|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 24
Сердце ликующим зайчиком не то куда-то подпрыгнуло, не то вообще воспарило. Она ждала! Она меня...
Что творилось в моей бедной голове в этот момент — не знаю. Наверное, заговори со мной кто-то в этот момент про что угодно: про мои ненаглядные пуговицы-мясорубки, про вельхо или даже про мой личный смертный приговор в потенциале — я бы не то что не ответил, даже не понял бы, о чем речь!
Зеленые-зеленые глаза смотрели в мои.
Мне-в-первый-раз-так-хочется-быть-с-кем-то-рядом.
Мне-тоже...
Теплая рука оказывается в моей так просто и легко, словно ей там место. Нет, не так. Словно она всегда этого ждала и хотела, словно так было... предназначено? Я... у меня нет таких слов, чтобы сказать, что я сейчас чувствую. Вот сейчас, когда в моей ладони — ее пальцы. Теплые, тонкие, ее.
Это-так-удивительно... Я... так-странно... Я-не-знала-что-может-быть-так-хорошо...
Иррей огромными глазами смотрит на наши переплетенные пальцы. Ей тоже не хватает слов, и ее "мыслеголос" сбивчивый и растерянный. Наверное, как мой.
Так-хорошо... Это-потому-что-человеческое-тело?
Кувшинка моя... От невероятной нежности у меня кружится голова. От ее наивности. От неподдельной искренности. От безоглядной доверчивости, с которой она просто пришла, чтобы побыть рядом. От того, что она верит — я не совру. От ее мудрости, потому что она знает, что ей я не совру. От того, как она вздохнула, когда я погладил ее ладошку — потрясенно-недоверчиво, восхищенно, будто девчонка, увидевшая под новогодней елкой самый большой и удивительный подарок.
Нет. Это-потому-что-ты.
А они пахнут ромашкой, ее пальцы. И душистым мылом. И совсем немножко — талым снегом. Я касаюсь их губами.
Потому-что-ты. Ты-обязательно-будешь-счастливой-Иррей. Я-все-для-этого-сделаю-обещаю. Веришь?
Я-уже... Макс...
Я готов был вечность лежать вот так: ее рука у моих губ, ее глаза напротив моих, и в этих глазах все счастье мира.
Смотреть бы на нее и смотреть. И слушать... купаться в том тепле — тепле ее чувств и мыслей, которым она светится. Она такая... Я не знаю, как объяснить. После истории с той неудачной моей щенячьей влюбленностью вера в любовь у меня испарилась начисто. То, что потом было со случайными девчонками — это что угодно, только не любовь. И, останься я дома — вряд ли у кого-то получилось бы до меня достучаться. Да и кому я там нужен был? Макс Воробей, мелкая рыбешка мелкого бизнеса. Кому нужно тратить на меня слова, да и не поверил бы я — словам! Слишком хорошо сам умею врать.
Только вот Иррей не говорила. Я ведь ее тогда и не видел даже, в том нашем случайном странном первом Единении. Нет, увидел, но... по-другому. Я увидел, какая она — внутри. Почувствовал. Какая она хрупкая — и стойкая. Наперекор всему мечтающая о крыльях, верящая, что получится. Слабая — и одновременно настолько сильная, чтобы думать о других. Ничего не видевшая, кроме бетонной ямы и вивисекторов — но умеющая ощущать мир цельно и полно, каким его никогда не видел я. И "теплая", необыкновенно, удивительно "теплая". Тут-то меня и "накрыло". Никогда в жизни не ощущал такого. Понимал ли я тогда, что она не человек? Не знаю. Это было... просто неважно. Полюбит она меня в ответ или нет — тоже неважно. Ну, то есть... не слишком. Главное — вытащить ее, спасти, а дальше пусть выбирает сама.
А она, кажется, все-таки любит... Тот момент, у ямы, когда мы увидели друг друга в первый раз реально, не в Единении, когда я подошел, коснулся... нет таких слов в человеческом языке. Я... мы... нас просто сплавило тогда. И переплавило. Не знаю, как по-другому сказать.
Она была такая...
Она — я знаю! — примет меня любым, и поймет любым, но рядом с ней просто хочется быть лучше. Самому хочется. Что я сделал-то такого хорошего в жизни, за что мне это сокровище?
За что мне так повезло-то, а? Мама, Славка, бабушка наша расчудесная, Янка с ее чудным зверем — они все почему-то со мной. А теперь и Иррей.
Мир вспомнил про нас слишком быстро.
Точнее, я вспомнил, что он есть, потому что... Славка!
Меня с размаху будто в воду ледяную окунули. Который час? Если на то пошло, какой вообще сегодня день? Сколько я дрых, если я... если у меня ничего не болит? Черт, мне же надо бежать! Возвращаться в столицу! А то я тут разнежился, а...
А Славка там.
Иррей-прости-я...
Не-надо-просьбы. Я-слышу-что-это-надо. Все-хорошо.
Правда?
Ты-смешной. В-мыслеречи-можно-только-правду. Для-своих-можно-только-правду. И-тебе. Я-тебе-только-настоящее. Всегда.
Потому-что-я-свой?
Она еще не умеет улыбаться. Но в самых удивительных в мире глазах на миг мелькает лукавый огонек.
Нет. Потому-что-это-ты...
Я вылетел за дверь с такой скоростью и энергией, словно у меня не только отросли крылья прямо в человечьем виде, но еще и вмонтировали ядерный реактор в сердце и турбореактивный двигатель в... ну, в орган, отвечающий у большинства за интуицию.
Мозги плавились и кипели, не в состоянии работать на полную в затопившем их розовом тумане. Иррей-Иррей-Иррей. Сказка моя серебряная...
Но на что всегда можно положиться — это на умение нашей замечательной бабушки прочищать мозги.
Прямо напротив моей двери на стене коридора висел плакат, написанный по-русски:
"Макс, думаю, слова "переутомление" и "постельный режим" тебя не остановят. Так что сообщаю: совещание по освобождению Славы начнется на вечерней заре. До этого времени можешь отдыхать. Если нет, то сообщаю: твоего присутствия всей душой жаждут девочки-мастерицы по деловым вопросам, Старший Урху — по делам Гнезда и почтенный Миусс — по твоим торгово-партнерским. Если от тебя после этого что-то останется, знай: я очень хочу намылить тебе шею. Ты знаешь, за что. Бабушка Ира".
На минутку мне резко захотелось обратно — в теплую комнатку и мягкую постель, где нет никаких дел — зато есть самое удивительное в мире сокровище. Но минутка как наступила, так и ушла, и я отважно двинулся навстречу бабушкиному нагоняю, торговым делам и очередному наставлению от Старшего Урху. Мужчина не может бегать от угроз, как бы ему этого ни хотелось...
Совещание. Тахко. Макс.
К вечернему совещанию участники собирались по-разному. Размеренно ступая, прошел вдоль стола непривычно тихий Пилле Рубин, проверяя связные шкатулки. Перешучиваясь и посмеиваясь, влетели парни от ремесленников. Тихо переговариваясь и по привычке сливаясь с обстановкой, проскользнули представители от драконоверов. С головой погрузившись в какие-то расчеты, прошагал к своему табурету Гэрвин. Молча и как-то внезапно явился народу Вида, отчего-то вовсе не такой промороженный, как обычно. Что-то насвистывая, заявился наш туннельных дел мастер — Дари. Оживленно споря, ввалились наши боевые маги во главе с Ветерком. Рассеянно вошел и сразу прилип к подоконнику, где в длинных ящиках росли снежники, старичок-лекарь. Бабушка появилась вместе с Урху, Эвки Беригу и лично господином Миуссом Райккен Ирро, нашим драконоверским Поднятым правителем города. И с призраком — в смысле, с той Зеленой, старейшей. С ней и общались на ходу:
— Словом, полигона у нас больше нет, — донеслась до нас реплика отчего-то весьма радостного Эвки. Интересно, куда это он девал полигон? Пустырь доблестно пережил все неумелые тренировки магов-новичков и магов-недоучек, налет вельхо и попытки Дари построить туннель. И ничего, даже камни кое-где оставались...
— Отчего — есть! — оптимистично запротестовал Ветерок.
— О, точно! Если к тем джунглям, что у нас там растут, Земные еще и нароют туннелей...
— А Водные организуют озерца и болота...
— А Макс ледник... — мурлыкнул Эвки.
— ...то это получится замечательный полигон на выживание в диких условиях! Того, кто его пройдет, можно смело отпускать в столицу — Нойта-вельхо ему будет на один зуб.
— Мы что-то не так сделали? — обеспокоенно проговорила Зеленая.
Эвки не очень воспитанно хрюкнул.
— Со всем моим уважением, Арин... — заинтересовался мэр-драконовер. — А что именно вы хотели сделать? Просто интересно. Потому что цветы — это конечно, замечательно, тем более, настолько красивые. И ценные, верно? Наши травники готовы возле них дежурить ночи напролет, чтоб такая ценность не пропала. Но такие шипы-колючки да переплетенные ветки... если эти кустики еще хоть немного подрастут, их можно на страх врагам разводить.
Арин прикрыла глаза. Выглядела она по-прежнему то ли призраком, то ли инопланетянином. Человеческое тело Зеленой было отчаянно непривычно, и двигалась она неловко, как человек на ходулях или роликах — скованно, неуверенно, иногда прерывая движение на середине. Надо будет попросить Урху прислать к Зеленым девушек из Гнезда. Те и к человечьему виду привычные, и к драконьему, и учить умеют неплохо. Вспомнить хоть, как нас Ритха учила складывать крылья и держать хвост так, чтобы он не волочился и не задирался, как у жизнерадостного щеночка. Нормально объясняла, даже я не бесился.
— Я спрашивала молодь, — наконец хрипловато проговорила Арин, и мне вдруг расхотелось улыбаться. Что-то было в ее голосе такое... — И прошу вас... быть снисходительными к их слабости. Нам очень долго запрещали что-то растить. Иногда только, очень-очень редко, можно было вырастить какую-то траву — по заказу. Но последние лет семьдесят почему-то запрещали совсем. Дети просто очень обрадовались свободе.
— И потянулись делать то, что им запрещалось. Понятно.
— Это не бунт, — чуть торопливее, чем нужно, пояснила Арин. — Это наша суть. Огненным нужно работать с теплом, дарить огонь и изменять неживое, Водным — очищать воду и объединять других. А мы дарим жизнь. Именно так мы уравновешиваем свой дар с миром — создаем живое и... Нам очень тяжело без этого.
— Арин, не волнуйтесь...
— Понятно, что никто не хотел плохого.
— А шипы? Зачем шипы-то у цветов растить? — недоуменно спросил шустрый русоволосый парень. И тут же поморщился от тычка в бок. — Чего ты?
— Сам подумай! — прошипел второй. — И зачем шипы, и почему мы город сразу в семь дополнительных защит укутали и в морок отпечатка дополнительные силы влили.
И как-то сразу все попримолкли. И я по-другому посмотрел на прикрытые глаза Арин и ее напряженные, неловкие движения. Плен даром не проходит. Пусть он кончился, пусть теперь Зеленые среди своих, но привычка жить не по своей воле и напряженно оценивать, во что обойдется им любой намек на своеволие, наверное, останется надолго.
Мне нужно срочно вытаскивать из Подвалов Славку. Он упрямый и очень сильный, даром что на вид соломинкой переломишь. Но...
— Все будет хорошо, — вырвалось у меня прежде, чем я додумал мысль про Славку. — Правда. Вы у своих. Все плохое для вас кончилось. Действительно кончилось. Вы сможете здесь жить и набираться здоровья — пока сами того хотите. Сможете растить снежники и пламенки, а может и что-то другое, что нравится. Сможете спокойно вырастить детей — без всяких шипов и ловушек. Вы сможете просто жить, не оглядываясь. Все будет хорошо. Поверьте. Все правда будет хорошо...
Я говорил, и видел, как расслабляются напряженные плечи женщины, как светлеет ее лицо. Надо почаще повторять им, что все будет в порядке. Пусть привыкают. И не только Гнездо подключать, а еще и Янкиных приятелей. Риника того же, его друзей. Те, говорят, тоже сначала имели проблемы с доверием. И снежников этих натащить в их домики побольше, полезные для успокоения цветочки, на себе проверял! И поручить что-то надо, когда человек (или дракон) занят, мозгам как-то некогда нервничать. Может, показать им тот глобус, копию из средоточия? Пусть прикидывают, где что вырастить, если что. Надо не забыть...
Пока я строил из себя психоаналитика и разрабатывал программу психологической реабилитации для драконов, жертва моих планов окончательно ожила. И даже сделала попытку улыбнуться.
— Хорошо.
— Хотите прилечь? Вам бы отдохнуть.
Пока не рухнула. Вот не лежится же им...
— Нет-нет. Я хочу помочь. Мы тоже многое можем.
Я глянул на бабушку, чтобы она повлияла на упрямую Зеленую, но бабушка вместо этого очень внимательно разглядывала меня. И почему-то улыбалась. Я поспешно сел, но, кажется, ситуацию это не спасло — бабушка оказалась не единственной заинтересовавшейся моим сольным выступлением. Кто меня вообще за язык тянул и что это было?
Арин тем временем продолжала доказывать, что их помощь может быть очень даже ценной:
— Хотите подслушивающие жучки?
Бабушка поперхнулась:
— Что-что?
— Есть такие насекомые. Они роевые, умеют слышать свою мать и передавать сигналы. Если немножко повлиять, они могут передавать то, что слышат, своим собратьям на расстоянии.
Ух ты! Вот это перспектива! Заслать такого в Нойта-вельхо... не везде же Рит может нос сунуть, он сам говорил, что к Понтеймо, например, ему хода нет.
— Как интересно, — прищурилась бабушка Ира. — А на какое расстояние?
— А на какое нужно?
— Скажем, отсюда — до полигона?
— Пожалуй, нет. Скорее, отсюда — до площади.
— То есть порядка двухсот метров. Интересно... очень. Продолжим, парни?
И совещание бодро покатилось вперед.
Столица. Пало. Вечер того же дня
Темный переулок, заброшенный дом, старый подвал... и отчего молодежь всегда тянет именно в такие места? День и людная площадь куда удачней отвлекают внимание нежелательных наблюдателей. Встреча и разговор среди толпы — это одно, а встреча в этом глухом переулке среди развалин — совсем другое.
Впрочем, если этим юнцам уже два с лишним месяца удается морочить голову обозленным вельхо, то не все так худо у них со скрытностью.
Пало расстегнул на всякий случай левый рукав (щитовые и пару самых нужных боевых понимающие маги впечатывают прямо на ладони, чтоб далеко не тянуться при случае) и, подвесив на всякий случай Знак Тье, скользнул в беззвучно приоткрывшуюся дверь. За дверью точно так же царили тишина и темнота... и затхлый запах старого дерева и не менее старой глины. Не будь у Пало в Знаке отзвука привешенного к одному из юнцов маячка, он бы, наверное, и не догадался искать именно здесь. Но маячок уверенно подавал знак, что искомый оскорбитель вельхо пребывает именно тут. Просто хорошо прячется. Как же они сюда приходят? Дверь выглядела непотревоженной, даром что петли смазаны. Неужели парни уже освоили Шаг и прибывают на место встречи, минуя двери, усыпанный обломками пол и левую стену, явно подумывавшую рухнуть? Тогда не так уж они неправы, выбирая это заброшенное здание. Талантливые, хоть и зеленые личинки.
Еще шаг, еще. Сигналка справа, обезвредить. Еще одна, глушим. Молодцы, однако, хорошее приложение, менее опытный мог бы такую и пропустить. А здесь явно какой-то ограничитель, ну-ка, ну-ка, что там такое требуется? Пароль? Ну, представь, что я его тебе дал, активируем обманку. Признаешь за своего? Вот и хорошо, идем дальше...
Движение воздуха. И наконец-то голоса впереди.
— Да не пройти нам эту проверку, ясно? Пара вопросов и приказ отвечать только правду — и мы попались.
— Удивительно, что они только сейчас эту проверку затеяли. Мы ведь уже два месяца...
— Два месяца страдаем дурью! Надписи на площади малевать — много хитрости не надо! Лучше б чего толкового сотворили. Чтобы хоть не зря...
— Что могли — делали.
— Надписи тоже нужны были. Люди...
— Люди с удовольствием почитали и даже согласились. И толку?
— Ты же помнишь, мы надеялись, что найдем еще хоть кого-то...
— И? Мы в итоге никого так и не нашли, кроме такой же зелени. Зато нас теперь найдут — и явно не пирожками будут кормить в знак признательности за развлечение!
— И что ты предлагаешь?
— Формально у нас есть три выхода. Мирно ждать проверки и послушно сдаться, когда нас найдут. Попытаться драться...
— Именно что попытаться! Нас Наставник в одиночку скручивал, если брыкаться пробовали. А тут маги посильней того старого подонка.
— ...Или попытаться удрать.
— Найдут. Наставничьи узы с нас не сняли, отыщут даже на дне болота.
— Ну, если другого выхода нет, то, может, пусть там и ищут? Или...
— Или. Куда угодно, только не к этим тварям на расправу.
— Никогда не думал, что буду выбирать, где утопиться.
— А я все-таки побрыкаюсь. Я боевые учил!
— Вы рехнулись?
— Еще нет.
— Делать-то что?
— Не знаю. Не знаю я, ясно?
Пало вздохнул. Мальчишки. Самое сложное время у вельхо — время отрочества. Именно на годы с тринадцати до семнадцати приходится наибольший процент потерь. Естественный процесс бунта и протеста, поиска себя и жажды к самостоятельности. Недопустимые для вельхо черты, которые те выжигают любой ценой.
Хорошо, что он вовремя успел.
В следующую минуту юные конспираторы нервно вскочили, активируя все что можно и нельзя — в их тайном убежище материализовалась фигура взрослого человека. Отбил "усыплялку", впитал еще парочку Знаков и приветливо улыбнулся:
— Здравствуйте! Я слышал, у вас трудности?
— Вы кто?
— Подожди, Тим-Тим!
— Вы... я вас знаю! Это же вы тогда помогли нам уйти?
— Я, — Пало осмотрел заговорщиков. Парней было одиннадцать. Взъерошенные волосы, настороженные глаза, пальцы нервно подрагивают, готовые в любой момент схватиться за Знак. — Вас интересует возможность ослабить Зароки? Приглушить подчинение?
Столица. Подземелье. Община драконоверов
Драконоверы — люди основательные. Даже вынужденные переезжать и бросать свои дома, в новом жилище они терпеливо обустраивали все для пользы и удобства. Так и катакомбы, куда ушли не пожелавшие оставить столицу сектанты, были сейчас вполне жилыми и даже симпатичными. Трудолюбиво заделанные щели, продуманно размещенные светильники, создающие весьма убедительную иллюзию приглушенного солнечного света, бегущие вдоль стен дорожки из плиток сушейника, полезного минерала, вбирающего излишнюю влагу, чистый ровный пол.
И не скажешь, что месяц назад тут была сырая пещера во мхе и плесени.
Драконоверы верны себе, и гостей, пришедших под их крышу, встречают блюда с лепешками, молочный напиток и тонко нарезанные ломтики пирога со сладким сыром. Как они пекут здесь и где берут молоко, спрашивать не принято. Но такой небогатый стол — именно для первой встречи желанных гостей. Незваным или подозрительным подается совсем иное...
Приверженцы четырех стихий и их олицетворения в драконах внимательно рассматривают своих необычных гостей. К ним приходили маги-отступники, являлись вельхо, приходил даже Крылатый! Но чтобы рука об руку явились вельхо, собрат по вере и Крылатый — такого члены общины ранее не могли даже представить.
— Теттава Илмар. Теттава Рэймор.
Двое мужчин, один седой, второй кажется седым из-за очень светлый волос, поочередно кивают.
— Теттава-втори Сауссли. Маг Терхо. Крылатый Макс. Примите угощение и скажите, чем мы можем помочь.
Молодой Крылатый тянется к сладкому пирогу. Конечно. Все знают, что Крылатые любят сыр. Впрочем, он откусывает лишь кусочек.
— Вы можете помочь. Нужно, чтобы по столице и за ее пределами прошли следующие слухи...
Столица. Харчевня "Жареное и печеное"
Эту харчевню любили и вельхо молодые, только из личинок, и маги рангом постарше. Для молодых тут была пусть не самая изысканная, зато недорогая и сытная кормежка, незатейливая музыка и хорошенькие подавальщицы. Отдельным плюсом были рассказы старших о своих подвигах на службе. Вельхо поопытней ценили отличную выпивку и хорошую компанию, а также неподдельное уважение — хозяйка харчевни когда-то была замужем за вельхо и привечала коллег мужа не за страх, а за совесть. Тут могли три раза угостить в долг, коли с деньгами беда, тут могли и оставить ночевать, коли идти до казарм невмочь, а позволение отлучиться было.
Вельхо не наглели — все знали, что в харчевню похаживает сам Рит. И за красотку вдову он любому наколдует такое, что судьба трех придурков с сиянием в штанах (прошлая выходка старины Рыка) покажется радостью. Так что и вдовушка, и две ее дочки были неприкосновенны, как статуи богов! Для всех, кроме самого Рыка, конечно.
Вот и сегодня глава службы порядка заявился на обед, кивнул на приветствия и только успел пригубить взвар и откушать похлебки с пирогами, на которые здешняя поварша была отменным мастером, как вдовушка притерлась рядом, что-то промурлыкала, завлекательно улыбаясь — и старина Рык потопал за ней на второй этаж, даже не доев обеда.
Правда, в комнатах хозяйки Рит быстро снял руки с талии своей красотки и всмотрелся в полутьму.
— Макс?
— Я.
Из полутьмы соткалась знакомая фигура.
— Я пока принесу вам вкусного? — вопросительно улыбнулась хозяйка.
— Но...
— Но-но, юноша! От меня еще ни один гость не ушел голодным! — мурлыкнула хозяйка и ушла.
— Рит, тут такое дело...
Столица. Славка
Резкие свистки разнеслись по коридору, и люди облегченно зашевелились. Обед. Славка устало прикрыл глаза, помигал, растер ладонями, отгоняя усталость. Кажется, он до конца жизни будет ненавидеть зонтики.
Подошел кузнец, молча взвалил на руки и поволок в столовую. Слабость после сна об атаке на остров обошлась дорого. Он не успел увернуться тогда, на общих работах, когда на него в суете свалили ящик. Кто-то из "вымогателей". Обошлось переломом ноги и злобным шипением местного лекаря. Больных и раненых тут лечили, но как-то странно. Лекарств и особого питания пациентам не светило, постельного режима тоже — их все равно отправляли на работы, просто "посильные". А что именно сочтет посильным господин надзирающий — одному Ульве известно.
Славке повезло. Наверное.
У него уже была своя команда, пусть и слабосильная. Они как могли помогали дойти до столовой, подносили детали, получили за него белье и смену одежды. Что было бы, останься он одиночкой, кто знает?
Впрочем, помогала не только команда. Кузнец взял на себя доставку "больного мастера" в "едовую", помощник лекаря, оглянувшись по сторонам, всучил обезболивающие порошки, та швея, что когда-то зашила рубашку, уронила рядом с ним вязаный теплый шарф и быстро ушла, не слушая удивленного оклика. Столяр вчера грубо заявил, что ему нравится Славки табурет, и под одобрительное хихиканье "вымогателей" мебель сменила хозяина — но у нового табурета имелось подобие спинки, и к нему в дополнение шла скамеечка для больной ноги. Какая-то девчонка попыталась впихнуть свое печенье... Этого Славка не стерпел и сунул вкусность обратно, а девочка сказала, что за его помощь она бы все отдала, но может только это...
Какую помощь?
— Ну как же. Вы ведь за меня заступились... перед надзирающим.
Славка только вздохнул. Несмотря на нарастающее недовольство начальства, заступался он все-таки часто. Пока это сходило ему с рук — вкусности, спасибо Максу, поступали в Подвалы каждые три дня. Но брать за это гонорар? Нет уж!
Приглядываясь, Славка теперь легко вычленял из множества бледных от отсутствия солнца лиц их — тех, кто наперекор всему оставались людьми.
Интересно, что ему скажет Макс в ответ на просьбу помочь сбежать всем? Тут никого нельзя оставлять.
А вечером его ждал сюрприз.
— Слав, привет, — прошелестело над ухом. — Ты тут еще по бабушке не соскучился?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
