"Прощения нет"

Прощения нет

Предупреждение: гомосексуальное насилие, общая жестокость, ненормативная лексика

Дэниэл

В закрытые глаза бил яркий свет. Вокруг суетились люди, звякали металлические предметы, пахло тем особым специфичным запахом, присущим всем медицинским заведениям. Всего этого я не видел — скорее ощущал какими-то запредельными чувствами. Словно издалека доносились голоса, но они ничего не значили для меня. Сознание растворялось в сумасшедшей эйфории, размазываясь по световым лучам, стекая по стенам. Сколько это продолжалось? Вечность? Мгновение? Мне было все равно, лишь бы не возвращаться туда, где ждала только боль и что-то еще, о чем я не хотел вспоминать. Вспышка. Чернота.

— Выкарабкается. Организм молодой, справится. А вот психика...

— Денни... — тихий шепот скручивает внутренности в тугой узел. От ужаса я почти перестаю дышать, а откуда-то издалека раздается ровный надрывный писк. Я почти не слышу его, в моих ушах настойчиво звучит совсем иной голос, приторный, выворачивающий наизнанку: "Денни... малыш Денни". Отчаяние облепляет, словно патока, затекая в глаза и уши, забиваясь в горло. Я хриплю в отчаянной попытке ухватить хоть глоток такого нужного сейчас воздуха и проваливаюсь в очередное облако темноты.

— Говорите с ним. Зовите его. А где его невеста?

— Не придет. Кому охота возиться с инвалидом...

Мать была первым человеком, которого я увидел, придя в себя. Сил хватило только на то, чтобы сжать ее руку и снова провалиться в спасительною тьму, но на этот раз это был просто сон. Когда я очнулся в следующий раз — мое плечо было мокрым от ее слез.

Два месяца было вычеркнуто из моей жизни. Ослабшее тело активно протестовало против любых нагрузок, но я упрямо пытался восстановиться, чтобы доказать всем и себе — я не инвалид. После всего — я не инвалид и не растение, как решила Элен, перестав надеяться спустя всего три недели комы. Ее можно было понять — когда мне первый раз разрешили посмотреться в зеркало, я не узнал себя. Серые глаза потускнели и запали, над скулами залегли фиолетовые синяки, нос заострился, а кожа приобрела сероватый нездоровый оттенок. Волосы были обриты, а там, где начали отрастать, почему-то слегка завивались, хотя раньше были абсолютно прямыми. От меня осталась лишь тень прежнего Дэниэла Девиса. Кроме того, я начал яростно ненавидеть свое имя.

Едва я смог говорить, начались дознания. Полицейские одаривали меня сочувствующими, а кто и насмешливыми взглядами, по сто раз задавали одни и те же вопросы, показывали фотографии, на которые я не мог смотреть без содрогания. Но смотрел. Два лица: одно постарше, другое помоложе. Даже не заглядывая в досье, можно было понять: братья. Гас и Эван Мюррей, в один день, по воле случая, сломавшие мою жизнь. Чуть более пухлые губы, чуть больше мягкости в облике — Гас, старший. Тонкий, упрямо сжатый рот, волевой подбородок, прищуренные карие глаза — Эван. Очень обманчивое впечатление, как теперь знаю я. Ведь именно улыбчивый Гас с добродушным коровьим взглядом сотворил со мной все это.

В то утро самой большой проблемой мне казался кофе, пролитый на новые белые брюки. Я остервенело оттирал его тяпкой, припрятаной под прилавком, и с грустью думал о том, что до конца рабочего дня еще пять пять часов, и все это время мне придется ходить с пятном на самом видном месте. А потом бежать сломя голову домой, чтобы успеть переодеться к приходу Элен. Настроение стремительно падало.

В аптеке почти не было посетителей, что оказалось весьма кстати — Марк, мой помощник, неожиданно приболел, и я остался совершенно один. С другой стороны, это было хорошо — коментировать мою криворукость оказалось некому. Я уже почти привел свою одежду в некое подобие порядка, как стеклянные двери неожиданно распахнулись, пропуская внутрь двоих мужчин.

Первое, что я заметил, были их взбудораженные взгляды. Как назло, никого из посетителей в аптеке не наблюдалось, и я уже протянул руку, чтобы нажать тревожную кнопку, как один из них — младший на вид — поднял руку с пистолетом.

— Спокойно, — произнес он. — Не шуми, и все будет хорошо.

Он беспокойно оглядел огромные окна и стеклянные двери: аптека хорошо просматривалась снаружи.

— Ключ, — правильно расценив его взгляд, потребовал старший. Я подчинился без возражений — дуло пистолета, все еще направленное на меня, было на редкость убедительным аргументом.

— Деньги в кассе, — как можно более спокойно произнес я. — Берите и уходите.

— Да нужны нам твои деньги! — фыркнул старший, запирая дверь и переворачивая табличку надписью "Закрыто" наружу. Только сейчас я обратил внимание на две спортивные сумки, сваленные на пол. Сердце бешено заколотилось. Там деньги? Неподалеку находился банк, неужели...

Младший яростно сверкнул глазами.

— Не болтай! — он резко повернулся ко мне. — Здесь есть кладовка или подсобка?

Я молча показал рукой на дверь в служебное помещение. Становилось жутко.

— Иди туда, — велел парень и кивнул партнеру. — И ты с ним. Как только на улице станет спокойнее — уйдем.

— Отлично, — хмыкнул старший и, ухватив меня за руку, потащил за собой.

В маленькой комнате было не так много места, однако я постарался отодвинуться максимально дальше от грабителя. Сопротивляться происходящему даже не приходило в голову: моя физическая подготовка оставляла желать много лучшего, да и оружие не внушало ложных иллюзий. Парень неловко повернулся, задев стол. Звякнула посуда, заставив вздрогнуть от неожиданности. Это не осталось незамеченным.

— Боишься? — ухмыльнулся налетчик и скосил взгляд на бейдж на моей груди. — Дэниэл, да? Денни...

Меня пробрало холодом от вкрадчивых ноток, прозвучавших в его голосе. Парень оглядел меня долгим изучающим взглядом, под которым захотелось съежиться и стать совершенно незаметным, а затем с улыбкой сунул руку в карман и извлек оттуда какой-то небольшой пакетик.

— Сильная вещь, — покосившись на меня, произнес он и положил на язык небольшую таблетку. — Забористая...

Отодвигаться дальше было уже некуда. Боже, еще и наркоман?! Ему явно было весело наблюдать за моей реакцией, да и допинг медленно, но верно начинал действовать.

— Хорошенький, — плотоядно скалясь, протянул он. — Малыш Дэнни...

Я подскочил на ноги и рванулся к двери, но он оказался быстрее. Сильный удар опрокинул на пол, а навалившаяся сверху тяжесть чужого тела не давала ни подняться, ни даже вздохнуть полной грудью. Я сопротивлялся, но новый тычок под ребра сорвал дыхание, заставив судорожно открыть рот, ловя воздух. На языке моментально оказалась таблетка подобная той, что заглотил он. На губы легла широкая ладонь, не давая выплюнуть отраву.

Перед глазами все плыло от боли. Меня грубо перевернули на живот, заломив руку за спину так, что едва выдерживал сустав.

— Ну что же ты... — шептал он, лихорадочно нащупывая пряжку моего ремня. Почему-то вспомнилось злосчастное пятно от кофе, глаза и ноздри забивала пыль, вызывая совершенно нелепую мысль, что комната давным давно требует уборки. Я пытался вывернуться, лягнуться, но силы были совершенно не равны. Я смог только укусить его, когда стянув с меня брюки, он на секунду ослабил контроль, и мне удалось извернуться всем телом.

— Гаденыш! — озверел парень и сильно ударил меня в лицо. — Ну, сучонок, не хотел по-хорошему...

Это было по-хорошему? Оказалось, что да. Наркотик нисколько не спасал, наоборот, заставляя чувствовать острее и больше. Сознание раскалывалось на части, давясь тошнотворными ощущениями: потные руки, шарящие по телу; чужое надрывное сопение над ухом; ослепляющая боль, невозможная, неправильная; вкус собственной крови на языке...От каждого толчка что-то внутри рвалось и ломалось, безвозвратно меняя и калеча меня. "Хорошенький... малыш Дэнни".

— Какого черта?! — прозвенело над головой. — Гас, ты сдурел?! Ты что, закинулся, идиот?

— Заткнись, — ответил его напарник, не прекращая вбивать меня в пыль. — Все равно он не жилец, не оставлять же свидетеля.

— Пусти его!

Тяжесть внезапно исчезла, и я с превеликим трудом смог отползти к стене. Голова кружилась, в горле стоял противный ком, кажется, меня тошнило.

— Испортил все веселье, братишка, — старший поднялся на ноги и подобрал оброненный во время нашей потасовки пистолет. — Ты такой чистюля...

— Уходим, — отрывисто бросил тот, ухватив его за плечо. Гас резко скинул его руку и поднял пистолет.

— Никаких свидетелей, — улыбнулся он, а затем раздался выстрел.

Врач сказал, что мне феноменально повезло: пуля прошла по касательной, не убив и не превратив меня в овощ. Я придерживался иного мнения: слишком отчетливо отпечатались в памяти минуты боли и унижения. Полицейский, допрашивающий меня, мельком удивился такому везению: выстрел был произведен с весьма близкого расстояния, почти не допускающего возможность промаха. Он списал это на наркотик. Я промолчал. Последнее, что я запомнил — резкий удар по руке, державшей оружие, сбивший прицел и уведший пулю в сторону. Я не знал — быть ли благодарным за это?

Аптеку пришлось продать — зайти внутрь оказалось для меня непосильной задачей. Да и вообще, стало куда труднее выходить на улицу, быть среди людей или оставаться с кем-то наедине. Особенно тяжело было переносить прикосновения. В больнице я лишь стискивал зубы, терпя регулярные осмотры, а выйдя оттуда — почти не выходил из дома.

Психолог, найденный матерью, ничем не помог, но натолкнул на здравую мысль о смене обстановки. Здесь меня ничего не держало, а неприятных воспоминаний было слишком много, поэтому, выдержав недолгий, но эмоциональный разговор с родителями, не желавшими меня отпускать, я перебрался в небольшой тихий городок, кажущийся странно сонным после большого города.

Я снова открыл аптеку, пользуясь старыми связями для поставок. Моя квартира теперь находилась прямо над магазином, что позволяло почти не выходить из дома и не встречаться с людьми более необходимого. В доме оказался огромный подвал, который я постепенно привел в порядок, обустроив еще одну комнату и склад. Жизнь медленно входила в спокойное русло, заслоняя новыми впечатлениями события прошлого. До тех пор, пока оно не решило напомнить о себе.

Я распахнул все окна, несмотря на то, что шел проливной дождь — слишком душно было в комнатах. Рабочий день закончился два часа назад, впереди предстоял выходной, который я собирался провести в полном одиночестве — как и все остальные выходные. Общаться с людьми до сих пор было тяжело, поэтому я вел довольно уединенный образ жизни.

С улицы донесся какой-то шум, но я не обратил на него внимания, полностью поглощенный интересным фильмом. Однако звук повторился, и на этот раз я отчетливо опознал в нем стон. Я выглянул в окно — около черного входа маячила трудно различимая в сумерках тень. Изнутри обожгло холодом — снова?! Тень сдвинулась с места, неловко покачнулась и рухнула на землю, не издав ни звука. Несколько мгновений я наблюдал за ней, остававшейся недвижимой, а затем резко захлопнул окно и прижался пылающим лбом к прохладному стеклу. Сердце колотилось, как сумасшедшее.

Из глубины души поднималась паника. Я с трудом удерживался на ногах, усилием воли не давая себе сползти на пол и сжаться в клубок. Страх — мутный, липкий — пеленал сознание. Руки стали мокрыми от пота, а на лбу выступила испарина. Я с силой ударил кулаком по подоконнику, пытаясь прийти в себя. Господи, как надоело! Приступов не было уже довольно давно, а вот теперь все началось с начала.

Я осторожно выглянул в окно. Под дверью темнела бесформенная груда. Человек? Собака? Неизвестность хуже любой опасности. Я отлепился от окна и, подойдя к комоду, зашарил в верхнем ящике, где хранился купленный сразу после переезда пистолет. Ощущение оружия в руках действовало успокаивающе, и я поспешил вниз, решив раз и навсегда покончить со своими страхами.

Чтобы распахнуть дверь, пришлось приложить силу — незнакомец явно привалился к ней, мешая открыть. Это несомненно был человек, мужчина. Поколебавшись несколько мгновений, я присел рядом и, не отводя оружие в сторону, осторожно откинул с его головы промокший капюшон. Света, падавшего из дверного проема, оказалось вполне достаточно, чтобы осветить его лицо. Я с трудом подавил крик ужаса и отшатнулся, едва не упав. На пороге моего доме лежал Эван Мюррей.

Лица обоих братьев намертво врезались в мою память. Лицо старшего я видел в кошмарах куда чаще, но и младший периодически заставлял меня просыпаться в поту, захлебываясь собственным воплем. Со временем, сны стали сниться реже, а вот теперь сбылись наяву.

Парень, тем временем, так и не шелохнулся, и не открыл глаза. Справившись с собой, я снова приблизился и внимательно оглядел нежданного визитера. Он выглядел неестественно бледным, а земля под ним казалась подозрительно темной. Черт! Я быстро перевернул его на спину и замер, увидев подтверждение своей догадке. Белая футболка под курткой Эвана была вся пропитана кровью. Однако, он был еще жив — на шее едва заметно билась синяя жилка. Время словно остановилось. В полной прострации я смотрел на свои испачканные чужой кровью пальцы и не мог заставить себя оторваться от этого зрелища. В ушах оглушительно бухало в такт биению моего сердца, мешая сосредоточиться. Мелькнула единственная здравая мысль — позвонить в полицию, а затем ее смыло черной волной ненависти и торжества.

Он ранен, он беспомощен, и он здесь. Можно сделать больно, изувечить, убить, отомстить за все, что сделал — не он, но близкий ему человек. Можно просто закрыть дверь — и он умрет на холодной земле, не заслужив ни помощи, ни сочувствия. Но мне этого будет мало. Мало за мою растоптанную, поруганную жизнь, за слезы моей матери, за вынужденное одиночество. Его крови будет недостаточно, чтобы смыть все это, вернуть потерянное — нет, украденное его братом. Я хочу его душу, хочу сломать, так же как сломали меня. Что страшнее боли и смерти?

Эван.

Дождь — неожиданный союзник и коварный враг. Он смоет мои следы, позволит укрыться, но он же и вытягивает из меня последние силы. Каждая потерянная капля крови уносит частичку тепла, я с трудом переставляю потяжелевшие ноги, отчаянно борясь с разрастающимся в груди холодом. Гас, сволочь, почему тебя не было в условленном месте? Дышать становилось все больнее, и — я в полном отчаянии ткнулся в какую-то дверь, оказавшейся запертой, и без сил сполз на землю. Ну вот и все. Если кто-то меня услышит — то вызовет полицию, а если нет — я просто сдохну тут под дождем. Холод отступал — верный признак того, что конец не за горами. Это даже не пугало — за свою непутевую жизнь я отучился бояться.

Страшно было, когда разбились родители. Неприятная тетка из опеки объясняла Гасу, что нас теперь отдадут в детдом. Я цеплялся за его руку, не понимая ни слова, но ясно ощущая холодный гнев брата. Уже тогда у него были эти вспышки ярости, ни разу не обрушившиеся на меня.

Я боялся, когда мы вылезали из окна второго этажа, и Гас уговаривал меня поспешить, потому что завтра нас должны были развести по разным приютам. Я боялся жить на улице, встречаясь с такими же беспризорными мальчишками, как и мы сами. Я до смерти испугался, когда брат обчистил свою первую кассу. Но с тех пор, как мне пришлось ударить прутом охранника, пытавшегося застрелить Гаса — страх ушел навсегда.

Дорога всегда ведет в два конца, а вот жизненный путь — нет. Я часто задавал себе вопрос: что было бы, не сбеги мы тогда? И не находил ответа. В ту точку уже не было возврата: слишком много чужих денег и крови оказалось на наших руках.

Гас менялся, медленно, но неотвратимо. Поганые наркотики исправно делали свое дело, изнутри подтачивая того, кто заменил мне родителей. Неконтролируемые вспышки агрессии становились все интенсивнее и чаще, но, как и прежде, выливались не на меня. От этого не было легче. Я слишком ясно понимал — мой брат стал совершеннейшим психом.

Изменился и я. Научился убивать, если это было необходимо, но так и не начал получать от этого удовольствие. И все дальше спускался по этой дороге в один конец.

После темноты и холода ощущения возвращались медленно. Тело налилось тяжестью, даже веки казались свинцовыми. Я попытался сделать вдох и надрывно закашлялся, едва не потеряв сознание от накатившей боли. Это, как ни странно, привело меня в чувство. Я открыл глаза.

В комнате, где я находился, почти не было мебели: кровать, маленький столик рядом и шкаф у противоположной стены. Я откинул укрывавшее меня одеяло: на груди красовалась аккуратно наложеная повязка. Где я? В больнице? В тюрьме? Обстановка мало напоминала больничную.

Гас! — вспыхнуло в голове. Ну, конечно же, он все-таки нашел меня! Я попытался позвать брата, но не смог выдавить из себя ни одного вразумительного звука. Ну и пусть, главное — мы оба в безопасности и вместе. Все теперь будет хорошо. Я даже и не мог подумать, как сильно ошибался.

Я просыпался по меньшей мере еще раза два, до тех пор, пока дверь в мою комнату не распахнулась. Внутрь вошел молодой парень, даже отдаленно не похожий на моего отвязного братца. В его руках были бинты.

Я молча наблюдал, как он приближается к кровати. Его, казалось, совершенно не удивило и не обрадовало, что я пришел в себя. Он деловито оглядел мою повязку, в то время как я внимательно изучал его лицо, кажущееся странно знакомым. Мягкие, округлые черты и линии делали его весьма привлекательным, слегка завивающиеся волосы едва закрывали уши и шею, ложась аккуратными завитками. И только серые, пугающе спокойные глаза, обдавали холодом.

— Где я? — я рискнул нарушить молчание. Ответа не последовало. — Кто ты такой?

Он не слишком аккуратно снял повязку, заставив меня зашипеть от боли, и наложил антисептическую мазь. По крайней мере, меня планировали вылечить, что не могло не радовать. Может, его послал брат?

— А где Гас?

Парень вздрогнул всем телом, но не произнес ни слова. Это и в самом деле начинало пугать. Я был слишком слаб, чтобы даже просто приподняться без посторонней поддержки, не говоря уже о том, чтобы постоять за себя, и подобная беспомощность изрядно действовала на нервы.

— Ты говорить-то умеешь? — стараясь скрыть беспокойство, съязвил я. Даже на такую короткую фразу потребовались все мои силы. Парень даже не посмотрел на меня, всецело поглощенный своим делом. — Хоть воды дашь?

— Повернись.

Звук его голоса ударил, словно плеть. Его-то я вспомнил моментально, хотя со времени, как слышал его в первый и последний раз прошло больше года. Как же я сразу не узнал? Может, дело было в том, что тогда его лицо было залито кровью настолько, что мы с Гасом посчитали парнишку мертвым. А может, потому, что в его глазах не было этой пугающей стали и безразличия, за которым порой скрываются адские демоны. А он... он узнал меня? Как же его звали? Гас часто упрекал меня, что я не дал ему закончить, и добирал свое яростной дрочкой, выкрикивая его имя.

— Дэнни?

В голове все взорвалось от боли, когда на нее обрушился сильный хлесткий удар. В горле противно запершило от крови, и я закашлялся. Чужие пальцы вплелись в волосы, рывком запрокидывая голову назад.

— Никогда не смей меня так называть! — прошипели над ухом. — Понял? Понял?!

Я едва смог кивнуть. Перед глазами расплывались алые круги, но хватка на волосах исчезла. Через мгновение стукнула входная дверь, и я остался в одиночестве, не зная радоваться этому или бояться.

Зачем он притащил меня сюда? Зачем перевязал? Сообщил ли в полицию? Вряд ли он мог питать ко мне добрые чувства, так что следовало готовиться к худшему. Только вот что считать худшим? Боли я не боялся. Смерти тоже.

Дверь распахнулась вновь. На этот раз Дэниэл вернулся со стаканом воды в руках, при виде которого я внутренне возликовал. Пить хотелось до умопомрачения. Как оказалось, моя радость была преждевременной: Дэниэл поставил стакан на столик и развернулся к выходу.

— Я не смогу достать, — как можно более спокойно произнес я. Он даже не обернулся.

— Не моя проблема. Захочешь — достанешь.

— Хуже всего — неизвестность, — думал я, глядя как за ним закрывается дверь. Когда не знаешь, что будет дальше и никак не можешь ни на что повлиять. Когда твоя жизнь в руках кого-то другого, безжалостного и равнодушного, легко способного переломить тебе хребет. Это — по-настоящему страшно.

Жажда мучила все сильнее и сильнее. Теперь я знал, что испытывал Тантал, и это казалось самой жестокой пыткой на земле. Некоторое время я собирался с силами и наконец рискнул приподняться на локтях, чтобы достать чертов стакан. Рана обожгла болью, но я упрямо тянулся к столику. В самый последний момент силы оставили меня, и я в изнеможении рухнул на подушку.

Через час мысль о воде превратилась в навязчивую идею. Я предпринял вторую, третью попытку дотянуться до стакана, но все они окончились, как и первая. Все тело превратилось в ноющий комок оголенных нервов, от крови пересох рот и горло, густая вязкая слюна была не способна облегчить мои страдания. Но я с упорством маньяка не отступал от цели.

Мне уже почти удалось дотянуться, не обращая внимания на жалобные протесты измученного тела, как пальцы неловко соскользули по стеклу, перевернув стакан. Вода разлилась по столику, закапала на пол. Я без сил откинулся на спину, сотрясаясь в истерических спазмах. Полубезумный хриплый смех душил меня, царапая горло, но я никак не мог заставить себя остановиться. Кажется, я потерял сознание, потому что, когда наконец смог прийти в себя, стол оказался насухо вытертым, а на его поверхности красовалась большая кружка, на этот раз стоявшая куда ближе. Не веря своему счастью, я дотянулся до нее, молясь всем богам, чтобы она не оказалась пустой. Дэниэл оказался не так жесток — внутри плескалась холодная вода.

Напившись, я немного взбодрился и стал внимательно разглядывать свое новое пристанище. В комнате не было ни одного окна, единственный свет исходил от лампы под потолком. Стены, окрашенные темно-синей краской, сужали пространство, создавая давящий эффект. Я невольно поежился, размышляя о том, как долго мне предстоит находиться здесь. Мне не дали умереть от потери крови, но и отпускать явно не собирались. Вряд ли он сообщил в полицию, иначе они бы уже были здесь, сделав мое положение куда более ясным и куда менее комфортным. Хотя, с последним выводом я, кажется, поспешил.

Я не слышал ни единого звука, кроме собственного хриплого дыхания, кажущегося оглушительным в царящей тишине. Сколько прошло времени — минуты? часы? — я не знал, полностью потерявшись в гнетущем безмолвии. А затем к моим проблемам добавилась еще одна.

Начавший функционировать организм настойчиво напомнил о своих потребностях. Я сдерживался, сколько мог, затем попытался позвать Дэниэла, но все было напрасно. От злости на самого себя и него, придумавшего эту извращенную пытку, сводило скулы, щеки горели от унижения. Я никогда в своей жизни не был так беспомощен.

Дверь открылась в тот момент, когда я уже был готов взвыть от отчаяния. Дэниэл молча вошел в комнату с судном в руках и направился к кровати. Меня терзали два противоречивых чувства: искренняя благодарность и жгучий стыд за происходящее. Я старательно отворачивал пылающее лицо, пока меня приподнимали, словно куль, подсовывали судно, обтирали... Дэниэл проделывал все манипуляции механически, даже без брезгливой гримассы на лице, и от этого становилось только хуже. Мысль о том, что подобная процедура предстоит мне регулярно в ближайшие несколько дней?... недель?, бросила меня в жар. Скрутило спазмом пустой желудок. Сколько же я не ел? Просить о чем-то Дэниэла оказалось выше моих сил.

Оказалось, что моя голодная смерть так же не входит в его планы, правда облегчать мне задачу он не собирался. Тарелка с легким, одуряюще пахнущим супом оказалась там же на столе, ожидая, когда я смогу до нее дотянуться. Надо отдать должное — стояла она совсем близко. Не знал, что я могу быть признателен за такие мелочи.

Дэниэл.

С помощью камеры, установленной в комнате, я мог наблюдать за Эваном и сразу увидел, когда он пришел в сознание. Первые несколько дней, которые он провалялся в беспамятстве, я только и мечтал о том, как посмотрю в его глаза, когда он узнает меня. Почему-то я ни на мгновение не усомнился: узнает, вспомнит. Испугается. На деле это оказалось куда сложнее.

Трудно удерживать на лице безразличную маску, когда внутри все пылает и рвется от боли. Трудно молчать, когда хочется кричать во весь голос. Трудно оставаться на месте, когда мечтаешь бежать прочь со всех ног. Несколько раз я ловил себя на том, что мну в руках подушку, от всей души желая прижать ее к его лицу. Я ударил его, выплеснув рвущийся наружу гнев, и мне на секунду стало легче дышать, а потом тяжесть навалилась снова.

С каким-то извращенным удовольствием я наблюдал за его попытками достать стакан, вспоминая собственное бессилие в больнице. Мать смотрела на меня с сочувствием и состраданием, от которых все внутри переворачивалось. Молодой сильный парень оказался беспомощнее новорожденного котенка после двух месяцев комы. Я всего лишь платил по счетам равноценной монетой.

Выходя из его комнаты, я не сразу поднимался наверх и подолгу стоял, прислонившись спиной к двери, против воли прислушиваясь к тому, что творилось внутри. Вернувшись к себе, жадно приникал к камере, стараясь не упустить ни минуты своего мщения. Я стал одержим им, и это граничило с сумасшествием.

Эван старался не встречаться со мной взглядом, но я и так прекрасно понимал его чувства. Сперва он тоже молчал, принимая правила игры, но быстро сдался, не вынеся тишины. Я упорно игнорировал его вопросы, сохраняя на лице застывшую маску безразличия. Ненависть — это тоже чувство, за него можно зацепиться, продавить. Я не собирался помогать ему в этом.

Через три дня он окреп настолько, чтобы попытаться бунтовать. Обед, оставленный на столе, полетел на пол, обдав брызгами мои джинсы и кроссовки. Я, не говоря ни слова, поднял посуду и покинул комнату. Чего он ожидал, испытывающе вглядываясь в мои глаза? Что я разозлюсь, как в первый раз, выйду из себя, изобью его? Это слишком просто. Это позволит ему прийти в себя, оправдаться. Я буду ничем не лучше его сумасшедшего братца, пойдя на поводу у своей ярости. А я... лучше?

Я просто оставил его одного. Когда нет никаких ориентиров, трудно следить за временем, и оно тянется бесконечно долго. Минуты превращаются часы, часы в сутки, и ты полностью теряешься в ощущениях. Неподвижность, тишина, однообразие убивают куда медленнее, чем пуля, но не менее верно. Я знаю об этом.

Эван.

Что я собирался доказать, а главное, кому? Наверное, просто хотел увидеть хоть тень эмоции на красивом, но совершенно безжизненном лице. Не удалось. Я давно потерял счет времени, ориентируясь только на визиты Дэниэла, приносившего еду и судно. Вытянуть из него хоть слово оказалось невозможным, и я быстро бросил свои попытки. Злило все: непонятность его намерений, собственное предавшее ослабевшее тело, наркотики Гаса, сотворившего отыгрывающегося на мне монстра.

Я ничего не понимал. Зачем лечить того, кого ненавидишь всем сердцем? Почему он просто не сообщил обо мне властям, с радостью упекших бы меня за решетку? Может, я приманка, и он хочет заманить сюда Гаса? Мысль показалась здравой. Теперь у меня был еще один повод поскорее встать на ноги и выбраться отсюда. Выброшенного обеда стало нестерпимо жаль.

Я пытался считать, но сбился на третьей тысяче секунд. Тело затекало от неподвижности, голод все сильнее давал о себе знать, равно как и другие нужды организма. Через некоторое время меня охватила паника. Он не придет? Мгновения капали в пустоту, создавая гулкое эхо, а я смотрел в потолок и не мог даже заснуть.

Столик. Шкаф. Лампа. Мой взгляд досконально изучил эти три предмета, не упустив ни одной детали. Трещина на потолке, длиной примерно в мой локоть, плохо заделанный шов от проводки. Лампа. Шкаф. Стол.

От духоты и неподвижности болела голова, в горле снова пересохло от жажды.

— Сволочь. Тварь, — шептал я, только чтобы не слушать тишину. Голос звучал хрипло и надтреснуто, язык едва ворочался во рту. Но слова, произнесенные вслух, отвлекали, не давая удариться в панику. Так и сходят с ума, начиная разговаривать сами с собой.

Терпеть становилось все труднее и труднее, и я с ужасом почувствовал, как подо мной растекается что-то горячее. Господи, какой кошмар! Хотелось взвыть от бессильной злобы, но в голове молотами стучала одна единственная мысль.

"Я. Не могу. Лежать. В этом".

Моих сил уже хватало, чтобы самостоятельно приподниматься и даже удерживать тело в сидячем положении. Не надолго, но все же. Мокрые простыни обжигали кожу, вызывая мерзкое, муторное ощущение гадливости. Опираясь на локоть, я перевернулся на бок и, с трудом сев, свесил ноги вниз. Мне даже удалось встать, держась за шаткий столик, но он вывернулся у меня из-под руки, и я тяжело рухнул на пол, едва успев выставить ладони. На груди стало тепло и влажно — видимо снова открылась рана. Мне было уже все равно.

Дверь распахнулась сразу. Дэниэл не вошел — влетел — в комнату и наклонился надо мной. Я не мог рассмотреть его лица — мешал свет лампы, слепившей глаза, но очень бы хотел увидеть его выражение. Брезгливость? Злость? Сочувствие? Безразличие? Моих плеч коснулись теплые руки, и я погрузился в спасительное забытье, в котором не было места сложным вопросам.

Дэниэл.

Я не помнил, как очутился внизу, среагировав быстрее, чем смог осознать свои действия. Пальцы так дрожали, что я уронил ключи, пытаясь попасть в замочную скважину. Какого черта он встал?!

Эван ничком лежал на полу, бинты на его груди намокли от крови. Я наклонился над ним, пытаясь приподнять, и растерянно посмотрел на кровать. Несколько мгновений потребовалось, чтобы я осознал, что случилось. Дьявол, я собирался только припугнуть его. Какой-то своевольной частью сознания я чувствовал сожаление и неловкость, но быстро избавился от царапающего ощущения, смыв его волной злости. Мне не о чем было жалеть и не в чем упрекнуть себя.

Перво-наперво, я остановил кровь и сменил повязку. Потом перестелил постель и с огромным трудом воодрузил на нее Эвана, тело которого, казалось, весило целую тонну, а затем устало присел рядом, переводя дыхание. В душе воцарилась опустошенность, сменив давешнее торжество. Почему я не испытывал удовлетворения, наблюдая за его страданиями? Почему сорвался с места, едва увидел, что он упал? Почему сейчас мне так тошно и муторно, словно я с головой окунулся в вонючее болото?

— Убить в первый раз всегда сложно, — произнес негромкий охрипший голос, заставивший меня вздрогнуть. — Не важно, каким способом это делаешь...

Словно ошпаренный, я вылетел наружу и, захлопнув дверь, сполз на пол, обхватив голову руками. Сердце билось как сумасшедшее, грозя проломить ребра. Я... убиваю его? "А как еще это назвать?" — насмешливо шепнул внутренний голос, заставляя вспотеть ладони. Что я буду делать дальше, когда он поправится и встанет на ноги? Вряд ли удастся долго удерживать его здесь в положении пленника. Эван опасен — мне давали читать его досье — я просто не справлюсь с ним. Сообщить в полицию? Но как я объясню, что он все это время делал здесь? Я сам завел себя в тупик, из которого не видел выхода.

Чтобы войти внутрь, потребовалась вся моя сила воли и несколько часов, в течении которых я метался по квартире, пытаясь успокоиться. Однако перед Эваном я предстал с прежней хладнокровной маской на лице. Он внимательно рассматривал меня, стараясь, по всей видимости, отыскать следы смятения или неуверенности, но я не дал ему прочесть своих сомнений.

Я молча проверил повязку, убедившись, что кровотечения нет, и в этот момент меня резко схватили за руку.

— Зачем я здесь? — не разжимая хватки, неожиданно оказавшейся сильной, спросил он. — Чего ты хочешь?

Меня пробрало липкой дрожью. Я остервенело оттолкнул его руку, прикосновение которой обожгло, словно кислотой, и, не помня себя, замахнулся для удара.

— Не смей, — прошипел я, — не смей, слышишь...

Пальцы сами собой сжались в кулак. Его глаза расширились, тело напряглось в ожидании удара, но я усилием воли заставил себя расслабиться.

— Чего я хочу? — зло произнес я. — Хочу дождаться момента, когда ты сможешь чувствовать все на полную катушку и сторицей вернуть маленькое невинное развлечение твоего братца. Думаю, мне будет так же весело, как и ему. Хотелось, конечно, расплатиться с непосредственным кредитором, но сойдешь и ты. А потом повторю, если понравится.

— Надо было дать ему закончить, — прошептал он помертвелыми губами. Меня бросило в жар.

— Ты прав, — кивнул я. — Надо было. Только теперь поздно.

Я вышел в коридор и вернулся, волоча объемистый ящик.

— Раз ты уже можешь вставать, — насмешливо прокомментировал я, распаковывая биотуалет и ставя его вплотную к кровати, — то справишься сам. Не скучай.

Покидая комнату, я всей спиной чувствовал его обжигающий взгляд.

Эван.

Скотина. Сука. Тварь. Серые глаза искрились от ярости, когда он сквозь зубы цедил слова, от которых мне становилось дурно. Отлично поговорили. Когда он вышел, я с силой впился зубами в запястье, чтобы не начать материться вслух. Я уже понял, что он частенько задерживается под дверью, прежде чем уйти к себе, и не желал показывать собственную слабость.

Радовало только одно — с потребностями своего тела я теперь смогу справляться сам. Если только получится встать. Должно получиться. Я осторожно сел, пережидая, когда пройдет головокружение. Со второго раза вышло лучше — держась за кровать мне удалось простоять полминуты, а затем ноги подкосились и я тяжело рухнул на постель. Однако, удача необычайно ободрила меня.

Через некоторое время я окончательно выбился из сил, тренируя ослабшие мышцы. Голова кружилась все меньше, я чувствовал себя увереннее и смотрел в будущее с большим оптимизмом. Вытянувшись на кровати, я стал ждать очередного визита Дэниэла.

Меня потрясло, как сильно он отреагировал на мое прикосновение. Его взгляд стал почти безумным, напугав даже меня, повидавшего в своей жизни настоящих психов. Я от души обматерил любимого братца.

Дэниэла можно было понять, только от этого мое положение не становилось легче. Он явно не собирался выпускать меня отсюда живым — это было бы абсурдом — а до этого момента намеревался превратить мое существование в ад. С этим откровенно не вязались две вещи: то, как быстро он оказался рядом, когда я свалился с кровати и то, что так и не ударил меня, несмотря на несомненное желание. Я пожалел о необдуманно брошенных словах.

Тело противно зудело, настойчиво требуя ванную. Не помешала бы еще и хоть какая-нибудь одежда: голым я чувствовал себя крайне некомфортно. Холодно не было, но, чисто психологически, нагота действовала подавляюще, если рядом находился одетый человек. Я усмехнулся своим мыслям: как же все таки легко вывести из душевного равновесия современного человека, опутанного с детства привычными условностями. Достаточно лишить его знакомых ориентиров, и он полностью потеряется в пространстве и себе самом.

Я понимал, что осталось не так много времени. Вскоре, я достаточно окрепну, чтобы ситуация накалилась до предела. Он не может держать меня здесь вечно — придется что-то решать. И если я не хочу закончить жизнь на заднем дворе его дома, то должен придумать, как выбраться отсюда.

Дэниэл.

Я проиграл подчистую — и понимал это. Дурак, вообразил себя мстителем, а сам даже не смог стукнуть эту сволочь, посмевшую кинуть мне в лицо такие слова. Что я хочу? Какой хороший вопрос. Раньше я знал ответ, но он почему-то потерялся за эти несколько дней. Я хотел вернуться к жизни — а загнал себя еще глубже на дно. Всколыхнул ненужные болезненные воспоминания, и не смог исцелить их чужой болью. Зачем я затеял все это? И что мне делать теперь?

Он ведь оттащил тогда от меня Гаса и не дал убить, — размышлял я, глядя, как Эван упорно пытается пересечь комнату. Я не оставил ему ничего из одежды, сразу выкинув грязные окровавленные тряпки, и теперь отстраненно размышлял о том, что моя ему будет явно мала — коротка и узка в плечах. Мысль выглядела на редкость абсурдной, и я нервно расхохотался, до хруста заламывая пальцы. Боже, я что всерьез думал о том, чтобы отпустить его? Он прибьет меня сразу же, как выберется наружу! Но и продолжаться так уже не может.

Я спустился вниз с очередным подносом, предварительно убедившись, что Эван, устав, лежит на кровати. Он встретил меня хмурым взглядом и сразу же отвернулся к стене, игнорируя мое присутствие. Что-то новенькое.

— Твой брат... — помолчав, произнес я. — Он будет тебя искать?

В глазах Эвана, когда он взглянул на меня, мелькнуло удивление.

— Если не валяется где-то обдолбанный, то будет, — осторожно ответил он. — Очень хочется увидеться? Соскучился?

— Не нарывайся, — неожиданно спокойно предупредил я. Эван пожал плечами. Движение, по всей видимости, вышло болезненным, и он, поморщившись, приложил ладонь к груди.

— Мне жаль, что так вышло, — внезапно сказал он и посмотрел мне в глаза. — Я хотел только отсидеться у тебя в аптеке, а потом мы бы просто ушли. И ты никогда больше нас не увидел бы. Мне действительно жаль. Я не оправдываю ни себя, ни Гаса, но... ты остался жив. Не стоит пускать это псу под хвост.

-Ты полагаешь, — ровно осведомился я, подходя ближе, — что я нуждаюсь в твоих извинениях?

— Думаю, да, — уверенно кивнул он, и кровь ударила мне в голову.

— Так боишься за свою бесценную задницу? — издевательски улыбаясь, произнес я и склонился над кроватью, ухватив Эвана за плечо и вдавив в матрас. — Готов извиняться и лебезить, лишь бы остаться целым? Надеешься задобрить меня и избежать расплаты?

Его губы кривились от боли, но мне было все равно. Перед глазами клубилась багровая муть, застилавшая рассудок. Я резко встряхнул Эвана и прошипел ему прямо в лицо:

— Боишься? Боишься, что я сейчас уткну тебя мордой в подушку, так что и вздохнуть не сможешь, и затрахаю до кровавых соплей?!

— Тебе станет от этого легче? — прошелестело над ухом. — Дэнни...

Я отшатнулся от него, как от прокаженного. Карие глаза смотрели устало, без гнева и осуждения. В них не было даже страха, словно бы ему стало все равно. Я знал ответ на его вопрос. Что бы я не сделал с ним, как бы не поступил — мне не будет легче. Наоборот, я совершу еще один шаг в никуда.

Эван.

Мы снова играли в молчанку. Дэниэл заходил только для того, чтобы занести еду и не задерживался ни на секунду, не обращая внимания на мои попытки заговорить с ним. Однако, кое-что изменилось. В его глазах нет-нет, да проглядывала растерянность, а еще поистине детская обида. Я не лгал, когда говорил, что мне жаль. Этот парень не заслужил того, что с ним случилось.

Место для укрытия выбрал именно я, перестраховываясь на всякий случай. Может, нам бы удалось и так скрыться незамеченными, но я решил перебдеть и зашел в аптеку, полагая, что в ней не будет большого количества посетителей. Я не ошибся. Или наоборот, совершил самую большую ошибку в жизни.

Самым страшным врагом стала скука. Я постепенно восстанавливал силы, но девать их было некуда. Запертый на нескольких квадратных метрах, я буквально сходил с ума от однообразия. Сколько прошло времени? Судя по всему, почти две недели, если можно было верить моим расчетам. Я уже достаточно уверенно держался на ногах и чувствовал себя значительно лучше.

Дэниэл входил в комнату только тогда, когда я лежал на кровати. Я давно догадался, что где-то установлена камера, но, как ни приглядывался, не смог ее найти. Поэтому я старался не показывать своего реального состояния, желая потянуть время. Случай, однако, распорядился по-другому.

— Вставай, — кажется, это были первые слова, произнесенные им с момента нашего разговора. Я с удивлением посмотрел на него. Дэниэл досадливо передернул плечами и повторил:

— Поднимайся.

Я молча выполнил приказ, старась не думать о том, как выгляжу со стороны. В конце концов, стесняться было уже глупо. Дэниэл выразительно кивнул на дверь.

— Выходи.

Я ослышался? Видимо, все испытываемое мной недоумение отразилось на лице, потому что Дэниэл вытащил из кармана пистолет и выразительно качнул им передо мной.

— Выходи и поднимайся по лестнице. Только без глупостей, стреляю я хорошо.

Мы поднялись на второй этаж, и я с интересом оглядел его небольшую квартиру. Обставленная по-спартански строго, она почти ничего не говорила о своем владельце. Дэниэл тем временем втолкнул меня в светлую комнату, оказавшуюся ванной. Я замер на пороге и обернулся к нему, вопросительно подняв бровь. И получил в ответ лишь новый тычок в спину, отправивший меня точнехонько на стул.

Он аккуратно снял бинты и осмотрел уже поджившую рану. Его пальцы касались удивительно мягко и бережно, не причиняя лишнего дискомфорта, и это даже было приятно. Из-под полуопущенных ресниц я наблюдал, как он прикусывал нижнюю губу, пытаясь сосредоточиться, недовольно хмурился, и тогда между его бровей залегала глубокая складка. Оружие он снова убрал в карман.

— Все необходимое там, — он поднялся на ноги и махнул рукой куда-то мне за спину. — Постарайся не мочить рану.

— Спасибо, — совершенно искренне поблагодарил я. Дэниэл скривился, как от оскомины.

— У тебя на все — десять минут, — сухо ответил он. — Потом вытаскиваю как есть.

Десять минут это практически вечность. Горячая вода показалась воистину райским блаженством, смывая с кожи пот, грязь и усталость. Нормально принять душ, конечно, не получилось, но и это значительно ободрило меня. Среди "всего необходимого" обнаружилось полотенце и чистая одежда. А вот это уже был вполне реальный шанс.

С вещей еще не были срезаны бирки. Я с удивлением вертел в руках легкие хлопчатобумажные брюки, поражаясь тому, что они были куплены специально для меня. На такое я даже не рассчитывал. Хотя, по здравому размышлению, ничего из одежды Дэниэла даже сейчас не налезло бы на меня.

Рана заметно поджила, и я решил не накладывать повязку, накинув рубашку на голое тело. Через минуту появился Дэниэл и, окинув меня хозяйским взглядом, удовлетворенно кивнул. Не выпуская полотенце из рук и делая вид, что сушу им волосы, я прошел мимо него, так близко, что Дэниэл непроизвольно сделал шаг назад, оказавшись за дверью. Это мне и было нужно.

Полотенце полетело ему в лицо, сбив с толку, а затем я резко пнул дверь, сильно ударившую его в плечо. Не идеально, но... Я почти успел сбежать на первый этаж, как голова предательски закружилась. Я переоценил силы! После ограниченного пространства и расслабившего душа, мой рывок оказался слишком трудным для не готового к таким нагрузкам организма. Я замешкался всего на несколько секунд, но этого оказалось достаточным. В спину уперлось холодное дуло пистолета.

-Так и знал, что не стоит этого делать, — процедил Дэниэл. — Спускайся. Медленно.

— Послушай... — я попытался обернуться и едва не слетел по ступенькам от толчка.

— Спускайся, — прежним металлическим голосом повторил он. Я послушно вернулся в комнату. Дверь за мной захлопнулась с жалобным треском, а затем внезапно погас свет, и я остался в кромешной темноте. Дрянь.

Дэниэл.

Рука замерла на выключателе лишь на мгновение, а затем я решительно выключил свет. Видит Бог, я хотел все сделать по-хорошему, но Эван сам лишил себя такого шанса, попытавшись сбежать. Меня душила черная ярость, на него, на самого себя за глупый неуместный порыв. Такие, как он, не ценят ничего, откусывая всю руку. Что ж, моя маленькая месть не заставила себя ждать. Пусть посидит пару часов в темноте, может хоть тогда поймет, что со мной шутки плохи. Я уже выбрался из подвала, когда в дверь аптеки настойчиво позвонили.

Я удивленно поспешил на зов. Был выходной, и я, как обычно, не работал, однако могло случиться что-то экстренное, и в таких случаях я всегда принимал посетителей. Однако, меня ждал сюрприз: у дверей слонялись двое полицейских.

Стараясь не высказывать волнения, я отпер дверь и пропустил стражей порядка внутрь. Ладони стали противно липкими от пота, и я незаметно оттирал их о джинсы, тщательно скрывая нервозность. Которая, к сожалению, не осталась незамеченной.

— Простите за вторжение, мистер Дэвис, — пробасил полноватый грузный коп, принимая у меня предложенный стакан с минеральной водой, — но случилось кое-что, касающееся того дела с братьями Мюррей. Вы наверняка помните о нем.

— Это несколько трудно забыть, — съязвил я, лихорадочно соображая, что делать. Полицейские переглянулись.

— Дело в том, — продолжил первый, — что недавно в нашем городе видели Гаса Мюррея. Поэтому мы решили...

— Наведаться ко мне? — я скептически вскинул бровь. — С какой стати?

— Вы важный свидетель, — терпеливо объяснил коп прописную истину. — Гас наверняка решит избавиться от помехи. Скорее всего, поэтому он и появился здесь.

— Как давно его видели? — нарочито спокойно поинтересовался я. — А его брат?

— Несколько дней назад, — ответил полицейский. — Он был один, про Эвана мы ничего не знаем, хотя это и не вполне обычно.

Странно. Я считал, что Эван получил свое ранение в стычке с полицией, и только теперь понял, что это была весьма глупая мысль. У копов нет ножей. А я даже не спросил его, где это он так нарвался.

Мои размышления прервал телефонный звонок. Второй полицейский зашарил по карманам, выудил оттуда разрывающийся мобильник и, выслушав невидимого, но слышимого даже мне собеседника, недовольно скривился.

— Мистер Дэвис, — виновато произнес от, повесив трубку. — Вы не могли бы проехать с нами в участок? Приехали федералы и очень хотят поговорить с вами.

— Вообще-то у меня есть свои дела, — разозлился я. Полицейские снова переглянулись.

— В ваших интересах помочь нам, мистер Дэвис, — спокойно сказал первый, смерив меня внимательным взглядом, от которого неприятно засосало под ложечкой. — Вы же не хотите... повторения.

Я почувствовал, как запылали щеки, а полицейский продолжал:

— Если вы настаиваете, то федералы могут и приехать сюда, но лучше не привлекать внимание к вашему дому, как думаете?

— Вы уже это сделали, — дерганно ответил я. Мысль о том, что ФБРовцы будут шастать по дому, когда здесь находится Эван, не показалась заманчивой. Черт с ними.

— Это надолго? — подхватывая ключи, поинтересовался я. Полицейский отрицательно покачал головой, и я вышел на улицу, совершенно позабыв про погашенный свет.

Эван.

Комнату я уже знал как свои пять пальцев, поэтому быстро перестал натыкаться на предметы, коих было не так много. Я упустил свой шанс. Кроме того, похоже сломал то хрупкое равновесие, установившееся между нами в последние дни. Дьявол, я же не собирался причинять ему вреда! Но он не мог знать этого.

Дэниэл отыгрался на мне, лишив света. Из этого можно было извлечь выгоду — ведь теперь и его камера была совершенно бесполезной. Я хорошо помнил, где находилась лампа, и, подтащив кровать, смог дотянуться до нее и выкрутить остывшую лампочку. Теперь, даже если он включит электричество, то ничего не сможет разглядеть. Я затаился у двери и стал ждать. Через некоторое время стало холодно, тело затекло от неподвижности, и я поднялся на ноги, чтобы размяться.

Раньше он не оставлял меня одного так надолго. Я так сильно его разозлил? Это казалось правдоподобным. Сколько будет длиться мое наказание на этот раз? Через несколько часов мной овладело беспокойство. Спустя еще пару — злость. Он решил меня оставить тут навсегда? Я с силой ударил по двери, вымещая накопившееся раздражение. Раздался уже знакомый хруст, и я навострил уши. Раньше мне не довелось испытать эту деревяшку на прочность. В темноте исправлять упущение было сложнее, но попытаться стоило.

На слух, исследование показало, что хруст раздается около верхней петли, и я возликовал. Это давало шанс, если только Дэниэл не услышит производимый мной шум. А даже если услышит — ему придется спуститься вниз, что тоже было неплохо. Я ухватил столик за ножки и со всего размаху ударил им по слабому месту.

Болели руки, кружилась голова, треснула поджившая корка на ране, но я остервенело терзал начавшую поддаваться дверь. Первым не выдержал столик, разлетевшись на несколько обломков, но к этому времени петля оказалась достаточно расшатаной. Успех придал мне сил. В крови плескался адреналин, и я даже не чувствовал боли, раз за разом наваливаясь на дверь, одержимый лишь одной идеей — выбраться наружу. Я даже не удивлялся тому, что никто не спешил выяснить причину поднятого грохота. Было все равно. Мне кажется, окажись сейчас Дэниэл на моем пути, я бы убил его голыми руками.

Дверь затрещала в последний раз и вывалилась из петель, свернув по пути косяк. Я от души пнул ее ногой и поспешил наверх, предвкушая свободу. На самой последней ступеньке я едва не упал, запнувшись со слепу обо что-то мягкое, и растерянно оглянулся, промаргиваясь от режущего глаза света. На полу ничком лежал Дэниэл.

Первым, самым правильным порывом было просто уйти, но я зачем-то нагнулся к нему. Выглядел он плохо. На лбу выступила холодная испарина, оставляя бисерены пота на бледном лице, пульс казался слабым, а дыхание — тяжелым и хриплым. Я замысловато выругался про себя — оставлять его здесь на полу означало обречь на воспаление легких.

На второй этаж я бы не поднял его ни за какие деньги — просто не хватило бы сил. Оставалось только стащить вниз и уложить на мою бывшую кровать. Это тоже оказалось непросто. Пару раз мы оба чуть не загремели по ступенькам, но я сумел удержаться на ногах, хотя это и стоило мне неимоверных усилий.

Забравшись на кровать, я снова ввернул лампочку на место и включил свет. Затем аккуратно уложил Дэниэла, так и не очнувшегося за все это время, и укрыл его одеялом, пытаясь согреть. Дьявол, его руки были просто ледяные, а цвет лица начинал внушать серьезные опасения. Ругая себя на все корки, я поспешил наверх в поисках нашатыря.

Уходить. Надо уходить как можно быстрее. Но я лишь лихорадочно перетряхивал ящики в поисках необходимого. Вскоре, прихватив нюхательную соль и несколько одеял, я поспешил вниз.

Сперва я уселся на кровать и, обняв Дэниэла, обложил нас обоих одеялами, пытаясь хоть чуть-чуть его согреть, а затем дал ему понюхать эту вонючую гадость. Дэниэл закашлялся, открыл глаза, оглядел меня мутным взглядом, не сразу узнавая, а затем остервенело рванулся из моих рук.

— Идиот! — я сильнее прижал его к себе. — Ты же холодный, как покойник! Я просто пытаюсь тебя согреть. Извини, не нашел грелок в твоем бардаке.

Он дернулся еще пару раз, а затем замер, заметив сломанную дверь.

— Это сделал ты? — медленно спросил он, не глядя на меня, но уже не вырываясь.

— Извини, — ответил я. — Вышлешь мне счет за ремонт.

— А почему ты все еще здесь? — не поддержал шутку Дэниэл. Я вздохнул: этот идиотский разговор уже начинал надоедать.

— Потому что ты валялся на полу, больше напоминая труп нежели живого человека. Кстати, что это было?

— Панические атаки, — нехотя ответил он. — А потом вот такой приступ слабости. Со мной... бывает.

— С тех пор, да? — догадался я, неосознанно стискивая его плечи. Он кивнул. Его руки перестали быть похожими на ледышки, и я с сожалением начал осторожно выпутываться из одеял, чувствуя на себе его растерянный взгляд.

— Давай просто пойдем своими дорогами, — прознес я со всей возможной убедительностью, на которую был способен. — Я сейчас уйду, и ты больше меня никогда не увидишь. И будешь жить, словно ничего не было. Ты забудешь, даю слово. Все можно забыть, если постараться. Не шарь по карманам — вот она, твоя пушка.

Я показал ему пистолет, который забрал еще на лестнице. Дэниэл сверкнул глазами, но ничего не сказал.

— Все будет хорошо, — продолжал я, пятясь к лестнице. — Я ничего не скажу Гасу и...

— У тебя появились от меня тайны? — промурлыкал за спиной знакомый вкрадчивый голос, и я резко обернулся, встречаясь взглядом с братом. Позади растерянно охнул Дэниэл, а я, не отрываясь, смотрел в искрящиеся безумным весельем глаза, ставших почти черными из-за расширившегося зрачка.

— Гас... — прошептал я. — Сколько же ты принял?

Дэниэл.

У меня потемнело в глазах от накативших воспоминаний. За секунду до этого я был абсолютно расслаблен, чем удивил самого себя — давно мне не было так комфортно в присутствии другого человека. Может, потому что в действиях Эвана не было ничего, кроме заботы и беспокойства, но мне почему-то совсем не было страшно, несмотря на то, что оружие, раньше придававшее уверенности, перекочевало к нему. Кольнуло только одно — его слова. Черта с два я все забуду. Только не тебя.

Я солгал полиции, не выдав его местоположения. Я спускался в подвал с намерением поговорить и ... разойтись с миром, как сейчас предлагал он сам. Когда-то давно, миллион лет назад, мне хотелось заставить его просить прощения за все, что произошло со мной. За то, что невозможно было простить. Можно только переступить и жить дальше, не оглядываясь и не увязая в болоте собственной памяти. Я не смог. Но может... получится сейчас?

Получилось бы, не существуй в этом уравнении третьей переменной. Той, что перегораживала выход из этого подвала для нас обоих: фигурально и физически. Чертов старший Мюррей.

— Гас... — раздался тихий шопот, и я едва не расхохотался, стремительно скатываясь в истерику. Как вовремя, черт возьми, я уж было поверил, что все закончилось. Гас довольно усмехнулся и перевел взгляд с брата на меня. Эван решительно перегородил ему дорогу. Идиот. Он размажет его по стенке.

— Гас, — твердо произнес Эван, хватая брата за локоть. — Пойдем отсюда. Скорее.

— Подожди, — улыбаясь, ответил тот, и мне снова стало холодно. — Надо разобраться с этим щенком. Видишь, что бывает, когда ты лезешь мне под руку?

— Оставь его в покое, — Эван настойчиво тянул его к двери, но каменную глыбу сдвинуть с места было бы легче. — Он помог мне, я бы истек кровью на улице. Ты еще объяснишь мне, почему не ждал, где условленно.

— Какой хороший мальчик, — улыбка стала еще шире, заставляя кровь шуметь в моих ушах. "Хорошенький...". И наяву:

— Дэнни...

— Не смей! — Эван изо всех сил уперся ему в грудь. — Чертов придурок, ты меня слышишь?! Пойдем уже наконец! — добавил он почти умоляюще.

Гас отрицательно помотал головой.

— Он был в полиции, — кивнул он в мою сторону. — Он был в полиции и сдал нас. За домом следили... но я позаботился об этом.

— Ты псих, — расхохотался я, внезапно перестав бояться. В голову ударил шальной адреналин, вышибая из нее здравый смысл и инстинкт самосохранения. В любом случае, я не доживу до утра, так хоть оторвусь напоследок. — Полный придурок, сгноивший мозги. Признайся, у тебя встает только под кайфом? Добро пожаловать в реальный мир, идиот!

— У малыша появились зубки? — прошипел Гас, суживая глаза от злости. — Сейчас займем твой рот кое-чем более полезным.

— Гас! — Эван вцепился в него мертвой хваткой. — Если полиция в курсе, надо уходить поскорее! Гас, да слушай же меня!

— Я не уйду, не закончив с этим гаденышем, — Гас отшвырнул брата, словно пушинку, и двинулся ко мне. Я подскочил на ноги и попытался прошмыгнуть к выходу, но Мюррей оказался удивительно проворен для своих габаритов и цепко ухватил меня за плечо, откидывая назад на кровать. А затем навалился сверху.

Я осыпал его ударами, но он, казалось, совсем не чувствовал боли. Эван повис на нем сзади, пытаясь оттащить, и это позволило мне впиться зубами в его руку, прокусив до крови. Гас взвыл и, обернувшись, с размаху ударил брата здоровой рукой. В его глазах не осталось ничего человеческого. Эван попятился назад, и страх, промелькнувший на его лице, подстегнул зверя. Улыбаясь той самой жуткой улыбкой, Гас надвинулся на него, прижимая к стене.

— Хватит, — Эван выставил вперед руки, пытаясь успокоить брата. — Гас, хватит. Давай просто уйдем.

— Давай просто уйдем, — передразнил его тот, придвигаясь ближе. — Оставь его, Гас, не трогай его, Гас, что ты делаешь Гас! Ты надоел мне. Ты скучный и не забавный. Мешаешь мне веселиться.

Его лапищи сомкнулись на горле не сопротивляющегося от шока Эвана. Секунду я смотрел на его бледнеющее лицо, а затем, подхватив валяющийся обломок стола, ударил им Гаса по спине. Ноль эффекта. Не прекращая вдавливать шею Эвана в стену одной рукой, другой он, не глядя, отмахнулся от меня, заставив упасть на пол. Взгляд наткнулся на выроненный Эваном пистолет.

— Отпусти его! — прорычал я, снимая оружие с предохранителя и направляя на взбесившегося наркомана. Тот только хмыкнул.

— Кишка тонка, — с плохо скрываемым удовольствием в голосе произнес он и резко встряхнул Эвана, стукнув затылком об стену. Внутри все заледенело, моментально выстудив пылающую ярость. Молча, недрогнувшей рукой, я нажал на курок.

Гас рухнул на пол, заливая его кровью. У него не было ни единого шанса: стрелял я действительно хорошо. Только вот в человека — первый раз. Эван ошибся, это не было сложно. Видимо, есть разница кого и как убивать.

Вспомнив о втором брате, я подскочил к нему, медленно сползшему по стене. Его лицо посинело, дыхания не было. Я быстро уложил его на спину и, прошерстив свои познания об оказании первой помощи, начал ритмично надавливать на грудную клетку, а затем, зажав ему нос и зачем-то зажмурившись, вдул воздух в приоткрытый рот. И все с начала.

— Ну же, — зло прошептал я. — Дыши, сволочь!

Он захрипел, с шумом втягивая воздух в легкие и, наконец, открыл глаза. Я без сил отполз к стене, борясь с душившим меня истерическим смехом. Стремительно накатывала реакция, сменяя пьянящий угар и принося осознание того, что произошло. Очень вялое и отстраненное осознание. Плевать, что я только что убил человека. Главное, что другого я спас. Только... будет ли он мне за это благодарен с учетом обстоятельств? За некоторые вещи нет прощения.

Эван пришел в себя настолько, чтобы сфокусировать свое внимание на теле брата. Я замер, ожидая его реакции. Он, не отрываясь, смотрел на Гаса, потирая рукой передавленное горло, а затем покосился на лежащий между нами пистолет. Душа ухнула куда-то вниз, звеня осколками.

— Протереть нужно, — голос Эвана звучал хрипло и сорвано. Он стащил с кровати простыню и тщательно вытер оружие, а затем спрятал в карман. В его движениях сквозили собранность и деловитость, словно бы не произошло ничего особенного. Только когда он посмотрел на меня, я понял, насколько напускным было его спокойствие.

— Он бы убил тебя, — словно пытаясь оправдаться, произнес я. — Прости...

— Заткнись, — прозвучало в ответ. Эван опустился на пол рядом с братом и начал обыскивать его одежду. — Вот.

Он извлек из кармана Гаса ключ от машины и снова убрал к себе. Затем огляделся по сторонам.

— Одеяло подойдет, — отвечая на свои собственные мысли, произнес он. — Помоги.

Я недоуменно посмотрел на него.

— Надо завернуть его и переложить в машину, — буднично, словно речь шла о покупке продуктов, пояснил Эван. — Давай, шевелись.

На улице было уже темно. Я подогнал джип прямо к черному входу, и вместе мы сгрузили тело Гаса в багажник, а затем вернулись в дом. Меня буквально трясло от напряжения.

— Ты правда ходил в полицию? — раздалось за спиной, когда я шарил на полке в поисках спиртного.

— Это полиция ходила ко мне, — после долгого молчания голос звучал глухо. — Продержали меня в участке весь день. Я сказал, что не видел и не слышал о вас с тех пор, как...

Я не договорил, уточнять не было смысла. Руки заметно дрожали, и я едва не расплескал найденный виски, наливая его в два стакана.

— Эван, я спускался вниз, чтобы отпустить тебя, — не оборачиваясь, продолжил я. — Прости за свет и остальное.

Сзади меня обняли.

— Пойдешь завтра к копам, — тихо шепнули на ухо, и я замер, не в силах пошевелиться от нахлынувшего ощущения спокойствия и уверенности. — Скажешь, что тебя ограбили и украли пистолет. Ничего не бойся. Я увезу тело и спрячу где-нибудь в лесу. Даже если его найдут — особо разбираться не будут.

— Я убил твоего брата, — тихо произнес я. — Как ты можешь быть так спокоен?

— Мой брат давно умер, — помолчав, ответил он. — Только я этого не понял.

— А ты? — спросил я, когда алкоголь начал туманить рассудок. — Что будешь делать ты?

— Как и обещал, — он поставил недопитый стакан на стол. — Исчезну. Ты же этого хотел, Дэн.

Когда машина бесшумно отъехала от моего дома, я уже не был так уверен в своем желании.

Дойти до участка я так и не успел. Утром ко мне заявились двое давешних полицейских — Эвана арестовали.

Эпилог.

Его схватили на выезде из города: с трупом в багажнике и пистолетом в кармане. Эван взял все на себя, сообщив полиции, что оружие выкрал, а Гаса убил из самозащиты: синяки на шее красноречиво свидетельствовали в его пользу. Двое полицейских, убитых около моего дома, легли на счет старшего Мюррея, но и без этого в богатой биографии Эвана было много чего, интересного стражам порядка.

На следствии я узнал, что его ранили в случайной стычке с местной шпаной, когда он ожидал Гаса в одном из неспокойных кварталов. На вопрос, где он был все это время, Эван наврал с три короба, не впутывая меня в эту историю. Копы скептически хмыкали, но доказательств у них не было, и меня оставили в покое.

Я присутствовал на всех заседаниях, внимательно вглядываясь в его лицо, лишь изредка ловя полный равнодушия взгляд. На последнем прозвучал приговор: пожизненное, и то только потому, что смертная казнь была запрещена в том штате, где проходило разбирательство. Это была заслуга защиты, не позволившей перенести рассмотрение дела в другое место. Как Эван смог позволить себе весьма не дешевого адвоката, для всех так и осталось тайной.

За тот год, что он провел в колонии, я ни разу не навестил его. Дел было слишком много, да и ни к чему было привлекать внимание подуспокоившейся полиции. Мать взывала в моему разуму, но я непреклонно распродавал свое имущество, готовясь перебраться в Мексику, в очередной раз сбегая от прошлого. Можно сказать, что я так и не выучился на своих ошибках. Уже там, обустроившись на новом месте, я узнал, что Эван Мюррей был убит в случайной тюремной драке.

На это ушли все собранные мной средства. Сперва адвокат, не давший довести приговор до смертной казни, поиск нужных людей, подкуп, организация побега. Я и не представлял, что способен на такие вещи, движимый единственным стимулом — еще раз увидеть карие глаза с едва заметным прищуром. Для всех Эван Мюррей умер. В Мексику ко мне приехал Марк Вилльямс, человек с совершенно чистым прошлым. И весьма неплохим состоянием — наследством двух почивших с миром братьев — позволившим нам купить приличный дом и открыть свое дело. Стоит ли уточнять, что мы жили вместе?

До самого последнего момента, я отдавал себе отчет, что все может выйти и по-другому. Поэтому, встречая тот самый рейс в мексиканском аэропорту, я не мог разобрать ни слова в купленной газете, слишком нервничая, чтобы думать о чем-то, кроме него. В конверте, переданном Эвану через посредника, было два билета: один — ко мне в Мексику, второй — в Новую Зеландию, где он мог бы начать все с начала. Ни письма, ни даже коротенькой записки, объясняющей мою роль в его освобождении. Я не хотел, чтобы он чувствовал себя обязанным, и сделал неправильный выбор. Только когда несчастную газету выдернули из моих рук, я понял, что все это время дышал через раз.

А потом, ночью, пьяный от возбуждения больше, чем от коньяка, бутылку которого мы прикончили, я сам пришел в его комнату. Что-то говорил, горячо и пылко высказывая наболевшее, выплескивая, оставляя позади так долго отравлявшую меня муть. Позже, я так и не мог вспомнить, что нес в этом горячечном бреду, а он никогда не рассказывал, загадочно улыбаясь и уходя от расспросов. Выговорившись, я заснул прямо там, на кровати, сквозь сон чувствуя, как меня осторожно гладят по волосам, и слушая негромкий успокаивающий голос. Тогда-то я и понял, что обрел нечто действительно важное. Утром его комната стала нашей.

Я так и не избавился от своей фобии, по прежнему сторонясь людей и прикосновений. Просто, один человек оказался исключением, не вытягивая из меня силы, а придавая их. Если я чего-то и боюсь в этой жизни — так это потерять его. Он смеется над моими страхами и целует, дразняще подергивая за волосы. Мы не оглядываемся назад, туда где остались темный подвал и больничная койка. Им нет места в мире, который мы создали сами, переступив через то, что не подлежит прощению. В сущности, нам нечего прощать друг другу.

Марк.

Эван Мюррей был порядочной сволочью, заслужившей свой приговор. Мир его праху.