Песок и пепел

Где можно купить:

BOOK24.RU

ЛАБИРИНТ

БУКВОЕД

ЧИТАЙ-ГОРОД

MY-SHOP.RU

BOOK24.KZ

OZON.RU

OZ.BY

BAMBOOK UA

ИНТЕРКНИГА (Издательства России читателям зарубежья)

LITRES.RU

Часть 1. Не строго, но все же на юг.

Все дороги где-то начинаются.

И где-то заканчиваются.

И самое интересное обычно где-то посередине...

Ничего не болит, не чувствуется сырости или недостатка воздуха. Тепло и одновременно свежо. И нет ощущения опасности. Вот бы так всегда просыпаться. Бывает же... Нет, так не бывает. Или бывает? В чем подвох?

Шевельнув пальцами, ощущаю вместо ожидаемой простыни... песок. Где я?! Открываю глаза, все поле зрения заполняет затянутое облаками небо. Солнце прячется за тучами, но дождя явно не ожидается. Опускаю взгляд, одновременно пытаясь сесть, и... вижу озеро. Красивое. Большое — дальний край по правую руку едва различим, да и по левую не близок, хотя виден лучше. Со всех сторон лес, окружающий озеро высокой темной стеной. Только на противоположной стороне виднеется неширокий прогал, открывающий вид на пологий подъем, за гребнем которого просматривается долина, где-то совсем уж вдалеке упирающаяся в какие-то горы. И сижу я действительно на песке. Странно, несмотря на близость к воде — не больше сотни шагов — песок сухой. Да и проснулся я не от холода.

Так... Интересно. А одежда и обувь на мне как раз для ходьбы по таким лесам. Долгой ходьбы. Хорошо. Но что это за лес? То есть, где это я и что здесь делаю?

И тут меня словно подбрасывает — а зовут-то меня как? Кто я такой? Нет ответа. Я не помню, кто я!

Руки сами принимаются нервно, но сноровисто обшаривать карманы. Но в них не находится ничего необычного, а главное — ничего, что могло бы прояснить первостепенный для меня вопрос. Ладно, что у меня есть?

Прежде всего, у меня есть деньги. Россыпь монет в карманах, чтобы не вытаскивать перед каждым кошелек... И сам кошелек, кожаный, набитый монетами настолько туго, что они даже не пытаются звенеть. Откуда-то я знаю, что для одинокого путника это вполне приличная сумма. Хватит, чтобы минимум месяц ночевать и хотя бы ужинать в придорожных гостиницах — по крайней мере, в той стране, в которой эти монеты в ходу, и чей герб украшает их слегка потертые аверсы. Хотя пока не факт, что я нахожусь на ее территории.

Еще есть складной нож довольно хитрой конструкции, вмещающей несколько лезвий разной длины и формы, ножницы, двузубую вилку и штопор. В другом кармане обнаруживается огниво — простое, даже примитивное, но вполне надежное приспособление для добывания огня. Имеется даже записная книжка, в потертой кожаной обложке, внутри которой рядом с блоком страниц закреплен в удобных петлях остро заточенный карандаш. Кстати говоря, нескольких страничек явно не хватает. Те же, что есть — чистые и гладкие, словно на вырванных страницах никто ничего не писал. По крайней мере, этим карандашом.

Разобравшись с карманами, принимаюсь шерстить свой заплечный мешок, который заменял мне подушку перед самым пробуждением. Кое-что интересное прячется и в нем. Например, еще один нож, но совсем другой, большой и массивный, хорошо сбалансированный, с удобной рукояткой, широким и зазубренным сверху лезвием длиной в пятнадцать пальцев, в кожаных ножнах — мечта воина и охотника, а не кулинара. Две одинаковые фляжки — в одной прозрачная жидкость без цвета, но с характерным запахом, в которой я узнаю чистый спирт, явно не для употребления внутрь, в другой тоже не вода, а настоящий, причем весьма недешевый коньяк. Весь остальной объем мешка заполняют какие-то свертки и пакеты. В них разные бытовые мелочи, лекарства, белье, несколько теплых вещей, даже кожаный плащ — тонкий, легкий, но очень прочный и в сложенном виде занимающий очень мало места. Нашлась и еда — три небольшие коробки, в каждой сухари, сушеные фрукты, орехи, завернутые в бумагу три куска прессованного сахара, а еще крепко запечатанный керамический цилиндр, наверное, с чем-то готовым. И ни одна вещь не несет на себе клейма или хоть какой-нибудь надписи.

Найденный на самом дне мешка увесистый кожаный футляр озадачивает меня еще больше. Внутри него снова монеты, но исключительно золотые и серебряные, причем уложенные в два слоя аккуратно завернутыми в пергамент столбиками. И эти деньги явно предназначались отнюдь не на дорожные расходы — навскидку их вполне хватит на приличный домик на окраине какого-нибудь крупного города и несколько лет не слишком бурной жизни. В нижнем слое прячется похожий на эти бумажные столбики мешочек, сшитый из какого-то странного материала черного цвета. Внутри него тоже монеты — но совершенно не похожие на обнаруженные мной до этого. И друг от друга они отличаются еще больше — двух одинаковых в мешочке не нашлось. Коллекция, что ли? И ведь почему-то я не сомневаюсь, что это мои монеты, хотя не помню, откуда они у меня.

Ни одного ответа, лишь новые вопросы. Мысли перескакивают к другой непонятке, пожалуй, даже более загадочной. Одежда-то на мне совершенно сухая, без малейших признаков сырости. То есть, вряд ли я провел ночь на этом песке — скорее, не больше часа, судя по свежести ветерка. Но почему тогда вокруг места, где я проснулся (очнулся?), нет даже намека на следы. А ведь песчаная полоса вдоль берега тянет на полноценный пляж — настолько она широкая и длинная. Вариант с лодкой я после некоторых колебаний исключаю — песок со стороны воды выглядит таким же нетронутым, как и с любой другой стороны. Нет, понятно, что на нем не будет четких отпечатков обуви, звериных лап или чего еще, но... Не по воздуху же я сюда попал. Хотя странно, что очнулся в самом центре песчаного пятна — словно кто-то тщательно прицеливался, прежде чем меня сюда уложить...

Признаков человеческого жилья и даже просто присутствия в пределах видимости никаких, еды в мешке от силы на неделю, а на одной рыбе долго не протянуть. Ведь сейчас явно начало лета — а значит, в лесу нет ни ягод, ни грибов. Что касается местного зверья, то на него рассчитывать пока не стоит — еще неизвестно, кто на кого будет охотиться.

Надо уходить. Но куда? Я смотрю на маячивший на другом берегу разрыв в высокой стене деревьев. Ответ напрашивается сам собой.

Поскольку перейти озеро по прямой, словно посуху, я не мог, пришлось идти в обход. К краю прогала вышел уже в сумерках. Моим пристанищем на ночь стало старое дерево, ствол которого имел удобную развилку на высоте в три человеческих роста. Крупный хищник, если тут есть такие, туда не доберется, а с мелочью мы как-нибудь договоримся.

Закрыв глаза, слушаю шорохи ночного леса, но в этих звуках нет ничего угрожающего. Обычные шумы, производимые птицами, животными, насекомыми... Сон не идет, несмотря на усталость. Мысли слегка путаются — слишком много пробелов в доставшейся мне картине мира.

Лицо, которое я увидел, бросившись к воде, не вызвало у меня бурной реакции — просто где-то в глубине сознания что-то щелкнуло: ага, вот, значит, как я выгляжу. Как-то сразу признал это лицо своим. Более того, мне понравился мой нынешний облик.

Лицо... не сказать, чтоб с идеально правильными чертами, но все же почти лишенное деталей, которые обычно бросаются в глаза. Никаких шрамов, бородавок, татуировок, разноцветных глаз, сросшихся на переносице кустистых бровей, выпирающих скул, сломанного или просто слишком крупного носа или квадратной массивной челюсти.... Такое и не запомнишь, если среди прочих на глаза попадется. Особенно если этими самыми глазами не встречаться. Не то чтобы некрасивое или бесцветное, а именно "запоминающееся с трудом". Рост, пожалуй, все-таки выше среднего. Не хлипкий паренек, способный без труда сойти за девочку. И не пузан, которому проще катиться, чем идти. И не перекачанный атлет с ярмарки, тупой и неповоротливый. Пожалуй, охотник... или наемник. Во всяком случае, явно не угодивший под очередную мобилизацию крестьянин или горожанин. Для такого образа в выражении лица чего-то не хватало. Скорее, беглый аристократ. Почему беглый? Потому что не беглые так не одеваются... Да и просыпаются обычно в более комфортных условиях, даже если не могут вспомнить, что было накануне. А для скотовода или ремесленника в моей голове теснилось слишком много вопросов. Опять же, денег у меня пока что больше, чем у мастера среднего ювелирного цеха. И уж точно не монах или приверженец какого-нибудь культа — за все это время никаких богов я ни разу не вспомнил, ни добрым словом, ни плохим. Возраст моего отражения тоже пришелся мне по душе. Не безусый юнец, но все же слишком молодой, чтобы нянчиться с внуками. Где-то около тридцати, пожалуй. Усов и бороды у моего отражения не наблюдалось — лишь легкая щетина, которая вряд ли успела преодолеть рубеж одних суток. Что служило лишним подтверждением того, что у озера я оказался не раньше, чем сегодня утром. Кожа смуглая, но исключительно благодаря загару. Волосы светлые, но все же среди них хорошо заметны седые нити. Что-то мне подсказывало, что седеть я начал задолго до потери памяти.

Вдруг в суете мыслей мелькает одна, заставляя меня замереть — а ведь я вспоминал назначение вещей в своем мешке, только увидев их. Пока его не развязал — даже не помнил, что они там есть... Интересно, что же надо увидеть или услышать, что вспомнить хотя бы свое имя, если не все, что стерлось?

Но ничего путного в голову больше не пришло, и я незаметно задремал. Никаких снов так и не привиделось. Оно и к лучшему, пожалуй. Мало ли что могло присниться, а начинать день в плохом настроении не было ни малейшего желания.

Проснулся рано, хотя выспаться все же удалось. Благо, в окрестностях не болтались никакие подозрительные личности. Точнее, никакие не болтались. Убедившись в этом, я дождался, когда солнце поднимется повыше и сойдет роса, после чего спустился на землю, вышел к прогалу и двинулся прочь от озера. Наверное, двигаться по лесу было бы проще — там, похоже, никогда не ступала нога лесоруба, и на земле лежало лишь толстое одеяло из перегнивших листьев и иглицы, да изредка попадались кустарники и упавшие стволы деревьев. То есть, не было тех непроходимых джунглей, которые обычно окружают места, к которым человек приложил свою руку. Но лесной полумрак плохо действовал мне на нервы, уж не знаю чем. Заблудиться боюсь, что ли? Короче, открытое пространство мне больше по нутру.

Местность выглядит довольно ровной, неспешно поднимаясь вверх по мере удаления от воды. По-прежнему никого не видно, что, впрочем, сейчас и к лучшему. Кто знает, не в обычае ли у местного населения носить с собой оружие и хвататься за него без лишних разговоров. Если оно тут есть, это самое население.

Спустя пару часов, когда отсыревшая за ночь одежда окончательно просохла, а я не просто согрелся, а даже немного упарился, на вершине подъема открывается следующий фрагмент головоломки — за гребнем склон оказывается заметно круче. И весь склон, и его подножье густо покрывает кустарник. Более высокий, чем попадавшийся прежде, листья темнее и другой формы, вдобавок ветки жесткие и закрученные, а главное — среди листьев торчат длинные колючки. Перспектива продираться через это безобразие мне не нравится, но разрыва в нем не видно. А ножом проход не прорубить, тут нужен инструмент посерьезнее. Обойти через лес? Но заросли уходят в чащу, теряясь где-то в полумраке между деревьями.

Оглянувшись, вижу, что за озером леса тянутся сплошным темным одеялом до самого горизонта, линия которого изломана горной грядой довольно мрачного вида. Похоже, в ту сторону и в самом деле не стоило идти.

Но не стоять же здесь весь день в надежде, что кусты расступятся сами. Ладно, говорю себе, не стена все-таки.

Кусты не освобождают мне дорогу, словно в сказке, но и задержать не пытаются. Только скользят по бокам с недовольным шелестом, периодически норовя зацепиться за одежду или ударить по глазам. Юмор ситуации в том, что это южный склон, и ветви кустарника вытянуты в основном от меня, а не навстречу — вот в обратном направлении вряд ли так легко удалось бы пройти. Я даже попробовал сделать шаг назад — словно ежа против иголок погладил. Ну что ж, все равно возвращение к озеру в мои планы не входит. Там нет ответов на мои вопросы.

Благодаря мелким, но многочисленным листочкам я вижу не намного дальше собственного носа, так что колючие заросли кончаются как-то уж очень внезапно. Передо мной простирается почти прежнее поле, словно и не было этой преграды.

Я удаляюсь от зарослей на приличное расстояние, прежде чем решаюсь оглянуться еще раз. Надо же... Теперь пейзаж производит еще более отталкивающее впечатление — кажется, что это не склон холма, поросший густым кустарником, а кривой лес, растущий на болоте. Словно долина здесь и заканчивается. Любопытный обман зрения. Путь к озеру тут решился бы искать только тот, кто знает о нем.

Хорошо бы все-таки найти до темноты что-нибудь вроде охотничьей избушки — в идеале и с припасами, и без жильцов... Додумать эту мысль я не успеваю.

Кусты вдруг просто расступаются, и я едва не падаю в глубокую — в мой рост — и широкую канаву. По счастью, сухую. Канаву, по другую сторону которой лежит дорога. Шириной канаве под стать — от края до края не меньше десятка полных шагов.

Перебираюсь через канаву, ступаю на дорогу и... снова останавливаюсь. Это явно магистральный тракт, а не времянка, ведущая, например, к месту лесозаготовок. Под ногами — вроде бы грунт, но ровный, словно лист бумаги. Укатанный и утрамбованный до каменной твердости. Даже колеса тяжело груженых повозок оставили на нем лишь намеки на следы. Да и не факт, что эти полосы, похожие на колеи, не остались тут со времен строительства дороги. Следов ног или копыт и вовсе не видно. Свежих, во всяком случае. Зато опавших листьев и нанесенной ветром с обочин пыли предостаточно. Словно несколько лет здесь никто не ходил и не ездил. А, может, и не лет...

По левую руку тракт вскоре круто заворачивает к югу — то есть почти в ту же сторону, куда я и так шел. По правую — наоборот, плавно рисует загиб к северу, ныряя под кроны вековых деревьев. И это направление мне нравится гораздо меньше. Прежде всего, тем, что фактически вернуло бы меня туда, откуда я вышел вчера. Учитывая, как недалеко я ушел от озера, вряд ли вышло бы иначе.

Признаков близкого жилья по-прежнему никаких. Похоже, расстояние между поселениями, превышающее дневной пеший переход, здесь может быть обычным явлением. При таких хороших дорогах не обязательно селиться в пределах прямой видимости. То, что тракт выглядит заброшенным, еще ни о чем не говорит. В конце концов, никем не убираемая опавшая листва не делает его непроходимым.

Но какой путь выбрать? Подсказка нашлась неожиданно легко. Обычный деревянный столб. Старый, но хорошо просмоленный и потому почти незаметный на фоне леса. Стоит в той стороне, которая мне почему-то не нравится, да еще и в доброй сотне шагов от меня. Зато на нем виднеются стрелки указателей, на которых что-то написано. Надо бы глянуть — что.

Увы, от стрелки, смотревшей влево, остался лишь измочаленный огрызок. Надпись на ней погибла безвозвратно. Другой стрелке повезло больше — она и сама уцелела, и на ней четко читалось "Сонейта" и "32". Слово явно было названием какого-то поселения. Пожалуй, стоит все-таки сначала прогуляться до этой... Сонейты. До нее хотя бы расстояние известно. Да и само название все больше кажется хоть смутно, но знакомым. Словно где-то я его уже слышал... или видел.

Однако туману уже стало меньше. Буквы те же, что и на деньгах, а главное — герб, скрепляющий стрелки на столбе, присутствует на всех монетах в моем кошельке, где аверс не занят портретом чеканившего их властителя. То есть вокруг, куда не повернись — Аларийская империя. Тогда цифры означают расстояние в тигах. Тридцать тиг пешим ходом в среднем темпе можно одолеть за день. Если выйти на рассвете. Но солнце над облаками уже вплотную подобралось к зениту, а ночью через незнакомый лес даже по дороге идти не стоит. Так что, скорее всего, я выйду к Сонейте завтра днем или ближе к вечеру. Годится. Хоть какая-то определенность.

Тракт ныряет в лес, а потом начинает еще сильнее забирать к северу. Вскоре в шелесте деревьев прорезывается какой-то знакомый звук.

Лес расступается как-то внезапно, тракт выкатывается на берег широкого и глубокого оврага, вбегает на старый мост, сложенный из грубо отесанных камней, перелетает на другой берег и снова ныряет в чащу. Вот только я не могу последовать его примеру, разве что проделать эту часть пути по воздуху.

Средняя треть моста отсутствует полностью.

Я подхожу к краю провала и смотрю вниз. Похоже, обломки моста образовали там что-то вроде плотины, вода льется через ее верхний край, отчего маленькая речушка и шумит так громко. Я смотрю на ее веселое буйство и понимаю, что придется возвращаться. Провал такой ширины мне не перепрыгнуть — даже мешок перебросить не получится, скорее всего. Ни топора с пилой, ни снаряжения для лазания по скалам у меня нет. Самый простой способ попасть на тот берег, не покалечившись — это вернуться и обойти озеро. Потратить еще один день, а то и два... Это если не лезть в воду. Еще можно пройти вдоль оврага в сторону озера, поискать место, хоть немного пригодное для переправы. На это уйдет меньше времени... наверное. Хотя если придется топать до самого впадения реки в озеро... Нет, не пойдет. Вся ценность этого пути была в том, что он казался более коротким. Сейчас он эту ценность утратил.

Начинаю поворачиваться, чтобы двинуться прочь, как вдруг чувствую... взгляд? Ощущение такое, что до черепа изнутри дотронулись чьи-то ледяные пальцы. По-прежнему никого не видно, но инстинктам лучше доверять. Ощущение холода пропадает, едва я распластываюсь за большим валуном. Меня хотят просто отогнать от моста или временно потеряли из виду? Хорошо, если первое. Переживу. Как говорится, не очень-то и хотелось. А если второе?

Я не жду, пока эта жуть снова дотянется до моего черепа. И ползу прочь от обрыва, стараясь не поднимать головы и отгоняя острое желание бросить увесистый мешок вместе со всем его содержимым. А когда мост исчезает из виду даже в просветах между деревьями, выбираюсь на дорогу и устремляюсь прочь. Едва замечаю злополучный столб, когда ноги снова проносят меня мимо него. Устав бежать, перехожу на шаг. И все иду и иду, стараясь не думать о том, с чем столкнулся у моста. И вообще ни о чем не думать.

Меня отпускает, только когда солнце начинает пробовать на вкус вершины деревьев. И только тогда чувствую, как гудят ноги и как взмокла спина. Дорога по-прежнему пуста — никто меня не догоняет и не идет навстречу.

Впрочем, откуда быть оживленному движению на дороге, ведущей в тупик. Да еще в такой тупик... Наверное, и по ту сторону бывшего моста такое же безлюдье. Он рухнул явно не вчера, ни для кого в округе это не должно быть тайной. Мысленно отодвигаю возможность встретить человеческое поселение еще на день пути. Вряд ли кто-то захочет по доброй воле жить так близко от чего-то подобного. Кто знает, почему эта жуть не стала меня преследовать. Может, просто уже успела насытиться...

Солнце скрывается за лесом, моим пристанищем на этот раз становится дерево на краю леса, расколотое молнией — половинка ствола переломилась на высоте в два моих роста и рухнула, застряв в кронах других деревьев. Причем сердцевина устояла, так что отколовшаяся часть похожа на желоб. Идеальное лежбище — из такого случайно не вывалишься. Забираюсь, устраиваюсь и почти сразу засыпаю.

В первый раз меня будит птица, разоравшаяся где-то неподалеку, но еще слишком рано, и я снова натягиваю плащ на голову. Казалось, лишь моргнул, но когда снова открываю глаза, день уже перевалил за середину. Хочется остаться здесь на весь день и еще одну ночь — тело настойчиво требует отдыха, но необъяснимое желание убраться от озера подальше оказывается сильнее.

Тракт упорно ползет на юг, облака — туда, куда их гонит ветер.

Ближе к вечеру впереди снова обозначается река — может быть, даже та же самая. Мост тоже похож — из таких же поросших мхом грубых каменных блоков. Только этот мост цел. Оглядываю окрестности. Странно. Только мост. Ни деревни, ни хутора, ни постоялого двора, ни даже будки стражника или сборщика какой-нибудь подати за пользование мостом — а ведь место вроде неплохое. Неистощенная земля. Река. Лес. Да еще и проезжие не должны жадничать, оплачивая ночлег — на многие тиги вокруг никаких других поселений нет. Вот только что-то мешает людям здесь осесть... Но что?

У реки я останавливаюсь надолго — пыли и пота на мне предостаточно, помыться очень даже стоит. Заодно наполняю водой опустевшую фляжку — на всякий случай.

Тракт поднимается из речной долины, вползая в густые заросли. И ползет словно змея. Я вспоминаю, как тракт точно так же вилял в лесу перед обрушенным мостом и невольно ускоряю шаг. Заросли внезапно отступают от обочины, а между дорогой и лесом обозначается немалых размеров пустошь. В разных ее углах виднеется с полдесятка небольших построек, старых, почерневших, с просевшими крышами. Одна и вовсе обвалилась, наполовину превратившись в черную кучу, ощеренную обломками досок. Но все это разного рода сараюшки, а не жилые дома. Домов не осталось ни одного. Солнце уже почти полностью скрылось за лесом, но я вполне отчетливо вижу квадраты старых каменных фундаментов, на которых прежде они стояли, полуразвалившиеся остовы печей. Все указывает на то, что люди ушли отсюда сами — похоже, ни один дом не сгорел, деревянные срубы были аккуратно разобраны и увезены. Навскидку выходит почти полсотни таких квадратов. Надо же. Довольно большая деревня... была.

Странно все это... Нет, то, что фундаменты и печи оставили — это понятно. Проще бросить, ведь камни и глину можно найти в другом месте. А сараюшки не тронули, наверное, потому, что гнилье тащить с собой незачем. Ведь больше ничего нет. Все, что могли забрать — забрали. Даже деревья повыкапывали. Почему пустошь не заросла дикой травой? Неужели люди выжали из этой земли все соки? Или она чем-то отравлена? Или проклята? Почему жилые постройки разобраны и увезены, а не брошены или сожжены?

Но об этом можно будет подумать чуть позже — если опять не удастся заснуть сразу. Вопрос о ночлеге сейчас куда важнее. Я направляюсь к постройке, которая, как мне показалось, стоит ровнее других. Рискну дождаться утра под ее крышей.

А дверь-то на месте и прикрыта плотно... Петли, правда, основательно проржавели — не рассыпались бы, когда открывать буду. Наверное, стоило осмотреть и все прочие постройки, но сумерки все гуще, а разводить огонь не хочется. Зачем привлекать ненужное внимание? Умный бережет себя сам. Я поворачиваю деревянную щеколду и осторожно тяну дверь на себя. Дверь недовольно кряхтит, но подается.

Внутри темно, но слабого света из дверного проема и нескольких маленьких окошек под низким потолком хватает, чтобы понять — ничего, кроме покрытых паутиной стен, там нет. Тоже хорошо.

Приглядевшись, я понимаю, что пол-то не земляной — это доски, причем настолько толстые, что гниль их так и не взяла. Сохранности способствовало и полное опустошение помещения, и сквозняки, свободно гулявшие по нему. Доски — это хорошо. Но все же на пыльных досках спать неинтересно. Я ставлю мешок в угол, вытаскиваю тот нож, что подлиннее и потяжелее. Не коса и не серп, конечно, но, чтобы нарезать травы на подстилку, сгодится.

За травой приходится возвращаться несколько раз, но это того стоит — когда темнеет окончательно, я могу быть уверен, что сегодня смогу выспаться. Если, конечно, никто не помешает. Со всей возможной осторожностью закрыв дверь, принимаюсь за ужин. Хорошо, что не поленился наполнить фляжку у моста. Колодца тут я вроде не заметил, а если бы он и был, то не уверен, что рискнул бы набрать в нем воды. А так — глядишь, и хватит на пару дней.

Снаружи в щели сочится умиротворенность этого обезлюдевшего мира. Вокруг стрекочут насекомые, периодически доносятся вскрики птиц и какие-то далекие звуки, невнятные, но не страшные. Обычный для окраины леса ночной шум. Чувство опасности бессовестно дрыхнет.

Все-таки странно, что люди ушли отсюда. Очень странно.

Ладно, что гадать-то. Поживем — увидим. А сейчас лучше выспаться. Если и завтра придется топать целый день, то ясная голова и свежие силы мне очень даже пригодятся.

Не знаю, сколько часов мне удалось проспать, но когда сонную тьму разорвал немой вопль до сих пор молчавшего чувства опасности, горизонт на востоке еще не начал светиться.

Подхватив нож, я подбираюсь к двери. Между двумя постройками на дальнем от меня краю пустоши мелькнул какой-то смутный силуэт. Человек?

Пялясь туда, где скрылся ночной гость, я не сразу замечаю, что мы здесь не одни — со стороны леса смутно ощущается какое-то движение. Но разглядеть хоть что-нибудь не выходит. Тучи, по-прежнему скрывающие изрядную часть неба, не пропускают к пустоши даже лучиков лунного света. И тут тихий шорох доносится откуда-то из-за спины. Я поворачиваюсь, но успеваю увидеть лишь мелькнувшую в окошке... тень? Крепче сжимаю рукоять ножа... Звякает дверная ручка, будто кто-то попытался взяться за нее снаружи, и тут же звякает еще раз, причем намного громче. И вдруг вся постройка содрогается от удара, но дверь выдерживает. Еще удар, еще, с потолка сыплются истлевшие остатки соломы... И тут в уши вливается полустон-полувздох, полный боли и разочарования, а шорох превращается в громкий шелест, словно по траве волокут что-то тяжелое, что-то затрещало... И вдруг все звуки пропали, ощущение опасности исчезло, словно его и не было. Выглянувшая в разрыв в туче луна высветила пустошь — но в этом мертвенном свете не шевелилось ничего — даже трава. Что бы это ни было — оно ушло. Я вернулся на свое травяное ложе и снова улегся, прислушиваясь к ночным шорохам. Но лишь когда небо у горизонта начало светлеть, смог заснуть, а когда проснулся — солнце было уже высоко.

Несмотря на острое желание убраться из бывшей деревни, все же осматриваю и остальные постройки. Увы, в тех развалюхах нет ничего интересного. Разве что сгнили они куда сильнее. Попутно еще одна загадка пополняет мою копилку безответных вопросов. Потому как никаких следов ночных гостей я не нахожу.

А когда я прохожу по той стороне пустоши, что подходила к лесу, что-то внутри меня словно ухает глубоко вниз — среди травы виднеются ямы с обсыпавшимися краями. Длиной и глубиной в рост человека. И ширина соответствующая. Ямы тянутся ровными рядами. Их никак не меньше сотни, и разрывов в этих рядах нет. Словно кто-то зачем-то выкопал всех покойников на кладбище. Причем, как и с деревней, это сделано с максимальной аккуратностью — никаких костей и черепов вокруг, никаких надмогильных камней. Хотя, может быть, никаких надгробий и не было? Я заглядываю в несколько крайних ям — пусто. Только следы от луж на дне. Обычных дождевых луж. Все же, кому понадобилось переселять еще и мертвецов?

Возвращаюсь к постройке, в которой ночевал, и захожу внутрь. Пытаясь понять, почему ночной гость не смог ворваться, машинально провожу рукой по стене, задеваю раму окошка под потолком... И вдруг цепляюсь за что-то. Это "что-то" при ближайшем рассмотрении оказывается серебряным гвоздиком. Я бросаюсь шарить по стенам — и нахожу такие же гвозди у каждого окошка, а у двери их и вовсе было четыре — в каждом углу дверного косяка. Это от кого же такие обереги?

Я осторожно втыкаю гвоздик на место, медленно выхожу наружу, аккуратно, даже очень аккуратно прикрываю дверь, поворачиваю щеколду... и вижу лежащую на земле прямо перед входом маленькую бляшку, похожую на пуговицу, разве что без дырочек, из все того же серебра. Вот только какая-то она оплавленная, что ли. Судя по всему, этот оберег был воткнут в балку под крышей прямо над дверью. И выпал, когда ночной гость пытался дверь высадить. Причем выпал прямо ему на... загривок. И это, помнится, очень ему не понравилось. Очень. Вставляю бляшку обратно — может, кому еще пригодится. Больше мне здесь нечего делать. Надо идти дальше.

Забросив мешок на плечо, поправляю куртку и вдруг слышу странно знакомый звук. Так мнется бумага. Шарю в нагрудном кармане, который прежде показался мне пустым, и нахожу за складкой ткани узкую серую полоску. На ней два коротких слова. Буквы не аларийские, но я их знаю, хотя не помню, что это за алфавит, и какого-то смысла в словах я не вижу. Может, это имя? Очень похоже на то. Но чье это имя? Кого-то, кого я должен найти? Или кого должен опасаться? Или мое собственное? Я произношу имя вслух, но не чувствую ничего. Ладно, надо идти. Все равно я не знаю, что мне с этим делать.

А всего через тигу тракт обрывается. Только что казался бесконечным — и вдруг лента твердого и широкого покрытия закончилась. С трех сторон от меня лежит широченное одеяло высокой травы, кое-где проткнутое одинокими деревцами или небольшими рощицами. Надо же. И тут тупик. Но не возвращаться же. А что это за темная фиговина, похожая на огромный камень, виднеется впереди? Вроде недалеко. Навскидку пол-тиги, не больше. Решено. Прогуляюсь.

В десятке шагов от валуна оборачиваюсь — и не вижу позади ничего, кроме колышущейся травы. Ни заброшенного тракта, ни почерневших от времени построек на пустоши. Надо же, а вроде недалеко ушел... Обхожу камень — это все-таки камень, похожий на грубо вытесанный куб высотой в три моих роста, — и замираю в изумлении. Прямо передо мной лежит тракт, живой брат-близнец оставшегося позади тракта-мертвеца. Причем как раз у валуна он, ползущий с юга, делает резкий поворот на запад. Словно стремится подальше обойти места, ставшие настолько неуютными...

На южной грани каменного куба красуется большая белая стрела, указывающая на запад. Кривые буквы над стрелой складываются в надпись "Ларинья". С западной стороны такая же стрела, сопровождаемая словом "Сентера", смотрит на юг.

Ларинья и Сентера. Две провинции на Среднем Севере империи. Я вздрагиваю. Сколько еще вот таких осколков всплывет из тумана?

И куда теперь? На юг или на запад? Прямо или направо? Если свернуть направо... Наверное, по тракту можно добраться до Сонейты без особых приключений. Но надо ли мне туда? Тем более, что отсюда до нее куда больше, чем день пути. Но и прямо — лишь неизвестность. Достаю из кошелька монетку. Подбрасываю. Орел. Значит, на юг. А краска на камне довольно свежая. Еще нигде не обсыпалась.

К вечеру третьего дня после валуна-указателя неширокий в начале прогал раздвигается настолько, что лес на дальней стороне ужимается до узкой зеленой полоски у среза горизонта, порой и вовсе пропадая из виду — благодаря бесчисленным холмам и холмикам. Еще трижды встречаю что-то похожее на остатки брошенных поселений. Все три раза днем и не очень далеко от тракта, так что хорошо было видно, что ничего интересного там нет — только полуразвалившиеся постройки с просевшими крышами или и вовсе без них. Но я искренне радовался, что не пришлось там ночевать.

Дорога тем временем переваливает через очередной холм и спускается к реке — куда более широкой, чем предыдущая. И мост здесь тоже основательнее и длиннее. Более того, за ним дорога раздваивается.

И прямо у развилки торчит самый настоящий постоялый двор! Капитальное двухэтажное строение с не менее основательным забором. В видимых над оградой окнах второго этажа уже горит свет. Вряд ли это пристанище какой-нибудь нечисти — еще слишком светло. По крайней мере, можно надеяться, что сегодня вопрос об ужине и ночлеге не будет иметь прежней остроты. Вот только пока я приближаюсь к воротам, надо успеть сочинить себе легенду, чтобы меня пустили внутрь сейчас... и не выгнали потом.

Задача не из простых. Врать кому-то, не зная, что он знает — порой чрезвычайно опасное развлечение... Впрочем, а с чего я взял, что ко мне будут приставать с расспросами? Мне нужны ночлег и ужин, деньги у меня есть, разговорчивостью не страдаю... Что странного-то? Подумаешь, пешком пришел.

Окрестности постоялого двора выглядят... скажем так, мрачновато. Оградой в три человеческих роста охранные мероприятия не ограничиваются. Вокруг забора шагов на триста трава отсутствует. Просто темно-серое пространство, покрытое комьями земли. Ни единого ростка. Вдобавок по краю мертвого поля идет ров, шириной шагов десять, замкнутый в кольцо и наполовину заполненный мутной водой. От тракта ограду отделяют те же триста шагов лишенной растительности земли и еще один мост, перекинутый через ров. От моста до самых ворот выложена каменными плитами подъездная дорога. Интересно, от чего они так страхуются?

Не заметив никаких признаков активности, я подхожу к воротам. Здесь неизвестный архитектор тоже проявил свою мрачную фантазию — ворота были не просто вделаны в забор. По обе стороны от них из ограды выступали башенки с бойницами наверху — и вдоль ограды можно стрелять, и в того, кто ломится в ворота со злым умыслом. Можно подумать, это крепость, а не постоялый двор.

Тем не менее, это было именно то, о чем я подумал. Над воротами виднелась не лишенная изящества кованая вывеска с надписью витиевато закрученными буквами, которые складывались в простую и понятную надпись "У РЫЖЕГО МЕДВЕДЯ". Крепости так не украшают.

Вдруг откуда-то сбоку раздается приглушенный голос:

— Чего стоишь? Забыл, как в дверь стучат? Имей в виду, не войдешь до захода солнца — ночевать будешь за оградой. Если денег мало, так во дворе и бесплатно можно переночевать. На соломе, правда, да не в поле. За воду тоже денег не берем. Чай, не... — он бормочет какое-то слово, которого я не разбираю, понимая все же, что речь о каких-то совсем уж недостойных представителях рода человеческого. А, может, и не человеческого. — Так что, будешь заходить? Если нет, то проваливай. Недосуг мне с тобой лясы точить.

Я невольно хмыкаю. Надо же.

— Зайду, если откроете.

Что-то заскрипело, но ворота не шелохнулись — вместо них открылась маленькая дверца в правой башенке.

— Заходи. Только без шуток.

Протиснувшись внутрь, вижу своего собеседника. Несколько неожиданно он оказывается высоким широкоплечим здоровяком, по сравнению с которым я чувствую себя сопливым щенком. Рыжебородый великан выглядит заметно старше меня, но все же не настолько, чтобы сгодиться мне в отцы. Он улыбается — видимо, моя растерянность проступила очень уж явственно. Все же на свою силушку бородач не слишком рассчитывал — по обе руки от него стоят двое помощников. Один навел на меня взведенный арбалет, второй вынул из ножен меч. Хороший меч, к слову. Да и парни тоже были не слабые. И не глупые, судя по взглядам, которые они бросают то на меня, то на своего вожака. За спиной раздается уже знакомый скрип и еще какой-то шорох. Я оглядываюсь и вполне ожидаемо обнаруживаю еще одного парня. У него в руке поблескивает кинжал. Грамотно. Для арбалета или меча там места мало, да и своих можно задеть, а вот кинжал — в самый раз. Я поднимаю руки, показывая открытые ладони, и улыбаюсь.

Здоровяк отступает на шаг назад и делает приглашающий жест:

— Проходи. Как раз к ужину поспел, повезло тебе. До утра али как?

— Пока до утра,— пожимаю плечами,— а там видно будет. Я вроде как не спешу.

— Мои парни тебя еще на горке приметили, — говорит здоровяк, поднимаясь на крыльцо,— и очень удивились — с той стороны давно никто вот так не приходил. Потому и меня позвали, обычно сами с гостями разбираются.

— Давно?

— Что давно?

— Не приходил.

— А... Да почитай, как война кончилась — с тех пор из Лариньи никто в одиночку не выбирается, даже верхом. Одни купцы ездят, но редко и только большими караванами... Армия ведь ушла. Чьи деревни разорили, те следом подались... А что ты спрашиваешь, будто сам не оттуда? — даже при слабом освещении на его лице читается удивление. — Отсюда до самой Сонейты после войны ни одного поселения не осталось. Хотя их и было-то не больше дюжины... Да и Сонейта эта — купцы говорили — не деревня, а так, десяток дворов всего лишь. Если б не пост имперской стражи, и эти съехали бы, наверное. Страшно, поди, на краю жить.

Интересно, о какой войне речь? Стоп... Что? Он упомянул Сонейту? Всего лишь деревня?

— А далеко отсюда до Сонейты? — Здоровяк окидывает меня внимательным взглядом:

— Да дней пять, самое меньшее... если караванщики не врут. Но это если верхом али на самоходе, а на своих двоих наверняка больше будет. По старой дороге короче было бы, конечно, но там и так старались не ездить, а как мост обрушился, то и вовсе про нее забыли. А ты что спрашиваешь, со счету сбился?

— Вроде того,— я неопределенно пожал плечами,— день сегодня какой?

— Четверень с утра был... Э, парень, прости. Ты, поди, весь день на ногах, устал с дороги, а я тебя вопросами мучаю, словно имперский дознаватель. Пошли в дом, нечего тут стоять.

Я молча киваю, опасаясь выдать себя глупым вопросом. Судя по всему, я оказался прав в своих предположениях. Я очнулся в глухом углу немаленькой империи, и ни одно название не говорит мне ничего, кроме примерной привязки к сторонам света. А должно было — ведь почему-то я устремился прочь от этого славного места, даже не помня никакой Лариньи и стороны, в которой она осталась. И, кстати, что он назвал самоходом?

Мы двинулись к крыльцу. За спиной что-то скрипнуло и лязгнуло. Я оглянулся. Парень с кинжалом ушел куда-то за дом. Тот, что был с мечом, похоже, снова поднялся на смотровую площадку. Арбалетчик, убрав свое оружие за спину, шел за нами.

— А ты везунчик, как я посмотрю,— больше других подходивший на роль хозяина заведения здоровяк явно не страдал излишней молчаливостью.— Из Лариньи в одиночку пешком дойти и всего лишь счет времени потерять. Или был с тобой кто?

— Нет,— мотнул я головой,— не было никого.— Вот еще, придумывать себе несуществующих попутчиков.

— Оружие хоть какое есть у тебя? — продолжал допытываться бородач.

— Только нож. Точнее, два, но второй не в счет.

— Считай, без оружия,— подытожил мой собеседник.— С таким везением тебе и бояться-то нечего. Другому мимо одной Ортинской пустоши пройти хватило бы, чтобы облысеть от страха, не то что поседеть. И то днем.

Это он про которую пустошь? Где я прошлую ночь провел? Интересно, если ему рассказать — он весь восхищением изойдет или наконец-то пальцем у виска покрутит?

— Даже сейчас тебе повезло,— здоровяк на мгновение останавливается в дверях,— как раз к ужину поспел.

Я усмехнулся:

— Да я бы не сказал, что есть хочется... Просто очень сильно хочется есть. Потому что сегодня еще не ел. А горячего и вовсе с самой... Сонейты во рту не было, наверное.

— А вина выпьешь?

— Почему нет? В дороге никто не наливал.

Здоровяк хохочет:

— Вот это правильно! Это я понимаю!

Он усаживает меня за стол, размещавшийся ближе прочих к стойке. Пока он отдает распоряжения, я осматриваюсь. Судя по всему, к ужину здесь собираются все постояльцы. И сейчас их немного. Зал почти пуст. Два стола в самом дальнем углу занимают семеро крепких мужиков — наемники, судя по повадкам и одежде, похожей на мою. Компания уже навеселе, но ведут они себя довольно тихо. Возможно, они здесь не первый раз — или не первый день — и стараются не нарываться. Между ними и мной оказались двое мужчин — эти больше походят на торговцев. Стол рядом с ними достался их четверым помощникам, ближе к выходу сидят мужики поздоровее и попроще — видимо, возницы и охранники. Тоже вчетвером. Эта компания выглядит какой-то вялой. Молча едят и пьют, лишь изредка перебрасываясь короткими тихими фразами. У них что, тоже выдался тяжелый день? В противоположном от наемников конце зала, у меня за спиной, обосновались трое в серых монашеских балахонах. Эти молча доедают свой ужин, так же тихо поднимаются и почти бесшумно следуют к двери, прорезавшей боковую стену между столами наемников и лестницей, уходящей на верхний этаж. Все дружно провожают их глазами, но никто ничего не говорит — похоже, шутить в их адрес не принято. По мне тоже скользнули чьи-то взгляды — но лишь скользнули. Мое появление выглядело как прибытие старого друга или даже родственника хозяина, поэтому особого интереса оно не вызвало. Тем лучше. Спасибо Медведю.

Улыбчивая молодица, чем-то неуловимо похожая на Медведя — то ли дочь, то ли младшая сестра — принесла мой ужин. Краем сознания отмечаю, что посмотрела она на меня без любопытства, хотя кольца на пальце нет ни у нее, ни у меня. Ладно, к вопросу моей привлекательности для противоположного пола я при случае вернусь, а пока так даже лучше. Ни к чему мне лишние проблемы. Вдруг я где-то уже женат?

Так, а что у нас на ужин? Ого, неплохо. Интересно, чем это я заслужил такую доброту? Или взгляд у Медведя настолько профессионален, что он сразу определил мою платежеспособность? И, кстати, где он сам — мы ведь не закончили разговор, да и насчет ночлега не договорились. Заняться, что ли, прикладной арифметикой, пока его нет? Так... У хозяина минимум трое слуг, и вряд ли у ворот были все, на такое хозяйство нужно куда больше народу. Эти трое, скорее всего, самые доверенные. Гостей, считая меня и монахов, два десятка. Если, конечно, все вышли к ужину. Что вряд ли. Вон как тот наемник, что сидит лицом к лестнице, зыркает куда-то вверх время от времени. Наверняка кто-то не вышел в общий зал. Точно — молодица выныривает с кухни с полным подносом, накрытым салфеткой, и парень, что встречал меня с арбалетом, тащит за ней еще один. Как раз вверх по лестнице. Значит, можно приплюсовать еще двоих гостей. Как минимум, двоих. Ведь если гости наверху высокого ранга, значит, надо добавить прислугу и охрану. На каждого высокого гостя минимум двое или даже трое. Как вариант, среди гостей — женщина. И она не выходит, чтобы не дразнить гусей. То есть гостей — прежде всего, наемников. Все-таки этот арбалетчик похож на молодицу — брат, что ли? Может, и остальные — не наемные слуги, а дети или родственники хозяина? Впрочем, мне-то какая разница? Итак, здесь сейчас никак не меньше трех десятков человек, большинство из них мужчины, практически у всех есть оружие и они наверняка умеют им пользоваться. Впрочем, главное, что войны нет. Есть шанс, что никто не примет чужака за шпиона.

Торговая компания, покончив с едой и вином, гремит стульями. Двое купцов идут наверх, остальные из их компании уходят в ту же дверь, что и монахи — видимо, там располагается общая спальня для небогатых клиентов. Не иначе, намереваются с рассветом продолжить путь. А вот наемники, похоже, никуда не спешат. Вновь возникшая в зале девушка подходит к ним, выслушивает заказ и вскоре возвращается с парой больших кувшинов. Компания взрывается радостным галдежом, по-прежнему не проявляя ко мне никакого интереса — на девушку за стойкой они поглядывают куда чаще.

Мысль, что Медведь знал меня в моей прошлой жизни, я отметаю сразу — он или назвал бы меня по имени при встрече и полез бы обниматься, либо ни за что не открыл бы ворота. Придумать какой-нибудь альтернативный вариант я не успеваю — хозяин появляется откуда-то из-за моей спины и усаживается напротив, загородив меня от наемников. Тоже хорошо. Поворачиваться к ним спиной я опасаюсь, но и пялиться в их сторону уже надоело.

— Даже не вспомню, когда последний раз ужинал так сытно и вкусно,— говорю я, ничуть при этом не лукавя. Во всех смыслах.

— Приятно слышать,— улыбается в бороду хозяин.— Кстати, ты уже решил, что будешь делать дальше? В том смысле, двинешься дальше завтра или задержишься. Ты не подумай чего — у нас среди ночи гостей выставлять не принято. Если ночь тут встретил — до утра дотерпим.

— Пожалуй, могу и задержаться,— отвечаю,— деньги у меня есть, а спешить особо некуда. Вот только мне бы лучше отдельную комнату. Так чтоб без толпы соседей.

Медведь хмыкнул:

— Что, думаешь, эти парни тебе не компания? Брось, я их знаю. Ребята простые, без придурей. Не первый раз останавливаются. У графа Зерта служат. Да и уедут завтра. Дело, конечно, твое, но...

— Просто я их не знаю. А мне бы хотелось заснуть в спокойной обстановке. Хотя бы сегодня.

— Ясно... Звать-то тебя как? А то спросить даже забыл. Прямо неудобно. Меня-то все Медведем кличут. Давно, привык уже. Но если хочешь, можешь звать по имени. Хальд, Хальд Барен я.

И что мне ему ответить?

— Шай Таннер,— я называю имя, написанное аккуратными мелкими буквами нездешнего алфавита на бумажке, которую случайно нашел в кармане куртки три дня назад, а потом сжег, попутно опробовав огниво. Пепел же старательно растер в пальцах и развеял над дорогой. Хотя уверенности в том, что имя может быть моим, по-прежнему не испытываю. Но меня оно устраивает. Побуду Таннером. А, может, и останусь им — если, конечно, Шая Таннера не ищут за какие-нибудь серьезные прегрешения, способные привести на плаху, виселицу или каторгу.

— Будем знакомы, Шай Таннер,— Хальд жмет мне руку. Крепкая рука у него. Огромная. Действительно, медвежья лапа.— Ты не удивляйся, чего это я так тебя встретил, даже имени не спросив. Мне от матушки дар остался — чувствую я людей. Что-то смутное в тебе чую, но это не тьма. Ты — хороший человек.

— Не тьма... Туман? — неожиданно для себя самого спрашиваю я.

— Вот да, туман,— согласился Медведь,— точнее не скажешь.

— Магия? — спрашиваю, имея в виду его дар. Он трясет головой:

— Нет, какая там магия... Магия — это у знахарей или волшебников. А я просто чую. Колдовать там или сны пророческие видеть мне не дано. Оно и спокойнее так, если честно. Мне моего дара за глаза хватает.

— Так как насчет комнаты? — возвращаюсь я к прежней теме.

— А комната есть, и даже не одна,— Хальд слегка мрачнеет,— нынче достойные господа предпочитают по замкам да поместьям отсиживаться, редко выезжают куда. В основном, за счет купцов да таких вот служивых держимся. Вот до войны совсем по-другому было. Отец мне рассказывал, что...

Что ему рассказывал отец, я не узнал — к нему подбегает давешний "арбалетчик" и что-то быстро шепчет на ухо. Хозяин крякает с явной досадой, встает и говорит:

— Вот же ж... Ладно, сейчас подойду,— парень дергается, сочтя свою миссию законченной, но Медведь придерживает его:

— Погоди, Альдрес. Наш гость будет ночевать наверху. Скажи Мальгите, пусть подготовит комнату — ту, что в конце коридора, по левой стороне. Скажешь — сюда вернешься. Негоже твоей старшей сестре тут одной быть.

Альдрес-арбалетчик кивает и скрывается за стойкой.

— Ладно,— Медведь поворачивается ко мне,— я пойду. Дела, сам видишь. Думаю, мы еще поговорим. Когда комната будет готова, тебя позовут. Хорошо?

— Хорошо,— киваю я.

Веселая компания, вид на которую снова открылся мне с уходом Барена, по-прежнему предпочитает останавливаться взглядами на хлопочущей за стойкой хозяйской дочке. Но недолго — возвращение Альдреса заставляет разгулявшихся наемников искать другую точку для фокусировки зрения.

Наконец, один из них цепляется взглядом за меня. Осторожно встает, подхватывает свою кружку — едва не выплеснув ее на соседа. Покачиваясь, движется ко мне.

Я невольно напрягаюсь. Пьяный наемник — не противник. Но он не один — их шестеро. Впрочем, пока не похоже, чтобы он хотел подраться.

— Эй... привет, друг. Чего ты один тут скучаешь? — добродушно рокочет наемник и без приглашения плюхается на стул. Тот тревожно скрипит, но все же держится. Незваный гость ставит кружку на стол.

— Я — Герит,— сообщает он мне,— Герит Рунтир. А тебя как звать?

— Меня не зовут. Я сам прихожу,— отвечаю, наклонившись к нему с хитрой усмешкой. Герит издает короткий смешок — он явно не собирался задираться и слова мои принимает именно как шутку, а не как повод для махания кулаками.

— А ты шутник, однако... Ладно, дело твое. Не хочешь — не говори. Давай лучше выпьем за графа Зерта — благодаря которому я и мои друзья не дохнем со скуки и с голодухи.

— За здоровье графа,— соглашаюсь я, поднимая свою кружку с вином. Какая мне разница? Даже если я завтра узнаю, что он достоен лишь быть зарезанным без сожаления, сегодня я выпью за его здоровье.

— Пошли к нам, — предлагает Герит, опустошив кружку,— у нас веселее.

— Извини, у меня был трудный день. Чертовски хочется спать.

— А чего ж тут сидишь, если спать хочешь? Вон, купцы и монахи уже свалили,— вылупливается он на меня в полном недоумении.

В этот момент я замечаю девочку-подростка, возникшую вверху лестницы. Она похожа на хозяйничающую за стойкой молодицу, но, скажем так, лет пять назад. Это и есть младшая дочка Медведя, догадываюсь я. Она изображает пальцами какой-то знак, Альдрес кивает ей, потом смотрит на меня. Ясно. Значит, комната готова.

— Просто не знал, куда вино пристроить, пока ты не пришел,— с усмешкой говорю Гериту. — Приятно было познакомиться, Герит Рунтир. Да забери ты кувшин, забери. Вам он сейчас больше пригодится. Выпьете и за мое здоровье тоже.

Наемник рассыпается в благодарностях, неожиданно ловко подхватывает большой кувшин, не опустевший даже наполовину, и возвращается к друзьям под их радостные вопли. Я же направляюсь к лестнице, по пути попросив девушку за стойкой отнести наемникам еще пару кувшинов "от меня" — я не строю иллюзий насчет того, что им надолго хватит того, что унес Герит.

Младшая дочка хозяина ждет меня наверху.

— Добрый вечер, господин. Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Помещение оказывается небольшим — как раз для одного постояльца. Мебели тоже самый минимум — кровать, стол, два стула, шкаф для одежды и сундук с висячим замком для ценных вещей. Белье на кровати явно свежее.

— Как тебя зовут? — поворачиваюсь я к девочке. А она будет красавицей. Старшей стоит поспешить с замужеством, а то, глядишь, младшую сосватают первой.

— Мальгита, господин,— отвечает она, но глаза не опускает.

— Спасибо тебе за старания.

— Вам спасибо на добром слове, — странно, в затылке словно зашевелился ржавый гвоздь. Что такого было в этой фразе?

— Скажи, а помыться у вас можно? И одежду постирать?

Мальгита смотрит на меня с легким изумлением. Ну да, конечно... "Если от мужчины не несет смесью табака, алкоголя и пота, значит он до неприличия чист и опрятен — или мертв, причем это вполне совместимо" — вспомнилась чья-то хлесткая фраза. Вспомнилась, но ничего с собой не притащила из тумана.

— Если вы хотите умыться, то вот, — она показывает в угол слева от двери, где за шторкой обнаружилась объемистая бочка с медным краном внизу, установленная на массивную тумбу,— но тут вода холодная. А если вы хотите помыться... целиком, с горячей водой, то придется подождать — баня у нас только послезавтра... Насчет стирки я не знаю, но спрошу.

— Ясно,— киваю. Хватит вопросов на сегодня. Вытаскиваю из кармана монетку — да, пожалуй, эта будет в самый раз — протянул девочке:

— Это тебе. Спасибо еще раз.

Мальгита восторженно пялится на подарок — серебро! — и бормочет:

— Да будут добры к вам небеса, господин! Спокойных вам снов.

— И тебе.

Она выпорхнула из комнаты и я закрыл дверь. Задвинул засов. Подошел к окну — солнце уже скрылось. Что ж, день закончился очень даже неплохо. Пожалуй, можно провести здесь несколько дней — вдруг подвернется какой-нибудь караван. Конечно, и нынешние гости Рыжего Медведя ничего определенного обо мне не знают, и никто из них, скорее всего, не проявил ненужного любопытства. Но лучше я уеду с тем, кому не будет известно, как и откуда я здесь появился.

Заперев мешок в сундуке, я слегка освежился — емкость бочки позволяла не только сполоснуть руки и лицо. Тут ко мне постучался давешний арбалетчик, забрал одежду, которую нужно было постирать, и пообещал, что утром я получу ее обратно. Я поблагодарил его, запер дверь и нырнул под одеяло, не забыв погасить свет. Возможно, какой-нибудь граф счел бы простыни недостаточно белоснежными, но я не был графом — во всяком случае, за собой такого не помнил. К тому же, все предыдущие ночевки, что я помнил, не шли с этой ночью ни в какое сравнение. Так что я ощущал себя наверху блаженства. Но недолго — пока не вспомнил ощущение ржавого гвоздя в затылке.

"Спасибо на добром слове". Что такого в этой безобидной фразе? Ведь память молчит. Но ощущение очень уж странное. Если не сказать — неприятное.

Спокойной ночи... Шай Таннер, говорю я себе и закрываю глаза, полагая еще один день завершенным. Хотя наемники наверняка еще не закончили разбираться с вином и закуской, здесь их не слышно. Я вспоминаю, что по пути сюда не скрипнула ни одна ступенька на лестнице, ни одна половица. На совесть построено. Но, несмотря на тишину, сон не спешит меня поглотить, и я принимаюсь мысленно рисовать план этажа.

Следуя за дочкой Медведя по коридору, я насчитал двенадцать комнат, и, судя по расстояниям между дверями, они отличаются по вместимости. Окнами на ворота выходят пять, а на задний двор — семь, в том числе и моя. Это при том, что лестничный пролет "выкусил" себе пространство с "задней" стороны — иначе комнат в этом ряду было бы не семь, а восемь. Комната напротив моей, похоже, такая же "однокроватная". Еще одна, возле лестницы, скорее всего, рассчитана на двоих постояльцев — как и все остальные на моей стороне коридора. А вот три комнаты в середине "переднего" ряда, исходя из расстояния между дверями, можно считать четырехместными, хотя не факт, что в каждой из них по четыре кровати. Вполне возможно, что для аристократов и такое помещение слишком мало, и там стоят только две кровати, если не одна. Интересно, купцы сняли одну комнату на двоих или все-таки две отдельные? Дело даже не в том, предпочитают они друг друга или все-таки женщин — просто одна комната дешевле. Они ведь торговцы, привыкли считать деньги. Главное, что субординация соблюдена — они спят не рядом с подчиненными и работниками. А комфорт не так важен, если предстоит провести в этом доме только одну ночь. Все же... кто еще поселился рядом со мной на этаже? Так и не придя к какому-то определенному выводу, я начинаю погружаться в дрему. Но заснуть не удается.

Где-то рядом явно отпирают дверь. Кому еще не спится?

Дверь моей комнаты подогнана плотно, и не скажешь сразу — что-то послышалось или я почувствовал движение в коридоре. Какой-то явной опасности не ощущается, но... Ножи уложены в мешке, а он под замком, без шума сундук быстро не открыть. Да и нужно ли сейчас оружие? Я осторожно отодвигаю засов и тяну дверь на себя. Совсем немного. Прислушиваюсь.

Не показалось — до моих ушей явственно долетает шепот. Очень тихий, ни слова не разобрать, но один голос однозначно принадлежит женщине. Причем это не одна из дочек Медведя. А вот собеседник дамы определенно сам Барен... Ну, никто и не говорил, что Медведь человек простой. Простак бы здесь не выжил.

Я уже собираюсь прикрыть дверь, считая, что не вправе влезать в дела Хальда — уж хотя бы потому, что тот не стремится влезть в мои,— но тут до моих ушей доносится голос третьего участника тайного разговора. Его голос, как и голос дамы, мне незнаком, но выделяется тем, что шептать его обладатель явно не привык. Так что теперь я могу разобрать хотя бы часть сказанного.

— Почему вы уверены, что ему можно доверять? Вы же сами видели его сегодня первый раз, разве не так? — говорит этот третий. Ему отвечает Барен, затем в разговор вступает дама. В конце концов, мужчина сдается:

— Хорошо. Убедили. Я согласен, хотя идея мне не нравится. Я бы предпочел иметь дело с кем-то, кого я знаю.

Уж в чем-чем, а в этом я с ним полностью согласен. Больше ничего интересного услышать не удается — говорит в основном Медведь, время от времени дама что-то уточняет, а господин, не умеющий шептать, молчит — видимо, излагает свое мнение жестами и гримасами. Разговор у них не затянулся — вскоре послышались шаги Барена, удаляющиеся к лестнице, что-то зашуршало, потом тихо закрылась дверь, глухо лязгнул засов и все стихло.

Выждав немного, я тоже закрываю дверь и возвращаюсь под одеяло. Что это было? А ведь мое предположение, что здесь поселилась дама, оказалось верным. Пожалуй, если доживу до старости, подамся в предсказатели... Стоп! Кому это можно доверять? Кого он не знает? Уж не обо мне ли речь?!

Я задумался. А ведь это не самый плохой поворот. Допустим, какой-то аристократ едет куда-то с дамой — женой, сестрой, дочерью или любовницей — не важно. Вероятно, он или потерял кого-то из своей свиты — или просто на пути ожидается какая-то серьезная опасность, и требуется усилить эскорт. В компании этих господ у меня будет больше шансов добраться до более обжитых — и безопасных — мест... Нет, конечно, можно остаться здесь, наняться к тому же Медведю, а потом, глядишь, даже породниться с ним... Возможно, это было бы лучшим будущим для меня — если я так ничего и не вспомню. Но если я не просто потерял память? Если меня хотели убить — просто мне повезло выжить, хоть и такой ценой? Тогда задерживаться здесь не стоит — слишком близко от того места, где я вполне мог и не проснуться. В конце концов, я же сам собирался покинуть дом Барена, как только найдутся подходящие попутчики. Почему бы и не воспользоваться предложением — если оно завтра прозвучит?

И тут мне в голову приходит мысль — вот смеху-то будет, если речь была вовсе не обо мне! И я, совершенно успокоившись, наконец-то засыпаю.

Рассвет я, вопреки собственным ожиданиям, проспал. Разбудила меня все та же младшая дочка хозяина, вежливо постучав в дверь:

— Господин Таннер! Господин Таннер!

Ага, она уже выяснила, как меня зовут.

— Доброе утро, девочка. Что случилось?

— Ничего не случилось. А... вы завтракать вниз спуститесь или вам сюда принести?

Ну надо же... Кажется, надо было выбрать монетку помельче номиналом.

— Я спущусь. Спасибо, что разбудила. Только...

— А... одежду вашу Альдрес сейчас принесет.

— Очень хорошо. Можешь идти.

Из-за двери донесся стук ее каблучков. Я усмехнулся. Интересно, мне когда-нибудь приходилось так легко относиться к жизни?

Когда я спускаюсь в зал, Медведь как раз раскланивается с купцами. От Альдреса, который приносит мне завтрак, узнаю, что вчерашние монахи уехали еще на рассвете. Их путь лежал на восток — иначе говоря, выбравшись за ворота, они повернули направо. Купцы, наоборот, направляются на запад, но их целью был не замок Зертерон, а город Гинзур, дорога в который лежит севернее владений графа Зерта, обходя их стороной — не в последнюю очередь потому, что граф не гнушается брать пошлину с купцов за проезд по своим землям. Наемники еще дрыхнут. По мнению Альдреса, сами они очухаются лишь к обеду — как вчера, например. Так что хозяин, проводив одних гостей, пойдет будить других. И, наверное, Герит сотоварищи, подкрепившись, сразу же уедут — до замка отсюда добрых полдня пути, вряд ли им захочется прибыть туда после заката.

— А чего ж им еще на день не остаться? — лениво интересуюсь я.

Альдрес негромко хмыкает:

— Так они уже почти все свои деньги пропили. Третий день тут торчат. Да и в замок должны были еще вчера вернуться. Если и сегодня граф их не увидит — то выгонит со службы без единой монеты, да еще и опозорит на всю округу.

Что Альдрес имел в виду под округой, я не спрашиваю. Надо думать, речь идет о довольно обширной территории — при такой-то плотности населения. А парень продолжает:

— В графском замке порядки простые — не успеют до ужина, до утра никто кормить не будет. А не приедут до темноты — так и вообще ворота не откроют. Старый граф такие порядки как завел после войны... — тут Барен подает парню знак, и тот, не договорив бросается к нему. Они оба выходит вслед за купцами на крыльцо.

... — так до сих пор никто их не отменил, — договариваю я незаконченную фразу. В зале остаемся только я и Маргета, протирающая за стойкой посуду. Тарелки опустели, я с некоторым сомнением смотрю на вино в кружке, но все же выпиваю. Теперь и кружка пуста.. Заметив это, Маргета подходит ко мне:

— Еще вина, господин Таннер?

Надо же, и она запомнила, кто я. А выглядит усталой и невыспавшейся. Хотя... Выспишься тут. Не успеют одни угомониться, как другим уже завтрак надо готовить.

— Нет, не надо, — Маргета молча уносит пустые тарелки. Может, лучше пока вернуться к себе? Чтобы лишний раз не нарываться на Герита и его собутыльников. Если мои предположения верны, при них со мной все равно никто разговаривать не станет. Хотя... Может быть, Герит что-то знает об этих... гостях? Впрочем, сейчас он все равно внятно разговаривать не сможет.

Я уже собираюсь уходить, когда кто-то из наемников обозначается в дверном проеме. Но это не Рунтир, а как раз тот парень, что сидел вчера аккурат напротив лестницы.

— Пива! — прорычал-прохрипел он. Я встретился взглядом с Маргетой и кивнул — мол, если что, я заплачу. Девушка лишь пожала плечами. Наемник довольно уверенно добирается до моего стола и плюхается на свободный стул.

— Меня Ольдис звать. Я тебя помню,— говорит он,— ты был тут вчера. Герита угостил.

— Верно, — не стал я спорить. Подбежала Маргета, поставила на стол кувшин, наполнила кружки и умчалась, скрывшись в дверном проеме позади стойки. Донесся шум передвигаемой посуды. Наемник ухватил кружку и залпом уполовинил ее содержимое. Силен. Я-то лишь пару глотков сделал. Впрочем, у меня внутри пожар не бушевал.

— Ты — хороший мужик,— выдает он, отдышавшись, — не то что эти... торгаши. Жмоты. Хоть бы кувшин вина проставили. А ведь под нашей охраной от самой Мелаты ехали.

— Что, не заплатили? — удивился я.

— Я не про то,— машет он руками,— причем тут деньги? Просто не по-людски так... Кошель старшему сунули — и все. Ты вон нас вовсе не знаешь, и то — с Геритом выпить не погнушался, и другим по кружечке перепало. А эти...— он едва удержался, чтобы не сплюнуть.

Я наливаю ему еще пива, он благодарно трясет головой и делает большой глоток. Я оглядываюсь на вход — нет, Медведь еще не возвращался. Но лучше ему не знать об этом разговоре.

— Слушай, Ольдис, вы ж тут не первый раз. Скажи, а здесь всегда так мало народу? Я вчера кроме вас и купцов никого не видел. А, нет, еще монахи были. Только они еще затемно уехали.

— Да? Уехали уже? Оно и к лучшему,— бросил Ольдис,— ну их... — он переваривает мои слова до конца и снова мотает головой: — не, тут еще дворянин был. Еще позавчера приехал, следом за нами. Барон Фогерен, сосед нашего графа Зерта. С бабой. Кто такая — понятия не имею, но точно не жена и не сестра — я бы знал, одно скажу — из благородных и очень красивая... Но лучше не подходить. Даже если ты граф... А ты не граф?

— Нет, не граф,— Ольдис ухмыльнулся: — а похож.

— На кого? — изумляюсь я совершенно искренне.

— На графа!.. Не, не то чтобы на какого-то графа... — он завращал бровями, пытаясь помочь мозгу сложить фразу,— а вапще. Ну, то есть, если бы мне сказали, что ты — граф, я бы поверил. Хоть и одет ты не по-графски. Тоже на службе, а?

— Тоже... Ну, друг, потешил ты меня, — я доливаю нам пива, потом спрашиваю: — а чего ж даже графу лучше не подходить?

— А потому что барон Фогерен — лучший фехтовальщик Сентеры, а, может, и всей Империи,— с какой-то непонятной гордостью выдает Ольдис, и добавляет: — и стрелок он отменный. Хотя, говорят, он человека и голыми руками убить может. Его потому, говорят, сюда из столицы и сплавили, в родовое поместье, что он там кого-то придушил. Кого-то не из простых, чуть ли не из императорской фамилии даже. Говорят, что как раз из-за этой бабы... Вроде как в ссылку. Ик! Пойду-ка я отолью,— сообщает он мне о своих дальнейших планах и поднимается из-за стола.

Я проводил его взглядом и двинулся к лестнице. Мучающийся похмельем вояка сообщил мне не так уж много — но достаточно, чтобы подумать над этим в тишине и уединении. Во всяком случае, перспектива покинуть постоялый двор в компании парочки аристократов несколько упала в цене. Хотя выбор по-прежнему невелик. Мне все равно нужны транспорт и оружие — не уходить же отсюда пешком и с парой ножей. А барон вполне может обеспечить меня и тем, и другим, причем за свой счет. Да еще и укроет своей тенью от слишком внимательных глаз и ненужных вопросов. Главное, чтобы приключения барона оказались связаны исключительно с его сердечными делами, а не с каким-нибудь заговором. Вот только после подслушанного ночного разговора в это как-то не очень верилось. Нет, я не сомневался в его благородстве, смелости, решительности, а также в том, что он лучший боец в округе. Но вот впечатления амбициозного ублюдка, готового идти по головам, он на меня почему-то не произвел. Такие если и ввязываются в заговоры — то из-за дружбы, любви или сказок о светлом будущем, но никак из-за власти и денег. А вот с его спутницей дело явно обстояло сложнее и запутаннее.

Время к обеду, а в мою дверь никто не стучится. Они что, все-таки решили обойтись без меня? Или эта сладкая парочка ждет кого-то еще? Что там говорил Альдрес? Служивые должны уехать до обеда, чтобы успеть добраться до темноты? Надо будет все же выяснить при случае, что это за обычай путешествовать исключительно в дневное время.

Спустившись вниз, обнаруживаю графских наемников уже на пороге. Они прощаются с Медведем, и прощание выглядит не в пример теплее, чем то, что видел утром в исполнении торговцев. Это именно прощание со старыми и добрыми знакомыми — с шутками, рукопожатиями, похлопываниями по плечу. Мне тоже перепадает толика грубоватого юмора — вояки оценили мою вчерашнюю щедрость и встречают без настороженности, заодно знакомлюсь с остальными. С Геритом и Ольдисом, особенно благодарными мне за выпивку, я даже обнимаюсь на прощанье. Не знаю, могу ли я теперь считать их своими друзьями, но есть шанс, что они не будут спешить убить меня при следующей встрече. Уже хорошо.

Семерка всадников скрывается за воротами. Но прежде я замечаю притороченные у седел ружья и цепенею. Огнестрельное оружие? Может, еще и нарезное? Стволы уж больно тонкие и явно фабричной выделки... Тогда почему у людей Медведя его нет? Хотя с этим как раз все может быть просто. Дорого, боеприпасов не напасешься... или просто запрещено. Все-таки Герит и остальные на службе у графа, в отличие от, например, того же Альдреса, а если граф достаточно богат... Но почему наличие винтовок для меня неожиданность, в отличие от мечей и арбалетов? И тем не менее, сразу понял, что это за оружие... Тем временем Медведь делает какой-то знак парню, что вчера встречал меня с кинжалом, и поворачивается ко мне:

— Ну что, надумал что-нибудь?

— Пока обедать, а там посмотрим,— принимаю я нарочито загадочный вид. Барен расплывается в улыбке:

— Пока обедать, хы-хы-хы! Честное слово, Таннер, ты мне нравишься все больше.

Мы возвращаемся в дом. Хальд распоряжается насчет обеда, потом присаживается за один стол со мной.

— А если серьезно, Таннер? Что будешь делать дальше?

Я смотрю на него и думаю, что, пожалуй, незачем ему знать. Ни про подслушанный ночной разговор, ни про похмельные откровения Ольдиса. В принципе, сильно притворяться не надо — эти штрихи если и портят общую картину, то незначительно.

— Если честно, сначала думал пожить у тебя какое-то время. Спешить мне некуда, я уже говорил... но потом я пришел к выводу, что все-таки надо двигаться дальше.

— И куда ты решил направиться?

— На юг.

— Ну, это понятно, что не назад в Ларинью,— хмыкает Хальд.— А куда именно?

Ну, Медведь, ты же умный, да еще и дар у тебя — догадайся сам. Я даже названия столицы не знаю — мне его никто не подсказал... до сих пор. Графство Зерт я пока что рассматривал лишь как очень запасной вариант. Гинзур, куда уехали купцы, мне тоже не подходит — именно потому, что я не хотел их там встретить. Тем более, что Альдрес, упомянув Гинзур, ничего не сказал о море. А порт мог бы стать для меня единственным оправданием этому маршруту. А еще Гинзур севернее этих мест, что мне тоже не нравилось. Значит, остается Мелата. Кстати говоря, Фогерен и его спутница явно прибыли сюда из поместья барона — иначе присоединились бы к наемникам и торговцам во все той же Мелате — кучей все-таки безопаснее. Не из Лариньи же они приехали, иначе кто-нибудь об этом сказал. А если этой парочке нужно было в Гинзур, они бы здесь и вовсе не появились... наверное.

— Для начала в Мелату... — начинаю я, а Барен снова кивает и говорит с усмешкой:

— А что ж не сразу в Терону? Столица велика, нашлось бы и тебе и место, и занятие по душе.

Ой, Хальд, может хватит ходить вокруг да около? Зови уже моих попутчиков. Заждались, поди. Но вместо этого я отвечаю:

— Терона далеко. Пешком не дойду.

— Это верно,— соглашается он.— Я так понимаю — хотел кому в попутчики напроситься?

— Верно, думал.

— А что к монахам не присоединился? Как раз сегодня утром уехали. Или не хотел вставать так рано?

— Во-первых, я не знал, куда они едут. Во-вторых, я сильно сомневаюсь, что они позволили бы мне ехать с ними. В-третьих, даже если бы я знал, куда они направляются, и они бы согласились терпеть мое общество, я сам не захотел бы оказаться в их компании.

— Это почему же? — спрашивает Хальд, хотя не скрывает своего удовлетворения моим ответом.— Что ты имеешь против братии?

— Да ничего,— пожимаю плечами,— просто я думаю, что они слишком скучные попутчики.

— Слушай, Таннер, это, конечно, не мое дело,— Медведь мнется, но любопытство побеждает,— но почему ты один пошел? Если тебе, как ты говоришь, не к спеху... Опасно ведь. Почему следующего каравана не дождался? Или не покинул Ларинью с предыдущим?

Эх, Медведь, ты же умный мужик... Почему я, который ничего не помнит, должен тебе объяснять?

— Встречный вопрос: как часто ходят караваны из Лариньи?

— Ну,— он чешет в затылке, что-то вспоминая,— от снега до снега два-три. Может быть и четыре, но такое случается очень редко. Ведь пока один не вернется, другой не выйдет — так мне купцы говорили.

Ну вот, я так и думал.

— Ну так представь себе — когда уходил предыдущий, я еще не знал, надо ли мне ехать. А когда стало ясно, что надо — его уже и след простыл. А ждать следующего было слишком долго.

— Ты кого-то убил? — он как-то сразу подбирается и становится очень серьезным.

Интересно, какая правда его больше устроит? Хорошо все-таки, что кое-какую легенду я себе сочинил. Не бог весть что, но, по идее, должна сработать. А вот трупы я в нее вставлять не буду. Судя по тому, как Хальд об этом спросил, лучше обойтись без фальшивых скелетов.

— Нет. Я давно хотел уехать.

— А чем ты там занимался?

— У меня был свой магазин охотничьего снаряжения. Особой прибыли он не приносил, чаще выходило в ноль. Иногда нанимался охранником, иногда проводником к военным или богатым охотникам — больше от скуки и чтобы форму не потерять, чем ради денег. Но я не бедствовал. Мой отец когда-то вложил оставленные дедом деньги в бакалейную лавку своего приятеля, дело пошло, лавка выросла в большой магазин, потом они вместе подмяли всю бакалейную торговлю в округе. Когда три года назад отец умер, его доля перешла ко мне, но я в этом деле ничего не понимал, да и не было оно мне интересно. То, что я просто получаю свою долю прибыли, меня вполне устраивало. Устраивало это и совладельца. И тут совладелец предложил мне продать мою долю. Чтобы дело стало целиком его. Я подумал — ему хочется этим заниматься, мне нет, деньги он предложил хорошие — и согласился. Вот только сделал он свое предложение почему-то только через три дня после того, как караван ушел. Я бы, может, и дождался бы следующего каравана... Но в тот же вечер в мой дом пробрались воры. Меня не было дома — я был у приятеля, праздновали сделку. Вернувшись утром, я обнаружил дом в полном беспорядке. Все деньги, что я получил, пропали. Конечно, сообщил властям, началось расследование, но я не рассчитывал, что воров быстро найдут. К слову, начальник стражи — родственник человека, выкупившего мою долю.

— Ты думаешь...— Хальд смотрит на меня с немым вопросом в глазах. Я пожимаю плечами:

— Тогда я об этом не думал. А вот сейчас... но доказательств нет.

— Ясно... А что потом было?

— На следующую ночь в мой дом снова вломились. Их было трое, и я думаю, они знали, что я там. Наверное, они рассчитывали, что у меня есть еще деньги, и надеялись силой заставить меня отдать их или сказать, где они спрятаны. Но у них не получилось. Я оказался дома не один — тоже позвал пару крепких приятелей. Грабителям все же повезло — они сразу поняли, что их ждет, и смогли сбежать неузнанными. Я не стал ждать третьего нападения. Один из этих моих приятелей собирался жениться и жить отдельно от родителей. Другому нравился мой магазинчик. Я предложил одному купить дом, второму магазин. Мы все остались довольны — с одной стороны, я получил вполне приличную сумму, а они — то, что вряд ли смогли бы найти так быстро за эти деньги. Переночевал у того, что собирался жениться, потом мои друзья довезли меня до Сонейты — дальше они ехать не рискнули, но я их в этом не виню. А что было дальше, я помню плохо, извини.

Сначала я не собирался говорить Барену, что воры забрали все те деньги, рассчитывая этой мифической сделкой объяснить спрятанное в моем мешке состояние. Но потом подумал, что незачем искушать Медведя — моего золотого запаса хватило бы на то, чтобы выкупить весь его постоялый двор, да еще и всю его команду нанять лет на пять минимум. Тут и он может дрогнуть. Нет уж, пусть все считают, что у меня с собой лишь деньги от спешной продажи дома — сумма, конечно, приличная, но все же не запредельная.

— Да-а... дела,— протянул Хальд.— Теперь понимаю, почему ты решил не дожидаться каравана.

— Именно. На дороге меня ждало неизвестно что, вполне могло и повезти. И, как видишь, повезло. А дома — потеря всех денег, да и жизни впридачу, причем наверняка.

— Ну, не знаю, что я делал бы на твоем месте... Наверное, предпочел бы остаться, хотя бы до следующего каравана — и даже побороться за свое добро. Неужели в Ларинье только дети верят в страшные сказки о Змеином тракте? Вон, знакомцы твои новые, что графу Зерту служат — на что смелые парни, но и дважды всемером бы туда не сунулись, даже будь у них каждая вторая пуля серебряная.

— Но караваны же ходят?

— А что караваны? Там куча народу, никак не меньше сотни лбов, и все при оружии. Да и солдат из гарнизона для охраны всегда берут.

— Дороговато выходит такой караван довести...

— Да уж, не дешево,— вздыхает Хальд,— зато целыми добираются. Впрочем, без прибыли не остаются — мне так думается. В Ларинье, по крайней мере.

— И терпения им не занимать,— хмыкаю я, вспоминая, что, по словам Медведя, караван идет от Сонейты по Змеиному тракту дольше, чем я проделал бы этот путь по заброшенной дороге. А ведь я шел пешком. Словно прочитав мои мысли, Хальд говорит:

— По Мертвому тракту было бы короче, и раньше караваны ходили по нему. Да и назывался он тогда иначе — Равурским, по имени императора Равура Пятого, при котором его построили. Но на пятый год после войны там пропало три каравана подряд, и по нему ездить почти перестали, в основном только войска перебрасывали, и только большими отрядами. Говорят, даже нужду справляли прямо на дороге, никто в кусты не отлучался. А кто все-таки сдуру стеснялся при всех гадить, того потом по частям собирали. Если вообще что-то отыскивали. И это я про большие отряды говорю. А если десяток или два солдат посылали — никто не доходил. Во всяком случае, хотя бы на голову здоровым. Уже тогда тракт Мертвым называть стали. А как Силейский мост рухнул, так и вовсе перестали туда соваться — все равно от Сонейты до этих мест после войны по старой дороге ни одной деревни не осталось.

Это что же, подумалось мне, я должен считать, что мне несказанно везло, пока я от озера шел? Но вопрос, кто разбудил меня на пустоши, остается невысказанным, я лишь киваю, соглашаясь с его последней фразой:

— Это верно, никто сейчас вдоль тракта не живет.

— А что ж верхом не поехал? — он, видно, решил прояснить этот вопрос до конца. Понимаю. Сам не люблю недоговорения.— Мог ведь купить коня, если не имел. Я ж так понимаю, денег на это хватило бы. Все ж быстрее...

— Конь у меня был, и хороший, но его я тоже продал. Все равно дорога предстояла долгая, тяжелая... Мало ли. Конь-то в чем виноват?

Хальд кивает. В самом деле, что тут скажешь?

— Послушай,— решаюсь я воспользоваться тем, что он пока думает, что еще сказать,— сколько я тебе уже должен? За ночлег и за еду? Не хотелось бы уехать, так и не заплатив.

Пошарив в кармане, извлекаю из него несколько монет.

— Этого хватит? С учетом обеда? — опять это непонятно откуда вылезающее знание о том, сколько действительно нужно отдать. На всякий случай я добавляю еще один кругляш. А что скажет Медведь?

Хальд берет деньги, привычно проверяет — не подделка ли? — потом вдруг смущается и прячет монеты в карман.

— Хватит, Шай. Можешь считать, что ужин ты тоже оплатил... — он кладет руки на стол, как-то странно вздыхает и вдруг говорит:

— Шай, как ты смотришь на то...— я смотрю ему в глаза и понимаю, что предложение присоединиться к барону Фогерену все-таки последует.

— Смотрю на что?

— На то, чтобы не ждать попутчиков, которые объявятся неизвестно когда. Я ведь так понимаю, что ты не просто очень везуч, но и постоять за себя сможешь, если что? С оружием обращаться умеешь? — дождавшись моего утвердительного кивка, он переходит к главному: — У меня остановился один человек... из благородных. И он как раз направляется в ту же сторону, что и ты. Дорога до Мелаты не самая безопасная, всякое может случиться, а свита этого господина невелика, каждый человек на счету. И он будет рад, если такой толковый парень, как ты, присоединится к нему.

Я делаю задумчивый вид и выдерживаю надлежащую паузу, словно это предложение мне в новость.

— Что требуется от меня? У него есть какие-то условия?

— Есть. Ты не просто едешь вместе с ними — ты поступаешь к нему на службу. То есть, защищаешь его и его спутников как себя. Выполняешь приказы. Не задаешь лишних вопросов. Он — предоставит тебе оружие и коня, еда и ночлег — тоже за его счет. Он также заплатит тебе пятьдесят серебряных империалов, когда вы доберетесь до Мелаты — даже если в пути ничего не случится. В Мелате ты будешь волен его покинуть, если захочешь. Ну, или как уже вы с ним договоритесь.

— Как его зовут?

— Думаю, будет лучше, если на этот и все остальные вопросы он ответит тебе сам, — Хальд поморщился. Ему явно не нравится так говорить, но выбора у него нет. Он не может упомянуть имя барона, пока я не соглашусь.

— Да, пожалуй, ты прав... Ладно. Это хорошее предложение. Скажи ему, что я согласен.

— Жди здесь,— Медведь неожиданно тяжело поднимается и медленно идет к лестнице.

Это что же? Он считает себя ответственным за то, что я могу во что-то вляпаться в компании барона и его подруги? Зря, Хальд. Честно слово, зря. Ты ведь почти ничего обо мне не знаешь. Даже я сам о себе знаю не намного больше.

Часть 2. Разворот и направо.

Как говорится в таких случаях — и что ж тебе, молодец, за печью-то не сиделось?

Герой вместо того, чтобы остаться среди тех, кто не задает вопросов, и подождать, чтобы муть хоть немного осела,

ввязывается в новое приключение — возможно, только потому что стремится

убраться подальше от точки начала своей нынешней жизни,

предпочитая более осязаемую опасность...

В ожидании Хальда обвожу взглядом опустевший зал. А днем здесь светло. Даже самые дальние углы вполне просматриваются. Очень продуманное расположение окон. Тихо. Слышно, как где-то жужжит муха. Никого, ни Альдреса, ни его сестриц, ни кого-то еще. Впрочем, а зачем им тут торчать? Все прочие гости уехали. Постоялый двор в чистом, фигурально выражаясь, поле, с наглухо закрытыми даже в полдень воротами — это не то место, где у стойки может внезапно нарисоваться умирающий от жажды клиент. Окрестности просматриваются самое меньшее на тигу в любую сторону, пока кто-то подъедет, пока ему ворота откроют, пока он сюда войдет... Успеет даже черепаха. Да и шумно здесь может быть только утром — когда уезжают те, кто переночевал, и вечером — когда собираются те, кто ночевать будет.

А ведь Медведь сказал, что ужин я оплатил. Из этого следует, что сегодня мы уже никуда не уедем — раз уж тут не принято выбираться за ворота, если не рассчитываешь постучать в другие ворота до заката. Барон, несмотря на свое бурное столичное прошлое, должен быть в курсе местных суеверий, более того — исходя из того, что я о нем успел узнать, должен относиться к этим суевериям с пониманием и уважением. Тем более что на человека, куда-то сильно опаздывающего, он не похож.

Я привычно развлекаюсь подсчетами, прикидывая число будущих попутчиков. Впрочем, вряд ли их больше десятка, включая, само собой, господина барона и его даму — иначе зачем им я? Не по доброте же душевной барон решился позвать меня в свою свиту.

Хальд снова возникает на верху лестницы:

— Пойдем.

Правильно, негоже благородным господам спускаться ради невесть кого. Поднимаюсь к нему и, глядя на то, в какую дверь стучится Медведь, успеваю вспомнить, что ночью засов лязгнул явно по другую сторону коридора. То есть, барон предпочел пообщаться на нейтральной территории. Тоже правильно — зачем мне видеть его жилище, если мы вдруг не договоримся?

За распахнутой Бареном дверью открывается довольное просторное помещение. В центре, между двумя окнами, стол, покрытый узорчатой скатертью, свисающей почти до самого пола. В кресле слева от стола сидит, надо думать, барон Фогерен собственной персоной. Вряд ли этот титул носит кто-то из двух мужчин, стоящих рядом с ним. Мужчин в одинаковых темных костюмах простого, но явно удобного кроя. Они и сами какие-то одинаковые. Одного роста, одной ширины плеч. Даже лица похожи, особенно скучающе-сонным выражением. Хотя различить все же можно. И они явно не братья. Но пока я не знаю их имен, придется обозначить их по цвету волос.

Тот, у которого они чуть темнее, занял позицию у правой стены, а второй готов в любую секунду закрыть хозяина. Их нарочито расслабленные позы и равнодушные взгляды меня не обманывают. Такие способны придушить, не шевельнув ни одной мышцей на физиономии. Словно не люди, а... Но память так и не выдает нужного слова, хотя кажется, что я его знаю.

Если телохранитель у барона только один, то этот тот, что стоит рядом с ним. Как-то он... собранней, что ли? Хотя и темноволосый тоже не промах, явно. Все же, почему-то мне кажется, по сравнению с самим бароном его бойцы — сущие носороги, как говорится, в балет бы их точно не взяли.

Сидящий в кресле делает едва неуловимое движение плечами и переводит взгляд с меня на даму, занимающую кресло с другой стороны стола. И что-то в том, как он это сделал, окончательно убеждает меня в том, кто передо мной.

Барон хоть и одет просто, почти как те двое, но в таком человеке породу никакими лохмотьями не спрячешь. Настоящий аристократ. В том, что он лучший фехтовальщик империи, я лично сомневаться не буду. Даже если очень попросят.

Продолжая смотреть на барона, осторожно фокусирую взгляд на его спутнице. Она действительно очень красива, Герит ничуть не преувеличил. Если Фогерен и в самом деле придушил из-за нее какого-то представителя императорской фамилии, то у него — с моей точки зрения — имеется обстоятельство, не просто смягчающее вину, а полностью его оправдывающее. И даже если она втянула его в пахнущую плахой авантюру, и он идет на это, прекрасно понимая возможные последствия — я его понимаю.

Но вернемся к барону, у которого помимо древнего титула есть не менее старинный замок и, наверное, весьма приличное состояние. Ведь его костюм стоит дорого, при всей простоте кроя. Вот как раз те, у кого кроме титула есть лишь спесь да немалые долги, обычно одеваются иначе даже в подобной глуши — с почти обязательными блестящими побрякушками или даже кружевами. Итак, что имеем? Дворянин, причем далеко не в первом поколении, герой войны, не калека и не сильно старый, к тому же богатый. При таких достоинствах ему достаточно быть не слишком уродливым, но он еще и красавец. У такого если и есть проблемы с женщинами, то исключительно с теми, что очень хотят за него замуж. Если, конечно, он не женат. Жаль, Герит ничего об этом не сказал — но Герит простой наемник, ему необязательно быть в курсе таких подробностей.

Медведь жестом предлагает мне сесть, указывая на свободное кресло, стоящее посреди комнаты. Я сажусь — лицом к барону, спиной к двери. Сажусь медленно — чтобы телохранители не занервничали. Мало ли чего им может примерещиться в слишком резком движении.

Неужели Фогерен не отошлет свою спутницу после формального знакомства, чтобы я хотя бы поначалу считал ее всего лишь красивой куклой? Или она, не скрывая своей роли в происходящем, тоже примет участие в допросе кандидата в попутчики? Мне все-таки кажется, что она останется. Кстати говоря, любопытный должен получиться разговор. Особенно, если Фогерен будет пытаться что-то от меня скрыть, а я — делать вид, что могу о чем-то догадаться.

С бароном все более-менее понятно. Натворил дел, сослали в далекое поместье с глаз долой, пока пыль не уляжется — а то и насовсем. Поехал, покорившись судьбе, и виновницу своих бед с собой позвал. Если, конечно, она сама не навязалась. Но если сама, что погнало ее в эту глушь? Чувства? На инфантильную романтическую дурочку, мечтающую о тихом семейном счастье, она не похожа. Не удивлюсь, если она орудует кинжалом лучше, чем вязальными спицами или швейной иглой. Воля кого-то вышестоящего? Или существует некий тайный заговор, а роль барона в нем слишком велика, чтобы дать ему просто выйти из игры? И она при нем лишь надзирательница?

Стоп... Таннер. Ты отвлекаешься. Тебе нет дела до их игр. Даже если вдруг они затеяли убить императора, который для тебя как бы и не человек вовсе — вершина местной иерархии. Эти двое — лишь способ оказаться подальше от безымянного лесного озера. Попутчики на несколько дней. Ведь нет никаких гарантий, что барон решит продлить ваше приятное знакомство после прибытия в Мелату. Тем более, что оно еще не началось, это знакомство.

Телохранители, к слову, вполне грамотно прикрывают хозяина, причем одновременно и от меня, и даже от Медведя. Не ограничивая при этом хозяину обзор и свободу движения. Мне, уже наслышанному о талантах барона к смертоубийству, это не кажется странным. Но вот почему я в этом разбираюсь?

Медведь неспешно подходит к столу и устраивается между мной и спутницей барона, словно еще один страж. Что ж, в этом нет ничего обидного — по-настоящему чужой здесь я.

— Это человек, о котором я вам говорил, — негромко говорит Хальд. Барон и его дама внимательно разглядывают меня. Барон — с тем же недоверием, что звучало в его голосе ночью, но без враждебности или брезгливости. Уже хорошо. Во взгляде дамы прочитывается хорошо скрываемое любопытство.

— Как нам вас называть? — интересуется барон ровным, ничего не выражающим голосом. Интересно, обращение на "вы" для него имеет какие-нибудь оттенки? И почему он задал этот вопрос? Вряд ли Медведь не сообщил ему имя, которым я назвался. Или дело не в имени?

— Меня зовут Шай Таннер,— я встретил его взгляд спокойно. Если бы Фогерен знал какого-то другого Шая Таннера, разговор начался бы иначе. Если бы вообще состоялся. Барон молчит, продолжая разглядывать меня. Но в мои планы соревнование в длине пауз не входит.

— Но вы можете называть меня Таннер,— кажется, я правильно понял причину его заминки, — без имени, титула, звания, сана или прозвища. Просто Таннер. Если этого будет недостаточно... при посторонних людях, потом вы сможете сами предложить мне называться как-то иначе.

Барон кивает, на лице его возникает что-то похожее на выражение удовлетворения. Похоже, я верно выбрал тон.

— Могу ли я, в свою очередь, задать вам тот же вопрос — как мне называть вас?

— Барон Венкрид Фогерен,— назвав свои имя и титул, он с некоторым сомнением посмотрел на свою спутницу. Та усмехнулась:

— Я понимаю твои сомнения, Венкрид, но ведь нам предстоит провести вместе... какое-то время. Так что нам так или иначе придется познакомиться,— сказала она и добавила, повернувшись ко мне: — я — маркиза Тиана Деменир.

Ага, значит, она ему точно не жена. Больше ничего имя маркизы, как и все имена, услышанные прежде, мне не говорит.

— Вы согласились принять мое предложение,— произносит барон с непонятной интонацией. Полуутвердительно-полувопросительно. Что ж, придется внести ясность.

— Господин барон... Я действительно дал свое согласие. На предложение, переданное мне от вашего имени через господина Барена. И свой ответ передал через него же. Но я хотел бы услышать лично от вас, в чем именно будут заключаться мои обязанности — возможно, я что-то упустил из виду, когда давал ответ, или господин Барен о чем-то умолчал, разумно опасаясь сказать лишнее. Поправьте меня, если я ошибусь. Вам нужен человек, умеющий ездить верхом, обращаться с оружием и при этом способный защитить не только себя. Так же он не должен иметь склонности к задаванию лишних вопросов. Верно?

— Верно,— барон кивает, на его лице появляется что-то похожее на улыбку. Похоже, моя речь ему понравилась.

— Вы предоставите мне оружие и коня, поскольку у меня их нет, а без них мое пребывание на службе у вас не имеет смысла, а также заплатите некоторую сумму по прибытии в Мелату. После чего мы либо разойдемся в разные стороны, либо продолжим путь вместе — но об этом мы поговорим, когда туда доберемся. Так, кажется? Я ничего не упустил?

— Ничего, пожалуй. Примерно это я и собирался вам предложить... Скажите... Таннер, почему я должен быть уверен, что мне не придется пожалеть о том, что я вас нанимаю? — Фогерен прищурился. Я хмыкнул:

— Господин барон, пока что вы ничего не должны. По крайней мере, мне,— Фогерен не может удержаться от улыбки, а я продолжаю: — А если серьезно, то насколько я понимаю, вы обо мне прежде ничего не слышали. Мое лицо вам незнакомо — это я к тому, что под другим именем вы меня тоже не встречали. И это вас смущает...

Лишний раз представляться жителем Лариньи мне не хотелось. То, что до сих пор мне никто не сказал ничего вроде "ты не похож на парня из тех мест" и не придрался к произношению, еще ничего не значит. Память вдруг расщедрилась и выдала, что сыновья обычно больше похожи на матерей, а дочери на отцов. То есть, нетипичную внешность или акцент можно как-нибудь оправдать. Например, мать была откуда-то издалека, умерла при родах, а отец не рассказывал, откуда он ее привез. И все, концы с этой стороны обрублены. Главное, не встретить земляка или того, кто просто хоть немного ориентируется в нынешних ларинийских реалиях.

Но я не могу ручаться самому себе, что не проколюсь в следующую минуту на какой-нибудь мелочи. Гораздо более подозрительной, чем нетипичная для тамошнего уроженца внешность или режущий ухо акцент. Тем более, что Барен имел дело с моими "земляками", хотя бы теми же купцами, и легко признал во мне человека оттуда, и что-то неправильное разглядел лишь благодаря своему дару. А другие и вовсе ничего не заметили — ни во внешности, ни в речи. Но рано или поздно я скажу или сделаю что-то, не влезающее ни в какие ворота. И наверняка не все удастся списать на провалы в памяти, о которых хорошо бы и вовсе никому не знать. Барон, заметив странное, может передумать. А это совершенно ни к чему. Вряд ли подвернется более подходящая компания до того, как Медведь решит, что "туман" во мне все-таки может быть опасен. Так что будет лучше, если мы с бароном продолжим устраивать друг друга. До Мелаты, по крайней мере. Потом я хотя бы останусь при коне и оружии более серьезном, чем пара ножей — вряд ли Фогерен из-за такой мелочи выйдет из образа благородного властелина и бросит меня на дороге без всего этого.

— Нет, не слышал и не встречал,— барон отрицательно качает головой,— хотя манера выражаться у вас... довольно необычная...

На лицах телохранителей не шевельнулся ни один мускул, хотя, по-моему, они все-таки напряглись. Я-то точно напрягся. Хальд в недоумении шевельнул бровями. Маркиза тоже изобразила что-то этакое.

— По крайней мере,— барон пожевал губами,— для наемника, который случайно никем не нанят.

— Я не наемник, господин барон,— пожалуй, будет лучше сразу избавить его от этого заблуждения. Это чего же им Хальд обо мне наговорил?

— Однако ваша одежда... — во взгляде аристократа появилось нечто, похожее на удивление. Ага, значит, не наговорил. Это Фогерен сам додумался.

— Что делать, именно такая одежда наиболее удобна в дальней дороге. Вы ведь придерживаетесь того же мнения,— я кивком головы указал на его собственный костюм.— К слову, я тоже о вас раньше не слышал и ваше лицо мне не знакомо... Во всяком случае, не стоит предъявлять претензии нашему гостеприимному хозяину. Он всего лишь попытался помочь нам обоим, исходя из того, что мы сами ему сообщили. Впрочем, ездить верхом и обращаться с оружием я действительно умею.

— Не скрою, меня вполне устроил бы обычный наемник. Еще одна пара рук, способная держать оружие. Но... наш общий друг Барен сумел меня убедить, что человек, сумевший пройти в одиночку по Змеиному тракту, может пригодиться мне больше, чем просто еще один солдат. Против этого я не нашел что возразить. Все же... Почему вы намерены наняться ко мне на службу?

— Не намерен,— парировал я,— но более подходящего способа составить вам компанию хотя бы до Мелаты не вижу.

Фогерен расхохотался:

— Все-таки жаль, что вы не подвернулись мне раньше — подозреваю, вы прекрасно смогли бы уболтать того законника, который... — он не договорил, натолкнувшись на укоризненный взгляд маркизы.

"Который вручил мне предписание императора убраться из столицы в родовое поместье" — мысленно закончил я его фразу, опираясь на уже известные мне крохи информации. Не думаю, что я сильно ошибся с формулировкой. А вот про меня барон выразился еще точнее. Я слишком разговорчив для простого "солдата удачи". Прокол первый, но наверняка не последний. Хорошо хоть, не слишком явный. Барон поднимает глаза вверх, видимо, что-то обдумывая, и, наконец, говорит:

— Хорошо, Таннер. Вы... составите мне компанию. Пока до Мелаты, а там посмотрим. То есть я беру вас на службу. Естественно, после того, как вы покажете, на что способны.

Не знаю, что бы он еще сказал, но в этот момент в дверь постучали и оттуда донесся голос Альдреса. Барен вышел. Из-за двери донесся шепот парня и голос Медведя:

— Он так и сказал?

Хальд вернулся в комнату и, обращаяськ Фогерену, проговорил:

— Господин барон, прошу прощения, но к вам прибыл гонец от...

— Я знаю, от кого,— прервал его Фогерен,— я ждал этого письма. Таннер,— повернулся он ко мне,— вернитесь к себе. Если вы понадобитесь, вас позовут.

— Да, господин барон.

Я поднимаюсь и спокойно иду к выходу. Мне, конечно, любопытно, что там за письмо, но я теперь не сам по себе, а на службе, одним из условий которой является отсутствие проявлений того самого любопытства. Ну, то есть, почти на службе. Если барон сочтет нужным что-то мне сообщить — хорошо, нет — его право. Даже если это письмо является истинной причиной того, что барон до сих пор не покинул это место — мне-то какая разница? Четыре из трех за то, что отправителя я не знаю и даже никогда о нем не слышал, а содержание письма не имеет ко мне никакого отношения, а главное, оно наверняка отправлено до того, как я постучался в ворота постоялого двора.

Потом ко мне постучался Альдрес. Парень принес обед, пояснив, что так распорядился барон. Мол, там прибыли какие-то торговцы — сразу два больших каравана, один из Гинзура, другой из Мелаты, почти одновременно, едва успели разместить одних, как появились другие, до темноты вполне может появиться кто-то еще, и все они, конечно, останутся ночевать. А господин барон считает, что будет лучше, если меня не увидит никто посторонний. Никто не увидит? Я задумался. Считая уже уехавших монахов, купцов и наемников, меня уже видели здесь минимум три десятка человек. Правда, купцы и монахи не имели понятия, кто я, откуда и зачем — если вообще обратили на меня внимание. С наемниками хоть и познакомился, ничего важного о себе не сообщил. Для них я всего лишь не слишком близкий, но добрый приятель. Точнее, щедрый. Они тоже не в счет. Для них новость о том, что я поступаю на службу к барону, ничего не изменит. Наоборот, стану для них ближе и понятнее — теперь я такой же, как они, наемник. Барен, думаю, в своих людях уверен — даже в тех, кто ему не родственник. Да и вряд ли кто-нибудь из них — кроме Альдреса — в курсе нашего с бароном договора. Кого же мне тогда опасаться, если не оглядываться на нечто, скрытое в тумане? Проезжих купцов? Случайных путешественников? Скорее, кого-нибудь из свиты барона или маркизы. Нет, конечно, среди вновь прибывших могут быть агенты врагов Фогерена, выслеживающие барона и его людей, то есть теперь и меня. Но я бы не стал надеяться на случайную встречу в чистом поле, а внедрил бы своего человека в окружение моих нынешних хозяев. Все же, вряд ли это кто-то из людей барона. Засланец в окружении маркизы более вероятен. Впрочем, не будем спешить, пока я ни с кем из них не знаком. Кроме того, у меня есть и другие проблемы.

Когда Альдрес вернулся за посудой, я попросил его позвать Барена, когда тот будет не слишком занят. Медведь освободился часа через два — я даже успел задремать.

— Тебе что-то нужно? — спрашивает он, усевшись на стул с усталым, но довольным видом. Надо думать, у него день сегодня удался.

— Только поговорить.

Брови Медведя изгибаются в неприкрытом недоумении.

— В смысле?

— В смысле, если ты не занят, то я хотел бы с тобой поговорить.

— А если занят?

— Тогда — когда ты освободишься.

— Что, в трех словах не передать?

— Нет.

— Ладно,— говорит Хальд, поерзав на стуле,— о чем речь?

— Что ты увидел в том тумане... благодаря своему дару?

— Ты о чем?

— Не о чем, а ком. Обо мне. Почему ты впустил меня? Нет, я конечно, готов поверить, что лишь по доброте душевной... Ладно, проехали. Это не самое важное. Лучше объясни, почему ты уговорил барона взять меня на службу?

— С чего ты взял, что...

— Прости, но я слышал ваш ночной разговор в коридоре. Не напрягайся, лишь малую его часть, и, думаю, не самую ценную — ты и маркиза говорили слишком тихо, а барон больше молчал. Но я услышал достаточно, чтобы понять, что он далеко не сразу возжелал меня нанять.

Медведь смотрит мне в глаза и, явно с большой осторожностью подбирая слова, сообщает:

— Таннер, ты мне нравишься. Я тебя не знаю, но чувствую, что ты хороший человек. Надежный. Если бы ты решил остаться, я был бы рад. Честно. Я бы даже отдал за тебя свою младшую... Со временем. Если бы...

— Почему не старшую? — мои губы сами растягиваются в улыбке.

— Так у Магреты жених уже есть,— ответно усмехается Хальд. Я прямо чувствую, как его отпускает напряжение. — Сын мельника из Уречья — это ближнее село по Гинзурскому тракту. Пешему — полдня пути. Конному, конечно, меньше... Парень хороший, работящий. Отцовское дело унаследует. Уже этой осенью замуж бы отдал, да мельникова жена в конце весны померла — решили свадьбу на следующий год перенести, негоже похороны со свадьбой совмещать. Поженятся — Магрета к нему переедет, такой уж уговор у нас. Не пришлось бы нанимать кого — Мальгита мала еще, чтоб за двоих справляться. Альдрес, чувствую, пока не очень-то тверд в желании мое дело унаследовать.У меня еще один сын есть — старший, Альгис, но он и вовсе как отрезанный ломоть — выбрал военную службу. Сотник уже, в имперской пехоте. Договор у него только через пять лет кончится, так что даже если вдруг передумает служить дальше, вряд ли раньше вернется. Сам понимаешь, если Альдрес не захочет здесь оставаться, дело мое зятю достанется, когда Мальгита замуж выйдет. Или и вовсе продавать придется.

Теперь понятно, почему я старшей дочке Хальда не приглянулся. Она уже мысленно мебель в своем будущем доме расставляет. Ладно, вернемся к основному вопросу.

— Ясно. А зачем ты меня барону сосватал?

— Ну... ты же сам говорил, что хочешь ехать дальше, а я подумал, что это будет лучше, чем тем, к примеру, сегодняшние купцы. И коня заимеешь, и оружие, и заплатит щедро. И риска, как по мне, меньше. Барона я хотя бы знаю, причем не первый год, а мой отец знал его отца. А взять хотя бы этих купцов — хоть и не первый раз вижу, но ручаться за них не могу. Я ж с ними редко больше чем десятком фраз перебрасываюсь. Кто знает, что за люди, что у них на уме? Что, откуда и куда везут? И это в самих купцах мог бы что-то почуять, с ними-то я здоровался, говорил... А при них же куча народу, к каждому не подойдешь, а не всякого можно издалека почуять. А что до тебя... Нет, ничего я в том твоем тумане не разглядел. Больше похоже, будто неделю назад у тебя и не было за плечами ничего, понимаешь? Словно обрыв там в тумане или, наоборот, каменная стена... Не видел такого ни у кого. Обычно за каждым человеком словно лес — устремления, воспоминания, страхи, радости, а тут... Ну не родился же ты неделю назад, верно? Чудно и непонятно. Даже на Змеиный тракт такое списать трудно. Но это дело прошлое. А вот что ты за человек сейчас — вижу. Мне не враг. Барону не враг. Больше того, сдается мне, если ты с ним поедешь, твоя удача и его прикроет. В чем удача — не скажу, не знаю потому что. А что с тобой было прежде...

— Мда... Заковыристо.

— Вроде того.

Пауза. Медведь смотрит на меня, словно спрашивая: мол, это все? И я решаюсь:

— Слушай, Хальд, а ты не мог бы меня слегка просветить?

— Э-э-э...

— Понимаешь, я ведь до сих пор...Ларинью не покидал, и всего того, чем жизнь в остальной империи отличается, не знаю. Пробелов в моих познаниях полно. А выглядеть идиотом не хочется.

— Вот ты про что... Ладно, — встает он со стула, — сейчас у меня дел много, а вечером я к тебе зайду. Поговорим. Просвещу тебя, так и быть. Мне же спокойнее будет, хе-хе.

Он уходит, а я, закрыв дверь, еще раз перебираю свои вещи — в надежде на новые подсказки. Зря. Тишина и пустота.

Примерно через час ко мне стучится телохранитель барона — тот, чернявый, что стоял у стены. Его зовут Хонкир, примерно моих лет или даже немного моложе, чуть ниже меня ростом, и он действительно попутно исполняет при Фогерене обязанности слуги. Его напарник Киртан — тот, что прикрывал барона — сейчас спит, ему предстоит бодрствовать ночью. Насчет него я не ошибся, Киртан отвечает исключительно за вопросы охраны.

Остаток дня уходит на получение оружия, снаряжения — и знакомство с конем, которому предстоит довезти меня до Мелаты. Хотя сначала пришлось продемонстрировать барону, что я умею. Судя по всему, он остался доволен тем, как я обращаюсь с оружием, да и с конем тоже, и тем, как я отреагировал на внезапную атаку Киртана. А вот я никак не мог отделаться от вопроса — где это я учился драться? И как это вписывается в придуманную на ходу легенду? Навыки охотника и следопыта это одно, но рукопашный бой?

Как я и предполагал, у барона Фогерена уже имелся третий телохранитель. Но в лесу между тем самым селом, где обитал будущий зять Хальда, и постоялым двором барон и его спутники напоролись на бандитов. Вот только нападавшие не знали, на кого нарвались. Бедолаги. То, что их было вдвое больше, им не помогло. Единственным их успехом стало ранение того парня, чье место мне предстояло занять — для него же путешествие закончилось, он вернется в замок барона, когда лекарь разрешит его перевозить. Подозреваю, впрочем, что барон больше сожалел, что некого было после стычки спросить — ждали бандиты именно его или им было все равно, кого грабить. По крайней мере, Хонкир сказал, что взять в плен никого не удалось — кого не убили, тот сбежал.

Со скакуном по кличке Тран я нахожу общий язык почти сразу — хотя еще вчера сомневался, что правильно себе представляю, с какой стороны нужно подходить к лошади. Но едва я кладу руку на его шею, а он отвечает недоуменным фырканьем, как чистый лист в моей памяти оказывается заполненным в несколько слоев — наверное, теперь мне о лошадях известно больше, чем знает Хальд и все его гости вместе взятые. Причем это не только теория — слова и картинки из толстых книжек, которые просто сумел заучить, это и навыки, и какие-то хитрости, и многое из того, что обычно просто умеешь или делаешь интуитивно, не умея объяснить словами.

Но вот мышцы вспоминают не так быстро. К тому часу, когда горизонт начинает отгрызать от солнца первые кусочки, я чувствую себя уставшим больше, чем после забега от рухнувшего моста, и едва помню о разговоре, о котором сам просил Барена.

Ужин, как и обед, Альдрес приносит мне прямо в комнату, а потом забирает поднос с посудой. Впрочем, накануне ни Киртана, ни Хонкира не было в общем зале, так что ничего особенного в этом не вижу. Барон меня к себе не приглашал — хотя о чем он мог бы со мной говорить? Ведь я для него — по крайней мере пока — всего лишь слуга, охранник, но никак не близкий друг или помощник. Да и нет у меня задачи стать для него таким человеком. Если он завтра забудет со мной поздороваться, я переживу.

Я, наконец, зажигаю в комнате свет и тут раздается стук в дверь. Это Хальд, который не забыл о моей просьбе.

Увы, разговор получился довольно бестолковым даже для первого раза. С одной стороны, прямо сказать, что не знаю, по сути дела, ничего — если не считать откуда-то вылезающих в нужных момент подсказок — я не решался. С другой — а что мог спросить настоящий житель далекой провинции, никогда в метрополии не бывавший?

Следующие два дня прошли почти одинаково. Возился в конюшне, учился обращаться с доставшимся от невезучего предшественника оружием — саблей, арбалетом, двумя пистолетами и кавалерийским карабином.

Киртан и Хонкир попеременно несли дежурство в покоях барона. Маркизу тоже охраняли двое слуг — одинаково высокие, стройные, подвижные. Но вот сходства в лицах и цвете волос у них не было, так что я быстро запомнил, что шатена зовут Тиленом, а брюнета Ксивеном, и Ксивен явно старше меня, а вот Тилен, похоже, мой ровесник. На фоне Киртана с Хонкиром эти двое выглядели даже слишком изящно и на цепных псов не тянули, но первое впечатление было обманчивым — и рассыпалось, едва нам пришлось померяться силами на заднем дворе. Парни уступали телохранителям барона разве что в рукопашном бою да махании саблей, зато Ксивен замечательно орудовал кинжалом, а Тилен был лучшим в стрельбе из пистолета. Мои результаты оказались заметно скромнее — я ведь если и тренировался, то в той части своей жизни, которой не помнил. Лишь Ксивена мне удалось сбить с ног в поединке без оружия, и то, по-моему, случайно. Зато меня вываляли в пыли все четверо. На саблях вышло еще хуже — только против того же Ксивена мне удалось продержаться дольше минуты, прежде чем он выбил у меня клинок, у остальных это получилось еще быстрее. Когда же в моих руках оказался пистолет, то я ни разу не попал с тридцати шагов в центр мишени, и даже всадил одну пулю ниже ее края — пуля застряла в опоре. Наименее позорно выглядела стрельба из арбалета — лучше меня им владел только Хонкир. Увы, намного лучше. Но Фогерен почему-то остался доволен.

Потом Хонкир объяснил мне, почему. По его словам, без оружия против Киртана дольше мог продержаться только он сам, и то потому, что знает слабые места напарника. И в этот раз он дал мне куда меньшую фору, чем в нашем пробном поединке. А слуги маркизы просто двигаются хорошо, потому как танцами занимаются — и по воле госпожи, и самим им нравится. Но все же это Тилену повезло против меня устоять, а Ксивен никак не случайно на земле оказался — в рукопашной он слаб, просто умело это скрывает. Сабля же дело наживное, а задатки у меня есть, и получше, чем у слуг маркизы, уж барон-то в этом разбирается. Что до стрельбы из огнестрельного оружия — то, по его мнению, для человека, впервые державшего пистолет в руках если не как вид оружия вообще, то хотя бы как конкретный образец, это был прекрасный результат. Если мне пристрелять этот ствол как следует, то очень скоро я буду дырявить мишень не намного хуже Тилена, а лучше этого парня стреляет только барон. А уж в драке порой достаточно успевать стрелять в сторону противника. Я не был уверен в том, что смогу сравняться с телохранителем маркизы так быстро, как говорит Хонкир, если вообще смогу, но... кто знает?

Волновавший меня вопрос о том, как я могу подтвердить, что я тот, за кого себя выдаю, не имея никаких документов, был решен до удивительного просто — Фогерен, когда до него дошло, о чем я говорю, хмыкнул, потом просто взял лист бумаги и написал, что "предъявитель сего Шай Таннер" состоит у него на службе. Этот незамысловатый текст закреплялся витиеватым росчерком и вдавленным в лист контуром баронского герба, украшавшего перстень-печатку. Сразу же полиловевшим, надо сказать, контуром. Не знаю, что это было — магия или старания местных химиков, но результат внушал уважение. При всей примитивности это было вполне реальное удостоверение личности. И если я не вляпаюсь во что-нибудь серьезное, эта бумажка замечательно снимет вопросы, способные возникнуть у какого-нибудь чиновника или стражника к моей скромной персоне. Вспомнившийся при этом забавный стишок про бумажку, способную сделать из мухи полноправного гражданина, я озвучивать барону не стал — мало ли какие ассоциации у него бы возникли. Особенно учитывая то, что стих сей не на аларийском.

От разговоров со мной свежеиспеченные сослуживцы не уклонялись, но и особо не откровенничали. К охране хозяйских покоев меня тоже не привлекали. Понятное дело — прежде никому не встречался, никто обо мне не слышал, одного ручательства Барена мало, к тому же, наняли меня, собственно, на переход до Мелаты, дальнейшая моя служба пока под вопросом. Здесь, на постоялом дворе, и эти двое не особенно напрягаются. Так что пока мы не в пути — нужды меня дергать нет.

В итоге свободное время у меня имелось в избытке. Я разговаривал с Альдресом, его сестрами, слугами Барена, да и сам Хальд заходил вечером и обстоятельно отвечал на мои вопросы, да еще и делился книгами из личной библиотеки. К слову, она у него была немаленькая. Вполне можно набить голову массой полезной информации.

Постепенно мозаика мира заполнялась новыми деталями. На большом календаре, висящем в общем зале и изготовленном явно типографским способом, значится 1114 год Эры чистого неба, идет вторая неделя красеня, первого месяца лета. Империей уже одиннадцать лет правит Антар Третий, взошедший на трон после смерти своего отца, тоже Антара, но Второго, который умер через семь лет после окончания столько раз упомянутой войны за Ларинью. Войны, которую Алария вела с другой империей, Аркайской, что раскинулась за теми самыми горами на севере, подальше от которых я почему-то так хотел убраться.

Когда я впервые услышал имя нынешнего императора, то почувствовал несоответствие его порядкового номера моим ожиданиям. То есть я был готов услышать, что на троне сидит Антар из Армарской династии, но почему-то ожидал, что он будет не третьим обладателем этого имени, а первым или, самое большее, вторым. Выбрав, как мне показалось, подходящий момент, полюбопытствовал о судьбе отца и деда нынешнего императора. Как оказалось, Барен увлекался историей империи и о тех временах знал довольно много. Медведь немного удивился моему интересу, но охотно объяснил, что Антар Первый, если он не ошибается, умер еще когда самого Хальда не было на свете, а меня и подавно. Ну да, если нынешний властитель правит уже не первый год, его отец сидел на троне дольше, чем действующий император прожил на свете, а дед тоже носил корону почти полвека, то среди ныне живущих вряд ли отыщется тот, кто помнит даже окончание правления первого из Антаров, не говоря уже о его начале. Вот только когда Хальд перешел к правлению Антара Первого, мне едва не стало плохо. По ходу его рассказа в моей памяти всплыл целый ряд деталей, которых Хальд почему-то не упомянул, при этом мне почему-то казалось, что некоторые его сведения и оценки... звучат, как пресловутая "официальная версия". В моем представлении все выглядело чуть-чуть иначе. Словно мне обо всем этом рассказывал когда-то не алариец, а кто-то, скажем, из Итангера, с Олорских островов, из степных королевств или, не приведи судьба, из Аркая. Или откуда еще... хотя — откуда еще-то? Но самое тревожное было не в этом, а в том, что в потоке невесть откуда вываливающихся подсказок нет ничего о войне с аркайцами. Вообще. И спрашивать прямо опасно — как уроженец края, который эта война превратила в кучи камней и горы пепла, не знать о ней я просто не могу. Даже если моя оценка собственного возраста не слишком точна, мне все равно было достаточно много лет, чтобы война смогла оставить в моей памяти неизгладимый след. Но вот не было этого следа. Даже у человека, пережившего сильнейшее потрясение и нашедшего спасение в том, чтобы все начисто забыть, в памяти должно остаться больше, чем у меня. А тут — ни слова, ни образа, ни чувства.

А вот Барену о войне было что вспомнить. О боях, жизни в "полевых условиях", вылазках во вражеский тыл он рассказывал довольно охотно, но время от времени мрачнел и замолкал, что-то вспоминая. Потом все же рассказал — что.

Оба его сына родились еще до войны, старшая дочь — в самом начале. Понятное дело, когда началась мобилизация, Хальда тоже призвали — в армии он по молодости положенные три года отслужил, на здоровье не жаловался. Приехал на побывку — и только тут узнал, что жена его погибла от случайного осколка при обстреле. Прорвавшиеся через Ларинью аркайцы дошли как раз до этих мест, прежде чем подоспела имперская армия. Трое малышей остались на попечении родителей Хальда — сам он вернулся в полк. Старики его умерли в третий послевоенный год, один за другим — тяжелое было время. Вскоре Хальд женился снова, родилась Мальгита. Но опять судьба пожалела ему счастья — дочка едва начала ходить и разговаривать, когда жена уехала проведать родителей и пропала. Уехала с возвращавшимся из Мелаты дядей — казалось бы, ничто не предвещало беды. Когда оговоренный срок прошел, Хальд, ни о чем таком не подозревая, поехал за женой. И тут выяснилось, что до родительского села жена его так и не доехала. Проехать мимо она не могла — никакой другой дороги там нет, кто-нибудь да заметил бы. Дядя, живший в соседнем селе, тоже дома не объявился. Поиски, в которых приняли участие все мужчины из обоих сел, ничего не дали — даже пуговицы не нашли.

Проезжий маг, направлявшийся в Гинзур, согласился помочь. Особенно после того, как узнал, сколько родственники пропавших готовы заплатить за хоть какие-нибудь сведения. Он даже поехал по той же дороге, звеня амулетами и бормоча заклинания. Барен тогда следовал за ним, что называется, на пределе видимости — подъезжать ближе маг запретил — и в какой-то момент отвлекся. А когда снова посмотрел вперед, то увидел лишь испуганно мечущуюся лошадь. Самого мага нигде не было. Он появился на постоялом дворе три дня спустя, грязный, оборванный, шепчущий какой-то бред, трясущийся от озноба — это в жару-то, — весь в синяках и порезах. Спешно вызванный лекарь лишь развел руками. Медицина, мол, бессильна. Хальд начал готовиться к тому, что незадачливого волшебника придется хоронить, но неделю спустя тот внезапно открыл глаза. И уехал не то что в тот же день — в тот же час, отказавшись от еды и вернув Хальду полученный задаток — весь, до последней монеты. Как он умудрился его сохранить, оставалось только догадываться. Говорить о том, что с ним случилось, маг отказался наотрез. Сказал только, что пропавших нет в живых и лучше Хальду их не искать, если не хочет сгинуть сам. И умчался почему-то обратно в сторону Мелаты, даже не вспомнив о том, что ехал в Гинзур, причем не просто так, а по приглашению какого-то богатого заказчика. Медведь подозревал, что и в Мелате он не задержался. Заехав в город по делам спустя несколько месяцев, он выяснил, что маг был, что называется, настоящий, каких мало — и если б не его неуживчивый характер, вполне мог бы стать одним из первых лиц в местном магическом сообществе. Осознав, что случившееся на дороге вовсе не дурацкий розыгрыш, Барен предпочел прислушаться к совету волшебника. Поиски прекратили, через положенное законом время пропавших признали умершими, а Хальда — вдовцом.

Хотя в смерть жены Хальд поверил почти сразу, больше он так и не женился. Хозяйство и дети занимали все его время. Да и некому было уговаривать Хальда найти себе новую спутницу жизни...

Медведь замолк. Влезать в душу человеку так глубоко я не стремился, и, решив сменить тему, поинтересовался — почему дорога из Лариньи совершенно пустынна? Ну ладно, деревень нет. Но хоть бы постов наставили, по одному на день пешего пути. Для этого ведь целую армию держать не надо.

Хальд лишь пожал плечами. По его мнению, все объяснялось просто. Сейчас опустошенная Ларинья — для империи просто буфер на случай нового вторжения. Вскоре после войны где-то в срединных провинциях нашли новые рудные месторождения, богатые и не так глубоко залегающие, и ценность ларинийских шахт упала почти до нуля. Сентеру война затронула меньше, но несколько неурожайных лет подряд вынудили многих сельских жителей податься в города, чтоб с голоду не помереть. Вон, в селе, откуда родом была его вторая жена, чуть ли не каждый второй уехал. Немало домов стоит с заколоченными окнами. Зато, говорят, в тех же Мелате и Гинзуре население выросло в несколько раз. Даже Норос — главный город Сентеры — и тот разросся, хотя и от моря далек, и от главных торговых путей, и железный путь к нему только в прошлом году дотянули.

Я посмотрел на него повнимательнее — а ведь Медведь не так уж прост. Для хозяина постоялого двора, пусть и повоевавшего, и повидавшего не только соседние деревни, и уважающего образование, и даже имеющего какой-никакой магический дар, все равно в таких вещах он разбирается слишком хорошо.

Интересно, а барона он знает только как представителя местной знати да своего клиента? Что-то мне не очень в это верится — особенно в свете того случайно подслушанного разговора.

В дверь стучится Альдрес. Кто-то приехал. Вовремя. Как по мне, так на сегодня я услышал более чем достаточно. Бросаю взгляд на окно — а ведь солнце уже почти село, еще немного — и по неписаным местным правилам ворота не открыли бы, наверное, даже императору.

Запоздалым гостем оказывается тот, ради кого барон Фогерен злоупотребил гостеприимством Хальда. Граф Унар Урмарен. Графа сопровождает целый эскорт, включающий не только телохранителей и слуг — половину его составляют личности, роль которых определить сходу не получается. Я вижу графа лишь мельком — барон сразу же отсылает меня и Киртана спать, предупредив, что утром мы двинемся в путь — но этих мгновений хватает, чтобы граф мне не понравился. Не только своими манерами и тембром голоса. В его взгляде было что-то такое... знакомое. Почему-то неприятно знакомое. Хотя что — так и не вспоминается. Ладно, может, потом...

Засыпаю я неожиданно быстро, даже не успев подумать о чем-то другом.

Утро начинается с суеты, стремительно набирающей обороты. Завтрак — опять в комнате, сбор на заднем дворе, еще одна проверка трижды накануне проверенного снаряжения — и вот я уже обнимаюсь с Хальдом и Альдресом на прощание, и машу рукой младшей дочке Барена, несмело выглядывающей с кухни. Кто знает, может, еще свидимся.

Все прочие постояльцы Хальда уехали с восходом солнца. Хорошо. Нет лишних глаз, не надо ни от кого отворачиваться. Да и отбыли они все в сторону Гинзура — то есть мы их не нагоним по дороге. А это еще лучше.

Хонкир удивленно косится на мои мешки, притороченные к седлу. Наверное, не догадывался, сколько я всего намерен прихватить с собой.

— Ты что, харчами до самой Тероны затарился? А не протухнет?

— Я вот думаю — хватит ли до Мелаты, а ты уже про столицу загадываешь.

— А по тебе не скажешь, что ты пожрать горазд,— ухмыляется Хонкир. Справедливости ради надо сказать, что у него с Киртаном или у телохранителей маркизы мешки ненамного скромнее моих. Только парни служат давно, а я лишь несколько дней. И поступил на службу, как бы ничего не имея — ни коня, ни оружия. Логично предположить, что и с остальным у меня сложности — в том числе с деньгами. И затариться я мог разве что едой в дорогу — и то лишь благодаря доброте Хальда или щедрости барона, а вовсе не благодаря содержимому собственного кошелька.

А ведь было бы здорово, если бы всем и дальше всерьез казалось, что в моем багаже нет ничего стоящего, кроме продуктов и обычного снаряжения. Если Хонкир и прочие мои попутчики не будут даже в шутку допускать, что там может быть что-то ценнее куска вяленого мяса и горсти ружейных патронов, мне же проще и спокойнее.

И тут я ощущаю на своем затылке чей-то внимательный взгляд. Осторожно оборачиваюсь, стараясь ничем не выдать охватившей меня тревоги. Но все заняты своими делами, никто вроде бы не смотрит в мою сторону. Вроде бы... Нет, точно. Маркиза? Что ее-то заставило так поспешно отвернуться? Барон, выходящий из дверей в сопровождении Хальда? Может быть. А тип из свиты графа, одеянием похожий не то на монаха, не то на колдуна? Которого, кажется, не пришлось пока видеть с откинутым капюшоном. По крайней мере, под открытым небом и при солнечном свете. Что это он там разглядывает на седле своего коня? Или мне все-таки показалось?

Зычный голос барона разносится над двором, отодвигая мои подозрения куда-то в уголок сознания. Пора. Крики, храп и ржание коней, стук копыт... Обычный набор звуков, знаменующий видимое начало пути. Несмотря на эту какофонию, никто ни с кем не сталкивается — всадники, словно части одного большого организма, устремляются к распахнутым воротам. Я вливаюсь в этот поток, направляя Трана вслед за конем Хонкира. Наша кавалькада проскакивает мостик через ров и вытягивается по тракту в сторону Мелаты. В авангарде скачут четверо бойцов из эскорта Урмарена, занимая всю середину дороги, потом сам граф и рядом с ним барон и маркиза. Края дороги прикрывают, периодически перестраиваясь, Киртан, Хонкир, я, телохранители маркизы и, опять же, люди графа. Позади нас держатся служанки маркизы, двое слуг графа — именно слуг, а не мастеров на все руки, вроде Хонкира, — потом тот неприятный тип в балахоне с капюшоном, графский лекарь, еще несколько малопонятных личностей и снова солдаты Урмарена.

А неплохой эскорт у графа. Двенадцать человек бойцов. И вряд ли никто из остальных шестерых не сможет в случае чего взяться за оружие. Интересно — зачем ему столько народу? Статус обязывает, просто любит пугать окружающих или чего-то опасается сам?

Откладываю этот вопрос на потом — все равно сейчас на него никто не ответит — и вспоминаю о служанках маркизы. Наконец-то можно их разглядеть. Как-то не пришлось с ними сталкиваться в эти несколько дней. Довольно симпатичная чернявая девица одних лет со старшей дочкой Хальда и дама вдвое старше девицы, с лицом, знающим два выражения — либо каменное, либо кислое. Нет, лучше на них не смотреть.

Тракт пуст. Никто не едет навстречу, а нагонять мы вроде как никого не должны. Мимо проплывает очередной столб с гербом и цифрами на стрелках указателей, оповещая, что еще одна тига осталась позади. Оглядываюсь — постоялый двор Барена уже едва виден. Лес тем временем подступает все ближе к дороге, которая понемногу забирает вправо, отодвигаясь от него, как скромная девица от нахального кавалера.

Хальд говорил, что в эту сторону до ближнего села тиг тридцать — то есть, пешему целый день ходу. Правда, сказав это, тут же добавил, что лично он не знает никого, кто проверил бы это на себе, а не просто рассчитал. Сам, мол, не ходил ни разу — только ездил. Да уж, пятую тигу отмеряли, а признаков жилья в пределах видимости никаких. Лес с одной стороны дороги, высокая трава, скрывающая пологий холм — по другую. Даже не скажу, где тут засаду удобнее устраивать. В лесу легче укрыться от ответного огня, да и драпать в случае чего удобнее. Зато в траве можно спрятать полсотни стрелков, необязательно с винтовками, можно и с арбалетами, главное — жахнуть всем сразу более-менее прицельно, и тогда ни у кого из нас не будет шанса даже выстрелить в ответ. Впрочем, не стоит о грустном, а то и накаркать можно. В таком темпе ехать нам до того самого ближнего села, не запомнил его названия, еще часа три-четыре. И будет лучше, если в эти четыре часа мы никого не встретим. Вообще.

Нет, ну надо же. Девица решила проявить благосклонность. То есть, тракт сам начал заворачивать ближе к лесу. Причиной тому была немалых размеров впадина, очень давняя, но почему-то до сих пор не ставшая озером. Ехать по ее краю было как-то... неуютно. Если в лесу кто-то нас ждет, то нам его не видно, зато сами как на ладони и прятаться негде.

Однако чувство опасности с необъяснимым равнодушием дрыхло, не разделяя моих умозаключений и ехидно насмехаясь над исполненными мрачной решимости рожами графских бойцов. Чего, мол, так напрягаться.

Так ничего и не случилось. Даже погода не испортилась. Еще засветло доехали до села. Выглядело оно так, словно война кончилась лишь месяц назад. Называлось село Серые Мхи — если верить давно не подновлявшемуся указателю у крайнего дома. В Серых Мхах заночевали. Местный постоялый двор был скромнее и грязнее владений Медведя, хозяин же напоминал какого-то жука — скользкого и вонючего. Ничего общего с Хальдом. Неудивительно, что те, кто мог хорошенько разогнаться, предпочитали проскакивать мимо этой унылой дыры и останавливаться у Барена. Однако мы не проскочили. Интересно, почему? Кто-то с кем-то должен встретиться? Хотя какая разница? Главное, чтобы мы здесь не задержались дольше, чем на ночь. Хорошо хоть ограда у этого постоялого двора не выглядит простой формальностью. Приличный такой частокол, хоть и пониже, чем у Медведя.

Лично мне сразу захотелось воздержаться от знакомства со здешней кухней, хотя хозяин разве что не распластался по полу, когда граф с бароном ступили на порог. Все же еда оказалась неожиданно приличной. Хонкир, более прочих откровенничавший со мной, шепнул, что однажды этот мудак попытался смухлевать, не зная, как барон Фогерен относится к своим людям. И был превращен бароном лично и без долгих церемоний в один большой синяк. Хонкир выразил уверенность, что у здешнего трактирщика и сейчас все начинает болеть, стоит лишь барону на него глянуть.

После того, как нас разместили, меня подозвал Киртан и очень тихим голосом поставил задачу. Сводилась она, в общем-то, к тому, чтобы поболтаться в столовом зале. Понаблюдать за гостями, послушать, о чем говорят. Ну да, меня здесь прежде никто не видел... наверное. Одет я не так, как слуги барона или графа, никакого герба на груди или шеврона на рукаве нет. Даже если кто обратил внимание, что я приехал с ними, то вряд ли решит, что я член команды, а не простой попутчик. Ведь я даже в разгрузке багажа не участвовал. И конь мой стоит отдельно, хоть и рядом, да и о корме для него я договаривался сам.

Заказав ужин, успеваю занять столик, имеющий чрезвычайно удобное положение. В этом углу не слишком светло, зато мне видны все входы и выходы, да и большую часть разговоров можно услышать без особых усилий. Благо, шепотом здесь никто почти не разговаривает, да и зал поменьше, чем у Барена. Разговоры, впрочем, ведутся самые обычные. Я все же слушаю, старательно запоминая имена и названия, даты, цифры и описания. То, что это не нужно барону или графу, не значит, что это не пригодится мне. Где-то часа через два, когда от шума, сытной еды и неплохого вина меня начинает понемногу клонить в сон, а в зале становится заметно тише, я замечаю одного из тех невнятных типов из графского эскорта. Но сейчас на нем нет его широкополой шляпы. Только плащ, под которым без труда можно спрятать и саблю, и пистолет. Макушка обрита наголо, под носом густые усы и коротко подстриженная борода. Он тоже выбрал стол вроде моего, только тот угол казался еще темнее.

Отвлекшись на выискивание в зале куда-то подевавшегося служки, едва не упускаю, как из одной из общих спален для небогатых клиентов выскальзывает тень. Парень, которого я вроде видел в зале в начале вечера, однако толком не разглядел — он сидел ко мне спиной в одной веселой компании. Одет чужак на манер купеческого помощника, но что-то мне подсказывает, что ножом он орудует куда лучше, чем считает мешки с мукой. Он подсаживается к типу в плаще, обменивается с ним парой фраз. Лысый кивает, и тут же к ним присоединяется третий гражданин, в котором я узнаю еще одного из графских "попутчиков". Причем возникает он как-то совершенно внезапно. Но за столом не задерживается, а идет к лестнице, ведущей наверх. Чужак следует за ним.

Любопытно, что может связывать этого парня с графом? Но мне не должно быть до этого дела. Мне нужно сидеть здесь и ждать полуночи, а потом идти спать в снятую мной самим комнату. Если, конечно, ничего не случится.

Лысый внезапно поворачивается в мою сторону и вдруг улыбается широко и дружелюбно. А через мгновение улыбка исчезает с его лица, а взгляд снова оказывается направлен куда-то в пространство. Ни дать ни взять, обычный засидевшийся постоялец. Что ж, если он хотел меня озадачить или хотя бы прогнать с моего лица выражение сонной одури, то ему удалось и то, и другое.

Я уверен, что он досидит до возвращения чужака или сигнала от кого-то из своих, но тип в плаще уходит примерно за час до полуночи, причем выглядит все так, словно просто дождался назначенного времени, но не дождался приятеля или клиента. Чужак так и не спустился вниз. Или остался наверху, или ушел другим путем. Когда тип в плаще покидает свой укромный уголок, в зале еще остаются семеро гостей, явно маявшихся бессонницей. Потому как все, кому предстояло выезжать на рассвете, уже давно дрыхнут. Когда большие часы над стойкой начинают отмечать полночь приглушенным расстроенным звоном, я делаю вид, что они меня разбудили, и неспешно направляюсь к себе — так, что те, кто еще оставался в зале, уходят вперед меня, и лишь я слышу недовольное бормотание служки, убирающего грязную посуду.

Утром наш конвой трогается дальше. Скорее, довольно поздним утром — похоже, следующая остановка должна быть не слишком далеко. С согласия графа следом пристраиваются какие-то торговцы. Семь здоровенных фур, запряженных четверкой лошадей каждая. Десяток верховых с саблями и арбалетами, да и рожи у них никак не купеческие. Ну, и при каждой фуре не меньше двух человек, и у троих в руках было что-то похожее на ружья. Оружие явно не армейское, попроще, но все же не кол из ограды. Граф, надо думать, дал добро на случай нападения "обычных" бандитов, а не охотников за конкретными головами. Бандитов, которых удовлетворят и купеческие колымаги, и которые не станут преследовать нас, если мы вместо драки попытаемся скрыться. Купцы же рассчитывали, видимо, на то, что чем больше караван, тем меньше будет желающих его тормознуть.

Село скрывается из виду неожиданно быстро. Тиги через три за Серыми Мхами лес начинает подбираться к тракту с обеих сторон, и где-то внутри просыпается что-то похожее на зябкий сквозняк. Вроде поводов для тревоги нет, но все равно неуютно. Не нравятся мне эти торговцы. Их там человек тридцать — и это только тех, кого мы видели. Под тентами фур вполне может быть еще столько же — вместо части груза. И ведь что-то мне подсказывает, что никто из моих попутчиков раньше их не встречал. И пусть они по большей части не годятся нашим бойцам даже в подметки, то есть даже срочную не служили, но к дракам наверняка привычны и их много.

Спустя час поросшие высокой травой холмы окончательно остаются позади. Лес же, словно вымеряя расстояние невидимой линейкой, не подходит к тракту ближе чем на полсотни шагов. Похоже, кто-то изрядно потрудился, отодвигая его от невысокой насыпи. Вот только было это явно не вчера — придорожная полоса, когда-то на совесть выкорчеванная и грубо вспаханная, густо поросла травой и невысоким кустарником, в котором — учитывая, насколько растянулся наш караван — можно разместить немалое количество стрелков. Которые — если что — без труда скроются в лесу. Даже сквозь траву видны груды земли, оставшиеся после огромного плуга. Любой конь ноги переломает.

Похоже, мои спутники разделяют мои опасения. Как-то сами собой стихли разговоры. Заметив, что головная фура — а за ней и остальные — приотстала, графский боец разворачивает коня. После короткого обмена любезностями с кем-то из охраны купцов он возвращается, доносятся крики возниц, фуры сокращают разрыв. То-то же.

Тракт тем временем рисует очередной загиб. Мне, едущему сейчас в середине колонны, немного не по себе от того, что я не вижу всадников в авангарде, и две последние фуры.

Подходящее место для засады, что ни говори.

И вдруг голова наполняется прямо-таки колокольным звоном. От привычки спорить с предчувствиями я избавился еще на пустоши, поэтому когда из головы и хвоста колонны почти одновременно доносятся крики и выстрелы, я хватаюсь за револьверы. Успеваю отметить краем взгляда, где сейчас барон и маркиза — граф и его люди меня не интересуют, впрочем, я уверен, что они способны за себя постоять — и тут же кустарник по обе стороны дороги ощетинивается пиками и мечами. Не меньше трех десятков особей вполне разбойничьего вида устремляются к насыпи. Просто удрать вряд ли получится, понимаю я. Придется драться. И это последняя внятная мысль, которая успевает отпечататься в моем мозгу.

Прорезь прицела совмещается с головой одного из бандитов, держащего в руках взведенный арбалет. Выстрел, лохматый верзила валится назад, взмахнув руками, арбалет кувыркается вперед, успевшая стартовать стрела вонзается в землю. Почти одновременно пуля из второго револьвера находит плечо бандита, уже натянувшего тетиву охотничьего лука. В голову я не целился, потому что до него дистанция была больше. Стрела уходит в небо, лучник с криком валится на землю. Двойной щелчок — пятизарядные барабаны проворачиваются почти синхронно. Дальнейшее я помню смутно, успеваю лишь обрадоваться, что на оставшихся в поле зрения бандитов с луками, арбалетами и каким-то древним огнестрелом хватит пальцев одной руки, у остальных в руках лишь самодельные пики и мечи, а у кого-то и вовсе колья да дубины. Ну, кто кого — качество количество или количество качество?

Барабаны быстро пустеют, револьверы отправляются в кобуры. Три пули ушли зря. Еще одна досталась левой руке своего адресата, заметно умерив его пыл. По крайней мере, я смог о нем забыть. Неплохо. Жаль, перезаряжать некогда, патронов-то хватило бы на всех. Увернувшись от грубой выделки меча, больше похожего на сильно увеличенный нож для разделки мяса, пихаю его небритого обладателя в спину — навстречу кому-то из графских бойцов, краем глаза вижу сверкнувшее лезвие, отворачиваюсь и выхватываю саблю. Вовремя — на меня с ревом прет бородач в кожаном жилете, с самодельной булавой — здоровенной дубиной, утыканной железными штырями. Грозная штука... в умелых руках. На мое счастье, бородач явно не злоупотреблял тренировками. Булава еще рассекает воздух на пути к земле, а лезвие сабли уже скользит по плечу бородача... с другой стороны шеи. Куда улетает голова, я не вижу, потому что тут же на краю поля зрения мелькает чья-то тень. Разворот, прыжок, взмах... Еще один. Ох ты ж... Пока я тут художественной гимнастикой занимаюсь, барона атакуют сразу трое бандитов с мечами-самоделками. Где Киртан и Хонкир? Рядом, конечно. Вот только заняты они — на них наседают сразу четверо почитателей их талантов, хорошо хоть меч только у одного, двое балуются знакомыми уже булавами, но не в пример моему недавнему сопернику толковее, еще один мешает этот суп длинным колом.

Странным образом ни с кем не схлестнувшись, я за несколько бесконечно долгих мгновений преодолеваю пространство, отделяющее меня от барона и его назойливых собеседников. И очень вовремя включаюсь в их спор — Фогерен, угомонив одного оппонента, не успевает увернуться от другого, лезвие вспарывает ему рукав, летят брызги крови. Барон отступая, натыкается на лежащее позади него тело с графским гербом на груди, валится назад. Третий бандит с радостным воплем поднимает меч и устремляется к упавшему... и напарывается грудью на лезвие моей сабли. Вытаскивать саблю обратно некогда — на меня летит тот умник, что испортил барону костюм. Подхватываю меч его подельника, еще не выпавший из ослабевшей руки. Раскручивать чужое оружие в каком-нибудь красивом фехтовальном финте некогда, и я просто втыкаю меч умнику в брюхо, едва успевая уйти в сторону от траектории его замаха...

Крики, стоны. А вот звон металла явно стихает. Вижу Киртана, помогающего барону подняться. Хонкира, сидящего на земле и придерживающего руку. Слух внезапно фиксирует возобновление стрельбы. Я оборачиваюсь и понимаю, что это уцелевшие нападавшие пытаются сбежать, а мои попутчики, наконец-то получившие возможность перезарядить оружие, старательно им в этом мешают. Я наконец-то вытаскиваю свою саблю из груди мертвеца и вытираю кровь об его одежду. Сам виноват.

Похоже, удача и правда на моей стороне.

Что удивило лично меня в первый момент — ни один конь не пострадал. По крайней мере, всерьез. Похоже, нападавшие рассчитывали если не самим ими попользоваться, то выгодно продать. С людьми было хуже. Нашей компании повезло. Барон и Хонкир отделались эффектными, но малоопасными ранами, Киртан умудрился всего лишь получить той жердью по голове, но бандит явно недооценил прочность его черепа. Впрочем, у него на это было всего лишь несколько мгновений — пока обиженный Киртан не вычеркнул его из числа живых. Меня, похоже, и вовсе ничем не задело. Маркиза подошла к нам вся растрепанная, грязная, но жутко довольная. Как оказалось, своей почти декоративной шпагой она умудрилась заколоть одного любителя женской красоты. Обладательница же кислой рожи, заполучив трофейный кол, тоже весьма успешно отмахивалась им от разбойничков, и двоих-троих изрядно им приложила. Юная служанка похвастаться героическими деяниями не могла, но хотя бы не пострадала. Телохранители маркизы были перемазаны кровью с ног до головы, но я видел,что кровь исключительно чужая.

Графской свите досталось куда больше. Шестеро убитых (впрочем, половина полегла в самом начале, как я понял — их сняли лучники), трое раненых тяжело, отсутствием ран мог похвастаться лишь сам Урмарен, уже знакомый мне лысый тип, где-то потерявший свой плащ, да еще пара человек. Даже лекарь был ранен, по счастью легко. Сейчас он с человеком в балахоне, похожем на монашеский, переходил от одного раненого к другому. Раненых было много. Торговцам не повезло особенно. Не знаю, можно ли говорить, что их фуры интересовали нападавших больше всего, но там бандиты не церемонились. Добрая треть торговой братии полегла во время боя, еще трое вряд ли доживут до заката. Конных охранников выбили больше чем наполовину, из семи возниц двое уже никуда не доедут, еще трое не скоро смогут взяться за вожжи. Дороговат груз выйдет...

Впрочем, бандитам повезло еще меньше. Люди графа насчитали почти три десятка трупов. Семерых взятых в плен — все с ранениями разной степени тяжести — ждала тюрьма в ближайшем городе, суд, и, скорее всего, виселица. Допрос, при котором мне позволено было присутствовать, показал, что сбежать удалось примерно десятку самых сообразительных, включая атамана.

Все могло выглядеть как случайное стечение обстоятельств, если бы один из пленных, видимо, больше других желавший облегчить свою участь, не проговорился, что несколько дней назад к их атаману приезжал какой-то чужак, которого охранял десяток наемников, и о чем-то долго говорил с атаманом. Причем пленный был уверен, что гости пожаловали со стороны Мелаты — потому что сам с товарищами встречал их на тракте. И уехали они обратно в ту же сторону. Так что нападение явно не могло быть следствием плодотворного сотрудничества атамана с владельцем так не понравившегося мне постоялого двора. Тут следовало брать выше. Вопрос — как высоко?

Спустя два часа наш конвой неспешно трогается дальше, увозя с собой пленных. Граф объявил о своем твердом намерении передать их правосудию. При мертвецах остаются трое из графской свиты и четверо из торговой братии. Как мне объясняет Хонкир (пока мы проезжаем злополучный поворот, где голову нашего конвоя встретила засада), из ближайшего села пришлют повозки, чтобы забрать тела — здесь никого закапывать не будут, даже бандитов. Насчет бандитов мне, в общем-то, понятно — возможно, получится кого-то опознать. А остальных зачем куда-то везти? Какая разница — могила у дороги в глухом лесу или могила, пусть и на кладбище, но тоже вдали от родных мест? Допустим, граф может позволить себе поиграть в благородство, и отправить тела в свое поместье — если погибшие были его земляками или у него для таких отдельное место на кладбище. А купцу это зачем? С родственниками убитых ссориться боится? Так вроде ж знали, на что подписывались, когда нанимались.

И тут я вспоминаю о пустоши и пустых могилах на краю бывшего поселения. Неужели и здесь то же самое?

Вот только вряд ли кто-то из едущих рядом сможет ответить на этот вопрос, не воззрившись на меня с нескрываемым подозрением. Наверное, даже аркайскому шпиону не придет в голову интересоваться такими вещами. Остается надеяться, что со временем я узнаю, что все это значит.

Ближайшее село ожидает нас в четырех тигах от места нападения — если верить биркам на столбах вдоль тракта. Именуется оно почему-то Тремя Соснами, хотя хвойных упомянутого вида здесь куда больше даже на мой не искушенный в ботанике взгляд. В Трех Соснах нет постоялого двора, однако тут мы задержались.

Поскольку Хонкир был ранен, а лекарь высказался в том смысле, что рана здоровью не угрожает, но ему лучше не напрягаться несколько дней, то его обязанности перешли ко мне. Не сахар, но всяко лучше, чем с трупами возиться. Повозки со с их скорбным грузом вернулись довольно быстро, но об этом я узнал лишь по возобновившемуся шуму за окнами дома брата местного старосты, где разместили барона. Графа принял сам староста. Маркизу "приютил" местный священник, живший по соседству со старостой.

Староста, к слову, опознал нескольких бандитов из числа убитых. Хотя как опознал — ни один не был местным, просто в селе появлялись время от времени, представляясь охотниками, квартирующими на лесных хуторах неподалеку. Так это или нет, староста не знал — за хутора он не отвечал, а тут гости не озоровали, потому и нужды не было проверять, что они за люди. Графу явно хотелось послать на хутора людей, но рисковать оставшимися бойцами он опасался. Во всяком случае, так он сказал барону, когда пришел его проведать после того, как разобрался с мертвецами. Своих погибших бойцов, а также раненых, Урмарен отправил обратно в свое поместье. Вместе с ними — ибо по дороге — отправились повозки с погибшими и ранеными из торгового каравана. Телеги и возниц наняли в Трех Соснах. И местные были рады заработать, да и нам так проще. Купцы наняли еще и людей взамен выбывших — товар ведь надо довезти. И тут же решили продолжить путь, не дожидаясь нас. Наш хозяин, который брат старосты, объяснил это просто. Мол, торговцы рассчитывают добраться до темноты до следующего на пути постоялого двора, а скорость у груженых фур невелика, лучше выехать пораньше. И так ведь время потеряли. Потому и спешат.

Смысл в его суждении имелся. К тому же, вряд ли на каждом перегоне между деревнями будет караулить банда, а значит, пока нет нужды в хорошо вооруженных попутчиках.

Пленных грузят на телегу и в сопровождении двух графских бойцов верхами да двух предоставленных старостой впридачу к телеге добровольцев отправляют в Норос, в распоряжение прокуратора Сентеры. Похоже, граф потерял к ним интерес. Киртан, глядя телеге вслед, замечает, что если конвоиры поторопятся, то догонят торговый караван. До Нороса они доберутся хорошо если послезавтра к ночи. Местные вернутся обратно, а люди графа присоединятся к нам в Мелате — они прибудут туда другой дорогой.

Мы же остаемся в селе на ночь. То-то будет шороху у местных, которые обычно лишь смотрят вслед проносящимся всадникам и повозкам.

Я предполагал, что вечер закончится просто. Рана барона не была серьезной, и особых неудобств не доставляла — особенно если не шевелиться. Поэтому, раз уж решено было остановиться в Трех Соснах, спорить с лекарем и возражать против "постельного режима" барон не стал. Уж не знаю, успел бы он меня загонять — раз уж Хонкир соблюдал тот же режим в соседней комнате — но вскоре пришла маркиза и Фогерен одним движением глаз выпроводил меня за дверь. Киртан, успевший привести в порядок и свою амуницию, и напарника, и даже мою, дремал. Пусть. Ему ночью не спать. Я же бодрствую у двери — все равно третьего топчана в комнате нет, если уж на то пошло.

Дверь закрыта плотно, но все же слышно, что эти двое о чем-то разговаривают. Жаль, не разобрать, о чем. Но то, что это не воркование влюбленных, сомневаться не приходится. Пытаясь отвлечься, подхожу к окну. Надо же. Фонари зажигают. В Серых Мхах я фонарей не видел вовсе, даже на постоялом дворе. Тут, что же, ночью выходить не боятся?

Впрочем, еще далеко не ночь. Вон, на половине, где укрылось семейство хозяина дома, еще слышны какие-то приглушенные звуки. Вдруг явственно лязгает засов на входной двери. Кто-то пришел. Слышен голос хозяина. Еще какие-то голоса. Замечаю, как шевельнулась под одеялом рука Хонкира — я-то знаю, что там у него револьвер — и открыл глаза вроде бы дремавший Киртан.

Открывается дверь и на пороге возникает граф Урмарен.

— Барон у себя?

— Да, ваша светлость, но у него дама,— отвечаю я, явственно ощущая, как напряжены мои сослуживцы на своих топчанах.

— Ничего страшного,— одними краешками губ улыбается Урмарен,— я, собственно, хотел поговорить с вами, Таннер.

— О чем, ваша светлость? — на моем лице, должно быть, возникает совсем уж неописуемое изумление, ибо улыбка графа принимает менее зловещий вид.

— Мы можем продолжить не здесь? На улице, например?

— Можете, ваша светлость, я здесь и я не сплю. Я его заменю, если что,— внезапно подает голос Киртан. Я не уверен, не нарушил ли он этим каких-либо неизвестных мне правил, но граф реагирует вполне благосклонно.

— А, Киртан... Очень хорошо. Пойдемте, Таннер, я не отниму у вас много времени. Вашему другу надо выспаться, даже если ночью ничего не случится. Кто знает, что будет завтра днем? Так что я вас не задержу.

Мы устраиваемся в беседке позади дома, в окне за занавеской мелькает напряженное лицо хозяина, рядом с беседкой застывает спиной к нам давешний обладатель замечательной лысины.

— Итак, ваша светлость, чем я могу вам помочь?

— Скажите, Таннер, какие у вас планы на будущее? Иначе говоря, чем намерены заняться, когда доберетесь до Мелаты? Дело в том, что барон Фогерен сообщил мне, что он нанял вас на время пути до города, а продолжите ли вы службу у него, после того, как вы туда доберетесь, еще неизвестно. Ведь так?

— Совершенно верно, ваша светлость,— отрицать очевидное я не собирался. И хотя за эти несколько дней проникся к барону изрядной симпатией, но уверенности в том, что останусь у него на службе, все еще не испытывал.

— Так вот, Таннер. Я был очень впечатлен тем, что увидел сегодня. Когда Барен сказал мне, что вы смогли в одиночку пройти по Змеиному тракту, я, признаюсь, не поверил. Теперь верю. Хоть и думаю, что не только в удивительном везении дело. И если вы все же надумаете сменить место службы... Надеюсь вы поняли, что я имею в виду?

— Да, ваша светлость, я понял,— что уж тут непонятного. Хреново твое дело, Таннер. Засветился ты. А господин граф человек не глупый, хоть и не приятный, что ему стоит задать вопрос, на который ты не сможешь ответить... отрицательно. Так что, возможно, в Мелате придется сменить нанимателя — просто чтобы не оказаться в общеимперском розыске. За что? А разве сложно придумать — за что? Если граф Урмарен имеет какое-то отношение к Серой Страже, то и придумывать не надо ничего, достаточно иметь данные для розыска. Имя, описание внешности, еще лучше — портрет... Впрочем, словесное описание сыскарям мало чего даст — внешность у меня сама по себе не слишком запоминающаяся. А вот если кто-то сумеет добавить в него странности поведения, тогда спрятаться будет сложнее. Впрочем, чего паниковать раньше времени?

— Мы еще поговорим, я думаю,— усмехается Урмарен,— а пока — не смею задерживать. Ладер! — бросил он. Лысый обернулся, кивнул и отступил на шаг, пропуская Урмарена вперед, затем двинулся за ним. О, теперь я знаю как его зовут.

Граф и Ладер ушли, благо, хоромы старосты находились через улицу, я вернулся в дом.

— Что-то вы быстро, — прищуривается Киртан,— чего граф хотел?

— А чего он мог хотеть, — хмыкаю я, — барон же ему сказал, что я подписался пока только до Мелаты, хотел к себе переманить. Потом, если я при бароне не останусь.

— А, тогда понятно,— кивает Киртан,— это неудивительно. После того, что ты там сегодня у дороги творил. Просто загляденье. Жаль, полюбоваться как следует не дали. Так что я графа понимаю. И барона, если он не захочет тебя отпускать, тоже пойму. Ладно,— он зевает,— я дреману еще. Разбудишь меня... в два часа пополуночи. Не заснешь?

— Не засну, спи.

Он отворачивается к стене. За окном сумерки становятся все гуще. За дверью раздается шуршание. Дверь приоткрывается, маркиза, завернутая в плащ с поднятым капюшоном, буквально проскальзывает мимо меня. И взгляд ее, кажется, тоже по мне скользнул.

— Таннер? — взлохмаченная голова Фогерена высовывается в дверной проем,— Зайдите. Киртан, не вставай. Просто слушай воздух.

— Да, господин барон,— в один голос отвечаем мы.

Вхожу и закрываю за собой дверь.

— Садитесь,— говорит Фогерен, указывая мне на стул у кровати,— поговорим.

— О чем, господин барон? Если о том, чтобы наградить меня за то, что я спас вашу жизнь, то это лишнее. Я просто выполнял свои обязанности. Кроме того, я спасал и собственную жизнь. Так что если вы просто выразите свою благодарность словами и добавите несколько монет к уже обещанным, я буду совершенно удовлетворен.

— Об этом не беспокойтесь,— усмехается Фогерен, с облегчением откидываясь на подушку. Похоже, рана более серьезна, чем это выглядела поначалу.

— Как ваша рука?

— Не страшно,— отмахивается он, слегка морщась,— Главное, что голова цела и лишних дырок не появилось. Однако я действительно должен поблагодарить вас за то, что могу с вами сейчас разговаривать... Спасибо.

Он пожимает мне руку. С совершенно искренней благодарностью во взгляде. А рукопожатие у него и сейчас крепкое. Словно клещами сжимает.

— О деньгах я не забуду, просто я не имею привычки таскать с собой все свое золото. А пока конь, оружие и прочее снаряжение — ваши. Уже сейчас, хотя мы договаривались, что по прибытии в Мелату. И как вы смотрите на то, чтобы остаться у меня на службе? Вы не будете против составить мне компанию до Тероны? На дальше не загадываю, ибо то и мне неведомо.

— Даже не знаю, что вам ответить, господин барон,— я напускаю на себя слегка загадочный вид,— дело в том, что мне уже сделали схожее предложение...

— Кто? — Фогерен в изумлении приподнимается.

— Граф Урмарен.

— О...

— Он приходил, когда здесь была госпожа маркиза. Видимо, он не захотел вам мешать. Тем более, что его больше интересовали мои планы на будущее. То есть, он хотел предложить мне работу, если по прибытии в Мелату я не буду связан договором с вами.

— И что вы ответили?

— Я обещал подумать.

— Это был правильный ответ,— говорит он, опускаясь на подушку,— граф Урмарен не любит, когда ему отказывают. Для отказа нужно иметь весьма веские основания.

Внезапно я задаю вопрос, который, как мне казалось всего мгновение назад, совершенно не следует озвучивать, с учетом хотя бы непродолжительности нашего знакомства:

— Скажите, господин барон... Граф Урмарен имеет какое-то отношение к Серой Страже?

Немая сцена. Барон смотрит, на меня, явно старательно подбирая слова, чтобы не сказать лишнего. Наконец, совершенно перестав улыбаться, говорит:

— Знаете, Таннер, вам все же не стоит переоценивать свою везучесть. Впрочем, полагаю, вы не задали бы подобный вопрос первому встречному?

— Нет, господин барон. Но вы — не первый встречный. Впрочем, я готов забыть о том, что я вас об этом спросил. Если так будет лучше.

— Лучше было бы, если бы этот вопрос вовсе не прозвучал. Но... Вы уже спросили,— Фогерен замолкает на добрую минуту, затем говорит:

— Скажите, Таннер... Есть ли у вас какая-нибудь тайна, ради сохранения которой вы могли бы убить кого-нибудь... да того же графа?

— Простите?

— Но вы же сами заговорили об этом? — брови Фогерена недоуменно взлетают вверх.

— Об убийстве?

— Нет, но... но тогда почему вы заговорили о Серой Страже?

— Господин барон, я имел в виду то, что мой дом далеко, у меня нет других документов, кроме выписанных вами, рядом нет друзей, способных за меня поручиться, даже просто знакомых, знающих меня дольше месяца, у меня нет достаточной суммы денег, чтобы откупиться в случае чего. Меня легко выставить уголовным преступником или иностранным шпионом. Поэтому я очень внимательно отношусь к тому, кто и как смотрит на меня, не говоря уже о том, каким тоном этот кто-то разговаривает со мной, и какие вопросы при этом задает. Некоторые слова графа, его тон, его действия за время нашего совместного путешествия позволили мне сделать подобное предположение. Нет, я не служил в Серой Страже, равно как не был ею арестован, и даже не привлекался как свидетель по какому-либо делу. И не знаю лично ни одного человека, к которому мог бы приложить одно из этих определений. У меня была довольно спокойная жизнь... в прошлом. Так что я могу ошибаться. Кроме того, если бы я был уверен, я бы не спрашивал.

— Понимаю,— задумчиво изрекает Фогерен,— но лучше вам ни с кем об этом больше не говорить. Именно в силу того, что вы только что сказали.

— Не собираюсь, господин барон.

— Дело не только в моей благодарности за спасение моей жизни. И не только в том, что вы мне нравитесь. Просто я знаю, что такое Серая Стража, и что такое иметь с ней дело. И, честно говоря, предпочел бы не знать. Так что если вы действительно не знаете, я вам немного даже завидую. И... мы еще поговорим об этом. Но не сейчас. И не здесь.

— Я могу идти?

— Идите, Таннер.

Барон опускает голову на подушку и подтягивает одеяло к подбородку, я закрываю за собой дверь. Ну что ж, теперь проблемы с тем, как не заснуть раньше времени, у меня точно не будет.

Утром наш сильно уменьшившийся конвой покидает Три Сосны. Хорошо хоть барон Фогерен уже не выглядит раненым — повязка на руке скрыта одеждой. Впрочем, графский лекарь выразил надежду, что барону не придется рисковать жизнью в ближайшие три дня. Хонкир выглядит не столь блестяще — его раненая рука висит на перевязи, да и на коня он взобрался с моей помощью. Зато Киртан выглядит свежим и отдохнувшим — я разбудил его лишь за час до рассвета, а дополнительные — но вовсе не лишние — три часа сна и на таком бойце отражаются исключительно благотворно.

К полудню граф Урмарен рассчитывает оказаться в Рекане — небольшом городке, не усохшем до сих пор до села исключительно благодаря статусу административного центра здешнего сегета, к которому, как оказалось, относятся и Три Сосны, и злополучные хутора, и малосимпатичные Серые Мхи, и постоялый двор Медведя, и еще несколько сел за ним. Особой роли местная власть, впрочем, не играет. Ее основная задача — принимать на себя первый удар жалобщиков, чтобы они не мчались с любой мелочью сразу в приемную сегератора. Мелатский сегерат — территория обширная, несложно представить, сколько поборников справедливости могут собраться в той приемной, если у них не будет промежуточной остановки. Во всяком случае, так я себе это представлял, и примерно так это мне описал Хонкир, пока мы снова углублялись в лесные дебри.

Не проходит и часа, как мы втягиваемся в очередное поселение. Небольшое, вдвое меньше Трех Сосен, но все же с храмом в центре. Само село гордо именуется Черными Шишками. У храма тракт, служащий заодно главной улицей Черных Шишек, пересекается с другой улицей — хорошо укатанной дорогой, судя по всему, соединяющей с трактом несколько лесных деревень и хуторов. По крайней мере, на это намекал стоящий на перекрестке указатель с названиями. Но здесь мы не останавливаемся, лишь ненадолго придерживаем коней, и Черные Шишки очень скоро скрываются за деревьями.

В течение следующего часа позади остаются еще две деревеньки — тоже Шишки, но уже Малые и Новые. Совсем небольшие — не больше десятка дворов каждая. Зато от каждой в лес уходила дорога к хуторам. Надо же, и указатели не поленились поставить. Правда, их давно никто не подновлял, но все же... Если бы еще фантазию проявили, когда деревни называли...

Лес слегка расступается, тракт вползает на холм, а когда мы оказываемся на его вершине, то нам открывается вид на перекресток, за которым возвышается постоялый двор. Явно крупнее Хальдовых владений, но здесь и гостей случается больше. Если бы мы не столкнулись с бандитами и не остались ночевать в Трех Соснах, то выехали бы к этому перекрестку еще вчера, хоть и в сумерках. Но хорошо, что вообще добрались. Впрочем, здесь на нас вряд ли нападут. У нас на глазах в ворота въезжают несколько повозок в сопровождении явно вооруженных всадников.

— Эти в Норос едут,— негромко говорит Хонкир, увидев, что я провожаю взглядом другой караван, катящийся прочь от постоялого двора по дороге, уходящей на юго-запад,— Дня через три доберутся, вряд ли раньше.

Я молча киваю. Груженые под завязку фуры резвостью не отличаются. Хорошо хоть шустрее пешехода движутся. Не сбавляя темпа, наш конвой проезжает мимо "Лисьей норы" — так читается вывеска над воротами придорожного заведения. До Рекана отсюда всего семь тиг, вряд ли указатель врет, и нам нет никакого резона делать еще одну остановку.

Вот интересно, как далеко простирается боязнь ночных странствий?

Все же не очень хорошо, что графский отряд так сильно уменьшился, причем в основном за счет полноценных бойцов — из тех двенадцати, которые прибыли с графом к Барену, пятеро погибли в стычке с бандитами, а двое надолго выбыли из строя. Еще один сейчас сопровождал пленных. Осталось четверо, из которых двое имеют ранения, пусть и легкие. Вспомогательная часть графского отряда пострадала меньше, она лишь уполовинилась — один убит, один тяжело ранен и еще один отправился в Норос в качестве второго сопровождающего при пленных. Надо думать, это был графский законник. С Урмареном остались лекарь, уже известный мне Ладер и тип, ни разу не откинувший капюшон своего балахона в моем присутствии. Негусто, даже если тип в балахоне вдруг окажется боевым магом.

Тем не менее, нас тут полтора десятка человек, из которых совершенно не опасна только юная служанка маркизы, никак не запомню ее имя. Впрочем, возможно, у девушки просто не получилось себя достойно проявить — в такой-то толпе конкурентов.

Перекресток исчез из виду, деревня в четверти тиги от него — тоже. Я так и не узнал, как она называлась — на скаку спрашивать неудобно, а щита с названием ни на въезде, ни на выезде не оказалось. Так и скрылась за деревьями и кустами безымянной.

Лес расступается, открывая огромную пустошь. Слева — приличных размеров круглое озеро, справа — заболоченный луг. На дальнем краю пустоши видны три повозки с тентами, неспешно катящиеся нам навстречу. С виду — караван небогатого торговца, который не смог или не захотел нанять конную охрану.

Ничего из ряда вон выходящего. Разные люди, разные цели, разные возможности. Кто как умеет, так и ездит. Все-таки как-то очень уж резво коняшки бегут. И повозки явно не перегружены, однако и не пусты, и зачем-то держатся четкого интервала... как кавалерия перед атакой. Если под каждым тентом спрятать по четыре-пять человек, да сунуть каждому в руки по два пистолета, да если они откроют огонь, когда мы с ними поравняемся... Им даже целиться не придется. До них еще далеко, лиц не различить, и что в руках у них — тоже.

Но будильник внутри черепной коробки уже заработал. Жаль, что это не паранойя. Я поворачиваюсь к барону и рисую в воздухе знак, означающий "перед нами противник, готовый к нападению". Глаза Фогерена на мгновение становятся круглыми от изумления, у графа, который тоже видит мой жест, едва не вываливается челюсть, но раздумывают они лишь долю секунды.

Над конвоем проносится громкий клич. Шпоры, ржанье коней, щелканье затворов и недружный, но густой залп почти с предельной дистанции прицельного револьверного выстрела. Из руки Ладера вылетает что-то похожее на круглый камень, и, скользнув по тенту, падает за головной повозкой. А Ладер запускает еще один "камень".

Треск выстрелов разрывают один за другим два взрыва. Раненые лошади валятся на дорогу, возницы роняют вожжи, скатываясь с облучков с дырками в груди или голове, тенты повозок превращаются в клочья. Крики... и редкие выстрелы в ответ! Но мы открыли огонь первыми и шансов у "торговцев" нет.

Спасая свои жизни, мы... немного перестарались. Допрашивать, в сущности, некого. То есть, пленные есть. Но, по иронии судьбы, уцелели не те из не успевших напасть, кто что-то знал. Дюжина трупов, трое умирающих. Три повозки, но лошади, запряженные в две из них, погибли или покалечены, повозки тоже повреждены. То есть, использовать получится лишь одну телегу. Впрочем, для перевозки тел хватит. Куча оружия. Что интересно — довольно нового, причем армейских образцов. По крайней мере, об этом говорит барону граф, а я всего лишь успеваю услышать.

Во что я все-таки вляпался?

В поле зрения попадает уже намозоливший мне глаза тип в неснимаемом капюшоне. В стычке он никак не участвовал. Даже пистолетов у него в руках я не видел. Я полагал, что он — личный маг графа. Но тогда почему он вел себя так, словно даже не понял, что происходит? Допустим, боевая магия — не его специализация. Но и лекарю он тоже не помогал ни разу. А если он вовсе не маг — зачем граф таскает его с собой? В чем его ценность? Вряд ли Урмарен взял бы с собой бесполезного попутчика...

Мертвецов грузят на уцелевшую телегу. Их повезут в Рекан. Киртан говорит, что, скорее всего, закопают на тамошнем тюремном кладбище в общей безымянной могиле. Вряд ли у этих покойников отыщутся родственники.

Пока мы наводим порядок, возвращается Ладер, посланный графом в деревню. Он не один — с ним местные мужики во главе со старостой — или кем там является бородатый мужик в кожаном жилете поверх рубахи, который ими руководит. Судя по всему, они заберут пострадавших лошадей — или подлечат, или пустят на мясо — и поврежденные повозки, которые либо отремонтируют, либо разберут. И ничто не будет напоминать о недавнем побоище. Мужикам, конечно, показывают покойников, но они никого не узнают. Как и ожидалось, впрочем.

Мы же двигаемся дальше. Позади тащится телега с мертвецами — теперь уже только мертвецами, все старания лекаря не помогли тем троим задержаться на этом свете. Дамам негоже находиться вблизи покойников, да еще при жизни пытавшихся нас убить, и барон распорядился, чтобы мы с Хонкиром заняли место в строю перед телегой. Перед нами едут Ладер и тип в капюшоне.

Занятно. Два момента, на которые я не обратил внимания в горячке боя. Первый — гранаты, которые использовал Ладер. Интересные штуковины. Явно не самоделки — такими обычно пользуются куда аккуратнее, чтобы в руке не рванула — а серийные образцы, причем созданные с учетом реального и массового боевого применения. То есть, удобные, эффективные и надежные. И опять уже знакомый диссонанс. С одной стороны, я не знал о том, что такие гранаты в Аларии существуют и применяются, причем широко. С другой — я сразу понял, ЧТО бросал Ладер. Та же ерунда, что с винтовками и револьверами. Второй момент — зачем тип в капюшоне подходил к бандитам, едва те умирали, и прикладывал ладонь ко лбу еще теплого покойника. А потом, когда скончался последний, что-то нашептал на ухо графу. Некромант, что ли?

Час от часу не легче.

Мы снова въезжаем в лес, который, впрочем, всего через тигу опять расступается. Деревня с названием Кривинар — тут щит на месте, гадать не надо — расположена довольно необычно для деревни в одну улицу — не вдоль тракта, а поперек. Видно, что из обоих концов деревни к лесу уходит укатанная колея, но никаких указателей на тракте нет. Значит ли это, что здесь нет лесных хуторов, а колея идет на вырубки или еще куда?

Вопрос остается без ответа. Улица почти пуста, а немногие увиденные нами жители удостаивают конвой лишь мимолетных взглядов. И правильно. Какое им до нас дело? Никакого. Все время кто-то проезжает мимо, это вам не глушь какая, до города рукой подать.

Рукой не рукой, а еще два ничем не примечательных селенья попадаются на пути, прежде чем перед нами возникает застава на въезде в Рекан. А город-то не прост. Не знаю, как с других направлений, но с нашего въезд только один — через заставу, причем последнюю четверть тиги надо проделать по насыпи — достаточно высокой и узкой, чтобы превратиться при необходимости в ловушку. Вместо вполне ожидаемой реки — явно рукотворный ров, при такой ширине переправа через него в обход заставы станет проблемой даже не под огнем. Вдоль рва идет стена в три человеческих роста высотой, а ширина стены, как видно, позволяет двум дозорным без труда разойтись. Плюс выставленные более-равномерно будки, предназначенные для укрытия от палящего солнца или непогоды, вдобавок обшитые какими-то щитами. Не от пуль, так от стрел защитят наверняка.

У наших вожаков с бумагами все в порядке, да и знают их здесь, явно. Мы въезжаем в город, внутри периметра больше похожий на бывший военный городок или так и не завершенную крепость. Четкая сетка улиц, большая площадь в центре, похожая на строевой плац. Ничем не занятое пространство вдоль городской стены. Скорее всего, в праздники или просто отведенные для ярмарок дни здесь собирается множество народу, но сегодня явно не такой день. Ближе к центру города людей становится больше. Дома здесь тоже с секретом — на уровне первого этажа полноценных окон нет, разве что узкие окошки, больше похожие на амбразуры. Даже здания с вывесками магазинов не нарушают этого правила. Улицы широкие — на той, по которой мы движемся, не то что две, три фуры давешних торговцев разъехались бы тут без труда. Зелень почему-то исключительно во дворах — перед зданиями ни одного дерева. Как они тут с пылью борются? Магией, что ли?

На нас, естественно, оглядываются. Пусть даже телега с покойниками прямо от заставы уехала куда-то в сторону, нас все равно слишком много, чтобы сойти за случайных прохожих. Ну и ладно, вроде ж ничего не нарушаем.

Проезжаем мимо здания Городского собрания и через квартал сворачиваем направо, и еще через квартал — налево. Я предполагал, что это будет гостиница — вряд ли у кого-то из наших аристократов есть собственный дом в таком заштатном городе, но я ошибся. Голова конвоя ныряет в высокую арку в фасаде трехэтажного здания, следом въезжаем и мы все, и тут же за спиной с едва слышным скрипом захлопываются глухие железные ворота. Да, в этот двор с улицы не заглянешь.

Спешиваемся. Услужливые граждане в одинаковой серой униформе принимают коней. Оглядываюсь. Квадратный глухой двор. На уровне второго этажа — галерея. Очень удобная для того, чтобы держать на прицеле непрошеных гостей. Пожилой мужчина с невыразительным лицом, отвесив поклон графу, ведет нас через парадный вход, находящийся напротив арки. Мы сразу поднимаемся на третий этаж. Судя по всему, нас — или, по крайней мере, графа, барона и маркизу — ждали. Аристократов размещают в приготовленных для них апартаментах. Нас же ждут комнаты поскромнее. Мне с Киртаном и Хонкиром досталась одна комната на троих, выходящая единственным окном во двор. Как разместили остальных — остается лишь догадываться, ибо мы заселяемся первыми. Но можно предположить, что следом за нами две комнаты достались свите маркизы, а комнаты по другую сторону коридора — людям графа. Во всяком случае, в комнате напротив точно остановился Ладер.

К Хонкиру снова наведался лекарь, и с удовлетворением отметил, что тот идет на поправку, но повязку пока не снял. Не знаю, чем заняты наши хозяева, но нас никто не беспокоит. Обед, вопреки моему ожиданию, приносят прямо в комнату. Хонкир после этого заваливается спать, Киртан, явно хорошо знакомый со здешними порядками, следует его примеру. Мне же не спится.

От созерцания двора, по которому периодически пробегает кто-то из "серых", меня отвлекает очень тихий стук в дверь.

— Таннер? — с удивлением узнаю голос Ладера.

— Что случилось?

— Надо поговорить. Или ты занят?

— Да нет, не занят,— выхожу в коридор.

Коридор пуст — Ладер один.

— Здесь говорить будем?

— Нет,— он отрицательно мотает головой,— пошли.

Мы подходим к ничем не примечательной двери, Ладер стучит, из-за двери доносится "входите". Голос графа. Странно, мне казалось, что его комнаты дальше по коридору. Входим. Ладер замирает на пороге, пропуская меня вперед.

— Проходите, Таннер, садитесь,— Урмарен, радушно улыбаясь, указывает мне на кресло напротив своего.— Можешь быть свободен,— говорит он помощнику,— жди в соседней комнате.

Ладер молча выходит.

— Значит, это вы хотели со мной поговорить? — спрашиваю я, устроившись в кресле поудобнее. Не знаю, какой у графа вопрос. Но вряд ли на него можно дать односложный ответ.

— Совершенно верно,— кивает Урмарен, как-то совершенно неуловимо стирая улыбку со своего лица.

— И о чем же, ваша светлость?

— Дело в том, что вы мне интересны, Таннер. А если человек мне интересен, то неважно, нравится он мне при этом или нет — я буду собирать о нем информацию,— он делает почти театральную паузу, я же старательно делают вид, что его намеки меня совершенно не нервируют,— Так вот, друг мой, я собрал о вас достаточно сведений и собственных впечатлений, чтобы начать задаваться вопросами.

Он снова замолкает. Но и я молчу в ответ, поскольку продолжать разговор мне что-то расхотелось. А уйти нельзя. Никак.

— Однако вы, Таннер, мне не просто интересны. Вы мне нравитесь. И мне очень не хотелось бы разочароваться. В вас.

— Мне бы тоже не хотелось вас разочаровать, ваша светлость,— дальнейшее молчание кажется мне невежливым.

— Замечательно. Так вот, я обратил внимание на слова Барена о том, что вы в одиночку с одним лишь ножом проделали путь по местам, где даже сотня человек с оружием не всегда может добраться без приключений. Это во-первых. Вы прекрасно показали себя в стычках с бандитами. Причем дважды всего за одни сутки. Это во-вторых. Кроме того, вы нанялись на службу к моему другу барону Фогерену... Это в-третьих. Хотя, возможно, и во-первых. Ибо я мог проигнорировать слухи о вашей везучести, а бандиты могли не случиться на нашем пути. То, что я вам не понравился при нашем знакомстве, меня лично не огорчает. Наоборот, меня бы очень смущало обратное... Но вернемся к барону. Так вот, если бы вы не нанялись к барону, я, возможно, никогда бы не услышал о вашем существовании. Или не придал бы этим сведениям значения. Однако это случилось. И вы стали мне интересны. Причем особенно после того, как барон, простая душа, проговорился о том, что у вас нет документов. Не спорю, в большинстве случаев бумаги с его подписью и печатью хватит. В большинстве случаев, но не во всех. И сейчас как раз такой случай, когда этого недостаточно. Подождите, не говорите ничего. У меня для вас весьма занимательная история, и это лишь ее начало. Итак, я задался вопросом. То есть, подготовил письмо знающим людям И отправил его с моими парнями в Норос. Оттуда ушел еще один запрос — в Ларинир. И если в Норосе на вас просто ничего не нашли,что было вполне ожидаемо, то из Ларинира пришел очень любопытный ответ. Вам еще интересно?

— Очень, господин граф,— я не могу сдержать усмешки, отчего у графа слегка приподнимается бровь. Он даже не представляет себе, насколько. Мне. Интересно.

— Прекрасно. Итак, в ответной телеграмме содержался следующий текст,— Урмарен протягивает руку к столу и берет со скатерти сложенный вдвое лист. Оп-ля. Телеграмма... Что же я телеграфных-то столбов нигде не заметил?

"... В настоящее время в числе ныне живущих граждан империи, зарегистрированных в провинции Ларинья, ни один человек по имени Шай Таннер не значится. Также, по оперативным данным провинциального управления Серой Стражи, в течении последних десяти лет человек с таким именем не пересекал границу провинции, то есть не въезжал и не выезжал. В архивных документах за период после вхождения Лариньи в состав империи значатся три человека,носивших это имя. Последний по времени известный Шай Таннер родился на хуторе Таннерох в Ларинирском сегете в 1051 году, был женат, имел дочь. В самом начале войны мобилизован в имперскую армию, погиб во время отступления из Северной Лариньи осенью 1094 года. Факт гибели подтвержден тремя свидетелями. Жена и дочь пропали без вести в начале второй оккупации, хутор был разграблен и частично сожжен. В 1097 году пустующий хутор заняли вернувшиеся беженцы — дальние родственники жены Таннера, получившие право на владение в силу отсутствия других наследников".

Занавес. Приехали... Сейчас-то у нас 1114 год, если календари не врут. То есть, если я — Шай Таннер из справки, то мне должно быть 63 года. Но я никак не могу быть им, не мог бы даже проваляться где-то замороженной рыбой — этот Шай был старше меня нынешнего на добрых десять лет, когда началась та война. Проскочить одним махом двадцать лет еще куда ни шло, но еще и помолодеть? Вряд ли. Я, скорее, мог быть его сыном. Вот только сына у него, похоже, не было никогда. Но что из озвученного правда?

— И как вы это объясните... Таннер?

Хм, считать ли хорошим знаком то, что он готов называть меня этим именем и дальше? Ну, не знаю. Хотя... Рискнем.

— Ваша светлость, можно сначала задать вам один вопрос?

— Задавайте.

— Кем вы меня считаете? Именно вы.

— Это имеет значение?

— Для меня — да. И для вас, думаю, тоже.

— Для меня? — он смотрит на меня с явным недоумением.

— Естественно. От этого зависит, что именно вы хотите от меня услышать. И насколько готовы услышать то, что я могу вам сказать. Точнее, что вы услышите в моих словах.

— Ну... — тянет Урмарен, глядя на меня со странной задумчивостью,— попробую сформулировать.

— Я весь внимание.

— Не сомневаюсь,— хмыкает он.— Ладно. В принципе, странности, водящиеся за вами, сами по себе, точнее, каждая по отдельности, на что-то из ряда вон выходящее не тянут. Но вот в сумме... Итак, что имеем, если не принимать в расчет недоразумение с именем и документами? Молодой, здоровый мужчина. Одет, как наемник или охотник. При этом постучались вы к Барену, не имея ни оружия, ни коня, хотя деньги у вас были и на одно, и на другое. Впрочем, я не согласен с Хальдом в том, что нож — не оружие. Далее. Речь и манеры. В этом вы на наемника из числа бывших вояк или тех же охотников похожи еще меньше. Вы явно получили хорошее образование, да и воспитание тоже. С другой стороны... Возможно, служили в регулярной армии. Хотя еще вопрос — в какой именно. Однако навыки обращения с оружием и наличие боевого опыта — несомненно имеются. Теперь о вашей везучести. После того, как вы себя показали в стычках с... э... бандитами, я склонен верить, что вы могли в одиночку проделать путь от Сонейты до логова нашего друга Медведя. Ваша внешность. Ничего особенного в ней нет, замечу лишь, что вы без труда сойдете за уроженца Лариньи или Сентеры, или любой другой северной провинции... особенно в столице, а также срединных или южных землях империи. Вы можете быть лишенным наследства сыном какого-нибудь аристократа, просто младшим сыном в большой и небогатой дворянской семье или даже бастардом. Вариант с лишением дворянства за уголовные или антигосударственные преступления отпадает сразу — таких, с позволения сказать, граждан я знаю не то что поименно — в лицо. Впрочем, дворяне, лишенные наследства за иные проступки, преимущественно нравственного толка, тоже все наперечет. Как в империи, так в дружественных государствах. И насчет бастарда я в большом сомнении — опять же, либо такой человек не получит достойного воспитания, либо будет достаточно известен и устроен в жизни, чтобы оказаться в такой глуши. Что касается младшего сына из бедной дворянской семьи — опять же, слишком мало шансов на то, что из него вышли бы вы — особенно, если учесть, что карьеру, скорее всего, пришлось бы делать по военной линии или среди чиновной братии. А это очень заметно сказалось бы на поведении, привычках и манере выражаться. Есть еще один вариант, но он лишь сейчас пришел мне в голову, и его еще предстоит проверить... Итак, что я о вас уже наговорил? Возможно, дворянин. Возможно, служили в армии. Теперь что касается вашего исхода из Лариньи. Что это за история о наследстве, которую вы скормили Хальду? Я в восхищении. Если бы не имел привычки все проверять, то легко бы поверил, что это правда. Вот только как быть с тем, что вас в Ларинье никто не видел? Нынешние владельцы хутора Таннерох, наверное, могли бы признать в вас если не Шая Таннера, то хотя бы его внебрачного сына. Особенно, если бы вы им заплатили и не претендовали бы на хутор. Ладно, допустим, вы все это сделали — заплатили родственникам, назвались иначе, но возникают другие вопросы — кто тогда ваша мать, где вы родились — ведь это случилось еще до войны — и где вы были все это время? Ведь эти, так сказать, ваши родственники даже за большие деньги не рискнут сказать, что вы все эти годы прятались у них на хуторе. Кстати, а сколько вам лет?

Хочется пожать плечами, но я почему-то отвечаю:

— Тридцать один,— число мне это нравится, что ли? Я ведь вроде не помню своего точного возраста.

— Вот,— хихикает Урмарен.— Тридцать один год вы где-то очень умело прятались. А теперь давайте порассуждаем о том, можете ли вы быть аркайским шпионом или диверсантом.

— А что — могу? — наверное, стоило промолчать. Граф как-то нехорошо щурится и выдает:

— Можете. Только для этого вам понадобится все ваше везение. Включая ту его часть, что вы уже потратили.

— Простите?

— Самый короткий путь из Аркая лежит через Ларинью,— говорит граф, внимательно глядя на меня.— И, по идее, шпионы и диверсанты с севера должны идти по нему чуть ли не толпами. Так в империи думают многие, и, чем дальше от границы, тем больше таких умников. Но! Самый короткий — не значит, что самый легкий. Все дороги через Сартанский перевал, по которому нынче проходит граница между двумя империями, закрыты уже семнадцать лет. Ими не пользуются ни торговцы, ни дипломаты, ни жители приграничья. Да и какие жители? По обе стороны перевала там на десятки тиг никто не живет. А раз по ним никто не ездит, то их никто и не ремонтирует. Тем более, что после сильного землетрясения, имевшего место восемь лет назад, от тех дорог почти ничего не осталось. Как и от троп, которыми прежде пользовались пастухи и контрабандисты. Более-менее пригодна для передвижения лишь одна дорога — та, что идет от Лигерана к Лариниру, но и ей пользуются только пограничные патрули, да и она, по донесениям тех же пограничников, на некоторых участках, проложенных по скальным карнизам, почти полностью обрушилась. То есть, и в лоб, имея легальный статус, преодолеть перевал без риска для жизни невозможно. При этом и очень талантливый агент обязательно засветится и его будут вести от границы и... обратно до границы, если повезет. А путь по горам в обход даже такой дороги, хотя и сохранит его тайну, будет очень сильно смахивать на крайне извращенную форму самоубийства. Опуская массу не подлежащих разглашению подробностей, готов вас заверить, что будь вы аркайцем, вам бы не хватило всей вашей удачи, даже будь ее у вас вдвое больше, чтобы дойти до этой комнаты через Ларинью. Дойти живым и в здравом рассудке, разумеется.

— Честно говоря, я не очень понимаю, к чему вы это рассказываете, — честно говорю я. Граф, что, доказывает мне, что я не могу быть тем, за кого я и сам не хочу быть принятым?

— К тому, что не быть вам сегодня аркайским шпионом, если до вас еще не дошло. В вашей легенде для подобного приговора слишком много нестыковок. То, что я вам рассказал — лишь малая часть этих "почему". Но кто вы и что здесь делаете — для меня по-прежнему загадка,— отвечает Урмарен, пристально глядя мне в глаза.

— Тогда попробуйте принять как данность, ваша светлость, что мне на Змеином тракте чем-то тяжелым отшибло память,— предлагаю я.— Начисто. Я не помню, кто я, а до кучи — откуда шел и куда, а главное — чего ради. Остались только навыки, которые вас так впечатлили, и обезличенные знания. Вполне возможно, я действительно никогда не был в Ларинье. А имя Таннера использовал лишь потому, что оно было написано на бумажке, которую нашел в кармане. Видимо, я должен был найти этого человека или, наоборот, выполнить его поручение. Или это имя и вовсе должно было послужить чем-то вроде пароля. Не знаю, но как-то ведь надо было назваться.

— Полагаете, это снимет все вопросы? — на лице графа возникает неожиданно грустная улыбка.

— Нет, но позволит идти дальше.

— Полагаете? Почему же?

— Потому что мы можем быть друг другу полезны.

— Пожалуй... — после некоторого раздумья соглашается Урмарен. Интересно, что за мысли крутились у него в голове, пока он молчал? Но, видимо, граф считает, что может вернуться к ним позже, ибо он совершенно иным тоном спрашивает:

— Кстати, кто-нибудь видел, как вы шли сюда?

— По-моему, нет, — отвечаю я.— Барон Фогерен приказал нам отдыхать, что мои напарники и делают. И поскольку полагают себя здесь в полной безопасности, то спят. Телохранители маркизы, полагаю, тоже. Из... местных... никого не заметил. Отсутствую я пока что не слишком долго. В крайнем случае, вполне можно свести дело к какому-то личному интересу Ладера. Например, его заинтересовал какой-нибудь из боевых приемов...

— Верно... — кивает Урмарен,— верно. Очень хорошо. Вот что... О нашем разговоре никому ни слова. Никому. Барону Фогерену я сам скажу, если будет нужно. Пока что останетесь и у него на службе. Все равно наши с ним планы пока что совпадают. Имя вам тоже менять не будем. В конце концов, Шая Таннера никто не ищет и никто ничего плохого о нем не знает. Ведь, если я правильно понимаю, никто не в курсе, что имя — не ваше собственное?

— Кроме вас — никто.

— Замечательно. Пока можете вернуться к своим обязанностям. Когда придет время, мы продолжим этот разговор.

Он подхватывает трость и ударяет ей в стену:

— Ладер! Зайди!

— Обговорите с ним, зачем он к вам приходил,— это уже мне, почти шепотом,— на случай, если Киртан что-то заметил. Очень уж он здорово умеет спящим притворяться, пару раз и меня провел, хе-хе.

Появляется Ладер с вопросительным выражением на физиономии. Граф с хитрой улыбкой бросает:

— Покажи ему свою комнату.

Ладер едва удерживает брови от взлета вверх, молча кивает и разворачивается к двери, пропуская меня вперед. В коридоре по-прежнему тихо, все двери закрыты. Мы входим в комнату, Ладер закрывает дверь.

— Ну? — говорит он, плюхаясь на стул,— чего я не услышал?

— Если кто-то будет спрашивать, зачем ты ко мне приходил — вдруг кто видел — что говорить будем?

Он отвечает вопросом на вопрос:

— А если кто видел, что ты от графа выходил?

— С этим просто — ему тоже интересно было.

Ладер чешет бритый затылок.

— Тогда... Слушай, а где ты так научился сразу с двух рук стрелять? И... может, меня научить сможешь?

— Ну, — говорю я,— вот и ответ на возможный вопрос.

Ладер расплывается в улыбке:

— Не, мне действительно интересно.

— Где — не скажу, а вот научить — научу, если время будет.

— Договорились.

Он выглядывает за дверь.

— Никого. Давай.

Я пересекаю коридор. Мне кажется, или за дверью комнаты, где разместили телохранителей маркизы, действительно кто-то стоит? Но дверь закрыта, а пронзать взглядом толстые доски, тщательно пригнанные друг к другу, мне не дано. Все же что-то странное есть в их отношении ко мне. Вроде и не пробежала между нами никакая кошка, но что-то — при всем внешнем дружелюбии, без малейших признаков косых взглядов или чего еще — дружба у нас не складывалась. Словно и Тилен, и Ксивен пребывают в полной уверенности, что самое позднее через пару дней — то есть, когда мы окажемся в Мелате — я навсегда исчезну из их жизни.

Осторожно закрываю дверь с внутренней стороны и задвигаю щеколду, потом подхожу к окну. Вид за ним не изменился, разве что солнце скрылось за гребнем крыши. Скоро, наверное, принесут ужин. Хонкир спит, на его лице замерло выражение редко наблюдаемой на нем безмятежности. Киртан, как ни странно, тоже дрыхнет. Здорово он все-таки устал за эти дни, наверное. Хотя кто знает, возможно, просыпался в мое отсутствие — то есть, знает, как минимум, что я уходил. Мда, вопрос еще тот. Но если просыпался, пусть лучше прямо спросит, где меня носило. Ибо хотя бы с этими парнями стоит сохранить достигнутую степень доверия. Чтобы, если вдруг придется делать ноги, они хоть на секунду промедлили, прежде чем стрелять в спину.

Я укладываюсь на кровать, умудрившись не вызвать ни хруста, ни скрипа, и закрываю глаза. Если повезет, успею заснуть.

Не успеваю — стук в дверь заставляет напрячься. Стучат, впрочем, аккуратно и спокойно. Поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с Киртаном.

— Кто там? спрашивает он, дотянувшись до револьвера.

— Ужин,— отвечает уже знакомый голос парня из местной обслуги. "Открой" — взглядом показывает мне Киртан, убирая руку с оружием под подушку.

Входит обладатель голоса, плотно сбитый брюнет примерно моего возраста, за ним еще один тип в серой униформе, похожий на плохую копию Ладера. В том смысле, что лысый и с бородой. Они ставят посуду на стол. Брюнет (которому, видимо, одному разрешено с нами разговаривать, поскольку лысый не произносит ни слова и вообще не проявляет никаких эмоций) сообщает, что они вернутся через полчаса, а Киртана после ужина ждет господин барон. Они уходят, а мы будим все еще спавшего Хонкира.

Вместе с вернувшимися за пустой посудой "серыми" приходит графский лекарь и к немалой радости нашего болезного снимает с его руки повязку. Так что Хонкир исчезает вместе с Киртаном и я остаюсь в комнате один — ведь у меня на остановках нет никаких обязанностей, что называется, по умолчанию. А раз Хонкир уже полностью здоров, то даже его подменять не надо.

Я вдруг вспоминаю о своем золоте. С ним надо что-то делать. Фогерен прав, переоценивать свою везучесть не стоит. Впрочем, здесь я могу лишь надеяться на то, что перетряхивать мои вещи никто не станет. Хотя в разговоре с графом я умудрился не поинтересоваться, имеет ли он какое-нибудь отношение к Серой Страже, но относительно того, кому принадлежит этот, с позволения сказать, гостеприимный дом, сомнений не испытывал. Ладно, допустим, здешние обитатели не страдают излишним любопытством, и к сданным на временное хранение мешкам и оружию никто не прикоснется. Но ведь скоро мы двинемся дальше. На нас снова могут напасть в пути — мы ведь до сих пор не знаем, кто стоял за бандитами. И хорошо было бы знать, куда направляется барон. Вряд ли Мелата — конечная остановка его путешествия. Допустим, Фогерен направляется в столицу, где у него наверняка имеется собственный дом. Наверное, можно было бы отправить туда мою скромную посылочку здешней почтой. Ничего, если она будет добираться до Тероны несколько месяцев — главное, чтобы не потерялась. Вариант крайне рискованный. Впрочем, отправить эту посылочку Медведю будет ничуть не лучшем решением. Меньше шансов, что потеряется в пути в силу меньшего расстояния, но больше — что Барен или еще кто вскроет ее раньше, чем я за ней приеду или затребую ее почтой. Опять же, во втором случае ее можно и не дождаться. Пожалуй, стоило закопать золото где-нибудь на пути сюда — например, у того огромного камня, указывающего на Мертвый тракт. Теперь проделать трюк с закапыванием на виду у всех вряд ли получится. Интересно, можно ли с моими нынешними бумагами открыть счет в каком-нибудь мелатском банке? Причем так, чтоб об этом не мог пронюхать никто из нынешних попутчиков? Тоже вряд ли.

Так ничего и не придумав, я забираюсь в постель. Авось, повезет, и получится выспаться.

Около полуночи возвращается Хонкир. Говорит, что часа через три меня разбудят — надо будет подменить Киртана до утра. Прежде чем накрыться с головой одеялом, он добавляет, что завтра будет длинный день. Господа рассчитывают к ночи добраться до Мелаты, так что выезжать придется на рассвете. Но меня это устраивает. Это значит, что продолжение разговора с Урмареном откладывается самое меньшее до завтрашнего вечера, если не дальше. Хотя эстафету вполне может перенять господин барон. Хорошо бы бессонница к нему сегодня не заглядывала.

Хонкир разбудил меня, когда край неба лишь только начал светиться. Киртан, конечно, рад, что у него будет дополнительная пара часов отдыха. Сон отпускает меня неохотно, но я занимаю пост в прекрасном настроении. Во-первых, судя по взгляду Киртана, ничего он днем не слышал и не видел. Дрых как убитый. Во-вторых, не знаю, когда господин барон улегся, но спит сейчас как младенец, что тоже очень хорошо. Значит, мое вынужденное предутреннее бодрствование не будет омрачено задушевными разговорами. Кстати, спит барон один. Высыпается перед долгой дорогой, соблюдает приличия или им с маркизой просто неуютно находиться в одной постели под такой крышей? Или все-таки у них чисто деловые отношения, замаскированные под страстный роман на грани приличия?

Мои мысли снова возвращаются к Урмарену. Вот же сукин сын, а? Если бы не он, я бы, возможно, попрощался бы с Фогереном в Мелате — несмотря на всю его признательность за спасение. очень уж мне не нравятся последние события. А теперь что делать? Что делать, что делать... Ждать.

Вопреки ожиданиям, утренняя возня оказывается весьма скоротечной. Казалось, этаж еще только наполняется гулом голосов и хлопаньем дверей, как вдруг мы все оказываемся во дворе, занятые последними приготовлениями перед выездом — нет только графа. Даже барон и маркиза, хоть и бежали впереди всех, уже здесь. Наконец и Урмарен появляется на крыльце, обнимается с кем-то из провожающих, и взлетает в седло с непривычной для его грузной фигуры легкостью.

Вскоре мы покидаем Рекан. К востоку от города лес словно не решается приближаться к тракту, и Рекан, несмотря на отсутствие домов выше трех этажей, окончательно исчезает из виду, лишь когда мы удаляемся от него на добрых четыре тиги.

Теперь наша кавалькада движется заметно быстрее. Сказывается отсутствие тихоходных попутчиков, да и хорошая видимость тоже играет свою роль — деревни не появляются в поле зрения так же внезапно, как прежде. Нет, их видно издалека. Впрочем, разглядывать там особо нечего — отличаются они друг от друга разве что числом домов да планировкой улиц, а от виденных прежде — тем, что размещаются в основном в стороне от тракта. Гораздо больше напрягают едущие навстречу или догоняемые повозки да всадники. Потому у всех под рукой готовое к бою оружие. Очень уж свежо в памяти последнее нападение.

Солнце тем временем уверенно подбирается к зениту.

Похоже, Рекан все-таки центр для округи не только на бумаге — чем сильнее мы удаляемся от города, тем реже встречаются деревни, тем гуще и шире, и ближе к тракту леса по обе его стороны. Наконец местность становится подозрительно похожей на ту, где нас напали в первый раз.

Барон подает знак — ехать медленнее. А тревожные колокольчики где-то в моем мозгу начинают понемногу позвякивать и я машинально проверяю, легко ли револьверы выйдут из кобур. Моему примеру следуют все, кто заметил это. Тракт впереди резко заворачивает вправо, скрываясь за деревьями. Вдруг откуда-то спереди доносится грохот выстрелов и крики. Но прежде чем граф и барон приходят к какому-либо решению, стрельба вдруг стихает.

И тут граф командует "вперед" и мы устремляемся вперед.

Нам открывается страшная картина — дорога, устланная трупами — человеческими и лошадиными, в отдалении стоит большая повозка с откинутым сзади тентом. Среди убитых ходят чужаки с оружием, одетые по-наемничьи. Переворачивают тела, вглядываясь в лица своих жертв. При виде нас они хватаются за оружие, но у многих оно разряжено, а времени на перезарядку уже нет — как и на то, чтобы схватиться за саблю или меч. Мы же были готовы открыть огонь еще до того, как увидели их...

Спустя минуту или даже меньше все кончено.

Но на этот раз у нас нет убитых, всего один раненый, причем легко, и есть пленные. Только двое, но зато живые и даже почти целые.

Нас ждали. Но нам повезло. Не повезло другим. Местный аристократ выехал со своей свитой на охоту, прихватив для пущего веселья жену, ее сестру и двух подруг. Обоз то ли отстал, то ли, наоборот, выехал заранее. И неудачливых охотников на дороге оказалось ровно столько, сколько и нас, включая столько же особ женского пола. И проехали они злополучный поворот всего на несколько минут раньше. Не будь засады, мы, возможно, очень скоро бы их обогнали.

Барону Кентирену — так зовут этого любителя охоты — повезло. Он получил пулю в правую руку и довольно удачно упал с лошади, прибавив к ранению несложный перелом левой ноги, и лекарь брался утверждать, что барон не только выживет, но и сможет танцевать. Если научится, ибо раньше не умел. Большинству его спутников судьба выпала куда более печальная. Кто-то умер еще в седле, так и не поняв, что случилось. Кто-то свернул шею, упав с коня. Кто-то — и таких было большинство — пережил и ранение, и падение, но был добит нападавшими, которые явно не собирались оставлять свидетелей. Особой жалостью к дамам они тоже не отличались. То, что первой, судя по всему, убили не баронессу, а ее младшую сестру — даму одних лет с маркизой Деменер, наводило на очень печальные размышления. Баронессе Кентирен, к слову, повезло, как и ее мужу. Два пулевых ранения, оба не тяжелые, сильные ушибы и перелом левой руки. Но жить будет, и, наверное, долго. Двум другим дамам такого счастья не досталось — они были еще живы, когда мы примчались, но умерли еще до того, как нашли барона, чудом не раздавленного трупом собственной лошади.

Как оказалось, поместье барона Кентирена находится совсем недалеко отсюда — это поворот к нему мы проехали, въезжая в лес. Граф отправил Ладера с еще одним бойцом в поместье за людьми и транспортом. Несмотря на близость усадьбы и явный талант моего нового приятеля к уговорам, ждать пришлось почти час. Хорошо хоть, личный лекарь барона находился в поместье, а не среди убитых. Первым делом увезли барона и баронессу, а также остальных уцелевших, привезенная из поместья бригада слуг во главе с каким-то неприятным типом принялась растаскивать трупы. Мы же двинулись дальше.

Думаю, нынешний проезд графа Урмарена через Рекан в местном отделении Серой Стражи будут вспоминать долго. Приехав в город, приволок воз мертвецов. А едва покинув его, прислал еще один. Впрочем, мне-то что за печаль? Главное, что меня не было среди них.

Хотя, возможно, завтра я буду считать иначе. Очень уж мне не нравится выражение лица графа после допроса пленных. Что с того, что один из них умудрился проглотить висевшую у него на левом рукаве едва заметную пуговицу, оказавшуюся капсулой с мгновенно действующим ядом, а второй, воспользовавшись суматохой, попытался сбежать, хотя наверняка понимал, что это шанс лишь на то, что пристрелят на месте. И пристрелили ведь. Умер, еще не успев растянуться на земле. Но почему граф, стоя над их трупами, прошептал: "Все равно никто не поверит"? Они что-то ему сказали, прежде чем решили умереть?

Может, зря я не увязался с теми монахами?

Следующие часа два едем молча. Настроения никакого. По-моему, до всех уже дошло, что кто-то очень упорно пытается убить нас всех. Нет, понятно, что кого-то убить хотят особо — скажем, графа, барона, возможно — маркизу, но остальным-то от этого понимания не легче. Умирать ведь не хочется — ни за дело, не за компанию.

И еще мне не нравится, что мы вряд ли доберемся до Мелаты до наступления ночи.

Солнце опускается все ниже, скоро оно коснется вершин дальних холмов. Позади остается очередная деревня. Честно говоря, я уже перестал обращать внимание на названия поселений. Меня больше интересует другое. Мы будем гнать лошадей до упора или все же попросимся где-нибудь на ночлег, отложив торжественный въезд в город на завтрашнее утро?

Похоже, эта дилемма достала не только меня. Из головы отряда командуют привал.

Поглощая свой, надо думать, ужин, слышу, как Урмарен предлагает завернуть в поместье какого-то его знакомого. Разобрать имя и титул мне не удается, но вижу, как морщится Фогерен. Да и маркиза, похоже, не в восторге. Но выбирать не приходится. И я графа понимаю. Мы здорово отстали от расчетного графика. Через городские ворота мы, пожалуй, проедем и ночью — вряд ли графу сможет отказать кто-то из тех, кто их охраняет. Но ведь нужно будет добраться по лабиринтам улиц до особняка Урмарена. Если там нет здешних ночных страхов, то их место вполне могут занимать другие монстры. Некоторые местные жители, например.

Тем более, что до поместья графского знакомца тоже не рукой подать — не меньше десятка тиг. Но туда мы хотя бы сможем добраться до того, как солнце окончательно скроется за горизонтом.

В поместье таких дорогих гостей, конечно, никто не ждал. Так что паника поднимается приличная. Однако, удостоверившись, что Урмарен притащил с собой не команду дознавателей и не пехотную дивизию полного штата военного времени, а всего лишь два десятка человек, которым глубоко наплевать на какие-то его прошлые прегрешения, хозяин дома перестает заикаться и трястись и даже начинает покрикивать на домочадцев, стремясь поскорее организовать нам стол и ночлег. Так что не проходит и двух часов, как большинство моих попутчиков уже спит. Граф, что-то обсудив с хозяином дома, тоже скрылся в отведенной ему комнате. Барон ожидаемо заглянул к маркизе, но провел у нее от силы четверть часа, после чего ушел к себе, чем-то очень сильно озадаченный. Во всяком случае, он нисколько не походил на влюбленного — ни на счастливого, ни на расстроенного.

Собственно, на этой картинке для меня этот сильно затянувшийся день заканчивается — бодрствовать от нашей команды остался Киртан. Полагаю, компания Ладера и Тилена его вполне устраивает. Во всяком случае, он пообещал меня до утра не будить.

И я очень надеюсь, что так и будет.

Но что-то вырывает меня из объятий сна среди ночи. Который час, понять трудно. Ясно лишь, что до рассвета еще далеко. В доме тихо. Хонкир безмятежно посапывает на соседней кровати. Киртана не видно. Что же меня разбудило? И почему так тревожно на душе?

Подхожу к двери. Слышно, как поблизости лениво переговариваются двое. Прислушиваюсь. Точно, Киртан и Ладер. Похоже, вспоминают каких-то общих знакомых. Надо же, мне и в голову не приходило, что они были знакомы прежде. Так, а почему Тилена не слышно?

Перехожу к окну. Оно выходит в сад позади дома, как и окна остальных комнат, в которых нас разместили. В саду — никого не видно. Осторожно приоткрываю створки, высовываюсь. Что это? Одно окно по левую руку открыто. Зачем? Тепло, конечно, но не душно же. Из-за угла доносятся шаги и чьи-то голоса. Двое местных охранников и один боец из графского эскорта. Патрулируют окрестности, правильно. Успеваю вернуть раму в исходное состояние, отскочить в глубину комнаты и скрыться за шкафом. Занавески остаются раздвинутыми. Патруль спокойно проходит мимо окна. Мою пустую кровать или не видят, или не придают этому значения. С одной стороны — хорошо. А вот с другой... С другой получается, что это лишь видимость охраны. А если неведомая опасность подстерегает внутри охранного периметра? Вдруг гостеприимный хозяин задолжал кому-то больше, чем Урмарену? Или враг среди нас? Тогда как? И, кстати, в чьей это комнате открыто то окно? Стоп. А что, здесь уже можно выходить ночью без риска для здоровья? Мы покинули проклятые земли, или как это тут называется?

Возвращаюсь к окну, снова открываю. Патруль уже скрылся за углом здания. Однако... А чужое окно уже закрыто. Кто закрыл? Кто-то изнутри или это патруль постарался? А это что? Похоже на вибрацию крыши под ногами. Выбираюсь за окно и отбегаю в сторону. Показалось, или чья-то тень исчезла за гребнем? Крыша довольно пологая, ходить по ней нетрудно, особенно в сухую погоду. Еще эти слуховые окна... Забираюсь обратно в дом, вылетаю в коридор. Киртан и Ладер, явно изумленные моим появлением, вскакивают, хватаясь за оружие. Тилена по-прежнему нет.

— Что случилось, Шай?!

— Потом объясню! Проверьте, все ли в порядке у графа и барона! Где Тилен?

— Это... Отлить пошел.

— Давно?

— Да нет, вроде... — Оба стража хоть и не понимают, что происходит, но в мою интуицию, похоже, уверовали крепче, чем я сам. Моментально исчезают за дверями господских покоев, так же быстро возвращаются. Все в порядке, хвала всем местным богам. Следом высовываются взлохмаченные головы наших повелителей:

— Что, демоны вас пережуй, происходит?!

Из-за угла коридора появляется Тилен, безмятежно-счастливое выражение на его лице сменяется вполне понятным изумлением.

— Ты где был?!

— В уборной, где же еще... Что стряслось-то?

— Ваша милость,— обращаюсь к Фогерену,— вы бы посмотрели, как там госпожа маркиза... И вообще, надо всех проверить.

Двое графских бойцов в патруле, Ладер здесь, остальные люди графа должны были спать. Как и я с Хонкиром, и Ксивен, и обе служанки маркизы. Звон внутри черепной коробки внезапно стихает, но расслабляться пока рано. Что-то явно произошло.

Барон выходит из спальни маркизы, молча кивает нам — все в порядке, мол. Тилен, пожав плечами, стучится к служанкам своей госпожи. Слышится какой-то шум с ворчанием пополам — похоже, старшая из них проснулась первой. И вдруг невнятное бормотание сменяется душераздирающим воплем.

Тилен с Киртаном врываются в комнату, но спешить уже некуда. Старшая служанка, обычно похожая на несокрушимую воительницу из старых легенд, жмется в угол, причитая и закрывая лицо руками.

А ее юная помощница все еще в своей постели. Мертвая. Похоже, она лежала на боку, повернувшись к стене — поэтому торчащая из груди рукоять кинжала не упиралась в одеяло, заботливо натянутое убийцей. И пока старшая не попыталась ее разбудить и не опрокинула на спину, никто не смог бы понять, что девушка мертва. Но почему на ее лице застыла счастливая улыбка?

Между нас протискивается тип, никогда не обнажающий голову под открытым небом. Я наконец-то вижу его лицо... и мысленно желаю ему не снимать капюшон никогда. Хорошо, пожалуй, что сегодня уже вряд ли придется спать. Граф тут же выгоняет всех из комнаты. Ну и ладно, не очень-то и хотелось смотреть. Уцелевшую даму куда-то уводят под руки лекарь и Тилен. Кстати, а почему убийца ее не тронул? Света и шума прибавляется — зашевелились местные.

Ко мне подходит Фогерен:

— От чего вы нас на это раз уберегли?

— Еще не уберег,— машинально отвечаю я, вспоминая о ком-то, исчезнувшем на крыше.

Барон тут же подбирается, словно хищник, учуявший добычу:

— Что-то видели? Или кого-то?

Я медлю с ответом. Звон в голове прекратился, но что это значит? Опасность отступила для всех нас или только для меня? Если убить хотели только девушку — неважно, за что — почему я проснулся? Хотя, возможно, убийца собирался добраться и до Шая Таннера, просто начать со служанки было для него или важнее, или проще, а поднятый шум заставил его отложить мою смерть на потом. Ладно, все равно это сейчас не выяснить.

— Нужно обыскать чердак. Я видел кого-то на крыше.

— Когда видел?

— Прежде чем поднял тревогу. И надо опросить патрульных — тех, кто обходил недавно дом.

— Зачем?

— Они должны были что-то видеть.

— Но почему тогда тревогу подняли вы, а не они? — с явным удивлением спрашивает барон.

— Ну,— пожимаю плечами,— я так понимаю, они ждали нападения снаружи, а не изнутри.

— Что же тогда они могли видеть?

— Открытое окно.

— Простите?

— Понимаете, господин барон...— негромко, стараясь не привлекать ничьего внимания, пересказываю ему все, что видел... и в какой-то мере то, что только почувствовал.

— И что, по-вашему, все это можно означать?

От поисков ответа меня спасает хозяин дома, наконец-то прибежавший на шум. Выглядит он перепуганным. Впрочем, у него для испуга может быть масса причин — от простого страха за себя и свой дом до прямой причастности к происходящему. Хотя последнее вряд ли. Мы появились здесь лишь несколько часов назад, причем совершенно не планировали сюда заворачивать и вполне могли продолжить путь прежним маршрутом. И девушка могла быть жива сейчас... Наверное. Хотя если убийца среди нас, то ручаться за это я бы не стал.

Опрос патрульных лишь умножил число вопросов. Да, открытое окно видели. Получается, что это комната телохранителей маркизы. Окно патрульные закрывать не стали, но внутрь один из них — наш — заглянул. Увидел спящего. По описанию патрульного выходило, что это был Ксивен, да Тилен там и не должен был находиться. Но кто тогда закрыл окно? Причем рама была просто плотно прикрыта, то есть сделать это можно было с любой стороны. Ксивен утверждает, что спал, пока его не разбудил его крик служанки, обнаружившей соседку мертвой. Окно не открывал, а было ли оно закрыто на крючок, не помнит. Так он сам говорит, и я склонен ему верить. В коридор он ночью не выходил — иначе бы там его увидели. И за окно не выбирался — на обуви и одежде не было никаких следов этого, как и на подоконнике.

Обыск чердака тоже ничего не дал. А в чердачных окошках, выходящих на крышу, и вовсе висела паутина, то есть внутрь дома, получается, этот человек-тень не забирался. С крыши, во всяком случае. Но куда он делся? Не на парадное же крыльцо спрыгнул? Там же были и патрульные, как раз обходившие дом с той стороны, и выставленный на ночь постоянный пост. Мог ли это быть Тилен? Нет, не получается. Его, правда, никто не видел в момент убийства, но как он мог попасть на крышу и в комнату служанок никем не замеченным? Отсутствовал Тилен не больше десяти минут. Это довольно долго, но... Если он убийца, то как попал в комнату к жертве? Дверь была на виду у Киртана и Ладера. Через окно? Но для этого жертва должна была открыть ему окно, во-первых. Что, впрочем, сочетаемо со счастливым выражением на ее лице: Тилен — парень видный и вполне мог вскружить ей голову. Вот только почему девушка прежде тщательно скрывала свои чувства, не выдавая их даже взглядом? Что-то не вяжется... А еще он должен был как-то выбраться наружу, чтобы добраться до ее окна. Это во-вторых.

Прохожу по коридору до злополучной уборной. М-да... И как отсюда можно выбраться? Через яму для нечистот, что ли? Через маленькие окошки под потолком, через которые пролезет разве что кошка? Хм, а если через какое другое помещение? Но рядом с уборной в маленьком боковом коридорчике только кладовые. То есть окон там нет вовсе или они такие же, как в уборной. А в помещениях по другую сторону коридорчика если и имеются окна, то выходят они на все то же парадное крыльцо. То есть, либо Тилен умеет становится невидимым, либо это был кто-то другой. И кто бы сказал, было ли закрыто окно изнутри после убийства? Правда, если было закрыто, тогда сложно подозревать кого-то, кроме соседки по комнате. Но если убийство — ее рук дело, то в этой служанке пропала просто гениальная актриса. Такой вопль мог издать только человек, не подозревавший, что проснулся в комнате с мертвецом. И все же — за что убили девчонку? Какое знание стало для нее несовместимым с жизнью? Кстати говоря, хорошо бы узнать, накопал ли господин некромант-или-кто-он-там хоть что-нибудь или нет.

Скорей бы уже эта ночь закончилась...

Ага. Разогнался. Натыкаюсь на требовательный взгляд Урмарена, взмахом руки подзывающего меня к себе. Барон стоит рядом, то есть на какое-то его распоряжение не сослаться.

— Да, ваша светлость?

Ну, вот и зачем было строить из себя дознавателя-аналитика? Степень возможной виновности окружающих просчитывать? Лучше бы подумал, как сам выглядишь во всей этой мозаике. Впрочем, а что, действительно, нужно Урмарену?

— Скажите-ка, Таннер, как вам удается каждый раз поднять тревогу так вовремя? Если, конечно, это не вы сами организуете все эти неприятности.

— Ваша светлость...

— Шучу, шучу,— тут же поднимает он руку, видя, как на моем лице все явственнее проступает возмущение. Вот только ни капли смеха в его глазах не видно.

— Жаль, конечно, что убийце, похоже, удалось ускользнуть.

Это он на публику работает или его некромант — буду так его называть, пока имени не узнаю или реальной профессии — ничего в глазах покойницы не прочитал? Лично я склонен думать, что первое. Вот только полученные сведения, видимо, проходят под все тем же грифом "никто не поверит".

— Да кто его знает, ваша светлость, как так получается. Проснулся, выглянул в окно... А там уже увидел странное, ну, и поднял тревогу. Что, к слову, входит в мои обязанности на службе у господина барона.

— Мда, действительно,— кивает граф.— Ладно, хватит воздух перетряхивать. Нер Трингес!

К нему тут же подлетает хозяин дома:

— Ваша светлость?

— Все равно уже заснуть не удастся. Пусть готовят завтрак. Как рассветет, мы уедем. И, на вашем месте, я бы еще раз все обыскал и усилил охрану — для пущего спокойствия. Не забудьте в город сообщить. Я, конечно, и сам зайду куда надо, все равно собирался, но если и вы почешетесь, вам зачтется. Кроме того... что-то мне не верится, что целью убийцы была обыкновенная служанка. Как по мне...— граф наклонился к уху хозяина дома и что-то прошептал.

Трингес медленно сереет — до него доходит, что охотиться могли и за ним. Однако молча кивает и уносится в сторону кухни.

Солнце едва отрывается от горизонта, а первые всадники нашего вновь разросшегося отряда уже выезжают на тракт. Следом едут пятеро наемников Трингеса — старший из них везет донесение о происшествии в поместье. Ну, и нам подмога — если что. В самом хвосте — повозка, везущая тело несчастной служанки. Не оставлять же его Трингесу, в самом деле, которому она вообще никто. Похоронят в Мелате, на городском кладбище... наверное.

Деревни с каждой тигой встречаются чаще, становясь при этом крупнее и как-то богаче, что ли. Движение на тракте, несмотря на раннее утро, довольно активное. Впрочем, больше в попутном направлении, но мы не спешим. Спустя где-то часа полтора на горизонте появляются городские стены.

— Мелата,— говорит кто-то рядом, — эх, еще вчера могли там быть.

А ведь и в самом деле, не случись той засады за Реканом, успели бы мы вчера, как пить дать успели бы. Но что уж говорить.

За городскими воротами наш отряд долго петляет по узким улицам, явно избегая наиболее короткого и удобного пути к цели, которой сейчас является особняк графа. Урмарен опасается нападения в городе? Очень может быть. Я бы на его месте тоже опасался. Да и на своем расслабляться не стоит.

Здешняя резиденция Урмарена обнесена высоким — в два человеческих роста — решетчатым забором. Впрочем, разглядеть хоть что-нибудь за ним случайному прохожему вряд ли бы удалось — в трех шагах от ограды возвышается глухая зеленая стена из аккуратно подстриженного кустарника примерно той же высоты. Через ворота тоже ничего не видно — въездная дорожка почти сразу же раздваивается и оба ответвления скрываются за такими же живыми стенами.

Однако, оказывается, архитекторы и строители этого особняка не ограничились двумя линиями защиты от посторонних взглядов — шагах в десяти позади кустарника возвышается еще и каменная стена, густо утыканная заостренными железными штырями. Да и магические ловушки наверняка имеются.

И только после этого открывается вид на сам особняк — трехэтажное здание посреди небольшого парка, красивое, в меру вычурное — сообразно статусу владельца, надо полагать. На крыльце замерла группа встречающих — дворецкий, слуги, и чуть в сторонке — трое мужчин, одетых просто, но не дешево. Со сквозящей сквозь эту одежду военной выправкой.

Их светлости спешиваются у крыльца — я еще успеваю увидеть, как граф и барон пожимают руки этим троим — здесь же остается повозка с телом несчастной девицы и люди из поместья. Остальных Ладер ведет в обход здания. Здесь мы теряем какое-то время в конюшне, решая все вопросы, связанные с размещением лошадей. Потом направляемся в оружейную, где сдаем винтовки, револьверы, сабли и что у кого еще есть. При мне опять остаются только мои старые ножи — и то потому, что уложены на дне мешка, поверх моего золотого запаса.

Размещают нас в комнатах, странно похожих на ту, в которой я ночевал на постоялом дворе у Медведя. Маленьких, с низким потолком и таким же небольшим окном. Ну, и спальным местом на одного, само собой. Только у Барена это больше было похоже на скромный гостиничный номер, а тут... а тут очень уж напоминает тюремную камеру... или монашескую келью. Надо же, я знаю, как выглядят подобные места? Час от часу не легче. И сдается мне, в этом доме мы задержимся.

Толком проникнуться здешней атмосферой не успеваю — заходит Киртан. Барон требует нас к себе. Коридор, поворот, лестница, два этажа вверх, снова коридор, налево, направо, снова налево. Пришли. Хонкир уже здесь.

— Значит, так,— говорит барон,— до обеда — обоим отдыхать, в своих комнатах, по дому не шататься. После обеда и до ужина дежурит Киртан. Таннер — сменишь его после ужина. Ясно?

— Да, ваша милость.

Возвращаемся обратно. Интересно, зачем мы барону здесь? У его дверей и так стоят двое в униформе графской дружины, причем у них и оружие есть, в отличие от нас. Сомнения в графском расположении появились? Или просто — для душевного равновесия?

— Киртан, а обед в комнаты принесут?

— Нет, тут с этим проще — позовут и проводят. И туда, и обратно.

— Так ты ж вроде дорогу знаешь?

— А это чтоб любопытство не туда не завело,— усмехается Киртан.

Понимающе улыбаюсь, и мы расходимся по своим кельям. Телохранители маркизы должны быть где-то рядом, но их не видно. Служанка, наверное, при ней. Любопытно, а где здесь разместился Ладер? Впрочем, если вспомнит о своем интересе, сам меня найдет. Главное, чтобы граф не слишком скоро почувствовал желание продолжить наш разговор.

После обеда — сытного и очень толково приготовленного, мое уважение здешнему повару — топаю по коридорам в сопровождении графского дружинника, молчаливого широкоплечего парня с револьвером на поясе. Коротко стриженые рыжие волосы придают ему немного забавный вид, но желания поговорить почему-то не возникает. Ну его, зачем нарываться — вдруг им запрещено или обязаны докладывать о каждом разговоре?

Так же без единого слова закрываю за собой дверь своей комнаты. Теперь, если ничего не случится, меня ждут четыре часа тишины и одиночества.

Пожалуй, просто посплю — зачем зря мозги себе парить.

Однако поспать мне не дают — только заснуть. Едва мне это удается, как в мою дверь стучится Ладер. К счастью, исключительно по собственному желанию. И я, с трудом скрыв вздох облегчения, начинаю выполнять свое обещание, данное в Рекане — обучать его технике стрельбы с двух рук одновременно. При этом возникает стойкое ощущение, что этот способ имеет какое-то особенное название, которое почему-то совершенно не хочет вспоминаться. Конечно, на реальном стрельбище получалось бы лучше, чем в маленькой комнате и с пустыми барабанами, но на это пока рассчитывать не стоит. Ладер, впрочем, и так неплохо учится — сильно сомневаюсь, что сам освоил быстрее. Если он нарвется на противника, не знакомого с этим способом ведения огня, то его шансы уже будут предпочтительнее. А если он еще и попрактикуется — а уж он-то попрактикуется... Забавно, а Ладер ведь старше меня лет на пять, самое меньшее. Однако учу его я, а не он меня. Впрочем, почему бы не выправить баланс? Скажем, задать несколько безобидных вопросов?

— А ты давно Киртана знаешь?

— Давно,— говорит Ладер, продолжая доводить движения до автоматизма.— Служили вместе. Два года в одном полку. Не в войну, позже, но тоже всякого хватало. Потом барон Фогерен его к себе забрал.

— А ты?

— А что я? На еще один срок остался — меня дома никто не ждал, ни жена, ни наследство. Потом армию сокращать стали, дорого это — полную армию без войны держать. Наш полк трогать не должны были, но я с командиром поцапался, он и подвел меня под увольнение в запас. По закону — не придерешься, попробовал бы что доказывать — так и вовсе под суд попал бы. В общем, пришлось привыкать к жизни без винтовки. Вроде бы освоился, да подставили меня в одном деле — извини, что без подробностей, но очень уж вспоминать противно, потому как родственничек один был причастен. Вполне мог на каторгу загреметь, если не на виселицу. Вот тут-то и встретил я графа. Не поверишь, но совершенно случайно.

— Ну почему не поверю — в жизни очень многие вещи происходят совершенно случайно. Я, думаешь, стремился здесь оказаться? Просто мимо шел.

Он понимающе ухмыляется.

— Ага... Мимо шел. Ладно, хватит на сегодня. Главное я вроде понял.

— Понял,— говорю я,— и получается неплохо. Немного тренировки — и будет совсем хорошо.

Он, довольный, уходит, а я снова укладываюсь спать. А что еще делать? Не дневник же вести?

До самого ужина обо мне больше никто не вспоминает. Ужин оказывается обеду под стать, и вот я, слегка позевывая, следую в покои барона за Хонкиром и все тем же рыжим дружинником — приставлен он ко мне, что ли?

— А, Таннер,— рассеянно бросает Фогерен, заметив мое появление,— садитесь.

Молча усаживаюсь в указанное кресло, пока барон что-то пишет, полностью погрузившись в это занятие. Киртан, похоже, уже отправился отдыхать. В дверь просовывается физиономия Хонкира:

— Вам ничего не нужно, ваша милость?

— Нет, отдыхай пока,— отвечает барон и снова возвращается к письму.

Наконец перо отложено, лист свернут и вложен в конверт. Что барон делает с печатью, я не вижу, но явно не просто вдавливает ее в горячий сургуч. Спрятав конверт в ящик стола, Фогерен закрывает его на ключ и поворачивается ко мне:

— Ну что, Таннер, поговорим?

Хм, а куда он дел ключ? В руке нет, в замке тоже, и на столешнице я его не вижу. Так, а о чем мы будем разговаривать? Но отвечать вопросом на вопрос невежливо.

— Поговорим, господин барон.

— Я так и не спросил у вас, откуда вы знаете тот условный знак, которым вы предупредили нас о засаде?

Ну вот что с вами делать, а? Поверить, что честность не вылезет мне боком?

— Господин барон, к сожалению, я не смогу ответить на этот вопрос. Я не хочу скрыть имя своего учителя — я просто не помню, кто меня научил, когда и где.

— Дело в том, Таннер, что этот знак... — барон замолкает, не зная, как лучше сформулировать,— этот знак относится к очень давней системе кодов и условных сигналов. Ее заменили на ту, что используется в армии сейчас — более простую и, наверное, более удобную,— еще до войны за Ларинью. В войсках старой системой владеют очень немногие — в основном, инструкторы из числа ветеранов и офицеры — выходцы из армейских династий. И то зачастую не в полном объеме. Мы с графом тоже знаем ее благодаря своим предкам. И потому мне очень интересно, откуда ее знаете вы. Жаль, что не помните.

Мда, придется все-таки пооткровенничать. Момент, может, и не самый подходящий, но лучшего может и не быть. Ведь чем дальше, тем сложнее это будет сделать.

— Если бы я не помнил только это, господин барон, я бы не расстраивался.

— То есть?

— То есть пробелы в моей памяти куда обширнее, чем это можно заметить со стороны.

— Чего еще вы не помните? — во взгляде барона появляется вполне естественная настороженность. Ладно, чего уж там.

— Много чего. Я даже в имени своем не слишком уверен — мое ли оно.

Глаза Фогерена слегка округляются от изумления, после довольно долгой паузы он осторожно спрашивает:

— А Барен знал?

Ну уж нет, подозревать добряка Хальда в злом умысле не надо.

— Не знал. Может, и чувствовал что-то, но, видимо, не понял. К слову, вы ведь знаете, в чем суть его дара?

— Знаю. Потому и послушал его совета, несмотря на все сомнения...

Фогерен вдруг расплывается в улыбке:

— И не прогадал ведь! За эту неделю вы спасли мне жизнь минимум дважды!

Пожимаю плечами — мол, так уж вышло.

— А знаете что, Таннер? — Фогерен хитро смотрит на меня,— Оставим все как есть. Почему? Ну, выгоню я вас, сами отлично знаете, за что. И никуда вы не денетесь, даже на улицу выйти не успеете, вас тут же подберет граф Урмарен — и вы опять будете мозолить мне глаза, причем даже прогнать вас прочь я уже не смогу. Граф ведь тоже направляется в столицу. Так что лучше хотя бы до Тероны вы останетесь у меня на службе. Но если у вас есть еще какие-то секреты... вроде совершенно незаметной потери памяти, лучше не таите их... слишком долго.

Надо же, все складывается пока не самым худшим образом. Далеко не самым худшим.

Но вот вопрос — а мне-то что нужно в столице? Ладно — просто в той стороне? И если ничего мне не нужно на юге, что тогда гонит меня с севера прочь?

ЧАСТЬ ТЕКСТА УБРАНА ПО ДОГОВОРУ С ИЗДАТЕЛЬСТВОМ

ПРИЛОЖЕНИЯ ЗДЕСЬ