Шут

Шут знал: отец Элеи, нестарый еще король Давиан, костьми ляжет, но соберет армию достаточную, чтобы покарать обидчиков. Жители Белых Островов пуще жизни ценили честь. На оскорбление дочери короля они могли ответить только одним решением — войной.

— Не будет. Я не так глуп, как ты полагаешь, — Руальд тоже поднялся из кресла. Его движения показались Шуту слишком нервными.

— Яд? — он постарался, чтобы голос звучал равнодушно.

— Разумеется, нет! — король смерил Шута небрежно-презрительным взглядом, какого никогда не имел прежде. — Это слишком очевидно. Я же сказал, у меня, в отличие от некоторых, голова, а не пареная репа. Твой король придумал кое-что поинтересней!

'О, Руальд... Так не может быть на самом деле... Я сплю! Это лишь дурной сон!'

Шут все никак не мог поверить до конца, что его друг способен говорить подобное. Но вслух он лишь спросил:

— Что ж тогда? Несчастный случай?

— Нет, Пат! Отвяжись, я все равно тебе не скажу: ты разболтаешь своим подружкам, а те доложат Элее. Нет уж! — Руальд выглянул в окно. — Наконец-то, тучи разошлись. Ночь будет ясная. Но нам пора на праздник! Скоро уже начало. Ты готов?

— Да, Ваше Величество. — Шут поклонился так низко, что успел разглядеть крошечную дырочку на своей мягкой туфле.

Направляясь следом за королем в тронный зал, он решился еще на один вопрос:

— А придворные? Когда вы сообщите им?

— Завтра. Сегодня все перепьются, к утру моим подданным будет ни до чего. Новость об уходе королевы покажется им незначительной по сравнению с головной болью.

'И капли в рот не возьму, — подумал Шут. — Наверняка Руальд велел добавить что-то в вино. К концу ночи даже повара и слуги будут бесчувственными валяться по углам. Но что же он задумал? Королева не мешок сухарей, в подпол не спрячешь. Хотя... Может, он и правда хочет посадить ее под замок? — мысли метались в голове у Шута, точно летучие мыши. — Кто может знать? Советник Пелья? Дени? Тодрик? Нет, вряд ли...'

Он спешил за королем, изо всех сил пытаясь понять, что происходит и как избежать беды.

— А если королева объявит о расторжении сегодня на празднике?

— Не объявит. Королева ненадолго почтит нас своим вниманием, у нее, знаешь ли, тоже голова разболелась.

'Когда он успел? Чем опоил?'

Шут окончательно понял, что времени на праздничные забавы у него нет.

12

В тронном зале собрался весь цвет общества, но по напряженным лицам и натянутым улыбкам Шут сразу определил, что верные подданные Руальда всерьез обеспокоены грядущими переменами. Сам он честно изображал жизнерадостного олуха: сыпал шутками и отвешивал поклоны каждому встречному.

Между тем Руальд занял свое место во главе длинного стола и велел начинать пир. Еды выставили немерено, но Шут даже не взглянул на нее — его взор был прикован к монаршей чете.

Элея действительно выглядела неважно: бледная, с потухшими глазами, она односложно отвечала на какие-то бессмысленные вопросы супруга и даже не притронулась к роскошной пище. Вскоре, как и предрекал Руальд, королева вежливо простилась с гостями и покинула празднество.

А веселье только-только начинало набирать силу.

Шут в этот вечер решил не высовываться лишний раз со своими фокусами. Слушая сладкоголосых менестрелей и флейтистов, глядя на приезжих артистов с их эффектными, но далеко не новыми трюками, он каждой частичкой ощущал, как утекают минуты, когда еще можно что-то суметь сделать.

'Успей...'

А он по велению короля сидит у его стула, точно собачка в ожидании объедков.

Улучив момент, Шут попытался тихо выскользнуть из зала через малую дверь возле трона. Но прежде, чем ему удалось до нее добраться, никто иной, как Тодрик, заметил пропажу и указал на это королю. А тот, рассердившись, велел Шуту 'прижать зад и не дрыгаться'. Шут одарил принца полным ненависти взглядом, но почел за лучшее смолчать — в этот вечер он не имел права рисковать.

Приезжие акробаты между тем закончили свой номер и под возгласы одобрения уже изрядно подпивших дворян покидали площадку для выступлений в центре зала.

— А ну-ка, Пат! Покажи всем, что королевский любимчик не хуже прыгать умеет! — Руальд сверкнул глазами в сторону Шута, и тот быстро выбрался из-за стола. Прыгать — так прыгать. На то он здесь и имеется...

Едва начав поправляться от болезни, Шут немедленно вернулся к своим обычным обязательным упражнениям, которые выполнял каждый день с самых ранних лет. За время, проведенное в постели, он успел потерять форму, но к праздничному вечеру уже чувствовал в мышцах привычную силу.

И к тому моменту, когда Шут, весело гикая, докувыркался до площадки в центре зала, у него возникла отличная идея. Он старательно выполнил несколько зрелищных пируэтов и, сделав сальто прямо на столе, неуклюже упал в блюдо с заморскими фруктами. Это было до безобразия грубо и дешево... Но, когда финики и инжир брызнули во все стороны, возмущение одних гостей было заглушено хохотом других. Громко стеная, Шут сполз на пол и привалился к бочке с вином. Он изобразил на лице такое страдание, что только самые черствые люди могли бы продолжать глумится над ним, но смех не стихал, гости тыкали в него пальцами и выкрикивали обидные слова. Пуще всех старался Тодрик.

'Пусть, — думал Шут. — Теперь уже все равно. Главное убраться отсюда'.

Под лавкой возле него, терзая жирную кость, лежал крупный пес с порванным ухом. И, глядя на этого крупного немолодого кобеля, Шут с подумал, что и сам теперь — вроде такой собаки... Поджать бы хвост и уползти потихоньку.

Но прежде, чем он успел подняться на ноги, откуда-то вдруг возник давешний пилюльный лекарь. Присев рядом, старик спросил участливо:

— Что с вами, друг мой? — в его голосе не было ни тени насмешки, одна лишь искренняя тревога. Приятно, конечно, но присутствие этого проницательного человека очень осложняло задачу.

— Нога! Я подвернул и вывихнул ее! — пискнул Шут и скривился от мнимой боли, молясь, чтобы лекарь не уличил его в обмане.

'Свалился ты на мою голову со своей заботой! Как мне быть, если ты всем скажешь, что я не только ходить, но и танцевать могу?'

Прикосновения рук целителя были на диво бережными. Пожалуй, если бы Шут и впрямь вывихнул ногу, эти узловатые пальцы не причинили бы ему большей боли.

Лекарь поднял глаза и встретился взглядом с Шутом.

'Нет! Молчи! Не смей выдать меня!'

— Да что ты там расселся, Пат! Вставай! — голос Руальда ударил кнутом. Но вместо Шута поднялся лекарь.

— Ваше Величество, господин шут не сможет больше выступать, он серьезно повредил ногу. Вам придется продолжать праздник без него. Позвольте мне помочь ему добраться до постели, — старик солгал так спокойно и уверенно, что Шут невольно восхитился.

'Почему он защитил меня? Почему не сказал Руальду правды? Ведь обо всем догадался, старый филин...'

Лицо короля исказила гримаса — отвращение, обида или... жалость?

— Проваливай, Пат! Ты сильно меня огорчил. — И он отвернулся от Шута, будто тот перестал существовать. — Музыканты! Давай повеселее!

— Идемте, господин шут. Я помогу вам встать. — Лекарь подставил ему свое плечо, и они медленно прошли через зал к широкой парадной двери. На пороге Шут обернулся: гости уже забыли о нем, половина пустилась в пляс, другие наслаждались пищей, заливая ее вином. Руальд о чем-то оживленно беседовал с министром финансов и издалека казался совсем обычным.

'Прощай, мой дорогой король... Видят боги, я любил тебя...'

Набросив на боль толстое одеяло, он вышел прочь.

13

— Скажите, а как ваше имя? — спросил Шут своего спутника.

— Зовите меня Арханом.

Лекарь вел его мимо праздничной суеты в сторону западного крыла. Впервые за все время, проведенное во дворце, Шуту почему-то нестерпимо захотелось назвать в ответ свое настоящее имя. Он едва удержался.

— А меня зовут Патриком.

Лекарь коротко глянул на него и кивнул.

— Я знаю. Будьте осторожны, господин Патрик. И не теряйте времени, мой вам совет.

Последние слова заставили Шута вздрогнуть и иначе поглядеть на лекаря, но он так и не решился ничего спросить.

Когда они остановились у покоев Шута, Архан крепко сжал его плечо, за которое поддерживал всю дорогу от тронного зала:

— Берегите себя! И ее. Монастырь святой Ниены — ужасное место, — с этими словами он отпустил Шута и быстро удалился, оставив того в изумлении. Впрочем, на решение загадок времени не было: Шут теперь знал ответ на тот вопрос, что мучил его весь вечер, а действовать и впрямь следовало быстро.

Закрыв на засов дверь в своей комнате, он, не зажигая огня, вытащил из-под кровати мешок с вещами и через окно спустился в темноту ночного сада. Внизу, среди деревьев, было тихо, лишь ветер печально шелестел ветвями, да со стороны пруда доносилось пьяное хихиканье какой-то дамы и настойчивое бубнение ее спутника. Шут, стремительный и легкий, как тень, бежал под сенью густой листвы к хозяйственному двору. Его частое дыхание и едва слышный перезвон бубенцов вплелись в мелодию ночных звуков.

'Только бы он тоже не упился... Только бы не испугался...' — В прошлый раз мальчишка показался Шуту достаточно смышленым и бесхитростным, но, как знать, не ошибка ли это.

На хозяйственном дворе веселье было в самом разгаре. Здесь никто не следил за манерами, не попрекал соседа слева за неаккуратное использование вилки, а соседа справа — за безвкусный наряд. Простые люди праздновали приход осени во всю ширь души: молодки отплясывали, не жалея ног, парни мерялись силой в поединке рук, слуги постарше без устали стучали кружками по столу, щипали за бедра хорошеньких и не очень девиц, а их жены ладно пели под аккомпанемент седого лютниста и время от времени отвешивали мужьям легкие затрещины, чтобы совсем-то уж не забывались, бесстыдники окаянные. Меж грубых деревянных столов сновали неизменные собаки и дети.

Шут поймал одного мальчишку за ворот, когда тот чуть не врезался ему в живот, с хохотом убегая от товарищей.

— Попался, — Шут легко подхватил маленького весельчака подмышки. Тот засмеялся еще пуще. — Ты откуда будешь?

— С кухни! — Крепенький мальчишка вертелся, как ужик, стараясь освободиться из сильных Шутовых рук. — Пусти! Мне пирога не хватит!

— Пущу, если подскажешь мне одно имя.

— Какое? — в широко распахнутых глазах зажглось такое искреннее любопытство, что свойственно только детям.

'Сын кухарки Велы, — узнал его Шут, — всеобщий любимчик...' Насколько он помнил, отца у малыша не было. Вела родила его незнамо от кого, и с парнишкой нянчилась вся кухня.

— У него длинные черные волосы, — быстро начал объяснять Шут сыну поварихи, — черные глаза, и он похож на вартау. И еще он мальчик, но вдвое выше тебя.

Поваренок на миг задумался.

— А! Это Хирга.

— Найдешь мне его — научу свистеть в кулаки! — Шут сложил руки чашей, как для молитвы, и сильно дунул меж больших пальцев. Звук получился высокий и чистый, будто из флейты.

— Ууу! Научишь? Правда?! — мальчишка аж запританцовывал от нетерпения.

— Веди.

Они нашли черноглазого Хиргу за дальним столом. Здесь уже все закончили ужинать, и рядом с юным слугой сидели только две девушки его возраста. Впрочем, они тоже наслаждались отнюдь не трапезой.

— И тогда его кобыла заговорила человеческим голосом! Она сказала рыцарю: если ты найдешь мне золотой травы, я обернусь прекрасной девой и мы с тобой поженимся! — Рассказчик несолидно шмыгнул носом и сделал глоток из большой глиняной кружки. Он уже хотел продолжить свое повествование, но в этот момент увидел подошедших и удивленно приоткрыл рот, когда узнал Шута.

Прежде, чем парень успел что-либо сказать, Шут приложил палец к губам и сделал страшное лицо. Потом он обернулся к малышу и быстро заговорил:

— Смотри, пальцы надо вот так держать плотно — и чтобы внутри было пусто, — а губы прижимаешь прямо к костяшкам. И дуй сильно! Сразу не получится, но потом поймешь! — Он подмигнул поваренку и обернулся к Хирге. Девочки теребили рассказчика, требуя продолжения, но черноглазый паренек уже потерял к ним всякий интерес и с легкой тревогой смотрел на господина Патрика.

Шут коротко махнул головой в сторону сада и, убедившись, что молодой слуга верно его понял, поспешил вновь укрыться в тени старых лип и кленов.

Хирга подоспел тут же. Он и впрямь по всем приметам сильно походил на вартау. Эти черноглазые смуглые люди из южных земель иногда появлялись в Золотой, но нечасто. Очень уж далека была дорога от их родины до Закатного Края.

— Господин Патрик! Что-то случилось?

— Мне нужна твоя помощь. — Шут пристально вгляделся в лицо мальчишки. Сколько ему? Двенадцать? Чуть больше? Если поймают — мало не покажется. Выпорют как взрослого и выкинут из дворца. Это в лучшем случае... — Ты хорошо знаешь конюшню?

Хирга кивнул. Остролицый, невысокий, худой, как бездомная кошка. Сразу видно, что не с кухни.

— Каждую лошадку, господин, — он заправил за ухо непослушную черную прядь.

— Тогда слушай! Сможешь увести двух коней? Не самых лучших, простых, но надежных. Таких, чтобы скоро не хватились.

— Пожалуй, смогу. А куда?

'Куда... Он даже не спросил — зачем!.. — Шут прикрыл глаза и изо всех сил прислушался к тому неведомому чувству, что всегда было его верным стражем. Ощущение тревоги билось где-то под теменем, но рядом с мальчиком оно не становилось сильнее. — Я должен довериться ему...'

Он глубоко вздохнул.

— Знаешь Забытый сад?

— А то!

— Приведи их к усыпальнице Безымянного Короля и спрячь хорошенько. Я посвищу трижды птицей-крадуном, а ты мне ответь...

— Кукушкой могу!

— Хорошо! Кукушкой. Два раза. Потом еще два. И... если поймают — скажи, что это я попросил. Захотел покататься с другом. Друг ко мне приехал. Понял?

— Понял, — Хирга глядел серьезно, хмурил тонкие угольные брови. Ничего не спрашивал. Шут положил ему руку на плечо и тихонько стиснул.

— Не подведи меня, ладно? Ты после поймешь, какое большое дело сделал... — Плечо под тонкой курточкой было теплое и совсем еще по-ребячьи тонкое.

Хирга кивнул.

— Когда привести?

— Сейчас. И жди меня до рассвета. Если не приду — возвращайся. И вот еще... — Шут скинул с плеча дорожный мешок. Не хотелось с ним расставаться, но с собой брать нельзя. — Постереги мое добро. Не забудь. В саду отдашь.

Обратно Шут бежал так, что едва не упал, зацепившись ногой о толстый корень и больно ушибив большой палец. Он с трудом удержал равновесие и, помянув всех демонов, захромал дальше.

'Что ж, теперь и изображать ничего не придется', — он криво усмехнулся, стараясь не обращать внимания на боль.

В свою комнату Шут забирался тем же путем — по стене, цепляясь ловкими пальцами за выщерблины в каменной кладке. На этот раз получалось медленней, чем обычно: он почти не мог опираться на ушибленную правую ногу. Задерживаться у себя Шут не стал. Коридор за дверью встретил его темнотой, слуги почему-то не зажгли свечи в настенных канделябрах, и только у лестницы были видны яркие отсветы с нижнего этажа. Оттуда на весь дворец разносились звуки праздничного веселья. Поднимаясь к королевским апартаментам, Шут вспомнил о том, как ждал эту первую осеннюю ночь... Теперь недавние заботы казались ему смешной суетой.