Дым отесества

* * *

День уверенно двигался к ночи. Совхозный конюх Павел Андреич завершал последние дела в конюшне. В принципе, он мог бы сегодня не работать: суббота выходной день, в Совхозе не работал никто. Никто, кроме Павла Андреича. Павел Андреич — работал. Лошадки, это же тебе не трактора! За ними каждый день уход да присмотр нужен. И едят они каждый день и... и удобрения каждый день выдают. Да и что ему дома-то делать, одному?.. А так — все ж-таки, живые души рядом. Раньше Андреич работал и по воскресеньям — не за деньги, а по зову души. Но теперь, с некоторых пор, все воскресенья у него были заняты.

С учётом этого он заложил своим лошадкам двойной паёк: — "Ешьте себе, хрумкайте на здоровье!". Ласково потрепал подопечных по холкам, шепнув каждой в ухо доброе слово. Лошади в ответ тыкались ему в руку, в щёку, в шею тёплыми губами, без слов пытаясь ответить лаской на ласку. Растроганный Павел Андреич утёр набежавшую слезу, окинул напоследок критическим взглядом вверенное ему хозяйство. Убедившись, что всё в порядке: — "Не скучайте тут без меня!", — закрыл конюшню на большой висячий замок. Глянул на наручные часы и крякнул — "О-гок! Эк это я припозднился сегодня! Совсем стар стал. Та же работа, а времени берет всё больше и больше..." — и заторопился домой.

Для того, чтобы добраться до дома, у Павла Анреича было два пути: первый, более короткий — через деревню, а второй, более длинный, но зато более приятный, более весёлый, что ли, через кладбище. Обычно Андреич ходил вторым путем, через кладбище — куда ему спешить? Да заодно и своих проведать. Но сегодня была суббота. А человек он был аккуратный, ответственный и очень не любил опаздывать. Поэтому выбрал первый, короткий путь через деревню.

Павел Андреич шёл и смотрел по сторонам. Лето. Ха-рошая пора. На закатном небе, играющем нереальными красками, ещё виднелся краешек солнца. В прозрачном, чистом воздухе чувствовался запах разогретой дневным зноем травы — "И кто это выдумал, что у нас тут, в Сибири, все время холода несусветные?..". И — тишина. И эта неестественная, нежилая тишина здесь, в деревне, не очень нравилась Павлу Андреичу. Вот именно поэтому он и предпочитал второй путь, лугом мимо кладбища, где тишина была естественной.

Павел Андреич проходил мимо домов с заколоченными окнами, с огородами, заросшими бурьяном. "Покидали всё. Побросали. Эх-х-х... Разве ж так было в наше время? Песни, танцы в клубе. Люди на улице! Детишки бегали. А сейчас?.. Даже те, что остались, попрятались, как суслики. Сидят, в телевизоры пялятся. Да выйдите же вы все на улицу, полюбуйтесь вместе на красоту такую! Поговорите друг с другом, посмейтесь вместе, погрустите. Дак нет — сидят по домам, как сычи! Чужими друг другу стали. Помри он завтра — никто и не спохватиться. Эх, люди-люди, куда идём, куда заворачиваем?..".

От клуба, наверное с волейбольной площадки, донеслись голоса и смех. Павел Андреич повеселел и ускорил шаг — не так уж всё и плохо.

Дома Павел Андреич обмылся в тазике холодной водой, греть уже не было времени. Хорошо — лето. Раньше он каждое воскресенье топил баньку — банился. А теперь не получается, потому как теперь по воскресеньям нету его дома. Не бывает. Наскоро побрился электрической бритвой — "Дочкин подарок!" — и вытащил из шкафа свой единственный выходной костюм, тот, в котором женился на Наталье. Ещё хороший, почти новый костюм. Каждый раз, когда Павел Андреич надевал этот костюм, что-то в его сердце ёкало и он не знал точно, что же это такое: то ли радость, то ли печаль?.. Повернул голову и посмотрел на портрет жены, умершей вскоре после рождения их сына Павлика, что-то там случилось у неё, по-женским. "Эх, Наталка-Наталочка... Рано ты ушла. Ох, как рано...".

После смерти жены Павел Андреич так и остался холостяком, хотя, если сказать правду — от невест не было отбоя. Молодой, работящий. Непьющий! Да все это ещё в послевоенные времена, когда в мужиках и так ощущалась острая нехватка. Но Павел Андреич не женился. Не хотел после Наташи никакую другую, мачеху детям Наташиным. Сам растил деток, с измальства. Светланка, старшая, так та проблем отцу не делала, училась хорошо, росла послушной и заботливой. Ну, в точности как мать её, Наталка. И в жизни устроилась: замужем, деток двоих имеет и живет не где-нибудь, а ажно в самОй Москве. Письма, правда, редко пишет. И приехать, вот уже который год, времени не находит... Да и его, Павла Андреича, тоже в гости не шибко-то приглашает. Но зато деньги отцу шлет — регулярно. А только зачем они ему, эти деньги-то? Здесь, в деревне, где и купить-то нечего? Лучше бы пару лишних строк чиркнула. Но Павел Андреич на дочь не обижался — заботится, как умеет, другие они сейчас, всё на деньги меряют. За неё у него хотя бы душа спокойна. А вот Пашка...

От сына своего, Павла-младшего, Павел-старший не имел никаких сведений несколько лет. А не видел сына, почитай годков двадцать с хвостиком. Как уехал тот из дома после семи классов в техникум поступать — так и всё. Год не проучился, как влип в какую-то историю и сел. Вышел досрочно за хорошее поведение, парень-то он неплохой, только уж больно любопытный. Опять влип. И опять сел. А всё — любопытство его неуемное! Просто какая-то страсть к приключениям. А на-стырный! Уж если вошло что в голову — ни в жизть ничем не вышибить. И в кого только такой уродился?

Павел Андреич покрутил в руках не очень свежую белую рубашку, понюхал её под мышками и задумался. Потом взял одеколон "Шипр" и побрызгал рубашку в подозрительных местах. Понюхал ещё раз, удовлетворённо кивнул и надел. Потом прицепил пластмассовый красный галстук на резиночке, подаренный когда-то женой, пригладил волосы и посмотрел на себя в зеркало. Если не принимать во внимание раздражение от электрической бритвы, которое уже проступило на коже, выглядел он вполне прилично. Надел свадебный пиджак с приколотыми на грудь фронтовыми наградами, который болтался, как, впрочем, и брюки, на его усохшем теле словно на вешалке, и шляпу. Фетровая шляпа, пережившая не один дождь и давно потерявшая цвет и форму, возможно не очень гармонировала с нарядным свадебным костюмом, но другой у Павла Андреича не было, а пойти без шляпы он не мог. Случай не позволял.

Собравшись, Павел Андреич сел на кровать, наклонился, запустил под кровать руку и вытащил видавшие виды болотные сапоги. Покрутил их в руках, подумал, потом встал, вышел на крыльцо, обстучал сапоги один о другой, снова сел, предварительно расстелив на ступеньке не первой свежести носовой платок, и обулся. Встал, держась рукой за поясницу — Даёт себя знать, трудовой денек-то. Аккуратно свернул по отчетливым старым заломам платок, положил обратно в карман, закрыл дверь на замок, и в сумерках угасающего дня зашагал в сторону леса.

Путь Павла Андреича лежал через старое деревенское кладбище. Покойников он не боялся. А чего их бояться, мертвых-то? Живых бояться надо. Кладбище было большим: деды здесь упокоились, и прадеды. И матушка его, и Наташа. И друзья, почитай, все туточки лежат. Всё, помниться, смеялись над Павлом Андреичем — "Кто не курит и не пьёт — тот здоровеньким помрёт!". А ведь все помоложе его были, Пашки-трезвенника, ровестников, да тех, кто постарше, Война-то почти всех повыбивала. И брат его старшой не вернулся, и батя. Обычно, проходя через кладбище, Павел Андреич всегда останавливался возле могил — то там, то тут — сказать пару слов своим близким. Или просто помолчать. Но сегодня он сильно торопился.

Из-под ног идущего спорым шагом Павла Андреича с шумом шарахнулась птица, видно успевшая уснуть тут, на кладбище, в полной безопасности — это же кому в голову придет ночью по погосту шататься? От неожиданности Павел Андреич вздрогнул, но не испугался. А чего пугаться-то? В нечистую силу он не верил и все разговоры на эту тему считал сказками и предрассудками. И именно поэтому, в своё время, так привлёк его внимание покрытый негустым лесом, одинокий островок посередине болота, к которому невозможно было подобраться. Поговаривали люди, будто бы собираются на том островке время от времени ведьмы на шабаш. И творят там свое тёмное колдовство. Народ, веря этим слухам, без крайней надобности к болоту не ходил — опасался, в особенности ночью. Но были и те, кто похрабрее, так они рассказывали, якобы видели с берега, с твёрдой земли, как в лесочке на острове загораются по ночам разноцветные огоньки! А что это там — один Бог знает-ведает. Да и сами огоньки не очень хорошо видны, через туман-то над болотом.

И эти огоньки, которые он видел самолично, не давали Павлю Андреечу, в те времена Пашке покоя. Бывало, пойдут с ребятами в ночное, те уснут возле остывающего, слегка дымящего, костра, а он — в лес, прямиком к болоту. Ляжет на бережке — и смотрит, смотрит. А огоньки — то двинуться. То замрут.

И вошло ему в голову разобраться, что же этот там такое происходит, на самом-то деле? И еще до Войны, будучи мальчишкой, начал Павел Андреич искать брод через болото — уж очень хотелось ему посмотреть на эти огоньки поближе. Только вот — хоть убей! -, не верилось пионеру, а потом — комсомольцу, что всё это — нечистая сила. Уж больно огоньки эти были красивенькие и какие-то... совсем не страшные.

А потом — Война. И ушёл Павел Андреич, как многие, защищать Родину. Там, на Войне другие огоньки горели. Но и про те, что на болоте, он не забыл. После возвращения поиски продолжил, годы положил на это — а нашёл-таки брод. Это уже перед самой Наташиной смертью. Потом деток растил. И не было у него много возможностей наведываться на остров. Но, иногда, посиживал там, в засаде — намерение своё не оставлял. И — выследил! Не так давно, с год назад — а добился-таки своего. Тёпленькими, можно сказать, взял. Потрудней задачка была, чем взять "языка" немецкого. И тут уж им деваться было некуда — можно сказать, прямо к стене вот так и припёр.

Запыхавшись, Павел Андреич вышел на край болота. Сердце стучало громко и неровно. Переждав боль под левой лопаткой, держась рукой за поясницу и приволакивая правую ногу — "Совсем никуда стал...", — Павел Андреич направился к броду.

Запутанный путь через болото взял у него ещё минут сорок — на болоте торопиться нельзя. Пару раз он оступился и едва не ушёл. "Совсем, совсем рухлядь... Да и чего там, давно уж помирать пора. А не хочется, помирать-то. Ох, как не хочется... Погодите-ка, а где же огоньки-то?.. Что-то огоньков сегодня не видать? Не прибыли ещё, что ли? Может, случилось чего?.."

Предположение, что могло "чего-то случиться", вызвало у Павла Андреича новую боль под левой лопаткой. Хватая ртом воздух, он выбрался на берег и напряг слабеющее зрение: всё, слава Богу, было в порядке! Корабль Пришельцев, круглый как тарелка, был на месте, просто стоял с потушенными огнями. И от корабля навстречу Павлу Андреичу бежали сами Пришельцы. Они подхватили его под руки и почти волоком затащили в тарелку.

В небольшой рубке корабля, светлой и красивой, удобно откинувшись на спинку кресла, сидел пришедший в себя, реанимированный своими новыми знакомыми, Павел Андреич. Перед ним, на маленьком столике, стоял поднос со свежими диковинными фруктами и красивый высокий бокал с какой-то бодрящей жидкостью, похожей на лимонад, из которого он время от времени отхлебывал, чтобы смочить горло.

Павел Андреич говорил. А сидящие напротив люди внимательно и уважительно его слушали, делая какие-то пометки в странных записных книжках. Половина из сидящих были мужчины, вторая половина — женщины. Все мужчины были по виду точной копией его, Павла Андреича, в молодости. А все женщины, как одна, были точной копией любимой артистки Павла Андреича — Нонны Мардюковой, тоже, разумеется, молодой. Как хозяева выглядели на самом деле, Андреич не знал; ещё в самом начале Контакта, чтобы не смущать его своим настоящим видом, Пришельцы приняли именно такой облик. Андреич не возражал — ему-то какая разница! Наоборот, приятно даже. Более того, он подозревал что и фрукты, поставленные для него на столике, на самом деле тоже не были фруктами. Да и сам столик... Да только, какая ему разница? Ведь всё это было сделано исключительно из заботы о нём, Павле Андреиче! А о нём так давно никто не заботился... И в их лице, какими бы они ни были, он словно заново обрёл семью.

Как понял Павел Андреич в процессе общения, прилетали они к нам на Землю давно. Наблюдали за нами, изучали вроде как. Но вот вступать в непосредственные контакты им было запрещено строго-настрого! И если бы не многолетняя настырность самого Павла Андреича — не сидел бы он сейчас здесь, не рассказывал бы им свою жизнь, которая до этого никому не была интересна...

После того, как Павел Андреич подловил их, засветил, так сказать, им уже ничего не оставалось, как только вступить с ним в прямой Контакт. Случай, как он понял, исключительный, но не единичный. И раз уж Контакт состоялся, надо было его продолжать и укреплять. Именно поэтому, по обоюдной договорённости, вот уже почти год Павел Андреич раз в неделю — "А чаще — не получиться! Рад бы, да не получиться — извините, работаю я!", — каждую субботу приходил на болото. В любое время года, в любую погоду. Даже отменив еженедельную баню, единственную оставшуюся ему в жизни радость. А всё почему? Да потому что человек он был ответственный и понимающий. О каком личном можно говорить, когда речь идет о Благе Человечества? Да и вообще... Чево уж тут? Хорошо ему было с ними, душевно.

Беседа давно закончилась, и ночь уже шла навстречу дню. А Павел Андреич всё никак не мог заснуть. Он лежал в маленькой чистенькой комнатке, специально организованной для него на корабле Пришельцев. На удобной, мягкой постели, обычной постели, как он привык — с полосатым матрацем, покрытом белой простыней. С одеялом в пододеяльнике "в цветочек". С пуховой подушкой — ни большой и ни маленькой, а точно в самый раз, тоже в наволочке "в цветочек". Всё было, как он любил, как привык. Лежал и таращил глаза в потолок — думал. И подумать Павлу Андреечу было над чем.

Уже давненько, почти в самом начале знакомства, получил Павел Андреич предложение от своих новых друзей — поменять место жительства. А если точнее — переселиться к ним, на их Родину. Они обещали Павлу Андреичу, что там ему будет очень комфортно — "Ком-форт-но! Слово-то какое... мудрёное...", — что для него их Мир ничем не будет отличаться от этого. Всё там будет — как на Земле. Он, Павел Андреич, даже и разницы-то не заметит! Там Павла Андрееча вылечат и вернут молодость — Да-да! Их наука уже дошла до этого! Здесь же они ничем не могут помочь Павлу Андреичу, потому что им ка-те-го-ри-че-ски запрещено "вмешиваться в процесс"! И всё зависит только от его решения. И надо всего-то — сказать "Да!".

Они не торопили с решением, не настаивали — он должен был решить всё сам. А они, — "Они так благодарны Павлу Андреичу, он дал им столько ценной информации!" Всё-таки, "непосредственный контакт", как ни крути...

Поначалу Павел Андреич воспринял их предложение резко отрицательно. Но, с течением времени, чем больше узнавал своих новых друзей, начинало оно, это предложение, казаться ему все более и более заманчивым. "А что? В конце-то-концов, почему бы и нет?.. Что я теряю? Да ничего! Что у меня осталось? Дети?.. Дочке, давай-ка посмотрим правде в глаза, ты не особо-то и нужен. Сын?.. А где он, сын-то? Поди и забыл уже, что где-то есть у него старый отец. Вертопрах. Да и здоровье стало — совсем ни к черту! Старость. Как сегодня прижало, а?.. Вот так помрёшь — и будешь валяться один, как падаль. Ведь и не зайдет никто! Нет, похоронить-то, конечно, похоронят. Вот только кто потом вспомянет? Эххх... А что соседи там будут — половина как он, а половина, как Мордюкова — так и что? Всё лучше, чем никаких".

Так размышлял Павел Андреич и всё больше и больше склонялся принять предложение Пришельцев. И, к самому утру, наконец, решился.

Он встал с кровати и прислушался к ощущениям в организме — несмотря на бессонную ночь, чувствовал себя Павел Андреич достаточно бодрым и отдохнувшим. Вчерашняя боль в спине прошла — Будто рукой сняло!. И даже не было привычной утренней ломоты в суставах. А раздражение от бритвы, которое обычно держалось несколько дней, исчезло без следа. "Надо же! Могут же! А то ли ещё будет? Да и потом — интересно же это, как оно, там?.."

Распрямившись и поиграв мускулами, Павел Андреевич надел свой парадный костюм, галстук и шляпу, протёр рукавом пиджака фронтовые награды и в одних носках — грязные сапоги он, несмотря на протесты Пришельцев, снимал при входе, прошёл в рубку. Там застал двух Мордюковых, следящих за приборами. Ну, вот — прямо как у нас! — с умилением отметил Андреич, — Мужики — спят, а бабы — работают! И эта приятная мелочь как-то ещё больше сблизила его с инопланетянами.

— А ну! — громким, торжественным голосом сказал Павел Андреевич, — Свистать всех наверх!

И торжественно, отлично понимая историческую значимость момента, добавил

— Хочу сделать важное сообщение от нашего народа — вашему!

Одна из Мордюковых нажала на кнопочку; и в рубку споро начали подтягиваться остальные. Когда собрались все, причём Павлу Андреечу показалось, что сегодня их было чуть ли не в два раза больше, чем с вечера, и все — Мордюковы, он сделал важное сообщение

— ДА!

Сообщение было принято с большим энтузиазмом, под громкие аплодисменты, что очень тронуло Павла Андрееча. Откуда-то появилась бутылка "Советского шампанского" и большая коробка шоколадных конфет "Белочка".

Когда все было готово к старту, тарелка медленно поднялась в воздух и зависла над лесом, над лугом, над кладбищем, словно давая Павлу Андреичу возможность проститься с навсегда оставляемой Родиной. Солнце только-только поднялось и вся Земля была ещё в утренней дымке, навсегда оставляемая им Земля.

Сердце у Андреича защемило и в душе что-то дрогнуло. Но. Решение было принято — и он, Павел Андреевич, совхознй конюх, Ветеран Войны, бывший разведчик, был — мужчина! И решений своих — не менял! Вот только...

— Слышь-ка, друг... — обратился он к Мордюковой, сидящей за пультом управления, — Открой форточку! На секунду. Напоследок хоть воздуха родного глотнуть.

Мордюкова нажала на кнопочку и половинка большого окна, возле которого стоял Андреич, отъехала в сторону.

И в это открытое окно откуда-то потянуло дымком от костра! Не сильно, совсем чуть-чуть...

"Да кто же это в такую рань костёр-то запалил? Господи... Да это же — я! С ребятами. В ночном! А вот и лошади, тычутся тёплыми губами... Да только что же это дым-то такой густой да чёрный? Так ведь это танк горит! И наши ребята в танке!.. Ага. Ну вот и прогорели, дровишки-то. Готова, банька — пойдём, Наталочка, побанимся... Вот так. Вот так. Давайте, детки, листочки-то мы все с маминой могилки соберём, да в костерок-то и бросим..."

— А ну, разворачивайся! Поворачивай оглобли!!! Кому сказал?! Не нужна мне ваша вечная жизнь! Свою проживу, сколько ни осталось. А потом — в землю лягу, в свою землю. Со своими рядом. Ну?! Оглох, что ли?! Давай... рули обратно... друг...

Мордюкова, сидящая за пультом, недоуменно переглянулась с другими, сбежавшимися на крик, пожала плечами, опять нажала на кнопочку. И тарелка медленно пошла на посадку.