|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава двадцать первая. "Долго будут помнить Нестора Махно!"
Махно решил собрать всех своих командиров и устроить совет — как быть? Ситуация складывалась непростая. Южный фронт красных трещал по швам, Добровольческая армия Май-Маевского рвалась к Киеву и, похоже, юго-западный участок Деникин выровняет и ликвидирует огромный выступ от Киева до Одессы. И как раз на Одессу белые пойдут через Николаев, то есть — прямо через них. Сопротивляться им бесполезно — боеприпасов нет, потери большие, нужны новые лошади, провиант. Здесь он может еще достать всё необходимое, а если придётся уходить на Запад, в сторону Умани, то там — петлюровцы, которых он громил в прошлом году под Екатеринославом. Там придётся драться, и драться практически голыми руками.
На Гуляй поле ему сейчас не пробиться — придётся ломиться через всю глубину обороны белых. А с Дона казаки ударят — и всё, нет у него армии, все полягут. Надо идти на запад. Или всё же замирится с большевиками? Но как? Троцкий не простит тот его ответ...
На улице послышался шум. В хату постучали.
— Кто там ломится? Я ж сказал — меня не тревожить!
Дверь открылась и в хату зашёл всё тот же Арон Канторович по кличке Барон. Он был у Махно кем-то вроде серого кардинала. К тому же Канторович отвечал за агитацию и идеологию — всего за три дня наладил в Екатеринославе выпуск анархистской газеты. И там же отпечатал целую телегу махновских листовок, которые до сих пор его хлопцы раздают по сёлам. Слово — оно даже посильнее пули будет, люди не только его дела видят — они хотят знать, что он хочет им предложить. А он, Нестор Махно предлагает им землю и волю — всё то, что всегда хотели дать народу анархисты. И никакой там диктатуры — ни пролетариата, ни помещиков-капиталистов, ни царя, ни генералов.
— Батька, там прискакали твои хлопцы, что ты их за Щусём посылал, так вот он сам к тебе едет, щас будет.
Махно встал из-за стола, одел свою папаху.
— Надо пойти встретить Щуся, он мне как раз сейчас нужен, совет хочу собрать. Ещё позови мне Белаша, Бондаря, Марусю и Якова. Скажи, что батька совет собирает.
— Добре, батька.
Махно вместе с Канторовичем вышел на крыльцо. Вдалеке показался большой конный отряд. Он ехал с развёрнутым чёрным знаменем. До батьки долетела песня, которую пел едущий впереди отряда колоритный всадник в красном гусарском ментике. Но при этом на его голове красовалась матросская бескозырка. Рядом с ним на конях ехали два гармониста, которые наяривали на гармошках, а командир отряда запевал:
— Лютая погодка, воля задарма,
Вырвана решётка, взорвана тюрьма,
Гулевань без меры, бей из "винтаря"
Во христову веру, в батюшку-царя!
Вольный ветер в поле с нами заодно —
Долго будут помнить Нестора Махно!..."
Красная поддевка, верная гармонь
Шашка, да винтовка, да братишка-конь!...
Доигрался голубь, получай за всех!
Головою в прорубь, сапогами в снег...
И тут весь отряд подхватил припев и в сотню мощных глоток грянул:
— Вольный ветер в поле с нами заодно —
Долго будут помнить Нестора Махно!..."
И снова запевала в матросской бескозырке на буйной шевелюре зычным голосом продолжил сольную партию:
— Чёрные знамена впереди полков,
Берегись, Будённый, батькиных клинков!
Утром спозаранку, полем, вдоль реки
Пронеслись тачанки, прорвались "братки":
Вольный ветер в поле с нами заодно —
Долго будут помнить Нестора Махно!..." [6].
Припев пели разом все бойцы отряда и оттого песня была слышна издалека. Из хат села, в котором остановилось махновское войско, выходили селяне и с улыбкой провожали едущих мимо них бравых кавалеристов. Надо отметить, что в отряде все всадники были одеты, что называется, по последней анархистской моде — в матросские бушлаты и тельняшки с пулемётными лентами крест-накрест, в офицерские френчи с алыми бантами на груди, в белые, чёрные и даже красные черкески, в казачьи атласные рубахи, ну и в гимнастёрки. На головах были фуражки, кубанки, папахи, бескозырки. А на одном всаднике была надета кожаная жилетка на голое тело. Зато на голове у него красовался самый настоящий котелок. Такой, же, какой был на голове у Арона Канторовича.
Запевала закончил петь как раз, когда подъехал к крыльцу, на котором стоял Махно. Гармонисты продолжали играть, но переключились на "Яблочко", и несколько матросиков, даже не расседлав коней, пустились в пляс. Командир отряда соскочил со своего скакуна, правда, и здесь сделал это с форсом — перенес правую ногу через голову коня влево и легко спрыгнул на землю. После чего подошёл к крыльцу и отрапортовал:
— Честь имею доложить, отряд повстанческой армии под командованием Феодосия Щуся прибыл до места дисклокации у полное распоряжение батьки Махно. Жду дальнейших приказов, батька!
Махно сошел с крыльца и пожал руку командиру. Со стороны это выглядело комично — здоровенный Щусь и рядом с ним низенький и щупленький Махно. Однако, хотя Щусь был на голову выше батьки, Махно выглядел рядом с ним вовсе даже не маленьким. Как-то так получалось, что несмотря на весь свой вызывающе шикарный внешний вид Феодосий Щусь выглядел немного потешно, как-то несерьёзно. А Махно был одет, как всегда, скромно, но, как сейчас принято говорить, стильно: черный строгий английского покроя френч с воротником-стоечкой, красно-чёрные галифе с кожаными вставками, новенькая портупея, дорогая шашка на поясе, отличные хромовые сапоги. И на голове — белая барашковая папаха. Наверное, поэтому Нестор Иванович всегда выглядел среди своих хлопцев настоящим лидером и командиром. А, может, его авторитет и молва о нём давно создали ему некую ауру, которая, как позолота у иконы, добавляла красок в его и так достаточно сильно приукрашенный образ.
— Молодец, Щусь, шо людей не растерял, что вырвался. Слыхал я, с боем прорывался, деникинцы уже близко?
— Та не, батьку, под Каховкой где-то. Но дня через два будут здесь. Так шо надо поспешать.
Махно повернулся и пошел в хату. Щусь пошёл следом. На мгновение обернувшись к своим бойцам, отдал приказ:
— А ну ша, закончили песни и пляски. Давай, Семён, распределяй хлопцев на постой и смотри мне — шоб никакого самогона и никаких баб. Напоите лошадей, сводите их на речку. И проследи, чтобы все были накормлены. Я имею в виду лошадей, а не вас, сучье племя. Сами найдёте пропитание. Но! Смотрите мне — селян не грабить! Шо сами дадут — то берите. Узнаю, кто мародёрничать будет — зарубаю!
После чего следом за Махно Щусь вошёл в хату.
Через полчаса за столом уже сидели все самые видные командиры махновской армии — Виктор Белаш, Лука Бондарь, Маруся Никифорова, Феодосий Щусь, Яков Домашенко, а также Арон Давидович Канторович, он же Барон. Махно стоял, нависая над расстеленной на столе картой.
— Ну шо, товарищи, примерное положение наше я обрисовал. Куда ни кинь, везде клин... Наше отчаянное положение мотивируется тем, шо большевики не предоставили нам боеприпасы, хотя и клятвенно обещали. Тогда нас сильно потрепал генерал Шкуро. Вы знаете, шо я ответил Троцкому на его телеграммы.
— Да, уж, батька, все в курсе, до сих пор хлопцы промеж себя смеются, когда вспоминают, — прогудел массивный Лука Бондарь.
— Так вот, ответить то я ответил, но патронов у нас нет, артиллерии тоже нет — вся осталась у Красной армии. А одними тачанками да пулемётами мы Деникина не удержим.
— Зато легко будет по лесам рассыпаться, переждать, пока основные силы белых пройдут. А потом начнём их тылы громить, — звонкий голос Маруси Никифоровой, как всегда, содержал в себе массу оптимизма.
Все заулыбались.
— Ты, Маруся, погоди за тактику говорить, мы ещё стратегию не разобрали, — Махно рукой остановил готовое сорваться с уст девушки возражение.
— Так вот, други мои, перед вами говорил я с Будановым и отправил его к большевикам. Тихо-тихо, погодите шуметь. Авраам будет пробираться в Полтаву, там запишется в Красную армию, будет нашими глазами и ушами. Ну и при случае, если карта ляжет, переговорит от моего имени с командармом Егоровым. Я с ним встречался, он токовый мужик, поддерживал меня, Дыбенко этого приструнил.
Махно сделал паузу, видимо, неприятные воспоминания на минуту сбили его с мысли. Но дернув щекой, батька вернулся к своей речи.
— Нам надо с большевиками замириться, потому что на горизонте нашей подпольной жизни всплыли новые условия, снова прервавшие все наши начинания. Если мы сейчас начнём нашу анархистско-революционную работу в частях Красной армии, то многие солдаты, которые из крестьян и симпатизирующие нам, перейдут на нашу сторону, как это уже бывало не раз. А у нас сейчас сами знаете, какая нехватка бойцов. Нам надо идти к крестьянской молодёжи и вовлекать её в нашу революционную борьбу. Но эту молодёжь надо ещё обучать, а красноармейцы — это уже опытные солдаты, и такие нам очень нужны. Поэтому первым делом ты, товарищ Белаш, тоже перейдёшь на нелегальное положение и будешь внедряться в Красную армию. Твоя задача — подготовить восстание и убедить красноармейцев перейти на нашу сторону. Если Буданов будет под Полтавой, то ты сразу направляйся под Киев.
— Добре, Нестор Иванович, я там свяжусь с анархистами из нашей организации, и они с тобой будут поддерживать контакт.
Махно повернулся к Марусе.
— А ты, Маруся, наоборот, отправляешься к белым, в Крым. Твоя задача — создавать полевые террористические группы, которые должны стать основной силой анархической борьбы. Я думаю, шо рано или поздно нам придётся действовать и там, но если здесь, на Украине, население в целом поддерживает наше движение, то в Крыму после того, как сначала чекисты, а теперь и белые офицеры уничтожили всех известных анархистов, надо начинать всё сначала. К тому же мы не можем опираться на большевистское подполье, а, получается, должны быть вдвойне осторожны.
— Сделаю, батька, — ответила девушка.
Махно продолжил.
— А теперь — самый главный вопрос. Вопрос с атаманом Григорьевым.
Но в этот момент в дверь кто-то сильно постучал.
— Какие черти там стукают? Я ж сказал — батька совет будет держать! ќ— Барон встал из-за стола, сделав жест рукой, мол, я сейчас разберусь, вышел из хаты.
Канторович, выйдя на крыльцо, стал отчитывать молодого махновца, который постучал в дверь.
— Ты, Петро шо, совсем уже, макитра твоя дырявая, не разбираешь, куда тебе можно лезть, а куда нельзя? Батька совет держит, думу думает, а ты тут со своим свинячьим вопросом лезешь. Шо, не можете без батьки решить, надо в штаб ломиться?
— Так это, Арон Давидович, все ж командиры наши в штабе, спросить некого, а тут двое прискакали и говорят — до батьки есть срочное донесение.
— Подождали бы, авось не протухло б их донесение! Срочное оно, гляди! Где те доносчики, показывай!
И Канторович пошёл вслед за махновцев к воротам. Но как только он подошёл ближе и увидел двоих всадником на лошадях, которых под уздцы держали ещё двое махновцев, на его лице расплылась довольная улыбка.
— Так-так, кого я вижу. Лёва, ты ли это? Какими судьбами в наших краях!
Зиньковский легко соскочил со своего коня, подошёл к Канторовичу и обнял его.
— Рад видеть тебя, Барон, в добром здравии. Помнишь меня, старый ты чёрт.
— Ваш организм, Лёва, трудно забыть. Тем более, после каторги. А шо вы творили после революции — так то отдельный разговор. С чем пожаловал к батьке? И кто тот юноша, шо с тобой пожаловал? О, да я вроде и его знаю...
Канторович подошёл ближе и, глядя на Сергея снизу вверх, пробормотал:
— И с вами, молодой человек, мне тоже довелось сидеть ув одной камере. Правда, недолго, но запомнил я вас тоже очень даже неплохо. Только тогда вас вроде было двое.
Он обернулся к Зиньковскому и положил ему руку на плечо.
— Можешь представить себе, Лёва, шо этот юный отрок вытворял в арестантских ротах Екатеринослава. Вернее, они вдвоём с братом вытворяли. Такого я до тех пор не видел и не думал, шо такое возможно. Этот мальчик таки очень и очень подвижный. Такой подвижный, шо Мирона Глыбу одним ударом отправил на пол отдохнуть.
Зиньковский с недоверием посмотрел на Сергея.
— Та ты шо! Не, я видел, как хлопец этот ногами и руками махать горазд, но чтобы Глыбу уронить — это надо сильно постараться...
— Этот юноша старательный, поверь мине. Но об том мы поговорим потом. С чем пожаловал к батьке?
Зиньковский показал пальцем на Сергея.
— Скорее не я, скорее вот он пожаловал. Доложи батьке, Барон, дело срочное. Малой знает большевика, который командует у красных всем Южным фронтом. И услышал его разговор с другим начальником...
— Я слышал разговор с Каменевым, Львом Борисовичем. Это заместитель Троцкого. Так вот, этот разговор касался батьки Махно. Это очень важно, — вмешался в разговор Сергей и тоже слез с коня.
Канторович покачал головой.
— Ну, я батьке передам. Но захочет ли он слушать какого-то непонятного юношу... Ладно, идите во двор, я сейчас схожу в штаб, передам батьке.
Он поднялся на крыльцо и зашел в хату. Сергей вслед за Зиньковским зашёл во двор. Лёва присел на крыльцо, а Сергей стал разминаться, потому что хотя он и занимался конным спортом, однако он никогда не скакал восемь часов подряд практически без передышки. Спину ломило, задница горела огнём, ноги затекли. Поэтому он стал выполнять простейший комплекс гимнастики ушу.
— Я смотрю, ты циркач ещё тот. Интересно, если ты такие кренделя выделываешь, то что тогда умеет твой брательник...
— А вот я сейчас покажу этому фрукту такие кренделя, что ему отрыгнётся!
Лёва резко обернулся назад. На крыльце стоял Щусь и, недобро прищурясь, глядел на Сергея. Затем он внезапно спрыгнул с крыльца и моментально оказался рядом с Сергеем. Массивный и крепко сбитый атаман был его на голову выше и килограммов на пятнадцать тяжелее. И этот бугай мог вполне поспорить даже с массивным двухметровым Зиньковским. Потому что хотя ростом Феодосий Щусь не вышел, но в ширина его плеч и мускулатура внушали уважение.
Атаман резко взмахнул рукой и ударил Сергея в челюсть.
Вернее, хотел ударить — там, куда прилетел его кулак, Сергея уже не было. Он моментально сместился влево, под правую руку Щуся и тут же, присев, кулаком ударил того в пах. Атаман крякнул, покраснел и согнулся пополам. Потом шумно выдохнул и просипел:
— Ах ты, гадёныш, так вот ты как! По яйцам! Я тебя сейчас за это с говном смешаю, выкормыш!
Сергей отскочил в сторону и приготовился защищаться. Щусь выпрямился, заревел и ринулся на него. Двигался о грамотно, было видно, что в боксе он не новичок, к тому же Сергей читал, что атаман служил в первую мировую на флоте и там был чемпионом по боксу и борьбе. Причем, по слухам он также неплохо владел джиу-джитсу. Поэтому ни в коем случае нельзя было подпускать махновца на ближнюю дистанцию и, тем более, не вязаться с ним.
Щусь грамотно провел двойку — прямой-боковой, не попал, но моментально добавил апперкот и его кулак просвистел в миллиметре от головы Сергея. Тот увернулся, вскочил на забор и, оттолкнувшись от него в стиле Джеки Чана, прыгнул на крышу небольшого сарайчика. Щусь взревел и попытался было достать парня, подпрыгнув и махнув кулачищами раз и два. И тут Сергей сделал сальто вперёд и ногами приземлился прямо на голову атамана. Тот отлетел назад и растянулся посреди двора. Но тут же вскочил, тряся головой. Сергей, не теряя времени, подскочил к Щусю и щёлкнул ему растопыренными пальцами раскрытой ладони по глазам, после чего сразу же провёл подсечку. На мгновение ослеплённый атаман снова рухнул на траву. Но Сергей успел захватить его шею, завалить на себя и упасть вместе с ним. Щусь упал на живот, а его противник оказался сверху. Махновец попытался скинуть его с себя, только он уже ничего не мог сделать — Сергей "взял" захват, и шея атамана была на удушающем. К тому же Юрьевский плотно обхватил ногами его корпус, после чего изо всех сил стал душить. Лицо Щуся покраснело, глаза вылезли из орбит, он дёргался, извивался, но через минуту "заснул".
Послышались аплодисменты.
— Браво-браво. Я ещё никогда не видел, чтобы хлопцы так дрались. И чтобы кто-то Щуся мог завалить в драке.
Сергей встал, тяжело дыша, и повернулся. На крыльце стоял батька Махно и смеялся.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
