|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Пролог
В этом городе слишком много антикварных лавок. В первом районе, даже если не упоминать расположившийся в четырехэтажном дворце аукционный дом, способный составить конкуренцию немалому количеству музеев, и шагу невозможно ступить, чтобы не наткнуться на надпись "AntiquitДten" и не почувствовать запах старой бумаги. Четвертый и шестой знамениты не только субботним блошиным рынком, но и спрятавшимися в боковых переулках магазинами старьевщиков. В восьмом, прямо за ратушей, целую улицу занимают продавцы старинных монет. Так невольно и начинает собираться коллекция, из пеших прогулок и случайных находок. Смешной пузатый бокал венецианского стекла, старая пудреница, серебряный талер с профилем предпоследнего императора...
Толстый блокнот в простой кожаной обложке обнаружился в девятнадцатом, районе величественных вилл и старых доходных домов. В таких местах обычно из товаров только то, что жадные наследники сочли ненужным хламом, но вместо того, чтобы выбросить, отнесли за пару монет к старьевщику в лавку. Ничего интересного. И все же бывали исключения. Как и эта тетрадь, нашедшаяся на дне коробки с дешевыми книгами.
На форзаце была одна-единственная надпись. На английском, как бы не было странно обнаружить ее здесь.
"Mein Freund [1],
давным-давно, еще на заре нашего знакомства, я пообещал тебе, что открою всю правду, когда смогу. Этот момент наступил. Моя история закончена, все точки расставлены, и больше нечего добавить. Можешь сделать с ней все, что пожелаешь — помнишь, ты говорил мне, что мечтал написать книгу? Возможно, мои заметки тебе в этом пригодятся.
Передавай мое почтение патронессе и... не поминай лихом.
Г. П."
То, что это был чей-то дневник, стало понятно сразу. Неожиданностью оказалось то, что авторов было несколько. Поспешный летящий курсив единовластно занимал первую половину блокнота. Его обладатель был не слишком аккуратен и заполнял страницы прямо на ходу, о чем свидетельствовали чернильные кляксы и неровные строки. Потом, там, где между листами обнаружился локон медных волос, а над записями до сих пор витал аромат фиалок и лаванды, добавился второй почерк, неуверенный и женский. Третий после оставил химическим карандашом множество исправлений и комментариев. Многие из последних относились к музыке, выдавая в написавшем человека из театральной сферы: "Любовное зелье", "Плохая погода" — должно быть, из "Первой вальпургиевой ночи" Мендельсона Бартольди, — "Венская кровь" ... Эти пометки разделяли записи на отдельные главы, словно кто-то действительно пытался придать дневнику структуру и композицию. Об этом свидетельствовало и заглавие на первой странице, сделанное все тем же карандашом.
"Лекарство от любви
История о магии, любви и выборе
История о том, что любовь не вылечить травами — но и не вызвать тоже
Истории о магии и прогрессе, любви и обмане, монстрах в человеческом обличье и рыцарях без сверкающих доспехов"
История первая. Любовное зелье
"Корень любви и трава, наделенные силой целебной,
Где бы они ни взросли в мире широком, — мои.
Горе лишь в том, что любовь исцелить невозможно травою:
Лекарь умелый, себя я не умею лечить"
Овидий "Героиды"
Лондон, 1898 год
Мисс Абернати была настроена решительно. Ей понадобилось все ее самообладание, чтобы явиться в "Рэкхэм и Парстон Инвестигейтс", и теперь она была не намерена отступать.
Мне был знаком этот типаж женщин. Сначала они тянут до последнего, не желая выносить проблемы на всеобщее обозрение, но стоит им решиться, как ничто — и никто — не свернет их с выбранного пути. К сожалению.
— У моего отца есть любовница, — заявила она, поборов смущение. — И я хочу, чтобы вы помогли ее удалить.
Я вздохнул. Интересно, как она это себе представляла? Что я заставлю мисс Икс исчезнуть, словно иллюзионист на сцене? Или достану из кобуры "Смит и Вессон" и применю более радикальный способ?
— Мисс Абернати, насколько я понял из вашего рассказа, ваш отец вдовец уже более двадцати лет. Вы не думаете, что, возможно, ему пришло время вступить в новые отношения? — постарался я воззвать к здравому смыслу клиентки.
Разговор определенно не клеился. В течение уже четверти часа я пытался убедить клиентку, что личная жизнь ее отца — не та территория, на которую стоит заходить, но безуспешно. Мисс Абернати твердо стояла на своем. Она желала видеть "эту женщину" вышвырнутой из своего дома, и я должен был ей в этом помочь.
Браться за это дело совершенно не хотелось. Потому что, на мой взгляд, никакого дела здесь и не было. Мистер Уильям Абернати, богатый фабрикант сорока с небольшим лет, промаявшись долгое время после смерти жены в одиночестве, завел интрижку. С женщиной недостойного происхождения и, по словам мисс Агнес, отсутствующей репутации. Как я уже говорил, было бы из-за чего переживать: да практически каждый состоятельный мужчина в Лондоне, а мистер Абернати безусловно относился к их числу, содержал любовницу!
Правда, случай мистера Абернати несколько отягощало то обстоятельство, что он имел неосторожность познакомить любовницу с дочерью. Было ли это негласным объявлением его намерений вновь жениться или банальной слепой глупостью, свойственной влюбленным? Не знаю. Известно лишь одно: дочери его это знакомство совершенно не понравилось.
— Я понимаю, что у мужчин есть определенные потребности. Однако эта связь возмутительна! Эта женщина порочит достоинство моего отца! — я что-то сочувствующе промычал, однако моя реакция не показалась мисс Абернати удовлетворительной. Она вновь нахмурилась. — Между прочим, где ваш партнер? Я надеялась увидеть его.
Я снова тяжело вздохнул. Старый плут Рэкхэм, заметив посетительницу в окно, малодушно сбежал и забрал с собой Генри-старшего. Как он сказал, "молодежь между собой лучше договорится". Я в этом сильно сомневался. Судя по неодобрительному взгляду, который кинула на меня поверх очков мисс Абернати, я стремительно терял ее доверие.
— Он... работает над другим делом. Так чем же именно вас не устраивает возлюбленная вашего отца? — я поспешно переменил тему.
Ответа на этот вопрос клиентка избегала на протяжении всего нашего разговора. Возможно, потому что какой-либо конкретной причины и не существовало, а дело было в обычной неприязни. В первую очередь неприязни самой мысли о том, что у отца могла появиться новая жена.
— Она обладает слишком большим на него влиянием, — наконец призналась мисс Агнес.
— Вот как? И в чем это выражается?
— Она словно околдовала его, — мысленно я фыркнул. С модой на медиумов и экстрасенсов словарный запас моих современников претерпел определенные изменения, увы, изменения в худшую сторону. Околдовала? Возможно, кто-то считает, что это звучит драматично, но, как по мне, — так же нелепо и глупо, как рассказанная при дневном свете история с призраками. — Он прислушивается к ней, следует каждому ее слову, а недавно, — к ревности, звучавшей в голосе посетительницы с самого начала, примешалась обида, — она посоветовала отправить меня к родственникам в Эдинбург, и отец согласился!
Кошка вылезла из мешка. Ситуация была проста и от того еще более неприятна. Мисс Абернати, незамужняя девица двадцати двух лет (что говорило многое о ее характере, учитывая, какое приданое мог дать за ней ее отец), привыкла быть единственной хозяйкой в доме, единственной женщиной, к чьему мнению прислушивался мистер Абернати, и смена ландшафта пришлась ей не по духу. Проблема была не в том, что мистер Абернати был неосмотрителен в выборе любовницы, просто две женщины не поделили одного мужчину.
И все же я понимал, что мне придется согласиться, что бы она от меня не потребовала. Увы, но за офис надо платить, а если бы мы выбирали клиентов, "Рэкхэм и Парстон" давно объявило бы себя банкротом.
— Чего вы от меня хотите? — сдался я.
На стол легла записка с именем и адресом.
— Я хочу, чтобы вы уговорили ее прекратить связь. Предложите ей денег, если нужно, я заплачу. Деньги не проблема.
— А если она откажется? — осторожно поинтересовался я. По моему опыту, люди редко по доброй воле соглашались на столь "выгодные" предложения.
— Найдите то, что заставит ее согласиться. У женщины ее рода занятий должны иметься секреты, — ее тон был тверд и холоден; в очередной раз уже за наш разговор я порадовался, что мое знакомство с мисс Абернати ограничивается рамками делового договора. — Примените любые средства, но эта женщина должна исчезнуть из нашей жизни!
Проводив посетительницу, я устроился у камина с утренней газетой, уделяя особое внимание первым страницам. Полиция — вот где происходила настоящая работа детектива! Особенно теперь, когда по прошествии ровно десяти лет с первого убийства в Лондон снова вернулся Потрошитель. Вот оно: настоящее дело. А нам, частным сыщикам, доставались пропавшие собаки, неверные мужья и остальная проза жизни. В очередной раз я пожалел, что малодушно согласился на дело мисс Абернати, но деваться было некуда.
— Она уже ушла? — Рэкхэм появился в офисе спустя пять минут после ухода клиентки, за ним в комнату засеменил коротколапый пемброк.
— Да, — я свернул газету и пересказал ему суть визита. — Скажи, почему к нам всегда приходят с такими делами? Последнее интересное расследование у нас было полгода назад, когда мы искали коллекционера черепов. Вон, город опять в панике из-за возвращения Джека, уже найдено шестое тело в этом году, а я, вместо того, чтобы заниматься чем-то интересным, должен следить за чужими любовницами!
Мои страдания оставили Рэкхэма равнодушным:
— И благодари Господа, мой мальчик, что так, а не наоборот. Подобные дела оплатят тебе газ и квартиру, а поиски Потрошителя не принесут ничего кроме невзгод.
Если бы я только предполагал тогда, насколько старый плут окажется прав, в тот же момент вернул бы мисс Абернати аванс и сбежал бы на другой конец света. Но мое мрачное будущее было мне неизвестно, поэтому я снял с вешалки котелок и отправился с визитом по переданному мне клиенткой адресу.
Нужный мне дом нашелся в одном из тех элегантных типовых кварталов, которыми не так давно застроили улицы Мэрилебона. Кто бы не оплачивал жилье мисс Кларк, он явно не скупился, снимая дом в одном из самых богатых районов Лондона. Я был готов поспорить, что на одно только его месячное содержание уходило больше, чем на мою квартиру в год.
Тем не менее, когда я позвонил, меня встретил не дворецкий и даже не служанка. На крыльцо вышла сама хозяйка. Покрутила в бледных руках мою визитную карточку, улыбнулась одной из тех загадочных улыбок, которые сделали бы честь Сфинксу, и пригласила меня внутрь.
Она оказалась не любопытна — или же успешно скрывала это — и не стала задавать вопросов. Сама принесла чай из кухни, сама разлила его, все это время продолжая молчать, изучая меня и позволяя рассмотреть себя.
А в ней было что изучить. Если бы меня попросили назвать самую привлекательную женщину, которую я когда-либо видел, я бы без колебаний назвал ее имя. Селия Кларк словно сошла с полотен прерафаэлитов: она обладала холодной красотой Алексы Уайлдинг [2] и в то же время манящей мягкостью уотерхаузовских нимф, яркими красками Магдалины Сэндиса и трагической мрачностью Фьяметты Россетти. Но кроме природной красоты было в ее облике что-то еще, прятавшееся в глубине изумрудно-зеленых глаз...
Она была роскошна — и прекрасно отдавала себе в этом отчет. Дорогое муаровое платье сложного сине-зеленого оттенка — словно вода и земля, ночь и гроза, слившиеся в одну стихию, — специально было выбрано так, чтобы подчеркнуть все ее достоинства: жесткий корсаж тесно обхватывал тонкую талию и привлекал внимание к пышной груди, его цвет оттенял густые медные волосы. Накрученные на горячий прут, они были собраны в небрежный узел; лишь один локон избежал этой участи и спускался по шее до мраморно-белых плеч. Все в ее облике было слишком ярко и вызывающе, словно она специально пыталась подчеркнуть свое — сомнительное — положение. Возможно, даже вероятно, именно это и было ее целью. Ее зеленые глаза смотрели на меня насмешливо и высокомерно, показывая: мисс Кларк была не глупа и прекрасно знала, какие мысли кружили в моей голове.
— Я прибыл к вам по просьбе мисс Агнес Абернати, — начал я смущенно и оттого недовольно.
— И что же нужно милой Агнес?
Вопрос был задан с тем искренним интересом, что, не увидь я ранее ненависть, с которой мисс Абернати относилась к любовнице своего отца, мог бы и поверить.
— Полагаю, вы знакомы с ее отцом?
Вместо ответа мисс Кларк улыбнулась и поднесла чашку к губам.
— И, — я кашлянул, — полагаю, знакомство это довольно близкое?
Кажется, мои слова ее развеселили.
— К чему вы ведете, мистер Парстон?
Больше не пытаясь быть тактичным, я изложил ей просьбу клиентки: покинуть мистера Абернати в обмен на довольно крупное... пожертвование. И получил ответ, немедленный и твердый.
— Я отказываюсь.
— Мисс Абернати сделала весьма щедрое предложение, — попытался я воззвать к ее здравому смыслу. — И готова обсудить цену, если она вас не устраивает.
— Дело не в деньгах.
— Тогда в чем? Разве вы его любите?
— Разве это вас касается? — холодно посмотрела на меня мисс Кларк. — Я отказываюсь. Это мое окончательное решение. Что дальше? Полагаю, Агнес оставила вам указания на случай, если я не соглашусь?
Обычно я не ответил бы на подобный вопрос. Но с мисс Кларк почему-то хотелось быть откровенным.
— Дальше, — я был честен, — я вынужден уведомить вас, что в случае вашего отказа я получил инструкции использовать любые методы, чтобы избавить семью мисс Абернати от вашего присутствия — и это ее слова, не мои.
Мисс Кларк оценивающе на меня посмотрела. Впервые за время нашего разговора, готов поклясться, она проявила интерес к происходящему. Увы, этот эффект продлился недолго.
— А какими были бы ваши слова, мистер Парстон?
— Я бы посоветовал вам взять деньги. Я уверен, такая женщина как вы с легкостью сумеет... обустроить свою жизнь заново и не потерять при этом лицо. Вы знаете мисс Абернати: она не остановится, пока вы не оставите ее семью в покое, и ей все равно, какую цену вы заплатите в итоге. А я не желаю рушить вашу жизнь.
Я видел, что мои слова не произвели на нее впечатления. А зря. Потому что не было еще ни одной женщины ее положения, у которой бы не было тайны, скелета в шкафу, темного и уродливого, который не должен был вылезти на свет — и о котором особенно не должен был узнать ее любовник.
— Мисс Кларк, — я предпринял последнюю попытку ее переубедить, — я не хочу расхваливать себя, но, поверьте, я достаточно хорош в своем деле. И если у вас есть хоть один секрет, я найду его.
Она улыбнулась.
— Надеюсь на это.
После разговора с мисс Кларк меня не покидало чувство, что она опережала меня на один ход — а я даже не знал, где искать.
Иногда мне кажется, что анонимность — наша плата за прогресс. Давно кончились времена, когда семьи жили в одном и том же доме на протяжении многих поколений. Теперь все срываются с родных мест и стремятся в Лондон, имперскую метрополию, этот Исполинский нарост [3]. И никто уже не знает лиц проходящих мимо в толпе, никто не знает их имен. Не знает, откуда они, не знает их историй. Это равнодушие к окружающим делает Лондон отличным местом, чтобы оставить позади постыдные эпизоды прошлого и исчезнуть. Раствориться в городе, вынырнув на поверхность уже другим человеком.
Я разыскал владельца дома, но не смог добиться от него ответа, кому он его сдает. Единственным, что я смог узнать, был факт, что мисс Кларк появилась на Кловер-Клоуз меньше года назад. Ее не знали среди профессионалок, если она и зарабатывала собой раньше, то не в Лондоне. Написав мисс Абернати, я заставил ее вспомнить, что знакомство ее отца с мисс Кларк состоялось в "Лицеуме", однако ни один из моих друзей из театральной среды не смог вспомнить ее ни по имени, ни по описанию. Следовало сделать вывод, что заядлой театралкой мисс Кларк тоже не была.
Наблюдение за ней тоже ничего не дало. Вскоре я уже знал, как проводит свои дни мисс Кларк: преимущественно дома, лишь изредка она выходила пройтись по окрестным лавкам или пообедать в одном из ресторанов на Мэрилебон-роуд, где официанты недовольно косились на одинокую посетительницу и мечтали, чтобы она ушла поскорее. Ее это, впрочем, не смущало: однажды наши взгляды случайно встретились, и я заметил в зеленых глазах те же искорки снисходительного веселья, которые пытался разгадать во время разговора с ней. Мисс Кларк не принимала у себя гостей и не наносила визитов, создавалось впечатление, что само ее существование было тайной, доступной лишь немногим людям.
Тем не менее, мало-помалу, от случайных людей, я получал крупицы информации. И пусть из них еще нельзя было составить полную картину, по крайней мере из этих обрывков знаний проступал силуэт той, кем мисс Кларк была теперь. От выбежавшей за починенной обувью служанки из соседнего дома я узнал, что живет мисс Кларк одна, а порядок в доме наводит приходящая уборщица. Цветочница рассказала, что мисс Кларк иногда навещает мужчина, но никогда не покупает ей цветов. Я сравнил его описание с фотографией мистера Абернати: это был не он. Торговка узнала мужчину с фотокарточки, но мистер Абернати появлялся на Кловер-Клоуз редко и всегда с букетом. Это было уже ближе к тому что я искал. И все же интуиция подсказывала, что в жизни мисс Кларк есть куда более страшные секреты, чем второй любовник.
Как ни странно, моим главным информатором стал мальчишка, продававший газеты на углу. Обрадованный появлением нового слушателя (и шестипенсовику, чего таить), он рассказал, что иногда по вечерам мисс Кларк забирает экипаж без опознавательных знаков — и ничего удивительного, только вот выходит она к нему не "расфуфыренная, как леди в театр ездят", а с распущенными волосами и в наглухо застегнутом простом плаще.
Оставалось надеяться, что это "иногда" скоро наступит.
Я сидел в пабе, находившемся недалеко от ее дома. С противоположной стороны улицы открывался хороший обзор на дом мисс Кларк, поэтому с первого дня я выбрал его пунктом наблюдения. Передо мной стояла пинта сливочного стаута, которую я намеревался растянуть на весь вечер, в руках у меня был "Человек-невидимка" Уэллса, поэтому не было ничего удивительного в том, что я чуть не пропустил прибытие экипажа. Я уже так привык к тому, что мисс Кларк вела жизнь затворницы, что не ожидал изменений в ее распорядке дня. До сих пор слежка за ней не принесла никаких результатов, и я был склонен полагать это занятие совершенно бессмысленным, но клиентка потребовала, чтобы я продолжал докладывать ей о всех перемещениях и знакомствах мисс Кларк. Честно говоря, особо докладывать было не о чем, но я отрабатывал гонорар как мог.
Сегодня это должно было измениться. Увидев мисс Кларк выходящей из дома — как и сказал мальчишка с газетами, рыжие волосы развевались на ветру, а платья было не увидеть под длинным плащом, — я вскочил со своего места, бросил на стол мелочь и поспешил найти извозчика, чтобы проследовать за ней.
Удивительно, что мисс Кларк не пыталась избежать моего преследования, хотя после того случая в ресторане она не могла не знать, что я за ней наблюдаю. Но нет, она словно хотела, чтобы я увидел, куда она направляется. По сравнению с моим хэнсомом старомодный гроулер был тяжел и неуклюж [4], поэтому проследить за мисс Кларк не составило труда. Выкрашенный черной краской экипаж доставил ее от дверей дома к заброшенной церкви на окраине города. Я узнал готический силуэт полуразрушенной звонницы: святой Евстахий, сильно пострадавший в пожаре два года назад и так и не отстроенный заново.
Мисс Кларк, не мешкая, поспешила к главному входу, я же расплатился с кэбменом и направился к трансепту [5]. Что бы не происходило внутри, сначала я хотел это увидеть.
В темноте заброшенной церкви я осторожно поднялся на галерею второго этажа. Странно было представить, насколько гнетущее впечатление оставлял за собой храм, покинутый всего два года тому назад. Неправильное — потому что дом господень не должен оставаться в таком состоянии, пустой и брошенный. Оставленный без веры. Но, увы, жизнь есть жизнь, а у прихода не нашлось достаточно денег для восстановления церкви. Почерневшие от гари стены сливались с царившими в нишах тенями, под ногами похрустывали осколки витражей. Огонь выбил стекла не полностью; на оставшихся в рамах фрагментах, блестевших в свете полной луны, еще можно было узнать мужчину в военном доспехе, оленя с распятием между рогами — видение Евстахия Плакиды, пришедшее ему на охоте.
Как только я занес ногу на последнюю ступеньку, все свечи в центральном проходе вспыхнули — эффектный трюк, в самый раз для подобного представления.
Я уже догадывался, что увижу. Заброшенная церковь, ночь полнолуния — тайна мисс Кларк была не во втором любовнике, а в противоестественном заигрывании с силами... которых даже не существует. Мне уже доводилось встречаться лицом к лицу с членами тайных орденов и поклонниками оккультизма, чтобы опознать происходившем магический ритуал. В центре нефа, из которого убрали скамьи, был вычерчен магический круг, по периметру которого стояли тринадцать женщин. Все они были простоволосы, в белых туниках, пошитых на античный манер. Напротив я заметил мисс Кларк. Она мазнула взглядом по галерее, словно высматривая кого-то, и я поспешил отойти в тень.
Чего я не ожидал увидеть, так это четырнадцатую девушку. Ее туника была цвета пурпура и пролитого вина, и в отличие от остальных она не стояла в круге. Я увидел ее, когда одна из женщин сдернула со стоявшего в центре алтаря покрывало, и едва сумел сдержать возглас. Она не сопротивлялась, но только немногим после я понял, что она была одурманена. Поэтому им не понадобилось связывать ее, но произошедшее после действие никак не становилось от этого добровольным.
Прежде чем я успел что-то предпринять, по помещению прокатился восхищенный шепот. На сцене появилось новое действующее лицо.
— Мастер, — одна из женщин вышла из круга поприветствовать мужчину в черной мантии, — мы ждали вас.
Другая, постарше, с патрицианским профилем и волосами цвета воронова крыла, протянула ему нож.
— Мы ждали вас, — повторила она.
В ее голосе смешались восторг и поклонение, жажда и ревность. Я задумался, какие отношения связывали этого мужчину и мисс Кларк.
Словно читая мои мысли, та вскинула голову и посмотрела прямо мне в глаза. Она не могла знать, что я был здесь, и все же меня не покидало ощущение, что в ее взгляде виднелось сообщение, предназначенное только мне.
Страх. Отвращение. Мольба.
Как зачарованный, я не мог оторвать глаз от ее лица.
Круг собрался, и теперь каждая из жриц читала нараспев свое заклинание. В общей какофонии невозможно было разобрать отдельные слова, свод церкви заполнил равномерный гул, от которого дрожали камни стены за моей спиной. Это уже было не похоже на представление. В воздухе запахло озоном, язычки свечей затрепетали, отбрасывая причудливые блики на лицо мисс Кларк. Я засмотрелся и не сразу заметил, что ее губы складывались в одно и то же слово.
"Смотри".
Я поспешил перевести взгляд на алтарь: я едва не пропустил, как девушка в пурпурной робе выгнулась дугой, только ее ступни и затылок касались теперь холодного мрамора. Словно силы притяжения больше не существовало, она замерла в этом положении. Лицо ее при этом ничего не выражало, будто душа уже покинула тело. Руки мужчины, вставшего в ее изголовье, с нежностью прошлись по ее волосам и опустили ей веки. Потом он взялся за нож.
Одного росчерка хватило, чтобы перерезать ей горло. Кровь брызнула фонтаном, окропив брызгами стоявших вокруг, но ни одна из женщин не прервала свой речитатив.
В тот же момент что-то произошло. Словно приливная волна прошлась по церкви, заставляя умолкнуть камни и затрепетать свечи. Под ее давлением я покачнулся и поспешил нащупать рукой стену. Будто живое электричество прошло сквозь меня, оставив после себя дивное чувство опьянения.
Гул прекратился, женщины замолчали. Теперь говорил только мужчина.
Вторым движением он вскрыл своей жертве живот, вываливая его содержимое на алтарь. Кишки влажно поблескивали в свете свечей, воздух наполнился запахом крови и внутренностей. Меня затошнило, но в то же время все во мне словно пело от новой силы, поселившейся в моем теле.
Будто находясь в странном трансе после ритуала, я даже не сразу заметил, что обряд кончился, а круг распался. Когда я спустился вниз, в церкви никого не осталось, даже мрамор алтаря сиял первозданной белизной в свете догоравших свечей, заставляя меня сомневаться в увиденном. Приходя в себя, я в последний раз окинул церковь взглядом и поспешил вернуться к дому мисс Кларк.
Дверь приоткрылась еще до того, как я успел постучать. Мисс Кларк еще не успела переодеться, только волосы были заплетены в простую косу, а халат прикрывал бурые пятна крови на тунике.
— Нам надо поговорить.
Она распахнула дверь и протянула мне стакан с виски — очень кстати, потому что разговор обещал быть серьезным.
Пробуждение было не самым приятным: во сне я скатился с узкой койки и больно приложился затылком о холодный пол. Голова и без того раскалывалась, словно с тяжелого похмелья, а тут еще и это. С трудом раскрыв глаза, я удивленно уставился в потолок, пытаясь понять, куда меня занесло. Что не домой, мог бы догадаться, еще когда почувствовал под собой вместо старого ковра бетон. Или когда ощутил стоявшее в помещении амбре. Нет, в моей квартире, конечно, тоже пахло не ромашками, но нос подсказывал, что запах хлорной извести и экскрементов больше подошел бы общественному нужнику.
Резкий металлический звон заставил меня схватиться за голову и посмотреть вбок. Одну из стен в комнате заменяла решетка. Разум некоторое время пребывал в ступоре, после чего сделал единственно возможный вывод.
Похоже, я был в полицейском участке. Замечательно. Если бы я только мог вспомнить, как я здесь оказался...
Дверь со скрипом открылась.
— Можете забрать его, — разрешил полицейский, пропуская моего партнера вперед.
Рэкхэм, поборов брезгливость, вошел в камеру и подал мне руку.
— Вставай, Генри.
На всем нашем пути из участка он не проронил ни слова. Кэбмен довез нас до крыльца его дома, после чего меня провели в гостевую комнату.
— Приведи себя в порядок и спускайся в мой кабинет, — велел Рэкхэм.
Я последовал его совету. Пахучее лавандовое мыло смыло ароматы улицы и участка, горячая вода заставила разум проснуться. К тому времени, когда я перешел к бритью, я уже начал волноваться из-за Рэкхэма: его поведение говорило, что он чертовски зол на меня, а я даже не знал, за что. Тот факт, что я понятия не имел, чем закончился вчерашний день, только добавлял беспокойства.
У дверей кабинета я на мгновение замер, как в детстве, вспоминая все свои прегрешения. Нет, в голову ничего не приходило.
Поборов робость, я постучал и вошел внутрь. Меня встретили две пары укоризненно глядевших глаз. Вторая принадлежала Генри-старшему, толстому коротколапому пемброку, устроившемуся в ногах Рэкхэма. Глядя на него, я вспомнил своего покойного отца, в честь которого, собственно, Генри-старший и получил свое имя: тот тоже умел смотреть на меня так, словно я был самым страшным его наказанием.
Не давая чувству вины проникнуть еще глубже, я присел к столу.
— Генри, — начал старый Рэкхэм. Судя по его тону, за мои вчерашние грехи мне полагались вечные муки, и начаться они должны были немедленно, — я надеялся, что мы воспитали тебя лучше.
"Лучше, чем что?" — хотел я спросить, но промолчал и на всякий случай напустил на себя раскаивающийся вид.
— Я знаю, что мисс Кларк весьма привлекательная женщина, и то, как тянется это дело, выводит тебя из себя, однако, как ты понимаешь, это не может быть оправданием твоего поведения! То, что...
— Подожди, — я выставил вперед руки. Затылок снова запульсировал от головной боли, и я никак не мог угнаться за его мыслью. — При чем здесь мисс Кларк?
Рэкхэм растерялся.
— Что значит, при чем здесь мисс Кларк?
— Я ничего не помню про вчерашний вечер, — признался я, — но готов поклясться, что и близко к ней не подходил. Сидел в пабе, как обычно. Поэтому я спрашиваю, какое отношение она имеет к нашему разговору? И когда это ты успел ее увидеть, кстати?
Мой старший партнер поджал губы.
— Мы познакомились сегодня. Когда ты не приехал утром в офис, я забеспокоился. Я отправился на Кловер-Клоуз, тебя нигде не было. Мисс Кларк вышла, чтобы узнать, почему я кружу вокруг ее дома и, когда я представился, пригласила меня внутрь. Она рассказала, что вчера ночью ты пришел к ней в неадекватном состоянии, пытался ее поцеловать и все порывался войти в дом. В конце концов, ей пришлось вызвать полицию. К счастью, мисс Кларк была так любезна, что не стала подавать на тебя в суд за непристойное поведение, но попросила передать, что у нее не останется выбора, если ты еще раз приблизишься к ней. Так что от дела, думаю, придется отказаться. Напиши сегодня мисс Абернати.
— Что?
Я решил, что ослышался. Бессмыслица какая-то! С чего бы мне вчера было приходить к мисс Кларк? Я собирался проследить за ней, чтобы, как всегда, отчитаться перед клиенткой, и при этом с пользой провести время за новой книгой и кружкой пива, но это... в голове не укладывалось.
— Я приставал к ней? Брось, Рэкхэм, ты знаешь меня с рождения!
— Ты был пьян.
— Всего один стакан, и она сама мне его налила!
Слова вырвались, прежде чем я сумел их осмыслить. Я все еще ничего не помнил, но в голове начали проступать смутные образы. Распущенные тициановские кудри, освещенный свечами то ли подвал с каменными сводами, то ли старинный зал, монотонный речитатив...
Я застонал.
— Ты сам сказал, что не помнишь, что вчера произошло, — к укору в голосе Рэкхэма примешалась брезгливость.
— Я начинаю вспоминать, — пробормотал я. — Подожди. Она... мисс Кларк отправилась куда-то вечером... я не помню куда, там было какое-то мистическое сборище... церковь! Это было в церкви. И да, потом я направился к ней, но я был совершенно трезв! И уж точно не лез к ней с неподобающими предложениями. Она не в моем вкусе, — солгал я, пытаясь успокоить своего напарника.
— Что это была за церковь?
— Я не помню, — детали все еще оставались за гранью моих воспоминаний. Память подбрасывала несущественные штрихи: то неуверенный огонек свечи в бронзовом канделябре, то осколок витража.
— Видишь, а говоришь, что был трезв, — старый Рэкхэм все еще мне не верил.
— Клянусь, я не пил ничего кроме виски, которое мне предложила сама мисс Кларк, — в голове забрезжила мысль. — Это она! Должно быть, она меня чем-то опоила.
Или околдовала? Внезапно я вспомнил слова Агнес Абернати. Тогда я отмахнулся от них как от плохой фигуры речи, но что-то, оставшееся после прошлой ночи, прятавшееся глубоко в моих костях, заставило меня задуматься.
Рэкхэм и Генри-старший смерили меня скептическими взглядами — должно быть, я произнес последнее предположение вслух.
— Мальчик мой, тебе следовало бы поменьше общаться с впечатлительными барышнями вроде мисс Абернати. Магии не существует, тебе это прекрасно известно.
В любой другой день я бы с им согласился, и сам бы первым стал доказывать абсурдность существования магии, но... вчера что-то изменилось. И я еще не мог понять, что именно.
— Значит, она подмешала мне что-то в питье. Какой-то наркотик...
— И зачем ей это делать?
Я не знал. Моя память меня подводила, но я был готов поспорить, что мисс Кларк хотела, чтобы я увидел сцену в церкви, что бы там не произошло. Она позволила проследовать за ней, так зачем забрала мои воспоминания?
Рэкхэм вновь завел свою речь о моем недостойном поведении, а я схватился за голову. Еще один эпизод вчерашнего вечера вернулся ко мне: выпотрошенная девушка на алтаре, красная туника, на которой не видно крови, льющейся из перерезанного горла...
— Где утренняя газета?
Опешив, Рэкхэм отдал мне свежую прессу без промедления.
— В чем дело?
Я не ответил. Мое внимание приковал броский заголовок на первой странице.
Потрошитель — или его последователь, этого сказать не мог никто, — снова нанес удар.
Но на этот раз я догадывался, кто стоит за убийствами.
— Мне нужно поговорить с мисс Кларк.
— Генри! — испуганный, но гневный окрик догнал меня уже в коридоре. — Генри Парстон, немедленно вернись сюда!
Кловер-клоуз встретил меня как ни в чем не бывало. Все шло своим чередом: служанки в черно-белой форме спешили по делам, цветочница перебирала увядшие за ночь фиалки и только кивнула, когда я прошел мимо, по булыжной мостовой тряслись экипажи — как раз наступило время для послеобеденных визитов. На меня никто не обращал внимания. Если вчера здесь и произошло что-то экстраординарное, то я был явно ни при чем.
— Доброе утро, сэр, — поздоровался со мной мальчишка с газетами, которому я уже по привычке кинул монетку.
— Доброе. Скажи, а не было ли вчера здесь скандала? У дома мисс Кларк, например?
— Нет, сэр. Но, — он округлил глаза и перешел на шепот, — вчера она опять куда-то уезжала.
— В самом деле?
Было приятно осознавать, что я все-таки не сошел с ума, и произошедшее вчера не привиделось мне в пьяном бреду. Вновь обретя уверенность, я поднялся на крыльцо дома мисс Кларк и постучал. Она распахнула дверь и замерла.
— Вы? — сегодня на ней было простое платье оттенка грозового неба, а волосы были стянуты в тугой пучок. — Как вы смеете сюда возвращаться?
Лицо ее тут же раскраснелось от возмущения, а глаза метали молнии, но я больше не верил тому, что мне показывали. Мисс Кларк была хорошей актрисой.
— Хотите, чтобы я опять вызвала полицию?
Она попыталась было захлопнуть передо мной дверь, но я успел раньше.
— Хочу, чтобы вы рассказали, что произошло вчера ночью, — я вставил ботинок между порогом и дверью, не давая ей скрыться в доме.
— Вы прекрасно знаете, что произошло! И после этого являетесь сюда, как ни в чем не бывало!
— А почему бы и нет? Не я же убил ту несчастную.
Мисс Кларк осеклась.
— О чем вы говорите?
Я продемонстрировал ей первую полосу газеты.
— Я все помню, — это было преувеличением, однако было чертовски приятно увидеть, как в ответ побледнела мисс Кларк. — И мне нужны ответы.
Она закусила губу. Гнев уступил место страху. Искреннему, настоящему.
— Убирайтесь. Или я звоню в полицию.
— И что вы скажете им на этот раз? Что я снова к вам приставал?
Повинуясь мимолетному порыву, я обхватил ее лицо ладонями и поцеловал. К моему удивлению, она ответила, стоило моим губам коснуться ее. Ответила пылко, жарко, словно не грозила мне только что стражами порядка. Маленькая ладошка легла на мою грудь, но не оттолкнула, а наоборот схватила за рубашку, чтобы притянуть еще ближе.
Это был тот самый coup de foudre [6], о котором говорят французы. Электрический разряд, пронзающий тело насквозь, внезапная и неизбежная стихия... магия, если только она существовала.
Поцелуй длился долго, и когда он кончился, ее лицо покраснело уже совсем по другой причине.
— Что вы себе позволяете? — мисс Кларк наконец вспомнила, что должна была сопротивляться.
— Ничего такого, в чем вы меня еще не обвиняли, — я и сам оказался сбит с толку. Поцелуй, который должен был стать мелочной местью за ночь в камере и лживые обвинения, открыл дверь для чего-то большего. — Зато, по крайней мере, вам больше не придется лгать полицейским. Хорошего дня.
Я отсалютовал ей шляпой и сбежал вниз по ступенькам. Мне предстояло во многом разобраться, прежде чем я добьюсь ответов от мисс Кларк. Большая часть вчерашней ночи оставалась для меня тайной, но одно я теперь знал точно: эту женщину я никогда ранее не целовал.
Я бы запомнил.
Рэкхэм забрал меня из участка вскоре после двух пополудни, около четырех передо мной закрыла дверь мисс Кларк. Сейчас же на часах была половина седьмого. Я сидел в пабе недалеко от дома мисс Кларк и пытался разобраться в своих воспоминаниях.
На столе лежала вечерняя газета с фотографией последней жертвы Потрошителя. Репортеры постарались на славу, заполучив снимок, на котором можно было не просто различить человеческую особь, но и рассмотреть ее лицо. Была ли это та самая девушка, которую я видел лежащей на алтаре? Я помнил красный цвет ее одеяния, я помнил кровь, хлеставшую из перерезанного одним легким движением горла, но черты лица ускользали от меня, как я не старался восстановить их в памяти. Был ли у нее такой же высокий лоб и прямые темные волосы? Имелась ли у нее родинка над верхней губой? Какими были ее руки: ухоженными или красными и потрескавшимися от тяжелой работы? Полиция не сумела установить личность, но предполагала, что девушка происходила из небогатой семьи.
Не меньше проблем доставляло мне место преступления. Тело, как и предыдущие шесть, было обнаружено на Дорсет-стрит, "худшей улице Лондона", как описывали ее газетчики, но я сомневался, что убийство произошло там. Я был совершенно точно уверен, что видел заброшенную церковь, но при всем желании не мог сказать, где она находится. Поиски кэбмена, который сопровождал меня вчера, ни к чему не привели. Мне оставалось довериться своей интуиции, а та упрямо утверждала, что искать место жертвоприношения следовало ближе к окраине города.
Что же произошло в ту ночь? Кому и зачем понадобилось убивать эту девушку? Ответы на это знала мисс Кларк, но она пока не собиралась их раскрывать.
За всеми попытками вспомнить хоть что-то еще меня снова настигла головная боль. Потерев пульсирующие виски, я повернулся к окну и заметил знакомую фигуру в серо-синем платье. Не оглядываясь, она целеустремленно спешила вниз по улице.
Расплатившись, я последовал за ней. Словно шкатулка Пандоры, мисс Кларк манила меня своими секретами, — даже больше, чем прежде, — и я намеревался раскрыть каждый из них.
Путь ее лежал в Риджентс-парк. Тенистые аллеи в это время дня были пусты, и только звук ее шагов по мелкому гравию нарушал сонную сумрачную тишину. Мисс Кларк дошла до пруда и принялась нервно мерить шагами его набережную, поджидая кого-то.
Я старался держаться чуть поодаль, поэтому позволил себя обогнать второй женщине. По-мужски широким шагом, не заботясь о том, чтобы выглядеть грациозно и подобающе леди, та направилась к мисс Кларк. На секунду она обернулась, и я заметил пустые глаза, длинный с горбинкой нос и сжатые узкие губы, после чего она вновь поспешила к пруду.
Голова опять напомнила о себе. Прижав ладонь к горячему лбу, я скривился от боли и вспомнил — древнеримский профиль, иссиня-черные волосы, разметавшиеся по плечам, нож в вытянутых руках... Сердце сдавило дурное предчувствие.
Не думая больше о конспирации, я перешел на бег, но все равно не успевал вовремя. Мисс Кларк как раз повернулась лицом к водной глади и не видела показавшегося из-за складок платья ножа.
— Мисс Кларк! Селия! Сзади! — последний рывок, и я сумел вклиниться между ними, принимая удар на себя.
Плечо словно обожгло огнем. Лицо брюнетки исказила гримаса ненависти, она вновь занесла руку для удара, но ее опередила мисс Кларк.
— Ignis, — всего одно слово, но этого оказалось достаточно, чтобы остановить соперницу.
Лицо той словно подернулось рябью, после чего ее фигура осела и рассыпалась серой пылью. Пеплом, поправил себя я, потерев щеку от налипшей субстанции.
Мисс Кларк, упавшая, когда я оттолкнул ее от удара, плакала, спрятав лицо в колени. Подумав, я притянул ее к себе и приобнял за плечи, отчего она прижалась щекой к моей груди.
— Тише, тише, — я погладил ее по спине.
Это были не те слезы, которые используют в качестве уловки против мужчин. Это был не плач содержанки, чьей самой большой бедой в жизни была потеря богатого покровителя. Нет, Селия — странно было называть ее мисс Кларк после всего произошедшего — рыдала, кашляя и задыхаясь от нехватки воздуха. Громко, безутешно, не обращая внимания на то, красиво ли при этом выглядит.
Так плачут, стоя над могилой единственного близкого человека. Так плачут от безысходности, зная, что конец уже близок, и оплакивая собственную жизнь.
А я не знал, как ей помочь, и только и мог, что дождаться, пока слезы не стихнут.
— Пойдем, — я потянул ее за собой, поднимая на ноги, — я отведу тебя домой.
За то время, что мы провели на берегу пруда, успело стемнеть, и опустел не только парк, но и улицы. Мы вернулись незамеченными. Всю дорогу Селия отказывалась отпустить меня, и я с трудом усадил ее в кресло у камина. Она перестала плакать, но состояние ее ненамного улучшилось. После непродолжительных поисков я обнаружил бар с бутылками и вручил ей рюмку шерри.
— Итак, — я занял кресло напротив, — то, что произошло в парке... и вчера ночью. Это была...
— Магия, — закончила за меня Селия. Ее голос охрип, а щеки блестели от слез.
Еще на прошлой неделе я бы презрительно фыркнул и объяснил собеседнику, насколько он заблуждается, продолжая верить — в наш прогрессивный век — в чудеса.
Еще на прошлой неделе я не знал, что одним словом человека можно развеять по ветру — выражаясь буквально.
— Из чего следует, что ты...
— Ведьма.
Селия встрепенулась; шерри пошел ей на пользу, она начинала понемногу приходить в себя.
— Ты ранен, — по сравнению с ее горем, царапина на моем плече была таким пустяком, что я и забыл про нее.
Но после ее слов рана снова начала саднить, поэтому я безропотно позволил провести себя на кухню.
Там, с пучками трав, свисавшими с потолка, и миллионом склянок, заполненными неизвестными тинктурами, было гораздо легче предположить, что колдовство существовало, и то, что моя собеседница называла себя ведьмой, уже не казалось таким смешным. Наоборот, совершенно внезапно для себя, я поверил. В глубине души зародилось необъяснимое ощущение, что я наконец нашел ответ на все вопросы, преследовавшие меня, нашел недостающую часть головоломки, представлявшей мою жизнь.
Сняв с меня пиджак и окончательно разорвав рукав испорченной рубашки, Селия намазала мою руку какой-то пахучей мазью, и теперь мы оба наблюдали за тем, как рана затягивалась прямо у нас на глазах. Если мне и нужно было последнее доказательство реальности магии, то это было оно.
— Я знаю, я должна тебе все рассказать, — она поставила передо мной чай и присела на табурет по другую сторону кухонного стола, — но проблема в том, что я не знаю, с чего начать. Я никогда и никому не говорила о себе.
— Начни с мужчины, который был в церкви, — посоветовал я. — И с того, что на самом деле там произошло.
— Ты же помнишь...
— Не все, — был вынужден признать я. — Некоторые вещи до сих пор остаются скрыты.
Она грустно рассмеялась:
— А я ведь тебе поверила... Впрочем, ты и этого не должен был вспомнить. Но ты оказался упрямее, чем я думала. Сильнее.
Я все-таки был прав, причиной моей амнезии была Селия.
— Он называет себя мастером Блэквортом, — начала она свой рассказ.
— Он тоже... как зовут ведьму мужского пола?
По ее лицу пробежала тень.
— Нет. Он маг. Разница в том, что моя сила — моя от рождения, а его — по праву. Он забирает магию у других, своей у него нет.
— И поэтому ему нужны жертвы?
— Да, — я заметил, как Селию передернуло при мысли о нем и, успокаивая, накрыл ее ладонь своей. — Жертвоприношения ему нужны, чтобы получить силу. Но чтобы удержать ее, ему нужен ковен. Круг верных и готовых служить ему ведьм.
— Таких как ты?
Она усмехнулась:
— Уже нет. Иначе бы он не послал за мной Хелену.
— За что он приказал тебя убить?
И снова она отказывалась на меня посмотреть, вперив вместо этого взгляд в чашку.
— Агнес. Ковен не только поддерживает его силу, но и приводит к нему новых девушек. Если они слабы, то... ты видел, что с ними происходит. А если они сильны, то он предлагает им присоединиться к кругу. Агнес Абернати обладает редким даром и могла бы стать для него выдающимся подспорьем. Я должна была привести ее в ковен.
— Но ты отказалась.
— Я не могла отказаться! — раздраженно поправила она. — Но я сделала все возможное, чтобы этого не допустить. Даже попыталась убедить Уильяма отправить Агнес из Лондона... подальше от Блэкворта.
Селия замолчала, подбирая слова.
— Блэкворт умеет убеждать. Я знаю это по себе. Мне было семнадцать, когда я его встретила. Я работала на спичечной фабрике и знала, что мне немного осталось, — она рассеяно коснулась пальцами челюсти.
Я понимал, о чем она умолчала. Не настолько много времени прошло с забастовки работниц Брайанта и Мэя, чтобы забыть, что делал белый фосфор с людьми, вынужденными работать там — в выматывающих, нечеловеческих условиях.
Глядя на нее сейчас, — бледная кожа, нежные руки, которые, казалось, не держали в пальцах ничего тяжелее зонтика, королевская осанка, мягкий голос с едва заметным акцентом, — в ее рассказ было сложно поверить. Но если этот вечер чему-то меня научил, так это тому, что нет ничего невозможного.
— Блэкворт пообещал мне жизнь, деньги, власть над теми, кто своей жадностью обрек меня на смерть. И я согласилась. Агнес тоже согласится. Она озлоблена на мир, на своего отца, она согласится заплатить любую цену за шанс отомстить. Только она и представить себе не может, насколько непомерной будет эта цена. А когда поймет, пути назад уже не будет.
— Ты же нашла этот путь.
— Нашла? — она рассмеялась. — Он убьет меня. Завтра вечером, когда к нему не вернется Хелена, он все поймет. И я буду мертва. На самом деле, — она сморгнула слезы, — мне еще повезет. Блэкворт управляет не только страхом, убивая провинившихся. В его арсенале есть куда более страшное средство. L'elisir d'amore, любовное зелье.
Несмотря на серьезность ситуации, название меня позабавило.
— Как в опере? — не удержался я от улыбки и пропел:
Ei corregge ogni difetto
ogni vizio di natura.
Ei fornisce di belletto
la piu brutta creatura:
camminar ei fa le rozze,
schiaccia gobbe, appiana bozze,
ogni incomodo tumore
copre si che piu non e... [7]
Шутка осталась незамеченной.
— Нет, — отрезала она. — Не как в опере. Выпив его, ты лишишься воли, лишишься выбора. Ты полюбишь того, кто околдовал тебя, и потеряешь себя. Он станет для тебя богом, единственным светом в этом мире. Ты станешь выполнять все его приказы, все, о чем ты сможешь думать — это как доставить удовольствие своему господину, как стать ближе к нему, потому что любая секунда вдали от него превратится для тебя в нескончаемую муку. Хелена... женщина, которая напала на меня сегодня... она не всегда была такой. На самом деле, она была единственной, кто не был ослеплен Блэквортом, единственной, кто, как и я, хотел вырваться от него.
Я вспомнил, с каким болезненным обожанием женщина обращалась к Блэкворту в церкви.
— Хелена полюбила человека и ради него окончательно решила покинуть ковен. Но Блэкворт не мог отпустить ее, среди нас она была одной из сильнейших. И тогда он заставил ее выпить любовное зелье, навсегда приковав к себе магией.
Если ее поведение было вызвано зельем, то это действительно было страшное оружие. Мое шутливое настроение пропало на корню. Как могли существовать в этом мире силы, способные на такое? Подчинить другого человека своей воле, отнять у него себя самого? Еще в церкви ее подобострастие напугало меня, но сегодня в парке... когда она обернулась, мне почудилось, будто я смотрел в глаза живого мертвеца. От нее словно осталась лишь пустая оболочка тела.
Селия замолчала, вспоминая погибшую подругу. Мне же нужно было прояснить еще один вопрос.
— Зачем ты привела меня в церковь, если заставила потом все забыть?
Она отвела взгляд.
— Когда я увидела тебя впервые, я подумала, что ты сможешь его остановить. Сможешь освободить меня от Блэкворта. Но в церкви... я поняла, что, если позволю тебе все запомнить, ты не останешься в стороне. Ты бросишь вызов Блэкворту. И погибнешь. Еще один человек расплатится за мою ошибку, а их уже было достаточно. Я не хочу больше смертей на моей совести. А еще... вот почему.
Она перегнулась через стол и поцеловала меня. На этот раз поцелуй был медленным и сладким, как полуденная нега, как возвращение домой после долгого пути.
Пожалуй, я мог бы привыкнуть к этому.
— Теперь я все рассказала. Прошу тебя, — в ее голосе послышалась мольба, — не заставляй меня снова тебя околдовывать. Уходи и забудь все, что здесь узнал.
Как бы я смог развернуться и уйти после всего, что здесь услышал?
— Нет. Блэкворта надо остановить.
Рука нежно прошлась по моей щеке.
— Я знаю. Но это моя битва.
— Она стала и моей тоже.
Когда она стала моей? Когда я понял, что вместе с Селией в мою жизнь вошло нечто, что я искал всю свою жизнь и о чем даже не подозревал? Когда я впервые поцеловал Селию на крыльце ее дома? Боже, казалось, что с тех пор прошло так много времени, хотя на самом деле не минуло и дня. Когда увидел ее преисполненный мольбы взгляд в церкви? Или когда она улыбнулась в ответ на мое опрометчивое обещание раскрыть ее тайну?
Впрочем, это не имело значения. Что было действительно важно, так это то, что Селия собиралась встретиться с Блэквортом одна, зная, что это будет стоить ей жизни, а я не мог позволить ей это сделать — но и не мог позволить Блэкворту и дальше собирать свою кровавую жатву. В полицию обращаться не было смысла: я мог представить себе, как они отреагируют на версию о магическом круге и ритуальных убийствах. Нельзя их винить: я и сам не поверил бы, если бы не видел все собственными глазами. А, значит, оставались только мы.
— У тебя нет никаких шансов! Это верная смерть!
— Ты верила, что у меня есть шанс, когда заманивала меня в церковь, — возразил я.
— Прошу тебя...
Я был непреклонен, и в конце концов Селии пришлось смириться.
— Хочешь поиграть в бесстрашного рыцаря, спасающего даму? Если ты не слышал, они все умерли, — устало бросила она мне, сдаваясь.
— Не умерли, а просто сменили доспехи на костюм-тройку. Поверь, — я легко поцеловал ее ладонь, — вместе мы справимся.
Хотелось бы мне самому в это верить.
На утро мне пришлось покинуть ее. Следовало показаться в офисе, чтобы старик Рэкхэм снова не поднял на уши всю лондонскую полицию в поисках потерянного напарника. Потом надо было заглянуть к поверенному, составить завещание — что бы не говорила Селия, я прекрасно осознавал, на что иду. Но я не мог позволить чудовищу, убивающему молодых женщин ради мистической силы, ходить по этой земле. После того как я своими глазами увидел смерть одной из них, дело стало для меня личным.
Я вспомнил, как Селия рассказывала ночью о своем детстве в ирландском квартале, о первых уроках магии, когда она еще не знала, откуда Блэкворт получает свою силу... А еще о том, что заставлял ее делать Блэкворт, — и самым страшным в этих ее рассказах было то, что они меня не пугали. Надо было признаться хотя бы самому себе, что дело стало для меня личным не только из-за обряда в церкви и фотографии в газете, девушки, чьего лица я даже не помнил, но я решил временно отпустить эти мысли. Если я останусь в живых после встречи с Блэквортом, у меня будет возможность к ним вернуться. И разобраться в своих чувствах к некой рыжеволосой ведьме.
Селия утверждала, что Блэкворт будет ждать Хелену сегодня вечером, и что ей известно, где должна произойти их — а теперь наша — встреча. Поэтому мне следовало закончить свои дела как можно скорее. Последним, что осталось на сегодня, был звонок мисс Абернати с уведомлением, что я отказываюсь от дела и верну задаток любым удобным для нее способом.
К моему удивлению, дворецкий сообщил, что мистер Абернати с дочерью покинули дом около часа назад. На вопрос о том, когда они вернутся, он меланхолично заявил, что мистер и мисс Абернати внезапно направились в порт покупать билеты на ближайший корабль до Америки и, если и собираются возвращаться в Англию, ему об этом не сообщили.
Я положил трубку с чувством неправильности происходящего. В поспешном отъезде семейства Абернати было что-то ненатуральное, как в моем загадочном опьянении.
И я был готов поспорить, что знаю корень обоих этих бед.
Я заставил кэбмена гнать на Кловер-клоуз как угорелого и чуть не вышиб дверь, как та вдруг открылась.
Селия стояла на пороге, словно ничего не произошло.
— Что случилось? — удивилась она. — Ты выглядишь так, будто за тобой гнался сам Смерть.
Она все-таки не обманула меня и не отправилась к Блэкворту в одиночку, хотя явно хотела этого вчера.
— Я звонил Абернати, — я привалился к косяку, переводя дух.
Она снова отвела взгляд.
— Я... немного повлияла на Уильяма. Я подумала, что там им будет безопаснее. В случае, если... — окончание фразы повисло в воздухе, но я понимал, что она хотела сказать. В случае, если мы не сможем остановить Блэкворта. В случае, если мы погибнем сегодня. — Пойдем, я заказала ужин.
На этот раз меня провели в столовую, где уже был накрыт стол.
— Возможно, это наш последний вечер в этом мире, — пояснила мне Селия торжественную обстановку, протягивая мне бутылку вина и штопор. — Так пусть он запомнится хоть чем-то хорошим.
Я не нашел в себе сил отказать ей в этой просьбе. Разлив белое по бокалам, я предложил тост:
— За нас.
— Ты все еще отказываешь мне в праве разобраться с Блэквортом самой?
В который раз я повторил Селии, что попытки переубедить меня бесполезны.
— В таком случае, за нас, — она грустно улыбнулась и отсалютовала мне бокалом.
Мне следовало заподозрить что-то неладное, когда Селия лишь пригубила вино и отставила бокал в сторону. Или когда я заметил, что она вновь пытается сдержать слезы.
Но я был слишком глуп и слеп.
Горло сдавило магией. В глазах потемнело, пришлось облокотиться на стол, чтобы не упасть. Я услышал, как Селия вскочила со своего места и поспешила ко мне.
— Все хорошо, — она обняла меня, успокаивая, как ребенка, — сейчас все пройдет. Все пройдет, и ты отправишься обратно в офис, запрешься изнутри и выбросишь ключи в окно... и останешься жив.
Я кружил по комнате, не находя себе места. Селия все-таки обманула меня и решила встретить Блэкворта одна. А я сидел взаперти и не мог ничем ей помочь.
Циферблат настольных часов показывал четверть десятого, с тех пор как я выпил вино прошло более трех часов. Все это время прошло для меня как в тумане. Я не помнил, как добрался до офиса, не помнил, почему вообще отправился сюда.
Дверь была заперта, ключей нигде не было. Я попробовал выбить ее плечом, но только наставил себе синяков. Звать на помощь было бессмысленно: после нашего разговора сегодня утром старик Рэкхэм слег с больным сердцем, в офисе не было никого кроме меня.
Я метался по кабинету, слепо натыкаясь на мебель. Грудь сдавила глухая тоска, изматывавшая до бесконечности, каждый вдох давался с трудом и отдавал тупой болью. Перед глазами стоял образ Селии, сердце разрывалось от невозможности увидеть ее, находиться рядом с ней в этот момент, но в то же время я не смел ослушаться ее приказа. Она велела мне вернуться в офис, значит, я должен был ждать ее здесь.
О черт.
Я пребольно ударился, споткнувшись о скамейку для ног. Как там она говорила? "Выпив любовное зелье, ты лишишься воли, лишишься выбора. Ты станешь выполнять все его приказы, все, о чем ты сможешь думать — это как доставить удовольствие своему господину, как стать ближе к нему, потому что любая секунда вдали от него превратится для тебя в нескончаемую муку..."
Похоже, я знал, чем она опоила меня на этот раз.
Но почему? Я слышал отвращение в ее голосе, когда она рассказывала о любовно зелье, я знал, как она его боится. Так почему же она использовала его ко мне? Она не стала бы использовать это средство на Уильяме Абернати, так за что же поступила подобным образом со мной?
Как ни странно, это осознание — и связанная с ним злость — помогли мне прийти в себя. Колдовской туман отступил, и я снова обрел способность рассуждать здраво.
Ключи? Подумаешь, проблема. Здесь был всего второй этаж, а по карнизу можно было добраться до ската соседнего одноэтажного дома.
Я спрыгнул на мостовую и отряхнул брюки.
Оставалось только понять, куда ехать.
Дверь дома на Кловер-клоуз была распахнута настежь. Я взбежал по ступенькам, хотя интуиция подсказывала, что внутри я никого не найду.
Так оно и оказалось.
Я вышел на холодный ночной воздух. Итак, она действительно опережала меня на один ход, а я даже не представлял, где ее искать. Блэкворт мог назначить встречу в любом месте в городе... или вернуться к месту преступления. К церкви, в которой он приносил кровавые жертвы ради силы и власти. Только вот где это было?
Раз за разом я покручивал в голове обрывки той ночи, пытаясь найти зацепку. Старый камень стен. Пляшущие огоньки свечей в бронзовых канделябрах.
Разбитый витраж. Олень с распятием между рогами.
А что, если черневшая больным зубом в ночи звонница казалась такой не из-за освещения? Что, если черноту оставили копоть и гарь?
Задремавший было кэбмен вздрогнул, когда я залез к нему на козлы.
— К святому Евстахию, живо!
Разумеется, я опоздал.
Селия лежала ничком у раскрошившегося алтаря. Она едва застонала, когда я приподнял ее голову к себе на колени, и я не смог сдержать вздоха облегчения: по крайней мере, она была жива. Пальцы, поддерживавшие затылок, почувствовали кровь, незаметную в потемневших волосах.
— Все будет хорошо, — пообещал я, — я отвезу тебя к врачу.
В тот же миг нечеловеческая сила отбросила меня к стене. Из темноты выступила фигура в черной мантии.
Блэкворт.
Впервые я получил возможность рассмотреть его поближе.
Он был среднего роста, светловолосый, с аккуратно расчесанным пробором посередине. Под мантией скрывался повседневный костюм, пошитый у хорошего, но не знаменитого портного.
По его лицу нельзя было прочесть, какие демоны терзали его душу. Внешне он был совершенно обыкновенен, с тем же успехом я мог смотреть на свое отражение.
Но впечатление это было обманчивым.
Следующий удар приложил меня спиной о пол. Мраморные плиты тревожно загудели под моей головой. Не успев даже перевести дух, я перекатился в сторону, уворачиваясь от падающего канделябра.
Восковые брызги волдырями осели на коже. На миг ослепнув от боли, я пропустил его следующую атаку: холодные пальцы сомкнулись на моей шее, хотя я мог поклясться, что Блэкворт не сдвинулся с места.
Темное колдовство распространялось по телу, сковывая льдом сердце. Я умирал и чувствовал, как немеют мои руки, как ногам не хватает сил, чтобы держать вес тела. Вновь я упал на каменный пол разрушенной церкви.
При падении бок что-то кольнуло. На задворках сознания забрезжила мысль о верном револьвере в кармане. Последним усилием воли я достал его и выстрелил.
Я всадил в Блэкворта шесть пуль, а он даже не покачнулся. Лишь на миг ослабил хватку.
Пистолет выбило у меня из рук и перенесло через проход к ногам Блэкворта. Тот поднял его, словно недоумевая, что это такое, — и смял в кулаке. Будто в кошмарном сне я смотрел, как между его пальцев сыпется металлическая труха.
Я остался без оружия.
Но я в нем и не нуждался.
Внезапно я понял, почему вибрация старых камней показалась мне в ту ночь такой знакомой. Почему я упрямо продолжал вспоминать ритуал, свидетелем которого стал здесь. Почему Селия воспользовалась самым страшным для нее средством, лишь бы уберечь меня от встречи с Блэквортом. И почему даже оно не подействовало.
Мне не нужен был пистолет, чтобы остановить Блэкворта. Достаточно было одного слова.
— Ignis, — повторил я, прокатывая заклинание на языке.
Где-то далеко мне вторил гром, предвещая скорую бурю, живое электричество, которое невозможно приручить.
Блэкворт вспыхнул как спичка, за считанные секунды превращаясь в живой факел — и распался на мельчайшие хлопья пепла, но не раньше, чем огонь перекинулся на стены.
Мы сидели, прижавшись друг к другу, на ступенях разрушенной церкви. Огонь уже потух, только потолочные балки слегка шипели, когда по ним попадали капли дождя. Подумать только, второй пожар за два года! Хорошо, что церковь святого Евстахия так и не успели отреставрировать.
— Теперь ты свободна.
— А ты — нет.
Мне не нужно было спрашивать, что она имела в виду. Магия приворотного зелья тяжело ворочалась в груди, постоянно напоминая о себе.
Селия наклонилась и поцеловала меня, терпко, словно прощаясь.
— Прости меня, — прошептала она. — Прости, что собиралась использовать тебя и не смогла этого сделать. Прости, что втянула тебя в это... Прости, что пыталась спасти тебя и ради этого переступила черту... Прости...
Сердце разрывалось от вида ее слез, но теперь даже я сам не мог сказать, было ли это от любовного зелья, которым она меня опоила, или от чувства, зародившегося в тот вечер, когда она рыдала у меня на плече.
— Что будет дальше?
Она поднялась на ноги.
— Мне нужно уехать. В ковене Блэкворта найдутся те, кто не будет рад его смерти. Отправлюсь в Европу... а ты останешься здесь, — я и не собирался никуда ехать, однако почувствовал, как тяжесть заклинания вновь опустилась на плечи, требуя подчиниться. — Тебе будет больно, но ты справишься. Рано или поздно, зелье перестанет действовать. И однажды, когда ты снова будешь свободен... — она попыталась улыбнуться сквозь слезы. — Быть может, мы встретимся вновь.
"Найди меня", — кричал ее взгляд, но она не могла позволить себе сказать это вслух. Потому что, если бы она попросила, я не смог бы ей отказать. И любовь, лишенная выбора, никогда не стала бы настоящей.
Не выдержав прощания, Селия развернулась и пошла прочь. Я проследил за ее силуэтом, пока он не скрылся в тумане. Грудь снова сдавила глухая тоска.
Я знал, что на ближайшее время она станет моим единственным и верным спутником.
История вторая. В лучах луны узнаю сам себя [8]
"Тому, кто в полночь на порог
Церковный встанет, видит Бог,
Дано узреть толпу теней,
Печальней нет ее, мертвей..."
Джон Китс "Канун Святого Марка"
Париж, апрель 1899
Зима 1898-го стала самым тяжелым периодом моей жизни. Сразу же после событий, случившихся в бывшей церкви Святого Евстахия, я слег с лихорадкой. Вызванный Рэкхэмом врач постановил, что болезнь стала результатом переохлаждения и длительного блуждания под дождем, но я знал, что причина была куда более нелепой и мелодраматичной. Я в прямом смысле эти слов страдал от разбитого сердца. Любовное зелье, цепко сковавшее мою волю своим колдовством, держало меня в агонии. Селия была права: каждая моя мысль была подчинена ей, мучительным попыткам угадать, где она была сейчас. Борьба между желанием тотчас сорваться с места в поисках рыжеволосой ведьмы и невозможностью, ее приказом, требовавшим, чтобы я оставался в Лондоне, не раз подводила меня в те месяцы к грани. Неизвестно как развившаяся потом в моих легких пневмония удерживала меня в постели еще долгие недели, давая лишь одно облегчение: от мысли, что, пока я нахожусь в таком состоянии, Рэкхэм ничего не будет спрашивать. А мне не придется ничего объяснять.
К ноябрю, когда я смог встать, от тела осталась лишь тень — что уж говорить о душе. Декабрь прошел мимо меня, 1898-ой год сменился 1899-ым, последним в нашем девятнадцатом веке. В январе я впервые вспомнил об окружающем мире, раскрыл газету, вышел на улицу. В феврале, внемля настойчивым советам старины Рэкхэма, от безнадежности вбившего себе в голову, что мне необходима смена обстановки, выехал из Лондона. С опаской я пересекал городскую черту: мне казалось, что магия приворотного зелья не отпустит меня. Но, должно быть, как и обещала Селия, действие его к тому моменту уже ослабело. Переступив вообразимый порог, приехав в Брайтон (я был готов поспорить, что был там единственным приезжим, достаточно сумасшедшим, чтобы посетить курорт в ненастном штормовом феврале), я почувствовал себя невыносимо свободным. Впервые за долгое время я ощутил желание, родившееся из колдовства, а в моей собственной душе. Стоя на промозглом пляже и наблюдая за свинцово-серыми волнами, грозившими опрокинуть электрического "Пионера", я понял, что хочу узнать, насколько далеко простираются границы моей новообретенной свободы. И вскоре мне представился такой шанс.
В марте Рэкхэм принял решение закрыть агентство. Не могу его за это винить: помощник в то время из меня был никакой, не говоря уже о партнере. Старик как мог старался держать дело на плаву в эти шесть месяцев, но его усилий было недостаточно. А моих хватало ровно на то, чтобы не забывать утром просыпаться. Честно признаться, когда он объявил о своих намерениях, я вздохнул с облегчением: я был не уверен, что захочу когда-либо взяться за расследование, пусть это даже будет дело о пропавшей болонке. О партнере же я был спокоен: мне было известно, что за десятилетия работы агентства он накопил достаточно для безбедной старости.
Больше меня ничто не держало в Лондоне. Расторгнув договор о квартире, я оставил свой немногочисленный скарб у Рэкхэма, побросал в чемодан самое необходимое, и отправился на паром. Стоило только пересечь Ла-Манш и вдохнуть грудью французский воздух, как я с удивлением понял, что ощущения мои изменились. Краски, выцветшие до однотонной сепии фотографий, стали ярче, в воздухе почувствовались зеленые весенние ноты, ухо уловило пение птиц. Сердце подсказывало, что она только что стала ближе, но впервые после Святого Евстахия эта мысль не нашла отклика в моей душе. Должно быть, виноват был соленый морской ветер, потрепавший лодку на переправе, выбил из меня колдовское зелье. Если и не до конца, я уже не испытывал того больного желания быть рядом всегда с ней, дышать ей, жить ей. Хотел ли я когда-либо еще разыскать Селию? Я не знал. Только если для того, чтобы узнать от нее, как полностью освободиться от действия зелья, но я опасался, что, найдя Селию, я больше не буду чувствовать этой потребности.
Таким образом, в апреле я оказался в Париже. У меня не было какого-то четкого плана, и дни свои я проводил в бесцельных прогулках по городу. Я никогда не загадывал заранее, куда ноги приведут меня сегодня, и просто бродил по набережным и мостовым, выставкам и рынкам. В один из солнечных, по-настоящему весенних дней, ноги вывели меня далеко на восток, к кладбищу Пер-Лашез. Замерев у главного входа, я размышлял: с одной стороны, я никогда не был поклонником похоронного туризма, с другой, Бедекер утверждал, что ради этого некрополя стоило сделать исключение, да и остановиться в полушаге от места последнего пристанища Шопена и не воздать дань уважения? Немыслимо. Шопен оказался решающим аргументом.
Вскоре я обнаружил, что, вопреки своему предубеждению, наслаждаюсь прогулкой. День, подобный этому, залитый солнцем и отчаянно пахнувший весной, было бы жалко провести в стенах музея или лабиринте каменных улиц. И в то же время Пер-Лашез даровал умиротворение, которого я не нашел бы в парках, посетители которых с некоторых пор утомляли меня своей живостью. Здесь же я чувствовал себя... на месте. Недостаточно живой для обычных людей, я наслаждался тишиной и покоем.
Пер-Лашез действительно оказался городом. Широкие аллеи, готические шпили семейных склепов и замки мавзолеев, простые могилы — дома для простых граждан — и величественные античные усыпальницы: Пер-Лашез словно был нашей цивилизацией в миниатюре. Но при этом он казался не городом мертвых. Здесь царствовала природа. На кладбище плотно укрепились деревья. Клены и каштаны, кедры и буки, акация и грецкий орех — здесь им не нужно было опасаться вырубки и урбанизации. Многие могилы обвил плющ, высокие скаты склепов зеленели от пушистого мха. Здесь было много птиц, сбежавших от шумного города в этот оазис, и минуты не проходило, как на каменные кресты садились грачи — и тут же вспархивали, чтобы улететь дальше. Для мрачного и мертвого места восточное кладбище Парижа казалось удивительно живым.
Достаточно побродив и полюбовавшись открывавшейся с высокой части кладбища панорамой — Дом инвалидов, Собор Парижской Богоматери, Эйфелева башня: все они были как на ладони, — я присел на одну из скамеек и вновь углубился в путеводитель, размышляя, куда можно направиться отсюда. Тишина, царившая на кладбище, расслабляла, и, должно быть, я и сам не заметил, как задремал.
Очнулся я уже, когда стемнело. Словно что-то толкнуло меня, заставив мгновенно подобраться и вскочить с места. Вокруг не было ни души, солнце давно уже скрылось за горизонтом. Я посмотрел на часы и охнул: почти полночь! Но почему меня никто не разбудил? Определенно, сторож должен был совершить обход, прежде чем запереть кладбище. Перспектива провести ночь среди могил меня не пугала, однако не казалась мне слишком привлекательной, поэтому я поспешил к выходу. Видневшаяся в газовом свете фонаря (почему их не погасили?) табличка подсказала, что я находился на авеню акаций. Отсюда я, кажется, знал, как выйти. Свернуть на первое авеню, а оттуда уже можно пройти прямо до главного входа. Однако, увидев некоторое время спустя за кипарисами светившийся огнями Париж, я понял, что где-то оступился и свернул не туда. Отныне я решил ориентироваться на шпиль недавно построенной церкви Богоматери Неустанной Помощи, освещенный луной. Как я помнил, она располагалась к левой стороне от главного входа, а, значит, мне всего лишь было нужно следить, чтобы он оставался по правую руку от меня, и я скоро уже выйду к воротам. Стоявшая на кладбище тишина давила, неожиданное ощущение чего-то опасного заставило ускорить шаг. Вскоре я уже увидел перед собой строгую форму кладбищенской часовни.
Именно в этот момент начался дождь. До сих пор ясное небо заволокло тучами, на землю сорвались первые капли, за ними быстро последовали другие. Подняв воротник повыше, я поспешил взбежать восемь ступенек до крыльца часовни и попытался укрыться от дождя под узким козырьком. Где-то вдалеке часы пробили полночь. Сверившись с часами, я поднял голову и изумленно выдохнул.
Мне не стоило волноваться: вход был открыт. И я не был единственным посетителем в этот час. Несмотря на дождь, пространство перед входом было полно людей. Молодые и старые, взрослые и дети, мужчины и женщины, больные и здоровые, бедняки и богатые... Сколько же их здесь было? Тысячи, не меньше. Все они молча и торжественно двигались по главному проходу к часовне.
— Простите, — обратился я к первому подошедшему, — что здесь происходит?
Мужчина лет сорока или чуть больше, худой и рано полысевший, посмотрел куда-то сквозь меня и решил не удостаивать меня ответом. Вместо этого он продолжил свой путь к запертой часовне и исчез, дойдя до ее стен.
Обернувшись, я заметил, что сюда прибывали все новые посетители. Не обращая внимания на меня, они подходили к часовне. Молодая женщина в вечернем туалете прошла мимо, задев меня юбкой — но я ничего не почувствовал. Мужчина в военной форме приблизился ко мне. Столкновения было не избежать, но, опять, я ощутил только могильный холод, когда его рука прошла сквозь мое плечо.
Призраки.
В ужасе отшатнувшись, я бросился к выходу. Теперь, когда сквозь их тела мне были видны кованые надгробия, в этом не оставалось никаких сомнений. Тени все так же безучастно стремились к часовне, не замечая меня. Несколько из них прошли через меня, через некоторых продирался я сам, спеша выбраться отсюда и не пытаясь найти объяснения происходящему.
Их становилось все больше и больше. Счет уже шел не на тысячи, на десятки тысяч — безмолвных, безжизненных теней. Поэтому, когда, задев плечом одного из них, я почувствовал сквозь ткань живое тепло, я остановился.
Этот человек казался плотнее остальных. На секунду я поверил, что встретил живую душу, одинокого путника, как и я, заблудившегося между могилами. Но это впечатление быстро стерлось, стоило заглянуть в пустые голубые глаза. Мои глаза. У незнакомца было мое лицо.
Не знаю, сколько мы простояли, смотря друг на друга. Две идеальных половины, каждый зеркальное отражение другого. Наконец мой двойник, не прерывая молчания, продолжил свой путь. Я видел, как он поднялся по ступеням часовни — точно как я совсем недавно, — дошел до ее двери и исчез. Истаял в ночи.
Сложно сказать, как я добрался обратно в отель. Буквально выбежав на пустынный в тот час бульвар Менильмонтан, я попытался отыскать извозчика, но это оказалось нелегкой задачей. Даже те экипажи, которые удалось остановить, отправлялись дальше без меня — боюсь, в тот момент я производил на их возниц не самое лучшее впечатление. Тем не менее, под утро мне удалось уговорить одного из них довезти меня до маленькой семейной гостиницы в центре, где я снимал номер. Ложиться спать на рассвете было бессмысленно, но я все же сделал это, чтобы попытаться утром убедить себя, что все произошедшее было дурным сном. Мне это почти удалось. На следующее утро, сидя за завтраком в brasserie неподалеку от моего отеля, я с трудом мог поверить в увиденное прошлой ночью. В безжалостном солнечном свете толпа мертвецов казалась далеким воспоминанием, приснившимся давным-давно ночным кошмаром. Но потом мой взгляд упал на передовицу газеты, и от неожиданного озарения я едва не выпустил чашку из рук. 25 апреля 1899-го года. А, значит, вчера было двадцать четвертое. Канун Дня Святого Марка, ославленный Джоном Китсом. На ум тотчас же пришли его строки:
"Итак, во тьме кромешной он
Увидит тех, кто обречен,
Сойдутся призраки толпой
Во тьме полуночи слепой,
Стекутся те со всех сторон,
Кто смертью будет заклеймен,
Кто неизбежно в этот год,
В один из дней его, умрет..."
Описание, данное великим английским романтиком, поставило все на свои места. Случайно оказавшись на пороге кладбищенской часовни в полночь, я увидел тех, кому суждено было упокоиться в Пер-Лашез до следующего апреля.
Но мне показались не только они — среди будущих мертвецов я увидел себя. Я вспомнил голубые глаза, в глубине которых виднелось мое изумленное лицо, два отражения друг напротив друга. Что бы это значило?
История третья. Плохая погода
Liebe Mutter, ob wohl im Dorf Hexen sind?
"Sie sind dir wohl nДher, mein liebes Kind."
Willibald Alexis "Walpurgisnacht"
Гарц, Германия, апрель-май 1899
[1] — мой друг (нем.)
[2] — знаменитая натурщица Данте Габриэля Россетти
[3] — the Great Wen; одно из прозвищ Лондона, образованное от англ. wen — жировая шишка
[4] — хэнсом — двухместный двухколесный экипаж; гроулер — закрытый четырехколесный экипаж
[5] — поперечный неф (корабль) в церквях крестообразного плана; часто там располагается боковой вход в церковь
[6] — удар молнии; любовь с первого взгляда (фр.)
[7] — "Он исправляет всякое несовершенство,
всякий природный недостаток.
Он наделяет красотой
самое безобразное существо.
Он заставляет бежать клячу.
Он исправляет, сглаживает горбы,
и самая стесняющая опухоль
мало-помалу наконец исчезает..." (из оперы "Любовный напиток" (L'elisir d'amore) Гаэтано Доницетти)
[8] — строка из "Двойника" Гейне, положенного на музыку Ф. Шубертом
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
