Тёмный силуэт в ковбойской шляпе-стетсоне возник сбоку от валуна у входа в пещеру. В руках лежащего стрелка угадывался кургузый хеклер-кох машиненпистоле. Противник подобрался бесшумно: по крайней мере, я ничего не услышал. Вот только не учёл, что его плечи и голова выделяются на фоне вечерних сумерек, а мне этого и надо!

Навожу ствол своего 'китаёзы' примерно под его подбородок, выжимаю спусковой крючок... и очереди нашего оружия раздаются одновременно. В пещерной темноте по глазам бьют свет мечущихся перед дулами снопов огня, я ощущаю сильный удар по пальцам, от которого клон АПС, изготовленный нашими дальневосточными соседями, уже вставший на затворную задержку, кувыркнувшись в воздухе, падает вниз. Увидеть место его падения не успеваю: вторая девятимиллиметровая пуля со всей дури лупашит в грудину.

'Ку-ку, Гриня!'...

* * *

'Вы убили противника. Вами получено: уважение = +1, денег = 0. Всего уничтоженных врагов = 10. Вами получено: уважение = +10, денег = 20 дирхемов.

Вы утратили оружие: автоматический пистолет.

Вы убиты. Осталось жизней = 0. Осталось денег = 30 дирхемов.

Тестовое задание окончено. Возвращение в Большой Мир через 1 минуту. Удачи Вам в горах Монтаны!'

* * *

Глава 1

'Я долго ждал, а потом бог сказал:

'Садись на коня и возьми сам,

что хочешь,

если ты храбрый и сильный'.'

Чёрный Абдулла

28 февраля 204... года

'Д-з-з-з-д-з-з-з-з-з-з-д-з-з-з'

Да твою же микросхему!!! Мерзкий звук зуммера словно молоточками колотился внутри черепа, лупя прямо по поверхности обоих больших полушарий, мозжечка и гипофиза одновременно. Разве что средний мозг пока что не страдает, за счёт того, что защищён мозолистым телом. Как там говаривал персонаж ныне запрещённого за большевизм стихотворения про наших мужиков? 'У них мозги с таким мозолем, как их мозолистый рука!'. Во-во, как раз про меня...

Открываю глаза. Спасибо конструкторам: забрало шлем-маски снабжено светофильтром-'химерой', поэтому привыкшее к темноте виртуальной пещеры зрение не испытывает проблем от яркого искусственного освещения. Нащупав нужную клавишу, вдавливаю её в подлокотник кресла. Зуммер резко умолкает и в наступившей тишине становится слышен тихий треск, с которым расстёгиваются швы-застёжки моего кокона. Подняв освободившиеся руки к затылку, пальцем правой накрываю панельку дактилоскопического распознавания, а левой принимаюсь выкручивать соединительный контакт. С лёгким чпоканьем позолоченный штырёк выходит из гнезда, освобождая шунт WIS — World Information System. У нас, правда, её на волне 'борьбы с низкопоклонством перед заграницей' формально переименовали в ВИС — Всемирную Информационную Систему. Как по мне — хоть об печь головой, хоть головой об печи, а разницы незаметно. Уже лет десять, если не больше, в обязательном порядке шунтируют башку почти каждому человеку в возрасте с десяти лет до двадцати одного года. Нет, отказаться, конечно, можно, как по медицинским показателям, так и по религиозным убеждениям. Те же язычники категорически упираются, не давая оперировать своих детей. Вот только без подключения к ВИС нечего и надеяться на официальное получение не только высшего, но и полного среднего образования или водительского удостоверения современного образца. Да и отсрочка будет недолгой: призыв в ряды Вооружённых Сил и во Вспомогательные Службы у нас обязателен, а уж новобранцу отвертеться от шунтирования — дело совершенно невозможное. Меня самого прооперировали в десятом классе — до сих пор вспоминается, как я семь месяцев ежедневно проводил по шесть часов с мнемошлемом на голове в кабинке общественной библиотеки, нагоняя недополученные из-за традиционного обучения знания.

Так, теперь нажмём клавишу вызова... Сантиметрах в тридцати перед глазами разворачивается вирт-монитор. Оттуда прямо на меня глядит улыбчивая брюнетка лет тридцати пяти с вышитой эмблемой Вспомогательной Службы Министерства общественной защиты над кармашком форменной светло-салатовой блузы. На самом кармане в рядок — разноцветные пластиковые планочки медалей: 'За заслуги перед отечеством', 'За взаимодействие', 'За отличие в социально-трудовой сфере'. Все — без мечей, что и следовало ожидать: на последнюю — для меня последнюю, не крайнюю — войну она по возрасту не должна была попасть, хотя молодые девахи из их конторы в глубоких тылах и служили, это всем известно. По командировкам же в 'гнёзда сепаратизма' баб посылают исключительно по добровольному согласию, а если у неё семья — о чём возраст и намекает, — дети, свекруха-'лесопилка' — то никакие повышенные выплаты за риск не компенсируют вероятности вернуться назад в запаянном пластиковом гробу, и хорошо, если в полной комплектации...

— Владимир Анатольевич, с возвращением! Как ваше самочувствие?

Улыбается прямо в камеру, но взгляд серьёзный, внимательный.

— Спасибо, нормально. Хотя в 'тесте' было лучше: там я с полным комплектом конечностей бегал, не то, что по эту сторону реальности.

— Вот и отлично. Подождите немного, наш сотрудник уже направился к Вам.

— Спасибо. Уже вижу.

Да, створки двери расползаются в стороны и крепкий парняга всё в той же салатовой форме вкатывает в помещение моё старое кресло. Старая, почти что антикварная модель, сконструированная ещё в двухтысячные, несравнима по удобству с установленным в кабинете тестирования напичканным электроникой 'Монолитом-15'. Но ничего не поделаешь: не те у меня доходы, чтобы тратиться на технические новинки. Я и в нынешней-то мутной ситуации оказался исключительно из-за надежды относительно быстро заработать денежку на клонирование конечности. Так-то наша отечественная медицина давно способна вырастить любую часть организма, вместо утраченной... Ну, может быть, только оторванную голову назад приживлять не станут — и то, не потому, что технически невозможно, а потому, что бесполезно: за то время, пока будет идти операция, мозг пациента отомрёт напрочь и навзничь и в результате никто нашим 'гиппократам' за работу не заплатит. А забесплатно в нашем Содружестве Народов Евразии, сиречь СНЕ, только кошки по весне мяучат, и то потому, что кота хотят.

Сотрудник Вспомогательной Службы МОЗ, дежурно-равнодушно улыбаясь, помог мне полностью выпростаться из расстёгнутого кокона и, практически не напрягаясь подхвативши подмышки, переместил мою тушку на кресло-каталку, дежурным 'пожалуйста' ответил на слова благодарности и, нажав на кнопку ключа-брелока, вновь заставил раздвинуться уже успевшие закрыться створки. Я запустил электромоторчик и выехал в коридор в сопровождении всё того же 'медбрата', хотя к медицине как таковой этот силач никакого отношения и не имел, а работал, скорее всего, в службе охраны нашего Центра общественной защиты. На лифте мы поднялись тремя этажами выше и минуту спустя мы оказались на длинном, во всю торцевую стену здания, балконе, заставленном пластмассовыми вазонами с разнопородными растениями — от пальмочек до плюща и виноградных лоз. Меж вазонами размещались белые узорные столики с двумя-тремя подобными им стульями у каждого. За одним из них сидели двое хорошо одетых в псевдоспортивном стиле мужчин, увлечённо что-то печатавшие на виртуальной клавиатуре. На столе стояли почти опустевшие стаканы с остатками сока и хрустальная пепельница в виде раковины моллюска, в которой под тихую музыку вращалось голографическое изображение Венеры с картины Сандро Боттичелли, у 'ног' которой дымилась недокуренная сигара. Разумеется, ни клавиатуры, ни мониторов на столе я не видел: проекция их изображений поступала прямо на сетчатку этих заслуженных соратников. Что они заслуженные, было видно по золотым партийным значкам, на которых геральдический орёл сжимал когтями трёхцветный щит с эмблемой Движения Национального Объединения. Я сам сумел заслужить только бронзовый значок ДНО — и даже эта, всего лишь вторая ступень иерархии, вызывала у большинства окружающих почтительное уважение. А тут — носители золотых орлов! Причём у того, который выше и стройнее, щит перекрещен серебряными мечами, то есть это не простой руководитель городского или уездного уровня, а немало повидавший на своём веку ветеран уличных схваток начала тридцатых или борьбы с национал-коммунистическим подпольем и лесными красно-белыми бандитами. Планок боевых наград, правда, не видать, но ношение их на гражданской одежде не является обязательным по закону. Может, у него дома в шифоньере от навешанного на китель металла плечики гнуться...

Чуть опередивший меня сопровождающий подошёл к столику соратников:

— Господин Рысаков доставлен! Самочувствие нормальное!

Заслуженные соратники отвлеклись от своих вирт-коммуникаторов практически одновременно. Один из них с отеческой улыбкой кивнул 'медбрату':

— Спасибо, милейший. Не сочти за труд сходить к стюарду: пускай повторит нам сок. Нам и соратнику Рысакову, разумеется. Ты ведь не откажешься от гранатового сока, соратник? Очень полезно для кровообращения, да и вообще...

— Жизнь нации священна! — приложил я ладонь к груди в партийном приветствии. — С удовольствием!

— ЖНС! — произнёс сокращённую форму приветствия 'курильщик', прикладывая руку к своей груди. Секунду спустя точно также приветствовал меня и носитель Золотого орла с мечами.

— Мы, Владимир Анатольевич, по роду работы про тебя знаем достаточно много. Герой Гамбургского десанта из Ударной бригады имени Корнилова, кавалер 'Стального Креста за мужество и доблесть', медалей генералиссимуса Шереметева и Бакланова, чемпион округа по классическому офицерскому пятиборью... В прошлом... Разведён и, увы, бездетен. После увольнения по инвалидности живущий с родителями. Кстати, а почему? Ведь героям войны предоставляются в пожизненное пользование квартиры?

— Так точно, предоставляются. Только стройвариант: голые стены, бетонный пол и подключённые коммуникации. Уж больно некомфортно жить в таких условиях, а на одной лапе особо не напрыгаешься, чтоб обои клеить да полы нормальные настилать, не говоря уж о затаскивании мебели на шестой этаж... Ау родителей дом хоть и небольшой, но в частном секторе располагается. Гораздо удобнее, знаете ли...

— А разве нанять строительную бригаду пенсия не позволяет? С теперешними технологиями за неделю-другую из 'коробка' картинку сделать можно.

— Не позволяет. Я сейчас на восстановление ноги коплю. А это дело не быстрое, соратник...

— Хирн моя фамилия. Альберт Хирн. И нет: я не из этих. И да: таврический немец, репатриант. А это — соратник Басманов.

Высокий, привстав со стула, протянул руку:

— Лавр Георгиевич. Родители назвали в честь Корнилова, так что мы с тобой в некотором свойстве: ты корниловец и я, получается, тоже из этой породы.

— Рад познакомиться, соратники!

Я не услышал, как открылась балконная дверь, но мягкие шаги уловил. Позади худощавый смуглый мужчина в белой куртке с двумя рядами золотистых пуговиц катил поблёскивающий хромом сервировочный столик. Сохраняя молчание, он приблизился к нам и точными, выверенными движениями заменил стаканы: только теперь рубиновый сок был не в двух, а в трёх стеклянных сосудах. Стюард вопросительно взглянул на Хирна и, дождавшись кивка, никелированным пинцетом солидных размеров вынул из пепельницы недокуренную сигару, и почто тотчас же раскрыл перед ценителем табачной экзотики деревянную лакированную коробку. Тот указал пальцем, и служитель тем же пинцетом достал новую и, откусив кончик карманной 'гильотинкой', протянул сигару Альберту. Владелец золотого значка тут же сунул её в рот и, дождавшись, когда стюард поднесёт чуть колышущийся от ветерка огонёк зажигалки, дважды затянулся и, выпустив клубок дыма, небрежным жестом отправил слугу восвояси.

— Ну так вот, что я тебе скажу, соратник Рысаков... — Глубокая затяжка, и одно за другим из губ Хирна вылетает пера дымных колечек. — Мы люди простые, — постукивая сигарой о край дорогущей пепельницы соратник сбрасывает столбик пепла, — и заумных разговоров не любим. Ты, полагаю, тоже человек дела...

— Так точно.

— Это хорошо. Но не всегда. Жалуются на тебя, понимаешь.

— Жалуются? Вроде никому плохого не делаю... Да и сложно сейчас что-то натворить, в коляске-то...

— Ну, не то, чтобы жалуются. — Вступил в беседу Басманов. — Скорее, подозрение на тебя возникло. Ты ведь на День Армии и Флота двадцать второго февраля на праздничном собрании выступал? Выступал. О том, что всем ветеранам войн и боевых действий надо объединиться — говорил? А?

— Говорил.

— Во-о-от! Не отрицаешь. А Конституцию ты, соратник, читал или не читал?..

— Читал. В школе же на обществоведении преподают.

— Значит, плохо читал. Или после школы позабыл. А ведь в Конституции, соратник, ясно сказано, что в СНЕ не допускается создание партий и движений за исключением уже существующих, поскольку оно, их создание, ведёт к дестабилизации и расколу общества. А в Уголовном Уложении указаны и меры, применяемые к участникам таких незаконно созданных объединений. Очень, я тебе скажу, неприятные меры.

— Так я это... — Я был неприятно удивлён. Понятно, что в своём выступлении я ничего такого противозаконного не имел в виду... Но формально получился действительно антиконституционный призыв. А это уже подпадает в сферу внимания ГСБ. Связываться же с гээсбистами — помилуйте, боги! — Виноват!

— Именно, что виноват. А виноватых всегда бьют и плакать не дают!

Лавр Георгиевич отхлебнул гранатового сока и продолжил:

— Но вот стоит ли принимать к тебе репрессивные меры, а, Владимир Анатольевич? С одной стороны, ты, как сам признался, виноват. Это так. Тем более, что присутствовавшие тогда на торжестве тебя услышали и некоторые потихоньку начали эту неверную идею обсуждать. Слухи пошли... Разные.

А с другой стороны — ты личность известная и известная заслуженно. 'Серебряный Крест' за минувшую войну сколько народу получило? Сотни две с небольшим, ну, может, двести пятьдесят-двести семьдесят. Это 'Бронзовых' кавалеров несколько тысяч, каждого не упомнишь. В прессе про всех вас писали, в ВИСе каждого не по разу отметили. И если герой войны, да ещё и тяжело раненый, попадёт под суд — это может вызвать... нехороший резонанс может вызвать. Согласен?

— Так точно, согласен.

— Тебе внимание ГСБ к твоей особе не нужно. Нам, естественно, оно тоже ни к чему: ведь ты не просто знаменитость, пусть и не первостепенная: ты наш соратник по Движению Национального Объединения. Причём не рядовой носитель стального орла. А этот факт уже влечёт заметно более жёсткие последствия. Я ясно выражаюсь?

— Предельно, соратник Басманов!

— Хорошо, что ты понимаешь: твои неприятности — они не только твои или твоих друзей и родных. Это ещё и наши неприятности, а неприятности нам не нужны.

— Да, я понимаю...

— Альберт, я же говорил, что Владимир человек умный. Будь добр, введи его в курс дела в части, касающейся.

Хирн, всё это время неспешно пускавший колечки табачного дыма, положил сигару к стопам голографической Венеры и, сплетя пальцы рук напротив своего живота, улыбнулся. Вот только в его улыбке не было мягкости и задушевности: так, вероятно, растягивает губы кот, унюхавший притаившегося в темноте амбара мышонка.

↓ Содержание ↓