|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Утреннее солнышко ласковое, но "мультикам" прожаривает исправно. Скинул я куртку, остался в одной майке. Поня вернулся минут через пять. С тем самым "юриспрудэнтом", которого мне на сегодня подсуетил Решайло. Я его сразу узнал, хоть был он ещё на порядок моложе, и не такой занятой. (Ну, это я уже придираюсь).
— Игорь Петрович, — представился он, одёргивая статусный бордовый пиджак. — Насколько я понял со слов моего клиента, вы как даритель, не возражаете, если я буду его консультировать при заключении сделки. Вам у кого назначено?
Другие слова в моей памяти не отложились. "Юриспрудэнт" говорил, будто ставил маскировочную завесу. Но что не отнять, в молодости Игорь Петрович был тем ещё пробивным! Услышав, что ещё не назначено (понедельник, восемь утра), взял управление на себя. Достал из кармана мобильный телефон "Моторола" и сразу стало понятно, что всё у него в нашем городе схвачено: оценщик, эксперт, и личный водитель на "Жигулях". Судя по адресной книге, которую он долго листал, это ещё не всё. Даже нотариус, который обычно на всех кладёт, согласился придти в контору за сорок минут до начала рабочего дня.
В общем, через пару часов мы с Аркадием уже подписали его приговор. С этой минуты ему запрещалось трясти с меня бабки, а мне под любым предлогом брать у него взаймы. Это условие было внесено в договор по настоянию адвоката, что свидетельствовало об изощрённом его уме. Оба они не умели заглядывать в будущее, и были по-своему счастливы. Не служившие люди до старости лет дети. Они верят в добрых волшебников, АО "МММ", невидимую руку рынка и прочие сказки.
Поня, тот хоть сказал, примеряя обнову:
— Скажите, пожалуйста, зачем вам оно надо? Я ночью не буду спать, пока не пойму.
Он "из своих" рассчитывался в кассе. Выходил из приёмной на улицу за кофе и пирожками для всех. Я был ему за это немножечко благодарен. Верней, не ему, а олуху, каким он в то время был.
Эх, думаю, казнить, так казнить:
— Запомни, пацан: к середине августа доллар подорожает в три с лишним раза, а рубль останется при своих. Забудешь, останешься без штанов. У многих из тех, кто имеет валютный долг, всё прахом пойдёт. Насчёт остального считай, что это судьба. — И сунул в его ладонь ещё одну золотую цепь. — А это тебе на мороженое...
С учётом дыры в семейном бюджете, я мог её сдать в ломбард. но внутренний голос сказал, что так надо. Я же усилителю обещал.
Опять же, Никита Хамкадзе, рассказывая, как Аркашка разбогател, конкретно упомянул: чуть ли ни полкилограмма.
Внутренний голос прав. В прошлом и так достаточно бардака. Зачем его усугублять? Да и что я теряю? Если фортуна обернётся срамным местом, можно заново переиграть эпизод.
Что касается "неучтёнки", ею я не стал рисковать. Заначил себе на развод. Вдруг пригодится?
В общем, ушёл. Оставил мальчишку стоять с вытаращенными глазами.
* * *
Дом встретил меня ночной тишиной. Боясь пролететь, я вернул себя в то время, из которого уходил. Огляделся, посмотрел на часы, сверился с домашними ходиками, и офигел: сам люблю чистоту, но такую как здесь и сейчас, видел только в операционной. Снял свои "говнодавы", на чистую газетку поставил и дальше в одних носках.
Окна на кухне сама прозрачность, в раковину хоть смотрись. Бельё, что я начал стирать, доведено до ума: отбелено, высушено, сложено в стопку на гладильной доске.
Искал ли здесь что-нибудь крёстный — этого не скажу. Скорее всего, нет. Под сахарницей на столе десять баксов и записка рукой тёти Раи: "Ключи у порога под ковриком". Не стала б она на глазах у мужа деньги для меня оставлять.
В общем, такая метаморфоза. Присел я к столу и принялся репу чесать. Какая-то хрень получается! Андрюха меня доставил домой в начале десятого. Как минимум час я муздыкался с постирушками, уходил в прошлое, возвращался. А сейчас двадцать два сорок. Тётя Рая ушла, в квартире порядок. Так во сколько она приходила, в том же времени или другом? Если брать во внимание, что сейчас какое-то третье, как она без накладок успела навести марафет и (бьюсь об заклад!) что-нибудь приготовить?
На этом кранты. Что думал, что чай пил. Проблемы на дальнем плане. Будто в углу не холодильник, а дедушка Якубович со своим чёрным ящиком. Да что ж это за наказание!
Кляня себя за проглотство, я прошагал мимо. Убрал в нишу за шкафом свой экземпляр договора дарения, включил телефон. Что б, думаю, ещё сделать, как насолить тому солитёру, что час-через час просит пожрать? А ведь, у нотариуса молчал!
Стоп, думаю, действительно странно! Около полусуток я был в сумасшедшем прошлом, где нет ни страны, ни власти, ни денег, где каждый сам по себе. И всё это время мне не хотелось жрать так, как сейчас. Даже сухарики Анны Сергеевны проскочили без аппетита. И ведь не сказать, что перед дефолтом мы с мамкой жили безбедно. Сколько я на станции техобслуживания подсобником заколачивал? И на еду не хватало. Что мастер-ремонтник пожалует от щедрот, на том и спасибо. А мамка тогда работала дворником и приходящей уборщицей. Ложилась за полночь, а поднималась в пять. Шабашки её находили сами, вслед за модой на чистоту. Наш город в то время заполонили чухонцы: группами, порознь, каждый день приезжали. Под их капризы с хотелками торговые люди подстраивались. Сами учили финский язык, и весь персонал заставляли. А чухонцы такие сволочи, что если в твоём заведении неопрятно, и кафель в грязных разводах, они даже пьяные мимо пройдут. Ну, гейропейцы, что ты им скажешь. Вот и задумался бизнес, понял, что по старинке никак.
Уборщицу в штате нанимать? А где ты найдёшь того человека, что будет тебе за копейки сутками тряпкой махать и ничего не сопрёт?
Так и пришла мода на приходящую чистоту: "не часто, но чтобы не абы как". Не помню уже, кто из знакомых мамку порекомендовал. Раз пригласили, два пригласили — и сразу же, как прорвало. Хоть телефон отключай. Будто нет в городе никого, кроме неё. Если б не эти шабашки, даже не знаю, как бы мы дальше выкручивались...
Сижу, в общем, в прихожей. Размышляю о прошлом. Забылся уже посыл, что подвигнул меня на воспоминания. Но злорадство в душе не прошло. Помню про червячка. Он хоть просраться даёт, но коленки мои друг о дружку уже не стучат. Не то, что на кухне.
Тут меня вообще осенило. О ключах вспомнил. Что ж, думаю, будут они валяться под ковриком на радость врагам? Выглянул на крыльцо, а во дворе снег. Крупные хлопья, праздничные. Будто на Новый Год. И пошёл я, пока сугробы не намело, на кухонное окно посмотреть. Есть ли вмятина, и вообще... не изменилось ли что?
Ага, развесил губу! Как было оно со вчерашнего вечера, так и есть. Даже губка, которой коллектор набивал надпись на дверь, в урне лежит. Не принял Аркадий меры. Проигнорировал прошлое, скреплённое печатью нотариуса. Ну что ж, сегодня в одиннадцать выслушаем его адвоката. Чуть что, усилитель на пальце.
Сунул в карман ключи. Слышу, шелестит сдача, что вручила Анна Сергеевна. Глянул, а на купюрах нулей понатыкано! Вместо червонца десять тысяч рублей. Пятисотка вообще тянет на полляма.
Ну, ты, думаю, лох! Совсем забыл, что деньги перед дефолтом были другими. Надо было зелёными брать! А если б ещё золотую цепуру оттарабанил в ломбард?!
И так это дело меня расстроило, что сдался врагу. Хрен с тобой, думаю, червячок, наведаемся в морозилку, узнаем, что там таится в чёрном ящике дедушки Якубовича...
* * *
Пока варились пельмени, я вспоминал Верку. Не обнажённую задницу, а гибкое тело и быстрые кулачки, взбивающие подушку. Сколько же сейчас этой школьнице? Стал загибать пальцы. Потом взялся за авторучку. Так и так выходило что больше тридцатника. Наверно давно уже замужем. С парнишкой своим наштамповали детишек. И я со своею любовью!
Твою ж мать! Так пакостно на душе стало! Бросил шумовку на
стол, и ну себя материть: что, интернационалист хренов, погнался за длинным рублём, а счастье-то ушло в молоко? На жопу теперь повесь медали и ордена, встань перед зеркалом и гордись, какой ты крутой!
И покатилось всё по наклонной. Пальцы обжёг, когда крышку с кастрюли снимал, пельмени слепились комком, в доме ни крошки хлеба. Ну, тётя Рая! Весь холодильник забила жратвой. Свободного места нет, а о самом главном забыла. Знает же, что без хлеба я даже чай не пью. А где его взять? Соседи давно спят. В ночной магазин по такому снегу идти как-то не климатит. Клонировать? Как ты его клонируешь, если это живая субстанция? Технологию надо знать.
А солитёр паникует! Вот-вот и начну грызть угол стола. Как же его урезонить, падлу такую?
Тут, как нельзя вовремя, вспомнилась мне таблетка. Ну, та, что на завтрак, обед и ужин едят мастера Содружества. На какой-то из двух планет, Он меня ей угостил. Цвет у неё такой специфический: увидишь — расхочется жрать. Моему червячку в самый раз. Только куда я её заначил, это вопрос. Похлопал себя по карманам — опять эта сдача шуршит.
Вот, думаю, есть вариант убить сразу несколько зайцев! Сунул в кроссовки копыта — и в девяностые.
* * *
Знакомый подъезд пах краской и свежей выпечкой. Жрать уже не хотелось. Вот такой парадокс, не поддающийся логике, — думал я, сбегая по лестнице, — здесь не хочу, на планете Двух Солнц не хочу. Там где гномы охотились на кабана... терпимо ещё. А дома — хоть ложись, помирай!
Тем временем, внизу распахнулась дверь. Глуша голоса и шаги, заскрипела натянутою пружиной. Протяжный такой, вибрирующий звук. Один человек давно бы прошёл. Наверно Аркашка с великом. Этого ещё не хватало! Подумает невесть что...
Ступая на цыпочках, я соскользнул на пролёт ниже, повернулся лицом к галерее почтовых ящиков, делая вид, что не могу отыскать ключик. Кое-где, под номерами квартир были прописаны фамилии— инициалы жильцов. Хозяева "сервиса" где я ночевал, посчитали это излишеством.
И вот, громыхнуло. Захлопнулась дверь. Высвободились звуки, что прятались за скрипом пружины. Явственней проступили шаги. Нет, думаю это не Поня. Точно не он, велосипед не бренчит. Уже и дыхание слышно, и голоса.
— Чёрт бы подрал эти хрущобы! — сказал кто-то в сердцах. — В каждом подъезде кажется, что я тут недавно был.
— Да уж! — отозвался его напарник .
Честно сказать, я настроился наткнуться на пару задроченных коммунальщиков. А увидел не тот типаж. Спортивные костюмчики "Адидас", лёгкие куртки под кожу, кроссовки "Ред булл". У меня и в груди защемило. Сам в то время так одевался, чтобы походить на братков. Тоже мечтал о натуральной коже. А золотая цепура... это уже из заоблачных цен, далеко-далеко за гранью.
Отпрянув спиной к перилам, я вежливо пропустил мимо себя бойцов криминального мира. Они это оценили:
— Не ссы, служивый, не тронем.
Ну, ты, думаю, юморист! И показалось мне, что где-то уже я с этими хлопцами сталкивался. Названия улиц я плохо запоминаю, а с мордами на ать-два: увидел — сфотографировал.
Вышел на улицу, у подъезда "Бэха" стоит. Та самая, что ко мне приезжала, а я её было, хотел перекрасить в цвета машины ГАИ. Та же, только новёхонькая совсем. Пазл и сложился. Вот, стало быть, чем художники-передвижники занимались, перед тем как податься в коллекторы!
Гастроном находился в этом же самом доме. Только со стороны улицы. Завернул я за угол, где Поня на велике утром меня окликал. Глянул на циферблат уличных часов — могу не успеть, обеденный перерыв. Проскочил-таки. Занял очередь. Стою, соображаю: куда ж это хлопцы лихие пожаловали с визитом? И всё больше склоняюсь к мысли, что в гостиничный сервис. К начальству, если принять за таковое Аркашкиного отца, не ходят, как водопроводчик по вызову, а мчатся стремглав, боясь опоздать.
И как-то мне сразу стоять расхотелось. Кто ж, думаю, бабушку защитит, если не я? Сейчас ведь, у центровой проститутки больше прав и влияния, чем у ментов. Но хлеба купил. Дома надо и делу не помешает. Пусть тот, кто остался в машине, считает меня одним из жильцов.
Как в воду смотрел! Поднялся к почтовым ящикам — тишина. И выше никого нет. Дверь сервиса хоть и закрыта, но не на ключ. С кухни доносятся голоса — спокойные, без надрыва. Так до клиента лучше доходит. Это они на стрелках друг на друга орут, чтоб напугать.
— Ты, — говорят, — бабуля, снимай пока серьги и думай, чем будешь в следующем месяце с нами рассчитываться. Паяльник в задний проход мы тебе не будем вставлять, но внучке твоей кое-что почудесней присунем.
До этих слов я как-то ещё терпел. Да и не до того было. Стоял, уговаривал усилитель, чтоб в случае чего не мешал. А тут и забыл, что он есть. Вывалился из засады, и как учили: одного в ямку под горлом — другого по-деревенски под дых. Пока оба воздух ловили, спеленал их бандеровским способом: руки за спину, удавка на шею и каждому в пасть вставил по бабушкиным трусам.
Только управился — женщины стали ловить послестрессовый отходняк. Заверещали вслух. Я им:
— Ну-ка молчать! А то быстро глотки заткну! Трусов хватит на всех. Разговариваем только по делу, в порядке живой очереди. Если у кого накипело, подаём соответствующий знак, кивком головы.
Короче, добился я уважительной тишины. Сбегал в прихожую, провернул в скважине ключ, спрятал его в карман. Возвращаюсь на кухню, один из братков подбородком вперёд подаёт. Просит слова. Кивать-то ему несподручно — удавка затягивается.
Вынул затычку, а он:
— Я тебя, пидор, завтра найду и живьём закопаю!
Вставил назад.
— Смотри, — говорю, — сволочь, не прокуси! А то попадёшь на счётчик. Такие трусы сейчас на рынке не продают.
Анна Петровна в голос: "Только не убивай!" А Верка припала к стенке белая, как извёстка. Красивая падла! Жалко, что не моя. В общем, беда с этими бабами, какая-то нервозная атмосфера. И ведь, не выгонишь никого в коридор. Что-то да учудят. Откроют окно и в крик. Посадил их за стол. На внучку стараюсь взгляда не подымать — хрен потом оторву. Повернулся к браткам:
— Ну что дорогие детишечки, будем раскалываться? По глазам вижу, что будем. Первый вопрос тому, кто собрался закапывать: на какое конкретно место вы прилепили прослушку?
У того и глаза на лоб.
— Какую прослушку? Мы пришли за деньгами. Возьмём своё и уйдём. Ты хоть зна...
Забил я на место кляп, потрепал его по щеке. Засмеяться хотел, но не стал. Побоялся что переиграю.
— О деньгах, — говорю, — супруге своей расскажи. Слышал я начало комедии, которую вы с подельником бездарно разыгрывали. Ты, значит, пришёл на явочную квартиру, где принимают финскую агентуру и хочешь меня убедить, что ошибся и попал не туда?!
Он носом своим "хлюп", я:
— Анна Петровна!
— Ась? — Это она второпях язык прикусила, потому и сказала по-старорежимному.
— А ну, вскипяти-ка мне шприц! Сейчас я этим козлам вколю по дозе скополамина. Они мне, как гимн споют, на какую разведку работают и дружно сдадут того, кто их сюда послал. Обоих потом в архив.
Бабушка въехать-то въехала, что я на её стороне. А вот насчёт шприца не знает, как быть. Наверное, нет в хозяйстве, а если и есть, то одноразовый. Их, как все знают, не кипятят. Надо помочь.
— Ты, — говорю, — не переживай. Михаил Ефимович должен одобрить. Считай, что это не люди, а списанный материал.
А они уже оба изъявляют желание высказаться. Дал слово тому кто обещал Верке "присунуть". Он с надрывом:
— Братан! Мамой клянусь, мы тут не при делах. Сказали, что по этому адресу типа бизнесменствуют втихаря. И крыше никакой не отстёгивают. Надо типа взять под крыло. Да если б мы знали...
Я буром:
— Кто конкретно сказал?
— Адвокат.
— Как зовут?
— Игорь Петрович.
— Чем докажешь?
— Вот телефон.
Взял его "Нокию", позвонил.
Услышал бархатное "алё", и в трубу:
— Ты, если местных ментов скупил или запугал, не думай, что нет в государстве того, кто даст тебе укорот.
Он:
— Кто это, кто?!
А я:
— Дай тебе бог никогда не узнать, кто. Ещё раз побеспокоишь, займусь.
Ну, после такой беседы кого-то ещё запугивать, значит, терять набранные очки. Развязал я подельников:
— Верните что взяли — и марш!
Пошёл в коридор дверь открывать — всего ломит так, что мама моя! Адреналин-то йок. Скупую слезу пустил, пока повернул ключ. А эти двое мимо меня — и бекасином по лестнице. Но вежливо. Ни один не толкнул.
Стою, плачу. Мастера вспоминаю с наказом его "учись делать пакости", и мысленно спрашиваю: что, мол, сейчас не так?
Тут голос из кухни:
— Дядя Серёжа, нам уже можно вставать?
И нежность елеем пролилась по душе, аж боль отпустила. Вот это я их зашугал! Иду, думаю: Ну да, я для неё дядя. Мне вон, уже тридцать девятый пошёл, а Верке наверно ещё и шестнадцати нет. Знала бы, что всего на десяток лет я старше её. Кто ж виноват, что не встретил в другом возрасте?
А долбанный усилитель мне пакет информации выдаёт. Эдакий сгусток эмоций. В нём угрызения совести плюс раскаяние пополам с критикой. Это в мой адрес, но не совсем от меня. Понял, наверно, что болью меня не проймёшь и решил задавить морально. В общем, словами не передать: напомнил когда я ругался про себя или вслух, сколько матерных слов под сурдинку на ум пришло. Кому и когда врал, или оказывал неоправданное физическое воздействие. Глянул на камень, а он как лимонный сок. Вот тебе и сходил за хлебушком!
Хотел у женщин спросить, ничего, мол, ценного не пропало? А Верка мне с кухни:
— Дядя Серёжа, вы кто?
Я ей как бы в шутку:
— Твой будущий муж! Только свадьба будет нескоро, лет через десять-пятнадцать.
Сморщила нос:
— У-у-у! Я за старого не пойду!
— Куда ты, — говорю, — денешься? И коза не хотела идти на базар, так её привязали к телеге, да за рога потащили.
Глянул, серьги на штатном месте. На кухонной скатерти кучка мятой наличности. Вытащили братки из карманов, сколько ладонь загребла, бросили второпях, не глядя и не считая. Лишь бы скорей убежать.
Лишний я тут сейчас. Повернулся и тоже ушёл. Чуть хлеб на столе не забыл. Думал ещё, что надо бы подгадать к началу варки пельменей, чтобы ещё раз не напортачить, а оказался на планете Двух Солнц, если считать за второе Мастера Она.
* * *
Видок у него был, под стать настроению. Как у Эйнштейна на знаменитом фото. Только язык не показывал. Это меня и спасло от начальственного разноса.
— Я, кажется, кого-то просил не задерживаться? — спросил он, чтобы скрыть за словами излишнюю растянутость губ.
Срослось у него. К бабушке не ходи, срослось!
Я огляделся. Над безжизненным некогда морем парили чайки. Кудрявились облака. Синие волны тревожили желтизну песчаного пляжа, оставляя после себя разноцветные водоросли. Красиво, как на экране компа! Рука так и норовит уменьшить контрастность. В жизни так не бывает, слишком насыщенные цвета.
— Что молчишь? — притворно нахмурился Он.
— Нет слов, — откликнулся я. — Хочется смотреть и смотреть. По-моему, жить на такой планете это уже счастье.
— Ну вот, а кто-то нос воротил: преисподнюю ему подавай! Ты ещё не видел глубинных...
Мык! — радужные нити у глаз — оторопь (чёрт подери, когда же привыкну?) — и голос:
— Присаживайся, колдун. Они скоро придут.
Нет, в воображении Мастеру не откажешь. Место, в которое мы столь лихо переместились, само по себе наводило на размышления. Я бы назвал его приграничьем между добром и злом.
Узкая галечная отмель окружала фьорд ломаным полукругом. Высокие скальные острова делили его акваторию на три неравные части и заслоняли от света. Где волны прибоя лениво накатывались на косу, вода была полупрозрачной с лёгким оттенком лазури. Чуть дальше, где волновалась лёгкая зыбь, она обретала свинцовый цвет. А уже в тени островов, сплошная непроглядная чернь.
За нашими спинами, наоборот, нега и безмятежность. Ласковый ветерок с запахом дыма и разнотравья. Приземистые холмы, редкие деревца, круглые двери жилищ и полновластное солнце, не дающее всё это, как следует, рассмотреть.
— Что вертишься? Вон они, во-он, плывут.
Поверхность фьорда источала неясные испарения. Как дымки потерявшего силу пожарища, они расстилались над ней, сглаживая рябь. Проследив за рукой, я тоже заметил два кильватерных следа. Глубинные плыли быстро, хоть и были отягощены какою-то ношей. Через пару минут я их, наконец, рассмотрел.
То ли Мастер никогда не видел лягушек, то ли привязанность к разного рода амфибиям, заставила его отступить от канонов. Если б не чешуя, я б их от эльфов не отличил. Атланты ядрёный батон! И ростом и статью атланты! Два чудо-богатыря в синих кольчугах.
— Ну как? — самодовольно спросил Он.
— Оче-шу-еть! — по слогам произнёс я. — Ты не поверишь, но как приятно осознавать, что такие огромные мужики поклоняются мне как временно исполняющему обязанности Дагона.
— Для этого я тебя и позвал, — усмехнулся наставник (позвал он, ага!). — Что-то меня в этом косяке беспокоит. Охотятся не для торговли, не ради еды, а чтобы весело провести время. Изобретать ничего не хотят. Как были у дедов-прадедов ножи и плетёные сети, тем и они довольствуются. Скоро друг друга начнут убивать. Войну б им устроить какую-нибудь, вот только с кем?
Я посчитал этот вопрос риторическим, и промолчал.
Вблизи глубинные казались ещё больше. Во всяком случае, тот, с пальцами веером, что первым выбрался из воды. Ноги его, как я и предполагал, заканчивались врождёнными ластами, такого же, как и всё тело, тёмно-синего цвета. С лица, говорят, воду не пить, но и красавцем его тоже не назовёшь. Скошенный подбородок, короткая мощная шея, широкий рот без намёка на наличие губ. Глаза вообще песня! Будто пинали того глубинного в рыло с единственной целью подвесить два фонаря. Не глаза, в общем, а две узкие щелки между распухшими веками. Верка моя за такого сроду бы не пошла.
— Что ж ты молчишь? — от души возмутился Он, — я с кем-то советуюсь, или как? Кто лучше колдуна, гостя из преисподней, даст двум народам причину и повод для хорошей войны? Или не двум?
Слова его частым эхом заметались среди островов, и вернулись назад бесформенным "ум-м-м".
Я думал, Ихтиандр испугается, отступит и скроется под водой. Но он, как мне кажется, Мастера не услышал. И смачно прошлёпал сквозь наши тела, будто мы с Оном не божества, а два облака пыли. Прошлёпал, как завзятый аквалангист. На пятках, спиной вперёд.
— Не получится даже двум, — сказал я как он, на повышенных децибелах, оборачиваясь следом за Ихтиандром. — Воюют за воду, если мало своей, за плодородные земли, богатые дичью угодья. Для хорошей войны должен быть конфликт интересов. А где его взять? Не будут же гномы серьёзно претендовать на участок морского дна, а те же глубинные на склоны окрестных гор?
— Не будут, — согласился наставник. — Но делать всё равно что-то надо.
— Надо, — подтвердил я и обернулся к нему, чтобы уточнить. — Где их дом, как живут — в подводных общественных гротах или семьями, в персональных пещерах?
Зря обернулся. Отслеживаемый мной Ихтиандр успел поменять неудобные ласты на вполне себе человеческие ступни. Проявил, так сказать, в практических целях "ограниченный дар трансформации", присущий роду глубинных. Это ему здорово помогло. Как шутили советские кавээнщики, если год проходить в ластах, обувь фабрики "Скороход" будет казаться самой удобной в мире. Опустившись на четвереньки, он довольно-таки споро миновал каменистый пляж. А уже выбравшись на пригорок, дал натуральной копоти. Заскользил в зелёной траве стремительной синей ящерицей, изредка поднимая свой панковский ирокез, чтоб оглядеться.
А Мастер, тем временем, с нежностью в голосе знакомил меня с бытом глубинных. "Это одна из древнейших рас Старого Мира — той самой планеты, где мы ели харчо. Я создал их там, прежде чем переселить в Средиземье. Живут обособленно, стаями от сорока до сотни хвостов. Каждая стая — это род по мужской линии, ведущий своё начало от Верховного Божества. Некогда сам Дагон, увидев на прибрежном песке кладку Матери Черепахи, волею своей возжелал дать начало Великому племени, и наречь его своим именем".
— Они называют себя дагами, — пояснил он, для особо тупых (а то мы не догадались).
Слушать его многословие было бы интересно, но как-нибудь в другой раз. Сейчас же, голова переполнена земными заботами. Тут тебе и больная мамка, и Верка, и адвокат... Жрать хочется, хлеб в пакете черствеет... Тем более, главное я уже выяснил. Глубинные живут под водой. В пещерах и гротах, созданных самою природой в лице неугомонного Мастера. А как их достать до печёнок, это уже дело техники. Придумаем что-нибудь, сравнимое последствиями с войной. Планета у наставника молодая, должна быть сейсмическая активность. Испарения на поверхности фьорда свидетельствуют о том, что где-то там спит подводный вулкан. Стоит его разбудить, и начнётся такой Сталинград, такое "весёлое" времяпрепровождение, что ни пещер тебе, и ни корма...
Знай глубинные о моих мыслях, сразу бы стали безбожниками. Разум у них был в полном порядке. Первый из дагов, как положено передовому дозору, с разных точек осмотрел местность. Не увидев ничего подозрительного, подал напарнику знак. Тот тоже выбрался из воды и зашлёпал в его сторону, волоча за собой конец длинной верёвки. Был он и ростом выше, и многоопытней своего товарища. Даже не переобуваться не стал. Передвигался почти бегом, грудью вперёд, как лыжник на снежный склон — широко расставляя ноги и описывая ластами полукруг. Передав верёвку как эстафету, тем же макаром вернулся в родную стихию и затаился, изредка показывая из-за рифа, плавник-ирокез и яблоки внимательных глаз. Перископ ему, как мне подумалось, очень бы даже не помешал...
— Представляешь? — сбил меня с мысли наставник, — помнят своих предков по именам до пятнадцатого колена! Я давно за ними слежу. Чем дольше слежу, тем крепче привязываюсь. И пришло же мне в голову создать такой толковый народ! А кое-кто говорил, что рыбы тупиковая ветвь. Войну б им...
Я мало-помалу привык, что все достижения наставник считает своей заслугой, а общие косяки оптом валит на мою голову. Казнил он меня словами нудно и скрупулёзно, будто подглядывал в чёрный список. Всё вспоминал: "там ты не доглядел", "здесь сделал не то". Зато после каждой выволочки, предоставлял слово для оправдания.
Когда, наконец, Он выговорился, я шанса не упустил. Озадачил его задумкой об извержении, как действенном способе воспитания глубинных народных масс. Он выслушал, но не одобрил:
— Слишком жестоко. Ещё варианты есть?
— Как, — отвечаю, — не быть? Это последнее, тысяча триста первое, китайское предупреждение. План, дядька, такой. Сейчас мы с тобой дождёмся, когда ихтиандры покончат с делами на берегу, и будут возвращаться домой. В нужный момент ты предстанешь пред ними в образе ихнего верховного божества. Громыхнёшь, молнией ослепишь, пару камней со скалы в море обрушишь и выскажешь то, что на душе накипело. Если что-то запамятуешь, я подскажу.
— Действуй! — без раздумий сказал Он.
— Как это действуй?! — натурально опешил я.
— А так. Без спешки и суеты. Не боги планеты строят. Скажи усилителю, чтобы твой хлеб не черствел и больше не отвлекайся на личные дела в преисподней. Я подстрахую...
Легко сказать, "без спешки и суеты". Я завис, как двоечник на экзамене. Если бы сразу с места и в бой, может, что-то толковое на адреналине и получилось. Спонтанная фраза "Узнаёте ли вы меня, дети мои?" засела в башке, как охотничий патрон с перекосом: ни туда его, ни сюда.
А время шло. И чем дольше оно шло, тем сильнее я сомневался в уместности вступительных фраз. Разве могут единокровные чада не признать родного отца, а народ своего создателя? Не сочтут ли меня за вопрос "узнаёте ли?", проходимцем и самозванцем? Начал было выдумывать что-то другое, и мозги окончательно перекосило. Нет нужного слова, хоть плачь!
Наверно поэтому жители прибрежной деревни мне сразу же не понравились. С виду небесные ангелы. Все как один красивенькие, кудрявенькие. На сдобных мордашках ни следа растительности. Но перемещались они как те ниндзя — настолько бесшумно и быстро, глазами не уследишь. Стрелы в колчанах и луки будто нарисованы на спине. К месту, не к месту, но вспомнилось мне, что называется этот народ как-то на букву "х". И эта вот, "х" неспроста: грамотно, сцуко, занимают позиции. Берег берут в полукольцо, чтоб в своего не попасть. Вот-вот подползут на расстояние верного выстрела.
А этот ластоногий лошара мечется по лужайке, спотыкается об верёвку, ума не приложит: к чему же её привязать? В заросли, где корни кустарника крепче, ему боязно. А на открытом пространстве ничего подходящего нет. Скосил я глаза: у наставника на лице сама безмятежность: всё типа хорошо, повода для беспокойства не вижу, проблемы индейцев шерифа не интересуют.
Ну, думаю, щас! Ещё пара минут и, при моём попустительстве, будет из дага ёж. Нужное слово как-то само отыскалось. Махнул я рукой и мысленно пожелал, чтобы у ног ихтиандра вырос из грунта каменный столб.
Полноценного мыка не получилось, но столб вышел что надо: ровный, четырёхгранный, природа такие не создаёт. Понял это не только я. Хреновые люди осадили назад, даг шлёпнулся навзничь, чуть верёвку не потерял, а Мастер приподнял бровь:
— Ну вот. Ты своё присутствие обозначил. Зачем после этого громыхать?
Приняв его слова за призыв к действию, я воспарил над местом предотвращённой трагедии, как... Хрен его знает как? Со стороны на себя не посмотришь. Главное, воспарил и нужную фразу нашёл.
— Я в печали, дети мои!
Найти-то нашёл, да что-то... разонравилась мне она после того, как сказал. Нет, не сама фраза, а голос, которым я её произнёс. Был он каким-то визгливым и мерзким, как у шакала Табаки, когда тот кричал: "Позор джунглям!"
Аж самому противно, но говорить что-то надо, раз уж вознёсся. Тут Мастер на ухо... верней, хрен его знает как, но мне показалось, будто на ухо:
— Прозябающие в лености и грехе...
Я провизжал, что ещё делать? А он:
— Забывшие заповеди Создателя...
Ну и... так далее...
Фразы сыпались часто и густо. Часть из них я уже не единожды слышал, когда они звучали в мой адрес, и повторял не задумываясь. Только вступление было длинней. Если прикинуть по времени, то в совокупности глубинные накосячили раза в четыре больше, чем я.
Наверное, Мастер владел всевидящим оком, вёл чёрные списки для каждого вида разумных и помнил содержимое назубок.
Не знаю как Он, а я ещё никогда не ораторствовал перед столь многочисленной аудиторией. Поверхность залива кипела на солнце оттенками синего цвета. Будто бы весь глубинный бомонд высыпал из пещер и жадно внимал. От плавников, ирокезов и прочих частей тел, рябило в глазах.
Что касается хреновых людей, то я не заметил, куда и когда они подевались. Как змеи на лыжах — фр-р! — и нет никого. Что им за дело до внутренних разборок глубинных?
В своей (то есть, нашей) заключительной части, мы обозначили ближайшие цели и перспективы. Мастер нагнул по максимуму: это, выход в открытый космос. (Вынь да положь! — разбежались, ага!) Я, как верховное божество, разбавил его хотелку. Вернее, разбил её на этапы: фольклор, письменность, всеобщее среднее образование, и чтоб в косяке был, хоть один поэт.
— Завтра приду, проверю. Все слышали? По пещерам!
Последнее слово ещё смаковало эхо, а воды залива как-то вдруг стали чисты, я приземлён и опять получал втык, а спасённый мной Ихтиандр накинул на столбик верёвку и полз к воде.
— Вольнодумцев тут не хватало! — тряс бородой наставник, — Всеобщее среднее ладно, ещё терпимо. Любое образование можно назвать средним. Но поэт — это уже не пакость, а мина, заложенная под общество. В общем, как хочешь, ты должен сказать глубинным, что пошутил.
Хоть стой, хоть падай, хоть возносись! Как ты ему возразишь? Спорить — это значит, приводить аргументы. А Мастер не любит, когда говорят больше него. Поэтому взял тайм-аут:
— Завтра приду с ревизией и скажу.
— Никто тебя за язык... нет, ты посмотри, а эти опять за своё!
— Кто?
— Да они же!
Смотрю: давешние хреновые люди повылазили из нор и щелей, вздрагивают от малейшего шороха, но ползут к моему столбу, как мухи на вторичный продукт. Страшно им, но ползут.
Нет, думаю, от наставника ничего не добьёшься. Спрошу ка я у своего усилителя, что за военную операцию затевает мелкий народ.
Стрелять-то уже бесполезно: даже в риф, за которым прячутся даги, из лука не попадешь.
За девайсом не заржавело. Камушек встрепенулся. Он хоть и мерцал непривычным тёмно-фиолетовым цветом, но выдал всё от и до.
У здешних племён оказывается, выйти из дома невооружённым — всё равно, что гулять без штанов. А то, что я принял за охоту на ихтиандра, было на самом деле чем-то вроде военных учений перед бартерной сделкой. Хреновые люди намеревались махнуть четыре бочонка (мне показалось, что с пивом) на энное количество рыбы.
— Что ты на них взъелся?! — внезапно вспылил Он. — Колдун должен пакостить объективно, без личных симпатий и антипатий. Нет для него хреновых людей, есть только работа.
— Я ж, — говорю, — не со зла. Просто запамятовал, как и кого на этой планете звать-величать. Их много, а я один.
— Да? Что ж ты тогда усилитель желаний не подключил, пусть бы подсказывал? Без него точно запутаешься. Жители этой деревни называют себя хватами, глубинные пивоварами, а гномы окрестных гор — верхушечниками...
Второй раз подряд послышаться не могло. Ну, думаю и дела! С каждым визитом всё чудесатей! Вспомнил, как Он поднял меня на смех за фразу "оружие и доспехи", как тот же усилитель казнил за жалкие сто грамм, и осторожно сказал:
— Мне одному показалось, что даги хотят обменять рыбу на пиво?
Мастер почему-то смутился и отмахнулся встречным вопросом:
— Ты, кажется, куда-то спешил? Я тебя не задерживаю. Завтра поговорим.
Ну что ж, было бы сказано...
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
