. Уже открыто. Она что, в курсе? Наблюдательный Бес, радостно скалясь, тоже пялился на складывающуюся диспозицию — всех девчонок он прекрасно знал. Как и меня, вертихвоста. Юлька явно высвобождалась из-под моего тлетворного влияния, а ему того и надо было: быстро как-то прикипел он к своей новой подруге. Ромыч перемигивался с Вовкой Микояном, кивая на меня, а тот непонятливо дергал подбородком, мол, че те надо, не понимаю. Педан звенел посудой и аппетитно шуршал вощеной бумагой, в которую была завернута пахучая колбаса. Ему вообще было пофиг на все наши любовные трудности.

Сценка, достойная кисти Васнецова.

И что дальше?

Вика, отодвинув плечом Натаху, медленно двинулась ко мне. Величаво так... красиво. И грозно. Как эсминец. Почему мне становится страшно? Я ведь ничего предосудительного...

— Чего замер?

— О! Привет, Викуль.

— Виделись. Я просила меня так не называть?

— Н-ну... просила. Т-тошка.

— А ты за старое?

— Так это...

— Разозлить меня хочешь?

— А ты разве еще не...

— Не до конца. Не поняла еще. Чего с тебя взять?

— А! Ну... тогда как дела, Тошка? Какие новости? По жизни...

— По жизни вот, с Наташей познакомилась. Хорошая такая девушка. Молодая.

— С Наташей? Это вот... с той что ли? Интересно как...

— Тебе интересно?

— Н-ну... как бы...

— Чего глаза отводишь?

— Ничего я...

— А буксуешь чего?

— Чегой-то я... это. Не буксую вовсе.

— А надо было бы буксовать. Если совесть есть.

— Так... кажись чуть-чуть имеется.

— Уверен?

Лучше не отвечать.

Бестолковая какая-то словесная баталия. И опасная.

Я обреченно огляделся. Натаха уже у сцены, у Ромика. Тот горделиво выпячивает свои кровавые подтеки на ляжке и лениво что-то вещает в пространство, надо думать, о своих подвигах. Благодарная слушательница осторожно тыкает пальчиком в бурое пятнышко у Ромки на штанине и восхищенно закатывает глазки. Рядом равнодушный Вовка, монотонно дергает отключенный бас за толстые струны. Чуть в глубине — спина Педана в облаке колбасного духа, голова у него периодически запрокидывается назад. Птичек наверное рассматривает в звездном небе.

Всем на меня наплевать.

Тони, друг! Захлебывайся в своей беде.

Скрещенных рук с груди Вика не убирала. Пристально, как под микроскопом рассматривала все мои жалкие трепыхания. Значит, дальше пытать будет. Изуверски.

Только я слегка ошибся.

Точнее, не слегка.

Фантазии моей подруги оказались воистину неистощимы.

— Завтра с утра пойдем на пляж, — прервав молчание, неожиданно заявила Викуля, жестко, будто приговаривая меня к четвертованию ломтиками, — втроем! Я, ты и... Наташа. Раз тебе меня одной мало!

— Почему мало? Мно...

— Молчи! Вот сейчас лучше молчи.

— Молчу.

— В десять ждем тебя на Ушаках. Перед библиотекой.

Ждем!

Однако.

— Угу.

— Не слышу?

— В десять, Ушаки, я понял. Там две библиотеки!

Будто меня это спасет. Наивный.

— Городская библиотека имени графа Льва Николаевича Толстого! У взрослой, Витя. У взрослой библиотеки.

— Да понял я... уже. Только, зачем все это?

— А вот завтра и увидишь, московский озорной гуляка. Купаться пора, разгорячился больно.

И ведь и не поспоришь.

— Я ушла. Провожать не надо, ребята проводят.

Натахины, надо думать. Ну да, они там где-то рядом живут на Остряках. Проводят, не сомневаюсь.

— Ага.

— Он и рад!

— Не-а... не совсем.

— Вон... Наташу проводишь после танцев. Она уж точно до конца тебя ждать будет.

— Я зна...

— Молчи лучше! Говорю же.

— Молчу-молчу.

Слова не дают сказать. Человеку.

— Покедова... ход-док.

— Угу.

Ситуевина!

Придется все-таки, наверное, светить своим механизаторским загаром в общественном месте. Чувствую — теперь точно не отвертеться.

Ну, я и попал!

И что-то я, кстати, с Тонечкой недопонял.

Это... она что ли все это представление организовала? Да ладно.