Зазеркалье

ПРОЛОГ

Я никогда не страдал кошмарами: ни на фронте, ни после ранения. А сейчас, когда мирно живу у себя дома, все чаще снится прошлое. Я просыпаюсь мокрый, чувствую стеснение от чего-то невыполненного, неловкость перед людьми, которых уже нет, какой-то странный страх. Сам врач, я проверял — это не внушение, не болезнь, не волшебство. Это просто сны о прошлом.

Сегодня ночью ко мне пришел старый учитель, умерший всего полгода назад. Он с энтузиазмом говорил, сверкая глазами, как всегда перед новым многообещающим предприятием:

— Съестные припасы тебе не нужны, голубчик. Конечно, нож, котелок, тарелка, ложка и вилка всегда должны быть с тобой. В конце концов ты бывший солдат. Можешь и длинный кинжал взять, только надо носить его скрытно. А вот еду всегда можно достать. Не нужны ни офицерский тент, ни складная кровать. Я дам тебе спальный мешок. А вот что важно — надо вооружиться малозаметным оружием. Так?

— Конечно, учитель, — кивнул я.

— Отлично. Далее: как можно больше медицинских средств. Ты не должен погибнуть от ранения или болезни.

Я кивал головой без остановки. Он был прав во всем.

После долгой лекции он внезапно взял меня за руку и сказал:

-Сергей, дорогой... только не рискуй зря. Помни, что если ты не вернешься, пойду я. Я не смогу взглянуть в лицо твоему отцу и объяснить, что случилось. Хоть я и старик, но не отступлюсь. И тогда мы пропадем оба. По хорошему, ты должен испросить разрешение отца.

— Нет, нет! — вскрикнул я и проснулся испуганный, дыша часто, как в сражении. Его слова вызвали во мне детский страх перед недовольным отцом. Откуда это взялось? Ведь когда разговор велся наяву, два с половиной года назад, я ничего не испугался. Просто сказал, что оставлю отцу письмо. Учитель согласился. Чего же я боюсь сейчас?

Я встал, надел халат и прошел к столу с графином любимого десертного вина, всегда стоявшим в спальне. Налив бокал, я подошел к окну. Было темно, огни светились только в кордегардии, на воротах, на стенах и в службах. Замок спал, селения спали. За лесом тускло светились огни города. Никого из родных не было дома: брат учился в столице, папа и мама уехали туда три дня назад — проведать брата, да и по другим делам. Я вспомнил видный издалека свет огромных бессонных городов и грустно улыбнулся, как чему-то, что уже не повторится.

Успокоив биение сердца тренированным усилием воли, я допил вино. И успокоился. Можно лечь спать: сегодня, как я знал из опыта, сон о прошлом уже не вернется. Я не увижу ни смерть друзей на войне, ни падающую раненой выстрелом невесту с кинжалом в руках, ни мертвое лицо отравленного учителя. Не побеспокоят меня ни огненный шквал взрыва, налетающий на стоящих в отдалении детей, ни болтающиеся на деревьях тела вздернутых дезертиров, мародеров и бандитов. С утра я пойду на могилу жены. Затем снова будет простой день с хозяйственными заботами, разбор дел с визиторами из деревень, вкусный-обед и не менее вкусный ужин, будет выпито немного вина. Опять прибудут с кратким визитом какие-нибудь соседи поговорить ни о чем, а скорее посмотреть на меня — молодого героя войны и вдовца, а теперь завидного жениха. Кто там у нас записан на сегодня? Соседская семья Арсаров с выросшей дочкой Таллерией. Помнится, она была тихой, умненькой и красивой девочкой десять лет назад. Мама говорила, что девица уже отвергла несколько женихов под предлогом, что хочет учиться. Несколько необычно для двадцатилетней дворянки. Ладно, завтра посмотрим.

Я еще раз прокрутил в голове список завтрашних дел, и убедился, что ничто не забыто. Затем лег в кровать — и сразу уснул.

Назавтра, как раз к обеду, подъехала карета с гостями. Я, исполняя долг хозяина, надел камзол и вышел на крыльцо. И очень сильно удивился: приехали только Таллерия с компаньонкой, спокойной немолодой женщиной, одетой во все темное, как и полагалось сопровождающим лицам. Как непринужденно пояснила Таллерия, спрыгивая с подножки кареты, к ним внезапно приехали важные гости, и послали только ее, так сказать, засвидетельствовать почтение.

Я с приветствием принял руку девушки и повел ее в обеденный зал, занимая разговором. Она была одета ни скромно, не вызывающе, а скорее с хорошим вкусом. Красное платье и синяя накидка очень шли зеленым глазам и светлым волосам. Говорила она нежным и уважительным голосом, безо всякого девичьего хихиканья, шагала легкой и красивой походкой. Но самое главное: она стала красавицей. При дворе очень мало кто из юных барышень мог соперничать с ее точеным лицом и прекрасной фигурой.

Таллерия улыбнулась, и я снова удивился. Я уже многое повидал в мои 26 лет, но редко встречал такую улыбку — улыбку очень хорошего, доброго человека. Я, образец корректности, сам не заметил, как чистосердечно улыбнулся в ответ.

Формальности закончились, когда мы уселись за обеденный стол.

За столом манеры девушки были безупречны. Она изящно ела, изящно тянула руку за пряностями, изящно разделывала поданное первым жаркое. После вкуснейшего овощного супа, шедевра моего повара, начался застольный разговор.

-Скажите, граф, — начала Таллерия, — вы военный человек, и как все слышали, блестяще воевали. Но вы же не остались в армии после войны?

-Нет, не остался, — ответил я. — После победы и после того, как овдовел, я решил, что, с позволения родителей, поучусь в Государственной Школе. Жизнь показала, что я еще мало знаю и нуждаюсь в образовании. И кстати, можете называть меня запросто — Сергер. Ведь мы были друзья с детства.

-Ой, конечно, с удовольствием! — обрадовалась Таллерия. — И вы зовите меня просто — Таллия.

Это было сказано так просто и душевно, что я не мог не улыбнуться снова. Мне вспомнилась девочка-подросток, живущая очень, очень далеко отсюда, когда-то говорившая со мной таким же тоном и с такой же простотой и душевностью, не скованными светскими условностями.

-А правда... вы не рассердитесь, если я вас спрошу... что вы также учитесь в Магической Школе? Мне по секрету рассказали, я не могу сказать — кто.

— Что вы, на вас просто нельзя сердиться, — улыбнулся я. — Да, я учусь в Магической школе. Сейчас взял перерыв, но скоро, наверно, вернусь туда.

-Значит, у вас есть магические способности? — с интересом спросила Таллия.

-Да, но раньше это был семейный секрет. Я занимался с магом отца, но скрывал это. На войне несколько раз владение магией сильно помогло. После этого я понял, что лучше владеть магией профессионально, и пошел учиться. Но сейчас на отдыхе, занимаюсь управлением поместьем и другими делами. А что вы делаете и планируете делать в будущем, Таллия?

-Не знаю. Я учиться хочу, как и вы. Только не выходить замуж, как требуют родители! — решительно сказала Таллия. — Хочется жить в столице, учиться в университете. Я же ничего не знаю. Много читаю, но даже не знаю, что в литературе, в искусстве, в науке, в магии нового. Я, наверно, родилась слишком любопытной.

— Скажите, Таллия, а способности к магии у вас не проверялись? — с интересом спросил я.

— Проверялись, ничего особенного не нашли, — грустно сказала она. — Но я не из за магии.... Мне просто скучно. Я всегда хотела все знать!

Я несколько оторопело смотрел на гостью. Я встречал, конечно, такой интерес к образованию, но в основном среди мужчин. Женщины, занимающиеся наукой, не были типичным явлением в нашем патриархальном обществе. Когда-то я знал немало таких женщин, но опять-таки очень далеко отсюда.

— Откровенно говоря, — деликатно начал я, — ваши желания необычны. Я знаю при дворе много энергичных образованных девушек, но их интересы сводятся к искусству, придворной жизни, замужеству. Кое-кто занимается любовными приключениями, даже заходит слишком далеко... но это не имеет отношения к наукам. Репутация нашего двора известна...

— Да, я слышала, что там очень много себе позволяют с мужчинами, — ехидно сказала Таллия, — но без подробностей.

— Ну, там много забавного, — ответил я и начал рассказывать забавные истории из столичной жизни, разумеется, опуская интимные подробности.

Начался веселый разговор. Нам принесли десерт. Таллия весело смеялась, но не слишком интересовалась пикантными подробностями приключений излишне раскованных придворных дам и бравых офицеров, моих друзей по Кавалерийской Школе. Я отметил, что девушка скромна и не показывает открытого интереса к эротике. Она явно не рассматривала меня как возможного жениха или партнера в интимном приключении. Это делало наш разговор все более необычным.

Большинство юных девушек в гостях у меня, встав из-за стола и начав прогулку без старших, быстро, в соответствии с нравами нынешнего царствования, переходили к рискованным разговорам. Они рассчитывали углубить отношения на послеобеденной прогулки, а там, после парочки неприличных анекдотов, быть соблазненной мною в какой-нибудь уютной садовой беседке. Девушки этого типа давно уже не вызывали у меня интереса, и мы с родителями выработали противоядие против них. Обычно в сад приносили записку о том, что в замок прибыл гонец с письмом из столицы, и я, извинившись, возвращал девушку родителям и покидал их из-за неотложных дел. Сейчас, похоже, было другое.

Закончив обед, мы встали из-за стола и, как полагается, пошли прогуляться в парк. Компаньонка Таллии была в легкой неуверенности, следовать ли за нами, и я шепнул Таллии:

— Если хотите, ваша дама останется в замке. Мои люди позаботятся о ней.

— Очень хорошо! — ответила мне Таллия и сделала рукой знак компаньонке. Я внимательно посмотрел на Адабана, самого красивого парня и самого обходительного кавалера в моей небольшой свите. Он обычно отвечал за женскую прислугу гостей — в некоем интимном смысле. Весь обед Адабан, как ему и полагалось, присматривался к компаньонке Таллии. Он незаметно покачал головой в отрицательном смысле: посчитал, что женщина вряд ли им заинтересуется. Я перевел взгляд на импозантную Дарию, супругу управителя, командовавшую всеми женщинами прислуги замка, и сделал знак. Она немедленно подошла с дружеской улыбкой к компаньонке и пригласила на бокал вина с бисквитами. Та благодарно согласилась, и женщины, вежливо разговаривая, удалились в сторону комнат прислуги.

Я улыбнулся. Можно было быть уверенным, что Дария не только хорошенько угостит компаньонку Таллии, но и умело разговорит. Мои слуги уже поняли, что девушка меня заинтересовала, и немедленно начали собирать сведения. Даже не надо было отдавать специального приказа: слуги не только были преданны мне, но и очень хорошо меня знали.

Мы с Таллией вдвоем шли по саду и молчали. Нам почему-то стало уютно вдвоем. Никакие светские условности не стесняли меня. Таллия шла рядом, любуясь изящно подрезанными кустами, аккуратными дорожками, великолепными цветами, посаженными — как ни странно — не просто по указанию моей мамы, но ею лично. Мы проходили сквозь чудные зеленые ворота, спланированные когда-то отцом, составленные из деревьев и кустарников, и шли дальше по дорожке.

Куда? Зачем? Это было неважно. В какой-то момент стало неважно, куда я иду, куда двигаюсь по своей жизненной дороге. Душа моя была изранена. Мои возлюбленные были принуждены оставить меня, хотя отчаянно не хотели этого. Я прошел войну, теряя друзей. Потерял молодую и прекрасную жену, оставившую мне дочь — и был намерен спросить с тех, кто убил ее, хотя они и скрывались за двумя странами и двумя горными хребтами. Видел запретные чудеса — и уцелел после этого. Я побывал там, где очень давно никто не бывал, и сам еще не мог прийти в себя после этого. И знал, что постараюсь вернуться туда.

Все это отошло назад в этот миг. Все это вернется потом, а сейчас я шел по своей жизненной дороге, зачарованный, не зная, что впереди, за поворотом, шел под руку с прекрасной девушкой, смотревшей на меня с глубокой симпатией. Ее чувства воодушевляли меня. Ведь мы часто забываем, как это важно, когда в нас верят, когда ожидают от нас высшего благородства, высшего мужества, высших свершений. Когда твои солдаты знают, что ты сделаешь все, чтобы вырвать их из плена, когда беженцы знают, что ты сделаешь все, чтобы достать им пищу, когда дети смотрят на тебя, ожидая, что спасешь их от огненной смерти...

Тут я пришел в себя. Таллия шла рядом, внимательно глядя мне в лицо. Мы проходили уже восьмые ворота на дорожке. Скоро должна была появиться моя любимая беседка.

-Простите, я задумался, Таллия. Уж очень хорошо гулять здесь, в саду, вместе с вами. Я давно не испытывал такого удовольствия.

-И я, — тихо призналась она. — Но, мне кажется, вы задумались о чем-то важном.

-Наоборот, — улыбнулся я. — Я наконец то смог забыть что-то, что не давало мне покоя. Кстати, я хотел сказать, что очень хорошо понимаю вас в желании учиться. Без этого жизнь так скучна! Вам обязательно надо уехать в столицу и учиться, посещать театры и концерты, бывать в мастерских художников. Только ко двору не стремитесь: для человека, занятого настоящим делом, кроме политиков, конечно, придворная жизнь — настоящая потеря времени.

— Я и не стремлюсь, — спокойно сказала девушка. — Я не боюсь, что меня там съедят — меня не так легко съесть. Но опасаюсь, что там ничего не смогу делать, что хочу.

— Вы совершенно правы. Вот я удалился от двора, и изменился. Опять хочу жить, учиться, работать. А при дворе вы будете вертеться в одном и том же незавидном круге ничего не значащих развлечений. Кому-то это нравится, а я уже давно устал от этого. Если вернусь ко двору, то только для службы. Пока что я этого не планирую — надо доучиться в Школах. Вот еще немного отдохну, и соберусь. Родители поддерживают меня — они рассчитывают на мою карьеру.

Все мои планы я выложил так легко, словно это была сестра или кузина. Она с интересом слушала.

-Я уверены, что у вас все получится. Вам надо только захотеть. Вы такой сильный человек и так много знаете... — вдруг вырвалось у нее. — И такой умный и красивый... — внезапно добавила она.

-Это вы так красивы, — неожиданно для себя сказал я, беря Таллию за руку. Она удивленно посмотрела на меня, и вдруг повернулась и прижалась ко мне, заглядывая мне в глаза. Я погладил девушку по голове и сжал плечо, и она зажмурилась и подставила мне губы.

Таллия пахла жимолостью и еще какими-то цветами, и запах нравился мне. Я поцеловал ее сильнее, и Таллия ответила на поцелуй. Я отпустил ее плечо и положил ладонь на грудь. Она шепнула: — Да! — и еще сильнее прижала мою руку к груди, помогая мне расстегнуть блузку. Я снова поцеловал девушку настоящим, опьяняющим поцелуем и почувствовал, что она шатается в моих руках.

У меня самого кружилась голова, как у пьяного. К счастью, рядом стояла беседка, и мы быстро забежали внутрь. Там, как я хорошо знал, стояла широкая прочная плетеная скамейка, на которую можно было не только сесть, но и прилечь. Мы уселись, продолжая целоваться. Я снова погладил ее грудь и отпустил. Она удивленно посмотрела на меня, но я уже скользнул рукой под юбку и начал гладить колени. Таллия снова зажмурилась и обняла меня обеими руками за шею, сладко сдаваясь.

Через полчаса мы привели друг друга в порядок и сели, прижавшись друг к другу. Она положила голову мне на грудь. Я погладил ее по голове, разглядывая следы слез, лившихся из глаз в момент любви.