Человечье сердце

Олег Верещагин

ЧЕЛОВЕЧЬЕ СЕРДЦЕ

Есть у вас бесстрашье,

Сила есть — навечно...

...И должно быть сердце.

Сердце человечье.

Р.Рождественский. Просьба.

НАЧАЛО 2-ГО ГОДА ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ЭРЫ.

ПЛАНЕТА ЦЕРРА-ПРИМ.

— Значит, не передумаешь?

В голосе спрашивавшего было искреннее огорчение. Он сидел за круглым столиком, сцепив на нём — рядом с двумя высокими стаканами, четырьмя пустыми и двумя — наполненными желтоватой явно холодной жидкостью — длинные узловатые пальцы, украшенные двумя перстнями с искристо поблёскивающими причудливо огранёнными камнями — прозрачным и синим — и навалившись на край стола — это огорчение выдавала сама поза. Круглое, уже немолодое, с морщинами тут и там, но всё ещё сохранившее характерную для его расы — джангри — тонкость черт лицо, природную бледность которого не мог перебить даже многолетний космический загар, ярко-синие глаза, даже густая грива чёрных волос, в которой красиво блестели частые серебряные нити — всё это было огорчённым, если так можно сказать.

Его собеседник, сидевший напротив (и в то же время они оба устроились так, чтобы видеть дверь) и привалившийся затылком к серо-коричневой глинобитной стене, хранившей тут, внутри, прохладу кондиционированного помещения — молчал. Он был намного моложе джангри — практически мальчик — и явно принадлежал к другой расе. Об этом говорили и серые глаза, и такие же длинные, как у старшего товарища, но — русые волосы, заплетённые на затылке в тяжёлую, тугую косу, и сами черты лица. Дорогая светло-коричневая кожаная куртка со множеством карманов и увесистый рабочий пояс, потёртые штаны из прочного тканепластика и высокие сапоги на толстой подошве с ремнями — весь этот наряд, так не подходящий к адскому безводному пеклу Церры, ясней ясного говорил о том, что мальчишка — космонавт, как и его собеседник. К поясному ремню и правой ноге была пристёгнута большая открытая кобура трианского иглопистолета с переделанной рукояткой, отличного оружия для скоротечных схваток в узком пространстве, когда противники почти не защищены бронёй. Рукава куртки были подсучены, открывая мускулистые руки с тонкими запястьями, коричневые перчатки без пальцев плотно облегали кисти.

Видимо, они говорили уже долго — и скорей всего не напрасно выбрали этот уголок кафе, где гудел и пощёлкивал не слишком отлаженный увлажнитель воздуха. Впрочем, народу в забегаловке было совсем мало — не то время суток, это вечером тут будет не продыхнуть и не протолкнуться... Тут всегда было так — дешёвая сносная кухня, нелюбопытный и быстрый персонал (как и хозяин, весь он был из нэрионов — едва ли не единственные добровольно оказавшиеся на планете и оставшиеся тут жить представители этой недавно обрётшей свободу расы), возможность, уже съев заказ, сидеть за столом сколько угодно, не ожидая вот-вот, что сейчас тебя не слишком вежливо "попросят"... Забегаловка пользовалась большой популярностью у всех, кто связан с космической торговлей, ещё задолго до того, как началась война с землянами, да ещё до того даже, как об этих землянах кто-то что-то вообще узнал. А вот поди ж ты — вся Галактика меряет сейчас свою историю по этим рубежам: "до землян", "когда земляне отступали" и так далее...

... — Ты тоже думаешь, что это пропаганда? — неожиданно спросил мальчик, когда джангри уже, кажется, перестал ждать ответа и взялся за стакан.

Джангри отпил, явно задумавшись. И решительно сказал, с пристуком ставя стакан на шероховатую белую поверхность стола:

— Нет. Как раз-таки этого я не думаю. Просто... ты сам мне сто раз говорил, что совсем не помнишь Землю и почти не помнишь, как жил дома, в той земной колонии. Так чего тебе искать на этой Земле? Посмотри на меня — я не был на Джангре почти сколько себя помню. И не тянет. Неужели Земля сейчас, после войны, лучше Джангра?

— Да не в этом дело... — задумчиво пробормотал мальчик. Казалось, он сам не уверен в том, что говорит — но в то же время...

Его собеседник уловил эту нотку неуверенности и, словно бы воспрянув, усилил напор:

— Да подумай сам, к чему тебе уезжать куда-то?! — он вновь стукнул стаканом об стол. — Ты же отличный специалист. В корабле у тебя доля, ты соображай головой! Вся команда на тебя смотрит, как на талисман, ты сам это знаешь. А время сейчас такое — очень прибыльное время, перевозки нужны всем, а тем более — такие, когда перевозчик не спрашивает, что перевозит, — джангри подмигнул и хлопнул по плечу, протянув руку, улыбнувшегося мальчишку. — Ну?!

— Нет, Дэайт, — вдруг решительно сказал тот — как будто напористость старшего собеседника возымела обратный эффект. — Нет. Прости, но я уеду.

— Правду говорят, что все земляне просто-напросто ненормальные! — Дэайт в ненаигранном жесте изумления и почти злости воздел руки — так резко, словно собирался подбросить вверх потолок.

— Разобраться бы мне ещё, в какой степени я могу считать себя землянином... — пробормотал мальчик, не спеша вставать после своих решительных слов. Но потом решительно поднялся. — Мне пора.

— Если бы твои земляне были такими благодетелями — они бы добили джаго, — проворчал, снова берясь за стакан и решительно его допивая, Дэайт. Подобно почти всем своим соплеменникам, к какой бы из наций Джангра те ни принадлежали, он ненавидел джаго — уже просто за то, что те не позволяют Джангру всерьёз выйти в космос, висят над ним и его немногочисленными владениями, как тяжёлая душная туша. Затем он хмуро продолжил: — Послушай вот напоследок. Если на твоей волшебной Земле что-то обернётся как-то не так... или там тебе просто не понравится — ты можешь вернуться на "Маэт". Пока мы летаем — у тебя будут место, доля и прибыль по курсу. Так я скажу — и никто не возразит. Найдёшь нас, и никто даже не спросит, где ты был и почему вернулся. Понял?

— Понял, — мальчик нагнулся и, обняв пожилого мужчину, потёрся щекой о его затылок. Молча.

— Иди уже, — джангри оттолкнул его. И поднял руку, показывая официанту, что хочет выпить ещё...

...Сашке — мальчишку звали Сашкой, а фамилии он не помнил — очень хотелось оглянуться на пороге, но он одёрнул себя, напомнив, что, в конце концов, идёт не на смерть и в любом случае скоро встретится с Драйей вновь. Двумя пальцами небрежно, но точно, надвинув на нос и рот маску, он распахнул дверь и, выходя, кивком опустил на глаза очки. Он мог бы вполне обойтись довольно долго и без того, и без другого — но ослепительно-яркий, иссушающе-жаркий полдень, обрушившийся со всех сторон сразу, заставлял думать, что маленькие послабления-удобства — не такая уж плохая вещь.

Церра ранее была колонией скиуттов и на протяжении всей войны сохраняла некий полунейтральный статус — не существовало никакой формальной договорённости, но на планете воюющие стороны старались не допускать конфликтов. С победой землян и получением скиуттами полной независимости для планеты и её аборигенов — полувымершего вялого племени — мало что изменилось, хотя скиутты по настоянию землян и предпринимали кое-какие шаги по "моральной реабилитации" церритов. Сашка об этом знал — и совершенно этим не интересовался, если честно. В Галактике куча страдающих рас, надо всеми не наплачешься. Да и много кто в своё время плакал над бедами маленького Сашки?

А вот оказалось, что есть те, кто, во всяком случае, об этих бедах помнит. Это было странно. Это пугало. И притягивало.

Он всё-таки не выдержал — оглянулся, уже отойдя от широкого невысокого крыльца.

Справа и слева над входом в забегаловку висели длинные четырёххвостые флаги свободного Нарайна, зелёные с золотым узором на косицах и чёрным мечевидным знаком в крыже. Хозяин повесил их тут ещё до того, как закончилась война, когда земляне взяли Сельговию. Ходили слухи, что он и раньше помогал земной разведке, но слухи слухами — а вот эти флаги были ощутимой реальностью, так сказать. И это было ещё одно напоминание о странной, загадочной Земле.

Сашка передёрнул плечами и, развернув их, слегка развинченной, уверенной походкой пошёл прочь. Шёл он небыстро, но уверенно — и многие прохожие разных рас уступали ему дорогу, хотя он не требовал этого и ничем не показывал, что может потребовать.

Сашка раньше был уверен в том, что в таких случаях "работает" его уверенный вид. Никому не хотелось связываться со злым щенком, у которого точно под пальцами правой расслабленно опущенной к бедру руки — оружие. А сейчас он задумался: может быть, это потому, что он — землянин?

Землянин ли? Вот в чём вопрос...

Ноги не несли прямо к цели. Мучительно толклись в голове мысли, решимость, которую он выказал и высказал в разговоре с Драйей, то никла, то вспыхивала — как живой огонь в настоящем костре; последний раз они разжигали такой совсем недавно, около десантного катера здесь, в пустыне. Плотные, невесомо-лёгкие, почти белые, сплетённые в тугие клубки здешние растения, сухие, ломкие — горели быстро, вот именно таким пламенем...

Он свернул в полузаброшенный квартал. Здесь только белые штрихи посадок, с лёгким громом расчёрчивавшие небо то и дело, напоминало о том, что есть космос и что совсем рядом кипит жизнь. В рушащихся, старых зданиях слева и справа почти никто не жил — прятались преступники, дезертиры и беглецы всех мастей и рас, обитали окончательно опустившиеся и на всё плюнувшие местные... Скиуттские патрули появлялись тут часто, но с ними никто не осмеливался связываться, а сами скиутты ленились и брезговали лезть в руины или ещё хуже — полуруины. Квартал этот должен был вывести к цели — только позже. Чуть позже. Надо было ещё подумать.

Ты не думаешь, сказал себе Сашка. Ты трусишь.

Эта мысль разозлила, и он, печатая шаг, вздымая облачка белёсой, раскалённой, лёгкой пыли, пошёл посередине улицы, как на параде.

Слева над закрытой дверью, которую не открывали, наверное, уже долгие годы, видна была здоровенная надпись и когда-то яркая, но сейчас сильно выцветшая и облупившаяся надпись на русском. Разобрать можно было лишь невнятное

За у оч я

"ЕЛ КЪ"

В большой стеклянной витрине (треснутое тут и там стекло заклеено наспех полосками бумаги) грустно пылился стереоэкран, над которым повисла на одном креплении полочка. Ниже валялись какие-то запылённые листки с неразличимыми надписями и рисунками. Сашка и в этот прилёт и в прошлые неоднократно проходил мимо этого помещения и размышлял, что же тут такое было? На ум приходило всякое, но — ничего внятного. Как-то раз он даже подумывал забраться внутрь, но потом раздумал...

...Запущенная улица вывела на другую — собственно, куда Сашка мог бы прийти почти сразу из забегаловки. Народ тут кишел, по центру пробирались самые разные экипажи — дикое смешение эпох и систем. Надо толпой плыли шлемы скиуттских патрульных — а две паровых машины стояли прямо посреди улицы с обеих сторон входа в земное представительство.

Сашка уже не раз подходил в последние дни к этому зданию. Он был уверен, что изнутри его заметили давно и время от времени размышлял, что они там думают по поводу мальчишки-космонавта, который отирается у ворот, но почему-то не заходит? Земляне были сейчас бешено популярны, вокруг посольства всегда можно было встретить десятки существ разных рас, пришедших просто поглазеть... но вот человекоподобные среди них оставались редкостью.

Сейчас никакого исключения не наблюдалось. В открытую дверь — в больших воротах — то и дело кто-то входил и выходил, играла выше по улице музыка (в исполнении оркестра шэни звучала какая-то земная мелодия), несколько уличных торговцев удачно развернули свои ларьки, стояла группа о чём-то тихо переговаривающихся свистящими голосами и явно страдавших от жары йостигэнцев в охлаждающих костюмах, трое корреспондентов-мьюри совершали какие-то непонятные эволюции вдоль забора, двое гаргайлианцев в одежде священников Объединённой Православной Церкви разговаривали с землянином, одетым так же, группа харг-каарт в земной военной форме ела что-то, сидя в тени растущих вдоль стены раскидистых приземистых к-тиирцов... Глаза разбегались, когда пытаешься сразу охватить взглядом всех. Но в дверь никто не ломился, многочисленных входивших вежливо останавливали двое землян в броне тяжёлых пехотинцев и с оружием наизготовку. Впрочем — не задерживали, пропускали очень быстро.

Сашке вдруг ужасно захотелось вернуться на "Маэт". В свою небольшую, но удобную каютку, к которой он прикипел душой за то время, пока летал с Драйей. Там, где всё понятно, привычно и размеренно, где жизнь размечена по графику, который можно увидеть просто-напросто на двери капитанской каюты. Где каждый закуток знаком и по запаху в любом уголке корабля можно определить точно, что готовит на камбузе Латтан-ди, кок-гаргайлианец, один из трёх (считая самого Сашку и триания-штурмана Саурямоо) не-джангри среди двенадцати членов шумного, ругачего, вроде бы безалаберного, но дружного и умелого торгового экипажа.

Он упрямо вздёрнул подбородок, стаскивая с него маску. Вобрал невероятно сухой, горячий воздух. Решительно пересёк улицу и подошёл к пропускному пункту.

Огоооо! Земляне оказались огромными — на расстоянии они виделись меньше. Шевелящаяся куча брони, вместо лица — яркий блик забрала. Тут ничего не стоило оробеть. Но Сашка в жизни видал всякое и теперь, окончательно решившись, в ответ на вопрос о цели посещения и документах ответил коротко "по личному делу" и протянул опознавательный маячок джангийского образца. Фальшивый, разумеется. Верней — не фальшивый, настоящий, просто Сашка никогда не был джангри и маячок сделали специально для него. Короче, как-то так.

Сбоку в толстой стене, оказывается, была глубокая ниша и в ней стоял, ощетинясь двумя блоками стволов, киберстрелок. Землянин провёл маячком над выдвинутой из бронированного носа машины пластиной универсального сканера, вернул приборчик Сашке и сказал:

— Добро пожаловать на земную территорию. Удачного разрешения вопроса.

Он говорил по-русски, но с каким-то акцентом, хуже Сашки, который нередко путал и забывал, а ещё чаще — коверкал без постоянной практики слова языка, который считался его родным. А голос был доброжелательным — не наигранно и не дежурно доброжелательным, Сашка умел такое различать.

Землянин на самом деле желал незнакомому мальчишке добра...

...Оружие сдавать не пришлось. Земляне словно бы не заметили его. Это могло быть невероятной беспечностью — но скорей осознанием собственной силы и презрением к той всеобъемлющей осторожности, которая очень часто переходит в трусость незаметно для самого осторожничающего.

Огромные деревья с почти белыми, лишь с лёгкой зеленцой, гладкими стволами и купами огромных листьев почти закрывали большой двор благословенной тенью. Платаны, вдруг подсказала память — эти деревья так назывались. Земные деревья, они могли расти в здешнем климате, если их хорошо поливать. С этим тут проблем не было. За платанами шуршали отчётливо увлажнявшие воздух фонтанчики, а один, большой — шумел посреди двора. Мужчина в старинном доспехе, широко расставив ноги, трубил, запрокинув голову, в длинный прямой рог, из которого била вода, рассыпаясь на стороны каскадом.

Именно к фонтану сходились (или расходились от него?) все дорожки. Они были выложены белой шероховатой плиткой и возле каждой на деревянном столбе висел, чётко указывая направление, указатель, иногда даже не один. Глаз Сашки зацепился за слово "кафетерий" и он подумал, что как следует сегодня ещё не поел и что можно туда заглянуть, а потом признался себе, что трусит.

Впрочем, надпись "Приём посетителей" там была рядом. Как и все надписи, она была двуязычной — на русском и английском — а время от времени мигала и сменялась ненадолго знаками того или иного языка Галактики. Спрашивать никого не пришлось, хотя во дворе было достаточно народу — в основном земляне, но не только. Слышно было, как кто-то (ощущалось, что это запись) поёт —

— Заплачет солдатка, упав ничком —

Солдат объяснить не смог,

Что плакать не надо, что выбрал он

Лучшую из дорог...

...Тропинка, на которую отправил его указатель, упиралась прямо в двери — за углом здания, не в парадный вход наверху солидного крыльца, где каждая ступень лестницы с обеих концов была украшена декоративными вазами на массивных невысоких колоннах. Кстати, по этой лестнице никто особо не ходил, а вот в дверь, над которой располагалась та же надпись про приём посетителей, входили и выходили из неё каждые несколько секунд. Дверь была раздвижным автоматом и закрытой, по сути, не оставалась...

...В ярко освещённом вестибюле было прохладно несмотря на дверь. Воздух был нормальной влажности, пол устилал зеленовато-коричневый ковёр с коротким густым ворсом, прочно глушивший шаги, отчего в вестибюле стояла тишина, хотя и тут хватало самого разного народу. За длинной стойкой сидели с десяток девушек в военной форме. Одна из них — от неё как раз отошёл похожий на ворох дорогих тканей носатый калм — посмотрела на Сашку и приглашающе улыбнулась.

Он вздёрнул нос и с независимым видом, решительным шагом пошёл по вестибюлю, незаметно озираясь: где же тут то, что ему нужно?

В простенке между двумя дверями, за которыми вели наверх — влево и вправо — лестницы, замер часовой в синем с золотом (1.). За его спиной Сашка разглядел складки алого знамени, увенчанного золотой ладонью и украшенного такой же свастикой — прославленное боевой знамя Земли, которое знала теперь вся галактика.

1.Цвета улан ОВС Земли.

Ему стало не по себе. Как будто сразу вывернулась наизнанку душа — и то, что её заполняло, оказалось мелким и ничтожным рядом с этим полотнищем, словно бы впитавшим несчётные, несметные реки пролитой землянами в войне крови. Сашка даже удивился сам себе — откуда такие мысли?! Он поспешно отвёл глаза и на правой двери увидел в числе прочих наименований что-то про Плутон.

Мальчишка почти что поспешно юркнул в дверь — и на лестницу. Сверху спускались трое сторков — в ярких парадных мундирах и больших чинах, с непроницаемыми лицами, углом, зажав под мышками свои палки. Следом за ними почти с таким же лицом (а глаза поблёскивали то ли весельем, то ли насмешкой) шагал молодой офицер-землянин в хаки. Сашка пропустил их всех, проскочил в три прыжка лестничный пролёт и притормозил — на площадке у двери, ведущей в коридор второго этажа, стоял шикарно одетый мьюри. С недовольным видом, держа в руке изящный карманный компьютер. Вся его поза буквально говорила о том, что ему надо выговориться — и Сашка, отметив это, не ошибся.

— Эти земляне не так уж умны, — мьюри говорил на родном языке Драйи, который Сашка знал отлично. Голос мьюри был сердитым и обиженным, и Сашка, намеревавшийся пройти дальше, не останавливаясь, не удержался от вопроса:

— Что-то случилось?

Джангри и мьюри были родственниками. Но Сашка отлично знал, что хмуроватые, собранные, озабоченные джангри весьма недолюбливают свою богатую, развязную и хитроватую при этом родню. И сам перенял такое отношение. Однако, всё-таки было интересно услышать претензии этого мьюри к землянам...

Видимо, мьюри и правда нуждался в собеседнике. Он готовно подшагнул ближе, даже чуть склонился к Сашке (запахло парфюмерией и жевательной палочкой), потом быстро огляделся и прошептал прямо в ухо мальчишке:

— Формула разоружения! (1.)

1.На самом деле идея формулы разоружения взята мною из одного из рассказов В.С.Высоцкого о реальном случае, свидетелем которому он был.

После чего отстранился с победным видом и несколько раз значительно кивнул. Глаза его гордо блестели.

Сашка ощутил себя дурачком. Ему явно сказали что-то важное, а он не понял — что. Однако, задавать дополнительные вопросы не пришлось. Мьюри обнял Сашку за плечи (отвратительный жест!) и снова зашептал, то и дело озираясь, словно вокруг кишел народ:

— Последние семь лет я работал над этой проблемой — над формулой разоружения. Это синтетическое знание, для полного овладения которым следует углубленно изучить множество отраслей знания, если вы... вы ведь космолётчик?.. понимаете меня. Но фокус в том, что после всех сложностей выведения формулы применение её крайне просто и логично, доступно даже профану, знакомому лишь с азами алгебры и логики — а результат просто-таки сокрушительный!!! Понимаете?! Недлинный ряд чисел и знаков, — мьюри провёл по воздуху свободной рукой, — и Галактика навсегда избавляется от войн! Разумеется, когда я понял, что моя работа увенчалась успехом, я тут же поспешил предложить формулу землянам, как расе, наиболее заинтересованной в таком, эммм, развитии событий. Причём без-воз-мезд-но, движимый исключительно стремлением к миру во всём мире!

— И они?!. — поневоле заинтересовавшись, понукнул Сашка.

— Они меня выслушали до конца, бегло просмотрели выкладки и попросили удалиться, — с невыразимым отвращением произнёс мьюри. — У них в руках была власть над Галактикой, но они не смогли даже осознать этого. Я просил, чтобы с материалами ознакомился специалист, но какой-то солдафон, на вид — ваших лет — ответил, что он кто-то там такой из какого-то там семейства, что у него какое-то научное звание по биполярной математике и что он очень огорчён, но у формулы вечного двигателя больше шансов воплотиться в жизнь, чем у моего, как он выразился, "малоадекватного синкретизма". Биполярная математика, вот ведь! Биполярное расстройство! Обскуранты!

"А, — сообразил наконец Сашка, — ну, понятно..." Он встречал таких даже в рабстве — не просто фанатики какой-то идеи, а откровенно на ней спятившие. Интересно, что подумали земляне, когда он начал им всё это излагать? Хотя... наверное, к ним подобные являются каждый день. Он уже начал подумывать, как отделаться от мьюри, не нашумев, но тот неожиданно равнодушно отстранился и зашагал вниз по лестнице, на ходу включая свой аппаратик и что-то бормоча.

Сашка перевёл дух и, не оглядываясь, шагнул в коридор.

Навстречу сразу попались несколько молодых парней в разномастной военной форме. Видно было, что это ветераны, видно по лицам, по их особому выражению, видно и по планкам наград — и как-то очень неуместно в понимании Сашки звучала в их устах песня, которую они даже не пели, а весело горланили под аккомпанемент гитары в руках идущего в середине группы:

— Слева — мама, справа — папа,

И я — классный такой! —

Босиком иду по лужам,

улыбаясь прохожим!

Мне всего четыре года,

Карамель за щекой —

И я сам — на карамельку

похожий!

Не переставая петь под гитару, они спокойно расступились, пропуская насторожившегося Сашку. И пошли дальше, а он — он не выдержал, оглянулся, слушая незнакомую песню...

А потом он вдруг сообразил, что стоит у нужной двери. На ней — первой справа — была обычная, не электронная, табличка с надписью на десятке языков. Сашка прочёл, бездумно скользя взглядом со строчки на строчку (он знал эти языки почти все):

Межимперская Комиссия Плутон.

Филиал работает круглосуточно.

Сашка задержал дыхание и, с трудом удержавшись от желания зажмуриться, толкнул дверь...

...Окончившаяся не так давно война оставила после себя проблем как бы не больше, чем приходилось решать в собственно военные годы. Галактика шевелилась, как растревоженный муравейник. Множество получивших свободу не знали, что с ней делать. Не меньше было и тех, кто решил, что свобода им дана только для того, чтобы можно было тут же приняться лишать её других. Хватало и третьих — тех, кто вообще не мыслил такими категориями, но твёрдо был настроен ловить, а то и глушить рыбку в мутной воде. Лишившиеся власти не собирались мириться с этим. Получившие власть не понимали, как ею распорядиться. По стремительно набухавшей новыми войнами Галактике перемещались в бестолковом, но для них крайне важном движении десятки миллионов живых существ, у каждого из которых была цель — зачастую, понятная только этому конкретному существу. Миллионы разумных желали вернуться в родные места — и не имели возможности сделать это. Миллионы других не менее разумных больше всего боялись, что их вернут на родину и готовы были пойти на что угодно, дабы избежать такого исхода. Скороспелые пиратские флотилии, честолюбиво-властолюбивые (или, что ещё хуже, искренне-пассионарные) строители собственных сиюминутных государств, вспухшие мутным половодьем контрабандные потоки, неожиданные миграции, хаотичные пока что мелкие войны — всё это оказалось на руках землян, как невоспитанный, бестолковый, агрессивный, разноязыкий и несчастный огромный детский сад на руках у кучки усталых, замотанных воспитателей. Кстати, подобные случаи тоже имели место без всяких "фигурально выражаясь".

На землян глядели все, без исключения. С ненавистью или с любовью, с завистью иди с надеждой, недоверчиво или влюблённо, но — все.

Наконец, в Галактике блуждали миллионы и самих землян. Многие из которых даже и не помнили, что Земля — их Родина. Другие боялись вернуться. Третьи вернуться стремились — и не могли. Четвёртые просто хотели вернуться как можно скорей. Именно для работы с ними со всеми и была создана Комиссия Плутон, даже Сашка слышал о ней. Слышал ещё до того, как решился... нет, вообще до того, как задумался о Земле.

...Внутри к его удивлению оказалась не одна комната, а снова большой и довольно шумный коридор с десятком дверей на каждой стороне. Шумным коридор был от того, что в нём не только сидели на удобных мягких диванах вдоль украшенных пейзажами палевых стен люди, но ещё и от того, что не меньше десятка маленьких детей играли в дальнем конце, где стояли несколько деревьев в кадках и располагалась крохотная, но симпатичная спортивная площадка. Правда, ещё больше детей, в том числе и такого же возраста, жались ко взрослым. Помимо этого, орали двое малышей. И в завершение всего под потолком светился экран, на котором высвечивались цифры, дублировавшиеся женским голосом — он то и дело просил "при наличии талона номер такой-то пройти в кабинет номер такой-то" — и над одной из дверей (как правило, в этот момент она распахивалась и оттуда кто-то выходил) начинал пульсировать зелёный сигнал.

Сашка не то чтобы растерялся — просто он совершенно не ожидал такого. Слегка удивлённо он оглядывался кругом, не в силах привыкнуть к мысли, что он, оказывается, и правда не один такой, и загадочная комиссия, почему-то названная (он уточнял) по имени невзрачной окраинной недопланетки Солнечной Системы, похоже, завалена работой. Это подбадривало, но и настораживало — Сашка не любил, когда что-то куда-то приманивает разных существ, высока вероятность ловушки или обмана.

Из двери рядом с ним вышла — спиной — женщина с двумя детьми, мальчиком лет пяти и девочкой чуть постарше. Дети цеплялись за материнские локти, а женщина плакала, улыбалась и всё норовила поклониться внутрь кабинета, но тут же явно сама себя одёргивала. В руках, сжатых перед грудью, она держала пластиковую карточку. Закрыв наконец дверь, она скользнула по Сашке (за её спиной вошёл внутрь хромающий молодой мужчина с напряжённым лицом) невидящим взглядом, но потом моргнула и сказала голосом, исполненным недоверия и в то же время тихого счастья:

— Сразу всё дали. Понимаете, сразу. И мне и им, — она уронила карточку (Сашка поймал её на лету стремительным движением и подал обратно), обняла детей. — А они ведь Земли и не видели... они у меня родились в... в... — она уже не обняла, а просто-таки притиснула к себе ребятишек, потом взяла карточку судорожным движением, пошла прочь, ведя детей и что-то шепча, немного похожая на счастливую сомнамбулу.

До Сашки дошло, что зря он стоит просто так. Наискось ближе всего сидел парень его лет — нехорошо худой, с полными недоверия и злости глазами. Но слева и справа к нему приткнулись ещё трое мальчишек лет по 5-10, они спокойно спали, губы у всех троих были в крошках и каком-то соусе.

— Тут где-то надо записаться? — деловито спросил Сашка. Парень смерил его взглядом, помолчал, потом словно бы нехотя, но вполне вежливо ответил на куда более чистом, чем у Сашки, русском:

— Вон, позади тебя, в стене — автомат. Просто кнопку ткни.

Сашка поблагодарил кивком, про себя ругнувшись, повернулся. В стене и правда мерцал экран — серебристо-серый, вогнутый — и под ним единственная белая кнопка и узкая щель. Кнопка была отчётливо вогнута тоже — и не сама по себе, её стёрли касания. Он нажал кнопку — и наружу выскользнул маленький белый листок с цифрами "57-4", а тот же голос, но исходящий из экрана, его уведомил, что следует дождаться вызова по талону номер 57 и пройти в кабинет 4. Если же есть какие-то предварительные вопросы — следует приложить ладонь к экрану и отчётливо озвучить их на любом языке.

Предварительных вопросов у Сашки не было. Он отошёл от аппарата, помедлил, прошёлся по коридору, с интересом разглядывая картины — это были именно картины, не снимки. Пейзажи и только пейзажи. Красивые. Сашка бывал на ботанически геоморфных планетах, многие растения казались знакомыми, уже виденными... вот только — когда и где? Может, в детстве, когда он жил... жил дома? Или всё-таки из его... путешествий?

Он усмехнулся — "путешествий". Ну да. Прошёл поближе к площадке, посмотрел, как барахтаются, кувыркаются и вопят дети. Подумалось: а ведь он никогда не играл вот так. Вообще — играл. Даже в самые страшные дни находились и время, и желание. Но не так, нет. С оглядкой. И тихо. По крайней мере, помнилось только такое. Когда его взял к себе кен ло Артан — он был уже слишком взрослый. Или казался себе таким, какая разница... А, может быть, случись та неожиданная свобода на пару лет раньше — и он бы снова научился играть вот так, как эти? Ведь ты не знаешь, Сашка, какое у них было ещё недавнее прошлое. Может быть, не слаще твоего?

Нет, наверное всё-таки слаще. Ведь они тут все — с родителями. Как минимум, с матерями. А он... почему у него получилось — как получилось? Он отчётливо вспомнил страшное, беззащитное одиночество, когда даже брошенный лишний кусок пищи казался праздником. И землян, которые встречались на его пути — таких же рабов, которые ничем не могли ему помочь.

Почти все хотели. Очень многие пытались. Но по-настоящему никто не смог и не мог...

... — При наличии талона номер пятьдесят семь просим пройти в кабинет номер четыре.

Сашка остался спокойным, заставил себя не дёргаться и не убыстрять шага. Но, открывая дверь, понял, что сжимает кусочек бумаги так, что тот прилип к пальцам, промок от пота.

Он прикрыл за собой дверь и, повернувшись, внимательно огляделся.

Землян внутри было двое, а сама комната напоминала обыкновенный офис — сколько Сашка видел их и на поверхности планет, и на космических базах... Зелень, густо закрывавшая большое окно, впрочем, была незнакомой. Над большим экраном висели какие-то портреты и тот же, только небольшой и не такой... парадный, что ли? — алый флаг с золотой свастикой.

Второй землянин (он вальяжно так стоял спереди-сбоку у стола, попался на глаза первым, но Сашка о нём почему-то подумал сразу именно так: "второй") был ненамного старше самого Сашки — коротко стриженый красавчик, но серые глаза были жёсткими и пристальными. Голубой идеально сидящий френч украшали золотые петлицы с серебряными молотообразными знаками (по два), узкие тоже серебряные витые погоны пересекали плечи, на белых брюках, без единой складочки заправленных в сверкающие чёрные сапоги, поблёскивали золотые лампасы.

Старший был одет в так же идеально пригнанное малиновое с золотом; на петлицах — колёсообразные знаки (1.). Грубоватое широкое лицо с тяжёлым подбородком, тоже короткая стрижка (почти сплошь седая). И глаза — жёсткие и пристальные. Глазами они оба были похожи.

1.Описаны лейтенант корпуса армейской авиации и майор корпуса ксенологов. Удивляться присутствию офицера авиации не следует. Огромное количество военных разных родов войск ещё какое-то время после окончания войны служили в этом чудовищно разросшемся корпусе на самых разных должностях — не хватало людей для решения массы возникших вместе с победой проблем.

Но в глазах ни у того, ни у другого не было ни злости, ни высокомерия, ни жестокости.

— Это вам отдать? — Сашка внимательно изучал землян, протягивая талон.

— А вот сюда, — сказал младший, указывая подбородком (Сашку резануло — у джангри подобный жест подчёркивал высокомерное отношение к собеседнику) на торчащий на углу стола металлический штырёк, густо унизанный такими же кусочками бумаги. Мальчишка, шагнув, насадил свой номерок туда же и, стрельнув глазами на старшего землянина, указавшего в сторону стоящего чуть сбоку глубокого мягкого кресла, опустила в него.

— Майор Тимофеев, Фёдор Фёдорович, — представился старший.

— Лейтенант Янсен, — коротко сообщил младший, усаживаясь за компьютер. Вопросительно посмотрел на Тимофеева, который кивнул Сашке:

— Что... вас сюда привело?

Хотел сказать "тебя", отметил Сашка. В русском языке обращение на "вы" относилось либо к старшему, либо к уважаемому, либо к постороннему. А на "ты" называли младших, если хотели нагрубить... или если очень близкие отношения. Дикая путаница, короче.

— Я землянин, — сказал мальчишка и подумал, что он впервые так о себе говорит. По крайней мере, не помнилось ему ещё таких случаев. — Хотел бы... — он не сказал того, что собирался — "...вернуться на Землю", — ...узнать условия возвращения на Землю.

— Судя по всему, вы не бедствуете, — сказал Тимофеев. — Вы космолётчик?

— Да, — Сашка поймал себя на желании облизнуть губы. — Нет... я не бедствую. Скорей наоборот. Материально я вполне обеспечен и мне нравится жизнь, которую я веду.

— Тогда зачем возвращаться? — спросил Тимофеев и Сашка мысленно отметил, что почти то же самое говорил Драйя. И ответил честно:

— Я не знаю.

Это прозвучало глупо. Но земляне даже не улыбнулись. А майор вообще заметил:

— Хороший ответ, — и в его голосе не было насмешки. — Но тогда, может быть, скажете что-то о себе?

— Я помню, что меня зовут Сашка., — ответил мальчик. — Больше... больше ничего о себе. Даже фамилии не помню, — явное усилие — и он продолжал: — Ещё помню маму... руки. Помню, что у нас была кошка. Вот... всё.

Он замолчал, наклонившись вперёд опустив руки между колен — обычный растерянный мальчик. Тимофеев мягко спросил:

— А сколько было лун на планете, где вы жили?

— Лун?.. — встрепенулся Сашка, но тут же увял: — Нет, не помню. Я вообще не помню, была ли там луна. Сколько мне было лет, когда меня... нет, тоже не помню. На "Маэт" у Драйи я был почти два года по Джангру.

"Больше двух лет по земному счёту. Сейчас ему лет пятнадцать. Значит, его захватили году в 18-19 Войны..." — подумал Тимофеев и спросил:

— Дэайт Драйа — это торговец и контрабандист с Джангра, капитан грузовика "Маэт"?

— Мы не контрабандисты, — поправил Сашка. — Контрабандой называют перемещение товаров, на котором хотят незаконно получить прибыль власти — те, кто ничего не сделал для их перевозки, или сохранения. Согласно естественному праву, в данном случае незаконны действия властей, а не тех, кто занимается такими перевозками.

— Интересная позиция, — вполголоса сказал Янсен. — Например, перевозками людей для продажи, да?

— Люди — не товар, — так же тихо сказал Сашка, метнув на молодого офицера недобрый взгляд. — "Маэт" не перевозит разумных существ с этой целью.

— На Землю можно вернуться в любой момент, — Тимофеев улыбнулся — улыбка не шла к его лицу, но была явно искренней. — Космолётчику всегда найдётся работа.

— В смысле — так просто... вернуться? — недоверчиво спросил Сашка.

— Пройти медицинское обследование, по желанию — получить универсальное удостоверение личности и сесть на корабль, вот и всё, — подтвердил майор.

— Если я отправлюсь на Землю... я смогу вернуться? — тут же задал мальчишка новый вопрос. — Вдруг мне этого захочется или там не понравится?

— Конечно можно вернуться. Странный вопрос.

— Говорят разное, — возразил Сашка. — Говорят, например, что земляне просто хотят собрать всех таких, как я — и судить их.

— За что? — спокойно спросил Тимофеев. Он уже несколько раз слышал подобное, знал, что примерно то же и так же нередко слышат его коллеги и даже знал, откуда и почему расползаются подобные слухи. Землян информировала об этом разведка Империи Ойрин — одного из сильнейших государств Джангра.

— За предательство, — в упор сказал, как выстрелил, Сашка.

— Какая глупость, — искренне ответил Тимофеев (Янсен возмущённо фыркнул). — В чём твоё предательство? И мы никого не заманиваем обманом и не держим силой. Зачем нам те, кто будет ненавидеть мир, в котором живёт?

— Ну — не знаю, — в глазах Сашки опять было недоверие. Но за недоверием... да, за недоверием пряталось отчаянное желание поверить...

...Айскин Элари — так звали того имперского офицера. Он был в высоком звании, был приближённым Императора, был много кем ещё. Но, как земной разведке удалось узнать, Элари не представлял ни Императора, ни вообще какую бы то ни было из сил Джангра.

Он вышел на связь с земной разведкой в самое неудачное для землян время — когда Альянс сломал хрупкое равновесие фронтов и начал наступление по всем фронтам. Тогда многие из появившихся было союзников в ужасе отшатнулись от Земли, кляня себя за доверчивость и глупость. Элари добрался до землян тяжёлыми и долгими окольными путями и уже поэтому заслуживал уважения, даже если оказался бы агентом врагов.

Но Элари не был агентом Альянса. Он вообще не был ничьим агентом. Хотя представлял не только себя и действовал не только по своей воле.

История, которую он рассказал, многое, очень многое прояснила — потому что была не единственной подобной. Однако, наверное, самой масштабной.

Айскин Элари рассказал о Круге. Так называла себя группа высших офицеров, промышленников-предпринимателей и учёных в Империи Ойрин, стремившаяся объединить планету под властью имперской династии, а затем — бросить решительный вызов джаго. Джагган был главным и основным противником Джангра уже просто чисто космографически. Кроме того, джангри ненавидели джаго, в прошлом это не раз выливалось в войны, которые разрозненные государства Джангра, лишь временами объединявшиеся в непрочные союзы, чаще проигрывали. Однако, даже выигрыши стоили джаго достаточно дорого и удерживали их от попытки уничтожить Джангр. Кроме того, джаго сдерживали сторки.

Сторкам джангри тоже не верили и недолюбливали. В землянах же увидели не то чтобы союзников — хмурые и подозрительные, джангри вообще не были склонны кому бы то ни было доверять — но, по крайней мере, силу, которая может соперничать с Альянсом.

Именно он, Айскин Элари, ещё в начале войны землян со всей Галактикой предложил план "Новый щит". План, который основывался на покупке земных детей.

На Джангре рабовладения не было уже давно, но в большинстве государств сохранялись исправительные трудовые лагеря, в которых условия существования нередко мало чем отличались от рабских. Впрочем, это всё-таки было нечто иное, а Элари никогда не был деловым человеком и, как военный, был смущён собственной задумкой. Кроме того, выяснилось, что детей землян на рынках не так-то и много, ведь Земля тогда побеждала и наступала. Вдобавок, на них был невелик спрос у частников, а перебивать ценами сторкадских латифундистов или кого-то, закупавшего крупные партии для самых разных — но не частных — целей Кругу было трудно даже с его деньгами. Возможно, Круг и оставил бы эту затею, но, повращавшись какое-то время в этом бизнесе, эмиссары Круга начали жалеть, что у них не хватит денег, чтобы выкупить вообще всех землян, для которых рабство был особенно страшно по нескольким причинам сразу. Но Круг поставило строгое условие, и Элари сам его поддерживал — поэтому в течение года эмиссары смогли купить только около сотни мальчиков, которым ещё не исполнилось трёх лет.

И всё же проект оправдал себя. К 14-му году войны у сообщества собралась собственная элитная, замечательно подготовленная, гвардия из нескольких сотен подростков и юношей-землян. первая же тайная операция показала, что один земной солдат стоит полудюжины джангри даже из по заслугам прославленных войск специального назначения. С джаго же счёт шёл на десятки.

Плюс — имелась военная школа, в которой росли и учились ещё более двухсот младших разного возраста, купленных позже. Их учили испанскому языку (он оказался наиболее лёгким для джангри), давали имена и фамилии из того же языка и готовили по земным военным методичкам. Мальчишки, к которым относились строго, но по-хорошему, ни словом и ни намёком не давая им понять, что они куплены за деньги и формально являются рабами, росли сильными и смелыми, были сообразительны и умны и обладали каким-то странным для хмурых, самоуглублённых джангри лёгким, но не переходившим в беспечность, характерную, к примеру, для мьюри, весельем в характерах. Хотя — эти самые характеры были разными, и различия национальностей проявлялись волшебным образом, несмотря на совершенно единообразное воспитание и обучение. Хорошо ещё, сами земляне не задавались вопросом, откуда эти различия — они, согласно специально созданной легенде, считали себя редкой этнической группой самих джангри и эта уверенность в них поддерживалась наставниками.

Наедине с собой Элари часто буквально задыхался от злости при мысли, какая судьба могла бы постичь этих ребят, окажись они в иных руках. И тогда неизбежно приходила и другая мысль — что, может быть, зря Джангр не вступил в настоящий союз с Землёй? Империя Ойрин была сильным государством... нашлись бы и другие государства Джангра, присоединившиеся к ней... Впрочем, это был лишь романтический порыв души. Запертый на нескольких планетах, после поражения в недавней очередной войне с Джагганом почти лишённый военного космофлота, раздробленный на подозрительно косящиеся друг на друга государства Джангр тут же был бы сожран Джагганом даже в одиночку, даже в условиях войны последнего с Землёй — джаго нужен был только повод, а сторки едва ли стали бы на этот раз выступать в роли "беспристрастных арбитров"...

Кроме того, Элари то и дело ловил себя на ещё одной мысли: что он лично просто-напросто привязался к своим сиротам-воспитанникам, о которых часто думал, как о своих сыновьях — которых получил взамен кровных, погибших от рук джаго в последней войне. Мальчишки были светлыми душой, несмотря на суровое воспитание. Они не только крепко дружили внутри своего небольшого сплочённого коллектива, но глубоко уважали наставников, а кое-кого из них и любили — Элари относился к числу таковых и очень этим гордился. Мальчишки прибегали к нему в радости, приходили в какой-то беде и поверяли самые сокровенные тайны — Элари нередко вспоминал, как поразился, когда это случилось первый раз, каким приятным было это чувство близости, как мальчик шептал ему на ухо свой пустячный, в общем-то, но для него самого очень важный и большой, "секрет" и как потрясла его, окаменевшего душой от утрат и поражений ветерана, эта мальчишеская откровенность.

Именно тогда он впервые вспомнил своих сыновей.

Тимофеев в те дни был ещё лейтенантом и присутствовал на встречах с Айскином Элари как специалист-ксенолог. Его потрясло тогда то, что говорил джангри. Так мог бы поступить землянин — презреть всё, презреть даже свой долг, увидев, что дело, которое ты делаешь — некрасиво чисто по-человечески. Что это — не по-людски.

Не все соратники Элари были согласны с тем, что он сделал. По сути, ему пришлось бежать с родной планеты. Потом, по возвращении, его даже арестовывали. Земляне были почти уверены, что его казнят. Но вместо этого — незадолго до Сельговии — Элари появился вновь.

С ним прилетели несколько молодых офицеров-ойрин. И полутысячный отряд крепких парней, отлично вооружённых, обмундированных и обученных, разноликих, но говоривших только по-испански.

Круг принял сделанное Айскином Элари. Круг рассказал своим воспитанникам, кто они, откуда и зачем. И они ответили, что хотят сражаться с врагами Земли.

Тимофеев был тогда уже майором. И снова присутствовал на переговорах — впрочем, в числе многих других специалистов.

— Было много желающих из наших, чтобы присоединиться к ребятам, — говорил Айскин Элари. — Но мы не можем разрешить такое. Если Альянс увидит, что наши открыто и массово сражаются на вашей стороне... — он не договорил. — А испанцы есть испанцы, — и невесело улыбнулся.

Тимофееву довелось беседовать и с самими "гвардейцами". Его поразило, что все они говорили: если мы победим и останемся живы, то мы вернёмся на Джангр, в Ойрин. Мы не знаем и не помним Земли. Но те, кого мы считаем своими общими родителями, сказали нам, что мы земляне и что Земля — планета Добра и Чести. Поэтому мы будем драться с её врагами — они и наши враги.

Отряд отважно сражался на Сельговии. Половина его погибла, из уцелевших мало кто остался нераненым. И все они на самом деле вернулись на Джангр. Никто и не подумал их удерживать.

А Элари появлялся ещё не раз. Имелись сильные подозрения, что он теперь уже "играет" по личному распоряжению Императора Ойрин. Но сведения, которые он приносил, всегда подтверждались.

— Вашим людям, которые сейчас разбросаны по Галактике, будут внушать, что возвращаться нельзя, — сказал во время одного из своих визитов Элари. — Что вы заманиваете их в ловушку. Этим заняты спецслужбы... — и он перечислил несколько рас, вообще не участвовавших в войне. Земляне об этом не знали, но проверка показала, что ойрин и на этот раз сказал правду. Потом Элари добавил хмуро: — Им тоже нужны "ручные" земляне. И у них нет чести. Только желание пользы любой ценой. Самая жуткая вещь...

... — А как ты оказался у Чужих? — спросил Янсен. Сашка бросил на него короткий недовольный взгляд, но ответил сразу:

— Меня схватили лингайцы... это...

— Наёмники сторков? — вспомнил Тимофеев.

— Да... одни из, — кивнул Сашка. — Почти рабы. Я помню, что мне было очень страшно, хотя они не обидели меня. Просто отдали сторкам, как положено, но те потом вернули меня, как добычу — я им был не нужен, наверное...

"Странно. К этому времени сторки уже чаще всего старались оставить сирот-малышей у себя..." — подумал майор, слушая Сашку.

— Потом было много хозяев. Хороших среди них не помню. Были очень и не очень плохие. Я работал... в домах, в полях... Было несколько планет. Мне встречались другие земляне, довольно часто. Поэтому я не забыл язык и имя и я знаю, что я — русский. Но меня снова и снова перепродавали. Не знаю, почему. На Гелео-Нару... не знаю, как эта планета у вас называется... я жил в... как это... цирке, зоопарке? В общем, в месте... в заведении... хозяин, он был зелтрон, ездил по планете и показывал всякие редкости — животных, разумных, а ещё — мы выступали... в общем, тоже не знаю, как это назвать.

— Мерзость, — сердито сказал Янсен. Сашка снова посмотрел на него, но уже без неприязни, кивнул:

— Ну да, если так. Там меня увидел и отобрал у хозяина кен ло Артан. Он был сторк-корсар. Сумасшедший немного. Меня он забрал потому, что решил: я — бог.

— Бог? — быстро и удивлённо спросил Тимофеев. Сашка неожиданно улыбнулся:

— Да. Говорю же, он был сумасшедший. Он на Сторкаде рассорился со всеми, даже со своим Родом, потому что искал живых богов, а это — ересь. Его приговорили к смерти — сам Император — а он бежал... У него я жил дольше, чем у всех остальных, и он почти отучил меня от мысли, что я раб. Вообще он был неплохой — для меня. Учил меня... разному. Говорил, что, когда он найдёт всех семерых главных богов и откроет их родину, то наступит Время Полёта. Ну, вроде как рай для всей Вселенной... Я понимал, что у него и у всей его команды не в порядке с головой, но подыгрывал им... Я уже был очень хитрый и скрытный, другим раб быть не может, если не хочет стать просто животным. Я не хотел. Но "Танелорн"... — "как-как?!" — удивлённо переспросил Янсен, — ...так назывался корабль сторков... уничтожили триании, когда кен ло Артан забрался в их зону — искал какие-то важные артефакты. Я спасся в шлюпке... точней — меня спасли силой, я хотел остаться и умереть. Серьёзно, не шучу. Просто из благодарности, потому что сторки относились ко мне хорошо... и из страха остаться одному. Это было почти на самой границе владений дайрисов, шлюпка приземлилась на Кмриямме...

— Тоже не слышал, — покачал головой Тимофеев.

— Вообще это колония трианий, но полузаброшенная, они там почти не бывают, есть только один космодром, а туземцы — достаточно отсталые... Я не помню точно, сколько там пробыл. У меня были два бластера, я потихоньку пробирался к космодрому, а по пути грабил туземцев. Отбирал еду. Убивал редко, только если сопротивлялись... В конце концов они меня схватили, устроили целую облаву. Я сейчас понимаю, что они просто были очень испуганы — никогда не видели такое чудище, как я, да ещё и нападающее на них... Но тогда мне было не до этого, если честно. Сперва они меня долго били. Целым селением. Я думал, что забьют насмерть и даже обрадовался. Но в конце они мне сломали руки и ноги и выбросили на отвал породы — недалеко от космодрома. То ли почему-то испугались убить совсем, то ли наоборот — хотели, чтобы я мучился как можно дольше... Почти мёртвого меня там подобрал Дэайт Драйа.

— Джангри, у которого вы...

— Да, он... Меня вылечили, и с тех пор я летаю с ним. Я ещё многому научился. Я очень хороший механик и техник. И ещё знаю шесть языков, для торговли это очень полезно. И хорошо стреляю... это тоже небесполезное умение.

Сашка замолчал с видом даже слегка растерянным — кажется, он не знал, что говорить ещё и сам удивился, какой короткой и нескладной была его прошла жизнь. Янсен тихо пощёлкивал клавишами компьютера. Тимофеев помолчал и, видя, что мальчик больше ничего не говорит, дружелюбно предложил:

— Мы можем начать оформление прямо сейчас. Это какие-то пять минут, — Сашка сел прямо. — Но... знаешь что? — теперь и он назвал Сашку на "ты". — У нас на Земле большие семьи. Они редко живут все вместе, но о родстве мы помним крепко. Почти наверняка у тебя есть какая-то родня.

— Родня? — Сашка, это было видно, не сразу понял смысл слова, видно, раньше ему не доводилось его произносить на русском. — А. Я понял... и что?

— Ты мог бы прилететь на Землю, где тебя кто-то, да ждёт, — пояснил Тимофеев. — Я понимаю, что ты ничего не помнишь. Но на самом деле это ошибка. Дело в том, что люди никогда ничего не забывают. Наша память хранит всё, что мы когда-либо видели, слышали, ощущали. И всё это можно "достать". Извлечь воспоминания можно с помощью гипноза.

Лицо Сашки окаменело. Глаза стали недоверчивыми и холодными:

— Нет, — отрезал он. Майор (ему показалось, что послышался сухой металлический щелчок замков — мальчик, сидевший через стол, как будто превратился в сейф с захлопнувшимися дверями) пожал плечами:

— Решать тебе. Неволить не станет никто.

Недоверие из глаз мальчишки не ушло.

— Я подумаю о возвращении и, если решу, приду снова, — сказал Сашка, вставая. В его движениях, в позе, во взгляде — во всём была настороженная готовность драться, мгновенно и насмерть. Но его никто не держал. Никто даже ничего не говорил...

... — Каков... — сердито процедил Янсен, глядя в закрывшуюся дверь. Тимофеев спросил негромко, глядя туда же:

— А чего ты от него требуешь? Ты что, не понимаешь — этот мальчик не землянин? В нём от землянина остались только внешность — и капелька души. Совсем капелька.

— Осталась ли? — Янсен раздражённо закрыл файл. Тимофеев улыбнулся:

— Иначе он не пришёл бы сюда, лейтенант. И мы не можем его оттолкнуть.

— Возможно, вы правы... — протянул Янсен неуверенно.

— Я прав, — майор с шипением налил себе из большого синевато-серебристого гранёного сифона запузырившуюся в стакане минералку. — Ты знаешь, сколько за время войны пропало без вести детей, которым не исполнилось ещё двенадцати лет? Порядка ста семидесяти тысяч, мы пока что точно не можем подсчитать. Большинство из них, я думаю, погибли. Но сколько живут ещё вот так, как этот парнишка? Тысячи? Десятки тысяч, может быть? Где они? Каково им? Я пошёл работать в Комиссию, потому что не могу не думать об этом, Фолька.

— А я — потому что мы победители. И потому что я хочу воплощать собой силу Земли, — Янсен сказал напыщенные слова, даже глупые. Но прозвучали они не напыщенно и не глупо.

Он хотел ещё что-то сказать — но дверь открылась снова, пропуская следующего посетителя...

* * *

Едва выйдя за ворота, Сашка на миг ощутил неистовое желание — повернуться и бежать бегом обратно к зданию миссии, требовать, просить, чтобы ему провели сеанс гипноза; пять минут бега, протяни руку — и твои воспоминания снова с тобой, и с тобой — та женщина, от которой он помнил только руки и которую иногда видел во сне, а потом, проснувшись, мгновенно и обидно забывал... вдруг она жива?! Вдруг жива... мама?!

Он отчаянно замотал головой, забыв, где находится. Нет! И сразу после этого слова пришёл страх...

...Сколько он помнил себя — он всё время жил рядом со страхами и нёс их в себе. Бесчисленные и самые разные, не отпускавшие почти никогда даже во сне. Страхи были частью его бытия, такой же неотъемлемой, как дыхание. Сашка и сам не смог бы себе объяснить, почему сопротивлялся этим страхам — тоже всю жизнь, как мог, не давал им раздавить себя. Хотя и подозревал, что как раз из-за этого его так часто перепродавали — в плачущем, умоляющем о пощаде, кричащем, избитом, униженном, растоптанном мальчишке-землянине хозяева всё равно снова и снова безошибочно ощущали сохранявшийся тонкий и делавший раба потенциально опасным стерженёк упрямой воли.

Это лишало страхи власти над мальчиком. Но не делало их меньше и слабее, нет... А с гипнозом был связан один из самых жутких и непреодолимых страхов — страх потери себя, который он испытывал, когда зелтрон, хозяин цирка, гипнозом принуждал мальчика выделывать штуки, на которые в обычном состоянии у него не хватило бы ни ловкости, ни храбрости, ни бесстыдства. Часть его сознания запоминала то, что он делал, находясь под жутким всевластным контролем — земляне не врали о том, что ничего не забывается. И снова подчиниться чьей-то воле... нет! Нет, нет, нет! Это было слишком жутко.

— Тебе плохо?

Он вздрогнул и обернулся. Оказывается, он чуть не треснулся лбом в ствол одного из к-тиирцов. Слова были сказаны по-русски, и Сашка подумал — может быть, за ним следили... а он расклеился так, что перестал наблюдать за происходящим вокруг. Непростительно!!!

На него смотрели две девчонки. Наверное, чуть помладше его самого. Одинаково одетые — в светло-синие складчатые юбки чуть ниже колен, в светло-зелёные, почти белые, рубашки с накладными большими карманами и какими-то значками на коротких широких рукавах, в одинаковых красных галстуках на шеях и одинаковых серых лёгких туфлях на загорелых, стройных, длинных ногах, чуть припорошённых до самого нижнего края юбок здешней вездесущей пылью. На белых широких ремнях висели небольшие — тоже белые — кобуры пистолетов и коричневые плоские сумки, на головах — такого же, как рубашки, цвета широкополые шляпы, повязанные белыми кисейными шарфами.

А внешне девчонки были совсем разные. Одна — коротко стриженая, темноволосая, с большими, строгими серо-карими глазами. Вторая — с длинной русой косой, в которую была смешно вплетена на конце красная ленточка-бантик, с парой веснушек на курносом маленьком носу и — голубоглазая.

— Что с тобой? — снова спросила она. В голосе были сочувствие и готовность помочь.

— Ничего, — Сашка мотнул головой.

— Ой, мальчишка! — почти испуганно вырвалось у темноволосой, она даже отшатнулась. Русая сделала большие глаза и спросила ошарашенно:

— А почему у тебя... коса?!

— А у тебя? — сердито спросил Сашка.

Девчонки переглянулись недоумённо и весело, дружно прыснули. Темноволосая спросила чуть свысока, но всё равно по-доброму:

— Ты откуда такой?

Сашка молча и мельком посмотрел на неё, говоря глазами: "Отстань!" А сам тут же вернулся взглядом ко второй — русой. Девчонка ему понравилась. Русая ответила прямым смелым взглядом и чуть улыбнулась. Её подруга, так и не дождавшись ответа, бросила:

— Да ну его, Русан, всё с ним в порядке, просто не видит, куда идёт, — они отошли и темноволосая продолжала: — Я в миссию. А ты к дяде?

— Угу, — несолидно угукнула "русая Русана", как про себя подумал Сашка. — Вечером встретимся. Пока-пока.

— Пока-пока, — девчонки отсалютовали вскинутыми поперёк лба ладонями, темноволосая заспешила в тень за воротами миссии, а русая, ещё раз окинув Сашку удивлённым (без капли испуга!) взглядом, пошла по улице, неосознанно-красиво ставя свои ножки.

Сашка пошёл следом. Девчонка сразу оглянулась, молча посмотрела на Сашку, чуть слышно хмыкнула, чуть ускорила шаг и больше не оборачивалась.

Сашка тоже пошёл быстрее, нагнал девушку и, приноровившись к её походке, сказал:

— Я не хотел обижать. Я понимаю, что вы хотели помочь.

— Да я и не обиделась, — пожала плечами Русана.

— Меня Сашка зовут. А тебя — Русана, я слышал. Красивое имя. Как твои волосы.

Девчонка изумлённо посмотрела на своего непрошеного спутника, засмеялась — и Сашка вдруг понял, что она ни разу за всю свою жизнь не встречалась с мерзостью. Не с врагом, не с опасностью, а именно с мерзостью. Он немного смутился, а Русана спросила:

— И всё-таки — почему у тебя коса?

— Так... — Сашка пожал плечами. Если честно, он носил косу, потому что её носил герой серии книжек о космических приключениях, которые Сашка почитывал ещё на сторкадском корабле. Но тот герой был сторк, жил очень давно — и Сашка задумался: может, и правда коса выглядит странно? — А что, нельзя?

— Да нет, носи, — великодушно разрешила Русана и Сашка почему-то глупо обрадовался. — А ты кто? По имени русский, а говоришь немного не так.

— Я... в общем, я землянин, — дипломатично и честно сказал Сашка. Он увидел и понял, что девчонка, в общем-то, не против знакомства и решил действовать дальше. — Если не сильно спешишь — можем пойти вместе.

— В смысле? — удивилась Русана.

— Зайдём в кафе, я знаю тут несколько, в которых сдают чистые комнаты. Посидим, а потом... — Сашка улыбнулся.

— С чего это и какие ещё комнаты? — девчонка свела брови. — Что за предложения? Ну вот что: давай-ка ты своей дорогой, а я своей.

В Галактике хватало представителей неземных, но человеческих рас, и Сашка имел большой и приятный опыт общения с женщинами — продажными или просто готовыми лечь с красивым мальчишкой (и среди них были не только рабыни...)... а был и другой, ещё с его собственных рабских времён, опыт, о котором Сашка не хотел вспоминать. Но он не мог себе представить, чтобы понравившаяся ему женщина его так резко и определённо оттолкнула — и ошалело заморгал глазами. Потом потёр переносицу двумя пальцами, спросил, просияв от догадки:

— Тебе нужны деньги? Сколько? У меня есть... — и, нырнув во внутренний карман куртки, достал сразу несколько монет. — Вот. Тут достаточно?

Это были сторкадские гианы — полновесные, тяжёлые густо-золотые кружочки с парящим на одной стороне над чёткими линиями надписи "ВЫШЕ ВСЕХ" крылатым зверем — и резким, хищным профилем Императора — на другой. Золото ценилось по всей обозримой Галактике — больше, меньше, но ценилось высоко. А сторкадские монеты были известны тем, что ни в какой жизненной ситуации сторки не меняли их веса. Даже калмы верили этим монетам без перевешиваний. Хотя счета экипажа "Маэт" были безналичными, электронными, открытыми в филиале банка "Анатра" на одной из колоний Йенно Мьюри — запас реального золота на корабле имелся всегда.

Бац!

Удар по щеке заставил Сашку сбиться с шага, попятиться. Он едва не упал, запнувшись о свою же ногу. В голове точно бомба взорвалась, вся левая половина лица мгновенно онемела. Скиутт-патрульный, проходивший рядом, быстро повернулся, отстранил с пути остановившихся посмотреть двоих гаргайлианцев, но Русана отмахнулась от него рукой

— Ах ты скотина! — глаза девчонки горели, щёки пылали, казалось, она сейчас вцепится ошалелому мальчишке в горло. — Дрянь ты такая!

— За что ты меня ударила?! Чем я тебя обидел?! — возмутился наконец Сашка. И искренность этого возмущения обезоружила Русану — она тоже растерянно заморгала. — Ты мне нравишься, я хотел просто... — Сашка захлебнулся возмущением, а девчонка стремительно выставила ладонь:

— Стой-погоди. Иначе сейчас ты наговоришь такого, что я просто уйду.

— Не уходи, — хмуро сказал Сашка, с шипением прикладывая к щеке монеты. Повторил: — Ты мне нравишься, я хочу трахнуться с тобой. Я хорошо трахаюсь, ты будешь довольна.

Голубые глаза стали ещё больше.

— В смысле... ты, что ли, хочешь заняться сексом, потому что я тебе нравлюсь? А меня ты спросил?

— Я же тебе сказал. А потом даже предложил тебе деньги...

Девчонка схватилась ладонями за обе щеки. Нараспев проговорила:

— Ну-ты-об-ра-зеееец... А если у меня есть парень? А если я не хочу? А если ты мне не нравишься? И при чём тут деньги?

— Я тебе нравлюсь, — буркнул Сашка. — Это видно.

— Теперь — уже нет... не очень. Меньше, чем сначала, — сердито сказала девчонка. — Ну ты и правда фрукт, животные — и те сначала хоть обнюхают друг друга, покувыркаются там...

— Мне не нравятся такие игрушки, — пояснил Сашка. Русана вздохнула:

— Мда. Мы на разных языках говорим... Ва-аб-ще! Во-первых, мне четырнадцать и я ещё ни разу ни с кем сексом не занималась. Во-вторых, предлагать за такое деньги — значит... ну я не знаю, представь себе, что твоей матери предложил деньги, чтобы, как ты говоришь... трахнуть её — представил? В третьих, у меня сейчас нет парня, но я ни за что не лягу с тем, кого не люблю, а тебя я не люблю, хотя ты мне и правда нравишься. Даже теперь. В четвёртых, секс в жизни не самое важное.

Сашка пожал плечами. С этим он, наверное, был согласен — секс был приятным делом, но не настолько, чтобы из-за него забывать всё остальное. А прочее он не очень понял... хотя слова про мать его почему-то глубоко царапнули. Мальчишка проводил взглядом наконец-то двинувшегося дальше скиутта и уныло сказал:

— Ладно, я пойду. Прости, если я тебя обидел,

Он смущённо убрал деньги и собирался на самом деле уйти, но Русана поймала его за локоть:

— Ты тоже извини, что я тебя треснула, — в её голосе было искренне раскаянье. — Ты ведь, наверное, долго жил среди Чужих. Я должна была сразу понять... — она вздохнула: — Мы помогаем в миссии, ну, в смысле, мы — пионеры, — она непонятно коснулась красного галстука. — Такого насмотришься... могла бы и догадаться про тебя. Просто понимаешь, у нас так не делают. Это нехорошо. Некрасиво.

Сашка всё ещё не понимал, почему. Вслух он это выразил глубокомысленным:

— Странная планета — Земля.

— Не знаю, я никогда не была, — улыбнулась Русана. — Я родилась на Сапфире, потом была на Надежде в эвакуации, а сейчас мы всей семьёй тут живём. И работаем. Мой отец — один из ксенологов миссии, майор Трофимов.

Сашка еле-еле сумел сохранить внешнюю невозмутимость. Он с трудом удержался от желания жалко оглядеться и просто-напросто сбежать. На своего отца, впрочем, красивая Русана не очень-то походила.

— Тогда давай просто зайдём в кафе и поедим, — предложил он. — Я ничего... такого говорить не буду, я просто сам уже давно хочу есть, а тебя накормлю в качестве извинения. Но думать про секс с тобой я всё равно буду, — честно закончил он.

Русана опять засмеялась. Весело глядя на мальчишку, заключила:

— Это не Земля странная, это ты странный! Послушай... когда я была в младших классах — мальчишки иногда дёргали меня за косу. Можно теперь я тебя дёрну? Такой случай для запоздалой мести...

— Дёргай, — Сашка готовно повернул голову. Девчонка слегка потянула его за косу (он ожидал и правда рывка) и задумчиво сказала:

— Я думала, они жёсткие, а у тебя волосы мягкие. Ты смешной с косой... — и тут же без малейшего перехода продолжала: — Если ты правда хочешь есть, могу накормить. Я не люблю ходить в кафе. Верней, не не люблю, а — странно. Сидишь и удивляешься, что тебе за какие-то там деньги приносят настоящую еду.

— А как же иначе? — удивился Сашка.

— У нас ещё недавно за деньги ничего почти нельзя было купить. Карточки везде были, — пояснила Русана. — Я теперь всё время боюсь, что, если еду продавать за деньги, то вдруг её всем не хватит? Смешно, правда?

Разговор опять был непонятным. И Сашка, которому не было смешно, сменил тему:

— А если не в кафе, то где?

— Тут не очень далеко живёт мой дядя, я иду к нему и там собираюсь поесть, — Русана понизила голос, — только он немного странный. Меня к нему время от времени подсылают, чтобы я его уговорила вернуться на Землю, а он не собирается. Хотя вся наша семья просит.

— Почему? — невольно тоже понизил голос слегка озадаченный и опять ничего не понявший Сашка.

— Он воевал с начала войны... служить вообще до неё начал. Даже в плен попадал, но сбежал. Потом во время отступления остался на Зелёном Шаре и партизанил, дальше снова в армии был и на Сельговии его контузило. Когда он выздоровел, в армию опять его уже не взяли и он очень обиделся. Поселился тут, открыл магазинчик — и... в общем, ты не удивляйся ничему, хорошо? Или, если хочешь, вообще можешь со мной не ходить... — Русана явно собиралась добавить ещё что-то, но Сашка поднял ладонь:

— Не-нет-нет. Теперь не отговаривай. Дядя — так дядя.

Он и правда очень обрадовался, что может пойти с этой девчонкой. И ощутил, что и Русана рада тоже. Сашка подумал, как и обещал, про секс — и...

...и, мысленно поёжившись, выбросил это из головы.

Стало почему-то противно...

...Надпись над скруглённой поверху дверью, выделявшейся чёрным силуэтом в раскалённой белой стене сразу за поворотом в неприметный тупичок, Сашку, если честно, удивила — он даже перечитал её, решив, что неправильно понял русские буквы. Нет, надпись была та же самая, что и с первого раза -

БИБЛИОТЕКА НЕНАПИСАННЫХ КНИГ

Русана толкнула дверь (внутри звякнул колокольчик) и шагнула явно вниз. Сашка вошёл следом, пригибаясь и осматриваясь (слова о странностях и контузии его насторожили).

Небольшая лесенка вела в кондиционированную прохладу, пахнущую какими-то травами. Сашка даже не сразу сообразил, что под потолком на чёрных жердях и вправду висят травы — здешние редкие, сухие, на вид почти безжизненные, но сильно пахнущие. Посреди помещения в неярком свете нескольких длинных ламп, подвешенных вдоль стен, искрился и переливался, что-то бесконечно бормоча хрустальным голоском, поющий фонтанчик — точная копия замковых фонтанов мёртвой планеты Круот, места паломничества любителей загадок и странностей со всей Галактики. У стены напротив входа виден был широкий большой стол, на нём стоял компьютера и лежала гитара, а за самим столом кто-то вроде бы сидел; Сашка не понял толком, кто, потому что поразился.

Всё остальное пространство комнаты занимали книги.

Они стояли и лежали на стеллажах вдоль стен, освещённые теми самыми лампами. Это были напечатанные книги, не электронные — Сашка раньше никогда и нигде не видел даже десятка таких книг вместе, рядом, а тут их были, наверное, тысячи. Мальчишке захотелось их рассмотреть поближе, но его остановил раздавшийся в помещении негромкий, но отчётливый мужской голос:

— Племянница, кто тот звёздный странник, которого ты привела под мой кров?

Сашке снова показалось, что он неправильно понимает русский язык. Но Русана совершенно непринуждённо отозвалась:

— Это Саша, мой знакомый... новый. Он меня просто провожает.

— Привет тебе, звёздный странник, — сказал сидевший за столом мужчина и поднялся.

Теперь Сашка видел его хорошо. Землянин был рослый, плечистый, жилистый, на вид — лет тридцати, а значит — от тридцати и до, может быть, ста. Узкое лицо, покрытое прочным загаром, украшала странная, маленькая, выдвинутая вперёд светлая бородка без усов. Довольно длинные и при этом совершенно седые волосы падали почти до плеч. Лёгкая клетчатая рубашка с подкатанными выше локтей рукавами (на левом запястье — большие золотые часы) была забрана в перепоясанные широким ремнём с висящим на нём ножом светло-синие штаны, которые, в свою очередь, уходили в высокие ботинки на шнурках. Большие, слегка словно бы выцветшие глаза рассматривали Сашку с непонятным интересом.

— Здравствуйте, — произнёс мальчишка на русском самое нейтральное из приветствий. — Как вы узнали, что я звездолётчик?

— А ты звездолётчик? — мужчина вышел из-за стола, сделал приглашающий жест.

— Ну вы же сказали... — растерялся Сашка.

— Звёздному страннику не обязательно быть звездолётчиком... — мужчина задумался и поправил себя: — Но да, в наши дни чаще всего так и бывает. Это проще всего.

— Я приготовлю обед, — деловито сказала Русана, — потом позову вас... Да, дядя Олег, тебе передавала привет тётя Маруся...

— О три хрустальных свода Маардона, она ещё жива?! — с неподдельным ужасом спросил хозяин странного магазина. — Хотя... я должен был догадаться, что такой мелочи, как галактическая война, недостаточно для того, чтобы угробить эту гарпию, это фамильное проклятье...

— Ох, — вздохнула Русана, направляясь куда-то за стеллажи. Оттуда раздался её голос: — Какие-то полчаса!

Дядя Олег проводил её взглядом, потом обернулся к Сашке и значительно ему сказал:

— Нет, нет и нет. Им не удастся меня заманить. Напрасные старания.

— На Землю? — уточнил Сашка, немного насторожившись. — А... э... простите, это такое страшное место?

— Ужасное, пока там живёт моя тётка, — убеждённо ответил мужчина, направляясь обратно к столу. — Да ты проходи, садись... хотя бы вон туда.

Только теперь Сашка разглядел, что возле стеллажей расположены тут и там небольшие скамеечки. Он, не чинясь, уселся на первую попавшуюся, а дядя Олег, вновь устроившись за столом, передёрнул плечами:

— Жуткие воспоминания детства. Тридцать три года прошло, а я отлично помню, как тётя Маруся неутомимо бежит вровень с набирающей скорость машиной и кричит на весь посёлок: "Зайчик мой, не забудь менять трусики каждую неделю, я положила тебе запас в розовую коробочку с Винни-Пухом!" Когда я был в плену у джаго, то во сне увидел те незабываемые минуты. Проснулся с воплем и плакал от радости, поняв, что я всего лишь в камере...

Сашка прислушивался, если честно, с интересом. Дядя Олег не казался просто болтуном — болтунов, принадлежавших к разным расам, Сашка навидался в жизни немало и отлично умел их различать с теми, кто болтать-то болтает, но кому есть, что сказать. Как этому землянину. Такие ещё нередко болтают, чтобы не проболтаться, кстати...

— Так вы из-за неё не возвращаетесь? — если честно, он не собирался ничего спрашивать, но вдруг ощутил настоящий интерес.

— Ну, как сказать... — дядя Олег задумчиво посмотрел в потолок. — Видишь ли, звёздный странник, — медленно продолжал он, — я не был на Земле двадцать восемь лет. С тех пор, как меня после окончания кадетки отправили на Надежду и в полёте я узнал, что началась война. Раза три или четыре выпадали оказии, но я как-то так и не собрался, — в его голосе больше не было иронии. — Потом не стало и оказий. А сейчас я и правда просто боюсь. Боюсь, что увижу не то, что помню, — он усмехнулся и спросил: — Ты собираешься быть постоянным знакомым Русанки, звёздный странник? Если нет — то я и дальше стану болтать. Ты улетишь и наш разговор так и развеется в межзвёздных пустотах. А если да — то мне лучше придержать язык. Иначе лет через ...цать я рискую услышать от внучатых племянников историю, которую рассказал им папа — как дедушка Олег раскрыл душу перед мальчишкой, зашедшим с улицы.

Сашка вдруг ощутил, что краснеет. Он поспешно задрал голову, пробежал глазами по названиям на корешках (они были на разных языках, в основном — Сашке незнакомых, и стояли то ли в полном беспорядке, то ли в порядке, известном лишь хозяину).

— А у вас магазин или всё-таки библиотека? — спросил Сашка.

— Я сам время от времени пытаюсь понять, но пока не преуспел, — сообщил дядя Олег. — Каждый вечер тут, вот на этих скамейках, собирается с десяток существ разных рас, которые потеряли часть себя и пребывают в уверенности, что им есть, что сказать остальным, но на это нет времени. Я великодушно предоставляю им кров и возможность поговорить, а иногда сам принимаю участие в этих разговорах. Иногда они уносят отсюда книги и забывают вернуть. Иногда приносят другие и забывают забрать. Впрочем, тут часто бывают и те, кто книги покупает — но вот они меня как раз не интересуют.

"Значит, у вас что-то вроде клуба?" — хотел спросить Сашка, но не осмелился. Он осторожно снял с полки одну книгу — в покоробившемся переплёте, на обложке которого по серо-жёлтой степи шли высокий мужчина в чёрной форме, с автоматом, а рядом с ним — мальчишка в шортах и майке, державший в руке сандалии. От названия сохранилось только "...ни", а фамилию автора совсем было не разобрать. Но на развороте Сашка прочитал, что книга называется "Грани", а автора звали Алексей Шепелёв. Листы книги были пожелтевшими, казались хрупкими, как тонкая кость.

Книга была старой. Наверное, нескольковековой. Сашка ощутил вдруг, что у него шевелятся волосы на голове при мысли, через сколько рук (и не на одной планете!) прошла эта, в сущности, примитивная прошивка страниц в истасканной обложке.

А ещё — ему захотелось эту книжку прочитать.

Он ощутил на себе взгляд дяди Олега — и сердито поставил книгу на полку, посмотрел в ответ — вызывающе. И услышал:

— Можешь взять её и прочесть. Потом вернёшь, если будет время и если захочешь.

— Я... может быть — потом, — скомканно ответил Сашка, теряя запал. Решительно добавил: — Я, наверное, зайду ещё.

— И принесёшь ещё одну ненаписанную книгу, — сказал дядя Олег. Мальчишка изумился, поняв вдруг, что странноватый землянин имел в виду и сообразив неожиданно, что это — правда.

— Я скорей... да — брошюрка, — ответил он, вспомнив слово. — И не интересная.

— Кокетничать могут себе позволить девушки, и то — не очень умные или очень влюблённые, — наставительно ответил дядя Олег. — А о книгах судят читатели... Русана, что там с едой?! — повысил он голос. В ответ не донеслось ни звука, хотя отголоски готовки Сашка отчётливо улавливал. — Вот так, — философски заключил дядя Олег, дотянулся до гитары, перебрал струны — и, сразу, без подготовки, подыграв себе маршем, пропел сильным, глубоким голосом:

— Пройдя сквозь тьму

навстречу смерти,

Мы в битвах грозных

полегли,

Но видели мы в миг

последний

Холмы зелёные

Земли... (1.)

1.Генри Каттнер и Кэтрин Мур. "Песня Слепого Барда"

— Вы всё-таки хотите вернуться на Землю, — сказал Сашка тихо.

— Хочу, — ответил дядя Олег, глуша струны гитары небрежным хлопком и неожиданно бережно откладывая её на стол. — Но и остаться здесь я тоже хочу... Послушай, звёздный странник, у тебя есть друзья?

— Да, — твёрдо ответил Сашка.

— А есть такие друзья, которых больше нет?

На этот раз Сашка не спешил с ответом. Но, мыслью пройдя шаг за шагом всю свою не такую уж длинную, в основном — тяжёлую и нередко страшную жизнь — ответил так же уверенно:

— Да. Есть и такие.

И вдруг радостно задохнулся, поняв, что ошибался совсем недавно — были и такие. Даже если он, маленький, смертельно испуганный и глупый, этого не понимал. Он сохранил имя и родной язык — немало в испытаниях прошлого — благодаря именно им, этим друзьям.

— Нас было двести в том выпуске — предпоследнем перед войной, — сказал дядя Олег. — Двести кадетов Его Императорского Величества, двести парней из тяжёлой пехоты. Грозненская кадетка. Пять лет вместе, бок о бок, в одном из самых красивых мест Земли — в кавказских горных лесах. Год после войны я искал тех, о ком ничего не знал. Большинство — погибли ещё во время войны. Или пропали без вести, что синонимично. Год я искал, Саша. И понял, что я — один. Больше никого не осталось. Понимаешь? Можно сделать всё, что угодно, только не вернуть сто девяносто девять. Можно прилететь на Землю, приехать в Грозный, войти в школу, где полно мальчишек в родной форме. Но изо всего нашего курса это могу я один. Остальные если и возвращаются — то молча и незримо. А если это так — зачем куда-то лететь? Говорить с ними — такими — я могу и здесь. Для них больше нет ни времени, ни пространства.

— Я боюсь своего прошлого, — сказал Сашка. Заставил себя не прятать глаз и не умолкать. — Сегодня мне предложили его вернуть. Хотя бы в виде памяти. Но я побоялся сделать это прошлое доступным для чужих людей.

— Ты был в миссии? — очень обыденно спросил дядя Олег. Сашка сохранил самообладание и не вскрикнул: "Откуда вы узнали?!" Он просто ответил:

— Да.

— Я так и подумал. В этих краях сейчас, после войны, встретить землянина-звездолётчика твоих лет — редкость. И, если такое произойдёт, он будет одет в форму. Зря ты назвал себя "брошюркой", Саша. Роман — роман страшный и захватывающий, печальный и кровавый, роман с, похоже, хорошим концом, хоть ещё и далеко не дописанный до этого конца.

— Перестаньте, — буркнул Сашка, чувствуя, как загораются уши.

— Мужчиныыы! — послышался зов Русаны. — Есть идите!

Дядя Олег поднялся снова и подмигнул Сашке:

— Пошли?..

...Кухня-столовая, располагавшаяся за дверью, открывавшейся за стеллажом около стола, выглядела аккуратной, но мало используемой. Очевидно, у дяди Олега была нередко встречающаяся среди одиноких мужчин черта — он предпочитал есть не дома. Однако сейчас кухня была оживлённой (если так можно сказать о комнате!) и полной вкусными запахами.

На столе, на большом блюде, дымилась гора оранжевого от приправ риса (Сашка знал это зерно, оно росло на многих планетах), понизу обложенного золотистыми от поджарки кусками белого мяса. В глубокой миске лежали горкой какие-то непонятные штучки, кажется, политые маслом моллюски без раковин, коричневато-чёрно-оранжевые. На тарелке — полукруглые ломти тёмного, плотного и ноздреватого хлеба (а вот такого Сашке ни есть, ни даже видеть не доводилось). В три высоких стакана была разлита, кажется, просто холодная вода. Три разномастных, но удобных стула выстроились по сторонам.

Дядя Олег сел первым, и, очевидно, это имело какой-то смысл, потому что Русана (а следом за нею — и Сашка) дождалась, пока старший сядет и возьмётся за вилку. Сашка ещё не успел устроиться, а Русана спросила строго:

— Ты руки мыл?

— Нет, племяшка, — печально, но без малейшего раскаянья и не проявляя никакого желания идти мыть руки, ответил дядя Олег. Русана смутилась и пробормотала:

— Я это Сашке...

Сашка уже успел снять перчатки и его руки производили странное впечатление — сильно загорелые первые фаланги пальцев и абсолютно белое всё остальное.

— У него и так чистые, — снова ответил дядя Олег. Немного странным тоном. Сашка подумал и взялся за вилку, решив, что на подколки девчонки лучше не отвечать, потому что они сами по себе говорят ой как о многом. Но уже через минуту он нарушил молчание, совершенно искренне сказав:

— Как всё вкусно!

— Я же тебе и говорил, — поддержал дядя Олег, — бери её замуж и вези отсюда. И тебе приятно, и она уймётся и я наконец покой обрету.

Мальчишка и девчонка одинаково гневно воззрились на спокойно едящего мужчину.

— Ты правда ему так сказал?!

— Когда вы такое говорили?!

Переглянулись и не выдержали — начали смеяться.

— Дядь Олег, а правда Сашке коса идёт? — спросила Русана, ухитряясь одновременно жевать и говорить совершенно внятно. — Мы с Алиной, правда, его сперва за девчонку приняли.

"Далась ей моя коса," — гордо подумал Сашка и решил всё-таки после ужина проделать эксперимент. В крайнем случае, даст опять по физии. Но почему-то казалось — нет, не даст. Он поймал взгляд тут же отвернувшейся Русаны и утвердился в своём решении.

А ещё кое-что загадал. Пусть это будет последней проверкой. Он и так уже почти решился после странного короткого разговора с дядей Олегом, ну вот и если...

...Уже заканчивали есть, когда в магазине звякнул колокольчик и дядя Олег тут же, даже не поблагодарив, "снялся с якоря". Впрочем, Русана, похоже, не ждала благодарностей. Она предложила добавки, но Сашка и правда наелся до отвала и отказался, встав из-за стола и сообщив ещё раз, что всё было очень вкусно.

— Ты иди, — сказала девчонка, тоже поднимаясь, — я посуду помою.

Русана шагнула мимо стола к мойке, над которой торчали изогнутые блестящие краны, но Сашка, задержав дыхание, чуть подался вперёд и, поймав глазами — глаза, крепко поцеловал девчонку в мягкие, сухие, чуть шершавые от здешнего небесного жара губы. Русана смешно фыркнула носом, напряглась струной... и ответила на поцелуй.

Какое-то время они целовались у стола, обняв друг друга — сами не заметили, как это произошло, Русана обнимала Сашку за шею, водя пальцем по ложбинке внизу затылка, он её — за пояс, если честно, борясь с желанием запустить руки под юбку и утешаясь этими поцелуями. Потом девчонка отстранилась и выдохнула, округлив глаза:

— Ух.

Сашка не отпускал её, молча разглядывая. Русана протянула руку, дёрнула его за косу, поцеловала ещё раз — быстро подавшись вперёд, потом попросила-приказала:

— Отпусти.

Сашка разжал руки.

— Расскажешь мне потом о себе? Чтобы я всё знала, раз уж мы так, — попросила она и чуть помрачнела: — Или ты больше не...

— Я ещё приду, — поспешно сказал он, обещая это второй раз за час второму увиденному впервые сегодня человеку. И еле удержал на языке слова "я вообще полечу на Землю!", потому что тут надо было теперь многое решить заново, а ещё кое-что — скорректировать серьёзно.

Но в любом случае — последняя проверка удалась...

...Посетителя в магазинчике уже не было. Дядя Олег снова сидел за столом, наигрывал на гитаре и молча кивнул Сашке в ответ на "до свидания".

Мальчишка обернулся у самой двери, уже взявшись за изогнутую, неожиданно холодную металлическую ручку.

Ряды книг на полках словно бы смотрели вслед.

И в этот момент дядя Олег словно бы именно для него, Сашки, негромко пропел куплет незнакомой песни:

— "Магеллан" — это не фамилия, это званье.

И не звание даже — пожизненный статус твой.

Будет вечное многолуние магелланье

Над седою адмиральскою головой.

А пока — гуляй на ярмарке в полугаме,

Доставай заморские чоботы со столба...

...Напугать Судьбу не так уж и трудно, парень —

Не из храбрых злая пакостница Судьба.

Сашка вышел на улицу, где уже начинался вечер и на ясном, как всегда, небе здешний долгий закат расплескал всю палитру живых, фосфоресцирующих красок.

Да, это всё-таки верно. Она не из храбрых. А комиссия работает круглосуточно.

Сашка это помнил.