Март

* * *

Пересеклись мы в марте прошлого года, возле Павелецкого. Я тёще-склеротичке семена на дачу закидывал, она там плотненько окопалась со своими рассадами. Только-только машину в сервис на профилактику поставил, а ей — вынь да положь. В середине недели. У неё главный жизненный график — лунный, и все вместе с ней вокруг луны должны крутиться. Ну, тёща, она и есть тёща. Вот и пришлось электричкой.

Погода в тот день мерзопакостная стояла: морось непонятная, то ли дождь, то ли снег. Ветер. Хлещущий, ледяной. С утра весна была: тепло, солнышко, капель заблямкала. А после обеда — совсем другая картина. Март. Месяц перемен.

Я бы его не увидел: бегу, лицо от ветра капюшоном прячу. Так бы и пробежал, не схвати Геныч меня за рукав

— Джордан*?!

Конечно я сразу его узнал, хоть и прошло почти двадцать лет, как не виделись: никто кроме Геныча не называл меня этим именем. Да и он не сильно изменился. Знаете, есть такие люди? Без возраста? Так Геныч из них. Разве что ещё квадратнее стал и каким-то... плоским, что ли?

— Геныч?! Ты?! Ну здорово, друган! Сколько лет сколько зим! Какими судьбами в наши палестины?

Обрадовался ли я тогда нашей встрече? Скорее, нет, расстались мы не очень хорошо; да чего там, плохо расстались, мордобойно. Девчонку с ним одну окучивали с соседнего факультета, Ирку. Хотя и считались друзьями. Так она его предпочла. А ведь проигрывал он мне по всем параметрам: и фактура у меня была, и рост, и харизма, и перспективы спортивные. Учился играючи. Ну, и прописка московская. Девчонки на мне, как клещи на собаке, гроздьями висели. А Геныч?.. Паренёк из глубинки, ни фактуры, ни роста, ни харизмы. Правильный весь такой, с принципами. Из идейных. Способностей средненьких, всё долбежом брал и упёртостью. Скучный. Мы потому Генычем его и звали, по типу Иваныч-Степаныч, по-стариковски. Да и армию он к тому времени уже отслужил, в подводниках. Посмотришь на него: ну какой он Женька? Геныч. Полная моя противоположность. И как мы с ним сошлись?.. Загадка. А красавица Ирка его выбрала. Перед самым выпуском выскочила за него замуж и укатила в глушь глухую: то ли в Ижевск, то ли в Иркутск. Я тогда от обиды и самолюбия уязвлённого забухал по-чёрному; тут-то Юлька, подружка Иркина, меня и подловила. Как мы с ней живём? Живём. А про тех — забил и забыл. И вот — на тебе.

Руку ему протянул, поздороваться. А он как вцепился, так и не отпускает; рука горячая, даже через рукав.

— Это хорошо... Джордан... что я тебя встретил. Хорошо. Только тебе могу... Один ты у меня... друг по жизни. Выслушай. Ты должен... меня выслушать.

Смотрю я на него и вдруг засомневался: Геныч ли это? Без шапки, без шарфа. Пальто нараспашку, дорогущее пальто, я в этом толк знаю, давно такое хочу, да только не вытянуть: три невесты дома подрастают, Юлька в своё время подсуетилась. Рубашка, тоже дорогая, без верхней пуговицы. С пятном на животе. Чтобы педант Геныч, да вот так? Это мы панковали, а он всегда: пиджачок, галстучек. По своим понятиям, деревенским.

— Да не вопрос, Геныч! Пойдём, посидим где-нибудь в тёплом месте, коньячку выпьем, былое вспомним. Или к нам, Юлька обрадуется. Ну? Двинули? Что на ветру стоять? Холодно.

Он вдруг закашлялся, задохнулся, рванул рубашку, только пуговицы полетели; морось ему на грудь садится и тут же высыхает. А он как бы и не чувствует. Тут до меня дошло — температура у него. Высокая.

— Геныч! Да тебе в больницу надо!

А он — будто не слышит, схватил меня второй рукой, глаза лихорадочные.

— Джордан... ты посмотри на меня... посмотри... внимательно. Ты думаешь я... это я? Нееет... я уже давно... не я. Не один год.

Я не из пугливых, девяностые прошёл. А тут, верите, не по себе мне сделалось. А он словно понял: отпустил, оттолкнул даже. Засмеялся. Рукой махнул и к вокзалу двинул. Тут уже я его за рукав схватил

— Да стой же ты, Геныч! Не дури! Рассказывай. Всё как есть.

Он повернулся, благодарно, как-то... по-собачьи, глянул и заговорил, задыхаясь, глотая слова

— Джордан. Только ты... не перебивай. Не перебивай! Ведь всё у меня есть... Джоржан. Всё! Деньги. Жена красавица... Ирка... да ты знаешь. Положение.

То, что всё у него есть, я знал, хотя специально не интересовался. Знал, что замутил он почти сразу бизнес строительный, бетонное производство, вроде. Поднялся. Что усадьба у него за городом. Да ещё и депутат он там какой-то, в своей глуши глухой. И тещи нет. В полном шоколаде, короче. Откуда знал? Да от Юльки, от кого же ещё. И что детей у него нет, тоже знал. Уж если кому фартит, так фартит по полной.

— ...А всё он! Ветер! Будоражущий... Когда со мной случилось... Очнулся среди ночи. Чувствую... примёрз спиной. Днём тепло было. Солнце крышу нагрело. Снег подтаял и затёк... под спину... Водой. Через трещину. А ночью... подморозило. Ирка рядом заворочалась... отвернулась. А я... Ты когда-нибудь вмерзал спиной в лёд, Джоржан?.. Не перебивай! А я — да! Да! Теперь каждый март я... лист шифера! На крыше. Лежу, по четырём углам гвоздями приколоченный... распятый. И всякая ворона считает... что вправе. А я даже утереться не могу. Каждый март, Джордан. Каждый! Ты думаешь бизнес, это просто? То вагоны с цементом встали. То пьяный подрывник... в карьере... подорвался. А я — в больничке. Днём почти человек, а ночью — шифер. Ни рукой ни ногой... И — тссс... Нельзя, чтобы кто-то... Всё доказать хотел. Вы же все меня за лоха деревенского держали. Кому?.. Себе! Не пе-ре-би-вай! И дети, Джордан, дети... Для кого все эти заводы-дома-пароходы?..

Глаза безумные. Вижу, бредит. В больницу надо. И срочно. А он опять закашлялся, согнулся. И такой сделался несчастный, потерянный, что у меня язык не повернулся его Генычем назвать

— И правильно, Женька, никому не нужно знать про шифер, — говорю. А сам одной рукой его за рукав придерживаю, а второй машины торможу. — Фигня всё это! Кризис среднего возраста называется. Забей! Пройдёт! Сейчас ко мне поедем. Юлька нам чайку с малиной заварит. Поехали?

Он оживился, глаза прояснели. Вроде как в себя пришёл.

— Чаёк с малиной? Чаёк с малиной, это — хорошо... чаёк с малиной. И Юльку я давно не видел. Только сегодня никак, Джордан. Никак! Завтра. Я должен, Джордан, должен освободиться! Если не сделаю — кранты мне полные. Я его вычислил, Джордан! Представляешь? Вы-чис-лил!

И опять засмеялся. Нет, думаю, не пришёл. Нельзя отпускать. А тут и такси остановилось.

— Завтра освободишься. С утра. Куда тебе под ночь? Всё. Поехали. Отказ не принимается.

И к машине его потянул. Он рванулся, вырвался и к вокзалу побежал. Я его догнал и визитку свою в карман сунул — Ты хотя бы позвони, Женька...

Позвонили мне после выходных: пейнтболисты его нашли. За городом, на заброшенном заводе ЖБИ, где мы инженерную практику проходили. Лежал на земле, в цеху, с треснутым листом шифера в руках. И моей визиткой в кармане.

Мне, конечно, нервы потрепали. Да только что с меня взять? Ну, пересеклись на бегу, ну, перекинулись парой слов, созвониться договорились. Всё. А больше я ничего не знаю.

Тело Ирка забрала, когда разрешили. Мы с ней поехали. Я на поминках так надрался, как уже и не помню когда. Верите?.. Как-будто кусок от меня оторвали. Не думал, что так больно будет. Я ведь обижен был на Женьку сильно, считал его причиной своей жизни неудавшейся. Казалось мне, не уведи он Ирку, не женился бы я на Юльке по залёту, не посадил бы троих детей себе на шею. Свалил бы за бугор, когда всё началось; и катался бы там, как сыр в масле. Хрустя зелёными в кармане. А не возил тёще семена на дачу электричкой. Да и завидовал я ему, его успехам. Неправда, что не интересовался. Интересовался. Ещё как, за каждым шагом следил. Я вообще по жизни человек завистливый, такое часто случается с теми, кто сам напрягаться не хочет. Кому от природы много дадено. В общем, считал себя несправедливо судьбой обойденным. А в этом марте...

...А в этом марте очнулся среди ночи, как от толчка, и понимаю, что я — это не я. А опора высоковольтной передачи. Стою среди поля, руки проводами растянуты, на проводах — мячи баскетбольные. Ноги болтами к бетонной плите притянуты. Шестнадцать болтов тридцаток. И ветер. Сильный. Зверь, а не ветер. Провода мотает, раскачивает. Как будто оторвать меня хочет. Опрокинуть. Птицы на проводах. И в небе. Много птиц. А я, глупость конечно, больше всего хочу мяч достать, вот он, рядом. Взмыть и, наконец-то, положить мяч в корзину, сверху, двумя руками. Никогда не мог. А хотел. Сердце колотится, вот-вот выпрыгнет. Женьку сразу вспомнил. Запаниковал. Юлька вскинулась, села

— Что?..

— Всё нормально. Спи.

— Правда?

— Правда. Спи.

Улеглась, обняла меня и опять засопела. Мягкая, тёплая. И под её рукой сердце моё успокоилась. То, что Юлька моя в тысячу раз лучше владелицы заводов-домом-пароходов, которая мужа проворонила, я ещё на похоронах понял. Признаться себе не хотел.

Выбрался я тихонько из-под её руки, встал и прошёл на кухню, покурить. Вскрыл банку с огурцами — тёща-склеротичка каждый год спецом для меня закатывает, помнит, какие люблю. Плеснул двадцать грамм Женьку помянуть. Окно распахнул настежь. А там, за окном — жизнь: коты орут, птицы в небе курлычут, домой возвращаются. И ветер. Свежий, вкусный. Могучий. Будоражущий. Свободный. Будильник у младшей запел, она как птичка, рано встаёт на пробежку. Спотсменка. Баскетболом увлекается, как я когда-то. Да и старшие девчонки умницы. Умницы и красавицы. И понял я тогда, что крепко стою, не оторвать. На таком-то фундаменте. И плечи у меня ещё — о-го-го! И мяч свой я обязательно достану и в корзину положу. В общую.

* * *

* * *

* * *

* * *

*Майкл Дже;ффри Джо;рдан — американский баскетболист, бывший игрок НБА. Играл на позиции атакующего защитника. Джордан сыграл важную роль в популяризации баскетбола и НБА во всём мире в 1980-х и 1990-х годах.