Усилитель желаний. Общий файл

Глава 1. Мастер Он

"Чудо не водка. Оно бывает и до четырнадцати часов", — сказал как-то отец, найдя под скамейкой в парке пятитысячную купюру. Эти слова постучались в мою башку, когда обернувшись, я увидел перед собой странного старика. Ну, как старика? — этот мужик был ещё достаточно крепок. Поезд метро раскачивался из стороны в сторону, а он не держался за поручни и вполне себе держал равновесие. Если б не длинная белая борода, ему бы никто не дал больше полтинника.

Представьте себе моё удивление! И дело не в том, что секунду назад в последнем вагоне никого кроме меня не было. Просто зима, ночь. На улице минус тридцать. А он босиком. Какой уважающий себя постовой, пропустит такого в метро? Тем более, перстенёк на руке. Вещь дорогая. Откуда у босяка? Вдруг украл?

Не знал я тогда, что это усилитель желаний. Даже рассмотреть его, как следует, не успел. Времени не хватило. Поезд споткнулся, сбавляя ход, и диктор сказал хорошо поставленным артистическим голосом:

— "Автово". Следующая станция "Ленинский проспект".

Сказал и сказал, делов то! Я приготовился к выходу, а этого с бородой будто током тряхнуло: вздрогнул всем телом, схватился за мою руку — и исчез. Ладно бы просто так исчез, так и меня с собой прихватил.

Нехилый такой столбнячок, искры перед глазами — и стою я, ваш покорный слуга, хрен его знает где. В небе два солнца, трава под ногами фиолетово-красного цвета и деревья толщиной в руку. Не вверх растут, а стелятся над землёй, наподобие виноградника. Листья у них огромные, круглые, как у земных кувшинок. Море поблизости плещется и духота. Солнышки в два ствола припекают, прибрежные скалы делятся нажитым, как каменка в русской бане. А на мне зимний армейский комплект от Юдашкина со споротыми погонами, гражданская пидорка и берцы на рыбьем меху. Думал, после выхода из метро мерзнуть буду, а оно вон оно как! На пот исхожу.

Смотрю, сумка при мне. Паспорт, военный билет, медицинская книжка, направление на операцию из воинской части, аттестат с выпиской из приказа, рентгеновский снимок — ничего по дороге не потерялось. И старичок, гребаный почучуй, тоже никуда не пропал. Сидит себе на траве, улыбается. Заметил, что я, наконец, обратил на него внимание, похлопал себя ладошкой по волосатой груди и говорит:

— Он!

Да тут по одной бороде можно определить, что никак не она.

Так я ему и сказал. Ещё от себя кое-что добавил. Только не понял он, воспринял мои слова без мысли в глазах. Голову набок склонил, перстень к глазам поднес, будто бы камнем любуется.

А камушек действительно знатный. Пульсирует, как живой. Всеми оттенками красного переливается. Взгляда не оторвать! Век бы смотрел, только чувствую, запекаюсь, как курица в гриле. Начал потихоньку разоблачаться. Куртку на солнышках разложил, берцы кой-как снял. Только взялся за свитер, начал стаскивать его через голову, слышу, кто-то смеется. Сначала тихонечко подхихикивает, потом все громче и громче.

Вот честное слово, у меня на душе полегчало. Если над тобою смеются, значит, кто-то, как минимум, тебя понимает. Почему-то, вдруг, показалось, что проблемы, связанные с моим перемещением хрен его знает куда, разрешатся сами собой. Обрушатся декорации, из-за пригорка вывалится куча статистов, и человек с микрофоном произнесёт: "Здравствуйте! Это программа "Розыгрыш"!

Не именно так, а что-то типа того. Действительно, кто я такой, чтобы надо мной в прямом эфире прикалывались? Не Тимоти, не Юдашкин (чтоб он, в таких же армейских штанах без карманов зарплату свою носил), а обычный российский прапорщик. Ну да, можете тоже смеяться. Тот самый прапорщик, что ворует со склада все, что плохо лежит. Стырил на последней войне целый осколок, и ношу его под левой коленкой, чтобы никто не нашел.

В общем, снимаю я этот треклятый свитер, а он как назло, ни в какую! Майка прилипла к телу и тормозит. Чувствую, трясет меня, накрывает. Даже смех старика стал казаться уже не спасительным, а дурацким. Рванул изо всех сил, и справа моя в стороны поползла. Порвал, стало быть. Но дышать стало чуть легче.

Кто ж, думаю, интересно, попался такой смешливый? Смотрю, а это мой похититель. Упал на траву, ногами сучит и по бородище своей с боку на живот перекатывается. А она у него, как у БГ — лидера группы "Аквариум". В смысле, растет с конца подбородка. Только у Бориса Борисовича этот символ мужской мудрости, как у буддийского монаха, поскандалившего с женой, последний клочок и остался, а у этого достойного человека — чисто хвост орловского рысака. Расширяется посредине и длиной почти до колен.

Ладно, думаю, не буду мешать. Пусть забавляется, коли ему так весело. Пойду лучше в море ополоснусь, раз уж припрыгала такая халява.

Только сделал пару шагов, слышу, старичок окликает. Ну, типа, строжит:

— Не ходи никуда! Тут ничего нет, ни моря, ни облаков, ни травы.

— Как, — говорю, — нет? А это что под ногами?

— Это ещё черновик. Всё что успело придуматься. Ну как тебе, нравится? Хотел бы ты жить на такой планете?

Присмотрелся я повнимательней, точно! Не планета, а большой недострой. Ни птиц никаких, ни зверей. С комарами и мухами, это, конечно, он здорово сообразил, но и без них как-то скучно.

Стою, переминаюсь с ноги на ногу: сказать, или промолчать? Творческие люди, они по натуре обидчивы, замечания принимают в штыки.

Хрен с ним, думаю, похвалю. А чтоб не подумал, что я темню, докопаюсь до какой-нибудь мелочи. Взял и сказал:

— Как по мне, жарковато, мужик, у тебя. Два солнца это уже перебор.

— Тебе тоже так кажется? — с живостью откликнулся он. — Сейчас исправлю.

Я думал, что это шутка, а дедушка правой рукой по горизонту провел — мык! — и накрылось одно светило, ни тени, ни облачка не оставив. И, как ни в чем, ни бывало:

— Так лучше?

— Другое дело! — подтвердил я, внутренне охреневая.

— У меня еще много разных задумок! — похвастался старичок. — Как с континентами разберусь, хочу заселить океан разумными рыбами. Как, одобряешь?

— Разумное существо должно созидать, — подумав, ответил я. — А рыбы для этого не приспособлены. Двумя плавниками много не наработаешь, а плоскою головой ничего не изобретёшь. Колесо под водой без надобности, огонь в принципе не горит, звёздного неба не видно. Нет горизонта, к которому нужно стремиться. Чтоб, к примеру, освоить космос, придётся тем рыбам сначала выйти на сушу. А это получается что? — лишний виток эволюции. И вообще, это не по-хозяйски оставлять без догляда сушу на длительный срок. Пока новый разумный вид поднимется на ноги и обрастёт руками, всё здесь деревьями зарастёт. Посмотрит посторонний с орбиты: ну и планета, лес да вода!

— Ты прав, — согласился он. — С рыбами каши не сваришь. А жаль. Хотелось, чтоб было красиво и не как у других...

Смотрю, скис старикан, обломалась его задумка. А я уже про жару и море забыл. Страсть как люблю потрепаться на глобальные темы. Ладно, думаю, домой я успею. Коли есть такая возможность, надо подсказать мужику. Ему ведь, ещё меня возвращать обратно.

— Ты, — говорю, — не с того края копаешь. Совершенней чем гомо сапиенс природа ничего не придумала. Если нельзя выиграть в качестве, можно попробовать взять количеством. Чтоб было не как у других, посели на своей планете несколько человеческих рас. Дай каждой среду обитания, культуру и внешность в корне отличную от всех остальных. Гномы, к примеру, пусть живут в горных пещерах, из руды выплавляют железо, делают оружие и доспехи. Эльфы...

— Оружие и доспехи?! — перебил меня старикан, и снова захохотал. — Где это ты на такие чудеса насмотрелся, у себя в преисподней?

На этом вот, "у себя в преисподней", я как-то сразу внимания не заострил. Ладно, подумал, потом уточню, с чего это, питерское метро (а может, и не только метро), стали сравнивать черт знает с чем. Культурно спрошу, не поднимая скандала. Мужик вроде бы адекватный, хоть и педант, на критику реагирует. Не станет меня, за такую мелочь правою ручкой мыкать.

— Слышь, — говорю, — дядька, не знаю, как тебя величать, а над чем это ты так громко смеялся?

— Что, обиделся? — между двумя всхлипами откликнулся он. — Ну, прости старика. Трудно было не засмеяться. Он это имя моё, а не то, что ты тут наговорил. И речь у вас, у отверженных, очень чудная. Все слова говорите наоборот. Добрые люди "акур", вы — "рука", "ями" — "имя". Я, грешным делом, без усилителя, не сразу и разобрался. Кстати, что такое "колоско", то есть "осколок"?

— Инородное тело, проникшее в плоть, — как можно точней, сформулировал я, откладывая на ум словечко "отверженные"

— Инородное — это значит, рожденное в ином мире? Кар, или, как у вас говорят, рак? Нет? По глазам вижу, что нет! Слушай, отверженный, а что ты все время стоишь? Неудобно ведь так разговаривать, снизу вверх.

— Эх, дядька! — мне почему-то, стало немного жаль, этого наивного старика. — Да если б я мог сидеть, с какого б тогда хрена в пустом вагоне стоял? Осколок мешает.

— Так он у тебя с собой?! — обрадовался Он, — Будь добр, покажи!

— Там, — я ткнул под коленку указательным пальцем и вынул из сумки рентгеновский снимок, — можешь полюбоваться.

— Как интересно! Приляг.

Не знаю почему, но я повиновался. С наклоном вытянул ногу влево. Упершись руками, присел на полушпагат. Увидев как мне тяжело, дядька засуетился. На его, безмятежном лице, проявилась гримаса жалости. Вздохнув, он легонечко мыкнул рукой, и я сразу обрел горизонтальное положение. Причём не завис, а разлегся на чем-то упругом и мягком в полуметре от грунта.

— Посмотрим, посмотрим!

Внимательный взгляд ощупал мое колено, туда же потянулись и руки.

— Э, э, дядька, ты что удумал?! — запаниковал я.

Но было уже поздно: "дядька" катал на ладони бесформенный кусочек железа, небольшой, миллиметров шесть. И как успел? Ни то что боль, я вообще ничего не почувствовал.

— И угораздило же тебя так глубоко занозу в ногу загнать! — с укоризной, сказал Он. — Или ты не сам? Ах, да! Мне ж говорили. Так это и есть осколок с самой настоящей войны? Никогда б не подумал! — Глаза у него большие, карие, круглые. Они прямо таки светились от счастья. — А ну-ка попробуй сесть! Не бойся. Кость я поправил, сухожилие нарастил. Только ямка снаружи осталась. Загладить ее, или пусть так и будет?

— Пусть будет, — сказал я, тщетно стараясь нащупать рукой край воздушного ложа, — а то медкомиссия не поверит, что он у меня был.

— Он?! А причем тут... ах, да, ты же в другом смысле...

О создателе этой планеты у меня постепенно складывалось двоякое впечатление. С одной стороны он казался мне всемогущим волшебником, чуть ли ни богом, который на раз, зажигает и гасит солнце, а с другой — натуральным лохом. Таких простаков на Земле не только сами разводят, но и передают по цепочке родным и знакомым. Я б на его месте поостерегся приглашать к себе в гости неизвестно кого, даже имени не спросив.

— Слушай, Он... — так и не добравшись до края, я сел напротив него, скрестив по-турецки ноги.

— Ты не мог бы называть меня дядькой? — просительным тоном сказал старичок, опуская меня на землю очередным "мыком". — Мне безумно понравилось это слово. Такое домашнее, чистое. Как будто из тех далеких времен, когда я был юным и низшим.

— В каком смысле "низшим?" — не понял я.

— Примерно таким, как ты, — уточнил Он. — Даже боги были когда-то людьми. Кроме, естественно, первородных.

Меня снова прошибло на пот.

— Так ты, получается бог? — спросил я, с трудом шевеля отвисающей челюстью.

— Что ты! — захохотал, замахал руками этот наивный старик. — Хорошо хоть, не слышал никто! До бога мне, как отверженному до низшего: расти, совершенствоваться, перерождаться. Я мастер! Вчера еще был подмастерьем, а сегодня уже мастер! Строю свою планету. Понимаешь? — свою, самую первую! С утра так увлекся, что чуть не забыл заглянуть в преисподнюю. Если бы не встретил тебя, пришлось бы вернуться с пустыми руками. У нас это не приветствуется. Какой же я мастер, если в первый же день забыл о своем статусе? Ты как, рад?

Нет, странный он все-таки человек. По глазам вижу, что обидеть не хочет, а режет в самое сердце.

— Что молчишь? Честно скажи, ты рад? — забеспокоился старичок.

Наверное, пауза с моей стороны непозволительным образом, затянулась.

— Знать бы, чему, — осторожно ответил я. — Манера у вас, мастеров, очень чудная. Говорите много и ни о чем, ничего конкретно не объясняя. У меня накопилась целая куча вопросов, но я еще не успел вставить ни одного. Все тонет во встречных пустых словесах. А очень хотелось бы уточнить, что ты имеешь в виду под понятием "преисподняя"?

— Удаленное место для изоляции разумных отверженных сущностей. Там они очищают карму от негатива, накопленного в прошлых реинкарнациях. По-моему, это элементарно.

— Для кого как. Ты, дядька, не юли! — насел на него я. — Сам только что намекнул, что я к этой преисподней имею какое-то отношение. Вот с этого места и как можно подробней.

— Так ты о своей галактике совсем ничего не знаешь?! — Из положения сидя, старичок воспарил над поверхностью, несколько раз мыкнул рукой и забегал по зеленому лугу в одночасье сменившему инопланетный пейзаж.

Можно подумать, ты знаешь! — чуть не сорвалось с моего языка, но я во время его прикусил. Заодно проглотил смешок. Ибо то, что поведал мне мастер Он, не укладывалось в голове.

Нам с детства внушали, что наша планета — колыбель разума во Вселенной. А по его словам, не только Земля, но и вся галактика Млечный Путь это, не что иное, как натуральный ад. Для каждого вида носителей разума здесь создана своя, изолированная от других солнечная система — индивидуальная капсула с привычным только для них климатом, атмосферным давлением и силой тяжести.

Общий прогресс поднадзорных, в целом приветствуется. Но не стоит во главе угла и ограничен строгими рамками. Во избежание сговоров, бунтов, побегов и междоусобицы, свобода перемещения каждого вида отверженных, только в пределах своей капсулы.

В качестве не снимаемых кандалов, здесь властвуют строгие физические законы. Такая, к примеру, эксклюзивная аномалия, как несворачиваемость пространства. Право выхода за пределы своей солнечной системы обретается лишь посмертно, в индивидуальном порядке, единогласным решением членов Бюро Объединенных Галактик.

Вот почему, по мнению моего похитителя, я должен был очень радоваться. Он поднял меня от самого низа, чтобы взять к себе в обучение. Есть там у них, в Содружестве Свободного Разума, свод неписаных законов и правил, главное из которых гласит: "Путь к совершенству начинается с низшей ступени. Не познавшие тяжесть греха, не достигнут полноты очищения".

Сел я тогда на задницу и задумался о трактовке понятия "грех". Ну, нам с паханом самое место в аду. Оба по жизни вояки, только он спился давно и от водки сгорел, а я ещё нет. А вот мамку за что? С утра до ночи корячилась чтобы у сыночка всё было как у людей. Только с работы притащится, телефон на столе надрывается: "Тетя Вера, парикмахерскую надо помыть!" Или офис какой-нибудь, или магазин, или то и другое сразу. Там триста рублей, там четыреста, а перед праздником все пятьсот. Ни суббот ей, ни воскресений, а как меня из Сирии привезли, ни спокойного сна. Насчёт моего кредита звонят, ведь это сейчас святое...

А старикан всё не унимается. Всё ждёт, когда же я упаду перед ним на четыре кости: облагодетельствовал! В его понимании это не грех — оставить старушку один на один с коллекторами, отняв у неё единственную надежду и, можно сказать, опору. Это я о себе. Меня, кстати, Серёгой зовут. Фамилия тоже простецкая: "Иванов, ё-моё!"

Видит Мастер, что нету во мне ни капельки радости, принялся уговаривать. Я ему, главное, аргументы про мать и кредит, а он, что она мне типа никто, такая же грешная сущность, которая в этой вот, инкарнации меня родила, а в следующей вряд ли узнает.

Нет, "по-божески" не всегда значит "по-человечески". Хрен с ним, — думаю, — с мыканьем и прочими дурными последствиями, я ему всё скажу!

И сказал:

— Отпусти меня, Он! Я, конечно, хочу достичь совершенства, но совесть не позволяет. Не будет мне ни сна, ни покоя, пока не воздам своей матери добром за добро.

— Совесть? — переспросил старик и приблизил к глазам свой перстенёк.

Камешек вспыхнул. Пространство вокруг дрогнуло, исказилось и обрело размеры и антураж крестьянской избы.

— Совесть, — опять повторил Он, стирая бревенчатый сруб своим беспощадным "мыком". — Спасибо, тебе отверженный, что напомнил. Только ничем я помочь не могу, если бы даже и захотел. Для меня межзвёздный портал откроется через год по эталонному времени, когда сущность которую ты называешь матерью, дважды умрёт и опять возродится. А тебя не пропустит идентификатор. Был бы ты чей-нибудь ученик, имел хоть крупицу знаний...

Я жадно вдохнул исчезающий дух натопленного жилья.

— Ну, тогда убей меня, Он! Убей здесь и сейчас. Или прими в обучение, как говорят у нас в преисподней, заочно, без отрыва от производства.

Наверно отчаяние придало моему голосу столько внутренней убежденности, что старика проняло. Суть моего предложения он, кажется, уловил, потому, что смотрел на меня сомневающимися глазами и задумчиво теребил основание бороды.

Я ухватился за этот взгляд, как утопающий за соломинку. На что ни пойдёшь, что только ни наобещаешь, лишь бы вернуться в привычный мир, который ещё с утра казался тусклым и серым. Не помню уже, когда я в последний раз так вдохновенно врал.

Окружающее пространство было под стать моему настроению, мрачным и монотонным. Под ногами серая твердь, размытая линия горизонта. Если б ни лысина мастера, я вообще бы не разобрал, где тут начинается небо.

— Как ты сказал, без отрыва от преисподней? — вымолвил Он, сверяясь со своим перстеньком. — Да разве такое возможно?

— В каждом общественном строе должен быть свод каких-то нормативов и правил, — осторожно ответил я, лелея в душе лучик надежды. — Не знаю как здесь, а у нас на Земле всё, что законом не запрещено, имеет право произойти. Что может помешать человеку начать безгреховную жизнь, если он к ней морально готов?

* * *

Как это было, я помню в мельчайших подробностях. Мастер извлёк из небытия точно такой же перстень как у него, только с белым прозрачным камнем и подвесил его в воздухе перед моими глазами.

— Это цвет Абсолюта, высочайшей степени совершенства, к которому ты должен стремиться, — торжественно вымолвил Он.

Стекло и стекло. Я послушно поднял глаза, потянулся к нему вежливым взглядом. На сером небесном фоне бриллиант смотрелся размытым пятном. Впрочем, у каждого разумного существа свой идеал красоты. Видел бы кто-нибудь лицо моего наставника! Оно выражало благоговение и восторг.

Я уже примерно догадывался, что перстень не украшение и не знак особого статуса, типа жёлтых штанов в "Кин-дза-дза", а нечто намного большее. В затруднительных случаях, старик подносил к глазам свою бижутерию, как будто просил у неё совета. Мыкал он только правой рукой и, насколько я помню, несколько раз называл усилителем то ли перстень, то ли сверкающий камень, а может, то и другое вместе.

— Какое ты носишь имя? — насмотревшись на абсолют, строго спросил наставник. Спросил как начальник у подчинённого.

— Сергей, — отрапортовал я. — Сергей Александрович Иванов.

Хотел показать паспорт, но не нашёл сумку.

— Да-а-а, — Он закрутил носом. — Понимаешь, отверженный, у нас в ССР не принято, называя себя, издавать неприличные звуки. "Сер" это ещё терпимо, но "гей" (второй слог он даже не произнёс, а обозначил губами) — это уже грех и деградация кармы. С таким извращённым именем, несовместим статус ученика.

Мне показалось, что наставник расстроился больше, чем я. Это тем более удивительно, что процессе общения с ним, мне отчего-то стало казаться, что он перестраховщик и бюрократ. Только плохо в содружестве знают обитателей преисподней. У нас ведь, помимо имён есть целый набор погремух, которыми человека могут назвать или обозвать.

— А фамилия? — озвучил я первый запасной вариант — как она, с точки зрения правил приличия? —

— Ив — ан — ов... — Мастер зашевелил губами, задумался, сверился с усилителем, перевёл на меня ошарашенный взгляд.— Ты не поверишь! — дважды повторил Он, чтобы я тоже осознал и проникся. — С вероятностью девяносто процентов, идентификатор портала пропустит второй слог!

Эмоции из него так и попёрли. Сдерживать их мой всемогущий наставник не умел, или не посчитал нужным. Он так беспорядочно мыкал руками, что у меня рябило в глазах. Причудливые пейзажи вспарывали пространство, обретали в нём звук и объём и, не успев утвердиться, уходили на задний план, уступая место другим, более ярким и многоголосым.

Это шумное шоу не давало собраться с мыслями. А подумать было о чём. Если, по словам старика, галактический год это две человеческих жизни, то с каждой минутой в этом... хрен его знает где, я транжирил земные недели, а то и месяцы.

Когда Он отбесился, планета вернулась в своё первоначальное состояние: с ласковым морем, вьющимися деревьями и одуряющим пеклом. Второе солнце вновь оседлало орбиту, палило с удвоенной силой. Одежда, которую я сбросил, собираясь на дикий пляж, ещё исходила паром. Майку можно выбросить хоть сейчас, а вот свитер жалко. Чистая шерсть, мамка попробует перевязать...

Цвет абсолюта по-прежнему тускло отсвечивал на уровне моих глаз. Даже дневной свет не мог его оживить.

— Возьми его, Иванов, и приготовься к реноминации, — тихо сказал наставник.

Перстень на ощупь был никакой. Ни веса, ни температуры. Как пух белолистого тополя, упавший в ладонь. Осторожно, стараясь не уронить, я надел его на безымянный палец правой руки и камешек

ожил, затрепетал огоньком полуночной свечи. Пахнуло родным домом времён реформы РАО ЕС с её каждодневными веерами: ни телек не посмотреть, ни включить, электрическую плиту. Ляжешь после ужина спать, а перед глазами мерцающий огонёк. Не жизнь, а сплошная реноминация. Был человек — стал говно. И ведь...

— Не путайся в терминах, Ан — перебил мои мысли Мастер, и я для себя отметил, что он не назвал меня ставшим уже привычным словом "отверженный". — То, что ты оживил в памяти, называется деноминацией и бывает лишь в преисподней. Может, хорошенько подумаешь, прежде чем вернуться туда?

— Нет, сказал я. — Хочу домой...

Глава 2. Ученик Ан

Вообще-то мы говорили с наставником, а не с перстнем и фразу "хочу домой" можно было трактовать широко. Окажись я в вагоне метро, на станции "Дачное"... да в принципе, на любой питерской улице, был бы доволен. Но при условии, что сам этого захотел. Но так?! Ни портала не видел, ни с Оном не попрощался — раз, и...

Чёрт знает, что за процессы происходили в этом невзрачном камне, но он понял меня слишком буквально. Я действительно был дома. Сидел в своей комнате перед горящей свечой, за раскрытым учебником русского языка и готовился к выпускному экзамену.

Откуда я это знал? Да ниоткуда. Просто помнил и всё.

На кухне гремела посуда. Доносились приглушенные голоса. Мамкин и... очень похожий на мой.

Вот я запаниковал! Встретить во времени себя самого — это, говорят, полная жо! Вернее, не "говорят", а в интернете читал, что один персонаж падает замертво, другой исчезает неизвестно куда.

Дурна, думаю, курятина! Схватил свою сумку с потными шмотками и мысленно крикнул: "Скорее назад!"

Паника паникой, а на этот раз я своё перемещение проследил. Визуально не получилось — свет очень уж яркий, глаза пришлось закрывать, а на уровне внутренних ощущений — стопудово. Это как будто опору вышибли из-под ног. Летишь не зная когда и куда упадёшь. В нокдауне так бывает. Перстень на безымянном пальце коротко так "бзык!". Будто на мобильник пришла эсмээска. И ещё, в том месте, куда ты переместился, твердь под тобой появляется сама по себе. Будто ты там и час, и другой стоял.

Произнося слово назад, я ожидал увидеть планету двух солнц, берег спокойного моря и Мастера на зелёной лужайке. Но снова угодил не туда. Передо мной простиралось русло величественной реки, безмолвно впадающей в бескрайнее озеро. Закатные краски расцвечивали пейзаж тревожными бликами. Было жутко, но так красиво, что не отвести глаз. Противоположный берег был крут и настолько высок, что в сравнении с ним, я казался себе песчинкой. Он вдавался в лазурную гладь отвесным скалистым выступом. А в общих его очертаниях угадывалась человеческая фигура.

Картина мне очень напоминала кадры из фильма о властелине колец, который мы с матерью фрагментарно смотрели на кухне у крёстного, ожидая, когда протопится баня. Что интересно, этот же самый пейзаж сидел в моей голове, когда я рассказывал Мастеру о гномах и эльфах в качестве альтернативы разумной популяции рыб.

Поэтому и остался на берегу безымянной реки, а не сделал вторую попытку вернуться домой с поправкой на тупость своего усилителя. И угадал.

— Ты почему здесь? — раздался знакомый голос. — Портал не пустил, или надумал вернуться?

— Во времени заплутал, — обернувшись, пояснил я. — Попал не туда.

Мастер озадаченно мыкнул, сооружая себе воздушный топчан, окинул меня снизу вверх долгим внимательным взглядом.

— Странные вещи ты говоришь, — вымолвил он, наконец, — как может вчерашний отверженный вернуться в другое время, если такое доступно только лишь Первородным? Портал штука простая даже для начинающего. Нужно было в деталях припомнить место в которое стремишься попасть. А ты, как обычно, всё перепутал...

Что у Мастера не отнять, так это безапелляционность. О чём бы ни шёл разговор, он везде корифей, истина в последней инстанции. Как я мог ошибиться, если трогал руками свой ученический стол, который в ещё прошлом году вынесли вон судебные приставы? Но разве такому что-то докажешь? "Ты всё перепутал" относилось и к полной перестройке планеты, затеянной Мастером с моей лёгкой руки.

— Не вижу за частностями полноты картины, — выговаривал он, — что-то ты, Иванов, неправильно вспоминал. Только у гномов я смог обнаружить что-то конкретное: как выглядят, где живут, чем занимаются. По всем остальным расам в твоей голове ералаш и белые пятна: одни куда-то спешат, другие что-то несут, а третьи с кем-то воюют. Надо было тебе весь фильм посмотреть, от начала и до конца. Мне столько не выдумать. Ещё пару дней помучаюсь и брошу. Вернусь к рыбам. А жаль. Задумка уж больно хорошая!

Тут-то я и поймал подходящую паузу, чтобы вклиниться в его монолог. Взял и пообещал добыть ему копию "Властелина колец". Не позже, чем через два дня. Как он желает, от начала и до конца.

Мастер почесал в бороде, хмыкнул и произнёс:

— Если такое случится, мы меня несказанно удивишь...

* * *

В этот раз я конкретно представил вагон электрички и станцию "Нарвская", где вышел последний попутчик.

Прокатило без малейшей накладки. У меня с непривычки опять заложило уши. За окнами засуетились беспорядочные огни. Поезд, раскачиваясь, плавно набрал ход. Я стоял, навалившись грудью на стойку, держа на весу левую ногу, хоть она давно уже не болела. Из сумки выглядывал рукав рваного свитера. Перстень на безымянном пальце повернулся камнем в ладонь. Если сейчас на часах то самое время, из которого Мастер меня изъял на следующем перегоне, то я возвращаюсь в него с другим багажом.

Ещё нынешним утром мои ближайшие дни были расписаны по часам, строго подчинены одной единственной цели — операции на коленном суставе с последующей за ней артропластикой. Теперь меня в Питере держит лишь чемодан. К нему я и ехал на проспект Стачек, в квартиру своего бывшего помкомвзвода. Электробритву хотел забрать.

В Саратове нас накрыло одной противопехотной миной. Обоих контузило, но мне "повезло" больше: осколок под коленку поймал. Ещё в полевом госпитале Илюха мне предложил первые дни у него перекантоваться:

— Серёга, говно вопрос, квартира трёхкомнатная, все удобства. Я буду рядом, куда надо, сопровожу...

Вот только отпуск у контрактника длинный, много чего может произойти. Кто ж знал, что жена на сносях, что тёща примчится из Лисьего Носа, да сама заболеет? По питерским меркам, приветили меня хорошо. Накормили, комнату отвели. Взгляда косого никто не бросил. Только я не тупой, понимаю что людям не до меня. Не стал никого напрягать, всё сам. По делам помотался, угол себе нашёл у одного алкаша. Пару бутылок поставил на стол и спи до утра. Там, кстати, у меня мобильник пропал. Вот и ехал без предупреждения.

В свете новых возможностей, можно было попробовать изъять чемодан из прихожей и переместить его прямо в вагон. Более того, так и подмывало поэкспериментировать с перстнем, сделать такой карамболь.

Весь в нетерпении, я выскочил на следующей станции. Покуда добрёл до ближайшей скамейки, представил, как проснётся Илюха и пойдёт покурить на лестничную площадку. Походя, глянет в угол за вешалкой, а вещи чужие йок! Это ж весь дом будет поставлен на уши! До полиции дело дойдёт. И что после этого я при встрече ему скажу? Нет, чем такие эксперименты, уж лучше ползти до Автово на карачках.

Сижу я, себя матерю. Зря выходил. Перстень на пальце сник, в гранях ни огонька. Свет станционной люстры отскакивает от него как капли дождя от восковой поверхности. Стоп, думаю, а почему б не попробовать вернуть свой сотовый телефон?

Представить его как следует не успел, чувствую, во внутреннем кармане потяжелело. Надо же, точно он, мой старенький "Филипс"! Всё как было, только симка налево ушла, а снизу экрана прилеплен бумажный ценник: "580.00". Подешевел, я его в двухтысячном за тысячу с рук покупал.

Время позднее, а я всё сижу, вторую уже электричку мимо себя пропускаю. Смотрю, полицейские заинтересовались, не пьяный ли?

Только стояли в расслабленных позах, мило общались с дежурной у эскалатора, а тут подобрались и медленно так, весомо, будто они не ко мне. Идут, смотрят лениво по сторонам, помахивая дубинками в такт. Один чуть впереди, другой сзади и сбоку.

Тут не до симки. Содрал я ценник с экрана, скатал пальцами в шарик и сунул его за голенище своего сапога. Ничего по карманам прятать не стал. Только мысленно попросил, чтобы стал усилитель желаний невидимым для чужих.

— Предъявите, пожалуйста, документы, — сказал сержант и вежливо козырнул.

Стараясь не делать резких движений, я вынул из сумки папку с бумагами. Там всё: паспорт, военный билет, медицинская книжка,

направление из воинской части, аттестат с выпиской из приказа и даже рентгеновский снимок.

— Кого-нибудь ждём?

Полицейский оказался понятливым. Бегло просматривая даты, печати и подписи, он коротко изложил причину претензий ко мне.

— Никого, — откликнулся я заготовленной фразой. — В поезде растрясло, осколок под коленом забеспокоил. Мне нужно было на станцию "Автово", одну остановку не дотерпел. Ещё чуток посижу, а на следующей электричке, может быть, и уеду.

— Куда, если не секрет? — снова спросил сержант и, подумав, возвратил папку.

— К сослуживцу, боевому товарищу. Бритву хочу забрать, да в божеский вид себя привести, чтобы нянечек в клинике не пугать.

Отвязались служивые. Только экспериментировать в людных местах мне расхотелось. Я встал и, нарочито прихрамывая, ушёл на посадочную площадку, где ширился и нарастал гул подходящего поезда.

Утерянную сим карту я представил легко. Она тоже приметная. С виду как "МТС", а съёмная часть от "Билайн". По красному фону буковка "ф" чёрным фломастером. Это чтобы мамка не перепутала, когда я в командировках: "р" это значит, роутер; "н" — ноутбук; а "ф", стало быть, "Филипс".

Перстень был безотказен как РПГ: что представил, то получил. Я настолько привык к халяве, что даже не удивился когда телефон начал искать сеть.

Пропущенных звонков было пять: мамка побеспокоила, Илюха четыре раза. А вот для непринятых СМС сообщений уже не хватало памяти. Все от незнакомых людей, с примерно одним содержанием:

"Если завтра не принесёшь долг, всё до копейки потратишь на похороны".

Сука! — рассвирепел я и ахнул от неожиданности. От пальца и до плеча руку прошило болезненным импульсом, а камень на моём усилителе вспыхнул и потускнел.

— "Автово", — поздравил меня диктор. — Следующая станция

"Ленинский проспект".

— Пошёл ты... ну, бли-ин!!!

До выхода к турникетам я растирал немеющее плечо. Старался не только гасить на корню выплески агрессивных эмоций, а как бы наоборот, перенаправить их в мирное позитивное русло. А перстень на пальце мерцал. Затаился. Ждал от меня очередного прокола. Он ведь создан в Содружестве ССР, где даже моё имя может испачкать карму.

Скромные, хорошие люди, — думал я об авторах СМС. — Как им, наверное, одиноко! Это ж какое огромное сердце нужно иметь, чтобы вот так, как они, отсылать весточки людям, всегда оставаясь для них неизвестным доброжелателем...

Я выплетал словесные кружева, склоняя усилитель к решению найти и вознаградить словом за слово каждого человека, если даже кто-то из скромности поменял или забыл номер своего телефона.

Перстень или не до конца догонял, или раздумывал. А может, такая задача была ему вообще не под силу. Лишь в фойе наземного павильона, когда позвонил Илюха, я заметил, что эсмээски, одна за другой, начали исчезать из памяти моего "Филипса".

— Алло!

— Серёга, ты где?

— В метро. Рядом с твоим домом.

— Код не забыл?

— Нет.

— Жду. Есть разговор.

На четвёртый этаж я поднимался пешком. Разрабатывал левую ногу. На время болезни её приходилось беречь. Вот мышцы вконец и обленились, стали как студень.

Илюха поджидал меня около лифта. Сигарета в руке истлела до половины. Судя по форме одежды, он ещё даже не думал ложиться в постель. Услышав шаги, встрепенулся:

— А, это ты? Проходи на кухню. Берцы не вытирай, в квартире натоптано.

— Где все? — спросил я, понимая, что натоптано неспроста.

— Ксюху в больницу забрали. На сохранение. А тёща поехала её провожать, да там и осталась... сиделкой... Чай будешь?

Я только хотел сказать, что не буду, как он перебил:

— Да погоди ты сочувствовать! У тебя самого проблем выше крыши. Веру Ивановну скорая увезла. Насколько я понял, это твоя мать. Какая-то тётка звонила с её телефона, сказала, что подозрение на инфаркт...

Хозяин нарезал хлеб, шелестел колбасною оболочкой. Я сидел, уронив голову в руки, и думал о "добрых, хороших людях". Как же они мамку достали! Перстень, по-прежнему невидимый для чужих, деликатно пощипывал палец, будто бы успокаивал.

— Что делать-то будешь? — спросил Илья, разливая в стаканы заварку.

— Как что? Чаю с тобой попью, возьму чемодан и домой. А ты пока в комнатах приберись, пропылесось полы. Я слышал, примета есть: если кто-нибудь из семьи попадает в больницу, нужно в доме навести идеальный порядок. И всё тогда закончится хорошо.

— Посуду помыть? — с улыбкой спросил помкомвзвода.

— Обязательно! И бельё грязное постирай.

— Как же ты с больною ногой попрёшь чемодан? До метро-то я донесу. А дальше? Билет есть?

Я встал, вытянул руки вперёд, три раза присел:

— Ты что, не заметил, как я поднимался к тебе на этаж? Забудь про осколок. Современные технологии: утром положили на стол, а к вечеру годен к строевой службе.

— То я и смотрю: что-то с Серёгой не так. А что, не пойму. Так вот почему ты весь день был не в сети...

Выйдя из подъезда во двор, я демонстративно свернул к метро. Вдруг Илья провожает меня взглядом сквозь кухонное окно? Когда его дом скрылся в лабиринте других, представил колодец родного двора и сказал усилителю:

— Выручай!

* * *

Мы с мамкой занимали квартиру на первом этаже старого дома финской постройки, формой своей напоминающего русскую букву "Г". С улицы во внутренний двор вела невысокая арка. Там где она заканчивалась, и было крыльцо с входом в нашу квартиру. Наверно до революции в ней проживал дворник: отдельно, подальше от глаз.

Коллекторам самое то. Лампочка под навесом оказалась разбитой, уличный фонарь не горел, ступени покрыты льдом, а по кирпичной стене, на уровне глаз, красной флуоресцентной краской начертано предложение. Произнеси я его мысленно или вслух, руку бы точно вынесло из плеча. Дверной замок тоже не хотел открываться. Мой ключ, хоть и вставлялся в замочную скважину, но никак не хотел в ней проворачиваться. Наверное, кто-то заботливый насыпал туда песок и сдобрил из пипетки водой. На морозе крепко схватилось.

Я грел зажигалкой бородку ключа. Успел заодно ознакомиться с ещё одной надписью, нанесённой на обивку двери посредством самодельного трафарета: "Здесь живут нечестные люди. Не давайте им денег в долг". Судя по трудозатратам, сейчас в нашем городе эта надпись настолько востребована, что проще убить час, вырезая на пергаменте буквы, чем работать со словом дедовским способом.

Когда в зажигалке закончился газ, я мысленно поблагодарил неизвестных художников-передвижников и принялся думать о том, что было бы справедливо их точно таким же образом вознаградить. Несущие в народ красоту, не должны прозябать за унылой обивкой двери, без затейливой пробки в замке, где справа и слева от косяка нет столь замечательных надписей.

Не в пример мне, усилителю нравилось делать дурную работу. Пары минут не прошло, на крыльце и входной двери наблюдалась первозданная чистота, а сам я орудовал тряпкой, как и полагается в доме, хозяйку которого увезла "скорая помощь". На её телефоне не гас экран. Динамик заходился от входящих звонков — коллекторы и домушники чаще всего работают по ночам. Сначала я спрятал его под подушку, потом вытащил симку.

На огонёк заглянула соседка, Анна Петровна, одна из немногих мамкиных подруг:

— Неспокойно мне что-то. Вот, решила проверить, не шарится ли в квартире кто-то чужой.

Отдала мне памятную записку: в какой из кастрюль свежие щи, в которой вчерашний суп. Что в первую очередь следует съесть и за что заплатить. "Иначе отрежут газ".

Спросила про ногу, удивилась "чудесам медицины" (могут же, если заплатят), сказала, что мамка предчувствовала мой приезд:

— К обеду котлеток нажарила, пирожков напекла, начала в серванте пыль протирать, в кресло упала, и голова набок. Я уж звонить, звонить...

Проводив бдительную соседку, я снова схватился за тряпку. Доделывал то, что не успела мамка, и думал о мимикрии терминов. В мои школьные годы, коллектором назывался один из электродов транзистора. Если, к примеру, подать на эмиттер малый потенциал, и подвести к базе чисто символическое смещение, то с этого самого коллектора можно снимать в несколько раз больше того что подано на эмиттер. Не зря говорили наш учитель физики "Радиотехника — это будущее!" Как будто в наш день заглядывал...

Зимнее утро в нашей квартире начиналось всегда одинаково. Солнечный луч, проникающий в колодец двора, падал сначала на снег, а уже от него отражался на кухонном потолке. Я запросто мог представить эту картину и попросить у перстня сделать её явью. Мог, но не стал. Время не бывает своим и чужим. Подгонять его для себя — значит, воровать у других. Ожидание тоже жизнь, если даже оно невмоготу.

Ещё мне показалось, что в электрическом свете в бликах камня начали проступать жёлтые пятна. Хотел перед сном проверить, но не успел. Донёс голову до подушки, и тут же уснул. Открыл глаза — вот оно, самое натуральное утро.

* * *

Началось оно с уличной перебранки. Кто-то забыл выключить свет в подъезде, а платить за него придётся всем домом вскладчину.

Хорошо, что напомнили. Я снял показания счётчиков, заполнил неоплаченные квитанции и направился в многофункциональный финансовый центр, так как банки с недавнего времени не люблю.

Отстрелялся в четыре минуты, перекинулся парой фраз с парнем из службы судебных приставов. Тем, что в прошлом году выносил из моей комнаты письменный стол. Он морду мою запомнил, а где её раньше видел, немножко запамятовал и принял меня за фаната, с которым "мотался" в одной электричке болеть за питерский СКА.

Выбрав подходящую паузу, я типа того, случайно спросил: не в курсе ли он, кто в нашем городе держит коллекторское агентство?

Наверно такие вопросы не бывают случайными. Он поскучнел, но ответил:

— Хрен его знает. У нас их два. Одни ещё как-то стараются по-людски, а вот другие конкретно и тупо прессуют...

В девять утра я был в кардиологии, дожидался приёмного часа и беседовал с перстнем. Обещал, что больше никогда в жизни он не услышит от меня бранного слова. Обещал, даже не зная, заложена ли в его чудо-программу опция по лечению матерей от инфаркта. Тем более, если они из преисподней.

Он слушал, изредка вздрагивал и поблескивал камнем, отсылая хорошим людям принятые от них эсмээски. Ибо нефиг.

В палату меня пустили буквально на пять минут, ссылаясь на постинфарктное состояние и обострённый синдром Дресслера. Ещё заведующая сказала, что мамка проблемный больной, страдающий галлюцинациями, всё время порывается встать и куда-то идти и что улучшения следует ждать не раньше чем через неделю. Три раза предупредила: "Не волновать!"

Кровати в кардиологии были маленькими, какими-то детскими: мамка в своей казалась капризным ребёнком, к которому наконец-то пришли. Судя по взгляду, сейчас она дружила с реалом: узнала меня и сразу же вспомнила о ноге:

— Когда операция?

Голос был тихим, скрипучим и очень усталым.

Я несколько раз присел, потом закатил штанину и показал зарубцевавшийся шрам.

Обрадовалась она тоже будто бы через силу. Выдавила из себя нейтральное "хорошо" и без малейшей паузы стала перечислять то, что я вчера прочитал в её памятной записке.

Время от времени в палату заглядывала нянечка, а может быть, процедурная медсестра. Демонстративно вздыхала и смотрела на меня с укоризной. Каждый такой раз мамка прерывалась на слове, брала меня за руку и будто бы умоляла:

— Серёжа, сходи к крёстному! Обещай, что сегодня зайдёшь!

Я обещал.

— ...Значит, за мусор, воду и свет я уже заплатила, а вот за газ не успела. Там счётчик...

Я слушал. Верней, делал вид, что очень внимательно слушаю, а сам молился о том, чтобы мамка спокойно уснула и проснулась без всяких синдромов Дресслера. А как оно получилось, судить не мне, а её лечащему врачу. Когда меня настоятельно выставили, она ещё говорила и даже не думала замолкать.

* * *

Крёстного я уважал и не более того. Был он махровым совком, чем страшно гордился. Они, мол, с моим отцом поколение великой победы, а мы с его сыном Андрюхой дрыщи, не умеющие своими руками сделать рогатку. И школьная программа у нас для дебилов, и сами мы недалеко ушли. Меня пару раз всего по имени и назвал, а так я для него или "вшивый парень", или "матрос Швандя".

Звали крёстного Иваном Денисовичем, но я его тоже по имени-отчеству не величал. В глаза никак, а за глаза — Решайло, созвучно фамилии руководителя "шестого отдела", под началом которого он когда-то служил. Но так, чтоб мамка не слышала. Вообще не любил его дом навещать. Во-первых, идти далеко, а во-вторых, достал он своими нравоучениями и хвастовством. Послушаешь и чувствуешь себя эмбрионом. Ему б, мол, Вия (моего пахана), пару проверенных хлопцев из группы "Каскад", они бы ту Сирию поставили на уши, а всех полевых командиров переловили и сдали в утиль.

Работал Решайло... да я бы не сказал, что работал. Он числился начальником охраны у одного бизнесмена. В какое бы время дня к нему ни пришёл, ни разу не было случая, чтоб не застал дома. То он копошится в теплице, то ремонтирует "Жигули" первой модели. Но деньги ему платят исправно. Есть, значит, за что.

В этот раз он обустраивал баню. Обивал стены и потолки всех помещений бэушными деревянными рейками, покрытыми с одной стороны мерцающим чёрным лаком. Андрей, как обычно, был на подхвате: "ты бы подал, ты бы принёс".

(Это тёть Рая мне подсказала, где искать своих мужиков).

— Видал? — ухмыльнулся крёстный, имея в виду чёрно-белые заготовки, отсортированные по размерам и уже освобождённые от старых гвоздей. — В четыре присеста привёз! Мой-то придурок в гости сходил к такому же придурку как он. На офис его посмотрел, вернулся и говорит: "Обдирайте к едрене фене! Хочу, чтобы было как у него!" Хе-хе... если надо, можешь забрать половину. Андрей, ты бы слетал, хозяйку поднял по тревоге. Пусть накрывает на стол, а я пока стенку добью...

Это "хе-хе" покоробило. В нём слышалось что-то старческое.

Момоновец то ль поумнел, то настолько вымотался, что сил у него не осталось для выпячивания себя. Про мамку спросил:

— Как Верка? Всё крутится?

— В больнице она. Инфаркт, обострённый синдром Дресслера.

— Твою ж! — он стукнул себя по пальцу и уронил молоток.

Глава 3. Пони тоже кони

Гостил я у крёстного больше, чем запланировал. Сначала он всё порывался выйти из-за стола и ехать в больницу:

— Может, лекарство, какое надо? — для Верки — чёрта найду!

Насилу тёть Рая его успокоила:

— Ты что, старый дурень, с пустыми руками пойдешь? Перед людями позориться? Отдай вон, Серёже то, что мамка оставила для него, а я пока что-нибудь вкусное испеку.

В комнатке с телефоном, которую в доме Ивана Денисовича с важностью называли его кабинетом, он дал мне пятнадцать штук — три новеньких хрустящих бумажки.

— Это, — сказал, — Верка у нас заработала. В офисе убирала и у придурка, когда он своих блядей на Сейшелах выгуливал. После того случая мамка твоя опасалась крупные деньги в доме держать.

Поймав мой непонимающий взгляд, пояснил:

— Ну, в дверь постучали, сказали, что пахнет газом. Она у тебя всем верит. Имя такое, типа того, что обязывает. А уж когда вошли, стали о долге спрашивать. Нашли в столе кошелёк, забрали оттуда пять тысяч. Сказали, что это им, на транспортные расходы. Завтра, мол, приедут ещё. Ты погоди желваками своими играть! Разговор к тебе есть. Такой, что серьёзнее не бывает. Попей вон водички...

Естественно, я охреневал. Но не до такой степени, чтобы пить воду. Ещё один эпизод из жизни коллекторов не удивил, не добавил чернил в общее впечатление от этого серпентария. Ибо уже куда? Бесило другое. Тот принцип непротивления злу, на котором была построена программа моего усилителя. Ладно, не можешь помочь, так хоть не мешай! Это ж я только слово сказал — он мне чуть руку не вывернул. А если б кого-то ударил?

— Слушай сюда! — по-военному коротко выпалил крёстный, посчитав, что я в достаточной степени успокоился. — Ключевые слова: банк, суд, реструктуризация долга. Я тут намедни одному адвокату помог по своим давнишним каналам. Ни копейки с него не стребовал. Попросил только, чтобы тебя или Верку он бесплатно проконсультировал. Вот, это его визитка. Сегодня же стакнитесь, договоритесь о встрече. Если ещё и возьмётся за дело, доложишь потом, какой гонорар он захочет с тебя стребовать. А я буду делать выводы.

— Спасибо, — сказал я и, сделав над собою усилие, добавил, — Иван Денисович!

— Потом будешь благодарить, — отмахнулся он, — после того как решится вопрос. Ты вот что лучше ответь, сколько вы с Веркой торчите без штрафных процентов и санкций?

— Двести семнадцать штук.

— Ого! Нам так не жить! — Оглянувшись на дверь, крёстный отступил к стеллажу, выдвинул несколько книг, кряхтя, подтянулся на цырлах и вытащил из глубины почтовый конверт:

— Спрячь, это вам от меня. Негусто, пятьдесят тысяч, но как говорил тот генерал, "всё что могу". Только гляди, мамке своей ни-ни, и чтоб моя Райка тоже ничего не учуяла. Тот ещё подпольщик! Пронюхает, что денег без еёного ведома дал, всю плешь прогрызёт. А сама, вот увидишь, когда будем прощаться, сунет тебе в карман тысячи две-три и скажет: "Чтоб Ванька не знал!"

В дальнейшем беседа не клеилась. Я несколько раз порывался спросить, не знает ли крёстный кто крышует местных коллекторов?

Вначале он мастерски уходил от ответа, а в итоге сказал:

— Нет. И тебе не советую.

Ну, и на том спасибо. А ведь по роже видно, что знает.

— Иван! — донеслось с кухни. — Ива-ан, поточи ножи!

— Вот чёртова баба! — взвился Решайло. — Лет двадцать не потребляю, а стоит с кем-то из мужиков в кабинете уединиться, начинает играть тревогу, как Павловская собака на сене. Вчера ведь только точил! Ладно, пошли сдаваться. Конверт за пазуху спрячь, из кармана торчит!

Тётя Рая обжаривала котлеты. В духовке румянились сдобные пирожки. А на улице падал снег. Где-то недалеко завывала сирена полицейской машины. Мир, затаившийся за окном, как будто бы говорил: все люди братья, но в большой семье хлебалом не щёлкай.

Только на этой кухне я снова обрёл душевный покой. Всё было как прежде. Только занавески другие, да на телеке, вместо громоздкого видика, разместился компактной стопочкой "дивидюк" с цифровой приставкой, без которой древний "Самсунг" уже не фурыкал.

Хозяин наводил нож на бруске из алюминиевой пыли, хозяйка гремела посудой, Андрей в своей комнате осваивал новый уровень какой-то бесконечной стрелялки. Он младше меня на два года. Это одна из причин, почему мы до сих пор не дружны. Ему фиолетово, на кухне я, или давно ушёл. Не мешаю и ладно.

Пользуясь относительной тишиной, я позвонил адвокату, по первому мобильному номеру, указанному в визитке. Ответила его секретарша. Сказала, что Игорь Петрович ещё в суде и вернётся не раньше чем через пару часов.

— Спроси у неё, где находится офис, — громко посоветовал крёстный.

Тётка услышала:

— Бывшая городская гостиница, четвёртый этаж, комната 444. — прозвучало в ответ.

— Через пару часов, значит, — подытожила тётя Рая. — Иван, ты поставил бы крёстному сыну какой-нибудь фильм. Скучно ему у нас, стариков.

— Это мы щас! — с живостью откликнулся тот. — Серёга, тебе про чё?

— А помните, ещё перед призывом в армию мы с мамкой у вас смотрели "Властелина колец"? — с надеждой спросил я.

— То ж на кассете, — не на шутку озадачился крёстный, — а здесь дисковод...

— Ну и что? — фыркнула хозяйка. — Так трудно принести да включить? Я тоже с удовольствием посмотрю.

Нет, лучше б я ничего не просил. Спокойней бы было. Никто не помнил, куда подевался видеомагнитофон. Искали около часа. А когда нашли, подключили, оказалось что в коробке не та кассета. Не фильм, а какая-то любительская съёмка. Похоже на выпускной в Андрюхином классе, но сцена больно уж боевая. Три длинношеих подростка при белых рубашках, галстуках и памятных лентах через плечо, буцкали ударными правыми щекастого здоровяка в модном малиновом пиджаке. В одном из них я опознал Никиту Хамкадзе, сына соседки Анны Петровны, работавшего сейчас преподавателем ОБЖ в той самой школе.

Вчерашние одноклассники суетились, и друг другу мешали. А тот бедолага был вообще не боец даже по сравнению с ними. Он и не думал сопротивляться, а бросал из стороны в сторону нижнюю частью пышного тела, стремясь увернуться от лихого подсрачника, и что-то горячо объяснял. Типа того что оправдывался, но, судя по роже, был кругом виноват.

— За что его? — с осуждением в голосе, спросила тёть Рая.

— Борзанул Поня! — перематывая кассету к началу, отозвался Андрей. — За такие косяки вообще-то по-взрослому бьют. Купили

у него вскладчину сто долларов, хотели Валентине Васильевне на выпускной подарить, а он, гад, фальшивку подсунул! Хорошо хоть, купюру догадались проверить, а то было бы ей с горкой...

— Так это тот самый Поня, что Верку...

— Я же просил! — рявкнул Иван Денисович и стукнул кулаком по столу.

— Вот повезло! — сориентировался Андрюха, — я давно эту кассету искал, хотел на цифру перевести...

Из того, что на кухне произошло, я вынес самое важное: есть информация, которую от меня хотят удержать в секрете. Остальное

штрихи. Толстые, но штрихи. А раз так, пускай люди думают, что я ничего не понял.

* * *

Проводив крёстного до центральных ворот больницы я, прежде всего, позвонил Никите Хамкадзе. Ну как "прежде всего"? Сначала попросил усилитель доставить мне мамкин сотовый телефон. Он и материализовался в ладони, каким я оставил его под подушкой: без сим-карты и крышки с аккумулятором. Пришлось уточнять. Потом я звонил незнакомым тёткам по номерам из памяти телефона: Анне, Аннушке и Анютке. Одна была личным мамкиным парикмахером, другая моей сводной сестрой от первого брака отца, а третья сразу послала. Сказала, что с незнакомыми мужиками не разговаривает.

Анну Петровну я вычислил с четвёртого раза, когда подходил к гостинице. Она была записана как "подружка". Номер сына соседка на память не помнила. Пока она искала очки, выхватывала нужные цифры из бегущей строки, чтоб без ошибок и повторений записать их на чистой салфетке, прошло ещё минут десять.

В общем, убил кучу времени и всё зря. Никита меня по голосу не узнал. Мы с ним до этого ни разу по телефону не разговаривали. Я ему так и так: сын, мол, соседки, Веры Ивановны. А он:

— Извините, я сейчас на уроке. После работы зайду.

А во сколько "после работы"? Этого не сказал.

Затоптал я, короче, негнущимися ногами, ставшие ненужными цифры записанные пальцем на свежем сугробе. Полез в карман за носовым платком, а оттуда пятьдесят долларов. Вот те и тётя Рая! "Всё, что могу". Когда только успела?

Расстроился я. Слова благодарности вертятся на языке, а общее впечатление, как будто от меня откупаются.

Пока шёл, морозец не ощущался, а взялся за телефон — и ноги озябли, и руки окоченели. Откуда-то налетел ветерок, лёгкий, но довольно противный.

А ну его, думаю, в баню! Зайду, погреюсь. В гостинице сейчас офисов понатыкано! Не может такого быть, чтобы кто-нибудь кафе не открыл. Хоть и должен кругом, а на чашку горячего капуччино как-нибудь наскребу.

Так у нас в России устроено, что злачные места не надо долго искать. Это не адвокат, которому нужно звонить, уточнять комнату и этаж. Только вошёл в вестибюль, а там: "Два гамбургера по цене одного!" и красная стрелка, чтоб не ошибся. Она меня и привела в бывшую гардеробную ресторана. Заказал по эконом варианту: сто пятьдесят водки и бутерброд с колбасой. Сел в уголочке, чтобы не мешать никому.

Только надумал согреться, а тут безымянный палец левой руки стало свербить, как недавно ещё рану перед дождём. Этого ещё не хватало! Точно так же он у меня перед сном болел, когда я у своего усилителя двести семнадцать тысяч спросил. Денег не дал. Вернее, дал понять, что грешу. Надо, мол, жить не на халяву, а чтобы в поте лица. Промозглая боль, изнуряющая. Такая, что сводит с ума. Еле дотерпел до конца — уплачено, жалко выбрасывать.

Отодвинул пустой стакан, закусил и стал думать о том, что водка это лекарство от сильной простуды. Не сразу, но отпустило.

Хоть я и не фанат "этого дела", а было всё равно неприятно. Как-то уж слишком навязчиво усилитель брал меня под контроль и подчинял своей воле. Если на руке Она перстень казался символом власти, полезным гаджетом, исполнителем воли Мастера, то у меня — брючным ремнём, снятым для порки строгим отцом. "То нельзя, за это накажут" — с такими безумными требованиями я и в армию не ходок. А как солдату прикажете жить, если он больше ничему не обучен?

Поднимаясь по лестнице к своему адвокату, я думал о том, что век Иоаннов Кронштадтских далеко позади, а в обществе, живущем по волчьим законам, бескорыстие, трезвость и всепрощение это не добродетель, а головная боль психиатра.

Здесь офисных помещений было негусто: через три — четыре двери. Чем выше от земли, тем хуже арендный спрос. Не каждый клиент попрётся чёрт те куда за китайским пластырем, если внизу их продают на каждом углу.

Судя по возрастающим номерам, заветную дверь нужно было искать ближе к торцу, в людной части длинного коридора. Оттуда, как раз, близился и нарастал гулкий, визгливый хай.

Гостиничные ковры растащили при конкурсном управляющем. Была когда-то такая незаметная должность, в обязанность которой входило максимально разворовать, опаскудить объект, подлежащий приватизации, дабы снизить конечную стоимость в интересах давно известного, потенциального покупателя. А без ковров-мавров, в замкнутом, узком пространстве гуляло такое эхо, что из того хая я уловил всего несколько фраз, самая цензурная из которых, "Ты чо, олень?!"

Ещё не дойдя до двери, я уже понял, нашёл! К ней вела яркая флуоресцентная стрелка с надписью "пи..." (блин, чуть не сказал вслух!) С другой стороны, насколько я понял, должна была быть точно такая же. Что касается таблички с порядковым номером 443, то ниже неё наблюдалось людское столпотворение. Толсторожий ушлёпок из Андрюшкиного боевика чинил беспредел: елозил чьим-то хлебальником по словам, поясняющим: кто здесь в натуре живёт.

Все остальные (их было человек семь) смотрели, переговаривались, нервно переступали с ноги на ногу, со скрипом измельчая в песок стёклышки разбитых очков.

— Вы к адвокату? — с надеждой спросил сухощавый мужик в кожаном полупальто, сочтя, что меня интересуют апартаменты напротив. Кажется, это был тот самый Игорь Петрович.

— Нет, — почему-то соврал я. — Ищу туалет. Сказали что где-то здесь.

— Направо последняя дверь, — вежливо подсказали несколько голосов.

— Спасибо, — холодно откликнулся я, всем видом показывая как мне противно, то самое, молчаливое большинство и прошагал мимо, потряхивая левой рукой.

Перстень пульсировал болью, наказывая меня за враньё, а у самого ни малейшего угрызения совести. Не понял, наверное, что офисного хомячка прессуют по его милости.

— Слышь, Поня? Ты б перенёс внутренние разборки в глубину своей территории, — осуждающе произнёс кто-то за моею спиной, — И своих, и чужих клиентов перепугаешь. Расходимся, мужики.

Я шёл, как по летней зелёнке, впитывая спиной звуки и голоса.

— Не при делах я! — всхлипывал измученный голос. — Оно само как-то нарисовалось. Да хоть обыщите, нет у меня ни краски, ни кисточки!

— Са-мо-о?! — саркастический смех. — Са... — главный коллектор закашлялся.

Перед тем как пройти в туалет, я посмотрел направо. На фоне широких спин уже расходящихся зрителей, офисный хомячок был похож на худенького мышонка, только что пострадавшего от лап обожравшегося кота. Он тонко попискивал, вытирая сопли и кровь кружевным носовым платком. Главный коллектор был в ещё более бедственном положении. Раскорячившись у стены, он заходился в нутряном кашле. Рожа его и шея тоже казались флуоресцентными. Поня напоминал взбесившегося коня, осаженного короткой уздой. Объёмный живот, играючи пропоров застёжки рубашки и пиджака, свисал почти до колен запаской спортивного парашюта. Он же и не давал массивной цепуре из красного золота, в довершение всех бед, заехать ему по яйцам.

"А пони тоже кони, об этом помнят пони...", — вспомнились почему-то слова старой армейской песни, которую старослужащие когда-то назначили для нас строевой. Мутное было время, дурное,

а кажется светлым пятном. И думали за тебя, и батя был жив...

В туалете царил полумрак. Лампочка не горела. Никто не хотел платить за чужую электроэнергию. Тусклые волны света клубились в заснеженном небе и проникали сюда сквозь небольшое окошко у самого потолка. Камень на перстне флегматично мерцал, отдавая бледною желтизной. Хорошо это или плохо, отверженным знать не дано. Наверное, плохо. Вон сколько дел натворил: жрал водку, врал адвокату. Пора исправляться.

— О чём думаем? — спросил я у перстня, выходя из кабинки. — Там добрый человек задыхается, нужно спасать. Сними с него железную цепь. Пускай он отдышится, отдохнёт, успокоится. Если железка ему дорога, я её ему возвращу. Завтра же возвращу.

Сексот дрогнул и запульсировал. Надо понимать, команда типа прошла. Думал он очень долго. Наверно, не верил, что коллектору действительно плохо, или чуял с моей стороны какой-то подвох. Я успел ополоснуть руки и вытереть их о штанины, ибо мой носовой платок окончательно отсырел. Ладно, не больно-то и хотелось.

Надо было сначала проникнуться жалостью, — корил я себя за ошибку. — Вот тогда может быть...

И в этот момент увесистая рыжая сбруя с размаху упала в мою ладонь и стала стекать вниз, на истоптанный кафель. Я машинально подхватил её на лету.

В коридоре никто уже не орал. Дверь коллекторского агентства была снята с петель и приставлена к стенке. Истерзанный хомячок, вооружившись шуруповёртом, перекручивал цифры 443 на другую, ничем ещё не запятнанную сторону.

Я двигался прогулочным шагом, стараясь не очень отсвечивать и ни к кому не поворачиваться лицом. Но не сдержался, интересно ведь, посмотреть на разбитый вражеский лагерь.

Ничего, чистенько так... вдоль стен вереницы столов, а на них ровною линией мониторы, стопки бумаг, справочники, клавиатуры да мыши. Системные блоки хоть и спущены на пол, каждый стоит на своём месте, рядом с правой ножкой стола.

В глубине комнаты у окна — кресло руководителя. Поня уже не кашляет, потому что вкушает "успокоительное" — английскую водку благородного чёрного цвета.

От гостиницы до нашего дома десять минут пешком. Ветер не унимался, крепчал, поджаривал щёки. Даже людей с улицы вымел. Поэтому, никого не стесняясь, я в голос орал нашу ротную песню и старался идти строевым, усердно чеканя шаги: "Раз! Раз! Раз, два, три! А пони — тоже кони, об этом помнит пони, ему б в лихой погоне кого-нибудь спасти..."

* * *

Никиту Хамкадзе я повстречал на улице, когда возвращался из булочной. Мамкины пироги закончились ночью вместе с остатками "вчерашнего" супа и половиной кастрюли "сегодняшних" щей. А хлеба в квартире не было. Мамка не успела купить.

В Питере я настолько оголодал, что мог теперь есть лёжа, стоя и даже с колена. Несколько раз просыпался — кинуть чего-нибудь в топку и снова упасть...

— Добрый вечер!

Педагоги — особая каста. Глянешь со стороны, как они просто здороваются с людьми, и чувствуешь себя в чём-то ущербным. Не со спины: "Здорово брателло!", не издали в лоб: "Серёга! Кого я вижу!", а сдержанно так, интеллигентно, немного устало: "Добрый вечер! Вы мне звонили", — в конце фразы не точка, не многоточие, не вопросительный знак, а что-то среднее. И где их такому учили? Видно, что человек и себя уважает и того, к кому обращается.

— Да, — говорю, — Никита... извиняйте, подзабыл отчество, а вернее, не знал никогда. Есть небольшой разговор.

— Что-нибудь срочное?

— Нет.

— Тогда я переоденусь, поужинаю, потом уже к вам зайду.

Вот человек! Тянет свою лямку за семнадцать штук в месяц, и нет у него ни роста, ни перспектив, как не было никогда. Срочную отбомбил только влёт, военкомат носом не воротил, а послужить по контракту — это нет, рылом не вышел. Поступил в юридический институт. И опять без проблем, только плати. А вот когда закончил и получил красный диплом, опять начались нестыковки: полиции, прокуратуре, ГАИ и прочим силовым ведомствам, такие как он не нужны. А всё из-за грузинской фамилии. Нет, так прямо не говорят, всё как у всех: медосмотры, тестирование, и только в самом конце: "Извините, вы нам не подходите". Уже и Анна Петровна ему не раз говорила: "Сыночек, ты бы сходил в ЗАГС, да переписался на мою девичью фамилию". А он: "Нет, мама, я память об отце не предам".

С другой стороны, руководство силовиков тоже понять можно. Ну, как позвонят из вышестоящих кадров и спросят: "Откуда у вас сотрудник с фамилией недружественного нам государства? Это ж объяснять нужно, что ещё в прошлом веке осел в царской России грузин Хамкадзе, что с тех пор его дети и внуки женились только на русских, никогда за границу не выезжали, кроме как на танке в Берлин, или самолётом в Афганистан. Что, наконец, сам сотрудник белобрыс, голубоглаз, конопат, грузинский язык не понимает. А это долго. Проще сразу сказать: "Извините, вы нам не подходите".

Ничего, исподволь думал я, взглянув на ходу в жёлто-зелёный глаз безмолвного камня, когда-нибудь я освою эту байду, научусь помогать таким как Никита и доводить до инфаркта оборзевших коней. А пока... всё у меня их рук вон. Поня лишился сбруи — так даже не почесался, будто стакан водки случайно разлил. А должен был встать на дыбы, как дикий собрат, впервые почуявший удила. Полицию вызвать и поставить на уши всех, кто стоял в коридоре. Ни фига себе! Это ж почти треть килограмма золота 750-й пробы! Домик в деревне можно купить! Охота же людям тратиться на такое говно...

Никита позвонил неожиданно, когда я на пружинном безмене взвешивал цепь. В джинсах и грубошёрстном свитере он выглядел старшеклассником, хоть было ему, по моим прикидкам, не меньше тридцатника. Не с порога, как это бывает у всех, а только пройдя в прихожую, он протянул мне миску, накрытую глубокой тарелкой:

— Это называется оджахури, мама передала. Сказала ещё взять у вас алюминиевую кастрюлю, чтобы приготовить харчо. Пока вы один, берём шефство.

Вот тебе и не грузин! Только у них вечное слово мама главное в любом предложении и произносится с придыханием. Разбавляй эту кровь, не разбавляй — работают гены.

Ввиду отсутствия личного кабинета, я принимал гостя на кухне и очень стеснялся, что крепче пустого чая на столе у меня ничего. Никита, наоборот, усиленно делал вид, что доволен таким приёмом. И вообще, интеллигентные люди с большим прибабахом. Нет бы, спросить: "Что надо?" — и все дела: обсосали вопрос, жопа к жопе и кто дальше прыгнет. А этот сначала вспомнил про детство. Как я не побоялся на дерево лезть, чтобы маленького грачонка вернуть в родительское гнездо. Пришлось самому править беседу. Медленно, вопрос за вопросом, загонять её в нужное русло: детство — школа — выпускной вечер.

Судя по фразе "этого я и боялся", Никита давно понял, кто из его одноклассников меня конкретно интересует. Пришлось уверять, что здоровью искомого существа ничего страшного не грозит, что Поня мне нужен по вопросу реструктуризации долга, что бить я его не буду, в экстренном случае, затрясу, что, наконец, предмет моего изучения не быт этого человека, не адрес его прописки, а психотип плюс имя с фамилией.

— Аркашка Заикин, — неохотно сказал гость.

— А почему Поня?

— Пухленьким был, розовощёким. Сначала назвали Пончиком, потом прозвище сократили. Как я сейчас понимаю с позиции своего педагогического опыта, можно было вырастить из него достойного человека, если бы семья помогла. Упрямый мальчишка, но тихий и безответный. Набросимся на него кучей-малой: "Дави сало!", а он пыхтит себе, да ползёт из-под низу...

То ли тарелка где-то дала течь, то ли запах у этого оджахури такой, что пофиг ему фарфор, только я очень жалел, что дожидаясь Никиту, успел дважды поужинать. И надо бы убрать в холодильник это волшебное блюдо, а неудобно.

— Ни на кого не жаловался, если и были на то причины, — тем временем, рассказывал гость. — Если ругали, отмалчивался, если хвалили, краснел. Перед отличниками не лебезил, хоть и учился на трояки, а вот когда в девяносто седьмом, отец с матерью развелись, поменял он одним махом и фамилию, и характер. Стал Королём во всех смыслах этого слова. Взял фамилию матери, а жил у отца. Ну, вы знаете, Станислав Викторович Заикин, у него ещё служит ваш крёстный...

Этого я не знал, но не подал виду. Даже не вздрогнул. Чтобы скрыть замешательство, переспросил:

— Значит, он теперь Аркадий Станиславович Королёв?

— Нет, просто Король. По паспорту Король. У входа на рынок стоял в субботние и воскресные дни. Предприниматель на дамском велосипеде. Валюту скупал, золото, ваучеры, когда ещё они были. В школе заносчивым стал, великовозрастные защитники появились, зелёные деньги, жёлтая цепь, красный пиджак... Стоп, вру. Цепь он повесил на шею через месяц после дефолта. А буквально за день до того, повстречалась ему удача в лице военного человека. То ли он избавлялся от краденого, то ли деньги были нужны позарез, только

продал солдат нашему Королю чуть ли ни полкилограмма золота за половину цены. "Давай, — сказал, — сколько у тебя есть". А было у Пони девятьсот пятьдесят долларов и рублями тысячи три. Он о

том случае рассказывает в подробностях, когда лишнего переберёт, и считает его признаком своей избранности...

Остальное я слушал в пол уха. В голове созревал простой, но эффектный план. Зачем Поню гнобить, доводить до инфаркта? Не проще ли поставить его на бабки? Если "голду" придётся в любом случае возвращать, а поступить по-другому перстень не разрешит, почему бы это не сделать с выгодой для себя?

К чести Никиты, он быстро понял, что мой интерес ослаб и нашёл благовидный предлог, чтобы я это подтвердил. Спросил у меня насчёт нашего с мамкой ноутбука, нести его или нет. Она, мол, его оставила у подруги недели на три. Боялась, что последнее вынесут.

Надо же, какая удача! Я думал, моего старичка изъяли во время недавнего обыска. Жив значит, курилка! Нет, если человеку везёт, то везёт целый день. Хамкадзе для меня оказался тем безымянным солдатом, который когда-то спас Поню от банкротства и долговой ямы. Ведь столько людей разорил тот чёрный понедельник! А пока не закончилась пруха, попросил у Никиты все серии "Властелина колец". Опять угадал, и это для него "без проблем":

— Скачаю из интернета, и скину на вашу флэшку. Это намного быстрей, чем приготовить харчо...

Глава 4. Чёрный колдун

Стратегия без тактики — что тактика без стратегии. Я сидел и усиленно думал, как лучше выйти на Поню в том времени, когда он ещё не стал королём в полном смысле этого слова. Понятное дело, что с помощью усилителя, но в том и таился подвох. Гаджет порой ставил меня в тупик, а опция непротивления злу сводила с ума. Тот же Мастер не ощущал неудобств, изымая меня из вагона метро, сам перстенёк камушком не моргнул, когда по его же милости офисный хомячок попал под раздачу. А воровство золотой цепи? Если б сам не участвовал, никогда б не поверил, что мой усилитель клюнет на столь дешёвый развод. А значит, важно не то, что ты собираешься сделать, а как эту задумку преподнести. Будем учиться. Мне много ещё чему следует у Мастера научиться. Он же сумел взять меня за руку и переместить за свою планету? Значит, на каком-то этапе это станет возможным и для меня. Скорей бы!

Тут мне не к месту представилось, как с парой боевых дворфов, при копьях и топорах, я вдруг, вломлюсь в комнату адвоката, чтобы поговорить о реструктуризации долга. Кто испугается больше: сами гномы, или Игорь Петрович?

Пока я предавался мечтам, совсем перестал следить за входной дверью. А глянул в окно: офигел! Гаишник-сосед заехал домой на служебном автомобиле. Бросил его у меня под окном и тут эти двое на "бэхе". Никого не боятся! Подпёрли соседа с заднего бампера и сопят на моём крыльце. Один трафарет развернул, другой буковки набивает и матерится беззлобно: пальцам, мол, холодно. Работа у них такая: подымать ВВП государства. Не лучше и не хуже других. Востребованный сегмент экономики.

Будь я в другой ситуации, обязательно что-нибудь сотворил на долгую память и этим коллекторам и другим. Сделал бы так, чтобы мой наивный девайс навёл красоту, раскрасив их иномарку в цвета полицейской машины. С государственным флагом, надписью ДПС на капоте и цифрами 02 под синею полосой. Да вовремя сообразил, что не стоит столь явно светиться. Вдруг в этой конторе отыщется голова, которая сопоставит эффект исчезающих надписей, возврат на тайные телефоны не доставленных сообщений, пропажу золотой сбруи и это "художество" с нашим домашним адресом? Из этих же соображений, внёс в алгоритмы перстня новые коррективы: СМСки гасить, надписи убирать, без переадресации оных в офисы "добрых людей". Ибо, если добра много, это уже расходные материалы.

Когда машина ушла, я выглянул на крыльцо. Хотел проследить за исчезновением монументальной живописи. Но не успел. Стены и дверь были уже чисты. Лишь шмат поролона отсвечивал в глубинах алюминиевой урны, прикованной цепью к стойке, дабы не стырили наркоманы. Сходил заодно в магазин за коробкой конфет и пачкой грузинского чая. Хоть будет что поставить на стол.

Хамкадзе пришли вдвоём. Анна Петровна, автор-исполнитель шедевра, тащила кастрюлю, плотно укутанную в старое махровое полотенце, Никита держал под мышкой ноутбук.

Только проводил их на кухню, началась свистопляска. Первым отзвонился Решайло, порадовал. Я даже включил внешний динамик на телефоне, чтоб все за столом слышали.

— Поражаюсь, — сказал, — медицине. Вчера караул, а сегодня уже ура. Короче, с твоим приездом, Верке стремительно полегчало.

Из палаты не убегает, пьёт микстуру и ждёт выписку. Главврач уже сомневается, был ли у неё этот самый синдром Дресслера. Так что жди, дня через два-три я её сам привезу. Ты уж, Сергей, постарайся Верку не волновать. Что там, кстати, у вас за история с адвокатом?

Этот вопрос я ждал часа, наверное, два. Не в такой постановке, но ждал. Поэтому загодя просчитал все варианты ответов и выбрал самый приемлемый: меня там не было.

— Как это не было?! — взвился Решайло. — Как не было, если Андрюха проезжал мимо и видел, как ты в гостиницу заходил?

— Ну да, — говорю, — заходил. Выпил в тошниловке чашку горячего чая, съел бутерброд. Два раза звонил Игорю Петровичу с мамкиной трубки. По первому номеру вообще никто не ответил, а по второму сказали, что он опять занят. Необязательный человек! Нет адвоката и это не адвокат!

— А как ты хотел?! — голос крёстного подобрел. — Крутится человек. Капитализьм это тебе не при немцах краковской колбасой двери завязывать. Так что, как ни психуй, другого юриспрудэнта у меня для тебя нет. Ладно, бывай здоров, сам сейчас с ним свяжусь. Попрошу, чтобы выделил час. Смотри, Швандя, без опозданий!

Не успел продублировать вслух добрую весть, а соседка меня похвалить: "чистенько у тебя, как при маме", позвонил уже Игорь Петрович. Перемежая слова долгими "э-э-э", в нудной, витиеватой форме он приносил извинения. Слушая этот вальяжный, бархатный голос, мне вдруг представлялось, что адвокат пересчитывает пачку наличных, а в трубку говорит для того, чтоб клиент не сорвался с крючка, покуда он не закончит. Нет бы, сказать, "извините, не смог, вас устроит завтра в одиннадцать?" И всё, считай себе дальше. Так он растянул эту тягомотину на две с половиной минуты. Видно, что человек в армии не служил.

Хотел я ему тоже подпортить кровь: мол, ровно в одиннадцать не смогу, да люди за столом, неудобно. Они ж здесь не телефонные разговоры прослушивать?

— Добро, — сказал, — буду! — и отключился.

Посидели, попили чаёк. На коробку шоколадных конфет никто из гостей даже не посмотрел. Таков русский менталитет: нам не по совести хоть что-то съесть у людей, которые в долгах как в шелках. Будто с каждым глотком мы их загоняем в ещё большую кабалу. Я всё понимал. И от этого на душе становилось ещё паскудней.

Короче, не получилось сердечности. Чёрт бы побрал крёстного с его адвокатом. Позже не могли позвонить!

В знак благодарности, я проводил гостей до подъезда. Это всё, что я смог сделать. Зимний пейзаж тоже не радовал. Расчищенный наскоро тротуар. Бордюры из снега, обсосанные бродячими псами. Скелеты деревьев, которые без листвы кажутся высохшими. — Всё мрачно. Квартира без мамки как незаконченная картина, в которой художник не отобразил самое главное.

Сел я смотреть "Властелина колец". Чисто в обучающих целях, чтобы не путать народы и племена, знать, как они называются. Раза четыре дискету назад отматывал. Ничего в башке не откладывается. Все мысли о завтрашней встрече. Адвокат — это же такая скотина, что начнёт задавать вопросы. Где операцию делал, когда, у кого? И что, я ему расскажу про Планету Двух Солнц? Да ну, его, думаю, в баню! Я что ли новый мир строю? Кому надо, тот пускай и вникает. Сунул в сумку ноутбук, накинул на плечи куртку — и туда.

* * *

— Ты делаешь успехи!

Мастер сидел на своём невидимом топчане в том месте, где я его оставил в последний раз и со скепсисом в облике наблюдал, как двое приземистых гномов охаживают дубиналом дикого вепря. Тот пробовал издавать боевой клич, но простенькая ловушка, в которую он угодил по собственной дурости, мешала зверушке даже дышать.

Охотники тоже работали ни шатко ни валко. Без фанатизма в глазах. Оба они были в полной боевой выкладке. То есть, несли на плечах столько железа, что сами передвигались с трудом.

— Кто же из них додумался пень расщепить? — из вежливости поинтересовался я.

— Да кто же? — поморщился Он, уйдя от ответа. — А ты мне что давеча говорил? — "Ах, гномы! Ах, вечные труженики, воины, кузнецы, рудознатцы!" Нет, Ан, это какие-то иждивенцы. И всё-то им дай! С рыбами было бы проще: наметал икры и забыл. Ты сам оцени, — неуловимым "мыком", он смахнул живой уголок этого фэнтэзийного мира и вернул меня к берегу моря, предварительно погасив лишнее из светил.

Привычный уже к его закидонам, я всё равно тихо охреневал.

— Сам оцени, — Мастер выбросил руку в сторону горизонта и сделал широкий, всеобъемлющий жест. — То, что ты здесь видишь, сделано с душой и любовью. Каждый камушек на берегу взлелеян в этих ладонях, прежде чем лечь на своё место. А там?!

Зверушка "а там" уже не дышал. Пока мой наставник уходил с головой в сравнительный анализ созданных им планет, иждивенцы успели сделать кабанчику харакири и принялись свежевать тушу.

— А там! — повторил Он и подавился словом. — Нет, Ан, ты только глянь, как это чучело держит в руке нож! Я разве так учил?!

Огненно-рыжий гном шевельнул крючковатым носом и что-то недовольно шепнул своему напарнику. Тот дёрнул щекой, стянул воедино клочья кустистых бровей и перехватил кинжал лезвием от себя. По смоляной бороде, широкой и ровной, как новая сапожная щётка, растёкся плевок.

Как же, наверное, Он их достал!

— О чём это охотники шепчутся? — стараясь не ухмыляться, самым нейтральным тоном спросил я.

— Ругают, — мрачно ответил Мастер и после паузы пояснил, — Создателя.

— Тебя, что ль?

— Скажешь тоже, меня-то за что? Кто этот народ придумал, по чьей милости я его здесь поселил, те и Создатели. Один другого не лучше! — Он перевёл стрелки с больной головы на здоровую и тут же сменил тему. — Слушай, Ан, может быть это не гномы, а какой-то другой народ? Они почему-то называют себя тангарами.

— Гномы, — подтвердил я, — а кто же ещё? Другим племенам обычно начхать, как себя величают те или другие соседи. Они им дают обидные меткие прозвища, чтобы на фоне чужих недостатков

подчёркивать свои преимущества. Для высокорослых рас никакие они не тангары, а карлики, "метр с кепкой", хоть каждый из них в подземной пещере был бы смешнее и жальче самого неуклюжего гнома. Те тоже остры на язык. Не удивлюсь, если у вас, мастеров содружества тоже имеются в обиходе обидные клички, которыми вы награждаете...

— А вдруг ты опять что-то напутал? — поспешно перебил Он, так и не дав мне закончить фразу, произнеся вслух слово "Богов".

— Не веришь, сам убедись...

Включая ноутбук я, честно сказать, побаивался, что на другой планете земная аппаратура не будет работать. Нет, загрузка пошла. Аккумулятор показывал 90% заряда, флэшка моргала светодиодом. Как ни странно, сотовый телефон вёл себя, так будто он дома. Сеть не нашёл, но разродился принятым ранее сообщением от МЧС. Они типа предупреждают.

Пока мой наставник исследовал надписи на экране, любовался играющим светом внутри логотипа "Виндоус", я подумал, что все странности объяснимы. Если мне этим воздухом дышится, почему электронные гаджеты должны воротить нос? Ведь Земля матушка была изначально создана как филиал преисподней для носителей разума из этого сектора открытого космоса.

— Забавная штука, — сказал, наконец, Он. — Теперь расскажи, что я должен в ней посмотреть, чтобы, как ты сказал, убедиться...

Пока я ему объяснял назначение кнопок видеоплеера, тангары активизировались. Без хозяйского глаза дело у них пошло веселей. Обвальщик рассортировал внутренности. Рыжий его соплеменник успел вырубить жердь и сплести пару верёвок из молодых побегов лиан. Вот ещё что я интересно: мы говорили громко, а у них на то ноль эмоций. Если одарят взглядом, то мельком, будто сквозь нас. А если не слышат, не замечают, то как поднадзорные догадались, что Создателю не до них? Собрались в аварийном порядке, и ушли по-английски. Даже ветка под ногами не хрустнула.

Наставник смотрел "Властелина колец" в режиме "ускоренной перемотки вперёд". Нормальный процесс воспроизведения казался ему слишком затянутым. Это, как он сказал, "вредно для усвоения информации, да и хочется быстрее узнать, чем оно всё закончится".

Как старательный ученик, я тоже приобщился к процессу. Какое-то время отслеживал разноцветные полосы на экране, но так и не смог усвоить хоть толику из того, что там мелькало. А он ещё что-то там понимал: время от времени останавливал плеер и шевелил бородой.

Его усилитель тоже работал: вспыхивал стоп-сигналом, а потом рассыпался меленькой дробью оранжевых огоньков. И тогда что-то происходило. То мошка над поляной завьётся живыми столбами, то хищные птицы, она за одной, потянутся на свежую кровь...

Э-э, — думаю, — Мастер-то зря времени не теряет. Глядишь, да построит на этой планете что-нибудь путное. И я со своей стороны что-нибудь подскажу, пока без работы. Хотя бы насчёт гномов. Где это видано, чтобы охотник отправлялся на промысел с тяжестью на плечах? Его ноги должны кормить, не доспехи. А дозоры, заставы, разведка и прочие мероприятия по обеспечению безопасности на случай потенциальной угрозы со стороны враждебных племён, это уже прерогатива его непосредственного начальства. У кого голова большая, тот пусть и думает. Вдвоём всё равно много не навоюешь.

Надо будет им дать Устав внутренней службы. А чтоб наизусть выучали, сказать, что это молитвенник...

На этой моей мысли Он оторвался от зрелища, поставил плеер на паузу и крепко задумался. Во мне как раз червячок проснулся и начал нудить: жрать ему подавай!

Не выдержал я и спросил: как, мол, у нас в Содружестве насчёт восстановления сил? Чем кормят в столовой для мастеров?

Он долго не мог понять, что мне от него надо, потом, наконец,

достал из складок одежды малюсенькую таблетку и попросил: "Не мешай!"

Посмотрел я на это меню. Так плохо мне стало! Там порция со спичечную головку. Умом понимаю, что в ней сконцентрированы самые полезные вещества с хреновой тучей калорий, а проглотить не могу. Запаха нет вообще, а цветом — болотная тина. Как, думаю, хорошо, что я здесь студент-заочник! Могу иногда себя чем-нибудь вкусным порадовать. Хотя... и у нас в преисподней наблюдается такая тенденция: полезности есть невозможно, а на вредности цены такие, что если и купишь, то к празднику.

Заначил я эту таблетку до худших времён (жизнь штука такая, когда-нибудь пригодится), и простенькая мыслишка ударила в мой голодный желудок: а что если я отлучусь?

Мне показалось, Мастер не возражал. Он всматривался в экран с таким выражением на лице, будто там не трилогия оскароносного режиссёра, а его объяснительная записка...

* * *

Судя по стрелкам на кухонных ходиках, я отсутствовал десять минут. А мог бы вернуться секунда в секунду, если бы правильно подгадал. Кастрюля с харчо не остыла, а за хлебом пришлось идти, не рассчитал.

Снегопад прекратился. Подбоченившиеся сугробы искрились в суматошных всплесках рекламы. Хлеб, сахар и соль купят всегда. А вот чтобы продать то, что никому нафиг не тарахтело, обязательно нужно зажечь. Отчего так устроены люди, знают одни маркетологи. Для меня это столь же сложно, как глагол "сникерснуть".

По дороге в "Магнит", два раза звонил в Питер. Помкомвзвода не отвечал. Наверно опять курит на лестнице. Дочь у Илюшки, по идее, должна родиться. Примета такая есть. Отец ещё говорил, что если в семье две девки, жена да тёща, обязательно будет третья.

Дома я вытряхнул из походной сумки грязные носки и рубашки (постирать-то забыл!), поставил туда кастрюлю, ложки с тарелками, нарезанный хлеб — и назад. Так торопился, что куртку не снял.

* * *

Мастер уже досмотрел "Возвращение короля" — последний из фильмов трилогии, и пребывал в глубоком раздумье. Три раза его просил сделать что-нибудь типа стола, но такого, чтоб я видел, куда поставить тарелки, прежде чем он понял.

— Ну, — сказал, — Ан, ты меня удивляешь! Ведь это гораздо проще, чем проходить сквозь время. Если, к примеру, понадобилась какая-нибудь вещь, нужно представить в деталях либо её, либо своё дальнейшее действие: "нужен стул", или "хочу сесть". Что это там у тебя так хорошо пахнет?

От угощения Мастер не отказался. Умел держать в руках ложку и хлеб. Даже бороду не испачкал. Только ел без аппетита, как будто и не харчо. Подстричь ему бороду до нормальных размеров, одеть в строгий костюм и посадить у себя на кухне, любой бы подумал, что это учитель, врач или священник. Глаза добрые. А ведь ему решать, жить племени тангаров, или он их сейчас сотрёт, как черновик.

— Спасибо тебе, Ан, — сказал, наконец, наставник, — и за еду, и за помощь! То, что я видел, нам с тобой когда-нибудь пригодится, но сейчас я хочу вернуться к старому варианту. Мне тоже искренне жаль этих наивных гномов. Только ничего не выходит. Даже когда я с ними, в мыслях всегда там. Пусть ждут. Будет когда-нибудь и у них своя собственная планета.

Вот тебе и весь гуманизм представителя высокого разума! Ради какого-то сраного камня, который когда-то Мастер держал в руках, прежде чем определить на постоянное место, он готов уничтожить даже рыжего гнома, которого, судя по внешнему сходству, лепил с самого себя! Это ж такие как Он заседают в Бюро Объединённых Галактик и на полном серьёзе решают: в полной ли мере очищена карма отверженного? Не присудить ли ему ещё один круг ада? Вот и помогай таким мастерам. Зря только время убил.

— Слушай, дядька, — сухо спросил я, пряча в сумку ноутбук, — кто тебе говорил, что гномам нужна какая-то особенная планета, а не та, что уже у тебя есть?

— Куда? — всполошился Он. — Куда я их всех размещу, если даже не знаю, есть ли в моих горах хоть одна большая пещера?

— Найдут. А не найдут, пусть берут лопату, кайло и копают. С каких это пор проблемы индейцев должны волновать шерифа? Твоя забота — предоставить им жизненное пространство с охотничьими угодьями, а дальше пусть как-нибудь сами.

Изречение про шерифа Мастеру настолько понравилось, что он даже спросил, кто это такой. А когда я ещё сказал, что есть вариант заселить океан разумными существами, он вообще выпал в осадок. Заегозил на седалище, как первоклашка, выучивший урок. Только что руку кверху не тянет:

— Ну?! Что ж ты о главном молчишь?!

То, что рыбы для него это главное, я понял ещё на планете двух солнц. Есть такая порода людей: если что-то втемяшилось в голову, никакими хренами не вышибешь. Особенно часто они встречаются на самом верху номенклатурной лестницы. По этой причине жизнь в преисподней никогда не казалась мёдом.

Зная, что другим способом ни эльфов и гномов, ни кого-то ещё в сознании Мастера не продавить, я исподволь озаботился рыбным вопросом. Вспомнил Нептуна с Водяным, русалок, сирен. Все они были разумными, водоплавающими, но не народом, так как жили в своей стихии, в чужие дела не лезли и либеральными взглядами не отличались. А вот глубинные, те да. Это уже полноценная древняя раса, обитающая в океанах под жёстким контролем Дагона, "самого загадочного существа в пантеоне фэнтезийных богов".

Наставник вцепился в мою мысль, как жадина в свой кошелёк. Ещё и наехал: почему, мол, ты раньше этого не прочёл? А как я ему объясню, что в армейских библиотеках самая фэнтезийная книга -"Ветхий Завет", видика с дивидюком в нашей казарме отродясь не бывало, а "Властелина колец" по Центральному Телевидению до сих пор не показывают? Только отрывки в рекламных роликах. Да и не мой это жанр. Я люблю что-нибудь приземлённое, близкое к повседневной реальности. И обязательно со счастливым концом. А тупо переживать за каких-то глубинных, которые существуют лишь в воображении автора? Как говорил наш взводный, "да хай им всем грэць"!

О том, что такие перцы вообще существуют, я узнал пару часов назад. Уточнял в интернете, как прозывается раса тех малюсеньких человечков, к числу которых принадлежит главный герой Фродо? Набрал в яндексе "фэнтезийные персонажи" и тут же наткнулся на сайт, где весь тот паноптикум очень толково расписан. Там об этих глубинных всего несколько строк. Но я сообразил, что для Мастера Она каждое слово будет бесценно. Потому и постарался запомнить:

"Подобно Фейри (название самцов феи), глубинные живут в магии. Но основа её не в силах природы, а смерти, боли и страхе. Ни с кем в контакт не вступают. Сколько и как живут, неизвестно. Обладают ограниченным даром трансформации. Кожа ороговевшая. Между пальцами слабо выраженные перепонки. Глаза лягушачьи..."

Судя по восторгу во взгляде, наставник влюбился в полулюдей-полурыб. Он считывал информацию по мере того, как я освежал её в памяти, и для себя что-то уже решил.

— Удивительный мир! — вслух подтвердил Он. — Я тоже хочу построить такой. Никогда б не поверил, что на одной планете могут ужиться столько враждующих рас! А этот Дагон, каков из себя? Его создавать обязательно надо?

— Так обойдутся, не баре, — поразмыслив, ответил я, — Будет вполне достаточно пустить информацию, что таковой существует и пакостить иногда от его имени. Пусть боготворят и боятся.

— Вот ты ими и займёшься, — озадачил меня Он.

— Глубинными?

— Нет, пакостями.

— Кто, я?! — сложное чувство, в равных долях состоящее из недоумения и протеста вылилось в этот вопль. Неужто Мастер не понимает, что у меня без глубинных невпроворот дел? Завтра вон, ровно в одиннадцать у адвоката назначено!

— Не я же? — флегматично отпарировал Он. — Кто-то из нас должен быть мастером, а кто-то учеником. Или ты не согласен?

— Согласен, — потерянно буркнул я (а что ещё оставалось?), но ты же меня отпустил на заочное обучение?

— Да, отпустил, — подтвердил он. — Только это не значит, что я не могу привлечь тебя к делу, если понадобишься. Судя по логике фильма, только борьба тёмных и светлых сил создаёт равновесие, не позволяет планете ввергнуться в хаос, держит в узде обитающие на ней племена. Их много, у каждого свои божества. Вот я и решил: зачем создавать Дагона, прочие неподконтрольные силы, если есть ты? Никто тебя безотлучно на планете не держит, но в некоторых случаях без присутствия Чёрного Колдуна мне будет не обойтись.

— Что делать-то надо? — конкретно спросил я.

— Неужто забыл? Я же сказал: пакостить! Создавать племенам неудобства и трудности, чтобы решать их по мере возникновения: глубинным цунами, гномам землетрясения, эльфам лесные пожары, оркам...

— А можно либерализм?

— Нет! — отрезал наставник. — Это слишком жестоко. Мы же с тобой не преисподнюю строим? — И продолжил, — оркам чуму, или моровую язву. В общем, ты понял.

— Понять то я понял, а карма?

— Что "карма"?

— Как что? Усилитель меня наказывает даже за бранное слово. Страшно представить, как он отреагирует на вспышку бубонной чумы! Рано мне в чёрные колдуны. Я ведь практически ничего ещё не умею. Может, как-нибудь по-другому?

— Кто тебе мешает? Учись! Ты же сам захотел... без отрыва от преисподней. У тебя постоянный доступ к порталу. Что непонятно, приходи, спрашивай. А по-другому никак. Добро постоянно, а зло преходяще. Отсюда и такой выбор. А сейчас не мешай. Наведайся дня через два, если будут вопросы. О деле не забывай. В свободное время учись пакостить. Последствия я беру на себя, сейчас изменю настройки...

* * *

О том, что я дома, оповестил телефон серией СМС-сообщений и, после паузы, долгим звонком от крёстного.

— Куда ты запропастился?

— За хлебом ходил, в магазин — отозвался я, высвобождая из рукава правую руку.

— Сорок минут?

— А что, это долго? — переспросил я. Столь плотный контроль начинал доставать.

— Нет, это не долго, — я будто воочию видел, как он пожимает плечами. — Просто когда уходишь, бери с собой телефон. Верка в больнице. Я б на твоём месте оставался на связи. С юриспрудэнтом договорился?

— Да, завтра в одиннадцать.

— Уже лучше. Я тебе что звоню? На его этаже дела нехорошие происходят. Золото исчезает, надписи нецензурные появляются...

Решайло в своём амплуа. Упорно молотит в одну точку: "Был? Ну, признайся, что был!"

А вот ни фига!

— Я тут причём?

— Просто чтоб знал, — не сразу нашёлся он, — завтра с утра там будет дежурить наряд полиции.

Пауза затянулась до неприличия. Только тогда крёстный снова подал голос:

— Хлеба купил? А то приходи, накормим. Тут Райка пельменей нагандыбачила, в холодильник не лезут. Если что, Андрей за тобой заедет и назад после ужина отвезёт.

Вот сволочь! Знает, что я от пельменей не откажусь...

Тут в окно за моей спиной что-то как саданёт! Я туда, а со света хрен чего различишь. Выскочил на крыльцо — да то и услышал как дверца хлопнула на ходу. Пошёл, посмотрел: на пластике вмятина и стёкла в осколках льда. Сосульку, наверно, кто-то метнул, да в раму попал вскользь. Какие тут нафиг пельмени!

Когда крёстный перезвонил, я так ему и сказал. А он:

— Сам смотри. Только снаряд в одну и ту же воронку два раза не попадает. Если лихой человек поставил себе за цель выбить твоё окно, он это сделает так, что не уследишь. В общем, как хочешь, но Андрюха уже выехал.

Хрен, думаю, с ним. Всё равно ведь не успокоится, пока в глаза не посмотрит.

— Ладно, — сказал, — жду.

— Что ждать? Одевайся да выходи потихоньку. Машина под аркой стоит.

Выскочил на крыльцо — точно: красный "жигуль-"копейка" с трещиной через всё лобовое стекло. Один такой на весь город. Как он возле гостиницы на глаза не попался? Наехал я на Андрюху:

— Ты чё, — говорю, — не фафакнул, в двери не постучал?

А он на смартфон показывает: звонил, мол, да занято у тебя.

Странно всё. Будто приклеилась ко мне эта семья. Если дело в больной мамке, тогда ладно. А вдруг нет?

Едем, короче, болтаем о том, о сём. Сынок без зазрения совести сдаёт секреты семьи. Объявился, мол, покупатель на их копеечный раритет. Обещает хорошие деньги если двигатель и все прибамбасы будут родными, без новодела. Поэтому с завтрашнего утра машина становится на предпродажную подготовку. Ну, и помочь попросил. Я ведь до армии работал на СТО, ходовую шаманил.

Про оплату, естественно, ничего не сказал. Не его это тема. Что он в той фирме охранником зарабатывает?

Пообещал я, если в свободное время и без фанатизма. Дел-то у самого выше крыши. Как говорил Мастер Он, "Учись пакостить!"

Глава 5. Хрупкие перспективы

Был я по жизни отставным прапором, можно сказать, никем, а вернулся домой начинающим бизнесменом, сам того не ведая, не желая.

В общем, всё по порядку. Сели за кухонный стол. Там всё по хотелкам хозяйки: на телеке вместо дивидюка старый видак, крутит "Властелина колец". Пельмени у неё — больше ни у кого таких не попробуешь! На большую тарелку с горкой полстакана сметаны и столько же домашней аджики. Каждую ложку, как будто сто грамм в себя принимаешь, и в горле ничего не першит. Всё в меру, всё как я люблю, кроме душевного равновесия. Сижу как натянутая струна, жду провокационных вопросов, а их тётя Рая на корню глушит.

Только Решайло откроет рот, она ему:

— Помолчи! Дай кино посмотреть!

И тут у него в кабинете телефон зазвонил. По гудкам слышно, межгород. Он как подкинется — и туда! И походя, полою халата со стола кружку смахнул.

Обычная кружка, совдеповская. На рисунке университет имени Ломоносова и надпись "Москва". Сколько себя помню, она всегда на этой кухне была. А тут на пол — коц! — и пополам.

Тётя Рая глядит, слова сказать не может. Губы дрожат, вот-вот слёзы из глаз. Что-то, наверно, в её жизни связано с этой кружкой. Так жалко её стало! Поднял я с пола эти две половинки, приставил одну к одной, а они сцуко, склеились. Да так плотно, что стало, как было. У Андрюхи аж челюсть отвисла:

— Ни фига себе, как это ты?!

Про хозяйку вообще молчу, стараюсь в её сторону не смотреть, потому, что и сам в крайней степени озадачен. Это ж помимо моей воли получилась такая хрень! Усилитель не при делах, даже камнем не подмигнул. Если Мастер менял настройки, причём тут советский фарфор? И вообще, что в этом фокусе чёрного?

В общем, сижу, не верю глазам. А врать всё равно что-то надо.

— Сам, — говорю, — не понимаю, как могло такое произойти. Но после контузии это второй случай. Когда мамкин портрет на пол свалился, и вот сейчас. Наверно, какая-то патология.

— Ни фига себе патология! — возликовал Андрюха. — Мне бы её, я б "жигулёвские" стёкла принимал на срочную реставрацию. За треть рыночной стоимости можно озолотиться, если клиент попрёт.

А что бы ему не попереть? — услуга-то эксклюзив! Где он ещё за такие деньги лобовое стекло на новое поменяет? — И сразу быка за рога, — пошли, Серёга, попробуем?

— Где попробуем?

— В гараже. На наших "Жигулях" испытаем.

— Сиди уж! — отрезала тётя Рая, пряча в сервант обновлённую кружку. — На свадьбу себе заработать не можешь... миллионер!

Зря она так. Голова её сына работает как часы. А если на свой карман — чистый секундомер. Если б Решайло вкладывал деньги куда скажет Андрюха, ещё неизвестно, кто б у кого начальником числился. Вернулся он как-то домой из паспортного стола. Привёл с собой беженцев из Абхазии. Мать с сыном. Русские люди, хоть и говорят со страшным акцентом. Оба по специальности тренеры по большому теннису. Пообещал им Андрюха помочь с легализацией и пропиской в надежде отгрохать два настоящих грунтовых корта и заработать на этом бабла. Там те капиталовложения проще считать затратами: аренда земли, две сетки, с десяток ракеток (пусть будет оно с запасом), знакомому трактористу поляну накрыть, чтоб грунт разровнял, плюс мел для разметки. Окупится влёт!

Не дал тогда денег Решайло. Зажлобил, хоть с его-то связями это на раз плюнуть. Но беженцам с пропиской помог и пристроил их к своему "придурку". Сейчас у того своя академия тенниса, где самый дешёвый абонемент не каждой семье по карману, а тренерам платят зарплату зелёной резанкой. А крёстный локти кусает: "Зря я, Андрей, тебя не послушал!"

Вот и сейчас, как лихо Андрюха насчёт бизнеса сообразил! И, главное, вовремя. Не всё же мне на мамкиной шее сидеть? Вполне действенный план. Я только "за". Поднялся из-за стола, плечами пожал:

— Вряд ли что-то получится, но почему б не попробовать?

А сам себе думаю: который раз вру — перстенёк даже не жмёт.

От дома до самого гаража Андрюха меня инструктировал. Мол, главное не волноваться, верить в себя, "и всё тогда будет тип-топ". Я в свою очередь, просил усилитель сделать так, чтобы трещина на стекле зарастала медленно, постепенно, под моими ладонями. Типа того, что я её склеиваю. Чтобы стало в итоге это стекло без сколов, потёртостей и царапин, будто бы только что из заводской упаковки.

Хоть и скользкая штука этот инопланетный девайс, получилось по-моему. Пятна грязи отлетали от прозрачной поверхности, били в ладони и падали на капот. Мой будущий шеф благосклонно сопел за спиной. По итогам эксперимента сказал:

— Будем работать! Пойду, пахана позову. Это такой кадр: если сам не увидит, денег на раскрутку не даст. А ты тут пока пораскинь мозгами, можно ли восстановить левый фонарь?

Глянул я, там действительно полный атас. Посередине дырка от камня, от неё трещины-лучики, и вся эта порнуха заклеена грязно— коричневым скотчем. Долго решал, как с этой бедой быть. В итоге махнул рукой: да хрен с ним, пускай и она будет как новая.

Наверное, зря. Этот момент у меня выпирал из памяти, когда я уже дома анализировал ситуацию. Слишком уж взгляд крёстного контрастировал с его внешним спокойствием. Андрюха ему втирает про мою патологию, а он опустился на корточки перед тем фонарём и щупает место, где только что дырка была. Руки-то помнят. Сами заклеивали. Подбивая бабки, сказал:

— Патология штука такая: сегодня она есть, а завтра с ментами не сыщешь. Поэтому, сопляки, рассчитывайте на самый что ни на есть эконом вариант.

И ещё: когда выезжали из гаража, Решайло Андрюхе два раза напомнил, чтоб взял у меня комплект запасных ключей.

— Райку хочу заслать, пусть наведёт в избе армейский порядок. Бабы — они в этом деле умнее нас.

Вот так, не заходя в квартиру, сразу решил, что там необходима уборка. Хорошо если по себе судит, а вдруг, захотел что-то найти? Не золотую ли цепь?

В общем, сижу я на кухне, ни о чём другом думать не могу. Это от отца. Нестандартные слова и поступки заставляют зацикливаться на них. Чтобы отвлечься, я решил постирать шмотки, что привёз в сумке из Питера.

"Самсунг" у меня наполовину вделан в стенную нишу, потому и остался в квартире. Судебные приставы пытались его вынести, но не хватило разума. Присел я на корточки около барабана, чувствую, в ноге дискомфорт. Отвыкла она от столь радикальных движений. Хотел уже возвращаться на кухню за низкой удобной скамейкой, на которую мамка ставила ноги, но вовремя вспомнил последний урок Мастера, мельком подумал и продублировал вслух фразу "хочу присесть".

Получилось не хуже. Будто бы всю жизнь колдовал. Скамейку клонировал на ура, один к одному. Но я не обрадовался. Не до того. Расклады в башке один хуже другого. Все мысли танцуют вокруг золотой цепуры. Нет, думаю, надо срочно от неё избавляться. Тем более, обещал усилителю, что "завтра отдам". Вот оно и подходит, это самое завтра.

Стоп, себе думаю, а не дурак ли я? Что мне мешает и Понину сбрую клонировать? Никита Хамкадзе упоминал "чуть ли ни пол килограмма", а я на безмене взвешивал — меньше половины того.

Достал её из глубин мусорного ведра, где воры-домушники рыщут в последнюю очередь и высказал два пожелания. Вернее, одно, но в двух вариантах: от лоха-ученика, который боится испачкать карму, и Чёрного Колдуна, что учится пакостить.

Первое прозвучало витиевато. Примерно так: "Хочу возвратить хорошему человеку забытую им золотую цепь. А в знак уважения и признательности за чуткость и доброту, сделать ему сюрприз в виде ещё одной".

Другой вариант понравился больше. В нём я увидел программу дальнейших действий: "Хочу развести ушлого бизнесмена. Всучить ему золото под расписку, а завтра истребовать долг".

Перстень мигал дольше обычного, зато разродился сразу двумя цепями: отдельно для лоха и колдуна.

Нет, думаю, столько в карманах не унести. Порвутся к едрене Фене. Без сумки не обойтись.

Пришлось отставлять стирочные дела и в самом разгаре зимы готовиться к лету. Наш бельевой шкаф — мамкина территория: что, где и зачем лежит, ведомо только ей. Без помощи колдовства там ничего не найдёшь. Потому и оделся как клоун: штаны нацепил из комплекта пустынного камуфляжа, а куртку с "комка", в котором когда-то демобилизовался из армии. Она уже выцвела так, что по цвету не различить. Вот мамка и положила в одну стопу.

Ладно, думаю, прокатит для малограмотных. Кто в девяностые будет присматриваться? Проще встретить наряд ментов на дамских велосипедах, чем военный патруль.

Присел на дорожку. Попросил у своего гаджета, чтоб никто из знакомых меня в этом времени не узнавал.

"Портал, — говорил наставник, — штука простецкая даже для начинающих". Там той премудрости: в деталях припомнить место, в которое стремишься попасть. А я эту рощу за школьным двором до сих пор вижу во сне. Мы часто туда ходили драться один на один. Очень удобно: там дырка в заборе за кустами орешника. Мы лишних людей видим, а нас они ни фига. Бросишь, бывало, обидчику вызов, назначишь секундантов — и в бой! Двое дерутся, четверо судят, седьмой на атасе стоит. Так что, дело не в месте — во времени.

Мало-помалу я оживил в памяти Поню в малиновом пиджаке, Никиту Хамказде, других пацанов, позы, слова, выражения лиц — всё важное и неважное, что хоть фрагментарно запомнил во время просмотра кассеты об Андрюхином выпускном вечере.

* * *

— Атас, пацаны!!!

Мгновение — и я там. В том месте, где только что был Андрей, снимающий видео. И кажется, даже немного его оттолкнул. Потому он и крикнул: "Атас!"

— Э! А ну стой!

Куда там! Стайкой напуганных воробьёв, драчуны сорвались с мест и хлынули в сторону густого орешника, растущего у железной ограды. Там прутья разведены. Сам проникал через эту дыру, когда опаздывал на урок. В общем, раз! — и нет никого! Даже виновный ретировался вместе со своими обидчиками. Не догонять же? — мне сейчас выходить в люди нету резона. С погодою просчитался. Не то чтобы дождь — мелкая морось сама образуется в воздухе. А у меня кроссовки с трещинами в подошвах. Шагнул, и потянуло казармой.

Не зря говорят, что с дурной головой и ногам покоя нет, — ругал я себя. — Чем ты думал, изучая первоисточник? Видел же, что мальчишки отпускают подсрачники как-то неловко, и не смог даже предположить, что им может быть скользко. Эксперт хренов! Теперь хочешь, не хочешь, надо возвращаться домой, мыть ноги, менять носки, чистить сапожной щёткой старые добрые берцы...

Сколько я в девяностых отсутствовал, минут пять-десять? А к моему "второму пришествию" поляна преобразилась. Капли влаги, похожие на росу, укрыли её прозрачным искрящимся слоем. В нём преломлялось звёздное небо. Вот на какой ещё планете Двух Солнц можно увидеть такое чудо? Стой да любуйся! Только какой-то гад эту картинку походя зачеркнул. От дырки в заборе чёрно-зелёными полосами, мрачно тянулся шаркающий след, задумчивый, долгий и одинокий.

Проводил я его взглядом, и мне почему-то подумалось, что это мог быть только Поня. Так жалко его стало! Он ведь ещё не успел сволочью стать, и не сам эту сраную сотку нарисовал. Обдурили на рынке ушлые дяди. Время такое: лохов учат, невзирая на возраст.

С другой стороны можно понять его одноклассников, их злость и мальчишеский максимализм. Но меру-то знать надо? Навтыкали подсрачников, на бабки поставили. Мы бы тоже так поступили. Но бойкот объявлять-то зачем? Тем более, в такой день? Будут потом обижаться, что Поня не ходит на встречи выпускников.

Странная дружба у этого поколения. Торжество не закончилось, под аккорды последнего вальса в спортзале кружатся пары. Потом, по давней традиции, вчерашние школьники будут бродить до утра и встретят летний рассвет на берегу залива. Все кроме одного. Нет, братцы! Одноклассников, как и родителей не выбирают. Они нам подчёркнутое "дано" в учебнике жизни, исходя из чего, решаются все задачи.

Вздохнув, я побрёл по этим следам, зная, что они оборвутся на первом асфальте. До утра далеко. Рынок открывается в шесть. Не стоять же под нудным дождём? Найти бы крышу над головой, а там разберёмся.

Шёл я под этой моросью, постепенно промок и мало-помалу к первоначальным намерениям охладел. А возле автовокзала вообще сдался. Там после часа ночи в зал ожидания перестали пускать. Не, думаю, ну его в баню! Эту партию нужно переиграть. Вернусь-ка домой, переоденусь и с новыми силами на поляну. Уже просчитал вариант, как лучше отсечь Поню от одноклассников, чтоб и на этот раз не ушёл, да таксист со стоянки окликнул:

— Э, гражданин-товарищ-барин, проблемы, желания и вопросы решаются в этой машине!

Уж кого-кого, а дядь Костю Поспелова я сразу узнал по голосу и допотопной тачке, над которой потешался весь город. Он раньше в загранку ходил и добыл там по случаю "Фольксваген" чуть ли ни довоенных времён. Спереди глянешь: двадцать первая "Волга", а сзади видос, как у горбатого "Запорожца". Откроешь капот: нет движка! В багажнике тоже пусто. А он там под крышкой о четырёх болтах, на потайном дне. Малюсенький — глянуть не на что. Зато зимой, в гору, уклон тридцать градусов, прёт этот "Фольксваген" по гололёду, что твой фашистский танк. Железо на передке прочнее брони. Когда дядя Костя парковаться учился, два раза "поцеловал" мусорный бак. В лепёху его смял, а раритету хоп хрен, ни вмятины. Только краску счесал на правом крыле.

Ладно думаю, подойду. Проверю, как работает гаджет. Да быть такого не может, чтобы кто-нибудь из Поспеловых меня не узнал!

— Солдатик! — вскричал дядя Костя, лишь только я вышел на свет. — Ты-то здесь какими судьбами? Заблудился, или приехал к кому?

— Да вот, — говорю, — девчонке своей хотел сделать сюрприз. Приехал без предупреждения, а она укатила в Питер. Во встречных поездах разминулись. Думал здесь до утра перекантоваться, а оно видите как? Придётся брать задницу в горсть и обратно чесать, на железнодорожный вокзал. Может, там после часа ночи пускают в зал ожидания?

Нет, это словами не передать, как прикольно следить за лицом дяди Кости. Знает меня как облупленного, смотрит в упор, а нету в глазах ни эмоций, ни капельки узнавания. Хоть бы сказал: "Слышь, парнишка, кого ты мне сильно напоминаешь?". А он даже брови не свёл и лоб не наморщил.

И тут меня мысль обожгла. Как бы я себя чувствовал, если б на месте соседа была моя мама Вера? Вот так же, как он, спрашивала недрогнувшим голосом: "Может тебе, солдат, с ночлегом помочь? — могу позвонить. Есть у меня люди, работающие в гостиничном сервисе. Доставлю бесплатно. И они лишнего не возьмут..."

* * *

Сервисом оказалась узкая комната в панельной пятиэтажке. По центру кровать "Ленин с нами", лампочка сороковка под потолком, стены заставлены высокими трехстворчатыми шкафами. Судя по следам на обоях, над окном в своё время висела картина. Удобства тоже стандартные. Слева от двери ванна, совмещённая с туалетом. Напротив неё кухня.

Все окна в квартире были плотно зашторены — обычное дело в белые ночи. Всё было тускло, всё мрачно. Ещё стоя в полутёмной прихожей, я тысячу раз пожалел, что не вернулся в свой дом, чтобы начать всё сначала. Если бы не хозяйка, статью и голосом похожая на мою покойную бабушку, я бы отсюда сразу ушёл. Даже серёжки такие, как у неё были — два тяжёлых золотых полумесяца.

Она посвящала меня в мелочи быта. Изредка прерывалась, чтоб крикнуть в глубину коридора: "Верка, опять уснула? От я холодной воды принесу!" Потом, как ни в чём ни бывало, опять обращалась ко мне:

— Курку сюда положь. Внучка встанет, утюгом высушит. Если продрог, можешь принять горячий душ. Это бесплатно. Верка, неси свежее полотенце!

Заслышав моё "спасибо", фыркнула на ходу:

— Мы бы тебя, солдат, и так ночевать пустили. Да время такое, подлое. Третий месяц пенсию не несут... Верка, не стыдно тебе?

— Да встала уже, ба! Полотенце ищу.

Из меня вся сонливость вышла. Неожиданный голос, штучный, удивительного окраса. Я бы даже сказал, сексуальный. Точь-в-точь как у Сидни Уилсон, солистки панк-группы "Б-52". А мимо, вдруг, что-то прошелестело, прошлёпало босыми ступнями и спряталось за дверью сортира.

Нет, думаю, это чудо надо как следует разглядеть. И отказался от душа.

Финансовые вопросы решались на кухне под чай со сдобными сухарями. Анна Сергеевна сидела напротив меня, подперев щёку ладонью. За спиной книжная полка, совмещённая с узким столом. Там, рядами, учебники за девятый класс средней школы и стопочка общих тетрадей. Стрелки настенных часов стремились к полуночи.

Всё что у меня было это пятьдесят долларов, подаренных тётей Раей. Старая купюра, поношенная. Не помню уже, кем в это время ей приходился рубль, но судя по реакции бабушки, родственником, о котором не стоит и вспоминать:

— Где я тебе сейчас сдачу возьму с таких-то деньжищ?! Мы с внучкой на них месяц живём. Утром придётся в обменник идти. Он с девяти. Ты, Сергей, как?

— Ничего, служба потерпит.

— Только шельмуют у нас в обменниках не хуже чем в банках, — будто не слыша, вслух размышляла она. — Есть другой вариант. Поднимемся утром к соседям на четвёртый этаж. Недоросль ихний с недавнего времени скупает на рынке ваучеры, золото, и валюту. Не люблю я эту семью, а надо. Не будет же он при мне шельмовать, — и снова, — ты как? Только нужно проснуться в шесть.

— Можно и в шесть, — терпеливо ответил я.

Здесь надо отметить, что с Анной Сергеевной (так незатейливо звали хозяйку этого "сервиса") мы не только уже познакомились. Я даже успел частично удовлетворить женское любопытство: откуда, куда, зачем, почему в воинской форме, и что за причина вынудила меня проситься к ней на ночлег.

Если соврал, то самую малость: назвался своим именем, сказал, что живу в Ленинграде, а всё остальное отсёк многозначительной фразой: "Военная тайна". Сочинение про девчонку, с которой мы разминулись встречными курсами, уже разок прокатило. Я и сейчас бы его озвучил, да внутренний голос снял с языка. Глянул на Верку и понял, что скажу лишнее.

Она в это время наводила порядок в гостевой комнате. Меняла бельё. Как мама моя, а когда-то бабушка, двумя кулаками взбивала подушки. И я почему-то подумал, что очень бы даже не возражал, если б она это делала перед сном в моей холостяцкой комнате.

Верка была в коротком халате. Нет, хитрую фишку придумали предки — спрашивать ковш воды у приглянувшихся девок. Чтобы как я сейчас: склонился над чаем — увидел ноги; вместе с чашкой поднял глаза — и тебе открывается то, что выше. В общем, развал-схождение я оценил и жаждал теперь глянуть на парадный портрет. Она ж, как назло, то спиной повернётся, то боком.

В итоге случился казус. Застилая свежую простыню, девчушка споткнулась о нижний край и шлёпнулась на кровать, оголившись почти до лопаток. Я обомлел. Трусишки-то йок, спросонья забыла надеть! И мне посчастливилось случайно увидеть то, что домашние девочки до свадьбы никому не показывают.

Анна Петровна могла только догадываться, что происходит за тонкой перегородкой, но на всякий случай прикрикнула:

— Верка! Бессовестная! Сейчас же закрой дверь!

Увидев, что гость поперхнулся и покраснел, добавила для меня:

— Ты лучше туда не смотри. Спокойней уснёшь. Мальчишка у неё есть. Осенью призовут. Обещала, что будет ждать.

* * *

Я долго не засыпаю, если вокруг чуждые запахи, непривычная обстановка. Сегодня вообще атас. Лежу в приподнятом состоянии. Закрою глаза, а там! Точёные ножки, плавно переходящие в попку, нежный пушок, едва прикрывающий рельефную выпуклость, очень похожую на чуть приоткрытый человеческий глаз без ресниц. Как будто сфотографировал!

Честно сказать, я голых девчонок не особо-то видел. Никогда б не подумал, что это красиво. Особенно после Питера. где дежурная медсестра порывалась меня соблазнить. Заманила в отдельный бокс чтобы вколоть порцию обезболивающего, смахнула с меня пижаму вместе с трусами, распахнула свой белый халат... а под ним вообще ничего! И давай голым задом крутить: то так встанет, то так. Да всё норовит срамным местом до моего лица дотянуться. А у меня блин, полового задора ноль, его после ранения будто бабушка отшептала. "Видит око, да зуб неймёт". И к нестихающей боли ещё не привык.

В общем, и смех и грех. То ли кричать караул, то ли прятаться под подушку. Нормальная баба, не старая ещё, лет тридцати, а спиртом от неё так и прёт! Была бы чуть потрезвей, быстрей сообразила, что я не алё. Итог всё одно один: в наглую отсосала и отпустила.

А Верка... ну я сравнил! Это что-то домашнее, чистое. Как она взбивала подушки! Нет, после всего мною увиденного, как честный человек, я должен на ней жениться!

В общем, лежу, уставился в потолок и представляю, как будет светла моя жизнь между двумя Верами. Хозяйки тоже не спят. Обе на кухне: младшая утюгом щёлкает, старшая моет посуду. Будто им тоже не вставать в шесть! И кажется мне, что это я из-за них уснуть не могу. Уже и гимн по радио отыграли, а они всё суетятся. Видно клиентов у этого сервиса раз, два и обчёлся. Вон, бабка сказала, что они на полста баксов месяц живут. И крыше наверно отстёгивают, в то время без этого как?

* * *

Толком уснуть не успел, хозяйка трясёт за плечо "Вставай, без пяти шесть!" И губы бескровные поджимает куриною гузкой. По лицу не поймёшь, спала она или книжку на кухне читала. На стуле, в изголовье кровати, куртка моя висит. На сидении три цепочки. Не кучей лежат, а порознь, во всю длину. Не волнуйся, мол. Мы у тебя ничего не украли.

Ну, ты, думаю, спецназ, разведрота! На ровном месте спалился! Что теперь люди подумают?

В общем, подпортил себе настроение. Да так, что о Верке даже не вспомнил. Будто бы видел во сне, а утром забыл.

Хозяйке мои эмоции были неинтересны, она к ним повернулась спиной.

Я заправлял, ставшую холодной, постель. Выскакивал в ванную ополоснуть лицо. Всё это время она безмолвно стояла в прихожей, дежурила возле входной двери. Где-то за ней монотонно тренькал велосипед, осторожно спускаемый на руках.

В нужный момент провернулся замок, и старушка произнесла:

— Юноша! Если время вам позволяет, зайдите, пожалуйста, к нам. Есть разговор.

— Делов-то! — прозвучало в ответ.

Я вчера ещё подозревал что "недорослем, покупающим золото ваучеры и валюту", мог оказаться Поня. Теперь убедился — он. Не бочкообразный ещё — в прихожую протиснулся без проблем — и вежливый для профессии, которую выбрал. Формою головы он уже напоминал грушу. Белесый пушок кудрявился на щеках и дополнял сходство, а глазки выглядывали из-под его бровей, как два червяка, которым хотелось есть.

Доллары он разменял без проблем. Бумажку на свет посмотрел, пальчиками по сгибу провёл и уточнил:

— Рублями?

Хозяйка сказала, что да.

Поня раскрыл "пидорку" (так звался народом брючный кошель во времени, куда я попал), поворотился ко мне безденежным боком, на ощупь зашелестел пальцами.

В общем, в сравнении с тем, каким я недавно видел коллектора в офисе, был этот молодой человек приятным во всех отношениях. Только деньги черпал из отделения, в котором хранил потасканные купюры. Типичный начинающий бизнесмен, но уже не лох. Когда я спросил: "Золото не возьмёшь?", вежливо отказал:

— Извините, но я вас не знаю и вряд ли когда-нибудь встречу. Золото от подделки на глаз различить не сумею, а реактивы с собой не вожу. Они у меня на рынке. Вы, если не передумаете, приходите лучше туда. У главного входа спросите Поню. Любой покажет...

Сколько хозяйка взяла за ночлег, ведомо только ей. Я сдачу не пересчитываю. Тем паче, в присутствии будущей тёщи.

* * *

Спускаясь по лестнице, мне, прежде всего, хотелось узнать, где нахожусь. А вышел во двор, завернул за угол, огляделся: да вот же она, городская гостиница! Всё здесь в одинаковой близости: рынок, наша квартира, школа, в которую когда-то ходил. Вот только нигде не ждут.

— Что там у вас? Можете показать?

Я понял спиной, что это опять Поня. Достал уже дребезжащим велосипедом!

— Ты, — говорю, — починил бы звонок да крылья как следует, закрепил. В Техасе по таким агрегатам ковбои стреляют на звук. —

И, значит, его кровную собственность ссыпаю в его же ладонь, как будто с души скидываю эти двести семьдесят с лишним грамм.

Ведь чисто формально, я свою миссию выполнил. То, что обещано усилителю, отдано из рук в руки. Теперь, если Аркашка цепочку не выкупит, а просто оценит и возвратит, это будет считаться не моим косяком, а его доброю волей.

Вопреки ожиданиям, Поня не морщил нос, чтобы сразу сбить цену, а наивно спросил:

— Не жалко? Достойная вещь, дорогая, у наших братков видел такие. Сам ещё не приценивался, финансы не позволяют. Тяжёлая, сколько в ней?

— Двести семьдесят пять грамм.

— Ого! Кучу денег, наверно, вбухали, поносить, как следует, не успели, а справедливую цену теперь не дадут и в комиссионке. Что там, что на рынке, брать будут как лом. И десять процентов слупят на развитие бизнеса...

Судя по ссылке на комиссионку, Поня настроился на покупку и подводил меня к мысли, что с золотом нужно прощаться легко. Это слегка напрягало, мешало сосредоточиться. Ибо в моей голове уже обретала детали изящная комбинация, простая и действенная, как шахматный "детский" мат.

Язык у моего покупателя был не самым литературным, а разум не отягощал богатый словарный запас. Сбивая цену, он то "экал", то "нукал" и в паузах, которые допускал, угадывались несказанные ядрёные матюги.

Как только мой план созрел, я выстрелил ответною фразой, и в клочья порвал цветастое полотно его рассуждений:

— Хочешь, Поня, я тебе эту цепь подарю?

Мальчишка завис. Глазки его — два изголодавшихся червячка, выползли из орбит и стали больше круглых очков Джона Леннона.

— Как тебе моё предложение? — ещё раз выстрелил я.

— Да ну! — не поверил пацан. — Просто возьмёте, подарите, а сами потом...

Что там за мрачные перспективы он для себя рисовал, этого не скажу, я его перебил:

— Просто ничего не бывает. Сначала мы сходим к нотариусу, обговорим детали. Он вызовёт эксперта-оценщика, определится со стоимостью. Потом набросает бумагу с условиями дарения. Если у нас с тобой не возникнет никаких замечаний, отпечатает черновик на машинке, исправит ошибки. И только тогда перенесёт этот текст на бланк. В общем, та ещё мутота. Можем к обеду и не управиться.

Пацан пацаном, а из всей этой, нарочито длинной тирады, Поня сразу вычленил главное.

— Это ж, какие условия вы мельком упомянули? — спросил он с лёгким наездом.

— Так, — говорю, — мелкая ерунда, в голову не бери. Если, к примеру, когда-нибудь у тебя, как у бизнесмена, возникнут ко мне финансовые претензии, ты будешь обязан их погасить, или вернуть мне стоимость золота, которое я тебе подарю, по биржевому курсу, с банковскими процентами.

— И всё?! — вырвалось из него.

— Всё, — подтвердил я. — Если ты не надумаешь включить в договор какие-то свои пожелания, тогда это точно всё.

Аркашка завис. Я его понимал. Предложенный мной сценарий был с виду незамысловат, как атрибуты напёрсточника. Но где-то, невидимый глазу, за частоколом юридических терминов, затаился подвох. И он его чувствовал. Врождённая осторожность не давала сказать "да", а жажда наживы — "нет".

Я уже начал подозревать, что "не будет кина", но он попросил, как о чём-то несбыточном:

— А можно мне проконсультироваться у своего адвоката?

— Нужно! — сказал я. — Его подпись под договором тоже не помешает. Ты ведь ещё несовершеннолетний?

— С чего бы?! — напыжился Поня. — Мне в мае исполнилось восемнадцать, мне теперь можно даже жениться! Вы подождёте? Это недалеко, я сейчас...

Глава 6. Мелкий пакостник

Утреннее солнышко ласковое, но "мультикам" прожаривает исправно. Скинул я куртку, остался в одной майке. Поня вернулся минут через пять. С тем самым "юриспрудэнтом", которого мне на сегодня подсуетил Решайло. Я его сразу узнал, хоть был он ещё на порядок моложе, и не такой занятой. (Ну, это я уже придираюсь).

— Игорь Петрович, — представился он, одёргивая статусный бордовый пиджак. — Насколько я понял со слов моего клиента, вы как даритель, не возражаете, если я буду его консультировать при заключении сделки. Вам у кого назначено?

Другие слова в моей памяти не отложились. "Юриспрудэнт" говорил, будто ставил маскировочную завесу. Но что не отнять, в молодости Игорь Петрович был тем ещё пробивным! Услышав, что ещё не назначено (понедельник, восемь утра), взял управление на себя. Достал из кармана мобильный телефон "Моторола" и сразу стало понятно, что всё у него в нашем городе схвачено: оценщик, эксперт, и личный водитель на "Жигулях". Судя по адресной книге, которую он долго листал, это ещё не всё. Даже нотариус, который обычно на всех кладёт, согласился придти в контору за сорок минут до начала рабочего дня.

В общем, через пару часов мы с Аркадием уже подписали его приговор. С этой минуты ему запрещалось трясти с меня бабки, а мне под любым предлогом брать у него взаймы. Это условие было внесено в договор по настоянию адвоката, что свидетельствовало об изощрённом его уме. Оба они не умели заглядывать в будущее, и были по-своему счастливы. Не служившие люди до старости лет дети. Они верят в добрых волшебников, АО "МММ", невидимую руку рынка и прочие сказки.

Поня, тот хоть сказал, примеряя обнову:

— Скажите, пожалуйста, зачем вам оно надо? Я ночью не буду спать, пока не пойму.

Он "из своих" рассчитывался в кассе. Выходил из приёмной на улицу за кофе и пирожками для всех. Я был ему за это немножечко благодарен. Верней, не ему, а олуху, каким он в то время был.

Эх, думаю, казнить, так казнить:

— Запомни, пацан: к середине августа доллар подорожает в три с лишним раза, а рубль останется при своих. Забудешь, останешься без штанов. У многих из тех, кто имеет валютный долг, всё прахом пойдёт. Насчёт остального считай, что это судьба. — И сунул в его ладонь ещё одну золотую цепь. — А это тебе на мороженое...

С учётом дыры в семейном бюджете, я мог её сдать в ломбард. но внутренний голос сказал, что так надо. Я же усилителю обещал.

Опять же, Никита Хамкадзе, рассказывая, как Аркашка разбогател, конкретно упомянул: чуть ли ни полкилограмма.

Внутренний голос прав. В прошлом и так достаточно бардака. Зачем его усугублять? Да и что я теряю? Если фортуна обернётся срамным местом, можно заново переиграть эпизод.

Что касается "неучтёнки", ею я не стал рисковать. Заначил себе на развод. Вдруг пригодится?

В общем, ушёл. Оставил мальчишку стоять с вытаращенными глазами.

* * *

Дом встретил меня ночной тишиной. Боясь пролететь, я вернул себя в то время, из которого уходил. Огляделся, посмотрел на часы, сверился с домашними ходиками, и офигел: сам люблю чистоту, но такую как здесь и сейчас, видел только в операционной. Снял свои "говнодавы", на чистую газетку поставил и дальше в одних носках.

Окна на кухне сама прозрачность, в раковину хоть смотрись. Бельё, что я начал стирать, доведено до ума: отбелено, высушено, сложено в стопку на гладильной доске.

Искал ли здесь что-нибудь крёстный — этого не скажу. Скорее всего, нет. Под сахарницей на столе десять баксов и записка рукой тёти Раи: "Ключи у порога под ковриком". Не стала б она на глазах у мужа деньги для меня оставлять.

В общем, такая метаморфоза. Присел я к столу и принялся репу чесать. Какая-то хрень получается! Андрюха меня доставил домой в начале десятого. Как минимум час я муздыкался с постирушками, уходил в прошлое, возвращался. А сейчас двадцать два сорок. Тётя Рая ушла, в квартире порядок. Так во сколько она приходила, в том же времени или другом? Если брать во внимание, что сейчас какое-то третье, как она без накладок успела навести марафет и (бьюсь об заклад!) что-нибудь приготовить?

На этом кранты. Что думал, что чай пил. Проблемы на дальнем плане. Будто в углу не холодильник, а дедушка Якубович со своим чёрным ящиком. Да что ж это за наказание!

Кляня себя за проглотство, я прошагал мимо. Убрал в нишу за шкафом свой экземпляр договора дарения, включил телефон. Что б, думаю, ещё сделать, как насолить тому солитёру, что час-через час просит пожрать? А ведь, у нотариуса молчал!

Стоп, думаю, действительно странно! Около полусуток я был в сумасшедшем прошлом, где нет ни страны, ни власти, ни денег, где каждый сам по себе. И всё это время мне не хотелось жрать так, как сейчас. Даже сухарики Анны Сергеевны проскочили без аппетита. И ведь не сказать, что перед дефолтом мы с мамкой жили безбедно. Сколько я на станции техобслуживания подсобником заколачивал? И на еду не хватало. Что мастер-ремонтник пожалует от щедрот, на том и спасибо. А мамка тогда работала дворником и приходящей уборщицей. Ложилась за полночь, а поднималась в пять. Шабашки её находили сами, вслед за модой на чистоту. Наш город в то время заполонили чухонцы: группами, порознь, каждый день приезжали. Под их капризы с хотелками торговые люди подстраивались. Сами учили финский язык, и весь персонал заставляли. А чухонцы такие сволочи, что если в твоём заведении неопрятно, и кафель в грязных разводах, они даже пьяные мимо пройдут. Ну, гейропейцы, что ты им скажешь. Вот и задумался бизнес, понял, что по старинке никак.

Уборщицу в штате нанимать? А где ты найдёшь того человека, что будет тебе за копейки сутками тряпкой махать и ничего не сопрёт?

Так и пришла мода на приходящую чистоту: "не часто, но чтобы не абы как". Не помню уже, кто из знакомых мамку порекомендовал. Раз пригласили, два пригласили — и сразу же, как прорвало. Хоть телефон отключай. Будто нет в городе никого, кроме неё. Если б не эти шабашки, даже не знаю, как бы мы дальше выкручивались...

Сижу, в общем, в прихожей. Размышляю о прошлом. Забылся уже посыл, что подвигнул меня на воспоминания. Но злорадство в душе не прошло. Помню про червячка. Он хоть просраться даёт, но коленки мои друг о дружку уже не стучат. Не то, что на кухне.

Тут меня вообще осенило. О ключах вспомнил. Что ж, думаю, будут они валяться под ковриком на радость врагам? Выглянул на крыльцо, а во дворе снег. Крупные хлопья, праздничные. Будто на Новый Год. И пошёл я, пока сугробы не намело, на кухонное окно посмотреть. Есть ли вмятина, и вообще... не изменилось ли что?

Ага, развесил губу! Как было оно со вчерашнего вечера, так и есть. Даже губка, которой коллектор набивал надпись на дверь, в урне лежит. Не принял Аркадий меры. Проигнорировал прошлое, скреплённое печатью нотариуса. Ну что ж, сегодня в одиннадцать выслушаем его адвоката. Чуть что, усилитель на пальце.

Сунул в карман ключи. Слышу, шелестит сдача, что вручила Анна Сергеевна. Глянул, а на купюрах нулей понатыкано! Вместо червонца десять тысяч рублей. Пятисотка вообще тянет на полляма.

Ну, ты, думаю, лох! Совсем забыл, что деньги перед дефолтом были другими. Надо было зелёными брать! А если б ещё золотую цепуру оттарабанил в ломбард?!

И так это дело меня расстроило, что сдался врагу. Хрен с тобой, думаю, червячок, наведаемся в морозилку, узнаем, что там таится в чёрном ящике дедушки Якубовича...

* * *

Пока варились пельмени, я вспоминал Верку. Не обнажённую задницу, а гибкое тело и быстрые кулачки, взбивающие подушку. Сколько же сейчас этой школьнице? Стал загибать пальцы. Потом взялся за авторучку. Так и так выходило что больше тридцатника. Наверно давно уже замужем. С парнишкой своим наштамповали детишек. И я со своею любовью!

Твою ж мать! Так пакостно на душе стало! Бросил шумовку на

стол, и ну себя материть: что, интернационалист хренов, погнался за длинным рублём, а счастье-то ушло в молоко? На жопу теперь повесь медали и ордена, встань перед зеркалом и гордись, какой ты крутой!

И покатилось всё по наклонной. Пальцы обжёг, когда крышку с кастрюли снимал, пельмени слепились комком, в доме ни крошки хлеба. Ну, тётя Рая! Весь холодильник забила жратвой. Свободного места нет, а о самом главном забыла. Знает же, что без хлеба я даже чай не пью. А где его взять? Соседи давно спят. В ночной магазин по такому снегу идти как-то не климатит. Клонировать? Как ты его клонируешь, если это живая субстанция? Технологию надо знать.

А солитёр паникует! Вот-вот и начну грызть угол стола. Как же его урезонить, падлу такую?

Тут, как нельзя вовремя, вспомнилась мне таблетка. Ну, та, что на завтрак, обед и ужин едят мастера Содружества. На какой-то из двух планет, Он меня ей угостил. Цвет у неё такой специфический: увидишь — расхочется жрать. Моему червячку в самый раз. Только куда я её заначил, это вопрос. Похлопал себя по карманам — опять эта сдача шуршит.

Вот, думаю, есть вариант убить сразу несколько зайцев! Сунул в кроссовки копыта — и в девяностые.

* * *

Знакомый подъезд пах краской и свежей выпечкой. Жрать уже не хотелось. Вот такой парадокс, не поддающийся логике, — думал я, сбегая по лестнице, — здесь не хочу, на планете Двух Солнц не хочу. Там где гномы охотились на кабана... терпимо ещё. А дома — хоть ложись, помирай!

Тем временем, внизу распахнулась дверь. Глуша голоса и шаги, заскрипела натянутою пружиной. Протяжный такой, вибрирующий звук. Один человек давно бы прошёл. Наверно Аркашка с великом. Этого ещё не хватало! Подумает невесть что...

Ступая на цыпочках, я соскользнул на пролёт ниже, повернулся лицом к галерее почтовых ящиков, делая вид, что не могу отыскать ключик. Кое-где, под номерами квартир были прописаны фамилии— инициалы жильцов. Хозяева "сервиса" где я ночевал, посчитали это излишеством.

И вот, громыхнуло. Захлопнулась дверь. Высвободились звуки, что прятались за скрипом пружины. Явственней проступили шаги. Нет, думаю это не Поня. Точно не он, велосипед не бренчит. Уже и дыхание слышно, и голоса.

— Чёрт бы подрал эти хрущобы! — сказал кто-то в сердцах. — В каждом подъезде кажется, что я тут недавно был.

— Да уж! — отозвался его напарник .

Честно сказать, я настроился наткнуться на пару задроченных коммунальщиков. А увидел не тот типаж. Спортивные костюмчики "Адидас", лёгкие куртки под кожу, кроссовки "Ред булл". У меня и в груди защемило. Сам в то время так одевался, чтобы походить на братков. Тоже мечтал о натуральной коже. А золотая цепура... это уже из заоблачных цен, далеко-далеко за гранью.

Отпрянув спиной к перилам, я вежливо пропустил мимо себя бойцов криминального мира. Они это оценили:

— Не ссы, служивый, не тронем.

Ну, ты, думаю, юморист! И показалось мне, что где-то уже я с этими хлопцами сталкивался. Названия улиц я плохо запоминаю, а с мордами на ать-два: увидел — сфотографировал.

Вышел на улицу, у подъезда "Бэха" стоит. Та самая, что ко мне приезжала, а я её было, хотел перекрасить в цвета машины ГАИ. Та же, только новёхонькая совсем. Пазл и сложился. Вот, стало быть, чем художники-передвижники занимались, перед тем как податься в коллекторы!

Гастроном находился в этом же самом доме. Только со стороны улицы. Завернул я за угол, где Поня на велике утром меня окликал. Глянул на циферблат уличных часов — могу не успеть, обеденный перерыв. Проскочил-таки. Занял очередь. Стою, соображаю: куда ж это хлопцы лихие пожаловали с визитом? И всё больше склоняюсь к мысли, что в гостиничный сервис. К начальству, если принять за таковое Аркашкиного отца, не ходят, как водопроводчик по вызову, а мчатся стремглав, боясь опоздать.

И как-то мне сразу стоять расхотелось. Кто ж, думаю, бабушку защитит, если не я? Сейчас ведь, у центровой проститутки больше прав и влияния, чем у ментов. Но хлеба купил. Дома надо и делу не помешает. Пусть тот, кто остался в машине, считает меня одним из жильцов.

Как в воду смотрел! Поднялся к почтовым ящикам — тишина. И выше никого нет. Дверь сервиса хоть и закрыта, но не на ключ. С кухни доносятся голоса — спокойные, без надрыва. Так до клиента лучше доходит. Это они на стрелках друг на друга орут, чтоб напугать.

— Ты, — говорят, — бабуля, снимай пока серьги и думай, чем будешь в следующем месяце с нами рассчитываться. Паяльник в задний проход мы тебе не будем вставлять, но внучке твоей кое-что почудесней присунем.

До этих слов я как-то ещё терпел. Да и не до того было. Стоял, уговаривал усилитель, чтоб в случае чего не мешал. А тут и забыл, что он есть. Вывалился из засады, и как учили: одного в ямку под горлом — другого по-деревенски под дых. Пока оба воздух ловили, спеленал их бандеровским способом: руки за спину, удавка на шею и каждому в пасть вставил по бабушкиным трусам.

Только управился — женщины стали ловить послестрессовый отходняк. Заверещали вслух. Я им:

— Ну-ка молчать! А то быстро глотки заткну! Трусов хватит на всех. Разговариваем только по делу, в порядке живой очереди. Если у кого накипело, подаём соответствующий знак, кивком головы.

Короче, добился я уважительной тишины. Сбегал в прихожую, провернул в скважине ключ, спрятал его в карман. Возвращаюсь на кухню, один из братков подбородком вперёд подаёт. Просит слова. Кивать-то ему несподручно — удавка затягивается.

Вынул затычку, а он:

— Я тебя, пидор, завтра найду и живьём закопаю!

Вставил назад.

— Смотри, — говорю, — сволочь, не прокуси! А то попадёшь на счётчик. Такие трусы сейчас на рынке не продают.

Анна Петровна в голос: "Только не убивай!" А Верка припала к стенке белая, как извёстка. Красивая падла! Жалко, что не моя. В общем, беда с этими бабами, какая-то нервозная атмосфера. И ведь, не выгонишь никого в коридор. Что-то да учудят. Откроют окно и в крик. Посадил их за стол. На внучку стараюсь взгляда не подымать — хрен потом оторву. Повернулся к браткам:

— Ну что дорогие детишечки, будем раскалываться? По глазам вижу, что будем. Первый вопрос тому, кто собрался закапывать: на какое конкретно место вы прилепили прослушку?

У того и глаза на лоб.

— Какую прослушку? Мы пришли за деньгами. Возьмём своё и уйдём. Ты хоть зна...

Забил я на место кляп, потрепал его по щеке. Засмеяться хотел, но не стал. Побоялся что переиграю.

— О деньгах, — говорю, — супруге своей расскажи. Слышал я начало комедии, которую вы с подельником бездарно разыгрывали. Ты, значит, пришёл на явочную квартиру, где принимают финскую агентуру и хочешь меня убедить, что ошибся и попал не туда?!

Он носом своим "хлюп", я:

— Анна Петровна!

— Ась? — Это она второпях язык прикусила, потому и сказала по-старорежимному.

— А ну, вскипяти-ка мне шприц! Сейчас я этим козлам вколю по дозе скополамина. Они мне, как гимн споют, на какую разведку работают и дружно сдадут того, кто их сюда послал. Обоих потом в архив.

Бабушка въехать-то въехала, что я на её стороне. А вот насчёт шприца не знает, как быть. Наверное, нет в хозяйстве, а если и есть, то одноразовый. Их, как все знают, не кипятят. Надо помочь.

— Ты, — говорю, — не переживай. Михаил Ефимович должен одобрить. Считай, что это не люди, а списанный материал.

А они уже оба изъявляют желание высказаться. Дал слово тому кто обещал Верке "присунуть". Он с надрывом:

— Братан! Мамой клянусь, мы тут не при делах. Сказали, что по этому адресу типа бизнесменствуют втихаря. И крыше никакой не отстёгивают. Надо типа взять под крыло. Да если б мы знали...

Я буром:

— Кто конкретно сказал?

— Адвокат.

— Как зовут?

— Игорь Петрович.

— Чем докажешь?

— Вот телефон.

Взял его "Нокию", позвонил.

Услышал бархатное "алё", и в трубу:

— Ты, если местных ментов скупил или запугал, не думай, что нет в государстве того, кто даст тебе укорот.

Он:

— Кто это, кто?!

А я:

— Дай тебе бог никогда не узнать, кто. Ещё раз побеспокоишь, займусь.

Ну, после такой беседы кого-то ещё запугивать, значит, терять набранные очки. Развязал я подельников:

— Верните что взяли — и марш!

Пошёл в коридор дверь открывать — всего ломит так, что мама моя! Адреналин-то йок. Скупую слезу пустил, пока повернул ключ. А эти двое мимо меня — и бекасином по лестнице. Но вежливо. Ни один не толкнул.

Стою, плачу. Мастера вспоминаю с наказом его "учись делать пакости", и мысленно спрашиваю: что, мол, сейчас не так?

Тут голос из кухни:

— Дядя Серёжа, нам уже можно вставать?

И нежность елеем пролилась по душе, аж боль отпустила. Вот это я их зашугал! Иду, думаю: Ну да, я для неё дядя. Мне вон, уже тридцать девятый пошёл, а Верке наверно ещё и шестнадцати нет. Знала бы, что всего на десяток лет я старше её. Кто ж виноват, что не встретил в другом возрасте?

А долбанный усилитель мне пакет информации выдаёт. Эдакий сгусток эмоций. В нём угрызения совести плюс раскаяние пополам с критикой. Это в мой адрес, но не совсем от меня. Понял, наверно, что болью меня не проймёшь и решил задавить морально. В общем, словами не передать: напомнил когда я ругался про себя или вслух, сколько матерных слов под сурдинку на ум пришло. Кому и когда врал, или оказывал неоправданное физическое воздействие. Глянул на камень, а он как лимонный сок. Вот тебе и сходил за хлебушком!

Хотел у женщин спросить, ничего, мол, ценного не пропало? А Верка мне с кухни:

— Дядя Серёжа, вы кто?

Я ей как бы в шутку:

— Твой будущий муж! Только свадьба будет нескоро, лет через десять-пятнадцать.

Сморщила нос:

— У-у-у! Я за старого не пойду!

— Куда ты, — говорю, — денешься? И коза не хотела идти на базар, так её привязали к телеге, да за рога потащили.

Глянул, серьги на штатном месте. На кухонной скатерти кучка мятой наличности. Вытащили братки из карманов, сколько ладонь загребла, бросили второпях, не глядя и не считая. Лишь бы скорей убежать.

Лишний я тут сейчас. Повернулся и тоже ушёл. Чуть хлеб на столе не забыл. Думал ещё, что надо бы подгадать к началу варки пельменей, чтобы ещё раз не напортачить, а оказался на планете Двух Солнц, если считать за второе Мастера Она.

* * *

Видок у него был, под стать настроению. Как у Эйнштейна на знаменитом фото. Только язык не показывал. Это меня и спасло от начальственного разноса.

— Я, кажется, кого-то просил не задерживаться? — спросил он, чтобы скрыть за словами излишнюю растянутость губ.

Срослось у него. К бабушке не ходи, срослось!

Я огляделся. Над безжизненным некогда морем парили чайки. Кудрявились облака. Синие волны тревожили желтизну песчаного пляжа, оставляя после себя разноцветные водоросли. Красиво, как на экране компа! Рука так и норовит уменьшить контрастность. В жизни так не бывает, слишком насыщенные цвета.

— Что молчишь? — притворно нахмурился Он.

— Нет слов, — откликнулся я. — Хочется смотреть и смотреть. По-моему, жить на такой планете это уже счастье.

— Ну вот, а кто-то нос воротил: преисподнюю ему подавай! Ты ещё не видел глубинных...

Мык! — радужные нити у глаз — оторопь (чёрт подери, когда же привыкну?) — и голос:

— Присаживайся, колдун. Они скоро придут.

Нет, в воображении Мастеру не откажешь. Место, в которое мы столь лихо переместились, само по себе наводило на размышления. Я бы назвал его приграничьем между добром и злом.

Узкая галечная отмель окружала фьорд ломаным полукругом. Высокие скальные острова делили его акваторию на три неравные части и заслоняли от света. Где волны прибоя лениво накатывались на косу, вода была полупрозрачной с лёгким оттенком лазури. Чуть дальше, где волновалась лёгкая зыбь, она обретала свинцовый цвет. А уже в тени островов, сплошная непроглядная чернь.

За нашими спинами, наоборот, нега и безмятежность. Ласковый ветерок с запахом дыма и разнотравья. Приземистые холмы, редкие деревца, круглые двери жилищ и полновластное солнце, не дающее всё это, как следует, рассмотреть.

— Что вертишься? Вон они, во-он, плывут.

Поверхность фьорда источала неясные испарения. Как дымки потерявшего силу пожарища, они расстилались над ней, сглаживая рябь. Проследив за рукой, я тоже заметил два кильватерных следа. Глубинные плыли быстро, хоть и были отягощены какою-то ношей. Через пару минут я их, наконец, рассмотрел.

То ли Мастер никогда не видел лягушек, то ли привязанность к разного рода амфибиям, заставила его отступить от канонов. Если б не чешуя, я б их от эльфов не отличил. Атланты ядрёный батон! И ростом и статью атланты! Два чудо-богатыря в синих кольчугах.

— Ну как? — самодовольно спросил Он.

— Оче-шу-еть! — по слогам произнёс я. — Ты не поверишь, но как приятно осознавать, что такие огромные мужики поклоняются мне как временно исполняющему обязанности Дагона.

— Для этого я тебя и позвал, — усмехнулся наставник (позвал он, ага!). — Что-то меня в этом косяке беспокоит. Охотятся не для торговли, не ради еды, а чтобы весело провести время. Изобретать ничего не хотят. Как были у дедов-прадедов ножи и плетёные сети, тем и они довольствуются. Скоро друг друга начнут убивать. Войну б им устроить какую-нибудь, вот только с кем?

Я посчитал этот вопрос риторическим, и промолчал.

Вблизи глубинные казались ещё больше. Во всяком случае, тот, с пальцами веером, что первым выбрался из воды. Ноги его, как я и предполагал, заканчивались врождёнными ластами, такого же, как и всё тело, тёмно-синего цвета. С лица, говорят, воду не пить, но и красавцем его тоже не назовёшь. Скошенный подбородок, короткая мощная шея, широкий рот без намёка на наличие губ. Глаза вообще песня! Будто пинали того глубинного в рыло с единственной целью подвесить два фонаря. Не глаза, в общем, а две узкие щелки между распухшими веками. Верка моя за такого сроду бы не пошла.

— Что ж ты молчишь? — от души возмутился Он, — я с кем-то советуюсь, или как? Кто лучше колдуна, гостя из преисподней, даст двум народам причину и повод для хорошей войны? Или не двум?

Слова его частым эхом заметались среди островов, и вернулись назад бесформенным "ум-м-м".

Я думал, Ихтиандр испугается, отступит и скроется под водой. Но он, как мне кажется, Мастера не услышал. И смачно прошлёпал сквозь наши тела, будто мы с Оном не божества, а два облака пыли. Прошлёпал, как завзятый аквалангист. На пятках, спиной вперёд.

— Не получится даже двум, — сказал я как он, на повышенных децибелах, оборачиваясь следом за Ихтиандром. — Воюют за воду, если мало своей, за плодородные земли, богатые дичью угодья. Для хорошей войны должен быть конфликт интересов. А где его взять? Не будут же гномы серьёзно претендовать на участок морского дна, а те же глубинные на склоны окрестных гор?

— Не будут, — согласился наставник. — Но делать всё равно что-то надо.

— Надо, — подтвердил я и обернулся к нему, чтобы уточнить. — Где их дом, как живут — в подводных общественных гротах или семьями, в персональных пещерах?

Зря обернулся. Отслеживаемый мной Ихтиандр успел поменять неудобные ласты на вполне себе человеческие ступни. Проявил, так сказать, в практических целях "ограниченный дар трансформации", присущий роду глубинных. Это ему здорово помогло. Как шутили советские кавээнщики, если год проходить в ластах, обувь фабрики "Скороход" будет казаться самой удобной в мире. Опустившись на четвереньки, он довольно-таки споро миновал каменистый пляж. А уже выбравшись на пригорок, дал натуральной копоти. Заскользил в зелёной траве стремительной синей ящерицей, изредка поднимая свой панковский ирокез, чтоб оглядеться.

А Мастер, тем временем, с нежностью в голосе знакомил меня с бытом глубинных. "Это одна из древнейших рас Старого Мира — той самой планеты, где мы ели харчо. Я создал их там, прежде чем переселить в Средиземье. Живут обособленно, стаями от сорока до сотни хвостов. Каждая стая — это род по мужской линии, ведущий своё начало от Верховного Божества. Некогда сам Дагон, увидев на прибрежном песке кладку Матери Черепахи, волею своей возжелал дать начало Великому племени, и наречь его своим именем".

— Они называют себя дагами, — пояснил он, для особо тупых (а то мы не догадались).

Слушать его многословие было бы интересно, но как-нибудь в другой раз. Сейчас же, голова переполнена земными заботами. Тут тебе и больная мамка, и Верка, и адвокат... Жрать хочется, хлеб в пакете черствеет... Тем более, главное я уже выяснил. Глубинные живут под водой. В пещерах и гротах, созданных самою природой в лице неугомонного Мастера. А как их достать до печёнок, это уже дело техники. Придумаем что-нибудь, сравнимое последствиями с войной. Планета у наставника молодая, должна быть сейсмическая активность. Испарения на поверхности фьорда свидетельствуют о том, что где-то там спит подводный вулкан. Стоит его разбудить, и начнётся такой Сталинград, такое "весёлое" времяпрепровождение, что ни пещер тебе, и ни корма...

Знай глубинные о моих мыслях, сразу бы стали безбожниками. Разум у них был в полном порядке. Первый из дагов, как положено передовому дозору, с разных точек осмотрел местность. Не увидев ничего подозрительного, подал напарнику знак. Тот тоже выбрался из воды и зашлёпал в его сторону, волоча за собой конец длинной верёвки. Был он и ростом выше, и многоопытней своего товарища. Даже не переобуваться не стал. Передвигался почти бегом, грудью вперёд, как лыжник на снежный склон — широко расставляя ноги и описывая ластами полукруг. Передав верёвку как эстафету, тем же макаром вернулся в родную стихию и затаился, изредка показывая из-за рифа, плавник-ирокез и яблоки внимательных глаз. Перископ ему, как мне подумалось, очень бы даже не помешал...

— Представляешь? — сбил меня с мысли наставник, — помнят своих предков по именам до пятнадцатого колена! Я давно за ними слежу. Чем дольше слежу, тем крепче привязываюсь. И пришло же мне в голову создать такой толковый народ! А кое-кто говорил, что рыбы тупиковая ветвь. Войну б им...

Я мало-помалу привык, что все достижения наставник считает своей заслугой, а общие косяки оптом валит на мою голову. Казнил он меня словами нудно и скрупулёзно, будто подглядывал в чёрный список. Всё вспоминал: "там ты не доглядел", "здесь сделал не то". Зато после каждой выволочки, предоставлял слово для оправдания.

Когда, наконец, Он выговорился, я шанса не упустил. Озадачил его задумкой об извержении, как действенном способе воспитания глубинных народных масс. Он выслушал, но не одобрил:

— Слишком жестоко. Ещё варианты есть?

— Как, — отвечаю, — не быть? Это последнее, тысяча триста первое, китайское предупреждение. План, дядька, такой. Сейчас мы с тобой дождёмся, когда ихтиандры покончат с делами на берегу, и будут возвращаться домой. В нужный момент ты предстанешь пред ними в образе ихнего верховного божества. Громыхнёшь, молнией ослепишь, пару камней со скалы в море обрушишь и выскажешь то, что на душе накипело. Если что-то запамятуешь, я подскажу.

— Действуй! — без раздумий сказал Он.

— Как это действуй?! — натурально опешил я.

— А так. Без спешки и суеты. Не боги планеты строят. Скажи усилителю, чтобы твой хлеб не черствел и больше не отвлекайся на личные дела в преисподней. Я подстрахую...

Легко сказать, "без спешки и суеты". Я завис, как двоечник на экзамене. Если бы сразу с места и в бой, может, что-то толковое на адреналине и получилось. Спонтанная фраза "Узнаёте ли вы меня, дети мои?" засела в башке, как охотничий патрон с перекосом: ни туда его, ни сюда.

А время шло. И чем дольше оно шло, тем сильнее я сомневался в уместности вступительных фраз. Разве могут единокровные чада не признать родного отца, а народ своего создателя? Не сочтут ли меня за вопрос "узнаёте ли?", проходимцем и самозванцем? Начал было выдумывать что-то другое, и мозги окончательно перекосило. Нет нужного слова, хоть плачь!

Наверно поэтому жители прибрежной деревни мне сразу же не понравились. С виду небесные ангелы. Все как один красивенькие, кудрявенькие. На сдобных мордашках ни следа растительности. Но перемещались они как те ниндзя — настолько бесшумно и быстро, глазами не уследишь. Стрелы в колчанах и луки будто нарисованы на спине. К месту, не к месту, но вспомнилось мне, что называется этот народ как-то на букву "х". И эта вот, "х" неспроста: грамотно, сцуко, занимают позиции. Берег берут в полукольцо, чтоб в своего не попасть. Вот-вот подползут на расстояние верного выстрела.

А этот ластоногий лошара мечется по лужайке, спотыкается об верёвку, ума не приложит: к чему же её привязать? В заросли, где корни кустарника крепче, ему боязно. А на открытом пространстве ничего подходящего нет. Скосил я глаза: у наставника на лице сама безмятежность: всё типа хорошо, повода для беспокойства не вижу, проблемы индейцев шерифа не интересуют.

Ну, думаю, щас! Ещё пара минут и, при моём попустительстве, будет из дага ёж. Нужное слово как-то само отыскалось. Махнул я рукой и мысленно пожелал, чтобы у ног ихтиандра вырос из грунта каменный столб.

Полноценного мыка не получилось, но столб вышел что надо: ровный, четырёхгранный, природа такие не создаёт. Понял это не только я. Хреновые люди осадили назад, даг шлёпнулся навзничь, чуть верёвку не потерял, а Мастер приподнял бровь:

— Ну вот. Ты своё присутствие обозначил. Зачем после этого громыхать?

Приняв его слова за призыв к действию, я воспарил над местом предотвращённой трагедии, как... Хрен его знает как? Со стороны на себя не посмотришь. Главное, воспарил и нужную фразу нашёл.

— Я в печали, дети мои!

Найти-то нашёл, да что-то... разонравилась мне она после того, как сказал. Нет, не сама фраза, а голос, которым я её произнёс. Был он каким-то визгливым и мерзким, как у шакала Табаки, когда тот кричал: "Позор джунглям!"

Аж самому противно, но говорить что-то надо, раз уж вознёсся. Тут Мастер на ухо... верней, хрен его знает как, но мне показалось, будто на ухо:

— Прозябающие в лености и грехе...

Я провизжал, что ещё делать? А он:

— Забывшие заповеди Создателя...

Ну и... так далее...

Фразы сыпались часто и густо. Часть из них я уже не единожды слышал, когда они звучали в мой адрес, и повторял не задумываясь. Только вступление было длинней. Если прикинуть по времени, то в совокупности глубинные накосячили раза в четыре больше, чем я.

Наверное, Мастер владел всевидящим оком, вёл чёрные списки для каждого вида разумных и помнил содержимое назубок.

Не знаю как Он, а я ещё никогда не ораторствовал перед столь многочисленной аудиторией. Поверхность залива кипела на солнце оттенками синего цвета. Будто бы весь глубинный бомонд высыпал из пещер и жадно внимал. От плавников, ирокезов и прочих частей тел, рябило в глазах.

Что касается хреновых людей, то я не заметил, куда и когда они подевались. Как змеи на лыжах — фр-р! — и нет никого. Что им за дело до внутренних разборок глубинных?

В своей (то есть, нашей) заключительной части, мы обозначили ближайшие цели и перспективы. Мастер нагнул по максимуму: это, выход в открытый космос. (Вынь да положь! — разбежались, ага!) Я, как верховное божество, разбавил его хотелку. Вернее, разбил её на этапы: фольклор, письменность, всеобщее среднее образование, и чтоб в косяке был, хоть один поэт.

— Завтра приду, проверю. Все слышали? По пещерам!

Последнее слово ещё смаковало эхо, а воды залива как-то вдруг стали чисты, я приземлён и опять получал втык, а спасённый мной Ихтиандр накинул на столбик верёвку и полз к воде.

— Вольнодумцев тут не хватало! — тряс бородой наставник, — Всеобщее среднее ладно, ещё терпимо. Любое образование можно назвать средним. Но поэт — это уже не пакость, а мина, заложенная под общество. В общем, как хочешь, ты должен сказать глубинным, что пошутил.

Хоть стой, хоть падай, хоть возносись! Как ты ему возразишь? Спорить — это значит, приводить аргументы. А Мастер не любит, когда говорят больше него. Поэтому взял тайм-аут:

— Завтра приду с ревизией и скажу.

— Никто тебя за язык... нет, ты посмотри, а эти опять за своё!

— Кто?

— Да они же!

Смотрю: давешние хреновые люди повылазили из нор и щелей, вздрагивают от малейшего шороха, но ползут к моему столбу, как мухи на вторичный продукт. Страшно им, но ползут.

Нет, думаю, от наставника ничего не добьёшься. Спрошу ка я у своего усилителя, что за военную операцию затевает мелкий народ.

Стрелять-то уже бесполезно: даже в риф, за которым прячутся даги, из лука не попадешь.

За девайсом не заржавело. Камушек встрепенулся. Он хоть и мерцал непривычным тёмно-фиолетовым цветом, но выдал всё от и до.

У здешних племён оказывается, выйти из дома невооружённым — всё равно, что гулять без штанов. А то, что я принял за охоту на ихтиандра, было на самом деле чем-то вроде военных учений перед бартерной сделкой. Хреновые люди намеревались махнуть четыре бочонка (мне показалось, что с пивом) на энное количество рыбы.

— Что ты на них взъелся?! — внезапно вспылил Он. — Колдун должен пакостить объективно, без личных симпатий и антипатий. Нет для него хреновых людей, есть только работа.

— Я ж, — говорю, — не со зла. Просто запамятовал, как и кого на этой планете звать-величать. Их много, а я один.

— Да? Что ж ты тогда усилитель желаний не подключил, пусть бы подсказывал? Без него точно запутаешься. Жители этой деревни называют себя хватами, глубинные пивоварами, а гномы окрестных гор — верхушечниками...

Второй раз подряд послышаться не могло. Ну, думаю и дела! С каждым визитом всё чудесатей! Вспомнил, как Он поднял меня на смех за фразу "оружие и доспехи", как тот же усилитель казнил за жалкие сто грамм, и осторожно сказал:

— Мне одному показалось, что даги хотят обменять рыбу на пиво?

Мастер почему-то смутился и отмахнулся встречным вопросом:

— Ты, кажется, куда-то спешил? Я тебя не задерживаю. Завтра поговорим.

Ну что ж, было бы сказано...

Глава 7. Юриспрудэнт

На кухне горел свет. В кастрюле кипела вода. В четвёртый, по-моему, раз я возвращался во время, когда "завтра в одиннадцать к адвокату". Как в том анекдоте: "седьмой день в засаде сидим, и всё пятница".

Телефон больше порадовал, чем огорчил. От Илюхи из Питера пришла СМС. Беспокоится, куда я запропастился, всё ли хорошо с мамкой. А у него дома тип-топ, личный состав в сборе. Если верить УЗИ, "в бабьем строю готовится пополнение".

Беда с этим временем! С одной стороны его не хватает, я везде нарасхват, с другой — как оно медленно тянется! Кажется, больше недели я не видел своего помкомвзвода. А ежели разобраться, чуть больше суток назад я у него на кухне ел колбасу. Два раза всего за время поспать успел!

— Дайте, гады, спокойно перешагнуть в завтрашний день! — сказал я окружающему пространству, выключил телефон и осадил вечно голодного червячка. — Будешь нудить — сядешь на воду и хлеб!

Теперь меня могут побеспокоить только коллекторы и соседи.

После ужина убирал со стола, мыл тарелки, на кухне наводил марафет. И всё это время думал о дагах. Как они, падлы, пиво под водой пьют? Это ж кайфоломство за гранью! А вот о Верке ни разу не вспомнил. Может, это и не любовь?..

* * *

Не успел разоспаться, звонят. Что, думаю, за напасть, кого там нелегкая принесла?! Открываю глаза — солнце в окошке, на часах половина восьмого, а будто и не ложился. Еле тапки под кроватью нашёл. Иду, спотыкаюсь. А колокольчик всё "дзынь", да "дзынь".

В глазок посмотрел: крёстный стоит на крыльце, с ним мужичок, по виду нездешний.

— Ну, ты, — усмехнулся, — Швандя, и спать! Даже телефон не услышал. Тут тебе Райка хавчик передала. Впускай, а то унесу!

Я отпер дверь, посторонился и отступил.

— Сейчас... шесть секунд...

— Заскочим, Петрович? — спросил Решайло и хлопнул мужика по плечу. — Да не стесняйся ты! Это же сын нашего Вия!

Пока я одевался, гости обосновались на кухне. Крестный, как пусть и хреновый, но родственник, хлопотал у плиты:

— Заварка у тебя где? Вижу, ага...

Никогда он в моём присутствии так простецки себя не вёл. Что касается нездешнего мужика, он даже не снял верхней одежды. Так и сидел при шарфе и пальто, левой рукой придерживал шапку, чтоб не свалилась с колена, а пальцами правой барабанил по краю стола. Как на крыльце коротко вскинул глаза, так больше меня не видел в упор. Видно, что человек непростой, и сильно торопится.

Присесть рядом с ним я не решился. Решайло это заметил и мне ободряюще подмигнул:

— Дело к тебе есть. Там во дворе машина стоит. С другими не спутаешь. Слетай, посмотри, можно ли что-то поправить, с учётом того, что Петровичу сейчас уезжать. Надо постараться, Серёга. Кто кроме нас?

Вот никогда не предугадаешь, куда этот монстр вытянет длань, за какую ниточку дёрнет. То ли на вшивость меня проверяет, то ли технично выдавливает на улицу, то ли действительно надо помочь.

Спутать было действительно мудрено, если сразу смотреть на лобовое стекло. Прямо по центру внушительных размеров дыра. От неё во все стороны декоративная разделка под паутину. Не повезло мужику. Или булыжник на трассе поймал, или кто-то из классовой ненависти кирпичом приголубил его "Мицубиси Паджеро", тачку для тех, кто нагибает крутых.

Гадай — не гадай, а ремонтировать надо. Попробуй прикинуться веником, если у крёстного запланирован положительный результат. У него в гараже три раза подряд получилось, а тут не прошло? Это ж такая падла, что денег на раскрутку не даст.

В этот раз я ладони пачкать не стал. Всё равно не видит никто. Дал команду — получил результат. Дольше ждал, пока дядя Костя Поспелов припаркует свой танк. Он после ночных поездок обычно какой-то квёлый, спит на ходу, а тут прям таки, энергия через край. Подошёл, "как мамка" спросил. А когда я сказал, что её не сегодня-завтра выписывают, саданул меня по плечу:

— Ох, и погода, едрит её за ногу! Сходил бы за пивом, да спать надо!

Хотел я узнать у него номер домашнего телефона, или хотя бы фамилию хозяек вчерашнего сервиса, да вовремя сообразил, что это моё вчера если когда-то у него и случилось, то настолько давно, что лучше не вспоминать.

Вернулся домой минут через десять:

— Всё. Можете заводить, — и в ванную, руки мыть.

Ни встречных вопросов, ни возгласов я не ждал. Бесполезно. У этих волков и в глазах ничего не прочтёшь. Крёстный сухо кивнул, а мужик уронил шапку и тут же подхватил налету. За открывшимся воротом, под шарфом, я невольно зацепил взглядом гарнитуру для скрытого ношения кобуры.

В общем, как в той среде принято, допили чаёк, переглянулись, через пару минут ушли. Слышу, на улице двигатель заурчал — я в спальню. Пошарил в нише за шкафом: дарственная на месте, в том виде, как положил. Глянул в окно: внедорожник мигнул стопаками — и в арку на выход. Ни тебе спасибо, ни до свидания. И то ладно. Можно заняться подготовкой визита к "юриспрудэнту".

Папку с кредитной историей проще потерять, чем найти. Она у нас всегда под рукой. Уже до того захватана пальцами банковских служащих, приставов, судей и прочего служивого люда, что мамка хотела купить новую. Я её в сумку, а на дне "неучтёнка" — Понина золотая цепура. Свернулась подколодной змеей под камуфляжною курткой. Будь я своим старшиной, поздравил себя за забывчивость пастой гои, зубной щёткой и ротным сортиром. Играл в партизана-подпольщика, конспирацию разводил, лошара педальный!

Куда её, в мусорное ведро под картофельные очистки? — Нет, в наших рядах принято, старый фокус дважды не повторять. Сунул в пакет с тёть Раиными пельменями, убрал в морозилку.

Слов не было. Сел я за стол, обхватил дурную башку ладонями и завыл. Отцу тоже тридцать восемь исполнилось, когда его первый раз осколками зацепило. Он помню, тогда сказал: "Хороший солдат как натянутый нерв: чувствует каждой клеточкой тела и видит даже затылком. Но если голова даёт течь, это уже не солдат".

Старею. Пора на покой. А где его взять? — Решайло прикатил на такси, как только я запер входную дверь:

— Садись, вшивый парень, доставлю тебя до гостиницы. Чтоб всё было без накладок. Мне на душе спокойней, и ты к адвокату не опоздаешь. Что потускнел? Хвост пистолетом держи! От Петровича благодарность с занесением знаешь куда?.. В Москву! Вот Верка на ноги встанет, мы это дело подробно обговорим...

Я думал, он так и будет таскаться за мной хвостом. И снова не угадал. Со стоянки у парадного входа звякнул кому-то по телефону, услышал ответ и сказал:

— Ждут-с. Там всё спокойно. Пропажа нашлась. Полицейские уже не дежурят. Вернёшься домой, отзвонись.

В каждом слове такая безаппеляционность! Глядит на меня, как удав. Аж зло разобрало. Хотел я крёстного обломать. Спустить его на землю вопросом: "Это правда, что Игорь Петрович в девяностые крышевал рэкетиров?" Да как-то... не повернулся язык...

* * *

На четвёртом этаже шёл ремонт. Тела в чёрных комбинезонах, скрывающих возраст и пол, штукатурили стены, намывали полы, освежали белилами потолки. "Смотрящий" в цивильном костюме, шастал по коридору и раздавал указания. Пахло известью, краской и неустроенным бытом.

Офис "юриспрудэнта" оказался самым приметным. У порога влажная тряпка, которую работяги обходили по короткой дуге. Я вытер подошвы своих говнодавов и вежливо постучал.

— Проходите, не занято!

Игорь Петрович делал отметку в настольном календаре. Был он одет по-походному: в куртку "Аляска" с ярко-красной подкладкой и меховой оторочкой по краям капюшона. То ли недавно пришёл, то ли куда-то намылился, то ли хотел показать, насколько адвокат занят. Кожаное полупальто, в котором позавчера он встретился мне в коридоре, висело на вешалке.

— Вы по звонку?

Я скромно кивнул.

Адвокат оторвался от календаря. Оптом и в розницу оценил скромность кивка и одежды, текущие финансовые возможности.

Судя по следующим вопросам, всё это ему не понравилось.

— Вы точно от Ивана Денисовича?

— Да, этой мой крёстный отец. Могу назвать телефон.

— Он обещал за вас заплатить?

— Не всё. Какую-то долю... принять участие в платеже.

— Тогда, если можно, коротко и самую суть: что там у вас?

— Реструктуризация долга.

— Документы?

Я протянул папку.

Судя по сникшему взгляду, адвокат её много раз видел, держал в руках и успел изучить содержимое лучше меня. Но роль отыграл до конца. Через одну-две перелистал страницы и скучно спросил:

— Это всё?

— Нет, — говорю, — есть ещё один документ, — и сунул ему под нос свой экземпляр договора дарения.

Только тогда он предложил мне присесть, пробежался глазами по тексту и тут же вскинул их на меня:

— Здесь сказано, что договор составлялся в моём присутствии. Подпись свою признаю, но вас, извиняюсь, вижу впервые.

Я шевельнул пальцем и мысленно попросил:

— Пускай узнаёт.

— Когда это было? У-у-у! — взгляд адвоката переместился в район печати. — Тогда это тем более странно: первых клиентов не забывают. Постойте, постойте, — просветлел и опомнился он, — вы, кажется, были в летнем армейском костюме?

— И намного моложе.

— Моложе? — с сомнением произнёс Игорь Петрович. — Я б этого не сказал. Для своего возраста вы очень хорошо сохранились. Даже порез от бриться остался на том же месте...

Узнал, сцуко, — забеспокоился я. — Крепко узнал!

— Знаете что? — адвокат на минуту задумался, убрал договор в папку, а её, в свою очередь, в ящик стола. — Дело неординарное. Прежде чем что-то сказать, мне нужно посовещаться с коллегами. Жду завтра, в это же время, если конечно оно вас устроит.

Ещё б не устроило! — с облегчением выдохнул я. — Тайм-аут не помешает. Вставая, спросил:

— Сколько с меня?

— Для старых клиентов нисколько. Благодарю за визит.

* * *

В кабинете юриспрудэнта было довольно прохладно. Но только за дверью я обнаружил, что почему-то вспотел и напитался влагою изнутри. Излишки оставил в сортире, благо туда ноги ремонтников не дошли. Подобные помещения "шаманят" в последнюю очередь. Им же тоже по внезапной нужде надо куда-то наведываться? Пока не забыл, напомнил потускневшему гаджету помянутый адвокатом порез. Мол, лишнее это. Достаточно и того, что признал.

Сколько я там оправлялся, пару минут? А коридор опустел. На двери кабинета "444" тоже табличка "закрыто". Двенадцать часов, обеденный перерыв. Иду, а ноги всё тяжелее. Сердце, ядрён батон, другой бы сказал, что трепещет. Тихо. Электрический свет в глаза после стойкого полумрака. Что там сквозь него различишь? Только размытую человеческую фигуру. Хавает кто-то, взгромоздившись на козлы. В руках бутерброд и бутылка с домашним компотом. А я ещё издали понял, что это Верка.

Подошёл ближе — она. Серёжки в ушах бабушкины (наверно, уже померла). Редкая проседь в висках, скобки в уголках губ, а вот глаза те же. Болтает ногами, не узнаёт: ей ведь, моё вчера — долгих пятнадцать лет.

Глянул я на неё снизу вверх, как на кухне тогда.

— Пошли, — говорю, — жена, хоть раз семейно пожрём. Там снизу два гамбургера по цене одного.

Скосила глаза:

— Вы кто?

А я ей:

— Дядя Серёжа. Бывший клиент вашей домашней гостиницы.

Засмеялась. Потом заплакала.

— Где ж вы так долго были?

— Как это где? — на войне. У солдата вся жизнь — война. Год наяву, и до самой смерти — во сне.

Не пошла она со мной в ресторан: "Куда я в таком виде?" Да я бы с неё все брызги извёстки слизал без всякого усилителя. — Всё равно ни в какую. Даже номер телефона не назвала:

— Зачем оно вам?

Наверное точно замужем. Супруга боится. Обломалась любовь.

А на улице снова снег. Будто нет озоновых дыр и глобального потепления. На душе тихая грусть, так не хочется Решайле звонить, а надо. Думал, станет меня пытать насчёт золотишка с дарственной. Хоть дела и минувшие, а откуда в таком возрасте? Нешто у кого-то украл? А он будто не знает:

— Шо там юриспрудэнт, взялся за дело?

— Не знаю. Документы оставил себе. С коллегами, мол, будет советоваться. А за итоговым словом сказал приходить завтра.

— Да ну! — не поверил он. — Реструктуризация долга? В толк не возьму, какие там могут быть сложности. Это, наверное, он цену себе набивает. Сколько с тебя слупил?

— Не взял ничего. Сказал, для клиентов от Ивана Денисовича, первый визит бесплатный.

— То-то ж! — возгордился собой Решайло. — Знает кошка, чей шашлык на столе. Пусть только попробует офилонить, сразу возьму за цугундер! Хе-хе...

Пауза после "хе-хе" непозволительно затянулась. Мне кажется, упоминая цугундер, крёстный подумал недостаточно хорошо. Ведь не только моя голова даёт иногда трещину. Хотел уже нажимать на "отбой", когда он опять включился:

— Для Верки сиделку найми, я оплачу. Утром, как проснёшься, ко мне. Будем гараж покупать, под вашу с Андрюшкою СТО. А то прилетай сейчас, пока плов не остыл. Заодно пообедаешь. Вызвать тебе такси?

— Не надо, я сам.

— Сам будешь Верку возить к лечащему врачу. А пока слушай сюда. От центрального входа не отходи. Та же машина придёт, что прошлый раз. С тем же водителем. На переднее сидение не садись, мало ли?

Скоро буду штаны по инструкции надевать.

* * *

Куда только нас не носило! И город исколесили олимпийскими кольцами, и близлежащий район. Везде гаражей много, а критерий у нас один: чтоб хоть хреновенький, но кирпичный, просторный (на две машины) и стоил недорого. А где его взять? "Железа" в округе навалом, отдают за копейки, а на кирпич и бетон цену не сложишь. Без охраны "лимон", с охраной — все полтора.

Я уже из машины не выходил, так как ноги до задницы стёр. И тут, как обычно, Решайле кто-то звякнул по служебному телефону. Он по нему, кроме "да" и "так", ничего в ответку не говорит. Вот и сейчас потакал, подакал, по итогу обратился к водителю:

— Не поехать ли нам, Петрович, на Водонапорный проспект?

Там и нашли что искали, на чём сердце крёстного успокоилось. Тридцать квадратных метров контуром семь на десять. То что врач прописал: из силикатного кирпича. Самое главное, крайний в ряду, есть к гаражу свободный подъезд с любой стороны. Как высказался Андрюха, "будет, где людям в очереди стоять". И за всё это, только не смейтесь, за сто пятьдесят тысяч державных, деноминированных рублей!

Готовое производство. Ему только "губы намазать": расставить на видном месте некондиционный хлам, чтоб было похоже на СТО, да вывеску примастрячить. Андрюха с Решайлом и хозяин на своей тачке поехали его оформлять, а меня по пути высадили неподалёку от арки.

Иду и не верю глазам. Возле крыльца ни снежинки. Стремянки стоят, леса. На них давешние работяги: штукатурят, белят и красят, чуть ли ни наперегонки. Я понял, что давешние — спецодежда на всех одинаковая, с логотипами на спине: "Строительная компания "Камелот". Верки не было: я её душой не почувствовал.

Дальше иду: автостоянка расчищена. С обеих сторон кухонного окна по лестнице. А между ними, внизу — рама со стеклопакетами, такая ж как у меня, только с нуля и под цвет наружной стены.

Тут из чёрного "гелика" выпадает какое-то чучело, и ползёт ко мне на коленях, пьянющее в сракотень! Я и глазам не поверил, что это Аркашка Король, а в просторечии — Поня.

Братан, — кричит, — только прости, братан. Христом-Богом клянусь, не знал! Хочешь, я тебе дом куплю, квартиру построю и за всё заплачу с процентами? Только прости!

Тяжёлый падла, и на ногах не стоит. Еле подняли его с карачек. Никита Хамкадзе помог. Мать его, Анна Петровна, отправила сына узнать, как там дела у подшефного, не закончилась ли жратва? Так он и подоспел.

Ох, Поня и упирался! А сам уже в толк не берёт, с кем говорит. Глядит на соседа, и во все лёгкие:

— Братан, деньги говно! Я их по твоей милости лопатой гребу!

Еле его втащили его обратно в машину. Там он, не приходя в сознание, и потух.

Сумасшедший какой-то день. Всё на нервах. Только от одного отвязался, прораб встал над душой: пустите рабочих на кухню! Я ему на часах время показываю, а он:

— У людей дети!

Будто бы я не знаю, что у людей дети бывают.

Как от такого отвяжешься?

— Смотри, — сказал, — чтоб стало лучше, чем было. В первую очередь это касается чистоты. Профессионал делал уборку. Вам до него...

Куковал допоздна, как в аквариуме. Будто кухня и не моя. Ни тебе толком пожрать, ни "Властелина колец" посмотреть. Один за другим:

— Есть у вас чистая тряпка?

— Где можно включить пылесос?

— Поставьте, пожалуйста, чайник, люди замёрзли.

А кто вам непоседливый Буратино, какой идиот в такую погоду делает наружный ремонт?

Эти ещё не ушли — Аркашка очнулся. Выссался гад, на заднее колесо, и не нашёл ничего лучшего, чем заявиться ко мне. Не гнать же? Хоть и скотина, а жалко: трясёт его, белый-пребелый:

— Вот блин, и здесь колотун!

Выглянул в коридор:

— Где там прораб? Пусть сходит за коньяком!

И мне:

— Бедновато живёшь для хорошего человека.

— Как могу! — огрызнулся я.

— А мог! — Поня вернулся к столу и без разрешения сел. — Я тогда хорошо на баксах поднялся. Всё что было, перевёл в доллары. И предков нагнул, чтобы взяли кредит под залог жилья да в зелёнь рубли перекрасили. Отец меня, помню, чуть не убил, когда Ельцин по телевизору выступил и сказал: "Никакого дефолта не будет!" А на следующий день плакал от радости. Это и был мой бенефис... из дома не выходил, пока синяки не прошли...

— Э! — неожиданно рявкнул он, — Где там прораб, ушёл?!

Услышав, что "да", успокоился, снова присел:

— С силами соберусь, сходим к моей машине. Денег тебе дам. Завтра отнесёшь адвокату. Скажешь, что типа того, хочешь миром уладить финансовые вопросы и оплатишь наличняком тело долга и все проценты. Боюсь я его. Он меня битый час подбивал оспорить в суде тот договор дарения на том основании что, типа, составлен по старому законодательству, нет паспортных данных, а только ФИО да прописка. Нотариус тот лет пять уже... не свидетель, а я не хочу как он. Поэтому согласился. Сделай, как говорю, оба будем целей.

Деньги я занял у пахана. Так что, в моей бухгалтерии Игорь концов не найдёт.

Курьер оказался на ногу скор. Аркашка всего два раза выходил в коридор с вечным вопросом "Где?" И коньяк, был не абы какой: "Коктебель 25-летний" в подарочной упаковке. Но "жаждущий" с ним обходился, как с "Жигулёвским" пивом: смахнул стеклянную пробку и несколько раз хлебанул "из горла".

— Во, кажется, потеплело! Будешь, или со мной западло?

Я, молча, достал из буфета две "гостевых" рюмки, поставил на стол. Поня повеселел:

— Как зовут? А, сам вспомнил: Сергей Александрович Иванов. Ты извини, голова у меня ещё не на полные обороты.

— Если пьём, значит, Серёга, — поправил его я.

— Тогда огонь!

— Слышь, Серый, у вас в постоянку такой колотун? — спросил он, занюхивая коньяк рукавом кожаной куртки.

— Нет, говорю, — только после того, как поменяли окно.

— А то я в машине конкретно так задубел... Где там прораб? — по привычке вскинулся он.

"Смотрящий", по той же привычке, дежурил за дверью, но уже выслушивал в лоб:

-.Обогреватель есть? Где хочешь, но чтоб был! И это ещё, — Аркашка повернулся ко мне, скороговоркой спросил, — на закуску что-нибудь есть?

— Пельмени, — озвучил я первое, что подвернулось на ум.

Прораб почтительно ждал.

— И бабу какую-нибудь пришли, пельменей сварить!

Как я понял, хотелки клиентов компания "Камелот" исполняла до буквы. Баба пришла возрастом за полста. Губы куриною гузкой, осуждающий взгляд из-под колючих бровей. Женщиной не назвать — только бабой. Но Поня и её укротил:

— Слышь, тётка, не в падлу, иди, передай по цепочке, что всем заплачу персонально, по тройному тарифу. Гулять, так гулять!

Я и глазам не поверил: вышла баба — вернулась женщина. Да не абы какая, а баба-огонь! Видать, помотало её. Не на одной кухне хозяйкой была. Знает: что, где, по идее, должно лежать. Только раз и спросила: где тут у вас сахар, а где соль, чтобы не перепутать.

Пока закипала вода, женщина сунулась в морозилку. Нащупала там пакет с тёть Раиными пельменями, ссыпала их в миску, чтоб в случай чего, разлепить слипшиеся. Так Понина золотая цепура, под самым его носом, восьмёркой и разлеглась.

— Ни я себе, — офонарел он, — у тебя и сюрпризы! Якубович курит.

— Мамка наверно сослепу убрала, — не сразу нашёлся я. — А может, назло, чтобы вещи на кухне не оставлял.

— Всем бы такую мамку, — проворчала кухарка, стряхивая со звеньев муку.

— А ну, покажи! — Аркашка протянул длань, зная, что здесь и сейчас ему не откажут. — Ты глянь! Как у меня!

— Нет, — говорю, — скорей у тебя, как у меня. Если, конечно, хоть что-то, да смог сохранить.

— Ушла одна, — помрачнел Поня и стал разливать по рюмкам коньяк. — Дурак был, отдал в залог, а выкупить не успел. А вторая всегда при себе, хоть не модно уже золото на шее таскать. Это мой талисман. Может, того, сойдёмся в цене? Пахан о такой же мечтает, с профурой своей в Лондоне пофорсить.

"Вам с уксусом или маслом?" — заикнулась, было, кухарка, да так невпопад, что Аркадий вспылил:

— Нам тётка, лишь бы пельмени. Сварились? — свободна! Без тебя как-нибудь разберемся!

Как где, а на этой кухне никто так дерзко не отвечал человеку с шумовкой.

Прораб обернулся, когда стало тепло без всяких обогревателей. Вопреки обыкновению, не скрылся за дверью, а принялся канючить и причитать:

— Темно, — де. — Прожектора не включить, соседи ругаются. И шум уже всех достал. Грозятся звонить в полицию. А недоделок на час. Откосы до ума довести, мусор вывезти, да на кухне убрать. Ещё люди просят аванс. Некоторым до дома не на что добираться.

В общем, устроили на питейном столе походную бухгалтерию. Я со своей тарелкой перекочевал к подоконнику, благо, защитную плёнку с него не успели снять, а Поня остался на месте. Под закусь и коньячок раскидывался баблом — "по пятиштучью на рыло".

* * *

Ближе к девяти вечера поток просителей схлынул. Последним уехал прораб, пообещав на прощание, что завтра закончит начатое:

"Пришлю пару человек. Тут делов на один чих".

А на кухне и в коридоре чем-то белым натоптано. Эдакая орава прошлась!

Бутылка на столе опустела. Когда только успели? Ноль-семь на двоих, а ни в одном глазу. Тут-то Аркадий и вспомнил:

— Кажется, у меня что-то в машине есть. Сумку какую-нибудь с собой захвати. Деньги заодно заберёшь, кредит оплатить.

Вышли во двор. Поня покрутил головой:

— Что-то знакомое. Кажется, где-то недалеко Никита Хамкадзе живёт. Я часто к нему забегал русский и математику списывать.

И пальцем показывает:

— Вон его окна на втором этаже!

— Ты что, — говорю, — не помнишь? Это ж мы с ним в тачку тебя утрамбовывали, когда ты тут на снегу в бульдозер играл.

— Я?! Да не может быть!

Но самое удивительное, денег дал. Не по-царски озолотил, как, ползая по двору, громогласно пообещал, а "то, что пахан наличкой наскрёб по сусекам". Было в сусеках (это он точно может сказать), "четыреста с лишним штук", а сколько осталось, "надо считать".

Водку нашёл с первого раза, а вот, финансовые вопросы долго мусолил в уме. Так и не смог сообразить, на какие шиши оплачивал работу бригады...

Глава 8. Врио Дагона

Насчитали мы с Поней триста пятнадцать штук. Это всё, что я не заспал. Куда он потом делся, это вопрос. Был почему-то уверен, что умотал на такси. А утром проснулся водички попить — нет во дворе его "Геленвагена". В квартире такой же бардак, но ничего не пропало. Деньги раскиданы по кухонному столу на неравные кучи, чтоб легче было считать. В одной упакованные банковские купюры номиналом по пять тысяч, в другой — то же самое, но на развес. А чтобы шальным ветерком на пол ничего не сдувало, сверху золотая цепура...

Как я её Аркашке не сбагрил, тоже вопрос. Хотел ведь любыми путями избавиться от неё. Вплоть до того, чтоб, как в прошлый раз, подарить. Не нужна она в доме. От мамки не спрячешь. Это ж такая мисс Марпл, что всё найдёт. А мне, если и скажет, то в последнюю очередь. Сначала пойдёт к тёте Рае, поделится своими сомнениями. А это, считай, информация Решайле на стол. Как и когда он пустит её в ход, это вилами по воде.

Через силу помыл посуду. Бутылки из-под спиртного выбросил на помойку. Убрал на столе. Деньги спрятал на случай, если мамку выпишут-привезут до одиннадцати часов. С полами разбираться не стал. Переложил это дело на гаджет: "Чтоб было не хуже чем утром вчера". Пусть и ему будет нехорошо.

Маялся, маялся — не уснуть: каждые десять минут ходишь на водопой. Чёрт бы взял этот коньяк двадцатипятилетней выдержки. Его же, наверное, надо лизать, а не пить.

Нет, думаю, надо менять обстановку. Пробздеться, развеяться, свежим воздухом подышать. А заодно избавиться от улик. Где-где, а на планете Двух солнц мамка цепь не найдёт. Пусть там до поры до времени полежит. Попутно проинспектирую дагов. Узнаю, как там у них со средним образованием. А то выдернет меня Мастер из кабинета юриспрудэнта, да в самое неподходящее время. Повесил на шею Понину сбрую — и туда.

* * *

В этот раз я наставнику докладываться не стал. И выбрал для перемещения чёрные скалы, где в случае чего, можно спрятаться. Вдруг выхлоп учует? И вообще, как сам он недавно сказал, "только борьба тёмных и светлых сил удерживает равновесие, не позволяет планете ввергнуться в хаос и держит в узде проживающие на ней племена". А какая же это борьба, если каждую пакость приходится согласовывать и говорить "отставить" в тех случаях, когда на неё не получено начальственное "добро"?

Любой ревизор начинает инспекцию с поисков толкового гида. Так проще прищучить ответственное лицо. Я выбрал скалу в центре архипелага, как самое безопасное место для здешней гражданской администрации. Там, по моим прикидкам, должен был жить вождь, или шаман со своим окружением. Вояки обычно располагаются по периметру.

Вблизи территория зла выглядела как цепочка остроконечных вершин. Нужная мне, возвышалась над уровнем океана метров на пять, а дальше терялась в дымке вулканических испарений. Я бы добавил туда немножко растительности, чтобы раскрасить пейзаж. Ей, пожирателю углекислого газа, было бы в кайф.

Если наоборот, смотреть из воды, окажется, что многие острова имеют одно основание и в купе представляют собой нечто среднее между главным зданием МГУ, термитником и современным жилым комплексом. Только входы в подъезды сосредоточены не в нижних частях фасада, а по вертикали, каждый на своей высоте. Всего этих "комплексов" было пять, по девять этажей в каждом. Если не брать во внимание те, что спрятались в облаках.

Выбранная мною вершина на деле оказалась пологой. В центре её пролегал глубокий разлом. Только был он прилизан и выглажен, как шкура свирепого волка под руками умелого скорняка. Там я и встретил дага из молодых, что нёс караул у входа в сводчатый грот.

Был он всего на полголовы выше меня. Имел при себе ловчую сеть из тонких водорослей, трезубец на длинной ручке и нож через шею, на ремешке. О внешности не скажу, ещё не привык. Как мы для негров "все на одно лицо", так и глубинные для меня. Главное, что не спит — службу несёт. И, судя по тому, что животом дышит, никакие даги не рыбы, а земноводные. Одет он был, как и все даги, которых я до этого видел: в широкий кожаный пояс со свисающей до колен бахромой.

На всякий случай, я пошумел, щёлкнул пальцами под подобием носа. Часовой ни гу-гу, даже запах коньяка не учуял. Не потому что я бог, просто ему видеть меня не дано.

За спиной ихтиандра обнаружилась дверь из бочечных клёпок, оббитая железными полосами. Это была первая неожиданность. То ли творец эволюции сам засучил рукава, то ли умышленно вводил меня в заблуждение постулатом о том, что кроме плетения ловчих сетей, за душами моих подопечных только пиво, охота и секс. Кто-то же дверь смастерил? Пусть даже из "импортных" составляющих, но сам?!

На этом чудеса не закончились. Просочившись сквозь дверь, я оказался в шахте с неровным сводом и ступенями, ведущими вниз. Как её вырубали в скале и чем? — это уже выше моего понимания. Не могла бы природа в лице вездесущего Мастера Она так топорно работать. За что ни возьмётся этот педант, всё у него продумано до мелочей. А для любимых рыб его ОТК такую халтуру точно бы не пропустил. Я не строитель, а вижу: всё сделано "на глазок". Уклон волнами, ступени тяп-ляп! Будто дошкольник из пластилина лепил. И отпечатки ладоней на стенках оставил. Поковырял пальцем: нет, это не штукатурка — материковый базальт. Куда же тогда девалась выбранная строителями порода? Чудны дела твои, Мастер Он!

В этой шахте было много дверей. И чем ниже я опускался, тем больше. Сквозь какие-то я проникал, другие проходил мимо. Понял уже, что всё это подсобные помещения. На самом верху коптильня, ниже какие-то мастерские, оружейные комнаты и склады, где даги хранили то, что в солёной воде может быстро испортится.

Всё б хорошо, но чем дальше я шёл, тем сильней беспокоился. Куда подевались даги? За какую дверь ни заглянешь: ни ирокеза — ни плавника. Не выдержал, вслух произнёс:

— Где все?

Усилитель подумал-подумал и посчитал, что поскольку вокруг никого нет, этот вопрос задавался конкретно ему. Так, сам того не желая, я оказался в недостроенном языческом капище, создаваемом в мою честь.

Будь я сейчас при теле, не протолкнулся. Полчище дагов стояло голова к голове, внимая негромкому голосу:

— Отцу нашему, проникшему в тайны глубин, создателю всего сущего и несущего...

Вот это он сказанул! Знал бы служитель культа, что "несущие" это прапорщики, а ссущие вместо них — замы по тылу.

Ластоногий вещал складно и без запинки. То ли учил наизусть, то ли смотрел в шпаргалку и читал по написанному. Меньше всего мне хотелось внимать осаннам и прочему славословию. Душе оно, может быть и приятно, но для больной головы — не аспирин. А не уйдёшь! Нужен мне этот глубинный. Кто лучше жреца справится с ролью гида и прояснит: с чем я сейчас столкнулся, письменностью или фольклором?

Чтоб оглядеться, пришлось вознестись к потолку. Перемещаясь в пространстве, я не заметил окон, дверей и даже намёка на то, что их собираются делать. Служители, прихожане и зодчие проникали сюда из глубины океана, сквозь майну в полу, где дышала морская вода, то поднимаясь к ступеням, то отступая вниз.

Как по мне, здесь было уже красиво. В интерьере главенствовал культ матери черепахи. Свод прогибался рельефным панцирем. Его подпирали четыре колонны в виде чешуйчатых лап. В свете свечей, поверх алтаря, стилизованного под кладку яиц, выступал из стены горельеф горбуна омерзительной рожей. Судя по синюшным губам, крепко выпивающий тип. В скрюченных пальцах, двумя руками, он поднимал заздравную чашу, вместимостью литров пять. Там даже было что-то налито. Но в самых мизерных количествах. Жидкость растекалась по дну, оставляя участки суши.

Дагон! — догадался я. — Кто, же ещё, кроме такого угробища, мог покуситься на честь черепахи, будучи в трезвом уме?

Образ сродни голосу. Был этот тип отдалённо похож на хомяка с запасом зерна в защёчных мешках и... председательницу нашего избиркома. Нечто вроде цепи или бус, пришпандоренных местным скульптором, усиливали последнее сходство. Ну, — думаю, — одно к одному! Мало того что голова болит, еще и такое!

Чтоб не расстраиваться, я слился с каменным телом и наблюдал теперь за происходящим застывшими глазами божка.

С этого ракурса стало заметней, насколько он стар и немощен, избранный мною гид. Выцветший ирокез уже не стоял матюком, он растёкался по черепу парадным беретом французского легионера. Складки шеи одрябли, а смотровые щели в покрытых морщинами яблоках век, покрылись белесою пеленой...

Это меня разочаровало сильнее всего. Такими глазами толком ничего не прочтёшь. Стало быть, письменность отметаем, остаётся один фольклор. И тот дышит на ладан.

Из майны, тем временем, то-то вынырнул. Судя по смачным шлепкам, этот кто-то олицетворял власть. Плотная стена прихожан податливо раздалась, образуя почтительный коридор. Стало тихо, и от того многократно усилились прочие звуки: падение капель воды, потрескиванье свечей, дыхание моря в тесном пространстве купели, Только слепой проповедник, в гордыне своей, посчитал причиной тому значимость фразы: "В тёмные времена ты — свет!" И дважды повторил её всуе.

Начальствующий даг нёс голову выше всех. Он торопился, но не спешил. Мощное тело играло буграми мышц. Каждый шаг был наполнен той необузданной мощью, что свойственна хищникам. В прорезях глаз горел ровный огонь.

— Кто это? — невольно подумал я.

— Стратег, — пояснил усилитель. — Имя его Отт, что означает "Несущий свет".

Пройдя к алтарю, Отт шевельнул губами, коротко, по-гусарски, склонил ирокез, приветствуя Дагона, как равного.

— В тебе наша сила! — хором повторил зал.

Только тогда проповедник осёкся и замолчал.

Он ещё и глухой, — с грустью констатировал я. — И кажется мне, свыкся с тем, что его унижают прилюдно.

— Время охоты! — провозгласил, между тем, стратег, попирая плечом жреца, и с той же неторопливой значимостью направился к выходу. "Живой коридор" не смыкался до последнего шлепка его ласт.

Зал постепенно пустел. Даги возвращались в стихию, которая кормит. Что им каменный идол, если всё, чем живёт стая, приносит стратег Отт? Что им цитаты из проповеди, если никто не видел, как выглядят тёмные времена?

Пора принимать меры. Если слово расходится с делом, нет ему веры. Там где храм не достроен в душе, таким ему быть и в камне. Когда боги почивают на лаврах, власть обожествляет себя.

— Пусть эта охота не будет удачной, — озвучил я первое, что подсказывал жизненный опыт и шевельнул пальцем.

Оставшийся без паствы служитель заканчивал проповедь уже в одиночестве. Наблюдая за ним, я заметил, что даги не могут стоять на коленях и наклоняться вперёд. Не позволяют ласты и плавники. Даже кивок Отта, который я посчитал непочтительным, стоил им некоторых усилий. И это, пожалуй, лучшее из того, что придумал наставник.

Время шло. Пора бы вступить в контакт, а пастырь не умолкал. То вздымал к потолку свои перепончатые ладони, то, сжимая их в кулаки, колотил себя в грудь. Но самое странное, я ни словечка не понимал. Какие-то посвисты, скрипы. Как будто под носом у этого экземпляра не рот, а заднее место. Пришлось подключать гаджет:

— Как его имя?

— Асс, что означает, "Видевший бога".

— На каком языке он говорит?

— У дагов два языка, — пояснил усилитель, — общепринятый средиземный и тот, на котором стая общается под водой, во время охоты.

— Я должен его понимать?

— Ты бог. Ты обязан.

— Пусть будет так! — распорядился я, хоть щеку и сводило от сдерживаемой самодовольной улыбки.

И будто бы из ушей убрали беруши. Неслышимые ранее звуки. наполнили зал. Они обрели порядок, сложились в слова: "Не оставь меня в немощи!"

Закончив молитву, Асс тяжко вздохнул всеми складками своей морщинистой шеи и привычно направился по заученному ногами маршруту. Он почти безошибочно останавливался, чтоб нащупать ладонями пламя свечи перед тем, как её загасить.

Вступая в права местного божества, я даже не представить не мог, сколь хлопотное хозяйство легло на мои плечи. А всё этот Он:

"Приходи, пакости от его имени..." А главная пакость в том, что я пустил это дело на самотёк.

Жизнь, чему учит? Был, помню, у нас в учебке командир роты. В чине капитана ходил. Так он перед нами если когда появлялся, то после вечерней поверки, с повязкой дежурного офицера на рукаве. Залезет в карман, бумажку достанет:

— Так, Иванов! Ты что позавчера делал в двадцать один десять в районе дежурного магазина? Старослужащие послали? От имени старослужащих, четыре наряда вне очереди!

Карманов у него много. Но даже зимой, когда он при шинели, не было случая, чтоб в какой-то, да не полез.

И что? — по итогам комплексных смотров, наша рота всегда была лучшей. А всё почему? Да потому, что сам капитан никогда ни хрена не делал, а ставил вместо себя кондового жлоба старшину.

Пора перенимать опыт. Благо, кандидатура есть. Подшаманить его, омолодить, вернуть зрение, слух, уверенность в своих силах. А главное — авторитет. Пусть каждый глубинный знает: служитель Дагона выше по статусу и возможностям, чем какой-то там, сраный стратег.

— Ты слышишь меня, сын? — спросил я на языке Средиземья.

Мог бы и просвистеть, но не стал опускаться до уровня паствы. Это дисциплинирует.

— Я слышу тебя, отец, — почти прошептал Асс, отдёргивая от свечи обожжённую руку.

— Слышишь ли ты шёпот воды, дыхание океана?

— Слышу, отец, — столь же тихо сказал Асс. — Я будто попал в те времена, когда носил детское имя и видел тебя так хорошо, как слышу сейчас.

Опачки! — думаю. — Не уж-то, старый знакомый? Не тот ли гонец, которого я крышевал во время пивной эпопеи? Это сколько же лет здесь пролетело с нашего земного позавчера? Надо будет в другой раз не ломиться сюда наобум, а подгадывать время.

Как я ни старался придать своему голосу хоть толику доброты, он звучал по-прежнему мерзко. Для тех же, что чаще посвистывают и скрипят, чем общаются на языке Средиземья, он, наверное, лился елеем. Судя по скорбным складкам в углах лягушачьего рта, душа у слепого служителя точно была.

— Помнишь ли ты, о чём я тогда говорил? — Задал я первый из наводящих вопросов.

— Помню, отец. Ты призывал нас учиться, но не сказал у кого.

Я мысленно хмыкнул — типично земная отмазка.

— Старейшины, — вспоминал проповедник, — послали гонцов к близлежащим народам и племенам. Просили о помощи. Обещали хорошо заплатить рыбой и жемчугом. Но никто так и не понял, что конкретно от них надо. "Жизнь научит, — говорили они. А читают и пишут каждый на своём языке". И тогда появился Он — мудрый альв с длинною бородой, рождённый ещё до времён первородного хаоса.

— Как его звали? — переспросил я, думая, что ослышался.

— Он, — повторил даг. — Это имя такое — Он.

— Расскажи мне о нём.

— О-о-о! — Асс закатил глаза. — Это мудрейший из тех, кого я когда-либо знал. Настоящий волшебник! Он подарил дагам огонь, научил размягчать камень и строить жилища в глубинах подводных скал. Он мог опуститься к морскому дну быстрее любого из дагов, и выйти на берег сухим. Мог сутками обходиться без пищи, воды и сна. А знания, которые Он вкладывал в наши неокрепшие головы, оставались там навсегда...

Чем больше рассказывал слепой проповедник, тем явственней предо мной представал образ вездесущего Мастера. А после слов: "Старейшины его невзлюбили за то, что Он постоянно критиковал принимаемые ими решения", последние сомнения отвалились, как хвост у малька дага, готового встать на ноги. Итог был печальным для его самолюбия. Через восемь отливов Мастера попросили уйти.

То есть, насколько я понял, пока Он обучал взрослых особей делам практичным и, безусловно, полезным для утробы и тела, его скрепя сердце терпели. Но только он принялся образовывать молодняк, это терпение лопнуло.

В общем, обидели старика. То-то, упоминая глубинных, Он так настаивал на войне. У самого, стало быть, не поднялась рука.

— С ними потом ничего не случилось? — спросил я на всякий случай, имея в виду старейшин.

— Нет. Они отошли за каменный пояс в отведённые временем сроки. А почему ты спросил, отец?

— Видишь ли, сын, — намекнул я, но так, чтобы Асс понял — тот, кто рождён до времён первородного хаоса, может быть только тем, кто породил хаос.

— Так это был Бог?! — в голос воскликнул даг.

Звуки, которые он порождал на больших децибелах, так сильно царапали слух, что я попросил: "Тише!", а когда стихло эхо, сказал:

— Все мы в какой-то степени боги. И каждый на своём уровне.

Ты, например, бог своего тела. Когда ему что-то нужно, оно подаёт сигнал. Просит то, что ему недоступно без твоей осознанной воли: согреть, напоить, накормить, дать отдохнуть уставшей или больной

руке. А я в свою очередь, бог дагов, поскольку в ответе за вас перед Всевышним. Ты сказал: Не оставь меня в немощи!" Тем самым, дал мне понять, что тебе плохо. Поэтому я здесь. А Он, — я перешёл на шёпот. — Он создатель и этой планеты, и солнца, которое восходит над ней. А также всего, что ты видел и сможешь увидеть, когда я тебе помогу. Мир бесконечен. Поэтому выше меня и Она есть боги, которые тоже имеют своих богов.

Наглость, конечно, ставить себя на один уровень с Мастером. А как по-другому сказать? Он типа прораб на вселенской стройке, а я вообще прозябаю в учениках? В общем, объяснил, как умел. Только по-моему рановато проповедника обнадёжил. Он как услышал, что я здесь исключительно из-за него — так всё остальное в пол уха. О чём-то своём думал.

Задал ему контрольный вопрос:

— Что на планете создано мной?

А он отвечает:

— Всё!

Это, конечно, приятно, только нам чужого не надо. А с другой стороны: какая солдату разница, кто там Министр обороны, если в казарме старшина жлоб?

Ладно, думаю, пускай прозревает, может, с мыслями соберется. А он, бедолага, палец обжёг, отпрянул да как грохнется! Давненько, наверное, у него со зрением нелады. Тело отвыкло ориентироваться в пространстве. Это такое дело, что тонкая настройка нужна. Взять моего пахана: он как очки надел, так перестал лазить по лестницам.

Глянет с нижней ступеньки: вот она земля, рядом, а только шагнёт — что-то в позвоночнике хрясь!

В общем, поднял я служителя культа, прислонил к ближайшей колонне инструкцию прочитал, как подобает себя вести только что прозревшему дагу, с поправкой на то, что здоровье его это отныне всеобщее достояние. Раскрыл заодно карты: что мне конкретно от него надо.

В ходе беседы выяснилось, что Асс обучен чтению и письму, а также "Истории Рода", так как у "мудрого альва" числился лучшим учеником по гуманитарным предметам. А вот в части точных наук вне не конкуренции был Эрр, что означает "Оживляющий камень" — тот самый архитектор и скульптор, что изваял на меня памфлет. Их двое осталось из выводка, помнящего времена Оновы. Только Эрр сейчас так плох, что как говорят у нас в преисподней, вот-вот склеит ласты.

Вспомнив о нём, Асс натурально взмолился:

— Спасибо за всё, отец! Нет для меня высшего счастья, чем с каждым приливом идти сюда, чтобы служить тебе. Только пусть я ослепну, чем снова увижу этот храм недостроенным.

Что ж, думаю, делать? Надо и каменотёса ставить на плавники. С двумя педагогами за спиной, проще налаживать образование. Не успел шевельнуть пальцем, толком задание сформулировать, голос из темноты:

— Кто это своевольничает?!

Оборачиваюсь, а там Мастер Он. Наверно с утра промониторил пространство, понял что у "любимых рыбок" с охотою нелады — и сюда, на суд и расправу. Аж борода с нижней губой подрагивают. Я его таким злым никогда не видел. Ну, думаю, щас, невзирая на чин, отпарафинит в присутствии паствы.

Не угадал. Отдышался создатель, походя "мыкнул" и говорит:

— А, это ты! Похвально конечно, что данное слово для чёрного колдуна не пустой звук, но мог бы и предупредить. Я б тебя научил выбирать нужное время. Ревизию намечали на завтра, ты пропустил четыре десятилетия, а даги так долго не живут. Отсюда и неувязки. Что у них тут с охотой?

Я коротко доложил, что местный стратег окончательно потерял берега. Служителя храма не ставит ни в грош, Дагона считает чуть ли ни равным себе. Даже имя носит двусмысленное, с покушением на божественный пантеон. Вот вся причина, исходя из которой, я принял решение слегка опустить светскую власть в угоду духовной.

План такой: когда даги соберутся в святилище по итогам неудачной охоты, им будет явлено какое-нибудь чудо. К примеру, та стая рыб, за которой они только что безуспешно охотились, вдруг выпрыгнет из майны в полу и ляжет к подножию алтаря...

— Ты делаешь успехи, — подумав, похвалил меня Мастер. — Это тот случай...

Проповедник, меж тем, делал свою работу: менял догоревшие свечи, мёл пол, споласкивал заздравную чашу, наливал в неё свежее пиво. Судя по неловким движениям, к своему новому состоянию он ещё не совсем привык. Как это обычно бывает в присутствии моего наставника, нас он не замечал. И вообще, судя по поведению, был в полной уверенности, что я свалил. Потом он направился к проруби с широкой, как тазик, раковиной в руке. То ли хотел сполоснуть, то ль зачерпнуть солёной водички, но поскользнулся на влажном полу и бултыхнулся вниз головой, сбив Мастера с мысли.

— Кто это? — машинально спросил он, возвращая служителя в храм.

— Не узнаешь? — отозвался я, выуживая из бездны утерянный проповедником хозяйственный инвентарь. — Если Видевший Бога немного не прихвастнул, в детстве он был твоим лучшим учеником по части гуманитарных наук.

— Насколько я понял, — улыбнулся наставник, — вчерашний малыш Ай признан верховным жрецом. Это хорошая новость, хоть я и тогда предсказывал, что он далеко пойдёт. Ну, что ж, действуй. Это тот редкий случай, когда я с тобой согласен. Возникнут какие-то трудности, позовёшь. Пора привыкать к самостоятельности...

* * *

Что не отнять, "бывший малыш Ай" отличался трудолюбием и упорством. Четвёртый, по-моему, раз его понесло к проруби. В этой попытке он съехал в воду на пузе. На цыпочках подобрался, прилёг, ухватился свободной рукою за край, но слишком дофига зачерпнул.

Меня аж заинтересовало: что за идея фикс засела под его ирокезом?

И как я не догадался заранее задавать вопросы, а не решать их в виде проблем? Пока обессиленный Асс нырял за своей раковиной и приходил в себя, мой усилитель много чего интересного рассказал про этих глубинных. Никакие они, оказывается, не земноводные, а вполне себе люди. Полноценная средиземная раса, в незапамятные времена выбравшая местом жительства океан. И рождаются они без жабр и хвостов. И дышат как мы лёгкими, а под водой — кожей. А ирокезы, ласты да плавники это та самая частичная трансформация, которая им дарована свыше.

При создании рыбок своей мечты, Мастер Он руководствовался поверхностным описанием, найденным в интернете. В реале же всё оказалось не так. Детёныши дагов с рождения до трёх лет не умели дышать кожей. Процесс адаптации длился ещё года четыре-пять. В шею молодняку втиралась мазь, стимулирующая нужный процесс. В составе животный жир, желчь морской саламандры и что-то ещё, содержащее атропин, способствующий расширению пор. В общем, ко Дню Водоположения, каждый вчерашний недоросль должен был пробыть под водой не менее получаса.

С таким вот, раскладом, глубинным, как виду, было просто не выжить без сухих помещений с доступом воздуха. Решая проблему, наставник рассуждал так: частичная трансформация тоже, в какой-то степени, колдовство. И подарил дагам способность размягчать ладонями камни. Если взглянуть со стороны скалы, то это и будет частичная трансформация. Не всю же её размягчают, а только лишь там, где намереваются выгребать и лепить.

Что до идеи фикс, это был обязательный ритуал. Ведь пиво, на четверть разбавленное морскою водой, у дагов священный напиток. В нём соль океанских глубин, крепость прибрежных скал, ароматы земных злаков. Вот Асс и хотел испортить продукт, налитый в мою чашу.

Разобравшись в происходящем, я громко сказал:

— Не надо! Сегодня не разбавляй!

Асс вздрогнул:

— Ты ещё здесь, отец?

— Куда же мне от тебя? — сварливо проворчал я. — Пока не поставлю на ноги нашего архитектора, не уйду. Веди-ка его сюда! — И повторил вслух давешний афоризм, — Если храм не достроен в камне, таким ему быть и в душе.

— Эрр ослабел. Он даже не может пошевелиться, — со вздохом сказал Асс. — Жена заходила, плакала. Некому выложить грот, где он упокоится. Они ведь, бездетны.

Ладно, думаю, трудности нас не пугают. И шевельнул пальцем.

...Тело на грязной циновке из водорослей, являло собой жалкое зрелище: зодчий сгнивал заживо. Если б не умные, всепонимающие глаза на лице, искажённом болью, я бы сравнил его с кучей дерьма. Даже Верховный Жрец старался в ту сторону не поворачиваться.

— Подай-ка сюда священную чашу, — сказал я ему.

— Боюсь, мне её не поднять, — робко возразил он.

Пришлось повышать голос:

— Делай что говорят! Оправдываться будешь потом.

Припёр-таки. Не без помощи усилителя, но припёр. Даже пиво не расплескал, хоть такое и расплескать мудрено: густое, как мёд. И аромат из чаши божественный. Дурнем буду, если не заценю после вчерашнего коньяка. Ради такого дела можно и образ явить.

Припал я к "источнику", несколько раз глотнул... будто заново на свет народился. И по шарам не ударило, и в голове просветлело. Даже вспомнил, как наяву, почему золотая цепь осталась лежать на столе, а не отправилась к Поне в карман. Я у него в качестве платы адрес адвоката спросил. Он как услышал — задницу в горсть и вон! Побоялся проговориться. Вот тебе и Игорь Петрович! Как бедного зашугал!

Ладно бы только это, отложенные дела и проблемы легли предо мной, как вскрытый расклад в преферансе. В квартире бардак, мать вот-вот привезут, к одиннадцати часам... чёрт побери, когда же оно закончится это "к одиннадцати часам к адвокату"! Пора бы линять, да слиняешь тут! Столько всего наворочено! Зодчий одной ногой за каменным поясом, другой начал сучить. Пытается встать. Неудобно ему занимать горизонтальное положение в присутствии божества.

Помог я ему. Усадил. Голову приподнял. Сунул под нос чашу.

— Пей, — говорю, — три глотка!

Тут супруга его...

Я понял, что это жена архитектора, хоть раньше не сталкивался с глубинными слабого пола. А тут едва не столкнулся. Выпрыгнула из майны, как пробка из бочки в которой взыграло пиво. Чуть чашу из рук не вышибла. Глаза с желтизной, в них решимость расчленить и порвать. Увидала меня, отшатнулась, застыла с раскрытым ртом.

— Как смела ты,..., войти в святая святых?! — строго спросил Асс.

Служитель обратился к дагине звуком, похожим на букву "А". Я не ослышался. Как подсказал гаджет, так у глубинных принято называть представительниц слабого пола. А в имени собственном, тот же звук означает их принадлежность отцу или мужу и ставится в окончании слова. Данный экземпляр звали Эрра, а если дословно, "Оживляющего камень жена".

Вид у неё был настолько обескураженным, что мне захотелось за неё заступиться. Поэтому я произнёс:

— Сегодня можно. В теперешнем состоянии, мужики, толку от вас ноль, а звать кого-то из посторонних, не входит в мои планы. — И добавил, обращаясь к дагине, — ты готова мне помогать?

— Да, господин, — кротко кивнула она, встряхивая косичками.

Здесь надо отметить, что самки глубинных ирокезы не носят. У них на том месте что-то типа волос — растительность синего цвета, которую они заплетают во множество мелких косичек, что делает их похожими на медузу Горгону. Ещё б я отметил рост. Насколько Стратег казался мне гренадёром, Эрра была, пожалуй, крупнее его. Во всём остальном, особенно в части несмолкаемых причитаний и ловкости перепончатых рук — баба как баба.

На пару с ней мы смогли напоить страждущих. Строителя сразу вырубило, проповедника чуть погодя. Лежат возле проруби, сопят в четыре дыры. Оно и понятно: физиология. Масштабные изменения в организме невозможно переносить на ногах. Пойло-то непростое. Я его желанием зарядил, чтоб каждого из будущих педагогов лет на десять (в земном исчислении) омолодить.

Предложил я и Эрре хлебнуть три глотка из священной чаши. С ужасом в глазах, отказалась. Как у глубинных всё сложно!

Если б Мастер проинспектировал какую-нибудь учебную часть, или нашу роту спецназа, он тоже бы по итогам сказал, что "солдаты живут стаями по сотне голов в косяке". Вот и в случае с дагами всё оказалось не настолько поверхностно. Архипелаг за границей добра и зла, нёс в себе главные доминанты земного армейского разума. А именно: единоначалие и некое подобие дедовщины. Матёрые особи могли претендовать на семью с отдельной жилплощадью, порцию пива и право помыкать молодняком. А все остальные — на место в строю, или у домашнего очага.

В общем, не стал я настаивать. Сказал как есть:

— Думай сама. Не хочется мне вашу семью разбивать, а боюсь, что придётся. Видишь, как муж на глазах молодеет? Останется он с тобой после того как очнётся, или загуляет налево пока не подыщет себе новую пару?

Лучше б я этого не говорил. Эрра пила, пока не упала. Мужики уже встали на ноги, а дама в глубоком отрубе.