Замуж с осложнениями

????? 1

Работать в космосе я хотела почти с института, с тех пор как стала встречаться с одним пилотом. Очень уж неудобно, когда его по два-три месяца на Земле не бывает. А так была бы романтика, он пилотирует, я за санитарией слежу. Да и платят в восемь раз больше, чем на Земле за то же самое. Но пробиться, конечно, оказалось непросто даже по блату. Уже и запал схлынул, и пилотик мой сгинул, и вот наконец я вырвалась с родной планеты на вольный воздух, вернее вакуум. (Хотя зелёные последнее время ворчат, что мы так засорили космос воздухом, что скоро уже дышать можно будет. )

Однако всё у меня вечно не как у людей, а точнее всё как всегда — тут уж кому какая философия ближе. За три дня полёта я успела перекидать об стенку столько туфель, что можно было записываться в сороконожки. Конечно, всё дело было во мне: всегда-то меня всякие мелкие несовершенства в окружающем мире раздражают. Кто угодно другой, наверное, принял бы как должное... Ну начальница противная, но не смертельно. Ну работа не такая, как мечталось, зато платят хорошо.

А вообще за иллюминатором звёзд тьма тьмущая, если так можно выразиться. Солнышко далеко-о-о светит. Земли уже четыре дня как не видно. В стекло можно ткнуть пальцем, появится менюшка: выбирай объект, увеличивай, любуйся. Можно посмотреть, куда летим, хотя это ещё через два Сфинктера. (На всеобщем языке они Воротами называются, по функции, ну а наши, конечно, по внешнему сходству обозвали. )

А летим на курорт. Несколько лет назад в той системе планетку нашли с очаровательными пляжами. Атмосфера — Земля отдыхает, климат как на заказ. В общем, турфирмы, частично друг друга поистребив, наперегонки наладили сообщение и теперь гоняют туда по два звездолёта в день. Лететь долго, конечно, почти неделю — за это время можно и до Гарнета добраться, но там уже всё застроено...

Так вот, начальница моя, госпожа Дюпон, канадка средней степени упитанности, ухитрилась выбить из Всемирного фонда до— и внешкольного образования какие-то средства, чтобы организовать на Кинине детский лагерь. А я у них подвизаюсь бортовым врачом. И везём мы первую партию детишек на двухмесячное пребывание.

На мой привередливый вкус, с этой работой вообще всё не так. Во-первых, меня зачем-то загнали в ассоциацию парамедиков, хотя я вовсе не парамедик, а хирург с международным сертификатом. Но бэджик носить надо обязательно. Во-вторых, я впервые лечу на этот самый курорт вместе с детьми, хотя по идее в число моих должностных обязанностей входит проверять санитарное состояние лагеря до прибытия отдыхающих. Очевидно, кого-то жаба задушила меня отдельным рейсом посылать. В-третьих, помимо залечивания болячек у несовершеннолетней части населения корабля в мои функции почему-то входит полное обслуживание начальницы, типа принести-подать, записать в ежедневник, позвонить-написать, посчитать и поговорить. Я вообще-то не секретаршей нанималась. Однако я успокаиваю себя тем, что всё-таки лечу, наконец-то лечу. На вечер у меня остаётся только одна обязанность — принести мадам её витамины. А после этого можно спокойно уткнуться в иллюминатор в предвкушении. Осталось уже не так много.

* * *

Мадам Дюпон вместе с главой Всемирного многопафосного расположились в уютной маленькой переговорной. Им туда уже и кофе кто-то принёс, и даже не я. Главу я пока что только издалека видела, но смотреть там особо не на что. Мелкий мужичонка за пятьдесят, лысый, очки в палец толщиной, скрюченный, как рождественский леденец.

— А-а, Лизонька, — приветствует меня Дюпониха. На всеобщем, конечно, так не скажешь, но с её интонацией только уменьшительное и может получиться. — Познакомься с господином Квиггли.

Фиггли. Крабле бумс.

То есть да-да, очень приятно.

И конечно, смотрим мы не на лицо и даже не за декольте, а прям сразу под юбку. Кстати, среди прочих загадочных требований этой работы был ещё и дресс-код: юбка выше колена. Теперь понимаю, зачем.

— Вот, — говорит мадам Дюпон, — наш бортовой медик, высококлассный специалист, обеспечивает безопасность детей.

— Да-да, — бормочет глава. — Да-да, обеспечивает, я вижу.

А он умнее, чем кажется. Всё-таки, чтобы такой фонд возглавлять, надо в голове что-то иметь. И в то, что я специалист, он не поверил. Я бы и сама не поверила. А вот в то, что у меня венерических должно быть с полдюжины, я бы поверила легко. Ну хотя бы ноги мои ему понравились. И в любом случае раньше надо было смотреть, дядя. Не разворачивать же теперь звездолёт.

— Спасибо, Лизонька, можешь идти.

Ура, бегу.

За спиной, слышу, Квиггли ворчит:

— Я вообще-то говорил о другого рода безопасности. Мы ведь недалеко от Гарнета, не боитесь неприятных встреч? Джингоши, муданжцы... Не самое благополучное окружение...

На этой оптимистической ноте я перестаю его слышать.

* * *

Из мемуаров Хотон-хон

Было хорошо известно, что по статистике этот регион — третий во Вселенной по терактам. Однако от солидной фирмы можно было бы ожидать безопасности на уровне. Впрочем, с учётом их кадровой политики, можно было предположить, что и другие организационные моменты отразились больше на бумаге, чем на деле. Но человек склонен полагаться на счастливый случай.

* * *

Возвращаюсь к себе, бодро размахивая подносом. Мадам на сегодня оставила меня в покое, так что я уже предвкушаю, как поставлю чайку, включу себе сериальчик да вязание достану, и тут нас хорошенько встряхивает.

Я сначала подумала, что это меня шатает от какого-нибудь перепада. Новичок в космосе либо всего боится, либо на всё плюёт, дескать, чего тут только не бывает. Я, правда, в детстве летала и ничего такого не припомню. Хватаюсь за стенку. До Сфинктера вроде бы ещё полдня лететь, а на перегонах так трясти не должно. Корабль швыряет в другую сторону, и я теряю стенку и поднос. В такие моменты понимаешь выражение "пол ушёл из-под ног". Как бы я прекрасно обошлась без этого знания! Прикусывать язык мне совсем не понравилось. А в следующий момент мой собственный поднос вмазывается мне же в висок.

Свет померк. Сначала думала, что сотрясение, но нет, не так меня сильно шандарахнуло: включается аварийный. Да только хозяева опять пожадничали: за углом загорелся, а вокруг меня нет. Кстати, мне всегда было интересно, аварийный свет делают красным специально, чтобы было страшнее переживать аварию? Собираюсь соскрестись с пола и пойти в каюту, пристегнуться, ругаясь, что по громкой связи не поступает никаких инструкций.

Но встать не успеваю, в проходе появляется тень. С красной подсветкой выглядит жутковато. Хоть бы шприц с собой был с чем-нибудь седативным... Тень обретает плоть, много плоти, и вот уже надо мной возвышается громада...

Первая мысль — на борту у нас такого человека нет.

Вторая — у него в руках нечто огнестрельное, а за спиной ещё одно. Чтоб Квиггли сдох со своими опасениями!

Дальше думалка отключается, остаётся только головная боль.

— Где кто-нибудь из начальства? — спрашивает оно... это... пришлое.

— Дверь в конце коридора. Код 551, — ещё не хватало мне за этих раздолбаев заступаться. Нет, со мной что, правда случилось что-то из выпуска новостей? Врач с Земли в заложниках у...

Вжавшись в стенку, я исподтишка провожаю взглядом группу невероятно высоких мужиков, топающих в сторону переговорной. Надо уже включать думалку. Запомнить их в лицо, что ли. Да хоть понять, кто они такие! Может, на сделку пойдут...

Дверь отъезжает в сторону, раздаётся растерянное "Ой, кто это?" Дюпонихи и какой-то хрип со стороны Квиггли. Пришельцы ведут себя тихо. В аварийном свете из переговорной на рукаве у одного блеснул значок: строчная m с хвостиком-стрелочкой, как зодиакальный скорпион.

Муданг.

Я беззвучно выдыхаю. Чувство такое, как на экзамене, когда вытягиваешь билет, на который угрохал втрое больше времени, чем на прочие, потому что нигде не найти, что на него отвечать. Вроде с чистой совестью можешь сказать, что учил, и пару-тройку умных дядей процитировать, а толку...

* * *

Из мемуаров Хотон-хон

Про эту планету с неблагозвучным названием известно было много. Например, что муданжцы — самые умные, хитрые и опасные наёмники во Вселенной. Или что они очень крупные и сильные — но это с первого взгляда выясняется. Неизвестно, когда и как они попали на свой Муданг, а вот по геному они — помесь индейцев с монголами. Ещё известно, что у них в языке отсутствует слово "любовь". Сам язык преподаётся на Земле в космических колледжах, где два года положено повышать квалификацию всем, кто хочет работать в космосе. В столичном колледже был обязательный курс малого инопланетного языка по выбору; ходили слухи, что преподаватель по муданжскому ставит зачёт всем без разбора. В таком раскладе, конечно, запоминается немного.

* * *

Слева пару раз полыхает с тихим шорохом. Это они расстреляли переговорники. Потому что мне очень не хочется, чтобы расстреливали людей. Я тоже смотрела весёлые боевики про космос и знаю, что любой урод может оказаться ключом к спасению всей команды...

Из переговорной выходит самый высокий муданжец и направляется ко мне. Я наконец-то встаю и даже вооружаюсь подносом, хотя ежу ясно, что этот мужик меня может волоском перешибить и не заметить. Когда он подходит совсем близко, я понимаю, что можно было и не вставать — с высоты его роста сижу я или стою, не важно.

— Юная леди, всем будет удобнее, если вы примкнёте к своим землякам в той комнате, — говорит он спокойным глубоким голосом. И это террорист? Он бы ещё реверанс сделал! Нет, по мне, конечно, лучше так, чем руки заламывать! Но что-то как-то неправдоподобно... Может, это какая-то ошибка? И хотела бы я знать, прибили они мою сладкую парочку или нет? Не хочется мне в эту комнату...

Я нервно зыркаю в сторону переговорной и поворачиваюсь к пришельцу. Не знаю, какой средневековый знахарь лечил ему ожоги на лице, но я бы ему руки пооборвала, ибо всё равно не в том месте росли... Может, ему предложить врачебную помощь? Но шрамы старые, я ничего не смогу сделать. И вот тогда мне точно финдец. Как же отмазаться?! Ма-а-а-мочка-а-а... Дети... О!

— Я бы с удовольствием, — начинаю я намного более уверенным голосом, чем ожидала, — но я обязана быть рядом с детьми. Я сюда только на минутку зашла... Понимаете, я врач. Если кому-то из них станет плохо, то это вам же создаст лишние трудности. Вам ведь дети нужны... — Я утихаю в страхе что-нибудь ляпнуть.

— Живыми, да, — договаривает он за меня. Лапочка моя, ну давай... — Значит, вы умеете лечить?

— Да, да! — я энергично киваю. Хорошо, что он так хорошо говорит на всеобщем. С лёгким таким акцентом, как будто нарочно заставляет этот вялый язык звучать чётко.

— ???????? — с недоверием переспрашивает другой подошедший муданжец на своём родном. Я ещё что-то помню по-муданжски... А что им не понравилось?!

— ?????? ???? ???????: "?? ?????? ??? ??????????????", — отвечает ему мой собеседник и снова поворачивается ко мне. — Мне это нравится. Идите к детям. ?????????? вас проводит.

Это имя, осознаю я.

Алтонгирелу эта идея, впрочем, не особо нравится.

— ??????, ?? ??? ?? ?????? ??... ???????!

Чего я делаю, я не поняла. Слова этого не знаю...

— ?? ? ????? ??... ???????. ???? ?? ? ?????? ?????????, ?? ????? ????? ? ??????, ??? ?????? ???????? ?? ?????. ? ??? ?? ???????? ?? ??? ???????? ???????.

Алтон... э-э-э... гирел(вспомнила!) не находит, что на это возразить, и велит мне идти к детям, а сам плетётся следом. Он вряд ли знает, куда идти, но пользоваться этим мне незачем. Если меня посадят с детьми, которые им нужны живыми — сами же сказали, то я буду вроде как при деле. Может, ещё и не убьют. Может, им за меня выкуп дадут...

Детей всех согнали вместе, и вой стоит оглушительный. Алтонгирел объясняет двум парням на входе в "детскую", кто я такая, сопроводив моё резюме парой непонятных эпитетов в адрес Азамата. Парни присоединяют к имени Азамата какое-то слово (Ахмат, что ли, — как татарскийцаревич?), которое явно означает, что он тут главный. Меня весьма обнадёживает мысль, что моё предложение понравилось капитану.

Дети всё-таки удивительные существа. Своих у меня нет, но я, как-никак, уже пять лет практикую, да и в студенчестве нянькой подрабатывала. Стоит на секунду отвернуться, как они умудряются получить по нескольку травм разных степеней опасности в совершенно безопасном окружении! Синяки я даже осматривать не стала, тут можно с уверенностью сказать, что они есть у всех и во множестве, хотя у детской мебели на борту вообще нет углов и твёрдых граней. Видимо, надо было стены войлоком обить. Попалась пара расквашенных носов — упали на бегу. Ещё несколько носов кровоточат на нервной почве. Почти все подопечные ревут, трут глаза грязными руками... В общем, бедлам. Но зато я — полезный член общества. Может быть, мне поставят памятник на детской площадке около дома. Мне крупно повезло, что шкафчик с медикаментами именно в этой комнате, а то пришлось бы с мрачными парнями на входе объясняться.

Когда потребность в неотложной помощи временно иссякает, я завариваю всем, включая себя, успокоительного чайку и наконец позволяю себе расслабиться. Младшие отрубаются на диване и на мне, старшие собрались кучками по углам, понимая, что я им больше ничем помочь не могу. Я приспосабливаюсь гладить каждой рукой по три головы одновременно, чем вызываю уважительные взгляды у охранников.

Видимо, поверили, что я и правда врач.

Охранники оба пониже капитана, но тоже под два метра. Один стриженый почти в ноль в отличие от прочих муданжцев, которых я успела рассмотреть. И капитан, и А-лтон-ги... рел (всё ещё помню!), и второй охранник могут похвастаться прекрасными чёрными гривами.

Зажигается свет. Я подскакиваю, ненарочно бужу нескольких детей. Те, которые не спали, тоже напрягаются. Несколько минут мы все ждём, что что-то вот-вот случится, но оно не случается. Наконец появляются ещё несколько муданжцев с матрасами и пледами. С ума сойти, какой сервис! Всё-таки что-то не так с этими террористами. Какое-то время все стелятся, постепенно расслабляясь обратно, и я даже ухитряюсь проспать эту ночь — впрок, мало ли что.

* * *

Следующий день тянется и не кончается. В космосе принято менять освещение и пейзажи в декоративных окнах в соответствии с земными сутками, по Гринвичу. Считается, что так людям легче подолгу летать. Поскольку у меня обычно дежурства сутки через двое, мне эта смена дня и ночи глубоко безразлична, солнца я и на Земле не замечаю. Зато сегодня я выучила все варианты освещения Фудзиямы, электронная фотография которой висит ровно напротив моего дивана.

Нас кормят сухим пайком три раза, чай можно сделать прямо в комнате. Три ванных-туалета, совмещённых по идиотскому европейскому стандарту, обеспечивают комфорт и чистоту. Днём двое муданжцев под предводительством Алтонгирела принесли мои и детские вещи, так что можно переодетьсяи заняться хоть чем-нибудь. Книжки там почитать, в игрушки поиграть... Но никто не читает и не играет, как я их ни уговариваю: все слишком нервничают. Так что я достаю вязанье и демонстративно усаживаюсь с ним посреди комнаты, пытаясь подать пример. И подаю, часов шесть с перерывом на ужин. Не добиваюсь этим ничего, кроме того что охранники меня ещё больше зауважали. Ну, тоже неплохо.

Вечером хожу от ребёнка к ребёнку, поправляя одеяла и уверенно бормоча, что всех нас вернут домой в целости. Присаживаюсь около маленькой девочки, которая уже спит, потом прислоняюсь к стене, больше не пытаясь заставить работать раскисший от скуки мозг.

— ????? ?? ???? ? ????????, — доносится до меня раскатистый голос капитана из холла напротив нашего. Я настораживаюсь: вот только ещё ссоры наёмников с работодателем мне не хватало.

— ? ???? ?? ?????? ??? ?? ????????! — раздражённо отвечает ему Алтонгирел. Нетбук пищит, соединяясь.

— Соччо, я тебя внимательно слушаю, — Азамат, очевидно, звонит нанимателю. Так это что же, эти наёмники работают на других? Джингоши ведь тоже наёмники... Ничего не понимаю.

— Азамат, как всегда хорошего из себя строишь? — слышится скрипучий голос заказчика. — Земляне не верят, что детки у нас. Доказательств требуют. Если хочешь получить денег за эту работу, давай мне доказательство. У тебя их там за сорок! Давай, напугай Земное сообщество.

— Я не убиваю заложников, — отрезает Азамат. — И в договоре это было прописано, иначе я бы не согласился на это дело. Мы можем прислать им видео, но не труп.

— А как насчёт ушей? Или пальчиков? Нас не воспримут всерьёз!

— Соччо, я сказал: нет, — заключает Азамат спокойно.

— Значит, деньги тебе не нужны. И репутация не дорога?. .

Что они говорили дальше, я не слышу, потому что крадусь к иллюминатору. Мне показалось, что там маячит какой-то корабль. И точно, вот он, красавец. Я увеличиваю изображение и вижу два скрещённых полумесяца — знак джингоши. Корабль, похожий на черепаху, бурый и грубовато сработанный, медленно вращается среди звёзд. Ну и что с нами теперь будет? По крайней мере, муданжцы нас не убьют. Но вот перспектива вернуться к цивилизации отдаляется...

На всякий случай решаю собрать вещи. Мало ли, ещё погонят сейчас куда-нибудь. Стягиваю со своего матраса наматрасник и сгребаю в него все лекарства из шкафчика заодно с портативным диагностическим сканером и прочими капельницами. Потом распихиваю разбросанные детские вещи по сумкам, которые им отдали днём. Джингошский корабль в иллюминаторе как будто сменил конфигурацию, став круглее. За дверью слышится топот. Я тихонько стучу в неё, чтобы узнать у охранников, не надо ли будить детей. Никто не отвечает, и я дёргаю ручку. Оказывается открыто. Они нас даже не заперли? Супер!

Охранников нет. Отчётливо осознавая, что поступаю очень неправильно, я иду по коридору до угла. Никого. Господи, ну не бросят же они нас на произвол этим джингошам! Неужели не ясно, что те нас перережут?! Или Азамат просто хочет, чтобы на его репутации это не сказалось, а так ему на нас плевать?

Внезапно из-за угла выскакивает Алтонгирел. Понимая, что спалилась, я прямо спрашиваю:

— Что проис...

— Отвали! -следует краткий ответ, и он чешет дальше на хорошей скорости. Вот так вот. Пленница разгуливает, но всё так плохо, что ему не до этого. Чёрт, что же делать?!

Не придумав ничего лучше, я кидаюсь за ним. Может, у них ещё какие-то проблемы, и они про нас забыли? Очень уж страшно сидеть в неведении.

Топот ног впереди по коридору приводит меня в среднюю часть корабля между двумя выходами. Ворота плотно закрыты, а вот один из иллюминаторов в потолке аккуратно вырезан и к нему присосалась герметичная труба с лестницей, по которой, очевидно, можно попасть на муданжский корабль. Его яркое брюхо видно через соседние иллюминаторы: подобно гигантскому жуку он сидит на нашем звездолёте, обхватив длинными суставчатыми лапками нашу "гантелю" за перемычку посередине.

Муданжские корабли все похожи на насекомых, нам их в колледже показывали. Этот, по идее, должен вмещать до ста человек. Муданжцы группами больше, чем по пятнадцать-двадцать, не летают. Нас сорок семь детей и я. Ну ладно, допустим, у нас есть путь к отступлению. Дышать становится легче.

Я возвращаюсь в детскую без приключений. Пару раз через переборки было слышно какую-то невнятную ругань, но навстречу мне никто не попался. Гляжу в иллюминатор. Джингошский корабль продолжает трансформироваться. Теперь у него вырос блестящий хвост, которым он постепенно поворачивается к нам. Стоять, ребята. Это же ствол.

— ПАДЪЁО-О-О-ОМ! — я взрёвываю сиреной, не успев даже подумать, что делать дальше. Дети подскакивают, никому даже в голову не приходит попросить ещё пять минуточек. Я еле вспоминаю про свой мешок с лекарствами, отряжаю старших идти вперёд и слушать мою команду и гоню своё стадо на выход. Пульсация в висках успешно подавляется уговорами, что я — главная героиня этого весёлого боевика с хэппи-эндом, так что у меня всё будет отлично.

Мы проносимся до лестницы за считанные секунды, так все перепугались моих истошных воплей. У лестницы возникает затор, младших приходится передавать на руках, но мы успеваем. Я влезаю последней, и тут люк с издевательским шипением закрывается. Ноги у меня не подкашиваются только потому, что падать некуда — везде несчастные дети!

— Ребят, — я снова прибегаю к помощи моих старших. — Ищите открытые двери, загоняйте всех по каютам. Хоть помногу, но чтобы без пробок в коридоре.

Каюты, впрочем, все оказываются заперты, зато в одном из отнорков мои шустрые подростки находят некое подобие гостиной, куда мы всех и загоняем. Там тёплый, приглушённый свет и на удивление уютно.

— Ну вот и знакомая обстановка, — говорит кто-то из детей. — Тоже диваны и журнальные столики.

Что ж, по крайней мере, муданжцы не пренебрегают комфортом.

Тут нас подбрасывает, и в иллюминаторах становится неожиданно светло. Я чувствую в голове приятную ватную лёгкость и вспоминаю какие-то школьные стихи про малый сабантуй. В коридоре, по которому мы пришли, раздаются дикие вопли, что-то совершенно первобытно-звериное, потом всё стихает.

Я обнаруживаю, что лихорадочно прижимаю к груди свой мешок с таблетками, расслабляюсь, прохожусь по рядам, осматривая отдавленные ноги и прикушенные языки. Ничего неотложного, отделались лёгким испугом. Где бы тут у этих инопланетян чай заварить? А то опасность-то миновала, так я же сейчас разрыдаюсь, а это детям видеть неполезно — и так половина хнычет. И туалет бы найти не мешало...

Слева снова доносятся голоса и шаги, на сей раз вполне человечьи. Все опять напрягаются, ожидая, что будет дальше.

А дальше драматический театр. Азамат и Алтонгирел входят в гостиную, не особо глядя по сторонам, и застывают как вкопанные. Я решаю не вставать, потому что не доверяю своим ногам, но встречаю изумлённый взгляд нашего капитана. Мне только мерещится эта романтическая бледность? И кто ж ему всё-таки рожу так раскроил?

Оправляется он довольно быстро:

— Это все?

Я киваю.

— Что ж, замечательно.

Он подходит и приседает рядом со мной на диван.

— Простите.

Я изо всех сил стараюсь не выдать удивления. Если он считает нужным извиниться, я не буду его разубеждать! Но что, чёрт возьми, происходит?!

* * *

Из мемуаров Хотон-хон

Джингоши тоже были инопланетными наёмниками, но их принципом было "сила есть — ума не надо". Они брали количеством и агрессивностью, не особенно заморачиваясь со стратегией.

Два века назад джингошский император Микан захватил Муданг, о чём на Земле как всегда ничего не знали. С тех пор и вплоть до недавних событий муданжцы были вынуждены скрепя сердце подчиняться корыстному и жестокому джингошскому наместнику Куре. На наёмников это, правда, не распространялось. Они — люди без родины.

Поэтому у Азамата не было особых причин беспрекословно подчиняться Соччо, капитану джингошского корабля, с которым они заключили договор. Дело в том, что муданжцы в совершенстве умеют прятаться в космосе. Их корабли невозможно заметить ни простым глазом, ни земными приборами до того самого момента, когда он внезапно обхватывает ваш корабль своими членистыми лапками и забирает себе контроль. Джингоши неспособны к таким хитростям, их огромные неповоротливые корабли обычно сильно освещены и заметны издалека, зато совершенно неприступны для реальных и виртуальных атак. Поэтому муданжцы и джингоши часто проводят совместные операции, используя сильные стороны обеих команд с максимальной выгодой. Муданжцы тихо умыкают корабль, а джингоши на своём бронебойном космическом танке летят выставлять требования.

Однако в тот день Соччо не собирался работать за деньги. Последние годы его стал раздражать авторитет Азамата среди других муданжских наёмников, которые обычно недолюбливают конкурентов, пусть даже и земляков. Выдвижение харизматичного лидера могло привести к централизации всего промысла, а это означало бы для Соччо гораздо менее привлекательные условия. Поэтому он решил подложить Азамату свинью — вынудить его убить нескольких заложников. Азамат славился чистыми руками — дескать, ему было доступно высокое искусство вести боевые действия без потерь с обеих сторон. Но на этот раз он просчитался. Он был уверен, что у Соччо нет возможности им управлять, оба корабля — муданжский и захваченный — надёжно защищены и скрыты от глаз. Однако Соччо хорошо спланировал это дело. Он где-то раздобыл исключительно одарённого хакера, который смог, хотя бы и всего на несколько минут, дистанционно захватить управление муданжского корабля.

Джингошские корабли известны своей медлительностью. Чтобы выдвинуть ствол для обстрела, им может понадобиться от десяти до пятнадцати минут. За это время муданжцы успели бы вывести всех с захваченного корабля на свой и раствориться в ближайшей туманности, как они это прекрасно умеют. Но хакер Соччо захлопнул люк, ведущий на земной звездолёт, и заблокировал управление кораблём. И тогда Соччо успел взорвать добычу. Все, кто оставался на земном корабле, а именно: команда, персонал турфирмы и двое муданжцев, — конечно, погибли. И Соччо праздновал победу, глядя, как позорно улепётывает муданжский корабль, унося в брюхе сорок семь детей и одну паникёршу...

* * *

— ... Он смог перехватить дистанционное управление кораблём, поэтому когда мы поняли, что он собирается взорвать захваченный корабль, то элементарно не смогли открыть люк, чтобы забрать людей, — капитан разводит руками.

Ах, вот чего они так выли.

— Кто-то из ваших людей...

— Да, двое.

— Мне очень жаль.

Он глядит на меня с лёгким недоверием, но кивает.

— Мне тоже.

Все замолкают. Даже дети боятся шушукаться. Вообще зря он всё при детях рассказал, зачем их пугать... Хотя если б мне было двенадцать, я бы тоже очень хотела знать, что случилось.

Однако неожиданно оказаться невиновным в смерти сорока семи детей — это тоже малый сабантуй. Так что дорогой капитан мне кое-чем обязан.

Он задумывается о своём достаточно глубоко, чтобы я набралась наглости его разглядеть получше, хотя бы и в тусклом свете. Несмотря на жуткие шрамы, лицо у него приятное. Он действительно похож одновременно на индейца и монгола, при общем смуглом цвете кожи. Чёрные волосы заплетены в тугую косу толщиной в две моих руки и длиной в три. Огромные ладони обожжены так же, как и лицо, если не хуже. Это ж как надо было ухитриться...

Одет он неожиданно обычно: невнятно-тёмная водолазка, куртка из модной псевдокожи, такие же штаны. Ни кольца в носу, ни золотых цепей до пупа. Так и не скажешь, что варвар-наёмник.

— Что мы с ними будем делать? — спрашивает всеми забытый Алтонгирел, прерывая нашу с капитаном минуту молчания.

— Звонить на Землю и отдавать, — спокойно отвечает Азамат.

— За бесплатно? — уныло протягивает Алтонгирел.

— Они дадут нам вознаграждение, — заверяет его капитан, вставая. Похоже, ему не впервой чужих заложников возвращать. — Разгони их по каютам и накорми.

— И туалет покажите, — хмыкаю я.

Алтонгирел закатывает глаза.

— ????? ??? ???? ??????????, ?? ? ?????? ??? ???????????????!

— Друг мой, при гостях невежливо говорить на языке, которого они не понимают, — доносится до нас голос капитана из коридора.

????? 2

Гондом оказывается стриженый охранник. Мы с ним довольно быстро раскидываем детей по каютам по половому признаку (раздельно) и возрастному (один к одному). Потом я им (и себе) впихиваю по горсточке успокоительного (в аптечках детских организаций всегда такие слабые препараты, что, пока две пластинки не съешь, не поможет), и скоро они все дрыхнут без задних ног.

Меня всё ещё живо интересует наша дальнейшая судьба, так что я спрашиваю у Гонда, не будет ли невыразимой наглостью с моей стороны разыскать капитана и спросить, о чём он договорился с Землёй.

Гонд слегка приподнимает брови.

— Вы можете поговорить об этом с Алтонгирелом.

— А с капитаном нельзя? — я стараюсь не очень настаивать, но Алтонгирел, по-моему, от меня устал ещё до моего появления.

Брови Гонда ползут ещё выше.

— Ну, если хотите, то можно и с капитаном...

Так говорит, как будто я собралась пообниматься с особо злобной собакой.

— Вы мне не советуете к нему сейчас подходить?

— Да нет, почему, он будет рад.

Я пожимаю плечами. Видимо, я слишком устала, чтобы адекватно воспринимать действительность. К чёрту Алтонгирела, ещё скажу ему что-нибудь неласковое случайно.

Капитан обнаруживается в той самой гостиной, где была наша временная база. С ним ещё двое полузнакомых мне мужчин. Они пьют какую-то бледную жижу из пластиковых пиал, расслабляясь после трудного дня. Ну или погибших поминают, кто их знает.

— Азамат-ахмад, — говорю я, стараясь проявить всю почтительность, на какую способна. Чего вы на меня так таращитесь? Что я, за два дня не могла просечь, как к капитану обращаться надо?

— Я вас слушаю, юная леди, — отвечает он, и двое других начинают хихикать. Ну и что я не так сказала? Это обращение принято только между мужчинами, что ли? Вот вечно мне надо выпендриться... Ладно, плевать.

— Я хотела спросить, удалось ли вам связаться с Землёй.

Ближайший ко мне муданжец, помоложе капитана и своего соратника, фыркает и зажимает себе рот.

— Спрашивайте, — благосклонно кивает мне капитан.

Нет, я не покраснею, и не надейся.

— Удалось ли вам связаться с Землёй? — железобетонным голосом повторяю я. Ох уж мне эти мужские компании...

— Удалось, — отвечает он, поглядывая на меня со смешинкой в глазах. Правый уголок рта у него так сильно повреждён, что он как будто всё время ухмыляется. Жуть с ружьём. — Стыковка с земным кораблём будет послезавтра вечером, ориентировочно в восемь тридцать по Земле.

— Так скоро? — удивляюсь я. Мы же пять дней летели!

— Ну у вас пассажирский звездолёт, большой. А мы быстро бегаем, — он ставит свою пиалу на стол, берёт чистую и наливает в неё из такого же пластикового кувшина всё той же бледной жижи. Протягивает мне.

Нет, я, конечно, убедила себя не удивляться, что космические террористы со мной обращаются, как будто я их королева, но тут уже усталость сказывается — я совершенно неприлично вытаращиваюсь на капитана.

Он делает вид, что не заметил, и ставит пиалу на стол. Я подвигаю ближайшее кресло (кстати, при всей их галантности, присесть мне никто не предложил), сажусь и беру пиалу. Невежливо, наверное, от угощения отказываться, тем более если сам капитан наливает. Отхлёбываю. Оказывается какой-то травяной чай.

Только выпив половину, я осознаю, что это вполне может быть седативным или афродизиаком (или два в одном, ага), и то, что я не опознаю его на вкус, ничего не доказывает — мало ли что у них на Муданге растёт. Вот дура. Это же надо так попасться. Да ещё и на корабле с дюжиной инопланетных мужиков. Нифига себе я доверчивая.

Повисшее молчание надо как-то прервать, но у меня в голове только два варианта: поблагодарить за угощение или спросить, что они мне туда подсыпали. Второе невежливо, так что выбираю первое.

— Спасибо.

Капитан моргает, как будто не понимает, к чему это относится. Краем глаза замечаю, что двое других переглядываются. Мне становится страшно.

— Что вы тут делали, так далеко от Земли? — внезапно спрашивает капитан.

— Э, ну, — голос не слушается, приходится кашлянуть. — Мы летели на курорт.

Как-то это жалко звучит. Несчастно даже.

— Курорт? Здесь? — перебивает молодой муданжец.

— На Кинине, что ли? — переспрашивает второй.

Киваю.

— Боюсь, что там теперь курорта не выйдет, — хмыкает Азамат. — По дальнюю сторону её орбиты отстроили новые Ворота, чтобы обходить Гарнет и не платить за транзит. Так что теперь тут будет оживлённо.

Ох ну ни фига себе. Почему же у нас об этом ничего не знали?!

Капитан, очевидно, замечает мою вытянувшуюся физиономию.

— Джингоши обычно всё выбалтывают в считанные дни, но, видимо, в этот раз им удалось помолчать подольше. Но мне всё равно придётся рассказать о Воротах, когда мы вас будем передавать на земной корабль, так что не волнуйтесь.

Лапочка ты мой, предупредительный. Я даже испугаться не успела.

— Идите спать, — говорит он мне как-то по-отечески. — А то сейчас заснёте тут, а моим ребятам много чести будет вас на руках носить, юная леди.

Ну ладно, всеобщий ему не родной, мог и ошибиться, кому это будет много чести. Но это обращение... Да ведь он же не знает, как меня зовут!

— Моё имя Лиза, — говорю, вставая.

Снова пялятся все трое. Ну а с именем-то что не так?!

— Азамат, — говорит капитан. Как будто я так не знаю.

— Тирбиш, — представляется молодой муданжец около меня.

А третий молчит. Ну ладно...

Я желаю всем спокойной ночи и иду прочь, слыша, как этот третий шипит Тирбишу по-муданжски:

— ?? ????? ?????????!

— ??? ???, ???? ????, ???? ??????! ??????? ???? ????????.

— ? ???????? ?????? ?? ????, ??? ??? ???? ?????????????.

— ??????, ?????? ??? ? ?????, — это уже Азамат вклинивается. Ага, значит, Ахамба... — ??? ????? ?? ? ????????? ???????? ???????? ??? ?? ????????. ?? ? ???? ?? ??? ?????...

Чего я вряд ли умею, я не поняла. У них что, имя — как номер телефона, незнакомым не дают? Ужас какой. И что, я капитана вынудила представиться? Господи, да за что ж мне эти дикари?. .

Не знаю уж, как должен был подействовать этот их чай, но не подействовал никак. Завалилась я спать без задних ног, едва доплелась до своей каюты, и никакие неразрешённые загадки мне не помешали. Чтоб я дома так спала, честное слово!

* * *

Утро начинается с приключений. Встаю, напяливаю какие-то шмотки, которые не глядя сгребла в мешок с лекарствами, выхожу в коридор, чтобы получить у кого-нибудь инструкции, в каком порядке тут завтрак. То есть я его готовить должна или у них какой-нибудь сухой паёк предусмотрен? Иду в гостиную (которая, конечно, должна называться кают-компанией, но я блондинка, мне можно). За один поворот дотуда мне попадается навстречу Алтонгирел. Замечает меня, подходит так вальяжно, опирается на стенку у меня над головой, зажав меня в угол.

Ну всё, думаю, кранты. Только бы целоваться не полез, остальное я стерплю. Уж очень рожа противная. Вроде ничего особенного, длинное такое лицо, нос с горбинкой, большие губы. Но выражение собственного превосходства над миром такое, что уж лучше шестьдесят девять.

— Иди, — говорит, — детей своих корми.

Смаргиваю.

— Чем?

— Там на кухне всё готово, а у нас есть дела поважнее, чем их из кают выгонять.

— Хорошо, — говорю, — а где кухня?

Закатывает глаза. Он это любит делать.

— Пошли, покажу, — говорит так, как будто уже в пятнадцатый раз показывает. Какие они разные, эти наёмники. Только давайте этои правда будет кухня, а не его спальня...

Мои мольбы услышаны, это кухня, а точнее целая столовая. Меня представляют огромному печному горшку с горячим чем-то. Похоже на рагу, но поди ж его разбери. Пахнет вкусно.

— Дальше разберёшься? — снисходительно, как слабоумную, спрашивает меня Алтонгирел. Он мне очень не нравится. Но не всё же коту масленица, правда?

Киваю.

К счастью, почти все мои дети при вчерашней эвакуации успели похватать сумки, так что им нашлось, во что переодеться и даже чем почистить зубы. А я вот очень страдаю по утраченной расчёске, не говоря уже обо всяких пемзочках-мочалочках.

Детей не приходится приглашать на завтрак дважды, и тюрю из горшка, оказавшуюся и правда мясным рагу, они лопают с энтузиазмом. Кажется, среди них есть вегетарианцы, но я и в нормальных-то условиях им не очень потакаю, а уж тут кушают как миленькие. Правда, чьё это мясо, я не знаю.

Дальше мои дети чинно сгружают тарелки в посудомойку (ну не я же за всеми буду убирать, правда?) и отправляются обратно по каютам. Вернее, это я так думаю. До сих пор они так хорошо себя вели, что я прямо расслабилась.

Однако когда через четверть часа я покидаю столовую с намерением тихо посидеть повязать, то внезапно обнаруживаю, что по кораблю носятся с топотом и визгом два десятка молокососов, а кто постарше пытаются пробраться на капитанский мостик поглазеть, как управляется настоящий наёмничий корабль. Гомон стоит дикий, и я в ужасе представляю себе, что мне сейчас скажет Алтонгирел (почему-то именно от него мне кажется наиболее вероятным получить взбучку).

Я кидаюсь собирать своих подопечных и ещё через полчаса более-менее сгоняю их всё в ту же гостиную. Но они по-прежнему буянят, стоят на голове, скачут по диванам и норовят разбежаться, стоит мне отвернуться. Расходиться по каютам они отказываются решительно. Ох уж мне это гуманное воспитание.

Ну я как чуяла, что без Алтонгирела не обойдётся! Вот он, красавец, стоит в дверях и с отвращением на всех нас смотрит. Может, этих мелких паразитов хоть его рожа проймёт?

Не проняла.

— Здрасьте! — радостно здороваются дети.

— А у вас куртка форменная? — с места в карьер спрашивает один мальчик.

— Продадите? — тут же подхватывает другой.

Я хватаюсь за голову.

— Приструни своих молокососов, — цедит Алтонгирел. Да я бы с удовольствием, цыпочка.

— Пытаюсь.

— Я сказал, не пытайся, а приструни!

Ах ты гад.

— Если б могла, давно бы уже так и сделала, — стараюсь сдерживаться. Всё-таки мы от них зависим.

Кажется, он осознаёт, что я бессильна (и это, конечно, роняет мой авторитет в его глазах ниже нуля), и решает попробовать свои силы.

— А ну быстро все по каютам!!!

Эти мелкие паразиты ржут. Я начинаю бояться. Только в открытый космос не вышвыривай, дядя.

— Ребят, — говорю, — это не смешно. Щас придёт капитан и выкинет всех нас за борт, и меня тоже. Тут вам не школа. Нам вообще большую милость оказывают, что домой везут.

Ну, человек десять старших слегка посерьёзнели. Но это даже не четверть. Остальные принялись шептаться. Я улавливаю реплики "настоящий капитан!", "а за бортом очень холодно?", "меня мама не пустит" и ещё что-то столь же разумное. Господи, да что же делать-то? Ну не умею я с детьми обращаться, когда их так много!

Алтонгирел кроит кривую рожу и выходит из гостиной. Я уже достаточно себя накрутила, чтобы подумать, что он и правда сейчас на нас доносить пойдёт. Кидаюсь за ним.

— Послушайте, ну они же не виноваты! Они маленькие, глупые, никогда не были в такой ситуации. У многих это вообще первый полёт без родителей!

— А почему меня это должно волновать? — бросает он через плечо. Кажется, я сейчас заплачу. Кстати, может, так и сделать? На мужиков это иногда действует. Набираю в лёгкие побольше воздуху, преисполняюсь жалости к себе — и...

— Ну почему вы такой жесто-о-окий?! — хороший рёв вышел, ещё и от стен отрикошетило.

Он замирает и оборачивается, как будто привидение увидел. Что, я так страшна? Нет, я знаю, что у меня всё лицо краснеет, когда плачу, но чтобы так напугать...

Стоим, пялимся друг на друга в полутёмном коридоре, я озадаченно всхлипываю, он губами шевелит... И тут между нами распахивается дверь.

Оказывается, мы устроили всю эту пантомиму ровнёхонько у каюты капитана. И он, конечно, вышел посмотреть, что тут за шум. Ох, что сейчас будет...

Азамат первым видит обалдевшего Алтонгирела, потом меня с мокрой красной физиономией. Ну вот, и его тоже напугала. Поворачивается снова к моему обидчику, лица его я не вижу, но тот отступает на шаг.

— ? ??????... — начинает Алтонгирел, неровным голосом, глядя снизу вверх на возвышающегося над ним капитана. Этот человек умеет робеть?! — ? ??????... ??? ??? ???? ????? ?????, ? ?????? ???????? ??... ??, ?? ??????... ? ???? ?? ?????? ??????!

Азамат снова смотрит на меня, я спешно вытираю слёзы. Если Алтону из-за меня влетит, он же меня потом со свету сживёт!

— Я... просто... перенервничала, — мямлю. — Извините.

Кто ж их знал, что они такую трагедию устроят из-за меня? Они тут вообще женщин не видят, что ли? Или, может, на Муданге растёт какая-нибудь трава, облегчающая ПМС? Я тоже такую хочу!

— Оставь детей в покое, — говорит Азамат Алтонгирелу. На всеобщем, заметьте, вежливый ты мой.

В этот момент со стороны гостиной раздаётся жуткий грохот и визг. Успеваю заметить, как Алтонгирел, осмелев, иронично поднимает бровь. Мчусь на шум.

Ну конечно они уронили диван! К счастью, кажется, никто не пострадал. Врываюсь в гущу, начинаю отчитывать — как вдруг всё стихает.

Оборачиваюсь — в дверях стоит Азамат, во всей красе: два метра с гаком, чёрная блестящая псевдокожа, шрамы на пол-лица. Хмурится, обводя взглядом наше собрание. Дети, как бандерлоги, пялятся на него, затаив дыхание. Похоже, вчера слишком перепугались, чтобы заметить.

— Будьте поосторожнее, пожалуйста, — произносит капитан своим спокойным, раскатистым голосом.

— Да, сэр, — говорит кто-то из старших мальчиков и внезапно запускает цепную реакцию:

— Да, сэр! Да, сэр! — нестройным хором отзываются все остальные.

— Вам лучше разойтись по каютам и заняться тихими играми, — продолжает Азамат благосклонно-отеческим тоном.

— Да, сэр, — на этот раз почти в унисон.

Встают. И расходятся!

Впрочем, я и сама с трудом удерживаюсь, чтобы не разойтись вместе с ними. Вот это я понимаю — у человека сила убеждения! Впрочем, увязавшийся за нами следом Алтонгирел смотрит так, как будто мы все с ума посходили.

Когда последние детские шаги стихают в направлении кают, наш зазнайка всё-таки не удерживается.

— Ну ничего себе! Землянку они не слушают, меня они не слушают, а тебя — пожалуйста!

Азамат, кажется, и сам слегка озадачен. Пожимает плечами. Теперь уже я смотрю на них как на чокнутых.

— А что вас удивляет? — спрашиваю. — Он капитан. Высокий, э-э-э... внушительный. Конечно его слушаются!

И тут этот потрясающий человек, в смысле Алтонгирел, видимо, решает, что ему жизнь не мила в этом несправедливом мире, потому что говорит:

— Но он же урод!

Я замираю вследствие полного отключения мозга. Господи, что сейчас будет? И как мне реагировать? Возмущаться? Прятаться?

Очень осторожно перевожу взгляд на Азамата. Он задумчиво смотрит в сторону.

— Возможно, — медленно произносит он, — у землян другие приоритеты.

— Ка-анечно! — фыркает Алтонгирел, а потом кивает на меня. Ой, нет, нет, пожалуйста, только не это, не спрашивай меня...

— Вот скажи, по-твоему, он что, не урод? — всё-таки спросил, зараза. И что мне делать?!

Внезапно очень ясно осознаю, что, будь я Парисом, яблоко бы досталось Афине, потому что у неё ружьё. Ну то есть копьё. Неважно. Так, девочка, соберись. Тут надо отстраниться и ничего не отвечать.

— Боюсь, что не понимаю вашего юмора, — говорю с как можно более тупым выражением лица.

— Да нет, я серьёзно! — продолжает этот мучитель.

— Серьёзно не понимаю, — говорю я и порываюсь сделать ноги. К сожалению, он стоит как раз между мной и дверью. Хватает меня за локоть, зараза такая.

— А ну-ка отпусти, — быстро и мрачно говорит Азамат. Отпускает, извиняется.

Меня уговаривать не надо, выстреливаю по коридору, как взрывной волной отбросило.

* * *

Сижу за решёткой в темнице сырой. Ну ладно, сухой, то бишь в своей каюте. И решётку я тоже сама себе организовала — заперлась изнутри. Теперь бы пульт от двери не потерять, а то на ней самой, кажется, никаких кнопок нету.

Каюта у меня очень приятная: небольшая, но всё на месте. Кровать человеческая, а не эти гравитационные гамаки, которые на наших малых кораблях ставят на случай разгравитации. Столик для бука (нет-, комм-, джой— и какие они там ещё бывают) с выдвижным креслом, сверху полочки — прямо нормальное рабочее место. Интересно, муданжцы тоже играют в наши сетевые РПГ-шки? И что они на этих полочках держат? Народную музыку в красивых коробочках? Летописи в электронном формате?

В другой стене встроенные шкафчики и — о чудо! — дверь в личный санузел. На земных кораблях эту роскошь себе позволяют только капитан да пара заместителей, ну или уж если у кого частный звездолёт. Вот это, я понимаю, люди ценят личное пространство. Да и вообще они же тут, наверное, месяцами живут безвылазно. Без комфорта никак.

Жаль, у меня ни нетбука, ни зубной щётки нет. Хотя погодите-ка, вот же в мешке одноразовые щётки. Ладно, одной проблемой меньше. Теперь бы ещё маме позвонить, а то же волнуется, наверное. Интересно, насколько хорошо наши скрывают взорванный корабль? Не узнать-то не могли. И ведь главное, скорее всего, про взрыв уже вся планета знает, а вот что кто-то спасся — только председатель Земного Союза. Сволочи. Могу себе представить, что там мама... И брат... Ох, нет, лучше не представлять. Пойти, что ли, попросить кого-нибудь письмо отправить? Так там Алтонгирел. Вот зараза, из-за него... Ну нет, я ему не позволю портить кровь моей родне. Вот сейчас же выйду и выклянчу связь.

Выхожу. Никого. Сую нос в гостиную. Никого. На кухню. О! Капитан! Вот и прекрасно.

— Здрасьте, — улыбаюсь, по возможности, очаровательно.

— Сегодня уже здоровались, — говорит он, но не вздорно. Видимо, опять чёртовы культурные различия. Подхожу, сажусь напротив.

— Я хотела спросить... — начинаю и вижу, как ему опять становится смешно. Да что б тебя! — Ладно, хорошо, я спрашиваю. У меня дома все, скорее всего, считают, что я погибла. Можно мне как-нибудь им... письмо хотя бы отправить?

Смотрит на меня, как на попугая, который учится говорить.

— Вы, наверное, никогда раньше не общались ни с кем с Муданга?

— Наверное, нет.

— Вы не уверены?

— Ну мало ли... Вы не так уж отличаетесь от некоторых земных народов... — в голове всплывает светлый образ сетевых игр. — А в Сети обычно и лица не увидишь.

— Насчёт Сети — это верно. Но я думал, что земляне все, как вы.

— Да нет, что вы. Такие бледные, как я, вообще вымирающий вид. А так мы самые разные бываем. Разве что ростом в среднем пониже... — добавляю, в очередной раз прикидывая, сколько же в нашем капитане этого самого роста. Вот и кровать у меня в каюте, кстати, все два с половиной в длину. И стол мне высоковат...

Он немного смущается и утыкается в свой бук, который тут же и стоит на столе сбоку, а я и не заметила. Пощёлкал там чего-то и поворачивает ко мне.

— Пишите, звоните, что хотите.

Ой, я думала, он меня к кому-нибудь из подчинённых с этим пошлёт... Всё-таки странная у них субординация.

* * *

Привет, мам.

У нас тут небольшая нестыковочка вышла, но у меня всё ок. Похоже, буду дома раньше, чем собиралась. Новости не смотри, если посмотрела — забудь, там пургу гонят, чтобы деньги отмыть, как обычно.

Со связью у меня сейчас не очень, так что не удивляйся, если долго не буду писать.

Брату привет, погладь кота.

* * *

— Спасибо, — говорю, закрывая почту и поворачивая бук обратно к владельцу.

Он, пока я писала, встал и занялся чем-то в собственно кухонном углу столовой. Смотрю — несёт вчерашний пластиковый кувшин с пиалами.

— Не откажетесь?

Отказаться-то я не откажусь, но что-то мне это нравится всё меньше и меньше. Нет, ну серьёзно, с какой стати он меня обслуживает? То есть стать-то довольно очевидная, но удивительно, что он считает это нужным. Мог бы и просто потребовать. Я же ни отбиться, ни убежать не могу... Если только ему доставляет удовольствие сам процесс?

— С-спасибо. А можно узнать, что это? — вот только попробуй мне сказать "узнайте"!

Он произносит какое-то страшное раскатистое слово, я пугаюсь, он улыбается.

— Извините, не знаю названия на всеобщем.

Лезет в бук, что-то там находит, поворачивает ко мне. Там файлик — батюшки-светы, справочник по лекарственным растениям, на муданжском языке! Электронное издание... Кто бы мог подумать. На меня смотрит картинка: мелкая травка с колючими листочками, цветы-звёздочки. Как есть могильник!

— А, — говорю, — Пеганум. Хармала.

— Да, да, — говорит он. — ????????.

Ох ты ёлки, могла бы и узнать.

— Я думала, её курят.

— Только когда очень весело, — он так улыбается, что хоть сейчас косячок подавай. — Но у нас правило, в космосе — не пьём и не курим. А если её заварить, получается просто приятный напиток. Успокаивает, улучшает настроение.

Ах вот чего я так спала вчера хорошо.

— Спасибо... что вчера угостили.

Смотрит на меня опять как-то странно. Сколько я его благодарю, ещё ни разу "пожалуйста" не сказал. Это у них тоже не принято? Сейчас будет тебе той же монетой:

— Вы, наверное, нечасто с землянами общаетесь? — спрашиваю невинно.

— Так близко впервые, — ни капли не смутился. — Переговоры ведём, конечно. Но это очень интересный опыт.

М-да, взаимно.

— Ну так вы будете? — кивает на пиалу.

— Боюсь заснуть...

— Ах, да, я не подумал... Нужно вам, наверное, пожиже развести...

Да ёлкин дрын! Кто из нас тут капитан космических пиратов, а кто запуганная девица?! И ведь не скажешь ничего, ещё не так поймёт — и мне кранты.

— Да вы не беспокойтесь, я как-нибудь... и так... Я ведь только зашла насчёт письма, так неудобно вас отвлекать... — мямлю в лучших традициях визита в бухгалтерию.

Качает головой, глядя сквозь меня куда-то вдаль. Глаза у него — узкие длинные щёлочки, а веки такие огромные... Вокруг правого глаза всё обожжено, удивительно, как сам глаз не задело. Интересно, сколько ему лет? У левого глаза сбоку морщинки, но седых волос совсем нет. Хотя кто их знает, когда они там седеют, эти инопланетяне. Зубы на вид все свои, а если у них зубные врачи такие же, как тот, что ему ожоги залечивал, то очень много лет капитану быть не может. Шрамы на шее тоже есть, а дальше высокий воротник. С учётом того, на что похожи ладони, там и под одеждой ничего себе должно быть. Как же это, наверное, было больно — подумать страшно.

— Не переживайте, — вздыхает. — Я с удовольствием трачу на вас время. Люблю узнавать новое. Лучше расскажите, что вы обычно пьёте.

— Чай... — пожимаю плечами. — Ну это если безалкогольное.

— Чай... — повторяет. — Но ещё рано, его вечером... Или вы днём?

— Да я-то хоть круглые сутки, — хихикаю.

— Легко, — опять я его с места согнала, пошёл, похоже, чай добывать. Достаёт немаленький холщёвый мешок. — Вот, — говорит, — заваривайте.

Ну заварочного чайника, конечно, не нашлось. Хорошо хоть кружку какую-то отыскала с ситечком сверху. Листья они сушат, похоже, целиком. И никаких добавок. Получилась жидкость почти шоколадного цвета, разве что прозрачная слегка, но на вкус нормально. Беру пиалу побольше — чашек-то тут совсем нет, иду к столу. Капитан там уже опять в буке ковыряется. Смотрит на меня, как на дрессированную собачку.

— Вам посуда подходит?

— Ну я бы предпочла, чтобы она была с ручкой, а так вполне.

И тут он принимается хохотать. Да как вступило! Громко, гулко, как автоматная очередь. Голову запрокинул — господи, а на шее-то шрамы... Как он только выжил вообще?!

Развеселить Азамата было не лучшей идеей — на этот грохот, который у него канал за смех, явился Алтонгирел. Я стараюсь слиться со стулом, естественно, тщетно.

— Развлекаешься? — спрашивает он как-то нехорошо.

Азамат вытирает ладонью левый глаз. Ой, как мне хочется отсюда уйти немедленно и не вникать в их разборки...

— Тебя что-то не устраивает? — спрашивает капитан, всё ещё весело.

— Да так, знаешь, боюсь, как бы ты не слишком жестоко разочаровался потом, — цедит Алтонгирел. Когда Азамат сидит, Алтоша выглядит почти представительно. Оборачивается ко мне, опираясь на спинку моего стула:

— А вам тут ещё не скучно, юная леди? — что он хочет подчеркнуть? Что юная? Или что леди? Нет, тут явно какие-то свои интриги, которых я не понимаю и понимать не хочу. Выгибаю спину, чтобы быть от него подальше.

— Напротив. Мы вели чрезвычайно познавательную беседу о напитках.

— Уверен, вы получили от этого массу удовольствия, — шипит практически мне в ухо. Отклоняюсь в сторону так, что это уже неприлично. Ну почему Азамат ничего не сделает?!

— Совершенно верно, — огрызаюсь.

— И почему я вам не верю? — он уже меня почти касается. Приходится всё-таки встать и обойти стол.

— Понятия не имею.

Сейчас ведь расплещет мой чай, урод.

К счастью, он переключается на Азамата — и заодно на муданжский.

— ????? ???? ??????? ??? ??????????.

Капитан, изменив своей вежливости, тоже переходит на родной язык:

— ? ?? ??????, ??? ??? ?????? ? ????? ????? ???????????.

Хорошо, что у них тоже много умных слов заимствовано из всеобщего, а то хрен бы я что поняла.

— ???? ? ??????. ??? ????? ???? ???????? ?????? ???????? ???????? ? ???????

А, ну да, поняла. Ещё бы знать, о чём он...

— ? ?????, ??? ?????? ??? ??????.

— ???? ???? ???? ????????.

— ? ??????? ?? ????????, ??? ??? ???? ?????? ??? ??????.

Да о чём они?! Или я не хочу этого знать...

— ??????, ? ???? ???????????, ??? ????? ??????.

— ??? ?? ?????????.

На этой оптимистической ноте Алтонгирел вздыхает и выходит из кухни строевым шагом, шарахнув дверью.

Я вздрагиваю, вжимаю голову в плечи и зажмуриваюсь.

— Простите, — говорит Азамат. Да уж, правильно извиняешься. Только почему ты его сразу не выставил?

— Я думала, он ваш подчинённый, — не выдерживаю.

— Не совсем, — откидывается на спинку стула, вздыхает. — У нас с ним некоторое разделение ролей. У меня, как бы это сказать... светская власть, а у него духовная.

Таращусь.

Вот уж такого — на звездолёте! — я точно не ожидала.

— Знаю, что это странно, — ухмыляется он. — Но у нас так заведено. Наёмники иногда годами не бывают на планете, а со Старейшинами по нетбуку не поговоришь, нарушится таинство поучения. В то же время, у некоторых Старейшин есть ученики, которые после пятнадцати лет послушничества обязаны провести хотя бы десять лет в удалении от наставника, научиться принимать собственные решения. Вот они-то и летают с наёмниками. Алтонгирел здесь уже пять лет, но я его знаю с детства.

— А, э-э... вы не ладите?

— Обычно ладим, просто он несколько... близко к сердцу принимает некоторые вещи.

Ага. И называет тебя уродом.

— Но вообще-то он хороший друг, — заключает наш удивительный капитан.

Пора мне делать ноги из этого дурдома.

Извиняюсь, забираю свой подостывший чай, иду к себе. Где моё вязанье?. . Там как раз самое время начинать узорчик вывязывать, для этого какая-никакая, а концентрация нужна, голову займу хоть, чтобы не ломать её о подслушанные реплики на неблагозвучном муданжском... Может, я на самом деле всё совсем неправильно поняла. Я ведь даже до этой истории никогда живого муданжца не слышала, а только нашего препода...

Пиала вылетает из рук и разбивается о стену, хоть и пластиковая. О н-нет, как я могла его не заметить?!

Мощная рука Алтонгирела впечатывает меня в стенку, глаза его сверкают, из ноздрей дым, рожа красная, клыки торчат... Не знаю, что уж там правда, а что мне с перепугу мерещится...

— Держись подальше от Азамата! — рычит он так, что я еле разбираю слова. Его пальцы сжимают моё плечо в опасной близости от горла, да с такой силой, что вот-вот ключица хрустнет. А кроме меня самой тут врача нету... Как же так, духовник есть, а врача нету...

— Слышишь меня?! — шарахает меня затылком об стену. Хорошо, что я не пластиковая.

Слышать-то слышу, но у меня в ушах шумит, в глазах рябит, в горле вантуз застрял... Пытаюсь кивнуть, но он не понимает. Навис надо мной, маленькой, как вопросительный знак, вот-вот точкой под дых заедет. В панике толкаю его в грудь, но с тем же успехом можно было попытаться пройти сквозь стену: он сильнее меня раз в двести, наверное.

— Я тебе побрыкаюсь, — заносит руку... Я начинаю визжать. Не длинно, как заклинивший дверной звонок, а короткими пронзительными взвизгами, точка-тире, хотя всё больше точка-точка-точка...

????? 3

Что-то происходит, и мне позволяется упасть на пол. Пожалуй, я за эти дни превысила месячную квоту по падениям. Так, дышим глубоко. Не хватало мне ещё в ответственный момент панического приступа. Кажется, меня уже никто не убивает. Ещё пара глубоких вдохов, и можно попробовать воспринять окружающий мир.

Мир тих, хотя в ушах по-прежнему шумит. Поднимаю голову — и вижу длинную косу. Капитан здесь. Странно, только что ведь был на кухне. Хочется дёрнуть за косичку, но пока что могу сдержаться. Хорошо, что я не стала пить могильник. Сажусь на колени. Затылок саднит, щупаю — череп цел, а это главное. Бедная моя голова, что ни день, то шишка.

Капитан поворачивается ко мне, и за его плечом я вижу Алтонгирела, белого как полотно. Огромные чёрные глаза — на меня, руки не знает куда деть. Наконец-то гул в моих ушах стихает, и я начинаю осознавать, что случилось. Похоже, орала я громко, на совесть, и моя глотка теперь очень мной недовольна. Азамат приседает около меня, смотрит с тревогой. Ты ещё пальцем потыкай. Живая я, живая...

— Вы как?

Очень не хочется говорить. Руки дрожат. Ноги, наверное, тоже. Осторожно киваю, тру лицо, как будто только что проснулась. Понервничай-понервничай. В следующий раз надаёшь физдюлей своему духовнику до того, как он сделает из меня отбивную. Внезапно очень хочется к маме. А ещё лучше — к Кириллу, но его больше нет, и никто меня сильными руками не обнимет, и щетиной не пощекочет. Стой-стой-стой! Я не хочу сейчас плакать! Они и так уже достаточно насмотрелись, какая я слабая и беззащитная. Капитан того и гляди примется меня по голове гладить. Достаточно ли я несчастна, чтобы этого хотеть? Пожалуй, нет. Тем более что у него из внутреннего кармана расстёгнутой куртки торчит что-то огнестрельное, а я боюсь вооружённых мужиков.

— Встать можете? — спрашивает.

— Щас попробую, — говорю, ожидая, что он мне руку предложит. Не предлагает, гад. Ладно, может, растерялся. Пытаюсь опереться на его предплечье, но он вдруг отстраняется. Пока я пытаюсь врубиться, он поворачивается к Алтонгирелу:

— Иди помоги.

— НЕТ!! — очень быстро выкрикиваю я. Бедная моя глотка, у твоей хозяйки реакция намного опережает разумную мысль. Духовник застывает, занеся ногу для шага, неуверенно смотрит на Азамата.

— Не волнуйтесь, — говорит мне этот потрясающий человек. — Он не причинит вам вреда, я обещаю.

Тебя при рождении сколько раз головой уронили? Ой, не надо о голове...

— Уберите его от меня, — говорю тихо и хрипло, но, как мне кажется, убедительно. Пытаюсь подвинуться так, чтобы капитан оказался ровно между мной и этим чудищем поганым.

— Лиза, не психуйте, — строго говорит мне капитан. — Кто-то же должен помочь вам дойти до каюты. Алтонгирел, давай уже иди сюда, не тяни время.

Поняв, что помощи мне ждать неоткуда, беру своё спасение в свои руки. В роли спасения предстаёт та самая пушка из кармана Азамата.

— Ещё шаг, и останешься без печени! — хриплю как можно грознее. Стрелять нас учили, у меня даже неплохо получалось. С такого расстояния если и не печень, то какой-нибудь важный орган задену. Руки, правда, дрожат...

Мужики ахают и отступают. Азамата я совсем не понимаю, он же сбоку сидел, мог прекрасно отобрать у меня свою пушку, держу пари на что угодно, что у него реакция лучше, чем у меня.

— Лиза, послушайте, — начинает резонить капитан. — Давайте не будем всё усложнять. Алтонгирел не собирался причинять вам боль.

— Ага, только придушить и об стенку постучать! — от адреналина язык заплетается, не знаю, насколько они вообще понимают, что я говорю. Где мой полированный университетский выговор...

— Я только припугнуть тебя хотел! — находит наконец голос Алтонгирел.

— Тебе удалось! — ору громче, чем думала, что могу.

— Я не знал, что земляне такие хрупкие!

— Заткнись, урод! Вали отсюда и не прикасайся ко мне никогда!!!

Надеюсь, он не замечает, что у меня предохранитель не снят, потому что пальцы совсем не слушаются... Судя по тому, как у него лицо пятнами идёт, ему не до предохранителя.

— Прикормил стерву, теперь сам с ней и разбирайся! — выкрикивает он капитану и стремительно уносится прочь. Мои руки сами собой опускаются, меня бьёт крупная дрожь.

Капитан снова присаживается около меня.

— Отдайте мне пистолет, Лиза, он всё равно не заряжен.

Кошусь на него недоверчиво. Поворачиваю пушку кверху пузом — и правда, индикатор заряда даже не светится. Тьфу ты. Кладу бесполезный предмет на пол рядом, капитан суёт его обратно в куртку.

— Чего ж сразу не отобрали? — бормочу, прислонившись виском к холодной стене. Я уже себе представляю, какое у меня будет несварение желудка после всего этого стресса.

— Алтонгирел мне нужен, а он обидчив. Я предпочитаю не наказывать его самостоятельно. Тем более что от вас ему обиднее слушать оскорбления, чем от меня.

Не знаю, чем я его там оскорбила... Лишь бы не приближался.

— Помогите мне встать, — говорю устало. Обойдётся без реверансов после такой нервотрёпки. Он ещё чего-то колеблется. Что, думаешь, укушу?

Подставляет руку, но не ладонь. Цепляюсь за что есть, встаю, повисаю. Ноги дрожат так, что, по-моему, вибрация переходит на стены. До него наконец-то доходит, что меня надо придержать. Не знают они, дескать, что земляне такие хрупкие. Каз-злы.

Азамат практически доносит меня до каюты, и вид у него такой виноватый, что мне даже становится его жалко. Как он ухитряется быть хорошим капитаном, если так неуверен в себе?

Сворачиваюсь клубочком на кровати. Кто бы знал, как мне надоела эта короткая юбка. Только и следи, чтобы выглядеть прилично. Хорошо хоть туфли на мне удобные были, танкетки, не каблуки. Но на кроссовки готова хоть прямо сейчас поменять. А так приходится разуться, чтобы дать ногам отдохнуть. Капитан уходит, ещё раз извинившись, и дверь за ним защёлкивается.

Я довольно быстро перестаю изображать из себя несчастную жертву обстоятельств. Всё-таки обошлось без травм — так, синяк на ключице да шишка на затылке. Вот напугалась я конкретно. С этим и надо бороться.

Встаю, раскапываю свой мешок: тэк-с, этого таблетку внутрь от нервов, этогопять капель в нос для соображаловки, а этим шишку помазать. Красота. Какая же я всё-таки умная! Про удачливость я в данной ситуации, пожалуй, промолчу.

Стук в дверь. Кого это принесло? Добивать пришёл? Спрашивать бессмысленно, закрытая каюта на звездолёте всегда звуконепроницаема. Осматриваю пульт, кнопки подписаны по-муданжски. Ладно, в случае чего скажу, нажимала наугад. Будем надеяться, "окно" — это то, что мне нужно.

И правда, дверь становится прозрачной. Не исчезает совсем, к счастью, а то бы меня точно кондратий хватил, а так — мутненько, но видно. Там капитан. Стоит, переминается, в руках что-то держит, не разберу. Один вроде. Ладно, не могу же я капитана не пустить... У него, наверное, всё равно пульт от всех дверей есть. Открываю.

— Простите за вторжение, — начинает он. Поклонись ещё поясно. — Подумал, может быть, поможет успокоиться.

Ставит на стол пиалу с дымящимся чаем. Скажите, что мне этот бред снится, а? Потому что иначе я пошла искать чемпионат по неадекватному поведению, я знаю, кто его выиграет.

Нет, правда же на сон похоже? Особенно такой... в изменённом состоянии сознания... Вот и повторяющийся мотив, и всем, кроме меня, происходящее кажется естественным. Но самое ужасное, что я не могу просто проигнорировать Азамата, как надоедливого ухажёра в чате. Надо как-то реагировать.

— Ой, да не надо было, — всплёскиваю руками, хоть и с задержкой. — Мне прямо неловко, прислали бы кого-нибудь, на худой конец...

— Да, наверное, так и надо было сделать, — неожиданно соглашается он, глядя в сторону. Да он обиделся! О господи, что же это за кошмар такой?!

— Я... то есть... в смысле... — что можно сказать капитану, чёрт возьми, пиратского корабля, чтобы он перестал на меня обижаться?! Что он, решил, что я его видеть не хочу?

— Ничего-ничего, — говорит, поворачиваясь к двери. — Я вас больше не побеспокою.

Приходится всё-таки вскакивать и догонять его босиком, а я так не люблю в общественных местах без тапочек... Хватаю его за руку, мелодраматичненько так, но ничего лучшего в голову не приходит. Впрочем, действует хорошо, останавливается, как будто я на паузу нажала.

— Подождите, — говорю. А чего ещё сказать, не знаю. Он послушно ждёт, смотрит на свою руку, как будто впервые видит. Если я когда-нибудь в старости буду преподавать в космическом колледже, я там организую спецкурс о повадках инопланетян, потому что знания языка тут явно недостаточно. Я ведь только догадываться могу, на что он обиделся. А если не на это? Я, кстати, до сих пор не знаю, что его так развеселило в столовой. Но, похоже, выбора у меня нет. Была — не была и прочие пропавшие паны.

— Я вас не прогоняю, просто мне страшно неудобно отнимать у вас столько времени. Вы так обо мне заботитесь, как будто я какая-то особенная, а я самая обычная, и мне очень неловко.

Надеюсь, это он не воспримет как "отстань, без тебя справлюсь"?

Улыбается, шевелит бровями. Фух, пронесло...

— Вы ведь с Земли, — говорит. Тонко подмечено, однако...

— Ну да, — моргаю.

— Ну и какая же вы "самая обычная"?

А, то есть я — редкий экспонат в коллекцию, так что ли? Меня надо держать в удобном вольере и кормить предпочитаемой пищей?. . А чего это я так разозлилась внезапно? Пускай царь диковинкой потешится, лишь бы вернул на место в целости.

Однако часть моего возмущения, видимо, всё-таки отражается на лице, и капитан замечает. Тянет руку, чтобы я отпустила. Теперь поверх прочего мне ещё и стыдно.

— У вас на корабле, — говорю, — кроме меня ещё сорок семь человек землян.

— Они меня боятся.

— Я тоже.

Ой, зря я это сказала, сейчас опять обидится! Быстро, быстро всё исправить!

— Правда, Алтонгирела я боюсь гораздо больше, — выдаю с нервным смешком.

Так, кажется, на этом канате я научилась балансировать. Он снова улыбается. Вернусь на Землю — попробую себя на поприще дрессировки диких зверей.

— Не стоит, он теперь к вам на пять метров не подойдёт.

— Или просто подстроит несчастный случай.

Азамат так широко открывает глаза, как ему только позволяет природная узкоглазость.

— Вы же не можете всерьёз предполагать, что он хотел вас убить? — спрашивает он меня в благоговейном ужасе.

— Мне жаль вас разочаровывать, — говорю, — но я в этом твёрдо уверена.

Этот непредсказуемый человек покатывается со смеху.

— Извините, Лиза, — говорит он. — Но это совершенно невозможно. Я сам виноват, надо было вам сразу всё объяснить. Ни один муданжец не причинит вреда землянину нарочно. Это абсолютное табу. Алтонгирел вёл себя как полный идиот, но он действительно просто не рассчитал силу.

— А как вы тогда воюете? Чтобы без травм? -интересуюсь. Это что, новый шаг в буддизме?

— А мы с Землёй и не воюем. И земных заложников вот впервые осмелились взять, — хмурится. — Мне слава в голову ударила. До сих пор у меня ещё ни один заложник не пострадал, вот я и соблазнился. Мне очень жаль, что вам пришлось так переживать, но на этом корабле вас никто не тронет. По-хорошему, мы вообще не имеем права к вам прикасаться и даже знать ваше имя. Я почему-то был уверен, что вы это понимаете. Земляне для нас — те же боги.

Меня снесло лавиной новой информации ещё где-то на середине его монолога, и теперь я пытаюсь осмыслить сказанное. Так вот почему он мне руки не подал.

— А тогда зачем вы пытались, — осмысление начинает потихоньку порождать вопросы, — заставить Алтонгирела довести меня до каюты? Он ведь тоже не должен меня трогать?

— Не должен, но он духовник, и он красивый, так что из нас двоих для него нарушение этого запрета — меньшее зло.

Ну я и попала. Нет, это всё, конечно, прекрасно, но... Ой, я же его за руку взяла!

— А мне-то можно вас трогать? — спрашиваю в лёгкой панике. Ещё не хватало, чтобы я ему какой-нибудь запрет нарушила.

Удивлённая улыбка — это, видимо, выражение его лица по умолчанию.

— Можно, конечно, хотя меня несколько озадачивает, что у вас возникает такое желание, — хмыкает капитан. Он всё-таки вогнал меня в краску. Ну ладно, хоть с третьего раза, вот, знайте, что я сопротивлялась.

Ой, а ведь он же меня сюда волок...

— А это ничего, что... — начинаю я, но он, похоже, уже просёк ход мыслей моей паранойи.

— Если вас это устраивает, то всё в порядке.

Облегчённо вздыхаю. Меня так и будет сегодня швырять из паники в облегчение и обратно? Где там мой чай? Если уж капитан сам принёс, грех не пить. Да и вообще, мы уже минут пять, как идиоты, стоим около двери.

— Может быть, присядем и обсудим всё спокойно? — предлагаю, немедленно подавая пример. Он, склонив голову, наблюдает, как я на цыпочках гарцую обратно к кровати — полы тут вроде чистые, но не люблю я босиком ходить. Он как-то выкручивает компьютерный стул лицом ко мне и садится, откинувшись на спинку. Ему этот стул маловат, правда. Капитан у нас всё-таки очень крупный дядя— не только ростом, но и в прочих измерениях.

Впиваюсь в чай, отчего Азамат несколько приободряется. Думал, вылью, что ли? Нет, как ему всё-таки удаётся людьми управлять, с такой-то самооценкой? Надо с ним быть повежливее, если уж я для него такая важная персона. Может, комплексов ему поубавлю.

— Азамат-ахмад, — начинаю вроде как вежливо, запоздало вспоминая, какая на это была реакция последний раз. Ну и он, конечно, хохочет.

— Не называйте меня так, — отмахивается.

— Ну почему? — спрашиваю несчастным голосом.

Отворачивается, бормочет что-то на муданжском. Похоже, я его всё-таки дожала до того порога, где кончается его знание всеобщего.

— Это я вас должен титулами называть, а не вы меня, — объясняет наконец. Ага, ну хотя бы я не сказала ничего неправильного.

— У меня никаких титулов нету, — говорю, — и я лечу на вашем корабле. Не могу же я вас просто по имени называть!

Смотрит на меня долгим изучающим взглядом, а потом вдруг выдаёт:

— Вы, очевидно, не понимаете, насколько вы красивы.

Да что у него за пунктик с этой красотой? Я не жалуюсь, конечно, но как-то до сих пор за мной не водилось устилать улицы обморочными юношами. Хотя, если он Алтонгирела красавцем считает, то на его фоне я, конечно, суперзвезда.

— У нас могут быть разные критерии оценки красоты, — говорю с умным видом.

— Да, — кивает, — да, это возможно. Мы тут привыкли думать, что все земляне прекрасны, но у вас ведь наверняка есть какая-то внутренняя градация.

А, ну то есть дело не во мне. Это просто стереотип. Мы, значит, боги и должны быть красивыми, как бы оно там ни было на самом деле. Ладно, с этим разобрались. Отхлёбываю ещё чаю. Жизнь почти налаживается.

— Ладно, — говорю. — Теперь насчёт Алтонгирела. Допустим, я вам поверила насчёт табу и прочего...

Хмурится.

— Ну вы же понимаете, что у меня единственная причина вам верить — это ваше личное обаяние...

Совсем сник. Блин!

— Которое, безусловно, зашкаливает, поэтому будем считать, что я вам всё-таки верю.

Перевожу дух. Может, он просто хорошо владеет искусством эмоционального шантажа? Изображает тут из себя затюканного, чтобы я легче ему навстречу пошла? Но мне это никак не проверить, так что лучше уж буду играть по его правилам.

— Так вот. Запрет там или как, но поверить, что он не попытается меня ещё раз "припугнуть", я не могу. Поэтому мне неизмеримо приятнее от вас помощь принять, чем от него.

О-о-о, кажется, я наконец-то сказала то, что надо. Мой капитан просто расцветает на глазах. Ура, могу себе поаплодировать. Ему вообще идёт улыбка, насколько это, конечно, можно сказать про человека с такими шрамами. Но он, когда улыбается, становится какой-то свой. Как будто я его уже сто лет знаю. Но я ведь не могла его раньше встречать, правда? Такое лицо не забудешь.

— Спасибо за доверие, — он начинает выбираться из кресла, когда я вспоминаю, что у меня есть ещё один вопрос.

— А чего вообще от меня хотел Алтонгирел? Похоже было на сцену ревности, но как-то...

— Ревности? — осторожно повторяет Азамат явно незнакомое слово. Э. Ну по-муданжски я его тоже не знаю... А и знала бы — не подсказала. И потом, если у них слова "любовь" нету, то, наверно, и с ревностью туго. Хотя поведение дорогого духовника свидетельствует об обратном.

— Неважно. Так чего он хотел?

— Он считает, что мне с моим уродством не пристало с вами общаться больше, чем необходимо. А поскольку я его доводам не внял, то он взялся за вас.

Ну допустим, в какой-то части это можно притянуть за уши к тому, о чём они говорили в кухне. Хотя это явно не всё. Но мне вообще радоваться надо, что хоть что-то объяснили.

— А у вас... степень приближенности к богам красотой измеряется?

Кажется, не обиделся... Так, хорошо, хмыкает, думает...

— Пожалуй, можно и так сказать.

Всё-таки ужасные дикари. Но я свой устав приберегу для какого-нибудь более безопасного монастыря. Правда, очень уж хочется Азамата как-нибудь подбодрить. Ему, наверное, очень тяжело с таким лицом, если у них красота так важна.

— Как интересно, — говорю с напускной живостью. — А у нас оценивают по способностям, по достижениям... Мне вообще всё равно, кто как выглядит, лишь бы хороший человек был.

Кривит губы, смотрит в сторону.

— Спасибо на добром слове, — встаёт. — Через час обед будет. Вы справитесь с детьми?

Киваю, и он уходит.

Не поверил. Блин!

????? 4

Когда я пригоняю своих притихших подопечных на обед, оказывается, что вся команда тоже там. К такому повороту дел я несколько не готова, но успеваю сориентироваться: рассаживаю детей за свободными столами. Их, к счастью, хватает. Дети шушукаются, поглядывая на наёмников. Те ведут себя примерно так же, косятся на нас, переговариваются на муданжском. Преимущество у них, впрочем, невелико: среди нас разве что у шести человек всеобщий — единственный родной язык, а остальные — такие же билингвы, как я. Так что мы тоже можем на непонятной муданжцам фене ботать, хоть и не все со всеми.

Поначалу сидим тихо, носы в тарелки, мы в своём углу, наёмники — в своём. Нам всем выдано по маленькой пиале с очередным травяным чаем, правда, на сей раз не из могильника. То ли побоялись, что мы все заснём, то ли хармалу они пьют исключительно в минуты волнения. Дети от зеленоватого настоя, естественно, воротят носы. Муданжцы хмурятся.

К счастью, тут входит тот парень, который мне представился... Тирбиш. С огромным чаном пирожков. Смутно вспоминаю, что у них какое-то очень шуршащее название. То ли шурх, то ли фырк... Хшур, во! Насколько я помню, их прожаривают как следует, то есть глистов быть не должно... Ладно, выпендриваться всё равно не время, на Земле всех вылечат.

Надо сказать, пирожки удались. То ли мы все оголодали с перепугу, но треск за ушами стоит такой, что разговоров за ним уже не слышно. Спросить, что ли, рецепт... А тут ещё и бульончик подают, ну прямо вообще жизнь прекрасна. Правда, несолёный он совсем, ну да это на столе. Муданжцы с интересом наблюдают, как мы передаём друг другу солонку. Я между пирожками обхожу столы и убеждаю мелких не вытаскивать из бульона зелень двумя пальцами, демонстративно, с отвращением на лице — ещё не хватало обидеть повара.

Вкусная еда, как это обычно бывает, способствует общению. Краем уха слышу, как мои детки, сидящие близко к наёмникам, начинают приставать с вопросами.

— А какое это мясо?

— Кто готовил?

— А это вся команда?

— А зачем такой большой корабль?

Последний вопрос меня и саму интересует, честно говоря. На него, правда, никто не спешит отвечать. Треплется, кстати, в основном всё тот же Тирбиш. Видимо, самый общительный в команде.

— Да я готовил, я. Мы только вдвоём и готовим — либо я, либо вот он, — тыкает пальцем в сидящего чуть наискосок от него молодого парня. Это типа юнги у них, что ли?

— А как вас зовут? — спрашивает ангелоподобная девочка с жутким акцентом. То ли немка, то ли из братьев-славян.

— Так вам всё и скажи, — смеётся Тирбиш. Дети в лёгком замешательстве. Тяну за рукав девицу на другом конце стола, шепчу:

— У них не принято представляться кому попало.

К счастью, она соображает передать эту мысль по цепочке, так что младшие дети перестают пытаться вытянуть из муданжцев их имена.

Замечаю Алтонгирела по правую руку от Азамата. Сидит, нахохлившись, губы выпятил ещё сильнее, похож на статую с острова Пасхи. Вообще я ожидала, что за столом будут сидеть по старшинству, ан нет. Вон, например, Ахамба — сидит третьим с краю, а ведь он старше Алтонгирела, это сразу видно. А с самого краю сидит молодой мужик с огромной родинкой на щеке. По левую руку от Азамата совсем мальчишка с длинным лицом и раскосыми глазами. Длинные крупные кудри по плечам. Странно, я думала, муданжцы кудрявыми не бывают. Впрочем, до моего мелкого беса ему всё равно далеко. Однако, похоже, и тут внешность правит бал. Я бы, правда, кое-кого местами поменяла, особенно Алтонгирела, но я же не знаю их эстетических критериев. Азамату во главе стола довольно неуютно. И как он пробился в капитаны? Может, конечно, сначала пробился, а потом уже по роже получил... Ох и не люблю же я эти первобытные общества!

— ??? — это птица такая, — тараторит Тирбиш. — Живёт в воде, шея дли-и-инная.

— Лебедь! — радостно гадают мелкие.

— А я ж не знаю, правильно или нет, — хохочет наш повар. — Азамат-ахмад, как скажете?

— Правильно, — Азамат одобрительно кивает.

— Вы лебедей едите? — удивлённо переспрашивает мальчуган лет десяти.

— А чего ж нет? Они большие, жирные.

— Они красивые! — возмущаются девочки.

— Да уж, куда красивей, — мрачно говорит Ахамба. — Как куснёт, враз любоваться забудешь.

Смеются. Не такой он ворчун, как изображает.

Я замечаю, что мой народ постепенно подтягивается поближе к наёмникам, за соседними столами становится тесно. Несколько старших подростков перетаскивают лавку так, чтобы сесть сбоку от капитана. Наёмники начинают озираться.

— Азамат-ахмад, а зачем вам такой большой корабль? — спрашивает один парнишка, тоже, как я, подхвативший обращение. Алтонгирел смотрит на него испепеляющим взглядом, но капитан решает не сопротивляться.

— Я его построил дюжину лет назад. Мы тогда большими командами летали. А потом оказалось, что много народу не нужно, но не выбрасывать же хороший корабль! — усмехается. Интересно, это правда?

— Сами построили? — вытаращиваются дети.

— А что такого? — удивляется Азамат. Или он просто гениальный актёр, или действительно способен на коленке свинтить звездолёт.

— Но ведь это очень сложно! — продолжает напирать парень.

— Да ну прям сложно, — отвечает вместо Азамата плечистый мужчина, сидящий справа от Алтонгирела ко мне спиной. — Это любой мужик может. Наш капитан, конечно, получше многих в космическом оборудовании разбирается, но и только.

Теперь вы хотите мне сказать, что любой взрослый муданжец может на коленке свинтить звездолёт? Что-то это пурга какая-то. Небось договорились навешать нам лапши, чтобы запугать потенциального противника. Дальше не слушаю, поглощаю ещё пирожок. Одна из старших девиц уже записывает за Тирбишем рецепт, да не один. Правда, с названиями ингредиентов у них большие проблемы. Кажется, в данный момент они путают кизил и барбарис. Похоже, Азамат в знании всеобщего лидирует с большим отрывом.

С того конца стола, который я перестала слушать, раздаётся взрыв детского хохота.

— Я сказал что-то смешное? — ядовито осведомляется Алтонгирел.

— Тебе ещё подтверждение нужно? — благодушно спрашивает кудрявый юнец напротив него.

Ой бли-и-ин, ой сейчас начнётся...

Подкрадываюсь к своим старшеньким, выискиваю взглядом соотечественницу.

— Над чем ржёте? — спрашиваю на родном.

— Фабиан спросил, какими качествами надо обладать, чтобы стать священником.

— И?

— А он сказал, что надо быть красивым и любить мужчин! — ржёт, покатывается.

— Я уверена, что он имел в виду людей, — возмущённо шепчу в ответ. — Они на всеобщем плохо говорят.

— Ну да, но ещё ведь и красивым быть обязательно! — выдавливает девчонка сквозь приступы хохота.

— Да, у них это очень важно, так что не вздумайте это обсуждать!

Дети понемногу утихают, но Алтонгирел продолжает злобно зыркать.

— Извините, — говорит тот парень, что выяснял про звездолёт. — Мы вас не совсем правильно поняли. Ничего смешного, простите, пожалуйста.

Кажется, пронесло. Ещё не хватало обвинить Алтонгирела в нетрадиционной ориентации. Они же дикие, у них вон к инвалидам терпимости никакой, куда уж к геям... А если учесть, что наш дорогой духовник ведёт себя, как ревнивая барышня, то можно ненароком не в бровь, а в глаз... О господи. Я только надеюсь, что Азамат с ним не спит. Я бы этого не пережила.

С обеда все, кроме меня и Алтонгирела, уходят в приподнятом настроении. Алтоша дуется, ворчит под нос и косится на Азамата. Я раз сорок повторяю детям, чтобы собирали вещи, помогаю мелким. При всём моём нежелании находиться даже в относительной близости от духовника я постоянно обнаруживаю себя в зоне слышимости его тенора.

— ? ? ?????, ??? ??? ???? ????????, — бухтит он, исподлобья глядя на капитана.

— ? ? ??????????? ????????? ???????, ??? ????????????? ?????.

— ???????, ???? ?? ????????? ... ?????. ? ?-??, ?????, ??????? ???? ????????!

— ??? ? ???? ??? ????? ?? ?????????.

— ?????? ??? ?? ?? ?????!

— ? ?? ???. ?? ???? ???????? ?????? ??????, ? ??? ???? ??????? ?? ?? ??, ??? ? ???????? ? ??????.

— ??? ???? ??????? ?? ????.

— ??????? ???? ?? ?? ??????? ???????.

Как ни стараюсь не слушать, а всё равно долетает. Боже мой, Алтонгирел! Лучшей защитой для Азамата было бы, если бы ты перестал ему напоминать, что она ему нужна.

Когда дети укомплектованы и мои собственные две блузки и заначка чистого белья припихнуты всё в тот же мешок с лекарствами, решаюсь напоследок навестить капитана, попроситься почту посмотреть. Мало ли, как там, на земном корабле с этим будет.

Где его каюта, я уже знаю, вчера я там с Алтонгирелом первый раз поссорилась. Всё-таки загадочный человек. Столько проблем создаёт себе и окружающим... Но, наверное, он и правда не хотел меня бить. Такие, как он, не бьют. Они тихо каверзничают. Что, конечно, он ещё может успеть, гадюка подколодная.

Капитан мне улыбается, хотя Алтоша явно подпортил ему настроение после обеда.

— Извините за беспокойство, — говорю, стараясь излучать приязнь, — можно я ещё разок в почту гляну?

— Да, пожалуйста, — разворачивает ко мне бук, который у него, кажется, никогда не закрывается. Пока шарю по Сети да всякие пароли ввожу, исподтишка осматриваю каюту. Она небольшая, свет слегка приглушённый. Планировка такая же, как у меня, только кровать ещё больше и полками вообще все стены увешаны. Там в основном расставлены и навалены разномастные носители информации: диски разного объёма, флэшки всех форм и расцветок, винты, карточки, даже баночка с чипами из тех, что под кожу вшиваются, стоит. А на другой стене — батюшки, книги! Настоящие, бумажные... ну или хотя бы пластиковые, но реальные книги. Правда, вон те три, кажется, всё-таки электронные. Но всё равно богато!

Мама пишет:

В новостях ничего не видели, а у тебя телефон не отвечает. Смотри там, со всякими мудо-гошами не связывайся, у них небось гаремы по сорок человек, подцепишь ещё чего. Сашка с детьми свалил на дачу, они там наконец-то доделали отопление. Кот линяет, как будто щас июнь.

Звони из порта, как прилетишь, чего-нибудь сготовлю. А то знаю я, как в этом космосе кормят.

С минуту просто сижу и любуюсь на письмо. Как же там хорошо, дома. Зима, дача, кот... А у меня тут сплошная нервотрёпка. Надо ей написать, что сегодня... Хотя кто его знает, когда мы на Землю-то прилетим. И ещё неизвестно, в какую страну. Да и вообще не сглазить бы. Мало ли что...

Телефон у меня сдох. Позвоню обязательно. Мудо-гоши обходят меня стороной :)))

Но тут весело :)

Так и отправляю. Хорошо, что муданжцы наши буквы читать не умеют, можно всё на виртуальной клавиатуре набрать, и никого не обидишь.

— Скучаете по дому? — спрашивает капитан, про которого я чуть не забыла.

— Ну да-а, в общем, вроде того...

— Я тоже, — кивает. Он сидит на краю кровати, прямо под иллюминатором, который, впрочем, завешен электронной картинкой — горы, у подножия какое-то жильё, на переднем плане травень по пояс. Это, видимо, и есть дом. Потому что эстетическая ценность весьма сомнительная.

Некоторое время молчим, но я побаиваюсь, что сейчас на меня польётся поток воспоминаний ветерана, так что решаю прервать воцарившееся понимание.

— У вас есть книги...

Он прослеживает мой взгляд.

— Да, есть. А у вас нету?

— Дома есть.

— У меня дома тоже были, но я там давно не живу, так что приходится тут хранить.

— Это... фикшн? — осторожно спрашиваю.

— Хм? Нет, это наши, муданжские книги. Предания, песни. Земные мне в электронном формате удобнее, быстрее искать незнакомые слова, — улыбается, видимо, вспоминая обед.

— Вы очень хорошо говорите на всеобщем, — ну надо же человеку напоследок комплимент сделать.

— Спасибо. Я люблю узнавать новое. Кстати, мне было очень интересно поговорить с вами о земной культуре.

— Мне тоже. Х-хотите... Мой адрес у вас в буке случайно сохранился... Пишите, установим культурный контакт.

Смотрит на меня так, как будто я — словарная статья, которую ему надо выучить. Догадывается, что адрес сохранился неслучайно?

— С удовольствием.

* * *

Из мемуаров Хотон-хон

Земной Союз был очень не рад произошедшему. Мрачный покрытый шрамами наёмник говорил убедительно, тем более что кое-кто из ветеранов Второй джингошской кампании его опознал. Даже из Торговой палаты поступил отзыв, что, дескать, любой предприниматель, торгующий с Гарнетом, слыхал про Байч-Хараха, потому что на его выбор поставщика ориентируются все серьёзные наёмники. Кто-то что-то слышал и про его участие в Первой джингошской кампании на стороне Земли, хотя в это уж совсем трудно было поверить. Сам великий ветеран Второй ДК маршал Ваткин авторитетно заявил, что пытаться окружить, поймать или как-либо перехитрить Байч-Хараха — себе дороже.

Доподлинно неизвестно, что заставляло разных людей, имеющих дело с Азаматом, так легко ему доверять — была ли это его грозная внешность и спокойная манера, его безупречная репутация, его боевая слава, наградившая его гордым прозвищем Байч-Харах (то есть в переводе"Ванька-Встанька"). Вот муданжские Старейшины твёрдо знали, что такова была его судьба и воля богов.

В итоге на стыковку с муданжским кораблём был выслан пассажирский шаттл с военным экипажем и инструкцией: не стрелять, забрать детей, отдать сертификат на вознаграждение, никаких глупостей.

* * *

Вслед за детьми выхожу в стыковочный коридор — исключительно неприятное место. Стенки мягкие, шатает. Дверь за мной закрывается, кому охота тепло терять. Даже рукой помахать не успела. Ладно, нетбуки никто не отменял.

В дверях земного корабля стоит армеец в облегчённом скафандре — на случай разгерметизации. Ведёт учёт нас, щёлкает стилусом по экранчику. Я замыкаю очередь, мешок через плечо, в голове пустота. Ну вот и моя очередь.

— Лиза Гринберг, — протягиваю ID.

Вбивает имя.

— Вас нет в списках.

— Я не пассажир, я персонал.

Щёлкает ещё. Рожа непроницаемая.

— Нет в списках.

Ты чё, тупой?

— Я бортовой медик.

— Бортовой медик Альнурахмед Гулиев.

— Кто?!

Такого не было на борту! Ой, стойте, это же какое-то квебекское светило, вива глобализация. Я что-то про него читала... Они что, его по документам провели, а меня взяли, чтобы платить меньше? Мамочки, что же делать?!

— Гу-лий-эв, — раздельно повторяет армеец. — Никаких Гринбергов. Мы не можем взять вас на борт.

— У вас информация по документам. Я не знала, что они меня не оформили. Но я была там на борту! Посмотрите портовые логи на посадку.

— Ага, щас я побегу вам логи смотреть. Летите обратно на свой Муданг. У нас чёткая инструкция никого лишнего не брать.

У меня начинается тихая истерика.

— Ну свяжитесь с начальством, пускай меня проверят! У меня брат инженер, Александр Гринберг, корабли ваши строит, мама Ирма, ландшафтный дизайн делала вокруг штаб-квартиры Земного Союза! Да в конце концов, откуда на Муданге блондинка с голубыми глазами, вы чего вообще?!

Всё лицо уже мокрое, даже блузку спереди закапало — слёзы, холодный пот...

— Это уж вам, девушка, виднее, на что там муданжцы похожи, а у меня инструкция, и время стыковки ограничено...

— Ну спросите детей, они вам скажут, что я была на борту!!

— Ка-анешно, я ещё кошечку вашу спросить забыл. И маму. Давайте идите обратно, щас уже будем отстыковываться.

И задвигает перед носом дверь.

Невероятное ощущение, когда висишь в открытом космосе в тонкостенной силиконовой трубе между двумя закрытыми дверями звездолётов, которые вот-вот разлетятся.

Кидаюсь обратно к муданжскому кораблю и — совершенно бессмысленно — принимаюсь лупить в дверь кулаками и каблуками. Если уж на этих штуках переборки звуконепроницаемые, то чего ждать от наружной двери.

Невероятно, но факт — она открывается. Я даже не понимаю, кто стоит на пороге, просто вваливаюсь внутрь и вцепляюсь в этого человека мёртвой хваткой, изо всех сил пытаясь хоть как-то дышать сквозь рыдания. От человека хорошо пахнет живым телом, стиральным гелем и гармаррой. Ещё одна дверь с шипением задвигается у меня за спиной.

— Почему вы вернулись?

— Меня не взяли, — выдавливаю между спазмами в горле. — Не взяли! Чёртовы бюрократы! Меня не было в их грёбаных списках!

Меня гладит по голове нежная рука.

— Ничего, ничего, мы что-нибудь придумаем. Успокойтесь, всё будет хорошо.

Пытаюсь кивнуть, дескать, я понимаю, что не помру прямо на этом месте, но и успокоиться так просто не выйдет.

Он аккуратно оттягивает меня за плечо, у моих губ край посуды, горячий пар гармарры. Пью, обжигаюсь, всё равно пью, потому что надо успокоиться.

Поднимаю взгляд, вижу в двух шагах слева бледного Тирбиша с кувшином, а сверху совсем близко на меня с участием смотрит Алтонгирел. Вот тут-то я и падаю в обморок.

????? 5

Просыпаюсь в своей каюте. Просто дом родной, ага. Освещение ночное, тёплое, вроде как уютно должно быть. Осторожно поворачиваю голову — оба моих красавца сидят у шкафа на полу по-турецки. Алтонгирел дремлет, Азамат читает что-то с экрана бука. Он с ним не расстаётся, похоже.

Издаю какой-то невнятный шелест, и капитан сразу же оборачивается. Увидев, что я проснулась, он резво вскакивает, отставляет бук в сторону, подходит ко мне и приземляется на корточки рядом. И почему мне всегда казалось, что люди такого роста обязательно должны быть неповоротливыми?

— Лиза! Как вы себя чувствуете?

— Как Маугли, — ворчу, но он не понимает, конечно. Ладно, не стоит ему объяснять, что я чувствую себятак, будто меня бросили в лесу на растерзание волкам, а волки возьми да и пригрейменя. — Жить буду.

Подтягиваюсь, чтобы сесть, поправляю подушку. От шороха просыпается Алтонгирел, ещё мрачнее, чем обычно. Зыркает на Азамата злобно, потом на меня как на врага народа. Ох, чувствую, дальше мне будет ещё веселее.

— Вы не переживайте, — говорит тем временем Азамат. -Мы сейчас держим курс на Гарнет. Правда, несколько окольным путём, но будем там через неделю. Оттуда ходят рейсовые корабли на Землю. Да вы знаете, наверное. Я понимаю, что место не самое приятное, но мы вас проводим и посадим, раз уж так получилось. К счастью, у нас в стыковочном коридоре видеонаблюдение включено было на всякий случай, если вдруг вам помощь понадобится...

Мне делается страшно неловко. Им же, наверное, некомфортно со мной на борту. Мне с высоким начальством-то некомфортно, вечно боишься что-нибудь не то сказать или надеть, а тут, понимаешь, богиня... Только вздохнули с облегчением, что я исчезну наконец, но оттуда вернули обратно. Не спали вон, сидели меня высиживали. Ужас. Теперь ещё на Гарнет попрутся ради меня. Очень хочется провалиться на месте.

— Только не думай, что мы из-за одной тебя на Гарнет летим, — приносит мне ворчливое облегчение Алтонгирел, выкарабкиваясь из угла и разминая ноги. — Нам там подзакупиться надо.

Азамат косится на него осуждающе, но я даже нахожу в себе силы улыбнуться.

— Это хорошо, — говорю, — а то мне на самом деле страшно неудобно вас так напрягать.

Алтонгирел фыркает в том смысле, что всё мне удобно и вообще я это сама подстроила. Пусть думает, что хочет — пока Азамат рядом, я его не боюсь. Ничего, поживу с ними ещё недельку. Авось готовить что-нибудь прикольное научусь. И за культуру с капитаном перетрём. Жаль, они в космосе не пьют. Я бы много дала, чтобы посмотреть, как Азамат на хмельную голову рассказывает муданжские предания.

Это, конечно, всё забалтывание пустоты. Очень не хочется думать о том, что меня бросили свои, да ещё так картинно. И что чужие всё это увидели и сжалились. Я и так-то тут на птичьих правах, а теперь выглядит, как будто я и дома никому не нужна. Ну ничего, вот вернусь, я этим воякам устрою... А того, который меня не пустил, просто выгоню спать под забором. Уж что-что, а административные каверзы я подстраивать умею. Ради такого дела даже схожу на свидание с братовым начальником. Что это вообще за дела такие? Я им что, какая-то девчонка с улицы, что меня можно просто вот так взять и кинуть? Или они думают, что на людей, владеющих секретной информацией, можно просто наплевать? Вот доберусь до капитанского бука, сразу брату напишу во всех подробностях. Маме-то не стоит... И хорошо, что я ей не сказала, когда прилечу. Ладно, недельку моя гордость полежит в грязи, не проблема. Зато потом... Ух я их всех!

— Вам чего-нибудь принести? — спрашивает Азамат доброжелательно. Мгновенно краснею, забывая нафиг обо всех своих ратных планах.

— Ой-да-нет-спасибо! Я, наверное, посплю...

Алтонгирел, возвышающийся над плечом капитана, испепеляет меня взглядом. Я тебя не заставляла у меня в ногах на коврике спать. И не думаю, что Азамат заставил, вот честно. Обиделся, что ли, что я при виде него в обморок грохнулась? А если б меня крокодил из зоопарка по голове погладил, то и вообще бы в уме повредилась, ничего удивительного.

Азамат смотрит на меня с весёлым умилением, как на принесённого с помойки котёнка. Видно, кому-то в детстве не разрешали зверька завести, вот он теперь и оттягивается. Зато он хотя бы не злится, что я осталась. Может, даже рад. Надо будет подумать, как бы ему ещё пару-тройку комплиментов скормить, якобы ненарочно. А пока что спать.

Принимаюсь закукливаться в плед, и мои варвары просекают, что пора уходить. Капитан задерживается у двери, чтобы укрутить освещение.

* * *

Следующий раз просыпаюсь среди бела дня. В иллюминаторе бескрайняя заснеженная степь. Мне требуется некоторое умственное усилие, чтобы осознать, что это просто фотография. Наверное, если очень подолгу жить в космосе, то звёзды за окном начинают напрягать. Но я ещё не дошла до кондиции, так что решительно отключаю слайд-шоу и некоторое время созерцаю Вселенную. Мы на самом краю галактики Млечного пути со стороны Магеллановых облаков. Надеюсь, сквозь них не полетим? А то швырять будет, сквозь облако по прямой-то не полетаешь.

Отлипаю от окна и возвращаюсь в грустную действительность. У меня по-прежнему одна юбка, две блузки, не считая той, что на мне, и три комплекта белья. И туфли. Хоть из каюты не выходи. Интересно, если я завернусь в простыню а-ля сари, они поверят, что на Земле так принято? В любом случае придётся начать день с постирушки.

Помню, как в детстве, когда я впервые куда-то летела, мама очень переживала, как в космосе обстоит дело с мытьём. Она-то сама с Земли в жизни ни на метр не поднималась, даже на самолёте не летала, зато обожает всегда предполагать худшее. Вернувшись из первого межпланетного путешествия, я с большой гордостью за отечественного производителя разъяснила ей, что в космосе есть и ванна, и душ. Кое-где даже бани есть, не говоря уже о саунах с джакузями. Не одни мы комфорт любим.

Единственное, что меня в космосе не устраивает в плане удобства — это кухни. Их почему-то всегда делают единым блоком во всю стену, всё ужасно электронное, и поди разбери, кто тут плита, кто микроволновка, а кто посудомоечная машина. Так что я предпочитаю к ним не приближаться, а тарелки за собой мою тупо в раковине, благо всю сточную воду потом всё равно дистиллируют и запускают обратно. Потому, кстати, и под душем можно стоять хоть часами, тем более что дистиллят очень неохотно смывает мыло.

Развешиваю стираные трусы на сушилке для полотенец. Как же прекрасно, когда есть своя ванная!

Выхожу в столовую с мокрой головой. Ещё одно достоинство жизни в космосе — никаких сквозняков. Однако придавила я ничего так — завтрак уже кончился, людей никого, еды тоже не наблюдается. Они тут, похоже, из принципа обязательно съедают всё приготовленное подчистую. Видно, придётся всё-таки общаться с кухней. Есть, конечно, тот уголок столовой, где водогрейка и всякие чаи в шкафчике, но там еду не приготовить, разве что растворимый супчик отыщется.

Ну что ж, если Азамат и впрямь сам этот корабль строил или хотя бы проектировал, то огромный ему респект. Кухня почти человеческая, ничего похожего на обычную глухую стену из затемнённого стекла с сенсорными кнопками. Вот плита с огромной духовкой, отдельно от неё микроволновка. Две раковины, разделочный стол под быка примерно. Ещё бы еда была...

Соображаю, что холодильный отсек обычно не прямо в кухне, где тепло, а где-нибудь в сторонке. Осматриваюсь — вон какая-то дверь. Сую нос: и правда, внутри рядок холодильных шкафов. Но это же для долгого хранения которые, а где расходный?

Из раздумий, а заодно и из холодильного отсека меня вырывает удивлённый голос Тирбиша:

— Ой, здрасьте!

Оборачиваюсь смущённо. Вроде как с поличным поймали.

— Привет. Я просто искала что-нибудь на завтрак...

— А, вы же не завтракали, — вспоминает он. — Но там вы ничего не найдёте готового, всё, что есть, тут.

Открывает один из шкафчиков под разделочным столом, там и правда небольшой холодильник. Хорошо спрятали, и не догадаешься.

— Там, правда, мало, — извиняется Тирбиш. — Мы давно закупались, вот на Гарнет прилетим...

Там и правда негусто. Молоко, масло, какие-то йогурты, какие-то ягоды. Извлекаю два последних наименования, вопросительно смотрю на Тирбиша, мол, это можно?

— Тоже любите нирш? — спрашивает, улыбаясь. Мучительно вспоминаю, что нирш — это муданжская разновидность черники. Вот эти самые красные ягоды размером с черешню — это черника?! Ого-го.

— Наверно, — говорю. — Только у нас она по-другому выглядит. А йогурты можно съесть?

— А это я не знаю что, — смеётся. — Прошлый раз на Гарнете прихватил попробовать, никому не понравилось.

Осматриваю добычу: блок из шести небольших стаканчиков— ваниль, дыня, маракуйя, — срок годности не истёк ещё, цветовые маркеры синенькие без намёка на фиолетовость, а есть нельзя, только когда покраснеют... Чего им не так? Открываю один, нюхаю. Ну йогурт.

— Да вроде всё нормально, — говорю.

— Ну если вам нравится, то ешьте. Я просто не понимаю, как можно из молока что-то сладкое делать, — поводит плечами с лёгким омерзением. Записать в книжечку о национальной кухне: молочные продукты все несладкие.

— А, — отмахиваюсь, — на Земле из всего сладкое делают, даже из рыбы.

Забавляюсь, наблюдая, как паренёк зеленеет лицом.

— Не надо мне таких ужасов рассказывать, — говорит. — Мне щас ещё обед готовить.

Хихикаю, намешиваю в йогурт ягод и углубляюсь в завтрак. Ничего черника, самое оно.

— А ты как, специально поваром нанимался? — спрашиваю потихоньку. Раз уж мне тут неделю жить, надо хоть разобраться в иерархии.

— Не совсем. Я такой же член команды, как и другие, а за готовку просто получаю дополнительно. Так же, как пилоты. В принципе и готовить, и рулить все умеют, но удобнее, чтобы этобыло чьей-то обязанностью, и надбавка идёт.

— А-а, — говорю глубокомысленно. — Так, наверное, ещё механики есть? Или там снайперы?

— Куда при нашем капитане ещё механика, — смеётся. — Он к своему кораблю никого не подпустит.

— Он что, правда его сам построил целиком?

— Ну всякие тонкие механизмы ему, конечно, делали на заказ. Но собирал сам. Он хотел одно время свой завод создать, но не нашёл подходящего места. Хочется, конечно, на Муданге, но ведь нельзя...

— Почему нельзя?

Тирбиш смотрит на меня с сомнением.

— Знаете, я лучше у капитана за спиной вам рассказывать не буду.

Пожимаю плечами, дескать, я не шпион, мне ваших секретов не надо.

— Да пожалста, — говорю. Но заканчивать разговор на этом неловко будет. — То есть все остальные одинаково получают, что ли?

— Ну ещё Алтонгирел. Он же духовник, и его в этом никто заменить не может, так что он, конечно, тоже надбавку получает.

Ну а куда же без него, родимого! Не удивлюсь, если он получает больше, чем сам Азамат.

Тирбиш начинает что-то мурлыкать под нос, разминая тесто. Соображаю, что это, пожалуй, первый раз, когда я вижу парня моложе себя за готовкой. И он сказал, это все умеют? Видимо, на Муданге с полуфабрикатами плохо. Ни один землянин в здравом уме в космосе с тестом возиться не будет, купит готовые пирожки и погреет. Я и на Земле-то, кроме мамы, мало кого знаю, кто готовит, даже по праздникам. Умиротворяющее занятие, но уж очень долгое. А этому вон нравится, похоже.

Он тоже высокий, как все муданжцы, примерно с Алтонгирела, капитану по подбородок. Волосы стрижёт чуть ниже ушей. Кстати, вчера за обедом, когда вся команда собралась, я поняла, что длинные волосы носит хорошо если половинанаёмников, и то старшая. Молодняк щеголяет всякими навороченными хохлами и чёлками, у некоторых даже перекрашенные пряди есть. Тирбиш, впрочем, не из тех, кто выпендривается. Лицо у него круглое, с крупными чертами и совсем слегка монголоидное. Если не знать, что муданжец, так и не догадаешься.

Он подходит к плите и зажигает огонь. Я аж подскакиваю.

— Ой, газ! — говорю удивлённо. В космосе?!

Оборачивается, глаза по семь копеек:

— Что? Где?

— Я говорю, плита газовая! Я думала, электрическая...

— Газовая? Не-ет, — смеётся облегчённо. — Это не газ. Это... э-э-э... горячий камень. Вот, смотрите.

Достаёт откуда-то из тумбочки диск, больше всего похожий на конфорку электрической плиты. Тёмный такой, тяжёлый. Вы хотите сказать, что это он горит?

— Он не горит, — объясняет Тирбиш. — Только светится синим слегка, когда греется.

Присматриваюсь к плите: и правда никаких языков пламени, просто ровное свечение, хотя цвет точно как у газа. С ума сойти. Интересно, что это за хрень.

— Его у нас на Муданге добывают, — продолжает Тирбиш, — и все плиты из него делают. Одна такая пластинка примерно год работает, потом менять надо.

— А что будете делать, когда весь пережжёте? — спрашиваю с национальным земным пафосом устойчивого природопользователя.

— Отвозим обратно, где добыли. Пару лет полежит, и опять жечь можно, — пожимает плечами Тирбиш. Дескать, это же очевидно.

Хорошо устроились. Я тоже так хочу, чтобы только за перевозки платить. Небось они там уже столько этих дисков настрогали, что и заново выпиливать не надо, просто свои же старые забираешь, когда понадобятся.

По-хорошему, хватит мне мешать повару, надо уже идти отсюда. Но дел-то у меня никаких нет и даже безделья нет, а от вязания я за неделю и так охренеть успею. На моё счастье, тут в кухню заходит давешний кудрявый юнец.

— Тирб... А, здравствуйте, Лиза, — кивает мне. — Я Эцаган.

— Очень приятно, — говорю. Надо же, представился. — Мне надо вам ещё раз назваться? Я никак не разберусь в этих правилах с именами.

Оба смеются.

— Не надо, — говорит Тирбиш. — Вы ведь, наверное, не знаете, как правильно, так что это всё равно.

Ну ладно...

— Тирбиш, — Эцаган возвращается к тому, за чем пришёл. — ??? ???? ?????? ???? ????? ????????. ??? ???? ??????

— ?? ????, — пожимает плечами. — ??????? ??????. ? ?? ????? ??????? ?????????.

Это внезапно наводит меня на мысль. Надеюсь, они ничего не заподозрят.

— Слушайте, ребят, — говорю, — а у вас какой-нибудь форменной одежды для заложников не предусмотрено? А то у меня совсем ничего нет, а ещё неделю тут жить...

— ??? ?????????, — хихикает Тирбиш. — ??? ??? ?????? ??????????, ???????? ????? ?????? ???????.

Эцаган окидывает меня взором своих прекрасных глаз.

— На ваш размер вряд ли. Разве что халат какой-нибудь. Пойдёмте посмотрим.

Идём смотреть. Склад оказывается небольшим чуланом, заставленным стеллажами с коробками, прямо у входа красуются несколько рулонов ткани — видимо, те самые тряпки. Эцаган утыкается в нижнюю полку и принимается там шуровать, бормоча на муданжском.

— Вот, футболка есть, — говорит с сомнением. Футболка, да, чёрная, новая, бирочка не отрезана ещё. Спереди во всю грудь лист каннабиса. В эту футболку меня можно дважды завернуть. Ничо, в качестве ночнушки пойдёт. Беру.

Он роется дальше, достаёт строительные штаны на лямках, которые, по-моему, и Азамату велики, да ещё и прорезиненные. Смотрит на мою физиономию, ржёт.

— Боюсь, что больше ничего нет.

— А может, — кошусь на рулоны, — есть какая-нибудь простыня ненужная... Я бы сшила что-нибудь...

— А, так вы шьёте! — резко воодушевляется Эцаган, вскакивая на ноги.

Это большая редкость?

— Ну так... Не то чтобы много, но умею, — говорю осторожно. Ещё припашет всему экипажу носки зашивать.

— Тогда не проблема, вон, берите Тирбишевы тряпки, я вам машинку дам, нитки и всё на свете.

Ух ты, у них даже машинка есть?

— А Тирбиша спросить не надо?

— А он всё равно не знает, что с ними делать. Ему подсунули в нагрузку к постельному белью, а на этом корабле, кроме меня, никто иголку держать не умеет. Я и от вас не ожидал.

— Ну почему же...

Вроде шитьё во всех культурах женское дело, нет?

— Красивые женщины часто пренебрегают, — пожимает плечами. Зато красивые мужчины, видимо, нет.

Один из рулонов оказывается вовсе ковром, остальные — более или менее плотным хлопком. Все они довольно светлые в жизнеутверждающий цветочек. Ничего, маменька на даче ещё и не такое носит. Да и не только на даче...

Эцаган великодушно пускает меня к себе в каюту, где обнаруживается немаленькое трюмо, на котором ненавязчиво красуется пакетик с термобигудями. Они тут все голубые, что ли? Ладно, мне с ним не целоваться. Зато про кудри теперь понятно.

Рядом с трюмо большой комод, из которого Эцаган начинает проворно извлекать нитки, иголки, булавки, ножницы и, наконец, портативную швейную машинку весьма приличной фирмы. Меня в своё время на такую жаба задушила.

— Вам лучше всего расположиться в холле, — говорит он мне, и я некоторое время соображаю, что он имеет в виду. — Там можно сдвинуть столики. А то в кухне Тирбиш ворчит, если столы не так стоят.

А, так это он про гостиную. Но она же проходная...

— А я там мешать никому не буду?

— А кого туда понесёт посреди дня?

Как выяснилось, понесло всех. По крайней мере, раз в каждые десять-пятнадцать минут обязательно кто-нибудь пройдёт попялиться, как земная женщина кроит. Хорошо хоть я догадалась обмериться у себя в каюте. Зато теперь весь экипаж в лицо знаю. И кто застенчивее — только мимо проскакал, а кто наглее — остановился поговорить. Ох и достали...

Положение, как обычно, спасает капитан.

— Не возражаете, если я тут в уголке почитаю? — спрашивает он меня ещё из коридора. Бук под мышкой, как приклеенный.

— Я всегда рада вашему обществу, — улыбаюсь. Приятно хорошего человека порадовать! Когда он проходит мимо, мне кажется, что в комнате становится ярче, хотя он и одет в тёмное.

В отличие от прочих моих посетителей, он действительно просто садится в кресло и углубляется в чтение. Через несколько минут уже я не выдерживаю.

— А можно спросить, что вы всё время читаете?

Поднимает голову, смотрит на меня укоризненно. Ну ладно, молчу.

— Лиза, оставьте вы эту вежливость. Конечно можно спросить!

О боже мой.

— Тогда уж и вы оставьте, — хмыкаю. — Как будто я вас могу не пустить в ваш собственный холл.

— Можете, — уверенно говорит он.

Вылупляюсь на него в ужасе.

— Нет, поверьте, не могу.

Смотрит на меня задумчиво.

— Это так странно, насколько у нас не совпадают представления о социальных ролях друг друга.

Почти роняю машинку. Ка-ак ты сказал?! Нет, ну давайте теперь окажется, что ты на самом деле всемирно известный антрополог, а это всё большой эксперимент по адаптации землянина к инопланетной среде!

— Я что-то неправильно сказал? — спрашивает встревожено.

— Да нет... Просто я немножко не ожидала... — да, не ожидала я от дикаря, жрущего с кости сырое мясо, что он знает, что такое социальные роли. Это можно сказать вежливо?

— Ну, я решил, раз уж нам ещё неделю предстоит тесно общаться, мне стоит почитать про земной этикет, — немного смущается он. — Не хочется вас ненароком обидеть.

— Ы... э... это очень мило с вашей стороны, — выдавливаю. Госспади, вот это я понимаю — человек! Не просто вежливый, а книжки специально читает, чтобы знать, как именно быть вежливым! Внезапно совершенно непрошено вспоминается Кирилл, хохочущий над выражением "однояйцевые близнецы". М-да, мы много чего принимаем как данность.

Азамат наблюдает за мной горящими глазами экспериментатора.

— Удивительно, — говорит он наконец. — Удивительно...

* * *

Результатом моих трудов явились штаны на завязочках, две довольно бесформенные толстовки и ковровые тапочки. Дошив, я немедленно удалилась в ближайшую пустую каюту (которую капитан мне услужливо открыл) и наконец-то переоделась. О, это счастье удобных шмоток и плоской подошвы!!!

Выхожу, улыбка шире ушей.

— Ну что, на пижаму хотя бы похоже? — спрашиваю Азамата, крутясь на месте и стараясь рассмотреть, не пузырится ли где-нибудь что-нибудь.

— Немножко похоже из-за расцветки, — смеётся капитан. — Сделайте поясок, и будет в самый раз.

Да, пожалуй, пояс не помешает. Ну да это быстро, с машинкой-то. Вот уже и прострочила.

— Лучше? — верчусь на одной ноге посреди холла.

— Очаровательно, — говорит капитан. Не понимаю, иронично или нет.

— Пир для глаз, — цедит другой голос со стороны коридора. Алтонгирел! Блин! Ну вот надо же было, чтобы его принесло именно сейчас, когда я тут перед капитаном выделываюсь. Теперь он меня точно со свету сживёт. — Я пришёл спросить, — продолжает он, обращаясь прицельно к Азамату, — собираешься ли ты снизойти до нашего общества в кухне?

— А, уже пора, — Азамат быстро закрывает бук и встаёт. — С удовольствием.

— Никогда бы не подумал, что вид женщины в брюках улучшает твой аппетит, — надменно произносит Алтонгирел и уносится прочь. Азамат смотрит на меня извиняющимся взглядом и пожимает плечами. Ну да, конечно, ты не знаешь, почему его так колбасит.

— Что-то не так с брюками? — притворяюсь, что поведение Алтонгирела меня нисколечки не смущает.

— На Муданге женщины их обычно не носят, разве что зимой или на всяких грязных работах...

А что ж ты раньше-то молчал?!

— Но вы не волнуйтесь, — продолжает. У меня на лице бегущая строка с мыслями, что ли? — Здесь-то все привычные, космос ведь.

Ну да. Алтонгирел один никак привыкнуть не может. Интересно, у геев есть какой-то мужской вариант ПМС или Алтоша всегда такой?

Впрочем, за обедом на меня не пялятся, даже при том, что штаны у меня голубые в лиловый цветочек, а рубашка розовая в жёлтый. Наверное, в муданжском национальном костюме приветствуются яркие краски и растительные мотивы.

После еды потихоньку увязываюсь за капитаном на предмет воспользоваться его буком (с которым он всё-таки расстался на время обеда).

— Ах да, конечно, вам нужно предупредить родных, что вы позже вернётесь, — кивает он, как мне кажется, с иронией. — Я должен был сам сообразить, простите. Давно не общался с незамужними девушками.

Моргаю. Какая связь?. .

— Я... э-э... не совсем незамужняя, — говорю. — Я как бы вдова.

Ну, допустим, мы с Кириллом не расписывались, но сути это не меняет. А у этих дикарей небось какие-нибудь предрассудки против внебрачного секса.

— Простите ради всего святого, — принимается тараторить капитан. Ну да, ну да, сейчас будет два вагона сожалений.

— Ничего-ничего, я понимаю, что на мне не написано, — похлопываю его по руке, запоздало соображая, что на него этот жест должен действовать гораздо сильнее, чем на среднего землянина. Ну хотя бы он замолкает. — Я просто не поняла, какая связь между тем, чтобы предупредить родных, и матримониальным статусом?

Получи, фашист, гранату. В смысле, умное слово.

— У нас обычно женщины после замужества перестают поддерживать связь с родителями, — ничего, сглотнул и переварил, умница мой!

— Ну, у нас не так, — пожимаю плечами. — То есть обычно это зависит от того, насколько твои родители приятные люди. Тем более я сейчас с мамой живу, так что она имеет право знать о моих планах.

— Ну да, наверное, — неловко улыбается. Ну вот, будет теперь меня стесняться ещё вдвое больше. Ну что мне, стать женщиной без прошлого в худших традициях мыльных опер? Иногда даже злюсь на Кирилла, что из-за него все вокруг меня вытанцовывают, как будто я раковая больная.

Подходим к каюте, я останавливаюсь в ожидании, что капитан достанет пульт и отопрёт.

— Толкайте, у меня замок размагнитился, до Гарнета не починить, — поясняет Азамат.

— А я-то думала, вы гений механики, — хмыкаю, открывая дверь.

— Вы что, с кем-то поспорили, сколько комплиментов в сутки вы можете мне сделать? — смеётся. — Можно замок и починить, конечно. Можно и с другой двери снять. Но в итоге всё равно менять придётся, так зачем из-за одной недели тратить день на бессмысленную работу?

— Да ладно, вам виднее, — пожимаю плечами. — И ни с кем я не спорила. Можно подумать, мне нужен специальный стимул, чтобы делать вам комплименты.

Качает головой, прикручивает свет — совсем чуть-чуть. Похоже, не любит яркое освещение. Подозреваю, что и зеркала в ванной не держит. Ох уж эти варвары.

Берёт с полки бук, протягивает мне, а сам поворачивается спиной и утыкается в иллюминатор с очередным зимним пейзажем. Видимо, у него на родине сейчас зима. Замечаю, что с постоянным чувством неловкости можно свыкнуться — вот, сижу у капитана за столом, за его же буком, ничего ему делать не даю, но жить мне это уже не мешает.

Мама пишет:

>>Телефон у меня сдох. Позвоню обязательно.

Вижу в этом логическое противоречие. Ну да тебе виднее, с чего ты там позвонишь.

>> Мудо-гоши обходят меня стороной

Так они там всё-таки есть? И как, правда на чёрных китайцев похожи? Попроси сфотографироваться на память!

Да, чувство реальности у моей родительницы всегда зашкаливало. Впрочем, лучше уж так, чем если бы она волновалась. Отвечаю:

>>Ну да тебе виднее, с чего ты там позвонишь.

С того же, с чего сфотографирую. Придётся подождать, пока новое куплю.

>> И как, правда на чёрных китайцев похожи?

Джингоши — на чёрных, муданжцы — на краснокожих.

Пусть учится различать. Вдруг я как-нибудь Азамата в гости приглашу? Ему, наверное, не понравится, если его с джингошами перепутают.

Так, теперь брат. Ох, сколько же сейчас писать придётся...

Строчу и строчу. Вообще не люблю сенсорные клавиатуры, но тут она очень к месту пришлась. Потому что раскладку я наизусть не помню, искала бы сейчас каждую букву по полчаса, а так клавиатура — тот же экран, какие надо клавиши, такие и отрисует. А потом так же тихо поменяется обратно на латиницу. Интересно, наверное, можно и муданжскую раскладку вызвать.

— Решили наконец описать ситуацию в подробностях? — спрашивает капитан. Ой, я же его динамлю...

— Я брату пишу, чтобы он этого урода нашёл, который меня не пустил. Сейчас уже закончу, извините.

— Ничего, пишите-пишите. А то меня Алтонгирел ругает, что я круглые сутки за буком сижу, — хмыкает капитан. Он, кажется, нашёл себе занятие: включил ночник и ковыряется в каком-то маленьком предмете. Видимо, решил оправдать мои комплименты и что-то починить.

Отправляю письмо, дожидаюсь подтверждения о доставке, закрываю почту.

— Я всё, — говорю.

— Ага. Можете ещё посидеть, я тут увлёкся.

Ещё посидеть... Ну не буду же я с его бука обновления на вязальном форуме смотреть, правда? Разве что расписание рейсов с Гарнета...

Бук внезапно издаёт громкий булькающий звук, я аж отшатываюсь.

— Это видеовызов, — через плечо сообщает капитан.

Ах да, теперь узнала. Просто окно вызова появилось с задержкой. Собираюсь встать, чтобы пустить капитана поговорить, как внезапно осознаю, что вызывающий — мой брат. Это же его ник и аватарка...

— Кажется, это мой брат, — говорю в лёгком ужасе. Я что, спалила Азамата?. .

— Да? — он оглядывается довольно равнодушно. — Ну так отвечайте, я выйду из кадра.

Чемпионат по неадекватному поведению дубль два. Ладно, ответить-то надо, а то Сашка будет волноваться... Жму "Принять".

— Лизка! Что там у тебя за чума? Я только твоё письмо открыл, сразу кинулся искать канал, — Сашка, конечно, говорит на родном. Он дома, валяется на кровати. Футболка на нём линялая. На заднем плане дети пищат.

— Э-э, да у меня всё ништяк, только эти уроды, которые меня наняли, по документам провели другого чувака, и в итоге меня не было в списках. И меня, конечно, не взяли на борт!

— И где ты сейчас?

— На корабле муданжских наёмников, — говорю с нехорошим предчувствием. Ой, сейчас что-то будет.

— Муданжских, — бессмысленно повторяет Сашка.

— Ты, — говорю, — не тверди это слово. Тут один присутствует. Они по-нашему не понимают, конечно...

— А ты с ними... на ихнем, что ли?

— Нет, на всеобщем. Они не знают, что я ихний...

Что-то заставляет меня говорить по возможности неразборчиво. Мало ли, какие у Азамата ещё неожиданные познания обнаружатся.

— И... как они с тобой обращаются?

— Бережно. Вот, сижу сейчас за капитанским буком.

— Они вообще на людей-то похожи?

— Более чем.

— Дай посмотреть!

Так, ну, волноваться он не будет, похоже. Это хорошо. Зато будет прикалываться. Это плохо...

— Мне... как бы... не очень удобно. И так человека от дел отрываю, бук отобрала, ещё и достопримечательность из него устраивать...

— Ну дай я с ним парой слов перекинусь! Пусть знает, что у тебя есть грозный брат.

— Боюсь, что на его фоне ты грозным не покажешься, — хихикаю.

— Ну, Лизка, в самом деле! — он начинает сердиться. — Тебя похитили какие-то уроды, а ты даже не даёшь мне запомнить в лицо их главаря? А если они тебя не отпустят? Вообще, может, ты там под дулом сидишь!

О господи. Ладно, похоже, придётся успокоить этого параноика, пока психушка не приехала. Нет, я, конечно, понимаю, что с его стороны моя ситуация выглядит жутковато. Она и с моей стороны ещё совсем недавно казалась сущим кошмаром. Но теперь-то я понимаю, что всё хорошо! Всегда ненавидела, когда родные за меня волнуются.

Оглядываюсь. Азамат сидит в ногах кровати, как бы в глубокой задумчивости.

— Азамат-ахмад, — зову негромко. Оборачивается. Даже насчёт обращения не сепетит. — Вы не можете немножко поговорить с моим братом? А то он волнуется.

— Боюсь, что не понимаю языка, на котором вы говорите, — отвечает Азамат своим низким раскатистым голосом. Сашка на экране выглядит так, как будто готовится ко встрече с Кинг-Конгом.

— Он понимает на всеобщем, — хихикаю.

Азамат смотрит на меня с сомнением.

— Может, лучше я кого-нибудь другого позову? А то мой вид скорее заставит его волноваться больше, а не меньше.

Поскольку этим кем-нибудь, скорее всего, будет Алтонгирел, я спешу возразить.

— Нет-нет, ему будет намного спокойнее поговорить с капитаном!

Азамат ещё секунду раздумывает, потом неохотно встаёт и подходит к экрану. Ох и достала же я его, наверное. Надо будет потом его как-нибудь задобрить, а то совсем стыдно.

Сашка, видимо, уже представил себе киборга со щупальцами, потому что при появлении Азамата на экране вообще никак не переменяется в лице.

— Здравствуйте, — говорит. — Меня зовут Александр, я Лизин брат.

Ох, надо же было его предупредить насчёт имён!!! Бедный Азамат.

— Здравствуйте, — кивает капитан с непроницаемым выражением. — Я Азамат. Чем могу быть полезен?

Сашка несколько теряется. Ну да, а что тут скажешь? Не смей лапать мою сестру, инопланетная собака?

— Я только хотел убедиться, что у Лизы всё хорошо, — неловко произносит он.

— Не знаю уж, как вы собрались в этом убеждаться, — хмыкает Азамат, — могу только пообещать доставить её на Гарнет в целости.

Сашка неуверенно кивает.

— Спасибо.

Азамату, видимо, становится его жалко.

— Мне было чрезвычайно приятно познакомиться с вашей сестрой, — говорит он с улыбкой. — Она очень интересный человек, тем более что я до сих пор довольно мало общался с землянами.

Решил отплатить мне за комплименты? Фиг я покраснею, сама знаю, что я интересный человек. Сашка, впрочем, явно воспрядает духом.

— Да, Лизка — она такая, — лыбится как идиот. — Я думаю, ей тоже с вами очень интересно, господин капитан. Ну, не буду вас больше задерживать. Лиз, счастливо тебе добраться!

— Пока! — говорю, и он отключается. Я осторожно смотрю на Азамата.

— Извините... — начинаю, но он вдруг зажимает уши.

— Хватит! — отрезает. — Хватит с меня ваших земных реверансов! Господин капитан, тоже мне... Он бы ещё поклонился.

— Он не издевался, он же не знает... — пытаюсь робко защитить Сашку.

— Чего он не знает?! — Азамат закатывает глаза. Знаю, от кого нахватался.

— Что он красивее вас, — развожу руками.

Смотрит на меня как на законченную идиотку. Наверное, и правда звучит глупо.

— Не надо мне говорить, что это не очевидно, — раздельно произносит Азамат.

— Не очевидно, что из-за этого он может меньше вас уважать, — формулирую наконец. Капитан некоторое время это переваривает.

— Глупо уважать того, на кого противно смотреть.

Теперь уже я перевариваю чужую философию.

— Противно смотреть на сволочь, — говорю в итоге. — Или на алкоголика. А вам просто хороший врач вовремя не попался, это с каждым может случиться.

Как я люблю душеспасительные беседы с калеками! В той больнице, где я проходила ординатуру, а потом работала, меня к инвалидам близко не подпускали, чтобы потом им на антидепрессанты не разориться. Ну и конечно, теперь мне приходится успокаивать пострадавшего с историей унижений, да ещё и в экстренной ситуации. Типичное моё везение. А если бы тут была слюнявая собака, то ей было бы обязательно спать именно у меня в ногах.

Впрочем, любви к человечеству у меня, может, и мало, но Азамату хочется помочь вполне искренне. Конечно, лучшей помощью ему была бы пластическая операция, но, боюсь, такие повреждения всё-таки необратимы, так что лучше даже не заикаться.

Он всё сидит и смотрит на меня скептически, как будто я только что выдумала то, что сказала, и ни граммаправды в этом нет. И у меня сносит тормоза. На заднем плане в голове звучат какие-то соображения про личное пространство, непредсказуемый исход и прочее не-лезь-не-в-своё-дело, но я ощущаю себя как будто в скафандре, как будто всякие внешние процессы не имеют надо мной силы. Как будто для моего "я" неважно, какова будет реакция на мои действия.

Поднимаю руку и по возможности ласково глажу его по изуродованной щеке. Не знаю, правда, чувствует ли он хоть что-нибудь сквозь все эти рубцы. Он смотрит на меня, как под гипнозом, и я провожу ладонью ещё раз, теперь снизу вверх. Кожа шершавая, цепляется. Надо же мазать восстанавливающим кремом, а то так и будет шелушиться. Но он, конечно, не станет. Ох уж эти мужики.

Он отстраняется.

— Пожалуй, это доказательно.

Моргаю.

— Что?. .

— Я верю, что ваш брат не издевался. Извините. Мне надо зайти к пилотам. Если вам ещё нужен компьютер, пользуйтесь.

И выходит.

Господи, руки мне оторвать! Как я теперь с ним ещё неделю под одной крышей?. .

????? 6

Сижу у себя в каюте, вяжу как заведённая. Как будто, если руки остановятся, дышать перестану. Стук в дверь. Нет, настоящий стук в дверь я бы не услышала, конечно, но тут звонок так настроен. Потрогаешь дверь снаружи — внутри стучит. Вот когда мы с Алтонгирелом ругались у Азамата под дверью, кто-то из нас её коснулся... Славные были времена.

Открываю не глядя, пусть там хоть сама смерть за мной пришла... и быстро понимаю свою ошибку: за дверью Алтонгирел. Стоит, молчит. Каюту мою осматривает.

— Добрый вечер, — говорю хрипловато. Ну, чего хотел-то, выкладывай уже!

— Ты не знаешь, где Азамат? — спрашивает без выражения.

— Собирался о чём-то поговорить с пилотами, — отвечаю, мучительно вспомнив, что он там сказал, когда от меня драпал. Сильно сомневаюсь, что ему действительно нужно было к пилотам.

— Тебе он, значит, отчитывается, — замечает Алтонгирел.

Пожимаю плечами. Лучше сейчас духовника не злить, ещё не факт, что Азамат прибежит на мои вопли после нашего душещипательного расставания. Впрочем, Алтонгирел решает, что достаточно налюбовался на меня, и уходит.

Жму на закрывание двери, а сама всё ощутимее дёргаюсь. Он явно ожидал увидеть Азамата у меня. Почему? Думает, мы вообще не расстаёмся, что ли? Или он уже проверил кухню, гостиную, каюту... и прочие места, где капитан может быть, а его там нет? Блин, ну не прячется же он от меня под столом! Вообще, что за бред, здоровенный мужик на собственном корабле... Ну не нравитсясо мной — не общайся. Я тихо посижу до высадки. Нет, надо нагнести трагедию, а сейчас Алтоша его найдёт, ещё не дай бог выведает, что я его потрогала, а потом примется мне кнопки на стул подкладывать. Или там перец в чай. Супер.

С постепенно ухудшающимся (хотя, казалось бы, куда ещё?) настроением продолжаю вязать до ужина, периодически порываясь куда-нибудь пойти и сознаться в паре преступлений, только непонятно, кому и в каких. Вроде ничего не сделала, а чувство, как будто вот-вот загребут. На ужин, впрочем, я бы не пошла — какая еда, когда внутри всё в узлы завязалось — но постучался Тирбиш и позвал. Если б я ещё ему отказала, то побила бы личный рекорд по количеству оскорблений в сутки.

Ну, во всяком случае, Азамат нашёлся. Может, Алтонгирел просто воспользовался случаем меня попугать. Сажусь подальше от обоих, поглядываю исподтишка. Азамат выглядит нормально, если только немного задумчиво. Зачерпнёт ложку — и зависает. Зато Алтонгирел присутствует в реальности во всей красе — как глянул на меня разок, я чуть от пиалы край не откусила. Надо будет попросить Тирбиша проводить меня до каюты потом, а то не видать мне Гарнета.

Тирбиш, кстати, рассказывает что-то смешное. Наёмники похохатывают. Я мучительно пью какую-то на редкость невкусную зелёную гажу. Просить чаю не решаюсь. Сидящий с краю мужик с родинкой перехватывает инициативу в разговоре:

— ? ???? ??????????? ????? ????????-???????? ??? ?????????????, ??? ????????? ???, ????????... ?? ?????? ??????? ? ????????? ? ???????:"?????? ?? ??????, ??? ??? ????? ??? ???????????!"

Народ грохает, надеюсь, никто не замечает, как меня скрючило. Притворяюсь, что подавилась. Тирбиш поворачивается ко мне, утирает глаза.

— Вы извините, что мы на муданжском разговариваем, вам скучно, наверное...

— Да ничего, — говорю, покашливая. — Я вон не понимаю и давлюсь, а судя по тому, как вы ржёте, я вообще живой бы не ушла.

Гогочут.

— А вы сами расскажите что-нибудь весёлое с Земли, — просит юноша классического индейского вида.

Напрягаю мозги, пытаюсь вспомнить что-нибудь, что не потребует тонны объяснений.

— Ну вот однажды лежала у нас одна бабулька со сломанной ногой. Медсестра приносит ей обед, а бабулька жалуется, мол, у меня мышь в тумбочке. Ну сестра, понятно, думает, сбрендила старая, вот и мерещится. Сказала врачу. Тот вызвал психиатра на консультацию. Ну это тоже врач такой, который мозги лечит. Он, короче, пришёл, с бабулькой побеседовал, потом выходит, сестре отдаёт карту. Ну это куда записывают, чем болеешь и чем лечить. Сестра открывает, читает: при осмотре больной в тумбочке у кровати выявлена мышь, одна штука, откормленная. Рекомендуемое лечение: вызвать дератизаторов...

Потом ещё что-то рассказываю. И другие ребята тоже. Хохочем все вместе, я уже не разбираю, кто на каком языке говорит, просто рыдаю, рожей на столе. Хорошо хоть Тирбиш тарелку у меня забрал. К счастью, кажется, остальные тоже слишком увлечены травлей баек, чтобы замечать, что я что-то понимаю, чего не должна. Господи, ну меня и колбасит. Уже вся слезами истекла, третья салфетка идёт. Хохочу как обкуренная. Видимо, стресс выходит. Голова ватная, руки дрожат. Хорошо, что не ела почти, а то ещё сплохело бы...

При помощи Тирбиша и Эцагана доплетаюсь до каюты. Я бы и одним Тирбишем обошлась, но он же стесняется меня трогать! По этому поводу я хохотала ещё минуты три, пока он не решил, что меня уже пора уносить.

— Вы извините, ребят, — говорю заплетающимся языком. — Меня что-то жестоко колбасит сегодня.

— Вы просто вчера перенервничали, — успокаивает меня Эцаган. — Ничего, поспите, и всё будет хорошо.

Уложили меня на кровать, пожелали спокойной ночи и ушли. Я отрубаюсь мгновенно.

* * *

Просыпаюсь в ночи. Чувствую, что-то не так. Кто-то у меня в комнате. Неуклюжей рукой протираю глаза: ого, Алтонгирел. Что он тут забыл? Стоит, смотрит в иллюминатор, там опять зима. Я же выключала! Может, правда, он включил? Это что, и есть его страшная месть?

Оборачивается ко мне, глаза закрыты, губы поджал... нет, погодите... не поджал, а как будто кожа срослась, и нет никакого рта... и глаза такие же. Ой, мама! Это что ж за симптом?!

Погоди, подруга, это, наверное, просто розыгрыш. Маска или что-то такое. Напугать меня решил. Идиот. Тянет ко мне руки, я отодвигаюсь. Тянет дальше. Ну всё уже, на всю длину вытянул, хватит! Кончики его пальцев лопаются, из них выезжают кости и продолжают приближаться ко мне, закапывая кровью одеяло. Я вскакиваю, отбегаю на другой конец кровати. Бляха-муха, а это он как сделал?!

Стена у меня на спиной внезапно исчезает, еле успеваю отшатнуться. Там открытый космос. Из меня выжимается весь воздух, я не могу дышать. Мимо проплывает искорёженное заиндевевшее тело Кирилла. Я бы закричала, но не могу ведь!

Выскакиваю за дверь, она герметичная. Тут можно подышать. В коридоре тусуется толпа первобытных людей с каменными топорами, при виде меня они начинают облизываться. Самый большой из них поверх криво обрезанной шкуры носит галстук, концом которого он вытирает слюни.

И тут всё взрывается, я падаю, но провалиться сквозь пол не могу, потому что меня нет в списках. Зажимаю глаза и уши. Ничего не происходит.

Осторожно открываю один глаз: надо мной на коленях стоит Алтонгирел с каменным ножом. Замахивается. Я снова зажмуриваюсь, но удара не следует.

Постепенно просыпается сознание. Ради эксперимента открываю глаза ещё раз: весь пол усыпан трупами детей, у дальней стены стоит Сашка с пулемётом и безумной улыбкой.

Так. За ужином меня колбасило. Потом я сколько-то спала, а теперь у меня глюки. Похоже на какой-то психодизлептик. Эйфория — отключка — делирий. Галлюцинации визуальные и слуховые. Галлюциноген мог быть в чае, потому и вкус был такой мерзкий. Повезло, что я сейчас действительно нормально соображаю, хоть и не могу полагаться на то, что вижу. Мне нужно промыть желудок и хорошо бы антидот вколоть, но не факт, что он есть в мешке, да и я не рискну в таком состоянии браться за шприц. Сорбент бы нащупать...

Несмотря на зажатые уши, вздрагиваю от чудовищного воя, непроизвольно оборачиваюсь — зря, зато теперь знаю, как выглядит бэнши. Плохо только, что она так похожа на маму. Отворачиваюсь.

Так, пока у меня просветление, мне нужно, чтобы мне помогли найти лекарства. Я не знаю, сколько я приняла этой дряни, поэтому не могу предсказать, когда кончатся глюки. Возможно, через несколько часов. А поскольку я была в отвратном настроении, когда принимала, то глюки у меня будут исключительно кошмарные. К тому же я могу сама себе навредить случайно. Статистика самоубийств под психодизлептиками... Так, не будем о грустном, вот уже и стены порастают ядовитыми грибами, а глюки запросто могут мне дать соматическую симптоматику... Мне нужно срочно кого-то найти.

Я лежу на полу перед своей каютой. По идее, за спиной у меня кухня, а спереди гостиная. Из гостиной я знаю, как найти каюту Азамата. Где все остальные, я без понятия. Ладно, объясняться буду после детоксикации, а пока что аккуратно встали и пошли.

Приходится придерживаться за стену и буквально ползти по ней, потому что сейчас я запросто могу развернуться и пойти в другую сторону, не заметив, да и вообще не очень понимаю — вот это уже пол или ещё воздух? На стене растёт всякая склизкая дрянь, но меня этим не проберёшь, я знаю, что это глюки. Ну вот, допросилась, теперь из стены торчат лица. Кусаются, гады! Но глюкам главное не верить, а то как бы на осязание не перекинулись.

Навстречу попадается Тирбиш, из носа у него висит змея. Протягиваю руку, щупаю его: нет, глюк. Идём дальше. Одна из кают открыта, освещена. Там сидят Дюпониха с Квиггли и обсуждают безопасность. Куски обгорелой плоти болтаются при движениях. Чего теперь-то обсуждать, думаю.

Эй, нет. Не хватало только ясность мысли утратить.

Доплетаюсь до гостиной. Во рту пересохло безбожно. На диване лежит Алтонгирел со вспоротым животом, рядом сидит Эцаган и накручивает его кишки на бигуди. Знаю, что глюк, даже проверять не буду.

На ощупь считаю двери — конечно, как только понадобилось отсчитать, я их сразу стала видеть тыщами, ну или совсем ни одной. Ну да ничего, руки вы мне не заморочите. Тем более что у капитана дверь не запирается. А вот и она.

Захожу, зачем-то задвигая дверь за собой. Вижу Азамата, он вроде как спит, одеяло сбилось, подушку только что не надел на голову. Лица не вижу, но это и к лучшему в нынешнем состоянии. Так, теперь надо проверить, что он не глюк. Подхожу, трогаю его за плечо. Вроде и правда человек лежит. Смещаю руку пониже, на рёбра. Ага, дышит. Залезаю на кровать, начинаю его расталкивать.

— Азамат! Помоги! У меня галлюцинации! Мне нужно найти лекарство.

Бормочет что-то невнятно, не просыпается. А может, это я не вижу и не слышу. Внезапно кладёт руку мне под мышку, пригибает к кровати, я падаю. Прижимает к себе, накрывает одеялом.

— ??? ??????, — говорит почему-то по-муданжски. — ??? ??????, ???? ?????? ??????????. ? ? ?????. ???.

Больше ничего не помню.

????? 7

Просыпаюсь оттого, что жарко. Рядом, не иначе, печка. Нет, оно дышит. Вот вдох пошёл, долгий, глубокий. Слышу, как расправляются лёгкие. Господи, кто же это такой огромный? Может, мне снится, что я маленькая у мамы под боком сплю? Ладно, кто бы ни был этот большой зверь, я знаю, что он добрый. Он потерпит, если я ещё поваляюсь. Только уж очень греет. Оказывается, я отвыкла спать не одна.

Укладываюсь поудобнее, утыкаюсь лицом в тёплый бок. Или это не бок... Поди разбери. Нет, это, наверное, грудная клетка, потому что сердце слышно. Ого, как стучит. Частовато для такого большого существа. Может, большой зверь сердится, что я не даю ему встать? Ладно, чувствую, пора просыпаться.

Зеваю, потягиваюсь, продираю глаза. Странно, обычно я помню, где засыпала, даже спьяну. А спьяну, похоже, и было, судя по сушняку. И голова немного кружится. Атас.

Слева от меня кто-то лежит. Медленно поворачиваю голову вверх, чтобы посмотреть, кто. С того конца на меня квадратными глазами взирает Азамат. А что, собственно... О-о-о-ой, да, вспомина-а-а-аю!

Вовремя соображаю, что подскакивать и шарахаться не стоит — голова закружится, а может и стошнить. Он не оценит.

— Привет, — говорю. Язык нифига не слушается. — Я тебе не очень помешала?

Молча мотает головой, волосы на лицо падают. Он с распущенными спит? И не путаются?

— У тебя чего-нибудь попить нету?

Всё так же молча берёт с тумбочки позади себя бутылочку минералки. Господи, Азамат, кто скажет, что ты не прекрасен, — рыло начищу!

Пью, сколько могу за один присест. Потом дышу. Голова кружится.

— Можно узнать, как вы тут оказались? — спрашивает он слегка не своим голосом. Или это у меня всё ещё глюки?

— А ты не помнишь? — говорю. Кажется, он бледнеет.

— Боюсь, что нет.

— Я отравилась галлюциногенами, — говорю. — Пришла попросить тебя помочь мне найти лекарство, потому что сама видела всякий бред, не смогла бы прочитать этикетку.

— И... почему вы меня не разбудили?

— Мне казалось, что разбудила.

— А я что-то сказал?

— Да. Что всё будет хорошо и что мне всё приснилось. А потом я отрубилась. Ты правда не помнишь?

— Нет.

Садится, трёт лицо руками. Пижама на нём тёмно-зелёная в обтяжку, рукава длинные, вырез к шее вплотную. Как в этом спать можно — не знаю. Зато какая талия... Под курткой-то не видно. Буду для мамы фотографировать, надо будет с него куртку ободрать. Так, хватит о чуши думать. Мне всё ещё нужно лечиться, все-таки и рецидив возможен.

— Знаете, это могло случиться, — говорит.

— Что? — не понимаю я.

— Что я говорил во сне. У меня младший брат в детстве страдал кошмарами, приходил ко мне в комнату чуть не каждую ночь. Я привык его успокаивать, не просыпаясь. Видимо, привычка сработала.

Начинаю ржать, хотя мне это сейчас совсем не показано.

— Извини, — хрюкаю. — Мне всё ещё нехорошо, хотя, по крайней мере, глюков не ловлю. Ты не можешь со мной сходить, проследить, чтобы я ничего не перепутала?

Смотрит на часы, там шесть утра.

— Хорошо, — говорит. Встаёт, надвигает тапки. Ступни у него узкие, пальцы длинные. Вообще, жутко красивый мужик был до ожога. Да и сейчас, в общем-то... А какие волосы — это вообще чума! Распущенные-то они ещё вполовину длиннее, жёсткие, блестящие. Хорошо, что мне так плохо.

Плетусь за ним босиком. Интересно, почему меня отпустило, когда он меня обнял? То есть если отмести романтическое объяснение как неорганизованное. Может, конечно, просто доза такая была, что вот ровно настолько хватило.

— А как вы отравились? — спрашивает. Хотела бы я знать.

— Точно не знаю, но у меня с собой психодизлептиков нет, так что я не могла их принять по ошибке. Я вообще вчера никаких таблеток не пила. А действуют они почти сразу. Какая я была вчера за ужином, ты, наверное, заметил. Запомни на будущее, это симптом, называется эйфория.

— Вы думаете, за ужином вас кто-то отравил?

— Не хочу никого обвинять...

— Ну да, — поджимает губы. Кажется, подозреваемый у нас один и тот же.

Доходим до моей каюты, дверь настежь, постель вся наизнанку, тапки кверху брюхом валяются, как дохлая рыба. Нетвёрдыми руками роюсь в мешке. Так, вот что-то похожее. И вроде бы написано всё правильно. Сую Азамату прочитать — да, он родимый. Ага, глядите-ка, в мешке есть мой антидот. Прекрасно! Ещё бы шприцом в баночку попасть... Показываю шприц Азамату.

— Посмотри, сверху пузырьки не плавают?

Смотрит на шприц, хмурится неуверенно. Не видел, что ли, никогда?

— Нет, не плавают... Лиза, что вы собираетесь с этим делать?

— Колоться, что ж ещё. Не волнуйся, это обычная процедура, несложная и неопасная.

Так, ну в плечо самой себе неудобно, тем более с моей нынешней координацией. Значит, в бедро. Хорошо, что штаны широкие, можно закатать по самое некуда.

— Дай йодовые салфетки, пожалуйста. Вон та пачка.

Наблюдает с тревогой, как я размазываю яркий стерилизующий раствор.

— Намечаете мишень?

Фыркаю.

— Вообще-то стерилизую, но наметить — тоже полезно. Смотри, если промахнусь, хватай за руки.

Но не промахиваюсь. Больно, блин. Ладно, уже всё. Отдаю ему шприц.

— Выкинь, пожалуйста.

Смотрит недоумённо, но слушается. Я откидываюсь на кровать, где сидела. Ноги остаются стоять рядом с кроватью, даже штанину не раскатала. Наверное, это не очень прилично выглядит, но мне всё глубоко пофигу. Ох, нет, не всё, потому что меня мутит. Едва успеваю закрыться в ванной, когда накрывает. Ну что ж, это как раз хорошо. Напиваюсь воды из-под крана, благо дистиллят, и через минуту меня выворачивает ещё раз. Интересно, дверь ванной звуконепроницаемая? Ладно, кажется, отпустило. Выпадаю обратно в комнату, Азамат стоит с совершенно потерянным видом — куда бежать, кого спасать?

— Вам... что-нибудь ещё нужно?

Я снова падаю на край кровати и начинаю потихоньку отъезжать. Он наклоняется надо мной, грива его шикарная по обеим сторонам висит. Улыбаюсь — наверное, выгляжу совсем безумно.

— Мне нужно ещё поспать. Если нетрудно, принеси воды... Сушняк дикий.

— Сейчас принесу, — кивает. Немного колеблется, потом всё-таки сгребает меня и без видимых усилий перекладывает на кровать целиком, пледиком накрывает. Подоткни, и я заплачу.

— Передай Алтонгирелу, что он мне примерещился без глаз и рта, — бормочу мстительно. И отрубаюсь.

* * *

Просыпаюсь и первым делом выглахтываю полуторалитровую бутылку минералки, стоящую на тумбочке у кровати. Мысленно произношу тост за здоровье капитана. Снова закрываю глаза и сосредотачиваюсь на ощущениях. Ничего, жить буду. Собственно, помимо некоторой вязкости в голове, никаких ощущений и нет. Так что можно, пожалуй, выползти из койки и пойти взглянуть на мир, потому что спать я уже больше не могу.

Я так со вчерашнего вечера и не разделась, как пришла с ужина в некондиции. Пожалуй, пора, да и сполоснуться не помешает после всей этой химии.

После душа напяливаю снова свои штаны, а сверху — высохшую блузку, одну из двух, что были у меня в багаже. Выгляжу почти парадно, даже кругов под глазами нет. И чувствую в себе силы на свершения — небольшие, правда. Например, дойти до кухни ещё чего-нибудь попить.

Добредаю, начинаю шуровать на предмет чая. Водогрейка-то горячая, но это ж ещё надо найти, где они прячут тот мешок, и куда мою кружечку убрали, и где опять большие пиалы.

— Вам помочь?

Подпрыгиваю. Кто здесь?!

Оказывается, Эцаган. Сидит в дальнем углу на лавке, слившись с местностью, колени к подбородку, вид мрачный.

— Я чай ищу, — говорю растерянно. Похоже, сорвала человеку сеанс хандры.

— В нижней тумбочке справа от вас, — указывает, потом пристраивает лоб на коленях, прямо-таки буквально замыкаясь в себе. Ладно, не моё дело... Нахожу свой мешок, завариваю, подумываю, не свалить ли, чтобы человеку на нервы не действовать. Конечно, если ему одиночества охота, почему бы не пойти в свою каюту? Туда точно никого постороннего не принесёт. Впрочем, время позднее, ужин уже прошёл, можно ожидать, что и в столовой никого не будет. Наливаю чай.

— Ой, — слышу из угла. Эцаган вскакивает, выбирается из-за стола, идёт ко мне. — Что-то я совсем забылся. Давайте я вам налью и пиалу нормальную дам...

— А эта чем плоха? — размешиваю сахар, уже предвкушая, как я сейчас выдую эти пол-литра счастья.

— Ну нехорошо ведь такую большую... Невежливо получается.

— А маленькую — вежливо?

— Ну да, она ведь быстро кончается, нужно всё время подливать.

Ах да, что-то я такое слышала про чей-то этикет, что гостю надо давать маленькую чашку, чтобы всё время за ним ухаживать, а большая значит "пей и уходи".

— Так вот почему капитан так хохотал, когда я сказала, что единственное, что меня не устраивает в этой пиале, это отсутствие ручки.

Эцаган фыркает:

— Да уж, я себе представляю. Ну давайте я...

— Не надо. В мелкой посуде остывает мгновенно, а я люблю горячий. А ещё я очень не люблю суету за столом. А поскольку я сегодня болею, то имею право не подстраиваться под ваш этикет. Придётся тебе немножко почувствовать себя плохим хозяином, зато я с удовольствием чаю попью.

Ржёт. Вообще, эти танцы вокруг чая мне уже изрядно поднадоели. Какая, понимаешь, великая межкультурная проблема!

Сажусь за ближайший стол, осторожно отпиваю. Господи, какой кайф.

Эцаган пристраивается напротив, снова приобретая меланхоличный вид. Хорошо, что меня не интересуют юноши на десять лет меня младше, а то ведь такой романтичный герой-любовник...

— Жизнь — стерва? — спрашиваю осторожно. Сама ненавижу, когда пристают, что у меня стряслось.

— Да нет, в общем, так... по мелочи. Алтонгирел с капитаном поругался, а он от этого всегда становится совершенно невыносим.

Можно подумать, всё остальное время он просто пусечка.

— Боюсь, что это из-за меня, — говорю покаянно, хотя на самом деле не боюсь, а надеюсь. Что Азамат уже наконец вправил этому козлу мозги.

— Да уж знаю, — хмыкает Эцаган. — Уже весь корабль наслышан, они так орали... Надо же было додуматься, подсыпать вам этой дряни. Можно было догадаться, что на вас не так подействует, как на нас, если вы от гармарры засыпаете.

— А какого эффекта он ожидал? — поднимаю бровь. Это что было, отворотное зелье?

— Ну, вообще эту штуку пьют, когда нужно понять, что за люди тебя окружают. Потому что от неё видишь главные черты окружающих... как бы... ярче. Причём на нас-то она действует сразу, ненадолго и без последствий.

— То есть это он мне пытался обеспечить интенсивное знакомство с коллективом? — хмыкаю, вспоминая свои глюки в гостиной.

— Нет, он просто хотел, чтобы вам стало неприятно находиться рядом с капитаном.

Слегка впечатываю ладонь себе в физиономию и позволяю ей стечь.

— Слушай, ты можешь мне объяснить, почему его так волнует моё общение с Азаматом? Я уже не знаю, что и думать.

Эцаган невнятно пожимает плечами.

— Они друзья.

— Это теперь так называется? А ведёт он себя так, как будто они как минимум женаты!

Ой, зря я это сказала... Конечно, я больная, мне можно, но что-то мой собеседник нехорошо в лице переменился.

— То есть... я ничего не хочу сказать... — начинаю мямлить.

— Алтонгирел мне не изменяет, тем более что Азамат гетеросексуал! — возмущённо выпаливает Эцаган.

Если вычеркнуть все непечатные выражения, которые я подумала в свой собственный адрес, останется, что я икнула.

— Прости, — говорю, — я не хотела тебя обидеть.

Снова икаю и утыкаюсь в чай. Эцаган вздыхает.

— Ладно, я понимаю, что после того, как он вас отравил, можно о нём что угодно подумать. Но с Азаматом они действительно просто друзья, почти братья даже. Алтонгирел -ровесник младшего брата капитана, они в детстве играли вместе. Тем более что у Алтонгирела родители рано умерли, так Азамат его читать учил!

— Хорошо-хорошо, я верю! — тараторю. — Я вообще тут ни про кого ничего не знаю и понять не могу, чего он ко мне прицепился... Это просто так выглядит...

Эцаган фыркает, мотает головой. Кажется, простил.

— Да уж, могу себе представить. Но он просто боится, что капитану будет... трудно с вами расстаться.

— Да, это, конечно, причина, чтобы меня бить и травить, — делаю длинное лицо.

— Есть вещи, которые очень трудно объяснить, — вздыхает Эцаган. — Алтонгирел, конечно, не всегда разумно поступает. Но он хороший человек.

Некоторое время сидим молча, я вожу пальцем по краю пиалы, но она не звенит.

— А сколько лет Азамату? — спрашиваю для шума.

— Тридцать девять, а что?

— Ничего, так, просто интересно. По нему трудно сказать.

Собственно, он, пожалуй, выглядит постарше, ну так и жизнь у него была не сахар.

— Да уж, — кивает Эцаган. — Я вообще поражаюсь, как вы его терпите. Меня Алтонгирел три месяца уговаривал вступить в команду, после того как я капитана впервые увидел. Вы чего?

Видимо, у меня на лице что-то изобразилось помимо воли.

— Да так, знаешь, — поджимаю губы. — Он как бы не виноват, что с ним такое случилось.

— Какая разница, виноват или нет? Он просто урод, и смотреть на него противно, вот и всё.

— А-а тебе не кажется, что так говорить несколько невежливо?. .

— Но я же не хочу его обидеть! — удивляется Эцаган. — Это просто факт. Вот у вас глаза синие — это ведь вас не обижает?

— То, что у меня глаза синие, это объективная реальность. А то, что ты про Азамата говоришь, это твоё отношение.

— Почему только моё? Спросите кого угодно, все скажут, что он урод. Да и вообще, вы сами не видите, что ли?

Вздыхаю.

— А как ему вообще удалось собрать команду и стать капитаном, если все его считают уродом? Я ведь так понимаю, у вас это очень важный параметр.

Эцаган усмехается, встряхивая головой.

— Да у нас такая команда, нам всё нипочём. Кроме меня, Тирбиша и пилотов, тут все воины высшего разряда. Взять хотя бы Ирнчина — он дюжину кораблей сменил, прежде чем сюда попасть. А что, говорит, делать, если капитан идиот и в безопасности ничего не понимает? Азамат хоть страшный, но с ним спокойно как-то, можешь быть уверен, что он всё предусмотрит. И проблемы решает полюбовно. А то я вот к одному капитану пришёл наниматься, а он мне: постригись. Ну ага, побежал! Азамат-то ничего такого не требует, — Эцаган демонстративно намотал локон на палец. Потом вдруг глаза у него загорелись: — А знаете, как он круто дерётся? И нас учит, чтоб не раскисали тут в четырёх стенах. Некоторые ради этого тут работают. У других свои проблемы, вон, Орвой-тоже пугало, его особенно и не берут никуда, а если подумать, снайпер-то он каких поискать. Тирбишу нравится, что Азамат не нарушает законов принципиально. Тирбиш, он такой положительный парень, а наёмничает, чтобы семью поддерживать, тут платят лучше, чем на планете. Короче, как капитану Азамату просто цены нет, жалко, конечно, что он выглядит так отвратно, но уж что тут сделаешь... Судьба.

— То есть ты в принципе допускаешь, что человек может быть хорошим профессионалом и заслуживать уважения с любой внешностью? — уточняю я.

— Профессионалом — конечно, — соглашается Эцаган. — Особенно в космосе. На планете-то считается, если урод, значит, у богов не в чести, но тут богов нет, так что это не так важно. А вот насчёт уважения... — он мнётся, подбирая слова. — Одно дело уважать его приказы, когда работаешь. Всё-таки его корабль и он платит, и вообще во время операции ослушаться капитана — это тебя потом ни в одну команду не возьмут. Но чтобы я ещё следил, как я там о нём говорю со знакомыми... это уже ни в какие ворота. Как его можно уважать, если на него смотреть противно? Он же такой страшный, что на человека мало похож, с тем же успехом можно уважать... не знаю, компьютер! — он хмурится и смотрит на меня немного высокомерно, как будто предлагает попробовать ему возразить.

Пожалуй, пора это всё прекращать, пока я не озверела окончательно от такой морали. Миссионер из меня никакой. И полемизировать я не умею. Боюсь, что если уж сам Азамат не смог их убедить, что он достоин уважения, я уж точно не справлюсь. Грустно это всё.

— Что-то у нас с тобой сегодня беседа не выходит, — говорю. — Только настроение друг другу портим.

— Спать надо идти потому что, — говорит, вставая. — Поздно уже.

Я-то сейчас точно не засну, но решаю вернуться в каюту. Вроде сушняк отпустил. Сажусь на кровать, провязываю два ряда — и просыпаюсь утром.

????? 8

Просыпаюсь, заметьте, голодная на совесть. Придётся немедленно идти встречаться с обществом. Где там Тирбишевы йогурты?. .

Едва выхожу из каюты, слышу скандал со стороны гостиной. Кажется, участников больше, чем двое. Не моё дело, конечно... Но всё равно плетусь туда посмотреть, что стряслось. У меня с утра инстинкт самосохранения плохо работает, да.

Глазам моим предстаёт эпическая картина. Вся команда с тоскливым видом жмётся по углам холла, в центре стоят Азамат и Гонд. Первого я вижу только со спины, а вот Гонд сизо-бледный и слегка трясётся. И руку левую держит, как будто сломана.

— ... ??????? ???! — гремит Азамат. — ??????? ????????, ????? ?? ?????????!

Гонд что-то невнятное мямлит в ответ. Рядом на диване, сгорбившись, сидит Алтонгирел с видом покойника, смотрит в одну точку. Ох, что-то мне стрёмно...

Оглядываюсь, замечаю в сторонке понурого Тирбиша. Тихонько прокрадываюсь к нему.

— Что случилось? — шепчу. Он вздрагивает, но никто не оборачивается.

— Ночью Гонд был на вахте, засёк джингошский корабль. И они вместе с Эцаганом выдвинулись его штурмовать.

Мямленье Гонда наконец обретает смысл:

— ? ??? ? ???, ???????? ??? ? ????????, ?? ?????? ???????? ?????... ? ?? ??? ?? ????????? ???????.

— ?? ??? ?????? ??????? ???!!

— Ну вот, — продолжает Тирбиш. — Корабль-то они взяли...

И замолкает как-то подозрительно. Судя по тому, что Азамат выволакивает Гонда, а Эцагана в комнате нет... О господи!

— Он что, убит?!

— Ранен, — говорит Тирбиш так, как будто это ещё хуже.

— Где он?

— У себя в каюте.

— Пошли.

Решительно тяну его за рукав. Могли бы меня и разбудить, идиоты! Но Эцаган тоже хорош, что за пубертатные выходки? Мало им было, что они на нашем корабле двоих потеряли. Надо теперь, чтобы я ещё себя виноватой почувствовала, что он в дурном настроении был вчера?! Обойдётся!

Дверь в каюту Эцагана приоткрыта, Тирбиш остаётся снаружи, а я захожу и обомлеваю. Бедолага лежит на кровати, по всей видимости, без сознания, всё лицо залито кровью, поперёк лба широкая борозда.

О боже. Ещё бы Азамат не бушевал. Разворачиваюсь на пятках и мчусь к себе в каюту за мешком, едва не сшибая ошарашенного Тирбиша.

Возвращаюсь так же бегом, распахиваю дверь. Тирбиш всё ещё стоит рядом.

— Заходи, будешь ассистировать!

— Но... я...

— ВНУТРЬ!

Заходит, я вытряхиваю всё из мешка на стол, выхватываю необходимое.

— На, возьми, намочи, протри ему лицо, чтобы видно было, где повреждено. Ну!

Со второго пинка Тирбиш стартует в ванную. Вот самое время нашёл для своих предрассудков. Я тем временем оглядываю Эцагана в прочих местах и обнаруживаю несколько ранений в живот. Кровать уже вся кровью пропиталась, ещё бы он был в сознании! Пульс, однако, ещё вполне приличный. Обдираю с него лишнюю одежду и сомнительные бинты, кидаюсь осматривать внутренние повреждения.

Ещё в прошлом веке один китайский гений сварганил портативный сканер. Они любят всё комбинировать... Так вот, он может шестью разными способами снимать изображение с человеческого нутра. При большом желании и хорошей настройке им можно даже сквозь стены смотреть. А так — палочка с катучим шариком на конце да экранчик. Как люди без этой штуки раньше жили, не представляю.

Так, задеты в основном кишки и соединительные ткани. К счастью, большая часть ранений нанесена лазером, а он заваривает рану, так что почти нет опасности заражения. К сожалению, открытые тоже есть, придётся промывать. Тирбиш неуклюже приступает к выполнению команды. Где мои спазмолитики-анальгетики?. .

Как же я рада, что взяла всё это с собой! И мою любимую машинку для заваривания швов. Её изобрели уже на моей памяти. Если на ткань в месте разреза нагрузка небольшая, то можно как бы склеить края обратно вместе, и всего через пару дней будет как раньше. И никаких тебе швов, вообще никаких следов. Кому-то тут сильно повезло, что у меня есть моя машинка.

Тирбиш на мои манипуляции не смотрит, отвернулся.

— Я вам ещё нужен? — блеет.

— С химическими весами обращаться умеешь? — спрашиваю, заклеивая Эцагану физиономию. Машинка — машинкой, а контакт с внешней средой лучше пока минимизировать.

— Да, конечно.

Как удобно жить, когда все вокруг технически подкованные! Правда, если бы у меня была искусственная кровь, было бы ещё удобнее. Или хотя бы готовый физраствор... Хорошо хоть нас в колледже натаскали обходиться бытовыми средствами вместо фирменных смесей и прочих достижений цивилизации. Понимают, что в космосе может и не быть под рукой модных медицинских новинок.

— Вот тебе чистый натрий-хлор, — протягиваю Тирбишу баночку. — Разведи ноль девять в дистилляте и подогрей половину до тридцати семи градусов. Справишься?

— Да, а сколько литров?

— Давай пока парочку... на всякий. И — ты понимаешь, что такое "стерильно"?

Он кивает, хватает соль и весы и счастливо уносится прочь от вида "изуродованного" Эцагана... Тоже мне, блин, наёмники! Девки нервные! Азамат, правда, Гонду что-то там вкручивал про "без шлема". То есть, наверное, обычно они какой-то доспех надевают, когда драка предстоит. В таком случае Эцаган у нас дважды герой. Очнётся — отшлёпаю.

Через пару минут возвращается Тирбиш с двумя флягами физраствора. С интересом наблюдает, как я втыкаю иглу. Похоже, тоже никогда шприца не видел. Хорошо хоть под руки не лезет.

Со внутренними травмами куча возни: сначала всё промыть нежно, тёпленьким растворчиком, кишки все просмотреть детально, а это несколько метров, отсосать всю дрянь, зашить, а где приварено лазером — расклеить... Упариваюсь конкретно, хорошо хоть сканер подсвечивает повреждения. Ну вот, наконец с этим покончено. Ставлю отсос, ввожу антибиотики.

Теперь что у него там с лицом?

С лицом всё не так плохо, ранка-то, собственно, одна, и та легко закрывается после дезинфекции. Нет, мой завариватель швов — великая вещь. Жаль, её не было у того, кто зашивал Азамата...

Ну вот, пациент стабилизирован. Пульс почти нормальный, зрачки на свет реагируют. Скоро должен очнуться. Надеваю ему на запястье пульсометр — запищит, если что.

— Всё? — осторожно спрашивает Тирбиш.

— Ну да, — вздыхаю удовлетворённо. — Теперь ждём, когда очнётся и что расскажет. Пока больше симптомов нет.

Тирбиш кивает, как будто понял. Впрочем, скорее, он реагирует на мой спокойный тон. Мы слегка прибираемся, он выливает отходы производства, я собираю свои причиндалы обратно в мешок от греха. Вид обрезков кишок у Тирбиша отвращения не вызывает, видимо, царапина на лице гораздо противнее.

Я уже открываю рот попросить его посидеть тут, присмотреть за больным, когда дверь вдруг распахивается и входят Азамат с Алтонгирелом. Азамат такой мрачный, что аж лицо потемнело, не знаю уж, как это возможно. Алтонгирел, наоборот, серовато-бледный, глаза пустые и как будто даже отощал, хотя всего-то прошло несколько часов.

— Что ты тут делаешь? — спрашивает он меня, хотя и без выраженной вопросительной интонации. Видно, мозги совсем отключились, надо же, как переживает.

— Я, — говорю, — врач. Я тут лечу. Вам надо было меня сразу разбудить, когда он вернулся.

Алтонгирел никак на мои слова не реагирует, бредёт к кровати, садится на край, почти в лужу крови, и остаётся неподвижно сидеть. Надо будет кого-нибудь запрячь поменять бельё. Алтонгирел сейчас вряд ли способен на конструктивную деятельность. Не знаю, правда, из-за чего он больше страдает: что его парень ранен и в опасности или что у него лицо повреждено. Ладно, по умолчанию выберу первый вариант, не буду сволочью.

Азамат, кажется, осознаёт, что в моих словах есть доля истины.

— Мы привыкли обходиться своими силами, — говорит. — Но я рад, что вы решили помочь. У вас есть... какие-то прогнозы?

— Да, — энергично киваю. — Причин для волнения нет. Он стабилен, скоро должен очнуться. Если кроме тех повреждений, что мне удалось обнаружить, никаких других нет, то он полностью выздоровеет.

Азамат кивает с некоторым облегчением, хотя, по-моему, он мне не верит. Ну, если у них женщины в принципе не могут быть врачами, то неудивительно, что он мне не доверяет. Ладно, погоди, сам увидишь.

Алтонгирел меня, похоже, вообще не слышит. Подхожу к нему, щёлкаю пальцами перед лицом. Конечно, я всё понимаю, у человека горе, но я ему ещё своё подпорченное здоровье не простила. Он слегка фокусирует взгляд.

— Если он очнётся, позови меня. Я буду в кухне. И если вот эта штука у него на руке запищит, тоже позови. Причём очень быстро. Это понятно?

Он открывает рот, потом передумывает и кивает. И снова отключается от внешнего мира. Поворачиваюсь к Азамату:

— Думаешь, он меня услышал?

— Да, — говорит Азамат уверено. — Он всё сделает. Пойдёмте.

Обнаруживаю, что Тирбиш под шумок уже смылся. Не знаю уж, чем так ужасен кусочек пластыря на лбу, но зато, когда я наконец-то дохожу до кухни, там уже пахнет едой. Правильно, мальчик, мыслишь. Как говорится, если врач сыт, то и больному легче.

— Где Гонд? — спрашиваю у Азамата. Он снова мрачнеет.

— Пока что заперт у себя.

— Мне надо будет его осмотреть.

— Что? — капитан аж сощурился, как будто кислое что-то откусил.

— У него рука сломана, — говорю.

— Он сам виноват.

— Эцаган тоже сам виноват, — говорю. — Ему теперь за это умереть?

Азамат тяжело вздыхает.

— Ваше внимание плохо сочетается с наказанием.

— Наказывать будешь потом, когда я удостоверюсь, что он вне опасности.

— Ладно, — кивает. — Вы правы.

Тут Тирбиш подносит мне какие-то жареные пельмени, и я временно утрачиваю способность говорить. Азамат сидит напротив и смотрит, как я ем. И меня это даже не раздражает, не то что не смущает. Кстати, вот ведь интересно, мне кажется, что я называю его на "ты", а он меня — на "вы", хотя во всеобщем нету разницы. Это после того как я с ним в обнимку поспала. Интересно, что должно случиться, чтобы и он на неформальный тон перешёл?

Видимо, забыв о моём присутствии, Азамат трёт лицо с той стороны, где ожоги. Ну да, я понимаю, что ты думаешь. Однако обещать тебе, что у Эцагана не будет никаких последствий на лице, я не могу, даже если уверена, что их не будет. Потому что если будут, то получится намного хуже, лучше уж сейчас понервничать.

— Он всегда переживает, если я с Алтонгирелом ссорюсь, — говорит капитан. Прекра-а-асно, давай теперь ты ещё себя во всём обвинишь.

К счастью, он не продолжает развивать мысль, хотя на лице всё написано светящимися буквами. В перерыве между двумя пельменями откладываю ложку и беру Азамата за руку, безвольно лежащую на столе. Обхватить не могу, так, сбоку прихватываю, как прищепка.

— Всё будет хорошо, — говорю. Это, конечно, ответственное заявление, но я тоже не железная.

Азамат пускает меня к Гонду и сам заходит следом. Бедный парень, похоже, решает, что вот сейчас его казнят.

— Не волнуйся, — говорю, — Эцагану тоже достанется. От меня лично.

В ответ слышу только нервное сглатывание.

Перелом у него закрытый, с небольшим смещением. Мелких осколков нет. В принципе, ничего страшного, он даже не вскрикивает, когда вправляю. Может, конечно, решил перед капитаном продемонстрировать стоицизм, не знаю. Накладываю шину с применением куска какой-то аппаратуры, специально для этой цели найденного на складе. Азамат смотрит как заворожённый. И где они были все эти века...

Напоследок капитан окидывает Гонда грозным взором, и мы выходим. Идём куда-то... Точнее, это Азамат идёт, а я за ним следом, не знаю зачем. Привычка уже, наверное. В неизвестном мне отсеке корабля навстречу нам попадается один из старших в команде, тот, что сидит за столом справа от Алтонгирела.

— ??? ?????... — начинает на муданжском, потом, покосившись на меня, переходит на всеобщий. — Как будем хоронить?. .

— Кого?! — рявкаю я, не давая Азамату и слова сказать.

— Эцагана... — растерянно отвечает мужик.

— Когда он лет через семьдесят умрёт от рака прямой кишки в своей постели, это будет не ваша проблема, — говорю с некоторым нетерпением. Нет, ну можно не верить, что я хороший врач, но не до такой же степени!

Собеседник переводит озадаченный взгляд на капитана.

— Не суетись, Хранцицик, — произносит капитан, и я фыркаю совершенно неприличным хохотом прежде, чем успеваю скомандовать себе промолчать. Азамат что-то там продолжает говорить про то, что моего пациента рановато хоронить.

— Но я же сам его бинтовал, там нет шансов... — бормочет человек с чудо-именем. Это заставляет меня резко посерьёзнеть.

— А, так это был ты? А промыть раны или хотя бы кровь остановить тебе в голову не пришло? — напускаюсь на него. Я, может, тут и в гостях, и маленькая, и беззащитная, но когда речь идёт о моём пациенте... голову откушу только так.

— Естественно, я промыл! — возмущается он.

— Ага, с расстояния в два метра! У него всё лицо в крови было, когда я зашла!

— Ну так заново натекло! Что вы думаете, кровь ждать будет?

— Я думаю, что можно было зашить!

— На лице?!

— А что?!

— На лице нельзя зашивать! Тут уж как срастётся, у каждого своя судьба.

Очень хочется побиться головой о стенку. А лучше побить кое-кого. Больно.

— А на животе что? Тоже нельзя?

— Так раны сквозные, я же не могу внутри зашить! Ну и какой смысл...

Держите меня семеро. Иначе точно стукну.

— Значит так, — говорю, — я зашила всё. Это раз. Эцаган выживет, это два. А три — ты, хрен-цуцик, уйди с глаз моих, пока я тебе что-нибудь не пришила!

Шарахается, как от огня, в панике зыркает на капитана и, получив, видимо, разрешение, исчезает куда-то в боковой коридор.

— Это, что ли, бортовой врач? — рычу. Нет, ну правда, ребёнок из экошколы лучше бы справился!

— Нет, у нас на борту нет целителя, — говорит Азамат, тихо стерпевший мои вопли. — Их и на Муданге-то не хватает.

— Что, муданжцы патологически неспособны врачевать? Почему нельзя обучить столько, сколько нужно? Где рыночная экономика, в конце концов?! — что-то я разбушевалась.

— Это очень долго, — пожимает плечами Азамат. — И трудная работа. Из тех, кто может получить образование, мало кто хочет всю жизнь смотреть на чужие уродства.

Хватаюсь за голову, еле сдерживаясь, чтобы не завыть в голос. Вот уроды!!!

— А что, — спокойно продолжает Азамат, — вы действительно смогли всё зашить?

— Естественно, — вздыхаю. Придётся, видимо, смириться с их варварскими представлениями. — Там проблема не столько зашить, сколько промыть как следует и найти все повреждения.

Мы начинаем куда-то идти, опять не знаю куда.

— Я уже заметил, — говорит Азамат, — что ваши целительские методы сильно отличаются от наших. Видимо, у вас они гораздо лучше развиты...

— Да уж, не без этого, — кривлюсь. — Я вот не понимаю, как вы умудрились пройти мимо всей нашей медицины. Если вы даже обычного шприца не видели... Они ведь на Земле появились раньше звездолётов!

— Так у нас с Землей до самого недавнего времени не было никаких контактов... — разводит он руками.

— Ну вы же всё равно когда-то переселились с Земли на свой Муданг. Это ведь не могло произойти раньше наших первых полётов в космос!

— А вы думаете, мы когда-то жили на Земле? — удивляется капитан. Я встаю как вкопанная.

— До сих пор, — говорю неверным голосом, — наукой не зафиксировано существование разумных рас, не происходящих с Земли.

— Вот как... — говорит он и глубоко задумывается. Мы снова двигаемся в путь и успеваем дойти до угла, прежде чем он продолжает. — Что ж, вам виднее, мы-то помним свою историю всего на несколько столетий назад. Однако до сих пор я был уверен, что мы осели на Муданге примерно в двенадцатом веке по земному летоисчислению. Как я понимаю, ваши корабли появились существенно позже.

— Да уж, — говорю. — У нас в то время ещё и Америку не открыли...

И встаю как вкопанная во второй раз.

— Америку, — повторяю тупо.

— Это... какой-то регион на Земле? — хмурится капитан. — А что с ним такое?

— Просто... э-э-э... самые похожие на вас люди жили как раз там. Но мы, в смысле, европейцы... — много ему это скажет, ага, — в смысле, кто наукой занимался, впервые с ними встретились в пятнадцатом веке, и то в конце.

— А теперь не живут?

— Все перемешались, — пожимаю плечами. Обойдётся без кровавых подробностей, мне пока жизнь дорога.

— Так... вы что, думаете, наши предки научились строить звездолёты задолго до ваших, а вы об этом ничего не знаете?

— Ну про них мало что известно, но ходит много всяких невероятных легенд. То есть я бы сказала, что если кто и мог такое отчудить, то это были они. Вы вон до сих пор в одиночку собрать звездолёт из подручных средств можете.

— Вы преувеличиваете, — улыбается. — У нас просто высоко ценится способность к ручному труду.

— Вот-вот, — говорю. Что-то больно красиво выходит. Только вот язык у них, по мнению всех лингвистов, родственный монгольскому. Конечно, какой там язык был у тех индейцев, я не знаю, но...

— А чем вам так не понравилось имя Хранцицика? — Азамат параллельно мне переключается на лингвистику.

Я снова ржу, просто не могу остановиться.

— Очень, — говорю, — смешно звучит на моём языке.

Азамат качает головой.

— Это значит просто "дождевой цветок", он в дождь родился.

Ну да, я даже понимаю. Можно подумать, от этого легче.

— Я, признаться, до знакомства с вами не знал, — продолжает Азамат, рассматривая меня, — что на Земле есть другие языки, кроме всеобщего.

— Ха! — фыркаю. — Три тыщи не хочешь?

— Сколько?!

О-о, я вывела его из душевного равновесия! Как мне нравится, когда он так таращится!

— А как вы друг друга понимаете? — продолжает изумляться мой друг с моноэтнической планеты.

— Вот для того и всеобщий, — смеюсь. — Его не для космоса вводили, а для Земли.

— С ума сойти, — качает головой. Ну вот, хотя бы я его развлекла немного, лицом просветлел. Что-то в нём есть неуловимо родное. Во внешности и даже в запахе. Как будто детские воспоминания какие-то просыпаются. Впрочем, в свете моих последних измышлений насчёт индейцев в космосе в двенадцатом веке это уже как-то жутковато.

То, куда мы в итоге приходим, оказывается капитанским мостиком. Он мало чем отличается от прочих, которые мне приходилось видеть: по кругу экраны-иллюминаторы, под ними сенсорные панели управления, по сути, тоже экраны. Компьютер — он и на Муданге компьютер. На мостике двое парней в тапочках и потрёпанных свитерах, они кивают нам с капитаном, не отрываясь от экрана.

— Лиза, боюсь, что нам придётся отложить разговор, — говорит капитан, приземляясь в оставшееся свободное выдвижное кресло. — Мне надо немного порулить.

— А пилоты на что? — моргаю озадаченно. Разговора-то мне не жалко...

— Они ребята молодые, не очень опытные, а мы сейчас полетим через облако, и я предпочитаю сам повести.

Ребята дружно пропускают всё это мимо ушей.

— Я думала, для лавирования в облаке есть специальный софт, — говорю с опаской. Как-то очень не хочется в таком деле полагаться на человеческие способности, пусть наш капитан хоть трижды гений космоса.

— Ну, софт — это инструмент, — размеренно говорит Азамат. — Им ещё надо уметь пользоваться. Он, конечно, облегчает работу, в смысле, что ни с чем не столкнёмся. Но если полагаться на одни только программы, то уж очень трясёт.

Это да. И швыряет резко. А ты, что ли, лучше можешь?

— Тут нужно плавненько, — продолжает капитан, видимо, оседлав любимого конька. — И с умом, не шарахаться от всего на свете. Тем более мы сейчас с прицепом, пленный корабль тащим. Заодно ребята мои поучатся в таких условиях рулить.

О, да тут намечается мастер-класс старшего павиана. Ну что ж, хоть какое самоутверждение. Правда, по виду господ пилотов не скажешь, что они в курсе, что их сейчас будут чему-то учить.

— Вам, Лиза, наверное, не стоит здесь оставаться, — мягко говорит Азамат. — Это, знаете, напряжённое дело...

Ну да, я понимаю, мужики хотят поиграться. Наверное, в наши РПГ-шки они всё-таки не режутся, им в реале хватает.

— Хорошо, — говорю. — Пойду проведаю пациента.

* * *

Пациент, конечно, уже очнулся, а Алтонгирел, конечно, меня не позвал. Сидят, разговаривают тихонечко, ячейка общества, блин.

— Как самочувствие? — спрашиваю деловито.

— Как будто живой, — вяло отвечает Эцаган. Проверяю пульсометр, нормально, восемьдесят в минуту.

— И правда живой, — говорю. — Мутит?

— Нет, — мотает головой. Видимо, сотрясения нету.

— Ну давай рассказывай ход боевых действий, — говорю, выдвигая из-под стола стул. Вылупились на меня оба, как будто я о подробностях их личной жизни спросила. Придётся объяснять, ох уж эти варвары. — Мне нужно знать, что именно произошло, чтобы выяснить, какие у тебя ещё могут быть повреждения кроме тех, что я нашла.

— Какая теперь разница, — вздыхает, — какие там ещё повреждения...

В кои-то веки Алтонгирел принимает мою сторону. Строго выговаривает Эцагану по-муданжски. Я почти ничего не разбираю, но это действует. Захватывающий рассказ о двух идиотах, перебивших пару десятков джингошей, выглядит достаточно убедительно. Ну а если он всё-таки приврал, то я всё равно никак не могу это проверить. Разве что Гонда допросить, но он заперт, а капитан занят.

— Учти, — говорю Эцагану угрожающе, — если ты от меня что-то скрыл, то можешь и не выздороветь.

Он улыбается, как приговорённый. Госспади, да когда ж до них дойдёт?. .

— Алтонгирел, следи, чтобы он лицо не трогал, — наставляю. — Если придётся для этого руки привязать, то так и сделай, только не давай ему трогать лицо ни в коем случае, — потрясаю пальцем. Оба серьёзно кивают. Ладно, кажется, моя миссия здесь выполнена.

* * *

Из мемуаров Хотон-хон

Муданжские звездолёты оснащены многочисленными лапками не только для захвата чужих кораблей, хотя это тоже очень удобно: сгрёб джингошскую черепаху под пузо и дальше полетел. Однако главная функция лапок — улавливать гравитацию далёких небесных тел. Муданжский корабль, плывущий в космосе, похож на паука, растопырившего ножки и ловящего малейшие колебания своей сети. Уловив притяжение звезды или близкой планеты, даже очень слабое, корабль усиливает его и подтягивается в ту сторону, с которой оно исходит, как на ниточке. Это позволяет муданжским кораблям практически мгновенно менять направление даже на большой скорости и исчезать из поля зрения противника в непредсказуемом направлении. При этом внутри самого корабля поддерживается постоянное комфортное гравитационное поле.

В остальном принципы перемещения муданжцев во Вселенной мало отличаются от земных. Как все мы выучили в детстве, ничто не может двигаться быстрее, чем свет, поэтому, чтобы преодолевать гигантские пространства между галактиками в сроки, сопоставимые не только с продолжительностью человеческой жизни, но и с необходимостью регулярных поставок товаров, например, из Андромеды в Стену Слоуна, используются пространственно-временные туннели. Они могут быть естественного происхождения — если хорошо изучены и признаны стабильными, — или созданные человеком при помощи мощного луча света, которым можно свернуть пространство в воронку, как когда быстро мешаешь ложечкой в чае. Когда пролетаешь такой туннель, пространство вокруг тебя сжимается, а время и вовсе может открутиться назад, так что окажешься в месте назначения за день до вылета.

Конечно, это бывает только в специальных возвращающих туннелях или в случае неполадок; закон Земного Союза запрещает использование туннелей для путешествий во времени (кроме случаев дальних путешествий), так что обычно туннели настроены на протяжённость в два-три дня, чтобы уж с гарантией не выскочить в минус. Если же дорога и правда дальняя и туннелей надо пройти несколько, то полёт растягивается на пару недель, а то и месяцев.

Плюс к тому от туннеля до туннеля тоже надо долететь, а они густо наставлены только в самых населённых районах Вселенной. На окраинах иногда такая "пересадка" может занять по нескольку десятков лет, поэтому все корабли оборудованы собственным полем времени. Если полёт предстоит в самом деле очень долгий, то внутреннее время корабля замедляют, чтобы на борту казалось, что прошла всего пара дней. Снаружи, конечно, проходит больше, но искусственные туннели способны распознавать корабли со включённым полем времени, и когда такой корабль заходит в туннель, его выбрасывает не только вперёд в пространстве, но и назад во времени, так что и в самом деле получается, что прошло всего два-три дня. Естественные туннели обычно такого делать не могут, да и вообще они менее надёжны, чем рукотворные, зато за пользование ими не надо платить.

Популярные планеты вроде Земли или Гарнета держат около себя по нескольку очень коротких искусственных туннелей специально для гостей издалека, которым надо нагнать время. За это, конечно, дерут дикие деньги, но всё же это лучше, чем внезапно выпасть из жизни на шестьдесят лет. Разработано специальное законодательство по поводу того, кому и при каких обстоятельствах позволяется нарочно задерживаться в поле времени и таким образом переходить в будущее. Разработаны и методы расследования, кто остался в будущем и не прошёл возвращающий туннель нарочно, а кто-по рассеянности или внешним обстоятельствам.

* * *

Магеллановы облака практически не населены, хотя и располагаются очень близко к Млечному пути. Увы, для жизни людей оказались пригодны только спиральные галактики, а Магеллановы облака больше похожи на дрожжевое тесто, чем на классический волчок. Так что там только несколько зелёных планет-производителей с устойчивой атмосферой, но малой гравитацией, что позволяет растительности достигать гигантских размеров. Но, насколько я помню, там даже скот не разводят, а только кабачки всякие.

Поэтому сквозь них проходят несколько магистральных пространственно-временных туннелей от края до края, чтобы не задерживаться в мёртвой зоне. Проблема в том, что туннели эти вовсе не свободны от всякого мусора, который, собственно, и делает эту галактику облаком. Зато в туннеле гораздо труднее уворачиваться, потому что летишь не сам, а в поводу у гигантского водоворота. Центральный туннель, правда, по возможности очищен от всякого хлама, не знаю уж как, но мы-то летим по одному из боковых.

Так вот, это-то и удивительно. Заглядываю я в иллюминатор в полной уверенности, что сейчас увижу Сфинктер — то есть вход в туннель, — а оказывается, мы уже внутри! И не трясёт нифига, и не швыряет. Ну ладно, допустим, это мне капитан обещал. Но чтобы я захода в туннель не заметила? У меня же всегда уши закладывает от этого, и мутит, и всё на свете. Н-да, руки у нашего капитана и правда золотые, хоть и покорёженные. Надеюсь, пилоты не упускают возможности у него поучиться, потому что есть чему!

Сижу у себя в каюте, вяжу, пялюсь в иллюминатор. И так уже часа четыре. Скучно, сил нет. И как люди жили без компьютера... Попросить, что ли, у капитана муданжские легенды полистать под видом того, что картинки посмотреть хочу. Если, конечно, там есть картинки. В любом случае капитан сейчас занят. За иллюминатором бесконечные свитые в канат звёзды летят на бешеной скорости, уже муторно от них. Кажется, я начинаю понимать, зачем закрывать иллюминатор фотографиями. А ну-ка, где тут слайд-шоу? Хоть посмотрю на этот их Муданг.

Ничего себе такой Муданг, хоть название и ужасное. Ландшафт в основном — горы и степи, но и лес попадается. Снимки все зимние, растительность не рассмотришь. Домов тоже почти не попало в кадр, так, один-два. Они сложной формы, закруглённые такие, гладенькие. Не деревянные, а какие — понять не могу. Пара этажей, коническая крыша. Скоты бродят, вроде козы, но видно плохо, не поручусь. Пастораль, короче. Скучно.

Поскольку вязание голову не занимает, переключаюсь на бессмысленное, но мозгоёмкое занятие: Эцагановой швейной машинкой, которую он у меня так и не отобрал, выстрачиваю на более-менее однотонной полоске ткани какие-то узорчики. Разноцветными нитками причём. Белые зигзаги, красные петельки, чёрные косички какие-то. Стадию окончательного охренения можно считать достигнутой.

К счастью, тут приходит Тирбиш звать меня к обеду. Интересно, он всех зовёт или только меня, как привилегированную? Иначе почему не объявлять по громкой связи?. .

На обед нечто унылое. Вроде как жареное мясо, только оно почти сырое, а где не сырое, там не жуётся. Скотина, из которой его вырезали, при жизни, видимо, возила воду в горы и померла от перенапряжения. Я честно притворяюсь, что пытаюсь это разжевать, потому что не хочу обижать Тирбиша: остальные-то едят и нахваливают, очевидно, так и должно быть. К сырятине даже не притрагиваюсь, там может водиться целый справочник по паразитологии.

Жду, когда Тирбиш уйдёт или займётся чем-нибудь, чтобы я могла потихоньку выкинуть несъеденное, но он увлечён разговором с двумя мужиками по обе стороны от меня. Алтонгирела за столом нет. Интересно, кормят ли Гонда. Мало ли какие у Азамата методы наказания. Кстати, надо будет Эцагану питательной смеси проколоть, если есть, а то он и так тощенький.

Народ уже начинает понемногу разбредаться, когда входит Азамат. Это что, мы вышли из туннеля? И я опять ни сном, ни духом? Ни черта себе.

Капитан выглядит уставшим и, наверное, не только выглядит. Тяжело опускается за стол, прислоняется спиной к стене, принимается вяло жевать. Бедняга, тут и со свежими-то силами не откусишь.

Когда весь народ между мной и капитаном расползается, я придвигаюсь поближе.

— Здорово ты сквозь туннель прошёл, — говорю с искренним восхищением. — Я даже не заметила, когда входили, когда выходили. До сих пор ни разу ещё так гладко не летала.

Улыбается слегка. Видимо, слишком устал, чтобы спорить. Голову рукой подпёр. Цвет лица какой-то нехороший.

— Может, тебе пойти отдохнуть? — говорю участливо.

— Боюсь, засну. Ночью-то из-за всей этой передряги с Эцаганом не пришлось. А сейчас если лягу, то встану уже завтра утром, — хмыкает.

— Ну и поспи, — говорю. — У тебя что, срочные дела какие-то?

— Да нет, но что ж я, в три часа дня спать лягу? Да я и не засну всё равно.

— Только что обещал отрубиться немедленно, — хихикаю. — Пойди хоть полежи, глаза вон закрываются!

— А вам компьютер не нужен? — спрашивает внезапно. Решил тему перевести, что ли?

— Ну, я, конечно, с радостью им воспользуюсь, но не в ущерб твоему отдыху.

Смотрит на меня сонно, потом встаёт.

— Ладно, — говорит, — пойдёмте.

Недоеденный обед он так и оставляет на столе, и я следую его примеру, пока никто не видит.

????? 9

В каюте у Азамата, как всегда, почти темно. Он жестом указывает мне на бук, стоящий на столе, а сам садится к ночнику снова что-то ковырять-чинить, не вижу. Я уже привычным движением выдвигаю себе из-под стола растущее там кресло на складной ножке и упяливаюсь в экран.

Брат пишет, что детей доставили в целости, он сам видел, как их выгружали. Он пожаловался начальнику насчёт меня, и тот устроил разнос где-то в высших кругах Земного Союза. Увы, ни к чему хорошему это не привело: теперь они твёрдо уверены, что меня нет в живых, а если и есть, то, значит, предала какой-то великий земной секрет. У них там начальство сменилось три года назад, и если прежнее ко мне относилось бережно, то новое знать меня не знает и рисковать из-за меня не готово. Короче, судя по всему в ближайшее время мне на Землю лучше не спешить, мороки не оберёшься. Вот и брат советует найти какую-нибудь халтурку на Гарнете на полгодика, пока там всё уляжется. А то ещё заклеймят меня как муданжскую шпионку. Бред какой-то, честное слово. Зла не хватает!

Слышу, как Азамат зевает в другом углу, и злобность моя устремляется в другое русло: ну что вот он сидит, мучается, когда можно лечь и заснуть?! Можно подумать, вся команда следит, бодрствует ли он весь день! То есть от Алтонгирела, конечно, можно и не такого ожидать, но у него сейчас другие проблемы.

— Может, тебе всё-таки прилечь? — возобновляю уговоры. — Я уже закончила, не буду мешать.

— Да нет, Лиза, не уходите. Вам ведь скучно, наверное, в каюте сидеть. Мне компьютер сейчас не нужен, так что пользуйтесь, сколько хотите.

— Если он тебе не нужен, то, может, одолжишь на вечер? А ты бы пока поспал.

Оборачивается, смотрит на меня с сомнением. Что, думаешь, я в твои личные папки полезу? Так я и здесь могу, ты же не смотришь.

— Ну, конечно, можно и так... — тянет, явно отпускать свой бук со мной не хочет. — Но мне могут звонить...

Да понятно уже всё, не отдашь ты мне любимую игрушку. И я не вправе даже просить, и так уже на шею села по полной программе.

— Ах да, — говорю, — извини, — улыбаюсь, — я об этом забыла. Но мне там действительно нечего делать больше, так что я пойду, наверное, повяжу...

Закрываю бук, поднимаюсь.

— А что вы вяжете? — внезапно спрашивает с большим интересом. Опять культурный мем, что ли?

— Свитер... маме на день рожденья... — зависаю, стоя у кровати по другую сторону от капитана.

— Так странно, — говорит он несколько вымученно, — я думал, земляне не делают одежду вручную.

Я фыркаю.

— Да это больше ради процесса, чем действительно одежду сделать. Если мне нужен свитер, я его, конечно, в магазине куплю. А вязать можно в подарок, чтобы человек видел, что ты о нём помнишь.

Азамат усердно кивает:

— Да, у нас тоже так. Самодельное только дарят, никогда не продают. Так и о человеке судят, сколько у него дарёной одежды, настолько его и любят.

— Ого, — говорю. — Удобно. А легко ручную работу от покупной отличить? Я вот не всегда справляюсь.

— Ну, ручная обычно со всякими узорами, знаете... — неопределённо машет рукой в области воротника. — Вроде как со смыслом. На покупной такого не бывает.

— А, так там всякие вышивки-тесёмочки ещё? — спрашиваю с энтузиазмом, воображая пёстрые народные костюмы из старых краеведческих фильмов. Всегда хотела себе сшить что-нибудь этническое, но это же столько труда, да ещё разобраться, что в какие века вышивали да в каком племени... В общем, не люблю я в истории копаться.

— Да, там много всего, они пёстрые такие, — поддакивает Азамат с энтузиазмом.

— А у тебя есть что-нибудь для примера посмотреть? — спрашиваю.

Взгляд его мгновенно потухает.

— Что вы, откуда у меня...

На секунду лишаюсь дара речи — то ли от возмущения, что такого замечательного капитана никто не любит, то ли от ощущения собственного идиотизма: можно было догадаться, что у него нету. Ладно, теперь надо опять как-то выкручиваться.

— Ну не знаю, — протягиваю, пока думаю, что сказать, — ты ведь уважаемый человек.

Хотя бы в профессиональном отношении, ага.

— Любовь и уважение — разные вещи, — пожимает плечами. Я резко нахожу способ сменить тему, и никакие инстинкты не успевают меня сдержать:

— А как по-муданжски любовь? — спрашиваю с горящими глазами. Ну вот, сейчас мне откроется великая истина!

— Зачем вам? — усмехается удивлённо.

— Просто интересно, — пожимаю плечами, сама наивность. — Все обычно именно это слово на чужих языках хотят выучить.

— Странно, что в нём такого особенного? — поднимает бровь. — По-муданжски любовь будет ????.

— О-о, — говорю, — здорово. Хойх. Я запомню.

А сама только что не ругаюсь. Как нам преподавали, хойх — это в лучшем случае дружба. То ли наш препод — идиот и сказочку про отсутствующее слово сам придумал, то ли Азамат неправильно понимает, что такое "любовь" на всеобщем. А задавать каверзные вопросы я боюсь, ещё пропалит, что я муданжский знаю.

— Ну что ж, — говорю, — я пойду, пожалуй...

А то уже устала стоять тут.

— А вы больше никакие муданжские слова не хотите выучить? — спрашивает как-то чересчур быстро.

Напрягаюсь: неужели засветилась?. .

— Да нет, — говорю, — а что?. .

— Нет, ничего, — пожимает плечами. И вид у него потерянный.

Он пытается меня задержать, что ли?

— Там что, за дверью Алтонгирел с дубиной дежурит? — хихикаю. Смотрит на меня, как будто впервые видит, а потом как грохнет хохотать! Боже, как человеку мало надо для счастья. И ведь прямо покатывается, хотя я вроде ничего особенного не сказала. Чувствую, ему тут сильно не хватает поводов для радости.

Стою, улыбаюсь, вроде как мне тоже смешно. Наконец он отдышивается, вытирает левый глаз. Правый, похоже, не слезится вообще. Как же страшно жить в мире, где все травмы остаются с тобой навсегда.

— Простите, — лепечет сквозь остатки смеха. — Я просто не хотел, чтобы вы уходили.

Уй ты мой лапочка! И не постеснялся признаться! Хотя, может, очередное культурное различие... В общем, вместо того чтобы зардеться, я решаю гнусно воспользоваться его слабостью.

— Давай так, — говорю. — Я останусь, но ты ляжешь спать.

Качает головой:

— Это что же, я при вас спать буду?

— А что такого? — пожимаю плечами. — Я же врач. При мне сотни людей спят. Некоторых я даже нарочно усыпляю.

— Но я так не могу, это невежливо, — начинает бормотать. Ну правильно, а дополнять свою и без того шокирующую внешность кругами под глазами — это вежливо. Да и не юноша уже, надо бы и о здоровье подумать.

— У нас с тобой представления о вежливости отличаются, — говорю наставительно. — Да и вообще, мы с тобой уже ночку в обнимку проспали, чего теперь-то стесняться?

— Простите, — хмурится. Кажется, я его совсем растревожила.

— Это мне надо извиняться. А ты давай ложись и спи, а то уйду. И приду с большим шприцом снотворного, так что тебя двое суток никто не добудится.

— Ну хорошо, — ухмыляется, глядя в пол. — Угрозы у вас страшные, я, пожалуй, сдаюсь. Боюсь даже вообразить, как можно проспать больше пяти часов кряду.

Пяти? И это всё, что ему надо? Хорошая тренировка, если это, конечно, не расстройство. Но я предпочитаю пока не копать, потому что Азамат наконец-то начинает укладываться, а я демонстративно усаживаюсь за стол и открываю бук: дескать, вот она я, сижу, как пришитая.

Судя по дыханию, он отрубается, едва перейдя в горизонталь. И вряд ли проснётся, если я уйду. Но мне спешить некуда, можно и по-честному поиграть. Где тут мой вязальный форум?. .

Ух ты, как я выпала из жизни — тут столько обновлений! И новых моделей кучу выложили, и процессы у всех продвинулись. Эх, мне бы моё сфоткать, да нечем, а то бы тоже похвасталась. Ладно, хоть соберу новенькое к себе — хорошо, что я догадалась перед вылетом с Земли сделать себе виртуальный диск в Сети, чтобы всё файло было в доступности с любого компьютера. А оттуда уже можно и открыть, и полюбоваться, и прикинуть, насколько сложно это исполнить... Под горячую руку попадают и несколько мужских моделей, которые я обычно игнорирую, потому что брат ручную работу не ценит, а больше у меня сейчас мужиков в поле зрения нету. Во всяком случае, таких, чтобы им что-то вязать. Но тут уж больно красивые, грех мимо пройти. Ссылки-то устареют, поди потом найди эти выкройки, если понадобятся.

Кстати, может, мне каких-нибудь швейных руководств почитать, раз уж я тут с машинкой... Я ведь шью-то так себе, это мама у меня всё время, что не в огороде, проводит за машинкой. А я больше вяжу и вышиваю. Ну-ка, ну-ка, что тут насчёт замера вытачек...

Тут меня наконец-то посещает идея, которая по-хорошему должна была посетить полчаса назад, а именно — сшить что-нибудь Азамату. Правда, ткани у меня уж больно вырви-глаз, но он же сам говорил, что муданжские шмотки пёстрые... Конечно, пестрота тоже разная бывает. Но связать-то точно не успею. Ладно, в крайнем случае, сошью потом, дома, и пришлю. Или если я на Гарнете застряну, чего, конечно, не хочется, но может не быть выхода, то могу и сама потом подарить. На Гарнете-то Азамат уж не реже чем раз в полгода бывает. Главное сейчас — не упустить момент и обмерить его, пока спит! А то ведь не дастся. Шить без примерки, конечно, хреново, но лучше, чем никак.

Прокрадываюсь к двери и пулей кидаюсь к себе. Я ведь брала у Эцагана мерную ленту! Ага, вот она, а вот чем и на чём записать, а то в чужой каюте рыться не хочется. Теперь быстро обратно, пока не проснулся. Захожу на цыпочках, дверь закрываю. Спит. У-ра.

Для надёжности сначала трогаю его за плечо. Не просыпается. Впрочем, вспомнить, как я его позавчера трясла и звала, а он не проснулся — можно его ворочать, сколько душе угодно. Если ему обычно хватает пяти часов сна, то и дрыхнет он крепко.

Ворочать его тяжело, конечно. Всё-таки он очень большой, а главное, мускулистый, зар-раза. И почему-то у меня такое чувство, что я подстраиваю розыгрыш. Еле сдерживаюсь, чтобы не захихикать. Зато на разбойном энтузиазме горы свернуть можно — а я занимаюсь чем-то очень схожим.

Ну вот, всего обмерила на всякий случай. Ох и упарилась. Пойти умыться, что ли, а то совсем неприлично, волосы ко лбу прилипли вон. Надеюсь, у них нет никаких предрассудков по поводу посещения чужой ванной? А, всё равно он спит.

Зеркала, как я и думала, нет. В остальном в ванной порядок, полотенца на вешалочках, никакой грязной одежды не валяется. Интересно, кстати, где у них стиральные машинки стоят? Если не в личных ванных, то, значит, где-то централизованно. Надо будет у Тирбиша спросить.

На краю ванны два флакона — шампунь и бальзам. Причём шампунь какой-то жуткий, я таким шапки стираю. А вот бальзам прямо золотой — мне этой фирмы один раз крем подарили, и я его экономила так, что на два года хватило. Зато теперь понятно, как Азамат свою гриву расчёсывает. С этим-то бальзамчиком корабельный канат гребешком расчесать можно.

Ладно, что-то я увлеклась сованием носа в чужую жизнь. Азамат, конечно, сам виноват — зачем ему было надо, чтобы я тут сидела? Какой ему кайф, что я просто сижу рядом и тыкаю в комп? Даже не разговариваю с ним... Может, конечно, количество часов, что я с ним провожу, отражается на его престиже... Но тогда бы Алтонгирел так не зверствовал, наверное. Если он и правда такой хороший друг, как Азамат полагает.

Ну хорошо, может, там какие-нибудь эзотерические соображения, недоступные простым смертным. Потому что трудно мне как-то поверить, что ему так нравится смотреть на мой затылок. А, ладно. Пойду обратно за комп, накопаю ещё выкроек. Где-то я там видела страничку, где можно ввести обмеры, а оно само всё посчитает...

В следующий раз я отлипаю от компа, когда просыпается Азамат. И обнаруживаю, между прочим, что у меня затекла шея. Ого, а время-то восемь вечера! Однако давно я до Сети не дорывалась, так ведь и заночевать могла.

Азамат ворочается и потягивается с очень довольным видом, и тут замечает меня. Видимо, он успел забыть о нашем договоре.

— Я думал, вы уйдёте, — говорит он сиплым спросонок голосом.

— Почему же? Я ведь сказала, что останусь.

— Ну... не так долго, сейчас ведь уже вечер.

— А я тут зачиталась, — машу рукой в сторону бука, — не заметила, сколько времени прошло.

В полутьме мне кажется, что он улыбнулся шире, чем обычно.

— А говорили, вам там нечего делать.

— Делать-то нечего, бездельничать есть чего, — ухмыляюсь. — Мы можем ещё успеть на ужин.

— Ах да, действительно, ужин! — он приподнимается на локте, чтобы взглянуть на часы, стоящие под таким углом, что ниоткуда толком не видно. Мне, после того как я ворочала эту тушу, просто удивительно, как он легко двигается. — Ну пойдёмте, пойдёмте.

Когда мы являемся на ужин, все как-то нехорошо оборачиваются. То ли мы слишком близко друг к другу, то ли слишком довольные... Не знаю. Но хорошо, что Алтонгирела в кухне нет.

Кстати, надо проведать пациентов. Прямо после ужина отправляюсь сначала к Гонду — благо ему как раз понесли еду. Всё-таки Азамат его голодом не морит. У него всё по-прежнему, ничего не болит, и с наказанием своим он свыкся. После него иду к Эцагану. Уже у самой двери едва не сталкиваюсь с Алтонгирелом, который как раз выскочил в коридор и понёсся в сторону кухни так быстро, что волосы развеваются.

Стучусь и захожу. Эцаган сидит на кровати с бодрым видом и подозрительно красными губами. Это, кстати, очень хорошо. Это значит, что они не поругались из-за Эцагановой выходки. А то ещё не хватало, чтобы у Алтонгирела начались проблемы в личной жизни, он же мне тогда покоя не даст вообще.

— Хорошо выглядишь, — говорю. — Как жизнь?

— Терпимо, — ухмыляется.

— Алтонгирела есть отправил? — спрашиваю одобрительно, пока проверяю пульс. Пожалуй, кровообращение восстановлено, новую капельницу ставить не буду, только антибиотиков ещё вколю.

— Вообще-то мне принести, хотя я надеюсь, что он тоже что-нибудь съест.

Я делаю страшные глаза.

— Ты чего, тебе рано есть! У тебя ещё кишки не срослись.

— Но ведь хочется, — жалобно скулит Эцаган. Какой он всё-таки ещё маленький!

— Я тебе сейчас сахара в кровь загоню, от голода не помрёшь. А есть тебе нельзя.

— Ну хоть чуть-чуть...

Странно, после таких травм обычно аппетит долго не появляется. Уж никак не раньше, чем кишечник заживёт. Посмотреть, что ли, на него.

— Давай-ка я гляну, — говорю, берясь за сканер. Эцаган с интересом рассматривает свой заклеенный живот. Пластыря тоже не видел?

А вот тут уже кое-что, чего я не видела... Чтобы ткани настолько восстановились за какие-то двенадцать часов?! Не может быть! Если только предположить, что у муданжцев регенерация идёт быстрее, чем у нас... Вон Азамат и спит мало. Хм.

— Если палец порежешь, насколько быстро заживает? — спрашиваю для проверки.

— Ну, за пару часов, наверное, а что?

— Так, чтобы совсем следа не осталось?

— Без следа за день. А что?

Задумываюсь, барабаню пальцами по одеялу. Ну ладно, видимо, и правда быстрее восстанавливаются. Теперь я об этом аккуратно помолчу, а потом мы с одной надёжной подругой из центра генетических исследований получим нобелевку.

— Разрешаю попить бульона. И не надейся, я тут буду стоять и прослежу, чтобы ты больше ничего не съел.

— Ура! — Эцаган делает какой-то жест рукой, видимо, означающий победу. Внезапно он хмурится. — Ой, а можно вас попросить, пока Алтонгирела нету, посмотреть, что у меня там на лбу?

— Ты хочешь сам посмотреть или чтобы я посмотрела? — криво ухмыляюсь.

— Ну... я просто хочу знать, как буду выглядеть, до того, как он увидит...

Взгляд его становится весьма тоскливым. Ох уж мне эти эстеты.

— Эцаган, я думаю, уж раз он до сих пор сидит у твоей постели, как пришитый...

— Да я знаю, что он меня не бросит! — выпаливает Эцаган раздражённо. Видимо, я сегодня не первая с умными мыслями. Или Алтонгирел его сам задолбал уверениями. — Я просто хочу знать, что там.

Ладно, в конце концов, можно и показать. С такой-то регенерацией там уже должно быть не страшно. Поливаю пластырь перекисью — этот, хирургический, от неё сразу теряет липкость. Собственно, всё совсем здорово: на месте лазерного ранения еле заметная блестящая полоска и больше ничего. Моя машинка да их регенерация — вот он, рецепт чуда.

Эцаган замечает моё обалделое выражение и кидается к зеркалу, которое, к счастью, просто по другую сторону кровати.

— Руками не трогай, — говорю. Всё-таки кожа нежная ещё, не стоит. Вижу в зеркале счастливую физиономию пациента: вот она, вечная награда за труды. Впрочем, от денег я тоже не откажусь. Да ладно, едой и транспортировкой откупились.

И тут, конечно, для пущего драматического эффекта, входит Алтонгирел с сервировочным столиком. Пока длится немая сцена, я успеваю откатить столик в сторону, чтобы не свалили, и выскочить из каюты в коридор. Общение пациента с семьёй я наблюдать не нанималась.

Стою, жду, пока наобщаются, чтобы проследить за кормлением. В конце коридора нарисовываются Азамат с Тирбишем. Заметив меня, ускоряют шаг.

— Что-то случилось? — спрашивает Азамат озабоченно.

— Да нет, просто жду, когда эти двое там внутри смогут воспринимать информацию.

Тирбиш осторожно заглядывает в щёлку.

— Ух ты... у-у-ух ты...

— Что, уже секс? — спрашиваю настороженно. С этим пока всё же лучше погодить.

— Не-ет, — хихикает, — но прикольно.

Азамат складывает руки на груди и вперяет в меня якобы укоряющий взгляд. Я усмехаюсь, но молчу, как партизан.

— О, — говорит Тирбиш. — Можем входить.

Они входят, и я следом. Наши голубки слегка раскраснелись, но оба совершенно счастливы, удивительно, что нас заметили.

— Ого, — говорит Тирбиш. — Вообще ни следочка! Вот это я понимаю, земляне крутые!

Азамат некоторое время просто стоит у двери, качая головой, потом слегка улыбается и говорит:

— Тебе невероятно повезло.

— Знаю! — радостно отвечает Эцаган. — Госпожа Лиза, я ваш вечный должник!

Закатываю глаза в лучших традициях Алтонгирела. Хорошо хоть сказал он это весело, а то меня бы замутило.

— Ты, — говорю, — давай пей свой бульон, пока не остыл, а то щас ещё одну капельницу получишь.

Алтонгирел быстро подвигает ему столик и даже полотенчико подкладывает в качестве нагрудника. Полюбовавшись, как Эцаган лопает бульон, духовник оборачивается ко мне.

— Лиза, я...

— Ты сейчас же пойдёшь спать, — говорю веско, для убедительности хлопая его по плечу. — Разрешаю перед этим тоже принять бульончику. Но потом в койку немедленно.

Ага, попытка построить резко возвращает ему привычные манеры.

— Ничего подобного, я останусь здесь и...

— Ой, Лиза, уложите хоть вы его! — подаёт голос Эцаган. — Мне уже на него смотреть страшно, но он не слушается!

— Я лучше знаю, где мне надо быть и когда спать! — огрызается Алтонгирел. О да, как мне его не хватало! Азамат у него за спиной демонстративно хватается за голову. Ну ладно, сейчас обеспечим. Азамат хоть посмотрит, чем я ему угрожала. А Алтонгирелу как раз будет по заслугам.

Сделав вид, что отступилась, отыскиваю в своём медицинском мешке пузырёк с сильным снотворным в растворе и новый шприц. Нахально пользуюсь тем, что Алтонгирел понятия не имеет, что всё это такое и как оно работает. Потом прохожу мимо него как бы в сторону Эцагана, но по дороге всаживаю ему шприц в плечо.

Духовник только и успевает, что вскрикнуть "Э!", а потом глазки затуманиваются.

— Азамат! — говорю. — Лови!

И Алтонгирел картинно падает, проваливаясь в сон.

Ошарашенный Азамат подхватывает заснувшего на лету духовника под мышки, и они с не менее ошарашенным Тирбишем выносят его прочь. Эцаган провожает их взглядом, застыв с пиалой у рта.

— ? ??? ?????, — бормочет он по-муданжски. Потом залпом поглощает остатки бульона и поворачивается ко мне. — А вы опаснее, чем кажетесь.

Я кокетливо пожимаю плечами. А что тут ответишь? Забираю у него пиалу, ставлю на столик. Интересно, Азамат теперь его тоже запрёт, как Гонда?

— Какого чёрта тебя понесло на абордаж? Да ещё и без экипировки? Что за детский сад, "назло всем наемся соли и голодным спать лягу"?

— Да ладно вам, Лиза, — жалобно блеет Эцаган, подтягивая одеяло к подбородку. Бельё ему так никто и не сменил, идиоты. — Мне ещё капитан всыплет...

— И правильно сделает. Я бы на его месте тебя вообще отшлёпала!

Мальчишка в ужасе вжимает голову в плечи:

— Ой, не надо, пожалуйста! У него такие руки...

Я издаю вздох, переходящий в стон. Ну что за люди!

— А себя ты, видимо, считаешь чересчур красивым, раз полез в пекло без нужды.

— Нет! Просто... всё то время, что вы здесь, Алтонгирел только и думает про вас с Азаматом, а меня как будто вообще нету.

— И ты решил привлечь его внимание каким-нибудь геройством.

— Ну, я не то чтобы решил... Просто тут подвернулись эти джингоши...

— Ясно, — вздыхаю, сажусь на стул. — Я надеюсь, ты получил хороший урок и больше так по-идиотски себя вести не будешь.

— Да теперь у меня уже не будет возможности, — уныло хмыкает Эцаган.

— В смысле? — моргаю. Он что, всё ещё думает, что не оправится?

— Азамат нас выставит.

— Куда выставит?

— Ну мы с Гондом серьёзно нарушили правила, да ещё и пострадали от этого. Азамат не держит в команде ненадёжных людей, он нас выгонит.

Ого. Сурово у них тут. Хотя так и должно быть, наверное, всё-таки не в офисе сидят, а в космосе воюют.

— И что ты будешь делать? — спрашиваю, чтобы не создавать тягостного молчания.

— Не знаю, посмотрим, — пожимает плечами. — Я много чего умею.

Ну да, шить, например. Кстати, я так загребла всё его швейное барахло...

— Тебе, — говорю, — машинку сейчас вернуть или можно ещё попользоваться?

— Да пользуйтесь. Я так шить-то толком не умею, только чинить, если порвётся.

— Спасибо, а то я хотела... — обрываю себя на полуслове. Эцаган, конечно, изрядная девчонка, но делиться творческими планами с ним — это уже как-то слишком. Дальше только нижнее бельё обсуждать. Хотя если подумать... Может, провентилировать с ним мою задумку? А то мало ли какой у них по этому поводу этикет, ещё нарвусь на что-нибудь.

— Чего вы хотели? — переспрашивает он тем временем. В глазах живой интерес.

— Да я вот думала сделать что-нибудь капитану в подарок... на память... — мямлю неловко. Ох, что-то сейчас будет.

Но нет, бури не следует, Эцаган только таращится на меня блюдцеобразными глазами.

— Ого, — говорит он после паузы. — Что-то я начинаю думать, может, Алтонгирел зря беспокоится...

— О чём?

Эцаган, видимо, возвращается к реальности и отмахивается:

— Да так, всё насчёт вас. А из чего вы шить собрались?

— Это хороший вопрос, — говорю. Добиваться от него, что там Алтонгирел про меня думает, дохлый номер — не станет же он своего любимого мне закладывать, в самом деле. — Я думала подождать до Гарнета, там прикупить тряпку, а потом прислать... — развожу руками, дескать, советы принимаются.

— Погодите, — говорит он задумчиво. — У меня кое-что есть...

И начинает вставать с кровати. Приходится его быстренько усадить обратно.

— Ты куда собрался? — спрашиваю. — Тебе ещё лежать и лежать.

— Да я только хотел достать...

— Даже не думай. Мои швейные эксперименты не стоят твоего здоровья, лежи уж.

Он слегка розовеет, можно подумать, комплимент услышал. Но это хорошо, значит, кровь восстановилась. Вот и цвет лица нормальный.

— Ладно, сами достаньте, — разрешает великодушно. — В нижнем ящике комода.

Присев на корточки, суюсь в нижний ящик. Там, под пластиковой коробкой, как мне показалось, с бисером, обнаруживается пакет с аккуратно сложенной тёмно-зелёной тканью. Сначала подумала, что шёлк, но при ближайшем рассмотрении она оказалась батистом, просто таким гладким, что блестит.

— Ого, — говорю, несколько благоговейно поглаживая мягкую поверхность. — И мне можно это взять?

— Ага, — кивает он с кровати. — Берите. Я когда-то прихватил на Брошке по дешёвке, думал поучиться шить. Но так руки и не дошли, а теперь ещё меньше свободного времени будет.

— На где? — протормаживаю я.

— Брога, это станция небольшая такая, ближайшая к Мудангу. Мы её Брошкой называем.

— А-а, ясно. Я... тебе что-нибудь должна за ткань?

Дешёвка — дешёвкой, но настоящий лён на Земле — дорогое удовольствие. Деньги-то у меня есть, весь аванс от Дюпонихи на карточке, которую я, к счастью, держала в кармане юбки.

— Да нет, вы что! Вы же мне лицо вернули!

Ах да. У него ведь нет медстраховки. Ну что ж, прекрасно!

— Ну ладно, тогда спасибо за помощь. Только не говори пока никому, — подмигиваю.

— Не скажу, — ухмыляется он. — А вы уж давайте шейте. Может, Алтонгирел успокоится...

От Эцагана я ухожу просветлённая, прижимая к сердцу материал. Ощущение розыгрыша возвращается с удвоенной силой. Припрятав своё сокровище в каюте, отыскиваю Тирбиша и внушаю ему, что надо сменить окровавленные простыни. Он резво бежит выполнять, хотя уже довольно поздно. Видимо, я на волне вдохновения очень убедительно выгляжу, а может, он боится тоже получить снотворного.

Алтонгирела уложили в его собственной каюте, и дверь автоматически закрылась. Пришлось обойти полкорабля в поисках Азамата, который единственный может открывать чужие двери. Вместе с ним и захожу к духовнику.

Не то чтобы я озабочена состоянием спящего, а просто очень интересно посмотреть на его каюту. Она до некоторой степени оправдывает ожидания: довольно неопрятная и с явным эзотерическим уклоном. На полу поверх стандартного ковролина плетёные коврики с письменами и какими-то мифическими тварями; у стены большой стеллаж, заставленный коробками. Большая их часть — обычные пластиковые контейнеры, но есть и старые, разрисованные и облупившиеся жестянки, а есть резные сундучки. Всё набито под завязку, крышки не прилегают плотно, тут и там высовываются хвостики от тесьмы или цепочки, резные звериные морды или ветхие листочки бумаги.

Бумага меня особенно потрясла. У нас-то уже два века как все письменные принадлежности из пластика. Его хорошо подделывают под бумагу, но он по краю не обтрёпывается и не желтеет со временем.

Кровать у Алтонгирела пошире, чем прочие, которые я видела тут, на корабле. Вероятно, чтобы Эцаган помещался, хотя он только в плечах и имеет хоть какую-то ширину.

Азамат стоит у меня за спиной, пока я проверяю пульс у спящего. Потом я достаю стетоскоп и принимаюсь вдумчиво выслушивать дыхание. Всё это нужно только и исключительно, чтобы Азамат убедился, что я тут делом занимаюсь, и оставил меня одну. Через минуту он так и делает.

Я нашариваю на тумбочке у кровати пульт от двери и тихонечко её запираю. Теперь без большой нужды меня никто не побеспокоит, а духовник дрыхнет без задних ног.

Итак, я открываю шкаф. О да, жизнь прожита не зря, тут столько этнической одежды, что еле помещается. Могу себя поздравить, я знала, у кого поискать.

Произведя первичные раскопки, прихожу к выводу, что большая часть висящих тут изделий представляет собой подобие утеплённого халата с прилагающимся в комплекте длиннющим шарфом, хотя это, наверное, пояс. Простота покроя, конечно, радует глаз, но у меня не тот материал, чтобы из него такой халат шить. Надо поискать что-нибудь поизящнее.

Далее обнаруживаются несколько пар мягких длинных кожаных сапог, висящих, как штаны, на плечиках. Или, может, это чулки, не знаю.

Есть и штаны, они широкие и короткие, по моим прикидкам, должны заканчиваться под коленом. На концах штанины резко сужаются. Видимо, чтобы в сапог вставлять удобнее было. Особенно меня веселит расцветочка — тут вообще довольно пёстро, но штаны просто выдающейся яркости: красные, синие, зелёные, — просто горят чистым, незамутнённым цветом. Халаты тоже бодренькие такие, но на них много узоров, всякой тесьмы и вышивки, и в целом они не кажутся такими яркими. Кстати, с некоторым сожалением замечаю, что мои, точнее Тирбишевы, тряпки в цветочек тут бы не пошли: растительные мотивы в узорах есть, но они совсем другие и все вышиты, а не прямо на ткани нарисованы.

Наконец-то я нахожу нечто наподобие рубашек. Их этот гад в соседнее отделение шкафа засунул. Считаются бельём, что ли?. . Они тоже очень яркие, однотонные и напоминают мне костюмы к спектаклю по "Вечерам на хуторе близ Диканьки", который ставили у брата в школе. Мы с мамой тогда ему шили некий условный казачий костюм, так вот там была похожая рубашка. Высокий стоячий ворот на пуговицах, узкие манжеты, а в остальном покрой довольно просторный, только на поясе узко, полы чуть длинноватые — как раз зад прикрыть. По вороту и манжетам идут простенькие геометрические узоры. Но главное, материал как раз такой, как мне надо. Тут, правда, скорее атлас какой-то, но я не думаю, что это существенно.

Ладно, на этом и остановимся. Надеюсь, Алтоша не заметит, если я позаимствую у него одну рубашечку в качестве образца. А чтобы не обсчитаться в выкройке, сейчас мы повторим подвиг с обмериванием. Извлекаю из кармана своих прекрасных штанов припасённую рулетку, ручку и блокнотик — и приступаю. Алтонгирела, к счастью, легче ворочать. Он и пониже, и не такой накачанный, хотя тоже ничего себе. К тому же я не боюсь его разбудить. Даже если учесть, что на муданжцев наше снотворное должно действовать слабее, с той дозы, что я ему дала, часов семь ему обеспечено.

Эврика. Теперь у меня есть образец одежды, мерка, по которой он сшит, мерка, по которой надо шить, и ткань. Что ещё может быть нужно для счастья?

* * *

Весь следующий день я занимаюсь расчётами и кройкой. В холл я с этим, конечно, не пошла, а то там многовато любопытных. Сижу у себя в каюте.

Эцагана теперь тоже заперли — как выяснилось, это делается, чтобы провинившийся ещё чего-нибудь не натворил, пока не высадят. Я навещаю его перед обедом, чтобы вколоть ещё антибиотиков и убедиться, что ему можно есть — завтрак-то он благополучно продрых. Лоб у него совсем затянулся, теперь вообще ни следа. Кишки, впрочем, тоже.

— Как самочувствие? — спрашиваю привычно, пока сматываю сканер и отклеиваю оставшийся пластырь с живота.

— Хорошо, скучно только. Алтонгирел-то всё ещё спит... Может, мне уже можно встать?

— А толку? Выйти из каюты ты всё равно не можешь. Бук тебе вон поставили поближе. Сиди, бездельничай.

— Ну это да-а... Просто лежать надоело. С утра капитан заходил, целый час мне мозги компостировал, а я даже не мог прикинуться, что занят.

— Правильно компостировал, — хихикаю. — Уж он-то знает, как тяжело жить со шрамами.

— Да уж... — Эцаган мрачнеет. — Я в детстве один раз зачем-то побрился налысо, так мне от отца тогда не так досталось, как сейчас от Азамата. Он меня так отчитывал, что сам чуть не заплакал. Мне даже неловко, я-то думал, он завидовать будет, что у меня всё прошло...

— А чего тут завидовать, держал бы врача на борту постоянно.

— Так с ним это ещё на Муданге случилось. Без целителя он бы вообще не выжил.

Ага, то есть это всё-таки чьи-то кривые руки. Ох, попадись ты мне...

За обедом Азамат и правда несколько не в своей тарелке, рассеянный, опять зависает над каждым куском. Сегодня у нас бараньи рёбрышки (во всяком случае, на вкус похоже на баранину), которые едят руками, а в качестве гарнира нечто... Сушёные желтовато-белые шарики, которые предлагается размачивать в воде и так есть. Солёные они как сволочи, но поскольку мясо несолёное вообще, то как раз достигается баланс. Слово, которым Тирбиш эти шарики обозвал, мне неизвестно, но он объяснил, что их делают из молока. Страшно подумать, как.

Хранцицик зыркает на меня исподлобья, как незаслуженно побитая собака. Остальные — которые ещё не успели ни разу под горячую руку попасть — с некоторым благоговением. Видимо, весть о чудесном исцелении Эцагана вознесла мой и без того немаленький авторитет в этом племени и вовсе на невообразимые высоты. Не могу сказать, что мне это как-то особенно приятно. Только-только хоть какой-то контакт наладился, а если они меня теперь ещё сильнее зауважают, то начинай сначала. Хотя прикольно, конечно, ничего не скажешь.

После обеда подкатываю к Азамату поинтересоваться, чем он так обеспокоен, но он явно не склонен к общению. В глаза не смотрит, к буку не приглашает.

— Слушай, ну ты же не думаешь, что я на тебя со шприцом охотиться буду, — не выдерживаю я. — Вообще, мог бы догадаться, что среди моих средств есть и опасные.

— Да нет, что вы, Лиза, я прекрасно понимаю, что вы как целитель имеете в своём распоряжении разные яды и умеете ими пользоваться.

— Ну а что тогда, за Алтонгирела переживаешь? Он скоро проснётся здоровый и бодрый.

— Ничуть не сомневаюсь.

— А чего ты тогда весь день как в воду опущенный?

— Мне жаль, что придётся расстаться с хорошими работниками.

А-а, ну это да. И всё, конечно, из-за меня. Я их поссорила, и у Эцагана появились идеи. Хотя на самом деле всё из-за Алтонгирела, который почему-то на меня взъелся до такой степени, что перестал уделять внимание своему парню. Вот придурок.

Пока я судила да рядила, Азамат от меня улизнул, зато я услышала, как кто-то кому-то сказал, что Алтонгирел проснулся. Всё-всё, ухожу. У меня в каюте ещё куча работы.

Ну что сказать, рубашка получилась. Не то чтобы прям атас, но правдоподобно. Во всяком случае, симметрично. И на вид всё на своих местах, а то с меня станется длину с шириной перепутать. По идее, пора идти дарить.

Но что-то как-то стрёмно. А вдруг он решит, что я издеваюсь? Или, может, ему не понравится, но из уважения ко мне он всё равно будет носить и тихо меня ненавидеть? Да ладно, мне уж тут осталось три дня прожить. Потерпит, в крайнем случае, а потом я исчезну, и можно будет расслабиться. Алтонгирел вон не больно-то носит свою коллекцию подарков.

На нервной почве тяну время, раскладываю и складываю своё произведение то так, то эдак. В итоге решаю всё-таки вышить воротник и манжеты, благо совсем недавно тренировалась это делать машинкой.

Как ни странно, это тоже выходит вполне прилично: чёрным по тёмно-зелёному -почти не видно, а так в отражённом свете отблёскивает. Изящненько так. Ну ладно, хватит теребить шов, прими уже валерьянки, сложи изделие аккуратно — и вперёд.

На подходе к каюте слышу раздражённые голоса. Ну конечно, вот именно сейчас у него кто-то есть! Надолго, интересно?

Подхожу поближе. Раз замок сломан, то и звукоизоляции никакой, вот и слышно так хорошо. Но кто же мог оказаться у Азамата в самый неподходящий момент, как не Алтонгирел?! Спать ему, видите ли, необязательно, а вот с капитаном скандалить — просто как воздух необходимо! Я так злюсь, что забываю обо всяких приличиях: встаю у двери, прижимая рубашку к груди угрожающе сложенными руками, и жду, пока Азамат освободится. Очередь — так в очередь!

Орут они по-муданжски, конечно, и я поначалу даже не прислушиваюсь, и так знаю, что ничего не пойму толком, только расстроюсь. Но потом кое-что привлекает моё внимание.

— ?? ?????? ?????, ???? ? ??????! — кипятится Алтонгирел, и я прямо вижу, как он плюётся, когда это говорит. — ???? ?????? ??????? ???????? ??????? ??? ?? ??????????

Азамат что-то невнятно бурчит в ответ, и духовник прямо-таки взрывается:

— ? ?????, ??? ??? ??????? ? ???? ????! ? ?? ??? ?????, ??? ?? ???? ???? ?????? ?????! ??? ?????? ?? ???? ????? ????? ??? ??? ? ??????? ???? ???, ? ?? ??? ??????? — ???????! — ?? ?????? ????????!

Я слегка прирастаю к стене, изо всех сил вслушиваясь в ответ Азамата.

— ? ???? ?? ???????? ? ??????, ??? ??? ????? ??? ?????????? — говорит он довольно тихо. Дальше я слышу только сбивчивое дыхание, видимо, Алтонгирела.

— ? ????????, — произносит он медленно, — ??? ?????????????. ???? ?? ?? ??? ?????????????...

— ???? ?? ?????????????! — громыхает Азамат, у которого, похоже, кончилось всякое терпение. — ? ??? ???????????? ??? ?????, ? ?? ??? ?????? ?? ?????? ?????????? ????????? ??? ???, ??? ? ???? ???? ? ???? ? ??? ?????????? ?????????? ???! ????? ??? ?????, ?????? ?????? ?? ?????, ?? ? ???? ????? ???? ?????????? ?? ????? ??????????? ????????!

Наступает та самая звенящая тишина, когда внезапное отсутствие звука вызывает болезненное ощущение нехватки. Больше всего я боюсь, что сейчас Алтонгирел выскочит оттуда, хлопнув дверью, как это за ним водится, а я тут стою, и на лице у меня крупными муданжскими буквами написано, что я всё слышала. Надо взять себя в руки и что-то сделать. Но если я убегу и запрусь у себя, они тоже всё поймут. И Азамат расстроится... Да господи, что я ни сделай теперь, он всё равно расстроится! Разве только... надо подарить ему рубашку.

Внезапно я просто чувствую, как что-то вроде судьбы берёт меня за плечи стальными пальцами и приказывает: подари ему рубашку. Лучше прямо сейчас. Ещё лучше — на глазах у Алтонгирела, если не всей команды. Иди.

Дальше, видимо, кто-то думает за меня, потому что я бы ни за что не догадалась отойти до угла, а потом подойти обратно, громко топая, чтобы они там меня слышали. И вот я стучу в дверь. Не знаю, что отражается у меня на лице, но надеюсь, что это ни к чему не обязывающая улыбка. Рубашку я пока прячу за спиной.

Азамат открывает дверь, его собственное лицо ничего особенного не выражает. Не примерещился ли мне их разговор?

— Лиза... — произносит он несколько растерянно. — Вы же знаете, что дверь не заперта.

— Ну, неудобно как-то без стука входить, — говорю я слегка сдавленным голосом, который стараюсь обратить в этакую детскую кокетливость. Тут я как бы впервые замечаю Алтонгирела, который стоит у иллюминатора спиной ко мне и делает вид, что меня нет. — Ой, привет, — говорю я его спине, а потом снова поворачиваюсь к Азамату: — Я не помешала?

— Нет-нет, заходите, — он отстраняется, и я вхожу. Впрочем, далеко от двери я не отхожу, потому что боюсь, что Алтонгирел выскочит, а руководящей мной сверхъестественной силе он зачем-то нужен здесь.

— Азамат, — начинаю я, чувствуя, как улыбка на моём лице становится шире не совсем согласно моим желаниям, — у меня для тебя небольшой подарок.

— Подарок? — озадаченно повторяет он, кидая быстрый взгляд в сторону Алтонгирела.

— Да, — киваю я для пущей убедительности. — Это, конечно, пустяк, но мне хотелось как-то тебя поблагодарить за то, что ты всё время ко мне так добр.

Не знаю, как я всё это выговорила, не запнувшись. Но дальше тянуть нечего, я вынимаю из-за спины заветную вещицу и вручаю по назначению.

Вот теперь мне очень хочется убежать. Потому что он ведь будет восхищаться и благодарить, а мне будет стыдно — не знаю точно почему, но обязательно будет. Теперь я тоже кошусь на Алтонгирела, который оторвался от созерцания заснеженных муданжских просторов и с выражением лёгкого ужаса на лице смотрит, как Азамат разворачивает мой подарок. Вместо того чтобы убежать, я протягиваю руку к выключателю и прибавляю свет посильнее — то ли чтобы Азамату было лучше видно продукт моих усилий, то ли чтобы мне самой было лучше видно Азамата.

Мне кажется, руки его плохо слушаются — или он просто никак не может поверить, что это такое я ему дала. Некстати вспоминаются английские сказки про домовых. Вот сейчас поймёт, что это одежда, и исчезнет, отпущенный на свободу. И останусь я тут с Алтонгирелом у разбитого корыта.

Наконец он убеждается, что это рубашка, и воззряется на неё так, как, наверное, Моисей смотрел на скрижали. А потом переводит этот кошмарный, исполненный священного трепета взгляд на меня, и мне кажется, что от этого взгляда расстояние между нами внезапно растягивается на несколько миллионов световых лет, как будто мы смотрим друг на друга через пространственный туннель.

— Н-нравится? — выдавливаю я с таким чувством, будто этот писк выдернет меня из-под стремительно мчащегося товарняка.

— Да, — говорит он, почти не выдыхая. — Да, конечно, Лиза, спасибо...

Плотину прорвало, и экзистенциальный момент утонул. Я вздыхаю с облегчением. Азамат всё продолжает меня благодарить, я почти не слушаю, но дружелюбно улыбаюсь. Украдкой кошусь на духовника: он напоминает не особенно наделённую интеллектом крупную рыбу. Покажи крючок — проглотит.

— Я рада, что тебе нравится, — говорю я Азамату медовым голосом. Подхожу поближе и обнимаю его чуть повыше пояса — а выше не достаю. Я бы его поцеловала, но не прыгать же... Он в ответ ко мне не прикасается, только смотрит ошарашенно. М-да, у них, наверное, не принято по любому поводу обниматься, как у нас. Ну да ладно, чёрт с ними, с приличиями, лишь бы ему было приятно.

Но моё некорректное поведение воскрешает Алтонгирела.

— И что вы теперь собираетесь делать? — спрашивает он негромко.

Я оборачиваюсь, неохотно отпуская тёплого Азамата. Не то чтобы мне было холодно, хотя взгляд Алтонгирела может заставлять скоропортящиеся продукты храниться неделями.

— В смысле? — переспрашиваю, хлопая глазками.

— Останетесь друзьями и будете переписываться по Сети? — ядовито спрашивает он.

Если бы я не слышала их разговор под дверью, я бы просто сказала "А почему нет?" и растерялась. Но теперь... если всё, что я разобрала, было не романтическим бредом, вызванным повышенной концентрацией тестостерона в атмосфере корабля, то я должна дать совсем другой ответ. Я не слишком альтруистичный человек и не могу сказать, что Азамат вызывает во мне какие-нибудь подкожные нежные чувства. Но если для него "больше ничего не будет", когда я сойду с корабля... Я слишком падка на эмоциональный шантаж. Пусть потом выяснится, что всё это было подстроено и на самом деле он тонкий махинатор и торгует людьми. Может, я и пропаду, пойдя на поводу у человеколюбия. Но я предпочитаю чувствовать себя дурой, а не сволочью.

Поэтому я пожимаю плечами и оборачиваюсь к капитану:

— Собственно, я как раз хотела об этом поговорить. Я ведь специально получала образование, чтобы работать в космосе. Если я сейчас вернусь на Землю, то только затем, чтобы найти там другой звездолёт, наняться в штат и снова улететь. Ну вот я и подумала, а чего столько времени тратить? Тебе ведь явно нужен врач на борту. Может, ты просто меня наймёшь?

????? 10

Самое неожиданное — это реакция Алтонгирела. Он подскакивает к Азамату — ей богу, я думала, схватит за грудки и потрясёт — и, обильно жестикулируя, шипит сквозь зубы по-муданжски:

— ?? ?? ?????? ??????! ?? ?? ?????? ??????? ?? ???????? ??? ?????????! ??? ?????? ? ???? ???? ? ??? ? ????? ????? ??????????????! ??????? ?? ?? ?????????, ??? ??? ??? ??????????. .

У меня слегка глаза на лоб лезут. Он считает, что я нарочно соблазнила Азамата? С какой целью, простите? Мне что-то не кажется, что он у них тут почитается завидным женихом.

Азамат некоторое время терпит излияния своего духовника, потом тихо отвечает:

— ??, ??????????, ?? ???? ??? ????????? ?????? ??????????? ? ?? ???????????? ??? ????????.

После этого он прокашливается и оборачивается ко мне, включая деловой тон. Видимо, несколько оправился от подарка, хотя рубашечку мою прижимает к себе обеими руками.

— Лиза... Такие вопросы не решаются мгновенно. Я думаю, нам стоит присесть и всё обсудить.

Пожимаю плечами, дескать, легко, давайте. Алтонгирел мучительно вздыхает и наконец-то избавляет нас от своего общества.

— Первую трудность я уже вижу, — хихикаю я. — Твой духовник меня ненавидит.

Лицо Азамата на мгновение вновь приобретает такое же отстранённо-растерянное выражение, как за обедом, но он быстро справляется с собой:

— Я не думаю, что это будет проблемой надолго. Меня больше волнуют другие вопросы, — он садится на край кровати, раскладывает моё творение рядом и поводит рукой в сторону компьютерного стула, приглашая меня его занять. Но сам его мнене выдвигает. Чует моё сердце, и тут какая-то культурная собака зарыта. Я сажусь, а Азамат меж тем продолжает:

— Во-первых, вам стоит понимать, что у нас целительство считается исключительно мужской профессией.

Хмыкаю. Ну у нас, положим, так тоже довольно долго было.

— Что, и роды мужики принимают? — осведомляюсь насмешливо.

— Н-нет, — хмурится он. — А зачем для этого целитель?

Всё с вами ясно. Отмахиваюсь.

— Неважно. Ты хочешь сказать, что команда будет не в восторге от моего назначения?

— Не то чтобы не в восторге, но это может быть воспринято неадекватно. Ребята вас несколько стесняются и вряд ли захотят именно вам сознаваться, что их подвела ловкость и они заработали травмы. Или наоборот, некоторые могут нарочно придумывать заболевания, чтобы получить возможность пообщаться с вами поближе.

— Ну скажем прямо, ни то ни другое не будет новинкой в моей практике, — чешу в затылке, припоминая некоторых особо выдающихся пациентов с описанными симптомами. — Это, конечно, не очень приятно и мешает процессу, но терпимо. Тем более что они, я думаю, быстро привыкнут.

Азамат кивает, как бы подводя черту под обсуждённой проблемой.

— Второй вопрос — финансовый. Я не знаю, как на Земле оцениваются целительские услуги, но на Муданге они довольно дороги. Я не уверен, что смогу предоставить вам жалование такого размера, как вы привыкли получать.

Я слегка кривлюсь. Что-то мне подсказывает, что на мою зарплату в районной больнице никто из Азаматовых ребят не прожилбы. Ну да ладно, не стоит сбивать себе цену. В конце концов, у Дюпонихи я получала почти прилично, хоть и не совсем за медицинские услуги, да будет ей... э-э, вакуум пухом.

— Ну, насчёт этого... — говорю осторожно. — У вас ведь тут такая система, что все получают одинаково как члены команды, а те, кто делает какую-то дополнительную работу, соответственно, получают ещё надбавку?

Капитан кивает.

— Ну и ты же понимаешь, что я не могу в самом деле считаться членом команды, — улыбаюсь, представляя себя в форменной псевдокоже с муданжским значком и лазерным ружьём наперевес.

— Безусловно, — заверяет меня Азамат, — ни к каким опасным заданиям вас не допустят.

— Ну вот, поэтому по вашей системе я должна получать только надбавку. Но это всё-таки маловато, так что, я думаю, будет вполне логично, если я буду получать столько же, сколько обычный член команды.

Я думаю, это не так уж мало. Вот Эцаган вроде бы ничем дополнительно не занимается, но у него были деньги на ту швейную машинку. Да и комодик у него в каюте не дешёвенький. В общем, мне должно хватить. И потом, Азамат недавно потерял двух работников, а теперь ещё вынужден двоих уволить, так что, я думаю, одна стандартная зарплата его не напряжёт.

Ему, однако, моё предложение не нравится.

— Ну что вы, Лиза, стандартное жалованье — это ведь очень мало! Тем более для женщины.

— А какая разница? — вскидываюсь я.

— Женщины больше тратят, — убеждённо отвечает он и продолжает, как ни в чём не бывало: — Я бы предложил хотя бы вдвое от стандарта.

Может, Алтонгирел прав, и капитан действительно не в силах принимать трезвые решения на мой счёт? Нет, ну ладно...

— Что ж, — говорю, — отказываться не буду. А сколько, собственно, составляет стандартное жалованье?

Он называет сумму, и у меня все кудряшки распрямляются от шока: это в три раза больше, чем моя ставка у Дюпонихи. Так он мне хочет платить в шесть раз больше?! Ребят, да я золотой корочкой порасту.

— Это даже несколько больше, чем я привыкла получать, — говорю осторожно.

— Да? — Азамат светлеет лицом. — Так вы согласны на двойную ставку?

Я вообще-то говорила про одинарную, но не упускать же такой случай! Не-ет, Алтонгирел, ты можешь меня ненавидеть, сколько влезет, хоть всю каюту увешать куклами вуду под меня и поджечь. Я отсюда никуда не уйду.

— Да, — говорю, — вполне. Давай это, может, сразу оформим?. .

Дальше очень довольная я бегу к себе за ID-карточкой, а очень довольный Азамат вбивает в электронную договорную форму данные по контракту. Меня почему-то совершенно не удивляет, что он использует всемирную систему "Честный наниматель", хотя для этого вообще-то надо платить подоходный налогЗемному Союзу. Ну что ж, вот и прекрасно, значит, с налоговой у меня проблем не будет, когда вернусь.

— Азамат, а скажи, пожалуйста, — произношу я, прежде чем расписаться стилусом прямо по сенсорной клавиатуре, которая для этой цели отобразилась как листочек в линейку, — всё, чем ты занимаешься, законно?

— Естественно, — он, кажется, слегка обиделся. — Ещё после первой джингошской кампании было подписано соглашение между Землёй и "планетами расселения", устанавливающее чёткие юридические рамки работы космических наёмников.

— А захват заложников — это разве не терроризм? — интересуюсь наивно.

— Терроризм, конечно, — ухмыляется Азамат. — Но нас много, а Земля одна. Поэтому Земной совет предпочёл считать правонарушителем только заказчика, а исполнители — честные люди. Если, конечно, мы действуем в соответствии с соглашением.

Мне остаётся только поднимать брови и поджимать губы. Впрочем, я не удивлена. Эти самые "планеты расселения" — и правда могучая сила, а пиратство у них — основной промысел. Если мы хотим, чтобы они хоть какие-то наши правила соблюдали, не стоит лишать их основного источника дохода.

Азамат замечает мой скептицизм насчёт его честности и несколько напрягается.

— Лиза, я понимаю, что для вас это важно, но могу вас уверить, что я и моя команда действительно не делаем ничего безнравственного. Вы можете почитать мой профиль в базе, там есть отзывы ваших же земных чинов...

Мне, конечно, безумно интересно почитать про Азамата, но я не хочу демонстрировать недоверие. Потом как-нибудь почитаю.

— Всё нормально, — говорю с ободряющей улыбкой и подписываю контракт. — Это я по поводу наших рожи строю, не обращай внимания.

Он всё ещё выглядит встревоженным, и мне это не даёт покоя. Украла душу, надо же. Это вам не наши писаки, провозглашающие, что "любить есть высшее наслаждение". Как страшно, что мой неосторожный жест может причинить ему столько тревоги.

Ладно, будем делать исключительно осторожные, позитивные жесты. Беру его за руку, сжимаю легонько и говорю с проникновенной улыбкой и придыханием:

— Я тебе верю.

Эта зараза ржёт. Блин, а я тут пафос развожу...

— Извините, со мной это бывает, — кается он с широченной улыбкой. — Просто я очень хочу, чтобы вы остались у нас.

Эх, капитан, говорил бы уж начистоту, "у меня". Интересно, скоро ли дозреешь признаться?

Правда, тут мне приходит неприглядная мысль: с его-то самооценкой и отношением ко мне, может, и никогда. Вот чёрт. Впрочем, ну признался бы он сейчас, и что бы я стала делать? Предложила повстречаться полгодика, пока определюсь со своими чувствами? Нет, он, конечно, чудовищно милый и предупредительный, но всё-таки мужик, который стесняется меня лишний раз потрогать, довольно неудобен в эксплуатации. Да и на вид он действительно страшен. Нет, лишать социальных привилегий за внешность — нонсенс и просто отвратительно. Но то, что я так думаю, вовсе не значит, что мне приятно на него смотреть. Я, знаете ли, не слишком принципиальная и фанатею по тем же актёрам, что и все. Хотя, конечно, если я вдруг захочу почувствовать себя хрустальной вазой...

А как он на меня смотрит! Боже, чтоб на меня Кирилл хоть раз так посмотрел... И вот ведь странно — обычно, когда ненужный ухажёр настолько открыто проявляет заинтересованность, хочется держаться от него подальше, да и вообще как-то не по себе становится. А я только смущаюсь. Может, мне просто мужика надо... Два года уже вдовею, однако. Подумать только, какая верная оказалась.

Однако я и правда смущаюсь и опускаю глаза в поисках какого-нибудь отвлекающего манёвра.

— Надеюсь, я не нарушила каких-нибудь норм поведения этим подарком?

Азамат тоже кидает взгляд на моё произведение.

— Нет. Хотя последний раз мне что-то самошитое дарила мать, и то ещё до травмы, — произносит он задумчиво и вдруг одёргивает себя: — Надеюсь, это не звучит, как жалоба.

— Да нет, — пожимаю плечами. — У меня у самой тоже только от мамы самодельные вещи, — говорю задумчиво, и тут до меня начинает потихоньку доходить, какая это степень близости. Ох ты ж ёлы-палы. Надеюсь, он не очень быстро привыкает к хорошему обращению, а то как бы не возомнил чего-нибудь. Впрочем, один взгляд на то, как он осторожно тыльной стороной пальцев разглаживает складочку на моём подарке, быстро меня успокаивает: не возомнит. Я ему пару вагонов барахла успею сшить, прежде чем он начнёт видеть за этим нечто большее.

Я с ним всё время как на канате: в одну сторону шагну — обижу его, в другую — слишком обнадёжу. А может, это просто моя мнительность и на самом деле он гораздо легче переносит мои шатания? Он ведь понимает, когда я слишком нарочито его подбадриваю.

Моё само— и Азаматокопание прерывает Тирбиш, зовущий к ужину.

Солнечное утро на фотографии в иллюминаторе настраивает меня на невероятно позитивный лад и совершенно не предвещает никаких ужасов. Можно было бы и догадаться, что как раз сегодня случится нечто из ряда нафиг выходящее. Оно, конечно, каждый день, что я здесь, случается: то придушили, то домой не пустили, то отравили, то работать пришлось неурочно, а вчера так вообще поступила на работу на пиратский корабль, да ещё и выяснилось, что капитан в меня влюблён. Что-то у меня весёлая жизнь становится. Прямо хоть утром не вставай.

Однако расположение духа у меня прекрасное, хотя я и вскочила в невероятную по своим меркам рань — восемь утра! Дома я раньше десяти своей смертью ни за что не встаю. Зато я уже оделась и почистила зубы, когда в дверь застучали. Высовываю нос — там один из младших членов экипажа, тот, что с крашеными красными перьями в волосах.

— Общий сбор в холле, — говорит он мне и двигает дальше по коридору.

Ага, видимо, обо мне объявляют. Можно было бы и до после завтрака подождать, а то в животе урчит, ну да ладно, потерплю. Я теперь тоже в команде, надо соблюдать правила. Топаю в холл.

Первое, что я там обнаруживаю — это тихо переругивающиеся Азамат и Алтонгирел. Лейтмотив моей жизни, блин! На всякий случай напрягаю уши — вдруг ещё что-нибудь новое про себя узнаю.

Азамат сидит за буком и что-то ожесточённо печатает, огрызаясь через плечо:

— ? ?? ????????? ? ???? ???????????!

— ? ???? ????? ? ?? ??????????, — самодовольно парирует духовник.

— ??? ??????????????????, — капитан даже отрывается от экрана, чтобы выговорить своё возражение, которое на муданжском ещё более непроизносимо. — ? ???? ?? ??????? ??? ????????? ???????? ??????? ?? ??????????????!

— ????? ????????, ?? ??-?? ????? ???????, — усмехается Алтонгирел.

— ? ?????, ?????? ??? ?? ????? ??????? ??? ?????, ? ?? ??????? ?????.

— ? ?????? ???? ???? ????????, ??? ???...

— ?????????! — Азамат хлопает крышкой бука и порывается встать. Кроме них двоих в холле ещё только два человека, и они мне не очень знакомы, так что я кидаюсь капитану наперерез.

— Доброе утро! — говорю солнечно. — Надеюсь, ты меня не бросишь ему на съедение? — киваю на Алтонгирела, который мрачнеет с каждым моим словом.

Азамат усмехается и садится обратно:

— Доброе утро, Лиза. Если вы просите, то я останусь, — он кидает многозначительный взгляд на духовника. Тот демонстративно отходит в сторону.

— А... по какому поводу сбор? — спрашиваю осторожно. Что-то меня уже одолевают сомнения, что это насчёт меня.

— Сейчас Алтонгирел объяснит, — мрачно говорит Азамат. — Я только хотел бы, чтобы вы понимали, что я категорически против его затеи, но ничего не могу сделать: это дела духовные, и тут он главный.

Мне становится немного нехорошо. Надеюсь, Алтонгирел не собирается меня пытать, чтобы выведать мои истинные намерения... или что-нибудь в таком духе. Может, он обойдётся каким-нибудь гаданием...

Народ довольно быстро стекается, и вот уже все в сборе, кроме Эцагана и Гонда, которые по-прежнему заперты. Рассаживаются все по диванам и креслам. Азамат снова открывает свой бук и возобновляет ожесточённую дробь по клавишам, всем своим видом показывая, что его тут нет. Я присаживаюсь на краешек кресла рядом и жду экзекуции.

Алтонгирел выходит на середину комнаты и откашливается.

— ????? ???????, — начинает он по-муданжски, — ??? ??? ??????? ???????? ?? ????????? ???????? ?? ????? ???????. ??? ??? ?? ?????, ?????????? ??????? ?? ????? — ??? ?????? ??????? ? ? ???? ?? ???????? ?????????? ?????????????.

Я изо всех сил сохраняю бессмысленное выражение лица.

— ???????, — продолжает этот приятный человек, — ? ??????, ??? ??? ?????????? ?????????? ????????? ???? ??????? ????????, ????????? ??? ? ?? ???????, ????? ???? ??????? ????? ?????? ???????, ? ?? ??????.

Вокруг начинают шептаться, я слышу смешки, а один юноша напротив демонстративно потирает руки. Кошусь на Азамата, но он с каменным лицом смотрит в экран. Что-то мне уже совсем нехорошо.

— Итак, Ли-иза, — с нажимом произносит Алтонгирел, обращаясь ко мне на всеобщем. — У нас существует такая традиция, что в команде не должно быть незамужних женщин. Обычно их просто не берут в штат, но поскольку дорогой капитан, — тут он выразительно смотрит на Азамата, который только злобно сопит в ответ, — не смог устоять перед вашими чарами, то мы вынуждены решить эту проблему по-другому. А именно, немедленно выдать вас замуж.

Меня хватает на то, чтобы открыть рот, но я так и не придумываю, какой звук из себя извлечь. Действительно, а что тут скажешь-то?

— Я, — невозмутимо продолжает Алтонгирел, — олицетворяю на этом корабле духовную власть и, таким образом, имею право засвидетельствовать брачный союз. Итак, сегодня, через несколько минут один из членов команды получит вас в жёны!

С этими словами он обводит окружающих торжествующим взглядом. Пожалуй, я ещё не видела его таким довольным. Удивительно, как это совпадает с тем, что мне ещё никогда не было так страшно на этом корабле. То есть он сейчас ткнёт пальцем в кого-то, и я этому кому-то стану подстилкой? Пожалуй, есть вещи поважнее денег, ты уж извини, Азамат...

— А если я не хочу замуж?. . — робко блею я срывающимся голосом.

— Поздно, драгоценная, — со змеиной улыбкой сообщает Алтонгирел. — Вчера надо было думать, прежде чем контракт подписывать!

Я отчаянно гляжу на Азамата, который грохает кулаком по столику, кажется, оставив промятину.

— Если б я знал, что ты устроишь этот фарс, то никогда бы даже не подумал её взять! — рявкает он на Алтонгирела и снова утыкается в экран невидящим взглядом. Духовник невозмутимо продолжает улыбаться.

— Ну что же, приступим... Во-первых, скажите, вас действительно зовут Лиза? — осведомляется он.

Интересно, что вызвало подозрения? На международном ID я записана как Лиза, да.

— Елизавета Гринберг, — бормочу. Лучше уж сейчас с этим разобраться, чем потом мне "муж" вломит за враньё.

— Как-как? — недослышивает Алтонгирел.

— Элизабет! — огрызаюсь. Может, на всеобщем лучше усвоится. — Элисавифа! Как хочешь, много вариантов!

Повисает какое-то странное молчание, народ переглядывается.

— Вот оно как, — Алтонгирел задумчиво поглаживает подбородок. — На "э", значит...

Снова кошусь на Азамата, тот смотрит на меня, как будто узнал обо мне что-то неожиданное.

— Ну ладно, — вздыхает Алтонгирел. — Тогда небольшие коррективы. Вы можете выбрать себе мужа сами.

Хотите сказать, что люди с именем на букву "э" привилегированные?. . Ладно, я не внакладе!

— Из всех?. . — уточняю на всякий случай. А то вдруг капитана нельзя. Потому что Азамат — это, конечно, самый очевидный мой выбор, кого ж ещё? Но если его нельзя, то придётся Тирбиша... Бедный парень, он меня настолько младше... Но остальных я просто боюсь.

— Из всех, присутствующих в этой комнате. Кроме меня, естественно, — раздельно произносит Алтонгирел.

— Это мне и в страшном сне не приснится, — бормочу, вызывая пару смешков среди парней поблизости.

— Подойдите ко мне, — велит Алтонгирел.

Я встаю и на нетвёрдых ногах пробираюсь в центр холла, едва не спотыкаясь о чужие коленки. Хоть бы одна сволочь убрала ноги из прохода. Наконец я стою перед ненавистным духовником.

— Протяните правую руку ладонью вверх, — командует он. Я послушно протягиваю. Он берёт со столика рядом один из своих ларцов, открывает его и извлекает нечто наподобие круглой печати. Я не успеваю даже задуматься о возможном назначении этого предмета, когда он стремительно хватает мою руку и прижимает его к моей ладони. Когда он наконец меня отпускает, я вижу у себя на руке отчётливый круг с каким-то знаком внутри, и либо я снова ловлю глюки, либо он и правда светится. Я лихорадочно тру пальцем по краю круга, но он не размазывается. Почему-то именно это окончательно выносит мне мозг.

— Ты не предупредил, что будут татуировки! — ору я не своим голосом.

— Это не татуировка, идиотка, это Круг верности, — шипит он. И никакие заморочки про полубогов не смущают ведь!

— Это ты идиот! — продолжаю надрываться я. — Мог бы объяснить заранее!

— Да как ты смеешь...

— Что мне с этим делать теперь?! — я потрясаю заклеймённой конечностью.

— Хлопнуть по ладони того мужчины, которого ты выберешь!

— А потом?

— Ничего, дура!

— Заткнись, урод! — я, кажется, перешла на ультразвук.

— Как ты меня назвала?!

— Урод ты! Потому что понятия не имеешь, как обращаться с девушками!

На этом бессмысленном заявлении я разворачиваюсь к нему спиной и топаю обратно к Азамату, бережно прикрывая светящуюся руку другой. Вместо того чтобы расступаться, муданжцы, наоборот, заслоняют мне дорогу, подставляют руки, просто-таки тянут свои грабли мне навстречу. Я их почти не вижу, но старательно огибаю и очень боюсь, что кто-нибудь женится на мне силком. Вот я уже почти у цели — Азамат мрачно гипнотизирует экран, всё ещё непонятно зачем притворяясь, что его это не касается. Коршуны окружили меня со всех сторон и ловят мой взгляд. Тут я понимаю, что у меня ещё есть шанс всё запороть дурацкой ошибкой. Приходится окликнуть Алтонгирела.

— Левую или правую? — спрашиваю.

— Кого? — вытаращивается он.

— Руку! Левую или правую руку хлопать?!

— Правую! — орёт он, как будто это самоочевидно.

— Уверен? — дразнюсь.

— Ах ты тварь! — как-то даже удивлённо восклицает он. Именно о такой свадьбе я всегда и мечтала, ага. Но делать нечего — подхожу ещё ближе к Азамату, хватаю его правую руку — он, кажется, вздрагивает — и припечатываю изо всех сил, уж чтоб наверняка. Ещё подержала подольше, чтобы ни у кого сомнений не возникло. Он смотрит на меня, как смотрела мама, когда я в седьмом классе пришла домой с зелёными волосами.

— Ты что там делаешь? — слышу озадаченный голос Алтонгирела сзади. Он, наверное, за моей спиной не видит. Я разворачиваюсь, не отпуская Азаматовой руки. На, любуйся. Духовник оказывается гораздо ближе, чем я ожидала, — видимо, подошёл посмотреть.

— Ты... — икает он с таким видом, будто наступил на гусеницу. — Ты... ты не можешь выбрать его.

Ну вот, так я и знала!

— Ты сказал, что я могу выбрать кого угодно в этой комнате, кроме тебя.

— Да! — охотно соглашается Алтонгирел. — Но не его же!

— Почему? — цежу я, трясясь от гнева. Хорошо, что Азамат такой мощный, кому похилее я бы уже пару костей в кисти сломала.

— Ну ведь он урод! — доходчиво объясняет духовник, нагибаясь к самому моему лицу.

Поскольку правая рука у меня занята, я даю ему пощёчину левой. Он, видимо, совсем не ожидал такой реакции — хотя чего удивляться! — и даже не повернул голову по ходу удара, так что руку я отшибла на совесть, но зато от неожиданности он потерял равновесие и шлёпнулся, приложившись головой об угол одного из столиков.

Азамат молча вскакивает и хватает меня за вторую руку — видимо, чтобы не пошла бить лежачего. Несколько ближайших ребят шарахаются в стороны, никто даже не помогает Алтонгирелу подняться. Он медленно встаёт, потирая за ухом. Хорошо, хоть не по виску пришлось. Мне даже немножко стыдно, что я его так дискредитировала, хотя он качественно нарвался.

— Ты совсем звезданулась, что ли? — устало спрашивает он.

— Оскорбляя моего мужа, ты оскорбляешь меня, — раздельно произношу я и нервно облизываю губы.

Он качает ушибленной головой и ковыляет обратно к своему ларцу, из которого извлекает какие-то металлические предметы. Подзывает нас жестом.

Поскольку Азамат так меня и не отпустил, наше движение по рядам затруднено ещё больше, да и в голове у меня в лучшем случае холодец из мозгов. Я спотыкаюсь, но благодаря новоявленному мужу удерживаюсь на ногах. Когда мы приближаемся, Алтонгирел молча навьючивает нам на шеи некие украшения. Они страшно тяжёлые и состоят из цепи в палец толщиной и подвески в ладонь размером, изображающей двух птиц с острыми клювами и сплетёнными шеями. Немного напоминают заставку из передачи о животных, которую мы с братом смотрели в детстве. Я еле держусь, чтобы не согнуться под тяжестью, а вот на Азамате эта хреновина смотрится неплохо. В правильном масштабе, так сказать.

— Обряд закончен, — уныло говорит Алтонгирел. — Вы связаны браком. Все могут идти.

Но никто не двигается: все сидят и следят заворожённо, как Азамат выводит меня, как старушку-инвалида, под руки из холла.

О господи, неужели мне сейчас придётся с ним спать?! Может, удастся его уговорить повременить с брачной ночью... Нет, я не помру, конечно, но мне почему-то кажется, что это угробит любые надежды на нормальные отношения.

Он подводит меня к двери моей каюты, галантно её открывает — и тут я понимаю, что он вовсе не собирается заходить. Он хочет предоставить мне возможность побыть одной и разобраться в себе. Это, конечно, прекрасно, но, во-первых, теперь, когда всё кончилось и почти благополучно, я опять хочу есть, а во-вторых, могу себе представить, как мучительно трудно мне будет потом с ним заговорить! Ну уж нет, дорогой супруг, никуда ты от меня не убежишь сейчас.

Решительно тяну его за рукав в каюту и захлопываю дверь изнутри.

— Нам надо поговорить, — рявкаю я хриплым и оттого более грозным голосом, чем собиралась.

Он кивает с таким видом, будто мы на похоронах его лучшего друга. Я плюхаюсь на кровать и хлопаю рядом с собой:

— Сядь.

Он послушно садится, матрас подо мной слегка поднимается. А дальше надо собственно говорить, но я не знаю что. Знаю только, что отпускать его так — смерти подобно.

— Насколько я знаю, — вдруг говорит он, тоже довольно сипло, — браки, заключённые на муданжских кораблях, не признаются на Земле. Вы можете просто вернуться домой и...

Забыть всё это как страшный сон, ага. А ты тем временем повесишься, судя по землистому цвету лица и пустоте в глазах.

— Ну уж нет, — заявляю я с не очень искренней бравадой. — Я столько вытерпела, чтобы получить эту работу! Чёрта с два я в ближайшее время вернусь на Землю.

Он выдыхает так долго, что мне кажется, что он этого уже давно не делал. Я рассматриваю свою правую ладонь — от клейма и след простыл. Блямба на длинной цепи теперь лежит у меня на коленях, так что не так тяжело. Надо, надо сказать что-то дипломатичное.

— Я понимаю, что ты был против.

Он рассеянно кивает.

— Я понимаю, что ты не мог его остановить, — продолжаю я. На самом деле, я этого совсем не понимаю, но надо, чёрт возьми, спасать свой брак! Я ведь понятия не имею, какие права и обязанности у муданжской жены. Вот только не хватало сейчас с мужем поссориться.

Он трёт переносицу с болезненным видом.

— Зачем вы меня выбрали... Элизабет?

— А кого я ещё могла выбрать?! — вскидываюсь я. — И зови меня Лиза!

— Кого угодно, в том-то и дело!

Меня посещает нехорошая мысль. А что, если мне тогда под дверью послышалось? Или я всё неправильно поняла? Что, если он совсем не хотел меня... в таком качестве?

Панике только дай волю — вот, уже по всему телу мурашки и слёзы к глазам подступают.

— А ты... — выдавливаю еле-еле, — не хотел на мне жениться?

— Если бы моего мнения кто-нибудь спросил, я бы ни за что не обрёк вас на такую участь, — произносит он, и меня отпускает. Теперь я плавлюсь в разливающемся по телу тепле. И тоже, наверное, очень долго выдыхаю.

Однако ему, пожалуй, надо пояснить мою логику. Боже мой, сколько теперь придётся очевидных вещей проговаривать...

— Это лучше, чем выходить за незнакомого человека, от которого я не знаю, чего ждать.

— А что вам нужно знать о человеке, кроме красоты и достатка?

— Ну как... Что он хороший человек, — беспомощно говорю я.

Азамат впервые за весь разговор смотрит на меня.

— А как вы это оцениваете?

Хороший вопрос, блин. А можно минуту на размышление и звонок другу?

— Ну который не делает ничего плохого, — бормочу я, прекрасно понимая, что определение через отрицание не подходит.

— Например?

— Например... Например, я почти уверена, что ты не будешь меня бить! — выпаливаю я ту конкретику, которая больше всего не даёт мне покоя.

— Почти уверены? — переспрашивает Азамат каким-то странным тоном. — Можно узнать, что я сделал, чтобы заставить вас сомневаться?

Пожимаю плечами.

— Ничего, но тебя я тоже не совсем хорошо знаю. Лучше, чем всех остальных, но не прекрасно.

— И вы что же, по умолчанию ожидаете, что вас будут бить?

Как-то это звучит, как будто я из неблагополучной семьи.

— Нет, но... То есть, знаешь, в обществе, в котором могут насильно выдать замуж, могут и побить.

Он снова трёт переносицу.

— Простите. Это было ужасно и недопустимо. Алтонгирел... Я просто не знаю, что я с ним сделаю, когда приземлимся.

— Зачем ему это было нужно?

— Он думал, что вы выберете кого-то другого и мне станет ясно, что я вам совершенно неинтересен.

— А-а-а... э-э-э...

Как бы это такое сформулировать вопрос? Хоть один?

— Он всё надеется открыть мне глаза на суровую реальность, — Азамат усмехается.

— Я не очень понимаю... А почему его так волнует, интересен ты мне или нет?

— Боюсь, что это я виноват. Это меня волнует, хотя, клянусь, я не просил его вмешиваться.

Он замолкает, и я терпеливо жду, когда он продолжит.

— Я... Со мной случилась неприятная вещь... Я, право, не знаю, как это сказать на всеобщем. Но... понимаете, Элизабет, вы мне нравитесь несколько больше, чем позволяют приличия.

Вот это класс формулировка. Надо запомнить.

— Ну так, значит, ты доволен, что он нас поженил? — говорю и спохватываюсь, что это звучит как обвинение. И он, конечно, понимает именно так.

— Я бы никогда, никогда этого не пожелал! Как вы говорите, мне бы и в страшном сне не приснилось!

М-да, и он думает, что мне приятно это слушать? Ладно, я понимаю, что он хочет сказать, и не буду скандалить.

— Всё хорошо, — говорю, — всё хорошо, я не в обиде. Было бы гораздо хуже, если бы ты отказался и мне пришлось бы выбирать кого-то другого.

Он глядит на меня неуверенно, и, как всегда, меня это провоцирует на громкие заявления.

— Вообще, я бы сказала, что всё сложилось прекрасно. Ты капитан корабля, уважаемый и честный человек. Для меня это важные, престижные качества. Так что я удачно вышла замуж. Я тебе нравлюсь, так что ты тоже получил, что хотел. И вдобавок мы обломали Алтонгирела, что уж вовсе повод для праздника! — я даже улыбаюсь. Он тоже, слегка.

— Спасибо. Я очень надеюсь, что этот брак не сильно испортит вам жизнь, Элизабет.

— Да называй же ты меня Лиза! — мгновенно взрываюсь я. Ну что за формальности? Давай ещё обратно на "юную леди" переключись.

— Но почему? — он делает несчастное лицо. — То есть, конечно, если вы так хотите...

— Потому что это дико звучит, — теряюсь я. Он что, обиделся? Господи, как страшно жить! — Как будто мы друг друга не знаем или поссорились.

— О, — он задумывается. — У вас настоящее имя не используется в быту?

— Лиза — это тоже настоящее имя. Это одно и то же имя!

— Ну как же одно и то же, то на "э" начинается, а это...

— Ой, да, кстати, а что такого особенного в том, что имя начинается на "э"?

Пожалуй, о такой заморочке я впервые слышу.

— Ну как же... Имена на... как это называется... на гласную — элитные. Как бы сказать, — он смотрит в потолок, шевеля губами. Интересно, он очень разозлится, когда узнает, что я понимаю по-муданжски? Если узнает, конечно. — Люди с именами на гласную вроде как аристократы, что ли... Я даже не знаю, как объяснить. У вас не так?

— Ничего подобного, — мотаю головой. — У нас последние века вообще никаких аристократов нет, все равны и имена у кого угодно какие угодно. Их можно укорачивать или удлинять по собственному желанию. От этого они не становятся ложными.

— Вот как, — он поднимает брови, впитывая информацию. — Вот это да. Ну что ж, если вам приятнее называться коротким именем, то всё в порядке.

Действительно, всё в порядке. Разговор про имена вернул нас в русло наших обычных бесед, и всё вдруг стало как раньше, до кутерьмы с женитьбой. Правда, кое-что в пережитом кошмаре всё ещё остаётся для меня загадкой. Алтонгирелова душа — потёмки, чего уж там...

— Слушай, я только не поняла... Алтонгирел ведь не собирался предоставлять мне выбора. А если бы он указал мне, кто станет моим мужем, то какой бы в этом был смысл?

Азамат вздыхает и поджимает губы. Ему, похоже, Алтошины художества уже в печёнках.

— Он просто хотел выдать вас за кого-нибудь, чтобы я о вас и думать забыл. А возможно, он с самого начала знал про ваше имя, он вообще очень хорошо умеет находить информацию, мог добраться до каких-нибудь ваших файлов. Или ожидал, что, когда вас припрут к стенке, я не выдержу и вступлюсь, и тогда он сделает этакую поблажку, чтобы со мной не ссориться... Я могу у него спросить, конечно, но когда он увлекается интригами, от него толком ничего не добьёшься. Тем более сегодня всё сложилось совсем не так, как он планировал.

— Ну если он всё это устроил, только чтобы тебе помочь, то, можно сказать, у него получилось. Не забудь поздравить на досуге.

Азамат усмехается и смотрит на меня счастливыми влюблёнными глазами. Это сразу воскрешает в моей памяти предположения насчёт брачной ночи. Надо уж сразу всё до конца разъяснить, чтобы и тут не осталось межкультурных недомолвок...

— Азамат. Что мы собираемся делать дальше?

— М-м... В каком масштабе? — улыбается он.

— Ну, покрупнее, чем состаримся и умрём, но помельче, чем пойдём завтракать.

— Хм. У меня ближайшие планы — это долететь до Гарнета и произвести ревизию экипажа.

— Нет, а... на личном фронте? — вижу полное непонимание. — Я хочу сказать, ведь есть вещи, которые положено или не положено делать женатым людям. И я сильно подозреваю, что они у нас разные...

— Лиза, делайте, что хотите, я не вправе вас ограничивать, — отмахивается от меня в священном ужасе. М-да, я чувствую, тут предстоит большая педагогическая работа...

— Ладно, тогда я пока предлагаю отвести одну из кают мне под кабинет, чтобы я могла там нормально разложить свои причиндалы и поддерживать стерильность. И лучше, чтобы это была одна из соседних кают с моей, чтобы недалеко бежать, если что.

Он вдумчиво кивает, делая заметки в уме. Потом вдруг смотрит на меня с сомнением:

— Лиза, а вы уверены, что по-прежнему хотите работать? То есть у вас ведь нет такой необходимости, я способен вас содержать...

— Ещё чего! — возмущаюсь я. Содержать он меня собрался! — Я замуж вышла, чтобы эту работу получить, а не наоборот! Даже не думай. Будешь платить, как в контракте стоит, и точка.

Он несколько секунд переваривает мою реакцию с неуверенной улыбкой.

— Ну хорошо, — наконец медленно произносит он. — Но вы позволите хотя бы иногда дарить вам подарки?

Теперь уже я поднимаю брови и пожимаю плечами:

— Ну конечно, если тебе хочется.

Он вздыхает с облегчением. Ой, чует моё сердце, что-то тут не так.

????? 11

Мы с Азаматом ещё некоторое время говорим ни о чём — у нас это вообще хорошо получается, — а потом у меня начинает совершенно неприлично урчать в голодном животе.

— Вы можете снять ???, — говорит Азамат, вставая.

Очевидно, он имеет в виду эту тяжеленную блямбу на цепочке. Да уж, я очень надеюсь, что её не придётся таскать на себе всё время. Я, сдерживая неучтивую поспешность, снимаю с себя железяку и вешаю на спинку кровати. Она поблёскивает серебристенько. Азамат, впрочем, в своей остаётся, так что я чувствую себя немного неловко.

— Она очень тяжёлая, — говорю, извиняясь. — Зачем они такие огромные?

— Чтобы издалека было видно. Но их редко надевают. Вам, наверное, вообще не придётся. Это только для больших официальных собраний.

— Да? Это хорошо, а то как-то глупо получилось бы, если бы их нужно было носить всё время, а мне так тяжело...

Азамат смеётся и, стащив свой хом, наматывает его на руку. Мы двигаемся на выход.

— Ну что вы, зачем всё время? Они ведь платиновые, действительно тяжело.

Я вытаращиваюсь: это вот эта вот огромная хреновина — вся из платины?!

— Да они же должны стоить целое состояние!

— Везде, кроме Муданга, — довольно говорит Азамат, придерживая мне дверь. — У нас очень много платины в недрах планеты, — потом его гордость за родину несколько убывает: — Потому джингоши нас и завоевали. Всё изрыли...

Дальше следует, видимо, эпитет к джингошам по-муданжски, но, увы, я не разбираю. А хорошо бы выучить пару ласковых словечек от боевого командира. Мы некоторое время молча движемся в сторону столовой, потом Азамат снова заговаривает:

— Только, Лиза, я вас умоляю, не бейте больше никого по лицу. Среди своих это совершенно недопустимо.

Ох, как же это я не сообразила... Хорошенькое начало на новой работе! Надо будет хоть Алтонгирела обмазать, чтобы следов не осталось от моих хороших манер.

— Сейчас, погоди! — бросаю через плечо Азамату и бегом возвращаюсь в каюту за кремом от ушибов. Азамат честно дожидается меня, один в кухню не идёт. Я присоединяюсь к нему, триумфально помахивая тюбиком.

— Постараюсь исправить дело рук своих, — говорю. — Он, конечно, сволочь, но я понимаю, что была неправа.

— Я бы ещё понял, — задумчиво говорит Азамат, — если бы вы ему раньше, за ругательство влепили. А тут даже и повода-то не было.

— Ну да, конечно! — я вскипаю так быстро, что, видимо, мне только казалось, что я остыла. — Тебя поносить ему можно!

— Он не сказал про меня ничего ужасного, — пожимает плечами капитан. — То, что я урод, это факт. И обижаться на него бессмысленно.

Драматично закрываю глаза ладонью.

— Я по-другому воспитана, — говорю высокомерно. — Я считаю, что это оскорбление. И Алтонгирелу придётся в дальнейшем учитывать моё мнение.

Последнюю фразу я никакими угрозами не сдабриваю, но Азамат косится на меня с опаской. Видно, память о снотворном ещё очень жива.

В кухне Алтонгирел сидит ко входу спиной и только поэтому не удирает при моём появлении. Мрачно ссутулившись, прижимает к голове кусок льда. Сурово треснулся, видать. Или хочет подчеркнуть, какая я зараза, тоже вариант. Подкрадываюсь тихонечко с уже выдавленным на пальцы кремом и принимаюсь втирать, придерживая за темечко, чтобы не удрал. Он напряжённо замирает, но тут мне помогает Азамат:

— ?? ????????, ??? ??? ?????????, — весело говорит он по-муданжски. Алтонгирел рычит что-то сквозь зубы в ответ, капитан смеётся и занимает своё место во главе стола.

У Алтонгирела за ухом только небольшая шишка. Ничего, сейчас быстро рассосётся. Заглядываю ему в лицо справа — ну конечно, щека вся красная. Ну так и у меня рука до сих пор гудит. Держу пари, этот румянец злит его гораздо больше, чем все болевые ощущения вместе взятые.

— Да не отворачивайся ты, — бормочу, стараясь не попасть ему кремом в глаз. — Сейчас всё пройдёт.

— Лучше бы извинилась, — ворчит пациент.

— Извиняюсь, — охотно соглашаюсь. — Я должна была сообразить не бить по лицу. В следующий раз получишь под дых.

На этом он окончательно от меня отшатывается, но я уже всё сделала и могу с чистой совестью идти мыть руки. Алтонгирел смотрит на меня оскорблённо, как будто это я от него отмываться иду. Кстати, может, так и подумал.

После гигиенической процедуры решительно усаживаюсь на место Эцагана. Его теперь всё равно из каюты не выпускают, а я имею право сидеть рядом с мужем, а не ютиться где-то у середины стола. Вообще, если уж они меня считают такой раскрасавицей, то могли бы и предложить пересесть поближе к капитану. Хотя я уже не первый раз замечаю, что с предложением сидячего места у них какой-то суровый напряг.

Правда, так я оказываюсь ровнёхонько напротив Алтоши, ну да ладно, ему не удастся аппетит мне испортить. Я три года напротив нашего завотделением обедала. А уж сегодня я такая голодная, что вообще никого вокруг себя не замечаю.

Завтрак, как всегда, плотный — на сей раз что-то вроде ромштексов, то есть куски мяса, обжаренные в сухарях. Ну или в крупе какой-то, не разберу. Чьё мясо, не знаю, но жирное от души. Вообще, неплохо было бы витаминчиков попить к такой-то диете. Они ведь почти не едят овощей, да и зелени еле-еле. Они, конечно, вместо этого сырое мясо едят иногда, там витамины есть. Но мне об этом даже подумать страшно.

Ну а пока я со свистом уписываю мясо, прямо руками — потому что у них всё, что не ложкой, то руками. Надо будет на Гарнете купить себе пару вилок на всякий случай, вдруг мне припадёт блажь макарончиков сварить. Ох и натрескаюсь я сейчас всего этого жира... Надо что-нибудь в подмогу печёнке тяпнуть, вроде в мешке что-то было. А то ещё поплохеет. Но уж очень вкусные ромштексики.

Я трескаю их с таким аппетитом, что после завтрака Тирбиш даже подходит за похвалой.

— Я смотрю, вам понравились хунь-бимбик?

Лучше бы ты названия не говорил, солнце. Старательно киваю.

— Да, — говорю, — они прекрасны. Ты вообще замечательно готовишь, молодец.

Парень расцветает, и я ухожу довольная. Как прекрасно приносить счастье окружающим, когда от тебя для этого почти ничего не требуется!

В общем, утреннее хорошее настроение снова устанавливается, несмотря на все усилия духовника, и я очень довольная топаю к себе в каюту пить ферменты и составлять список лекарств и устройств, которые необходимо будет купить на Гарнете.

С готовым списком стучусь к Азамату — надо же с начальством согласовать. Кстати, неплохо бы ещё и за начальственным буком посидеть. Интересно, как моя родительница отреагирует на новости... Она-то в последние два года почему-то решила, что я, как она сама, всех мужиков ненавижу и замуж никогда не выйду. Мы-то с братом из пробирки, точнее, из двух разных пробирок.

Главное, мне почему-то очень не хочется признаваться, что меня выдали замуж насильно. Казалось бы, и гордости у меня особой нету, и ситуация была патовая... Но, пожалуй, я пока об этом помолчу, если не прижмут.

Стучусь, получаю разрешение, вхожу — и мне открывается фантастический вид. Капитан сидит на стуле ко мне спиной, а на спинке стула развешана расплетённая коса. Приглядевшись в полутьме, понимаю, что волосы мокрые. Видимо, повесил сушиться. Господи, ну до чего ж красиво! Вот это я понимаю, волосы струятся, как вода и с таким же блеском. Куда там рекламе. Если бы капитан не окликнул, я так бы там и стояла, истекая слюной.

Азамат прослеживает направление моего взгляда и внезапно смущается.

— Ой, простите, я и забыл совсем... Сейчас заплету...

— Не надо, не надо! — быстро останавливаю его я. — Зачем, не высохнут же!

— Ну как... неприлично ведь, — Азамат всё-таки принимается разбирать пряди.

— Как это неприлично? — удивляюсь я. — Алтонгирел вон ходит, мочалкой своей трясёт, это никого не смущает!

Азамат тяжело вздыхает, как преподаватель, которому досталась на редкость необучаемая группа.

— Алтонгирел — красивый человек. Ему многое можно, что мне не подобает.

Нет, кто-то из этой истории живым не выйдет. Есть у меня одна знакомая психологиня, занимается с детьми, которых в школе дразнят. Написать ей, что ли...

— Расслабься, — говорю. Чем бы его убедить? — У нас не принято жены стесняться. Тем более что волосы у тебя гораздо красивее, чем у Алтонгирела.

Смеётся, как обычно, когда не очень верит моим комплиментам, но покорно возвращает предмет спора обратно на спинку стула.

— Я, собственно, пришла, э-э-э, по делу. Вот, написала список того, что мне нужно для работы... На Гарнете надо будет купить, — без приглашения присаживаюсь на кровать и раскладываю пластиковые листочки из блокнота. — Вот это первой необходимости, вот это хорошо бы, если будет, а вот это, если будут лишние деньги...

Азамат сосредоточенно вникает в мой почерк.

— Ну, вы, надеюсь, сами проконтролируете покупки?

— Естественно! Сама и пойду, только мне понадобится помощь в транспортировке. А то там довольно много получается по весу, да и тут вот аппаратура громоздкая...

— Лиза, ну что вы, конечно, мы всё доставим, я на Гарнете специально для этого транспорт держу. Да и вообще, никто вас одну там гулять не отпустит, ещё не хватало.

— А что, это такое опасное место?

Всё, что я знаю о Гарнете — это что там огромный торгово-развлекательный комплекс, во всю планету размером. Они там ничего не производят, всю провизию привозят с ближайших окультуренных "зелёных" планет, а на самом Гарнете только пляжи, рестораны и магазины. Ещё там, конечно, гигантский космопорт, в котором легко потеряться. Но капитана, очевидно, ещё что-то заботит.

— Да вы что, — смеётся он. — Там же сплошная мафия. От простых карманников до работорговцев. Нет, конечно, если вас привозит турагенство в престижный чистенький район, вы там ничего такого не увидите. Но мы-то приземлимся в обычном порту для закупщиков, среди складов, и там вам без оружия и сопровождения делать нечего.

— Ого, — строю озадаченную рожу. — А я и не знала. Хорошо шифруются. А сколько мы там пробудем?

— Несколько дней. Пока всё закупим да высадим... провинившихся.

— Что, на Гарнете? И на Муданг их не отвезём?

— До Муданга от Гарнета ещё неделя, и нам там вроде бы ничего не нужно. Сами доберутся, не маленькие.

Мне становится как-то грустно. Я уже привыкла к Эцагану, да и чувствую себя косвенно виноватой в его глупостях. Но устав есть устав, что уж тут поделаешь.

— Ладно, — перевожу тему, — Азамат, ты обещал мне каюту под смотровую выделить...

— Ах да, конечно, — он лезет в ящик тумбочки и извлекает пульт. — Вот, держите, это каюта прямо рядом с вашей в сторону кухни. Там прибрано, но если вас что-то не устроит, скажите мне.

Я откланиваюсь и удаляюсь, по пути — воспользовавшись тем, что Азамат отвернулся, — провожу рукой по его гриве на спинке стула. Ну какая прелесть!

* * *

Каюта оказывается точной копией моей, только во всю стену стеллаж с задвижными дверцами. Очень хорошо, можно всё красиво разложить. Решаю заранее подготовить хранилище для гарнетских покупок — прикидываю, чего сколько будет, да что поближе, что подальше положить, да куда я аппараты поставлю. Везде раскладываю записки, чтобы не забыть, до чего додумалась. А потом наконец разбираю мешок и распихиваю по полочкам свои припасы. На всё это уходит гораздо больше времени, чем мне кажется, — я вообще люблю наводить порядок и часов при этом не наблюдаю. То есть вешать в шкаф стираную одежду сразу, как высохнет, — выше моих сил, но зато я хотя бы раз в месяц выделяю один день и навожу полный порядок везде, где дотянусь. И каждый раз чувствую себя после этого героем труда. Очень позитивно.

Кстати о стираной одежде. Я же хотела выяснить у Тирбиша, где у них машинки стоят. Тирбиш, как всегда, отыскивается на кухне и с удовольствием провожает меня в прачечный отсек. Оказывается, что машинки у всех именные. Тирбиш объясняет, что это для того, чтобы ни в коем случае не перепутать одежду и не потрогать чужое. Поскольку команда по внешности очень разношёрстная, красивой половине неприятно прикасаться к личным вещам некрасивой половины, так что эти самые вещи не должны попадать в одни и те же места.

Я только чешу в затылке, как же Азамат при этом должен воспринимать мою манеру за него хвататься чуть что.

Тирбиш выделяет мне одну из запасных машинок, старательно выведя прямо на передней панели моё имя маркером. Это простое действие неожиданно заставляет меня чувствовать гораздо большую уверенность в завтрашнем дне, чем подписание контрактов. Мысль о контрактах напоминает мне, что надо написать домой, так что после того, как Тирбиш показывает мне сушильню с горячим поддувом, я снова отправляюсь к капитану.

Он всё так же сидит за буком — и как глаза не посадил ещё в этом вечном полумраке, — но при виде меня снова начинает теребить волосы. Вот ведь не даёт полюбоваться!

— Оста-авь, — прошу.

— Да высохли уже, — пожимает плечами. — Не буду же я так ходить.

И берётся за расчёску. О-о-о, у меня есть идея.

— Дай я, — тянусь, разве что не подпрыгивая на месте.

— Что? — не понимает он.

— Дай я тебя расчешу.

Судя по округлившимся очам супруга, я опять сделала что-то невероятное. Надеюсь, хотя бы не оскорбительное.

— Это что, какая-то традиция? — предполагает он, немного оправившись.

Врать не хочется, но очень хочется запустить пальцы в эту роскошь. Пожимаю плечами и, пользуясь его растерянностью, отбираю у него расчёску. Она тяжёлая, большая, с крупными зубьями. Из какого-то натурального пластика, вроде кукурузного. Поднимаю обеими руками тяжёлые жёсткие пряди и усаживаюсь с ними на кровать. При такой длине рядом стоять не обязательно. Азамат заворожённо смотрит, как я аккуратно разбираю кончики. Бальзам бальзамом, но мне спешить некуда. Постепенно забираю всё выше — или, в данном случае, всё ближе к хозяину. Наконец дохожу до головы и тут стараюсь быть как можно осторожнее, не дай бог, ему какое обидное движение померещится. Тем более что теперь на всю длину прочёсывать приходится. Волосы такие густющие, что кожи на проборе почти не видно. Это ж как тяжело такую косу носить, подумать страшно. У меня у самой в своё время коса была ничего себе, это сейчас я всё отстригаю, так я помню, как мне было тяжело. Но мои-то кудряшки с его гривой ни в какое сравнение не идут.

Ну вот, всё хорошее когда-нибудь кончается. На расчёске ни волоска не осталось. С ума сойти можно от счастья. Была бы я парикмахером, отдалась бы ему на этом самом месте. Теперь надо всё это заплести, и чтобы концы не запутались. И как он один справляется?. .

Азамат меж тем сидит, как будто с него портрет рисуют. Даже не моргает, по-моему. Приближаясь к концу косы, задумываюсь о завязке.

— Давай, чем закрепляешь, — говорю.

Он слегка вздрагивает от звука моего голоса и протягивает убитую жизнью чёрную резиночку. Господи, да тут шёлковую ленту нужно... Но ведь сейчас опять начнёт, что ему не подобает. Ладно, я ему вышью ленточку, и пусть только попробует не носить. Кстати, рубашку мою не надевает. Неужели что-то не подошло?

— Ну вот, — говорю, — готово.

Предъявляю ему аккуратную косу. Хвостик я нарочно оставила подлиннее, чтобы хоть чуть-чуть видно было, какая там красота.

— Спасибо, — говорит неуверенно. — Мне было очень приятно. Так и не понял, правда, зачем вам это понадобилось.

Взвешиваю, насколько уместно сказать "пощупать захотелось", и решаю пока подождать с откровенностями.

— У тебя очень-очень красивые волосы, — говорю серьёзно. — Они заслуживают самого лучшего обращения.

Левая сторона его лица слегка розовеет. Нет, я не могу, какая прелесть! Неужели это — мой — муж?! Не удерживаюсь и целую его в макушку, благо, когда он сидит, я всё-таки достаю. Ну всё, выносите тело. Под этим взглядом чай можно пить без сахара.

— Пустишь в бук? — говорю, чтобы разбавить сиропчик.

Кивает, встаёт, отходит в сторону. Пошёл дар речи искать, бедолага. Господи, Азамат, да прилети ты на Землю — тебя бы любая с руками оторвала! Это я тут выпендриваюсь. Вроде как солидная женщина, двадцать восемь лет, высшее образование, к первому встречному в кровать прыгать не пристало. А попадись к тебе кто попроще — и был бы ты уже со всех сторон счастлив. Но вот угораздило же в меня втрескаться! Ладно, ничего, я скоро и сама до кондиции дойду. Вот только сейчас домой отпишусь...

* * *

Мам, я вышла замуж. За капитана муданжского корабля. И остаюсь тут работать.

Мы скоро будем на Гарнете, ты говорила, там какие-то лилии особенные растут. Тебе прислать луковицы?

* * *

Сашка, ты сидишь? Прочно сидишь? Не пьёшь ничего, не ешь? Смотри, а то подавишься. Я тут вроде того что выскочила замуж неожиданно для себя. За того самого капитана, с которым ты говорил. Он абсолютно прекрасный. Так что я намереваюсь остаться тут на корабле, тем более что им всё равно нужен бортовой медик. Нет, я вполне уверена, что мне никто ничего не подмешал. Он просто реально бесконечно клёвый мужик. У меня всё будет хорошо.

* * *

Отдуваюсь, утирая пот со лба. Чует моё сердце, Сашку я не убедила. Ладно, разбер...

Звонок по Сети. Ну кто бы это мог быть, а?! У него там как раз середина рабочего дня, он оповещения о письмах мгновенно получает.

— Азамат, — зову тихонько. Чувствую, как слева у меня за спиной материализуется кто-то большой. — Это мой брат звонит.

— Да, я так и подумал. Вы ему сказали?. .

— Да, но я не хочу ему говорить, что это было... против моего желания.

— Но почему? Неужели вы хотите, чтобы он думал...

— Да, я хочу, чтобы он думал, что я вышла за тебя замуж, потому что хотела выйти за тебя замуж. Иначе он будет волноваться.

— О...

— Ты с ним поговоришь?

— Конечно...

Я принимаю звонок.

— ЛИЗКА!!! Это что, розыгрыш?! За тобой до сих пор таких шуток не водилось!

— Санечка, это чистая правда, и прекрати орать, а той мой муж обидится.

Сашка картинно закрывает лицо руками.

— Нет, ты всё-таки рехнулась. Знаешь, я думал, ты оправилась после смерти Кирилла. Я думал, у тебя какие-то новые начинания с этим космосом. Но теперь я понимаю, что это всё была сложная махинация, чтобы поставить на себе крест, а я не мог тебе помешать!

— ЧТО?! Это что вообще за разговорчики?! — взвизгиваю я, аж слёзы к глазам подступили. И это мой брат говорит! — Какого чёрта?! Я вышла замуж за мужчину, который мне нравится, а ты тут...

— Лиза, он ПИРАТ! Преступник!!! Ты совсем белены объелась, что ли?

— Он не делает ничего противозаконного!

— Это он тебе так сказал!

— Да блин, у него есть профиль в базе Земного Союза!

— Да как ты вообще хоть слову его веришь?!

Мне очень хочется просто захлопнуть бук и на время забыть, что у меня есть брат. Но уж очень жаль Азамата — я ведь ему никогда не докажу, что Сашку волновала не его внешность. Так что я решаю просто столкнуть обоих мужиков, и пусть сами разбираются по понятиям. Азамат хорошо убеждает, авось и Сашку убедит.

Тяну мужа за руку.

— Слушай, он не верит, что у тебя есть профиль в базе, и даже не хочет проверять. Поговори с ним, пожалуйста, он меня слушать не будет.

Азамат выглядит расстроенным — ещё бы, после Сашкиной истерики. Хороший приём у родственников жены. Уродственники.

Я уступаю место у бука, бросая Сашке:

— На, поговори с ним сам. Скажешь что-нибудь про его внешность, убью.

Сашка незамедлительно обрушивается на Азамата с обвинениями. Как он посмел, да что он себе вообразил, да неужто он думает, что меня тут не найдут, да вообще сейчас армейский взвод в люк постучится. Обычные тупые мужские угрозы, мог бы и поновее что-нибудь придумать. Особенно после того, как этот самый армейский взвод меня тут бросил.

Азамат отвечает спокойно и обстоятельно, без угрозы, но и без трепета. Нет, никакого насилия и в помине не было. Ничего не вообразил, сам удивляется неожиданно привалившему счастью. Найти нас трудновато, но если уважаемый Александр согласится приехать на Гарнет, можем встретиться и всё обсудить вживую. Армейский взвод вызвать не удастся, есть специальный указ от такого-то такого-то номер такой-то, запрещающий земным войскам применять насильственные меры против Азамата Байч-Хараха.

— Байч-Харах? — Сашка застывает с приоткрытым ртом. — Это вы — Байч-Харах?

— Конечно, я, — пожимает плечами Азамат. — А что, много претендентов?

Сашка перестаёт смотреть в экран, видимо, решает всё-таки слазить в базу. Потом вертит головой — похоже, сличает фотографию с собеседником. Ну, тут уж трудно ошибиться. Откашливается.

— Э-э... кхм... я, э-э... Простите, я вас не узнал... То есть я вас никогда не видел... Извините за недоверие, больше не повторится.

Ну ни фига себе! Ты ещё навытяжку встань и честь отдай! Что ты там такое увидел в базе? Интересно даже.

Азамат посмеивается несколько умилённо.

— Ничего страшного, я понимаю, вы заботитесь о сестре. У меня у самого младший брат есть, так что я вас хорошо понимаю. И знаю, что вид мой доверия не вызывает. Так что вы всё правильно сделали. Я совершенно не в обиде.

Сашка на всё это только мямлит что-то прошу-прощебное, а я так и вовсе ртом мух ловлю. Это я умудрилась выскочить за кого-то настолько крутого и не заметить? Ну я даю!

Азамат снова уступает мне место за буком.

— Какого чёрта ты мне не сказала, что это Байч-Харах?! — шипит Сашка. — Если начальство узнает, что я с ним поссорился, мне таких люлей навешают!

— Я не знала! Я впервые слышу это имя. Чем он так знаменит?

— Ты рехнулась, что ли? Ты ещё спроси, кто такой Кутузов!

Кутузов. Кажется, в школе как-то раз мальчик, который мне нравился, делал по нему доклад. Но я больше смотрела, чем слушала.

Сашка, видя мой бессмысленный взгляд, роняет голову на клавиатуру.

— Он герой обеих джингошских кампаний! Это же каждый мальчишка знает! То есть это, конечно, государственная тайна, потому что наши ни за что не признаются, что использовали наёмные войска, так что высокое начальство будет делать вид, что ничего не знает... Но ты бы хоть поинтересовалась, за кого замуж выходишь, блин!

— Ну-у, меня как-то больше заботило, что он добрый и предупредительный, но если он ещё и герой, то я не внакладе.

Сашка обречённо мотает головой.

— Женщины. Ладно, мы за вас выпьем вечером, когда будем отмечать, что я породнился с Байч-Харахом. Ты матери написала?

— Да. Но я не думаю, что она будет волноваться.

— Нет, но она захочет связать ему свитер. Она Маську уже всю обвязала, дальше некуда, а тут свежий кандидат. Так что ты поосторожнее...

Я уже ржу, еле сдерживаюсь, чтобы не завыть. И как же я забыла, как мама прямо с первых дней Сашкиной женатой жизни взялась одевать его супругу! Маська, правда, удачный экземпляр — она тощенькая, мелкая и всё время мёрзнет.

— Пусть вяжет, — выдавливаю. Сашка делает страшные глаза. — У них самодельная одежда в большом почёте. Он будет очень рад.

Сашка качает головой и решает, что с него хватит.

— Ладно, удачи тебе. Извини за скандал.

И отключается.

— Так ты, оказывается, знаменитость, — говорю, проржавшись. — Ишь как Сашку построил!

— Ну, я так понимаю, что ваш брат занят при Земном Союзе, так что ничего удивительного, что он обо мне слышал. Это вовсе не значит, что я знаменит, — усмехается он. Потом качает головой. — Меня всё-таки удивляет, что вы предпочитаете называть друг друга простонародным вариантом имени.

А ведь и правда: и я, и Сашка, и мама — все на гласные начинаемся. Аристократическое семейство, кто бы мог подумать!

— Можешь считать, что у нас принято среди своих не хвастаться титулами, — хихикаю. — А что такое это "Байч-Харах"? Я думала, у вас нет фамилий.

— Байч-Харах — это прозвище, означает... Знаете, игрушка такая есть, неваляшка?

— Господи, за что ж тебя так прозвали? — хлопаю глазами.

— Ну вроде как... живучий очень, — пожимает плечами.

— А-а...

Мне в голову начинают лезть всякие смешные неприличные интерпретации, так что я стараюсь уткнуться в бук. Там неожиданно приходит ответ от мамы.

* * *

Ну, а где свадебные фотографии и видео? И вообще, почему родительского благословения не спросила? Непорядок! Надо же мне полюбоваться на того монстра, который на тебя упряжь вздел.

Лилии! Да, да, ДА! У них там есть синие и ещё махровые фиолетовые с крапинками! Я сейчас у Натальи спрошу латынь, а то ты же всё неправильно купишь.

* * *

Отписываю маме, что всему своё время, и вдруг замечаю Азамата, нависшего над моим плечом.

— У вас и буквы другие... Простите, что я подсматриваю, меня просто немного беспокоит... реакция вашей матери. Я так понял, что вы с ней близки...

— Да какая у неё реакция! — фыркаю я. — Это Сашка у нас нервный, а мама спокойная, как слон.

Азамат моргает, не совсем меня поняв, и я перевожу ему мамино письмо. Приходится долго объяснять про лошадей и возы. Кажется, он решает, что мы общаемся шифровками.

Гарнет уже виден в иллюминаторах — душно-алый, светящийся, окружённый роем суетливых звездолётов, зведолётищ и зведолётиков. На нём водится какой-то красный минерал, от которого вся вода приобретает характерный багряный оттенок, да и суша, где нет озеленения, являет все оттенки — от бордового до оранжевого. За то он, собственно, и Гарнет, то бишь, гранат. Завтра уже там будем.

Я отлипаю от иллюминатора и иду в прачечный отсек простирнуть своё немногочисленное барахлишко и заодно подсунуть позаимствованную у Алтонгирела рубашку к его высохшим шмоткам. Он, наверное, удивится, но это мой единственный способ её вернуть.

* * *

Ночь не задалась с самого начала. То мне жарко, то мне холодно, то непомерная футболка вся у шеи сбилась, то пить хочется, то наоборот. Вроде и нервничать повода нет. Ну, кроме того, что я сегодня замуж вышла. Во втором часу ночи всё-таки удаётся заснуть, но снится какая-то чудовищная хреномуть. Смотреть её мне не нравится, так что я опять просыпаюсь, и всё начинается заново — опять ворочаюсь, опять засыпаю, опять вижу нечто, что однозначно классифицируется как кошмары. Просыпаюсь. Неужели этот гад мне опять чего-то подсыпал? Но ведь сама же чай себе заваривала сегодня! И даже не очень крепкий. И еда на вкус нормальная была.

Можно, конечно, тяпнуть снотворного. Но сны от этого никуда не денутся, а вот проснуться и отплеваться уже не получится до утра. М-да. А ведь мне надо завтра соображать! Ну и что мне делать?

Хм. Воспользоваться проверенным методом. У меня ведь муж есть, не так ли? Вот пусть он со мной и нянчится, ему не впервой.

Тихонько выбираюсь из каюты и, озираясь, чтобы ни на кого не налететь, прокрадываюсь к Азамату. Не очень хочется узнавать, насколько именно неприлично выгляжу в футболке до колен.

У Азамата всё, как в тот раз, — дверь открыта, он лежит на кровати, практически засунув голову в подушку. И не душно ему там? Внезапно он что-то говорит, и я подскакиваю. Но нет, похоже, это во сне. Эге, да я не единственная, кому тут грезится всякая дурь. Ну ладно, может, и ему от моего присутствия полегчает.

Забираюсь под одеяло и ныряю ему под руку. Ну вот, тепло и уютно, просто семейная идиллия. Он что-то бормочет по-муданжски, кажется, там мелькает слово "отец", но я ни в чём не уверена. Глажу его по голове, запускаю пальцы ему в волосы, да так и отрубаюсь.

~~~ Конец ознакомительного фрагмента ~~~

Продолжить чтение: Литрес, Призрачные миры