|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
И аз создам! Глава 11. Житие одного химика.
Глава 11. Житие одного химика.
Все наверняка слышали и хорошо знают, кто сказал эти слова:
«Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Всецело поддерживая эти благие намерения и даже подчёркивая их безальтернативность для «реальной истории», всё же решусь какнуть дёгтем в бочку мёда: главное отставание было в образовании и общем уровне грамотности населения страны.
А такое за десять лет не наверстаешь!
Женщина не сможет родить ребёнка через месяц, даже если у неё будет девять мужей и, все они будут «трудиться» в три смены по скользящему графику и без перерыва на обед.
После как минимум восьмилетней школы, специалиста-технолога — надо ещё лет пять учить в техникуме или ВУЗе и, столько же — он будет нарабатывать практические навыки, не меньше…
А за отставанием в образовании — уже тянется отставание технологическое, что имело свои фатальные последствия во время Великой Отечественной Войны.
В отличии от Германии, советская промышленность была не в состоянии делать планетарные коробки передач для танков, прогрессивную нарезку для стволов пушек, высокостабильные генераторы плавного диапазона для радиостанций — все эти технологии освоили лишь после войны и, подозреваю — воспользовавшись помощью союзных или пленных немецких специалистов. До войны Советский Союз не мог массово насытить армию кумулятивными гранатами и, вовсе не из-за того — что не нашлось попаданца подсказать саму идею такого ништяка… Советский химпром, чисто физически не мог выпускать высокоэнергетические взрывчатки типа гексогена в товарных количествах — его производство упиралось в недостаточное производства ацетона.
Понимаете, да?
За одну ниточку потянули — вылезла другая, третья… Пятая, десятая и, вот уже у нас в наличии целый клубок неразрешимых проблем — ведущих к поражению РККА в Приграничном сражении летом 1941-го.
Вообще, отставание по химии было очень, возможно — наиболее сильным из всех.
Перед самой войной, в советском руководстве сделали «открытие»: шеллак, используемый для производства лака (который, в частности наносился на внутреннюю поверхность артиллерийских снарядов) импортировался из Германии.
Не хватились бы вовремя и не нашли замену на скорую руку, вообще бы без снарядов остались!
К тридцатым годам весь просвещенный мир уже перешёл ни нитропороха, а советская химическая промышленность ещё мурыжилась с пироксилином, который долго сох. И хотя всё же было освоено производство пороха из древесной целлюлозы вместо хлопка, в достаточном количестве его накануне войны производить не удавалось. В результате — половина взрывчатых веществ использованных в войну, имела заокеанское происхождение.
В СССР не производился или производился в недостаточном количестве высооктановый бензин, который приходилось импортировать по программе Ленд-лиза… Отчего наши истребители летали медленней, а бомбардировщики несли меньше бомб.
И как это всё за десять лет наверстать?
Чтоб к 22 июня технологически сравняться с Германией, а по сути — со всей Европой, в сталинский СССР — должны «попадать» целые промышленные районы эпохи «застоя», правы были авторы некоторых романов по АИ.
Однако и один попаданец в «поле воин» — особенно если он плотно упакован «роялями» и решительно настроен. Хоть бы по одной (а лучше по двум, трём или даже пяти!) позиции — но склонить технологическую «чашу весов» в нашу сторону можно.
Конечно, больших потерь избежать не удастся в любом случае…
Но разве не нужно попробовать спасти хоть кого-то?!
Если у моего деда на войне не четыре брата погибнет, а «всего» лишь три — разве не будет это стоить потраченных усилий?!
В каждой семье по одному спасённому и, вот уже единицы складываются в миллионы!
Про свои деяния на ниве образования рассказывал подробно и не один раз.
В Ульяновске, с 1924 года было построено четыре новые школы первой и одна второй ступени. В них по старым царским учебникам преподавали соблазнённые к переезду большими окладами, собранные со всей страны педагоги-мужчины, чаще всего — бывшие учителя реальных училищ, или же бывшие царские офицеры, успевшие послужить в РККА.
Такие, как Слашёв Яков Александрович.
Ульяновск должен стать столицей профессионально-технического образования, готовящей высококвалифицированных специалистов для различных отраслей промышленности…
Раз «должен», значит, он будет!
И в городе было построено педагогическое и три фабрично-заводских училища, готовящих специалистов различного профиля.
Конечно же, заполучив хотя и тайную — но практически неограниченную власть в Нижегородском крае, я продолжу свою бурную деятельность через краевой Наркомат просвещения и профессиональной подготовки — уже с более масштабным размахом.
Дальше — больше!
В 1926 году был официально-торжественно открыт Ульяновский рабфак, подготовку к чему я начал гораздо раньше — как бы не за год и, начал её — именно с подбора вузовских преподавателей.
Переманить из обеих столиц с десятка два из профессуры в Ульяновск — оказалось делом хоть и весьма непростым, но вполне возможным. Этому, если так можно выразиться — благоприятствовало удручающее материальное положение преподавателей, в том числе и высшей школы. Голодные годы эпохи Военного коммунизма, сменились для них полуголодными годами эпохи НЭПа: в 1926 году официальная ставка профессора московского вуза в сто рублей — была вполне сопоставима с окладом школьного сторожа в семьдесят пять «деревянных». Царствовала «повремёнка» и простой землекоп, только вчера приехавший из деревни — даже в течении месяца не трогавший лопаты, зарабатывал в те годы твёрдые 140 рублей. А квалифицированный токарь на государственном заводе — вполне мог зашибать и «максималку» в двести целковых.
Профессора и прочие «доценты с кандидатами», вынуждены были заниматься репетиторством — натаскивая детей партноменклатуры и нэпманов и, превращаться в «порхающих мотыльков» — преподавая в нескольких ВУЗах одновременно.
Давно глаз положил на подобный контингент, но кроме Дмитрия Павловича Чижевского — мало кто из них соглашался переезжать в Ульяновск, даже когда я предлагал вписать в договор любые суммы оклада. Оказалось, что «презренный металл» — лишь одна сторона проблемы. По существующим законам, учёный теряет своё звание — если он перестаёт быть «приписан» к какому-нибудь ВУЗу…
Вот эта братия — которой не чуждо всё человеческое и, кочевряжилась!
Создание приравненного к высшим учебным заведениям Ульяновского рабфака — снимало эту проблему и, к нам гурьбой попёр всевозможный учённый люд — знай успевай только отсеивать среди них всяческих прохвостов да проходимцев.
Созданный мной рабфак, был не совсем «рабфак» в принятом в это время значении. Вернее, это был «чемодан с двойным дном». Неформально, это был самый настоящий ВУЗ, где — хотя и по сильно сокращённой программе, готовили — хотя и очень узко специализированных, но всё же достаточно грамотных инженеров. Факультетов всего два: конструкторы-технологи и организаторы производства.
Конструктор — знающий все нюансы технологий и, грамотный менеджер — умеющий организовать эффективную деятельность целых коллективов подобных конструкторов-технологов — это наше всё!
В Ульяновском же рабфаке, по специально составленной мной программе, прошли специальную двухгодичную подготовку и наши подросшие ребята — Ефим Анисимов, Кондрат Конофальский, Елизавета Молчанова и, некоторые другие, перед поступлением во Всесоюзную Промышленную Академии по рекомендации Нижегородского губисполкома ВКП(б).
Кузьма Рубцов (он же — Домовёнок) и его компания «самоделкиных», закончили трёхгодичные курсы конструкторов-технологов.
Ну, это я здорово забежал вперёд!
Ванька да Санька Телегины со своими «футбольными» командами, после окончания школы — два года учились в «Военке». Впрочем, про всех них разговор будет отдельный.
Рабфак же, действовал и в своём прямом назначении — подготавливая и…
Отфутболивая подальше из Ульяновска неугодные мне личности!
Кто, спросите такие и для чего их надо «отфутболивать» в ВУЗы страны, расположенные — как можно дальше от Ульяновска?
Помните про так называемых «ленинских призывников — гиперактивных личностей из простонародья, решивших любым способом сделать карьеру?
Власть в Москве и в Нижнем поменялась, но они никуда не делись!
Так вот, чтоб в будущем было поменьше эксцессов между мной и ними, как только служба внутренней безопасности докладывала, что кто-нибудь из гиперактивных комсомольцев или молодых коммунистов-призывников — начинал в мою сторону хвост пружинить, тут же собиралось комсомольское или партийное собрание и тот индивид получал путёвку на рабфак. Хотя, официальный срок подготовки там был три года, но по просьбе местного партийно-комсомольского руководства — коллективом преподавателей, кандидат в студенты и через год — мог был признан «условно годным» и отравлен куда подальше.
Так как, к тому времени у меня появились кое-какие «походы» к нужным людям — чаше всего этим «подальше» был Киев. Что-то такое в этом городе, было такое притягательное — отчего наш рабфаковец как правило, обратно уже никогда не возвращался…
Всё же это намного гуманней, чем прежде — когда приходилось таких личностей репрессировать и, причём — обязательно вместе с семьями.
* * *
Верст десять на юго-запад от Ульяновска, на небольшом — но до очарования дивном, ещё не изгаженный человеком уголке, уже строится город учённых — Наукоград.
Политехнический университет со студенческим городком — искусно вписанные в природный ландшафт, научные лаборатории, вычислительный центр, опытно-экспериментальный цех…
Рядом, буквально впритык — Городок педологов, где по иновремённой технологии супругов Никитиных, выращиваются в пробир… Воспитывается «Поколение Некст».
Что из этого получится?
Сказать по правде без понятия. Но детишки — старшим из которых по два-три года — уже впечатляют своими достижениями.
Ну да, поживём — увидим…
Так что и, в области «высокой» науки — мои движняки хорошо заметны, хотя всё ещё только в само начале.
Вот и в химии можно успеть сделать очень многое!
Тем более, вместе с Нижегородским краем мне в руки попало передовое в СССР предприятие химической промышленности в селе Чёрное Балахнинского уезда — расположенное на левом берегу Оки, в 30 км от места ее впадения в Волгу у города Нижнего Новгорода. Абсолютно всё здесь благоприятствовало созданию крупного центра промышленности: равнинная местность, близость железной дороги и особенно — наличие крупной реки с пристанью, куда заодно можно сливать отходы производства.
Запущенный в 1916 году, «Завод минеральный кислот» ныне производил серную и азотную кислоту, суперфосфат, глауберову соль, сульфат аммония, красный фосфор и карбид кальция.
В «реальной» истории, этот населённый пункт должен был переименован сперва в Растяпино — по имени находящейся неподалёку железнодорожной станции, затем в Дзержинск… Но, с осени 1925-го года «что-то» пошло не так и, этот населённый пункт — так и останется «Чёрным». Конечно, если мне какая-нибудь «шлея» под хвост не прилетит.
Опять же, «в реале», этот завод кроме производства обычной взрывчатки и боеприпасов — станет крупнейшим советским центром по производству боевых отравляющий веществ. Советские военные теоретики придавали «газам» большое значение в будущих войнах и при помощи германских специалистов, по программе сотрудничества Рейхсвера и Красной Армии, в ходе первой и второй пятилеток — здесь были возведены сразу семь предприятий по производству отравляющих веществ типа иприта и особенно более перспективного люизита.
Слава всем известным богам, что эта гадость в Великую Отечественную Войну не пригодилась!
Но тем не менее, труды не пропали даром: каждый второй советский артиллерийский снаряд выпущенный по врагу и каждая третья сброшенная на его голову в «рогатой» фашистской каске, авиабомба — были выпущены именно на предприятиях Дзержинска.
* * *
Однако, это уже другая — «альтернативная» история.
И хотя от сотрудничества с Германией в военной области никуда не деться, всю эту «боевую химию» — я на «кожаном шампуре» вертел и, пока жив — в свою вотчину не допущу.
На «Заводе минеральных кислот» и без них довольно жутковато!
Ни о какой «экологии», никто не думал и естественно, никаких очистных сооружений не существовало. Цеха завода, тоннами сливали кислоты, аммиак и другие отходы в окрестные овраги, болота и озера, а то и прямо в реку Оку — щедро «угощая» ими жителей лежащих вниз по течению городов. Это и постоянные утечки и аварии превратили сам завод и окружающую его территорию в самый настоящий ад. Повсюду распространялись самые разные «ароматы», уничтожившие всю растительность. Среди мертвого пейзажа, напоминающего антураж современных мне фантастических фильмов о апокалипсисе, бродили люди с желтыми от окислов азота лицами и руками. В цехах, задыхаясь в ядовитых парах, с трудом передвигались жуткие силуэты рабочих в противогазах, резиновых сапогах и перчатках. Когда одни из них падали от отравления, их выносили на улицу, а на их место вставали сменщики…
Этот, сравнительно небольшой посёлок — предмет постоянных забот и головных болей Ефима Анисимова и его бойцов из «Ударных комсомольских отрядов по борьбе с хулиганством» (УКО), где они частенько «стажировались» в битвах с местной шпаной.
Нормальные люди, даже страдая от безработицы и связанной с ней безденежностью — сюда крайне редко трудоустраивались, поэтому предприятие и посёлок при нём — были буквально оккупированы криминальным элементом — из бывших и будущих заключенных, насаждавших традиции уголовного мира. На предприятии, практически полное отсутствие хоть какой-нибудь техники безопасности, трудовой дисциплины и режим проходного двора. Сверху — массовые финансовые злоупотребления и хищения. Снизу — воровство всего, что плохо прикручено — не говоря уже о том, что плохо лежит. В заводских столовых, кружки и тарелки — прикреплены к столам металлической цепью.
Жизнь рабочих в бараках и общежитиях заводского посёлка — особенно семейных, была бесчеловечно-ужасной.
Повсюду невероятная грязь, сырость и холод. Зачастую, не то что бы мебели не было — отсутствовали даже хотя бы нары под вид тюремных и, рабочие спали в верхней одежде и обуви прямо на грязном полу. Одежду, обувь и портянки сушить было негде, кипяченой воды в бачках никогда не бывало.
Бани и, даже самые простейшие-элементарные души с тёплой водой — где можно помыться после работы, отсутствовали.
Горячую пищу рабочие получали только один раз в день — да и то низкокалорийную и очень плохого качества, в результате чего стремительно росло количество истощенных больных, доставляемых в медпункты зачастую в бессознательном состоянии…
Сказать по правде, от увиденного у меня сперва опустились руки. Но затем я сказал себе:
— Нет таких крепостей, которые не взял бы попаданец!
И первым дело, окружив своими людьми с бейсбольными битами самый запущенный по санитарии барак, самолично приколотил к нему табличку:
«Чистота — залог здоровья!».
После чего, под угрозой избиения застал его обитателей вымыть-выскрести чуть ли не языком. Поощрив оставшихся в живых в здоровых праздничным ужином и новой мебелью и, проследив чтоб её не пропили в первую же ночь — на следующий день самолично первым стал копать котлован под баню… Очень скоро, буквально не успел оглянуться — у меня оказались добровольно-принудительные последователи и, буквально через неделю — мы с ними смогли по-человечьи помыться-попариться, хотя имелись неоднократные попытки как бы случайно уронить моё мыло… Эээ… Обдать меня в парилке кипятком.
С первого раза, конечно, не зашло — не тот народ у нас, ё!
Мебель всё-таки пропили (когда только успели?!) и, мне пришлось для искоренения некоторых не совсем здоровых привычек хроноаборигеннов — применить биологическое оружие массового оздоровления: грибной порошок из серых навозников — после чего число «употребляющих» сократилось на порядок и воровать стало не так интересно.
Прошло буквально полгода и заводской посёлок не узнать.
Хотя по-прежнему экологией и не пахло — а совсем наоборот, но хотя бы семейные стали жить в «ульяновских домиках», одинокие в чистых бараках с мебелью от ульяновских производителей… В столовых подавали шти без тараканов, кашу с мяслом, а компот с сахаром.
И средь электората, нет — нет, да и слышалось:
— Жить стало лучше, жить стало веселей!
Стало быть, мои статьи в местных и краевых газетах они тоже читают, а не просто употребляют последние в «местах для уединения» не по назначению.
И главное: начато строительство шести школ, одного педагогического училища и трёх фабрично-заводских. В проекте — НИИ химической промышленности и, даже образование в посёлке городского типа Чёрном — Наркомата химической промышленности Нижегородского края.
Но, увы…
В химии, я не особо «Копенгаген» — здесь нужен СПЕЦИАЛИСТ(!!!) с большой буквы. И очень желательно, чтоб он ещё имел и дар хорошего менеджера.
И такой человек нашёлся!
* * *
Вроде бы уже рассказывал, но повторюсь…
Вскоре после начала войны 1914 года, часть заводов химической промышленности расположенных в Царстве Польском была потеряна, другая часть работала исключительно на заграничном сырье — которое из-за блокады главных портов страны, поступало крайне недостаточно. В связи с этим, а так же после техногенной катастрофы — взрыва Охтенского казённого завода1 и, без того убого-мизерное производство пороха и взрывчатых веществ в России — попало в исключительно-безвыходное положение.
Пожалуй единственный раз за всю историю, царское правительство поступило экономически разумно, решая эту проблему: химическая отрасль не была отдана на откуп обнаглевшим от полной безнаказанности ворам из Военно-промышленных комитетов (ВПК2) могильщика Империи либерала Гучкова3. По инициативе Начальника Главного Артиллерийского Управления (ГАУ) генерала Маниковского была создана специальная комиссия под началом выдающегося специалиста — генерала Ипатьева, позже преобразованная в «Химический комитет» при ГАУ.
Рисунок 55. Владимир Николаевич Ипатьев.
Не особо надеясь на поставки пороха, взрывчатки и компонентов для их изготовления из-за рубежа, генерал Ипатьев сделал выбор в пользу создания собственных производственных мощностей и добился на этом поприще до изумления выдающихся результатов. Строительство химического предприятия в среднем занимало около года и, с января 1916 по май 1917 года, было пущено 33 сернокислотных завода — причем с сентября по ноябрь 1916 года, их количество увеличилось более чем в два раза, с 14-ти до 30-ти.
В результате за один только год — с 1915/16 год, производство взрывчатки увеличилось немногим менее — чем в 15 раз, а всего за весь период войны — в 50 раз. К началу Февральского переворота, в распоряжении Комитета работало около 200 заводов, производивших не только различные виды взрывчатки — но и боевые отравляющие вещества: хлор, фосген, хлорпикрин. Причем не только для газобалонных атак — но и для артиллерийских снарядов.
Так вот: никуда он не делся, в никакую эмиграцию не уехал!
Профессор Ипатьев остался в Советской России и конечно же, я чисто по определению — не мог пройти мимо такого выдающегося человека, как Владимир Николаевич.
Познакомившись мы с ним в Горках у Надежды Константиновны Крупской, где я довольно часто бывал по вопросам проектирования, а затем и строительства музея Ленина, заодно навещая свою законную супругу — Елизавету Молчанову, работающую секретарём-референтом у вдовы Вождя мирового пролетариата. Главная же причина посещений, это вовсе не исполнение супружеских обязанностей — хотя это тоже присутствовало, а управление через Крупскую своим «Кремлёвским лобби». Посредством последнего же, я тайно — но не без успеха управлял внутренней и внешней политикой центрального правительства СССР.
Ну, в курсе, да?
Хотя и, не всегда получалось так — как я того хотел…
Не Господь же Бог, я в самом то деле!
И как можно догадаться даже не имея пресловутых «семи пядей во лбу»: основной причиной моих редких, но досадных неудач — является пресловутый человеческий фактор, а он и самому Всевышнему не по зубам.
Ипатьев лично знал Владимира Ильича, всемерно уважал его и не мог отказать Крупской.
* * *
Первым делом поговорили о науке, в частности о химии в коей я кое-что шурупил…
Конечно, некоторые термины не совпадали и звучали для меня как-то дико. Напрягало, что профессор называл привычный мне химический реактор «бомбой» и, первое время, каждый раз при этом слове — я невольно пугливо озирался по сторонам в поисках ближайшего укрытия.
Потом, ничего — привык.
Заодно получил более чёткое представление про общее состояние химической промышленности в стране, что будет нелишним в связи с моими далеко идущими планами.
Как я сразу понял, главным нынешним занятием Ипатьева — стали заграничные командировки с целью уболтать иностранных капиталистов, которых большевики — буквально вчера самыми толстыми куями крыли, на сотрудничество в виде концессий и инвестиций.
Даже Гришка Питерский (Зиновьев) то и дело всуе поминал слова Ленина, что мол концессии — это «вид борьбы, продолжение классовой борьбы в иной форме, а никоим образом не замена классовой борьбы классовым миром. Способы борьбы покажет практика».
Однако, не то чтобы западный буржуй был злопамятный…
Предложить взамен было нечего!
Вторым делом разговорил Ипатьева и, участливо-внимательно выслушал про все пережитые им мытарства за годы Советской Власти, отчего сделал вывод что в связи с изменившимся обстоятельствами — тот решил свинтить из страны несколько раньше, чем «в реале».
— Если Вас не затруднит, Владимир Николаевич, расскажите про своё житиё-бытиё4.
Удивлён и приподняв бровь, вполне резонно интересуется:
— Для чего, коль не секрет?
Приняв вид скромника:
— Немного графоманю и как знать — возможно, когда-нибудь напишу про Вас книжку… Эээ… «Жизнь одного химика».
— Вот, даже как… Хорошо! С чего всё начиналось? С момента рождения?
— В основном, меня интересует период начиная с объявления НЭПа.
— Извольте…
* * *
Владимир Николаевич, оказался человеком коммуникабельным и довольно словоохотливым и, усевшись поудобнее в кресле, он начал неторопливый рассказ:
— …В своей знаменитой статье, появившейся в «Правде» вскоре после подавления Тамбовского и Кронштадтского мятежей, Ленин приносит покаянную в том, что они во многом «просчитались» и ставит об этом в известность не только свою партию, но и весь народ.
Вот это для меня было новостью! Вроде бы хорошо знаю историю предшествующую введению НЭПа, но чтобы Ильич каялся…
Не может быть!
— Извините, Вы не могли бы назвать день выхода газеты с такой статьёй?
Тот наморщив лоб:
— Знать бы заранее, что кто-то поинтересуется… Нет, не припомню.
Стало быть после смерти Ленина, историки партии постарались спрятать куда поглубже кое-какие его высказывания, идущие вразрез с их идеологическими воззрениями.
— Не суть важно! Продолжайте, Владимир Николаевич.
И тот не заставил себя два раза упрашивать:
— Называя пережитое время «военным коммунизмом», Ленин оправдывает его введение необходимостью для победы в Гражданской войне, после чего дает партии и народу те директивы — которые надо теперь проводить в жизнь, чтобы наладить народное хозяйство. Называя новую хозяйственную программу коммунистической партии — «Новой Экономической Политикой» (НЭП), он призывает органы Советской Власти немедленно начать проводить ее в жизнь: заменить ненавистную для крестьян продразверстку денежным продналогом, отменить заградительные отряды, разрешить свободу передвижения и свободную торговлю в городах и дать возможность крестьянам арендовать у соседей землю и нанимать работников для обработки арендованной у малоимущих односельчан земли…
Перебиваю:
— Это были очевидные меры для выхода из экономического кризиса, альтернативы им не было.
— Как это «не было»? Была «альтернатива»: Лев Троцкий — тогда, как и ныне глава Красной Армии — предлагал использовать красноармейцев как рабочую силу для промышленных предприятий и для налаживания жизни всех видов народного хозяйства. Эдакие, аракчеевские «военные поселения» времён царствования Николая Палкина — ныне реализуемые Зиновьевым в Ленинграде.
Чувствуя, как ярко горят мои уши, лепечу:
— Действительно, досталось этому городу в двадцатом веке… И ещё достанется.
Профессора, просто распирало от возмущённой ярости:
— И как только могут рождаться подобные мысли в головах людей ХХ века, которые буквально вчера кричали, что они несут факел свободы для человечества и призваны разорвать те оковы, которые были надеты на пролетариат капиталистами и помещиками!
Пожимаю плечами:
— Марксистско-гегелевская диалектика: количество переходит в качество, а затем наоборот…
Затем, делаю довольно дерзкое предположение, хотя по нынешним временам — довольно безопасное:
— …Возможно, Троцкий на самом деле — наймит мировой буржуазии, по заданию которой делал всё — чтобы отвратить пролетариат от марксизма и Мировой революции.
— Вот, даже как?! Если это так — то ему это в полной мере удалось, — Ипатьев даже как-то потерялся на время, но потом вынужден был признать, — а если хорошенько призадуматься, некоторые деяния большевиков — ничем иным обосновать нельзя.
Вдруг спохватившись, продолжил:
— Ленин, после внесения проекта о НЭПе, остался в меньшинстве в Политбюро — решающем все важнейшие вопросы политики партии, а также главные хозяйственные вопросы страны, а затем в Центральный Комитет партии. Тогда он сделал то, что привык делать в подобных ситуациях: подал в отставку, отказываясь быть лидером государства и ВКП(б). Страна была около суток без правительства и, лишь потом соратники Ленина приняли закон об Новой Экономической Политике.
Помолчав, Ипатьев подытожил рассказанное:
— Я считаю именно это, а вовсе не революцию — самым выдающимся вкладом Владимира Ильича в историю страны и народа!
При таких словах в голову пришло сразу несколько вариантов «альтернативки» — которые тут же захотелось записать на бумаге пока не забыл и, я с великим трудом вернулся к прежде интересующей меня теме:
— Хорошо… А как лично на Вас сказалась начало НЭПа?
— В то время я жил в Петрограде с семьёй и, незадолго до вышеописанных событий согласившись стать директором «ГОНТИ» — «Государственного Института Научно-Технических Исследований», планировал возобновить опыты по каталитическим реакциям при высоких давлениях… Но взамен приходилось заниматься всякой чепухой, которой меня загружал Петросовет — вплоть до освобождения русла Невы и каналов от затонувших барж методом взрывов.
— Тоже дело нужное, заметил я.
— И полезное для организма, — согласился химик, — благодаря глушённой рыбе, мы с коллегами смогли хорошенько разнообразить свой рацион.
— И что за рыба? Знаменитая балтийская салака, корюшка?
— Всякая попадалась, изредка даже балтийский лосось.
И показал руками изрядный размер своей браконьерской добычи:
— Вот такие!
— Да, ну?! По сему поводу есть один старый, но основательно забытый анекдот…
Я рассказ байку про двух рыбаков, огромную щуку — которую выловил один из них и, горящий подсвечник в её брюхе. Вместе от души посмеялись, затем он продолжил, уже про собственные потуги заняться в период раннего НЭПа предпринимательской деятельностью. Чисто для прокорма — не корысти ради.
Кое-что из последнего меня очень заинтересовало.
* * *
Ещё в период раннего НЭПа, по инициативе профессора Рижского Политехнического Института Карла Блахера, в Петрограде было создано Кооперативное «Российское Товарищество химико-фармацевтического производства» — больше известное как «Кооперахимия». Имеющий кое-какой вес в кремлёвских политических кругах Игнатьев, стал членом Технического Совета организации, который возглавил профессор Московского университета Владимир Гулевич.
Кроме других, стоит упомянуть инженера химической промышленности Александра Сахно и специалиста по технологии каучука инженера Иванова, ранее работающего на фабрике «Красный треугольник» производящей резинотехническую продукцию.
Коммерческой деятельностью «Кооперахимии» управлял некто Николай Кудрявцев из дореволюционных военных чиновников, прежде служащий в Главном штабе. Тип крученный-верченный, типа «моего» Ксавера — могущий достать буквально птичье молоко из-под земли.
На лицо готовый если не наркомат химической промышленности, то государственно-кооперативно-частный трест — каких в последнее время развелось как нерезаных собак…
Так почему бы, не почему?
И я осторожно положил на «Кооперахимию» свой хозяйственный глаз:
— Так Вы говорите, это предприятие занимается лекарствами?
— Да, в основном фармакологией.
Сам дивясь нежданно-негаданной удаче, ликуя воскликнул:
— Это мы с вами сегодня очень удачно «зашли», Владимир Николаевич!
— …???
* * *
И я ему рассказал о немецком химике Фрице Ратценберге — по чьей-то бюрократической халатности направленного в Ульяновскую ВТК к Макаренко, где требовались лишь технологи-приборостроители или хотя бы механики. Я его тогда весьма технично перевербовал в «Красный рассвет» и приставив к нему весьма способного парнишку — ученика местного аптекаря, поручил «изобрести» сульфаниламид со стрептоцидом вкупе.
Ведь любой уважающий себя попаданец — кроме промежуточного патрона и командирской башенки на двухместной орудийной башне «Т-34», обязательно норовит осчастливить предков лекарствами.
А я чем хуже?
Конечно, лучше всего было, чтоб этим лекарством стал пенициллин, но…
Но одного открытия, что вещество выделяемое из плесени — способно убивать всякую болезнетворную гадость, ещё довольно-таки маловато для создания лекарства. Во время Второй мировой войны Соединённым Штатам потребовался труд несколько тысяч учёных и специалистов из десятка с лишним научно-исследовательских центров и, миллионы долларов («тех» долларов!) инвестиций, чтоб получить первые пробные партии этого совершенно нового типа лекарства — антибиотика.
Поэтому, я решил осчастливить предков с тем, что попроще и лежало буквально под ногами — не поленись только наклониться, протянуть руку и взять5.
Прошерстив всё своё «послезнание», я нашёл лишь, что сульфаниламид имел происхождение от анилиновых красителей, а стрептоцид должен быть обязательно белым… Типа, есть ещё и, «красный стрептоцид», но он беспонтовый — как советский маргарин, да к тому же ядовитый.
Вывалив эту инфу рыжему Фрицу, с круглой как глобус головой, я поручил ему создать лекарство — изобрести сульфаниламид со стрептоцидом вкупе, призрачно-тонко намекнув на Нобелевскую премию и свою вполне законную долю в ней.
Тот, сперва лишь фыркал от плохо скрываемого арийского презрения к дилетанту-унтерменшу и взбрыкивал — мол, какое там лекарство может получиться из обыкновенного красителя?
Конечно, будь этот немец русским — он послал бы меня куда подальше, вместе с «Нобелевской премией». Или же¸ что более вероятно — стал бы имитировать научно-исследовательскую деятельность, усевшись мне на шею. Однако немецкая дисциплина, педантичность и, на генетическом уровне веками вбитое послушание начальству — заставили его заняться этим заведомо «дохлым» делом, в свою очередь — всё больше и больше озадачивая им, так кстати подвернувшегося под руку не по-русски настойчивого паренька.
На мои вполне уместные вопросы об успехах, он сперва со скрытым ехидством — отрицал саму возможность получения положительного результата, затем стал как-то подозрительно отмалчиваться.
Мне бы насторожиться, когда этот чёртов фриц — вновь стал энергично трясти своей совершенно круглой, как футбольный мяч головой, с рыжей как огонь шевелюрой:
— Nein, Chef ... Nichts funktioniert, tut mir leid.
Типа: дохлый номер, командир — ничего с этой затеи не получится.
Однако, за всем на свете — я уследить не в состоянии и, в результате воспользовавшись моим отсутствием — Фриц Ратценбергер сбежал «за речку» вместе Артёмом Засыпкиным, прихватив результаты исследований и в довесок «роялистые» конспекты моей дочери по фармакологии.
Сволочь!
Казалось бы — всё пропало, да?
Однако, несколько обстоятельств меня несколько обнадёживают:
Ничего про эти два лекарства пока ничего не слышно…
Почему?
На рынке лекарств правят бал крупные международные фармацевтические компании, у них какие-то свои меркантильные интересы и, пропихнуть какое-то новое лекарство через них — не так-то просто. В «реальной истории», этим двум лекарствам — дали ход лишь после начала Второй мировой войны, когда потребовалось резко снизить санитарные потери войск.
Есть и одна зацепка: Артём Пересыпкин впопыхах оставил тетрадку с черновиками экспериментов… Неразборчивые каракули, какие-то химические формулы… Но думаю, специалист разберётся.
Иохель Гейдлих, «Bro» — владелец Дома одежды «Montana», Председатель Советско-американского инвестиционно-технологического общества «Red Fannie Mae», уже через свою адвокатскую контору уже подал заявку на эти два — в принципе то хорошо известные вещества, как на лекарства.
Выслушав внимательно эту историю, Ипатьев заинтересовался и твёрдо пообещал свести меня с руководством «Российского Товарищества химико-фармацевтического производства», с целью организации производства этих двух простейших антибиотиков.
— Кстати насчёт «производства», Владимир Николаевич! Вы часто бываете в Германии — в этой «Мекке» химии, хорошо знакомы с немецкими производителями оборудования для химической промышленности. Не могли бы Вы взять на себя труд организации закупок и найма специалистов?
Понимающе кивнув, профессор не преминул обнадёжить:
— Сделаю всё, что в моих силах, Серафим Фёдорович.
* * *
— …Как там, кстати в Питере, при Зиновьеве — спрашиваю, — взятки берут?
Как известно, сбежавший из Москвы в Ленинград бывший руководитель Коминтерна, вернулся к практике военного коммунизма.
Ипатьев понимающе усмехается, но отвечает крайне осторожно:
— «Рука берущего, да не оскудеет»!
Вопреки широко распространенному «у нас» мнению, в дни расцвета военного коммунизма — коррупция во всех её безобразных появлениях, буквально процветала во всех областях народного хозяйства и, самые суровые меры наказания — вплоть до расстрелов, не оказывали никакого влияния. Так же как и спекуляция: прилавки государственных магазинов были пусты, но за деньги на чёрном рынке можно было достать всё что угодно.
После воцарения Зиновьева, ситуация повторилась в ещё более гротесковой форме.
Слышал такую историю: возле магазина выдающего по талонам московскую туалетную бумагу с портретом Чемберлена, выставили охрану из питерских чекистов. С прилавков сей предмет гигиены исчез буквально через сутки, зато его можно было купить…
У охранников!
Человек не меняется — вот в чём с испокон веков главная ошибка всех строителей «справедливо устроенного общества».
— Ну а как вообще обстановка в «городе трёх революций» после воцарения Зиновьева?
— Отвечу то ли анекдотом, то ли действительным случаем. Якобы на одном из митингов в Народном доме, где были собраны представители разных заводов, выступал с успокоительной речью сам Зиновьев и, доказывал все преимущества советского режима в Ленинграде для рабочих, спросил: «В какой ещё месте нашей страны, вы найдете вы такие блага — которые даны всем трудящимся в Ленинградской области? Жилище, пропитание, обучение, лечение, передвижение и зрелища, — все даром!».
— «Есть такое место, — крикнул с места какой-то рабочий, — в аду!».
После довольно продолжительно-мрачной паузы, химик заявил:
— Справедливости ради сказать, в Европе я тоже довольно часто сталкивался с подобными явлениями… Не так давно в Рурской области, когда я будучи в командировке осматривал по заданию коксовые печи с целью выбора лучшей конструкции, меня донимали представители сразу нескольких немецких фирм — заинтересованные в том, чтоб я выбрал их образцы. Они заявлялись ко мне в отель, присаживались за ресторанный столик, приглашали на загородный пикник и, даже как-то раз подослали женщину…
Непроизвольно сглотнув слюну, он с видимым сожалением об упущенной возможности:
— …Довольно привлекательную особу — надо признать и, по её словам — княжеского рода.
— «Воспользовались» бы, а потом заявили, что Вас не так поняли.
Осуждающе покачав головой, отрицая саму возможность такого низкого поступка:
— И наконец, два эмигранта открыто предложили мне «комиссионные» в сто тысяч марок.
В голове тут же возникло несколько комбинаций, одна из них:
— Могли бы с каждой фирмы срубить по пол-ляма, а потом заявить, что знать ничего не знаете.
Возмущается:
— Это низко!
Делаю как можно большие глаза:
— Почему? Наказывая таким образом вздоимцев, вы отвращаете их от дачи взяток в дальнейшем. В нашем Нижегородском крае даже закон такой для «ответственных работников» вышел: предлагают взятку — бери! Официально зарегистрировал в «Антикоррупционном комитете», заплатил налог в краевой бюджет и спи спокойно — даже сдавать взяткодателя не надо… Разве можно резать курицу — несущую золотые яйца? Так прошло всего полгода и про взятки забыли!
Конечно, здесь я несколько приукрасил: коррупционеры тут же начали искать другие подходы, создавать новые схемы — так что «мирная передышка» на фронте войны с коррупцией, оказалась весьма и весьма кратковременной…
Но «дорогу осилит идущий»!
И никто иной.
Хорошенько подумав, Ипатьев вынужден был согласиться:
— А ведь это единственный метод — который может сработать.
Мне же, осталось только сожалеюще воскликнуть:
— Эх, меня рядом с Вами в тот раз не было!
Ещё один интересующий меня вопрос:
— А что Вы скажите про заводы взрывчатых веществ в Охте?
— Вот за них-то я как раз в совершенном спокойствии! Ими руководит некто товарищ Авдеев — здоровый, рассудительный парень средних лет, по слухам приехавший с Лениным из Швейцарии в «запломбированном» вагоне.
— Вы с ним знакомы лично?
— Познакомился во время ревизии завода взрывчатых веществ в Саблино — в верстах сорока от Ленинграда.
Так что не всё так однозначно с зиновьевским режимом…
Не всё!
К примеру, худо-бедно, но при зиновьевском режиме закончено в этом году строительство Волховской ГЭС и тут же начато строительство Волховского алюминиевого завода при ней. Через промышленно-торговый кооператив «Красный рассвет» и Советско-американское инвестиционно-технологическое общество «Red Fannie Mae», я этому всемерно способствую и очень надеюсь что, как и в «реале» — его строительство успешно завершиться в 1932 году.
Кроме того, с «Королём Урала» Кабаковым ведутся переговоры об строительстве каскада маломощных ГЭС и второго алюминиевого завода в городе Каменск-Уральский.
* * *
Однако, слушаем дальше про эпоху начального НЭПа:
— Тут вдруг стали ходить слухи, что Советская Власть хочет обратиться к выдающимся инженерам и ученым страны, чтобы наметить необходимые меры для приведения в порядок разрушенной промышленности и выработать план ее развития. Мол, если инженеры и ученые не будут в состоянии в назначенный срок исполнить это — то их ожидает самая суровая кара.
— Я не придавал этим слухам особого значения, пока ранней весной меня не вызвали в Москву из коллегии Химического Отдела ВСНХ, с просьбой присутствовать на заседании Президиума ВСНХ и высказать свое мнение по вопросу о преобразовании этой ведущей народно-хозяйственной организации страны. В то время в правительстве сложилось определенное убеждение, что существование главков — очень вредно отражается на развитии промышленности и мешает проявлению инициативы отдельными заводами, поэтому их было решено преобразовать в синдикаты и тресты…
Это был процесс так называемого «трестирования» периода раннего НЭПа, про который я уже как-то рассказывал.
— …Но прежде, чем создать такие управления, надо было наметить, какие производства должны были входить в данное управление и выработать штаты для всех видов управлений. Классификация химических производств должна была быть выработана Главхимом и представлена в Президиум ВСНХ для рассмотрения и утверждения.
— Мне пришлось выступить в Президиуме ВСНХ, прежде всего по поводу состава будущего Химического Управления и видать это произвело впечатление, потому что уже через самое короткое время я узнал, что Ленин назначил меня членом вновь учрежденной Плановой Комиссии — задачей которой была планирование всей государственной промышленности. Это учреждение получило сокращенное название «Госплан».
— Госплану был отведен дом на Воронцовской улице, в доме — который до революции принадлежал, кажется, миллионщику Вогау. В него, было назначено всего около тридцати ведущих специалистов по всем видам промышленности. Председателем был поставлен Глеб Максимилианович Кржижановский, производил очень симпатичное впечатление и очень оптимистически смотрел на будущее развитие промышленности. Среднего роста, с большими открытыми выразительными глазами, живой в движениях и в речи, примерно 50-летнего возраста, своими убежденными разговорами он внушал доверие своим собеседникам и приковывал их внимание.
Как известно, этот человек входил в моё «Кремлёвское лобби», я его очень хорошо — как облупленного знал по сообщениям-донесениям специально приставленного к нему секретаря-референта… Но всё равно — свеже-непредвзятый взгляд со стороны, не помешает.
Меж тем Ипатьев продолжил:
— Заместителем Кржижановского был назначен Осадчий — профессор электротехники и директор Петроградского Электротехнического Института, хорошо знающий свою специальность и, в то же время — он в то же время был настоящим чиновником, хорошо знакомым со всей бюрократической волокитой. Это был совершенно другой тип руководителя… Это был деловой человек! Кржижановский и Осадчий были антиподами в деловой обстановке, но с точки зрения работы Госплана — они очень хорошо дополняли друг друга.
— Как насчёт «хлеба насущного»? — спрашиваю, — не обижали власти специалистов после объявления НЭПа?
Глазки химика несколько замаслились, как это часто бывает при воспоминании о лучших, но увы — давно ушедших в былое временах:
— Что, Вы! С самого начала условия работы в Госплане были вполне приемлемы для нас: в смысле материального обеспечения — члены Госплана были сразу поставлены в особо благоприятные условия. Мы получали по миллиону рублей денежными знаками в месяц и кроме того — великолепный продовольственный паек на всю семью, что более важно. Выдавались также сукно, бумажные ткани и обувь и, также — на всю семью. Иногородним членам Госплана, как мне — постоянно проживающего в Петрограде, бесплатно выдались для проезда особые железнодорожные билеты, как их называли «Вцико&екце»: то есть билеты — предназначенные только членам ВЦИКа и, дающие их владельцам право вне всякой очереди безвозмездно получать спальные места в международных вагонах на всех железных дорогах.
Только и остаётся, как ахнув воскликнуть в сердцах:
— Да, чтоб я так жил!
Недолго поностальжировав, Ипатьев продолжил:
— После нескольких продолжительных бесед с членом Президиума ВСНХ Георгием Ипполитовичем Ломовым и другими высокопоставленными большевиками — Рыковым, Красиным и Богдановым, я получил бумагу за подписью Председателя Народных Комиссаров В. И. Ленина (Ульянова), что по постановлению ВЦИК — я назначен членом Президиума ВСНХ и председателем Главхима…
Подняв указательный палец вверх, мой собеседник с нескрываемой гордостью сообщил:
— …Таким образом, я стал членом правительства Советской России!
Аж непроизвольно захлопав в ладоши, я восторженно воскликнул:
— Вы — молодец, Владимир Николаевич!
Также, судя по всему — непроизвольно откланявшись, «молодец» продолжил:
— На первом же заседании Президиума ВСНХ был поднят вопрос — как организовать Главные Управления промышленности. На основании моего опыта управления промышленностью во время войны и видя недостатки коллегиального управления, которое применялось в бывшем Химическом Отделе ВСНХ, я взял на себя смелость предложить поставить во главе каждого управления одного ответственного начальника, имеющий двух заместителей: одного по технической части (специалист), а другой по административной (непременно партийный коммунист). В каждом управлении учреждается Технический Совет, в который входят все заведующие отделами данного Управления и особо приглашенные консультанты, могущие дать полезные советы по их специальности.
— После одобрения этого предложения, для своего Химического Управления я выбрал в мои заместители военного инженера Иллариона Николаевича Аккермана — моего бывшего ученика и наиболее талантливого моего сотрудника по Химическому Комитету во время войны. Вторым моим заместителем был назначен коммунист Шварц — молодой человек лет тридцати от роду, со средним образованием, окончивший реальное училище. На первый взгляд симпатичной наружности, но конечно — ничего не понимающий в химической промышленности. Поэтому, уже в заместители по административной части к тому, мне пришлось пригласить инженера Ануфриева — которого знал ранее, во время войны, как очень порядочного и делового человека. К вящей моей радости, несмотря на ряд последующих доносов, они сработались.
Наматывая информацию «на ус», я задумчиво протянул:
— Понятно. Ленин привлёк Вас, как специалиста к управлению государством, а Вы в свою очередь — подтянули других, хорошо знакомых Вам старых специалистов.
Ещё одна «альтернативочка» напрашивается: а что было бы, если бы тот прожил ещё хотя бы лет десять?
Пришлось бы ему геноцидить своих старых соратников — как Сталину, или обошлось бы?
В ходе дальнейшего слушания я понял: не обошлось бы.
Но обо всём по порядку…
* * *
Однако, слушаем дальше, рассказ на мой взгляд очень интересный.
— Да, Вы совершенно правы! В состав бывшего «Химического Отдела ВСНХ», а затем «Главхима» — вошли главным образом служащие, бывшими моими сотрудниками по «Химическому Комитету» во время войны, другие — работавшие в Центральном Промышленном Комитете. Из наиболее заметных фигур, я могу назвать Василия Степановича Киселева и Владимира Павловича Кравеца…
Эти имена мне ничего не говорили, поэтому я тактично перебив собеседника, технично перенаправил русло разговора:
— Хорошо! А какими достижениями Вы и ваши сотрудники могли похвастаться?
Изрядно поморщив лоб, тот не торопясь стал перечислять:
— В «Главхиме» были образованы отделы по различным отраслям химической промышленности, как то по основной химической промышленности, коксобензольной, краскам, жирам и, так далее… Ко времени моего назначения в Президиум ВСНХ шла усиленным темпом постройка «Химического Института», которому предназначалось название «Карповского» (в память умершего большевика Карпова). По своей должности, я должен был принимать участие в этой постройке, главным образом используя свои связи — помогать получению разных строительных материалов, доставать которые в то время представляло большие затруднения. Для снабжения лаборатории необходимыми аппаратами и реактивами, которых в то время нельзя было достать в РСФСР, было отпущено большое количество валюты и для их закупки был командирован в Германию Збарский. По должности члена Президиума, я должен был наблюдать за его деятельностью, хотя фактически не имел никакой возможности вмешиваться в его работу, ибо тот апеллировал лично Рыкову, который очень ему благоволил.
Не удержавшись, обмолвился:
— Понятно… Вами забивали гвозди.
— Простите, что?
— Да, так — мысли вслух. Продолжайте, Владимир Николаевич, мне очень интересно Вас слушать!
— …Начиная с лета 1921 года, в различных областях СССР были образованы районные Госпланы, которые должны были планировать местную промышленность и вносить свои предположения о развитии общегосударственной промышленности в Госплан СССР. И это тоже — происходило при моём непосредственном участии. Но самым большим делом в моей первоначальной деятельности в Президиуме ВСНХ, я считаю подачу Богданову особой докладной записки о дальнейшем развитии промышленности.
Заинтересовавшись, я:
— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.
— Как Вам будет угодно, Серафим Фёдорович… Так как золотого запаса у страны практически не осталось, а после отказа платить по старым царским долгам — в кредит никто деньги Советскому правительству не давал, я предложил привлечь к восстановлению и модернизации предприятий их прежних иностранных владельцев…
«Спросить что ли его о «Фонде Второва»? Нет, пожалуй — пока преждевременно».
— …Моя докладная записка подробно разбирала все тонкости этого до крайнего щепетильного дела и предполагала отдачу бывшим иностранным владельцам их заводов в долгосрочную аренду — как наиболее выгодную для СССР меру. Обязательным условием такой «реституции» (временное восстановление права владельца на его предприятии) было бы то, чтобы они за свой счет могли не только привести предприятия в кратчайший срок в полный порядок — но и модернизировать в соответствии с современными требованиями.
— Для выполнения такого деликатного и важного дела, я предлагал отправить за границу компетентное лицо, которое имело бы право вести переговоры с прежними владельцами. Лучше всего было бы командировать меня: бывшие заграничные владельцы будут вести со мной переговоры с полным доверием — так как все они очень хорошо меня знают по моей деятельности во время войны.
Заранее зная ответ, спрашиваю:
— Ну и как?
Смеётся:
— Слава Богу, до открытых обвинений в контрреволюции не дошло! Через две недели мне сообщили, что вскоре после того заседания в Москве стали циркулировать слухи, будто я выступил с контрреволюционными предложениями о реставрации капитализма и даже монархии в России… Меня называли новым Корниловым, велика честь! Но все обошлось для меня благополучно и, когда результаты общего заседания Президиумов были доложены правительству — то последнее решило командировать меня за границу, чтобы начать переговоры с бывшими владельцами относительно восстановления их заводов…
Результаты этих «переговоров» известны нам обоим, поэтому в этом месте Владимир Николаевич поскучнел и скомкав разговор, замолчал.
Предельно осторожно закидываю удочку:
— Короче, договориться с фирмачами не удалось?
Тот, как взорвался:
— Заранее можно было предсказать, что из этого ничего путного не выйдет! Я зря потратил время: солидные фирмы вряд ли решатся снова вкладывать капиталы в страну, где царствует невозможная бюрократическая волокита — которая в корне убивает всякое здоровое дело!
Как и следовало ожидать — дураков не нашлось.
* * *
Поняв, что возможно кроме просто «фиаско» — эти переговоры стоили моему собеседнику немалых стоических унижений, я тактично съехал с темы, начав другую:
— Не могли бы рассказать об ваших встречах с Владимиром Ильичом Лениным?
Тот, заметно оживившись:
— С превеликим удовольствием! Летом 1922 года я уехал в отпуск на хутор на автомобиле вместе с дочерью, моим другом и учеником Годжелло и, вдруг меня срочно вызывают в Москву. Обратное расстояние от Москвы до хутора (около двухсот километров) мы покрыли за семь часов, причем раз восемь латали покрышки и камеры шин — настолько плоха резина наших заводов.
— Да, я был вынужден согласиться, — советские автомобильные покрышки — полный отстой. Но у меня есть идея, как это положение исправить.
— Это каким же образом, если не секрет?
— Если секрет оформлен патентом, то он уже не секрет — а предложение инвестировать.
Смеюсь, затем вдруг без перехода посерьёзнев, я рассказал про диоксид титана, добавление которого в автомобильную резину, увеличивает её износостойкость в разы.
Того, это заинтересовало:
— У Вас уже имеются результаты экспериментов?
— Можете убедиться на примере моего «Форда»: экспериментальные покрышки производства московского завода «Богатырь» — как новенькие. А ведь я приехал на них из самого Нижнего!
Вижу, того это очень заинтересовало:
— А где возможно приобрести такое чудо, Серафим Фёдорович?
— Для людей, которые со мной сотрудничают — возможно любое чудо, Владимир Николаевич. Особенно, если они пообещают рассказать о нём своим друзьям, в том числе и находящихся за пределами нашего богоспасаемого Отечества.
Тот расцвел в улыбке:
— Да я про них на борту своей авто крупными буквами напишу!
Неплохой рекламный пиар, да?
Вскоре за моими покрышками, очередь как в Мавзолей выстроится.
Ещё, как бы продолжая тему, Ипатьев посетовал об своём — чисто химическом:
— Наша, прежде конкурирующая с заграничной стеклянная химическая посуда, которую до революции изготовлял завод Риттинга — стала выделываться так небрежно, что стаканы и колбы лопались при стоянии, а в пробирных цилиндрах стало опасно производить опыты.
— Как Вы сами думаете, Владимир Николаевич, почему?
Тот, невесело улыбнувшись:
— На счёт причины плохого качества советских товаров и, думать то опасно… В своё время, в Госплане разбирался также очень интересный вопрос о соотношении между заработной платой и количеством выработанной продукции. Консультант Промышленной Секции Госплана инженер-электрик Вашков подсчитал — сколько производил и зарабатывал рабочий при Самодержавии, сравнив с этими же показателями при Советской Власти. Так вот, оказалось, что производительность советского рабочего — получается очень низкая по сравнению с довоенным рабочим, потому что рабочий пропорционально получает меньше заработанной платы…
Знакомая до зудящей «попаболи» история: «Они делают вид, что нам платят, а мы — что работаем».
— …Этот подсчет не очень понравился начальству и, Вашков получил категорический запрет производить подобные вычисления.
Таких «Вашковых» я по всей стране искал-собирал, поэтому оживившись:
— Коль доведётся увидеть ещё раз этого инженера-электрика, от моего имени пригласите его в Нижний Новгород, в Технический отдел при Краевом Исполкоме ВКП(б). Там «подобные вычисления» только приветствуются!
— Я Вам сейчас адресок напишу, сами сможете пригласить.
— Буду премного благодарен, Владимир Николаевич!
Однако, продолжим про Ленина:
— Так по какому поводу Вас так срочно вызывали к лидеру страны?
— Немногим ранее, в Президиуме ВСНХ мною был возбужден вопрос о восстановлении коксобензольной промышленности. Некоторые её заводы были разрушены, разграблены или потерпели большие аварии во время Гражданской войны, другие были недостроенны. Как сами понимаете: ремонт первых и достройка вторых — требовали массы материалов, труб, соединительных частей, кранов и всего прочего — то есть громадных средств для их производства или закупки за границей… А такие вопросы могли решаться только с одобрения Председателя Совета Народных Комиссаров — то есть Ленина.
— Понятно… Ну и каково было ваше первое впечатление об этом человеке?
— Это была первая моя личная встреча с Лениным и, я сразу подумал: «Как часто случается, что фотографические снимки создают неправильное представление об их оригинале!». Когда я увидел Ленина, то я не мог сразу признать в нем ту личность, которую рисовал себе по его многообразным фотографическим снимкам. Вместо величественной фигуры с темными волосами, к нам с Крижановским вышел небольшого роста человек, со светло-рыжеватой шевелюрой и небольшой бородкой. По его немного раскосым глазам и выдававшиеся скулы, я бы скорее признал его за татарина, чем за русского интеллигента…
Надо признаться, что впервые вживую увидел в Грозном Сталина — я тоже не сразу признал и долго тёр свои гляделки: а действительно ли этот тот «Вождь народов» — хоть и несостоявшийся, или его подменили?
— …Наше свидание с ним продолжалось около сорока минут и, это первое знакомство с Лениным — вселило в меня какую-то уверенность, что при дальнейших с ним деловых разговорах, я буду в состоянии без всякой опаски высказывать свои убеждения и взгляды. Живость его глаз и речи производили впечатление, что перед вами умный человек, несомненно наделенный недюжинными способностями и, не лишенный проницательности и хитрости. Во всяком случае, первое же знакомство с ним вызывало симпатию к нему, а его простота в обращении располагала к спокойному, деловому разговору.
Устав от описания, я не совсем тактично вернул разговор в русло темы:
— Ну а как насчёт выделения средств на коксобензольную промышленность?
— Я подробно изложил обстоятельства дела и вопрос был решен быстро и в положительном смысле. Кроме этой, была ещё одна встреча с Лениным в Совнаркоме по поводу добычи соды из Петуховских озер и о производстве спирта из фагнуса (верхнего слоя торфяников) по способу профессора Мозера.
Немножко слышал про эту историю, поэтому поинтересовался:
— Насколько мне известно, Вы не одобрили эту технологию и не дали ей хода. Почему?
— При обработке кислотами фагнус способен с хорошим выходом давать галактозу (сахаристое вещество), которая, будучи подвергнута брожению, превращается в спирт. Но сбраживание галактозы представляет большие трудности, не всегда происходит гладко и получаемый спирт получается с нестабильным качеством и намного дороже, чем из картофеля. Все эти аргументы я привёл Владимиру Ильичу и, он с ними вполне согласился.
— А самый дешёвый спирт получается из картофеля?
До Первой мировой войны, «картофельной столицей» России являлась Эстляндская губерния, она же занимала первое место в Российской империи по производству спирта из картофеля… С уходом этой территории из состава нашего государства — «свято место» пусто осталось и, я твёрдо намереваюсь занять его Нижегородчиной.
Ибо, спирт потребен не только в качестве сверхпопулярного в народной среде напитка, но и как технологическое сырьё для химической промышленности.
— Совершенно верно. Я считал и считаю, что производство картофеля во всех странах должно быть доведено до максимума, так как при правильном ведении интенсивного хозяйства он является самым дешевым хлебом, необходимым для питания человека и домашних животных, а также и для производства спирта, из которого можно получать многие органические препараты, причем остатки от спиртового брожения также идут для питания скота.
Беру быка за рога:
— Говоря про «многие органические препараты», Вы имели в виду синтетический каучук?
Тот, изумлённо на меня таращась:
— В том числе и возможно его. Хотя, в этом случае более уместной была бы нефть.
Закончил на эту тему, с чувством истинного огорчения:
— Это была моя последняя встреча с Лениным и, мне не суждено было более беседовать с этим — безусловно выдающимся человеком, вследствие наступившей его болезни и последующий смерти…
Велик и противоречив был человек!
Как говорил Черчилль:
«В двадцатом веке Россия испытала два несчастья подряд: когда Ленин захватил власть и когда он умер».
* * *
Однако, вернёмся к нашим баранам:
— Как Вы оцениваете деятельность «Главхима» по восстановлению химической промышленности в России?
— Как положительную! Была проведена очень большая работа по трестированию и вместо бывших «главков» созданы тресты — объединяющие по несколько заводов, расположенных близ друг от друга — которыми можно было легче управлять и снабжать сырьем. Непорядок оставался лишь в «Резиновом», да «Анилино-красочном» трестах — но там как говорится: «здесь я был бессилен»!
После краткого рассказа я понял, что всё дело в кадрах, сырье и технологиях.
Из-за недостатка импортного каучука крупнейшие производители резины в России — ленинградский «Треугольник» и московский «Богатырь» — вынуждены сокращать производство с одной стороны, а с другой стороны являясь монополистами — могли себе позволить плевать на качество.
С «Анилиново-красочном трестом» всё несколько сложнее.
Вот что я узнал со слов химика:
— Чтобы показать какие объекты возбуждали горячие споры, я приведу некоторые примеры. Мы имели два треста красочной промышленности: «Анилин-трест» в Москве, и «Южный Красочный Трест» в Донецком бассейне. «Химическое Управление» должно было решить, где производить нафтол — полупродукт для изготовления красителей. Представители обоих трестов доказывали необходимость установки производства на их заводах и приводили в свою защиту данные, которые были оспариваемы их конкурентами. Я не ошибусь, если скажу, что несколько заседаний Совета ушло на обсуждение этого спорного вопроса, и в конце концов это производство было установлено на обоих заводах, чтобы выяснить, где оно будет более экономично.
Но это оказывается, была ещё не проблема:
— До революции, даже скажем так: ещё до начала Первой мировой войны — немецкие фирмы «Байер», «Фарбверке» и «Баденская анилиновая фабрика» — построили в Москве небольшие фабрики для приготовления необходимых текстильной промышленности красок. После Гражданской войны кинулись, да не тут-то было: работать на них некому — ибо все специалисты разбежались. В результате, вся современная деятельность предприятий заключалась в покупке в Германии полупродуктов на сумму в 80 миллионов рублей в год — благо ввозная пошлина очень низкая, и посредством простой операции смешения — получать из них так необходимые краски.
Непроизвольно, перебиваю:
— Вы сказали «80 миллионов рублей в год»?
— Да, я так сказал… А, что?
— Так, ничего… Продолжайте!
— Перед «Анилиново-Красочным Трестом» поставили задачу наладить изготовление в достатке собственных основных полупродуктов надлежащего качества, — обречённо махнув рукой, — но «воз» пока и «ныне там».
По словам Ипатьева, он уже договорился с компанией «И. Г. Фарбениндустри» об оказании технической помощи в изготовлении в России анилиновых красок для текстильной промышленности, прислав в Москву своих представителей для заключения контракта. Причём в качестве платы за патенты красителей, они были даже согласны на покупку Советами других химических продуктов… Но:
— Эти переговоры в созданной совместной комиссии тянулись годы и, в конце концов будучи не в силах далее терять время на бюрократическую волокиту «И. Г. Фарбениндустри» решило прервать переговоры по заключению контракта с нами и продавать свои краски лишь за наличный расчет.
Но кроме засилья бюрократии и её традиционной российской неповоротливости, была ещё одна причина этой досадной неудачи. В оконцовке этой темы, Владимир Николаевич сам того не подозревая, очень технично сдал своих коллег:
— Подозреваю из-за того, что во главе Треста стоят имеющие некий меркантильный интерес приват-доцент Московского Университета Николай Александрович Козлов и бывший служащий в правлении филиала немецкой фирмы «Бейер и Ко» — Беркоф, а главным специалистом — Эйхман, который долгое время был на службе в фирме «Фарбверке».
Соглашаюсь с ним и задумчиво:
— Если это не исключено по каким-то законам Мироздания, то стало быть… Вполне может быть.
Не отсюда ли, не из этих ли «меркантильных интересов» — растут ноги большинства шпионских дел второй половины 30-х годов?
Сперва не дошло, но потом как будто молнией торкнуло:
«Восемьдесят миллионов рублей на краски для текстильной промышленности… Золотом!».
И молниеносно же пришло решение:
«Надо брать».
Тут же в голове возникла кое-какая интересно-многообещающая комбинация с одним моим хорошо знакомым из-за океана:
— Как насчёт привлечения специалистов по анилиновым краскам из других стран? Например, из Америки? На одной же Германии — свет клином не сошёлся!
Тот, приподняв брови:
— Ну а почему бы и нет! После войны, при ревизии Рейнских заводов, французы забрали все описания технологических процессов и стали изготовлять часть красок у себя дома, хоть и с худшим качеством. Американцы Дюпон де Намюр, переманили к себе «длинным долларом» два-три десятка хороших химиков с немецких красильных заводов и стали устанавливать производство красителей в Соединенных Штатах. Точно так же может получиться и, в России — если этим займётся человек достаточно энергичный, предприимчивый и главное — хорошо разбирающийся в химическом производстве… А то был такой случай — ещё при жизни Ленина.
«При жизни Ленина», как и после неё — аферистов в Стране Советов хватало, вспомнить хотя бы историю со шведскими паровозами. Я к этой когорте тоже некоторым образом отношусь, поэтому чисто для повышения квалификации интересуюсь:
— Это, какой же, такой «случай»?
— Американский коммунист Джон Рид пообещал привести большую группу американских специалистов для запуска коксовых печей в Кузнецком угольном бассейне и последующего улавливания аммиака и ароматических углеводородов (бензола, толуола, нафталина) из отходящих газов… Но в последующем оказалось, что в Россию приехали совсем не опытные рабочие и не инженеры — а какие-то случайные и подозрительные личности, ищущие хорошего заработка и, как говорили тогда — больше специалисты по портняжному делу, чем по коксобензольной промышленности.
Не… Масштаб не мой.
Сделав уверенный жест рукой, я твёрдо заявил:
— Если за дело возьмусь я, из Штатов приедут как раз те — кто нужен.
Конечно, прежде надо каким-то образом отстранить от рычагов принятия решений в «Анилиново-Красочном Тресте» господ Беркофа и Эйхмана…
Но это-то как раз, сделать будет наиболее легко!
Сделать им предложение, от которого они не смогут отказаться, а если нет — озадачить свои спецслужбы насчёт компромата и всё будет тип-топ. Что-что, а фабриковать дела о контрреволюционных заговорах я наблатыкался, хотя очень надеюсь — до этого дело не дойдёт, а обойдётся всего лишь «перевоспитанием» коррупционеров методом очищающей кастрации.
Как будто прочитав мои мысли, Ипатьев:
— Почему-то я в этом нисколько не сомневаюсь, Серафим Фёдорович.
* * *
После довольно длительного молчания, задаю ещё один наводящий вопрос:
— Какие ещё вопросы, кроме так называемой «реституции», решались во время ваших заграничных командировок?
— Я вёл переговоры с немецкими фирмами, которые выразили желание получить концессии в СССР.
— Если можно, то хотелось бы поподробнее, Владимир Николаевич…
— Первым делом я встретился с доктором Никодем Каро, который открыл способ получения кальций-цианамида и теперь вместе с сыном возглавляет «Bayerishe Stickstoff Werke», производящую этот пользующийся большим спросом продукт.
Я перед встречей немножко подготовился в области химии и знал, что «кальций-цианамид» (или же более современно — «цианамид кальция») — простейшее азотное удобрение, которое было создано искусственным путём первым… Эээ… Патент был оформлен старым Каро аж в 1909 году. Кроме того, при разложении водяным паром под давлением, из него выделяется аммиак — который затем в присутствии платинового катализатора превращается в азотную кислоту.
Последняя же, используется для приготовления всех известных мне взрывчатых веществ: от бездымного пороха — до тротила и гексогена.
Изготавливается кальций-цианамид в специальных печах, путём нагревания в атмосфере азота до температуры тысячи градусов карбида кальция. Последний же в свою очередь, фабрикуется путём спекания обычной извести и каменноугольного кокса.
Казалось бы — все не просто «просто», а «очень просто», да?
Но не всё так просто, думаю, иначе бы этот «кальций-цианамид» — мастырили на каждом углу.
— А как насчёт производства этого вещества в нашей стране?
Ипатьев тяжело вздохнув:
— До войны, в Россию ввозили чилийскую селитру — шедшую как на удобрения в помещичьих хозяйствах, так и для производства азотной кислоты. Когда же в связи с военными обстоятельствами ввоз селитры был изрядно затруднён, «Химический Комитет» под моим руководством приступил к постройке в Юзовке первого завода каталитического окисления аммиака воздухом, в то же время разрабатывая проект завода кальций-цианамида…
Разведя руками, виновато:
— …Но в связи с известными событиями, завершить эти начинания не удалось.
У меня появился вполне резонный вопрос:
— После «известных событий» прошло уже как бы не семь лет! Неужели за это время нельзя было бы хотя завершить начатое в 1915-16-х годах?
— Всё это время я настаивал перед Президиумом ВСНХ, что наша главная задача на ближайшее время состоит в постройке заводов связанного азота. Который, может быть употреблен в мирное время в качестве сельскохозяйственного удобрения, а в военное — для производства взрывчатых и отравляющих веществ.
Интересуюсь, показывая в очередной раз свои «недюжинные» познания в химии:
— Я слышал, что существует другой — более прогрессивный способ производства связанного азота.
— Совершенно верно! Это так называемый процесс Габера, открытый незадолго до войны 1914 года и позволивший Германии так долго продержаться…
«Вот и ещё одна зачётнейшая альтернативочка! Приехал попаданец в Германию накануне ПМВ, вальнул химика Габера — чем предопределил скорое поражение Кайзера и следовательно — предотвратил Революцию и Гражданскую войну в России».
— …Был я во время одной из своих командировок на Баденской анилиновой фабрике в Людвигсгафене, знакомился с процессом синтеза аммиака из азота и водорода под давлением 200 атмосфер и при температуре около 500 град, в присутствии железного катализатора.
Несколько хвастливо:
— Кстати, это я первым ввел давление, как необходимый фактор для каталитических процессов — совершающихся при высоких температурах. На Баденских заводах и Фарбверке, показывая новые процессы, мне нередко говорили — подчёркивая, что этот процесс ведется «Nach Ipatieff» (по методу Ипатьева).
Спрашиваю:
— Вам за это хоть что-нибудь «капает»?
— …«Капает»?
Я довольно выразительно потёр двумя пальцами, как будто пересчитывая стопку купюр и, до него сразу же дошло:
— Ах, вот Вы про что…
— Каждый труд должен вознаграждаться, иначе мы до Маркса с Фридрихом докатимся.
Ипатьев, довольно сухо и несколько неприязненно к моей особе, ответил, поджав губы:
— До Революции я никогда не брал никаких патентов на мои открытия, за что многие меня ругали. К примеру, эксперт в «Бюро Патентов» профессор Яковкин, считал что одно мое открытие: «влияние давления на химические процессы» — дало бы мне за границей миллионы. Немецкие же химики, даже обижаются, что снабжая их промышленников бесплатными открытиями — я сбиваю им доходы…
Я тоже довольно неприязненно про него подумал:
«Лошара! Пожалуй, пред тем немцем — попаданцу следовало бы вальнуть тебя».
Улыбнувшись, Ипатьев:
— …Но я думаю, это они так шутят.
— Про одного моего знакомого тоже так «шутили», — сказал я и тоже улыбнулся, — а потом его нашли зарезанным. Однако, давайте вернёмся к вопросу о «связанном азоте»… Так к каким выводам Вы пришли?
— Так как последний процесс, которым владеет «И. Г. Фарбениндустри», купить сейчас невозможно, то остается только вопрос о постановке производства кальций-цианамида. Который служит в мирное время, как прекрасное удобрительное средство, а в военное время может быть превращен в аммиак, который легко окисляется в азотную кислоту, необходимую для изготовления взрывчатых веществ.
Ещё раз виновато разведя руками, химик замолчал.
* * *
Думаю, не всё так грустно и к «связанному азоту» мы ещё вернёмся, а пока послушаем Ипатьева про его работу в Советском правительстве:
— …Ещё будучи в своей первой заграничной командировке — когда по личному указанию Ленина вёл переговоры о «реституции», я узнал потрясающую новость: «Главное Химическое Управление» — было упразднено как таковое, с передачей его функций в «Производственный Отдел» ВСНХ. Дело по восстановлению химической промышленности страны, которому я посвятил целых восемь месяцев свой жизни — было уничтожено и развеяно в прах, из-за каких-то мелочных расчётов и непонятных мне подковёрных интриг.
«Мда…, — подумалось, — недолго музыка играла, недолго химик танцевал…».
— Меня заочно, не спросив — согласен ли я занять эту должность или нет, назначили Председателем коллегии НТО с оставлением меня членом Президиума ВСНХ, причем никакого запроса, сделано не было.
Кивнув, соглашаюсь:
— Так поступать со специалистом вашего уровня — категорически нельзя! Я был большего мнения об большевистской верхушке. А что по этому поводу сказал Владимир Ильич?
— Ленин в это время находился в очень болезненном состоянии и, быть может, не мог вникнуть во все детали столь безрассудного постановления. Рыков же, заместитель его как Председателя Совнаркома, в то время тоже был за границей — где ему делали серьезную операцию.
— Кажется, Вас всё же оставили в Правительстве и на весьма высокозанимаемой должности…
— Да, я был оставлен членом Президиума ВСНХ и, на мне по прежнему лежало наблюдение за всей химической промышленностью. Но я имел в своем распоряжении только одну секретаршу и ни одного инженера — сведущего в химической промышленности. Формально, мне по соглашению с начальником Производственного Отдела ВСНХ — предоставлялось право требовать данные и помощь от лиц, входящих в этот Отдел по химической части. Но на деле, я никакой помощи не получал.
Передохнув и собравшись с мыслями, химик продожил:
— Итак, по приезде в Москву я вступил в исполнение своих обязанностей, как член Президиума ВСНХ и как председатель Научно-Технического Отдела. Ввиду того, что Химическое Управление было упразднено, у меня сильно убавились дела по химической промышленности — так как большинство из них разрешалось в Производственном Отделе, а отчет о деятельности Химических Трестов, созданных год тому назад Главным Химическим Управлением, теперь рассматривался в особой Контрольно-Поверочной Комиссии.
Донельзя участливо спрашиваю:
— А чем Вы тогда занимались, Владимир Николаевич? Неужель бездельничали?
Тот, закатив мечтательно глазки:
— Ах, если бы! Про мою деятельность можно судить по количеству научных заведений, находящихся в ведении НТО… Мне перечислять?
Согласно кивнув, я приготовил пятерню:
— Перечисляйте: я уже собрался загибать пальцы.
— Тогда Вам придётся разуться, Серафим Фёдорович: 1) Химический Институт имени Карпова (Москва); 2) Институт Прикладной Химии с опытным заводом (Петроград); 3) Государственный Научно-Технический Институт ГОНТИ (Петроград); 4) Институт Прикладной Минералогии (Москва); 5) Институт Удобрений (Москва); 6) Электротехнический Институт (Москва); 7) Институт Прикладной Физики (Москва); 8) Техно-физический Институт (Петроград); 9) Аэродинамический Институт (Москва); 10) Главная Палата Мер и Весов (Петроград); 11) Гидравлическая Лаборатория при Тимирязевской Сельскохозяйственном Институте (Москва); 12) Институт Силикат (Москва); 13) Институт Прикладной Механики (Петроград). Кроме этих институтов, НТО субсидировало многих ученых — которые производили в своих лабораториях исследования, необходимые для промышленности.
Невольно проникшись ещё большим уважением к собеседнику:
— Мда… Действительно, не хватило на руках пальцев. Так Вы и в сельском хозяйстве шурупите, уважаемый Владимир Фёдорович?
— …«Шуруплю»? Надо будет запомнить… Почему, нет? До Революции у меня была целая ферма.
— И в аэродинамике?!
Лишь разведя руками, химик:
— Пришлось начать «шурупить»!
— Ну и каковы успехи, если не секрет?
Мгновенно посерьёзнев
— В течении почти пяти лет пребывания на посту Председателя Коллегии НТО, мне удалось через Президиум ВСНХ выхлопотать необходимые суммы для постройки специализированных зданий научных Институтов. Особенно, мне бы хотелось обратить ваше внимание на устройство Аэродинамического Института, оборудованное громадной трубой — важное с точки зрения обороны страны.
Несколько раз ударив в ладоши, я восхищённо воскликнул:
— История Вам того не забудет!
Профессор, несколько картинно раскланялся.
* * *
Продолжим разговор:
— Так говорите, что с Лениным Вы больше не встречались?
— Во время одного из заседаний Президиума ВСНХ ко мне обратился Смилга и сказал: «Я был вчера у Ленина на докладе, и он просил сказать Вам, что просит Вас придти к нему как-нибудь вечерком, неофициально, выпить чашку чая и поговорить о разных технических вопросах. Только надо созвониться через Горбунова, в какой из ближайших вечеров будет более удобным устроить свидание»…
Печально поникнув главой, химик на минорной ноте закончил:
— …Но этому не суждено было случиться. Через несколько дней у Ленина был второй удар, он лишился сознания и речи и ему уже не суждено было возвратиться к работе… Он не владел речью, мог с трудом понимать только самые обыденные вещи и, через год с небольшим скончался. Вместе с другими членами коллегии НТО, в точно указанное время, я возложил венок на гроб с набальзамированным телом Ленина. Мне удалось несколько долее остаться и рассмотреть черты лица усопшего Ленина. На мое впечатление он был очень похож на живого, только рыжеватый цвет его волос стал более светлым.
Не сговариваясь траурно помолчали — почтив память великого и, вместе с тем — весьма противоречивого в своих деяниях человека, затем я спросил:
— Как болезнь, а затем смерть Ленина сказалась на Вас и вашей деятельности в составе Советского правительства?
— Вскоре после смерти Ленина, по предложению Зиновьева, первым делом переименовали Петроград в Ленинград. Говорят, что позднее приготовляя издание сочинений Ленина, в них нашли одно замечание, показывающее, как отнесся бы сам Ленин к такому переименованию: «Люди предлагающие дать Петрограду другое название, несомненно, идиоты». Эти слова большевики из сочинения Ленина изъяли, но «Ленинград» оставили.
Невольно вырвалось лавровское из «моего времени»:
— Дебилы, блядь! Извините, Владимир Николаевич!
Тот весело ответствовал:
— Ничего, ничего! Вы лишь вслух произнесли то, что было на уме у многих.
Затем вмиг посерьёзнев:
— Если же говорить серьёзно, то весь мой жизненный опыт показывает мне, что для того, чтобы руководить хотя бы несколькими десятками людей, в каком угодно деле, необходимо обладать особыми качествами натуры и своим авторитетом так влиять на окружающих людей, чтобы они беспрекословно выполняли отданные им приказания…
Эти его слова мне крепко запали в душу и, позже — я их частенько мысленно повторял.
— …К сожалению, в Советской России не нашлось таких людей, поэтому смерть Ленина — весьма негативно повлияла на судьбу страны, судя по происходящим в ней в данный момент процессам распада. Все эти Рыковы, Бухарины, да Богдановы… Да, даже сам Троцкий — хотя он изо всех сил пыжиться! Они не только не того калибра, как Ленин — а вообще люди не большого размаха, чтоб могли стать во главе всего происходящего в России.
Мне показалось весьма странным, что он не помянул Сталина, но я промолчал. Ипатьев же, переходя от общего к частному, с горечью поведал:
— Ещё во время болезни Ленина, когда я вернулся в Москву после второй заграничной командировки и хотел по привычке вступить в исполнение обязанностей члена Президиума ВСНХ — мне с самым невинным видом сообщили, что Политбюро постановило снять меня из Президиума — оставив за мной место председателя Коллегии НТО. Через несколько дней совершенно случайно я увидал новый список членов Президиума, который отличался от прежнего только тем, что вместо моего имени красовалась новая фамилия некого Юлина — который лучше меня подходил для этой должности лишь тем, что состоял в партии.
— После моих настойчивых попыток понять, что происходит, мне (правда предельно вежливо) объяснили, что из правительства меня выкинули — чтоб я больше мог посвятить себя научной работе на должности Председателя Коллегии НТО. И я успокоился.
Грустно улыбнувшись, ведущий российский химик беспомощно развёл руками:
— Так и закончилась моя деятельность в составе Советского правительства.
После довольно продолжительной паузы, я мрачно протянул:
— Нда… Беспредел — иначе не скажешь.
— …«Беспередел»?! Какое ёмко-точное определение!
— Нижегородский новояз. Если желаете, я Вам словарик подгоню.
— Сделайте такую милость!
* * *
Однако, продолжим:
— …Успокоившись по принципу «всё, что не делается — делается к лучшему», я твердо решил возобновить научную работу в лаборатории. Увиденное мною во время заграничных командировок на заводах и лабораториях европейских фирм — убеждали меня, что грешно будет не продолжать мои исследования, которые вызывали большой интерес и одобрение со стороны многих моих коллег-химиков. Кроме того, моя душа истосковалась по научной атмосфере, а зарождавшиеся в голове новые химические идеи — властно толкали на мысль их реализовать.
С интересом его слушаю.
— Где я в то время мог начать свою научную работу? Единственное место, где я мог вести мои работы, была моя старая лаборатория Артиллерийской Академии… Но я уже не был ее заведующим, так как с назначением меня членом Президиума ВСНХ — я должен был отказаться от этой должности, уступив ее моему прежнему помощнику — профессору Витторфу.
— Остаётся убогая старая химическая лаборатория в Академии Наук, в которой ни до — ни во время войны систематической работы не производилось и, она совершенно не была приспособлена для моих исследований. В то время, после порчи канализации и водопровода в начале двадцатых годов — её состояние было довольно плачевным. Мой кабинет был в ещё более ужасном состоянии, с испорченным водопроводом и сломанными от наводнения полами. Чтобы начать работать, надо было привести всё это в порядок — а для этого были нужны деньги, которых у Академии не имелось.
— К счастью, как будто чуя за собой вину — Президиум ВСНХ стал отпускать мне ежемесячно известную сумму денег для приобретения стройматериалов, найма рабочих, покупки аппаратов и реактивов, а также для уплаты вознаграждения моим ассистентам…
— Кварцевые трубки я заказал в Германии, так как в СССР их нельзя было достать. Стальные трубки для моих «бомб» (реакторов высокого давления) также были заказаны в Германии, способные выдерживать давления в 600 атмосфер. Но когда мы накачали в них всего 100 атмосфер водорода, то последовал страшный взрыв и две бомбы разнесло на мелкие куски. Вероятно, вместо стальных манесмановских — мне прислали железные трубки из плохого материала. Подобные проволочки привели к тому, что к систематическим работам мы смогли приступить лишь в январе 1924 года.
— За границей нашего богоспасаемого Отечества тоже жулья хватает, — делаю вывод и спрашиваю, — если не секрет, Владимир Николаевич, над чем Вы работали?
— Среди моих работ по органической химии наиболее обещающими являлись реакции деструктивной гидрогенизации высокомолекулярных соединений под влиянием смешанного катализатора — окисей никеля и алюминия, предложенного мною впервые еще в 1912 году. В более поздних работах мною было доказано, что получаемый из каменноугольной смолы высоко кипящий солвеит — легко может быть превращен также в бензол и толуол…
Помолчав, будто размышляя стоит ли говорить, он всё же сообщил:
— …К сожалению, я сообщил об этих открытиях в научных журналах — не взял предварительно патенты на них и, заграничная химическая промышленность — не промедлила прибрать их к рукам. Такая же история получилась и с работами по окислению фосфора водой под давлением — с получением при этом водорода и фосфорной кислоты, патенты на которые — «И. Г. Фарбениндустри» купила за хорошую цену не у меня, а почему-то у шведского инженера Лилиенрота.
С запоздалым сожалением добавляет:
— Теперь я понимаю: это была моя большая ошибка, что я пренебрегал брать патенты на все мои открытия в науке!
Мне до зудящего жжения «под репицей» хотелось озвучить притчу об мудреце — учащимся на чужих ошибка и его «антиподе» — делающем всё наоборот… Но я тактично промолчал.
* * *
Затем, Ипатьев стал жаловаться на трудности советского быта:
— Главное затруднение было в том, что лаборатория совсем не имела газа, и для нагревания приходилось изыскивать разные керосиновые лампы, и использовать электричество, которое подавалось иногда только по вечерам. Тем не менее, научные исследования в этой лаборатории я вел до…
Профессор потупился, а я за него закончил:
— …До вашего твёрдого и окончательного решения свинтить за «большую лужу»?
Тот, хотя и с некоторой опаской — подтвердил свои намерения кивком, затем продолжил, чтоб соскользнуть со «сколькой» темы:
— Кроме того, я участвовал в «Особой комиссии» Розенгольца…
Перебиваю:
— Эта та комиссия, что вела переговоры с германским Генеральным штабом и немецкими промышленники о достройке в Самаре завода боевых отравляющих газов?
Всплёскивает руками:
— Ваша осведомлённость, Серафим Фёдорович, меня просто поражает!
Говорю словами «папаши Мюллера» — шефа берлинского Гестапо:
— «Что знают двое — знает и свинья». А в вашей «Особой комиссии» — народу побольше было. Однако чисто из присущего мне любопытства — хотелось бы подробностей.
Ипатьев, не заставил себя долго уговаривать:
— Первым делом, мы взялись за разработку хорошего противогаза — прежние не годились для защиты от отравляющих газов нового типа. Этим у нас занималась группа химиков под руководством профессора Прокофьева, который во время войны работал у меня в «Химическом Комитете» и прославился своей изобретательностью. Изрядные затруднения были в том, чтобы подобрать такое вещество, которое будучи положено в фильтрационную коробку противогаза — было бы способно задержать ядовитый дым (испарения), образующийся от распыления к примеру льюизита.
В наших старых — находящихся на складах и в иностранных противогазах, для этой цели употреблялись особые сорта ваты и целлюлозы — не способные задержать эти миазмы…
Со смешком:
— Не поверите, но самым трудным для поглощения является обычный табачный дым!
— Охотно верю, профессор!
— …Вещество, вложенное в фильтр противогаза, кроме надёжной задержки ядовитых веществ — не должно намного увеличивать сопротивление проходящему через противогаз воздуху и, следовательно — затруднять дыхание.
Согласно поддакиваю, вспомнив свои ощущения в палатке с хлорпикрином — когда в «той жизни» проходил курс молодого бойца и забыл вытащить пробку из коробки фильтра противогаза:
— Выбор сдохнуть от газов или просто задохнувшись — не из самых приятных на этом свете.
— …После довольно продолжительных поисков, нам с Прокофьевым удалось найти такое вещество, которое я не могу назвать здесь, так как это является военной тайной6.
Оглянувшись по углам комнаты — не подслушивает ли кто, приложив палец к губам и издав с гадючьим присвистом звук «Тссс», я едва слышно спросил:
— Порошок активированного угля производящийся артелью «Красный активист»?
Тот, пуча гляделки, также — шёпотом:
— А Вы откуда знаете, Серафим Фёдорович?
С некоей гордостью, хотя и скромно потупив свои бесстыжие прогрессорские зенки:
— Стоял, так сказать — у истоков сего производства.
После довольно продолжительного раздумья, разглядывая меня как будто в первый раз увидел, Ипатьев с еле заметной иронией — сразу не понятой мной, произнёс:
— С первого взгляда на Вас, понял что Вы — довольно незаурядная личность… Правильно про Вас Надежда Константиновна сказала.
Отвечаю той же монетой:
— Уверен, Владимир Николаевич, что ещё не раз и даже не два, сумею Вас ещё удивить. Однако продолжайте — об моей ничтожной личности мы ещё успеем поговорить.
Тот, довольно словоохотно:
— Близ станции Иващенково, что в сорока верстах от Самары — во время войны был построен завод по производству хлора, иприта и фосгена. Но до начала Революции предприятие не успели пустить и на момент переговоров — оно считалось «законсервированным». На самом же деле — разворованным и растасканным во время Гражданской войны.
— Какова же была ваша роль в этой комиссии?
— Кроме меня и Розенгольца — очень надменного человека, много о себе мнящего, но по сути — малопригодного к какой-либо административной деятельности, в комиссию вошли инженер Райнов, химик Ададуров, член Коллегии Военно-Технического Управления Косяков и ещё один тип — несомненно, назначенный из ГПУ. С нами же ехали и два немца: доктор Штольценберг и его помощник, немецкий инженер, который должен был остаться в России в случае, если ему будет дан заказ на постройку завода.
— На меня была возложена очень серьезная и ответственная задача: определить стоимость завода, как его зданий, так и оборудования и установить, какие меры надо принять, чтобы пустить его в ход. Эти данные были нужны Военному Управлению, чтобы в договоре с немцами указать, какой капитал вкладывает СССР в это общее дело: чем выше окажется стоимость нашего вложения — тем больше мы будем в праве требовать с немцев.
— По приезде обратно в Москву мы представили полный отчет о состоянии завода, который был принят в соображение во время дальнейших переговоров. Одновременно с нами, доктор Штольценберг подал смету на полное переоборудование Самарского завода с целью установления производства обусловленных количеств фосгена и иприта. Переговоры относительно заключения контракта затянулись почти на всю осень (я даже успел побывать ещё раз в Германии) пока, наконец, не пришли у договору, что мы должны были привести вы порядок старые цеха и построить новое громадное здание для снаряжения снарядов ядовитыми газами, а вся аппаратура должна была быть доставлена Германией…
С возмущением:
— Этот «доктор Штольценберг» оказался скользким и бесчестным типом! Он обещал мне, после оформления контракта на подряд — пожертвовать около 500.000 марок в фонд, который должен служить для развития научных исследований от области в защиты от ядовитых газов. Он предполагал, в случае моего согласия, поставить меня во главе этого фонда в России, а также обещал использовать мои знания и заграницей. Он даже спрашивал моего совета, как лучше оформить это дело!
— Но как только контракт Штольценберга был подписан на благоприятных для него условиях, о пожертвовании известной суммы для научных исследований он более не упоминал… А я находил, что мне самому поднимать разговор совершенно неудобно и нецелесообразно.
Негромко резюмирую:
— Лох, это судьба!
Но у профессора оказался великолепный слух:
— Извините, не понял… Какой «лох»?
— Конкретный.
— Ммм… Снова ничего не понимаю из вашего «Нижегородского новояза».
— Я хотел сказать: «Оказанная услуга — уже ничего не стоит».
Вздыхает:
— К великому сожалению, я это понял слишком поздно…
* * *
В СССР 20-30 годов бзык в части «газов» не уступал таковому же по части авиации.
Лев Давидович Троцкий, как-то выступая с приветственной речью на каком-то собрании, по какому-то случаю, изрёк:
«Мы хотим создать газовую ограду, в которой будет строиться новое общество. Если кто и имеет право на жестокость, то это мы… У нас химия и авиация будут сочетаться с добротой не в силу нашего советского словосложения, а по самому существу».
Вслед за этим, по аналогии с «ОДВФ» 19 мая 1924 года в СССР — появилось «Добровольное общество друзей химической обороны и химической промышленности» (ДОБРОХИМ). Если первое действовала под лозунгом: «Трудовой народ, строй воздушный флот!», то основным девизом «ДОБРОХИМа» стал призыв «Массовая защита от газов — дело трудового народа!». По сути, общество было призвано пропагандировать использование химических веществ в мирных целях — но при этом учить защищаться от их боевого применения.
К лету 1924 года был создан Центральный совет «ДОБРОХИМа СССР», который избрал Президиум во главе с Троцким и ревизионную комиссию, секретарем которой был избран Иосиф Уншлихт. При этом руководящим органе были созданы секции: организационно-инструкторская, агитационно-пропагандистская, производственная, финансовая, применения химии в сельском хозяйстве, научно-техническая. Общество быстро набирало обороты: к августу 1924 года были созданы более 50 губернских отделений «ДОБРОХИМА», а с 1 ноября на постоянной промышленно-показательной выставке ВСНХ СССР был открыт и одноименный павильон — в целях популяризации идей и принципов этой организации.
Ну и само собой, призыв вступать в ряды «ДОБРОХИМа» был немедленно растиражирован прессой и в него косяками попёр электорат.
Доброхимовцы проводили лекции в школах, учреждениях, создавали кружки противохимической обороны и пункты противохимической защиты в городах и сёлах, заводах, фабриках, рабочих клубах и даже в жилых домах. Постоянно и регулярно проводились тренировки, обученине населения правилам поведения в случае газовой атаки. И обязательно надо сказать, что, памятуя о газовых атаках Первой Мировой войны — к манёврам, имитировавшие газовую атаку — отношение населения было очень серьёзным.
Вспомнить хотя бы Ильфо-Петровского Остапа Бендера — павшего жертвой таких химических учений на страницах «Золотого телёнка»!
За «ДОБРОХИМ» топили — бронзовые и серебряные значки, покрытые горячей эмалью — выпускаемые в том числе и артелями «Красного рассвета», красноармейцы с плакатов и открыток, прозревшие крестьяне с экранов фильмов снятыми известными режиссёрами…
Имелся у этой общественной организации и собственный печатный орган — журнал «ДОБРОХИМ», в числе которых среди всяких-прочих «Уншлихтов», числился и мой собеседник — Владимир Николаевич Ипатьев, у которого «Лев революции» в своё время — беззастенчиво стырил саму идею образования такой организации.
Я считал увлечение боевыми отравляющими веществами — вредным, ненужным и, отвлекающим и без того слабую химическую промышленность страны от более насущных проблем. Ведь как бы мы не старались «догнать и перегнать», только высунься мы во Вторую мировую войну со своим ипритом — противник нас по маковку зальёт более продвинутыми БОВ нервно-параллитического действия — зарином, зоманом и табуном7 — от которых не защищали советские типа противогазов.
Но что я мог поделать против такой мощной пропаганды? По крайней мере за прошедший после моего «попадалова» срок?
Но кое-что я всё-таки мог, поэтому на сетования Владимира Николаевича:
— …К сожалению, я не знаю, чем закончилась эта история с Саратовским заводом.
С лёгкой небрежностью ответил, удовлетворяя его любопытство:
— Могу подсказать, коль Вам столь интересно знать: производство боевых отравляющих веществ — будет перенесено на Украину, в городок под поэтическим названием Чернобыль.
Изумлению не было предела:
— «Чернобыль»?! Где это?
— Небольшое еврейское мястечко где-то возле Днепра — в подробности я не вдавался.
— Почему именно туда?
Пожав плечами:
— Поближе к врагу, так сказать… К классовому врагу! Чтоб через всю страну эту гадость не возить — вдруг где по дороге стырят, а применять прямо на месте производства.
— И Ольгинский завод туда перенесут?
— Его в первую очередь.
На хрен мне в Подмосковье — где проживает множество хороших людей, в том числе моя Королева, такое сомнительное удовольствие?
Это — вместо Днепрогэса!
Ибо украинские нетоварищи во главе с Чубарём, взяв по их словам — «девять десятых суверенитета» у Центра, тем не менее — очень настойчиво просят у Москвы:
— Дай, дай, дай! Дай, хоть что-нибудь!
Вот и пришлось их уважить, взамен получив небольшой «откат» за посредничество и долю в разработке криворожской руды и никопольского марганца. Кстати, финансовые влияния в Чернобыльский химический комбинат — оказались немногим меньше оказались, чем в когда-то планируемый Днепрогэс… Только от немцев «для развития противогазного дела в России», я получил в виде «отката» пятьсот тысяч марок — которые вложил в артель «Красный активист», производящую активированный уголь, которая тут же переформатировалась в АО «АкСорбикс» и начала выпускать коробки с угольными фильтрами для противогазов.
Сколько из них украдут?
Про то, тильки их покойный гэтман Мазепа — вертящийся в данный момент на адской сковородке, знает!
Но экология бассейна реки Волга — с её до сих пор не выловленными осетрами, стоит дороже.
* * *
Продолжаем разговор:
— По словам Надежды Константиновны и, в Наркомате просвещения при Луначарском — Вы тоже оставили свой заметный след?
Ипатьев охотно продолжил свои воспоминания:
— После замены Рыковым на посту Председателя ВСХН Богданова — не имеющего надлежащего авторитета, как по политической линии — так и в промышленности, в правительстве начались перестановки — про которые, хочется сказать словами Крылова из известно басни: «А вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь!». Со дня смерти Ленина же, такое происходило каждые несколько месяцев и, ни к чему хорошему эти массовые переезды из кабинетов в кабинеты не приводили — исключая поломки мебели, разве что…
Не преминул вставить на это свои «пять копеек»:
— Когда дела в борделе идут плохо — надо менять девочек, а не переставлять кровати!
Улыбкой поощрив моё острословие, Ипатьев продолжил:
— …Примерно в это же время, в Комиссариате Народного Просвещения — во главе которого тогда стоял Луначарский, был образован специальный отдел по техническому образованию, куда пригласили и вашего покорного слугу. Правда, Надежды Константиновны я там ни разу не видел, общаясь больше с другой особой — Варварой Николаевной Яковлевой, женой известного большевика Смирнова, поставленной во главе этого отдела.
— Довольно энергичная особа! Это она написала письмо в Президиум ВСНХ, чтобы я был назначен членом коллегии этого отдела. Президиум выразил свое согласие и, мне прибавилось еще одно занятие: еженедельно присутствовать на заседаниях коллегии — которые большей частью происходили по вечерам и иногда затягивались до поздней ночи.
— Насчёт Варвары Николаевны я вынес впечатление — как об очень деловой женщине, умевшей разбираться в трудной обстановке и выносить правильные решения. Но что она сделает одна-одиношенка?!
Просто кипя возмущением:
— За два года мне пришлось хорошо узнать всю систему советского школьного образования — выпускающей совершенно безграмотных юношей и девиц, не способных даже правильно выражать свои мысли — ни письменно, ни устно. А от их познаний в точных науках — прямо и не знаешь — смеяться или плакать.
— Увы, но пока мы плодим потерянное поколение…, — печально кивнув я и, продолжил в более мажорном тоне, — однако, свет в тоннеле уже виден: пришедший на смену старому потаскуну Луначарскому новый Нарком просвещения РСФСР Бонч-Бруевич, собирается вернуть образование к классической немецкой школе.
Как уже говорил: вступив в «новой реальности» на должность Наркомом просвещения, Бонч-Бруевич тут же стал приводить советское образование в божеский вид — первым делом подняв зарплату учителям, вторым делом изгнав из него всяких экспериментаторов со своими «планами Дальтона», публично объявив эти затеи вредными. В школах обоих ступеней стала насаждаться дисциплина, а среди приоритетов — усвоение учебного материала, а не политически-общественная деятельность.
Взял он под особый контроль и мой проект «Поколение Next» — воспитание детей по методу супругов Никитиных, ныне идущий полным ходом в Ульяновске и уже приносящий вполне зримые результаты. Самые старшие детишки из всей группы, по умственному развитию превосходят большинство выпускников трудовой школы второй ступени и даже некоторых рабфаковцев — направленных в ВУЗы по комсомольской путёвке.
Но, конечно же процесс хоть и пошёл — находится в самом своём начале, встречая ожесточённое сопротивление со стороны отдельных упоротых…
Это ломать легко, просто и временами даже весело!
А восстанавливать и создавать — неимоверно тяжело и максимально сложно.
Не знаю, чем кончится эксперимент (эх, прожить бы ещё лет десять, а лучше — двадцать), но хотя бы раньше чем «в реале» на три-четыре года у нас наконец начнут готовить специалистов, а не создавать нового — «коммунистического человека»…
И то хлеб, согласны?
Однако, как будто не расслышав мои слова, Владимир Николаевич принялся «хрустеть французской булкой»:
— Все похвалы новому направлению в учебе, которые распространяли повсюду большевики — совершенно не отвечают действительности и не выдерживают никакой серьезной критики. Только одни подлизы могут защищать большевистскую систему образования, которая в глазах настоящих педагогов не выдерживали никакой серьезной критики.
Не люблю огульного охаивания, тем более в таких категоричных тонах, поэтому возражаю:
— Зато, в отличии от дореволюционного, образование стало массовым и доступным абсолютно всем слоям населения.
Профессор, завёлся пуще прежнего:
— Утверждение большевиков, что среднее и высшее образование — было доступно в царское время только для высших классов, совершенно ложно! Я учился в гимназии, в которой на одной лавке рядом со мной сидели Мочалов — сын торговца рыбой и граф Салтыков. Дворян в нашей гимназии было менее половины, а остальные были разночинцы. В XI классической гимназии в Петербурге на Выборгской стороне, в которой учились все три мои сына — из около четырёхсот учеников, было не более пяти процентов потомственных и личных дворян, остальные — были детьми, главным образом, мелких торговцев, швейцаров, рабочих… Десятая часть учеников была освобождена от платы, а все остальные за свое образование платили порядком шестидесяти рублей в год.
— Таких примеров можно было привести сколько угодно, и говорить, что сын крестьянина или рабочего не мог учиться в средней школе или в университете, это явная ложь! Известный химик-органик Коновалов, ученик Марковникова, был сыном крестьянина и до поступления в Университет — служил половым в трактире в Ярославле.
Я довольно скептически хмыкнув, парировал:
— Вы ещё мне про Ломоносова напомните, Владимир Николаевич! Капля дёгтя способна испортить бочку мёда, но вот капля мёда превратить бочку дёгтя в мёд — никогда! Если вашими устами — всё было так хорошо, то почему в итоге — так плохо всё получилось? Почему получившие хоть какое-то образование, предпочитали свалить куда подальше из вашего самодержавного рая, а оставшиеся — не работать на благо Отечества, а подтачивать его изнутри, став революционерами?
Тот, энергично возражает:
— Каждому гражданину царской России предоставлялась возможность выбирать себе работу по своему желанию и ее выполнять там, где он найдет это наиболее для себя удачным. Царское правительство было убеждено, что уход некоторых деятелей заграницу не представляет большой опасности, так как всегда находилось много способных иностранцев, готовых идти на работу в Россию, ввиду благоприятных условий жизни в нашем отечестве.
Не лезу за словом в карман и я:
— Хм, гкхм… Какой-то «когнитивный диссонанс» у нас с вами получился: Благоприятные условия для чужих и неблагоприятные для своих. Мне ваши утверждения представляются довольно-таки спорными! Упуская лучших специалистов из своих, царское правительство довольствовалось худшими из чужих — не нашедшими применения в родных «фаталяндах», а то и откровенных мошенниках-авантюристах. Неравноценный обмен, не находите?
— Нет, нисколько!
Не желая дальше продолжать этот спор, я довольно миролюбиво:
— Ну, что ж… Возможно, Вы и правы.
Сбавил на полтона и профессор-булкохруст:
— Согласен: не всё ладно было «в королевстве Датском», но то что произошло прямо на моих глазах с нашей страной… Не подаётся никакому логическому объяснению!
Лишь махнув рукой, я поставил точку в этой дискусссии:
— Грядущие историки всё изучат, разложат по полочкам и объяснят нашим потомкам — они ещё и не такое объясняли. Нам же лишь остаётся продолжить творить историю!
* * *
Наконец, подбираюсь к тому, зачем пришёл и спрашиваю прямо в лоб:
— Так Вы, Владимир Николаевич, решили покинуть навсегда наше богоспасаемое Отечество?
Хотя тот «побегал глазами», но кривить душой не стал:
— А что мне ещё остаётся делать, Серафим Фёдорович? В прошлом году, ещё до известных событий осенью, надо мной начали сгущаться тучи… «Химический Институт имени Карпова» внес в коллегию НТО доклад о постройке особого здания и закупки в большом масштабе заграничного оборудования для производства опытов, для чего уже была составлена смета. Но когда с подачи Троцкого я изучил перечень оборудования, я отказался её подписать, так как мне было неизвестно — какие именно опыты будут проводиться. Когда на заседании я огласил это и настоял на пересмотре смены, Пятаков сердито посмотрел и сказал: «Вы, Владимир Николаевич, всегда мешаете нам». Это был приговор: я понял, что они мне этого не простят.
— В августе прошлого года, «Химический Комитет» был преобразован в «Химическое Управление», которое перешло в ведение Реввоенсовета. Начальником этого Управления был назначен Яков Мойсеевич Фишман, бывший военный атташе в Германии.
— Сравнительно скоро я увидал, что сотрудничество с Фишманом будет очень трудным! Его химическое образование было ниже среднего, зато самомнение — большое, а желание властвовать у этого миниатюрного химического Наполеончика — громадное.
— Не разобравши всех обстоятельств, он стал подвергать критике всю предыдущую деятельность «Химического Комитета» с ясно видимой целью доказать Реввоенсовету — что до сих пор Ипатьевым ничего не сделано, а настоящая работа будет произведена под его руководством.
С крайним возмущением, профессор продолжил:
— Первым делом Фишман изгнал с «волчьим билетом» управляющего делами Владимира Александровича Березовского — которого я знал еще во время войны, как очень толкового и честного работника. За, что? Фишману очень не понравилось, что когда-то — этого человека устроил на работу в «Химический комитет» именно я. Одновременно, помощник Березовского был обвинён в растрате казённых десяти тысяч рублей и от позора быть отданным под суд — тот вынужден был покончить с жизнью счёты.
— После этого Фишман был очень недоволен, что во главе предложенного им же «Особого совещания» в Комитете, профессора высших учебных заведений выбрали меня, а не его. По поведению этого типа я видел, что он решил отстранить меня от участия во всех серьезных делах, чтобы иметь лавры только для себя одного…
С еле скрываемой обидой, Ипатьев закончил:
— …Фишман ни разу не пригласил меня для обсуждения различных вопросов, я фактически перестал принимать активное участие в делах и, в начале 1926 года — я решил уйти из «Химического комитета».
Несколько траурно помолчали, затем я осторожно поинтересовался:
— Но ведь работа в «Химическом комитете» — где работают над боевыми отравляющими веществами (БОВ) и средствами защиты от них, не является вашим единственным родом действия?
— Совершенно верно! Работа в этом секретном учреждении — занимала у меня немало времени, но далеко на всё. Значительные усилия я потратил на план развития основной химической промышленности, как-то — производство кислот, щелочей, аммиака, искусственных удобрений и всего такого прочего.
Я заметно оживившись:
— «План развития основной химической промышленности»? Я сам — весьма большой любитель оставлять всякого рода «планов развития»! Не расскажите, Владимир Николаевич? Буквально в двух словах…
«В двух словах» не получилось, конечно, но меня заинтересовало следующее.
— …Особо больше внимание в моём плане было уделено развитию промышленности связанного азота. «Только тогда спокойно умру, — говорил я тогда членам Советского правительства, — когда осуществится у нас проблема связанного азота».
Получилось несколько излишне пафосно, но от всего сердца.
— В Президиуме ВСНХ мной был возбужден вопрос о необходимости установить производство у нас кальций цианамида — азотного удобрения для сельского хозяйства. Во время войны же, из этого вещества легко можно будет получать аммиак, который при окислении будет давать азотную кислоту, необходимую для изготовления взрывчатых веществ.
— Мое предложение приняли и, Президиумом ВСНХ было постановлено, чтобы я поехал заграницу и осмотрел различные установки производства цианамида кальция и выбрал бы наиболее для нас подходящую.
— После посещения предприятий Германии и Франции и переговоров с их владельцами и инженерами, мной был выбран способ производства кальций цианамида, а затем — аммиака из него, по способу итальянца Казале. После моего приезда обратно в Москву и доклада в Правительстве, наши инженеры ездили в Италию на завод аммиака Казалле, чтобы изучить во всех деталях каталитический синтез аммиака, а также сделать заказ первой установки для получения этих двух веществ. Дальнейшее ознакомление с процессом синтеза аммиака по этому методу подтвердило, что наш выбор вполне правилен и, что мы вскоре получим возможность производить в СССР эти важнейшие химические продукты — необходимые как для обороны страны, так и для земледелия.
— Однако, потом случилось что-то невероятное и необъяснимое! Буквально накануне подписания контракта с представителями фирмы Казале, меня вызвали в Совнарком… Для чего думаете?
С самым серьёзным видом делаю первое, пришедшее на ум предположение:
— Думаю, что для награждения Орденом Красного Знамени за заслуги перед Отечеством.
После моих слов профессор очень долго ржал, да так, что я уже подумал, что у него истерика и, хотел уж было бежать к Надежде Константиновне за нашатырём. Наконец, вытерев платком выступившие слёзы, он меня разуверил:
— Для дачи показаний!
Широко раскрыв очи, я ахнул:
— На Вас было возбужденно дело?!
— К счастью до этого не дошло. В присутствии всех членов Советского правительства, чувствуя себя нашкодившим гимназистом, я ещё раз подробно рассказал крайнюю необходимость иметь собственное производство синтетического аммиака и азотной кислоты и, очень подробно объяснил — почему остановил свой выбор на заказе оборудования по способу Казале, не забыв в деталях нарисовал всю картину моих заграничных мытарств. Также я не забыл напомнить, что окончательное решение о подписании контракта в Риме было дано «Главным Концессионным Комитетом» во главе с Троцким, с которым охотно готов разделить полную ответственность за все последствия.
— В ответ, Председатель Совнаркома Рыков пояснил, что контракт, подписанный в Риме — не может быть утвержден Совнаркомом в виду фашистского режима в Италии. При напоминании, что по предварительному договору мы должны будем выплатить солидную неустойку, он заявил: «Лучше потерять сотню тысяч долларов, чем быть в руках фашистов»…
Я не преминул с изрядным сарказмом заметить:
— Если бы речь шла не о народных, а его собственных «сотнях тысяч долларов» — Алексей Иванович пел бы другие песни и даже возможно — не итальянско-фашистской державной мове.
— …Вопреки ожидаемому, Троцкий не сказал ни слова в мою защиту, а академик Йоффе — подпевал моим противникам, что никак от него не ожидал. После этого я понял, что моя роль в Президиуме ВСХН закончена и действительно: меня больше ни разу не вызывали для консультаций при принятии важных вопросов.
После услышанного напрашивался вполне логичный вопрос и я его задал:
— Неужели, Советское правительство решило отказаться от собственного производства синтетического аммиака, азотной кислоты и следовательно — производства удобрений и взрывчатых веществ?
— Нет, не отказались! Но решили начать сразу с метода Грабера, для чего с немецкой фирмой «И. Г. Фарбениндустри» всю прошлую осень велись переговоры.
Сказать по правде, ни о каком «Казале» — я и слышать не слыхивал, поэтому с убеждённостью дилетанта спросил:
— Так, какие проблемы? Насколько я разбираюсь в химии — этот метод более прогрессивен.
— Кто Вам такое сказал, Серафим Фёдорович? Процесс Казале отличается тем, что он происходит под давлением 750 атмосфер, между тем, как у Грабера не превосходит двухсот. Выгода применения более высокого давления заключается в том, что необходимая аппаратура для процесса делается более компактной, и аммиак сразу получается в жидком состоянии. Многие инженеры были согласны с моей точкой зрения, но Пятаков — стоявший тогда во главе всей промышленности, не разделял моих убеждений.
Ну, что ж… Пожалуй, он прав: иногда конкурентов топят вместе с имеющейся у них передовой технологией. А то, что этот выбор политизирован — даже без очков видно.
* * *
Последовал вопрос, так сказать «на засыпку», после которого уже можно переходить непосредственно «к телу»:
— С той поры много воды утекло, Владимир Николаевич … Леонид Пятаков ныне — в Харькове Председатель Совета Народных Комиссаров Украины и, можно попробовать начать всё заново… Не желаете, случайно?
Ипатьев с едва сдерживающимся раздражение:
— Если бы мне Вас не рекомендовали вполне порядочные люди — с мнением которых считаюсь, я бы непременно решил что Вы надо мной издеваетесь, Серафим Фёдорович! Сейчас, когда страна фактически распалась на удельные княжества…
Не совсем корректно обрываю его гневную, как обвинительную речь на процессе, тираду:
— При всём своём уважении к вашей персоне, Владимир Николаевич, возьму на себя смелость и дерзну Вас перебить и поправить: страна не распалась, а после известных событий прошлой осени — переформатировалась в соответствии с задуманным при её создании устройством.
— «Переформатировалась»?! Что это означает, Серафим Фёдорович? Я Вас опять не понимаю, с вашим «нижегородским новоязом». Объяснитесь!
Тяжело вздохнув, как при вынужденном объяснении элементарнейших истин, начинаю:
— Один современный исторический деятель, имя которого я запамятовал, как-то совсем недавно сказал: «Какую партию в России не создай — всё одно получится КПСС…».
Узрев изумлённые глаза собеседника, едва не хлопнув себя по лбу, поправился:
— …«ВКП(б)», извините за оговорку!
Несколько загрузившись тяжкой думкою, Ипатьев спустя какое-то время вынужден был согласиться:
— Известная доля истины в ваших словах имеется.
— Союз Советских Социалистических Республик (СССР) — изначально создавался как конфедерация, к которой по мере прихода к власти трудящихся — добровольно присоединялись б другие государства, пока не образовался бы Всемирный Союз Социалистических Республик… Так?
С явной заинтересованностью:
— Именно так, продолжайте.
— Однако с момента подписания союзного договора, в силу целого ряда обстоятельств, субъективных и объективных причин — происходил процесс образования унитарного государства, всё более и более обретающего вполне узнаваемые черты прежней Российской Империи.
Ипатьев возбуждённо:
— С Вами трудно не согласиться, Серафим Фёдорович! Как я раньше уже сообщил, сперва члены Президиума ВСНХ выбирались Съездом Советов Народного Хозяйства, которые собирались ежегодно. Но на самых «верхах» было решено отменить такой порядок: зачем де чиновники народного хозяйства будут выбирать себе начальство? Это очень демократично, но очень неудобно для власти. Гораздо удобнее прямо назначать членов Президиума через Политбюро… А после этого, до известного «тащить и не пущать» — всего один шаг!
Ликующе потрясаю указательным перстом:
— Ну а я Вам про что талдычу, уважаемый товарищ профессор? Ещё бы лет пять — и мы бы имели такую сатрапию, что и древним шумерам не снилась! Конечно мы бы как те, удивили бы весь просвещённый мир — выкопав какое-нибудь новое Чёрное море и насыпав по берегам его Капказкие горы… Но по истечению сравнительно короткого времени — неизбежно бы рассыпались и, в этот раз — уже навсегда.
Где я соврал?
Помолчали, каждый думая о своём, но приблизительно — о том же самом, затем я продолжил:
— Однако, прошлой осенью произошли «известные события»… Не вдаваясь в детали, опуская подробности, не споря что послужило причиной их…
Вдруг, профессор очень встревожено:
— Что с вашим лицом, Серафим Фёдорович?
В панике чувствуя просто океанский прилив крови к щекам — ощупываю их, подбородок и даже уши:
— С моим? А что с ним не так, Владимир Николаевич?
Тот, с изрядной тревогой:
— Оно покраснело наподобие переспелого помидора.
— Вот, как? С чего бы это…?
Через пару минут взяв себя в руки, продолжаю:
— …Так вот, после «известных событий» прошлой осенью — которые смело можно назвать «Третьей русской революцией», всё стало на свои места: СССР — как и задумывалось его создателями, стал наконец-то конфедерацией. То есть добровольным союзом государств, которых насильно никто вместе не держит. Просто у нас, ещё со времён Рюрика, Батыя и Миклухо-Маклая… «Со времён Мамая», извините! …Привыкли к казённому «единообразию», к жизни по директивам из Центра под руководством назначаемых оттуда же начальников… Вот, нет да нет да и, слышится — про «распад», про «развал» и о том, что «всё пропало».
Палец в небо и пророчески вещаю:
— Однако, за летящими во все стороны «щепками», редко кто видит растущий лес.
Сперва опешив, как соляной столб на въезде в библейские Содом и Гоморру, затем с крайне жгучим любопытством:
— И какой же «лес» видится Вам?
— Чаще всего хвойный… Кто такой Кедров, знаете?
У того, лицо передернуло гримасой отвращения:
— Если Вы про того Кедрова, что ныне в Северном Крае княжит — то имею «неприятность» знать лично: это — злой, жестокий и вероломный человек, для которого нет ничего святого.
— А другой там и не адаптируется! Климат уж больно суров, почва скудна и из-под каждой ёлки дикие белые медведи стреляют. Но в данный момент я не про это…
Походив, подумав, собравшись с нужными мыслями:
— До прошлой осени было как? Этого Кедрова могли по приказу из Москвы снять и отправить возглавлять ГПУ в Крым или Кавказ. Или назначить послом в Бразилию — где «среди пампасов бегают бизоны». А могли отфутболить куда-нибудь на Чукотку, крутить оленеводам хвосты. На любом месте, зная, что в любой момент он может очутиться где-нибудь ещё подалее, он прежде не имел стимула зарабатывать авторитет у местного электората.
Ипатьев возмутился:
— А сейчас он его «зарабатывает»? Как во время Гражданской? Пытками да расстрелами?!
— Э, нет… Вы уж не утрируйте, уважаемый Владимир Николаевич! Времена изменились кардинальнейшим образом. Поэтому, хотя данные негативные явления в целом присутствуют — «удельные князьки» прекрасно понимают, что одними репрессиями укрепить власть можно — но вот долго удержать нельзя. Поэтому они будут стараться, что б электорату «жить стало лучше, жить стало веселей». Почему, спросите?
— Почему?
— Потому что, тогда их подопечный электорат — будет через их голову апеллировать к Центру, вот почему! Или к главам соседних регионов, которые могут их проглотить и, даже не кашлянуть при этом.
Мда…
«Покой нам только снится»!
Ожесточённая политическая борьба на всех уровнях продолжается, конца-края ей не видно и только успевай вертеться-поворачиваться… Кто-то выиграл в результате установления такого порядка вещей и оказался «верхом на коне», кто-то проиграл — и очутился ниже уровня плинтуса…
А когда и где как-то иначе было?
Разве что при Адаме и Еве.
Заканчиваю мысль:
— А чтоб подопечному электорату с каждым годом лучше и веселей жилось — надо подымать экономику, строить фабрики и заводы — в том числе и предприятия химии. Иначе, никак нельзя!
* * *
Химик надолго погрузился в какие-то свои мысли, я терпеливо ждал, ему не мешая…
Наконец встрепенувшись, он достал «луковицу» карманных часов — давая знать, что «пора и честь знать!», он сказал:
— Надеюсь, что действительно это так… Но, увы! Вынужден буду наблюдать за дальнейшим развитием событий издалека, ибо получил весьма заманчивое предложение от компании «Bayerische Stickstoff Werke» и, после улаживания всех необходимых формальностей переезжаю в Берлин, где буду работать в лаборатории профессора Франка в области каталитических реакций под большим давлением.
Это было гораздо хуже, чем я даже предполагал в своих самых худших опасениях!
«В реале», Ипатьев эмигрировал в Штаты — будущем союзнике СССР по антигитлеровской коалиции, что куда ни шло… В «альтернативке» же, в саму Германию — которой ещё предстоит стать гитлеровской и, как знать — какие выдающиеся открытия он там совершит, какой газ «циклон Б» выдумает.
Поэтому, если мы с ним сейчас не договоримся, профессора придётся… Хм, гкхм…
Вальнуть!
Не прямо сейчас, конечно — но придётся.
Склонив голову на бок:
— И на каких же условиях, Вы согласились работать на «Bayerische Stickstoff Werke»?
— На все мои открытия компания берёт права, с упоминанием моего имени в патенте и выплатой двадцати процентов, за вычетом расходов — произведенных для выполнения необходимых опытов, связанных с этими изобретениями.
Довольно скептически отмечаю:
— Небывалая для немцев щедрость! Я уже подозреваю — а уж не русский ли, этот ваш профессор Франк?
Тот, с лёгкой — но тщательно скрываемой озабоченностью:
— С последним, я ещё не встречался. А предварительные переговоры вёл с его представителем — Карлом Федоровичем Фрейтагом, родившимся в Москве и до войны 1914-го года жившим в России. Он произвел на меня приятное впечатление, которое при ближайшем знакомстве только увеличивалось и мои отношения с ним не оставляли желать ничего лучшего.
Несмотря на довольно-таки показной оптимизм, в его голосе послышались нотки сомнения и, возликовав в душе — я не преминул вбить в эту трещинку первый колышек:
— Вроде бы уже имели дело с иностранцами, с нашими эмигрантами и должны понимать, Владимир Николаевич, что с этой публикой — ухо нужно держать востро!
— Что Вы имеете в виду, Серафим Фёдорович?
— То, что по вашему приезду в Берлин, условия контракта с «Bayerische Stickstoff Werke» — будут совсем другими. А деваться Вам уже будет некуда — Рубикон перейдён, все мосты сожжены.
Ипатьев не попался на крючок и с изрядно гипертрофированным чувством собственной значимости заявил:
— Тогда я подпишу контракт с любой другой европейской фирмой, а то и вообще — уеду в Североамериканские Штаты.
Приходится от досады прикусить язык и зайти с другого конца.
Озадаченно посмотрев на наручные часы, как бы намекая «пора нам с вами закругляться», я достаточно равнодушным тоном заявил:
— Флаг Вам в руки, профессор! Сказать по правде, я добивался нашей с вами встречи не для того, чтобы выслушать рассказ про ваше житиё-бытиё — хотя всё это было ужасно интересно. Это так — дань вежливости и моему любопытству к столь выдающейся личности…
Тот, тоже:
— Всю нашу встречу терзался, для чего я Вам понадобился, Серафим Фёдорович?
С до крайности извиняющимся видом:
— Да, вопрос то пустячный! Который можно было решить в виде письменного запроса или даже по телефону. Но я дерзнул…
— Да спрашивайте уже, чёрт бы Вас побрал!
Набираюсь с духом и как в прорубь с водой:
— Кого из ваших хороших знакомых, Вы можете порекомендовать на должность главы крупной химической корпорации?
УПС!!!
Глаза профессора, формой стали напоминать наше ночное светило во время массового вылета ведьм в сторону Лысой горы:
— Какой, какой «корпорации»?!
С лихим, но несколько придурковатым видом, отвечаю:
— С названием ещё не решил. Возможно, она будет назваться «Россхимпром», а возможно по примеру Круппа в честь своего первого руководителя — «имени…»… Так кого Вы мне порекомендуете?
Глядя в остекленевшие глаза, продолжил:
— Столицей этой химической империи будет пока ещё посёлок Растяпино — что в сорока километрах от Нижнего Новгорода. Кажется, это знакомое Вам название?
Тот, несколько ожил и как сомнамбула:
— В этом посёлке во время войны, «Земгором8» под наблюдением моего «Химического комитета» был построен завод по производству серной кислоты…
— Я знаю! По трёхлетнему плану развития Нижегородского края, по договору с Кабаковым, завод серной кислоты перебазируется на Урал — поближе к источникам сырья, так сказать. Растяпино же, будет центром высокотехнологичной химии — с Наркоматом химической промышленности Нижегородского края, с «Институтом химии высоких давлений имени…»… Имени того, кого Вы порекомендуете в его руководители, Владимир Николаевич!
После короткой паузы, со слегка озадаченным видом добавляю «жестячка»:
— Само собой разумеется, что этот посёлок за довольно короткий срок времени, превратиться в довольно крупный населённый пункт — в город. И конечно же, такое название, как «Растяпино» — носить ему будет не канифольно…
— «Не комильфо», — поправил меня ошалевший от услышанного химик.
— Вот именно! Поэтому, его переименуют в… Так кого Вы порекомендуете в главу корпорации «Россхимпром», со временем выросшую до мощи политического влияния так часто упоминающейся Вами «И. Г. Фарбениндустри»? Желательно, чтоб фамилия была более-менее благозвучно звучащая… К примеру: «Хрюкин», «Хренов», «Херов» и прочие фамилии на «Х» — не подойдут!
Придя в себя — довольно относительно, конечно, Ипатьев не торопясь достал носовой платок, вытер им промокший лоб и, вновь с красноречивым видом глянув «который час» — скорее не спросил, а поставил диагноз:
— Вы — сумасшедший.
На что я протестующее возразил словами Короля из «Обыкновенного чуда»:
— Напротив, я нахожусь настолько в здравом уме — что сам себе удивляюсь!
— Если Вы в здравом уме, Серафим Фёдорович, то должны понимать… Это невозможно!
Слегка «включив тупого», я с удивлением вопросил:
— Невозможно из небольшого посёлка за пять лет создать довольно крупный город? Я Вам сейчас, Владимир Николаевич, вкратце расскажу про историю развития Ульяновска, который из захолустного уездного посёлка с разбегающимся населением, буквально за четыре года превратился в крупный районный центр…
Достаю принесённый с собой «наркомовский портфель», достаю кое-что заранее припасённое:
— …А вот, кстати, сам план — весьма кстати пришёлся, альбом с фотографиями из краеведческого музея — «Что было, что есть и что будет». Сделайте одолжение, ознакомьтесь — чтоб я ваших глазах голословным болтуном не выглядел. Если будут какие вопросы — задавайте, не стесняйтесь.
Первый вопрос появился ближе к середине:
— Так это Вы додумались добывать аммиак из принудительно собираемой у населения мочи?
Пришлось признаться:
— Да, это был я. Вот только не принудительно — а добровольно и с песТней! Ульяновцы — весьма сознательны.
Дико на меня вытаращившись, профессор:
— Слышал эту «дурно пахнущую» историю, но считал это какой-то идиотской шуткой…
— Идиотской, не идиотской — но сто тысяч чистоганом с этой «шутки» в год имею.
— …Или грандиозной авантюрой, а то и аферой.
— Вот это, несколько ближе к телу, профессор! Однако, когда-то и строительство Петербурга на болотах и костях — кому-то казалось авантюрой и аферой.
Ошалев от моей наглости:
— Да Вы, батенька, никак себя с Петром Великим сравниваете?
— Ну а почему бы и, нет?
* * *
…Впечатлённый услышанным и увиденным, Ипатьев тем не менее:
— Насколько мне стало понятно, в основе развития промышленности Ульяновска лежит кустарно-кооперативное движение?
— Совершенно верно.
Тот, безапелляционно:
— В химической промышленности такое невозможно!
Ну, да — «священная корова», а как же!
Недоумённо вопрошаю:
— Почему же? Ведь во время войны вашим «Химическим комитетом» была создана целая сеть кустарных перегонных заводов в Нижегородской, Пермской, Вологодской и в Костромской губерниях…
Мой собеседник хмыкнув, с несколько сконфуженным видом вынужден был согласиться:
— Эти мероприятия были проведены в целях получения значительных количеств метилового спирта и ацетона — использующихся главным образом для приготовления сильно взрывчатого вещества детонатора — тетрила. Кроме того, из метилового спирта на казённых и частных заводах фабриковали средство дезинфекции — формалин (или формальдегид), из которого в свою очередь производили крайне важный продукт — уротропин, имевший применение как фармацевтическое средство и как средство для борьбы с удушливыми газами…
Ехидно на меня посмотрев, он закончил:
— …А именно — для поглощения фосгена в фильтрах противогазов.
Короче, с активированным углем он меня, что называется — уел!
Сделав весьма глубокомысленный вид, Ипатьев продолжил:
— Однако, эти «кустарные перегонные заводы» могут лишь поставлять «сырые» продукты — требующие последующей очистки и перегонки на серьёзных предприятиях.
Категорически опровергаю:
— Ну не скажите, уважаемый Владимир Николаевич! Если кустарей-кооператоров снабдить современным оборудованием — качество продукта будет на уровне. Ульяновский промышленно-торговый кооператив «Красный рассвет» эти ваши «кустарные заводики» подобрал, восстановил, оснастил ректорами «полунепрерывного действия» и ректификационными колонками разработки ульяновского же «ОПТБ-007» и, теперь они дают продукцию вполне приличного качества… Ваши «серьёзные», но увы — социалистические предприятия, обзавидуются!
И предъявив очередные — якобы случайно оказавшиеся в моём портфеле вещьдоки, я ему рассказал про успехи АО «Красный лесхимпром»:
— …До тетрила, конечно, ещё не добрались — да оно нам пока и не надо, но вот метиловый спирт, формальдегид по контактному способу — производим. И даже не так давно начали на немецком оборудовании (приобретённому через «Межрабпом») производить салициловую кислоту (аспирин) и другие фармацевтические препараты. Совсем немного, конечно — чисто для собственных нужд… Но лиха беда начало!
Как известно из приведённого несколько выше, из поставляемых с берегов Каспия «нефтяных остатков» и местного сухого торфа сразу на нескольких предприятиях Нижегородского края расположенных вдоль Волги — фабриковались топливные гранулы, которые продавались как топливо или шли на изготовления нефте-торфяного кокса. При пиролизе (нагревания без доступа воздуха) последнего получались отходящие газы, из которых мы получали множество полезных веществ для химии — аммиак, фенол, толуол…
«И несть им числа!».
Следующий вопрос:
— А чем Вы кстати, свой автомобиль заправляете? Какими маслами пользуетесь?
— Бензином и моторными маслами американской компании «Стандарт-Ойл». Думаю — это контрабандный товар… Дорого конечно — но оно того стоит!
Уточняю:
— Газолин с бензолом, трансмиссионное масло «негр-ойл», пластичная смазка «литр-ойл» и моторное масло «авт-ойл»?
Кивает:
— Совершено верно.
Громким шепотом, сделав побольше глаза:
— Сказать Вам по секрету, товарищ профессор: вся эта «контрабанда» производится в Ульяновске — сперва артелью, а затем акционерным обществом «Стандарт-Ойл». К американской «Standard Oil» она не имеет никого отношения и даже название пишется иначе: русскими буквами и через черточку. Руководит нашим «Стандарт-Ойлом» Игорь Станиславович Лемке… Знаете такого?
Химики в России были наперечёт и все друг друга знали едва ль не в лицо. Напрягши память, вспомнил и чело его просветлело:
— Уж не тот ли Лемке, что в войну уехал в Италию учиться?
— Тот самый. Способный вьюнош оказался и о Вас очень тепло отзывался.
Ипатьев вообще «посоловел», а я нанёс добивающий удар:
— Насколько мне известно, Владимир Николаевич, во время войны ваш «Химический комитет» пытался добывать йод из морских водорослей?
— Совершенно верно! И не просто «пытался», а с этой целью в Архангельске казной был построен завод. К сожалению, в данный момент он не работает.
— А помните частный йодный заводик в Екатеринославле?
Тот наморщил лоб:
— Помню, а как же! Его владелец… Такая смешная малороская фамилия, но почему-то не запоминающаяся… К чему Вы это? Насколько мне известно, в данный момент йод в России не производится, а закупается в других странах на сумму… На очень значительную сумму.
— К тому, что тот малоросс с «незапоминающейся» фамилией, через «ОПТБ-007» запатентовал «угольно-адсорбционный метод» извлечения йода из нефтяных вод и, после ряда успешных экспериментов и создания опытно-экспериментального производства, строит по договору с «Грознефтью» большой йодный завод…
Палец в небо и чуть ли не шёпотом:
— …Так что теперь, он чуть ли не ногой дверь в кабинет САМОГО(!!!) Сталина открывает. А Россия — скоро зальёт своим йодом весь мир… Доверху зальёт, да ещё и «с горочкой»!
Впрочем, такие отношения с Председателем Совета управляющих «Грознефти», Ипатьева почему-то не удивили. Возможно, он не знает что тот — несостоявшийся «Отец народов» для одних и он же — Главный Бармалей для других. Он, как репей к заднице бродячей собаки прицепился ко мне с «угольно-адсорбционным методом» и не отвял — пока не выудил с меня всё до последнего гикобайта.
— Потрясающе… Кто бы о таком мог даже подумать?
Скромненько так потупившись, я еле внятно:
— Да нашлись люди на Руси Великой — подумали.
Как к делу не относящееся, добавил:
— Кстати, тот малоросс свою фамилию сменил на человеческую и, теперь он — Иван Масков. Ибо его прежнюю отказывались заносить в патент — мол, таких не бывает.
Дав химику прийти в себя, я продолжил:
— Я к чему привёл последний пример, Владимир Николаевич? Вы правы: исходные химические вещества, такие как аммиак, азотная кислота или бензол — кустарь или кооператор, в больших масштабах не потянет. Но научится основам, азам химического производства! А потом будет лишь вопрос времени и техники, объединить их в корпорацию «Россхимпром» и возвести предприятия-гиганты химии. Иного пути развития отечественной промышленности, я не вижу… За исключением, конечно, «трудовых армий» — по вашим словам в своё время предлагающихся Троцким.
Я вовсе не собираюсь строить мини-домны в каждом ауле — подобно китайцам эпохи Великого Кормчего, к примеру!
Некоторые производства просто обязаны быть громадными, гигантскими. Ведь, чем крупнее та же самая доменная печь — тем она рентабельнее, тем ниже по себестоимости выплавляемый ею чугун. А вот последний — уже вполне может быть переплавлен на малых или средних предприятиях в готовые изделия — типа кухонных сковородок…
Чем крупнее электростанция — тем дешевле производящаяся на ней электроэнергия, тем более дешёвой будет произведённая с её помощью из дешёвого чугуна сковородка в небольшой артели.
Идея понятна?
Думаю, тут семи пядей во лбу не надо.
* * *
В ответ, пристально посмотрев мне в глаза, Ипатьев спросил:
— А Вы, вообще — кто, Серафим Фёдорович? За исключением того, конечно, что Вы — хороший знакомый Надежды Константиновны?
«Хороший знакомый» Крупский — это уже о многом говорило. Ибо, народ привык иметь во главе государства какое-то одно лицо и всякие объяснения о неком «коллегиальном органе управления» — его разум начисто отвергал.
Если нет прямых наследников, то кто должен править после царя?
Правильно — царица!
Было иногда удивительно слушать, но ещё до того, что я натворил осенью 1925-го года — народная молва приписывала Надежде Константиновне все деяния все деяния, весь бардак творившейся в стране. Очень часто, среди народа и не только среди так называемого «простого», но и довольно-таки образованного — раздавалось по всякому подходящему поводу нечто подобное:
— Что вы хотите, когда Россией правит тупая баба?
То есть в народном понятии, кто-то должен нести персональную ответственность за всё происходящее.
«Демократия»?
А, что демократия?
Не будем забывать, что первая известная в истории казнь за убеждения случилась в Древней Греции, в Афинской республике методом народного голосования. Это когда отравили соком цикуты Сократа.
И крайнего, кого бы можно было обозвать кровавым тираном — виновного в этой трагедии, теперь не сыщешь… А ведь был кто-то — кому первому пришла такая мысль в голову, кто донёс её до масс и их руками осуществил это злодеяние!
А была бы там какая-нибудь тирания — отравление враз повесили бы на главу государства. Так что «демократия» — это всего лишь способ правящей элиты избежать персональной ответственности за свои деяния. И «каждая демократия в итоге вырождается в диктатуру подонков», — как говорил Альфред Нобель.
Поняв это, я начал всеми доступными мне способами раздувать культ личности Надежды Константиновны Крупской. Естественно, на уровне обывательских слухов, а не в печатных средств массовой информации. И мнимая деятельность Вдовы Вождя, сперва носившая негативный оттенок, стала приобретать всё более и более положительный окрас
Особенно, что касаемо якобы возглавляемой ею «Всероссийской Особой Комиссии по борьбе с коррупцией» (ВОКБК).
В народе, ходили рукописные списки якобы кастрированных по ею указу большевистских вельмож и, измученному социальными экспериментами народу — это было как бальзам на душу.
* * *
Не раскрывая, конечно, все карты, с лёгким поклоном отвечаю:
— За исключением того, конечно, что ваш покорный слуга — просто хороший знакомый Надежды Константиновны, он возглавляет «Особое проектно-техническое бюро № 007» (ОПТБ-007), имеет весомую долю в акциях промышленно-торгового кооператива «Красный рассвет» и влиятельную должность в Исполкоме ВКП(б) Нижегородского края.
Ипатьев, наморщив лоб:
— Так, так, так… И Вы, значит, имея такие «влиятельные должности» — решили создать корпорацию «Россхимпром»?
Пожав плечами, типа: «а что мне ещё остаётся делать?», напоминаю:
— Название предварительное! Тот, которого Вы назовёте, волен дать корпорации любой бренд — вплоть до имени дочери своего компаньона, как это сделал в своё время Карл Бенц — образуя известный всему миру «Мерседес-Бенц».
Достаю из портфеля ещё одну папочку и, сунув в руки:
— Вот, кстати, ознакомьтесь на досуге — у меня ещё есть.
— Что это? Я вижу тут подписи Рыкова, Крижановского и…
— Трёхлетний план развития химической промышленности Нижегородского края, уже одобренный в Москве. Это так — для разминки! После его выполнения можно будет приступать уже непосредственно к «большой химии». Рассказать в общих чертах?
Тот, усевшись поудобнее:
— Сделайте такую любезность — Вы очень хороший рассказчик!
— В первую очередь — производство синтетического аммиака, синтетической азотной кислоты и фабрикация азотных удобрений из них.
— Всемерно одобряю…!
С явным сомнением и, в то же время — с неподдельной заинтересованностью в глазах и голосе:
— …И по какому способу Вы намерены фабриковать аммиак?
— По любому, смотря на то — патент чьей фирмы удастся обменять на патент фабрикации синтетического бензина…
Протягиваю копию документа:
— Не интересует, профессор?
Тот, с ошалевшим видом берёт и читает…
* * *
Это так называемый «Процесс Фишера-Тропша9»: синтез высших углеводородов из синтез-газа — получаемого в свою очередь при пиролизе угля. В принципе, он уже известен с 1923-го года и патент на него принадлежит немецкой компании «Ruhrchemie», где и трудились эти два химика.
Однако, дьявол скрывается в мелочах!
Немецкие химики описали реакцию в присутствии железного катализатора, а я через Советско-американского инвестиционно-технологического общества «Red Fannie Mae» запатентовал кобальтово-ториевый (Co-Th) — первый промышленный реактор на котором в «реальной истории» будет пущен аж в 1935 году. Такой катализатор позволяет значительно снизить температуру и давление реакции, а следовательно — упростить сам процесс и удешевить получаемый продукт.
Плюс ещё кое-какие юридические заморочки (подсказанные Брайзе Иосифом Соломоновичем — юристом, главой юридической конторой «Красная справедливость») и, вот уже это не «Процесс Фишера-Тропша» — а «Способ ОПТБ-007»!
Мой лепший американский кореш — Иохель Гейдлих, он же «Bro» — Председатель «Red Fannie Mae», ныне ведёт переговоры и ищет партнёра для эксплуатации этого патента.
И не только в Германии, кстати…
Какая-то сволочь, распускает в американских СМИ фейки, что запасы нефти в САСШ подходят к концу и надо срочно искать ей замену.
Поубивал бы этих фейкомётов!
Американские фирмы проявили заинтересованность, а немецкие — задёргались… Поэтому, я больше чем уверен — дело будет на мази.
Увидев, что Ипатьев ознакомился с синтезом бензина по «Способу ОПТБ-007», подытоживаю:
— Так что у того — кого Вы мне порекомендуете, Владимир Николаевич, будет выбор! Но я бы на вашем месте, спрашивал — не по какому методу будет синтезироваться аммиак, а из чего.
— Из угля? Из нефти?
— Нет, не угадали… Из природного газа.
* * *
Вопреки широко распространенному в начале 21-го века мнению, газ вовсе не является каким-то особенным «ноу-хау» для наших предков в начале двадцатого столетия. Сперва «светильный», получаемый в результате перегонки угля или дров — газ научились использовать уже давно, как бы ни в 18-ом веке. Затем «нефтяной», нашими словами «попутный газ» — достаточно интенсивно применялся для освещения и обогрева ещё в дореволюционной России. Были известны и пять чисто газовых скважин в те времена, хотя насколько мне известно добыча и использование самого газа — было редко-эпизодическим.
В СССР же, эпоха «большого газа» начинается с завершения строительства газопровода «Саратов-Москва» в 1946 году, который лично курировал Лаврентий Павлович Берия.
В военные годы, после оккупации Донбасса и уничтожения Грозненских нефтяных промыслов, ситуация с топливом в стране была аховая. Потребности предприятия и населения по большей части удовлетворялись за счёт торфа и дров добываемых в основном женщинами.
Ещё осенью 1941 года в селе Елшанка, что под Саратовом, при разведочном бурении с глубины всего пятьсот метров ударил фонтан газа производительностью около миллиона кубов в сутки. Вскоре, буквально через двадцать дней после принятия решения, был проложен первый в стране газопровод протяжённостью шестнадцать километров. Первым делом газ пошёл на Саратовскую ГРЭС, работающую на Сталинград и его танковый завод. Годом позже газопровод был продолжен до Куйбышева, где работали многочисленные предприятия оборонного профиля.
Наконец, задумались и о столице.
Несмотря на то, что в Москве продолжали работать «Газовый» завод в районе Курского вокзала и «Нефтегаз» на Шоссе Энтузиастов — производящие светильный газ из угля и нефти, бытового газа не хватало и дрова по предприятиям и пунктам выдачи населению развозили на трамваях.
Решение о газификации столицы принималось на самом верху. В начале 1944 года, Государственный Комитет Обороны (ГКО) принял решение строить газопровод «Саратов-Москва» протяжённостью 843 километра.
Однако, сразу стало ясно: газопровод такой протяжённостью своими силами не потянуть!
Тогда было решено обратиться к помощи передового западного опыта и технологий, благо Вторая Мировая Война продолжалась и можно было рассчитывать на помощь союзников по линии «Ленд-лиза».
В Североамериканских Соединённых Штатах, уже достаточно развита промышленная добыча, транспортировка и использование природного газа. Ещё в семидесятых годах 19-го века, там началась его промышленная добыча, а в 20-е годы 20-го века — уже существуют дальние газопроводы и самое широкое использование этого вида топлива в промышленности и быту.
В конце 1944 года, в САСШ была отправлена комиссия для изучения опыта строительства и эксплуатации дальних газопроводов и закупки оборудования — тонкостенных бесшовных труб диаметром 325 миллиметров, газоперекачивающих агрегатов и всего прочего.
В самом Саратове для обслуживания и ремонта техники и оборудования, были построены мастерские, в последствии выросшие в специализированный завод.
Всего через 225 дней, газопровод мощностью в 800 тысяч кубических метров газа в сутки был построен и введён в эксплуатацию. Вскоре после этого на природный газ были переведены Московские ГРЭС, промышленные предприятия и квартиры жителей столицы…
Меня в этой истории заинтересовало другое: строительство газопровода окупилось всего за восемь месяцев!
И я подумал: а почему бы и нет?
Конечно газопровод до столицы, это дело довольно отдалённого будущего. А вот то, что было до этого — крупная электростанция и химический комбинат на месте…
Вполне посильно!
И я дал задание Иохелю Гейдлиху через возглавляемое им Советско-американского инвестиционно-технологического общества «Red Fannie Mae», искать подходящую американскую фирму для найма нужных специалистов и закупки необходимого оборудования, а сам начал переговоры с главой Нижне-Волжского края (Астраханская, Саратовская, Царицинская губернии и Калмыцкая автономная область) — Борисом Шеболдаевым, об создании «на паях» корпорации «Газпром».
Рисунок 56. Саратовская область. 1945 г. Комсомольская бригада М.Лушиной из колхоза им. Сталина на строительстве газопровода «Саратов-Москва». Всего было выполнено около 8 млн. м3 земляных работ.
Бро уже дал «маяк», что таких фирм — хоть завались, а вот переговоры пока в стадии «меряний писюками».
Быковат изрядно товарищ Шеболдаев!
И излишне жаден — слишком много плюшек для себя лично требует.
Ну, ничего…
В случае если переговоры зайдут в тупик, а моё терпение кончится — в тех краях произойдёт «цветная революция» или вооружённый переворот. Хотя возможно, всё обойдётся одним — но очень точным выстрелом в одну очень дурную голову.
Ребятишки из «Вагнера» уже руку набить на таких делах успели!
* * *
— … «Из природного газа»? — переспросил химик с оттенком нешуточного сомнения.
— Из него самого! По имеющимся с ещё дореволюционным времён сведениям, под Саратовом имеют громадные залежи его и, по плану Второй трёхлетки — планируется добыча этого вида топлива для использования в первую очередь в на построенной рядом же мощной электростанции. Во вторую очередь — для производства аммиака, азотной кислоты и производных из неё — удобрений и взрывчатых веществ.
Тот, задумчиво кивнул:
— В принципе нет особой разницы: синтезировать из газа — получаемого из угля или нефти, или сразу из готового газа.
Возражаю:
— Разница есть и выражается она в рублях, или какой иной конвертируемой валюте!
Затем спрашиваю:
— Если я ничего не напутал… Ваши слова: «Я только тогда спокойно умру, когда осуществится у нас проблема связанного азота»?
— Да, мои…
— Если Вы порекомендуете такого человека — который освоив получение связанного азота из природного газа, решит эту проблему «у нас» — то можете «спокойно помирать»!
Посмеялись от всё души, затем Ипатьев после некоторого раздумья предложил:
— Разве что бывший полковник Александр Евгеньевич Драшусов — работавший сперва в Артиллерийском комитете, а летом 1915-го года перешедший к нам в Химический. Он хорошо разбирается в химии и лучшего помощника решить «проблему связанного азота», Вам не найти.
Ну, что ж… На безрыбье, как говорится и, сам на горе раком встанешь!
— Как найти этого вашего бывшего полковника?
* * *
После того, как я записал примерные координаты, Ипатьев участливо поинтересовался:
— Насколько я Вас понял, Серафим Фёдорович, связанный азот — лишь из пунктов деятельности вашей будущей корпорации?
— Конечно! На втором месте, Владимир Николаевич, у меня стоит бензольная промышленность.
Это очень важно!
Кроме того как в качестве растворителя, бензол используется как исходное сырьё для синтеза других соединений — от косметики до мощных взрывчатых веществ, список которых был бы слишком длинен для сего краткого повествования. В своей «промышленной империи» мы уже добываем немного этого вещества при пиролизе дерева и нефтяных остатков, но используем его главным образом для поднятия октанового числа прямогонного бензина.
— И по какому же способу Вы намерены фабриковать бензол? Выделением из попутного газа получающегося при коксовании каменного угля?
Отрицающе верчу головой:
— Никоим образом! В Поволжье отсутствуют месторождения этого природного ископаемого. А с донецкими договариваться — это надо сперва хорошего психиатра найти… Кроме того в бензоле полученном из каменноугольной смолы — много тиофера, вредящего технологическому процессу и удорожающего конечный продукт. Согласен: в то время другого выхода не было — Бог войны цену не спрашивает, а ныне он имеется.
— Это какой же? Каталитический риформинг бензиновых фракций или пиролиз тяжёлых фракций нефти?
Настал и мой черёд удивляться:
— Разве такое уже известно?
В ответ, профессор разразился целой историко-технологической тирадой:
— Во время войны мы решили развить производство бензола и толуола из нефти, подвергая последнюю пирогенетическому разложению. Уже с начала 1915 года в различных лабораториях возглавляемого мною «Химического комитета» велись опыты над разложением нефти при высокой температуре по методу, предложенному впервые Никифоровым и осуществленному в заводском масштабе в Кинешме. Профессора Тихвинский, Зелинский и Лебедев к началу осени тогоже года имели много лабораторных данных, позволивших приступить к заводскому производству нефтяного бензола и толуола — которые по своим качествам, были вполне пригодны для изготовления взрывчатых веществ.
— Профессорами Парай-Кошицем и Смоленским был составлен предварительный проект постройки такого бензолово-толуолового завода, и была составлена приблизительная смета на устройство завода и по эксплуатации с добычей до 4.000 пудов бензола.
Очень внимательно выслушав, я:
— Всё это очень интересно с исторической точки зрения, конечно и, возможно заинтересует сидящих на нефти товарищей Кирова и Сталина…
Достаю из портфеля соответствующий документ:
— …Но как говорил Вождь мирового пролетариата: «Мы пойдём другим путём!».
— Что это?
— Патент на тримеризацию ацетилена.
С оттенком возмущения:
— «Патент»?! Этот способ известен с 1851-го года и связан с именем французского химика Бертло. И он не годится для фабрикации чистого бензола, так как получается сложная смесь ароматических углеводоров, из которой очень трудно выделить чистый бензол.
Согласно кивнув:
— Это всё так, если не знаешь про подходящий катализатор, условия и оптимальную температуру процесса…
«Катализатор» — обыкновенный никель, открыли лишь в 1948-м году. «Условия и оптимальную температуру процесса» — пропускание ацетилена при 400 ®C над активированным углем, нашли лишь в 2020-м. И из современных мне, этот метод считается самым перспективным.
Конечно, всё довольно обще — даже по части теории, а практически — ещё пахать и пахать!
— …А если всё это знаешь, то бензол получается с очень хорошим выходом и качеством.
Ипатьев горячечно:
— Пусть даже это и так! Но чтобы получить ацетилен, нужен каменный уголь!
Совершенно спокойно:
— Я знаю…
Ацетилен, большинству моих современником известный как компонент нужный для газовый резки и сварки (и это хорошо ещё!), получаемый методом взаимодействия карбида кальция с водой — используется ещё и как сырьё для изготовления куевой хучи очень нужных материалов: пластмассы, лекарства и те же взрывчатые вещества.
Ныне же, другого способа как «карбидного» — практически не знали. Карбид кальция же, получали спеканием в электропечах каменноугольного кокса и негашеной извести.
Достаю из портфеля ещё одну папочку:
— Но не так давно был открыт и запатентован способ получения ацетилена окислительным пиролизом смеси природного газа и кислорода при температуре 1600 градусов. Процесс непрерывный, с выходом готового продукта около тридцати процентов, а если использовать кислород — остающийся после разделения воздуха для добычи азота (в свою очередь идущего на изготовления аммиака), то получится весьма высокодоходно…
К началу 21-го века, этот процесс (Заксе-процесс или BASF-процесс) получил наиболее широкое распространение в химической промышленности, хотя в ходу ещё и старый — карбидный.
— …Кроме того, с ацетиленом образуется ещё и синтез-газ годный для производства аммиака.
Подозрительно на меня глядя, Ипатьев задал ожидаемый мной вопрос… Даже, два:
— «Не так давно», говорите? Кем и в какой лаборатории проводились такие опыты: Я могу взглянуть на лабораторные записи?
К таким вопросам я оказался готов, ибо их ожидал:
— Увы, но информация строго кондифициальна и огласке не подлежит. Но с нею будет ознакомлен человек, которого Вы порекомендуете… При его согласии стать главой «Россхимпрома», конечно.
— В любом случае не обольщайтесь, Серафим Фёдорович: это было только начало. Лабораторные методы часто оказываются неприемлемы в заводских условиях.
С прищуром на него глядя:
— Я это знаю, поэтому то и ищу опытного химика-производственника, а не просто лаборанта-теоретика. Так кого-нибудь порекомендуете до должность главы корпорации «Россхимпром» или мне объявления в газеты дать?
После недолгих раздумий, тот:
— Что касается бензольной промышленности, то лучшего руководителя — чем доктор медицины Дмитрий Константирович Анрепа, назвать трудно. Он во время войны возглавлял «Особую комиссию» по доставке всего необходимого сырья — действовавшей в полном контакте с «Химическим Комитетом». Кроме него, могу назвать ещё инженера-технолога Шнегас Владимира Владимировича — как очень хорошего производственника и организатора.
* * *
Помолчав, химик с лёгкой иронией вопрошает сам:
— Следующим пунктом вашей программы будет синтетический каучук?
— Конечно!
— И в этой области у Вас имеются патенты?
Пришлось развести руками и с неделанным огорчением сообщить:
— Увы… Здесь даже коне не валялся! Но в прошлом — в 1925-ом году профессор Лебедев из Ленинграда, как мне известно — начал работать над получением синтетического каучука из этилового спирта10…
Действительно, в своё время я что называется «отдохнул» и сведения насчёт этой технологии в моём «послезнании» — оказались до изумления скудны.
— …Возможно, мне удастся уговорить его переехать и возглавить аналогичные работы в Растяпино.
Ипатьев, почти весело:
— Из Ленинграда в Растяпино? Я Сергея Васильевича достаточно хорошо знаю: он — отличный химик и выдающийся учённый, но не настолько фанатичен — чтоб с него требовать такой большой жертвы!
Не стал настаивать:
— Тогда с ним можно будет договориться, чтоб поделился результатами своего открытия. Ибо, всё равно завод синтетического каучука — придётся строить поближе к источнику сырья. Вы говорите, Владимир Николаевич, что самый дешёвый спирт получается из картофеля?
— Совершенно верно!
— А где эта культура наиболее урожайна?
Пожимает плечами:
— В Эстляндии, насколько мне известно. Но эти сведения старые — ещё дореволюционных времён — когда чухонцы кормили картофелем и другими овощами весь Санкт-Петербург.
Дополняю:
— А ещё картофель хорошо растёт в Ярославской, Нижегородской губерниях и Алтайском крае.
В «реальной» истории, именно по этой причине — высокой урожайности картофеля в регионе, для строительства заводов синтетического каучука (СК) выбрали три города: Воронеж, Ярославль и Ефремов, что возле Тулы. Ведь для получения одной тонны последнего, требуется от восьми до двенадцати тонн «второго хлеба».
В Ярославле был возведен резино-асбестовый комбинат (ЯРАК) — крупнейший в Европе и единственный на весь СССР производитель автомобильных и авиационных шин и других резинотехнических изделий. И который летом 1943 года, в ходе операции «Кармен-2» — за пару ночей уничтожила немецкая авиация.
Посмотрев куда-то в потолок, профессор сказал:
— Не знаю, не разу не слышал насчёт последнего утверждения… Возможно, ленинградцам проще будет договориться с прибалтами об поставках уже готового спирта — там его хоть залейся, судя по контрабанде в Швецию.
Тоже, кстати, выход!
Надо будет не забыть: через близкие «к телу» источники намекнуть Гришке Питерскому, чтоб подсуетился — раз хочет коммунизм в отдельно взятой области построить. Все мы в конце концов общее дело делаем — увеличиваем благосостояние социалистического Отечество, хотя по разному понимаем, что такое «социализм», что такое «Отечество» и что есть для него благо…
Отвечаю:
— Ну, а почему бы и нет? Лишний каучуковый завод не помешает, да и экономически привяжет это государство к СССР.
Ипатьев с изрядной настойчивостью:
— И я бы на вашем месте не уповал бы на одного профессора Лебедева, Серафим Фёдорович! Ещё до войны, работающий на резиновом заводе «Треугольник» Бызов11 Борис Васильевич производил опыты по получению искусственного каучука из нефти и, мне приходилось время от времени знакомиться с полученными им результатами. В экспертизе этих опытов принимал также участие профессор Технологического Института Михаил Михайлович Тихвинский и смею Вас заверить — результаты вполне обнадёживающие.
Прищуриваюсь на него:
— Вы уверены?
— Вполне.
Так, так, так… Принимаем решение:
— Надо вовлечь в «Россхимпром» их обоих — Лебедева и Бызова и, методом «научного тыка» определить — какой способ фабрикации синтетического каучука лучше.
— «Метод научного тыка»?! Хахаха!
— ХАХАХА!!!
Посмеявшись от души, Ипатьев промокнул глаза платком и, ещё раз взглянув на часы:
— На этом всё?
— Отнюдь! Последним пунктом развития будущего могущественного «Россхимпрома», будет добыча редких и редкоземельных металлов. И начнём мы пожалуй с уральских Изумрудных копий… Слышали о так, Владимир Николаевич?
— Ну, а как же?! До революции, они принадлежали какой-то иностранной компании12, а ныне…
— Ныне, рудник Изумрудные копи принадлежит народу Урала — так в конституции Уральского края написано: «земля, недра…» и, так далее.
* * *
Если уж быть честным, то ныне трест «Русские самоцветы» — добывающий уникальные уральские изумруды13 с необычным желтоватым оттенком, принадлежат «Королю Урала» — Кабакову Ивану Дмитриевичу, личности не менее харизматической и в то же время отталкивающей — чем Кедров или тот же Шеболдаев.
Конечно, он делится с Центром — куда он денется с нашей общей большой «подводной лодки», дружит со мной — я обещал ему каскад ГЭС и алюминиевый завод в Каменск-Уральске построить… Но порядки в крае устанавливает свои собственные — по своему хотению и разумению.
Не самые худшие порядки, кстати: у Зиновьева в Ленинграде — они гораздо хуже.
Есть у Ивана Дмитриевича очень полезное для меня «достоинство»: его сельско-приходское образование, не позволяет ему видеть дальше своего…
Дальше своих изумрудов, на которых кажись — для него весь Свет клином сошёлся.
За помощь в добыче сих камешков, я попросил у него идущие в отвалы отходы — так называемые «некондиционные руды», плюс отвалы от прошлой добычи.
Спрашивает насторожённо:
— А что в отвалах?
Успокаиваю:
— Найду изумруды, или какие другие «брюллики» — даже самые мелкие — отдаю тебе. Всё остальное всё — моё.
Уставившись на мой «болт» на пальце с серпом и молотом:
— А что в «остальном»? Золото?
Вздыхаю тяжко:
— Если найду золото — тоже твоим будет.
— Тогда, что?
— Всякое там бывает, но понемножку… Например: бериллий. Тебе это о чём-нибудь говорит?
Сперва повторив за мной:
— «Бери и лей», говоришь?
Кивнув, отвечаю без задержки:
— Типа того, но пишется слитно.
Затем наморщив лоб, напрягает память и твёрдо отвечает:
— Нет, ни о чём не говорит. А для чего он?
Я отвечаю честно, нисколько не лукавя:
— К примеру, имеющийся в отвалах оксид бериллия — используется для изготовления тиглей для плавки металлов, выдерживающих очень высокую температуру. Чистый же бериллий служит легирующими добавками для сталей, бронз и так далее… Так, чё?
Бериллий, используется во многих отраслях техники, для множества случаёв — вплоть до космической и ядерной промышленности. Но меня пока интересуют плавильные тигли и стальные пружины — не дающие усадки даже при нагреве их докрасна. А для этого, надо всего лишь добавить в металл полпроцента бериллия, всего-то делов.
Сперва изобразив на лице напряжённую мыслительную деятельность, Кабаков затем решительно махнул рукой:
— Забирай!
Не, он не дурак — просто слабо информированный.
Уральские Изумрудные копи, это не один какой-то единый крупный рудник, находящий в одном месте. Это множество небольших шахт и неглубоких карьеров на огромной территории, многие из которых уже давно заброшены и затоплены.
Как уже рассказывал, при «ОПТБ-007» мной была создана служба, которая выискивает среди студентов самых способных ребятишек и трудоустраивает их на практику — которая по существующим законам, должна быть равной часам — проведённым в учебных аудиториях ВУЗов для изучения теории. Не будем обсуждать явный идиотизм такого порядка, скажу лишь, что для меня и моей промышленной корпорации — это оказалось очень полезным. Я мог через эту производственную практику выбирать лучших молодых специалистов, проверять их в деле и, затем устроить у себя большинство из них…
При обоюдном желании, конечно.
Так вот, несколько групп студентов-практикантов из геологических факультетов страны, все эти шахты и карьерчики хорошенько облазили-обследовали и привезли в Ульяновск весьма интересные образцы. Кроме нескольких видов минералов содержащих бериллий и крупных кристаллов рутила (той же, уже хорошо известной нам двуокиси титана), в отвалах Изумрудного прииска имелись литий, тантал, ниобий, рубидий, цезий, и даже самородный висмут.
Не надо говорить о важности таких редких и редкоземельных элементов, да? Или всё же надо?
Хорошо!
Литий, точнее его сульфат — это малогабаритные элементы питания и не только…
Тантал и ниобий — жаропрочные, коррозионностойкие стальные сплавы, высококачественные конденсаторы и постоянные магниты для электротехники, специальные стёкла…
Рубидий и цезий — качественная оптика, электронные лампы, фотоэлементы, катализаторы для химической промышленности…
Висмут — нержавеющие и специальные, так называемые «автоматные14» стали, термоэлектрические прибор, катализаторы для химической промышленности — в частности для крекинга нефти и, так далее.
Кроме того, в кварцевых же жилах ныне затопленного Артёмовского рудника, было обнаружено значительное количество такого минерала как «молебденит» — про который будет разговор отдельный и как-нибудь в другой раз.
Сразу должен признать, что содержание вышеперечисленных элементов в «некондиционных рудах» — довольно низко, по сравнению с другими месторождениями. Поэтому в начале 21-го века, когда на просторы постсоветского пространства пришёл рынок, большинство шахт и карьеров уральских Изумрудных копий было закрыто.
Например, в известном мне Ермаковском месторождении, расположено в 160 километрах к востоку от города Улан-Уде — содержание бериллия доходит до одного процента, что совершенно уникально.
Так даже это месторождение после 1991 года оказалось нерентабельным и, было заброшенно не выработав и половины разведанных запасов — дешевле было этот металл купить на мировом рынке!
Известны мне и другие, более богатые месторождения редкозёмов на Кольском полуострове, в Сибири и даже на территории Китая — ныне переживающего «Эпоху перемен», да такую бурную — что не приведи Маркс!
Однако, чтоб их начать разрабатывать, ещё надо разведать с точною хотя бы до сотен метров — чтобы начать копать шахту или карьер… Затем, подвести туда коммуникации, построить жильё для рабочих и специалистов, школы и магазины…
Проблем при этом возникнет — мама, не горюй!
А здесь уже всё почти готовое: знай только рагребай завалы отвалов — ищи минералы. В самом худшем случае, требуется лишь осушить шахту или открытый карьер — как в случае с молебденитом из Александровского рудника и возобновить добычу изумрудов для Кабакова.
Да и цена редкозёмов, добыча которых в мире ещё не приняла характер массовый — ныне изрядно кусается, даже для такого крутого перца, как я.
Так что для начала начнёт там, а потом посмотрим!
* * *
После моего более-менее подробного рассказа о своих планах по добыче и использованию редкозёмов на Изумрудных копях, Профессор Ипатьев заметно оживившись и даже энергично жестикулируя, что за ним не замечалось ранее:
— А ведь в этом случае я могу Вам хорошенько помочь, Серафим Фёдорович!
— И чем же именно, Владимир Николаевич?
— Во время моей последней поездки в Германию перед самым прошлым праздником Рождества, доктор Каро познакомил меня с одним молодым немцем по имени Михаэль… Немецкая его фамилия слишком длинная и я её не запомнил, хотя где-то у меня завалялась его визитная карточка.
— Этот, по виду энергичный и увлекающийся различными возможностями человек, во время войны сумел разбогатеть наладив извлечение из отбросов различных руд, дорогие и необходимые для военного снаряжения металлы, как то — вольфрам, молибден и прочие. Нужда немецкой промышленности в этих металлах была тогда очень велика и, потому, а также — благодаря умелой организации дела и приглашению опытных металлургов — ему удалось из бедного предпринимателя стать весьма богатым человеком, владельцем нескольких предприятий.
Червь сомнения меня точит:
— Вы уверенны, что он согласится поехать из цивилизованной Европы — не просто в дикую России, а к тому же в почти в Сибирь?
— Ну а почему бы и нет? Война закончилась, спрос на эти металлы в промышленности упал и, на рынке в свободной продаже в большом количестве появилось ранее стратегическое сырьё. Добывать их из отбросов стало невыгодным. Михаэль разорился, его специалисты оказались без работы, а оборудование распродается по цене простого металлического лома…
У меня ёкнуло на сердце: неужель и правда — на ловца и зверь бежит?
Не, так сказочно легко не бывает!
Как бы опровергая мои сомнения, профессор:
— …Он не просто так со мной познакомился через доктора Никодема Каро, а с целью подыскать ему вакансию в России.
— И что Вы ответили?
— Обещать не стал, но сказал, что попробую. Правда, из-за последних событий — всё как из головы вылетело.
С учащённым дыханием и пульсом, чуть ли не беря профессора за лацканы его европейского пиджака:
— Номер сотового, быстро!
Увидев недоумённо выпученные глаза, спохватился и быстро поправился:
— У Вас остались координаты этого «Михаэля»?
— Что? Ах, да… Его визитная карточка, я же сказал. Там адрес и номер телефона, по которому ему можно позвонить.
В Музее В.И. Ленина, в котором мы находились, имелся телефон — по которому можно было позвонить и за границу. Все же это вдова Вождя, имеющая многочисленные знакомства среди европейской интеллигенции, не забываем!
Соскакиваю и хватая его за рукав:
— Быстро звонить!
Тот, с силой вырвавшись:
— Вы с ума сошли, молодой человек! Два часа ночи.
Прихожу в себя и приложив руку к сердцу:
— Ах, да… Прошу простить меня, Владимир Николаевич. Если бы Вы знали, как заеб… Как задолб… Как я устал всё в одиночку тащить…
С насмешливым любопытством на меня глядя:
— Вполне Вас понимаю, Серафим Фёдорович! Сам неоднократно и почти что по такому же поводу, точно такое же чувствовал.
* * *
Однако, пора закругляться: больше чем мне удалось — мне с него не вытянуть. Будем считать, что миссия выполнена на пятьдесят процентов и разойдёмся, как в тумане корабли.
Всё же надо попробовать ещё раз на последок:
— Владимир Николаевич… Вы назвали мне, я надеюсь — достойных людей, но всё же руководителей отдельных филиалов корпорации «Россхимпром».
Руками делаю вид, что пытаюсь объять необъятное:
— А кто, по вашему мнению, может возглавить всё это целиком?
Тот, после довольно продолжительной паузы:
— Разве что Смилга.
— «Смилга»?! Да, это же — большевик-революционер?!
Сказать по правде, больше я ничего про эту личность не знал.
К моему удивлению, профессор горячо принялся его защищать и выдал целую речь:
— Ну и что? Среди большевиков тоже всякие попадаются! Ивар Тенисович — человек с хорошим образованием, отлично владеет речью и в своих действиях отличался решительностью и настойчивостью. Ему было тогда около 31-32 года, цветущего здоровья и с симпатичными чертами лица. Хотя Смилга безусловно является убежденным коммунистом, на меня он произвёл симпатичное впечатление своей прямотой и отсутствием боязни высказывать свои убеждения, хотя бы они шли в разрез с мнениями его товарищей по партии. Он, безусловно является сторонником НЭПа, предлагает отмену государственной монополии на внешнюю торговлю, поддерживает план соединения промышленности и торговли в один комиссариат…
Перебив, я:
— Всё это хорошо. Но какой будет из него хозяйственник?
— …Я считал тогда и сейчас считаю, что он выше всех остальных членов Президиума и что собственно ему надо было бы руководить ВСНХ СССР!
— Главой правительства?!
Вот это номер!
А я то как раз в очередной раз искал человека на должность Председателя Совнаркома Нижегородского края…
Это — очень удачно я сегодня «зашёл», даже если не удастся уговорить самого Ипатьева взяться за нашу химическую промышленность.
— Совершенно верно! В заседаниях Президиума я никогда не слыхал от него каких-либо нелепых предложений и, если иногда — не зная всех деталей дела, он делал возражения, то его всегда можно было убедить и склонить на свою сторону разумными доводами. Я не раз это испытывал на себе, в особенности в вопросе о возрождении коксобензоловой промышленности.
— Ну, хорошо… А чем уважаемый… Эээ…
— Ивар Тенисович. Он латыш по национальности и до войны занимал должность учителя в одном из учебных заведений Латвии, преподавая, насколько я помню, историю и русскую словесность.
— И чем ваш латыш занимается в данный момент? Согласится ли он переехать в Растяпино?
— Он оставался в Президиуме ВСНХ всего лишь два года и, не поладив там с Рыковым вынужден был уйти в отставку. Насколько мне известно, в данный момент он свободен.
Улыбнувшись, профессор продолжил:
— А насчёт того, согласится ли он — я ничуть не сомневаюсь! Вы, Серафим Фёдорович, любого уговорить способны.
Раздосадовано махнув рукой:
— Видно не любого — раз Вас не уговорил.
Затем, чуть ли не нараспев:
— «Химический институт высоких давлений имени Смилги»… Ну, а что? По-моему звучит!
Подмигнув профессору:
— По крайней мере — не хуже, чем «Имени Ипатьева», согласитесь!
Тот, скрипнув зубами:
— Вам никто не говорил, что Вы — чудовище?
Я затаил дыхание… Опаньки… Кажись…
КЛЮНУЛО!!!
Сделав морду кирпичом:
— Да, кажный день по сто раз, а чё?
Ипатьев спросил глядя прямо в глаза:
— Крупную химическую корпорацию, говорите, хотите создать?
Я своих глаз не отвёл:
— Да, хочу! А раз я хочу — она будет создана, пусть даже договариваться придётся не с Вами — а с самим Дьяволом.
— Такую, как «И. Г. Фарбениндустри» или «Bayerishe Stickstoff Werke»?
— На меньшее не согласен.
Глядя куда-то в сторону, тот:
— Как-то раз Лев Троцкий, расспросил меня о состоянии химической промышленности за границей и после моего подробнейшего доклада, задал вопрос: «Сколько же нам надо времени, чтобы создать такое?». «Не менее 25 лет, — был мой ответ, — и то, если мы будем систематически изучать этот вопрос и упорно трудиться над его решением».
— Тогда, он мне ничего не ответил… Но через некоторое время после этой беседы, будучи на митинге текстильщиков — где между прочим, говорил о необходимости развить химическую промышленность в Союзе, Троцкий заявил буквально следующее: «Здесь я, не согласен с мнением профессора Ипатьева, который только что вернулся из-за границы и который заявил мне, что надо 25 лет, чтобы дойти в развитии красочного дела до того состояния, какого достигла в настоящее время Германия. Но я думаю, если пролетариат захочет — мы будем её иметь через пять лет».
Предельно язвительно:
— Судя по раздавшимся после этих слов аплодисментам, пролетариат «этого» хотел! Но прошло уже почти пять лет, а «воз» химической промышленности — даже красочной и, ныне там.
Я пристально посмотрел на него: в той, в «реальной истории», Владимир Николаевич оставит сей говённый мир в 1952-м году — прожив от сего времени, когда мы с ним беседуем — ещё двадцать шесть лет…
— У Вас будет это время, Владимир Николаевич!
Долго мы с ним играли в «гляделки» и, наконец он отвёл взор со словами:
— Не знаю почему, но я Вам верю, Серафим Павлович.
Протягиваю руку, и:
— Так, что? Посёлок Растяпино будет называться «город Ипатьевск»?
Берёт мою ладонь в свою и, пожав её, задерживает:
— А вот этого категорически не хотелось бы! Ассоциации нехорошие навеивает, знаете ли, после того как в подвале Ипатьевского дома — расстреляли Государя Императора и его семью.
У меня всегда в запасе имеется запасной вариант:
— Тогда «Менделеевск». Как Вам?
Тот, перекрестившись:
— Повезло Дмитрию Ивановичу не дожил до смутных времён, не стоял перед выбором — остаться или навеки покинуть Россию, а потому при любой власти — будет гордостью России — ныне, присно и во веки веков… Пусть будет «Менделеевск», но только после первых значительных результатов вашего…
Подняв палец, строго поправляю:
— Нашего!
Кивает согласно:
— …Нашего «Россхимпрома».
Notes
[
←1
]
В половине апреля 1915 года произошел сильный взрыв на Охтенском заводе взрывчатых веществ, который сопровождался громадным числом жертв (около 180-200 человек) и полным разрушением всего тротилового завода.
[
←2
]
ВОЕННО-ПРОМЫШЛЕННЫЕ КОМИТЕТЫ (ВПК) — организации российских предпринимателей, созданные в 1915 году с целью мобилизации промышленности для военных нужд. Решение о создании военно-промышленных комитетов было принято в мае 1915 года на Девятом Всероссийском съезде представителей торговли и промышленности для объединения промышленников, снабжавших армию боеприпасами и военным снаряжением, мобилизации промышленности на военные нужды и продолжения военных действий, политического давления на правительство.
[
←3
]
Гучков Александр Иванович, 1862-1936, действительный статский советник, член Государственной думы и Государственного совета, председатель Третьей Государственной думы, руководитель партии октябристов, активный масон, возглавлял Военную масонскую ложу, в 1915 -1917 председатель Центрального военно-промышленного комитета. готовил заговор против Царя. Во Временном правительстве занимал пост военного и морского министра. С 1920-х гг. в эмиграции.
[
←4
]
Про это и про многое другое можно почитать в книге самого Ипатьева «Жизнь одного химика»: https://books.google.kz/books?id=SYEHAwAAQBAJ&pg=PA135&lpg=PA135&dq=%D0%9A%D0%BE%D0%BE%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B5+%D0%A5%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5+%D0%9E%D0%B1%D1%89%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE&source=bl&ots=6mFzt0vItj&sig=ACfU3U365aze3HGFHDaAoWoGXmyIa7drwQ&hl=ru&sa=X&ved=2ahUKEwjE2fyxvvT3AhWmtIsKHfIlAWwQ6AF6BAgYEAM#v=onepage&q=%D0%9A%D0%BE%D0%BE%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%BD%D0%BE%D0%B5%20%D0%A5%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5%20%D0%9E%D0%B1%D1%89%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE&f=false
[
←5
]
Сульфаниламид был синтезирован еще в 1908 г. австрийским студентом-химиком П. Гельмо как основа для устойчивых красителей. Но о том, что он может быть эффективен против опасных инфекций — двадцать лет никто не догадывался. И лишь в 1939 году из сульфаниламида был получен «пронтозил» (красный стрептоцид), за который Герхард Домагк получил Нобелевскую премию.
[
←6
]
Конечно, мне напомнят про противогаз Зелинского — Кумманта и про другие подобные защитные устройства, использующие активированный древесный уголь в качестве поглотителя... Но так у Ипатьева В.Н. в его книге «Жизнь одного химика».
[
←7
]
G-серия — первое и самое старое семейство боевое отравляющее вещество (БОВ) нервнопаралитического действия: GA (табун), GB (зарин), GD (зоман) и GF (циклозарин).
Первым был открыт зарин — в 1938 году в Германии двумя немецкими учёными, пытавшимися получить более мощные пестициды. В том же году формула вещества была передана в Отдел химического оружия «Вермахта», который сделал заказ на массовое производство зарина для военных нужд. К концу ВМВ было построено несколько экспериментальных заводов, а также строилась фабрика для производства данного отравляющего вещества в промышленных масштабах (строительство не было завершено).
Работы по получению табуна, зарина и зомана во время Второй мировой войны также проводились в Англии и Штатах.
Общее количество зарина, произведённого в Германии, оценивается в пределах от 500 кг до 10 тонн. Разумеется, в случае начала применения БОВ производство таких веществ в Третьем Рейхе, увеличилось бы на несколько порядков.
[
←8
]
Земгор (Главный по снабжению армии комитет Всероссийских земского и городского союзов) — посредническая структура по распределению государственных оборонных заказов, созданная в 1915 году в Российской Империи.
[
←9
]
В 1923 г. немецкие химики Ф. Фишер и Х. Тропш, сотрудники компании «Ruhrchemie», сообщили о получении кислородсодержащих продуктов из синтез-газа над Fe катализаторами, а в 1926 г. — углеводородов. Первый промышленный реактор был пущен в Германии в 1935 г., использовался Co-Th осаждённый катализатор. В 30౼40-е гг. на основе технологии Фишера—Тропша было налажено производство синтетического бензина (когазин-I, или синтин) с октановым числом 40౼55, синтетической высококачественной дизельной фракции (когазин-II) с цетанновым 75౼100 и твёрдого парафина. Сырьём для процесса служил уголь, из которого газификацией получали синтез-газ, а из него углеводороды. К 1945 г. в мире имелось 15 заводов синтеза Фишера—Тропша (в Германии, США, Китае и Японии) общей мощностью около 1 млн т углеводородов в год. Они выпускали в основном синтетические моторные топлива и смазочные масла. В годы после Второй мировой войны синтезу Фишера—Тропша уделяли большое внимание во всём мире, поскольку считалось, что запасы нефти подходят к концу и надо искать ей замену. В 1950 г. был пущен завод в Техасе на 360 тыс. т/г. В Новочеркасске с 1952 г. работала установка мощностью около 50 тыс. т/г, использующая вывезенное из Германии оборудование. Сырьём служил сначала уголь, а затем природный газ.
[
←10
]
В 1926 году Высший совет народного хозяйства СССР объявил международный конкурс на разработку промышленного получения синтетического каучука. Кроме описания способа, требовалось представить два килограмма синтетического каучука и разработанную схему его заводского получения. Сырьё для технологического процесса должно было быть доступным и дешёвым. Полученный каучук должен был не уступать натуральному каучуку по качеству и не быть более дорогим.
По итогам конкурса лучшим был признан разработанный в 1926—1927 Лебедевым с группой сотрудников метод получения натрий-бутадиенового каучука из этилового спирта. Осенью 1928 года Лебедев представил в Главхимпром план работ, необходимых для составления проекта опытного завода. В 1928—1931 исследовал свойства натрий-бутадиенового каучука, нашёл для него активные наполнители и предложил рецептуру резиновых изделий из синтетического каучука. В течение 1930 года в Ленинграде был построен Опытный завод, на котором в 1931 году был получен первый блок синтетического каучука весом 260 килограммов (Википедия).
[
←11
]
Борис Васильевич [29.7(10.8).1880 — 27.6.1934, Ленинград], советский химик, специалист по химии каучука и резины. Окончив в 1903 Петербургский университет, руководил лабораторией на заводе “Треугольник”. С 1918 профессор аналитической химии 2-го Петроградского политехнического института, профессор физической химии Педагогического института, с 1923 заведующий кафедрой технологии каучука и резины в Технологическом институте (Ленинград). Б. является пионером разработки промышленного синтеза каучука на основе дивинила, получаемого из нефтяного сырья.
[
←12
]
В 1899 году месторождения перешли во владения англо-французской компании «The New Emerald’s Company», также владевшей копями Муссо в Бразилии.
[
←13
]
Всего за период с 1831 по 1922 год на Изумрудных копях, добыто 20 тонн изумрудов, около трёх тонн александритов и три тонны фенакитов. Это — 2.378.000 карат ювелирных камней, суммарной 520 млн. руб. в оптовых ценах 1982 года.
[
←14
]
Автоматная сталь — разновидность конструкционной стали (при концентрации висмута всего 0,003 %), разработанная для наиболее эффективного массового производства деталей на станках-автоматах.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
