4. Испанка

Иосиф доедает пайку и ставит плошку на пол. Яшка, виляя хвостом, подбегает и начинает вылизывать тарелку, а сам Иосиф ехидно смеётся, глядя как ты — тоже Яшка, только другой, без хвоста, смотришь на это со смесью отвращения и ужаса. Ведь специально, зараза, делает так. Знает, что ты помешан на чистоте, что это единственная привычка, которой ты можешь следовать здесь, в ссылке, вдали от родни и дома.

Этот сон снится тебе снова и снова, а сейчас ты видишь эту картину и наяву. Твои лёгкие сгорают от гноя, а в размытых от едких слёз глазах — картины из прошлого. Ты уже болел почти также серьёзно в девятнадцатом, но она пришла снова — пришла, чтобы добить тебя.

Когда сознание посещает тебя в очередной раз от скрипа двери медицинского бокса-изолятора, лицо Иосифа превращается в лицо кайзеровского унтер-офицера в странной повязке, склонившегося над твоей кушеткой.

— Скорее, скорей, — хрипишь ты ему. — Везите меня! Только бы успеть.

— Успеть куда? — спрашивает он почти без акцента.

— Туда! На корабль! Мне нужно туда! Успеть! Машина уже приехала?

Унтер-офицер смеётся через маску, повернувшись куда-то к выходу.

— Этот безумный русский хочет успеть на корабль, — ты с трудом переводишь знакомые немецкие слова, после чего к тебе снова обращаются по-русски. — Тебе нельзя на корабль! Ты в карантине!

Кто-то заливается смехом, ты не понимаешь, почему? Что ты сказал смешного? Они мучают тебя, бредишь ты — не выметенными метлой атеизма остатками веры ты уже готов принять, что это всё за грехи, за твои приказы, когда ты подпольничал в Екатеринбурге, "товарищ Андрей". За те смерти, в которых ты виновен. Ведь ты — главный палач Советов, кровь десятков врагов революции на твоих руках.

И царская кровь в том числе. Часто ты думаешь, что хотел бы убежать от всего этого — от старой памяти, от мыслей, от лиц тех, кому ты выносил приговор, которые ты видишь, когда закрываешь глаза. Но ты не можешь, ты болен, Интернационал разгромлен, Европой правит Вильгельм, а Россия растерзана и порабощена.

Тебя кормят, дают микстуру и молча привызывают к кровати ремнями — ты смутно вспоминаешь, что так уже делали. Но зачем? Ты же не безумец, ты просто очень болен и бредишь.

— Для твоего же блага, — говорят тебе. — Чтобы не упал.

Вскоре они уходят, ты проваливаешься в небытьё и видишь смеющееся лицо Иосифа, лай своего верного пса Яшки, как вдруг всё вокруг начинает трясти. Ты просыпаешься, зайдясь в кашле, и с ужасом понимаешь, что с твоим весом происходит что-то непонятное. Тебя мотает из стороны в сторону, ты то чувствуешь, что потерял вес полностью, то начинаешь весить втрое больше обычного. Ремни впиваются в ноги и грудь, ты кашляешь, не в силах вытереть слизь с кровью со рта. По полу и стенам бьют гулкие удары, похожие на удар гигантского колокола, где-то за дверью звучит сирена и слышал голос из громкоговорителя, но слова ты не можешь разобрать.

Затем всё стихает. Сознание отключается и включается снова, ты с трудом дышишь, но при этом тебе непривычно легко. Снова приходят они, они смеются, говорят:

— Ты хотел корабль? Да?

Тебе накладывают повязку на лицо, перекладывают на носилки, снова привязав, несут по узким коридорам.

Ты начинаешь вспоминать.

Мычишь через повязку, пытаешься махать руками, но остаёшься привязан. Безумно хохочешь, когда коридор обрывается коротким трапом, и ты видишь зеленоватое небо. Чужое небо.

Носилки разворачивают и ставят наклонённо. Ты видишь двухсотметровую громаду химмельшифа за спиной взвода солдат в шипастых касках, наставивших странные, незнакомые пушки на тебя. За спиной кто-то бубнит:

— Именем Кайзера осуждённый за революционную деятельность заключённый Яков-Аарон Михайлович Свердлов, доставлен в соответствие с последней волей на территорию герцогства Новый Марсианский Ольденбург. Привести приговор в исполнение.

Выстрелы солдат избавляют тебя от страданий.