Последыш 4

Макс Мах

Последыш IV

Непростые будни феодала

Глава 1 (1)

1. Двадцать девятое ноября 1983 года

Скорость, с которой происходили события, ошеломляла. Порой даже не верилось, что "все это наяву и взаправду". Но так все и обстояло: "однодневная война", когда графство Менгден схлестнулось с негласно поддерживаемой императором Союзной ратью, магическое истощение, едва не сведшее Бармина в могилу, и наконец "золотой дождь", пролившийся над ним в качестве "компенсации за принесенные неудобства". Вслух этого никто, разумеется, не сказал, но все всё поняли правильно. Если до начала военных действий, Ингвар являлся для Общества всего лишь экзотическим благородным дикарем в духе вольтеровского Простодушного, то теперь он превратился в знаковую фигуру, вокруг которой сплотился едва ли не весь Старый Запад. Графство устояло, враг был разбит и жестоко наказан, а императору не осталось ничего другого, кроме как сделать хорошую мину при плохой игре: вернуть Менгдену всю Северную марку, а значит, и титулы князя Острожского, посадника Ревельского и Юрьевского, хёвдинга Карелы, Орехова и Выборга. Такая вот случилась с ним невероятная пруха: пошла вдруг карта, успевай только объявлять всякие там "фулл-хаусы", "флеш-рояли" и прочие "стриты". Ведь и года не прошло, как Ингвар перестал быть "никем" и стал кем-то таким, за кого по собственному желанию могла выйти замуж княгиня Полоцкая или герцогиня Сконе. Вернее, обе две, не считая трех других. И получалось, что старенький старичок профессор-эмеритус Игорь Викентиевич Бармин, — скончавшийся по-видимому в городе Питтсбург, США, — обрел в этом новом чудном мире не только молодость и невероятную физическую силу, но также магию, богатство и любовь, как минимум, четырех прекрасных женщин. Впрочем, имелся у всего этого великолепия и некий побочный эффект: чтобы хоть куда-нибудь не опоздать ему все время приходилось бежать, и при том бежать быстро, — изо всех сил, — что, будем откровенны, не слишком-то комфортно, ибо утомляет. Но делать нечего, как говорится: любишь кататься, люби и саночки возить. Ну, или что-то там про грузди и кузов.

И вот "новый поворот, и мотор ревет..." Не успели прибыть в Гетеборг, а на Ингвара Менгдена вновь просыпались странные дары Фортуны. Приватный разговор с кронпринцем Карлом Августом Ваза привел к неожиданным решениям и ожидаемым подвижкам в "расписании на завтра". В краткосрочной перспективе, — то есть, в тех планах Бармина, которые, что называется "с сегодня на завтра", — предстояли коронация Карла Августа, дуэль с генералом-адмиралом князем Акселем Юль аф Верринге и, наконец, свадьба с кронпринцессой Ульрикой Катериной. И все это за четыре дня. Каково?! На самом деле, слов нет, так что, как говорится, без комментариев.

Ингвар, впрочем, и не комментировал, поскольку твердо знал, что все это выглядит вызывающе чрезмерно, поскольку слишком быстро, и всего этого для него слишком много. Такого стресса, такого калейдоскопа событий, каким представлялась нынешняя жизнь графа Менгдена, не случилось у Бармина за все семьдесят лет его прошлой жизни. Там разбросанные по десятилетиям значились всего лишь несколько событий "грандиозного масштаба", ни одно из которых, по совести говоря, никак не дотягивало до нынешних его драм. Свадьба. Две защиты диссертаций, эмиграция... И все, собственно. А здесь одних свадеб за осень сыграно уже столько, сколько ему и не снилось в его прошлой мирной жизни. А ведь за прошедшие месяцы он успел к тому же неоднократно повоевать, и титулы теперь носил такие, что только "Ой!" Но вот, что любопытно, покидая курительную комнату, где состоялся исторический разговор с наследником шведской короны, ни о чем подобном Игорь Викентиевич, — или лучше сказать, Ингвар Менгден, — не думал. Не до того было, ибо довлела над ним злоба сего дня.

Итак, пожелав членам семьи кронпринца трогательно-шведское go'natt, Ингвар и Мария вернулись в отведенные им гостевые апартаменты, заперлись на все замки и, включив выданную майором Злобиной шпионскую хрень, носившую скромное название прибора для защиты конфиденциальности, — про себя Бармин называл эту штуку попросту "глушилкой", — наскоро обсудили свои непосредственные действия в свете так резко изменившихся личных обстоятельств. Впрочем, быстро — не означает безболезненно.

Мария — девочка смелая, временами шебутная, но, когда доходит до дела, умеет собраться и действует хладнокровно, без обычных для ее возраста и пола душевных метаний. Война ее не испугала, но явно закалила, окончательно закрепив в характере княгини Полоцкой те черты, которые достались ей от природы или были сформированы правильным семейным воспитанием. Однако, какой бы она ни была на самом деле, какой бы ни хотела предстать в глазах окружающих и, прежде всего, в глазах своего "мужа и господина", она оставалась самой собой: молодой влюбленной женщиной.

— Ты нервничаешь, — констатировал Ингвар, взглянув ей в глаза.

— Да, немного, — не стала она отнекиваться. — Скажешь, нет причины?

— Ты о датчанах? — на всякий случай уточнил Бармин.

— Нет, о папуасах! — неожиданно огрызнулась Мария.

Бармин не сомневался, что дело не в том, что она не верит в его силу и удачу, Мария просто не может за него не беспокоиться.

— Миа, — сказал он тогда, пытаясь рационализировать проблему, — ты знала все эти подробности еще три дня назад. Мы это обсуждали.

— Да, но не дуэль! Ты не говорил, что собираешься с ним драться!

— Не дуэль, — поправил жену Бармин, — судебный поединок.

— Как дерьмо не назови, все равно воняет, — фыркнула в ответ Мария. — А поединок, мой дорогой, он и в Африке дуэль. И ты, Ингер, об этом ничего нам не говорил.

— Экспромт, — пожал он плечами.

И в самом деле, чистой воды импровизация. Мгновенная идея. Эврика или еще что-нибудь в том же роде.

— У князя 18-й ранг!

— Откуда ты знаешь? — удивился Бармин.

— Не один ты справки наводишь, — отмахнулась Мария. — Восемнадцатый ранг, Инг, это очень много. И учти, он боевой маг. Всю жизнь служит на флоте! Что означает, воевал.

— Откуда такое неверие в мои силы?

— Откуда такая самоуверенность? — парировала Мария. — Пару раз она тебя уже подвела.

Что ж, в ее словах было много правды. Гормоны или еще что, но молодое тело Ингвара Менгдена не раз и не два заставляло старика Бармина совершать немыслимые глупости. Возможно, и сейчас тоже "подначивает". Но менять решение не хотели, как ни странно, оба, — и молодой, и старый, — хотя и по совершенно разным причинам. Менгден — герой и адреналиновый наркоман, ему только бы шашкой помахать. Бармин же в меру осторожен, но зато хорошо видит перспективу. Если грохнуть генерала-адмирала Юля, да не просто прибить, — хотя и это было бы совсем неплохо, — а в ходе судебного поединка, дивидендов будет так много, что замыкаешься пересчитывать набежавшие проценты. Ослабить датчан и одновременно припугнуть, испортить им репутацию, подняв ее между делом себе, и, кроме всего прочего, создать благоприятную ситуацию для начала переговоров о мире. Дипломатия ведь, как известно, всегда более эффективна с позиции силы, чем наоборот. А про 18-й ранг Ингвар знал, разумеется, как знал и то, что, скорее всего, официальные данные датчанами не без умысла занижены. Это когда у тебя какой-нибудь сраный пятый-шестой ранг, можно приврать, что добрался хотя бы до седьмого. У сильных магов, тем более, у боевых магов все с точностью до наоборот. Занижают хитрованы свой ранг, как, впрочем, и сам Ингвар, истинную силу которого не знает никто, кроме, может быть, нескольких самых близких ему людей. Так что, на самом деле, у датчанина как бы даже не полный 21-й ранг. Очень сильный враг этот Юль, коварный и опытный, но и Бармин не лаптем щи хлебает. Он за последнее время, — в особенности, в ходе тренировок со своими девушками, не говоря уже о войне, будь она неладна, — серьезно "подкачал" свой стихийный потенциал и мог теперь многое, о чем внешние наблюдатели даже не догадывались.

— Я его сделаю и хватит об этом! — сказал он, подводя черту под так и не состоявшейся дискуссией.

Мария посмотрела ему прямо в глаза, — секунд двадцать смотрела, не отрываясь, — потом кивнула, окончательно принимая его решение, и больше к этой теме не возвращалась. Зато быстро включилась в обсуждение вытекающих из создавшейся ситуации шагов, но совещание долго не продлилось. Обсудили, приняли решение, и вперед. Княгиня Полоцкая сразу же уехала в русское посольство, чтобы переговорить тет-а-тет со своим отцом, который, на счастье, представляет сейчас в Гетеборге великорусского императора. А Бармин в это время быстро написал несколько строго конфиденциальных писем и, вызвав одного из своих доверенных курьеров, отправил его на ночь глядя на аэродром. По открытым каналам связи, то есть, по телефону или телеграфным ключом, он мог сообщить своим близким в Усть-Угле только самые общие сведения. Использование кодовых слов — отличный метод конспирации, но, увы, не предполагает детализации сообщений, а между тем, обстоятельства требовали передать домой четкие инструкции, касавшиеся, как самой скорой свадьбы, так и последующего довольно значительного прибавления в семействе Менгденов и резкого увеличения замкового штата. Поэтому первым делом Бармин написал письма Варваре и Ольге, оставшейся в замке за старшую, а также князю Глинскому и своему родичу барону фон Лагна. Курьер с этими письмами вылетит на конвертоплане сначала в Ниен, а затем в Усть-Углу, так что уже к утру адресаты Ингвара Менгдена получат от него всю необходимую информацию.

Отправив курьера, Бармин достал из переносного сейфа кодовую книгу и занялся составлением шифровок. Это заняло у него почти час времени, но зато потом он смог беспрепятственно прямо по телефону надиктовать Ие Злобиной подробные распоряжения, звучавшие, как бесконечно длинные последовательности пятизначных чисел. Конечно, все заинтересованные лица, то есть, те, кто гласно или негласно прослушивал его телефон, тут же узнали, что он послал шифровку, но это было наименьшее из зол, поскольку иди знай, что за сообщение, кому и зачем он отправил.

Бармин как раз успел с этими делами, когда из имперского посольства вернулась Мария. Было уже слегка за полночь, но выглядела княгиня просто замечательно: дивно хороша собой, по-спортивному бодра и энергична, как если бы, успела хорошенько и со вкусом отдохнуть и совершенно не нервничала по поводу предстоящей дуэли. Напротив, сейчас она просто полыхала, — разумеется, только наедине с супругом, — положительными эмоциями.

— Отец принял, как должное, — сообщила Мария, устраиваясь в кресле и принимая от Бармина бокал с красным франкским вином. — Завтра, не позже полудня прилетят Федор и Екатерина. Обещал так же добиться особого поздравления от императора и его супруги. Что у тебя?

— Письма отправил, — пожал плечами Бармин, пивший старку и примеривавшийся к сигарете, курить или нет. — Надиктовал шифровки и поговорил на "общие темы" с Варварой и Ольгой. Послал телеграммы Конраду и Стефании. И вот, что пришло мне в голову. Ты, Миа, как княгиня Полоцкая, распоряжаешься какими-нибудь титулами?

— Да, — подтвердила Мария очевидное. — Кому надо?

— Я подумал о Дарене, — объяснил Бармин, закуривая. — Девка, вроде бы, исправилась, во всяком случае, старается. Надо будет ее в свет выводить...

— Могу даровать ей титул посадницы Себежской и Идрицкой. За пределами империи можно будет представлять ее, как виконтессу.

— А кто у нее будет графом? — уточнил Бармин, все еще плохо разбиравшийся в реалиях жизни титулованного дворянства.

— Я, — усмехнулась супруга. — В Полоцке, Инг, я удельная княгиня, по-нашему, как и ты у себя в графстве, владетельная, а, говоря по-европейски, "Милостью божьей". А вот в Идрице и Себеже я просто княгиня и в Европе могу переводить этот титул, как графский. Так что будет Дарена моей подданной в квадрате.

— Не возражаю, и... спасибо! — улыбнулся Бармин.

— Да, на здоровье! — отмахнулась от его благодарностей Мария. — Ты лучше подумай, может быть, надо что-нибудь добавить к титулу Стефании?

— Я уже об этом подумал, — Ингвар встал из кресла и, подойдя к столу, взял один из разложенных там документов. — Это как раз список титулов в Северной марке, оказавшихся теперь в моем распоряжении. Хочу отдать Конраду Нарвский удел — будет у нас графом Нарвским. Передам ему в управление три замка — пусть наделает виконтов.

— Разумный ход, — согласилась Мария. — Продолжай!

— Варваре хочу отдать Корельскую половину с замком в Кореле и титулом княгини Ижорской. Удел небольшой и небогатый, зато титул древний и княжеский, а деньги ей пусть Петр зарабатывает.

— Отлично придумано! — поддержала его жена. — Тогда, Стефанию можешь сделать посадницей Невельской и Усвятской.

— Ты что, запомнила наизусть весь список? — удивился Бармин.

— Нет, только про Невель и Усвяты, — "скромно" опустила глаза княгиня Полоцкая, обладавшая практически идеальной зрительной памятью. — А теперь, мой господин, может быть, вы уже отложите свои дела в сторону и трахните наконец свою недостойную рабу?

Есть просьбы, на которые просто невозможно сказать "нет", но всегда можно внести коррективы в запрос.

— Чур, сегодня вы сверху, моя госпожа, — ухмыльнулся Ингвар.

— Черт с тобой, граф! — вернула ему ухмылку молодая жена. — Так и быть, поскачу! Такой жеребец, как ты, не каждой наезднице достается! Но на многое не рассчитывай, амазонкой буду только первые пять минут...

О том, что Мария девушка с фантазией, зудом в одном месте и полна энтузиазма практически во всем, за что ни возьмется, Бармин понял еще тогда, когда неожиданно встретил ее во время своего первого посещения замка в Усть-Угле. Не зная, чья она дочь, не ведая, что девушка приуготована ему судьбой в жены, он позавидовал ее будущему супругу, которому достанется не только красивая и веселая, но также эксцентричная и склонная к авантюрам жена. Женщина, которая не станет отказываться от экспериментов в постели, потому что ей по жизни все интересно. И он не ошибся. Если не считать того странного затыка, который случился у Марии Полоцкой с первым разом, она такой и была: умной, энергичной и раскованной, в особенности, когда оставалась с ним наедине. И этой ночью она тоже не изменила себе: не жадничала и не строила из себя стеснительную недотрогу, устроив Ингвару токую скачку, что даже у него, уж на что кобель патентованный, все равно дух захватило. В общем, ночь прошла замечательно, и на коронацию Карла Августа Бармин пришел несколько подуставшим, но при этом в великолепном расположении духа и с застрявшей в голове мыслью, что жизнь удалась. А в главном языческом храме Гетеборга его между тем ожидал такой косплей, что, как говорила одна его старая приятельница, "пусть все завистники умрут!"

За долгие века войн и периодов замирений, — длившихся порой годами и даже десятилетиями, — обе стороны, имея в виду и язычников, и христиан, чего только не нахватались друг от друга. Такого не могло случиться и, разумеется, не случилось в мире Игоря Викентиевича, где монотеизм безоговорочно победил — во всяком случае, в Европе, — оставив о поганстве лишь смутные воспоминания да редкие мотивы в народном творчестве. Но здесь и сейчас, в мире Ингвара Менгдена этого не произошло благодаря Ее Величеству Магии. Именно магия стала той постоянно действующей третьей силой, которая существенно влияет на политику, экономику и культуру, а, проще говоря, буквально на все, чем жив человек. Благодаря этой третей силе, язычество не исчезло, как это случилось в мире Бармина, и постепенно, шаг за шагом, научилось у христиан обрядовости, литургии и прочим изыскам. А те, в свою очередь, переняли у идолопоклонников идею полигамного брачного союза и прочие бытовые разности.

Итак, языческая коронация короля Швеции, на которой присутствовал сейчас Ингвар, проходила в декорациях, теоретически более подходящих христианам. Очень пышно, ярко и громко и, разумеется, недешево. Били колокола, жрецы в снежно-белых, расшитых золотом ризах выводили мощными голосами псалмы и гимны, играл орган, пели ангельскими голосами детки обоего пола, обряженные во что-то вроде пурпурных хламид с капюшонами, и торжественно свидетельствовали прибывшие на коронацию короли, князья и герцоги Божьей милостью, увенчанные золотыми коронами и одетые в бархатные придворные мантии с накинутыми на плечи владетельскими плащами, подбитыми мехом царственного горностая. В общем, это была эклектика в чистом виде, но, чего уж там, выглядело это все впечатляюще, как и должно быть, наверное, на настоящей коронации. Во всяком случае, это действо напомнило Бармину коронационные торжества по случаю восхождения на престол Елизаветы II Английской. Нашел он как-то, по случаю, на просторах тамошнего интернета документальный фильм о ее коронации. Тоже неслабо и недешево, но шведы, пожалуй, выступили круче великобританцев.

В общем, длилось все это долго или, скорее, даже очень долго. Иначе какая же это коронация, если присутствующие, включая самого виновника торжества, не умотаются до смерти? Бармин был куда крепче иных других, но в какой-то момент это начало утомлять даже его. Возможно, поэтому он отвлекся от церемонии и принялся рассматривать окружающих его непростых людей. Зрелище, к слову сказать, более чем впечатляющее и весьма поучительное. Их, то есть, тех, кто прибыл на коронацию, чтобы свидетельствовать о вступлении во власть нового короля Швеции, собралось в огромном храмовом зале человек семьдесят. Не гости, — вернее, не просто гости, — не зрители и не статисты, которых здесь и вне зала было на порядок больше. Активные участники церемонии, на них Бармин и смотрел из-под полуопущенных ресниц. Впрочем, он знал, что они, все и каждый, чувствуют его взгляд точно так же, как он чувствовал их интерес к себе. Угадать, с каким чувством они на него смотрят, было практически невозможно, поэтому Ингвар голову себе этими глупостями не занимал: смотрят и смотрят, их право. Сам же он проявлял всего лишь обычное человеческое любопытство.

Он не был лично знаком с абсолютным большинством присутствующих, никогда с ними прежде не встречался и, если видел где-то когда-то, то только на фотографиях. Однако, сейчас у него появилась отличная возможность увидеть их всех воочию, и первое, что пришло ему в голову при изучении их фигур и лиц, это сакраментальное "магия рулит". Даже не интересуясь этим вопросом в своей прежней жизни, Бармин знал, что европейская аристократия — это отнюдь не сборище голливудских красавцев и красавиц. Холеные, ухоженные и хорошо одетые, они все-таки оставались обычными людьми. Высокие и не очень, полноватые и лысоватые, как один из принцев Монако, и зачастую отнюдь не красавцы, как, например, семейка все той же Елизаветы Английской второй этого имени. Была у нее в семье одна красивая женщина, так и ту съели, суки, потому что пришлая. Здесь же, в этом мире, естественный отбор был подвержен сильному воздействию магии, и результат был, что называется, налицо. Все эти короли и принцы, княгини и герцогини были красивыми и породистыми, не говоря уже о том, что все, как один, находились в хорошей физической форме, хотя конечно в каждой избушке свои игрушки. В одних семьях доминировали высокие или даже очень высокие женщины, а в других встречались и совсем некрупные фемины, как, скажем, его Дарена, у которой рост всего 163 сантиметра, хотя и она, разумеется, красива и крепка телом. А вот мужчины все, как на подбор, оказались высокими. Другое дело, что таких гигантов, как Ингвар Менгден, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Все-таки многовековая селекция, помноженная на магию, дает великолепные результаты, не говоря уже об условиях жизни, пластической хирургии и целительских штучках-дрючках.

Разглядывание герцогов и принцесс развлекло Бармина, направив ход его мысли по совсем другому руслу. Он в очередной раз, — благо время позволяло, — задумался о том, что здесь делает именно он — семидесятилетний профессор психиатрии Игорь Викентиевич Бармин, и в чем заключается сакральный смысл его существования в этом мире и в этом теле. Как-то не верилось, что это простая случайность. С чего вдруг такой подарок судьбы? Мало того, что получил второй шанс, — что само по себе невероятная удача, — так ведь не в теле гопника с городской окраины, деревенского дурочка или наркомана, подыхающего от передоза в вонючей канаве. Был когда-то такой канадский сериал про каких-то путешественников из будущего, которые по незнанию вселились в совершенно неподходящих для этого людей прошлого. Типа, извиняйте, ошибочка вышла.

В его же случае все обстояло с точностью до наоборот. Уж очень качественное, если не сказать адресное, получилось попадание. Тело мало что молодое, так ко всему прочему крепкое, сильное и вполне пригодное для жизни, не говоря уже о любви. О титуле, деньгах и прочих плюшках даже заговаривать стыдно. И возникает вопрос, вернее, два: кто это тут такой всесильный и щедрый, и для кого этот аноним так круто выступил? По первому вопросу ответ, вроде бы, напрашивался: Марена, тем более, что богиня была близка к стихии Смерти. Но так ли это, на самом деле, Бармину было никак не проверить. По второму же вопросу, ответ был и вовсе скрыт под густым слоем тумана. Но можно было, разумеется, кое-что предположить. Вряд ли некая сверхчеловеческая сущность, — скажем, та же богиня, — ворожила какому-то ничем не примечательному старому хрычу из иной реальности. Бармин твердо знал, что ничем великим или из ряда вон выходящим он не отмечен. Одним словом, не гений, не герой и не творец. Таких, как он, в современном мире, то есть, в его прошлом мире, не просто много, а очень много. Университеты и те исчисляются десятками тысяч. Что уж говорить о профессорах! Следовательно, дело не в нем самом, а в Ингваре Менгдене, который, возможно, сильно нужен этой реальности или конкретно Марене для каких-то своих, неведомых Бармину целей.

Допустим, что это так, и еще допустим, что с прошлым сознанием не срослось, и потребовалась срочная замена. Однако, снова же неясно, почему на замену выбрали именно Игоря Викентиевича? Можно подумать, что там и тогда, в XXI веке, нельзя было подобрать более умного, талантливого и опытного человека? Какого-нибудь спецназовского полковника или генерала, например, или матерого политического интригана. Почему же богиня, — если, разумеется, это она, — выбрала именно Бармина? В чем скрытый смысл ее поступка? Какова причина? Но, увы, гадай или нет, никто готового ответа на все эти вопросы и недоумения Бармину не предоставил и вряд ли предоставит в будущем. Так что придется ему жить с тем, что есть, и попусту не стенать, а радоваться, что лично для него все сложилось более, чем хорошо.

Вообще, если не лукавить, жизнь Ингвара Менгдена Бармину нравилась, и чем дальше, тем больше. Да, нервно, временами, опасно, — и часто больно, — но зато дико интересно. И дело не только в более, чем доступном и разнообразном сексе, — хотя и в нем тоже, — но, в первую очередь, в стиле этой новой жизни, ее содержании и ритме. Оказалось, что большое количество адреналина и эндорфинов в крови делает жизнь куда интереснее, чем у обычных людей, живущих в рамках "от и до" и не знающих, бедолаги, что такое стресс, страсть, гнев и прочие чрезмерности. И все это только часть тех сокровищ, что упали на него сразу вдруг, как выигрыш в лотерею по случайно купленному билету.

Старый психиатр стал молодым аристократом самых, что ни на есть, голубых кровей, сильным колдуном и хозяином огромной и богатой страны. Самодержцем, как бы он ни назывался официально, — королем, князем или графом, — хотя и под властью императора. Язычник, ну надо же! И ко всему прочему, многоженец, при том, что его жены все, как одна, красавицы и в их жилах течет все та же самая голубая, как медный купорос, кровь. Что-то еще? Много всего, и, начни он все это записывать, список вышел бы очень длинным, но такими глупостями он заниматься, разумеется, не станет. Незачем.

Глава 1 (2)

Женщины Бармина отреагировали на призыв оперативно. Елена и Дарена остались на хозяйстве, — кто-то ведь должен осуществлять общее руководство в Усть-Угле и Вологде, — а Варвара и Ольга, вылетев из Череповца в 9.30 утра двадцать девятого ноября, и сделав по пути две кратких остановки в Ниене и Або, приземлились в аэропорту Гётеборг Ландветтер в два часа дня. Ингвар был в это время занят, — он после завершения коронации знакомился с ближней и дальней родней королевского дома Швеции, — и поэтому прилетевших встречала на аэродроме одна лишь Мария Полоцкая. А Бармин увиделся с женщинами позже, за час до начала, приуроченного к коронационным торжествам приема. Вообще-то, все ожидали традиционного для подобного рода событий застолья, — то есть, как говорят в империи, пира на весь мир, — и следующего за ним прицепом роскошного бала. Но, к немалому удивлению гостей, все эти излишества и роскошества были перенесены на тридцатое ноября, что, разумеется, создавало в глазах Света весьма непростую интригу. А на вечер дня коронации был назначен официальный раут. Раут же по шведской традиции подразумевал один лишь фуршет, — да, да, тот самый шведский стол, о котором так много было сказано до и после капиталистической контрреволюции в России, — но зато подобный формат позволял гостям вволю пообщаться между собой, а принимающей стороне выступить с короткими, но, по-видимому, важным обращением к "Городу и миру". Ингвар, как виновник торжества, разумеется, знал о причинах изменения регламента и о содержании королевского спича, что называется, из первых уст, остальным же гостям шведской короны оставалось об этом лишь гадать.

Итак, Бармин, проведший практически все время после восшествия Карла Августа на престол в компании Ульрики Катерины и ее дочери, вернулся, наконец, в свои апартаменты, а там его уже ожидали готовые к выходу Ольга и Варвара с Петром, добравшимся до Гетеборга только к пяти часам вечера. Их присутствие было необходимо в связи со скоропалительной свадьбой Ингвара. Однако до "полного комплекта" пока не хватало еще, как минимум, шести персон. Завтра с утра в Гетеборг должны были прилететь, — и, разумеется, разными рейсами, — Нестор Глинский со своей второй женой Аленой Дмитриевной, Конрад Менгден с супругой и Федор Северский-Бабичев со своей эльфой. Все они уже подтвердили свое участие в торжествах, — повод-то не рядовой, — но, понятное дело, в таком цейтноте никто никогда, кажется, свадеб в их кругу не играл. И Бармин чувствовал из-за этого некоторую неловкость, но извиняться за причиненные неудобства не собирался. Во-первых, потому что "Отчаянные времена требуют отчаянных мер". А во-вторых, если не можете порадоваться за друга, — поскольку он вам не друг, — порадуйтесь за союзника, обретающего, благодаря браку с сестрой Карла Августа поддержку не самого слабого европейского государства. Ведь и ежу ясно, устроить свадьбу своей сестры на следующий день после "венчания на царство", может только любящий брат, уважающий к тому же своего будущего зятя.

— Все привезла? — спросил Ингвар Варвару, когда, извинившись перед остальными, они остались наедине.

— Все, что заказывали, мой князь! — Варвара поставила на стол небольшой кожаный саквояж, который до этого момента держала в руке, раскрыла его и вытащила на свет божий плоский титановый чемоданчик, на котором стояли видимые невооруженным глазом артефактные замки. Такой переносной сейф крайне трудно украсть, — он попросту никому, кроме хозяина и доверенных лиц, не дается в руки, — да и открывать его, не имея кода доступа, замыкаешься. Впрочем, и стоимость у него сопоставима с тем, что он должен хранить в своих "недрах".

— Все здесь, — щелкнула женщина замком.

— Кстати, о князьях, — усмехнулся Бармин, останавливая Варвару, вознамерившуюся открыть сейф. — Разреши тебя поздравить, мой друг. С сегодняшнего дня ты носишь титул княгини Ижорской и снова становишься моим вассалом, но теперь уже в качестве князя Острожского.

— Не благодари! — улыбнулся, глядя на ошарашенную Варвару. — Хотел тебя порадовать. Да, и вообще, в обществе, где титулы значат так много... Ну, ты понимаешь.

Варвара понимала. Она обошла стол, приблизилась к Ингвару и, прижавшись к нему всем телом, поцеловала в губы.

— Хорошо, но мало, — сказала, оторвавшись наконец от Бармина.

— А на много у нас нет сейчас времени, — усмехнулся в ответ Ингвар. — Хорошо еще, что прием пройдет здесь же, во дворце, а то пришлось бы надевать пальто и куда-нибудь тащиться под дождем.

За окнами действительно шел дождь и дул сильный ветер, то и дело заставлявший водяные капли лупить под прямым углом в бронированные оконные стекла.

"Мерзкая погода!" — поморщился Бармин.

В конце концов, он отвлекся от непогоды и вернулся к привезенному Варварой портативному сейфу, в котором лежали коробочки с обручальными кольцами, гладким золотым ободком для самого Ингвара и изысканным, украшенным бриллиантом круглой огранки, вес которого составлял около 4 карат, для Ульрики Катерины. Кроме того, Варвара нашла в сокровищнице подходящий случаю подарок невесте — изумрудную парюру из двенадцати предметов, включавших диадему, колье, серьги, парные браслеты, перстень, аграф, каффы, декоративный гребень, шпильки для волос и фероньерку с еще одним изумительной чистоты четырехкаратным бриллиантом. Набор был создан в начале XIX века в Венеции и был украшен изумрудами двух разных оттенков, — тёмно— и светло-зелёного, — а так же зелеными и бесцветными бриллиантами и несколькими крупными сине-зелеными сапфирами. В общем, как говорили на его первой родине, это было "что-то с чем-то".

— Должно понравится, как думаешь? — спросил он Варвару.

— Если бы не думала, что понравится, не стала бы предлагать, — пожала плечами женщина. — Она оценит, уж поверь моему чутью!

— Верю, — улыбнулся Ингвар. — Я так понимаю, что все остальные тоже видели и все выбор одобрили?

— Все, кроме Мии, ей я показать еще не успела.

— Ничего, — отмахнулся Бармин, — Миа оценит позже. А сейчас иди, мне нужно переодеться.

— Можно подумать! — усмехнулась Варвара, но все-таки вышла. Они находились в чужом доме и множить слухи было не в их интересах. Варвара сестра, этого достаточно.

Что ж, ему опять приходилось спешить. Принять душ, переодеться... На то, чтобы поесть, — а у него с утра маковой росинки во рту не было, — времени уже не оставалось. На прием, посвященный коронации опаздывать не принято. Тем более, если только что взошедший на престол король Швеции собирается объявить этим вечером о твоей собственной свадьбе. Поэтому Бармин спешил, и, что бы там ни было, успел. Они с Петром и их женщинами вошли в парадный зал дворца Дроттнингхольм, что называется, с боем часов.

Вошли и, следуя указаниям распорядителя, встали на почетные места неподалеку от возвышения, на котором обычно стоит королевский трон. Сегодня трона не было, но зато была установлена кафедра для оратора, оснащенная микрофонами, ибо новоиспеченный король желал говорить. Ну, он и сказал. Вошел под звуки фанфар в зал, поднялся на возвышение, встал за кафедру и закатил "краткую" речь на тридцать пять долгих минут. Говорил, в основном, о том, чем будет отмечено его правление, то есть о своих планах, — краткосрочных, среднесрочных и даже долгосрочных, — а в завершении спича объявил радостную весть. Оказывается, в июне месяце сего года состоялась тайная помолвка его любимой сестры кронпринцессы Ульрики Катарины герцогини Сконе с графом Ингваром Менгденом четвертым сего имени, и завтра, — "вы уж извините, дамы и господа, но молодым не терпится", — во второй половине дня состоится их свадьба. Бракосочетание пройдет по старинному обряду в том же храме, где сегодня утром был коронован сам Карл Август. В связи с этим король поздравил жениха и невесту, — Бармин вышел к кафедре вместе Ульрикой и встал перед королем, — пожелал им счастья, здоровья и скорейшего прибавления в семействе, отчего все в зале, скорее всего, подумали, что это свадьба по залету, и в конце своей прочувствованной речи поздравил Ингвара с тем что граф Менгден щедростью его "дорогого" брата императора Ивана VIII вернул себе титул князя Острожского, получив в управление Северную пятину. Ну, и чтобы "знали наших", тут же одарил Ингвара еще одним титулом, на этот раз шведским. Так что следующие десять минут Бармин принимал грамоты, свидетельствующие о возведении его в титул герцога Даларна, коллар с гербом герцогства, владетельский перстень и древний меч викингов, являвшийся неотъемлемой частью герцогских регалий. Ну, а после этого, начался, собственно, сам раут, и Бармина начали поздравлять. Вернее, так — поздравление, кроме всего прочего, было поводом, не теряя лица, представиться и завязать знакомство.

Бармин стоял рядом с Ульрикой Катериной, пожимал руки мужчинам и как бы "целовал" пальцы женщинам, — обозначая поцелуй, но не касаясь пальцев губами, — улыбался и говорил уместные в этом случае слова, а сам между делом думал о своей новой жизни. Жизнь была прекрасна и удивительна, но, если честно, Бармина невероятно раздражала необходимость спешить. В своей прошлой жизни он не был ни отчаянным "ленивцем", ни нервическим холериком, но все-таки предпочитал все делать спокойно, не торопясь, и при этом следовать заранее разработанному детальному плану. И начало его жизни в этом мире, если иметь ввиду, так сказать "заполярный период", казалось, не требовало от Игоря Викентиевича сколько-нибудь существенного изменения привычного ему модуса операнди. Размеренная жизнь, привычные, повторяющиеся изо дня в день занятия... Зато потом все резко изменилось, встав с ног на голову, и жизнь понеслась, взяв с места в карьер, и, кажется, даже все время ускоряя темп. И теперь Бармин постоянно был занят тем, что разгребал свалившиеся на него, как снег на голову, события. Даже жениться по-человечески не получалось. Пять свадеб, — пять, Карл, целых пять, — и ни одну не устроить по-человечески. Нет, чтобы случайно познакомиться с девушкой где-нибудь в театре, на пляже или в галерее современного искусства, галантно поухаживать за ней, хотя бы пять-шесть месяцев, — конфетно-цветочный этап убалтывания не на койку, а на ЗАГС, — узнать поближе, понять, хочешь ли ты жить с ней "всю оставшуюся жизнь", принять и переварить принятое решение, ну и далее по списку: помолвка, приготовления к свадьбе, истерики невесты и собственные душевные метания, и наконец апофеоз — марш Мендельсона и прочее все, включая обмен кольцами и "поцелуйте невесту".

У него же сплошная "суета сует и всяческая суета". Более или менее поухаживать удалось за одной только Еленой, да и то, спать стали практически сразу, как решили пожениться, а решение это было принято исключительно волевым путем и основывалось всего лишь на голом расчете. Однако хуже всего пришлось в этом смысле с Дареной и вот теперь с Ульрикой Катериной. Едва познакомились, толком друг друга не узнали, а уже женятся. И не дураки, вроде бы. Не торопыги какие-нибудь, — прости Вератюр, — у которых в голове не мозги, а полтора литра гормонов и эндорфинов, растворенных в алкоголе. Однако же, не успели познакомиться, а уже свадьба. И это не они такие придурки, это жизнь такая, потому что кто не успел, тот опоздал. И хорошо, если опоздал на вечеринку, а то ведь может случится, что и опаздывать после этого будет некому и некуда.

— Князь Аксель Юль аф Верринге, — оторвал его от размышлений крупный белобрысый мужчина с красным несколько одутловатым лицом. Ростом он был несколько ниже Ингвара, но чуть ли не в полтора раза шире его в обхвате. Не толстый, хотя и склонен к полноте, а именно крупный.

"На ловца и зверь, — усмехнулся Ингвар. — Зря ты, генерал-адмирал полез знакомиться. Не стоило тебе высовываться, но любопытство не порок..."

— Это удачно! — сказал Бармин вслух. — Вы даже не представляете, князь, как это замечательно, что мы с вами наконец встретились!

— Имеете в виду что-то конкретное? — равнодушно поинтересовался датчанин. — Наши родственные связи?

— Хотите сказать, что мы родственники? — "удивился" Ингвар.

— Да, через Маргарету фон Менгден и ее дочь Эллен Юль.

— Ах, вы об этих дворняжках? — "вспомнил" Бармин.

— Хотите меня оскорбить? — прищурился князь.

— Помилуйте! — усмехнулся Ингвар. — Вы-то здесь причем? Маргарету я, как глава рода, лишил права именоваться Менгден в связи с адюльтером и предательством супруга, моего отца. А Эллен, по вновь открывшимся обстоятельствам, вообще, не имеет никакого отношения к Менгденам. Маргарета прижила ее от кого-то другого.

У него не было таких данных, но отчего бы не припугнуть? А главное, они ведь не в безвоздушном пространстве общались. Вокруг было полно людей, и кое-кто его отлично слышал. А это слухи, которые, к слову сказать, не так-то просто будет опровергнуть. С Менгденами разбежались, а кроме Ингвара никто ничего поделать в этом случае не мог. Мог бы, наверное, король Дании, но Бармин собирался обнародовать информацию, которая эту возможность убьет на корню.

— Значит, все-таки затеваете конфликт, — качнул князь головой. Не дурак, все уже понял.

— Нет, господин генерал-адмирал, — возразил Бармин. — Не конфликт, а судебный поединок. Я вызываю вас на судебный поединок. Ваше слово?

Судебный поединок — это не дуэль, и отказаться от него крайне сложно. Можно, разумеется, и князь сделал такую попытку, но не преуспел.

— Не вижу причины для суда, — сказал он. — Объяснитесь, граф, за что предлагаете сражаться.

— Я обвиняю вас в том, что вы объявили войну моей семье, но, как подлый трус, побоялись мне об этом сообщить.

Ну, да, так все и обстояло. Правила позволяли начать военные действия против иностранного аристократа втихаря, поставив об этом в известность только свое правительство. Другое дело, что в глазах Света — это будет рассматриваться, как моветон, поскольку не по-рыцарски.

— Войну объявлял вам лично я? — поднял бровь датчанин. Он все еще надеялся, что Бармин не знаком с текстом документа.

— Там стоит ваша подпись, — пожал плечами Бармин.

— Среди других семи, — добавил, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что он знаком с содержанием документа.

— Неплохо, — усмехнулся на это князь Юль аф Верринге. — Но не думаю, что это достаточный повод для судебного поединка.

"Спасибо, дорогой князь, — улыбнулся мысленно Бармин, — теперь ты дал мне повод окончательно измазать тебя в дерьме!"

— Тогда, может быть, подойдет попытка применить ко мне и моей семье сначала запрещенный к распространению атакующий артефакт двойного действия, а затем, два артефакта "Призыва силы", эквивалентных десяти килотоннам взрывчатки. А это, если не ошибаюсь, военное преступление. Как полагаете?

— Я не имею к этому никакого отношения! — вспылил генерал-адмирал.

— Ваше слово против моего, — кивнул Ингвар. — Поэтому я вызываю вас не в международный арбитраж, где дело будет рассматриваться годами, а на судебный поединок. Пусть нас рассудят боги!

— Я христианин, — попробовал Юль уйти от необходимости рисковать жизнью.

— Тем более, ваш бог наверняка за вас, чего же вам бояться?

— Я уже не молод...

— С восемнадцатым рангом возраст не помеха, — покачал головой Бармин. — Но, если вам трудно ходить, можете приехать на танке. Я разрешаю.

При этих словах свидетели их разговора, — их к этому моменту собралось рядом с собеседниками уже довольно много, — засмеялись, и это решило дело. Быть осмеянным князь Аксель Юль аф Верринге себе позволить не мог...

2. Тридцатое ноября 1983 года

Поединок назначили на шесть часов утра — время для Бармина более чем подходящее, поскольку он давно уже привык вставать рано. Тем более, что эту ночь он провел один. На семейном совете было решено, что перед поединком ему нужен отдых, но, кроме всего прочего, идея "ночного отдыха" была связана с тем, что женщины попросту перенервничали. Они все были разные, с неодинаковым жизненным опытом и существенно рознящейся психикой, не говоря уже о подготовке. Варвара страдала молча, не позволив себе обнаружить снедающую ее тревогу ни словом, ни взглядом, ни движением лицевых мышц. Однако ее ужас перед неопределенностью в исходе поединка Бармин ощущал физически, напрямую воспринимая напряжение ее стихийного дара. Ольга в этом смысле оказалась куда менее стойкой. Узнав о предстоящей дуэли, она выдала на-гора полноценную истерику, и успокаивать ее пришлось всем коллективом, то есть, Бармину, Варваре и "железобетонной" Марии. Причем, последним двум приходилось истерить молча, а это, согласитесь, не так уж просто, в особенности, когда тебя подзуживает и провоцирует "третья сила". Но, слава богам, все это осталось позади, — слезы высохли, тахикардия улеглась, — и утром все трое вели себя так, как им и следует, учитывая происхождение, воспитание и чувство собственного достоинства.

Поединок должен был происходить всего в трех километрах от дворца Дроттнингхольм, на бетонированной площадке Королевского Дуэльного Поля, построенного на скалистом берегу Каттегата рядом с фортом Оскара II. Дороги в этой части города были отличные и, большей частью, проходили по туннелям, так что до места добирались автомобильным кортежем и доехали относительно быстро. Могло получиться и быстрее, но на последних трехстах метрах пути неожиданно возникла пробка, созданная не в меру любопытными аристократами, желавшими посмотреть, как князь Юль аф Верринге прибьет этого выскочку Менгдена. В обратное, судя по ставкам открывшегося за полчаса до начала поединка тотализатора верили немногие.

"Их право! — решил Ингвар, услышав новости от мужа Варвары Петра. — А мое право их за это хорошенько вздрючить!"

— Мария, Ольга! — сказал он вслух, поворачиваясь к женам. — Раз так, не жадничайте! Ставьте против Юля сразу миллион. Обдерем их всех, как липку, и все, что заработаете, будет ваше.

— Куплю себе шубу из меха викуньи! — "просияла" Мария.

— Я тоже, пожалуй, поставлю, — задумчиво протянула Варвара. — Как считаешь, Петр, пойдет мне шуба из Бургузинского соболя?

— Отличная идея! — поддержала ее Ольга. — Тогда я куплю себе шубу из меха рыси. Такую, знаете ли, беленькую с черными пятнами, к моим черным волосам должно подойти идеально.

— Бедные, — усмехнулся Бармин, подмигнув своему зятю великому боярину Глинскому-Севрюку. — Мужья держит вас в черном теле. Шубейку жмотятся прикупить!

— Ты главное, грохни его и возвращайся живым! — резко сменив тему, построжала лицом Ольга. Глаза ее потемнели и из сапфировых стали кобальтовыми — цвета персидской сини. Получился очень холодный, но при этом яростный, почти угрожающий взгляд.

"И это та самая Ольга, которую отец хотел попросту под меня подложить? Вот же ушлепок, прости меня Годжагарр! Отдать такую женщину какому-то сопливому кретину!"

Сейчас уже было неважно, что кретином в то время считали его самого. Нынешний Бармин переживал за Ольгу, как за родную, каковой она ему, на самом деле, и стала.

— Ингвар! — между тем подошел к ним Федор Северский-Бабичев, взявший на себя роль секунданта.

— Каковы его требования? — кивнул ему Бармин.

— Чистая магия.

— Ожидаемо. Что-то еще?

— Дистанция сто метров. Бой без использования артефактов.

"Хитрый засранец! — поморщился Бармин мысленно. — Но, возможно, сейчас он перехитрил самого себя!"

— Передай, пожалуйста, секундантам князя, что я согласен! Магия, сто метров, без артефактов.

— Согласен, — повторил Ингвар для своих женщин, которые было встрепенулись при его словах о согласии, и этим заставил их оставить все возможные возражения и комментарии при себе. Время споров миновало. И сейчас, Бармину было уже не до их нервов. Он должен был сосредоточиться на предстоящем судебном поединке.

Получалось, что генерал-адмирал Юль знает о том, что его противник стихийный маг, как и о том, впрочем, что стихийные маги не могут видеть колдовство тех, кто оперирует классическими техниками. Таким образом, запретом на использование артефактов князь пытается уравнять свои шансы, ведь верно и обратное: он тоже не может видеть магию Менгдена. А вот выбор дистанции — это как раз попытка обойти конкурента по кривой. Ингвар знал, — читал в тех немногочисленных источниках, которые были посвящены сравнению двух типов Силы, — что стихийная магия отчего-то считается "медленной". Возможно, какие-то другие колдуны действительно не могли действовать так же быстро, как классические маги, и для них, и в самом деле, существенным был фактор расстояния. Однако Бармин, уже несколько месяцев едва ли не ежедневно упражнявшийся в боевой магии вместе со своими женщинами, считал, что все обстоит как раз наоборот. Во всяком случае, он явно был быстрее Марии, а ее сила, судя по всему, была сопоставима с силой датчанина. То же самое он мог сказать и об эффективных дистанциях.

Недавняя война с Союзной ратью показала, что Ингвар легко достает цели, находящиеся даже в километре-полутора от него. Однако его военные подвиги никак и нигде не афишировались, и генерал-адмирал мог об этом не знать. И уж точно, что ему был неизвестен один из главных секретов Ингвара Менгдена: с некоторых пор Бармин научился видеть классическую магию. Не так отчетливо, как те, для кого она являлась родной, но все-таки видел. Возможно, это был результат частого использования артефактов. А может быть, все дело в том, что он очень плотно взаимодействовал со своими женщинами: в быту, в бою и в постели. Бармин не знал, как это возможно, но он ясно себе представлял, что надо делать, чтобы увидеть чужое кастование. Так что сейчас он выходил на бой отнюдь не с пустыми руками.

* * *

Щит, который поставил перед собой генерал-адмирал Юль, выглядел, как полупрозрачная туманная завеса, голубоватая с искрой кисейная штора или еще что-нибудь в том же роде. Во всяком случае, так эту защиту "видел" Бармин. Впрочем, чуть-чуть напрягшись он сумел "заглянуть" за эту нематериальную преграду, одновременно рассмотрев ее в деталях. На самом деле, полотно щита не было сплошным, а состояло из неопределенной формы, но очевидно более плотных и темных сгустков силы, на которые, собственно, и была натянута ткань колдовства. Распределив внимание, что с некоторых пор получалось у Ингвара все лучше и лучше, он скорее угадал, чем увидел, что "центры напряжения" — так он назвал для себя эти сгустки силы, — соединены между собой в некое подобие сети, а, заглянув на "ту сторону" уловил начало какого-то сложного кастования. Что это такое, он, разумеется, не знал, — он "видел" всего лишь какие-то едва ли не прозрачные вихревые потоки неясной конфигурации, — но, учитывая обстоятельства, несложно было предположить, что это какое-то атакующее заклятие, тем более, что даже с расстояния в сто метров Бармин разглядел микродвижения лицевых мышц своего визави. Генерал-адмирал явно "озвучивал" неизвестную Бармину формулу волшбы. Что-то ненормально длинное и, наверняка, настолько сложное, что датчанин вынужден был при этом проговаривать про себя слова заклятия.

"Неосторожно, но с другой стороны..."

С другой стороны, мало кто еще был способен рассмотреть с такого расстояния микродвижения в мышцах речевого аппарата. К тому же следовало учитывать скорость обработки информации. Она у Ингвара была выше, чем у всех магов, с которыми он был знаком, так что, скорее всего, с точки зрения Юля аф Верринге Бармин стоял перед ним тютя тютей, не видя его колдовства и не подозревая о подготовке к атаке. Впрочем, как опытный человек, он должен был предположить, что с Ингваром Менгденом все обстоит точно так же, как и с ним. Если граф Менгден не видит приготовлений князя, то и сам, скорее всего, не показывает генералу-адмиралу ни того, к чему готовится, ни того, когда начнется его собственная атака. Однако, о чем бы датчанин ни думал, на самом деле, Бармин был уже готов к бою и ударил огненным копьем за мгновение до того, как генерал-адмирал обрушил на него воздушный таран невероятной силы. Впрочем, все впустую: Ингвар пробить выставленный датчанином щит даже не надеялся, — всего лишь попробовал чужую "броню" на зуб, — а удар Юля аф Верринге вообще ушел в молоко, потому что Бармин не стал его дожидаться, а просто ушел с дороги, "прыгнув" на три метра вправо и немного назад. И уже оттуда, с новой позиции ударил по-настоящему, но не на грубый пробой щита, а по предполагаемым "нитям плетения". Посыл получился знатный, похожий на огненную плетку семихвостку, стегнувшую по невесомому полотну завесы. Впрочем, с первого раза распустить щит датчанина не удалось, но Бармин узнал главное — его предположение оказалось верным. Удар семихвостки разорвал по-видимому несколько нитей, связывающих "центры напряжения", однако открывшиеся на мгновение прорехи тут же затянуло, чего, собственно, и следовало ожидать.

"А вот, если бы дырок было больше..." — Это предположение, отнюдь не казалось высосанным из пальца. Принцип кумуляции действовал в мире магии ничуть не хуже, чем в прежнем мире Игоря Викентиевича.

Вполне логичное, следует отметить, предположение, которое можно было сразу же принять в качестве рабочей гипотезы. Ну, Бармин его и принял, так что за следующие пятьдесят три секунды он опробовал на щите генерала-адмирала несколько разных приемов, выбирая из них наиболее действенный. Дело это оказалось совсем непростым, чрезвычайно энергозатратным и, что немаловажно, довольно-таки болезненным, потому как болевой эффект при использовании серьезной магии имеет тенденцию накапливаться. Так что вскоре Бармину стало непросто выдерживать это самоистязание, но он, разумеется, терпел. И все это под неприятельским огнем, непрерывно прыгая то туда, то сюда, ни на мгновение не останавливаясь, чтобы перевести дух или просто постонать от очередной волны боли. То еще развлечение, если честно, но оно того стоило, и это главное. Князь Юль аф Верринге пробить защиту Бармина так и не смог, да и попал в него всего лишь один раз. А завершающий штрих в этом поединке был поставлен ветвистой молнией — состоявшей из одиннадцати полновесных высокоэнергетических разрядов, — и добивающим ударом все тем же любезным сердцу Ингвара огненным копьем в момент, когда щит датчанина лопнул, а новый выставить генерал-адмирал попросту не успел. Так умер князь Аксель Юль аф Верринге. Он даже последнего прости-прощай выстонать не успел. Мгновенная смерть, чтоб ему, сукину сыну, ни дна, ни покрышки, ни доброго посмертия!

"Хвала тебе, Тор защитник! — воскликнул мысленно Бармин, расслабляясь и утирая с лица липкий пот. — Ну, и тебе конечно же, Всеотец! Слава всем! Я победил!"

Глава 2 (1)

1. Тридцатое ноября 1983 года

Разбор полетов состоялся поздно ночью, то есть, уже после свадебной церемонии и устроенного по этому случаю бала, плавно перешедшего затем в застолье. Сама церемония поражала своей изысканной эклектичностью. Но отдельные моменты произвели особенно сильное впечатление не только на гостей шведской короны, но и на самого виновника торжества. Бармина впечатлило, например, традиционно скандинавское красное платье невесты. На самом деле, это был шедевр известного франкского кутюрье, оказавшегося по случаю добрым другом герцогини Сконе. Нечто невероятно изысканное, плотно облегающее идеальное тело невесты и потому не предполагающее присутствия нижнего белья, длинное — до щиколоток, но оставляющее при этом открытыми плечи и верхнюю треть груди, и, как дань языческой традиции, окрашенное в семь разных оттенков красного: от гранатового по нижнему краю подола до бледно-розового, переходящего в белый цвет на лифе, лишь отчасти прикрывающем выдающуюся грудь кронпринцессы.

Еще запомнились гимны, которые распевали обладающие практически оперными голосами сейдманы — младшие служители храма, и, наконец, наставление, переходящее в благословение — произнесенное диаконским басом Первого из тулов — Великого жреца главного храма Гетеборга. Ну, и все остальное в том же духе. Одним словом, это была роскошная языческая свадьба в современном ее шведском прочтении.

Было много музыки, не по-зимнему ярких оранжерейных цветов и воздушных шариков в цветах флага королевства Швеция и древней хоругви хёдвингов клана Менгден, обмен обручальными кольцами на христианский манер, — но не на правую руку, как у православных, а на левую, как у католиков и протестантов, — первый вальс новобрачных, исполненный под аккомпанемент большого симфонического оркестра Королевской оперы, разговоры между танцами и сухое, — суше не бывает, — шампанское брют-кюве, которое Бармин на дух не переносил, но воленс-ноленс вынужден был пить, ибо ноблес оближ и вся прочая хрень в том же духе. Так что пил, как миленький, сухое оно или даже очень сухое, улыбался всем и каждому, хотя и ловил временами на себе любимом "странные" взгляды, иногда полные восхищения, а иногда, напротив, таившие в себе, если уж не страх и ненависть, то уж точно недоумение и откровенную опаску. Суть и тех, и других сводилась к восторженному "ты монстр, Инг, ты наше собственное идолище поганое, любимый!". Эти слова шепнула ему на ухо, — а, на самом деле, жарко прошептала на одном выдохе, — княгиня Полоцкая, неожиданно влюбившаяся в него после поединка с князем Юлем аф Верринге еще больше, чем прежде, хотя куда, казалось бы, больше? Впрочем, мог бы заранее догадаться, поскольку знал, что Мария ценит подобного рода вещи и знает в них толк, вот и прониклась. С ней Ингвар тоже танцевал. С ней, с Ольгой и Варварой и, разумеется, с королевой Хедвиг и кронпринцессой Сесилией Магдалиной старшей дочерью Карла Августа от первого брака.

Потом было "скромное" застолье на семь перемен, не считая десертов, но Ингвар ел мало, вернее, не переедал, предпочитая не испытывать в такой день сытой тяжести в желудке. Пил тоже умеренно, — пьянеть решительно не хотелось, — но зато вовсю расточал улыбки и комплементы. Не то, чтобы был так уж счастлив, — все-таки, как ни крути, это был брак по расчету, а не по любви, — но в этом вопросе он шел, так сказать, навстречу ожиданиям Общества, которое желало видеть новобрачных счастливыми, совершенно не задумываясь о том, что они в действительности чувствуют по поводу этой свадьбы.

Бармин же был далек от чувства эйфории. Во-первых, потому что знал, зачем он женится и зачем Ульрика выходит за него замуж. А во-вторых, он смертельно устал, причем усталость его была не столько физической, — хотя и это тоже, — сколько душевной. Слишком много событий, требовавших напряжения всех его душевных сил, за слишком короткое время. Просто спринт какой-то, начавшийся войной в графстве Менгден и закончившийся пышной свадьбой в шведском Гетеборге. Впрочем, выложился он физически тоже не по-детски. Все-таки, даже не считая войну и колдовскую кому, это был первый в его жизни магический поединок один на один и сразу с сильным и опытным, а значит и крайне опасным противником. И сейчас, ближе к ночи, Бармин вполне ощущал последствия мощного отката, случавшегося с магами при использовании сильного колдовства. И, словно, всего этого было мало, сейчас, во время застолья, он начал явственно осознавать все несовершенство своей новой/старой натуры. Все-таки физиология, порой, действительно рулит психологией. Горячность юности не только уживалась в Бармине с опасливой осторожностью старости, временами она заставляла его совершать вполне безумные поступки. И нынешний судебный поединок был как раз из числа подобных безумств.

Казалось бы, вызов был сделан не сгоряча. Это был вполне обдуманный поступок, проистекающий из сложных обстоятельств борьбы Ингвара Менгдена за выживание. Но возникал вопрос: а стоила ли игра свеч? Нужно ли было самому Бармину ввязываться в это рискованное предприятие? Ведь он не знал заранее, насколько, на самом деле, силен генерал-адмирал Юль. То есть, и ежу понятно, что противник был сильнее официально заявленного восемнадцатого ранга. Другое дело, что на поверку датчанин мог оказаться куда сильнее, чем предполагал Бармин, и тогда поединок закончился бы отнюдь не в его пользу. И сейчас вместо свадебного пира все эти люди, — по крайней мере, какая-то их часть, — справляли бы тризну по безвременно усопшему князю Острожскому.

Мысли эти не улучшали настроения, но приличия обязывали оставаться радостным, и Бармин не забывал улыбаться, говорил комплименты женщинам, шутил с мужчинами и смеялся над шутками тех и других, но думал совсем о другом. О том, например, что убрать Юля можно было тихо, не привлекая к себе внимания, не напрягаясь и практически не рискуя, если бы он решился попросить об этой "маленькой" услуге княгиню Полоцкую. Наверняка во время банкета генерал-адмирал выпил бы или съел что-нибудь такое, что Мария смогла бы превратить во что-нибудь другое: в какой-нибудь органический яд, например, появление которого в крови датчанина было бы невозможно связать с враждебными действиями графа Менгдена.

Вообще, как Ингвар выяснил сразу после того памятного случая с превращением глюкозы в алкоголь, Мария этой своей способностью владела не так, чтобы очень хорошо. О ее секрете знали только два человека, мать и кормилица, — даже князя Северского не поставили в известность, — и, соответственно ей было крайне сложно экспериментировать со своим страшным даром, не говоря уже о том, чтобы его развивать и совершенствовать. Но Бармина такое положение дел не устраивало, и он его решительно изменил. Условившись, что факт наличия у Марии такого необычного таланта по-прежнему остается секретом высшего приоритета, он занимался с княгиней Полоцкой сам. Все-таки у Бармина была пусть и давно похеренная в прошлом общемедицинская подготовка. Так что, освежив свои знания, по общей физиологии, химии крови и органическим ядам, Игорь Викентиевич применил к вопросу по-настоящему научный подход. Первые эксперименты, как и положено, проводились на кроликах и свиньях, а в планах на будущее были записаны, соответственно, обезьяны и люди, — на первых порах, разумеется, одни лишь злодеи, которых и в любом случае должны были повесить за их преступления. Однако война с Союзной ратью спутала все так хорошо выстроенные планы, и до шимпанзе и горилл с макаками они добраться не успели. Впрочем, даже на кроликах и свиньях Мария продвинулась довольно далеко вперед. Во всяком случае, научилась устраивать хрюшкам приступы эйфории, усыплять и травить несколькими разными способами. В исследованиях, к слову сказать, участвовал опытный лаборант, делавший анализы крови подопытным животным, но он ничего об истинной природе экспериментов не знал, полагая, что образцы крови поступают к нему для перекрестной проверки из какой-то фармакологической лаборатории. Так что, да, можно было бы попробовать травануть датчанина на раз, — и Мария, что характерно, была бы только рада опробовать свой талант на человеке, которого не жалко, — но Ингвар ничего подобного не сделал, рискнув, вместо этого, своей дубовой головой.

Этими мыслями Бармин себя и вымучивал, сидя, как "засватанный" за пиршественным столом. И сидение это, следует сказать, продолжалось довольно долго, но, слава богам, новобрачные не обязаны пировать со своими гостями до победного конца. Поэтому, как только позволили приличия, молодые, — по крайней мере, Бармин был таковым не только по определению, но и по возрасту, — встали наконец из-за стола, поклонились родне и прочим гостям, а на свадебных торжествах присутствовали практически все, кто третьего дня участвовал в коронации Карла Августа IX Ваза, и удалились в свои покои, благо пир проходил во дворце Дроттнингхольм, и идти им было недалеко и недолго. Вот здесь, в личных апартаментах кронпринцессы между Ингваром и Ульрикой Катериной и состоялся серьезный разговор.

— Я веду себя, как примерная жена, не правда ли? — начала Ульрика, когда они остались наедине. — Я обещала не вмешиваться в твои дела, не комментировать решения, не давать непрошенные советы, тем более, при посторонних, и слово свое сдержала.

— А сейчас у мамочки кончилось терпение, и она решила пожурить неопытного мальчика... — усмехнулся Бармин, спокойно глядя на стоящую перед ним женщину. Высокую и красивую, холодно, очень по-скандинавски, выговаривающую "напроказившему мальчишке".

Он был не в претензии. В конце концов, она действительно держала себя в руках и вчера, и сегодня, продемонстрировав отменную выдержку, стальные нервы, и все прочие достоинства настоящей жены викинга. Однако, оставшись, наконец, наедине с молодой женой, тем более, что она давно уже не юная неопытная девица, Ингвар ожидал несколько иных слов и телодвижений. В особенности, имея в виду открытую дверь в спальню, где молодоженов ожидала огромная, как футбольное поле, кровать. Однако, начав этот разговор, Ульрика Катерина разом отменила все благие намерения Бармина и его же ожидания.

"Умеют же некоторые женщины отбить всякое желание их иметь, — не без грусти заметил Бармин, возвращаясь из мира грез в реальный мир. — Но, может быть, именно такова ее цель?"

В этом смысле, у Бармина имелся определенный опыт, поскольку способностью ломать кайф отличалась, например, еще в той, прошлой жизни его собственная первая и в то время единственная жена. Случалось это, впрочем, нечасто, но иногда, вместо того, чтобы сначала "слиться с мужем в экстазе", а уж затем обсуждать с ним какой-нибудь животрепещущий хозяйственный вопрос, супруга Бармина начинала именно с "серьезного разговора". Приходит, значит, она в спальню в короткой полупрозрачной ночнушке, надетой, по-видимому, лишь за тем, чтобы потом было, что снимать. Ложится рядом, но при этом сразу же пресекает любые поползновения Бармина исполнить свой супружеский долг и начинает трендеть "о главном". Трахаться с ней после этого Игорю Викентиевичу обычно не хотелось, но, судя по всему, она тоже не имела ни охоты, ни намерения "удовлетворять его мужские потребности". Во всяком случае, иногда, и особенно тогда, когда у нее случался острый приступ синдрома "головной боли". Зато, когда хотелось ей самой, тогда благоверной все было по барабану, даже если Бармину, и в самом деле, требовалось спросить ее о чем-нибудь, по-настоящему не терпящем отлагательства, например, о том, не будет ли она против уехать из СССР, скажем, в Америку. Вот и Ульрика Катерина не захотела, наверное, заниматься с Ингваром сексом, раз не нашла лучшего места и времени, — кроме спальни новобрачных в начале их первой официальной ночи вместе, — чтобы поговорить с Ингваром по душам. Потому, собственно, Бармин, вспылив, ей и сказал:

— А сейчас у мамочки кончилось терпение, и она решила пожурить неопытного мальчика...

— Если думал меня этим смутить, у тебя это не получилось, — довольно спокойно откликнулась Ульрика. Она еще не поняла, что допустила серьезную тактическую ошибку, способную, если не принять срочных мер, перерасти в стратегический провал.

— Нарушаешь соглашение, — "официальным" тоном сообщил ей Бармин.

— Ни в коем случае! — возразила новоиспеченная княгиня Острожская. — Имеют место типичные форс-мажорные обстоятельства. Ты рисковал жизнью, поставив на карту, твое и мое будущее. Шанс, что Юль тебя убьет, был достаточно велик. Выходя на судебный поединок, ты, как я понимаю, не знал истинной силы своего противника и не мог сравнивать ваши потенциалы. Я не собираюсь читать тебе нотации и учить жизни...

— Но, тем не менее, именно этим ты сейчас занимаешься, — прервал ее на полуслове Бармин. Он еще не был зол, но несомненно испытывал уже определенное раздражение от этого незапланированного на ночь глядя разговора.

— Нет, — попыталась Ульрика оправдаться, — сейчас, Ингвар, я выражаю свое негодование. Считай, что бьюсь в истерике, бью посуду и ору на тебя во всю силу своих легких, как поступила бы на моем месте любая другая женщина.

— Тебя могли убить, — добавила через мгновение, — и я осталась бы одна... недовдовой перед самой свадьбой.

— Какая часть этого предположения огорчает тебя больше, — спросил тогда Ингвар, — первая или вторая? Полагаю, все-таки вторая. Поэтому предлагаю закончить разговор на оптимистической ноте: я жив и все еще могу подарить тебе правильного наследника шведской короны.

Возможно, он был излишне резок, но факты — упрямая вещь. Вся идея этого более чем странного союза тридцатишестилетней женщины и девятнадцатилетнего юноши зиждилась на предположении, что, имея сходный характер колдовского Дара и происходя из древних фамилий шведских Стенкилей и великорусских Менгденов, получивших благословение соответственно от богинь Вар и Марены, они могут произвести на свет ребенка, который получит доступ к Источнику в замке Роннебю слот. Но родить ребенка герцогиня Сконе должна была обязательно в законном браке, потому что этому мальчику или девочке предстояло стать через усыновление наследником Шведского престола. При этом других кандидатов в отцы наследного принца, — или принцессы, — на данный момент попросту не существовало. Ингвар был единственным, кто мог разрешить династическую проблему Швеции, которой был необходим или, во всяком случае, крайне желателен король-колдун, имеющий доступ к "Горячему камню" Источника.

— Твоя жизнь, Ингвар, мне не безразлична, — покачала головой Ульрика. — Но я понимаю, что ты никогда в это не поверишь. Переубедить тебя будет сложно, и, если даже получится, то далеко не сразу. Извини, я так расстроилась из-за этого гребаного поединка, что забыла о том, что твое доверие надо еще заслужить, а это отнюдь не быстрая история и нелегкая задача. Я перепрыгнула через две или три ступени, и, как результат, в очередной раз, нарушила данное тебе слово. Извини, я постараюсь не забывать, что мы действуем в рамках соглашения, условия которого я приняла добровольно.

— Ладно, тогда, — кивнул Бармин, разозлившийся отчего-то еще больше, чем прежде.

— Договорились, — добавил, направляясь в гардеробную, чтобы взять пальто и шляпу. — Я прогуляюсь немного. Может быть, зайду в какой-нибудь местный бар. Так что не жди меня, пожалуйста, и ложись спать.

— Ты собираешься уйти из дома в первую брачную ночь? — опешила новоиспеченная супруга.

— Ну, коли ты не нашла ничего лучше, чем читать мне перед сном нотации, — пожал плечами Ингвар, — отчего бы мне не выйти погулять?

— Но я же извинилась!

— Так я тоже извиняюсь, — бросил Бармин через плечо. — Извини!

— Когда тебя увидят выходящим из дворца...

— Не беспокойся, — успокоил он Ульрику, снимая пальто с вешалки-плечиков, — не увидят. Я сразу перейду в центр города. Мне лишние разговоры тоже не нужны.

— Отсюда невозможно открыть портал...

— Уверена, что я не смогу прыгнуть? — спросил Бармин из гардеробной.

— Не уверена, — упавшим голосом сообщила женщина. По-видимому, с ней случилось именно то, о чем в свое время предупреждал ее Бармин. Она забыла, кто в доме хозяин, а сейчас вспомнила и не знала теперь, что с этим делать.

— Ингвар! — она подошла к двери в гардеробную и решительно встала перед ним на колени. — Извини! Извини, что испортила нам первую брачную ночь. Я компенсирую! Только не уходи!

— Я с тобой сегодня все равно спать не буду, — твердо ответил Ингвар. — Поэтому лучше мне действительно пойти погулять. А то ведь окончательно разругаемся!

— Представляешь, что будет, если тебя кто-нибудь узнает? — спросила, не поднимаясь с колен, Ульрика.

— Об этом я не подумал, — поморщился Бармин. — Твоя правда, Рикке. Тогда, пойду посмотрю телевизор.

— Не надо, пожалуйста! — попросила женщина, отслеживая Бармина поворотом головы. — Поговори со мной!

— О чем? О моем плохом поведении?

— Я извинилась!

— Спасибо, — кивнул Бармин. — Мне сразу стало значительно легче.

— Я серьезно! — Похоже, Ульрика разом утратила все свое хладнокровие. Судя по всему, она была уже не рада, что влезла со своим неуместным здесь и сейчас "Фе". Но сделанного не воротишь, и время не повернуть вспять. В тот момент она считала, что поступает правильно и в рамках существующего соглашения, но ошиблась, и сама теперь это понимала. Не знала только, что теперь с этим пониманием делать.

— Я тоже серьезен, — Бармин остановился недалеко от стоящей на коленях женщины и покачал головой. — Это не дело, Рикке. Встань с колен, смотреть противно. Да и ты мне этого потом никогда не забудешь.

— Забуду!

— Не ври самой себе! — остановил ее Бармин и протянул руку. — Вставай! Пойдем в гостиную. Хочешь говорить, поговорим.

Он знал, что это пустое занятие, но ругаться не хотелось. Если кого и винить в том, что произошло и еще не раз будет происходить в будущем, то только себя самого. Надо было сразу послать куда подальше приблудного дядюшку графа Виктора фон Валлен. Но повелся на посулы и подставился, как ребенок. Напредумывал себе всякого разного, да еще Марена влезла со своими советами. А принцесса, что ж... У нее свой интерес, и она та еще интриганка! Она, и в самом деле, обвела его вокруг пальца, как мальчишку, и еще ее братец король, разыгравший всю пьесу по заранее написанным нотам. Но теперь поздно стенать: дело сделано, он женился и надо срочно решать, что делать дальше. Он же мало, что женился на этой женщине, но и обещал взять ее с собой в Усть-Углу. То есть, придется теперь терпеть ее рядом с собой еще и там.

"Придется договариваться, — тяжело вздохнув, решил Бармин. — Надо, потому что... Потому что просто некуда деваться!"

Между тем, Ульрика все-таки поднялась с колен и пошла вслед за Барминым в гостиную. Села в кресло, повинуясь его жесту и уставилась на него своими потемневшими к ночи зелеными глазами.

— Хотела говорить, говори! — Бармин подошел к бару, осмотрел бутылки, взял одну, прочел надпись на этикетке. Оказалось, кальвадос из Пэй д'Ож. Ни название напитка, — Boulard, — ни название местности ничего Ингвару не говорили. Не знал их и Бармин. Он в своей прошлой жизни, вообще, пил кальвадос считанные разы.

"Сорок градусов... Как водка... Пусть будет кальвадос. Водка — это слишком ожидаемо".

— Тебе что-нибудь налить? — спросил, не оборачиваясь.

— Того же, что и себе.

— Я буду пить кальвадос, он крепкий, если что.

— Я справлюсь.

Ну, еще бы не справилась! Как никак, офицер ВМФ Швеции. Пила небось водку, как же без этого на севере Европы?

— Ладно, тогда. — Бармин открыл бутылку, налил, — себе побольше, Ульрике — поменьше, — и вернулся к жене.

"Жена... Такое дело".

— Слушаю тебя! — протянул ей бокал.

— Извини!

— Ты это уже говорила, — напомнил Бармин, садясь в кресло, стоявшее напротив кресла Ульрики. Посмотрел на нее, закрыл глаза, подышал носом и снова посмотрел. Красивая женщина, и явно раскаивается, но ему-то что с этим делать? Так и будет раз за разом делать глупости и выводить его из себя, а потом каяться и просить прощения? Но, с другой стороны, они даже развестись не могут, и разъехаться в разные стороны пока не получится. Война на носу, враги под каждым кустом, да еще и брачный контракт, предусматривающий исполнение супружеского долга, "как минимум, до рождения общего ребенка".

"Помириться что ли?"

Возможно, он зря завелся. Не надо было, наверное, начинать этот конфликт. Но, если честно, Бармин дико устал. Он ведь еще после своей полноформатной войны не полностью восстановился, а тут Западная пятина, которую нежданно-негаданно отдал ему сильно не любивший Менгдена великорусский император, коронация Карла Августа, судебный поединок и, наконец, свадьба. Накопилось, да и обиделся он на Ульрику, хотя, боги видят, обида была насквозь детская. Шел в покои кронпринцессы, надеясь спустить пар. А ему не обломилось, вот и "рвануло". А дальше-то что? Это же очевидно, что ей уже не измениться, но и ему тоже меняться не с руки.

— Я же не сделала ничего по-настоящему плохого! — заговорила наконец женщина. — Ну, расстроилась... Испугалась... Но я же не при посторонних. Хотела... Да, не знаю я, чего хотела. Ты прав, на самом деле. Просто шизофрения какая-то. Умом понимаю, что ты не просто так претендуешь на главенство в семье, но потом...

"Ну-ка, ну-ка! А подробнее?" — Бармин выпил все, что было у него в бокале одним глотком, перехватил удивленный взгляд кронпринцессы, пожал плечами и пошел за новой порцией.

— Извини, если перебил, — сказал он, не оборачиваясь. — Я тебя внимательно слушаю.

— Если честно... Ты... Да, неважно уже! — бросила коротко ему в спину. — Ты Дарену простил, а меня из-за ерунды мучаешь!

— Дарена — ребенок, — объяснил Бармин, наливая себе кальвадос. — Плохо воспитанный, избалованный ребенок. Да и не умная она. Не дура конечно, но и не семи пядей во лбу. Но простил я ее не поэтому. — Он закурил и повернулся к Ульрике. — Она на войне себя хорошо показала. Прибыла оперативно, распоряжалась толково, ходила в атаку. А после окончания военных действий, когда я в коме лежал, помогала рулить хозяйством. Одним словом, реабилитировала себя. Не мог я ее не простить.

— Я не могла прийти на помощь, — устало выдохнула кронпринцесса. — Карл Август запретил. Швеция не может вмешиваться во внутренние дела империи.

— Я знаю, — кивнул Бармин. — Никаких претензий.

— И потом тоже не могла прилететь...

— И снова, без претензий, — подвел черту Ингвар. — Я тебе про Дарену рассказал не в укор, а для того, чтобы объяснить, почему простил. К тебе претензия только одна: твой взгляд на меня.

— Я извинилась!

— Ты не понимаешь, — покачал он головой. — Есть вещи, которые делать нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах.

— Что, например?

— Нельзя смотреть на меня, как на ребенка. Только снизу-вверх или глаза в глаза, но никогда сверху-вниз. В конце концов, я только-что выиграл войну! И прибил в поединке одного из сильнейших магов Дании. А ты, взрослая тетенька и капитан-лейтенант флота смогла бы?

— Боюсь, что нет, — честно признала Ульрика. — Не потянула бы. Ни одного, ни другого.

— То есть, все, что ты можешь мне предъявить, это твой возраст, который в случае женитьбы отнюдь не достоинство.

— Ну, да... — уныло кивнула женщина. — Старуха, а туда же... И даже дать мужу вовремя не смогла...

— А знаешь, что, — решил Бармин не щадить ее самолюбие, — так все и обстоит, на самом деле, если без экивоков и эвфемизмов. Не юная девица и к тому же испортила первую брачную ночь.

— Не удивляйся, — продолжил через секунду, глядя на ошарашенную его заявлением женщину. — Лучше посмотри на мои дела так, как вижу их я. Мария девушка молодая, но сильный маг. Отважна, свирепа в бою и соображает быстро. Я был с нею в деле. В нескольких эпизодах, в одном из которых, вернее, в двух она спасла мою задницу. Елена и Ольга старше. Возможно, чуть мудрее, образованнее, серьезней. С ними в бою я тоже был. Я с ними, они со мной. Варвара, вообще, и старше, и умнее всех остальных. И сражается, когда надо, отважно. Неплохо бьется, хотя по характеру Дара, вообще, целительница. И ни с одной из них я не чувствую себя младшим, а ты это буквально проецируешь, даже когда этого не осознаешь. Не хочешь, но по факту делаешь. И, если кто в этом деле дурак, так это я, потому что заранее знал, что так все и будет. Знал и все-таки согласился женится. Ты же помнишь наш разговор в Ниене?

— Помню, — признала Ульрика с едва ли не горестным вздохом. — Ты оказался прав, а мои обещания, получается, пустой звук.

— Я не могу заставить тебя силой быть такой, как я хочу, — продолжил Бармин. — Все зависит от тебя. О любви речь не идет. Мы чужие люди, с очень разным взглядом на мир, не говоря уже о личном опыте. Но я готов идти тебе навстречу, и, между прочим, делаю это раз за разом, а когда ты наконец сделаешь что-нибудь для меня?

— Я же спала с тобой тогда в твоем замке!

— Я должен сказать тебе за это спасибо?

— Нет, но...

— Прежде всего, это было твое желание, Рикке. Твое, а не мое. Я тебя в постель силком не тащил. Инициатива была полностью твоей. И в гости, к слову, я тебя не звал. Сама напросилась. Вернее, упала, как снег на голову. А сегодня ты даже не позволила мне как-то начать с тобой нормальные отношения. Все, чего ты хотела, это высказать мне свое "фэ". Мое желание обладать тобой в расчет не принималось. И это после тяжелого боя и в день свадьбы. А сегодня, между прочим, все могло быть иначе. Я тебя честно хотел.

— Я не...

— Ты просто не хотела, — пожал он плечами. — Хотела бы, сначала дала, а потом бы стала выяснять отношения.

— Что ты! — вскинулась Ульрика. — Если хочешь...

— Уже не хочу, — оборвал ее Бармин. — Если еще раз такое сделаешь, пеняй на себя. Лучше скажи прямо: нет настроения, не хочется. Но так, как сегодня, больше не будет. Хочешь жить со мной по-человечески, учись думать, что делаешь и когда делаешь. Я больше внушений тебе делать не буду. Просто ты будешь жить в одном месте, а я в другом. Ребенка я, раз обещал, тебе сделаю, но дальше живи сама, как знаешь. Впрочем, это, возможно, именно то, чего ты на самом деле хотела с самого начала. Это так?

— Нет, конечно! — возмутилась кронпринцесса. Однако, иди знай, насколько искренним было ее возмущение, и что именно ее возмутило, если все-таки его слова не оставили ее равнодушной: подозрение, что этот брак интересовал ее только с технической стороны, — рождение законного ребенка, — или то, что Бармин ее разоблачил.

— Тогда тебе придется мне это доказать, — сказал он твердо.

— Я...

— Не торопись обещать, — прервал ее Ингвар. — У тебя осталась всего одна попытка, и другого шанса не будет. А теперь, извини, я в душ и спать.

И он сделал ровно то, что сказал. Принял душ и лег спать. Нервы он успокоил еще раньше, а в ванной добавил еще грамм триста крепкого алкоголя и, в результате, совершенно успокоился. А без секса он мог вполне обойтись. Спать с женщинами приятно, спору нет. И аппетит у него такой, что на троих рос, а достался одному. Но это не значит, что у него нет воли. Есть и еще какая! Не мальчишка, чай, не прыщавый гимназист. Вполне может обойтись без женщины, и не только сегодня.

"Но наложницу, наверное, придется все-таки завести... — решил засыпая. — Сейчас бы трахнул, и никто не был бы в обиде... Протокол не нарушен, все в пределах установленных правил, и пар мог бы спустить..."

Глава 2 (2)

2. Третье — шестое декабря 1983 года

Празднества в Гетеборге продолжались еще долгих пять дней, и Бармин все это время вел себя в высшей степени безукоризненно. Ему было скучно и неинтересно, — за исключением одного весьма любопытного эпизода, — но Ингвар улыбался и демонстрировал великолепное настроение, а временами даже род довольства и некое, ничем не омраченное благодушие, которое, по общему мнению, присуще счастливым молодоженам. Впрочем, ни Марию, ни Варвару с Ольгой он обмануть этим не смог. Все трое все поняли, — а что не поняли, о том догадались, — но, учитывая место, время и обстоятельства, деликатно промолчали. Во всяком случае, ему они ничего не сказали, но кронпринцессе, улучив момент, по голове, похоже, все-таки настучали. Испортили новоиспеченной княгине Острожской настроение так, что даже Бармин, не особо приглядывавшийся к своей "немолодой" супруге, что-то такое в ее поведении заметил. Однако и сам ни о чем спрашивать не стал ни ее, ни своих верных боевых подруг. Захотят — сами расскажут, а не захотят — так тому и быть.

В общем, он вел себя так, как должно, но с Ульрикой принципиально не спал. Крепко на нее обиделся и считал себя в своем праве. Она, правда, пару раз пробовала начать, — тем более, что физически они находились по ночам в одной спальне и в одной постели, — но Бармин был непреклонен и на провокации не поддавался. Терпел, хотя, видят боги, секса хотелось так, что, как говорилось в старом анекдоте, даже челюсти от желания сводило. Но, тем не менее, он от своих принципов решил не отказываться и принятого решения менять не стал. Был с молодой женой вежлив и обходителен, — и не только на людях, но и наедине, — никаких претензий больше не выдвигал, тем более, не высказывал, ни на что не жаловался, хотя ему в королевском дворце отнюдь не все нравилось, если не сказать больше. Однако при всем при том на сближение с Ульрикой Катериной принципиально не шел. И в конце концов, она кое-что начала по-видимому понимать и, сообразив, что это не дешевая размолвка и не детское надувание губ, а серьезный кризис, расстроилась уже по-настоящему.

Судя по всему, в начале партии принцесса ошибочно полагала, что, если будет с Ингваром демонстративно добра и корректна, поглядывая на него время от времени как бы снизу-вверх, — то есть так, как он, якобы, хотел, — да еще и даст ему, наконец, как-нибудь эдак или, на худой конец, возьмет, картинно встав перед ним на колени, — предварительно избавившись от скрывающей ее прелести одежды, — юноша поплывет, "вкурит благодати" и все вернется на круги своя. Но не тут-то было, поскольку не на того напала. Бармин вспомнил, кто он есть в обоих своих ипостасях, прошлой и нынешней, и твердо решил, что идти ей навстречу больше не будет. Мяч на ее стороне поля, ей теперь и предстоит доказывать "супругу и господину" серьезность своих намерений.

Так монотонно и, по большому счету, бессмысленно прошли все пять дней до их возвращения в Усть-Углу, и лишь один эпизод выбивался, — причем самым драматическим образом, — из этих, ничем не примечательных условно праздничных дней. Третьего декабря, устав от рутины королевских буден, Бармин высказал желание посетить Роннебю слот. Впрочем, ни у герцогини Сконе, ни у ее венценосного брата эта идея особого энтузиазма не вызвала, но и отказать в эдакой безделице они Ингвару не могли. Слишком опасным в случае возражений мог оказаться крен лодки. Так и перевернуться немудрено, тем более в условиях так и не разрешенного кризиса в отношениях молодоженов, о чем новоиспеченный король наверняка уже был осведомлен. Поэтому, немного поколебавшись, венценосец все-таки дал "добро", и семья Менгденов отправилась на конвертоплане в древний замок, построенный, о чем знали только Ульрика с Ингваром, над "Горячей скалой" — Источника семьи Стенкилей.

Сам городок Роннебю оказался небольшим, но, как и все населенные пункты в Швеции, аккуратным и буквально вылизанным до идеальной чистоты. Невысокие, по большей части, старинные каменные дома под черепичными крышами, кое-где беленые или украшенные деревянными вставками, мощеные камнем улицы и асфальтированные дороги, много зелени, — деревьев, кустов и газонов с цветочными клумбами, — и огромный парк Бруннспаркен, являющийся, по словам Ульрики, одним из трех или четырех лучших парков Европы. Ну и, наконец, королевский замок Роннебю слот. Тяжеловесный, темно-серый, имеющий, — несмотря на все перестройки XVII-XVIII веков, — все характерные черты раннесредневековой феодальной крепости, построенной в эпоху правления Магнуса Ласкового.

"Неплохое местечко, чтобы встретить старость..." — мысленно сыронизировал Бармин, рассматривая замок через иллюминатор конвертоплана.

Он хотел было сформулировать в этой связи еще пару-другую банальностей, но неожиданно почувствовал направленное на себя внимание замка — или, вернее, чужого Источника, — и крайне этому удивился. Из того, что, благодаря великим предкам, он успел узнать о "горячих камнях", Источниках и божественном благословении, богине Вар не должно было быть до него никакого дела, поскольку Менгдены находились под покровительством не просто другой богини, а богини, принадлежащей совсем другому, не скандинавскому пантеону. Марена же явная славянка, как ни крути, — разве что северного, поморского разлива, — а Вар — чистокровная асинья. И, тем, не менее, "привет", полученный Барминым от замка не был ни агрессивным, ни просто отталкивающим. Скорее всего, это был именно "привет", посланный не чужаку, а, скажем так, дальнему родичу, впервые посетившему проживающих в этой местности членов своей большой разбросанной по миру семьи.

"Даже так? — искренне удивился Бармин, поймав переданный ему в приветствии смысл. — Родич? И с какого бока я, спрашивается, родич Стенкилям?"

— Ингвар!

Бармин обернулся и посмотрел на окликнувшую его Варвару.

Что? — спросил он взглядом.

Я в растерянности, — ответила сестра, — я в ужасе!

Этого не могло быть, потому что это противоречило всему тому, что Ингвар успел узнать об Источниках вообще и о своем "Горячем камне" в замке Усть-Угла, в частности, и, тем не менее, не только он — чужак в чужой стране, но все-таки сильный стихийный маг, несущий на себе благословение богини, — но и Варвара с ее скромными способностями к Стихии и всего лишь опосредствованной связью с Источником, судя по ее реакции, "слышала" сейчас "заговоривший" с ними замок Роннебю слот.

"Вычурно, — подивился Бармин причудам божественного благоволения, — но оригинально".

Что? — чуть нахмурилась Ульрика, перехватившая безмолвный обмен мнениями между своим мужем и его сестрой.

Все в порядке! — успокоил он ее легким кивком.

Ей, по его мнению, обо всем этом пока знать не требовалось. Если богиня Вар захочет, сама расскажет своей подопечной. А, если нет, значит, тому есть веская причина, и это тоже имеет смысл принимать в расчет.

Между тем, конвертоплан снизил скорость и, заложив пологий вираж, приблизился к замку. Затем, перейдя в режим геликоптера, он плавно приземлился на вертолетную площадку близ главных ворот. От моста через ров к ним тут же подъехали два автомобиля и в считанные минуты доставили гостей замка во внутренний двор Роннебю слот практически к самому красному крыльцу, хотя здесь, в Швеции, парадный вход в палас наверняка называется как-нибудь по-другому. Вообще-то, Бармин был не прочь прогуляться до крыльца ножками, но вмешались проблемы с этикетом и безопасностью, и эти несчастные триста метров пришлось ехать в бронированном лимузине. Впрочем, он не роптал, сидя в салоне представительского "Langskipа" и прислушиваясь к своим ощущениям. А они, следует отметить, продолжали удивлять. После первого знакомства, Источник, если так можно выразиться, снизил интенсивность сигнала и ощущался теперь, как некий добровольный сопровождающий, идущий следом, все время оставаясь при этом где-то за правым плечом. Во всяком случае, так воспринимал его присутствие Бармин. Спрашивать об этом Варвару он не хотел, — это была их общая тайна, в которую он не хотел посвящать никого другого, — но по некоторым признакам она тоже продолжала "слышать" замок, хотя, возможно, уже не совсем так, как это было в самом начале. Понимая ее состояние, — удивление, тревогу, возможно, разного рода опасения, — Ингвар при переходе из конвертоплана в автомобиль успел коротко, но со значением пожать ей руку, что, судя по всему, оказалось для Варвары необходимым и весьма своевременным знаком поддержки. Женщина явно успокоилась, расслабилась и далее вела себя так, что никто, не знавший подоплеки событий, не усомнился бы в том, что у нее все в порядке и она вполне наслаждается экскурсией по замку.

А замок, следует заметить, стоил того, чтобы его осмотреть. Он не был, разумеется, братом-близнецом цитадели Менгденов в Усть-Угле, но что-то общее между Беровым кромом и Роннебю слот не заметить было сложно, и речь не о том, что строили их в одну и ту же эпоху, и предназначались они, прежде всего, для защиты своих хозяев от нападения. Общими были аура древней силы и северный варяжский стиль, прослеживавшийся, как в архитектуре, так и во внутреннем убранстве. Так что, прогулявшись по замку, Бармин получил удовольствие и от интерьеров, в отделке которых было много дикого камня и резного дерева, и от хранившихся здесь коллекций живописи, скульптуры и холодного оружия. Но главное действо ожидало его в основании донжона. Здесь в цокольном этаже огромной восьмигранной башни была выставлена на обозрение частная коллекция королевской семьи, состоявшая из рыцарских доспехов едва ли не всех времен и народов: от хауберков викингов до миланского и максимилиановского доспехов, и от японских самураев до чукотских воинов. Впечатляющее собрание, в особенности, для тех, кто разбирается в предмете. Бармин с вопросом был знаком весьма посредственно, но впечатлился даже он. А потом, как-то так вдруг вышло, что среди экспонатов выставки остались гулять лишь они с Варварой, вдвоем, тогда как все остальные экскурсанты, включая герцогиню Сконе, даже не заметив, что потеряли кого-то в пути, ушли дальше, поднимаясь по лестнице наверх.

"Отряд не заметил потери бойца..."

Бармин изменение ситуации заметил буквально в последний момент, но все-таки обратил на это внимание и насторожился. И, как тут же выяснилось, сделал это как раз вовремя, потому что в следующее мгновение из-за витрины с очередным ратным железом к ним с Варварой вышла высокая крепкого сложения темноволосая женщина, одетая в древний нормандский доспех. Вышла, постояла пару мгновений, окидывая Менгденов оценивающим взглядом синих, как море, глаз, и наконец заговорила:

— Передай моей сестре, воин, что я не претендую на ее род, — сказала она глубоким звучным голосом, казалось, исходящим из самых недр ее прикрытой стальным панцирем груди. — Мне надо сказать вам обоим нечто важное, оттого и пришла. Ты правильно сделал, Менгден, что женился на моей девочке. Она еще молоденькая и дура дурой, но я ей мозги вправлю. Слово Вар! Но ты... ты ведь взрослый... — сделала она многозначительную паузу перед тем, как произнести его имя, — Игорь/Ингвар. Будь к ней снисходителен. Остальное приложится, и ваша дочь станет самой великой королевой Швеции в истории.

Помолчала, давая ему, верно, оценить сказанное по достоинству, чем Бармин, на самом деле и был занят, прокручивая в уме озвученные богиней смыслы и пытаясь угадать, зачем ей такие сложности, если все равно то, чего она хочет, уже практически свершилось. Он женился на "ее девочке", которая, на его взгляд, уже не так юна, чтобы считаться ребенком. Но, возможно, у богини на этот счет имеется свое мнение, и не ему с ней спорить. Кто он, и кто она! Разные весовые категории, где-то так.

— Ты, Барбара, дщерь севера, — продолжила Вар после паузы. — Помоги брату отстроить разрушенное.

И замолчала, словно приглашала говорить.

— По твоему слову, великая, — поклонился Бармин.

— Сделаю все, что смогу, — пообещала, поклонившись в свою очередь, Варвара.

— Что ж, — улыбнулась Богиня-воительница, — быть по сему. И мой дар вам обоим на удачу! Тебе, девочка, сразу, а ты, Бьёрн, свой позже найдешь. Не сомневайся...

И все, собственно. Сказала и исчезла, как не было. Была и вот уже нет. Но при этом у Бармина возникло такое ощущение, что ему разом вскипятили кровь и наполнили легкие чистым кислородом.

"Она назвала меня Бьёрном или все-таки медведем? — спросил себя Ингвар, отдышавшись и смахнув со лба капли пота. — Вспомнила Бера Тяжелую руку? Но почему, тогда, его, а не Дари Маленького Волка, как основателя рода Менгденов, или сына Марены — Ретвина Копье Богини?"

Вопросы. Но так и должно, верно, происходить, когда боги вмешиваются в дела людей. Одно было ясно, Вар знала, кто таков на самом деле Ингвар Менгден, и ей это ничуть не мешало.

"Уже хорошо!" — отметил Ингвар, но уже в следующее мгновение ему стало не до теории, потому что он увидел, какой по истине королевский подарок сделала богиня Вар им с Варварой. Слабенький ореол стихийной магии, каким еще пару минут назад могла похвастаться его сестра, сменил цвет и обрел едва ли не вещественную насыщенность.

"Ультрамарин... — вспомнились ему записи Ингвара Менгдена третьего своего имени, — Ультрамарин, ради всех асов и их дома в Асгарде!"

Если, "выпив" кучу "горячих" камней, Варвара смогла всего лишь пробудить в себе Дар стихийной магии. "Дотянулась до планки" так сказать, — что позволило ей вступить в контакт с замком в Усть-Угле, — то сейчас, если судить по цвету ауры, у нее уже был, как минимум, пятый или, возможно, даже шестой ранг, и она превратилась, пусть и не в очень сильную, но все-таки такую же колдунью, как сам Ингвар. Густая, насыщенная аура цвета ультрамарин указывала на это самым недвусмысленным образом. Теперь, скорее всего, Варвара сможет встретиться с Мареной лицом к лицу, и, значит, у Менгденов появился еще один сильный боец и маг, способный активно помогать Ингвару в управлении графством. Кто-то, кто сможет напрямую контактировать с Усть-Углой и Источником Менгденов.

"Серьезный дар, — признал он мысленно. — И все это всего лишь за то, что мы поддержим ее "девочку"? Спорно, но приемлемо... Или я просто чего-то не понимаю?"

— А ну-ка, Аря, взгляни на меня! — попросил он, вспомнив, что сама Варвара вряд ли сможет сразу понять, что с ней сотворила чужая богиня.

— Это была Вар? — спросила она, оборачиваясь. — О! Ты же светишься! — обалдело распахнула Варвара свои прекрасные глаза.

— Отлично, — подбодрил ее Бармин. — Какого цвета у меня аура?

— Очень плотная и насыщенная...

— Ну же! — поторопил ее Бармин. — Какого она цвета?

— Кобальт...

"Кобальт — это выше восемнадцатого ранга... Сильно выше..." — сейчас рядом с ним появился, наконец, человек, способный рассказать Бармину про его собственную ауру. Жена Федора альва Екатерина тоже видела его ареол, но не так отчетливо, как Варвара, так как ее стихийное колдовство было все-таки иным. То была не человеческая, а эльфийская магия, — если что, — а вот Варвара теперь стала не только магессой, имея в виду стандартную людскую магию, но и колдуньей, как Бармин и его нынешняя жена. Но с Ульрикой у них с самого начала все было непросто. Поэтому он ей свою ауру пока не показывал, как, впрочем, и она ему свою.

"Хотя, что это я? — хлопнул он мысленно себя по лбу. — Она же видела судебный поединок, а значит, и ауру мою должна была увидеть. Тогда зачем полезла ко мне с выволочкой? Она что, не знает, что такое кобальт?"

— Это то, о чем я думаю? — прервала его размышления Варвара.

— Да, — кивнул Ингвар, предположив, что они говорят об одном и том же. — Это наша родовая сила — стихийное колдовство. Ты видишь мою ауру, а я вижу твою. Теперь тебе придется, конечно, подучиться пользоваться этой силой, но я тебе помогу!

— Эт-то, наверное, хорошо...

— Но?

— Я что, теперь всегда буду видеть тебя таким? — едва ли не с ужасом прошептала Варвара.

"У кого что болит... — вздохнул мысленно Бармин. — Женщины!"

— Не беспокойся, — успокоил он сестру. — Это можно гасить, как электрическую лампочку. Надо только сосредоточиться и представить себе, как угасает сияние. Вот так.

— Ох ты ж... Я тоже так могу?

— Разумеется, — кивнул Бармин. — Представь себе это, и у тебя сразу все получится! Давай, Аря! Вперед!

Глава 3(1)

1. Седьмое декабря 1983 года

Трудно сказать, на что рассчитывала кронпринцесса, направляясь со своим теперь уже мужем в Усть-Углу. Они с ним этот вопрос не обсуждали, — как-то не пришлось, — ни до, ни, тем более, после размолвки. Однако, когда добрались наконец до замка, она была явно удивлена, — и, разумеется, уязвлена, — тем, что ей не предложили жить вместе с Ингваром в его апартаментах, а вместо этого приготовили личные комнаты в другом конце "семейного" коридора. Впрочем, Бармин ведь не злодей какой-нибудь. Сообразив, что к чему, он вежливо объяснил супруге, что она, разумеется, первая жена, и с этим никто не спорит. Но она при этом всего лишь одна из пяти его жен, и поэтому не может претендовать на постоянное место рядом с ним. Закон и традиция четко описывали те ситуации, когда первая жена имеет право на преференции, но совместное проживание в этот список не входит, в особенности, если вся семья собирается в одном месте. Что же касается местоположения апартаментов, предназначенных для княгини Острожской, то тут все обстояло еще проще. Переселять из-за нее Елену, Ольгу или Марию никто не собирается. Они здесь давно живут, — во всяком случае, поселились в замке раньше нее, — и отдавать ей свои комнаты совершенно не намерены, да и не должны. Поэтому Ингвар их об этом просить не может, не хочет и не будет. И ей, в принципе, тоже не на что жаловаться, поскольку по приказу графа Менгдена для нее, Ульрики Катерины, специально построили в Усть-Угле совершенно новые апартаменты, заодно поселив поблизости ее дочь и младшего брата. Понятное дело, что ситуация эта настроения принцессе не улучшила, поскольку она, как успел убедиться Бармин, привыкла получать все, что пожелает, а с Ингваром у нее один облом следовал за другим, и конца края этим обидам не было видно.

Однако Бармин твердо решил, что или обломает ее хотелки раз и навсегда, — вспоминался по этому случаю великолепный Петруччо из "Укрощения строптивой" "Вильяма нашего Шекспира", — или отселит ее к чертовой матери обратно в Швецию, поскольку он свою часть сделки выполнил и готов был продолжать ее выполнять от и до, — как и обещал богине-покровительнице рода Стенкилей, — а вот Ульрика Катерина — нет. И, значит, он в своем праве, хотя, разумеется, попробует еще договориться, чтобы не обижать "бедную девочку". Но это терпит. Есть дела куда как более важные, во всяком случае, прямо сейчас, когда они вернулись домой. Поэтому, высадившись в Усть-Угле и отдав накоротке все необходимые распоряжения, Бармин подхватил под руку Варвару и увлек ее, игнорируя косые взгляды сразу всех пяти своих жен, в Старый палас. Оправдываться не стал, объясняться тоже. Не дуры, поймут, наверное, что не трахаться потащил. Для этого дела его апартаменты подошли бы куда лучше. А в Старом дворце на данный момент даже жилых покоев толком нет. Отсюда вывод: раз ушел с сестрой туда, куда ушел, значит есть зачем. И в принципе, все, кроме герцогини Сконе, знали, какое это может быть дело, как знали и то, что из всех них в святая святых замка допущена одна лишь Варвара.

А между тем, едва Ингвар и Варвара скрылись от навязчивого внимания семьи и слуг, Бармин отворил очередную потайную дверцу в глухой на первый взгляд стене и, миновав ее, повел сестру долгими подземными переходами к Медвежьей башне и далее в колодец Менгденов.

Варвара здесь однажды уже была и натерпелась тогда страха, ожидая возвращения Бармина из-за двери, куда ей самой хода не было. Откроется ли перед ней эта дверь теперь — один большой вопрос, но Бармин предпочел не откладывать проверку этого принципиального вопроса в долгий ящик. Он хотел знать прямо сейчас, пропустит ли Мара Варвару к их родовому Источнику и к жертвеннику самой богини. Просто не хватило терпения "сидеть на попе ровно", вот и потащил порядком испуганную женщину, — еще бы ей не испугаться, когда здесь даже воздух пропитан инфернальным ужасом, — в темное сердце Усть-Углы, в кольцевой коридор, построенный неведомыми колдунами вокруг Горячего камня.

В прошлый раз Источник остановил их перед лазом, соединяющим колодец Менгденов с жертвенным коридором. Однако сегодня Варвару никто не задержал, хотя идти ей в отличие от Ингвара стало сложно. Она, словно бы, шла против штормового ветра. Бармин ничего такого не ощущал, но отчетливо видел, как борется женщина за каждый следующий шаг. И он ей, увы, ничем помочь не мог. Хотел было взять на руки и понести, но тут же услышал не терпящее возражений "Сама!", и вынужден был принять объявленные Источником правила игры. Единственное, что он мог сделать для Варвары, это идти медленно.

Так они дошли почти до конца коридора-спирали и там буквально в нескольких метрах от того места, где должен был находиться вход в алтарный зал, перед ними появилась, — словно, соткалась из густого жаркого воздуха, — богиня Марена. Что тут скажешь, она была прекрасна, хотя и не совсем на человеческий манер. Вот, вроде бы, выглядит совсем, как живая женщина, точь-в-точь как Варвара, но только с волосами, заплетенными во множество тонких косичек, и все-таки не совсем, потому что боги — не люди, и Марена не Варвара.

— Ну-ка, ну-ка, — сказала богиня, рассматривая Ингвара и Варвару. — Любопытно...

— Кто он?! — громыхнула голосом так, что с потолка посыпалась каменная крошка и зашевелились, зазвенев цепями, жертвы древнего кровавого ритуала.

Ингвар понял вопрос правильно, — во всяком случае, он надеялся, что это так, — и поспешил ответить. В конце концов Вар их об этом предупредила заранее.

— В замке Роннебю слот, — сказал он, поклонившись богине-матриарху семьи Менгден, — к нам с сестрой вышла асинья. Богиня Вар просила передать, что она не претендует на нас, поскольку мы твои, госпожа моя Марена.

— Тогда, зачем явилась? — Сегодня Мара была одета в кроваво-красное платье, а в ее косички были вплетены рубиновые нити.

— Она попросила нас помочь "ее девочке", — объяснил Бармин.

— Принцессе Ульрике, — добавил, чтобы не оставалось места для недопонимания. — Не бесплатно. За помощь... авансом... Вар даровала Варваре способность к стихийному колдовству.

— Достойная плата за эдакий пустяк, — отмахнулась от его слов богиня, гнев ее неожиданно испарился, как капли воды на раскаленном противне, был и не стало. — Кстати о "девочке", пора бы тебе привести ее к колодцу. Сюда ее Источник конечно не пустит, — чужая кровь, — но мне все равно хочется посмотреть на нее вблизи. Чужая-то она, чужая, но она твоя первая жена, и у нее сильный Дар, раз уж асинья за нее хлопочет. Надо посмотреть. Остальных жен тоже приводи. Пора уже мне с ними познакомиться!

— Приведу, — поклонился Бармин. — Завтра?

— Нет, — усмехнулась в ответ Марена. — Это слишком часто для меня. Мне появляться здесь во плоти, ох, как непросто. Было бы идеально один раз в триместр, но время поджимает.

"Время? — удивился Бармин. — И куда мы торопимся?"

— Приходите через десять дней, — продолжила между тем богиня. — Ночью. И не забудь, Ингвар, принести мне полноценную жертву. А ты, — поревела она взгляд на Варвару, — можешь приходить теперь, когда захочешь. Дар у тебя открылся, и источник его признал. Со временем станет легче, но пока придется приходить через боль. Тебе же было больно, дитя?

— Да, госпожа! — поклонилась богине Варвара.

— Это со временем пройдет, — пообещала та. — Зато сможешь здесь лечиться, если понадобиться.

— Не от смерти, — быстро взглянула она на Ингвара, — но обычные раны здесь затянутся куда быстрее, чем наверху. Сможешь восполнять силы, сможешь обращаться ко мне с просьбами. Ингвар научит тебя, как правильно приносить мне жертвы и как меня просить. Прольешь кровь на алтарь, тогда и поговорим снова. А сейчас подожди здесь, мы с Ингваром сходим к жертвеннику.

— По твоему слову, госпожа, — снова поклонилась Варвара и в подтверждение своих слов отошла на несколько шагов назад.

Ингвар кивнул ей одобрительно — Варвара все делала правильно: вела себя, как подобает, и говорила то, что хотела, по-видимому, услышать от нее богиня. Ему же явно предстоял серьезный разговор, о содержании которого Бармин мог только догадываться. Но у него были и свои планы на эту встречу, не без этого.

— Менгдены возвращаются, — сказала богиня, когда они оказались в алтарном зале. — Еще немного и у тебя будет настоящая семья, род и клан.

"Констатация факта, — отметил Бармин. — И это все?"

— Почему ты мне не помогла? — Он не стал уточнять, что имеет в виду. Оба прекрасно понимали, о чем идет речь.

И в самом деле, во время первого нападения Союзной рати, Марена спасла Ингвару жизнь. Вернула, можно сказать, с того света, а во время второго — не помогла, хотя он и лежал в коме. Отсюда вопрос: почему?

— Ты не умирал.

"Вот и ответ", — кивнул мысленно Бармин. Чего-то в этом роде он от нее и ожидал, но все равно должен был спросить. Хотя бы, для порядка. Спросить и услышать ответ.

— Я был беззащитен, — попробовал он немного нажать. — Если бы враги сделали еще одну попытку...

— Не выдумывай! — отмахнулась от его упреков богиня. — Тебе уже ничего не угрожало. Ты и так получаешь больше, чем кто-либо из твоих предков.

— Мало кто из них находился когда-нибудь в таком же положении, как я, — возразил Бармин.

— Чего ты хочешь? — Вывести Марену из себя было сложно, да и не стоило, на самом деле, но Бармину было важно определиться в отношениях с богиней. — Чего добиваешься?

— Хочу понять, в каких ситуациях я смогу на тебя рассчитывать.

— Ни в каких! — отрезала Марена. — Я не всесильна, малыш, и ты это знаешь!

— Знаешь, не отрицай! — повторила, глядя Ингвару прямо в глаза.

Вынести ее взгляд было очень трудно, но Бармин все-таки устоял, хотя и взмок от этого усилия.

— Но ты можешь сделать так, что я смогу вернуть часть утраченных сил и тогда я не только захочу, но и смогу тебе помочь.

— Значит, раньше ты была сильнее? — Вопрос напрашивался, вот Бармин его и задал.

— При твоем предке Бере я была практически всесильна, — подтвердила Марена его предположение. — В этих местах и кое-где еще.

"Ну, вот мы, наконец, и говорим о главном", — кивнул мысленно Бармин. Похоже, что его предположение верно, и старые боги теряют силу. Так что, если сейчас он услышит от Марены предложение, от которого ему будет крайне сложно отказаться, значит, он прав.

Идея о том, что боги и их паства тесно между собой связаны, не нова. Чем сильнее вера в богов, чем богаче подношения, тем сильнее сами небожители, — или где там они живут, на самом деле, — и тем больше они могут предложить в ответ. Военную удачу, любовь красавицы, крепкое здоровье и много чего еще. Но верно и обратное: меньше веры — меньше силы и, разумеется, меньше даров. Ситуация похожа на философский спор о том, что первично, курица или яйца?

— Как я могу тебе помочь?

На самом деле, Бармин знал, как. Вернее, предполагал, что знает, но, в любом случае, это Марена начала с ним разговор о своей силе, ей и карты в руки.

— Дурачок, — неожиданно улыбнулась богиня. — Неужели ты думаешь, что можешь тягаться со мной, да к тому же здесь, рядом с Источником? Какие карты, дружок?

"Вот же, черт! Она читает мои мысли!" — открытие было не из приятных, но факты упрямая вещь.

— Конечно читаю, — усмехнулась Марена. — И о том, кто ты такой на самом деле, знаю. Но все это неважно, пока ты мой. А ты мой?

— Твой, — кивнул Бармин, прекрасно понимавший, что от судьбы не уйдешь. — Куда же я денусь с подводной лодки?

Удивительно, но богиня не стала переспрашивать, значит поняла идиому и оценила смысл.

— Тогда слушай.

— Я весь внимание.

— В ближайшие дни приходите сюда снова. Не надо ждать десять дней. Приходите через три дня, через пять. Ты и Варвара. Вы вдвоем принесете жертвы. Она — одну, ты — три. Тогда я смогу выйти к твоим женам, познакомлюсь с ними, посмотрю, чем дышат, о чем думают, чего хотят, и заодно закреплю своей силой твой авторитет.

— Да, я, вроде бы... — начал оправдываться Ингвар, но Марена закончить фразу не позволила.

— Помолчи! — сказала, как отрезала. — Одно другому не помеха. Но для тебя есть еще одно задание, там тебе авторитет никак не помешает. Ты должен возродить мой культ, Ингвар. Люди должны вспомнить обо мне, но деревянные мои кумиры пожгли еще лет триста назад. Другие боги не вступились, — думали, обойдется, ан нет. Их тоже начали забывать, но мне от этого не легче. Это, чтобы ты понял, как такое, вообще, могло произойти. Была война... Мы кое-что не поделили друг с другом и людьми. Но об этом как-нибудь в другой раз.

— Там, где меня еще помнят... — сказала богиня после довольно долгой паузы. — Я превратилась для людей в чучело, которое сжигают на проводах зимы. Твои крестьяне тоже так делают. Жгут соломенную Мару. Но образ смерти, сам понимаешь, мне не нравится. Да еще такой — соломенный. Надо возрождать культ, Ингвар. Понимаешь, о чем речь?

— Да, — подтвердил Бармин, действительно начавший понимать, что бесплатных обедов, и в самом деле, не бывает.

— Мое мраморное чтилище лежит на дне реки, чуть ниже моста. Точнее не скажу, но искать надо, я думаю, в районе средней опоры. Другой — гораздо более древний кумир, — закопан на западной опушке священной рощи. Восстанови два моих хофа — в замке и в городе, — и жертвенник в священной роще. Проведи обряд почитания. Возложи дары, принеси жертвы.

— Жертвы? Но это невозможно, моя госпожа, — возразил Бармин, живо представивший себе весь этот ужас. — По нынешним временам прилюдное жертвоприношение...

— Козы или барана? — усмехнулась Марена. — Еще можно оленя, медведя или быка. Увидишь, дела сразу пойдут на лад. А ты, небось, подумал, что я потребую человеческую жертву?

— Потребую, — добавила через мгновение, — но не прилюдно. Я знаю, какое сейчас время.

— Но культ в один день не восстановить, — попробовал Бармин "прикрыть свой зад".

— Верно, — согласилась богиня, — но с чего-то надо начинать. Вот и начни, а жены помогут!

2. Восьмое декабря 1983 года

— Что мы хоть ищем? — спросила Елена, зябко кутаясь в длинношерстную волчью шубу.

— Мраморную статую, — коротко ответил Бармин, пытаясь "заглянуть" под речной лед.

Они стояли вдвоем на мосту через Шексну. Дул северный ветер, приносивший порывами сухую снежную крупу. Погода не просто "так себе", а, можно сказать, "дерьмо погода". Сумрачно, как поздним вечером, — а ведь уже одиннадцатый час утра, — температура где-то под минус десять, да еще и этот долбаный ветер. В общем, в такое утро хороший хозяин даже собаку на улицу не выгонит.

"Собаку не выгонит, — согласился Бармин с народной мудростью, — пожалеет животину, а сам пойдет, коли надобно".

Дела требовали поспешать. Уговор с Мареной, больше похожий на приказ, не тот случай, когда можно манкировать взятыми на себя обязательствами. Ингвар это понимал, оттого и отправился на поиски мраморного чтилища сразу с утра. И объяснять никому ничего не стал. Придет время — расскажет, а пока сказал лишь, что дело важное, и увел Елену на мороз. У нее из всех его жен самое сильное поисковое чутье, ей и карты в руки.

— Статуя или статуэтка? — уточнила герцогиня Бирон. — Каков размер, и с чего вдруг кому-то топить в реке мраморную статую?

— Полагаю, метра два-три высотой, — пожал плечами Бармин, забывший за всеми делами спросить Мару о размерах ее кумира. — Больше ничего сказать не могу, а утопили ее, потому что, на самом деле, это не статуя, а чтилище богини Марены, но мы об этом никому не скажем. Пусть все думают, что это Хель.

— Чтилище — это идол? — переспросила Елена, в силу происхождения едва ли знакомая с этим словом.

— Идол, — кивнул Ингвар. — Кумир. Статуя.

— Но это же святотатство! — возмутилась удивленная его словами женщина. — Кто посмел топить в реке идола богини? Это христиане сделали?

— Представь себе, нет, — усмехнулся в ответ Бармин. — Свои же язычники учудили. Решали между собой, чей бог сильнее. Вот кумир под раздачу и попал.

— Вот же уроды!

— Не без этого, — согласился Ингвар. — Ну, что, видишь что-нибудь?

— Что-нибудь вижу... Вот там, — указала Елена рукой. — На глаз метрах в пятнадцати ниже по течению и прямо на этой линии, — провела она воображаемую прямую от себя к поверхности льда.

— Как скажешь! — Бармин примерился, отмечая внутренним зрением заданные Еленой ориентиры, затем "вгляделся" в стылую воду, вяло текущую подо льдом, и вдруг "поймал" тень чего-то тяжелого и довольно большого, присыпанного песком и затянутого илом на дне реки.

— Пробей полынью! — попросил он, тогда, Елену. — А потом ступай, пожалуйста, в замок и вызови команду водолазов. Кажется, в Вологде есть такая контора, а, если нет, то попроси полковника Кальф-Калифу найти подходящих людей. Он, наверняка, знает, что тут и где. Чтилище надо поднять со дна как можно быстрее. Поднять и перенести в замок. В хоф. Почистить, разумеется, но, если сильно пострадало, надо будет найти хорошего реставратора. Пусть хоть в Новгороде или во Флоренции, только побыстрее. Деньги — не вопрос. Займешься этим?

— Займусь, раз надо, — улыбнулась женщина. — А ты мне потом все-все объяснишь, лады?

— И тебе, и всем остальным, — кивнул Бармин. — Узнаете — закачаетесь.

— Да, и вот, еще что. Если я не успею раньше тебя, скажи хофгоди, чтобы не удивлялся и не тревожился. Я с ним позже отдельно поговорю и все ему растолкую.

Озвучив, таким образом, свою "настоятельную" просьбу, больше похожую, впрочем, на распоряжение, Бармин сразу же переместился на западную опушку Священной рощи, находившейся в двух километрах к югу от замка, как раз между Деменским и Костинским посадами. Место это было древнее и необычное для северного ландшафта. Дубы, насколько знал Бармин, отнюдь не характерные представители местной флоры, хотя и встречаются тут и там аж до шестидесятой параллели. Но здесь, близ Берова крома стояла целая дубрава, занимавшая по площади никак не менее ста гектаров, и дубы в роще Менгденов росли не простые, а, как говорят в народе, зачарованные. Почти все они были старыми, но некоторые, достигавшие в высоту едва ли не пятидесяти метров, стояли здесь с незапамятных времен. Во всяком случае, в домашнем архиве Менгденов возраст этих деревьев оценивался в девятьсот лет, и судя по всему, в ту пору, когда все они были всего лишь желудями, на этом месте уже росли древние дубы, только тогда роща занимала куда большую площадь, чем сейчас. Но дело было не только в деревьях. Сама земля в этом месте дышала силой. Магия и волшебство были растворены в воздухе, — даже сейчас, зимой, когда деревья стояли голыми, — и в воде бьющих в глубине дубравы и никогда не замерзающих ключей. Ну, и еще один немаловажный факт: в глубине рощи на небольшой, никогда не зарастающей деревьями поляне находился Беров хёрг — древний каменный алтарь, грубо вырубленный из кроваво-красного гранита, за которым полукругом стояли двенадцать каменных и деревянных идолов. Здесь были представлены те боги и богини северного пантеона, которым особо поклонялись Менгдены и их люди.

Вообще-то, Бармин во всех этих религиозных делах разбирался весьма посредственно. Отрок Ингвар, выросший на заполярном Груманте знал о язычестве не так уж и много. К тому же в городе ссыльнопоселенцев Барентсбурге не было настоящих языческих храмов. И хёрг, к которому ходил Ингвар, представлял из себя всего лишь кучу камней. Позже, оказавшись на Большой земле, Бармин ознакомился, разумеется, с основами вероучения. Он даже катехизис Мюберга прочел, как, впрочем, и несколько книг по истории и этнографии вопроса. Поэтому Ингвар знал, что современное язычество довольно сильно отличается от древнего, в особенности, во всем, что касается обрядовости и литургии, испытавших сильное влияние христианских конфессий. Так, например, когда-то в давние времена хофом являлась обычная большая усадьба, где рядом находилась и резиденция хёвдинга или хофгоди, одновременно являвшегося и военным вождем, и судьей, и председателем на пиршествах по праздникам, и смотрителем хофа, в котором имелись изображения богов и где приносились клятвы и собирались праздничные пиры. Но со временем, вождями и будущими конунгами стали хёвдинги, переставшие исполнять функции жрецов, а священнослужителями стали хофгоди, в ведение которых перешли хофы, ве и хёрги, превратившиеся в храмы, напоминающие в этом смысле христианские церкви. И всей разницы, что хофы — это храмовые здания, а ве и хёрги находятся обычно под открытым небом или, максимум, под навесом. Так вот, в замке Усть-Угла был именно хоф, — и туда Бармин предполагал поставить мраморную Мару, даже при том, что она лишь весьма условно могла быть причислена к северному пантеону, а в роще Менгденов — хёрг, в который должен вернуться грубо вырубленный из камня кумир богини. Его-то Бармин сейчас и пытался найти.

Он прошелся раз-другой по занесенной снегом опушке дубравы, сканируя, — другого слова для того, чем он был занят, Ингвар подобрать не смог, — замерзшую землю под ногами. Времени это заняло совсем немного, поскольку он знал, что искать и где, и, в конце концов, обнаружил нечто крупное и несомненно каменное, что одно только и могло являться искомым чтилищем Марены. Теперь оставалось лишь "сходить" в Костинский посад и привести сюда людей с лопатами. Прогреть стылую землю для Бармина не проблема, так что пять-шесть землекопов вполне справятся с задачей откопать идола до конца светового дня. Труднее будет доставить его в хёрг, но Ингвар полагал, что Мария сможет открыть портал, а он поднимет истукана и "пронесет" его на место.

"Надо будет только заранее соорудить там на месте фундамент, — внес Бармин в свои планы небольшую коррекцию. — Не на землю же ставить!"

В принципе, план был несложный, и, если все пойдет, как надо, завтра у Бармина будет два храма, чтобы воздать Марене должное, и можно будет начинать ее "возвращение" в народ.

"Еще надо будет поставить камень Мары в Шекснинском хофе!" — добавил Бармин мысленно в свою программу еще один пункт.

В Шексне, в отличие, от Усть-Углы в храме стояли не фигуры богов, а камни разной формы, на которых были выбиты сакральные знаки и символы, — например молот Тора Мьёльнир, — и в редких случаях аллегорические имена богов. Так, к примеру, на камне Одина, древнем ледниковом валуне, высечено AlfЖПr — Всеотец, а на обелиске, посвященном Фрейе, начертано Gefn, что означает "дающая", "дарующая" и "дарительница". На черном базальтовом кубе, который еще только предстояло вырубить и отшлифовать, — Бармин знал, что в Вологде есть подходящая мастерская каменотесов, — следовало выбить Серп Мары, расположив его в вершине условного равнобедренного треугольника, и символы Зимней и Летней Мары — в его основании.

А еще нужно было подобрать трех быков для жертвоприношения и договориться с начальниками тюрем в Вологде, Шексне и Череповце о негласной передаче графу Менгдену для приведения приговора в исполнение четырех приговоренных к смерти преступников. Официально в соответствующих бумагах будет записано, что преступники повешены, а тела их кремированы. И Бармин даже знал, кто именно пойдет под нож. На днях, то есть в то время, когда он находился в Швеции, прошло несколько судебных слушаний по делам военных преступников, то есть тех солдат и офицеров Союзной рати, в отношении которых обвинение собрало достаточно доказательств. Их обвиняли в убийствах гражданского населения, изнасилованиях и прочих зверствах, и все они были приговорены к смертной казни. Что же касается выдачи тел, то имперский закон оставлял этот вопрос на усмотрение судов, ну а суды в графстве особым гуманизмом по отношению к военным преступникам не отличались. Так что вопрос с жертвоприношением Марене можно было считать решенным.

* * *

День получился насыщенным, но зато и время за делами пролетело практически незаметно. И еще кое-что. Несмотря на сложность задачи, Бармин успел за день сделать практически все, что запланировал после ночного разговора с Мареной. Понятное дело, никто в замке, — включая его жен, — ничего о характере развитой им бурной деятельности не знал и оттого не понимал, что и зачем делает их супруг и господин. Но в этом смысле, выдрессированы все они были, — даже строптива Ульрика Катерина, — так, что вопросов не задавали и делали все, что он попросит, сразу и без малейшей задержки. Поэтому уже к вечеру двухметровая беломраморная статуя итальянской работы была поднята со дна реки и очищена от грязи. Скульптура изображала женщину в длинном плаще и капюшоне. Фигуру ее под складками плаща было не рассмотреть, но лицо под капюшоном было молодо и прекрасно. Впрочем, при этом оно было так же не по-человечески холодно и, пожалуй, даже жестоко. О том, что эта изысканная статуя, наверняка изваянная в эпоху возрождения, на самом деле являлась чтилищем богини Марены, ни знать, ни догадаться без подсказки было невозможно, и всех, увидевших скульптуру, занимал лишь один, но немаловажный вопрос, кто и зачем выбросил в реку такую красоту? О том, что это такое или кто это такая, спрашивали уже во вторую очередь, и ответ Бармина был прост и, вроде бы, логичен: это богиня Хель, и "я хочу вернуть ее в пантеон богов-ассов, как это было принято в давние времена у наших предков". Так или иначе, но мраморный кумир Марены был очищен от грязи и уже в первых часах вечера установлен в конце ряда других богов и богинь, стоявших на подковообразном возвышении позади алтаря. И так уж вышло, что Марена/Хель оказалась последней в левой части подковы, заняв свое место сразу после богини Вар. Бармин этого не планировал. Он просто забыл, кто там замыкает ряд, но, когда Марена встала там, где встала, оторопел, увидев в этом глубокий, но трудно расшифровываемый символизм. Две богини, давшие начало двум древним магическим родам, оказались рядом, и это попросту не могло быть случайностью, но иди знай, чья это инициатива и кого за эту случайность надо благодарить: саму ли Марену или, может быть, в дела смертных вмешался кто-то еще из великих богов-ассов?

Между тем, на западной опушке священной рощи рабочие-землекопы извлекли на поверхность другую скульптуру — древнего истукана, грубо вырубленного из темно-красного гранита. Странная фигура, внушающая безотчетное чувство почтительного страха. Скорее всего женщина, но большего об этой трехметровой массивной статуе, — отдаленно напоминающей скифских и половецких каменных баб, — ничего сказать было невозможно. Но Бармин и в этом случае заявил во всеуслышание, что это Хель, и уже при свете факелов, — электрические фонари в священной роще не зажигали, — вместе с Марией установил кумира на временном, сваренном из стальных труб постаменте в хёрге Менгденов. А ведь между тем и этим, Ингвар еще успел "смотаться" по-быстрому в Вологду и сделать там заказ на черный "камень" Мары, а так же связался с полоцкими скотоводами, лично объяснив фермерам сколько и каких быков — трех крупных черных туров, — он хочет у них купить, и еще переговорил с комендантом военной тюрьмы в Шексне, выяснив, что далеко ходить в поисках смертников ему не придется, сидят мерзавцы в этой самой тюрьме и ждут исполнения приговора. Так что, дел, на круг, Бармин переделал в этот день столько, что и не счесть, устал, как собака, и поесть по-человечески смог только в поздние часы вечера.

Стремление все сделать самому, и при том наилучшим образом и так быстро, как только получится, ни к чему хорошему не приведет. То есть, дело-то, может быть, и будет сделано, — на самом деле, Бармин сделал все, что запланировал на этот день, — но такого рода перфекционизм и все эти долбаные форс-мажоры сохранению здоровья не способствуют, тем более, если для ускорения процессов ты то и дело прибегаешь к магии. Но там, где колдовство, там и боль, и эффект от многократного применения магии только нарастает. В результате, в десятом часу вечера, когда он, наконец, принял душ, переоделся и сел за поздний ужин, Бармин был порядком вымотан и в достаточной степени раздражен, чтобы желать остаться в одиночестве. Однако подумать об этом заранее он не успел, и как следствие компанию ему в малой трапезной составили сразу все жены, сестра, а также дочь Ульрики Катерины Сиф, младший брат короля Швеции Эрик и прибывшая в замок этим утром кузина Стефания.

По меркам королевского двора, состав более, чем камерный, но для Бармина сотрапезников оказалось слишком много. Чрезмерное количество людей, взглядов и слов, вопросов не по существу и прочего всего, что он с удовольствием помножил бы на ноль, отправив всех этих родственников "в сад". Но noblesse oblige, как говорится. Положение, — а в данном случае, скорее даже репутация, — обязывает. Ингвар Менгден ведь кто? Большой, надежный и невозмутимый мужчина, который никогда не раздражается по пустякам и не обижает ближних. Поэтому Бармин ел практически молча, тщательно контролируя выражение лица и с неослабным вниманием "фильтруя базар", когда все-таки открывал рот не для того, чтобы что-нибудь в него положить, — кусочек буженины, например, или тарталетку с икрой, — а для того, чтобы сказать слово или два и не пугать семью своим мрачным, ничего хорошего не предвещающим молчанием. В конце концов, никто здесь ни в чем перед ним не виноват, а некоторые и вовсе помогали ему весь день чем могли. Так что пугать и обижать их было не за что. Разве что за отсутствие такта: могли бы и сами сообразить, в каком он находится состоянии. Но, как всегда, Бармин находил множество причин оправдать их всех вместе и каждого в отдельности и, несмотря на усталость, — большей частью от боли, чем от физических усилий, — и раздражение, наверняка вызванное падением уровня сахара в крови, думал прежде всего о них, о членах своей нежданно-негаданно возникшей семьи, а не о себе любимом. Одни соскучились, другие еще не отошли от шведских приключений, а третьи, и вовсе, оказались на чужбине, в чужом доме, среди незнакомых или малознакомых людей. И еще немаловажный момент. Варвара все еще не отошла от встречи с Мареной, — опыт, что и говорить, не из легких, — Ульрика желала примирения и, судя по всему, не знала, как подступиться к этой щекотливой теме, и, наконец, все пять его жен и "примкнувшая к ним" Варвара мучились сейчас вопросом, как бы попасть к Ингвару в постель, не вызвав этим скандала со всеми остальными сестрам-конкурентками. Бармин все это отлично понимал и, вспомнив давешний разговор с Варварой по поводу того, "кто выбирает и кого", решил взять быка за рога. Покончив со своим по необходимости более чем плотным ужином, Бармин ополовинил бокал с чудесным красным вином и перешел к делу:

— Спасибо за компанию, дамы и господа! — сказал он, обводя сотрапезников взглядом. — Устал сегодня, как собака, и чую, не я один. Впрочем, день еще не закончен и мне надо переговорить тет-а-тет с тобой, Дарена, — улыбнулся он своей вставшей на путь исправления молодой жене, — и с тобой, Ульрика.

Ульрике он тоже улыбнулся. Пора было заканчивать порядком затянувшийся "семейный" конфликт. Все-таки первая жена, как ни крути, да и вообще — жена.

— Но перед этим, — добавил Ингвар, вставая из-за стола, — мне бы хотелось коротко переговорить с тобой, Варвара. Так что получается у нас по плану, три коротких разговора, три встречи по четверть часа каждая в моем кабинете. А затем, я предполагаю лечь спать и хотел бы пригласить тебя, Еля, составить мне компанию. Это все, дамы и господа. Спокойной ночи!

Глава 3(2)

— Ты ведь поняла, чем я весь день занимался? — спросил Бармин, когда они с Варварой остались наедине.

— Хель, — чуть прищурилась женщина, располагаясь в кресле напротив письменного стола, — это псевдоним Марены?

— То, что ты умная, не нуждается в подтверждении, — усмехнулся в ответ Ингвар. — Но об этом, не об уме, а о Марене знаем пока только мы вдвоем, да Елена. Всех остальных моих жен поставим в известность позже ...

— Я чужая жена, али забыл? — не удержалась женщина от комментария на болезненную тему.

— Не сбивай меня с мысли! — нахмурился Бармин, которого и самого немало раздражало нынешнее положение дел, однако он знал, как знала, впрочем, и Варвара, что лучше так, чем никак, потому что других вариантов судьбой и обществом не предусмотрено.

— Вернемся к богине, — сказал, сделав мысленно пару вдохов и выдохов. — О Марене никому пока ни слова, даже им. Вот принесут присягу, явятся пред ее светлые очи, тогда... тогда, наверное, придет время кое-что объяснить, и кое-что сказать вслух.

— Наверное? — задала было вопрос женщина, но сама же на него себе и ответила:

— Не объясняй! Сама все понимаю.

Бармин молчал, ожидая продолжения, а Варвара между тем открыла стоявшую на столе сигаретницу и взяла из нее черную Vogue, их Ингвар держал специально для своих женщин.

— Семейная тайна, — констатировала Варвара очевидное и только после этого прикурила, создав в воздухе перед сигаретой крошечный клочок жаркого пламени, возникшего из неоткуда и тотчас канувшего в никуда. — Убедил. Молчу.

— На днях снова пойдем вниз, — сменил тему Ингвар.

— Жертвоприношение, — подтвердила Варвара, — я помню.

— Справишься? — Бармин был искренно обеспокоен, и настроения своего не скрывал.

— Есть другой способ? — криво усмехнулась Варвара.

— Нет, — покачал он головой, — увы, но другого способа нет.

— Жаль, — дернула губой женщина, — но делать нечего, — пыхнула она табачным дымом.

— За меня не бойся! — добавила вдогон. — Жертву принесу, не маленькая. И все, что положено, сделаю, как следует. Я твою книжку, к слову, уже прочла. Как раз сегодня днем читала. Так что знаю уже, что и как.

— Ну, раз знаешь, тогда на сегодня все.

В конце концов, Бармин тоже закурил, уступил мимолетному желанию, возникшему при виде пускающей дым Варвары. Курила она красиво, можно сказать вкусно, и устоять перед таким соблазном оказалось по-настоящему тяжело. Но Бармин даже не стал ему противиться. Зачем, если имеешь возможность потакать своим слабостям. Хотя бы иногда. Тем более, наедине с Варварой.

— Не все, если позволишь, — ответила женщина на последнюю его реплику.

— Что значит, позволю? — обиделся Бармин. — Когда это я тебе чего-нибудь не позволял? Ближе тебя у меня никого нет и вряд ли когда-нибудь будет.

— Честно? — подняла Варвара узкую бровь.

— А что, есть сомнения? — усмехнулся Ингвар, любуясь своей валькирией.

— Нет, но...

— Что "но"?

— Вдруг разлюбишь...

— Совсем с ума сошла?! — возмутился Ингвар.

— Прости! — сдала назад Варвара. — Мы женщины бываем непоследовательными и излишне мнительными.

— Они, — подчеркнул Бармин голосом выбранное им местоимение, — пусть такими и остаются, непоследовательными и мнительными. А ты не смей во мне сомневаться. Никогда и ни в чем! Но ты, кажется, хотела говорит со мной о чем-то другом?

— Именно так, — подтвердила Варвара, даже не пытавшаяся скрыть удовольствия, вызванного его словами. — Надо бы утешить Дарену, она из кожи вон лезет, чтобы заслужить твое прощение.

— Так я же ее уже простил! — удивился Бармин. — И, вообще, с чего это ты взялась за нее хлопотать?

— Она ребенок...

— Уже нет, — улыбнулся на ее слова Бармин.

— Не будь дураком! — поморщилась Варвара.

— Ладно, не обижайся! — отмахнулся Ингвар. — Я ее как раз для того и позвал сегодня, чтобы похвалить. Она хорошо действовала во время боев, и на хозяйстве себе неплохо показала. Титул ей в награду подарю. Что еще-то? НА вообще, ей надо учиться боевой магии и подтянуть физическую форму. Случись снова война, папенькиных гридей под рукой может не оказаться, и что она, тогда, станет делать? Должна соответствовать.

— Ты прав, — согласилась Варвара, — и ты ей это скажешь. Мария обещала ее подтянуть. Можешь сказать об этом Дарене, ей будет приятно узнать, что ее не отталкивают. Но всего этого мало.

— Что еще? — не понял Бармин.

— Надо девочку приласкать по-настоящему и показать ей небо в алмазах. Я знаю, ты умеешь. Теперь пришла ее очередь узнать.

"Небо в алмазах? Серьезно? — Бармин был удивлен, если не сказать большего. — Я не сплю?"

— Хорошо, — сказал он вслух, приняв пожелание сестры, как есть, без комментариев. — Как-нибудь на днях... Обязательно!

— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня!

— Сегодня я позвал Елю! — развел руками Ингвар. — Проявил инициативу. По твоему, между прочим, совету.

— Значит, Дарена придет к тебе вместе с Леной, только и всего.

— Аря, — покачал головой Бармин, вполне оценив и слова Сестры и заложенный в них смысл, — ты случаем ничего не перепутала? Лена — не ты, а Дарена — не Мария! Вряд ли у нас что-нибудь получится.

Однако Варвара сдаваться не собиралась.

— С Елей я договорюсь, — огорошила она Ингвара, сказав об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. — Мы с ней такую возможность уже пару раз обсуждали. Ну, не то, чтобы речь шла именно о Дарене, но теоретически этот вопрос среди твоих жен обсуждался, и я знаю, что Елена, в принципе, не против. Сама сказала, что хочет попробовать. Так что ее, я думаю, даже уговаривать не придется. Надо только, чтобы ты проявил настойчивость и уговорил Дарену. Придут вместе, проведут с тобой ночь, считай, она у тебя в кармане! Купил на корню.

— Звучит соблазнительно... — должен был признать Бармин, которому чем дальше, тем больше нравилось пользоваться "удобствами" полигамии.

— Скажешь, тебе не понравилось со мной и Машей? — не поняла его Варвара.

— Вы другие! — возразил Бармин, сообразив, что они все еще обсуждают характеры и привычки.

— Они тоже изменятся, — пожала плечами Варвара. — Надо только дать им шанс...

— Ты уверена, что Дарена готова к подобного рода экспериментам?

— Она женщина!

— Это не довод! — Бармин еще не забыл, как впервые выполнил с Дареной свой супружеский долг. Потом, правда, их отношения несколько изменились к лучшему, но именно что — несколько. Сказать, что их интимная жизнь стала похожа на нечто заслуживающее называться "нежностью и страстью", было бы преувеличением. Близость — да, но, увы, без должного пыла и энтузиазма с ее стороны, хотя он, видят боги, старался.

"Не изо всех сил, но все-таки, все-таки..."

— Это довод, да еще какой! — продолжала между тем Варвара. — Она молодая красивая женщина, к тому же, видит Лофн, не семи пядей во лбу. Дело за тобой, Инг! Неужели ты не сможешь совратить этого ребенка? Раскрутить ее на разврат и показать, что в постели можно делать гораздо больше того, о чем она уже знает?

"Вот даже как..."

— А теперь скажи-ка мне правду, — улыбнулся Бармин, сообразивший, откуда дует ветер. — Ты рассказывала остальным про то, как "хорошо это делать втроем"?

— Я не рассказывала. Только на вопросы отвечала. А хвасталась, между прочим, наша княгиня Полоцкая.

— То есть, фоном к твоей просьбе идет желание моих жен попробовать себя в тройничке? Я прав?

— Прав, — подтвердила Варвара, ничуть не смутившаяся от его слов, — я тебе только что сама об этом сказала. Обсуждали. Чисто теоретически, но обсуждали и не раз.

— Кто конкретно?

— Все конкретно.

— Но есть же, наверное, личные предпочтения? — решил уточнить Бармин, которому идея, на самом деле, понравилась.

— Еля хотела бы со мной, а Ольга с Марией, но они открыты для предложений, Инг, и сегодня есть отличный повод, чтобы опробовать новую модель отношений, и заодно приблизить к себе Дарену, сделав девочку по-настоящему счастливой, а значит, довольной жизнью и преданной тебе лично, как супругу и господину.

— Интересный ты человек! — признал Ингвар, выслушав сестру.

— Я просто реалистка, — пояснила Варвара свою позицию. — Мне война со всеми твоими женами не нужна. С некоторыми, кстати, тоже. И, если уж мы об этом... Не знаю, что тебе сделала Ульрика, но думаю, что ты ее уже достаточно проучил. Пора мириться!

— Именно за этим я ее и позвал, — кивнул Бармин, соглашаясь. — Не нужна нам война в доме. Сегодня же попробую заключить мир и установить между нами доброе согласие.

— Ну, ну, — покивала Варвара на эти его слова. — Бог в помощь!

— Который из них? — улыбнулся Ингвар.

— Любой, — улыбнулась в ответ женщина, — и все вместе!

* * *

Как ни странно, но уболтать Дарену на секс втроем оказалось гораздо проще, чем представлялось заранее. Возможно, на Бармине, и в самом деле, лежало благословение богини, но все у него с бывшей "строптивой" женой получилось легко и просто, словно так и должно быть. А надо было всего лишь похвалить юную женщину, выказав благодарность за своевременно продемонстрированные ею мужество и решимость, передать грамоты на титул посадницы Себежской и Идрицкой, обнять за плечи и прижать к себе, для чего пришлось ее посадить к себе на колени, — слишком большой была разница в росте, — поцеловать в губы, да не кое-как, а так, как надо: долгим поцелуем до потери дыхания, если и вовсе не сознания. И, разумеется, погладить по разным в той или иной степени заповедным местам, высказав при этом вполне уместное восхищение ее божественной красотой. В разговорах про мужество и решительность содержалось, как и следовало ожидать, подходящее случаю художественное преувеличение. Поцелуй, однако, получился весьма возбуждающим и уж точно многообещающим, а все выпуклости и узости, до которых добрались его жадные руки, были, — о чем Бармин, впрочем, уже знал, — просто восхитительны, но главное — Дарене эти его "упражнения в прекрасном" настолько понравились, что она сама уже не хотела останавливаться на достигнутом. Но, увы, по объективным причинам сделать это здесь и сейчас представлялось затруднительным, и тогда, видя на лице молодой жены выражение горького разочарования, Бармин предложил ей продолжить прерванный приступ "страсти и нежности" несколько позже, но зато уже в его постели. Дарена приняла эту идею с неподдельным энтузиазмом и благодарностью к мужу за проявленную им чуткость, но уже через мгновение впала в уныние, вспомнив, что сегодня к Ингвару должна прийти Елена.

— Приходите вместе! — предложил тогда Бармин.

— Как это вместе? — опешила юная женщина.

— Как Варвара и Мария, — напомнил Ингвар. — Только не говори, Дара, что не знаешь, о чем я говорю. Я точно знаю, что вы этот казус обсуждали на девичниках, и не раз.

— Обсуждали, — вынуждена была признать Дарена. — Знаю... Но... Ты уверен, что Еля согласится?

"Ну, надо же! — восхитился мысленно Бармин. — То есть, если Лена не против, то принципиальных возражений у тебя, моя радость, нет? Умереть не встать!"

— Лену я беру на себя! — пообещал Бармин. — Значит, придешь?

— Если ты хочешь...

— Я хочу! — решительно подтвердил Ингвар, и даже добавил для усиления эффекта:

— Очень сильно!

— А ты уверен, что это не разврат? — Еще одна робкая попытка отступить на исходные позиции, но Бармин уже ковал железо, пока оно не успело остыть.

— Ну, конечно же разврат! — воскликнул он, залезая Дарене в трусы. — Все, что происходит между мужчиной и женщиной в постели... ну, или еще где... — погладил он ее по заду, — это разврат в глазах одних людей и любовь — в глазах других. Но мы-то с тобой не какие-нибудь замшелые тетеньки и дяденьки, ханжи и ретрограды! Мы молоды, Дара, и должны получать от жизни максимум удовольствий.

— Думаешь...

— Знаю! — поставил Бармин точку в несколько затянувшихся колебаниях супруги. — Сегодня. Вместе с Леной. Часов в одиннадцать.

— Хорошо! — отвела взгляд женщина. — Но с Елей ты поговори сам!

— Договорились! — подытожил Бармин, и Дарена, пунцовая от смущения, но при том буквально сияющая глазами, покинула его кабинет.

А еще через несколько минут дверь открылась снова, пропуская в кабинет Бармина его первую и пока отнюдь не любимую жену. Одета она была в длинную, до щиколоток, юбку из темно-зеленого бархата и длиннополый велюровый жакет серого цвета, серые же кожаные сапожки на среднем каблуке, словно принцесса собралась на прогулку, и бежевый обтягивающий свитер гольф из тех, какие в молодости Бармина назывались водолазками. Почти без украшений, не считая колец и сережек, с самой что ни на есть простецкой прической — конский хвост.

— Стесняюсь спросить, что тут произошло, — начала разговор Ульрика, — но, если это то, о чем я подумала, то почему так быстро?

— Тут, дорогая, произошел разговор по душам, — улыбнулся Ингвар, вставая из-за стола.

— Дорогая? — Ульрика специально умерила шаг, позволяя Ингвару встретить ее на полпути.

— Есть возражения? — Бармин взял ее за плечи, притянул ближе, почувствовав упругое прикосновение полной груди, заглянул на мгновение в расширившиеся от удивления зеленые зрачки и поцеловал Ульрику в губы. Жестко, настойчиво, по-хозяйски или, скорее, по праву сильного. И женщина, что любопытно, подчинилась. Не сразу, — взяло пять-шесть секунд, никак не меньше, — но все-таки расслабилась в его руках, отдаваясь на волю мужчины. А спустя еще немного времени еще и ответила на поцелуй, но скорее с нежностью, чем со страстью, покорно, но не требовательно.

"Умеет, когда хочет, — усмехнулся мысленно Бармин. — Посмотрим, может быть у нас все еще как-нибудь образуется".

— Многообещающее начало, — несколько смущенно, констатировала Ульрика, когда Бармин оторвался от ее губ.

— Хочешь продолжить? — прямо спросил тогда Ингвар, не выпуская ее из объятий.

— Хочу, — неожиданно просевшим и враз охрипшим голосом ответила женщина.

И тогда Бармин несильно, но вполне осмысленно нажал ей на плечи. Секунду или две она не двигалась, но затем начала медленно опускаться вниз, не разрывая, однако, зрительного контакта. Игорь Викентиевич теоретически понимал, разумеется, отчего, когда речь идет о женщине, взгляд снизу-вверх так возбуждает мужчин, но реально, — а не в теории или фантазии, — по-настоящему испытал это чувство впервые. Моментом слабости можно было считать лишь голос ревности, напомнивший Бармину, что такие умения сразу вдруг не усваиваются и на пустом месте не возникают. Для них нужна практика. Однако наваждение, и в самом деле, длилось всего лишь одно краткое мгновение, поскольку женщине, которая сейчас опустилась перед ним на колени, было тридцать шесть лет, а невинность, если верить одной случайной обмолвке Ульрики Катерины, она потеряла в пятнадцать. И было бы странно предполагать, что любовник, от которого она родила свою Сиф, был ее единственным мужчиной за все эти двадцать лет активной половой жизни. А то, что она была активной, и к гадалке не ходи! Мастерство не пропьешь! Но, разумеется, ни о чем подобном Ингвар в тот момент не думал. Он был заворожен взглядом женщины, а его возбуждение нарастало так стремительно, что еще немного и хозяйство Ингвара перестало бы помещаться в штанах. Однако Ульрика успела их расстегнуть прежде, чем брюки начали лопаться по швам. И да, она оказалась по-настоящему опытной женщиной, потому что во всем, что она делала, отличная техника сочеталась с ясно выраженным желанием доставить Бармину максимальное удовольствие. Впрочем, не только ему, но, как вскоре выяснилось, и себе любимой тоже.

Вообще-то, Бармин всегда интуитивно полагал фелляцию чисто мужским спортом, считая, что минет по определению не может доставлять женщине то же наслаждение, какое испытывает от этого мужчина. Впрочем, одна из его пациенток заметила как-то, объясняя свои непростые отношения с супругом, что ее удовольствие от орального секса сродни животному восторгу от того, что "он внутри меня". То, что называется "так бы и съела!" Это все к тому, что или вопреки мнению мужчин, женщины все-таки способны испытывать оргазм даже тогда, когда берут, а не дают, или, что вероятнее, герцогиня Сконе завелась сейчас по-настоящему, то есть, не по-детски, и желала поглотить Ингвара целиком, как того слона — всего, начиная с хобота.

Впрочем, на самом деле, не суть важно, что лежало в основе ее "воодушевления". По факту, сосала она виртуозно и доставила Бармину море удовольствия, не оставив при этом неприятного чувства, что он ее попросту использовал. А такое у него в прошлом иногда случалось именно во время минетов. С одной стороны, Игорю Викентиевичу был приятен сам факт мужского доминирования, — один взгляд снизу-вверх чего стоит, — но с другой стороны, секс без взаимного удовлетворения всегда имел для него оттенок разочарования. Поэтому в прошлой своей жизни он никогда не спрашивал у своих партнерш, имитируют ли они во время секса оргазм. Стонут, и слава богу, а то стыдно как-то получать удовольствие за чужой счет. Возможно, это была его личная слабость, как мужчины, а Бармин стремился изживать свои прежние слабости в этой новой жизни. Однако, так или иначе, но внезапная импровизация, на которую он сподвигнул свою первую жену, не просто ему понравилась, она доставила ему удовлетворение в полном смысле этого слова.

— Вот даже не знаю, что сделать сначала, — сказал он вслух, взяв Ульрику за плечи и поднимая ее с колен, — штаны застегнуть или тебя с пола поднять?

— Решение принято в мою пользу, — улыбнулась кронпринцесса и медленно с неподражаемым изяществом облизала губы. Глаза ее при этом сияли именно так, как и должно быть после хорошего секса.

"Счастливая натура? — спросил себя Ингвар. — Возможно, мне просто повезло!"

— Это точно, — ответно улыбнулся Бармин, поправляя и застегивая брюки. — В твою пользу, ибо ты вне конкуренции.

— Значит, мир? — Заглянула она ему в глаза.

— Я позвал тебя именно затем, чтобы прекратить конфликт, — не стал скрывать Ингвар.

— И минет был запланирован, как акт примирения на твоих условиях? — уточнила Ульрика, балансируя между удовлетворением и разочарованием.

— Чистая импровизация, — откровенно признался Бармин. — Само как-то вышло, и я тебе, Рикке, благодарен не только за то, что это был лучший минет в моей жизни, но и за то, что подыграла.

— Значит, понравилось... — усмехнулась женщина, по-видимому, вполне удовлетворенная его ответом. Усмешка получилась до крайности соблазнительная, но на сегодня им было уже достаточно.

— А разве могло не понравиться? — "удивился" Ингвар. — Ты великолепна, Рикке... когда не делаешь глупостей.

— У нас все может быть хорошо? — не констатация факта, а вопрос. При том очень важный вопрос.

— С чего бы стало иначе? — Вопросом на вопрос ответил Бармин. — Ты красивая женщина, Рикке. Вполне в моем вкусе. И секс с тобой, я думаю, не скоро превратится для меня в рутину. Для тебя, надеюсь, тоже. Между нами нет любви, это факт, но ничто не мешает нам для начала просто подружиться. Как считаешь, можем мы стать искренними друзьями?

— Если закрыть глаза, можно подумать, что ты старше меня, — словно бы, невпопад ответила Ульрика.

— Жить с закрытыми глазами довольно затруднительно, — покачал головой Бармин. -Но ты не ответила на мой вопрос.

— Да, нет, Ингвар, ответила.

— То есть, ты готова признать меня старшим, — сформулировал Бармин то, что, по его мнению, должно было быть произнесено вслух, — я правильно тебя понял?

— Да, Ингвар, — сейчас она уже не улыбалась, а смотрела на него с самым серьезным выражением лица, — ты главный, и это не обсуждается. Я, собственно, за тем к тебе и шла, чтобы помириться. Обрадовалась, если честно, когда ты меня позвал. Даже подарок с собой захватила. Все никак не получалось тебе ее отдать, а тут такой удобный случай.

— Кого ее? — не понял Бармин.

— Варвара сказала, что у тебя все еще нет ни одной наложницы, — объяснила женщина, говоря о пласаже, как о чем-то само собой разумеющемся, естественном а, значит, не безобразном. — Вот я и хотела тебе подарить первую наложницу. Но в Гетеборге все было как-то не с руки, и здесь сегодня тоже. Только приземлились, а ты уже убежал по делам.

О том, что Бармин убежал не один, а с Варварой, кронпринцесса благоразумно промолчала, зачем снова нарываться на неприятности, если сама сказала, что пришла мириться?

— Красивая? — поинтересовался Ингвар, просто чтобы не молчать. На самом деле, он все еще переваривал слова своей первой жены.

Наложницы являлись в империи явлением настолько обыденным, что даже обсуждать, вроде бы, нечего. Есть законные жены, которых может быть больше одной, — до семи у язычников и максимум до трех у представителей авраамических религий, — и есть наложницы, часть из которых являются скорее содержанками и конкубинами, тогда как другая часть — настоящие наложницы-рабыни. При этом общественная мораль и закон воспринимают институт наложниц, как должное. Аристократ не имеет возможности жениться на крестьянке или мещанке, — во всяком случае, не может сделать этого без скандала и утраты статуса, — но зато может иметь такую женщину в качестве своей конкубины или, другими словами, легальной любовницы. Совсем по-другому обстоит дело с холопками или купленными, — легально или нет, — рабынями. Эти женщины могут быть только наложницами в самом простом, первоначальном смысле этого слова. Все это Бармин успел узнать за то время, что прошло с его появления в этом мире и в этом теле, но сказать, что он свыкся с идеей эдакого изощренного пласажа, было бы явным преувеличением.

— Красивая? — спросил он супругу, пожелавшую преподнести ему такой странный свадебный подарок.

— На мой взгляд красивая, — пожала плечами Ульрика. — Надеюсь, тебе тоже понравится. Позвать?

"О времена! О нравы!" — покачал он мысленно головой.

— Не надо! — остановил Бармин жену. — Успеется. Сейчас поговорим о более важных вещах. Ты слышишь замок?

— Слышу, когда прислушиваюсь, но не могу понять ни слова. Знаешь, будто человек за стенкой говорит. Голос слышно, а слов не разобрать. Но общее настроение уловить можно.

— И какое оно?

— В целом благожелательное, — объяснила женщина. — Еще иногда проскальзывает любопытство. Это все.

— Знаешь, кто из богов благоволит Менгденам?

— Раньше думала, что Джевана, — покачала головой Ульрика, — но сегодня ты целый день был занят кумирами Хель, и сейчас я не знаю, что и думать. Богиня мертвых? Серьезно?

— Позволь мне не отвечать на твой вопрос, — взглянул Ингвар в глаза женщине. — Пусть все пока так и остается. Придет время мы это с тобой обсудим, и ты поймешь, в чем тут дело. А сейчас расскажи мне про наложницу.

— Может быть, лучше ее позвать?

— Сначала слова, — усмехнулся Ингвар, — картинка потом.

— Слова? — переспросила принцесса. — Что ж, изволь. Зовут Петра, ей шестнадцать или семнадцать лет, точнее не выяснить. В Швецию попала по цепочке перепродаж из американских колоний, откуда-то с юга. Возможно, из Луизианы. Точнее не скажу. Я перекупила ее у хозяина дорогого борделя в Стокгольме. Не девственница, как ты понимаешь, зато красавица, хорошо обучена своему ремеслу, и не потеряла способности к, скажем так, размножению. То есть, детей рожать может, но пока не рожала. Что-то еще?

— Долго она была проституткой? — поинтересовался Ингвар, немало удивленный выбором своей жены. Он-то думал, что речь идет о какой-нибудь лично свободной, но бедной девушке или, на худой конец, о крепостной крестьянке самой принцессы. И того, что это может быть рабыня, да еще и проститутка, никак не предполагал.

— В Швеции она около полугода, — продолжила между тем Ульрика. — Как раз успела немного выучить шведский и норн. Говорит пока плохо, понимает — лучше. Родной язык — какой-то американский диалект английского, но, если знать классический английский, понять ее можно. Во всяком случае, я понимаю. Что-то еще?

— Ах, да! — вспомнила на ходу. — Она смешанных кровей, но, кажется, обошлось без негров и китайцев. Отец, вроде бы, наполовину маори. Уж не знаю, каким ветром его занесло в Америку, а мать квартеронка с примесью индейской крови. Это все, что она знает. Ну, или говорит, что знает. Фамилии у нее не было, поэтому я записала ее, как Петру Свег. Свег — это мое имение на озере Свегсшён. Теперь точно все! Позвать?

— Подожди! — остановил Бармин Ульрику, направившуюся было на выход. — А что я буду с ней делать?

Вопрос получился так себе, и ответ был ожидаем, — "То же, что и со мной", — хотя Ингвар имел в виду нечто иное.

— Я имел в виду, где она будет жить, на каких основаниях и все прочее в том же роде.

— Об этом можешь не беспокоиться, — успокоила его кронпринцесса. — Я говорила с твоим кастеляном. Мажордом уже распорядился. У Петры будет своя комната в Южном флигеле, где живут слуги, относящиеся к первой категории. Так что в бытовом плане, — жилье, еда и прочие услуги, — все у нее в порядке и, поверь, условия ее жизни явно улучшились по сравнению с тем, как она жила раньше. Ну и я, разумеется, прослежу, чтобы твоя наложница ни в чем не нуждалась. Надо бы ее приодеть и вообще... Она конечно шлюха, но теперь это твоя шлюха, Инг. Ну, так что, позвать?

С того момента, когда Бармин впервые узнал про бытующее в этом мире рабство и про узаконенную торговлю людьми, прошло уже достаточно много времени, и он не то, чтобы привык к этому дерьму, но вынужден был принять ставшие ему известны факты к сведению, поскольку жил теперь в довольно-таки противоречивом и отнюдь не идеальном мире. Здесь действительно творились ужасные, вызывающие омерзение вещи, в особенности неприемлемые в глазах человека из двадцать первого века той реальности, где с рабством, в целом, было покончено еще в девятнадцатом столетии. Впрочем, Игорь Викентиевич, не мог с уверенностью утверждать, что эта новая реальность намного хуже той, в которой он прожил едва ли не семьдесят лет своей первой жизни. Людьми, если быть честным перед самим собой, торговали и в его прежнем мире. Возможно, не настолько откровенно и не в таких масштабах, как здесь, но тем не менее, торговля живым товаром процветала даже в тех странах, которые позиционировали себя в качестве образцов демократии и борьбы за права человека. В Англии, в Германии и в тех же США. Разумеется, полиция и прочие фэбээры с этим явлением активно боролись, — даже кого-то арестовывали и судили, — но как-то так получалось, что искоренить это зло никак не могли. Однако дело не только в работорговле, имелись, увы, и другие различия. В мире Ингвара Менгдена не случилось, например, ни одного полноценного геноцида, и двух мировых войн с десятками миллионов убитых тоже не произошло. Войны, естественно, велись и здесь, — как без них! — но их масштабы были совсем другими. Так что, весь негатив сводился, по сути, к крепостному праву и работорговле.

"Может быть попробовать устроить здесь революцию? — мрачно усмехнулся Бармин. — Должны же здесь быть какие-нибудь коммунисты, или магия не совместима со всепобеждающим учением Маркса и Ленина?"

Впрочем, он знал, что ничего из этой затеи, к сожалению, не получится, потому что один в поле не воин, а он здесь и сейчас именно, что один. Но вот облегчить жизнь конкретных людей, типа той же госпожи Ивановой, занимающейся его финансами, или этой вот его первой наложницы, вполне в силах Бармина. Он хозяин, его право!

А Петра Свег, к слову сказать, и в самом деле, оказалась экзотической красавицей. Тоненькая девушка-подросток, невысокая, с точеной фигуркой и неожиданно большой для ее параметров грудью — на взгляд Бармина, где-то между вторым и третьим размером, — и в довершении образа изящная головка юной Нефертити, смуглая кожа, пышные темно-каштановые волосы и янтарные глаза.

"Золотой дождь" — выражение, означающее внезапное и легко доставшееся богатство. Не путать с названием сексуального извращения.

Благородный дикарь — тип персонажа, особенно популярный в литературе эпохи Просвещения (XVIII век). Образцовый "благородный дикарь" этого времени — "Простодушный" Вольтера.

"Простодушный" — философская повесть Вольтера, опубликованная в Лозанне в 1767 году и через 8 лет переведённая на русский язык. Описывает злоключения руссоистского "естественного человека" (неиспорченное "дитя природы" — француза, после смерти родителей воспитанного индейцами-гуронами в колониальной Канаде) в клерикально-абсолютистской Франции старого порядка.

В этой (альтернативной) реальности, Северная марка или Западная пятина — древнее надгосударственное образование на северо-западе Великорусской империи, которое едва не стало королевством, наподобие Швеции или Дании, но не сложилось. Однако императоры всегда соблюдали ее права на автономию. Территория марки огромна: от Ревеля на юго-восток до Юрьева и на юг через Изборск на Полоцк, затем на северо-восток на Торопец и наконец на север через Старую Руссу, минуя Новгород на Орехов и Корелу, а затем на запад до Выборга. Во главе марки стоял не маркграф, как это принято на западе Европы, а хёвдинг (племенной вождь у германских и скандинавских народов), которого позже стали называть конунгом, а еще позже — князем Острожским. Острожские же породнились с Менгденами, так что Ингвар имеет право на титул князя Острожского (см. книгу I).

Эме?рит (от лат. emeritus "заслуженный, отслуживший, старый") — титульное обозначение для профессоров, преподавателей высшей школы, которые в связи с преклонным возрастом освобождены от ряда своих ежедневных служебных обязанностей. В научно-образовательной сфере России данный термин не используется.

Слова из песни "Поворот" группы "Машина времени": "Вот новый поворот, и мотор ревёт. Что он нам несёт — пропасть или взлет, омут или брод? И не разберёшь, пока не повернёшь..."

Go'natt — спокойной ночи (швед.).

Виконт, виклетониусис (фр. vicomte от латинского vicecomes, англ. viscount, буквально — заместитель графа, вице-граф, нем. vizegraf) — титул европейского дворянства, особенно в британском пэрстве, средний между графом и бароном.

Корельская половина Водской пятины (по западному берегу Волхова к Корельским погостам, зависевшим от города Корелы).

Имеется в виду, Корела — каменная крепость в городе Приозерске (Кореле), на острове реки Вуоксы, сыгравшая значительную роль в истории Карельского перешейка и допетровской России.

Если кто не знает, медный купорос имеет радикально синий цвет.

Турку. Шведское название города еbo. До 1917 года в русском языке употреблялся латинизированный вариант наименование города как Або.

Extremis malis extrema remedia (лат.) — Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Аграф — застёжка в виде броши для причёсок или платья.

Кафф — украшение для ушей, которое позволяет украсить не только мочку, но и другие части уха, а также висок, шею и волосы. Примечательной чертой каффов служит то, что многие модели не требуют проколов.

Фероньерка — женское украшение в виде обруча, ленты или цепочки с драгоценным камнем, жемчужиной или розеткой из камней, надеваемое на голову и спускающееся на лоб. Фероньерки известны с эпохи Возрождения.

В отличии от классических сапфиров синего цвета и даже изумрудов зеленые сапфиры встречаются в тысячи раз реже.

Коллар (англ. collar — ошейник) — это мужское колье, символизирующее власть. Чаще всего коллары можно увидеть у мэров городов, судей конституционного суда и у глав семей с фамильными гербами.

Вератюр — "повелитель людей" — одно из имен Одина.

Золотисто-коричневый мех викуньи (животного, принадлежащего к роду лам) считается самым дорогим мехом в мире.

Годжагарр (древнескандинавское) — бог-защитник, одно из имен бога Одина.

Тул — наименованию жреца-прорицателя ("священного оратора", "поэта").

Хёвдинг — племенной вождь у германских и скандинавских народов. Хёвдинг и конунг — предводитель военной дружины, военный вождь — изначально совершенно разные титулы, которые носили разные люди. Хевдинг исполнял свои функции постоянно, конунга же выбирали изначально только на время войны или для иной важной миссии. Видимо, лишь во время Великого переселения народов "должность" конунга стала постоянной, а затем из неё развился институт королевской власти. Менгдены тоже стали конунгами, а затем и графами Божьей Милостью отнюдь не сразу.

Поганое Идолище — мифологизированный противник русских православных богатырей, представитель тёмной враждебной силы, "нехристи", "татарщины". В данном случае, язычник.

В данном случае имеется в виду, что оба рода берут свое начало от богинь. Богиня Вар родила дочь от Инге Старшего — прадеда Магнуса Хенриксена, от которого пошел род Стенкилей, к которому принадлежит эрцгерцогиня Ульрика Катерина. В свою очередь богиня Марена родила сына от Бера Менгдена по прозвищу Тяжелая рука. Ретвин (Менгден) по прозвищу Копье Богини (XIII век) стал родоначальником нынешней семьи Менгденов.

Вар — асинья (одна из асов), в германо-скандинавской мифологии богиня истины.

Марена — в западно— и в меньшей степени восточнославянской традиции женский мифологический персонаж, связанный с сезонными обрядами умирания и воскресения природы. Славянская Марена иногда отождествляется с Гекатой — древнегреческой богиней лунного света, преисподней, всего таинственного, магии и колдовства.

Слот — замок, крепость, Роннебю слот — замок близ города Роннебю.

Langskip — "длинный корабль". Слово использовали для обозначения боевого корабля с веслами по всему борту, без уточнения размера. В эту категорию попадали "снеки" ("снеккар) и "драки" ("драккар").

Хауберк — вид доспеха. Хауберк появился в конце Х века у норманнов как плотно прилегающий к телу доспех, закрывавший тело до колена и руки до локтей, и зачастую дополнявшийся чулками. Материалом служила кожа или материя, укреплявшаяся нашитыми металлическими кольцами либо пластинками, заклепками, и иногда даже нашитыми цепочками.

Миланский доспех — полный латный итальянский доспех, появившийся в конце XIV и существовавший до начала XVI века. Это первый тип доспехов, в котором латы закрывали всё тело.

Максимилиановский доспех — германский доспех первой трети XVI века, названный так по имени императора Максимилиана I, а также с намёком на максимальность защиты.

BjЖrn (Бьёрн) — "медведь". Медведь как наиболее опасный для охотника зверь считался символом храбрости и силы, кроме того, он — одна из ипостасей Одина, верховного бога скандинавского пантеона.

Бер (русское табуированное название медведя, "берущий", тот, кто "берет") — Берни, Бьерни, Бьярни. Отсюда же и топонимы Берлин, Берн и др.

Бер Тяжелая рука — внук Дарри Менгдена.

Дарри Менгден — выдуманный автором свейский ярл, приведший свою дружину на помощь князю Никлоту в его борьбе с немцами под предводительством герцога Генриха Льва.

Никлот (ок. 1105 — 1160) — последний независимый князь бодричей/ободритов (1129 — 1160) и родоначальник Мекленбургского дома.

Цитата из популярного в СССР фильма "Берегись автомобиля".

Чтилище — то же, что идол, истукан, кумир.

Хоф (др.-сканд. hof) — существительное, использовавшееся северными язычниками для обозначения храма. Хофы находились в частном владении и во главе них стояли ховгоди.

Хофгоди — скандинавский языческий жрец.

Хёрг — в северном язычестве тип религиозной постройки или алтаря, предположительного представлявшего собой груду камней. Хёрг может переводиться как храм, святилище, место для подношений, алтарь или место поклонения.

Катехизис — изложение основ какого-либо знания, чаще всего вероучения какой-либо религиозной конфессии или учебник с изложением этого знания или вероучения. Катехизис обычно изложен в виде вопросов и ответов.

Литургия — синоним слова "богослужение".

Ве — тип святилища или отгороженной священной территории в скандинавском язычестве.

Хель — дочь Локи. Царица царства мёртвых, хозяйка подземного мира. Соответствует славянской Маре (Морана, Марена). Мара у славян — повелительница мира мёртвых, богиня зимы и смерти.

Каменные бабы — антропоморфные менгиры, каменные изваяния высотой от 1 до 4 метров, изображающие воинов, иногда (до 70 % среди половецких изваяний) женщин, установленные в южнорусских степях, а также родственные им каменные изображения в степях Алтая, Тувы, Казахстана, Азербайджана и Монголии.

Тур, или первобытный бык, или первобытный дикий бык, или европейский дикий бык парнокопытное млекопитающее из рода настоящих быков семейства полорогих. Один из прародителей современного крупного рогатого скота. В нашей истории был практически полностью истреблен к 15-17 векам. К 1400 году туры обитали только в относительно малонаселённых и труднодоступных лесах на территории современной Польши, Белоруссии и Литвы.

Фраза "Все в сад" была неоднократно произнесена в советском телевизионном фильме "Трое в лодке, не считая собаки. Звучала эта знаменитая фраза из уст одного из троих друзей Харриса.

Люди старшего поколения легко поймут ироничную отсылку Бармина к истории СССР. Для всех остальных следует пояснить, что на июньском 1957 г. Пленума ЦК КПСС были выведены из ЦК и Политбюро некоторые видные деятели Партии и Правительства. В оригинале: "Осудить (...) фракционную деятельность антипартийной группы Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова". Имеется в виду секретарь ЦК КПСС Дмитрий Трофимович Шепилов (1905 — 1995), который на этом Пленуме поддержал Молотова, Маленкова, Кагановича, Первухина и Сабурова, открыто выступивших против лидера партии Никиты Хрущева.

Иносказательно: о человеке, случайно попавшем в чью-то компанию и пострадавшем от этого (шутл.-ирон.).

Лофн, или Ловн (Lofn — "утешительница" или "любящая") — в скандинавской мифологии добрая богиня-асинья, которая освящает браки между людьми.

Если кто еще не знает, фелляция — это минет или, говоря по-научному, разновидность орогенитального контакта, вызывание полового возбуждения воздействием ртом и языком на половой член партнера.

Пласаж — общепризнанная негласная система культурных взглядов и норм, которой подчинялись отношения между мужчинами и женщинами в патриархальных колониальных сообществах Новой Франции: белые мужчины брали в официальные жёны белых женщин, но при этом могли одновременно содержать одну или несколько цветных любовниц, которые не были проститутками, а являлись скорее наложницами-конкубинами, так как оставались верны своему господину до его смерти и даже имели от него официально признанных детей (которые, однако, имели меньше наследственных прав, чем законнорождённые дети).

Конкубинат — в древнем Риме незамужняя женщина низшего сословия, находившаяся в сожительстве с мужчиной. Такое отношение, называемое в Римском праве конкубинатом (лат. concubinatus), не было зазорным, но было лишено всех прав, какие имел законный брак.

O tempora! O mores! (с лат.? — ?"О времена! О нравы!") — латинское крылатое выражение.

Девана или Джевана — в западнославянской мифологии богиня, покровительница зверей и охоты. Юная, прекрасная и бесстрашная богиня, Девана, была весьма почитаемая народами, промышлявшими охотой и звероловством.