Страница произведения
Войти
Зарегистрироваться
Страница произведения

Дым и зеркала


Статус:
Закончен
Опубликован:
23.05.2015 — 19.05.2016
Аннотация:
Сложна и опасна магия Иллюзий. Опасна в первую очередь для своего создателя: слишком велик шанс навсегда потеряться среди плодов собственного воображения и перепутать реальность с вымыслом.
На что можно пойти ради сохранения рассудка? Магистр Лейла Шаль-ай-Грас ввязалась в очень опасную интригу одного из самых опасных людей Среднего мира.
Что ждёт её в итоге? Смертельная угроза. Предательство. Встреча со своим прошлым, со всеми его призраками и страхами. А в конце... может быть, чудо?
Ведь магия Иллюзий опасна, но её могущество ограничено лишь воображением Иллюзиониста.

З.Ы. Завершено 25.06.2015

Переработанная и дополненная версия выйдет в ноябре в издательстве "Эксмо", серия "Колдовские тайны" под названием "Песня вуалей". Книга появилась в статусе "ожидается" на "Лабиринте"
 
↓ Содержание ↓
 
 
 

Дым и зеркала


Лейла

Бабочка трепетала золотистыми крыльями, рассыпая с них алые и синие искры. Вальяжно и неторопливо, как пушинка в безветренную погоду, опускалась на стебли лиан, купалась в пушистых клочьях облаков. Потом присела на подставленную мной ладонь, повела крыльями как живая. Она даже весила, как живая, и цеплялась за чешую тонкими льдисто-голубыми лапками.

Правда, стоило вспомнить, что в чешуе не может быть нервных окончаний, тем более — настолько чувствительных, как в обычных человеческих ладонях, и ощущение послушно пропало. Я печально вздохнула и стряхнула бабочку с руки. Она осыпалась искрами и растворилась среди звёзд.

Больше всего мне здесь нравились именно звёзды под ногами. Они получились на удивление живыми; настолько, что каждый раз замирало сердце, когда нога ступала на пустоту. И казалось — следующий шаг оборвётся в бездну.

А четыре стихии по углам и бесконечно-высокое вечернее небо над головой были просто данью традиции. Практикующий Иллюзионист должен представить потенциальным клиентам всё, на что способен. Стихии и небо были положены по должности. От себя я внесла только небольшой диссонанс — пламя текло сверху вниз, облака свивались стеблями с пышными лианами стихии земли, а вода струилась вверх, срываясь каплями.

Я знаю, что всего этого нет, но всё равно вижу и чувствую. Иначе нельзя; такова магия дома Иллюзий.

Непосвящённые думают, что мы создаём что-то в окружающем мире, что можно увидеть, учуять, пощупать. Но всё гораздо проще: мы лишь убеждаем свой разум в том, что мы видим, слышим и чувствуем. А, убедив себя, легко убеждаем в этом окружающих. Этим опасны иллюзии; в них очень легко потеряться. Поверить во всемогущество, заблудиться среди порождений собственного разума и увлечь в них всех, до кого хватит сил дотянуться. Можно создать плотную и ощутимую иллюзию моста через пропасть, но не стоит надеяться переправиться по ней на другую сторону.

Балансируя на грани между верой в реальность созданного нами и знанием о его иллюзорности, мы можем творить многое. Человеческий разум так легко обмануть, он сам буквально умоляет об этом. Одно лёгкое касание — и можно испытать небывалое наслаждение, ужас, боль, жар и холод, сытость и близкую смерть. Но при этом тело будет совершенно неподвижно в пространстве, его не тронет огонь и острота стали.

Иллюзиями можно свести с ума. Иллюзиями можно убить. Надо просто заставить разум поверить, что его больше нет, и его действительно не станет.

— Госпожа, вас ожидает посетитель, — раздался скрипучий, пробирающий до поджилок голос, и из воздуха соткался улыбчивый оскал черепа, окутанного зеленоватым пламенем.

— Это замечательно! — оживилась я, торопливо расправляя складки на чёрном атласе глухого, под горло, платья. Отбросила за плечи перемежённые клоками пламени чёрные волосы, ощупала острые антрацитовые рога, завивающиеся над висками, — не исчезли ли. Настоящее порождение Нижнего мира в своей первозданной форме, попробуй отличить! — Зови сейчас же.

— Если он там в обморок не отвалился, — захихикал череп, выбиваясь из потустороннего образа. Или наоборот, ещё углубляясь?

Я повелительно взмахнула рукой, отправляя его восвояси. Ещё не хватало с собственной фантазией обсуждать клиентов! Нет, конечно, я привираю, я с ним не только обсуждаю, но ещё и в карты порой играю, и в шахматы, но не хотелось потерять концентрацию перед встречей с клиентом.

Череп — не просто иллюзия, он мой дипломный проект в соавторстве с другом-Материалистом. Этот череп даже псевдоразумом обладает; почти незаконно. Спасает только то, что он умеет лишь смотреть, запоминать и разговаривать. Ну, и, совсем немного, влиять на мои иллюзии. Я стараюсь не давать ему лишней воли, чревато. Поверю, что он разумный, и Странник знает, чем всё закончится. Владыки Иллюзий точно заинтересуются, а зачем мне лишний интерес Владык?

Он вошёл, попирая начищенными сапогами звёзды и раздвигая широкими плечами облака. Элегантный франт и щёголь, в небрежно застёгнутой светлой рубахе, узких брюках, заправленных в сапоги, с саблей в ножнах у бедра. В распахнутом вороте рубахи виднелось золотое солнце на цепочке; сильный амулет непонятного, потому как составного, назначения. Светлые волосы спадали по последней моде чуть ниже плеч, оттеняя высокие резкие скулы и холодные серые глаза.

Глаза в нём были настоящими. Одни только они — безжалостные, умные, цепкие.

Ломаный медяк цена тому Иллюзионисту, который не может распознать иллюзию чужого облика.

— Магистр Шаль-ай-Грас? — спросил у окружающего сумрака, пронизанного клочьями разноцветных всполохов. Голос посетителя был под стать облику: завораживающий, отдающийся где-то глубоко в подвздошье.

— Я слушаю тебя, мой господин, — богато модулированным голосом проворковала я, соткавшись из межзвёздной тьмы.

— Неплохо, — кивнул он, и в уголках губ мелькнула жёсткая насмешливая улыбка. Почти незаметная; он не скрывал её, просто экономил на эмоциях. Взгляд внимательно, жадно ощупывал очерченное тяжёлой тканью тело. Я не замедлила повернуться и чуть изогнуться так, чтобы он уж точно не пропустил ничего интересного. — Я впечатлён. Отзыв, что я о вас слышал, полностью соответствует тому, что я вижу.

— Твой взгляд, господин, заставляет меня забыть о прелюдии вежливости, — чуть охрипшим грудным голосом ответила я. За что удостоилась ещё одной усмешки и кивка.

— Да. Даже, пожалуй, лучше. Снимите иллюзию, магистр. Я хочу говорить с вами.

Я несколько секунд колебалась, но с некоторым разочарованием выдохнула:

— Твоё желание — закон, мой господин, — и сорвала иллюзию, как в порыве страсти срывают одежду с любовника.

Перед посетителем предстала невысокая полноватая блондинка с невыразительной внешностью и поджатыми тонкими губами. Единственной яркой деталью её внешности были веснушки.

— Так лучше? — строго поинтересовалась я.

— Прошлая мне нравилась больше, — хмыкнул блондин. — Магистр Шаль-ай-Грас, не надо со мной играть. Я уже сказал, что достаточно впечатлён вашим мастерством, и теперь желаю разговаривать с вами, а не с одной из масок. Если вы не желаете вести диалог на таких условиях, я найду более сговорчивого специалиста.

Я вновь вздохнула и решила рискнуть. Знала бы, к чему это приведёт, пять раз подумала бы, надо ли в самом деле цепляться за такого клиента...

И перед посетителем предстала я. Рыжая, гибкая, с вьющимися мелким бесом волосами, собранными в небрежный хвост, в залатанных домашних шароварах и длинной потёртой рубахе на два размера больше, чем надо. Как есть, рыжая помойная кошка. Это если верить друзьям; а не верить ещё и им — уже паранойя.

Села в мягкое кресло, жестом предложив блондину стул с высокой спинкой. Он внимательно окинул взглядом лишившееся иллюзий помещение — гамак в углу, отделявший меня от посетителей тяжёлый старый дубовый стол, низкий диван с кофейным столиком в углу у дверного проёма, шкафы с книгами, безделушками и дипломами, — и сел, теперь уже полностью сосредоточив внимание на мне.

— Я сняла маску. Ваша очередь, господин, — попросила я, стараясь, чтобы просьба не прозвучала излишне резко.

— Что ж, извольте. Дайрон Тай-ай-Арсель, дор Керц, к вашим услугам, мастер, — шутовски раскланялся он, не вставая с места.

— Это честь для меня, дор, — не дрогнувшим голосом ответила я, сумев удержать на лице подобающее выражение. Я Илюзионист, и моё лицо — всегда маска, даже если снять с него покров чар.

А внутри всё трепетало и обмирало от ужаса и противоестественного восторженного любопытства. Передо мной сидел человек, о котором рассказывали легенды. По большей части, очень страшные легенды. О том, насколько он ненавидит светлейшего Бирга Четвёртого, нашего правителя, на чей престол Керц стоит в очереди вторым, сразу за малолетним царевичем. О том, насколько жесток и злопамятен этот человек. О том, какие оргии творятся за высокими стенами Закатного Дворца, его постоянной резиденции на окраине города, между Домом Целителей и кварталом Часов. О том, что случается там с несчастными юными простолюдинками, которых потом никто не ищет. О том, откуда берёт деньги это чудовище в человечьем облике. О той странной магии, которой он владеет...

Один из самых опасных людей Среднего мира. Вечный Странник, чем я провинилась, что ты привёл его в мой дом? Зачем я послушалась его и сбросила иллюзию? Теперь, как это обычно и бывает с практикующими Иллюзионистами, чувствовала себя беззащитной. А, учитывая личность собеседника, обнажённой и связанной по рукам и ногам. Он знал это, он на это рассчитывал, и был доволен.

Только он, как и все, недооценивал ту глубину, на которую ложь и фантазии проникают в душу и тело мастера Иллюзий. Пусть мне лишь двадцать пять, но я талантливый маг, обладающий определёнными навыками. Пока я жива, пока я говорю и дышу, я буду отделена от мира пеленой фантазий. Даже если отнять у меня всю магию, это ничего не изменит; такова главная сила Дома Иллюзий. Нам всем приходится стать актёрами, и актёрами почти совершенными. Игры разума способны породить чудовищ, но в то же время лишь они могут служить достойной бронёй против этого холодного, бесстрастного взгляда.

Страх, тревога, затаённое самодовольство — как же, мой жалкий кров посетила такая важная персона. Он видел то, что хотел видеть: такова суть иллюзорной магии.

Страх был и внутри. Но другой — настороженный, цепкий, внимательный. Не бояться таких людей опасно для жизни.

— Что привело вас к моему скромному очагу?

— Ну, не прибедняйтесь, мастер, — усмехнулся он. — Вы довольно успешны как специалист. И именно поэтому я решил обратиться к вам. Вы достаточно талантливы, чтобы подойти для моей затеи, и достаточно молоды, чтобы проявить нужную фантазию. Так что, возьмётесь?

— Хотелось бы узнать подробности работы. И вознаграждения, разумеется, — немного расчётливости, немного осторожности; без этого получится недостоверная картина. На самом же деле... На самом деле мне было не до эмоций. Единственное, чего мне хотелось по-настоящему — чтобы этот человек ушёл и никогда не возвращался.

Впрочем, мне никогда не хватит духу выставить его за дверь, хотя, наверное, это был бы наилучший вариант. Даже, наверное, будет шанс, что он не обидится на такое, если правильно всё обставить.

Но что-то внутри было уверено: нельзя отказывать этому человеку. Он не будет обижаться, он просто мимоходом уничтожит всю мою жизнь, и для этого ему будет достаточно одного мановения руки.

Надо было отказываться ещё до того, как он представился.

— Скоро зимний солнцеворот. Я устраиваю в своём доме большой приём по этому случаю, и мне хотелось бы развлечь гостей. Нет, вам не придётся одной продумывать весь праздник, — он усмехнулся. — Над этим уже работают другие маги. От вас понадобится воплощение лишь одной моей маленькой фантазии, сюрприза. Вы ведь понимаете, о чём я? Что касается вознаграждения, не волнуйтесь, оно будет более чем достойным. Возьмётесь?

— Если это будет в моих силах, — медленно кивнула я. — В любом случае, обещаю, что подробности вашего сюрприза останутся при мне и я никому его не раскрою раньше праздника.

— И после — тоже, — припечатал дор Керц.

— Но... почему?

— Считайте это моей блажью, — махнул рукой он и улыбнулся, сглаживая резкий тон предыдущего приказа. — Так вот, о сюрпризе. Я хочу пригласить на солнцеворот Безумную Пляску. И хочу, чтобы она увлекла меня за собой, — улыбка приняла хищный оттенок, а я порадовалась, что сижу в кресле, потому что иначе ноги точно подкосились бы.

— Вечный Странник, боюсь, может не оценить такого юмора, — осторожно проговорила я, тщательно подбирая слова. Вот уж что никогда не мечтала изобразить, так это Безумную Пляску! Я потом недели две в себя приходить буду, это при самом лучшем раскладе. Прикинув, что мне предстоит в случае согласия, я уже открыла рот, чтобы подписать себе приговор и отказаться, но посетитель опередил меня.

— Это шутка не для столь высоких особ, — отмахнулся он, наслаждаясь моей растерянностью и смятением, теперь уже совершенно неподдельными. — За эту услугу я заплачу вам две сотни золотом. И небольшой бонус за срочность, — с этим словами он невозмутимо извлёк из кармана брюк какой-то предмет и выложил на протянутую ладонь.

Против воли я подалась вперёд, разглядывая камень. Крупный, с ноготь большого пальца размером, безупречный жёлтый топаз. По граням соскальзывали тусклые отблески неяркого отражённого света. И я чувствовала, всем существом ощущала глубину и чистоту этого камня. Он шептал моё имя, звал меня и обещал... покой. Он был ничейным, и хотел стать моим.

Жёлтый топаз. Камень Иллюзионистов. Камень, помогающий сохранить концентрацию и разум магам моего направления. На ладони дора лежало воплощённое могущество. За такой камень, кроме шуток, любой Иллюзионист продаст душу. Это весомая, стопроцентная гарантия, что маг сохранит свой разум в любой ситуации, не заблудится и не пропадёт среди своих творений.

Дор Керц наблюдал за мной с самодовольной насмешкой. Он знал, что купил меня с потрохами. Он мог не предлагать ни медяка; за один этот камень я ему не то что Безумную Пляску, Вечного Странника и Господина Ночь живьём притащу!

Было обидно осознавать свою предсказуемость и ту простоту, с которой меня втравили в крупные неприятности. В последнем я была уверена; за просто так, за какой-то розыгрыш, пусть мне придётся надломить себя, пусть я и пообещаю не раскрывать его суть до конца своих дней, не платят столько. Расплата непременно придёт, она будет суровой и трудной, но... камень мягко мерцал в тёплом свете свет-камня настольной лампы, и звал меня по имени. А отказать ему я не могла, даже если это в конце будет стоить мне жизни. Заблудиться в вымышленных мирах, запутаться в реальности, потеряться в собственных фантазиях и перестать отличать иллюзии от реальности. В сравнении с этим меркнет даже страх смерти.

Такова плата за могущество: у каждого мага за пазухой свой монстр, свой палач и неотвязный ночной кошмар. Мы управляем своей силой, и в то же время боимся, что когда-нибудь она сорвётся с поводка и воздаст за неволю. Иллюзионисты теряют разум, Материалисты — человечность и совесть, Целители — силы и радость, Разрушители — чувства и душу.

Теперь отпадал вопрос, почему дор пришёл именно ко мне. Чем сильнее маг, тем больше риск безумия. Магов много, а камней — мало; и привязанный к одному человеку камень умирает вместе с ним. Нет, он не рассыпается в пыль, но становится просто куском красивой материи. Живых камней не бывает в открытой продаже; все они, добытые из недр земли, оседают в глубинах Домов, и, чтобы извлечь их оттуда, нужны большие деньги и связи. А откуда всё это у хоть трижды талантливой, но всё-таки — сироты? С дипломом вместе мне, как и всем, вручили серебряное колечко с крошечной жёлтой искрой камня внутри, но для моего дара этого было слишком мало. Если бы я осталась служить Дому Иллюзий, для меня, наверное, нашёлся бы подходящий топаз. Но остаться там... это было слишком; даже хуже, чем страх безумия. Так было, когда я закончила обучение, и я по-прежнему не жалела о том решении.

Наверное, скоро у меня появится такая возможность — пожалеть.

— Это более чем достойная плата. Вознаграждение за молчание, или есть что-то ещё?

— И за молчание, и за старание, и, как я уже говорил, за срочность, — со всё той же холодной улыбкой в уголках губ проговорил мужчина. Небрежно бросил камень на стол; солнечный шарик прокатился по деревянной поверхности, подпрыгивая на собственных гранях и неровностях древесины, и остановился, как дрессированный, возле края стола. Я подавила инстинктивное желание накрыть камень рукой, вцепиться в него и слиться силой. Усилием воли заставила себя отвести от вожделенного предмета взгляд, переводя его на лицо собеседника. Не сказать, что он был удивлён или расстроен моим поведением; скорее, взирал на такую сдержанность с некоторым одобрением.

— Даже за это я не буду нарушать закон, — твёрдо проговорила я. — Это будут лишь иллюзии.

— Качественные иллюзии, — поправил меня дор Керц. — Не столь живые, как ваш привратник, но на подобающем уровне. Все должны поверить. Ну, или, по крайней мере, большинство.

— Хорошо, — кивнула я и потянулась к ящику стола. Покопавшись, извлекла на свет типовой договор, отпечатанный на хорошей бумаге, и протянула его вместе с пером клиенту. — Должна предупредить, что мне придётся как следует осмотреть место проведения бала и присутствовать на балу, иначе ничего не получится.

— О, вы меня не удивили, — отмахнулся дор, пробегая глазами договор. Потянулся вперёд, разгладил бумагу на столе и принялся заполнять нужные строчки ровными острыми буквами. — Я имею представление о работе мастеров разных Домов, так что всё уже подготовлено. Учитывая, что праздник через два дня, предлагаю отправиться на осмотр прямо сейчас, — предложил он, не отрываясь от письма.

— Тогда, с вашего позволения, я переоденусь, — я поднялась с кресла, проигнорировав поблёскивающий на столе осколок солнца.

— Как хотите, — равнодушно повёл плечом мужчина, скользнул по мне бесстрастным взглядом и усмехнулся каким-то своим мыслям. После чего спокойно вернулся к договору. Я отошла в угол к гамаку, где у меня имелся платяной шкаф, и, задёрнув туманную завесу между собой и комнатой (разумеется, с моей стороны завеса была прозрачной), принялась за переодевание. Никаких роскошных нарядов в моём распоряжении не было, но не идти же в домашнем! Поэтому я быстро поменяла одежду на почти новую и почти парадную с моей точки зрения: ярко-зелёные шаровары из тяжёлого плотного шёлка и светло-оранжевую рубаху с длинными широкими разрезными рукавами и стилизованным солнцем на груди. Добавив к одеянию несколько деревянных браслетов на предплечьях и прикрыв голову шёлковой шалью, сняла завесу.

Дор Керц как раз в этот момент ставил размашистую подпись под заполненным договором. Я приняла бумагу из его рук и под насмешливым взглядом углубилась в чтение.

На первый взгляд всё было вполне стандартно. Внесённый пункт о неразглашении также имел стандартную формулировку. Кроме того, присутствовала распространённая отметка о том, что суть оказываемой услуги была изложена на словах. Единственное, что меня смутило — было сказано, что задаток получен, но не сказано, в какой форме. Я вновь бросила взгляд на призывно мерцающий гранями камень и вздохнула, смиряясь с неизбежным. Ставя подпись под контрактом, не могла отделаться от ощущения, что делаю шаг в бездну.

Но контракт был скреплён, и я уже с чистой совестью накрыла задаток ладонью, чувствуя тепло живого камня. Потянулась к нему разумом и волей, почувствовала лёгкий, радостный отклик, и, прикрыв глаза, медленно вдохнула и также медленно выдохнула. А когда открыла глаза, мир вокруг изменился.

Это было странное ощущение. На душе вдруг стало легко и спокойно. Даже несмотря на переросшее в твёрдую уверенность ощущение скорых неприятностей. Сквозь вежливую улыбку дора Керца вдруг ясно проступил жестокий оскал бешеного бурия. Сейчас я послушно заняла место в какой-то сложной многоходовой интриге, выпутаться из которой без потерь у меня вряд ли получится. Спрятав камень в тайник, я сморгнула хрустальную чистоту окружающего мира.

— Пойдёмте, меня ожидает экипаж, — поднялся с места дор, забирая свой экземпляр растроившегося по завершении договора; типовая магия, их Материалисты так зачаровывают. Ещё один останется у меня, а третий отойдёт Дому Иллюзий для контроля и надзора.

Дор Керц играл в любезность. Он галантно открыл мне дверцу экипажа. Подал руку. Помог забраться внутрь.

Я бы даже сама себе позавидовала, наблюдай за этим со стороны: весьма эффектный мужчина, так и вьющийся вокруг не вполне подходящей ему особы. Если бы ещё не знать, кто этот мужчина...

Нет, на внешность я никогда не жаловалась — я яркая, эффектная, необычная. Но... беспородная. И рядом с таким мужчиной наверняка смотрелась смешно.

И, даже понимая это, не могла отказать себе в удовольствии почувствовать себя настоящей леди. А, почувствовав, непроизвольно окунулась в иллюзию; с Иллюзионистами такое часто бывает. Не знаю, как изменилось моё лицо; одежда удивительным образом осталась прежней, а буйные рыжие пряди сами собой сложились в красивые локоны.

Наблюдательный спутник внимательно проследил произошедшую перемену и усмехнулся.

— Всегда интересно наблюдать за мастерами Иллюзий, — улыбнулся Тай-ай-Арсель, стремительным движением перемещаясь с противоположного сидения ко мне. Узость рассчитанного на одного диванчика не позволяла разместиться вдвоём достаточно вольготно, особенно — учитывая ширину плеч дора. Но того это не смутило, и правая рука оказалась на спинке позади меня. А левая, пользуясь случаем, скользнула кончиками пальцев по обводу скулы. В ответ на это почти невинное прикосновение по спине пробежали мурашки, а к щекам прилила кровь.

— Почему именно Иллюзий? — позволяя своему телу вольность, я подалась навстречу следующему прикосновению; теперь пальцы скользнули вниз, вдоль шеи.

— Вы так легко меняетесь. И никогда не угадаешь, где под всеми этими слоями настоящее лицо, и есть ли оно вообще...

— Любите загадки, дор Керц? — светски улыбнулась я.

— Люблю отгадки, — в тон мне улыбнулся мужчина. — И, пожалуйста, называй меня Дайрон. Ты же должна изучить меня получше, чтобы иллюзия была достоверной? Лейла Шаль-ай-Грас. Красивое у тебя имя.

— У тебя тоже... Дайрон, — невозмутимо приняла я правила игры. Иллюзия должна соответствовать ожиданиям, это главное правило. Дор знает, что его прикосновения будут приятны. У меня есть два варианта: смущение и ложь или откровенность и немного смелости. Второй опасен, — танец на лезвии. Но первый куда хуже. — И насколько хорошо ты хочешь быть мной изученным? — иронично хмыкнула я.

— Какая формулировка, — промурлыкал он, обдавая тёплым дыханием ухо. — Как жалко, что у нас с тобой всего два дня. Но мы ведь начнём сразу?

— Да, конечно, — с придыханием проговорила я в близкие губы мужчины. В этот момент экипаж дёрнулся, останавливаясь, и наши губы не соприкоснулись лишь чудом. — С бальной залы и прилегающих коридоров, — завершила я, отстраняясь.

Проводив меня взглядом, дор Керц рассмеялся.

— Желание дамы — закон, — шутовски раскланялся он и выскользнул в приоткрытую лакеем дверцу, после чего повернулся и помог выбраться мне. Экипаж, пропыхтев что-то на прощание, покатился к крытому навесу.

Хозяин не торопил меня, пока я с интересом озиралась, стоя на вершине широкой пологой лестницы. Высокий глухой забор, опоясывавший дворец и просторный сад, изнутри был невидим; без всякой магии, такой эффект создавал плющ и деревья. Широкая подъездная дорога, посыпанная гравием, стрелой пронзала невысокий зелёный лабиринт. Хитросплетения выложенных разными сортами мрамора дорожек создавали причудливый узор, обрамлённый самшитом и можжевельником, а небольшие увитые плющом беседки и арки казались яркими цветами. Сколь дурная ни была у этого места репутация, при свете жаркого зимнего солнца оно выглядело весьма респектабельным произведением искусства.

Впрочем, как и сам дворец. Мрамор, цветами от молочно-белого до полночно-синего и от нежно-розового до багряного, был подобран с великим искусством. Казалось, где-то внутри дворца садится солнце, озаряющее последними лучами пол и стены, тогда как витые купола башен тонут в наступающем мраке. Внутри, куда провёл меня дор Керц, жестом отпустив будто из воздуха возникших при появлении господина слуг, можно было также встретить все краски спектра. Но здесь цветовая гамма была более сдержанной, в каждой комнате доминировал лишь один оттенок, дополненный несколькими близкими тонами.

Мы миновали фиолетовую анфиладу, нырнули в неприметный коридор (неприметный на фоне всего остального великолепия; серо-стальной с вкраплениями алого — странное, но эффектное сочетание), свернули в ещё один, неотличимый от первого (видимо, все вспомогательные переходы здесь были выполнены в едином стиле), пересекли зелёную анфиладу и вдруг вынырнули на галерею, кольцом опоясывавшую огромную двусветную бальную залу овальной формы.

Зала была великолепна. Белый мрамор, серебро и зеркала. Строгий элегантный фон, рама для роскошных витражей, расположенных в скатах высокого купола, и прелестных дам, которые вскоре будут кружиться здесь в танце с галантными кавалерами.

За всё время пути от входа до галереи мы не проронили ни слова. Дор Керц не пытался расхваливать свой дом, он и так прекрасно видел, насколько меня впечатляет Закатный Дворец. Но также он не пытался отвлечь меня разговором или развлечь историями; и за это я была благодарна. С этим мужчиной вообще было очень спокойно. Опасное заблуждение.

Холодный, расчётливый, страшный человек, которому хочется верить. Более того, ему хотелось доверять. По праву, ох, по праву считается он одним из опаснейших людей Среднего мира!

— Ну, как? Есть поле для фантазии? — мягко спросил стоящий у меня за плечом мужчина, пока я, опираясь о балюстраду, внимательно разглядывала залу и, в особенности, потолок. Я в ответ медленно кивнула и, не оборачиваясь, спросила:

— Скажите, дор...

— Дайрон. Мне кажется, мы договорились, — перебил меня он.

— Да... Дайрон, скажи, а куда ведёт парадный вход? — продолжила я, кивнув на высокие, в два света, ажурные белоснежные двери.

— В фойе. Пойдём, я покажу, — не стал задавать уточняющих вопросов дор. Мне всё больше и больше нравилось с ним общаться. А страх... уж что-что, а его я научилась прятать так глубоко, что и Владыки Иллюзий не найдут. Забавное сочетание: трусиха, до смерти боящаяся кому-то показать свой страх. Очень легко в такой ситуации прослыть отчаянно храброй сумасбродкой.

Мы немного прошли по галерее, спустились по неширокой винтовой лестнице, закрученной около мощной колонны, поддерживавшей купол. Белый мрамор десятка различных холодных оттенков складывался на полу в затейливый узор, какой далеко на юге рисует на окнах летний мороз.

Высокая створка двери, вблизи казавшаяся хрупкой, легко и бесшумно подалась под рукой дора Керца, выпуская нас на просторную площадку-балкон, с которой в длинное прямоугольное фойе сбегали две широких пологих лестницы. Здесь безраздельно властвовала ночь; в зале господствовал тёмно-синий цвет, в глубоких зеркалах превращавшийся в непроглядную тьму. Позолота и мягкие приглушённые огни лишь оттеняли это полуночное великолепие, не позволяя ему стать мрачным.

— Она войдёт через парадный вход, — медленно проговорила я, цепляясь за перила балкона и вглядываясь в глубину фойе. Странный эффект: подсознательно ожидаешь, что здесь должно быть темно, но при этом зала прекрасно освещена. — Сразу после заката, вместе со стелющимся по полу туманом. Сначала Её не заметят. Она дойдёт до лестницы, когда лакеи у входа почувствуют лёгкий привкус жасмина и тлена, — в такт моим словам от входной двери показалась призрачно-белая, схематичная фигура, рассыпающаяся клочьями тумана. — Впуская её в зал, двери скрипнут. Музыканты собьются с ритма, и все оглянутся, — фигура скользнула мимо нас, обдав могильным холодом. Двери за её спиной, смыкаясь, издали звук, больше похожий на предсмертный стон. Вслед за фантазией я шагнула в зал, толкнув створку; которая действительно оказалась очень лёгкой. — Выйдя на середину зала, Она повелительно взмахнёт рукой. Зазвучит совсем другая музыка, и Она заскользит в танце. Из угла под лестницей Ей навстречу выйдет Он. Изгибаясь в муках неразделённой страсти, Они начнут пляску. А потом, разбив вон те два витража, ворвётся, несясь по воздуху, пёстрая толпа. Хохоча, другие танцоры разведут Их в разные стороны. Она скользнёт к тебе, Он в отместку схватит первую попавшуюся женщину... — хаотично метавшиеся по залу тени осыпались мелкой серебристой пылью. — А дальше всё по сценарию.

— Отлично, — довольно прищурившись, улыбнулся дор Керц. — Витраж будет разбит на самом деле. Не волнуйся, это от тебя не потребуется, — хмыкнул он. — Найдётся, кому заняться. Ты будешь Ей? — обернувшись, мужчина притянул меня за талию к себе, повёл в танце — властно, уверенно, не смущаясь отсутствием музыки. И снова я ловила себя на ощущении уюта и спокойствия в этих объятьях. Как просто влиять на человека через его инстинкты; самые основы воздействия, самые эффективные. И как странно сейчас ощущать это воздействие на себе...

— Я буду туманом, — тело сделалось мягким и послушным, как тесто в руках опытного кондитера. Это было так заманчиво — отдаться порыву, поддаться сильным настойчивым рукам, позволить перевести странный танец без музыки в иную плоскость, пусть бы даже на пол этой зеркальной залы. Мысли привычно расслаивались, наползая друг на друга, окутывая разум защитным пологом. И вот уже дор Керц кружит в танце высокую жгучую брюнетку с явной примесью крови Нижнего мира.

— Прячешься, кошка? — прошептал мужчина, остановившись так резко, что я врезалась в него, инстинктивно упёршись ладонями в его грудь. — Впрочем, теперь можно, — мягко, сыто улыбнулся он, без напоминания размыкая объятия. А глаза по-прежнему были настоящими — холодными, цепкими. — Пойдём, я провожу тебя до экипажа.

— Я дойду пешком, мне нужно в квартал Часов, — вежливо, но твёрдо отказалась я. Он не стал настаивать; кивнул, и вновь увлёк меня в коридоры и анфилады, выводя из дворца.

Красивый. Уверенный. Спокойный. Предупредительный. Умный. Проницательный. Идеал, в который очень сложно не влюбиться.

Когда долго работаешь с иллюзиями, начинаешь бояться всего идеального.

По подъездной дорожке дор Керц проводил меня до самых ворот, своей рукой отпер неприметную калитку в воротах. Приобнял за талию, притянул к губам мою ладонь.

— Я жду тебя к полудню Солнцестояния, — напутствовал мужчина. И это, совершенно определённо, был приказ.

Прилично удалившись от Закатного дворца, я встряхнулась, сбрасывая личины. Несколько замешкавшись на перекрёстке, в самом деле нырнула в квартал Часов. Мысли и чувства были в таком беспорядке, что справиться с этим всем в одиночку было затруднительно. Но рецепт от подобных состояний прост: несколько минут в обществе хорошего человека, которому можно доверять. Людей таких в этом мире было несколько, и один удачно жил неподалеку.

— А, Лейла, здравствуй, — услышала я, когда через незапертую дверь и короткий коридор прошла в единственное помещение дома, просторное и тёмное, как пещера. Склонность к такой организации пространства, — когда и спальное место, и ванна, и всё прочее находятся в одной комнате, — довольно частое явление среди Иллюзионистов. В любой момент можно разделить на комнаты любыми стенами и оформить в согласии с сиюминутным желанием. Да и не нужно круги нарезать по коридорам и дверям, всюду можно пройти напрямик. — Присоединяйся.

Пирлан Мерт-ай-Таллер, мой хороший друг и наставник, сидел, скрестив ноги, на мягком пушистом ковре и пускал мыльные пузыри через соломинку. Пузыри, воплощение скоротечной фантазии и посторонних мыслей, получались причудливой формы и самых невообразимых цветов. Пирлан был свято уверен, что это — идеальный способ расслабиться, очистить разум и успокоиться. Резон в этой мысли был, и я, послушно плюхнувшись на ковёр напротив хозяина дома, вооружилась соломинкой. Первый же мой мыльный пузырь, похожий на морского ежа, на части иголок которого росли зубастые пасти, заставил Пирлана вздрогнуть и ошарашенно уставиться на меня.

— Ты куда вляпалась?! — растерянно воскликнул он.

— В неприятности, — понуро вздохнула я. Подробности контракта я не могла разглашать, но о самом факте его заключения никто не запрещал распространяться. — Точнее — в Дайрона Тай-Ай-Арселя.

— Тогда правильно говорить не "неприятности", а "беда", — покачал головой Пир, не глядя на меня и болтая соломинкой в чашке с мыльной водой. — Рассказывай, горе моё. Попробуем выпутаться, — велел наставник и поднёс соломинку к губам. Глаза его были закрыты.

Много времени рассказ не занял. Я скрыла, как и велел мне дор Керц, только суть заказа, не утаив ни деталей процесса его заключения, ни размера гонорара. Топаз я предъявила Пирлану; тот при виде него лишь задумчиво качнул головой и вернулся к своим пузырям. Рассказала я и про свои ощущения от общения с Дайроном — честно, искренне, целиком. Мне же нужен совет, а стесняться этого человека я перестала давно.

— М-да, дружочек, — вновь качнул головой наставник. — Как это всё неприятно. И, самое главное, мало что от тебя зависело! У тебя был единственный шанс: отказаться его принять до того, как он представился, но для этого надо быть гениальным пророком. В остальном ты вела себя единственно правильно. Боюсь, совет может быть только один: делай, что должна, и будь, что будет. Иного выхода из ситуации нет. А вот моральную поддержку оказать могу, это всегда пожалуйста, — улыбнулся он. — Да и, когда всё случится, может быть, помогу чем-нибудь. В конце концов, моё слово всё ещё что-то значит в Доме.

— Ты тоже считаешь, что всё кончится очень плохо? — безнадёжно уточнила я.

— Нет. Я считаю, что-то очень плохое случится, а вот чем это кончится — покажет только время. Лейла, за один такой камень можно убить, любой Иллюзионист пойдёт по трупам. Ты об этом только догадываешься, а я такое видел. Мы, маги, зависим от этих камней, как это ни печально. Так что — готовься и постарайся держать себя в руках, хорошо?

— Разумеется, — улыбнулась я.

— Кстати, вот ещё мысль. Сходи-ка ты к пророчице. Через две улицы живёт мастер Акья Хмер-Ай-Таллер, — Лунная улица, дом с увитым плющом фасадом, то ли восьмой номер, то ли десятый, не помню, — скажешь, что от меня. Она сейчас уже редко кому гадает, но более талантливой я ещё не видел. Может, и посоветует что; или не посоветует, но хуже точно не будет. Да, а вечером жду тебя у меня дома. Я посылал весточку, но она тебя, видимо, не застала. Отдохнёшь, расслабишься; будут гости.

— Здорово! — искренне обрадовалась я. На душе действительно полегчало. Если до этого будущее казалось мне сплошной непроглядной тьмой, то теперь в ней будто вспыхивали золотистые искорки надежды на лучшее. Неоправданной, конечно; но так уж человек устроен, ему надежду только дай. — Тогда я сейчас к гадалке, потом домой забегу, а потом к тебе. Что-нибудь купить?

Броженицы можно, её всегда мало бывает, — рассмеялся Пирлан.

Распрощавшись с другом до вечера, я вышла на улицу в неплохом настроении с привычным налётом лёгкой светлой грусти. Эта печаль всегда бывала вызвана одной причиной: пониманием, что никогда наши отношения не перерастут во что-то большее. Потому что два сильных Иллюзиониста никогда не уживутся под одной крышей в качестве супружеской четы или даже просто любовников, проверено веками. И в бытовом смысле не уживутся, и в магическом.

Пир для меня эталон идеального мужчины — весёлый, лёгкий, умный, заботливый и невероятно обаятельный. Но я уже привыкла, да и нельзя сказать, что я в него влюблена. Просто... хороший он. И с женщинами ему не везёт почти так же, как мне с мужчинами.

Дом я, как и обещал наставник, узнала легко. Он действительно настолько плотно зарос плющом, что различить исходный цвет штукатурки не представлялось возможным. Равно как и узнать номер этого самого дома, он тоже был похоронен под зеленью. Но странно: домик при всём при этом не казался запущенным. Наоборот, уютным, тёплым и будто пушистым. Я только подошла к крыльцу, как распахнулась дверь, и из глубины дома на меня внимательно уставилась пара глаз. Из-за яркого уличного света на фоне полумрака прихожей я различила только их по отблескам света, да белёсую фигуру в какой-то мешковатой одежде.

— Проходи, — через пару секунд разрешила хозяйка и исчезла. Я робко шагнула внутрь, и дверь за спиной закрылась. Щурясь в попытках что-то разглядеть, я не торопилась прибегать к магии. Я слышала, что у пророчиц на обычные чары бывает очень странная реакция; что-то связанное со структурой их дара и несовместимостью его с остальными направлениями магии. — Пойдём, — на моём запястье сомкнулись тонкие и не по-старчески сильные пальцы. Хозяйка потащила меня дальше, через тесный и захламлённый коридор. В конце концов, обо что-то спотыкаясь и цепляясь одеждой и локтями, я вслед за женщиной выпала из коридора в комнату.

Мне никогда раньше не доводилось обращаться к пророчицам, и я понятия не имела, нормально ли то, что происходит, и обычна ли подобная обстановка для их домов. Но вдруг сделалось жутко.

Невозможно было определить размеры комнаты. Казалось, она уходит куда-то в бесконечность, а дверь за спиной — мираж. Свисающие с потолка полупрозрачные завесы едва колыхались в рассеянном слабом свете от неощутимого сквозняка, множась в бесчисленных зеркалах. По полу стелился белёсый дым, создавая иллюзию отсутствия пола. Как просто: дым, зеркала и вуали. Никакой магии, а насколько эффективный обман восприятия!

Но наш путь на этом не закончился, и через несколько секунд я совершенно потеряла ориентацию в пространстве. Хозяйка что-то бормотала себе под нос, будто разговаривала с невидимым для меня собеседником.

Старая пророчица резко остановилась и обернулась ко мне, сверля взглядом. Мне окончательно стало не по себе; казалось, женщина вглядывается куда-то в глубинные слои моей души.

— Вот оно как, — медленно протянула она. — Значит, так и поступим. Помолчи! — вдруг резко воскликнула старуха, раздражённо глянув куда-то в сторону. Я вздрогнула и уже пожалела, что решила сюда наведаться. Ей же самой помощь нужна, причём помощь Целителей! Пророчица вновь пронзительно глянула на меня, усмехнулась. — Что, боязно, Песня Вуалей? — с непонятной злостью спросила старуха. — Смотри, во все глаза свои слепые смотри! — и она резко ударила меня двумя пальцами в точку между бровей.

Вокруг вспыхнула темнота. Наверное, стоило бы испугаться, но привычный и к страху, и к видениям разум лишь продолжал фиксировать происходящее, не размениваясь на эмоции и осмысление.

Темноту нарушил свет одинокой свечи — даже не свечи, крошечного огарка. Перемешанный со снежинками ветер сорвал пламя. Зазвенели пересыпаемые чьей-то рукой мелкие монеты, и тоже канули во мрак. Огромная антрацитово-чёрная змея поднялась на хвосте, изгибаясь в плавном завораживающем танце, а потом бросилась на меня, но вдруг выгнулась назад, глотая свой хвост, и огненным колесом покатилась по кругу. Упав, взвилась снопом искр, которые собрались в схематическое лицо. Лицо распахнуло рот и отчаянно, но беззвучно закричало. А потом искры сложились в белый театральный грим, на мгновение сделав лицо-маску более чёткой и будто знакомой, и грим стёк в белую молочную лужицу, которая, посветлев, превратилась в зеркало. Одновременно на холодную поверхность с трёх сторон опустились ворон, золотой пустынный стервятник и ярко-алая бабочка. А потом всё закончилось, и из темноты проступила странная комната с колышущимися занавесями. Только теперь казалось, что среди полотнищ скользят какие-то тени, тихо-тихо переговариваясь между собой.

— Рассказывай, — приказала старуха и я, не задумываясь, поспешила пересказать всё, что видела, стараясь ничего не перепутать и не упустить. Пророчица выслушала меня, монотонно качая головой и периодически предупреждающе вскидывая руку, будто призывая кого-то к порядку. — Вот оно как. Со смертью тебе рука об руку идти, Песня Вуалей. Со всеми твоими страхами встретиться, с надеждой истлевшей, с чужой волей и ещё одной волей. И будет эта воля швырять тебя, как песчинку, а вторая рвать на себя. Меж двух жерновов тебе выживать, а получится, нет ли — про то не знаю. От этих, двух, зависит. Какая победит, так и будет. А что тебе делать... Когда спрашивать будут — правду говорить. Правда, она тебе одна помочь может. А когда выбирать придётся — тут тебе три дороги. Лёгкость забвения, покой одиночества или боль чуда. Ну, что смотришь? Спрашивай.

— А почему вы меня Песней Вуалей называете? — робко поинтересовалась я.

— Карта такая. Мастерица иллюзий, актриса, неуловимый дух, грёза, — проворчала старуха и вновь повела меня сквозь зеркала и занавеси. — Больше ничего не спросишь? — с непонятной иронией уточнила она.

— То, что мне действительно интересно, вы или не знаете, или не расскажете. Зачем спрашивать что-то ещё? — пожала плечами.

— Приятно иметь дело со знающими, — хмыкнула пророчица и втащила меня в коридор. Вновь пробравшись между бесформенных нагромождений непонятно чего, мы оказались перед дверью, и жёсткая рука женщины, схватив меня за плечо, выпихнула на крыльцо. Хлопнувшая за спиной дверь ясно говорила о том, что аудиенция окончена.

Я медленно спустилась по ступеням и побрела в сторону дома, оглядываясь по сторонам в поисках экипажа.

Тот факт, что у пророчицы явные проблемы с головой, не вызывал сомнений. И было совершенно непонятно, как расценивать её слова: воспринять всерьёз или забыть как плохой сон. Рекомендация Пирлана дорогого стоит, но мог же он именно сейчас ошибиться!

С другой стороны, а что такого важного сказала мне эта сумасшедшая? Две силы. Одну из них я могу назвать с ходу: дор Керц, конечно. А всё остальное... Я же и так догадалась, что оказалась частью какого-то замысла. А чем ближе к трону, тем интриги опасней и жёстче, и нечего удивляться вероятной встрече со смертью. Утешает только, что моя собственная гибель не является неизбежным финалом.

Единственная достойная внимания рекомендация, говорить правду, была слишком расплывчата, чтобы слепо ей следовать. Кому говорить правду? Керцу? Спасибо, но мне дорога моя жизнь.

Ложь — это единственная броня Иллюзионистов, опасная в том числе и для самого хозяина. Расстаться с ней, быть откровенным, — это противоречит самой нашей природе. Поэтому, чтобы сохранить себя и не потеряться, очень полезно иметь стороннего наблюдателя, который знает правду. Для этого и нужны кровники. Люди, которые связаны с тобой крепчайшими узами, которые хорошо тебя знают и могут вовремя заметить опасные перемены. Кровники чувствуют настроение и эмоциональное состояние друг друга; не те эмоции, которые мы показываем всем вокруг, а те, которые испытываем на самом деле. В случае Иллюзионистов эти самые эмоции запрятаны глубоко-глубоко внутри. Это, конечно, не панацея, и иногда даже они не способны распознать надвигающуюся катастрофу, но обычно это неплохо работает, особенно если кровники обладают разной силой.

Меня с Пирланом связывают именно такие узы. И ещё с несколькими людьми, которые сегодня вечером придут к нему в гости. У Пира, как у учителя по призванию, очень много кровников; около трети учеников, если быть точной. К счастью, чувствовать можно только того, кто находится в зоне прямой видимости, иначе, полагаю, ему было бы очень трудно жить.

Весь путь до дома я терзалась мрачными мыслями и неопределённостью. А, добравшись до цели, решительно прошествовала сразу в ванную. Лучшее средство придания ясности уму и бодрости телу — прохладный душ. Не ледяной, я очень не люблю холодную воду, а именно прохладный, чуть ниже комнатной температуры. Можно даже не душ, порой хватает просто сунуть под кран голову, но сейчас этого явно было недостаточно.

Мысли о собственной судьбе соседствовали во мне с опасными и лишними воспоминаниями о Дайроне Тай-ай-Арселе. Последнее было, с одной стороны, понятно и объяснимо, но, с другой, пугало. Всё-таки, дор Керц — весьма эффектный мужчина, знающий, как увлечь любую женщину, а я не могу назвать себя искушённой в любовных играх. И предательское тело до сих пор чувствовало прикосновения, а зараза-фантазия рисовала, что могло бы случиться, не окажись я столь осмотрительной. Одно радует: тренированный разум Иллюзиониста не даст мне безоглядно и сумасбродно влюбиться в этого человека. Даже если какое-то чувство посмеет родиться, я вполне способна его со временем задушить. Выжить бы для начала.

К моей огромной радости, душ сделал своё благое дело. Тщательно просушив волосы полотенцем, я, не расчёсывая, кое-как собрала влажные пряди в косу и пошла одеваться. Гардероб у меня небогатый, но каждый раз я почему-то мучаюсь с выбором. Потянувшись, было, за своими повседневно-рабочими шароварами (в магазин добежать, с друзьями посидеть дома) в серо-серую (один тёмный, другой чуть светлее) полоску, вдруг передумала и почему-то решила быть сегодня яркой. Поэтому остановилась на изумрудно-зелёных хлопковых штанах (у меня вообще много зелёных вещей — это мой любимый цвет, хоть я не целитель) и жемчужной рубашке с травянистым вышитым узором вдоль ворота (сама вышивала!).

Дополнив всё это белой шалью, я прихватила удачно оставшуюся с прошлых посиделок пару кувшинов любимой яблочной броженицы и выскользнула на улицу.

У нас женщины не выходят на улицу с непокрытой головой. Не то чтобы это было запрещено или зазорно, просто — не принято, а мне к тому же идут платки и косынки. Да ещё солнце припекает очень ярко, особенно зимой, поэтому и мужчины редко брезгуют головными уборами.

Вот так, с кувшинами в руках — один на плече, второй, с другой стороны, в охапке, — я и двинулась в гости к учителю. Смотрелось, должно быть, довольно забавно; хоть сейчас картину пиши с избитым названием.

Подтверждение мыслей об эффектности образа пришло довольно быстро. Стоило попасть в их поле зрения, и стайка туристов-северян, — четыре женщины в длинных платьях сложного кроя и странных шляпках, пара мужчин, затянутых в узкие пиджаки и штаны, — о чём-то взбудораженно зашепталась, глядя на меня и дёргая за рукав своего проводника. Тот долго не мог понять, что им от него надо; но, когда я уже прошла мимо них, понял и окликнул меня.

— Госпожа, пожалуйста, постойте! — учитывая, что на неширокой пешеходной улице сейчас больше никого не было, делать вид, что я не поняла, кого зовут, было глупо. Поэтому я, вздохнув о несбывшемся, остановилась и обернулась. Надо было сразу, как только заприметила эту группу, свернуть на соседнюю улицу.

Я не слишком люблю туристов. Вернее, не совсем так; я к ним безразлична. А их наряды вовсе забавляют и вызываю жалость. Тесные женские платья с пыточными приспособлениями под названием "кольцо", которое принято затягивать до невозможности нормально вдохнуть, эти многослойные мужские одеяния, порой с теми же "кольцами". Лет двадцать назад у нас случилась повальная мода на эти наряды, но хватило её ненадолго. Всё же не с нашей жарой так утягиваться. Остались только узкие мужские брюки и рубашки, в каких утром щеголял дор Керц. Ну, ещё сапоги; но их научились делать великолепного качества, такими, что в них не жарко.

— Да, господин? — вежливо кивнула я. — Что вы хотели?

— Понимаю, что задерживаю вас и отвлекаю, — виноватым голосом ответил молодой человек. — Но эти люди — гости нашего города, и ваш внешний вид, особенно ваши кувшины, привели их в экстаз, — он развёл руками и обезоруживающе улыбнулся, отчего веснушки на лице будто засветились. Я не смогла удержаться от ответной улыбки. — Можно им сделать несколько магографий? С вами и с кувшинами.

— Только если недолго, — со вздохом согласилась я. Почему бы не поработать достопримечательностью, в самом деле!

Туристы восторженно затараторили, когда проводник с жутким акцентом перевёл мои слова на сионский. Я, не вслушиваясь в лепет, миролюбиво улыбалась и покладисто принимала позы, в которые меня жаждали поставить. К счастью, сионцы (если это были они) за рамки не выходили, и дело ограничивалось "поставить один кувшин", "взять оба кувшина в руки", "встать рядом с вот этой женщиной", "дать этой женщине кувшин". Мысли мои были заняты надеждой на то, что ни одна из светлокожих белокурых дам не уронит кувшин, и что броженица не слишком нагреется.

Наконец, когда две самые молодые девушки, возвращая мне имущество, громко заспорили, масло ли в кувшинах, или я иду от колодца с водой, я, едва сдерживая смех, решила заканчивать бесплатный аттракцион и на сионском (куда более чистом, чем у проводника, к слову; у магов очень разностороннее образование) полюбопытствовала:

— А зачем мне в городе колодец?

Эффект был чудесный. Дамы постарше и мужчины растерянно замерли, а девушки испуганно переглянулись.

— Ну... А как же воду носить?

— Для этого у нас две тысячи лет как водопровод есть, — я наивно улыбнулась. А то я не знаю, что северяне всех остальных за варваров считают. — А вы до сих пор мучаетесь со скважинами? — продолжила недоумевать и изображать наивную простушку я. — О, тогда следует посоветовать вашим градоначальникам обратиться к нашим Материалистам и инженерам, они с радостью помогут! Хотите, я подскажу, как добраться к Дому Материи?

— О! Нет, спасибо... извините... спасибо... нет необходимости, — забормотали деморализованные туристы.

— Как скажете, — пожала плечами я. — Хорошего отдыха, — кивнув туристам, я улыбнулась, еле заметно подмигнула с трудом прячущему улыбку проводнику и отправилась дальше своим путём. Мне кажется, проводник всё-таки заметил на моей руке кольцо мага-Иллюзиониста.

Наверное, нехорошо это, но я чувствовала мелочное удовлетворение от неожиданной встречи и того, как удалось щёлкнуть сионцев по носу.

Дальше дорога до дома Пира проходила без каких-либо трудностей и приключений, в охотку. Жара к вечеру несколько спала, и уже не было ощущения, что заходишь в печь или жерло вулкана. Я потому и предпочла прогуляться пешком.

Размеренный ход событий нарушился уже на пороге дома наставника. Захлопнутая дверь открывалась наружу, а руки мои были заняты. Отчего-то не догадавшись поставить свою ношу на землю, я, балансируя на одной ножке, пыталась пристроить на приподнятом бедре оба кувшина, чтобы повернуть ручку. И как раз в этот момент у меня за спиной раздался тихий, жутковато-хриплый голос.

— Вам помочь?

Естественно, от неожиданности я дёрнулась и заметалась, пытаясь удержать вёрткие кувшины. И не удержала бы, но обладатель так напугавшего меня голоса оказался достаточно прытким, чтобы спасти один из сосудов от падения, а второй я крепко сжала в охапке.

— Спасибо, — облегчённо вздохнула я, когда незнакомец выпрямился, и я смогла его разглядеть.

И замерла, не в силах ни вдохнуть ни выдохнуть.

Я знала эти глаза. Карие, тёмные, с лёгким прищуром, под нахмуренными бровями.

Тяжёлая челюсть, чуть кривоватый нос, тонкие суровые губы.

Короткие совершенно чёрные волосы.

На меня смотрела картинка десятилетней давности. Пропал без вести. Признан погибшим. Награждён посмертно...

Я тогда рыдала два дня. Полгода с замиранием сердца ждала каждой новой газеты, ещё какое-то время всё никак не могла поверить, что он действительно умер.

Я умудрилась по-настоящему влюбиться в портрет незнакомого мага в газете.

Молодые маги, примерно с тринадцати лет до шестнадцати, очень эмоционально нестабильны; куда больше, чем обыкновенные подростки. Особенно, девушки. Особенно, Иллюзионисты. Но этой своей неожиданной любовью я умудрилась удивить даже многое повидавшего Пира, тогда ещё, конечно, бывшего никаким не Пиром, а очень даже наставником мастером Мерт-ай-Таллером.

Ту любовь я пережила очень болезненно, и с тех пор принципиально перестала читать газеты. Впрочем, с остальными влюблённостями мне везло не больше, если даже не меньше; штабс-капитан царской армии хотя бы ничем, кроме собственной смерти, меня не обидел.

Я вдруг вновь почувствовала себя пятнадцатилетней девочкой, наткнувшейся в кабинете наставника на открытый разворот газеты и замершей над плохого качества изображением, с которого на меня смотрели проницательные глаза и хмурились тёмные брови.

— Госпожа, вы в порядке? — вскинуло брови материализовавшееся воспоминание, махнув у меня перед лицом рукой. От признания наличия галлюцинаций и неизбежной в связи с ним панической атаки (видения у Иллюзиониста — это очень плохой знак) меня спас кувшин и мысль о том, что он остался цел, а если бы это была галлюцинация — непременно разбился. К счастью, дальше цепочка мыслей выстроиться не успела, а то я бы додумалась, что и кувшин на самом деле разбился, а я не заметила, или и вовсе никакого кувшина не было...

Стоило немного отойти от шока, и страх отступил окончательно: нашлись отличия той картинки и сегодняшнего видения. Видение было старше, у видения на лице появились преждевременные морщины, шею пересекал жутковатого вида шрам, да и одето видение было по-другому. Вместо военной формы — чёрные брюки с тяжёлым ремнём, свободная чёрная же рубашка, высокие ботинки на шнурках и, разумеется, неразлучный с Разрушителями металл. Даже на вид тяжёлые широкие браслеты, больше похожие на наручи старинных доспехов, массивная пряжка, заклёпки на ремне, несколько висящих на боку цепей, виднеющаяся в расстегнутом вороте цепь на шее.

"Как ему только не жарко в чёрном?" — подумала я и рассеянно протянула руку, чтобы коснуться его плеча и убедиться, что штабс-капитан Зирц-ай-Реттер материален.

Впрочем, тот оказался быстрее. Кажется, он решил, что я собираюсь упасть в обморок, и поспешил придержать меня за плечи, заодно отодвигая от двери и открывая её. Мужчина удерживал кувшин за горлышко, и ему вполне хватало длины пальцев, чтобы повернуть ручку и потянуть дверь на себя.

В этот момент я, наконец, совершенно очнулась и выдохнула:

— Нет, всё в порядке, господин, я от неожиданности.

— Прошу, — отпустив мои плечи, он сделал приглашающий жест рукой в сторону дверного проёма.

Я вцепилась в кувшин обеими руками, прижала его к себе и, не оборачиваясь, двинулась вперёд, не сразу сообразив, что Пир поставил стены. Сквозь одну из которых я и проскочила.

— О, а вот и Лейла, — радостно провозгласил Фрей и кинулся ко мне обниматься.

— Привет, — машинально поздоровалась я, отвечая на объятья. — Пир, а я сейчас на входе...

— Здравствуй, Пир, — прерывал меня всё тот же тихий хриплый голос.

Наставник, обернувшись к вошедшему, так и замер с не донесённой до рта кружкой.

— Гор?! — недоверчиво воскликнул наставник. — Да неужели ты наконец-то решился?!

— Вечер вот свободный выдался, решил заглянуть, — нервно дёрнул головой Разрушитель. — Но, вижу, не вовремя, у тебя гости. Я потом зайду, — он чуть улыбнулся уголками губ.

— Нет, постой! — засуетился, подскакивая с места, наставник. — Я уж и надеяться перестал, что ты соберёшься, наконец, с силами! Что мне тебя, ещё пять лет ждать? Садись, не съедят тебя мои ученики, — и он, схватив гостя за предплечье, подтащил его к низкому столику, вокруг которого на подушках сидели мои друзья, в полном недоумении переглядывавшиеся между собой. — Ребята, знакомьтесь. Дагор, мой, пожалуй, первый в этой жизни кровник, — с шальной, какой-то диковатой улыбкой отрекомендовал Пир. — Гор, а это мои ученики и друзья; Данах, Фарха, Бьорн, Хаарам, — представил он сидящих на полу. — Девушку, с которой ты столкнулся в дверях, зовут Лейла, а рядом с ней — Фрей.

— Да... Очень приятно, — тихо ответил он, неловко усаживаясь на циновки рядом с хозяином дома.

Поначалу чувствовалась определённая натянутость. Все настороженно косились на незнакомца, я с недоумением поглядывала ещё и на Пира, очень желая задать ему пару вопросов наедине. Дагор угрюмо молчал, попивая броженицу из предложенного стакана, и глядел куда-то в пространство, а, скорее, в себя. Пир натужно пытался разрядить обстановку, но получалось плохо.

В итоге, всех спас, как и ожидалось, Фрей, наш незаменимый балагур. Он вовлёк в оживлённый спор Хаарама, традиционно принялся донимать Фарху. Естественно, Пир тотчас подключился; он всегда сердился на своего несерьёзного воспитанника за подобное поведение в отношении девушки. Все, кроме Фархи, догадывались или точно знали, что Фрей безнадёжно влюблён в черноокую целительницу лет с пятнадцати. Та же искренне полагала, что Иллюзионист играет в чувства, и на серьёзность не способен по определению.

Главным же недостатком Фрея Шор-ай-Трайна и препятствием на пути к сердцу нашей прекрасной Целительницы была несдержанность в вопросе общения с противоположным полом. Природа наградила его весьма обаятельной и симпатичной наружностью, а ещё — великолепно подвешенным языком, так что от недостатка женского внимания он не страдал никогда. Фрей любит поддеть окружающих, порой заигрывается и не может остановиться, не чувствуя границы между шуткой и издевательством. Впрочем, на шутки и симметричные ответы в свой адрес реагирует с восторгом, радуясь возможности поупражняться в остроумии. Если собеседнику удаётся поставить его на место так, что ему нечего ответить, преисполняется к нему громадного уважения, но такое мало кому удаётся. Впрочем, когда Фрей не заигрывается, он представляет собой почти идеального друга. Умеет выслушать, дать толковый и дельный совет, всегда поддержит и словом, и делом. При общей феноменальной болтливости никогда не разглашает чужих секретов и является, как ни странно, довольно скрытным человеком. Порой бывает злопамятен, в основном, к тем людям, которые обижают близких ему людей.

Он производит впечатление эдакого "золотого мальчика", беззаботного и пустого, но это лишь иллюзия. Самые большие шутники очень часто имеют непростую судьбу, и Фрей не исключение. В восемь лет он лишился отца, погибшего на войне, оставшись с больной матерью, двумя маленькими сёстрами и необходимостью учиться. Взвалил на себя всю ответственность за семью уже в этом возрасте, приняв как данность тот факт, что остался единственным мужчиной. Умудрился получить стипендию, при этом подрабатывая, где только возможно; разносил газеты, мыл тарелки в дешёвой забегаловке, одновременно служа поддержкой и опорой семье. Находил время заботиться о сёстрах и матери, ни гроша из заработанных денег не тратя на себя. К счастью, сейчас жизнь нашего балагура наладилась, и зарабатывает он весьма неплохо. Ещё бы с Фархой у них всё сладилось!

Отвлечься от весёлой болтовни было нетрудно. Уткнувшись в свою кружку, я пыталась анализировать ситуацию, прикрывшись медитативным спокойствием. То, что Пир знаком со штабс-капитаном Зирц-ай-Реттером, причём давно, стало для меня не открытием — полным шоком. Ни словом, ни полсловом он не обмолвился об этом ни тогда, ни потом. Умом я понимала, какими резонами он руководствовался; всеми силами пытался помочь мне забыть человека, которого не было в живых. Но при этом в глубине души занозой засела детская обида на наставника.

А ещё я понятия не имела, как реагировать на внезапное воскрешение своей детской влюбленности. Что там, реагировать; я до сих пор не могла разобраться в собственных эмоциях. Наверное, пока не пройдёт удивление, не стоит и пытаться. Да и потом, какие могут быть эмоции? Это было десять лет назад, от той давней влюблённости ничего не осталось. Просто шок и удивление.

Мы — Иллюзионисты. Лучше всего в этой жизни мы умеем убеждать себя в чём угодно.

Через некоторое время я сумела взять себя в руки, успокоиться и включиться в разговор, хотя поначалу меня и терзала мысль, что вечер безнадёжно испорчен. А все рассуждения о нежданно воскресшем штабс-капитане свелись к желанию поговорить наедине с Пиром. Причём даже не с целью предъявления претензий, а во имя удовлетворения собственного любопытства.

А потом мне вовсе удалось расслабиться и получить удовольствие от вечера.

Постепенно ребята начали расходиться. Первой засобиралась Данах; оно и понятно, наша миниатюрная рыжеволосая красавица спешила к маленькой дочке, оставленной с отцом. Да и проводить вечер в компании, когда все пьют броженицу, а тебе в "интересном положении" остаётся лишь фруктовый сок, наверное, не слишком интересно. За ней — Фарха, рабочий день которой начинался на рассвете; хорошо, что я не Целитель, не люблю так рано вставать. Разумеется, Фрей навязался ей в проводники, а Хаарам уговорил Бьорна продолжить развлечения в более располагающем к широкому разгулу месте.

— Лейла, а ты пойдёшь? — поднимаясь с подушки, обратился ко мне Бьорн. — Мы бы тебя проводили, поздно уже.

— Я хотела с Пирланом с глазу на глаз поговорить. Пир, ты не против? — я перевела взгляд на хозяина дома.

— Вообще, я собирался поговорить с Дагором, — смущённо ответил наставник. Кажется, он прекрасно понимал, что я намерена обсудить, и всячески пытался уйти от неприятной темы.

— Мне, в общем-то, тоже пора... — попытался протестовать Разрушитель.

— Ничего, мы быстро! — одновременно проговорили мы с наставником.

— Давай выйдем в коридор, а ты тут сиди, никуда тебе не пора, — вздохнул Пирлан.

Мы вчетвером вышли в коридор, для разнообразия пользуясь дверями, выпроводили лишние уши за дверь. Упорные, они пообещали ждать меня на улице до победного.

— Ты ведь догадываешься, о чём я хотела поговорить? — вполголоса спросила я, сдерживая улыбку. Уж очень потешно выглядел наставник с виноватой гримасой на лице.

— Догадываюсь, — вздохнул он. — Лейла, прости, но я поступил так, как было надо в тот момент. Скажи я тебе тогда, что Гор — мой хороший друг, это вряд ли бы помогло...

— Пир, постой, — перебила я его. — Я не сержусь. То есть, немного обижена, но я всё понимаю. Я хотела полюбопытствовать, как давно он воскрес. И он что, всегда такой угрюмый был? Я просто никогда раньше с Разрушителями не общалась.

— В конце войны. Он всегда был молчаливым, но плен его здорово... покалечил. Сейчас, впрочем, всё не так плохо; он выздоравливает. Лейла, а ты сама как? — тихо пробормотал он, настороженно на меня поглядывая.

— Ну, что ты глупости говоришь, как будто не видишь? — улыбнулась я. — Удивилась просто и перепугалась, решила, у меня галлюцинации. Это если тебя интересует отношение к твоему другу. Сначала хотела расспросить тебя о нём подробнее, но сейчас понимаю, что это не моё дело. Так что пойду, пожалуй. Удачи тебе в реабилитационных мероприятиях!

— Погоди, а что тебе пророчица сказала?

— Глупости, — поморщилась я. Но, видя, что Пир так просто не отстанет, ответила более развёрнуто. — Нагадала встречу со смертью, пообещала какой-то выбор из трёх странных вариантов. Ну, ещё рекомендовала говорить правду, но я так и не поняла, кому. В общем, толку мало.

— Да, пожалуй. Я рассчитывал на большее, — грустно кивнул Пирлан. — Ладно, не унывай, всё будет хорошо.

— Не сомневаюсь. Иди, отдыхай, я и так загрузила тебя своими проблемами.

— Кровники на то и существуют, — махнул рукой наставник. — Ладно, беги.

Обняв наставника на прощание, я вышла на улицу.

— О чём вы там беседовали? — промурлыкал Хаарам, приобнимая меня за талию.

— Друг мне этот его понравился, — серьёзно ответила я. — Просила познакомить поближе, — увидев, как вытянулись лица друзей, не ожидавших от весьма сдержанной меня такого поведения, рассмеялась. — Да вопрос у меня к нему был, по новому заказу. А тип этот правда интересный, я Разрушителей никогда раньше так близко живьём не видела.

— Радоваться надо, — хмыкнул Хар, всё ещё излучая недоверие. — Разрушители — это не те люди, чью компанию можно назвать приятной.

— Удивительно, но сейчас я с ним согласен, — подал голос Бьорн. — Мало того, что от их магии в дрожь бросает; их профессиональная психологическая деформация куда неприятней, чем у всех прочих. Вы вот притворяетесь, а они саморазрушаются и разрушают все эмоционально-психологические связи. Кровники им, пожалуй, нужны сильнее, чем всем остальным.

— А ты точно не хочешь с нами? — провокационно поинтересовался Хаарам, продолжавший всё это время обнимать меня за талию. Нахал. Ну, конечно, сразу не отогнали, так зачем самому отказываться от возможности?

Я лукавлю. Хаарам, конечно, наглец, но наглец... ненавязчивый, что ли? Он очень нахально или, лучше сказать, самоуверенно ведёт себя с девушками, но непостижимым образом умудряется чувствовать ту грань, когда его поведение очаровывает и ещё не раздражает. Поэтому его всеобъемлющее и окутывающее подобно запаху дорогих благовоний внимание всегда льстит женскому самолюбию, и я, конечно, исключением не являюсь. Отличает от большинства знакомых Хара меня только то, что я не тешу себя иллюзиями и прекрасно понимаю: его улыбки, объятия и лёгкие волнующие поцелуи на грани приличий, в щёчку или кончики пальцев, не значат ничего. Он просто привык так общаться с девушками.

— Нет, Хар, — с сожалением отказалась я. — У меня ещё много дел. Пока спокойна и собрана, надо немного поработать, хотя бы основу начать; заказ сложный, а времени мало.

— Что же это за заказ такой?

— Не могу сказать, — вздохнула я. — Подписала договор о неразглашении, — пояснила, виновато пожав плечами.

— Иллюзионисты начали выполнять секретные заказы для Венца? — иронично улыбнулся Бьорн.

— Почти, — хмыкнула я. Не совсем для Венца, а для одного из первых претендентов на него в случае — не дайте, конечно, боги! — внезапной гибели царя, так что и правда, близко к истине.

— Лейла, ты, главное, в случае чего про своих кровников не забывай, — вдруг очень серьёзно прогудел Бьорн своим солидным басом.

— В смысле? — настороженно уточнила я.

— В смысле, мы тебя всегда поддержим. В любой ситуации. Тебе есть, кого просить о помощи.

— О помощи с чем? — нет, я догадываюсь, на что он намекает. Но... как узнал? Откуда? Вряд ли Пир кому-то проболтался. Не то чтобы я жаждала скрыть всё от своих друзей, просто не хотела их расстраивать по пустякам. Тем более, ничего столь уж ужасного пока не случилось. И, если Инина приласкает, не случится.

— Да так, в общем, — пожал могучим плечом Бьорн.

Больше мы тревожной темы не касались, хотя Хаарам порой поглядывал с задумчивым интересом. Болтали о чём-то постороннем, а часть времени просто молчали. Я шла посередине, взяв мужчин за руки, и чувствовала себя удивительно легко. Так, наверное, ребёнок рядом с родителями чувствует себя маленьким центром мира, которому ничто не может угрожать.

По сравнению с ними, особенно с Бьорном, я и со стороны выглядела ребёнком.

Этот человек, происходящий из семьи потомственных офицеров, внушает всем незнакомым людям ужас и трепет. Огромного роста, с широченными плечами, мощный и при этом удивительно ловкий. Его суровое лицо с рублеными чертами может показаться красивым только тому, кто видит красоту в южных ледяных морях и их промёрзших до самого Нижнего мира безжизненных прибрежных скалах, омытых седыми волнами.

Что никого не оставляет равнодушным в облике Бьорна, так это его великолепная коса настолько яркого рыжего цвета, что боязно дотронуться до неё рукой — того гляди, обожжёт. Толщиной, между прочим, с две моих руки и длиной до пояса; на зависть многим девушкам, включая меня. По родовому обычаю Берггаренов, молодые мужчины не стригут волосы до появления сына. Когда наследнику исполняется три года, отец состригает косу, и мать плетёт обережный пояс из специальных нитей и этих волос. Мать же "жертвует" по пряди волос каждому ребёнку, не только старшему, и делает из них "детские" обереги, которые защищают малышей с самого рождения.

Вернее, обычай этот существует не только в их роду, он довольно распространён на их исторической родине, в Халлее. Предок Бьорна уехал оттуда в связи с какой-то мутной околополитической историей лет триста назад, и с тех пор Берггарены верно служат новой присяге.

— Ладно, господа, я вас покину. Спасибо, что проводили, — улыбнувшись, я по очереди чмокнула друзей в подставленные щёки. — Пойду думать.

— Не перестарайся, — усмехнулся Хар. — Я к тебе завтра загляну, дело есть.

— Конечно. Хорошего вечера!

Ночь я просидела, углубившись в подсчёты и размышления. И оно к лучшему; неприятные мысли и предчувствия не то чтобы совсем оставили меня, но осели в дальних углах сознания, вытесненные более насущными переживаниями. Я, прекратив преждевременные стенания по безвинно загубленной жизни, вдумалась в смысл поставленной передо мной задачи и ужаснулась.

Объём работ, который мне предстояло выполнить меньше чем за трое суток, был чудовищен. Однако интересная задача всерьёз захватила меня, несмотря на суеверный страх перед Вечным Странником и его недостижимой возлюбленной.

Историю, а, вернее, сказание о Безумной Пляске я знала отлично, как, впрочем, любой урождённый обитатель Южной Земли. Согласно этой легенде, Вечный Странник однажды влюбился в смертную девушку. Девушка эта была то ли танцовщицей, то ли лицедейкой, то ли просто беззаботной дочерью любящих родителей. Она была прекрасна, юна и невинна; но что ожидало её подле самого страшного из богов, способного принести смертным лишь ужас и муки? Говорят, Страннику так отомстила за оскорбление жестокая шалунья Глера; иначе никак нельзя объяснить столь внезапное и сильное чувство сурового и лютого божества к обычной, в сущности, девушке.

Зимний солнцеворот, равно как солнцеворот летний и дни равновесия (иначе говоря, равноденствия) — крупные праздники не только для смертных, но и для богов, и для всевозможных нелюдей.

Летний солнцеворот — страшное время, когда можно запросто стать жертвой шутки опьяневшего божества или расшалившегося волшебного существа. В этот день люди не выходят на улицы без масок, и считается правильным менять маски по меньшей мере дважды в день; тогда, по поверью, нечистые намерениями высшие и стихийные силы не успеют всерьёз заинтересоваться и навредить.

В день зимнего же поворота года всё несколько спокойней, это день веселья смертных. В этот день даже боги обязаны соблюдать законы мира смертных; не столько уголовные, сколько физические и магические. Хотя маски являются столь же неотъемлемыми частями праздника. Только если в летний солнцеворот личина должна быть максимально далёкой от человеческого облика, зимой — наоборот, маски изображают гротескные человеческие лица, либо не изображают вовсе ничего.

Так вот, согласно легенде, именно в день зимнего солнцеворота и случилась роковая встреча Вечного Странника и его несчастной возлюбленной. По одной версии, они столкнулись в мире смертных именно в этот день, по другой — бог пытался побороть неожиданно вспыхнувшее чувство к случайно встреченной (как вариант — увиденной во сне или в Зеркале Судеб) смертной девушке, и как раз в этот день не выдержал.

В любом случае, встреча состоялась на одном из широких гуляний. В этот день не принято интересоваться личностью случайного партнёра по танцам и не принято проводить слишком много времени рядом с одним человеком. Единожды поймав в объятья свою несчастную возлюбленную, Вечный Странник был взбешён, когда какой-то бедолага бесцеремонно вырвал из его рук смеющуюся девушку. Злость его пролилась не сразу, бог попытался забыться в веселье. Но вскоре маски и руки случайных кавалеров, имевших наглость вести в танце ту, которую Странник уже считал своей, переполнили чашу терпения. Любовь, как известно, не только слепа, но и глуха, и, зачастую, ещё и глупа, а боги в своей рабской покорности этому чувству порой бывают не лучше смертных.

Короче говоря, кончилось всё плохо. Разъярённый бог нарушил запрет на применение своих божественных сил и явился во всей красе и мощи. Разумеется, ставшие свидетелями этого явления люди подобного потрясения не выдержали; кто-то обезумел и начал бросаться на окружающих, кто-то — покончил с собой. Не стала исключением и несчастная девушка, с восторженной улыбкой перерезавшая себе горло. Откуда она взяла нож, история умалчивает, но зато в подробностях живописует горе и ярость несчастного бога.

Поскольку покарать Вечного Странника никто из богов не рискнул, да и, по совести, виноват был не он, а Глера со своими неуместными шутками, бессмертные, посовещавшись, общими усилиями сняли с "коллеги" приворот. Смертным посочувствовали, но кто их, смертных, вообще считает? Умерли и умерли, десятком больше, десятком меньше...

От болезненной страсти Вечный Странник излечился, но по всё той же легенде в зимний солнцеворот он воскрешает вокруг себя тот день и тот единственный танец. А несчастный, которому доведётся попасть в Безумную Пляску, будет обречён пополнить ряды танцоров. Поскольку Вечный Странник — бог мук и безумия, он, разумеется, по природе своей не способен принести попавшим под его власть людям освобождение. Так что, умирая в страшных пытках Безумной Пляски, каждый год они обречены воскресать, чтобы исполнить свой единственный танец и вновь умереть.

Вот эту "добрую" "счастливую" сказку мне и предстояло инсценировать. И если первая часть, с выходом и танцами, представляла сложность исключительно техническую, то неизбежно следующее за ней кровавое безумие вызывало ещё и психологическое отторжение. Да, Иллюзионисты под всей шелухой наносных масок в большинстве своём люди невозмутимые и довольно жёсткие, но предстоящая сцена попахивала отнюдь не жёсткостью, а форменным садизмом и, более того, мазохизмом. Ведь для того, чтобы иллюзия получилась достоверной, — а именно за это мне и платят, — я должна поверить в то, что вижу; то есть — стать свидетельницей подлинного кровавого спектакля, пропустить его через себя. Страшно представить, сколько мне придётся вычищать последствия этого заказа из собственного разума, но... аванс получен, и вернуть его я не смогу физически.

Так что полночи я, оттягивая самое страшное, считала и строила схемы участников грядущего действа. Это только кажется, что иллюзию создать просто. Представил, и — пожалуйста! Подобным образом можно получить только примитивную куклу, не способную двигаться без прямого указания. А отслеживать малейшие жесты и мимику двух одновременно десятков сложно взаимодействующих разнообразных объектов не сможет ни один маг, так что путь существует только один.

Иллюзия надевается на каркас заклинания, в которое пошагово заложены все движения и вся мимика, вплоть до дрожания ресниц и лёгкого колыхания нарядов, а ещё — набор реакций на случай воздействия со стороны окружающих материальных объектов. Последнее не обязательно, но сделает иллюзию более достоверной.

Разумеется, создать даже один такой образ с нуля очень трудно, поэтому любой Иллюзионист в своей работе пользуется многочисленными универсалиями, эдакими заготовками и шаблонами, которые можно потом внедрить в нужную фигуру. Какие-то из них — стандартны и приведены в книгах, какие-то — результат жизненного опыта. Но даже с ними труд предстоял титанический.

Темп работы я взяла хороший; по счастью, меня навестило вдохновение. Так что спать я легла с рассветом, но к тому времени были готовы полтора десятка образов, включая Возлюбленную и Вечного Странника, а так же построено "явление" (его я, впрочем, очень хорошо представляла с визита в Закатный дворец) и первый танец.

В работе я, понимая, что мне предстоит сделать в конце с этими иллюзиями, избегала так любимого Иллюзионистами приёма — придания образу черт хорошо знакомых людей. Не брала даже тех, кого очень не любила; хотя у пары-тройки объектов всё-таки прорезались знакомые жесты, уже против моей воли. Решив, что это судьба, исправлять не стала. Существенно упростили мою работу маски; мимика — это всегда самое сложное, а если сделать полноликую маску, останутся только глаза в её прорезях.

Любую иллюзию делают реальной детали. Мелочи, придающие образу живость и законченность. Одно дело, когда объект просто движется по заданному пути. И совсем другое, когда он совершает какие-то бессмысленные, но естественные жесты — поправляет маску, одёргивает платье; чертыхнувшись, расплёскивает немного вина из бокала. Пятнышки на ботинках, крошечные огрехи в нарядах: отлетевшая от маски блёстка, выбившийся из причёски локон. И, самое главное, мелочи эти не должны повторяться.

В общем, в любимый гамак я завалилась уставшая, но довольная своими успехами. И по счастью тут же провалилась в глубокий сон без сновидений.

Впрочем, для кошмаров ещё рановато; вот перед завтрашней ночью непременно нужно будет подготовиться ко сну со всей тщательностью. В конце концов, навеянные неприятными впечатлениями страшные сны — лишь игры подсознания, и при должной сноровке можно договориться со своим разумом. А умение контролировать сны — один из первых навыков, которые магам прививают ещё в раннем детстве.

Проснулась я от духоты. Долго неподвижно лежала, слепо таращась во мрак собственного жилища и глубоко дыша в попытке успокоить испуганно бьющееся сердце, ожидающее подвоха. Далеко не сразу сообразила, что вязкая влажная темнота — не плод моего воображения, а объективная реальность. Стоило принять этот факт, и всё встало на свои места.

Наглейшим и банальнейшим образом ушёл с Караванщиком компенсатор, магическое устройство, поддерживавшее в доме свет, прохладу и отвечавшее за вентиляцию. Я спустила ноги на пол, сползая с гамака, и едва удержалась от стона: от духоты разболелась голова. Жару я, как любой житель наших широт, переношу спокойно, но вот духота замкнутого помещения меня убивает. Пусть бы хоть какой горячий воздух, но свежий. Наверное, во влажных тропиках я бы не выжила...

Поскольку работать в таких условиях было невозможно, я, с трудом отвлёкшись от приступа мигрени, сосредоточилась на окружающем пространстве, и мрак послушно отступил. Комната предстала тусклой чёрно-белой гравюрой с контрастными неестественными очертаниями предметов, но этого вполне хватило, чтобы добраться до двери во внутренний двор.

В комнату вместе с дневным светом, больно резанувшим по глазам, вкатился раскалённый сухой ветер. Я почти слышала, как шипит, испаряясь, душная влага, напитавшая воздух моей комнаты. Похоже, компенсатор пал смертью храбрых как раз тогда, когда я ложилась спать, и с поломки прошло много времени.

Щурясь на солнце, я выбралась во внутренний дворик, в тень нескольких старых пальм, в душный запах гардений и жасмина, в тихий шелест струй небольшого фонтана. Со стоном наслаждения опустилась на небольшую скамейку возле мраморной чаши, оплетённой каким-то вьюнком, и прикрыла глаза от удовольствия.

Этот общий на пять домов садик полностью закрыт от улицы. За ним ухаживает одинокая скучающая вдова, а все остальные "совладельцы" помогают финансово и иногда натурой.

В этом, да и во всех прочих отношениях мне повезло с соседями. Во-первых, одна бы я такой сад точно не потянула, и дело даже не в нехватке денег, а в нехватке времени и, самое главное, желания возиться с цветами и деревьями; сложившаяся же в нашем небольшом коллективе ситуация полностью меня устраивала. Ну, и, во-вторых, даже без всякого дворика мои соседи — весьма милые и приятные люди, от которых никогда не бывает проблем. Все они удивительно воспитанные, недокучливые и спокойные законопослушные граждане, и я стараюсь им соответствовать: ни к кому не лезу, живу тихо, шумных застолий не устраиваю.

По вечерам здесь обязательно кто-то сидит и пьёт чай; либо в уютном молчании, либо в неспешной приятной беседе, и я порой выкраиваю время присоединиться.

В одном доме живёт уже упомянутая мной одинокая пожилая вдова. В другом — скромная молодая пара, поженившаяся меньше года назад и пока не осчастливленная детьми. В третьем — семья уже состоявшаяся; с пожилыми родителями живёт лишь младшая дочка, которая ещё учится, а трое старших детей, две дочери и сын, живут отдельно и порой приезжают в гости, чтобы порадовать стариков внуками. Четвёртый дом долго пустовал после смерти прежнего владельца, но теперь в него въехал какой-то дальний родственник того, очень сдержанный и нелюдимый молодой мужчина; никто из нас понятия не имеет, чем он занимается, но по всему похоже — какими-то научными изысканиями. Или, может быть, вовсе пишет книги. А в пятом доме уже четыре года, с момента официального окончания обучения, живу я.

Сейчас в садике было пусто, и я с удовольствием погрузилась в его уютную тишину и тяжёлый запах ослепительно-белых цветов. Впрочем, запах этот мне нравился, и в любом случае он был куда приятнее застоявшегося воздуха дома.

Немного придя в себя на свежем воздухе, я наконец-то обрела способность связно мыслить. И первой моей мыслью было твёрдое понимание: пока компенсатор не починят, ни о какой работе речи быть не может. Не могу же я заниматься всем этим вот тут, рискуя напугать кого-нибудь из соседей!

Поленившись куда-то идти, а ещё — не желая пока возвращаться в дом, я вызвала своего неизменного полуиллюзорного привратника. Спрятав его жутковатый облик от посторонних глаз и тщательно проинструктировав, отправила говорящий череп в лавку знакомого Материалиста, расположенную в квартале от меня. Этот маг порой оказывал мне подобные услуги и, самое главное, никогда не удивлялся, если вместо меня приходила эта довольно самостоятельная иллюзия.

Вскоре привратник вернулся с ответом: мастер Крим-ай-Самман обещал в ближайший час зайти или прислать кого-нибудь из помощников. Понимая, что высидеть столько без дела я не смогу, неохотно поднялась со скамейки и поплелась в дом.

Там уже было не так душно, горячий воздух сделал своё дело. Да даже если бы и было, это не помешало бы мне добраться до кухни и прихватить оттуда меленку с остатками намолотого вечером кофе, джезву и любимую чашку с небольшим сколом на бортике. По счастью, в укромном уголке сада имелась уличная кухня со вполне рабочими огонь-камнями.

Помощник Материалиста, а именно — его старший сын Айрим, пришёл тогда, когда я уже допила кофе. В тишине сада было хорошо слышно, как на другом конце моего дома хлопнула незапертая дверь. Потом знакомый голос позвал:

— Госпожа Лейла, это Айрим Крим-ай-Самман! Где вы?

— Иду, господин Айрим, — отозвалась я и, нагрузившись меленкой и грязной посудой, чтобы не мусорить на общественной территории, пошла к двери. — Там компенсатор барахлит, — уточнила я, входя в тёмное помещение.

— Уже вижу, — со смешком отозвался Материалист.

Айрим на несколько лет старше меня, неплохой маг. У них большое семейное дело, уже несколько поколений. И дед, и прадед его были Материалистами, держали ту самую лавку бытовых амулетов, оказывали услуги по их ремонту и поддержанию работы. Но Айрим мне нравился больше, чем его отец и пара наёмных магов; он обладал такими нехарактерными для Материалистов чертами характера, как лёгкость и чувство юмора.

У всех магов есть свои "профессиональные" недостатки, характерные черты личности, и исключения встречаются очень редко. Например, Бьорн, хоть я его и люблю, является вполне типичным Материалистом. Единственное, с чувством юмора у него куда лучше, чем у большинства коллег, а вот всё остальное присутствует. Тяжесть на подъём, неторопливая методичность мышления, склонность к долгому обдумыванию своих решений, склонность к созерцанию, флегматичность и невозмутимость.

— Госпожа Лейла, я же вам в прошлый раз говорил, компенсатор при непрерывной работе истощается где-то за полгода, его нужно регулярно проверять и подправлять, — тоном, каким Пир в детстве объяснял мне раз за разом правила плетения каркасов иллюзий, изрёк Материалист, возясь в прихожей (она же комната ожидания). Компенсатор, выглядящий как высокий узкий шкаф с изящной резной дверцей, находился именно там.

Я же, устав бродить в темноте, достала трёхглавый подсвечник, имевшийся в доме как раз на такой случай: или компенсатор испортится, или свет-камень истощится, а новых у меня не окажется. Или случится колдовская буря, во время которой вообще не рекомендовалось пользоваться никакими чарами и магическими приспособлениями; слишком велик был риск, что чары сработают не так, как надо, и какой-нибудь безобидный свет-камень устроит страшный взрыв. Правда, бурь таких не было уже лет пять, но это ничего не значит.

— Говорили, — с улыбкой ответила я, зажигая свечи и с подсвечником в руках выходя в прихожую. В недрах компенсатора плясали какие-то разноцветные отблески, раскрашивая тёмные волосы Материалиста причудливыми узорами. — Но я всё время забываю. Не столько о необходимости проверок, сколько о самом существовании компенсатора.

— Да. Я помню, — фыркнул маг. — А почему не сделать какое-нибудь напоминание? Например, привратника вашего заставить за этим следить, — с интересом покосился он на меня через плечо.

— Было бы неплохо, но для этого придётся нарушить пару законов, — всё так же улыбаясь, я пожала плечами. И тут же пояснила, опередив вопросы. — Привязка ко времени — это, пожалуй, самое сложное для Иллюзиониста. Иллюзии не способны его определять, они живут по своим законам. Поэтому для того, чтобы заставить Привратника считать дни, его надо сделать слишком разумным, а это незаконно. Ну, или сделать его слишком материальным, но тогда он лишится большей части своих полезных качеств. Лучше скажите, господин Айрим, а что мне может предложить для решения этой проблемы Дом Материи?

— Несколько вариантов, — легко отозвался маг, выныривая из компенсатора и оборачиваясь ко мне. — Во-первых, часы, которые умеют считать дни и запоминать определённые даты. Во-вторых, можно кое-что добавить в компенсатор, и он сам будет сообщать — вам, или сразу нам, — о своём состоянии. В-третьих, могу предложить себя в качестве контролёра, — он белозубо улыбнулся. — Буду заходить раз в месяц-другой и проверять всякие полезные мелочи. А ещё могу поделиться секретом очень полезного устройства, которым пользуюсь сам.

— Вы меня заинтриговали, — поставив подсвечник на тумбочку возле двери, я присела на стул. — Чем же таким сложным и секретным пользуются Материалисты, чтобы ничего не забывать?

— Только обещайте меня не выдавать, это всё-таки семейная тайна, — серьёзно проговорил он, но глаза смеялись.

— Клянусь! — торжественно подняв ладонь, сообщила я. Почему-то северяне, когда клянутся, делают этот жест; понятия не имею, что он значит, но выглядит одновременно забавно и внушительно.

Материалист, сдержанно кивнув, сунул руку в безразмерный карман своих шаровар и извлёк оттуда потрёпанную пухлую тетрадку. Выражение моего лица, когда я разглядела "семейную тайну", заставило мага рассмеяться.

— Не обижайтесь, но ежедневник — самый действенный способ всё помнить, и эта привычка у нас действительно семейная, всё честно.

— Да на что тут обижаться, — отмахнулась я, тоже рассмеявшись. — Чего-то подобного я и ожидала. Только, боюсь, я буду забывать его вести, забывать в него заглядывать и, наконец, забывать, где он лежит.

— Значит, если вы не против, буду сам проверять ваш компенсатор и запас свет-камней, — с вопросом в голосе произнёс мастер Крим-ай-Самман.

— Если вас это не затруднит, я буду счастлива, — не стала отказываться я.

— Вот и отлично, — с этими словами он пружинисто поднялся на ноги и закрыл дверцу. В этот же момент в комнате ощутимо посвежело, а на потолке разгорелся свет-камень.

— Спасибо, я ваша должница!

— Это моя работа, — хмыкнул он и потянулся к входной двери, в которую в этот момент постучали. Вопросительно оглянувшись на меня, Айрим открыл дверь.

— Здесь живёт магистр Лейла Шаль-ай-Грас? — раздался незнакомый голос. Я подошла ближе, выглядывая из-за плеча Материалиста. — У меня для неё посылка, — стоявший на пороге мужчина держал в руках какую-то коробку, а на улице прямо перед домом его ожидал потрёпанный экипаж.

— А от кого? — полюбопытствовала я.

— Не могу знать, — флегматично пожал плечами посыльный. — Если внутри есть карточка, узнаете. Ещё можете попробовать поговорить с управляющим, на посылке указан адрес конторы.

— Ладно, давайте сюда, я магистр Шаль-ай-Грас, — вздохнула я, недоумевая, кто и что мог мне прислать.

— Всего доброго, госпожа Лейла, — улыбнулся Материалист и вышел, пропуская в дверь посыльного.

— И вам тоже. Ещё раз большое спасибо, — кивнула я и забрала посылку. Получив вожделенный отпечаток моей ауры в документах, посыльный вяло кивнул, что должно было означать прощание, и ушёл к своему транспортному средству. А я, на ходу пытаясь определить, что же может находиться в посылке и нет ли там каких-нибудь неприятных сюрпризов, двинулась в рабочую комнату.

Сюрпризов не нашлось, а фантазия спасовала. Никто ничего не собирался мне присылать, а вероятность внезапного появления каких-то неучтённых родственников или поклонников была совершенно ничтожна. Поэтому, терзаемая любопытством, я разрезала хрустящую и колкую упаковочную бумагу, сняла крышку с плоской широкой коробки и замерла, на несколько мгновений забыв дышать.

Сверху лежала маска. Абстрактная, как и положено для зимнего солнцеворота; просто женское лицо, расцвеченное изображением пламени и огненной бабочки. Но, во имя богов, что это была за маска! Лицо выглядело почти живым, а составлявшие рисунок крошечные драгоценные камни — не камни даже, тонкая искристая пыль, — были подобраны настолько искусно, что я боялась обжечься, беря маску в руки. Кто бы ни сделал эту вещь, его мастерство было воистину совершенно; а уж стоимость её я боялась даже представить. Под маской, на складках изумрудно-зелёной с огненными же вкраплениями ткани, лежала карточка с тиснёными буквами. Почти с ужасом глядела я на эту карточку, понимая, что знаю лишь одного человека, который мог прислать мне столь дорогой и своевременный подарок. Верить в реальность происходящего категорически не хотелось.

Чуда не случилось. Карточка действительно была размашисто подписана "Дайрон", и содержала всего одну короткую фразу: "Будь в этом".

Очень хотелось ослушаться этого приказа, просто до нервной чесотки. Надеть что угодно ещё, других цветов, другого вида... Но я прекрасно понимала, что не имею права на такой поступок.

Во-первых, не стоит раздражать этого человека по мелочам.

Во-вторых, протест получится совсем глупый, детский, и докажет он только мой страх; и если это не вызовет раздражения дора Керца, то рискует пробудить в нём охотничий азарт и привлечь повышенное внимание. Пока было похоже, что я не слишком интересую его как женщина, и действует он скорее по привычке. Получив привычный отклик — послушную и плавящуюся от его внимания слабую женщину, готовую на всё, — успокоится и переключится на что-нибудь более интересное.

Была и третья причина, значимость которой и хотелось бы занизить, но не получалось. Мне больше совсем нечего было надеть на то роскошное торжество, на котором долженствовало присутствовать. Мои наряды были удобны, выполнены из хороших тканей, украшены вышивкой... но на приёме я смотрелась бы нищенкой. Не то чтобы меня это слишком задевало; я прекрасно осознавала пропасть между собой и тем миром, в который предстояло окунуться. Скорее, не хотелось привлекать лишнего внимания гостей, а оно было неизбежно, не соответствуй я их представлениям о вечерних нарядах.

К тому же, шестым чувством я понимала, что дор Керц ни в коей мере не хотел задеть мои чувства или как-то оскорбить. Не из уважения или симпатии; я просто при всём желании не могла придумать внятную причину, зачем бы ему это могло понадобиться. Может, если бы Тай-ай-Арсель был сказочным злодеем, порывистым человеком, делающим только то, что хочется, или страдал хроническим комплексом неполноценности, возможность морального издевательства с его стороны и присутствовала бы. Но дор Керц показался мне, — и до сих пор не было возможности усомниться в этом впечатлении, — человеком весьма хладнокровным и рациональным. И не того я была полёта птицей, чтобы ему было интересно со мной играть.

Поэтому, приняв правильное решение, я отложила маску и карточку, и принялась изучать основной подарок.

Ожидание, что наряд окажется достоин роскошной маски, полностью оправдалось. Лучшие ткани, вышивка золотом... Ко всему великолепию прилагалась пара тяжёлых браслетов; хотелось верить, что просто позолоченных.

Примерять подарок я не стала. Не было ни малейшего сомнения, что всё подойдёт по размеру, цвету и стилю. А вот расстроиться, разнервничаться и испереживаться успела очень быстро.

И точно также быстро взяла себя в руки. Сегодня мне предстоял очень, очень тяжёлый труд. Ох, а ведь ещё Хар зачем-то хотел зайти! Будем надеяться, он не выберет для визита самый неудачный момент и не собьёт мне настрой.

Ухнув с головой в работу, я тем не менее малодушно пыталась отодвинуть момент, когда придётся заняться самой страшной частью иллюзии. Уже были готовы все танцы, уже была готова иллюзия дора Керца, уже видна была ярость Странника. Но собственно Пляски пока не было.

И вот тут, спасая меня от необходимости решительно переступить через собственное отвращение, раздался мелодичный звонок, возвестивший о приходе посетителя.

— Привет, кошка, — улыбающийся Хаарам привлёк меня за талию и поцеловал в висок. — Я к тебе.

— Да, я помню, — я улыбнулась в ответ. — Как вчера погуляли?

— Да как-то вяло, — пожал плечами друг, вслед за мной втягиваясь в жилую часть дома. — Не поверишь, просидели как два старых зануды, под ту же броженицу обсуждая жизнь и работу. Ни драк, ни девочек, — грустно вздохнул он. — Надо было Фрея звать, с ним бы точно получилось отдохнуть.

— Ну, зато голова потом не болела, — хмыкнула я. — Кофе хочешь?

— Если не трудно; очень уж он у тебя вкусный получается. А ты, я гляжу, работаешь? — он окинул взглядом разложенные по всем доступным поверхностям, включая пол, книги и листы с расчётами. Углубляться в чтение, впрочем, не стал, просто аккуратно освободил место возле стола.

— Ага, всю ночь возилась, — поделилась я и прошла на кухню. Хар двинулся следом и завис в дверях, наблюдая за моими хлопотами. — А утром компенсатор умер, — поделилась печалью. — А ты по какому делу-то?

— Что, уже надоел?

— Нет, — отмахнулась я. — Я всегда рада тебя видеть, но тут правда очень много работы, боюсь не успеть.

— Может, тебе помочь? — странно задумчивым тоном уточнил Хар. Я бросила на него растерянный взгляд; друг очень внимательно меня разглядывал, будто пытался прочитать что-то по моему лицу и в моей душе.

— Это ты случайно глупость сказал, или обвиняешь меня в профессиональной несостоятельности? — пошутила я.

— Я не про работу.

— Вы что с Бьорном, вчера сговорились, что ли? — опешила от такой заботы. Нет, друзья у меня хорошие, но такая параноидальная заботливость обычно была им не свойственна.

— В некотором роде, — поморщился он. — Лель, я понимаю, что не имею права на этот вопрос, но всё равно его задам. Мы очень за тебя беспокоимся. Какие отношения связывают тебя с Дайроном Тай-ай-Арселем, дором Керцем?

— С чего ты взял, что нас вообще связывают какие-то отношения? — так растерялась я, что даже не обиделась. Я, конечно, не думала, что наша вчерашняя поездка окажется совсем уж никем не замеченной, или заказ останется тайной, но слишком быстро друзья всё узнали. И слишком сильно встревожились.

— Я помню, что ты не читаешь газеты, и опасался, что ты будешь отрицать, — кивнул он и достал из кармана шаровар сложенную газету. — Передовицу посмотри.

Всё ещё недоумевая, я послушно развернула бумагу и застыла, парализованная увиденным. В голове вдруг стало совершенно пусто, а в сердце — как-то особенно жутко. Особенно когда я посмотрела дату выпуска газеты. На первой странице красовалась крупная магография, на которой Дайрон Тай-ай-Арсель был запечатлён в обнимку с женщиной. Со мной. Заголовок гласил "Самый богатый жених столицы определился?", а газета была отпечатана неделю назад.

— Хар, этого не может быть! — я трясущейся рукой протянула газету другу, чувствуя, что в глазах темнеет, а ноги подкашиваются. Цепляясь за мебель, я начала аккуратно сползать на пол, чтобы не упасть. Вот теперь можно было не предполагать; теперь я точно знала, что вляпалась в очень, очень, очень плохую историю, и всё уже точно не обойдётся!

— Лель, ты чего? — не на шутку всполошился мужчина, поспешно опустился рядом со мной на корточки.

— Хар, этого не было, понимаешь! — пытаясь взять себя в руки, пробормотала я, с надеждой глядя на друга. Что вот сейчас он рассмеётся и скажет, что это просто шутка, и я смогу с чистой совестью его убить. — Первый раз дора Керца я увидела вчера днём, когда он пришёл ко мне с заказом. Я с ним до этого не то что не общалась, я его в глаза не видела! — с трудом выдохнула я, чувствуя, как невидимые тиски сдавливают грудь, и почти физически ощущая на горле чьи-то сжимающие его руки. — Хар... — с трудом выдавила я.

Но друг, к счастью, знал, что следует делать. Несколько мгновений, и сильные пальцы уверенно уцепили меня за подбородок, между зубов протиснулась узкая керамическая трубка, а в горло хлынул горький холодный дым.

Удушье прошло почти мгновенно, и я сумела сфокусировать взгляд на сосредоточенной смуглой физиономии. Видя, что приступ кончился, Хаарам чуть отстранился, выпуская моё лицо и сжимая в ладони небольшую изящную колбу ингалятора.

— Полегчало? — вздохнул он. — Каждый раз пугаюсь. Давненько с тобой такого не было.

— Жизнь была спокойная, — вздохнула я, пытаясь проглотить противный привкус лекарства. — А тут мало мне было этого заказа, так ещё вот выясняется...

— Ладно, пойдём, не здесь же разговаривать, — решительно оборвал мои стенания Хар и легко подхватил меня на руки, чтобы перенести на диван.

Пока я приходила в себя, умница Хаарам сварил кофе и даже нашёл вазочку с конфетами. Вручив мне распространяющую дивный аромат чашку, развернул конфету и едва не силком заставил съесть. Странный, конечно, способ оказания помощи, но мне неожиданно и правда помогло. Вряд ли шоколадка; скорее, просто присутствие рядом спокойного, сильного, уверенного человека.

— Это какое-то безумие, — вздохнула я. — Как такое возможно? Впрочем, нет, о чём я, — я тряхнула головой. — "Как" вариантов много. Непонятно другое — зачем? Почему я? Кому это всё нужно? И почему он был уверен, что я ничего не знаю, и не испугаюсь, и не откажусь от заказа, только увидев его на пороге? И Пир же, как назло, ничего не сказал! — раздражённо проворчала я.

— Ну, Пир, положим, скорее всего, не знал, — пожал плечами Хаарам. — Он только "Царского вестника" читает, а это солидное издание, они сплетни не пересказывают. Девчонки, наверное, или не в курсе, или просто не поверили. А, может, решили не сглазить — романтика же, Бессердечный дор Керц влюбился и исправился. А мы с Бьорном просто имеем представление, что это за человек, поэтому и забеспокоились. Хорошо, что это глупости.

— Лучше бы я его любовницей была, — с тоской пробормотала я. — Да не влюбилась я, не смотри на меня так. Просто я понятия не имею, кому и зачем это понадобилось. И, в свете заказа, мне очень тревожно.

— А что за заказ?

— Извини, я подписала договор, не имею права рассказывать, — я развела руками. — Но заказ правда странный. И слишком высокая за него была дана плата. Я уже тогда заподозрила беду, но таким людям, как Тай-ай-Арсель, не отказывают.

— Действительно, беда, — задумчиво кивнул Хар. Почему-то когда он бывал вот таким спокойно-сосредоточенным, у меня рядом с ним возникало ощущение, что этот человек способен решить любой вопрос и защитить от любой беды. Впрочем, именно так обычно всё и происходило. Каким образом у Хаарама это получалось, никто не знал, но он действительно часто бывал последней надеждой и спасителем. Пир, конечно, отличный наставник, но к наставнику с некоторыми вопросами не пойдёшь. Вернее, это сейчас я могла отправиться к нему с чем угодно, а раньше, во время учёбы, стеснялась. А Хар всегда был свой.

Самая загадочная личность из всей нашей компании. Даже мы, его кровники, не знаем ничего о его семье и происхождении; вроде бы, родители его живы, и даже, кажется, есть братья или сёстры, но в разговоре с Харом это абсолютное табу. Наверное, Пир знает больше, но он всё-таки наставник.

— И ведь совершенно непонятно, почему именно ты? Может быть, это всё-таки связано с твоими родителями?

— Угу, — пробурчала я. — Как в дешёвой мелодраме, дор Керц — мой настоящий отец, и теперь решил не то подчистить, не то исправить грехи юности. А моя мамаша подбросила меня под дверь Дома Иллюзий, чтобы спасти от страшного папочки. Хар, я уже немного не в том возрасте, когда можно верить в сказки о замечательных родителях, которые обязательно за мной вернутся, или об их героической гибели. Дешёвая проститутка, нерадивая служанка, едва сводящая концы с концами работница — это гораздо более реальный портрет моей матери. И отец мой либо спился, либо сбежал, либо просто так отбросил концы. Люди уровня дора Керца не вписываются в мою родословную никаким боком. Да и внешне ты гораздо больше похож на аристократа, чем я.

— Ладно, извини, глупость сказал, — поморщился Хаарам. — Но ты в любом случае помни, что у тебя есть мы.

— Конечно, Хар. Спасибо. И за это, и за то, что предупредил о моих якобы "отношениях", — кивнула я.

Удостоверившись, что я окончательно пришла в себя, друг откланялся. А я осталась один на один с недоделанной важной работой и мрачными мыслями. И переключиться со второго на первое всё никак не получалось.

Вывод из принесённых Хаарамом известий можно было сделать только один: что-то готовилось, и в этом "чём-то" я должна была принять непосредственное участие. Что-то грандиозное, страшное, важное. Смерть, обещанная пророчицей? Я слишком мелкая фигура, чтобы быть целью такой грандиозной интриги. Я могу быть только средством или способом, разменной монетой. Моей иллюзией хотят прикрыть смерть или повесить преступление на меня? Это возможно, но опять же — почему именно я? Случайно попалась под руку? Подошла, как сильный Иллюзионист, не входящий в Дом Иллюзий, и потому беззащитный? Много ли вообще женщин практикуют не под эгидой Дома? А если судить по газетным статьям, мужчина не подходил.

Дор Керц решил убить зарвавшуюся любовницу, и свалить это на меня? Бред. Убить меня, и свалить на любовницу? Бред ещё больший. С другой стороны, смерть его якобы возлюбленной (то есть, меня) можно повесить на кого-то из врагов. Но тогда опять вопрос: зачем нужна заказанная мне иллюзия, и причём тут я?

Через некоторое время мне всё-таки удалось изгнать панические мысли и сосредоточиться на работе. Я Иллюзионист, лицедейка, творец; логика никогда не была моей сильной стороной, не стоило и пытаться. Не мне тягаться с великими интриганами мира сего, я могу только уповать на милость Инины.

Неожиданно дело пошло ещё бодрее, чем вчера. Видимо, мои размышления о том, что на балу случится реальное убийство, добавили жизни кровавой Безумной Пляске. Так что спать я ложилась снова под утро, с тяжёлым сердцем, больной головой и комом в горле, полностью сосредоточенная на предстоящих снах, а, точнее, их отсутствии.

За работой оставшееся до праздника время пробежало очень быстро. Правда, к полудню зимнего солнцеворота я уже не вполне понимала, на котором свете нахожусь. Солнечный свет на улице казался каким-то ненастоящим, шум города звучал в ушах гулко, сквозь непонятную пелену. Я чувствовала себя отделённой от всего мира, сторонним наблюдателем не очень правдивого спектакля.

Одевалась и собиралась я механически, даже не глядя в зеркало. Так что стоило ещё раз сказать "спасибо" дору Керцу за его предусмотрительность: если бы наряд не был готов заранее, кто знает, что бы я нацепила?

Я всё никак не могла отделаться от симпатии к этому человеку. Разум знал, что он опасен, что от него надо держаться подальше, но все остальные части моей личности были покорены обаятельным и предусмотрительным дором. Нет, о влюблённости речи не шло, но не восхищаться им было невозможно. Да, он задумал что-то страшное, но вдруг это меня не коснётся? Вдруг всё ещё обойдётся, я просто выполню заказ, и забуду о нём?

Лучше всего Иллюзионисты умеют обманывать себя. А уж в той нереальности, в которой я пребывала, правдой было то, во что я верила. Это был главный её закон; по-другому со сложными иллюзиями работать нельзя.

Дорога до Закатного дворца мне совершенно не запомнилось. Кажется, я взяла первый попавшийся экипаж, но поручиться за это не смогла бы, с меня сталось бы и пешком дойти. Мир вокруг был мешаниной ярких красок; меня непрерывно сопровождал всё тот же гул праздничного города, или, может быть, гул этот застрял у меня в голове?

Калитка в воротах, через которую я покидала дворец в прошлый визит, оказалась незаперта. А на территории, лежащей за воротами и запомнившейся мне пустой тишиной, кипела жизнь. Суетились многочисленные люди, что-то куда-то несли, что-то строили, что-то колдовали; я опознала в присутствующих пару Материалистов и пятерых коллег по цеху. Но на меня, кажется, никто не обратил внимания.

Не совсем понимая, что мне делать здесь сейчас, я медленно двинулась ко дворцу через парк. Ощущение собственной непричастности не только к этим людям, но к этому миру, крепло. В мою сторону никто даже не смотрел; для них меня тоже не существовало.

— Рад, что ты всё-таки пришла, — ворвался в моё одиночество знакомый вкрадчивый голос. Я вздрогнула от неожиданности и заозиралась. Буквально только что вокруг простирался дворцовый парк, а вот я уже стою, по щиколотку утопая в пушистом ковре кофейного цвета. И помещение вокруг никак не вяжется с предыдущим пейзажем; это роскошная комната в кофейно-бурых тонах с золотом.

Несмотря на непритязательный на первый взгляд цвет, всё вокруг буквально дышало роскошью. Мой взгляд на полпути к лицу хозяина комнаты споткнулся об изящный кофейный столик, покрытый настолько тонкой резьбой, что дерево казалось плетёным кружевом. Серебряный кофейник и белоснежный сервиз из тонкого фарфора на буром дереве смотрелись особенно великолепно.

— Лейла! — со смешком окликнул меня всё тот же голос, я снова вздрогнула, и в этот раз таки сфокусировала взгляд на мужчине.

Он улыбался. Но глаза по-прежнему оставались холодными.

В классических шароварах и рубахе с кожаной жилеткой дор Керц смотрелся очень странно. И походил на собственную кофейную чашку — бело-серебряный на благородном коричневом фоне мягкого дивана. На коленях мужчины лежала какая-то папка с документами, а на носу красовались очки в тонкой изящной оправе. Странно; зачем этому человеку очки? С его деньгами не существует таких болезней, от которых нельзя вылечиться.

— Вы носите очки? — растерянно проговорила я, всё ещё пребывая где-то в иных мирах. О том, что этот вопрос может обидеть моего заказчика, я даже не подумала.

— Иногда, — расплывчато откликнулся он. — Садись. Извини, что я вот так проводил тебя к себе; не хотелось посвящать в наши планы кого-то ещё.

— Значит, вы правда...

— Мы, кажется, в прошлый раз условились об ином обращении? — с лёгким раздражением оборвал меня Тай-ай-Арсель.

— Да, — ничуть не впечатлившись его недовольством, медленно кивнула я. — Так это правда? Про твою магию?

— Увы, — с неприятной кривой усмешкой развёл руками Дайрон. — Перемещать людей в пространстве я не способен. Зато на это способен Закатный дворец, а я его полновластный хозяин. Но довольно об этом. Ты всё приготовила?

— Да, как было условлено, — медленно кивнула я. — Хочешь, чтобы я тебе показала?

— Не буду портить себе удовольствие, пусть будет сюрприз. Но ты можешь сейчас пойти в зал и вписать иллюзию в местность. Начало праздника на закате, а твой выход — в полночь. Ты точно сможешь всё выполнить? — с неприязненным снисхождением спросил он, как-то странно меня оглядывая.

— Что заставляет тебя сомневаться в этом?

— Твой внешний вид. Ты какая-то... тусклая и нездоровая.

— Ты утверждал, что имеешь представление о работе Иллюзионистов, — я повела плечами, обозначая пожатие. — Стоит ли удивляться губительному влиянию на меня Безумной Пляски? — в голосе звучали только безразличие и пустота; ни привычного этому человеку страха, ни восхищения, ни даже раздражения. Мне сейчас было плевать на отношение дора Керца, в моём маленьком мире он не существовал, это был безобидный и бессмысленный призрак, которому суждено было вскоре умереть в муках, и с которым я и разговаривала просто потому, что молчать было невежливо.

— Иди, работай, — со странной улыбкой кивнул мне хозяин кабинета, и мир вокруг вновь мигнул, изменяясь.

В белоснежной бальной зале, в отличие от парка, было также пусто и тихо, как в предыдущий мой визит сюда. Ноги в мягких кожаных туфлях ступали по каменному полу совершенно бесшумно, и моя реальность от этого не становилась ближе к окружающему миру.

Я плела свои кружева, выпуская собственные иллюзии в заботливо построенные для них декорации, что-то подстраивая, что-то корректируя, что-то изменяя. Акустика и освещение зала вносили свои коррективы, и белый мрамор под ногами иллюзий звучал совсем иначе, чем тёплый деревянный пол моего дома. Да и развернуться здесь им было легче.

Два мира — реальный и мой собственный, — причудливо наслаивались друг на друга, рождая странные парадоксы пространства и времени. Пространство собиралось в складки, выплёвывая проглоченных у входа людей в разных концах залы, коверкая их тела и лица. Время крутилось спиралями и порой бежало вспять; я видела, как люди выходят из зала спиной вперёд, и слышала, как распорядитель задом наперёд читает имена масок удаляющихся фигур. Здесь и сейчас не было титулов и личных имён, лишь красивые образы. Я плавала в этом океане безликих красок, двигалась, что-то кому-то говорила, танцевала, но все мои действия сопровождались странным ощущением театральной постановки, в которой я принимаю участие.

Моя реальность совместилась с окружающим миром по сказочным законам: в тот момент, когда часы дворца пробили полночь. Впрочем, сказка моя была очень страшной, чего пока не понимал никто из гостей.

Жуткий, потусторонний скрежет доселе молчавших дверей оборвал разговоры в зале, привлекая внимание присутствующих к новой гостье. Тонкая гибкая девичья фигура, звонко цокая каблучками и задорно улыбаясь под полумаской, вбежала в зал. Церемониймейстер отобразил на лице растерянность и закопался в свои списки, тщетно пытаясь найти там неучтённую гостью.

А пёстрая и яркая бабочка, которую напоминала своим нарядом и лёгкими движениями девушка, порхнула в центр зала. Опомнившиеся музыканты грянули что-то весело-зажигательное, и гости стряхнули оцепенение, кое-кто начал танец.

А Её тем временем перехватил мужчина в чёрном наряде и простой белой маске без узоров, за талию рванул к себе, вынуждая прижаться ближе. На них почти никто не смотрел; ну и пусть, что этого мужчину тоже никто не знал, и никто не видел, откуда он взялся. Это же маскарад, кому какое дело? Может быть, потом кто-то вспомнит, как Он спускался по одной из боковых лестниц, как стоял у стены с бокалом игристого вина, как увидел Её и ринулся вперёд. Но сейчас Они были частью толпы.

Всё изменилось очень быстро. С грохотом и звоном разлетелся в мелкие осколки витраж. Дождь битого стекла обрушился на гостей; завизжали дамы, кого-то посекло осколками, кто-то начал требовать целителя. А с потолка по нисходящей спирали, под скрип и стоны сбившихся с ритма музыкальных инструментов, с хохотом побежала сцепившаяся руками процессия из мужчин и женщин. Люди, испуганно шепчась, прянули в стороны, освобождая место новым гостям.

Никто пока ещё не понимал, что происходит. Даже когда новоприбывшие своим пением, гиканьем и несколькими чуть расстроенными музыкальными инструментами заглушили и без того деморализованный оркестр. Даже когда закружили в своём танце пёструю бабочку, обтекая своим вниманием фигуру в чёрном. Даже когда безликая маска дёрнула к себе взвизгнувшую и перепуганную барышню, попавшуюся под руку, а пёстрая бабочка с весёлым заразительным смехом утащила в круг белоснежную фигуру хозяина вечера. Постепенно танец захватил всех гостей, кто-то убрал осколки, кто-то оказал пострадавшим помощь, и о новоприбывших забыли.

Кто-то запнулся, когда зал исподволь окутал сладковатый запах тлена с железистым привкусом крови. Но не понял. А потом бабочка, всё так же весело смеясь, выхватила из декоративных ножен какого-то кавалера не менее декоративный нож и лёгким, уверенным движением, не снимая с лица улыбки, вспорола себе горло. Широко, размашисто, от одного уха до другого. Кровь плеснула на ближайших гостей и белый мрамор пола.

И вот тогда бодрую музыку и гул голосов с лёгкостью перекрыл жуткий, захлёбывающийся визг какой-то женщины. Звук послужил сигналом; Пляска развернулась во всей красе. Вот дама в синем с хохотом разматывает внутренности из вспоротого живота кавалера. Вот ещё один коленопреклонённый кавалер предлагает даме своё кровоточащее и трепещущее сердце на вытянутой ладони. Впрочем, даме с вырванными глазами и залитым кровью лицом сложно оценить красоту этого жеста. А вот дор Керц с дикой улыбкой на лице выковыривает из своего тела рёбра, одно за одним, и на белом одеянии кровь образует причудливые разнотонные узоры. Кровавое безумие охватывает центр зала и выплёскивается паникой в окружающее пространство.

Тут и там слышатся крики ужаса, кто-то падает без чувств, кого-то тошнит, возле всех выходов образуется давка, но двери закрыты.

А изломанные изуродованные тела вдруг падают на пол марионетками, которым обрезали управляющие нити, расплываются омерзительной красно-бурой жижей и исчезают, оставляя лишь одинокое алое пятно.

Меня мутит, слегка потряхивает, реальность перед глазами расплывается, и я со своего места у колонны никак не могу понять, что же там такое лежит?

Толпа далеко не сразу начинает приходить в себя. Но тут кстати приходится присутствие моих коллег, распознавших в произошедшем иллюзию. Кто-то зычным голосом возвещает, что это было видение, а не реальность. И пока кто-то пытается организовать обезумевших от страха гостей, ещё один Иллюзионист подходит к тому алому пятну на белом фоне, и я слышу — я вообще отлично слышу каждый голос каждого из гостей в этой зале, — как он растерянно произносит:

— Проклятье! Это дор Керц, и он в самом деле мёртв! Надо звать сыскарей.

Всё это мой разум фиксирует отстранённо, сквозь волнами накатывающую дурноту и темноту, а мир закручивается вокруг с бешеной скоростью. И вот тьма забытья, тяжёлая и, к счастью, совершенно пустая, накрывает меня с головой, вычёркивая из этого мира.

Сначала появился запах. Резкий, смутно знакомый, отвратительный, вызывающий тошноту. Я отмахнулась от него, издавая какой-то нечленораздельный раздражённый звук, и в мою темноту вплелись чужие голоса.

— Ну, вот, я же говорил, истощение и обычный обморок, — скрипучий старческий голос. — Она уже очнулась. Давайте, давайте, госпожа, открывайте глаза, хватит прятаться, — ворчливо добавил он, и я послушно выполнила просьбу. Так было проще, чем пытаться заставить тяжёлую и пустую голову думать и принимать самостоятельные решения.

Первым, что я увидела, был изумрудно-зелёный потолок, покрытый затейливым барельефом. Картина вроде бы абстрактная, но в ней чудились какие-то образы; кажется, стоит присмотреться внимательней, и можно будет распознать сюжет. И от мыслей об этом сюжете щекам стало горячо, потому что виделось в нём нечто весьма непристойное. Какая, оказывается, испорченная у меня фантазия...

С трудом отвлёкшись от созерцания потолка, я повернула голову, разглядывая находящихся в комнате людей. Пожилой мужчина с брюзгливым выражением сморщенного лица в долгополой зелёной рубахе Целителя, внимательно меня разглядывавший, удовлетворённо кивнул.

— Можете работать, она правда очнулась. А у меня там ещё полсотни людей в шоке, я пошёл, — с этими словами он поднялся и исчез из моего поля зрения.

— Здравствуйте, госпожа Лейла, — тихий надорванный голос, уже знакомый мне по единственной встрече, сменил неприятный дискант целителя, и на стул рядом с диваном присел воскресший Разрушитель.

— Ты её знаешь? — поинтересовался незнакомый молодой голос, чьего обладателя я из такого положения видеть не могла. А сил поднять голову и оглядеться не было.

— Скорее, знаю её наставника, — слегка поморщившись, ответил мужчина. — Вы можете говорить? — вновь обратился он ко мне.

— Не знаю, надо попробовать, — честно ответила я. Голос прозвучал странно: слабо и приглушённо. — Ну, вот; кажется, могу. Что со мной случилось?

— Судя по всему, вы упали в обморок, — пожал плечами Разрушитель. — А вот что с вами происходило до этого, я бы как раз очень хотел знать. Безумная Пляска ведь ваших рук дело?

Я, прикрыв глаза, шумно сглотнула; при этих словах в горле образовался комок и подкатила тошнота. Сразу вспомнились подробности вечера, а ещё — подробности контракта.

Следователь, видимо, истолковал моё молчание по-своему, поэтому продолжил:

— Не отпирайтесь, несколько присутствовавших магов и наши специалисты опознали вашу ауру. Вообще, лучше дважды подумайте перед тем, как соврать.

— Я не собиралась врать, — со вздохом ответила я. — Мы с дором Керцем заключили контракт, который не позволяет мне разглашать суть предоставленной услуги. Если что, копия контракта находится в соответствующем архиве Дома Иллюзий, — долгая речь вызвала новую волну дурноты, и я была вынуждена вновь закрыть глаза, пережидая.

— И какое же наказание будет за разглашение? Я, простите, никогда не заключал таких контрактов, так что не знаком с тонкостями, — также тихо проговорил Зирц-ай-Реттар.

— Боль. Мне будет очень, очень больно, и если не внять этому предупреждению, я умру. И это вы тоже можете легко проверить; спросите у любого юриста, — не открывая глаз, ответила я.

— Она не врёт, — подтвердил незнакомый мне молодой голос. — Это в самом деле так.

— А обойти запрет никак нельзя? — поинтересовался Дагор. — Всё равно заказчик умер, и неплохо было бы выяснить все обстоятельства.

— Не знаю, вроде как Дом может снять заклятье, — неуверенно предположил незнакомец.

— Полный Совет Дома своим постановлением в экстренном случае может разрешить разглашение, — подтвердила я. — С согласия заказчика или его наследников. Или, с царской визой, без согласия.

— Наследников ещё найти надо, — проворчал молодой.

— То есть, вы нам ничего не расскажете, — задумчиво проговорил следователь.

— Увы, — я вздохнула, с трудом заставляя себя открыть глаза. — Боюсь, в нынешнем состоянии меня может убить и предупредительный удар заклятия.

— А что с вами, если не секрет? — увидев, что я пытаюсь встать, мужчина аккуратно придержал меня за плечо, помогая. Ладони у него оказались очень сильные и грубые, как у привыкшего работать руками ремесленника; в прошлую нашу встречу я не обратила на это внимания, а сейчас ослабленный организм оказался удивительно чувствительным ко всем тактильным впечатлениям.

— Истощение. Магическое и моральное. Заказ был очень трудный; и в том, и в другом плане, — откликнулась я, разглядывая наконец третьего участника разговора. Это оказался действительно молодой — даже, кажется, моложе меня, — мужчина без магических способностей. Довольно симпатичный, с чуть раскосыми выразительными глазами в обрамлении длиннющих густых ресниц.

— Судя по внешнему виду очевидцев, включая ваших коллег, вы очень талантливы, — задумчиво проговорил Дагор. — Вам раньше не доводилось создавать ничего подобного?

— Нет, — осторожно, ожидая приступа боли, отозвалась я. Я вроде бы не разглашаю, но кто знает эти клятвы!

— Вы боитесь вида крови?

— Нет, — я растерянно пожала плечами. — С чего вдруг?

— А какие эмоции у вас вызывают образы физического насилия? — продолжил осторожно балансировать на краю опасной темы мой собеседник.

— Отвращение, — поморщилась я.

— И как же вы чувствуете себя теперь?

— Опустошённой и измученной, — ответила честно. — Мне довольно долго придётся приходить в себя после этого заказа, — продолжила осторожно; боли не было.

— Ночные кошмары? — вскинул брови Разрушитель.

— Иллюзионисты умеют управлять своими снами. Я думала, этому учат всех магов? — с некоторой растерянностью спросила я.

— Видимо, нет, — пожал он плечами. — Хотя, может быть, и напрасно. Ладно, я не буду вас сегодня дольше задерживать, — наконец, чуть поморщившись, мужчина качнул головой. — Скажите свой адрес, по которому вас можно будет найти, и можете быть свободны. Вы сумеете добраться домой самостоятельно?

— Да, думаю, смогу, — кивнула я, делая осторожную попытку подняться. Разрушитель, не вставая с места, аккуратно придержал меня под локоть, пристально разглядывая; видимо, ждал, завалюсь я или нет. Не завалилась, чему искренне порадовалась.

— Снаружи стоят патрульные, кто-нибудь из них проводит вас к выходу и поможет поймать экипаж, — он кивнул молодому помощнику на дверь, когда я продиктовала свой адрес. Видимо, чтобы предупредил этих самых патрульных.

Путь к дому тоже плохо отпечатался в моей памяти. Зато то, как меня долго и мучительно выворачивало над туалетом, я запомню, наверное, навсегда. Запоздалая реакция организма; впрочем, запоздалой я её сделала сознательно. Чтобы без помех реализовать выданный дором Керцем заказ, пришлось здорово перелопатить внешние слои собственной личности: я ведь обычный психически здоровый человек, я не могу спокойно и отстранённо воспринимать подобные вещи. Сейчас шелуха иллюзий спала, и первой пришла здоровая психологическая реакция. Дальше тоже будет несладко, но всё-таки, надо надеяться, немного полегче.

Напившись воды из-под крана и вновь прочистив желудок, я на дрожащих негнущихся ногах забралась в душ. Только там, сидя на холодном полу под льющейся на голову водой сообразила, что неплохо было бы раздеться, и принялась безжалостно стягивать с себя роскошный наряд. Он в конце концов так и остался лежать сиротливой мокрой кучкой в углу, когда я, держась за стены, уползла в свою берлогу зализывать раны, где рухнула в гамак, чтобы дать отдых измождённому организму. Впрочем, как утомлена я ни была, а про необходимость сосредоточения на отсутствии снов не забыла.

Проснувшись, я долго лежала и разглядывала свою комнату в приглушённом свете откликнувшегося на моё пробуждение свет-камня. Тихую, уютную, пустую. Самое главное — пустую.

Будто в насмешку над последней мыслью, мой взгляд уцепился за лежащее на ковре окровавленное тело в бело-серебристом наряде. Крепко зажмурившись, я тряхнула головой, отгоняя видение, и осторожно села в гамаке. Открывать глаза было страшно. Даже несмотря на то, что я точно знала: это просто видение, игра света и фантазии.

Наконец, я решилась осмотреться заново, заодно отдавая команду свет-камню. В ярком свете включённого на полную мощность прибора окружающий мир продемонстрировал мне старый и потёртый серебристо-красный ковёр с вытертым до белёсого цвета местами. Интересно, как долго я буду пугаться красных пятен?

Отгоняя неприятные мысли, я слезла на пол и побрела в сторону кухни. Чувствовала себя разбитой и усталой, но сейчас эти ощущения были куда естественней, чем вчера, и не лишали способности думать. Может, к сожалению.

На меня безжалостно навалилось осознание произошедшего. Подозреваю, отнюдь не полное, и моей фантазии не хватало, чтобы предположить весь масштаб свалившихся неприятностей. Но и то, что я понимала, повергало в уныние.

Не нужно много ума, чтобы догадаться: меня подозревают в убийстве дора Керца. Да я сама себя готова была заподозрить! Конечно, это были только иллюзии, но вдруг я что-то напутала? Вдруг не справилась с трудной задачей, и что-то случайно материализовала? Такое редко, но случается. Или материализовала не случайно, а с помощью напарника?

С точки зрения следствия я была идеальным объектом на роль исполнителя. Или прикрытия для подлинного убийцы. Или...

В общем, сложно поверить в мою непричастность. Мне самой было сложно в это поверить, что уж говорить о сыскарях? Учитывая, что следствие ведёт Разрушитель, бессмысленно уповать на снисхождение, эти люди к нему не способны.

И надо же было такому случиться, что во всём Царском Сыске Амариллики не нашлось другого следователя! Остаётся только радоваться, что кроме меня и Пира о той моей давней истерической влюблённости никто не знает. Не представляю, как бы я общалась с этим человеком в сложившейся ситуации, если бы он был хоть немного в курсе, или существовала вероятность, что он может узнать.

Когда моё уединение прервал звонок в дверь, я не удивилась, но всё равно вздрогнула от неожиданности. Едва не заляпав книжку кофе, подскочила с кресла и заметалась, пытаясь сообразить, что делать: то ли сразу бежать открывать, то ли убрать со стола грязную посуду. В итоге всё-таки схватилась за сковородку и тарелку, а, выходя из кухни, обнаружила, что гости уже и сами вошли.

— Вы вообще никогда дверь не запираете? — нахмурившись, Разрушитель окинул меня изучающим взглядом.

— Почти, — пожала я плечами, почему-то чувствуя себя виноватой. Уточнять, что у меня уже три месяца не доходят руки починить дверной замок, и когда я всё-таки запираю дом, делаю это с помощью иллюзии, я не стала. — У меня практически нечего брать, кроме книг, а они сами себя неплохо защитят.

— Это же глупо, — хмыкнул младший следователь, с непонятным удивлением озиравшийся по сторонам. — Вы молодая девушка, мало ли, что может случиться?

— У нас тихий район, — пожала плечами. — Присаживайтесь; может быть, кофе?

— Райончик тихий, вчера двоих зарезали, никто и не слышал, — усмехнулся себе под нос всё тот же молодой.

— Да, пожалуйста, — странно поморщившись, перебил его Разрушитель. Я пожала плечами и ушла обратно в кухню, никак не комментируя неуместную и явно дежурную шутку.

Странный он, этот Дагор. И непонятно, не то все маги данного направления такие, не то это последствия плена. Особенно голос странный; как будто, будь его воля, он бы вообще шептал.

Когда я с небольшим подносом вернулась в комнату, оказалось, что у сыскарей нашлось занятие поувлекательней, чем просиживать штаны. Старший с видимым интересом изучал корешки книг на полках, разумно не прикасаясь к ним руками, а младший, сцепив руки за спиной, внимательно разглядывал сваленные на столе вещи.

— Может, вы мне скажете, что именно ищете? Я помогу, — не удержалась я от усмешки.

— В самом деле? — с некоторой поспешностью спросил младший, пытаясь спрятать за деловитостью смущение.

— Да во имя Инины, ищите что хотите, — поморщилась я, водружая свою ношу на стол. — Я Иллюзионист, не убийца, что бы вы ни успели себе придумать.

Мужчины переглянулись и молча уселись за стол.

— Скажите, Лейла, какие отношения связывали вас с дором Керцем? — начал младший.

— Деловые, — вздохнула я, понимая, что мне вряд ли кто-то поверит.

— А как давно?

— За три дня до зимнего солнцеворота я увидела его первый раз в жизни в этой самой комнате и мы заключили договор.

— И вы хотите сказать, что дор Керц...

— Да не был он моим любовником! — я раздражённо всплеснула руками. — На чём мне нужно поклясться?! Клятвы мало, так пойдёмте хоть сейчас к Целителю, он вам подтвердит, что я вообще ни с кем за последние...

— Лейла! — тихо рыкнул Разрушитель, невесть как оказываясь рядом со мной. Навис скалистым утёсом, незыблемым и мрачным, ещё сильнее выводя из равновесия своей подавляющей жуткой силой. Крепко схватил меня за плечи, легонько встряхнул. Мои челюсти звонко клацнули, чудом не прикусив язык. — Возьмите себя в руки! — строго велел он, ещё раз встряхнул меня и почти силком усадил в кресло. Сунул в руки неизвестно откуда взявшийся стакан воды, — наверное, помощник принёс. — Выпейте.

Я залпом, захлёбываясь, выпила воду, стуча зубами о край стакана. Неожиданно действительно полегчало, я сумела благодарно кивнуть и вернуть пустую ёмкость. Утирая подолом рубахи лицо, с удивлением отметила, что успела расплакаться.

— Простите, — вздохнула, растирая лицо ладонями.

— Это последствия заказа? — с непонятной интонацией проговорил Дагор. Я лишь кивнула. — Может быть, нам прийти позже?

— Не думаю, что ваше дело подождёт неделю-другую, пока я приду в себя, — скривилась я. — Спрашивайте, я постараюсь держать себя в руках.

— И часто у вас бывают такие последствия? — мужчина почему-то не спешил переходить к делу, кажется, гораздо сильнее заинтересованный отнюдь не им.

— Иногда, — я пожала плечами. — После сложных объёмных работ, когда нужно слишком сильно измениться.

— И так происходит со всеми Иллюзионистами? — продолжал допытываться Разрушитель.

— А все Разрушители разговаривают шёпотом и хромают? — вскинувшись, огрызнулась я. — Задавайте вопросы по делу, а это всё вы можете спросить у Пира.

— Да, извините, — чуть поморщившись, кивнул он. Притихший и какой-то ошарашенный помощник молча сидел в кресле, переводя озадаченный, и даже почти напуганный взгляд с меня на коллегу. — Вы в курсе, что последние пару недель широкая общественность считает вас едва ли не невестой дора Керца?

— Пару дней назад видела газету, — не находя нужным что-то скрывать, ответила я.

— И что вы об этом думаете?

— Мне это категорически не нравится.

— Мне казалось, подобные слухи обычно льстят девушкам, — Разрушитель удивлённо вскинул брови.

— Вам именно казалось, — поморщилась я. На этот раз сразу сообразив, что начинаю раздражаться, я поспешно окуталась иллюзией спокойствия и безразличия, загнав эмоции поглубже. — Точнее, возможно, кому-то подобное и льстит, а таким, как я, ничего, кроме неприятностей, от этого ждать не стоит. Безродная сирота не пара дору, и это даже в том случае, если бы под этими слухами лежало какое-то прочное основание. Учитывая же, что всё это откровенная ложь, впору начинать паниковать. Кому-то ведь зачем-то понадобилось приложить определённые усилия, чтобы... — мой сдержанный монолог прервал хлопок входной двери, и через мгновение в комнату буквально влетел Хар. Друг был заметно встревожен.

Взгляд стремительно обежал присутствующих, отчего-то дольше задержавшись на младшем следователе, потом так же стремительно новый посетитель подошёл ко мне и опустился рядом на корточки.

— Как ты, хорошая моя? — странным, будто слегка осипшим голосом спросил он, крепко сжимая мою ладонь. От подобного обращения я настолько опешила, что с трудом возведённые иллюзии махом осыпались.

— Нормально, — только и смогла выдавить. — А ты...

— Я зашёл проверить, как ты. Заодно проконтролировать, кто и какие вопросы будет задавать, — друг без труда понял невысказанный вопрос. Причём последняя фраза адресовалась скорее сыскарям.

— А вы, насколько я помню, кровник Лейлы? — чуть прищурившись, Разрушитель внимательно оглядел Хара.

— Да. А ещё я человек, который не позволит повесить на неё то, чего она не совершала!

— Гор, это же... — потрясённо разглядывая Хара, подал голос младший следователь.

— Вопросы свои будете задавать при мне! — решительно оборвал его друг. — Лель, ты им никаких глупостей не успела наговорить? Сыскари вообще ни в чём не имеют права тебя обвинять, не волнуйся.

А я молча сидела на своём месте и совершенно не понимала, что происходит.

Хаарам выглядел гораздо более встревоженным, чем это могло быть, просто прочитай он газеты. Вернее, он выглядел встревоженным, а для Иллюзиониста его уровня и его опыта это уже странно. Не говоря о том, что я, как кровница, чувствовала, что это не маска, это действительно рвутся наружу подлинные эмоции. Кроме того, друг выглядел уставшим и взъерошенным, как будто всю ночь не спал, а работал как проклятый. Я сейчас почти не узнавала всегда уверенного в себе, вальяжного и ироничного Хара; куда девались его кошачьи повадки?

И с сыскарями он разговаривал так, будто имел право ими командовать. А младший из этих двоих, кажется, хорошо знал моего кровника, и знание это его шокировало.

— А вы-то тут что вообще делаете?! — взвился младший наконец. — Насколько я знаю, дело поручено...

— МОЛЧАТЬ! — вдруг рявкнул Разрушитель так, что все вздрогнули. Голос прозвучал громко, резко, хрипло, и приказ этот сработал лучше любых чар. И начавший возмущаться следователь, и взъерошенный Хар послушно затихли и замерли, как зачарованные наблюдая за старшим сыскарём.

А тот мучительно скривился, будто от боли, несколько раз сдавленно кашлянул, прикрыв ладонью рот. Потом, глянув на руку, поморщился, достал из кармана покрытый россыпью мелких бурых пятен платок, вытер алую кровавую пыль с пальцев и губ.

— Гор, ну зачем так, ты же... — с виноватым видом начал младший.

— Халим, держи себя в руках и не скатывайся в истерику, ты этим никогда ничего хорошего не добьёшься, — сиплым полушёпотом оборвал его Разрушитель. — А вы, молодой человек, прежде, чем орать и обвинять старшего по званию во всех смертных грехах, могли бы для начала выяснить, что происходит. С вашей стороны это выглядит полным непрофессионализмом, а для кого-то — и служебным несоответствием, — всё тем же тоном продолжил он отчитывать Хара. Тот выглядел подавленным и ошарашенным. — Никто вашу кровницу пока ни в чём не обвиняет. Сейчас она — свидетель, а вы своим поведением только дискредитируете её и заставляете усомниться, так ли всё в её словах и поступках гладко, — и он вновь закашлялся, прижав платок к губам.

— Может, позвать Целителя? — робко предложила я. Зирц-ай-Реттер только тряхнул головой, не прекращая кашлять. Настаивать я не стала, хотя, по моему скромному разумению, когда человек кашляет кровью, это как раз очень весомый повод обратиться к специалисту. — Ну, тогда, может быть, лекарство какое? — без особой надежды предложила я, хотя лекарств у меня в доме не было практически никаких. — Или, хотя бы, воды?

— У вас, случайно, нет молока? — с сочувствием глядя на заходящегося кашлем напарника, спросил Халим (наконец-то я знаю, как его зовут). — Тёплое лучше всего, — добавил он с виноватой улыбкой.

— Сейчас сделаю, — с готовностью подорвалась я и ушла в кухню, игнорируя недовольные гримасы старшего сыскаря и мрачные взгляды Хара.

Вернулась я в гробовую тишину. Ну, по крайней мере, не в скандал, а то этот Разрушитель меня и так своим кашлем здорово напугал, пусть луче молчит тихонько.

Приняв из моих рук стакан подогретого молока, мужчина медленно небольшими глотками его выпил. Прикрыв глаза, сделал глубокий вдох, и кивнул.

— Спасибо, — произнёс он. — Вы двое, выйдите, погуляйте, дайте уже спокойно поговорить, — велел Разрушитель, и — чудо! — его действительно послушались оба. Только, поймав мой взгляд, Хар перехватил двинувшегося к выходу следователя за локоть и потянул в сторону внутреннего дворика.

— Я могу чем-нибудь ещё помочь? — подбодрила его я, видя, что Разрушитель не торопится начинать разговор, вместо того с задумчивым видом массируя горло.

— Что? — опомнился он, будто очнувшись. — А, нет, это... не лечится, — он раздражённо поморщился.

А я поняла, что никогда больше не позволю себе высказываний о его здоровье. Потому что до меня наконец дошло, в каких условиях провёл этот человек все те годы, которые его считали погибшим, и что стоит за расплывчатой фразой Пира "плен его здорово покалечил". Вернее, появились определённые догадки, но подробности знать совершенно не хотелось.

Дальше разговор пошёл спокойно и по существу. Впрочем, как раз по существу я многого сказать не могла; просто потому, что не знала. Но Дагор внимательно выслушал все мои предположения и рассуждения, задал несколько общих вопросов — о финансовом состоянии, о родителях, об отсутствии личной жизни. Правда, придраться там было не к чему, все вопросы он задавал исключительно вежливо, без снисходительности и насмешек.

— А могу я взглянуть на договор? — в конце концов поинтересовался он.

— Да, разумеется, — поскольку в самом договоре не было ничего секретного, я подошла к столу и открыла внушительный деревянный ларец, в котором хранила документы.

Вот только договора, лежавшего пару дней назад сверху стопки, не было.

Заледенев, я принялась торопливо, один за одним перебирать разнокалиберные листки, пристально вглядываясь в подписи на контрактах.

— Он пропал? — со странной удовлетворённостью в голосе уточнил Разрушитель.

— Нет, он был здесь, сейчас найду, — чувствуя себя застигнутым на месте преступления воришкой, пробормотала я.

— Не трудитесь. Копия из Дома Иллюзий тоже пропала, — мягко пояснил он. — И экземпляр дора Керца не нашли. Зато нашли вот это, — и мужчина протянул мне небрежно сложенный вчетверо лист плотной гербовой бумаги. Растерянно хмурясь, я развернула его и вчиталась в идеально ровные строчки, написанные каллиграфическим безупречным почерком.

Пытаясь уцепиться рукой за воздух, я рухнула в кресло. Ноги подкосились, дыхание перехватило, а перед глазами заплясали чёрные мушки.

— Хар! — тихо прохрипела я, пытаясь откусить хоть немного вдруг окаменевшего воздуха. Мушки перед глазами слились в крупные пёстрые пятна, окончательно скрывшие картину реальности. Сознание почти покинуло меня, когда в лёгкие вдруг хлынул воздух с горьким лекарственным привкусом; не с трудом, сквозь сдавивший горло спазм, а сплошным потоком, как будто я махом проглотила порыв ветра. Резко усилившееся давление в груди вырвало из меня каким-то чудом обретённый воздух, и вновь кто-то сделал за меня горький глубокий вдох.

На этот раз я выдохнула сама и, часто-часто моргая, открыла глаза, наслаждаясь возможностью дышать самостоятельно.

— Выбирай, — мрачно проговорил Хаарам, чьё лицо было первым, что я увидела. — Или ты ложишься в госпиталь, или сегодня же я нахожу тебе сиделку, или кто-то из наших переселяется к тебе, или ты к кому-нибудь.

— Хар, это...

— Это была остановка дыхания, Лель, — оборвал меня он. — И если бы я не знал, где у тебя лежит ингалятор, и не умел делать искусственное дыхание, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

— Хар, я справлюсь сама, — попыталась возражать я.

— Значит, так, — друг поднял меня с пола, перекладывая на диван, после чего встал сам. — Я не знаю, почему ты не можешь рассказать о причинах своей болезни даже Пиру, я не имею ни малейшего понятия, почему ты не хочешь обратиться к Целителям. В конце концов, ты взрослый человек, и имеешь право на секреты и глупости. Но я как твой кровник обязан следить, чтобы ты не навредила сама себе. Пир скажет то же самое, будь спокойна.

— Не говори ему! — взмолилась я, торопливо садясь. — Он меня убьёт!

— Правильно сделает, — скривился Хар. — И — нет, я ему обязательно всё расскажу. Вы всё, что хотели, узнали? — мрачно воззрился он на следователей.

— Пожалуй, да, — кивнул Дагор. — Поправляйтесь, Лейла, — пожелал он, поднимаясь с дивана.

— Это не лечится, — вздохнула я в ответ. — Успехов в расследовании.

Дагор

Это дело с самого начала обещало быть муторным и запутанным, не люблю политические смерти. А смерть Дайрона Тай-ай-Арселя относилась как раз к таким, даже если выпотрошил его отец без вести пропавшей девушки или кто-то из дружков по грязным делам. Уже одни только обстоятельства смерти обещали много интересного! А непосредственный контроль расследования царём придавал паники непосредственному начальству и головной боли — мне. Вот уж о чём никогда не мечтал, так это лично отчитываться Его Величеству о каждом чихе.

Талантливая всё-таки девочка, эта Пирова ученица. Заставить проблеваться от вида её творений немолодого мастера Иллюзий, оказавшегося свидетелем, дорогого стоит.

А вот почему кто-то её подставляет, вопрос. Если только не она сама пытается отвести от себя подозрения; девочка действительно удивительно талантливая, а чем талантливей Иллюзионист, тем сложнее распознать в нём ложь.

Впрочем, приступ удушья она явно не разыгрывала, и это тоже повод задуматься. И заинтересоваться личностью этой Лейлы.

Ведь не просто же так всё вертится именно вокруг неё. Кто бы её ни подставлял, а вопрос "почему именно она" всё равно встаёт. Да даже если она сама всё это устроила, то... Тай-ай-Арсель, хоть о мёртвых и нельзя говорить плохо, был редкостной дрянью, но дрянью хитрой и очень, очень умной. Во внезапную его влюблённость в какую-то девочку с улицы я не поверю никогда, такое бывает в книжках, а не в жизни. Тогда зачем ему именно эта Иллюзионистка? Она, конечно, симпатичная девочка, но не настолько, чтобы всерьёз заинтересовать этого человека. А уж завещание на её имя и вовсе никуда не укладывается!

Если, скажем, она его нагулянная где-то дочь, а по возрасту такое вполне возможно, тоже много странного. Не мог он вдруг воспылать родственными чувствами, да и попытка шантажа с её стороны выглядит смешно. При всём богатстве моей фантазии, я не могу представить чего-то такого, из чего дор Керц не сумел бы вывернуться, и в чём бы его ещё не обвиняли. Массовое пожирание детей с доказательствами? То-то и оно, что глупо.

Нет, скорее всего, их действительно связывала только работа. А вот один ли контракт на организацию Безумной Пляски, это вопрос. Если, опять же, именно об этом её просил именно он, что пока никак невозможно проверить.

Пока с мотивами и обстоятельствами ничего не ясно, надежда оставалась на результаты вскрытия и на результаты расследования обстоятельств пропажи копии контракта из Дома Иллюзий. Ну, ещё стоило выяснить, что из себя представляет эта девочка, но тут я знал, откуда начать.

— Гор? — Пирлан удивлённо вскинул брови, обнаружив меня на пороге собственного дома. — Что случилось?

— Почему ты решил, что что-то случилось? — уточнил я, проходя вслед за хозяином внутрь.

— Да просто я уж не помню, когда ты просто так заходил в гости без пинка с моей стороны, — рассмеялся он. — Так что выкладывай, что привело тебя ко мне в этот неурочный час?

— Расскажи мне о своей воспитаннице, Лейле, — попросил я, неловко устраиваясь на подушках на полу.

— Зачем? — серьёзно нахмурился Пир. — Она всё-таки куда-то вляпалась с этим контрактом?!

— А ты в курсе него?

— Я в курсе заказчика и того, что она поклялась сохранить в тайне его содержание. Этого вполне достаточно, чтобы беспокоиться, я так считаю.

— Она организовала на празднике в его доме Безумную Пляску; судя по реакции гостей, весьма достойно... Стой, ты куда?! — я едва успел поймать друга за штанину.

— Да она совсем сдурела! — он эмоционально всплеснул руками. — Куда же с её головой?! Она же там с ума сойдёт в одиночестве после такого, если до сих пор...

— Не спеши. Когда я уходил, с ней оставался кровник, который Хаарам. Хороший парень, — я не удержался от усмешки. — И он как раз в ультимативной форме требовал, чтобы она временно переехала к нему или кому-то из друзей.

— А, это меняет дело, — облегчённо вздохнул Пир. — Но всё равно. Ты уверен? Как она?

— Жива, на первый взгляд ум при ней, — поморщился я. — Сядь и расскажи. Что у неё с головой? И что это за приступы удушья? Ну, и вообще, что она из себя представляет. Я понимаю, что тебе каждый твой ученик безгрешен, но мне надо знать, на что она способна и действительно ли ни в чём не замешана.

— Погоди, а что ты расследуешь-то? Безумную Пляску?

— Не сказал? Во время этого представления был зверски убит дор Керц. А всё имущество и титул он завещал твоей Лейле. Как думаешь, у меня есть повод интересоваться личностью этой девушки?

— Кхм. Да уж, — Пирлан покачал головой. — Вот это история. Но я тебя не порадую, я понятия не имею, какое отношение она может к этому иметь. Лейла хорошая девочка. Правда, хорошая, а не потому, что она моя ученица. Судьба вот только у неё... Она сирота, но это только предположение. Она сама думает, что в детском доме провела всю жизнь, и её туда подбросили в младенчестве. На самом деле её, чуть живую, закутанную в рваную простыню, нашли патрульные. Ей тогда было лет пять, и её дар уже был проявлен. Она совершенно ничего не помнила, хотя через неделю заговорила, показав нормальное для своего возраста развитие. Целители сделали вывод о какой-то тяжёлой психической травме, но выяснить подробности не удалось, как не удалось найти её родителей. Они решили, что для девочки будет лучше вообще не задумываться об этом периоде жизни, потому что попытки что-то вспомнить вызывали у неё тяжелейшие мигрени и истерические припадки. Что касается удушья, это началось у неё с четырнадцати лет. С ней опять случилось что-то очень нехорошее, причём случилось в стенах Дома Иллюзий. Я... подозреваю, — тяжело выдавил Пир, теребя свои пальцы и глядя в пол. — Повторяю, я подозреваю, имело место насилие. Я так не смог выяснить, правда ли, или нет, и кто это сделал, она была слишком напугана и не хотела ничего говорить. Хуже всего, я подозреваю, что это был кто-то из Владык Иллюзий или, может быть, их сыновей, — вздохнул он. — Потому что возможность после обучения остаться в Доме приводила её в куда больший ужас, чем возможность сойти с ума без поддержки приличного камня. Но она так и не призналась, не мог же я на неё давить! Факт остаётся фактом: страх и удушье. Очень может быть, сейчас она это событие, как и то, что произошло с ней в детстве, похоронила глубоко в подсознании. Я с того момента начал за ней внимательно приглядывать, стал её кровником. До недавнего времени, пока в её жизнь не вломился этот проклятый дор Керц, чтобы его Караванщик волоком тащил, мне казалось, всё наладилось. Если говорить о личных качествах, она добрая, ответственная, сочувствующая, самоотверженная. Боится решительно всего вокруг, но у неё столь сильная воля и характер, что об этом почти никто не знает. Она вообще очень скрытная, боится доверять даже кровникам. А ещё слишком эмоционально чувствительная даже для Иллюзионистки; в пятнадцать лет эта девочка умудрилась без памяти влюбиться в портрет в газете. Гор, она не убивала эту мразь, я тебе клянусь, чем хочешь за неё ручаюсь. Она готова была от него на край света бежать, но таким людям не отказывают. Во всяком случае, не те, кто является для них пылью под ногами. К тому же, он в качестве задатка дал ей очень крупный и чистый топаз; это был достойный повод рискнуть. Я бы на её месте тоже рискнул.

— Вот как, — пробормотал я, потому что надо было что-то сказать. — Действительно, не повезло девочке. Может, её кто проклял?

Полученная от Пира информация особой ясности не прибавила. Конечно, я склонен поверить ему, что магистр Шаль-ай-Грас действительно ни в чём не виновата, а просто явилась жертвой обстоятельств. Вот только насколько случайна была эта жертва? Связаны ли хоть какие-то из трёх случившихся с ней бед между собой, или просто Инина за что-то сильно её не любит?

— Глупости, причём тут проклятье, — махнул рукой Пирлан. — Но ты пообещай мне, что докопаешься до сути, ладно?

— А то ты плохо меня знаешь.

— Хорошо, но... я волнуюсь за неё. Она слишком хрупкая, чтобы выжить в одиночестве, и слишком замкнутая в себе, чтобы разделить с кем-то проблемы. Ей бы влюбиться, как следует, в хорошего человека...

— А причём тут я? — не удержался от гримасы.

— Извини, — смутился Пир. — Просто мысли вслух. Хотя у тебя в жизни схожая проблема.

— Пир, хоть ты не начинай копаться в моей душе, — раздражённо огрызнулся. — Её и без тебя хватает, кому перелопатить вдоль и поперёк, только тебя мне не хватало в этой компании!

— Извини, — виновато улыбнулся друг. — Рефлекс воспитателя, не могу ничего с этим поделать. За всех волнуюсь, пытаюсь решать чужие проблемы.

— Бывает, — обтекаемо отозвался я, не желая вступать в полемику. — Черкни записку, к кому в гости подастся твоя проблемная ученица. Есть у меня ощущение, что кое-то в ближайшем будущем пожелает с ней познакомиться, не хочется потом искать её по всему городу.

Лейла

Хар, сдав меня с рук на руки Бьорну, скрылся, так и не ответив ни на один из моих вопросов. Впрочем, вопрос был один и старый: кто такой Хаарам, чьей фамилии не знал, по-моему, даже Пир? Вернее, ответ я получила, но он мало отличался от прежних. И был, если честно, справедливым: откровенность за откровенность. А я не для того так долго и старательно оплетала паутиной иллюзий собственный разум, чтобы пожертвовать всем этим во имя праздного любопытства.

Я, конечно, спорила, что прекрасно смогу прожить в собственном доме, но в глубине души была благодарна кровникам за упрямство. Под крышей огромного дома Берггаренов мне стало спокойней и легче дышать, и сейчас я с наслаждением потягивалась под одеялом. Привычное к гамаку тело поначалу капризничало, но потом признало удобство по-солдатски жёсткой широкой кровати.

Мне всегда нравилось гостить у Бьорна. Наверное, это следствие сиротской жизни, но этот дом я просто обожала, и всегда завидовала другу белой завистью. И мечтала, что когда-нибудь у меня тоже будет такой же дом. И дело было не в его размерах, дело было в семье.

Общинные привычки далёких халейских предков Бьорна вылились в то, что один-единственный дом недалеко от центра города, поглотив соседей, с годами превратился в огромный особняк-поместье, занимающее целый квартал. И в доме этом проживал почти весь клан Берггаренов; по традиции, сыновья селились поближе к родителям, или вовсе приводили жён в родительский дом, и только дочери отправлялись в семьи мужей. У нас когда-то царили подобные порядки, но сейчас все старались обзаводиться своим жильём, причём подальше от родного дома. А Берггарены продолжали традиции предков.

В этих стенах всегда звенел детский смех, в зеркалах множились отражения фамильных огненно-рыжих кос, и сам воздух был пропитан ощущением дома. Здесь всегда было тепло, уютно, и всегда радовались гостям.

— Привет, Лейла! — дверь с грохотом распахнулась, впуская пятнадцатилетнюю девицу совершенно хулиганского вида с двумя растрёпанными косами.

— Привет, Фьерь, — только и успела ответить я, прежде чем на меня обрушились почти семьдесят килограммов живого веса. — Уйди, медведица, раздавишь! — возмущённо принялась я сталкивать подростка с себя.

Гордая полученным прозвищем, Фьерь позволила себя стряхнуть. Это ей по возрасту пятнадцать, а по росту она выше меня, и продолжает расти. Гены сказываются, в роду Берггаренов мелких нет.

— Это здорово, что ты у нас в гостях, — сообщила она. Почему-то с самого нашего знакомства шесть лет назад Фьерь прониклась ко мне огромной симпатией и доверием. — А ты долго планируешь спать? У нас сейчас уроки верховой езды, я хотела тебя позвать.

— Да я та ещё всадница, — не удержалась я от улыбки.

— Ну и ладно, на корде погуляешь. Или ты собираешься весь день в кровати проваляться? — она удивлённо вскинула брови.

— Да я как-то не задумывалась, — весело хмыкнула. — Теперь-то уже вряд ли.

Понукаемая непоседливой девчонкой, я поспешно оделась; благо, чтобы натянуть штаны и рубашку много времени не нужно. Обрадованная Фьерь ухватила меня за руку и поволокла на буксире к выходу, чтобы прямо в дверях столкнуться с ещё одним посетителем.

— Ой! — звонко воскликнула будущая грозная воительница, с недовольным видом потирая лоб. — Ой! — уже с другой интонацией произнесла она, рассмотрев, в чьё могучее плечо с разгона влетела. — Доброе утро, деда! — взвизгнула Фьерь, повисая на шее высокого статного мужчины, возраст которого выдавала лишь абсолютно седая шевелюра, собранная в короткую косицу, да россыпь морщин вокруг глаз и губ, придававшая и без того суровому лицу налёт грубой жестокости. Не свойственной, впрочем, этому всемирно известному полководцу. — Ты уже вернулся?!

— Нет, я ещё в Сионе, — с абсолютно серьёзным лицом качнул головой мужчина, чем вызвал ещё одну волну радостного звонкого хохота.

— Гар Оллан, доброе утро, — вежливо поздоровалась я на халейский манер. Почему-то я просто не могла заставить себя употребить в разговоре с этим человеком иные обращения. Мужчина чуть усмехнулся одними губами, и ответил:

— Здравствуй, Лейла. Хорошо, что ты уже проснулась, сэкономим время.

— То есть? — похолодела я. Мне почему-то показалось, что сейчас он велит собирать свои вещи и убираться восвояси.

— А как же верховая езда? — обиженно протянула Фьерь.

Тебя я не задерживаю, — вскинул брови генерал, и девочка, лишь грустно вздохнув, без возражений удалилась. — Пойдём, нас уже ждут.

— Кто? — не удержалась я от вопроса, мучимая противоречивыми эмоциями. С одной стороны, облегчение: меня явно не собирались никуда выгонять, и вообще генерал был настроен довольно благодушно. А с другой... слишком велика честь, чтобы сам Оллан Берггарен куда-то меня сопровождал!

— Его Величество, — пожал плечами мужчина с таким видом, будто сообщал прогноз погоды на завтра.

— Зачем я ему?! — испуганно пробормотала я.

— Ему интересно посмотреть на ту, кто по завещанию его родственника станет наследницей доррата Керц, — вновь пожал плечами генерал. — Да не пугайся так, — вновь скупо улыбнулся он. — Это неофициальная встреча без лишних ушей.

— А почему вы...

— Потому что ты кровница моего сына и гостья моего дома, — терпеливо пояснил Берггарен. — Не могу же я бросить тебя в такой паскудной ситуации, — прямолинейно сообщил он.

— Спасибо, — с трудом выдавила я.

— Пока не за что, — отмахнулся генерал, распахивая очередную высокую двустворчатую дверь и пропуская меня вперёд.

В небольшой уютной гостиной, оформленной в сдержанных бело-голубых тонах, Разрушитель смотрелся чужеродным элементом, жутковатой одинокой кляксой.

Обернувшись на звук шагов, он наткнулся взглядом на хозяина дома и, опираясь на подлокотник, поспешил встать.

— Господин генерал-лейтенант, честь для меня, — Дагор с видимым трудом выпрямил спину, вытянувшись по струнке.

— Вольно, подполковник. Это для меня честь принимать вас в своём доме, — неожиданно возразил Оллан. — Жалко только, при таких обстоятельствах.

— Я прибыл...

— Да, я в курсе. Хорошо, что именно вы занимаетесь этим делом; у него есть шанс быть рассмотренным непредвзято. Пойдёмте, воспользуемся моим экипажем, негоже заставлять Его Величество ждать.

И, подавая пример, генерал решительным уверенным шагом двинулся к выходу, не делая попыток завести светскую беседу ни со мной, ни с Разрушителем. Впрочем, я бы удивилась, если бы гар Оллан Берггарен вдруг заразился от кого-то многословностью, улыбчивостью и чуткостью. По всем рассказам и моим немногочисленным личным наблюдениям это был суровый грубоватый воин, прирождённый боец и защитник. За ним вся его огромная семья была как за могучим утёсом — защищающим от ударов бури, но не делающим даже попытки морально поддержать в минуты душевной слабости и сомнений. Рядом с ним было безопасно, но одиноко, и этого молчаливого мужчину, бесконечно уважая, побаивались даже собственные дети. Что уж говорить о посторонних, чужих людях? Одна только миниатюрная пухленькая очень добрая женщина, его жена Лайали, немного смягчала характер мужа.

За всё время дружбы с Бьорном я видела генерала Оллана от силы пару раз, и то мельком: он никогда не баловал своих детей излишним вниманием, предпочитая семейному уюту службу. И теперь чувствовала себя очень неловко, когда мне вдруг в столь прямолинейной манере дали понять, что генерал планирует меня защищать. И подобная новость совсем меня не радовала.

Значит, ситуация действительно настолько серьёзная, что он нашёл уместным вмешаться. Значит, теперь мне ещё внимательнее надо следить за каждым своим шагом, чтобы оправдать оказанную честь — протекторат самого Оллана Берггарена. Потому что подвести его было страшно. Не из опасений мести или какой-то расплаты; просто тень презрения и разочарования в глазах этого человека способна втоптать в грязь и более самоуверенного и сильного индивида, что уж говорить обо мне?

О том, куда мы сейчас движемся, и с кем мне предстоит встретиться, я старалась не думать. Впрочем, получалось плохо. Одна за одной передо мной вставали безрадостные картины собственного ближайшего будущего.

Я с детства опасалась людей, обличённых большой властью. Позже поняла, что опасение моё было более чем обоснованным: власть развращает, застит глаза и выедает сердце. Поэтому я не то что не гналась за богатыми влиятельными людьми высокого происхождения, но бежала от них как от чумы. Исключением был разве только Бьорн и его семейство, но они привлекали меня отнюдь не деньгами и связями, а тем, что были семьёй. Болтая с непосредственной Фьерью или обсуждая что-нибудь девичье с Тарьей, двоюродной сестрой Бьорна, я могла хоть ненадолго почувствовать себя частью того единого организма, каким был клан Берггаренов.

Рыжая помойная кошка, жалкая простолюдинка в потёртых штанах; у меня не было никакого права не то что общаться с Его Величеством, а просто ступать на территорию Полуденного Дворца.

Тревога, даже почти страх, окутала всё моё существо. Я поняла, что ещё немного, и такими темпами я лягу с очередным приступом удушья прямо посреди дворцового коридора. Впрочем, выход из ситуации нашёлся быстро.

Не задумываясь, я отдалась на волю собственных иллюзий, позволяя чарам лечь поверх нервного кокона моих эмоций, спеленать их, свернуть и спрятать в глубь моего "я".

Генерал Берггарен быстрым чётким шагом, за которым едва поспевал не только хромающий сыскарь, но и вполне двуногая я, маршировал по коридорам в сторону выхода. Попадающиеся навстречу слуги и родственники привычно шарахались в стороны. Причём ни те, ни другие не тратили время на приветствия; насколько помню из рассказов Бьорна, привлечь внимание спешащего гара Оллана было не только сложно, но и опасно, если угораздит попасть под горячую руку.

Такой процессией мы пересекли холл. Всё так же не оглядываясь, Берггарен толкнул тяжёлую входную дверь, выходя наружу. На всякий случай выставив руки, чтобы не сильны пришибло, я всё-таки успела прошмыгнуть следом, а идущий за мной Разрушитель без особого труда удержал дубовую махину.

Остановился гар Оллан только возле тяжёлого крашенного в чёрный цвет экипажа без гербов, скорее напоминавшего какую-то боевую машину, чем мирное транспортное средство. Своей же рукой открыл дверь и обернулся, галантно предлагая мне руку. Растерянность от неожиданной вежливости генерала пропала быстро, стоило обнаружить отсутствие привычной лесенки. Учитывая, что пол экипажа находился чуть ниже моего пояса, предложенной помощи могло и не хватить.

Произошедшую со мной за время пути перемену генерал встретил намёком на снисходительную усмешку и внимательным взглядом, но и только.

Кое-как вскарабкавшись в полутёмное нутро экипажа, я вспомнила о Разрушителе и поспешно обернулась, чтобы помочь. Запоздало сообразив, что вряд ли мужчина согласится эту самую помощь принять, обнаружила, что со своей проблемой сыскарь вполне способен справиться самостоятельно. Ухватившись за какие-то выступы верхнего края низкого дверного проёма, он легко подтянулся и втолкнул себя внутрь машины; я едва успела отступить, освобождая место. К моему удивлению, генерал попал внутрь тем же маршрутом и, устроившись напротив меня и Разрушителя на жёсткой лавке, легко постучал по перегородке, отделявшей нас от водителя. Экипаж тронулся с места, плавно ускоряя ход.

— Гар Оллан, разрешите задать вопрос? — поражаясь собственной храбрости, проговорила я. Впрочем, храбрость эта тоже была частью иллюзии. Генерал кивнул, чем несколько меня приободрил. — А почему у вас такой странный экипаж и вход в него?

Я ожидала, что ответят мне неодобрением или недовольством, но оба мужчины неожиданно весело усмехнулись.

— Это не экипаж, Лейла, — с шокировавшим меня благодушием пояснил генерал. — Точнее, не совсем. Это старый, времён начала войны, бронеход "Аяс-4.2". Защищённая машина высокой проходимости.

О бронеходах я слышала, причём от Бьорна. Они были как-то защищены и от магии, и от прочих угроз. Не получившие широкого распространения ввиду высокой стоимости, эти тяжёлые самоходные машины тем не менее продолжали использоваться курьерами и командным составом, гарантируя быстрое и относительно безопасное передвижение.

— А почему такой странный способ входить внутрь?

— Один из дефектов конструкции, — тихо ответил вместо внезапно замолчавшего и погрузившегося в себя генерала Разрушитель. — Там была очень ненадёжная выкидная лестница. Она, как правило, отваливалась в первые месяцы эксплуатации. В полевых условиях не до починки, так что приспосабливали или верёвочные лестницы, но они тоже не слишком удобны, или плевали на ремонт и забирались вот так на руках.

— Почему "была"?

— Это старая модель, наверное, уже списанная, — пожал плечами Разрушитель, и на этом разговор завершился.

Генерал молчал, глубоко погружённый в свои мысли. Сыскарь тоже не стремился поболтать, иногда бросая на меня странные, не то настороженные, не то неприязненные взгляды. О чём он думал, я бы очень хотела узнать, потому что от этого могла зависеть моя судьба. Но спрашивать было глупо, поэтому я уставилась в небольшое застеклённое кривоватое окошко, кажется, врезанное уже по воле нынешнего хозяина. Тем удивительней была небрежность, с которой выполнили работу.

В тишине откуда-то из-под иллюзий начало сочиться беспокойство, вызывая у моей нынешней маски не страх, а раздражение.

Закусив от усердия губу, я вплотную взялась за собственное самочувствие и облик; благо, сейчас было на это время.

Дагор

Чем дальше, тем больше странных и необычных обстоятельств вскрывалось в этом деле.

Выяснилось, что Тай-ай-Арсель был убит без применения магии. То есть кто-то с впечатляющим хладнокровием и настораживающей сноровкой выпотрошил мужчину под прикрытием иллюзии, или и вовсе где-то в другом месте. Не было ни следов от каких-то зелий в крови, не было следов борьбы или сопротивления, хотя эксперт настаивал, что потрошили его ещё живого. Почему он при этом не дёргался и не бился, было совершенно неясно. Впрочем, по заключению какая-то магия всё-таки могла иметь место, только следы её аккуратно подчистили, да и дурманы, не определяемые никакими средствами уже через пару часов после смерти, никто не отменял.

В общем, очень сложно было поверить, что подобное могла совершить эта девушка.

Нет, я не проникся её "положительностью" и не был до глубокой жалости тронут печальной историей магистра Шаль-ай-Грас. В конце концов, с Иллюзионистами никогда нельзя быть ни в чём уверенным. Я потому и не люблю связываться с магами этого направления: в них никогда не поймёшь, где кончается очередной слой масок и начинается надёжно запрятанная под ними личность. Из этого правила единственным исключением всегда был Пир, но и то потому, что мы были знакомы с раннего детства, до проявления у обоих дара.

Был один основной и очень серьёзный аргумент за то, что не рука этой девушки оборвала жизнь дора Керца. Ей просто негде и некогда было научиться той филигранной точности, тому изящному профессионализму, с которым были нанесены увечья. Чувствовался огромный опыт, причём опыт не мясницкой работы, а именно палаческой практики. И это было не моё мнение, а цитата из официального заключения. Я мог допустить, что эта девочка не так проста, как кажется на первый взгляд или представляется по рассказам Пирлана. Но что добрый десяток из своих двадцати пяти лет она посвятила искусству резьбы по живому материалу, — это вряд ли. Это уже паранойя и нежелание разбираться подробнее.

Но девочка была интересная, что есть — то есть, и если не убийцей, то соучастницей вполне могла быть. И секретов, и примечательных особенностей полно, начать хотя бы с силы её дара. Он по всем признакам просто не мог быть ненаследственным, такое не появляется на ровном месте, и даже не во втором поколении. Так почему не нашлись её родители? Впрочем, вполне могло случиться, что мать нагуляла её от потомственного мага, но в это почему-то не верилось.

А чего стоил набор её кровников! Мне бы хватило одного Хаарама после всего того, что я успел о нём выяснить. Что уж говорить о сыне Оллана Берггарена, да ещё при этом маге-Материалисте!

Хотя, мог бы в нашу единственную встречу сразу опознать знаменитую кровь в этом Бьорне; отпрысков великого рода сложно с кем-то спутать. Меня оправдывало только то, что в тот момент я был слишком занят другими мыслями, и уж точно не ожидал повторной встречи с кем-то из этой дружной компании.

Так что утром, когда свыше пришёл приказ прибыть для доклада к Его Величеству и прихватить с собой наследницу Тай-ай-Арселя, я чувствовал себя весьма неловко, вторгаясь под крышу столь уважаемого мной дома. А уж когда в гостиную, куда меня для ожидания сопроводил один из слуг, решительно шагнул сам генерал Оллан Берггарен, окончательно растерялся.

Впрочем, с трудом поспевавшая за широким шагом высокого мужчины магистр Шаль-ай-Грас тоже выглядела весьма смятенной. Когда Иллюзионистка увидела меня, на её лице удивление смешалось со страхом и, как мне показалось, некоторым облегчением.

Я, наверное, никогда уже не привыкну к общению с магами Иллюзий. Этим надо заниматься в молодости, а не в сорок лет судорожно навёрстывать упущенное. Всю дорогу мне было не до разглядывания спутников, я был полностью сосредоточен на собственной проклятой ноге и необходимости поддерживать заданную генералом скорость передвижения. А вот когда возле экипажа я вновь оглядел магистра, к увиденному я оказался не готов, хотя и сумел сохранить лицо. Пришлось напомнить себе, что передо мной не просто молодая девушка и жертва обстоятельств, но опытный и сильный Иллюзионист.

На улицу вышла совсем не та женщина, которая вбежала в гостиную вслед за генералом. Причём изменения оказались настолько кардинальными, что я едва поборол желание проверить единственным доступным способом: разрушением чужой магии.

Если сама Лейла была на вид очень тёплой, солнечной и живой, с ласковой улыбкой и лучистыми зелёными глазами, то занявшая её место женщина оказалась полной противоположностью этого образа. Вьющиеся мелким бесом рыжие волосы сменили свой оттенок на благородную медь, а буйные кудри — на мягкие локоны. Черты и форма лица стали строже, выпрямился в соответствии с идеальными пропорциями чуть курносый нос, золотистые веснушки на загорелой коже сменились холодным алебастром чистой кожи. И даже яркая зелень глаз уступила место холодному бесстрастному металлу. Изменилась фигура, изменились повадки, изменилась одежда; и если прежнюю магистра Шаль-ай-Грас мне было психологически трудно в чём-то подозревать, то при виде нынешней я засомневался, так ли уж она безгрешна? Потому что от этой суровой леди со взглядом опытной сотрудницы Царской Охранки я мог ожидать чего угодно, вплоть до организации заговора с целью захвата трона.

Вот за это я не люблю Иллюзионистов. Да и не только я.

Лейла

Можно было бы назвать это везением, если бы не сопутствующие обстоятельства. Полуденный дворец был уже второй уникальной достопримечательностью нашего города, закрытой для широкой общественности, которую мне довелось посмотреть. Ансамбль из этих четырёх дворцов, расставленных по сторонам света, был признан одним из величайших чудес мира, и вполне заслуженно. Если Рассветный и Закатный, резиденции дальних родственников правящей семьи, были чем-то похожи, то Полуночный и Полуденный отличались, как... день и ночь.

Полуденный был домом правящей семьи. Причём именно домом; там не устраивались пышные празднества, там обитали только те, кого царь или царица наделяли таким правом лично, а не по заслугам предков, и это была высокая честь — покои в Полуденном дворце. И, с трепетом ступая на песчаного цвета ступени крыльца, сбегающие к подъездной дорожке, я на мгновение напрочь забыла об истинной цели своего визита и всех своих бедах. В голове вились только строчки из многих баллад и поэм, посвящённых красоте этого изящного и миниатюрного по сравнению с "коллегами" строения.

Полуденный дворец звался Домом Солнца, Небесной Чашей, Храмом Света, Очами Зимы и многими другими столь же громкими и почти безликими, как я теперь понимала, именами. Тонкий, невесомый, он казался почти прозрачным на фоне окружающего пышного сада. "Кружевная салфетка, сплетённая из солнечных лучей", — так говорил о нём один из великих поэтов прошлого. Светлое дерево, янтарь, авантюрин, жёлтый и розовый мрамор утопали в зелени живых цветов, заполонивших коридоры дворца настолько, что он весь казался продолжением сада. Я ступала следом за генералом Олланом, и не могла сдержать детского восторга, охватывавшего меня при взгляде по сторонам. Лишь где-то на периферии сознания кружилась иронично-печальная мысль, что теперь я умру если не счастливой, то по крайней мере более умиротворённой, зная, что в этом мире существует подобная живая красота, созданная руками простых смертных. Я и сама не заметила, когда мой прежде тёмно-зелёный строгий иллюзорный наряд, прятавший под собой домашние серые штаны, сменился на что-то яркое и невесомое под стать моему впечатлению от окружающей обстановки.

Немногочисленные встречные окидывали нашу процессию любопытными взглядами, или вовсе игнорировали, двигаясь по своим делам. Задерживать нас или расспрашивать о цели визита явно никто не собирался.

Недолгий путь завершился в практически пустой просторной светлой приёмной с удобными диванчиками вдоль стен. Край одного из них, углового, занимала пожилая (судя по сложенным на трости рукам) женщина в густой вуали. Кажется, она дремала сидя, и при нашем появлении даже не вздрогнула. Кроме неё в приёмной был всего один человек: за внушительным столом на фоне обширной картотеки-стеллажа сидел сухощавый абсолютно лысый мужчина средних лет, занятый какими-то записями. При нашем появлении он вскинулся, с некоторым недоумением посмотрел на генерала и на нас за его плечами, поднялся из-за стола и коротко поклонился.

— Господин Берггарен? — вопросительно приподнял безволосые брови секретарь. — Прошу прощения, но Его Величество в данный момент...

— Насколько мне известно, Его Величество сейчас ожидает следователя Зирц-ай-Реттера и магистра Шаль-ай-Грас, которую я сопровождаю. Вернее, начнёт ожидать минут через пять, — невозмутимо произнёс генерал. Цепкий взгляд блеклых глаз секретаря сначала прошёлся по сыскарю, потом по мне. Мужчина кивнул и, постучав в большую двустворчатую резную дверь, возле которой располагался его стол, выждал несколько секунд, после чего бесшумно скользнул внутрь.

Обратно секретарь вернулся очень быстро.

— Пожалуйста, присядьте. Его Величество примет вас с минуты на минуту, — секретарь жестом указал на диванчики и вернулся к своим делам. Я послушно присела, а мужчины предпочли остаться на ногах.

Я озадаченно покосилась на старушку, которую все почему-то игнорировали. Женщина выглядела странно. Тёмно-зелёная вуаль, прижатая простым медным обручем, состояла из нескольких больших платков и была настолько плотной, что я не представляла, как можно сквозь неё что-то видеть. Из-под накидки торчал только край очень длинной чёрной юбки и кисти рук со всё той же тростью. Решив, что это совершенно не моё дело, я отвернулась от необычной посетительницы, а то моё пристальное внимание уже становилось неприличным.

Долго ждать нас не заставили. Дверь открылась, и из кабинета вышел обаятельный мужчина с коротко остриженными светло-рыжими, выгоревшими на солнце волосами. Одет он был просто и небрежно, в традиционный наряд белого цвета из обыкновенного полотна.

Я глянула на него мельком и поспешила быстро, но так, чтобы это не показалось нарочитым, отвести глаза. Я узнала его, но очень не хотела, чтобы он узнал меня. Хотя и понимала бесплодность подобной надежды; даже если секретарь не назвал в его присутствии наши имена, я ещё не доросла до того уровня, чтобы спрятаться от одного из Владык Иллюзий.

Как все Иллюзионисты, он избегал личин тогда, когда можно было без них обойтись. Чем старше, опытнее и сильнее маг, тем щепетильней он относится к выбору масок. И тем сложнее отличить его новую маску от истинного лица; меняются выражения и настроения, но общий облик остаётся прежним. Иллюзионистам масштаба Кабира Тмер-ай-Рель не обязательно менять внешность, чтобы создать нужное впечатление у окружающих.

Он скользнул по нашей компании взглядом, ни на ком не задерживаясь, и кивком обозначил приветствие. Когда Владыка Иллюзий покинул тишину приёмной, секретарь пригласил нас в кабинет.

Кабинет был под стать всему дворцу. Такой же просторный, полный света и воздуха. Огромный Т-образный стол, заваленный какими-то географическими картами и документами, занимал добрую треть пространства. Кроме него в нишах притаился ряд шкафов с резными дверцами, и... макеты. Несколько кораблей, настолько аккуратно и тонко выполненных, что казались чудесным образом уменьшенными настоящими большими кораблями; какая-то страхолюдная образина, смутно похожая на привезший нас сюда бронированный экипаж. А в двух больших витринах у окна и вовсе были построены какие-то сражения на местности.

Увлечённая созерцанием, я не сразу обратила внимание на хозяина кабинета, стоящего возле одного из шкафов с пухлой потрёпанной папкой в руках. Очнулась только от голоса генерала Берггарена.

— Доброе утро, Ваше Величество.

Опомнившись, поспешила изобразить глубокий поклон, осторожно разглядывая человека, которого при благоприятных обстоятельствах вряд ли когда-нибудь увидела бы на расстоянии меньше сотни метров.

Знакомое каждому гражданину Флоремтера, да и не только, лицо сложно было не узнать. Вот только газеты, как оказалось, были бессильны передать очень многое.

Например, я до сих пор не задумывалась, что Его Величество не уступает в росте и остальных измерениях генералу. Даже, кажется, несколько выше. А ещё, зная, что Его Величество рыжий, я не ожидала, что он рыжий настолько. Я всегда думала, что моя шевелюра яркая, но в сравнении с этим огненно-оранжевым безобразием я была натуральной бледной молью. У царя же даже веснушки на лице были как капли яркой краски.

А следом за впечатлением от облика монарха меня настиг шок ещё одного открытия. Я вдруг обнаружила, что одета в свои собственные потёртые старые штаны. Да не только штаны; иллюзия сползла с меня, как сгоревшая на солнце кожа с носа бледного сионца. А рефлекторно попытавшись восстановить её, я с ужасом обнаружила, что не могу этого сделать. Вообще ничего не могу сделать. Ставшая за годы жизни привычной, магия просто отказывалась меня слушаться. Сила никуда не делась, она разливалась в воздухе, но высокомерно меня игнорировала и в руки не давалась.

— Оллан, а ты-то что тут делаешь? — прозвучал заданный глубоким сильным голосом вопрос. — Да выпрямитесь вы уже, неудобно ведь, — в голосе послышалось раздражение, и я поспешила разогнуться.

— Госпожа Шаль-ай-Грас — кровница моего сына и гостья моего дома, — невозмутимо ответил генерал.

— И, конечно, ты не мог вот так просто отправить её в пасть пустынного барса, — продолжил Его Величество, с видимым интересом разглядывая попеременно то меня, то Разрушителя. — Даже в таком достойном сопровождении, — он задумчиво склонил голову перед хмурым сыскарём. Жест, в исполнении Его Величества означающий исключительное личное уважение. Есть повод задуматься. — Не пугайся, девочка, — вдруг улыбнулся, пристально вглядываясь в моё лицо, царь. — Твоя магия в порядке, просто не действует в моём присутствии. Врождённый дар правящей семьи; он не то чтобы скрывается, просто не афишируется.

Я машинально коротко поклонилась, демонстрируя понимание предупреждения.

Панибратская манера разговора и несерьёзная расцветка могли сбить с толка только в первый момент; взгляд Его Величества оказался очень тяжёлым испытанием. Я вдруг поняла, что дор Керц по сравнению с этим мужчиной выглядел мелко и несолидно. Потому что против цепкого холода Тай-ай-Арселя здесь были власть и знание. Этот взгляд выворачивал наизнанку разум и душу, и я откуда-то точно знала, что спрятать что-то от этого человека совершенно невозможно. Во всяком случае, не для меня.

Один раз случайно столкнувшись с царским взглядом, я поспешила отвести глаза, признавая полную свою капитуляцию. Боюсь даже предположить, как живётся супруге этого человека под таким давлением! Впрочем, может быть, они друг друга стоят? Царица редко появлялась на людях, или, по крайней мере, делала это в тайне от газет. И если лицо Его Величества примелькалось даже мне, то её облик я вот так сходу вспомнить не могла.

— Так вот, значит, кому Дайрон завещал свой титул, — задумчиво проговорил Его Величество после короткой паузы. — Жестоко. Но на него похоже, — хмыкнул царь. — Ну и каково быть наследницей самого богатого доррата страны?

— Моего мнения никто не спрашивал, Ваше Величество, — с трудом выдавила я. Почему-то мне казалось, что, несмотря на всю свою проницательность, царь вряд ли поверит, что я не горю желанием связываться с этим "подарочком".

— А если бы спросили?

— Я бы отказалась, — уже увереннее, но всё ещё не рискуя поднять взгляд выше ворота лазоревой рубахи, ответила я.

— Я почему-то так и подумал. Что ж, наследство — это всё-таки не приговор, от него вполне можно отказаться. Но ты уверена, что хочешь этого? У тебя есть чуть меньше года для раздумий. А там, может быть, роль богатейшей женщины страны понравится? — в голосе Его Величества сквозила ирония и... сочувствие?

— Благодарю за доверие, но, если возможно, я бы хотела поскорее отказаться от этой чести.

— А что так?

Кажется, он прекрасно знал все мои мотивы, но предпочитал добиваться оглашения их вслух.

— Рожей не вышла, — не удержалась от прямолинейности я, отчаянно смущаясь.

Я чувствовала себя крайне неловко в этом месте и перед этим человеком. Царь — это не бог, но для большинства обывателей он ближе к ним, чем к обычным людям. Существует, обладает реальной властью, иногда его даже можно увидеть во плоти, пусть и издалека. И совершенно непонятно, чем может закончиться непосредственное столкновение с этим существом. Поэтому хотелось поскорее оказаться за пределами прямого царского взгляда, а построение сложных словесных конструкций казалось совершенно запредельным умением. Чем короче и точнее я буду выражать собственные мысли, тем скорее меня отсюда отпустят.

— Ну, это уже кокетство, — неожиданно легко и весело рассмеялся Бирг Четвёртый. — Вполне милая мордашка. Но тем лучше; скромность и самокритика на вершине мира не в почёте. Если не хочешь думать, то вот, — он подошёл к столу, поднял с него тонкую стопку листов и выбрал из них нужный. — Можешь подписать прямо сейчас, и по крайней мере по этому вопросу тебя оставят в покое.

Лист плотной гербовой бумаги лёг мне в ладони, и я, хмурясь, вчиталась в строчки, написанные безукоризненным каллиграфическим почерком. Собственно, ничего сложного в документе не было, простой отказ от наследства. От моего имени со всеми данными.

Я подняла растерянный взгляд на царя, но тут же вернулась обратно к бумаге. Ещё не хватало свои глупые подозрения высказывать вслух! Ещё воспримут их как обвинения, и тогда меня отсюда уведут под конвоем...

— Мне, конечно, лестно казаться пророком и великим манипулятором, — со смешком ответил царь, собственноручно протягивая мне письменные принадлежности. — Но я просто предусмотрел все варианты, включая твоё горячее желание незамедлительно вступить в права владения, — он тряхнул оставшейся в руке стопочкой.

Мне снова стало стыдно за недостойные мысли, которые приходится читать этому могущественному человеку в моей непутёвой голове, без поддержки привычных масок окончательно запутавшейся в ощущениях.

— Кроме того, приношу извинения за действия своего кузена, втянувшего тебя в эту историю, — продолжил добивать меня Его Величество, забирая из дрожащих рук подписанную бумагу.

— Ничего страшного, — неуверенно промямлила я, гипнотизируя узорчатый паркет на полу.

Передо мной. Извиняется. Царь. Я сплю, или просто сошла с ума?

Великая Инина, чем я заслужила столь пристальное твоё внимание?! Я прекрасно обошлась бы и без этих извинений, и без всей этой истории!

— Господин подполковник Зирц-ай-Реттер, надеюсь, ты согласишься со мной, что это дитя невиновно в смерти Дайрона? Да и вообще непричастно к его тёмным делишкам.

— Если даже Вы, Ваше Величество, в этом уверены, то кто я такой, чтобы спорить? — с коротким поклоном ответил Разрушитель.

— Ох уж мне эти упрямцы. Спорить не будет, а по допросам девочку затаскает, — с неожиданной ворчливой брюзгливостью ответил царь. — Оллан, тебя там не ждут на заседании генерального штаба, нет? — в той же манере обратился Его Величество к генералу. — Ты понял, что твою подопечную я не съем, и даже не покусаю. Так что можешь идти, а мы здесь подробнее обсудим дело, которое тебе не будет интересно.

— Как прикажете, Ваше Величество, — невозмутимо поклонился Берггарен и, лёгким кивком простившись с нами, вышел за дверь.

— Ну, вот. С формальностями покончено. А теперь присаживайтесь, и рассказывай, что удалось выяснить о личности и действиях неизвестного благодетеля, избавившего этот мир от моего любимого кузена.

В рассказ Разрушителя я не вслушивалась. Не то чтобы мне было неинтересно узнать, как продвигается дело, стоившее мне такого количества нервов. Просто в данный момент у меня были дела поважнее, чем интерес к пусть и важному, но единственному событию.

Внимание царя схлынуло как море во время отлива, оставляя ощущение тяжелейшей усталости и обнажённую душу со всеми корягами и кавернами, скрытыми до поры водой.

Личность любого человека представляет собой многослойный кокон. Как шелкопряды, мы окутываем себя тонкими паутинками мыслей, представлений, ощущений, привитых правил и поставленных целей. А Иллюзионисты, даже не проявленные, поначалу неосознанно, а потом совершенно сознательно укрепляют этот кокон своей магией. Мы можем сделать из себя что угодно, и это не будет иллюзией в полном смысле слова. Точно так же, как воля любого человека позволяет ему совершать какие-либо поступки, наша воля подкрепляется нашей же магией, позволяя привыкнуть, перетерпеть, не сойти с ума от постоянного перестроения собственного "я" и представлений об окружающей действительности.

А сейчас этот кокон медленно осыпался, слой за слоем, вытаскивая на поверхность то, что, казалось бы, давно и надёжно похоронено или вовсе перестало существовать.

Отчаянно цепляясь за осколки своей брони, казавшейся такой прочной и нерушимой, я всё глубже погружалась в недра того, с чем боялась или просто не хотела встречаться.

— Ладно, хватит на сегодня, — вдруг оборвал разговор Его Величество, и я поймала на себе его внимательный и заинтересованный взгляд. — Подполковник, зайди ко мне завтра в это же время, один. И вот ещё что, проводи госпожу магистра домой. Мне кажется, она плохо себя чувствует.

Как во сне я машинально попрощалась и, придерживаемая за локоть озадаченным Разрушителем, вышла из кабинета.

Это было ощущение сродни глотку воздуха для утопающего. В голове слегка зашумело, магия закружила меня пьянящим водоворотом. Судорожно, почти в отчаянии я принялась поспешно окутывать себя слоями привычной защиты. Гораздо более топорной, чем утраченная; невозможно за несколько минут восстановить то, что копилось годами. Сейчас на подобную медитацию не было ни сил, ни времени. Надо было для начала хотя бы взять себя в руки, добраться до дома, и там уже заняться своим состоянием.

Очнулась я сидящей на диванчике со стаканом воды в руке. Надо мной, аккуратно придерживая за плечо, стоял сыскарь, а рядом, сжав сухими пальцами запястье, сидел секретарь. Именно его сочувственный взгляд был первым, на чём я смогла сфокусироваться.

— Простите, я... немного ушла в себя, — смущённо проговорила я, не зная, перед кем чувствую себя более виноватой, перед Разрушителем или перед незнакомым пожилым мужчиной.

— Ничего страшного, дитя, — мягко проговорил секретарь. — С Иллюзионистами такое часто там случается, — он кивнул на дверь царского кабинета. — Но не переживайте, ещё ни один от этого не умер и не повредился рассудком, скоро всё восстановится. Уж очень надолго он вас у себя задержал. Обычно молодых Иллюзионистов старается побыстрее отпускать, — пояснил мужчина в ответ на мой удивлённый взгляд. — Выпейте воды, там лёгкое успокаивающее и укрепляющее зелье, вам сейчас нужно.

Я кивнула и послушно осушила бокал. В конце концов, глупо ожидать, что меня отравят в царской приёмной. Кому это надо?

— Спасибо, — пробормотала я. От воды ли, или от зелья, но в голове действительно стало понемногу проясняться.

— Пойдёмте? — осторожно предложил Разрушитель, галантно предлагая мне локоть. На гордость сил не было, поэтому я позволила себе маленькую слабость и с удовольствием приняла помощь, крепко уцепившись за сыскаря.

Мы двигались к выходу вполне уверенно; то ли мой спутник сумел запомнить дорогу, то ли и до этого неплохо её знал. Присутствие сильного мужчины рядом естественным образом, на инстинктивном уровне, дарило ощущение защищённости и спокойствия. Очень неожиданного, учитывая личность этого самого мужчины. Рядом с моими кровниками такие ощущения были привычны, но господин подполковник не относился к их числу. Более того, он был Разрушителем, магом самого зловещего и страшного направления. И тем более неожиданным оказалось для меня собственное доверие к практически постороннему человеку. Неужели та моя детская влюблённость не прошла даром? Или, может быть, я зря себя накручиваю, и мне было бы сейчас достаточно общества любого спокойного уверенного человека?

— Скажите, Дагор, а господин Тай-ай-Арсель был кровным родственником Его Величества? — задумчиво поинтересовалась я, когда тишина надоела. Сейчас мы двигались значительно медленнее, чем с генералом Олланом, но я бы не сказала, что меня это расстраивало. За главой рода Берггаренов приходилось почти бежать, а я не люблю так перемещаться. Зато вот скорость прихрамывающего сыскаря оказалась вполне комфортной.

— Насколько я знаю, да. А почему вас это интересует?

— Из-за странной силы Его Величества. Я не припомню за дором Керцем ничего подобного.

— Это не совсем врождённая способность, — слегка пожав плечами, ответил мужчина. — Точнее, какие-то специфические магические способности в царской семье есть, но они мало отношения имеют к тому, с чем вам пришлось столкнуться. Эти силы проявляются только у правящей четы и наследника после официальных церемоний венчания на царство. Какой-то сложный защитный механизм; на них нельзя воздействовать даже опосредованной магией и артефактами, только немного действует магия исцеления. Это создаёт определённые неудобства бытового характера, но имеет свои плюсы.

— То есть, и царица, и царевич вот так же воздействуют на окружающих?

— Значительно мягче, — качнул головой Разрушитель. — У Его Величества данное качество накладывается на характер и врождённое умение читать в душах и чувствах людей. Кажется, за столько лет он уже не просто чувства, но мысли начал видеть.

— Как ему, должно быть, одиноко и тяжело живётся, — задумчиво проговорила я.

— Кто-то с вами не согласится, — тихо хмыкнул сыскарь. — Но вы поступили мудро, отказавшись от такого наследства.

— Мне кажется, или моя мудрость вас разочаровала? — я, не удержавшись, покосилась на суровый профиль Разрушителя, но понять что-то по его вечно нахмуренным бровям не смогла. А через пару мгновений вообще поймала себя на мысли, что уже вполне откровенно и не совсем прилично любуюсь прямыми строгими чертами его лица. Что-то в нём было общее с так любимыми мной Берггаренами; надёжная монументальность, что ли? Не люди, — неприступные скалы, безразличные к ударам стихии. Да и вообще, Дагор был из тех мужчин, которых действительно украшают шрамы. Не потому, что следы старых ран могут действительно быть красивыми, а просто потому, что они уравновешивают внутреннее содержимое и внешний облик. Скала, рассечённая глубокими трещинами, смотрится естественней, чем идеально гладкий монолит.

— Скорее, в очередной раз удивила, — он едва уловимо поморщился, а я поспешила отвести взгляд. — С Иллюзионистами с непривычки тяжело общаться. Сложно соотносить факты, поведение, способности и внешний облик. Постоянно качает от одного сложившегося образа к другому.

— С непривычки? А как же Пир? — озадаченно уточнила я и только после этого сообразила, что мой вопрос довольно бестактен. — Извините, это не моё дело, — поспешила одёрнуть себя я.

— Здесь нет никакой тайны, — он пожал плечами. — Пирлан — это исключение, я знаю его с раннего детства, и мы ещё с тех пор дружим. Мне не приходилось разбираться в нём с нуля. А с Иллюзионистами кроме него я начал сталкивать только последние пару лет, и приходится теперь узнавать много нового. Например, я никогда не думал, что влияние силы Его Величества на вас столь разрушительно.

— Мы... срастаемся со своей магией, со своими сказками с самого раннего детства, — улыбка получилась довольно вымученная. — Незаметно оплетаем себя самих и окружающий мир чарами, и когда они начинают рассыпаться, рассыпается собственная личность. Это страшно, — вскользь глянув на собеседника, я неожиданно поймала прямой очень внимательный взгляд. Было в нём что-то непривычное. Понимание?

Коротко кивнув, мужчина первый отвёл глаза, отпуская меня. Почему-то его взгляд сейчас оказывал почти гипнотическое воздействие, неуловимо похожее на воздействие царской силы.

— А как он действует на вас? — освободившись от подавляющей воли Разрушителя, я встряхнулась и поспешила продолжить разговор.

— Да почти никак, — невозмутимо отозвался он. — Эта его сила очень близка роду магии и психологии Разрушителей, — сам того не заметив, подтвердил он моё смутное предположение. — Это в нашей природе, разбирать всё на наиболее мелкие составляющие. Разбивать большое целое на элементы, будь то мысли, люди, чары или даже атомы вещества. Разрушать, — задумчиво проговорил мужчина, и я малодушно не рискнула заглядывать ему сейчас в лицо. Что-то болезненно-личное почудилось мне в его словах, хотя прозвучали они невозмутимо и спокойно.

— Кажется, у нас с вами схожая проблема. Я тоже никогда раньше не сталкивалась с Разрушителями, и разобраться в вас довольно трудно, — неубедительно попыталась пошутить я, но сыскарь неожиданно поддержал моё начинание.

— Это проще. Мы как Материалисты, только наоборот, — хмыкнул он в ответ, и на душе слегка полегчало. Всё-таки, после того потрясения, каким для меня стал визит в царский кабинет, тяжёлые и серьёзные темы для разговоров ничуть не способствовали обретению душевного равновесия.

— Господин следователь, а куда мы идём? — растерянно озираясь, опомнилась я. Местность была незнакомая.

— Я же обещал проводить вас домой, — пожал плечами он. Потом вдруг лицо его приобрело растерянное выражение. — Тайр Яростный, я не сообразил, вас ведь, наверное, нужно доставить в дом к генералу Берггарену?

— Пожалуй, да, иначе Хар с Бьорном меня убьют, а Пир ещё и добавит, — мрачно вздохнула я. Конечно, домой хотелось, но не ругаться же из-за этого с кровниками. Тем более, я вынуждена была признать их правоту: мне сейчас не стоило оставаться одной в пустом доме.

— Ну, разве что пожурят немного, — не согласился со мной Разрушитель. — Сейчас экипаж поймаем, и я вас отвезу.

— Но вам же, наверное, совсем не до того, дел много, — я тут же почувствовала себя виноватой. — Может, я сама доберусь?

— Нет. Я обещал проводить, — с той мужской категоричностью, перед которой я всегда опускала руки, заявил сыскарь. В таких случаях мне было проще согласиться, чем объяснять, почему оппонент не прав. Согласиться, и в случае необходимости сделать всё по-своему. Хотя сейчас мне совершенно не хотелось идти наперекор желанию Разрушителя доставить меня под крышу дома Берггаренов собственноручно, в целости и сохранности, пусть это его желание и было продиктовано чувством долга.

Но согласиться или возразить я не успела, вообще ничего не успела. Меня вдруг накрыло волной дикого, животного ужаса, парализовавшего до кончиков пальцев. И тем страшнее было оттого, что ни одной внятной причины для такой эмоции я не видела.

Зато их явно увидел мой спутник. Мужчина грязно выругался, схватил меня повыше локтя и грубо затолкал в какую — то неглубокую декоративную арку, похожую на замурованную дверь.

А потом я увидела то, чего никогда в здравом уме видеть не желала, да и возможности такой у меня не случилось бы, не явись ко мне за три дня до зимнего солнцеворота дор Керц собственной персоной. Бой. Настоящий, насмерть, а потому короткий и совсем не зрелищный.

Вжавшись в обманчиво безопасный угол за спиной подполковника Дагора Зирц-ай-Реттера, я широко открытыми в ужасе глазами наблюдала, не в силах хоть как-то включиться в процесс. Да, впрочем, я бы и не успела; слишком быстро всё закончилось. Точнее, я потом осознала, что быстро, а тогда каждая секунда казалась бесконечной.

Упираясь обеими ногами в землю, — он не стоял, он будто отталкивал брусчатую мостовую от себя, настолько ощутимое физическое напряжение читалось в монументальной фигуре Разрушителя, — он не смотрел на нападающих, появившихся с обеих сторон улицы. Может быть, даже закрыл глаза; мне было видно только склонённую голову.

С усилием, медленно, тяжело, будто преодолевая нешуточное сопротивление, он развёл руки от плеч в стороны, упираясь в воздух широко раскрытыми ладонями, будто раздвигая невидимые стены. А потом по улице в обе стороны скользнуло зыбкое, невесомое марево, какое бывает над песками в полуденный зной. По ушам ударил жуткий многоголосый срывающийся вой. Так не может кричать живой человек...

Этим звуком меня пробрало до самого позвоночника. Осыпались куда-то все наспех возведённые в царской приёмной щиты, навалились образы и воспоминания. Те, что были глубоко похоронены под иллюзиями, и почти выбрались наружу под безжалостным взглядом Его Величества. Многоголосый предсмертный хрип оказался последней каплей, прорвавшей плотину памяти, и я захлебнулась из последних сил сдерживаемыми рыданиями.

— Лейла! — встревоженно окликнул меня, оборачиваясь, Разрушитель. Подхватил за плечи, настороженно глядя серьёзными карими глазами магографии в старой газете. И я окончательно сломалась под этим взглядом.

Судорожно вцепившись обеими руками в чёрное грубое полотно рубашки, уткнувшись лбом в широкую грудь, я рыдала отчаянно и безнадёжно, как последний раз рыдала над эпитафией этого же самого человека, в сущности, совершенно мне чужого. Пыталась что-то сказать, но сквозь слёзы не сумело протиснуться ни одно слово. Дагор же стоял, осторожно и растерянно придерживая меня за плечи, и явно не понимал, что делать дальше.

Потом, кажется, он то ли что-то вспомнил, то ли просто решился. Неловко обняв одной рукой, мужчина аккуратно прижал меня к себе. Тяжёлая ладонь со странной неуверенной осторожностью легла мне на макушку, медленно скользнула вниз к шее. Чужое, но какое-то удивительно близкое тепло большого и сильного существа окутывало, отгораживало от всех бед и страхов надёжней, чем все иллюзии, вместе взятые.

— Тихо, девочка, всё уже кончилось, — еле слышно прошептал он. — Не плачь, всё хорошо, — и снова тяжёлая ладонь бережно приглаживает мои буйные кудри; уже не так нервно, увереннее. Наверное, потому, что эта мягкая отеческая ласка оказала на меня удивительное исцеляющее воздействие. Буйная истерика с хрипами и подвыванием перешла в тихий исступлённый плач, а потом и он сошёл на нет, сменившись редкими отчаянными всхлипами.

Не знаю, почему Разрушитель не спешил меня отодвигать; наверное, боялся второй серии, и потому терпеливо ждал, пока я возьму себя в руки. А на меня после эмоционального всплеска навалилась слабость и полное безволие. Мне было настолько спокойно и уютно сейчас, что я просто не могла заставить себя отстраниться.

Сколько мы так простояли, и простояли бы ещё, пока у мужчины не кончилось бы терпение, неизвестно, но мой зыбкий островок покоя был разрушен извне.

— Оставаться на своём месте, руки держать так, чтобы... Дагор?! — незнакомый сильный мужской голос вклинился в окружающую тревожную тишину требовательной скороговоркой, но сорвался нешуточным удивлением, опознав Разрушителя. — Тайр Гневный, да что тут у тебя произошло?! — голос приблизился, а я попыталась собрать остатки силы воли и отстраниться. Получилось из рук вон плохо.

— По-моему, это очевидно, — над головой раздался полный сарказма тихий хриплый голос. — Я жестоко напал на группу мирно прогуливающихся вооружённых наёмников.

— Я скорее поверю в это, чем в то, что какой-то идиот попытался покуситься среди дня в километре от Полуденного дворца на твою жизнь, — бодро расхохотался незнакомец. — Девушку-то отпусти, ты её и так небось напугал до полусмерти, — фыркнул он, чем мгновенно вызвал во мне глубокую неприязнь. Потому что Разрушитель действительно перестал меня обнимать. Хорошо хоть не шарахнулся в сторону как от чумной! Продолжая придерживать меня за плечо, слегка отстранился, приподнимая второй рукой мою зарёванную физиономию, дабы заглянуть в лицо.

— Лейла? Как ты? — мягко спросил Дагор, внимательно меня разглядывая. Как будто что-то искал, но, не находя, очень удивлялся.

— Спасибо, — хриплым от выплаканных слёз голосом проговорила я, неуверенно и смущённо улыбаясь. Истерика прошла, и теперь мне было очень неловко перед этим мужчиной; странная тенденция, почему-то я плачу только в его присутствии. Даже при кровниках такого очень давно не случалось. Да что там, с того злополучного портрета в газете! Интересно, можно ли считать, что те слёзы были тоже пролиты рядом с ним? — Извини, я... не плакса на самом деле, честно, просто всё как-то навалилось разом, — виновато пробормотала, потупившись. Взгляд уткнулся в мятую и совершенно мокрую рубашку и мои собственные стиснутые руки. Я попыталась их разжать, но пальцы свело судорогой. — Дагор, прости я... — всхлипнула я, чувствуя себя круглой дурой. — Я руки не могу разжать, — еле слышно выдохнула, боясь поднять взгляд.

Рядом кто-то жизнерадостно захохотал, но смех внезапно оборвался по непонятной мне причине. А Разрушитель, шумно и как-то обречённо вздохнув, аккуратно, без видимого напряжения разжал мои дрожащие побелевшие пальцы. После чего, совершенно меня шокировав, не отодвинул, а с той же лёгкостью подхватил на руки.

— Ренар, ты тут один справишься? — обратился Дагор к человеку, которого я до сих пор не могла рассмотреть.

— Да, конечно. Только вот... — уже знакомым голосом ответил тот, кого я сейчас с недоумением разглядывала.

Это тоже был Разрушитель. Правда, он был значительно моложе Дагора; наверное, мой ровесник. Но два Разрушителя рядом на улицах Амариллики — это ровно на два больше, чем я встречала за свои двадцать пять лет жизни! Точнее, мельком я их, конечно, видела, но вот так, чтобы вблизи, разговаривать...

Они были чем-то неуловимо похожи. Нет, не только одеждой, — а Ренар тоже был в чёрном, — но общими повадками. Внимательный тяжёлый взгляд был у обоих, даром что у младшего Разрушителя он странным образом сочетался со вполне искренней жизнерадостной улыбкой и... оптимизмом, что ли! Мне почему-то показалось, что этот парень здорово похож на Фрея: яркая легкомысленная оболочка, скрывающая стальной характер. Разумеется, со скидкой на пугающую силу Разрушителя.

Вот только удивлённое, даже скорее шокированное выражение, появившееся на его лице при пристальном взгляде на меня, смотрелось очень странно и неуместно. Не только меня, оказывается, удивило поведение сыскаря.

— Я буду в управлении, у себя, — оборвал его Дагор.

— А...

— И госпожа тоже, — поморщившись, заверил Зирц-ай-Реттер. — Я возьму один из ваших экипажей.

— Да, конечно, — не стал спорить младший.

Дагор, а с ним и я, осторожно двинулся по улице. Я, уцепившись обеими руками за шею мужчины, повернула голову по ходу движения, пытаясь разглядеть сквозь пелену не высохших слёз какие-то странные серо-бурые пятна в конце улицы, вокруг которых суетились люди. Но сыскарь вдруг строго и как-то нервно произнёс:

— Не смотри. Не стоит это видеть, — весомо добавил он. — А лучше вообще закрой глаза.

Я хотела возразить, но вдруг вспомнила тот жуткий предсмертный вой, окончательно выбивший меня из колеи, и поняла, что спорить не буду. Более того, очень аккуратно выполню все рекомендации. Поэтому я молча зажмурилась и для надёжности ещё уткнулась лбом в шею мужчины, украдкой впитывая через это прикосновение его уверенность и силу. Мне было настолько хорошо и спокойно, что это казалось почти невозможным.

От маленьких радостей бытия отвлекло принявшееся терзать меня любопытство, подговаривающее нарушить просьбу Разрушителя и оглядеться, но в нос вдруг шибанул сильный, насыщенный запах, какой бывает в мясных рядах городского рынка к концу торгового дня. Перед глазами вновь возникли отдельные картины моей Безумной Пляски, и любопытство спряталось до лучших времён. Мне хватит собственных кошмаров, чтобы взваливать на себя ещё и чужие.

— Вот и умница, — тихо пробормотал Разрушитель через несколько секунд. — Теперь можно открывать.

Послушавшись, я обнаружила, что мы завернули за угол, и, более того, мужчина собирается усадить меня в недра совершенно обычного на первый взгляд экипажа, только раскрашенного в яркий алый цвет.

— В Управление, — сообщил он возничему и присел рядом со мной.

— Что там произошло? — спросила я, тут же вцепляясь обеими ладонями в руку сыскаря. Чем, кажется, невероятно его удивила, но мне было плевать. Да, я вела себя странно, даже в какой-то мере неприлично, но сейчас, стоило мне немного отдалиться от Разрушителя, потерять хотя бы незначительный физический контакт, и я чувствовала себя щепкой, которую затягивает водоворот уже знакомого мне страха и ещё более знакомого одиночества. Я не хотела думать, как и почему Дагор вдруг стал для меня якорем в этой жизненной ситуации. Во всяком случае, не сейчас. Сначала нужно было успокоиться и хоть немного взять себя в руки.

— Вас интересует общая ситуации, или... то, на что я просил не смотреть? — с иронией уточнил мужчина.

— Первое. А второе... если только очень-очень вкратце, — вздохнула я.

— Вас почему-то пытались убить, — огорошил меня Разрушитель, глядя со странной смесью сочувствия и лёгкой насмешки.

— Почему вы думаете, что именно меня? — недоверчиво нахмурилась я.

— Потому что если бы собирались убивать меня, подготовились бы гораздо тщательней. Ну, или покушение готовили просто клинические идиоты, — пожал плечами он.

— Но... зачем?! — потрясённо выдохнула я, пытаясь по лицу мужчины прочитать если не ответ на вопрос, то хотя бы признаки веселья. Я готова была скорее поверить, что Разрушитель издевается, чем в то, что меня действительно всерьёз собирались убить. — И почему тогда они напали, даже когда увидели рядом вас?

— Зачем — очень хороший вопрос, его-то нам и предстоит внимательно рассмотреть. А вот почему напали, может быть много вариантов. Во-первых, не думаю, что меня вообще все вокруг знают в лицо. Во-вторых, дремлющую силу мага сложно распознать до тех пор, пока она не раскроется. В-третьих, молодости свойственна самонадеянность, и они вполне могли решить, что втроём со мной справятся. Ну и, в-четвертых, вполне возможно, они предпочли самоубийственный риск докладу о провале.

— Так, может, они самонадеянно попытались убить именно вас, — верить в то, что моей жизни теперь угрожает настоящая опасность, категорически не хотелось, и я упрямо пыталась найти аргументы против.

— То есть, вы предлагаете всё-таки рассмотреть версию с клиническими идиотами? — усмехнулся господин следователь.

— Но в чём разница-то?! На вас ли покушались, или на меня, всё равно результат оказался один и тот же!

— Это просто, — пожал плечами Разрушитель. — Это явно была спланированная заранее акция. Вы же не думаете, что они вообще напали на первых попавшихся людей? — под насмешливым взглядом сыскаря я отрицательно качнула головой. — Уже хорошо. А дальше обратите внимание вот на что. Иллюзионист Разрушителю не противник. Вообще. Даже Целители, хоть в это и трудно поверить, опасней для нас, чем вы. Наша природа полностью отрицает вашу магию, разум Разрушителя невозможно запутать иллюзией, какой бы сложной и качественной она ни была. Да, даже лучшим из нас далеко до сил Его Величества, но мы всё равно видим сквозь иллюзии и способны довольно просто их уничтожать. Труднее всего здесь с иллюзиями, наложенными непосредственно на Иллюзиониста или третье лицо: мало какой Разрушитель способен сломать обманку, не повредив самому человеку, поэтому на такие вещи ведёмся даже мы. Так вот, там было трое слабых Разрушителей. Вам бы хватило и одного. Помимо них было ещё четыре человека с оружием. Если бы убивать шли меня, то уж точно не таким составом. Меня проще устранить как-нибудь незаметно, с помощью яда, например. Это тоже довольно трудно, но всё-таки проще, чем организовать на преступление пару магов моего уровня или одного более высокого. Не говоря уже о том, что все более-менее приличные Разрушители дают клятву лично Его Величеству, и просто не способны покуситься ни на собственных товарищей, ни на других мирных граждан. Только в порядке самозащиты, что я и сделал. Это были трое недоучек, понятия не имевшие о личности человека, вдруг оказавшегося рядом с их целью, и решившие рискнуть. Теперь я вас убедил? — вопросительно уставился на меня мужчина. А мне было совершенно нечего возразить.

— Я не знала, — вздохнула, качнув головой. — В смысле, многого из этого не знала. Про клятву, про разницу в силе. Вас просто очень мало, и как-то не у кого было спрашивать.

— Нас не меньше, чем магов остальных направлений, — опять озадачил меня Разрушитель. — Просто мы учимся не в столице, да и служим в большинстве своём в военных частях, где и обитаем. Знаете что, Лейла, — вдруг оборвал самого себя Дагор. — Давайте я лучше отвезу вас к кровнику, ничего нового в Управлении вы всё равно не скажете, — и он тихонько постучал по перегородке, отделявшей возничего от пассажиров. — Давай сначала к поместью Берггаренов.

— Как скажешь, — глухо донеслось в ответ, и окошко захлопнулось.

— Но вы ведь обещали этому своему знакомому, — не укоризненно, скорее растерянно напомнила я.

— Ничего, обойдётся, — поморщился Дагор. — Только, пожалуйста, пообещайте мне не выходить на улицу некоторое время, хорошо? Если только с этим вашим кровником, Хаарамом. В отличие от остальных, он сможет вас защитить.

— А Бьорн? — совершенно ничего не понимая, нахмурилась я.

— Он Материалист, насколько я помню? Тогда отпадает. В крайнем случае, если вдруг вас вызовут во дворец, попросите генерала Берггарена.

— Вы действительно думаете, что я посмею его о чём-то просить? — опешила я. — И как меня, во имя Инины, может защитить Хар? Ладно, положим, про него я многого не знаю, и допускаю наличие каких-то скрытых талантов, но как меня может защитить гар Оллан? Он же даже не маг!

— Вот и продолжайте думать, что он не маг, — хмыкнул Разрушитель, проигнорировав остальные вопросы. — Если не рискнёте обратиться к генералу, зовите меня. Или меня вы тоже стесняетесь беспокоить? — насмешливо вскинул брови он. В исполнении обычно мрачного сыскаря подобная гримаса выглядела натурально издевательской.

— Хорошо, — кивнула я, решив не вступать в препирательства и не отвечать на провокационные вопросы.

И пусть я до сих пор отчаянно, как маленький ребёнок, цепляюсь за руку мужчины! Это просто лекарство, а от той странной глупой влюблённости уже не осталось и следа!

Иллюзионисты лучше всего умеют убеждать себя в чём угодно, так ведь?

Дагор.

Мой неизвестный таинственный противник окончательно и бесповоротно обнаглел, если не сказать грубее. Нападение с применением магии разрушения не просто посреди города, а практически под дверями царской резиденции! Это даже не вызов, это прямое и грубое оскорбление, причём не только меня, а всей системы правопорядка и лично Его Величества.

Не уверен, что специалистам удастся опознать то, что осталось от нападающих, но отпечатки силы пары недоделанных магов я запомнил неплохо, и непременно опознаю, если заглянуть в картотеку.

Совершенно непонятно, зачем кому-то понадобилась жизнь магистра Шаль-ай-Грас. Из-за наследства? Глупость. Даже если не знают, что она от него отказалась, всё равно следующего наследника укажет Его Величество. Какие-то личные мотивы? Например, ревность к покойному дору Керцу? Тоже очень неубедительный вариант, мстящая женщина обычно избирает иные способы решения своей проблемы. Любимое женское оружие — яд, а группа наёмников с тройкой Разрушителей всё-таки говорят об участии мужчины. Но сразу сбрасывать со счетов этот вариант тоже не стоило.

Как конкурент она тоже вряд ли кому-то настолько помешала, но и об этом надо подумать. Есть ли у неё враги, никак не связанные с последним заказом? Кто-то завидовал её силе и свободе от Дома Иллюзий, а тут вдруг — приглашение от самого царя. С большой натяжкой, но такой сценарий тоже возможен.

Но самым логичным и правдоподобным казался вариант с устранением нежелательного свидетеля. Вот только свидетеля чего? Либо девушка и сама не понимает, что видела нечто важное, либо это событие попало под действие данной ей клятвы. Интересно, а не может ли Его Величество снять клятву в обход Совета Дома? Это могло бы объяснить срочность и место нападения. Но, с другой стороны, почему нападавшие уверены, что она не успела всё рассказать сразу царю? Нет, больше похоже, что место нападения — выбор конкретных исполнителей. Обрадовались, что цель вышла за пределы защищённого дома, а по дороге туда напасть не рискнули; всё-таки, в отличие от меня, генерал-лейтенант Берггарен личность широко известная. Вот и воспользовались подходящей возможностью.

С клятвой тоже всё непросто. Почему-то Владыки Иллюзий совершенно не торопятся её снимать, повинуясь царской воле. Напрашивается единственный вывод: им самим зачем-то нужно, чтобы клятва оставалась в силе. И вот это мне уже очень, очень не нравится!

Хотя у Иллюзионистов вечно всё не как у людей. Как же я не люблю с ними связываться! Лицемеры. Уж их Владыки — так все поголовно. Старые, прожжённые, опытные лицемеры.

Впрочем, "не как у людей" можно сказать про всех них, даже про лучших.

Взять хотя бы магистра Шаль-ай-Грас. Словами не передать, насколько она меня удивила своим поведением! Когда закончил с нападающими, был готов к чему угодно: страху, панике, упрёкам, слезам. Это нормальная, совершенно естественная и привычная реакция психически здорового человека на применение Разрушителем силы.

Слёзы я, конечно, получил в изобилии; но мог ли ожидать, что девушка возжелает разреветься у меня на груди?! У страшного Разрушителя, только что одним усилием воли превратившего в кровавую пыль семь человек. Она рыдала от страха, но — не передо мной. Я не пугал её от слова "совершенно".

Мало кто об этом знает, но Разрушители являются лучшими эмпатами из всех магов. Мы очень отчётливо видим эмоции других людей, пожалуй, кроме Иллюзионистов. Потому что нас учат их разрушать, оставляя только чёрный беспросветный страх. А, может, потому, что мы сами весьма ущербны в этом вопросе.

Кажется, главной причиной эмоционального срыва госпожи магистра стало не нападение, а дестабилизирующее воздействие силы Его Величества, лишившее девушку защитного кокона иллюзий. Удар же трёх сопляков-Разрушителей просто добил последний барьер, тонкую плёнку сиюминутных впечатлений, ощущений и мыслей, выдернув на поверхность всё, что было внутри. Хотя внутри было удручающе мало; в основном, подавляющий, мучительный и выматывающий страх в той концентрации, которую очень сложно встретить в одном-единственном живом существе. Кажется, всё существо Лейлы под слоем иллюзий состояло из этого незамутнённого концентрированного ужаса. Фоном к страху шло одиночество, неуверенность в себе, и... ещё куча больших и маленьких страхов.

А единственное светлое пятно в этой мешанине бесконечных кошмаров совершенно выбило меня из равновесия.

Нежная и какая-то болезненная, одинокая отчаянная привязанность вроде той соломинки, за которую хватается утопающий. И объектом этой самой привязанности был я. Это было бы сложно определить, не окажись мы один на один в момент её столь сильного эмоционального всплеска. Причём, судя по глубине и силе чувства, оно было очень давним.

И вот тут я совсем ничего не понимал. Откуда?! Я точно знал, что в глаза не видел эту девочку до недавнего столкновения у Пира!

Хм. А ведь в тот раз она тоже повела себя странно. Не тот человек госпожа магистр, чтобы упасть в обморок просто оттого, что кто-то внезапно к ней подошёл. Если только она не считала этого "кого-то" давно и безнадёжно мёртвым.

Ох, чувствую, стоит прижать-таки друга к стенке и подробно выяснить.

"Точнее, задать один-единственный вопрос", — понял я, вдруг вспомнив ненароком оброненную Пиром фразу. Неужели его ученица умудрилась тогда влюбиться в мой портрет?

Все эти соображения вертелись в голове, пока я занимался крайне непривычным делом: успокаивал плачущую девушку. Она отчаянно прижималась ко мне всем телом, предпринимая попытки закопаться куда-то под рубашку, и плакала навзрыд. Но довольно быстро затихла, лишь изредка судорожно всхлипывая. Я чувствовал, как страхи медленно отпускают её, вновь прячась куда-то в глубины сознания, и не спешил прерывать непривычную и в чём-то даже безумную сцену.

Уж очень странные мысли, и даже чувства я сейчас испытывал к этой девочке, и не мог бросить всё на самотёк, не разобравшись в них до конца.

Во-первых, такое её сильное и неожиданное чувство невероятно льстило, и это была довольно низкая, но вполне ожидаемая эмоция.

Во-вторых, присутствовала определённая неловкость от всей ситуации в целом и некоторое чувство вины. Слишком уж, по справедливости, неподходящим объектом я был для столь сильного чувства девочки, вполне годящейся по возрасту мне в дочери. Измордованный жизнью до полной потери смысла существования калека, — вот уж достойный девичьей любви персонаж!

В-третьих, было неожиданно чувствовать себя не раздражающим фактором, вызывающим страх, а поддержкой в его преодолении. Неожиданно приятно.

В-четвёртых, и это приходилось признать, мне было приятно держать её в объятьях. По-человечески, даже, скорее, по-мужски. Приятно было чувствовать, как пальцы путаются в мягких завитках рыжих волос; как торопливо, по-птичьи, совсем рядом колотится глупое девичье сердце, зачем-то пустившее к себе такого странного жильца.

А, в-пятых, и вот это уже почти пугало, я чувствовал к этой девочке какую-то непонятную смесь сочувствия, нежности и желания защитить.

Пугало всё это не столько возможными последствиями, сколько... Я уже настолько прочно забыл, каково это — чему-то радоваться и чего-то хотеть! Речь не о естественных потребностях, вроде сна или еды, а об иррациональных, имеющих эмоциональную природу.

Последними стремлениями, в которых растворилось моё сознание, были желание умереть и жажда мести, но то время я, к счастью, помнил довольно смутно. А с момента пробуждения в госпитале всё вокруг происходило само собой, без моего непосредственного участия. Я безразлично плыл по течению. Лечиться? Значит, лечиться. Читать лекции по тактике? Не вопрос. Идти в Сыск? Нет ничего проще. Не помогали друзья и знакомые, не помогали кровники. Могли помочь близкие родственники, но из них у меня были только родители, а они уже очень давно умерли.

И вот внезапно, посреди улицы, на фоне превратившейся в пыль брусчатки и людей, эта странная доверчивая девочка, которую я вижу третий или четвёртый раз в жизни, вызывает во мне искренний, настоящий эмоциональный отклик, в возможность чего уже перестали, по-моему, верить все возившиеся со мной Целители!

В общем, до прибытия дежурной группы я пребывал в растерянности, на которую, кажется, имел полное право. А потом...

Надо было видеть лицо Ренара в тот момент, когда он меня опознал и понял, что я делаю. А уж когда я принялся отцеплять смущённую и полностью опустошённую эмоциональной вспышкой девушку от собственной рубашки, и, более того, подхватил эту девушку на руки... кажется, коллега был близок к обмороку. Парень, конечно, традиционно принялся нести ахинею, но делал это с настолько шокированным выражением лица!

Присутствие рядом госпожи магистра оказалось воистину чудодейственным. Я, например, неожиданно вспомнил, что такое чувство юмора, и, более того, вспомнил, что у меня это чувство до определённого момента даже было, и героически держалось до самого конца личности в целом. А вот сейчас оно, кажется, воскресло.

Держать Лейлу на руках тоже оказалось приятно. Но это всё-таки была не самоцель; я просто опасался реакции со стороны девушки на трупы, если их можно так назвать. Конечно, после Безумной Пляски для неё это должны быть мелочи, но зачем лишний раз травмировать и без того явно нездоровую психику? Нет уж, со своим внезапно обретённым желанием защищать я бороться не собирался.

Последние годы я довольно смутно помнил, что это такое — испытывать эмоции и желания. У Разрушителей вообще с этим зачастую определённые проблемы, даже у более нормальных, чем я, но всё-таки до полного равнодушия, как правило, не доходит. Просто чувства все смазанные, приглушённые. На фоне силы эмоций, например, Лейлы, чувства любого, даже самого "нормального" Разрушителя — это бледная тень, намёк на ощущение. Считается, что Разрушители подсознательно, а то и сознательно стремятся уничтожить даже эту малость, но таких на самом деле меньшинство; немного людей с детства мечтает стать равнодушной машиной для убийства. Обычно мы за собственные ощущения, так называемые "привязки", цепляемся весьма старательно. Просто делаем это довольно... неуклюже, потому что руководствуемся в процессе исключительно логикой и разумом, и результат часто оказывается противоположным тому, к которому мы стремимся.

Вот и сейчас я собирался приложить все усилия для реализации собственного, пожалуй, первого за многие годы эмоционального стремления со знаком "плюс". Оно настолько ярко и живо выделялось на фоне привычной монотонности бытия, причём выделялось в лучшую сторону, что я буквально чувствовал себя блуждавшим в подземельях несчастным, вдруг ощутившим дуновение ветра.

Удивительно, но и придя в себя Лейла продолжала отчаянно за меня цепляться. Краснела, бледнела, смущалась, спорила, но продолжала обеими руками держаться за мой локоть, как будто я для неё был примерно тем же самым, чем она вдруг стала для меня. А если подумать, то, наверное, куда большим; монотонная серость хоть и выматывает, но к ней привыкаешь и постепенно забываешь, что бывает иначе. А вот это её полное страха одиночество, которое эта глупая девочка почему-то боялась разделить с искренне переживающими за неё кровниками, медленно убивало её, подтачивая силы. Отсюда и приступы удушья; задавленные эмоции прорывались наружу физическими муками.

А если подумать ещё немного и сопоставить некоторые факты и даты, то становится ясно, что этой девочке очень, просто жизненно необходима помощь Целителей.

Примерно тогда, когда ей было пятнадцать лет, я для широкой общественности умер. То есть, девочка влюбилась не просто в портрет, в портрет покойника. И если я правильно разобрался в её чувствах и мотивах, десять лет любовь к умершему человеку была самой светлой из всех её эмоций. Похороненной где-то в недрах подсознания вместе с большинством страхов, но от этого не менее настоящей.

Тайр Яростный, вот чем вообще думал и чем руководствовался Пир, если до сих пор за шкирку не отволок эту свою "хорошую девочку" к Целителям, коль уж она сама не дошла?

Впрочем, у меня и на этот вопрос, кажется, был ответ. Пирлан просто не знал, насколько там всё запущено. Слишком искусно эта талантливая Иллюзионистка прятала собственные ужасы. И прятала бы дальше, пока они не сломали бы её совсем, достигнув критической массы. Учитывая, что Его Величество никогда ничего не делает просто так, думаю, он сразу прекрасно понял все маленькие тайны магистра Шаль-ай-Грас, и задержал её в своём обществе целенаправленно, именно чтобы разломить скорлупу. Эдакая своеобразная монаршая милость, довесок к формальным извинениям.

В конце концов я сделал в отношении Лейлы два вывода. Во-первых, ей совершенно нечего делать в Управлении, и уж тем более — выслушивать освоившегося и разошедшегося Ренара. А, во-вторых, вечером нужно будет прихватить одного знакомого и нанести визит вежливости дому Берггаренов.

Таким образом разрешив для себя второстепенный, но весьма волнующий вопрос, я сумел полностью сосредоточиться на деле.

Лейла

Никогда не думала, что Разрушители — настолько терпеливые существа. Наоборот, считалось, что они самые взрывные и несдержанные из магов. Наверное, это именно тот случай, когда отсутствие достоверной информации порождает массу противоречивых зловещих слухов.

Но вот, пожалуйста. Спас, утешил, носил на руках, терпел мою чрезмерную липучесть, отвечал на глупые вопросы, довёл до самой двери, а в заключение ещё и пообещал вечером навестить. И всё это спокойно, доброжелательно, без упрёков и даже без снисходительности. Да и на бездушную машину разрушения, какими их рисовала другая версия народной молвы, он совсем не походил, просто спокойный сдержанный мужчина. Даже удивительно, учитывая его биографию.

Всё-таки я очень мало знала о Разрушителях. То ли один Дагор такой, а то ли они все отличаются завидным спокойствием. Может быть, порасспросить Бьорна на эту тему?

Я почти боялась отпускать руку сыскаря. Почему-то казалось, что стоит ему куда-то уйти, и я окажусь похоронена под вырвавшимися на волю переживаниями.

Но вот он ушёл, и тихо закрылась дверь, а я осталась стоять, не спеша проваливаться сквозь землю или падать замертво.

Впрочем, желание упасть во мне было огромное. Дойти до комнаты, рухнуть в постель и проспать как минимум сутки. Я чувствовала себя настолько уставшей, будто с момента моего пробуждения прошла не пара часов, а пара суток. Надеюсь, больше никогда в этой жизни моя скромная персона не заинтересует Его Величество!

По-хорошему, стоило бы безотлагательно заняться медитацией, потому что наспех возведённые иллюзии, конечно, давали мне возможность отдалиться от собственных страхов, но уж очень тяжело их в таком виде поддерживать. Надолго меня точно не хватит. Но стоило даже вскользь коснуться какого-то из запертых за стеной самоконтроля и отстранённости воспоминаний, и в висках начинало печь, предупреждая о приближении мигрени. Очень скоро мне придётся столкнуться со всем этим лицом к лицу, но я малодушно откладывала эту необходимость в дальний угол. Как делала всю жизнь.

В любом случае, сейчас я чувствовала себя настолько слабой, что боялась быть затоптанной собственными же страхами. Сначала следовало как следует выспаться, потом хорошо поесть, и только потом уже заниматься самокопанием и приведением в порядок собственной измученной души.

Забыла я, в каком доме нахожусь. Уединиться здесь может, пожалуй, только сам Оллан Берггарен, которого домашние не рискуют беспокоить по пустякам.

Фьерь перехватила меня на полпути к комнате, налетев рыжим вихрем.

— Лейла, наконец-то ты! — возмутилась она. — Но ты вовремя, мы сейчас с мамой и Тарьей собираемся по магазинам, ты с нами!

— Фьерь, но я не могу, — попыталась возразить я. Тарьей звали двоюродную сестру Бьорна, то есть — двоюродную тётю самой Фьери, жизнерадостную и очень лёгкую девушку на несколько лет моложе меня. Учитывая Иффу, матушку Фьери и супругу старшего брата Бьорна, компания подбиралась чудесная, и отказываться очень не хотелось. Это, наверное, было бы лучшим лекарством от моей свинцовой усталости и нервного напряжения. Вот только не думалось мне, что господина следователя Зирц-ай-Реттера порадует такое моё самоуправство, когда я пообещала тихо сидеть дома. Да не только сыскаря, я и сама прекрасно понимала, что не стоит искушать судьбу. Причём ладно я, но подвергать опасности трёх столь добрых ко мне людей не хотелось совершенно.

— Что значит "не могу"?! — возмутилась Фьерь, продолжая тащить меня куда-то на буксире. Поскольку двигались мы явно в глубь дома, а не к выходу, я не сопротивлялась. — Поехали, весело будет, мне Тарья обещала! И вообще, ты меня вон на верховой езде бросила!

— Фьерь, но...

— Никаких "но"! Мама, она не хочет с нами ехать, — обиженно заявило великовозрастное дитя, наконец-то финишируя в одной из незнакомых мне гостиных.

— Привет, Лейла, — едва ли не хором поздоровались сидевшие там дамы и, переглянувшись, захихикали. — А что так? — удивлённо продолжила Иффа, высокая яркая брюнетка, выглядящая в свои сорок едва не моложе меня.

— Я не "не хочу", — отобрав у Фьерь руку, я принялась украдкой растирать запястье. Не девичья у неё сила, определённо! — Я очень даже хочу, но мне нельзя.

— Это почему? — вскинула фамильные рыжие брови Тарья. Они с Фьерью были настолько похожи внешне, что казались родными сёстрами.

— Случилась одна неприятность, и господин следователь решил, что мне угрожает опасность. Просил без нужды не выходить из дома, а если выходить — то только под надёжной охраной. Либо Хара просить, либо гара Оллана, либо самого следователя, — со вздохом пояснила я, без приглашения присаживаясь к столику, на котором был накрыт завтрак, и поспешно сооружая себе бутерброд. При виде еды я поняла, что вполне могу какое-то время продержаться без сна. Иффа хмыкнула и, наполнив собственную чашку из кофейника, подвинула её мне. Я смогла только благодарно покивать, потому что рот уже был набит едой.

Этого тоже не отнять у Берггаренов: простоты и безразличия к мелким условностям. Иффе не жалко было позвать кого-то из слуг, потребовать ещё прибор, или даже сходить самостоятельно за посудой для меня. Она так и сделала бы, окажись на моём месте кто-то ещё. Но меня она тоже считала частью этой семьи, и относилась как к своей, в таких мелочах это было особенно заметно. Окажись на моём месте Бьорн, или кто-то ещё из многочисленных родственников, жест был бы тот же, и никому и в голову не пришло бы искать в нём что-то обидное или оскорбительное. Даже жалко иногда, что мы с Бьорном только друзья, и я не являюсь, и никогда не стану в полной мере членом этой замечательной семьи.

— Хм, а господин следователь — это тот интересный мужчина, что ожидал тебя утром? — хитро сощурившись, уставилась на меня Тарья.

— Какой такой интересный мужчина? — тут же оживилась Иффа, пользуясь моей неспособностью хоть что-то возразить или пояснить. Я пыталась поспешно прожевать то, что успела откусить от бутерброда, и могла только возмущённо мычать.

— В общем, утром к Лейле приехал какой-то Разрушитель, но потом дядя Оллан их куда-то обоих увёз. И "интересный мужчина" — это слабо сказано! Жгучий брюнет с потрясающими глазами, и, судя по всему, боевой офицер, по нему прямо видно невооружённым глазом!

— Да не так всё было! — возмутилась я, наконец справившись с пытавшимся встать поперёк горла куском. — На меня пожелал посмотреть Его Величество, а господин Зирц-ай-Реттер приехал, чтобы меня туда сопроводить. А гар Оллан просто решил оказать моральную поддержку...

— А царю-то от тебя что понадобилось? — глаза Фьери удивлённо округлились.

— В общем, давай-ка ты рассказывай, что случилось, — Иффа, в отличие от остальных, сосредоточенно нахмурилась, растеряв всё веселье. — Царь ей интересуется, следователи сопровождают и не велят на улицу выходить...

— Вы же по магазинам собирались? — неуверенно предположила я. Понятия не имела, могу ли я рассказывать хоть что-то посторонним. Вообще, вроде бы никто не запрещал, да и не такие уж посторонние...

— Ничего, магазины от нас не убегут, — поддержала подругу Тарья.

И пришлось рассказать. А женщины из рода Берггаренов — это не тактичный Разрушитель из ЦСА, они выспрашивали всё дотошно и с подробностями. И самое печальное, что у меня даже разозлиться на них толком не получилось. Более того, я и не заметила, как от рассказа перешла к натуральной исповеди; или как там у поклонников Безымянного Бога называется эта милая традиция рассказывать все свои переживания жрецам? И даже, с трудом сдерживая слёзы, поведала о том, как боюсь вот прямо сейчас столкнуться со всеми своими страхами, боюсь не справиться, сломаться, а ещё боюсь, что они посчитают меня плаксивой дурой, потому что господин следователь, похоже, в этом мнении уже давно уверился.

Мрачная и задумчивая Иффа подсела поближе и настойчиво притянула меня к себе, крепко обнимая и не говоря ни слова.

— Бедная девочка, — пробормотала она через достаточно большой промежуток времени, который мы провели в тишине.

— Лейла, ты только не обижайся и не подумай ничего, но я не могу это не спросить, — погладив меня по плечу, осторожно начала Тарья, незаметно присевшая на диванчик с другой стороны от меня. — Почему ты не хочешь обратиться за помощью к Целителям?

— Я не сумасшедшая, — пробормотала я, настойчиво выбираясь из цепких рук Иффы. Не потому, что меня тяготило это дружеское участие и попытка поддержать и приободрить; просто боялась окончательно раскиснуть, и всё-таки не сдержать слёзы.

— Тарья про это и не говорила, — пытливо глядя на меня, качнула головой Иффа. — Но если ты сама понимаешь, что одна можешь с этим не справиться, и при этом осознаёшь, что бесконечно бегать от собственных воспоминаний не получится, самый логичный выход — попросить о помощи. И, поверь мне, я прекрасно понимаю, почему ты не хочешь идти с этой проблемой к своим друзьям.

— Потому что боюсь, что они будут меня презирать, — выдавив из себя смешок, ответила я.

— Нет. Ты боишься того факта, что они будут знать. Если с детства этого не умеешь, очень трудно научиться кому-то доверять. А если тебя предавали, очень сложно поверить, что человек, узнавший какое-то твоё слабое место, не ударит по нему впоследствии, — Иффа говорила очень спокойно и уверенно. Как человек, проверивший сказанное на собственном опыте. — Я очень хорошо тебя сейчас понимаю, поверь мне. Зная тебя, я могу точно сказать, что ты не совершила ничего плохого, ты не воровка и не убийца, и твои страшные воспоминания — груз души, но не совести. Я успела многое повидать до того, как встретила Харра. А, самое главное, много успела натворить такого, чего действительно стоит стыдиться. Но он всё равно меня принял, и заставил меня саму принять себя. Если бы ты просто боялась доверять, может быть, я бы и не настаивала на твоей встрече с Целителем; в конце концов, у каждого своя жизнь. Научиться верить близким людям ты можешь только сама, а вот с собственными эмоциями справиться сейчас — вряд ли. Если ты так боишься, можешь в контракт с Целителем добавить пункт о неразглашении, для них это куда более распространённая практика, чем для всех прочих.

— Хорошо, я... подумаю над твоей идеей, — со вздохом ответила я на этот короткий пассаж.

— Боюсь, Лейла, это не идея, — смягчив строгий тон сочувствующей улыбкой, Иффа качнула головой. — Или ты обратишься к Целителю, или завтра я приведу его сама.

— Это незаконно, — нахмурилась я.

— Боюсь, законно, — вновь качнула головой она. — При возникновении угрозы жизни больного, или если этот самый больной представляет опасность для окружающих, целительская помощь может оказываться против воли пациента. Ты можешь умереть или сойти с ума, а безумный маг представляет для окружающих нешуточную опасность. Мою правоту признает любой суд; но, надеюсь, мы до этого не дойдём? — Иффа насмешливо вскинула изящную бровь.

— И зачем я только рассказала, — вздохнула я, сокрушённо покачав головой. — Хорошо, я обращусь к Целителю.

— Не позднее, чем через два дня, — непререкаемым тоном добавила женщина.

— Хорошо, я обращусь к Целителю не позднее, чем через два дня. Обещаю, — окончательно сдалась я.

— Ну и хвала богам, — шумно вздохнула Тарья. И вдруг очень хитро улыбнулась. — А рассказала ты потому, что мы с Фьерью этого очень хотели, — и две рыжие девчонки заговорщицки переглянулись.

— В каком смысле? — опешила я.

— А вот не скажу! — Тарья показала язык. — Мучайся теперь.

— Понимаешь, Лейла, среди Берггаренов очень редко рождаются маги, — фыркнула Иффа, не позволив торжеству младших продлиться долго. — Зато у них имеется другой врождённый наследственный талант. Ты думаешь, ты не можешь сопротивляться капризам Фьери просто из общей мягкосердечности? Или, может, дорогу задумавшемуся Оллану уступают из обычного уважения? Нет, его, конечно, уважают, но не настолько. Ну, ещё не догадалась?

— Они что, влияют на человеческий разум? — растерянно хмыкнула я.

— Не совсем. Это называется "даром Повеления". По семейной легенде Бирг Первый Безжалостный наградил им того самого первого Берггарена, который решил принять новую присягу. Точнее, не он сам, а боги по его просьбе, это более правдоподобно. Кстати, наследуемый в царском роду талант обычно называется "даром Знания". А вообще этих даров есть около десятка, и все они, если верить некоторым преданиям...

— Мама, ну не начина-ай, — простонала Фьерь.

— Хм, да, действительно, — слегка смутилась Иффа. — Увлеклась. Возвращаясь к нашей теме, твой сыскарь именно поэтому и считал, что с Олланом безопасно; у него и так дар всегда был очень силён, а как у главы рода стал вовсе неприлично могущественным, — хмыкнула женщина.

— А за Бьорном я такого таланта не замечала...

— Ну, тут что-то одно; либо дар, либо магия, они никогда не проявляются в одном человеке. Во всяком случае, именно тот дар, что принадлежит Берггаренам. Ладно, я опять начинаю заговариваться. Иди переодевайся, и пойдём гулять. Нам всем нужно отдохнуть, а тебе — особенно.

— Но как же...

— А охрану мы возьмём, не переживай. Личный адъютант и по совместительству охранник генерал-лейтенанта Оллана Берггарена вполне пойдёт. Ну? Переодеваться пойдёшь, или так отправишься? — строго спросила женщина и негромко позвонила в колокольчик, вызывая прислугу. Мне только и оставалось, что потерянно кивнуть и послушно отправиться в свою комнату. Хватит с меня на сегодня позора и унижения! Достаточно, что меня в таком виде уже один раз выставили на обозрение широкой общественности, второй раз я на это не соглашусь.

Управилась я за четверть часа и вернулась к ожидавшим меня дамам в несколько более приподнятом настроении: сегодня, несмотря ни на что, оказался один из тех редких дней, когда собственное отражение в зеркале не вызывало нареканий.

Обещанная охрана оказалась уже на месте, и я вынуждена была признать: это действительно лучший вариант из возможных. Но моего удивления осознание данного факта не умаляло.

Во-первых, я никогда в жизни не подумала бы, что адъютантом гара Берггарена может быть женщина. Во-вторых, я как-то до сих пор не задумывалась, что Разрушителями бывают не только мужчины; да я вообще об этих магах до недавнего времени не задумывалась. А, в-третьих, я бы никогда не смогла предположить, что женщина-адъютант генерала и Разрушитель по совместительству может выглядеть вот так.

Эта миниатюрная и изящная девушка была ниже не самой рослой меня на пол головы и казалась даже моложе Фьери, чему способствовала милая, почти детская мордашка в обрамлении золотистых кудряшек. Истинный возраст выдавали, пожалуй, только сеточки морщин возле очень серьёзных серых глаз. Чёрный мужской наряд по северному образцу с обязательным обилием металла выглядел на ней настолько странно, что почти зловеще.

— Наконец-то, — оживилась Тарья, подскакивая с места. — Знакомьтесь: Хасар, Лейла, — представила она нас.

— Девочки объяснили мне, что вам может понадобиться защита, — мягко улыбнувшись, проговорила Разрушительница красивым певучим голосом. — Думаю, в отличие от мужчин, я сумею выдержать это испытание, — подмигнула она.

День прошёл чудесно. Я люблю своих кровников, и посиделки с ними обожаю, но иногда бывает нужно провести время вот так легко и практически бессмысленно. С глупыми девичьими разговорами о цветах, фасонах и веяниях моды, с ещё более глупыми сплетнями. Последнее время мне этого, оказывается, не хватало; во время учёбы мы порой устраивали такие прогулки с Данах и Фархой, но сейчас первая из них была полностью поглощена своей семьёй, а вторая очень редко и ненадолго выныривала из работы.

Хасар произвела на меня странное впечатление. Она одновременно умудрялась вписываться в нашу компанию, поддерживать разговоры, улыбаться и смеяться вместе со всеми, и при этом оставаться такой же серьёзной, собранной и даже почти равнодушной, выходя за скобки нашего искреннего веселья. В основном, с ней было легко и спокойно, но порой становилось здорово не по себе. Но я успокоила себя тем, что вряд ли мы с этой специфической женщиной ещё когда-нибудь встретимся.

Вернулись мы уже вечером, в темноте, нагулявшиеся и с покупками. Я намерилась сразу отправиться к себе, но Иффа, успевшая о чём-то поговорить со слугами, сдала им все наши вещи, а нас троих повела куда-то в недра дома.

Вот странно, вроде бы она по крови не относится к роду Берггаренов, но пресловутый "дар Повеления", похоже, тоже подхватила. Или всё проще, и женщина за годы жизни среди столь специфических личностей наловчилась командовать безо всякого дара.

В одной из многочисленных гостиных огромного дома нас поджидал подполковник Зирц-ай-Реттер в компании незнакомого мужчины лет тридцати, при ближайшем рассмотрении оказавшегося Целителем.

Предположение, зачем Разрушитель приволок этого типа, у меня было всего одно, и оно мне не нравилось. Излишнее внимание окружающих к моей персоне начинало раздражать. Ладно, Иффа, но ему-то какое дело?

Но сразу разобраться с проблемой не удалось. Случилось неожиданное.

— Рай?! — потрясённо выдохнул Дагор при виде госпожи адъютанта. Женщина, вдруг звонко и как-то по-девчачьи рассмеявшись, бросилась к нему.

— Подумать, какие люди! Горе! — воскликнула, мгновенно растеряв свою сосредоточенную отстранённость, Хасар, повисая на сыскаре; он подхватил её, сжал в крепких объятьях. Лицо мужчины буквально озарила улыбка, какой я прежде у него никогда не видела.

— Живая... Но как?! — пробормотал следователь, не выпуская женщину из рук.

— Боюсь показаться неоригинальной, но не задать этот глупый вопрос не могу. Вы что, знакомы? — озадаченно разглядывая скульптурную композицию, спросила Иффа.

— Да, мы учились вместе, — радостно проговорила Хасар.

А мне вдруг нестерпимо захотелось развернуться и уйти. Просто уйти, куда угодно, лишь бы подальше. В груди разливалась тяжёлая ноющая боль, как будто рёбра сжали чьи-то безжалостные и очень сильные руки. От боли потемнело в глазах, и, наверное, только это остановило меня от немедленного бегства: очень не хотелось прямо сейчас упасть в обморок или просто упасть, привлекая к себе всеобщее внимание.

— Привет, Рай, — прозвучал незнакомый мужской голос. Видимо, тот Целитель тоже был знаком с Разрушительницей. — Не знал, что вы так хорошо друг друга знаете.

— О, привет, Тахир!

Странно, но совсем не было слёз. Просто очень-очень много боли и ощущение, что меня в очередной раз предали; легко, походя, даже не обратив внимания. Как всегда.

Глупо. Я понимала, что это глупо, что я сама во всём виновата, что этот человек мне вообще никто, что он мне ничего не должен, не обещал и не предлагал, и вряд ли вообще воспринимал меня иначе, чем следственный объект. Только понимание этого не просто не помогало, скорее усугубляло отвратительное состояние.

Я всё ждала, что боль хоть немного утихнет, как это обычно бывало, но она почему-то не спешила идти на убыль. Даже как будто усиливалась, расползаясь по всему телу. Каждый кусочек тела будто рвался куда-то, силясь отделиться от остальных. Я рассыпалась.

Подняла ладонь к лицу, и почти без удивления увидела, как она истончается, мелким песком осыпаясь на пол. В пыль обращались руки, лицо, душа. Кажется, весь мир вокруг меня начал осыпаться, медленно и бесшумно, как тает лишившаяся подпитки иллюзия. Моя иллюзия. Мой мир, которого на самом деле никогда не было; не было ничего, во что стоило верить, и больше не было ничего, ради чего стоило жить.

Одно радовало в этой мучительно болезненной круговерти: страхов уже тоже не было, потому что не было памяти.

— Лейла? — встревоженный женский голос.

Чей? Уже не помню. Да и какой смысл вслушиваться в слова, если это всего лишь предсмертная агония, видения погибающего разума.

— Проклятье! — мужской голос, незнакомый и полный злобы. Я ощутила прикосновение чьих-то рук, бледное и почти неуловимое на фоне боли. Я медленно утекала сквозь чьи-то пальцы, до которых мне не было никакого дела. — Ну, нет, девочка, не в моём присутствии, — зло прошипел мужской голос. — А вы что стоите? Вон пошли! ВСЕ ВОН! Проваливайте к Страннику в задницу, идиоты!

Какие-то испуганные голоса, возгласы, шорохи и шаги. Я уже не могла вслушаться в отдельные звуки и понять, что происходит. Я исчезала. Вместе с тем, кто держал меня в руках, медленно тонула в зыбкой иллюзии пола, тоже превращавшегося в тонкий песок.

— Постой, постой, сейчас. Потерпи немного, сейчас я тебе помогу, — торопливый, не на шутку встревоженный голос. Запястье обожгла боль чуть более сильная, чем остальная, жившая в моём теле.

И вдруг поднялась буря.

Рассыпающийся в пыль мир и то, что раньше было моим телом, поднял ветер и закрутил в жалящие плети вокруг меня, вокруг чужих жёстких ладоней, одна из которых поддерживала мою голову, а вторая держала запястье. А потом моих губ коснулись осторожные губы, и это ощущение неожиданно ослабило боль. Я потянулась навстречу, — безотчётно, почти отчаянно. Это был не поцелуй; через вкус чужих губ в остатки лёгких вошёл холодный воздух со вкусом металла и соли. А вместе с ним — чужая Воля.

Кто-то могущественный, всезнающий и спокойный, как высокое прозрачное небо, одним своим желанием убрал боль и принялся аккуратно и кропотливо собирать меня из песка. Как дети лепят песчаные замки, только сложнее, тоньше и гораздо уверенней.

Было не больно, но странно. Я не сопротивлялась, прислушиваясь к необычным ощущениям, и всё ещё чувствуя на губах вкус солёного железа. Темнота забвения тоже пришла откуда-то извне, сопровождаемая тихим шёпотом:

— Ну, вот почти и всё, совсем немного осталось. Сейчас надо отдохнуть, а потом всё будет хорошо. Слышишь? Спи, всё будет хорошо, всё будет замечательно. Обещаю, больше никакой боли.

И я поверила, потому что больше всего на свете хотела поверить. И растворилась в темноте.

— Идиоты! — тихо рычал где-то совсем рядом смутно знакомый голос. — Кретины! Кровники, пальцем деланные! За каким кинаком вы такие нужны вообще?!

— Мы не знали, — низкий мужской голос из-за сквозящего в нём чувства вины звучал очень странно.

— Я заметил! Дебилы! Вас оправдывает только возраст, но если вы и в нём такие идиоты, дальше можно не ожидать улучшения!

— Тар, ты слишком... — ещё один голос, очень тихий и хриплый, который я тоже не смогла вспомнить, хотя совершенно точно знала.

— А ты вообще заткнись! Тупой слепой ублюдок!

— Тар! — в хриплом голосе прозвучало не столько раздражение, сколько удивление.

— Неблагодарная эгоистичная тварь! — припечатал злой. — Ты её своей слепотой чуть не угробил, идиот, а она полжизни тебя с того света тащила!

— В каком смысле? — хором, два мужских голоса и два женских.

— А ты вообще уйди отсюда, и чтобы я тебя рядом с ней в ближайшем будущем не видел! И вообще, ну вас к кинаку в задницу, я её лучше с собой увезу, там ей спокойней будет.

— Это опасно, её пытались убить.

— Я заметил! — саркастично огрызнулся злой. — Уродственнички кровные! — голос окончательно сорвался на разъярённое шипение.

Ничего не понимая, но желая всё-таки разобраться в происходящем, я открыла глаза.

Первым, что я увидела, было совершенно незнакомое мне мужское лицо. Внимательно разглядев его, — прямой нос, красиво очерченные скулы, тёплые зелёные глаза, — пришла к выводу, что лицо это мне нравится. Кажется, ругался до этого именно он, но на меня смотрел с тёплым сочувствием и беспокойством, чем понравился мне ещё больше.

— Ну, здравствуй, кровница, — тонкие губы растянулись в живой искренней улыбке, и я неуверенно улыбнулась в ответ. Люблю людей, у которых от улыбки лицо буквально начинает сиять.

— Кто ты? — спросила я, удивляясь слабости и неуверенности собственного голоса.

— Ах да, где моё воспитание, — продолжая улыбаться, мужчина виновато хмыкнул. — Тахир, для тебя — Тар, Тир или Хар, как больше нравится.

— Мне нравится Тар, — решила я.

— Лейла, как ты себя чувствуешь? — вмешался ещё один голос, и в поле моего зрения появилось новое действующее лицо.

— Бьорн? — опознала я, слегка озадаченная выражением тревоги на лице Материалиста. Завозилась, пытаясь осмотреться. Тар, заботливо придерживая меня за плечи, помог сесть. Оказалось, сидели мы на полу, причём я до этого полулежала в объятьях мужчины. Оглядевшись, обнаружила неподалёку весьма взволнованную Иффу, рядом с ней — бледную и напуганную Тарью. Несколько в стороне маячила мрачная тень хмурого подполковника Зирц-ай-Реттера. При взгляде на него в груди больно кольнуло, но я так и не поняла, почему. — Что здесь случилось?

— Понятия не имею, — растерянно и виновато пожал могучими плечами друг. — Фьерь прибежала и сказала, что тебе плохо.

— Сейчас расскажу, — ободряюще улыбнулся мне Тар, поднимаясь на ноги. При этом он продолжал бережно придерживать меня за плечи. — Попробуй встать. Только осторожно, держись, — поддерживая под локти, он без особого усилия и без малейшей помощи с моей стороны вздёрнул меня на ноги. Цепляясь за его предплечья, я с некоторым недоумением обнаружила под тонкой тканью рубашки крепкие мышцы опытного воина, привыкшего к тяжести боевого клинка. — Ну, как? Не мутит, ноги держат? — спросил он, медленно разжимая руки и разводя их в стороны.

— Вроде бы, нормально, — пробормотала я, неуверенно балансируя на слабых и будто чужих ногах.

— Вот и хорошо. Присядь, — он кивнул на диванчик.

Я с облегчением послушно опустилась на сиденье. Ноги хоть и держали, но слишком ненадёжно. Да вообще всё вокруг казалось зыбким и не очень правдоподобным. Я чувствовала себя так, будто очнулась после долгой комы: голова вроде работает, но такое ощущение, что половина жизни прошла мимо.

— Остальных прошу покинуть помещение, вас это не касается, — оглядел присутствующих этот странный Целитель. — Кроме тебя, Дагор, — и он недвусмысленно кивнул Разрушителю на место рядом со мной. Возражать никто не стал. Хозяева дома послушно удалились, оставив гостей наедине.

Некоторое время Тахир внимательно разглядывал нас обоих с непонятным выражением лица. Мне стало очень неуютно под этим взглядом, да ещё рядом с хмурым сыскарём. Почему-то рядом с ним во мне начинали шевелиться какие-то смутные чувства и воспоминания, и знакомиться с ними ближе не хотелось.

— Вопрос первый, — наконец, нарушил молчание Тар, присаживаясь на край столика напротив нас. — Гор, какие отношения связывают тебя с Хасар?

— Можно подумать, ты не знаешь, — неодобрительно поморщился он.

— Не знаю, но мне в принципе плевать, а ей — нет, — спокойно пояснил Целитель.

— А причём тут... — одновременно с Разрушителем начали мы.

— Тебе сложно ответить? — хмуро оборвал Тар.

— Рай была моим партнёром на протяжении всего обучения, — пожал плечами.

— Разрушителей учат не так, как остальных, — обратился ко мне Целитель. — Они с детства учатся работать группами, двойками или тройками, в зависимости от личных качеств и предпочтений. Это кровные узы, но они гораздо крепче, чем у обычных кровников; подобное взаимопонимание характерно для близнецов. То есть, они друг другу фактически как брат с сестрой.

— Зачем ты... — раздражённо начал Разрушитель, в недоумении глядя на Тахира.

— Для лучшего понимания. Продолжай.

— А что продолжать? — пожал плечами он. — Этим всё сказано. Мы с ней тогда вместе вляпались. Служили отдельно, но нашу группу отправили для усиления семнадцатой линии, где ожидали прорыва, а Рай с нами с донесением ехала. Я видел, что её убили, а потом и сам... попал. До сегодняшнего дня я считал её мёртвой. За Рай не знаю; кажется, она тоже не знала, что я жив.

— Отлично, с этим, будем считать, закончили. Теперь второе. Помнишь, я говорил тебе, что понятия не имею, почему ты всё-таки выжил? Ну, что ни один безумный маг долго жить не способен, и в итоге просто выгорает. Тем более, что ты пошёл на сознательное саморазрушение, и, по-хорошему, от твоей личности ничего не должно было остаться.

— Помню, — раздражённо кивнул сыскарь.

— Замечательно. Третье. Лейла, ты вообще представляешь пределы силы Иллюзионистов?

— Ну, теоретически Иллюзионист может заставить любого человека поверить во что угодно. Например, можно заставить поверить в то, что ему перерезали горло, и горло это действительно окажется перерезанным. Причём даже не обязательно видеть этого человека в тот момент. Но это теоретически. Например, заставить человека поверить, что он умер, вполне возможно: разум очень легко поддаётся воздействию, и он просто перестанет существовать. А вот заставить тело и окружающую реальность поверить в то, что на горле есть разрез, не в силах человека.

— Я догадывался, что учат вас полной ерунде, — вздохнул Целитель. — Но чтобы настолько! Знаешь, в чём разница между Материалистами и Иллюзионистами? Первые могут создать всё, что угодно, в пределах законов физики, вторые — в пределах собственной фантазии. Именно поэтому безумные Иллюзионисты опаснее всех иных магов: с ними практически невозможно бороться, потому что пока они верят в своё бессмертие, их не сможет убить ничто. Даже законы сохранения и превращения энергий на них не действуют. Сила человеческого разума потенциально бесконечна, он способен творить миры из ничего. Но обычно люди ограничены собственными представлениями и знаниями. Так вот, о чём я. Знакомься, Дагор. Вот эта девочка не дала тебе умереть десять лет назад. Всё это время она верила, что ты жив. Точнее, не совсем так; она знала, что ты жив, потому что ей так хотелось, и поэтому ты жил. Не сдох от кровопотери и шока, не ушёл с Караванщиком от голода и жажды, и, самое главное, не сумел добить себя самостоятельно, и всё-таки дожил до того светлого мига, когда я собрал твои бренные останки и доставил на историческую родину. Маленькая влюблённая девочка волокла на себе не только свои собственные Иллюзионистские психические трудности, но и твою отчаянно пытающуюся самоубиться личность.

— Как это возможно? — пробормотал Дагор.

— Затрудняюсь ответить. Мне кажется, это вопрос ко всему миру, почему всё произошло именно так. Но с того момента, как ты прибег к последнему средству, осколки твоей души поселились в её сердце. Если подумать, у магии не было другого выхода: противиться воле Разрушителя мир тоже не мог, а эта девочка настырно тянула тебя назад.

— Но что произошло сейчас?

— Она перестала в тебя верить, — пожал плечами Целитель. — Как же вам это объяснить? Ты умирал, более того, умирал по своей воле. То есть всё, что в тебе было, несло эту волю самоуничтожения, включая тот кусочек, который остался жить благодаря Лель. Эта воля, даже когда ты пришёл в себя, продолжала сидеть в ней как заноза, подталкивая к саморазрушению. К сожалению получилось так, что, кроме тебя и своей странной любви, ни во что хорошее Лейла не верила, и эта вера давала жизнь не только тебе, но и ей самой. А когда веры не стало, яд пошёл в кровь, и она сама себя убедила в том, что умирает. Я же говорю, психические проблемы противоположных типов в одном человеке — это кошмар любого Целителя наяву.

— Но почему? — растерянно пробормотал Разрушитель.

— Потому что Караванщик знает, как это всё лечить и распутывать, — поморщился Целитель.

— Нет, я не про то. Почему перестала верить? — он перевёл непонимающий взгляд на меня.

А я во время всей этой лекции сидела совершенно пришибленная. Мысли в голове метались, сталкивались и путались, и я никак не могла определить, что тревожит меня сильнее. То ли степень собственной вины в злоключениях Разрушителя, которому я эгоистично не позволила умереть тогда, когда он, должно быть, очень не хотел жить. То ли осознание, что десять лет я жила только ради любви к человеку, которого никогда в жизни не видела и которому, по совести, совершенно не была нужна. То ли недоверие к словам Целителя: как можно заставить жить человека, который по всем законам должен был умереть? Невозможно нарушить закон сохранения энергии и законы природы; а он утверждает, что для Иллюзионистов это нормально! То ли циничное спокойствие Тахира, так не вязавшееся у меня с первым светлым впечатлением об этом человеке. То ли собственное смущение, что он так невозмутимо вывернул перед предметом моих волнений все мои чувства, а тот настолько спокойно отреагировал, будто был прекрасно осведомлён, или как будто ему было плевать. Много всего было.

— Потому что ты идиот, — припечатал Тар. — И ещё с десяток эпитетов. Потому что тискать другую на глазах у влюблённой девушки — не самый лучший способ наладить с последней отношения и завоевать доверие.

— Зачем ему моё доверие? — поморщившись, подала я голос.

— Потому что Рай для него, конечно, близкий друг, и даже почти сестра, но — и только, и она ему вряд ли поможет. Видишь ли, у Разрушителей постоянные и очень, очень большие проблемы с чувствами. Ярость спровоцировать легче, удивление, но что-то светлое в их рациональных душах появляется очень редко, у Гора так вообще с довоенных времён, мне кажется, не было. И, признаться, я уже был уверен, что второго чуда с ним не случится. Ан-нет, он не только тебя всякой гадостью заразил, но и сам чему-то полезному научился. Эгоист и потребитель. Но это с ними сплошь и рядом, так что привыкай. Всё, Дагор, проваливай, у меня к девушке есть ещё один важный разговор, который тебя не касается.

Против ожидания, Разрушитель в ответ на такое заявление лишь пожал плечами и поднялся.

— Доброй ночи, Лейла, — обозначив короткий поклон и даже не глянув в сторону Целителя, он ушёл.

— Доброй ночи, — запоздало кивнула я уже его спине.

— Ну вот, а теперь, без лишних ушей, поговорим серьёзно, — Целитель покинул стол и присел рядом со мной. — Иди сюда, — пробормотал он, аккуратно привлекая меня в объятья. Почему-то сразу стало легче и спокойней, как тогда с Дагором. Нет, нельзя думать об этом человеке! Не сейчас, сначала надо успокоиться и взять себя в руки. — Ты догадываешься, о чём я хочу с тобой поговорить?

— Вы...

— Ты. Я вообще не люблю, когда мне выкают, а мы с тобой теперь кровники. Извини, что не спросил твоего мнения, но это было единственное средство, которое пришло мне в голову в тот момент. Иначе я бы тебя не вытянул, — спокойно и без прежней язвительности проговорил мужчина, вновь возвращаюсь к тому облику, который продемонстрировал мне при первом знакомстве.

— Нет, я не против, что ты, спасибо, — торопливо проговорила я. — Просто... странно.

— Да понимаю я всё, чужой человек, а кровник — это определённая степень близости. Но у нас, Целителей, такое сплошь и рядом. Эдакое последнее средство, прибегнуть к которому или нет каждый решает для себя в каждой новой ситуации.

— Дагор тоже твой кровник?

— Вот ещё, только Разрушителя мне не хватало для полного счастья, — он шумно фыркнул. — Да там и проку бы не было, только заработал бы себе лишних проблем.

— А трусливая Иллюзионистка, стало быть, нужна?

— Нет. Нужна очень, прямо таки фантастически талантливая симпатичная молоденькая девушка, способная противопоставить всему миру свою веру и победить. А страхи... про них-то я и хотел поговорить. Пришло время с ними встретиться. Я не могу волшебным образом помочь тебе научиться доверию и найти ориентиры в жизни, а вот победить ещё несколько не дающих тебе спокойно жить проблем мы совместными усилиями сможем. Особенно сейчас, когда в тебе уже нет этого разрушительского самоуничтожения. Пакостная штука, прямо скажем, — он вздохнул.

— Зачем тебе это?

— Влюбился, — беспечно пожал плечами Тар. С улыбкой оглядел озадаченно-недоверчивое выражение моего лица, поднятого с его собственного плеча. — Не веришь? Ну, в общем-то, правильно делаешь. Я Целитель, а мы не можем пройти мимо человека, если чувствуем, что ему очень нужна наша помощь, и что мы действительно можем помочь. Ну, то есть, иногда проходим, но это неприятно и неправильно, и нужно иметь определённый стимул, чтобы так поступить. В твоём же случае мне даже сознательно очень хочется помочь. Как минимум потому, что ты действительно очень мучаешься, причём мучаешься всё больше по вине окружающих, а не за собственные поступки.

— Фарха тоже никогда не могла пройти ни мимо птицы с перебитым крылом, ни мимо ребёнка с разбитой коленкой, всегда всем помочь пыталась...

— А Фарха это...?

— Фарха Нам-ай-Камар, моя кровница. Она Целитель.

— Вот как, — с непонятной интонацией протянул он. — По-моему, Кер-ай-Аттар заслужил хорошую взбучку.

— А кто это?

— Это наставник твоей кровницы.

— Ты её знаешь?! — опешила я. — За что взбучку?

— Наслышан, хорошая девочка. А взбучку за то, что тебя проглядела, будучи твоей кровницей. Это почти преступление против дара, Лейла, и сейчас в этом виноват только её наставник, халатно подошедший к своим обязанностям. Ещё испортит девочку! Завтра надо будет его навестить.

— Подожди, — вспомнив пару вскользь брошенных фраз подруги, я торопливо отстранилась, внимательно глядя на мужчину. — Но её наставник — главный Целитель центрального госпиталя, как ты можешь ему устроить взбучку?!

— Во-первых, не всего госпиталя, а всего лишь одного из отделений, — невозмутимо поправил меня мужчина. — А, во-вторых, сколько мне лет, по-твоему, и кто я?

— Военный Целитель, — неуверенно предположила я, чувствуя подвох и понимая, что вряд ли угадаю правильный ответ. — Лет тридцать, может, немного больше.

— Приятно, конечно, что я так хорошо сохранился, но... — он усмехнулся. — Лейла, меня зовут Тахир Хмер-ай-Моран, мне без малого четыреста пятьдесят лет, и я один из Владык Исцеления.

Судя по весёлой улыбке, выражение моего лица его порадовало. Но мне сейчас было не до насмешки в глазах мужчины...

Тот самый Моран?!

— Какой? — с дурашливым кокетством уточнил он.

— Бессмертный. У которого сам Караванщик в должниках ходит и списки утверждает, — машинально повторила я главную сплетню про Тахира, недоверчиво разглядывая его. Вот этот молодой мужчина с мальчишеской улыбкой и сияющими глазами — тот самый Моран, которого почитают как последнюю надежду умирающих?! И вот он, собственной персоной, выкроил время, чтобы посмотреть на меня, спас мне жизнь, стал моим кровником, планирует помочь мне с остальными проблемами, и... сидит рядом со мной на диване, заботливо меня обнимая?!

— А, да, тот, — рассмеялся он. — Да не волнуйся ты так, иди сюда, — и он вновь притянул меня к себе в охапку. Кажется, он точно знал, что меня подобный тактильный контакт успокаивает, и вовсю пользовался этим знанием. — Не бойся. Если бы я был занудой и зазнайкой, никогда бы не дожил до таких лет. Знаешь, от чего зависит, сколько живёт маг? От образа жизни и, вернее, образа магической деятельности. Сила не гарантирует долгой жизни, поверь мне. Маг жив, молод и силён ровно до тех пор, пока он правильно использует свой дар. Целитель должен помогать именно тому, кому он действительно нужен, а не тому, кто больше заплатит. Разрушитель не должен превращаться в бездушную машину, разрушение чего-то должно всегда сопровождаться надеждой, что на месте сгоревшего леса встанут молодые деревья. Поэтому лучшие из них держатся за свои живые эмоции: понимают. Они вообще самые разумные из всех магов, кто бы там что ни говорил; от этого, наверное, и страдают. Материалист должен дарить и оберегать жизнь, — людей, скота, посевов, да даже металла и камня, — и лишь пока он делает то, что делает, с душой, она у него есть.

— А Иллюзионисты?

— Иллюзионисты... — он почему-то запнулся и, как мне показалось, помрачнел, но отстраняться и проверять я не стала. — Иллюзионисты должны верить в чудеса. И совершать их. Светлые добрые чудеса. Во всех Домах есть люди, забывшие о своём настоящем предназначении. А в вашем Доме, боюсь, о нём вообще мало кто помнит. А, самое главное, они прививают это незнание ученикам, делая из потенциальных чудотворцев балаганных шутов и лицемеров. Я потому так за тебя и уцепился, и, хочешь ты того или нет, от моего внимания ты не спрячешься. Слишком давно я не встречал Иллюзионистов, способных на настоящее чудо. А то, что ты заставила этого упрямца выжить, действительно настоящее чудо. Не бойся, он не будет обвинять тебя в своих страданиях, и ты не обвиняй. Он всегда боролся до конца, а ты просто дала ему такую возможность, за что я тебе очень благодарен. Я, если угодно, коллекционирую вот такие великолепные образцы правильного использования дара, и стараюсь по мере сил заботиться о таких людях. А Дагор — почти такой же умница, как ты. Даже потеряв эмоции, он не потерял совесть. Лишившись всяких чувств и стремлений, он всё равно не свернул на простейший путь холодной логики, пытаясь поступать так, как того требовала совесть и человечность. Не всегда успешно, но эти два чувства очень сложно скопировать только по памяти, используя одну лишь логику. Достойна уважения хотя бы попытка, а у него ведь неплохо получалось. Но теперь, надеюсь, он тоже пойдёт на поправку. Вместе с тобой.

— Мы будем... прямо сейчас? — опасливо спросила я.

— Раньше сядешь — раньше выйдешь, — хмыкнул Целитель. — Только нам бы лучше в спальню пройти, так что показывай дорогу, — и, поднявшись с дивана, он легко подхватил меня на руки.

Сроду никто на руках не носил, а тут за один день уже второй посторонний симпатичный мужчина.

Надо ведь искать положительные стороны во всём, да?

— А, может, я сама, ногами? — неуверенно предложила я.

— Не лишай меня удовольствия, — улыбнулся Тахир.

— Может, тогда ты, пока идём, расскажешь мне, что от меня потребуется... вот тут направо! Я хоть морально подготовлюсь.

— Ничего сложного. Тебе просто надо будет уснуть и попытаться мне довериться. Даже если не получится последнее, думаю, я справлюсь.

— И всё?!

— Практически. Ты будешь видеть сны, а я буду в них рядом с тобой. Утром у тебя от них останутся только смутные воспоминания, а реальные воспоминания перестанут причинять такую боль. Может быть, утром захочется поплакать, но не волнуйся, я буду рядом.

Подобное обещание меня, конечно, порадовало, но и смутило одновременно. Тахир был очень необычный, настолько, что казался сказочным персонажем, добрым волшебником детских или, скорее, девичьих грёз. Боюсь даже представить, сколько этот красавчик разбил женских сердец!

За этим разговором мы добрались до моей комнаты, Тар сгрузил меня на кровать, закрыл дверь и даже подпёр ручку стулом.

— Это зачем? — растерянно уточнила я.

— От любопытных слуг, сующих свои носы куда не следует, — последовал ответ.

А потом мужчина принялся раздеваться. Вот рубашка скользнула вверх, обнажая загорелую мускулистую спину, вот руки принялись распутывать кушак... и я, наконец, очнулась.

— Ты что делаешь?!

— Раздеваюсь, — пожал плечами он, отворачиваясь от стула, на который складывал одежду. — А ты почему ещё одетая?! Давай, шустрее.

— Совсем?!

— Да, — невозмутимо ответил Целитель, подавая пример. — Тебе помочь?

Я поспешно отвела взгляд. Хотя, конечно, было любопытно посмотреть на него неглиже; надо думать, там не только спина, там всё выглядит на уровне. Но... посмотреть! Ничего больше!

Или нет?!

— Не надо, — тряхнула головой я, и принялась распутывать шнуровку у шеи.

— Поскольку ты мне не доверяешь в достаточной мере, лучше обеспечить хотя бы плотный телесный контакт. В принципе, можно обойтись и без него, но у меня сегодня был довольно напряжённый день, и я банально устал. Давай помогу, — он присел рядом на край кровати, и, отстранив мои руки, сноровисто разобрался со шнурком.

— Я, может, не привыкла проводить ночь рядом с обнажённым мужчиной, — проворчала я, не зная, куда деть глаза.

— Не бойся, приставать не буду.

— Я, может, не об этом волнуюсь, — окончательно смутившись, решила честно сознаться я.

— О, совратить меня тем более не бойся, — рассмеялся Целитель, развязывая мой пояс. Потом лёгким рывком опрокинул меня лицом в кровать, и стянул шаровары. — Я не имею ничего против, ты очень милая; но на сегодня у меня всё-таки другие планы. Марш под одеяло! — скомандовал он, отвесив мне звонкий безболезненный, но очень обидный шлепок пониже спины.

— Ай! Ты что дерёшься?

— Я тебя подгоняю, уж очень спать хочется, — пояснил Тар, первым залезая под одеяло, поверх которого я разлеглась. Погас свет; видимо, этим тоже озаботился Целитель.

Вздохнув над непонятными вывертами женской логики, — я и сама не знала, смущал меня факт присутствия в моей постели голого мужчины, или расстраивало то, что ничего предосудительного он делать не собирался, — принялась на ощупь пробираться к Целителю.

Когда улеглась на некотором расстоянии, он со вздохом легко притянул меня поближе, устроил мою голову на своём плече и обнял обеими руками.

Тёплая кожа едва уловимо пахла сандалом и хвоей; наверное, он предпочитал мыло на основе именно этих масел. А ещё чем-то незнакомым, запахом самого этого странного человека. И мне было невероятно хорошо. Удивительным образом присутствие этого мужчины рядом не вызывало отторжения, страха, смущения; только ровное уютное тепло.

— А теперь спи, — тихо выдохнул мне в волосы Тахир.

А я, послушно уплывая в сон, думала о том, как это глупо и безнадёжно — влюбляться в мужчину на порядок старше себя, с которым мне определённо ничего не светит. Но я всегда была склонна к совершению подобных глупостей.

Тахир Хмер-ай-Моран

За высокими узкими окнами занимался рассвет. Я лежал, бездумно разглядывая потолок, осторожно перебирал рассыпавшиеся по моей груди рыжие кудрявые пряди и думал.

Вернее, пытался прийти в себя. Потому что не положено Целителю испытывать обуревавшие меня чувства, совсем не положено. И лезть в политику тоже не положено, Ньяна, как надоела мне эта политика! Богиня милосердная, дай мне, глупому, сил выдержать всё это! Выдержать, я сказал, а не идти убивать всех без разбора!

Но Дом Иллюзий, похоже, прогнил куда сильнее, чем виделось мне со стороны. Ожидал, что они просто обленились, привыкли к роскоши, увлеклись своими "домашними" интригами. А они, значит, вот как. Считают себя богами в Доме, считают, что Иллюзии принадлежат им, и именно они могут решать, кто и чего достоин. Камни считают своей собственностью, людей, особенно несогласных, — бесправным скотом.

Не удивительно, что Лейла бежит от этого Дома, как от разъярённого Странника. Ничего хорошего не может быть в доме, где отец способен изнасиловать малолетнюю дочь. Впрочем, Владыки Иллюзий уже давно не отцы для учеников и младших членов Дома. Я даже не знаю, как их теперь называть!

Волевым усилием я заставил себя разжать судорожно стиснутые кулаки. Внутри клокотала злость. Хорошо, малышка ещё спит.

Юнус Амар-ай-Шрус, стало быть.

Прикрыв глаза, я воскресил в памяти образ этого человека, и лишь неодобрительно поморщился. Да, в лицедействе они достигли поистине замечательных высот. И мысли не может возникнуть, насколько гнилое нутро у этого человека! Обаятельный, терпеливый, умный, добродушный, с чувством юмора и без снисходительности к младшим, эдакий настоящий учитель, наставник.

Лицемерная грязная тварь!

Но это следствие. А начало...

Травмирующих событий в жизни Лейлы обнаружилось два. И первое из них не только имело отношение к её личности и психике, но заставляло крепко задуматься.

Я вспомнил мать девочки. Сейчас, стоило посмотреть на неё в воспоминаниях Лейлы, я даже удивился, как не отметил сходства сразу. Молодая и упрямая девчонка из глуши, которой с её талантами и волей пророчили большое будущее, вдруг с шумным скандалом покинула Дом, прекратила практику и выскочила замуж. Правда, за кого, я не помнил, и человека этого по воспоминаниям девочки не узнал.

Вопросов было несколько.

Зачем убивать женщину, которая просто ушла из Дома Иллюзий? Это ведь не единичный случай, такое редко, но бывает. Причём убивать с такой нечеловеческой жестокостью! Ладно, положим, последнее — просто следствие извращённого воображения конкретного исполнителя. Но убивать-то зачем?! Или — за что?

Как получилось замять это происшествие? Ведь не рядовой случай, а сыскари всё-таки не даром едят свой хлеб. А здесь, такое ощущение, что и не искали. Значит, удалось как-то скрыть сам факт преступления.

Почему Лейла до сих пор не в курсе, кто её родители? Неужели во всём Доме Иллюзий никто не удивился такой силе девочки, которая по всем законам не могла появиться в первом поколении? И никто не вспомнил о матери малышки, которую знали, у которой, может быть, в Доме остались друзья! Это ведь тоже неспроста, не могли все вокруг забыть о существовании Базилы в одно мгновение! Если только кто-то не совершил вот такое... чудо.

Почему, узнав, что Лейла выжила, никто не заинтересовался ей, как единственной живой свидетельницей гибели четырёх человек? Базилы, её родителей (а её отец ведь тоже был Иллюзионистом, пусть и слабеньким) и мужа. Впрочем... если убийца был уверен, что предусмотрел всё, что весь мир не вспомнит о Базиле с её семьёй, зачем было суетиться? И почему, интересно, я помню эту девочку, если все должны были забыть?

Был большой соблазн не дать Лейле вспомнить, или подкорректировать её воспоминания, хоть немного. Но я не поддался; очень не хотелось врать этой малышке, которая и так уже увязла как бабочка в тенетах чужой лжи. Поэтому пробуждения её я ждал с настороженностью и заранее пытался подобрать слова утешения.

Лейла

Когда я просыпаюсь утром, разум обычно включается сразу. Я не могу припомнить случая, чтобы по пробуждении я не сумела бы вспомнить, что происходило вчера, и сообразить, где я сейчас нахожусь. Сегодня, пожалуй, было первое утро в моей жизни, когда это свойство собственного организма совершенно не радовало.

Тар молча лежал рядом, медленно поглаживая меня по голове.

— Они все мне врали, — наконец, сумела я хоть что-то сказать. — Даже Пир. Говорили, что меня младенцем подкинули к дверям Дома Иллюзий. Зачем?

— Не знаю, — тихо вздохнул Тар. — Может быть, считали, что так тебе будет спокойнее.

— И ты согласен?

— Нет, — отозвался Тахир. — Но это вопрос мировоззрения. Я считаю, что человек не должен прятаться от проблем, даже если это ребёнок. Потому что если от них прятаться, они в конце концов соберутся толпой и нагонят все разом. Мало кто со мной согласен.

— Но почему... — я запнулась, потому что к горлу подкатил комок. Но Целитель понял и так.

— Почему их не искали? Почему не нашли убийц? Почему никто даже не вспомнил о твоей матери, которую в Доме Иллюзий знали многие? Не знаю. И мне очень это не нравится.

— Может быть, стоит рассказать всё господину подполковнику?

— Кому? — озадаченно уточнил Целитель. — А, Дагору?! Да, конечно, надо. Я с ним сам поговорю. С проблемами надо встречаться лицом к лицу, но начинать лучше постепенно. Почему-то мне кажется, что ты ещё не готова обсуждать всё вслух, тем более — с этим бестолковым Разрушителем, — усмехнулся он.

— Спасибо. За всё, — тихо выдохнула я. — А почему бестолковым? Ты же говорил, что он умница, — поинтересовалась я, старательно отвлекая себя от неприятностей.

— Да он умный, но... такой дурак! — весело фыркнул Тахир. — Не волнуйся, тебе ещё предстоит на собственном примере убедиться. Разрушители, что бы они сами ни думали по этому поводу, принадлежат к тому же виду, что и прочие люди, и не так уж кардинально отличаются. Изначально они имеют нормальные эмоциональные реакции, как и все дети, но потом... как бы это объяснить понятнее? Они слишком неадекватно реагируют на свои эмоции. Точнее, наоборот, слишком адекватно. Чувства мешают холодной рассудочности, и все Разрушители проходят в своей жизни стадию подавления этих самых чувств. Некоторые доходят до того, что действительно лишаются способности испытывать эмоции, но в большинстве своём они ведут себя примерно так же, как, например, ты. Не прячут подлинные переживания за иллюзиями, но тоже отодвигают их в сторону, глушат и относятся к ним с определённой настороженностью и даже неодобрением. То есть, даже чувствуя, продолжают руководствоваться разумом. В отношении Дагора, я, например, с трудом могу представить, что с ним нужно делать, чтобы спровоцировать спонтанную эмоциональную реакцию. Ну, разозлить, возможно; а вот что-то ещё...

— А как же твои слова про его попытки руководствоваться чувствами?

— Чувства бывают разными, — терпеливо пояснил Целитель. — В детстве он, хоть и трудно сейчас в это поверить, был очень добрым мальчиком. Именно добрым. Он хорошо знает, что такое "сочувствие", "прощение"; помнит, что нужно сделать, чтобы не обидеть или поддержать. Именно это позволяло ему после излечения оставаться человечным в отношении с окружающими людьми, и именно это я хвалил. Но, конечно, проявление этой реакции было продиктовано исключительно рассудком.

— В каком смысле?

— Логически оценивает, кто достоин сочувствия, а кто — нет, причём полумер не будет. Терпеливо и мягко он будет разговаривать с рыдающей над телом мужа вдовой, потому что память и разум подскажут: слабой женщине тяжело, она потеряла близкого, ей больно. Но к какому-нибудь убийце он будет относиться как к неодушевлённому предмету; то есть, несмотря на то, через что сам прошёл в жизни, спокойно отдаст человека в руки палача или сам выступит палачом. У него не дрогнет рука по одному сломать пальцы воющему от боли человеку, добиваясь от него какого-нибудь ответа, и это будет не "осознанная необходимость жестокости", ему действительно будет плевать на боль этого человека. А ты вызываешь у него именно эмоциональный отклик, то есть он не думает, что должен тебе посочувствовать, и потому проявляет нужную реакцию, а действительно сочувствует.

— А зачем ты всё это рассказал? — окончательно запуталась я. — И какое это отношение имеет к тому, что господин подполковник "умный, но такой дурак"? И почему я это на собственном опыте должна буду увидеть?

— Да потому, что он может нормально с точки зрения обычного человека воспринимать только хорошо знакомые привычные эмоции. То же сочувствие, или что-нибудь ещё, настолько же близкое и понятное. А вот предсказать его реакцию на что-нибудь неожиданное я не возьмусь.

— На что неожиданное? Ты... имеешь в виду, что он может, ну... влюбиться? — я даже приподнялась на локте, разглядывая улыбающуюся физиономию.

— Этот? Этот может, — с какой-то мечтательной интонацией протянул Целитель. — Но имей в виду, это первый и единственный раз, когда я тебе о нём что-то рассказываю.

— Не любишь сплетничать? — вздохнула я, укладываясь обратно.

— Не сказал бы, — хихикнул Тар. — Не-ет, тут у меня другие мотивы. Во-первых, вам обоим, хоть и по разным причинам, нужно разобраться со всем этим самостоятельно. Тебе нужно научиться доверять, ему — чувствовать, причём чем глубже, тем лучше. А, во-вторых... Лейла, мне четыре с половиной сотни лет, знаешь, как сложно встретить в окружающем мире что-нибудь увлекательное и удивительное? А ваши взаимоотношения, и вся эта ситуация, — не с убийствами, а с вашей необычной встречей, — это настолько потрясающе интересно, что я просто не могу отказать себе в маленьком удовольствии понаблюдать со стороны. Да ты не волнуйся, если всё будет совсем плохо, я вмешаюсь. Но рассказывать тебе, уж извини, ничего больше заранее не буду.

— Мне, значит, не будешь, а ему — будешь? — проворчала я, сдерживая желание закатить скандал. В конце концов, надо ценить откровенность; этот человек и так сделал для меня слишком много, чтобы ещё претензии ему предъявлять.

— Он и так всё прекрасно знает, — я почувствовала, как Целитель пожал плечами. — А что не знает... Если ты настаиваешь, можешь сама рассказать ему о своих проблемах, я только поддержу эту полезную инициативу, — ехидно предложил он, и я была вынуждена тут же пойти на попятную.

— Нет уж, ты сам это предложил! И вообще, ты... старый интриган.

— О, да! — радостно расхохотался он. Потом запнулся, как будто что-то вспомнил, и с тревогой проговорил: — Лель, ты только пообещай мне, что не будешь пытаться восстанавливать справедливость самостоятельно и мстить Амар-ай-Шрусу, ладно?

— Что я могу? — судорожно вздохнув, пробормотала я. Разговор помог немного отвлечься, но, как оказалось, чтобы от спокойствия не осталось ни следа, мне хватило одного лёгкого намёка. — Плюнуть в лицо одному из Владык? Ударить? Я даже к сыскарям обратиться не могу, потому что никто мне не поверит. Моё слово против его слова? Ни доказательств, ни... — я вновь замолчала. Дыхание перехватило, и я почувствовала, что на глаза наворачиваются слёзы.

— Я тебе помогу, обещаю. И Дагор тоже. Это нельзя оставлять как есть, но, пожалуйста, положись на нас и ничего не предпринимай сама. Этот человек...

— Это не человек, — всхлипнула я. — Это... это чудовище! Я... не представляю, как! За что? Я ведь была в него почти влюблена, дура! И что мне теперь делать?

— Жить, — Тар обнял меня крепче. — Несмотря ни на что. Понимаю, что сложно, но это пройдёт. Человек имеет свойство забывать боль и беды, если ему есть, чем их заменить. А пока плачь, не стесняйся. Станет легче. Ложь, что слёзы — признак слабости, слёзы — это тоже лекарство, только не для тела, а для души. Главное, не превышать дозировку, — он тихо беззлобно усмехнулся.

А я послушно плакала. Тихо и почти бесшумно, и к собственному удивлению действительно чувствовала, как мне становится легче. Будто сжавшаяся в груди тугая пружина не сорвалась, а начала медленно и аккуратно расправляться.

— Ты странный, — наконец, устав от тишины, вновь заговорила я. — Тебе очень хочется верить, а ещё я почему-то совершенно тебя не стесняюсь.

— Я Целитель с очень, очень большим стажем, — усмехнулся мужчина. — Было бы гораздо сложнее работать, если бы я не умел втираться в доверие.

— А ещё никак не могу взять в толк, зачем тебе со мной возиться. Не верю, что только из любопытства, — продолжила я.

— Нельзя проходить мимо человека, которому нужна твоя помощь. А ты... Я давно не встречал людей, кому настолько требовалась бы именно моя помощь. И я уже говорил, что стараюсь держать в поле зрения людей, способных правильно применять свой дар. Не надо чувствовать себя обязанной, правда. Ты просто не представляешь себе, насколько многое это для меня значит. Возможность общения с необычным человеком — это едва ли не самый большой подарок судьбы в моём случае, так что об иной благодарности даже не смей задумываться. Обижусь.

— Всё-таки, не ошиблась я вчера. Ты ещё и страшный человек! Очень сложно в тебя не влюбиться, — хмыкнула я. С Тахиром было удивительно легко, и то, что я не сказала бы никому больше, ему говорить было просто и как-то естественно.

— А вот этого не надо, — с шутливой ворчливостью возразил Тар. — Если только совсем немного, в терапевтических целях. Лёгкая несерьёзная влюблённость повышает настроение и вообще полезна для здоровья. Главное...

— Не превышать дозировку, — не удержалась я от улыбки. — А если чуть-чуть не получится?

— Это вряд ли, — хмыкнул Целитель.

— Почему? — из чувства противоречия возразила я. — Ты милый, симпатичный, добрый и понимающий. Надёжный, сильный, мудрый...

— Всё, всё, хватит! — весело перебил меня Целитель. — Захвалишь. Всё просто: у тебя, конечно, большое и доброе сердце, но в нём просто недостаточно свободного места, чтобы вместить ещё одно серьёзное чувство. Слишком прочно поселился там один мой угрюмый приятель.

— Ты думаешь? — вот теперь я наконец почувствовала неловкость.

— Знаю. Ты, главное, не думай обо всяких глупостях. Например, о том, что это всё безнадёжно и не имеет смысла. Имеет. Главное, верить; но у Иллюзионистки с этим проблем быть не должно.

Ещё некоторое время мы молча лежали, думая каждый о своём. Чем был занят Целитель, не знаю, а я дивилась странным перипетиям собственной судьбы. Последнее время она словно стала любимой игрушкой Инины, полностью сосредоточив на себе внимание капризной богини. Но сейчас, пригревшись под боком ещё одного великого человека, внезапно столь оригинальным образом ворвавшегося в мою жизнь, я действительно верила, что всё будет хорошо. Что у меня есть шанс справиться, выйти из всего этого живой и невредимой. Рядом с Тахиром вообще легко верилось во что-то светлое и доброе.

А, может быть, виной тому были слова мамы, которую я сейчас сумела вспомнить. Смутно, обрывками; это ведь было двадцать лет назад. Но я запомнила её бледное лицо, нервно поджатые губы и полный отчаянной решимости взгляд. "Верь, малыш; с тобой всё будет хорошо, они не смогут тебя тронуть". И я поверила ей тогда. И потом, когда со слезами бросалась на незнакомого огромного мужчину, и просила не трогать мою маму. И даже когда его товарищ с хохотом, держа меня за руки, рвал на пятилетней девочке одежду.

Единственное, чего я не помнила, так это того, как я сумела спастись. Кажется, тогда пробудился мой дар, и мне удалось удрать. Я проснулась в служебном экипаже на руках незнакомого мужчины в форме патрульного ЦСА. Мне было так страшно, что я не могла шевельнуться и сказать хоть слово. Потом были какие-то ещё лица; Целители, люди из приюта, но все они смазывались.

Но об этом я старалась не думать. Слишком живыми были в памяти лица убийц моей семьи. Особенно ярко отпечатались выражения их лиц; удовольствие от осознания собственной власти над заведомо более слабыми существами, похоть и безадресная, какая-то болезненно неестественная злоба. Не люди, даже не животные — обезумевшие от запаха крови и страха чудовища.

Главное, сейчас я была в безопасности. В этом старом добродушном доме, рядом с этим мудрым и сильным человеком. Почему-то меня совершенно не беспокоила мысль, что Целитель вряд ли способен защитить кого-то от реальной опасности. Пока мне хватало того, что его присутствие защищало меня от злобных духов собственных страхов и воспоминаний, и того, что он обещал мне, и, возможно, всё действительно наладится. Я лежала, не желая упускать это ощущение, хотя в воздухе висело понимание скорого расставания. Это я сейчас могла валяться в кровати в собственное удовольствие сколь угодно долгое время, а у великого Хмер-ай-Морана вряд ли была такая возможность.

— Эх, — наконец, шумно вздохнул мужчина, аккуратно выбираясь из-под меня и садясь на кровати. — Сложно, конечно, заставить себя встать, но выбора у меня нет, — обернувшись, Тахир ласково потрепал меня по голове. — А ты валяйся, у тебя каникулы. Тебе надо отдыхать и набираться сил. Тем более, насколько помню, господин следователь просил без крайней необходимости из дома не выходить, а кто-то вчера сбежал на прогулку, — с лёгким насмешливым укором попенял мне Целитель. Выпутавшись из одеяла, он встал с кровати и пружинисто, по-кошачьи, потянулся всем телом, позволив мне в достаточной мере насладиться игрой мускулов под загорелой кожей. И вновь я не испытала никакого смущения, будто передо мной был не посторонний обнажённый мужчина, а великолепная статуя или, скорее, красивый хищный зверь. Очень неожиданное у него телосложение для Целителя; в нём чувствовалась сила, сила и опасность.

Отодвинув стул от двери, Тар принялся одеваться. Когда мужчина уже завязывал пояс, в дверь легонько постучали.

— Да-да, входите, не заперто, — мгновенно и, как мне показалось, машинально отреагировал Целитель.

— Тар! — возмущённо окликнула его я, садясь на кровати и прижимая к себе одеяло. Мужчина обернулся ко мне, и глубокая задумчивость на его лице сменилась сначала растерянностью, потом осознанием. Но предпринимать что-то было поздно: посетитель зашёл внутрь.

— Извините, я, должно быть... — начал Пирлан, растерянно разглядывая полуголого Тахира. Но тут его взгляд скользнул ко мне, и глаза удивлённо округлились. — Лейла?!

— Привет, Пир, — со вздохом кивнула я. Не надо было обладать даром телепата, чтобы понять, о чём подумал друг и учитель, обнаружив столь двусмысленную картину. Да какую двусмысленную; тут надо проявить недюжинную фантазию, чтобы хоть какой-то смысл найти, кроме самого очевидного!

— Пирлан Мерт-ай-Таллер, если не ошибаюсь? — с лёгким и каким-то очень недобрым прищуром разглядывая совершенно растерянного и смущённого Пира, спросил Тар.

— Да, а вы...

— А я, с вашего позволения, уже здорово опаздываю, — оборвал его Целитель, натягивая рубашку.

— Тар! — уже не столько возмущённо, сколько растерянно позвала я его. Как вчера, он опять из добродушного терпеливого Целителя мгновенно превратился в человека холодного и сурового до откровенной жёсткости. Превращение было достойно мастера Иллюзий, каковым он, совершенно определённо, не являлся. И эта способность оказалась полной неожиданностью, даром что вчера я такую перемену уже наблюдала, но тогда ещё не обратила на неё внимания. Нет, я откуда-то точно знала, что тот, кто провёл со мной ночь, был настоящим Тахиром Хмер-ай-Мораном, а сейчас я наблюдала предназначенную для посторонних маску. Я даже догадывалась, зачем она ему нужна. Но всё равно было неожиданно.

— Извини, Лель, я правда уже здорово опаздываю, — Целитель с моей одеждой в руках подошёл к кровати и присел на край, протягивая вещи мне. — Если какого аврала не случится, постараюсь вечером забежать. Не забивай свою хорошенькую головку мрачными мыслями. Всё будет хорошо, главное что?

— Верить, — вздохнула я и не удержалась от улыбки.

— Хорошая девочка, — улыбнувшись одними глазами, Тахир легонько щёлкнул меня по носу. Дотянувшись, поцеловал в макушку и стремительно вышел, не удостоив Пира даже взглядом. Надеюсь, из-за его опоздания там никто не умрёт...

— Кхм. И что это было? — с несколько смущённой иронией поинтересовался учитель.

— Это был замечательный человек, который очень мне помог, — я пожала плечами и принялась натягивать рубашку.

— Его лицо показалось мне знакомым, — рассеянно хмурясь, Пир отвёл взгляд.

— Может, видел где-нибудь? — безразлично отозвалась я.

Меня совершенно не тянуло откровенничать с Пирланом сейчас. Кажется, я чувствовала обиду на него, хотя не могла понять, за что именно. То ли за то, что наставника не оказалось рядом в ответственный момент, и что он оказался не таким уж мудрым и всезнающим, как я привыкла считать. То ли за то, что он, как и все, скрывал от меня правду о моём появлении в приюте, то ли за то, что он тоже не вспомнил мою маму.

— Пир, скажи, а ты знал, что меня, завёрнутую в скатерть, в возрасте пяти лет привезли в приют патрульные ЦСА, а не подбросили под двери Дома Иллюзий младенцем? — задумчиво расправляя шаровары поверх одеяла, я внимательно посмотрела на Иллюзиониста.

— Это он тебе рассказал? — нахмурившийся и помрачневший Пир присел на край кровати, без особого волнения встречая мой взгляд. Впрочем, какое волнение? Все мы носим маски, даже лучшие из нас, как показало знакомство с самим Мораном; что говорить об опытном и сильном Иллюзионисте Пирлане?

— Вроде того, — кивнула я, не спеша рассказывать Пиру правду. Почему-то казалось единственно верным не выносить сведения о том, что память вернулась ко мне, на общее обозрение. Даже на обозрение моих кровников. Даже бывшему поверенным во все мои тайны Пиру не хотелось об этом рассказывать.

— Так решили Целители, которые занимались тобой, — пожал плечами мужчина. — Я им верил и считал, что они знают, о чём говорят. Ты сердишься?

— Я немного обижена, — не стала скрывать я. — Но, думаю, ты желал мне добра, поэтому не сержусь, — я сумела изобразить вполне естественную улыбку, хотя улыбаться совершенно не тянуло. — А ты какими судьбами-то? Или просто в гости зашёл?

— Пришёл проведать, как ты тут. От третьих лиц узнал много неожиданного; то оказалось, что тебя вызывали к царю на аудиенцию, то что на вас с Дагором напали. Потом вчера тебе было плохо, но пришёл Бьорн и рассказал, что беда миновала. Среди ночи ломиться я не стал, но сегодня приехал, как только это стало более-менее приличным, — он тепло улыбнулся. А мне вдруг стало стыдно за все подозрения в адрес этого человека. Но уверенность, что ему не стоит знать всю правду, от этого почему-то лишь окрепла.

— Перенервничала вчера, вот меня и накрыло вечером, — поморщилась я, натягивая под одеялом штаны. — К счастью, Тар оказался рядом, и помог. Он Целитель, — пояснила я.

— Ясно, — на губах Пира заиграла хитрая насмешливая улыбка. — Видимо, хорошо помог. Впрочем, извини, — одёрнул он самого себя. — Я рад, что рядом с тобой появился ещё один человек, чьему обществу ты рада. Хотя я ему чем-то здорово не понравился, — задумчиво хмыкнул Иллюзионист.

— Да Инина знает, что у него на уме, — я пожала плечами. Подозреваю, мысли Тахира были созвучны моим, он тоже подозревал Пира в злом умысле в отношении меня. Только у меня эта мысль мелькнула и умерла, как несостоятельная, а вот Тар по-моему изначально не слишком хорошо относится к Иллюзионистом. Что, в свете его рассказов о сути и предназначении дара, тоже не удивительно. — Ладно, пойдём, позавтракаем и поболтаем, — решительно откинув все вопросы о доверии и подозрения в заговоре, я сползла с кровати. — Если у тебя есть время.

— Конечно, есть, — улыбнулся Пир. — Надо будет при следующей встрече поблагодарить этого твоего Целителя, если он, конечно, будет меня слушать.

— За что именно?

— За тебя. Давно не видел тебя такой лёгкой и радостной. Он очень положительно на тебя повлиял. Хотя, признаться, он очень мало похож на Целителя. Я всяческих личностей видел, но под его суровым взглядом мне становится здорово не по себе; такого я даже у Разрушителей не встречал. Может, ты в него влюбилась?

— Может, и влюбилась, — не стала спорить я. Мне почему-то неловко было признаваться Пирлану, что я так и не сумела забыть его друга детства.

Болтовня с Пиром на отвлечённые темы сделала своё доброе дело и окончательно отвлекла меня от тяжёлых мыслей. Почему-то мрачные воспоминания, стоило их обрести, тяготили меня гораздо меньше, чем плотный кокон чар, отгораживавший их от меня. Подумав, я решила, что это тоже дело рук великого Целителя, и испытала к нему новый прилив благодарности.

Меня подмывало спросить у Пирлана, что он думает по поводу "истинного назначения дара", но я пока решила воздержаться. Сначала нужно было самой осмыслить слова Тахира и узнать об этом вопросе немного больше, чем короткое рассуждение пусть очень умного, но единственного человека.

Собственно, именно этим я и занялась, когда друг и учитель ушёл, а я осталась предоставлена сама себе в большом доме, временно приютившем меня.

Пусть Берггарены всегда являлись родом воинов и офицеров, но их библиотека была предметом моего давнего восхищения. Она уступала в богатстве фондов Центральному Книгохранилищу столицы, но имела ряд преимуществ перед ним. Например, возможность свободного доступа к некоторым книгам, значившимся в Закрытом Фонде. Или очень удобные мягкие кресла, в которые так приятно забираться с ногами, вместо жёстких стульев читального зала. Или — кошмар хранилищного библиотекаря! — возможность совместить пищу духовную с пищей материальной.

В обеих библиотеках тома были окутаны особым заклинанием, обеспечивающим защиту от времени, света, пыли и прочей грязи. Только у Берггаренов его регулярно испытывали "в боевых условиях", а в ЦК за несчастный бутерброд могли лишить читательского билета.

А ещё в обеих библиотеках было устройство, здорово упрощающее жизнь: так называемый Хранитель. Изобретённое каким-то Материалистом около трёх веков назад, оно фактически представляло собой систематизированный перечень книг с кратким описанием. Только помимо простой функции перечня, Хранитель давал возможность отбирать литературу по определённым признакам, и даже собирал её со всех библиотечных полок в одну стопку. Почти такие же Хранители (правда, экспонаты всем желающим в руки они, разумеется, не доставляли) имелись во всех музеях, потому что позволяли систематизировать не только книги.

Усевшись за испещрённый резными узорами, составлявшими структуру чар, круглый стол, я возложила на него руки и задумалась. Начинать поиски истины следовало в двух направлениях. Во-первых, старые легенды о возникновении магии, но только по возможности более древней, исконной редакции, и, во-вторых, дневники и мемуары, тоже постарше. Первые могли помочь разобраться в подоплёке событий, последние — дать примеры "правильного" применения магических талантов.

Отобрав на первое время полтора десятка томов, я со всевозможным комфортом устроилась в кресле, но даже не успела открыть первую книгу. Багровым вихрем в библиотеку ворвалась обычно вполне смирная Иффа.

— Вот ты где! — с непонятным возмущением воскликнула женщина и с разгона плюхнулась в соседнее кресло.

— А что случилось? — осторожно уточнила я. Слишком взбудораженной она выглядела, такое поведение больше подходило Фьери, но никак не её матери!

— И это ты у меня спрашиваешь?! — окончательно вскипела она, подаваясь в кресле вперёд.

Кажется, в такое состояние её привёл какой-то мой поступок. Но какой?! Вряд ли из-за вчерашнего происшествия Иффа стала бы на меня злиться, скорее уж — беспокоиться и проявлять участие. Или стала бы?

— Может быть, ты уточнишь, чем именно я так тебя разозлила? — в растерянности глядя на женщину, я сложила руки на книге. — Я допускаю, что в чём-то виновата, но пока не очень понимаю, в чём именно.

— Да не злюсь я, — фыркнула, сдуваясь, Иффа. — Скорее, возмущена, раздражена и снедаема любопытством. Ладно, пойдём длинным путём. Что с тобой вчера вечером произошло? Даже Бьорн не понял!

— Я... — начала, и тут же запнулась. Очень не хотелось врать, но рассказывать правду? Не то чтобы я ей не доверяла, просто не хотела посвящать в подробности последних событий.

Ну, и не доверяла тоже. Тёмные пятна моего прошлого и сложные взаимоотношения с сыскарём я пока могла доверить только Тахиру, который и так уже разделил их со мной. Частью воспоминаний придётся поделиться и с господином следователем, но о нём я сейчас вовсе старалась не думать, потому что совершенно не представляла, как смотреть ему в глаза после всех открытий и откровений вчерашнего вечера.

Вот странно, отношение к Дагору откровенность и почти грубая прямолинейность Тара изменила, а к самому разговорчивому Целителю — нет. И даже честное признание Тахира о планах неплохо поразвлечься за наш счёт не уменьшило моей к нему симпатии. Симпатии, благодарности, странного доверия и спонтанной нежной привязанности; это была не влюблённость, как я поначалу подумала, а что-то более мягкое, тёплое и спокойное. Просто человек, с которым рядом хорошо и уютно, и который никогда не обидит, не причинит вреда, поддержит и поймёт в любой ситуации.

Непонятно только, всё это — индивидуальная способность Тахира "втираться в доверие", выверты моей собственной психики, или именно так в идеале и должны действовать кровные узы?

— Я переутомилась сильно, — в конце концов приняв решение не говорить правды, я начала воплощать его в жизнь. — Сила начала хлестать наружу, а Тар помог с этим разобраться.

— Сделаю вид, что поверила, — отмахнулась женщина. — Тем более, это второстепенный вопрос, коли ты сейчас жива и вроде бы даже неплохо выглядишь. Расскажи мне, что это за великолепный мужчина, ваш Тахир? А то вывести на разговор Хасар нам не удалось, а к этому сыскарю обращаться с подобными вопросами уж очень неловко.

— Иффа, какой ещё мужчина, у тебя муж есть, — шутливо возмутилась я.

— У меня — есть, а вот у Тарьи и у тебя нет, — улыбнулась она. — Да и вообще, я же не спать с ним собираюсь, а информация лишней никогда не бывает. Кто знает, где и когда пригодится!

— Он хороший Целитель, — пропустив мимо ушей матримониальный намёк Иффы, обтекаемо отозвалась я.

— И это всё, что ты можешь рассказать о мужчине, с которым провела ночь?! — кажется, она уже полностью взяла себя в руки, потому что сопроводила свои слова не праведным ужасом в голосе и глазах, а только удивлённо вскинутыми бровями.

— Так он её со мной как Целитель провёл, а не как мужчина, — иронично отозвалась я.

— Вот как? Что же, это его только красит. А не жалко? — хитро прищурившись, провокационно уточнила Иффа.

— Может, и жалко, — я вновь не удержалась от улыбки.

— А, может, ты в него ещё и влюблена? — продолжала допытываться женщина.

— Может, и влюблена, — покладисто согласилась я. Один раз мне этот вопрос сегодня уже задавали, не будем менять показания!

— У-у-у, с тобой всё ясно, — рассмеялась Иффа. — Ладно, сиди, отдыхай, а я пойду. Девчонок попрошу особо тебя не дёргать, — проговорила она, поднимаясь с кресла, и красноречиво кивнула на стопку книжек на столе. — Но, боюсь, они не послушают. А ещё Бьорн как освободится, сразу приедет. И, мне кажется, он переполошил всех твоих кровников, так что жди гостей. Я слуг на всякий случай предупредила, так что на этот счёт не волнуйся.

— Хорошо, — я обречённо кивнула. Похоже, не судьба мне сегодня спокойно почитать. Учитывая, что утро началось со старшего кровника, друга-и-наставника, остальные вряд ли отстанут от него. Это, конечно, крайне приятно, и я была бы последней сволочью, если бы жаловалась на заботу друзей, но сейчас мне хотелось немного посидеть в тишине и одиночестве.

Первой, к удивлению, навестить меня пришла Фарха. Наша вечно занятая и куда-то спешащая Целительница впорхнула в библиотеку, едва не столкнувшись в дверях с Иффой. Выглядела она довольно неожиданно: взъерошенной, раскрасневшейся и до крайности взбудораженной. То ли бежала откуда-то бегом, то ли случилось нечто очень необычное; Фарха умела прекрасно "держать лицо", и очень редко пренебрегала этим умением.

Я всегда немного завидовала Фари. Да и как не позавидовать, если наша Целительница — одна из самых красивых женщин, каких я когда-либо встречала. С великолепной фигурой — широкие бёдра, пышная грудь, тонкая талия, — роскошными волосами цвета крепкого кофе, идеальными чертами лица, выразительными карими глазами и улыбкой, способной свести с ума любого мужчину. Но главное не это; главное, что покоряло в Фархе — воистину царское достоинство. Она умудрялась делать с достоинством решительно всё: есть, смеяться, переругиваться с Фреем. Да что там, это был, по-моему, единственный человек во всём мире, который не терял этого самого достоинства даже в те моменты, когда количество киначьей крови в организме примерно равнялось количеству собственной (это сейчас мы вроде бы все взрослые солидные специалисты, а в годы учёбы совершали те же глупости, что и остальные наши сверстники).

Впрочем, собственная красота не приносит радости нашей воспитанной в строгости Фархе. Она просто не верит, что кто-то может её искренне любить, а не бежать за красивой мордашкой и прочими частями тела. Но все мы дружно надеемся, что Фрей рано или поздно пробьёт эту стену; он очень настойчивый парень.

Так вот, настолько взбудораженной кровницу я видела от силы раза три в жизни.

— Что случилось? — вопрос сорвался сам собой, опередив приветствие и все прочие мысли. — Тебя с работы выгнали?! — предположила, гадая, что могло настолько встряхнуть Фарху.

— На сегодня, — рассмеялась она, без труда угадав причину моего недоумения. Присела на подлокотник моего кресла, крепко обняла. Как бы невзначай на пару мгновений коснулась ладонями моих висков и, шумным вздохом выразив собственное облегчение, поднялась и устроилась в соседнем кресле. — Ну ты нас вчера переполошила! — укоризненно качнула головой девушка. — Что тут с тобой делали? Мы вчера все к Пиру прибежали выяснять, а он сам не в курсе. Хотя потом Бьорн приехал и успокоил нас, что всё обошлось.

— Ты поэтому сейчас такая взмыленная? — недоверчиво уточнила я. Нет, если бы неприятность со мной случилась только что, и Фарха прибежала бы меня спасать, я бы в это легко поверила. Но сейчас, когда она точно знает — всё обошлось?!

— Вчера была, — улыбнулась она, подтверждая мои предположения. — А сейчас нет, у нас просто в госпитале сегодня ТАКОЕ! — Фарь восторженно тряхнула головой. — Всю молодёжь вроде меня с утра разогнали по домам. Так, рассказываю по порядку, — заметив растерянность на моём лице, кровница взяла себя в руки. — Сегодня по какой-то невероятной причине, — я уж не знаю, что там Инина со звёздами намудрила, — из небытия и забвения восстал сам Великий и Ужасный Хмер-ай-Моран!

— Почему из забвения? — опешила я. — Он же вроде бы продолжает заниматься целительством.

— Это-то да. Но от дел Дома устранился уже много лет назад, жил затворником, лишь иногда принимая больных. Оно и понятно, он же едва не всю жизнь специализируется на расстройствах разума и души, а это самое трудное и самое опасное для Целителя, так что для практики нужен покой и тишина. Он общался-то практически исключительно с Владыками да с парой своих учеников, которые нам во время учёбы преподавали. В общем, сегодня утром он совершенно внезапно выбрался из своей норы и устроил грандиознейший разнос нашим мастерам, только пыль летела. Ну, а они нас выставили, чтобы под ногами не мешались и не дайте боги на глаза Великому и Ужасному не попались. Чтобы мастерам ещё и за нас не влетело.

— И это довело тебя до такого состояния? — недоверчиво уточнила я.

— Лель, это же Моран! — вытаращилась на меня Целительница.

— Нет, ну я в курсе, что он легендарный, и вообще ему несколько сотен лет, — продолжала недоумевать я. — Но откуда паника-то? Или он настолько ужасный? — растерянно хмыкнула.

Мне, в принципе, хватило разума и наблюдательности понять, что весёлый и домашний Тахир — зрелище редкое и для избранных. Но, с другой стороны, и второй лик Тара не показался мне столь уж пугающим. Да, суровым, внушающим уважение и опасение. Но не до такой же степени!

Хотя, может, я просто ещё не до конца отошла от Безумной Пляски, и меня пока не так-то просто впечатлить?

При воспоминании о недавнем заказе меня слегка передёрнуло от отвращения и замутило, поэтому я поспешила отвлечься. Благо, несколько секунд сверлившая меня ошеломлённым взглядом кровница наконец-то решила ответить.

— Лель, ты его просто не видела! — убеждённо сообщила она.

— А ты, стало быть, видела? — поддела её я.

— Мельком, но мне хватило, — отмахнулась подруга. Потом немного призадумалась и медленно качнула головой. — Хотя, может быть, я и предвзята. Просто уж очень ошалелыми выглядели все наши мастера, случилась натуральная паника. Плюс куча легенд о нём, которые ходят по всему миру. Да и вид у него действительно впечатляющий: взгляд полубезумный такой, так и хочется самого отправить лечиться.

Я вновь недоверчиво хмыкнула. Не только Иллюзионисты многолики, ох, не только!

— И что же за легенды о нём ходят?

— А ты не слышала? Ну, что он чуть ли не мертвеца воскресить может, и убить одним взглядом, и вообще едва ли не родной сын Ньяны.

— Но это же глупости, — вздохнула я.

— Это-то да, просто есть ещё куча вполне реалистичных историй. Что он воевал, причём не Целителем при полевом госпитале, а именно на передовой. Понимаешь, для Целителя убить человека это... не то чтобы невозможно, это просто морально гораздо труднее, чем для всех остальных. Ты практически умираешь сам. Ладно бы в качестве самообороны; но про него ходит слух, что он долгое время служил Царским Змеем. Что он спас какого-то человека, приставив на место отрубленную голову. Что он довёл до самоубийства собственную жену, но сам же её спас, и едва ли не на привязи держал, а потом сам же и убил. Я понимаю, что правды во всём этом не так уж много, но про него ходит слишком много страшных и очень подробных историй, чтобы это было простыми наветами, — Фарха развела руками.

А я задумчиво разглядывала девушку и пыталась связать сказанное с образом ставшего моим кровником человека. И с ужасом понимала, что мне плевать, даже если это всё правда до последнего слова. Мне просто по душе та маска, которую показал мне этот человек. Может быть, он что-то подковырнул в моих мозгах, что-то перевернул или добавил, но я всем своим существом чувствовала, что мне этот человек не врёт. Глупо доверять собственному умению разбираться в людях, не раз доказавшему свою несостоятельность, но сомневаться просто не получалось.

— В общем, учитывая, что лично знающих его людей в этом мире очень и очень мало, и ещё меньше — в курсе подлинной его истории, весь госпиталь вверх ногами, а у меня образовался внеплановый выходной, — бодро резюмировала Фарха. — Но хватит обо мне, это мелочи. Лучше объясни толком, что с тобой вчера было, и что за Целитель приводил тебя в чувство? Бьорн сказал, какой-то уж очень сильный. И что за история у тебя приключилась с Дайроном Тай-ай-Арселем?! Мы с Данаб хотели тебя раньше расспросить, но боялись спугнуть. А тут вдруг он погибает, наши мальчики запихивают тебя к Бьорну... как ты вообще? — явно вспомнив, зачем пришла, накинулась на меня подруга. — От Данаб тебе, кстати, привет. У неё дитё сильно болеет, да ещё и муж от него заразился и слёг, так что она извинялась за невозможность прийти, и просила передать тебе наилучшие пожелания.

— Спасибо, — вздохнула я, понимая, что кровница настроена весьма серьёзно. — Фарь, не было у меня ничего с дором Керцем. Я знаю, что писали в газетах, но я их не читала. Я вообще об этих статьях от Хара узнала, — и я вкратце пересказала последние несколько дней, опуская подробности вроде содержания контракта (потому что клятва) и некоторых сугубо личных моментов.

— Господин следователь любезно проводил меня сюда, а мне практически на пороге плохо стало. Кажется, запоздалая реакция на страх, — резюмировала я рассказ, опустив главную причину собственного срыва. Я надеялась, что у моих кровников есть дела помимо сопоставления неточностей в моём рассказе, и Бьорн не будет в подробностях пересказывать, при каких именно обстоятельствах мне "поплохело".

— Вот это да, — пробормотала Фарха, качая головой. — Даже не знаю, что тебе на это сказать! Разве что посочувствовать. А мы-то с Данаб, две дуры, радовались, думали, там романтическая история, как в книжке!

— Хар что-то такое и предполагал, — хмыкнула я. — А когда вы вообще успеваете так часто видеться? — с ноткой обиды поинтересовалась я.

— Не дуйся, — фыркнула Целительница. — Я просто наблюдаю нашу мать-героиню в порядке целительской практики. Случай интересный; у неё же тройняшки, ты в курсе?

— Да ладно! — опешила я. — И она молчала?

— Она просто боится сглазить, — скривилась подруга. — Мамочки — это такой сумасшедший народ, — она сокрушённо покачала головой. — Никогда не заведу детей! А если заведу, то только под постоянным надзором коллеги и исключительно на успокоительных средствах, чтобы не портить жизнь окружающим. Зато ты Бьорна видишь чаще, и Хара, а я с ними уже давно толком не болтала. Что там нового у нашего загадочного?

"Нашим загадочным" был Хаарам. Приняв для себя через пару лет дружбы, что тайну Хара раскрыть не получится, мы дружно приняли его со всеми вопросами и недомолвками, оставив попытки вскрыть инкогнито. Только подтрунивали постоянно.

— Ты знаешь, загадочность его чуть пошатнулась, — оживилась я, не столько желая в самом деле сдать друга, сколько в надежде сменить тему. — Вся эта скрытность как мне кажется следствие его службы. Во всяком случае, следователи ЦСА по субординации явно ниже него. Может, он в какой секретной царской службе состоит? Вроде Змеев.

— У-у-у, — со сложной смесью восторга и разочарования в голосе протянула Фарха. — Тогда нам точно никогда не суждено узнать подробности. Странно только, он там что, с рождения состоит?

— Кто их знает, службы эти, — я вздохнула. — А, вот ещё что мне скажи, как там у вас с Фреем?

— Нет у нас с ним ничего, — настолько живо и пламенно возмутилась она, что я поняла: врёт.

— А если честно? — я хихикнула.

— А честно — нет, не было и не будет, — возмутилась она ещё пламенней. — Хватит меня за него сватать, надоели уже! Он, значит, по бабам бегает, а я должна верить в его большое и светлое чувство? — прорычала Целительница, едва не подпрыгивая на своём месте.

— Ну, ты же ему и шагу к себе сделать не даёшь: традиционные средства ухаживания были отвергнуты, нетрадиционные — так и вовсе со скандалом. Что бедному парню остаётся делать? Только страдать, — продолжала подначивать я. Тема была благодатная, и мы все считали своим долгом периодически напоминать девушке про Фрея. Потому что если бы не её глупое упрямство, они бы давно уже были вместе: слепому видно, что и он ей нравится.

— Страдает он! — раздражённо фыркнула Фарха. — Плевать мне на него и баб его постоянных, терпеть его не могу. Как только согласилась стать его кровницей, ума не приложу! Не в себе была, не иначе. Наглец и бабник! Мог бы и проявить настойчивость и терпение, — нелогично завершила она, как-то сдувшись.

— Так он и проявлял несколько лет, — растерялась я. Это был на моей памяти первый высказанный вслух намёк на то, что у Фрея есть шансы.

— Ты только пообещай никому, особенно ему, не говорить, ладно? — подняв на меня неожиданно грустный взгляд, тихо проговорила подруга. И когда я пообещала, предчувствуя что-то важное, она продолжила. Предчувствия оправдались. — Он же мне правда нравится, и нравился всегда, — вздохнула Фарха, опуская глаза. — Очень нравится. Я именно из-за этого согласилась тогда стать его кровницей. Вот только я понимаю, что его не переделать, и никогда не позволю себе подпустить его ближе. Это вы думаете, что он такой весь преданный и влюблённый; а у него ведь всегда были другие, даже когда он пытался активно за мной ухаживать. Вы не знаете, а я... я ведь в какой-то момент почти сдалась. Я даже сама решила как-то к нему вечером зайти в общежитие, конспекты по истории принести. Я знаешь как волновалась? Я хотела его поцеловать, сама, решилась, всю дорогу тряслась. Пришла, постучалась, — она запнулась, глубоко судорожно вздохнула. — Он сказал, "не заперто, входите, кого там принесло!", — передразнила кровница. — Я зашла, а он там в кровати. С двумя девицами какими-то! Представляешь, с двумя сразу. Как меня увидел, побледнел, засуетился... — она поморщилась и зябко потёрла ладони. Хотя слёз в глазах не было, они явно пролились гораздо раньше. — Но я собой потом гордилась; лицо удержала, улыбнулась даже, пошутила что-то. А внутри как перегорело что-то. Домой пришла, два дня ревела. Мама перепугалась, от меня на шаг не отходила, всё пыталась выяснить, кто меня обидел. Он меня любит, да. Только он ещё и против всяких встречных-поперечных интрижек не возражает, а я так не хочу. Меня воспитали, что если ты живёшь с человеком, будь добра хранить ему верность; не хочешь — уходи.

— Вот же кобель, — только и сумела высказаться я, не выдержав повисшей в воздухе тишины. — А мы его ещё жалели! Ну, я ему устрою...

— Лель! — оборвала меня Фарха, резко вскинулась. — Ты обещала, помнишь?!

— Да помню, помню, — вздохнула. — Ругаюсь просто... Но каков же жук, оказывается! А мы ему ещё все сочувствовали, а он, значит, вот как любит?!

— Не обо мне ли, часом, речь? — прозвучал вслед за тихим скрипом двери бодрый голос лёгкого на помине Иллюзиониста.

— Избавь Караванщик, — не растерялась я.

— Кстати, добрый день, красавицы, — улыбнулся он. Подошёл ко мне, чмокнул в щёчку. Попытался проделать то же самое с Фархой, но наткнулся на ледяной предостерегающий взгляд, сделал вид, что ничего такого не планировал, и просто плюхнулся в кресло. — Ну, как ты тут, героиня? — бодро подмигнул он мне.

— Потихоньку. Ты же знаешь, я люблю у Бьорна гостить, — честно ответила я.

— Ладно, подруга, пойду я, — поднялась с места Фарха, с пристальным вниманием глядя на меня. Я ободряюще улыбнулась и слегка кивнула, давая понять, что тайна её останется таковой. Хотя, Инина свидетельница, очень хотелось промыть нашему гулящему коту пространство промеж ушей.

Понятное дело, оставлять эту ситуацию в таком виде я не собиралась, обязательно нужно было как следует поговорить с Фреем. Но уж точно не сейчас и без тех подробностей, оглашения которых так боялась Фарха. В конце концов, я же пообещала. А если воспитательную беседу затеять сейчас, Фрей точно поймёт, что обсуждали мы именно его. Многовато чести будет!

Но разговориться с очередным посетителем я не успела; наши ряды пополнил хозяин дома, то есть Бьорн. В присутствии Берггарена, бывшего практически свидетелем моему срыву, пришлось немного подкорректировать историю, сославшись на накопившееся напряжение, вылившееся при виде Разрушителя, напомнившего мне тщательно заталкиваемые в глубь подсознания воспоминания и проблемы. Можно было бы и Фархе рассказать то же самое, но я была не уверена, что Целительница поверит в возможность столь отсроченной реакции, вызванной столь незначительным раздражителем.

Мужчины развлекали меня довольно долго, но и они в итоге сдались обстоятельствам и разбрелись по своим делам. А у меня наконец-то появилась возможность почитать.

Начала я с тяжёлого внушительного тома сакральных текстов и божественных историй. Даты написания на данном шедевре не было, но по плотным пергаментным страницам, явно от руки заполненным аккуратными буквами старомодного начертания, я решила, что по меньшей мере тысяча лет ему есть, и это меня вполне устраивало.

Книга изобиловала довольно наивными, но весьма яркими и чёткими иллюстрациями, да и вообще производила впечатление нетронутой временем. Но я всё равно испытывала трепет, держа в руках это сокровище; всегда чувствую определённую робость, сталкиваясь с вещами великими и древними.

Продираться через архаический стиль и непривычные буквы было тяжело, особенно поначалу. На третьей странице я устала и пошла за словарём, потому что некоторые слова уже вышли из употребления, и я их никогда не слышала, а угадать значение по контексту и логике словообразования удавалось не всегда.

Словарём пришлось ограничиться толковым, но дело пошло на лад.

Начиналось всё, разумеется, с рождения мира и богов.

Вначале было первородное пламя и Тайр, бывший этим самым пламенем. И жилось ему в гордом одиночестве довольно неплохо, ведь кроме пламени ничего больше не было: ни страданий, ни бед, ни радостей, ни вчера и сегодня, ни дня и ночи. Но уже тогда были другие миры, о которых Тайр, впрочем, почти ничего не знал, потому что и знания как такового не было. Иногда только заглядывали в изначальное пламя Ветры-Между-Мирами, но надолго в этом негостеприимном месте не задерживались. Не нравилось им тут, хотя причинить им серьёзный вред не мог даже этот огонь: в конце концов, как можно уничтожить обычный сквозняк, не законопатив щели?

Но Ветры-Между-Мирами по сути своей всё-таки отличались от завывающих в старом ветхом доме ветров. Они представляли собой не движение воздуха, а поток информации, обладающий определённым если не разумом, то набором стремлений, желаний и предпочтений. Как у простейших одноклеточных организмов: комфортная среда — некомфортная среда, съедобный объект или несъедобный. И вот с их точки зрения наш мир был ужасной средой с полным отсутствием чего-то съедобного: информации-то никакой не было, одно только пламя и Тайр в нём.

Но Ветры-Между-Мирами своим краткосрочным присутствием всё-таки вносили определённый диссонанс. Тайр потихоньку впитывал разрозненные обрывки информации, занесённые в мир, и начала его снедать непонятная и необъяснимая тоска. Точнее, тогда это ещё не было тоской; просто бог понял, что что-то не так. Ещё сколько-то (времени как такового тоже не было, поэтому ситуация могла не меняться сколько угодно) он мучился, страдал и не знал, почему.

А потом пришёл Вечный Странник. И доходчиво объяснил Тайру, что мучается он от одиночества, скуки и, что уж там, зависти к соседним мирам, откуда заглядывали к нам вездесущие Ветры-Между-Мирами. Странник ушёл, а Тайр подумал-подумал (потихоньку уже стала формироваться его личность) и начал борьбу с одиночества. И создал себе Ньяну.

Новая жительница получилась удачной, но очень уж капризной. И пламя ей первозданное не нравится, жжётся-колется, и вообще скучно.

Тайр, конечно, мог первое творение за капризы изничтожить, но и сам незаметно вошёл во вкус. Ему понравилось творить, поскольку творить было нескучно.

И первой, под давлением Ньяны, он создал ночь. Первая ночь прошла весело, и в мире появилась Глера. Совершенно самостоятельно и сразу взрослой, а не как дитя союза Тайра и Ньяны. Дальше по мере сотворения мира появлялись и остальные боги, но это я пролистала мельком.

Пока единственным отличием от привычной истории было явление Вечного Странника. По словам нынешних книг, Тайр сам дошёл до мысли о собственном одиночестве, без участия страшнейшего из богов. А тут выходило, что он как раз неплохо всем помог. Да и после первого явления ещё несколько раз приходил и помогал советом; правда, с тем же успехом он кое-что портил, но сам факт участия Странника в сотворении мира уже удивлял.

С другой стороны, он многое объяснял. Например, то, что Странник — сильнейший из всех богов: вряд ли Тайр мог создать кого-то сильнее себя. Или это его странное имя; в отличие от бога мёртвых, у Странника других имён не было.

Да и вообще в этих историях он представал не столько злым роком, сколько воплощением Случая, не всегда несчастного.

Интересно было узнать, когда и как изменились представления об этом боге. Уж не после ли Безумной Пляски? Но ничего похожего на "Эволюцию божественных представлений" в библиотеке Берггаренов не нашлось, поэтому выяснение данного вопроса я немного отложила. Пока меня занимала другая идея.

Которую, впрочем, в ближайшем будущем реализовать не светило: меня вновь навестили.

На этот раз проведать меня заскочил Хар. И выглядел он настолько заморенным, что я скорее готова была поверить, что это именно он побывал при смерти совсем недавно, а не я.

— Привет, — поприветствовала я его, с удивлением разглядывая. Кровник почему-то был одет в чёрное; не в форменный наряд Разрушителей, в обычные шаровары и рубаху. Но этот цвет у нас в одежде использовался крайне редко, кажется, вообще исключительно теми самыми Разрушителями. Жарко под нашим солнцем в чёрном.

— Привет, — вздохнул он, приземляясь на подлокотник кресла и обнимая меня за плечи. — Как ты?

— Я-то неплохо. Лучше скажи, что с тобой происходит?! В прошлый раз был несчастный-замученный, а сейчас вообще чуть живой! — проворчала я, снизу вверх глядя на Хаарама.

— Сложный период на работе, — вымученно улыбнулся он. Намёк был понятен: лучше не спрашивать. — Слушай, пойдём, на улице посидим? Не могу я уже в четырёх стенах.

— Меня просили без особой надобности не выходить наружу, — с сомнением протянула я.

— А мы без особой надобности и не пойдём, пойдём по ней самой, — Хар поднялся с кресла, потянул меня за ладонь.

— Но, Хар, господин следователь...

— Пойдём, Лель. Или ты мне не доверяешь? — беспечная улыбка продолжала сиять на губах кровника, но взгляд был очень серьёзный, никак не вяжущийся с безалаберностью поведения и легкомыслием слов.

— Доверяю, но меня один раз уже...

— Пытались убить, я в курсе, — кивнул Хаарам, на буксире выволакивая меня из библиотеки. — Со мной тебе ничего не грозит, не бойся. Я сумею тебя защитить от чего угодно. К тому же, далеко мы не пойдём; тут в двух шагах чудесный парк.

— Это Дом Луны что ли? — с сомнением проговорила я.

— Ну да. Там, конечно, лучше всего ночью, но днём тоже неплохо. Обещаю, всё будет хорошо, — сообщил кровник, распахивая передо мной очередную дверь. Учитывая, что выбора у меня особого не было, я продолжала покорно плестись за мужчиной.

Было очень странно наблюдать такое поведение Хара; он ведь очень рассудительный человек. Всегда любил пошутить и подшутить, погулять и повеселиться, но я не могла вспомнить ни единого случая, чтобы всё это в итоге вышло ему боком. Казалось, он до мелочей просчитывает каждое слово и каждый жест; а как ещё можно объяснить тот странный факт, что Хаарам никогда не совершал глупостей и не ошибался? Нет, ошибки-то были, но мелкие, обычные: неправильно решённая задача или неправильно составленное заклинание. А вот так, чтобы он ошибся в жизни, в поступках — такого я припомнить не могла. Он насквозь видел всех вокруг и точно знал, чего от них ждать и как добиться нужной реакции. Если подумать, страшный человек.

Так что чувствовала я себя не сказать, чтобы хорошо. С одной стороны, Хару я действительно верила. Но, с другой, неужели он может не понимать, насколько опрометчиво поступает, вытаскивая меня сейчас из дома? Здесь меня никто не достанет, так зачем тащить меня туда, где сделать это будет гораздо легче?

В общем-то, вариант напрашивается один: зачем-то он хочет спровоцировать нападение. И любой из мотивов этого поступка мне не нравился.

Но спрашивать я не стала. У нас говорят, что женщина, способная промолчать в нужный момент, ценится на вес золота. Да и жизненный опыт подсказывал, что большинство собственных выводов и вопросов лучше держать при себе, и проверять их не самым очевидным, а самым осторожным и безопасным способом. Поэтому я даже не заикнулась о том, что мой наряд не слишком подходит для прогулок, особенно растоптанные домашние туфли. Накинула иллюзию, и тем ограничилась.

— Ну, рассказывай, что с тобой вчера случилось? — бодро поинтересовался Хар, когда мы вышли из дома.

— Да почти как обычно, — вздохнула я. — Просто переволновалась сильно. Сначала встреча с Его Величеством, потом нападение это. Ты не знаешь, сыскари что-нибудь выяснили о нападавших? — я покосилась на кровника, не спешащего выпускать мою руку.

— Почти ничего, — досадливо поморщился Хаарам. — Господин подполковник очень... талантливый Разрушитель.

— Хар, а почему их так странно учат? Ну, отдельно ото всех, изолированно.

— Считается, что так безопасней, — он пожал плечами. — Но лично я думаю, всё это из соображений секретности. Они ведь очень серьёзное и нужное стране оружие, и так их легче контролировать.

— Это как-то... бесчеловечно, — нахмурилась я. — Никакого нормального общения, только друг с другом. А потом ещё удивляются, что у них проблемы с эмоциями!

— Это ты так думаешь. И я. И кто-то ещё. Но любой Разрушитель или Материалист скажет тебе, что это гораздо разумнее, и польза от изоляции существенно превышает вред. Вот как раз во избежание таких разговоров про них стараются лишний раз не упоминать. Общество взбунтуется, а сами Разрушители будут против перемен. Они не просто привыкли так жить, они действительно считают, что это правильно.

— А семьи они не создают? — растерянно уточнила я.

— А что, есть Разрушитель на примете? — ехидно ухмыльнулся Хар.

Мне же осталось только порадоваться, что я Иллюзионистка, и моего смущения друг не заметил. Лицо, поверхностные эмоции — это всегда маска. В любой ситуации, в любой момент. Точнее, почти в любой; рядом с одним упомянутым тут Разрушителем все мои маски с завидным постоянством летят Караванщику под хвост. Странная реакция, которую нельзя списать на влюблённость или даже неземную любовь. Данаб вон тоже любит своего мужа очень нежно и искренне, но с ней ничего такого не происходит и не происходило, даже когда их отношения только начинались и пребывали в "буйной" фазе.

— Так не терпится выдать меня замуж? — хмыкнула я в ответ. — Нет, я гипотетически интересуюсь.

— Насколько я знаю, это происходит довольно редко. Не настолько, чтобы быть исключением из правил, но всё-таки. Причём куда чаще к созданию семьи стремятся женщины, да оно и понятно. Уф, наконец-то! — выдохнул Хаарам, сходя с тропинки и растягиваясь в траве.

За разговором мы незаметно дошли до парка, который действительно находился буквально за углом. Впрочем, парк — это слишком громкое слово. Скорее Дом Луны можно было назвать сквером, уж очень небольшую площадь он занимал.

Что бы ни говорил Хар про день и безопасность, а врал он безбожно.

Дом Луны представлял собой небольшой участок почти что джунглей. Яркая пышная растительность отделяла от всего мира множество узких тенистых дорожек, уютных беседок и крошечных полянок, изобилующих фонтанами и искусственными водоёмами. Ночью тут и там загорались крошечные серебристые огоньки, света которых едва хватало, чтобы не натыкаться на предметы и деревья.

Главное, в любое время суток это было место не для прогулок с семьёй и друзьями, а для полного уединения. Я сейчас даже вспомнила, что на Дом Луны были наложены специальные иллюзорные чары; если кто-то не хочет, чтобы его беспокоили, его становится просто невозможно найти. Излюбленное место свидания влюблённых парочек. Наверное, именно поэтому я здесь была один или два раза за всю жизнь.

— Хар, зачем мы сюда пришли? — озираясь, спросила я.

— Отдохнуть, — отозвался Хаарам с земли. — Ты не представляешь, как я устал от города, камней и песка, — шумно вздохнул он. — Присоединяйся.

Я даже поверила. Тому, что он устал, но не тому, что пришли мы сюда именно за этим. Но сделала вид, что объяснение меня устроило, и даже разлеглась в траве рядом с Харом. В конце концов, если мне не собираются говорить правду, остаётся только расслабиться и получать удовольствие. Чем я и занялась.

Лежать в траве было действительно довольно приятно, но скорее из-за запаха и ощущения прохлады. Минусом были колючие стебли, впивающиеся во все части организма сразу. А ещё я чувствовала, что вот прямо сейчас, буквально в ближайшие пару секунд, мне в рукава, штанины, в волосы начнут заползать многочисленные насекомые, живущие в этой самой траве, и это ощущение ужасно раздражало.

— Какое-то у тебя выражение лица... не расслабленное, — ухмыльнулся Хар, нависая надо мной. Кровник лежал, подпирая ладонью голову, очень близко. Он вообще обожает провоцировать людей, вторгаясь в их личное пространство; а сейчас наша поза была особенно интимной. Отлично вписывалось в интерьер, но зачем?! Не мог же Хаарам вдруг воспылать ко мне страстными чувствами?!

Вёл он себя так, как будто мог. Но он ведь тоже мастер Иллюзий.

Ещё одна причина, по которой два Иллюзиониста никогда не уживутся в одном доме как муж и жена: очень сложно поверить, что другой не играет.

— Колется, — улыбнулась я в ответ. Лёгкое смущение, удовольствие, растерянность, предвкушение, нежность. Я приняла и поддержала игру; Хар улыбнулся одними губами, едва заметно кивнул — и отразил мою собственную маску.

Ладонь мужчины медленно и как-то лениво скользнула мне на живот.

— Я соскучился. Как удачно, что удалось тебя оттуда умыкнуть, — и игривая улыбка, так великолепно всегда смотревшаяся на красивом необычном лице Хаарама.

Интересно, почему я никогда раньше не задумывалась, откуда он родом? Слишком странная у него внешность. Таких белоснежных волос не бывает в нашей пустыне, их и на севере не бывает; Хар — это вообще единственный человек, у кого я видела подобные. И разрез глаз непривычный. И цвет; яркий, живой, насыщенный. Почти идеальной формы губы, высокие резные скулы, тяжёлый подбородок. Маска?

— Мне всё равно кажется, что это была плохая идея, — нахмурилась я, капризно изгибая губы. — Господин следователь...

— Много он понимает, — проворчал, морщась, Хар. — Здесь нам точно никто не помешает; ты даже не представляешь, насколько тут сильные охранные чары.

— Ну, если только, — вздохнула я в ответ, сдаваясь.

Зачем делать маску настолько приметной и яркой? Ведь куда проще спрятаться за заурядной внешностью!

Нет, ерунда. Скорее всего, я просто придумываю всякие глупости, а на самом деле всё куда проще. Например, случайное отклонение в генах; всё остальное как обычно, а вот в цвете волос стоит прочерк. И тогда он может быть результатом смешения двух людей разных рас. Скажем, халейца и узкоглазой тиянитки.

— Но скоро нас хватятся, так что не будем терять времени, — улыбка стала удивительно злорадной, и Хар меня поцеловал.

Всерьёз.

Целоваться он умел очень хорошо. Впрочем, было бы чему удивляться!

А я продолжала играть. Мы ведь не первый раз целуемся, разве нет?

Очень легко прятаться за инстинктами. Это вообще самая удобная маска, когда можно инстинктивную реакцию немного подстегнуть и вытащить на поверхность. Её даже маской в полном смысле считать нельзя: инстинкты ведь тоже часть личности, просто все остальные части "я" обычно их подавляют.

Пробуждение оказалось внезапным. Даже несмотря на то, что я ожидала чего-нибудь в этом духе.

— Лежи, — выдохнул мне в губы Хар и резко сел. Во все стороны плеснула волна пламени. Я дёрнулась, но кровник придержал меня за плечо, не давая подняться.

А я во все глаза таращилась на друга, и понимала, что знаю о нём даже меньше, чем думала до сих пор.

Это пламя не было иллюзией, это действительно был огонь. И на такое были способны маги двух направлений — Материалисты и Разрушители, причём скорее — последние.

Бывает ли так, что у одного человека сразу просыпается два дара? Двуталанты? Я слышала сказки о таких, но это были именно сказки. Официальная наука считала, что человек не может вместить сразу два дара. У каждой магии есть своя оборотная сторона, и если управлять двумя силами ещё может получиться, то пережить негативное воздействие в таком случае будет невозможно. Крошечная часть силы Разрушителя едва не довела меня до сумасшествия, но я уже была достаточно опытной Иллюзионисткой, когда столкнулась с чужой силой, а мы с самого начала учимся изменять свою личность. А если ребёнок, с самого рождения?

Хар — Иллюзионист. Но вот этот огонь...

Не это ли скрывал от всего мира друг? Кто он на самом деле? Уж не результат ли какого-нибудь сложного эксперимента по созданию двуталантов? Или официальная наука попросту лжёт?

Хаарам над ухом грязно выругался, и я увидела, как пламя наткнулось на невидимую преграду — и просто исчезло. А в следующий момент нас с Харом накрыла мелкая сеть.

Тонкая, вроде вуали, она тем не менее пригвоздила нас к земле подобно гранитной плите. Даже дышать под ней получалось с трудом, лёгкие едва преодолевали давление. Хаарам пытался дёрнуться, но видно было, что это даётся ему с трудом и отнимает последние силы.

Я точно знала, что сейчас нас будут убивать, но мне почему-то совсем не было страшно. Я, наверное, просто не могла поверить. Хар, такой предусмотрительный умный Хар, как он мог так глупо подставиться? Жалко, что я не видела его лица; он бы, может, подал мне какой-то знак. Может быть, всё так и должно быть, и всё идёт строго по плану?

Но страх всё же скрыл остальные маски. Рваный, чёрный, будто выползающий на поверхность сквозь тщательно наведённую иллюзию спокойствия и уверенности. Сложно делать вид, что всё нормально, когда видишь тень Караванщика, так ведь?

— Глупый молодой Разрушитель, — проговорил незнакомый голос. На нашу поляну кто-то вошёл, но из своего нынешнего положения я могла видеть только высокое небо, часть фигуры Хаарама и склонившиеся со всех сторон азалии. — Девчонка-то умнее, она тебя предупреждала. Что с людьми похоть делает... Убрать тут, и чтобы без осечек.

Но волна огня была не единственным сюрпризом, который имел в запасе "наш загадочный". Он вдруг увеличился в объёме, загораживая половину обозримого пространства, и сжимавшая нас сетка разлетелась клочьями, а кровник исчез. Я, нарушая приказ Хаарама, села, пытаясь понять, что происходит. И, главное, что всё-таки случилось с моим другом?

Всё было кончено за пару секунд. Четверо, не то пятеро человек лежали вповалку, не подавая признаков жизни, а ещё одного осторожно, почти нежно держал зубами за горло огромный зверь, похожий на пустынного кота, только ослепительно белый и размером с годовалого жеребёнка.

Так мы и застыли на какое-то время: хищник, периодически предупреждающе порыкивающий на замершего под его огромной тушей незнакомца, и я, озадаченно этого самого хищника разглядывающая.

Ошмётки одежды на теле зверя не оставляли простора фантазии, и воссоздать события последних секунд было не сложно. Воссоздать — да, а вот понять!

Хар, маг-Иллюзионист, применил магию другого направления, а потом превратился в большого хищного зверя. Те чудеса, о которых говорил Тар, которые Иллюзионисты способны творить, нарушая законы магии и природы? Слишком маловероятно, но другого объяснения я тоже не видела. Ведь не может же всё это быть по-настоящему, правда?

Чего мы ждали, стало понятно довольно быстро. По одной из тропинок на поляну стали выходить люди, всего около десятка. Большинство было одето в типичную рабочую одежду, так любимую ремесленниками всех направлений: светло-коричневые шаровары, кожаные жилетки со множеством удобных карманов и небольшие тюрбаны на головах. Они принялись с деловитой суетой разбирать груду тел, причём на лицах читалась безразличная скука повседневности и лёгкая брезгливость. Оторванные конечности и зияющие раны вызывали столько же эмоций, сколько вызывают у обычных уборщиков брошенные в пыль огрызки и очистки.

А вот ещё двое отличались от остальных. Во-первых, написанным на лицах любопытством, а, во-вторых, одеждой. Обычные прохожие, один в немарких серых штанах и белой рубахе, второй — в оттенках синего.

— Отличная работа, Кот, — с улыбкой кивнул старший из двоих, который в синем, и двинулся ко мне. Поскольку, остановившись рядом, он не предпринял никаких действий, только молча навис и о чём-то задумался, я наблюдала за действиями его товарища. Который тем временем принял из пасти хищника полузадушенную жертву, ловко и быстро скрутил вынутыми из незамеченной мной поначалу сумки верёвками. Из той же ёмкости мужчина извлёк широкий тёмно-зелёный плащ (или платок, или вовсе покрывало), и жестом балаганного фокусника накинул на невозмутимо сидящего зверя. Мгновение, и вот уже на ноги поднимается, кутаясь в складки ткани, мой кровник. Выглядел он не лучшим образом; взъерошенный, в пятнах крови. Впрочем, я быстро сообразила, что кровь принадлежала не ему.

— Как ты? — бодро и невозмутимо поинтересовался сероштанный. В отличие от Хара, внешностью он обладал вполне заурядной: тёмно-рыжие волосы, загорелое лицо с веснушками. Как, впрочем, и все остальные пришельцы, включая самого старшего. Разве что последний был совершенно лыс, а изрезанное морщинами лицо напоминало подсохшую на солнце виноградину, которая через пару десятков лет обратится в изюм. Годы, они мало к кому благосклонны.

— Терпимо, — хрипло выдохнул Хар.

— Предлагаю проследовать для беседы в более удобное место, — прозвучал над моей головой голос старшего. — Позвольте вашу руку, госпожа.

Догадавшись, что обращаются ко мне (больше ни одной женщины на поляне не было), я подняла на него взгляд и увидела протянутую ладонь. Не пытаясь искать подвох в этом обычном и естественном жесте, приняла предложенную помощь. Рука помощи оказалась такой же, какой казалась на вид: сухой, твёрдой и сильной, с грубой шершавой кожей, покрытой старыми мозолями.

Мужчина поднял меня на ноги, аккуратно придержал под локоть. Но, видя, что на ногах я держусь уверенно, оставил меня стоять самостоятельно.

Нельзя сказать, что я действительно была невозмутима, но поддерживать нужную маску было просто. Всё-таки, наибольшее неудобство мне сейчас доставляли толпящиеся в голове вопросы, а в остальном я была довольно спокойна и без иллюзий. В конце концов, кто бы ни были эти люди, они явно хорошо знали Хара, и были настроены ко мне вполне мирно.

Пока я отвлеклась на старшего из компании, кровник под покровом плаща успел натянуть штаны и сбросил покрывало, являя собой ожившее видение девичьих грёз.

Всё-таки, Хаарам красив, как только может быть красив молодой полный сил мужчина и воин. Сильный, гибкий, опасный; клинок из самой лучшей стали.

— Пойдём, — подойдя ближе, закончивший одевание Хар взял меня за руку и повёл за собой куда-то в хитросплетение парковых дорожек.

Долго путь не продлился. Через минуту наша процессия в полной тишине выбралась из парка и очень споро погрузилась в несколько экипажей. Я мельком отметила, что в обозримом пространстве не было ни одного постороннего человека; надо полагать, об этом загадочные организаторы позаботились особо.

— Во-первых, извини, — начал Хаарам, когда мы вчетвером расселись в одном из экипажей. — Мы хотели обойтись без подобных мер, подвергавших твою жизнь опасности, но медлить было опасно, а выманить их другими способами не получалось.

— Я примерно так и подумала, — вздохнула я в ответ.

Нельзя сказать, что я сердилась на друга. В конце концов, покушение бы наверняка последовало, так пусть подобные вещи происходят под защитой и контролем опытных профессионалов, чем спонтанно. Кто знает, насколько и кому я помешала? Может быть, этот человек со временем в отчаянии мог дойти до нападения на приютивший меня дом. У Берггаренов, конечно, отличная защита, но любая защита имеет свои бреши, и её преодоление зависит только от желания и финансовых возможностей организаторов.

Да и на скрытность Хаарама, по-хорошему, глупо было обижаться. Сама этим грешна, а некоторые из моих проблем, в отличии от тайн Хара, как раз должны были быть достоянием моих кровников. В его же случае скрытность — это скорее вопрос государственной необходимости. Я ведь ничего не путаю, и работает эта служба под царским контролем?

Не удержавшись, я задала последний вопрос вслух. Хар с младшим как-то странно переглянулись, очень похоже усмехнувшись, а старший прокомментировал вслух:

— Надо же, какая верность отечеству, — с лёгкой необидной насмешкой проговорил он. — Вы интересная особа, Лейла. Думаю, мы ещё вернёмся к этому разговору, — на этом месте Хаарам вскинулся, бросив удивлённый взгляд на старшего, но тот проигнорировал невысказанный вопрос. — Пока же успокою вашу совесть, мы действительно служим царю. Меня можете называть Пень, а это Клякса, — он кивнул на своего младшего товарища. — Но я тебя перебил, — и старший кивнул Хару. Тот выразительно хмыкнул, но никак иначе своего недовольства не выказал.

— Так вот, во-вторых, большое спасибо. Я всегда знал, что ты умница, но сейчас было бы просто свинством с моей стороны это не отметить. Ты мне замечательно подыграла, о чём я тебя и просить не мог. Ну, и, в-третьих, в связи с этим, а ещё с чрезмерной общительностью Пня, предостерегаю, — он усмехнулся. — Поосторожнее с этими наглецами, а то быстро окольцуют по всем правилам.

— Окольцуют? — растерянно уточнила я.

— Это жаргон, не обращай внимания, — ободряюще улыбнулся мне старший. — Тебе в любом случае ничто подобное не грозит, по меньшей мере, до окончания нынешнего дела, — мне кажется, или последняя фраза была адресована отнюдь не мне?

— А далеко до него, до окончания? Вы же, кажется, взяли одного из негодяев живьём, — с надеждой поинтересовалась я.

— Боюсь, всё только начинается, — нахмурившись, покачал головой Пень. — Как вы себя чувствуете? Голова не кружится, не мутит? — резко, без перехода сменил тему он. И я вдруг с удивлением отметила, что — да, кружится, и чувствуется некая дезориентация в пространстве, как будто я успела слегка задремать.

— Немного кружится, — честно ответила я.

— Это хорошо, — удовлетворённо улыбнулся старший. — Значит, всё в порядке. Мы, кстати, уже приехали, — он качнул головой в сторону двери, и будто в ответ на его кивок экипаж, дёрнувшись, остановился.

Клякса (за что его, интересно, так прозвали?) распахнул дверцу, легко спрыгнул вниз и обернулся, чтобы помочь спуститься мне. Я не стала пренебрегать помощью, тем более что перед глазами по-прежнему плыло.

— Ты не волнуйся, — улыбнулся мне Клякса, придерживая за локоть. — Сейчас внутрь пройдём, и станет легче. Это реакция на защитные чары, чтобы не было возможности запомнить дорогу и место.

Оглядевшись по сторонам, я поспешно уткнулась взглядом в пол: кроме пёстроты расплывчатых цветных пятен вокруг ничего не было. Впрочем, это не помогло; в глазах, дополнением к общей мутной круговерти, ещё и зарябило от повторяющегося мелкого рисунка, так что я попробовала зажмуриться. Эта мера оказалась куда более действенной. Меня, по крайней мере, перестало укачивать; зато мысли стали вдруг вялыми и ленивыми, ползающими по кругу, и никак не удавалось ни на чём сосредоточиться.

— Так будет быстрее, — раздался весёлый голос Хара, и кровник подхватил меня на руки. Мы куда-то двинулись, но к этому моменту я окончательно "поплыла", и не могла уже сказать, сколько времени и в каком направлении осуществлялось это движение. Хорошая у них тут защита, качественная.

Прояснилось в голове, когда меня поставили на ноги. Оглядываться было страшновато, и я на всякий случай продолжала цепляться за плечо Хаарама. Широкий светлый коридор, посреди которого мы стояли, был совершенно пустым и безликим, но хотя бы не плыл и не кружился перед глазами.

— Всё в порядке? — участливо поинтересовался Хар. Я только кивнула, привыкая к нормальному состоянию. — Неприятно, согласен, но пока ещё никого даже не стошнило, — хмыкнул он.

— Ты меня утешил, — со вздохом ответила я, отпуская дополнительную опору и пробуя на прочность собственные ноги и вестибулярный аппарат. — А вы всех на руках носите, или кто-то доползает самостоятельно?

— Есть специальные кресла на колёсах, — рассмеялся Хар. — Но тебя я, после всего, что между нами было, могу и на руках поносить!

— Ещё скажи, что обязан на мне жениться, — насмешливо фыркнула я.

— Э-нет, хорошая моя, тут ты промахнулась! Не те нынче времена, — и он, дурашливо погрозив пальцем, показал мне язык.

— Ладно, молодёжь, пойдёмте, — подбодрил нас обнаружившийся тут же Пень. Клякса за время пути успел где-то потеряться. — Дел много, а времени мало.

Мы немного прошли по коридору, миновали несколько совершенно одинаковых дверей без опознавательных знаков. Как они вообще тут работают? Всё одинаковое, бесцветное, совершенно пустое. Ладно, те, кто привыкли, но новички-то как ориентируются? Так и суют голову в каждую дверь, пока методом исключения не найдут нужную?

— Хм, странно, — пробормотал себе под нос Пень, останавливаясь у ничем не примечательной двери, такой же бело-безликой, как и прочие. — Кого могло принести? — сам у себя спросил мужчина, уже шагая внутрь. Следом за ним просочились и мы, с некоторым недоумением обходя замершего едва не на пороге хозяина помещения. И тоже замерли от неожиданности. Во всяком случае, я — точно.

За простым письменным столом в кресле сидел хорошо знакомый человек, которого я совершенно не ожидала здесь увидеть. Как, судя по всему, не ожидал и Пень.

— Сахим? — наконец справился с удивлением старший. — Как и зачем ты сюда попал?!

А я, честно говоря, даже не удивилась. Ни тесноте мира, ни знакомству этих загадочных людей, ни грозному прозвищу хмурого Разрушителя.

В пятнадцать лет, прочитав статью в газете, в которой не было практически никакой конкретной информации, только общие рассуждения о мужестве, долге и чести, я совершенно не задумалась, чем именно этот штабс-капитан настолько особенный, что его некролог, да ещё с портретом, удостоился быть опубликованным на целом газетном листе. Да и потом об этом не думала; сначала ждала его возвращения, а потом уже вовсе сознательно старалась о нём не вспоминать.

Теперь же все известные мне факты об этом человеке начали аккуратно собираться в логичную и ясную картину.

Думаю, не так много подполковников лично знает и очень уважает генерал-лейтенант Оллан Берггарен. Да и Его Величество явно был неплохо осведомлён относительно личности господина следователя. И уж совершенно очевидно, абы кому не доверили бы расследование смерти царского родственника. А ещё, не слишком ли внезапная карьера, от штабс-капитана до подполковника за те несколько лет, что прошли с момента его выздоровления?

Так что встреча здесь, среди всех этих глубоко засекреченных личностей, стала скорее закономерным развитием сюжета, чем шокирующим открытием.

— Мне казалось, я имею право по меньшей мере быть в курсе, когда моего важного свидетеля какие-то посторонние личности втягивают в сомнительные авантюры, — таким уже привычным тихим голосом начал господин следователь, откладывая какую-то папку и поднимаясь из-за стола. Пень совершенно неожиданно отступил на шаг назад, напрочь забыв, что это, вообще-то, его кабинет. Хар удивил меня ещё сильнее; он скользнул в угол, задвигая меня себе за спину, явно намереваясь от чего-то защищать. Впрочем, понятно, от чего, но... они это всерьёз?!

— Сахим, всё было под контролем, она ведь не пострадала, — пробормотал, явно с трудом борясь с желанием выскочить за дверь, Пень.

— Почему меня не поставили в известность? — всё так же тихо и невыразительно проговорил Разрушитель, упираясь обеими ладонями в стол.

А я, внимательно приглядевшись к сыскарю из-за плеча кровника, почувствовала слабость в коленках и острое желание оказаться где-нибудь подальше. Мне вдруг стала понятна причина всех опасений присутствующих мужчин.

Господин следователь ЦСА, подполновник-Разрушитель Дагор Зирц-ай-Реттер был очень-очень зол. Точнее, не совсем так; он пребывал в той характерной, беспросветной полубезумной ярости, из-за периодических приступов которой так боялись в народе магов этой специальности. Пообщавшись со сдержанным терпеливым сыскарём, я как-то забыла об этой особенности Разрушителей, решив для себя, что это очередной миф. Оказывается, не миф... И представив, на что способен данный конкретный маг в подобном припадке, поняла, что сейчас я куда ближе к встрече с Караванщиком, чем была когда-либо в жизни. И, боюсь, я совершенно не преувеличивала; даже, скорее, недооценивала следователя из-за недостатка информации.

— Извини, Сахим, я дурак, совсем не подумал, — виновато вздохнул Пень, упираясь лопатками в дверь. Дальше отступать было некуда, и он, кажется, это понял. — Я даже не знал, что это дело ведёшь ты; привык, что, раз нам поручают заняться, значит, свалилось какому-нибудь бездарю в ЦСА.

— И что я должен сделать в связи с этим? — почти прошипел сыскарь.

— Прости, больше не повторится, — покаянно качнул головой Пень.

— Не повторится, — медленно кивнул Разрушитель, не сводя тяжёлого взгляда с хозяина кабинета. — Потому что следующего из вашей банды, кого я увижу рядом с фигурантами этого дела, уже никто и никогда не сможет опознать. Я доступно объясняю?

— Да, но как же...

— А с вашим начальством я ещё поговорю, — сквозь стиснутые челюсти процедил Разрушитель. — Госпожа магистр, следуйте, пожалуйста, за мной, — выпрямившись, он вышел из-за стола. — Нечего вам делать среди этих... людей, — явно выделив голосом последнее слово, добавил он, внимательно и пристально глядя в глаза Хару.

От меня не укрылось, как Хаарам замешкался, готовый вызвать гнев Разрушителя, но не дать меня в обиду. Учитывая, что я каким-то десятым чувством чуяла: мне сыскарь вреда не причинит, решила не провоцировать конфликт и сама шагнула навстречу разъярённому магу.

— Позвольте вашу руку, — подполковник протянул собственную ладонь. Пень тем временем освободил дверной проём, и даже сам открыл дверь. — Иначе вас не выпустит защита, — пояснил Разрушитель.

Я неуверенно (всё-таки, если верить слухам, разъярённый Разрушитель в своей непредсказуемости способен превзойти Вечного Странника) взяла следователя за протянутую руку. Ожидала чего угодно, от ожога до сильного рывка, но тут же устыдилась. Мужчина держал мою ладонь очень аккуратно, даже бережно, как будто боялся сжать сильнее необходимого. Впрочем, почему — "будто"? Можно подумать, он не знает, на что способен в подобном состоянии. Тем более, основная буря явно прошла, и осталось пережить её отголоски.

Бросив взгляд через плечо, я ободряюще улыбнулась встревоженно хмурящемуся кровнику. В конце концов, не съест же меня господин следователь! Ну, максимум, немного покусает. Фигурально выражаясь, потому что представить угрюмого сыскаря действительно кого-то кусающим я не могла. Вот Хара после всего увиденного — могла, и даже представляла, этот кого угодно сожрёт. А господин следователь не будет пачкаться, он сразу распылит...

Но как не вовремя Зирц-ай-Реттер меня увёл. Так я и не узнала, что произошло на поляне, и как Хаарам это провернул.

Странно, но обратный путь не сопровождался головокружением. Просто небольшой отрезок времени выпал из моей памяти; вот мы идём по коридору, а вот уже медленно едем в небольшом открытом экипаже по какой-то незнакомой улице.

— Простите, что всё так получилось, — первым нарушил молчание сыскарь. — Они не имели права подвергать вас такому риску.

— Но ведь всё обошлось, — осторожно возразила я, пожимая плечами. Тем более, ничего столь уж страшного я в произошедшем не видела. Наверное, действительно потому что всё хорошо закончилось. — На мне ни царапины, а главный в этой шайке схвачен, — пояснила я.

— Схвачен не главный, схвачен один из исполнителей, — скривился следователь. — Вот этим мне и не нравятся их методы. Они не жалеют людей, пока те не докажут свою незаменимость. Да и потом тоже не жалеют.

— Кто эти "они"? Или это секретная информация? — я вздохнула.

Мне невероятно надоела эта беготня. Я никогда не стремилась к приключениям, даже путешествовать меня не тянуло. Сколько себя помню, мне неоригинально хотелось спокойствия и безопасности.

В приюте мы не голодали, не походили на оборванцев, учились основам наук, необходимым для дальнейшего образования, но на этом функции наших воспитателей заканчивались. В остальном это была стая. Каждый дрался с каждым за своё место под солнцем, были вожаки, были понукаемые всеми изгои. И закон царил стайный, простой: выживает сильнейший. Мне в какой-то мере повезло, проявленный дар отделял меня от остальных детей. Я никогда не была на первых ролях, но и не волочилась в хвосте. Рядом со стаей, но вне её. И всё равно порой приходилось показывать зубы; меня не могли не задирать совсем. Сильнее всего мне из приютского запомнилась необходимость постоянно быть настороже. Это было куда проще, чем каждый раз, вляпавшись по неосторожности, доказывать своё право на жизнь.

Потом, когда в десять лет я попала на обучение в Дом Иллюзий, первое время было проще, но там я чувствовала себя ущербной, потому что была ничьей. Не сказать, чтобы меня шпыняли все подряд, большинству было безразлично моё приютское детство, но отдельные личности попадались, особенно среди наследственных, среди элиты Дома.

Но в Школе Иллюзий у меня появились друзья. Сначала Джебс, потом Хар и Фрей. Потом появился добрый и мудрый Пир, лучший наставник из всех возможных. Потом началась совместная с магами других направлений практика, и в мою жизнь вошёл чудесный, такой забавный — тощий и широкоплечий, с длинной девчачьей косой, — Бьорн (это сейчас он набрал массы и выглядит солидно и внушительно, а в юности казался натуральной вешалкой), а в жизни Джебс — Фарха, удивительно красивая и при этом удивительно добрая (на взгляд Иллюзионистов) Целительница.

После знакомства с тёмной стороной личности ещё одного любимого наставника, которого я считала образцом мудрости, благородства и теплоты, Дом Иллюзий стал для меня мешком Караванщика. И я делала всё, чтобы вырваться оттуда как можно скорее, как можно меньше пересекаться с Владыками и ни в коем случае не привлекать их внимание.

Потом... Потом была магография в газете. Потом первые кровные узы, как ни странно, с Бьорном; я, наверное, подсознательно тянулась к нему, как к островку спокойствия и олицетворению всего того, чего так не хватало в моей жизни.

После окончания учёбы я была почти счастлива. С личной жизнью вот только всё было плохо, я попросту боялась подпускать к себе новых людей и незнакомых мужчин, и мой круг общения ограничивался исключительно кровниками. Никого из них я не интересовала как женщина, и меня это полностью устраивало. И лёгкость, с которой я приняла Тахира, здорово удивляла; а ведь он за единственную встречу стал мне даже ближе, чем Бьорн. Более того, Целитель нравился мне и как мужчина, и, рассматривая его в этом качестве, я не испытывала никакого внутреннего протеста и отторжения. Даже Пир мне нравился ровно до тех пор, пока мысль не доходила до перспективы близости с ним.

Как же сейчас хотелось в свой родной уютный домик, к любимой работе! Она ведь обычно не сводилась к таким ужасам, на которые обрёк меня покойный дор Керц. Самая распространённая работа для Иллюзиониста — организация красивого яркого праздника. Чаще для взрослых, иногда — для детей. Несмотря на слова Тахира об истинном предназначении магов, мне нравилась моя работа, нравилось дарить людям радость. А ещё были заказы на зачарование всяческих амулетов, создание личин, помощь в подборе платья для госпожи, которая не любит ходить по магазинам, посланники вроде моего Черепа, только попроще. И множество ещё мелких необычных вещиц; каждый раз это была интересная и увлекательная головоломка.

Я вряд ли стала бы работать за идею, но свою работу любила не только за то, что она меня кормила. До недавнего времени.

— Не рекомендованная к разглашению, — поправил меня сыскарь. — Но все, кому надо, всё равно в курсе. Это... что-то вроде внутренней разведки.

— Царские Змеи? — улыбнулась я.

— Частично, — он пожал плечами. — Змеи — это просто группа убийц. Хороших, профессиональных, но — узкоспециализированных.

— А они в самом деле существуют? — опешила я от такого откровения.

— Можно сказать и так, — он улыбнулся уголками губ. — Но к вашему кровнику отношения не имеют. Эту огранизацию чаще называют "Царской охранкой", а официального названия не знаю даже я. Преступления против царской власти, преступления против государства, заговоры и измены — это их поле деятельности. Спора нет, дело нужное, и другими методами с ним почти невозможно справиться, но более приятными личностями они от этого не становятся.

— Вы поэтому оттуда ушли? — аккуратно попыталась подловить его я. Нашла с кем играть, конечно; следователь насмешливо покосился на меня, мгновенно раскусив нехитрый манёвр.

— А почему вы решили, что я там работал?

— Ну, вы хорошо знаете это здание, знаете тамошних работников, у вас там даже прозвище есть, — я пожала плечами. В конце концов, не захочет отвечать — не ответит, всё равно я не смогу настоять на ответе.

— Ну, какое-то время было в моей биографии и такое, — усмехнулся сыскарь. — Недолго. Очень недолго и давно.

— Скажите, а почему, если мне опасно появляться на улице, мы с Вами сейчас столь демонстративно и неторопливо едем в открытом экипаже? — поспешила я сменить тему. Расспрашивать про государственные тайны чревато. Вдруг, да и раскроют какую-нибудь? — Опять кого-то провоцируем?

— Хм. Скорее, демонстрируем всем желающим текущее положение вещей.

— Это какое? — опешила я, озадаченно разглядывая собеседника. Тщетно; по его вечно хмурому сосредоточенному лицу было невозможно что-то прочитать.

— Скажем так, мне надоело отгонять от вас убийц и всяческих странных личностей, — сыскарь вздохнул так тяжело, как будто дежурил у моего плеча с саблей наголо уже пару десятков лет, а количество убийц измерялось тысячами. — Ненавязчивая демонстрация того факта, что вы под моей личной защитой. Это остудит горячие головы. Если же, наоборот, спровоцирует кого-то на активные действия против меня — тем более отлично. Значит, мы узнаем реальный уровень ставок в этой игре.

— Почему? — вопрос вырвался прежде, чем я успела всерьёз обдумать сказанное.

— Потому что... — он запнулся, поморщился, и ответил общей фразой, откровенно уходя от ответа. — Покушение на Разрушителя — слишком серьёзный шаг.

— Кхм. А куда мы едем? — вновь поспешила я переменить тему, пока мужчина не замкнулся в своих мыслях.

И высказанный вопрос в данный момент заинтересовал меня куда сильнее, чем всё остальное. Потому что мой собственный дом находился на другом конце города, а поворот к резиденции Берггаренов мы только что благополучно проехали.

— Туда, где мне не придётся задумываться о вашей безопасности, — невозмутимо откликнулся подполковник.

— Надеюсь, не в тюрьму? — хмуро пошутила я.

— Что вы, госпожа магистр, как можно, — странно, но мне в спокойном голосе Разрушителя почудилось тщательно запрятанное ехидство. — Устранить неугодного человека в тюрьме ещё проще, чем на улице: там он сидит, и никуда не может деться, и сопротивляться обычно не способен. Хотя, боюсь, у вас скоро могут возникнуть аналогии именно с этим неприятным местом.

— Вы прикуёте меня кандалами к стене? — опешила я, вытаращившись на сыскаря. Но тот продолжал оставаться совершенно невозмутимым.

Никогда не думала, что такое возможно, но, кажется, меня начинает раздражать чужая способность сохранять маску спокойствия в любой ситуации. Или это всё-таки не маска? Если у Разрушителей действительно большие проблемы с проявлением эмоций, может быть, он действительно выглядит так, как чувствует? То есть — спокойным безразличным механизмом?

От этой мысли стало не по себе.

— Надеюсь, до этого не дойдёт. Но выходить на улицу вы не сможете, и, пожалуй, видеться со своими кровниками тоже. Считайте, вы уехали отдыхать в очень далёкое от дома и довольно глухое место, — продолжил добивать меня Разрушитель.

— Вы со всеми свидетелями так обращаетесь? — язвительно поинтересовалась я.

Ну вот, опять присутствие этого человека заставляет меня вести себя так, как я никогда не позволила бы себе в здравом уме. Никакие маски не выживают, просто проклятье какое-то!

— Только с особо ценными, — вновь пожал плечами мужчина, не глядя в мою сторону.

— А, то есть, я не первая. Спасибо, утешили, — возмущённо фыркнула я. — Они хоть выжили? Те, кто был до меня.

— Да, — коротко кивнув, сообщил сыскарь. Эта новость меня всерьёз приободрила. — Не волнуйтесь, госпожа магистр, всё это не займёт много времени, — Разрушитель наконец посмотрел в мою сторону, и даже чуть улыбнулся.

— Это радует, — вздохнула я, пытаясь взять себя в руки.

Ну, почему, с чего я завелась и рассердилась? Я ведь понимаю: он не просто действует в моих интересах, а делает для меня то, что по должности делать не обязан. Вряд ли он надрывается именно ради меня; просто старается очень хорошо выполнить свою работу, и подходит к вопросу с каким-то упрямым фанатизмом. Но это повод не для истерики и претензий, а для благодарности, а я вместо них киплю от раздражения. Тот же Хар некоторое время назад тоже повёл себя очень некрасиво, но обижаться на него у меня почему-то и мысли не возникло!

Оставалось признать очевидное: меня совершенно деморализует присутствие рядом господина следователя. И как бы я ни гнала от себя эти мысли, как бы ни пыталась убедить себя в обратном, Тахир совершенно прав: я по-прежнему влюблена в этого почти незнакомого человека. И меня выводит из себя понимание полного безразличия со стороны Разрушителя в ответ на все мои чувства.

Тар ведь поставил мне диагноз при нём. Буквально в лоб заявил, что вот эта глупая девочка столько лет его любила, и любит до сих пор несмотря ни на что. А господину подполковнику оказалось плевать на этот бесполезный факт. И теперь я злюсь, говорю глупости, язвлю, нервничаю, пытаясь выдавить из него хоть какие-то эмоции. В общем, продолжаю вести себя как глупая маленькая девочка, пытающаяся привлечь внимание предмета своего обожания.

О, Инина, надеюсь, хоть тебе интересно всё это наблюдать!

— Господин следователь, а чем я ценна как свидетель? Настолько, что меня настойчиво пытаются убить, — пытаясь взять себя в руки, задала я более-менее разумный вопрос без личного (надеюсь) подтекста. Маски норовят сползти? Подновим. Я же Иллюзионистка, я — собственная фантазия; я без магии продержалась перед лицом самого Тай-ай-Арселя, так неужели какой-то хмурый Разрушитель — задача посложнее?

— Тем, что скрывает клятва. А ещё тем, что вы вспомнили. Тахир рассказал мне, не волнуйтесь, вам не придётся лишний раз через это проходить. Во всяком случае, до суда, — он потёр двумя пальцами переносицу. — Хотелось бы обойтись и без этого, и я постараюсь, но может статься, вам придётся опознать тех ублюдков, которые... убили вашу семью. Я докопаюсь до дна этой истории, но ваши показания всё равно пока остаются единственным и самым неопровержимым доказательством этого убийства. Равно как и... преступления Юнуса Амар-ай-Шруса лично, — следователь явно пытался смягчить формулировку и не бить столь уж сильно по самому больному. Но я теперь помнила всё в подробностях, поэтому замена одного слова на другое ничего не решала.

— Он опасен и очень влиятелен, — с трудом проговорила я в сторону. Щекам было горячо от прилившей к ним крови. Боги, как же стыдно! — Он может...

— Он может только ответить за свои поступки, — строго оборвал меня Разрушитель. — Как бы влиятелен он ни был, всё же не влиятельней царя. А Его Величество очень любит вершить правосудие, особенно тогда, когда преступник уверен в собственной безнаказанности. Он считает, что это именно тот случай, когда долг государя свершить суд лично, минуя судебные инстанции. Так или иначе, виновный будет наказан. Обещаю.

— Я вам верю, господин следователь, — с трудом выдохнула я.

На этом разговор стих. Вопросов у меня было ещё изрядное количество, но сил и желания задавать их сейчас не осталось.

Я довольно смутно представляла, как у нас в стране построено правосудие. Ни разу не бывала ни на одном судебном заседании, да и теорией не слишком-то интересовалась. Неужели мне придётся рассказывать всё это? Вслух, при свидетелях?

Унизительно. Ужасно. Чудовищно! Готова ли я заплатить такую цену? Нет. И никогда не буду готова встретиться с персонажами своих кошмаров лицом к лицу. Ведь вспомнить — это совсем не значит "перестать бояться". Но выбора у меня всё равно не было: я должна это сделать и сделаю всё, что от меня потребуется. Одна только надежда, что упрямый Разрушитель действительно раскопает что-нибудь эдакое, и получится обойтись без моего свидетельства.

Знаю, низко желать подобного, ведь "раскопает" означает ещё чью-то беду. Но как же не хочется во всём этом участвовать...

— Госпожа магистр, мы приехали, — сыскарь аккуратно тронул меня за плечо. Оказывается, я настолько глубоко ушла в размышления и самокопание, что не заметила остановки.

Район был совершенно незнакомый. Кажется, один из новых районов где-то на окраине, потому что дома были явно гораздо более поздней постройки, да и стояли свободней, чем в центре. Это место понравилось мне с первого взгляда; много зелени, ирригационный канал вдоль дороги, по другую сторону которого тоже выстроились в ряд аккуратные белоснежные домики, связанные с этим берегом множественными нитками пешеходных мостиков. Здесь было тихо и уютно. Наверное, отличное место для семьи или желанного уединения. Жалко, что я не настолько великий маг, чтобы ради встречи со мной заказчики ехали на окраину.

— Прошу, — привлёк моё внимание мужчина, указывая на ближайший мостик. Нужный дом находился поодаль от дороги, за каналом.

Пока я, выбравшись наружу, озиралась по сторонам, Разрушитель о чём-то поговорил с возничим и извлёк из недр экипажа подозрительно знакомый потёртый чемоданчик, который сейчас и держал в свободной руке.

— Откуда... — удивлённо начала я.

— Госпожа Иффа Берггарен была так любезна, что распорядилась собрать ваши вещи, — пояснил следователь.

— Что вы ей сказали?! — ужаснулась я. Когда только успел?

— Правду, — пожал плечами сыскарь. — Что для вашей безопасности будет лучше, если вы поживёте некоторое время в хорошо охраняемом месте, куда имеет доступ только очень ограниченный круг надёжных проверенных людей, не склонных к совершению опрометчивых и откровенно глупых поступков.

— И она так легко согласилась? — безнадёжно уточнила я. Нет, совершенно определённо, как только закончится эта история, если я выживу, Иффа от меня не отстанет, пока не выжмет все подробности. Представляю, что она подумала. Что я, по меньшей мере, замешана в заговоре против царя! И это если она подумает именно о служебной необходимости моего переселения. А вот если решит поискать какие-то иные мотивы...

— На меня она произвела впечатление довольно рассудительной особы, — пожал плечами Разрушитель. Ну да, его-то допрашивать ей наглости не хватит!

— В целом, да, — я подавила тяжёлый вздох. Покосившийся на меня с некоторым удивлением мужчина тему продолжать не стал. Вместо этого он приложил ладонь к замку и, открыв дверь, жестом пригласил меня внутрь.

С улицы мы попали в небольшую прихожую. Слева поднималась лестница на второй этаж, справа за зеркальными дверцами, кажется, прятался шкаф, впереди короткий коридор упирался в одинокую дверь в неизвестность.

— Господин подполковник? — окликнул нас глубокий низкий женский голос откуда-то сверху, и по лестнице к нам начала спускаться женщина воистину внушительных габаритов. Нет, она не была толстой; скорее, она напоминала халейскую деву-воительницу. Высоченная, широкоплечая, с толстой светлой косой. Чёрные шаровары и тёмно-зелёная рубаха со скромной вышивкой смотрелись на ней довольно странно, будто с чужого плеча. Несмотря на то, что женщине, кажется, было всего лет тридцать, она казалась гораздо старше.

— Здравствуй, Ильда. Познакомься, это магистр Лейла Шаль-ай-Грас, она поживёт здесь некоторое время. Приготовь для неё гостевую комнату, пожалуйста. Госпожа магистр, это Ильда, она следит за порядком в доме.

Воительница, наконец, спустилась к нам, и стало понятно, что она не намного ниже Разрушителя, а я ей должна дышать в подмышку. Я почувствовала себя неуверенно в её компании, но враждебности в этой Ильде не чувствовалось.

— Желаете пообедать? — удостоив меня приветственного кивка, она вновь обратилась к сыскарю.

— Нет времени, — поморщился мужчина. — А вот госпожа магистр, думаю, проголодалась. К ужину я также вряд ли успею.

— Заночуете в Управлении?

— Не знаю, как получится. Защиту выведи на максимум, — на последнее замечание Ильда отреагировала удивлённо приподнятыми бровями и заинтересованным взглядом в мою сторону.

А до меня наконец-то дошло, куда меня привезли. В достаточной мере защищённым местом подполковник Зирц-ай-Реттер считал свой собственный дом.

Ильда забрала у сыскаря мои вещи, закрыла за ним дверь, мимоходом коснулась вмонтированного в стену возле двери тускло-зелёного камушка, видимо, управлявшего той самой защитой. Я понятия не имела, как она организуется в домах, и что именно может противопоставить вторжению извне, но зато вполне доверяла мнению на сей счёт Разрушителя, так что на душе стало немного спокойней.

— Следуйте за мной, госпожа магистр, — невозмутимо велела Ильда. — Накрыть вам в столовой, или желаете пообедать на кухне? Комната, к сожалению, пока не готова.

— На кухне, если можно. И, если можно, не "госпожа магистр", а Лейла, — вздохнула я. Фраза "накрыть вам в столовой" навевала ассоциации с чем-то огромным, гулким и пустым. Я понимала, что дом не настолько большой, чтобы вместить парадную столовую на сотню персон, но кухня всё равно показалась мне гораздо более предпочтительным местом.

Через дверь на первом этаже (ту самую, единственную) мы прошли в небольшую гостиную, обставленную красиво, но совершенно безлико. Упомянутая столовая, соединённая с гостиной несколькими занавешенными кисеёй арками, была значительно уютней, чем я представляла, но такой же пустой и безжизненной, как и предыдущая комната. А вот кухня, куда мы прошли дальше, отличалась от прочих помещений в лучшую сторону.

Довольно просторная, с большим разделочным столом посередине, она явно очень часто использовалась по назначению и не только. На столе лежала пара забытых кем-то книг, в аккуратной вазочке готовился к скорой смерти пока довольно бодрый цветок. А ещё кухня изобиловала какими-то разномастными прихваточками, салфеточками и полотенчиками явно самодельного вида.

Хм. Или тут есть ещё одна женщина, или... Сложно, конечно, поверить, но ведь у всех нас могут быть свои маленькие слабости и увлечения, так?

— Здесь так уютно, — попыталась наладить контакт я. — А остальные комнаты совершенно нежилые.

— Присаживайтесь, — кивнула мне на стол Ильда. Я послушно уселась на высокий стул, не решаясь больше ничего говорить. Кажется, домработница здесь не более разговорчивая, чем сам хозяин. Хотя на домработницу она походила меньше всего; скорее уж, охранница. — Господин подполковник работает, ему некогда жить, — с нескрываемым раздражением вдруг проговорила женщина и принялась накрывать на стол. — С другой стороны, если бы не это, меня бы не было, — поморщившись, она пожала плечами.

— Он вас спас? — предположила я. За что удостоилась крайне удивлённого взгляда, Ильда даже растерянно замерла на месте, будто пыталась понять, правду ли я говорю, или глупо шучу.

— Он дал мне жизнь, — озадаченно проговорила она.

— В каком смысле? — настал мой черёд удивляться. Мысль, что сыскарь — отец вот этой воительницы меня шокировала, и я поспешила её отогнать. Но других идей не возникло.

— Тьфу, чему вас только учат. Магистр ещё, — поморщилась она, видимо, сообразив, что я не шучу и не издеваюсь, а правда не понимаю. — Я его приживала.

Лучше бы и правда дочь.

Приживала, или фамильяр в северной традиции, или зеркало — полностью магический объект. Своеобразный кусок дара, извлекаемый магом из себя и воплощаемый во что-то. Чаще всего это небольшие животные, порой — книги (так называемые гримуары), бывают и более экзотические вещи. Например, известна история, когда зеркалом одного мага была просто пара рук, летающих по воздуху; он использовал такого странного приживалу в качестве ассистента в алхимических опытах. Зачастую у таких созданий появлялись собственные характеры, причём порой весьма далёкие от нрава создателя.

Истории, в которых приживалы принимали облик людей, тоже попадались, но по большей части это были легенды о разных исторических личностях.

Маги редко создают зеркала по вполне прозаическим причинам. Во-первых, чем сложнее зеркало, тем больший кусок собственной силы приходится от себя отрезать. Конечно, создатель может в любой момент уничтожить приживалу, и дар вернётся к нему, но всё равно это довольно неосмотрительно. А, во-вторых, в случае смерти мага приживала, как правило, остаётся жив. Отсюда истории про живущих в магических семействах животных, переходящих из поколения в поколение, о великих говорящих книгах. Проблема в том, что душу такого мага может отказаться забрать Караванщик — душа-то будет неполноценная.

Насколько я могла судить, данное конкретное зеркало — весьма и весьма сложный объект. Из каких соображений господин Разрушитель расстался с такой внушительной частью собственного дара? И почему, Инина Благосклонная, его приживала выглядит вот так?!

Несколько сотен лет назад жил такой маг, Максуд Ненасытный. Как маг он о себе памяти не оставил, настоящая его фамилия стёрлась из массового сознания. Зато труд всей его жизни, книга "Бархатный путь", поныне пользуется огромной популярностью во всём мире, местами подпольно. Во всяком случае, любопытные подростки обычно годам к четырнадцати с этим литературным произведением знакомятся.

Так вот, Максуд поставил себе целью "познать все грани человеческой чувственности и найти все пути к небесам наслаждения" (это цитата). В то время за всевозможные "нетрадиционные" склонности, вроде мужеложства и иных извращений, дорога была только одна, на костёр (и вела она через храмовую пыточную; не приветствуют наши боги подобного), и Ненасытный всё своё внимание сосредоточил на отношениях мужчины и женщины. Не всегда в традиционном соотношении "пара, один к одному", но это ему скрепя сердце простили. Очень активно в своих... исследованиях Максуд использовал собственные же зеркала (порой даже два, из чего можно было заключить, что сил у него хватало), и утверждал, что при правильном создании приживалы вполне можно научиться ощущать то, что чувствует вот такой суррогатный партнёр, чем дополнительно повысить собственное удовольствие. Там, правда, всё гораздо поэтичней описано, но суть та же.

В общем... Надеюсь, господин следователь свою приживалу использует не для этих целей?!

Сложно сказать, почему данное предположение меня так ужаснуло. Подобные "отношения" не поощрялись общественной моралью. При всей отдалённости магов от этой самой морали, использование приживал в качестве любовниц (или любовников) не одобрялось и Домами. Не одобрялось, но не более того. Лично мне это всегда казалось определённым отклонением от нормы; не чудовищным, но лично я бы на такое не пошла. Что я могла почувствовать в отношении человека, склонного к подобному? Определённую неловкость, смущение, даже жалость к настолько уставшему от одиночества магу, но — и только.

А здесь я едва успела спрятать отвращение и раздражение за маской спокойного внимания.

Впрочем, причина моего отношения была довольно проста и даже очевидна. Я ревновала. И окажись Ильда обыкновенной женщиной, реакция могла быть ещё менее адекватной.

— Пока вы обедаете, объясню несколько правил, — выставив передо мной несколько тарелок (первое, второе и салат; да мне столько на два дня хватит!), приживала невозмутимо прислонилась к тумбочке напротив меня. — Их немного. Во-первых, не выходить на улицу и не открывать окна, наверху в комнатах они есть. Здесь везде компенсаторы, если компенсатор вышел из строя — звать меня незамедлительно. Ну, и, во-вторых, внутри дома ходить можно везде, только одно условие: не трогать личные вещи господина подполковника в его спальне, не залезать в его письменный стол в кабинете и не копаться в документах. Но это, думаю, и так понятно. Книги брать можно, они также в кабинете. На этом всё. Дверь в гостевую комнату находится на втором этаже прямо возле лестницы, дальше слева комната господина подполковника, справа — кабинет, прямо — терраса, туда тоже выходить нельзя.

— А ваша комната? — не удержалась я от вопроса.

— Я приживала, — раздражённо проворчала Ильда. — Я не нуждаюсь в сне, отдыхе, гигиенических процедурах и личном пространстве. Посуду оставьте на столе, — распорядилась она и вышла вместе с моим чемоданом.

Я ещё некоторое время вяло ковырялась в тарелке. Всё было очень вкусно, я честно попробовала, но аппетита не было совершенно. Кое-как запихнув в себя немного еды и художественно размазав недоеденное по тарелке, принялась за варку кофе. В конце концов, на этот счёт никаких распоряжений не поступало, а найти кофе и джезву оказалось нетрудно. Отыскав в недрах одной из полок объёмную кружку, я направилась на разведку в её компании.

При более спокойном рассмотрении столовая и гостиная только углубили первоначальное впечатление: этими комнатами пользовались очень редко, если вообще пользовались. В дальней стене гостиной обнаружилась ещё одна дверца, запертая на ключ (подвал? запасной выход?), и я не стала туда ломиться, вместо чего двинулась на второй этаж.

В короткий пустой коридор второго этажа действительно выходили четыре двери. Через одну из них, стеклянную, самую дальнюю, был виден кусочек неба и что-то ещё непонятное; наверное, обещанная терраса, на которую мне тоже не было хода.

Гостевая комната оказалась довольно уютной. Высокая широкая тахта, шкаф с зеркалом в углу, странный гибрид письменного стола и комода, подле которого скрючился кривоногий стул. Ещё один угол занимало широкое мягкое кресло, над котором в красивом плафоне размещался дополнительный свет-камень. В комнате действительно имелось небольшое окно, занавешенное плотными шторами; большая редкость в нашем климате. Ещё в дальнем от входа углу обнаружилась дверца в очень уютную уборную, где уместилась даже большая ванна.

Жизнь на новом месте (надеюсь, это ненадолго) я решила начать с разбора чемодана, возлежащего в закрытом виде на тахте.

Чемодан оказался удивительно тяжёлым, чем сильно меня заинтриговал. Что сыскарь, что его приживала носили его с удивительной лёгкостью, так что до сих пор никаких сомнений не возникало. К Берггаренам я брала только небольшое количество одежды, тетрадь для записей и несколько личных мелочей, а теперь у него едва не отрывались ручки.

Разгадка оказалась проста: всё свободное место было заполнено книгами. Теми самыми, которые я отобрала для прочтения в библиотеке Берггаренов. Я испытала прилив нежной благодарности к Иффе; даже если не найду то, что искала, смогу занимательно провести время. И ведь не пожалела же, а некоторые из этих книг стоили целое состояние!

Я принялась бережно перекладывать старинные тома на стол. А вот над последней книгой замерла в растерянности: этот тёмно-красный богатый переплёт без единой надписи был мне совершенно не знаком. Хотя, если судить по толщине и увесистости книги, том был весьма содержательным. Усевшись рядом с чемоданом на тахту, я перетащила книгу к себе на колени, открыла титульный лист...

ИФФА!

Шумно захлопнув книгу, я затравленно заозиралась, пытаясь придумать, куда спрятать эту шуточку. Я чувствовала, что краска стыда заливает не только щёки, но уши, шею, и вообще... хорошо, что кроме меня тут никого нет! А от мысли, что кто-то найдёт у меня вот это, начало натурально потряхивать от ужаса, смущения и злости.

Ну, Иффа! Вот от кого не ожидала, так это...

Шутница! Острячка! Позор всего древнего рода Берггаренов, даром что она не принадлежит им по крови!

На моих коленях сейчас лежал тот самый не в добрый час помянутый "Бархатный путь". Великолепное подарочное издание. С иллюстрациями, если верить надписи на титульном листе. Там даже приводилась фамилия художника.

Более чем прозрачный намёк, да уж.

Как хорошо, что я тогда не догадалась рассказать ей о собственных чувствах к господину следователю! Если она мне такие намёки делает в отношении человека, которого мы обе едва знаем, страшно представить, что было бы, знай эта деятельная женщина все обстоятельства.

Пока я запихивала чемодан с запертой в нём книгой на шкаф, чувствовала себя тринадцатилетней девчонкой, впервые поцеловавшейся с мальчиком, и теперь панически боящейся, что о её огромной страшной тайне станет известно воспитателям.

Кое-как покидав одежду в шкаф, я взяла недопитый кофе и отправилась на экскурсию по остальным комнатам. Потому что оставаться один на один с глумливо хихикающей надо мной со шкафа книгой очень не хотелось.

В комнату господина следователя я заходить не стала, только заглянула, чтобы удовлетворить собственное любопытство. В общем и целом, обстановка мало отличалась от моей, разве что зеркало отсутствовало, а комод был совершенно обычным комодом, да возле кровати имелась высокая тумбочка с ящиками. И всё та же тёмная спокойная гамма, что и в остальных комнатах: синий, серый, зелёный и тёмное дерево. Если и были в этой комнате какие-то мелочи, характеризовавшие хозяина и что-то для него значащие, в глаза они при поверхностном осмотре от порога не бросались. Постеснявшись подглядывать дальше, я просто прикрыла дверь и направилась изучать последнюю, самую многообещающую комнату: рабочий кабинет.

Где и просидела до вечера. Там оказалось действительно интересно. Явно всё время, что Разрушитель проводил дома, он проводил здесь. Здесь обнаружились пресловутые личные вещи; немного, но они были.

Например, на столе стояла небольшого формата семейная магография: мужчина, женщина и юноша, явно их сын. Господину подполковнику на этой картинке было от силы лет семнадцать. Худощавый, нескладный, с чуть виноватой искренней улыбкой и без хмурой складки на лбу; очень непривычный вид, его сложно было узнать. Традиционная одежда Разрушителя смотрелась на нём совершенно несолидно.

Внешне он больше походил на мать, чем на отца. Высокая худощавая женщина с необычным скуластым лицом; лицо это нельзя было назвать красивым, но оно притягивало внимание. Особенно глубокие чёрные глаза с очень странным выражением, которое мне не удалось растолковать. Чёрные волосы были убраны под платок, из-под которого выбивалось только несколько прядей; кажется, женщина носила короткую стрижку. Очень редкое явление, наши женщины обычно не стригутся.

Отец следователя здорово выделялся на фоне своей семьи. Он был не намного выше своей жены и ниже сына, зато раза в два шире, и являлся обладателем буйной медной шевелюры, насмешливых синих глаз и хитрой добродушной улыбки.

На отдельной полке, почему-то в самом дальнем и тёмном углу, обнаружилась стопка непонятных небольших коробочек, какая-то толстая пыльная папка и несколько предметов, идентифицированных мной как кубки. Вот только за что ими награждали, было совершенно не ясно. Папку я трогать не стала, памятуя напутствие о документах, а в одну из коробочек заглянула. Там на бархатной подушечке лежала красивая резная восьмиконечная звезда со стилизованным алым тюльпаном в сердцевине и алой же лентой. Больше всего она напоминала какое-то драгоценное украшение, только необычного стиля; удивительно строгое и колючее. А через пару секунд я сообразила, что это, должно быть, какой-то наградной знак. В данном вопросе я была полным нулём, и не знала о медалях и орденах ничего, кроме того факта, что они существуют и выдаются за какие-то героические поступки. Как и большинство девочек, я в детстве мало интересовалась войной; а в более сознательном возрасте и вовсе было не до того, всё моё время было посвящено учёбе. Мне очень-очень хотелось стать хорошим сильным магом, только чтобы никогда не видеть приюта и не испытывать этого унизительного состояния граничащей с нищетой бедности, когда ты вынуждена отказывать себе в любой малости.

Аккуратно прикрыв коробочку и вернув на законное место, я прикинула количество наград и растерянно хмыкнула. По самым скромным подсчётам их было десятка четыре. Не знаю, о чём бы это сказало человеку посвящённому, но мне показалось — много.

Ещё из более-менее личных вещей в кабинете можно было отметить картину; небольшое полотно висело в простенке между двумя шкафами и изображало довольно неожиданный для данного конкретного места и окружения сюжет. Полуобнажённая дева нереального полупрозрачного облика сидела на спине огромного вороного коня, стоящего по грудь в водах лесного озера. Подарок?

Кроме того, из необычного мне попалась на глаза группа резных деревянных статуэток потрясающе тонкой работы. Они были настолько изящные и хрупкие на вид, что я не рискнула прикасаться к ним руками, чтобы случайно не испортить. Статуэтки изображали танцующую празднично разодетую толпу. Я минут десять разглядывала эти произведения искусства, и не нашла ни одной повторяющейся черты. Странно, что такая красота стояла тут вот так, пылилась, а не была спрятана хотя бы в стеклянную витрину.

А потом я погрузилась в изучение имеющейся в наличии литературы, и совершенно потеряла счёт времени. Хранителя здесь не было, поэтому искать что-то приходилось своими силами: открывать шкаф и вчитываться в надписи на корешках.

Если в расстановке книг и существовала какая-то система, я её не поняла. На мой взгляд там царил полный хаос, но тем интереснее оказалось во всём этом копаться.

Библиотека у Разрушителя была обширной. Не только в вопросе количества, но и по содержанию. Многочисленные художественные издания соседствовали со сложными многотомными математическими справочниками и совсем уж непонятными явно специфическими названиями вроде "О квантовании Трай-ай-Шира дисперсионных характеристик нигредически пассивных анизотропных структур". То есть отдельные слова были понятны, но распознать, что конкретно имел в виду автор, моего ума не хватало. А, вероятнее, не столько не хватало ума, сколько специализация была иная.

А ещё целую полку занимали огромные невероятно красивые познавательные книги с яркими магографиями о природе всего мира. Никогда прежде мне не встречалась подобная красота! Не думаю, что их не было в тех библиотеках и магазинах, куда я заглядывала. Но, кажется, у применения Хранителей обнаружился побочный негативный эффект: с его помощью можно было найти только то, что ищешь. А если ты не знаешь, что нужно искать, возможности наткнуться на что-то интересное не по теме почти не остаётся.

Над этими альбомами я застряла особенно надолго, и отвлеклась только когда начала всерьёз клевать носом. Найдя взглядом небольшие аккуратные настенные часы в резном деревянном корпусе, я с удивлением обнаружила, что время перевалило за полночь. Пришлось поспешно убирать книги на место и, вооружившись кружкой с остатками так и не допитого кофе, отправляться спать. Почему-то мне очень не хотелось, чтобы господин следователь застукал меня среди собственных книг. Глупо, конечно, но что делать.

Ложилась спать в задумчивости, и предметом моих размышлений был хозяин дома, давшего мне сейчас приют. Кажется, домой он сегодня не пришёл, и, судя по всему, такое с ним случалось часто. Пожалуй, в таком темпе работы и у здорового человека начнутся проблемы с головой и нервами; а уж Разрушителю, насколько я понимала его состояние, и вовсе противопоказано так себя выматывать. Неужели он сам этого не понимал?

Липкая паутина кошмара выпустила меня настолько внезапно, что я села на кровати, слепо таращась в окружающий мрак и загнанно дыша. В горле саднило; кажется, разбудил меня мой собственный крик. Но разделить сон и явь я не успела, с грохотом распахнулась дверь, а по привыкшим к темноте глазам ударил яркий свет. Отчаянно щурясь, я попыталась понять, что произошло, и растерянно замерла, разглядывая явление на пороге комнаты.

— Что случилось? — напряжённо спросил следователь, внимательно оглядывая комнату и медленно подходя ко мне. А я не ответила; мне было не до того.

Разрушитель выглядел... внушительно. Даже пугающе. И этого впечатления не портил даже откровенно "домашний" вид. Босой, с мокрыми взъерошенными волосами, в одних застиранных до седины когда-то явно чёрных шароварах, с хищно поблёскивающим в левой руке ножом, он напоминал сейчас не сурового Разрушителя на службе государства, а воина какого-то древнего ордена, от которых сейчас остались только жуткие легенды. И вязь застарелых кривых шрамов на бледной коже только усугубляла это сходство.

Пересекающиеся светлые тонкие полосы собирались в косые звёзды и кратеры на месте сорванных клоков кожи, а то и вовсе вырванных кусков плоти. Сверху их заливали бугрящиеся неровные кляксы заживших ожогов. Кроме того, кажется, справа не хватало пары рёбер, отчего всё тело казалось несколько перекошенным. Покажи мне кто-то подобное на картинке, я бы посчитала увиденное отвратительным, посочувствовала бы человеку, и... наверное, всё. Меня сложно назвать чувствительной особой.

А сейчас у меня перехватило горло от подступивших слёз. Собственный кошмар оказался прочно забыт и вытеснен новым впечатлением, а, точнее, одной-единственной мыслью.

Ньяна Милосердная, насколько же это было больно!

Как он выжил? Как вообще можно такое пережить? И кем, во имя всех богов, надо быть, чтобы вот так... с живым человеком?! За что?!

Не совсем отдавая себе отчёт, что делаю, я протянула руку, кончиками дрожащих пальцев касаясь широкой белой полосы с рваными краями, подчёркивающей рёбра с правой стороны. От моего прикосновения Разрушитель вздрогнул, а я, в свою очередь, окончательно проснулась. Стремительно заливаясь краской смущения, отдёрнула руку, пряча её под одеяло, и поспешно отвела глаза.

— Лейла, что случилось? — повторил следователь свой вопрос.

— Извините, — смущённо пробормотала я, боясь поднять на него взгляд. — Это был просто сон.

— От простых снов так не кричат, — возразил он. — Я попрошу Тахира завтра зайти.

— Со мной случается, — возразила я, и даже временно забыла про неловкость и смущение. — Это действительно просто плохой сон. Я забыла с вечера настроиться на отсутствие сновидений. Извините, что разбудила.

— Я ещё не ложился. И что же это был за "просто плохой сон"? — нахмурившись, поинтересовался следователь.

— Не помню, — вновь отводя взгляд, ответила я.

Ведь не говорить же правду! Да, пусть он и так знает обо мне больше, чем мне и самой хотелось бы знать. Но рассказать всё это вслух? Вот так, под строгим взглядом задумчивого Разрушителя?

— Если вам так удобнее, — с непонятной интонацией тихо проговорил мужчина. — Кошмаров больше не будет.

Я не успела выказать удивление. Тяжёлая ладонь сыскаря за плечо впечатала меня в кровать, вторая ладонь накрыла лоб и глаза.

— Спи, — прозвучало приказом, и я действительно уснула, мгновенно и крепко.

Дагор

Четыре часа сна. В некоторые моменты своей жизни я считал такое непозволительной роскошью, неделями обходясь короткими урывками по полчаса. А вот в это утро с трудом заставил себя встать.

То ли годы размеренного бесцельного существования по расписанию с полноценным отдыхом сказались, а то ли я в конце концов достиг предела прочности собственного организма, и больше работать на износ он не мог. Но чувствовал я себя измождённым и уставшим, пожалуй, ещё сильнее, чем был вечером.

Тем не менее, я поднялся, совершил положенные утренние процедуры, оделся и спустился в кухню. Где к моему приходу уже был готов завтрак.

— Ильда, а что случилось с моей кружкой? — озадаченно разглядывая источающую аромат свежего кофе чашку, поинтересовался я. Чашка была совершенно обыкновенная, но... не та.

— Мне кажется, ей воспользовалась госпожа магистр, — невозмутимо ответила приживала. — Полагаю, сейчас кружка либо в гостевой комнате, либо осталась в кабинете.

— В кабинете? — уточнил я.

— Ваша гостья провела там большую часть времени, — доложила Ильда, не отрываясь от вязания.

Ни времени, ни желания разыскивать спорную посудину не было. Хотя, конечно, странно; надо же было выбрать из всей посуды именно мою кружку! Она, конечно, приметная, потому что большая, но ведь не одна такая. С другой стороны, она ведь наверняка просто стояла с краю... Попросить, что ли, Ильду найти?

Раздражённо поморщившись, я потёр обеими ладонями лицо, пытаясь отогнать бесполезные мысли. Тайр Яростный, какая же ерунда лезет в голову с утра пораньше! Далась мне эта кружка.

— Я сегодня либо приду ночью, либо вообще не приду, как пойдёт. Может быть, заглянет Тахир Хмер-ай-Моран, он должен взглянуть на гостью. Кроме того, если кто-то настолько не желает видеть госпожу магистра среди живых, сегодня самое время попытаться достать её здесь, будь начеку. План действий на случай экстренной ситуации ты знаешь.

Ильда бросила на меня укоризненный взгляд, но молча кивнула.

Дел на сегодня намечалось много, поэтому начать я решил собственно с визита к Тахиру. Рассказать ему вкратце о проблеме — много времени не займёт; а вот чем и когда закончатся все прочие визиты и разговоры, я твёрдо сказать не мог.

Хорошо знакомый открытый служебный экипаж пунктуально ожидал на обочине, и это делало прогноз на день более оптимистичным. Не люблю попусту терять время.

Возничий поприветствовал меня вежливым кивком. Я ответил тем же и, забираясь в экипаж, назвал адрес. Тахир очень редко покидал свою берлогу, поэтому не застать его на месте я не слишком боялся. Если вчера у него по плану случился профилактический рейд по центральному госпиталю, то этого сеанса общения с окружающим миром Целителю хватит на месяц-другой.

Мне всегда было это странно: как человек, имеющий определённые проблемы с собственной психикой, может настолько чутко и точно исцелять чужой разум и души. Тахира сложно было назвать больным в полном смысле этого слова, но ему и самому, на мой взгляд, требовалась помощь специалиста. Великий Целитель избегал людей, и это было очевидно. Более того, он боялся больших человеческих скоплений, незнакомых комнат и незнакомых людей. Исключение делалось по каким-то субъективным критериям для совершенно отдельных личностей. Например, госпожа Шаль-ай-Грас очень понравилась ему с первого взгляда, и это было довольно неожиданно. Ко мне за долгие годы работы Тар просто привык и стал считать в какой-то мере своим, а вот Лейлу принял сразу и как очень близкого человека. И это неожиданно вызывало раздражение, природу которого я так и не смог истолковать однозначно, а потому оставил в области иррационального и, соответственно, не имеющего смысла.

Плюсом выбранного маршрута являлось также и то обстоятельство, что обитал Хмер-ай-Моран на другом конце города, и за время дороги я мог немного привести в порядок собственные мысли. Потому что вчера вечером я на такой подвиг оказался не способен, не помог даже холодный душ. А сегодня, несмотря на тяжёлое пробуждение, голова после кофе несколько прояснилась.

Закономерно, что выжившие из числа вчерашних наёмников, покушавшихся на жизнь госпожи Шаль-ай-Грас, ничего толком не сказали. Большинство просто не знали, а главный просто отказывался говорить. Даже под пыткой. И, — это было видно по его глазам, — дальнейший допрос представлялся мне совершенно бессмысленным. Назир Шей-ай-Имер, начальник Царской охранки, лично проводивший дознание, попытался доказать мне, ссылаясь на собственный опыт, что нужно лишь немного поднажать. Но очень быстро вспомнил про мой опыт, и оставил задержанного в покое.

Не знаю, понял ли он сам то, что понял из этого эпизода я. Мне кажется, должен был; Назир хоть и безжалостная сволочь, а далеко не дурак.

Так не держатся за деньги. Те, кто шёл на преступление за деньги, готовы были признаться в чём угодно, да только ничего не знали, а вот этот... Он не был похож на запуганного или загнанного в угол человека, которого шантажируют жизнью близких, как не походил на безумца или психопата. Так держатся за принципы, за долг, за честь и "своих". За то, во что верят.

Что касается проверки его ближайшего окружения и знакомств, это ничего не дало. Бывший солдат, он работал учителем фехтования, владел не только саблей, но ещё и рапирой, и боем на ножах. Жил замкнуто, одиноко; жена с дочерью погибли много лет назад во время войны. Ничего конкретного или подозрительного раскопать в его прошлом не удалось.

Сказать, что всё это настораживало, — значит, не сказать ничего. Это было, мягко говоря, нестандартное поведение для члена преступной группы. Нет, это был достойный уважения солдат, выполняющий свой долг. Вот только перед кем? Если перед отдельным человеком, которому он многим обязан, это одно. А если не перед одним? Если это долг перед настоящей его родиной? Или перед собственной совестью, утверждающей, что эти его действия — во имя чьего-то блага? А ещё ведь мотивом может быть месть или расплата за близких людей.

Проще говоря, а если это заговор?

И уж не жертвой ли этого же заговора стал Тай-ай-Арсель? Да, он был редкостной дрянью; но дрянью хитрой, умной и очень осторожной. В чём-то, может быть, даже гениальной. И он был очень близок ко дну столичного общества, был в курсе всех основных событий и течений. Могли ли его устранить именно по этой причине?

Могли. Но тогда непонятна история с магистром Шаль-ай-Грас и с завещанием на её имя. С этой девочкой вообще всё непонятно.

Вопрос первый. Кому и почему помешали родители Лейлы. Точнее, надо полагать, помешала мать, а остальные попались под горячую руку. Вот, кстати, именно личностями этих родителей и следовало заняться после визита к Тахиру. Халим, думаю, уже должен был найти хоть что-то; зная имя, возраст и то, что рассказал великий Целитель о Базиле Тамир-ай-Ашес, не так-то сложно было это сделать.

Вопрос второй. Связан ли с этой историей Юнус Амар-ай-Шрус, или он просто решил удовлетворить собственные потребности за счёт симпатичной беззащитной девочки, за которую некому заступиться? Пожалуй, разъяснения относительно личности этого Владыки Иллюзий следовало начать с вопросов Пиру. И про Базилу заодно спросить. Она ведь была примерно его возраста, он не мог её не знать. Пожалуй, да, проще начать именно с кровника: дом Пирлана практически по дороге от Тахира, надо заехать сначала к нему, если он, конечно, не убежал к своим ученикам.

Третий вопрос, если смотреть в хронологическом порядке: почему именно Лейлу выбрали в качестве "возлюбленной" для дора Керца? Зачем вообще вся эта история с газетами? Есть ли связь с каким-то из первых двух вопросов, или госпожа магистр просто показалась достаточно безобидной и подходящей мишенью, как не состоящая в Доме сильная Иллюзионистка без влиятельных покровителей?

Но ведь покровитель у неё есть. Мог ли тот, кто её выбирал, не знать о кровной связи с сыном генерал-лейтенанта Оллана Берггарена? Истинная личность Хаарама неизвестна даже его кровникам, а вот молодого Берггарена сложно не заметить. Значит, либо не посчитали существенным, что глупо, если они хоть что-то знали про генерала, либо пошли на этот риск сознательно. Считали, что его вмешательство уже не поможет? Вероятно. Потому что генерал — талантливый стратег, но он старается держаться подальше от дворцовых интриг, а интриговать против него — гиблое дело. Пытались таким образом бросить тень на репутацию Оллана? Если только в качестве мелкой дополнительной пакости, потому что даже если бы Лейла оказалась замешана в заговоре против короны, ничем особенным генералу это бы не грозило. Ведь его покровительство гарантировало только установление истины; он бы не стал укрывать изменницу, долг перед царём и Родиной — превыше всего.

Дальше вопросов был целый воз.

Участвовал ли дор Керц в создании легенды о собственной влюблённости? Пропустить он её точно не мог, это не витающая в облаках и мечтающая стать незаметной для сильных мира сего Иллюзионистка, избегающая газет.

И, кстати, ещё одно соображение о той статье; тот, кто был её инициатором, очень хорошо знал и Лейлу, и её ближайшее окружение, раз был точно уверен, что прежде времени Иллюзионистка об этой "интрижке" не узнает. Или для него это не имело значения? Ничего не понимаю.

Действительно ли Тай-ай-Арсель сам написал завещание на её имя? Создание подделки такого качества пусть и затруднительно, но возможно. И он ли нанимал госпожу магистра? Уж не потому ли пропали копии контракта, что подпись на них стояла не настоящая?

В общем, получаются две основных версии гибели дора Керца и несколько побочных.

Он мог изначально быть целью интриги, но тогда непонятно, почему не пожелал познакомиться со своей "невестой". Или он мог сам наткнуться на серьёзный заговор, и спровоцировать их вот таким образом, но не рассчитать сил; что тоже очень на него не похоже, но имеет право на жизнь. Это всё разновидности версии "хороший дор Керц", которая, честно говоря, представлялась мне весьма сомнительной, принимая во внимание всё, что я знал об этом человеке.

Я никогда не верил в исправление и раскаяние негодяев. Раскаиваться может человек, совершивший преступление случайно, по недосмотру, по наивности или разгильдяйству. В благородство Дайрона Тай-ай-Арселя я не поверю никогда. Поэтому первую версию я хоть и держал в памяти, но всерьёз не рассматривал.

Вторая же версия, с "плохим дором Керцем", начиналась с того, что Тай-ай-Арсель был участником заговора. И дальше он либо надоел своим подельникам, и его устранили, либо пытался инсценировать собственную смерть, но кто-то решил воспользоваться случаем, и в самом деле прирезал ненавистного дора.

Поэтому главным вопросом был всё-таки не мотив убийства дора Керца, а причина, по которой его пытались повесить именно на магистра Шаль-ай-Грас, тем более — повесить столь неубедительно.

Впрочем, нет, я слишком предвзят. Как раз наоборот, подстава довольно аккуратная. Косвенные доказательства виновности Иллюзионистки, мотив и возможность. И ни одного весомого доказательства её невиновности, кроме моей собственной уверенности, которую к делу не подошьёшь. Боги с ней, с моей уверенностью! Я бы ей не доверял, и всё равно продолжал подозревать Лейлу, потому что логика подсказывала: вероятность её участия слишком велика, чтобы пренебрегать ей. А кто-то менее дотошный мог бы посчитать эти обстоятельства достаточными.

Слово Его Величества. Вот он, непререкаемый и неоспоримый аргумент. Но много ли людей знают, насколько на самом деле проницателен наш царь? Не думаю. Людям свойственна самонадеянность, и они вполне могли недооценить как упрямую любознательность Его Величества, непременно возжелавшего пообщаться с наследницей доррата Керц, так и его способность читать в душах. Он ведь действительно редко настолько глубоко заглядывает в людей, это слишком неприятная процедура для регулярного и частого применения. А Лейлу он буквально вывернул наизнанку и прошёлся по самому потаённому. Он очень хотел знать, виновата она или нет, и никакая клятва не могла остановить царского любопытства.

А заговор с участием Тай-ай-Арселя мог иметь только одну цель: Его Величество и всю царскую семью.

Не будут просто ради убийства одной Иллюзионистки тратить столько сил. И все мои недавние рассуждения о том, что она свидетель каких-то событий, мало чего стоят. Потому что изнасилование сейчас доказать невозможно; это будет слово девчонки против слова Владыки Иллюзий. А смерть её матери — слишком давнее преступление, исполнителей уже, скорее всего, закопали очень глубоко и основательно.

Лейла может опознать заговорщиков. Точнее, кого-то из главных лиц заговора. И именно поэтому её пытаются устранить. Она мешает, и может всё сорвать. Мешает настолько, что они не считаются ни с чем. Вот только много ли даёт мне этот факт?

Где она могла их видеть? Насколько помню, она была в Закатном дворце всего два раза, два раза видела дора Керца. И в первый раз она, надо полагать, видела только его. А во второй...

Стоп. А ведь всё до смешного просто. Не нужно лезть в прошлое, не нужно копаться в воспоминаниях, ответ очевиден. Во второй раз была иллюзия. Иллюзия, созданная Лейлой, подробностей которой не знает никто, кроме неё. То есть, только Лейла может ответить, кто из персонажей той фантасмагории был настоящим. Кто убийца, а кто должен был умереть. Её ли дело рук самоубийство Тай-ай-Арселя в составе Безумной Пляски, или кто-то добавил к её иллюзии свою? Вот почему подробности Безумной Пляски должны были остаться по договору не разглашёнными. Но почему покушения начались после посещения Полуденного дворца? Действительно ли из-за страха перед тем, что царь собственной волей может отменить клятву? Или это вовсе случайное совпадение?

Сложно поверить, но, похоже, да, совпадение. Царь, как оказалось, может отменить клятву в обход Дома, но только через две недели, которые даются на размышление. И информацию об этом сложно назвать закрытой. Один факт сложно оспорить: этот кто-то, кому выгодно молчание госпожи магистра, точно знает, что Дом Иллюзий не отменит клятву. Или, по крайней мере, не сделает этого до тех пор, пока будет слишком поздно искать истинных виновников. То есть, осталось меньше двух недель.

А до тех пор, если это действительно заговор, есть всего один удобный случай расправиться с Его Величеством и всеми наследниками престола — день Возложения Венца, до которого осталось восемь дней. Конечно, меры предосторожности будут на высочайшем уровне, но хотелось бы поспешить.

Дальше развить мысль я не успел, экипаж остановился возле знакомого дома. Точнее, на взгляд с дороги это был не дом, а островок тропических джунглей: буйная растительность прятала небольшой аккуратный домик от посторонних глаз.

Попросив возничего подождать, я пробрался по довольно сомнительной тропе ко входу. Реакция на громкий стук в дверь оказалась неожиданной, потому что мгновенной. Такое ощущение, что Целитель дежурил у порога.

— Что? — угрюмо вопросил он без приветствия, глядя на меня рассерженным дэлзахом.

— Дело есть, — спокойно ответил я. С Тахиром порой и не такое случалось.

— А подождать не может? У меня пациент, — скривился Целитель.

— Зайди, как освободишься, ко мне домой, поговори с госпожой Шаль-ай-Грас. У неё кошмары, и ты сможешь помочь, — вкратце изложил я. Если бы начал с "может подождать, но...", остальное пришлось бы рассказывать закрытой двери. Такое уже случалось.

— Хорошо, — кивнул он и хлопнул дверью. А я невозмутимо развернулся на месте и отправился в обратный путь. Кажется, пациент у Тахира новый, незнакомый и не вызывающий особой симпатии. То есть, если исходить из моего опыта общения с великим Целителем, плохо сейчас им обоим, и неизвестно, кому хуже. Поэтому по меньшей мере глупо ждать от него вежливости и дружелюбия. Да мне они и не нужны; главное, информацию Тар принял, и обязательно взглянет на свою новую кровницу. Полегчать должно, опять-таки, обоим.

Следующим пунктом назначения был дом мастера Иллюзий. К счастью, перехватить Пирлана мне удалось, причём на пороге; он как раз спускался по ступеням.

— Гор? — озадаченно вскинул брови Пир, отшатнувшись, когда я спрыгнул из экипажа практически ему под ноги. — Ты чего?

— Нужно поговорить.

— А до вечера подождать нельзя? — совсем уж растерянно уточнил он. — Меня дети ждут, я и так почти опаздываю.

— Ничего, подождут, — решительно отрезал я, прихватывая кровника за плечо и аккуратно подталкивая к двери. — За четверть часа с ними ничего не случится.

Пирлан, судя по всему, был слишком удивлён моим визитом, чтобы пытаться возражать. Он открыл дверь и молча прошёл внутрь, делая знак следовать за ним.

Стены опять куда-то исчезли, открывая свободное пространство, заваленное подушками. Спал Пир всю жизнь, насколько я помню, на полу. Там же сидел, ел, играл, читал и учился. В их семье все любили пустые пространства и не любили столы и стулья. Привычка, перенятая от родителей, а теми, кажется, от древних кочевых предков. Хотя последние предки (древние, кочевые) были у всех теров, а на полу обитал только род ай-Таллеров.

— Что у тебя такого экстренного случилось? — со вздохом поинтересовался Пир, усаживаясь на подушку. Я, с трудом пристроив больную ногу, тоже присел, чтобы не разглядывать кровника сверху вниз.

— Вопрос первый. Базила Тамир-ай-Ашес. Она должна была учиться в одно время с тобой, двадцать пять-тридцать лет назад, ты не мог не пересекаться с ней. Очень талантливая Иллюзионистка. Что ты о ней помнишь, если вообще помнишь? — начал я с самого раннего. Пир сосредоточенно нахмурился, даже потёр лоб в попытках простимулировать память.

— Знаешь, удивительное дело; имя знакомое, но никак не могу вспомнить. Никогда такого не было. Ты уверен, что мы учились с ней вместе? — растерянно хмыкнул кровник.

— Не совсем, плюс-минус пара лет. Ей пророчили место одной из Владык, и как минимум твой отец не мог с ней не общаться.

— Да ладно! — вытаращился на меня Пир. Потом совсем уж мрачно нахмурился и, прикрыв глаза, откинулся на подушки. Я молча ожидал ответа; вряд ли он уснул, а сбить с мысли не хотелось. — Гор, это что-то невероятное, — через пару минут Пирлан резко сел, глядя на меня с полубезумным видом. — Я точно слышал это имя, но из памяти как будто стёрся целый кусок. Всё размыто и блёкло, будто это было не в сознательном возрасте, а в глубоком-глубоком детстве. Расскажи что-нибудь ещё. Кто она такая? Как выглядит? Почему ты ей интересуешься?

— Я-то её не знаю, но, насколько удалось выяснить, она родом не из столицы, один из родителей — не пробуждённый или слабый маг-Иллюзионист; предположительно, отец. Рыжеволосая, кучерявая, среднего роста, худощавая.

— А по характеру? — сосредоточенно уточнил Пир, явно пытаясь выпотрошить собственную память.

— Откуда я знаю? — раздражённо отмахнулся я. — Тот человек, что вспомнил её, пару раз видел её мельком и помнит скандал в газетах, связанный с замужеством и шумным уходом из Дома Иллюзий с прекращением практики. Вот только найти хотя бы один экземпляр из того тиража до сих пор не удалось.

— Как такое возможно? — Пирлан вновь в смятении потёр лоб.

— Ты мне об этом скажи. Кто из нас Иллюзионист?

— А я-то что? Невозможно задурить головы всей стране, да ещё газеты испарить, причём уже прочитанные, — убеждённо отмахнулся он.

— А между тем мне тут пытались доказать, что истинное предназначение Иллюзионистов — творить чудеса, и сильный Иллюзионист способен и не на такое, — возразил я, с интересом наблюдая за реакцией Пира.

А прав был Тахир, кинак его сожри. Что-то очень неладно в Доме Иллюзий, если даже такой неожиданно честный для этой магии человек, как Пир, да ещё выросший в семье потомственных Иллюзионистов, слыхом не слыхивал про все эти чудеса.

— Гор, но это глупости, — уже не так уверенно попытался возразить Пирлан. — Мы можем влиять только на разум, и всё. Теоретически, физическое воздействие иллюзорной магии на предметы возможно, но там необходимая энергия возрастает даже не экспоненциально, а...

— И тем не менее, — перебил его я.

— Кто тебе такого наговорил, вообще? — наконец, возмутился кровник. — Этого ни в одном учебнике нет. Я, в принципе, тоже что угодно могу...

— Тахир Хмер-ай-Моран.

— Кхм, — запнулся Пир. Мы некоторое время помолчали, причём хозяин дома прожигал задумчивым взглядом подушку, а я с интересом разглядывал его самого. — Вариант, что это бредни древнего маразматика, не подходит? — вздохнув, иронично хмыкнул он, переводя взгляд на меня.

— Он по-своему безумен, но не в этом направлении, — поморщился я. — Если ты с ним немного пообщаешься, поймёшь.

— У тебя, оказывается, такие знакомства, а я не в курсе, — уже вполне оправившись от потрясения, весело усмехнулся Пир. — Ладно, а зачем тебе эта Базила нужна-то? Кто она такая?

Я несколько секунд потратил на раздумья. Нельзя сказать, что это была великая тайна, но стоило ли доверять её Пирлану? Да, не доверять собственному кровнику — это уже паранойя, но он ведь тоже Иллюзионист, и общается с Владыками Иллюзий, и может кому-то что-то не то сказать. Не со зла, а просто случайно, или сгоряча. А с другой стороны, он кровник Лейлы, и имеет право знать; ведь он действительно за неё переживает.

Так не придя к конкретному заключению, я ответил:

— Погоди, ещё пара вопросов. Точнее, пара человек. Кабир Тмер-ай-Рель и Юнус Амар-ай-Шрус. Что ты можешь про них сказать?

— Ну, Кабир — довольно скользкий тип, — пожал плечами Пир. — Но Иллюзионисты почти все такие, а в остальном он не так уж плох, особенно на фоне некоторых других Владык. Хотя лично я с ним не общаюсь. Он всегда официально следует за большинством, а фактически поступает только так, как считает нужным, и действует исключительно в собственных интересах. Но это нормально, и не доходит у него до откровенной наглости; умеет довольствоваться малым и вовремя остановиться. С ним всегда можно договориться, готов идти на компромисс и слушать точку зрения оппонента, что уже само по себе достоинство.

— А Юнус? — подбодрил я, когда Пирлан замолчал, пожав плечами.

— А Юнус вообще лучший из Владык, он мой учитель и я очень его уважаю, — явно удивлённый моим интересом, кровник всё-таки ответил. — И отец мой с ним дружил.

— А если подробнее, без эмоций? — поморщился я.

— Если без эмоций, то он удивительно, я бы даже сказал — патологически честный человек, что для Иллюзиониста его уровня совершенно уникальный случай. Маг сильный, даже очень сильный и одарённый. Принципиальный, всегда корректный и вежливый, никогда и ни на кого на моей памяти не срывался. Отличный педагог, у него даже последние балбесы всегда всё понимают. Со своими странностями, конечно; аккуратен до болезненного педантизма. Но, опять-таки, ни на кого не срывается за нарушенный порядок.

— Женат?

— Давно уже, — растерялся Пир от такого вопроса. — Я его супругу видел пару раз; приятная тихая женщина. Она вообще домоседка, не любит выходить на улицу. Мне кажется, она нездорова, но точно сказать не могу. Трое детей, два сына, они живут за пределами столицы, и дочь. Дочь, кстати, сейчас у меня учится. Очень хорошая скромная девочка, в отличие от большинства детей Владык и прочих сильных мира сего. Может, немного слишком застенчивая. Ты что, хочешь сказать, что эти люди замешаны в убийстве дора Керца? Нет, ну, знаешь ли! Не знаю, что насчёт твоей Базилы, которую я вспомнить не могу, но эти двое Владык — вообще-то самые приличные во всей верхушке Дома! В жизни не поверю, что они в подобном участвовали. Ну, какие-нибудь финансовые махинации, на худой конец — превышение власти Кабиром, он довольно вспыльчив, насколько я могу судить. Но убийство?!

Я не ответил, я разбирал полученную информацию.

Один человек не может перевесить волю всех Владык. Для того, чтобы клятва была снята, требуется согласие на это большинства.

Про Кабира, встреченного в приёмной Его Величества, я, честно говоря, спрашивал для галочки; я вообще немного знаю о Владыках Иллюзий, равно как и о Владыках всех иных Домов, а информация никогда не бывает лишней. То, что с человеком можно договориться, только на первый взгляд положительное качество. Бывают ситуации, когда компромисса быть не должно. Например, в случае, когда речь идёт об измене родине. Понимает ли это Кабир Тмер-ай-Рель? Понимать-то понимает точно, вот только вряд ли считает для себя нормой жизни. Подобные ему люди считают офицерский долг, честь и ответственность перед собой и людьми слабостью, пережитками прошлого, "промытым мозгом" и вообще чуть ли не психическим отклонением. Может ли он быть замешан? Легко. Не поддержать отмену клятвы для него — несущественная мелочь, мог и за деньги согласиться. И в заговоре, если таковой имеется, мог участвовать, если ему предложили выгодные условия.

Далее, Юнус. На первый взгляд — благородный, и вообще замечательный человек. Могли ли его подставить таким образом? Может ли Лейла ошибаться? Очень сомнительно. Потому что для подставы она должна была рассказать сразу, а насильник очень ответственно подошёл к вопросу сокрытия своего преступления. Девочку действительно здорово запугали; много ли надо одинокому ребёнку? Да и не может мастер Иллюзий, более того, Владыка, быть таким уж безупречным. Слишком лицемерная у них магия, а этот образ слишком напоминает качественную маску. Так что, в свете нарисованного Пирланом благостного образа, принимая во внимание все остальные рассуждения, варианта я видел два.

Во-первых, он мог оказаться жертвой шантажа, и кто-то сумел как следует прижать его информацией о маленьких удовольствиях. Очень уж я сомневаюсь, что Лейла была единственной; да и приведённое Пиром описание его семьи можно двояко толковать в свете воспоминаний госпожи магистра. Скромность дочери и затворничество жены могут быть как следствием спокойной тихой жизни, как полагает Пир, так и последствиями систематического насилия со стороны отца семейства. Это если господин Юнус Амар-ай-Шрус в своих преступлениях ограничивается только нездоровыми наклонности в отношении получения удовольствия.

А, во-вторых, он может быть замешан вполне сознательно и глубоко. Потому что если под обликом идеального учителя обнаружился один очаг гнили, то вероятность существования неподалёку ещё одного очень велика.

— Гор, ты уснул? Ты можешь сказать, к чему все эти вопросы? — вывел меня из задумчивости Пирлан.

— Я думаю. Не сейчас, это не мой личный интерес, — я решил пока ничего Пиру не рассказывать. Если он так болезненно реагирует на один только интерес к личности любимого учителя, то в мои слова о возможном его истинном лице может и не поверить. А то, чего доброго, сам попытается проверить. Ведь болезненность его реакции может быть следствием собственных сомнений Пирлана; он ведь опытный Иллюзионист, и своих коллег знает прекрасно, не могли у него не возникать подозрения в адрес Амар-ай-Шруса.

Кстати, надо хоть глянуть, как он вообще выглядит.

— Пир, а сколько сейчас всего Владык Иллюзий?

— Ну, их в принципе в среднем от десяти до пятнадцати. Сейчас двенадцать; если бы я согласился, стало бы тринадцать.

— А ты, кстати, почему отказался? — уточнил я.

— Да что там делать, — друг скривился. — Не люблю политику. Мне гораздо интереснее заниматься исследованиями и учить детей. Вот, например, вечером непременно попробую выяснить, что такое имел в виду Бессмертный Моран. Он к чему это вообще высказал-то, про чудеса?

— Не важно, — настала моя очередь недовольно морщиться. — А ты можешь выяснить, кто активнее всего возражает против отмены клятвы твоей ученицы, и кто эту самую отмену одобряет? И почему всё так долго тянется.

— А они возражают? — опешил Пир.

— Да, — коротко кивнул я, не вдаваясь в подробности.

— Хорошо, я узнаю. Но странно; зачем им это надо?

— Ну, тут вариантов много, — я пожал плечами. — Ладно, пойдём. Вроде бы, я всё узнал, что хотел. Ты до вечера выяснишь ситуацию с клятвой? Только, пожалуйста, сделай это ненавязчиво.

— Постараюсь, — решительно кивнул кровник. — Но ты меня своими вопросами озадачил, — укоризненно протянул он, выпуская меня на улицу и выходя следом. — Что там у вас происходит, хотелось бы мне знать.

— Произошло убийство двоюродного брата царя. Согласись, есть повод поднять на уши всю страну, — отмахнулся я. — Садись, подбросим тебя до Дома Иллюзий, — предложил, кивая на казённый транспорт. Все, кому надо, и так знают, что Пирлан — мой кровник. Смысл конспирироваться? Учитывая, что Пир при всех своих иллюзионистских талантах бесконечно далёк от интриг, у него всё равно не получится найти ответ на мои вопросы незаметно. И так станет понятно, что информацию он собирает для меня. Ну да ладно, пусть подёргаются, нервничающий преступник — удобная добыча.

— Всё время забываю, что Тай-ай-Арсель был не просто богатым мерзавцем, — вздохнул Пир, усаживаясь в экипаже. — Гор, ты мне вот ещё что скажи; куда ты дел Лейлу?!

— Доложили уже? — я хмыкнул. — В надёжное место. Не волнуйся, там безопасней, чем где бы то ни было.

— Всё равно я за неё беспокоюсь, — Пирлан задумчиво покачал головой. — Мало ей было проблем, ещё она себе Целителя этого где-то нашла! Конечно, влюбиться девочке действительно полезно, но уж очень выбор странный. Ты этого Тара случайно не знаешь?

— Случайно знаю, — кивнул я; догадаться, о ком идёт речь, было несложно. — Он точно её не обидит, — пожал плечами. — Почему ты решил, что она в него влюбилась? — неожиданно для самого себя уточнил я.

— Она сама и сказала, — хмыкнул Пир. — Я же к ней вчера с утра пораньше забежал, вот и наткнулся на этого полуголого Целителя. Забавная сцена получилась; был бы я её мужем, было бы ещё смешнее. Непонятно только, откуда он-то знает, как именно Лейлу нашли? Он вроде слишком молодой для этой истории.

Я в ответ только пожал плечами, озадаченный другим, очень неожиданным, вопросом. А именно — собственным настроением и чувствами.

Почему-то сказанное Пирланом меня... расстроило? Задело? Я всё никак не мог понять, что именно ощущаю, но, определённо, чувство было неприятным. Самое главное, это было чувство, а не разумная реакция. Так и эдак прикидывая слова кровника, я упрямо пытался сообразить, что же это было, и вспомнить, как оно называется. Ответ вертелся на языке, но как это было давно! Зависть? Ревность? Обида? Разум подсказывал именно эти три варианта как самые вероятные, но расшифровать угнетающее меня чувство всё равно не получалось.

Разум предлагал простое решение: не понимаешь сам — спроси. Самым очевидным адресатом для данного вопроса мне виделся Тахир. Он, в конце концов, специализирующийся на разуме Целитель, и уж он точно сможет всё растолковать. Но вот это самое неприятное ощущение категорически возражало против обращения именно к Тару. Конфликт логики и собственных эмоций, с одной стороны, доставил неудобства. А, с другой, обрадовал: стало быть, это действительно эмоции в чистом виде. Поэтому, ещё немного подумав, я решил не игнорировать и не подавлять чувство, потерпеть вызванный им дискомфорт, но всё равно последовать пути логики и обратиться с вопросами к Тару.

На этом прекратив бессмысленные размышления и распрощавшись с Пиром (мы как раз добрались до Дома Иллюзий), я сосредоточился на деле. Хотя неприятное ощущение по-прежнему не покидало меня, засев как заноза и будто даже нарывая.

Халим, как и было договорено, ожидал меня в кабинете. Там я его и обнаружил, обложенного какими-то папками и документами.

— Ну, рассказывай, — поздоровавшись, я присел в собственное кресло. — Нашёл что-нибудь по Базиле?

— И да, и нет, — оживился помощник, откапывая в своих записях какой-то листок. — Вот, смотри, я всё выписал, — он протянул мне найденную бумагу. Мельком глянув, я положил её перед собой; потом можно будет прочитать. — В общем, удалось выяснить, где она родилась, где училась, про родителей информации хватает. Живых родственников, кстати, не нашлось. В том городке, Алирмане, откуда они приехали сюда, сообщили, что и там они считались приезжими. С трёхлетним ребёнком на руках прибыли откуда-то из неизвестной дали, точно никто не знает. Потом, когда Базиле исполнилось семнадцать, они перебрались в столицу. Учил её, судя по всему, именно отец. Говорят, маг был несильный, но опытный. Удалось даже выяснить адрес, куда они переехали. Но это ничего не дало; дома того нет. В тридцать пятом, то есть почти двадцать лет назад, случился большой пожар, у кого-то замкнуло компенсатор, и весь район тогда выгорел до золы. А куда она делась потом, никто не знает. Вышла замуж за какого-то подозрительного типа, — не то он был отставным офицером и иммигрантом, не то просто наёмником, непонятно, — и куда-то вместе с ним и собственными родителями уехала. Про него, кстати, вообще ничего толком не удалось выяснить кроме имени. Рошан Тай-ай-Ришад. Но с подобными "людьми без прошлого" такое сплошь и рядом, тем более, это было давно. Насколько я понял, скандал случился именно из-за него; вроде как мезальянс, хотя я всё равно не понял, что в этом страшного, потому что Базила и сама ни к какому благородному роду не принадлежала. Но её чуть ли не по причине этого замужества из Дома Иллюзий выгнали. Та старая сплетница, которая мне всё это рассказывала, конечно, уже действительно глубокая старуха, но она всё-таки не дура, и память у неё удивительно ясная. Так вот, она предполагает, даже почти уверена, что за Базилой ухлёстывал кто-то из тогдашних Владык, и он здорово рассердился, когда она отправила его в дальние дали и предпочла ему какого-то наёмника.

— То есть, про этого Рошана... — начал я и запнулся.

Дыхание на мгновение перехватило. Сердце замерло, несколько раз стукнулось не в такт, а потом забилось торопливо и нервно. А мир вокруг на несколько мгновений обрёл болезненную яркость.

Я знал, что это значило. Небольшая капля моей силы, воплощённая в тонкостенный стеклянный шарик, хрустнула в ладони моего зеркала.

И я начал действовать.

— Боевую группу к моему дому, срочно, — скомандовал озадаченному помощнику, доставая из голенища высокого ботинка тяжёлый боевой нож. — Что стоишь? Бегом! — от моего тихого рыка Халим вздрогнул, очнулся и бегом помчался к выходу, уронив пару стульев.

Бросив взгляд вслед помощнику, я пристроил нож к нужному месту и, сделав глубокий вдох, решительно надавил на рукоять, вгоняя ладонь хорошей стали в собственное сердце. Времени на сомнения не было. Да и сомнений, честно говоря, тоже: я знал, что самая главная линия защиты моего дома сработает.

Я никогда не доверял стационарным заклинаниям; в вопросах защиты можно полагаться только на себя, или, в крайнем случае, на доверенного человека. Каковых у меня в распоряжении, увы, не было. Тахир, который единственный был в курсе этой моей идеи, назвал меня конченным психопатом, но внятно возразить, чем идея плоха, так и не смог. Тем более, он сам утверждал, что излишек силы мне бы лучше куда-нибудь сбросить. "Во избежание гипертрофии агрессивных реакций под воздействием концентрированной энергии Разрушения на фоне полного отсутствия реакций положительных".

После уничтожения приживалы вся его сила возвращается к хозяину, эту аксиому знали все. Приживала способен пережить своего создателя, и преспокойно жить дальше; это тоже хорошо известно.

А ещё малое притягивается к большому, а не наоборот.

В Ильду была вложена большая часть моей силы, это видели все, кто с ней пересекался. И только два человека в мире знали, что силы этой было гораздо больше, чем я оставил себе, и помимо силы имелся кусок личности. Какие-то мелкие бессмысленные умения, крупицы воспоминаний и мыслей. Одного я только не понял в момент создания; почему, собственно, приживала получилась женского пола? Тахир, помнится, издевался, что стану я вместо Дагора Ильдой с теми же воспоминаниями, вот, дескать, он посмеётся. Мне было плевать; кому какая разница? Ильдой — так Ильдой. Мне в тот момент и не на такие мелочи было плевать.

Умирать в этот раз было не страшно, и даже почти не больно; всё познаётся в сравнении. И за исход собственного эксперимента я не боялся. Тревожно было только за ту, кого я пообещал защитить. Только бы не было поздно.

Лейла

Не знаю, что такого наколдовал на меня Дагор и, самое главное, как, но проспала я часов до десяти без малейшего намёка на сновидения, и почувствовала себя невероятно отдохнувшей и готовой к свершениям. Решив, что в таком настроении нельзя заниматься глупостями, я поспешила за завтраком, чтобы не таскать туда-сюда тяжёлые книги.

Ильда против переноса завтрака в отведённые мне покои не возражала, и даже помогла с тарелками. Готовила она, как я опять отметила, невероятно вкусно; а ещё озадачила меня тем, что вязала крючком какую-то бесконечную скатерть. Откуда такие таланты у приживалы, я представляла весьма смутно. Разве можно вложить в зеркало то, чего не умеешь сам? Я охотнее поверю в это, чем в то, что хмурый Разрушитель хорошо готовит или умеет обращаться с вязальным крючком.

Правда, я даже толком начать завтрак не успела, как в дверь постучали. На моё озадаченное "войдите" заглянула Ильда, и выглядела она... странно. Не то смущённой, не то растерянной, не то озадаченной, не то вовсе шокированной.

— Лейла, там пришёл господин Хмер-ай-Моран. Он ожидает в гостиной, — проговорила она с таким видом, будто сама не верила в то, что говорила.

— Что-то случилось? — осторожно уточнила я, поднимаясь из-за стола. С одной стороны, Тахира я действительно была рада видеть. Но с другой... уж очень странно вела себя Ильда!

— Он сказал, что мой хозяин велел посмотреть его гостью. И назвал меня красавицей. Учитывая, что он в курсе, что я такое, и иначе как моим папашей господина подполковника никогда не называл, а меня звал "Дагором с косой", — медленно проговорила она. — Всё это странно и неправильно. Будьте осторожны. Я буду неподалёку.

Я хотела насмешливо фыркнуть и что-нибудь сыронизировать на тему, но одёрнула себя. Вряд ли, оставляя дома вот такую приживалу, господин следователь возлагал на неё исключительно хозяйственные функции. Нет, насколько я успела изучить рационального Разрушителя, основное назначение Ильды именно охранное, а всё остальное — случайная погрешность.

Поэтому я спускалась по лестнице вслед за зеркалом в довольно взвинченном состоянии. И когда вошла в гостиную, не спешила бросаться с порога в объятья кровника, ожидая его действий. Проверяя гипотезу Ильды.

— Госпожа магистр, идите сюда и присядьте, — раздражённо окликнул меня мрачный и суровый Целитель. Я видела и это его лицо, но сейчас... мог ли он так резко переменить своё отношение ко мне? — Дагор сказал, у вас кошмары. Ну! Долго мне ещё ждать? У меня много дел.

Если бы не Ильда, я бы, наверное, уверилась в том, что Тар просто не в настроении, вот и рычит. Но приживале удалось заронить в мою душу зерно сомнения, поэтому я подошла очень осторожно. Пусть лучше Тар потом поворчит на эту проверку, но моя совесть будет спокойна.

Присела на краешек дивана подле Целителя, протянула руку, повинуясь его жесту. Запястье оказалось в капкане жёстких сильных пальцев, а потом...

Иллюзия сидящей девушки просто лопнула как мыльный пузырь. Красивое лицо Целителя исказила гримаса бешенства, окончательно лишая его сходства с тем обаятельным предупредительным мужчиной, который спас мне жизнь и рассудок.

— А ну, иди сюда, маленькая тварь! — прорычал он совершенно чужим голосом, подскакивая на месте и в бешенстве озираясь. А я отчаянно вжалась в стену. Намерения гостя теперь не вызывали сомнений, но умирать мне совершенно не хотелось.

Я не стала звать Ильду, рискуя привлечь внимание Тахира-не-Тахира к своему укрытому иллюзией местоположению, и вместо этого воззвала к тому, что всегда было под рукой: собственной силе. Я ведь могу защититься и сама, меня ведь и этому учили" И вспомнила я об этом быстро; оказалось, не настолько привыкла к постоянной защите сильных необычных мужчин, чтобы в момент опасности сразу звать на помощь. Да оно и понятно: магия со мной всю жизнь, а мужчины приходят и уходят. Тем более, передо мной был не непробиваемый Разрушитель, а, совершенно определённо, Целитель.

Не знаю, почему в голове всплыл именно этот образ. Стелющийся по полу дым, полупрозрачные вуали и зеркала из дома пророчицы. Пространство свернулось, искажаясь, складываясь в лабиринт без выхода. А я оказалась замурована в тонком промежутке между реальной стеной и стеной, порождённой собственной фантазией.

— Маленькая талантливая дрянь! Иди сюда! — прорычал всё тот же голос. Звон бьющегося стекла ударил по ушам, вслед за ним — яростная ругань. Разбитое кулаком мужчины зеркало, кажется, довольно болезненно отомстило за свою гибель. — Ах ты сучка! Ну, ничего, мы с тобой ещё поиграем, когда я тебя поймаю. Долго будем играть, будешь ещё умолять о пощаде! Ты мне за эту царапину ответишь, и за каждую потраченную на тебя секунду!

Зажмурившись и почти забыв, как дышать, я изо всех сил вжалась в стену, с трудом борясь с желанием ещё и заткнуть уши.

— Тебе же понравилось, как тебя тогда этот старый хрен отымел, так и я тоже понравлюсь, — продолжал он.

А я отчаянно пыталась взять себя в руки. Он ведь хотел этим спровоцировать меня, потому что иначе ему не найти меня в иллюзиях. И мне ни в коем случае нельзя поддаваться. И вслушиваться нельзя. И думать нельзя. И ни в коем случае нельзя вспоминать!

— Он ведь рассказал, всё рассказал. Что ты там ему шептала? "Пожалуйста, не надо"? — кривляющимся голосом изобразил он, бредя по лабиринту. — Чтобы никто не услышал, да? Хотелось ведь, и сейчас хочется! Все вы такие, жалкие шлюхи, все до единой! И ты, и мамаша твоя, и все остальные... Помнишь, как она визжала? А ты, наверное, такая же вкусная! Что за... — испуганный возглас оборвался грубым ругательством.

А я просто не смогла больше слушать. Что угодно, лишь бы он замолчал, лишь бы заткнулся!

И, наплевав на все запреты, возведённые в моём сознании и наставниками, и законом, и собственной моралью, ударила в полную силу. Нет, убить его я всё-таки была не способна: сейчас во мне слишком много было нерешительной, испуганной и слабой меня-настоящей, чтобы отважиться на такой шаг. Но заставить забыть о себе было мне вполне по силам.

Что может сделать с неподготовленным и не ожидающим плохого человеком Иллюзионист, доведённый до отчаянья? Мешок Караванщика может показаться лучшим местом на земле в сравнении с тем кошмаром, в который способен повергнуть отдельно взятого несчастного воля Иллюзиониста.

И через мгновение повисшую тишину разорвал нечеловеческий, полный отчаяния вой. Почему-то подобные нелюди, наслаждающиеся муками заведомо более слабых, часто сильнее всего боятся обычной физической боли.

Потом вой сорвался на противный жалобный скулёж, а чьи-то сильные руки вцепились в мои плечи. Я вскрикнула, забилась, пытаясь вырваться; но рядом прозвучал хорошо знакомый тихий хриплый голос:

— Всё в порядке, Лель, всё закончилось.

Я сделала судорожный глубокий вдох и распахнула глаза. И почти сразу столкнулась со встревоженным взглядом тёплых карих глаз.

— Всё в порядке, — повторил сыскарь, прижимая практически парализованную ужасом меня к себе. — Ты молодец, просто умница. Всё правильно сделала. Всё закончилось.

Однако Разрушитель не угадал. Дом вздрогнул, кажется, до самого основания, и через пару мгновений в сопровождении сухого грохота от падения чего-то большого и тяжёлого до нас докатился звук топота множества ног и неясных возгласов-команд.

Но я даже не шелохнулась. Всё это происходило где-то бесконечно далеко, а меня окутывала вязкая тишина и тепло, давящее на плечи, стесняющее дыхание, но почему-то совсем не раздражающее этим. Руки мужчины сжимали меня крепко, почти до боли, и это неожиданно успокаивало.

Ещё через мгновение тяжесть стала почти нестерпимой, и если бы не Дагор, я бы, наверное, упала. А Разрушитель упавшую на нас сетку, — такую же, какую я видела вчера, — будто не замечал.

— Не смотри, — тихо проговорил он. — И не слушай.

Сетка осыпалась хлопьями пепла в считанные мгновения. Я уловила чей-то удивлённый возглас, потом Разрушитель аккуратно прижал мою голову ухом к своей груди, одной ладонью накрыв второе ухо, второй же рукой ещё крепче прижал к себе, будто боялся, что я попытаюсь вырваться.

Я почувствовала, как пространство вокруг нас будто бы вздыбилось волной, и та через мгновение плеснула во все стороны подобно кругу на воде.

Крик ударил со всех сторон одновременно, как будто кричал сам воздух, стены, пол и потолок. Предпринятая мужчиной попытка закрыть меня от него, — теперь я поняла, что он просил "не слушать", — провалилась. Я всё равно слышала. Крик пробирался под кожу, звенел в ушах, катался по полу, бился об стены. Ледяными когтями он продирал по спине, вцеплялся в волосы и вяз в зубах. И я не слышала, — скорее, ощущала, — как Разрушитель тихо, будто заговор, бормочет: "Всё хорошо. Главное, не слушай. Всё закончилось..."

В какой-то момент, — я не сразу это поняла, — общий крик разбился на множество отдельных стонов, всхлипов и хрипов.

Господин подполковник не шевелился и не спешил выпускать меня из рук, хотя и ослабил хватку. Как будто чего-то ждал. Чего именно он ждал, я поняла буквально через несколько мгновений; если, конечно, можно было доверять моему восприятию времени.

— Кхм, — прозвучало совсем рядом. Я вздрогнула, но Разрушитель не дал мне повернуться и посмотреть; сам же он, кажется, совсем не удивился появлению ещё одного действующего лица. — Я, конечно, тоже Разрушитель, но тебя я уже начинаю бояться, — проникновенно проговорил этот новый голос. — Что ты с ними сделал, чудовище?

— Жить будут, — мрачно проговорил Зирц-ай-Реттер. — Хорошему Целителю работы на полчаса. С каждым. Приберите тут, и побыстрее.

— А всё-таки? — насмешливо поинтересовался всё тот же незнакомец, а мир наполнился тихими голосами, шагами и шорохами.

— Просто уничтожил суставы. Локтевые, коленные, запястные и в фалангах пальцев. Других способов быстро обездвижить семнадцать человек я не нашёл, уж извини, — огрызнулся Дагор. — Первой мысль было лишить их рук и ног, но я решил проявить гуманность.

— Твоя гуманность... — незнакомец не договорил, только многозначительно вздохнул. — Зачем тебе боевая группа, я только не понял, если ты добрался сюда раньше нас и всех... изолировал.

— Я мог не успеть, у меня могло не получиться, я мог не справиться, — невозмутимо пояснил господин следователь. — К тому же, грузить и развозить эти тела тоже кто-то должен. Всё? — обратился он куда-то в сторону.

— Да, господин подполковник, — спокойно ответил кто-то третий. — Мы займёмся остальными.

— Сейчас погрузят, поедем допрашивать. Лейла, — обратился ко мне Разрушитель, аккуратно беря за плечи и немного отодвигая. Я и не заметила, когда успела обхватить его руками за пояс. — Как вы? — внимательно разглядывая меня, осторожно уточнил он.

— Пока не знаю, — так же тихо и неуверенно ответила я, пожимая плечами. — Кажется, всё в порядке.

По-моему, сыскарь мне не поверил, но настаивать не стал. За локоть подвёл к дивану, усадил на него, сам сел рядом. Махнул рукой своему собеседнику, чтобы тоже присаживался; а я наконец-то смогла его рассмотреть. Это действительно был ещё один Разрушитель. Высокий и худощавый, с болезненно бледным узким лицом, он мало подходил на роль мага самого грозного направления, а типичная униформа (наверное, это действительно что-то обязательное к ношению всеми Разрушителями, не забыть бы уточнить) сидела на нём очень неаккуратно и некрасиво, совсем не придавая мужественности. Он скорее напоминал книготорговца или какого-нибудь библиотекаря; чуть сутулый, с собранными в низкий хвостик не очень длинными волнистыми рыжими волосами с проседью, с толстыми очками на носу. При всей силе наших Целителей, некоторые заболевания и проблемы со здоровьем даже им не по зубам. И если обычно исправить зрение может любой более-менее грамотный Целитель, то здесь, видимо, имели место какие-то мудрёные осложнения.

Кстати, ещё один пример бессилия Целителей — нога, горло и шрамы господина подполковника. Тоже ведь не вылечили.

— Дагор, ты второй раз за неделю калечишь толпу людей, — с усмешкой проговорил незнакомый Разрушитель. — Не стыдно тебе, чудовище? Ведь могут и заинтересоваться.

— Не смешно, Кадир, — недовольно скривился хозяин дома. — На меня второй раз нападают. Ладно, пусть в первый раз просто не опознали, но во второй — вломились в мой дом, причём совершенно не рассчитывая на встречу со мной. Ты вообще понимаешь масштабы проблемы и наглости этих людей? Они среди дня врываются в мой дом. Это даже не провокация, это оскорбление в чистом виде. Я не просто был вправе их покалечить, я всё ещё имею право их очень медленно и мучительно убить, и такое решение одобрит Его Величество лично.

— Ладно, не заводись, — миролюбиво попросил второй. — Я просто пошутил, а наглость на самом деле вопиющая. Мне кажется, большинство обывателей просто забыло, кто мы такие и что мы можем; нами пугают детей, да, но никто ни одного из нас не знает в лицо, и, пожалуй, всерьёз не верит в реальность наших сил, — Кадир философски пожал плечами. — Слишком мы осторожничаем, уже лет пятьдесят ни одного срыва не было. Во всяком случае, из тех, что становились бы достижениями широкой общественности.

— Предлагаешь организовать? — хмыкнул Дагор. — И ещё меня чудовищем называешь.

— Я просто поясняю, почему они почувствовали свою...

— Дагор, киначий клык тебе в задницу! — с этим возгласом на пороге возник взъерошенный и запыхавшийся... Тахир? — Что тут у тебя произошло, во имя всех богов? Я чуть с Караванщиком не ушёл, когда сначала с Лейлой не пойми что, потом ты ещё со своими приживалами... — на ходу произнося эту речь, он двинулся к нам. А я инстинктивно дёрнулась, вжимаясь в сидящего рядом Разрушителя и глядя на Целителя с недоверием и, наверное, страхом.

— Что такое? — обратился ко мне господин следователь, растерянно переводя взгляд с меня на Тара и обратно.

— Ты приехал только что? — напряжённо уточнила я у Тахира. — И где ты был до этого?

— Дома я был, — возмущённо фыркнул Целитель, и, игнорируя мою настороженность и страх, подошёл ближе, опустился на корточки и вцепился в моё запястье. На мгновение прикрыв глаза, нахмурился, но руку убрал. — Что случилось, Лель?

— Тот, первый. Он был настолько похож на тебя, что обманул защиту. Сказал, что господин подполковник попросил его зайти по поводу моих кошмаров. Он выдал себя Ильде странным поведением, она насторожилась и предупредила меня. Он действительно вёл себя... непохоже, — вкратце пересказала я. Мужчины переглянулись и сильно помрачнели; кажется, они поняли что-то, чего не поняла я.

Тахир задумчиво потёр подбородок, поднялся на ноги и сел в ближайшее кресло.

— Какая у вас жизнь увлекательная, — вдруг весело хмыкнул Кадир. Тар вздрогнул и вскинулся, как будто до этого момента не видел Разрушителя.

— А, и ты тут, — расслабившись, махнул рукой Целитель. — Погоди-те ка. Что значит "первый"? — опомнился он. — Я понял, что кто-то прошёл сквозь защиту под видом меня, но прокололся. А дальше-то что было?

— А дальше его друзья проломили защиту с помощью артефакта и ринулись в дом, — Зирц-ай-Реттер пожал плечами.

— Совсем рехнулись, — вздохнул в ответ Тахир. — Они вообще на что рассчитывали?

— У них могло получиться, — вновь пожал плечами Разрушитель. — Они просто не знали, что у ловчей сети есть определённые пределы использования, почему специалисты на них особо и не рассчитывают. Да и на моё присутствие они совершенно не рассчитывали; здесь должны были оказаться две беззащитные женщины.

— А что с Ильдой? — вмешалась я, опомнившись, потому что могучей домработницы в пределах видимости не наблюдалось, а мне очень хотелось поблагодарить её. Нет, понимаю, что она — это не живой человек, а зеркало, но... Она была слишком настоящей, чтобы воспринимать её как вещь.

— Пришлось от неё избавиться, — пожал плечами Дагор, явно не испытывая никаких эмоций по поводу уничтожения приживалы. Вот уж кто не склонен к самообману!

— Кстати, поздравляю, что всё прошло успешно, — с ехидной улыбкой сообщил Тар. — Забавно получилось бы, окажись она более полноценной личностью, чем ты.

— Я тебе уже говорил, что в этом ошибка исключена, — поморщился следователь.

— Мы закончили с уборкой, — заглядывая в дверь, доложил какой-то молодой мужчина.

— Оставь кого-нибудь, нехорошо бросать дом открытым, — велел ему Кадир. — Ты с нами, я ничего не путаю? — обратился он уже к хозяину дома.

— Да. И госпожа магистр.

— Само собой, не оставлять же её тут одну, — махнул рукой Разрушитель. — Тахир?

— Вот мне больше заняться нечем! — проворчал он. — Вы двое обязательно вечером ко мне. Понял, Дагор? Обязательно!

— Я и не возражал, — пожал плечами упомянутый. — Пойдёмте, дел полно.

Не знаю, как и где размещали нападавших, и как именно умудрились рассчитать нужное количество транспортных средств, но нас с господином подполковником ожидал отдельный экипаж. Может быть, они просто поймали наёмный?

В любом случае, мы расположились в закрытой кабине друг напротив друга. Я с некоторым недоумением отметила странный наряд Разрушителя; он был не в форменной одежде, а в чёрных шароварах и тёмной, кажется, зелёной, рубахе, показавшихся мне знакомыми. Но сейчас одежда господина следователя была меньшей из проблем. Гораздо важнее мне показалось воспользоваться возможностью немного взять себя в руки, а ещё задать давно беспокоящий меня вопрос. Конечно, шансов на честный и полный ответ было немного, но попытаться стоило.

— Господин подполковник, а всё-таки, кто вы?

— В каком смысле? — озадаченно нахмурился мой собеседник. Кажется, действительно не понял, что я имею в виду, а не пытался таким образом уйти от ответа.

— Ну... Ваша сила, ваши знакомства, некоторые странные фразы, которые окружающие воспринимают как данность. Вы тоже какой-нибудь дор? Или особо доверенное царское лицо? — я почувствовала лёгкое смущение под пристальным внимательным взглядом, но решила всё-таки попытаться донести до Разрушителя свою мысль. Правда, ни в одно из высказанных предположений толком не верилось, но больше ничего в голову не приходило.

— А, вот вы о чём, — он иронично хмыкнул и едва заметно улыбнулся. — Нет, всё гораздо проще. Я... по меркам Домов меня можно назвать одним из Владык Разрушения. Просто у нас всё организовано несколько иначе. Дома различных видов магии — это что-то вроде гильдий или общин. Есть образовательное учреждение, есть определённые управляющие структуры и некие правила, системы поощрений и наказаний, и, самое главное, органы самоуправления — Советы. Разрушители же с момента проявления дара и до самой смерти все до единого состоят на государственной службе, поэтому странно было бы выделять нас в отдельную структуру. Особенно учитывая, что службу мы несём в совершенно различных местах; разные рода войск, разные системы обеспечения безопасности.

— То есть, Владыка без реальной власти?

— Наоборот, — улыбнулся Разрушитель. — Власть без номинального титула и юридической силы. Нас слушают, но не потому, что обязаны, а из уважения к личным заслугам и опыту.

— Но не силе?

— Опыт ценен и без силы, сила без опыта — пустое место. Но, как правило, сила сопутствует опыту; слабые просто не выживают, — он пожал плечами.

— Ясно, — я вздохнула. Это кое-что объясняло.

— Госпожа магистр, вы в состоянии будете ответить на некоторые вопросы? — нарушил повисшую тишину Разрушитель. — Не сейчас, когда мы приедем. Вы хорошо себя чувствуете?

— Да, конечно, я всё расскажу, — кивнула я, не чувствуя при этом особой уверенности в собственных словах.

Очень странное у меня было состояние. Полный вакуум чувств, но при этом удивительно ясное сознание, фиксирующее происходящие события спокойно и бесстрастно. Даже сцена в гостиной сейчас не вызывала никаких эмоций, которые, как подсказывал разум, должны были иметь место. И я не могла предсказать, сколько ещё продлится это состояние, и в какой момент оно закончится.

Мы вновь замолчали, а я вдруг с досадой подумала, насколько странное у нас с сыскарём получается общение. В экстренной ситуации мы оба удивительно спокойно переключаемся на "ты", ведём себя как близкие друг другу люди. Он обнимает меня, успокаивает, называет "Лель", а я доверчиво жмусь к нему, как к родному, и беспрекословно верю в его "всё будет хорошо". Но стоит опасности отступить — и вновь на свет выбираются "господин следователь" и "госпожа магистр".

Со мной-то всё понятно, я просто в ясном уме чувствую себя рядом с ним очень неловко. Скромная девочка может позволить себе влюбиться хоть в сказочного полубога, но никогда не посмеет, встретив его живьём, вешаться ему на шею. Для меня Дагор Зирц-ай-Реттер до недавнего времени был героическим штабс-капитаном, но никогда не был живым реальным человеком. И теперь я элементарно стеснялась его, тем более что мужчина, прекрасно осведомлённый о моих чувствах, проявлял полнейшее безразличие. От этого же смущения и неуверенности в себе я то пыталась вызвать в нём хоть какие-то эмоции, пусть и негативные, то совершенно замыкалась в себе и боялась сказать лишнее слово.

А вот с господином подполковником было совершенно непонятно, не то у него, как и у меня, в моменты опасности проскальзывает на поверхность реальное отношение (о чём мечталось, но во что слабо верилось), не то он просто избирает наиболее эффективный для успокоения меня стиль поведения (во что верить очень не хотелось, но в реальности чего практически не получалось сомневаться). Конечно, Тахир своими откровениями про чувства Разрушителя подарил мне определённую надежду, но количества проблем это не умаляло. Я всерьёз сомневалась, что этот человек действительно способен испытывать те самые эмоции, которых я от него жду. Ведь не на сочувствие же его я рассчитывала, отнюдь не на него!

Да, я, наверное, где-то в душе глупая и наивная девочка, и, как все глупые девочки, мечтаю о большой и светлой любви, которая победит все преграды, и что я, как в сказке, буду жить долго и счастливо. Пусть не с прекрасным царевичем, — я ведь тоже очень далека от образа царевны, — но с кем-то, для кого я тоже буду единственной и неповторимой. Своё чувство я, можно сказать, приняла снова, и уже не возражала против главного: я действительно люблю подполковника Зирц-ай-Реттера несмотря ни на что. Ни на то, что я его почти не знаю, ни на то, что он страшный и грозный Разрушитель. И теперь с тоской понимала, что если Тар ошибся, и господин следователь физически не способен ответить мне тем же, мне будет очень больно, и очень трудно будет вырвать из своего сердца так глубоко пустившую в него корни привязанность. Как бы не остаться в результате совсем без сердца...

Несмотря на все заверения Тахира о потенциальном всемогуществе Иллюзионистов, поверить в него я так и не смогла. А ещё сложнее было поверить, что мои надежды и желания могут как-то повлиять на хмурого Разрушителя.

Погружённая в собственные грустные мысли, я не заметила, как мы добрались до места назначения. Только когда сыскарь, открыв дверь, начал выбираться наружу, опомнилась и потянулась следом за ним.

А дальше мне на некоторое время стало совсем не до неурядиц с личной жизнью.

Управление ЦСА, куда мы приехали, представляло собой не одно здание, а огромный комплекс из строений разного назначения, очень похожий по архитектуре на хорошо знакомый мне Дом Иллюзий. Мы попали внутрь не через основной вход, а через какую-то боковую дверь. Остальные экипажи, как я мельком отметила, потерялись где-то по дороге; видимо, им было нужно не сюда.

Вход был организован очень странно, через крошечную квадратную комнатушку в два шага, причём внутреннюю дверь можно было открыть только тогда, когда была закрыта дверь наружная. Тоже, надо думать, какая-то непонятная мне мера предосторожности. За внутренней дверью обнаружился спрятанный за толстым зачарованным стеклом стол с сидящим за ним человеком, как я с удивлением отметила — моим коллегой.

— Господин подполковник! — с удивлением и настороженностью обратился человек из-за стекла к Разрушителю. — Как вы покинули здание? Почему система защиты утверждает, что вы всё ещё внутри? К тому же, господин подпоручик Халим Цвер-ай-Ролан поднял панику, потому что вы исчезли, оставив только окровавленную одежду.

— Господин подпоручик поступил со свойственной молодости горячностью, — слегка поморщившись, ответил мой спутник. — Что касается способа, которым я покинул здание, могу успокоить, больше им никто не воспользуется. Уж точно не для проникновения сюда.

— Но...

— Господин фельдфебель, ваша бдительность достойна восхищения, но, при всём моём уважении, это не лежит в сфере вашей компетенции. Доложите начальнику охраны, я отвечу на его вопросы.

— Так точно, — как мне показалось, с облегчением ответил человек из-за стекла. А мы через ещё одну дверь, открывшуюся самостоятельно, прошли дальше.

Внутри Управление ЦСА выглядело совсем не так, как место работы Хара. Оно, конечно, не производило впечатления жилого помещения, но и той пустой обезличенности в нём не было. Обыкновенное место, где работает, проводя существенную часть своей жизни, множество людей. На светлых, но не мертвенно-белых стенах попадались какие-то информационные стенды, карты, непонятные мне схемы, и даже местами картины или целые фрески исторического содержания.

Да и народу тут было, определённо, гораздо больше. То и дело проходили какие-то спешащие по своим делам люди или группы людей, многие из которых были в яркой форме ЦСА. Один раз навстречу попалась весьма колоритная компания: двое сотрудников в алых форменных шароварах и коричневых рубашках волокли какого-то грязно ругающегося и бьющегося мужчину со стянутыми за спиной руками, а рядом с ними с абсолютно бесстрастным лицом, сложив руки за спиной, шествовал очень пожилой Разрушитель. Когда холодный взгляд лишённых выражения и будто потускневших от времени серых глаз скользнул по моему лицу, я рефлекторно придвинулась поближе к Дагору, рядом с которым шла, и даже уцепилась за его локоть. Теперь я поняла, о каком "простейшем пути холодной логики" говорил тогда Тахир; господин подполковник никогда не выглядел настолько безразличным и бесстрастным.

Зирц-ай-Реттер даже не глянул в мою сторону, обменялся с этим жутким мужчиной приветственными кивками. Но когда я, смущённая собственным порывом, выпустила локоть своего спутника, тот совершенно шокировал меня, не глядя перехватив мою ладонь. Так мы и шли дальше, рука в руке: смущённая озадаченная я и невозмутимый Разрушитель. Впрочем, через несколько секунд я взяла себя в руки и натянула на лицо маску спокойствия. Некоторые встречные провожали нас удивлёнными взглядами, а кое-кто — вовсе шокированными. Но с вопросами не приставали, ограничиваясь всё теми же приветственными кивками.

Путь наш завершился в небольшом уютном кабинете. Из мебели там было несколько закрытых шкафов, широкий заваленный бумагами стол Т-образной формы, несколько шатких старых стульев с высокими спинками, и весьма потёртый диван в углу.

Я попыталась соотнести эту скромную обстановку с тем, что выяснила по дороге о своём спутнике, и пришла к выводу, что Разрушители действительно кардинально отличаются от всех прочих. Меньше всего этот кабинет напоминал рабочее место человека уровня Владыки Дома. Типовой, со старой разнокалиберной мебелью, без малейшего намёка на роскошь или иные нефункциональные излишества.

— Чувствуйте себя как дома, госпожа магистр, — невозмутимо кивнув на диван, сообщил хозяин кабинета. — Здесь есть уборная; небольшая, но зато отдельная, — он пересёк кабинет и приоткрыл небольшую дверцу, спрятанную от случайных глаз посетителей в дальнем углу между шкафом и стеной. — Можете умыться, а потом даже принять душ. Ещё есть кофе и огонь-камень, — с этими словами он открыл верхнюю дверцу одного из шкафов. — Где находится столовая, покажу чуть позже.

— А... мы здесь надолго? — наконец-то осознав всё сказанное, растерянно пробормотала я.

— Мне хотелось этого избежать, но, боюсь, до тех пор, пока я не разберусь в этом деле, — пожал плечами Разрушитель. — В моём доме теперь уже небезопасно; Тайр Созидающий знает, когда удастся полностью восстановить защиту, да и доверия ей больше нет, поскольку нет Ильды. Так что вам придётся всё-таки некоторое время пожить здесь, — он развёл руками.

— А вы? — машинально уточнила я, озираясь и пытаясь смириться с мыслью, что вот этот чужой кабинет — место моего временного обитания.

— Обо мне не беспокойтесь, — он махнул рукой. — Я настроил охрану, в моё отсутствие в эту комнату теперь можете войти только вы, поэтому за свой покой и безопасность не беспокойтесь.

— Но как же... вам ведь работать надо, а я буду мешаться, — растерянно пробормотала я. — К вам же, наверное, люди приходят, допросы там всякие...

— Вы мне не помешаете, — вновь отмахнулся от моих переживаний Разрушитель.

— Но мне неловко... — безнадёжно попыталась возразить я.

— Госпожа магистр, вы не поняли, — поморщился сыскарь. — Это не обсуждается. Если угодно, это приказ и вопрос вашей безопасности, и ваша неловкость интересует меня в последнюю очередь.

— Как скажете, — с трудом проглотив готовое сорваться возмущение, выдохнула я. В этот раз я была готова к собственной вспышке, и не поддалась ей.

Хотя, видят боги, сдержаться было тяжело. Отвыкла я за годы самостоятельной жизни от правил, которые устанавливают свыше, и против которых нет возможности возражать. Опять эта непробиваемая мужская категоричность. Как же я намучилась с ней за время дружбы с Бьорном! Но с кровником проще, там я могла поступать по-своему, потому что точно знала: применять ко мне силу друг не будет. А сейчас, если я попытаюсь сделать всё по-своему, боюсь, закончится тем, что господин подполковник просто посадит меня под замок. И тот факт, что это незаконно, его совершенно не остановит.

— Я пойду узнаю, что там у Кадира с задержанными, вернусь, и мы с вами поговорим насчёт нападения, — удовлетворённый моим ответом, хозяин кабинета направился к выходу. Но, открыв дверь, едва успел отшатнуться от влетевшего внутрь помощника, уцепившегося в этот момент за ручку с другой стороны.

— Дагор! — как мне показалось, с облегчением выдохнул Халим. — Ты меня напугал, что стряслось? Возвращаюсь в кабинет, а тут только одежда, лужа крови и нож валяется!

— Да, одежда! Куда ты её дел? — проигнорировав растерянность помощника, спросил Дагор, пропуская того внутрь и опять закрывая дверь.

— В раковину бросил. Я же говорю, там всё в крови. Хотел вообще сжечь, но не рискнул.

— Это хорошо, — пробормотал Дагор, проходя в уборную и закрывая за собой дверь.

Я продолжала сидеть на диване, уговаривая себя, что это всё ненадолго, и вряд ли мне придётся неделю жить в кабинете у господина следователя. Халим же, пару секунд сверливший озадаченным взглядом дверь уборной, перевёл взгляд на меня, созерцая с ещё большим недоумением.

— Эм... Госпожа магистр, добрый день, — явно чувствуя себя очень неловко, обратился ко мне молодой человек.

— Добрый день, господин подпоручик, — проявила я ответную вежливость, вспомнив, как Халима назвал тот человек на входе. Если, конечно, назвал он именно его...

Но помощник следователя не удивился, и, присев на стул напротив меня, осторожно попытался продолжить разговор.

— А вы здесь... по какому вопросу?

— Госпожа магистр поживёт здесь до тех пор, пока её жизнь не окажется в безопасности, — появился из уборной уже вполне привычно одетый следователь. Халим вытаращился на меня в полном недоумении.

— Но, может быть, не стоит...

— Халим, у тебя есть какие-то внятные причины, чтобы усомниться в здравости моего рассудка? — не раздражённо, а как-то устало уточнил подполковник, отвлекаясь от своего занятия, чтобы бросить взгляд на младшего товарища. Я только теперь обратила внимание, что он пытался прямо на себе зашить дырку в рубашке. Я, было, дёрнулась предложить свою помощь, но мужчина прекрасно справлялся и сам.

— Нет, но ведь госпоже будет неудобно!

— И ты туда же, — поморщился он. — Госпожа будет жива и в безопасности. Мне кажется, это достаточный аргумент за подобный выход из положения. К тому же, здесь есть всё необходимое, чтобы спокойно прожить несколько дней.

— Да, но...

— Халим, это не обсуждается, — резко оборвал его Разрушитель. Я даже немного посочувствовала парню: он, видимо, с подобной категоричностью дело в жизни имел редко. — Лучше, вот что, сделай доброе дело, покажи госпоже магистру столовую, пусть она возьмёт себе обед, и проводи её сюда.

— Да, конечно, — вздохнул молодой человек, и жестом предложил мне следовать за собой. — Госпожа магистр, вы... — начал он, когда мы вышли из кабинета.

— Лейла, если можно, — не выдержала я. Если от Разрушителя это "госпожа магистр" я ещё могла терпеть, то от моего ровесника слушать такое обращение было не слишком приятно. К тому же, мне очень хотелось хоть с ним наладить нормальный контакт в этом чужом и незнакомом месте.

— Ну, тогда и меня называйте Халим. И, если можно, на ты, — кажется, у подпоручика были схожие с моими проблемы.

— С удовольствием, Халим, — не стала возражать я, сопроводив свои слова улыбкой. — И извини меня, пожалуйста, за причинённые неудобства.

— Да какие тут неудобства, — поморщился парень. — Кабинет-то не мой, — он усмехнулся. — И это ты извини Дагора, он порой бывает слишком...

— Категоричным, — подсказала я, видя, что Халим безуспешно пытается подобрать слово.

— Да, пожалуй. Он, конечно, хороший человек, благородный, но порой не учитывает, что не все люди обладают его неприхотливостью и выносливостью. Он-то в этом кабинете порой живёт безвылазно, а молодой девушке, мне кажется, там будет слишком неудобно.

— В выносливости мне до него далеко, но я тоже довольно неприхотливый человек. Меня больше беспокоит, что я буду мешаться под ногами. Здесь всё-таки работают люди, и господин подполковник работает, а тут ещё я на постое, — честно ответила я. — К тому же, что-то мне подсказывает, если он вздумал поселить меня здесь для защиты, вряд ли сам соберётся уходить ночью домой. Он ведь на том диване и спит? — предположила я, вспомнив слова Ильды относительно частых ночёвок её хозяина вне дома. — Вот, а теперь, чего доброго, вообще спать не станет.

— Он может, — тяжело вздохнул Халим. — Он вообще как-то слишком... безразлично к себе относится, — поморщился молодой человек. Стало быть, действительно здорово переживает за своего старшего товарища; я это ещё по прошлой встрече заметила, когда закашлявшегося Разрушителя молоком отпаивала. — И никого не слушает, даже этого сурового Целителя, Хмер-ай-Морана.

— А ты давно с ним работаешь?

— Всего год, но насмотрелся всякого, — грустно улыбнулся подпоручик. — Он очень напоминает моего отца. Тот умер, когда мне тринадцать было, и тоже всё время думал, что из железа отлит, а все болезни — бабские выдумки. Даже когда заболел, всё хорохорился, и загонял себя в итоге. Дагора и так Целители с того света вытащили, а он всё никак привыкнуть не может, что здоровье полностью вернуть нельзя, тем более при такой жизни. Ты извини, что я сплетничаю, — опомнился он. — Просто...

— Иногда нужно выговориться, — я понимающе кивнула. — Постараюсь что-нибудь придумать с твоим коллегой, — иронично улыбнулась я. — Может, удастся заставить его спать ночью, как все нормальные люди. А я и днём могу, всё равно у меня даже книжек при себе нет, — я поморщилась.

— Вообще, в Управлении неплохая библиотека.

— Сомневаюсь, что там есть что-нибудь из нужного мне, — поморщилась я.

— Что-то настолько специфическое? — полюбопытствовал Халим.

— Не то чтобы. Просто старое, и оттого очень ценное, — я пожала плечами. — Не думаю, что у вас тут есть книжки тысячелетней давности, да ещё в открытом доступе для всяких подозрительных посторонних личностей.

— Да, пожалуй, — хмыкнул молодой человек. — Ну, тогда хоть что-нибудь развлекательное возьмёшь, целый день сидеть без дела в четырёх стенах — взвыть можно. Библиотека, кстати, в конце этого коридора, — сообщил он. — А нам вот сюда.

И через пару поворотов мы попали в столовую. Опять же, ужасно похожую на аналогичное заведение в Доме Иллюзий.

В очередной раз я вознесла мысленную хвалу тому мудрому магу, что изобрёл несколько веков назад систему оплаты по отпечатку ауры непосредственно с банковского счёта. Это здорово облегчало жизнь, позволяя не носить с собой тяжёлые монеты. А, самое главное, сейчас я вполне могла оплатить свой обед, хотя денег при себе не имела.

В кабинет к Разрушителю мы вернулись, нагруженные зачарованными бумажными коробочками с едой, потому что Халим под влиянием витающих в столовой приятных запахов тоже решил, что проголодался, а потом мы сообща пришли к выводу, что и господин подполковник вряд ли откажется от еды, если она сама к нему придёт.

Вошедший практически следом за нами Разрушитель неодобрительно поморщился, увидев заставленный едой стол. Но подпоручик горячо предложил совместить полезное (еду) с очень полезным (разговором), я искренне его поддержала, и следователь сдался.

Хотя, стоило Зирц-ай-Реттеру начать задавать вопросы, тут же о своей неосмотрительности пожалела. Не то чтобы от рассказа портился аппетит, просто я вдруг поняла: мне нужно повторить следователю слова своего несостоявшегося убийцы. Дословный пересказ со всеми грубостями можно было опустить, но основные факты изложить стоило, а я не была уверена, что Халим в курсе всей этой истории. Очень хотелось надеяться, что нет.

— А потом он начал говорить жуткие гадости, — дойдя до этого момента я всё-таки придумала подходящую формулировку. — Про меня. Он явно был в курсе и истории с моей мамой, и... про Юнуса Амар-ай-Шруса знал. Говорил, тот ему всё рассказал. И я не выдержала. Наверное, убила бы, или по крайней мере попыталась бы, если бы не была такой трусихой, — я недовольно поморщилась.

— Это к лучшему, — успокоил меня Разрушитель. — Он так и так проживёт недолго, а сейчас у нас есть возможность как следует его расспросить.

— И он ответит? — недоверчиво нахмурилась я.

— А это как спрашивать, — мужчина ответил жутковатой кривой усмешкой. — Тем более, вы достаточно деморализовали его своей магией, а потом я добавил. Думаю, ради быстрой смерти он мать родную сдаст.

— Вы будете его пытать? — задала я вопрос, хотя, кажется, и так всё было понятно.

— Да, — просто ответил Разрушитель. А я не стала это никак комментировать. Во-первых, не мне его учить работать, а, во-вторых...

Безумная Пляска, наверное, что-то во мне сломала. Потому что раньше я бы точно ужаснулась; каким бы мерзавцем ни был человек, а я всё-таки считала, что опускаться до подобного нельзя. Да, убийца недостоин жизни, но только боги могут определить его наказание. В праве человеческом лишь ускорить встречу с богами, а мучить кого-то слишком жестоко.

Теперь мне было плевать на судьбу этого человека. И всех его товарищей тоже. Не смущала ни жестокость Разрушителя, задержавшего их посредством страшнейшей боли, ни перспектива их дальнейших мук. У меня даже аппетит не испортился.

Закончили мы ранний обед в тишине. А потом Разрушитель с помощником ушли, напоследок попросив меня без особой нужды никуда не уходить. Я пообещала, и даже сдержала это обещание, хотя в библиотеку всё-таки наведалась. Как и ожидалось, ничего, способного помочь мне в поисках смысла магии, там не было, как не было ничего интересного по моей специальности. В итоге после консультации с библиотекаршей, спокойной пожилой женщиной, я вооружилась парой приключенческих романов.

Книги оказались, к моей радости, весьма занимательными, и время я провела пусть без пользы, но хотя бы с удовольствием, поминая мудрую женщину добрым словом. Прервалась только тогда, когда кончилась первая книжка. И, бросив взгляд на часы, искренне удивилась: время подбиралось к девяти часам вечера. Странно, но за весь день в кабинет господина подполковника никто так и не заглянул, включая самого Разрушителя.

Понадеявшись, что хозяин кабинета не появится именно сейчас, я отправилась в душ. По-хорошему, это стоило сделать немного раньше, но книжка слишком меня увлекла.

Душ у господина подполковника был довольно тесный, но зато я нашла в небольшом стенном шкафчике чистое полотенце, а ещё — мыло и шампунь. Шампунь, правда, не слишком хороший, и после него прочесать мои волосы будет сложно, но ходить с грязной головой не хотелось. Знала бы, чем закончится сегодняшний день, вчера бы голову помыла. Зато запах мыла мне понравился, хоть и был он непривычно резкий, какой-то слишком мужской.

Нанюхавшись и придя к выводу, что запах этот мне нравится очень, я ещё и перестирала свою одежду. Тщательно вытираясь добытым в шкафу полотенцем, чувствовала себя очень гордой маленькой победой над собой: очень не люблю стирать руками.

Правда, чувство удовлетворения кончилось ровно в тот момент, как я сообразила: одеться-то мне не во что. Можно было бы накинуть иллюзию, но я сейчас сомневалась в своих силах. Создать одежду не проблема, но гарантировать, что иллюзия не сползёт в самый неподходящий момент, я не могла. Вряд ли я смогу переступить через своё смущение, если вдруг кто-то заглянет в кабинет, и действительно в нужной степени поверить в наличие на мне хоть какой-то одежды.

Прикинула к себе полотенце, и разочарованно вздохнула: оно, мало того, что было слишком коротким для моего спокойствия, так при этом ещё отвратительно мокрым. Вот когда я пожалела, что не являюсь Материалисткой!

Потом я вспомнила, что видела в шкафчике нечто, отдалённо напоминающее одежду, и заглянула внутрь.

Кажется, это были те самые шаровары и та самая рубашка, в которых господин следователь приехал в Управление. Тяжело вздохнув над своей глупостью, я понадеялась, что сегодня эти вещи Разрушителю не понадобятся, и, замотав полотенцем волосы, натянула рубашку. Одёжка с чужого плеча скрыла меня почти до колен, и это был плюс, а вот вырез оказался чересчур глубоким, но с этим пришлось смириться. Зато, будучи одетой хоть во что-то, я почувствовала себя увереннее; теперь можно было при необходимости прикрыться иллюзией, не боясь её исчезновения из-за моего смущения в самый неподходящий момент.

А ещё рубашка совершенно потрясающе пахла. Совсем немного чем-то свежим, — наверное, остатки запаха моющего средства, — и своим хозяином. Не потом, а просто — человеком, подполковником Разрушителем Зирц-ай-Реттером, и этот запах прочно ассоциировался у меня со спокойствием и чувством защищённости. То ли виноваты были во всём мои глупые чувства, а то ли всё проще, и в последнее время слишком часто я вдыхала этот аромат при совершенно определённых обстоятельствах: когда следователь подобно древнему герою являлся меня спасти.

От последнего впечатления я поспешила отвлечься, и вместо романтики накрутила себя на раздражённый лад. Раз уж меня поселили здесь жить, не слишком-то интересуясь моим мнением, могли бы и обеспечить всем необходимым. Хотя бы сменой одежды!

Свет-камень поприветствовал меня тусклым рассеянным светом. За время моего отсутствия в кабинете ничего не изменилось, и это к лучшему. Окинув взглядом помещение, я решительно вздохнула и направилась к шкафам. Если заняться нечем, буду спать в своё удовольствие, а для этого следовало хотя бы попробовать поискать спальные принадлежности. Потому что господин следователь, конечно, суров и грозен, но не настолько же, чтобы не пользоваться подушкой!

К счастью, оказалось, действительно — не настолько, и искомые предметы я обнаружила в одном из шкафов. Том самом, где прятался огонь-камень, только на нижней полке.

На старом продавленном диване я устроилась вполне комфортно. Наверное, человеку комплекции подполковника было не слишком удобно тут спать, а я свернулась уютным клубком в ямке, накрылась мягким пледом и с удовольствием почти сразу провалилась в сон. Без сновидений; об этом я позаботилась особо.

Сложно сказать, что именно меня разбудило. Не было никаких громких звуков или других событий, просто сон внезапно куда-то ушёл. Некоторое время я лежала, вглядываясь и вслушиваясь в окружающее пространство; с нынешнего ракурса мне было плохо видно, но, кажется, вернулся хозяин кабинета. Потому что кто ещё может тихонько шуршать за столом какими-то бумагами в приглушённом свете настольного свет-камня?

Если, конечно, это не какой-нибудь шпион-диверсант.

Подстёгнутая этой мыслью, я торопливо села, озираясь. Паника оказалась напрасной; за столом, погрузившись в чтение, действительно сидел Зирц-ай-Реттер. Бросив взгляд на часы, я обнаружила, что ночь давно вступила в свои права, и время подбирается к трём часам.

— Я вас разбудил? Простите, — тихо проговорил Разрушитель. — Отдыхайте, я постараюсь потише.

— Это не вы, я сама проснулась, — пробубнила я, растирая руками лицо. — А вы что, совсем не планируете спать? — поднимаясь с дивана, спросила я. Раз уж всё равно проснулась, можно сходить в известное место, сделать полезное для организма дело.

— Работы много, — невозмутимо пожал плечами мужчина. Я окинула взглядом кипы разложенных листов и открытых папок и согласилась, что — да, действительно, много.

Воспользовавшись туалетом и рукомойником, я вернулась в кабинет уже более проснувшаяся, и замерла на полдороге к дивану, внимательно разглядывая мужчину. Косые лучи свет-камня ярко подчёркивали на бледном лице Разрушителя следы усталости: мешки под глазами, усталые складки в уголках губ, впалые щёки.

— Вот что, — решилась я, подбирая со стола не начатую книгу и подходя к хозяину кабинета. — Давайте мы с вами поменяемся до утра. Вы немного поспите, а я почитаю посижу, всё равно мне днём больше нечем заниматься, вот и отосплюсь.

— Госпожа магистр, у меня правда много работы, — он наконец оторвал взгляд от своих бумаг и укоризненно уставился на меня.

— Я понимаю. Но если вы завтра свалитесь с истощением, вы совсем ничего не ускорите, — проворчала я, невозмутимо нависая над господином подполковником. Не люблю просыпаться в неурочный час, я в таких случаях всегда становлюсь трудновыносимой персоной, ворчливой и раздражительной. И, оказывается, совершенно непрошибаемой для сердитого взгляда недовольного Разрушителя.

— Госпожа магистр, при всём моём уважении...

— При всём моём уважении, я не могу позволить вам так над собой издеваться, — недовольно перебила я. — Ну, в самом деле, взрослый серьёзный человек; так почему, когда речь заходит о вашем здоровье и самочувствии, ваша хвалёная рассудительность позорно поджимает хвост и спасается бегством? Вы же не железный, у вас на лбу написано, что вы устали. И я уж не говорю о том, что ели последний раз, должно быть, утром, когда мы с Халимом вас чуть не силком заставили. Хватит упрямиться, вы ведёте себя как ребёнок.

— А вы — как сварливая жена, — с ироничной усталой усмешкой проговорил он, с непонятным выражением глядя на меня снизу вверх.

Зря он это сказал. Наверное, в иной ситуации я бы смутилась и оставила его в покое; на что он, должно быть, и рассчитывал, неплохо успев во мне разобраться. Но сейчас я была слишком раздражена его упрямством, и моё смущение, вызванное подобной пренебрежительной насмешкой, лишь усугубило ситуацию.

— Ну, знаете ли! — возмущенно фыркнула я. — Если вы до сих пор общались лишь с безразличными идиотами, то можете считать, как вам удобнее. А я веду себя как нормальный человек. Халим тоже за вас очень переживает; но, видимо, совершенно напрасно. Вам же с механизмами привычней и спокойней общаться, вас же живые люди раздражают! А живым людям, да будет вам известно, свойственно заботиться об окружающих, даже если эти окружающие — такие упрямые остолопы, как вы!

Не знаю, сколько бы я ещё наговорила глупостей и гадостей. Меня, что называется, "прорвало", и всё накопившееся недовольство этой ситуацией с воскрешением моих давних чувств решило прямо сейчас вылиться на голову главного раздражающего фактора.

Но господину подполковнику надоело слушать.

Мужчина резко поднялся. Я рефлекторно отпрянула; нельзя сказать, что ожидала какой-нибудь гадости, просто уж очень быстрым и неожиданным было это движение. Правда, далеко отбежать я не успела. Сильная рука перехватила меня за талию, рывком вернула обратно, прижала к крепкому мужскому телу, даже слегка приподняв для удобства. Вторая ладонь зарылась мне в волосы, вынуждая запрокинуть голову. И всё моё возмущение — и прежнее, выкипавшее наружу, и новое, вызванное странным поведением подполковника Зирц-ай-Реттера, — как-то вдруг сдулось или даже лопнуло, когда рот мне закрыли поцелуем.

Я совершенно растерялась, не зная, что предпринять дальше. Упёрлась руками в грудь мужчины, но как-то рефлекторно, без особой настойчивости. А вскоре вовсе забыла, что хотела сказать или сделать, потому что губы его оказались... настолько мягкими, осторожными, но вместе с тем неожиданно уверенными и настойчивыми, что не ответить было решительно невозможно.

Я увлеклась новым ощущением и напрочь забыла, где нахожусь. И, что-то подсказывало мне, господин подполковник тоже увлёкся; потому что я давно уже успокоилась, если именно этого он добивался, но поцелуй не прекращался.

Ох, Глера, шутница-злодейка!

Мне доводилось раньше целоваться. Я даже бывала в те моменты в тех людей влюблена; или, может быть, просто думала, что влюблена. Да, это, бесспорно, бывало приятно, но подобных эмоций я не испытывала никогда.

Мне хотелось полностью раствориться в ощущениях. Не думать больше ни о чём, не чувствовать ничего, кроме прикосновений горячих жадных губ, удерживающих меня на весу сильных рук и тепла чужого тела. Я обнимала за плечи свою так неожиданно ставшую реальностью мечту, запускала пальцы в чёрные короткие волосы, мельком отмечая их неожиданную мягкость, и ничто в целом мире меня больше не интересовало.

Мы целовались увлечённо и самозабвенно, не задумываясь ни о причинах, ни о последствиях. И боги знают, сколько бы это продолжалось, и чем бы всё закончилось, но отрезвил нас, как в сказке, тихий бой часов на стене.

Мы одновременно вздрогнули, очнувшись. Разрушитель не то поставил, не то уронил меня на пол, бессильно опустив руки. Я сползла по нему, но собственным подгибающимся ногам довериться не рискнула, и обеими руками уцепилась за не потерявшего устойчивость мужчину. Было очень приятно спрятать на широкой твёрдой груди своё пылающее от стыда и удовольствия лицо. Через несколько мгновений, когда я уже почти уверилась в мысли, что обнимаю не живого человека, а странную статую с торопливо, в такт моему, колотящимся сердцем и сбивчивым дыханием, господин подполковник отмер и осторожно обнял меня. Также неловко, как тогда в переулке, но мне стало невыразимо хорошо и уютно, когда тепло большого сильного тела и запах уверенного спокойного мужчины окутали меня со всех сторон. Хотя в этот конкретный момент я готова была поклясться, что уверенности в нём нет и на медяк.

— Что это было? — наконец, нарушая тишину, сумела тихонько проговорить я куда-то ему в подмышку.

— Понятия не имею, — с нервным смешком отозвался следователь. — Изначально предполагалось как успокоительное средство; я где-то слышал, что это самый действенный и радикальный способ переключения разбушевавшейся женщины на более мирный лад. Будем считать, первые полевые испытания прошли успешно, хотя и... с непредвиденными последствиями, — он опять иронично хмыкнул. — Но для чистоты результата требуется серия экспериментов.

Кажется, за шуткой он пытался спрятать собственное смятение. Но я всё равно почувствовала ни с чем не сравнимое облегчение и робкую надежду. Я была совершенно не против продолжения... экспериментов, и то, что хотя бы в этом вопросе Разрушитель со мной согласен, несказанно радовало.

Наконец, мужчина не выдержал и подался назад, опускаясь обратно в кресло. Я попыталась смущённо отпрянуть, но вновь не успела, и к собственному громадному удивлению и удовольствию обнаружила себя сидящей на коленях господина следователя.

— И как мы это объясним? — уже несколько уверенней проговорила я.

— Кому? — тихо хмыкнул мужчина.

— Наверное, в первую очередь, себе, — я шумно вздохнула. Хотелось молча насладиться уютом и такой неожиданной подвижкой в, казалось бы, безнадёжном деле, но включился рассудок, а вместе с ним — неуверенность в себе и окружающих.

Зирц-ай-Реттер молчал очень долго. Я решила, что он вообще не ответит, начала подозревать, что мужчина просто задремал, и даже собралась это проверить, когда он вдруг подал голос.

— Тахир говорил тебе, у Разрушителей всегда проблемы с эмоциями, а у меня после войны их не было вовсе. Ни эмоций, ни каких-то желаний и стремлений; всё механически, по привычке. Это не доставляет особенных неудобств, но кажется довольно странным: знать, что вот сейчас ты должен испытывать вполне понятные и конкретные ощущения, но не чувствовать ровным счётом ничего. Сложно объяснить человеку, никогда не сталкивавшемуся с подобной проблемой, как на этом фоне выглядят вдруг появившиеся стремления и эмоции. Особенно когда все Целители, включая Тахира, перестали надеяться на моё окончательное выздоровление. Тогда, на улице Белого ветра, когда ты заплакала, вцепившись в мою рубашку... это было самое настоящее чудо. Мне захотелось тебя защитить, и это не было чувством долга. Но те эмоции даже мне самому сейчас кажутся бледными и тусклыми на фоне нынешних. Чем дольше я с тобой общаюсь, тем живее себя чувствую. И здесь твой великий кровник тоже угадал: я действительно не планирую упускать этот шанс, и за свои эмоции буду держаться очень крепко. Потому что сейчас я понимаю, насколько неполноценным и неправильным было моё существование последние годы. Более того, мне теперь кажется, эти чувства гораздо ярче даже тех, что были в молодости, до войны.

— И что ты чувствуешь? — с замиранием сердца спросила я, когда он замолчал, то ли утомившись длинным монологом и взяв передышку, то ли вовсе закрывая тему. Впервые осознанно обратилась к нему на "ты", и даже затаила дыхание в ожидании ответа.

— Понятия не имею, — после нескольких секунд молчания, показавшихся мне бесконечными, хмыкнул он. — В этом ещё предстоит разобраться. Но... эти ощущения сложно назвать неприятными, — с явно звучащей в голосе усмешкой добавил Разрушитель. Почему-то от такой искренности на душе стало легче.

— Знаешь, говорят, утро вечера мудренее, — насмешливо проговорила я через несколько секунд. Когда насущный вопрос был благополучно разрешён, появилась возможность вернуться к прерванному разговору. Дагор демонстративно шумно вздохнул, а я прыснула со смеху; неужели он думал, что я забуду об изначальной теме беседы, и ему удастся вернуться к своим документам? Нет уж, после всего произошедшего и сказанного заботу о здоровье одного бестолкового Разрушителя я считала своим святым долгом!

— Ладно, радуйся, ты достучалась до моего разума, — отмахнулся он. Осторожно выбравшись из кресла, усадил меня на освободившееся нагретое место. Собрался уже направиться к дивану, но потом, будто опомнившись, склонился, легко коснулся губами моих губ в коротком бережном поцелуе, и только после этого действительно лёг спать.

А я ещё долго сидела, неподвижно пялясь в темноту и пытаясь согнать с лица бессмысленную, но очень счастливую улыбку. Неужели Тахир оказался прав, и у так странно начавшегося чувства есть будущее?

Дагор

Прерванный нападением рабочий день я решил возобновить с допросов. Рядовые исполнители, правда, ничего толком не знали и представляли собой обычных разовых наёмников. А вот тот, кто пришёл под личиной Хмер-ай-Морана, кое-что интересное рассказал.

Юнуса Амар-ай-Шруса по словам арестанта действительно шантажировали, прознав про его "особые вкусы". Причём даже доказательств не искали, а организовали всё необходимое, аккуратно подкинув ему очередную девочку. Сделали интересные магографии, подсунули пару свидетелей, оказавшихся в нужное время в нужном месте и поймавших Иллюзиониста на горячем. Свидетелей допрашиваемый лично не знал, но утверждал, что один из них совершенно определённо был Разрушителем.

На первый взгляд всё было довольно складно, но определённые подозрения меня царапали. Например, о самой возможности подловить мага такого уровня, тем более — Иллюзиониста. Конечно, можно объяснить это тем, что человек привык к безнаказанности, заигрался, увлёкся... Все совершают ошибки, даже великие маги. Но всё равно не верилось, что ему было так уж сложно выкрутиться. Или мой собеседник просто не всё знал.

Что касается истории с матерью магистра Шаль-ай-Грас, всё было ещё более странно. Он не знал имени этой женщины, только знал, что с ней случилось. А вот откуда — так и не смог вспомнить, хотя спрашивали его довольно интенсивно. Если врал, то слишком талантливо. Больше походило на то, что кто-то немного подправил ему память.

А всё остальное скрывала клятва. Мы проверили, и действительно еле откачали его после одного ответа. И было совершенно непонятно, что делать с этим обещанием, данным непонятно кому, и как его можно обойти. Конечно, оставался шанс, что всё это проворачивалось под видом обыкновенных конфиденциальных контрактов, но на всякий случай я решил проработать альтернативные варианты, с его связями и опросом соседей.

Почему под клятву не попали первые два вопроса, было непонятно. С одной стороны, объяснение простое: информацию эту он выяснил сам случайно. А, с другой, как же тогда должна была звучать эта клятва? Или это всё случайные совпадения, и оба дела к основной проблеме не относятся?

В общем, покинув резиденцию штатного палача ЦСА, я направился дальше разговаривать разговоры. Сначала надо было уточнить у Тахира, кому он мог ляпнуть про необходимость визита ко мне, или кто находился в его доме в тот момент. А потом было самое время познакомиться с Амар-ай-Шрусом.

Великий Целитель встретил меня буквально с распростёртыми объятьями.

— Хвала богам, ты всё-таки явился! Только я не понял, где Лейла, и почему ты один? — озадаченно нахмурился Тахир.

— Извини, — я неприязненно поморщился. Почему-то упоминание госпожи магистра самим Хмер-ай-Мораном или в сочетании с его именем невероятно раздражало, вновь воскрешая тот набор неприятных ощущений, что я испытал во время разговора с Пирланом. — Она в Управлении, а я к тебе по другому вопросу.

— Одно другому не мешает, — почему-то очень хмуро огрызнулся Тахир и, схватив меня за рукав, поволок куда-то в глубь дома. — Ну, рассказывай.

— Это ты рассказывай, кто мог оказаться свидетелем моей просьбы о посещении магистра Шаль-ай-Грас. Тем более, как мне кажется, ты уже совершенно определился в этом вопросе.

— Скажу, — легко согласился Целитель. — Но только после того, как ты объяснишь своё поведение.

— Какое? — удивился я.

— Дагор, ты откровенно отвратительный актёр. У этого вот столика лицедейского таланта больше, чем у тебя. Так что давай-ка начистоту, почему тебя так перекосило, когда я Лель упомянул. Ты что, умудрился с ней поругаться?

— Почему ты думаешь, что дело в ней? — полюбопытствовал я. Раньше проницательность Великого Целителя не соседствовала с чтением мыслей.

— Во-первых, чего-то подобного я рано или поздно ожидал, и был морально готов. Ну, а, во-вторых, эмоции у тебя пока вызывает только она. Рассказывай уже! Мне из тебя слова клещами вытягивать? Я против пыток, ты же знаешь.

— Да я сам собирался уточнить, просто это второстепенно.

— Гор, не зли меня, — поморщился Целитель. — Меня нельзя сердить, у меня хрупкая душевная организация. Рассказывай!

— В общем-то, нечего рассказывать, — я пожал плечами, решительно задвигая иррациональное нежелание обсуждать данный вопрос с Тахиром в дальний угол сознания. — Ни с кем я не ссорился, просто возникло не вполне понятное неприятное чувство, которое не желает пропадать, и объектом которого к моему удивлению являешься ты. Оно появилось, когда Пир сказал, что госпожа магистр в тебя влюблена. Я так и не смог его идентифицировать точно, да ещё ощутил глубокий внутренний протест против идеи задать этот вопрос тебе.

— Какой вопрос? — задумчиво разглядывая меня, уточнил Тар.

— Что это за эмоция и как её избежать в дальнейшем, — я пожал плечами.

Хмер-ай-Моран некоторое время сверлил меня пристальным взглядом, а потом его губы вдруг раздвинулись в широкой улыбке, и Целитель радостно расхохотался.

— Рад, что удалось тебя развеселить, но, может быть, ты наконец закроешь тему, которую сам же и поднял, и я смогу вернуться к работе? — недовольно проговорил я через пару секунд, когда стало понятно, что так просто Тахир не успокоится. Почему-то его веселье раздражало неимоверно.

— Ох, прости ради богов, — похохатывая и утирая радостные слёзы, с трудом выдавил он. — Я понимаю, что с моей стороны это ужасно непрофессионально, и всё такое. Да и с самого начала был уверен, что наблюдать вас двоих будет крайне занимательно, мог бы сдержаться. Не сердись, этот Пир сказал глупость, твоя Иллюзионистка влюблена в меня не больше, чем в того же Пира, Хаарама или Бьорна; может, только доверяет мне чуть больше, чем им. Я чем угодно поклясться могу, что никаких романтических видов на Лель у меня нет, хоть она и милая девочка.

— И что в этом смешного? — озадаченно уточнил я, между тем с некоторым недоумением ощущая, что неприятное незнакомое чувство пошло на убыль.

— В этом ничего. Просто... ревность в исполнении Разрушителя — это испытание для моей слабой психики, — хохотнул он. — Нет, в общем-то, я понимаю, почему ты хотел всё уточнить у меня, и почему данная мысль вызвала у тебя противоречие: это действительно логичный, но неожиданный с точки зрения психологии ход. Прямо хоть вставляй в учебник как хрестоматийный пример "отличие психологии Разрушителей от нормальных людей". И — да, поздравляю, теперь ты знаешь, что такое ревность. И, мне кажется, если ты начал Лель ревновать, думаю, тебя в ближайшем будущем ждёт много неожиданных эмоциональных открытий.

— Например? — решил на всякий случай уточнить я. Ладно, ревность — так ревность, тем более, такое предположение у меня было.

Как раз из-за таких чувств Разрушители и стараются от них абстрагироваться. Потому что мешает работать, да при этом ещё и неприятное.

— А вот ты её поцелуй, сразу узнаешь, — ехидно осклабился Тар. — Главное, на свадьбу пригласить потом не забудьте. Ладно, это всё лирика, — сам оборвал свои шутки Целитель, беря себя в руки. — К делу. Я тебе совершенно точно могу назвать имя единственного человека, который был в курсе. Юнус Амар-ай-Шрус. Погоди, не злись, давай объясню, никому я ничего не рассказывал. Просто в тот момент, когда ты заходил, в моём доме был он и его жена, и больше никого. И никому я, разумеется, об этой твоей просьбе не говорил. И после твоего ухода он сам ушёл, оставив женщину на моё попечение, чему я поначалу даже радовался. Пока не выяснил, что это чуть не стоило жизни Лель.

— И что его жена? Чем она больна? И как ты их к себе заманил? Про то, зачем, не спрашиваю, и так понятно, — неодобрительно поморщился я. Терпеть не могу, когда непрофессионалы лезут в расследование. Тахир, конечно, гораздо умнее большинства обывателей, и откровенных глупостей совершать не будет, но всё равно раздражает.

— А это как раз интересный вопрос, — кивнул он. — Он давно просил меня посмотреть его жену; вроде как у неё затяжная депрессия на почве хронического безделья. Точнее, про почву это я сам предполагал, и потому отказывался под благовидными предлогами, ссылаясь на нехватку времени. А тут решил воспользоваться случаем, и сообщил ему, что время освободилось, и я вот прямо сейчас готов их принять.

— И он так легко согласился?

— Думаю, он был уверен, что я не буду докапываться до сути, а просто разберусь с симптомами. Так часто делают с богатыми домохозяйками, не отличающимися большим умом и разнообразием интересов: так проще. К тому же, на первый, и даже на второй взгляд всё сходится. Но ты же меня знаешь, я не люблю оставлять нерешённые вопросы. В общем, пока не знаю, что именно, но повод для депрессии у неё более чем серьёзный. Там даже не депрессивное расстройство, а нервный срыв уже, причём на фоне кратковременных провалов в памяти и общего крайне подавленного эмоционального состояния. А ещё я провёл полный осмотр, и могу поклясться чем угодно: не раз и не два эта женщина побывала в руках у Целителя, восстанавливавшего повреждённые ткани. Следы едва уловимые, и если не искать специально, их сложно заметить. Причём по характеру повреждений, думаю, имело место неоднократное и очень изощрённое грубое насилие, после чего её исцеляли, и подчищали память, сильные Иллюзионисты такое могут. А Амар-ай-Шрус очень сильный Иллюзионист.

— А что ты думаешь о нём самом? — кивнув в подтверждение слов Целителя, продолжил я расспросы.

— Он чувствует себя действительно тем, кем выглядит. То есть, он не прикрывается маской, он действительно не считает всё то, что творит, преступлениями. Он ощущает себя непогрешимым и благородным, и, если бы не твой амулет ясного разума, мне бы не помогло оспорить это даже знание истории, произошедшей с Лель. Проще говоря, редкостная, просто сказочная тварь. Я очень надеюсь, что он умрёт в муках, даже согласен ради такого тряхнуть стариной и устранить его самостоятельно.

— Погоди, — поморщился я. — Ты его устранишь, и у меня последние ниточки оборвутся.

— Кстати, про ниточки. Личность Целителя установили?

— Да, конечно. Ты его, наверное, не знаешь; Рияз Зар-ай-Зимар, у него была частная практика.

— Действительно, имя знакомое, но ничего примечательного про него вспомнить не могу, — кивнул Тахир. Как мне показалось, с облегчением. И его можно понять; неприятно было бы обнаружить такую сволочь среди тех, кого считал достойными если не доверия, то хотя бы уважения.

— Только с него всё равно толку никакого, он клятву дал о неразглашении. Не по контракту, а персонально, человеку. Так что...

— Кстати, не скажи! — вдруг оживился Тар. — Ты же, наверное, не в курсе, что это за клятва, и почему такая сложная процедура её снятия? Сейчас расскажу. По большому секрету, как Владыка Владыке, — он насмешливо подмигнул. — Короче, если бы её было так просто заключить, облезлый киначий хвост вам был бы, а не ловля преступников. Для подтверждения такой клятвы должно выполниться несколько условий. Во-первых, давать её может только маг. Просто потому, что она завязана на даре, представляет собой магическое действие, и убивать человека в случае нарушения будет его собственный дар. А, во-вторых, и это ещё интереснее; знаешь, почему клятвы вот так по официальному договору заключаются, а не берутся всеми желающими на каждом углу? Для того, чтобы вступила в силу такая клятва, нужны совместные усилия минимум двух Владык, и то они будут потом сутки лежать пластом. Обычно заключение такого контракта распространяется на всех Владык домов, они жертвуют небольшой процент своей силы, и все счастливы.

— То есть, если заключить одновременно множество контрактов, можно будет лишить силы всех Владык скопом? — я иронично вскинул бровь.

— Думаешь, один ты такой умный, что ли? — усмехнулся Целитель в ответ. — Нет, Владыка должен подтвердить, согласен ли он договор заключить, или нет. Когда один-два заключаются в день — согласие обычно дают не глядя. А если вдруг начнётся то, о чём ты говоришь, на третьем-четвёртом контракте все задумаются.

— Всё равно я не очень понимаю, как это происходит.

— Да ничего сложного. Адресное возмущение магического поля. Ты просто чувствуешь, что тебя зовут, причём с определённой целью. Причём большинство даже во сне на такое реагирует не просыпаясь.

— То есть, скорее всего этот контракт заключён им с кем-то официально? — оживился я.

— Верно мыслишь, — довольно улыбнулся Тахир. — То есть, вполне можно скопом отменить все его клятвы.

— И твои согласятся?

— Обижаешь, — фыркнул Тар. — Куда они денутся. Тут экстренный случай, это не Дом Иллюзий. Иди щупай за мягкое Амар-ай-Шруса, а я пойду своих Владык собирать. К вечеру запоёт как миленький. Хм... Стало быть, Лель я сегодня не увижу, — резко переключился он. — Может, ты мне хоть вкратце объяснишь, что с ней случилось?

— Да ничего конкретного. Я вышел из душа, вдруг слышу — жуткий крик. Решил, что-то случилось, вломился; а она сидит бледная на кровати, говорит — сон приснился. О чём — я так и не допытался. Мне кажется, она в тот момент не проснулась толком. Смотрела на меня большими испуганными глазами, чуть не плача. Хотя эмоции у неё в этот момент были далёкие от страха; скорее похоже на горе и растерянность. Я поэтому и решил к тебе обратиться.

— Ну, эмоции её я тебе растолкую, если ответишь на один вопрос, — поджав губы и нахмурившись, Тар уставился на меня. — Ты к ней в каком виде вломился?

— Тьфу, — я недовольно скривился. — Тахир, кто про что... В штанах я был.

— И всё? Ну, вот тебе и ответ. Ты на себя в зеркало давно смотрел? — грустно вздохнул Целитель.

— А, ты про шрамы? — сообразил я. — Думаешь, её это напугало? Мне кажется, после Безумной Пляски...

— Вот ты вроде бы умный, но такой дурак, — снова вздохнул Тар, укоризненно качая головой. — Кто тебе про страх говорил? Ты же сам утверждаешь, страха в ней не чувствовалось. Жалко ей тебя стало. Она добрая девочка с хорошей фантазией; думаю, она просто пыталась понять, как ты вообще выжил. Если угодно, ей было больно за тебя, так будет точнее. А я тебе, между прочим, предлагал с ними разобраться!

— Они мне жить не мешают, — я пожал плечами. — То, что мешает, ты сам сказал, лечению не поддаётся: горло и нога. А полгода валяться в госпитале ради каких-то пятен на коже глупо.

— Ладно, это всё равно вам решать.

— Кому — нам? — устало вздохнул я, поднимаясь с кресла. Разговор ни о чём в тот момент, когда есть огромное количество важных дел, невероятно раздражал.

— Тебе и твоей будущей жене, — глумливо захихикал Тахир. Комментировать подобные заявления я не стал; есть у него настроение помолоть языком, вот пусть и развлекается. Без меня.

— Ты лучше о своих Владыках думай, — отмахнулся я и, попрощавшись, вышел.

На следующий пункт программы надо было настроиться. Ничего конкретного для предъявления Владыке Иллюзий у меня не было, но прощупать почву стоило. Даже благовидный предлог имелся; он ведь тоже наставник госпожи магистра. При ближайшем рассмотрении оказавшийся редкой мразью, но в своей выдержке я не сомневался: к нему я не испытывал ровным счётом никаких эмоций, ни раздражения, ни отвращения, ни презрения.

Находился этот человек не дома, а в Доме Иллюзий, в который меня, разумеется, не пустили. Но к этому я был готов, и совершенно не удивился — правила в Домах приближены к казарменным, и постороннего человека с улицы к Владыке не допустят. Если бы у меня был приказ или подписанное разрешение на обыск, разговор был бы другой. Но сейчас было не в моих интересах портить отношения с Юнусом Амар-ай-Шрусом.

Поэтому, когда меня проводили в небольшую уютную гостиную для ожидания приглашённого Владыки, спокойно присел в кресло, озираясь.

Что ни говори, а вкус у Иллюзионистов был. И средства. Потому что комната была обставлена явно дорого, но при этом неброско. Я не то чтобы разбирался в архитектуре и интерьерах, но отец занимался резьбой по дереву, и я примерно представлял, сколько мог стоить низкий журнальный столик из ценного белого дерева, растущего далеко на юге, в предгорьях.

Владыка Иллюзий проявил вежливость, не заставив меня долго ждать. Хотя мог бы сослаться на очень важные дела и студентов.

— Добрый день, господин Зирц-ай-Реттер, — входя в помещение, мужчина приветственно склонил голову. Я, поднявшись, ответил тем же.

— Господин Амар-ай-Шрус? Рад, что вы выкроили для меня время.

— Ну, что вы, как можно заставлять занятого человека ждать, — тонко улыбнулся он.

Это действительно был довольно обаятельный, открытый и дружелюбный человек. Смотрел проницательно, но не зло. В свои семьдесят восемь он выглядел едва ли на сорок; эдакий благопристойный интеллигентный господин средних лет, с первой благородной сединой на висках. Эмоционально на первый взгляд полностью соответствовал облику: любопытство, лёгкое нетерпение оторванного от дел человека, дружелюбие.

Не люблю Иллюзионистов.

— Вы догадываетесь, что могло меня к вам привести? — осторожно начал я.

— Помилуйте, понятия не имею! Вариантов масса. Может быть, вы вообще хотите меня нанять, — он обаятельно улыбнулся, но несколько скис, не получив привычной реакции в виде ответного расположения. Похоже, он если и общался прежде с Разрушителями, то крайне мало.

— Меня интересует одна из ваших учениц. Точнее — ваше мнение о ней как наставника, занимавшегося долгое время её воспитанием. Лейла Шаль-ай-Грас.

— А что с ней? — очень натуралистично удивился он. Я бы даже поверил.

— Вы не читаете газет?

— Не имею такой привычки, — пожал плечами мужчина. — В них пишут мало интересного и много неприятного. Предпочитаю "Магического вестника", там попадаются интересные статьи по специальности. Ну, и головоломки на последней странице отменные, — он улыбнулся и махнул рукой. — Но я увлёкся. Так что случилось с малышкой Лейлой, и почему она могла попасть в газеты? — посерьёзнел он.

— Она замешана в убийстве Дайрона Тай-ай-Арселя, дора Керца.

— Пресветлая Инина! — ахнул он, всплеснув руками. — Как такое могло случиться?

— Это долгая история, и я бы не хотел отвлекать вас. Я просто хотел поинтересоваться вашим мнением о ней. Как о маге и о человеке.

— Я думаю, Пир... То есть, Пирлан Мерт-ай-Таллер мог бы ответить на ваши вопросы подробнее, он всё-таки её кровник, — нахмурился Юнус.

— Я уже спрашивал его, и остальных кровников госпожи магистра. Но их отношение может быть предвзятым.

— Да-да, я вас понимаю, сложно говорить плохое про друзей, — закивал он, потирая подбородок в задумчивости.

— А вы можете рассказать про неё что-то плохое? — я вопросительно вскинул брови. — До сих пор слышал только хорошее, удивите меня.

— Понимаете, у каждого человека есть психологическая грань, которую он не может переступить. Иллюзионисты, при всех наших талантах, не исключение. Эта грань называется "моральные принципы". Так вот, у Лейлы эта грань... довольно размыта.

— Она беспринципная? — прищурился я.

— Не стал бы это так называть, — поморщился Владыка Иллюзий. — Просто есть обстоятельства, в которых она способна совершить что угодно.

— Я всегда полагал, что такая фраза применима ко всем разумным существам.

— В той или иной мере. Например, возьмём убийство. Кто-то способен на него только в состоянии аффекта, или самозащиты, кто-то вообще не способен ни при каких обстоятельствах, а кто-то, наоборот, невысоко ценит чужую жизнь. Лейла не то чтобы относится к последней категории; скорее, она сможет пойти на убийство во имя каких-то весомых причин. Ради чего-то, что важно лично для неё. До определённой поры это не столь уж плохое качество; взять, например, солдата, выполняющего свой долг. Он убивает не всегда в порядке самозащиты, но во имя цели — за свою страну, за свой долг, или вовсе за деньги. Но в мирной жизни это порой приводит к печальным последствиям. Возвращаясь собственно к Лейле, она очень талантливая девочка, я бы даже сказал, исключительно талантливая. Но своевольная и упрямая — она ведь отказалась вступить в Дом Иллюзий. Не признаёт над собой никакой власти и авторитетов, хотя к чужому аргументированному мнению прислушаться может. Приютские дети почти всегда довольно проблемные, и их тоже можно понять; Шаль-ай-Грас не исключение. В большинстве случаев она очень милая и добрая девушка, но бывают порой случаи, когда проскальзывает что-то... эдакое. Например, показателен случай, когда в неё был влюблён некий юноша из очень приличной семьи. Дело уверенно шло к свадьбе, когда вдруг выяснилось, что основная причина её интереса — деньги. С вашего позволения, я не буду называть имён, потому что дело конфиденциальное, а мне пришлось буквально вытаскивать своего ученика из петли.

— Вот как? — хмуро уточнил я. — Об этом мне никто не говорил.

— Ну, могли не знать всех подробностей, внешне они разошлись довольно спокойно. К тому же, Лейла потом утверждала, что он её бросил, и многие ей поверили.

— Это многое объясняет, — задумчиво кивнул я. Не конкретизируя, впрочем, что именно.

— Рад помочь. Но я всё-таки не думаю, что Лейла действительно убийца; теоретическая способность ещё ничего не значит.

— Да-да, конечно, — кивнул я. — Не буду вас больше задерживать. Всего доброго.

— Всего доброго, господин Разрушитель.

Из Дома Иллюзий я выходил в задумчивости, анализируя произошедший разговор. Он действительно предоставил мне много пищи для размышлений, но, преимущественно, о самом Юнусе Амар-ай-Шрусе. Моя неприязнь к Иллюзионистам внезапно персонифицировалась в удивительно чистую, концентрированную и оттого довольно неожиданную в моём случае ненависть к одному конкретному Владыке Иллюзий.

Пожалуй, знай я о госпоже магистре меньше, чем знаю сейчас, я мог бы поверить в эту характеристику. Она была подобрана удивительно точно и тонко, полностью соответствуя общественным представлениям о лживости и двуличности Иллюзионистов. И сам Амар-ай-Шрус полным подонком не выглядел бы; он ведь не ругал её однозначно. Но общее впечатление о госпоже Шаль-ай-Грас по этому рассказу складывалось довольно неприятное; двуличная, доведшая до самоубийства мальчика из хорошей семьи... Есть повод заподозрить в недостойном.

Но это раньше. Теперь, зная всё, что я знал об этом Владыке и этой насмерть перепуганной загнанной в угол одинокой девочке, я смотрел на сказанное по-другому. И вспоминал, что такое ненависть. Странно, но чувство оказалось очень приятным. Точнее, мысль, что Владыка Иллюзий Юнус Амар-ай-Шрус — без пяти минут покойник, чем бы ни кончилось это дело.

По возвращении же в Управление меня ждала масса новостей.

Во-первых, дом магистра Шаль-ай-Грас перевернули вверх дном, а потом пытались сжечь. Благо, соседи проявили бдительность, да ещё на внезапную перегрузку компенсатора оперативно отреагировали Материалисты, занимавшиеся обслуживанием оборудования в доме, так что потерь было немного, и обожаемые книги госпожи магистра не пострадали.

Во-вторых, эксперты-криминалисты наконец-то разобрались с теми "шифровками", которые представляли собой изъятые у магистра же Шаль-ай-Грас записи. Разумеется, изъятые без её ведома; кто знает, как бы на такое известие отреагировала её клятва. Результат был один, но зато какой! Дор Керц в качестве персонажа Безумной Пляски был запланирован изначально. И умирал он, по словам специалистов, почти так, как умер живой прототип. За тем только исключением, что рёбра иллюзорный двойник себе отламывал, а настоящий убийца выкусывал клещами. То ли сил не хватало, то ли руки не хотелось пачкать, то ли боялся осколками повредить собственные пальцы. В любом случае, его убивали, наблюдая за иллюзией, или очень точно зная, что и в какой последовательности будет происходить. Впрочем, учитывая дурацкую привычку госпожи магистра не закрывать входную дверь, за ней прекрасно могли наблюдать всё время разработки иллюзии, и вряд ли она бы это заметила.

К сожалению, определить, где именно был убит дор Керц, так пока и не удалось, хотя дворец обследовали сверху донизу, как и прилегающий парк и некоторые ближайшие дома. Пока ясно было одно: в зал его принесли сразу после смерти, хотя убили (или начали убивать, что вероятнее) всё-таки в другом месте. Возможность Закатного дворца по воле полновластного хозяина перемещать людей и не очень крупные предметы в своих пределах была мне известна, и вывод из всего этого следовал странный. Что дор Керц сам заказал свою смерть, сам себя убил, и сам же себя переместил. Непонятно, как он после такого планировал воскреснуть и занять престол? Я был готов поверить даже в это, но только при наличии доказательств. А их, увы, не было. Пришлось потребовать повторного вскрытия для уточнения личности покойника; на меня посмотрели, как на врага народа, но проверку начали заново.

В-третьих, была готова подробная хронология событий вечера. В частности, уточнены, насколько это было возможно, перемещения хозяина дома, госпожи магистра и некоторых других интересных личностей. Больше всего проблем было с Лейлой; она порой как будто выпадала из восприятия окружающих людей, и её никто не видел. Но те же специалисты меня "успокоили", сообщив, что при работе со сложными иллюзиями такое порой случается. Так что, по сути, хронология ничего не давала, но отрицательный результат — тоже результат.

В-четвёртых, меня ждало сообщение от Пирлана с перечнем Владык Иллюзий, их краткими характеристиками и отношением к клятве. Оказалось, против отмены были все маги, кроме одного, Аббаса Зунул-ай-Мица. Пир утверждал, что этот старейший (ему было глубоко за сотню) Иллюзионист последние несколько десятков лет пребывал не то в маразме, не то в собственных иллюзиях, и всерьёз его никто не принимал. Хотя из Совета не выгоняли; не хотели связываться, потому что он был не только старейшим, но и сильнейшим. И с этим магом мне очень захотелось познакомиться поближе: я сомневался, что старый маразматик может оставаться сильным магом. Так что адрес записал. Жил Зунул-ай-Миц, к слову, на противоположном от Дома Иллюзий конце города, и в Доме появлялся крайне редко, что лишь подогрело мой интерес.

В-пятых, выяснилось, что защищённый и упрочнённый чарами витраж был разбит также при помощи магии, но следов и отпечатков аур на крыше не сохранилось. Вообще, было совершенно непонятно, зачем разбивать витраж. Для реалистичности? Чтобы дополнительно подтвердить, что Лейла могла что-то материализовать?

В возможности материализации иллюзий я разбирался долго и упорно, и в итоге всё-таки более-менее разобрался. Если материальный объект и его иллюзия являются совершенно различными по свойствам сущностями, то начальный каркас заклинаний был очень похож, как близки были все основные принципы построения чар. Разница сводилась к тому, какую именно силу вкладывали в чары. В детстве маленькие маги порой путают источники сил; они способны зачерпнуть из разных потоков, и результат получается в итоге очень разный. Чаще всего путаются именно Иллюзии с Материей, потому что грань между этими двумя направлениями очень тонка. В дальнейшем маги учатся управляться только с одной силой, к ней привыкают, и обратиться к другой становятся совершенно не способны.

Был ряд спорных моментов, но основная теория сводилась к следующему.

Энергетическая структура любого человека имеет определённый предел развития. Можно развивать его во всех направлениях сразу, но такой маг, хоть и будет универсалом, и даже довольно стабильным психологически, будет очень слаб в каждой из областей. Например, даже из меня при всей моей силе мог получится универсал уровня самого слабого из выпускников любого Дома. Развитие не всех, а нескольких направлений в этом смысле было более предпочтительным, но тогда начинали проявляться психические проблемы разных типов, при наложении вызывавшие очень серьёзные расстройства. В итоге сформировалась текущая модель разделения магии: каждому по одному направлению. Но Иллюзии и Материя всё равно стояли очень близко, и иногда случались определённые казусы.

Важным отличием этих двух областей было одно основополагающее свойство. Материализованный объект не мог нести в себе магии и не имел магической ауры, а иллюзия могла изображать любой по сложности объект, включая человека-мага, но была недолговечна. Кроме того, материализованный объект полностью копировал все физические свойства исходного объекта, а иллюзия — только те, что перечислил маг.

В общем, пока я бегал по теоретикам и исследователям, оказалось, что наступил вечер, и что Дом Исцеления благополучно снял сразу все клятвы со своего нерадивого служителя. Штатный палач уже потирал руки в ожидании, и после пары проверок, когда оказалось, что клятвы действительно больше нет, подследственный запел как чивирь. Создавалось впечатление, что ему самому не терпится поделиться собственными "достижениями". Причём это было не пресловутое желание "облегчить душу", а повод... похвастаться, что ли.

Я даже устал записывать. Там всплыло столько, что целый отдел за месяц не разгребёт. "Целитель" этот был явно болен на всю голову: он оказался форменным садистом, и любил убивать. То ли это была изначальная склонность, то ли просто "втянулся" по мере выполнения заказов.

Он для кого-то делал всю грязную работу. Для убийств его нанимали редко, пять раз за десять лет сотрудничества, о чём он искренне жалел. В основном, ему либо приносили тела, которые надо было аккуратно и надёжно уничтожить, чтобы никто никогда не нашёл, либо приносили близких к тому свету людей, которых надо было вылечить. Чаще всего это бывали женщины. В одной из них он опознал по магографии жену Юнуса Амар-ай-Шруса.

На кого он работал, Зар-ай-Зимар толком не знал. Заказчик приходил всегда под иллюзией, всегда под очень качественной, и каждый раз — под новой. Платил золотом, очень щедро. Обычно для маскировки выдавался простенький одноразовый амулет личины, но в этот раз заказчик пришёл не один, а с каким-то ещё молчаливым типом под иллюзией, который и накладывал маскировку.

— Столько лет работаю, никогда такого не видел, — вздохнул Дед Хасан, — бессменный штатный палач ЦСА уже лет пятьдесят, — когда выжатого подследственного унесли в камеру, а я подбивал листы протокола и выписывал на отдельный листок выясненные имена покойников и запомненные особые приметы остальных жертв, чтобы занять завтра этим Халима. Пусть проверяет и вычисляет. — Это ж какой мрази ты хвост прищемить пытаешься, Разрушитель?

— Хотел бы я знать, — в задумчивости пожал плечами я. — Ладно, Хасан, распишись вот здесь на каждом листе, да иди, времени уже много. Я закрою.

Фамилии палача уже никто толком не помнил, все так и звали — Дед Хасан, или просто Хасан.

— Железный ты мужик, Дагор. Отдохнул бы хоть, нельзя так, — проворчал он, ставя в указанных местах свои закорючки.

— Некогда отдыхать, тем более сейчас, сам понимаешь, — отмахнулся я.

— Оно и понятно, да. Полезут ведь сейчас, как жареным запахнет, только успевай ловить. Тогда хотя бы себя побереги, прикончат неровен час!

— Обязательно, — не стал спорить со стариком я.

В общем, из подвала я выбрался глубоко за полночь с тяжёлой от мрачных мыслей головой. По самым скромным прикидкам, через руки этого психа прошли полсотни человек. А один ли он такой был у того, кто давал ему заказы, большой вопрос.

В последний раз заказчик привёл с собой другого человека; надо думать, того самого Иллюзиониста, который и ему делал личины. И это понятно, иллюзию такого уровня, который нужен был для обмана моей защиты, могут сделать единицы, и тут надо работать с конкретными пропорциями объекта наложения иллюзий, амулету такое не доверишь. То есть, скорее всего, заказчик, если он и маг, то вряд ли из сильных Иллюзионистов.

Был ли этим вторым Амар-ай-Шрус? Или есть кто-то ещё? Аккуратные сволочи, нигде никаких следов силы или ауры. Впрочем, оно и понятно; если за столько лет их грязные дела ни разу не всплыли, с маскировкой всё должно быть на уровне. Непонятно, почему сейчас они начали играть почти в открытую, так откровенно и грубо. Слишком близка конечная цель? Ради пустяка так рисковать эти люди не стали бы, значит, действительно вот-вот случится самое важное. Нет, я уже почти уверен, что это — заговор. Искать, кому такое выгодно, можно до бесконечности: слишком многим Бирг Четвёртый мешает, слишком многим хочется свалить Флоремтер с занимаемой позиции, особенно после войны.

За этими мыслями я незаметно добрался до кабинета. Временная обитательница его крепко спала, поэтому я, активировав свет-камень в самом слабом режиме, добрался до стола и перешёл на местное освещение. И закопался в бумаги.

Было ощущение, что ответ где-то совсем рядом, на поверхности, а я смотрю в упор и не вижу. Наверное, и правда стоило отдохнуть, но я не мог заставить себя потратить столь ценное время на такие мелочи. Поэтому, обложившись документами, погрузился в задумчивость.

Было похоже, что смерть Тай-ай-Арселя то ли послужила сигналом, то ли оказалась первым пунктом в плане этого заговора. И было очень похоже, что запланировал её сам дор Керц. Или кто-то, очень качественно под него замаскированный. Хотя...

Я извлёк из одной папки протокол допроса госпожи магистра. Клятва клятвой, но на некоторые важные вопросы она всё-таки ответила.

Например, тот факт, что дор Керц сам перенёс её к себе в рабочий кабинет и разговаривал с ней, делал практически несостоятельной версию с маскировкой. Поскольку мысль о том, что Тай-ай-Арсель подготовил для себя очень запоминающееся самоубийство, можно было считать полным бредом, я видел единственный вариант: инсценировка. Качественная, сложная, запутанная, громкая. Дора Керца увлекла за собой Безумная Пляска; этот заголовок прочно врезался в умы обывателей, и объяснить им, что ничего такого не было, что это было просто убийство, уже не представлялось возможным. То есть, люди поймут, но запомнится всё равно Пляска и вмешательство богов. Уж не на это ли был расчёт? И не собирается ли он воспользоваться этим для воскрешения?

Так, отставить демагогию. Всё это интересно, но доказательств инсценировки у меня всё-таки нет.

И я в очередной раз уткнулся взглядом в подробное заключение о вскрытии, внимательно вчитываясь в слова и сухие цифры результатов анализов. Кровь, аура, состояние внутренних органов, содержимое желудка...

На этом месте меня прервал какой-то невнятный шелест. Бросив взгляд в сторону источника звука, я обнаружил, что гостья моя сидит на диване и сонно трёт глаза.

— Я вас разбудил? — предположил я с некоторой неуверенностью; вроде бы, сейчас я вообще сидел неподвижно и даже бумагами почти не шуршал. — Простите. Отдыхайте, я постараюсь потише.

— Это не вы, я сама проснулась. А вы что, совсем спать не планируете? — уточнила женщина, направляясь в сторону уборной.

— Работы много, — отмахнулся я, и вновь сосредоточился на результатах вскрытия. Казалось, что и здесь я что-то упускаю, какую-то несущественную мелочь, полную ерунду, которая, однако, может всё изменить.

— Вот что, — вдруг вновь отвлёк меня строгий голос Иллюзионистки, сбивая с мысли. — Давайте мы с вами поменяемся до утра. Вы немного поспите, а я почитаю посижу, всё равно мне больше заниматься днём нечем, вот и отосплюсь.

— Госпожа магистр, у меня правда много работы, — раздражённо проворчал я, отвлекаясь от документов. Что за дурацкая привычка, стоять над душой и лезть под руку?

— Я понимаю. Но если вы завтра свалитесь с истощением, вы совсем ничего не ускорите, — решительно проговорила она, жестикулируя какой-то книжкой. Выглядела при этом почти грозно, но всё портила заспанная помятая мордашка и... моя рубашка, которую эта строгая женщина почему-то решила использовать в качестве одежды для сна. Вот такая Лейла, — взъерошенная, босая, сверкающая из-под рубашки голыми коленками, — вызывала множество тёплых эмоций, не все из которых я мог распознать.

Но в данный момент мне, честно говоря, было совсем не до неё и не до эмоций.

— Госпожа магистр, при всём моём уважении... — раздражённо начал я, отмахиваясь от здорово мешающих сейчас работе чувств. Однако отмахнуться от Лейлы Шаль-ай-Грас оказалось не так-то просто.

— При всём моём уважении, я не могу позволить вам так над собой издеваться, — перебила она. — Ну, в самом деле, вы взрослый серьёзный человек; так почему, когда речь заходит о вашем здоровье и самочувствии, ваша хвалёная рассудительность позорно поджимает хвост и спасается бегством? Вы же не железный, у вас же на лбу написано, что вы устали. И я не говорю о том, что ели последний раз, должно быть, утром, когда мы с Халимом вас чуть не силком заставили. Хватит упрямиться, вы ведёте себя как ребёнок.

— А вы — как сварливая жена, — наконец, сформулировав, что мне напоминает подобное её поведение, насмешливо высказался я. Это, правда, было довольно грубо, но мне сейчас меньше всего хотелось выслушивать, что же я, по версии этой девочки, делаю неправильно. Пусть лучше обидится и спокойно ляжет спать, а не сбивает меня с мыслей своим брюзжанием и, что уж там, внешним видом.

— Ну, знаете ли!

К моему удивлению, она не обиделась, а рассердилась. Горячо жестикулируя и размахивая всё той же книжкой, она на меня почти кричала. И это было странно; я уже и не помнил, когда меня последний раз кто-то столь горячо отчитывал. И против ожиданий это вызывало не раздражение, а непонятное умиление, и даже удовольствие.

Я поймал себя на том, что почти не слушаю слов женщины, а в полном смысле любуюсь ей. А потом понял, что лекция мне надоела; точнее, не лекция, а вот это раздражение, которое кипело в госпоже магистре. Решение нашлось неожиданно, где-то между смутными воспоминаниями и сиюминутными желаниями. А претворить его в жизнь было очень просто.

Я рывком встал, не опираясь на больную ногу, перехватил отшатнувшуюся скандалистку поперёк туловища, аккуратно зафиксировал и, игнорируя неуверенное вялое сопротивление, поцеловал.

Тот подвал, забравший у меня добрую треть жизни, очень резко и категорично разделил её остатки на "до" и "после". До сих пор я понимал это только разумом; воспоминания о прошлом были, но блеклые и потрёпанные, как старая магография. А сейчас, прижимая к себе податливое тело женщины, очень горячо и искренне ответившей на мой странный порыв, я чувствовал, будто очнулся только теперь. Многочисленные удивительно яркие и живые эмоции, как и предсказывал мудрый Тахир, затопили совершенно шокированный и деморализованный, отвыкший от подобного разум. Рассудок будто оцепенел, или даже куда-то сбежал, отказываясь участвовать во всём происходящем, оставляя меня во власти чувств.

И самым основным из них было удовольствие, близко граничащее с настоящей эйфорией, похожее на ту степень алкогольного опьянения, когда всё легко и радостно, и в мире не существует никаких проблем и трудностей.

Да их сейчас действительно не существовало. Было доверчиво льнущее и будто окутывающее со всех сторон тепло чужого тела и чужих чувств, так удивительно похожих на мои собственные. Были тесные и очень искренние объятья. Было желание; удивительное, странное желание жить, чувствовать всё это вечно, желание пить вкус нежных губ и, наконец, желание раствориться в этих ощущениях полностью, без остатка, смывая ими всю грязь и все разочарования человеческого бытия.

Только боги знают, чем бы это всё закончилось, если бы не звонкий уверенный бой часов, разбудивший, кажется, нас обоих. Навалилось ощущение непонятной обречённой опустошённости, мерзкой вязкой слабости и безразличия. Своего рода похмелье.

Впрочем, надолго эти ощущения не задержались. Стоило Лейле прильнуть ко мне снова, обнять и почти испуганно прижаться, опять будто пытаясь спрятаться так от всего мира, и обречённость сменилась нежностью и непонятным теплом в груди. Кажется, первый прилив эмоций схлынул, как вода сквозь сломанную плотину, а сейчас просто разум и чувства пытались найти какое-то стабильное равновесие, точку покоя.

Самое странное, я обнаружил, что совершенно не могу, да и не хочу сейчас сопротивляться. Ни попыткам Лейлы вывести меня на откровенный разговор, ни собственному желанию не отпускать её от себя, ни упорному её желанию уложить меня спать. В итоге пришлось сделать вывод, что девочка права, и мне действительно стоит хоть немного отдохнуть.

Несмотря на последние приятные впечатления и ощущения, снилась мне не Лейла. Всю ночь я под крайне навязчивым руководством Деда Хасана, ругающего меня за непрофессионализм, препарировал тело Дайрона Тай-ай-Арселя. Который ещё и глумливо хихикал, наблюдая за моими действиями и порой отпуская едкие бессмысленные комментарии из разряда "ты ещё в мочевой пузырь загляни" и "мозг вы мне уже ампутировали, там ничего нет". Наконец, во всё это безобразие ворвалась госпожа магистр и прогнала меня из морга, строгим голосом вещая "Голодный мужчина думает желудком, а не головой!".

Я даже проснулся от возмущения, и некоторое время задумчиво созерцал потолок, пытаясь понять, с чего вдруг такие яркие сны, да ещё далёкие от кошмаров прошлого, и почему мозг вылил образы вечера в такую фантасмагорию. Но так ничего не придумал и решительно сел на диване.

Часы на стене показывали десять, и я досадливо поморщился. Надо же было столько проспать! С другой стороны, я действительно чувствовал себя значительно лучше, чем вечером, так что, может, всё к лучшему.

Героиня моих снов спала, свернувшись забавным калачиком прямо в кресле, свесив с него руку и вытянув одну ногу через подлокотник. Надо же. Я так и в юности сложиться не мог, не то что спать. Выглядела она при этом совершенно довольной, и будила во мне всё ту же щемящую нежность. И некоторые иные, гораздо более приземлённые чувства, которым особенно способствовало оголившееся точёное плечико и стройная ножка, обнажённая задравшейся рубашкой. Раздражённо отогнав неуместные желания, я от греха подальше первым делом переложил девушку с кресла на диван и укрыл пледом. Она умудрилась даже не проснуться в процессе, только недовольно подёргала босой пяткой и что-то неразборчиво проворчала, кажется, назвав меня "мамой".

После чего я отправился умываться и в мыслях составлять план на день. С некоторым удивлением обнаружив в уборной аккуратно развешенную чужую одежду, сообразил, что она, должно быть, принадлежала Лейле, и именно эта стирка послужила причиной столь странного внешнего вида девушки. Да, об этом я не подумал; надо будет принести её вещи. Да и самому переодеться не мешало бы, а то рубаха и брюки стояли колом там, где запеклась кровь. На чёрном её было почти не видно, но определённые неудобства она доставляла. Но это всё потом, если вдруг окажусь поблизости.

Выйдя из уборной, я подошёл к столу и принялся перебирать бумаги в поисках адреса старого Иллюзиониста. Взгляд сам собой зацепился за протокол вскрытия тела дора Керца, точнее, за пресловутый желудок, на который ругалась во сне госпожа магистр. И до меня вдруг дошло.

Меньше чем за час до смерти покойник очень плотно поел, и в крови его совсем не было алкоголя. А дор Керц за час до своей смерти был хозяином приёма, и ещё не являлся иллюзией. Его помнили очень многие люди, и по их показаниям он пил довольно много вина, которое очень любил, и почти ничего не ел. А ещё в его крови совсем не было кофеина, хотя перед началом бала он точно пил кофе; впрочем, это уже спорный момент, потому что с разговора с ним Лейлы до смерти прошло почти двенадцать часов, всё могло вывестись.

Но это было то самое доказательство, говорившее о подставе. Этот труп не был Тай-ай-Арселем, и я был готов три шкуры содрать с тех, кто его вскрывал, чтобы они всё-таки сумели выяснить, как возможна подобная подмена. С этой мыслью я и покинул собственный кабинет, не став будить его временную обитательницу. Но, бросив на неё взгляд, с иронией подумал о необходимости после морга зайти в столовую, а то как бы опять не прогневать госпожу магистра.

Из морга меня попытались выгнать, но я оказался настойчивей. А когда сумел донести до персонала свою мысль, увидел в глазах всех трёх препараторов охотничий азарт. Хм, похоже, для них теперь это стало делом чести; что ж, моё дело от этого только выиграет.

Из столовой же я прямой наводкой отправился к Аббасу Зунул-ай-Мицу.

 
↓ Содержание ↓
 



Иные расы и виды существ 11 списков
Ангелы (Произведений: 91)
Оборотни (Произведений: 181)
Орки, гоблины, гномы, назгулы, тролли (Произведений: 41)
Эльфы, эльфы-полукровки, дроу (Произведений: 230)
Привидения, призраки, полтергейсты, духи (Произведений: 74)
Боги, полубоги, божественные сущности (Произведений: 165)
Вампиры (Произведений: 241)
Демоны (Произведений: 265)
Драконы (Произведений: 164)
Особенная раса, вид (созданные автором) (Произведений: 122)
Редкие расы (но не авторские) (Произведений: 107)
Профессии, занятия, стили жизни 8 списков
Внутренний мир человека. Мысли и жизнь 4 списка
Миры фэнтези и фантастики: каноны, апокрифы, смешение жанров 7 списков
О взаимоотношениях 7 списков
Герои 13 списков
Земля 6 списков
Альтернативная история (Произведений: 213)
Аномальные зоны (Произведений: 73)
Городские истории (Произведений: 306)
Исторические фантазии (Произведений: 98)
Постапокалиптика (Произведений: 104)
Стилизации и этнические мотивы (Произведений: 130)
Попадалово 5 списков
Противостояние 9 списков
О чувствах 3 списка
Следующее поколение 4 списка
Детское фэнтези (Произведений: 39)
Для самых маленьких (Произведений: 34)
О животных (Произведений: 48)
Поучительные сказки, притчи (Произведений: 82)
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх