Огненный петух

* * *

Гордей Кулькин, старший научный сотрудник "Лаборатории аэродинамики крыла НИИ Воздухоплавания и Астронавигации", докладывал Ученому Совету института промежуточные результаты по теме: "Поведение сегментарно структурированного прерывателя вспомогательного гидронасоса системы управления заднефюзеляжными закрылками ланжерона в условиях безвоздушности пространства"

"Какая чушь — думал Кулькин, уныло бубня с листа занаученный текст и, время от времени, тыча указкой в чертёжи за спиной, — какая чушь... И кому всё это нужно?.." Имея в виду глобальные нужды человечества. Тема, над которой не первый год добросовестно трудился Кулькин, являлась частью докторской диссертации завлаба, сына директора Института. Так что вопрос о нужности носил риторический характер. Когда-то у Кулькина была своя, родная тема, результаты которой, в этом Кулькин ни секунды не сомневался, могли вывести человечество на новый уровень межгалактического общения. Но. Кто-то рождается в рубашке, кто-то с серебрянной ложкой во рту; Кулькин родился в очках и шляпе. Тему сочли бесперспективной, сняли с финансирования и заменили на более актуальную. Кулькин безропотно принял удар судьбы и погрузился в чуждые душе исследования поведения прерывателя.

Заседание продолжалось второй час. Уважаемые члены Совета давно мирно спали. И только человек из оппозиции вносил некоторое оживление в вялотекущий процесс: неожиданно вскакивал, выкрикивал невнятные слова порицания и крутил головой по сторонам, как бы ища поддержки окружения. Не находил, садился и всё шло своим чередом.

"Какая чушь... И кому всё это нужно?.." Институт дышал на ладан. Зарплату выдавали нерегулярно и неполностью. Обещали сегодня, но опять обманули. Дома Кулькина ждали четверо ребятишек, беременная жена и тёща-торгашка. Тёща опять назовет его пентюхом и дармоедом; и он опять проглотит. А жена молча заплачет. Женских слёз Кулькин не переносил, рожденные в очках и шляпе органически не переносят женские слёзы, особенно, если женщины плачут им. А ребятишки выбегут на стук двери в надежде на гостинцы. Школьный приятель Сашка, которому Кулькин все десять лет обучения решал задачки по математике, давно звал Гордюху в свой торгашеский бизнес, но рожденные в очках и шляпе презирают деньги и торгашей: их планида — жить в гордой бедности, бескорыстно служа человечеству.

Кулькин вздохнул и, чтобы хоть как-то отвлечься от горестныых мыслей, перевел взгляд на панорамное окно зала заседаний. И замер, утратив дар речи. Двухнедельные дожди прекратились; и за окном под лучами жаркого солнца, даже свозь стекло Кулькин чувствовал его жар, на фоне промытого неба пламенела деревьями аллея. А на деревьях, чистя сверкающие перья от остатков долгого серого дождя, сидели огненные петухи. "А ведь такого дня больше никогда не будет..." — потрясенно подумал Кулькин. Неожиданно один из петухов снялся с дерева, стремительно полетел к окну и, оставив перья за стеклом, клюнул Кулькина в темечко. Шлепнулся на доклад и затих, распространяя по залу ароман "курицы-гриль". На аромат дружно проснулись и задвигали носами члены Совета.

— А ведь такого дня больше никогда не будет! — сказал им Кулькин.

Снял с доски чертёж прерывателя, завернул в чертёж петуха, положил свёрток в портфель и покинул НИИ Воздухоплавания и Астронавигации. С намерением больше сюда не возвращаться.

Дома Кулькин открыл входную дверь в крохотную, провонявшую блинами двушку, споткнулся в прихожей о какие-то тюки и сразу, не раздеваясь, прошёл на кухню. Тёща, как обычно, пекла блины. Пару месяцев назад Сашка подкинул Кулькину халтурку: курсовик для сына знакомого торгаша. Торгаш расплатился с Кулькиным мешком муки, бутылью постного масла и коробкой яичного порошка. И теперь блины были главной кулинарной темой семьи Кулькиных.

— А вот и наш пентюх. Рановато что-то. С работы выперли?..

Проигнорировав тёщино приветствие, Кулькин открыл портфель и выложил на стол промасленный свёрток

— Вот.

— Это что? — спросила тёща, потянув носом.

— Посмотрите — пожал плечами Кулькин.

Отставив сковороду, тёща заинтересованно развернула свёрток. На кухню тут же — Мясом пахнет! — прибежали старшие дети Кулькина, шестилетние близнецы Вовка и Лёвка. Начали щупать петуха и облизывать пальцы.

— Это — на потом! — строго сказала тёща, хлопнув близнецов по рукам. Близнецы убежали.

А тёща быстро спрятала свёрток в холодильник и вернулась к блинам.

Всё ещё не раздеваясь, молча, Кулькин взял на кухне табуретку и достал из антесоли в прихожей чемодан. Слезая с табуретки оступился, едва не покалечился и наделал много шума. На шум из спальни выскочила жена Кулькина Верочка. С двухлетней Маришкой на руках и четырехлетней Иришкой за ручку.

— Что слу...? Ты уезжаешь, Горик?.. Ты нас бросаешь?! — растерянно спросила Верочка, быстро-быстро заморгала и заплакала. Вместе с матерью дружно заревели Маришка с Иришкой.

— Нет. Не я. Уезжает твоя мама. И прямо сейчас! — сказал Кулькин и решительно занёс чемодан на кухню. — Вы возвращаетесь к себе в деревню, Дарья Григорьевна. Собирайтесь!

Тёща появилась в квартире Кулькина шесть лет назад, после рождения близнецов — приехала ненадолго помочь дочери с малышами.

— Что ты сказал? Я не ослышалась?.. — не по-доброму сощурилась тёща. И с криком — Ах ты, дармоед! — метнула в Кулькина горячий блин. Прямо со сковородки.

— Мама!..

Промахнулась. Блин угодил в стену, на мгновение залип и пополз вниз, осталяя на стене след постного масла, заработанного Кулькиным. Второй блин Кулькин ловко перехватил в полёте и вернул тёще.

— Горик!..

На крики и рёв опять прибежали близнецы с карточками "монопольки" в руках.

— Ставлю на бабушку. Двадцать. — мгновенно сделал выбор Лёвка.

— И я ставлю на бабушку! — тоже сделал свой выбор Вовка.

— Ты не можешь на бабушку, бабушка занята. Ставь на папу.

— Тогда я не играю.

Последний блин ловко лёг Кулькину на ладонь, поэтому завешающий бросок получился особенно удачным. Одной рукой отлепляя блин от лица, со сковородкой в другой тёща, как раненый вепрь, ринулась на Кулькина.

Пути к отступлению были отрезаны семьёй; и Кулькину ничего не оставалось, кроме как войти с тёщей в клинч. Теща продолжала попытки вырваться, руки у Кулькина были заняты удержанием. И он, чтобы как-то успокоить разбушевавшеюся тёщу, не придумал ничего лучшего, чем чмокнуть её в седую макушку.

Неожиданно для Кулькина тёща замерла, выронила сковородку, обмякла и захлюпала носом. За шесть лет совместного проживания Кулькин ни разу не видел тёщу плачущей. Ни разу! От растерянности он перестал удерживать тёщу, а просто обнял и начал гладить по худеньким лопаткам. Тёща тоже обняла Кулькина и зарыдала. И из её рыданий Кулькин узнал, что ей, на её швейной фабрике, зарплату за три месяца опять выдали мужскими трусами — "Там... в прихожей..." И что трусы для обмена товар не ходовой. Особенно мужские. И что крутиться всё трудней и трудней, потому что и цены на оптовках выросли — "Батончик "Баунти" почти вполовину дороже, чем месяц назад..." И менты у метро лютуют всё больше — "И товар могут забрать... И в каталажку..." И что компаньонку её, Галину Ивановну, из тридцать восьмого дома, на прошлой неделе в подъезде ограбили — "Выручку забрали и голову пробили...". И что теперь на оптовку она ездит одна, а кругом полно бандитов. А ребятишкам кушать надо каждый день. И молоко. И витамины. И Верочке... "Ты думаешь, я жадная?.. Да этого петуха неделю тянуть можно... если с умом..." На петухе рожденный в очках и шляпе не выдержал: сорвал шляпу и бросил к тёщиным ногам.

— Всё! — сказал Кулькин решительно, — Всё! Хватит! Больше никто никогда не будет плакать! Я органически не выношу женских слёз! Прямо сейчас звоню Сашке. С сегодняшнего дня все вы — моё человечество! Доставайте петуха, Дарь... мама. И накрывайте общий стол в большой комнате. Пировать будем! Не надо на потом. Ничего не надо на потом.

— Как скажешь, сынок! Сейчас всё организуем.

Все вместе они собрали блины, достали петуха, тёща принесла не реализованные батончики "Баунти" и шоколадную пасту. Накрыли стол и сели пировать.

А по городу, в сиянии жаркого не по сезону солнца, летали огненные петухи и клевали прохожих в различные части тела, провоцируя на безумства.