Часть 4 Глава 3

3.

Лес заканчивался, не далее как, в километре от села. Разрушений я не видел, также как и жителей, которые явно решили не испытывать судьбу. В тот момент, когда мы пролетели, они целыми семьями, вместе со своим скарбом и вещами просто бежали к опушке леса.

Люди почти добрались до своей цели, когда у них за спиной появились маленькие кустики разбрызганной пыли, выложенные на земле ровными стежками, которые быстро догнали беглецов.

Люди, лошади, телеги сплелись в один большой, кровавый, отчаянно дергающийся клубок. Пули рвали все на части, не разбирая, что перед ними — тела взрослых или детей, вещи или животные... Все происходило как в немом кино, совершенно без звука — мы не слышали ни выстрелов, ни криков жертв. Но мы видели все, даже слишком хорошо. На землю упало более десятка человеческих тел.

Витеска, наверняка уже какое-то время наблюдал на своем радаре этих мясников, но мы их увидели только сейчас — с запада, строем левого пеленга, над деревней пролетели четыре хищных силуэта с хорошо различимыми свастиками на хвостах. Растянувшись широким фронтом, они медленно летели, чтобы иметь достаточно времени для точного прицеливания и точной стрельбы — как на учениях. Нет они не ожидали никаких проблем. Нас, находящихся под острым углом к ​​направлению их полета, они просто не замечали. На мгновение прекратив стрельбу, они неспеша приближались к беспомощным, панически напуганным люди, наивно видевшие свой единственный шанс в безумной гонке к лесу, где можно выжить. Еще несколько секунд, несколько коротких очередей и охота будет успешно закончена.

В этот момент я почувствовал умопомрачительный прилив адреналина у себя под черепом. Одно дело читать описания подвигов Люфтваффе, и как оказалось совершенно другое дело увидеть их действия в упор своими глазами.

Оглянувшись, увидел что весь экипаж, включая Нэнси, был потрясен. Нет, они были просто в шоке! Мои иллюзии, в один момент разбились вдребезги, но подсознание быстро нашло выход. Наконец-то я получил право на любые аргументы, чтобы научить этих ублюдков уму-разуму.

— Джонни, — приказал я в переговорное устройств, — сбить их.

— Так точно! — И голос у него был такой собранный, что казался неестественным — механическим.

Посыпалась серия команд, и оба вертолета выстроились боевым порядком, в полной готовности открыть огонь. Залпом загрохотали очереди, и один из мессершмитов задымил. Только спустя мгновение, я осознал, что стреляем не мы. Сзади и немного выше немцев, я увидел два самолета с характерной, загнутой вверх линией крыла. Даже мне, неспециалисту легко было опознать в них

P-11c — основные польские истребители сентября тридцать девятого года. Они имели преимущество над немцами в скорости благодаря длительному пикированию и быстро их настигали. Находясь всего в ста метрах от врага, они снова открыли огонь.

Результат был мгновенным: один из немецких самолетов — тот, который был поврежден в первой атаке — загорелся, дернулся как пьяный и ударился о землю, разлетевшись на части в облаке сильного взрыва. Второй, только подбитый, задымил и как можно скорее начал покидать место боя. Поляки сгруппировались для перехода во вторую атаку. Немцы конечно ждать не стали, они разлетались в стороны, быстро набирая высоту.

Прямо перед нами, как говорится прямо под носом начался настоящий воздушный бой. Самолеты совершали сумасшедшие виражи, перевороты и петли, ведя при этом плотный огонь. Поляки были маневреннее немцев, а их противники превосходили в скорости и вооружении. Как закономерный итог — одна из польских машин была подбита. Пилот отчаянно пытался развернуться, чтобы избежать очередной атаки, но двигатель кажется был поврежденным, и самолет отказывался подчиняться. Немец атаковал сверху и с очень близкого расстояния всадил в поляка длинную очередь. Машина буквально взорвались в воздухе. Я не видел, что бы пилот хотя бы попытался выпрыгнуть с парашютом. Второй польский пилот не сдавался, хотя шансов у него не было. Двое против одного — бой, даже на машинах одинакового класса сложен, если вообще не безнадежен.

Однако поляк был ас. Он умело ушел от немца, перевернул самолет на спину и под невероятным ракурсом, дал очередь. Короткую — видимо, у него закончились боеприпасы. Удар был недостаточно эффективен, чтобы отправить немца на землю. Но все же, истребитель противника покачивался с крыла на крыло и куски обшивки фюзеляжа отваливались от корпуса, но фатальных повреждений не было, чтобы самолет вышел из боя.

Тем временем вторая машина противника присоединилась к бою. Не встречая сопротивления, разогнавшись, она атаковала поляка сзади, вогнав очередь прямо в хвост. Больше и не было необходимости — Р-11С начал гореть. Похоже пилот больше не думал о выходе из боя и спасении самолета. Все, что ему оставалось, это спасение собственной шкуры. Он перевернул машину на спину и выпрыгнул с парашютом. Этот шаг был очень рискованным, так как бой происходил на высоте не более двухсот метров от земли, но самолет не слушался органов управления и о аварийной посадке или наборе достаточной высоты не могло быть и речи. Парашют сработал штатно и где-то на середине высоты, мы с облегчением увидели что белый купол открылся, эффективно замедляя скорость спуска. Как оказалось, это была прекрасная возможность для обоих немцев еще раз порезвиться. Их истребители развернулись, и они стали лететь навстречу беспомощно свисающему под куполом парашюта в пятидесяти метрам над землей польскому летчику.

Мы наблюдали за всей этой двухминутной стычкой в полной тишине, завороженные и очарованные ее жестокой красотой. Возможно, мы могли бы вмешаться раньше и сбить оба мессершмитта, но какая-то тревожная сила заставила нас ждать до конца. Может быть нам просто было любопытно, кто победит? Однако теперь, мы не могли допустить чтобы злодеи одержали победу. Во времена политкорректности счастливый конец был бы обязательным. Джонни даже не удосужился отдать приказ. Оба оператора вооружения уже ввели соответствующие данные в бортовой компьютер, и обе пятиствольные пушки подвешенные под передними кабинами вертолетов с легкостью повернулись в сторону своей цели и два пальца застыли на спусковых кнопках. Двадцатипятимиллиметровым противотанковым снарядам требовалось полсекунды для преодолевая расстояние, отделяющее их от немецких истребителей.

Непроизвольно получился залп. Очереди получились короткими, но самолеты тридцать девятого года были поражены оружием созданным пятьдесят лет спустя, и это было более чем достаточно.

Мессеры сотрясались каждый от дюжины попаданий, слившихся в одну вспышку. Два огненных шара, после короткого пикирования врезались в землю почти одновременно и разлились по ней огромными, ослепительно яркими цветными пятнами. Польский летчик успешно приземлился недалеко от них. Его самолет, все это время, планирующий по плавной дуге, перевернулся и сильно дымя, с грохотом разбился на окраине села. Воздух снова был спокойным и удивительно чистым, сохраняя свое очарование в этот теплый летний вечер. И только шесть горящих машин, окровавленные тела у леса и польский летчик, лежавший на спутанном парашютном шелке, напоминали о бойне, которая здесь только что произошла. Те из жителей деревни, которые пережили резню, стояли у леса и с мстительным удовлетворением наблюдали этот бой. Внезапно они, все как один развернулись и побежали обратно к деревне. Только на мгновение их поведение показалось мне непонятным.

Длинная цепь солдат вышла из леса, щедро разбавленная бронеавтомобилями и танками, это не меньше чем усиленная рота. И все они не были нашими солдатами.

— Пехотная рота с танками на одного пленного? Панове, я удивлен. У них кажется много свободного времени и людей.

— Нет, — сказал Галась. — Вероятно, это части 1-й танковой дивизии, атакующие Клобуцк. — Я помню, что каким-то вечером в город вошли немцы.

— От этой мешанины времени можно сойти с ума, — почти про себя пробормотал я.

Сейчас, Галась вспомнил то, что этого еще не произошло. Но в данной ситуации решение, как логическое следствие всего произошедшего, пока что может быть только одно.

— Джонни! Нагрузи эту пехоту, затем приземлись рядом с летчиком. Берем его на борт и мы сваливаем!

— Так точно. — Снова этот спокойный голос. Удивительно, чем Джонни Лэнд отличался от Джонни Эйр? — Грабек, — сказал он пилоту второй машины. — Восемь ракет, цель пехота и бронетехника возле леса.

— Затем прикрой меня, пока я заберу этого прыгуна с земли.

Оба вертолета медленно двигались в сторону бегущей от леса роты. Выстроившись в линию, прямо вперед выпустили ракеты. Это был не сложный выстрел. Мы неподвижно висели в воздухе не более чем в трехстах метрах от цели, пехота красиво растянулась в километровую линию, никто из нас не был на прицеле артиллерии, так что условия для такого специалиста, как Витеска, были идеальными. Шестнадцать смертельно опасных шмелей пролетели всю дистанцию ​​за доли секунды и точно взорвались под ногами атакующих солдат. Сначала мало что было видно. Стена огня, дыма и раскаленных добела обломков высотой в несколько метров эффективно скрыла последствия атаки. Я мог только догадываться, что происходит внутри зрелища, происходящего перед нами. Те, кто погиб сразу, им действительно повезло. О тех, кто остался живой, я предпочел не думать. В спасательных миссиях время всегда является одним из решающих факторов.

Сразу после стрельбы машина Грабека взмыла и начала кружить над полем боя, усердно выискивая признаки опасности. Витеска же, не смотрел на результаты нашей атаки. Он моментально рванул машину вперед, резко ускорился и за считанные секунды преодолел расстояние между нами и местом приземления польского летчика. Приземление вышло со скрежетом шасси. Учитывая окружающие боевые условия, капитан блестяще приземлился, удивительно нежно. Отстегнув ремень безопасности, встал и распахнул дверь десантного отсека.

Я посмотрел что происходит снаружи и через долю секунды пуля с протяжным свистом пролетела мимо меня. Меня всегда восхищало то, как человеческий разум может реагировать на вещи, происходящие одновременно. Сознанию еще только предстоит обработать, еще достигающее мозг сигналы, а подсознание как вращающаяся камера в сочетании с всенаправленным микрофоном уже все записывало в память, понимал это хозяин или нет. Прежде чем мой разум осознал, что зловещее жужжание возле моего уха — это смертный приговор, отложенный буквально на мгновение, я увидел стоящего метрах в пятнадцати от вертолета летчика, который приседал при каждом очередном выстреле из своего пистолета. Кто-то застонал позади меня — выстрел, видимо, оказался точным для кого-то. У меня даже не было время проверить, в кого из моих людей попали, потому что все они лежали на полу вдоль борта напротив двери, нырнули туда, пытаясь уйти с линии огня. Я тоже упал на стальные пластины, исчезнув из поля зрения пилота, пытаясь перекричать рев двигателя:

— Не стреляй! Польское подразделение. Не стреляй!

— Какое польское подразделение? — Он замолчал, но потом возобновил разговор. — Кто говорит?Это было уже что-то.

— Подполковник Ежи Гробицкий, Первый отдельный разведывательный батальон — крикнул я в ответ.

Пилот все еще ни в чем не был уверен, но, по крайней мере, перестал стрелять. Я решил рискнул и осторожно выглянул за дверь. Летчик стоял с оружием наготове, напряженно глядя на меня и вертолет. Ничего удивительного — Ми-24 сильно бронирован и вооружен, он грозный хищник, рядом с которым акула из «Челюстей» — Винни-Пух. Тем более он видел его впервые в жизни.

— Первый отдельный разведывательный батальон? — Сказал он медленно. — Какая армия?

— Нет времени объяснять, я предлагаю вам пройти сюда, нам надо как можно быстрее убраться отсюда, а то будет поздно!

— Мы улетим? Но как? — Он был недоверчив. И у него не было цели куда-либо попасть.

Если бы за мной явились инопланетяне на летающей тарелке и предложили прокатиться, я бы тоже насторожился. У меня были самые благие намерения его переубедить, но оказалось, что у меня больше нет времени. К сожалению о пехоте не заботились полностью. Судя по всему, один из кампфвагенов пережил атаку. Я как раз открыл рот, чтобы ответить летчику, когда услышал залп и пара десятков пуль застучали по броне кабины вертолета. В третий раз за день мне улыбнулась невероятная удача — в меня стреляли в упор, и даже царапин не осталось!.

Не повезло, однако, в том, что вертолет находился точно перед цепью и Витеска не смог поставить его под таким углом, чтобы он мог использовать бортовое оружие. Прикрывающая машина была как раз на противоположном конце большого эллипса, она кружила над нашими головами, и у нас было максимум полминуты, чтобы эффективно оказать помощь.

За полминуты может произойти очень многое, особенно когда по вам ведет огонь дюжина винтовок и танковая пушка. Мы должны были справиться сами и быстро, потому что моя удача могла закончиться в любой момент. Схватив в прыжке «берилл» с гранатометом, я крикнул:

— Огонь из всех стволов! — и выпрыгнул из вертолета.

Это было глупо, я знаю. Стальные пластины кабины прикрывали меня, но я отказался от него, чтобы открыть свой собственный огонь по людям на поле и поощрять хорошим примером.

Сделав два шага в сторону, опустился на колено, используя массивную ракетную установку под коротким крылом вертолета в качестве прикрытия. Перезарядил гранатомет и быстрым взглядом оценил ситуацию. Передо мной, вжавшись глубоко в землю, лежал невезучий стрелок и боевой ас в одном лице — не знаю, попали в него или он залег, защищаясь от пуль — в нескольких десятках шагов за ним, бежали в нашу сторону довольно многочисленные остатки стреляющих пехотинцев.

Решив, что пока могу не обращать внимание на пехоту — стрельба на бегу была гораздо менее опасна, чем очереди из автоматической танковой пушки. Я пригнулся, понимая, что второй попытки не будет — двадцатимиллиметровые пули уже высекали искры в опасной близости от двигателя вертолета… Я нажал на курок, раздался грохот, удар в плечо, и сорокамиллиметровая граната полетела в сторону танка.

Гранатомет «Палладий», особенно при стрельбе осколочным боеприпасом, в основном является противопехотным оружием, а не противотанковым. Но у меня больше ничего под рукой не было, так что на этот раз должно было хватить. Без лишней скромности скажу, что выстрел был первоклассный — граната застряла между корпусом и башней. Взрыв сорвал пушку из креплений и навсегда заклинил башню. Танк остановился, задымил и прекратил стрельбу. Именно это я и имел в виду, чтобы не тратить на него больше ни секунды своего драгоценного времени. Сзади себя я услышал двойной хлопок, это Войтынский — ему же дали второй «берилл» с гранатометом, вот он и стреляет по пехоте. Одновременно гремели очереди из двух — трех автоматов. Ошеломленная пехота, оглушенная взрывом гранаты, рухнула на землю, думая скорее о том, чтобы как можно больше втиснуться в складки местности, чем стрелять по нам.

Выпустив пару очередей, поднялся с колен и, пригнувшись, тремя большими прыжками преодолел расстояние, отделяющее меня от лежащей на земле фигуры. Я надеялся, что ни один из многоуважаемых коллег, ведущих плотный огонь над моей головой, не всадят мне пулю в спину.

Дернув летчика за плечо, перевернул его на спину. Его глаза были открыты, и он смотрел на меня со смесью дерзости и ужаса. Но он был жив. Он точно был жив, потому что труп не стал бы беспокоить меня, прижимая ствол своего табельного пистолета к моему животу. Я очень отчетливо чувствовал эту железяку в области своей груди, что было довольно странно, учитывая высокий класс американского пуленепробиваемого жилета на мне. Возможно, это мое воображение нарисовало это ощущение.

— Если пан меня тронет хоть пальцем — стреляю! — начал он говорить, и я застыл в каком-то странном напряжении, склонившись над ним, как прачка над корытом. Мне было ужасно неудобно, но мне пришлось еще некоторое время оставаться в таком положении, чтобы не раздражать его.

— Парень, я на твоей стороне! — Учитывая, что над головой свистели пули, мое самообладание было очень подозрительно. Ни один нормальный человек не будет так себя вести.

— Мы должны убраться отсюда, потому что скоро будет слишком поздно.

— Слишком поздно? Слишком поздно для чего? — По-видимому, он думал, что у нас есть пара часов беспрепятственно свободной беседы, в ходе которой мы могли обменяться мнениями по всем интересующим нас вопросам, как два молодых парня на отдыхе. — Мужчина! — Я заорал, когда этот тип окончательно вывел меня из себя. — У нас есть пятнадцать секунд до того, как немецкая пехота доберется до нас. Мы не можем сдерживать их бесконечно. Должно быть, в моем голосе прозвучало что-то такое, какая-то настоящая нотка отчаяния, потому что он осторожно повернул свою голову в сторону и назад, демонстративно щурясь на меня при этом, и посмотрел в сторону леса. Я думаю что он понял, потому смотрел на меня уже не так враждебно.

— Вы можете бежать, пан? — Я уже кричал.

— Могу, — ответил он. — Кажется, я в порядке.

Без лишних слов я схватил его за лацканы его летной куртки и с силой дернув, поставил его на ноги. Выстрелы с вертолета смолкли.

— Пригнись! — крикнул я, заставляя его бежать. — Быстро!

Должно быть, до него наконец дошло, что мы спасаем его жизнь или, по крайней мере, защищаем его от плена, потому что он больше не сопротивлялся, и через некоторое время мы оба прыгнули в десантный отсек вертолета. Только закрыв бронированную двери, я заметил, что залегшая пехота снова начала стрелять, и что из леса выезжали еще танки. Какой-то неразрушимый или что? Окружающая обстановка становилась все более негостеприимной. Ветэска резко поднял мощность и, даже не дожидаясь, пока его прижмут, он сразу же дал полную мощность. Вертолет наклонился вперед, подбрасывая нас, как мешки с картошкой, и мы полетели.

Я успел надеть наушники, когда Ветэска спросил:

— Мы играем дальше? — Он имел в виду войска, которые нескончаемым потоком выходили из леса.

— Нет, — ответил я, — мы уже все знаем. Летим на базу.

— Мы этим занимаемся, — прокомментировал он.

Прикрывающая машина присоединилась к нам, и мы полетели в сторону нашего лагеря.

Оглянулся, спросил:

— Кто пострадал? — К тому времени, как я задал вопрос, я уже знал ответ. Нэнси

сидела в кресле, бледная как побеленная стена. Место где соединяется ее форменная блузка с правым рукавом, было залито кровью. Пуля, должно быть, попала в самый край жилета. Она отклонилась и прошла через плечо Миссис Капитан. Войтынский как раз заканчивал ее осмотр. Я все больше и больше восхищался холодным и, казалось бы, беспристрастным профессионализмом этого солдата. Он выпрямился и посмотрел на на меня.

— Что-то серьезное? — спросил я с напускным спокойствием, усаживаясь в кресло рядом с Нэнси.

Я взял ее за руку, пока Войтынский быстро и эффективно накладывал повязку. Леди-капитан

была в сознании, но не говорила.

— На данный момент не знаю. Похоже на поверхностную рану, даже ссадину, похоже пуля

пуля прошла по касательной. Но я не знаю, что внутри. У нее ужасное кровотечение. Я сейчас сделаю ей укол и попробую остановить кровотечение. Боюсь, что это все что возможно в этих обстоятельствах, к моему сожалению. Нам повезло, что никто не получил рикошет. Я кивнул головой.

— Как вы себя чувствуете? — мягко спросил я.

— Как будто в меня стреляли.

Очевидно, все было не так плохо, как мне показалось сначала, потому что сарказм в ее голосе был отчетливо слышен. Тяжелораненые люди не склонны к такому.

— Как это бывает на войне, всегда есть потери. — Я ободряюще улыбнулась. — И нам все равно очень повезло.

Она кивнула, не принимая мое объяснение за чистую монету — потому что только идиот мог бы это сделать.

принять его — но показать, что она увидела в моем голосе должную долю беспокойства.

— Передай Савицкому, чтобы два парамедика с носилками ждали нас на вертолетной площадке,

хорошо? И держите докторов наготове.

— Уже делаю. — Гранитное самообладание Ветеска до сих пор вызывает у меня восхищение. Ветеска и Войтынский — два киборга. Я всегда чувствовал себя зашуганным в компании этих роботов.

— Неплохая картинка, пан… — Я повернулся к нашему гостю. Он сидел напротив меня и с немым укором смотрел на разворачивающуюся сцену с изумлением. Я хорошо его понимал. Он был в инопланетной машине, которая ничем не напоминала которую он когда-либо видел. Ранее, на его глазах, мы продемонстрировали огневую мощь эскадрильи бомбардировщиков — используя при этом неполный ракетный залп. Мы использовали стрелковое оружие, которое одним выстрелом вывело из строя бронированную машину. Мы носили униформу, шлемы, бронежилеты и наушники, которые отличались от экипировки привычных армии, как день от ночи. Кроме того, мы говорили по-польски, а на боку вертолета были нанесены большие красно-белые шашки, которые, когда он запрыгнул внутрь, он, конечно, заметил. И мы спасли ему жизнь. Парню было о чем подумать. Может быть, поэтому он до сих пор не спрятал в кобуру свой пистолет. Он сидел, смотрел и не отвечал. И все мы — Савицкий, Курцевич, Войтынский, Борек, Галаш, Нэнси и я — смотрели на него. Я посмотрел на погоны летчика и закончил: — ...господин лейтенант.